Георгий Маркович проснулся затемно: проклятый простатит прогнал из теплоты пододеялья в морозный туалет. Одна бетонная стена его соседствует с неотопляемым простором лестничной клетки. Когда-то в старых домах кирпичной кладки имелись горяченькие батареи на лестничных площадках под окном с широким, деревянным подоконником. Туда очень удобно было посадить румяную с мороза однокурсницу, такую мягкогубую, такую тепленькую, что… Но чаще всего бывало, что спугнет кто-нибудь парочку, или сокурсница опомнится и с придыханием вышепчет в ухо: «Ну, все-о… Домой мне…» И отстучит стакатто каблучков по лестничным ступеням к двери родной.

М-да… «Мы все в эти годы любили, но мало любили нас!», «Девочки — здоровы и строги. // Мальчики — резвы и белокуры…» Чье же это? память, память, говори…

Раз ее помянули, она тотчас напомнила ему, — где Он сейчас находится и для чего стоит да мерзнет здесь, и почему приходится стоять да мерзнуть. А потому, что вечером «принял» грамм 150 (сто пятьдесят). В «заначке» там, на дне бутылки никак не больше было. Но вся эта требуха в паху теперь уже даже такого (не прощает) мизера простить не хочет. И Он прикрикнул мысленно на «крайнего»: «Ты что, теперь уж и на это простое тоже дело не способен?!» И упрек, видимо, подействовал, утреннее томление в неуютном туалете, наконец, кончилось благополучно.

Зато с желанием поскорее закурить пошла борьба. «Нет, чрезвычайно вредно натощак курить. Позавтракаю, и уже потом…» Однако все само собой решилось: масло вчера, забыв поставить в холодильник, оставил около горячей батареи отопления. И теперь всю поверхность желтого покрывала полянка плесени, очень приятного для глаз, насыщенно зеленого оттенка. Так что в меню на завтрак был только черный хлеб, в котором нет холестерина; и кофе — тоже черный. Конечно, вспомнилась известная картина «Завтрак аристократа». А под вторую чашку первая сигарета так хорошо пошла, что даже, и не без приятности, закаруселила легонька голова. «Сосуды… О-хо-хо… Принесут пенсию, нужно „Пирацетам“ купить».

И тут проснулся вдруг молчальник-телефон!

— Кому это я вдруг понадобился, а?

По свойственной холостякам привычке Георгий Маркович вслух это произнес. С бывшей супружницей чего-то приключилось? — Он подумал. — Казалось бы, ну, развелись да разменялись… Тебе — хорошая квартира, мне — плохая, и все на том? Так нет же! Как что случится у нее, сейчас же мне звонит. Взял трубку, буркнул недовольное: «Алёу?» И услышал:

— Здравствуйте, мэтр! Как живете? Это вас беспокоит ваш малоодаренный протеже, Алеша. Вспомнили? Ну, вот… Георгий Маркович, нужен рассказ. Примерно полпечатного листа, но лучше — страниц десять. Вы спросите: «Когда нужен?» Вчера! Пришлось срочно снимать неподходящий опус… Ну, вы-то журнальную жизнь знаете. «Окно» заполнить надо. Уж выручайте, дядя Жора. Простите, это мы так когда-то называли вас. Ну, так я жду? Могу авансом гонорар… Ой, извините… А как самочувствие? Здоровье как?

А потом длинные гудки отбоя. Георгий Маркович, словно хрустальную, бережно трубку возвратил на рычажки, заметив и отметив след своих пальцев на пыльной поверхности ее. «…и телефон молчит, и пуст почтовый ящик»… Этот сопляк, Алешка, даже согласия, моего «Да» не удосужился дождаться! А я вот и не напишу! О чем писать мне? Как говорится, — «вот вам мое стило, и, пожалуйста…»

Не глядя, он сигарету вытянул из пачки, попятился, и плюхнулся без промаха в родное, пропуканное за десятилетия, кресло. Уставился в окно. А там — голая ветка поздней осени на фоне хмуро-бесцветного, как жизнь пенсионера, неба, да серый бетон шеренги типовых девятиэтажек. «Аптека, улица, фонарь…» А что?

А если так мне и?.. Вот в этом духе… Ведь уже захотелось. Алешка, ах, паршивец, старого карася-то на крючок поймал!

Прав был тот дряблощекий пропойца из кафешки в знаменитом «Подвале» ЦДЛ, когда, подняв отечный, как сарделька, палец, изрекал:

Пропитые здесь деньги — не пропавшие, ибо вернутся сторицей!

Студентика Алешку я тогда весьма жестоко распушил за его сопливые стишки. Он скис. Мне жалко его стало. Я «два по сто» взял и сосиски с томатом, а потом, кажется, еще «по сто». Но главное, — как ел он, как он ел! Прямо желваки под скулами ходили.

Помнится, дома я парочку его стихотворений отобрал, подчистил, взял «перелицевал» в дактиль одно, принес в журнал это. И ведь пошло оно! А вот теперь…

Свое «стило» Георгий Маркович, конечно, доставать не стал. Он верную «Эрику», кряхтя, со шкафа снял, стряхнул пыль с крышки. И призадумался. Название?.. Нет, пока названия, не родилось. А для короткой вещи хорошее название — полдела уже. Однако в голову пока мне не приходило ничего. Но слишком затягивать пауз не стал. Опасно! Поскорей, радуясь привычной автоматичности своих движений, каретку передвинул и бойко отстучал: Рассказ. Уж в этом-то сомнений не было, ибо не очерк нужен, не эссе, а — небольшой рассказ. И дальше… Теперь нужно довериться себе, как опытные пианисты — пальцам.

И пальцы подзабытому занятию отдались, по гладким бляшкам алфавита заметались, затараторили. Только было собрались замереть, зависнув в нерешительности, как опытная голова тотчас же пресекла эту опасную тенденцию. «Нет, нельзя!.. Ну, вот хотя бы сейчас мелькнуло в голове…»

Как хорошо, что при разделе «совместно нажитого имущества» я сразу отдал супружнице компьютер наш. А то бы сейчас путался во всех этих — «Home, Delete, Lock, Breck…» Потом Григорий Маркович вспомнил про юного Алешку в «подвале» ЦДЛ, и пальцы послушно отстучали, про колоритного пропойцу с его сентенцией о возвращении сторицей всего пропитого в сем архиважном для родной литературы месте. И замерли пальцы, и ждут: «Так о чем же дальше?»

Георгий Маркович задумался. Пальцы, оставшись без работы, забарабанили тревожно по столу. Глаза в окно уставились задумчиво, а там — качнулась ветка вдруг. И осенило! «Ну, как это — „о чем?“ Да вот об этом!» В манере степняков-номадов или горцев. Труси́т себе такой коричневый от солнца старикан по вытоптанной поколениями горной тропе и тянет на одной ноте заунывно: «Он ка-ам-е-нь, де-е-рево-о, где когда-то-о я архара подстрели-ил… Оно-о ве-есно-ой бу-де-ет цвести-и-и… А я e-e-же-е цве-ести-и не буду-у… Ско-оро мне-э… Э-э…» И мне!.. — Георгий Маркович подумал, но тут же отмахнулся. — Нет-нет, я — бодренький еще, тьфу-тьфу. Вот лишь проклятый простатит, а еще… Еще — эта сухая ветка за окном! Но, может быть, если я хорошенько опишу ее, она отстанет и перестанет мне меня напоминать?!