Закончив совещание по прогнозам социокультурного развития Сибири и Дальнего Востока, Ирина Юрьевна Бугрова отпустила всех, кроме ведущего научного сотрудника отдела регионального культурного развития Сибири и Дальнего Востока Виктора Ильича Касатонова.

— А вы, Касатонов, останьтесь, — голосом Мюллера из «Семнадцати мгновений весны» бросила Бугрова.

Если Штирлицу его коллеги по СД и кивали на прощание с сочувствием, покидая кабинет всесильного бригаденфюрера, то коллеги Вити Касатонова сочувствовали ему с изрядной долей злорадства.

— Ни фига не делает, ни одной самостоятельной статьи за два года, все в соавторстве. Вот пусть и отработает свою зарплату.

— Да разве у нас зарплата? Слезы одни.

— У других и такой нет. А нам наша мымра не мытьем, так катаньем, всякими там субарендами и субподрядами ежемесячно по шестьсот тысяч на кандидата и по восемьсот на доктора наук выдает. Конечно, трудно на это жить. Но у других и того нет!

— Опять же, два присутственных дня.

— Или три «библиотечных», как считать.

— Да, грех жаловаться...

— А Витька все равно пускай «отрабатывает».

— Жалко парня, заездит она его.

— Человек сам выбирает свое счастье.

— Да уж, счастье. Бр-р-р! Она ж, как лягушка, холодная.

— Ну, не скажи, баба она красивая. А что года...

— Да я не про возраст. Холодная, говорю. Как жаба.

— Ничего, Витька зато горячий, вечно взмокший бегает, и потом от него разит.

— Она его сейчас перед употреблением дезодорантом обрызгает.

— Ладно вам злословить-то. Их дело. В киоске на первом этаже дешевые мыльные порошки. Мужикам без разницы, а нам, бабам, интерес.

Ирина Юрьевна нервно втянула воздух. Ощутила неприятное покалывание в нёбе от запаха табачного дыхания, оставленного в ее кабинете сотрудницами, накурившимися перед совещанием «про запас». «Гадость какая, — и снова повела ноздрями чуткого носа по комнате, как биноклем, высматривая раздражающие ее запахи. Почувствовала амбре женского пота, смешанного с духами и дезодорантами. — Никак не поймут, идиотки, что духи и дезодорант нужно накладывать на чисто вымытое тело». Уловила и запах начавшихся месячных у кого-то из сотрудниц. Но все запахи постепенно перебил терпкий дух молодого сильного мужского тела.

— Ты душ сегодня утром принимал? — сурово нахмурилась.

— Естестно, Ирина Юрьевна! — широко, в тридцать три зуба, залыбился Касатонов.

— Опять от тебя потом разит.

Так у них было заведено: она его на «ты», он ее на «вы» и по имени-отчеству. Даже в постели. Привыкли. И им это казалось нормальным.

Она достала из ящика большого письменного стола французский дорогой дезодорант с горьким, чистым ароматом.

— Иди сюда. Подними руки, задери рубашку.

Обильно прыснула на грудь и под мышки пахучей жидкостью.

— Дверь-то запер?

— А как же, Ирина Юрьевна.

Она криво усмехнулась. В зеленых глазах мелькнули искорки, тут же спрятались за приспущенными веками.

— И брюки снимай!

Он послушно спустил брюки.

Она побрызгала на черную курчавую копну волос на лобке, оценивающе осмотрела «орудие производства» ведущего научного сотрудника.

— Что-то ты не в форме сегодня? — сочувственно проговорила она.

— Щас, щас, войду. Это от холода.

— Может, это тебя простимулирует? — с холодной усмешкой протянула любовнику толстый конверт.

— Что это? — наигранно-наивно осклабился он.

— Премия. За разработку и внедрение новых анкет для социологического исследования культурных потребностей населения в регионах.

— А... Помню, помню...

— Да ничего ты не помнишь и помнить не можешь. Анкеты разработал Семен Маркович Арендт. А тебя я в ведомость включила за «компанию».

— За компанию и жид удавится, — неудачно и не вовремя пошутил он.

— Неблагодарный ты, мерзавец. Хоть бы спасибо сказал Семену, что он тебя в группе своей держит, бездельника.

— Так он меня не за красивые глаза...

— Это точно. За красивые глаза я, старая дура, тебя держу.

— Ну, не такая уж вы и старая...

— Пошути мне. Лучше о другом бы подумал, у меня до отъезда в Госдуму осталось пятнадцать минут, а ты еще не готов.

— Щас, щас, я соберусь, Ирина Юрьевна.

Она небрежно смахнула с огромного стола пачки папок и рукописи диссертаций, переплетенные в противно пахучий коленкор, освободила пространство, тяжело опершись на спинку кресла, влезла на стол, стянула трусы и широко раздвинула ноги...

— Надо бы премию у тебя обратно взять. Не хорош ты сегодня. Ой, не хорош! Ну, да ладно, вылезай из меня. Ишь, пригрелся. Опаздываю.

Оделась, глянула в зеркало, обновляя помаду. Все нормально.

— Смотри, если узнаю, что у тебя какая-нибудь бабенка завелась, убью.

— Да вы что, Ирина Юрьевна? Как можно?!

Поверил, убьет она его. Жутко сдрейфил.

Однако убивать она его не собиралась. Но решила проверить, нет ли тут сглаза? Ненавистников у нее хватало...

Под утро ей опять приснилось мужское бородатое лицо. Узкие губы кривились в глумливой усмешке, хитрые глаза смеялись, в лунном свете маслено переливалась соболиной спинкой высокая боярская шапка. Ставшее даже знакомым за последние полгода мужское лицо могло появиться в любой момент, в любой час ночи, в начале, середине или конце сна. Обычные сны для нее кончились. А кошмар был всегда один и тот же. «Змея, змея... — повторял мужик в боярской шапке, дробно смеялся и добавлял: — Но вашим костылем не служу я...»

Что было совершенно непонятно. И потому особенно страшно.