Однако это впечатление отнюдь не было последним в Кэндлвик-хаус. Уже уходя домой, Донован неожиданно снова увидел Патрика Бреннана. Рядом с ним стоял его брат Райан. Беседовали они тихо, стоя в круге фонарного света. Летний ветерок чуть покачивал крону росшего рядом ясеня, образуя на лицах братьев причудливые тени. Не похоже было, чтобы они ссорились, но Патрик был мрачен и насуплен.

— Это нелепость, причём тут мисс Хэдфилд? Она глаз с тебя не сводит, что, я не вижу, что ли?

— Я не уговариваю тебя, — спокойно обронил Райан, — просто говорю, чтобы ты подумал. Это было бы разумно.

Патрик пожал плечами.

— Ты странно рассуждаешь…

Братья повернули к дому.

Тут Донован заприметил, как задним двором промелькнула мисс Летти, её сопровождал высокий мужчина лет тридцати, они вышли с конюшенного двора и прошли не через главный вход в дом, но через маленькую дверь в торце левого крыла. Зато из главного входа вскоре вышли, кутаясь в шали, две девицы. В одной из них Донован сразу узнал мисс Элизабет, в другой — мисс Энн Хэдфилд. Сгустившиеся сумерки позволили ему незаметно приблизиться, тем более, что в парке было множество кустарников. Чарльз рассчитывал услышать нечто важное о мисс Кетти, но, к его изумлению, речь шла совсем о другом.

— Ты же понимаешь, Бетти, я не виновата, я мечтала, что мы будем сестрами!

Голос мисс Элизабет был сух и холоден.

— Я понимаю.

Сухость тона и лицо мисс Элизабет явно убивали мисс Энн.

— Я говорила ему, что его поведение, — это не поведение джентльмена, но он просто ненадолго увлекся, потерял от неё голову. Потом очнулся. Это просто прихоть, пустая прихоть…

Тон мисс Элизабет не изменился.

— Я понимаю.

— Это пройдет, он просто глупец, но он забудет о ней и всё будет по-старому.

— Я понимаю, — повторила мисс Элизабет в третий раз и медленно пошла по аллее.

— Бетти! — мисс Энн торопливо пошла вслед мисс Бреннан.

Они вскоре исчезли за поворотом. Чарльз не решился последовать за ними.

Он понял, что мисс Энн любой ценой хочет сохранить добрые отношения с мисс Элизабет и всячески выгораживает брата. Энн Хэдфилд пыталась представить поступок Эдварда с Кэтрин именно как увлечение, а не хладнокровное домогательство с подлой целью избавиться от мисс Бреннан. Донован понял, почему мисс Энн предпочитает лгать: скажи она правду, это испортит отношения Хэдфилдов с Бреннанами навсегда.

Донован направился к себе на Норфолк-стрит. Придя к себе, он был немало удивлён: миссис Голди сообщила ему, что его дожидается визитёр. Чарльз растерялся, просто не поняв, кто бы мог посетить его в поздний час в Шеффилде, где круг его знакомых исчерпывался семейством Бреннан.

Оказалось, его ждал пожилой мужчина, лицо которого — высокий лоб, изборожденный сетью морщин, и голубые глаза, казавшиеся странно большими за стеклами круглых очков, — показалось ему смутно знакомым.

Память не подвела Донована — он и вправду мельком видел этого человека во время визита полиции в дом Бреннанов. О нём же говорил ему и епископ Корнтуэйт.

Перед ним стоял Тимоти Мэддокс, известный в Шеффилде доктор, много лет бывший врачом семейства Бреннан.

Речь Мэддокса выдавала человека дела, он был лаконичен и весьма конкретен. Сразу после короткого приветствия, он, не дожидаясь приглашения, сел и заговорил:

— Мой друг Роберт Корнтуэйт рассказал мне о вас и о том поручении, что дал вам. Он просил сойтись с вами поближе и, если в доме Бреннанов случится нечто, о чём вам надо будет знать, я обязался сообщить об этом вам и Роберту. Ему я уже написал.

Донован слушал молча, не перебивая и внимательно разглядывая медика. Его руки странно контрастировали с лицом и не выглядели руками старого человека. Нет, они были бледными, жилистыми и очень сильными, что было заметно по толщине запястий и подвижности пальцев. Такие руки Донован часто видел у хирургов и скрипачей.

— Так вот — я должен сообщить это и вам, при этом я нарушаю долг медика хранить в тайне сведения, имеющие отношение к врачебной тайне, — спокойно продолжал Мэддокс, — я виновен и в худшем проступке: я скрыл эти сведения от полиции, и если могу чем-то оправдать себя, то только самообманом. Полицейский врач был задействован в беспорядках на заводских окраинах, тело мисс Кэтрин Ревелл осматривал я, и после моего заключения оно было отдано родным. Я мог бы уверить себя, что сведения, которыми я располагаю, излишни для выяснения причин гибели мисс Ревелл, но я не идиот и прекрасно понимаю, насколько они могут быть важны. Причины моего поведения лежат в уверенности, что полиция всё равно не сможет прийти к правильным выводам, результатом полицейского следствия будут лишь новые дурные слухи вокруг семьи Ральфа, а я не хотел бы их допускать.

Донован насторожился и не спускал глаз с Мэддокса.

Тот продолжал, — как ни в чём не бывало.

— Но мой друг Корнтуэйт сказал, что вы пытаетесь понять, что происходит в доме, и я должен вам по возможности помочь. Так вот. Тело мисс Кэтрин Ревелл удивило меня. Во-первых, я хотел, чтобы вы незаметно навели справки в доме: не болела ли она сильной простудой в течение последнего месяца-двух? Во-вторых, девица вовсе не была девицей. — Донован закусил губу и бросил быстрый взгляд на Мэддокса, — вам нужно узнать, лишилась ли она невинности в доме Бреннанов, или — чего я, в общем-то, не исключаю — ещё в Уистоне?

Чарльз смутился по-настоящему.

— Если спросить о простуде достаточно просто, — пробормотал он, — то каким образом я смогу узнать…

— О её любовнике? — уточнил Мэддокс, — да, это непросто. Подобные темы в доме Бреннанов за ланчем не обсуждаются. Я могу лишь предположить, что любовником девушки мог быть Мартин Бреннан. Я однажды видел их в парке гуляющими. Это было вскоре после похорон мистера Ральфа Бреннана, зимой. Я не наблюдал ничего такого, что говорило бы о подобных отношениях, но юноша въявь горячился и что-то доказывал девице. Разговора я не слышал, до меня едва долетали слова, но речь, как я понял, шла о любви. Однако мне не показалось, что девушка отвечала Мартину взаимностью. Тем не менее… Отношения молодых непрочны и переменчивы, а Мартин был красавцем.

— Я знаю, — кивнул Донован. Он все ещё пребывал в полнейшей растерянности.

— Но я сомневаюсь, что девица могла устоять. Если Мартин влюбился в неё…

— Но смерть самого Мартина… Ведь если он влюбился в Кэтрин Ревелл, и она уступила ему — чем объясняется его смерть? И самоубийство Уильяма — у него ведь тоже должна быть причина… Впрочем, — задумался Донован, — тут что-то есть. Как я понял со слов мисс Элизабет, все братья приехали на похороны отца. Что если они влюбились в Кэтрин — и оказались соперниками? Элизабет Бреннан говорила мне, да и Райан в присутствии мистера Джозефа Бреннана тоже уверял, что именно приехавшие братья уговорили его оставить девушек. Мне не показалось, что они лгут. Стало быть, девушка могла влюбиться в…

— Только не в Уильяма, — усмехнулся Мэддокс, — Билли был ещё менее привлекателен, чем Патрик. Если верно то, что вы говорите, то это мог быть только Мартин, безусловно, он был куда более привлекательной кандидатурой.

— Но тогда… — Донован взволнованно поднялся и начал мерить шагами комнату, — тогда многое проясняется. Уильям понял, что ему предпочли Мартина и не вынес этого. Мартин, возможно, страдал, считая себя виновным в гибели брата! Потом могла иметь место размолвка с Кетти, он разочаровался в объекте своей любви — и… А смерть Кэтрин… Она просто поняла, что своим кокетством или ветреностью погубила братьев, — Чарльз сел, потёр вспотевший лоб и снова задумался, — но Хэдфилд… Он тогда тут причём?

Мэддокс на минуту задумался.

— Доход Хэдфилда сегодня — около трех тысяч в год, — наконец проронил он, — но ему предстоит унаследовать свыше ста тысяч фунтов… Если бы девица выбирала, Нэд, разумеется, был бы куда привлекательнее нищих младших братьев Бреннанов, — спокойно констатировал Мэддокс.

— Но… Мистер Райан Бреннан сказал, что финансовые вопросы… в семье никогда не были причиной конфликтов. Он уверял, что деньги не определяют поступки членов семьи. Он солгал? — поинтересовался Донован у медика.

Мэддокс пожал плечами.

— Почему? Он не лгун. Но речь идёт не о Бреннанах, а о Ревеллах. У брата и девиц — за душой абсолютно ничего нет, а у Томаса, как я слышал стороной, ещё и долги. И едва ли девочки Ревелл настолько глупы, чтобы не понимать финансового расклада. Любая из них была бы счастлива выйти за Райана Бреннана — для неё это означало бы стать хозяйкой богатейшего поместья и до конца своих земных дней не знать нужды. Неплохая добыча и мистер Эдвард Хэдфилд, хоть он и в четыре раза менее привлекателен: именно настолько, насколько три тысячи годовых меньше двенадцати.

— Господи, что вы говорите, мистер Мэддокс! — Донован был шокирован, — вы полагаете в девушках такую расчётливость и прагматизм… Как можно?

Тимоти Мэддокс развёл руками.

— Я просто не склонен смотреть на жизнь через розовые очки, мистер Донован, только и всего. Повторяю, ни красавец Мартин, ни Уильям не стоили в глазах кузин того, что стоят Райан и Эдвард. Посмотрите на беднягу Патрика — он тщетно пытается привлечь внимание мисс Шарлотт. Он не нужен ей. Она просто рассчитывает на более крупный куш.

Донован напрягся.

— На какой? Райан? Эдвард? Она была соперница своей сестры?

Доктор театрально возвел очи горе, потом снова обратился к Доновану, словно пытаясь втолковать тому нечто совершенно очевидное.

— Все сёстры, если учитывать то положение, в котором они находятся, соперницы друг другу, — отчеканил Мэддокс, — при этом запомните: мистер Райан Бреннан никогда не женится на бесприданнице. Не забывайте, кто его воспитал. Ральф всегда был прагматичен, и прагматизм обогатил его. Его сын имеет блестящий финансовый нюх, при этом не склонен рисковать дурацкими вложениями капитала и всегда считает деньги. При этом я не отрицаю, — усмехнулся Мэддокс, — что его поведение не всегда определяется денежными соображениями. Оно куда более сложно.

— А Эдвард Хэдфилд?

— Эдвард? Он, не забывайте, наследник. Наследник старого графа Хэдфилда. Но милорду Джеймсу Хэдфилду шестьдесят семь. С учетом, что его достопочтенные прабабка, бабка и матушка — все доживали до девятого десятка, а сам Джеймс Хэдфилд жалуется только на браконьеров, своего кота и проблемы с облысением, можете быть уверены, что раньше, чем через десять-пятнадцать лет Эдварду денег не получить. С высоты своих лет я полагаю, что это не поздно и деньги не помешают в любом возрасте, но для девиц Ревелл пятнадцать лет — это целая вечность…

Донован задумался. Сообщенное мистером Тимоти Мэддоксом было, разумеется, циничным, но цинизм не делает высказывание ложным. Однако, если сказанное верно, тогда получалось, что у девочек Ревелл не было шансов… Тут Донован вспомнил разговор, услышанный утром в парке.

— А мисс Энн Хэдфилд? Мне показалось… она не согласилась бы оставаться в доме долго, если бы не имела надежд… Но её никак не мог привлечь Томас Ревелл. Остается только Райан. Он может жениться на Энн? Сколько за ней дают?

— О, вы уже рассуждаете правильнее, — походя похвалил Донована доктор Мэддокс. — Тут шансы повыше, Энн может быть привлекательна для Райана: за ней, как за сестрой самого Райана, дают пятьдесят тысяч.

— А… — Донован вдруг вспомнил ледяное лицо мисс Элизабет, — каковы шансы выйти замуж мисс Бреннан?

— С пятьюдесятью тысячами? — уточнил доктор, — неплохие, очень неплохие. В девках с таким приданым не остаются, да и братец постарается.

— Вы имеете в виду… постарается как-нибудь пристроить её?

— Не «как-нибудь», — покачал головой Мэддокс, — совсем не «как-нибудь». Если вы заметили, Райан… я же говорил, его поведение сложно. Мистер Райан Бреннан… действительно любит сестру. Он доверяет ей. Миссис Бреннан ещё при жизни мужа предпочитала только тишину и покой, передоверив всё управляющему, а сейчас Элизабет — подлинная хозяйка дома. Она вышколила слуг, управляет домом в лучшем виде. Райан как-то обмолвился, что, когда сестра выйдет замуж, ему будет её не хватать. Но устроит он её, помяните мое слово, прекрасно. В принципе её брак с Хэдфилдом обсуждался ещё Ральфом. Об этом думал и Райан. Но и без Эдварда женихи найдутся, уверяю вас.

Донован несколько секунд молчал, потом всё же решился сказать.

— Из разговора брата и сестры я понял… Они упоминали Энджела Клэра и Тесс. По-моему, у мистера Хэдфилда была связь с Кетти, но он узнал, что был не первым и сказал об этом Кэтрин, возможно, просто отверг её. Скорее всего, она, подобно Тесс, надеялась, что он простит её, однако… Я рискну предположить, что именно это и послужило толчком для поступка несчастной. Сам мистер Хэдфилд недоумевал, почему сказанное им так повлияло на Кетти, но мужчины редко понимают, как чувствуют женщины.

Мэддокс не оспорил Донована, но пожал плечами.

— Если восемнадцатилетняя девица умудрилась где-то переспать Бог весть с кем, она и не вправе рассчитывать, что это сойдёт ей с рук. Иначе, чем драконовскими мерами, добродетель не оберечь. Если мужчины будут спускать такие вещи, завтра все бабёнки пустятся в разгул, и никто не будет уверен в том, воспитывает ли он своих детей или чужих. Кроме того, любой лошадиный заводчик или псарь вам скажут, — скрести один раз ледащую клячу с чистопородным жеребцом или попади чистокровная сука один раз под уличного кобеля — пропало все потомство. Ни от жеребца, будь он самых лучших кровей, ни от суки, самой чистопородной, — никогда не родится уже ничего стоящего.

Донован знал об этом, его отец занимался разведением голубей, но он предпочёл оставить эту тему.

— А что представляет собой мистер Джозеф Бреннан? Мистер Корнтуэйт и словом о нём не обмолвился.

— Джо? Жуир, прохиндей, бонвиван и сластёна. Он младше Ральфа на двенадцать лет. Имеет диплом врача, как и я, но, насколько я знаю, практиковал только первые десять лет. Последние годы жил на всём готовом в доме старшего брата. Теперь, насколько я понимаю, сумел поладить и с племянником… Но пусть вас не обманывает его личина веселого кутилы. В некоторых вещах он сведущ и умеет быть серьёзным.

— А он был женат?

— Насколько я слышал, нет. Во всяком случае, ничего об этом не слышал. Он учился в Оксфорде, потом жил в Лондоне, сюда, в Шеффилд, приехал десять лет назад.

Донован спохватился, что не предложил гостю чаю, но Мэддокс покачал головой.

— Я и без того задержался, — врач поднялся, — таким образом, я сказал вам главное.

Чарльзу осталось только поблагодарить доктора и проститься с ним.

Проводив гостя и оставшись в одиночестве, Донован снова без сил опустился на стул. Мысли его путались. Доктор Мэддокс показался ему человеком весьма неглупым, такого трудно было бы ввести в заблуждение. И если многие его суждения звучали не более чем гипотезами, то уж в точности его медицинского заключения сомневаться не приходилось.

Стало быть, несчастную Кетти кто-то соблазнил или обесчестил. Но Мэддокс прав — это не обязательно могло произойти в доме Бреннанов. Значит, надо было навести справки в Уистоне — но такой возможности у Донована не было. Оставалось попытаться разузнать побольше о Кетти от Бреннанов.

Тут Донован вспомнил миссис Голди. Она утверждала, что девицы приехали с одним саквояжем и поначалу вели себя в доме довольно скромно. Сколько длилось это «поначалу»? Здесь, кроме прислуги, никто не поможет.

Но было уже совсем темно, и Донован отложил намерение поговорить с миссис Голди до утра.

Лежа в постели, Донован некоторое время размышлял об услышанном от Мэддокса. Оно удивило его, но когда первое потрясение прошло, он уже не понимал его причин. Дом Бреннанов никогда не казался ему обителью идиллий.

Однако тут Донован впервые всерьёз задумался над странным поведением сестры мистера Ральфа и мистера Джозефа Бреннана — тетки Винни, Лавинии Ревелл. Почему она с такой настойчивостью уговаривала брата позволить её детям приехать к нему? Почему даже после внезапной смерти брата не забрала девочек? Была ли она на похоронах? Наверняка. Неужели она не понимала, что они там лишние и в дни траура близкие хотят провести в одиночестве?

При этом Мэддокс уверяет, что девушки совсем неглупы. С этим Донован не спорил: сестры Ревелл, несмотря на кукольно-ангельскую внешность, дурочками ему тоже не показались. По мнению медика, они прекрасно понимали, что пока в доме гостит состоятельный гость — Эдвард Хэдфилд, и пока старший сын Ральфа, богач Райан, ещё не женат — у них был шанс недурно устроиться, покорив одного из них. Но тут умирает дядя Ральф, и Райан Бреннан становится не наследником, а хозяином богатейшего поместья, одновременно на похороны отца приезжают отсутствующие братья. Райан, со слов Элизабет и по его собственному признанию, хотел отправить девиц домой. Стало быть, планы девиц Ревелл прельстить Райана Бреннана потерпели поражение: он не влюбился ни в одну из них.

Это было очевидно.

Но дальше клубился туман. В кого из девиц влюбились — если это имело место — приехавшие братья? В Шарлотт? В Кэтрин? В Летицию? Влюбились ли они в одну и ту же сестру и стали соперниками, или в разных? Но кое-какие заключения можно было сделать и сразу. Это была, видимо, не Шарлотт Ревелл, ибо Патрик вроде бы ни к одному из умерших братьев вражды не питал.

Вроде бы? Но ведь недаром же его лицо показалось Доновану лицом убийцы и поэта… Мятежная озлобленность, страстность, гневливость, постоянные пьянки и похмелья. Мог ли он свести счёты с Мартином, если бы оказался его соперником? Мог ли… что? Довести до самоубийства Уильяма? Патрик не показался Доновану способным на подобное дьявольское хитроумие, но ведь Роберт Корнтуэйт предупреждал, что в этой семейке простецов нет.

Да уж. Настолько нет, что, поди, разберись…

В тоже время мисс Элизабет считает, что Патрик «воспринимает жизнь по-дурацки», и не очень-то принимает его всерьёз. При этом сама Бесс — девица, что и говорить, серьёзная. И она отметила, что покойные братья воспринимали жизнь «излишне драматично». Донован тогда уточнил, что это может означать, и она ответила: «Не уметь меняться. Не желать думать. Не хотеть ничего понимать».

Но что не хотели понять Уильям и Мартин Бреннаны? О чём не желали думать? Какие изменения и перемены их не устраивали?

Среди всех этих размышлений Донован и сам не заметил, как уснул.