– Прошу обратить внимание, сегодня самая подходящая погода для автобусной прогулки, – всей роскошью своего пронафталиненного платья Кира плюхнулась на гостевой стульчик.

Лобанов в ответ уныло наморщил лоб:

– Хватит трепаться, сгоняй лучше за сигаретами.

– Сдурел, Лобстер? В таком виде – куда я сгоняю?

– Ну, Кирюш, ну, плиз, будь ласточкой, – жалобно щуря глаз, заныл Лобстер.

– Не-е, лучше я твои картины покараулю, а ты сбегай.

Лобанову такой ход был не по душе:

– Вдруг клиенты?

– Что я их не задержу, что ли? – она притянула к себе портрет ангелоподобного ребёнка – мальчика или девочки – и мягко уткнула его в бордовые складки своего наряда.

– Анатоль Петрович-то где? – уже готовый привстать согласился художник.

– А-а, внучку пошёл встречать, – горестно тряхнула кружевной рукой Кира, потом аккуратно, одним мизинчиком отёрла с глаз девочки-мальчика беззащитные капли-снежинки.

Пока Лобстер бегал на ту сторону проспекта, Кира забавлялась, разговаривая с портретом. Парочка средних лет обернулась раза два – проходя, остальные туристы текли ровным многослойным потоком.

– Как он её встречает, я что-то не пойму, – Игорь с хрустом почал сигаретную пачку.

– Кто? А, Катю-то? Да никак не встречает, – Кира начала водружать портрет на прежнее место. – Стоит у ворот школы, когда она выходит, и смотрит, смотрит.

– Скажите, а вы какая Екатерина, Первая или Вторая? – звякнул мимо чей-то мальчишеский голос.

– Третья, – огрызнулась Кира не оборачиваясь. – У него же Мишка, сын, с женой развёлся, она дочку забрала и никому не даёт.

– В смысле? – не понял Лобанов.

– Ой, Лобстер, а то ты не знаешь, как это бывает. Мошт, он гулял или ещё чего, обида там у неё какая-то страшная. И она запретила Кате общаться с папашей, а заодно и с ними со всеми.

– Здрасьте, а бабка-то с дедом при чём? – попыхивая, удивился Игорь.

– При чём, при чём, воспитали развратника сына – внучку не трожь… Холодно, – и она стала тормошить сумку в поисках перчаток.

Игорь докурил и вернулся к прерванной работе. Шестой портрет Джонни Деппа выходил у него лучше прежних.

Лобстером его прозвали даже не из-за фамилии. В составе пьяной компании он учинил однажды переполох в ночном супермаркете. Пока остальные справлялись с дилеммой – маслины зелёные или чёрные, а если так, то с косточкой или без, Игорь прильнул к баночке маринованных лобстеров и стал выкрикивать на весь отдел, что эту, мол, хрень полагается подавать к столу вместе с каперсами. Каперсов в магазине не оказалось, Лобанов взялся возмущаться, и после пятнадцатиминутного показательного выступления для испуганных продавцов и вялого помощника администратора, друзья увели его в ночь, от греха подальше. Конечно, никаких каперсов ни с лобстерами, ни без – Игорь отродясь и не пробовал, всем было смешно, вот прозвище и пристало. А может быть, это только анекдот, плод его недосублимировавшегося творческого потенциала, – скучая, подумала Кира.

– Помню, он тогда только ушёл из театра, мы с ним первый год тут начали екатеринить. Сколько уже – шесть? – нет, семь, если в школе она, семь лет как…

– Кто? А, внучка его? – не отрываясь от рисунка бормотнул Игорь.

– К нам подошла здесь какая-то журналистка, или соцопрос какой-то был, не помню… И вот она спрашивает: «Что важного происходит в вашей жизни… или как-то так. А! Она его ещё тогда Петром Первым назвала, он обиделся.

– Анатолий-то? – улыбнулся Лобстер.

– Ага. Говорит: «У меня, мол, внучка родилась, это самое важное событие в моей жизни». Она: «И что вы сейчас ощущаете?» А он: «Необыкновенную лёгкость».

– Чё, пра-ально, – усмехнулся Игорь.

– Конечно, правильно, – вдруг непонятно на что разозлилась Кира. – Невестка чуть ли не в реанимации лежала после тяжёлых родов, а у него – лёгкость! Всё у вас, у мужиков, необычайно легко.

Лобстер не понял:

– Чёй эт-ты вдруг?

– Мой тоже, помню, свекор носился, – божий бычок. У Вовки колики, аллергия страшенная, я ночами вообще не спала. Только, помню, днём утрясёшь малого, прикорнёшь рядом, а свёкор тут как тут: здрасьте вам: «Кирюха, ты всё дрыхнешь, засоня. Я тебе апельсинов принёс». Это при нашей-то аллергии! Я пока кормила, сама на одних кашах да бульонах полгода сидела.

– Да, наверное, мне этого не понять, – покачал головой Лобстер на Кирин гневный выпад. – Но они же всё это не со зла, из лучших, так сказать, побуждений.

Две девицы, плещущие смехом во все стороны, притормозили над Игорем.

– Почём у вас Джоннидеппы?

– Наверна оптом деше-евле! – выплеснули обе одновременно.

Лобстер оглянулся, оценил полную коммерческую бесполезность девчонок, но произнёс для порядка.

– Желаете портретик?

– Желаем, желаем, – заходясь своим неуёмным жизнелюбием, завсхлипывали девчонки.

– Мне, чур, вот такой, с усами.

– А я вот такой хочу быть, как Джек Воробей, – и уже не удосуживаясь произносить членораздельные слова, только высмеивая свою бестолковую радость, девушки пошли и вдруг сорвались бежать на ту сторону проспекта. Пешеходный зелёный в этом месте Невского очень недолго горит.

Из-под своего рукава унылой парчи Кира выкопала золотые часики, раздражённо, как будто они были в чём-то виноваты. Лобстер, занятый ухом Джонни, не заметил её нервного жеста.

– В прошлый раз, прикинь… он пошёл на неё посмотреть, а гувернантка… эта, няня, которая Катюху после школы встречает, говорит: я, мол, милицию вызову, если вы не прекратите преследовать ребёнка.

– Её няня встречает? – переспросил Лобстер.

– Ну, да, какую-то тётку мать наняла, сама-то работает. Говорит ему: вы травмируете девочке психику. Ну как?

– А девочка что? – Игорь даже отвернулся от рисунка.

– Что – девочка? Ей мама уже втёрла всё что нужно, она ни отца, ни деда не признаёт.

– Да, ну, бредятина полная, – Игорь полез за следующей сигаретой. – И давно они это…

– Разошлись? Года два, что ли… По правде, забыть-то ещё не должна.

Кто-то спугнул у памятника голубей, и они фыркающим полотном махнули над головами прохожих.

– Кстати, – вдруг что-то вспомнила Кира. – Мошт, ты Анатолию Катюхин портрет по фотке нарисуешь? У него день рожденья скоро.

Лобстер неопределённо поёжился, так что нельзя было точно сказать – согласен он или против.

– Достанешь фотку – посмотрим.

Кира встала размяться, прошлась до памятника, обошла, скучая, вокруг раза два. Ноги начинали подмерзать, хотелось чаю.

Преклонных лет парочка торжественно прошествовала к монументу, и мужчина сунул к подножию императрицы букет желтоватых роз. Кира удивилась, но подойти и заговорить с четой монархистов было как-то лень.

– Ну и где наш Потёмкин? – поднял голову Лобстер, когда Кира вернулась, чтобы добыть из сумочки телефон.

– Сейчас буду его искать, – важно и мрачно, голосом своей героини отозвалась она.

Игорь вдруг рассмеялся:

– А он в костюме пошёл? Где школа-то, далеко? Как бы его там правда не прихватили как сумасшедшего. Маньяк в камзоле и шляпе восемнадцатого века преследовал маленьких школьниц.

– Типун тебе, Лобстер! – ей в ухо телефон Анатолия подвывал безрезультатно.

– А жена его тоже с внучкой не видится? – зачем-то продолжал любопытствовать Игорь.

– Слуш, откуда я знаю? Щас он явится – сам спроси, – не переставая набирать номер и выслушивать глупые гудки, грянула Кира. – Десть минут, десть минут – сколько его – уже час нет?

– Да ладно, Кирюш, не ругайся, – миролюбиво потянулся художник. – Помнишь, как Штирлиц говорил: из всех людей на свете я больше всего люблю стариков и детей, потому что они беззащитные такие. Не надо на стариков ругаться.

– Да какой он тебе старик? – продолжала кипеть Кира. Потом нахмурилась, вспоминая: – Чёта я не помню, когда он так говорил?

– Говорил, говорил, – голосом доброго сказочника утешил её Игорь, привстав и чуточку отклонившись от портрета. – Говорил…

– Щас я пойду его искать, прям так, ага, замечательно.

– А, – протянул Лобстер, а мне за сигаретами сходить отказалась. В этом маскараде.

Кира метнула тяжёлый, полный упрёка взгляд и зачем-то стянула с себя парик.

Вдруг что-то случилось на проспекте. Фальцетом мяукнули тормоза, и – короткий стук! Кого-то сбили – опять!

– Чёртов светофор, – выругалась Кира и мотнула юбками, торопясь посмотреть.

Из серебристого джипа медленно, как в тугом, застоявшемся сне, выбиралась молодая женщина; на асфальте, чуть подальше, за «зеброй», лежал на боку мужчина, кажется, даже старик. Вроде бы шевелится, жив. Нет, не Анатолий Петрович, слава Богу.

Кира ещё держала в руке телефон – надо бы вызвать «скорую». Лобстер подошёл отвести её от молниеносно вылепившейся из туристической массы толпы. Но телефон в руке и сам завибрировал:

– Я бегу, Кирюш, я бегу, – откуда-то издалека добрался до неё голос Анатолия Петровича и как-то странно всхлипнул.

Голубей Катькиного сада Кира знала в лицо – как своих домашних питомцев.

– Эти глупые несчастные старики, они просто не успевают.

– Ну-ну-ну, успокойся, – не совсем убедительно приговаривал Лобстер, напяливая на Кирину голову растрепавшийся клёклый парик.

– Знаешь, мне кажется, Анатолий сейчас плакал, – вдруг осознав, проговорила она удивлённо, а сама подумала: – Господи, тоска-то какая, надо искать нормальную работу.

Тоска-то какая, – подумал и Лобстер, – вот бы на море, хоть куда-нибудь.

А Екатерина Великая на них не смотрела, продолжая дирижировать голубиным балетом.