Сказано в жизни
Я бы Вас послала, но вижу Вы оттуда.
Отпускайте клоунов и идиотов из своей жизни. Цирк должен гастролировать.
Миф о том, что женщинам нужны только деньги, придумали мужчины, у которых денег нет.
Так смешно слушать ложь, когда знаешь правду! А перебивать жалко — человек старается…
Искать женщину без изъянов может только мужчина без извилин.
Я заметила, что если не кушать хлеб, сахар, жирное мясо, не пить пиво — то морда становится меньше, но грустнее.
Не можете никак понять, нравится ли вам молодой человек? Проведите с ним вечер. Вернувшись домой — разденьтесь. Подбросьте трусы к потолку. Прилипли? Значит нравится.
У меня не плохой характер, он просто есть.
Играю скверно, смотрит комитет по Сталинским премиям. Отвратительное ощущение экзамена
Всю жизнь я страшно боюсь глупых. Особенно баб. Никогда не знаешь, как с ними разговаривать, не скатываясь на их уровень.
Женщина, чтобы преуспеть в жизни, должна обладать двумя качествами. Она должна быть достаточно умна для того, чтобы нравиться глупым мужчинам, и достаточно глупа, чтобы нравиться мужчинам умным.
Однажды Раневская поскользнулась на улице и упала. Навстречу ей шел какой-то незнакомый мужчина.
— Поднимите меня! — попросила Раневская. — Народные артистки на дороге не валяются…
Очень тяжело быть гением среди козявок.
Если женщина говорит мужчине, что он самый умный, значит, она понимает, что второго такого дурака она не найдет.
Я, как яйца, участвую, но не вхожу.
Если у тебя есть человек, которому можно рассказать сны, ты не имеешь права считать себя одиноким…
Что за мир? Сколько идиотов вокруг, как весело от них!
Жизнь — это затяжной прыжок из п*** в могилу.
Есть такие люди, к которым просто хочется подойти и поинтересоваться: сложно ли без мозгов жить.
Одиночество — это когда в доме есть телефон, а звонит будильник.
Когда мне было 20 лет, я думала только о любви. Теперь же я люблю только думать.
Цинизм ненавижу за его общедоступность.
Талант — это неуверенность в себе и мучительное недовольство собой, и своими недостатками, чего я никогда не встречала у посредственности.
Почему все дуры такие женщины?
— Очень сожалею, Фаина Георгиевна, что вы не были на премьере моей новой пьесы, — похвастался Каневской Виктор Розов. — Люди у касс устроили форменное побоище!
— И как? Удалось им получить деньги обратно?
Оптимизм — это недостаток информации.
Одиночество — это состояние, о котором некому рассказать.
Я ведь еще помню порядочных людей… Боже, какая я старая!
И что только ни делает с человеком природа!
Жизнь — это небольшая прогулка перед вечным сном.
Думайте и говорите обо мне, что пожелаете. Где вы видели кошку, которую бы интересовало, что о ней говорят мыши?
Воспоминания — это богатства старости.
Все приятное в этом мире либо вредно, либо аморально, либо ведет к ожирению.
— Вас не шокирует, что я курю?
(Администратору, заставшему ее в гримерке абсолютно голой)
— Почему женщины так много времени и средств уделяют своему внешнему виду, а не развитию интеллекта?
— Потому что слепых мужчин гораздо меньше, чем умных.
— Я обожаю природу.
— И это после того, что она с тобой сделала?
— Вы по-прежнему молоды и прекрасно выглядите.
— Я не могу ответить вам таким же комплиментом!
— А вы бы, как и я, соврали!
— Звонок не работает, как придёте, стучите ногами.
— Почему ногами?
— Но вы же не с пустыми руками собираетесь приходить!
Сейчас, когда человек стесняется сказать, что ему не хочется умирать, он говорит так: очень хочется выжить, чтобы посмотреть, что будет потом. Как будто если бы не это, он немедленно был бы готов лечь в гроб.
Союз глупого мужчины и глупой женщины порождает мать-героиню. Союз глупой женщины и умного мужчины порождает мать-одиночку. Союз умной женщины и глупого мужчины порождает обычную семью. Союз умного мужчины и умной женщины порождает лёгкий флирт.
Если женщина идет с опущенной головой — у неё есть любовник! Если женщина идет с гордо поднятой головой — у неё есть любовник! Если женщина держит голову прямо — у неё есть любовник! И вообще — если у женщины есть голова, то у неё есть любовник!
На голодный желудок русский человек ничего делать и думать не хочет, а на сытый — не может.
Животных, которых мало, занесли в Красную книгу, а которых много — в Книгу о вкусной и здоровой пище.
В моей старой голове две, от силы три мысли, но они временами поднимают такую возню, что кажется, их тысячи.
Есть люди, в которых живёт Бог; есть люди, в которых живёт Дьявол; а есть люди, в которых живут только глисты.
— Говорят, что этот спектакль не имеет успеха у зрителей?
— Ну, это еще мягко сказано. Я вчера позвонила в кассу, и спросила, когда начало представления.
— И что?
— Мне ответили: «А когда вам будет удобно?»
— Потому что белый цвет полнит.
(Объясняя кому-то, почему презерватив белого цвета)
— Лесбиянство, гомосексуализм, мазохизм, садизм — это не извращения. Извращений, собственно, только два: хоккей на траве и балет на льду.
Идущую по улице Раневскую толкнул какой-то человек, да еще и обругал грязными словами. Фаина Георгиевна сказала ему:
— В силу ряда причин я не могу сейчас ответить Вам словами, какие употребляете Вы. Но я искренне надеюсь, что когда Вы вернетесь домой, Ваша мать выскочит из подворотни и как следует Вас искусает.
— Сегодня я убила 5 мух: двух самцов и трех самок.
— Как вы это определили?
— Две сидели на пивной бутылке, а три на зеркале.
— Фаина Георгиевна, вы своей игрой сожрали весь мой режиссерский замысел!
— То-то у меня ощущение, что я наелась дерьма!
(Диалог с режиссером Ю. Завадским)
Раневская со всеми своими домашними и огромным багажом приезжает на вокзал.
— Жалко, что мы не захватили пианино, — говорит Фаина Георгиевна.
— Неостроумно, — замечает кто-то из сопровождавших.
— Действительно неостроумно, — вздыхает Раневская. — Дело в том, что на пианино я оставила все билеты.
Сколько раз краснеет в жизни женщина?
— Четыре раза: в первую брачную ночь, когда в первый раз изменяет мужу, когда в первый раз берет деньги, когда в первый раз дает деньги.
А мужчина?
— Два раза: первый раз когда не может второй, второй когда не может первый.
— Почему красивые женщины пользуются большим успехом, чем умные?
— Это же очевидно — ведь слепых мужчин совсем мало, а глупых пруд пруди.
Сотрудница Радиокомитета N постоянно переживала драмы из-за своих любовных отношений с сослуживцем, которого звали Симой: то она рыдала из-за очередной ссоры, то он ее бросал, то она делала от него аборт. Раневская называла ее «жертва ХераСимы».
— Вы не поверите, Фаина Георгиевна, но меня еще не целовал никто, кроме жениха.
— Это вы хвастаете, милочка, или жалуетесь?
Это не комната. Это сущий, колодец. Я чувствую себя ведром, которое туда опустили.
Знаете, когда я увидела этого лысого на броневике, то поняла: нас ждут большие неприятности.
(О Ленине)
Толстой сказал, что смерти нет, а есть любовь и память сердца. Память сердца так мучительна, лучше бы ее не было… Лучше бы память навсегда убить.
Мне всегда было непонятно — люди стыдятся бедности и не стыдятся богатства.
Настоящий, мужчина — это мужчина, который точно помнит день рождения женщины и никогда не знает, сколько ей лет. Мужчина, который никогда не помнит дня рождения женщины, но точно знает, сколько ей лет — это ее муж.
Чтобы мы видели, сколько мы переедаем, наш живот расположен на той же стороне, что и глаза.
Мне попадаются не лица, а личное оскорбление.
Пусть это будет маленькая сплетня, которая должна исчезнуть между нами.
Семья заменяет все. Поэтому, прежде чем ее завести, стоит подумать, что тебе важнее: все или семья.
Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов.
Сказка — это когда женился на лягушке, а она оказалась царевной. А быль — это когда наоборот.
Орфографические ошибки в письме — как клоп на белой блузке.
Жизнь проходит и не кланяется, как сердитая соседка.
Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят.
Одиночество как состояние не поддается лечению.
Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот самый талант, сделавший меня несчастной.
У меня хватило ума глупо прожить жизнь.
Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи.
Спутник славы — одиночество.
— Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим, — требует капризная молодая актриса.
— Всё будет настоящим, — успокаивает ее Раневская. — Всё: и жемчуг в первом действии, и яд — в последнем.
Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки.
На сцене жить нужно.
Он умрет от расширения фантазии.
(О режисере Ю. Завадском)
Перпетум кобеле.
(О режисере Ю. Завадском)
Нас приучили к одноклеточным словам, куцым мыслям, играй после этого Островского!
Как ошибочно мнение о том, что нет незаменимых актеров.
Успех — единственный непростительный грех по отношению к своему близкому.
Четвертый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актеры играли как никогда!
Я жила со многими театрами, но так и не получила удовольствия.
Я — выкидыш Станиславского.
Сняться в плохом фильме — все равно что плюнуть в вечность.
Старость — это время, когда свечи на именинном пироге обходятся дороже самого пирога, а половина мочи идет на анализы.
Стареть скучно, но это единственный способ жить долго.
Мысли тянутся к началу жизни — значит, жизнь подходит к концу.
Бог мой, как прошмыгнула жизнь, я даже никогда не слышала, как поют соловьи.
Страшно, когда тебе внутри восемнадцать, когда восхищаешься прекрасной музыкой, стихами, живописью, а тебе уже пора, ты ничего не успела, а только начинаешь жить!
Старость — это просто свинство. Я считаю, что это невежество Бога, когда он позволяет доживать до старости.
Я как старая пальма на вокзале — никому не нужна, а выбросить жалко.
Старость — это когда беспокоят не плохие сны, а плохая действительность.
Склероз нельзя вылечить, но о нем можно забыть.
Если больной, очень хочет жить, врачи бессильны.
Здоровье — это когда у вас каждый день болит в другом месте.
Я себя чувствую, но плохо.
Чем я занимаюсь? Симулирую здоровье.
Когда у попрыгуньи болят ноги, она прыгает сидя.
Критикессы — амазонки в климаксе.
Напора красоты не может сдержать ничто!
(Глядя на прореху в своей юбке)
Женщины, конечно, умнее. Вы когда-нибудь слышали о женщине, которая бы потеряла голову только от того, что у мужчины красивые ноги?
— Какие, по вашему мнению, женщины склонны к большей верности — брюнетки или блондинки?
— Седые!
Бог создал женщин красивыми, чтобы их могли любить мужчины, и — глупыми, чтобы они могли любить мужчин.
Похоже, что Бог любит страдальцев. Вы когда-нибудь видели счастливого гения? Нет, каждого трепала жизнь, как травинку на ветру. Счастье — понятие для средних во всех отношениях граждан, и справедливости тут нет никакой.
В Москве можно выйти на улицу одетой, как бог даст, и никто не обратит внимания. В Одессе мои ситцевые платья вызывают повальное недоумение — это обсуждают в парикмахерских, зубных амбулаториях, трамвае, частных домах. Всех огорчает моя чудовищная «скупость» — ибо в бедность никто не верит.
Встречается такая любовь, что лучше ее сразу заменить расстрелом.
Лучше быть хорошим человеком, «ругающимся матом», чем тихой, воспитанной тварью.
Сейчас долго смотрела фото — глаза собаки удивительно человечны. Люблю их, умны они и добры, но люди делают их злыми.
— Фаина, — спрашивала её старая подруга, — как ты считаешь, медицина делает успехи?
— А как же. В молодости у врача мне каждый раз приходилось раздеваться, а теперь достаточно язык показать.
— Этот доктор творит чудеса! Он буквально за минуту вылечил все мои болезни, — саркастически заметила Фаина Георгиевна после посещения врача.
— Каким образом?
— Он сказал, что все мои болезни — не болезни, а симптомы приближающейся старости.
У Раневской спросили:
— Как вы себя чувствуете, Фаина Георгиевна?
— Болит печень, сердце, ноги, голова. Хорошо, что я не мужчина, а то бы и предстательная железа заболела.
Или я старею и глупею, или нынешняя молодёжь ни на что не похожа! — сетовала Раневская. — Раньше я просто не знала, как отвечать на их вопросы, а теперь даже не понимаю, о чём они спрашивают.
Раневская выступала на одном из литературно-театральных вечеров. Во время обсуждения вопрос задала девушка шестнадцати лет:
— Фаина Георгиевна, что такое любовь?
Раневская подумала и сказала:
— Забыла.
А через секунду добавила:
— Но помню, что это что-то очень приятное.
Раневская обедала в ресторане и осталась недовольна и кухней, и обслуживанием.
— Позовите директора, — сказал она, расплатившись.
А когда тот пришёл, предложила ему обняться.
— Что такое? — смутился тот.
— Обнимите меня, — повторила Фаина Георгиевна.
— Но зачем?
— На прощание. Больше Вы меня здесь не увидите.
Мне иногда кажется, что я ещё живу только потому, что очень хочу жить. За 53 года выработалась привычка жить на свете. Сердце работает вяло и все время делает попытки перестать мне служить, но я ему приказываю: «Бейся, окаянное, и не смей останавливаться».
У него голос, будто в цинковое ведро ссыт.
Х**, положенный на мнение окружающих., обеспечивает спокойную и счастливую жизнь.
Раневская ходит очень грустная, чем-то расстроена.
— У меня украли жемчужное ожерелье!
— Как оно выглядело?
— Как настоящее…
14 апреля 1976 года. Множество людей столпилось в грим-уборной Раневской, которую в связи с 80-летием наградили орденом Ленина.
— У меня такое чувство, что я голая моюсь в ванной и пришла экскурсия.
В театре.
— Извините, Фаина Георгиевна, но вы сели на мой веер!
— Что? То-то мне показалось, что снизу дует.
— Ну-с, Фаина Георгиевна., и чем же вам не понравился финал моей, последней пьесы?
— Он находится слишком далеко от начала.
У Раневской спросили, не знает ли она причины развода знакомой пары. Фаина Георгиевна ответила:
— У них были разные вкусы: она любила мужчин, а он — женщин.
— Дорогая, я сегодня спала с незапертой дверью.
— А если бы кто-то вошёл?! — всполошилась приятельница Раневской, дама пенсионного возраста.
— Ну сколько можно обольщаться, — пресекла Фаина Георгиевна.
Раневскую о чём-то попросили и добавили:
— Вы ведь добрый человек, вы не откажете.
— Во мне два человека, — ответила Фаина Георгиевна. — Добрый не может отказать, а второй может. Сегодня как раз дежурит второй.
Рина Зелёная рассказывала:
— В санатории Раневская сидела за столом с каким-то занудой, который всё время хаял еду. И суп холодный, и котлеты не солёные, и компот не сладкий. (Может, и вправду.) За завтраком он брезгливо говорил: «&1у что это за яйца? Смех один. Вот в детстве у моей мамочки, помню, были яйца!»
— А вы не путаете её с папочкой? — осведомилась Раневская.
Раневская изобрела новое средство от бессонницы и делится с Риной. Зеленой: — Надо считать до трех… Максимум — до полчетвертого.
Поклонница просит домашний телефон Раневской. Она:
— Дорогая, откуда я его знаю? Я же сама себе никогда не звоню!
— Когда я выйду на пенсию, то абсолютно ничего не буду делать. Первые месяцы просто буду сидеть в кресле-качалке.
— А потом?
— А потом начну раскачиваться.
Мой друг Борух Фарбер, фотограф, говорил:
— Девушки, когда фотографируетесь, надо говорить «сыр», а не «утюг»!
В купе вагона назойливая попутчица пытается разговорить Раневскую.
— Позвольте же вам представиться. Я — Смирнова.
— А я — нет.
Как-то Раневская, сняв телефонную трубку, услышала сильно надоевший ей голос кого-то из поклонников и заявила: — Извините, не могу продолжать разговор. Я говорю из автомата, а здесь большая очередь.
Посмотрите, Фаина Георгиевна! В вашем пиве плавает муха!
— Всего одна, милочка. Ну сколько она может выпить?!
Люди как свечи: либо горят, либо в ж**у их.
Нет толстых женщин, есть маленькая одежда.
Талант — как бородавка — либо он есть, либо его нет.
Всё сбудется, стоит только расхотеть…
Юноша с девушкой сидят на лавочке. Юноша очень стеснительный. Девушке хочется, чтобы он её поцеловал, и она говорит:
— Ой, у меня щёчка болит.
Юноша целует её в щёчку:
— Ну как, теперь болит?
— Нет, не болит.
Через некоторое время:
— Ой, у меня шейка болит.
Он её чмок в шейку:
— Ну как, болит?
— Нет, не болит.
Рядом сидит Раневская и спрашивает:
— Молодой человек, вы от геморроя не лечите?!
— Фаина Георгиевна, вы опять захворали? А какая у вас температура?
— Нормальная, комнатная, плюс восемнадцать градусов.
Раневская просила прикурить:
— Обслужите даме рот!
Меня забавляет волнение людей по пустякам, сама была такой же дурой.
Теперь перед финишем понимаю ясно, что всё пустое.
Нужна только доброта и сострадание.
В старости главное — чувство достоинства, а его меня лишили.
Я не умею выражать сильных чувств, хотя могу сильно выражаться.
Вторая половинка есть у мозга, ж**ы и таблетки. А я изначально целая.
Сколько лет мне кричали на улице мальчишки: «Муля, не нервируй меня!» Хорошо одетые надушенные дамы протягивали ручку лодочкой и аккуратно сложенными губками, вместо того чтобы представиться, шептали: «Муля, не нервируй меня!» Государственные деятели шли навстречу и, проявляя любовь и уважение к искусству, говорили доброжелательно: «Муля, не нервируй меня!» Я не Муля.
Я старая актриса и никого не хочу нервировать. Мне трудно видеть людей.
Получаю письма: «Помогите стать актёром». Отвечаю: «Бог поможет!»
Я устала симулировать здоровье.
85 лет при диабете — не сахар.
Если человек умный и честный — то беспартийный.
Если умный и партийный — то нечестный.
Если честный и партийный — то дурак.
— Вот женишься, Алёшенька, тогда поймешь, что такое счастье.
— Да?
— Да. Но поздно будет.
Никто, кроме мёртвых вождей, не хочет терпеть праздноболтающихся моих грудей.
Кино — заведение босяцкое.
Женщины умирают позже мужчин, потому что вечно опаздывают.
Всю жизнь я страшно боюсь глупых. Особенно баб. Никогда не знаешь, как с ними разговаривать, не скатываясь на их уровень
Раневская забыла фамилию актрисы, с которой должна была играть на сцене:
— Ну эта, как ее… Такая плечистая в заду…
Ничего кроме отчаянья от невозможности что-либо изменить в моей судьбе.
Я не могу есть мясо. Оно ходило, любило, смотрело… Может быть, я психопатка? Нет, я себя считаю нормальной психопаткой. Но не могу есть мяса. Мясо я держу для людей.
Многие жалуются на свою внешность, и никто — на мозги.
Мужики от начала дней до их конца за с**кой тянутся.
Милочка, если хотите похудеть — ешьте голой и перед зеркалом.
Чтобы получить признание — надо, даже необходимо, умереть.
Тот слепой, которому ты подала монетку, не притвора, он действительно не видит.
— Почему ты так решила?
— Он же сказал тебе: «Спасибо, красотка!»
Если бы я часто смотрела в глаза Джоконде, я бы сошла с ума: она обо мне знает все, а я о ней ничего.
Когда в Москву привезли «Сикстинскую мадонну», все ходили на неё смотреть. Фаина Георгиевна услышала разговор двух чиновников из Министерства культуры. Один утверждал, что картина не произвела на него впечатления. Раневская заметила:
— Эта дама в течение стольких веков на таких людей производила впечатление, что теперь она сама вправе выбирать, на кого ей производить впечатление, а на кого нет!
Господи, уже все ушли, а я все живу. Бирман — и та умерла, а уж от нее я этого никак не ожидала.
Страшно, когда тебе внутри восемнадцать, когда восхищаешься прекрасной музыкой, стихами, живописью, а тебе уже пора, ты ничего не успела, а только начинаешь жить!
Поклонников миллион, а в аптеку сходить некому.
Фаина Раневская была на свадьбе друзей. Когда на плечо жениху нагадил голубь, сказала:
— Вот молодожёны, голубь символ того, что свобода ваша улетела и на прощание нагадила.
Не имей сто рублей, а имей двух грудей!
Ненавижу, когда б**ь строит из себя невинность!
Вы знаете, что такое сниматься в кино? Представьте, что вы моетесь в бане, а туда приводят экскурсию
Научиться быть артистом нельзя. Можно развить своё дарование, научиться говорить, изъясняться, но потрясать — нет. Для этого надо родиться с природой актёра.
Не лажу с бытом! Деньги мешают мне и когда их нет, и когда они есть.
Первый сезон в Крыму, я играю в пьесе Сумбатова Прелестницу, соблазняющую юного красавца. Действие происходит в горах Кавказа. Я стою на горе и говорю противно-нежным голосом: «Шаги мои легче пуха, я умею скользить, как змея…» После этих слов мне удалось свалить декорацию, изображавшую гору, и больно ушибить партнера. В публике смех, партнер, стеная, угрожает оторвать мне голову.
Известно, что Раневская позволяла себе крепкие выражения, и когда ей сделали замечание, что в литературном русском языке нет слова «ж**а», она ответила — странно, слова нет, а ж**а есть…
Обсуждая только что умершую подругу-актрису:
«Хотелось бы мне иметь её ноги — у нее были прелестные ноги! Жалко — теперь пропадут».
Питаться в одиночку так же противоестественно, как с**ть вдвоем!
Красивые люди тоже с**т.
— Сударыня, не могли бы вы разменять мне сто долларов?
— Увы! Но благодарю за комплимент!
Ох уж эти несносные журналисты!
Половина лжи, которую они распространяют обо мне, не соответствует действительности.
Моя любимая болезнь — чесотка: почесался и ещё хочется. А самая ненавистная — геморрой: ни себе посмотреть, ни людям показать.
На партсобрании в театре Моссовета, на котором обсуждалось немарксистское поведение одного именитого актера, обвиняющегося в гомосексуализме:
— Каждый волен распоряжаться своей ж**ой, как ему хочется. Поэтому я свою поднимаю у ******ю.
Приятельница сообщает "Раневской.:
— Я вчера была в гостях у N. И пела для них два часа…
Фаина Георгиевна прерывает ее возгласом:
— Так им и надо! Я их тоже терпеть не могу!
С этими «добрыми утрами» надо бороться, как с клопами, тут нужен дуст. Умиляющуюся девицу и авторов надо бить по черепу тяжелым утюгом, но это недозволительный прием, к великому моему огорчению. Все эти радиобарышни, которые смеются счастливым детским смехом, порождают миллионы идиотов, а это уже народное бедствие. В общем, всех создателей «Веселых спутников» — под суд! «С добрым утром» — туда же, «В субботу вечером» — коленом под зад! «Хорошее настроение» — на лесозаготовки, где они бы встретились (бы!) с руководством Театра им. Моссовета и его главарем — маразмистом-затейником Завадским.
(Из письма к Глебу Скороходову)
Мальчик сказал: «Я сержусь на Пушкина, няня ему рассказала сказки, а он их записал и выдал за свои». «Прелесть» — передавала услышанное Раневская. После глубокого вздоха последовало продолжение:
— Но боюсь, что мальчик все же полный идиот.
У Раневской спросили: что для неё самое трудное?
— О, самое трудное я делаю до завтрака, — сообщила она.
— И что же это?
— Встаю с постели.
Известная актриса в истерике кричала на собрании труппы:
— Я знаю, вы только и ждете моей смерти, чтобы прийти и плюнуть на мою могилу!
Раневская толстым голосом заметила:
— Терпеть не могу стоять в очереди!
— В чем я увижу вас в следующий раз?
— В гробу, — предположила Раневская.
Живу только собой — какое самоограничение.
Ваши жалобы на истеричку-погоду понимаю, — сама являюсь жертвой климакса нашей планеты. Здесь в мае падал снег, потом была жара, потом наступили холода, затем все это происходило в течение дня.
… Ну и лица мне попадаются, не лица, а личное оскорбление! В театр вхожу как в мусоропровод: фальшь, жестокость, лицемерие. Ни одного честного слова, ни одного честного глаза! Карьеризм, подлость, алчные старухи!
… У них у всех друзья такие же, как они сами, — дружат на почве покупок, почти живут в комиссионных лавках, ходят друг к другу в гости. Как завидую им, безмозглым!
Одиночество как состояние — не поддаётся лечению.
Старшее поколение всегда ругает молодежь:
— Она, мол, совершенно испортилась, стала легкомысленной, не уважает старших, без царя в голове, только о забавах и думает…
Услышав такой стариковский разговор, Раневская сказала со вздохом:
— Самое ужасное в молодежи то, что мы сами уже не принадлежим к ней и не можем делать все эти глупости…
— Чем может утешиться человек, с которым случилось несчастье?
— Умный человек утешится, когда осознает неминуемость того, что случилось. Дурак же утешается тем, что и с другими случится то же.
— Чем умный отличается от мудрого? — спросили у Раневской.
— Умный знает, как выпутаться из трудного положения, а мудрый никогда в него не попадает.
— Что это у вас, Фаина Георгиевна, глаза воспалены?
— Вчера отправилась на премьеру, а передо мной, уселась необычно крупная женщина. Пришлось весь спектакль смотреть через дырочку от сережки в ее ухе.
Заходит в магазин на Таганке мужчина и спрашивает:
— Мне бы перчатки…
— Вам какие? Кожаные, замшевые, шерстяные?
— Мне кожаные.
— А вам светлые или темные?
— Черные.
— Под пальто или под плащ?
— Под плащ.
— Хорошо… Принесите, пожалуйста, нам ваш плащ, и мы подберем перчатки нужного цвета и фасона.
Рядом стоит Раневская и все это слушает. Потом наклоняется к мужчине и театральным шепотом, так что слышит весь торговый, зал, говорит:
— Не верьте, молодой человек! Я им уже и унитаз приволокла, и ж**у показывала, а туалетной бумаги все равно нет!
Близким друзьям, которые ее посещали, Раневская иногда предлагала посмотреть на картину, которую она нарисовала. И показывала чистый лист.
— И что же здесь изображено? — интересуются зрители.
— Разве вы не видите? Это же переход евреев через Красное море.
— И где же здесь море?
— Оно уже позади.
— А где евреи?
— Они уже перешли через море.
— Где же тогда египтяне?
— А вот они-то скоро появятся! Ждите!
— Фуфа, почему ты всегда подходишь к окну, когда я начинаю петь?
— Я не хочу, чтобы соседи подумали, будто я бью тебя!
Фаина Георгиевна вернулась домой бледная, как смерть, и рассказала, что ехала от театра на такси.
— Я сразу поняла, что он лихач. Как он лавировал между машинами, увиливал от грузовиков, проскакивал прямо перед носом у прохожих! Но по-настоящему я испугалась уже потом. Когда мы приехали, он достал лупу, чтобы посмотреть на счетчик!
Это не театр, а дачный сортир. В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости рвать зубы. Ведь знаете, как будто бы Станиславский не рождался. Они удивляются, зачем я каждый раз играю по-новому.
— Как жизнь, Фаина Георгиевна?
— Я вам еще в прошлом году говорила, что г**но. Но тогда это был марципанчик.
Я провинциальная актриса. Где я только ни служила! Только в городе Везде***нске не служила!..
В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части.
В архиве Раневской осталась такая запись:
«Пристают, просят писать, писать о себе. Отказываю. Писать о себе плохо — не хочется. Хорошо — неприлично. Значит, надо молчать. К тому же я опять стала делать ошибки, а это постыдно. Это как клоп на манишке. Я знаю самое главное, я знаю, что надо отдавать, а не хватать. Так доживаю с этой отдачей. Воспоминания — это богатство старости».
Душа — не ж**а, выс****ся не может.
Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга — «Судьба — ш***а»
Талант — это неуверенность в себе и мучительное недовольство собой и своими недостатками, чего я никогда не встречала у посредственности.
Боже мой, несчастная страна, где человек не может распорядиться своей ж***й.
Деньги съедены, а позор остался.
Вы знаете, милочка, что такое г***о? Так оно по сравнению с моей жизнью — повидло.
Паспорт человека — это его несчастье, ибо человеку всегда должно быть восемнадцать, а паспорт лишь напоминает, что ты можешь жить, как восемнадцатилетняя.
Соседка, вдова моссоветовского начальника, меняла румынскую мебель на югославскую, югославскую на финскую, нервничала. руководила грузчиками… И умерла в 50 лет на мебельном гарнитуре. Девчонка!
В больнице, увидев, что Раневская читает Цицерона, врач заметил:
— Не часто встретишь женщину, читающую Цицерона.
— Да и мужчину, читающего Цицерона, встретишь не часто, — парировала Фаина Георгиевна.
— Кем была ваша мать до замужества? — спросил у Раневской настырный интервьюер.
— У меня не было матери до её замужества, — пресекла Фаина Георгиевна дальнейшие вопросы.
Раневская обедала как-то у одной дамы, столь экономной, что Фаина
Георгиевна встала из-за стола совершенно голодной. Хозяйка любезно сказала ей:
— Прошу вас еще как-нибудь прийти ко мне отобедать.
— С удовольствием, — ответила Раневская, — хоть сейчас!
Как-то раз Раневскую остановил в Доме актера один поэт, занимающий руководящий пост в Союзе писателей.
— Здравствуйте, Фаина Георгиевна! Как ваши дела?
— Очень хорошо, что вы спросили. Хоть кому-то интересно, как я живу! Давайте отойдем в сторонку, и я вам с удовольствием обо всем расскажу.
— Нет-нет, извините, но я очень спешу. Мне, знаете ли, надо еще на заседание…
— Но вам же интересно, как я живу!
Что же вы сразу убегаете, вы послушайте. Тем более что я вас не задержу надолго, минут сорок, не больше. Руководящий поэт начал спасаться бегством.
— Зачем же тогда спрашивать, как я живу?! — крикнула ему вслед Раневская.
Артист «Моссовета» Николай Афонин жил рядом с Раневской. У него был «горбатый» «Запорожец», и иногда Афонин подвозил Фаину Георгиевну из театра домой. Как-то в его «Запорожец» втиснулись сзади три человека, а впереди, рядом с Афониным, села Раневская. Подъезжая к своему дому, она спросила:
— К-Колечка, сколько стоит ваш автомобиль?
Афонин сказал:
— Две тысячи двести рублей, Фаина Георгиевна.
— Какое б*****во со стороны правительства, — мрачно заключила Раневская, выбираясь из «горбатого» аппарата.
Страшно грустная моя жизнь… а вы хотите, чтобы я воткнула в ж**у куст сирени и делала перед вами стриптиз!
Пионэры, идите в ж**у.
— Я не пью, я больше не курю и я никогда не изменяла мужу — потому что у меня его никогда не было.
— Так что же, значит, у вас совсем нет никаких недостатков?
— В общем, нет. Правда, у меня большая жопа и я иногда немножко привираю…
«Вон из театра!» — крикнул как-то режиссер З. Раневская, подойдя к авансцене, ответила ему: «Вон из искусства!!»
Ребенка с первого класса школы надо учить науке одиночества.
Я была вчера в театре. Актеры играли так плохо, особенно Дездемона, что когда Отелло душил её, то публика очень долго аплодировала.
Оптимизм — это недостаток информации.
Когда мне не дают роли, чувствую себя пианисткой, которой отрубили руки.
Я, в силу отпущенного мне дарования, пропищала как комар.
Мне осталось жить всего сорок пять минут. Когда же мне все-таки дадут интересную роль?
Одиноко. Смертная тоска. Мне 81 год… Сижу в Москве, лето, не могу бросить псину. Сняли мне домик за городом с сортиром. А в мои годы один может быть любовник — домашний клозет.
Узнав, что ее знакомые идут сегодня в театр посмотреть ее на сцене, Раневская пыталась их отговорить: — Не стоит ходить: и пьеса скучная, и постановка слабая… Но раз уж все равно идете, я вам советую уходить после второго акта. — Почему после второго? — После первого очень уж большая давка в гардеробе.
Ростиславу Плятту: «Опять эти ваши пляттские штучки?!»
Для меня всегда было загадкой — как великие актеры могли играть с артистами, от которых нечем заразиться, даже насморком. Как бы растолковать, бездари: никто к вам не придет, потому что от вас нечего взять. Понятна моя мысль неглубокая?
Раневская о проходящей даме: Такая з****ца называется «ж**а-игрунья», а с такой ж**ой надо сидеть дома (о другой).
У нее не лицо, а копыто.
У этой, актрисы ж**а висит и болтается, как сумка у гусара.
Пипи в трамвае — все, что он сделал в искусстве.
После спектакля Раневская часто смотрела на цветы, корзину с письмами, открытками и записками, полными восхищения — подношения поклонников ее игры — и печально замечала: — Как много любви, а в аптеку сходить некому.
Птицы ругаются, как актрисы из-за ролей. Я видела как воробушек явно говорил колкости другому, крохотному и немощному, и в результате ткнул его клювом в голову. Все, как у людей.
В подвенечном платье каждая женщина напоминает Деву Марию. На лице появляется выражение крайней невинности.
Я никогда не была красива, но я всегда была чертовски мила! Я помню, один гимназист хотел застрелиться от любви ко мне. У него не хватило денег на пистолет, и он купил сетку для перепелов.
Ой, какая худая девочка! Совсем нет мяса, одни кости. Как же я буду воспитывать ее? Я отобью себе руку!
Ах, какой умный вид у этого болвана!
Скажи, маленькая, что ты хочешь: чтобы тебе оторвали голову, или ехать на дачу?
Я дожила до такого времени, когда исчезли домработницы. И знаете, почему? Все домработницы ушли в актрисы. Вам не приходило в голову, что многие молодые актрисы напоминают домработниц? Так вот, у меня домработница опекает собаку. Та живет, как Сара Бернар, а я — как сенбернар.
Я знаю самое главное, я знаю, что надо отдавать, а не хватать.
Я социальная психопатка. Комсомолка с веслом. Вы меня можете пощупать в метро. Это я там стою, полусклонясь, в купальной шапочке и медных трусиках, в которые все октябрята стремятся залезть. Я работаю в метро скульптурой. Меня отполировало такое количество лап, что даже великая проститутка Нана могла бы мне позавидовать.
После награждения Завадского медалью Героя Социалистического Труда Фаина Георгиевна в присутствии всей труппы произнесла: «Ну и где же наша Гертруда?» А зная его отношение к себе, говорила: «Завадский простудится только на моих похоронах».
Артисты театра рассказывают Раневской, что послали поздравительную телеграмму А. Солженицыну. Раневская восхищена:
— Какие вы смелые! А я испугалась и послала письмо.
Начинающему композитору, сочинившему колыбельную, она сказала: «Уважаемый, даже колыбельную нужно писать так, чтобы люди не засыпали от скуки».
У Раневской было множество тараканов, она их не убивала, наоборот: прикармливала и называла «мои пруссачки». Ползали везде, совершенно не стесняясь. Новохижин терпел, терпел, но когда один самый нахальный таракашка пополз прямо в тарелку с пирогом, он его ладошкой припечатал к столу. Фаина Георгиевна встала над столом в полный рост и пророкотала: «Михал Михалыч, я боюсь, что на этом кончится наша дружба!»
Деньги мешают, и когда их нет, и когда они есть. Вещи покупаю, чтобы дарить. Одежду ношу старую, всегда неудачную. Урод я.
— Я искала настоящее святое искусство!
— И наконец нашли его?
— Да.
— Где же?
— В Третьяковской галерее.
Однажды в буфете Раневская подошла к актрисе Варваре Сошальской: «Вавочка! — пробасила она нежно, — позвольте подарит вам этот огурец!» «Фуфочка! — так звали Раневскую близкие, — с восторгом приму! — Только вы уж, пожалуйста, скажите к нему что-нибудь со значением!» «Вавочка, дорогая, — снова начала Раневская, — я, старая хулиганка, дарю вам огурец. Он большой и красивый.
Хотите ешьте, хотите живите с ним!»
Встречается такая любовь, что лучше ее сразу заменить расстрелом.
Кто бы знал мое одиночество? Но ведь зрители действительно любят? В чем же дело? Почему ж так тяжело в театре? В кино тоже Гангстеры.
Я уже давно ничего не читаю. Я перечитываю и всё Пушкина, Пушкина, Пушкина. Мне даже приснилось, что он входит и говорит: «Как ты мне, старая дура, надоела!»
Я никогда не была идеальной, начиная от внешности и заканчивая характером. Но, зато, я всегда была собой.
Научите меня нервно и аристократично курить, прищуриваясь и ломая изгибы пальцев о кожаные кресла и диваны, путать дымом шелковые шторы, и, возможно, я смогу красиво признаться вам в любви, стихами и безумно красивыми словами, без орфографических ошибок, а пока — увольте, но я хочу вас т **ть прямо здесь на полу…
Когда я начинаю писать мемуары, дальше фразы: «Я родилась в семье бедного нефтепромышленника..», — у меня ничего не получается.
Хочешь похудеть — жри на пол ведра меньше!
Дамы, не худейте… Оно вам надо… Уж лучше к старости быть румяной пышкой, чем засушенной мартышкой…
Лучше быть в шоке от услышанного, чем в ж**е от происходящего.
Запомните: за всё, что вы совершаете недоброе, придётся расплачиваться той же монетой… Не знаю, кто уж следит за этим, но следит, и очень внимательно.
Обычно мне всё равно. Сегодня как обычно…
Раневская постоянно опаздывала на репетиции. Завадскому это надоело, и он попросил актеров о том, чтобы, если Раневская еще раз опоздает, просто ее не замечать.
Вбегает, запыхавшись, на репетицию Фаина Георгиевна:
— Здравствуйте!
Все молчат.
— Здравствуйте!
Никто не обращает внимания. Она в третий раз:
— Здравствуйте!
Опять та же реакция.
— Ах, нет никого! Тогда пойду п***у.
Фаина Раневская сказала: «Запомни деточка, не надо пытаться что-то сделать со своей внешностью! Джульетт много, а ТЫ ТАКАЯ ОДНА!»
Раневская возвращается с гастролей. Разговор в купе. Одна говорит: «Вот вернусь домой и во всем признаюсь мужу».
Вторая: «Ну, ты и смелая».
Третья: «Ну, ты и глупая».
Раневская: «Ну, у тебя и память».
— А вы куда хотели бы попасть, Фаина Георгиевна, — в рай или ад? — спросили у Раневской.
— Конечно, рай предпочтительнее из-за климата, но веселее мне было бы в аду — из-за компании.
Грустной ж**ой радостно не пукнешь.
Рецепт молодости от Фаины Раневской: «Импортный полироль не хуже нашего крэ-эма, честное слово. С вас сползет старая кожа, и вы будете ходить, как новорожденная.»
Новый год — это грустное расставание со старыми иллюзиями и радостная встреча с новыми…
В свое время именно Эйзенштейн дал застенчивой, заикающейся дебютантке, только появившейся на «Мосфильме», совет, который оказал значительное влияние на ее жизнь.
— Фаина, — сказал Эйзенштейн, — ты погибнешь, если не научишься требовать к себе внимания, заставлять людей подчиняться твоей воле. Ты погибнешь, и актриса из тебя не получится!
Вскоре Раневская продемонстрировала наставнику, что кое-чему научилась.
Узнав, что ее не утвердили на роль в «Иване Грозном», она пришла в негодование и на чей-то вопрос о съемках этого фильма крикнула:
— Лучше я буду продавать кожу с ж**ы, чем сниматься у Эйзенштейна! Автору «Броненосца» незамедлительно донесли, и он отбил из Алма-
А ты восторженную телеграмму: «Как идет продажа?»
Весна в апреле. На днях выпал снег, потом вылезло солнце, потом спряталось, и было чувство, что у весны тяжёлые роды.
Когда пионеры-тимуровцы пришли к Раневской, домой, помогать как престарелой, она их выпроводила со словами: «ПиОнЭры, возьмитесь за руки и идите в ж**у!»
Разговор Раневской с Львом Лосевым:
— Моя дура домработница купила сегодня курицу и сварила с потрохами. Пришлось выбросить на помойку. Испортилось настроение на целый день.
— Фаина Георгиевна., наплюйте вы на эту курицу. Стоит ли из-за этого так расстраиваться!
— Дело не в деньгах. Мне жалко эту курицу. Ведь для чего-то она родилась!
Обрати внимание — плинтус. И запомни, это именно твой уровень…
В моем тучном теле сидит очень даже стройная женщина, но ей никак не удается выбраться наружу. А учитывая мой аппетит, для нее, похоже, это пожизненное заключение.
Знаете, почему у меня не сложилась личная жизнь и карьера?
Потому что меня никто не любил. Если тебя не любят, нельзя ни репетировать, ни жить.
Не могу жить без печатного слова. Впрочем, без непечатного тоже.
Воспитать ребёнка можно до 16 лет, — дома! Воспитать режиссера — может и должна библиотека, музей, музыка, среда, вкус — это тоже талант, вкус — это основа. Отсутствие вкуса — путь к преступлению.
И что только ни делает с человеком природа!
Люблю детей, особенно плачущих: их обычно уводят немедленно.
Таня — бригадирша, в ее светло-серых, карих глазах поблескивают искры трудового энтузиазма!
— То есть вы хотите, сказать, Фаина Георгиевна, что Н. и Р. живут как муж и жена?
— Нет. Гораздо лучше, — ответила та.
Раневская встречает девушку, которая незадолго до этого работала у нее домработницей.
— Как я жалею, что ушла от Вас, Фаина Георгиевна, вздыхает девушка.
— Вы недовольны своей новой работой?
— Очень.
— У Вас много дел?
— Намного больше, чем было у Вас.
— Но Вы неплохо зарабатываете?
— Что Вы почти ничего.
— Невероятно! А отпуск?
— Никакого отпуска.
— У кого же Вы работаете?
— Я не работаю. Я вышла замуж.
Если бы я вела дневник, я бы каждый день записывала одну фразу: «Какая смертная тоска»…
Раневская рассказывала, как они с группой артистов театра поехали в подшефный колхоз и зашли в правление представиться и пообщаться с народом.
Вошедший с ними председатель колхоза вдруг застеснялся шума, грязи и табачного дыма.
— Е* вашу мать! — заорал он, перекрывая другие голоса — Во что вы превратили правление, е* вашу мать. У вас здесь знаете что… Бабы, выйдите! (Бабы вышли.) У вас здесь, если хотите, хаос!
Старухи бывают ехидны, а к концу жизни бывают и стервы, и сплетницы, и негодяйки… Старухи, по моим наблюдениям, часто не обладают искусством быть старым. А к старости надо добреть с утра до вечера!
Еще мне незаслуженно приписывают заимствования из таких авторов как Марк Твен, Бернард Шоу, Тристан Бернар, Константин Мелихан и даже Эзоп и Аристотель. Мне это, конечно, лестно, и я их поэтому тоже благодарю, особенно Аристотеля и Эзопа.
Народ у нас самый, даровитый, добрый и совестливый. Но практически как-то складывается так, что постоянно, процентов на восемьдесят, нас окружают идиоты, мошенники и жуткие дамы без собачек.
Первым поэтом был тот, кто сравнил женщину с цветком, а первым прозаиком — тот, кто сравнил её с другой. женщиной.
Я не верю в духов, но боюсь их.
Меня так хорошо принимали, — рассказывал Раневской вернувшийся с гастролей артист N. — Я выступал на больших открытых площадках, и публика непрестанно мне рукоплескала!
— Вам просто повезло, — заметила Фаина Георгиевна. — На следующей неделе выступать было бы намного сложнее.
— Почему?
— Синоптики обещают похолодание, и будет намного меньше комаров.
Была сегодня у врача «ухо-горло-ж**а».
Диалог с домработницей.:
— Что на обед?
— Детское мыло и папиросы купила…
— А что к обеду?
— Вы очень полная, Вам не надо обедать, лучше в ванне купайтесь…
— А где же сто рублей?
— Ну, вот, детское мыло, папиросы купила…
— А ещё?
— Да что Вам считать? Деньги от дьявола, о душе, Фаина Георгиевна, надо думать…
Меня спрашивают, почему я не пишу об Ахматовой, ведь мы дружили… Отвечаю: не пишу, потому что очень люблю её.
Женщина в театре моет сортир. Прошу ее поработать у меня, убирать квартиру. Отвечает: «Не могу, люблю искусство».
…Всё думаю о Пушкине. Пушкин— планета! Он где-то рядом. Я с ним не расстаюсь. Что бы я делала в этом мире без Пушкина…
— У меня будет счастливый, день, когда вы станете импотентом, — заявила Раневская настырному ухажеру.
Если я скажу вам все как было, слово в слово, вы умрете со скуки. Вы хотите умереть со скуки? Да или нет?
Раневская вспоминала, что в доме отдыха, где она недавно была, объявили конкурс на самый короткий рассказ. Тема — любовь, но есть четыре условия: 1) в рассказе должна быть упомянута королева; 2) упомянут Бог; 3) чтобы было немного секса; 4) присутствовала тайна. Первую премию получил рассказ размером в одну фразу: «О, Боже, — воскликнула королева — Я, кажется, беременна и неизвестно от кого!»
Не понимают «писатели», что фразу надо чистить, как чистят зубы…
Среди моих бумаг нет ничего, что бы напоминало денежные знаки.
Я обязана друзьям, которые оказывают мне честь своим посещением, и глубоко благодарна друзьям, которые лишают меня этой чести.
А если не сказать всего, значит, ничего не сказать.
Сейчас актеры не умеют молчать, а кстати, и говорить. Слова съедают, бормочут что-то про себя, концы слов не слышны. Культура речи даже в прославленных в прошлом театрах ушла. А дикторы по радио делают такие ударения, что хочется заткнуть и уши и радио!
Учительница подарила мне медальон, на нём было написано: «Лень — мать всех пороков».
С гордостью носила медальон.
Олег Даль рассказывал:
— Снимается сцена на натуре. В чистом поле. У Раневской неважно с желудком. Она уединяется в зеленый домик где-то на горизонте. Нет и нет ее, нет и нет. Несколько раз посылают помрежа: не случилось ли что? Раневская откликается, успокаивает, говорит, что жива, и опять ее все нет и нет.
Наконец она появляется и величественно говорит: «Господи! Кто бы мог подумать, что в человеке столько г**на!»
— Доктор, в последнее время я очень озабочена своими умственными способностями, — жалуется Раневская психиатору.
— А в чем дело? Каковы симптомы?
— Очень тревожные: все, что говорит Завадский, кажется мне разумным.
— Вы слышали, как не повезло писателю Н.? — спросили у Раневской
— Нет, а что с ним случилось?
— Он упал и сломал правую ногу.
— Действительно, не повезло. Чем же он теперь будет писать? — посочувствовала Фаина Георгиевна.
Я в ужасе, а надо любить, любить, а я в ужасе «бытовая дура» — не лажу с бытом!
Талант всегда тянется к таланту и только посредственность остается равнодушной, а иногда даже враждебной к таланту.
Торговали душой, как пуговицами…
Борис Пастернак слушал, как я читаю «Беззащитное существо», и хохотал по-жеребячьи.
Анна Андреевна говорила: «Фаина, вам 11 лет и никогда не будет 12. А ему всего 4 годика»
Как жестоко наказал меня «создатель» — дал мне чувство сострадания. Сейчас в газете прочитала, что после недавнего землетрясения в Италии, после гибели тысяч жизней, случилась новая трагедия: снежная буря. Высота снега до шести метров, горы снега обрушились на дома (очевидно, где живет беднота) и погребли под собой все. Позвонила Н.И., рассказала ей о трагедии в Южной Италии и моем отчаянии. Она в ответ стала говорить об успехах своей книги!
В театре небывалый по мощности бардак, даже стыдно на старости лет в нем фигурировать. В городе не бываю, а больше лежу и думаю, чем бы мне заняться постыдным. Со своими коллегами встречаюсь по необходимости с ними «творить», они все мне противны своим цинизмом, который я ненавижу за его общедоступность…
В старости главное — чувство достоинства, а его меня лишили.
Прислали на чтение две пьесы. Одна называлась «Витаминчик», другая — «Куда смотрит милиция?». Потом было объяснение с автором, и, выслушав меня, он грустно сказал: «Я вижу, что юмор вам недоступен».
Как-то А. А. (Ахматова) за что-то на меня рассердилась. Я, обидевшись, сказала ей что-то дерзкое. «О, фирма— 2 петуха!»— засмеялась она.
В юности, после революции, Раневская очень бедствовала и в трудный момент обратилась за помощью к одному из приятелей своего отца. Тот ей сказал:
— Дать дочери Фельдмана мало — я не могу. А много — у меня уже нет…
…Я часто думаю о том, что люди, ищущие и стремящиеся к славе, не понимают, что в так называемой «славе» гнездится то самое одиночество, которого не знает любая уборщица в театре. Это происходит оттого, что человека, пользующегося известностью, считают счастливым, удовлетворенным, а в действительности все наоборот. Любовь зрителя несет в себе какую-то жестокость.
Раневская как-то рассказывала, что согласно результатам исследования, проведенного среди двух тысяч современных женщин, выяснилось, что двадцать процентов, то есть каждая пятая, не носит трусы.
— Помилуйте, Фаина Георгиевна, да где же это могли у нас напечатать?
— Нигде. Данные получены мною лично от продавца в обувном магазине.
Ночью болит все, а больше всего совесть.
Внук пришел к Раневской с любимой девушкой и представляет ее:
— Фаина Георгиевна, это Катя. Она умеет отлично готовить, любит печь пироги, аккуратно прибирает квартиру.
— Прекрасно, мой мальчик! Тридцать рублей в месяц, и пусть приходит по вторникам и пятницам.
Как то в ресторане ей подали цыпленка табака. Фаина Георгиевна отодвинула тарелку:
— Не буду есть. У него такой вид, как будто его сейчас будут любить.
У Раневской спросили, любит ли она Рихарда Штрауса, и услышали в ответ:
— Как Рихарда я люблю Вагнера, а как Штрауса — Иоганна.
На радио записывали передачу с участием Раневской. Во время записи Фаина
Георгиевна произнесла фразу со словом «феномЕн». Запись остановили.
— В чем дело? — чуть заикаясь и пуча глаза, спросила Раневская.
Стараясь выправить ситуацию ведущая сказала:
— Знаете, Фаина Георгиевна, они тут говорят, что надо произносить не феномЕн, а фенОмен, такое современное ударение…
— А, хорошо, деточка, включайте. Запись пошла и Раневская четко и уверенно произнесла:
— ФеномЕн, феномЕн, и еще раз феномЕн! А кому нужен фенОмен, пусть идет в ж**у!
Шкаф Любови Петровны Орловой так забит нарядами, что моль, живущая там, никак не может научиться летать!
Дарить надо то, что жалко!
Читаю Даррела, у меня его душа, а ум курицы… Даррел писатель изумительный, а его любовь к зверью делает его самым мне близким сегодня в злом мире.
Находясь на гастролях, группа артистов, среди которых была и Раневская, от нечего делать отправилась днем в зоопарк. В одной из клеток увидели оленя, на голове которого вместо двух рогов выросло целых четыре.
— Какое странное животное! Что за фокус? — удивился кто-то.
— Я думаю, что это просто вдовец, имевший неосторожность снова жениться, — предположила Фаина Георгиевна.
— Берите пример с меня, — сказала как-то Раневской, одна солистка Большого театра. — Я недавно застраховала свой голос на очень крупную сумму.
— Ну, и что же вы купили на эти деньги?
Раневской делают операцию под наркозом. Врач просит ее считать до десяти. От волнения она начинает считать невпопад:
— Один, два, пять, семь…
— Будьте повнимательнее, пожалуйста, — просит врач.
— Поймите, как мне трудно, — начинает оправдываться актриса. — Моего суфлера ведь нет рядом.
Мои любимые мужчины-Христос, Чаплин, Герцен, доктор Швейнер, найдутся еще-лень вспоминать.
У меня есть два Бога: Пушкин, Толстой… А главный?! О нем боюсь думать.
А может быть поехать в Прибалтику?! А если я там умру?! Что я буду делать?
Все мы немного лошади.
Я вас ненавижу. Куда бы я ни пришла, все оглядываются и говорят: «Смотри, это Муля, не нервируй меня, идёт».
Спустя много лет даже Леонид Ильич Брежнев, вручая актрисе Орден Ленина, не удержался, чтобы не сказать:
— Муля, не нервируй меня!
Фаина Георгиевна не растерялась и озадачила его в ответ:
— Леонид Ильич, так ко мне обращаются или мальчишки, или хулиганы!
Ну что, в самом деле, Чаплин, Чаплин… Какой раз хочу посмотреть, во что одета его жена, а она опять в своем беременном платье! Поездка прошла совершенно впустую.
О своей комнате без окон на Старопименовском переулке Раневская говорила: Живу, как Диоген, — говорила она, — днем с огнем.
Врачи удивлялись ее легким:
— Чем же вы дышите?
— Пушкиным, — отвечала она.
Старая харя не стала моей трагедией — в 22 года я уже гримировалась старухой и привыкла, и полюбила старух моих в ролях. А недавно написала моей сверстнице: «Старухи, я люблю вас, будьте бдительны!»
Медсестра, лечившая Раневскую рассказала, как однажды Фаина Георгиевна принесла на анализ мочу в термосе. Сестра удивилась, почему именно в термосе, надо было в баночке. На что великая актриса возмущенно пробасила: Ох, ни х***а себе! А кто вчера сказал: неси прямо с утра, теплую?!
Раневская не любила зиму. Она говорила:
— Я ненавижу зиму, как Гитлера!
В 60-е годы в Москве установили памятник. Карлу Марксу.
— Фаина Георгиевна, вы видели памятник Марксу? — спросил кто-то у Раневской.
— Вы имеете в виду этот холодильник с бородой, что поставили напротив Большого театра? — уточнила Раневская.
В переполненном автобусе, развозившем артистов, после спектакля, раздался неприличный звук. Раневская наклонилась к уху соседа и шепотом, но так чтобы все слышали, выдала:
— Чувствуете, голубчик? У кого-то открылось второе дыхание!
В театре им. Моссовета с огромным успехом шел спектакль «Дальше — тишина». Главную роль играла уже пожилая "Раневская. Как-то после спектакля к ней подошел зритель и спросил:
— Простите за нескромный вопрос, а сколько вам лет?
— В субботу будет 115, — тут же ответила актриса.
Поклонник обмер от восторга и сказал:
— В такие годы и так играть!
Во время гастрольной поездки в Одессу Раневская пользовалась огромной популярностью и любовью зрителей. АМестные газеты выразились таким образом: «Одесса делает Раневской апофеоз!» Однажды актриса прогуливалась по городу, а за ней долго следовала толстая гражданка, то обгоняя, то заходя сбоку, то отставая, пока наконец не решилась заговорить.
— Я не понимаю, не могу понять, вы — это она?
— Да, да, да, — басом ответила Раневская. — Я — это она!
Как-то Раневскую спросили, почему у Марецкой все звания и награды, а у нее намного меньше? На что Раневская ответила:
— Дорогие мои! Чтобы получить все это, мне нужно сыграть как минимум Чапаева!
Как-то на южном море Раневская указала рукой на летящую чайку и сказала:
— МХАТ полетел.
На улице в Одессе к Раневской обратилась прохожая:
— Простите, мне кажется, я вас где-то видела… Вы в кино не снимались?
— Нет, — отрезала "Раневская, которой. надоели уже эти бесконечные приставания. — Я всего лишь зубной врач.
— Простите, — оживилась ее случайная собеседница. — Вы зубной врач? А как Ваше имя?
— Черт подери! — разозлилась Раневская, теперь уже обидевшись на то, что ее не узнали. — Да мое имя знает вся страна!
Находясь уже в возрасте преклонном, Раневская тем не менее умела заставить людей подчиняться и выполнять ее требования. Однажды перед Московской олимпиадой Раневская набрала номер директора театра и официальным тоном сообщила, что ей срочно нужна машина. Директор попробовал отказать, сославшись на то, что машина занята, но Раневская сурово перебила:
— Вы что же, не понимаете? Я должна объехать Москву и показать мальчику олимпийские объекты. Он хочет убедиться, что все в порядке…
Директор вынужден был отправить машину Раневской, хоть и не знал, какой такой еще мальчик желает проверить готовность объектов. А Мальчик — была кличка любимой собачки Фаины Георгиевны.
Однажды Раневская отправилась в магазин за папиросами, но попала туда в тот момент, когда магазин закрывался на обед. Уборщица, увидев стоящую у дверей Раневскую, бросила метелку и швабру и побежала отпирать дверь.
— А я Вас, конечно же, узнала! — обрадованно говорила уборщица, впуская Раневскую. — Как же можно не впустить Вас в магазин, мы ведь Вас все очень любим. Поглядишь этак на 'Вас, на Ваши роли, и собственные неприятности забываются. Конечно, для богатых людей можно найти и более шикарных артисток, а вот для бедного класса Вы как раз то, что надо!
Такая оценка ее творчества очень понравилась Раневской, и она часто вспоминала эту уборщицу и ее бесхитростные комплименты.
Однажды в театре Фаина Георгиевна ехала в лифте с артистом Геннадием Бортниковым, а лифт застрял… Ждать пришлось долго — только минут через сорок их освободили. Молодому Бортникову Раневская сказала, выходя:
— Ну вот, Геночка, теперь вы обязаны на мне жениться! Иначе Вы меня скомпрометируете!
Однажды сразу после выхода фильма «Осторожно, бабушка!» Фаина Раневская позвонила в Ригу своей тезке и спросила, видела ли та фильм?
— Еще не видела, но сегодня же пойду и посмотрю!
— Так-так, — сказала Раневская. — Я, собственно, зачем звоню… Звоню, чтобы предупредить — ни в коем случае не ходите, не тратьте деньги на билет, фильм — редкое г***о!
Раневская, как и очень многие женщины, абсолютно не разбиралась в физике, и однажды вдруг заинтересовалась, почему железные корабли не тонут.
— Как же это так? — допытывалась она у одной своей знакомой, инженера по профессии. — Железо ведь тяжелее воды, отчего же тогда корабли из железа не тонут?
— Тут все очень просто, — ответила та. — Вы ведь учили физику в школе?
— Не помню.
— Ну, хорошо, был в древности такой, ученый по имени Архимед. Он открыл закон, по которому на тело, погруженное в воду, действует выталкивающая сила, равная весу вытесненной воды…
— Не понимаю, — развела руками Фаина Георгиевна.
— Ну вот, к примеру, вы садитесь в наполненную до краев ванну, что происходит? Вода вытесняется и льется на пол… Отчего она льется?
— Оттого, что у меня большая ж…! — догадалась Раневская, начиная постигать закон Архимеда.
Старость — вещь страшная. Болят все мои косточки. Очень устала, очень. Восемьдесят семь лет! Я не Яблочкика, чтобы играть до 100 лет. Нет, больше на сцену не выйду!
Умнеющие в одиночестве ценнее умнеющих в большой компании. Почему? Потому, что сбившиеся в кучку одиночки поначалу необычайно умны на зависть жертвам взаимопритирки.
Плюсы больших сообществ так велики, что ради них принимаются и минусы. Да только минус на минус не даёт в сообществе плюс.
Когда нужно пойти на собрание труппы, такое чувство, что сейчас предстоит дегустация меда с касторкой.
— Фаина Георгиевна., на что похожа женщина, если её поставить вверх ногами?
— На копилку.
— А мужчина?
— На вешалку.
Ахматова говорила Раневской: «Вы великая актриса». И Раневская парировала: «Ну да, я великая артистка, и поэтому я ничего не играю, меня надо сдать в музей. Я не великая артистка, а великая ж**а»
Одна из подруг Раневской говорила:
— Но ведь так нельзя жить, Фаина.
— А кто Вам сказал, что это жизнь?
— По барышне говядина, по дерьму черепок…
Сам Сталин говорил про Раневскую:
— Вот товарищ Жаров хороший актер, понаклеит усики, бакенбарды или нацепит бороду, и все равно сразу видно, что это Жаров. А вот Раневская ничего не наклеивает и все равно всегда разная…
— Как Вы живете?
— Дома по мне ползают тараканы, как зрители по Генке Бортникову, — ответила Фаина Георгиевна.
— Почему вы не пишете мемуаров?
— Жизнь отнимает у меня столько времени, что писать о ней совсем некогда.
Раневская на вопрос, как она себя сегодня чувствует, ответила:
— Отвратительные паспортные данные. Посмотрела в паспорт, увидела, в каком году я родилась, и только ахнула…
Жизнь моя… Прожила около, все не удавалось. Как рыжий у ковра.
— Смесь степного колокольчика с гремучей змеей, — говорила Раневская об одной актрисе.
Главный художник «Моссовета» Александр Васильев характеризовался Раневской так: «Человек с уксусным голосом».
Сегодня дивная погода. Весной у меня обычно болит ж**а, ой, простите, я хотела сказать спинной хрэбэт.
— Я родилась в недрах МХАТ-а. А "Вас бы не взяли во МХАТ даже гардеробщиком.
Меня преследует страх перед сценой, будущей публикой, даже перед партнерами. Я не капризничаю, я боюсь. Это не от гордыни. Не провала, не неуспеха я боюсь, это ведь моя жизнь, и как страшно неправильно распорядиться ею.
Раневская звонит актрисе:
— Нелочка, дайте мне слово, что будете говорить со мной искренне.
— Даю слово, Фаина Георгиевна.
— Скажите мне, я не самая паршивая актриса?
— Господи, Фаина Георгиевна, о чем Вы говорите! Вы удивительная! Вы прекрасно репетируете.
— Да? Тогда ответьте мне: как я могу работать с режиссером, который. сказал, что я г**но?!
— Приходите, я покажу вам фотографии неизвестых народных артистов СССР, — зазывала к себе Раневская.
— Фаина Георгиевна! Галя Волчек поставила «Вишневый сад».
— Боже мой, какой ужас! Она продаст его в первом действии.
— У Юрского течка на профессию режиссера. Хотя актер он замечательный.
Перестала думать о публике и сразу потеряла стыд. А может быть, в буквальном смысле «потеряла стыд» ничего о себе не знаю.
С упоением била бы морды всем халтурщикам, а терплю. Терплю невежество, терплю вранье, терплю убогое существование полунищенки, терплю и буду терпеть до конца дней. Терплю даже Завадского.
Раневской предложили маленькую роль старой актрисы. Вскоре она позвонила Марине Нееловой: «Представьте себе, что голодному человеку предложили монпансье. Вы меня поняли? Привет!»
Когда у Раневской спрашивали, почему она не ходит на беседы Завадского о профессии актера, Фаина Георгиевна отвечала:
Я не люблю мессу в бардаке.
Раневская предложила: «Если нужно для дела, я буду играть свою роль хуже».
На обратном пути из больницы в театр (у Раневской был сердечный приступ) Завадский спросил:
— «Что они сказали, Фаина?»
— «Что-что. Грудная жаба».
— Завадскому дают награды не по заслугам, а по потребностям. У него нет только звания «Мать — героиня».
— Завадскому снится, что он похоронен на Красной площади.
— Завадский, родился не в рубашке, а в енотовой шубе.
— В семье не без режиссера.
— А драматурги неплохо устроились — получают отчисления от каждого спектакля своих пьес! Больше ведь никто ничего подобного не получает. Возьмите, например, архитектора Рерберга. По его проекту построено в Москве здание Центрального телеграфа на Тверской. Даже доска висит с надписью, что здание это воздвигнуто по проекту Ивана Ивановича Рерберга. Однако же ему не платят отчисления за телеграммы, которые подаются в его доме!
— Мне кажется, товарищ Раневская, что даже самому большому в мире глупцу не удалось бы вас рассмешить.
— А Вы попробуйте, — предложила Фаина Георгиевна.
Раневская подходит к актрисе N., мнившей себя неотразимой красавицей, и спрашивает:
— Вам никогда не говорили, что Вы похожи на Брижит Бардо?
— Нет, никогда, — отвечает N., ожидая комплимента.
Раневская окидывает ее взглядом и с удовольствием заключает:
— И правильно, что не говорили.
Хозяйка дома показывает Раневской свою фотографию детских лет. На ней снята маленькая девочка на коленях пожилой женщины.
— Вот такой я была тридцать лет назад.
— А кто эта маленькая девочка? — с невинным видом спрашивает Фаина Георгиевна.
Фаина Георгиевна Раневская однажды заметила Вано Ильичу Мурадели:
— А ведь Вы, Вано, не композитор! Мурадели обиделся:
— Это почему же я не композитор?
— Да потому, что у вас фамилия такая. Вместо «ми» у Вас «му», вместо «ре» — «ра», вместо «до» — «де», а вместо «ля» — «ли». Вы же, Вано, в ноты не попадаете.
Раневскую просили написать воспоминания об Ахматовой:
— Ведь Вы, наверное, ее часто вспоминаете?
— Ахматову я вспоминаю ежесекундно, — ответила Раневская, — но написать о себе воспоминания она мне не поручала. А потом добавила: «Какая страшная жизнь ждет эту великую женщину после смерти — воспоминания друзей».
Встретившись во Франции с дочерью Достоевского, один актер говорил:
— Вы не поверите, друзья, абсолютное портретное сходство, ну просто одно лицо!
Сидевшая тут же Раневская как бы между прочим спросила:
— И с бородой?
Раневскую постоянно все приветствовали известными словами «Муля, не нервируй!» об этом она сказала Ахматовой.
— Не огорчайтесь, у каждого из нас есть свой Mуля!
Раневская спросила: «Что у Вас
«Mуля?» — «Сжала руки под темной, вуалью» — это мои «Мули».
Некая энергичная поэтесса без комплексов предложила Раневской спекулятивное барахло: духи мытищинского разлива и искусственный половой член — «агрэгат из Парижа».
— Сказала, что покупала специально для меня. Трогательно. Я не приобрела, но родила экспромт:
Уезжая в тундру,
Продала доху.
И купила пундру
И фальшивый х…
Есть дамы, которые, представьте себе, этим пользуются. Что за мир? Сколько идиотов вокруг, как весело от них!»
В Комарове, рядом с санаторием, где отдыхает Раневская, проходит железная дорога.
— Как отдыхаете, Фаина Георгиевна?
— Как Анна Каренина.
В другой раз, отвечая на вопрос, где отдыхает летом, Раневская объясняла:
— В Комарове — там еще железная дорога — в санатории имени Анны Карениной.
Раневская в замешательстве подходит к кассе, покупает билет в кино.
— Да ведь вы же купили У меня билет на этот сеанс пять минут назад, — удивляется кассир.
— Я знаю, — говорит Фаина Георгиевна. — Но у входа в кинозал какой-то болван взял и разорвал его.
Как-то на гастролях Фаина Георгиевна зашла в местный музей и присела в кресло отдохнуть. К ней подошел смотритель и сделал замечание:
— Здесь сидеть нельзя, это кресло графа Суворова Рымникского.
— Ну и что? Его ведь сейчас нет. А как придет, я встану.
Из жизни нужно, по возможности, устранять все, для чего нужны деньги. Но с досадой добавляла афоризм Бальзака: «Деньги нужны, даже для того, чтобы без них обходиться»
— А вы знаете, я цветы не люблю. Деревья мыслители, а цветы — кокотки.
— Фуфа! — будит Раневскую эрзац-внук. — Мне кажется, где-то пищит мышь…
— Ну и что ты хочешь от меня? Чтобы я пошла ее смазать?
Эрзац-внук спрашивает у Фуфы:
— Что это ты все время пьешь что-то из бутылочки, а потом пищишь «пи-пи-пи»?
— Лекарство это, — отвечает Раневская. Читать умеешь? Тогда читай: «Принимай после пищи».
— Н. относится ко мне, как к собаке, — жаловалась Раневская. — Даже хуже! У собаки есть меховое манто, а мне о нем приходится только мечтать.
В театр Моссовета пришел лектор читать лекцию о полетах в космос. Закончив ее, предлагает задавать вопросы. Поднимается Раневская.
— Товарищ лектор, а вы «подушечки» ели? Вокруг конфета, а внутри — варенье. Интересно, как оно туда попадает?
Фаина Георгиевна, что бы вы сделали, если бы вдруг открыли границы? — спросили у Раневской..
— Залезла бы на дерево, — ответила та.
— Почему?
— Затопчут! — убежденно сказала Раневская.
— Ох и трудно сейчас жить честным людям! — пожаловался Раневской один видный товарищ.
— Ну а вам-то что? — спросила актриса.
Сегодня нянька сообщила, что все дети стали «космические», что детей опасно держать в доме, где живут родители.
Фаина Георгиевна, невзлюбила свою шубу. Решила ее продать. Открыла шкаф в передней перед покупательницей, оттуда вылетела моль. Раневская крикнула:
— Ну что, сволочь, нажралась? Продажа не состоялась.
— Ксаночка, В-Вам, не трудно купить хлеба в нашей булочной? — попросила Фаина Георгиевна.
— К-Ксаночка, хлеб надо обжечь на огне, а то рабочие на него с***и, — попросила Фаина Георгиевна, когда Маринина пришла.
— Все готово — обожгла хлеб, — вскоре сообщила Маринина.
— Вы д-долго его обжигали, Ксаночка? Ведь они д-долго на него с***и! — удрученно говорила Раневская.
Страшный радикулит. Старожилы не помнят чтобы у человека так болела ж**а, — жаловалась Раневская.
— Я рекомендовал Вам выкуривать только по одной папиросе после еды. И вот результат: у Вас прекрасный здоровый вид, Вы заметно поправились, — с оптимизмом говорит врач.
— Вы хотите сказать, что ж**а стала еще толще. Неудивительно, я ведь теперь ем по десять раз в день, чтобы покурить, — объясняет Раневская.
— Вот Ваши снотворные таблетки, Фаина Георгиевна, этого вам хватит на шесть недель.
— Но, доктор, я не хотела бы спать так долго!
«Кошмар со всеми удобствами» — так называла Раневская. Кунцевскую больницу.
Раневская со сломанной рукой в Кунцевской больнице.
— Что случилось, Фаина Георгиевна?
— Да вот, спала, наконец приснился сон. Пришел ко мне Аркадий Райкин, говорит:
— Ты в долгах, Фаина, а я заработал кучу денег, — и показывает шляпу с деньгами.
Я тянусь, а он зовет:
— Подойди поближе.
Я пошла к нему и упала с кровати, сломала руку.
Раневская называла Завадского маразматиком-затейником, уцененным Мейерхольдом. А его творческие поиски — капризами беременной кенгуру.
Внук долго не хотел засыпать, Павла Леонтьевна предложила:
— Может, я ему что-нибудь спою?
— Ну зачем же так сразу, — возразила Раневская. — Давай еще попробуем по-хорошему.
Раневская очень боялась, что ей могут предложить сотрудничать с КГБ. Однажды к ней обратился парторг с предложением вступить в партию.
— Ой, что вы, голубчик! Я не могу, я кричу во сне! — воскликнула бедная Раневская, неизвестно — перепутала она эти организации или в очередной раз острила.
Я вступаю в партию. Надо! — твердо сказала Раневская. — Должна же я хоть на старости лет знать, что эта сука Верка Марецкая говорит обо мне на партсобраниях.
Окна квартиры Раневской, в высотке на Котельнической набережной выходили в каменный внутренний двор. А там — выход из кинотеатра и место, где разгружали хлебные фургоны. — Я живу над хлебом и зрелищем, — жаловалась Раневская.
Раневская, рассказывая о своих злоключениях в поликлинике, любила доводить ситуацию до абсурда. В ее интерпретации посещение врача превращалось в настоящий анекдот. Прихожу в поликлинику и жалуюсь:
— Доктор, у меня последнее время что-то вкуса нет.
Тот обращается к медсестре:
— Дайте Фаине Георгиевне семнадцатую пробирку.
Я попробовала:
— Это же г**о.
— Все в порядке, — говорит врач, — правильно. Вкус появился.
Проходит несколько дней, я опять появляюсь в кабинете этого врача:
— Доктор, вкус-то у меня появился, но с памятью все хуже и хуже.
Доктор обращается к медсестре:
— Дайте Фаине Георгиевне пробирку номер семнадцать.
— Так там же г***о, — ору я.
— Все в порядке. Вот и память вернулась.
Почти полвека проработала Раневская в московских театрах. ^Шесть лет — в Театре Советской Армии, столько же — у Охлопкова, восемь — у Равенских в Театре им. Пушкина.
В начале шестидесятых, во время репетиции в этом театре ей сделали замечание:
— Фаина Георгиевна, говорите четче, у вас как будто что-то во рту. Напросились:
— А Вы разве не знаете, что у меня полон рот г***а?!
Родилась я в конце прошлого века, когда в моде еще были обмороки. Мне очень нравилось падать в обморок, к тому же я никогда не расшибалась, стараясь падать грациозно.
На одном из литературных вечеров Раневская сделала замечание В-И. Качалову:
— Вы обомхатили Маяковского.
Вижу себя со стороны, и мне жаль себя.
Читаю Станиславского. Сектант. Чудо-человек. Какое счастье то, что я видела его на сцене, он перед глазами у меня всегда. Он — бог мои.
Я счастлива, что жила в «эпоху Станиславского», ушедшую вместе с ним… Сейчас театр — пародия на театр. Самое главное для меня ансамбль, а его след простыл. Мне с партнерами мука мученическая, а бросить не в силах — проклятущий театр.
Режиссеры, меня не любили, я платила им взаимностью. Исключением был Таиров, поверивший мне.
Одна из бесед с А.Ахматовои:
— Фаина, вы можете представить меня в мехах и бриллиантах?
И мы обе расхохотались.
Я кончаю жизнь банально-стародевически: обожаю котенка и цветочки до страсти.
Есть люди, хорошо знающие, «что к чему». В искусстве эти люди сейчас мне представляются бандитами, подбирающими ключи. Такой «вождь с отмычкой» сейчас Охлопков. Талантливый как дьявол и циничный до беспредельности.
Когда в кассе говорили: «Она больна», публика отвечала: «А нам какое дело. Мы хотим ее видеть. И платили деньги, чтобы ее посмотреть». А мне писали дерзкие записки: «Это безобразие! Что это Вы вздумали болеть, когда мы так хотим Вас увидеть». Ей-богу, говорю сущую правду. И однажды после спектакля, когда меня заставили играть «по требованию публики» очень больную, я раз и навсегда возненавидела свою «славу».
Впервые в жизни получила ругательное анонимное письмо, а то я думала, что я такая дуся, что меня все обожают!!!
Очень завидую людям, которые говорят о себе легко и даже с удовольствием. Мне этого не хотелось, не нравилось.
На днях явилась ко мне некто Сытина — сценаристка, если бы с ней не было администратора, я бы подумала, что эта женщина убежала от Кащенки, но администратор, ее сопровождавший, производил впечатление вполне нормального сумасшедшего, работающего в кино. Таким образом, я абсолютно свободна и, погрузившись в мои неглубокие мысли, сижу у себя на койке и мечтаю об околевание.
А ведь судьба мне — мачеха!
То, что актер хочет рассказать о себе, он должен сыграть, а не писать мемуаров. Я так считаю.
Двое спорят о том, кто произнес фразу, ставшую крылатой — Пушкин или Лермонтов. Устав от препираний, Раневская решает спор:
— Тебе это сказал Пушкин, а ему — Лермонтов.
Разговор об интимных отношениях между Раневской и закоренелой девой,
Слушая Каневскую, та пребывает в замешательстве:
— И это все без наркоза?
Больше всего в жизни я любила влюбляться.
В старости главное — чувство достоинства, а его меня лишили.
Для актрисы не существует никаких неудобств, если это нужно для роли.
Для меня каждый спектакль мой — очередная репетиция. Может быть поэтому я не умею играть одинаково. Иногда репетирую хуже, иногда лучше, но хорошо — никогда.
Еврей ест курицу, когда он болен или когда курица больна.
Живу только собой — какое самоограничение.
Жизнь бьет ключом, и по голове!
Запомни на всю жизнь — надо быть такой гордой, чтобы быть выше самолюбия.
— Как дела Фаина Георгиевна?
— Как бы разъяснить… Мата я не стесняюсь, свободно им пользуясь при всех. В лексиконе моем любимое слово — ж**а. А не «Отлично».
— Какой печальный город. Невыносимо красивый и такой печальный с тяжело-болезнетворным климатом.
Про Ленинград
Книгу писала 3 года, прочитав, порвала. Книги должны писать писатели, мыслители или же сплетники.
Когда мне снится кошмар — это значит, я во сне снимаюсь в кино.
Врач спрашивает:
— Как Вы спите?
— Я сплю с Пушкиным. Засыпаю, и мне снится Пушкин. Он идет с тростью по Тверскому бульвару. Я бегу к нему, кричу. Он остановился, посмотрел, поклонился и сказал: «Оставь меня в покое, старая б***. Как ты надоела мне со своей любовью».
Милочка, я возьму с собой «Идиота», чтобы не скучать в троллейбусе!
Мое богатство, очевидно, в том, что мне оно не нужно.
О своих, наградах Фаина Георгиевна говорила: «Мои похоронные причиндалы».
На предложение написать книгу Раневская отвечала: — Я боюсь, если я это сделаю, то получится книга жалоб. Без предложений.
Наверное, я чистая христианка. Прощаю не только врагов, но и друзей своих.
Нельзя играть Толстого, когда актер П. играет Федю Протасова. Это все равно что если б я играла Маргариту Готье только потому, что я кашляю.
О мрачном водителе: Он ненавидит меня за то, что он возит меня, а не я его.
После спектакля, в котором я играю, я не могу ночью уснуть от волнения. Но если я долго не играю, то совсем перестаю спать.
Посредственность всегда так говорит о себе: «Сегодня я играл изумительно, как никогда! Вы знаете, какой я скромный? Вся Европа знает, какой я скромный!»
Похороны — спектакль для любопытствующих обывателей.
Самое страшное, это когда человек уже принадлежит не себе, а своему распаду.
Сейчас все считают, что могут быть артистами только потому, что у них есть голосовые связки.
Стараюсь припомнить, встречала ли в кино за 26 лет человекообразных?
Теперь, в старости я поняла, что «играть» ничего не надо.
Угнетает гадость в людях, в себе самой — люди бегают, носятся, скупают, закупают, магазины пусты — слух о денежной реформе — замучалась долгами, нищетой, хожу как оборванка (Народная артистка». К счастью, мне очень мало надо.
Эти новаторы погубили русский, театр. С приходом режиссуры кончились великие актеры, поэтому режиссуру я ненавижу (кроме Таирова). Они показывают себя.
Этим ограничивается моя слава — «улицей» — а начальство не признает. Все, как полагается в таких случаях.
Я верю в бога, который есть в каждом человеке. Когда я совершаю хороший поступок, я думаю, это дело рук божьих.
Я народная артистка, а не народная учительница.
Любовь, как салат оливье в ресторане — преподносится с доверием, иначе она теряет свой вкус.
Зачем снова сходиться с людьми, с которыми вы расстались? Это же как заваривать чайный пакетик во второй раз. Вкуснее уже не будет.
Я всегда чувствую себя счастливой. Ты знаешь, почему? Потому что я ничего ни от кого не жду. Ожидания всегда боль… Жизнь коротка… Так что люби свою жизнь… Будь счастлива… И улыбайся…. Перед тем, как говорить, слушай… Прежде чем писать, думай… Перед тем, как тратить деньги, заработай. Перед тем, как молиться, прощай… Перед тем, как делать больно, почувствуй. Перед тем, как ненавидеть, люби… Перед тем, как умереть, живи!
Если вам кажется, что я слишком многое себе позволяю, возможно, вы просто слишком во многом себе отказываете!
Лучший способ забыть несчастную любовь — переключиться на другого человека. Я, например, выбрала себя.
Многие люди плохо понимают намеки, особенно намеки на то, что им пора идти на х **.
Не стоит слишком настойчиво интересоваться моей жизнью. Она может оказаться настолько интересной, что вы разочаруетесь в своей.
А что вы там в дверях стоите? Не стесняйтесь, идите на х**!
Смерть забирает самых лучших, поэтому вряд ли я вообще когда-нибудь подохну.
Говорят, что герои не тот, кто побеждает, а тот, кто смог остаться один. Я выстояла, даже оставаясь среди зверей, чтобы доиграть до конца. Зритель ни в чем не виновен. Меня боятся…
Если бы я вела дневник, я бы каждый день записывала одну фразу: «Какая смертная тоска», и всё. Я бы ещё записала, что театр стал моей богадельней, а я ещё могла бы что-то сделать.
Эпикур говорил — хорошо прожил тот, кто хорошо спрятался.
И в театре тоже кладбище несыгранных ролей. Все мои лучшие роли сыграли мужчины.
Я сегодня играла очень плохо. Огорчилась перед спектаклем и не могла играть: мне сказали, что вымыли сцену для меня. Думали порадовать, а я расстроена, потому что сцена должна быть чистой на каждом спектакле.
Мне бы только не мешали, а уж помощи я не жду… Режиссер говорит мне — пойдите туда, станьте там, — а я не хочу стоять «там» и идти «туда». Это против моей внутренней жизни, или я пока этого еще не чувствую.
Для меня — загадка: как могли Великие актеры играть с любым дерьмом?
Очевидно, только мало талантливые актеры жаждут хорошего, первоклассного партнера, чтоб от партнерства взять для себя необходимое, чтоб поверить — я уже мученица. Ненавижу бездарную сволочь, не могу с ней ужиться, и вся моя долгая жизнь в театре — Голгофа
Театр катится в пропасть по коммерческим рельсам. Бедный, бедный Константин Сергеевич.
Гете: «Все должно быть единым, вытекать из Единого и возвращаться в Единое». Это для нас, для актеров, — основа!
Великий Станиславский попутал все в театральном искусстве. Сам играл не по системе, а что сердце подскажет.
Вассу играла в 36-м году… Сравнивая и вспоминая то время — поняла, как сейчас трудно. Актеры — пошлые, циничные. А главное — талант сейчас ни при чем. Играет всякий кому охота.
