«Белого человека» не было ни в туалетной комнате лучшего сингапурского ресторана «Тунь лайшунь», ни вообще в ресторане.

А через час его не было и в городе.

Его привезли в небольшую деревеньку в сорока минутах езды от Сингапура. Считая и короткое путешествие на катере, когда его перевозили с острова Сингапур на островок Дакка. Если на земле еще остаются следы, то на воде нет. Островок принадлежал китайской мафиозной структуре «Яндзы-малукай», и местное население обходило, точнее, «обплывало» его с большим запасом, чтобы даже случайно не попасть в прорезь прицелов молчаливых охранников острова.

Чужие, как говорится, здесь не ходили.

Референта привезли, раздели догола, посадили голой задницей на высокий, но с очень маленьким сиденьем стульчик. Один молчаливый китаец развел жаровню, еще один приволок огромное пластиковое корыто, в котором яростно разевал клыкастую пасть крокодил метра полтора росточком, судя по всему, давно не кормленный. Третий китаец разложил на маленьком столике большой дамский маникюрный набор, выбрал несколько щипчиков для состригания кожицы возле ногтей и, молча продемонстрировав пару таких щипчиков референту, наклонился над его причинным местом.

Референт, чьи руки и ноги были намертво привязаны к металлическому штырю, составлявшему ось стульчика, извивался всем телом и тихо постанывал. Рот его не стали залеплять пластырем, благо островок целиком принадлежал китайской бригаде, а если с проходивших мимо катеров и джонок кто-то и услышал бы дикие вопли, просто прибавил бы обороты мотора. Кто в южных морях спорит с китайской или японской мафией? Разве что корейская. Но Корея далеко, а щипцы все ближе.

Еще один китаец включил кинокамеру.

Щипцы приблизились к телу референта. Легкое, почти неуловимое движение, и частица крайней плоти референта оказалась откушенной щипчиками и уже сочилась кровью в руке мучителя. Он спокойно продемонстрировал кусочек кожи перед кинокамерой, затем, поманив крокодила, сбросил ее в раскрытую пасть.

Голос референта, наверное, был слышен за несколько километров. Слов разобрать было невозможно. Да никто на сотни миль вокруг и не понимал по-русски, зато, записанные на аудиокассету, они потом легко могли быть идентифицированы «объектом», для которого и предназначалась съемка.

Будущим зрителем этого кинематографического шедевра должна была стать Мадам.

На лужайке перед домом снова появился молоденький китаец, почти мальчик; он раздул огонь, раскалил жаровню, налил на раскаленную сковороду немного растительного масла, и, когда специалист по ювелирному разделыванию жертв отхватил щипчиками очередной кусочек крайней плоти референта, не дрогнув ни одним мускулом лица, словно всю жизнь только и занимался приготовлением жаркого из крайней плоти выпускников МГИМО, принял кусочек кровоточащей кожи на большую деревянную ложку, опустил содержимое на сковороду, добавил какой-то пахучей травки, помешал свое «жаркое», выхватил обжаренный кусочек и, поманив крокодила вкусным ароматом, сбросил из ложки в широко раскрытую пасть крохотный, обжаренный в масле кусочек тела референта.

Съемка продолжалась.

Сняв крупно кровоточащую плоть молодого русского, камера панорамировала на его ноги. Палач срезал с каждого пальца мог по небольшому кусочку кожи с мясом так, чтобы не задевать крупные кровеносные сосуды. Однако и разорванные капилляры кровоточили достаточно, чтобы снимаемая на «видео» сцена производила впечатление.

Поваренок теперь уже обжаривал по очереди каждый кусочек пальца на сковороде и неторопливо кормил крокодила. Хищной рептилии, должно быть, нравился сам процесс, поскольку о том, чтобы насытиться такими порциями жаркого, не могло быть и речи.

Когда палач перешел к рукам и откусил порцию мизинца, силы покинули референта; он перестал орать; глаза его закатились; голова свесилась на потную грудь.

Мальчик аккуратно собрал свои поварские причиндалы и унес их в крытую бамбуковыми листьями хижину. Кинооператор деловито проверил, сколько метров пленки ушло на съемку, и тоже удалился.

А китаец, виртуозно владевший щипцами (как его назвать — хирург, палач, истязатель?), не спеша подошел к русскому, проверил, жив ли, не умер ли случайно от болевого шока, что было бы браком в его работе, удостоверился, что молодой человек жив, И тоже ушел.

На лужайке появились старик и девочка лет тринадцати, судя по всему, его ассистентка. Они развязали путы, положили истерзанного референта на траву; старик, достав из соломенной корзинки пучок игл, разложил их на тонкой рисовой циновке, осмотрел спину жертвы и, подержав каждую из игл секунду в огне жаровенки, которую разожгла девочка, воткнул иголки в двадцать три точки на теле, потом проверил каждую из иголок, слегка постучал деревянной палочкой по ним, словно фиксируя их в нужной точке, и, наконец подержав в пламени какой-то сморщенный корешок, дождавшись, когда корень начал выделять сизый пахучий дымок, стал водить дымящимся корнем над головой лежавшего без сознания пленника.

Тем временем девочка, нагрев на жаровне фарфоровую мисочку, ссыпала туда приготовленный ею здесь же порошок из растертых в фарфоровой ступке нескольких травинок, корешков и кусочков минералов, добавила туда же разжеванный ею коричневый корешок, который она достала из висевшего на шее узелка, налила немного воды, размешала и полученной густой массой, не дожидаясь, когда она остынет (благо юноша все равно был без чувств и не ощутил ожога), намазала все лишенные кожи части тела: пальцы и потерявший прежний товарный вид член...

Мадам возлежала в своем номере, совершенно голая, на огромной постели, предназначенной для любви, увы, одна.

Оказавшись в отеле, она сделала несколько звонков, трезво рассудив, что любым делом должны заниматься профессионалы. У нее были «схваченные» люди и в полиции, и в нашем консульстве, и в ряде торговых представительств; были свои информаторы в китайских, корейских и арабских криминальных структурах.

Надо было просто сформулировать задачу и сориентировать на размеры суммы, получаемой информатором. Только и всего. А после этого ждать.

Когда ужас от потери любовника, к которому она успела основательно привыкнуть за последние два года, прошел, трезво прочитала ситуацию — шантаж.

Кому-то что-то от нее надо. И она была готова дать это. Мадам давно усвоила урок: в таких ситуациях профессионалы, в отличие от диких московских рэкетиров, никогда не просят больше, чем ты можешь и захочешь дать. Рэкетиров, которые просили у нее слишком много, давно нет на свете.

А с разумными людьми можно и поторговаться.

Дверь неслышно открылась. Девушка, одетая как горничная, на цыпочках вошла в номер. Если бы читатель имел возможность приглядеться к ее застывшему хорошенькому личику, он легко узнал бы в ней свою старую знакомую. Именно она лечила час назад раны референта по Юго-Восточной Азии на маленьком островке в сорока минутах езды от Сингапура.

Она неслышно подошла к спящей. С удивлением осмотрела раскосыми глазенками мощные, рубенсовские формы обнаженной Мадам. С трудом сдержалась, чтобы не потрогать казавшиеся ненастоящими большие белые груди с коричневыми сосками и молочно-белой кожей, большой живот, складки на котором в лежачем положении разгладились и позволяли любителям монументальных форм насладиться лицезрением ровного белоснежного пространства, покрытого, несмотря на активно работающий кондиционер, крупными каплями пота. Глаз девочки сдержался на густом рыжем треугольнике, столь пышном, что вызывал ассоциации с париком.

Вынув из кармана передника крохотную лаковую коробочку, она открыла крышку, расписанную хризантемами, ссыпала на крышку чуть-чуть желтого порошка и дунула так, чтобы мельчайший порошок образовал облако над головой мерно похрюкивающей Мадам.

Та втянула широкими ноздрями курносого, но не лишенного изящества носика облачко душистого порошка, глубоко вздохнула и погрузилась в сон, еще более глубокий, чем тот, в котором она пребывала до появления в номере миниатюрной китаяночки.

А та подошла к видеомагнитофону и вставила в его чрево кассету.

На этом ее задача была выполнена. Уходя, не удержалась и все-таки потрогала пушистый рыжий лобок Мадам, погладила, как гладят котенка. Ее ожидания оправдались: волосы были нежные и мягкие.

Мадам очнулась через тридцать минут: усталости и вялости как не бывало. Когда она раскрыла глаза, тут же раздался телефонный звонок.

— Мадам?

— Ну?

— Включите видеомагнитофон.

Она все поняла, не стала тратить время на вопросы типа «А на хрена козе баян?». Знала, для чего нужен магнитофон.

Видеозапись она не досмотрела. И не потому, что была такая уж трепетная и нервная. Просто ей сразу стало ясно, что будет дальше.

Как только она выключила видеомагнитофон и крик боли референта, лишаемого его крайней плоти, растаял в воздухе, снова раздался телефонный звонок.

— Чего вы хотите? — прорычала Мадам.

— Встречи.

Разговор, как и в первом случае, шел на русском. Причем говорили без акцента. Можно было бы сделать поспешный вывод, что ее шантажируют русские. Здесь, как и везде, было в достатке русских крими. Как крутых профессионалов, так и любителей, лишь недавно переквалифицировавшихся в криминалов из бывших советских, партийных, комсомольских и дипломатических работников.

Мадам была не склонна торопиться, ибо была уверена, что тут действует некая азиатская структура. Интерес к ней могли проявлять соответствующие группировки и в Японии, и в Китае, и в Корее. Как, впрочем, и более мелкие — филиппинские или индонезийские, потому что Мадам вела крупный черный бизнес с наркотиками, живым товаром, сырыми алмазами и брильянтами, причем двусторонний: использовала страны Азии и как рынок сбыта, и как источник сырья.

Отсюда в Европу по ее каналам шли пакистанские и тайские девочки, маковая соломка, опиум и героин, сюда из Владивостока — сырые якутские алмазы и женьшень, панты, кости уссурийского тигра, оружие и военное снаряжение.

Итак, первый вопрос: кто? Второй: что их интересует?

— Хорошо. Где?

— За вами придут, — бесстрастно ответил голос.

— Мы сразу совершим обмен?

— Если достигнем договоренности. Предложения наши не только корректны, но и выгодны. Не вижу препятствий для воссоединения... семьи, — чуть, как показалось Мадам, хохотнул собеседник. А может, просто помехи в трубке...

Через полчаса зашла хорошенькая девушка-китаянка, жестом пригласившая следовать за ней.

Настю она не стала ставить в известность о своих передвижениях, а вот с Петром Ефимовичем Корнеевым имела короткую, но насыщенную беседу. В прошлом полковник внешней разведки, Петр Ефимович удачно сочетал эту свою основную специальность со службой за рубежами нашей Родины в различных структурах Аэрофлота, занимаясь проблемами безопасности в воздухе и на земле.

Мадам не знала, продолжал ли Корнеев работать на свою первую контору, это и не сильно волновало: она платила ему так много, что ее здоровье и благосостояние давно стали личной проблемой Корнеева.

Петр Ефимович согласился, что принятое Мадам решение — единственно верное. И со своей стороны обещал принять все необходимые меры предосторожности.

Так что, когда Мадам покинула отель, вслед за ней отправились сразу три группы довольно разномастной и даже разноцветной (и по цветам костюмов, и по цвету кожи) публики. Вначале за Мадам и ее «гидом» по Сингапуру шли два охранника из структуры Корнеева; за ними, стараясь не попадать в обзор как этих охранников, так и местных полицейских, шли два бойца китайской бригады; за ними, сразу их вычислив и отпуская на длинный поводок, шли два бывших офицера советской контрразведки, служившие в различных российских представительствах и подрабатывавшие на отдельных заданиях у Корнеева; и, наконец, замыкал это маскирующееся друг от друга шествие бойцов невидимого фронта офицер, которому было поручено Ли Фуэнем, шефом криминальной полиции Сингапура, отслеживать ситуацию, не принимая участия в возможных столкновениях разных преступных группировок.

В ресторанчике «Хайнань» их уже ждали.

Мадам встретила старая толстая китаянка, которая тут же проводила ее к столику, за которым сидел господин лет пятидесяти-пятидесяти пяти в легких серых брюках и шелковой сорочке салатного цвета с короткими рукавами.

— Здравствуйте, Валентина Степановна, — приветливо поздоровался он. Она узнала его голос. Именно он говорил с ней по телефону.

— Ваши условия? — сурово процедила Паханина.

— Ой-ой, Мадам, вы не в Европе! Восток, как известно, дело тонкое и деликатное. Тут надо вначале, как говорится, переломить лепешку, выпить с человеком чаю. А еще лучше плотно пообедать, отведав разносолов сингапурских. А там и до дела дойдет. Тогда уж действительно лишних слов не тратят и времени не теряют. Однако время, проведенное за обеденным столом, здесь даром потраченным не считают. Да расслабьтесь вы, вернем вам вашего референта. А хотите, и местного мальчика подберем: они тут такие затейники, — плотоядно улыбнулся собеседник.

Мадам сразу вычислила в нем активного гомосека, педофила. «Что ж, тем лучше», — подумала она. Сколько раз ей приходилось иметь в разных странах дела с такими уродами, слово они всегда держали. Может, потому, что были крайне чувствительны к физической боли и старались максимально исключить возможность (за нарушение договора) применения к ним самим мер физического воздействия.

— Мое слово — закон. Это вам каждый скажет. И здесь, и в Союзе...

— Из эмигрантов, что ли?

— Из них, голубушка.

— Из белых?

— Обижаете. Красные эмигранты все больше на Запад стремились. А белые — куда судьба заведет. Моих родителей через Владивосток и Харбин судьба завела сюда. И не жалею. Привык. Даже нравится. Не поверите, в других странах и не бывал ни разу. Тут безвыездно. Правда, дела веду со всем миром.

— И какого рода дела? — поняв, что начинается деловой разговор, спросила Мадам.

Разные дела, Валентина Степановна, разные.

Он помолчал, выпил глоток холодной минеральной воды, снова сладко улыбнулся:

— Но все больше чистые, красивые. Я, знаете ли, эстет. Люблю все прекрасное.

— Значит, алмазы, — рубанула Мадам.

— Ах, рассказы о вашей проницательности оказались не преувеличенными, — хихикнул бывший соотечественник. — Этот твердый минерал привлекает меня в обоих своих состояниях: и в виде сырого алмаза, и в форме искрящегося при свете обработанного брильянта.

— Ваши предложения? — холодно прервала Мадам словоохотливого собеседника.

— Никакого давления, никакого! Извините за столь экстравагантное предложение о сотрудничестве, но, зная ваш характер, я побаивался, что без предварительной, так сказать, эмоциональной обработки вы могли бы ответить отказом. А?

— Скорее всего. У меня нет в этом регионе проблем с дилерами, дистрибьютерами или...

— Или компаньонами.

— Вот даже как? Не круто?

— В самый раз. Вы себе не представляете, как это больно. Когда опытный мастер начнет отстругивать кусочки вашего клитора маникюрными щипчиками, а его ассистент обжаривать их в растительном масле и скармливать голодному крокодилу.

— Крокодил-то зачем?

— А крокодил как бы будущее... Если клиент не идет на контакт, он заканчивает свою биографию в брюхе крокодила. Ну, крокодил небольшой, как вы успели, наверное, заметить. Так что приходится, знаете ли, кусками, кусками... Очень больно. А начинаем с наиболее болезненного, нежного места. Так и время бережем, и тело экономим.

— Компаньоны так компаньоны, — сдалась Мадам. Ее визави с интересом посмотрел на нее из-под густых с сединой бровей, то ли быстро сломалась, то ли блефует. Надо быть настороже.

— Ну, мы все о делах да о делах. Это успеется. Я уверен, что после сна в прохладной комнате ваш аппетит разыгрался...

— Какой уж аппетит после просмотра вашего гастрономического фильма?

— Понимаю, понимаю. И потому жареного мяса не предлагаю. А как насчет плавников акулы, сушеной утки, нарезанного дольками и отваренного в бульоне ласточкиного гнезда? Вот очень рекомендую местную достопримечательность дьяудзе, начиненный мясом и рыбой, с лепешкой, прозрачной и хрустящей, как шкварки.

— Шкварки, — поморщилась Мадам, вспомнив, как обжаривал юный китаец кусочки крайней плоти ее референта на растительном масле.

— Понимаю, понимаю. Тогда овощи. Еще великий Конфуций говорил: «Лучше больше овощей, да меньше соли».

— Я бы предпочла просто зеленый чай.

— Чай так чай.

Принесли чай.

— Итак? Ваши предложения и условия?

— Какие условия, помилуйте, Валентина Степановна? Скорее просьбишка смиренная: нельзя ли сделать так, чтобы сырые алмазы из Якутска, которые идут по вашим каналам «шопом» в Сеул, а затем в Индонезию, а оттуда, под видом южноафриканских, в Амстердам, на обработку, соединялись бы здесь, в Сингапуре, с партией моих сырых алмазов из ЮАР? А? И дальше бы шли вместе? О подробностях мы договоримся, да и наши эксперты технологию обсудят. Мне бы в принципе решить. Японские якудза замучили поборами. А так я бы из-под них выскользнул.

— Романтик, — хохотнула Мадам. — Кто к якудза попал под пресс, не выскользнет. Да и меня подставите.

— Все предусмотрим, уважаемая, так все будет чисто, комар носа не подточит. Нам бы в принципе решить. Тут и я у вас ничего не прошу, и вы мне ничего не должны. А за транспортировку и охрану я вашим структурам буду очень, очень хорошие деньги платить.

— Операция на ваш страх и риск.

— Разумеется.

— А китайцы, которые на вас работают, они только на вас работают?

— Да, это преданные мне люди.

Никто не засвечен ни у полиции, ни у китайской мафии в Сингапуре?

— У каждого здесь своя сфера влияния, никто в чужое дело не лезет. А япошек мы обойдем. Вы ведь и так платите им отступного, чтобы в южных морях ваши транспорты не трогали. Вот и все дела. Просто благодаря нашей дружбе ваши караваны станут чуть крупнее, прибыли чуть больше. Мне ваш размах и не снился, мне бы свой миллион долларов иметь в год, и я рад. Мне много не надо. У нас тут совсем другие масштабы, знаете ли. Все меньше, чем у вас. Кстати, о вашем молодом человеке. Я видел пленку. Ну, знаете ли, просто поражен! Такие габариты... Кстати, его подлечили. И следа не останется. А по этой части так даже лучше будет. Китайцы как медики просто кудесники. Уже через пару дней сможет, так сказать, приступить к своим обязанностям. А пока был бы рад сопроводить вас в один из принадлежащих мне «домов отдохновения». Насколько я понимаю, вас, как и меня, девочки не волнуют. А мальчики у меня самые лучшие. Тут, правда, у нас вкусы, вероятно, расходятся. Я предпочитаю помоложе, а вы, должно быть, чуть постарше. Что же касается размеров, то, думаю, подберем что-нибудь соответствующее.

Мадам задумчиво прихлебывала зеленый холодный чай, думая о своем и почти не слушая болтовню старого гомосека. Она уже приняла решение.

Впрочем, с паршивой овцы хоть шерсти клок.

Время незаметно двигалось к вечеру, и она уже начинала испытывать привычную, каждодневную сумятицу внизу живота. Чрево требовало своего. Референта обещают вернуть в товарный вид через пару дней? Значит, волей-неволей придется оценить способности местных чичисбеев.

...Мальчик лет пятнадцати-шестнадцати, которого ей привели в отдельные апартаменты «дома свиданий», оказался выше всех похвал. Просто кудесник.

Когда она вернулась в отель, референт уже крепко спал, напичканный китайскими растительными наркотиками, снимающими болевой синдром, психический стресс, но не вызывающими ни привыкания, ни неприятного пробуждения.

Мадам с аппетитом поужинала прямо в номере, заказав бутылку холодного шабли и большой кусок холодного омара с салатом.

Китайской еды она видеть не могла.

Перед тем как принять ванную и лечь спать в своей спальне пятикомнатного люкса, сделала несколько деловых звонков.

Рано утром следующего дня на набережной в Сингапуре три китайца, знакомые читателю по операции с крайней плотью референта по Юго-Восточной Азии, медленно и красиво занимались гимнастикой у-шу. Они принимали красивые позы, ритмично и синхронно двигались, время от времени делая упражнения с предметами — лентами и палками.

Группа туристов неподалеку застыла, пораженная красотой зрелища.

Китайцы, казалось равнодушные к внешней оценке своего искусства, тем не менее стали двигаться еще красивее и даже продлили минут на десять свое утреннее представление.

Это их и погубило.

Впрочем, от судьбы не уйдешь. Не сегодня, так завтра.

Однако колокольчик судьбы прозвенел сегодня.

Метрах в пятидесяти от места, на котором каждое утро три китайца занимались своей гимнастикой, остановился автомобиль. Из него вышла старая леди, держа на поводке трех мосластых бультерьеров.

Собаки деловито справили нужду и посмотрели на хозяйку все понимающими красными глазами убийц.

Не доходя до китайцев метров десяти, старая англичанка отстегнула поводки и спустила собак, коротко рявкнув:

— Фас!

Собаки словно только и ждали этой команды.

Набирая скорость, они рванули в сторону китайцев, как камни, выпущенные из катапульты, врезались крутыми лбами в их жилистые животы, после чего намертво вцепились в гениталии.

Остолбеневшие от неожиданности и ужаса зрители, туристы, торговцы даже не пытались прийти на помощь несчастным спортсменам.

Старая мосластая англичанка на первый взгляд стремилась уговорить своих псов бросить их добычу. На самом же деле она еще больше науськивала их словами, отработанными на многочасовых тренировках.

Размолов клыками в кровавое крошево гениталии трех китайцев, бультерьеры уставились красными глазами на хозяйку, ожидая заключительной команды.

— Фу! — заорала благим матом англичанка, что для собак во всем мире означает одно — «Нельзя!».

Но эти были тренированы иначе. Дождавшись ключевого слова, они снова рванулись к поверженным китайцам и вгрызлись им в глотки.

Впрочем, их хватка продолжалась ровно столько, сколько было необходимо, чтобы остатки жизни покинули сухие и поджарые тела мастеров кун фу.

Когда на место кровавой трагедии прибыл наряд полиции, все было кончено.

А где собаки? Где их хозяйка?

Но хозяйки и бультерьеров и след простыл. Как и машины.

В тот же вечер старого эмигранта нашли мертвым с длинной бамбуковой палкой, засунутой в анальное отверстие.