– Отряд вызывает базу! Отряд вызывает базу! Прием.

Время вечернего сеанса радиосвязи с отрядом Форта. До заката еще два часа. С каждым днем продолжительность светового дня сокращается, как будто солнце яростными зубами откусывает от каждого дня несколько минут.

– Привет, Майкл! – отвечает Адам, нажав кнопку передачи.

– Здорово, старший!

– Что там у вас?

– У нас всё четко. Можете выпускать ваших призраков – мы готовы к встрече гостей.

– Вы закончили постройку?

– Самое главное, что мы уже вырыли ров, – по голосу Фапгера понятно, что он улыбается, – а всё остальное не так уж и важно.

– Как это – «не важно»?

– Мы тут зимовать не собираемся, Эйд. Стены стоят, крыша держится пока еще – а больше ничего и не надо. Остались кое-какие недоделки, но это дело поправимое.

– Может, обождать еще пару дней?

– Не надо, Эйд. Нам каждый лишний день как будто живьем жилы вытягивает. Устали мы уже каждый день ждать. Лучше бы поскорее всё закончилось.

– Понял. Сейчас же начинаем готовиться и завтра с рассветом отправим дирижабли. Как вы там?

– Нормально, Эйд, в пределах нормы, как говорил наш мастер-сержант в учебке.

– Как парни?

– Нормально, Эйд, только не заставляйте ждать больше, чем это необходимо. Швед уже собрал свои штучки-дрючки?

– Давно уже.

– Добро. Передай ему привет от всех наших и попроси от нашего имени на каждой коробке написать наш горячий привет нашим милым зверюшкам.

– Передам. Держитесь.

– Ладно. Конец связи.

Адам Фолз поднимает трубку телефона и нажимает кнопку быстрого вызова Дэвида Варшавского.

– Дэвид? Это Адам. Нам пора… Да, жду тебя наверху.

Он медленно опускает трубку на рычаги и закрывает лицо руками. Каждая уходящая в вечность секунда набатным колоколом стучит у него в висках, каждый удар сердца, каждый вздох причиняет ему боль. Ему страшно, он знает, что через пятнадцать секунд он встанет, выйдет из радиорубки, поднимается на обзорную площадку, на которой всю ночь горит десяток мощных прожекторов. Там, надежно стреноженные переплетением буксировочных тросов и эластичных растяжек, висят черные баллоны, наполненные гелием, похожие одновременно на торпеды и на тела маленьких китов. Завтра им придется отправиться в свой самый страшный полет, унося с собой смертоносный груз.

«Сейчас, сейчас», монотонно повторяет про себя Адам, машинально, как боксер-профессионал, отправленный в нокдаун, считая убегающие секунды, «сейчас я встану и пойду. Сейчас…»

Он резким рывком отбрасывает свои задрожавшие руки от лица и изо всех сил бьет правой рукой по столу. Бьет еще раз, и еще, и еще. Поднимает к лицу кулак, сжатый до предела, до хруста так, что пальцы белеют от напряжения. Затем раскрывает ладонь, практически не ощущая боли, и долго смотрит на свою руку.

Линия жизни, линия смерти. Где же линия любви?

Пальцы уже не дрожат. Он включает рацию и вызывает Арнольда Густафсона. Голос Адама Фолза спокоен и размерен, как всегда:

– Арни? Это Адам. Пора. Ты знаешь, что делать…

– Прошу всех освободить вторую грузовую платформу! Прошу всех освободить вторую грузовую платформу! Всем посторонним покинуть обзорную площадку!

Арнольд Густафсон узнал голос Адама, разносящийся из всех динамиков системы внутреннего оповещения Башни и довольно хмыкнул.

Отряд саперов колонии переносил взрывные устройства из арсенала и Адам решил подстраховаться. Густафсон понимал тревогу Адама – пусть взрыватели бомб еще не приведены в боевое положение, но осторожность не помешает.

На обзорной площадке Адам и Дэвид заканчивали последние приготовления к отправке дирижаблей. Джек, Роджер и Фред пытались им помогать, но Адам настоял, чтобы они даже и не показывались наверху.

Яркий свет прожекторов освещал площадку – было видно, как днем.

– Света достаточно? – спросил Адам, пожимая руку командиру саперов.

– Более чем, – усмехнулся Швед, – Кёниг!

– Да, сэр!

– Отверни два нижних прожектора слева немного в сторону!

– Есть!

– Слишком тут гранит отполированный, – пояснил Густафсон Адаму, – бликует.

– Ясно. Помощь нужна?

– Нет. Уводи Дэвида, я оставлю при себе двоих парней, а всех остальных попрошу очистить площадку.

– Если что – мы в пункте контроля.

– Ладно. Гленн, Рейнольдс – остаетесь со мной, все остальные – проваливайте!

Густафсон подошел к дирижаблям и медленно обошел каждый из них, придирчиво оглядывая грузовые захваты и схемы электронного управления.

– Начнем с напалма, – повернулся к саперам Швед, – закрепим все четыре канистры, подключим электропроводку к взрывателям. Потом подвесим остальные устройства, устройства, начиная с того пузатого, что побольше, – Арнольд указал на «Титан». – Возражения?

– Нет, сэр.

– Тогда за работу…

– Это – Густафсон, – услышал Адам вызов по радио.

– Да, Арни. Как там у вас дела?

– В порядке. Мы решили сделать небольшой перерыв, попить кофейку.

– Я сейчас распоряжусь…

– Не надо, старина – мы взяли с собой в термосах. Я обычно его делаю сам – предпочитаю крепкий кофе, такой, чтобы после него и коматозник проснулся.

– Понятно.

– Так вот, раз у нас перерыв, я тебе немного расскажу, что к чему.

– Давай я выйду к вам.

– Не стоит, обойдемся рацией. Мы уже закрепили канистры с напалмом. Все, конечно, не так, как мы привыкли – на самолетах такие устройства обычно, после того, как их поместят в бомбовые захваты, автоматически подсоединяются к внутренним электрическим цепям. Нам пришлось дать на них питание с аккумуляторов. Как вы и просили, мы соединили взрыватели с вашей системой радиоуправления.

– Нашли выводы на схемах, которые вам Дэвид показывал?

– Конечно. Сделали в лучшем виде. Полностью загрузили вашего здоровяка, остались только малыши.

– Спасибо, Арни.

– Пока еще рано благодарить…

К рассвету Швед и его помощники закончили работу. Настоящие бомбы, в отличие от имитаторов, были черного цвета. Канистры были выполнены из прочной пластмассы, взрывные устройства находились внутри пластиковых коробов, похожих на переносные холодильники.

– Можно проверить, – сказал Густафсон, входя в комнату контроля.

Дэвид кивнул и прошелся по клавишам портативного компьютера, подключенного к системе вооружения дирижаблей.

– Всё в порядке, ответный сигнал с устройств четкий.

– Значит, всё, – зевнул Швед, прикрыв рот широченной ладонью.

– Спасибо, Арни.

– Пожалуйста. Кёниг, Рейнольдс – спать до обеда!

– Спасибо, сэр.

– Да и я, наверное, пойду, посплю часок – отвык по ночам работать, – еще раз зевнул Арнольд и вышел вслед за своими подчиненными.

Адам по очереди посмотрел на каждого «беспилотчика»:

– Всё, ребята, пора. Я пойду, спущу наших лошадок с привязи. Работать будем так – каждый из вас ведет свой дирижабль, я подменяю вас через каждые четыре часа.

– А ты когда отдыхать собираешься? – спросил Варшавский, грустно глядя на Адама.

– Всё предусмотрено, – уголками губ улыбнулся Адам, его рука скользнула в нагрудный карман куртки и вытащила пластмассовый пузырек, в каких обычно хранятся лекарства, – пилюльки типа «Не закрой глаза». Одна капсула – и можно сутками вагоны грузить, не отдыхая.

– Чень Ли постарался, – в тоне Дэвида не было вопросительных интонаций.

– Ну да.

– Первый случай токсикомании на Лимбе, – хохотнул Роджер.

– Не зарывайтесь, Томпсон, – пригрозил пальцем Адам.

– Поделишься «колесами», Адам? – Джек попытался превратить свою просьбу в шутку, но у него не вышло.

– Ни за что, Джек, – отрезал Адам, – незачем вам химией страдать.

– Доктор, дайте парочку таблеточек, чтобы улететь, – пришепетывая, сказал Дэвид.

– Ну что не сделаешь для хорошего человека, – улыбнулся Адам, отсыпая горсть таблеток на ладонь Варшавского и пряча пузырек в карман, – но прошу, Дэвид, принимай только по одной и только через двадцать четыре часа.

– Они такие сильные?

– Чень – отличный химик, – сказал Джек, включая компьютеры, – он мне как-то рассказал, что ему какие-то бандиты предлагали для них наркотики производить, кучу денег обещали, но Чень отказался и переехал в другой город, чтобы не попасть в беду. А эти «колеса» он придумал, когда в университетской лаборатории работал.

– А ты откуда знаешь? – спросил Адам.

– Он сам рассказывал Сергею Дубинину, – ответил Джек, – я с ними за одним столом в столовой обедал раньше, еще до того, как «шершнями» занялся. У них разговор зашел о том, сколько человек может без сна выдержать. У Сергея его волк не спал несколько суток, и он очень переживал по этому поводу.

– Кто переживал – Сергей или волк? – усмехнулся Дэвид.

– Сергей. Тогда Чень рассказал, что у него был очень сложный опыт, нужно было какой-то препарат сварить, – Джек улыбнулся, – «сварить», прямо как компот какой-то. Ну, так вот, во время этого опыта нужно температуру то убавить, то прибавить, то дополнительные компоненты ввести, то что-то еще сделать – короче, почти ни минуты свободной, а опыт должен был занять часов шестьдесят, не меньше. Тогда Чень за основу взял таблетки для водителей грузовиков, дальнобойщиков, кое-что по собственному рецепту добавил и эти пилюли изобрел. Он рассказывал, что за трое суток ни разу даже не зевнул.

– А побочных эффектов не было? – поинтересовался Дэвид. – Рога у нас хоть не вырастут?

Роджер хихикнул, а Джек, с очень серьезным лицом, ответил:

– Не вырастут – вы же с Адамом неженатые.

Дэвид захохотал, к нему присоединились остальные.

Адам почему-то даже обрадовался этой короткой задержке. Ему очень не хотелось отправлять дирижабли. Ему было страшно, как бывает страшно любому человеку в ответственные моменты жизни. Так страшно бывает, когда в первый раз идешь в незнакомую школу, переезжаешь в новый дом или другой город, первый раз целуешься по-настоящему, впервые устраиваешься на работу или предлагаешь руку и сердце. Адам чувствовал себя пилотом бомбардировщика, одним нажатием кнопки высыпающий на ничего не подозревающего врага многотонный груз металла, начиненного взрывчаткой. Кто-то рассказывал, что пилоты ничего не чувствуют в этот момент, что они озабочены тем, чтобы нажать на кнопку сброса в нужный момент, поразить цель, может быть, испытывают какой-то азарт, но это не так. Любой человек, понимающий, что от его действий зависит чья-то жизнь, всегда испытывает страх в такие моменты. Не важно, что у тебя в руках – нож, спусковой крючок или незаметная, безобидная кнопка. Ты в любом случае становишься убийцей.

И Адам очень боялся этого. Отчасти этот страх был вызван тем, что Фолз не хотел, чтобы Роджер, Фред, Джек и Дэвид стали убийцами. А еще, где-то глубоко-глубоко внутри, Адам боялся, что мальчишек охватит азарт, как во время компьютерной игры, что они не воспримут серьезно тот факт, что простым нажатием кнопки они перечеркнут жизнь сотен живых существ, а не запрограммированных персонажей. Адам боялся, что они могут почувствовать себя убийцами и боялся, что они сами этого не поймут.

– Ну, я пошел, – сказал Адам, – всех прошу постоянно быть на связи со мной. Джек, ты первый.

– Хорошо, – Джек одел наушники с микрофоном и переключил свой радиотелефон в режим двусторонней связи…

Через пятнадцать минут дирижабли поднялись в воздух и, набирая скорость, стали удаляться от Башни…

– Как будем бомбить? – тихо спросил Дэвид у Адама, когда он вернулся с обзорной площадки. – Каждый свое племя по отдельности или те, кто найдет волков первыми, будут ждать остальных?

– Как только кто-нибудь находит свою цель – то сразу приступает к бомбежке. Свободный в это время от дежурства выполняет обязанности корректировщика. Всем понятно? – Адам повысил голос, чтобы его услышали все.

– Понятно, – вразнобой ответили «беспилотчики».

– Задача может усложниться еще и тем, что на тех местах, координаты которых мы определили, сейров может не оказаться, – сказал Фолз. – Поэтому, если цель не будет определена, выполняем поиск по стандартной схеме: удаляемся от первоначальной позиции по спирали, постепенно увеличивая радиус поворота. Ищем до тех пор, пока не найдем всех.

– А если не хватит газа в баллонах?

– Сбросим груз и будем возвращать дирижабли на базу. Я не хочу, чтобы бомбы вернулись обратно.

– А что говорит Сергей? – спросил Дэвид. – Он может хоть как-то предположить, куда будут мигрировать волки с наступлением осени?

– Дубинин еще очень слаб, – ответил Адам. – Ситуация с пленным волком не принесла никаких результатов, кроме огромного нервного и физического истощения как у Сергея, так и у волка. Владислав категорически запретил Сергею покидать его лабораторию, пока они, вместе с волком, не пройдут полный курс лечения и восстановления.

– Как-то странно с этим волком получилось, – задумчиво протянул Дэвид. – Сергей как-то объяснил, что произошло в лаборатории?

– Владислав запретил посещения, – усмехнулся Адам, – ты же знаешь этих врачей. Со слов Сергеева Дубинин очень расстроился из-за того, что пленный сейр отказался принимать пищу. Сергей постоянно испытывал чувство вины перед волком и Владислав предположил, что у него создалась не очень приятная фобия по поводу волка – Дубинин сам отказался есть и пить, всё свое время проводил рядом с ним, прекратил все контакты с внешним миром и впал в ступор.

– Сумасшедший, – с сожалением прошептал Дэвид.

– Ничего он не сумасшедший, – вступился за своего учителя Роджер, – просто Сергей такой человек, что не мог спокойно смотреть на то, как животное мучается!

– Я не имел в виду, что Сергей сошел с ума, – сказал Дэвид, – и прошу прощения за то, что так назвал его, но, согласитесь со мной, что поведение нашего биолога вышло за рамки нормального человеческого поведения.

– Действительно, – задумчиво сказал Джек, – запереться в лаборатории, ни с кем не разговаривать, ничего не есть – что-то тут не то, не похоже на Сергея.

– Просто он – очень добрый, – сказал Фред, – мама говорит, что когда у человека такое большое сердце, это очень плохо – сердца может не хватить на всех.

– Вот у него и не хватило, – вздохнул Адам, – если бы не наши врачи, то Сергей вполне мог бы умереть. Но, – улыбнулся он, – ничего непоправимого не случилось и скоро всё придет в норму. А по поводу миграции сейров, то я разговаривал с Сергеем задолго до того, как всё случилось, и мы пришли к выводу, что сейры, как и большинство теплокровных животных с наступлением холодов будут откочевывать в южные области.

– А так как до наступления серьезных холодов еще два или, в лучшем случае, три месяца, – подхватил Дэвид, – то существует большая вероятность того, что нам не придется искать волков слишком долго, чтобы мы не успели вернуть наших «касперов».

– И «Титан», – сказал Джек.

– Ну, конечно, и «Титан», – улыбнулся Дэвид…

Высота «9-21» – Форт.

– Как у нас дела с лесозаготовкой? – спросил Майкл Фапгер у Дональда Седжвика.

– Последние бревна притащили еще вчера вечером.

– Значит, в лес уже можно не выходить. Что с источником?

– Слабенький нам родничок попался, – ухмыльнулся Седжвик, – уже третий день пытаемся ров заполнить водой и только на треть получилось.

– Ладно, – усмехнулся в ответ Майкл, – наши «беспилотчики» пока еще долетят до места. Успеем. Будем проволоку растягивать впереди рва или за ним?

– Подумать надо, – потер нос Седжвик, – а нельзя и там, и там?

– Если хватит проволоки – то можно. Ориентиры уже определили?

– Обижаешь, командир. Всё уже давно сделано.

– А пулеметчики уже пристрелялись?

– Нет еще. Вы же с Ричардом запретили стрелять.

– Теперь можно, – Майкл подошел к узкому окну, – желательно, чтобы они даже с закрытыми глазами могли стрелять – я думаю, что волки попрут на нас ночью, как обычно.

– А термооптика?

– К технике у меня доверия большого нет – они уже сколько раз нам глаза отводили.

– Ну, если они опять глиной обмажутся, у нас ракет немеряно – засветим лес, как на Четвертое июля.

– Добро. Да, – вспомнил Майкл, – пускай и гранатометчики пристреляются. Четыре гранатомета на крышу поставим по углам и пулеметчики пусть на крыше начинают устраиваться.

– У вас на крыше скоро мухе не будет где сесть, – усмехнулся старый солдат. – Не боишься, что крыша не выдержит?

– Я уже парням приказал балки несущие подпереть, пусть только позавтракают. Иди, старый, и ты ешь, пока еще время есть.

– Я раньше вас всех пожрать успел – старые псы до рассвета поднимаются. Не то что вы, щенки-молокососы.

– Эти щенки еще покруче тебя будут, – рассмеялся Майкл.

– Не смеши, – проворчал Седжвик, – а то грыжа вылезет.

В его покрасневших глазах прыгали смешливые искорки.

– Пусть сегодня все пристреляются, – приказал Майкл. – После завтрака каждый свое место занять должен, приготовить всё к встрече гостей.

– Мины ставить будем?

– Обязательно. У нас, конечно, такого опыта, как у Шведа, нет, но клейморы и «лягушки» противопехотные распихать сможем.

– А то, – кивнул Седжвик, – не пальцем деланы.

– Вот и ладно, – Майкл подошел к Дону и хлопнул его по плечу, – что, старый, парни устали ждать?

– Есть немного. Сам же знаешь – когда в засаде сидишь, время тянется, как будто тебе каждую волосинку из носа щипцами вытягивают.

– Или зубы сверлят.

– Во-во, – захохотал Седжвик, – у тебя самого полная пасть керамикой напихана – так что ты в этом вопросе авторитет несомненный.

– Тебе бы башкой о дерево долбануться, старый пень, – улыбнулся Майкл, – я бы на тебя полюбовался.

– Ха-ха-ха, – не унимался Дон – на него иногда находили вспышки буйного и не очень-то вежливого веселья, – «дерево», ты, наверное, это дерево сшиб и не заметил. Жалко дерево, а, Майки?

– Заткнись, Седжвик, – добродушно проворчал Майкл.

– А если честно, Фапгер, – Дональд сразу стал серьезным, – мне и одной струи из огнемета хватило. Вон, – показал он пятерней на свое лицо, – доктора залатали неплохо, а так бы ходить бы мне всю жизнь, девок пугать.

– Зря ты так, Дон, – с притворной заботливостью сказал Майкл, – если бы не эти косметические подтяжки, ты так бы и остался уродом на всю жизнь. А так посмотришь со стороны – красота: чисто морда бульдога после попойки.

– Какой еще попойки? – поинтересовался Ричард, спускающийся по шаткой лестнице с кружкой дымящего кофе в руках. – Кофе? – предложил он.

– Не, – отказался старый солдат, – меня разговоры с нашим шибко умным командиром бодрят лучше самого убойного кофе. Пойду посты проверю.

– Скажи, чтобы оружие проверили – через десять минут начнем, – сказал ему вдогонку Майкл.

– Ладно, – проворчал Седжвик.

Ричард спустился вниз и поинтересовался у Майкла:

– Чего это вечно со стариком заедаешься? Кое-кто из парней уже решил, что вы за ножи хватаетесь, услышав ваши милые беседы.

– Да мы так с ним всегда, – засмеялся Майкл, – он у нас, когда я в учебном батальоне был, пришел на замену сержанта, который нас перед этим полгода гонял, как щенков. Мы на него посмотрели и подумали, что хоть сейчас передышка выйдет – ты же видел Дона: метр в кепке, нос, как у алкаша, морда вечно помятая. Мы и размечтались, что забухает наш новый сержант, его быстренько на губу, а мы пару деньков расслабимся.

– Ну и что, – улыбнулся Ричард, – расслабились?

– Черта лысого! – расхохотался Майкл, вспомнив прошлое. – Он на нас пасть как открыл, как понеслись оттуда всякие словечки неуставные – мы чуть не попадали. Орал, что такого быдла, таких слизняков, такого стада баранов в жизни не видел – это я тебе еще с цензурой рассказываю, он покруче выражался.

– Могу представить.

– Еще бы! Он перед строем прохаживается – руки за спиной, как у Наполеона, только треуголки не хватало, – и орет, что сделает из нас солдат, выбьет дерьмо из головы и задницы, заставит нас стать мужиками, хотя сомневается, что из такого стада школьниц у него что-нибудь получится. Обнадеживал, что некоторым из нас повезет – сдохнем еще до того, как учебку закончим. Обещал, что мы хорошо проведем время – будем целыми днями по жаре весело с полной выкладкой бегать, а если дождь пойдет, что это вообще его любимая погода и будем мы на брюхе в грязи ползать до тех пор, пока вода из ушей не польется.

– Веселый мужик.

– Только нам было не до веселья. Как начал он нас гонять – так мы поняли, что наш прежний сержант был ангел небесный, только нимб мы рассмотреть не успели. Гонял так, что дым из ушей, искры из глаз и…

– Пламя из задницы.

– Как ты узнал? – усмехнулся Майкл.

– Сержанты в учебках все одинаковые, – ответил Ричард, отхлебывая кофе. – Мой тоже что-то подобное рассказывал.

– Ну, думаю я, что до нашего Седжвика вашему сержанту было далеко. Он ко мне сразу привязался – я самый длинный был. Дон не слезал с меня ни на секунду. Ты знаешь их тактику – они выбирают одного и говорят, что пока тот один, все не сделает, как надо – никто с плаца не уйдет. Опоздал на секундочку – весь взвод всё по новой начинает.

– Ну и как?

– Со мной он обломался, – довольно сказал Майкл. – У него опыт был нешуточный и по всем его примерам выходило, что длинные редко солдатами хорошими бывают. Вот он и начал: «Фапгер – сорок отжиманий на время». Я пыхчу, стараюсь, а он, как овод назойливый под ухом зудит: «Ну, что, Фапгер, это тебе не полю носиться с мячиком под мышкой» – узнал что я бывший футболист – «тут тебе армия, тут работать надо, а не ногами махать и херней заниматься». Доводил меня до белого каления, впрочем, не меня одного. Весь взвод во сне вместо девок голых видел красивые сны, как мы, всей толпой, скальпируем нашего сержанта или тягаем по всей базе, привязанного к джипу, так что мордой по камням да по песку. Но не дождались. Слышим рык звериный – «Подъем, слабаки!» – и всё сначала. Чуть не сдохли.

– Зато солдатами стали.

– Это я уже потом понял, – улыбнулся Майкл, – что если бы не Дон – завалили бы меня сразу же в какой-нибудь чертовой дыре. Учебка – дело жестокое, им надо только самые лучшие, кто может выдержать всё, поэтому с нами особенно не церемонились – силы есть – работай, нет – проваливай к чертям.

– Это точно.

– Но это не всё – Майкл многозначительно поднял палец, – попал я после того случая с вертолетом в другой отряд. Смотрю – у сержанта морда какая-то знакомая. Присматриваюсь – так это мой любимый сержант. Думаю, выберу денек посвободнее, подпою сержанта в каком-нибудь кабаке и так отлупцую, что мало не покажется. А вместо этого нас отправляют на задание. Получилось так, что я прикрывал отход. Огонь был такой, что головы поднять невозможно – бьют сразу шесть «калашниковых», как собаки бешеные. Я последнюю гранату бросил – недолетела, сволочь. Стреляю в ответ, много стреляю, лишь бы они ко мне не подползли. Сам знаешь – сколько патронов не бери, всегда не хватит. Вот и мне не хватило. Заталкиваю последнюю обойму в винтовку и понимаю, что всё – конец, сейчас они меня обойдут с двух сторон и заровняют. Тут слышу – слева граната взрывается, кто-то строчит, как сумасшедший, по звуку – наше оружие, не «калаши». Догадываешься, кто меня прикрыл и всю дорогу обратно меня материл последними словами?

– Ага, – засмеялся Ричард, – а чего материл-то?

– Выговаривал за то, что позволил себя окружить.

– Правильно выговаривал, – в узкое окно просунулась седеющая голова, – ты всегда, как дурак, о собственных флангах не заботишься.

– Подслушивал, старый пень? – спросил Майкл.

– Надо очень, – фыркнул Дон, – просто хорош языками молоть – я всех уже построил, вас только ждут.

– А помнишь, как мы в кабаке потом напились, старик? – посентиментальничал Майкл.

– Помню, как ты под стол свалился, а я еще два часа текилой наливался. Пошли, – голова исчезла.

– Ну, пошли, – подтянул ремень Майкл и они с Ричардом вышли из Форта…

* * *

…Когда мы подошли к реке, возле которой расположилось племя Велора, нас заметили. Велор вышел нам навстречу, позади него шли почти все его охотники и вид у них был далеко не приветственный.

– Я думал, что ясно дал понять тебе, Белый, что тебе и твоим охотникам – не место на нашей земле. Вдобавок ты привел к нам пришельца, – в голосе Велора звенела ярость, – и я хочу спросить тебя, прежде чем мои охотники выгонят вас – зачем ты это сделал?

– Приветствую тебя, Велор, – спокойно ответил я, – если ты позволишь мне говорить, то я охотно расскажу тебе, почему с нами пришел наш гость.

– Гость? – удивленно посмотрел на меня Велор. – С каких это пор один из тех, кто истребил твое племя, стал твоим гостем?

– С тех пор, как я понял, почему всё зашло так далеко, вождь.

– Хорошо, – Велор дал знак сейрам, уже взявшим нас в кольцо, – я готов выслушать тебя.

– Ты был прав, мудрый Велор, когда этой весной сказал мне, что люди напали на нас по ошибке, – сказал я. – Илай, ты можешь говорить с Велором. Расскажи всё, что говорил мне.

Человек вышел вперед и опустился перед вождем на колени так, что его глаза оказались на одном уровне с глазами Велора.

Илай говорил, а я наблюдал за ним и Велором. Глаза стареющего сейра казались непроницаемыми – Велор очень редко давал волю своим эмоциям. Тем не менее, я видел, как что-то меняется в этих суровых глазах, как из них уходит тень настороженности и недоверия.

– Те существа, которые помогли нам прибыть в ваш мир, – говорил человек, – обманули нас. Когда Белый рассказал мне, что у вас не было никаких намерений напасть на мой народ, я поверил ему и ужаснулся всему тому, что мы сделали с вами. Я понял всю ту горечь, боль утраты и жажду мщения, которые Белый и все остальные сейры испытывали по отношению к нам. Мне больно и горько оттого, что мы стали вашими убийцами. Мне больно и горько оттого, что такие мудрые существа, как сейры, были вынуждены ответить насилием на насилие, агрессией на агрессию, ударом на удар. Мне стало страшно оттого, что наши народы несли друг другу смерть и разрушение вместо того, чтобы стать добрыми соседями и жить в мире. Я смиренно прошу у вас прощения за то, что мы совершили, я раскаиваюсь в собственном заблуждении и заблуждениях своего народа и хочу предложить вам мир.

– Ты говоришь от имени своего народа или только от себя самого? – спросил Велор.

– Пока только от самого себя, но я клянусь рассказать остальным людям обо всем, что я узнал от Белого и клянусь в том, что мы постараемся исправить содеянное зло, – твердо ответил Илай.

– Как получилось, что ты оказался в племени Белого и почему твой народ ничего не знает об этом? – спросил Велор.

– Это моя вина, – сказал я, склонив голову. – Ты знаешь, Велор, что я не отказался от своего намерения мстить людям до тех пор, пока последний пришелец не покинет мои земли или до тех пор, пока смерть не остановит меня. Я воспользовался вашим разрешением собрать всех сейров-одиночек и мое племя пополнилось новыми охотниками. Вскоре мы заметили, что люди покинули Пустошь и отправились в лес, чтобы охотиться на стада мойли. Мы проследили за ними и уничтожили всех двуногих, кроме Илая. От него я узнал, что люди допустили ошибку. Как небольшая искра служит причиной огромного пожара, так и их действия привели к тому, что я решил отомстить за гибель своих сородичей. Костер войны поддерживался с обеих сторон. Люди убивали нас, мы убивали их. Казалось, что этому не будет конца, но этот человек, Илай, смог открыть мне глаза на истинный порядок вещей.

Велор молчал, спокойно глядя мне в глаза.

– Я понял, что моя месть ведет к хаосу, что если я не смирюсь с тем, чего уже нельзя исправить – война будет продолжаться. Люди будут мстить за своих убитых сородичей, погибнут другие сейры, за них будут мстить их сородичи. Этот круг можно разорвать только путем переговоров и взаимных уступок.

Я помолчал, собираясь с духом, и продолжил:

– Я прошу у тебя прощения, Велор, что подталкивал мой народ к войне. Я прошу прощения за все те обидные слова, что я говорил, ослепленный ненавистью.

– Я принимаю твои извинения, Белый, – наклонил голову Велор, – и пусть впредь не будет между нами вражды.

– Благодарю тебя, – ответил я.

– Что же касается мира, – Велор посмотрел на Илая, – я не вправе обещать сейчас что-либо от имени всех сейров. Нам нужно собрать совет вождей всех племен.

– Как скоро вожди смогут выслушать мои слова, мудрый Велор? – почтительно спросил Илайджа.

– Так скоро, как это будет возможно. Я немедленно отправлю гонцов от твоего имени, Белый. Ты не будешь возражать?

– Как я могу возражать против мудрого совета моего старшего собрата?

– К твоему зову я прибавлю и свою просьбу. Надеюсь, вожди внимут нашему общему приглашению оставить все свои дела и поскорее прибыть на совет.

– Ты слишком добр, Велор, – сказал я и мое сердце наполнилось теплом.

– Ничуть, – глаза Велора впервые потеплели за всё время нашего разговора. – Ты и твои охотники, Белый, – вождь посмотрел на меня, – и ты, человек – отныне гости моего племени. Располагайтесь на отдых – переход наверняка был утомительным.

– Благодарю, – поклонился Илайджа и я увидел, как его учтивость понравилась Велору.

– В завершение нашего разговора я хочу задать вам один вопрос, – сказал Велор после того, как знаком попросил нас задержаться, – как вы оба думаете: будут ли люди, оставшиеся в поселении, предпринимать какие-то действия, чтобы отомстить за гибель охотников?

– Я не знаю, что будут делать вожди моего народа, – ответил Илайджа, – сам я – простой охотник и не знаю всех их замыслов. Но не думаю, что люди отправят солдат в лес искать вас – страх перед внезапным нападением слишком велик.

– Белый? – вождь посмотрел на меня.

– Я приказал сейрам моего племени отойти как можно дальше от Черной Пустоши и не показываться на глаза людям.

– Хорошо. Будем ждать, когда прибудут вожди…

* * *

– «Титан» приближается к отметке номер один, – взволнованно сказал Джек Криди, внимательно сверившись с картой и получив ответный сигнал передатчика дирижабля.

– Скоро стемнеет, – заметил Дэвид.

– Я снижу скорость вдвое, чтобы не пропустить волков на термооптике.

– Хорошо, – сказал Адам, – будем продолжать поиск. Справишься, Фред?

– Без проблем, мистер Фолз.

Роджер крепко спал на мягком матрасе, закутавшись в теплый спальный мешок.

– Потерпи еще часок и я сменю тебя, когда проснется твой брат, – сказал Адам.

– Спасибо, мистер Фолз, – твердо ответил Фред, – но я справлюсь сам.

– Без возражений, – приказал Адам, – мне нужно, чтобы ты нормально соображал, когда придет время.

– Хорошо, – устало выдохнул Фред.

– Нам с тобой пора принять пилюльки, Дэвид, – улыбнулся Адам.

Они бросили в рот по таблетке и запили их водой.

– Дайте мне одну, – попросил Джек, умоляюще переводя взгляд с Дэвида на Адама.

– Твой отец убьет меня, Джек, – сказал Адам, – если узнает.

– Никого он не убьет, – устало усмехнулся младший Криди, – наоборот, он будет доволен, что я никому не был обузой и сделал дело. К тому же ему совсем необязательно знать об этом.

– Ладно, – решился Адам, – держи, – он протянул Джеку флакон с таблетками.

Пять минут в пункте контроля царила тишина, прерываемая только сопением Роджера.

– Уф-ф, – облегченно вздохнул Джек, поводя плечами, – сон как рукой сняло.

– Только не увлекайся, – сказал Дэвид.

– Ладно…

* * *

…Вожди действительно прибыли очень быстро. Земли племени Велора соседствовали с землями племен Каспа и Лоро, а племя Сайди, чьи земли вплотную приближались к негостеприимным отрогам Северных гор, уже покинуло свои летние логова с наступлением первых заморозков, и гонец обнаружил племя Сайди всего в двух дневных переходах.

Вожди, как и предсказывал Велор, оставили все свои дела и поспешили на совет. Их готовность откликнуться порадовала меня. Вожди мысленно предстали перед моим внутренним взором, как живые – Касп, как бы он не показывал, что ему безразлична судьба моего племени на предыдущем совете, теперь проявил себя с самой лучшей стороны. Сайди, самый молодой вождь из всех – мы были одногодками – еще раньше говорил о том, что готов оказать мне любую посильную помощь. Даже тихо ненавидящий меня Лоро не отказал мне в моей просьбе.

Я испытывал радость и ничуть не скрывал этого. Я устал от войны и пролитой крови. Я страстно желал мира, как умирающий от жажды мечтает о глотке живительной влаги.

И вот на обычном месте, в небольшом отдалении от мест, где сейры племени Велора обычно устраиваются на ночлег, мы собрались все вместе. Илайджа сидел на почетном месте для важных гостей, мы полукругом сидели напротив. По просьбе Илая, позади него горел небольшой костер – молодой охотник не мог видеть в темноте так, как видим мы.

– Прошу тебя, Илай, – сказал Велор, – расскажи нашим прибывшим гостям о том, что ты поведал мне и Белому. Не бойся повторяться – важные слова заслуживают быть услышанными не один раз.

Илай склонил голову в знак понимания и честно и открыто посмотрел нам в глаза.

– Мудрые вожди сейров, – начал он неторопливо, так как, я знаю, любил Велор, – вы думаете, что вы видите перед собой чужака, злобного и жестокого пришельца, пришедшего в ваш мир, чтобы уничтожить его. Сразу хочу сказать, что это – правда.

Велор немного удивленно посмотрел на человека и Илайджа продолжил:

– Это было правдой еще несколько дней тому назад. Я расскажу вам, как умею, о том, как мы попали в ваш мир.

Могущественные существа, живущие вечно и обладающие неслыханной силой и неведомым знанием, обратились к людям нашего мира с просьбой переселиться в далекий и дикий мир, чтобы поселиться в нём. Существа рассказали людям, что этот мир всячески противится попыткам завоевать его, что в непроходимых лесах этого мира живут племена злобных и жестоких зверей, убивающих всех и каждого, кто осмелится посягнуть на их земли. Так сказали нам, я не прибавляю и не убавляю ничего. Нам сказали, что эти звери называют себя сейрами.

– Нас обманули, – Илай с болью в глазах посмотрел на нас.

Сейры внимательно и без всякого следа ненависти смотрели на него, их глаза казались огоньками, светящимися в темном небе.

– Мы готовились к тому, что эти звери нападут на нас. Мы боялись этого, наше оружие было постоянно наготове, наши воины – солдаты – были готовы в любой момент отразить нападение.

Представьте себе слабых существ, впервые попавших в незнакомое место, обманутых, боящихся существ с оружием в руках. Представьте, что эти существа видят тех самых зверей, выходящих из чащи леса. Представьте себе их страх, их ужас. Представьте себя на месте этих слабых существ – людей. Представьте себе, что на вас надвигаются внушающие ужас своим звериным обликом враги, о силе, хитрости и злобе вы так хорошо осведомлены.

Эти, как вам кажется, звери смотрят на вас и начинают с вами говорить. Но говорят они на незнакомом, непонятном и от этого еще более ужасном языке. Вам кажется, что их речь не является речью разумных существ, что это дикие звери рычат, чтобы внушить страх в свои жертвы перед неминуемым нападением.

– И вот люди начинают убивать, – голос Илая прерывается, оборванный ощущением боли.

– Далее люди переходят к обороне, – продолжает человек уже более спокойным голосом, – люди опутывают Пустошь защитным коконом. Теперь им уже не страшно нападение диких зверей, с которыми они так легко расправились в первый же день. Люди чувствуют себя в безопасности, но однажды ночью происходит непоправимое – звери прорывают защитный кокон и убивают всех на своем пути. Звери отступают лишь перед численным превосходством людей и мощью их оружия. Люди в ярости – их защиту можно прорвать, звери оказались теми, за кого их приняли с самого начала.

Некоторые люди утверждали, что звери не хотели напасть, что люди напрасно стали убивать. Но после того, как звери проникли внутрь поселения и убили множество людей, тем людям, кто пытался объяснить поступки сейров их стремлением отомстить за гибель своих сородичей, нет веры. Теперь каждый человек ненавидит сейров черной ненавистью, теперь люди хотят мстить.

Происходит несколько стычек в лесу. Снова гибнут люди и сейры.

Людям нужна земля, чтобы устроить свою жизнь, им нужны деревья, чтобы построить из них жилища, им нужна пища, которых нет на Пустоши. Вожди людей решают оградить большой участок леса вокруг Пустоши, чтобы обезопасить свой народ от страшных хищников. На устройство защитной изгороди уходит вся весна и лето. А между тем запасы пищи приходится экономить – впереди зима, посеять семена съедобных растений можно только весной, а урожай будет только следующей осенью, поэтому вожди принимают решение отправить в лес группы охотников, чтобы пополнить запасы мяса.

– Одним из этих охотников был я, – Илайджа обводит нас взглядом, – я был человеком, ненавидящим вас. Это – правда. Никто из охотников не знал, что племя Белого готовится напасть на них. Все охотники гибнут, Белый оставляет мне жизнь, чтобы побольше узнать о нас, людях.

Теперь представьте себе степень моего удивления, когда я узнал, что вы никогда не собирались напасть на нас! Представьте себе, что я, в одно мгновение, вместо охотника и защитника своего народа, превратился в захватчика и убийцу! Мой мир вывернулся наизнанку в одно мгновение! Представьте это себе – и вы поймете всю глубину моего раскаяния.

– И теперь я прошу вас простить меня и мой народ! – языки пламени позади Илайджи ярко освещали его скорбную фигуру. – Я прошу прощения у вас, как уже просил прощения у Белого, у Велора и теперь еще раз прошу прощения у вас всех.

– Люди не причинили вреда моему племени, но я принимаю твои извинения, – сказал Велор.

– И я принимаю твои слова, человек, – сказал Касп.

– И я, – сказал Лоро.

– А я с радостью присоединяюсь к своим старшим братьям, – сказал Сайди, в глазах которого горел теплый огонек радости.

– Я не слышал слов Белого, – посмотрел на меня Лоро. – Все мы знаем, сколько зла люди причинили его племени. Сможет ли он простит людям их поступки?

– Да, – ответил я. – Смогу.

– Ты простишь им даже гибель своих детей? – Лоро не издевался надо мной, он просто не мог поверить в то, что я способен прощать.

– Я могу простить и гораздо больше, Лоро, – ответил я, глядя в его глаза. – Я готов простить любую ошибку, если она осознана. Я готов простить, когда вижу, что всё случившееся с моими сородичами, было трагической ошибкой, чуть было не подтолкнувшей наши народы к взаимному истреблению, и я прощаю, прощаю всё.

– Ты забудешь их смерть, Белый? – спросил Сайди и я был благодарен ему за сочувствие к моей боли, прозвучавшее в его голосе.

– Забыть не смогу, но могу простить, – ответил я. – В последнее время я понял, что лишь возможность простить любое, даже самое страшное, зло отличает разумное существо от дикого зверя.

– Я хочу поблагодарить вас за ваши слова, – сказал Илайджа, – и я благодарен тому обстоятельству, что мы не причинили вам гораздо большего зла, чем успели причинить.

– Итак, – сказал Велор, – теперь, когда мы выслушали нашего гостя и он выслушал наши слова, я хочу спросить: чего теперь нам ждать от людей?

– Я вернусь к своему народу и расскажу всем обо всём, что мне посчастливилось увидеть и узнать, – ответил Илайджа. – Я расскажу всё и, насколько я знаю своих соплеменников, мы оставим месть, мы прекратим готовиться к войне против вас. Я буду умолять своих вождей прекратить войну. Как я уже говорил Белому, я не буду знать покоя до тех пор, пока каждый человек не поймет, что наши народы не являются врагами. Когда мой народ примет правильное решение, я надеюсь, что оно будет правильным, я вернусь к вам и мы заключим мир.

– Возможно ли, что вожди твоего народа не захотят прислушаться к твоим словам? – спросил Касп.

– Нет, – твердо сказал Илайджа, – я знаю, что многие люди, наделенные властью, не хотели, чтобы всё зашло так далеко. Я уверен в том, что они обрадуются возможности прекратить эту бессмысленную войну раз и навсегда.

– Что ж, – сказал Велор, – пусть будет так.

– Ты можешь сказать нам, Илай, – спросил Сайди, – что нужно твоему народу?

– Мы хотим жить, как живете вы – на своей земле, в окружении добрых соседей. Мы, как и вы, хотим растить детей, жить нормальной жизнью, заботиться о своих близких и родных, трудиться, чтобы не испытывать голода и жажды. Просто жить.

– Согласны ли вы остаться в тех пределах, что вы уже отняли у племени Белого? – в глазах Лоро я заметил не желающее уходить недоверие.

– Я не могу сказать об этом, не поговорив со своим народом, – ответил Илай, – но думаю, что мы сможем прийти к разумному соглашению. Я знаю, что мы отобрали у вас землю и лес, но я хотел бы, чтобы это было сказано другими словами. К тому же, как я понимаю, это земли, принадлежащие Белому.

– Моему племени, – мягко поправил я его.

– Что ты скажешь на это, Белый? – холодно спросил меня Лоро.

– В моем племени не так много сейров, чтобы нам было тесно на наших землях. Я готов поступиться тем, что принадлежало нам, чтобы мир между сейрами и людьми никогда не был нарушен.

– Я могу сказать, Велор? – спросил Сайди.

– Конечно, это общий совет, каждый может говорить свободно.

– Я хотел бы поблагодарить Белого за то, что благодаря ему мы получили возможность говорить с людьми о мире. Также я хочу сказать, что очень рад тому, что наш брат смог оставить свою месть и сохранил тот ясный разум, которым я никогда не устану восхищаться.

– Я не привык выслушивать столь лестные слова, – сказал я, – но я благодарю тебя за них, брат.

– Насколько я вижу, – Велор по-доброму лукаво посмотрел на меня, – я поторопился объявить тебя, Белый, изгоем на своих землях. Теперь ты и любой сейр из твоего племени – желанные гости у нас в любое время года. Видите, братья, – Велор гордо посмотрел вокруг, – Белый совершил поступок, достойный вождя – он смог преодолеть в себе зверя и стать тем сейром, которого мы всегда знали – мудрым, гордым, всегда ставящим интересы нашего народа превыше всего, сейром, от которого всегда можно ждать помощи.

– Ты совершил невозможное, Белый – изменился, оставшись таким же, как был раньше, – сказал Касп.

Лоро промолчал, наверное, его застарелая ненависть ко мне останется с ним навечно.

Я тоже промолчал, лишь, благодаря, посмотрел каждому в глаза, даже Лоро.

– Ну, а теперь, я думаю, мы должны поблагодарить нашего гостя Илая, за искренность, прямоту и стремление к миру. Когда ты будешь готов отправиться в обратный путь? – посмотрел на охотника Велор.

– Я готов отправиться прямо сейчас, – твердо сказал Илай, – чем скорее я вернусь, тем будет лучше для всех.

– Вряд ли это будет разумно с твоей стороны – отправляться в такой трудный путь ночью, – ласково сказал Велор. – А с нашей стороны было невежливым – отпустить тебя без того, чтобы ты в полной мере почувствовал наше гостеприимство и доброе отношение. Сегодня мы будем есть и отдыхать, а завтра ты сможешь отправиться домой. Белый проводит тебя до границ вашего поселения, не так ли?

– Конечно, Велор, – ответил я, – я с удовольствием провожу нашего гостя, чтобы его возвращение домой было приятным.

– Что это? – насторожился Сайди, внимательно прислушиваясь.

У него был острый слух и через мгновение мы тоже услышали негромкий монотонный гул и свист, доносящиеся откуда сверху.

Что-то прошумело над нашими головами и я увидел, как это тёмное «что-то», похожее на грозовую тучу, пронеслось в небе, стремительно приближаясь к земле…

* * *

Это был дирижабль «Титан», названный так Джеком Криди-младшим. Под туго натянутым эластичным брюхом летательного аппарата в бомбовых захватах висела смерть, готовая в любой момент по приказу пилота обрушиться вниз, неся огонь и разрушение.

Вот так судьба сейров и людей, на краткий миг слившаяся в едином порыве, свернула с крутого поворота, ведущего к миру, по направлению к войне. Так путник, идущий по крутой горной тропе, уводящей от зияющего ущелья, исчезает, сметенный предательским стремительным камнепадом на дно темной пропасти, откуда нет возврата и нет спасения…

Первому на цель пришлось выйти Фреду Томпсону. Попутный ветер нес «Каспер-2» быстрее, чем остальные дирижабли. Звенящий от возбуждения голос Фреда заставил всех напрячься, как перед прыжком:

– Я нашел их! Захожу на разворот.

Дэвид, которого час назад сменил Адам, быстро передвинул свой стул к столу Фреда.

– Ветер – восток, юго-восток, скорость – пять метров в секунду, – громко считывал показания Варшавский, – вижу множественные цели.

– Отметь время, Дэвид, – сказал Адам, лишь усилием воли заставивший себя не бросить управление «Титаном».

– Пятнадцать двадцать четыре.

– Господи, сколько же их! – потрясенно прошептал Фред, разворачивающий дирижабль, чтобы определиться с траекторией спуска.

– Спокойно, Фредди, расслабься, – сказал Джек.

– Не получается, – криво улыбнулся Фред Томпсон, глядя на свои судорожно сжатые пальцы.

– Дыши, Фредди, дыши, – Роджер попытался показать брату, как нужно дышать, но его собственное дыхание сбилось.

Фред глубоко вздохнул.

– Боевой курс! Вижу цели, – перекрестье прицела, направленное уверенной рукой Дэвида переместилось вверх, накрывая самое большое скопление красных точек.

Этот сияющий красный цвет напомнил Адаму цвет пролитой артериальной крови – такой же яркий, насыщенный.

– До точки сброса – сто метров. Начинаю спуск, – зрачки Фреда расширились от напряжения.

– Взрыватели на боевой взвод! – сказал Варшавский.

Фред потянулся к своему пульту вооружения, но его ладонь замерла, накрытая холодной ладонью Адама Фолза.

– Я сам, Фредди, – улыбка Адама Фолза напоминала оскал мертвеца и Фреду стало страшно.

Он и так боялся, что сделает что-нибудь не так, но застывшее в судороге боли лицо Адама Фолза заставило его нервничать еще больше.

Адам поднял колпачок предохранителя и передвинул вверх красный переключатель активации бомбовых взрывателей. «Я не хочу, чтобы эти дети чувствовали себя убийцами, я не хочу, не хочу!» – кричали жалобные голоса в сознании Адама Фолза. «Пусть не я нажму на сброс, пусть это сделает этот мальчик, но это я спущу смерть, я один».

– Не бойся, мальчик, всё нормально.

Фред уже не обращал внимания ни на чьи слова, даже Адама. Для него существовал только спокойный голос Варшавского:

– Высота – пятнадцать, до цели – пятьдесят метров. Держи скорость снижения постоянной.

– Да, – прошептал Фредди, направляя дирижабль вниз.

Секунды превратились в минуты, время застыло. Адам слышал всё, как сквозь толщу холодной воды.

– Сброс! – крикнул Фред Томпсон.

Экран термовизора осветился красной вспышкой, закрывшей скопление неподвижно замерших красных точек, затем в багрово светящемся облаке вспыхнул еще один сверкнувший желтыми искрами круг – взорвались бомбы, начиненные пластиковой взрывчаткой. Свечение бушевало несколько секунд, термовизор зафиксировал температуру около тысячи градусов. Где-то там, далеко в лесу яростно горел напалм, сжигая всё – землю, деревья, траву, превращая еще секунду назад живых существ в бесформенные обугленные клочья сгоревшей плоти.

Фред изо всех сил тянул ручку управления вверх, как будто бы этот кусок пластмассы был тяжелее груды камней. Дирижабль взмыл вверх, быстро набирая высоту и черная стена деревьев скрыла от холодных глаз видеообъективов страшную картину бушующего пламени.

Силы покидали Фреда также быстро, как вытекает вода из треснувшего аквариума. Пальцы дрожали, глаза щипало сотнями раскаленных иголочек.

– Разворачиваюсь для подтверждения попадания, – прохрипел он.

– Не нужно, Фредди, – ласково сказал Адам, – не нужно смотреть на это. Сделай поворот на два километра влево и возвращай «каспер» на базу.

– Понял, – его голос дрогнул.

Он уронил голову на стол и его худые плечи затряслись. От его беззвучного, но от этого не менее жалобного, плача у всех мороз прошел по коже.

– Возьми управление, Дэвид, – сказал Адам, поднимаясь со своего места.

– Не нужно, – простонал Фред, поднимая голову – его глаза были полны слез, он вытирал их свободной рукой.

– Ты уверен, Фредди? – спросил Роджер, умоляюще глядя на брата.

– Да, – Фред вытер лицо рукавом, – я в порядке, правда. Всё нормально.

Роджер повернулся к своему экрану и обмер.

– Черт, Адам! – вскричал Дэвид, заметив реакцию Роджера.

– Возьми «Титан» на себя! – крикнул ему Адам, подбегая к столу управления «Каспером-3».

– Уходи, Роджер, пожалуйста, уходи, – Адам бережно сжал худенькие плечи мальчика. – Я сам справлюсь, сам.

Адам отстранил Роджера от его компьютера и занял его место.

Кошмар повторился снова. На этот раз в пункте контроля было так тихо, что было слышно, как снаружи шумит ветер. Адам молча вывел дирижабль на боевой курс и молча навел прицел.

Роджер обнимал брата, а Фред, внешне уже вполне оправившийся от страшного шока, тихо шептал ему:

– Не бойся, Родж, не бойся. Всё будет нормально, только не смотри туда, пожалуйста! Не смотри.

– Не буду, Фредди, не буду, – послушно отвернулся младший брат.

Его длинные, как у девчонки, ресницы дрожали, как стебельки первой весенней травы под порывами холодного ветра.

– Помнишь, как мы с тобой летали на самолете, Родж? Помнишь того дядьку с крысиными усиками?

– Помню, – прошептал он.

– Помнишь, как это было здорово тогда – летишь себе, до облаков подать рукой, а внизу все такое маленькое, как игрушечное?

– Ага.

– Вот бы еще раз так полетать, а, Родж? Хотя бы еще разок…

– Да, – на плечо старшего брата закапали горячие слезы.

Фред свободной рукой обнял вздрагивающее тело младшего братишки и привлек к себе, прижавшись щекой к худенькой груди, внутри которой пронзительными молоточками билось родное сердце. За их спинами на ярко освещенном экране вовсю бушевало адское пламя, горели деревья, роняя вниз горящие листья, похожие на огненные слезы…

Адам, сжав зубы, повернул «Каспер-3» и задал курс возвращения. Он посидел немного за столом, тупо рассматривая меняющиеся желтые цифры в углу монитора – показатели высоты и скорости и поднялся из-за стола.

Фред и Роджер смотрели на него с каким-то новым чувством неясного страха и боязни. Их глаза напомнили Адаму глаза оленят, отнятых у матери и впервые посаженных к клетку зоопарка. Уже не стараясь улыбнуться, Адам посмотрел им в глаза.

– Простите меня, ребята.

Что-то шевельнулось внутри, какой-то теплый светлячок облегчения на мгновение осветил угольно-черный мрак, поселившийся в его душе. Осветил и погас.

Томпсоны смотрели на него, как дети заблудившиеся в лесу смотрят на человека, нашедшего их. В их глазах уже не было страха, только растерянность и боль.

– Я не должен был перекладывать на вас свою ношу, – сказал Адам. – Я не должен был этого делать. Простите меня и постарайтесь понять, что всё, что мы сделали сегодня, было необходимостью. Только так мы сможем сделать так, чтобы ваши дети могли спокойно выходить в лес, не боясь никого. Только так мы сможем защитить нас всех. Мы были вынуждены так поступить. Лучше сразу вырезать опухоль, чем дать ей разрастись. Лучше сделать всё сразу, а не мучительно ждать долгие годы. Поймите это и простите меня.

Роджер часто закивал головой, как маленький ребенок, он уже улыбался – он был ни в чем не виноват, сам мистер Фолз сказал это. Значит, нечего переживать, всё позади.

Лицо Фреда всё еще было напряженным, но в глазах уже не было страха – Адам прав. Если бы они не сделали это, то волки рано или поздно напали бы на них. Папа – военный, папа всё прекрасно поймет. Тем более, рано или поздно папе и другим солдатам снова пришлось бы выйти в лес, чтобы воевать с волками, если бы не он, Фред и не Адам, и Джек, и Дэвид. Они поступили правильно – пусть лучше погибнут эти страшные сейры, пусть лучше все они сгорят в огне – лишь бы папе не пришлось воевать с ними, лишь бы папа остался в живых. Значит, всё правильно.

– Теперь, что касается вас, Джек и Дэвид, – продолжил Адам. – Вы выполняете вашу задачу – найти племена. Как только следующие цели будут обнаружены, дирижабль поведу я.

– Но…, – привстал Дэвид.

– Никаких «но»! – жестко сказал Адам. – Это – приказ, а приказы не обсуждаются!

Джек жалобно посмотрел на Адама, но его глаза были непроницаемыми. Его глаза, всегда добрые, всегда такие теплые глаза, были похожи на два черных отполированных камня. Казалось, что у этих глаз нет зрачков. Джек знал, что глаза Адама – карие, но сейчас в них была темнота.

– Вы поняли меня?

– Да, Адам, – кивнул Дэвид, он понимал, почему Адам решил всё сделать сам и понимал, что спорить с ним сейчас бесполезно – всё поведение, все скупые жесты и полное отсутствие мимики ясно показывали, что Адам ни за что не переменит своего мнения.

– Джек?

– Да, – прошептал Джек Криди, поворачиваясь к своему экрану.

Ему казалось, что вместо такого знакомого, надежного, доброго Адама перед ним стоит совершенно незнакомый, жесткий, непоколебимый человек. Джек подумал, что таким, наверное, Адам был на войне.

– Вот и славно. Роджер, ты справишься со своим «каспером»?

– Легко, – щелкнул языком повеселевший Роджер.

– Приступай, – уголки губ Адама дрогнули, безуспешно пытаясь изобразить привычную улыбку.

Роджер вернулся на свое место и подумал, что Адам немного похож на отца, когда он сердится, но уверен в своей правоте. «Каспер-3» вышел из разворота и взял направление на юг…

Дирижабли, ведомые братьями Томпсонами, накрыли племена вожаков Каспа и Лоро. «Титан», управление над которым принял из рук младшего Криди Адам Фолз, нашел племя Велора в двадцать один двадцать, через полчаса после наступления темноты. «Каспер-2» обнаружил племя Сайди два часа и тринадцать минут спустя…

– Как тут мои пациенты? – улыбаясь, спросил Владислав Сергеев, обнаружив Сергея, лежащего на кровати рядом с открытой дверцей Клетки с прозрачными стенами.

– Нормально, Слава, – ответил Сергей, открывая глаза.

– Спал?

– Да так, дремал.

– А как мой другой пациент? – посмотрел на волка врач. – Вот уж никак не думал, что на старости лет заделаюсь ветеринаром.

Волк поднял голову и посмотрел на вошедшего. Владислав с удивлением заметил в глазах сейра какое-то чувство, похожее на признательность.

– Нормально, – ответил Сергей, по просьбе Этара не рассказывающий никому о том, что волк может общаться с людьми.

Вместе с сейром они решили, что когда они окончательно окрепнут, сделать небольшой сюрприз для всех.

– Слышал новость?

– Какую? – спросил Сергей.

– Наши «беспилотчики» разбомбили сейров, – понизив голос, сказал Владислав, кивнув на волка.

– Нет! – Сергей вскочил с кровати и его повело в сторону – сказывалась слабость.

Волк вскочил, с болью глядя то но врача, то на Сергея.

– Ты что, не знал? – удивленно поднял брови Владислав. – А, ну да, я ведь не был у вас целых три дня.

– Господи, господи! – простонал Сергей, глядя на волка. – Они еще там наверху?

– Кто?

– Да «беспилотчики», черт, – закричал Сергей, – «ангелы» наши …ные!

Владислав с испугом отшатнулся от Дубинина. Он впервые видел его таким.

– Да, наверное, – пробормотал врач.

Он посмотрел вниз – что-то теплым потоком воздуха протянулось по его правой ноге – и замер. Рядом с ним стоял волк.

– Может быть, еще не поздно, – бормотал Сергей, пытаясь попасть рукой в рукав халата, – может, еще не поздно.

– Господи, Этар, – Сергей жалобно посмотрел на волка, бока которого раздувались в учащающемся ритме дыхания, – мне так жаль.

– Ты что, Сережа? – прошептал Владислав, в ужасе глядя на волка.

– Он может говорить, – указал на сейра Дубинин, – он сказал мне, что они не собирались нападать на нас, а вы, вы…, – его голос прервался.

«Вы снова убиваете нас?» – возник в голове Сергеева жалобный, почти человеческий голос.

– Что это? – шевельнулись онемевшие губы.

– Он так разговаривает, – устало вздохнул Сергей, – помоги же мне, не стой столбом!

– Что? – Сергеев ошалело посмотрел на Дубинина.

– А, черт с тобой! – махнул рукой Сергей, непослушными пальцами застегивая пуговицы халата. – Этар, не отходи от меня ни на шаг! Пошли.

И волк пошел за Сергеем, опустив голову, как больной пес. Они оставили врача стоять посреди опустевшей комнаты, рядом с навсегда опустевшей Клеткой…

– Сброс, – прошептал Адам, поднимая «Каспер-2» вверх.

– Адам, – послышался звенящий от напряжения голос Дэвида Варшавского.

Фолз обернулся на стуле. Позади него стоял бледный, как смерть, Сергей Дубинин, а рядом с ним стоял пленный волк, которому полагалось быть в клетке. Скованные ужасом Джек, Роджер и Фред сидели за своими компьютерами, бросая быстрые испуганные взгляды на сейра.

За минуту до этого Адам сосредоточился на управлении дирижаблем. Он активировал взрыватели, бросил «Каспер-2» вниз и нажал кнопку сброса. В ту самую секунду, когда над племенем Сайди вспыхнула в воздухе огненная волна, в пункт контроля вошел Сергей, за ним по пятам, как домашний пес, неслышно скользил сейр.

– Господи, – выдохнул Сергей, падая на колени.

Рука Адама скользнула к кобуре на правом боку. В голове пронеслись мысли: «Сергей сошел с ума, выпустил волка, надо бы успеть выхватить пистолет до того, как волк бросится на кого-нибудь. Если он прыгнет на пацанов, я его зубами загрызу, а Дубинина пристрелю, как собаку. Нафарширую башку свинцом – и всё».

«Как же так?» – послышался жалобный голос.

Никто в комнате не проронил ни слова, но все услышали этот голос, дрожащий от нестерпимой боли.

«Как же так?» – послышалось снова.

Адам посмотрел на сейра. Волк смотрел на Сергея, умоляя, прося, как жертва умоляет палача отвести занесенный топор.

– Прости меня, Этар, прости! – заплакал Сергей, глядя в золотистые потухающие глаза. – Я не успел им сказать, и ты, и я не успели. Мы были слишком слабы, чтобы хотя бы поинтересоваться тем, что происходит здесь.

«Вы убили их?» – волк посмотрел на Фолза без гнева и ярости, его глаза казались свечами, которые вот-вот погасит ветер.

– Да, – ответил Адам.

В его руку скользнула холодная рукоять пистолета.

«Вы снова убиваете нас» – прошелестел голос в головах людей. «Вы снова несете смерть, снова». Волк опустил голову, почти коснувшись пола.

– Они не хотели на нас нападать, Фолз! – закричал Сергей. – Мы первыми напали на них, всё остальное было естественной человеческой реакцией на насилие! Если бьют тебя – ты бьешь в ответ! Они ни в чем не виноваты! Это мы – убийцы! – слезы текли по лицу Сергея, он уже не кричал, а стонал, корчась от почти физической боли, сжавшей его сердце в железных тисках.

«Что же мне делать, Сергей?» – простонал сейр, по-прежнему не поднимая головы. «Зачем мне теперь жить? Зачем?»

– Этар!

«Эти люди – твой народ, твои близкие, твои друзья. Они снова убивают сейров, не причинившим им никакого вреда. Они снова убивают!» – волк поднял голову, в его глазах застыла боль, только боль, ничего, кроме боли. «Они твои друзья, и ты мой друг, Сережа. Как же мне жить с этим? Как?»

– Этар! – Сергей, плача, попытался обнять волка, но тот мотнул головой, отбрасывая его руки.

«За что?» – посмотрел в глаза Адама Фолза сейр и рука с зажатым в ней пистолетом опустилась.

– Этар, прости нас, пожалуйста, прости, – Сергей умоляюще протянул к нему руки, – я знаю, нам нет прощения, но прости нас, прошу тебя, заклинаю всем, что мне дорого!

Волк молчал, его глаза, теперь уже пустые, как две погасшие звезды, смотрели в глаза Адама Фолза.

– Этар! – закричал Сергей, его голос эхом отразился от невысокого потолка и больно ударил всех, кто сейчас находился в этой тесно заставленной столами комнате, комнате, в которой снова остановилось время.

«Ты вернул мне жизнь, Сережа», – сейр ласково посмотрел на человека, стоящего перед ним на коленях, «я благодарен тебе, но теперь моя жизнь мне больше не нужна».

Волк повернулся и выскочил из комнаты.

– Черт, – крикнул Адам, хватаясь за трубку телефона внутреннего оповещения, – охрана, охрана! У нас чрезвычайная ситуация – пленный волк вырвался на свободу! Будьте предельно осторожны! Разрешаю применить всё имеющее оружие! Остановите его любым путем! Охрана, черт! – Адам увидел, что впопыхах не переключил интерком на передачу.

Он уже потянулся, чтобы исправить свою ошибку, но замер, остановленный тихим голосом Сергея:

– Не надо, Адам. Он никого не убьет…

Сергей Дубинин летел вниз, стоя на грузовой платформе. Он опередил Адама, выскочившего вслед за ним из пункта контроля, и теперь Адаму пришлось дожидаться следующей платформы. Внизу, на ступенях широкой спиральной лестницы, проходящей по всему огромному конусу Башни, он видел темное пятно, стремительно растущее в размерах. Это темное пятно упрямо летело вниз, как выпущенная из лука стрела.

– Этар, – прошептал Сергей…

Он спрыгнул с платформы на втором уровне Башни и побежал, из последних сил пытаясь не упасть. Он увидел, как сейр вбежал в одно из нежилых помещений уровня. Когда Сергей влетел в темную комнату, он успел увидеть, как исчезает в оконном проеме знакомое косматое тело. Дубинин повернул регулятор окна на «полную проницаемость» и по пояс высунулся из окна.

– Этар! – жалобно позвал он.

Темный приземистый силуэт внизу замер и светящиеся золотистые глаза посмотрели вверх, где виднелось белое пятно человеческого бледного лица.

– Не надо, прошу тебя! Не надо…

«Незачем, Сережа. Прощай», – и черная фигура бросилась бежать, вплотную прижимаясь к земле.

– Я же спас тебя! Я приказываю тебе вернуться! Твоя жизнь принадлежит мне! – разнеслось над Пустошью.

Черная тень замедлила бег.

– Вернись, друг! Прошу тебя, вернись, – беспомощно плакал человек.

«Прощай», – донеслось издалека.

* * *

"Незачем больше жить, незачем! Как же мне больно, как же мне больно!

Почему? Зачем боль, зачем?

Не зови меня, не зови! Если ты еще раз позовешь меня, я не устою перед твоим голосом, я вернусь, а мне нельзя возвращаться.

Мне нужно уйти, убежать.

Какая боль! Какая мука! Как же мне больно!

Простите меня все. Простите…

Бежать, бежать…"

* * *

В Башне объявили тревогу. Никто не понимал, почему – голос Адама Фолза был глух, слова казались рычанием умирающего волка.

Потом дежурные электрики осветили Пустошь и увидели, как к заграждениям внутреннего периметра бежит черная фигура, так хорошо знакомая многим солдатам, так и не вернувшимся из леса. Электрики направили на волка лучи двух мощных прожекторов, захватывая черную тень в перекрестье двух столбов света. Солдаты с соседних постов стреляли по этому черному силуэту, но почему-то промахивались.

Волк несся огромными плавными прыжками к сияющей линии проволочной ограды, ни на миг не замедляя бега.

Так и не остановленная ни пулями, ни светом прожекторов, черная тень на всем бегу врезалась в сверкающую паутину. Вылетел мощный сноп ослепительно-синих искр, ограда покачнулась, но не была разорвана. Черная тень повисла на проволоке, черная тень какое-то время корчилась в немыслимо ужасающей дьявольской пляске, несущей смерть и освобождение, а потом затихла.

Лучи прожекторов скрестились на белой фигурке с развевающимися на бегу, как крылья умирающей птицы, полами распахнутого халата. Фигурка бежала к ограждению молча, так же, как и та черная тень. Лучи безжалостного света провожали эту белую фигурку до тех пор, пока она не упала на колени перед сверкающими металлическими нитями, перечеркнутыми черным обугленным пятном. Лучи били в согнутую спину и опущенные плечи до тех пор, пока к фигурке не подбежали люди, пока еще не понимающие, что произошло.

Люди подняли на ноги человека в белом и увели его назад в Башню, а упрямые лучи, которых некому было погасить, продолжали освещать мертвого волка на мертвой металлической паутине до тех пор, пока не был отключен ток и над лесом не поднялось безразличное солнце…

* * *

Мы услышали, как что пролетело над лесом, а затем ночь взорвалась огнем. На како-то миг мне показалось, что взошло солнце – настолько яркой была эта вспышка. Затем мы почувствовали сильный удар раскаленного воздуха и ужасающий грохот, как будто шум падения тысячи водопадов. А затем мы услышали крики.

Мы замерли на месте, ошеломленные, онемевшие. Какой-то миг мы только и могли, что стоять и смотреть, как корчатся в огне черные фигурки, как мечутся среди деревьев, объятых пламенем, огненные клубки горящей шерсти и слышать эти ужасные в своей предсмертной боли крики умирающих сейров. Этими криками был наполнен весь лес, эти крики заглушали все звуки вокруг, даже стон горящего леса и падающих деревьев. До того места, где вовсю бушевал самый страшный пожар, что мне довелось видеть за всю свою жизнь, было не так уж далеко и я увидел всё. Даже больше, чем мне хотелось увидеть.

Я увидел, как трава пеплом взлетает в небо, как несутся вверх колючие искры. Я увидел, как заживо горят мои сородичи, как глаза огненными каплями падают в пламя из пустых глазниц, я увидел, как клочьями слезает кожа с горящих тел, как закипает выступившая кровь, еще живая кровь еще живых тел. Я видел, как горят наши дети, как их маленькие, жалкие в своей беспомощности тела корчатся в огне. Я увидел смерть и хаос. Я видел, как пока еще живые сейры пытаются найти выход из огненной ловушки, но тщетно – пламя настигало их повсюду, выжигая воздух из легких и жадно пожирая тела. И крики, эти ужасные крики – плач умирающих детей врезался в мое сердце свирепой молнией. В моих ушах кричали, вопили, причитали тысячи умирающих голосов, тысячи истошных воплей рождались и тут же умирали в моей голове.

Эти крики навсегда остались в моей памяти, какое-то время я слышал их постоянно, каждый миг, с каждым своим вздохом, с каждым ударом сердца.

Лес горел, деревья с оглушительным треском валились на землю, увлекая за собой развевающиеся языки пламени. Я ощутил страшный запах паленой шерсти и горящей плоти, тошнотворный запах смерти.

Всё произошло слишком быстро, какое-то время я ничего не понимал, как не понимали происходящего и вожаки. Я посмотрел на Илайджу, его взгляд был прикован к черному продолговатому телу, уходящему в черное небо и ярко освещенного свирепым огнем.

– Дирижабль, – прошептал он и его руки бессильно обвисли вдоль тела.

Несколько мгновений я не мог понять его, но потом ошеломляющая своей жестокостью догадка возникла в моей голове.

– Люди нашли нас? – спросил я.

Я говорил тихо и никто не услышал меня, даже тот, которому я и задал свой вопрос. Он не услышал меня, не ответил, а через миг было уже слишком поздно.

Первым очнулся Лоро – он одним прыжком преодолел расстояние между ним и Илайджей:

– Предатель! – закричал он, занося лапу для смертельного удара.

Илайджа стоял на коленях, опустив голову так, что подбородок почти касался груди. Он ничего не говорил, не пытался защищаться, он ничего не делал. Эта покорность и пугающая растерянность на какой-то миг сдержали Лоро и я успел вклиниться между ним и человеком.

– Что это значит? – прорычал Касп.

Сайди с начинающими багроветь от ярости глазами встал рядом с ним. Велор ничего не сказал: его взгляд был прикован к погребальному костру своего племени, к пожару, поглотившему всех, кто был ему дорог. Я понимал его лучше, чем кто-либо из присутствующих.

Он повернулся ко мне и ярость исказила его черты, он оскалил зубы и прорычал:

– Если этот человеческий выродок хотя бы тронется с места, если хотя бы попытается бежать…, – его голос прервался от ненависти, он перевел дыхание:

– Ты ответишь мне жизнью, Белый, если дашь ему скрыться.

Я молча кивнул. Велор стремительно сорвался с места, направляясь к сплошной стене огня, рассеявшей ночную тьму. Он пытался понять – есть ли уцелевшие в этом демонском пламени. Он приблизился вплотную к границе, четко разделившей жизнь и смерть, и побежал вдоль неё, выкрикивая имена своих сородичей. Касп и Сайди последовали за ним. Лоро крикнул им вдогонку:

– Положись на меня, мудрый Велор – я не дам этим предателям сбежать!

Он выразительно посмотрел на меня и перевел взгляд на Илая. Он закрыл лицо руками и упал ничком в траву.

Лоро стоял рядом с ним, в любой момент готовый наброситься на человека. Время от времени он бросал быстрые взгляды на меня: не собираюсь ли я бежать.

Я не собирался. Я чувствовал себя так, как будто бы это пламя, яростно пожирающее лес, бушевало у меня внутри. Как будто бы этот огонь выжег мои внутренности, опустошил душу, выхолостил мой разум. Внутри у меня, повторяясь в ужасном, сводящем с ума, ритме, всё еще звучали голоса умирающих, их глаза смотрели на меня из пустоты, как ярко пылающие звезды, скопление укоряющих, обвиняющих, требующих ответа огоньков, в которых еще несколько мгновений назад светилась жизнь. Сейчас я мечтал только об одном – чтобы эта черная тень, принесшая смерть моему народу, сбросила этот огонь на мою голову.

Я сдерживал себя из последних сил. Не помню, о чем я думал, чтобы не сойти с ума: мыслей не было, хотелось только одного – закрыть глаза и не открывать их больше никогда.

Я услышал, как по траве зашелестели шаги и открыл глаза. Окружив нас плотным кольцом, стояли сейры племени Велора. Их было не больше сорока, около тридцати сейров и восемь ясс и всего два детеныша, испуганно озирающихся вокруг. Сейры постарше смотрели на нас с ослепляющей ненавистью, даже яссы, которым не свойственна жажда мести, смотрели на нас так, что становилось не по себе и хотелось стать маленьким и незаметным, как дождевой червяк.

– Я хочу спросить тебя, Белый, и спрошу тебя только один раз, – вперед вышел Велор, за ним, отстав всего на шаг, шли Касп и Сайди.

В глазах Каспа бушевала ярость, глаза Сайди были полны боли и непонимания.

– Ты предал нас? – глухо сказал Велор, глядя мне в глаза.

– Загляни в мой разум, вожак, – ответил я, с трудом заставляя себя говорить, – я не буду сопротивляться и ставить преграды. Ты поймешь, что лучше бы я умер, чем сознательно пошел на предательство.

Я добровольно открыл свое сознание, я предложил всем тем, кто усомнился во мне, заглянуть в мою душу. Я почувствовал холод постороннего присутствия, неясный шепот, задающий мне один за одним ужасные вопросы, сейры смотрели в меня. Мой разум стал прозрачным, как вода в горном ручье, все мои мысли, стремления, надежды лежали на поверхности, в глубине не было ничего, чтобы я хотел спрятать.

– Прости, что я усомнился в тебе, брат, – виновато сказал Сайди, отводя взгляд.

– Я не вижу ничего, что свидетельствовало бы о предательстве, – спокойно сказал Касп, но я видел, чего стоило ему это кажущееся спокойствие, – прости, Белый.

Велор отвел взгляд, чуть ли не впервые в жизни стыдящийся своего поступка. Он посмотрел на Илая, стоящего на коленях с закрытыми глазами, и я почувствовал, как внутри него толчками нарастает ярость.

– Да, Белый не предавал нас, – он склонил голову передо мной, – прости меня, но ты должен понять мои чувства.

– Тебе нет нужды извиняться, Велор, – сказал я.

– Значит, тебя обманули, Белый? – вкрадчиво спросил Лоро, приближаясь ко мне.

– Как могло случиться так, чтобы Белого, которого мы знаем как одного из самых проницательных сейров, которого невозможно ввести в заблуждение, смог обмануть этот человеческий гаденыш? – глаза Лоро вспыхнули, как раскаленные уголья.

– Действительно, Белый, – посмотрел на меня Сайди, – этот чужак воспользовался каким-то своим колдовством, чтобы отравить твой разум?

– Или подал сигнал своим прихвостням? – яростно выкрикнул Касп.

– Правильно, – почти довольно кивнул Лоро, глядя на Илайджу, – Касп наверняка прав. Этот двуногий отвел нам глаза, заморочил глаза россказнями о мире, а сам навел на нас свои колдовские вещи.

Велор молчал, не отводя глаз от Илайджи, который всё еще не мог открыть глаза.

– Загляни в его сознание, Велор, – сказал я, – он не будет сопротивляться. Загляни и ты узнаешь все ответы. Проникнуть в человеческое сознание для нас не составит никакого труда. Вы тоже, – посмотрел я на остальных вожаков, – можете заглянуть в него.

Илайджа открыл глаза и я почувствовал, как сейры проникли в его страдающее от невыносимой боли сознание. Я не воспользовался своими способностями – мне не было это нужно. Мне хватило одного взгляда в его странные человеческие глаза, затуманенные слезами.

– Он не врал нам, – удивленно сказал Лоро.

– И у него нет ничего такого с собой, – сказал Сайди, – чтобы навести на нас людей. Я чую только слабый запах железа в складках его шкур, но это железо бесполезно против нас и не может причинить вреда. В нем нет лжи.

– А что это меняет? – проворчал Касп.

Велор молчал. Илайджа продолжал смотреть в мои глаза.

– Я не предавал вас, Белый, – послышался его дрожащий голос, ослабевший от страшного напряжения.

– Я знаю, – тихо ответил я, не в силах оторваться от его завораживающих своей прямотой и честностью глаз.

– Касп прав – это ничего не меняет, – устало сказал Велор. – Человек не предавал нас, его мысли и слова о мире были искренними и шли от сердца. Я тщательно проверил его разум и не нашел ни малейших следов злого умысла. Более того, всё произошедшее было для него такой же неожиданностью, как и для нас.

– Я ничего не знал, – прошептал Илайджа, умоляющим взглядом обводя собравшихся сейров, – я даже не предполагал, что мы способны на такое.

Молчание было ему ответом.

– Я знал, что дирижабли проводили разведку и нашли ваши племена с воздуха, но я не знал, что наши собираются вас уничтожить.

Молчание было звенящим, как писк надоедливой мошкары.

– Я не знал, – его голос пресекся – горло сдавили спазмы.

– Это ничего не меняет, – сказал Велор и от неприкрытого сожаления в его глухом голосе я пришел в ужас.

– Это ничего не меняет, – повторил он и Илайджа посмотрел на него, – ты – человек. Это создания твоего народа принесли смерть в наш мир. Это вы, колдовским способом, нашли нас. Это твои люди сожгли мое племя.

– Скорее всего, не только твое племя, Велор, – почтительно сказал Лоро, – я узнал из его разума, что эта вещь в небе не одна, что самое меньшее – их четыре, по числу наших племен.

– Это правда, человек? – спросил Велор.

– Да, – неожиданно твердо ответил Илайджа, – это правда, – его плечи распрямились, как будто сбрасывая тяжелую ношу и я почувствовал, как его природная отвага берет верх над отчаянием и болью от произошедшего не по его вине.

– Мы должны покинуть тебя, Велор, – сказал Сайди сдавленным от терзающих его ужасающих предчувствий голосом. – Возможно, что люди нанесли удар не только по твоим соплеменникам.

Касп и Лоро переглянулись между собой и меня охватил ужас оттого, что неминуемо должно было случиться.

– Не надо, – прошептал я, опустив голову к самой земле.

Никто не услышал меня.

– Что мы будем с ним делать? – спросил Касп, не глядя на Илайджу.

– Ты знаешь, Касп, что нужно делать с врагом, – глухо проворчал Лоро.

Он посмотрел на Велора:

– Не так ли, старший брат?

Велор молча кивнул.

– Нет! – прошептал я и поднял голову:

– Нет! Нет! – я как будто со стороны услышал свой вопль, эхом отразившийся в полумраке ночи, освещенной огнем.

– Я не позволю вам этого сделать! – закричал я, одним прыжком становясь между Илайджей и угрюмо смотрящими на меня сейрами.

– Он ни в чем не виноват! Это не его вина! – кричал я в эти пустые от боли и страданий золотистые глаза. – В своем племени он никто, он один из многих! Не он задумал погубить нас! Не он только что убил нас! Он не лгал нам! Он не хотел, чтобы всё это случилось, – за серой полосой стоящих плечом к плечу сейров всё еще полыхал огонь. – Весь этот ужас, все наши смерти – это не его вина! Он – не убийца! – кричал я, но они не отводили глаза.

– Ты устал, брат, – ласково сказал мне Велор, делая шаг вперед, – я знаю, что ты сочувствуешь этому пришельцу и что он симпатичен тебе своей прямотой, искренностью, стремлением понять нас и загладить ошибки своей расы.

Он сделал еще один шаг вперед.

– Но это, – Велор указал седеющей головой назад, – уже не ошибка, это преднамеренное спланированное зло, реализация коварных планов людей. Пусть этот двуногий не знал ничего об этом, пусть, я охотно допускаю это, но это ничего не меняет.

Еще один шаг вперед.

– Он – один из них. Он – наш враг. Они могли остаться в пределах территорий, которые они отвоевали у твоего племени, но они не сделали этого. Они пленили нашего брата Этара – я узнал об этом и от человека, и от тебя, – но, тем не менее, они не сделали никаких выводов, чтобы прекратить войну.

Еще один шаг, его глаза ласково смотрят в мои, кажется, что их свет проникает прямо мне в душу.

– Они нашли нас. Они напали на нас без предупреждения, так же, как они сделали с твоим племенем. Они нанесли удар внезапно, исподтишка, воспользовавшись своей колдовской силой и своим чудовищным оружием. Они не пощадили никого – ни наших детей, ни наших матерей и подруг, никого.

Еще один шаг вперед.

– Мне стыдно перед тобой, брат, – я слышал тепло его дыхания при каждом его слове, – я хочу просить у тебя прощения. Я не внял твоим словам тогда, весной, когда ты пришел к нам с просьбой о помощи. Я посчитал ошибочным твой путь, твою непримиримую борьбу с пришельцами я посчитал сумасшествием, одержимостью отца, лишившегося детей. Теперь я понимаю, как прозорливыми были твои слова о том, что люди не остановятся ни перед чем, чтобы сломить нас, что рано или поздно они придут, чтобы убивать нас снова. Прости мне, Белый.

Я зашатался, как сокрушительного смертельного удара. Мое сознание насмехалось надо мной, повторяя все мои прошлые ошибки, мои слова, рожденные под влиянием гнева и ярости жгли меня, сдавливая горло предательскими беспомощными судорогами.

– Во имя твоих детей, Белый, – я задрожал, как лист на холодном ветру, – ради всех тех, кто только что расстался с жизнью – отступись. Дай нам сделать то, что мы обязаны сделать.

– Нет, нет, – простонал я, пятясь от этого извиняющегося, просящего голоса.

Я почувствовал, как теплая человеческая рука коснулась моей шеи:

– Не надо, Белый, – голос Илайджи был тих и покорен, – не иди против своих. Не надо. Позволь им.

– Нет! – вскричал я, глядя в его глаза. – Я не хочу, не хочу! Они убьют тебя!

– Пусть, – он медленно поднялся на ноги и выпрямился во весь свой рост. – Это уже не имеет значения.

– Имеет! Всё имеет значение! – закричал я. – Сейчас они просто жертвы, такие же, каким был я! Если они сделают это, то превратятся в убийц!

– Мы не убийцы, Белый, – сказал Велор. – Мы просто возвращаем свой долг.

– Нет, – мой голос дрожал, – вы не должны этого делать! Вы станете убийцами! Если вы убьете его – вы уничтожите себя, вы убьёте свои души, у вас не останется ничего, кроме сознания собственной низости! Вы убьете человека, пришедшего к нам с чистой душой и честными намерениями! Если вы убьете его – то у вас не останется ничего, ради чего стоило бы жить!

– А как же смерть моих сородичей, Белый? – ласковый голос Велора не стал яростным. – Как же те, кто еще сегодня вечером лег спать, чтобы никогда больше не проснуться? Как же наши братья, сестры, матери, наши дети? Ты хочешь, чтобы они остались неотомщенными?

– Это – ошибка! Ты сам говорил мне, Велор, я помню твои слова, что ты говорил мне этой весной, ты говорил, что это – случайность, что такое могло случиться с кем угодно, что гибель моего племени и моих детей не более чем стечение обстоятельств! Неужели ты отказываешься от своих слов?

– Да, отказываюсь, – проревел Велор, – теперь я отказываюсь, от всего, что говорил я, и без малейшего сомнения принимаю на веру твои слова о подлости и жестокости двуногих! Ты был прав, я ошибался, я молю тебя простить меня, я не устану умолять тебя о прощении, Белый, но сейчас я прошу тебя только об одном – отойди в сторону!

– Ни за что! – я прижался к ногам Илая и оскалил зубы, бросая по сторонам быстрые взгляды, и напряг мускулы, стремясь опередить первого, кто бросится на человека.

Кольцо сейров стало плотнее и заслонило от меня догорающий костер.

– Белый, – он обнял меня и я ощутил, как дрожат его пальцы, – я прошу тебя – не надо!

Он прижался ко мне, как мать прижимается к испуганному усталому детенышу, чтобы успокоить, чтобы защитить. Он обнял меня за голову и мое сердце сжалось от боли.

– Они правы, Белый. Я понимаю их лучше, чем ты можешь себе представить. Я чувствую их боль. Я сам бы на их месте, там, на холме, где ты сохранил мне жизнь. Я видел, как погибают мои друзья, я, так же, как и они, чувствовал гнев и ярость. Я так же, как и они, хотел отомстить. Не мешай им, не противься их воле.

– Но они убьют тебя, – прошептал я.

– Это их право и их выбор. Поставь себя на их место – ты поймешь.

– Я не хочу! Не хочу! Ты не виноват в том, что сделали твои люди! Ты не такой, как они!

– Нет, – его глаза печально посмотрели на меня, – я такой же. Я ничем не отличаюсь от них, я сам был таким еще совсем недавно.

– Это неправильно!

– Я прожил не так много, как ты, Белый, я не испытал и сотой доли того, что довелось пережить тебе, но несколько вещей я знаю точно. Я знаю, что иногда происходят ужасные страшные вещи. Они происходят сами по себе или по чьей-то воле, но они происходят и от этого нельзя отмахнуться. А еще я знаю, что за всё рано или поздно, но придется расплачиваться. Иногда твой долг невелик и тебе хватает своих сил, чтобы искупить ошибку. Иногда тебе приходится расплачиваться за то, что ты не совершал – ты сам знаешь это. Тебе приходится платить своей кровью, своими поступками, иногда собственной душой или сознанием. Но платить всё равно приходится.

Я смотрел на него и силы покидали меня. Я знал, что он прав, знал что прав Велор и остальные сейры. Но хуже всего то, что я был уверен в своей правоте и одновременно с тем знал, что сейчас все совершают ошибку, одну из тех самых страшных ошибок, которые никак нельзя исправить, как бы ты ни старался.

– Отойди, Белый, – услышал я за своей спиной, но не шевельнулся ни на волосок.

– Наш брат устал, – сказал Велор, – он слишком привязался к этому человеку – в этом нет ничего дурного – всем свойственно ошибаться. Мы знаем, что раньше Белый поступал правильно и говорил единственно правильные вещи. Теперь же он просто заблуждается. Отведите нашего брата, чтобы он смог отдохнуть, пока мы займемся своими делами.

Между мной и Илайджей встали сейры, оттесняя меня в сторону. Я занес лапу для того, чтобы нанести удар, и услышал голос Велора:

– Не причиняйте нашему брату вреда! Он не в себе, его разум помутился от происшедшего этой ночью. Вы должны понять его, братья, – его слова, как всегда были убедительны, никто не мог противиться их силе, их доброму тону, их правоте, – Белый пережил гибель своих сородичей в такой же резне. Смерти, которые он видел сегодня, вызвали у него растерянность и пробудили к жизни ужасные воспоминания, терзающие его душу. Помогите нашему брату понять, что вокруг него – любящие его братья и сестры. Пусть он отдохнет.

Сейры окружили меня так плотно, что я почувствовал тепло их тел, их шерсть смешалась с моей, в мои глаза смотрели их умоляющие ласковые глаза, их прикосновения, не несущие никакого зла, заставили меня покориться их воле.

Я не мог убить никого из них, они были моими братьями, в наших жилах текла одна и та же кровь, одни и те же матери вскормили нас, моя жизнь проходила бок о бок с ними. Их мысли были моими мыслями, их боль – моей болью. Они были против меня, но я не мог противостоять им.

Я хотел умереть. Мне было так больно, что сердце замирало в груди и перед глазами становилось всё темней.

Я услышал, как сейры обступают Илайджу, и прошептал окружившим меня:

– Разрешите мне посмотреть.

– Тебе не нужно смотреть туда, брат, – Сайди потерся своей мордой о мою, как младший брат, как сын.

Я опустил голову.

– Я хочу, чтобы это сделал ты, мудрый Велор, – голос Илайджи был звонким и только я смог различить в нём смирение и смертельную тоску.

– Я выполню твою просьбу, человек, – послышалось в ответ и я услышал в этом голосе уважение, – ты достоин этого.

– Спасибо, волк, – ответил человек, скрытый от меня обступившими меня сейрами.

– Белый? – я услышал его голос и боль пробила мое сердце, как будто ледяной иглой.

– Я здесь, Илай, – ответил я.

– Не вини себя ни в чем. Ты – не виноват. Я благодарен тебе за то, что ты открыл мне глаза. Ты подарил мне несколько лишних дней и многому научил меня. Спасибо тебе.

– Илай! – вскричал я.

– Прости меня. Прощай.

Я хотел что-то сказать, попрощаться, попросить прощения, но сил уже не осталось – огонь, бушевавший в моей душе, догорел. Внутри осталась выжженная пустошь, вкус пепла повис у меня на языке и сковал горло.

– Ты готов? – голос Велора.

– Да.

Говорят, услышать движение невозможно. Мы, сейры, можем услышать всё, но теперь я был этому вовсе не рад.

Я услышал свист, рассекающий воздух, приглушенный выдох, звук разрываемой плоти. Потом что-то упало, мягко опустившись в густую траву, и я знал, что это было.

Я поднял голову и завыл в тоске. Сейры, окружившие меня, опустили головы, а я смотрел в черное небо без единой звездочки, в небо, затянутое пока еще невидимыми тучами, в небо, в котором без следа тонул мой плач, моя скорбь, моя печаль…

Сейры увели меня с места общего совета. Сайди сказал мне:

– Белый, мне нужно вернуться к своему племени.

Я промолчал.

– Хочу надеяться, что с ними всё в порядке.

Я снова промолчал.

– Тебе нужно отдохнуть.

Я без слов опустился на землю и силы покинули меня, как будто моя кровь вытекла по капле в эту безумную ночь. Я закрыл глаза и в первый раз в жизни был рад ничего не видеть вокруг. Мне хотелось умереть…

Перед рассветом я встал и молча направился к месту совета. Никто не останавливал меня. Я заметил несколько охотников, сторожащих сон тех, кто остался от племени Велора, но они ничего мне не сказали, только кивнули, не то в знак приветствия, не то предупреждая о чем-то. Я не обратил на них никакого внимания.

Пламя от оружия людей уже догорало в невысоком подлеске. Ветер, отогнавший пламя к реке, сослужил нам неплохую службу, не дав пламени пожрать весь лес.

Я почувствовал запах его крови и увидел темное пятно на траве. Они куда-то унесли его тело. Это было хорошо – я не хотел видеть его мертвым. Я лег не землю и меня охватила дрожь, я подумал, что умираю и несказанно обрадовался этому.

Но мое тело обмануло меня и я не умер. По крайней мере, я не умер тогда, вернее, не умерло мое тело. Но кое-что умерло на самом деле. Что-то в моей душе…

* * *

– Как он? – спросил Адам у Сергеева, глядя на Дубинина, лежащего на кровати в своей комнате.

– Трудно сказать, – тихо ответил Владислав, – он не отвечает на вопросы, не реагирует на происходящее. По-видимому, сильнейший нервный шок, потрясение, плюс последствия той голодовки.

– Что вы ему даете?

– Успокоительное, транквилизаторы, мышечные релаксанты, – устало ответила Марина Сергеева. – Его принесли в ужасном состоянии – без сознания, все мышцы напряжены, как дерево.

– Будем вводить питательные растворы внутривенно, когда снимем спазм, возможно, сможем поить бульонами, давать сок и протертую пищу. Сейчас у него так свело челюсти, что не разожмешь и ломом, – сказал Сергеев.

– Кататония?

– Вероятно, – ответил Владислав, – точно будем знать не раньше, чем завтра. Пусть пока спит.

– Что у него произошло с этим волком? – спросил Адам.

– Неизвестно – он выключил камеры наблюдения в Клетке. Все записи стерты.

– Когда?

– Дня три-четыре назад.

– Да, дела, – вздохнул Адам.

В пункте контроля Адама ждал еще один неприятный сюрприз.

– Адам, – позвал Дэвид Варшавский, сидящий за пультом управления «Каспера-2».

– Что? – внутри у Адама возник неприятный холодок.

– Мы не можем сбросить бомбу.

Адам устало опустился на стул.

– Скорее всего, заклинило бомбовый захват. Канистра с напалмом ушла нормально. Сигнал от бомбы мы получаем, но сбросить ее не получается. Взрыватель на боевом взводе и я не знаю, что делать.

– Мы сможем отключить взрыватель отсюда? – спросил Адам.

– Нет, это не было предусмотрено. Когда бомба взведена, есть только один путь избавиться от нее – сбросить.

– Час от часу не легче, – Адам покрутил головой, пытаясь размять уставшие мышцы шеи.

– Что делать будем?

Адам молчал.

– Может, выключить двигатели? – сказал Джек со своего места. – Пусть взрывается сам, где-нибудь в лесу.

– Взорвать дирижабль? – спросил Дэвид.

– Надо вызвать Густафсона, – сказал Адам, – посмотрим, что он скажет.

– Мы уже вызвали, – сказал Дэвид.

– Вызвали, вызвали, – проворчал Швед, неслышно входя в комнату контроля. – Что стряслось?

Дэвид объяснил.

– Неохота пузатого терять? – усмехнулся Густафсон.

– Да уж, неохота, – тихо ответил Адам.

– Ладно, – пожал плечами Швед, – возвращайте вашу игрушку, я с ней сам разберусь. Есть место, чтобы вы могли опустить дирижабль на безопасном расстоянии?

– Да, на полигоне, где мы тренировались бомбы сбрасывать.

– Хорошо, – невозмутимо кивнул Швед, – вы садите, я ковыряюсь в устройстве.

– А если у тебя не получится, Арни? – спросил Адам, сумрачно посмотрев на сапера.

– Есть три пути, – усмехнулся Густафсон, – первый: у меня ничего не получается – большой бум и я в раю. Второй: у меня ничего не получается, вы уводите вашу игрушку и к чертям взрываете её подальше в лесу. И третий, наиболее приятный: у меня всё получается, я обезвреживаю свою игрушку, а вы получаете свою в целости. Только…

– Что только? – спросил Адам.

– С тебя – коньяк, Фолз.

– Заметано, – Адам крепко пожал руку Шведа.

– Как всё будет готово – вызывайте, – Густафсон махнул рукой на прощанье и вышел из комнаты.

– Как остальные? – спросил Адам.

– Всё нормально, – ответил Дэвид, – возвращаются на базу. Немного мешает встречный ветер, но это не страшно.

– Хорошо, – тряхнул головой Адам, отгоняя усталость, – Фреду Томпсону – отдыхать, Роджер поведет его «каспер». Всем остальным – продолжать работу.

– Что случилось с Сергеем? – прошептал Джек Криди, ни на секунду не отрывая взгляд от своего экрана.

Адам помолчал немного, закрыв глаза, и сказал:

– Сергей рассказал волку о том, что произошло, что мы напали на волков, потому что думали, что они – опасные и свирепые хищники.

– А разве это не так? – спросил Роджер, занимая место брата.

– Нет, – глухо ответил Адам, – они также разумны, как и мы.

– Черт, – выдохнул Фред, глухо сглотнув подкатившийся к горлу колючий комок.

– Волк рассказал Сергею то, что мы уже давно предполагали, но не знали наверняка – волки не хотели нападать на нас. Мы, своими действиями, подтолкнули их к войне. Сейры ответили ударом на удар.

– Это мы знаем – мы слышали, что говорил этот волк, – нетерпеливо сказал Роджер, – и что сказал Сергей, мы тоже слышали.

– Значит, вам должно быть понятно, что произошло. С тех пор, как мы захватили волка в плен, он отказывался с нами говорить. Мы даже не предполагали, что он способен общаться с нами, да еще и таким способом – напрямую с нашим сознанием, минуя языковой барьер. Сергей не знал, что происходит в колонии. Это моя ошибка, – Адам тяжело обвел взглядом комнату и «беспилотчики» отводили глаза – в его взгляде не было ничего, кроме обреченности и сверхчеловеческого напряжения.

– Сергей не знал, что мы отправили охотников в лес. Не знал, что сейры напали на них. Не знал, что Майкл и добровольцы выступили в лес. Он ничего не знал ни о наших тренировках, ни о бомбах, ни о плане бомбежки – мы не делали из этого секрета, но Сергей был занят своими проблемами, потом он заболел. Он сочувствовал волку, не мог спокойно вынести то, что волк отказывался от пищи и добровольно обрек себя на голодовку. Сергей отгородился от окружающего мира и некому было помочь ему – все слишком были заняты подготовкой к войне.

– Значит, Сергею было плохо, а всем было наплевать?! – неожиданно яростно вскричал Джек.

– Это уже случилось, Джек, – устало сказал Адам, – тут уже ничего нельзя поделать.

Джек всхлипнул, но сдержался.

– Сергей и волк оказались в замкнутом от нас мире, они общались между собой и я уверен, что они забыли обо всем. Они оба причинили друг другу много страданий, оба чуть не погибли, оба чуть не сошли с ума. Они оба были больны. Потом они стали выздоравливать, они смогли понять друг друга. Их главной ошибкой было то, что они, по какой-то, неизвестной мне причине, не сочли нужным рассказать мне всё. Потом они узнали, что мы уничтожаем сейров. Это было шоком для них, они не думали, что мы так быстро сможем перевести войну из редких столкновений вблизи периметра к глобальному противостоянию.

– Господи! – прошептал Дэвид.

– Я уверен, Дэвид, что господа бога не было на этой планете с момента её создания. Это не место для бога. Здесь есть место только для таких тварей, как мы, – рот Адама искривился в гримасе боли, немного похожей на горькую усмешку.

– Так вот, – продолжил он, – мы нанесли удары. Волк увидел самый последний из них.

– И было уже слишком поздно, – прошептал Дэвид.

– Да, – кивнул Адам, – было уже слишком поздно. Это – типичная трагикомедия ошибок.

– Как ты можешь так говорить, Адам?! – со слезами на глазах посмотрел на него Джек. – Как ты можешь назвать этот кошмар трагикомедией?!

– Теперь я могу говорить так, как хочу, мальчик, – голос Адама был лишен каких бы то ни было интонаций, – теперь я могу называть вещи своими именами. Ведь это же очень смешно, – его улыбка напоминала оскал черепа, – нам говорят, что сейры – ужасные монстры и мы убиваем монстров. Потом оказывается, что это не монстры, а такие же, как мы, существа из плоти и крови, что у них есть такая же, как у нас, душа, что они так же, как и мы, способны страдать, любить, ненавидеть. Но и тут уже слишком поздно – они приходят к нам, чтобы отомстить. У нас нет никакой возможности объяснить им, что произошла ошибка, что наши поступки вызваны чем угодно – страхом, испугом, невежеством, но только не чувством здравого смысла. Мы не можем объяснить им, что мы поступили точно так же, как бесчисленные поколения людей поступали до нас – мы уничтожаем всё страшное и необычное, вместо того, чтобы спокойно разобраться в происходящем. Да я и уверен в том, что даже если бы мы смогли объяснить им всё, они всё равно бы не послушали нас.

Адам усмехнулся.

– Как сказал Майкл недавно – «Это не автобус. Тут не получится наступить на ногу, а потом извиниться». Мы не наступили им на ногу, мы убили их, без причины и повода, если не считать поводом то, что нас обманули и заставили поверить в их природную злобу и жестокость. Потом они приходят к нам, чтобы убить нас. И они убивают нас. Что нам делать дальше, а?

Адам, улыбаясь, смотрит на «беспилотчиков» и продолжает:

– Дальше мы сможем сделать только одно – убить их всех. Ради того, чтобы такие люди, как вы, мальчики, и ваши отцы, и матери не боялись за свою жизнь, жизнь своих близких и родных. Ради того, чтобы люди смогли в самом ближайшем будущем нормально жить, мы должны продолжать убивать, не обращая внимания ни на что. Мы должны продолжать убивать этих существ, в чем-то похожих на нас, а в чем-то и превосходящих нас. Мы должны продолжать считать их животными, чтобы не сойти с ума.

Они смотрели на Адама, а он, не обращая внимания на их умоляющие замолчать глаза, продолжал:

– Я завидую вам, мальчики, я завидую каждому колонисту, который не знает, какой же это ужас – отдавать приказы, из-за которых погибнут такие существа, как этот волк, который предпочел умереть, лишь бы не видеть всего этого, – Адам бессильно махнул рукой на мониторы управления дирижаблями.

– Вы не знаете, какое это сумасшествие – уничтожать этих волков, чтобы люди, там, в лесу, смогли встретиться с ними лицом к лицу, чтобы убить их всех и самим, скорее всего, погибнуть, не зная о том, что всё могло быть по-другому! Вы не знаете этого…

– Я знаю, Адам, – Фред Томпсон подошел к Адаму и положил руку ему на плечо.

– Прости меня, Фредди, – Адам не плакал, его глаза были сухими и голос не дрожал, но Фред знал, как рыдает внутри этого смертельно уставшего от всего человека его израненная душа, – прости меня, пожалуйста.

– Я прощаю тебя, Адам. И хочу сказать «спасибо» и за то, что ты не дал Роджеру узнать, что это такое.

– Простите меня, – прошептал Адам, закрывая глаза.

– Мне так жаль, Адам, – прошептал Джек.

– Не о чем жалеть, Джек. Всё уже сделано, надо просто довести дело до конца, – открыл глаза Фолз…

– База вызывает отряд! База вызывает отряд! – говорит Адам в микрофон рации.

– Слушаю тебя, Эйд!

– Мы отбомбились, Майк.

– Удачно?

– Более или менее. Жди гостей.

– Мы уже греем для них места.

– Держитесь. Скоро вернутся дирижабли, мы их дозаправим, подцепим новый груз и будем ждать вашей команды. Удачи!

– Спасибо. Конец связи.

Щелчок, шипение помех. Щелчок – питание выключено. Тишина…

Последние часы перед тем, как «Каспер-2» подлетал к границам внешнего периметра, Адам Фолз держался только на одной мысли. Он ничего уже больше не хотел: он не хотел говорить – слов уже не было, все слова были им уже сказаны, он не хотел думать или чего-то хотеть, кроме одной вещи: напиться. Он представлял себе, как всё заканчивается, как он входит в свою комнату и закрывает за собой дверь. Как сбрасывает с ног ботинки, достает из ящика бутылку и свинчивает металлический колпачок. Как жидкость, обманчиво похожая на крепкий чай, булькая, выливается в стакан. Как он подносит стакан ко рту, выдыхает и пьет огромными глотками, пьет, не разбирая вкуса, как будто бы теплую воду. Как наливает и снова пьет. Как свирепое тепло взрывается в его желудке, как немеют от спиртного губы. Как тепло возвращается по венам, согревая тело. Как расслабляются мышцы и напряжение уступает место успокоению, хотя бы на краткий миг.

Чтобы растянуть этот миг подольше, Адам представляет, как он снова наливает и пьет, пьет жадно, не обращая внимания, что коньяк стекает по его небритым щекам, не обращая внимания на голоса в собственной голове. Пьет, как пьют лекарство, пьет, чтобы в голове зашумело и этот шум вспугнул крепнущие голоса собственной совести. Пьет и пьет до тех пор, пока мысли не утонут в этом потопе. Пьет до тех пор, пока не спиртное не сделает свое дело, чтобы дать человеку заснуть и не видеть снов, которые, скорее всего, не отпустят его. Пьет, чтобы дать своему телу забыться, чтобы усталый от собственного бессилия и обреченности мозг отключился, как выключается свет. Хотя бы на несколько часов…

Полигон «беспилотчиков» ярко освещен светом мощных прожекторов. Из темноты опускается «Каспер-2» с зависшей под своим туго натянутым брюхом черной продолговатой коробкой с подведенными к ней проводами.

– Опускай понемногу, Джеки, – говорит Адам, поднося ко рту плоскую коробку портативной рации.

– Хорошо, – слышит он в ответ и дирижабль зависает над причальной штангой.

– Еще ниже, – говорит Адам, – еще.

Теперь дирижабль кажется огромным, а Адам так привык к тому ощущению, что это надутое гелием тело – не больше надувного шарика.

Адам накидывает на проволочный захват на носу дирижабля ременную петлю, Арнольд Густафсон проделывает то же самое с кормовым захватом.

– Двигатели – стоп!

Теперь дирижабль надежно пришвартован, продолговатое черное тело с притаившейся смертью внутри зависает в метре от земли.

Густафсон подходит к «Касперу-2» со стремянкой в руках.

– Спасибо, а теперь проваливай, Фолз.

– Я останусь с тобой, Арни. Надо же когда-нибудь посмотреть на то, как работают профессионалы.

Густафсон открывает рот, чтобы выдать порцию самых отборных ругательств, но глаза Адама, черные, опустошенные, останавливают его.

– Черт с тобой! – ворчит Густафсон. – Сядь где-нибудь и не мелькай.

– Ладно, – послушно соглашается Адам.

– Раскроешь пасть – убью!

Адам кивает и послушно садится на траву.

Швед подтаскивает переноску с укрепленными на ней лампами под брюхо дирижабля. Раскрывает складную лестницу, втыкает крючья на ножках в мягкую землю и пытается раскачать стремянку, но она установлена на совесть.

– Хорошо, – ворчит Арни.

Он одевает специальные очки с закрепленными на дужках фонариками. Еще в арсенале, собирая оборудование, Швед сгоряча прикинул – а не надеть ли ему «носорога» – специальный бронированный костюм с прозрачным забралом, применяющийся при разминировании, и решил, что не нужно. Он сам устанавливал заряд и знал, что в случае чего костюм его не спасет. Взрывчатки было столько, что хватило бы на дом приличных размеров, так что не из-за чего огород городить. Тут самое важное – свобода движений, а в «носороге» работать так же удобно, как танцевать в шкафу.

– Ладно. Снимаем крышку, – бурчит себе под нос Швед.

Это его старая привычка – повторять вслух всё, что он делает в текущий момент. Помогает не забывать, что ты делаешь, контролировать свои действия и вдобавок здорово поддерживает – разговаривая сам с собой, не чувствуешь страха. Арнольд почти не боялся – устройство было его собственного изготовления, он знал его наизусть и при необходимости мог бы работать даже в полной темноте, но обязательно нужно было быть осторожным. Он был убежден, что по отдельности и взрывчатка, и детонатор, и электропитание – это просто механические части, не страшные, глупые, лишенные силы. Но собранные воедино, подключенные в единую цепь и приведенные в действие эти части перестают быть отдельными. После того, как устройство активировано, оно живет своей особой жизнью, оно уже не считает тебя своим хозяином. Оно просто ждет своего часа, чтобы выполнить свое предназначение. Уже нет устройства – есть живое механическое существо, оно способно чувствовать, способно ненавидеть.

Арни не знал, как объяснить это чувство, он просто так чувствовал. Поэтому нужно быть чрезвычайно осторожным и не допускать вольностей, чтобы не допустить взрыв.

– Начинаем, – прошептал Швед.

Адам сидел на сырой земле, подобрав под себя ноги и мечтал о своем. Его мечта была примитивной, как извечная мечта первобытного человека о том, чтобы наесться от пуза, и была такой же страстной. Он не смотрел на то, как работает Швед, не думал о том, что может произойти – ему уже было всё равно.

Послышался негромкий щелчок и освобожденные провода повисли, как черви на крючке.

– Ну вот, – облегченно вздохнул Густафсон, – можно спать спокойно.

– Выпьем, старина? – губы Адама растянулись в резиновой улыбке, как у надувного клоуна.

Арнольд внимательно посмотрел в его пустые глаза и устало сказал:

– Иди отдыхать, Фолз.

– Спасибо, что разрешил, старина, – улыбка Адама немного испугала Шведа, хотя мало что в этой жизни могло его напугать.

– На здоровье, – проворчал Арни, – ты сколько уже не спал?

– Не помню, – Адам похлопал Густафсона по плечу и пошел по направлению к Башне.

Швед устало посмотрел в его согнутую, как у старика, спину и начал собирать оборудование…

– Всем – отдыхать. Сейчас восемь часов вечера, завтра – подъем в семь утра. Будем готовить дирижабли, чтобы помочь отряду в Форте, – сказал Адам, глядя на «беспилотчиков». – Всем спасибо – работа была нешуточная. Хорошо поработали, ребята.

Повисло молчание, тугое, как автомобильная резина.

– И еще одно – Фред, поднявшийся из-за своего стола, замер на полпути, – я хочу извиниться перед вами за то, что наговорил вам, – сказал Адам. – Постарайтесь забыть всё и простите меня.

– Да мы всё понимаем, Адам, – с деланной веселостью сказал Дэвид, избегая встречаться с ним взглядом.

– Такое пережить, как мы – можно и рехнуться, – устало улыбнулся Джек невеселой улыбкой.

– Не переживайте, мистер Фолз, – улыбнулся Роджер, потягиваясь, как котенок на солнце, – вы молодец.

– Идите, отдыхайте, – тихо сказал Адам.

У него уже был подобный опыт в таких ситуациях. Не один раз ему приходилось отдавать приказы своим подчиненным, жестокие и недвусмысленные приказы. Не один раз люди, знавшие его в мирной обстановке как мягкого и доброго человека, начинали смотреть на него, как на командира – без улыбок и понимания, без радости, взглядом солдат, сломавших в себе непреодолимый барьер – барьер, который такой далекий от современного человека в своей отрешенной мудрости Моисей выразил всего двумя словами – «не убий». Эти взгляды были ему знакомы – это были изучающие взгляды людей, подчинившихся приказу, взгляды, скрывающие свою беспомощность и затаенную злобу, ненависть из-за того зла, которое они причинили и зла, которое он, Адам Фолз, причинил им.

Так же, как и на войне, Адаму уже было все равно. Он думал, глядя в пол: «Теперь эти мальчики всегда будут смотреть на меня по-другому. Пройдет время, я буду вести себя как и раньше – улыбаться, шутить, помогать, что-то рассказывать. Они тоже будут вести себя, как и раньше – улыбаться в ответ, смеяться моим шуткам, внимательно слушать мои объяснения, но иногда они будут вспоминать, каким я был в этой комнате. Они вспомнят мои слова, мои приказы, они вспомнят, какое было у меня лицо – и их улыбки погаснут, шутки покажутся плоскими, а наставления – нудными и противными, как бормотание назойливого сумасшедшего старика. Они будут вспоминать, что они делали в этой комнате – и будут винить в этом меня. И это будет правильно. Эти дети уже никогда не посмотрят на меня так, как раньше – как на своего друга или старшего брата. Теперь они всегда будут смотреть на меня и видеть то мертвое лицо внутри меня, лицо убийцы, лицо человека в форме с пистолетом в руке. Они будут видеть человека, который заставил их убивать».

– Подождите меня, ребята, мне нужно поговорить с Адамом, – сказал Дэвид, – Адам, мы не могли бы выйти в коридор?

– Конечно, – кивнул Адам с преувеличенной готовностью.

«Начинается», подумал он, выходя из комнаты в тускло освещенный коридор. «Если он врежет меня по морде – захочу ли я отвечать тем же?»

– Адам, я…, – запнулся Варшавский.

– Выкладывай, Дэви, у нас уже полно времени.

– Я ценю то, что ты не дал мальчишкам бомбить, – глаза Дэвида были полны какой-то непонятной Адаму боли, – ты поступил, как солдат, и я благодарен тебе за это.

Адам молча смотрел на него, своей отрешенностью напомнив Дэвиду статую Будды.

– Я не упрекаю тебя ни в чем, но не должен был отстранять меня от управления моим дирижаблем. Я мог выполнить свою часть работы сам.

Адам помял затекшую шею:

– Я знаю, Дэвид.

– Это было неправильно, – губы Варшавского дрогнули, как у обиженного ребенка.

– Возможно, – равнодушно пожал плечами Адам, постаравшись, чтобы его голос не выглядел таким же равнодушным, – но я поступил так, как считал нужным. Извини.

– Это ты извини меня, Адам. Я наговорил много лишнего и …

– Я лично ничего не слышал, Дэви. У меня бывает иногда что-то такое со слухом – иногда я слышу только то, что хочу слышать, – Адам покрутил пальцами у головы, попытавшись изобразить что-то смешное, но усталые пальцы плохо слушались.

В его голове шелестел откручиваемый металлический колпачок.

– Спасибо, Адам, – Дэвид горячо пожал безвольную руку Адама и тот попытался также крепко пожать руку программиста.

– Если мы так и будем продолжать изливать друг на друга елей, то у нас не хватит времени на сон, – улыбнулся Адам и на мгновение стал похож на прежнего Адама Фолза.

– Да, – улыбнулся Дэвид и отпустил его руку.

Адам спокойно вошел в комнату контроля и сел за свой стол. Ему еще нужно было обесточить полигон и выключить аккумулятор «Каспера-2».

– Ох, и спать же охота, – зевнул Роджер.

– Пойдем, Роджер, – улыбнулся Дэвид, – похоже, что нашим коллегам сон пока не нужен.

Фред устало усмехнулся и легонько подтолкнул младшего брата к двери:

– Ты уже спишь на ходу.

– Сам-то! – беззлобно огрызнулся Роджер, на мгновение его глаза из узеньких припухших щелочек стали большими. – Я могу хоть неделю не спать, – уверенно заявил он, но предательски зевнул и потер глаза, – черт, в глаза как будто кто песка насыпал.

Фред собрал свои вещи и вещи брата и вышел вслед за Роджером и Дэвидом.

– Джек, ты идешь? – донесся из коридора его усталый голос.

– Сейчас, только всё выключу, – отозвался Криди-младший.

Адам сидел перед монитором компьютера и смотрел, как гаснут лампы прожекторов, оставляя в темноте призрачно-гаснущее мертвенно-бледное свечение.

– Тебе плохо, Адам? – тихо спросил Джек.

– Нет, – поджав губы и покачав головой, как будто бы Джек мог видеть его лицо, ответил Фолз.

– Врешь, – убежденно сказал Джек, подходя к нему.

В голове Адама Фолза булькал в стакане коньяк.

– Врешь ты всё, Адам Фолз, – Джек Криди прижался лицом к его плечу и заплакал.

– Ты устал, Джеки, – усталые руки погладили мальчика по голове, тяжелые бессильные руки, – иди спать.

– Хорошо, – прошептал он в ответ, вытирая слезы.

Он остановился в двери и Адам услышал его прерывающийся голос:

– Потом ведь всё будет, как прежде?

– Да, Джеки, – тихо ответил Адам, – всё будет, как прежде.

Джек постоял немного, вздохнул и Адам услышал его звук его удаляющихся шагов.

Около грузовой платформы Джек столкнулся с кем-то в темноте.

– Ой, – сказал этот кто-то.

– Ты чего, Фредди?

– Забыл кое-что. Сейчас вернусь…

– Адам?

– Да, Фредди, – улыбнулся в темноту Адам Фолз.

«Сегодня все будут говорить со мной», подумал он, «а я буду всем врать, что всё будет хорошо. Ты самый большой враль на Лимбе, Фолз. Если бы ты был, как Пиннокио, твой нос вымахал бы уже метров на десять».

– Я хотел тебе кое-что сказать.

«Может быть, мне хоть сейчас дадут по морде», подумал Адам и сказал:

– Валяй.

– Я понимаю тебя, Адам, – рука Фреда Томпсона задрожала на плече Адама.

Фолз молчал, глядя в пустой экран так, как будто бы на нем были записаны скрижали Ветхого Завета.

– Что ты понимаешь, Фредди?

– Ты знаешь.

– Если ты о том, Фредди…

– Да, я об этом, Адам, – грустные мальчишеские глаза заглянули в пустые безжизненные глаза старика, – теперь я знаю, каково это, как больно и страшно. Теперь я знаю это и знаю, как больно тебе.

– Мне совсем не больно.

– Мне очень жаль, Адам. Мне взаправду очень жаль.

– Мне тоже, Фредди.

– Я хочу, чтобы ты знал, что ты – не одинок. Пусть я не солдат, пусть ты был моим командиром только неделю, но я понял тебя и хочу, чтобы ты знал – у меня нет к тебе ненависти. Ты всегда останешься для меня тем же Адамом, что и прежде.

– Теперь ты знаешь…

– Да.

Адам слышит, как Фредди останавливается в дверях:

– Еще раз – спасибо за Роджа.

– Да, – шепчет Адам, чтобы хоть что-нибудь сказать, хотя слова сейчас не так уж и важны.

Эхо удаляющихся шагов затихает вдали и сворачивает за угол.

«Надеюсь, Роджер не вернется, чтобы сказать мне пару слов», усмехается Адам про себя. Он, улыбаясь в темноту, выключает оставшиеся работать компьютеры и последним покидает комнату контроля…

На Лимбе – ночь. «Беспилотчики» спят, но сон их беспокоен. Все они видят во сне всё, что происходило с ними в последние дни, все, кроме Роджера. Он самый счастливый из всех – он спит и ему снится безоблачное небо. Роджер летит в небе, парит, как птица, его поднимает вверх мощный поток восходящего воздуха. Руки Роджера – уже не руки, а крылья, покрытые белыми перьями. Его тело, хрупкое тело птицы, обдувает ветер, глаза широко раскрыты навстречу ветру. Он поднимается всё выше и выше, земля внизу превращается в лоскутное одеяло. Он видит во сне синее море, отделившее землю от неба колеблющейся призрачной чертой горизонта. Он летит туда, откуда поднимается солнце…

Другим не так везет, как Роджеру. Его старший брат снова сидит за своим столом, его налитые свинцовой усталостью руки по-прежнему сжимают ручку управления. Он снова ведет дирижабль, снова нажимает кнопку сброса – и в ту же секунду он оказывается на земле, в окружении спящих деревьев. Он видит темные силуэты, неподвижно лежащие на земле, он слышит негромкое дыхание спящих волков, не подозревающих о нависшей над ними в небе угрозе. Он набирает побольше воздуха в грудь, чтобы закричать, предупредить, спасти, но тщетно – ослепительная вспышка бьет по глазам и раскаленный воздух вышибает весь воздух из легких. Фред поднимает свои руки и его глаза видят страшную картину – его руки горят, пальцы обугливаются, пламя жадно, как голодный волк, пожирает его плоть. Потом как будто кто-то страшный одним сильным рывком выдергивает землю у него из-под ног.

Фред Томпсон вздрагивает и стонет во сне, но, благодарение хоть какому-нибудь богу, не просыпается. Кто-то неведомый проявляет жалость и весь следующий остаток ночи Фред спит без снов, так же, как спят после боя усталые солдаты.

Дэвида Варшавского во сне посещает его покойная мать. Она строго смотрит на сына и Дэвиду снится, что ему – тринадцать или четырнадцать лет, столько же, сколько Роджеру или Фреду. Дэвиду знает, что он сделал что-то страшное и неправильное, он не знает, что именно и от этого ему становится очень страшно. Лицо мамы искажается, как от боли, её глаза наполняются слезами. «Не для этого я растила тебя, Дэви, нет, не для этого», плача, говорит она. «Для чего „этого“, мама? Для чего?», шепчет маленький мальчик в застиранных джинсах. «Что же ты натворил, Дэви, что же ты натворил?», её слезы, обжигают, как кипящее масло. «Что я натворил, что?» – кричит Дэвид, но мама не отвечает. Ее фигурка с поникшими бессильными плечами исчезает в молочно-белом тумане, оставляя меркнущее фосфоресцирующее сияние. Темнота сгущается вокруг мальчика, беспросветная мгла, густая, как мазут.

Дэвиду Варшавскому становится страшно, он плачет, его слезы текут по щекам. Он плачет, но не просыпается.

Джеку Криди снится, что он запускает воздушного змея. Вокруг – осень, с деревьев облетает листва, ярко-красные и масляно-желтые листья кружатся над землей, увлеченные миниатюрными смерчами. Красиво, как будто стая фениксов из волшебной сказки роняет над землей свое божественно прекрасное оперение. Ветер сильный, Джек видит, как низко сгибаются верхушки деревьев, слышит угрожающий гул, но ему нужен сильный ветер. Джек отпускает из рук рвущийся бумажный парус и хрупкий белый прямоугольник повисает в воздухе. Нитка, к которой прикреплен змей, со свистом начинает разматываться и змей взлетает в небо. Джек чувствует радость, как вкус пьянящего вина на языке, восторг переполняет его, как углекислый газ пытается вырваться наружу из плотно закупоренной бутылки шампанского. С земли змей кажется Джеку не больше почтовой марки.

Джек чувствует себя повелителем ветров, погонщиком облаков, его змей – уже не змей, а волшебный скипетр в руке чародея. Этому скипетру послушны ураганы и бури, ветра и тропические циклоны, если Джек захочет, то сможет притянут небо к земле одним движением пальца – змей-скипетр поможет ему в этом.

Но вдруг что-то происходит. Погода меняется в мгновение ока – небо заволакивает низкими облаками, откуда ни возьмись над головой появляются черные грозовые тучи. Джек видит крохотные метелочки молний, которыми обмениваются тучи между собой, и ему становится страшно. Ветер пригибает деревья к земле, пытается согнуть и Джека, но пока безуспешно. Пока…

Джек начинает сворачивать нитку. Он торопится, катушка в его руках прыгает, как лягушка, его всегда такие ловкие пальцы не могут ухватить нитку. Он ловит эту упрямую нить обеими руками. Тучи надвигаются всё ближе.

– Есть! – кричит Джек в это суровое небо.

– Есть! – кричит он в лицо буре, назло этому бешеному ветру, насмехаясь над кланяющимися до самой земли деревьями.

И вдруг нитка, подобно змее, оживает в его руках. Извиваясь и змеясь, она опутывает его руки, как удав обвивает свою жертву в смертельных объятиях, как паук обвивает запутавшуюся в его паутине муху, так и нить набрасывается на Джека. Спустя мгновение уже не Джек – повелитель змея. Теперь змей – хозяин Джека.

Джек кричит от ужаса и от боли – нить режет руки, как колючая проволока, мальчик видит, как из глубоких порезов выступают крупные капли алеющей крови. Он запрокидывает голову вверх, умоляя отпустить, но тщетно.

Он видит, как высоко-высоко в небе ослепительно-фиолетовая молния бьет в крошечный белый квадратик. Он видит, как по нити несется сверкающая голубоватая змея с оранжевыми глазками, похожими на хризолиты. Тело этой змеи соткано из множества сияющих золотых нитей, он видит раздвоенный язык, похожий веточку черного коралла, и острые алмазные зубы. Джека охватывает ужас, он кричит. Змея летит вниз с быстротой молнии, это и есть молния, ожившая, великолепная, ужасающая, смертельная молния.

Её сияние ослепляет Джека, он закрывает глаза, чтобы не видеть этого ужаса, и в этот момент он ощущает дикий по своей мощи рывок. Открыв глаза от невыносимой боли, Джек смотрит вниз, на удаляющуюся землю и видит, что его тело покрыто белым сиянием, по сплошной пелене которого пробегают золотые обжигающие искры. Джек кричит от боли и …

Просыпается, закрыв руками рвущийся наружу из перекошенного рта крик. Он открывает глаза и смотрит на свои руки. На них нет порезов, нет крови, ничего. Он испуганно осматривается вокруг. Вокруг – темно, слышно тихое дыхание родителей за брезентовой «стеной». Все спят. Джек устало вздыхает и испуганно вздрагивает от еле слышного шороха.

– Кто здесь? – Джек приподнимается в кровати.

Рядом с кроватью стоит белая фигурка в ночной рубашке до самой земли. У этой фигурки растрепанные черные густые, вьющиеся волосы, карие серьезные глаза и вздернутый нос с едва заметными пятнышками веснушек. Фигурка держит в руке плюшевого медвежонка с тщательно заштопанной правой лапой и глазами-пуговицами.

– Натали, – облегченно вздыхает Джек, – как же ты меня напугала! Ты чего не спишь?

– Ты кричал во сне.

– Я тебя разбудил?

– Нет, я сама проснулась.

– Я громко кричал?

– Да нет же, – раздосадовано шепчет девочка, топая ногой.

Медведь повторяет ее движения, смешно качая головой.

– Ты кричал во сне, такой крик не слышно, – шепчет Натали, забираясь в кровать к брату, упрямо волоча за собой медвежонка.

– Как же ты его услышала? – Джек укрывает ее одеялом и девочка прижимается к нему. – Ой! – вздрагивает Джек.

– Что?

– У тебя ноги холодные.

– Ага, – зевает сестренка, обнимая одновременно и медведя, и брата.

– Ты не ответила.

– Что?

– Как ты услышала меня?

– Глупый, – как взрослая, ворчит Натали, – ты же мой брат. Я спала и видела сон. В этом сне ты видел сон и тебе было страшно, и ты кричал, что-то напало на тебя и ты испугался.

– Что напало?

– Какая-то гадюка, я не помню.

Джек ошеломленно молчит.

– Значит, ты видела сон, в котором я видел сон, в котором за мной гналась гадюка и ты видела её в моем сне?

– Ну да, – довольная догадливостью обычно не слишком сообразительного братца, шепчет сестренка.

– Понятно, – растерянно шепчет ничего не понимающий Джек.

– Ага, – шепчет Натали и через мгновение засыпает, крепко прижавшись к брату.

Какое-то время он лежит рядом, рассеянно, но нежно, гладя буйную гриву вьющихся волос. Какое-то время он лежит, пытаясь понять, но нежное дыхание рядом с его ухом не дает думать и он засыпает, потрясенный способностями своей сестры. Он долго потом вспоминает этот эпизод, но ни о чем не спрашивает сестренку, боясь спугнуть её непонятное великое волшебство…

Адам Фолз лежит на своей кровати, на полу валяются его ботинки. Правая рука сжимает бутылку с коньяком. Перед вами человек, осуществивший свою мечту, так сказать, дорвавшийся до нее и успевший вкусить её почти в полной мере. В его голове, как надоедливое кино, прокручиваются воспоминания: Лимба, Башня, Пустошь, сейры, люди. Мелькают знакомые, до боли знакомые и совсем незнакомые лица. Каждое пытается что-то сказать, поделиться чем-то сокровенным, но таким ненужным в эту минуту. Картинки меняются одна за другой, как в заевшем демонстраторе слайдов.

Высадка, стрельба, сейры, проволока, молнии, Ричард, Майкл, волки, стрельба, огонь, вспышки, взрывы, разорванные тела, кровь, стрельба, кровь, волки, люди, рваные раны, вспышки разрывов, умоляющие, ненавидящие глаза…

– Хватит! – кричит Адам в темноту. – Хватит! – кричит он, мысленно поздравляя себя с тем, что материал, которым покрыт каждый сантиметр его комнаты – звуконепроницаем, что дверь закрывается практически герметично и не пропустит наружу ни звука из его обезумевшего рта.

– Хватит!

Слышится бульканье и сопение. Адам глотает спиртное, так как он и представлял, не чувствуя ни вкуса, ни того, как коньяк обжигает пищевод. Звуки напоминают то, как жадно пьет молоко из бутылочки младенец, только в бутылке совсем не молоко.

– Вот вам всем, – устало отдувается Адам, вытирая рот. – Заткнитесь все, дайте поспать!

Он устало откидывается на подушку, потом решительно хватает бутылку и допивает остатки. Потом он падает на кровать, широкая идиотская клоунская улыбка искажает его лицо. Он закрывает глаза и шепчет:

– А вот и сюрприз, а вот и сюрприз, а вот и …

Его усталый мозг наконец-то отключается от происходящего и Адам засыпает. Всю ночь до утра он спит, не видя снов, чему несказанно будет рад утром. Но до этого утра еще надо дожить…

* * *

…Вожаки вернулись с неутешительными новостями. Дирижабли людей совершили налет на их племена в вечер накануне нападения на племя Велора, племя Сайди подверглось нападению последним. Когда я увидел его, мне всё стало ясно без слов – в огне погибла его семья.

Судьба была жестока к Сайди – он стал вожаком несколько лет назад и в тот же год на его племя обрушился сокрушительный мор, унесший жизни многих сейров, в том числе и его семью. Это поветрие выходит из мертвых земель вблизи отрогов Северных гор в самые жаркие годы. Давным-давно на этом месте произошла одна из последних битв сейров со страшными животными, некогда населявшими наши земли – драконами и василисками. На этом гиблом месте нет никакой растительности, всё живое избегает посещать эту местность, отравленную ядовитой кровью древних гадов. Наверное, этот яд время от времени проникая в верхние слои почвы под действием солнечных лучей, испаряется в воздух, ветер разносит заразу дальше и сейры гибнут. Единственное доступное исцеление – покинуть эти мертвые земли, но иногда ветер оказывается сильным и болезней не удается избежать.

Сайди потерял всю свою семью тогда. Он увел племя на юг и поклялся, что больше ни один сейр и близко не подойдет к Драконовой Пади. Вожак выполнил свое обещание, но не мог предугадать того, что однажды у людей появятся планы и на его счет.

Вернувшись в свое племя, Сайди застал страшную картину, которую я уже неоднократно имел несчастье наблюдать. Треть его соплеменников была сожжена, огонь не пощадил ни стариков, ни ясс, ни детенышей. Пламя поглотило его яссу и двух его детей – старшего сына и младшую дочь.

Он вернулся с таким же выражением в глазах, какое было и у меня: он страдал от своей утраты и жаждал мести. Он хотел убивать людей, убивать до тех пор, пока его собственные призраки погибших не насытятся пролитой кровью, и больше ничего.

С ним в племя Велора пришли сейры его племени, некоторые из них были отцами, потерявшими детей, некоторые потеряли своих подруг, кто-то утратил отца или мать. Теперь я видел, что возврата к прежней жизни нет ни для кого из них. Все они хотели только одного – стереть людское племя с лица земли.

Прибыли племена Каспа и Лоро. Их вожакам повезло сохранить свои семьи, но потери в их племенах были такими же ощутимыми, как и в племени Велора – погибло больше половины сейров. По какому-то жестокому совпадению, погибло много ясс и детенышей, гораздо больше, чем погибло охотников.

Я никогда не видел такого огромного количества сейров в одном месте в одно время, если не считать праздника Весенних Ветров. Я давно не был на всеобщем сборе и немного отвык быть в центре внимания. Наверняка вожаки рассказали сейрам обо мне, о том, что еще весной я предупреждал совет вождей о том, что подобное может произойти, что люди рано или поздно придут в племена, желающие остаться в стороне. К сожалению, я оказался более, чем прав – люди пришли к нам гораздо раньше, чем кто-либо ожидал.

Меня раздирали внутренние противоречия – за короткий срок я неузнаваемо изменился в душе, изменились мои убеждения, я отказался от прошлых стремлений. Я был змеей, которая сбрасывает кожу.

В этот период змея беззащитна и не может вести прежний образ жизни, любое движение причиняет ей боль, солнечные лучи обжигают нежную кожу, на которой еще нет плотной чешуи. В это время змея прячется в какой-нибудь норе и, страдая от голода, терпеливо ждет, когда ее новообразованная чешуя затвердеет.

Я чувствовал себя такой же змеей, как будто бы меня вывернули наизнанку. Раньше я ненавидел, а теперь – нет. Раньше внутри меня горела жажда мести, теперь внутри поселилась пустота и запоздалое раскаяние. Раньше я рвался в бой, я чувствовал дикий восторг, когда мои когти и зубы терзали человеческие тела, а теперь при одной мысли о том, чтобы убивать таких же людей, как Илай, я чувствовал, что меня охватывает ужас и отвращение к самому себе.

Повсюду я видел его глаза, его слова, в которых не было злобы и ненависти, терзали меня, как будто огнем. Я вспоминал его, его чистые помыслы, его полные уважения добрые слова, прощальные слова жертвы, обращенные ко мне, своему убийце, и мне хотелось умереть. Просто закрыть глаза, чтобы не видеть никого и ничего, заснуть и никогда больше не просыпаться.

Собрался общий совет, отличающийся от подобных советов тем, что все остальные сейры могли слышать наши слова – все племена собрались вокруг места совета. В лесу царила непривычная пугающая тишина – не было слышно ни пения птиц, ни перебранок белок в густой листве над головами. Даже маленькие сейры, которые не прожили и одного года, хранили молчание, глядя на своих мрачных родителей. Ветра не было и казалось, что даже деревья прислушиваются к нам, боясь пропустить хоть слово.

– Все вы знаете, что произошло, – сказал Велор.

Его слова, хоть и были сказаны тихо, прозвучали подобно раскату грома.

– Все мы потеряли близких и родных, все наши семьи посетила смерть, смерть, которую принесли нам злобные пришельцы из другого мира – люди.

Рокот прошел по лесу – сейры выли, с бессильной яростью глядя в безоблачное небо или рычали, опустив голову, угрожающе выпуская когти. Велор переждал, пока сейры не успокоятся, и продолжил:

– Я, как и многие из вас, потерял семью. Пусть я облечен властью над своим племенем, пусть я – вожак, но теперь это не так уж и важно. Я – один из вас, все вы мои братья и сестры. Меня, так же, как и вас, терзает боль утраты, так же, как и вы, я охвачен яростью к нашим врагам. Так же, как и вы, я хочу отомстить.

Снова – вой и рёв. Умолкшие было птицы, испуганно крича, взлетают в небо, деревья машут им вслед зелеными руками, как будто пытаясь изловить беглецов.

– Сейчас все мы должны принять очень важное решение, решение, от которого будет зависеть вся дальнейшая судьба северных сейров.

Велор снова замолчал, как будто бы для того, чтобы все успели проникнуться важностью момента.

– Нам навязывают войну. Нас убивают без причины и без объяснений. Мы знаем, что люди способны общаться с нами, вернее, это мы, благодаря своим способностям, можем общаться с их слаборазвитым разумом. Как вы знаете, один из людей, захваченный в плен охотниками нашего брата Белого, предлагал нам мир, но его вожаки там, на Выжженной Пустоши, решили, что только уничтожив нас, они смогут завоевать наш мир. Им проще убить нас всех, чем договориться о мире. Мы можем ответить только одним способом – мы должны уничтожить их раньше, чем они разделаются с нами с помощью своих колдовских вещей и демонического оружия.

Сейры ревут, теперь уже никто не воет – яростные глаза, часто вздымающиеся бока, оскаленные пасти – так мы ревем перед тем, как броситься в битву. Это не вой охотника, это не вой скорби, это вой диких зверей, зверей, которыми мы были раньше. И теперь мы снова превращаемся в зверей…

– И я спрашиваю вас, сейры, согласны ли вы вступить в войну с пришельцами? Пусть говорит тот, кто не согласен с моими словами.

Молчание, слышно только прерывистое дыхание сейров.

– Если кто-нибудь боится того, что, выступив против войны, он или она подвергнутся какому-либо унижению со стороны своих сородичей, то уверяю вас – вы можете говорить совершенно свободно, не опасаясь ни за свою жизнь, ни за жизнь своих близких.

Снова молчание, никто не смотрит по сторонам, все глаза прикованы к Велору. Все ждут.

– Я рад видеть, что мы едины, – в знак уважения склоняет голову Велор. – Теперь еще одно. Победить людей мы сможем лишь в том случае, если объединим наши племена. Людей не так уж и много, без своего оружия и чар они слабее годовалого оленя, но мощь их оружия такова, что нам нужно будет использовать все свои силы, весь свой опыт и мудрость, чтобы победить. Есть ли кто-то против объединения племен?

Снова молчание. Таких похожих друг на друга яростных глаз я не видел уже очень давно.

– Тогда – решено. Теперь – мы одно племя, как было когда-то в старину. Все важные решения принимаются общим советом вождей племен и по решению всего племени. Теперь эти леса – наша общая собственность, которую мы должны сообща защищать от двуногих.

Велор гордо осматривает стоящих плечо к плечу сейров:

– Я рад, что вы проявили такое единодушие, братья и сестры. Теперь мы должны отдохнуть перед грядущими битвами. Охотников я попрошу обеспечить племена мясом. Яссы могут располагаться на отдых, внимательно следите за малышами – теперь они наше единственное по-настоящему ценное богатство. Сегодня же мы отправим разведчиков разузнать то, чем сейчас занимаются люди, чтобы определить, где мы нанесем ответный удар. И еще кое-что, – Велор посмотрел на меня и я опустил глаза.

– В ночь нападения на мое племя я говорил о том, что Белый, которого вы все хорошо знаете, еще весной предупреждал нас о том, что подобное могло случиться. Я не внял его словам, посчитав, что люди останутся в пределах Черной Пустоши и прилегающих землях, что они уже насытили свою жажду уничтожения, истребив племя сейров, первыми обнаруживших людей. Теперь я понимаю, насколько мудр был наш брат и насколько страшным было мое заблуждение. Я снова умоляю Белого простить меня за то, что я отверг его мольбы о помощи. Я умоляю его простить меня – ведь если бы мы еще весной всеми своими силами помогли ему в его войне, то мы могли бы избежать многих смертей. Я хочу, чтобы все вы знали и понимали, какое страшное горе пришлось пережить Белому, и помнили, что среди нас есть воин и мудрый вожак, достойный всяческого уважения. Прости меня, Белый, и прими мою признательность, – Велор склонил голову к самой земле и все сейры, как один, последовали его примеру.

Я обвел взглядом своих сородичей и опустил голову – их уважение мне было уже не нужно. Я оставил свою месть еще задолго до того, как люди напали на наши племена. Я не чувствовал ничего, мне ничего не хотелось, мне было уже всё равно.

Я стоял, опустив голову, а сейры, останавливаясь, говорили мне слова благодарности, которые пустым шумом отражались в моем сознании. Я слушал их слова, не обращая на них никакого внимания. Я не видел их глаз, мои глаза были закрыты, но я продолжал видеть глаза человека, которого мое племя убило за грехи его народа…

* * *

– Ну всё, старик, – сказал Майкл, отложив в сторону микрофон, – теперь назад дороги нет.

– Ну и хорошо, – кивнул Седжвик, – давно пора было. Еще с нападения на Двойку, когда эти твари поубивали наших парней, я хотел поквитаться с ними. Да и ты тоже.

– Да, Донни, я тоже.

– Пойду, скажу ребятам, чтобы были наготове.

– Обязательно, старик. Сделай это, пожалуйста.

Седжвик повернулся, вышел из Форта и Майкл услышал, как он рассказывает столпившимся перед дверью солдатам о бомбардировке с дирижаблей. Майкл, как наяву, видел перед собой юные и не очень лица, видел, как хмурятся ветераны множества негласных войн, как зеленые новички смотрят друг на друга, ощущая под ложечкой холодок страха. Видел их серьезные лица и руки, привычные к тяжести оружия. Видел установленные на крыше Форта гранатометы и пулеметные стволы, хищными осиными жалами нацеленные в сторону леса. Видел ров, заполненный водой и мутное дно, утыканное острыми кольями. Видел растянутые в вытоптанной траве ряды проволоки, присыпанной сухими листьями. Видел проволочные усики радиоуправляемых противопехотных мин, зарытых в землю за рвом.

Теперь им оставалось только ждать, когда лес оживет тысячами светящихся яростных глаз, наполнится шорохами неслышно ступающих лап и звуками чужой речи, больше похожей на волчье рычание и вой.

– Ты уже знаешь? – спросил Майкл у Ричарда, спускающегося с крыши.

– Да.

– Твои ребята готовы?

– Да они с крыши не слазят ни днем, ни ночью, – усмехнулся Ричард.

– Скажи им, что если они будут продолжать мочиться с крыши, я им их причиндалы пообрываю, – пригрозил Майкл. – Черт! Живем тут всего ничего, а уже весь двор мочой провонялся. Пусть ходят в общие ямы – ведь не зря же их рыли.

– Ладно, ладно, – засмеялся Ричард, – я им скажу. Просто они у меня все трудоголики, работу свою любят больше всего.

– «Работу», – проворчал Майкл, – целыми днями таращатся в свои прицелы. У них глаза скоро повылазят.

– Если повылазят, то я нам не завидую – волки нас всех тепленькими возьмут.

– Не преувеличивай, малыш Ричи. Я, конечно, не отрицаю того, что снайперы нам пригодятся о-го-го как, но ты же помнишь план.

– Я-то помню, – обречено вздохнул Ричард, – но уверен, что ты мне его в очередной раз напомнишь. В сотый раз, если быть точным.

– Заткнулся бы ты, Ричи, если быть точным. Таким, как ты, военным советникам, никогда не повредит повторить пройденный материал. Так, – хлопнул ладонью по столу Майкл, – в наказание за пренебрежение к словам командира будешь сам рассказывать план. Не слышу?

– Вряд ли они выйдут днем, – Ричард сел за стол, разумно предполагая что разговор будет долгим.

Он хорошо знал Майкла – у него была привычка повторять всё несколько раз, чтобы дошло до всех, даже до самых тупых, чтобы люди знали, что им делать в любой момент и при любых обстоятельствах. Эта привычка распространялась на всех без исключения, даже на друзей. Ричард был уверен, что сегодня перед отбоем Майкл заставит всех снова и снова слушать план действий. Также он подозревал, что каждый пункт плана уже сегодня ночью заменит солдатам «Отче наш».

– Скорее всего, они навалятся на нас ночью.

– Так, – кивнул Майкл, как будто слыша это всё впервые, как будто бы всё, что говорил Ричард, не было придумано ими самими, – дальше.

– Дадим им приблизиться. Пусть перейдут ров, если смогут.

– Так. Дальше.

– Как только первый из них вступит на территорию Форта, мы подаем напряжение на проволоку. Скорее всего, аккумуляторы долго не выдержат – если на проволоке в земле скопится слишком много тел, никакого запаса энергии не хватит.

– Правильно. Дальше.

– Открываем огонь на поражение. Стреляем из всего, что есть. Если они не будут чертовыми камикадзе, они отступят за ров.

– Где…

– Где мы их и подорвем радиоминами.

– Дальше.

– Открываем огонь из гранатометов. Половина ребят выходит из Форта, чтобы уровень огня остался максимальным. Снова стреляем из всего, что есть, и мои снайперы вступают в игру.

– Задача на этом этапе?

– Не дать им уйти в лес.

– Возможные проблемы?

– Их может быть слишком много и они будут передвигаться слишком быстро, чтобы мы успевали перезарядить.

– Решение проблем?

– Если их будет слишком много, мы пустим в ход бластер с крыши и …

– Поджарим их до румяной корочки. Вспомогательные средства?

– Приборы ночного видения, термовизоры, если понадобится – осветительные ракеты. Будем надеяться, что наши друзья из Башни подсуетятся вовремя и дирижабли смогут предупредить нас о приближении волков.

– А также?

– А также будут готовы по нашему сигналу сбросить бомбы.

– Правильно. Чего мы должны не допустить любым путем?

– Проникновения за пределы замаскированной проволоки и прорыва непосредственно к зданию.

– Если это произойдет?

– В этом случае баррикадируемся внутри и пытаемся всеми силами выбросить их с холма.

– Если они проникнут в здание?

– Драться до последнего.

– Если мы пропадаем?

– Последний оставшийся в живых, скорее всего, кто-нибудь из команды на крыше, вызывает огонь на себя, если, конечно, на дирижаблях останется хоть грамм взрывчатки. Что-то я не пойму, Фапгер, – нахмурился Ричард, – ты серьезно говоришь о том, что они смогут прорваться внутрь? Черт, у нас тут столько оружия, что мы без труда справимся сами. Этот чертов «пылесос» Мазаева, проволока под током, гранатометы, пулеметы, куча мин, ров с водой и кольями, нас тут прорва – и ты думаешь, что они смогут хотя бы подойти к зданию?

– Я ничего не думаю, Ричи. Я просто готовлюсь к худшему. Да, я, как и ты, хочу думать, что мы сможем завалить их всех без помощи дирижаблей, что у нас хватит нашей огневой мощи и бластера, чтобы уничтожить их всех до единого. Но я помню, как они смогли прорваться к Двойке, и то, как они смогли незаметно для нас завалить на ограждения два чертовых дерева в разных секторах. Я помню, как быстро двигаются эти твари. Я видел, как парни просто не успевали поднять винтовку, а не то чтобы просто открыть огонь. Я помню, как они накололи нашу хваленую технику, причем не один раз.

– Но сейчас мы сами нарисовали все декорации, Майки, – не унимался Ричард, – мы выбрали идеальное место. Может быть, начать валить их в тот момент, когда они будут взбираться на холм?

– Так мы их только отпугнем. Убьем десяток, а сотня растворится в лесу и всё начнется сначала. Я хочу, чтобы они подумали, что мы – очередные охотники, как отряд Ригби. Я хочу, чтобы они думали, что нас мало и мы слабы. Они увидят этот сарай, – Майкл похлопал ладонью по бревенчатой стене, – эту кособокую уродину, как будто бы сделанную наспех, как попало – и обхохочутся, если они способны смеяться. Увидят сарай на холме, ров, который они, скорее всего, перепрыгнут не напрягаясь, почуют сотню людей внутри. Подумают – «А, сотня! В лесу их было столько же, а мы зарезали их, как кроликов». Они подумают – "Нас много, много больше, чем было в лесу. Эти твари " – мы – «снова на нас напали, напали ночью, исподтишка. Нас опять убивают и жгут. Но теперь они» – мы – «совершили ошибку – поселились в лесу, на отшибе. Нет ни проволоки, нет яркого света, до Башни три дня пешком – так какого черта! Навалимся всем скопом, растаскаем этот сарай по бревнышку, перережем всех и рванем к Башне».

– Ты прямо как медиум какой-то, – ухмыльнулся Ричард, – провел телепатический сеанс. «Доктор Спок, вас вызывает капитан Керк», так что ли?

– Глупый ты, Ричи, – с сожалением сказал Майкл, – надо было тебе вместе со мной к Сергею Дубинину походить. Мы с ним целое море кофе выпили, пока насчет волков разговаривали.

– Не утонули хоть?

– Не язви, Вейно, – покачал кулаком Майкл. – Я ему шаг за шагом рассказал, что произошло в первый день, а потом мы стали вспоминать, как они поступали в разных ситуациях. Сергей почти с самого начала был уверен, что они разумны. Я тоже так думал, и Адам тоже был в этом уверен.

– Был?

– Ну и сейчас уверен, не цепляйся к словам. Мы попытались поставить себя на их место. И получилось так, как мы и предполагали. По крайней мере, их попытки нападать на рабочих в лесу подтвердили нашу правоту – и я, и Сергей были уверены, что волки именно так тогда и поступят.

– А теперь?

– Теперь ситуация другая. При Высадке мы почти уничтожили их племя, но только одно. Оставшиеся в живых попросили помощи.

– И что?

– А то, что получилось так же, как у нас на Земле. Что происходит с какой-нибудь страной, когда правительство просит о помощи против повстанцев каких-нибудь, как в Африке, или если переворот какой-нибудь генералишко в той же самой Африке, устроит?

– Ну, вводят ограниченный контингент. Если в этой стране нефти нет, как в Ираке, то наши генералы и не почешутся, и всё спихнут на ООН.

– Правильно, введут миротворческие подразделения, чтобы те совместили функции военной полиции с наведением порядка. Но войска, которые на войну настроены и обучены, никто вводить не будет. Тогда произошло то же самое – к тем волкам, что остались, на помощь примчалась сотня волков, а остальные продолжали заниматься своими делами. Но сейчас ситуация изменилась – нападению подверглись все племена. Никто из них не останется в стороне. Как ты думаешь, сколько времени им понадобиться, что собраться кучей, оставить в стороне волчат и волчиц и на всех парах помчаться мстить нам?

– Думаю, немного.

– Вот и я так думаю. Они соберутся вместе и первым делом проведут разведку. К Башне они не сунутся – теперь ограду преодолеть невозможно или практически невозможно – наши патрулируют внешний периметр и днем, и ночью. Завалить ограду им не удастся. Они проверят лес и найдут нас – сотню идиотов в кособокой избушке. Как ты думаешь, куда они навалятся всем скопом?

– Ответ понятен – они придут к нам.

– А здесь их будет ждать маленький, но очень неприятный сюрприз…

Адам не страдал от похмелья так, как опасался. Он просто не мог смотреть на еду и литрами поглощал зеленый чай. На обзорной площадке Башни Дэвид и Джек готовили к вылету «Титан» и «Каспер-1». Братьям Томпсонам Адам дал целый выходной, но особо расслабляться им не было причины – теперь на них была возложена разведка вблизи внешнего периметра. Задача не была особенно трудной, они уже поработали в паре и вполне могли справиться с двумя дирижаблями в светлое время суток. К тому же Адам, как и Майкл, был уверен, что волки не будут штурмовать периметр – для них это было равносильно самоубийству.

Адам ждал, когда дирижабли будут готовы к вылету, чтобы Густафсон снарядил «Титан» и «Каспер-1» новой партией бомб. Он размышлял над тем, что же случилось с несработавшей бомбой, когда в комнату контроля вошел Швед.

– Только подумал о тебе, – усмехнулся Адам.

– Синхронно, – проворчал Арнольд, – я как раз собирался спросить, когда твои ребята закончат возиться с вашими надувными шариками.

– Они уже почти закончили. Ты разобрался, что произошло с той бомбой?

– Устройством, Фолз, – проворчал, как потревоженный медведь, Густафсон, – устройством. Я не собираюсь спокойно выслушивать от таких лохов, как ты, слова на букву "Б".

– Ладно, ладно, «устройством». Так что?

– Ничего. Это не моя вина – просто не сработал захват. Такое впечатление, что его заклинило.

– Что-нибудь с электричеством?

– Не знаю, спроси своих орлов.

– Ладно, – Адам включил рацию. – Дэвид?

– Да?

– Ты не посмотрел бомбосбрасыватель на «Каспере-2»?

– Да, я проверил. Это чисто механическая неполадка – кто-то из техников слишком туго закрутил болт крепления, захват свело, как в тисках.

– Понятно. Проверь, чтобы подобного не случилось в этот раз – если мы облажаемся, парням в лесу придется несладко.

– Сделаем.

– Ну вот, – повернулся к Густафсону Адам, – ты доволен?

– Более чем.

– Устройства, – Адам не сдержал улыбку, – готовы?

– Готовы и проверены. Я посижу тут у тебя, пока твои не закончат?

– Пожалуйста. Я не хочу тут бросать командирскими словечками, но как идут дела по минированию полосы за внешним периметром?

– Нормально идут, – Швед виновато посмотрел на Адама, – если ты намекаешь, что мне нужно быть там, то я готов.

– Да нет, что ты!

– Ребята у меня грамотные, – как бы извиняясь объяснил Швед, – я новичков натаскал будь здоров. Да и зам мой, Рейнольдс – один из самых лучших специалистов. Справятся.

Адам отхлебнул чай из кружки и спохватился:

– Выпьешь чего-нибудь?

– Кофейку – с удовольствием, – кивнул Густафсон.

Адам налил кофе в чашку и протянул гостю.

– Ты не думай, Фолз, – сказал Арнольд, виновато крутя в руках чашку, – я знаю, что мое место – с моим взводом. Только у меня душа не на месте.

Адам спокойно посмотрел на него.

– Я за Майка и ребят переживаю. Как они там, Адам?

– Нормально. Окопались, укрепление построили быстро, заминировали всё вокруг.

– Радиоминами?

– Да. Сидят, ждут гостей.

Густафсон молча кивнул.

– Надо было мне с ними пойти.

– Ну да, – сказал Адам, отставляя кружку в сторону, – тебе нужно было с ними пойти. А с кем я тут останусь? Кто мне помогать будет? У меня и так сердце обрывается, что я их туда на верную смерть отправил, еще и ты туда же!

– Чего – «на смерть»? У них же полно оружия, да и Мазаев им этот, как его, бластер подкинул. Чего «на смерть»? Они же не в лесу будут спина к спине сидеть!

– Да знаю я, – вздохнул Адам, – и что они из укрепления будут стрелять, и что проволоку они приготовили, по земле растянули, чтобы волкам ловушку устроить. Знаю я, что и мин у них много, и боезапас приличный, и что снайперы у них самые лучшие, и мазаевский аппарат – вещь в бою страшная…

– Ну, еще бы! Я как увидел, как те деревья загорелись и рухнули – чуть в штаны не навалил с испуга, хотя повидал в жизни немало.

Адам промолчал, угрюмо глядя на чашку с недопитым чаем.

– Чего ты, Адам?

– Предчувствие у меня поганое, – с болью в глазах посмотрел на сапера Фолз, – самое поганое, что у меня было. Перед Высадкой у меня такое же предчувствие было и сбылось ведь.

– Знаешь что, Фолз, – со стуком ставя чашку на стол сказал Густафсон, – если у тебя предчувствия такие ненормальные, то пойди к доктору нашему, пусть он тебе пилюльки успокаивающие пропишет и клизму лечебную закатает в задницу. А я его попрошу, чтобы клизма была не меньше, чем три ведра – чтобы тебе мозги с черного хода прочистить.

– Комик, – улыбнулся Адам, хотя улыбка получилась невеселой.

– Стараемся, работаем над собой.

– А сам-то – «я за Майка и ребят переживаю», – Адам спародировал слова Густафсона, – сам-то хорош.

– Да я так, – смутился Швед и снова, как за спасительный круг, схватился за чашку с кофе, – просто не привык я, чтобы другие за меня воевали, а я в тылу отсиживался.

– Ты и не отсиживаешься. Кто на внешнем периметре мины ставит? Ты и твои парни. Кто нам эти б-ха-хе…, – притворно закашлялся Адам, – устройства соорудил? Ты. Так что не надо комедию разводить – «я в тылу, а парни в бою». Каждый делает свое дело, как знает, как умеет, делает изо всех сил.

– Не мое это дело, Адам, – грустно посмотрел Швед, – я-то сюда ехал как сапер, всё правильно, а сам надеялся на то, что будет у меня свой участок земли, свой сад, огород – как у всех моих на Земле было. Думал, осяду здесь, буду овощи разводить, чем черт не шутит, может быть, семью заведу – в Колонии, сам знаешь, есть женщины свободные, очередь за ними, правда, до небес, но – мало ли как судьба обернется. Думал, буду в земле ковыряться и забуду ремесло свое взрывное. Ведь не мое это дело, я его делать умею, но не люблю.

– А ты думаешь мои «беспилотчики» своим делом занимаются? – спросил Адам. – Ты думаешь, это их дело – каждый день за экраном сидеть и глаза портить, чтобы волков обнаружить? Ты думаешь, что это их дело – смерть нести? Им бы в школу бегать, учиться, книжки читать, в футбол играть или за девчонками, слава богу, бегать, а не этим всем, – Адам обвел рукой комнату, – заниматься.

– Чего ты завелся, Адам?

– Извини. Я не завелся, просто сам такой же, как и ты, Арни, – усмехнулся Адам. – Я бы с удовольствием скинул бы с себя эту лямку и с радостью бы больше никогда в жизни никому никаких приказов не отдавал. Я тоже хотел, как ты – прилететь сюда, в мир чистый, без войн, без порушенной экологии, без сумасшедших политиканов и фанатиков, без всего того дерьма, которым мы все и бесчисленные поколения до нас загадили нашу планету до неузнаваемости. Я тоже с радостью эти вот железяки, – Адам похлопал по кобуре пистолета, – забросил бы подальше – все равно пользы от них никакой. Ты думаешь, почему я сюда прилетел и почему людей с собой позвал?

– Почему?

– Хотел, чтобы у нас был шанс начать всё с начала, с самого первого чистого листа. Устроить мир, в котором не было бы места оружию, войне, злобе. Смешно, когда такие высокопарные слова говоришь, правда?

– Ты видишь, чтобы я смеялся? – исподлобья посмотрел на него Швед.

– А я так искренне думал. Хоть и говорили мне эти Хозяева долбанные, хоть и пугали сейрами, хоть и готовились мы к войне с самого начала, а я всё равно был упрямым ослом. Ну, не мог я поверить на все сто процентов, чтобы эти сейры, которые против таких могущественных тварей, как Хозяева, выстояли, чтобы свободу себе вернуть, были такими уж страшными тварями, как мне показывали.

Адам перевел дух и жадно отхлебнул чай.

– Конечно, какой-то червячок был в душе. Были мысли, что всё-таки сейры с самого начала были животными и только после того, как Хозяева их научили и перекроили по-своему, стали разумными. Я подумал – «Хозяева – почти, как боги, силы у них такие, что страшно становится. Установить со мной контакт через такие сумасшедшие расстояния, перебросить столько человек с одного места в другое за пару секунд – это же какими способностями нужно обладать. Но разум-то у них не человеческий, холодный разум, расчетливый. Чему же они могли научить тварей, которые от природы были хищниками»? Вот этот вопрос меня мучил и покоя не давал.

Вот так я и жил перед переброской: в ожидании мира готовился к войне. И надо сказать, что в первый день мне было очень страшно – как волки себя поведут, как люди себя покажут.

– Мы и показали, – проворчал Швед, угрюмо глядя в чашку, как будто на ее дне были ответы на все вопросы мира.

– Вот-вот, показали. В первый же день. Я сгоряча подумал, что мои опасения правильными оказались, что на нас напали, но когда ту беременную волчицу увидел, то чуть с ума не сошел.

– Я там был, помню.

– Я стоял там, как будто человек, который начал третью мировую. Как будто нажал на кнопку, и ракеты уже летят и с той, и с другой стороны. Чувство такое, как будто мир рушится на глазах, как будто через пятнадцать минут долетят все ракеты со всеми боеголовками, что есть на свете – и всё, конец всему. Видишь это всё, как наяву, и знаешь, что это ты всему причиной.

Адам умолкает и смущенно смотрит на Шведа:

– Надоел я тебе, Арни?

– Нет, Адам, – улыбается Густафсон, – не надоел. Я представляю, что я – твой духовник. Знаешь, мамочка моя покойная так хотела, чтобы я священником стал – ты себе не представляешь.

– А ты?

– А что я? Подвел старушку, да еще как подвел: вместо того, чтобы с кафедры проповеди рассказывать, сапером заделался.

– Жизнь, – вздохнул Адам.

– Жизнь, – соглашается Швед. – Давай, Адам, валяй дальше. Грехи отпустить не смогу – у самого грехов выше крыши, но тебе выговориться надо.

– Спасибо, отец Густафсон, – улыбнулся Адам. – Тогда там, на той поляне, я подумал, как же мерзко всё получается – мы сюда летели, чтобы нормальный мир наладить, чтобы всех ошибок прошлых не допустить, а что получилось? Притащили мы с собой всю мерзость нашего мира, всю гадость, всю грязь, самое поганое отвратительное дерьмо. Волков этих убили ни за что, ни про что. Вон Дубинин со своим волком мне добавил так, что мало не показалось.

– О чем ты?

– Ты не знал? – посмотрел на него Адам. – Я думал, уже все знают. Волк этот, которого наши в лесу захватили, Сергею рассказал, что они не собирались на нас нападать.

– А он не врал? Волк этот?

– Нет, Арни, не врал. Он как увидел, как я его сейров бомблю – выбежал отсюда и на ограждения бросился, жить не захотел после всего этого.

– Ох, мама божья! – судорожно выдохнул Швед.

– А тут уже всё – поезд ушел. Я уже последнюю бомбу сбросил.

– Черт!

– И знаешь, что в этой ситуации самое смешное, если так можно сказать? То, что волк увидел самые последние минуты фейерверка. Я как подумаю – а если бы Сергей раньше узнал, что мы собираемся делать? Если бы волк рассказал всё не Сергею, а мне?

– Ох, – вздохнул Густафсон.

– Я бы эти чертовы дирижабли сразу же обратно завернул. Майклу и ребятам в лесу отмашку дал, чтобы они обратно вернулись. Представляешь, какая была бы это возможность – сказать этому волку, что мы больше ни на кого нападать не будем, что готовы любым способом искупить нашу вину. Сказать, что ошибка произошла, самая страшная ошибка, это даже нельзя ошибкой назвать – мы разумных существ убивали и жгли, но всё же – мы же не знали, мы предполагали, но не знали наверняка в первый день, что это всё – случайность: и как они из леса вышли, и как мы их начали убивать. Как ты думаешь, если бы этот волк рассказал своим всё – согласились бы они прекратить войну, простили бы нам?

– Не знаю, но попробовать стоило.

– Вот и я так думаю. Они ведь тоже многих наших парней поубивали – и на Двойке, и в лесу, но ведь мы гораздо больше их положили. Майкл как-то сказал, когда мы эту операцию планировали, что это – не автобус, что тут нельзя наступить на ногу и просто извиниться, – Адам наклонился к Арнольду и тот с изумлением увидел в глазах Адама слезы, – а выходит, что Майки был неправ, мы могли бы рассказать им, что мы ошиблись. Простили бы они нас после этого или нет – это их дело, но мы были бы уверены, что сделали всё, что от нас зависело, чтобы предотвратить войну.

– Мы бы могли прекратить их убивать и они поняли бы, что мы раскаиваемся в содеянном.

– Вот-вот! Раскаиваемся! Мы бы приказали ни в коем случае не открывать огонь, даже если бы они напали на нас. Я сам бы отправился в лес с этим волком и рассказал бы им всё, без утайки и задних мыслей. Рассказал бы всё, как есть…

– А теперь ничего этого и не сделаешь.

– Да, – устало сложил руки перед собой Адам, – теперь уже ничего не сделаешь. Если бы этот волк вошел сюда хотя бы на шесть часов раньше – ничего этого бы не произошло…

– Ты Майку сказал об этом? – спросил Швед.

– А зачем? – угрюмо посмотрел на него Адам. – Всё равно ведь уже ничего не исправишь.

– Да, дела, – вздохнул Густафсон. – Как же ты с этим живешь, Адам?

– Не знаю. Мне уже сколько дней хочется, чтобы мне кто-нибудь морду разбил, чтобы до крови, до соплей. По сравнению с этим, – Адам указал на левую сторону груди, – это было бы вообще безболезненно.

– Постарайся не думать об этом, Адам.

– Не могу, Арни, – прошептал он, – не могу, хоть убей. Каждую минуту думаю – «Могло быть по-другому, могло быть по-другому» – как заезженная пластинка в голове. Перед людьми стыдно – тебе не передать как. Что я буду делать, если кто-нибудь подойдет и скажет мне: «Дерьмо ты, Адам Фолз. Не уследил за самым важным, позволил такому ужасу случиться. Какой же ты после этого человек? Да и человек ли ты вообще? Ублюдок и убийца»…

– Не говори так, – мягко сказал Арнольд, – за всем не уследишь. Ты не господь бог, ты не всесилен.

– Я и сам себе так говорю, – бессильно махнул рукой Адам, – а что толку?

– Зря ты так. Если будешь продолжать в том же духе – тебе до дурдома рукой подать.

– Лучше дурдом, чем это всё, Арни. Лучше пулю в башку…

– Ты это мне брось! – закричал Густафсон. – Это дезертирские разговорчики! А ты – командир, люди тебя главным над собой поставили на время войны! Так что будь любезен, твою мать, возьми себя в руки и кончай эти сопли разводить! Всё уже случилось – ни хрена не изменишь, время вспять не раскрутишь!

– Так ему, Арнольд, правильно, – губы вошедшего в комнату Дэвида Варшавского улыбались, но глаза оставались грустными. – Я ему об этом давно хотел сказать, да всё как-то не получалось.

Дэвид подошел к Адаму и положил руку ему на плечо:

– Ты не виноват, Адам. Просто так сложились обстоятельства. Просто так вышло. Изменить уже ничего нельзя, но надо сделать всё возможное, чтобы обратить даже такие страшные вещи, как эта война, на пользу людям. Если так получилось, что мы и сейры стали врагами, страшными врагами, врагами непримиримыми – то мы должны сделать так, чтобы эта война прекратилась как можно скорее.

– А если единственный выход из этой войны – смерть, которую мы принесем сейрам? – спросил Адам. – Что тогда?

– Может, вам слова, которые я вам сейчас скажу, покажутся жестокими, но я думаю, что пусть будет так. Пусть наши солдаты убьют всех сейров, пусть все продолжают думать, что сейры – жестокие и злобные звери. Так будет проще для всех. Иначе нас ждет та же участь, что и тебя, Адам. Мы рано или поздно сойдем с ума, если будем постоянно думать о том, что уничтожаем разумных существ, почти таких же, как мы.

– Правильно, Дэвид, – уверенно кивнул Арнольд, – лучше мы, чем они. Мы люди, они – нет и всё. Точка.

– А как вы предлагаете жить с такими мыслями дальше? – тихо спросил Адам. – Как вы предлагаете смотреть в лицо людям? Как?

– Нам нужно просто жить, – сказал Дэвид. – Ты – солдат, Адам. Тебе приходилось убивать на войне?

– Приходилось.

– Как ты справлялся с этим?

– Как-то справлялся, – угрюмо сказал Адам, опустив голову.

– Вот и сейчас нам придется с этим справиться. Всем тем, кто знает истину, придется жить с этим до конца своих дней. И если выбирать, кому лучше остаться в этом мире – людям или сейрам, я без колебаний выбираю людей.

– Ты сказал правильные слова, Дэви, – вздохнул Адам, – насчет истины. Мы собираемся говорить людям правду, всю правду о том, что случилось?

– «Многие знания умножают скорбь», – ответил за Дэвида Арнольд. – В Библии – много всякого дерьма, но эти слова – одни из самых правильных.

– В Библии еще сказано – «око за око», Арни, – сказал Адам. – Это тоже правильные слова, по-твоему?

– Адам, я закончил с «Титаном», – в комнату вошел Джек Криди.

– Не знаю, – ответил Адаму Арнольд, поднимаясь с заскрипевшего стула, – как ты знаешь, я не смог стать священником.

– Что же ты знаешь, Арни? – спросил Адам.

Джек тихонько прошел к своему столу.

– Я знаю, что сейчас я спущусь в арсенал и по пути вызову своих парней, чтобы они помогли мне перенести сюда устройства.

– А я скорректирую курс дирижаблей к Форту – снаружи сильный восточный ветер, – сказал Дэвид.

Джек непонимающе посмотрел на них, а Адам подумал: «Хорошо, что вы знаете, что вам делать и как жить. А что делать мне?», но ничего не сказал вслух…

* * *

– Разведчики донесли, что в лесу есть группа людей, – сказал Велор.

Мы снова сидели на месте совета. Темное пятно от пролитой крови Илая уже почти исчезло, но я по-прежнему видел это пятно и по-прежнему ощущал запах его крови. Запах его смерти…

– Где? – спросил Касп.

– На расстоянии одного дневного перехода. Разведчики увидели на холме постройку из бревен. Ночью они прокрались как можно ближе, стараясь не выдать людям своего присутствия.

– Сколько их? – спросил Лоро, естественно, имея в виду не разведчиков.

– Около сотни. Сильные запахи металла. По запахам человеческих испражнений они сделали вывод, что люди поселились там довольно давно.

– Интересно, зачем? – спросил Касп. – Снова охотники?

– Не думаю, – задумчиво сказал Велор, – разведчики утверждают, что люди не покидают постройку и не выходят в лес.

– Какая разница, зачем они снова появились в лесу? – раздраженно сказал Лоро.

– Каков план, Велор? – спросил Сайди.

Мне было жаль смотреть на него – его глаза были глазами мертвеца. Я готов был поклясться чем угодно, в том, что он продолжал видеть тела своих погибших детей. Я знал его яссу, Тиру – у нее было доброе сердце и покладистый ровный характер, она была прекрасной матерью и любящей подругой, и я понимал, как ему сейчас тяжело.

– Все воины отправляются к этому холму, – сказал Велор, – мы выждем удобный момент и первой же безлунной ночью нападем на людей. Затем мы отправимся к Черной Пустоши, чтобы пресечь любую попытку людей проникнуть в лес. Пусть на это уйдут годы, но мы добьемся того, чтобы больше ни один человек не покинул Пустошь живым.

– Ты уже отправил гонцов к своим, Белый? – спросил Лоро.

– Да, но это уже ничего не меняет, – равнодушно ответил я.

– Объяснись, Белый! Как понимать твои слова?

Мне не было жаль Велора, хоть он и потерял свою яссу и одного из сыновей. Он был старше любого из нас, его сердце было жестким, как камень, в нем не было места для любви – его обязанности вожака племени отняли у него всё, что свойственно любому живому существу. Он не любил свою яссу, Дейну, в его душе никогда не загорался огонек нормального чувства, такого как любовь или привязанность. Не знаю, как он стал таким, скорее всего, он был таким от рождения. По рассказам старших, он потерял своих родителей во время одной из самых суровых зим. Вырос он замкнутым, строгим, зачастую излишне строгим как к себе, так и к другим. Может потому, что он не знал жалости к себе, он не смог испытывать жалости к другим.

К тому же его потомство было многочисленным, у него уже были внуки, которых он тоже не очень-то жаловал своим вниманием. Он был прирожденным вожаком, для него интересы племени всегда были превыше всего, превыше даже своей семьи. Мне не было жаль его.

– Я сказал гонцу, который отправился к моему племени, чтобы Алг, мой преемник, взял на себя обязанности вожака.

– Ты сошел с ума, Белый? – спросил Велор. – В такую трудную минуту ты бросаешь свое племя на произвол судьбы?

– Моего племени уже давно нет, Велор. Я остался один. Все мои сородичи погибли от рук людей. Даже от тех, кто покинул ваши племена, чтобы присоединиться ко мне, осталось всего шестеро и Алг – один из них. К тому же, его способности, как вожака, намного превышают мои. Он будет хорошим вожаком, гораздо лучшим, чем был я.

– Хорошо, – проворчал Велор, – это в твоей власти – самому оставаться у власти или передать ее другому. Но что ты скажешь по поводу наших намерений напасть на поселение людей в лесу?

– Я скажу то же, что и прежде: я считаю, что мы не должны воевать с людьми.

Даже Сайди пробудился от своей боли, даже он с недоумением и какой-то неясной ненавистью посмотрел на меня, не говоря уже о Каспе и Велоре. Глаза же Лоро зажглись старой, хорошо знакомой мне ненавистью.

– Ты предлагаешь нам забыть смерть наших близких, Белый? – голос Лоро был вкрадчив и напоминал предостерегающее шипение змеи. – Ты хочешь, чтобы мы простили людям их поступки? Чтобы мы отказались от мести и чтобы надругались над памятью сейров, погибших по воле людей?

– Этой весной ты говорил мне то же, Велор, – я не смотрел на Лоро, – ты говорил мне: «Белый, откажись от мести. Представь, что твои близкие погибли, как будто бы сраженные молнией». Ты ведь говорил мне это, не так ли?

Я хотел, чтобы они оказались в моей шкуре, чтобы выпили всю ту горечь и разочарование, боль и растерянность, ненависть и опустошение, которые пил я всё это время. Я хотел, чтобы они выпили всё до самой последней капли, чтобы нахлебались досыта, чтобы часть того сумасшествия, которое чуть было не погубило мой разум, вошла в их сознание огненной молнией. Я хотел, чтобы они в полной мере ощутили ту непереносимую боль, которую ощутил я, когда они казнили Илая.

– Да, я не отказываюсь от своих слов! – вскричал Велор и я с удовольствием подметил дрожащие тона в его голосе. – Но теперь всё иначе, всё по-другому…

– Что же «по-другому», Велор? Как и тогда, погибли сейры. Как и тогда, погибли, как ты говорил и знаешь, по нелепой случайности. Люди не знали, что один из них, этот молодой человек, Илай, пытался спасти наши народы от взаимного истребления. Так что же это, как не случайность, слепой поворот судьбы, рок?

– Что ты хочешь сказать, Белый? – голос Сайди был глух, как будто надломлен. – Что мои дети и моя Тира…

– Я сочувствую твоему горю так же, как ты сочувствовал моему горю этой весной, брат, – сказал я. – Я понимаю тебя, как никто другой, я испытывал ту же боль, ту же горечь, что и ты. Но тогда вы, – я посмотрел на остальных, – предоставили меня самому себе, а теперь говорите то же, что говорил я – «убьем людей, убьем людей».

Я встал перед ними.

– Вот я перед вами – сейр, который уже прошел по этому пути. Я чуть было не потерял рассудок, когда выбрал этот путь, я потерял гораздо больше, чем вы – я потерял своих близких, братьев и сестер не один и не два раза, а три! Первый – во время первого столкновения с людьми я потерял свою семью. Второй – во время стычек в лесу я потерял почти всех своих братьев. И третий – я потерял их всех в тот момент, когда Илай предложил нам мир. Я отказался о своей мести, потому что понял – если я не приму его слова, если позволю себе продолжать мстить – я превращусь в зверя. Перед лицом погибших и тех, кто остался жить в ваших племенах, я сделал свой выбор в пользу всех сейров, всех, без исключения. Я смог простить столько смертей! Неужели теперь вы не сможете простить людям?! Они ведь ничего не знали об Илае!

– Ты потерял рассудок, Белый, и из-за кого? Из-за этого человеческого последыша? – прорычал Лоро.

– Этот последыш, как ты его называешь, был таким же, как и мы, – сказал я. – Он так же ненавидел, так же заблуждался, как и мы, но так же, как и мы, он был способен на раскаяние и прощение. Он признал ошибки своего народа! Почему же вы не можете понять, что сейчас все мы совершаем ошибку, самую страшную ошибку, которая будет стоить жизни нашему народу?!

Они молчали.

– Я не говорю, что смерть наших братьев и сестер бесполезна. Я знаю – то, что произошло с нами, без сомнения, самое чудовищное зло, которое могло случиться. Я не ищу оправдания поступку людей, я знаю, почему они это сделали, я пытаюсь найти объяснение тому злу, что они натворили. Но даже это не главное. Если мы ответим злом на зло – мы упадем в пропасть, откуда уже никому и никогда не будет возврата.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, Белый, – глаза Велора были похожи на два черных камня, – ты предлагаешь нам простить людей, забыть нашу смерть…

– Простить – да, но не забыть.

– Ты предлагаешь нам предать свой народ, – продолжал Велор, как будто не слыша моих слов, – покорно уйти подальше в леса, прятаться, подобно червям, и каким-то образом дать понять людям, что мы не желаем им зла.

– Я сам могу отправиться к ним, – сказал я и мои слова повисли в воздухе.

– А я говорю, что этого не будет никогда, – глаза Велора полыхнули яростным огнем, – я говорю, что теперь перед нами стоит очень простой выбор – либо мы, либо люди. Третьего не дано никому – ни нам, ни людям. Пока хоть один человек оскверняет своим присутствием наши земли, я не успокоюсь – клянусь своей душой.

– Клянусь, – прорычал Касп, с ненавистью глядя на меня.

– Клянусь, – повторил Лоро.

Сайди молча склонил голову, не глядя ни на кого.

– Завтра мы выступаем к поселению людей в лесу. Я спрашиваю тебя, Белый, пойдешь ли ты с нами? Мне безразлично – отправишься ли ты на битву в качестве вождя или нет, но я должен знать – ты с нами или нет?

– Я выйду на битву как обыкновенный воин, Велор, – ответил я.

– Хорошо, – он равнодушно, как на пустое место, посмотрел на меня, – тогда ты должен покинуть совет, твое место займет твой преемник.

– Пусть будет так.

– Наверное, ты испугался, Белый? Испугался, что мы убьем тебя так же, как убили твоего дружка, больше похожего на бледную жабу, если ты пойдешь с нами?

– Ты всегда был глуп, Лоро, – как можно презрительнее ответил я.

Над моей головой взметнулась его лапа, занесенная для удара.

– Я не потерплю, чтобы сейчас сейры убивали сейров, – взревел Велор и Лоро отступил, – у нас есть дела поважнее!

Лоро посмотрел в мои глаза и я понял его мысли: «Когда-нибудь, в другом месте и в другое время, Белый».

И я кивнул ему в ответ – «Когда-нибудь»…

* * *

Знакомо ли вам ощущение надвигающейся беды? Предчувствовали ли вы когда-нибудь нечто страшное, что происходило потом? Отмахивались ли вы от своих предчувствий?

Это давящее на грудь чувство, как духота перед грозой. Ветер стихает, деревья замирают, как будто молятся небесам. Небо заволакивают серые плотные тучи. Земля кажется укрытой плотным стеганым одеялом, горячая прослойка воздушных масс давит, как прессом. Вы смотрите на небо и вас охватывает внутренняя дрожь – вы знаете, что должно произойти. Задыхаясь и обливаясь потом, вы знаете, что будет потом.

Налетит ветер, его порывы будут ломать деревья, опрокидывать вывески, швырять пыль прямо вам в лицо. Потом небо расколется на части от раскатов оглушительного грома. Потом яркие цепные ленты молний ударятся о землю. Из расколотого неба на землю хлынут потоки воды. Душная неподвижность сменится пронизывающей до костей влажностью. И вы будете говорить – «Так должно было случиться, я чувствовал».

На Лимбе тоже ждут бури. Гораздо более страшной, чем проливной дождь или ураган. Эта буря принесет с собой смерть.

Это, так или иначе, чувствуют все. Сейры, неумолимо приближающиеся к холму, на котором солдаты построили свой Форт. Это чувствуют солдаты, бесполезно пытающиеся заснуть в преддверии грядущих событий. Это чувствуют «беспилотчики», которые ведут дирижабли далеко в лес.

Что-то должно произойти. Все знают, что, но всех их – и сейров, и людей, – терзает мучительный вопрос – когда?…

Майкл Фапгер спит за своим столом, уронив голову на сложенные руки. Два часа назад он думал, что заснуть ему не получится, но он ошибся. Он спит чутко, как сторожевой пес – даже во сне он прислушивается к отрывочным звукам и шорохам. Он слышит, как шумит ветер в кронах деревьев, как скрипят наспех сбитые доски перекрытий.

Рация, лежащая рядом с ним, шепчет голосом Ричарда Вейно:

– Майк, Майк! Где ты там? Майк!

Фапгер просыпается сразу же, как по команде. Он хватает рацию, еще толком не проснувшись, его движения замедлены, как будто бы он плывет на глубине:

– Да!

– Мы дождались, Майки! Черт подери, мы дождались!

Глаза Фапгера мгновенно из осоловевших становятся колючими и настороженными. Сон пропадает, как будто смытый ведром холодной воды.

– Иду!

Он подхватывает винтовку, прислоненную к стене, и неслышно поднимается на крышу. Он движется настолько плавно и осторожно, что не скрипит ни одна перекладина. Низко согнувшись, чтобы его не было видно из леса, он подкрадывается к темным фигурам, замершим у края крыши. Снайперы напоминают черные мешки, набитые сеном – они накрыты маскировочными накидками, скрывающими их. Только по едва заметным движениям винтовочных стволов можно заметить, что они наготове.

– Началось, – шепчет Ричард.

Он спокоен, его руки не дрожат, но внутри его начинает бить мелкая противная дрожь, как перед прыжком с десятиметровой вышки. Ричард знает, что эта дрожь пройдет, как только он прильнет к окуляру прицела и сделает всего один глубокий вздох, но он ненавидит себя в эти секунды, когда напряжение этих изматывающих дней прорывается наружу.

– Где? – шепчет Майкл.

Ричард молча подвигается в сторону, освобождая место для Майкла. Фапгер заглядывает в экран термовизора и чувствует, как холодный воздух проходится по спине.

– Сколько же их там, – шепчет он изумленно.

На экране – темная кромка леса как будто бы освещена изнутри светом сотен светящихся красным тел. Эти тела легко узнать, даже не надо смотреть в обычный бинокль, чтобы увидеть эти тени со сверкающими, как угли, глазами. Майкл осторожно проводит датчиком по сторонам.

– Они окружили нас, можешь не проверят. С восточной стороны – та же картина, – шепчет Ричард.

Красное сияние окружает холм со всех сторон.

– Поднимай парней.

– Дон, – шепчет Майкл, прижимая к шее ларингофоны рации, – Дон! Тревога! У нас гости.

– Слышу, не глухой, – слышится знакомое ворчание.

– Поднимай всех, только тихо.

– Понял. Выполняю.

– Майкл, когда ты в последний раз связывался с Башней? – шепчет Ричард.

– Дирижабли уже на подходе. Черт, быстро же они обернулись, – шепчет Майкл и Ричард знает, кого он имеет в виду.

– Все – на местах, – слышит в наушниках Майкл.

– Хорошо. Ждать команды.

– Есть…

Над лесом всходит вторая, маленькая луна Лимбы. Ее свет настолько слаб, что он не освещает, а наоборот – затуманивает. Вторая луна в черном небе похожа на обглоданную кость.

Пока еще никто не ощущает этого, но древние силы, скрытые под толщей земли, оживают. Холм скрывает в своей сырой глубине древнюю установку Полигона. Её действие очень простое – она предназначена для того, чтобы вселять ужас в любое существо, оказавшееся в радиусе её действия. Установка почти полностью разрушена, многие излучатели давно уже вышли из строя, но некоторые всё еще – в рабочем состоянии.

Сегмент Полигона приходит в действие. Источник древней энергии, скрытый в глубинах земли, почти полностью иссяк. Его иссушили бесчисленные войны, безжалостные приказы Хозяев, прошедшие годы и неумолимый ход времени, но даже тех крох, что остались, хватает для того, что запустить установку. Оживают преобразователи энергии. Те немногие излучатели, оставшиеся в строю, начинают испускать электромагнитные волны, модулируемые по неизвестным законам специальным устройством – модулятором напряжения.

Люди еще не знают об этом, но у этой установки-ловушки имеется весьма неприятный побочный эффект излучения…

Сначала Майкл слышит негромкий звук, похожий на комариный писк. Звук усиливается, переходя в басовое гудение. Мощность его нарастает с каждой секундой. Майкл чувствует, как у него ноют зубы, потом в глазах появляется неприятное ощущение, как будто покалывание тысяч раскаленных иголочек – это лопаются мельчайшие кровеносные капилляры. Люди ощущают, как их охватывает чувство страха, постепенно перерастающее в нечто большее. Волна сверхъестественного страха окатывает людей, вал леденящего кровь ужаса, выметает все мысли, люди начинают беспорядочно метаться или корчиться в судорогах. Холм окутывает мертвенно-белое свечение, похожее на туман…

* * *

Мы услышали, как пробудились древние силы. Сейров охватил страх. Кто знает, что произошло бы с нами, если бы не вопль Велора:

– Закройте свой разум! Закройте скорее – это Полуночный Ужас!

Многие из нас слышали рассказы стариков об этом колдовстве бывших Хозяев. В определенное время, в некоторых местах сейры впадали в панику, сходили с ума, набрасывались друг на друга или мчались прочь, не разбирая дороги, не обращая внимания на раны от падений и столкновений. В это время глаза отказываются служить – страшная боль ослепляет, как удар молнии. Ужас парализует, сковывает тело, как будто сильнейшим холодом. Эти чары приходят в виде светящегося тумана и вселяют страх во все живое.

Единственный способ не поддаться влиянию чар – представить себя мертвым, отключить сознание, вообразить, как будто ты – кусок дерева или холодный камень. Нельзя думать ни о чем – чары чувствуют тебя и набросятся на тебя с утроенной силой, если ты позволишь своему разуму проявить слабость.

Все старики советовали, как только тебя охватывает Полночный Ужас – нужно бежать без оглядки, иначе – смерть. Тебя не спасет способность установить барьер против этих чар в своем сознании. С каждым мгновением чары будут усиливаться и даже самая крепкая защита неизбежно рухнет под их натиском. Если не убежишь – потеряешь рассудок.

Мы увидели, как холм заволокло призрачной завесой. Многие из нас понимали, что убежать не удастся – мы подошли слишком близко к проклятому месту.

Но нам повезло – эта сила была слишком старой. Мы почувствовали, как слабеет давление на наше сознание, как чары постепенно сходят на нет, а потом и вовсе пропадают без следа. Свечение над холмом померкло и предательский туман растаял.

Мы замерли, в испуге глядя друг на друга, многие не успели защититься, и теперь в запоздалом ужасе оглядывались по сторонам, как бы спрашивая, каким образом они оказались здесь. Мы стояли и с опаской смотрели на холм, не зная, что нам делать дальше…

* * *

Гудение перешло в писк, вскоре растворившийся во внезапно наступившей тишине. Ричард обалдело тряс головой, Майкл прижимал ладони к глазам.

Боль отступила, как будто бы ее не было. Кто-то простонал, уже не заботясь о том, чтобы не шуметь:

– Господи боже, что это была за чертовщина?

Многие терли зудящие глаза. Некоторые, у которых были пломбы в зубах, морщились от боли.

– Черт, мне показалось, что мои коронки сейчас повылетают к чертовой матери.

– Я как-то попал на маленьком самолете в грозу, – тихо сказал кто-то из снайперов, – рядом с нами ударила молния, все приборы сгорели, как свечки, а мой напарник так же, как сейчас, схватился за челюсти и заорал.

– Майки, ты как? – спросил Ричард, хорошо помня о том, что половина зубов Майкла были искусственными.

– Показалось, что моя челюсть запрыгала, как заводная лягушка, – проворчал Майкл, – наверное, хотела убежать в лес, к волкам.

– Ладно, ребята, – громко сказал Майкл, – что бы это ни было, оно уже кончилось. Будьте начеку. Как там наши зверюшки? – спросил он у Ричарда.

– Майки, – прошептал Ричард, его челюсть бессильно отвисла, как у дряхлого старика.

– Что? – повернулся к нему Майкл и тут же осекся.

Мониторы термовизоров были черными, как нефть. В окулярах оптических прицелов ночного видения навсегда поселилась темнота. Во всем Форте погас свет. Все приборы, всё оборудование, питавшееся от аккумуляторов, вышло из строя…

* * *

– Братья, прогоните страх! – разнесся крик Велора. – Это было очень старое колдовство, и вы сами почувствовали, что оно было очень слабым. Вспомните, зачем мы пришли сюда! Мы должны уничтожить людей!

Мы, сейры, по натуре своей не склонны отказываться от своих намерений, чего бы нам этого не стоило. Когда мы выходим на битву, у нас есть только два пути – победа или смерть, третьего не дано.

– Загонщики, вы знаете, что делать! – прокричал Велор и эхо повторило его крик…

* * *

– Ричи, ты за главного! – прокричал Майкл, рывком вскакивая на ноги. – Я – вниз!

– Хорошо.

Майкл слетел по бешено раскачивающейся лестнице, успев подумать, что еще пара таких подъемов или спусков – и на крышу придется лезть по веревке. Внизу возле аккумуляторов на корточках возились трое солдат и Седжвик, остальные напряженно вглядывались в темноту, сжимая в руках оружие.

– Что тут, Дон? – спросил Майкл, чувствуя, как у него всё холодеет внутри.

– Всё сдохло, – с отвращением отбросил в сторону пассатижи Седжвик. – Эй, – закричал он, поднимаясь на ноги, – первое отделение! Бегом на улицу! Занять позиции на флангах! Я хочу, чтобы через двадцать секунд вся территория была освещена! Тащите осветительные ракеты! Быстро, парни!

Солдаты потащили наружу тяжелые ящики с ракетами.

– Ричи, – крикнул наверх Майкл, – бросай ракеты каждые пятнадцать секунд, не дай им выйти из леса незамеченными!

– Такие дела, Фапгер, – проворчал Дон и наклонился к запасным аккумуляторам, – помоги, чего стоишь?!

Они подтащили два тяжелых ящика к распределительной коробке, от которой наружу выходили провода к растянутой проволоке.

– Давай, старик, давай!

– Не гони, не лошадь!

– Подключай, Донни, – умолял Майкл, лихорадочно раскручивая крепление клемм, – не дай бог, они сейчас на нас кинутся, а мы тут, как со спущенными штанами.

– Не плачь, мамаша, – ворчал Седжвик, перебрасывая электрокабели и яростно орудуя отверткой в глубине электрощита.

– Что с рацией?

– Сдохла, как сука, наглухо.

Майкл грязно выругался:

– …, мы теперь даже сигнал на радиомины не передадим, не то что о помощи не попросим! Что с запасной рацией?

– Не знаю, Фапгер, – Седжвик закреплял последний кабель, больше всего боясь в спешке перепутать полярность.

Майкл подбежал к столу, на котором стояла теперь уже бесполезная коротковолновая радиостанция, выхватил пистолет и рукояткой сбил предохранительную панель на металлическом ящике с запасной рацией. Про себя он молился, чтобы было питание, и ему повезло – рация работала. Майкл схватил микрофон:

– Отряд – базе! Отряд – базе! Где вы там?!

– База слушает, – послышался спокойный голос Адама. – Это ты, Майки?

Фапгер облегченно перевел дыхание:

– Да, я. Где дирижабли, Адам?

– Им до вас пятнадцать минут лёта. Что случилось?

– У нас охрененные проблемы, Эйд, охрененные и это еще слабо сказано! Нас обложили со всех сторон!

– Постарайтесь продержаться.

– Мы пытаемся, Эйд, но у нас одна очень большая проблема. Я не знаю, какая хренотень случилась, но у нас погорели все приборы, которые питались от аккумуляторов. У нас ни хрена нет энергии, Адам! Я даже не знаю, сможем ли мы дать ток на проволоку.

– Что произошло?

– Не знаю, Эйд. Мне показалось, что это электромагнитный импульс, как после ядерного взрыва, перегорело всё, мы – как слепые котята! Рация, ночное видение, термооптика, все активные аккумуляторы – всё сгорело к чертям!

– Как же ты смог выйти на связь?

– Работаю на запасной.

– Понятно.

Через бойницы в стенах были видны колеблющиеся красноватые всполохи – в небо взлетали осветительные ракеты. Кто-то из солдат разбросал вдоль рва зажженные фальшфейеры, их должно было хватить минут на пятнадцать.

– Адам, ты можешь постоянно находится со мной на связи?

– Конечно, Майки. Хочешь пару свеженьких анекдотов расскажу?

– Не смеши, Фолз, – мимолетно улыбнулся Фапгер. – Знаешь, что странно? Перед тем, как всё вырубилось, нас как будто оглушило. Какой-то звук, он всё время усиливался, глаза начало резать, как огнем, уши заложило, у кого коронки были в зубах металлические или штифты – тех вообще скрутило по-черному.

– Может, помимо электромагнитного излучения, вас еще оглушили инфразвуком?

– Ни черта не знаю, Эйд, – устало потер ноющие виски Майкл, – может быть.

– Есть какие-то догадки, откуда это всё взялось?

– Точно знаю – это не волки. Чтобы вывести из строя всё, что у нас было, нужна была какая-то установка, а насколько я знаю, наши сейры с техникой не дружат.

– Это точно. Вы проверили местность в округе?

– В первые два дня прочесали весь лес в радиусе десяти километров. Мои парни, конечно, ничего конкретного не искали, помимо волков, но какую-нибудь постороннюю железяку они ни за что бы ни пропустили.

– Майк? – спросил Седжвик.

– Подожди, Эйд. Что, старик?

– Парни проверили всё, что было подключено к аккумуляторам. Сдохло всё, что находилось во включенном состоянии. Аккумуляторы – все по нулям, как будто их ведьмы высосали насухо. У нас есть несколько запасных ПНВ, но это комариный чих – их всего десять.

– Отдай их парням снаружи и два передай на крышу.

– Ладно.

– Как я сам уже понял, всё, что не было включено – нормально работает. Ты подключил проволоку?

– Да. Там пока всё нормально.

– Адам? – спросил Майкл. – Ты все слышал?

– Да, Майки. Ответь мне на самый важный вопрос – ты держал бластер во включенном состоянии?

– Слава богу, которому ты не веришь, Эйд, я даже его к аккумуляторам не подключал.

– Аккумуляторы для бластера не сгорели?

– Тоже – нет.

Радиоволны донесли облегченный вздох Адама. Майкл в это время настраивал передатчик, чтобы в случае нападения подать сигнал на радиомины, одновременно разговаривая с другом и одной рукой перелистывая брошюрку с набором активных частот, чтобы вспомнить, на какой частоте нужно передавать сигнал.

– Да не волнуйся ты там, Эйд, – сказал Майкл, – надеюсь, такая чертовщина не повторится и мы устроим нашим друзьям горячий прием.

Адам что-то ответил, но Майкл не расслышал его – яростный, сводящий с ума, вой донесся из леса. От этого воя многие вздрогнули, как от прикосновения ледяных мертвых рук. Вой сменился оглушающим рокотом, похожим на сход горной лавины, когда перемешано всё – снег, лед, камни, и вся эта масса, ревя, как тысяча паровозов, несется вниз по склону, сметая всё на своем пути. Майкл увидел, как на столе, как кузнечики, запрыгали рассыпанные в спешке патроны и почувствовал, как сотрясается земля под ногами…

* * *

Мы подошли к холму, на котором наверняка ждали нас люди, разделившись на две стаи. Первая стая была гораздо меньше второй, нашей основной целью была разведка. Воины, вошедшие во вторую стаю, стали загонщиками. Им предстояла трудная и опасная работа, таким делом никто и никогда из сейров не занимался. Сейры стали пастухами. На подходе к холму вторая стая окружила стадо мойли численностью в двести голов и погнала их к цели нашего нападения.

Легко сказать – «погнала»! Мойли – не олени, они гораздо сильнее любого лесного зверя, за исключением сейров. Мойли, особенно быки, знают толк в обороне, их рога, хоть и коротковатые, но от этого не менее смертоносные, способны проткнуть даже опытного, зазевавшегося всего на миг, охотника. В стаде быки обычно защищают коров и телят, они берут их в кольцо, а сами пресекают любые попытки разрезать стадо на отдельные разобщенные части. Даже преследовать мойли – нелегкое дело, для этого нужно располагать силами не менее двадцати охотников – это в том случае, если стадо небольшое.

Теперь же перед загонщиками стояла поистине кажущаяся неразрешимой задача – повести за собой стадо в двести голов, и не просто гнать, ожидая удобного случая, чтобы отрезать от основной массы стада слабых или больных мойли, а подвести их к нужному нам месту, не давая возможности быкам прорвать кольцо охотников.

У нас есть одна из черт характера, которая роднит нас с людьми – когда мы чего-то очень сильно захотим, мы этого добьемся. В этот раз загонщики тоже смогли добиться своего. В этом им помогла их численность и наша наши ментальные способности.

Загонщиков было много больше, чем мойли, они смогли подавить естественный рефлекс травоядных перед лицом хищников – защищаться или бежать.

Я отправился в путь с первой стаей, но я мог представить себе эту грандиозную по своим масштабам картину, как будто бы видел её своими глазами. Как наяву, я видел, как множество сейров неслышно окружают мирно пасущихся мойли, как кольцо серых предрассветных теней постепенно сужается вокруг стада. Я как будто бы слышал в своей голове неслышный шепот: «Подчинись, подчинись, подчинись», как будто шорох миллионов лапок лесных муравьев по сухим листьям, как монотонное падение дождевых капель в безветренную погоду, как шорох опускающихся на землю снежинок. Я видел, как первыми чуют опасность вожаки стада, как они озабоченно, но пока не испуганно осматриваются по сторонам, как срываются с места, но, пробежав несколько шагов, останавливаются. Уже слишком поздно: в их примитивный разум уже, подобно тысячам змей, вползают тысячи чужих мыслей и приказов – «подчинись, делай то, что приказано, у тебя нет воли, нет желаний, нет ничего, кроме наших голосов».

Они упрямы и примитивны, они мыслят не так, как мы, их желания и мысли – это мысли и желания животных: «есть, пить, спать, бежать, спасаться». Из-за этого их сознание трудно подавить, это подобно тому, как если бы родители заставили своего детеныша вместо мяса есть траву и жевать ветки, но из-за того, что сейров много, им удается сломить животную волю мойли.

Наверное, это было удивительное и немного пугающее зрелище – видеть, как хранящее молчание, чтобы не нарушить ментальный контакт, сейры медленно подходят вплотную к исполинам северных лесов, которые одним ударом копыта могут сломать позвоночник или раздробить череп неосторожного охотника. Видеть, как мойли, обычно сразу же старающиеся отогнать нас подальше от стада, почти никак не реагируют на то, что их исконные враги, которых они знают, как по запаху, так и по внешнему виду, стоят перед ними на расстоянии прыжка. Как стадо, лишенное сломленных загонщиками вожаков, послушно снимается с места, как быки идут впереди, наклонив огромные головы, шатаясь из стороны в сторону – так велико давление со стороны сейров. Всё происходит практически беззвучно, слышно только шумное, с присвистами и надрывными вздохами дыхание мойли…

Когда Полночный Ужас выполз из-под земли, подчиняясь воле малой луны, вторая стая находилась недалеко от холма, но достаточно далеко, чтобы колдовство древних не ударило по ним. Это, в какой-то мере спасло нас – загонщики не смогли бы контролировать мойли и животные, сами попавшие под влияние страшных колдовских чар, бежали бы напролом. Если бы это произошло – мы не досчитались бы многих.

Велор прокричал загонщикам и они направили стадо на холм. Теперь задача усложнялась многократно – все бегущие инстинктивно выбирают наиболее легкий путь. Заставить стадо бежать в гору можно было только одним путем: постоянно находиться рядом и направлять бег мойли до самого последнего момента, когда у стада уже не будет возможности отвернуть в сторону.

Сейры первой стаи расступились, дав проход загонщикам. Воины смогли построить быков так, чтобы они составили кольцо вокруг основной массы коров и телят для того, чтобы быки, своей массой тела и мощью не дали никому покинуть смертельную западню во время бега.

Стадо устремилось к холму…

* * *

Мерцающий рассеянный свет ракет, взлетающих над холмом, слепил наблюдателей, одевших приборы ночного видения. Снайперы, занявшие позиции на крыше и снявшие инфракрасные прицелы со своих винтовок, увидели, как просветы между деревьями, как будто зубцы расчески, выпустили наружу черный поток, показавшийся им сначала черной рекой, вышедшей из берегов. Эта «река» с огромной скоростью вылетела из леса и понеслась по направлению к Форту. В первые секунды никто не мог ничего понять: это примитивный человеческий инстинкт – замереть при опасности, не проронить ни звука, чтобы не расстаться с жизнью.

В эту страшную ночь счет времени шел на секунды, по крайней мере, в тот момент, когда стадо «бизонов» вылетело из-под сумрачного покрова леса, для людей не было ничего более драгоценного, чем эти ничтожные частички неумолимого времени. Время безжалостно и своей скоротечностью, и тем, что его невозможно остановить.

Ричард Вейно успел пожалеть об этом, но это случилось гораздо позже: у него просто не осталось времени на раздумья.

В первые секунды, когда стадо взбегало по пологому западному склону, когда земля дрожала, как во время землетрясения, когда люди, прильнувшие к бойницам, пытающиеся хоть что-то различить в этом пятнадцатисекундном чередовании вспыхивающих и гаснущих, как падающие звезды, ракет, никто не мог понять, что происходит.

Проволока уже находилась под током – в ожидании неминуемой атаки Седжвик подал напряжение, не дожидаясь команды Майкла. Сам Майкл, будь он месте Дона, сделал бы то же самое – когда весь Форт остался практически без энергии, Майкл панически испугался, что на них тут же навалятся волки – страх перед их способностями давал о себе знать. Когда Ричард увидел, что на них мчатся не сейры, а «бизоны», он уже ничего не мог изменить.

А что бы он мог сделать? Крикнуть, чтобы отключили ток? Чтобы открыли огонь? Взорвали мины? Он не знал, что ему предпринять в этой ситуации, а ситуация уже сама рвалась к самой быстрой и решительной развязке. Времени не было ни на что.

Волки, загоняющие стадо, прекрасно справились со своей ролью воронки, направляющей льющийся широкий поток падающей воды в узкую тугую струю. Сейры, сжавшие стадо с обеих сторон, как в тисках, плавно разошлись в стороны, сбегая вниз по отлогим склонам, предоставив мойли рваться вперед. И стадо продолжило бег. Ничего не понимающие и не помнящие вожаки, бегущие впереди, отупелые от страха и растерянности быки, зараженные общим страхом и паникой коровы продолжали нестись вперед со скоростью пассажирского экспресса. Их ничего не могло остановить – скорость была слишком велика. Бегущие впереди понимали, что развернуться им не удастся – их тут же сомнут бегущие позади и ничего не видящие перед собой быки. Ни в чем ни повинных животных ждала страшная и незаслуженная участь – послужить живым тараном и послушным орудием воли сейров, жаждущих мщения.

«Бизоны» нарвались на «активную» проволоку, как будто первый штормовой вал накатился на скалистый берег – по животным, бегущим впереди прокатилась волна ярких фиолетовых искр. Многих убило сразу, их тела, продолжавшие двигаться по инерции страшного бега, пролетели вперед, некоторые, в основном взрослые быки, умерли мгновениями позже. Их тела, напоминавшие черные, поросшие шерстью, кометы, на всём бегу врезались в землю, выбрасывая во все стороны комья взрытой земли. Картина напоминала поле боя, на котором рвутся странные бесформенные ревущие снаряды – фонтаны земляных разрывов, удары мертвых и умирающих тел, бьющихся в конвульсиях на незаметных в траве металлических нитях.

Сзади неслись остальные, они ревели, предчувствуя смерть, бессильные избежать её. Они, волна за волной, продолжали накатываться на вырастающий на глазах вал из мертвых тел. Быстрота происходящего сделала это побоище неимоверно ужасным, как будто бы преисподняя на секунду приоткрыла перед людьми свой ужасающий отвратительный лик – содрогающиеся в конвульсиях тела, какофония из рева и топота сотен копыт, смрад горящей шерсти. Такое не могло продолжаться долго.

Послышались два глухих хлопка и над двумя последними аккумуляторами Форта всплыли два облачка ядовито пахнущего дыма. Аккумуляторы вышли из строя из-за резких скачков напряжения, вызванных тем, что на проволоке скопилось уже достаточно много «бизонов», отличавшихся от волков и объемом, и массой тел.

Однако это было еще не всё – в тот момент, когда пришел конец надежде людей на электрическую ловушку, оставшиеся в живых «бизоны» продолжали рваться вперед, обезумевшие от паники. Поднимая фонтаны брызг, они ворвались в ров, напарываясь на колья, скрытые на дне, они ревели от боли и ярости, тут же сзади на них налетали их сородичи, еще глубже втаптывая умирающих в раскисшую землю или в предательское дно оборонительного рва.

Кто-то из солдат, находящихся снаружи укрепления, истошно завопил от страха, его подхватили все, кто был с ним – «бизоны» летели к ним, оставалось всего несколько метров, и казалось, что это уже не животные, а сверхъестественные существа, демоны, дьяволы из преисподней, что никто из живущих на земле не сможет их остановить.

Майкл не знал, что происходит снаружи, но рев, оглушающий грохот и сотрясающаяся, как лихорадке, земля заставили его подумать, что пришел момент для решительных действий. Когда Фапгер увидел, как вышли из строя последние аккумуляторы, он решился на крайний шаг – взорвать мины вокруг Форта. Он не мог рисковать жизнями людей.

Представьте себе давно уснувший, но пробудившийся к жизни вулкан, жерло которого плотно закупорено застывшей лавой. Чудовищные по своей силе бурлят, скрытые под базальтовой толщей, вулканические газы, давление нарастает, лава ищет выхода, но все выходы закрыты. С течением времени давление становится настолько мощным, что происходит взрыв. Иногда этот взрыв происходит вокруг закупоренного жерла, образуя вулканическую кальдеру.

Холм – это готовый пробудиться вулкан, но до кальдеры в этом случае дело не доходит. Вокруг его вершины, почти идеальным кругом, вспучивается земляное кольцо, выбросившее вверх тучи земли, перемешанной с клочьями тел мертвых «бизонов», как будто земля пытается разродиться взрывами радиоуправляемых мин. С высоты холм напоминает искалеченный глаз с крохотной точкой зрачка – Фортом, начинающий заплывать расплывающейся гематомой медленно оседающей земли, поднятой в воздух одновременным кольцевым взрывом.

Уже никто не бросает ракеты – солдаты, находившиеся снаружи, отброшены назад, некоторые лежат на земле неподвижно, напоминая тряпочных кукол с вывернутыми ногами и руками. Пыль застилает глаза наблюдателям с крыши, но она не может помешать людям услышать вселяющий еще больший ужас, леденящий кровь, волчий вой…

* * *

…Мы стояли в лесу, под прикрытием спасительных деревьев, наблюдая, как загонщики, выполнив свою нелегкую миссию, отпускают стадо, не оставив мойли ни места для разворота, ни времени на раздумья. Как горный ястреб камнем падает на зайца из прохладной высоты, как каменная глыба катится вниз по крутому склону, так и стадо, показавшееся мне единым обезумевшим организмом, взлетело на холм. Сейры увидели сверкание ярких искр, похожих на ночных светлячков, но только я один знал, что это.

Я не видел, чтобы металлические нити были растянуты на деревянных подпорках, как это было сделано вокруг Черной Пустоши, скорее всего, люди спрятали «паутину» в траве вокруг вершины холма.

– Умно, – прошептал я, глядя на то, как бешеная сила, скрытая в чужом металле, рвет и терзает исполинские тела мойли, как ревут быки, как они падают на землю и продолжают биться в судорогах.

Я вспомнил, как умирал на проволоке мой друг Кас, еще тогда, весной, в тот день, когда люди прибыли в наш мир. Тогда я еще не знал всей опасности, таящейся в безобидных на вид тоненьких нитях, теперь же я знаю, потому что мне пришлось наблюдать за смертью своего лучшего друга собственными глазами. С того места, где мы стояли в ожидании нельзя было уловить запахов, но память – страшная вещь, и я, как наяву, чуял запах паленой шерсти и горящей плоти.

Как и тогда, когда я был бессилен помочь своему другу, сейчас я тоже был вынужден стоять и смотреть.

Велор был мудрым вожаком, он наверняка помнил каждое сказанное мной слово о хитростях людей и их волшебных вещах, поэтому он и приказал пустить впереди нас стадо животных, виноватых лишь в том, что они попались на нашем пути. Я – охотник, по большей части мне безразлична смерть животных, на которых мы охотимся ради пропитания. Это самый первый, основной, закон, которому учатся сейры с самого момента своего рождения – смерть ради жизни. Здесь же этот закон был вывернут наизнанку, теперь жизнь была ради смерти. Глядя на умирающих мойли, я не мог не понимать, что мы, подобно старым жестоким богам, принесли их в жертву, что их смерть, то, как они попадают в ловушки, расставленные людьми на холме, послужит нам во благо. Что они умирают ради того, чтобы сейры остались в живых и принесли смерть людям, засевшим в этой странном сооружении, похожем на те хатки, которые строят для себя и своих семей альгумблы – речные жители, запруживающие реки и подрезающие множество деревьев вокруг прудов и мелких озерец.

Я подозревал, что из-за моего разговора с вождями по поводу войны с людьми, который уже разнесся среди сейров, как лесной пожар во время ветреной засухи, я стал среди них чуть ли не изгоем – большинство сейров меня сторонились, избегали разговаривать, поглядывали искоса и частенько я замечал в этих взглядах чувство, плохо похожее на ненависть или презрение. Я стал обыкновенным воином и старался занять место в племени, как когда-то учил меня отец. Он говорил: «Места впереди – для выскочек, места позади – для трусов и сомневающихся, места посредине – для остальных. Если хочешь иметь лучший обзор, не быть трусом и бахвалом и в то же время быть вместе со всеми – займи место между местами впереди и серединой». Мой отец был одиночкой, одним из лучших охотников северо-запада, но увидев однажды мою мать, он променял свободную, но одинокую, жизнь в лесу на жизнь в племени, где хоть иногда, но тебе приходится подчиняться воле большинства.

Так пришлось поступать и мне. Я не хотел войны, но шел вместе с остальными, потому что понимал – скорее всего, никто из нас не уйдет с этого холма живым. Я хотел умереть, я жаждал этого, но не подавал виду. А еще я не хотел предавать свой народ в такое время, я хотел уйти, но уйти так, чтобы это не выглядело бегством с поля битвы.

Потом земля вздрогнула от одного мощного удара, я увидел взлетающую в небо черную земляную стену, почуял отвратительный смрад особого вещества людей, которое они называют взрывчаткой – люди взорвали холм, так вначале показалось мне, но, присмотревшись, я понял, что это не так. Люди взорвали узкую полосу земли, опоясавшую вершину холма, подобно тому, как змея обвивается вокруг теплого камня на солнышке. Я увидел, как разлетаются, как воронье над осенним лесом, клочья шкур и ошметки плоти, смешанные с землей, как отбрасывает в стороны тела, оказавшиеся чуть в стороне от основного направления взрыва, как тела мойли, бежавших по краям, безвольно съезжают вниз по склонам, как будто капли воды по гладким бокам речных валунов.

Хоть я и передал Алгу свою власть, он, так как был еще молод, старался почаще беседовать со мной, не стыдился спрашивать совета. Заметив, что сейры даже моего племени избегают меня, он большую часть своего времени находился рядом со мной. Но теперь он стоял впереди, рядом с теми, в чье число я входил еще совсем недавно. Я не чувствовал ничего по этому поводу, мне было безразлично.

В ушах еще гремело эхо взрыва, когда я почувствовал чье-то теплое дыхание у плеча.

– Белый, Велор просит тебя подойти, – сказал Алг.

Он просил меня, хотя мог бы просто приказать, и я оценил это.

Я пошел рядом с ним к вожакам.

– Что это было, Белый? – холодно спросил Велор и я понимал, что он всегда теперь будет относиться ко мне с презрением.

Меня утешало то обстоятельство, что всё это должно было скоро закончиться так или иначе.

– Сначала мойли наткнулись на металлическую паутину, о которой я рассказывал вам раньше. Потом, скорее всего, они её порвали, потому что я видел, как следующие быки без видимых последствий пробегали то место, на котором еще только что погибали их сородичи. Заметив это, люди, скорее всего, взорвали всё вокруг своей берлоги, чтобы не допустить её разрушения, – как можно безразличнее и спокойнее сказал я.

– Возможно ли, что паутина, даже разорванная, всё еще сохраняет свою убийственную силу? – спросил он, даже не повернув головы, и я почувствовал, как в моей груди толчками поднимается глухой гнев.

– Это можно проверить только одним путем, осторожный Велор – если первый из сейров, кто вступит на эту паутину, начнет биться в корчах, если его глаза лопнут в глазницах, если его кровь закипит в жилах и если его плоть будет гореть, как в огне – то это будет значить, что паутина еще может кусаться! Если позволишь, Велор, этим первым волком буду я!

Он не ответил мне, даже не посмотрел в мою сторону, и я не мог не удержаться, чтобы досадить ему хотя бы словом:

– А если захочешь, мудрый Велор, то можешь сам пойти впереди, как подобает вожаку.

Вот теперь я заметил в его глазах знакомую мне ненависть, теперь я не был говорящим куском плоти, иногда полезным в некоторых ситуациях. Он так ничего и не сказал мне, он снова посмотрел на холм и завыл, подняв голову. Нам всем знаком этот вой призывный вожака, он говорит всем сейрам: «За мной! На битву!»

Я замер лишь на мгновение, мне не хотелось бежать к смерти бок о бок с ними, но потом я подумал, что не всё ли равно, и устремился к вершине одним из первых. Я лишь надеялся, что кусок металла, который люди называют «пулей» прикончит меня быстро. Я согласен был вытерпеть какую угодно боль, лишь не видеть всего вокруг, чтобы соединиться со своей семьей, наверняка заждавшейся меня в таком краю, где не бывает ненависти и злобы, где есть только добро и любовь…

* * *

– Чего застыли, мать вашу?! – закричал Ричард, глядя на беспомощно замерших снайперов и наблюдателей, уставившихся на оседающую землю после взрыва, – свет давайте!

По краям крыши стояли римские свечи, выстреливающие ракеты с определенными промежутками, как при фейерверке. Один из снайперов поджег свечу со своей стороны крыши, она, шипя, как разъяренная кошка, выплюнула в небо первую порцию огней, и тогда люди услышали волчий вой. Ричард щелкнул колесиком зажигалки и поднес дрожащее пламя к запальному шнуру. Руки у него дрожали: Ричард нимало не сомневался в том, что этот вой, от которого продрала дрожь с головы до ног – сигнал к общей атаке.

– Парни, держать оборону! – прокричал Майкл, на всякий случай выключая питание рации – отвечать Адаму не было времени, – Седжвик – за старшего! Я на крышу!

Лестница опасно тряслась и раскачивалась, но Майклу было наплевать – он должен был видеть, что происходит вокруг. Выскочив из люка, Майкл услышал вой и понял всё.

– Зря ты подорвал мины, Майки, – глухо сказал Ричард, не отрываясь от прицела.

Майкл присел рядом с ним и успел прошептать:

– Я не знал, Ричи. Что это было?

– «Бизоны», – успел ответить Ричард, прежде чем они увидели темные силуэты со сверкающими глазами, пугающе плавно скользящие прямо по разорванным телам «бизонов».

Волки пробегали взрытую полосу земли, перепрыгивая воронки от разрывов мин, они спрыгивали в ров, забитый мертвыми телами и осыпавшейся землей, с каждой секундой, с каждым прыжком неумолимо приближаясь к вершине. Через несколько секунд они должны были выскочить на ровную, как стол, плоскую вершину.

Майкл не сомневался в том, волков не сдержат стены Форта, что они не успокоятся до тех пор, пока не найдут уязвимое место и бросятся туда всем скопом. Их нужно было остановить любым путем и Майкл бросился к накрытым брезентом деревянным ящикам, внутри которых были аккумуляторы и бластер Мазаева…

«Каспер-1» был легче «Титана», поэтому он первым приблизился к высоте «9-21». «Титан» отставал от него на пять минут. «Каспером-1» управлял Дэвид, «Титан» вел Адам, он страшно нервничал из-за внезапно прервавшейся связи с Майклом, он настойчиво гнал от себя навязчивые мысли о том, что Форт пал еще до того, как прибыла кавалерия в виде двух, как говорил Густафсон, «надувных шариков». «Шарики» тащили с собой по две бомбы каждый, а большой дирижабль дополнительно – еще одну канистру с напалмом.

Дэвид уже видел вершину холма и темный деревянный кубик Форта на термовизоре, но всё остальное пока еще скрывали деревья.

– Похоже, сегодня я буду первым, – чуть улыбнувшись, сказал Варшавский.

– Зато я толще, – проворчал Адам, с трудом сдерживая себя.

Он монотонно бубнил в микрофон рации:

– Майкл – это Адам! Майкл – это Адам! Ответь! Ответь! – но в ответ он слышал только тишину – эфир хранил молчание.

В комнате контроля были только Адам и Дэвид – несовершеннолетних «беспилотчиков» было решено не допускать к управлению. Хоть Роджер и особенно Джек упорно сопротивлялись неумолимым старшим «пилотам», доказывая, что даже им, старшим, нужно время от времени отдыхать, что они согласны просто вести дирижабли в дневное время, но Фред неожиданно для всех, кроме Адама, согласился не участвовать во втором налете. Более того, он уговорил младшего брата и Джека согласиться на предложение старших – он хорошо помнил свою боль и шок, когда его пальцы нажали на кнопку сброса. Он помнил это страшное чувство пустоты внутри, это бессилие, круто замешанное на ненависти к себе и окружающим, и чувство утраты, как будто с этим простым движением пальцев он что-то потерял, какую-то важную часть своей души. Как будто что-то сгорело внутри, как будто бы он успел вырасти и состариться всего за один день.

Варшавский и Фолз снова принимали таблетки Ченя Ли и чувствовали себя отлично до тех пор, пока Майкл не сообщил о непонятной аварии в Форте. Дэвид, как всегда, казался спокойным и собранным, лицо Адама постепенно замирало, как будто высыхающая восковая маска.

У Дэвида мелькнула одна догадка, когда он услышал, как Майкл рассказал об электромагнитном импульсе. Хоть он и вел «Каспер-1», в основном, с помощью термооптики, Дэвид рискнул изменить настройки прибора, чтобы сделать его более чувствительным.

Адам заметил, как Дэвид ожесточенно барабанит по клавишам, временами выпуская ручку управления, чтобы помочь свободной руке.

– Что ты делаешь, Дэви?

– Есть у меня одна мысль, Адам, – невнимательно ответил Дэвид.

– Если из-за этой мысли ты угробишь дирижабль, вряд ли это будет хорошей идеей.

– Сейчас, сейчас, – бормотал Дэвид, – сейчас. Вот! Всё!

Он облегченно откинулся на спинку стула и вздохнул, взявшись за управление. Вид на экране термовизора «Каспера-1» изменился, теперь вместо темных холодных цветов – черного и серого сияло серебристое свечение – прибор улавливал даже незначительный перепад температур, даже холодные предметы сияли, как мощные лампы.

– Ты не боишься, что аппаратура не выдержит? – спросил Адам.

– Боюсь, но мне нужно кое-что проверить. Вот! – вскричал Дэвид, приподнимаясь на стуле и указывая на холм, медленно поднимающийся над окружающими его деревьями.

Холм выглядел горкой из темного хрусталя, в мерцающей глубине были видны очертания сложных геометрических фигур, состоящих из кубов, эллипсоидов, вкупе с острыми гранями тетраэдров и призм, одновременно поражавшие взгляд своей завершенностью и нечеловеческой логикой. Некоторые эти фигуры были темными, но некоторые буквально сияли, сверкая алмазными гранями. Внутри холма, как бьющееся сердце, пульсировал нежно-золотистый шар, он сокращался в размерах, сила его свечения то возрастала, то убывала, тонкие золотые нити тянулись от него к освещенным и по-прежнему темным фигурам.

– Я так и думал, – вскричал Дэвид, – внутри холма что-то есть! Это шар наверняка источник энергии, а эти каналы, которые тянутся от него к этим штукам, просто обязаны быть питающими волноводами!

Дирижабль наконец вышел в зону прямой видимости и «беспилотчики» увидели яркую волну из ослепительно-красных продолговатых капель, накатывающуюся на вершину холма, увидели яркие пунктиры нитей – трассирующих пуль, протянувшиеся из Форта к набегающей волне, крошечные тюльпаны разрывов, над приземистой коробкой Форта взлетали в небо разлетающиеся звезды.

– Черт, плохо дело, – озабоченно проворчал Дэвид, переводя двигатели дирижабля с полного хода на самый полный.

Адам про себя проклинал всё на свете, а по большей части – самого себя, за то, что он предпочел тяжелый «Титан» легкому и маневренному «Касперу», выбрал мощь против скорости и ловкости.

Адам бросил быстрый взгляд на экраны Дэвида и потрясенно прошептал:

– Ох, дьявол…

Дэвид повернул голову и на мгновение застыл: шар внутри холма уже не пульсировал, он увеличился в размерах на треть по сравнению с прежним размером, сила его свечения возрастала с каждой секундой. Странные машины, скрытые в глубине холма, вероятно, тоже начинали оживать…

Малая луна вышла из-за туч, но не это было причиной того, что установка-ловушка снова ожила. Настроенная на определенное время действия, установка произвольно меняла частоту и силу ментальных ударов, но в тот момент, когда Майкл схватил в руки холодную рукоять бластера, Ловушка заработала почти на полную мощность…

* * *

Я вбежал на холм одним из первых. Я хотел умереть, но судьба насмехалась надо мной: вместо смерти она одарила меня не смертельной раной и постыдным забвением.

Я услышал, как рядом со мной в землю ударилось что-то, вылетевшее из узких щелей в стенах человеческой берлоги. Это «что-то» разорвалось с оглушительным грохотом, волна горячего воздуха толкнула меня в бок. Сейр, бежавший справа от меня, исчез в этой вспышке, визжащие осколки металла пронеслись надо мной, не причинив мне вреда, ни один из них даже не задел меня. Я еще успел почувствовать досаду, когда передо мной, как колючий куст, вырос очередной разрыв. Что-то рвануло мой правый бок, темная волна ударила меня и сбила с ног. Я покатился по земле, я чувствовал на языке землю и кровь, и в этот момент, что-то черное упало на меня сверху, и я упал без сознания…

* * *

Седжвик приказал открыть огонь, с крыши стали стрелять из гранатометов. Начали работать снайперы, их огонь был плотным, волки, бегущие впереди, были их основными целями. Гранатометчики стреляли из многозарядных гранатометов, их зарядов должно было хватить на то, чтобы установить непреодолимую стену для первой волны набегающих волков. Пулеметчики на первом этаже укрепления стреляли практически вслепую – им мешали взлетающая земля и дым разрывов, но их огонь был ураганным, они помнили направления стрельбы так, как будто бы они стреляли днем.

Первая волна была практически полностью уничтожена, но волки не собирались сдаваться. Казалось, они уклоняются от пуль, обходят активные секторы обстрела.

Майкл подключил бластер к аккумуляторам и выпрямился, придерживая длинную трубу излучателя левой рукой, как будто держал в руках винтовку. Когда Майкл готовил аппарат Мазаева к бою, он слышал, как один за одним замолкают гранатометы.

Ведь всё зависит от стрелка и от обстоятельств, некоторые стреляют медленно, тщательно целятся и выбирают цели, другие стреляют серией, пытаясь поразить как можно большую площадь. Вот и сейчас один за одним он слышал глухие щелчки ударников, слышал, как отлетают воняющие взрывчаткой гильзы. Это кажется почти нереальным, но Майкл слышал всё.

Он выпрямился в тот момент, когда последняя граната разорвалась, выбросив плотный сноп земли, когда последняя ракета, вылетевшая в небо, чтобы осветить холм, погасла. Кто-то из солдат потянулся за следующей «римской свечой», но его рука замерла на полпути.

Ракеты не понадобилось, ночь осветилась вспышкой света, похожего на гигантский электроразряд в небе – молнию чудовищных размеров. Сияние рассеяло внезапно сгустившуюся темноту, над Фортом сверкнул переливающийся всеми оттенками серебра вихрь, похожий на волшебный посох какого-то волшебника из древних сказок…

Дэвид увидел, как над темной коробкой, опутанной сверкающими нитями пунктирными нитями, сверкнула ослепительная вспышка, как колючий сноп искрящихся частиц ударился во вторую красную волну, поднимающуюся на холм, как молния бьет в бешено раскачиваемое ветром во время бури дерево.

– Майк не дождался кавалерии.

– Будем надеяться, что она ему не понадобится, с такой-то игрушкой из Апокалипсиса, – прошептал Адам…

Майкл ощутил довольно сильную отдачу и сжал бластер обеими руками. Мазаев предупреждал об этом: «Мы не успели усовершенствовать прибор», – Майкл, как наяву видел перед собой его часто моргающие глаза, скрытые за стеклами очков в проволочной оправе, – «при генерации излучения сгорают частички воздуха, соприкасающиеся с лучом, вернее, они даже не сгорают, а взрываются, поэтому имеется отдача, как при стрельбе, ну, вы знаете». Фапгер знал об отдаче, видел, как во время демонстрации прибора в тот день, когда отряд покидал базу, загорались и падали деревья, но он даже не мог предположить, каково ему будет смотреть на работу бластера в бою.

Луч бластера, больше похожий на неряшливо сплетенный пучок пшеничных колосьев колючими молниями «колосков» врезался в кажущуюся сплошной стену из спин, плечей, морд, лап. Майклу показалось, что струя воды из шланга смывает набежавших на веранду загородного дома муравьев, только вода была не водой, а волки никак не были похожи на муравьев. Просто с высоты четырех метров над холмом всё выглядело именно так: рассыпающий искры луч врезается в маленькие фигурки, которые разлетаются, как игрушечные солдатики во время горячей битвы двух пятилетних генералов, как человечки, сделанные из хлебного мякиша и спичек. Черные фигурки сгорают практически мгновенно: вот только что это был взрослый волк, изо всех сил бегущий к отвратительно пахнущей человеческой берлоге, а через миг от него остается обугленный комок запекшегося мяса, сквозь которое белыми толстыми прожилками проступают обнажившиеся кости.

В этот момент Майкл не думал о том, что он убивает сейров, ему уже было наплевать, разумны они или нет, его волновали только две вещи – успеет ли он сделать еще несколько проходов, чтобы «зачистить» восточный и южный склоны и хватит ли ему на это энергии аккумуляторов. Он смел лучом сейров, взбегающих на холм с западной стороны и повернулся, прокричав снайперам и гранатометчикам, перезаряжавшим оружие:

– Лежать! Всем лежать!

Луч мазнул широкой разлапистой струей по соседним склонам и несколько десятков черных фигурок вспыхнули в огне. Майкл уже поворачивался обратно на западную сторону, потому что основная масса волков продолжала штурмовать холм именно с этой стороны, когда его глаза вспыхнули яростной, уже появлявшейся этой ночью, болью, такая же страшная боль пронзила его голову. Из сознания, как будто свирепым ураганом, вымело все остатки мыслей – настолько резкой и мучительной была эта боль. Последней мыслью Майкла была мысль «удержать бы бластер…» Он попытался задрать ствол излучателя вверх, но холодная труба, как будто обладающая собственной волей, вырвалась из его рук.

Луч ударил в крышу, сжег снайперов, схватившихся за головы, сжег гранатометчиков, корчащихся от невыносимой боли, разорвал балки, поддерживающие бревна крыши, тут же исправно поджигая их. Он скользнул дальше и разрушил часть западной стены здания. Он прошел бы и дальше – в аккумуляторах за спиной падающего Майкла осталось еще достаточно энергии, – но вместе со вспышкой боли, ужаса и паники вспомогательные излучатели Ловушки снова уничтожают то немногое оборудование, оставшееся у гарнизона Форта, в том числе и энергетический бластер. Но это уже мало заботит тех, кто остался в живых.

Бревна, из которых люди построили Форт, тут же вспыхивают, как будто их облили бензином и подожгли. Часть разрушенной стены валится наружу, но гораздо большая её часть накрывает солдат, продолжавших стрелять до последней секунды. Обломки бревен разлетаются в замкнутом внутреннем помещении, подобно шрапнели. Некоторые большие обломки длиной с руку взрослого мужчины, самые маленькие обломки величиной с карандаш. Их очень много – луч почти полностью раздробил верхнюю часть стены, они разлетаются, визжа, как осколки бомб, со скоростью пуль. Ими ранены или убиты практически все, многие солдаты погибают под раскатившимися бревнами.

Может быть, это выглядит издёвкой судьбы – умирать, ничего не видя и не слыша вокруг из-за боли, терзающей тела, истязающей внутренние органы и периферическую нервную систему.

Крыша проседает под тяжестью тел и оборудования, скопившегося наверху. Она почти полностью объята пламенем. Когда она обваливается внутрь здания, в живых не остается почти никого. Те, кто еще был жив, оглушен упавшими досками и бревнами или ранен разлетевшимися обломками, теперь, скорее всего, обречены заживо сгореть в огне. В здании начинается пожар, на месте провалившейся крыши остается только несколько бревен в углу: их поддерживает угловая крепежная балка. Вообще, обрушить угол даже такого наспех построенного здания не так уж и просто.

Свечение, охватившее холм, снова тускнеет. Источник энергии Ловушки окончательно иссяк, мастерство Хозяев Стихий или их канувших в лету слуг теперь обречено вечно покоиться в глубинах холма, склоны которого щедро усеяли трупы сейров. Холм как будто с благодарностью принял дар и пожертвования в свою честь, как будто бы этим изначально мертвым машинам был очень нужен этот погребальный костер, разгорающийся на вершине холма…

Дэвид видит, как разгорается свечение шара в глубине холма и успевает поставить бомбы «Каспера-1» на боевой взвод. Он успевает заметить, как сияющий скипетр из белого небесного серебра очерчивает широкий круг вокруг игрушечного деревянного кубика, как белая молния пронзает этот спичечный коробок, как будто штопальной иглой. Из груди Дэвида вырывается глубокий вздох, он выключает двигатели дирижабля и в этот самый момент его экраны подергиваются рябью, которые телевизионщики обычно зовут снегом.

– Меня сбили, Адам, – говорит Дэвид, хотя ситуация не нуждается в объяснениях.

Просто ему нужно что-то сказать, чтобы хоть как-то разрядить гнетущее беспокойство, как невидимый туман, сгущающееся в комнате контроля, это напряжение, подобное насыщенному электричеством воздуху перед грозой.

Адам кивает и говорит:

– Ты видел – они включили бластер.

– Да.

– Их ударило в тот момент, когда они стреляли из бластера. Ты видел, как упал луч?

Дэвид промолчал.

– Мне показалось, может быть, я и не прав, но мне показалось, что их накрыло лучом. А что видел ты?

– Трудно сказать точно, – отвечает, как всегда осторожный, Дэвид.

– Их накрыло, – тихо сказал Адам, как будто самому себе, – черт меня подери, их точно накрыло. Майк говорил, что перед электромагнитным импульсом была волна резкой боли, что у них болели глаза и был оглушающий свист, я еще подумал, что это инфразвук, а если их накрыло в то время, когда они работали бластером, то…

Адам замолчал и сжал зубы.

– Дэвид, помоги мне, пожалуйста, ты ведь теперь безлошадный.

– Конечно. Что делать?

– Настрой мою термооптику, чтобы я мог видеть так же, как видел ты.

– Ты будешь продолжать вести «Титан» к высоте?

Дэвид не дождался ответа и молча стал настраивать термовизор Адама.

– А если еще один импульс? – спросил Дэвид. – Что тогда? Ведь мои бомбы, скорее всего, пролетели впустую.

– Надо рискнуть, Дэвид, – сказал Адам и горько рассмеялся над своими словами, – «рискнуть», ха! Как будто мы действительно чем-то рискуем, помимо этой чертовой техники. Ведь меня не накрыло вместе с тобой. Значит, радиус излучения ничтожно мал.

– Конечно, Адам, конечно.

– Их же там убивают, Дэви, – прошептал Адам, как будто не слыша слов Варшавского.

– Я не спорю с тобой, Адам, я абсолютно с тобой согласен. Я тоже боюсь за наших парней, – пальцы Дэвида дрожали от напряжения, иногда ему приходилось по несколько раз повторять команды, – вот. Всё готово.

Теперь экран термовизора «Титана» стал молочно-серебристым, как всего минуту назад был экран «Каспера». До высоты осталось полторы минуты лета…

* * *

Я очнулся от боли. Похоже, боль стала моей единственной верной подругой в последнее время. На мне лежали тела убитых людьми воинов, мне пришлось расталкивать их лапами, чтобы выбраться на свободу. Вдобавок, нас порядочно присыпало землей. Мне не хватало воздуха, я задыхался, но вскоре смог освободиться из-под тяжести мертвых тел. Я оказался очень близко от постройки людей, меня это нисколько не заботило, мне показалось, что так я смогу точно получить то, к чему я стремился – смерть.

Я не услышал выстрелов, еще мгновение назад оглушительно грохотавших в ушах, и меня даже охватило некоторое раздражение. «Вот перед вами сейр, который желает умереть, а вы, глупые люди, убиваете тех, кто еще мог бы жить». Я перевел дыхание, посмотрел вверх и замер, очарованный и испуганный одновременно.

Я увидел небесно-белую молнию, рассекавшую небо. Я обернулся назад, чтобы посмотреть, куда же ударит, и увидел, как молния, упрямо не желающая пропадать, мгновенно превращает моих сородичей в горящие ошметки. Эта молния тянулась откуда-то с высоты, с вершины человеческой постройки. Это не могло быть ничем иным, как очередным страшным оружием людей. Илайджа ничего не знал об этом оружии, я знал это, он не мог мне соврать, но от этого боль, вспыхнувшая в моем сердце, не стала слабее. Я снова был вынужден смотреть, как гибнут сейры, я не мог равнодушно смотреть на столь безжалостное истребление, я не мог слышать, эту тишину, не нарушаемую ни воем, ни рычанием сейров – когда бежишь вверх, нужно держать дыхание.

Они и умирали молча, без стонов и воплей – молния, моментально сжигающая их, не давала им возможности сказать хоть что-нибудь. Самое страшное в этом молчаливом беге навстречу смерти было то, что сейры не останавливались. Они видели, как погибают их сородичи, братья, охваченные серебристым сиянием, похожим на дождевые капли, они видели, как их тела тают, как лед на солнце, в огне, превращаясь в пепел, обгорая до костей, умирая. Но никто из пока еще живых не остановился, не замешкался ни на миг, не испугался.

Мое место было рядом с ними. Я уже повернулся, чтобы бросится в этот белый колдовской огонь, но молния вдруг сделала гигантский круг. Я остановился на её пути, она неминуемо должна была поглотить меня, но вдруг уже знакомый страх ударил меня. Я упал на землю, надеясь, что хоть сейчас смерть придет ко мне. Я не защищал свой разум, мне это было абсолютно безразлично, я пил этот ужас, как измученный жаждой, но колдовство было настолько сильным, что убивало не разум, а тело. Мои лапы сжимались и разжимались, голова дергалась, как голова змеи, отделенная умелым взмахом когтя от туловища, я чувствовал, как горят мои глаза, и молил смерть забрать меня.

Я услышал оглушительный грохот где-то неподалеку и сознание покинуло меня во второй раз за эту ночь…

* * *

«Каспер-1», лишенный управления, упал в стороне от основной массы сейров. Его бомбы взорвались, не причинив почти никакого вреда волкам – разлетевшиеся осколки убили только троих. Всем остальным волкам было не до этого – излучение Ловушки сковало их, оно было настолько сильным, что многие упали на месте, как подкошенные. Сейров осталось много – примерно половина от первоначального числа воинов и загонщиков.

С момента начала битвы прошло всего несколько минут. Всё происходило очень стремительно, события сменяли одно другое со скоростью движения кадров на телеэкране.

Вершина холма представляла собой страшное зрелище, такого кошмара не доводилось видеть еще никому – ни самому старому и опытному сейру Велору, разорванному разрывом гранаты на части, ни ветерану Дональду Седжвику, лежащему с раздробленной головой под разрушенной западной стеной с искореженным пулеметом в руках. Всё было усеяно трупами, они лежали неравномерно, напоминая дьявольский слоеный пирог – первым слоем лежали «бизоны», вторым и третьим – сейры. Тела различались только характером ранений, первый погибли от удара электротоком и разорванные минами, вторые попали под ураганный обстрел из всего, что было в Форте, третьи мгновенно сгорели. Кто знает, чья смерть была страшнее? Что страшнее – умереть от пуль, ломающих твои кости и разрывающих тело, быть разорванным на куски или быть превращенным в пепел и обугленные кости? Кому это решать?

От Форта остался только деревянный каркас, больше напоминающий скелет. Развалины лениво горят – ветра нет, некому раздуть пожар, а толстые бревна горят медленно. Внутри развалин по ужасу картина не уступает зрелищу поля, на котором, как страшные семена смерти, лежат сейры. Внутри бывшего здания трупы лежат плечо к плечу, многие лежат ничком или скрючившись от боли – это те, которые были живы, когда луч разрушил стену. Лежат расплющенные и смятые тела под упавшими бревнами стены, лежат изуродованные и истерзанные обломками тела с рваными ранами, горят тела, придавленные упавшими с крыши горящими балками.

Вторая луна, невольный виновник большей части страшных событий, произошедших в течение этой ночи, равнодушно смотрит со своей высоты на страшный пейзаж, раскинувшийся внизу. Мертвые глаза, неважно чьи – сейров или людей, – мертвые глаза, у кого они, конечно, остались, смотрят в небо и мертвый свет этой безразличной луны мертвым пятном отражается в них.

Сейры, оставшиеся в живых, поднимаются с земли – генераторы Ловушки уже мертвы, как мертвы и люди, столь неосмотрительно построившие свой укрепленный пункт над одним из самых ужасных устройств умирающего Полигона. Они недоуменно смотрят друг на друга, удивляясь тому, что они всё еще живы. Они собираются вместе и медленно, с опаской, поднимаются вверх по многострадальному западному склону, заваленному трупами. Сейры хотят проверить – все ли из людей мертвы…

Адам Фолз, бросающий «Титан» с высоты на волков, уверен в том, что никто из тех, кто был в Форте, не мог уцелеть в этом огне. Он хочет только одного – отомстить…

Когда «Титан» вплотную приблизился к высоте «9-21», Адам увидел, что шар, бушевавший внутри холма, оказавшегося вроде бы и не холмом, а чем-то вроде купола, покрытого многометровым слоем почвенных наносов, погас.

– Дэвид, – попросил Адам, – верни, пожалуйста, настройку термооптики в стандартное положение, а то мы так ослепнем.

Дэвид прошелся по клавишам клавиатуры и Адам увидел то, что он так боялся увидеть – горящее здание, без малейших признаков жизни. Красные точки, по очертаниям напоминавшие людей, были неподвижны. Скорее всего, те, кого эти точки изображали, были мертвы. Их тела просто не успели остыть. Пламя, лениво лизавшее западную стену и большую часть здания, показалось Адаму еще одним погребальным костром и Адам молча поклялся, что этот костер будет предпоследним.

Он не глядя протянул руку, чтобы включить взрыватели, но его рука наткнулась на руку Дэвида. Варшавский молча передвинул переключатели в верхнее положение, в углу экрана управления замигала надпись: «Бомбы активны».

– Спасибо, Дэвид, – поблагодарил Адам, заметив большое скопление красных четырехлапых точек, поднимающихся к вершине холма.

– Не за что, – тихо сказал Дэвид, – ветра нет, в коррекции курса нет необходимости. Поражение целей – через десять секунд.

– Да, – прошептал Адам, большим пальцем поглаживая гладкую поверхность кнопки сброса…

Сейры успели посмотреть в небо, чтобы понять, что за тень накрыла их, заслонив луну, прячущуюся в быстро собирающихся грозовых облаках. Они увидели продолговатую тень, плохо похожую на грозовую тучу, потом воздух вспыхнул в их легких, с неба на них просыпался огненный дождь, а два мощных взрыва довершили казнь. Расплавленные брызги того, что еще секунду назад было живой плотью и кровью, разлетелись в радиусе пятисот метров. Возле двух глубоких воронок от последних «устройств» Густафсона легли исковерканные тела волков, с высоты похожие на раздавленных муравьев.

Адам заложил дирижабль в крутой разворот и закрыл лицо руками, выпустив управление из рук.

– Простите меня, Майки, Ричи, простите меня, пожалуйста, – прошептал он.

Девид внимательно следил за экранами, готовый в любой момент перехватить управление дирижаблем.

Когда Адам поднял голову, его глаза были сухими, в них не было слез. Он грустно улыбнулся Дэвиду:

– Вот и всё, Дэви. Наших нет и волков больше нет. Мне кажется, что я всех их там накрыл. Всех, кто остался.

– Наверное, да, – сказал Дэвид, устало садясь на свой стул.

Ему тоже так показалось, хотя он бы, для очистки совести, сделал пару кругов над высотой, если бы не понимал, что Адам не сделает этого по той простой причине, что на холме остались все добровольцы, ушедшие с Майклом и Ричардом, и Адам не хочет вороном кружить над мертвыми. Пусть покоятся в мире, по крайней мере, хоть какое-то время. Дэвид был уверен, что никто из сейров не уцелел, он был уже опытным «беспилотчиком», чтобы с первого взгляда определить, как удачно Адам вышел на цель. Никто не мог уцелеть там, никто…

Людям свойственно ошибаться, даже таким людям, как Дэвид Варшавский.

На вершине холма остались в живых трое – и только двое из них были людьми…

* * *

…Если бы я мог рассмеяться, я бы смеялся, я бы смеялся до тех пор, пока не сошел бы с ума!

Когда боль покинула меня, оставив выжженную пустоту внутри измученного разума, я увидел, что постройка людей разрушена и что часть мертвых деревьев, из которых она была построена, горит. Я пытался определить по запаху, остался ли в живых кто-нибудь из тех, кто еще этой весной ворвался в мой мир, но не смог – мой нос отказывался служить мне в таком месте, пропитанном запахами смерти.

Я был игрушкой в руках не знающей жалости судьбы, почему-то ей было угодно оставить мне жизнь, чтобы я продолжать видеть вокруг себя смерть. Мне снова было суждено пережить еще один кошмар наяву – я увидел, как над лесом скользнула знакомая мне хищная тень летательного аппарата людей – дирижабля. Я увидел сейров, медленно поднимающихся на холм, и понял, что сейчас произойдет.

Я закричал им, но было уже слишком поздно – над ними пролилось пламя, земля содрогнулась от мощных взрывов, тень, освобожденная от смерти, рванулась вверх и навсегда исчезла в предательском небе.

И тогда я услышал человеческий шепот за своей спиной:

– Молодцы, ребята…

* * *

Майкл Фапгер не был убит, его это пока мало удивляло, когда он выбирался из горящего здания, попутно проверяя, есть ли кто-нибудь в живых. Ему не везло: все, до кого он смог добраться, были мертвы – он проверял пульс и дыхание, но всё было тщетно.

Он узнал знакомые очертания дирижабля, по размерам понял, что это – «Титан» и мимолетно улыбнулся, представив себе Джека Криди и Адама, сидящих вместе за столом в комнате контроля в такой далекой Башне. Он прошептал:

– Молодцы, ребята…

– Мы тоже с тобой молодцы, Майки, – Фапгер вздрогнул, услышав голос Ричарда, доносящийся откуда-то сверху.

Он посмотрел вверх и увидел испачканное сажей лицо Ричарда, сам Ричард лежал на двух опасно провисающих над развалинами бревнах – это было всё, что осталось от крыши.

– Господи, как ты меня напугал, Ричи.

– Ты меня сам напугал, с этим бластером херовым, – прокряхтел Ричард, выискивая где бы спуститься вниз, – но ты не думай, Майки, к тебе никаких претензий – в этот раз нас ударило гораздо круче, чем в первый раз.

– Ну да, – обречено опустил руки Майкл, – не смог я его выключить, когда меня долбануло…

– Да успокойся ты, Майки, если ты еще будешь в этой фигне себя обвинять, я сейчас слезу вниз и, клянусь богом, нашвыряю тебе по голове.

– Давай, – равнодушно согласился Майкл и замер.

Сзади что-то едва слышно прошелестело…

* * *

Прежде, чем я увидел человека, убившего мою семью и мое племя, я узнал его запах. Его запах я узнал бы из тысячи подобных запахов, этот запах попытался всколыхнуть мою позабытую ненависть, но – тщетно, в моей душе не было уже ничего, ради чего мне стоило мстить этому пришельцу, который начал убивать нас из страха перед нами. Я подивился некоторое время капризу судьбы, сведшего вместе жертву и охотника, и понял, чего я хочу.

А хотел я одного: умереть от руки человека, убившего моих детей.

Я вышел из-за развалин и сказал ему…

* * *

…"Вот мы и встретились, человек", – услышал Майкл Фапгер в своей голове, как впервые до него услышали звуки речи сейров охотник Илайджа Аттертон и Сергей Дубинин. Майкл цапнул рукой кобуру на правом бедре и успел удивиться тому, что пистолет не выпал из нее при падении. Он посмотрел в глаза стоящего перед ним волка и они показались ему знакомыми.

– Майкл! – прокричал сверху Ричард, пытаясь спрыгнуть вниз.

– Оставайся там, Ричи, я с ним разберусь сам! – крикнул Майкл, внимательно следя за неподвижно застывшим волком.

– Ну, ну, иди же ко мне, урод, – ласково сказал Майкл, подумав, что слова, прозвучавшие в его голове, были простой звуковой галлюцинацией.

Волк без разбега бросился на него. Майкл успел трижды выстрелить, прежде чем острые когти ударили его в живот…

* * *

…Мое тело вновь подвело меня.

Я, ни слова больше не говоря и не желая продлевать и так затянувшееся время ожидания собственной смерти, бросился на человека, который держал свое оружие направленным на меня. Его друг, засевший в остатках разрушенного здания, позвал моего убийцу по имени. Человек, который убил моих детей, что-то ответил ему, я не прислушивался, что именно, и позвал меня.

Я молча бросился на него. Его оружие прогрохотало трижды, трижды куски металла пробили меня, причинив страшную боль, и мои инстинкты зверя оказались сильнее жажды смерти: когда наши тела соприкоснулись, я выпустил когти. Его плоть и одежда легко подались моему усилию и мы упали вместе: оба – убийцы, оба – жертвы…

* * *

Ричард видел, как упали Майкл и волк, и спрыгнул вниз, не выбирая место приземления. Ему повезло – он не попал в пламя и ничего себе не сломал.

Он подбежал к лежащим на земле, схватил пистолет Майкла и приставил ствол к голове волка.

«Давай», – раздался чужой, смертельно усталый, голос в его голове, – «чего же ты медлишь?»

Ричард принял всё, как есть – у него было сил, чтобы удивляться.

– Как ты, Майкл? – спросил он, не обращая внимания на слова волка.

– Хреново, Ричи, – попытался улыбнуться Майкл, его лицо было бледным, губы медленно синели, он прижимал обе руки к животу, – он меня здорово порезал.

Ричард посмотрел на волка, тот лежал, спокойно глядя на людей, его грудная клетка была пробита в двух местах, третья пуля попала в живот.

«Я не хотел убивать его», – услышал Ричард.

– А все же убил, – прошептал Майкл, – но я не в обиде. Сегодня сотня парней погибла по моей вине, и ваших я перебил несчетно.

– Ты ни в чем не виноват! – вскричал Ричард, но ни Майкл, ни волк не обратили внимания на его слова.

«Я знаю, ты убил моих детей этой весной. Моя дочь была беременна, ты стоял над её телом и тебе было её жаль», – сказал волк.

– Откуда ты знаешь?

«Я наблюдал за тобой из леса. Хотел убить».

– Я не видел тебя.

«Ты видел меня, чуть позже. Ты чуть не сжег меня из вещи, которая извергает огонь».

– Всё равно, – Майкл попытался лечь поудобнее, но у него не хватило сил, – прости, если сможешь.

«Я вас уже всех простил».

– С чего бы это? – спросил Ричард, бессильно опуская пистолет.

– Какая разница, Ричи? – простонал Майкл, – мы убили его, он убил нас. Какая разница? Я просто благодарен тебе за то, что это был ты. Это было справедливо.

«Я тоже благодарен тебе за раны, которые ты нанес мне. Я хотел умереть от руки человека, убившего моих детей», – ответил волк.

– Ох, Ричи, – прохрипел Майкл и густая черная кровь хлынула из его рта.

– Майки! – закричал Ричард, но это уже был конец.

Сильное тело Майкла Фапгера замерло на холодной земле в луже собственной крови. Ричард заплакал и подполз поближе к волку. Он заглянул в его глаза:

– Что ты имел в виду, когда говорил, что не хотел убивать его?! – прокричал Ричард, обеими руками сжимая пистолет.

«Он трижды выстрелил в меня, я просто не мог сдержать себя. Ты сам убил бы человека, стрелявшего в тебя, чтобы убить».

– Пусть так! Но это был мой друг, ты понимаешь, мой друг!

«Вы тоже убили моего лучшего друга и еще несколько сотен самых близких мне, не говоря уже о моей семье».

– Тогда как ты можешь говорить, что простил нас?!

«Я расскажу тебе историю о молодом охотнике по имени Илайджа…»

* * *

…Я рассказал всё этому страдающему человеку, раздираемому противоречиями. Я ничего не утаил, ничего не прибавил, потому что перед лицом смерти важно каждое слово, каждая мысль. Это был короткий рассказ, я вложил в него всю свою боль, всю свою любовь, всё самое светлое, но не забыл и про ненависть, и про остальное зло я тоже не забыл.

Я рассказывал ему всё, что я пережил за эти месяцы, и чувствовал, как с каждым словом я слабею, как будто каждое слово съедает меня частица за частицей. На самом деле это было правдой, за каждый свой поступок, правильный или нет, я заплатил сполна.

Когда я закончил, моя душа была чиста. Я не убил больше ни одного человека, кроме того, который убил меня. Я смог донести до людей историю Илая, чтобы люди знали, что эта жестокая бойня могла бы и не произойти. Кто был в этом виноват – придется разбираться людям и сейрам после меня, моя же миссия была выполнена.

Я очистился, мое тело стало легким, как пух, как пар, как облака. Я закрыл глаза и увидел своих живых и здоровых детей, зовущих меня к себе, я увидел своего внука, бегущего навстречу мне. Я побежал им навстречу…

* * *

Волк рассказал Ричарду всё, что знал. Ричард устало опустился на землю и прижался щекой к остывающей руке Майкла. Когда он поднялся, то увидел, что волк тоже умер. Его глаза были широко открыты, как будто бы он видел что-то за пределами смерти.

Ричарду не смог оставить их лежащими вместе там, на этом холме. Он не смог сжечь их, у него просто не поднялась рука, он перетащил их тела к воронкам от разрывов бомб ниже по склону холма. Он похоронил их в разных воронках, это было не очень правильно, как ему казалось, но всё-таки они убили друг друга, а тела убитых врагов не должны лежать в одной могиле.

Ричард провозился с этим почти целый день, обрушивая склоны воронки вниз, пока на месте тел не выросли земляные холмики. Потом он собрал вещи, которые ему удалось вытащить из развалин, подхватил уцелевшую снайперскую винтовку и зашагал прочь от холма.

Через час стал накрапывать дождь и Ричард натянул на голову капюшон куртки…

Ночью над холмом, на котором погибли все воины-сейры и все добровольцы-солдаты, прошел ливень. Всю ночь небо проливало на землю потоки дождя, как будто запоздало скорбя о погибших. Потоки воды погасили тлеющие огни и смыли пепел, но не смогли полностью смыть следы произошедшего. Скоро стебли поздней травы проросли на этом месте, избегая расти только на выжженной до глины земле. Зимой всё укрыл обильно выпавший снег, но это было уже потом, а спустя четыре дня после того, как отряд добровольцев отправился в лес, патруль, обходящий северный сектор внешнего периметра, с трудом узнал в шатающейся фигуре, вышедшей из леса, военного советника Колонии Ричарда Вейно…

Можно было бы рассказать о том, как сложилась судьба жителей Колонии, как долго оставался на посту мэра Джек Криди-старший, рассказать о судьбе его сына, Криди-младшего, рассказать о судьбах тысяч колонистов, рассказать о том, как Ричард Вейно рассказал Маргарет Аттертон о судьбе её пропавшего сына, рассказать о дальнейшей жизни братьев Томпсонов, Дэвида Варшавского, Николая Верховина. Рассказать о том, как Сергей Дубинин, оправившись от потрясения, продолжил свою работу на посту биолога, и что никто из его учеников никогда в жизни не видел, чтобы учитель хоть раз улыбнулся. Рассказать о тысяче вещей, о тысячах судеб, например, о судьбе сейров, родившихся после Великой Битвы у Холма Полночного Ужаса, но всё это – уже относится к будущему времени, когда Колония стала городом…

24 апреля 2004 г.