— ЛЮБОПЫТНО, — ПРОТЯНУЛ ПУТИЛИН, адресуя это слово чиновникам по поручениям. Единственное слово, сказанное за прошедшие пять минут. Каждый из присутствующих был всецело поглощен услышанным.

Конечно, найденные документы не добавляли привлекательности образу убитого чиновника. Не так он был прост, как показалось в день его трагической смерти. Бумаги на типографские станки, купленные на чужое имя, а ведь господин Левовский должен был на службе возглавить второе отделение Экспедиции, которое занимается печатью ценных бумаг. Это вызывает определенные подозрения в не очень чистых помыслах Сергея Ивановича. А двести тысяч новыми двадцатипяти- и пятидесятирублевыми ассигнационными билетами? Завтра проверят, настоящие они или фальшивые. А найденные паспорта на разные фамилии? А еще практическое пособие для изготовления фальшивых купюр?

— Значит, так обстоят в данную минуту наши следственные дела, — Путилин нарушил затянувшееся молчание, — и каковы ваши мысли, милостивые господа? Я слушаю.

Иван Дмитриевич внимательно следил за чиновниками, грустный вид которых и поникшие плечи говорили больше об их чувствах, чем тысяча распрекрасных слов.

— Как я понимаю, — разорвал возникшую тишину штабс-капитан, — после армейской службы, господа, я не могу понять статских. У нас все понятно? — Василий Михайлович до сих пор не мог привыкнуть к своему положению и вспоминал об армейских порядках только со словом «мы». — Хорошо, — он поймал пристальный взор начальника. — Господин Левовский не овечка для заклания, а грешник, погрязший до самой макушки в преступном болоте, — он провел рукою над головой. — Об этом говорят и деньги… я уверен, что экспертиза покажет, что они фальшивые, и документы на типографское оборудование, которое дало возможность нашему убиенному чиновнику пополнять свой кошель. По службе, как я понимаю, Сергей Иванович имел доступ к некоторым секретным делам Экспедиции и поэтому мог беспрепятственно делиться с подельниками необходимыми сведениями.

— Василий Михайлович, негодование здесь неуместно. О чести и достоинстве мы поговорим в другое время, сейчас нам необходимо решить, в какую сторону двигаться, чтобы искоренить некую типографию, наводняющую наше государство фальшивыми денежными знаками, и схватить убийцу, — пресек Путилин сентенции офицера. Перед сыскными агентами стояли конкретные цели, а вот выносить приговор преступникам — дело судейских.

— Нам известен, — продолжил штабс-капитан, проглотив замечание, — господин Ильин Фома Тимофеевич. Думаю начать с него.

— И как?

— Вы говорили, что знакомый со шрамом приобретал имение и оформлял документы в Петербурге…

— Возможно, так, — перебил Иван Дмитриевич.

— Допустим, — продолжил штабс-капитан. — Но господин со столь приметным шрамом мог оформить покупку и в своем уезде, а если этим занимался в столице, то это, может быть, в Санкт-Петербургском уезде он приобрел имение? — тут штабс-капитан вопросительно смотрел на Путилина.

— Согласен.

— Тогда, — продолжал тот, ободренный невмешательством начальства в его слова, — он приехал из уезда. Так?

— Может быть.

— Мы можем проверить всех приехавших Ильиных с именем Фома на предмет проживания здесь, допустим, последние полгода, ведь в документах указано, что типографское оборудование тоже приобретено полгода назад.

— А если он проживает в столице? — вмешался в размышления штабс-капитана Иван Иванович.

— Тогда проверим и живущих в столице Ильиных.

— Разумно.

— Проведем обыск в имении.

— Василий Михайлович, вы правы, но как же уездный прокурор выдаст нам постановление на обыск со столь малыми уликами?

— Я считал, что подозрение в столь тяжком преступлении, как изготовление фальшивых денег, даст нам возможность на законных основаниях произвести необходимый для следствия обыск.

— Закон превыше подозрений, — начальник сыска постучал карандашом по столу.

— Иван Дмитриевич, ведь здесь же преступление против государя!

— Да, но подозреваемый дворянин.

— Но надо все равно искать Ильина.

— С вами согласен. А вы, Иван Иванович, что скажете?

— Я считаю, когда мы обнаружим Ильина Фому Тимофеевича, купившего имение, то сможем установить за ним наблюдение и неофициальным следствием установить, тот ли это человек, который нам нужен.

— Это мы можем.

— А уж по установлении интересующего нас факта можно и у прокурора необходимую бумагу просить.

— И еще… Ваша мысль, Иван Иванович, что господина Левовского собирались самого сделать убийцей, разумна, но вот кого пытались представить в виде жертвы?

— Может быть, нашего таинственного студента?

— Не думаю, — произнес Путилин после секундного замешательства, — зачем такие сложности, притом Микушин не был соперником Левовского в амурных делах, свадьба была назначена на Пасху. Убийство студента противоречит разумным действиям.

— Может быть, неведомый нам сообщник?

— Тогда у сообщника должна быть незапятнанная репутация, чтобы мы, сыскная полиция, не заподозрили его в грязных делах.

— Нам его не найти?

— Кто-то же должен обеспокоиться смертью Левовского?

— Но кто?

— Предстоит выяснить.

— Но с чего начинать?

— Как и было сказано, с Ильина Фомы Тимофеевича. Будем надеяться, что искомый господин, если являлся получателем такого груза, просто обязан где-либо промелькнуть. Поэтому вам, Василий Михайлович, стоит заняться таможенным ведомством, пошлину господин Ильин оплатил, чтобы не привлекать внимания. Далее нам известно, что куплено с полгода назад, и в ведомстве вы сможете узнать, в каком направлении сии машины убыли.

Штабс-капитан кивнул, давая понять, что задание вполне понятно.

— Теперь вернемся к вам, Иван Иванович, — указал карандашом на надворного советника Путилин. — Адресная экспедиция и земельный комитет.

— Что ж понятно, разрешите исполнять?

— Иван Иванович, советую посетить уездного землемера и узнать, много ли продано в уезде имений, допустим, за последний год.

— Непременно.

— Что ж, господа, надеюсь на полученные вами сведения.

Когда скрипнувшая дверь затворилась и в коридоре стихли шаги, Путилин вернулся к обещанной помощнику градоначальника бумаге. Вчерне она была уже написана, но стоило привести ее в надлежащий вид, подправить некоторые слишком неприглядные факты, где Путилин со всей прямотой высказывался о состоянии не только сыскного отделения, но и всей полиции в целом.

Начальника сыска никто не тревожил. Чтобы отвлечься от тяготивших мыслей, Путилин поднялся и размял ноги, несколько раз пройдя из угла в угол. На сердце спокойней не стало, эти два дела — об убийстве господина Левовского и появление фальшивых ассигнаций — мистическим образом сливались в единое целое. С одной стороны, не было веры в то, что такой преуспевающий чиновник мог запятнать доброе имя на службе таким непотребным делом… Но здесь на ум статскому советнику пришли другие слова: «Чужая душа — потемки». Воистину сказано. Однако зачем вызрела необходимость его убийства? Ведь от него могли поступать сведения о ерах, вводимых для защиты банкнот? Нелепица, одним словом. Хотя, если предположить, что Левовский стал не нужен, сыграл отведенную ему роль, роль второй скрипки… Тогда картина, может, сложится в единое целое…

Путилин достал очередной номер «Вечерней газеты».

20 декабря на сцене Императорского Нового театра идет в первый раз в текущем сезоне пятиактная комедия-водевиль Лабиша «Соломенная шляпка», перевод которой принадлежит П. Е. Федорову. Первое представление этой пьесы состоялось в Петербурге в 1853 г., и, таким образом, «Соломенной шляпке», до сих пор еще идущей при несмолкаемом хохоте публики, исполняется в нынешнем году двадцать лет, что для легкомысленного водевиля является, конечно, очень почтенным возрастом.

На днях из местного тюремного замка в Гродно бежал арестант Матвеев. Он учинил побег из тюремной церкви. В то время, когда все стали на колени и сделали земной поклон, арестант этот, воспользовавшись удобным для него моментом, никем не замеченный, вышел из церкви, а потом бежал из тюрьмы.

Очутившись на свободе и, пользуясь близостью границы, он бежал за границу и оттуда прислал письмо одному из своих приятелей, в котором известил его о том, каким путем он бежал.

«Вот ловим, — промелькнуло в голове Путилина, — а смотрители частных полицейских домов не следят надлежащим порядком за заключенными».

У нас сообщалось уже о новом рабстве негров, раскрытом недавно в Америке. Любопытны способы, какими плантаторы закрепощают негров. Это целая система, в которой принимают участие и полиция, и местные судьи. Полицейские хватают первого попавшегося негра и тащат его в суд по обвинению в бродяжничестве, незаконном ношении оружия или под каким-либо другим вымышленным предлогом. Подкупленный судья приговаривает арестованного к штрафу. Тогда является на сцену плантатор, который вносит сумму штрафа и получает негра в полное распоряжение до тех пор, пока тот не уплатит штрафа. На плантациях же повторяются все ужасы рабства: надсмотрщики с ружьями, с бичами, травля собаками беглецов и так далее. Описанные приемы порабощения применяются уже несколько лет и за последнее время получили ужасающее распространение.

«Ну, у нас, слава богу, — усмехнулся Путилин, — до такого не доходит, указ 19 февраля не имеет обратной силы, да и не слыхать о злоупотреблениях. Правда, злоумышленников стало больше в городах, каждый норовит из деревни уйти, оторваться от своего хозяйства, на поиски легкой и денежной жизни».

А этой истории сегодня исполняется почти месяц, пропечатана же только сейчас:

На днях сыскной полицией был произведен обыск в колбасной лавке Эдуарда Рятса на Васильевском острове. В подвале был найден громадный склад вина, более тысячи бутылок и несколько пустых бочек. Тут же находился собственной фабрикации этикет для разных сортов вина, капсюли для бутылок разного цвета и сургучные печати для вина. Содержатель колбасной объявил, будто бы все это он приготовил для собственного потребления. Ведется следствие.

Далее шла любопытная статья, посвященная наделавшему шума более тридцати лет назад роману господина Лермонтова «Герой нашего времени». Говорилось, что это творение возвышенное, глубоко обдуманное, выполненное художественно. Господствующая идея есть разрешение великого нравственного вопроса нашего времени: к чему ведут блистательное воспитание и все светские преимущества без положительных правил, без веры, надежды и любви? Автор отвечает своим романом: к эгоизму, к пресыщению жизнью в начале жизни, к душевной сухотке и, наконец, к гибели.

Путилин был согласен с вышеизложенными словами. В самом деле, если с ранних лет в человека не вложена душа, то и выходит черствый истукан без сердца, готовый на все, даже на преступление, как недавно ушедший Сергей Иванович. «Фу ты, опять мысли возвращают к нынешнему положению, к этому расследованию, которое не дает покоя…»

— Иван Дмитриевич, — прервал размышления дежурный чиновник, — вам депеша из Гдова.

— Давайте, давайте, — Иван Дмитриевич протянул руку за пакетом.

— Будут указания?

— Нет, пока нет.

Начал вскрывать конверт из плотной бумаги. Наконец проявился пропавший в уездной поездке помощник.

Преступник арестован.

Жуков

Коротко и понятно. Миша, как всегда, краток, но отсюда следует, что предположения молодого дознавателя были абсолютно верны и найденный в деревне под интересным названием Самолва убийца Григория Еремеева в ближайшее время будет доставлен в столицу. Представление о душегубе, видимо, совпадало с истинным портретом преступника. А ведь убить подобного себе не так просто, некоторые с содроганием отрезают голову курице, лишаются чувств при виде крови, а здесь — убить соседа и как ни в чем не бывало уехать к себе, где каждый день смотреть в глаза родственникам тобой убиенного человека, делать вид, что ты ничего не знаешь, и улыбаться. Жизнь непредсказуема своим течением, а что говорить о совести, которая в такие минуты спит.

Этот год выбивался из колеи: если три года подряд в Санкт-Петербурге было по двенадцать убийств, то в этом заканчивающем свой бег семьдесят третьем уже семнадцать, целых семнадцать.

Вот еще одно с легкой руки Михаила раскрыто, но мысли вновь, черт возьми, возвращались к Левовскому. Путилин чувствовал себя так, словно забит от пальцев на ногах до последнего волоса на макушке недоведенным пока до конца делом. Убийство всегда трагедия, но, к сожалению, только для определенного круга лиц, а для других это статья в газете в разделе происшествий.

«Чудно течение жизни в наши дни… Чудно».

Опять потянуло пофилософствовать, не иначе прошедшие годы способствовали такому настроению. Возраст, как быстротечно время, вот припомнились первые шаги на поприще полицейской службы, когда молодой Иван Путилин набрался смелости и написал рапорт.

Его превосходительству, господину Санкт-Петербургскому обер-полицмейстеру, генерал-адъютанту и кавалеру Александру Павловичу Галахову

от служащего в хозяйственном департаменте Министерства внутренних дел коллежского регистратора Ивана Путилина

Прошение

Желая продолжать службу под начальством вашего превосходительства, я осмеливаюсь просить о принятии меня в штат высочайше вверенной вам полиции, докладывая при том, что на перемещение меня из настоящего места служения моего препятствий никаких нет.

Коллежский регистратор Иван Путилин.

Ноября 1854 года. Жительство имею во 2-й роте Семеновского полка в доме купца Чеснокова.

ТОГДА ПУТИЛИН БЫЛ определен младшим помощником квартального надзирателя.

Все ему было в новинку, даже первый задержанный, который так заморочил словами, что, к своему стыду, Иван его взял и отпустил, а он оказался Сашкой Поповым, за которым полиция столицы охотилась не один год, так тогда Путилину пришлось целых полгода выслеживать его по всему городу. Но, к великому удовольствию, поиски завершились счастливым исходом.

Обманувший младшего помощника Сашка был пойман и доставлен в частный полицейский дом, а Иван более не попадался ни на какие уловки прохиндеев.

А от начальства получил первое поощрение.

Младшему помощнику надзирателя 2-го квартала 3-й Адмиралтейской части Путилину за поимку скрывающегося от ареста крестьянина Александра Семеновича Попова объявляю мою благодарность.

Санкт-Петербургский обер-полицмейстер Галахов.

28-го октября 1855 года.

ИМЕННО В ТО время Путилин решил, что надо обзаводиться помощниками — тайными агентами из преступного сообщества, и сам начал прибегать, как артист в театре, не только к гриму, но и к различным другим уловкам, в том числе и переодеваниям. Конечно, из зала, может быть, не видны огрехи на лице, но в каком-нибудь трактире или тайной квартире, где собирались члены бандитской шайки, эти огрехи имели стоимость не потерянных криков «браво» и грома оваций, а возможности ходить по земле, не чувствуя холодного острого лезвия в животе. Народ отчаянный до безумия, граничащего с рассудительностью, в каждом живет что-то смешанное от отчаянности пушкинского Дубровского до разухабистой удали атамана Ваньки-Каина.