История России с древнейших времен до конца XVII века

Милов Леонид Васильевич

Раздел V. Российская монархия в XVII в.

 

 

Глава 18. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ РОССИИ В XVII в.

§ 1. XVII ВЕК В ИСТОРИИ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ И РОССИИ. ОСОБЕННОСТИ РОССИЙСКОГО ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА И ЕГО ФАКТОРЫ

XV столетие завершило средневековый период истории России. И хотя в это время полностью сохранялись и укреплялись старые общественно-экономические отношения и формы политического устройства, однако возникло и немало нового в различных сферах исторического развития, а в конце этого века и начале следующего отчетливо проявилась необходимость масштабных преобразований в жизни общества и государства. Особенность XVII в. в историко-познавательном плане заключается в том, что для этого периода многие стороны жизни традиционного общества можно представить с полнотой, недоступной для предшествующего века) Происходит это благодаря резкому расширению круга сохранившихся источников и обретению известными и по более раннему времени историческими материалами качественно новых черт.

Например, наиболее ранние писцовые книги конца XV в. сохранились лишь по району Новгорода, а документы писцовых описаний конца XVI в. охватывают главным образом центр Русского государства. Дошедшие же до нас писцовые книги 20—30-х гг. XVII в., содержащие материал о населении, пашенных и иных угодьях, а также о налогообложении, охватывают большинство районов Русского государства и насчитывают сотни экземпляров. С середины XVII в. появились переписные книги, которые тщательно фиксировали мужское тяглое население описываемых территорий. Они являются важнейшим источником демографических процессов вплоть до начала XVIII в. Для характеристики торговли, ее направлений, масштаба, ассортимента, а также состава участников и условий торговой деятельности особое значение имеют материалы внутренних таможен. На таможнях регистрировалось движение товаров на внутреннем рынке и взимались пошлины. Однако самые ранние из дошедших До нас таможенных книг относятся лишь к 30 -м гг. XVII в.

В период окончательного оформления крепостного права возникли новые разновидности частноправовых документов, регулировавших вопросы обмена и распределения крестьян без земли и холопов (поступные, купчие, отпускные, данные). В XVII в. распространились так называемые жилые записи, являвшиеся документами найма рабочей силы на полукабальных условиях, а также акты, оформлявшие совместную торговую деятельность (складные). Во второй половине столетия духовные завещания, бытовавшие ранее лишь в среде феодалов, начинают составляться и представителями других слоев населения, в том числе посадскими людьми и крестьянами. Важными источниками для изучения как сословных нужд и требований, так и характера взаимоотношения власти и сословий являются коллективные челобитные служилых и посадских людей, а также законодательные акты, поток которых по сравнению с предшествующим периодом неизмеримо возрос. Наконец, к XV в. относится основной массив документов архивных фондов большинства центральных и местных учреждений периода сословно-представительной монархии, а также частных архивов как дворян, так и представителей торговопромысловой среды.

Для западноевропейской историй XVII век имел особое, узловое и, можно сказать, эпохальное значение. В это время в большинстве стран Западной Европы происходил распад средневекового землепользования и феодальной системы эксплуатации в деревне. Это сопровождалось возникновением в земледелии форм крупного предпринимательского хозяйства, основанного на наемном труде, утверждением господства мануфактуры в промышленности. Формирование общеевропейского рынка обусловило разделение труда в континентальном маештабе. Одновременно возникали новые политические институты, сформировалась новая идеология — Просвещение, базирующаяся на новом естественно-научном мировоззрении.

Для того.чтобы лучше понять, почему для России XVII век не стал тем же самым, что и для Западной Европы, необходимо хотя бы вскользь остановиться на особенностях российского исторического процесса, связанных с природно-климатическими, географическими, геополитическими и историческими условиями.

Природно-климатические условия и географический фактор. Источники различных видов указывают, что в целом географическая среда феодального периода не отличалась коренным образом от современных природных условий. Летом на основной части Европейской России господствуют положительные температуры от 15 до 20 градусов. В Западной Европе летние температуры близки к ним. Зато зимние довольно резко отличаются в России и Западной Европе. Отдаленность от Атлантического океана, течения Гольфстрим, теплого Средиземного моря вызывает сильное остывание поверхности и атмосферы. Поэтому зимой в России значительно холоднее, в среднем на 10 градусов (среднеянварские температуры некоторых западноевропейских столиц: Афины — +9°, Мадрид — +4°, Лондон — +3°, Париж — +2°, Берлин — —1°, Вена — —2°, Бухарест — —4°). Разница в зимних температурах приводит еще к одному важному различию. Если прибрежные страны Западной Европы совсем не имеют постоянного снегового покрова (он образуется при температуре не выше —3°) и лишь в восточной части Центральной Европы снег сохраняется в течение одного-двух месяцев, то в Европейской России снег лежит от трех-четырех (Среднее Поволжье) до шести-семи месяцев (Северо-Запад, Архангельск, Урал). Весна и осень в странах Западной Европы теплые и более растянуты по времени. Засухи в Западной Европе весьма редки. В итоге период сельскохозяйственных работ в Восточной Европе намного короче: вместо 8—10 месяцев, как это бывает в большинстве европейских стран, он длится всего 5—6 месяцев. Канада и Россия — две самые северные страны. Однако основное земледельческое население Канады живет на широте Крыма. Россия же получила возможность хозяйственного освоения плодородных земель Северного Причерноморья лишь в конце XVIII в. В итоге у русского крестьянина Центральной России — основной исторической территории страны — на земледельческие работы оставалось чрезвычайно мало времени (с мая по сентябрь). К этому добавлялось малое плодородие почв, обработка которых требовала внесения органических удобрений (отсюда необходимость содержания нескольких голов скота для удобрения одной десятины земли), вторичной и троичной вспашки. Однако выполнение этих условий упиралось в ограниченность во времени земледельческого цикла, а их нарушение приводило к низкой урожайности (сам-2 — сам-3) и как результат — к низкому объему общественно необходимых совокупных средств и ресурсов. По аргументированному выводу Л. В. Милова, объем совокупного прибавочного продукта обществ Восточной Европы был значительно меньше, а условия его создания хуже, чем в Западной Европу Подобные условия являлись объективной предпосылкой создания жесткой системы эксплуатации непосредственных производителей — великорусских крестьян, дабы социум в целом, в лице государства, имел перспективу в своем экономическом и политическом развитии.

Ограниченный во времени цикл земледельческих работ в совокупности с низким плодородием почвы крайне сужал возможности интенсификации земледельческого хозяйства. В России оно имело экстенсивный характер, т. е. развивалось за счет прироста земледельческого населения и освоения новых пространств, что являлось жизненной необходимостью. Таким образом, колонизация — хозяйственное освоение новых территорий — выступала как характерная черта российского исторического процесса. Ее результатом была огромная протяженность территории. Площадь Европейской России (5,6 млн кв. км) составляла почти половину общей площади Европы (11,6 млн кв. км). Уже с конца XV в. Россия — самая большая страна Европы. По мере роста территории увеличивался разрыв между размером территории государства и численностью его населения. В Российском государстве конца XVII в. — от Днепра до Амура, от Белого моря до Крыма, Северного Кавказа и казахских степей — жило всего около 10,5 млн человек. К 1700 г.

на во много раз меньшей территории Франции проживало более 20 млн человек, Италии — 13 млн, Германии — 13,5 млн человек. При этом размещение населения было очень неравномерным. Сравнительно густо был заселен Центр Европейской России. Громадная Сибирь практически была почти пустой — там имелось всего 72 тыс. душ мужского пола коренного населения, к которым прибавилось к концу столетия около 170 тыс. душ мужского пола переселившихся сюда русских служилых людей, крестьян (последних было всего 11 тыс. семей на территории от Урала до Тихого океана). На протяжении столетий наблюдался медленный рост населения России (в середине XV в. в ряде районов его численность была меньше, чем в конце XVI в.; в 20-е гг. XVIII в. — 19,5 млн человек; в 60-е гг. — 23,5 млн человек; в 90-е гг. — 37,4 млн человек).

Помимо численности, важным фактором экономического развития является плотность населения. В 1500 г. в России плотность населения была примерно 2—3 человека на 1 кв. км., в Англии, Франции, Италии, Германии — 22—30 человек. В 1800 г. эти числа поднимаются до 8 человек в Европейской России и от 40 до 49 человек в Западной Европе.

Отличительная особенность геополитического положения России по сравнению с большинством европейских стран состояла в ее удаленности от морских торговых путей. Россия была континентальной страной, которая в течение долгого времени не могла воспользоваться выгодами Великих географических открытий XV—XVI вв. Обладание лишь Беломорским побережьем с его замерзающими гаванями, небольшими городками около Финского залива — Иван-город, Карела, Орешек, Копорье, в ходе Смуты перешедшими в руки шведов, отстраняло ее от участия в мировой торговле — важнейшем в ту эпоху источнике денежного накопления и экономического благополучия. Кроме того, море как средство развития транспорта для России почти было недоступно: Северный Ледовитый океан не удобен (можно плавать 4—5 месяцев в году), на Балтийском море навигация прекращается в среднем на 5 месяцев, на Каспийском — на 3 месяца. К Черному морю Россия сумела выйти только в конце XVIII в. Но и здесь осенне-зимняя навигация также крайне затруднена. Что касается внутренних торговых путей и средств сообщения, то еще С. М. Соловьев подчеркивал важное значение «мороза и снега зимой и рек летом» в истории русской цивилизации. Однако следует заметить, что речная сеть, хотя и изрядно протяженная, в летние месяцы из-за неравномерности водных стоков и необходимости волоков не позволяла перебрасывать по ней большие массы грузов, что ограничивало движение товаров на внутреннем рынке.

Замедленный процесс общественного разделения труда. Континентальное положение, вялый характер торговли, низкая плотность населения, ограниченный объем совокупного прибавочного продукта определяли медлительность процесса общественного разделения труда. Следствием этого были земледельческий характер экономики и слабое развитие городов и городской жизни. По данным переписи 1678 г. насчитывалось 185 тыс. человек, могущих быть отнесенных к «городским сословиям», что составляло 2% всего населения. По сравнению с другими европейскими странами сеть городских поселений была чрезвычайно редкой. Даже в середине XIX в. среднее расстояние между городами в Европейской России равнялось 86 км (в Пруссии, Польше, Англии — 17, во Франции — 14). В XVII—XVIII вв. в России расстояния между городами были еще больше, напротив, в Западной и Центральной Европе уже в XV в. имелась густая сеть городов в среднем на расстоянии 20—30 км (в Италии и Англии — 10 км). То есть любое сельское поселение находилось от города не далее 10 км, или одного дня пути. А это влияло на быстроту сообщения и обмена — важное условие для промышленного и хозяйственного развития.

Немаловажным фактором экономического развития является состояние промышленных ресурсов. В период до XVIII в. отсутствие запасов руд цветных и благородных металлов тормозило развитие соответствующих отраслей экономики страны и производство вооружения. Согласно выводу крупного знатока денежного обращения И. Г. Спасского, в допетровский период «застойности денежного дела в Русском государстве способствовало длительное отсутствие собственной металлургической базы».. Золото, серебро и медь для монет приходилось привозить из-за границы, иностранные монеты, переплавляясь, чеканились заново, в качестве сырья использовали золотой и серебряный лом. Особенно трудным делом даже в начале XV в. было обеспечение монетного дела серебром.

Наличие постоянной военной опасности. Монгольское иго и повторяющиеся набеги крымских татар наложили отпечаток на всю дальнейшую историю Русского государства, задержав его хозяйственное, политическое и культурное развитие. После распада в первой половине XV в. Золотой Орды на отдельные ханства (Сибирское, Казанское, Крымское, Большую Орду) вплоть до 1480 г. сохранялась зависимость Московского государства от Большой Орды. Крымское ханство в это время уже находилось под властью Турции и, имея внутриполитическую автономию, было обязано согласовывать свою внешнюю политику с политикой Оттоманской Порты, особенно в плане участия в ее завоевательных походах. В начале XVI в. после разгрома Большой Орды, основного противника Крымского ханства в Северном Причерноморье, установившиеся было еще в 60—70-х гг. XV в. регулярные дипломатические отношения Московского государства с Крымским ханством и заключенный в 1480 г. русско-крымский союз против Польши распались. Основной деятельностью крымских ханов стали набеги и походы на литовско-польские, украинские и русские земли для их грабежа, сбора дани и захвата пленников для продажи и получения выкупа. По словам С. М. Соловьева, с этих пор сношения Московского и Литовского государств с крымцами «принимают характер задаривания разбойников, которые не сдерживаются никаким договором, никакими клятвами». За вторую половину XVI в. на Московское государство было совершено 48 набегов крымских татар. Причем набеги осуществлялись не только ханом, но и крымскими мурзами по собственной инициативе. Опасность татарских набегов не прекращалась и в XVII в. Южнее Оки лежало Дикое поле с его богатыми черноземными почвами, ставшее ареной непрерывной борьбы с набегами крымских татар. Одних только пленных татары уводили за один набег от 5 до 50 тыс. человек. За первую половину XVII в. из русских земель татарами было угнано более 200 тыс. человек. Пленные продавались на невольничьих рынках в Крыму (Каффе, Карасубазаре, Бахчисарае и Гезлеве). За выкуп полона татары за это время получили около 10 млн руб. Мх выплата тяжелым грузом ложилась на население, обложенное специальной податью — «полоняничными деньгами». Но выкуплена была лишь небольшая часть пленных.

В целях обороны от набегов крымских татар Русское государство вынуждено было создавать лесные засеки и сторожевые посты, которые, начиная со второй половины XVI в., организуются в виде засечных черт. Эти протянувшиеся на сотни километров непрерывные линии укреплений с засеками, городами, крепостями и острожками продвигались в глубь Дикого поля, отвоевывая у него плодородные земли. Первой строится так называемая Большая засечная черта протяженностью в 500 км. Она создается в лесной полосе, южнее реки Оки от Переславля-Рязанского через Венев, Тулу, Крапивну, Одоев до верховьев реки Жиздры. Во время Смуты эта южная оборонительная линия была разрушена.

События Смоленской войны, в ходе которой крымские татары дважды, легко преодолев слабую оборону южных границ, совершили опустошительные набеги на территорию южных и даже центральных уездов, побудили правительство срочно предпринять активные действия по укреплению южной границы. К тому же в 1634—1636 гг. двинувшиеся из-за Волги Ногайские Орды, Большая и Малая, перешли Дон и объединились с крымцами. В 1635 г. русское правительство приступило к коренному переустройству и усилению южных границ государства. В первую очередь была восстановлена Большая засечная черта (Заоцкая) с центром в Туле, где располагались главные силы прикрытия.

В 30—40-е гг. XVII в. сооружается Белгородская черта длиной 800 км, включающая в себя 28 городов, в том числе Курск, Обоянь, Белгород, Козлов, Тамбов, Оскол, Воронеж, систему острожков, валов, рвов, засек. В конце 40 — начале 50-х гг. она была продолжена до Симбирска на Волге. В 50-е гг. XVII в. от г. Белого Яра на луговой стороне Волги до Мензелинска была проведена Закамская укрепленная черта для защиты от калмыков. Третья в XVII в. засечная черта — Изюмская (400-верстная), прикрывавшая собой Слободскую Украину, построена в конце 70-х гг. Серьезные нападения татар были теперь возможны лишь во фланг через Украину.

Когда оборонительная система действовала, крымцам не удавалось глубоко проникнуть во внутренние области государства. В любом случае их натиск значительно ослабевал, население успевало спрятаться за стенами городов, а у правительства было время собрать дворянские полки. Строительство и поддержание южной системы обороны, обеспечение ее функционирования требовали больших людских и материальных затрат, мобилизация которых была под силу только государственной власти, выстроенной на самодержавной основе.

Помимо Юга, опасность грозила и с Запада, со стороны Швеции и Польши.

Весь комплекс факторов определял замедленность темпов экономического развития России, формировал тип российской государственности особую роль государственной власти в историческом развитии. Это сказывалось в активном вмешательстве государства в сферу экономики, влияло на формы социальной организации — на устойчивость и длительность существования крестьянской общины, на складывание особенно жестких форм крепостничества, медленное вызревание сословного строя, проявлялось в чертах национального характера, в позднем развитии светской культуры и т.д.

§ 2. КРИЗИС ЗЕМЛЕДЕЛИЯ И ЕГО ЗАТЯЖНОЙ ХАРАКТЕР

События Смутного времени еще долгие десятилетия сказывались в различных сферах жизни общества и государства. Особенно тяжелы их последствия как по глубине и масштабу проявления, так и по темпам преодоления были в хозяйственной сфере. Результатом разорения страны стал глубокий кризис в земледелии. Наиболее пострадали территории активных военных действий, уезды, лежащие к югу, западу, северо-западу от Москвы, так называемые заоцкие, рязанские, украинные города, и города от «немецкой украины». Запустевшая пашня во всех уездах России составила не менее 2 млн десятин. Во многих районах Замосковного края, исторического Центра государства, в 1614—1616 гг. по сравнению с концом XVI в., когда еще не были до конца преодолены последствия предшествовавшего хозяйственного запустения, размер пашни уменьшился более чем в 20 раз, а численность крестьян и бобылей более чем в 4 раза. В западных Верейском, Ржевском, Можайском, Старицком, Звенигородском, Рузском уездах обработавшая земля составляла от 0,05 до 4,8%. Вотчины Иосифо-Волоколамского монастыря, расположенные в этих уездах, даже много лет спустя «все до основания разорены и крестьянишка с женами и детьми посечены, а достольные в полон повыведены, и монастырь был за Литвою разорен совсем... а крестьянишков десятков 5—6 после литовского разорения полепились и те еще с разорения и хлебца себе не умеют завесть». Спустя 8 лет во всех вотчинах монастыря посевы ржи были в 16 раз меньше посевов 1595 г.

Создаваемые с целью учета и податной оценки земли писцовые, дозорные книги конца 10 — начала 20-х годов содержат немало примеров полного запустения и разорения целых уездов. Нередки в них и такие описания деревень: «...а в тех пустошах по книгам пашни лесом поросло в кол и в жердь и в бревно... в том поместье и во всей волости и около тое волости верст по двадцети и по тридцати и по сороку и больше жильцов нет ни одного человека и тем поместьем ныне не владеет нихто, пусто, все лесом поросло».

Для этого периода характерно многократное увеличение перелога за счет сокращения пахотных угодий. Зафиксировано также резкое возрастание пашни «в наезд». Этим термином обычно обозначали полевые пашни запустевших деревень или починков. Подмеченные в источниках явления свидетельствовали о происходившей архаизации системы земледелия в районах, подвергшихся наибольшему разорению (например, поля иногда даже не боронили), а также отражали изменение структуры феодального хозяйства. При общем сокращении населения наблюдался также рост числа бобыльских дворов. В некоторых районах до 75—80% крестьян в силу хозяйственного разорения стали бобылями, поскольку уже не имели возможности выполнять натуральные повинности и платить подати. Показателем глубины аграрного кризиса этих лет является и медленный выход из него. В ряде районов к 20—40-м гг. населенность была ниже уровня XVI в., что препятствовало восстановлению прежних размеров обрабатываемой площади земли. Даже в середине столетия «живущая пашня» в Замосковном крае составляла лишь около половины всех учтенных писцовыми книгами земель.

Затяжной характер восстановительного процесса определялся отмеченными выше объективными условиями существования земледельческого хозяйства на основной хлебопроизводящей территории страны. Большая часть урожая по-прежнему выращивалась на бедных подзолистых почвах центральных и Замосковных уездов, урожайность которых не превышала сам-2 — сам-3. Это была зона рискованного земледелия, где природно-климатические условия не только препятствовали интенсификации земледельческого хозяйства, обрекая его на простое воспроизводство, но зачастую и вовсе сводили на нет титанические усилия крестьянина.

§ 3. ФИНАНСОВАЯ СИСТЕМА И НАЛОГОВАЯ ПОЛИТИКА

Опустошение страны, упадок земледелия, резкое сокращение численности крестьян, стихийное перераспределение податного населения серьезно сказались на состоянии государственного хозяйства. 1Пустая казна и расстроенные финансы — вот с чем сразу же столкнулся новоизбранный царь Михаил ФедоровичЛВ одном из выступлений на Земском соборе первых лет царствования Михаила нарисованная в нем общая картина выглядела удручающей: «...а в государеве казне денег и в житницах хлеба нет, потому иных городов посады и уезды и волости от полских и от литовских людей и от русских воров... разорены, и люди побиты, и денежных доходов в государеву казну взяти не с кого...» Между тем на все нужны были деньги: на усмирение не сложивших оружие отрядов казачьей вольницы, на борьбу с не желавшим отказываться от Московского царства польским королевичем Владиславом, жалованье служилым людям, усиление границ государства, укрепление центральной и местной власти, на сыск посадских закладчиков, беглых крестьян и многое другое.

Попытки сбора налогов по старым писцовым книгам для разоренных местностей оборачивалось непосильным бременем, что, впрочем, понимало и правительство, посылая в разные места дозорщиков в целях выяснения реальной картины состояния земельных угодий, их запашки и платежной способности населения. Правда, в 10-е гг. XVII в. в условиях катастрофического падения налоговых поступлений в казну центральные учреждения нередко игнорировали данные дозорных обследований, требуя платы податей с запустевших земель. При существовавшей тогда поземельной системе прямого налогового обложения, в основе которого лежало так называемое сошное письмо, решающим показателем тяглоспособности был размер действующей пашни, или «пашни паханой», «жилого». Однако учитывался также и резерв пашенных угодий, так называемого пустого, в виде запущенной в перелог земли и пашни, поросшей лесом. Зафиксированные в писцовых книгах площади хозяйственных угодий затем оценивались в единицах «сошного письма» — сохе, выти. «Соха» была фискальной единицей, содержащей количество зерна, требуемого для засева определенного участка пашни и измеряемого «четвертью бочки». Количество «четвертей» в «сохе» зависело от качества земли и категории владельцев этой земли. На служилых поместно-вотчинных землях со второй половины XVI в. «соха» содержала в себе 800 четвертей (400 десятин) доброй, или 1000 четвертей средней, либо 1200 четвертей худой земли. На церковных и монастырских землях норма «сохи» составляла 600 четвертей доброй земли, 700 средней и 800 худой. На землях, заселенных дворцовыми и черносошными (государственными) крестьянами, в «сохе» было 500 четвертей доброй земли, 600 средней и 700 худой. Очевидно, что наивысший размер податей падал на дворцовые и «черные» земли, а наименьший приходился на дворянско-боярские владения — для них количество земли, положенное в «соху», было наивысшим.

В первое десятилетие после Смуты все прямые налоги взимались с земли, т. е. на основании «сошного письма». В их числе были «данные и оброчные деньги», объединявшие различные сборы, восходящие еще ко временам княжеской дани и поборам, заменившим в XVI в. наместнические кормы. Старинная ямская повинность, прежде отбываемая только в натуральном виде, теперь для владельческих крестьян и посадских людей была заменена денежными сборами — ямскими деньгами. Население дворцовых и «черных» земель по-прежнему несло ямскую гоньбу в натуре. В 1618 г. оклад ямских денег составлял 800 руб. с сохи. Продолжались взиматься введенные в XVI в. на выкуп пленных так называемые полоняничные деньги.

Во втором десятилетии XVII в. к прежним добавились новые подати и сборы. В 1614 г. впервые был объявлен сбор стрелецкого хлеба — налога, идущего на жалованье служилым людям. Он брался со всех категорий земель натурой или деньгами. При общей тенденции роста всех налогов особенно прогрессировала стрелецкая подать. С 1630 по 1663 г. стрелецкая подать выросла в 10 раз. Это было связано с увеличивающимися военными расходами государства и постоянным возрастанием численности стрелецкого войска.

Опора на постоянные налоги оказалась недостаточной, и правительство встало на путь чрезвычайных мер — введение запросных и пятинных денег. Если запрос был добровольным займом, к которому правительству в 1613 г. призвало крупные монастыри, именитых людей Строгановых, служилых людей, то пятина представляла собой чрезвычайный обязательный налог, равный пятой части движимого имущества и доходов тяглеца. Этот сбор, впервые введенный по решению Земского собора в 1614 г., возлагался главным образом на гостей, торговое и посадское население, а также черносошных крестьян. Сначала сборщиками являлись рассылаемые по городам пятинщики, а позднее местные выборные люди, хорошо знавшие «животы» своих земляков. Плательщикам за неверные сведения о доходах, а сборщикам за злоупотребления при определении оклада и при взимании пятинных денег грозили «великая опала» и «смертная казнь». В течение 1613—1619 гг. всего было семь сборов — один запрос и шесть пятин. Постепенно пятинные деньги превратились в дополнительный налог, падавший на «соху» в сумме от 120 до 150 руб.

Проводившиеся в разных районах дозоры подготовили новое общее писцовое описание, осуществленное в 20-х гг. В него вносились сведения по всем населенным пунктам уезда с

данными о количестве тяглецов, принадлежавших им дворах, землях, угодьях, промысловых и торговых предприятиях. Следствием нового описания явилось значительное уменьшение сошных окладов с посадов и уездов в районах частного землевладения. Там же при составлении писцовых книг повсеместно реализовывался новый принцип исчисления оклада, за основу которого бралась не площадь «пашни паханной», зачисляемой писцами в тягло, а так называемая живущая, или дворовая, четверть, состоящая из определенного количества крестьянских и бобыльских дворов. Сумма дворов и их сочетание в «живущей четверти», а следовательно, итоговый сошный оклад (четверть доброй пашни составляла 1/800 часть «сохи» на землях светских феодалов и 1/600 часть на церковных и монастырских землях) определялись в Поместном приказе и утверждались царем. Они были различными для разных уездов и категорий землевладения, например на светских землях по 8— 12 дворов крестьянских и 4—8 бобыльских; на церковных землях по 6—9 крестьянских и 3—6 бобыльских дворов. Как правило, при определении налогоплатежности один крестьянский двор приравнивался к двум бобыльским. Таким образом, в нашем примере и 10—16 крестьянских дворов в светской вотчине, и 7,5—12 дворов у церкви платили одинаковый налог, т.е. в монастырской вотчине в расчете на двор налог был на 25% больше. Вместе с тем этот принцип позволил правительству найти способ привлечения в тягло бобыльской категории крестьянского населения, прежде традиционно исключаемой из системы «сошного» оклада (бобыли лишь платили фиксированный оброк). Отныне на бобылей возлагалась подать, хотя и в половинном по сравнению с крестьянами размере. В условиях массового перехода крестьян по всей разоренной стране на положение бобылей реформа системы налогообложения становилась жизненно необходимой.

Следующий этап в системе налогового обложения связан с проведением в 1646 г. новой общей переписи населения. На этот раз в ходе нее особое внимание было обращено не на земли, угодья и промыслы, а на население, причем вне зависимости от его возраста и отношения к тяглу. В итоге впервые учету подлежали все лица, не имевшие своего хозяйства, а жившие в

домах тяглецов, за их «хребтом» («захребетники» и «соседи и подсоседники»). В ответ на многочисленные челобитья служилых людей в переписные книги заносились также беглые крестьяне, ушедшие со своих мест в течение действовавшего в это время 10-летнего срока урочных лет. Тем самым переписные книги, как и книги писцового описания 20-х гг., становились основанием их крепости и возврата прежним владельцам. В финансовом отношении правительство использовало переписные книги 1646 г. для подворного собирания «запросных денег» на военные нужды и «полоняничных» денег.

Осуществлявшийся на протяжении десятилетий постепенный переход к подворному обложению был завершен в 1679 г., когда двор стал окладной единицей при исчислении важнейшего из прямых налогов — стрелецкой подати. Единый налог, помимо собственно стрелецких денег, включил данные, оброчные, «полоняничные» и все мелкие сборы. Отныне двор становился счетной единицей при определении суммы оклада стрелецких денег, падавших на тот или иной посад, уезд или волость. Его величина устанавливалась по уточненным данным новой валовой переписи 1678—1679 гг. Разверстка же оклада по тяглецам осуществлялась, как и прежде, на основании мирской раскладки «по животам и по промыслам» при сохранении принципа коллективной ответственности мира за исправность платежей. Эти традиционные основы податных взаимоотношений власти и налогоплательщиков хоть как-то позволяли правительству собирать налоги, размер которых никак не ориентировался на тяглоспособность населения. Тяглые же общины в условиях возрастающего податного пресса использовали эти принципы в качестве защитного механизма от полного разорения. Тем не менее наличие хронических недоимок, несмотря на всю жестокость их выколачивания при помощи правежей, было неискоренимым явлением. Правительство время от времени вынуждено было их прощать, но недоимки накапливались вновь. Налоговая реформа сопровождалась списанием недоимок по старым окладам. Ставки стрелецких денег, падавших на двор как окладную единицу, как и при сошном обложении, были различны — рубль, полтора и выше.

§ 4. ФЕОДАЛЬНОЕ ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЕ И ХОЗЯЙСТВО

Правительство первого Романова не только восприняло от своих предшественников, но и значительно усилило двщэянский характер налоговой политики.

В условиях хозяйственного запустения правительство, стремясь поддержать хозяйство служилых людей, т. е. дворян, поверстанных поместьями и составлявших ядро военных сил Московского государства, осуществляет массовую раздачу земель. Поместья требовались служилым людям из уездов, отошедших к Польше по Деулинскому перемирию, а также особенно пострадавших во время военных действий. Массовыми земельные раздачи становятся сразу после освобождения Москвы от интервентов. Наиболее активно они шли в 20-х, а во второй половине столетия — в 80-х гг. Их фондом были черносошные, т. е. государственные земли, которые к началу

XVII в. еще оставались в Замосковном крае, в Новгородской и Псковской землях, господствовали в Поморье, в Вятском и Печорском краях, имелись в Заоцком, Тульском районах, Поволжье. К середине XVII в. землевладение «черных» волостей центральных уездов поглощается феодалами. В руки дворян, особенно приближенных к царскому дому, поступают также земельные фонды из дворцового ведомства. Показательны, например, темпы роста населенных земельных владений царского «дядьки» Бориса Ивановича Морозова, ставшего главой правительства с воцарением Алексея Михайловича (1645— 1676). Если в 1638 г. он владел 330 крестьянскими дворами, то в 1647 г. их число возросло до 6034, а в начале 50-х гг. значительно превысило 7 тыс., а число крестьян достигло 34 тыс. душ мужского пола. Его землеи дворовладение складывалось благодаря щедрым пожалованиям бывшего воспитанника. Но к концу века Морозовы владели лишь тремя тысячами душ мужского пола.

Важным моментом в географии феодального землевладения явилось проникновение дворянского землевладения в область Дикого поля, осваиваемого крестьянством и служилыми людьми по прибору, т. е. в украинные и польские города. Однако до 70—80-х годов XVII в. в этих районах не было большого дворянского землевладения. Это объясняется как отсутствием здесь достаточного крестьянского населения, так и политикой правительства. В целях защиты землевладения служилых «по прибору», игравших важную роль в обороне южных границ государства, правительство пресекало проникновение крупного феодального землевладения в южные, пограничные со степью уезды.

Земельная политика царя Михаила Федоровича (1613— 1645) ставила своей задачей стеснить свободное обращение земель между служилыми людьми. Пока основу вооруженных сил составляло дворянское ополчение и была потребность в сохранении городовой корпорации служилых людей как основы организации поместного войска, правительство издает указы, запрещавшие московским чинам приобретать земли на южной окраине государства (1637) и переход поместий и вотчин уездных служилых людей к служилым людям думных и московских чинов (1639). В 40-х гг. правительство даже отписало все поместные и вотчинные владения столичных людей и монастырей, расположенные в южных пограничных уездах, компенсировав их потерю за счет земли в других местах.

В 70-80-х гг. с постепенной заменой поместной армии полками нового строя и обеспечением безопасности южных границ в вопросах землевладения прослеживаются новые тенденции: земля становится предметом купли-продажи и таким образом переходит из рук в руки, меняя владельцев, а затем и статус. Служилые люди столичных и других чинов «по отечеству» после появления засечных черт начинают приобретать в южных уездах «порозжие» земли, покупать и менять земли приборных служилых людей и захватывать их насильственно. Сюда они переводят из своих замосковных владений крестьян, испомещают беглых и закабаленных приборных служилых людей. Становление на южных землях крепостнического хозяйства было характерной чертой развития феодального землевладения во второй половине XVII в.

Эволюция форм земельной собственности. В XVII столетии существенные изменения происходят в структуре земельной собственности. Особенно ярко это проявлялось в превращении поместья как обусловленного службой землевладения в наследственное вотчинное владение. Поместный принцип владения землей, ограниченный сроком несения исправной службы, противоречил хозяйственным интересам землевладельцев, а следовательно, и фискальным запросам казны. На практике поместье сохранялось за служилым человеком не только до его смерти, но и в дальнейшем обычно передавалось его сыновьям.

Важным шагом на пути обретения поместьем статуса вотчины стали указы 1611—1618 гг., запрещавшие передачу освободившихся поместий кому-либо, кроме родственников прежнего владельца. В результате их практической реализации сформировался новый взгляд на поместье как владение родовое. В 1634 г. это прежде чуждое поместью понимание получило юридическое закрепление в новом термине «родовое поместье». Возникает право «прожиточного поместья», по которому вдова или дочь получала часть поместья в личное прожиточное пользование. Указ 1642 г. запрещал вдовам служилых людей передавать их «прожиточное» поместье в чужой род.

В XVI в. в целях уменьшения чересполосицы поместных владений и более эффективного их хозяйственного использования допускалась мена земельных участков, но при условии равенства их размеров и качества. Менять можно было «четь на четь», «жилое на жилое» или «пустое на пустое». В XVII В. усилилась мена землей, причем уже без соблюдения ограничительных условий, и ее купля. В 1674 г. право продажи своих поместий получили отставные помещики и вдовы. Не отказываясь в принципе от поместной формы наделения землей, правительство уступало требованиям дворянства и предоставляло им большую свободу в распоряжении поместьями.

Одновременно закрепляются новые каналы приобретения вотчин. В разные годы правительство, награждая служилых людей за «осадное сиденье» 1610 и 1618 гг., по случаю завершения войн и заключения мирных договоров осуществляло массовые пожалования поместий в вотчины, а также, нуждаясь в деньгах, прибегало к продаже для поместных земель прав вотчины («продать в вотчину»). В итоге, помимо вотчин жалованных, появились выслуженные и купленные. В целом вотчинное землевладение по темпам роста намного опережало по-

местное: за 20—-70-е гг. XVII в. удельный вес поместий упал с 70 до 41%.

В то же время численность вотчинного фонда в эти годы мало изменилась. В 1627 г. общее количество вотчин достигло семи с небольшим тысяч. В 1646 г. их численность сократилась до 6,8 тыс. И только к 1678 г. массовые раздачи и перевод в вотчины увеличил этот фонд до 10 тыс. вотчин. Вместе с тем сильно изменялась населенность вотчин. Количество крестьянских дворов в вотчинах в 1627—1646 гг. возросло с 78 тыс. до 127 тыс., а к 1678 г. — до 154 тыс. крестьянских дворов. Динамика населенности самих дворов еще более резкая. В 1627—1646 гг. был рост с 94 тыс. душ мужского пола до 341 тыс., а в 1646—1678 гг. — до 586 тыс. душ мужского пола. Вместе с женским населением это составляло около 1,2 млн человек. Важно отметить, что в общем количестве вотчин в середине и конце столетия преобладали мелкие вотчины с ничтожным количеством крестьян. В 1646 г. число владений с населением от 1 до 10 дворов составляло 65%, а в 1678 — 72%. В среднем же в каждой вотчине было около 5 дворов, а мужского населения в 1646 г. — около 13 душ мужского пола, а в 1678 г. — около 20 душ мужского пола. Возможно, многие вотчинники имели еще и поместья. Число же крупных вотчин было сравнительно невелико. В 1646 г. их было около одной тысячи при среднем размере в 78 дворов (214 душ мужского пола). В 1678 г. количество их возросло почти до 1400 вотчин, каждая из которых имела в среднем 90 дворов (около 300 душ мужского пола). Однако крупнейшие землевладельцы имели вотчины во многих уездах и резко выделялись количеством своих крепостных. Ряд знатнейших родов с середины века резко увеличили число своих крепостных (Голицыны: в 1646 г. — 3700 д.м.п., в 1678 г. — 12500 д.м.п.; Долгорукие, соответственно, 1300 и 14 тыс. д.м.п.; Хитрово: 583 и И тыс. д.м.п.; Пожарские: 3,9 тыс. и 6 тыс. д.м.п.; Пушкины: 4 тыс. и 8 тыс. д.м.п.; Прозоровские: 2 тыс. и 8 тыс. д.м.п.; Репнины: 1,7 тыс. и 6 тыс. д.м.п.; Ромодановские — 2 тыс. и 8,7 тыс. д.м.п.; Салтыковы: 5 тыс. и 12,6 тыс. д.м.п.; Шереметевы: 8,7 тыс. и 7,6 тыс. д.м.п.). Лишь немногие резко уменьшили число своих крепостных крестьян: Воротынские — с 14,6 тыс. до 5,4 тыс. д.м.п.; Одоевские — с 8,5 тыс* до 2,5 тыс. д.м.п.

Новейшее исследование обширного комплекса писцовых книг России 1620—1640-х гг. выявило существование не только юридических, но и хозяйственно-экономических различий между поместьем и вотчиной. Вотчина оказалась более устойчивым по сравнению с поместьем типом хозяйствования. В обстановке тяжелого аграрного кризиса Вотчины лучще противостояли запустению, быстрее восстанавливались, имели лучшие условия для развития крестьянского и владельческого хозяйства. Сказывались различия в организационно-хозяйственной роли вотчинника и помещика (в поместье она была почти незаметной), в уровне эксплуатации, который в поместье был выше, в обеспеченности рабочей силой. Феодал-вотчинник широко задействовал труд своих холопов и «деловых людей», активно использовал все возможные ресурсы своего хозяйства, включая систему патронирования. Более мелкие, чем поместные «дачи», вотчины были лучше населены, в них энергично расширялись пашни.

Поэтому не случайно во второй половине XVII в. происходил поворот господствующего класса к вотчинно-служилой форме феодального землевладения, дающей наибольший по сравнению с поместьем простор для хозяйственной деятельности. В то же время следует заметить, что, несмотря на явное стремление владельцев поместий превратить их в вотчины и избавиться от экономической неэффективности поместий как формы хозяйства, ярко обнаружившей себя в годы кризиса, буквально все правительства России, оберегая общество от новых потрясений, не форсировали обратного преобразования поместий в вотчины. Слишком важна была условная система землевладения для политического укрепления системы неограниченной самодержавной власти формирования дворянства как основы незыблемого государственного единства. В конечном счете обретение поместьями статуса вотчины растянулось на более чем столетний период. Во второй половине XVII в. вотчинное землевладение уже явно преобладало в центральных регионах государства. Из 10 тыс. вотчин в окраинном Черноземье к концу века было чуть более 2 тыс. В то же время огромнейшее количество поместий сосредоточивалось на периферии страны. Важно подчеркнуть, что к концу XVII в. до 80% крестьянских дворов и населения вотчинных владений числилось «по московскому списку», т. е. принадлежало столичной прослойке господствующего класса страны. (Для социума с ограниченным объемом совокупного прибавочного продукта характерна его концентрация в столице, в руках управленческой верхушки, и оттеснение провинции на третьи роли, что находило свое выражение и в особенностях структуры господствующего класса.

Формы ренты как показатель характера экономики.

Основными формами феодальной ренты были отработочная, продуктовая и денежная. Барщинные и оброчные повинности разнообразились в зависимости от природных условий, от масштаба и состава хозяйственной жизни владений. В XVII в. основными видами отработочной ренты («изделий» — барщины), как и в предшествующее время, была работа на владельческой пашне и сенокосе, в огородах и садах, по возведению и ремонту усадебных строений, мельниц, плотин, копанию и чистке прудов, сооружению приспособлений для рыбной ловли. Распространенной практикой было содержание крестьянами распределяемого между ними в принудительном порядке господского скота и птицы. Правда, подобный прием, обременяя крестьян, мало что давал для развития животноводства в хозяйстве феодала: обычными были низкая плодовитость и падеж скота. Основные барщинные работы выполнялись на крестьянских лошадях.

Как и в предыдущие столетия, в ряду разнообразных видов барщины особое место занимает полевая барщина. При очень коротком сезоне летних работ оторвать крестьянина для работы на господской пашне от его собственной пашни, с которой он едва успевал кое-как справляться, было поистине непосильной задачей. На ee решение ушло два с лишним века, но после Смуты она снова возникла в полной мере. Правда, теперь положение было кардинально иным — крестьяне стали крепостными, и проблемой был лишь вопрос о размерах пахоты на господина. В монастырских вотчинах к началу XVII в. полевая барщина прочно вошла в быт земледельцев и достигла ощутимой величины. В основной части селений Троице-Сергиева монастыря она была 1,5—2,4 десятины в трех полях на двор. В 30—40-х гг. XVII в. в селениях Покровского Суздальского монастыря господская пашня равнялась 1,4—1,5 десятины на двор в трех полях. По данным писцовых книг 20)— 30-х гг. XVII в. исследователями установлены среднеуездные размеры господской пашни в ряде районов Центральной России — Замосковном крае. В расчете на двор она составляла от 2 до 3,5 десятины в трех полях, что для крестьянина было тяжелым бременем. Особенно если учесть, что сами крестьяне этих районов обрабатывали на себя в среднем на двор 2—2,3 десятины в трех полях что совершенно недостаточнодля нормального воспроизводства жизни крестьянской семьи. А был еще и оброк деньгами, и «столовые запасы».

Во владениях крупных феодалов (Б. И. Морозова, Я. К. Черкасского, И. Д. Милославского, Н. И. Одоевского, Ю. И. Ромодановского и др.), в хозяйстве которых земледелие сочеталось с промыслами (поташным, солеваренным, винокуренным), их обслуживание также входило в барщинные работы крестьян. В целом трудно перечислить все разнообразие работ и повинностей крестьян, составлявших «изделье»: из барского хлеба крестьяне изготовляли крупы, сухари, солод, вино, из пряжи ткали холсты, из сел и деревень на центральный двор доставляли на собственных подводах «столовые запасы», сено, дрова, строительные материалы.

Барщинные работы, заставлявшие крестьянина полностью отрываться от собственного хозяйства («в пространстве и во времени»), предполагали наличие принуждения в наиболее грубой форме. Существовали различные способы разверстки барщинных повинностей — по числу дней в неделю в зависимости от экономического состояния крестьян или по размеру барской пашни, обрабатываемой пропорционально количеству тяглой земли, которая имелась во владении крестьян. Последний способ, по вытям, был предпочтительнее для зажиточных и «семьянистых» крестьян.

Продуктовая рента, включающая в себя как продукты земледелия и скотоводства, так и изделия домашней промышленности, как никакая другая, способствовала консервации натурального характера экономики. Наиболее распространенной формой оброка был 5-й сноп, т. е. помещику отдавалась пятая часть урожая. Крестьяне поставляли также «столовый запас» (мясо, масло, яйца, битая и живая птица, грибы, ягоды, орехи) и изделия домашней промышленности (холст, сукно, деревянные изделия и др.). Кроме того, в состав оброка входили продукты крестьянских промыслов, развитых в той или иной местности. Например, крестьяне нижегородских и арзамасских вотчин Б. И. Морозова изготовляли удила и седельные пряжки, деревянные блюда, братины и ложки. Крестьяне воровских владений А. И. Безобразова поставляли оси, лопаты, оглобли, лыко; его же суздальские крестьяне вносили хомуты, рогожи, кули, а кашинские крестьяне — дуги, корыта, готовые срубы.

На фоне повсеместного распространения отработочной и продуктовой денежный оброк в XVII в. за редким исключением еще не играл самостоятельной роли и чаще всего сочетался с барщинными повинностями и натуральными платежами. Лишь в некоторых тверских, вологодских, нижегородских селениях промыслового хозяйственного направления (так называемых непашенных селах), принадлежавших все тем же Б. И. Морозову, Я. К. Черкасскому, А. И. Безобразову и другим феодалам, имевшим многочисленные владения в различных уездах, крестьяне в основном платили денежный оброк.

На протяжении всего XVII в. еще не было дифференциации владений по формам изъятия прибавочного продукта (феодальной ренты), что свидетельствовало об отсутствии серьезных изменений в системе общественного разделения труда. Обработанные Ю. А. Тихоновым данные о 365 имениях междуречья Оки и Волги показали, что не только в первой, но и во второй половине XVII в. в 80—90% имений наблюдалось сочетание разных форм ренты с непременным элементом барщины. Это является свидетельством того, что восстановление хозяйственной жизни и во второй половине XVII в. не привело к разрушению натурально-патриархального характера сельскохозяйственной экономики.

Организация вотчинного хозяйства. Характерней чертой владений светских и духовных феодалов XVII в. была их разбросанность по многим уездам. Например, боярин Б. И. Морозов имел земли в 19 уездах, боярин Н. И. Романов — в 15 уездах, Троице-Сергиев монастырь — в 40 уездах, а правящая династия — в 100 уездах. Даже у помещиков средней руки и вовсе мелких служилых людей редко когда их владения были сосредоточены в одном уезде. Это явление было результатом постепенного накопления земельных владений, сохранения в течение длительного времени ограничительных мер по мобилизации земли и распространенной практики чересполосного «испомещения» служилых людей. В этих условиях, а также в силу того, что занятые на службе помещики редко жили сами в своих владениях, особую роль в их управлении играли приказчики. В крупных хозяйствах приказчики, управлявшие отдельными селами и деревнями, подчинялись главной администрации, находившейся в Москве или на центральном дворе владельца. Полномочия сельских приказчиков определялись «наказами» и «памятями» владельца, инструкции которых следовало неукоснительно соблюдать. В круг обязанностей приказчиков входили хозяйственные дела, сбор ренты и государственных податей, суд и расправа над населением.

В монастырских вотчинах, корпоративным собственником которых являлась вся братия, ближайшими помощниками игумена были келарь, заправлявший всем хозяйством, и казначей. Разными отраслями монастырского хозяйства ведали особые старцы. Отдельными селами и деревнями управляли посельские из монахов и приказчики и целовальники из «бельцов» (мирян) — монастырских слуг.

Взаимоотношения вотчинной администрации (светской и церковной) с крестьянами осуществлялось посредством органов мирского управления, организующих жизнь крестьянской общины на принципах круговой поруки. Неся перед государством податную ответственность, феодал получал от него право распоряжения трудом и личностью крестьян. Важным инструментом в осуществлении этого права был не только институт приказчиков, но и выбиравшиеся обычно из числа зажиточных крестьян старосты, целовальники, вытчики, сборщики оброка и другие представители общины.

В XVII в. в связи с господствующим родом занятия основного населения преобладали поселения сельского типа — крестьянские, сочетающиеся с господскими усадьбами. Исследователи в зависимости от разных природно-географических зон различают несколько последовательно сменявшихся систем расселения. Одна из древнейших систем была «погостная», при которой погост выступал административно-религиозным и торговым центром общины, по территории которой были разбросаны маленькие, нередко однодворные деревни. В XVII в. эта система сохранялась главным образом на севере лесной зоны Европейской России с преобладанием черносошного крестьянства. Другая система расселения, распространенная в крупных дворцовых, боярских и монастырских вотчинах южных частей лесной зоны, концентрировалась вокруг села, являвшегося центральным селением общины, погостом же оставалась только церковная усадьба с кладбищем. Третья система расселения складывается в районах мелкого помещичьего землевладения. Она характеризуется дробностью отдельных селений между несколькими владельцами и наличием многосемейных селений трех видов: деревня — без господской усадьбы и без церкви, сельцо — с господской усадьбой, но без церкви, и село — с церковью. Подобная картина расселения была типична для Волго-Окского междуречья.

Большое своеобразие имелось в поселениях служилых людей пограничных районов, а также в поселениях донских и други казаков.

Сельскохозяйственные орудия труда и система земледелия. Неизменными на протяжении столетий оставались “сельскохозяйственные орудия: соха, плуг, борона, серп. Основным орудием пахоты была соха. Ее универсальность (возможность использования также для боронования), простота конструкции и эксплуатации определили ее повсеместное распространение и доступность любому крестьянскому хозяйству. Обладая неглубокой вспашкой, соха хорошо рыхлила и перемешивала почву, а соха с полицей оборачивала пласт земли. В XVII в. в ходу были традиционные двузубые сохи различных типов, появился усовершенствованный вид — сохи-косули. Для пахоты на Русском Севере, в Верхнем Поволжье на тяжелых глинистых и суглинистых почвах, а также подъема целины на плодородных окраинных землях применялся плуг с двухколесным передком, требовавший большей тягловой силы (обычно — пары лошадей). Наиболее распространенным типом земледелия было трехполье, хотя наличие озимого, ярового и парового полей не всегда означало применение правильного севообороту и навозного удобрения. На Юге, в Поволжье и Заволжье часто практиковалось «нестрополье» без правильного чередования полей и их удобрения.

Наряду с трехпольем по-прежнему применялись подсемноогневая и переложная системы земледелия. В наибольшей степени подсека с возможным использованием росчисти в течение ряда лет путем плодосмена была распространена на Севере, где к XVII столетию было свыше 22 тыс. поселений. В центральных и замосковных же уездах, за исключением периода хозяйственного разорения и упадка земледелия, к переложной форме земледелия прибегали для обновления и расширения площади пахотных угодий за счет лесных участков, которые затем включались в систему трехполья или использовались под сенокосы. Такое же вспомогательное назначение подсека и залежь имели в южных районах России при освоении новых земель при последующем заведении трехполья. Переложная система, при которой в течение нескольких лет новые земли использовались без внесения удобрений, а затем забрасывались, длительное время сохранялась в Поволжье, на Урале и в Западной Сибири.

Природно-климатические условия определяли и традиционный для основной зоны земледелия набор сельскохозяйственных культур. Среди них преобладали серые хлеба. В отдельных районах на долю ржи и овса приходилось до 70—80% посевных площадей. Выращивались также пшеница, ячмень, просо, гречиха, горюх, из технических культур — лен и конопля.

Преобладающим в XVII в. был низкий урожай: в Ярославском уезде рожь от сам-1 до сам-2,2; овес от сам-1 до сам-2,7; ячмень от сам-1,6 до сам-4,4; в Костромском уезде рожь от сам-1 до сам-2,5. В наиболее плодородном в пределах Нечерноземья Белозерском районе в 1604—1608 гг. урожайность ржи колебалась от сам-2,5 до сам-4,5; овса от сам-1,5 до сам2,6; ячменя от сам-4 до сам-4,3. В селениях Кирилло -Белозерского монастыря в 70—80-е гг. XVII в. за счет вовлечения подсечной пашни урожайность могла за ряд лет повышаться по ржи до сам-10, овса — сам-5, ячменя — сам-6 и более. В плодородных вкраплениях почв Севера урожай ржи достигал сам3,6, а овса — сам-2,7. В Новгородской и Псковской землях урожай ржи колебался от сам-2,4 до сам-5,3, овса — от самг; 1,8 до сам-8,2 и т.д.

Низкие урожаи земледельческих культур в Центральной России заставляли земледельцев постоянно искать новые земли, Земледельческое освоение южных территорий, Поволжья и Сибири стало характерной чертой истории сельского хозяйства B XVII в.. В южном направлении колонизация усиливалась по мере создания Белгородской (1635—1658), Симбирской (1648—1654) и Закамской (1652—1656) засечных черт. Районы, примыкавшие к ним, быстро обрастали земледельческим населением.

На протяжении XVII в. доля новых районов земледелия в совокупном производстве хлеба была невелика. Более того, вплоть до середины XVII в. в Сибири своего хлеба не хватало, и его ввозили из Центральной России. В конце XVII в. Сибирь уже полностью удовлетворяла свои потребности в хлебе и начала поставлять некоторое количество товарного хлеба в европейскую часть страны.

Практически во всех районах России земледелие сочеталось с продуктивным скотоводством. Связь скотоводства с земледелием обусловливалась бедностью почв, на которых занятие земледелием было возможным лишь при условии их удобрения. Необходимым элементом земледельческого хозяйства была и тягловая сила. Многомесячное стойловое содержание скота требовало больших запасов кормов. В то же время возможность их заготовки на основной зернопроизводящей территории России ограничивалась коротким сроком (до одного месяца) вторгающимся в напряженный земледельческий цикл. Все это в итоге определяло вспомогательное назначение скотоводства в большинстве районов страны.

§ 5. СОЦИАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ И ПОЛИТИКА ПРАВИТЕЛЬСТВА

Служилые люди. По официальной терминологии того времени общество делилось на «чины» — сословные группы, отличавшиеся друг от друга особым статусом. Сами «чины», не считая духовенства, подразделялись на «служилых людей», тяглых людей и холопов. Наименование «служилые люди» говорит о статусном значении службы в пользу государства, о том, что именно она определяла привилегированное по сравнению с тяглыми людьми положение этой социальной группы. Наряду с общностью статуса служилых людей имелись и серьезные различия в положении их многочисленных категорий. Отличия принципиального характера лежали между служилыми людьми «по отечеству» и «по прибору».

Отличительными чертами первых из них было наследственное право владения населенными землями, свобода от податного тягла и пожизненная служба на различных административных и дворцовых должностях или в рядах конного дворянского ополчения. Все чины служилых людей «по отечеству», иерархически объединенные в три группы (чины думные, московские, городовые), организовывались в две служилые корпорации — «государев двор» и «служилый город». Первые места в составе «государева двора» занимали бояре, окольничие, думные дворяне — цвет московской знати. В разные десятилетия XVII в. их численность значительно колебалась, но в целом в совокупности не превышала 160 человек. Верхушку «государева двора» составляли также близкие к думным чинам представители высших придворных должностей (дворецкие, казначеи, кравчие, постельничие, ловчие, сокольничие, ясельничие). Они обслуживали разнообразные потребности царского двора, и их. численность в десятки раз превышала количество думных чинов.

Дворяне московские составляли следующую по знатности группу в составе «государева двора». К середине XVII в. в «московском списке» служилых людей состояло более тысячи, а к концу столетия около 6,5 тыс. человек. Они обычно имели придворные чины стольников, стряпчих, жильцов и составляли среднее руководящее звено в армии и государственном аппарате. Поместный оклад московских дворян в XVII в. составлял от 700 до 2500 десятин, а годовое жалованье было около 50 руб. Средняя вотчина столичного дворянина насчитывала около 40 дворов и более сотни крестьян.

Замыкал иерархию чинов «государева двора» «выбор из городов» — верхушка уездного дворянства. Выборные дворяне были представителями старых служилых фамилий некогда независимых княжеств и их уделов. Их земельное и денежное обеспечение было в два раза меньше по сравнению с «московскими» дворянами. В XVII в. прекратилась практика предшествующего времени призыва выборных дворян на службу в Москву, и окончательно закрепилось их положение в качестве высшего чина городовых служилых людей. В уездах как представители наиболее влиятельных родов они участвовали в проведении смотров и «верстания» служилых людей, определяли размеры их земельных окладов, возглавляли местное дворянское ополчение и избирались в губные старосты.

В целом члены «государева двора» занимали высшие и средние командные должности в армии и обеспечивали функционирование основных государственных структур.

Отношение между чинами «государева двора» и их назначение на службу регламентировались определенным порядком. На протяжении XIV—XVI вв. этот порядок сложился в особую систему, получившую название «местничества». Согласно ему при назначении на службу учитывалось происхождение (знатность рода), личные заслуги и служебное положение других представителей рода. Родовая «честь» определялась не только происхождением, но и поддерживалась постоянной службой. Царская опала, наложенная на одного представителя семьи, могла сказаться на местническом положении всего рода. Система местничества несла в себе и своего рода воспитательную функцию. Через нее молодой дворянин учился умению отстаивать «честь» своего рода от разных внешних посягательств.

Уже в XVI в. сложились уездные («городовые») корпорации служилых людей, организуемые по территориальному принципу. Они объединяли основную массу дворян-помещиков. Входившие в состав «служилого города» дворяне и дети боярские получали поместные оклады в тех уездах, от городов которых служили. В соответствии с этим принципом территориальные общества уездных служилых людей обладали некоторыми элементами самоуправления. «Всем городом» такие «смоляне», «можаичи» или «тверичи» шли в поход, служили в одних и тех же «сотнях». Наличие организации уездных дворян («служилый город»), объединенных не только принципом землевладения, но и совместной службой в полку, способствовало сплочению провинциального дворянства и обеспечивало возможность совместных действий в целях давления на правительство. Периодически созываемые на военные смотры Москву городовые дворяне и дети боярские нередко пользовались случаем и обращались к правительству с коллективными челобитными. Например, летом 1641 г. во время такого смотра служилые люди «с большим шумом» ворвались во дворец и стали добиваться от царской власти удовлетворения ряда своих требований (об отмене «урочных лет» для сыска беглых крестьян, о защите от «сильных людей» — бояр, о реформе суда и т.д.).

Служба складывалась из бесконечной череды походов, боев, караулов и разъездов. Для материального обеспечения служилого человека на время службы выдавался поместный оклад. Перед походом он обычно дополнялся денежным жалованьем в 5—12 руб. (лошадь или сабля стоили 3—4 руб., а вместе с обычным набором вооружения обходились при покупке в 8—10 руб.). Подобно денежному жалованью размер поместного оклада мог увеличиться в награду за долговременную исправную службу и особые служебные заслуги и уменьшиться, вплоть до полной потери, в случае нарушения служебного долга — неявки на службу, на смотры, бегства из полка и с поля битвы. Служба была пожизненной. Старые и увечные дворяне с трудом добивались отставки от нее. По Уложению 1649 г. они должны были служить вместо полковой более легкую «городовую, осадную службу».

Хозяйственная слабость поместий дворян и детей боярских особенно проявлялась во время голодных лет, эпидемий и экономических кризисов. Сокращение или полная потеря крестьян, запустение пашни побуждали таких «пустопоместных» дворян идти на службу рядовыми в «полки нового строя».

Таким образом, для XVII в. еще рано говорить о складывании единого класса-сословия дворян. Огромная дистанция разделяла находившихся на верху чиновной лестницы бояр и замыкавших ее дворовых и городовых детей боярских. Немалым было и расстояние между «дворянином московским» и знатнейшим боярином-Рюриковичем. Различия имелись и в происхождении рода, а соответственно характере службы его представителей, и в масштабе землевладения, и в числе населявших его крестьян, и в получаемом поместном и денежном окладе, и в укладе всей жизни.

Все перечисленные выше «чины» составляли группу служилых людей «по отечеству». Вторая группа — служилых «по прибору» — набиралась государством, главным образом из тяглых слоев для несения военно-гарнизонной (стрельцы, пушкари, затинщики, городовые казаки) и почтовой (ямщики) службы, а также для обслуживания городского хозяйства (записные ремесленники, рыбные ловцы, воротники и др.). Как правило, в разряд служилых «по прибору» попадали беглые пашенные крестьяне, боярские холопы, мелкие посадские люди или их родственники. В южных районах в отличие от поместья служилого человека «по отечеству» приборные служилые люди получали землю не индивидуально, а целыми группами, или товариществами, в общей меже. Их землепользование устраивалось по крестьянскому принципу, а хозяйство за неимением у основной массы приборных людей крестьян велось собственными силами. Помимо службы по обороне границ, приборные служилые люди несли ряд натуральных повинностей, от которых были свободны служилые люди «по отечеству». В южных районах и в Сибири они обязаны были пахать десятинную пашню, выполнять «городовое», а в Поволжье и «струговое дело».

Хотя приборные чины обеспечивались хлебным и денежным жалованьем (иногда соляным и суконным), правительство, сокращая или удерживая его, поощряло их занятия торговлей и промыслами. Правда, по Уложению 1649 г. все приборные люди, за исключением стрельцов, сохраняли свои торговые и промысловые заведения в городах только при условии несения общепосадского тягла и платы пошлин, от которых они прежде были свободны. Таким образом, на протяжении XVII в. приборные служилые люди по своему экономическому и правовому положению все более сближались с тяглыми слоями населения.

На протяжении многих десятилетий XVII в. в среду служилых людей «по отечеству» еще был открыт доступ из приборных чинов, а следовательно, и из рекрутируемых в них тяглых слоев населения. При строительстве и заселении новых городов правительство вынуждено было разрешать переход из приборных чинов и прямое верстание в дети боярские. Лишь в 1675 г. подобные верстания из крестьян, холопов, посадских и приборных служилых людей были запрещены. Вплоть до 1642 г. не был закрыт и выход из служилых людей в тяцлые разряды и даже холопы. Существование подобной практики было вызвано массовым разорением мелкопоместных дворян в годы хозяйственного запустения. Запрет, наложенный указом в этом году, был подтвержден Уложением 1649 г. В итоге дворянство все более отмежевывалось от приборных служилых и тяглых людей. Этот процесс сопровождался обретением служилыми «по отечеству» сословных прав и привилегий. Важнейшие из них были связаны с правом владения населенными землями.

Дворянство, во всей мере ощутившее на себе последствия хозяйственного разорения и тяготы государевой службы, на протяжении первых десятилетий после Смуты добивалось облегчения служб и податей, а также более надежного закрепления за собой крестьянского труда.

В целях лучшего обеспечения службы дворян правительство осуществляло массовые раздачи поместий, принимало меры по укреплению земельных прав дворянства, по превращению поместья в вотчинное владение, о чем речь уже шла ранее. В правление Михаила Федоровича был проведен массовый пересмотр жалованных грамот и других владельческих документов, выданных законными и лжеправителями Смутного времени. При этом вотчинные земли, полученные служилыми людьми от Лжедмитрия II, переводились в разряд поместных с соответствующим чину окладом. В целях учета и податной оценки земли правительство неоднократно осуществляло «дозоры» и описания частной земельной собственности.

Второе направление продворянской политики правительства проявилось в изменении сроков «урочных лет». В ответ на требования помещиков об их увеличении правительство первоначально удовлетворяет ходатайства отдельных феодалов. В их числе, как и при введении Юрьева дня, первым льготные права в 1614 г. получил Троице-Сергиев монастырь, которому в качестве награды за оборону в годы интервенции было разрешено сыскивать своих крестьян в течение 9 лет. В 1637 г. в ответ на коллективное челобитье дворян об отмене «урочных лет» правительство распространило действие частного указа на всех феодалов и продлило сыск беглых крестьян с 5 до 9 лет. В 1641 г. после нового коллективного челобитья дворян срок сыска беглых крестьян был увеличен до 10 лет. Усилилась ответственность за насильственно вывезенных крестьян: их возврат отныне осуществлялся в течение 15 лет, а новые владельцы подлежали штрафу в размере 5 руб. в год. Тот же указ запрещал принимать иски по ссудам и кабалам на беглых крестьян. И наконец, Соборное уложение 1649 г. провозгласило: «сыскивать беглых крестьян бессрочно». Отменой системы «урочных лет» утверждалась вечная и бессрочная потомственная крестьянская крепость.

Эта мера была важна и для консолидации всех слоев и групп служилых людей «по отечеству» в единое сословие. Отныне ни при каких условиях никто не мог удерживать за собой беглых крестьян, чем, по крайней мере юридически, снимались противоречия между рядовыми помещиками и крупными светскими и церковными феодалами, между служилой провинцией и столичными чинами. Длительное существование системы «урочных лет» и неспешное их изменение, несмотря на неоднократные коллективные челобитья рядовых служилых людей, объяснялось рядом причин. Одни из них определялись фискальными интересами государства и потребностью укрепления южных границ. Другие вытекали из разной степени заинтересованности различных слоев дворянства в наличии юридического равенства между ними по отношению к закрепощаемому крестьянству. Крупные вотчинники обладали различными рычагами привлечения в свои владения и удержания в них крестьян. На укрывательство в вотчинах московских чинов беглых крестьян, «заживавших» в них «урочные годы», неоднократно жаловались представители провинциального дворянства. И только острый социальный взрыв, прокатившийся в 1648— 1649 гг. по многим городам Московского государства, а в столице сопровождавшийся совместными действиями посадских и служилых людей, обеспечил принятие соответствующих норм

Уложения. Они завершили длившийся более полутора столетий процесс формирования крепостного права.

Крестьяне и утверждение крепостного права. В Соборном уложении крестьянам посвящена особая XI глава. Ее название — «Суд о крестьянах» — точно отражает основное содержание ее статей: в них речь идет не о правовом статусе крестьян, а о судебных спорах феодалов о них. В качестве объекта права крестьяне рассматриваются в 111 статьях 17 глав Уложения. Только в одном случае крестьянин выступал в качестве субъекта права — в статье, определявшей плату за увечье и бесчестье. Причем, согласно шкале штрафов, прямо зависевшей от социального статуса оскорбленного и потерпевшего, крестьяне всех категорий занимали низшую ступень правовой лестницы. За оскорбление крестьянина словом или действием налагался штраф в 1 руб., за побои — 2 руб., за увечье («глаз выколет, или руку, или ногу переломит») — 10 руб. Для сравнения — за словесное оскорбление («бесчестье») высших служилых чинов тяглецом или приборным служилым человеком полагалось битье кнутом и тюремное заключение.

Помимо бессрочного сыска беглых крестьян, Соборное уложение определило условия возврата их прежнему владельцу со всей семьей и имуществом, что обеспечивало возможность их феодальной эксплуатации по возвращении на старое место. Основанием крестьянской крепости признавались не только недавно составленные переписные книги 1646 г., но и документы писцового описания 1626 г., что позволяло потерявшим было надежду помещикам вернуть давно ушедших от них крестьян.

В качестве меры ответственности за прием беглых устанавливалась плата по 10 руб. в год за человека, что, по мысли законодателя, должно было сузить для беглых возможность устройства на новом месте, а следовательно, удержать их от побега. Как и в указе 1641 г., запрещалось кабалить и давать ссуды беглым крестьянам, с помощью которых новый владелец стремился закрепить беглых за собой.

Крепостная зависимость объявлялась наследственной. Принцип закрепления крестьян за феодалом был по земле и по личности. Показателем усиления личной зависимости крестьянина от феодала была закрепленная в Уложении судебная неправомочность крестьянина: за него на суде, кроме убийства, татьбы и разбоя, отвечал и предъявлял иски феодал. Внутри своих владений он сам судил своих крестьян, подвергая их наказаниям и пыткам. За убийство помещиком крестьянина другого владельца в драке или в пьяном виде убийца не отвечал, а лишь возмещал убыток потерпевшему владельцу выдачей ему своего лучшего крестьянина с семьей и имуществом. Имущественные права крестьян не были обеспечены законом. Помещик мог располагать имуществом крестьян для покрытия своих личных долгов. Заключение браков, семейные разделы крестьян, передача по наследству крестьянского имущества могло происходить только с разрешения помещика. В Уложении введением твердой цены на крестьянина и его имущество: «за всякую голову» по 4 руб., за «глухие» животы — 5 руб. — закрепился взгляд на крестьянина как на вещь. Уложение отняло у крестьян возможность по суду защититься от помещичьего произвола, поскольку все челобитные крестьян на господ объявлялись ложными. Исключение было сделано только для изветов по «слову и делу».

Крепостнические меры в равной степени распространялись как на владельческих (помещичьих, монастырских, дворцовых), так и государственных (черносошных) крестьян. Это означало стирание граней между отдельными разрядами крестьянства, хотя полностью и не уравнивало их в правовом положении. Собственниками церковных и монастырских владений, в отличие от помещичьих и дворцовых, являлись не отдельные лица, а епархиальные дворцовые приказы либо монастырская братия во главе с игуменом, но это не меняло существа феодальной эксплуатации. Сохранялись различия в праве распоряжения крестьянами. Помещик обладал полной свободой: мог их продавать, обменивать и т.д.; дворцовые и черносошные крестьяне могли сменить владельца только в результате пожалования земли; монастырские же и церковные вотчины не подлежали отчуждению.

Перепись 1678 г. отразила рост численности закрепощенного населения. В своей совокупности владельческие крестьяне составляли 9/10 всего тяглого населения страны. Светским феодалам принадлежало 67% всех тяглых дворов (595 тыс.).

Во владении церковных учреждений (патриарха, епископов, монастырей и церквей) находилось более 13% дворов (118 тыс.); дворца — свыше 9% дворов (83 тыс.).

Черносошным крестьянам вместе с посадскими людьми принадлежало 10,4% всех тяглых дворов (92 тыс.). Черносошные крестьяне, т. е. живущие на «черных сохах» — государственных землях, сохранялись главным образом на севере страны, в Поморье, в Печерском крае, в Пермских и Вятских землях. Владельческие вотчины здесь имели лишь некоторые монастыри и Строгановы.

Юридически черносошные крестьяне не считались собственниками земли, но владели и распоряжались ею (могли продавать, закладывать, передавать по наследству). Государство следило лишь за тем, чтобы она не выходила из тягла и оставалась в его руках. Новые владельцы вместе с землей принимали на себя и тяглые обязательства по приобретенному участку. Феодальная рента с черносошных крестьян совпадала с государственным налогом, поскольку их феодальным собственником выступало государство. Кроме денежных платежей в состав тягла черносошных крестьян входили различные службы. Они (подобно посадским людям) обязаны были бесплатно работать на различных государственных выборных должностях: таможенных голов и целовальников, ямских старост и др. Вместо ямских денег черносошные крестьяне Поморья отбывали ямскую гоньбу в натуре. В целом черносошный крестьянин платил государевы подати в 7—10 раз больше, чем владельческий, на котором лежало бремя повинностей и платежей своему господину.

Таков был комплекс мер по созданию крепостнической системы изъятия прибавочного продукта, предназначенной компенсировать исторически ниспосланные России неблагоприятные, а в ряде моментов просто ущербные условия природно-климатической и географической среды, в которых оказались восточные славяне и другие народы Европейской России.

После Соборного уложения 1649 г. основным направлением крепостнического законодательства стала борьба с побегами крестьян и организация их сыска. Принятые правительством Алексея Михайловича конкретные меры и серия указов 50—60-х гг. явились откликом на поток коллективных челобитных дворян, требовавших практической реализации норм Уложения об отмене «урочных лет» и крестьянского закрепощения. С конца 1650-х гг. сыск беглых из частной заботы помещика превратился в важное государственное дело, а побеги стали приравниваться к «воровству», за которое полагалось наказание. Теперь систематически посылаемые в разные уезды специальные «сыщики» организовывали массовые поимки беглых крестьян. Указ 1661 г. усилил ответственность помещика за прием беглого. Отныне ему следовало платить не только «зажилые деньги», но и отдавать в качестве дополнительного наказания собственного «наддаточного» крестьянина. В целом на протяжении второй половины XVII в. крепостное право ужесточалось, и крестьяне в своем бесправии приближались к холопскому состоянию.

Город и городское население. В отличие от Западной Европы русский город не имел самоуправления городских коммун, а был объектом налогообложения и несения разнообразных натуральных повинностей.

Тяжелыми были последствия Смуты и для русских городов, подвергшихся разрушениям и разорению, особенно в западных, южных и центральных районах. К тому же глубокий упадок земледелия и резкое уменьшение земледельческого населения страны не могли не сказаться на уровне и темпах развития городов в последующие после Смуты десятилетия. В литературе давно дискутируется вопрос о том, какие поселения в России в XVII—XVIII вв. считать городами и в какой мере официальная терминология источников может быть использована при подсчете количества городов, определении численности и состава городского населения. Одни историки, стремясь сохранить историческую перспективу и понять, какие поселения в ту или иную эпоху относились к городам, объектом изучения делают поселения, названные городами в источниках. Для других характерно определение города как социально-экономической категории, как центра ремесла и торговли, средоточиями которых были посады (для XVI—XVII вв. — посадская община). В соответствии с предложенным научным критерием рождалось стремление составить список «истинных городов», «городов в экономическом смысле» в отличие от официальных списков, основанных на юридическом принципе. Третьи справедливо обращают внимание на то, что в феодальную эпоху юридический статус городского поселения имел неформальное значение: он определял права жителей на торговопромышленные занятия, обретение поселением административных функций и общий его облик. К тому же городская экономика не сводилась к сугубо торгово-ремесленным занятиям жителей, поскольку в XVII—XVIII вв. в русских городах широкое развитие получили торговое огородничество и садоводство, содержание скота и даже земледелие, а преобладающим типом города был аграрный. Важно также и то, что отличие городского и сельского поселения не ограничивалось сферой хозяйственной жизни, а дополнялось спецификой уклада жизни. Наконец, четвертые исследователи заняты поиском универсальной сущности города, неизменной для всех эпох и стран. Она видится в интегрирующей роли города как центра различных социальных, политических, хозяйственных, административных, идеологических и культурных связей.

По некоторым подсчетам, в Европейской России в середине XVII в. имелось 226 городов, вместе с Сибирью и казачьими городками во второй половине столетия в источниках упоминается более 360 городов. В это число входят как собственно города и казачьи городки, так и поселения, упомянутые в источниках как крепости и остроги. Большинство крупных городов (с числом посадских дворов более 500) располагалось в Центральном районе (Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, Калуга, Балахна, Коломна, Переяславль-Залесский), в Поморье (Вологда, Устюг Великий, Галич), на северо-западе — Новгород, Псков. Среди городов своими размерами и численностью населения резко выделялась столица государства Москва. По подсчетам П. П. Смирнова, в ней концентрировалась треть городского населения — около 200 тыс. человек. По средневековым масштабам это был громадный город, уступавший лишь Парижу и Константинополю. Такая малочисленность и неравномерность распределения городских жителей по территории страны отражала слабость аграрного сектора экономики, развитие которого в российских природно-климатических условиях предполагало не только сохранение, но и увеличение количества земледельческого населения, что в совокупности с другими факторами приводило к медлительности и незавершенности процесса общественного разделения труда.

В XVII в. сохранилось некоторое число владельческих городов. Таковыми были патриарший город Осташков, принадлежавшие боярам Романовым города Скопин и Романово городище, князю А. Н. Трубецкому — Трубчевск, именитым купцам Строгановым — Орел-городок, Верхний и Нижний Чусовские, тихвинскому Успенскому монастырю — Тихвин, Горицкому монастырю — посад Соль Большая. В середине столетия на Валдайском озере во владении патриаршего Иверского монастыря возник г. Валдай, а в устье Яика «гостем» Михаилом Гурьевым был построен г. Гурьев. Имелись и другие, менее заметные владельческие города и городки, сохранявшиеся как некие рудименты.

Состав городского населения был пестрый. В первой половине XVII в. из 107,4 тыс. дворов в 226 городах 60,1% дворов принадлежали служилым «по прибору», 8,2% — вотчинникам и лишь 31,7% — тяглецам. При этом дворы собственно посадских людей имелись только в 73 городах, да и в них они были окружены множеством служилых слобод и дворов беломестцев, расположенных в черте посадской территории или вблизи нее и принадлежавших отдельным светским и духовным феодалам и монастырям. Крупные земельные владения в городах с правом феодального иммунитета имели бояре Черкасские, Стрешневы, Мосальские, Салтыковы, Лыковы и др. Родственники царя — Романовы в 29 городах владели 1707 дворами. В Москве в середине XVII в. в черте Земляного города было 15 владельческих слобод крестьян и бобылей патриарха, ростовского митрополита, бояр и монастырей. Во владении патриарха состояло 7 слобод с 710 дворами.

Эти владельческие слободы исключались из управления государственной администрации и освобождались (обелялись — отсюда название «белых» слобод и дворов, отсюда и название жителей их: беломестцы) от тягла. Устроенные на посадской земле белые слободы были заселены собственными «старинными» крестьянами их владельцев и так называемыми закладчиками, которые путем личнои зависимости от «сильных людей» получали освобождение от крестьянского или посадского тягла. При общей малочисленности жителей городов собственно к городским сословиям принадлежали только посадские люди и лица, входившие в привилегированные корпорации гостей, гостиной и суконной сотни. Они составляли менее трети всего городского населения.

Важно отметить, что в XVII в., как и прежде, отсутствовало правовое определение понятия «городские жители», поэтому словосочетание «городские сословия» для этого периода является условным. Посадские люди были приписаны не к городу, а к тяглой общине, расположенной в городской черте, и их статус, законодательно оформленный Уложением 1649 г., определялся тяглым состоянием, а не проживанием в городе. В еще меньшей степени формально в разряд городского населения могут быть включены дворяне-землевладельцы, имевшие в городах дворы и наезжавшие в них от случая к случаю, или священнои церковнослужители, чье положение определялось не проживанием их в городе, а состоянием при определенном церковном приходе. Городским населением по факту проживания в городе по месту службы были и служители государственных учреждений, и различного рода приборные служилые люди, а также пришедшие в город и работавшие по найму или занимавшиеся ремеслом и торговлей, а то и нищенствовавшие крестьяне, «вольные» и «гулящие» люди.

Слой «вольных» или «гулящих» людей формировался из не имевших своего хозяйства родственников и захребетников посадских и уездных тяглецов; детей священнои церковнослужителей, не имевших приходов; детей боярских, оказавшихся вне службы; вышедших на волю холопов и не давших на себя новой крепости. Все такие люди, живя в селе, не имели земельного надела и не несли поземельного тягла, а обитая в городе, промышляли, но не отбывали городских повинностей.

Все группы городских жителей, различаясь сословным статусом и подлежа ведению в различных учреждениях, не составляли единую городскую организацию. В то же время, фактически обретаясь в городе, они своим существованием и занятиями создавали особую, отличную от сельской местности атмосферу и уклад жизни. Пространственная структура и внешний облик городов XVII в. отражали присущие им функции и характер занятия жителей. В типичных русских городах этого времени по-прежнему районы сплошной застройки городскими домами и усадьбами чередовались с большими пространствами «аграрного назначения», где располагались огороды, сады, выпасы для скота . Хаотичность застройки во многом определялась органичной привязкой к рельефу местности — руслу речек и ручьев, оврагам и пр. Это приводило к тому, что даже главные улицы не были прямыми и широкими, а между ними преобладали кривые, запутанные переулки и тупики. В то же время эта тесная связь с ландшафтом, обилие зелени и воздуха придавали всему облику русского города неповторимое очарование и делали его столь не похожим на современные западноевропейские города, ограниченные в пространстве и закованные в камень.

Гости, гостиная и суконная сотни. Частью городского населения являлись гости, торговые люди гостиной и суконной сотен, рекрутировавшиеся властью из верхушки купечества. Они были организованы в привилегированные корпорации, возникшие еще в XVI в. Между этими корпорациями имелись различия в объеме прав и привилегий их членов, в характере возлагаемых на них служб, в источниках формирования. Общим же было закрепление за гостями, торговыми людьми гостиной и суконной сотен особого правового статуса, данного им в связи с важностью возложенных на них государственной властью служебных функций. Фактически эти корпорации были еще одной формой не имевшей аналогов в Западной Европе традиционной «служебной организации», создаваемой государством как компенсационный механизм выживания социума с ограниченным объемом совокупного прибавочного продукта Гости и торговые люди сотен выполняли особые «гостиные» службы, которые были весьма обременительны. На гостей возлагалось руководство таможенной службой в наиболее крупных городах и портах страны, управление рыбными, соляными и другими казенными промыслами, организация казенной внешней и внутренней торговли. Гости управляли Денежным двором, служили в государственных учреждениях в качестве денежных счетчиков, оценщиков мехов и товаров, призывались царем и правительствам для совета по вопросам, касающимся организации дворцового хозяйства и казенных домыслов. Члены гостиной сотни несли такие же службы, что и гости, но в меньших по рангу городах, а в таких, как Москва и Архангельск, были помощниками гостей в таможнях.

Звание гостя имело личный, а гостиной и суконной сотни — наследственный характер. До недавнего времени отсутствовали достоверные сведения об их численности. В результате поименного учета Н. Б. Голиковой удалось установить, что в начале XVII в. гостей в разные годы было от 30 до 56 человек, в середине столетия — 76—77 человек, а в 1676— 1699 гт. максимальная их численность достигала 80 человек. За XVII — первую четверть XVIII в. в составе гостиной сотни выявлено свыше 2,1 тыс. чел. Звание гостя, как правило, жаловалось лицам, уже состоявшим в гостиной сотне, в которую переводилась наиболее капиталистая часть посадского населения. В этом случае интересы торговых корпораций сталкивались с интересами посадских миров, которые тоже были заинтересованы в сохранении в своей среде экономически сильных тяглецов. В юго-западных городах, где посады вплоть до конца XVII в. были немногочисленны или отсутствовали вовсе, гостиная сотня в последней четверти столетия формировалась за счет служилых людей «по прибору», активно занимавшихся торгами и промыслами.

Для получения звания гостя одного обладания крупным капиталом было недостаточно. Во внимание принимались значительные услуги государству. К таким заслугам относились удачное выполнение хозяйственных, финансовых и административных поручений, сопровождавшееся существенным пополнением царской казны, успехи на дипломатическом поприще, верность правительству при разного рода внутренних осложнениях, различные услуги во время городских волнений и военных действий или при подготовке к войне.

Важность для государственной власти служб, выполняемых купеческой верхушкой, при понимании значимости для экономики и финансов страны ее торгово-промысловой деятельности побуждала верховную власть прислушиваться к запросам и интересам основных носителей российского торгового капитала, во многом организующим движение товаров и торговый оборот на внутреннем рынке и выступавшим партнерами иностранных купцов на внешнем. Эти же соображения определяли и предоставление купеческим корпорациям податных, пошлинных и судебных льгот.

Все привилегированные корпорации получали от царя жалованные грамоты, а гости к тому же и персональные, в которых фиксировались их права и льготы. Важнейшими среди них была свобода от посадского тягла, постоев и подводной повинности, от мелких таможенных сборов; подсудность только центральной, а не местной, как у посадских людей, власти. Гостям разрешалось варить для собственного употребления вино, беспрепятственно выезжать для торговли за границу. Им разрешалось топить летом избы и бани, что категорически воспрещалось всем другим горожанам из-за пожарной опасности. Наконец, гости имели право покупать на вотчинном праве земли.

Члены высшей привилегированной корпорации пользовались значительным политическим влиянием и занимали достаточно высокое положение в обществе. Их представители участвовали в деятельности Земских соборов, привлекались к участию во встречах, приемах и проводах иностранных послов и дворцовых церемониях. Для таких случаев, по наблюдению А. Олеария, из царской сокровищницы им выдавали богатые одеяния. С обидчика «за бесчестье» гости могли взыскивать штраф в 50 руб., а торговые люди гостиной сотни — от 20 До 10 руб., суконной сотни — от 15 до 5 руб. в зависимости от разряда.

При всей привилегированности положения гости и торговые люди сотен платили в казну все основные таможенные пошлины и оброчные сборы за дворы, лавки и прочие промысловые заведения, вносили разные чрезвычайные казенные платежи (пятинные и запросные деньги, взносы за даточных людей).

Посадские люди. Посадские люди, жившие на государевых (черных) землях, несли тягло, которое состояло из денежных, а также натуральных платежей и повинностей. Подати были те же, что у крестьян, в пользу государства. Но в отличие от крестьян, плативших подать в основном с земли (с «сохи»), посадский человек платил подать «с двора». Писцы, производя обложение посада налогами, считали в «сохе» определенное количество посадских дворов. Причем для состоятельной части посадских людей это количество было меньше, для беднейшей части посада количество дворов в «сохе» увеличивалась. К примеру, в 1623 г. в «соху» клали 30—40 лучших дворов, 50—60 «средних», 70—80 «молодших» и 100—120 «худых» дворов. У разных городов нормы обложения могли быть различными. Приходящаяся на «соху» сумма разверстывалась по дворам самим посадским миром (общиной) с учетом экономического положения каждого плательщика. Правда, поскольку разверсткой податей ведали «лучшие» люди, то они имели возможность облегчить для себя бремя налогов, переложив его тяжесть на «средних» и «молодших» посадских людей. Имущественное расслоение посада, эксплуатация его социальных низов посадской верхушкой давали о себе знать во время социальных взрывов. В ходе восстаний 1648 г. в Москве и Устюге Великом, в 1650 г. во Пскове и в Новгороде пострадали не только представители местной власти, но и «лучшие» посадские люди.

Особенно тяжелыми в начале века для городских тяглецов были непрерывные чрезвычайные сборы в виде «пятой, десятой деньги» (деньга — 1/2 копейки) с торгов и промыслов. Тягостными для них были и натуральные поставки (хлебом, крупой, сухарями). Их выполнение было сопряжено с закупкой в складчину на рынке требуемых продуктов. Общий рост государственных налогов, проявившийся в увеличении каждого из них, непосредственно коснулся и посадских людей. Обременительными были городовые и ямские повинности, поставка лошадей и подвод, различного рода выборные службы (государственные и мирские). Фактически на посадских людей была распространена служебная организация, существование которой обеспечивало функционирование разнообразных ветвей государственного хозяйства. В качестве ларечных, целовальников городские тяглецы служили у различных сборов от продажи казенных товаров (вина, соли, «мягкой рухляди», пороха, ревеня); в таможнях, у казенных мостов; у оброчных казенных заведений (торговых бань, мельниц, постоялых дворов) и «государевых промыслов» (рыбном, соляном, поташном, селитряном). Население посадов использовалось на различных службах не только по своему городу, но и в уезде. Особенно тяжелыми были дальние, «отъезжие», службы. Городских тяглецов могли привлекать для сопровождения царских грузов или для обеспечения различных мероприятий строительного, писцового или сыскного характера. По наблюдениям М. Б. Булгакова, ежегодно посадских выборных людей на разных должностях было занято до 20—25%, а с учетом временных служб их число в отдельных городах доходило до трети тяглого населения.

В итоге низовые звенья государственного финансово-хозяйственного аппарата управления во многом функционировали за счет безвозмездных служб посадских людей на основе феодальных повинностей. Порядок несения этих повинностей обеспечивался традициями посадского мирского самоуправления с его принципами выборности, очередности, поручительства и т.д. Казенные службы, часто и надолго отрывавшие посадских людей от торгово-промысловых занятий и к тому же нередко сопровождавшиеся значительными материальными издержками, наносили урон их хозяйству, тормозили развитие русского города.

Тяжесть посадского тягла возрастала не только в связи с абсолютным ростом податей, но и в силу развития закладничества черных тяглых людей за беломестцами, в результате которого они освобождались от податей и повинностей. В числе закладчиков были лица, владевшие различными ремеслами и ведущие мелкий торг. В еще большей степени освободиться от государственной и мирской неволи путем потери личной свободы стремилась хозяйственно не обеспеченная часть городского населения.

Посадская община должна была платить и за выбывших членов, что усиливало податное давление на оставшихся посадских тяглецов, доводя их до полного разорения. На протяжении первой половины XVII в. на посадах велась упорная борьба тяглых людей с беломестцами, осложненная борьбой внутри самого посадского мира. Эта борьба, в частности, проявлялась в настойчивых челобитьях посадов о сыске посадских закладчиков. Заинтересованное в сохранении тяглоспособности посадской общины, правительство эпизодически организовывало сыск «избывающих» тягла посадских людей. Причем наряду с продолжавшейся начатой еще в XVI в. практикой сыска закладчиков по инициативе отдельных посадов и силами приказов, в ведении которых находились эти посады, в первой половине XVII столетия дважды был организован общий сыск посадских людей, вышедших из тягла. Оба раза для осуществления его создавались особые приказы Сыскных дел. Первый общий сыск был организован по решению Земского собора 1619 г. и прямо был связан с поиском мер по ликвидации хозяйственного разорения страны и пополнения казны. Второй раз общий сыск сходцев—посадских людей был предпринят в конце 30 — середине 40-х гг. Однако сохранение в неприкосновенности белых слобод в городах делало борьбу за возвращение в тягло посадских людей и прекращение их перехода в закладчики неэффективной.

Одна из особенностей социально-экономической жизни русского феодального города состояла в том, что принадлежность к городским сословиям определялась не столько родом занятий (торги и промыслы), сколько тяглым состоянием или обязанностью службы. Вплоть до середины XVII в. ни посадские люди, ни гости, ни торговые люди гостиной и суконной сотен не обладали исключительным правом на занятие торговлей и промыслами. Практически все пестрое по социальному составу население городов, включая приборных людей, владельческих крестьян и население белых слобод, в большей или меньшей степени занималось теми же промыслами, что и посадские люди, соперничая с последними на городском рынке. Особую конкуренцию посадским людям составляли близкие к ним по своему экономическому положению низшие слои служилых людей «по прибору», а также казенные и записные ремесленники (кузнецы, плотники, каменщики, кирпичники и пр.). Последние, будучи свободными от тягла, обязаны были выполнять казенные работы по своей специальности. По неполным данным, в 1650 г. в 150 городах насчитывалось более 60 тыс. служилых «по прибору». До 30-х гг. служилые люди, жившие в городе, могли торговать беспошлинно. В дальнейшем их розничная торговля постепенно ограничивалась, но вплоть до Уложения 1649 г. не запрещалась. Немалое беспокойство посадских людей вызывала возросшая хозяйственная деятельность пришлых крестьян, владевших в Москве и в других городах лавками, погребами, соляными варницами и другими промысловыми заведениями.

Тяглый характер посадской общины, тяжесть государевых податей и служб, экономическая слабость посадских людей и их малочисленность обусловливали борьбу посадских людей за торгово-промысловую монополию в целях защиты от конкуренции со стороны иночинцев. В этой борьбе проявилось стремление посадских людей к правовому размежеванию с крестьянами и закреплению за собой сословных привилегий.

Соборное уложение 1649 г. о посадских людях. Восстание в Москве в июне 1648 г., отозвавшееся в Сольвычегодске, Устюге Великом, Воронеже, Курске и других городах, заставило правительство обратить внимание на социальные противоречия, существовавшие в городе, на положение городских тяглецов. Требования посадских людей нашли разрешение в Уложении 1649 г., принятом на Земском соборе, на созыве которого в совместной челобитной, поданной в разгар восстания в Москве, настаивали городовые дворяне и «лучшие» посадские люди.

Источниками главы XIX Соборного уложения «О посадских людях» послужило предшествующее законодательство, в частности Указная книга Приказа сыскных дел, содержащая указы о возврате на посад закладчиков, а также челобитные посадских людей.

В главе получили законодательное определение ряд норм, которые непосредственно затрагивали отношения посада с классом феодалов. К ним относились статьи о ликвидации в городах белых слобод («впредь, опричь государевых слобод, ничьим слободам на Москве и в городех не быть»), о возвращении закладчиков, вывезенных в уезды, села и деревни, запрещении закладывать дворы не посадским людям. Все люди, проживавшие во владельческих слободах, приписывались в посадское тягло «безлетно и бесповоротно». За прежними владельцами оставались лишь их старинные кабальные люди и дворовые патриарха, находившиеся на жалованье. Ряд статей касался возможностей роста городской территории и численности посадских людей. Помимо населения белых слобод, происходило это за счет приписки к Москве владельческих слобод с торговоремесленным населением, расположенных вблизи нее, и вотчин и поместий, окружавших посады других городов, а также за счет возвращения старинных посадских людей из владений частных феодалов, расположенных «неблиско» к городу. Интересы феодалов затрагивались и при предусмотренном в ряде статей возвращении городам прежних выгонных земель — «животинных выпасов» — и определении их размеров (вокруг Москвы полосою шириной в две версты — более 4 км).

Большинство статей XIX главы в том или ином ракурсе касалось утверждения монополии посадских людей на городские торги и промыслы. В общем виде это заветное стремление городских тяглецов выразилось в положении «впредь лавок и погребов и варниц, опричь государевых тяглых людей, никому не держати». Закреплялась также монополия местных посадских людей на лавочные торги и промыслы в своем городе. Иногородние торговцы получали к ним доступ только при включении в еще одно тяглол Отныне крестьянам запрещалось иметь в городах торговые и промысловые заведения. Нарушителей ждала торговая казнь и безденежная конфискация заведений. Городская торговля крестьян разрешалась лишь на гостином дворе, с возов и стругов, т. е. оптовая. Приборные чины и вольные люди также могли заниматься торгами и промыслами только при условии несения тягла. Исключение составляли стрельцы, казаки и драгуны, а в Москве все приборные чины, кроме стрельцов, обязаны были платить подати, но освобождались от посадских служб.

Важнейшее изменение правового положения посадских людей, закрепленное Соборным уложением, определялось распространением крепостничества на город. Это проявилось в статьях, посвященных прикреплению посадских людей к тяглу и бессрочному сыску их. Предусматривалось наказание беглых — кнутом «по торгам» и ссылка в Сибирь — и наказание приемщиков беглых — конфискация земель. Заметим, что Уложение не предусматривало наказания крестьян за побег, а держателей подвергали лишь штрафу. В этом Уложение следовало практике предшествующих лет, поскольку и раньше крепостническое законодательство о сыске и прикреплении посадских людей опережало аналогичное законодательство о беглых крестьянах. В писцовом наказе 1585 г. был введен в ряде уездов сыск беглых с посада и отдача их на поруки «до государева указа». В 1619 г. был установлен 10-летний срок сыска посадских тяглецов, по отношению же к владельческим крестьянам действовал 5-летний срок, 10-летний же был введен в 1641 г., когда срок сыска посадских людей составлял уже 25 лет. Этот момент в совокупности с тем фактом, что статьи об отмене «урочных лет» по отношению к крестьянам начинаются с государственных и дворцовых вотчин, свидетельствуют о приоритете в это время государственного и царского интереса над частновладельческим, что соответствовало общей тенденции на усиление самодержавной формы правления. Идя навстречу хозяйственной и фискальной целесообразности, Уложение не требовало возвращения тех посадских людей, которые уже «ожилися» в посадах других городов.

Сословный статус посадских людей определился платой за бесчестие от 5 до 7 руб. в зависимости от хозяйственной «статьи». В целом Соборное уложение законодательно оформило особое сословие («чин») посадских людей. Причем их хозяйственная сила укреплялась на сугубо феодальной основе монополий и привилегий.

Для исполнения постановлений Уложения был создан особый Приказ сыскных дел во главе с князем Ю. А. Долгоруковым. В 1649—1652 гт. он осуществил «строение посадов», в ходе которого к посадам было приписано более 10 тыс. дворов и значительное количество земель. Число тяглых дворов в городах возросло на треть. Наибольшие потери понесла церковь. Отобранные у нее дворы составили 59% всех отписанных к посадам дворов, в Москве — почти 82,5%. Патриарх, представители знати (боярин Н. И. Романов, князь Я. К. Черкасский и др.) и крупнейшие монастыри сумели сохранить за собой часть городских земель и дворов, добившись отступлений от норм Уложения в свою пользу. Тем не менее посадское строение, увеличив численность торгово-промышленного населения посадов, укрепило города.

Вопреки нормам Уложения в последующие после их принятия десятилетия нелегальный переход крестьян в города для занятия постоянной в них торговлей продолжался. В итоге в 60—80-е гг. правительство частными решениями вынуждено было осуществлять новую приписку торгово-промышленных крестьян к посадам разных городов, главным образом в Москве. Указ 1688 г. обобщил эту практику в виде общей нормы, предписав записать в посад всех, кто поселился на нем до конца 1684 г. Причем запйсь в посад таких крестьян не требовала санкции их владельцев.

В конце XVII в., по приблизительным расчетам, в городах (без Украины) проживало около 370 тыс. человек. Из них посадские люди, число которых возросло до 270 тыс. человек, составляли уже примерно 63%.

§ 6. НЕЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКАЯ СФЕРА ХОЗЯЙСТВЕННОЙ ЖИЗНИ

В учебной литературе традиционно неземледельческая сфера хозяйственной жизни России в XVII в. рассматривается главным образом в свете проблемы генезиса капитализма, появление первых элементов которого нередко относят к середине — второй половине этого столетия. Отсюда закономерно делается акцент на новые в экономике страны явления, такие, как превращение ремесла в мелкотоварное производство, развитие товарного обращения и начало складывания всероссийского рынка, появление крупного промышленного производства мануфактурного типа. Все эти процессы действительно имели место, однако важно не только констатировать их возникновение, но и постараться выяснить их природу и вызвавшие их факторы, а следовательно, ответить на вопрос, в какой степени новые явления были закономерным результатом развития производительных сил страны.

Специализация сельскохозяйственного и мелкотоварного производства. В XVII в. новым для сельского хозяйства явлением была его связь с промышленным и торговым предпринимательством. Некоторые крупные светские феодалы (боярин Б. И. Морозов, князья Я. К. Черкасский, Н. И. Одоевский, Ю. И. Ромодановский, стольники М. И. Еропкин, Ф. Я. Плещеев и др.) и монастыри одновременно с сельским хозяйством занимались производством поташа, смольчуга, винокурением, кожевенным делом, добычей и торговлей соли, скупкой и продажей пеньки. Особым размахом и разнообразием отличалось промысловое хозяйство Б. И. Морозова. Принадлежавшие ему огромные земельные владения давали избыток хлеба, были богаты лесом, что в совокупности с даровым трудом крепостных крестьян позволяло Морозову в широких масштабах заниматься хлебной торговлей, перерабатывать хлеб на винокурнях и кваснях, вырабатывать для поставки на экспорт поташ (его производство требовало огромного количества пережигаемого дерева разных пород). Только от продажи поташа Морозов получал 24 тыс. руб. в год, 40 тыс. руб. составлял доход Соловецкого монастыря от торговли солью. Солеварение Соловецкого и других северных монастырей (Пыскорского, Кирилло-Белозерского и Спасо-Прилуцкого) обусловливалось богатыми соляными рассолами Поморья. Промысловое хозяйство крупных феодалов базировалось на собственных ресурсах и было способом умножения доходов, извлекаемых из их вотчин. При этом получаемые доходы оставались в сфере феодального хозяйства, а рост товарности лишь обслуживал потребности феодального государства.

Многоотраслевое промысловое хозяйство царя, которое при Алексее Михайловиче включало многочисленные винные заводы, пивоварни и медоварни, солодовни и маслобойни, мукомольные мельницы, кирпичные сараи, солеварни, а также железоделательные, стекольные, поташные, кожевенные заводы, вовсе не было связано с рынком, а обслуживало потребности царского двора. Более того, многочисленное население дворцовых и казенных слобод Москвы XVII в., обеспечивавшее различные нужды царского двора (садовники и огородники, ремесленники различных специальностей), так же как и мастера Денежного, Пушкарского двора, Оружейной палаты и многих других ведомств и отраслей, фактически обладали статусом служилого населения. Получая хлебное и кормовое жалованье, все эти ремесленники и мастера не могли добровольно оставить службу, отказаться от выполнения возложенных на них обязанностей. Составляя среди горожан особую группу населения, они управлялись специальными учреждениями и были свободными от посадского тягла ради исправного исполнения «службы». Подобное использование принципа служебной организации для обеспечения сугубо хозяйственных потребностей и функционирования целых отраслей государственного хозяйства отражало слабое развитие товарно-денежных отношений нереальные возможности экономики России в XVII в., 1 t

В целом продолжал сохраняться натуральный характер экономики. Но за счет освоения новых земель и специфики местных природных условий некоторые районы производили избыток хлеба и другую сельскохозяйственную продукцию, которая поступала как товар на внутренний рынок. В привозном хлебе нуждались северные районы Поморья, Нижнее Поволжье, часть смоленских, псковских, новгородских уездов с льноводческим уклоном сельскохозяйственного производства, казачьи области по Дону, Тереку и Яику, а до второй половины XVII в. и Сибирь. Основными хлебопроизводящими районами государства в это время были старинные районы: ВолгоКлязьминское междуречье с его опольями, Рязанская земля, южные приокские районы. На севере сложилось несколько хлебопроизводящих районов: Вологда, Устюжский уезд, Вятский край, которые снабжали хлебом северные районы Поморья. Начался процесс складывания льноводческих районов страны. Они включали псковские, некоторые новгородские земли, смоленские, тверские земли и верхневолжские уезды: Пошехонский, Угличский, Ярославский, Костромской.

При повсеместном распространении продуктивного скотоводства, развивать которое было необходимым условием занятия земледелием, появляются районы, где скотоводство имело особое развитие. Это были районы Верхнего и Среднего Поволжья — Угличский, Ярославский уезды и Нижегородский край, а также Печорский и Вятский края.

Районы сельскохозяйственной специализации в первую очередь становились центрами по переработке растительного и животного сырья — выработки из льна и конопли холста, выделке кож, производству сала, мяса. Территориальное размещение сырьевых ресурсов определяло и географию добывающих промыслов — солеварения, производства селитры, поташа, железа и др. Наиболее древний район добычи железа, извлекавмого из болотных руд, находился к югу от Москвы, около Тулы и Серпухова (Тульско-Серпуховской район). Здесь уже в

XV в. было развито железоделательное производство. В XVII в. это был основной район добычи железа и его обработки. Второй такой крупный центр находился на северо-западе страны, в районе Белоозера, Тихвина, Заонежья. Самым большим городом здесь была Устюжна-Железопольская. Кричное железо, получаемое в результате выплавки железной руды в мелких сыродутных домницах, производили местные крестьяне. Тихвинские мастера перерабатывали его путем перековки в уклад (низкосортная сталь). В свою очередь устюжане покупали уклад и изготовляли из него различные изделия. Еще два важных центра металлургии сложились в восточной части Замосковья — Галич и его пригороды, Нижний Новгород — и в восточном Поморье — Устюг Великий, Соль Вычегодская, Тотьма.

В железодобывающих промыслах, как и в тех отраслях производства, развитие которых прямо было связано с наличием богатых сырьевых ресурсов и давними традициями, в большей степени проявилась ориентация на рынок. В них отчетливо был выражен процесс превращения ремесла в мелкое товарное производство, а в отдельных районах они обнаруживают тенденцию к укрупнению и специализации. Однако этот процесс происходил неравномерно как в географическом разрезе, так и по отраслям промышленности.

Характерной чертой промышленного развития России в XVII в. являлось наличие всех форм дофабричной стадии. Первичной формой промыслов, непосредственно связанных с сельским хозяйством, была «домашняя промышленность». Она заключалась в переработке крестьянами главным образом растительного и животного сырья в своем хозяйстве. Изготовление нехитрых изделий домашнего обихода из дерева, лыка, луба и бересты, ткачество, выделка кожи, шитье одежды и обуви, плотничье дело, являясь составной частью натурального хозяйства, были необходимым элементом каждой крестьянской семьи. Кроме того, изделия домашнего производства издавна входили в состав феодальной ренты и поставлялись крестьянами своим помещикам, а также монастырям и дворцу.

Российские природно-климатические условия, позволявшие заниматься земледелием лишь 6 и менее месяцев в году, при скудости дохода, извлекаемого из аграрной сферы, определили широкое распространение среди крестьян домашних пpoмыслов. В условиях хозяйственного разорения начала XVII в. выход из натурализации всего хозяйства происходил крайне медленно. Правда, уже в 20-х гг. в районах, в меньшей степени пострадавших от разорения Смутного времени, активизировался процесс отделения промыслов от земледелия, на базе «домашней промышленности» развивалось мелкотоварное производство, формировались торгово-промысловые поселения, превращавшиеся в центры не только уездной, но и межуездной торговли. Заметное участие в этом процессе принимали беглые посадские ремесленники, оседавшие в «непашенных селах» (например, с. Павлово). Особенно заметными эти процессы были в Нижегородском и Казанском Поволжье. Однако даже в селах с устойчивой торгово-промысловой ориентацией, таких, как Павлово, Мурашкино, Лысково, Работки, Порецкое и другие, не существовало полного отрыва населения от земледелия. Торговым занятиям крестьян в этих селах способствовало расположение их на водных и сухопутных путях: с. Павлово — на реке Оке, недалеко от впадения ее в Волгу; с. Мурашкино — на пути из Нижнего Новгорода в Симбирск и из Арзамаса в Лысково; с. Лысково — на дороге к перевозу через Волгу на Макарьевскую ярмарку; с. Работки — на Волге между Нижним Новгородом и Макарьевским монастырем.

Первые мануфактуры и их особенности. Новым явлением в экономической жизни России XVII в. было появление и развитие крупного производства мануфактурного типа. Первые мануфактуры возникали спорадически, охватывали далеко не все отрасли, число их было невелико. К концу XVII в. в русской промышленности действовало около 30 мануфактур. Большинство крупных предприятий было создано в районах развитого мелкотоварного производства. Но это не означает, что их возникновение логически вытекало из поступательного развития мелкой промышленности. хотя в ряде случаев она и обнаруживала тенденцию к укрупнению производства. В целом общий уровень экономики страны оставался .низким и не создавал условий, необходимых для появления мануфактур. К тому же требуемые для организации крупных предприятий материальные условия (капитал) на базе мелкотоварного производства накапливаются чрезвычайно трудно и медленно. Быстрым источником накопления является торговля, особенно морская. Именно на ее основе в конце XV — начале XVI в. создавались капиталы для промышленного производства в некоторых странах Западной Европы. В России таких условий не было. Для мелкотоварного же производства было характерно отсутствие непрерывного цикла и высокий уровень оплаты свободного наемного труда. Это обстоятельство определяло мизерность получаемой прибыли и затрудняло процесс накопления капитала, что в свою очередь препятствовало укрупнению ремесленных мастерских до уровня, требующего уже разделения труда внутри них. Для крупных купцов, владевших соляными варницами, солодовенными, салотопенными, свечными, кожевенными предприятиями, их производственная сфера являлась лишь придатком к основной торговой деятельности. Причем низкая прибыль в мелкотоварном производстве не стимулировала вложение в него торгового капитала. Не случайно первый опыт организации крупных предприятий единичными представителями отечественного торгового капитала относится лишь к самому концу XVII в. Вот почему первые предприятия мануфактурного типа создавались в России не в среде непосредственных производителей, а организовывались государственной властью, и прежде всего в тех отраслях, развитие которых определялось государственными потребностями, интересами казны или царского двора.

Удовлетворение военных нужд государства стало главной задачей металлургических заводов, основание которых относится к 30-м гг. XVII в. Отсутствие собственного производства чугуна — основного сырья для литья пушек — вело к увеличению экспорта дорогого шведского железа и готовых изделий. Роль казны заключалась не столько в расходовании собственных средств, сколько в привлечении иностранного капитала в промышленное строительство. Из 28 металлургических мануфактур, действовавших в разные десятилетия XVII в., на средства казны было основано 3, русских торговых людей — 3, феодальной знати — 2 и иностранным капиталом — 20.

Правовое положение большинства предприятии, владельцами которых были иностранные купцы, определяли царские жалованные грамоты, представлявшие собой своеобразные концессии, получаемые иноземцами от русского правительства. Владелец, выстроивший собственными средствами завод, в течение определенного срока (10, 15, 20 лет) обладал монополией на производство изделий, правом беспошлинной закупки сырья и продажи товаров (тоже на ограниченное время — 5— 10 лет), мог получить от казны денежные ссуды. Вместе с тем на заводчика и его деятельность налагался ряд ограничений. Без разрешения царя он не мог свободно распорядиться предприятием: продать его или передать другим лицам. Владение заводом ограничивалось определенным сроком, по истечении которого государь решал, оставлять ли его в прежних руках, передавать другому владельцу или переводить в казну. Производимая на заводе продукция сдавалась по рыночным ценам в казну, и только излишки поступали на внутренний и внешний рынки. Таким образом, привлекая иностранный капитал в крупную промышленность, правительство ставило его под жесткий контроль, ограничивая его деятельность сугубо российскими государственно-хозяйственными потребностями. Одним из крупных центров металлургии был Тульско-Каширский район, где возникло 9 предприятий. Большинство заводов принадлежали иностранцам (голландцам А. Д. Виниусу и Ф. Акеме, датчанину П. Марселису). Три первых вододействующих чугуноплавильных и железоделательных завода в районе Тулы были построены Виниусом в 1637 г. Всего в центральном районе из 18 основанных здесь заводов до конца столетия сохранилось 15. В 70-х гг. XVII в. в Онежском крае были построены три завода, принадлежавших А. Бутенанту.

В середине 90-х гг. первый завод возник в районе Воронежа. Его владельцами были дьяк К. Борин и торговый человек гостиной сотни Н. Аристов. В дальнейшем здесь вырос Липецкий металлургический район, получивший известность уже в петровское время. Первыми русскими владельцами металлургических предприятий были представители знати — тесть

Алексея Михайловича боярин И. Д. Милославский и его свояк боярин Б. И. Морозов, обратившиеся к промышленной деятельности ради удовлетворения потребностей в железе своих вотчин. В 1690 г., когда умер последний представитель рода Марселисов, их тульско-каширские заводы перешли к боярину Л. К. Нарышкину.

На металлургических заводах использовался как вольнонаемный труд русских и иноземцев, так и принудительный труд дворцовых крестьян, которые целыми волостями приписывались к тульским заводам Виниуса, к каширским заводам Марселиса и Акемы, к олонецким заводам Бутенанта. Приписные крестьяне использовались на неквалифицированных, подсобных работах. Практика приписки к заводам крепостных крестьян свидетельствовала, что в условиях господства крепостнических отношений не капиталистические, а феодальные методы пополнения рабочей силы на предприятиях были решающими, хотя наемный труд и находил применение в это время. Так, уже в начальный период существования русской мануфактуры определилась ее главная особенность — использование крепостного труда в промышленном производстве.

Новейшие исследования организации работ на тульско-каширских металлургических заводах. механизма_ извлечения, и присвоения прибавочной стоимости от эксплуатации наемного труда в речном транспорте, кожевенном производстве, винокурении показали отсутствие возможностей капиталистического накопления в отраслях, с которыми традиционно в отечественной науке связывали начало генезиса капитализма в промышленности.

Возникновение, мануфактур в других отраслях также диктовалось потребностями казны и царского двора и было инициировано правительством. Частью большого хозяйства, обслуживавшего нужды царского двора, были текстильные, кожевенные, стекольные предприятия. Возникновение бумажных мельниц также было вызвано правительственной деятельностью. Крупное полотняное производство сосредоточивалось в дворцовых слободах в Москве (Кадашевская, Хамовная) и селах Брейтово и Черкасово Ярославского уезда. В них производилось полотно и скатерти для царского двора. Дворцовая Кадашевская слобода еще в XVI в. была населена ремесленниками, которые обязаны были снабжать царский двор бельевыми тканями. В Москве находились первые шелковые и суконные предприятия, основанные казной или иноземными купцами (Бархатный двор, шелковая фабрика Паульсена, суконное заведение И. Тауберта).

Как уже отмечалось, одна из главных особенностей русской мануфактуры XVII в. заключалась в потребительском назначении производимой ею продукции. Изделия мануфактурного производства хотя и попадали на рынок, но составляли незначительную часть обращавшихся на нем товаров. Потребности населения в промышленных изделиях по-прежнему удовлетворялись ремеслом и мелкотоварным производством. В условиях отсутствия товарного характера промышленного производства не могли осуществляться ни увеличение предпринимательского капитала, ни расширенное воспроизводство, что определяло недолговечность самих промышленных заведений.

Подводя итоги, можно сказать, что российские мануфактуры в XVII в. не были органическим порождением процесса общественного разделения труда внутри общества. Их появление не было связано с общим уровнем экономики страны, с логикой развития ее производительных сил. Относительно XVII в. еще рано говорить о начале мануфактурного периода в России.

Развитие товарного обращения. Внутренняя и внешняя торговля. Рост специализации сельскохозяйственного и мелкотоварного производства, углубление общественного разделения труда расширяли масштаб торговых связей между отдельными территориями и городскими центрами страны. Этот процесс активизировался во второй половине XVII в., а к концу столетия его развитие привело к зарождению устойчивых торговых связей между местными рынками. Во второй половине XIX в. он завершится созданием единого всероссийского рынка. В XVII столетии интенсивность этих связей питалась в первую очередь ростом товарности сельскохозяйственного производства и уже в силу этого была подвержена значительным колебаниям. Кроме того, оживление торговли хлебом и другими продуктами сельского хозяйства, наблюдавшееся, например, начиная с 20-х гг., не было связано собственно с ростом товарного производства, а было вызвано участием России в Тридцатилетней войне на стороне антигабсбургской коалиции. Это выражалось в поставках дешевого хлеба и других продуктов сельского хозяйства в Данию и Швецию. Правительственные агенты свозили скупленную внутри страны продукцию в Архангельск для вывоза за рубеж. Искусственно вызванное оживление внутренней торговли выявило нехватку денежной массы в государстве. В обращение попадали не только очень стертые монеты, но и явный брак с денежных дворов — гладкие заготовки, односторонние монеты, крохи. В русском денежном обращении широко распространились «воровские» русские копейки датской чеканки, так называемые деннинги, ярославские подделки и просто фальшивые монеты. Еще одним показателем слабого развития товарно-денежных отношений являлось массовое изымание денег из обращения в клады. От времени царствования Михаила Федоровича выявлено до трех сотен таких скрытых монетных комплексов. Судя по их составу и размерам (10—20 руб.), владельцами их были торгующие крестьяне, ремесленники, мелкие торговые и служилые люди. Это явление — яркое свидетельство слабости развития товарного производства, узости внутреннего рынка, В этих условиях обращение денег в «мертвое сокровище», в монетный резерв выступало главной формой сохранения капитала в целях его использования на будущие сиюминутные хозяйственные нужды. }Понятно, что хранение денег в кубышках никак не связано с первоначальным накоплением капиталистического толка. Крупнейшим центром наметившихся во второй половине XVII в. торговых всероссийских связей являлась Москва. В ее многочисленных торговых рядах и рынках, насчитывавших на рубеже XVII—XVIII вв. около 4 тыс. различных торговых помещений, сосредоточивались товары практически всех отраслей сельского хозяйства и промышленности, как произведенные в стране, так и привезенные из стран Запада и Востока. Ассортимент товаров каждого областного рынка, поступавших на московский торг, оставался исключительно пестрым и разнообразным. В то же время в структуре товарной массы, обращавшейся на московском рынке, вполне отчетливо выделялись районы преобладающего привоза той или иной продукции, что отражало присущую им специализацию производства. Одновременно Москва была важнейшим распределительным центром, в котором товары, пройдя оборот на московском торге, развозились по ближним и дальним городам. Обширные торговые операции по всей стране вели московские торговые люди, особенно гости и члены гостиной и суконной сотен. Они торговали с иностранными купцами и были посредниками между ними и мелкими русскими торговцами.

Для XVII в. характерно оживление торговли Европейской России с Сибирью. Из центра страны в Сибирь поступали отечественные и иностранные промышленные изделия (ткани, топоры, ножи, обувь, одежда и др.) и хлеб, а из Сибири — продукты промыслов, и важнейший из них — пушнина. Через Сибирь налаживалась караванная торговля с Китаем.

Общерусскую известность приобрели несколько крупных ярмарок, игравших роль межобластных торговых центров. Крупнейшая из них, Макарьевская, располагалась под монастырем святого Макария Желтоводского близ Нижнего Новгорода. Она скрепляла торговые связи северных и центральных районов страны с Нижним Поволжьем, европейской части — с Сибирью. Главным посредником обмена между Украиной и центральными районами России была Свенская ярмарка под Брянском, а Ирбитская на Урале выполняла аналогичную функцию в связях Европейской России с Сибирью. Преобладающее значение Архангельского порта во внешней торговле России определяли обширность географии торговцев, съезжавшихся на Архангелогородскую ярмарку. Особым колоритом торговой жизни отличалась Астрахань, через которую при посредничестве армян, иранцев, бухарцев, индусов, крымских и ногайских татар шла торговля со странами Востока.

Основными торговыми партнерами России на Западе были Англия, Голландия, Швеция, Любек, Речь Посполитая. Морская торговля, на которую приходилось 3/4 внешнеторгового оборота страны, осуществлялась через единственный порт — Архангельск. В начале XVII в. ежегодно на Архангельскую ярмарку приходило 20—30 иностранных кораблей, в середине — 40—50, а в конце столетия — 70—80. Несмотря на некоторый рост значения морской торговли, в целом Россия оставалась на периферии мирового рынка. Во второй половине

XVII в. ведущим торговым партнером Русского государства являлась Голландия. Между тем для самой Голландии ее торговля с Россией по сравнению с торговыми операциями с другими странами была «ничтожным эпизодом». В среднем около 20 голландских кораблей прибывало ежегодно в Архангельск, в то время как в Англию и Норвегию — 500, а в Испанию — 2000.

Сухопутным путем российские товары в европейские страны доставлялись через Новгород, Псков, Смоленск, Путивль, Свенскую ярмарку. Структура внешней торговли России отражала состояние ее экономики: в экспорте преобладали сырье и полуфабрикаты (сало, поташ, пенька, меха, кожа, икра, щетина, воск и др.), в ввозе — изделия западноевропейской мануфактурной промышленности (сукна, металлы, порох, оружие и т.д.) и колониальные товары (пряности, благовония, лимоны, чернослив и др.).

Участниками внешней торговли являлась казна, а также купцы. Причем представители привилегированных корпораций, выполняя возложенные на них службы в пользу государства, помимо ведения собственных торгов, одновременно были агентами казны по закупке товаров внутри страны и перепродаже их за границу. В отличие от промышленного производства, где русский торговый капитал принимал участие в очень слабой степени, на внутреннем рынке его позиции значительно окрепли. Русское купечество в лице «гостей», «гостиной» и «суконной» сотен, торговой верхушки посадских людей через челобитные в адрес правительства повели борьбу за овладение внутренним рынком и создание более благоприятных условий для своей торговли. Уже с конца 20-х гт. в их коллективных челобитных выражалось настойчивое требование ограничить торговлю иноземцев, ликвидировать имевшиеся у них пошлинные льготы и, наконец, полностью вытеснить иностранных купцов с внутреннего рынка. Причем выражалось это в прямолинейном требовании высылки иностранных торговых людей. Особое беспокойство у отечественных купцов вызывали действия наиболее «сильных и богатых» англичан и голландцев.

Правительство Михаила Федоровича не слишком спешило откликнуться на запросы торговых людей и даже с готовностью приняло предложение посольства шлезвиг-голштинского князя Фридерика, обещавшего за дозволение голштинскому купечеству транзитной торговли через Россию в Персию и Индию платить ежегодно по 600 тыс. ефимков, или по 300 тыс. русских рублей. Иностранное купечество с помощью своих правительств не раз пыталось добиться права торговли со странами Востока через территорию, России. Ведение восточной торговли через владения Турции, взимавшей большие пошлины, было для западных купцов не слишком выгодным. Заинтересованность московского правительства в проекте питалась исключительно фискальным интересом. Заключенный было в 1634 г. договор по не зависевшим от российской стороны причинам реализован не был. Однако сама идея его осуществления сохранялась вплоть до начала 40-х гг., несмотря на новые челобитья русских торговых людей в 1635 и в 1637 гг. Но и в эти годы правительство все же прислушивалось к мнению челобитчиков. Во всяком случае, оно ни за что не соглашалось на включение в голщтинскую компанию голландцев и англичан, чья экономическая сила представляла угрозу интересам отечественных купцов. Еще раньше, в 1620 г., по той же причине было отвергнуто предложение об организации совместной с английскими купцами компании для торговли с Персией.

В правление Алексея Михайловича в ответ на новые коллективные челобитья 1646 г. и выступления русских торговых людей на Земском соборе 1648—1649 гг. был принят ряд законодательных актов, свидетельствующих об обретении политикой правительства второго Романова в отношении торговли некоторых черт меркантилизма и протекционизма.) Правда, значительным стимулом движения в этом направлении явилось сильное потрясение, испытанное царем и правительством во время московского восстания 1648 г. На его фоне особенно остро воспринимались и совместные выступления посада и служилого «города», и тревожные известия о кровавых событиях, связанных с революцией, в Англии. В итоге в появившемся в 1649 г. царском указе запрещалась внутри России торговля английских купцов, которые высылались из страны под предлогом, что они «государя своего Карлуса короля убили до смерти». Одновременно англичане лишались своего права беспошлинной пограничной торговли. Нельзя не видеть, что отмена привилегий английских купцов отражала не только интересы российских торговых людей, но и государственного фиска.

Развитию внутреннего торгового оборота и укреплению торговых связей препятствовала сохранявшаяся с периода феодальной раздробленности система таможенных пошлин. Их архаичное многообразие, характерное для периода вялой торговли, и неравномерность взимания препятствовали движению товаров на внутреннем рынке. В 1653 г. в ответ на челобитную торговых людей разных городов во главе с именитым человеком Д. И. Строгановым был принят Таможенный устав. По нему все мелкие таможенные сборы, взимаемые с отъезжих торгов, с телег и саней, с судов, при взвешивании товаров и записи их в книги и многих других операциях (отвоз, мытовое, полозовое, посаженное и др.), отменялись и вводилась единая, так называемая рублевая пошлина по 10 денег с рубля, т. е. 5% (1 коп. = 2 деньгам) с цены продаваемого товара. Кроме нее сохранялись перекупная и конская («с пятна») пошлины, а из проезжих пошлин — сборы мостовщины и перевоза. Потери казны от отмены множества мелких сборов компенсировались за счет общего усиления торгового оборота. В Уставе имелись и отдельные элементы покровительственного отношения к отечественным купцам и внутренней торговле, так как иностранные купцы вместо 5% платили 6%, а при торговле внутри страны с них взималась дополнительная проезжая пошлина в 2%.

Таможенный устав 1653 г. в основном затронул вопросы пошлинного обложения внутренней торговли, оставив в стороне многообразную сферу торговли иностранных купцов и их контактов с российскими торговыми людьми. Эти вопросы были подробно разработаны в Новоторговом уставе 1667 г. На его появление непосредственное влияние оказали челобитные торговых людей, а составителем был А. Л. Ордин-Нащокин, один из наиболее выдающихся государственных деятелей времен Алексея Михайловича. Он являл собой редчайший пример достижения городовым дворянином боярского чина. Особую славу и успех Афанасий Лаврентьевич снискал на дипломатическом поприще. Будучи до назначения главой Посольского приказа псковским воеводой, он с середины 60-х гг. пытался провести во Пскове ряд преобразований, способствовавших укреплению позиций псковских торговцев и освобождению их из-под гнета приказной администрации, равно как и из-под диктата иностранных купцов.

Вводя Новоторговый устав, правительство стремилось достичь двух целей: усилить приток драгоценных металлов в страну и путем затруднения иностранной торговли внутри страны облегчить положение русских купцов в их конкурентной борьбе с иностранцами. Первая из этих целей была вполне в духе идей меркантилизма — экономической теории, признававшей деньги, выраженные в драгоценном металле, главным богатством и мерилом процветания государства, а главным рычагом привлечения денежного капитала — внешнюю торговлю. Вторая цель была проявлением протекционизма по отношению к национальному торговому капиталу. Приток драгоценных металлов достигался тем, что таможенные пошлины с зарубежных купцов брались только иностранной монетой — золотыми и ефимками — серебряными талерами (иоахимсталерами — от названия города Иоахимсталь в Богемии). При этом на русские деньги золотой приравнивался к рублю, а ефимок — к полтине, т. е. 50 коп. Из одного ефимка в дальнейшем чеканилось русской серебряной монеты (достоинством в копейку, деньгу и полушку) на 64 коп., т. е. доход казны от перечеканки составлял 28%.

Защита отечественных торговцев от натиска иностранных конкурентов обеспечивалась резким повышением таможенных пошлин с иноземцев. Те из них, кто получал разрешение на провоз товаров во внутренние города, обязан был заплатить 10-процентную проезжую пошлину (в 5 раз больше по сравнению с Таможенным уставом 1653 г.!). При продаже товаров на месте (и только оптом) взималось еще 6% с цены, что в совокупности существенно снижало ожидаемую прибыль при торговле внутри страны и побуждало иноземцев ограничиваться портовым торгом. Русские купцы проезжих пошлин не платили, а при продаже с них в зависимости от рода товара взималось 4—5%. В итоге они выигрывали на разнице пограничных и внутренних цен, оптовых и розничных. На некоторые иностранные товары были введены, по существу, запретительные ставки таможенных пошлин. Например, ввозные пошлины на вино достигали 50—100% их стоимости, продажные равнялись 15%. При вывозе за границу русских товаров иноземцы платили вывозную 13-процентную пошлину.

Во второй половине XVII в. вполне отчетливо проявилось стремление крупного российского купечества к установлению своей монополии в посреднической торговле с иностранцами и оттеснении от прямых контактов с ними мелких торговцев. Достижение этой цели позволило бы верхушке купечества, возвысив цены на экспортные товары, получать большую прибыль. В 1667 г. крупные купцы, торговавшие на Архангелогородской ярмарке, предприняли попытку создать компанию, объединявшую торги и действия купцов разных рангов. Однако эта затея не удалась, так как «молотшие люди» самостоятельно распродали свои товары по более низкой цене.

Правительство в целом поддерживало стремление крупного купечества к монополии на внешнем рынке. Об этом свидетельствует введение к Новоторговому уставу. В нем высказывалось пожелание об организации «складной» торговли, при которой «маломочные» торговые люди не могли подряжаться самостоятельно у иностранцев, а должны были отдавать свои товары купцам «больших партий». Законодательно это пожелание закреплено не было, и иностранные купцы по-прежнему в своей борьбе с русскими экспортерами не без успеха опирались на мелких торговцев. Используя их в качестве посредников и агентов, иноземцы сбивали цены на экспортные товары.

И все же наличие таких законодательных актов, каким былПовоторговый устав, свидетельствует о том, что в России, где формирование отечественного торгового капитала происходило трудно и медленно, а крупная промышленность практически не обслуживала..потребности населения, иностранный торговый и промышленный капитал вынужден был действовать в строго очерченных для него рамках, т. е. на тех же принципах, что и в других западных странах. И в этом, надо отдать должное, была немалая заслуга русского правительства, сумевшего найти правильное соотношение между стремлением к извлечению собственной финансовой выгоды от роста внешнеторгового оборота и интересами умножения капитала отечественных купцов.

 

Глава 19. ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТРОЙ И ГОСУДАРСТВЕННОЕ УПРАВЛЕНИЕ РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА В XVII в.

§ 1. СТРУКТУРА ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ И СИСТЕМА УПРАВЛЕНИЯ

Царская власть и Земские соборы. События Смутного времени оставили глубокий и тяжелый след в политико-государственной сфере. Неоднократная и к тому же нередко насильственная смена государей, децентрализация власти и системы управления, расстройство всего государственного механизма, потеря отдельных городов и территорий — все это тяжело сказалось на состоянии российской государственности. Были моменты, когда казалось, что вырваться из порочного круга уже не удастся: ослабление государственности усиливало Смуту, а ее продолжение усугубляло политический кризис. В ходе Смуты, в которой приняли участие все слои и сословия русского общества, речь шла о самом существовании государства. В конкретных условиях начала XVII в. выход из Смуты был найден в осознании центром и провинцией самоценности государства, воплощенного в образе православного монарха. Избрание Михаила Романова на царство стало только началом движения по пути укрепления российской государственности. Первая половина XVII в., вернее, 1613—1640-е гг., было временем постепенного усиления власти русских государей, восстановления их прав, полномочий и реального властвования.

Одновременно это бьио время нанвысшего расцвета Земских соборов как органа сословного представительства, время наиболее тесного взаимодействия власти и общества во имя решения важных проблем, стоявших перед Русским государством после Смуты. (Закрепившийся в литературе термин «Русское государство» на самом деле не опирается на исторические реалии. Для XVII в. наиболее распространенными были термины «Россия», «Российская земля», впервые появившиеся в XV в. и утвердившиеся в царском титуле во второй половине XVI в. Впрочем, сохранялись и термины «Московское государство», «Русия»).

Имеются несколько разновременных свидетельств XVII— середины XVIII в., принадлежавших отечественным и зарубежным авторам, о наличии какого-то договора, условия, заключенного, возможно, в виде устного соглашения Михаила с боярством, а может быть, и с земством, о характере его власти и полномочиях Боярской думы и Земского собора. Содержание этого соглашения передается по-разному: от условий пресечения произвола монарха (по примеру записи, данной Василием Шуйским) до ограничения прав монарха в решении вопросов войны и мира, введении новых налогов, распоряжении вотчинами и пр. В исторической литературе существуют различные мнения по данному вопросу. С. Ф. Платонов, например, полагал, что ни одному из свидетельств верить нельзя и что ни обстановка того времени, ни само правление первого Романова не говорят об ограничении его власти. Л. В. Черепнин, напротив, считал возможным допустить, что в условиях недавнего политического кризиса и развала структур управления могло возникнуть стремление к определению полномочий и места важнейших политических элементов и институтов в государственном устройстве.

В последующий после избрания нового царя период политическая структура власти и система управления в целом была та же, что и до Смуты. И все же имелись существенные отличия в характере этих структур, как и в самом строе политических понятий и отношений власти и общества. (Правда, этим новациям в исторической перспективе не суждено было сохраниться, а потому нет оснований полагать, что с избранием Михайла Федоровича началась новая эпоха в истории государственного развития России, как, впрочем, нельзя не видеть пусть и временных, но существенных перемен.

Идеологическим обоснованием законности власти избранного царя и ее последующей династической передачи служили традиционные для монархии XV—XVI вв. положения о божественном происхождении царской власти и ее наследственном характере. «Всенародное» избрание Михаила Романова через Земский собор трактовалось (например, в «Новом летописце») как проявление божественной воли, определившей утверждение в России новой династии. Обращалось также внимание на кровную связь (по женской линии) Романовых со старой династией (царь Михаил приходился внучатым племянником первой жене Ивана Грозного Анастасии Романовне). Это служило обоснованием преемственности царей новой династии от династии Рюриковичей. Идея божественного происхождения царской власти будет неизбежным компонентом определения ее характера и в дальнейшем. Особенно крепко усвоит ее второй Романов. Сам Алексей Михайлович на свое царское служение будет смотреть как на служение Богу, а всякое неповиновение и нерадение оценивать как тяжкий грех. Искренне уверовав в священный характер своей власти, царь немало потрудится над закреплением этой идеи в общественном сознании. Наиболее сильное воздействие образа Царя Земного на народ оказывало пышное великолепие царских выходов, сопровождавших его участие в церковных и придворных церемониях.

Одним из значительных изменений, произведенных событиями Смуты в области политических понятий и отношений, было ясно оформившееся новое представление о «всей земле», олицетворяемой ее выборными представителями. Оно отразилось в разных по назначению и характеру документах Смутного времени и являлось следствием возросшей роли земского, «мирского» начала в общественной жизни. На областном уровне олицетворением этого начала были городовые советы в составе духовенства, дворянства, посадских людей, а иногда и волостных крестьян (черных и дворцовых). Они сыграли важную роль в организации и деятельности двух ополчений, в борьбе с интервентами за государственное и национальное возрождение. На государственном уровне понятия «Совета всех людей», «земли» находили реальное выражение в Земских соборах. Они существенно отличались от органов сословного представительства XVI в. по составу, по усилению выборного начала, по участию в решении вопросов «государева и земского дела». Сама эта формула, в которой вопросы обустройства «земли», внимание к ее нуждам и запросам были поставлены на один уровень с интересами власти, родилась в результате резко возросшей политической активности уездного дворянства, служилых людей «по прибору» (особенно казачества) и посадского населения.

Реставрация государственной власти усилиями общества, избрание нового царя на самом представительном из всех Земских соборов и по числу участников, и по их территориальному и социальному охвату, и по применению принципа реальных выборов дворянского и посадского населения открыли новый период в деятельности Земских соборов как органа сословного представительства. Они сыграли важную роль в преодолении тяжелых для экономики страны последствий Смутного времени, в завершении борьбы с интервентами и, как это ни парадоксально, в развитии самодержавных основ монархии.

В историографии существуют различные точки зрения относительно роли и характера Земских соборов. Одни историки, такие, как В. И. Сергеевич и В. Н. Латкин, сопоставляя Земские соборы с французскими Генеральными штатами и английским парламентом, а также с сословно-представительными органами в других странах Европы (Испании, Швеции), находили между ними много близких черт. Напротив, В. О. Ключевский оценивал Земские соборы как особый институт народного представительства, отличный от западных представительных собраний. В советской историографии в связи с дискуссией о периодизации феодализма было обращено внимание на характеристику свойственных каждому из периодов государственных форм. При этом одни историки вслед за С. В. Юшковым утверждали, что в феодальный период Россия (как и другие страны Европы) прошла через три государственные формы: раннефеодальную монархию, сословно-представительную монархию и абсолютную монархию. В этой схеме Земские соборы выступали как форма сословного представительства, атрибут феодального централизованного государства, когда верховная власть для успешного проведения своей политики вынуждена прибегать к поддержке представителей духовенства, боярства, дворянства и горожан. Из признания необходимости Земских соборов делался вывод об ограничении ими власти царя. Другую точку зрения отстаивал К. В. Базилевич, определявший политическую форму Русского государства XVI—XVII вв. как сословную, но не представительную монархию, поскольку господствующие сословия в России не только не ограничивали царскую власть, но, наоборот, служили средством к ее усилению. История Земских соборов в связи с эволюцией самодержавия от сословно-представительной монархии к абсолютизму изучалась Л. В. Черепниным.

Место и роль Земских соборов на протяжении всей истории их существования не была неизменной. Более 30 из известных 57 соборов, действовавших с 1549 по 1684 г., созываются в 1610—1640-е гг. Земский собор 1613 г. не был распущен и продолжал свою работу до конца 1615 г. И позднее, вплоть до 1622 г., Земские соборы действовали почти непрерывно. В это время верховная власть нуждалась в постоянном содействии сословий при ликвидации последствий интервенции, подавлении продолжавшихся выступлений казаков и приведении их в покорность, восстановлении подорванного хозяйства и проведении налоговых мероприятий, укреплении военных сил и решении проблем внешней политики. Все эти вопросы поднимались на Земских соборах, а всякое «великое государево и земское дело» делалось тогда «по указу великого государя и по всея земли приговору». При этом государев указ прямо опирался на земский приговор, а земский приговор получал силу только по государеву указу. В итоге вплоть до наi чала 20-х гг. поддержка Земских соборов, формально остававшихся в это время совещательным учреждением, носила характер и форму соправительства с царем.

Такому положению во многом способствовала слабость правительства первых лет правления молодого царя, не отличавшегося ни силой характера, ни волей, ни остротой ума. Его окружение до возвращения в 1619 г. из польского плена Филарета формировалось матерью царя, инокиней Марфой (Ксенией Шестовой) и состояло из родственных ей фамилий, среди которых особое влияние приобрели Салтыковы. Ситуация изменилась с возвращением в Москву и поставлением в патриархи Филарета (Федора Никитича Романова). Взяв бразды правления в свои руки, он оттеснил и разогнал тех временщиков, кого выдвинуло родство с его бывшей женой, в том числе и Салтыковых, отправленных им в ссылку в свои вотчины по делу невесты царя Марии Хлоповой. Незадолго до свадьбы Салтыковы, опасаясь умаления их влияния, воспользовались легким недомоганием царской невесты и объявили ее «испорченной». Хлоповы были обвинены в обмане и сосланы в Тобольск. Когда интрига Салтыковых раскрылась, Марию из-за противодействия Марфы в Москву все же не вернули, но перевели в Нижний Новгород. Михаил Федорович долго не мог забыть свою невесту и женился только на 29-м году жизни на боярской дочери Марии Владимировне Долгоруковой, вскоре умершей, а затем на дочери можайского дворянина Евдокии Лукьяновне Стрешневой. От этого брака у царской четы было 10 детей, в живых осталось четверо: царевич Алексей и его три сестры, старшая -— царевна Ирина и младшие — царевны Анна и Татьяна. Будущий царь Алексей Михайлович был третьим по рождению ребенком и единственным выжившим из троих сыновей царя, что не позволило пресечься недавно утвердившейся династии Романовых.

Филарет благодаря незаурядным личным качествам и богатому опыту, приобретенному как в периоды взлетов, так и за годы гонений и невзгод, стал одним из крупнейших политиков первой трети XVII в. Вступив на патриарший престол, он до самой смерти в 1633 г. не только стоял во главе церковной организации, но и руководил правительством, фактически став соправителем своего сына с титулом «великий государь патриарх». Все грамоты писались от лица обоих великих государей. По словам Б. Ф. Поршнева, Филарет был «фактически первый царь династии Романовых, хотя из-за навязанного ему духовного сана он принужден был действовать в роли соправителя своего почти бессловесного сына». Будучи фактическим правителем страны, Филарет стремился всячески соблюдать все внешние прерогативы царского сана. Имя Михаила во всех грамотах всегда стояло впереди имени патриарха, а сам он немало потрудился над укреплением царского трона. Его собственные самовластные устремления не преследовали цели возвышения церкви за счёт государственного начала. Для Филарета укрепление позиций русской церкви, упрочение ее авторитета было связано с усилением государства и укреплением его структур. Полученный им титул «великого государя» он носил не как патриарх, а Как отец правящего монарха. Будущих патриархов Филарет не видел царскими соправителями, хотя, вероятно, не мог не осознавать опасность для царской власти созданного им прецедента. Не случайно, видимо, выбранный им перед кончиной преемник, архиепископ псковский Иоасаф, был «смирен и благочестив».

В начале своей государственной деятельности Филарет, как и прежнее правительство, при разработке и осуществлении мер по ликвидации разорения и запустения страны опирался на Земский собор. В своей совокупности эти меры были призваны усилить денежные поступления в казну, причем главным образом не за счет единовременных и чрезвычайных сборов, как это было раньше (в 1614—1619 гг. запросные и «пятинные» деньги собирались 7 раз), а в результате более прочного восстановления разрушенной экономики страны и государственных финансов. Однако скоро правительство, возглавляемое Филаретом, стало действовать независимо от «совета всей земли». В начале 20-х гг. на соборах уже не ставились вопросы внутренней политики. Они были посвящены сугубо внешнеполитическим вопросам, в разрешении которых правительство нуждалось в помощи Земского собора как общегосударственного органа. После 1622 г. Земский собор не собирался около 10 лет.'К этому времени стабилизировалась внутриполитическая ситуация в стране и укрепилось ее внешнеполитическое положение. Дворянство и посадские люди добились от правительства осуществления ряда своих требований: были приняты меры по упорядочению описания земель и налогового обложения. В таких условиях снизилась потребность власти в Земском соборе как постоянно функционирующей государственной структуре.

Его деятельность возобновилась в 1632 г., происходила от случая к случаю и в дальнейшем, как правило, уже не выходила за рамки совещательного органа. Главной проблемой, обсуждаемой на соборах в 30-е — начале 50-х гг., была внешнеполитическая — Смоленская война, отношения с Крымом, судьба взятой казаками турецкой крепости Азов, русско-польские отношения и вхождение в состав России Левобережной Украины. Решение их требовало ясной картины военно-финансовых возможностей, что определяло обсуждение на соборах положения служилых людей и других сословий, сбора информации об их нуждах, принятия мер налогового характера. На соборе 1648—1649 гг. при участии выборных сословных представителей был составлен новый правовой кодекс. В этот период активизируются выступления служилых и торговых людей, помимо соборов, обращавшихся к правительству со своими запросами посредством коллективных челобитных.

В литературе высказаны различные мнения относительно участия Земского собора во вступлении Алексея Михайловича на царство в 1645 г. Учитывая, что уже в 1613 г. произошло утверждение не только собственно Михаила Федоровича, но и династии Романовых, Земский собор 1645 г., о котором сохранились лишь несколько разноречивых сведений, не избирал нового царя, а утверждал законного наследника в качестве главы государства. Это, по авторитетному мнению Л. В. Черепнина, прямо вытекало из идеологии и политической доктрины сословно-представительной монархии. В этом находили воплощение и признание законности династии, и освящение ее божественным промыслом.

Земский собор как орган сословного представительства в системе российской монархии не имел законодательного определения своего статуса и полномочий. В 1634 г. правительство отвергло предложенный стряпчим И. Бутурлиным проект превращения нерегулярно созываемых Земских соборов в постоянно действующий орган (с годичным сроком полномочий его выборных членов от московских и провинциальных служилых и черных людей). Согласно проекту он не только обсуждал бы предлагаемые правительством вопросы, но и обладал правом ставить перед последним свои собственные предложения. Осуществление этого проекта явилось бы шагом на пути превращения Земского собора в парламентарный орган, что шло вразрез с обнаружившейся тенденцией укрепления власти монарха на самодержавных принципах.

Состав участников Земских соборов также не был вполне определен, и полнота чиновно-сословного представительства зависела от внутриполитических условий, в которых происходил их созыв, характера и значения обсуждавшихся вопросов. Наиболее полный по сословному представительству Земский собор состоял из духовенства, боярства, дворянства, дьячества и приказных людей, купцов и служилых людей «по прибору». При этом в соборных актах и утвержденных грамотах обычно перечислялись не сословные группы, а «чины», сложившиеся к началу XVII в. В их числе бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки, стольники, стряпчие, жильцы, дворяне и дети боярские из городов, гости и торговые люди гостиной и суконной сотен, сотские, старосты и тяглые люди черных сотен и слобод, казаки и стрельцы. Эти «чины» составляли три основные категории: служилых людей «по отечеству», «по прибору» и тяглое население. Вместе с высшим духовенством они представляли Освященный собор, Боярскую думу и голос Земли. Такой состав имели соборы 1613—1615, 1618, 1621, 1632, 1634, 1639, 1642, 1648—1649 и 1653 гг. Тяглое черносошное крестьянство было представлено только на Земском соборе 1613 г. Экстренный созыв некоторых Земских соборов исключал возможность прибытия на них выборных представителей от служилых и посадских людей «из всех городов». Участниками таких соборов были находившиеся в Москве члены Боярской думы, высшие духовные архиереи (митрополит, архиепископы, епископы, архимандриты и игумены важнейших монастырей), составлявшие «Освященный собор» во главе с патриархом. Обычным было участие московских дворян разных «чинов» (стольников, стряпчих, дворян московских, жильцов), торговых людей и тяглецов московского посада, а также некоторых уездных дворян, оказавшихся в это время в столице.

Обсуждение вопросов, поставленных на заседаниях Земского собора от имени царя, происходило раздельно по сословным группам. Их число и состав не были постоянными. Результатом обсуждения становились оформляемые письменно «мнения». Они имели для правительства рекомендательный, но не обязательный характер и обычно предварялись или заключались трафаретными фразами: «а как то дело вершить, в том его государева воля», или «как его, государя, Бог известит». Правительство все же не могло не учитывать эти «мнения» в вопросах, при решении которых ему была необходима активная поддержка со стороны сословий.

Боярская дума. В XVII в. соправительствующим с царем представительным органом феодальной аристократии оставалась Боярская дума. Сам термин возник во второй половине XIX в. Со времени образования Московского государства в источниках для обозначения этого органа употреблялись термины «бояре», «думные люди», «палата боярская», реже — «Дума». Как и в XVI в,, Дума не была неким в привычном смысле учреждением. Это был социальный институт, осуществлявший свои функции через систему временных боярских комиссий и боярских собраний, дающих возможность чиновной элите (в иерархии «Государева двора») участвовать в высшем управлении и иметь высший социально-политический статус.

На протяжении XVII в. численное превосходство в Боярской думе сохранялось за боярами и окольничими. В разные годы они составляли от 70 до 90% всех «думных людей». Это были потомки удельных князей, а также князей литовских, Гедиминовичи, выехавшие на службу к московскому князю в конце XV — начале XVI в. (князья Воротынские, Мстиславские, Голицыны, Куракины, Хованские и др.). Некоторые боярские фамилии принадлежали к старым московским боярским родам, ведущим свое происхождение с начала XIV в. (Шереметевы, Романовы, Сабуровы, Годуновы и др.). Укрепившийся в XVII в. обычай жаловать боярство отцу царицы, так называемое боярство «по кике» (головной убор замужней женщины) выдвинул в Думу представителей неродовитых фамилий (Стрешневы, Милославские, Нарышкины).

Думные дворяне и думные дьяки являлись неаристократической группой чиновной элиты, представляя ее бюрократический элемент. Думные дворяне происходили из рядового дворянства. Думными дьяками становились выслужившиеся приказные дьяки, а иногда и лица из других социальных групп. Так, думный дьяк Назарий Чистый, в 1640-е гг. входивший в управленческую верхушку московского правительства, происходил из среды высшего слоя торговых людей. В 30-е гг. помимо него из гостей в дьяки были переведены Г. Г. Панкратьев и племянник Н. Чистого Алмаз Иванов, а в 1645 г. — Аникей Чистый. Думные дьяки не только составляли своеобразную канцелярию Думы, но, как и высшие думные чины, возглавляли важнейшие московские приказы. В частности, они традиционно стояли во главе Поместного, Посольского и Разрядного приказов.

В первой половине XVII в. численность Боярской думы не превышала 40 человек (в 1617 г. — 40, 1627 г. — 25, в 1638 г. — 35). Пожалование думными и другими чинами было личной прерогативой царя и рассматривалось как царская «милость», повышение в служебно-местнической чести. Однако местничество и от царя требовало соблюдения определенных правил при «сказывании» высших думных чинов. В бояре и окольничие преимущественно жаловались представители древних аристократических родов, причем для членов некоторых знатнейших княжеских фамилий срок службы до получения боярства был минимальным. От воли царя в XVII в. зависело дать боярство выходцу из рядового дворянства. Одним из таких немногих стал происходивший из псковских дворян А. Л. Ордин-Нащокин, в 50—60-е гг. определявший внешнеполитический курс правительства Алексея Михайловича. Для большинства наиболее талантливых представителей дворянских родов венцом карьеры мог стать лишь чин думного дворянина. В то же время отпрыска известных аристократических родов, например Голицыных или Шереметевых, нельзя было назначить думным дворянином. Думный чин мог быть отнят за преступления политического характера. На практике такое хотя и случалось, но происходило крайне редко.

Существовавшие в XVII в. каналы и принципы получения думных чинов приводили к тому, что в составе Думы могли быть как действительно крупные государственные деятели, незаурядные дипломаты, талантливые военачальники и опытные администраторы (Н. И. Одоевский, В. В. Голицын, Д. М. Пожарский, Г. Г. Ромодановский, Ю. Я. Сулешов, Ф. А. Головнин, А. Л. Ордин-Нащокин, А. С. Матвеев, Ф. М. Ртищев, думные дьяки Алмаз Иванов, Д. М. Башмаков. Ф. Ф. Лихачев и др.), так и лица ничем не примечательные, а то и вовсе, по замечанию Г. К. Котошихина, «не ученые и не студерованные».

Дума обладала прерогативами высшей власти, участвовала вместе с царем в законодательном процессе и других сторонах правительственной деятельности. Высокий политический статус и полномочия Думы, помимо Судебника 1550 г., были закреплены Уложением 1649 г. В статье 2 главы X записано: «А бояром и окольничим и думным людем сидети в палате, и по государеву указу государевы всякия дела делати всем вместе».

Хотя предложения бояр об изменениях или дополнениях, вносимых в законодательство, формально имели только рекомендательный характер («как государь о том укажет...»), через Думу с ее «приговорами» прошли все наиболее важные законодательные акты, касающиеся феодального землевладения, крепостнических отношений, права и судопроизводства, финансово-податной политики и экономики. Боярские комиссии назначались для ведения посольских переговоров, разбора судных дел, местнических споров, для осуществления управленческих функций на время отъезда царя из Москвы. Думные чины возглавляли ведущие московские приказы, служили воеводами в важнейших административных центрах страны. В целом сфера деятельности Думы охватывала высшее и центральное управление.

В царствование двух первых Романовых царь обычно присутствовал на заседаниях Думы, что отражалось в формуляре приговора: «царь уложил с бояры», «слушав с бояры царь указал и бояре приговорили». К «сидению» «в палате» царь готовился заранее. Он составлял передаваемые для обсуждения боярам вопросы, причем в одних случаях им предлагалось лишь своим приговором оформить уже принятое им решение, в других — вопрос передавался на самостоятельное рассмотрите и решение бояр. Но даже когда по распоряжению царя Дума действовала самостоятельно, царь непременно ставился в известность обо всех ее распоряжениях согласно присяге, приносимой думными чинами, «самовольством без государева ведома никаких дел не делати».

Из наиболее близких и доверенных лиц, в том числе и не имевших думных чинов, составлялся узкий круг личных «советников» царя — «Ближняя дума», в которой в случае необходимости осуществлялось предварительное обсуждение и решение тех или иных вопросов, что позволяло упростить и ускорить их обсуждение в Боярской думе.

Приказная система управления. Приказная система управления достигла в XVII в. наивысшего развития, охватив все звенья государственного и церковного аппарата: от центральных московских приказов до копировавших их структуру и делопроизводство воеводских приказных или, как их часто называли в официальных документах, «съезжих изб» в городах. Уже в первые годы правления Михаила Федоровича восстановили свою деятельность около 20 прежних центральных учреждений. Необходимость решения острейших хозяйственных и социально-политических задач, и в первую очередь финансовых вопросов, вызвала к жизни ряд новых приказов. Некоторые из них, именуясь четвертями (Владимирская, Галицкая, Костромская, Новгородская, Устюжская), собирали подати, осуществляли управление и суд на определенной территории. Другие, как например, Приказ Новой четверти (1619) или Приказ Большой казны (1621/1622), а также существовавший еще в XVI в. Приказ Большого прихода, имея общегосударственный масштаб деятельности, ведали различными статьями казенных доходов. Кроме того, Приказ Новой четверти вел борьбу с незаконной продажей вина и табака, Приказ Большой казны управлял казенной промышленностью и торговлей, денежными дворами, а Приказ Большого прихода наблюдал за правильностью мер длины и веса.

Подобная многофункциональность при наличии ведущего направления деятельности свойственна приказам как типу учреждений. Приказной системе в целом (как и в XVI в.) были присущи специфические черты, характеризующие ее как традиционную систему организации управления. Она была обычна для общества с незавершенной государственно-политической централизацией, дробностью социальной структуры. Отличительными особенностями этой системы было отсутствие четкого определения и разграничения ведомственных функций учреждений, соединение в них ведомственных принципов в управлении с административно-территориальными, административных функций с судебными и финансовыми. Отношения между приказами были сложными и запутанными и определялись служебно-местнической «честью» и личными деловыми качествами возглавлявших их судей, а не служебно-иерархическим статусом учреждений. Назначение приказных судей осуществлялось на основе местнического принципа, что обусловливало отсутствие стабильного профессионального состава учреждения. Не было и четких правил их функционирования. Характерной чертой было также «столбцовое» делопроизводство (столбец — узкий лист бумаги. Столбцы по мере заполнения склеивались по нижнему краю и сворачивались в свиток длиною в несколько метров. Место склейки столбцов скреплялось подписью дьяка).

У Отмеченные особенности приказной организации управления мешали подчас оперативно вести важные государственные дела и создавали благоприятные условия для служебного произвола и коррупции со стороны приказных людей, «волочения» проводивших через их руки дел. В отдельных случаях разбор несложных судных дел затягивался на многие месяцы и даже годы. Пресловутая «московская волокита» — это не просто медлительность и неповоротливость приказного аппарата при решении дел, а и возможность использования определенных приемов «волочения» в целях либо «корыстования» — вымогания взяток, либо на «законных» основаниях «заволочивания» дела в интересах сильной стороны.

К важнейшим приказам с общегосударственной компетенцией, помимо упомянутой выше группы финансовых учреждений, относились Разрядный, Поместный, Посольский. Разрядный, или Разряд, осуществлял учет служилых людей «по «отечеству» и «верстание» их в службу (с 15 лет): военную и гражданскую. В военное время Разряд обеспечивал мобилизацию служилых людей и организацию их в полки. Он же руководил и боевыми операциями. В итоге, заведуя службой — статусным определением феодального класса, Разрядный приказ являлся важнейшим государственным учреждением центрального звена.

Все вопросы поместного и вотчинного землевладения, включая наделение служилых людей землей, оформление и регистрацию сделок на землю и крестьян, судебные земельные тяжбы, а также составление писцовых и переписных книг, организацию общих сысков беглых, рассматривались в Поместном приказе. Посольский приказ ведал сношениями с другими государствами, принимал и отправлял посольства, решал все дела с торговыми иноземцами, являлся хранителем большой и малой государственных печатей. В нем был сосредоточен сбор средств на выкуп пленных («полоняничных денег»), ему подчинялись приказы, создаваемые для управления вновь присоединенными территориями (Малороссийский, Княжества Смоленского и др.).

В группу военных приказов, помимо Разряда, входили Стрелецкий, Иноземский, Рейтарский и Казачий. Они ведали отдельными родами войск: стрелецкими полками, служилыми иноземцами, полками нового строя. Изготовление холодного и ручного огнестрельного оружия было сосредоточено в Оружейной палате, а производством пороха, литьем пушек и ядер к ним заведовал Пушкарский приказ. Почти все приказы обладали судебными функциями по отношению к находившимся под их управлением группам населения. Но было несколько приказов, специально созданных для разбирательства судебных дел. В их числе Разбойный, возглавлявший борьбу с «лихими людьми» на всей территории государства, кроме Москвы, где уголовные дела находились в ведении Земского приказа; Челобитный, куда поступали апелляции на судебные решения других приказов и где судились дьяки и подьячие; Приказ Холопьего суда, где оформлялись служилые кабалы и жилые записи, разрешались споры о холопах. Судные дела между дворянами решались в особых Владимирском судном и Московском судном приказах.

Общегосударственный масштаб деятельности был присущ ряду приказов узковедомственного профиля. Таковыми были Ямской, обеспечивавший ямской гоньбой казенные надобности; Приказ Каменных дел, имевший под своим управлением записных ремесленников и организующий казенное каменное строительство; Монастырский приказ, созданный в 1650 г. и ведавший монастырскими землями и судебными делами населения духовных вотчин. Он просуществовал до 1677 г. и был восстановлен в 1701 г.

Несколько приказов имели областной характер. Помимо четвертных приказов, это были Приказ Казанского дворца, созданный для управления вошедшими в состав России в

XVI в. землями бывших царств Казанского, Астраханского и Сибирского, и Сибирский приказ, учрежденный в 1637 г. специально для управления значительно возросшей территорией Сибири.

Особую группу центральных учреждений составляли дворцовые приказы. Они заведовали обширным хозяйством царя, обслуживая царский двор. Важнейшим среди них был Приказ Большого дворца, управлявший дворцовыми землями и населением дворцовых вотчин. Продовольственным снабжением царского дворца заправляли находившиеся в ведении приказа дворы Хлебный, Кормовой, Житенный и Сытенный. Казенный приказ, или Казенный двор, являлся хранилищем царской вещевой казны, в том числе мехов («мягкой рухляди»). Царским выездом заведовал Конюшенный приказ. Под его началом находились дворцовые конюшни и мастерские по изготовлению карет, саней и упряжи. Особые приказы занимались изготовлением царского платья (Царева и Царицына мастерские палаты), обеспечением и организацией царской охоты (Сокольничий и Ловчий), медицинской службой (Аптекарский).

При патриархе Филарете были созданы особые патриаршие приказы (Дворцовый, Казенный и Разрядный). Они сохранились до конца века и управляли всем патриаршим хозяйством. Подобные патриаршим приказам учреждения существовали во всех епархиях.

Приказы как центральное звено управления создавались на протяжении длительного времени, а не возникли как дельная система, базирующаяся на единых принципах. Наряду с постоянно действующими приказами (общегосударственной и областной компетенции) широкое распространение в XVII в. получили приказы, заведомо создаваемые как временные. По существу они являлись комиссиями-поручениями («приказами» в собственном смысле) для выполнения определенных задач текущего управления, после решения которых они упразднялись или же сливались с другими приказами. Обычно это были сыскные приказы разнообразной сферы деятельности. Они создавались для сыска и возвращения в посад вышедших из тягла закладчиков (впервые в 1619 г.), отписки частновладельческих слобод на посадах, организации сыска беглых крестьян, расследования политических преступлений. Целый ряд временных приказов возник в связи со Смоленской войной и началом строительства оборонительных линий на юге страны (Ратных дел, Литовских полоняничных дел, Сбора ратных людей, Городового дела и др.), для проведения межевания земель в разных городах, разбора служилых людей в 60—70-х гг. Широкое распространение временные учреждения получили во второй половине века. Иx создание оказало сильное воздействие на состав государственного аппарата, обеспечив непосредственное проникновение кадров московских приказов в сферу местного управления. Эти приказы — «комиссии» были хотя и временными, но вполне оформившимися учреждениями: указ об их создании определял не только главу и функции приказа, но и его штат и бюджет. Свойственная им быстрота и оперативность деятельности позволяли правительству эффективно решать важнейшие вопросы управления страной, восполняя слабость, а порой, как это, например, было при организации сыска беглых крестьян, и прямой саботаж со стороны местных учреждений. Этим временные приказы XVII в. отличались от подобных приказов предыдущего столетия, но эти же черты сближали их с многочисленными и разнообразными комиссиями петровского времени.

На протяжении XVII в. общее число одновременно действующих приказов изменялось мало (в 1626 и в 1698 гг. их было 36), поскольку наряду с возникновением новых приказов происходила их ликвидация или близкие по роду деятельности учреждения объединялись в одно. Некоторое увеличение числа приказов произошло в 1660—1670-х гг., когда их количество временно достигло 43. В эти же годы несколько возросло и число общегосударственных приказов: их стало 30 против 25 в 1626 г. и 26 в конце столетия.

При неизменности в целом количественного состава приказных учреждений разительные перемены к концу столетия произошли в численности управленческого аппарата и в его составе. На протяжении всех десятилетий наблюдался неуклонный рост приказных штатов: в 1626 г. — 623 человека, в 1646 г. — 837 человек, в 1677 г. — 1558 человек, в 1698 г. — 2739 человек. Он происходил за счет младших приказных чинов (подьячих), что отражало идущий процесс бюрократизации управления, усиление роли в нем сугубо канцелярской работы. В 90-х гг. подьячие составляли почти 97% всех приказных людей. Значительно выросли штаты всех приказов. Если в 20-х гг. в штате большинства приказов имелись один, реже два дьяка и не более 5—10 подьячих, а в крупнейших приказах (Поместном и Большого дворца) состояло 73 подьячих, то в конце 90-х гг. число дьяков в крупных приказах возросло до 7—8, а подьячих стало более 400. Наиболее типичными в это время были приказы, в которых сидели от 30 до 100 подьячих.

Эта группа приказных людей, обладавших большой мобильностью и широко использовавшихся правительством при комплектовании штата временных приказов, для выполнения различных заданий в городах, в полках и посольствах, охватила своей деятельностью всю страну. В литературе (Н. Ф. Демидова) обращено внимание на то, что сформированная в последней четверти XVII в. огромная армия московских подьячих послужила основой для организации государственного аппарата российского абсолютизма.

Уже при царе Михаиле Федоровиче практиковалось одновременное руководство двумя приказами одними и теми же дьяками. После смерти Филарета эта тенденция была продолжена в еще большей степени, причем дьяков заменили лида из ближайшего окружения царя. Так, Б. И. Морозов уже в первые годы царствования Алексея Михайловича (1645—lq76) являлся одновременно судьей пяти приказов (Большой казны, Стрелецкого, Иноземского, Новой Четверти, Аптекарского). Объединение нескольких приказов под началом одного из видных бояр стало характерным явлением государственного управления второй половины XVII в. Конечно, немалую роль в этом играло личное влияние того или иного боярина, в том числе близость к царской фамилии. Однако объективно такое объединение приказов с близкой компетенцией усиливало централизацию ведомственного управления.

Стремление к централизации управления проявилось в создании в 1654 г. Приказа тайных дел, подчинявшегося в отличие от других приказов не Думе, а непосредственно царю. Приказ не имел четкого круга дел. Он управлял дворцовым хозяйством, осуществлял политический надзор, апелляцию по политическим преступлениям, обладал контролирующими по отношению к другим учреждениям функциями. Этот контроль мог быть гласным, но чаще всего негласным и осуществлялся посредством приказных подьячих, рассылаемых с секретными царскими наказами по учреждениям, в армию, в посольства. За финансовой деятельностью приказов наблюдал Счетный приказ, созданный в конце 1650-х гг. Особое место, занимаемое этими учреждениями в приказной системе, было осознано уже современниками. По словам Г. К. Котошихина, Тайный приказ был устроен «для того, чтоб его царская мысль и дела исполнялись все по его хотению, а бояре и думные люди о том ни о чем не ведали».

В 1680-Х гг. была осуществлена новая перестройка ряда сфер управления, приведшая к дальнейшей его централизации. В частности, финансовые вопросы, которые прежде находились в ведении четвертных и различных приказов, отныне были сосредоточены в укрупненном Приказе Большой казны. Все вотчинные и поместные дела, а также дела о службе были изъяты из ведения территориальных приказов и сконцентрированы, первые — в Поместном приказе, вторые — в Разряде.

Рост территории. Административно-территориальное деление. В XVII в. территория России значительно выросла. В результате освободительной войны украинского и белорусского народов 1648—1654 гг. и последовавшей затем русскопольской войны, завершившейся в 1667 г. Андрусовским перемирием, России были возвращены все земли, отошедшие к Польше по Деулинскому перемирию. Польша признала вхождение Левобережной Украины в состав России. Позже, в 1686 г., по «Вечному миру» Польша признала Киев за Россией, получив взамен ряд западных городов с уездами (Себеж, Невель и Велиж). В результате русско-турецкой войны 1676—1681 гг., закончившейся Бахчисарайским договором 1681 г., Днепр стал границей между Россией и Турцией, которая признала подданство Запорожской Сечи России, присоединение Левобережной Украины и Киева. В XVII в. продолжается продвижение на восток в сибирские земли.

Основной административно-территориальной единицей в XVII в. оставался уезд. Его возникновение относится ко времени объединения отдельных княжеств в едином государстве. Территории этих княжеств и их уделов оформились в уезды как отдельные административные структуры. Это определило разномасштабность уездов как по размерам, так и по численности населения. Общее их число во второй половине XVII в. было свыше 250. Более мелкими административными единицами являлись станы и волости. Большинство уездов состояло из нескольких станов, которые делились на волости. Правда, в отдельных уездах волости выступали как единицы, равнозначные станам. В ряде районов государства во внутриуездном делении имелись значительные особенности. Например, огромный Новгородский уезд делился на 5 пятин, каждая из которых состояла из погостов. Почти в каждом северном уезде Поморья были собственные деления, единицами которых выступали то станы, то погосты, то волости, то различное их сочетание. Своя специфика административного деления была в Башкирском крае, вошедшем в состав России во второй половине XVI в. после присоединения Казанского ханства. Его территория составляла Уфимский уезд,. который делился на 4 «дороги». Вероятно, это название восходило к монгольскому слову «даруга». Им назывались административные окруяц, из которых состояла Монгольская империя и ее часть — Золотая Орда.

На Левобережной Украине начиная с 30-х гг. XVII в. в качестве административно-территориальной единицы были приняты полки. Прежде, в XVI в., они выполняли функции военных округов. После Андрусовского перемирия на территории Левобережной Украины было 10 полков, которые непосредственно подчинялись гетману Украины. Во главе полка стоял полковник, он командовал полком и управлял территорией, относящейся к полку; сотники имели в своем управлении территорию сотни, а городами и селами управляли войты и казацкие атаманы. Полковое деление вводится также и в Слободской Украине, сложившейся в XVII в. на территории от Харькова до Воронежа и Курска. Автономное самоуправление существовало в областях запорожских, донских, яицких и терских казаков. Военной, политической и социальной формой объединения вольных казаков было войско, высшая власть в котором принадлежала войсковому кругу. Подобное разнообразие низовых административных единиц отражало сохранявшиеся в XVII в. остатки исторически сложившихся особенностей в местном управлении отдельных территорий государства.

Русское централизованное государство образовалось как многонациональное. В XIV—XV вв. в его состав вошли мари, коми, мордва, печора, карела; в XVI—XVII вв. присоединились народы Поволжья, Сибири, Левобережной Украины. Официальное приказное делопроизводство XVII в. Европейскую территорию России делило на области, получившие название «городов». «Замосковные города» составляла территория, лежащая «за Москвой», если обращаться к ней с южных и юго-западных рубежей. Река Ока от Коломны до Тарусы была южной границей края. Поморские города — это территория, тянувшаяся к Белому морю и Ледовитому океану и до Северного Урала. Города от «немецкой украины» располагались на северо-западе европейской территории (псковские и часть новгородских земель). Название области подчеркивало ее пограничное положение по отношению к «немецкой» земле, т.е. Ливонии. «Заоцкие города» включали земли верхней Оки; «Северские города» — бывшие земли Чернигово-Северского княжества, до конца XV в. находившиеся в составе Великого княжества Литовского. «Украинные города» находились к югу от Замосковного края на украинных (окраинных) землях государства. Дальнейшее продвижение в земли Дикого поля привело к появлению области, получившей название «Польских городов», т.е. городов, лежащих в Поле. Как отдельная область выделялись «Рязанские города», «Низовые города» (территория Средней Волги от Нижнего Новгорода до Камы), «Вятские города» и «Пермские города».

Освоение Восточной Сибири. В XVII в. продолжалось продвижение в Сибирь. Оно имело свои особенности по сравнению как с предшествующим временем, так и с процессом включения в состав России других регионов. BLXVI в. условием присоединения Западной Сибири, начало которому было положено военной экспедицией отряда казаков во главе с атаманом Ермаком, был разгром Сибирского ханствад Немногочисленное население Сибири, разрозненное и пестрое в этническом отношении, после распада единственного государственного образования в крае не могло быть серьезной военной силой. Царившая во многих местах острая племенная вражда также облегчала продвижение русских./ Оно велось в форме правительственной (перевод за Урал пашенных крестьян и служилых людей) и вольной колонизации «охочих» людей, устремлявшихся в Сибирь зa свободной «землицей» и драгоценной пушниной)

Большинство коренных жителей края находилось на разных стадиях патриархально-родового строя: от первобытности каменного века (народы Северо-Восточной Сибири: юкагиры, чукчи, коряки, ительмены) до развитых форм патриархальнородовых отношений (якуты, жившие в долине реки Лены, и буряты, заселявшие бассейн Ангары и берега Байкала). У первых основными занятиями были рыбная ловля, охота на морского зверя и диких оленей. Хозяйственная жизнь более развитых якутов и бурят была связана со скотоводством. Родами и племенами жили эвенки (тунгусы). Они заселяли обширную территории от Енисея до Охотского моря. Среди них были как оседлые рыболовы и охотники, так и кочевые скотоводы. В бассейне Амура жили дауры, дючеры и другие племена. Помимо традиционных занятий народов Сибири, им было знакомо земледелие. У них, как и у сибирских татар, шел процесс феодализации.

Продвижение русских землепроходцев, служилых людей и промысловиков по Сибири осуществлялось двумя маршрутами. Один из них, морской, проходил из устья Оби в Обскую губу и Мангазейское море, потом вверх по реке Тазу и волоком в приток Енисея реку Турухан. Основной базой на этом пути до 50-х гг. XVII в. являлась Мангазея, основанная в низовьях реки Таза на рубеже XVI—XVII вв. Главным стимулом движения, на восток промышленных и служилых людей была пушнина. В первой половине XVII в. ежегодные сборы мангазейской таможни составляли до 10—17 тыс. руб. По мере Истребления соболя)и запустения Мангазеи русская колонизация Сибири все более устремлялась по другому, южному, направлению движения в бассейн Лены. Оно было продолжением пути по Каме и ее притокам к среднему течению Оби и далее от ее правого притока Кети волоком на Енисей.

Опорными пунктами для продвижения на восток и освоения долин сибирских рек становились остроги и зимовья. Так возникли Кетский острог (начало XVII в.), Енисейский острог (1619), Красноярский острог (1628), Братский острог (1631), Иркутское зимовье (1652) и др. Первый острог на Лене, Усть-Кутский, был построен в 1631 г., через год основан Якутск, и началось обследование восточной части северных берегов Азии. Оно продолжалось в бассейнах Алазеи и Колымы. В 1639 г. Иван Москвитин и его люди первыми из русских вышли к побережью Тихого океана. А в 1648 г. участники экспедиции, организованной холмогорцем Федотом Поповым, казак Семен Дежнев и купец Федот Алексеев впервые достигли северо-восточной оконечности Азии и открыли пролив, отделяющий Азию от Северной Америки. Открывателем новых земель стал Василий Поярков. В 1643—1646 гг. с небольшим отрядом он проплыл по Амуру в Охотское море, обогнул на речных судах его побережье и вернулся в Якутск. В середине XVII в. устюжский торговый человек Ерофей Хабаров во главе отряда «охочих» людей вновь прошел по Амуру, изучил прилегающие земли и составил карту. Базой дальнейшего продвижения в Приамурье стал Нерчинский острог, построенный в 1658 г. при впадении реки Нерчи в реку Шилку. Так уже в первой половине XVII в. были определены границы русских владений, которые очерчивались северными и восточными рубежами Азиатского материка. В конце XVII в. сибирский казак В. В. Атласов обследовал Камчатку и Курильские острова.

Присоединение и освоение Сибири было для русских людей эпохой крупных географических открытий. Ими не только закрепились за Россией богатые природными ресурсами земли, но и был внесен большой вклад в развитие географических знаний. Многочисленные сведения природно-географического, хозяйственного и этнографического характера, зафиксированные в донесениях русских землепроходцев, послужили основой для составления сводных чертежей и географических обзоров отдельных районов и Сибири в целом («Роспись Сибирским городам и острогам», 1640 г.; «Годуновский чертеж» — по имени тобольского воеводы П. И. Годунова, 1667 г.). В конце столетия тобольский сын боярский Семен Ремезов составил первую карту Сибири —«Чертежную книгу».

Большую часть тайги и тундры русские отряды прошли без серьезного сопротивления, в отличие от американских колонистов-«пионеров». которые двигались с востока к западному побережью, подавляя и истребляя коренное население материка. К концу века в Сибири проживало уже около 150— 200 тысяч переселенцев — почти столько же, сколько аборигенов. Среди русских около половины являлись служилыми людьми. Началось «проведывание» месторождений руд цветных и драгоценных металлов. Однако прежде всего в то время русских купцов и правительство интересовало «мягкое золото» — драгоценная пушнина: в середине века из Сибири вывозили до 150 тыс. соболей в год. Из мехов в основном и состоял ясак — дань, которую платило местное население. Уплатой ясака выражалось оформление его подданства. Кроме того, сибирские народы должны были выполнять ямские повинности.

Управлением Сибирью сначала ведал Посольский приказ, затем Приказ Казанского дворца, а с 1637 г. — Сибирский приказ. Ему подчинялись размещаемые по уездным городам воеводы, при которых состояли гарнизоны из русских служилых приборных людей. Воеводы Тобольска осуществляли общее наблюдение за всем краем. Сбор ясака осуществлялся с помощью родовых тойонов, или «князьцов», которые стояли во главе ясачных волостей и судили местное население по нормам обычного права. Гарантией подчинения аборигенов служила система «аманатства»: родственники и дети местной знати становились заложниками-«аманатами» и должны были жить в русских крепостях. Такая система позволяла немногочисленной русской администрации контролировать обширные территории. На всей Восточной Сибири во второй половине XVII в. проживало 600 человек, рассеянных по 40 постоянным и временным острогам, острожкам и ясачным зимовьям. Уровень эксплуатации местного населения на восточных окраинах был в целом сравнительно невысок. Хотя, разумеется, отношение воеводской администрации, промышленных и служилых людей к местному населению было далеко от идиллии. Неэквивалентный обмен, подкуп, произвольные поборы и всевозможные притеснения, как и прямое спаивание коренных жителей, были в числе обычных средств обогащения.

Сибирь, как и степные окраины, практически не знала помещичьего землевладения и крепостного права. Во второй половине XVII в. русские крестьяне осваивают Приуралье и Зауралье. В Западной Сибири крупный земледельческий район возник вдоль рек Тобола, Иртыша и их притоков. Здесь (Верхотурский, Тюменский, Туринский и Тобольский уезды) к концу XVII в. было сосредоточено 75% всех крестьянских дворов Сибири (8 280 из 11 тыс.). Они возделывали так называемую десятинную пашню, урожай с которой поступал государству. В отличие от Поволжья, народы которого издревле были знакомы с земледельческой культурой, в большинстве мест Сибири русским поселенцам пришлось внедрять земледелие впервые, причем на тяжелых подзолистых почвах таежной зоны. Систематические нападения кочевых народов — монголов и киргизов — препятствовали продвижению земледелия в область южных черноземов. Распространение земледелия на новые территории стало результатом титанических усилий русского крестьянина. К концу XVII в. потребности края в хлебе полностью обеспечивались сибирским земледелием.

Несмотря на все издержки, включение в состав России способствовало более быстрому общественному развитию народов Сибири. Оно сопровождалось приобщением их к более прогрессивной форме хозяйственной деятельности, знакомством с современными орудиями ремесленного производства, усвоением русского быта — жилища (избы), одежды. В результате присоединения и освоения новых земель усилился многоэтничный характер Российского государства.

Местное управление. Во время Смуты был разрушен не только центральный, но и местный аппарат власти. По мере освобождения территории государства от польско-литовских и шведских отрядов и усмирения казачьей вольницы правительство Михаила Федоровича приступило к восстановлению воеводского управления, возникшего еще в конце XVI в. в ряде пограничных городов и уездов. К середине 20-х гг. XVII в. воеводское правление как организация местной власти действовало уже на всей территории государства. В его утверждении проявлялось усиление приказного начала на местах как выражение централизации управления сверху. Это была основная, хотя и не единственная, линия развития местных учреждений.

На протяжении XVII в. в руках воевод постепенно сосредоточилась вся административная, полицейская и судебная власть в уездах. Имея под своим началом городские гарнизоны, состоявшие из стрельцов и других служилых людей «по прибору», воеводы не только обязаны были обеспечивать безопасность вверенной им местности, но и пресекать возникавшие в ее пределах различные проявления социальной борьбы. Правда, не всегда это удавалось, что свидетельствовало не только об остроте социальных противоречий, но нередко являлось показателем слабости местной власти (или конкретной личности, ее воплощавшей), ее неспособности в экстремальных условиях к решительным и быстрым действиям. Характерный случай произошел в Великом Устюге в июне 1648 г. Недавно присланный туда воевода М. В. Милославский не только не смог справиться со стихийно вспыхнувшим в городе волнением, но и в отписке в Москву просил государя спасти и защитить его самого.

Расширение объема управленческих функций воевод сочеталось с ограничением их самостоятельности в принятии решений даже в пределах их компетенции. Без санкции приказов воеводы самостоятельно могли решать лишь мелкие, преимущественно бытового характера вопросы. Исключением являлись воеводы в пограничных или во вновь осваиваемых районах государства. Там, получив особые полномочия, воеводы обладали широкими судебно-административными и полицейскими правами, становились начальниками местных военных сил, могли верстать на военную службу детей боярских и приборных людей и наделять их окладным жалованьем. В Астрахани, Уфе, Тобольске, Томске воеводы имели право вести дипломатические сношения с соседними государствами, а астраханские воеводы к тому же должны были следить за Большой Ногайской Ордой.

Воеводами в города назначались преимущественно дворяне, служившие по московскому списку (стольники, стряпчие, дворяне московские, жильцы), значительно реже — из городовых дворян и детей боярских. Обычно на воеводство попадали уже не способные к ратной службе дворяне. Назначение воевод (сменяемых через 2—3 года службы) осуществлял Разрядный приказ, но в служебно-административном отношении воеводы подчинялись тем приказам-четвертям, в ведении которых находились их города. Организация гражданской службы на бюрократических началах, исключавших «кормление» как одну из основ службы, с трудом усваивалась дворянством, по-прежнему относившимся к воеводской службе, исходя из кормленческих интересов. К тому же воеводы, как и приказные судьи, не входили в штаты учреждений и исполняли возложенные на них обязанности как временные сословные поручения. В отличие от наместников и волостелей XVI в. их содержание не возлагалось на население, а обеспечивалось поступавшим из четвертных приказов жалованьем. Верховная власть запрещала должностным лицам взимать с населения «кормы» и «посулы», но при этом разрешалось принятие всякого рода подношении («поминков») по церковным праздникам и торжественным дням. На практике узаконенные «поминки» превращались в разорительные поборы с населения. Они начинались с момента приезда нового воеводы к месту службы (он сопровождался поднесением ему, а также всем членам семьи и дворни «въезжего корма») и заканчивались лишь его отъездом, сопровождаемым прощальным «поминком». Воеводы в своем корыстолюбии тем более чувствовали себя свободно, что никак не были связаны с местным обществом и лишь стремились за свое кратковременное пребывание в должности извлечь из нее максимальную выгоду. Сохранение взгляда на воеводскую службу как на дополнительный источник дохода имело и свои объективные причины. Они заключались в ограниченных возможностях поместного земледельческого хозяйства, доходы с которого у основной массы служилых людей едва обеспечивали их служебные и личные потребности.

При всем этом иное воеводство, особенно для лица, приближенного к царю, было равносильно опале, поскольку означало удаление от Двора и падение политического влияния. Это был обычный способ придворной борьбы, с помощью которого лицо, входившее во власть, оттесняло своих соперников. Яркий пример тому действия Б. И. Морозова в первые месяцы правления Алексея Михайловича. По свидетельству австрийского посла Августина Мейерберга, наставник молодого царя «по обыкновенной предосторожности любимцев отправил всех бояр, особенно сильных во дворце расположением покойного царя, в почетную ссылку на выгодные воеводства».

При воеводах организовывались воеводские, или как их часто называли в официальных документах, «съезжие избы». Во второй половине XVII в. за ними повсеместно утвердился термин «приказная изба», что соответствовало фактическому их положению в качестве местного учреждения центрального приказа. Не случайно их структура и делопроизводство были те же, что и в московских приказах. Характерно, что штат воеводских изб, состоявший из местных подьячих, постоянно обновлялся за счет присылаемых вместе с новым воеводой из Москвы временных приказных служителей (дьяков и подьячих «с приписью», т. е. с правом подписывать официальные документы). К концу века, как и в приказах, возросла численность подьячих приказных изб. Если в 40-е гг. наиболее типичными были избы со штатами от 2 до 5 человек, то в 90-е гг. — от 6 до 20 человек. Существование и развитие именно этой группы служителей, для которых единственным занятием была работа в государственных учреждениях, являлось показателем роста бюрократических тенденций и в центральном, и в местном управлении. Правда, на местах этот процесс происходил медленнее, чем в центре.

В первой половине XVII в., наряду с процессом бюрократизации местного управления, продолжало сохраняться, а в отдельных местах получило развитие выборное сословное начало, представленное губными и земскими учреждениями. В правление Михаила Федоровича функционирование съезжих изб осуществлялось при опоре на местные мирские общины. В частности, они формировали постоянный штат подьячих изб путем их найма и содержания. Выбирая из мирских людей судей, целовальников, счетчиков, таможенных и кабацких голов, органы мирского самоуправления принимали непосредственное участие в судебно-полицейских и финансовых функциях управления уездом. Однако в подобной системе была и еще одна сторона. Она проявлялась в том, что фактически низовые звенья государственного управления функционировали за счет обязательных и безвозмездных служб тяглого населения. Об обременительности подобных повинностей речь уже шла при характеристике положения посадских людей. Здесь же хотелось бы еще раз подчеркнуть обусловленность возникновения подобной системы скудостью совокупных средств и ресурсов аграрного социума, существовавшего в неблагоприятных для его развития природно-климатических условиях.

Губные органы уже во второй половине XVI в. стали важным звеном государственного аппарата. В их основную функцию входила борьба с разбоями и всякими «лихими» людьми. В XVII в. они действовали рядом с воеводой, но под его надзором или же с поставлением воеводы во главе губного суда переходили в его непосредственное подчинение. Правда, имела место и противоположная тенденция. В 1627 г. началось повсеместное восстановление губных старост, выбираемых из дворян уезда. Эта мера ограничивала круг влияния воевод, т. е. означала умаление централизации местного управления в пользу органов самоуправления. В отдельных местах по просьбе городов воевод не посылали вовсе, а были только губные старосты. Там губной староста, сосредоточивая в своих руках не одни уголовные дела, а все областное управление, становился и земским судьей. В случае недовольства губными старостами назначались воеводы. В эти годы правительство, остро нуждавшееся в поддержке сословий, было готово идти навстречу местным требованиям, в том числе в плане развития сословно-представительного начала, воплощавшегося не только в деятельности Земского собора, но и в функционировании органов самоуправления на местах.

Во второй половине XVII в. воеводская власть повсеместно вытеснила земские сословно-выборные учреждения. Дольше всего мирские структуры как органы общинного самоуправления сохранялись в Поморье. Но и там их деятельность, особенно касающаяся раскладки государственных налогов и повинностей, находилась под контролем воевод.

Расширение границ государства и потребности организации обороны пограничных территорий привели к образованию крупных военно-административных округов — разрядов. Первый из них — Тульский — был создан еще в XVI в. для обеспечения защиты населения украинных, заоцких и рязанских городов. В XVII в. образуется до 10 новых разрядов. В 50 -X гг. для обороны от Польши и Швеции организуются Смоленский и Новгородский разряды. В связи со строительством нового южного укрепленного рубежа — Белгородской черты — и массовым заселением свободных земель вдоль новой оборонительной линии в 60-х гг. возникают Белгородский и Севский разряды, объединившие под своим началом несколько десятков городов. Часть городов Казанского приказа, лежащих к северу от так называемой Симбирской черты, были включены в состав организованного в начале 1680-х гг. Казанского разряда с центром в Симбирске. Несколько разрядов (Томский, Енисейский, Ленский) при главенстве Тобольского существовало в Сибири. Во главе каждого из них ставился боярин, которому подчинялись городовые воеводы. Хотя возникновение разрядов в XVII в. диктовалось главным образом необходимостью мобилизации ресурсов и централизации полномочий в военно-оборонительных целях, однако естественным компонентом власти главного воеводы разряда становились административные и финансовые функции. Примечательно, что в последней четверти XVII в. несколько разрядов (Московский, Владимирский, Тамбовский) были созданы и в центральных районах страны. Правда, они не получили такого значения, как пограничные разряды, и просуществовали недолго. В литературе образование разрядов единодушно оценивается как своеобразная предтеча петровских губерний, ставших связующим административным звеном между центром и уездом.

Войско. Важным условием укрепления российской государственности, преодоления тяжелых последствий иностранной интервенции, обеспечения безопасности страны и решения насущных внешнеполитических задач было наличие боеспособной армии, могущей в случае необходимости быть использованной и для подавления народных волнений и восстаний. В начальный период правления Михаила Федоровича постепенно восстанавливалась расстроенная за годы Смуты военная организация государства. \Этому способствовали: жесткая податная политика правительства по сбору основных и чрезвычайных налогов; широкая раздача поместий и укрепление земельных прав дворянства, при одновременной проверке прав землевладельцев на вотчины и поместья, приобретенные за Смутное время; упорядочение поместных окладов и дач дворянства; осуществление «дозоров» и новых описаний частной земельной собственности и, наконец, введение «живущей четверти» — нового принципа налогообложения, вызванного хозяйственным запустением.

Основой сложившейся еще в середине XVI в. структуры русского войска являлось конное ополчение служилых людей «по отечеству», комплектуемое на основе поместной системы. Другим компонентом военной организации были находившиеся на постоянной службе служилые люди «по прибору» (стрельцы, казаки, пушкари и затинщики). Как вооруженная конная сила использовались и нерусские народы — служилые татары, чуваши, марийцы, мордва, башкиры и др. В военное время к ратной службе привлекалось также тяглое сельское население (посошные и даточные люди), набираемое по особой разверстке. Они выполняли вспомогательные работы по обслуживанию армии, но могли принимать участие и в боевых действиях.

В военное время дворяне, получавшие поместное и денежное жалованье, обязаны были являться на службу на коне, с оружием и вооруженными людьми (холопами), число которых в соответствии с Уложением 1556 г. зависело от размера имевшейся у них «доброй угожей земли». Дворянские «люди» использовались не только в качестве обозной прислуги, но и входили в боевой состав конницы. В мирное время служилые люди «по отечеству» жили в своих поместьях и вотчинах.

Служилые люди «по прибору» рекрутировались из детей и родственников приборных же людей, а также из так называемых вольных, или гулящих, людей, находившихся в данный момент вне государева тягла. Важным резервом стрельцов, пушкарей и городовых казаков вплоть до Уложения 1649 г. были крестьяне и посадские. Верстание в городовую службу выходцев из тяглых слоев особенно было распространено при строительстве новых городов на Юге. Общее число ратных людей к началу 30-х гг. было доведено до численности ратников XVI в. и составляло около 100 тысяч.

Казаки служили на своих конях и со своим оружием. Наиболее обученной и лучше вооруженной частью воинов были стрельцы, оснащенные казенным оружием, холодным и огнестрельным (пищалями). Их численность постоянно возрастала и к 80-м гг. достигла 55 тыс. человек (из 165 тыс. ратных людей). Особенно многочисленными среди них были полки московских стрельцов, выросшие к этому времени до 20 тысяч. Столь сильный рост был связан с превращением стрелецкого войска по преимуществу во внутреннюю охрану государства. Основная часть стрельцов находилась в Москве либо была рассредоточена по многочисленным городам страны. В боевых же действиях русской армии принимало участие, как правило, не более четвертой части этого рода войск.

Во всех войнах, которые вела Россия на протяжении XVI в., участвовали отряды донских казаков. Их численность к середине столетия достигла 20 тыс. человек и значительно превышала численность яицких и волжских, терских и гребенских казаков. Вплоть до 1671 г., когда после подавления восстания под руководством С. Т. Разина донские казаки, чувствуя свою вину, вынуждены были впервые принести присягу на верность московскому царю, их участие в дальних походах русского войска или в сторожевой службе на южных рубежах Российского государства осуществлялось в рамках добровольного военно-политического союза, подкрепляемого более-менее регулярной присылкой из Москвы на Дон военного снаряжения, хлебного и денежного жалованья. С 1613 по 1700 г. в донские отпуска было отправлено 202 тыс. четвертей хлеба, 280 тыс. руб., 939 поставов сукна и более 16 тыс. ведер вина. В этом союзе были заинтересованы обе стороны. Московское правительство ценило боевую службу казаков, а казаки нуждались в постоянном пополнении людьми извне, в материальной поддержке со стороны экономически развитого государства. Московское правительство оказывало Дону военную помощь двумя способами. Первый заключался в посылке на Дон для обороны от татарских набегов отрядов ратных людей во главе с московскими воеводами. Так было в начале 40-х гг., когда татары в отместку за взятие и многолетнее удержание турецкой крепости Азов неоднократно нападали на казачьи городки в низовьях Дона. Второй способ состоял в организации переселения вольных людей из пограничных городов на Дон. В 1646— 1648 гг. таким образом было выслано 5 тыс. человек.

Однако отношения между Москвой и Доном порой серьезно разлаживались. Военные походы «за зипунами», в том числе царской и купеческой казной, прямо вытекавшие из специфики хозяйственной жизни казаков, а также их неконтролируемые действия против Крыма и Турции, нередко ставившие Москву в трудное положение, рождали стремление царского правительства превратить вольное казачество в служилое сословие, встроить его в социальную структуру общества. Решительные меры Бориса Годунова в этом направлении, как известно, вызвали против него чрезвычайное недовольство и озлобление казаков и обеспечили их активную поддержку «царевичу Дмитрию». В годы Смуты отчетливо проявилась претензия вольного казачества на получение особых привилегий, признания за ним высокого положения в обществе, право на которые, по его убеждению, ему давала важная для государства военная служба. В частности, казаки претендовали на передачу им в качестве «приставства» отдельных территорий, употребляя доходы с них в качестве своего «корма». Понятно, что подобные устремления казачества входили в противоречие с интересами и государственной власти, и дворянства, а потому по мере восстановления государственного порядка были пресечены.

В дальнейшем московское правительство не раз пыталось заставить Донское войско принести присягу на верность царю. Но только в августе 1671 г., после долгих споров на Кругу, казаки в присутствии московских послов «веру учинили». Впоследствии подобный акт повторялся при вступлении каждого нового царя на престол. В итоге вольное казачество из добровольных союзников московского царя было поставлено в положение его подданных наравне со всем остальным населением.

Бурные события начала XVII в. отчетливо выявили слабые стороны дворянского конного ополчения. Комплектуемая на основе поземельной службы поместная армия оказывалась малопригодной при затяжных военных действиях, неизменно сопровождавшихся деморализацией и массовым дезертирством служилых людей, устремлявшихся в свои поместья. Затяжной аграрный кризис и медленный выход из него сказывался на вооружении и боеспособности поместного ополчения. Половина дворян и детей боярских по своему материальному положению, вооружению и снаряжению была пригодна лишь к городовой (гарнизонной) службе. В 20—30-е гг. XVII в. в среднем на каждую вотчину приходилось лишь по 8,3 крестьянского двора (считая населенность каждого в 2,8 души мужского пола это составит 23 души мужского пола) В то же время Земский собор 1641 г. пришел к заключению, что служилый дворянин мог за свой счет отправиться в поход, имея в вотчине не менее 50 душ мужского пола. Следовательно, все дворянское ополчение могло служить, лишь получая денежное жалованье. Поместье как форма жалованья теряло смысл. Упадок поместного войска побудил правительство обратиться к использованию иных принципов комплектования отдельных воинских подразделений. К тому же задача возвращения имевших важное стратегическое значение западных земель, и среди них Смоленска, предполагала ведение крепостной осадной войны, для него дворянская конница была не пригодна.

Накануне Смоленской войны в 1630 г. начинается формирование полков «нового строя», или «иноземный ратный строй». Первоначально на добровольной основе из беспоместных детей боярских, служилых татар и казаков, а позднее всяких «вольных охочих» людей были созданы шесть солдатских полков (более 10 тыс. человек), взятых государством на полное обеспечение и вооружение. Помимо жалованья и кормовых денег, солдат получал пищаль, порох и свинец. Большинство офицеров в полках составляли нанятые правительством иностранцы. В 1632 г. на тех же условиях, но с более высоким жалованьем был организован первый рейтарский (конный) полк. Вооружение рейтара состояло из карабина, двух пистолетов, лат и шишаков (головного убора). В регулярном войске М. Б. Шейна, устроенном по иноземному образцу, в 1632 г. под Смоленском было уже 15 тыс. чел., прошедших обучение. Вскоре правительство перешло к принудительному набору даточных людей из числа тяглого населения поместных и вотчинных земель. Помимо солдатских полков из них был сформирован первый драгунский (конный) полк. Нехватка средств определила роспуск полков «нового» строя в мирное время (после Смоленской войны). Позднее в связи с укреплением южной границы правительство стало производить ежегодные наборы вольных людей, из которых формировались полки «кормовых» солдат и драгун для сезонной пограничной службы. Во время летней службы в пограничных городах они обучались ратному делу, получая кормовое жалованье, оружие и лошадей, а осенью распускались по домам. В 40-х гг. формируются драгунские полки из крестьян южных пограничных уездов. Организованные в полки и проходившие военное обучение, крестьяне продолжали заниматься сельским хозяйством и содержать себя, они освобождались лишь от налогов и повинностей. Поселенные драгуны (из крестьян) несли сторожевую пограничную службу и не требовали никаких материальных затрат на свое содержание. Они с успехом использовались для нужд местной обороны вплоть до 80-х гг., когда их стали посылать на службу в отдаленные города и включать в походное войско, что неминуемо разрушило основной принцип их содержания и службы.

Во второй половине XVII в. нерегулярные воинские формирования (дворянское конное ополчение, полки разного рода служилых людей) уступили определяющее место регулярным формированиям. Вовсе исчезли из полковой службы городовые казаки. Изменилось и соотношение конного и пешего войска: пехоты насчитывалось уже более 60% всех полков. Основную силу в русской армии 80-м гг. составляли полки «нового строя» (более 65%). Они формировались исключительно из даточных людей, принудительно набираемых с тяглых дворов. Принудительной также стала запись дворян и детей боярских в рейтарские полки! Солдатская служба даточных людей была пожизненной. За их семьями сохранялись земельные наделы, а в мирное время часть солдат распускалась по домам, но с обязательством возвратиться в полк приписки по первому требованию.

Таким образом, созданием солдатских, рейтарских и драгунских полков было положено начало организации армии на регулярной основе. Однако совершенно очевидно, что полки «нового строя» еще не обладали всеми признаками регулярного войска. Не все из них имели постоянную военную организацию в мирное и военное время. Сезонный и поселенный характер полков, связь рядового состава с земледельческим хозяйством лишали их возможности получать планомерную военную подготовку. К тому же правительство прибегало к различным способам, чтобы освободить государство от полного содержания новых формирований. Несмотря на очевидные преимущества этих полков перед ратными людьми старого строя переход к регулярной армии растянулся на многие десятилетия. В значительной степени это было связано с медленным выходом страны из тяжелого хозяйственного кризиса, с ограниченностью ресурсов аграрного социума, развивавшегося в крайне неблагоприятных для земледелия природно-климатических условиях. (Даже при наличии поместного войска и не полном содержании армии за счет государства военные расходы по росписи 1679/1680 г. составляли более 62% государственного бюджета, что является наглядным свидетельством его скудости.

§ 2. ЭВОЛЮЦИЯ РОССИЙСКОЙ МОНАРХИИ К АБСОЛЮТИЗМУ

Россия в XVII в. была унитарным государством, с формой правления в виде сословно-представительной монархии. В кто время царская власть, олицетворявшая собой высшее государственное начало, осуществляла свойственные верховной власти функции (главнейшие из них заключались в регулировании жизнеобеспечения социума и организации его защиты) при опоре на институты сословного представительства: Думу и Земские соборы. Характеру сословно-представительной монархии соответствовала незавершенность государственно-политической централизации, дробность социальной структуры господствующего класса и общества в целом. Функционирование всей системы государственных учреждений осуществлялось на основе местнического принципа. Во второй половине XVII в. в организации политической власти и системы управления все отчетливей вырисовываются существенные изменения, которые обычно осмысливаются как показатель постепенного обретения российской монархией абсолютистских черт.

Развитый абсолютизм — это политическая форма государства, характеризующаяся неограниченной властью монарха, опирающейся на централизованную систему бюрократического управления, регулярную армию, единую систему налогов, подчиненную государственному аппарату церковь, постоянные органы суда, полиции, контроля. Разумеется, ни одного из перечисленных элементов абсолютизма в России XVII в. не было. Однако для этого времени речь идет не об утверждении новой формы монархии, а об определенных абсолютистских тенденциях в ее эволюции, получивших завершение в Петровскую эпоху. Причины, вызвавшие изменение формы монархии, сопровождаемое перестройкой системы государственных учреждений и институтов, в литературе определяются по-разному.

О них речь еще впереди. Здесь же уместно заострить внимание на исторических факторах вызревания двух наиболее ярких проявлений эволюции сословно-представительной монархии к абсолютизму — усилении самодержавного характера власти царя и свертывании политической активности ведущих сословии, что в совокупности привело к постепенному затуханию, а затем и полному отмиранию Земских соборов.

Причины этих явлений, находившихся, выражаясь математическим языком, в обратно пропорциональной зависимости, во многом определялись исходными параметрами существования российского социума, выдвигавшими государственное начало в качестве важнейшего фактора его развития. В середине — второй половине XVII в. в социально-экономической жизни России, ее внутриполитическом развитии и международном положении произошли существенные изменения. В этот период в результате длительной и тяжелой войны в состав России были возвращены утраченные в начале века земли; осуществлялось дальнейшее продвижение в Сибирь; была создана грандиозная оборонительная система на юге и юго-востоке страны, потребовавшая огромных материальных и трудовых затрат и не только защитившая центр страны от набегов крымских татар, но и позволившая продвинуться в глубь Дикого поля, начав его хозяйственное освоение; в это же время верховной властью предпринимаются усилия по созданию крупного промышленного производства; развертывается борьба с социальными и национальными движениями; организуются массовые сыски беглых крестьян, проведение подворной переписи; происходит реорганизация военной службы и многое другое. Масштабность задач внутренней и внешней политики в условиях ограниченности податных возможностей населения и других каналов бюджетных поступлений, а также частных накоплений («совокупного прибавочного продукта») требовала от правительства крайней мобилизации внутренних сил и ресурсов. Это не могло не сказаться как на организации политической власти и системы управления, так и на характере ее взаимоотношений с сословиями. Можно сказать, что общество, развитие которого требовало от большинства населения колоссального напряжения и отдачи, нуждалось в сильной государственной власти, обладающей мощной мобилизационной способностью. В феодальную эпоху носителем такой способности выступало самодержавие. В связи с этим обретение российской монархией при Алексее Михайловиче самодержавных черт было закономерным явлением, не связанным с личностью того или иного монарха. Разумеется, эта закономерность стала проявляться лишь при определенных условиях. Не случайно преждевременные амбициозные устремления Ивана Грозного к установлению «самодержавства» могли на какое-то время реализоваться только при помощи жесточайшего террора. Что касается личностных качеств и черт характера Алексея Михайловича, то они вовсе не соответствовали тому облику, который постепенно обретала при нем монархическая власть. Это стоило царю немалых душевных мук и большой внутренней работы.

Усиление царской власти протекало в специфических условиях развития сословного строя в России, характерными чертами которого являлись слабость сословий, незавершенность их формирования и меняющаяся структура. К тому же сами сословия, осмыслив пагубность ослабления верховной власти в годы Смуты, не препятствовали в дальнейшем ее усилению на самодержавной основе. Кроме того, формирование сословий, как и многое другое, в России происходило при активном участии этой власти, укрепление которой обеспечивало ведущим в представительных учреждениях социальным силам осуществление их интересов и запросов. Уложение 1649 г., удовлетворив основные пожелания дворянства и верхушки посада, ослабило их политическую активность.

Основные тенденции эволюции социального и политического строя России уловило и закрепило уже Соборное уложение 1649 г.

Усиление самодержавной власти царя. В Соборном уложении нет специальных глав, характеризующих государственный строй России. Однако наличие монарха, Боярской думы, Земских соборов, приказов, местных органов управления и их основные черты достаточно хорошо характеризуются законом в разных главах.

Уложение закрепило процесс усиления царской власти. Впервые в русском законодательстве Уложение выделило специальную главу, посвященную уголовно правовой защите личности монарха. В главах II «О государьской чести и как его государьское здоровье оберегать» и III «О государеве дворе» в одном ряду с тягчайшими государственными, политическими преступлениями рассматривались действия, направленные против жизни и здоровья царя и членов его семьи, его личнои «чести» и «чести государева двора». Розыск по ним уже с 20-х гг. XVII в. вошел в судебную практику под общим понятием «слова и дела государева». Самые жестокие, вплоть до смертнои казни, наказания применялись в равной мере за участие в восстаниях и заговорах, за самозванство, измену, шпионаж, богохульство, а также за брань и обнажение оружия во время ссоры в царском дворце или близ него, за неосторожные, сказанные без какого-либо умысла слова, которые могли быть истолкованы как «воровские», «поносные» для «государевой чести». В этом проявлялось отождествление власти и личности царя с государством, что свидетельствовало о приобретении монархией с середины XVII в. абсолютистских черт.

В Уложении обращено внимание на правовую защиту всех уровней власти — высшую, центральную, местную. Особые статьи главы II предусматривают наказание за «скоп и заговор», понимаемые как враждебные массовые действия в отношении частных и должностных лиц. Причем если в первом случае наказанием была торговая казнь, то всякое «прихаживанье» толпой «для воровства» к государю или к представителям власти каралось смертной казнью «безо всякия пощады». Введение этих норм прямо вытекало из «бунташной» обстановки конца 1640-х гг., затронувшей центральное правительство и приказных служителей, столицу и периферию. В Уложении особо выделяются преступления против порядка управления: изготовление поддельных грамот, печатей, приказных писем, наложение печати на подложные («воровские») документы, фальшивомонетничество. Все они также карались смертной казнью. В середине столетия еще жива была память о самозванцах начала века, о рассылаемых ими или от их имени различных грамотах. Отныне подобные акции и юридически определялись как преступные. Еще одним тяжким и особо опасным для государственных интересов преступлением признавался отъезд за рубеж без грамоты. В главе VI Уложенная специальное внимание уделено правовой защите государственной безопасности и регламентации выезда в другие страны.

Людям всех чинов вменялось в обязанность извещать царя, думных и приказных людей и воевод о совершенных или готовящихся государственных преступлениях. Впервые в законодательстве смертная казнь предусматривалась лишь за одно недоносительство. При этом за ложный извет полагалась «торговая казнь», т. е. битье кнутом на торговых площадях. Если ложный донос касался наиболее тяжких государственных преступлений, то изветчику полагалось то же наказание, которое должен был понести оговоренный. Расследование извета производилось в виде розыскного-процесса, обязательным элементом которого была пытка. Таким образом, в пяти главах Соборного уложения содержится детальная характеристика политических преступлений, которые впервые выделялись из разряда уголовных, что само по себе свидетельствовало о том, что государственная власть отныне провозглашала свою защиту делом первейшей важности. Причем высшей государственной ценностью и олицетворением государственного начала признавалась сама личность монарха, ограждаемая не только от направленных против нее действий, но и от злого умысла.

Об усилении самодержавного характера власти царя свидетельствовало и резкое возрастание количества «именных» указов, издававшихся им без предварительного обсуждения их в Думе. Так, из 618 указов законодательного характера, изданных после 1649 г., 518 уже были именными. Многие документы времени Алексея Михайловича несут на себе следы напряженной работы царя над ними. На их полях нередко встречаются пометки: «справитца», «подумать», «ведомо», «отписать». С годами для второго Романова все более становится характерным стремление проверить исполнение указов и распоряжений, отступление от которых самим царем рассматривалось как тягчайший грех и преступление.

Степень личного вмешательства царя в управление резко возросла в связи с созданием Приказа тайных дел, стоявшего вне существующих органов управления и над ними. B этом смысле наличие подобной структуры станет характерным для политической организации российского абсолютизма в послепетровское время. Примечательно, что усилия Алексея Михайловича как непосредственного руководителя нового учреждения в первую очередь были направлены на усиление пригляда за служилыми людьми, на получение «независимой» от официальных источников информации об их служебном рвении и его \ соответствии царской воле. Не найдя продолжения у ближайших преемников Алексея Михайловича (приказ был ликвидирован вскоре после его смерти в 1676 г.), эта линия в деятельности Тайного приказа в петровское время разовьется в создании систем фискалитета и прокуратуры.

В пышном титуле, принятом царем Алексеем Михайловичем после вхождения Украины в состав России, окончательно закрепился термин «самодержец». Прежние слова «государь царь и великий князь вся Русии» были заменены выражением «Божией милостью великий государь, царь и великий князь всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец». Обязательным формулярным этикетным приемом в официально-деловых и частных челобитных на имя царя были уходящие в глубину веков уничижительно-пренебрежительные формулы имен писавших («пишет холопишка твой», «молит тебя рабишка твой» и т.д.). Причем если «рабами» были тяглые разряды населения, то «холопами» по отношению к царю выступал весь служилый люд, включая бояр и другие думные чины, что подчеркивало высочайший статус и могущество персоны самодержца. Однако внешний характер отношений между верховной властью и различными чинами далеко не всегда отражал их суть, как и реальный вес того или иного лица в окружении царя. Например, всесильный Б. И. Морозов даже в период его абсолютного лидерства в правительстве Алексея Михайловича до московского восстания 1648 г. внешне являлся всего лишь «государевым холопом», возглавлявшим правительство по воле морарха.

Усиление самодержавного начала проявлялось не только в сугубо политической сфере. Не менее показательным было наступление государственной власти на права и сферу влияния церкви, вызвавшее сопротивление высших духовных иерархов и лежавшее в основе острого конфликта Алексея Михайловича с патриархом Никоном. Значимой была и радикальность ликвидации в городах «белых» слобод, принадлежавших отдельным светским и духовным лицам и монастырям. Проведенная в интересах усиления государева посада в целях укрепления финансов реформа по своей сути означала упрочение самодержавного строя. Приоритет государственного начала проявлялся даже в существовавшей на Архангельской ярмарке практике начала вольной торговли только после закупки привозимое на нее товаров царской казной.

О царе Алексее Михайловиче Г. Котошихин писал как о «самодержце», который «государство правит по своей воле», «что хочет, то учинити может». Это замечание справедливо лишь отчасти. Оно отражает скорее внешнюю сторону характера власти царя, ее деспотические черты. В глазах русских и иностранных современников они затмевали еще продолжавшееся разделение царем правительствующих функций с Боярской думой и патриархом, представлявшими две могущественные политические силы — феодальную знать и церковь.

Эволюция важнейших политических институтов. Перемены коснулись и Боярской думы. Следует подчеркнуть особо, что активность думных структур к концу XVII в. не падала, как не падало и значение думного чина, хотя оно и трансформировалось в условиях отмены местничества и борьбы политических группировок за власть. Не снижалось и участие думных чинов — этой традиционной властной элиты — в государственном управлении. Однако постепенно менялся характер деятельности Думы. Сокращалось ее значение как высшего законодательного органа, и расширялись непосредственно управленческо-исполнительные функции. Это выражалось, в частности, в численном росте ее членов. Если в первой половине XVII в. численность Боярской думы не превышала 40 человек, то в конце 1660-х гг. состав Думы возрос до 67 человек, достигнув к концу века более 150 человек. В составе Думы к концу века заметно возросла доля низших думных чинов (до 30%). Обычно этот известный факт интерпретируется как показатель «демократизации» и бюрократизации Думы и при этом меньше обращается внимания на сохранение аристократической группой (бояре и окольничьи) численного преобладания в составе думных чинов и в конце XVII в. Причем среди этой группы по-прежнему лидировали княжеские и боярские фамилии. Выводы новейших исследований не согласуются с высказанным ранее в историографии мнением о враждебности и оппозиционности боярской аристократии Петру I. Более половины думных чинов служили в высших и центральных учреждениях, в боярских комиссиях, Палате об Уложении 1700—1703 гг. Многие бояре входили в ближайшее окружение Петра I в 1690—1700 годах. Это не исключало примеры неповиновения и неприятия Петровских реформ среди бояр, в основном по личным мотивам, однако в целом традиционная чиновная элита составила одну из основных социальных сил преобразований петровского времени.

Перемены, происходившие в составе Думы, не препятствовали ее работе. (Имеющиеся данные опровергают сохраняющиеся в литературе представления о снижении активности Боярской думы в конце XVII в. С начала единовластия Петра I и до конца 1700 г. царь более 38 месяцев находился вне столицы, но боярские собрания стабильно функционировали (с царем в походных условиях и без него, в полном и частичном составе, в Москве и вне столицы). Причем с середины 90-х гг. резко возрастает число приговоров, принятых без пребывания в боярских собраниях царя, достигая максимума в 1698 г. — 95% от всех видов думских актов. Воеводы с думным чином по-прежнему назначались в крупные города. К 1680-м гг. думные люди возглавляли до 4/5 государственных приказов. Традиционными видами их нестоличной службы оставались экспедиционная, связанная с выполнением ответственных военноадминистративных поручений, и дипломатическая.

«Ближняя дума», возникшая еще при Михаиле Федоровиче и не имевшая тогда определенного состава, во второй половине XVII в. начала формироваться в учреждение: вошло в практику пожалование — назначение отдельных думных в «комнату». Таким образом, из членов Боярской думы и внедумных чинов постепенно складывался совет при царе, практически игравший роль своеобразного кабинета. В 1663 г. в него входили Я. К. Черкасский, И. Д. Милославский, С. Л. Стрешнев, П. М. Салтыков, Б. М. Хитрово, Ф. М. Ртищев, А. Л. Ордин-Нащокин, дьяки Ларион Лопухин и Дементий Башмаков.

В 1681 г. из Думы выделилась еще одна составная часть — Расправная палата в составе 15 членов. Она рассматривала апелляции на дела, уже решавшиеся в приказах или местных учреждениях. Расправная палата действовала при Федоре Алексеевиче, Софье и, возобновив работу сразу после свержения царевны в 1689 г., просуществовала до 1694 г. Она являлась постоянной комиссией Думы, имела законодательной закрепленные функции, процедуру решения дел и постоянное присутствие из думных людей во главе с председательствующим. В ней, кроме думных, были и простые дьяки, которые действовали постоянно и с подьячими составляли своеобразную канцелярию для делопроизводства. Эти черты свидетельствуют о происходившей трансформации традиционной системы организации власти и управления в сторону ее бюрократизации. Правда, состав этой наиболее бюрократизированной боярской комиссии хотя и был стабилен, но ее члены по-прежнему занимали закрепленное место в традиционной иерархии Государева двора, согласно которому они и получали за службу поместные и денежные оклады.

Свидетельством трансформации высших органов власти в сторону их бюрократизации было возникновение в 1701 г. Ближней канцелярии, ставшей органом финансового контроля. Она располагала собственным штатом и присутствием во главе с Н. М. Зотовым, превратившись в канцелярию и место собрания «бояр», позднее названных Петром I «консилиями». Их участники, часть из которых не имела думного чина, именовались «министрами» или «боярами». Консилия министров использовала делопроизводство и штат Ближней канцелярии для оформления и исполнения своих решений. Однако это были различные структуры, соответственно высшего и центрального звеньев управления. Хотя деятельность Консилии развернулась уже после начала Северной войны и продолжалась вплоть до учреждения в 1711 г. Сената, однако типологически это высшее учреждение оставалось в рамках традиционной формы. Для него была характерна нестабильность личного состава, отсутствие правового определения обязанностей «министров», казуальный, а не регламентированный характер разграничения поручений между ними. Но имелись и некоторые черты рационально организованной системы управления: протоколирование дел и скрепление приговоров подписями членов присутствия как свидетельство их личной ответственности за принятые решения, тетрадная форма делопроизводства. К деятельности этого учреждения относится знаменитый указ Петра I 1707 г., предписывавший съезжавшимся в собрание «министрам» подписывать принимаемые ими решения, «что зело нужно... ибо сим всякого дурость явлена будет». Новейшие исследования по истории высших государственных учреждений конца XVII— начала XVIII в. позволяют сделать важный вывод о жизнеспособности и эффективности структур традиционной государственности, справлявшихся в наиболее тяжелый период Северной войны с решением сложных военно-финансовых и хозяйственных вопросов.

Важные перемены в политической жизни Русского государства во второй половине XVII в. были связаны с затуханием деятельности Земских соборов.

В это время созыв Земских соборов стал явлением редким, и их деятельность перестала быть важным фактором политической жизни. Из 57 соборов за более чем столетнюю историю их существования как учреждения всего шесть приходится на это время. После соборов 1651 и 1653 гг. о русско-польских отношениях и вхождении Левобережной Украины в состав России наступил 30-летний перерыв в их деятельности. В дальнейшем уже никогда соборы не созывались в полном составе и более походили на совещания, в которых принимали участие представители тех сословий, во мнении которых правительство было заинтересовано. В 1681—1682 гг. были созваны 4 сословных совещания ограниченного состава с полномочиями собора по ряду военных и финансово-административных вопросов, отмены местничества, а также наследования престола (апрель

1681 г. — о признании Петра царем, май 1682 г. — Избирательный собор Ивана и Петра и оформление власти Софьи). В конце 1683 — начале 1684 г. был созван последний из известных Земский собор по поводу утверждения договора о мире с Польшей, переговоры о котором велись под Смоленском. Но так как переговоры были прерваны, то собор был распущен, не начав работы. Некоторые историки говорят еще о соборе 1698 г., который упоминается лишь у И. Корба («Дневник путешествия в Московию»). Возможно, Петр I собирался его созвать для следствия и суда над Софьей, но не собрал.

Деятельность этого важного института сословно-представительной монархии отныне пресеклась окончательно.

Отмена местничества. Важным этапом эволюции грсударственного аппарата стала отмена местничества в 1682 г. Этим была реорганизована система пожалований и производства в государственные чины, основанная на феодальном счете «мест» и прежней службе, в том числе других представителей рода, государям. Местничество было отменено, потому что к этому времени в нем перестали нуждаться и верховная власть, и различные служилые «чины». Более того, система местничества закрепляла разобщенность господствующего класса, сословные различия внутри него. Местничество вносило разногласия даже в среду родственников. В акте об отмене местничества («Соборном деянии») подчеркивалось, что распри между отдельными служилыми «чинами» наносят вред и тем, кто их ведет, и государству в целом. Областью, где местничество особенно мешало, была военная служба. Не случайно уже при Иване IV накануне военных походов объявлялся царский указ «быть без мест». Начавшаяся в XVII в. реорганизация армии вела к созданию нового, регулярного войска, руководство которым было невозможно при системе мест. На практике отмена местничества стала результатом деятельности комиссии В. В. Голицына «о ратных делах», незадолго до этого подготовившая проект военного устройства с делением полков не на сотни, а на роты во главе с ротмистрами и поручиками. При составлении примерного списка командиров и натолкнулись на вопрос о местничестве.

Местничество являлось одной из помех на пути формирования послушной монарху чиновно-дворянской бюрократии, поскольку принципы местничества должен был учитывать и государь при назначении на государственные посты. Например, местническая иерархия лиц и чинов явно сказывалась при росписях дворян и детей боярских по полкам, нередко производимых лично Алексеем Михайловичем.

Местничество становилось неудобным вследствие перемен, происходивших в составе правящей верхушки. Старое боярство постепенно распадалось как за счет происходившего вымирания родов, так и их экономического упадка, а потому местничество теряло свою ценность для этого боярства. Для новой служебной аристократии счет мест не имел смысла. Это, разумеется, не означало, что само явление уже полностью отжило И не было его сторонников.

В 1682 г. на специально созванном «соборном» совещании выборных представителей от всех «чинов» служилого дворянства, членов Боярской думы и церковного собора во главе с патриархом царь Федор Алексеевич официально объявил об отмене местничества. По решению собора разрядные книги, содержащие местнические случаи, были сожжены. Сам факт их сожжения показывает, что институт этот был достаточно живуч, и правительство опасалось его возрождения.

Отмена местничества, бесспорно, облегчила главе государства, будь то Федор Алексеевич (1676—1682), царевна Софья (1682—1689) или правительство Натальи Кирилловны в годы детства Петра, возможность назначений угодных им лиц на различные государственные посты. Этой возможностью они пользовались в период активной придворной борьбы за власть. Пришедшие в 1689 г. к власти Нарышкины осуществили масштабные думные пожалования за счет своих сторонников, подняв их на уровень «властной элиты». С сентября 1689 г. по сентябрь 1693 г. думные чины пополнили 69 человек, т. е. примерно половина списочного состава. Но вместе с тем отмена местничества в течение почти двух последующих десятилетий имела практически очень незначительные последствия. Пожалование в чины шло по давно заведенному порядку, который продолжал почти неукоснительно соблюдаться. Отмена местничества фактически влияла на назначения и перемещения только в рамках отдельных сословных групп (т. е. можно было, например, назначить на какое-то место одного боярина в обход другого или одного думного дворянина вместо другого, не вызывая спора о «местах»). Возможностью же назначения думного дворянина на место боярина или окольничего правительство до самостоятельного правления Петра почти не пользовалось.

 

Глава 20. ЦЕРКОВЬ И ГОСУДАРСТВО В XVII в.

Православие в XVII в. оставалось религиозной и духовной основой русского общества, определяло разные стороны бытия от государственной идеологии до семейного быта, проникая в повседневную жизнь и боярина, и посадского человека, и крестьянина. Церковь являлась важнейшим институтом феодального общества.

Во главе русской церкви с 1589 г. стоял патриарх. Первыми патриархами в России были Иов (1589—1605), Игнатий (1605—1606) и Гермоген (1606—1612). С 1619 по 1633 г. русскую церковь возглавлял Филарет, с 1634 по 1640 г. — Иоасаф I, с 1642 по 1652 г. — Иосиф, с 1652 по 1658 г. — Никон, с 1667 по 1672 г. — Иоасаф II, с 1672 по 1673 г. — Питирим, с 1674 по 1690 г. — Иоаким, с 1690 по 1700 г. — Адриан. В подчинении патриарха находились митрополиты, архиепископы, епископы, черное (монахи) и сельское и городское белое духовенство. Приходское духовенство по своему экономическому положению было близко к своим прихожанам, основным источником доходов была земля, которую приходилось обрабатывать своими силами. Священники находились в зависимости от епархиальных властей, которым были обязаны платить ежегодные налоги с прихода. Патриарх, монастыри и митрополичьи (епископские) кафедры имели обширные земельные владения, населенные крепостными крестьянами, отбывавшими разные виды повинностей (натуральные, отработочные и денежные) в пользу своих владельцев.

Светская власть пыталась регулировать рост церковного землевладения. Постановления церковных соборов 1580 и 1584 гг. ограничивали рост церковного землевладения, запрещая приобретать, принимать в заклад и получать «на помин души» родовые и выслуженные вотчины светских феодалов. Но сама государственная власть постоянно нарушала эти постановления, давала земельные вклады в монастыри. Церковное землевладение, хотя и гораздо медленнее, чем раньше, но продолжало расти. После Смутного времени правительство Михаила Романова, озабоченное пополнением казны и наделением землей дворянства, тем не менее поначалу подтвердило жалованные грамоты монастырям. Но в 1619 г. был создан Сыскной приказ, который производил пересмотр всех жалованных грамот и новое подтверждение их от имени царя Михаила Федоровича. Правительство не затронуло земельных владений церкви, но ограничило несколько податной иммунитет. Население монастырских и архиерейских вотчин теперь не освобождалось от таких важных прямых налогов, как ямские и стрелецкие деньги, а также от городового и острожного дела. С церковных владений позднее стали собирать и «полоняничные» деньги, даточных людей или деньги на них; отныне при необходимости производились сборы на военные нужды.

Церковь сохраняла ряд феодальных привилегий, придававших ей определенную независимость от светской власти. Так, само духовенство и зависимые от него люди подлежали суду церкви по всем гражданским и уголовным делам, кроме «разбойных и татиных». Одной из важнейших привилегий церкви было право иметь своих служилых людей. Дворяне и дети боярские занимались управлением церковными имениями и судом. Патриаршие и архиерейские служилые люди получали соответствующее жалованье и земельное испомещение (от 100 до 500 четвертей). Патриарх имел свои приказы, своеобразные аналоги государственным царским учреждениям. Важным центром патриаршего управления был Разряд — приказ, который ведал патриаршими служилыми людьми, определял им денежное и поместное содержание, следил за отбыванием военной повинности с патриарших земель. В этом приказе было объединено все церковное управление, ему подчинялись местные церковные органы, он был во главе судебной системы. Приказы, аналогичные патриаршим, были и у некоторых архиереев. Крупные монастыри имели царские жалованные грамоты, освобождавшие их от платы налогов в архиерейскую казну и архиерейского суда и передававшие их суду царя, а точнее — Приказу Большого Дворца.

Судебная функция оставалась важнейшей прерогативой церкви. Ее юрисдикция касалась всего населения России по так называемым духовным делам. Эти дела включали преступления против религии и церкви, а также все гражданские дела, касающиеся семьи и брака.

Патриарх Филарет как государственный и церковный деятель. Начало укрепления русской церкви после Смугь* связано с именем патриарха Филарета (в миру Федор Ншрггич Романов). Он был не только отцом первого представителя династии Романовых, но и главой русской церкви и политическим деятелем. Двоюродный брат царя Федора Иоанновича Федор Никитич Романов родился около 1556 г., чин боярина он получил в 1587 г., а в 1593 г. стал псковским наместником. Еще при жизни царя Федора Иоанновича Федор Никитич стал реальным конкурентом в борьбе за власть с Борисом Годуновым. В 1600 г. Федор Романов с братьями был обвинен в попытке отравления царя Бориса, а в 1601 г. был пострижен в монахи под именем Филарета. Под именем старицы Марфы была пострижена и его жена Ксения. При Лжедмитрии I Филарет стал митрополитом Ростовским и Ярославским, а в октябре 1608 г. после разгрома Ростова был захвачен «тушинцами» и оказался в лагере Лжедмитрия II, который сделал его патриархом в подвластных ему землях и городах. После падения Василия Шуйского Филарет оказался среди руководителей Великого посольства к Сигизмунду III, а затем фактически находился в польском плену до Деулинского перемирия. 14 июня 1619 г. митрополит Филарет был торжественно встречен в Москве, а 24 июня 1619 г. поставлен на патриаршество Иерусалимским патриархом Феофаном. Патриарху Филарету был присвоен, как и царю, титул «великого государя». В России сложилась ситуация, когда власть оказалась в руках двух соправителей — отца-патриарха и сына-царя. Патриарх Филарет с его жизненным опытом, умом и энергией играл в этом союзе ведущую роль, Михаил Федорович, даже если бы и захотел, вряд лй мог бы противостоять своему отцу. Это отмечают и современники, писавшие что Филарет «божественное писание отчасти разумел, нравом опальчив и мнителен, а владетелен таков был, яко и самому царю бояться его; бояр же всякого чина людей царского синклита зело томляше заключениями... и иными наказаниями; до духовного же чину милостлив был и не сребролюбив, всякими же царскими делами и ратными владел».

Во внешней политике правительства Филарета важнейшей задачей стала проблема возвращения Смоленска. Экономическое положение церкви в годы патриаршества Филарета неуклонно укреплялось. В 1622 г. был принят указ о закреплении за монастырями вотчин, купленных и данных им после 1580 г., но не позднее 1613 г. Вотчины, данные после этого срока, выкупались царской казной. В 1628 г. специальным указом был снят запрет на покупку вотчин. По приговору 1619 г. посадские люди, ушедшие из белых слобод, принадлежавших в том числе и монастырям, подлежали возвращению. Определенные льготы по налогообложению получили некоторые монастыри, пострадавшие в годы Смуты (например, Соловецкий монастырь). В 1625 г. Филарет получил несудимую грамоту на патриаршии владения, что означало исключительное право суда по всем делам, кроме тяжких уголовных преступлений, которому подлежало духовенство и все население патриарших вотчин. Функции управления ими при Филарете были возложены на вновь образованные патриаршие приказы — Дворцовый, Казенный и Разрядный. Не следует видеть в этом стремление к усилению самостоятельности церкви. Напротив, деятельность патриарха была направлена на то, чтобы создать единую систему управления, усиливающую царскую власть и государство.

Среди церковных дел, с которыми пришлось разбираться патриарху Филарету, было дело о книжных исправлениях, произведенных архимандритом Троице-Сергиева монастыря Дионисием Зобниновским (тем самым человеком, который руководил героической обороной монастыря), старцем Арсением Глухим и священником Иваном Наседкой. Им было поручено сверить русский текст Требника и других книг с греческими образцами и исправить погрешности в русских книгах. Ими и были выявлены ошибки в церковных книгах. Так, в чине великого освящения воды в молитве: «...и освети воду сию Духом Твоим святым» прибавлялось еще — «и огнем». Это прибавление было справщиками устранено с подробными обоснованиями. Однако Крутицкий митрополит Иона и его сторонники обвинили справщиков в еретичестве и подвергли церковным наказаниям. Патриарх Филарет на Церковном соборе после всестороннего рассмотрения оправдал архимандрита Дионисия и его сотрудников. В решении этого вопроса Филарет проявил большую осторожность. Не обладая фундаментальным богословским образованием, он передал рассмотрение спорного вопроса Иерусалимскому и Александрийскому патриархам. Последние не спешили с ответом. И только в 1625 году, заручившись их поддержкой, Филарет приказал вымарать в русских книгах фразу «и огнем».

В церковном вопросе о принятии в православие бывших католиков и униатов (повторном крещении), а также в разрешении ситуации, как поступать с православными из Белоруссии, Литвы, Малороссии и Польши, Филарет проявил себя решительным борцом против «латинства». Почти восьмилетнее пребывание его в польском плену сделало Филарета ярым противником польского влияния в любой форме.

Церковная деятельность патриарха Филарета была направлена и против пережитков язычества (игрищ и колядования), которые подрывали авторитет церкви. В 1629 г. Филарет издал указ, чтобы «с кобылками не ходити и на игрища мирские люди не сходились, тем бы смуты православным крестьянам не было». Неповиновение означало царскую опалу и наказание от церковных властей.

Большое внимание в годы патриаршества Филарета уделялось книжному делу; при нем было издано богослужебных книг больше, чем за всю предшествующую историю книгопечатания. Некоторые издания вызвали споры среди книжников из патриаршего окружения. В 1626 г. был напечатан Катехизис литовского протопопа Лаврентия Зизания (его брат Стефан был известным борцом против унии и католицизма в Вильно). «Прение» с игуменом Ильей и книжным справщиком Григорием Анисимовым показало арианские заблуждения, антитринитарную сущность воззрений Лаврентия Зизания. Его Катехизис был отвергнут, а напечатанные экземпляры сожжены. Такая же судьба постигла и «Евангелие учительное» монаха из Киева Кирилла Транквиллиона, в котором московские ревнители старины, вслед за киевскими, усмотрели еретические «уклонения». По указу царя и патриарха в 1628 г. был введен запрет на ввоз в Россию книг «литовской печати» (типографий Львовской, Виленской, Супрасльской и др.) и проведена конфискация их у церквей и населения. При патриархе Филарете уже обозначились будущие противоречия и богословские споры середины столетия.

Филарет действовал в первую очередь как политический деятель, в интересах государства и династии Романовых, укрепляя церковь как часть государственного механизма. Но ему не удалось преодолеть рост антицерковных настроений и религиозного индифферентизма, проникших в разные слои общества еще в Смутное время. Так, с критикой религиозных обрядов и догм выступал князь Иван Хворостинин, дважды наказанный за это ссылкой в монастыри. К 30-м гг. относятся сведения о монахе Капитоне и его последователях, в основном из крестьянской среды, которые проповедовали приход в мир Антихриста и скорый конец света. Они отрицали православную церковь и ее таинства, призывали к уходу от мира, считали аскезу (вплоть до самоубийства) единственным способом приобщения к Богу и путем спасения. В XVII в. появляется секта «хлыстов», которые также не признавали церкви, обрядов и духовенства. По их учению «второе пришествие» уже свершилось: их общины («корабли») — ячейки «царства Божия»; Христос, Богородица, апостолы провозглашались ими из своей среды. Хлыстовщине характерно было противопоставление духа и плоти, отрицание внешнего материального мира как мира Антихриста, умерщвление плоти, углубление в самого себя. Мистико-дуалистическая секта «хлыстов» имела своих сторонников среди зажиточного крестьянства и купечества.

Внутренняя жизнь церкви в 30—40-е гг. XVII в. Вопрос об исправлении церковных книг и обрядов. Падение авторитета церкви осознавалось и некоторыми представителями духовенства. В 1636 г. девять нижегородских священников подали патриарху Иоасафу грамоту, в которой указывалось на церковные беспорядки и предлагались способы их исправления. Челобитчики обличали духовенство в невежестве и пьянстве, что, по их мнению, являлось основной причиной того, что службы велись без соблюдения правил и устава. Во время службы в целях ее сокращения читали и пели одновременно на несколько голосов, поэтому в церкви царил невообразимый шум, что вело к дальнейшему падению благочестия в народе. Священники считали, что пережитки язычества, пьянство; безнравственность являлись результатом отсутствия христианского воспитания среди прихожан, которое они должны были получать во время литургии. Примечательно, что призыв к переменам в церковной жизни, обращенный к епископату, шел от провинциального приходского духовенства. Патриархом Иоасафом I в ответ на эту челобитную была разослана «память», в которой священникам указывалось на необходимость более внимательно относиться к церковной службе, литургию служить на два-три голоса.

В годы патриаршества Филарета и его ближайших преемников продолжалось развитие печатного дела: в 1620— 1640-х гг. московским Печатным двором было выпущено 190 изданий церковных книг. Тематика изданий расширилась, печатались не только богослужебные книги. Сложился и круг активных сотрудников, работавших на этом поприще: священник Иван Наседка, монах Арсений Глухой, протопоп Михаил Рогов, Шестак Мартемьянов, Захарий Афанасьев, инок Савватий. В 1640 г. вышло первое издание трудов Иоанна Златоуста «Маргарит». В развитии религиозных настроений, особенно эсхатологических ожиданий, большую роль сыграло издание «Сборника» 1644 г., известного под названием «Кирилловой книги». «Сборник» включал многочисленные статьи западнорусских и московских авторов, направленные в защиту православного учения от католичества и протестантизма. В сборнике развивалась тема критических дат в истории церкви, в том числе назывался и 1666 г. как время приближающегося церковного кризиса, который может увенчаться победой Антихриста.

Религиозные разногласия приобретали иногда политический резонанс. Именно религиозные споры помешали заключению брака царевны Ирины Михайловны с протестантом датским принцем Вальдемаром в 1644 г. Спор между пастором М. Фильхабером и русскими защитниками православия закончился полным разногласием сторон. Православные богословы были обвинены в незнании Священного Писания, греческого и латинского языков и вообще в недостатке образования. Не принимая подобных обвинений по существу, церковные и светские власти вынуждены были признать, что России необходимо глубокое усвоение православной греческой культуры, что невозможно без создания учебных заведений разного уровня.

В середине 40-х гг. в Москве образовался кружок «ревнителей благочестия», или «боголюбцев», во главе с царским духовником, настоятелем кремлевского Благовещенского собора протопопом Стефаном Вонифатьевым. Среди «ревнителей благочестия» оказались лица духовные и светские, столичные и провинциальные. Из московских членов кружка наиболее видными были окольничий Ф. М. Ртищев, архимандрит Новоспасского монастыря Никон, протопоп Казанского собора Иван Неронов, дьякон кремлевского Благовещенского собора Федор. Из провинциальных «боголюбцев» выделялись протопопы Аввакум из Юрьевца Поволжского, Даниил из Костромы, Лазарь из Романова, Логгин из Мурома. Молодой царь Алексей Михайлович, находившийся под большим влиянием Стефана Вонифатьева, явно благоволил «ревнителям». Их церковная программа имела своей целью упрочение православных ценностей (единогласие, литургическое единообразие, церковная проповедь, исправление ошибок и разночтений в книгах), борьбу с языческими обычаями, повышение религиозно-нравственного уровня как черного и белого духовенства, так и прихожан за счет оцерковления всех сторон жизни. Эти идеи они рассматривали сквозь призму особой роли и ответственности Москвы за судьбы православия в соответствии с представлениями о Москве как Третьем Риме.

Патриарх Никон. Начало церковной реформы. Среди «боголюбцев» были сильные личности, истинные подвижники, способные за идею идти до конца. Одной из таких ярких фигур был будущий патриарх Никон. Его путь к патриаршей кафедре — удивительное переплетение случайностей и закономерностей. Никон (в миру Никита Минич) родился в 1605 г. в селе Вельдеманове в крестьянской семье. Рано узнав горечь сиротства, проведя отроческие годы в Макарьевом Желтоводском монастыре, он стал священником вначале в нижегородских местах, а с 1627 г. в Москве. Потеряв троих малолетних детей, он решил уйти из мира. Уговорив и жену постричься в монастырь, он отправился в Анзерский скит, расположенный на Белом море, близ Соловецкого монастыря. Здесь в тридцать лет он принял постриг. Наставником Никона стал старец Елиазар, известный своей суровостью подвижник, от которого Никон в 1639 г. уйдет и найдет новое пристанище около небольшого Кожеозерского монастыря. Вначале он будет вести жизнь пустынника на острове, а в 1643 г. станет во главе этой обители. Когда Никон в 1646 г. по монастырским делам приехал в Москву, он близко познакомился с Вонифатьевым и другими «ревнителями благочестия», их программу он принял целиком. Его ум, энергия, взгляды на роль церкви и пастыря произвели сильное впечатление на юного царя, который способствовал поставлению Никона архимандритом придворной обители Романовых Новоспасского монастыря, одного из самых почитаемых в Москве. С этого времени Никон вступил на стезю учительства и наставничества в миру, что наиболее полно отвечало его характеру, темпераменту и желаниям. Дальнейшее восхождение по ступеням церковной иерархии будет стремительным: в 1649 г. он станет Новгородским митрополитом, а в 1652 г. «собинный друг» самого царя будет избран патриархом.

Никон относится к тем историческим фигурам, о которых невозможно писать беспристрастно. Таким примером может служить характеристика, данная Никону историком церкви Георгием Флоровским: «Никон принадлежит к числу тех странных людей, у которых словно нет лица, но только темперамент. А вместо лица идея или программа. Вся личная тайна Никона в его темпераменте. И отсюда всегдашняя узость его горизонта. У него не бьио не только исторической прозорливости, но часто даже простой житейской чуткости и осмотрительности. Но в'нем была историческая воля...» В. О. Ключевский оценивал Никона иначе: «... это — довольно сложный характер. В спокойное время, в ежедневном обиходе он был тяжел, капризен, вспыльчив и властолюбив, больше всего самолюбив. Он умел производить громадное нравственное впечатление. По своим умственным и нравственным силам он был большой делец, желавший и способный делать большие дела, но только большие...»

Во второй половине 40-х гг. были заложены основы разногласий, впоследствии потрясших разные слои русского общества. Поставив на церковном соборе 1649 г. вопрос о введении единогласия, Вонифатьев и его сторонники потерпели поражение. Не только патриарх Иосиф и большинство епископата, но и приходское духовенство опасались введения единогласия, считая, что эта мера оттолкнет верующих от церкви. С точки зрения современников, тому были причины. В записках дьякона Павла, сына Антиохийского патриарха, долгое время жившего в России, отмечалось, что патриаршие богослужения продолжались до семи часов кряду, выстоять их физически было невозможно. Такая служба, которая и в будний день занимала несколько часов в церкви, не считая чтения молитв дома, вряд ли могла быть доступна простым прихожанам, занятым заботой о хлебе насущном.

Используя свое влияние на Алексея Михайловича, «боголюбцы» добились от царя и патриарха ряда строгих указов, в которых обличалось скоморошество и другие «богомерзкие игры», запрещалось работать в воскресные и праздничные дни, требовалось неукоснительно соблюдать посты, исповедоваться и причащаться. Объединение усилий светской и церковной властей в деле воспитания благочестия у духовенства и прихожан не могло дать немедленного положительного результата. В 1651 г. (после обращения к Константинопольскому патриарху) Церковный собор принял решение о запрещении многогласия и введении единогласия: «Пети во святых Божиих церквах чинно и безмятежно... единогласно, Псалтирь и псалмы говорить в один голос, неспешно и тихо». Успехи, одержанные «боголюбцами», не вызвали поддержки прихожан. В 1652 г. в Юрьевце против действий протопопа Аввакума вспыхнули беспорядки среди местного населения, включая администрацию, горожан и духовенство. Бунт, направленный против протопопа Даниила, произошел в Костроме; столкновения с паствой были у Логгина Муромского и Даниила Темниковского.

Взгляд «ревнителей благочестия» на «нестроения» в современном им состоянии русской церкви наталкивался на отсутствие системы богословского образования и вообще богословски образованных людей в России. Своими силами решить этот вопрос было трудно. Одним источником учености было греческое духовенство, регулярно приезжавшее в Москву за материальной помощью. Их радушно принимали и помогали им) но относились к ним настороженно, считая, что их православие пострадало от «латинства». Поэтому более закономерным было обращение к украинской православной церкви, которая в борьбе с католицизмом и униатством опиралась на православные «братские школы», а с 1632 г. и Киевскую духовную академию. В создавшейся ситуации заезжие греки и выходцы из Малороссии начинают активно привлекаться к литературной, переводческой и преподавательской работе. Стараниями Ф. М. Ртищева в Андреевском монастыре была открыта школа, где украинские монахи обучали славянской и греческой грамматике, риторике и другим наукам. Среди справщиков Печатного двора в 1649 г. появились ученые монахи Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский, Евфимий Чудовский, Дамаскин Птицкий, Арсений Грек.

Кружок «ревнителей благочестия» к концу 40-х гг. потерял былое единомыслие. Одни (Неронов, Аввакум) стояли за верность традициям и святорусскому православию, правке книг по древнерусским рукописям, другие (Вонифатьев, Никон, Ртищев), грекофилы, считали возможным через украинское посредничество обращение к греческим (но не новогреческим) образцам и уставам. Спор только на первый взгляд имел обрядово-догматический характер, за ним стоял вопрос о главенстве в православном мире. Никон признавал, что Россия, чтобы осуществить свою мировую миссию, должна усвоить как можно скорее ценности православной греческой культуры. Его противник Аввакум полагал, что Россия — Третий Рим и не нуждается ни в каких внешних заимствованиях. Существо разногласий между прежними единомышленниками сводилось, по мнению историка русской церкви А. В. Карташова, к следующему: «Теократическая идеология «единого вселенского православного царя всех христиан» толкала московских царей на пути сближения с греками и всеми другими православными. А доморощенная Москва, загородившая свое православие стенами, не пускала своих царей на вселенское поприще». Вонифатьев и его сторонники в этом споре в конце концов одержали победу.

Поддерживая церковь, правительство тем не менее предпринимало решительные шаги по ликвидации ее феодальных привилегий. Во-первых, по Соборному уложению 1649 г. были конфискованы городские владения духовных феодалов, так называемые белые слободы, торгово-ремесленные слободы и дворы на посадах. Таких владений было не менее 3620 дворов, что составляло 80% всех городских владений крупных духовных вотчинников. Духовенству и церковным учреждениям было запрещено приобретение новых земельных владений, нарушение этого запрета влекло за собой конфискацию купленной или подаренной вотчины. Строго говоря, на практике это запрещение нарушалось. Рост церковного землевладения продолжался, в том числе и за счет царских пожалований. Соборное уложение лишило церковь привилегий в области суда и управления. Во-вторых, по Уложению только за патриархом в патриарших вотчинах сохранялись права управления и суда над патриаршими служилыми людьми и населением. Высшей апелляционной инстанцией по отношению к патриаршему суду был суд царя и Боярской думы. Патриаршие люди подлежали светскому суду только в том случае, если иск касался людей, живших не на патриарших землях. В-третьих, по Соборному уложению все церковные и монастырские земли были переданы в ведомство вновь созданного Монастырского приказа. В его ведение был отдан суд по гражданским делам над духовенством и зависимыми от него людьми. Кроме того, они должны были предъявлять свои иски к посторонним лицам в соответствующих приказах по подсудности ответчика, там же они отвечали на встречные иски. По мелким гражданским делам (до 20 руб.) эти люди были подсудны даже воеводскому суду. За церковью сохранялся суд по духовным делам и утверждение духовных завещаний. Монастырский приказ был государственным органом, независимым от церковных властей. Во главе приказа были поставлены царские окольничие и дьяки. Созданный как судебный орган, Монастырский приказ в дальнейшем сосредоточил и административные функции, касающиеся внутрицерковной и монастырской жизни. Прямое вмешательство светской власти в дела церкви и наступление государства на привилегии крупных духовных собственников не могло не вызвать с их стороны недовольства.

Если экономически церковь понесла некоторые потер» то идеологически ее позиции в середине века укреплялись. В 1652 г. произошли события, в которых церковные и светские власти были заинтересованными участниками и организаторами. Речь идет об обретении мощей Саввы Сторожевского и перенесении в Успенский собор праха патриархов Иова и Гермогена, а также мощей митрополита Филиппа из Соловецкого монастыря. Особое значение Никон, который стоял за всем этим, придавал культу митрополита Филиппа. Как известно, митрополит не побоялся выступить против самого Ивана Грозного, отстаивая право на собственное мнение о делах светских правителей. Алексей Михайлович публично перед гробом митрополита просил прощения за вину своего прадеда. Покаяние светской власти было воспринято Никоном и его сторонниками как утверждение авторитета власти церковной.

После смерти патриарха Иосифа летом 1652 г. реальными кандидатами на патриаршую кафедру были Стефан Вонифатьев и новгородский митрополит Никон. Отказ Вонифатьева, поддержка «ревнителей благочестия», нескрываемое желание самого царя склонили чашу весов в пользу Никона. Новоизбранный патриарх поначалу отказывался, и только после того, как Алексей Михайлович просил его «быть в патриархах» в Успенском соборе, а все присутствующие, включая царя, пали на колени, Никон позволил себя уговорить. Но при этом он взял с просителей клятву слушаться его как главного архипастыря во всем, что касается «догматов Божиих» и дел церковных. Признание роли патриарха и в государственных делах отразилось в титуле «великий государь», которым он был наделен.

С патриархом Никоном связано начало реформирования церковной жизни, выразившееся в изменении обрядов и «книжной справе». Сам Никон воспринимал свою деятельность гораздо шире, как возвращение к основам христианского вероучения и утверждение истинного места священства в православном мире. Первые шаги Никона на патриаршем поприще были направлены на нравственное оздоровление общества. Патриарх выступил с инициативой издания указа, запрещающего продажу спиртных напитков в праздничные и постные дни в городах. Закрывались также питейные дома (разрешено было оставить лишь один питейный дом на весь город), строго воспрещалось продавать водку монахам и священникам. Никон обрушил свой гнев на иностранцев, видя в них носителей католицизма и протестантизма. Он добился выселения иноверцев в специальную Немецкую слободу, построенную на берегу Яузы.

Необходимость проведения реформы церковных обрядов была связана с расхождениями в обрядах восточной и Русской православных церквей. Вопрос имел не только внутрицерковное значение, но в условиях начавшейся борьбы с Речью Посполитой за присоединение Украины и роли России в объединении всех православных христиан он приобретал и политическое звучание.

Причины расхождений между восточной и Русской православными церквями имели исторические корни. Восточная церковь знала два сильно отличавшихся между собой устава: Иерусалимский, составленный в V в., и Студийский (Константинопольский). Русь восприняла из Византии Студийский устав, который преобладал в X в. на момент принятия Русью христианства. В XII—XIII вв. в Византии утверждается Иерусалимский устав. Некоторые попытки следовать за происходящими изменениями в греческой церкви делались при митрополитах Фотии и Киприане, но обрядовая реформа не была завершена. После завоевания Константинополя турками Москва стала считать себя хранительницей истинного православия, продолжая жить по старым обрядам, записанным в богослужебных книгах и утвержденным решениями Церковных соборов. В XVII в. при ближайшем рассмотрении церковной службы и обряда выявились многочисленные расхождения между русской и греческой церквами. Они касались вопросов о том, как креститься — двумя перстами или тремя, обходить священникам амвон «посолонь» (по солнцу) или против, писать Исус или Иисус, класть земные или поясные поклоны, петь аллилуйю два или три раза и т.д. В споре по каким книгам править: древнерусским, на чем настаивали Аввакум и другие провинциальные «боголюбцы», или греческим — вопрос был решен в пользу последних. Такое решение было принято Церковным собором, созванным Никоном в 1654 г. И хотя церковные обряды, основанные на древнерусской рукописной традиции, были старше современных им греческих, книжная правка и введение изменений в церковной практике пошли по пути подчинения русского обряда греческому.

Начало церковной реформы принято связывать с февралем 1653 г., когда перед началом Великого поста патриарх Никон разослал по московским приходам «память», из которой следовало, что во время молитвы «Господи и владыко живота моего» (молитва святого Ефрема Сирина) вместо шестнадцати нужно класть только четыре земных поклона, а остальные поклоны должны быть поясными, также рекомендовалось креститься не двумя, а тремя перстами. Изменения касались обрядовой стороны, но были восприняты многими верующими как посягательство на чистоту православия. Так, один, теперь уже из бывших сторонников Никона, протопоп Аввакум выразил настроение, охватившее многих «боголюбцев»: «Мы, сошедшиеся со отцы, задумалися; видим, яко зима хощет быть: сердце озябло и ноги задрожали». Выступления провинциальных «ревнителей благочестия» и протопопа Казанского собора Ивана Неронова против нововведений Никона привели к первым опалам и ссылкам. Так, был расстрижен и сослан Логгин из Мурома, отправлен в ссылку в Сибирь протопоп Аввакум, выслан в далекий Спасо-Каменный монастырь Неронов, принял постриг Стефан Вонифатьев, был лишен митрополичьей кафедры и замучен епископ Коломенский Павел.

Сопротивление, с которым столкнулся Никон, побуждало его к еще более решительным действиям. В 1654 г. патриарх приказал изъять из домов иконы, написанные на «фряжский манер», поступившие в Россию в основном через Украину и Литву. У таких икон патриаршие служители выкалывали глаза, а затем патриарх в Успенском соборе, назвав имя владельца, разбивал иконы о каменные плиты пола. Только вмешательство Алексея Михайловича спасло иконы от сожжения, их разрешено было зарыть (похоронить) в земле. В этом инциденте слились воедино, с одной стороны, особое иконопочитание, отношение к иконе как к живому существу, доходившее до фетишизации; с другой стороны, реакция церкви на начавшееся обмирщение культуры и желание Никона идти напролом, сметая все на своем пути. В 1656 г. решением Церковного собора было подтверждено отлучение от церкви всех, кто крестится двумя перстами. В церковный обиход вводился новый Служебник, в основание которого было положено греческое венецианское издание 1602 г., что вызвало множество разночтений по сравнению с прежними русскими богослужебными книгами. Итак, книжная «справа» на практике, несмотря на принятые рекомендации, не учитывала ни древнерусскую рукописную традицию, ни древние греческие рукописи, привезенные монахом Арсением Сухановым с Афона в начале 50-х годов. Объясняется это, по-видимому, тем, что штат редакторов Печатного двора, киевских монахов во главе с Епифанием Славинецким, просто не в состоянии был справиться с колоссальным объемом работы. Текстологическая сверка текстов в сотнях рукописей требовала многолетних трудов, а патриарх в условиях начавшейся реформы церкви требовал скорейшего результата. Из печатных предисловий видно, что справщики переводили сначала печатный греческий текст, беря его за основу, а затем пытались его сопоставлять с некоторыми древними греческими и древнерусскими рукописями. При каждом новом переиздании привлекалась к сравнению новая группа текстов, поэтому появлялись новые разночтения в Служебниках. Правка по новогреческим книгам была заведомо неприемлема для борцов за сохранение истинного православия.

Царь Алексей Михайлович и патриарх Никон: от союза к противостоянию. Никон и начатая им церковная реформа пользовались поддержкой Алексея Михайловича. Царя и патриарха долгое время связывали отношения полного доверия и глубокого уважения. Начало 50-х гг. можно назвать (хотя и с оговорками) возвращением к известному положению «симфонии властей», нарушенному Иваном IV. Считая себя наследницей Константинополя, Москва усвоила и некоторые представления о взаимоотношении власти с церковью. Божественное происхождение царской власти предполагало обожествление ее носителя. Царская власть должна была заботиться не только о государственных делах, но и о процветании православной веры и церкви. Московские государи в XVII в. продолжали следовать доктрине «Москва — Третий Рим», одной из основополагающих идей которой была особая миссия Москвы — создание единой православной державы, которая объединит все православные народы. Стремление помочь православному населению Украины и Белоруссии, а в перспективе объединить православные народы, оказавшиеся под игом Османской империи, определило позицию Алексея Михайловича в отношении начавшейся реформы церкви. В исправлении русских обрядов и замене их греческими Алексей Михайлович усматривал облегчение непростого процесса перехода православного мира под власть «Третьего Рима». Приезжавшие в Россию за «милостыней» восточные патриархи подогревали честолюбивые замыслы царя, сравнивали его с Моисеем, который освободит православные народы от плена «нечестивых».

Светскую и духовную власть патриарх Никон рассматривал как «богоизбранную и богомудрую двоицу». В первые годы русско-польской войны, в 1654—1656 гг., во время продолжительного отсутствия в Москве царя, вся полнота власти сосредоточилась в руках патриарха. Титул «великого государя» фактически давал право на соправительство, которым патриарх Никон пользовался, решая дела не только церковные, но и государственные. В приговорах Боярской думы по гражданским и военным делам появилась такая формулировка: «...святейший патриарх указал и бояре приговорили». Не чуждый роскоши, Никон постоянно пополнял патриаршую ризницу (один из его саккосов из венецианской парчи, усыпанный жемчугом и драгоценными камнями, весил полтора пуда). При Никоне значительно расширились земельные владения патриаршей области, в которую входило 85 городов. Особым положением в патриаршем «домене» пользовались лично им созданные монастыри — Иверский, Крестный и Воскресенский (Новоиерусалимский).

В кругах, близких к патриарху, предпочтение отдавалось идее «Москва — Новый Иерусалим», в которой первое место принадлежало духовной власти. Сама идея была не нова, она появилась в общественной мысли еще в конце XV в., пользовалась популярностью при патриархе Филарете. Но Никон придал этой идее откровенно теократическое звучание. Если в концепции «Москва — Третий Рим» главенствующею роль принадлежала царской власти, имперской идее, то «Новый Иерусалим» выносился за пределы и царствующего града, и самодержавной власти. Рядом с Москвой по замыслу Никона создается новый центр святости, наделенный вселенским смыслом. Вся символика и архитектура Новоиерусалимского монастыря была пронизана идеей Вселенской церкви во главе с русским патриархом. Кроме копирования Иерусалимского храма Гроба Господня, алтарь в этом соборе имел пять приделов с пятью престолами для всех православных патриархов. Один из престолов Никон предназначил для себя — первого из вселенских патриархов. И хотя обе идеи «Москва — Третий Рим» и «Москва — Новый Иерусалим» имели общую цель создания православного царства, расхождения в вопросе о главенстве между светской и духовной властями вели не только к идейным разногласиям.

Конфликт между Алексеем Михайловичем и патриархом Никоном, приведший к разрыву их отношений, назревал постепенно. Обращаясь к этому напряженному моменту взаимоотношений светской и духовной власти, исследователи обычно исходят из столкновения двух личностей, наделенных сильными характерами. Среди множества объективных причин можно отметить и неудачный совет патриарха начать войну со Швецией, и недовольство Никоном в среде боярства и высших церковных иерархов, и не скрываемое патриархом желание подчеркнуть автономию церкви и свою исключительную роль не только в делах священства. Напряженность в отношениях между царем и патриархом наметилась в 1656 году. Прежде доверительные отношения становятся холодными и сугубо официальными, Никона отстраняют от участия в государственных делах. Поводом для ссоры явился, казалось бы, незначительный факт. 6 июля 1658 г. в Кремле во время встречи грузинского царевича царский окольничий Богдан Хитрово ударил палкой патриаршего стряпчего князя Дмитрия Мещерского. Никон потребовал от Алексея Михайловича немедленно разобраться и наказать виновного. Царь пообещал, но обещания не исполнил. Последней каплей стало объявление патриарху 10 июля князем Юрием Ромодановским о царском гневе. Никону запрещено было называть себя «великим государем», поскольку «у нас един великий государь — царь». В тот же день теле окончания службы в Успенском соборе Никон объявил о том, что он оставляет патриаршую кафедру. Сменив облачение патриарха на монашескую одежду, Никон покинул Москву и уехал в Новоиерусалимский монастырь. При этом он объявил, что оставляет патриаршую кафедру, а не архиерейство. В церкви на протяжении восьми с лишним лет существовала двусмысленная ситуация: формально патриархом оставался Никон, который фактически не исполнял патриаршие функции.

«Дело» патриарха Никона. Церковный собор 1666— 1667 гг. Выяснение отношений царя и патриарха затянулось, приняв форму ожесточенного идейного спора о месте церковной и светской власти. После разрыва с царем Никон обрушился с резкой критикой на Соборное уложение 1649 г., называя его «беззаконной книгой». Он призывал духовенство не признавать мирской суд. Он обвинял Алексея Михайловича во вмешательстве в церковные дела: «Егда глава есть церкви царь? Ни, но глава есть Христос... Царь не есть, не может быть глава церкви... Да где есть закон и воля Божия, еже царям или вельможам судити архиереев и прочий священный чин и достояние их?» В письме к Константинопольскому патриарху Дионисию, отправленном тайно в 1665 г., он обличал царя: «Когда повелит царь быть собору, то бывает, и кого велит избрать и поставить архиереями, избирают и поставляют, велит судить и осуждать — судят, осуждают и отлучают». Противостояние приобрело принципиальный характер. Никоном была высказана мысль, что священство выше царства: «Господь Бог всесильный, егда небо и землю сотворил, тогда два светила — солнце и месяц на нем ходяще, на земли светити повеле: солнце нам показа власть архиерейскую, месяц же показа власть царскую, ибо солнце вящи светит во дни, яко архиерей душам, меньшее же светило в нощи, еже есть телу». Теократическая позиция Никона в условиях становления абсолютизма не могла найти поддержки у светской власти. Амбициозность и «тиранство» Никона вызвали оппозицию ему и со стороны епископата.

Никон покинул патриарший престол с тайной надеждой, что царь позовет его в Москву. Но Алексей Михайлович поступил иначе. В 1660 г. по инициативе царя был собран Церковный собор, который вынес решение лишить Никона сана патриарха за безответственное оставление святительского престола. Но решение это было подвергнуто сомнению таким церковным авторитетом, как Епифаний Славинецкий, который высказал мнение, что решить вопрос об архиерействе Никона может только собор с приглашенными на него восточными патриархами. В конце 1666 г. при участии восточных патриархов — Антиохийского Макария и Александрийского Паисия на Поместном соборе Никон был осужден за самовольное оставление патриаршей кафедры, низложен и простым монахом сослан в Ферапонтов монастырь. Только в 1681 г., уже при царе Федоре Алексеевиче, тяжело больному Никону было разрешено возвратиться в Новоиерусалимский (Воскресенский) монастырь. Но до своей любимой обители Никон не добрался, он умер в пути.

Суд над Никоном, его осуждение и удаление из Москвы не принесли Алексею Михайловичу окончательной победы над никоновскими идеями. На Церковном соборе в 1667 г. с положением о том, что «степень священства выше степени царства», выступили Крутицкий митрополит Павел и Рязанский архиепископ Иларион. В результате долгих споров, в которые были вовлечены восточные патриархи, пришли к решению, что царь имеет преимущество в делах гражданских, а патриарх — церковных. Собор избрал нового патриарха, им стал архимандрит Троице-Сергиева монастыря Иоасаф.

Решения собора 1667 г. закрепили принцип независимости духовной власти от светской. Церкви удалось вернуть некоторые из утерянных привилегий. Духовенство было освобождено от светского суда: от суда светских учреждений и от суда светских чиновников архиереев. Из патриаршего Разрядного приказа выделили Духовный приказ, который занимался судом над духовенством по всем делам; приказ возглавляли духовные лица, назначаемые патриархом. Фактически Монастырский приказ был лишен судебной функции (окончательно он был упразднен в 1677 г., а его функции переданы приказу Большого дворца). Наступление государства на позиции церкви было пока приостановлено. В то же время церковь не возражала против вмешательства государства в преследование антицерковных движений. Собор 1666—1667 гг. отменил ряд церковных правил, принятых еще Стоглавым собором 1551 г., осудил старообрядцев как людей, отказывающихся повиноваться авторитету официальной церкви, отлучив от церкви и предав их светскому суду. Старообрядческое движение сильно ослабляло церковь, поэтому поддержка государства была ей необходима.

Раскол Русской православной церкви и старообрядчество. Официально раскол как религиозно-общественное движение существует со времени принятия решений собором 1667 г., фактически — с начала проведения церковной реформы. В научных трудах по истории раскола исследователи поразному определяют причины, идейное содержание и значение этого явления. Одни понимают раскол как движение исключительно церковное, отстаивающее «старину»; другие видят в нем сложное социокультурное явление в форме церковного протеста, в котором наряду с традиционными были идеи, обусловленные временем. Оценка раскола и старообрядчества не может быть однозначной. В этом движении сплелись воедино обряд и идеи, религиозное и социальное, поступки и эмоции людей. Трагизм происходившего был связан не только с тем, что раскололась церковь, но с тем, что раскололось русское общество. Создалась ситуация, когда идеи разделили народ.

Старообрядцы (так стали называть сторонников древнерусской церковной традиции) включали представителей разных групп населения: белого и черного духовенства, боярства, посадских людей, стрельцов, казачества, крестьянства. По разным оценкам, в раскол ушло от одной четверти до одной трети населения. Старообрядчество дало русскому обществу новый тип личности: страдальца за веру, подвижника и мученика.

Крупнейшим представителем раннего старообрядчества был протопоп Аввакум Петров, вся жизнь которого была служением идее. Он родился в 1620 г. в селе Григорово под Нижним Новгородом. Став священником, в 1642 году был рукоположен в дьяконы, в 1652 г. был возведен в протопопы. Сблизившись с «ревнителями благочестия», он из Юрьевца Поволжского перебирается в Москву, где служит в Казанском соборе. Аввакум оказался в числе самых первых противников никоновской реформы, проявивших неповиновение авторитету церкви. В 1653 г. он и его семья были отправлены в ссылку в Сибирь, вначале в Тобольск, а затем в Енисейск, Братский острог, Даурию. В Сибири Аввакум претерпел жестокие лишения и страдания за веру, но несломленным был возвращен в Москву в 1664 году. Царь поначалу встретил ласково Аввакума, видя в нем в первую очередь противника патриарха Никона. Но Аввакум вскоре обнаружил, что реформы никто не собирается отменять, и снова выступил за старую веру. Его гонения продолжились, с семьей его сослали на север, на Мезень. В 1666 г. он был привезен на Церковный собор, на котором Аввакума и его сподвижников расстригли, предали анафеме и сослали в Пустозерск. Место ссылки стало идейным центром старообрядчества, откуда послания пустозерских старцев рассылались в разные уголки России. 14 апреля 1682 г. протопоп Аввакум и его соузники — дьякон Федор, протопоп Лазарь и инок Епифаний — были казнены, их сожгли в срубе.

Религиозно-философские взгляды протопопа Аввакума отразились в его многочисленных произведениях: «Книге бесед», «Книге толкований и нравоучений», «Книге обличений», посланиях, автобиографическом «Житии». Секрет необычайной популярности Аввакума таился в том, что он выразил многое из того, что волновало всех, особенно людей зависимых, униженных, тех, кто видел в церковных новшествах причину своих бед и страданий. Причем выразил страстно, простым народным языком, показав всей своей жизнью, что значит пострадать за веру.

Вторая половина XVII в. дала целый ряд ярких личностей расколоучителей — Спиридон Потемкин, Иван Неронов, Федор Иванов, Лазарь, Епифаний, Евфросин, Авраамий, Никита Пустосвят. Особое место среди них занимают женские фигуры, в первую очередь боярыня Федосья Прокопьевна Морозова. Она происходила из рода Соковниных, вышла замуж за Глеба Ивановича Морозова, родного брата всесильного Бориca Морозова. Наследовав после смерти мужа и его брата огромное богатство, придворная боярыня не просто осталась верна «старой вере», но сделала свой дом в Москве оплотом старообрядчества. Ее духовный поединок с царем продолжался в течение нескольких лет и завершился трагически. В 1671 г. Морозова была заключена в земляную тюрьму в городе Боровске, где после долгих страданий умерла в 1675 году. Вместе с Морозовой уморили голодом ее сестру княгиню Е. П. Урусову и жену стрелецкого полковника Марию Данилову. Сохранившаяся переписка Ф. П. Морозовой с духовным отцом протопопом Аввакумом и письма Е. П. Урусовой к ее детям позволяют представить духовный подвиг этих женщин, их нравственную высоту. Вообще путь и патетика мученичества и подвижничества характерны для деятелей раннего старообрядчества.

В основе старообрядческой идеологии лежали учение о «Третьем Риме» и «Повесть о Белом Клобуке», осужденная собором 1666—1667 гг. Поскольку никоновская реформа уничтожила, по мнению старообрядцев, истинное православие, «Третий Рим» оказался на пороге гибели, прихода Антихриста и конца света. В раннем старообрядчестве апокалиптические настроения занимают значительное место. Обсуждался вопрос о точной дате конца мира — 1666, 1669, 1674, 1691, 1699, 1702 год. Существовало несколько толкований о явлении Антихриста: по одним он уже пришел в мир, его видели в патриархе Никоне; по другим — Никон только его предтеча (патриарх и царь — два «рога Антихристова»), и, наконец, утверждали, что существует «мысленный» Антихрист, который властвует в мире. Дальнейшая логика старообрядцев была проста. Если «Третий Рим» пал (или падет), а четвертому Риму не бывать, то священная история окончилась, мир оказался богооставленным, и поэтому сторонники «старой веры» должны уходить из этого мира, бежать в «пустыню». Такими местами стали Нижегородский край в районе Керженца, Пошехонье, Выга (Поморье), Стародубье, Приуралье, Дон, Зауралье.

Важным звеном старообрядческих учений было утверждение о незыблемости обряда. Религиозным сознанием форма (а не только содержание) воспринималась как отражение божественного откровения и истины. Никоновские нововведения разрушали канон, основной принцип русской средневековой религиозности. Поэтому посягательство на форму означало уничтожение самой сущности, духа, истины. Приверженность обряду — тип русской религиозности и благочестия — определяла образ мыслей и действий старообрядцев. Дьякон Федор говорил, что следует умирать за «един аз», т. е. за букву «а». Дело в том, что в новой редакции исключили союз «а» из «Символа веры» (вместо «рожденна, а не сотворенна» было записано «рожденна, не сотворенна»). В такой позиции не просто фанатизм и начетничество. Федор, один из наиболее образованных и талантливых раскольничьих писателей, умер на костре в Пустозерске.

Идеологи раскола не признавали священства русской церкви, которая лишилась в результате реформ всякой благодати. В том, что Россия превратилась в «чужую землю», были виноваты Никон и Алексей Михайлович. Отношение к царю у Аввакума и его сподвижников было довольно противоречивым. Старообрядцы не сомневались в божественном происхождении царской власти и незыблемости самодержавия. Забрасывая царя своими челобитными, поначалу они надеялись, что он образумится. После 1670 г. критика Алексея Михайловича у того же Аввакума становится более резкой; он называет его тираном, гонителем, мучителем («безумный царишко», «царь отщепенец»), предрекает ему мучительную кончину и адские страдания. Приход к власти Федора Алексеевича снова вселил в старообрядцев мимолетную надежду на возвращение к «старой вере».

В сочинениях Аввакума встречается идея равенства, в основе которой лежит равенство каждого христианина перед Богом. От традиционного христианского противопоставления бедности и богатства Аввакум поднимался до обличения богатых «никониан»: «Посмотри-тко на рожу ту и на брюхо то, никониян окаянный, — толст ведь ты! Как в дверь небесную вместится хощешь?» Только тот войдет в рай, свое «отечество», у кого «лице и руце и нозе и вся чувства тончава и измождала от поста и труда и всякия им находящия скорби». Социальный подтекст таких мыслей очевиден, в определенной ситуации они могли быть использованы против тех, кто обладал властью и богатством.

Старообрядцы отстаивали традиционную систему культурных ценностей. Аввакум с возмущением восклицал: «Ох, ох, бедныя! Русь, чего-то тебе захотелося немецких поступав и обычаев!» Аввакум отрицал науки и в их числе философию: «Платон и Пифагор, Аристотель и Диоген, Иппократ и Галин: вси сии мудри быша и во ад угодиша». Основоположники раскола противились распространению светского образования: «К чему заводить латинские и польские школы? Прежде мы их не имели, а душу спасали». Крайне негативно отзывался Аввакум о новых явлениях в иконописи, считая это «плотским умыслом», заменой духовной красоты видимой. Аввакум выразил свое понимание принципа традиционализма: все, что «до нас положено: лежи оно так во веки веком!» В исторических условиях конца XVII в. сохранение национальной традиции в духе старообрядчества было чревато духовным консерватизмом, застоем, отрывом от общеевропейского историко-культурного процесса.

Широкое распространение эсхатологических настроений в старообрядческой среде воплотилось в крайней форме отрицания воцарившегося царства Антихриста — уходе из мира самосожжением. В ответ на гонения властей запылали многочисленные гари, приведшие к смерти к концу XVII в. более 20 тыс. человек. Протопоп Аввакум считал «огненное крещение» путем к вечному блаженству. Среди старообрядцев не было единого взгляда на самосожжения. Так, инок Евфросин в своем сочинении о «новоизобретенном пути самоубийственных смертей» (1691) выступал против самосожжений, называя коллективное самоубийство грехом и невежеством, пытаясь убедить единоверцев в бессмысленности этого поступка, представляя не в лучшем свете проповедников этой акции. Но в последние десятилетия XVII столетия преобладал взгляд не Евфросина, а Аввакума на спасение староверов «огненным очищением».

Соловецкое восстание 1668—1676 годов. В ранней истории старообрядческого движения особое место занимает Соловецкое восстание, в котором отразилась неоднозначность социального содержания раскола, а религиозное выступление вылилось в открытую борьбу с государственной властью. Соловецкий монастырь, расположенный на островах Белого моря, являлся крупнейшим феодальным собственником на Севере России. Монастырское население включало не только монахов. Отдаленность от центра привлекала сюда в ряды монастырских трудников беглых крестьян, посадских людей, казаков, стрельцов; использовался монастырь и как место ссылки. Восстание объединило все слои монастырского населения.

Соловецкая братия во главе с архимандритом Ильей отказалась в 1657 г. принять новые богослужебные книги. Свое решение соловецкие монахи подтвердили при новом архимандрите Варфоломее в 1663 году. На Церковном соборе 1666— 1667 гг. специально разбирался вопрос о сложившейся в монастыре ситуации, после чего было принято решение послать туда нового архимандрита — Сергия. Братия его не приняла, и он был вынужден покинуть Соловки. Во главе монастыря стал бывший архимандрит Саввино-Сторожевского монастыря, сосланный сюда на покой, активный сторонник старообрядчества Никанор. Идейным вождем восстания с самого начала был монастырский казначей старец Геронтий (в миру Григорий Иванович Рязанцев), выходец из семьи чебоксарского подьячего. Монастырские иноки в 1667 г. послали в Москву Алексею Михайловичу челобитную с решительным отказом принять нововведения: «Отнюдь не будем прежней своей православной веры пременить, и вели, государь, на нас свой меч прислать царьской и от сего мятежного жития преселити нас на оное безмятежное и вечное житие». В ответ по царскому указу за «непослушание» старцев были конфискованы вотчины и промыслы монастыря, расположенные на побережье. В мае 1668 г. на Соловки было послано стрелецкое войско и началась восьмилетняя осада монастыря. Соловецкая братия пользовалась поддержкой жителей Поморья, которые продолжали поставлять в монастырь припасы. Численность и состав осажденных в 1674 г., по воеводской отписке, определялся в четыреста с лишним мирян и триста монахов. Решающая роль в организации отпора правительственным войскам постепенно перешла от монахов к «бельцам». Сопротивление восставших было сломлено в результате предательства монаха-перебежчика, который провел в монастырь отряд стрельцов. Последовала жестокая расправа. По старообрядческим источникам, погибло от трехсот до пятисот человек.

Соловецкое восстание показало, что старообрядцы могут организованно выступать против правительства. Новый патриарх Иоаким, избранный в 1674 г., повел решительную борьбу с расколом. В 1682 г., во время стрелецкого восстания, старообрядцы попытались воспользоваться ситуацией и поднять вопрос об отмене новых обрядов и книг. Устроенное 5 июля 1682 г. «прение» о вере происходило в Грановитой палате Кремля в присутствии царской семьи, правительства, патриарха и Архиерейского собора. Во главе старообрядцев был протопоп Никита Добрынин (Пустосвят). Полемика превратилась в открытое рукоприкладство. Стрельцы выдали старообрядцев-зачинщиков властям. 11 июля Никиту Пустосвята казнили на Красной площади. Патриарх Иоаким в борьбе с раскольниками постоянно прибегал к помощи государственной власти. По царскому указу 1685 г. раскольников надлежало жечь в срубе за хулу на церковь и уговоры к самосожжению; казнить смертью перекрещивающихся в старую веру; бить кнутом тайных раскольников и их укрывателей; имения казненных и ссыльных подлежали конфискации. Старообрядцы ответили на действия властей новыми массовыми «гарями» и бегством не только в родные леса, но и за границу: в Швецию (Лифляндия), Польшу (Ветка), Австрию (Белая Криница), Турцию.

В последние десятилетия XVII в. происходит разделение старообрядцев на поповцев, признающих институт священства и принимающих к себе раскаявшихся иереев православной церкви, и беспоповцев, отрицавших существующую церковную иерархию и сохранявших из таинств только крещение и исповедь. Поповцы и беспоповцы в свою очередь дали начало многочисленным согласиям и толкам (поморское согласие, христовщина, федосеевщина, филипповщина, нетовщина и т.д.), определявшим развитие старообрядчества в XVIII:—XIX вв.

Раскол русской церкви в XVII в. — одна из трагических страниц нашей истории. Последствия раскола не изжиты до сих пор. Противоречия между Московской патриархией и старообрядчеством были частично преодолены только Поместным собором 1971 г., когда Русская православная церковь сняла анафемы на старые обряды.

Церковь в конце XVII века. На протяжении всего XVII в., несмотря на государственную политику ограничения роста церковных вотчин, церковное землевладение увеличивалось. По переписным книгам 1646 г., в патриарших домовых вотчинах было 6432 двора, в монастырских вотчинах — 87 907 дворов. По переписным книгам 1678 г., в городах и уездах, находившихся в ведении Поместного приказа, за патриархом числилось 7128 дворов, за епархиальными архиереями — И 661 двор, за монастырями и церквами — 97 672 двора, а всего в церковных владениях находилось 116 461 двор. По сведениям патриаршего Дворцового приказа, по переписным книгам 1678 г., в патриарших вотчинах насчитывалось 8914 крестьянских и бобыльских дворов, число которых к началу XVII в. достигло 9326 дворов. Архиерейские дома имели от нескольких сотен до нескольких тысяч дворов. Так, в вотчинах ростовского митрополита в 1700 г. было 4398 дворов. Крупнейшие из монастырей имели по несколько тысяч дворов: ТроицеСергиев монастырь — 16 383 двора, Кирилло-Белозерский — 5530 дворов, ярославский Спасо-Преображенский — 3879 дворов, костромской Ипатьевский — 3657 дворов. Вообще в вотчинах церковных феодалов в последней четверти XVII в. насчитывалось около 148 тыс. крестьянских дворов, в которых проживало примерно 700 тыс. человек мужского пола, что составляло 21% частновладельческих крестьян, или 16% от всего крестьянского населения России. Несмотря на разновременность и неполноту данных, они свидетельствуют о весьма крупных размерах церковных владений и их постоянном росте в XVII столетии.

Церковь имела разветвленную организацию, основой которой были храмы и монастыри, находившиеся по всей территории Российского государства. В 80-х гг. XVII в. было около

15 тыс. церквей, включая и монастырские церкви, из них на востоке страны, в Сибири, было всего около 150 церквей. Сельские и городские храмы являлись приходскими центрами местной православной общины. Число монастырей в этот период приблизилось к 650. Священнослужители и церковнослужители вместе с членами их семей мужского пола составляли примерно 100—110 тыс. человек. Монахов и монахинь в России насчитывалось около 10 тыс.

Во главе церковной организации стоял патриарх, опиравшийся на патриарший и архиерейские дома, которые ведали всем духовенством. На протяжении века рост территории России, за счет Сибири и присоединенных земель, приводил к увеличению количества епархий. Если во второй четверти XVII в. насчитывалось 12—13 епархий, то в 1670-х гг. их было 19—20. В 1686 г. в ведение московского патриарха перешла Киевская митрополия.

В 1681 г. правительство попыталось предложить проект, касавшийся изменений в управлении церковью: предусматривалось создать при 12 митрополиях 72 епископии по принципу строгого подчинения. На Церковном соборе 1681—1682 гг. архиереи отклонили боярский проект, согласившись только на образование четырех новых епархий (Устюжской, Холмогорской, Тамбовской и Воронежской). Это объяснялось тем, что создание такого числа новых епархий можно было осуществить только путем дробления прежних, что сократило бы доходы каждого из архиереев. Они не желали усиления централизации церковного управления, предпочитая оставаться под контролем патриарха без посредничества со стороны митрополитов.

Помимо борьбы со старообрядчеством, идеологическая деятельность русской церкви в последней четверти XVII в. определялась противоборством двух течений: «грекофилов» и «латинствующих». «Грекофильство» представляло официальную позицию церкви и поддерживалось царской властью. Особым влиянием пользовались «грекофилы» при патриархе Иоакиме. Из отечественных «грекофилов» выделялись Епифаний Славинецкий, Евфимий Чудовский, Афанасий Холмогорский, а также приезжавшие в Россию греки — братья Ли худы, Арсений Грек и др. «Грекофилы», как переводчики и авторы собственных сочинений, выступали против рационалистических методов анализа вероучительных и богослужебных текстов. С «грекофилами» связано распространение греческой образованности, выразившееся в создании Типографской школы при Печатном дворе в 1681 г. и Славяно-греко-латинской академии в 1687 году.

Патриарх Иоаким выступал с осуждением культурных и бытовых западных заимствований, «латинства» и проявлял крайнюю нетерпимость к иноземцам. Например, он требовал, чтобы из русского войска были отозваны иностранные офицеры. Яркими представителями «латинства» из духовных лиц были Симеон Полоцкий и его ученик Сильвестр Медведев. Переехав из Полоцка в 1664 г. в Москву, Симеон Полоцкий развернул при поддержке Алексея Михайловича разностороннюю деятельность. Он был учителем царских детей Алексея, Федора и Софьи; преподавал в Богоявленской и Заиконоспасской школах; открыл в Кремле придворную типографию, в которой издавал богословскую и учебную литературу, а также собственные сочинения. Симеон Полоцкий считал «разумное» знание необходимой составляющей процесса познания; истинное познание Бога должно исходить из веры и «разумного» знания. Этот подход он воплощал в своей преподавательской деятельности, считая, что в России надо создавать систему светского образования для изучения «гражданских и духовных» наук. Патриарх Иоаким осуждал взгляды и деятельность Симеона Полоцкого, но открыто против него не выступал, поскольку Симеона поддерживали и Алексей Михайлович, и Федор Алексеевич. Только в 1680 г., после смерти Симеона Полоцкого, патриарх обвинил его в отклонении от истинного православия, назвав его сочинение «Венец веры» венцом «из терния, на западе прозябшего, сплетенным».

Трагично сложилась судьба переводчика, поэта и церковного писателя Сильвестра Медведева. Его столкновение с патриархом Иоакимом произошло по богословскому вопросу — о времени пресуществления Святых Даров. Согласно христианскому вероучению непостижимое для человеческого разума превращение хлеба и вина в тело и кровь Христа происходит во время совершения священником таинства евхаристии. Сильвестр в соответствии с католической традицией считал, что евхаристия совершается в момент произнесения на литургии «Христовых словес» — «Приимите, ядите...», а его оппоненты — после возглашения иереем молитвы «И сотвори убо...».

Мнение Сильвестра о моменте пресуществления Святых Даров было оспорено братьями Лихудами, которые обвинили противника в так называемой «хлебопоклонной ереси». В разгоревшейся полемике Сильвестр продемонстрировал не только блестящее знание греческой литературы, но и «рационалистическую методу» как способность человеческого разума к познанию мира. Собственные интересы Сильвестра Медведева захватывали и политическую сферу. В 1689 г., как сторонник царевны Софьи, он был арестован, а в 1691 г. казнен. Патриарх Иоаким в 1690 г. на Церковном соборе добился осуждения «латинствующих».

Последний, одиннадцатый в истории средневековой Руси патриарх Адриан (1690—1700) был сторонником и представителем «древлецерковного благочестия». Нельзя сказать, что, вступив во власть, Петр Алексеевич не считался с церковью. Это было просто невозможно в конце XVII века. Но по мере возмужания (особенно после смерти матери в 1694 г.) в его отношениях с патриархом Адрианом все резче обозначалось неприятие мнений и действий друг друга. В патриаршем «Увещании к пастве» звучала вера в незыблемость православия и надежда на традиционное отношение светской власти и церковной: «Царство убо власть имать точию на земли между людьми... Священство же власть иметь и на земли и на небеси». Свой долг патриарха он видел в том, чтобы свободно высказывать царю мнение по важным вопросам. Эту позицию Адриан отстаивал словом и делом, предавая осуждению петровские новшества: брадобритие, немецкое платье, курение табака. Он видел в этом падение нравов московских людей и наступление западных ересей. По отзывам современников, патриарх Адриан, не отличавшийся ни глубокой ученостью, ни большой смелостью, прежде всего заботился о сохранении для себя белого клобука и мантии. Но положение главы церкви обязывало его возвышать голос, просить светскую власть о милосердии. В 1698 г. Адриан выступил перед царем ходатаем за бунтовавших стрельцов. На мольбы патриарха о смягчении наказания Петр ответил предельно ясно: «Я не меньше тебя чту Бога и его Пречистую Матерь, но мой долг — казнить злодеев, умышлявших против общего блага». Фактически этими словами Петр определил и свои отношения с патриархом, и положение церкви в обществе.

С началом Петровских реформ церковь неуклонно теряла свои позиции. Православный изоляционизм был несовместим с разносторонним западным влиянием, светскостью, пронизывавшей разные стороны жизни, с веротерпимостью. Государственные интересы требовали усвоения светских знаний, приходивших с Запада, что неизбежно подтачивало влияние церкви в духовной жизни общества. Церковь отстаивала традиционное, привычное; Петр, напротив, разрушал все это. В сложившейся ситуации церковь была обречена на реформирование со стороны светской власти. Церковная реформа станет одним из наиболее обдуманных и последовательных из многочисленных преобразований Петра I. Ему потребовались годы, чтобы кардинально изменить управление церковью: лишить ее самостоятельности и полностью подчинить государству. Но первые шаги на этом трудном пути были сделаны его предшественниками в XVII столетии.

 

Глава 21. СОЦИАЛЬНЫЕ ДВИЖЕНИЯ

§ 1. ГОРОДСКИЕ ВОССТАНИЯ 40-Х гг. XVII в. СОБОРНОЕ УЛОЖЕНИЕ 1649 г.

XVII столетие вошло в историю как «бунташный век». Справедливость этого определения, данного уже современниками, подтверждают бурные и трагичные события Смутного времени с их острым противостоянием практически всех социальных групп. О том же свидетельствуют и известное под названием «Балашовщины» движение «вольницы» в армии А.И. Шейна периода Смоленской войны, и неоднократно вспыхивавшие в последующие годы городские восстания, а также массовое движение под руководством донского казака С.Т. Разина и серия стрелецких бунтов в конце века. Причем большинство волнений, бунтов и движений, как это ни покажется парадоксальным, происходило в годы царствования Алексея Михайловича, прозванного Тишайшим. Именно в его правление массовый характер приняли городские восстания, при этом два особенно мощных из них, в 1648 и 1662 rr. развернулись непосредственно в столице.

Городские восстания середины XVII в. были наиболее сильным проявлением внутреннего недовольства и социального напряжения, постоянно существовавшего в массе городского населения. В 30-х гт. иностранные дипломаты неоднократно отмечали взрывоопасность обстановки в Москве, возможность новых смут и мятежей. Усиление налогового гнета в период Смоленской войны и введение новых налоговых сборов ко времени заключения Поляновского мира создавали благоприятную почву для волнений. В марте 1636 г. сильный пожар в Китайгороде Москвы сопровождался массовыми беспорядками. Малоимущие жители столицы, среди которых были холопы, посадские люди и стрельцы, не только громили лавки и грабили отдельные дворы, но и выпускали из тюрем колодников, разбивали кабаки и даже вооружались. И все же эти беспорядки не идут ни в какое сравнение с теми событиями, которые начались в Москве в первых числах июня 1648 г. и, как полагают некоторые исследователи, продолжались, хотя и с разными степенью накала и составом участников, вплоть до принятия в конце января 1649 г. Соборного уложения.

Особенность московского восстания 1648 г. заключалась не только в том, что действия восставших были направлены против всей правительственной верхушки, что придавало им особый политический смысл, но и в том, что в нем соединились устремления различных социальных сил и слоев жителей Москвы и провинции: посадских людей, стрельцов и дворян. Уездные корпоративно-служилые объединения дворян и детей боярских, так называемые города, и в прошлые времена (в 1637 и 1641 гг.) через своих представителей, посылаемых в столицу с челобитными, пытались привлечь внимание царя к своим нуждам. Ареной острых социальных столкновений стал Земский собор 1642 г., в ходе которого провинциальные дворяне и дети боярские выступили против бояр, ближних людей и церковных землевладельцев. Предметом беспокойства рядовых дворян стало несение службы не в соответствии с реальным хозяйственным состоянием, которое, по их мнению, следовало измерять не только количеством земли, но и числом сидящих на ней крестьян. В связи с этим было предложено взимать различные подати и верстать в службу не по писцовым книгам, а в зависимости от того, сколько у кого крестьян, и, более того, определить, с какого числа крестьян следовало нести государеву службу без денежного жалованья. Досталось также дьякам и подьячим, которые помимо государева жалованья разбогатели «многим богатеством и неправедным своим мздоимством», накупили вотчины и построили палаты каменные, «такие, что неудобь-сказаемыя». Общим рефреном звучавших на соборе речей и подаваемых «сказок» была жалоба на разорение «пуще турских и крымских бусурманов московскою волокитою и от неправд и от неправедных судов». В целом это выступление уездного дворянства отражало общую скудость его хозяйственного положения.

Последнее по времени перед событиями 1648 г. челобитье от 44 «служилых городов» было подано в октябре 1645 г. с «большим невежеством». Эта ремарка источника — примечательное свидетельство нетерпения, которое стало выказывать уездное дворянство, не получая защиты от «сильных людей» и не имея возможности при сохранении режима «урочных лет» удерживать за собой крестьян. Однако при всем нетерпении уездное дворянство не переступало черты, отделявшей хотя и требовательное, но покорное обращение к власти от насильственных действий по отношению к ее представителям. Поэтому нет оснований полагать, что дворяне с самого начала принимали активное участие в восстании, как не следует и умалять влияние их позиции на последующие действия правительства.

С воцарением Алексея Михайловича в 1645 г. во главе правительства встал его воспитатель, властолюбивый и умный боярин Б. И. Морозов. Он пользовался безграничным доверием юного царя, полностью полагавшегося на своего «дядьку» в государственных делах. Поощряя увлечение своего воспитанника охотой и бесконечными походами по ближним и дальним святым местам, Морозов все более упрочивал свое положение у власти. Одним из проверенных способов этого было удаление от Двора на почетные воеводства влиятельных лиц прежнего царствования. Первым потерял значение Ф. И. Шереметев, а большая часть подведомственных ему приказов отбила к Борису Ивановичу. В результате, возглавив приказы Большой казны и Новой четверти, он встал во главе финансовой системы страны, а как глава Аптекарского и Стрелецкого приказов отвечал за царское здоровье и охрану особы государя, равно и за обеспечение порядка в столице. В 1646 г. Б. И. Морозов возглавил важный в военном отношении Иноземский приказ. На место оттесняемой прежней политической элиты насаждались люди, нередко из родов второстепенных, но старательные и преданные новому правителю. Таким был пожалованный в думные дьяки и поставленный во главе Посольского приказа и Новгородской чети Назарий Чистый, происходивший из рода ярославских торговых людей.

Стремясь навсегда закрепить за собой высокое положение, Б. И. Морозов виртуозно осуществил брачную комбинацию, с помощью которой он стал свояком государя. В январе 1648 г. с интервалом в 10 дней были сыграны две свадьбы — 18-летнего Алексея Михайловича и 57-летнего Бориса Ивановича. Оба женились на дочерях московского дворянина Ильи Даниловича Милославского. Причем Морозову досталась младшая из сестер, Анна Ильинична, поскольку старшая, Мария Ильинична, приглянулась царю. В течение двух недель после свадьбы тесть царя и Морозова из стольников был пожалован сначала в окольничие, а затем в бояре. В дальнейшем он неизменно признавал первенство Морозова, которому всецело был обязан своим возвышением. Этой брачной комбинации предшествовало несостоявшееся венчание Алексея Михайловича на самостоятельно им выбранной невесте Афимье Всеволожской, объявленной «испорченной» и повторившей судьбу Марии Хлоповой. Не исключено, что расстроенная свадьба была делом рук Морозова, подобно тому, как в судьбе первой невесты Михаила Федоровича роковую роль сыграли Салтыковы.

Словом, вокруг молодого царя, как и при его отце и при следующих государях, кипели страсти, шла открытая и скрытая борьба различных придворных группировок и отдельных личностей за влияние, власть, за возможность стяжания. Самой крупной оппозиционной по отношению к Морозову фигурой был Никита Иванович Романов, двоюродный дядя царя и один из самых богатых людей страны. Вокруг него, как и примкнувшего к нему боярина князя Я. К. Черкасского, также владевшего многолюдными вотчинами, объединились все оттесненные Морозовым лица. Им еще придется, правда, ненадолго выйти на первые роли. Пока же вся полнота правительственной власти сосредоточивалась в руках Бориса Ивановича, который должен был и отвечать за все, что исходило от лица этой власти. Его фигура заслоняла персону царя, в глазах подданных всегда окруженную божественным светом, и принимала на себя всю силу народной ненависти и гнева. К тому же недруги Морозова умело подогревали эту ненависть всевозможными слухами и толками о его всевластии, об оттеснении «доброго государя» от его «сирот» и «холопов», о неведении царя про их страдания. Слухи эти не были пустыми домыслами. Борис Иванович действительно старался держать своего бывшего воспитанника в стороне от дел, оберегая его от мирской докуки и жалоб. Но дело было не в объеме реальной власти, которой обладал царский любимец. Она вызывала раздражение лишь у той части политической элиты, которая по тем или иным причинам не сумела или не хотела оказаться под рукой Морозова. Для большинства жителей Москвы, служилого и податного населения в целом гораздо важнее бьио то, как он эту власть реализовывал и что конкретно предпринимал в тех или иных областях государственной политики.

Главным направлением усилий правительства был поиск денежных средств, которых постоянно не хватало. Условия жизнедеятельности российского общества, определявшие ограниченность добываемых им совокупных средств и ресурсов, неминуемо сказывались на доходной части государственного бюджета. В распоряжении всех правительств имелся ограниченный набор возможностей для увеличения потока денежных поступлений. Финансовые мероприятия, осуществленные в прежнее царствование и сопровождавшиеся ростом прямых налогов и непрерывными чрезвычайными сборами, не привели к оздоровлению казны. В этих условиях новое правительство стало пытаться пополнить ресурсы с помощью традиционных методов экономии — сокращения расходов, прежде всего на жалованье служителей низового аппарата и служилым «по прибору», и выколачивания недоимок. Новым были масштаб и жесткость осуществляемых мер. Одним категориям приказных и приборных чинов жалованье (денежное и хлебное) урезалось, другим отменялось вовсе. Так, были убавлены кормовые и денежные дачи московским стрельцам, пушкарям и городовым стрельцам. Содержавшиеся казной городовые плотники и кузнецы переведены на поденный корм, который выдавался только в период городовых работ. Новые оклады с большой убавкой были объявлены подьячим воеводских изб, и отменено хлебное жалованье состоявших при них сторожей. Причем если приборным чинам по расчетам правительства убавку жалованья могли компенсировать имеющиеся у них доходы от занятия сельским хозяйством и торгово-промысловой деятельностью, то служителям воеводских изб ничего не оставалось, как искать утешения в знакомой им практике «кормления» от дел. Естественно, что оба «компенсационных» средства неминуемо усиливали социальную напряженность: первое — в результате роста недовольства посадских людей, стремившихся монополизировать городскую торговлю; второе — вызывая озлобление не только городского, но и уездного населения, доведенного до отчаяния безудержной алчностью подьячих.

Правительственная экономия коснулась и выплаты жалованья городовому дворянству. Хотя и раньше денежное жалованье дворянству, обеспеченному поместьями и вотчинами, выдавалось нерегулярно, но введенные Морозовым ограничения пришлись на период возросшей угрозы новых набегов крымских татар и укрепления в их ожидании засечной черты, а следовательно, необходимости несения служилыми людьми тяжелой «береговой службы». Это обстоятельство не могло не сказаться на популярности правительственного курса в их среде.

В поисках новых пополнений казны правительство прибегло также к пересмотру и ликвидации разного рода привилегий (проезжих, торговых), ранее полученных монастырями и иностранными купцами. Последнее направление финансовых поисков правительства совпадало с неоднократными жалобами русских купцов на конкурентов-иноземцев, особенно на «английских немцев».

Не успевавшая за постоянным ростом налогов платежеспособность податного населения оборачивалась хроническими недоимками. Для их взыскания издавна прибегали к универсальному средству — правежу. Он заключался в том, что злостного должника били палками по голым ногам, в прямом смысле выколачивая из него деньги. В плане взыскания недоимок начало нового царствования отличалось лишь тем, что это взыскание осуществлялось в соответствии с требованием «править нещадно», без отступлений и поблажек. В итоге, по образному замечанию современного исследователя, «свирепый посвист батогов оставался самой популярной мелодией начала царствования Алексея Михайловича».

Наряду с ужесточением взыскания недоимок правительство не могло не замечать запустения посадов в связи с бегством его населения в иные места или переходом из тяглых «черных» слобод в частновладельческие «белые» слободы. Уже на Земском соборе 1642 г. звучали жалобы сотских, старост и всех тяглых людей «черных» сотен и слобод на то, что от «государевых великих податей и от многих целовальничь служеб» многие тяглые люди «из сотен и из слобод розбрелися розно и дворишка свои мечут». Борьба с «закладничеством» прежними мерами с помощью сыска и возвращения в тягло посадских людей давала лишь временный эффект и не решала проблемы в целом.

Экономия на жалованье служилым людям и приказным, выбивание недоимок, не обеспечивая нужные поступления в казну, усилили недовольство и озлобление среди посадских и приборных людей. Огромные недоимки убеждали правительство в невозможности нового увеличения прямых налогов. Выход, как казалось, был найден в изменении соотношения между прямыми и косвенными налогами в пользу последних. Это должно было привести к более равномерному распределению податных тягостей среди всех категорий и слоев населения и позволяло сэкономить средства, шедшие на организацию правежа как составной части прямого обложения. Поиск новых источников доходов без увеличения размера прямых платежей определил введение в феврале 1646 г. повышенной пошлины на соль — продукт массового и повседневного потребления — в размере 2 гривен (20 коп.) с пуда, что в полтора раза было выше прежней пошлины. Тяжесть налога компенсировалась отменой главных прямых налогов — стрелецких и ямских денег.

Инициативу и реализацию соляной реформы народная молва накрепко связала с именем дьяка Назария Чистого, креатуры главы правительства Б. И. Морозова. В возглавляемый ими приказ Большой казны поступали сборы соляной пошлины.

В теории косвенные налоги по сравнению с прямыми являются более прогрессивной системой налогового обложения. Во второй половине XVII в. на них будет перенесен центр тяжести в сборе налогов в ведущих европейских странах. В России же только через столетие новая модель налогообложения реализует себя в проектах главы елизаветинского правительства П. И. Шувалова, когда на ином уровне окажется состояние внутреннего рынка и развитие товарно-денежных отношений. В середине же XVII в. смена акцентов — с привычного прямого налогообложения на косвенное — просто не сработает.

Немалое значение имел и выбор продукта, с которым правительство связало свои финансовые расчеты. Соль была не просто одним из самых ходовых товаров, ее роль в домашнем хозяйстве и горожанина и сельского жителя была исключительна. Практически в каждом хозяйстве впрок делались запасы рыбы, овощей, грибов, что требовало больших запасов соли, по значимости приравнивавшейся к хлебу. Позднее, в 1650 г., резкое повышение цен на хлеб на псковском рынке вызовет волнения во Пскове и в Новгороде. В 1646 г. введение повышенной пошлины на соль взвинтило цены на нее в три и более раза. Из-за высоких цен население резко сократило покупку соли, что сразу сказалось на финансовых поступлениях в казну. Состоятельные слои населения, хозяйство которых действительно нуждалось в большом количестве соли и на которые правительство, видимо, рассчитывало как на ее покупателя по любой цене, смогли на какое-то время обходиться своими запасами. Для малоимущей части населения, у которой в процентном отношении соляной налог вырывал из средств большую долю, чем у состоятельных людей, ничего не оставалось, как сократить ее потребление, что неминуемо сказывалось на пропитании. Кроме того, если при мирской раскладке прямых податей неимущие тяглецы получали послабление или полное освобождение от их уплаты, то рост цен на соль затрагивал абсолютно всех. Итогом стал протест и решительное неприятие соляной реформы всеми слоями населения.

Не получив желаемого финансового результата, правительство 10 декабря 1647 г. отменило соляной налог. Но с его отменой, ревизуя собственное законодательство, оно приказало взыскать стрелецкие и ямские деньги за прежние годы. В результате в 1648 г. следовало, помимо недоимок, собрать прямые налоги за три года, что неминуемо означало ужесточение насилия по отношению к тяглецам. Это тяжелое следствие соляной реформы явилось одной из непосредственных причин восстания в Москве 1648 г., нередко называемого в исследовательской литературе Соляным бунтом. В целом же финансовоналоговые манипуляции правительства, вызванные напряженным поиском возможностей увеличения государственных доходов, и их мизерная результативность отражали глубину и масштаб хозяйственного разорения страны в годы Смуты, заторможенность восстановительных процессов в аграрной сфере экономики вплоть до середины XVII века. Это проявлялось и в медленных темпах восстановления численности крестьянского населения и размеров обрабатываемой площади земли, и в отсутствии условий для интенсификации земледельческого хозяйства, и, как следствие, в неизменно низкой тяглоспособности населения.

Другая причина, вызвавшая восстание, заключалась в злоупотреблениях и алчности московской администрации. Об этом говорит тот факт, что гнев восставшего народа во время восстания, помимо центральной в правительстве фигуры Б. И. Морозова, был направлен против Л. С. Плещеева — главы Земского приказа, П. Т. Траханиотова — начальника Пушкарского приказа, дьяка Н. Чистого. В ходе восстания были разгромлены дворы А. М. Львова-Ярославского — управляющего дворцовыми приказами, Судным, Сытенным, Хлебным и Житенным дворами, Г. Г. Пушкина, ведавшего Оружейной палатой. Характерно, что среди разгромленных дворов источники не называют дворы и усадьбы владельцев «белых слобод» — Я. К. Черкасского и Н. И. Романова, а также богатых подмосковных монастырей. Это свидетельствует о том, что восставшие видели своих главных врагов не в беломестцах, а в лицах, стоявших у власти. Челобитная, составленная в разгар восстания 10 июня от лица «всенародного множества московского государства», содержала «всемирный плач», «стенание и вопль от сильных неправды и от земских воевод во градех, а в Москве от дьяков», жалобы на «мзду и на лукавство» приказных людей. «А всему великому мздоиманию Москва — корень», — резонно заключали челобитчики.

Особую ненависть московское посадское население питало к А. С. Плещееву, с именем которого в сознании современников соединились насилие, злоупотребление, беззаконие, мздоимство и своекорыстие. Не меньшее озлобление, но уже у приборных служилых людей вызывал их прямой начальник, шурин Морозова, П. Т. Траханиотов. В отличие от Плещеева он «не корыстовался» и не мздоимстовал, но в служении государеву делу проявлял неуемную жестокость и властность.

Восстание в Москве, как и большинство других волнений и выступлений, началось стихийно, когда степень негодования на произвол и притеснения властей, на безнаказанность их действий достигла высшего градуса. Правительство, привыкнув к вседозволенности, равно как и к покорности и терпению народа, не сумело правильно оценить обстановку в Москве и своими действиями вызвало взрыв, подтолкнув искавший у государя защиты посадский люд к насилию. Сначала все шло по обычному сценарию. 1 июня доведенные до предела приказными вымогательствами жители московских слобод и сотен окружили возвращавшийся с богомолья из Троице-Сергиева монастыря царский кортеж с громкими жалобами на насилия Л. С. Плещеева, требуя его замены. Но вручить челобитные царю, а также следовавшей за ним царице просителям не удалось, так как стрельцы грубо разогнали стоявших поблизости людей, арестовав наиболее настойчивых из них. Это вызвало взрыв возмущения и первые проявления готовности к более решительным действиям. В свиту придворных, среди которых находился и Морозов, полетели камни и палки. Некоторые бояре получили ранения.

На другой день, 2 июня, вслед за царем, возвращавшимся с крестного хода в Сретенский монастырь, возбужденная толпа в несколько тысяч человек ворвалась в Кремль. Схваченных накануне челобитчиков освободили, и царь обещал рассмотреть жалобы и наказать виновных. Однако время было упущено и возбуждение нарастало. К тому же к посадским людям примкнули стрельцы, которые на этот раз отказались разгонять толпу. Лишившись вооруженной опоры, правительство начало переговоры с восставшими. Источники сообщают, что некоторые из придворных в ободранном платье едва сумели скрыться в государевом дворце, другие парламентеры были оставлены заложниками до выдачи требуемых восставшими лиц. Так в течение суток народ из просителя превратился в сторону, диктующую правительству условия замирения, а условия для правящих верхов стали пугающе кровавыми. Теперь уже не отставки управленческой верхушки добивался московский люд, а выдачи самых одиозных фигур — Морозова, Плещеева и Траханиотова. Серьезность намерений подкреплялась начавшимися уже 2 июня погромами в Кремле и за его пределами.

Отечественные и иностранные источники, расходясь в определении количества разгромленных дворов (от 19 до 70), единодушны в вопросе о социальной принадлежности их владельцев. Разгрому подверглись дворы бояр, дворян, крупных купцов и приказных служителей — дьяКов и подьячих. В числе первых из них были дворы членов правительственной группы — Морозова, Траханиотова, Плещеева, Чистого. Затем дошла очередь и до других представителей политической элиты. Так, разгрому подверглись дворы Н. И. Одоевского, М. М. Темкина-Ростовского, А. М. Львова-Ярославского, а также дворы московских дворян О. Ф. Болтина, В. И. Толстова, Г. И. Неронова и других, дворы приказной бюрократии, богатого «гостя» Василия Шорина. Иностранные свидетели мятежа сообщают, что при разгроме морозовских хором восставшие не грабили, а уничтожали золотые и серебряные изделия, рубили топорами и саблями драгоценные вещи и одежду, толкли в порошок жемчуг и под крики «то наша кровь!» бросали все в огонь. Эти действия должны были убедить всех в справедливости возмездия и бескорыстии тех, кто выступал его орудием. Сосуды, остатки боярской рухляди, развезенны участниками и свидетелями восстания по всей России как доказательство того, что в Москве свершился суд над боярами, позднее были обнаружены в различных городах и селах.

Спасаясь, Б. И. Морозов и Л. С. Плещеев скрылись в царском дворце, а П. Т. Траханиотов, получив грамоту на воеводство в Устюжну Железопольскую, спешно ускакал в Троице-Сергиев монастырь. Погромы, как уже не раз бывало, сопровождались пожарами. Начавшиеся в Белом городе, они быстро перекинулись за Никитские и Арбатские ворота на Земляной город, уничтожая без различия все строения. Даже расположенный на Никитской улице двор Н. И. Романова — главного противника Б. И. Морозова — выгорел без остатка. Виновником начавшейся огненной стихии молва тут же сделала Морозова и его окружение, что еще более распалило гнев против них. В такой обстановке погасить мятеж уже не могли ни увещевания высших духовных лиц, ни усилия участвовавших в переговорах с народом думных чинов. Восстание нарастало с каждым днем, втягивая в свой водоворот новые, различные по своему статусу разряды населения.

Проявлением беспомощности власти и отчаяния царского окружения была выдача восставшим сторонников Морозова. Первой жертвой стал Плещеев. 4 июня в сопровождении палача его вывели на Красную площадь, но, не дойдя до плахи, он был растерзан бросившейся на него толпой. Через день был казнен Траханиотов, возвращенный по приказу царя из Троице-Сергиева монастыря. Жизнь Морозова у восставших вымолил сам Алексей Михайлович. Царь клятвенно обещал удалить его из Москвы и навечно отлучить со всем родом от всех государевых дел. Но только после подачи челобитной, выработанной 10 июня на совещании представителей посадской верхушки, московских дворян и служилого «города», Борис Иванович под охраной в несколько сот человек спешно выехал в Кирилло-Белозерский монастырь.

Долгое время текст челобитной был известен лишь в виде шведского перевода, приложенного к донесению шведского резидента в Москве Поммеренинга королеве Христине от 6 июля 1648 года. Е. В. Чистякова доказала его идентичность подлиннику, хранящемуся в Эстонском архиве в Тарту. Обычно он ошибочно считался одной из челобитных, поданных царю в начале восстания 2 июня. Центральным требованием челобитной было упорядочение судопроизводства и законодательства и созыв в этих целях Земского собора. Составители челобитной настаивали на том, чтобы царь сместил воевод и судей «неправедных» и передал суд из рук приказных людей в руки «праведных и рассудительных» судей, выбранных «мирскими людьми». По сути, речь шла о широком привлечении к суду и управлению на местах выборных представителей от посадских и служилых людей. Совместное обращение к государю посада и служилого «города» не могло не оказать на царя и его окружение сильного впечатления. Разумеется, оно усиливалось тревожной обстановкой продолжавшегося в Москве волнения.

Результатом стала смена правительства Морозова правительством Романова—Черкасского. Был отменен правеж недоимок с городского и уездного населения. Стрельцам и дворянам было выдано жалованье. В то же время на предложение челобитной о реформе суда реакции не последовало. Однако не было и резкой отповеди, какой спустя два года царь отреагировал на аналогичное предложение восставших псковичей.

Несколько притихшее волнение в Москве с большей силой распространилось в других городах государства. Уже авторы челобитной от 10 июня, выступая от лица «всенародного множества» государства, предупреждали царя о том, что «весь народ во всем Московском государстве... от неправды в шатость приходит» и «большая буря подымается в... стольном городе Москве и в иных многих местах, в городах и в уездах». В течение месяца, предшествовавшего созыву собора, вспыхнули восстания в Соли Вычегодской, Великом Устюге, Воронеже, Козлове, Курске, Челнавском и Талецком острогах. Наряду с посадскими людьми, стрельцами и другими приборными служилыми людьми в некоторых местах (например, в Курске, Соли Вычегодской, Устюге Великом) участниками волнений были и уездные крестьяне.

Во всех местах общей причиной волнений был усилившийся налоговый гнет и злоупотребления низовой администрации. Катализатором движения во многих случаях являлись привезенные из Москвы известия о том, что в столице «государевых бояр и служилых людей всех посекли». Как и в Москве, в Первую очередь они направлялись против особенно ненавистных лиц. В их числе были представители воеводской администрации, подьячие и часть «лутчих» людей посада, связанных с распределением податей. Малочисленные городовые стрельцы и их сотники перед лицом разбушевавшейся стихии народного бунта, число участников которого, например, в Великом Устюге исчислялось несколькими тысячами человек, обычно предпочитали не вмешиваться и отсиживаться в своих домах.

В дальнейшем присылаемые из Москвы сыскные команды проводили «розыск». В Устюге под руководством князя И. Г. Ромодановского он продолжался полгода, был массовым и особенно жестоким: были допрошены жители 19 волостей, 12 станов. Более 100 человек подверглись пыткам, из них 8 — напрасно. Четверо руководителей восстания были казнены, пятеро умерли от пыток, 50 человек были наказаны кнутом, многие десятки семей устюжан и холмогорских стрельцов, примкнувших к восстанию, были сосланы на Симбирскую черту.

16 июля в Москве собрался Земский собор. На нем, кроме7 патриарха, думных чинов и московских дворян, присутствовали городовые дети боярские, оказавшиеся в столице по пути к месту службы на юг, а также гости и «лучшие люди» гостиной и суконной сотен и разных слобод. Участники собора подали еще одну челобитную о составлении нового свода законов — «Уложенной книги». Для выработки его проекта была создана специальная комиссия («приказ бояр») в составе князей Н. И. Одоевского, С. В. Прозоровского, окольничего князя Ф. Ф. Волконского и дьяков Гаврилы Леонтьева и Федора Грибоедова/ Одновременно был решен вопрос о выборном представительстве на Земском соборе, открытие которого было назначено на 1 сентября: по два человека от каждого московского чина (стольников, стряпчих, дворян московских, жильцов), по одному или по два человека (в зависимости от размера города) от городовых дворян и детей боярских; от гостей — три человека, из гостиной и суконной сотен — по два человека, от посадских людей — по одному человеку от города.

К моменту открытия Земского собора, которому надлежало утвердить новое Уложение, еще не утихли восстания в провинции: ими были охвачены Чердынь, Соль Камская, Руза. Не спокойно было и в Москве, где царь и Милославский прилагали усилия по возвращению Б. И. Морозова в Москву. Посулами и подкупом им удалось добиться от стрельцов подписания челобитной с просьбой о возврате Морозова. В середине сентября боярин был вызван из ссылки, и Алексей Михайлович ездил в Троице-Сергиев монастырь для встречи с ним. Приближение Морозова к Москве радовало далеко не всех. Вновь поползли слухи о возможном в скором времени еще более сильном бунте. В преддверии его знатные люди стали свозить свое имущество на шведское подворье. Среди противников бывшего правителя раздавались угрозы в адрес тех, кто подписывался под челобитной о его возвращении. Тревожно чувствовала себя и политическая группировка Н. И. Романова — Я. К. Черкасского. В такой обстановке началась работа Земского собора.

По числу участников он уступал только Избирательному собору 1613 г. На нем присутствовало около 300 выборных, среди которых решительно преобладали представители уездного дворянства — более 170 человек. Городские посады прислали 89 выборных, московские сотни и слободы — 12, стрельцы — 15 человек. Состав собора, обстоятельства его созыва и политическая обстановка, в которой протекала его работа, во многом определили уступчивость правительства главным требованиям рядового дворянства и посадского люда и оказали большое воздействие на принятие многих норм Уложения. Впоследствии патриарх Никон, недовольный ущемлением судебных и землевладельческих прав церкви, зафиксированным Уложением, отмечал: «И то всем ведомо, что собор был не по воле, боязни ради и междоусобия от всех черных людей, а не истинные правды ради».

Слушание проекта Уложения проходило на соборе в двух палатах: в одной был царь, Боярская дума и Освященный собор, в другой — выборные люди разных чинов. Многие выборные привезли с собой коллективные челобитные и наказы избирателей. Адресованные наверх, государю и боярам, они впервые зачитывались в нижней, «ответной палате» Земского собора. В октябре 1648 г. в ней была озвучена челобитная посадских выборных, поддержанная дворянами, о ликвидации закладничества и «белых мест» в городах. К этому времени Б. И. Морозов уже вернулся в Москву и появился в Кремле. Правительство Романова — Черкасского мало было пригодно для радикального решения этого наиболее острого в жизни города вопроса, поскольку его руководители являлись крупнейшими владельцами «белых» слобод. Напротив, огромные земельные владения Морозова и его окружения не распространялись на город, что давало им больше простора для политического маневра. Это и ряд других обстоятельств решили исход придворной борьбы. В конце октября произошла смена политического руководства. Номинально власть оказалась в руках И. Д. Милославского. После падения Черкасского и его сторонников царский тесть возглавил Стрелецкий, Иноземский, Рейтарский, Большой казны, Казенный и Аптекарский приказы. Некоторое время Морозов предпочитал держаться в тени, хотя его влияние на правительственный курс вновь стало решающим.

Помимо ликвидации в городах «белых» слобод, новое правительство пошло навстречу дворянским чаяниям об отмене «урочных лет» и восстановлении крепостнической силы документов писцового описания конца 20 — начала 30-х годов. Удовлетворены были также челобитья о «валовом разборе» служилых людей и выдаче жалованья. Причем, предотвращая нежелательный для власти приезд детей боярских за жалованьем в столицу, его велено было выдавать на местах. Одновременно удовлетворялись многочисленные индивидуальные и коллективные челобитья дворянских выборных о выдаче им жалованья за участие в Земском соборе. На фоне благоприятных для интересов дворянства мер правительству удалось замять исполнение выдвинутого всеми выборными людьми предложения об отписке на государя церковных вотчин, оказавшихся во владениях монастырей и кафедр после 1580 года. Сама идея была не нова и, несомненно, исходила из среды служилых людей, рассчитывавших заполучить конфискованные земли. Однако, добившись бессрочного права на владение «крещеной собственностью», дворяне предпочли не настаивать на решении вопроса о церковном землевладении, которое неминуемо усложнило бы отношения правительства Морозова — Милославского с высшим духовенством.

В целом роль выборных участников Земского собора проявилась не только в слушании и утверждении нового законодательного кодекса, но и в подаче челобитных по конкретным вопросам. Часть из них оказала прямое воздействие на включенные в Уложение нормы, другие были реализованы в особых царских указах и боярских приговорах, появившихся уже после «свершения» Уложения. Так, поднятый на соборе вопрос о запрете иностранным купцам торговать во всех русских городах, кроме Архангельска, воплотился в июньском указе 1649 г. о выдворении англичан из внутренних пределов России и разрешении им торговать только у Архангельска при условии уплаты полагающихся пошлин.

В конце января 1649 г. Уложение было утверждено. Включающее в себя 25 глав и почти тысячу статей, внешне оно представляет собой свиток длиною более 300 м, состоящий из 959 узких бумажных столбцов. В конце шли подписи участников Земского собора (всего 315), а по склейкам столбцов — подписи дьяков. Среди подписавших Уложение думных чинов нет подписей Я. К. Черкасского и Н. И. Романова, но зато боярские рукоприкладства открывались именем Б. И. Морозова, еще полгода назад бывшего столь ненавистным служилым и посадским людям, которые теперь в лице своих выборных действовали с ним заодно. С этого подлинного свитка (хранится в Российском государственном архиве древних актов в Москве) была составлена копия в виде книги, с которой дважды в течение 1649 г. Уложение было напечатано по 1200 экземпляров в каждом тираже, став первым печатным памятником русского права. До него обнародование законов ограничивалось оглашением их на торговых площадях и в храмах. Появление печатного закона делало его публичным и в известной степени ограничивало возможности судебных злоупотреблений воевод и прикаЗных чинов.

Соборное уложение стало настоящим сводом законов, поскольку затрагивало важнейшие стороны жизни государства и общества. В нем законодательно закрепилось то, что определяло существо отечественного исторического процесса: крепостничество и самодержавие. Этим объясняется удивительное долголетие Уложения. Именно с него начинается опубликованное в 1830 г. Полное собрание законов Российской империи.

§ 2. ВОССТАНИЯ ВО ПСКОВЕ И В НОВГОРОДЕ В 1650 г.

Прошло чуть больше года после окончания восстания в Москве и других городах (1648—1649), как в двух крупнейших городах северо-запада России, во Пскове и в Новгороде, почти одновременно начались социальные выступления. Их особенность по сравнению с другими городскими волнениями заключалась в том, что в обоих городах воеводская власть была не просто парализована или на время смещена, но заменена земскими выборными структурами, а между городами была установлена связь. Распространение движения на пригороды Пскова, а также массовые волнения крепостных крестьян по всей Псковской земле и соседним с ней областям заставили правительство для подавления движения использовать не только военную силу, но и авторитет Земского собора, послав его делегацию для переговоров с восставшими псковичами.

Восстание во Пскове началось в конце февраля 1650 г. Непосредственным толчком к нему послужила попытка правительства рассчитаться со Швецией за перебежчиков из областей, захваченных ею у России, хлебом, скупленным на псковском рынке. В условиях недостатка хлеба крупная закупка ржи, осуществленная по указу правительства гостем Федором Емельяновым, привела к резкому подъему цены на хлеб. Это вызвало массовое недовольство и протест псковских горожан. Они потребовали, чтобы псковский воевода Н. С. Собакин задержал вывоз хлеба, захватили и подвергли допросу шведского агента Логина Нумменса, разгромили двор Федора Емельянова, а также дворы некоторых «лучших» посадских людей, дворян и духовенства.

Выступление во Пскове и начавшееся в середине марта восстание в Новгороде с самого начала демонстрировали глубокое размежевание между верхами и низами городского населения. Социальной базой движения в обоих случаях были рядовые, «молодшие», посадские люди и приборные чины — малосостоятельные стрельцы, казаки, пушкари и воротники. В Новгороде, как и во Пскове, в первый же день восстания его участники разграбили дворы «лучших» посадских людей, арестовали, обыскали и допросили датского посланника Иверта Краббе. Новгородский воевода князь Ф. А. Хилков, спасаясь от ворвавшихся к нему во двор людей, скрывался у митрополита Никона. Во Пскове прежний воевода Собакин и присланный на его место князь В. П. Львов содержались под стражей. Арестован также был посланный из Москвы для проведения сыска во Пскове князь Ф. Ф. Волконский.

С упразднением воеводской власти центром управления во Пскове и в Новгороде стали земские («всегородные») избы в составе земских старост и «выборных людей». Среди «выборных» преобладали «молодшие» и «средние» посадские люди, преимущественно ремесленники, и стрельцы, хотя были и представители дворян и духовенства. В Новгороде выборная власть проявить себя не успела, так как уже в середине апреля город был занят правительственными войсками под командованием князя И. Н. Хованского. Показательно, что в составе делегации, которая била Хованскому челом о прощении, были стрелецкие начальники и верхи посада, но не было «молодших» посадских людей. Вступив в город, Хованский начал расследование, арестовав многих новгородцев. Позднее часть из них была отпущена на поруки. Этому способствовало углубление восстания во Пскове, заставившее правительство идти на уступки.

Возглавлявшие псковскую «всегородную» избу двое земских старост хранили у себя ключи от города и от амбаров, выдавали наказы и памяти за печатями земской избы, распоряжались государевыми военными запасами (порохом, свинцом). Было конфисковано имущество некоторых дворян и зажиточных посадских людей, а из боярских житниц раздавался хлеб. Особым авторитетом во Пскове пользовался земский староста Гаврило Демидов. В наиболее важных случаях на площади перед земской избой по звону «всполошного» колокола собирался мирской сход. Это устройство восставшего Пскова, как отметил еще М. Н. Тихомиров, внешне сильно напоминало псковские порядки эпохи его самостоятельности. Видимо, на это обратило внимание и правительство, когда после восстания отправило «воровские» печати земских старост и всполошный колокол в Москву.

Получив известие о сдаче Новгорода, псковичи начали работы по укреплению города, наотрез отказавшись впустить отряд Хованского, который вынужден был ограничиться блокадой Пскова. Она затянулась почти на три месяца (июнь — август 1650 г.). О требованиях восставших известно из единственной сохранившейся коллективной челобитной государю, составленной в земской избе от имени «всего мира». В ходе дальнейшего расследования, правда, выяснилось, что рукоприкладства дворян и детей боярских были получены под принуждением и «весь де завод и воровской умысл» был от старосты, от стрельцов и от посадских «мелких людей, а добрые нихто к ним не приставают».

В челобитной излагались многочисленные конкретные требования, собранные в виде «сказок» и обобщенные в коллективном тексте. Многие из них были вполне традиционны, например о выдаче служилым людям жалованья в срок и непосылке местных служилых людей в Москву и замосковные города, или о пресечении произвола воевод, дьяков и других приказных служителей. Вновь, как и в 20-е гг., актуальным для тяглого населения был поднятый в челобитной вопрос о взимании податей по дозорным, а не по писцовым книгам. Челобитчики требовали запретить вызывать в Москву жителей Пскова для суда, кроме «татьбы и разбоя с поличным», и включить в состав суда земских старост и выборных.

В ответной на псковскую челобитную царской грамоте, адресованной «всяким жилецким людем», отчетливо звучали идеи самодержавия, в принципе не допускавшие самовольные, без государева указа, какие бы то ни было действия подданных. «...А мы, великий государь, з божиею помощию ведаем, как нам, великому государю, государство свое оберегать и править»; «и нам, великому, государю, указывать не довелось, холопи наши и сироты нам, великим государем, николи не указывали».

Если вспомнить, что в июне 1648 г. царь в страхе и в смятении выполнял одно требование восставших москвичей за другим, скрепляя даваемые обещания крестоцелованием, то станет очевидным, какую эволюцию за неполные два года претерпела идеология самодержавия. Резкой отповедью ответило правительство на статьи челобитной, где речь шла об участии выборных в судах, заявив, что «николи не бывало, что мужиком з бояры и с окольничими и воеводы у росправных дел быть, и впред того не будет».

Царская грамота не успокоила мятежников. Уже в маеиюне движение охватило псковские пригороды Гдов, Изборск, Остров. Их воеводы были арестованы. Волнение затронуло и Печерский монастырь, где власть захватили монастырские служки, а архимандрит был задержан земскими старостами во Пскове. По всей Псковской земле развернулось крестьянское движение. Крестьяне совместно с псковскими стрельцами и казаками нападали на правительственные отряды, сжигали и разоряли дворянские усадьбы.

В этих условиях царское правительство, осудив действия мятежных псковичей, предпочло занять примирительную позицию по отношению к ним. Этому способствовали не только приходящие известия о все расширяющемся масштабе движения, но и тревожные сведения о каких-то сношениях Пскова с Речью Посполитой. Позднее псковичи решительно отвергали обвинение в измене. В самом городе обострилась внутренняя борьба между «лучшими» и «молодшими» людьми. Дворяне и стрелецкие начальники тайно сносились с правительственными войсками. Уличенные в этих сношениях 10 дворян были казнены.

В начале июля в связи с псковскими событиями в Москве был созван Земский собор. Как уже случалось не раз, при решении острых, социально значимых вопросов, например при введении чрезвычайных сборов, правительство обратилось к авторитету и поддержке органа сословного представительства. Избранная на соборе и отправленная во Псков делегация во главе с коломенским епископом Рафаилом должна была призвать восставших к покорности и обещать им прощение при условии выдачи «заводчиков» и впуска в город отрядов И. Н. Хованского. Однако новые известия из Пскова о твердости восставших побудили правительство, созвав второе заседание Земского собора, пойти на дальнейшие уступки, не требуя выдачу и указания имен «заводчиков». Но переговоры делегаций с псковичами затянулись на несколько дней. Особые протесты вызывала статья в крестоцеловальной записи на верность царю, в которой псковичи обвинялись в желании перейти на сторону польского короля. Прекратить волнение во Пскове, приведя его жителей к присяге, «выборные» из Москвы смогли лишь после того, как им удалось установить союз с «выборными» псковской земской избы, в составе которых к этому времени уже преобладали ставленники «лучших» людей. Именно они первыми пошли к присяге, и к 24 августа 3 тыс. человек было приведено к крестному целованию. Тогда же воеводы и дворяне, сидевшие в заключении, были выпущены на свободу.

Известие об окончании восстания во Пскове было сообщено в Москве на третьем заседании Земского собора (3 октября), чем была поставлена точка в одном из самых острых движений XVII в. Правда, несмотря на обещание полной амнистии, во Пскове все же был проведен розыск, а руководители восстания во главе с Гаврилой Демидовым были арестованы и отосланы в Новгород. И все же действия правительства, сориентированные на посредническое участие Земского собора в переговорах с мятежным Псковом, в целом носили мирный характер. Как и в случае с московским восстанием 1648 г., это была вынужденная мера.

§ 3. ВОССТАНИЕ В МОСКВЕ В 1662 г.

Экономика России и возможности податной части населения, с трудом обеспечивавшие финансовые потребности государства в мирное время, не справлялись с резко возраставшей нуждой в деньгах во время войн. К тому же содержание армии, частично переведенной на казенное обеспечение в связи с созданием полков «нового строя», обходилось значительно дороже, чем раньше. При Алексее Михайловиче военные расходы по сравнению с началом XVII в. возросли в 3 раза. Русско-польская (1654—1667 гг.) и русско-шведская (1656— 1661 гг.) войны, явившиеся следствием воссоединения Украины с Россией, потребовали новых расходов и привели к крайнему истощению платежных сил населения. Учитывая соотношение источников доходов в бюджете страны, следует признать, что выбор у правительства был небольшой и в целом сводился к увеличению тяжести прямых и косвенных налогов для основной массы населения. Однако этот путь не всегда давал реальный результат и к тому же был сопряжен с угрозой социальных потрясений.

Был еще один способ извлечения финансовой выгоды — эксплуатация монетной регалии, т. е. манипуляция с чеканкой монет, находившейся в монополии казны. Этот путь также не был безупречен, поскольку в перспективе приводил к обесцениванию денег, к расстройству хозяйства страны и росту цен, обнищанию населения и в итоге — снова к серьезным социальным осложнениям. Однако зажатое в тиски ограниченных материальных возможностей и как следствие этого постоянного финансового голода, московское правительство вновь обращалось к традиционным источникам пополнения государственной казны — к налогам и монетной регалии.

Уже в первый год войны с Речью Посполитой, в 1654 г., дважды прибегали к чрезвычайным налогам — сбору десятой деньги, а также к специальному сбору на жалованье служилым людям. Срочная потребность в больших средствах побудила правительство использовать для этого порчу серебряной монеты, понижая ее реальную стоимость. На основании указа от 8 мая 1654 г. имевшиеся в казне запасы ефимков были перечеканены в рубли, а из четверти рублевого ефимка выпускались серебряные полуполтины или четвертаки. За счет повышения номинальной стоимости новых серебряных монет крупного достоинства правительство получало доход 100%. Одновременно начался выпуск медных денег также более крупного достоинства по сравнению со старыми серебряными монетами — полтинников, полуполтинников, гривенников и алтынников (3 коп.). При разнице в рыночной цене на серебро и медь почти в 60 раз малоценная медная монета выпускалась по курсу, равному курсу серебряных денег. Это давало баснословную прибыль. Из одного фунта (400 г) меди стоимостью 12 коп. на Монетном дворе чеканили медных денег на сумму в 10 руб. По некоторым оценкам, только в первый год подобные денежные операции принесли прибыль в 5 млн руб.

Вводя новые номиналы, правительство предполагало сделать их полноценными средствами платежа, облегчив с их помощью денежные расчеты. Прежде средние и крупные номиналы существовали лишь как счетные единицы, а в обороте находились мелкие серебряные монеты достоинством в копейку, деньгу и полушку. Население, привыкнув к монетам мелкого достоинства, неохотно брало крупные медные деньги. Это побудило правительство уже осенью 1655 г. прекратить чеканку новых номиналов, но зато начать выпуск мелких медных монет. Они легко вошли в оборот и имели хождение наряду с серебряными монетами, так что в течение первых четырех лет от начала операции не было разницы в курсе серебряных и медных денег, а цены оставались на прежнем уровне.

Наличие в обороте медных монет само по себе не наносило ущерба денежному хозяйству при условии, если их масса не превышала находившейся в обращении массы серебряных денег. Однако стремление правительства к получению все большего дохода стимулировало выпуск медной монеты без всякого ограничения. Положение еще более ухудшилось в связи с тем, что к этой операции подключились и частные лица. Так, начальник Монетного двора, тесть царя боярин И. Милославский, скупая медь, начеканил до 100 тыс. рублей. Монеты стали чеканить все московские «медных дел мастера», используя в качестве сырья старые котлы, ендовы, ковши и прочую домашнюю медную утварь. Небывалый размах получило фальшивомонетничество. За 1654—1663 гг. наказанию подверглось 22 тыс. фальшивомонетчиков. В соответствии с нормами Уложения 1649 г. фальшивомонетчиков казнили, заливая горло расплавленным свинцом.

Неумеренный выпуск медных денег, л также появление «воровских» медных монет привели к их обесцениванию. Этому способствовали и меры правительства по выкачиванию серебряных денег у населения. Уже в 1656 г. таможенные пошлины велено было собирать на две трети серебряными деньгами. Уплата налогов и недоимок происходила только серебром.

Между тем жалованье служилым людям выплачивалось медной монетой. Указы о принудительном обмене новых серебряных денег на медные окончательно подорвали доверие населения к медным деньгам. Их курс стал стремительно падать, а серебро, изъятое в казну или спрятанное в закопанных в землю кубышках, почти исчезло из обращения. Следствием стал рост цен главным образом на предметы первой необходимости и расстройство внутреннего торгового оборота. Глубокое расстройство хозяйства страны усугублялось сильными неурожаями 1660 и 1661 гг., охватившими значительные территории. «Великая нищета и гибель большая чинится хлебной цене и во всяких харчах дороговь великая», — писали челобитчики.

В этих условиях правительство еще более усилило фискальный гнет, выколачивая «немерным правежом» недоимки за прошлые годы и введя в 1662 г. сбор пятой деньги. Продолжалось падение курса медных денег (в начале 1662 г. соотношение между медным и серебряным рублем было 1:4). Понимание необходимости возврата к серебряному денежному обращению побудило правительство в том же году ввести монополию на шесть основных статей российского экспорта — пеньку, поташ, смольчуг, сало говяжье, юфть (сапожная кожа особой выделки) и соболя. Частная торговля этими товарами была запрещена, и они принудительно выкупались у торговцев на медные деньги. Эта мера позволила правительству тем же летом в результате продажи на Архангельской ярмарке «указных» товаров получить более 200 тыс. руб. серебром ц уже 1 сентября восстановить свободную торговлю ими. Но, как нередко бывало и прежде, государственная целесообразность введенной меры для населения обернулась новыми тяготами и разорением.-От реквизиции «указных» товаров особенно пострадали средние слои торгового населения. Произошел новый подъем цен и падение курса медных денег: 1 сентября 1662 г. серебряный рубль стоил уже 9 руб.

Все эти бедствия затронули широкие массы населения в городах, селах и даже в армии, голодавшей на театре войны с Польшей в 1661 —1662 гг. Гарнизоны дальних северных городов, питавшихся привозным хлебом, вымирали от голода. Повсеместно наблюдалось нарастание возбуждения среди мелких и средних посадских людей, служилых «по прибору» и крестьян. В столице вновь ощущалось приближение социального взрыва. Он произошел 25 июля 1662 г. и вошел в историю под названием «Медного бунта». Кратковременное, продолжавшееся полдня восстание по своей массовости и накалу борьбы стоит в ряду наиболее активных городских движений XVII в.

Как и в 1648 г., и на этот раз московский бедный люд, доведенный до отчаяния голодом, дороговизной, обесценением денег, видел причину своих несчастий в «изменниках» боярах и надеялся прямой апелляцией к государю добиться правды и справедливости. Поводом для такого обращения стали «воровские листы», обнаруженные утром 25 июля на воротах и стенах домов и церквей в разных местах города. В них содержалось обвинение наиболее влиятельных лиц из состава правительства в измене — «бутто те бояре ссылаются листами с польским королем, хотя Московское государство погубить и поддать польскому королю». В условиях войны это было наиболее тяжкое и очевидное в глазах всего общества преступление. В листах назывались имена тестя и дяди царя И. Д. Милославского и С. Л. Стрешнева, начальника Приказа Большого дворца Ф. М. Ртищева и богатого московского гостя Василия Шорина, которых считали инициаторами выпуска медных денег. Упоминались также начальник Оружейной палаты Б. М. Хитрово, начальники Челобитного и Ямского приказов И. М. и И. А. Милославские.

Когда присланные к толпе из Земского приказа дьяк Афанасий Башмаков и дворянин Семен Ларионов попытались унести с собой одно из писем, их едва не растерзали. «Вы де то письмо везете к изменникам, а государя на Москве нет, а то де письмо надобно всему миру», — кричали им из толпы. Прочитанные при большом скоплении народа листы вызвали в нем сильное возбуждение и желание «стоять всем на изменников». На церковных колокольнях ударили в набат, а из торговых рядов стали выгонять торговцев, сидевших в лавках. Начались погромы дворов дворян и торговых людей, в том числе гостей Василия Шорина и Семена Задорина.

Большая толпа в четыре-пять тысяч человек, состоявшая из посадских людей, стрельцов и солдат разных московских полков, двинулась в село Коломенское, где находился царь. Появление их в царском селе было полной неожиданностью. Малочисленные стрельцы, охранявшие загородную царскую резиденцию, не могли помешать действиям восставших, так что Алексею Михайловичу, как и 14 лет назад, пришлось уговаривать толпу «тихим обычаем». Обступившие царя «гилевщики» требовали облегчения налогов и выдачи бояр «на убиение». Те, чьей крови жаждала толпа, в это время по приказу царя скрывались на женской половине дворца. Все царское семейство и ближние люди, по словам Г. К. Котошихина, «сидели в хоромах в великом страху и в боязни». Московский посадский человек Лука Жидкой вручил царю в качестве челобитной одно из поднятых в Москве писем. Находившийся тут же нижегородец Мартьян Жедринский настаивал, чтобы государь сразу вычел ее «перед миром» и велел привести «изменников». Говорившие с царем держали его за пуговицы платья и спрашивали: «чему де верить?». Алексей Михайлович клятвенно обещал, вернувшись в Москву, «учинить сыск и указ» и в том «дал им на своем слове руку», и один из говоривших даже бил с царем по рукам. Словом, челобитье, по определению тогдашнего делопроизводства, вышло «с большим невежеством». И все же царю удалось успокоить толпу и выпроводить ее из села. В результате было выиграно время для того, чтобы поднятые по приказу стрелецкие полки и иноземцы Немецкой слободы смогли прийти в Коломенское.

Их появление произошло уже после того, как восставшие, участвовавшие в переговорах с царем, встретившись с новой, идущей из столицы возбужденной толпой, повернули назад. На этот раз перед государем предстало около 9 тыс. человек, решительно настроенных добиться выдачи бояр и готовых «по своему обычаю» употребить для этогр сш (ош. OCR - fb2). В этот затруднительный для Алексея Михайловича момент впущенные, через задние ворота стрельцы полков Артамона Матвеева и Семена Полтева вместе с придворными по сигналу царя набросились на многочисленную, но безоружную толпу и принялись «тех людей бити и рубити до смерти и живых ловитй».

В отличие-отсобытий 1648 г. московские стрельцы без колебания выполнили приказ царя, не поддержав выступление посада. Урок 14-летней давности для Алексея Михайловича не прошел бесследно. Он понял, что за московскими стрельцами как за главной охраной государя и порядка в столице надо прилежно ухаживать. Эта царская забота проявлялась в щедрых наградах и пожалованиях «корма», в регулярной выплате жалованья, в ограничении службы в степных и украинных городах. Результатом стала жестокаярасправа с московским черным людом. По сведениям Котошихина, пересечено и переловлено было более 7 тыс. человек и больше 100 человек утонуло, в Москве-реке. Розыск над участниками восстания 1662 г. осуществлялся несколькими сыскными комиссиями. Они действовали в Коломенском, Москве, Угрешском монастыре, в ряде приказов. По завершении розыска, сопровождавшегося пытками, в качестве наказания «отсекали руки и ноги, и у рук и у ног пальцы, а иных, бив кнутьем, и клали на лице на правой стороне» раскаленным железом на вечную память о мятеже «буки» — «б», что значило «бунтовщик». При подавлении восстания и в розыске, по некоторым данным, погибло около тысячи человек. На «вечное житье» в Астрахань и Сибирь с женами и детьми было сослано 1200 человек.

Столь кровавая расправа над участниками восстания (среди пострадавших и даже казненных немало было лиц, случайно подвернувшихся под руку) объясняется ясно выраженным размежеванием социальных сил московского населения. Расправы с боярской и приказной верхушкой требовали средние и низшие слои посадского люда и некоторая часть рейтар и солдат. Стрелецкие полки без колебания стали силой, подавившей восстание. Не было и демарша дворян и детей боярских, которые, напротив, также находились в числе тех, кто расправлялся с восставшими.

Немаловажное значение для итога восстания имело и усиление самодержавного характера царской власти, обретение ею уверенности в собственной силе и закрепление взгляда на личность царя как на высшее государственное начало. Этому немало способствовало Уложение 1649 г. По словам беглого подьячего Посольского приказа, награждение московских бояр и стрелецких начальников производилось за то, «что они против тех воров стояли и здоровье царское оберегали». В целом при внешней схожести ряда моментов (стихийность возникновения, требования расправы с подозреваемыми виновниками тяжелого положения народа, непосредственное обращение восставших к царю) московские восстания 1648 и 1662 гг. отражали разную степень зрелости социального и политического строя Российского государства.

Весьма примечательны в этой связи изменения, которые к концу XVII в. произошли в положении служилых людей «по прибору» в целом и городских стрельцов в частности. Это изменения и статуса данной социальной группы, и самой природы их выступлений конца столетия. Хозяйственное положение и уровень материального достатка приборных чинов в середине века были близки посадскому населению, что порой делало их важной социальной силой городских движений, хотя степень активности и участия стрельцов в конкретных городских восстаниях была различной. Более того, от их позиции во многом зависела судьба происходивших волнений городских средних и низших слоев населения. Наибольшее влияние стрельцы, как уже отмечалось, оказали на ход московского восстания 1648 г. В последующие годы меры, принятые правительством Алексея Михайловича, способствовали превращению московских стрельцов в привилегированное войско и главную полицейскую силу государства, на которую, как казалось, власть вполне могла рассчитывать при подавлении антиправительственных движений в столице. События 1662 г. в целом подтвердили эту уверенность. Однако спустя 20 лет стрельцы сами подняли в столице мятеж, в ходе которого была уничтожена почти вся правительственная верхушка и близкие к ней лица, а через 16 лет после этих кровавых событий, подавив новое, на этот раз вне столицы, выступление четырех московских стрелецких полков, правительство Петра I вовсе расформировало их.

Таким образом, в конце XVII в. московские стрельцы как войсковая часть перестали существовать, а вскоре, с переходом к рекрутской системе комплектования армии, были ликвидированы и другие структуры приборных служилых людей. Поэтому в целом их судьба во многом определялась постепенной утратой боевой силы стрелецкого войска и общими изменениями, происходившими в структуре армии. К концу столетия главную часть русской армии составляли полки нового строя, они не раз демонстрировали свои отличные боевые качества. Стрельцы, не желавшие отрываться от привычных занятий торгами и промыслами, всячески сопротивлялись попыткам обучить их новому солдатскому строю. Этот консерватизм стрельцов своими корнями уходил в условия их содержания, делавшие торговопромысловую сферу важным подспорьем к их скудному жалованью. Многие десятилетия делая ставку на частичное самообеспечение стрелецких полков, правительство теперь уже должно было согласовывать условия их обучения и несения службы с им же внедренным принципом содержания стрелецкого войска.

Занятие хозяйственной деятельностью не только сказывалось на боеспособности стрельцов, но и вело к расслоению в их среде. Причем, если зажиточная их часть и полковая верхушка в стремлении к улучшению своего положения ориентировались на ту или иную боярскую партию, то рядовым стрельцам были близки антибоярские лозунги в целом. В то же время сохранение по Уложению 1649 г. стрельцами, в отличие от других категорий служилых людей «по прибору» ряда привилегий в торгово-промысловой сфере усиливало размежевание между ними. По мере того как стрельцы, особенно в царствование Федора Алексеевича, лишались своих хозяйственных преимуществ, что неминуемо сказывалось на их доходах и затрагивало привилегированное положение, в выступлениях стрельцов становится все заметнее стремление к сохранению своего особого социального и военно-служилого статуса.

Особенность выступлений стрельцов конца XVII в. заключается еще в том, что они происходили в обстановке острой династической борьбы за власть двух придворных партий, Милославских и Нарышкиных. Это рождало стремление разных феодальных кругов использовать выступления стрельцов в своих целях. Все эти обстоятельства социально-политической борьбы периода правления царевны Софьи и начала царствования Петра I накладывали отпечаток на движение стрельцов, усложняя его природу. Обладая большой спецификой, выступления стрельцов последних десятилетий XVII в. вряд ли могут рассматриваться в общем ряду социальной борьбы «бунташного» столетия.

§ 4. ВОССТАНИЕ КАЗАКОВ И КРЕСТЬЯН ПОД ПРЕДВОДИТЕЛЬСТВОМ С. Т. РАЗИНА

Историки XIX в. называли движение казаков и крестьян на Дону и Волге в конце 60 — начале 70-х гг. XVII столетия «бунтом Стеньки Разина». Действия восставших считали антигосударственными (С. М. Соловьев), объясняя их причину столкновением удельно-вечевого и единодержавного укладов русской жизни (Н. И. Костомаров). В историографии советского времени народные движения рассматривались через призму классовой борьбы. Первый историк-марксист М. Н. Покровский называл выступление разинцев «народной революцией». Под крестьянскими войнами, которые в России связывали с движениями И. И. Болотникова, С. Т. Разина и Е. И. Пугачева, советская историография подразумевала крупные длительные массовые выступления крестьян, охватывавшие большие территории, где происходили военные действия правительственной и повстанческой армий, ставился вопрос о власти, вырабатывались антикрепостнические требования, подрывались устои феодального строя и государства. Крестьянские войны при феодализме — это гражданские войны Средневековья, выражавшие высшую степень антагонизма, когда стремление к разрушению господствующего строя являлось субъективным желанием восставших (Л. В. Милов).

В постсоветский период интерес к крестьянским войнам вообще, а к войне под предводительством Разина в частности, заметно угас. Большинство историков отказалось от употребления самого термина «крестьянская война» применительно к XVII в., чувствуя явные натяжки и преувеличения степени организованности этих социальных взрывов, заменяя его понятиями «движение» или «восстание». Что касается оценки происходившего, то все чаще звучит пушкинское выражение о «бунте бессмысленном и беспощадном». Природу крестьянских войн предлагают связывать не с классовым антагонизмом, а со сложным переплетением социальных, имущественных, национальных, религиозных противоречий и, .наконец, просто с «кипением человеческих страстей».

Установление режима крепостничества после принятия Со-

борного уложения 1649 г. носило объективно-исторический характер и в социуме с ограниченным совокупным прибавочным продуктом вполне закономерно способствовало усилению бегства крестьян от владельцев и их борьбы с властью. В 50—60-е гг. правительство организовало сыск беглых. Только из Тамбовского уезда было возвращено владельцам более 3 200 душ, а из Рязанского уезда — около 8 тыс. беглых крестьян и холопов. Бежали и на южные окраины Российского государства, в том числе туда, где были земли Войска Донского, в верховья Дона и его притоков Хопра, Медведицы, Северского Донца. Бежавшие в эти места не подлежали возврату, так как действовал казачий принцип: «С Дону выдачи нет».

На Дону был особый уклад жизни с элементами архаического демократизма: своя власть с войсковым кругом, выборными атаманами и казацкой старшиной. Всем заправляли «домовитые», имевшие собственность, давно укоренившиеся в этих местах «низовые» казаки. Недавние беглые пополняли ряды «голутвенных», или «верховых», казаков. Вольное казачество традиционно занималось рыбными ловлями, бортными и звериными промыслами, но не земледелием. Взяв на себя выполнение защитных функций от набегов, казаки кормились и присылкой хлеба из Москвы, получая также государево «свинцовое и зелейное жалованье». Важное место в жизнеобеспечении казаков играла и военная добыча, захваченная в походах «за зипунами» против враждебных России Крымского ханства и Турции. Но после 1660 г. эти походы потеряли свою привлекательность, так как турки выстроили под Азовом каменные башни и перегородили Дон цепями, закрыв выход в Азовское море. Оставалось другое направление — вниз по Дону на Волгу, где можно было пограбить торговые караваны, а затем в Каспийское море к прибрежным персидским городам.

К середине 60-х гг. донское казачество насчитывало примерно 20—30 тыс., среди которых было немало людей социально активных, готовых к походам в любом направлении.

В июне 1666 г. донской казак Василий Ус с отрядом в 700 человек выступил с намерением поступить на службу к царю. Казаков остановили у Тулы и послали в Москву от них посольство («станицу»). Пока казаки ожидали царского реше-

ния, их отряд пополнялся крестьянами и холопами. Казакам от имени царя и Боярской думы было предложено отправляться на Дон, предварительно переписав и вернув беглых. Казаки ушли, не выполнив этого требования, уведя с собой влившихся в их ряды беглых. Поход Василия Уса показывает, как много горючего материала скопилось на Дону, достаточно было искры, чтобы разгорелся пожар. Такой своего рода искрой стал атаман Степан Тимофеевич Разин.

Разин родился около 1630 г., по некоторым сведениям, его матерью была пленная турчанка. Отец Тимофей, по прозвищу Разя, был из «домовитых» казаков. Крестным отцом Степана был уважаемый на Дону атаман Корнило Яковлев. Трагически сложилась судьба старшего брата Ивана. В 1665 г. во время русско-польской войны он ослушался воеводы Ю. А. Долгорукова и со своими казаками самовольно отправился на Дон, за что был казнен. Степан многое повидал: ходил на богомолье в Соловецкий монастырь, трижды побывал в Москве, участвовал в переговорах с московскими боярами и калмыцкими князьями — тайшами. К сорока годам, когда он оказался во главе голытьбы, это был человек с военным и дипломатическим опытом, знанием жизни, острым природным умом, кипучей энергией и неукротимым характером. Голландец Я. Стрейс, встречавшийся с ним в Астрахани, так описал его внешность: «Это был высокий и степенный мужчина, крепкого сложения, с высокомерным прямым лицом. Он держался скромно, с большой строгостью».

В мае 1667 г. отряд Разина, состоявший в основном из «верховых» казаков, численностью около тысячи человек, отправляется «за зипунами» на Волгу. Севернее Царицына, у урочища Каравайные горы, ими был ограблен богатый караван судов, принадлежавших царю, патриарху и гостю В. Шорину. Оказавшие сопротивление были жестоко убиты, остальные присоединились к победителям. Разинские струги спокойно прошли мимо Царицына, воевода А. Д. Унковский даже не попытался их задержать. Разбив несколько стрелецких отрядов, они обошли Астрахань и вышли в Каспийское море. Двигаясь на 35 стругах вдоль северного побережья, они подошли к Яицкому городку и хитростью взяли его. Разин попросил стрелецкого голову Яцына пропустить его с товарищами помолиться в церковь. Вошедшие в городок отворили ворота и впустили остальных. После кровавой резни (убито было 170 человек) отряд Разина остался в Яицком городке, где казаки зазимовали. Предпринимавшиеся осенью и зимой попытки астраханских воевод выбить казаков из Яицкого городка или уговорить их вернуться на Дон успеха не имели.

В марте 1668 г. Разин вышел в Каспийское море и вдоль западного берега направился в Персию. По пути под Терками к нему присоединился отряд донских казаков в 700 человек во главе с Сергеем Кривым. Каспийский поход был трудным, жестоким и кровавым. Казаки, которых в это время было около двух тысяч человек на 40 стругах, разорили городки и селения от Дербента и Баку до Решта. Под Рештом их ждало большое персидское войско. Разин снова прибег к обману, заявив, что казаки хотят перейти на службу к шаху и быть «в вечном холопстве». Но жители Решта не поверили, напали на разинцев и перебили 400 казаков. Мстя за это, Разин отправился в Фарабат якобы для торговли, через несколько дней разграбил город и сжег его дотла. Разгромив Астрабад, казаки зазимовали на полуострове Миян-Кале. Весной 1669 г. они перешли на Свиной остров, южнее Баку, пробыли там десять недель. В июле сюда подошел шахский флот, состоявший из 50 судов и 3700 гребцов и воинов. Разин выиграл морской бой; от шахского флота осталось три корабля. В плен к казакам попал сын командующего Менед-хана и, по преданию, его сестра, персидская красавица княжна, которую Разин потом якобы бросил в Волгу.

В августе 1669 г. казацкие струги вошли в устье Волги. Астраханская крепость была серьезным препятствием на пути возвращения казаков в родные края. Астраханские власти во главе с воеводой И. С. Прозоровским согласились пропустить казаков при условии сдачи ими оружия, пленных и выдачи перешедших к ним стрельцов. 25 августа 1669 г. Разин сложил около астраханской приказной избы бунчук и знамена и выдал нескольких пленных, остальные условия не выполнил. Казаки до 4 сентября пребывали в Астрахани, имея прекрасную возможность ознакомиться с укреплениями города и расположить в свою пользу часть горожан, чем они впоследствии и воспользуются. Покинув 5 октября Царицын, где они чинили «всякое озорство», разинцы отправились на Дон. Так закончился поход на Каспий.

В советской историографии поход казаков 1667—1669 гг. рассматривался как первый этап крестьянской войны. Факты и события свидетельствуют о другом: поход «за зипунами» — удачное и безнаказанное действие казачьей вольницы.

В начале октября 1669 г. Разин вернулся на Дон. Он устроил свой лагерь в Кагальницком городке. Фактически на Дону установилось двоевластие: в Черкасске сидел атаман Корнило Яковлев, в Кагальнике — атаман Степан Разин, к которому стекался народ. К весне 1670 г. собралось 4—5 тыс. человек, готовых к самым рискованным действиям. Вскоре Разин всенародно заявил, что хочет «с боярами повидатца», «притти во град Москву и всех князей и бояр и знатных людей и все шляхетство российское побить». В мае Разин с пятитысячным войском двинулся на Волгу. 15 мая разинцы осадили Царицын. Жители отворили ворота, воевода Т. В. Тургенев, сменивший Унковского, с горсткой людей заперся в башне. Казаки приступом взяли башню, Тургенева привели к Волге, прокололи копьем и утопили. Под Царицыным войско Разина выросло до 10 тыс.

Власти послали на помощь Царицыну стрелецкий отряд в тысячу человек под командованием И. Лопатина (он шел по Волге сверху) и пятитысячное войско С. И. Львова из Астрахани. Вначале Разин внезапно напал на отряд Лопатина. С отрядом Львова фактически не было никакого боя — астраханские стрельцы перешли на сторону «батюшки» Степана Тимофеевича. Очевидец событий голландец Фабрициус вспоминал, что все обнимались, целовались, клялись стоять заедино, «сбросив с себя ярмо рабства, стать вольными людьми». Львова Разин пощадил, он не забыл, что тот при возвращении разинцев из каспийского похода был к ним щедр и милостив.

Разин не рискнул идти в верхние волжские города и оставлять в тылу сильную астраханскую крепость, поэтому он с войском в 12 тыс. человек двинулся вниз по Волге на Астрахань. В городе был гарнизон с 400 пушками, в устье Волги стоял первый русский корабль «Орел» (был позднее потоплен восставшими). На стрельцов, хотя им срочно выдали жалованье на общую сумму 2600 руб., рассчитывать не приходилось. Разин послал к воеводе Й. С. Прозоровскому послов с требованием немедленной сдачи города, но послов казнили. 22 июня начался штурм крепости, в итоге которого астраханцы перешли на сторону казаков. Вскоре был взят собор, последний оплот оборонявшихся, где с раненым воеводой князем Прозоровским собрались дворяне, приказные люди и их жены с детьми. Утром следующего дня началась дикая расправа. До 500 человек было порублено. Прозоровский был сброшен с колокольни — «раската»-: (В XVII в. раскатом называли всякое сооружение, которое служило еще и целям обзора: башни крепостных стен, лобные места, насыпи для размещения пушек.)

Разинцы ввели в Астрахани казацкое устройство: город был поделен на тысячи, сотни и десятки. Во главе их стояли атаманы Василий Ус, Иван Гладков, Михаил Самаренин. Имущество убитых было поделено («подуванено») между казаками и приставшими к ним астраханцами; бумаги из приказной палаты сожжены. Разин пробыл в Астрахани до 20 июля^ГИучения, кровь и смерть царили в городе. Скорый на расправу атаман творил под пьяную руку суди вершил наказания. Перед уходом Разин отнял у княгини Прозоровской сыновей 16 и 8 лет, приказал повесить их вниз головами на городской стене. На другой день старшего сбросили со стены, младшего, чуть живого, высекли и отдали обезумевшей от горя матери.

Оставив в Астрахани верного Василия Уса, Разин двинулся вверх по Волге. Саратов и Самара перешли на сторону восставших без боя. К разинскому войску, численностью около 10 тыс. человек, присоединялись бедные горожане, стрельцы, работные люди, крестьяне и холопы, вовлекались мордва, татары, чуваши, марийцы.

Разин of Царицына начал рассылать свои «прелестные грамоты», в которых призывал «постоять за великого государя», истреблять «кровопийцев» бояр-изменников и приказных людей. Из документов видно, что на протяжении всего движения личность царя оставалась для восставших священной. Наивный монархизм исходил из сакрального понимания природы и характера царской власти. Защита царя от плохих бояр являлась нравственным обоснованием всего содеянного восставшими, придавала ему характер «законности». В подтверждение якобы справедливости борьбы восставших во флотилии Разина на обитой красным бархатом барке везли самозванца, «царевича Алексея» (настоящий царевич незадолго до этого умер). На другой барке, обшитой черным бархатом, с восставшими плыл якобы сам «патриарх Никон».

4 сентября 1670 г. Разин подошел к Симбирску. Отряд Ю. Н. Барятинского, пришедший из Казани, попытался задержать наступление Разина, но был разбит и с остатками войска отступил к Тетюшам. Жители Симбирска пустили разинцев в посад; воевода И. Б. Милославский с ратными людьми укрылся в кремле. Разин осаждал их почти месяц. Наконец на помощь к осажденным снова пришел Барятинский. 1 октября в двух верстах от города произошла битва. Разинцы оказали жесткое сопротивление, наиболее отчаянно бились донские казаки. Сам Разин был ранен в ногу и голову. В ночь на 4 октября Барятинскому удалось обмануть атамана, изобразив «подход» несуществовавшего подкрепления. Разин с донцами на стругах ушел из-под Симбирска, цинично бросив остальных повстанцев. Барятинский разгромил оставшихся без предводителя восставших и освободил симбирский гарнизон. Правительственные войска учинили расправу.

Разин ушел на Дон, в Кагальник. Но после поражения под Симбирском восстание не прекратилось, а продолжало распространяться, охватывая новые территории — Нижегородский край, Заволжье, Слободскую Украину, где действовали отряды атаманов Максима Осипова, Михаила Харитонова, Фрола Разина, бывшей монахини Алены. В сентябре восставшие захватили Алатырь и Саранск, в октябре — Козьмодемьянск, приблизились к Нижнему Новгороду. Города засечной черты Пенза, Нижний и Верхний Ломов, Керенск сдались восставшим. Волнения охватили Шацк, Темников, Кадом. Расправа с побежденными была ужасной. За три. месяца только в Арзамасе было казнено не менее 11 тыс. человек.

Тем временем Разин пытался собрать новые силы на Дону. Но казацкая старшина отмежевалась от мятежного атамана, особенно после того, как в Москве в неделю Православия Разин был предан анафеме. 14 февраля К. Яковлев с «домовитыми» казаками сжег Кагальник и захватил в плен своего крестника Степана Разина с братом Фролом. 4 июня братья были привезены в Москву. После жестоких пыток Степана Разина приговорили к четвертованию. 6 июня 1670 г. он был казнен на Красной площади.

В Астрахани восставшие под началом атамана Федора Шелудяка продержались до 27 ноября 1671 г. После пленения восставших Я. Н. Одоевским и «розыска» летом следующего года зачинщики бунта были повешены.

Крестьянская война или русский бунт? Наивная мечта о равенстве, «земле и воле» или кровь и насилие? Подобная постановка вопроса, столь распространенная в литературе, не может дать однозначного ответа. В социуме с крайне ограниченным совокупным прибавочным продуктом жесткие механизмы извлечения средств жизнеобеспечения государства были объективно неизбежны. Поэтому неизбежны были и социальные кризисы. Восстание казаков и крестьян под предводительством Степана Разина, которое охватило тысячи людей (в момент наивысшего размаха в нем участвовало до 200 тыс. человек) и распространилось на огромные территории — крупное историческое событие XVII столетия, вызванное, социальноэкономическими причинами. Рожденный насилием протест порождал новое насилие. Но проявленная в жестоких формах способность народа к сопротивлению властям вынуждала последних к более осторожным действиям. Иначе у народа мог появиться новый заступник, память о котором сохранялась в народном сознании и фольклоре в образе «благородного разбойника» Степана Разина.

 

Глава 22. ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА РОССИИ В XVII в.

Борьба с последствиями интервенции. Для правительства царя Михаила после окончания Смуты главной задачей стала борьба с вторгшимися на территорию Русского государства врагами — Польско-Литовским государством, захватившим Смоленск, и Швецией, оккупировавшей Новгородскую землю. На первых порах главная опасность исходила от Швеции. Не удовлетворясь оккупацией Новгородской земли, шведский король Густав-Адольф попытался распространить свою власть на весь русский Северо-Запад. 30 июня 1615 г. шведские войска осадили Псков и несколько месяцев пытались его штурмовать. Однако под Псковом они потерпели неудачу, а в Новгородской земле стало нарастать движение населения против оккупантов. В этих условиях по миру, заключенному в Столбове (1617), шведы очистили большую часть занятых ими в годы Смуты территорий, но, используя трудное положение, в котором оказалось Русское государство после долголетней гражданской войны и интервенции, шведские правящие круги сумели удержать под своей властью новгородские пригороды на побережье Финского залива. Тем самым Россия оказалась полностью отрезанной от Балтийского моря, и ее развивающаяся торговля со странами Западной Европы должна была осуществляться, как и ранее, при принудительном посредничестве немецких купцов — шведских подданных.

Если шведские политики сумели понять причины своих неудач и отказаться от нереальных планов, то правящие круги Речи Посполитой, несмотря на все, что произошло, считали, что в русском обществе, особенно среди знати, много тайных сторонников Владислава, которые перейдут на его сторону, если на русскую территорию вступит польско-литовское войско. Поход Владислава за царской короной начался осенью 1617 г. По стране были разосланы многочисленные обращения и к русскому обществу в целом, и к отдельным «чинам» с призывами признать «законного» царя. Преодолевая сопротивление, польско-литовская армия, двигавшаяся по наиболее короткому западному направлению, в сентябре 1618 г. подошла к Москве, где с ней соединились казацкие полки во главе с гетманом Сагайдачным, разорившие южные районы страны,. 1 октября 1618 г. соединенное войско пыталось штурмовать Москву. Однако и в этой критической ситуации никаких сторонников Владислава не обнаружилось. Вместе с тем разоренная долголетней гражданской войной и интервенцией страна не была в состоянии нанести поражение неприятельской армии. Заключения мира пришлось добиваться ценой уступок. По перемирию, заключенному в деревне Деулино под Троице-Сергиевым монастырем на 14 лет, к Речи Посполитой отошла Смоленщина и большая часть Северской земли с ее главными городами Новгородом Северским и Черниговом. Пограничными русскими крепостями стали Вязьма и Путивль. Речь Посполитая не признала Михаила Федоровича, и здесь продолжали считать «законным» русским царем Владислава. Между двумя государствами на длительный срок были разорваны нормальные дипломатические отношения.

На протяжении войны русская дипломатия настойчиво искала в Европе союзников против Речи Посполитой. Поиски эти определялись тем, что второе десятилетие XVII в. стало временем сближения Речи Посполитой с австрийскими и испанскими Габсбургами, сближение было закреплено союзными соглашениями. В этих условиях оживленные во второй половине XVI в. контакты с австрийскими Габсбургами прекратились, и русские политики стали искать поддержки государств антигабсбургского лагеря, прежде всего Англии и Голландии, у которых просили оружия, субсидий, дипломатической поддержки. Дипломатическая поддержка была оказана, когда при посредничестве голландских и английских дипломатов был заключен мир со Швецией в Столбове, но какой-либо другой помощи добиться не удалось. Внешнюю поддержку пытались получить и у соседей Речи Посполитой, недовольных ее чрезмерным усилением, Швеции и Османской империи, но оба эти государства запросили за свою помощь такую цену, что от нее решено было отказаться.

Борьба за возвращение русских земель. Смоленская война. После заключения Деулинского перемирия главной целью русской внешней политики стал возврат захваченных Речью Посполитой русских земель и отказ королевича Владислава от притязаний на русский трон. Фактический глава государства, отец царя Михаила патриарх Филарет понимал, что ослабленному Смутой Русскому государству трудно будет добиться своей цели без помощи союзников. Но при этом приходилось считаться с тем, что эти союзники, преследуя собственные планы, могут не выполнить свои обязательства. Такое положение сложилось в 1621 г., когда Османская империя начала большую войну с Речью Посполитой и предлагала Русскому государству военный союз. В октябре 1621 г. в Москве был созван Земский собор, который принял решение предъявить ультиматум Речи Посполитой. Была проведена мобилизация дворянского ополчения, но Османская империя, столкнувшись в военной кампании с сильным сопротивлением, заключила мир и вышла из войны.

Похожая ситуация повторилась на рубеже 20—30-х гг. XVII в. В декабре 1627 г. после переговоров Филарета с османским послом Фомой Кантакузином был подготовлен проект договора о союзе, направленном против Речи Посполитой. К концу 20-х гг. была достигнута уже конкретная договоренность о совместном выступлении войск двух государств, но когда эти планы должны были вступить в стадию конкретной реализации, Османская империя снова заключила мирное соглашение с Польско-Литовским государством.

Все это побудило патриарха Филарета искать соглашение с другим противником Речи Посполитой — шведским королем Густавом-Адольфом, престиж которого в начале 30-х гг. XVII в. резко возрос после блестящих побед, одержанных им над войсками австрийских Габсбургов. Между сторонами была достигнута договоренность о том, что одновременно с выступлением русских войск с запада на территорию Речи Посполитой вступит шведская армия. Густав-Адольф также оказал содействие русским агентам за границей в закупке вооружения и наборе в странах Западной Европы солдат и офицеров для службы в русской армии. Нанятые иностранные офицеры приступили к обучению детей боярских и «вольных всяких людей» для новоорганизованных в русской армии полков «чужеземного строя». Окончательное решение о времени начала войны было принято, когда в апреле 1632 г. скончался Сигизмунд III и в Речи Посполитой началось «бескоролевье». Здесь рассчитывали, что в стране начнутся раздоры между сторонниками различных кандидатов на трон, и она окажется неспособной противостоять внешнему нападению. Кроме того, здесь рассчитывали, что на русскую сторону перейдет недовольное порядками в Речи Посполитой украинское казачество. Здесь также надеялись, что другой возможный союзник — Османская империя если и не вступит сама в войну, то обеспечу помощь России своего вассала — крымского хана.

Расчеты эти оказались нереальными. Швеция так и не оказала Русскому государству никакой военной помощи (возможно, в связи с гибелью Густава-Адольфа в битве при Лютцене в ноябре 1632 г.), а крымский хан сам напал на южные уезды Русского государства, что привело к массовому отъезду детей боярских из войска в самый разгар военных действий. Появление серьезной внешней опасности привело к тому, что главные группировки магнатов и шляхты быстро договорились об избрании королем сына Сигизмунда III Владислава. Не произошло и казацкого восстания. Все это неблагоприятно сказалось на ходе войны.

К началу 1633 г. русские войска заняли большую часть земель, потерянных Русским государством в годы Смуты, но Смоленском овладеть не удалось. Когда Речь Посполитая после быстрого окончания «бескоролевья» провела мобилизацию своих сил, русская армия, осаждавшая Смоленск, оказалась в опасном положении. После долгих и упорных боев она в феврале 1634 г. попала в окружение и вынуждена была капитулировать. Однако в этих боях понесла серьезные потери и королевская армия, которая не смогла двинуться походом в глубь России, безуспешно осаждая в течение двух месяцев крепость Белую.

В этих условиях в июне 1634 г. на речке Поляновке было заключено мирное соглашение между Россией и Речью Посполитой, по которому Смоленщина и Северская земля оставались за Речью Посполитой. Тем самым главная цель войны не была достигнута. Правда, была достигнута другая цель, важная для династии, — Владислав IV отказался от притязаний на русский трон и обязался вернуть подлинник записи о своем избрании. Важно, что договор был соглашением не о перемирии, а о «вечном мире». Очевидно, что выяснившееся в ходе войны отсутствие надежных союзников и устарелая структура вооруженных сил, основную часть которых составляло недисциплинированное дворянское ополчение, привели русские правящие круги к отказу от внешнеполитических планов.

Русское государство и Крым в 30—40-х гг. XVII в. Люди, стоявшие после смерти Филарета в 1633 г. во главе русского правительства — Иван Борисович Черкасский, а затем Федор Иванович Шереметев, вели очень осторожную внешнюю политику. Когда в конце 30-х гг. донские казаки захватили османскую крепость Азов в устье Дона, русское правительство, первоначально посылавшее им оружие и продовольствие, отказало в помощи и заставило покинуть город, когда возникла угроза большой войны с Османской империей. Главные усилия в 30—40-х гг. XVII в. были направлены на укрепление оборонительных линий на южных окраинах государства. Была не только реконструирована старая линия обороны, засечная черта, но и начаты работы по строительству новой передовой линии обороны — Белгородской черты. Работы по созданию 800-километрового рубежа обороны, опиравшегося на 18 городов-крепостей, были завершены к 1653 г.

Переход к более активной внешней политике наметился после 1645 г., когда правительство нового царя Алексея Михайловича возглавил Б. И. Морозов. В 1645—1646 гг. шли переговоры о союзе между Россией и Речью Посполитой, направленном против Крыма, обсуждался вопрос о завоевании этого очага грабительских набегов на земли Восточной Европы. На Дон и в Белгород были направлены крупные военные силы. Был созван Земский собор, участников которого подробно информировали о «неправдах» крымских ханов. Положение в Восточной Европе резко изменилось с началом казацкого восстания на Украине.

Кризис Польско-Литовского государства. Восстание Б. Хмельницкого и образование украинского гетманства. Жизнь на белорусско-украинских землях в составе ПольскоЛитовского государства определялась действием двух факторов: в социально-политическом плане — постепенным формированием режима магнатской олигархии, в социально-экономическом — формированием барщинно-фольварочной системы хозяйства.

Повышенный спрос на европейском рынке на сельскохозяйственные продукты привел к формированию в дворянских имениях на территории Польско-Литовского государства фольварка — значительной по размерам барской запашки, которая обрабатывалась принудительным трудом зависимых крестьян. Помимо утраты крестьянами части земель, отобранных для устройства фольварка, размер барщины был очень значительным, составляя уже в XVI в. несколько дней в неделю. На крестьянах лежали также работы по перевозке произведенных продуктов в морские порты, где они продавались иноземным купцам. Эти перемены сопровождались прикреплением крестьян к земле и предоставлением землевладельцам всей полноты судебно-административной власти над ними (вплоть до права смертной казни). В XVI — начале XVII в. дворянство Польско-Литовского государства получало от продажи зерна и «лесных товаров» значительные доходы. С началом XVII в. конъюнктура на европейском рынке стала ухудшаться, цены на хлеб упали. Стремясь сохранить доходы на прежнем уровне, дворянство стало увеличивать размеры барской запашки и организовывать фольварки в тех районах, где их раньше не было.

Пользуясь находившейся в его руках политической властью, дворянство поощряло ввоз в страну дешевых иностранных товаров из стран Западной Европы, что вело к упадку местного ремесла.

Свободный, не регулируемый государственной властью оборот земли вел к ее концентрации в руках немногочисленного круга представителей знати, к формированию магнатских латифундий. Одновременно низшие слои дворянства утрачивали свои владения, разорялись и либо шли на службу к магнатам, либо вынуждены были поддерживать свое существование военной службой. По мере того как в руках магнатов сосредоточивалась земельная собственность и высшие военно-административные посты, а значительная часть шляхты оказывалась от них в зависимости, дворянское представительство в парламенте — сейме и дворянские собрания округов из органов, представляющих интересы дворянского сословия в целом, превращались в орудие боровшихся между собой за власть в стране группировок знати. Магнаты оказывались как бы «над правом» и фактически могли действовать в районах, где находились их владения, прибегая к открытому насилию. Наиболее крупные магнатские латифундии в Речи Посполитой сформировались во второй половине XVI — первой половине XVII в. на южных окраинах государства.

Возникавшие при этом противоречия проявились с особой силой на Украине в середине XVII в., вылившись в острое столкновение широких кругов местного населения с дворянским сословием и находившимися в его руках государственными институтами.

Главным был конфликт социальный. Местные магнаты и шляхта при поддержке государственных институтов стремились подчинить себе местное население (крестьян и близких к ним по образу жизни жителей городов — мещан), которое было вооружено и постоянно боролось с набегами татар. Более того, они намеревались распространить на него порядки, характерные для основных районов страны — барщину и другие принудительные работы. В борьбе с этими «новшествами» как ведущая сила выступало казачество. С утверждением на главных территориях Польско-Литовского государства барщиннофольварочной системы здесь также наметился отток населения в поисках лучшей жизни на южные окраины. (Во второй половине XVI в. на юге Украины, как и на южных окраинах России, образовались поселения живущего своим самоуправлением военного люда — казаков. Наиболее крупные из этих поселений находйлиогк-югу от днепровских порогов (за порогами), и их жители стали называться запорожскими казаками, а их объединение — войском Запорожским. Как и русские казаки, запорожцы считали себя особым военным сословием, несущим важную службу защиты христианского Мира от нападений мусульман; за это, по их убеждению, казаки должны были пользоваться самоуправлением, быть свободными от налогов, получать за службу жалованье и корм. Их притязания отвергались властями Речи Посполитой и шляхтой, которая видела в казаках своих беглых подданных, которых следовало вернуть к повиновению господам. В этих условиях борьба казаков против власти и землевладельцев сливалась с борьбой закрепощаемого крестьянства.

Этот социальный по своему характеру конфликт усиливался и осложнялся действием иных факторов. В первой половине XVII в. на украинских землях появились крупные владения польских магнатов, в их руках оказались и виднейшие административные посты в крае. Местная шляхта все более принимала католическую веру, усваивала польский язык и обычаи. В этих условиях социальное противостояние приобретало характер национального конфликта между украинскими казаками, мещанами и крестьянами и польскими помещиками. Дополнительному обострению конфликта способствовали религиозные противоречия. Дело было не только в том, что помещик часто был католиком, а мещанин или крестьянин держался веры отцов — православия. В 1596 г. при активном участии властей Польско-Литовского государства епископы православной Киевской митрополии на соборе в Бресте Литовском подчинились власти папы римского. Появилась особая униатская церковь, подчиненная папе. Она сохраняла православные обряды, но принимала католическое вероучение. После заключения унии власти Польско-Литовского государства стали принуждать православное население Украины последовать примеру своих пастырей. В местной среде это воспринималось как часть политики его угнетения со стороны «поляков», завладевших властью в Речи Посполитой. Все это способствовало тому, что социальное движение, возглавленное казачеством, приобрело одновременно черты национально-освободительного движения. На протяжении 20—30-х гг. XVII в. на украинских землях Речи Посполитой произошло несколько восстаний, в которых главной силой, организующей борьбу населения, выступало казачество, iОчередное восстание, разразившееся в 1648 г., возглавил казацкий сотник Богдан Хмельницкий. Представитель зажиточной казацкой верхушки, пытавшийся жить в ладу с властью, он стал жертвой неприкрытого насилия со стороны магната, захватившего его хутор Субботов. В поисках справедливости сотник дошел до самого короля, но все было бесполезно. Справедливости пришлось искать с помощью оружия.

Богдан Хмельницкий сумел добиться поддержки крымского хана, который, опасаясь совместного наступления русских и польских войск на Крым, выслал ему на помощь войска. Благодаря удачным совместным действиям казачьей пехоты и татарской конницы армия Речи Посполитой была разбита, ее командующие попали в плен. Большая часть украинских земель была охвачена массовым крестьянским восстанием. Восставшие захватили земли католической церкви. В огне восстания возникло новое государство — гетманство во главе с Богданом Хмельницким, в котором господствующей социальной группой стало казачество. С этого времени началась война между гетманством, которое формально продолжало оставаться частью Польско-Литовского государства, и Речью Посполитой, которая хотела вооруженной рукой уничтожить это политическое новообразование. В ходе войны, растянувшейся на ряд лет и сопровождавшейся страшным разорением земель, охваченных военными действиями, сложилась ситуация, при которой ни гетманство не могло нанести решающее поражение Речи Посполитой, ни Речь Посполитая не могла уничтожить гетманство. Такая ситуация отвечала интересам Крыма, который всячески стремился ее сохранить, так как, выступая в роли арбитра в споре и не давая ни одной из сторон усилиться за счет другой, он удерживал их в определенной зависимости от себя.

Присоединение украинского гетманства к Русскому государству. У казацкой верхушки во главе с Хмельницким не было иллюзий относительно Крыма. Поэтому с самого начала она стала добиваться перехода гетманства под верховную власть царя. Прошло шесть лет, прежде чем русское правительство пошло навстречу этим предложениям. Одной причиной была неустойчивость внутреннего положения в России, где лишь к началу 1651 г. была достигнута определенная стабилизация. Другая была связана с тем, что после уроков Смоленской войны нужно было провести целый ряд преобразований в армии, чтобы она была готова к войне с Речью Посполитой, которая неизбежно должна была последовать за принятием Запорожского войска под покровительство царя, накопить необходимые для ведения войны средства. По оценке русского правительства, соответствующие условия полностью сложились к 1653 г. На созванном в Москве Земском соборе после длительного обсуждения 1 октября 1653 г. было принято решение «принять» Запорожское войско под верховную власть

Москвы и объявить войну Речи Посполитой. На Украине решение о переходе под власть царя было принято на казацкой раде в Переяславе в январе 1654 г. После этого население гетманства принесло присягу новому государю. На протяжении

1654 г. был выработан ряд документов, определявших положение гетманства как автономного политического образования в составе Русского государства. Ряд русских жалованных грамот санкционировал отношения, сложившиеся в украинском обществе в годы народно-освободительной войны, и роль в нем казачества как господствующей социальной группы. Тем самым русская власть, как гарант сложившихся отношений, оказывалась в роли арбитра в случае споров между разными частями украинского общества. Автономия гетманства была достаточно широкой. Оно не должно было уплачивать налоги в государственную казну. Вся полнота власти в нем принадлежала гетману — выборному предводителю казаков. Хотя в Киеве уже в 1654 г. был размещен русский гарнизон, командовавшие им воеводы не должны были вмешиваться во внутреннюю жизнь украинского общества.

Русско-польская война 1654—1655 гг. Война России с Речью Посполитой началась весной 1654 г. и сразу ознаменовалась крупными успехами русского оружия. Уже во время кампании 1654 г. русские войска заняли не только Смоленщину, но и восточную часть современной Белоруссии с такими крупными центрами, как Полоцк, Витебск и Могилев. Еще более значительные успехи были достигнуты в военной кампании

1655 г. К лету 1655 г. русские войска заняли большую часть территории Великого княжества Литовского. 4 августа 1655 г. царь Алексей Михайлович въехал в его столицу — Вильно. Одновременно, благодаря действиям русских и казацких войск, власть гетмана Богдана Хмельницкого распространилась на большую часть украинских земель. В своем походе на запад соединенное русско-украинское войско дошло до Львова. В традиционную титулатуру русских монархов были внесены важные изменения: царь теперь именовался «Всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцем» и «великим князем Литовским». Русское государство как никогда близко подошло к решению стоявшей перед ним исторической задачи — собирания всех восточнославянских земель в границах Русского государства.

Успехи русского оружия в военных кампаниях 1654 и 1655 гг., резкое ослабление Польско-Литовского государства способствовали вмешательству в происходившие события правителя Швеции Карла Густава. Он стремился не допустить нежелательного чрезмерного усиления России и поставить под свой контроль устье Вислы. Овладев уже ранее опорными пунктами в устьях таких рек, как Западная Двина, Одер, Везер, шведские политики рассчитывали превратить Балтийское море в «шведское озеро». Летом 1655 г. шведские войска вступили на территорию Речи Посполитой и в течение нескольких месяцев, не встречая серьезного сопротивления, заняли территорию Польши, современной Западной Украины, западную часть Литвы. Соглашения, заключенные Карлом Густавом с магнатами и шляхтой разных земель Речи Посполитой, включали обязательство добиться возвращения утерянных территорий на востоке.

Мир с Польшей и война со Швецией. В этих условиях русская внешняя политика резко изменилась. В Москве было принято решение начать войну со Швецией. Летом 1656 г. русская армия во главе с царем Алексеем Михайловичем выступила в поход на Ригу. Были начаты переговоры о союзе против шведов с Данией и другими европейскими государствами. Одной из целей русской внешней политики было не допустить подчинения польских земель шведам, утверждения там шведской власти. Вместе с тем в Москве рассчитывали использовать сложившуюся ситуацию, чтобы добиться выхода к Балтийскому морю. Одновременно были начаты переговоры с противниками шведов в самой Речи Посполитой, которые добивались возвращения в страну бежавшего от шведских войск короля Яна Казимира. Ко времени начала войны никакого соглашения между ними и Россией не было заключено, была достигнута лишь договоренность о проведении мирных переговоров.

Охватившее Польшу восстание поставило находившуюся здесь шведскую армию в трудное положение. Используя это, русские войска сумели добиться ряда успехов на территории шведских владений в Прибалтике: были заняты шведские крепости на Западной Двине, сдался русским войскам такой крупный центр, как Дерпт (Тарту). Однако осада Риги закончилась безрезультатно, и тем самым одна из главных целей войны не была достигнута.

Летом 1656 г. под Вильно начались переговоры о мирном соглашении между Россией и Речью Посполитой. На переговорах целью русских политиков было добиться подчинения всей Речи Посполитой русскому влиянию: Великое княжество Литовское должно было остаться в составе Русского государства, а Польша при жизни Яна Казимира избрать польским королем Алексея Михайловича, который после смерти Яна Казимира должен был занять его трон. На этих условиях Алексей Михайлович был готов заключить союз с Речью Посполитой против шведов и даже поддержать притязания Яна Казимира на шведский трон. Представители Речи Посполитой дали согласие на выбор Алексея Михайловича польским королем, но в обмен на это добивались возвращения утраченных в 1654—1655 гг. земель. По этому вопросу договоренности не было достигнуто, и решение было отложено до созыва сейма. Будущее русскопольских отношений оказывалось неопределенным.

Попытки шведов превратить Балтийское море в «шведское озеро», поставив под свой контроль всю торговлю между востоком и западом Европы, вызвали враждебную реакцию целого ряда европейских государств. К 1658 г. против Швеции, кроме Речи Посполитой, выступала коалиция Австрии, Дании, Бранденбурга и Голландии. В таких условиях Швеция не могла серьезно пытаться вернуть себе утраченные земли, и по перемирию, заключенному в 1658 г. в Валиессари, они остались за Русским государством. Но русское правительство не смогло воспользоваться затруднительным положением Швеции, так как стали все более осложняться отношения с Речью Посполитой и положение на Украине.

Образование антишведской коалиции сильно улучшило международное положение Речи Посполитой, и ее правящие, круги стали терять интерес к соглашению с Россией. Правда, следуя своим формальным обязательствам, сейм в 1658 г. провозгласил Алексея Михайловича наследником польского трона, но при этом царь должен был принять католическую веру (или осуществить унию церквей) и вернуть Речи Посполитой все утраченные ею земли (в их числе и Украину). В конце 1658 г. на территории современной Белоруссии начались военные действия между русскими и польско-литовскими войсками. К этому времени у польских правящих кругов возникла надежда на возвращение в состав Речи Посполитой Украины независимо от соглашения с Россией.

Кризис в украинском гетманстве. После смерти Богдана Хмельницкого в августе 1657 г. на территории гетманства обострились внутренние противоречия, обострения которых в предшествующие годы он сумел не допускать благодаря своему чрезвычайно высокому личному авторитету.

Казацкая верхушка во главе с преемником Хмельницкого на посту гетмана Иваном Выговским, значительная часть которой состояла, как и сам новый гетман, из выходцев шляхты, стремилась занять в украинском обществе то место, которое в нем до освободительной войны занимала шляхта. Такие действия наталкивались на сопротивление широких кругов «показачившихся» в годы освободительной войны крестьян и мещан, добивавшихся признания за ними казацкого статуса, предполагавшего, в частности, освобождение от налогов. В борьбе со «своевольниками», находившими себе опору на Запорожье, казацкая верхушка ожидала поддержки и помощи от русского правительства. Русское правительство, однако, предпочло выступить в роли посредника. Недовольная этим казацкая верхушка решила искать соглашения с Речью Посполитой, которая, казалось, ослабленная долголетней войной, должна была пойти навстречу ее требованиям. Кроме того, гетманство в рамках Русского государства было периферийным политическим образованием, не способным серьезно влиять на принимавшиеся в Москве решения. Казацкие полковники рассчитывали, что гетманство войдет в состав Речи Посполитой как ее третий равноправный член — «Великое княжество Русское» наряду с Польшей и Литвой. 16 сентября 1658 г. в Гадяче был заключен договор с представителями Речи Посполитой, в значительной мере учитывавший эти пожелания. После этого Выговский, подавив выступления «своевольников», объявил о разрыве с Россией, и Алексей Михайлович направил на Украину свою армию.

Выговский получил поддержку из Речи Посполитой, к нему также пришел на помощь с главными силами орды не желавший усиления России крымский хан Мехмед-Гирей. 18 июня 1659 г. под Конотопом русская армия потерпела серьезную неудачу (передовой полк попал в татарскую засаду и был уничтожен) и отступила к русским границам. Крымская Орда, обойдя Белгородскую черту, вторглась в южные уезды Русского государства.

Тем временем выработанный в Гадяче текст соглашения был представлен на рассмотрение сейма, где он подвергся серьезным изменениям. Гетманство должно было занимать лишь часть украинских земель, особого статуса третьего равноправного «члена» Речи Посполитой оно не получило. Кроме того, постановления сейма предусматривали восстановление на этих территориях традиционного административного аппарата и возвращение магнатам и шляхте их владений. В таком виде Гадячский договор был не нужен не только «показаченным» крестьянам и мещанам, но и казацкой верхушке, которая должна была превратиться и на территории гетманства во второстепенную социальную группу. В результате Выговский утратил всякую поддержку на Украине, вынужден был отказаться от гетманства и бежал в Польшу. Новым гетманом был избран сын Богдана Хмельницкого Юрий. На новой казацкой раде в Переяславе в октябре 1659 г. бьио заключено новое соглашение, определявшее положение гетманства в составе Русского государства. Автономия гетманства была ограничена по сравнению с соглашениями 1654 г., в частности, в целом ряде городов (Переяслав, Нежин и др.) были размещены русские гарнизоны. Однако, несмотря на эти ограничения, новое соглашение давало украинскому обществу, и в особенности казачеству как его социальной верхушке, несравненно больше, чем Гадячский договор.

Возобновление войны с Польшей. Мир со Швецией. Если кризис в отношениях с Украиной временно удалось урегулировать, то международная ситуация менялась в неблагоприятную для России сторону. Оказавшись в тяжелом положении перед лицом коалиции враждебных государств, Швеция была вынуждена в мае 1660 г. заключить мир с Речью Посполитой, отказавшись от всех своих захватов на ее территории. Освободившиеся военные силы правящие круги Речи Посполитой направили на восток, чтобы силой вернуть утраченные в 1654—1655 гг. земли. В этой новой военной кампании они, как ранее Выговский, могли опираться на поддержку Крыма. В 1658—1659 гг. успех сопутствовал русской стороне (потерпел поражение и попал в плен гетман В. Госевский, русские войска заняли Брест), но в 1660 г. положение изменилось. К войскам Великого княжества Литовского присоединилась вся польская армия во главе с ее лучшими военачальниками С. Чарнецким и Е. Любомирским. В июне 1660 г. армия И. А. Хованского потерпела поражение на территории Белоруссии, в октябре 1660 г. другая русская армия во главе с В. Б. Шереметевым на Украине под Чудновом, не получив поддержки казацких полков, была окружена польско-литовским войском и татарами и капитулировала. С начала войны русское правительство прилагало большие усилия для замены традиционного дворянского ополчения полками нового строя — рейтарскими и солдатскими. Для пополнения солдатских полков в 1658—1660 гг. были проведены три общегосударственных набора даточных людей, но к 1660 г. все эти меры еще не могли привести к нужным результатам. Последствия этих военных неудач были очень серьезными. Были потеряны Литва и западная часть Белоруссии. В ноябре 1661 г. после полуторалетней осады польско-литовскими войсками была взята приступом крепость в Вильно, оказавшаяся в глубоком тылу после отступления русских войск в Восточную Белоруссию. На Украине казацкие полки во главе с Ю. Хмельницким принесли присягу польскому королю. Положительным было лишь то, что население Левобережной Украины, где был особенно высоким процент «показаченных», не признало этой присяги и принесло новую присягу царю. Здесь был выбран новый гетман, не подчинявшийся Ю. Хмельницкому.

России было необходимо сосредоточить все силы на борьбе с Польско-Литовским государством. В этих условиях в июне 1661 г. был заключен Кардисский мир со Швецией, по которому Швеция получила обратно земли в Прибалтике, занятые ранее русскими войсками. Такой тяжелой ценой соглашение о перемирии было превращено в мирный договор, по которому Швеция обязывалась не оказывать помощи Польско-Литовскому государству в его войне с Россией. Так была предотвращена опасность возникновения направленной против России польско-шведской коалиции.

Андрусовский договор. К концу 60-х гг. XVII в. страна была измотана многолетней войной. Войска несли сильные потери, которые все труднее было восполнять. Все больше не хватало средств на содержание армии, размеры которой постепенно увеличивались. Попытка решить финансовые трудности с помощью выпуска «медных денег» не привела к успеху. В 1662 г. было принято решение о сборе чрезвычайного налога — «пятины» (пятой части стоимости имущества). В том же году была объявлена государственной монополией торговля некоторыми идущими на экспорт товарами (поташ, лен, сало, юфть, меха и др.). Рост налогов вызывал народные волнения. Приходилось искать мира с Польско-Литовским государством, но после достигнутых успехов правящие круги Речи Посполитой первоначально не были склонны к поискам компромисса. Зимой 1663/1664 г. польско-литовское войско во главе с самим королем Яном Казимиром предприняло поход на Левобережную Украину, чтобы подчинить и ее Речи Посполитой, но войско, понеся серьезные потери в борьбе с русскими воеводами и местным населением, вынуждено было отступить, ничего не добившись. На Правобережной Украине положение польской власти было непрочным, здесь постоянно вспыхивали волнения, жестоко подавлявшиеся. Одновременно обозначился конфликт между недавними союзниками — Речью Посполитой и Крымом. Крымские ханы стали побуждать казаков к выступлениям против поляков, рассчитывая подчинить их своей власти. Призывы эти встретили отклик казацкой верхушки на Правобережной Украине во главе с гетманом Петром Дорошенко. Придя к власти в конце 1665 г., он не только вступил в союз с татарами, но и стал искать покровительства турецкого султана. Перспектива османской экспансии в Восточной Европе пугала правящие круги и России, и Речи Посполитой, и это стало для обеих сторон дополнительным стимулом для поисков мирного соглашения.

В этих условиях в январе 1667 г. в деревне Андрусово было заключено соглашение о тринадцатилетнем перемирии, положившем конец русско-польской войне. По этому договору еще остававшаяся под русской властью Восточная Белоруссия возвращалась Речи Посполитой, но Смоленщина и Левобережная Украина признавались частью Русского государства. Киев с прилегающей территорией был передан России лишь на три года, но в дальнейшем русскому правительству удалось удержать за собой эту древнюю столицу Руси. Над Запорожской Сечью устанавливался совместный протекторат России и Речи Посполитой.

Андрусовский договор был не просто соглашением о перемирии, он был одновременно соглашением о совместной политике обоих государств по отношению к Османской империи и Крыму. В декабре 1667 г. договоренность была дополнена соглашением о военном сотрудничестве, предусматривавшим «случение сил» обоих государств для войны с этими противниками. В Москве и в Варшаве рассчитывали, что таких соглашений будет достаточно, чтобы предотвратить вмешательство Османской империи в восточноевропейские дела.

Россия, Украина и Османская империя. Русско-османская война 1677—1681 гг. Вскоре после заключения этих соглашений осложнилось положение на Левобережной Украине. С середины 60 -х гг. XVII в., когда обозначилась перспектива скорого мира с Речью Посполитой, в Москве было принято решение ограничить автономию левобережного гетманства. Была проведена перепись крестьян и мещан, которые должны были выплачивать налоги в царскую казну, а налоги собирать воеводы — начальники русских гарнизонов, размещенных в украинских городах. Первой реакцией на эти меры стало массовое «показачивание» украинских крестьян и мещан, а в начале 1668 г. здесь началось восстание против русской власти, ряд русских гарнизонов в городах был перебит. На Левобережной Украине появились полки Петра Дорошенко и крымские татары. В этой сложной ситуации Речь Посполитая не оказала никакой помощи русским воеводам. Это показало Османской империи и Крыму, что русско-польские договоренности не действуют, и побудило их активизировать свои действия в Восточной Европе. Гетман Дорошенко был официально принят под покровительство султана и получил от него фирман на управление гетманством.

В Москве извлекли уроки из допущенных ошибок и объявили об отказе от преобразований. В марте 1669 г. между русским правительством и казацкой верхушкой Левобережной Украины было заключено соглашение, опиравшееся на традиционные нормы отношений России и гетманства. Оно оказалось устойчивым и с некоторыми изменениями действовало на протяжении нескольких десятилетий. Казацкая верхушка гарантировала русскому правительству свою лояльность, свое активное участие в его внешнеполитических акциях. Со своей стороны русское правительство гарантировало казацкой верхушке ее положение господствующей социальной группы в украинском обществе, всю полноту власти в нем, свою поддержку ее политике подчинения социальных низов, их превращения в зависимых людей нового формирующегося господствующего класса. Вместе с тем прочность соглашений определялась еще и тем, что они в определенной мере отвечали и интересам украинского общества в целом. Они обеспечивали защиту Левобережной Украины от нападений татар и османов, возможности для сохранения своих общественных порядков и развития культуры, которая во второй половине XVII в. оказывала все более сильное влияние на русскую культуру.

Устойчивость положения, сложившегося в отношениях между Россией и Левобережной Украиной, была резким контрастом по отношению к тому, что происходило на Правобережье. На Правобережной Украине шла война между сторонниками и противниками проосманской ориентации. Положение дополнительно осложняли попытки польского правительства силой вернуть эту часть Украины под свою власть. Так как к концу 60-х гг. гетман Петр Дорошенко был уже вассалом султана, то эти действия поляков стали для османских политиков формальным основанием, чтобы в конце 1671 г. объявить войну Польско-Литовскому государству. Находившаяся в состоянии глубокого внутриполитического кризиса Речь Посполитая не

смогла оказать серьезного сопротивления османским войскам, и по миру в Бучаче от 16 октября 1672 г. Правобережная Украина стала частью Османской империи. Реакция русского правительства на происшедшее оказалась очень острой. Царь Алексей Михайлович потребовал от султана «войну велеть отставить и войска свои султановы от войны отвратить». На Дону начались военные действия донских казаков и русских регулярных войск против Азова и Крымского ханства. В октябре 1672 г. из Москвы в едва ли не во все крупные европейские государства были отправлены посольства с призывом прекратить внутренние конфликты и объединиться в единый союз для борьбы с наступлением османов. Это была первая крупная акция русской дипломатии, имевшая своей целью повлиять на политическую жизнь всей Европы.

Непосредственных практических результатов эта акция не имела, однако именно с этого времени наметились важные перемены в отношениях России с одним из наиболее крупных европейских государств того времени — державой австрийских Габсбургов. Прерванные в течение нескольких десятилетий, эти контакты возобновились в середине XVII в., но первоначально австрийская дипломатия использовала их, чтобы оказывать содействие Речи Посполитой. Польско-Литовское государство в Вене рассматривали как одного из главных союзников в борьбе против основного противника Габсбургов на Балканах — Османской империи. Однако с течением времени в антиосманских планах Габсбургов все большее место начинает занимать Россия. Именно в это время в последние десятилетия XVII в. зарождаются истоки более поздних русско-австрийских союзов, направленных против Османской империи.

Сложившуюся ситуацию русское правительство использовало, чтобы возобновить борьбу за Правобережную Украину. (При вступлении османских войск на эту территорию в некоторых городах их угощали хлебом и мясом, однако знакомство с реальной политикой османов, облагавших население высокими налогами и забиравших за неуплату в рабство, быстро положило конец иллюзиям. Уже в 1673 г. некоторые полковники с Правобережья просили царя выслать войска за Днепр, чтобы взять население под защиту от «бусурман». Когда зимой 1674 г. русские войска и войска гетмана Левобережной Украины И. Самойловича перешли Днепр, большая часть казацких полков Правобережья перешла на их сторону, и на раде в Переяславе в марте 1674 г. И. Самойлович был избран гетманом казачества по обе стороны Днепра. Такое решение вызвало крайнее недовольство османов, направивших на Правобережную Украину крупные военные силы, и русско-украинские войска были вынуждены отступить за Днепр. Стремясь удержать Правобережную Украину под своей властью, османы не останавливались перед тем, чтобы уничтожать или обращать в рабство население целых городов (как, например, Умани). Объективным результатом этих действий стал полный упадок проосманской ориентации населения Правобережной Украины. Теперь уже не только рядовые казаки, но и многие представители казацкой верхушки стали уходить за Днепр. Дорошенко утратил всякую поддержку. Когда в 1676 г. русские войска и войска гетмана И. Самойловича снова перешли Днепр, он капитулировал и сдал без боя свою столицу Чигирин.

Эти события совпали с окончанием новой польско-турецкой войны. Сейм Речи Посполитой отказался утвердить условия Бучачского мира, и в 1673 г. военные действия между Османской империей и Речью Посполитой возобновились. Хотя в ходе войны польско-литовские войска во главе с королем Яном Собесским неоднократно одерживали победы над османскими войсками, перевес сил был на стороне Османской империи. В 1676 г. был заключен мир, по которому Речь Посполитая отказывалась от территории правобережного гетманства в пользу Османской империи. Теперь османы могли направить все свои силы против России, которая обладала реальной властью над этой территорией.

Для борьбы за Правобережную Украину русским правительством были направлены крупные военные силы, которые действовали здесь совместно с казацкими полками. К этому времени сказались в полной мере результаты военных реформ, проведенных в предшествующие десятилетия. Основную часть армии составляло теперь не дворянское ополчение, а рейтарские и солдатские полки. Армия эта оказалась для османов неудобным противником. Первый поход османов на Чигирин в 1677 г. закончился серьезным поражением османской армии: войска бежали, бросив оружие и обоз. В следующем, 1678 г. Османская империя бросила на Правобережную Украину 80-тысячную армию, к которой присоединилась Крымская Орда. Во главе войск стал сам глава правительства великий везир Кара Мустафа. Под Чигирином в июле 1678 г. развернулись тяжелые бои. Османские войска понесли в них серьезные потери, но все же им удалось взять Чигирин и оттеснить русскоукраинские войска к Днепру. Хотя в османских правящих кругах перед походом были планы распространить власть султана на всю территорию Украины, после понесенных потерь эти планы были оставлены, тем более что в Москве принимали самые серьезные меры для защиты своих границ: в 1679 г. был собран чрезвычайный налог на содержание армии, по полтине с крестьянского двора и по десятой деньге с посадских людей, проведен новый рекрутский набор (набор «даточных людей»). Русские дипломаты предлагали Габсбургам совместное выступление против османов, но в Вене их предложения не встретили поддержки. Огромные новые военные расходы ложились на страну непомерной тяжестью, продолжать войну с Османской империей за Правобережную Украину без союзников было невозможно. В 1681 г. был заключен Бахчисарайский мир, по которому Османская империя признала присоединение Левобережной Украины к Русскому государству, но Правобережная Украина осталась под властью османов.

В годы длительной войны с Крымом и Османской империей выявилась надежность оборонительных линий, созданных в предшествующие десятилетия для обороны южных границ Русского государства. Крымские татары уже не могли совершать таких вторжений на русские земли, как в годы Смоленской войны. Серьезный ущерб русским землям они смогли нанести лишь в 1659 г., когда сумели обойти эти оборонительные линии со стороны Украины. В 1680 г., еще до заключения Бахчисарайского мира, было начато строительство Изюмской черты — южной оборонительной линии, которая должна была прикрыть многочисленные поселения, образовавшиеся к югу от Белгородской черты. Строительство Изюмской черты завершилось к 1685 г., она растянулась на 223 версты и включала в себя 11 крепостей. Тем самым южные русские границы все сильнее придвигались к Крыму, и создавались предпосылки для коренного перелома во взаимоотношениях между Русским государством и Крымским ханством.

Антиосманская коалиция и Россия. Формирование «черноморской» политики. В начале 80-х гг. XVII в. в системе международных отношений произошли важные перемены. Сложилась коалиция государств, выступивших против Османской империи. Под Веной в 1683 г. соединенные войска Габсбургов и Речи Посполитой нанесли османам серьезное поражение. Однако воспользоваться плодами победы оказалось далеко не простым делом. Османы оказывали упорное сопротивление, не желая уступать ничего из завоеванных ранее позиций. Польско-Литовское государство, в котором во второй половине XVII в. усиливались процессы политической децентрализации, все более оказывалось неспособным вести длительные военные кампании. В этих условиях главный организатор коалиции — австрийские Габсбурги стали добиваться присоединения к этой коалиции Русского государства. Сложившееся положение русские политики использовали, чтобы добиться признания Речью Посполитой итогов русско-польской войны 1654—1667 гг. Под давлением союзников и в надежде на русскую помощь в войне с османами ее правящие круги согласились на то, что в 1686 г. соглашение о перемирии было заменено договором о «Вечном мире» и военном союзе против Османской империи и Крыма. Решен был и вопрос о Киеве, приобретение которого стоило России огромной суммы в 146 тыс. золотых рублей. Принимая решение о войне, в Москве выработали программу (первую в истории русской внешней политики) укрепления позиций России на Черноморском побережье. Подготовленные в 1689 г. условия для будущих мирных переговоров предусматривали включение в состав Русского государства Крыма, Азова, турецких" фортов в устье Днепра, Очакова. На выполнение этой программы ушло следующее, XVIII столетие.

Во исполнение обязательств русские войска дважды, в 1687 г., а затем в 1689 г., предпринимали большие походы на Крым. Для походов на Крым были мобилизованы очень крупные военные силы — более чем 100-тысячная армия. Впервые территория ханства стала объектом военных операций русских регулярных войск — еще одно свидетельство медленного, но постоянного укрепления позиций России на юге Восточной Европы на протяжении XVII в. В Москве учитывали возможные трудности походов через сухую безводную степь. У днепровских порогов, как возможная база военных действий, была заложена крепость Богородицкая. Однако здесь все же явно недооценили все препятствия, с какими должен был столкнуться поход огромной армии через сухую, безводную степь, и трудности, связанные со штурмом Перекопа — единственного узкого перешейка, по которому можно было пройти в Крым. Поэтому армия дважды была вынуждена вернуться, не добившись поставленных целей.

Россия и народы Кавказа. Территория Украины (а отчасти и Белоруссии) была той Частью Восточной Европы, где во второй половине XVII века происходили очень значительные перемены. Напротив, в Северокавказском регионе в XVII в. в основном сохранялось положение, сложившееся к концу XVI столетия. В зону русского политического влияния входила Кабарда, главные князья которой постоянно ориентировались на Россию, но должны были все время вести борьбу со сторонниками крымско-османской ориентации. Войска кабардинских князей принимали участие в походах против крымских татар и османов. На территориях западной части Северного Кавказа, занятых адыгскими племенами, господствовало крымско-османское влияние. В крепостях по побережью Черного моря стояли османские войска. Ряд князей Дагестана, опасаясь чрезмерного усиления Ирана, в первых десятилетиях XVII в. изъявили готовность подчиниться верховной власти царя, но завязавшиеся контакты во второй половине XVII столетия не получили продолжения. Новым явлением в регионе стало оживление завязавшихся в конце XVI в. связей с грузинскими царствами. На протяжении XVII в. правители Кахетии, а затем Имеретин неоднократно обращались в Москву с просьбой о помощи против Османской империи и Ирана и приносили присягу на верность царю. Однако послать войска за Кавказский хребет русское правительство не могло, а попытки дипломатического вмешательства оказывались неэффективными.

В том же столетии противники османов и иранского шаха все чаще начинают искать приюта в Москве. К концу XVII столетия русская столица стала важным центром грузинской миграции, здесь возникла первая грузинская типография.

Россия и ее восточные соседи. Важные перемены Произошли на Нижней Волге и Яике. Здесь в первой половине XVII в. была вытеснена с территории своих кочевий и затем распалась Ногайская Орда. Ее земли заняло пришедшее из Центральной Азии объединение калмыцких племен. Это объединение после ряда трений удалось вовлечь в зону русского политического влияния. После заключения договора 1655 г. калмыки стали участвовать в войнах Русского государства с Османской империей.

XVII столетие стало временем развития торговли с Ираном и государствами Средней Азии. Крупным центром такой торговли стала Астрахань. Развитие торговли способствовало установлению постоянных дипломатических контактов. С 20-х гг. XVII в. в Астрахани появились индийские купцы. Однако предпринимавшиеся по инициативе русских торговых людей попытки установить связи с государством Великих Моголов оказались безрезультатными.

Новые внешнеполитические задачи возникли перед русской властью с включением в состав Русского государства обширных территорий в Сибири. Здесь снова возникла проблема отношений с соседними объединениями кочевников — казахами, киргизами. При решении этого вопроса власть пошла по уже выработанному пути. В 30-х гт. XVII в. было начато строительство укрепленной линии, которая должна была прикрыть земли Западной Сибири от их набегов. Так как соседившие с новыми русскими территориями племена киргизов находились в определенной зависимости от государства алтын-ханов на территории современной Монголии, то довольно скоро были установлены дипломатические связи с этим государством. Отношения с ним были мирными, чего нельзя сказать об отношениях с крупнейшей дальневосточной державой — Китайской империей.

Россия и Китай. Вопрос о контактах с Китаем приобрел серьезное значение к середине XVII в. с выходом русских землепроходцев в Забайкалье, а затем и в долину Амура. Русская колонизация Приамурья встретилась с враждебной реакцией правящих кругов империи маньчжурской династии Цин, не желавшей появления поселений жителей чужой могущественной державы у своих северных границ и подчинения местного населения этого района русской власти.

Уже в 1652 г. нападением отряда маньчжур на русских казаков в этом районе начались военные действия. Затем последовал новый военный конфликт в 1655 г., и тогда же китайские власти стали переселять на свои земли местное население Приамурья. Новое военное столкновение произошло в 1658 г. Хотя затем военные действия на длительное время прекратились, начавшиеся в конце 60-х гг. дипломатические переговоры не привели к разрядке. Направленное в Китай для установления постоянных отношений с Цинской империей посольство Н. Спафария 1 сентября 1676 г. покинуло Пекин, не добившись никаких результатов.

С 1683 г. в Приамурье опять начались военные действия. Правители Цинской империи во второй половине XVII в. направили сюда крупные военные силы, которым не смогли противостоять скромные русские военные формирования в этом районе. В этих условиях при заключении в 1689 г. Нерчинского договора, устанавливавшего границы между Российским и Китайским государствами, русская сторона была вынуждена отказаться от территорий по левому берегу Амура, занятых к этому времени русскими переселенцами. Вместе с тем этот договор означал признание крупнейшей дальневосточной державой Русского государства как своего главного соседа на территории Сибири.

 

Глава 23. РУССКАЯ КУЛЬТУРА В XVII в.

XVII век — это время назревающих и происходящих в культуре русского общества перемен, когда, по словам современников, «старина и новизна перемешались». Содержание и динамика историко-культурного процесса связаны (хотя и не всегда напрямую) с экономическими и социальными процессами, происходящими в обществе. Экономический кризис начала века и упадок экономики, продолжавшийся до середины столетия, существенно замедлили культурное развитие. Падение экономического уровня отразилось на культурном потенциале страны: образованных людей катастрофически не хватало, их приходилось приглашать из Малороссии, Белоруссии и других стран. Россия оставалась, самодержавной монархией, которая эволюционировала в сторону абсолютной. Этот процесс опирался на оформившуюся систему крепостного права, закрепленную Соборным уложением 1649 г. В то же время стали явными новые тенденции в экономической сфере. Это прежде всего постепенное восстановление хозяйства в разоренных регионах и развитие его в более благополучных, где ремесленное производство постепенно ориентировалось на рынок, превращаясь в товарное производство. Это рост городов. Это, наконец, появление, сначала по инициативе государства, крупного производства в области металлургии в виде своеобразных иностранных концессий. Предприятия подобного рода имели производственную организацию труда по типу западноевропейских мануфактур.

Многие памятники культуры XVII в. наполнены глубоким социальным звучанием, что объясняется невиданным размахом народных выступлений. «Бунташный век» начинается Смутой и завершается стрелецким восстанием 1698 г., а между ними многочисленные городские восстания середины века, затем раскол, бунт Стеньки Разина, стрелецкие выступления. Конфликты наивысшего социального накала затрагивают десятки тысяч людей; напряженные духовные искания, связанные с расколом церкви, затрагивают каждого человека. Весь век проходит в крайнем напряжении, поисках, спорах, противостоянии людей и идей.

Историко-культурный процесс этого периода определяет соседство и противостояние традиционной культуры Средневековья и новой культуры, принадлежащей уже Новому времени. Соотношение их не в пользу последней. Но за ней было будущее. В социальном отношении традиционная культура связана не только с народной культурой крестьянства и посадского населения, но и в значительной степени с культурой господствующей верхушки общества, боярства и дворянства. Традиции пронизывали все сферы жизни и деятельности человека: производство, быт, верования, обычаи; они формировали «картину мира» и ее восприятие человеком Средневековья. Однако в этот период появляется немало новаций в разных сферах культурной жизни общества. Особенно заметны новые явления в литературе, живописи, общественной мысли, образовании.

Ряд исследователей связывают усложнение экономического развития, социальной и культурной жизни в XVII столетии с начальным этапом формирования русской нации. В этот период Россия за счет присоединения и освоения новых земель значительно выросла территориально. На протяжении века в условиях феодально-крепостнического государства экономические связи между регионами неуклонно развивались. Медленно, но шел процесс интеграции местных культур в единую русскую культуру. Одним из показателей этого процесса было развитие русского языка как языка единой этнической общности. Хотя диалектные различия сохраняются еще долгое время, московский говор оказывает большое влияние на процесс формирования языка русской нации. Для XVII в., особенно в годы Смутного времени, характерен рост национального самосознания.

Государственные потребности вызывали расширение культурных контактов России со странами Западной Европы. Усвоение и использование достижений западноевропейской культуры элитой социума, разные формы общения с иностранцами стали в XVII в. одним из источников новых знаний, столь необходимых для преодоления замкнутости историко-культурного пространства России.

Русская культура в последний век Средневековья включала в себя как традиции, так и новации. В культуре начался процесс, который сами современники называли «обмирщение», т. е. разрушение всеобщности традиционного средневекового, религиозного мировоззрения, изменение восприятия сакрального. Начавшаяся частичная секуляризация культуры означала медленное освобождение культуры от всестороннего влияния церкви, распространение светских элементов, развитие личностного начала, демократизацию культуры. Именно процесс секуляризации определил основное направление историко-культурного процесса на рубеже перехода от Средневековья к Новому времени.

Школа и просвещение. В. О. Ключевский писал, что «по школе всегда можно узнать, обладает ли общество установившимся взглядом на задачи образования». В XVII в. государственные и общественные потребности начинают формировать задачи в области просвещения и школы. Постепенно растет уровень грамотности населения. Занятия торговлей и ремеслом требовали от купца и посадского человека овладения грамотой, умения считать, вести деловую переписку. Растет число грамотных в среде дворянства, в первую очередь тех дворян, которые состояли на государственной службе. В XVII в. формируется служилая бюрократия. Так, по данным Н. Ф. Демидовой, в 90-е гг. в центральных учреждениях работало 2739 думных, приказных дьяков и подьячих, в местных учреждениях — 4657 человек. Кроме них были еще и так называемые площадные подьячие. Среди крестьян грамотные встречались преимущественно в среде черносошного крестьянства. Невысок был процент грамотности среди женщин. Известно, что женщины из известного семейства купцов Строгановых не знали грамоты. Судя по сохранившимся письмам, прекрасно выражали на бумаге свои мысли и чувства представительницы аристократии Ф. П. Морозова и ее сестра Е. П. Урусова, грамотными были жены, сестры и дочери царя Алексея Михайловича.

Вопросам воспитания были посвящены специальные труды. Известным трактатом по педагогике являлось «Гражданство обычаев детских», в его основе лежало сочинение Эразма Роттердамского, перевод которого, приспособленный к русским условиям, был сделан Епифанием Славинецким. Труд представлял собой 165 вопросов и ответов, касавшихся разных сторон воспитания: правил поведения, игр, нравственного и трудового воспитания детей. «Гражданство обычаев детских» оказало большое влияние на дальнейшее развитие русской педагогики. В сборниках XVII в. высказывался взгляд на ребенка как на «скрижаль ненаписанную» (точка зрения, близкая известному положению Д. Локка о tabula rasa). Необходимыми условиями домашнего воспитания считалось ограждение ребенка от дурного влияния и хороший пример родителей и воспитателей. Особое внимание уделялось телесным наказаниям — «розга», «сокрушение ребер», «жезл» фигурируют как необходимый элемент воспитания детей и подростков. Большое место предоставлялось нравственному воспитанию молодых людей, которое основывалось на нормах христианской этики: уважение старших, забота о больных и нуждающихся, трудолюбие, честность, доброта.

Педагогический трактат «Школьное благочиние» содержит целый ряд методических советов учителю. Так, учителю рекомендовалось одинаково внимательно относиться ко всем ученикам, как успевающим, «борзоучащимся», так и неуспевающим, «грубоучащимся». Старательных учеников в порядке поощрения следовало сажать на лучшие места, учитывая их успехи в учебе, а не знатность происхождения. «Школьное благочиние» исходило из всесословного принципа организации начальной школы.

На этапе начального обучения преподавание велось теми же приемами буквослагательного метода, что и в прежние времена. Грамоте, письму и счету учили дома или у так называемых мастеров грамоты, которые в основном были из представителей низшего духовенства. Основными учебниками, по которым учились читать, были Псалтирь и Часовник. В 1634 г. вышло первое издание «Азбуки» Василия Бурцова-Протопопова (тираж 2400 экз.). Букварь Бурцова на протяжении XVII в. переиздавался несколько раз и стоил одну копейку. В 1679 г. был издан букварь Симеона Полоцкого, в 1694 г. — букварь Кариона Истомина с иллюстрациями. Во второй половине столетия Московский печатный двор выпустил более 300 тыс. букварей и около 150 тыс. учебных Псалтирей и Часовников. В 1648 г. была напечатана «Грамматика» Мелентия Смотрицкого, в 1682 г. — «Считание удобное» (таблица умножения). Для начального обучения использовались азбукипрописи, в которых содержались материалы для упражнения в скорописи, чтения и задачи по арифметике. Широкое распространение получили азбуковники, в которых в сокращенном виде излагалась грамматика. Азбуковники были своеобразными энциклопедиями, содержавшими свыше 600 статей, из которых можно было почерпнуть сведения по географии, биологии, античной мифологии, истории.

Для подготовки образованных людей нужны были школы. В 1621 г. в Москве в Немецкой слободе была открыта лютеранская школа, в которой латинскому и немецкому языкам учились и русские дети. В 1649 г. на средства Ф. М. Ртищева была создана школа при Андреевском монастыре на Воробьевых горах. Здесь украинские монахи во главе с Епифанием Славинецким преподавали славянский, греческий и латинский языки, риторику, философию. В 1650 г. Епифаний Славинецкий начал трудиться в школе при Чудовом монастыре, которая финансировалась из казны патриаршего двора. В 1667 г. посадские люди, прихожане церкви Иоанна Богослова, просили у церковных властей разрешения открыть школу («гимнасион») для преподавания славянского, греческого, латинского языков и «прочих свободных учений». С 1665 г. в школе при Заиконоспасском монастыре обучали подьячих Приказа тайных дел. Организатором и преподавателем этой школы был Симеон Полоцкий, которого в 1669 г. сменил его ученик Сильвестр Медведев.

Самуил Емельянович Петровский-Ситнианович (известен в России как Симеон Полоцкий, 1629—1680) приехал в Москву из Белоруссии в 1664 г. по приглашению Алексея Михайловича для преподавания наук царевичам. Поэт, писатель, переводчик, книгоиздатель, представитель «латинствующих», Симеон выступал с идеей о том, что светские знания не противоречат истинной вере, отстаивал необходимость развития светского образования, приобщения к европейской культуре через изучение латинского языка. «Грекофилы», пользовавшиеся покровительством патриарха Иоакима, оспаривали позицию «латинствующих», отстаивали ориентацию исключительно на греческую православную культуру и богословское направление в образовании. Примером такой школы стала открытая в 1681 г. школа при Печатном дворе (Типографская) для изучения «греческого чтения, языка и письма». Вначале там обучалось всего 30 учеников, а в 1686 г. было уже 233 ученика. По оценке В. О. Ключевского, греческое влияние, проводившееся церковью, «направлялось к религиозно-нравственным целям», а идущее от государства западное влияние «призвано было первоначально для удовлетворения его материальных потребностей, но не удержалось в этой сфере, как держалось греческое в своей».

Школы подготовили условия для открытия в 1687 г. в Заиконоспасском монастыре Славяно-греко-латинского училища (с 1701 г. — Славяно-греко-латинская академия), первого высшего учебного заведения в России. Первыми учителями стали греки — братья Софроний и Иоаникий Лихуды, окончившие Падуанский университет. Приглашение Лихудов было компромиссом между группировками «латинствующих» и «грекофилов». Не оправдав надежд «грекофилов», в 1694 г. братья Лихуды были отстранены от преподавания в училище.

Первые ученики, 104 человека, были набраны из Богоявленской и Типографской школ. Через два года число обучающихся возросло до 182 человек. Руководствуясь всесословным принципом, принимали учиться всех желающих «всякого чина, сана и возраста». Обучение было бесплатным. Изучали в училище богословие, славянский, греческий, латинский языки, риторику, диалектику, логику, физику, подготавливая образованных молодых людей для духовной и гражданской службы. Славяно-греко-латинское училище сыграло позитивную роль в становлении и развитии светского среднего и высшего образования в России в конце XVII — первой половине XVIII в.

Книжное дело. Распространение грамотности и развитие школьного образования вело к росту интереса к книге, к спросу на определенный круг изданий. В XVII в. книгопечатание сделало большие успехи: вышло 483 книги (в XVI в. их было всего 14). В основном печатались богослужебные книги (до 85% всех изданий). Книгопечатание находилось в ведении церковных властей и под государственным контролем. Печатным двором управляли два приказа: Приказ Большого дворца (до 1653 г.) и Патриарший приказ. Выбор книги и ее направление определяли церковные власти, а штат работников (165 человек) Печатного двора находился в ведении Приказа Большого дворца. В Москве работали две типографии — Печатный двор на Никольской улице и в Кремле — Верхняя типография, которая действовала в последней четверти XVII в. Есть сведения о кратковременном существовании типографий в Иверском Валдайском монастыре с 1658 по 1665 г. и Нижнем Новгороде в 1612 г.

Печатная книга в XVII в. способствовала просвещению. Издания букварей, азбуковников, «Грамматика» М. Смотрицкого, «Считание удобное» были необходимы в процессе обучения. Вышли в свет и другие книги светского содержания — «Соборное уложение» (1649), «Учение и хитрость ратного строения» Вальтхаузена (1647), поэтический сборник «Псалтирь рифмотворная» Симеона Полоцкого (1680), «Букварь» Кариона Истомина (1696). Высокий полиграфический уровень (шрифты, заставки, инициалы, лицевые гравюры) был присущ изданиям Верхней типографии, созданной по инициативе Симеона Полоцкого и печатавшей в основном его сочинения.

Весомый вклад в развитие книжного дела внесли украинские и белорусские ученые монахи Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский, Дамаскин Птицкий, Симеон Полоцкий, монахи Кутейнского монастыря, из которого типография была переведена на Валдай, и многие другие. Они проявили себя как справщики (редакторы), переводчики, авторы оригинальных сочинений. В России распространялись издания украинских и белорусских типографий, но в первой половине XVII в. церковные власти относились к ним с большим предубеждением, боязнью «латинства».

Печатная книга лишь частично удовлетворяла общественные запросы. Поэтому рукописная книга в XVII в. не только не потеряла, но укрепила свои позиции. Центром по созданию роскошных книг для царского двора был Посольский приказ. Здесь в 70-е гг. в мастерской изготовлялись массивные иллюстрированные книги — «Книга об избрании на царство Михаила Феодоровича», «Корень государей» (Титулярник) с портретами русских великих князей, царей и патриархов, «Родословие великих князей и монархов».

В Посольском приказе развернулась работа по переводу иностранных книг. С 1621 г. для царя составляли из переводных материалов своеобразную рукописную газету «Вести-Куранты». За первую половину XVII в. было переведено 13 книг, а за вторую — 114 книг, большинство из них были светского содержания (литература по истории, географии, медицине, философии). Среди этих книг было «Артаксерксово действо» — первая пьеса, поставленная в первом русском театре.

Вдохновителем и руководителем издательской деятельности Посольского приказа был его глава боярин Артамон Матвеев, один из образованных людей своего времени. Над созданием книг в Посольском приказе работали переводчики Николай Спафарий-Милеску, Петр Долгово; художники-иллюстраторы и писцы Богдан Салтанов, Иван Максимов, Дмитрий Львов, Григорий Благушин, Иван Верещагин и др. Благодаря их усилиям Посольский приказ стал центром по созданию светской книги, предназначенной в основном для придворного окружения, в противовес Печатному двору, где печатались в основном богослужебные книги.

В XVII столетии распространяется демократическая рукописная книга. Ее содержание не определялось церковными и светскими властями, она создавалась самими читателями, отражала их потребности и вкусы. С этой книгой, вышедшей из посадской среды, связано возникновение демократической сатиры и бытовой повести. Скромные рукописные сборники, написанные непрофессиональными писцами, содержат «Повесть о Горе-Злочастии», «Повесть о Савве Грудцыне», «Повесть о Ерше Ершовиче» и другие столь любимые читателями произведения.

Особое место занимает старообрядческая книга, которая была не только проводником идей, но и сохранила старые традиции художественного оформления книги.

Крупнейшими книжными собраниями обладали монастыри: Соловецкий (1478 книг), Кирилло-Белозерский (1304 книги), Иосифо-Волоцкий (1150 книг). Среди библиотек по количеству книг выделялись патриаршая (около двух тысяч книг) и типографская (больше тысячи книг) библиотеки. Свои библиотеки были в Посольском, Аптекарском, Пушкарском приказах.

Частные книжные собрания, состоявшие от нескольких десятков до нескольких сотен книг, не были редкостью. Большими библиотеками обладали представители духовенства. Книжное собрание С. Полоцкого включало 651 книгу, Афанасия Холмогорского — 490, патриарха Филарета — 261. Большие библиотеки были у членов царской семьи. Так, в библиотеке Федора Алексеевича было 280 книг. Известными любителями книг были В. В. Голицын (93 книги) и А. С. Матвеев (77 книг). Иностранные книги были на греческом, латинском, польском, немецком языках. Владельческие записи на книгах свидетельствуют, что их владельцами были дворяне, купцы, подьячие, посадские люди, представители низшего духовенства, крестьяне. Состав книжных собраний свидетельствует о растущем интересе к светской книге по истории (летописцы, хронографы, степенные книги), философии, географии, космографии, медицине (лечебники, травники).

Научные знания. Развитие ремесленного и мануфактурного производства, рост торговли, расширение связей с другими странами создавали предпосылки для накопления научных знаний. Знания, как правило, еще не были оформлены в научные системы, а имели прикладной, практический характер. Огромную роль в формировании и распространении знаний играла книга как отечественная, так и западноевропейская, переводная литература с рационалистическим подходом в объяснении явлений природы.

Русские списки учебника «Цифирной счетной мудрости» знакомили читателя с конкретными математическими задачами применительно к торговой практике, мерам и денежным единицам. В русском торговом обиходе в XVII в. повсеместно употреблялась не «цифирь» (арабские цифры), а средневековая «буквенная» нумерация. По отзывам иностранцев, русские люди производили вычисления с помощью сливовых косточек или прибора, похожего на будущие счеты («дощатый счет»). Практическим руководством являлась «Книга сошного письма 7137 года» (1629 г.), в которой были представлены знания в области геометрии и их применение при измерении земельных площадей. К концу века были составлены специальные таблицы по земельному обложению, в которых по горизонтали указывались «соха» и ее доли (И показателей), а по вертикали — данные о качестве земли, социальном положении владельцев и др. Таким же практическим руководством была «Роспись, как зачать делать новая труба на новом месте», написанная «трубным мастером» Семеном из Тотьмы. В «Росписи...» описывалось устройство деревянных рассолоподъемных труб, их установка и способы бурения скважин, т. е. то, что необходимо было для солеварения.

Представления о познаниях в области математики, физики и химии дает «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки», составленный Онисимом Михайловым (Родышевским) на иностранных материалах и дополненный собственными наблюдениями. Руководство содержит практические рекомендации пушкарям, русским артиллеристам. В «Уставе...» приводятся сведения о связи дальнобойности с калибром орудия, о разнице удельного веса железа и свинца, о способах улавливания звука, рецепты варки селитры и приготовления пороха. Познания в области химии были обобщены в руководствах по приготовлению красок, левкаса, олифы, чернил.

Особое место в распространении медицинских знаний принадлежало Аптекарскому приказу. В обязанности штата Аптекарского приказа входило обеспечение медицинской помощью царя и его семьи. К середине века функции приказа существенно расширяются: он отвечал за создание медицинской службы в русской армии, приглашение иностранных врачей, подготовку отечественных лекарей, работу аптек и сбор лекарственных растений по всей России.

Русским лекарям было известно переводное сочинение «Аристотелевы врата», в котором имелись сведения по общей гигиене, хирургии, терапии, «фармации», врачебной этике. Русский лекарь Иван Венедиктов, начинавший свою карьеру врача учеником в Аптекарском приказе, на материалах иностранных источников и собственного опыта составил «Фармакопею». Ценные сведения в области ботаники и медицины содержались в русских и переводных «Травниках» и «Лечебниках». Холмогорский архиепископ Афанасий составил в 1696 г. свой «Лечебник», в котором привел описание ряда болезней и средства их лечения. Труд по научной анатомии ученого эпохи Возрождения А. Везалия «О строении человеческого тела» был переведен Епифанием Славинецким (перевод не сохранился).

Русские люди издавна интересовались астрономией. Это объясняется также практической необходимостью: нужно было определять точные даты церковных праздников, учитывать наблюдения за природой в цикле сельскохозяйственных работ. Большинство рукописей астрономического содержания представляло переводы или компиляции, основанные на геоцентрической системе Птолемея, положении о Земле как центре Вселенной. Представление о гелиоцентрической системе Н. Коперника можно было составить из сочинения В. и И. Блеу «Позорище (обозрение) всея вселенныя, или Атлас новый» в переводе Епифания Славинецкого. Другой книгой, в которой излагалась система Коперника, был перевод работы гданьского астронома Иоганна Гевелия «Селенография» («Описание Луны»). Эти переводы не повлияли на господствовавшие в обществе средневековые представления об устройстве мироздания.

В XVII в. географические представления русских людей о территории своей страны и других государств расширялись и уточнялись. Для России это была эпоха географических открытий русскими «землепроходцами» и мореходами, которая может быть сопоставима с открытием Нового Света, с той только разницей, что русские в отличие от англичан и испанцев не уничтожили ни один народ, присоединяя земли к России. Еще в начале века была создана общая карта страны («Большой чертеж»), которая не сохранилась. В 1627 г. в Разрядном приказе составили «Книгу Большому чертежу», которая служила комментарием к общей карте и содержала перечень городов с указанием расстояний между ними. Она широко использовалась и дошла в большом количестве списков. Географические сведения содержали «поверстные книги», составлявшиеся в Ямском приказе. В них указывались дороги, идущие от Москвы в разных направлениях, населенные пункты, расстояния между ними.

Экспедиции И. Перфильева, М. Стадухина, В. Пояркова, С. Дежнева, Е. Хабарова, В. Атласова, обследовавшие Сибирь, Забайкалье, побережье Тихого океана, не только присоединили к России новые земли, но и собрали разнообразные сведения о реках, полезных ископаемых, флоре и фауне, занятиях населения, языке и обычаях разных народов. Важнейшим научным результатом их трудов стали сводные карты и географические обзоры: «Роспись сибирским городам и острогам» (около 1640 г.), «Роспись» морского пути вдоль Охотского моря (конец 40-х — 50-е гг.), «Чертеж» Сибири тобольского воеводы П. И. Годунова (1667), «Чертеж Сибирской земли» (1672). Итогом в развитии географических знаний и картографической техники стала «Чертежная карта Сибири», составленная в 1701 г. С. У. Ремезовым.

Для познания соседних с Россией государств большое значение имели статейные списки, отчеты посольств. Особенно ценными в географическом плане оказались статейные списки посольств в Китай томского казака Ивана Петелина (1616— 1619) и Федора Байкова (1654). Ценнейшие материалы о Китае были собраны посольством, во главе которого был переводчик Посольского приказа Николай Спафарий-Мелеску (1675—1678). Научным итогом этой экспедиции стали книги Спафария — «Описание первыя части Вселенныя, именуемой Азии, в ней же состоит Китайское государство...» и «Сказание о великой реке Амуре».

Географические карты и описания русских авторов широко использовали в своих работах иностранцы. Из переводных сочинений в России знали труд Меркатора «Космография», в котором большое внимание уделялось политической и экономической характеристике разных стран.

Общественная мысль. XVII век начинается Смутой в Московском государстве. Общественные потрясения были столь серьезны, что государственная, национальная и религиозная независимость России оказались под угрозой. В бурные события начала века были вовлечены различные социальные слои общества, которые в острой политической борьбе оказывались то союзниками, то противниками. Публицистика того времени, откликаясь на происходящие события, подчас становилась частью этой борьбы. С завершением Смуты поднятые в начале века вопросы продолжают обсуждаться, в событиях тех лет общественная мысль ищет ответы на жгучие вопросы — власть и общество, государство и церковь, природа, характер и ответственность царской власти.

Тяжелейший политический кризис, поставивший страну на грань катастрофы, вызвал подъем национального самосознания, понимание необходимости консолидироваться разным силам во имя спасения Отечества. Патриотические чувства нашли свое выражение в «Новой повести о преславном Российском царстве и великом государстве Московском», созданной в конце 1610-го или начале 1611-го г. неизвестным автором. Повесть написана в виде подметного письма: «Кто же письмо это возьмет и прочтет, пусть его не таит, а передаст, прочитавши и уразумев, братьям своим... для сведения». «Новая повесть...» обращена ко «всякого чина людям», всем, кому дорога судьба Московского государства. Перед угрозой потери национальной независимости автор призывает объединиться, взять дело освобождения от поляков в руки народа, не надеясь на боярправителей, «кривителей», «землеедцев». В «Новой повести...» ясно поставлена национальная задача: «Вооружимся на общих супостат наших и врагов и постоим вкупе крепостие за православную веру, и за святые божие церкви, и за свои души, и за свое отечество, и за достояние...». В этом призыве отразился высокий уровень национального самосознания, своего рода шкала общественных ценностей, в которой личное стоит на последнем месте.

В сочинении «Плач о пленении и конечном разорении превысокого и пресветлейшего Московского государства», созданном в церковной среде летом —осенью 1612 г., автор страдает, видя «конечное разорение», осуждает интервентов и их пособников, но к открытой борьбе против них не призывает. В «Плаче...» и других памятниках письменности ставится вопрос о причинах Смуты, поставивших Россию на грань гибели. Автор «Плача...» высказывал традиционный для Средневековья провиденциалистский взгляд, что «гнев Божий», обрушившийся на русских людей, являлся наказанием за грехи, моральное несовершенство.

Келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий в своем «Сказании» (1620) назвал сложившуюся накануне Смуты ситуацию «безумным молчанием всего мира», т. е. пассивностью общества по отношению к преступлениям царя Бориса, за что оно было наказано Богом. Во «Временнике» (около 1619 г.) дьяка Ивана Тимофеева вопрос о власти и ее ответственности был поставлен с большей определенностью. Автор исходил из того, что царская власть является гарантом порядка в стране, поэтому первопричину бед надо искать в правителях и их ближайшем окружении, допустивших Смуту. Но виновато и, по выражению Ивана Тимофеева, «бессловесное молчание» народа, развращающее правителей. Ивану Тимофееву близка идея нерушимости феодальной иерархии: каждый должен занимать то место, которое ему на роду написано. Нарушение этого порядка привело страну к «самовластию», которое охватило и высшие и низшие слои населения.

В публицистике первых десятилетий XVII в. обличались корысть и себялюбие тех представителей высшей власти, которые поставили свои личные интересы выше государственных. Впервые со всей остротой был поднят вопрос о конкретных виновниках, о личной ответственности царей за случившееся с Русским государством. Вопрос о «законных» и «незаконных» царях был выдвинут самой политической жизнью Смутного времени. «Повесть, како восхити неправдою на Москве царский престол Борис Годунов» (1606) обосновывала права на царский престол Василия Шуйского и связывала все беды с незаконным захватом власти Борисом Годуновым. В «Сказании, киих ради грех...», «Сказании» Авраамия Палицына и «Временнике» Ивана Тимофеева законными государями признавались только те, кто получил власть по наследству. Поэтому Борис Годунов, Лжедмитрии, Василий Шуйский являлись незаконными правителями, «лжецарями». В общественной мысли возрос интерес к личности и ее роли в исторических событиях. Интересные портретные и психологические характеристики царей, начиная от Ивана Грозного, содержатся в «Летописной книге» (1626), приписываемой князю И. М. Катыреву-Ростовскому.

Политическая практика в Смутное время показала значение «всей земли», местного самоуправления в решении государственных вопросов. В Смуту происходит противостояние Власти и Земли, которое приведет к их союзу. Именно действиям земских ополчений 1611—1612 гг. Москва была обязана своим освобождением от польских интервентов. Традиции земского самоуправления просматриваются в Приговоре 30 июня 1611 г., принятом Советом всей Земли, образованным первым ополчением.

Проблема выборности царя, как и вопрос об ограничении царской власти, в XVII в. стала реальностью. Самозванчество разрушало в общественном сознании идеал царской власти. Действующий царь объявлялся незаконным, ему на смену приходил другой, «лучший»,который снова оказывался «ненастоящим». Возвращение к государственной стабильности нуждалось в прочных идеологических обоснованиях царской власти, ее природы и характера. Критерием законности власти признавалось избрание царя «всей землей» Земским собором. Авраамий Палицын объяснял единодушное избрание Михаила Романова тем, что божественное предопределение было услышано народом, выбор Земского собора явился выражением воли Бога. Эта религиозно-политическая идея получила дальнейшее обоснование в созданном при патриаршем дворе Филарета «Новом летописце» (1630), в котором были заложены основы государственной идеологии династии Романовых.

Публицисты XVII столетия резко осуждают народные выступления против властей. Вместе с тем тот же Авраамий Палйцын обличал жестокость землевладельцев, приведшую холопов к восстанию, призывал власть имущих к компромиссу: «О, ненасытимии имением! Помяните сия и престаните от злых, научитеся добро творите. Видите общую погибель смертную? Гонзните (спасите. — прим. автора) сих, даже и вас самех — величавых — тая же не постигнет лютая смерть!»

Народные представления о событиях Смуты нашли отражение в двух псковских повестях, возникших в посадской среде. В этих памятниках заметен отход от провиденциализма. По мнению авторов, причины бед России исходят от боярской измены, а крестьянское выступление произошло от разорения народа.

Памятники общественной мысли («Казанское сказание», «Новый летописец», «Иное сказание», «Карамзинский хронограф» и др.) позволяют судить о конкретных событиях движения И. И. Болотникова, но не о программе социального переустройства. Стихийный протест против несправедливости, вера в «доброго» царя и ненависть к изменникам, «кровопивцам» как социальные чаяния восставших звучат в «прелестных грамотах» участников восстания С. Т. Разина. Самозванчество, сопровождавшее народные выступления, давало выход общественному недовольству. Стихийное «народовластие» на грани самоуправства и произвола казалось людям, доведенным своим положением до отчаяния, воплощением справедливости.

Смута, потрясшая до основания государственные устои, оказала влияние и на дальнейшую духовную жизнь общества. Как тонко заметил Г. Флоровский, после испытаний начала века «народ выходит изменившимся, встревоженным и очень взволнованным, по-новому впечатлительным, очень недоверчивым, даже подозрительным». В этих условиях новая династия нуждалась в государственной идеологии, которая способствовала бы ее укреплению. Поэтому востребованной оказалась и старая идеологическая доктрина «Москва — Третий Рим» и новые идеи, ставшие основой идеологического обоснования абсолютистской тенденции.

С восстановлением устоев государственности идея о величии православного царства и его столицы приобрела былую значимость. В «Пискаревском летописце» (после 1615 г.) проводилось противопоставление России как сильного православного государства «латинству». Автор «Московского летописца» (вторая половина 30-х гг.) представлял идею борьбы с «латинянами и агарянами» важнейшим направлением внешней политики Русского государства. Идея «Москва — Третий Рим» претерпела некоторую трансформацию. Так, в «Повести о начале Москвы» (вторая четверть XVII в.) была высказана мысль, что Москва по-прежнему стоит в одном ряду с первым и вторым Римом. Признание Москвы последним, Третьим Римом не только возвышало ее до уровня первых двух, но и ставило Россию в исключительные условия. Идея «богоизбранности» Русской земли присутствует в публицистике и летописании, особенно она была распространена в годы патриаршества Филарета. В связи с внешнеполитическим курсом на защиту православия и противостояние Крымскому ханству и Турции идея «Москва — Третий Рим» переживает своего рода «ренессанс». В цикле повестей о взятии Азова казаками в 1637 г. действия казаков объясняются исполнением божественной воли, а захват Азова представлен и как избавление от набегов татар и турок, и как будущее освобождение Константинополя и Иерусалима.

Идеи о славянском этническом единстве, отличный от «Повести временных лет» взгляд на древнейшую историю русской государственности (разрыв с варяжской легендой), представление об особой роли России и Москвы в славянском мире были представлены в «Повести о Словене и Русе», вошедшей в летописный свод 1650 г. и патриарший свод 1652 г. Историческое обоснование единства восточных славян в ситуации неизбежной войны с Речью Посполитой было политически актуальным шагом, не менее значимой оставалась роль России как защитницы порабощенных турками православных народов. Внешнеполитические аспекты на протяжении всего XVII в. оставались в кругу обсуждавшихся вопросов в русской общественной мысли. Так, осознание турецкой опасности в 1670— 1680-е гг. отразилось в произведениях таких разных авторов, как патриарх Иоаким («Поучение, возбуждающее люди до молитвы и поста, во время нахождения супостатов»), архимандрит Новоспасского монастыря Игнатий Римский-Корсаков («Слово к православному воинству»), сочинениях Симеона Полоцкого, Николая Спафария, протопопа Аввакума.

В государственной идеологии первых Романовых идея «Москва — Третий Рим», подразумевавшая создание единой православной державы, отражалась на внешнеполитическом курсе. Надежда на объединение православных народов под властью «Третьего Рима» определила позицию Алексея Михайловича в отношении церковной реформы патриарха Никона. Но концепция «Москва — Новый Иерусалим», в которой главенствующее место в создании православного царства отводилось духовной власти, сыграла свою роль в противостоянии царя и патриарха. Светская власть нуждалась в идеологическом обосновании наметившихся в политическом развитии тенденций к абсолютизму, что и было сделано двумя иностранцами Юрием Крижаничем и Симеоном Полоцким.

Юрий Крижанич (около 1617—1683 гг.), хорват по происхождению, католик, получивший образование в Риме, оказался в России в 1659 г. Через два года по подозрению в деятельности в пользу католической церкви он был выслан в Тобольск, где пробыл 15 лет и написал труд «Думы политичны» («Политика»). Белорусский ученый и поэт Симеон Полоцкий, приехав в Москву в 1664 г., связал с Россией свою жизнь и деятельность. Как учитель царских детей, он занимал высокое положение при дворе, его общественно-политические представления нашли выражение в многочисленных литературных произведениях.

Крижанич считал лучшей формой правления неограниченную монархию («самовладство»), в которой лучше соблюдается «всеобщая справедливость», порядок и «согласие в народе», защита от опасностей. «Самовладство» подобно власти Божией, поскольку Бог является первым «самовладцем» всего света, а монарх — Божий наместник на земле. Сравнивая царскую власть с солнцем, которое «едино мир озаряет», Полоцкий проводил патерналистский взгляд на отношения между царем и подданными («Не презирати, не за псы имети, Паче любити, яко своя дети»). Только сильная власть может добиться успехов во внешней политике и прекратить «мятежи» внутри страны. Такая позиция разделялась Алексеем Михайловичем. Его неофициальный титул «Тишайший» подчеркивал то, что государь любит и умеет наводить порядок.

Абсолютистская доктрина исходит из идеи «общего блага». Абсолютная монархия является таким идеальным правлением, при котором «все подданные довольны и не хотят перемен» (Крижанич). С. Полоцкий реальное воплощение «общего блага» и «всеобщей справедливости» видел в царском правосудии. Провозглашенный им принцип равного суда был абсолютистским принципом равенства подданных перед монархом. Полоцкий высказывал мысли о внесословной значимости человека, призывал ценить человека не по происхождению, а по заслугам, вкладу в «общее благо» («аще и в худе доме кто родится... может бо чести набыти и славы»). В то же время Полоцкий и Крижанич выступали за укрепление сословного строя, но предлагали смягчить угнетение крестьян и холопов, чтобы избежать народных восстаний («глуподерзия черных людей»). Крижанич указывал на экономическую невыгодность чрезмерной эксплуатации, которая ведет к обнищанию податного населения и упадку земледелия, ремесла и торговли.

Превознося абсолютную власть монарха, Крижанич предостерегал от тирании («людодерства»), в которую может перерасти не ограниченная законами власть. С. Полоцкий в своих сочинениях создал идеальный образ «совершенного» монарха — мудрого, просвещенного, справедливого, стоящего на страже закона. Долг идеального монарха — заботиться о просвещении своих подданных. С. Полоцкий считал, что распространение в русском обществе просвещения является основой процветания государства и нравственности его жителей.

Перед общественной мыслью XVII в. встали вопросы, связанные с развитием экономики. Крижанич в «Политике» уделил особое внимание мерам, направленным на поощрение развития торговли, ремесла и земледелия. А. Л. Ордин-Нащокин (около 1605—1680 гг.), псковский дворянин, ставший главой Посольского приказа, предложил ряд мероприятий, поддерживающих русское купечество. Объективно его программа преобразований, выразившаяся в попытке проведения городской реформы в Пскове в 1665 г. и Новоторговом уставе

1667 г., была направлена на укрепление государственных интересов и преодоление отставания России от западноевропейских государств.

От общественной мысли неотделим процесс развития исторических знаний. Хронографы XVII в. содержат не только обзор всемирной истории, но и сведения о царствовании первых Романовых. На общем фоне затухания летописной традиции возникает сибирское летописание. Есиповская, Строгановская, Ремезовская и Кунгурская летописи сохранили интересные материалы по истории Сибири. Появились специальные исторические сочинения, посвященные одной проблеме: «Созерцание краткое...» С. Медведева о стрелецком восстании 1682 г. и «Скифская история» (1692) Андрея Лызлова о борьбе Русского государства с татарами и турками. Краткий обзор русской истории от древности до 70-х гг. XVII столетия представлял «Синопсис» украинского автора Иннокентия Гизеля, опубликованный в Москве в 1678 г. и ставший своеобразным учебником истории.

XVII столетие для общественной мысли стало временем переосмысления старых идеологических теорий и поиска новых идей, которые обосновывали развитие абсолютизма и необходимость проведения реформ.

Литература. В XVII в. литература отразила в своем развитии переходный характер историко-культурного процесса в целом. При сохранении средневековой традиции с ее религиозно-символическим методом и авторитарностью мышления развивались новые явления, связанные с обмирщением и демократизацией литературы, возникновением новых жанров, усилением влияния фольклора, становлением личностного начала и появлением вымышленного героя.

Происходит расширение социального поля литературы, появляется так называемая демократическая литература. «Литература посада» пишется и читается в своей среде, которой она близка и по содержанию, и по разговорному языку. Широкое распространение получает бытовая повесть. Примером может служить «Повесть о Горе-Злочастии», дошедшая в единственном списке начала XVIII в. и вышедшая скорее всего из купеческой среды. Библейский сюжет о блудном сыне и старая как мир проблема отцов и детей оживлены в «Повести...» русской устной поэтической традицией. Герой повествования, молодой человек, покинувший отчий дом, пытается жить своим умом, но, преследуемый Горем-Злочастием, постоянно испытывает неудачи. Горе-Злочастие выступает как личная, индивидуальная судьба героя, судьба-фатум, от которой невозможно уйти. Горе неотделимо от самого молодца: эту судьбу он выбрал сам, она стала его alter ego. Молодой человек, нарушая привычные нравственные установки, мораль отцов, оказался обреченным на пьянство и бродяжничество. Единственный выход в духе средневекового мировосприятия, который выбрал в конце концов герой «Повести...», — уход в монастырь. Все беды и несчастья молодца происходят не по воле божественного провидения, а потому, что «человеческое сердце несмысленно и неумчиво». Человек имеет право на выбор, личную инициативу, но при «неполном уме» и «несовершенном разуме» он пойдет по неверному пути. Перед читателем вырисовывался не просто образ вымышленного героя, но человека несчастливого, каких немало бродило по Руси. Поэтому авторское сочувствие и сострадание на стороне «доброго молодца», типическое выходит из частного, а социальное из обыденного.

Тематически «Повесть о Горе-Злочастии» близка «Довести о Савве Грудцыне». Ее герой, купеческий сын Савва Грудцын, уроженец Великого Устюга, оказавшись по торговым делам в Соли Камской, забыл родительские наказы и пустился в разгульную жизнь. И здесь не обходится без дьявола в образе «мнимого брата», которому Савва за мирские блага продает душу. Дальнейшая жизнь русского Фауста полна бурными событиями. Он предается разврату, попадает в солдаты, совершает с помощью дьявола подвиги во время Смоленской войны, тяжело заболев, одолеваемый бесами, он вымаливает перед образом Богородицы прощение, выздоравливает и становится монахом московского Чудова монастыря. «Повесть о Савве Грудцыне» захватывала читателя занимательностью сюжета, близкого к волшебной сказке, привлекала широким историческим и знакомым бытовым фоном. В истории молодого купца Саввы Грудцына отразилась пестрота жизни: любовьстрасть, переживания, несчастья, подвиги, покаяние, спасение. Сам автор осуждает нехристианское поведение героя, но подает происходящее с ним как реалии своего времени, когда молодые люди, оказавшись в ситуации выбора, не в силах были противостоять новым веяниям.

Поэтическая «Повесть об основании Тверского Отроча монастыря» тесно связана с народно-песенной свадебной символикой и фольклорной традицией. В «Повести...» рассказывается о житейской драме: невеста уходит от своего жениха и выходит замуж за другого. Ситуация обостряется еще и потому, что бывший жених отрок Григорий — слуга и друг молодого тверского князя Ярослава Ярославича, который и уводит его невесту из-под венца. Одержимый кручиною отрок уходит в глухие места и основывает монастырь. В классический любовный треугольник опять вмешивается линия судьбы: одному она приносит любовь земную, другому — небесную.

«История о российском дворянине Фроле Скобееве», созданная на рубеже XVII и XVIII вв., вышла из среды обедневшего дворянства или приказного чиновничества. Фрол Скобеев, бедный новгородский дворянин зарабатывает на жизнь «приказной ябедой», ходатайствами по чужим делам. Решив, что женитьба на богатой невесте, дочери стольника Нардина-Нащокина Аннушке, единственная для него возможность поправить дела, он начинает действовать. В какие только ухищрения, далекие от христианской этики, не пускается авантюрист и плут Фрол Скобеев. Соблазнение, подкуп, обман, тайное венчание — все средства хороши для достижения желаемой цели. Интересно, что избранница девица Аннушка не только не сопротивляется безнравственным действиям Фрола, но активно в них участвует. В конце концов Фрол Скобеев добивается своего: суровый отец благославляет молодых и делает Фрола своим наследником. Автор «Повести» не осуждает своего героя, а скорее удивляется и восхищается его умом, житейской хваткой, энергией, ловкостью. В «Повести о Фроле Скобееве» отразился начавшийся на рубеже XVII—XVIII вв. процесс выдвижения новой знати, инициативных людей петровского времени.

Женский ум, порядочность и находчивость простой женщины, купеческой жены Татьяны превозносятся в «Повести о Карпе Сутулове». В основе лежит довольно популярный сюжет о ловкой и умной женщине, обманувшей незадачливых поклонников. Сходные ситуации неоднократно обыграны в мировой литературе от «Декамерона» Боккаччо до «Ночи перед Рождеством» Н. В. Гоголя. Автор, хорошо знающий купеческую среду, откровенно смеется над несостоявшимися соблазнителями: купцом, священником, архиепископом. В «Повести...» торжествует ум над глупостью, порядочность над корыстью, слабый над сильным.

Появление в XVII в. демократической сатиры отразило конфликт личности со средой, протест против беззакония и несправедливости общественных отношений. Произведения демократической сатиры в тематическом отношении многообразны. Сатирическому обличению подвергался неправедный суд, судебная волокита, взяточничество судей в «Повести о Шемякином суде» и «Повести о Ерше Ершовиче». В жанре пародии написана «Калязинская челобитная», высмеивающая далекие от праведности монастырские порядки и нравы. В «Службе кабаку» обличение государственной системы спаивания русского народа подается в форме пародии на церковную службу. Лицемерие духовенства показано в «Сказании о куре и львице». Объектом сатиры в «Повести о бражнике» стали святые, обитатели рая, которые на поверку оказались такими же грешниками, как и претендовавший на место в раю бражник. Было бы ошибкой видеть в этих произведениях осмеяние веры, но падение авторитета церковных властей, имевшее место в жизни, получило здесь сатирическое звучание.

Социальные мотивы отличают «Азбуку о голом и небогатом человеке», в которой форма старого древнерусского азбуковника использована для того, чтобы показать бедность одних и корыстолюбие других. Демократическая сатира не обошла вниманием тунеядство и неспособность к труду отдельных представителей дворянства («Повесть о Фоме и Ереме»), негативное отношение к иностранцам («Лечебник како лечить иноземцев и их земель людей»), некоторые бытовые явления русской жизни («Слово о мужьях ревнивых», «Роспись о приданом»).

Демократическая сатира связана со «смеховой культурой», представляющей мир опрокинутым, «вывороченным наизнанку». В трагической обстановке «бунташного века» смеховая ситуация становилась часто реальностью, поэтому в обличающем смехе демократической сатиры присутствует и горькая усмешка над собой.

В XVII в. происходит становление биографического жанра, который наиболее ярко представлен выдающимся памятником эпохи — «Житием протопопа Аввакума, им самим написанное», первым опытом автобиографии в русской литературе. «Житие» идеолог старообрядчества протопоп Аввакум написал в Пустозерске в 1672—1674 гг. В нем Аввакум изложил свою биографию в хронологическом порядке, иногда обращаясь к нравоучениям или рассказам о других людях. Аввакум назвал свое сочинение «житием», потому что при жизни считал себя святым. Яростный сторонник старой веры и противник новаций в чем бы то ни было (живописи, образовании, быту), он проявил себя новатором в области литературной деятельности. Во-первых, из средневекового житийного жанра с его незыблемыми канонами Аввакум создал автобиографическую исповедь. Во-вторых, он написал ее народным языком, «просторечием», чему дал свое объяснение: «Аще что речено просто, и вы, Господа ради, чтущи и слышащи, не позазрите просторечию нашему, понеже люблю свой русский природный язык». Новизна «Жития» состояла в том, что через биографию конкретного исторического лица, его тяжелую судьбу и страдания представала жизнь России и ее народа. Аввакум страстно обличал социальную несправедливость и произвол светских и духовных властей, по воле которых Россия разделилась на страдальцев раскольников и благополучных «никониан». «Житие» насыщено массой приземленных бытовых подробностей, интересных личных характеристик встречавшихся на пути Аввакума людей, пейзажными зарисовками. Неразгаданная загадка «Жития» состоит в органичном сочетании в одном памятнике новаторской формы с консервативными идеями, изложенными народным разговорным языком.

Житийный жанр в XVII в. переживает определенную трансформацию в сторону повести. «Обмирщение» жития видно на примере «Повести о Юлиании Лазаревской», написанной в начале века муромским дворянином Каллистратом Осорьиным, сыном Юлиании. Это своего рода семейная хроника, в которой сын описывает благочестивую жизнь своей матери в миру; в то же время это и первая в русской литературе биография женщины.

Новым явлением в литературе XVII в. было появление силлабического стихосложения, основанного на равном количестве слогов в строке, паузе в середине строки и ударении на предпоследнем слоге последнего слова. Расцвет силлабической поэзии в России связан с именем Симеона Полоцкого, автора стихотворных сборников «Рифмологион» и «Вертоград многоцветный», а также переложенной на стихи «Псалтири рифмованной». Вирши Симеона Полоцкого, прославлявшие членов царской семьи, имели панегирический характер. Творчество Симеона Полоцкого и его продолжателей Сильвестра Медведева и Кариона Истомина носило черты литературы барокко (аллегории, метафоры, языковые заимствования). Культура барокко через польское и украинско-белорусское посредничество проникала в Россию во второй половине XVII столетия. Поэзия, театр, переводная литература — каналы, по которым распространялась культура западноевропейского барокко, были доступны в основном придворному кругу, поэтому влияние его было ограниченным, а формирование русского барокко несколько затянулось.

В XVII в. возрастает интерес к переводным повестям приключенческого содержания. Широкое распространение получила «Повесть о Бове Королевиче». Родиной повести была Франция, откуда этот рыцарский роман попал в Италию и славянские земли. В основе русского текста лежал основательно переработанный перевод с белорусского языка из «Познанской рукописи». «Повесть о Еруслане Лазаревиче» пришла в русскую литературу с Востока и восходила к поэме Фирдоуси «Шахнаме». В России из французских рыцарских романов была известна «История о храбром рыцаре Петре Златых ключей и о прекрасной королевне неаполитанской Магилене», с четкого языка была переведена «Повесть о Василии Златовласом», с польского «Повесть об Оттоне цесаре римском и супруге его цесаревне Олунде». Эти повести, в которых рыцарские мотивы переплетались с любовно-авантюрными сюжетами, надолго нашли в России своего читателя.

Польша во второй половине XVII в. оставалась основным источником поступления иностранной светской литературы. Отсюда поступил сборник «Великое зерцало», который в свою очередь был переведен с латинского. Сборник в русском переводе содержал около 900 рассказов от западной и византийской житийной и апокрифической литературы до светских историй на разные темы. Через Польшу попал и другой нравоучительный сборник с произведениями светского содержания — «Римские деяния», сложившийся в средневековой Англии. Из Польши через Белоруссию в Россию проникло древнеиндийское сказание «История о семи мудрецах», представлявшая цикл новелл, объединенных общим сюжетом. Среди переведенных с польского книг были сборники изречений, приписываемых античным философам, и анекдотов (фацеций) — «Апофегматы». Появление разнообразной по содержанию переводной литературы свидетельствует об интересе к светской книге.

Театр. В России до XVII в. не было театра. На протяжении веков эта культурная ниша заполнялась обрядами и народными праздниками, включавшими элементы театрализованного действия, и скоморохами, музыкантами, плясунами, кукольниками, медвежьими поводырями. Церковь, видя в народных игрищах проявление язычества, постоянно боролась со скоморошеством. Народное лицедейство испытывало гонения и со стороны светской власти. В указе Алексея Михайловича в 1648 г. предписывалось: «А где объявятся домры и сурны, и гудки, и гусли, и хари, и всякие гудебные бесовские сосуды... выимать и, изломав, те бесовские игры велеть сжечь...».

Трудно сказать, почему в начале 70-х гг. у Алексея Михайловича возник интерес к театру. Можно только предположить, что это было связано с влиянием ближайшего окружения в лице Артамона Матвеева и Симеона Полоцкого, рассказами послов о театральных постановках в западноевропейских странах или с интересом Алексея Михайловича ко всему новому, необычному, зрелищному. В 1672 г. пастору из Немецкой слободы Иоганну Готфриду Грегори была поручена организация русского придворного театра. 17 октября того же года состоялось первое представление пьесы на библейский сюжет «Артаксерксово действо». Пьеса очень понравилась царю, и хотя спектакль длился десять часов, царь просидел все это время, не вставая с места; другие зрители в присутствии царя стояли. Актеры были иноземцами, но вскоре труппа стала пополняться русскими актерами из молодых людей Мещанской слободы и московских подьячих (в 1673 г. их было 50 человек, а в 1676 г. — 78).

Придворный театр не имел постоянного помещения. Спектакли давали в специально построенной «хоромине» в Преображенском или в Москве в помещении над Аптекарскими палатами, или в доме Артамона Матвеева. Власти не скупились с расходами на костюмы актеров и декорации для театральных постановок, но экономили на оплате русским актерам, которым платили две деньги в день. В репертуаре театра за время его существования было девять пьес: семь из них на библейские сюжеты и две («Комедия о Тамерлане и Баязете» и «Комедия о Бахусе с Венусом») — на светские. Большинство пьес принадлежало к репертуару так называемых английских комедий, представлявших обработанные библейские и исторические сюжеты, в которых трагическое и комическое изображалось в преувеличенных формах и сопровождалось театральными эффектами. Пьесы были написаны тяжеловесно-напыщенным языком, переполнены патетическими пассажами и примерами ораторского красноречия, но были и шутовские интермедии развлекательного характера, близкие к народной традиции. На спектаклях звучали инструментальная музыка и пение.

После смерти Алексея Михайловича в 1676 г. придворный театр был закрыт. Но он остался фактом культуры как своего времени, так и историко-культурного процесса в целом.

Музыка. XVII век, особенно его вторая половина, стал временем значительных перемен в русской музыке. Произошедшие изменения касались церковной музыки. Суть их состояла в том, что на смену унисонному пению, наиболее ярко представленному в знаменном распеве, пришло партесное, т. е. музыка на несколько голосов — партий, ориентированная на западноевропейские образцы. «Крюковую» нотацию, которая не фиксировала высоту и длительность тона, заменила заимствованная пятилинейная нотация. Современный историк музыки Т. Ф. Владышевская отмечает: «Старое монодическое знаменное пение, подобно древней иконописи, как бы плоскостное, одномерное, противопоставлялось новой, полной энергии и сил музыке барокко».

Становление нового музыкального стиля стало предметом обсуждения. Старой традиции придерживался известный мастер знаменного пения монах Савво-Сторожевского монастыря Александр Мезенец. Старообрядцы видели в партесном пении отход от «ангелоподобного» пения, уклонение в «латинство». Партесное пение, чьей родиной были Германия и Италия, было завезено в Россию из Польши через Украину и Белоруссию. Партесное пение утверждалось в двух направлениях — гармонизации распевов (знаменного, болгарского, киевского и др.) и свободных композиций. Новую певческую культуру, исполняя псалмы (духовные песни), канты и партесные концерты, распространяли киевские певчие.

Новый этап в развитии русского музыкального искусства был связан с Николаем Павловичем Дилецким, украинцем, учившимся в Вильно у лучших польских музыкантов и приехавшим в Москву в 70-е гг. Н. П. Дилецкий издал первый учебник музыки «Грамматику мусикийскую» (русское издание вышло в 1679 г.), в котором в духе времени выразил свое понимание назначения музыки: «пением своим или игранием сердца человеческие возбуждает ко веселию или сокрушению и плачю». Его русский единомышленник Иоанникий Коренев в обширном «Предисловии» к труду Н. П. Дилецкого ставил партесное пение выше практиковавшегося тогда унисонного, троестрочного и демественного пения. Кореневу были близки новые подходы («наука премудрости конца не имать»), которые он переносил на создание и исполнение музыки — «никак иначе не следует петь, как только умом и сердцем и вещать разумными устами».

На русской почве партесное многоголосие приобрело самобытные особенности. В духе барокко созданы концерты и целые службы таких композиторов конца XVII в., как В. Титов, Н. Дилецкий, Н. Калашников, Н. Бавыкин. Их музыка поражает полифоническим звучанием, «борением» восьми, двенадцати, двадцати четырех и даже сорока восьми голосов, характерной для барокко эмоциональной напряженностью, контрастностью и праздничностью.

Архитектура. В русском зодчестве XVII в. процесс «обмирщения» как усиление светского начала выразился наиболее зримо — в изменении форм, художественных приемов, стилей, причудливости декора и богатстве внутреннего убранства, нарядности и живописности построек, всего того, что сами современники называли «дивным узорочьем».

Каменное строительство после Смутного времени возобновилось в начале 20-х гг. Одной из первых построек была церковь Покрова в Рубцове (1619—1626), повторявшая своим обликом усадебные церкви времени Бориса Годунова в Хорошеве и Вяземах. Возрождается и шатровый тип храма, который получил в первой половине века широкое распространение. После построенной шатровой церкви в Деулине (начало 1620-х гг.) были воздвигнуты храм Покрова (1634—1635) в Медведкове в усадьбе Д. М. Пожарского, Успенская церковь (1628) Алексеевского монастыря в Угличе, получившая в народе название «Дивная», церковь Зосимы и Савватия в Троице-Сергиевом монастыре (1635—1638). Появляются двух-, трехи даже пятишатровые храмы. Одной из наиболее совершенных шатровых построек является московская церковь Рождества Богородицы в Путинках (1649—1652). Церковь отличается сложной композицией разных объемов, ее разные по высоте пять шатров, венчающих основное здание, придел и крыльцо объединены шатровой колокольней. Храм строился по заказу и на средства прихожан, по этому памятнику архитектуры можно судить о высоком художественном вкусе и материальных возможностях посадских людей. Строительство обошлось в огромную сумму — 500 руб., и заказчикам пришлось обращаться к царю за помощью. В 1652 г. патриарх Никон запретил строить шатровые храмы, повелевалось строить «по правилам святых апостолов и отцов... о единой, о трех или пяти главах, а шатровой церкви отнюдь не строить». Но шатровые деревянные церкви продолжали строить вдали от столицы. Запрет не распространялся на шатровые колокольни, немалое их число было построено по всей России во второй половине столетия.

Церковь Троицы в Никитниках (30—50-е гг.) была построена в Москве по заказу и на средства богатого купца Григория Никитникова. Архитектура церкви представляет сложную, асимметричную, многосоставную композицию, которую дополняет пышное декоративное убранство с применением зеленых «муравленых» изразцов и богатой резьбой наличников главного южного фасада. Живописность церкви, выраженная во внешнем декоре соединенных крытой папертью — галереей пристроек, нарядном крыльце, свидетельствует о развивающихся новых тенденциях в архитектуре. Не случайно, что церковь Троицы в Никитниках стала образцом, на который в дальнейшем ориентировались русские зодчие как в Москве, так и в других городах.

В XVII столетии меняется облик Москвы. К 1635— 1637 гг. относится строительство царского Теремного дворца в Кремле артелью мастеров, среди которых были Антип Константинов, Важен Огурцов, Трефил Шарутинов и Илларион Ушаков. Зодчие воздвигли великолепное многоярусное здание, богато украшенное резными наличниками, золоченой кровлей. Под стать внешнему виду было и внутреннее убранство Теремного дворца. «Нужно представить себе в этих палатах русских бояр того времени в их долгополых ферезях из узорных тканей, чтобы понять, насколько архитектура гармонировала с их обликом», —писал известный искусствовед М. В. Алпатов. Теремной дворец — пример гражданской постройки, которая использовалась и как жилое помещение, и как представительное государственное здание.

Стремление к украшению сказалось и на развитии крепостной архитектуры Московского Кремля. В 1624—1625 гг. русский зодчий Важен Огурцов и англичанин Христофор Галловей надстроили верх Спасской башни — главной въездной башни Кремля. Надстройка была украшена белокаменными узорами, в нишах поставлены «болваны» (фигурки зверей), установлены часы-куранты. Во второй половине века появились шатры и на других башнях Кремля, что соответствовало общей тенденции декоративности в русском зодчестве.

Крепостная архитектура стен и башен монастырей, теряющих свое оборонительное значение, становилась более нарядной, не такой суровой, как раньше (Новодевичий, Донской, Данилов, Троице-Сергиев, Спасо-Евфимьев, Иосифо-Волоцкий и другие монастыри). Церковь, стремившаяся не выпустить изпод своего контроля зодчество, пыталась в 40—50-е гг. вернуться к строгому монументализму. Примером тому могут служить Патриаршие палаты Московского Кремля (1643—1655) с Крестовым залом, сводчатой палатой без столпов, одной из любимых конструкций зодчих XVI в. Палаты были построены мастером Аверкием Мокеевым, архитектором патриарха Никона, руководившим строительством патриарших Валдайского Иверского и Воскресенского Ново-Иерусалимского монастырей в 50-е гг. По замыслу грандиозного проекта патриарха

Никона в монастыре должны были повториться главные иерусалимские христианские святыни, с тем чтобы теория «Москва — Новый Иерусалим» получила не только идейное, но и материальное воплощение. Воскресенский храм строился по образцу Иерусалимского храма «над Гробом Господним». Строительство затянулось, заканчивал его в конце 80-х — начале 90-х гг. другой зодчий — Яков Бухвостов. Зодчие, пользуясь чертежами и описаниями; воспроизвели основную конструкцию и элементы иерусалимского храма, но придали ей типично русские черты, широко используя многоцветные поливные изразцы в обработке фасадов и интерьера. Создателями изразцов были белорусские мастера Петр Заборский и Степан Иванов, имевший прозвище Полубес.

Вслед за патриархом большими строительными проектами увлеклись и некоторые из церковных иерархов. В 60—80-е гг. при ростовском митрополите Ионе Сысоевиче развернулось бурное строительство митрополичьего двора (Ростовского кремля). На берегу озера Неро вырос сказочный «град Китеж», «вертоград Божий» на земле. Предполагают, что зодчим, воплотившим в камне замысел митрополита, был крестьянин Петр Досаев. Ансамбль Ростовского кремля поражает удивительной органичностью, цельностью архитектуры и фресковой росписи, покрывающей стены местных храмов. Архитекторы и живописцы достигли совершенства, познав чувство меры, выраженное в сочетании строгости и простоты с нарядностью и красочностью.

В XVII в. бурно развивается строительство в таких городах, как Ярославль, Кострома, Вологда, Рязань. Размах, красота, оригинальность, свой «творческий стиль» в архитектуре и живописи позволяют говорить о ярославской школе. Церковь Ильи Пророка (1647—1650), церковь Иоанна Златоуста (1649—1654) в Коровницкой слободе, церковь Николы Мокрого (1665—1672), церковь Иоанна Предтечи в Толчковской слободе (1671—1687), церковь Богоявления (1684—1693) — таков далеко не полный перечень «вершинных», лучших памятников, для которых характерен особый ярославский колорит, неотделимый от редкостных по рисунку и цвету изразцов.

В Москве и в других городах строят для себя каменные дома богатые бояре, дворяне и купцы. В каменной гражданской застройке проявились отказ заказчиков от былой простоты и строгости и явно выраженное стремление к нарядности (резьба наличников, шатровые крыльца, крытые галереи-переходы и др.). Палаты думного дьяка Аверкия Кириллова на Берсеневке (1656—1657), палаты боярина Волкова в Большом Харитоньевском переулке (конец XVII в.), дом купца Коробова (конец XVII в.) в Калуге сильно отличаются от палат псковских купцов Поганкиных, построенных в старых традициях (мощные стены, маленькие «глазки» окон).

В последней четверти века в Москве идет интенсивное церковное строительство: посадские церкви Григория Неокесарийского (1657—1669) на Большой Полянке и Николы в Хамовниках (1676—1682), храм Николы в Пыжах (1657— 1670), построенный на стрелецкие деньги, Крутицкий теремок (1694) на подворье Крутицкого митрополита, усадебная церковь Троицы (1687—1688) в Останкине и др. В то же время строится немало зданий общественного назначения — Печатный (1679) и Монетный (1696) дворы, Аптекарский приказ на Красной площади (90-е гг.), Сухарева, башня (1692— 1701), построенная Михаилом Чоглоковым. Строительством государственных построек занимались мастера из Приказа каменных дел.

В последние десятилетия XVII в. получает распространение стиль, именуемый «московское барокко», или «нарышкинский» стиль (поскольку заказчиками большинства храмов были бояре Нарышкины, родственники второй жены Алексея Михайловича Натальи Кирилловны Нарышкиной). Но первые постройки, принадлежащие к этому стилю, появились во владениях князей Прозоровских (церковь Бориса и Глеба в Зюзине, 1688). «Нарышкинская» архитектура отразила, с одной стороны, дальнейшее развитие отечественного зодчества, с другой — интенсивные контакты с культурой белорусских и украинских земель. Характерными чертами нового стиля стали устремленность ввысь, многоярусность, симметричность композиции, высокий рельеф декоративной резьбы по белому камню, цветные изразцы, раскраска фасадов, высокие, украшенные богатой резьбой иконостасы и др.).

Выдающимся памятником «нарышкинского» барокко является церковь Покрова в Филях (1690—1693), построенная в вотчине брата царицы Льва Кирилловича Нарышкина. Возведенная на высоком арочном подклете, окруженная открытой папертью и лестничными всходами, церковь была органично вписана в окружающее пространство. Другими постройками этого же направления являются трапезная (1686—1682) Троице-Сергиева монастыря, колокольня (1690) и надвратная Преображенская церковь (1687—1689) Новодевичьего монастыря, Крутицкий теремок (1694), украшенный многоцветными изразцами, построенный Осипом Старцевым, Успенский собор (1693—1699) в Рязани работы Якова Бухвостова, церковь Знамения в Дубровицах (1690—1704) и др.

«Московское барокко» с его новыми формами и приемами, мощным светским зарядом завершает развитие русского зодчества в XVII в. и передает лучшие архитектурные идеи XVIII в.

Каменная архитектура XVII в. развивалась одновременно с деревянным зодчеством. Навыки деревянного строительства использовались в каменных постройках. Подавляющее большинство строений в России было из дерева. Деревянное жилище имело трехчастную конструкцию, в середине его были сени, разделявшие теплую избу и холодную летнюю клеть. К жилому помещению примыкали хозяйственные постройки. Жить в деревянных домах в климатических условиях России было во всех отношениях удобнее. К сожалению, пожары приводили к тому, что дома часто приходилось отстраивать заново. В Москве даже был рынок, где продавались готовые срубы.

Выдающимся образцом деревянного зодчества был знаменитый дворец царя Алексея Михайловича в Коломенском, построенный Ъ 1667—1668 гг. под руководством плотничьего старосты Семена Петрова и стрельца Ивана Михайлова. Дворец представлял сложный комплекс разных построек, связанных переходами; насчитывал 270 комнат и более трех тысяч окон. Дворец напоминал сказочный городок с причудливыми башенками, шатрами, крылечками, гульбищами, чешуйчатыми кровлями крыш. Судьба этого уникального памятника печальна: дворец пришел в ветхость и был разобран в 1768 г.

Деревянная храмовая архитектура сохранилась в основном на севере России. В культовом деревянном зодчестве были распространены шатровые храмы, построенные по принципу «восьмерик на четверике». Архитектурная композиция могла представлять довольно сложное сочетание форм и объемов. Вершиной деревянного зодчества стала двадцатидвухглавая Преображенская церковь (1714) в Кижах. Современные исследователи признают, что деревянное зодчество оказывало влияние на каменную архитектуру, но и само обогащалось ее достижениями.

Живопись. Русская живопись в XVII в. развивалась сложным путем. С одной стороны, начавшийся процесс «обмирщения» ставил перед художниками новые задачи — отобразить мир и человека во всей их красоте, с другой — живопись была неотделима от религии и находилась под постоянным контролем церкви. Страстными спорами о «живоподобии» в искусстве заполнена вторая половина столетия.

В начале века существуют два художественных направления — «годуновское» и «строгановское». «Годуновский» стиль ориентируется на монументальные традиции, ему присущи дробность, повествовательность, перегруженность деталями. «Строгановская» школа, названная так по имени заказчиков купцов Строгановых, отличалась тщательностью и изысканностью иконного письма. В иконах «строгановского» письма, подобных миниатюрам, внешняя красота, тонкость работы как бы заслоняет внутреннее содержание композиции и персонажей. Наиболее значительными мастерами этой школы были Прокопий Чирин и Назарий Истомин. Работа русских иконописцев восхищала не только соотечественников, но и иностранцев. Павел Алеппский писал: «Иконописцы в этом городе (Москве. — прим. авт.) не имеют себе подобных на лице земли по своему искусству, тонкости кисти и навыку в мастерстве: они изготовляют образки, восхищающие сердце зрителя, где каждый святой или ангел бывают величиной с чечевичное зернышко...».

До 40-х гг. организацию и контроль за деятельностью царских изографов осуществлял Иконный приказ, а затем эти функции перешли к Оружейной палате, которую с 1655 г. возглавлял тонкий ценитель искусства боярин Б. М. Хитрово. В Оружейной палате трудились мастера со всей России и из других стран. В обязанности иконописцев входило не только писание икон и парсун, но и изготовление географических и архитектурных чертежей, планов, полковых знамен, оформление книг и другие художественные работы. У иконописцев была своя специализация: знаменщики, личники, доличники, златописцы, травщики, терщики красок.

На протяжении XVII в. фресковая живопись переживает невиданный подъем. В 30—40-е гг. производятся большие работы по возобновлению старых стенописей Троицкого собора Троице-Сергиева монастыря (1635), Успенского (1642— 1643) и Архангельского (1652) соборов Московского Кремля. В Успенском соборе под руководством Ивана Паиссеина трудилась артель в 120 человек, собранных из разных городов России. Художниками были созданы 249 сложных композиций и 2066 отдельных лиц. Был выработан метод быстрой работы, при котором различные части композиции писались разными художниками. Роспись Успенского собора стала образцом для стенописей многих других храмов России XVII столетия.

Временем расцвета школы русских иконописцев стали 50—80-е гг. XVII столетия. В этот период в Оружейной палате трудились такие мастера, как Степан Резанец, Иосиф Владимиров, Яков Казанец, Иван Филатьев, Григорий Зиновьев, Федор Козлов, Федор Зубов. Их признанным главой и руководителем с 1664 по 1686 г. был талантливый живописец Симон Ушаков (1626—1686). Именно в кругу Симона Ушакова зарождаются новые представления о живописи и ее предназначении. В 1664 г. Иосиф Владимиров написал «Послание» к Симону Ушакову, своего рода теоретический трактат. Он призывал правдиво следовать натуре, добиваться того, чтобы образ был «живоподобен», художник что «видит или слышит, то и начертывает в образах или лицах и согласно слуху или виденью уподобляет». Искусство должно радовать человека; для Владимирова лучше не иметь никакой иконы, чем иметь с художественной точки зрения «плохописаную», каких немало продавалось по дешевке на рынках. Владимиров одобрительно отзывался о западном искусстве и выступал против сербского архидиакона Иоанна Плешковича, осуждавшего новшества в живописи, в частности приемы светотеневой моделировки ликов, писанные светлыми красками. Художник не должен избегать красоты изображения, поскольку она основывается на изначальной красоте человека, каким его создал Бог. Поэтому библейскую Сусанну следует изображать прекрасной молодой женщиной, Марию в Благовещении — юной красивой девушкой, а младенца Христа — ребенком.

Симон Ушаков в «Слове к люботщателем иконного писания» (1667) изложил свои взгляды на задачи живописи. Он выдвигает в качестве основного критерия подлинности искусства соответствие действительности, «как в жизни бывает». Он считал, что подобно зеркалу, живопись должна отражать мир Божий во всей его красоте. Великая польза «иконотворения» состоит в том, что «образы суть живот памяти, память поживших времен свидетельство, вещание добродетелей, изъявление крепости, мертвых возживление, хвалы и славы безсмертие, живых к подражанию возбуждение, действ воспоминание». Ушаков высказывал намерение создать анатомический атлас для художников.

Позиция Владимирова, Ушакова и их единомышленников подвергалась осуждению со стороны традиционалистов. С особой иронией высказывал свое неприятие новых икон, написанных «по плотскому умыслу», протопоп Аввакум: «...пишут Спасов образ Еммануила, лице одутловато, уста червонная, власы кудрявые, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же брюхат и толст учинен, лишо сабли той при бедре не написано». Аввакум отстаивал старую иконописную традицию и с точки зрения средневекового мышления был прав. Его идеал — образ святого, которому свойственны «все чувства тончава и измождала от поста, и труда, и всякие им находящие скорби». Принципу «плотскости» Аввакум фактически стремился противопоставить духовную красоту.

Церковные и светские власти также внесли в этот спор свою лепту. Церковный собор 1667 г. строго регламентировал темы и образцы церковной живописи. Находившиеся в Москве патриархи Александрийский Паисий, Антиохийский Макарий и Иоасаф Московский в 1668 г. составили грамоту, в которой писали, что первым художником был сам Бог, художественный образ может быть только подражанием, а само искусство — зеркалом, отражающим дела провидения. В царской грамоте об иконописании 1669 г. рекомендовалось придерживаться старых традиций, ориентироваться на произведения мастеров высокого уровня. На практике соотношение в эстетическом идеале горнего и дольнего складывается не в пользу первого, достаточно сравнить «Троицу» Андрея Рублева и Симона Ушакова.

Время диктовало художникам свои задачи, выдвигая на первый план не божественное, а земное начало в человеке и окружающей его жизни. Определенный отход от старых правил, приближение к повседневности проявилось во фресках церкви Троицы в Никитниках (1652—1653). Предполагают, что в росписи стен принимали участие Симон Ушаков и Иосиф Владимиров. В 1657 г. Ушаков написал для этой церкви икону «Спас Великий архиерей». Особенно прославился художник своими «Нерукотворными Спасами», в которых он использовал светотень, подчеркивающую объемность классически правильного лица. В иконе «Древо Государства Московского — Похвала Богоматери Владимирской» (1668) он представил реалистическое изображение архитектуры Московского Кремля и достоверные портреты Алексея Михайловича и его жены Марии. В 1671 г. Ушаковым была написана икона «Троица», в которой воплотились новые эстетические идеалы. Художник попытался использовать перспективу, показать телесность ангелов, материальность окружающего их мира. Но «горнее», высокодуховное уступило «дольнему», земному, поэтому ушаковская «Троица» несопоставима с рублевской. И. Э. Грабарь назвал живопись Симона Ушакова «искусством компромисса», что еще раз подчеркивает переходный характер эпохи.

Больших успехов достигает искусство стенной росписи в Ярославле, Ростове Великом, Переславле-Залесском, Костроме, Вологде. Ярославские фрески отличает искренний интерес к человеку, его жизни. Росписи на сюжеты Священного Писания превращаются в бытовой жанр, понятный рассказ о жизни простых людей. В ярославской церкви Ильи Пророка (1681) работала артель из пятнадцати мастеров, во главе которых стояли Гурий Никитин и Сила Савин. Некоторые фрески навеяны гравюрами известного в России издания голландской Библии Яна Фишера-Пискатора. Но у ярославских художников они получили истинно русское понимание: в сцене жатвы запечатлен типично русский пейзаж и фигуры косцов в русских рубахах, Каин пашет русской сохой, жених и невеста в сцене «Брак в Кане» одеты в русские свадебные наряды. На стенах храма Иоанна Предтечи (1694—1695) в Ярославле Дмитрий Плеханов с товарищами изобразили на фресках танцующую Саломею, нагую Вирсавию. Фрески ростовских храмов дышат изяществом, легкостью, динамичностью, переливами красок чистых цветов. Стенописи XVII в. испытали влияние городской, посадской культуры с ее светскими, демократическими тенденциями.

Интерес к человеческой личности вызвал появление «парсуны» (от лат. persona — личность), портретное изображение реального лица. В первой половине столетия парсуны писались в иконописной манере на доске яичными красками (копенгагенский портрет Ивана Грозного, парсуна М. В. СкопинаШуйского). В последние десятилетия века изображения портретируемых становятся более реалистичными (парсуны Алексея Михайловича, Федора Алексеевича, стольника Годунова, патриарха Никона, боярина Л. К. Нарышкина). Парсуны стали писать на холсте маслом. Парсуна является первым светским жанром в древнерусской живописи, отразившим традиции и новации в изобразительном искусстве рубежа веков.

Повседневная жизнь человека. Повседневность в XVII столетии основывалась на прочном фундаменте традиций и обычаев. Присущий средневековой культуре традиционализм, основанный на производственной деятельности, наложил свой отпечаток на духовную и повседневную жизнь человека. Новации проникали в верхние слои русского общества, не меняя в целом культурной системы, а только придавая ей особый колорит.

Многие стороны жизни человека, как и раньше, в XVII в. определялись христианским вероучением и церковью, которая следила за их исполнением. Человек с момента рождения был включен в семью со всем кругом отношений с родителями и родственниками. Крестьянин и посадский человек были включены в такую социальную организацию, как община, с которой был связан весь спектр социокультурных связей: труд, отстаивание личных и общих интересов, праздники. Наряду с этими горизонтальными связями важнейшую роль в средневековом обществе играла сословная принадлежность человека. Вертикальная иерархическая лестница определяла не только сословный статус, права и обязанности, но общественное сознание и нормы поведения той или иной сословной группы. Средневековому человеку принадлежность к сословно-корпоративной группе придавала уверенность, давала возможность играть в обществе свою роль. От сословной принадлежности человека зависело, где и как он жил, с кем общался, на что мог претендовать. Крестьянин жил в избе, часто топившейся по-черному, довольствовался простой пищей и одеждой из домотканых тканей, в то время как боярин носил соболью шубу, кафтан из дорогой, «заморской» ткани, горлатную шапку, жил в просторных, иногда каменных палатах, его обед состоял из нескольких десятков блюд. Разницу в положении людей отмечали сами современники: «А в домех они своих живут против того, кто какой чести и чином», — писал Г. К. Котошихин.

Мир русского крестьянина определялся характером и условиями сельскохозяйственного цикла работ. Суровые природноклиматические условия требовали максимальной интенсивности труда в короткий промежуток времени. В повседневной жизни крестьяне выработали и использовали огромный опыт знаний о природе, который был приспособлен к местным условиям. Крестьянское мировосприятие неотделимо от православия в его народной понимании. Церковный месяцеслов и народный земледельческий календарь слились в сознании земледельца в единое целое. Установившееся в XVII в. крепостное право лишило крестьянина личной свободы, вмешивалось в имущественные и семейные отношения, попирало человеческое достоинство. Трудолюбие, доброта, взаимопомощь и терпение — эти черты русского национального характера вырабатывались на протяжении веков в трудных условиях. Произвол властей и помещиков, безысходность повседневного бытия приводили к социальным взрывам, и тогда русский крестьянин демонстрировал скопившийся разрушительный потенциал национального характера.

На уровне соблюдения обычаев социальные различия приглушались самой жизнью; рождение, крестины, свадьба, праздники, похороны имели общие для русских людей традиции. Источники сохранили подробное описание «чина» царских и боярских свадеб в XVII в. Г. Котошихин с осуждением отмечал, что в России не существует обычая жениху самому «уговариваться» с невестой и видеть ее до венца, как в других государствах (на царя это правило, естественно, не распространялось). Свадьбе предшествовали сватовство и сговор, во время которого родственнице жениха показывали невесту, подчас обманывая заинтересованную сторону. На сговоре в письменной форме оформляли договор, в котором содержался перечень приданого, указывались срок свадьбы и сумма штрафа за нарушение одной из сторон брачного контракта. В XVII столетии сговорные записи заключались торговыми людьми и даже крестьянами с той только разницей, что «в поступках их и в платье с дворянским чином рознитца, сколько кого станет».

Церковь всесторонне регламентировала и контролировала семейно-брачные отношения. Только заключенный по православному обряду брак считался законным. Но в свадебных традициях сохранялись магические действия, уходящие своими корнями в языческое прошлое: расплетание косы и чесание волос, хождение с караваями, благословение хлебом и солью, осыпание молодых зерном, брачная постель на снопах. Все эти обычаи, призванные оградить молодую семью от злых сил и «дурного глаза», сопровождали свадебные церемонии независимо от социального статуса их участников.

Роды считались делом нечистым, и в Псалтири было записано: «се бо в беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя». Поэтому роженицу следовало удалить из дома; местом, где происходили роды, часто становилась «мыльня» (баня). Рожали и в городе и в деревне с бабками-повитухами. Чтобы помочь роженице, прибегали как к обрядовой магии, так и к помощи церкви, когда при трудных родах открывали царские врата в храме. Роженица первые шесть недель после родово считалась «нечистой», ей запрещалось ходить в церковь; над ней и новорожденным совершались очистительные обряды от порчи.

Важнейшим христианским обрядом было крещение, которое происходило на сороковой день после рождения ребенка. Если ребенок рождался слабым,то его стремились поскорее окрестить. Церковь придает крещению значение второго рождения, так как происходит приобщение человека к Богу и божественному закону, которому он теперь будет следовать всю свою жизнь. В христианском вероучении крещение — это и включение человека в общество, и закрепление его статусного состояния: «каждый оставайся в том звании, в котором призван». Новорожденному давали имя того святого (или одного из них), празднование которого приходилось на день крестин. Крестины царевичей отмечались большими праздниками, многочисленными подарками, при этом «будет кто подарил скудно, а место или человек богатые, и о том царь бывает гневен, понеже бутто тот человек не рад рождению того царевича». В день крестин отец младенца устраивал угощение: Алексей Михайлович выставлял до 600 ведер вина в кадях и «пива и меду против того вшестеро и всемеро», в других домах угощали неизмеримо скромнее.

Медиевисты давно пришли к наблюдению, что в Средние века отношение к детям было как к маленьким взрослым. Естественно, этО не означает, что у детей не было родительской любви и детства. Но в каждой социальной среде существовали свои цели и задачи воспитания, которые учитывали будущее предназначение царского, боярского или крестьянского сына. Иначе говоря, по рождению полагалось и воспитание. Царевича до года кормила кормилица, которая за это получала щедрое вознаграждение, до пяти лет он рос с мамками и няньками, затем к нему «для бережения и научения» определяли дядьку из бояр. Таким дядькой-воспитателем у Алексея Михайловича был боярин Б. И. Морозов, имевший на него большое влияние. Крестьянские мальчики и девочки с семи-восьми лет приучались к посильному сельскохозяйственному труду, с тем чтобы к пятнадцати-семнадцати годам стать в хозяйстве полноценными работниками. Царские дети воспитывались в изоляции от внешнего мира, никто, кроме приставленных к ним людей, не должен был их видеть. Дети посадских людей, стрельцов или крестьян росли в иных условиях, зная с юных лет посильный труд и «потехи» (например, игры в «свайку», бабки, городки, жмурки, кулачные бои и т.д.). Хотя родительские представления исходили из того, что нельзя давать детям «потачки» и не надо скупиться на наказания, источники сохранили примеры родительской любви и заботы. Письма из тюрьмы раскольницы Е. П. Урусовой к сыну и двум дочерям переполнены нежностью и тревогой за их будущее. Не меньшее беспокойство причиняли взрослые дети. Княгиня Т. И. Голицына регулярно писала письма с наставлениями своему сыну известному государственному деятелю В. В. Голицыну, находившемуся в походе. Большие огорчения доставил своему отцу-дипломату А. Л. Ордину-Нащокину его сын Воин, сбежавший в 1660 г. с дипломатическими документами и казною к полякам. Такой поступок наносил непоправимый удар по родовой чести, а это было хуже, чем смерть. Алексей Михайлович отклонил просьбу отца об отставке, но заметил, что «тебе, думному дворянину, больше этой беды вперед уже не будет: больше этой беды на свете не бывает».

Домашняя жизнь человека в XVII в. представляется довольно замкнутым миром. В записках иностранцев отмечалось «теремное затворничество» жен и дочерей представителей феодальной знати и верхушки горожан. Затворничество не касалось женщин из других социальных кругов. Новые веяния затронули и царский двор. Царевна Софья не только получила образование и вышла из терема, но и стала соправительницей своих братьев.

Иностранцев восхищали ум и красота русских женщин: «с лица столь прекрасны, что превосходят многие нации», «стройны телом и высоки... одежды сидят на них очень красиво», но употребляют чрезмерно много румян и белил. Отношение к женщине оставалось противоречивым. Амбивалентность оценки женщины лежит в христианской доктрине. В Ветхом Завете грехопадение Адама связано с женщиной, в Новом Завете Мария, родив Христа, спасает человечество. Соборное уложение 1649 г. устанавливало разную меру наказания мужу и жене за одинаковое преступление: мужеубийцу обрекали на мучительную смерть, закопав по шею в землю, а женоубийце грозило церковное покаяние. В повседневной жизни власть главы семейства над женой и домочадцами могла быть деспотичной, чему яркий пример отношения в доме стольника А. И. Безобразова. «Домострой», который и в XVII в. оставался кодексом правил по домоустройству, рекомендовал жене со «страхом внимати мужу», покоряясь ему во всем, советуясь «и как в люди ходити, и к себе призвати, и с гостями что беседовати». Из многих глав «Домостроя» видно, что хозяйка одевает и кормит всех домашних, ни минуты не сидит без дела, «не угасает светильник ее во всю ночь». Добрая жена неустанными трудами собирает богатство дома и ценится дороже «камени многоценного».

В XVII столетии в быт верхушки общества входят новые предметы. Австрийского дипломата Августина Мейерберга, посетившего Россию в 1661—1662 гг., поразил московский рынок, где продавали по сходной цене вещи, необходимые «для жизни, удобства и роскоши». Ассортимент привозных товаров включал оловянную и стеклянную посуду, оружие, ткани, вина, пряности, фрукты, табак. Европеизация затронула и домашний быт некоторых вельмож. В доме В. В. Голицына, устроенным на «западный манер», были зеркала, картины, портреты русских и иностранных государей, географические карты, часы, обширная библиотека.

Не утихавшая в XVII в. борьба с «латинством» имела бытовой аспект. Церковь связывала бритье бороды и усов и короткую стрижку волос с влиянием «папистов». Еще при патриархе Филарете в «Требник» было включено «Проклятие брадобритию». Его внук Алексей Михайлович продолжал борьбу с заимствованиями, предупреждая своих придворных, чтобы «иноземских немецких и иных извычаев не перенимали, волосов у себя на голове не подстригали, тако ж и платья, кафтанов и шапок с иноземских образцов не носили и людем своим потому ж носить не велели». Примечательно, что не пройдет и четверти века, как его сын Петр I начнет свои нововведения с бритья бород и введения западноевропейского платья. Правда, уже при Федоре при дворе можно было заметить иноземные костюмы.

XVII век во всех отношениях, в том числе и в культуре, носит переходный характер. Это не эпоха кризиса средневековой культуры, а время поиска и накопления тех составляющих, которые позволят осуществить переход к культуре «разума», культуре Нового времени. Но не следует преувеличивать роль новаций в историко-культурном процессе этого времени. Новое затрагивало незначительную часть общества, русская культура по сути своей оставалась традиционной.