НАДВОРНЫЙ СОВЕТНИК СОЛОВЬЕВ потерял всякую надежду, более часа прохаживаясь по Исаакиевской площади среди саней, прибывающих и разъезжающихся по городу, унося очередного седока. Расспросы извозчиков и тайных агентов, привлеченных к поискам, не давали ожидаемого результата, хотя глаз у «лихачей» наметанный, но никто не мог вспомнить круглолицего с пышными усами, да еще с рассеченной бровью.

«Мог ведь лже-Левовский шапку сдвинуть на брови, — рассудительно размышлял Иван Иванович, сдвинув к переносице темные брови. — Тогда никогда не узнать, куда он мог укатить. Эх, жаль!» — и досадливо покачал головою.

Мороз не мешал мыслям, а холодный ветер, бьющий в лицо, Соловьев просто не замечал…

— ВАШЕ ВЫСОКОРОДИЕ! — ПОДБЕЖАЛ к Соловьеву дворник, когда тот, расплатившись с извозчиком, вошел во двор дома Шклярского.

— Что еще?

— Вчерась впопыхах позабыл вам сказать, что к господину Левовскому, царствие ему небесное, — перекрестился, — приходил офицер в пятом часу пополудни.

— Что ж ты мне сразу не сказал?

— Так позабыл я.

— Далее.

— Так сегодня два раза уже приходили, но я об убиении Сергея Ивановича ничего не сказал. Больно злы они были, но оставили записку, — и он протянул конверт.

Надворный советник в нетерпении достал свернутый вдвое лист белой бумаги с запиской, состоящей из нескольких предложений:

Серж! Куда ты подевался? В третий раз предстаю перед закрытой дверью. Жду в девять у Давыдки.

Илья.

— Чтоб мне молчок, — пригрозил Соловьев строгим голосом дворнику, который вытянулся, словно военный на смотре, придерживая правой рукой лопату.

— Да разве ж я, да ни в жисть…

— Теперь слушай, кто бывал у Левовского?

— Ваше высокородие, да разве ж всех упомнить можно? Он гостеприимный был.

— А не бывал у него такой господин лет сорока, круглолицый с казацкими усами и вот так бровь рассечена, — Соловьев провел пальцем по брови.

— Видал я такого, видал, только бровь побита с правой стороны.

— Может, и имя его тебе известно?

— Никак нет, — дворник развел руками в стороны, и освободившаяся из плена лопата с грохотом упала на булыжник, которым был устлан двор.

— Много раз он бывал у Сергея Ивановича?

— Ну, положим, раза два-три точно приезжал, а как-то они вдвоем приезжали.

— Когда?

— Может, с неделю.

— А точнее?

— С неделю.

— Потом усатого ты видел?

— Никак нет.

— Когда в последний раз Сергея Ивановича видел?

— Как шестнадцатого на службу уехал, так в живых, — снова перекрестился, — его бедного и не довелось увидеть.

— Кто к нему приходил?

— Кроме офицера никого не было.

Надворный советник задумался, то ли воротиться в отделение, где доложить Ивану Дмитриевичу о записке, то ли стоит устроить повторный обыск. Однако для осмотра квартиры нужно разрешение вышестоящего начальника, а оно — на Большой Морской. Следовательно, придется воротиться.

Как раз в ту минуту, когда Соловьев входил в отделение, там стоял спиною к надворному советнику человек, по виду извозчик, говорил несмелым тоном:

— Как бы мне господина Соловьева повидать, а ежели его нет, то кого из старших?

— Вам на что? — быстро спросил дежурный. — Если заявление подать, то надо ко мне.

— Что вы, господин хороший, дежурный нам без надобности! — откликнулся посетитель. — У меня важнейшее дело. Во какое! Мне Иван Иваныча.

— Господин Соловьев, — дежурный заметил надворного советника. — Здесь к вам с «важнейшим делом».

Извозчик обернулся.

— Здравия желаем, Иван Иваныч, — потом скосил на дежурного взгляд, будто опасаясь, что тот услышит, и вполголоса добавил: — Я по нынешнему делу, что давеча вы на площади спрашивали.

— Не тяни, — махнул рукой Соловьев.

— Дак, я того, — он пальцем провел по лицу, показывая, что господина со шрамом подвозил именно он, — подвозил.

— Помнишь куда?

— А как же?!

— Отчего его запомнил?

— Дак он вместо желтенькой, на которую уговорились, дал мне красненькую, а там ехать полверсты, потом он меня подрядил на следующий день съездить то ли на Удельную, то ли на Шувалово, я его прождал с полчаса в указанном месте, да он не явился.

— Где его высадил?

— За Екатерининским каналом, на Вознесенском, как раз напротив переулка.

Иван Иванович понял, что речь идет об одноименном с проспектом переулке и о доме, где ранее проживал убитый Сергей Иванович Левовский. Надежда ранее показалось зримой, но, увы, ускользнула из рук, так их и не коснувшись.

— На следующий день где ты его ждал?

— У «Демута».

— Ты его не искал в гостинице?

— Никак нет, я ж его фамилию не знаю.

— Понадобишься, я тебя найду. Ступай.

Надворный советник направился на второй этаж к Путилину.

МИКУШИН ПРОСНУЛСЯ ОТ холода, который пробирал до самых костей, казалось, больше никогда не доведется согреться. Хотел осмотреться, где он, но не смог поднять головы, словно пришпилили невыносимой болью к полу. Он сделал попытку застонать, но из пересохшего горла не выдавил ни единого звука. Пошарил рукою, но вместо хотя и старенького, но все же теплого пальто, нащупал тонкий материал. На большее не хватило сил. Сознание помутилось, и он впал в новую порцию забытья. Когда очнулся во второй раз, голова хотя и раскалывалась на части, но пришли обрывочные воспоминания: вот он за столом пьет неприятного запаха жидкость, вот какие-то люди вокруг, он что-то им говорит, угощает на последние деньги, на которые собирался жить некоторое время, вот он на улице, а потом словно ножом обрезало и ни единой картинки в голове. Запах затхлости и застарелых нечистот вывернули желудок наизнанку. Алексей поднялся на ноги, его шатало, и если бы не стена, на которую он успел опереться, то наверняка растянулся бы на земляном полу.

ВАСИЛИЙ МИХАЙЛОВИЧ ПЕРВЫМ делом посетил университет, где слушал курсы юридического факультета Алексей Микушин. Там об усидчивом прилежном студенте ничего сказать не могли. Приятели? Да как-то сторонился всех, если только спросить Петра Веснина? Тот тоже толком ничего не добавил. Да, Микушин изредка к нему заходил, а так дружбы особой не было.

Штабс-капитан находился в растерянности, поиски зашли в тупик. Что предпринять дальше, он не знал, но не терял надежды на выход из сложившегося положения. На посещение госпожи Залесской у него не было разрешения. Ее навещал Иван Дмитриевич. Что, в сущности, может она добавить к рассказанному Путилину? Ничего, друг детства, ну и что следует из данного факта? Абсолютно ничего. Он убийца? Может быть. Но как же второй следящий? Бумажник? Вот эту загадку придется разгадать, с помощью ли Микушина или нет.

В квартире Алексея чиновника по поручениям встретил оставленный ранее агент плотного сложения с угрюмым взглядом.

— Здравия желаю, ваше благородие!

После ответа Орлов спросил:

— Как обстоят дела?

— Ваше благородие, никто не приходил.

— Так, — растянул Орлов единственное слово.

И здесь пусто, словно студент ударился в бега. «Может, того хуже, разыщем его где-нибудь в подворотне, если снегом не занесло, с дыркой в сердце или с проломленной головой», — мелькнула нехорошая мысль.

— Смотри тут у меня, без безобразий.

— Как можно.

— Знаю я вас, — вырвалось в сердцах у Орлова.

А ГОСПОДИН МИКУШИН в то же самое время, держась правой рукой о стену, продвигался в кромешной темноте маленькими шажочками, то и дело натыкаясь на какие-то острые углы предметов, сваленных кучей, тряпки, цеплявшиеся за обувь.

Как он сюда попал, вспомнить ему не удалось. Голова понемногу приходила в божеский вид. Сплошной однообразный звон попритих, и виски не так сильно сжимало, как ранее. Глаза приспособились к темноте, но пред ними по-прежнему крутились разноцветные круги, то и дело сплетающиеся в незнакомый узор, и тогда мозг вновь пронзала дикая боль, от которой хотелось упасть на пол и кататься, пока не отпустит.

ВАСИЛИЙ МИХАЙЛОВИЧ НЕ стал выходить во двор, а направился в дворницкую, где хозяин лопат и метелок пил вприкуску чай с куском белоснежного сахару.

— Сиди, — жестом указал Орлов. — К жильцу с последнего этажа гости не приходили?

— К Алексею-то Микушину? Никак нет, со вчерашнего дня ни его, ни к нему.

— К нему ранее кто-нибудь ходил?

— Ваше благородие, он малый спокойный, душевный, а чтоб приятелей принимать? Нет, никто к нему сердешному не хаживал.

— Никто о нем не спрашивал?

— Барышня молоденькая приезжала, хотела записку передать, но так и не удосужилась.

— Так что ж ты сразу не сказал?

— То ж барышня.

— Дурак, я обо всех интересуюсь.

— Виноват, ваше благородие!

— Другие барышни или барыни не были?

— Никак нет.

— Ну, я тебя!.. Появится Микушин или кто придет к нему, сразу же в сыскное. Понял?

— Да, ваше благородие!

— То-то.