Поздно вечером на Городище приехали посадник Михаил Климович с Игнатом Веском. Прошли в горницу к наместнику, заперлись у него, велели одному из воинов никого не пускать даже близко к двери. И однако, несмотря на принятые меры против подслушивания, разговор начали едва ли не шепотом.

— Худо дело, Федор Акинфович,— молвил посадник.— Сказывал тебе: не жми на славян, сорвутся. Вот, пожалуйста, вчера вече было, на тебя жалоб воз.

— За что?

— А то не знаешь? Ты выход трясешь, а в городе бездомных тьма.

— Но Орде чхать на наших бездомных, им выход давай.

— Орде, может, и чхать, но ты этим ставишь палки в колеса великому князю, Федор.

— Я?! — ахнул наместник.— Я — палки в колеса Михаилу Ярославичу?

— Именно ему, Федор Акинфович. Именно Михаилу Ярославичу.

— Да князь Михаил благодетель нашей семьи, да я за него...

— Верю, что за него ты живота не пожалеешь. Но что ему пользы от этого? Ему нужно, чтоб город его сторону держал, а из-за тебя славяне уже готовятся ему путь указать.

— Из-за меня?

— Да, из-за тебя, Федор. Не забывай, ты наместник его. Ты отступился, а спрос с него, с князя Михаила.

— Ну а ты-то, вы-то были на вече?

— Были.

— И не вступились?

— Федор, ты что, вчера родился? Я ведь тоже поставлен Михаилом, кто ж меня слушать будет? Беек вон высунулся, так его чуть не побили.

— Да. Дело сурьезное,— поддакнул Игнат,— замятней пахнет.

— А кто мутит- то? Есть же заводилы?

— А как же. Старые посадники Михаил Павшинич, Юрий Мишинич, да и Душилович с закрытым ртом не сидел.

— Так повязать их — и в поруб.

— Ты что, Федор? Спятил? Это ж все равно что горящую лучину в бересту кинуть.

— Но что ж делать?

— Я ж тебе говорю, надо было меня слушать. Тут треть города выгорела, а ты со сборами этими. И потом, кто-то видел, как ты на Торге жене украшение покупал.

— Но я на свои деньги.

— А славяне считают, что на ихние.

— Но ей-богу, на свои брал.

— Теперь иди доказывай. В общем, знай, Федор, против Михаила Ярославича здесь теперь крепкий круг вятших подымается.

— А мизинные?

— Мизинные никуда не денутся. Пойдут за ними, хлеб-то у богатых. А за хлеб ныне люди на любой грех готовы.

— Что же делать? Михаил Ярославич в Орде.

— Вот-вот. Он в Орде, а Юрий-то Данилович в Москве.

— Ну и что?

— А то, что они хотят его на стол звать.

— Как? Ведь Новгород испокон за великим князем был.

— Был, да как бы не сплыл, Федя. Новгород всегда старался вольным в князьях быть.

— Но что им плохого сделал князь Михаил Ярославич?

— Невский вон сделал славянам одно хорошее, и то выгоняли. Так что не ищи, Федор Акинфович, причину, которую сам створил.

— Михаил Климович, ты меня обижаешь.

— Не время обижаться, Федя. Не время. На всякий случай готов будь.

— К чему?

— Как к чему? К побегу.

— Да вы что, мужи? Как же я буду в глаза Михаилу Яро-славичу смотреть?

— Наше дело, Акинфыч, было предупредить тебя: зреет замятия. А там сам решай.

Стюрка, вчерашняя рабыня, накрепко привязала к себе Юрия Даниловича. От ее прелестей совсем потерял голову молодой князь. И сам не заметил, как начал исполнять бе-зукоснительно просьбы своей наложницы.

Уже во вторую ночь их жаркой любви попросила Стюрка князя выкупить у Родиона Несторовича и ее тетку.

— А то мне скучно тут. Все на меня косятся. А тетка Мотря родной человек, все ж будет повеселее. Да и к тому же она мастерица по шитью. Выкупи ее, Юрий Данилович, не прогадаешь.

— Ладно. Будет тебе Мотря,— отвечал князь, задыхаясь от страсти.

И уже на следующий день привезли Мотрю во дворец. Стюрка обняла ее, шепнула радостно:

— Вот и опять мы вместе.

Никакого родства меж ними не было. Встретились они в плену, когда их, забитых в колодки, гнали в Киев. Мотря — крестьянская девушка, не очень привлекательная, невольно потянулась к Стюрке, по ее понятиям, ослепительно красивой, и даже стала ей прислуживать. Хотя прислуживание в плену между двумя колодочницами сводилось лишь к уступке лучшего места на ночлеге, большего куска хлеба, брошенного стражей. Но это в полоне и более ценимо. Там они и поклялись никогда не расставаться. Даже хотели было назваться сестрами, но Мотря, справедливо оценя свою незавидную внешность, молвила:

— Давай, Стюра, буду я тебе теткой. Ну какая я тебе сестра с моей-то рожей.

На том и порешили и своим спутникам по несчастью вдалбливали, что они родственницы. Когда их привезли в Киев на Почайн, чтобы везти оттуда водой в Царьград на невольничий рынок, на их счастье, появился там Родион Несторович. Увидел красивую полонянку, предложил за нее хорошую цену, заранее предвкушая обладание ею. Та вдруг разрыдалась:

— Без тети не пойду.

Пришлось Родиону Несторовичу раскошелиться на «тетю», правду сказать, в дальнейшем он ни разу не раскаялся в этом. Мотря оказалась сущим кладом. Обшивала не только его семью, но и даже дворню боярина.

Появившись при дворе князя, Мотря первым делом обшила, нарядила «племянницу». Сделала из нее, как говорила, куколку. Сшила несколько шелковых исподних сорочек, вышив их золотой нитью по оплечью. Длинный летник, надевавшийся поверх сорочки, Мотря украсила по подолу золотой тесьмой и бахромой, а застежки, на которые застегивался летник под самый подбородок, надежно прикрывая грудь, пришила из золота. Кроме этого, изготовила Мотря опашень из алого рытого бархата с серебряными пуговицами снизу доверху. Все изготовила «тетка» своей «племяннице» в какие-то две-три недели. Кика Стюрки на очелье блистала жемчугами и драгоценными камнями.

Увидев ее в блеске всех этих одеяний, Юрий Данилович решительно заявил:

— Все, Стюра, ныне ж садишься со мной за почетный стол. У меня гость.

— Кто, Юрий Данилович?

— Князь ржевский — Федор Александрович.

Вознеслась Стюрка в такую высь, что даже Романец, купивший ее некогда за цену жареного цыпленка, боялся не то что тронуть, а и взглянуть на свою «покупку». Ему недвусмысленно князь пригрозил:

— Позаришься на Стюрку, посажу на кол.

Угроза была столь серьезной, что Романец даже на «тет-ку»-страшилу не желал зариться, хотя та однажды намекала дураку на свое к нему благорасположение. Ну ее к лешему, слишком горячо возле «тетки» с «племянницей». От греха подальше. Довольно с Романца было коровницы, ютившейся в клети на задах коровника.

На почетном застолье Стюрка сидела рядом с князем, сияя своими очельями и ожерельями, все еще не веря, что сие происходит в яви. Слов нет, она была красивой, невольно привлекая к себе внимание князя ржевского. Все эти красноречивые взгляды гостя на Стюрку тешили самолюбие Юрия Даниловича. Весь вид его, казалось, говорил: вот какие у нас есть, да не про вашу честь.

За столом присутствовал и самый ближний боярин князя Родион Несторович, которому не нравилось, что на самом почетном месте сидит его вчерашняя рабыня Стюрка-пирож-ница. Но опытный воин умело скрывал свое неудовольствие, стараясь попросту не замечать Стюрку, не удостаивать ее даже мимолетным взглядом.

Между тем разговор за столом шел серьезный:

— Федор Александрович, о чем я хотел тебя просить,— заговорил после второй чарки князь Юрий,— У меня днями были послы из Новгорода. Зовут меня к себе на стол. Но, сам понимаешь, как мне идти, если там сидит тверской наместник?

— Прогони его, и всего делов,— сказал Федор Александрович.

— Прогнать недолго, Федя. Но, как бы тебе объяснить, послы-то новгородские ко мне приезжали тайно. Понимаешь?

— Понимаю.

— Стало быть, это еще не приговор веча. Мне надо, чтоб меня вече позвало, а еще лучше — архиепископ. Понимаешь? Меня позвать должны, чтоб у Михаила Тверского не было права обвинить меня в захвате стола новгородского.

— Но он, говорят, сейчас в Орде.

— Да, он в Орде. И момент очень удобный, чтобы изгнать его наместника из Новгорода.

— А чем я могу помочь?

— Вот ты и изгонишь его. Приедешь с дружиной, дашь ему по шапке. Соберешь вече, на котором провопят за меня. И проследишь, чтоб звать меня приехали вятшие, самые уважаемые люди, чтоб не прислали за мной какую мелочь пузатую.

— Это я смогу, Юрий Данилович,— согласился князь Федор без малейших колебаний.

Да и как ему было колебаться, когда перед его глазами стояла судьба можайского князя Святослава. Ржевец понимал, что выгодней быть союзником московского князя, уже показавшего свои хищные зубы соседям.

— Я не сомневался в тебе, Федор,— сказал Юрий Данилович удовлетворенно и стал сам наполнять чарку. Наполнил свою и Стюркину, предложил:

— Выпей с нами, дорогая, за успех.

— С удовольствием, Юрий Данилович,— разомкнула наконец алые уста красавица.