Василий возносился, пред ним раскрылось яркое окно из светящихся облаков. В этот момент он ощущал совершенную ясность и легкость, никакие проблемы, никакие вопросы уже не волновали его, и даже самой мысли об Аде, мучившей его только что, не было и в помине. Он наслаждался этим воистину божественным покоем и определенностью, и, наверное, не было в его жизни момента, равного этому абсолютному, полному счастью.

Он плавно влетел в окно и направился к свету, окруженный несравненной тишиной и красотой облаков. Он уже видел конец этого тоннеля, и свет лился с такой силой, что все сливалось в этом сиянии, как вдруг… Словно лист, уносимый ветром, его стремительно потянуло вниз. Светящееся окно быстро стянулось в крохотную звёздочку, и мрак окутал всё вокруг. Василий обернулся и увидел внизу что-то кишащее, словно огромная куча червей, и чем ближе он приближался к ней, тем отчетливее становилось, что это были не черви, а копошащиеся люди, толкавшиеся, старавшиеся выбраться на поверхность, топившие друг друга в этом хаосе душ.

Василий со всего маху грохнулся в эту кучу, и, если бы у него были кости, он бы их переломал все до единой. Куча просела под ним, и раздался вой десятков душ. Покинув тело, Василий, однако, не был полностью бестелесным, вернее сказать, все привычные земные ощущения были с ним, он почувствовал дикую боль, ощутил прикосновения других душ, но все эти ощущения были какими-то приглушенными, смазанными, словно во сне.

Он мгновенно начал опускаться вниз. Окружающие брыкались, толкались, пинали его в бока, в голову и каждый норовил вырваться на поверхность, оттолкнувшись от него посильнее. Василий тоже начал выбираться на поверхность, ибо чем глубже он погружался, тем сильнее ощущал тяжесть и давление, тем яростнее были толчки, укусы, тем ближе к его уху слышались пронзительные крики. Он начал свой трудный путь наверх, который был труден еще тем, что каждое движение его было осторожным, аккуратным, и если он и цеплялся за чью-то руку или ногу, то делал это как можно легче, чтобы доставить минимум неудобств окружающим. И, несмотря на это, у него получалось!

Он уже приближался к поверхности, уже наверху. Среди мельтешащих рук и ног изредка виднелись проблески той далекой звезды. Легче стали его движения. Но в этот момент чьи-то лапы впились своими когтями в его ноги и с силой потянули обратно вниз. Василий проносился среди душ, только прикрываясь руками от их локтей и слыша море проклятий в свой адрес. Неожиданно когтистые лапы резко свернули в сторону и выдернули его из этой кучи откуда-то сбоку.

Василий оказался в воздухе, он летел вверх ногами в гнетущем полумраке, словно в очень пасмурную погоду. Сзади вертикально возвышалась кишащая душами стена, и не было видно конца у этой стены – ни наверху, ни справа, ни слева. Стена стояла и не разваливалась, хотя ничто её не удерживало. Десятки импов кружили вдоль неё, периодически ныряли и выныривали уже в других местах, держа в лапах одну, а то и две извивающиеся фигуры. Отлетев недалеко, они бросали свою добычу вниз и продолжали свое рыскание вдоль стены. Упавшие же души вставали и брели прочь, постепенно сливаясь в единый поток.

Василия нес такой же имп, но бросать не спешил, а усиленно махал своими мелкими крылышками и раскачивался в воздухе то вниз, то вверх. Вскоре показалось место, куда направлялись все души – это была очень широкая неспешная река, с черными как смола водами. Только сейчас имп разжал свои лапы, и Василий с большой высоты шлепнулся вниз, подняв огромное облако пепла, покрывавшего землю.

У самого берега поток людей останавливался, и люди молча стояли, вглядываясь в темные воды Стикса, пытаясь увидеть противоположный берег. С того берега, где суждено было оказаться каждому из стоявших здесь, слабо доносились крики, и от края до края пылало ужасное зарево, усиливаемое окружавшим его мраком. Все вокруг были подавлены и в напряженном молчании ожидали чего-то. Однако стоило Василию подойти к этой огромной очереди, чтобы влиться в неё, его принялись бранить и отгонять назад. Удивительно, но даже здесь никому не хотелось, чтобы кто-то попал в Пекло без очереди. Василий медленно отходил все дальше и дальше, и везде его гнали.

Наконец, в водах Стикса показалась маленькая точка. Души зашевелились и с тревогой стали наблюдать, как эта точка, легко скользя по поверхности, увеличивалась в размерах.

Вскоре к берегу причалил чёлн, из которого сошла сутулая худая фигура старика в темно-серых бесформенных одеяниях, свисавших до самой земли. Голову его слегка прикрывал капюшон, из-под которого сурово глядело такое же серое морщинистое лицо с горящими глазами. Все это обличье дополнялось ярким пятном – белоснежной бородой до самой груди, и в этой сплошной серости и мраке казалось, что борода светится.

Кормчий скользнул взглядом по душам и поманил пальцем Василия. Поманил именно его! Василий был далеко от берега, но ни у кого не возникло ни малейшего сомнения, что человек в балахоне зовет именно священника. Все стали коситься на него и отстраняться, словно боялись, что Василий утащит их с собой в лодку. Священник чувствовал эти взгляды, и особую неловкость доставляла ему мысль, что все ждут именно его. Он направился к старику быстрым шагом, затем ходьба стала чередоваться с короткими перебежками, и, наконец, он полностью перешел на бег трусцой.

Харон молча указал пальцем Василию место на корме, и когда тот забрался в лодку, веслом начал загонять души в чёлн. Также молча. Души скулили, плакали, жались друг к другу, но безропотно слушались.

Когда лодка наполнилась, Харон взмахнул веслом, и чёлн так же легко и быстро поплыл в юдоль печали. Кормчий грёб редко, но лодка стремительно летела по воде, оставляя на глади слабые расходящиеся волны.

Чем ближе чёлн приближался к зареву, тем большее недоумение оно вызывало у всех пассажиров. Ни языков пламени, ни раскаленных сковородок, ни кипящей серы – ничего этого на противоположном берегу не было и в помине. Постепенно все отчетливее различались золотые дворцы с колоннадами, портиками, изысканные по архитектуре и богато украшенные резьбой. Освещаемые множеством светильников они создавали иллюзию огня. О, если бы те души знали, что их ждет на этом берегу, то с каким бы радостным, а не тоскливым томлением они ожидали чёлн Харона!

Лодка пристала к причалу, и старик вновь махнул душам веслом. Но это было лишнее: пассажиры сами прыгали на сушу, не веря своему счастью. В выражениях их лиц были перемешаны восторг и изумление. Невероятный ужас, резко сменившись на невероятную радость, породил шторм эмоций, и эти эмоции выражались не только в лицах, они выплескивались в нелепом поведении. Души шли, как дети, растопырив руки, и вертели головой, прыгали на месте, затем вдруг начинали бежать, садились на корточки, снова поднимались и шли, вертя головами на 360 градусов, то плача, то истерично смеясь. А «ветераны» Ада приветствовали новичков насмешками, как это обычно бывает между ветеранами и новичками.

Василий тоже собрался вылезти, но Харон остановил его:

– Тебе дальше.

Старик снова взмахнул веслом, и челн взмыл в воздух, направляясь вглубь Преисподней. Сказать, что Ад был хорош, значит, не сказать ничего – он был потрясающим! Он казался самим Совершенством и был им в глазах его раскрепощенных обитателей, которые в этих многочисленных невообразимых дворцах предавались столь же невообразимому веселью, игрищам, объеданию и сладострастию. Не знающие ни сна, ни усталости, ни нужды, их пребывание здесь превратилось в вечный праздник. Освобожденные от общественной морали и физических ограничений они позволяли себе всё, на что хватало их фантазии.

– Это Ад? – спросил Харона Василий, но тот промолчал и лишь ехидно улыбнулся.

Челн продолжал лететь над бескрайними просторами Ада, но чем дальше они отдалялись от берега, тем сильнее чувствовалась нервозность и агрессивность этого мира. Прошло, наверное, дня два по земному времени, прежде чем изменения, происходившие внизу, постепенно стали очевидными. На улицах появились банды, нападавшие на души и схлестывающиеся в кровавом бое друг с другом. Их борьба была такой же крайне жестокой, каким «крайним» было здесь всё. Пока это были единичные случаи, но лица душ уже не были беззаботно веселы, а скорее наполнены злобным весельем. Наибольшее удовольствие им доставляла теперь забава заставлять других страдать; хохот стал громким и грубым; таким же резким и грубым стало и само общение. Уже чаще на лицах проступало бешенство, зверство с горящими глазами, и чем дальше они отдалялись, тем ярче проявлялись эти признаки. Люди словно мстили друг другу за те внутренние страдания, которые жгли их глубоко в душе. Чаще встречались «неприкаянные» души, которые просто слонялись из стороны в сторону с лицами, выражавшими безмерную грусть и томление от безделья. Чаще слышны стали брань, споры, всё больше люди предъявляли друг другу претензии, и всё регулярнее становились драки. Но в целом жизнь продолжала оставаться задорной и разгульной.

– Кто эти люди? – спросил Василий.

– Те же, – ответил Харон скрипучим голосом. – Чем больше прибывает новых душ, тем дальше вглубь переселяются те, кто оказался здесь раньше.

Они продолжали путь, а Ад продолжал свое преображение. Дворцы встречались реже, все чаще проступала необработанная скальная порода, светильники стали редкостью, и они уже не создавали того ослепительного света, что был на прибрежных землях. Вместе с мраком росли напряжение и злоба людей. Уже давно не встречались довольные радостные лица. Все с отупением предавались какой-то одной страсти, бессмысленной и беспощадной: кто-то без меры и удовольствия жадно поглощал пищу, кто-то дрался, не разбирая, на кого нападает. Или вдруг появлялся небольшой кружок игроков, участники которого молча бросали кости или карты, и кучка золотых слитков в центре бессмысленно перемещалась от одного игрока к другому.

– Они думали, что будут наслаждаться своими страстями вечно, – со злорадством проскрипел Харон. – Но со временем им надоедает все. У них остаются только пустота и злоба.

Прошло много времени: дня три, а, может, и неделя – время без Солнца угадать можно было лишь примерно, – и челн оказался в стране, не имевшей ничего общего с золотым прибрежным Адом. Среди острых скал и камней бесновались тысячи и тысячи душ, обезумевших в своей ярости. В жестокой битве они перемешивались в сплошную свалку. Хрупкая девушка хватала огромный камень и ударяла им своего врага с такой силой, что череп его деформировался, и изо рта фонтаном била кровь. Но через секунду голова, будто резиновая, восстанавливала свои прежние очертания, и враг, преисполненный яростью, ревел медведем, и из его кипящей утробы вырывались языки пламени, обжигая всех вокруг. Усталость и сон стали бы для них спасением, но мертвым они были недоступны, и грешники вгрызались друг в друга, вырывая зубами куски плоти, ломая руки, ноги, пальцы, но все их раны тут же заживлялись.

Больше стало и тех, кто сидел у подножий скал, попеременно рыдая и смеясь, или же тупо смотрел в одну точку. Их взгляд не выражал ничего, они никак не реагировали на окружающих, и когда кто-то налетал на них и жестоко избивал, они не предпринимали ничего, чтобы прекратить это.

Челн легко и равнодушно пролетал над ними, устремляясь к возвышавшейся вдали горной цепи. Цепь кольцом окружала Центр Ада и расступалась только в одном месте – там, куда и направлялись Харон со священником. По дну этого ущелья растекалась лава, а вверху кипели черные тучи. Когда челн полетел над этой дьявольской пропастью, раскаленные потоки воздуха, восходящие от лавы, начали раскачивать его так, что Василию пришлось присесть и вцепиться руками в борта. Харон же стоял как прежде, не обращая внимания на качку, и все также изредка взмахивал в воздухе веслом.

Они миновали хребет, и за ним открылась широкая долина, заполненная демонами и чертями всех мастей. В центре долины стоял огромный черный трон с высокой спинкой и подлокотниками, украшенными черепами. На троне восседал огромный ангел в белых сияющих одеждах. Лицом он был прекрасен, но оно выражало усталость и равнодушие и оттого казалось суровым. Ангел сидел, впившись пальцами в подлокотники, и глядел перед собой.

Харон молча высадил Василия перед троном. Ангел лениво взглянул на священника и кисло ухмыльнулся.

– Все же Яшка Каин улизнул. Ну и чёрт с ним, – сказал он, и демоническое окружение дружно засмеялось. – Так, значит, ты и есть тот Василий?

– Да, но кто Вы?

– Еще не догадался? – ангел снова кисло ухмыльнулся. – Я – Дьявол, твой Хозяин на ближайшую вечность.

Черти снова захохотали, прыгая вокруг Василия и пугая его вилами и баграми.

– Дьявол? – изумился Василий.

– Ах да, вам удобнее представлять меня уродливым рогатым чудовищем, – он расправил крылья за спиной и вмиг превратился в огромную отвратительную темно-красную тварь с перепончатыми крыльями, зубастой пастью и огромными толстыми рогами. Василий отпрянул от неожиданности и ужаса, а нечисть вновь разразилась хохотом и запрыгала. Дьявол сложил свои крылья и принял прежний вид.

– Но ведь я, – продолжил он, – тоже ангел, пусть и падший. И я лучший из всех Его творений, хоть Он меня и оскорбил.

– Оскорбил? Бог? – промямлил Василий, все еще не отошедший от пережитого зрелища.

– Да. Я старался для Него, – со злостью в голосе и взгляде сказал Дьявол. – Я проделал бóльшую работу, когда Он решил сотворить Мир, и надеялся, что получу на него особые права. А Он вместо этого отлучил меня от Вселенной. Более того, Он поставил меня наравне с архангелами! Меня! Лучшего из ангелов!

Дьявол откинулся на спинку и заговорил громко, словно хотел, чтобы слова его донеслись до Небес:

– Но я верну себе всё, что мне причитается! Я заполучу этот мир! – он протянул руку вверх и сжал кулак, словно хотел схватить ускользнувшую от него Землю. – И я заберу души людей!

– Зачем они тебе?

– Он отнял у меня самое дорогое – я сделаю то же самое!

– Но разве это возможно?

– Я даю людям всё, что они пожелают, и, в конце концов, они отвернутся от Него.

– Посмотри за границы своих гор, разве это делает их счастливыми?

– Их счастье меня не волнует, – сурово парировал Хозяин и добавил уставшим тоном. – . А теперь пошел прочь, ты меня утомил.

Дьявол разочарованно откинулся назад и углубился в свои невеселые думы, а Василия подхватили под руки и с улюлюканьем и хохотом вынесли в Ад.