Я оборачиваюсь в поисках обладателя голоса, который произвёл на меня — не знаю, то ли от принятых мной ускорителей, то ли ещё от чего — столь невероятный по силе восприятия эффект.

Замечаю улыбающегося мне молодого человека, лет двадцати пяти на вид, очень ухоженного, но не слишком, темноволосого, с широкими плечами, объёмной шеей, волевыми скулами, красивыми тёмными глазами и идеально ровными белыми зубами, сидящего за столиком, расположенным сразу за моим.

Что вдвойне приятно, его внешний вид не выдаёт в нём пафосного псевдогламурного засранца. Не скажу, что этот человек идеально красив с точки зрения всеобъемлющего банального навязывания трендов, но типаж его, определённо, соответствует моим собственным представлениям об идеальной внешности мужчины.

Я, улыбаясь ему в ответ, киваю головой и произношу: да, это я.

Он, видимо, поняв, что не ошибся, с нескрываемой радостью говорит:

— Вика, привет. Какая встреча! Не может быть! Сколько лет, сколько зим!

Да, мне интересно, сколько?

Я не знаю.

Я вообще его не помню.

Хоть убейте.

Нет, лучше не надо. Не убивайте.

А то вдруг вспомню?

Не лишайте моё подсознание возможности поиграть с моей памятью.

Парень говорит:

— Ты тут какими судьбами?

— Эмм… — протягиваю я, — перекусить зашла. — Как бы странно это для меня ни было, но я действительно решила перекусить после десяти вечера. Кажется, время для меня перестало обретать какие-либо ощутимые границы.

— Я вот тоже. Случайно забрёл.

— А мы знакомы? — понимая, что этим я могу обидеть собеседника, но, не имея другого выбора, спрашиваю я.

— В смысле? — недоумённо вопрошает молодой человек, вскинув брови вверх.

Видимо, знакомы, причём достаточно близко для того, чтобы он удивился, узнав, что я его не помню. Настолько удивился, что это даже отразилось на его мимике.

Дабы не спугнуть рыбку, решаю выложить всё немедленно, напрямую и в лоб. В конце концов, наверняка этот человек поможет мне хоть что-нибудь вспомнить.

Это первый мой знакомый, которого я встретила с момента потери памяти.

А это уже что-то значит.

Я говорю:

— У меня это… — я слегка запинаюсь, пытаясь подобрать нужные слова, — потеря памяти. Полная.

— Что?

Бля. Ладно, я осознала факт, что я всё забыла. Я это поняла и приняла, и пытаюсь предпринять различные меры для того, чтобы вернуть память обратно. Но как объяснить это моим знакомым?

Может, именно этого я боюсь, отказываясь от посещения квартиры, расположенной по адресу моей прописки?

Кажется, нет. Или, по крайней мере, не только этого. Есть что-то ещё. Но я пока никак не могу понять, что же это такое.

Каждая мелочь может стать решающей.

Снова эти навязчивые выражения.

— Эмм… — снова тяну я, — я всё забыла. Уже третий день как пытаюсь всё вспомнить.

— Это что, шутка такая? — недоверчиво спрашивает парень.

— Нет, — отвечаю я, — я на полном серьёзе. Я действительно всё забыла, а теперь восстанавливаю всё по кусочкам.

— Боже, — произносит мой собеседник, — какой ужас. А что с тобой случилось? — Он встаёт из-за своего стола и подходит ко мне. Я замечаю, что он высокого роста, и у него преотличная фигура. Вполне вероятно, он спортсмен.

— Именно это я и пытаюсь выяснить. Ну, кроме подробностей моего прошлого.

Кажется, он ничего не понимает. Примерно так же, как и я, очутившись возле кабинета Крылова. Хотя, у него есть явное преимущество: он помнит свою жизнь. Надеюсь, он помнит хотя бы маленькую часть моей.

Очень надеюсь.

— Давай хоть познакомимся, — говорю я, пытаясь разрядить нависшую над нами атмосферу неопределённости. — Заново. — И я улыбаюсь.

— Дима, — чуть подумав, говорит мне мой ново-старый знакомый, протягивая ладонь для рукопожатия.

Он тоже начал улыбаться.

— Очень приятно, а я Вика, — чисто ради формальности отвечаю я и пожимаю его руку.

Забавная ситуация. Это так необычно, познавать всю жизнь заново.

Необычно и тупо.

Чувствую себя полной дурой.

Реалити-шоу: «Паззлы памяти».

К слову, рука у него сильная.

И при этом нежная.

— Можно? — указывая на скамейку напротив моего стола, говорит Дима, и, дождавшись моего согласного кивка, садится за стол.

Меня снова окутывает волна ощущения сюрреальности происходящего, как будто происходит то, что вовсе не должно происходить. Нет, это не просто какое-то ощущение, а как будто…

Подождите, подберу слова.

Как будто…

Двойственность.

Точно, как будто двойственность. Контраст меня, моего мозга — между настоящей Викой и той Викой, которая пытается обрести себя, понять свою суть, выучить свою роль, разобраться с ощущениями, и, как бы это нелепо не звучало — понравиться этому Диме, идеальному в моём понимании — по крайней мере, внешне — молодому мужчине.

— Как это произошло? — нарушает тишину Дима.

— Сейчас, — отвечаю я ему и, посмотрев на официанта, по-прежнему стоящего в сторонке, произношу: — Я сделаю заказ позже. — Официант, явно заинтригованный, но не понимающий подлинной сути происходящего, учтиво удаляется. Я обращаюсь к Диме: — В общем, слушай. Три дня назад я очутилась возле кабинета психоаналитика и поняла, что ничего не помню. Глупо, конечно, да и как-то неловко мне, но я вообще ничего не помню.

— Вообще? — переспрашивает Дима.

— Ну… Кое-что я вспомнила, но это слишком мало даже для того, чтобы понять, кто я есть на самом деле. Так, какие-то обрывки.

— А что ты делала у кабинета психоаналитика?

— Это я и пытаюсь выяснить. Как сказал мне сам психоаналитик, это, скорее всего, было какое-то сильнейшее эмоциональное потрясение, в результате которого я всё забыла. Точнее, я каким-то образом была сильно привязана к этому потрясению, и пришла в клинику с целью от него избавиться, а моё подсознание, не желающее с ним расставаться, в целях защиты отключило мою память, чтобы помешать моему сознанию достичь задуманного.

Я сама хоть понимаю, что говорю?

Кажется, я сказала это, даже не раздумывая над этим.

Может, это сказала не я, а то, что скрывает моё подсознание?

Дима, кажется, понял, о чём я говорю.

— Интересно… — задумчиво произнёс он, — а что было дальше?

— А дальше ничего. Брожу по городу, пытаясь вспомнить себя.

— Жуть. Нелегко тебе, наверное.

— Нелегко, но знаешь, это очень интересно. Необычно.

— Да, такое не каждый день случается.

Я начинаю ощущать, что внутри моей головы всё начинает вставать на места. Я пока не могу определить, что конкретно, но я чувствую, что в моём сознании происходят какие-то пертурбации, перестановка, генеральная уборка, движение каких-то частиц, которые до этого где-то затаились и просто ждали своего момента.

Или какого-то возбудителя.

Дима — это возбудитель?

Стоп. Возбудитель чего? Меня?

А в этом что-то есть.

Кажется, так действует «Ноотропил».

Пирацетам является ноотропным средством, который непосредственно воздействует на мозг, улучшая когнитивные (познавательные) процессы, такие как способность к обучению, память, внимание, а также умственную работоспособность.

Это то, что я только что вспомнила, прочитав несколько часов назад в инструкции к «Ноотропилу».

Вспомнила дословно. И не просто вспомнила, а буквально вижу, как я это читаю, как бы находясь в том самом отрезке прошлого, в том самом моменте времени, в котором я это прочитала.

А это значит, что он вправду действует.

Может, мне удастся сегодня что-нибудь вспомнить?

— А как мы познакомились? — нарушаю я собственное молчание.

— Прошлым летом, на пароходе, — даже не задумываясь, отвечает Дима.

— Подожди немного, — говорю я, — мне надо выпить. Расслабиться. — Дима кивает, и я подзываю официанта.

Тот подходит, и я заказываю бутылку вина.

— И что я делала на пароходе? — спрашиваю я, дождавшись момента, когда официант уйдёт.

И Дима пускается в пространное повествование о том, как и что произошло в тот день, из которого я поняла, что познакомились мы случайно, я была с подругами, а он — с друзьями, мы как-то неожиданно, как это обычно и бывает на всяких тусовках, схлестнулись и образовали некий симбиоз, союз чёрного и белого, как это часто бывает, когда встречаются две прямые противоположности. Мы всю ночь танцевали и веселились, но Дима подметил, что я была какая-то отстранённая, вроде бы чем-то загруженная, или, как осторожно предположил Дима, накуренная, что я не была особо откровенной, словно я отдыхала от чего-то, что занимало целиком и полностью мою жизнь, и что у него было ощущение, что я так и хочу вернуться вновь к той неизвестной ему жизни вне парохода и нашего с ним общения.

Тем не менее, в тот день Диме удалось провести со мной достаточно много времени для того, чтобы хорошо запомнить меня, настолько хорошо, что даже спустя год, сегодня, вспомнить. Как он сообщил, когда плавание закончилось, он оставил мне номер своего телефона, а я сказала, что он мне понравился, и я обязательно ему позвоню, но, как выяснилось, так и не позвонила.

«Ноотропил» оказывает влияние на центральную нервную систему различными путями: изменением скорости распространения возбуждения в головном мозге, улучшая метаболические процессы в нервных клетках, улучшая микроциркуляцию, воздействуя на реологические характеристики крови и не вызывая сосудорасширяющего действия. Это я также вычитала в инструкции к «Ноотропилу».

Официант принёс вино, и когда он принялся разливать его по бокалам, Дима отказался. Также он отказался и продолжать разговор, видимо, из побуждений конфиденциальности, а я, воспользовавшись паузой, достала из сумочки мобильный телефон, нашла в его записной книжке контакт с именем «Дима пар.», видимо, являющимся сокращением от «Дима пароход», и прочитала вслух этот номер, а потом спросила:

— Твой?

— Да, — ответил он, — мой.

Парень — просто сказка. Почему я ему не позвонила?

— И вообще, — продолжает Дима свой рассказ, — у меня сложилось мнение, что у тебя кто-то есть, ну, был.

— Я не знаю. Я не помню.

Дима молчит.

— Прости, — говорю я.

— Да ничего, ведь мы всё же встретились, — и он снова дарит мне свою очаровательную улыбку. Блин, не то слово. Чарующую улыбку.

— Я рада. Вообще, ты первый, кого я вижу из своих бывших — ну, до потери памяти — знакомых. Мне очень приятно увидеть хоть кого-то более-менее близкого мне.

Я замечаю, что допиваю уже второй бокал вина.

И чувствую, как меня начинает крыть.

Вспомнилась ночь, когда мы были вдвоём: я и Бейлиз.

Из рассказа Димы я поняла, что нового он мне расскажет мало. Потому что сам толком меня не знает.

Интересно, а у нас что-нибудь было?

— Дима, а мы… ну… у нас… эм-м… — запинаясь и сбиваясь, говорю я, — это… что-нибудь…

Как это объяснить так, чтобы он не просёк, что я его хочу прямо здесь и прямо сейчас?

— Нет, ничего не было, если тебя это так волнует, — перебивает меня Дима, — ничего, кроме положительного настроения и хорошего общения.

Какой облом.

Почему же я с ним не замутила?

Я была фригидная?

Судя по его описанию, да.

— Какие у тебя дальнейшие планы? — спрашивает он.

— Для начала — всё вспомнить. А дальше будет видно. Может, у меня их много было, планов.

— Ничего, всё образуется. Я в это верю.

— А чем ты занимаешься? — спрашиваю я, пытаясь соскочить с этой не столь приятной мне темы, которая и так уже меня достала по самое «не хочу», которая и составляет сейчас всю мою жизнь.

— Да так, работаю в конторе у родителей, попутно получаю второе высшее.

— Похвально. Молодец. И всё? А чем занимаешься в свободное от дел время?

— Да так, ничего особенного. Гуляю, тусуюсь, читаю, занимаюсь спортом… много чем. Но в основном так, мотаюсь туда-сюда. Ищу себя, пытаюсь определиться. В общем, хожу по кругу.

Стоп.

Что-то знакомое.

Очень знакомое.

Что он сказал?

«Ноотропил» улучшает связи между полушариями головного мозга и синаптическую проводимость в неокортикальных структурах, повышает умственную работоспособность, улучшает мозговой кровоток. Это я также запомнила из инструкции.

Я спрашиваю у Димы:

— Что ты делаешь? Как ты выразился? Ну, последнее, что ты сказал.

— По кругу хожу, — ответил он и с задумчивым видом, на выдохе, повторил: — По кругу.

И я чувствую, как то, что недавно только начало расходиться и упорядочиваться внутри моего мозга, вдруг начинает прорываться, как будто один из несущих участков старой, древней, готовой вот-вот развалиться на куски плотины моего подсознания, прослужившей лет сто, сдался под мощным напором моего разогнанного мозга и дал трещину, и вот, наконец, внутри головы я ощущаю этот долгожданный поток мыслей, вырывающийся наружу с шумом ушедшей некогда волны событий, исходящим от воспоминаний, которые вновь обретает моё сознание. И я понимаю, что я в очередной раз продвигаюсь на шаг вперёд в этом моём процессе обретения себя, и я уже чётко знаю, что где-то внутри меня уже готов к показу очередной кадр из моей жизни, очередная страница моего закрытого доселе прошлого…

* * *

Когда я общался с тобой во время первого сеанса, меня постоянно преследовало какое-то необъяснимое чувство дежа-вю, я видел в тебе что-то такое, что было для меня каким-то близким, каким-то своим, неописуемо родным.

Я ловил каждый твой жест, каждый сигнал мимики и пытался восстановить в памяти, что же это мне напоминает.

Даже после того, как приём закончился, это ощущение меня никак не отпускало.

И вот, когда прошёл примерно час с того момента, как ты покинула мой кабинет, меня вдруг осенило.

Я понял, почему твоя мимика показалась мне столь знакомой.

Я понял, почему ты сама показалась мне какой-то родной.

Потому что каждое твоё движение выдавало в тебе мою бывшую жену.

Бывшую жену, которую я бросил пятнадцать лет назад. Вместе с трёхлетним ребёнком-инвалидом.

* * *

Перейдём к самому приятному.

Всем нам хочется признания, всем нам хочется, чтобы нас любили и уважали, чтобы нас ценили и относились с почтением к нашему мнению. Это вовсе не плохо, это просто человеческая особенность: эгоизм, нарциссизм и тщеславие.

Как ни крути, это есть в каждом из нас.

Это есть во мне.

Это есть в вас.

Чаще всего блоги создают люди, страдающие недостатком внимания, общения, признания, любви и уважения, почтения и т. д.

А теперь представьте, что спустя некоторое время они становятся популярными на сайте, на котором завели свой блог.

Да, у них в блоге теперь тусуется несуществующее стадо, разгоняющее воздух несуществующими эмоциями.

Да, у них в блоге теперь много комментариев контактов, их мнений, переживаний.

Многие блоггеры буквально жаждут популярности, прямо спят и видят, когда их имена засветятся в первых строчках топов. Даже когда не признают этого.

Да что я тут несу, какие имена? Все блоггеры носят клички. Как собаки. Или кошки. Они дали их себе сами.

Блоггеры превратили себя в животных с кличками. Сами себя. И называют друг друга по кличкам.

Причём клички эти всегда однообразны. Закомплексованные лохушки чаще всего называют себя какими-нибудь «Фуриями», «Бестиями», «Кошками» и т. д., любительницы банальных соплей и сказочек называют себя как-нибудь вроде «Одиночество», «Естественность» или прочей псевдофилософской шняги. Парни в основном берут свои клички, исходя из впечатлений подростковой жизни, всякими пауками, героями компьютерных игр, боевиков, волками и в том же роде. Все эти закомплексованные уроды и лохушки называют себя в основном теми, кем видят себя в своём воображении, но, естественно, не являются в действительности.

В то время, когда мой блог был на первом месте в топе сайта, меня буквально заваливали тоннами сообщений с вопросами о том, как я достиг такого уровня, каким образом у меня это получилось. Эти виртуальные торчки, страдающие недостатком самореализации в жизни, спрашивали у меня совета о том, как им стать виртуальными звёздами.

Когда я шёл к своей первой строчке в статистике лучших блогов, я в основном искал новые контакты, благодаря которым смогу реализовать свой недостаток в общении. Затем я их потихоньку фильтровал, формируя свой собственный виртуальный круг общения.

И вот, когда я достиг наивысшего уровня, я заметил одну особенность: я начал уходить от новых знакомств. Все эти типичные приветственные сообщения с вопросами в духе «Привет, как дела? Как настроение? Чем занимаешься? Расскажи что-нибудь?» меня на тот момент уже буквально заебали.

Ко мне в блог стало ломиться бесчисленное множество тупых дебилов с их тупыми вопросами, куча спаммеров и рекламщиков, мне в личную почту стали приходить сотни приглашений в разные никому не нужные дебильные сообщества и так далее.

Всё это начало меня сильно напрягать, и в итоге я стал ограничивать круг людей, с которыми общаюсь. Если сначала я искал новые контакты, то с момента достижения популярности начал от них избавляться, так как мозг мой не резиновый, и число контактов, с которыми я полноценно могу общаться одновременно, ограничено.

Кстати, спроста ли я называю людей в Сети контактами и каждый раз выделяю это слово?

То же самое произошло и с блогом: если, начиная его вести, я писал записи для себя, то достигнув популярности, стал думать о том, как люди отнесутся к тому или иному слову, той или иной фразе, той или иной мысли.

То есть, когда я стал популярен, я стал писать не для себя, а для своих контактов. Для своей аудитории.

То же самое происходит и с остальными блоггерами. Рано или поздно они начинают закрывать свои страницы и блоги, ограничивать круг общения и писать для контактов, напрочь забывая о самой сути блога: личный онлайн-дневник.

С того момента, когда человек достигает популярности в Сети, его блог обретает статус публичного онлайн-дневника.

Но это не главное.

Становясь популярным в Сети, человек некоторым образом удовлетворяет свои тщеславные инстинкты и тешит своё эго. Подсознание не спрашивает блоггера о том, нужно ли ему углубляться в Интернет, оно и так довольно тем, что ему дают то, что оно хочет. И с момента достижения популярности в Сети человек именно подсознательно подсаживается на виртуальность ещё сильнее. У него вырабатывается иллюзорная подсознательная установка о положительности Интернета, потому что с этого момента его подсознание уже полностью затуманено иллюзией самореализации за счёт Интернета. С этого момента само подсознание заставляет торчка заходить в Сеть всё чаще и чаще, общаться там всё больше и больше, жить в Интернете всё дольше и дольше. Снова и снова.

Зависимость.

Это не просто новый опиум для народа.

Это, блядь, моральный геноцид.

Больше слов нет.

Эмоций — тоже.