После разговора с Александром, мне надо было побыть одной. Я пошла в свою комнату, закрыла дверь, и принялась повторно перечитывать досье на участников аукциона, присланное мне господином Холмсом.

Досье были за три года. Начиная с самого первого убийства.

Через час для меня ничего не прояснилось.

Я вдохнула. Выдохнула. Погладила Ватсона, предано оставшегося со мной.

— Все сложнее, чем я думала, — сообщила я ворону, — Аукцион, даже при участии десяти человек, это совсем не та классика детективного жанра, на которую науськивал нас Холмс.

Ворон каркнул. Думаю, он отлично понимал мое смятение. Классическая детективная ситуация, это убийство, произошедшее в неком закрытом помещении, без возможности входа и выхода иных участников, кроме уже существующих. Но аукцион — подразумевает наличие различных людей. Конечно, есть и постоянные посетители таких мероприятий. Однако то, что тебе нравится ходить по аукционам, даже если они столь извращены, как этот, не означает, что ты — убийца. В данный момент постоянных посетителей аукциона «Четырех ручьев» было четверо. Минусуем меня, и остается пять человек, которые не присутствовали при первом убийстве. Александр начал посещать «семейный бизнес» год назад. Значит ли это, что и его можно вычеркнуть из подозреваемых?

— Как думаете, Ватсон, запачканы ли руки его сиятельства, лорда Александра Магса? Он много скрытничает, сильно нервничает. Да и манеры у него прескверные. По крайней мере по отношению ко мне.

Ворон повернул голову, и его умные глаза снова указали мне на папку досье на столе.

— И Ватсон опять прав, — сказала я, давая ворону кусок мяса, стащенный для него с завтрака, — Никого нельзя выписывать из подозреваемых.

Возможно, преступник работает в сговоре с другими, и они меняются местами. Демоны, это просто уравнение с множеством переменных! А я всегда так ненавидела математику!

Ватсон доклевал свое мясо, и перелетел на окно. За ним уже вовсю бушевала гроза.

Я встала и присоединилась к ворону на окне. Тот прыгал и вздымал крылья, словно желая что-то мне показать.

Я прищурилась, вглядываясь вдаль, где виднелся один из ручьев.

Ничего.

Лишь мутная, серая вода.

В этот момент за моей дверью раздался шум. Потом тихое ругательство. И снова шум.

— Ладно, тут убивают лишь в конце, поэтому сейчас вполне можно посмотреть, что происходит, — сказала я Ватсону, и направилась к двери, оставив раздосадованного ворона на подоконнике.

Открыв, я увидела в коридоре юношу. Он стоял на коленях, и шарил рукою по полу. Неподалеку валялась палка-трость. Юноша был слеп.

— Позвольте, я помогу вам, — сказала я, — подавая ему руку.

Тот, глядя перед собой, взял ее, встал, аккуратно развернулся ко мне, и представился.

— Благодарю вас, моя лэди, — сказал он, — Моя трость за что-то зацепилась, я споткнулся и упал. Тут темно даже для меня, — он улыбнулся, — Я — Генри Соквэл. Кому обязан своим спасением?

— Розалинда. Можно просто Рози. И спасения не было. Я просто помогла.

Генри снова улыбнулся, и чуть крепче сжал руку, которую я ему дала.

Я улыбнулась ему в ответ, и мне почему-то очень захотелось, чтобы Генри увидел мою улыбку.

Он был невысоким. Бледным. С худыми тонкими пальцами. Красивыми, почти девичьими, чертами лица, и светлыми, почти белыми волосами. Его глаза, напротив, были темными. Цвет тусклого янтаря. Они смотрели лишь вперед, и никогда не видели дневного света.

Из того, что я читала в досье господина Холмса, Генри был на аукционе уже в пятый раз. А он даже не был знатных кровей. Просто его мать владела самым крупным антикварным магазином во всех Серебряных Горах. (В нашем мире владельцы Антикварных магазинов — одни из самых уважаемых людей. Ведь на их полках — не только старые вещи. Там может обитать любая древняя магия. Антиквариатчики отлично разбираются в таких вещах. Умеют распознавать и ценить истинные артефакты. Именно поэтому, по закону Гор, они сами не имеют права быть магами: слишком большое искушение силы. Но, насколько я знаю, никто из владельцев антикварных магазинов пока не жаловался.) Мать Генри — Мэдди Соквэл — была самой влиятельной в своей сфере. Говорят, к ней, перед войнами, ездил закупаться сам король. И, даже в смутном, изменившемся мире, Мэдди продолжает вести свой бизнес. Ее семья — завсегдатаи этого аукциона. Они скупают самые ценные лоты первого этапа. Какое отношение они имеют к последующим торгам, мне лишь предстоит узнать.

— Спасибо за улыбку, вы очень добры, — тем временем мягко сказал мой собеседник.

— Но как…? — удивилась я.

Генри загадочно улыбнулся:

— Такие вещи всегда чувствуются.

Я невольно покраснела.

— А еще я чувствую, что внизу приготовили завтрак, — легко продолжил Генри, — Не окажите честь проводить меня вниз?

— Окажу, если вы уберете все эти фамильярности, — хихикнула я. Манеры Генри были еще сногсшибательнее, чем у зануды Александра.

— Я совсем не против, Рози, — мгновенно расслабился Генри, и мы пошли вниз.

У всех детективов есть свои правила. Господин Холмс, обучая нас, предложил на время «позаимствовать» его. А потом уже, если из нас выйдет толк, создать свой свод законов детектива. Есть ли из меня толк, или нет — пока не ясно. Так что, Свод Правил Детектива Господина Холмса:

1 Всегда проверяй место своей локации. В любом месте преступления могут быть ловушки. Проверяй все досконально, если не хочешь умереть.

2 Никогда не сближайся с людьми, которых подозреваешь в убийстве. Если, конечно, не хочешь умереть…

3 Имей запасной план. Если….ну, понятно.

И — 4 —, но самое важное: будь готов умереть.

Похоже, мне придется создать свой свод правил. По всем пунктам своего учителя провалилась.

Аукцион официально начинался в двенадцать. Значит, у меня было еще три часа. И что из этого толку? Я уже несколько раз обошла все поместье, чтобы убедиться: все комнаты, кроме конюшни и столовой, были заперты. Я пробовала волшебные отмычки. Пробовала просто отмычки. Все напрасно. Где-то через полчаса моих блужданий, ко мне подошел Александр и пригрозил связать по рукам и ногам и бросить в конюшню до самого конца аукциона, если я не успокоюсь.

— Я уже говорил вам: здесь везде печати, — прошипел он, грубо схватив меня за локоть, — А вы привлекаете к себе слишком много внимания!

— Какое еще внимание в этих темных коридорах? — шикнула я в ответ, — Не говорите, что здесь дырочки для глаз в стене!

Александр закатил глаза. По нему было видно: иного ответа он от пекарши и не ожидал. Ну уж извинитес…

— В мире магии такие вещи не обязательны.

— Ну да, у вас тут клеймо простыми колечками выжигают, — буркнула я.

Александр, уже дотащивший меня до прихожей с камином, открыл рот, чтобы сказать что-то мерзкое (я в этом уверенна) в ответ, как его благородная челюсть зависла в воздухе. Рука моментально выпустила мой локоть, чем я не преминула воспользоваться, дав аристократу заслуженный подзатыльник за грубость.

Александр никак не отреагировал. Странно как-то.

Я повернула голову туда, куда уперся взгляд Александра.

Перед нами стояло самое серое существо, которое я когда-либо видела в своей жизни.

Это была девушка невысокого роста, в светло-фиолетовом платье очень простого покроя.

У нее были русые волосы, сложенные в аккуратный пучок. Бледное личико с милыми, но ничем не примечательными чертами. Маленькие розовые губки были сложены в тонкую линию. И какие-то серые, блеклые глаза, обрамленные не очень длинными и не слишком пушистыми ресницами.

В целом, конечно, ничего. Но ничего особенного — это точно.

Интересно, создалось бы у меня иное первое впечатление, не знай я, кто это?

Но я знала.

Грэйс Арон.

Девушка, в которую по словам моей подруги горничной, был влюблен Александр Магс.

И, похоже, горничная не врала.

Александр стоял, словно язык проглотивши. Будто к нам на землю спустилась богиня, а не мадама в бледном платье.

— Добрый день, господин Магс, — произнесла Грэйс.

Голос ее был тихим. Мягким. Этакий бархатный шепот.

— Вы не представите мне свою спутницу?

Александр покраснел, (неужели он это умеет?!) и промямлил:

— Это дочь двоюродной сестры моей мамы — Розалинда. Она приехал помочь на аукционе.

— Очень приятно.

Грэйс подарила мне улыбку-бабочку: та слетела с ее маленьких розовых губок, на секунду мелькнула на лице, и исчезла где-то в бесконечности.

— Мне тоже очень приятно, — соврала я.

(Скажу честно: терпеть не могу тихих цап)

— Я за отцом, а потом сразу на аукцион, — сообщила нам Грэйс, будто это кому-то интересно, — Надеюсь вас там увидеть.

И она удалилась дальше по коридору.

— Интересно, тут еще чем-то можно занятья, кроме аукциона, или почему она лишь надеется нас там увидеть? — прокомментировала я.

Но Александр, которого из румянца уже бросило в холодный пот, лишь закрыл лицо руками, что-то тихо пробормотал про себя, а потом еще грубее схватил меня за локоть и потащил дальше:

— Прекратите паясничать, Розалинда, у нас еще масса дел!

Может, мне тоже притвориться серой молью, чтобы люди были со мной хотя бы вежливее?

Александр буквально втащил меня в комнату за камином. Там было очень темно, и пока мои глаза привыкали, я слушала. Что же можно слушать в абсолютно темной комнате? Только истинную тишину.

В комнате, где должен был проводится аукцион, не обитало и единого звука. Я не слышала хруста деревянных половиц, производимого другими участниками в их комнатах, не слышала шума дождя на улице, не слышала даже лошадей, которые должны были находиться под нами в конюшне.

К тому времени, когда мои глаза более менее привыкли к темноте, я была уверенна, что несколько секунд я провела в полной, почти космической изоляции.

— Александр?! — тихо, внутренне смеясь над собой за испуг, позвала я.

— Да? — так же тихо ответил он.

— Где мы?

Вопрос был глупым. Я знала, где мы. Территориально, мы были в комнате, где должен был проводиться аукцион, но разве может быть комнатой темный мешок, необычайных размеров, в который ты внезапно попал? Ведь даже привыкнув к темноте, я не видела абсолютно ничего, кроме своих рук и ног. Казалось, будто я парю во тьме и звенящей тишине. Это было очень не привычно. И да, мне было страшно. Поэтому, когда я почувствовала, как Александр взял меня за руку, я сжала его ладонь очень-очень сильно, боясь отпустить, и тем самым, затеряться одной в этом мрачном космосе.

— Раньше такого никогда не было, — пробормотал Александр, — Но в эту комнату не принято заходить до официального начала торгов. Я лишь хотел…

Договорить он не успел. Нам помешал свет. Яркий, режущий глаза, свет.

— Эй, Магс, ищешь где уединиться с новой птичкой? — раздался голос за нашими спинами.

Я повернулась. За нами, в одной единственной свечой в руке, стоял Сэлвер Освальд.

— Одна свеча? — пронеслось у меня в голове, — Столько света лишь от одной свечи?

Но тут я поняла, что темного мешка больше нет. Мы стояли в комнате, не имеющей ни одного окна. Стены были обиты деревом, и украшены искусной резьбой. Вокруг нас стояли деревянные стулья. Впереди — трибуна — место для лицитатора (ведущего аукциона). За ней — какие-то предметы, завешанные белыми простынями. Скорее всего — лоты первой части. Из остального убранства — лишь огромные часы на стене перед нами.

Вокруг было темно, но мои глаза все же смогли рассмотреть все эти предметы. И яркий свет, ослепивший меня, был точно не от свечи Сэлвера. Кстати, о Сэлвере. Минуту назад тот недвусмысленно назвал меня любовницей Александра. На это, господин Магс, конечно же возразил, вернее, поправил что я «Дочь двоюродной сестры его матери».

Сэлвер рассмеялся.

Магс пригрозил снять их с аукциона, за неуважительное отношение к его держателям.

Сэлвер снова рассмеялся.

В общем, ничего интересного. Они, наверное, еще долго могли пререкаться, если бы нас не прервал мягкий мужской голос.

— Господа, без пяти двенадцать, кончайте браниться.

Я посмотрела туда, откуда этот голос доносился, и увидела Генри. Тот уже сидел на одном из стульев для покупателей.

Александр гневно взглянул на Сэлвера, взял у того из рук свечу, и принялся зажигать свечи в огромных железных подсвечниках по периметру комнаты.

Я присела возле Генри.

— Ты здесь давно? — спросила его я. Вдруг он тоже почувствовал что-то странное?

— Не знаю, — ответил Генри, — Может час, а может минут пять. Я слеп, мое время течет по-иному.

Я положила свою руку поверх его: почему-то мне вдруг стало ужасно жалко юношу, всю жизнь проводящего в черном мешке.

— Розалинда? — внезапно тихо спросил Генри, — Вам тут не было как-то не по себе?

Я насторожилась.

— Были мгновения, — продолжил Генри, — Когда темно было даже мне…, -он сделал паузу, — Разве не странно?

В этот момент часы пробили двенадцать. Аукцион начался.