Революция, которую мы ждали

Наранхо Клаудио

Книгу «Революция, которую мы ждали» всемирно известный психотерапевт-гуру Клаудио Наранхо называет своим политико-социальным завещанием. Из множества психологических течений и религиозно-духовных практик он отбирает самое полезное и действенное для достижения Мудрости. Созданная им и постоянно обновляемая авторская программа развития личности за почти полвека изменила жизни огромного числа людей. Автор считает, что для построения лучшего общества необходимо изменить также систему образования, нацелив её на гармоничное развитие. Клаудио Наранхо надеется, что распространение его идей послужит изменению сознания молодежи в глобальном мире.

Книга адресована будущим строителям нового мира и будет интересна психологам, политологам, медикам, педагогам и их студентам, а также кругу образованных читателей.

 

Предисловие

Эту книгу в соответствии со своими ожиданиями, я назвал «Революция, которую мы ждали». Думаю, когда та революция, начало которой уже видно невооружённым глазом, наконец свершится, это будет именно то, чего все с нетерпением ожидали; и хотя все изменения мы воспринимали со страхом, то только потому, что их ждали так долго, что уже давно устали надеяться.

С одной стороны, то, что происходит сейчас, для нас внове, ибо до сегодняшнего дня мы были знакомы только с политическими и идеологическими революциями, а то, что начинается сегодня, можно назвать революцией сознания. С другой стороны, долгое время мы даже не допускали мысли о том, чтобы изменить что-то в мире, в котором живём, ведь мы даже потеряли интерес прошлых поколений к утопии и саму способность к утопическому мышлению. Но не зря говорят, что утопии нужны, чтобы двигаться вперёд, а отказ от утопического мышления парализует.

Чилийский социолог Антонио Элисальде сравнил утрату утопического мышления с уменьшением прыгучести блох при их дрессировке: раньше этот факт был широко известен среди дрессировщиков так называемого блошиного цирка, но очень мало знаком широкой публике. Молодых блох помещают в стеклянный пузырёк со стеклянной крышкой и ждут, пока блохи, совершая энергичные прыжки и систематически ударяясь о невидимые стены банки, не разучатся прыгать.

Эта метафора становится особенно полезной, если к ней добавить историю о приручении слонов, как это делает Элисальде. Слонёнок, привязанный за ногу к дереву, постепенно, после тщетных и мучительных попыток освободиться, отказывается от усилий во имя свободы, чтобы избежать страданий. Даже когда он уже вырос в огромного слона и ему ничего не стоит вырвать с корнем дерево, к которому привязан, он ничего не предпринимает.

Факт остается фактом: мы даже в мышлении стали подобны прирученной блохе и не решаемся в науке выпрыгнуть за рамки современных теорий, которые сейчас настолько тесны, будто и предназначены ровно для того, чтобы связать нас по рукам и ногам, и этой нерешительностью мы не только распространяем, но и оправдываем свое бессилие.

Может быть, нас выведет из оцепенения сравнение с лягушкой, которую посадили в ёмкость с водой и нагревают очень постепенно, — она не испытает беспокойства, даже если воду довести до кипения, так как её кожные рецепторы реагируют только на резкие изменения температуры.

Я назвал первую главу «За политику осознанности», потому что считаю основным недугом — более глубоким, чем все известные вызванные им многочисленные симптомы, — именно неосознанность, ведь только перестав бродить во сне, подобно лунатикам, мы сможем начать развиваться.

После некоторых размышлений о периоде пробуждения я продолжаю обращаться к теме о возможном подходе к образованию, потому что, если мы хотим больше осознавать, мне кажется, нужно начинать с образования, а ещё потому, что ради будущего возрождения нашей цивилизации, устаревшей и находящейся в кризисе, это первое, на что хочется возлагать надежды. Большая часть идей относительно реформы образования, которое бы способствовало человеческому развитию, была сформулирована мной до того, как меня попросили написать эту книгу. Стимулом к продолжению работы послужило моё выступление на открытии седьмого Всемирного конгресса образования и устойчивого развития в 2010 году, проходившего под лозунгом «Образование для гармоничного развития», и я решил в одной из следующих глав привести это краткое выступление, чтобы поделиться мыслями о том, как образование может воспитывать свободу, любовь и мудрость.

Понимание ограничений, которые имеет чисто утилитарная экология, опиравшаяся на рациональные доводы и статистические и математические данные, чтобы подтолкнуть людей к идее бережливого отношения к невосполняемым природным ресурсам, позже привело к формулировке «глубинной экологии», включающей в себя эмоциональное и этическое измерение. Мне думается что ту же степень ограничений встретит попытка реформировать образование, сделав его более целесообразным и направленным на гармоничное развитие, чисто административными мерами, главенствующими сегодня в мире (что чувствуется даже при первых попытках эмоционального образования), без подлинного обращения к нашим чувствам или к духовной жизни.

В первых главах я буду рассуждать об образовании — начиная с необходимой, но всегда откладываемой на потом эмансипации образования, далее перейду к насущным вопросам эмоционального образования и любви, затем — к теме постижения мудрости, где также выскажу свое мнение о потенциале медитации в обучении; я посвящу одну из глав моему вкладу в подготовку педагогов — программе SAT, для которой разработан учебный план по развитию трёх видов любви и трёх фундаментальных аспектов самопознания: ощущения «здесь и сейчас», психологического самопознания и глубинного, или духовного, самопознания.

И наконец, я расскажу о возможных изменениях в мире предпринимательства как, возможно, необходимом трамплине для дальнейшего изменения экономики, а завершаю книгу идеей пробуждения глобального сознания как решающего шага в той революции, которую мы совершаем, учитывая тесную связь между коллективным сознанием и властью, делающей легитимной или нелегитимной другие власти.

Я начал писать эту книгу по предложению итальянского журнала "Terra Nova", и сейчас, когда пишу эти строки, я ещё не говорил с редактором, чтобы узнать, заинтересованы ли они в дальнейшем опубликовать её. Но как бы то ни было, я радуюсь тому, что написал книгу, потому что мне кажется, что она станет моим политико-социальным завещанием, и очень надеюсь, что она также окажет на читателя свое благотворное влияние.

На страницах, которые следуют далее, повторяются многие вещи, которые я уже писал в предыдущих книгах, но сейчас я думаю о другом круге читателей. Когда я был моложе, я обращался к людям старше себя и к власти; а сейчас, когда мне исполнилось восемьдесят лет, мне кажется, что имеет смысл обращаться в первую очередь к молодёжи: им предстоит стать основателями постпатриархального общества, и с ними я постараюсь говорить более простым языком, оставив в прошлом свои академические привычки.

Один американский суфий — Э. Дж. Голд — как-то на вопрос одного из «ищущих», следует ли подходить к работе по освобождению Эго как к войне, ответил притчей.

Мужчина, желающий найти иной способ решить проблему злокачественной опухоли пениса, чем ампутация, возлагал большие надежды на китайского целителя, творившего чудеса с помощью акупунктуры и лекарственных трав. Мужчина приехал к врачевателю и подвергся тщательному обследованию. Пока мудрый традиционный целитель медленно прощупывал пульс пациента, его лицо оставалось непроницаемым, но вдруг на его губах заиграла слабая улыбка, заметив которую пациент взволнованно спросил:

— Резать не надо?

— Нет! — отозвался мудрец и добавил: — Сам отпадёт.

Много раз я слышал этот анекдот и приводил его в качестве примера духовной работы над собой, чтобы передать уверенность в том, что, когда самосознание становится достаточно глубоким, проблемные черты нашего характера теряют свою силу и превращаются в способности, которые служат лучшим побуждениям.

Однако до недавнего времени я не использовал эту притчу для объяснения общественно-политических проблем нашего мира во время кризиса. Хорошая новость заключается в том, что мы присутствуем при спонтанном распаде патриархального строя, который является причиной практически всех невзгод нашего цивилизованного мира.

Подобно некоторым биологическим видам, исчезнувшим с лица Земли из-за недостаточной приспособленности к изменению условий, наше общество потребления дошло до предела возможности своего устойчивого существования, таким образом, сегодня мы являемся свидетелями не только развала экономики, но и начала массовой делегитимизации правительств и соответствующих идеологий. Всё то, на что марксизм указывал как на врага человечества, сейчас, похоже, идет ко дну, словно корабль, получивший серьёзную пробоину, так что его уже не спасут ни команды капитана, ни работы по ремонту корпуса.

Однако, хотя крушение патриархального корабля, на котором мы все плывем, не перестанет быть катастрофой, нам стоит пройти через этот кризис с верой и пониманием, что предсмертные хрипы агонии нашей цивилизации представляют собой самую большую надежду на будущее возрождение.

В течение последних десяти лет своей жизни я стал активистом движения «Изменить образование, чтобы изменить мир» — таково заглавие одной из моих книг, и все эти годы меня удивлял контраст между моими правильными доводами и очень небольшими успехами в продвижений моего учения об осознании в образовательных институтах. И недавно я понял, что моя активность была направлена в неправильную сторону и что больше следует надеяться на помощь извне, чем изнутри системы, с их окаменелыми бюрократами и правительственными указаниями, которые до сегодняшнего дня всегда делают ставку на статус-кво. Я даже начал сомневаться в своих достижениях в работе, казавшейся успешной, которую я реализовывал много лет, изменяя жизни множества людей в разных странах, но которая, похоже, не сможет изменить наши отмирающие способы управления. Однако меня утешает тот факт, что моя помощь в психодуховном развитии людей будет наследством для участников марша спасения во время великой катастрофы и даст им возможность построить новый мир.

Напомню один момент из истории нашей цивилизации: мы находимся в том же состоянии, в котором человечество пребывало накануне мифического Всемирного потопа, посланного Богом на Землю якобы в наказание, чтобы уничтожить старый испорченный мир и дать начало новому. Только теперь мы смотрим на Бога не как на возмущенного Отца, гневающегося на своих детей, а как на космический организм, действующий по непреложным законам истины, более мудрым, чем те, по которым живут невежественное законодательство, грабительская экономика и несчастная культура (с её жизненными ценностями, которые меняются соответственно биржевым индексам, и контрценностями эгоцентричного и самовлюблённого патриархального Эго).

С тех пор, как около пяти тысяч лет назад шумеры изобрели письменность, в народе стали передаваться аллегорические истории о глубинной трансформации, через которую проходят некоторые человеческие существа, совершая нечто вроде путешествия внутрь себя; трансформации, которая означает смерть обычной личиночной формы существования и зарождение новой полубожественной жизни. Знания о метаморфозе, которая могла происходить с людьми и служила темой для многочисленных легенд о героях, передавались из уст в уста сравнительно малым числом людей в течение нашей долгой истории, но, кажется, теперь огромное большинство в мире испытывает тягу к великим приключениям сознания, как будто нам предстоит сделать шаг к коллективной эволюции, сравнимый с описанным в Книге Исхода, когда целому народу пришлось перейти Красное море, чтобы избавиться от рабства и вступить в Землю обетованную.

Более того, мне кажется, сейчас впервые вырисовывается картина, на которой закат господствующей западной цивилизации озаряется первыми лучами зарождающегося нового мира, освобождённого от тысячелетий засилья патриархальной власти, причём смерть и возрождение видятся сейчас более масштабными, чем гибель прошлых цивилизаций или возникновение новых.

Что же нам делать в это кризисное время, когда эффективность созданной нами политико-экономической системы падает до катастрофического уровня, когда бедность, голод, нездоровье, экологическая, этическая и культурная деградация становятся нормой нашей жизни?

В прошлом революционная ситуация складывалась из сопротивления народа врагу общего блага, но сегодня, напротив, слышится мотив китайской притчи, что зло «отпадет само». Мне кажется, главное сейчас взять на себя те дела, с которыми традиционные органы власти уже не справляются и будут выполнять их ещё хуже, когда всё начнет рушиться. Это движение началось несколько десятилетий назад с возникновением бесчисленных гражданских организаций, которые ООН назвала «негосударственными».

Многое предстоит сделать, и Эдгар Морен блестяще изложил многие свои идеи в недавно вышедшей книге «Метод». Также на сегодняшний день существует множество безработных, чья помощь в воплощении этих идей была бы неоценима; и даже можно представить, что излишков сельскохозяйственной продукции хватило бы для того, чтобы их прокормить, если, конечно, сообщество сможет победить коммерческое решение уничтожать пищу, чтобы таким образом поддерживать уровень цен.

Но даже самый лучший метод лечения симптомов болезни не будет действенным, если оставить без внимания её причины; и я надеюсь, что акцент, который я поставил в своем видении патриархального Эго, а также соответствующее внимание, которое я хочу уделить моим предложениям по изменению системы образования как методу лечении, чтобы окончательно победить патриархальный строй, оправдывают публикацию этой книги, которая, надеюсь, вдохновит многих строителей будущего нового мира.

 

Глава 1

За политику осознанности

Я назвал эту главу «За политику осознанности», не только имея в виду «неосознанность» современной политики, но и полагая в более широком смысле, что отсутствие осознанности сейчас преобладает в мире.

Действительно, в недалеком прошлом большинство людей страдало от последствий различных ограничений, ассоциирующихся с фрейдовским бессознательным: некоторые некрасивые побуждения подавлялись, ибо мы не признавали себя агрессивными и эгоистичными, в чем-то даже похожими на животных. Люди так называемой викторианской эпохи пребывали в заблуждении об изначальной человеческой добродетели, и существовало немало вещей, на которые закрывали глаза и о которых старались не говорить вслух. Но мне кажется, что с тех пор благодаря культуре и искусству многое изменилось.

В наши дни то, о чем запрещено говорить, уже не касается сексуальных или агрессивных желаний. Можно сказать, что сейчас в обществе, в отличие от фрейдовского бессознательного, царит «политическая неосознанность». Как будто мировой политике на руку, чтобы мы оставались мало осознающими людьми, на которых можно влиять и которые не в состоянии думать самостоятельно.

Но я собираюсь говорить не только о недостаточной осознанности и о том, что нам было бы полезно осознавать больше и лучше, но и в целом о зле: о корнях зла, о том, как можно было бы сделать мир лучше в это кризисное время, если бы мы опирались на свои знания о том, что такое зло и болезнь.

Затрагивая тему «корней зла», я считаю нужным рассмотреть на относительно рациональном, научном уровне, что мы знаем о своей деструктивности. Даже до возникновения науки существовали люди, способные ясно мыслить, но с развитием психологии начали говорить о болезни, понимая её в более глубоком смысле, чем просто телесное недомогание. А говорить о болезни в психологическом плане — значит говорить о зле и нездоровье, то есть, другими словами, о деструктивности и страдании.

Раньше считалось, что люди по своей природе склонны к агрессии, и, таким образом, в человечьей шкуре скрыто гораздо больше волчьего, чем у волка; эту идею разделяли Фрейд и Мелани Кляйн. Но мне кажется, развитие терапевтической культуры показало, что человек может изменяться — не до полного совершенства, конечно, но в определенной степени. И тот факт, что некоторые люди начинают чувствовать себя лучше и менять своё поведение, проявляя всё больше любви и всё меньше ненависти по мере стихания эха детских страданий, заставляет усомниться в истинности теории, объявляющей человеческую природу деструктивной, — особенно в русле гуманистической психологии.

Раньше много говорили о грехопадении человека (скорее мужчины, чем женщины, хотя считалось, что женщина была причиной грехопадения мужчины); ещё больше в грехопадении винили Змея. А ведь ещё во времена, предшествовавшие известной Книге Бытия, именно змея символизировала Богиню-мать и силы природы — так сказать, естественный порядок. О падении и грехе говорилось даже раньше, чем о болезни, но слово «грех» в настоящее время кажется неуместным, потому что коннотация этого термина изменилась. Наши предки под грехом понимали отклонение психической энергии, связанное с ошибкой перспективы; но века церковного наказующего авторитаризма придали этому термину дополнительный смысл: не только осуждающий, но и нормативно-оценочный и моралистский. Это делает его менее полезным, чем сегодняшнее широкое понимание эмоциональных отклонений, которые, в свою очередь, связаны с неполным развитием или психологической незрелостью.

Средневековое христианство, говоря о грехе, всегда связывало его с ошибкой или же с отклонением от правильного курса. И мне кажется, что человек, проработав на глубинном уровне смысл одного из известных древних грехов, должен был не только почувствовать, что он поступил плохо (и, соответственно, ощутить вину и стыд), но и прийти к пониманию своей ошибки. Ведь очень важно осознать, что ты сбился с пути: например, заботился лишь о внешней стороне жизни, стараясь быть не хуже остальных, наживал состояние, а не делал то, чем действительно хотел заниматься; а может быть, всю жизнь действовал по чужой указке, а не слушал своё собственное сердце. Есть люди, которые однажды говорят «Стоп!», и этот момент называется в христианстве metanoia или «обращение». Слово «обращение» позже стали употреблять, говоря о принятии новой веры, что подразумевает изменение более поверхностное, чем metanoia — «преобразование ума», предполагающее трансформацию — внутреннюю метаморфозу, характеризующую человеческий опыт.

Мы — существа, в цикле развития которых имеется стадия личинки и стадия зрелости, сильно различающиеся между собой. Однако об этом известно немного, и это знание не является частью нашей культуры, в которой зрелость как жизненная стадия встречается довольно редко. Напротив, в нашем обществе поддерживается незрелость, распространяемая с помощью эмоциональной эпидемии, по выражению Вильгельма Райха. Эмоциональная эпидемия передается через поколения, мешая эмоциональному росту, который позволял бы людям полностью реализовать свой потенциал.

Я мог бы сформулировать проблему иначе: «Что делать, если принять во внимание теории невроза?» При этом «теория невроза» — слишком современный термин, который в то же время устаревает, потому что, к сожалению, слово «невроз» исчезает из лексики в сфере психопатологии. Это было очень полезное слово, так как оно намекало на некую общность, скрывающуюся за многими синдромами, за, казалось бы, различными проявлениями эмоциональной патологии. Сейчас (по крайней мере, в современной американской психологии, представленной в Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам DSM-V) общепринятыми являются только различные поверхностные синдромы, без идеи общего корня. Идея невроза была бы очень полезна.

Однако я возьму на себя смелость говорить о «теориях невроза», предшествовавших научной психологии. Разве менее правдивым является психоаналитический взгляд Будды на причины человеческих страданий?

Объяснение сансары, которой в буддизме называется обычное состояние ума, буквально означающее «череда перерождений», является великой теорией невроза, сформулированной Буддой. Будда отмечал, что страдание и зло происходят от нашего незнания.

На первый взгляд, современному человеку такая теория может показаться несколько устаревшей и упрощенной, но только потому, что мы уже забыли, что означает незнание, считая этот недостаток отсутствием информированности. Сегодняшние учителя стараются вбить ученикам в голову как можно больше знаний, в то время как древних интересовало не столько их количество, сколько качество, и под мудростью они понимали способность воспринимать вещи такими, какие они есть.

Мудрость в изначальном понимании не зависит от количества знаний или даже от ума, поскольку требует от нас способности видеть явления в их совокупности, а также улавливать контекст. Такой навык гештальт-восприятия, как мы сегодня знаем, является интегративной способностью правого полушария мозга, он не может быть заменен дискурсивным мышлением, в основе которого лежит анализ разрозненных элементов. Наш аналитический мозг, воплощающий сумму охотничьих инстинктов, направленных на добывание и захватывание, достигает наивысшего развития в способности к овладению науками и освоению новых технологий, которые послужили основанием для легенды о прогрессе современного мира. И хотя, вне всякого сомнения, в Новейшей истории произошел огромный научный и технический скачок, это в то же время принесло свои проблемы, потому что одновременно с тем, как мы шли семимильными шагами вперёд в чём-то одном, в другом мы отступали назад, что-то упрощалось в одной области по мере усложнения другой. Правое полушарие, которое является вместилищем мудрости человеческого мозга, которое воспринимает явления в их совокупности, позволяет мыслить метафорами и является хранителем ценностей и способности к эмпатии, стало у нас практически глухим, потому что левое полушарие, которое может быть охарактеризовано как «изворотливый ум», имеет свойство во внутренних разговорах заглушать все остальные голоса разума: мы стали односторонними, непробиваемыми догматиками, присваивающими себе высокомерие науки, отрицающей всё интуитивное знание, начиная с нашего восприятия наиболее очевидного.

Были времена, когда учителя, убеждённые в ценности гуманизма, считали необходимым приучать детей к классической литературе, читая с ними древнегреческих и латинских авторов, переоткрытых заново после свержения монополии христианства в Средние века. Считалось, что таким образом прививаются некоторые способности — например, классические доблести истинных римлян, то есть те гражданские достоинства, которые не так просто объяснить, но которые передаются через восприятие произведений искусства и литературы.

К несчастью, гуманизм превратился в ещё один энциклопедический раздел, изучаемый с филологической или академической позиций, а часто попросту ради того, чтобы блеснуть перед другими своей образованностью и приверженностью культурным ценностям, — к сожалению, в нашу эпоху культура является уже не возделыванием ума, а лишь яркой оберткой, навешанной на пустой каркас. Гуманизм не смог выполнить изначальную функцию передатчика человеческой натуры через поколения, и даже занятия искусствами исчезают из современных школьных программ, потому что чиновники, ответственные за принятие решений в области образования, считают нужным прежде всего готовить кадры со стратегическим мышлением, которые нужны производству и коммерческим предприятиям. И даже родители не заботятся о том, чтобы их детей учили гуманизму: и так понятно, что хорошие оценки в школе способствуют лучшей карьере в будущем, поэтому старшее поколение, думая в первую очередь о хорошем заработке в дальнейшем для своих детей, поддается на соблазн и соглашается на то, чтобы их отпрыски продавали душу дьяволу. И те сызмальства научаются правильно писать тесты, получать высокие баллы, и будут продолжать делать для этого усилия, которые ни ради предполагаемых вознаграждений, ни ради того, чтобы сдать экзамены, не будут способствовать их созреванию, как не дадут и настоящего знания, настоящего понимания вещей, которое могло бы уже на этом этапе заронить в них зерно мудрости.

Я говорил, что мудрость — это способность понимать, для которой требуется больше, чем дискурсивное или инструментальное аналитическое мышление, являющееся специализированной функцией одного из полушарий человеческого мозга, которое в недавнем прошлом почти полностью вытеснило интуитивное полушарие. Иэн Макгилкрист в своей недавно вышедшей книге «Учитель и его эмиссар», рассуждая о связи между полушариями мозга, говорит, что эта связь подобна бинокулярному зрению: совмещая две плоские картинки под разными углами, мы имеем возможность видеть глубину и объем, и точно так же, соединяя два голоса — мудрости с одной стороны и практического разума с другой, полушария мозга дают нам в итоге глубокое, целостное представление об окружающем мире. Макгилкрист также утверждает, что именно лёгкий шёпот правого полушария доносит до сознания мудрость нашего внутреннего учителя, в то время как громоподобный глас левого полушария представляет неглубокий разум, лишь облачённый в мантию учителя, словеса которого мы ошибочно принимаем за истину.

Если мы хотим заново обрести ту мудрость, которую не только Будда, но и Сократ и святой Августин считали средством исцеления от незнания, являющегося источником наших страданий и нашей деструктивности, нам необходимо восстановить интуитивное мышление, к которому прибегали в решении сложных вопросов мудрецы всех времен. И стоит помнить, что научные знания определенной исторической эпохи по прошествии десятков лет устаревают, но мы продолжаем читать Шекспира, жившего более пятисот лет назад, Гомера, жившего более двух тысяч лет назад, и даже эпос о Гильгамеше, сложившийся у шумеров во времена зарождения письменности. Гуманистические ценности обладают большим постоянством, чем научные, и, несмотря на досужие предубеждения, создавшие множество проблем в наш информационный век, мудрость в итоге оказывается намного глубже прозорливости.

Тогда мы можем заключить, что правы были Будда и Сократ, говорившие, что одной из важных причин страданий и деструктивности в человеческой жизни является своеобразная слепота, неспособность видеть вещи такими, какие они есть. Эта слепота прекрасно совмещается с аналитическим знанием, грамотностью и чрезвычайной информированностью: сегодня мы живем в очень хорошо напитанном знаниями мире, мы постигли множество вещей, но остаёмся образованными невеждами, не замечающими ничего дальше собственного носа, и уж точно не способны совершать мудрые поступки.

Например, что происходит сейчас в экономике. Практически всем известно, что хозяевами мира сейчас являются не правители, и тем более не народ, а экономисты. По меньшей мере, можно сказать, что власть имущие прибегают к авторитету экономистов, таким образом, экономика стала инструментом политики. Но по большому счету, именно экономисты и банкиры принимают важные решения, как будто они на самом деле являются наиболее квалифицированными вождями для человечества. Однако, как это ни смешно, чем больше власти мы даём экономистам, тем больше у нас экономических проблем. Все уже поняли это, и есть люди, начинающие пересматривать экономику, а одно из замечаний критики сегодня, после экономического кризиса 2008 года, заключается в том, что экономисты не смогли предсказать этот кризис, который они сами же вызвали своей «экономической наукой», оказавшейся не наукой в строгом понимании, а скорее оправданием принятых экономических практик. И некоторые экономисты начинают говорить, что система коммерческих уравнений, составляющих основу экономики, не принимает во внимание ни человеческий фактор, ни окружающую среду. Может ли считаться научным видение, представляющее собой такую необоснованную закрытую систему (в то время как реальность является открытой системой), которое рассматривает куплю-продажу работы и имущества отдельно от людей и природы и игнорирует такие очевидные вещи, как невозможность бесконечного индустриального роста в условиях ограниченных природных ресурсов?

Даже научно обоснованные представления иногда искажаются при отсутствии зрения, и мне очень нравится книга Жозе Сарамаго «Слепота», являющаяся прекрасной метафорой того, как люди невидящие наносят себе большой вред. Похоже, существуют вещи, в которых люди слепы коллективно; и тот факт, что действия незрячих можно оправдать логически, попускает и распространяет невежество. Другими словами, то, что видится очень четко нашим ловким мозгом, прикрывает глупость, и мы перестали использовать творческий и мудрый мозг, являющийся нашим внутренним учителем, узурпированный пронырливостью технократических варваров.

Макгилкрист, в уже названной книге «Учитель и его эмиссар», приводит историю о мудром учителе, взятую из одной работы Ницше. Король некоторой страны был очень мудр, и в его королевстве жили очень счастливые подданные, ведь благодаря его мудрости там царило процветание. Но когда королевство стало расти, ему пришлось отправить посланников или эмиссаров, чтобы они правили в провинциях и отвечали за детали управления, поскольку он не мог ни находиться на всех территориях, ни постоянно разъезжать. И он доверял своим эмиссарам, и более того: ему необходимо было доверять им, чтобы его королевство могло существовать; но одному эмиссару пришло в голову, что учитель не знал всего, что знал он, будучи в курсе происходившего. И считая себя более информированным, он забрал власть у учителя и стал носить его мантию, чтобы ещё и выглядеть более могущественным.

Макгилкрист утверждает, что у людей есть мудрый мозг, он является учителем, то есть тем, кто должен управлять, но его эмиссар, ловкий мозг, отвечающий за детали, как, например, ведение счетов (мозг Homo oeconomicus — «человека, стремящегося к личному обогащению»), узурпировал власть учителя, который пропал из виду, потому что наша культура его забросила и забыла.

Что бы мы сделали, если бы приняли во внимание очень старую, но очевидную теорию (её разделяли не только Будда и Сократ, но и святой Августин), которая утверждает, что незнание является основной причиной зла и страдания и не даёт видеть нам вещи такими, какие они есть?

Очевидно, мы бы занялись пристальным изучением того, что называют мудростью, правда, являющейся для нас пока чем-то туманным, так как мы забыли, что это такое. Мы едва улавливаем, что мудрость не равна сумме знаний, тем не менее не видим разницы между интеллектуальным знанием и другим уровнем познания, которым обладают мудрецы или «провидцы», как принято сейчас говорить, хотя мы чувствуем, что речь идет не только о странном, но и спорном явлении, особенно после того, что произошло в знаменитую эпоху Просвещения, когда, развенчав деспотизм церкви, европейский мир стал противником веры, которую путали с кредо Католической церкви, хотя на самом деле это была не вера, а догма. Истинная вера — это развитая интуиция, то есть отличная от рационального форма понимания того, что сегодня, с научной точки зрения, считается неправильным.

Итак, первый вывод из диагноза: мы допускаем, что причиной наших несчастий является незнание, и в поисках мудрости обязательно сталкиваемся с тем, что, не понимая своей сущности, мы слишком заняты внешней стороной реальности. Но когда мы ставим перед собой задачу поиска той самой загадочной мудрости, мы спрашиваем себя: а как можно стать более мудрыми?

Очевидно, основной путь лежит через культуру, образование и, может быть, через институты охраны здоровья, потому что мудрость делает нас полноценными, а без неё мы остаемся хромыми в смысле психического состояния. Но как?

Из того, что мы знаем о функционировании полушарий головного мозга, мы можем подтвердить правоту наставников йоги и практики медитации или созерцания, которые учат тишине мысли и покою. Ведь если мы понимаем, что не умеем слушать мудрое полушарие мозга, потому что обращаем внимание исключительно на изворотливое полушарие охотников и завоевателей благ, то согласимся и с тем, что нет ничего полезнее для нашего холистического восприятия и осознания ценностей, чем уменьшение шума мыслительного процесса, который препятствует нашему реальному контакту с настоящим моментом. И кто попытается уменьшить этот шум, поймет, что для того, чтобы снизить шум мыслей, надо также утихомирить компульсивное стремление прогнозировать каждое следующее мгновение жизни, которое, похоже, является причиной бесконечного мыслительного потока внутри нас. Тогда можно достигнуть того, что в даосизме называется У-вэй (wu-wei) — «недеяние», возможное только при полном спокойствии духа.

Но давайте перейдем ко второй причине страдания. Почему деградировало наше сознание? Практически в то же время, когда в Индии появляется идея о незнании как причине страдания, возникает представление о страдании (и причинении страданий другим) из-за того, что можно было бы назвать гипертрофированным желанием. При переводе буддистских или индуистских текстов часто упоминается просто о желании, но более правильно было бы говорить в этих случаях о жадности или привязанности, и особенно подходящим здесь кажется психоаналитический термин оральность, относящийся к тому, что развивается в ребёнке, испытавшем фрустрацию из-за недостаточного материнского ухода. В ответ на эту детскую фрустрацию ребёнок обречен на избыточную настойчивость, как будто таким образом он может компенсировать свои лишения, и эта неприкрытая алчность, или гипертрофированное желание, делает его мамоном. В мире есть много людей-мамонов, и как бы ни ассоциировали эту аффективную зависимость с подразумеваемой идеей, что требовательность или ностальгия приведут к удовлетворению, происходит ровно наоборот.

Прав был Кьеркегор, говоря, что дверь в рай открывается изнутри; чем больше её толкаешь снаружи, тем хуже она поддаётся. Потребительское отношение к жизни или положение крайне нуждающихся в каких-то её благах отражает нашу деструктивность, ибо такое состояние противоположно восприимчивости; ведь именно тогда человек что-то получает для себя, когда он восприимчив, а не когда требует, настаивает или протестует, как неразумный в своем поведении младенец, который от чрезмерной жадности кусает сосок матери, дающей ему грудь.

Шопенгауэр заимствовал из восточной философии идею о том, что страдания происходят от наших непомерных желаний, и, соответственно, считал нужным умерить свои желания, чтобы стать счастливыми, как уже предлагал Эпикур, слегка маргинальный современник Аристотеля. Эпикура много критиковали в его эпоху, и в первую очередь за то, что он осуждал всех учителей философии — современников Аристотеля, главенствовавшего тогда в этой сфере. Но его влекла такая тема, как счастье, не очень-то актуальная для философов, которые считали её незначительной. Также Эпикура сильно интересовал вопрос о дружбе, о коллективной жизни, и он даже принимал в свое сообщество женщин. Говорили, будто бы там устраивались оргии, но, скорее всего, это была в большей степени фантазия его врагов; а главное послание Эпикура заключалось в том, что для того, чтобы быть счастливым, надо довольствоваться меньшим, потому что несчастье по большей части возникает от фрустрации чрезмерных желаний. Но Шопенгауэр пошел в своих размышлениях ещё дальше, предположив, что для избавления от чрезмерных желаний важно культивировать в себе нейтральность, в соответствии с учением Будды: нечто похожее на возможность войти внутрь ума, где можно почувствовать себя как дома, где тепло, уютно и достаточно пищи, и не зависеть от обычных потребностей внешнего мира.

Но эти вещи трудно объяснить исходя из концепций, признающих существование исключительно внешней реальности. Что-то похожее есть у Паскаля, который говорил, что большинство проблем нашего мира происходит оттого, что люди не могут оставаться одни в своей комнате, вот и шастают где придётся, влезая в чужие дома.

Вопрос о лекарстве от жадности ведет нас ещё раз к уже упомянутому средству от незнания, возникающего от разрыва связи с нашей внутренней мудростью. Большинство людей даже не отдают себе отчета в том, до какой степени они неспособны оставаться неподвижными, что следует из неумения дать своему мозгу отдохнуть в настоящий момент. Мы даже не замечаем в себе нехватку этого внутреннего мира и живем в реальности, которая заставляет нас всё быстрее бежать в будущее. Вращаясь, как белки в колесе, мы ищем следующую вещь или следующую мысль, гонимые неясным недовольством и верой в то, что следующий момент или следующее сбывшееся желание принесет то, что нам нужно.

В древней культуре — в Индии и Греции — наиболее ценной считалась способность сдерживать свои чрезмерные желания, воспитывая в себе непоколебимую нейтральность, залегающую в глубинах нашего сознания, и греки персонифицировали эту нейтральность в образе одного из богов — Аполлона, который символизировал не только знание себя (приведение души в состояние гармонии), но и необходимую отрешённость, дающую внутреннему зрению наибольшую ясность.

Фриц Перлз, основатель гештальттерапии — метода, который в 1960-е годы внес свежую струю в психоанализ, сделав популярным выражение здесь и сейчас, повторяемое всё с большим благоговением по мере обретения сокровищ, до времени скрытых в нём. Сила «здесь и сейчас» заключается не просто в том, что, осознавая свои умственные процессы, мы вносим в жизненный опыт элемент корректирующей обратной связи, но сама возможность находиться в настоящем добавляет оптимизма нашей жизни. Почему? Потому что мы существа, потенциально наделенные сознанием, и сознание наше чисто, и в то же время в действительности мы пребываем в полусне, напоминая лунатиков. Таким образом, у нас есть сознание и у нас есть желания, у нас есть сознание и есть импульсы инстинктивные влечения, различные эмоции, и, конечно, осознание собственных мыслей, а не только чувств и восприятии. Обобщая, можно сказать, что у нас есть ментальные феномены, но сознание как бы не является одним из них, оно лежит в их основе, будучи фундаментальным состоянием за пределами мышления, чувств и желаний. Мысли приходят и уходят, эмоции непостоянны — на этом настаивает буддизм. Все, что проходит, — эфемерно, и хотя мы всё время смотрим спектакль преходящего мира, похожий на сны или плывущие в небе облака, наше сознание могло бы сравниться с пространством, вместилищем, полем, содержащим в себе всё, но не имеющим собственных характеристик.

Мудрецы всех времен и, думаю, всех культур имели эту способность познать собственное сознание — состояние, в котором человек является как бы беспристрастным свидетелем самого себя и к которому некоторые люди приходят через опыт и фрустрации собственной жизни. И хотя иногда боль несчастий ведет их к бесстрастной мудрости, эту способность можно развить в себе также с помощью духовных практик. Результатом становится некая отрешённость от материального мира, но не принудительный отказ, а такое состояние, как у ребёнка, когда он перестает замечать старые игрушки. И удовлетворение юношеских страстей может помочь нам при старении (в хорошем смысле этого слова), если мы будем постепенно отстраняться от них, освобождаться от груза желаний и упрощать свою жизнь.

Говорят, что на входе в храм Аполлона была надпись: «Никаких излишеств», и в греческой культуре придавалось большое значение умеренности — и не с уклоном в ханжество, как потом произошло с христианством, и не столько в вопросах секса, сколько в отношении еды. Умеренность в еде отличала благородного человека, и идеалом благородства считался тот, кто умел себя контролировать, ограничивая свои потребности. Это выдавало стремление быть более независимым от тела и его нужд, что являлось частью аполлонического духа. И это стремление не было капризом греческой культуры, сегодня нам тоже было бы полезно нейтральное сознание, присущее тем, кто встал на терапевтический и духовный путь и осознал свои преувеличенные невротические потребности в одобрении, заботе, поддержке или подтверждении, материнской или отцовской опеке, оберегающей и направляющей длани. Все эти потребности типичны в детстве и уменьшаются при взрослении, особенно в ходе познания и осознания самого себя.

Если мы сообща захотим сделать мир лучше, самопознание сыграло бы здесь очень большую роль. Сократ говорил, что жизнь без самопознания «не есть жизнь для человека». Но учат ли нас школьные учителя больше и лучше осознавать? Увы, наоборот: они заставляют нас тратить всё время на заучивание информации и на соблюдение определённой дисциплины, что не только достойно сожаления, но и смехотворно, ибо после значительного шага, который сделал самый великий из всех учителей, открывший нам путь к самопознанию, современное образование не принимает его всерьез. Школа так сильно ориентирована на внешний мир, что предложение «пути самопознания» воспринимается с подозрением. И обучение психологии или философии не восполняет недостатка самопознания, потому что этот процесс предполагает участие наставника, ведущего ученика за собой, как примерно происходит при обучении игре на музыкальном инструменте.

Но давайте перейдём к рассмотрению третьей теории невроза — той, которая утверждает, что мы страдаем из-за определенных внутренних состояний, похожих на умственных паразитов, отбирающих у нас энергию. В христианском мире зло и неблагополучие было в основном представлено смертными грехами в Средние века, и сегодня нам наверняка покажется, что эти «грехи» — лишь догматические пережитки прошлого, имеющие малое или сомнительное отношение к нашей жизни. Но на Востоке существовало что-то похожее — так называемые клеши, или эмоциональные препятствия, в традиции индуизма означавшие примерно то же — например, гордость или зависть. Почему именно эти состояния, а не другие? Почему среди стольких негативных эмоций христианская традиция выбрала семь смертных грехов, а буддизм обычно пять? В христианстве до Папы Григория I Великого, который систематизировал грехи до семи, их было восемь, а в настоящее время распространяется знание о системе эннеаграммы — девятиконечной фигуре, являвшейся древним символом азиатской христианской культуры, пришедшим к нам из Афганистана, знание о которой в современный мир принес Георгий Гурджиев. Но будь грехов семь, восемь или девять, оправданно ли называть их «смертными» и утверждать, что они являются корнем наших видимых бед?

В первом приближении можно сказать, что психология постепенно открыла эти же психические состояния. Так, например, несколько десятилетий назад Карен Хорни выстроила целую теоретическую и психотерапевтическую систему вокруг гордости и, в частности, вокруг идеи, что мы тратим свою жизнь попусту, чтобы добиться славы, вместо того чтобы реализовать свой потенциал. Жить ради славы — это значит жить с позиций идеализированного Я. При этом мы думаем, что реализуем себя, а на самом деле живем в соответствии с далеким от реальности представлением, которое сами о себе составили. Мы строим его исходя из заниженного видения себя, сформировавшегося в нашей психике из-за недостатка любви, и в дальнейшем мы не учимся любить и ценить себя. Что-то похожее есть в разработках Мелани Кляйн о зависти, а Фрейда — о страхе и тоске как основе всех наших невротических проблем. Практически, отталкиваясь от каждого из смертных грехов, можно сформулировать теорию невроза; а теория, объединяющая их в совокупности, может объяснить множество вещей, если бы кто-то посвятил себя отслеживанию причинных связей собственных повседневных переживаний с той или иной мотивирующей причиной. Но наряду с тем, что психология, и особенно опыт терапии, подтвердили важность так называемых смертных грехов в объяснении страдания, недавнее применение психологии эннеатипов в психотерапии было принято с таким энтузиазмом терапевтами разных школ, что у меня не остаётся сомнений, что это помогло им стать лучшими терапевтами, и более того, описание характеров, предлагаемое психологией эннеатипов, совпадает с Диагностическим и статистическим руководством по психическим расстройствам DSM-V Американской ассоциации психиатрии и даже является более глубоким, что приводит многих к мнению, что на сегодняшний день это лучшее объяснение характеров.

Но я не буду сейчас останавливаться на отдельных грехах, а подчеркну их общие черты: это комбинация жадности, деструктивности и фальшивой любви. Когда о ком-то говорят, что он «страстный», часто имеют в виду некоторый переизбыток любви, не являющейся настоящей, это скорее неправильно понятая любовь: ею можно задушить любимого человека, не давая пошевелиться, контролируя каждый шаг, можно владеть им и даже убить его. Убивают из ревности, убивают из собственнических чувств, убивают, потому что хотят получить от другого человека то или иное, так что эти грехи как разновидности страсти являются формами поглощения, формами того, что А. Маслоу называл дефицитарной мотивацией, в которой жизнь ведется не от избытка, а от недостатка: человеком как будто движет стремление заполнить пустоту внутри себя.

Несмотря на дефицитарную мотивацию, определяющую нашу жизнь в период незрелости, внутри нас, однако, находится потенциал психодуховной трансформации, который ведёт нас от состояния поглощения в состояние избытка. Подобно гусенице бабочки, которая только и делает, что ест, мы являемся «обжорами», как я уже говорил, настоящими пожирателями. Фрейд был пессимистичен в своем взгляде на человеческую натуру, называя нас потенциальными паразитами и латентными людоедами. Но зрелая генерация человека похожа на бабочку, которая летает свободно не обременённая излишком страстей. И переход к зрелости предваряет очищение, начинающееся с самопознания. И хотя миром правят старинные грехи, среди которых непомерная потребность в удовольствиях, власти, тщеславие, ощущение собственной важности, в свою очередь опирающееся на деньги, а также необходимость накопления ресурсов из-за неуверенности в завтрашнем дне, — тем не менее путь трансформации известен с давних времен, он начинается с признания своих ошибок и продолжается воспитанием добродетелей.

Вот только старинные рецепты, широко известные в Средние века, уже не работают в наше время, ибо в мире корпораций наличие грехов совершенно необходимо, а добродетель не пользуется хорошей репутацией: она не имеет рынка. А кроме того, предлагая стать более добродетельными, мы рискуем остаться непонятыми, потому что точно так же, как мы не знаем, что такое мудрость, мы не понимаем, что такое добродетель. Против этого выступает ещё и тот факт, что история морали, особенно в западном мире, является историей морализма, а не добродетели. Когда была провозглашена независимость США и внесены поправки в Конституцию, группа людей, редактирующая этот документ, со всей очевидностью понимала, что управление через закон, предлагаемое как альтернатива старому монархическому режиму, возможно, только если люди добродетельны. Но, похоже, это их не очень беспокоило, так как они были уверены, что все, как и они сами (выходцы из Англии, первопоселенцы-пуритане, которые приехали с мечтами о создании лучшего мира), добродетельны. Кроме того, о добродетели заботилась церковь, и они были убеждены, что церковь продолжит свою работу. Но что там реально происходило: морализм пуритан кажется нам достаточно карикатурным, потому что, например, африканцев они не считали за людей. Соответственно, как животных, их продавали и обращали в рабство. Такое деяние не считалось аморальным — да можно ли требовать морального поведения в отношении существ, не являющихся людьми? Ещё дальше от них отстояли экологические понятия и вера в то, что у природы тоже есть свои права. Индейцы были ближе к природе, о них можно сказать, что они, подобно францисканцам, любили деревья и травы, рыб, зверей и птиц и относились к ним, как к братьям. Такое отношение гораздо дальновидней, чем утилитаризм, призывающий нас беречь «истощаемые ресурсы». Это основанные на эмпатии отношения субъекта с объектом, отношения Я-Ты, по словам Мартина Бубера, отношения, которые гуманизируют другого человека и даже деревья. Наша испорченная наукой культура, построенная на современных представлениях мозга ловких охотников, строить такие отношения не способна.

Если мы хотим преодолеть свои деструктивные страсти, развивая добродетели, прежде всего мы должны различать этику авторитарной морали и этику добродетели.

Под добродетелью я имею в виду нечто, что Лao-цзы, легендарный основатель даосизма, называл таковой в своей известнейшей книге Дао дэ цзин — «Книга пути и достоинства». Хотя слово «Дао» переводится дословно как путь или как природа, оно также намекает на космический закон, на глубины сознания, на высшую правду и начало всего. Слово «дэ» означает «добродетель» и говорит о добродетели тех, кто существует в гармонии с космическим законом. Иными словами, заглавие этого классического даосского трактата можно прочесть как «Даосизм и его добродетели», и таким образом можно понять, что добродетель естественно вытекает из соединения с Дао. Достаточно быть самим собой, жить в соответствии с законами Вселенной, чтобы наши поступки были добродетельными. Следовать Дао — единственное необходимое условие для того, чтобы деяния были благотворными, это внутренний закон, в отличие от внешней морали, прописанной в заповедях или законах, диктующих, что такое хорошо и что такое плохо. Моральные нормы имеют ту же природу, что и сами эти законы, поскольку они представляют собой авторитарные утверждения и по своей сути предполагают полицейскую систему, пронизывающую всю этику западного мира.

Многие терапевты считают своей задачей помогать людям избавляться от полицейского, который живет у них в голове, чтобы они поняли, что им не нужно внутреннее полицейское управление; более того: если человек научится жить без стражника или внутреннего преследователя, результат будет лучше, а не хуже. Несмотря на то, что благодаря воспитанию и образованию мы твердо усвоили, что спонтанные желания вредны, нам следовало бы научиться доверять своим чувствам и своему организму и прийти к пониманию, что мы потенциально гуманные существа, а вовсе не чудовища, которые, как нас учит думать психоанализ рвутся с цепи в подвалах нашей психики.

Американский лингвист Джордж Лакофф уверен, что в нас укоренено убеждение, которое он называет «моделью строгого отца»: мы считаем, что лучшее лекарство от бед — «тяжёлая рука». Если ребёнок плохо учится, нужно сообщить родителям чтобы они его наказали; если весь класс получает неудовлетворительные оценки, нужно ввести более сложные экзамены, и если ученики их не выдержат, перекрыть им пути к получению профессии; если граждане ведут себя недостойно, надо отправить их в тюрьму; а если и это не помогает, необходимо ввести смертную казнь. Есть сторонники смертной казни или, по крайней мере, более суровой системы правосудия, хотя всем хорошо известно, что понимание и любовь действуют благотворнее, чем наказание и угрозы. Но в нашем обществе преобладает принцип наказания и угроз, им заражены все уровни — от семьи до политики, и почти не верится, что люди могли бы жить мирно без контроля закона и полиции.

Хотя были времена, когда этика стояла на страже порядка довольно исправно. Вера в морализм была утеряна, когда люди стали более сложноорганизованными и постигли наказующую сущность морализма. И мне кажется, в наши дни мы начинаем понимать, как хорошо был сфабрикован миф о грехопадении человека после вкушения им плода с дерева познания добра и зла. Библейский текст утверждает, что, вкусив от плода этого дерева, божье творение пожелало сравняться с богами, но лучше бы нам действительно не зазнаваться и не пытаться судить о том, что есть добро, а что зло. В тот момент, когда мы становимся судьями хорошего и плохого, мы становимся моралистами, и стоит только раз и навсегда решить быть хорошими или совершать только добро, как внутри нас рождается дух противоречия.

Но кто верит в то, что можно доверять «интеллекту организма»? Кто верит в интеллект своей животной сущности? Коллективно мы криминализировали не только плоть, но и удовольствие. Когда Фрейд предлагает нам признать во внутреннем мире конфликт «принципа удовольствия» и «принципа реальности» и утверждает, что мы становимся зрелыми людьми, когда признаем границы, накладываемые реальностью на удовольствие, мне кажется, он не учитывает одну вещь: то, что он называет реальностью, является реальностью патриархального мира, то есть реальностью общества, в котором удовольствие осуждалось на протяжении веков.

Ещё на заре цивилизации человек восстал против природы, начав эксплуатировать её не только во внешнем мире, но и во внутреннем, а именно отношением к самим себе как к вьючным ослам — то есть к ресурсу или средству, которое само по себе не человек, а нечто, что служит для удовлетворения амбиций или получения материальных благ, преследуя эгоистические или невротические цели, лишь бы облегчить ужасное, губительное чувство вселенской обделённости. И поскольку этот поворот против всего естественного в нашей природе и окружающем нас мире является потерей добродетели, та добродетель, о которой говорил Лао-цзы, а вместе с ним Сократ и Аристотель, называя её eudaimonia — радостное спокойствие, то есть состояние, в котором человек хорошо себя чувствует и естественным образом совершает достойные поступки, — больше всего похожа на психическое здоровье.

Ближе всего к морали, интересовавшей греческих и римских моралистов, таких как стоики, эпикурейцы, циники, — философов, пришедших за Сократом и размышлявших больше о том, как надо жить, чем о научных проблемах в современном их понимании (Марк Аврелий, Эпиктет, Цицерон), сейчас находится то, что мы называем терапией. Эти философы размышляли о сознании, заботились о том, как людям сосуществовать друг с другом, учили их жить лучше. И если бы мы хотели вернуться к добродетели, нам надо было бы сделать образование не более моральным, а более терапевтичным, чтобы оно заботилось о счастье.

Поэтому жаль, что у нас существует барьер между образованием и, как полагают, сильно отличной от него психотерапией; считается, что это разные дисциплины, тем более в нынешних условиях рынка они конкурируют между собой, как политические партии или футбольные команды. Поскольку преобладающей ментальностью является ментальность гегемонии, каждый кусочек территории отстаивает свои взгляды, и учителя не хотят, чтобы на их поле заходили психологи. Но нам дорого обходится результат образования, который не помогает стать счастливее или построить хорошие отношения с другими людьми. Психопедагога вызывают, лишь обнаружив у ученика серьезные проблемы в учебе, а не потому, что образовательные институты важность эмоционального развития считают одной из базовых ценностей. Хотя образование, которое так озабочено получением информации, что забывает о человеческом развитии, — и это в эпоху вездесущего Гугла или всеведущей Википедии! — выглядит довольно смешно.

Наверное, уже пора озвучить другую теорию невроза, о которой я уже говорил между строк, предполагая, что ответом на идею о классических грехах христианства должна стать не только отрешённая нейтральность, но и добродетель, присущая психическому здоровью. Я имею в виду взгляд на страдание, высказанный Фрейдом. Основатель психоанализа сформулировал множество теорий, но одним из самых глубоких порождений фрейдовской мысли является идея коллективной кастрации.

Фрейд разоблачил криминализацию инстинкта, и в особенности криминализацию желания. Видение Фрейда пронизывает идея, что зверь лежит в основе человеческой сущности. Фрейд как бы говорит нам: «Достаточно уже измышлений о духовности. Пора постепенно признать: мы в своей сущности недалеко ушли от животных, и, как животным, нам не нравится клетка, в которую нас посадили. Мы создали антиэротичную, репрессивную цивилизацию. И эта Цивилизация учит нас подавлять удовольствия и ставить разум во главу угла: разум и его полномочия, — таким образом, долг превыше удовольствия. В каком-то смысле это и есть цивилизация: когда долг побеждает удовольствие. Так и было записано в воинских уставах древних народов. Воин мог пасть, пронзенный стрелой, не издав ни единого стона, потому что воинский дух выше страданий тела, а сознание управляет нашим поведением, отдавая телу приказы долга. Японцы способны расстаться с жизнью, вспоров себе живот, потому что такое поведение диктует кодекс чести и героический идеал, воплощённый в людях, способных преодолевать базовые инстинкты».

Действительно, в нас есть что-то, что переживёт тело, но я не думаю, что правильно учить людей презирать своё естество и его желания. Расплата за отсутствие счастья очень велика, и месть неудовлетворенного инстинкта, который превращается в фантасмагорические явления, такие как невротические желания и разрушительные страсти, поистине ужасна.

Учение Фрейда складывалось под влиянием Ницше, и, я уверен, он взял больше у Ницше, чем у своих наставников — физиологов, неврологов или врачей. А Ницше считал, что окаменевшему христианству необходимо вливание дионисийского духа. Что являлось дионисийским духом для Ницше? В частности, доверие природе. Если в Нас есть животные инстинкты, то они похожи на тропизмы у растений, которые знают, куда пускать корни, где взять воду, и умеют поворачивать свои цветки вслед за солнцем… И никому не приходит в голову осуждать цветок за такие действия или же считать первертными желания зверей пить, поглощать пищу или спариваться. Мы не можем контролировать животных, и было бы иллюзией пытаться вмешиваться в инстинкты и половое поведение кошек или собак: мы не осмеливаемся настолько регулировать их жизнь — им в этом повезло. И нам тоже, потому что психическое здоровье кошек, лошадей, дельфинов нас поддерживает. Бывает, что кошки и собаки помогают своим хозяевам пережить моменты депрессии или отчуждения.

Если Фрейд прав в своих предположениях, утверждая, что мы очень несчастные животные, заключённые в клетку цивилизованной жизни, то, может быть, стоило бы принять предложение Ницше культивировать дух дозволенности наших желаний: придавать им большую ценность и меньше криминализировать их. Эту идею развивал также ученик Фрейда Вильгельм Райх, который ещё больше, чем сам Фрейд, верил в освобождение репрессированных обществом внутренних сил, вдохновлённый идеей выпустить зверя из клетки или тюрьмы. Один учитель, под глубоким воздействием идеи Райха, — Александр Сазерленд Нилл — создал известную школу Саммерхилл, эксперимент по воспитанию детей в условиях свободы и любви. Он был воодушёвлен идеей, что самым главным в образовании является именно свобода и любовь. Из этой школы выходили очень благополучные люди, но о Саммерхилле многие высказывались плохо. Злые языки сумели заглушить научные выводы, основанные на результатах долговременных исследований, и в обществе разразился такой ужасный скандал, что некоторые родители испугались, что их детей воспитывают в атмосфере вседозволенности. Похожее произошло снова в 1960-е годы, когда родилось движение контркультуры. Власти испугались возможных социальных последствий от действий этих молодых людей, которые принимали наркотики и высказывали более чем критические суждения о своих благонравных родителях, бабушках и дедушках. Произошел, как его назвали американцы, разрыв поколений: такая огромная пропасть между отцами и детьми, что политики стали демонизировать молодежь.

В 1960-е годы в Калифорнии, которая была своеобразной Меккой этого движения, начались многие революционные инициативы: экологическое движение, новый феминизм, движение за гражданские свободы, давшие новое вдохновение для терапии и особенно большой прогресс в духовном поиске. Когда власти справедливо почувствовали, что, если молодежь выиграет, уже невозможно будет манипулировать обществом, они решили вмешаться и запустили движение неоконсерваторов, которые превалируют в обществе до сегодняшнего дня. Возникло направление, которое обвиняло молодежь и для этого также криминализировало наркотики, потому что они были связаны с потенциально опасной молодежной ментальностью, ослушивающейся властей. И так же, как в Германии хотели во всем обвинить евреев, публике попытались внушить, что молодежь со своей контркультурой и наркотиками представляет большую опасность для Америки. Эта криминализация была очень хорошо организована, особенно так называемая «война с наркотиками», которая основывалась не на заботе медиков о здоровье людей, — несмотря на то, что были опубликованы фальшивые эксперименты, подтверждавшие якобы вредное влияние ЛСД на хромосомы, — это была тайная политическая война, базирующаяся на страхе перед осознанием и освобождением.

Становится стыдно, что борьба с наркотиками на сегодняшний день, при значительном росте экономических преступлений, продолжает убивать стольких людей, и хуже всего, что от этого гибнет больше людей, чем от потребления наркотиков. Откуда берётся такая непримиримость? Мне кажется, причина только в том, что некоторые понимают, что пробуждение сознания имеет политические последствия, поскольку люди перестают быть стадом, погоняемым школой, телевизором и конформизмом. Потому что те же наркотики, которые служили инструментом в религиозной жизни примитивных народов и помогают сегодня в психотерапии, могут привести к опасной мудрости.

Я затронул тему репрессированного духа и необходимости более разрешающей культуры под влиянием инсайта Фрейда о том, что мы отвернулись от природных желаний. И если уже проверено, что высокая степень свободы как в образовании, так и в воспитании вызывает такое противодействие в обществе, что мы можем сделать для оздоровления культуры?

Может быть, камень преткновения в том, что жизнь родителей становится неудобной, если дети отказываются выполнять библейскую заповедь любить и уважать своих родителей, — немногие из них готовы принять критику от своих детей. И пусть даже родители знают о своем несовершенстве, это не значит, что они готовы принять эту правду из уст детей, потому что только на более продвинутом, относительно среднего, уровне сознания родители способны учиться у своих детей.

Некоторые считают, что сейчас рождаются дети, которые учат нас развиваться; дети более мудрые, они как будто приходят в мир, чтобы пренебречь идеалами своих предков и таким образом смести все условности и ложные идеологии, приготовляя нас к совсем другому миру. Как бы то ни было, по крайней мере, следовало бы признать, что репрессивные силы общества — это часть зла, часть проблемы, и нам лучше иметь ясное представление о том, что так называемая цивилизация является элементом репрессивной культуры. И сегодня мы уже хорошо знаем, что становление патриархального строя, репрессивного по своей природе, является авторитарным с самого своего начала, и поэтому то, что происходит сейчас, — это не осложнения цивилизации, а проявления старых противоречий, которые мы уже не можем терпеть.

Но продолжим о фрейдовском видении невроза. Почти с момента зарождения психоанализа и терапии в целом стало ясно, что люди страдают не только по причине скованности их инстинктивной природы, но также из-за ран любви, от «болезни любви», появившейся вследствие фрустрации детских потребностей в заботе. Можно сказать, что эта недолюбленность передается, как инфекция, от старших к младшим, от отцов к детям и к внукам, поэтому мы не можем быть такими близкими своим детям, как того хотим, не можем оказать им то внимание, которое им нужно. Мы очень сильно заняты, и особенно мы заняты тем, чтобы добиться любви, которой нам так не хватало в детстве, а чтобы получить эту любовь, приходится делать множество вещей, противоречащих нашей природе.

Одни люди, чтобы получить любовь, изо всех сил стараются достичь совершенства, другие становятся чрезмерно вежливыми, а третьи придумывают себе страдания, полагая, что они более несчастны, чем есть на самом деле. У каждого свой способ, в зависимости от характера, и есть люди, которым, чтобы чувствовать себя любимыми, необходимо удовлетворять все свои желания, и поэтому они не могут пережить фрустрацию. Потребность в любви достигла масштабов эпидемии. Я думаю, что каждый из нас может найти внутри себя зависимость от любви, поэтому японцы удивляются, как мы, жители западных стран, помешаны на романтике.

Однако мы поняли, что наша любовная зависимость не даёт нам стать более любвеобильными. Психическое здоровье — это счастливое состояние, опорой которому служит потенциал любви. Когда человек любит, он счастлив, любит ли он другого человека, наслаждается музыкой, защищает справедливость или заботится о ребёнке. Есть много форм любви.

Может показаться, что лечением потребности в любви является способность во взрослой жизни восполнить её недостаток в прошлом. Но получить любовь, которой нам когда-то не хватало, трудно вдвойне: если даже это случается, мы не получаем удовлетворения. Это чуть-чуть помогает, потому что человек способен любить, когда чувствует себя любимым. Но недолго, и мы уже знаем, что счастье в любви преходяще. Хотя нас продолжают любить, влюблённость теряет свою новизну… Тем самым это не решение проблемы.

Чтобы вылечить болезнь любви, надо любить. А чтобы быть способным любить, необязательно создавать ложную личность или прививать эту отсутствующую способность, и хотя человеческая сущность любвеобильна, проблема лишь в том, что обида и болезнь препятствуют способности к любви.

Одна из форм любви, существующая внутри нас, — это наслаждение. И никто не сомневается в том, что внутри каждого из нас есть стремление получать его. У нас есть врожденная способность наслаждаться, она теряется, если её не развивать, и многие научаются страдать гораздо лучше, чем наслаждаться, и настаивать на страдании, как будто от горьких слёз больше пользы, чем от слёз восторга и радости.

Милосердная любовь непроста, ибо кто из нас умеет прощать? Наш психический аппарат, в механизм которого встроена функция обусловленности, реагирует на фрустрации и обиды с большим раздражением, и нам гораздо проще мстить, чем прощать. Простить — это как бы выйти за пределы психологической машины, выйти за собственные пределы. Это духовный поступок: прощение происходит после того, как мы вошли в положение другого, узнали нужду другого и поняли, что теперь чувствуем себя лучше, — прощая другого или самого себя. Но сделать этот шаг трудно.

Притом что на сегодняшний день в терапии существуют такие методы, образование, к сожалению, не использует их. Впрочем, если бы мы действительно хотели соответствовать идеалам «западной христианской цивилизации», эти методы были бы очень важны, потому что только тот способен пройти по дороге любви, кто входит через дверь прощения. Побороть гнев сложно, если только тебе не помогает кто-то, кто уже пережил подобный процесс. Некоторые современные терапевты освоили этот метод довольно хорошо, но школьных учителей это обычно не интересует, так как они считают, что заниматься душевным здоровьем учеников — не их забота.

Как важно развить в себе сочувствующую, или эмпатическую, любовь, которая близка материнской, столь же важно развить другой тип любви, направленный на идеал, возникающий от связи ребёнка с его отцом. Отец для маленького ребёнка — это фигура, на которую смотрит мать, и поэтому — точка отсчета. И даже если ребёнок мало контактирует с отцом, он для него — примерно как курица для идущих за ней цыплят — шкала ценностей. В нашем агонизирующем патриархальном мире мы потеряли любовь к «отцам отечества», к «отцам церкви» и к отцу в доме, который ещё недавно был фигурой, пользующейся большим уважением. Значимость отца снизилась, что в последующей жизни ребёнка приводит к потере ценностей: мы уже не восхищаемся сильно, не уважаем сильно, не смотрим снизу вверх; и нужно восстановить отсутствующую шкалу ценностей с помощью образования, их прививающего. Но сегодняшнее образование строится на базе проповедей «Как красива красота!» или «Как честна честность!». Можно петь славу каждой из ценностей, но попытки сделать нас приверженцами справедливости или солидарности с помощью прекрасных речей не заменяют здорового развития любви-восторга, которая, как сострадание и наслаждение, является естественной частью нашей сущности, как бы мы её ни называли — восхищение идеалом, преклонение перед божественным или просто поклонение. Это свободная любовь, сродни созерцанию или интуитивному узнаванию своего потенциала, мотивирующая на его реализацию.

И трудно поверить, что излечение болезни любви, от которой так страдает человечество, не произойдет ни с усилением её жажды, ни в попытках завоевать или купить любовь, — эти действия ещё больше отдаляют нас от получения желаемого.

Счастье в любви, которое мы так ищем, достигается не при условии, что будут любить нас, а когда мы сами станем более любящими, реализуя таким образом любовный потенциал, свойственный человеческой природе. Но нам будет сложно воспитать следующее поколение в любви к ближнему или в любви к жизни, не начав с более элементарного, а именно с любви к самому себе.

Ошибочно думая, что любим себя, мы даже не представляем, насколько себя ненавидим, преследуем, мучаем или принижаем. А не имея любви к себе, нам сложно будет полюбить других, это похоже на эффект накопления. Любовь к Богу, очевидно, была бы проще, ведь Бог совершенен, а у людей столько недостатков…

Тем не менее мы давно потеряли как веру, так и способность к поклонению, а кроме того, у нас на коллективном уровне проблемы с фигурой отца. Но источником поклонения является благодарная любовь, любовь, направленная вверх, которую можно воспитать вне зависимости от веры. Например, можно воспитать любовь-восторг от соприкосновения с искусством. Слушать «Героическую» симфонию Бетховена или находиться в Сикстинской капелле — опыт, который мы называем божественным, потому что в самих произведениях заключена устремленность к небесам, в противоположность любви сострадательной, обращенной к земле или к человеку.

Я думаю, что греки были правы, когда говорили, что в области воспитания достаточно гимнастики для тела и музыки для души, а настоящее воспитание относится к компетенции и ответственности законодателей.

Мы можем понять, насколько важно, строить мир, открытый для гармоничного и свободного развития, наблюдая, как на сегодняшний день нам приходится жить в мире, который делает нас эгоистичными, продажными и больными.

Сейчас, однако, как кажется, мы живём при экономической диктатуре, в которой правители подчиняются законам прибыли и распоряжениям Глобальной коммерческой империи, и в нем нет места ничему, кроме денег и политики. В любом случае, все те вещи, о которых я говорил ранее, считая их важными для развития нашего сознания, являются наименее важными для наших законодателей и институтов.

Если задуматься о том, что необходимо для общества, принимая во внимание причины страданий в мире, то, кажется, действительно нам нужны люди более осознающие, мудрые и способные любить, которые, любя, были бы и более добродетельными, потому что лучшие люди стали бы основой более счастливого общества. Разве может быть здоровая ткань без здоровых клеток?

Но, оказывается, говорить о таких вещах практически запрещено; говорить о любви в академической среде или в образовательном учреждении — это значит не быть ни научным, ни академичным, это значит использовать не ту часть мозга. Но именно совокупность этих тем могла бы стать политикой осознанности, а то, что эти темы неактуальны сегодня, ещё раз доказывает, что ныне правит политика неосознанности, для которой ни одна из этих тем не имеет отношения к образованию и даже не является полезной или важной.

Но я ещё не закончил рассказ о теориях невроза, и нам предстоит также рассмотреть то, что иногда называют экзистенциальной теорией. Изначально она возникла из психоанализа. В ней утверждалось, что у некоторых людей «слабое Я», то есть подразумевалось, что они страдают, потому что ищут себя и не могут найти. Но мне кажется, что если кто-то страдает по той причине, что не находит себя, то только потому, что небольшое количество людей вообще способны искать себя. На самом деле, мы все потеряли душу, и небольшое число избранных пытаются найти её вновь. Другими словами, только некоторые у себя обнаруживают кажущееся отсутствие существования и понимают, что знаменитая фраза Декарта «Мыслю — следовательно существую» — тоже всего лишь размышление. Кто знает, что он существует, помимо того, что он так думает? Мало кто. Поэтому, может быть, чем больше мы думаем, тем меньше мы действительно проживаем свое существование, и, наверняка, правильнее было бы сказать: «Я не думаю — значит существую», потому что нам проще воспринимать сиюминутное существование, когда мы не отвлекаемся от непосредственного ощущения на собственные мысли.

Чувствовать существование, чувствовать, что существуешь, — это не функция мышления, поэтому картезианская логика ставилась под сомнение такими философами, как Поль Рикер. «Мыслю — следовательно существую» — логическая конструкция, и немногие понимают её неправильность. Говорят, люди заболевают, когда теряют себя, но я думаю, всё происходит наоборот: только глубокие люди понимают, что они не существуют, истина заключается в том, что мы не существуем. Или, другими словами, существование — это состояние существа, до которого мы ещё не доросли. Вместо того чтобы обманывать себя, думая, что существуешь, лучше признать как факт: «Когда я вырасту, я буду существовать». Потому что только тот, кто дожил до мудрости, находит наслаждение в знании, что он действительно существует.

Есть несколько уровней объяснения, почему нам не хватает ощущения истинного существования, несмотря на то, что у нас достаточно доказательств существования физических, эмоциональных и когнитивных ощущений. Объяснение психоаналитиков заключается в том, что мы разделены на части: не будучи единым целым, человек не может чувствовать свое Я. Машина, являющаяся результатом сборки составных частей, не может воспринимать себя как целое. А если наши мысли отделены от наших чувств, а наши желания — это самостоятельный мир, то где же часть, говорящая «Я существую»?

Некоторые нейрофизиологи, а также их коллеги нейробиологи или когнитивисты, говорят, что за синтез наших психических частей отвечает префронтальная область коры головного мозга. Я помню, как Даниэль Сегаль описывал случай женщины, у которой была повреждена префронтальная область. Она продолжала жить, как раньше, делать всё то, что делала раньше, но её дети говорили: «Наша мать как будто бы потеряла душу». В ней отсутствовало что-то неощутимое, отчего она была больше похожа на зомби, чем на человека. Она могла думать, ходить за покупками и даже заботиться о своих детях, но ей словно не хватало какой-то жизненной части, которая делала её человеком: функции синтеза её в единое целое.

Мы триедины — как иногда говорят, у нас три «мозга»: интеллектуальный мозг, или человеческий, — неокортекс; средний мозг, эмоциональный, или мозг отношений, подобный мозгу других млекопитающих, и инстинктивный мозг, или мозг рептилий. Но эти три мозга должны быть объединены функцией синтеза, которая, похоже, у большинства людей неразвита и работает лишь частично.

На меня эта идея произвела большое впечатление под влиянием двух учителей. Первый из них — Георгий Гурджиев, духовный учитель, который родился в конце XIX века в Грузии, как и Сталин, и стал известен в России незадолго до большевистской революции, но потом вынужден был эмигрировать — сначала в Турцию, а потом во Францию. Он создал школу, которую назвал Институтом гармонического развития человека; и говорил о триедином мозге, когда Пол Маклин ещё не сформулировал эту идею, базировавшуюся на эволюционных исследованиях. Словами своего героя Вельзевула, который путешествует на космическом корабле к центру Вселенной после окончания своей миссии и объясняет своему внуку проблемы несчастных обитателей планеты Земля, Гурджиев резюмирует: они страдают оттого, что не могут координировать свои три мозга, и объясняет состояние человека через метафору повозки, которую везет лошадь, управляемая кучером. Повозка — это тело, кучер, конечно, интеллект, который знает, как попасть на ту или иную улицу, а лошадь представляет нашу эмоциональную или мотивационную часть. Но после объяснения Гурджиев добавляет, что мы как будто повозки, взятые напрокат, везущие не того пассажира, для которого предназначены. В разные моменты своей жизни мы подвержены различным влияниям и начинаем служить то одной, то другой цели, но глубоко внутри чувствуем пустоту, потому что пассажира, для которого была построена эта повозка, нет. Его можно называть Я, истинное Я или просто «сущность», это не так важно. Главное, что надо понимать, — у нас нет стабильного Я, а то, что мы под этим понимаем, есть всего-навсего опыт данного момента, — потому что в первую очередь из этого понимания естественно может возникнуть стремление, а от стремления — встреча с тем, кто мы есть на самом деле, и мотивация для необходимой практики. А особенно полезной Гурджиев считал ту практику, что стала самым важным аспектом его учения, он назвал её воспоминанием о себе: концентрация на ощущении существования за пределами ментальных феноменов.

Похожий метод лежит в основе в учения Шри Рамана Махарши, который предписывал исследование ощущений от вопроса «Кто я такой?» как важнейшее упражнение, необходимое для развития внутреннего сознания.

Но если мы забыли опыт бытия до такой степени, что все попытки вспомнить его терпят неудачи, из нашей экзистенциальной пустоты мы можем стремиться к собственному Я, — и это стремление быть, неотделимое от стремления к божественному, уже является культом или, как минимум, началом культа, за пределами его ритуализированных форм, таких как молитва, концентрация на священных символах, мантрах, именах Бога и т. д. Таким образом, осознание забвения своей сущности уже представляет собой болезненную попытку проснуться и является стимулом для внутреннего поиска.

В заключение добавлю: идея о том, что потеря проживания «я есть» происходит из-за дезинтеграции психики, представляет собой очень плодотворную точку зрения, поскольку выставляет напоказ важность и необходимость разрешения внутрипсихических конфликтов, которые очень близки к семейным.

Об этом также говорил современник Гурджиева, которого посчастливилось знать лично и который оказал сильное влияние на меня в юношеские годы, — Тотила Альберт, известный в Чили как скульптор, но скорее мудрец, чем художник, и даже, я бы сказал, пророк, потому что он был первым критиком патриархального строя. Больше всего на свете он желал предупредить своих современников об опасности заблуждений нашего мира и необходимости строительства нового, который бы основывался на равновесии отца, матери и ребёнка в человеческом бытии — не только на уровне семьи, но и в плане внутрипсихическом, а также в области культурных ценностей.

Уже Иоганн Якоб Бахофен, интересовавшийся матриархатом у некоторых доисторических народов, косвенно обнаружил патриархальную предвзятость нашего общества, но идеализировал его, представляя шагом вперед в развитии культуры: как обычно думают, рождение цивилизации было обусловлено прогрессом, то есть возникновением письменности, календаря, строительством крупных городов и храмов. Но затем археологи выяснили, что в патриархальном обществе возникли и зачатки неравенства и несправедливости, рабство, войны и другие проблемы, так что подавление женщины не принесло миру благ, если не считать благом подавление эмоционального мира и способности к эмпатии, а также то, что с унижением женщины дети остались незащищенными от считающегося природным деспотизма отцов, и таким образом были потеряны диалогические отношения примитивных людей, которые любили своих детей сильнее, давали им больше пространства и принимали во внимание их потребности в своих решениях.

Если мы понимаем психические страдания как ощущение внутренней пустоты, появившееся в результате дезинтеграции, нам нужно не только осознать своё внутреннее психическое состояние, но и развить стремление к разрешению внутренних конфликтов — между интеллектом, эмоциями и инстинктами, а также между своей отцовской частью, потенциально воинственной, эмпатичной материнской частью и частью, которая является нашим ребёнком или животным: наше внутреннее природное существо, каким оно было до социализации.

Подход Тотилы Альберта включает в себя видение, которое можно назвать системной теорией невроза.

То, что мы именуем «цивилизацией», — это мир, в котором отец доминирует над матерью и ребёнком, и мы можем сказать, что причиной нашего персонального невроза (учитывая то, что части нашего мозга не могут работать согласованно) является некоторое культурное загрязнение. В мире, где царит ложь, где не принимают во внимание переживания ребёнка (у которого почти нет прав чувствовать и ещё меньше прав говорить, что он чувствует), дети постепенно теряют возможность чувствовать то, что они чувствуют. Рональд Лэйнг говорил о политике переживания — репрессивной политике в отношении переживания и табу на осознанность.

По мнению Тотилы Альберта, альтернативой патриархату является вовсе не матриархат и не возврат к его ценностям, потому что, согласно его видению, до того, как люди стали жить оседло, обществом руководили дети. Как животные, мы не ведали, что такое угнетение, и самоконтроля свободного индивидуума, похоже, было довольно для жизни, пока опыт голода в последний ледниковый период не привёл нас, о чем свидетельствуют пробитые черепа наших предков-неандертальцев, к каннибализму. После этого установился строй, в котором группа становится важнее индивидуума, — матриархальное управление, примитивный коммунистический строй, который может быть назван тиранией группы над индивидуумом, и кажется, что в этот период неолита, ассоциирующийся у нас с появлением керамики и ткачества, возникли не только искусства, но и религия — то, что мы называем духом. Зародилась культура, что представляется шагом вперед. Но затем появилось централизованное правительство, деспотичное, авторитарное и патриархальное, вероятно, изначально оно было функциональным и необходимым в периоды великой засухи. Нужно было мигрировать, организовать сообщество, и ради выживания потребовалось стать хищниками. Свидетельством этому является обожествление жертвоприношения во всех религиях. Нет такой религии, где не было бы жертвоприношений. Почему жертвоприношения? Как будто нам захотелось оставить историческое воспоминание, что иногда убийство свято, потому что оно необходимо: чтобы защитить жизнь, нужно убивать. Даже убивать животных было трагедией для человека, который жил в природе, в непосредственной близости от них… А потом начали убивать людей…

Мы стали варварами. Цивилизация родилась из варварства когда охотники на животных превратились в охотников на людей, нападавших на более цивилизованные оседлые народы, жившие по берегам великих рек.

В отличие от тех, кто сходится во мнении, что альтернативой патриархату является возврат к матриархальному строю, концепция Тотилы Альберта включала в себя понятие «трижды наш» (аллюзия к «Отче наш»): мир, в котором не только находятся в равновесии три интерпретации божественного — Отец, Мать и Сын, но и власть разделена между ними поровну. А принимая во внимание превышение власти тиранами и мечты некоторых людей о мире без правительств, должен заметить, что групповым психотерапевтам давно известно, что наличие небольшой власти сильно ускоряет процесс самоорганизации. И я думаю, Тотила был прав, говоря, что нужно объединить три принципа — отцовский, материнский и детский, которые соответствуют трём частям нашего мозга, и альтернативой политике патриархального строя может стать баланс между самоуправлением, демократией и центральным правительством. И таким образом, социальный порядок представлял бы собой не иерархию, а гетерархию.

Но как сделать это реальностью, притом что всё, о чем я говорю, совершенно несущественно в сегодняшней политике? Если бы кто-то захотел сделать реальностью альтернативный мир, приоритетным было бы формировать людей более добрых, более осознающих, более добродетельных… но эта задача кажется непосильной, учитывая огромную массу населения в мире и мизерный интерес со стороны людей к тому, чтобы кто-то помогал им меняться.

Тогда зачем я донкихотствую здесь, говоря о вещах, противоречащих ощущению реальности? Да потому, что наш мир катится под откос, цивилизация вошла в критическую фазу, когда выстроенная нами искусственная иерархия становится всё более и более дисфункциональной и даже катастрофичной, так что патология системы становится заметной и правительства, оторванные от масс, лишились их доверия.

Видя такое положение дел, я стал размышлять несколько апокалиптично, при этом я понимаю слово апокалипсис как «откровение». Я думаю, откровение именно в том и состоит, чтобы отдавать себе отчет в настоящий момент, что с нами происходит. И не то ли происходит? Кажется, впервые в жизни люди узрели лик Чудовища, которое веками пребывало с ними, ибо Чудовище — не что иное, как дух цивилизации.

Древний Рим называли «Зверем Апокалипсиса», иудеи чувствовали уничтожающее зло великих цивилизаций, которые они пережили: сначала египетское, потом вавилонское пленение. Метрополис — это чудовище, с которым мы пребываем вместе, независимо от его форм: сам патриархальный строй, который мы вознесли до размеров цивилизации, с монополией власти и постепенным его угасанием через века и тысячелетия.

В период контркультуры впервые мы заметили извращенность системы, управляющей нами, и сейчас люди снова начинают понимать её слепоту и неповоротливость, и это их возмущает. Такая ситуация заставила меня вспомнить совет, который я однажды услышал от суфийского мудреца, в ответ на вопрос, как нужно поступать с Эго, о чем я рассказал в самом начале этой книги.

Эго, или невроз, или та часть нас, нарциссичная по сути и желающая быть центром всего, которая не является нашим настоящим Я и против которой мы боремся, чтобы стать самими собой, — нужно ли её разрушать? Или она изменится? Или просто изменятся отношения с Эго, как случается, когда кто-то берёт в руки повод и направляет коня туда, куда ему нужно?

Надеюсь, не требуется повторять читателям анекдот, рассказанный на первых страницах книги, я напомню только его вывод: «Отпадёт само».

Мне кажется, надежда заключается в том, что в той же мере, как самые опасные и болезненные черты нашей личности могут потерять власть над нами, потому что, осознав причину их возникновения, мы в какой-то момент начинаем относиться к ним с юмором, так и в нашей коллективной жизни намечается процесс распада устаревшего и бесполезного уклада, что оставляет место для появления новых форм сознательной жизни и новых способов управления.

В кризисные годы часто повторяют, что И-Цзин, идеограмма кризиса, включает в себя смысл «опасности» и одновременно «возможности». Но само слово «кризис» пришло из медицины, где оно обозначает момент развития болезни, когда больной или начинает поправляться, или умирает. Всё это абсолютно соответствует сегодняшнему моменту, когда невозможно представить себе выживание человечества без глубинной трансформации сознания, принимая во внимание невозможность продолжения коллективного существования бессознательной, личиночной жизненной формы.

Нам стоит взглянуть в лицо кризису как на возможность выходящую за пределы его опасности и несчастий. Как мы организуем питание, если не будут работать торговые и транспортные компании? И если перестанет действовать экономическая система, придется вернуться к бартеру или создать деньги, альтернативные принятым у банков и правительств? Но может быть, если мы отпустим наше катастрофичное воображение на свободу и примем на вооружение возможность сообщества самоорганизовываться и использовать свою творческую силу, то обнаружим что сможем делать многие вещи лучше, чем организации, которые сейчас ответственны за это, когда отмершие способы управления развяжут нам руки.

Я думаю, что современной молодежи предстоит строить новый мир, и строить его надо будет, беря за основу мир индивидуальный — сознание, обращая внимание на воспитание детей, на образование, на способы и культуру увеличения осознанности. В западном обществе не уделялось должного внимания развитию сознания: теперь уже можно заметить, насколько опасно забывать о сознании и, более того, о заговоре против сознания: в нынешней войне систем верхам невыгодно, чтобы мы слишком многое осознавали.

 

Глава 2

От внутренней бедности к многогранной духовности

В предыдущей главе я остановился на нескольких интерпретациях фундаментальных причин страданий и проанализировал их. Далее постепенно наметился гипотетический перечень выводов, что надлежит нам делать, на основании рассмотренных точек зрения по данной проблематике. Или, другими словами, рецепт, который я могу прописать человечеству, изучив всеобщую историю болезни. Вот он: мудрость в противоположность слепоте; покой, или внутренняя тишина, как средство от чрезмерного беспокойства изворотливого мозга, движимого желаниями и чувствами притяжения и отталкивания; эмпатическая любовь, или солидарность, — в утешение нам от бесконечных страданий из-за нехватки любви, а также из-за конфликтов нашего эгоистичного общества; служение для осознания своей внутренней пустоты и для поисков смысла жизни; доверие течению жизни, как и здоровым влечениям, для исцеления осложнений, вызванных нашей репрессивной культурой; самопознание во избавление от различных фантомов и иррациональных идей; внимание к настоящему моменту как необходимое условие самопознания; и углубление чувства настоящего момента для установления контакта с фундаментальной сущностью, лежащей за пределами невротических потребностей.

С первого взгляда может показаться, что список всех этих способов избавления от страданий — не только на индивидуальном, но и на коллективном уровне — слишком идеалистичен, возможно, отдает утопией или мудрствованием, принимая во внимание дистанцию между обычным способом существования человека и теми внутренними состояниями, которые я перечислил. И та глубокая пропасть, которая лежит между реальным на сегодня состоянием и желаемым, есть не что иное, как показатель крайней внутренней бедности мира, той непризнанной духовной нищеты, которая усиливает и без того заметную нужду материальную.

И то, что огромное число людей пребывает за чертой бедности, не имея достаточно пищи и воды для питья или крыши над головой и огня, чтобы согреться, имеет на самом деле серьезные последствия, такие как болезни, смерть, насилие, всевозможные отклонения, преступность и алчность, — и мы забываем порой об оскудении внутреннего мира тех, кто вынужден заботиться ежедневно о хлебе насущном и не имеет свободного времени думать о более эфемерных вещах. Нам даже начинает казаться, что такие нематериальные ценности, как качество жизни, являются несущественными.

Но неужели мы живем в этом мире только для того, чтобы есть, пить и продолжать род? Или человеческое существование имеет цель, которую мы потеряли в своем коллективном невежестве? Я не хочу никого обвинять, но мне кажется, что практически всё человечество живет бессмысленной жизнью; и к массовым самоубийствам это не ведет только потому, что большая часть населения не осознаёт своей неосознанности, напоминая роботов, так что не задаётся вопросом: «Чего я в самом деле хочу от своей жизни?»

Мне также кажется, что внутренняя бедность, как массовая эпидемия, не различает имущих и неимущих, а затрагивает всех. Она наблюдается и у богатых, и у бедных, и между прочим, такие ценностные качества, как щедрость или преданность, встречаются чаще у тех, кого угнетают, чем у тех, кто является угнетателем или примыкает к этому классу и, соответственно, больше подвержен жадности, может быть, даже не отдавая себе в этом отчета. Осознанность, как и неосознанность, столь же заразна.

В научно-фантастической литературе или современных молодежных комиксах часто выводится образ героя, противостоящего силам зла, наделённым высоким интеллектом. Аналогичным образом нам кажется очень умным системное незнание, в котором мы живем. Иными словами, если считать, что, как в мифах, в мире происходит борьба между силами света и тьмы, нельзя недооценивать тот факт, что силы тьмы обладают намного большим интеллектом, чем люди, живущие в нашем обществе.

Давайте рассмотрим, не вникая в детали, ситуацию в современном мире. Большинство из нас приходит в мир с соблюдением стандарта и технологий родовспоможения, часто путем кесарева сечения. Даже в таких относительно бедных странах, как Бразилия, сорок три процента детей сейчас рождаются путем кесарева сечения в государственной медицине (и семьдесят процентов в частных клиниках), несмотря на то, что это необходимо менее чем в одном проценте случаев. Ещё несколько десятилетий назад, когда я был ещё студентом и обучался медицине, процесс рождения детей сопровождали акушерки — женщины, с незапамятных времен помогавшие при родах и справлявшиеся с этим лучше, чем гинекологи (их привлекали только в случае, если было необходимо хирургическое вмешательство). Однако всего за несколько десятилетий интересы хирургов одержали победу над простыми, но эффективными навыками акушерок, которых сегодня по закону допускают, только если они обучались (а скорее, натаскивались) в школах медицинских сестер.

Не странно ли, что сегодня женщина не может родить так, как ей хочется? Не является ли то, что медицинская служба насаждает свои привычки и мнения по поводу родов, вмешательством в жизнь и тело будущей матери? Чем больше мы изучаем человеческий разум, тем больше понимаем вред, наносимый «технологическими родами»: врачебное вмешательство изменяет природный ритм родов, кроме того, медики вливают в кровь матери и ребёнка искусственные субстанции, слишком быстро перерезают пуповину, «хлопают» по спине новорожденного, вызывая таким образом микрогематомы, которые могут вызывать его смерть (причину которой до недавнего времени считали неизвестной), и разлучают ребёнка и мать, как будто это два независимых объекта.

Разницу между психикой новорожденного в нашей культуре и африканской может проиллюстрировать тот факт, что первый известный человеческий инстинкт — улыбнуться лицу матери — у младенцев во всем цивилизованном мире наблюдается на третий день, а у детей отсталых африканских племен — сразу же после родов, потому что сознание этих малышей никогда не помрачалось анестезией и из поколение в поколение не прерывалось психическое единство с матерью.

Последнее время в мире появилось альтернативное движение за естественные роды, его приверженцы приводят различные доводы, агитируя примкнуть к ним ради блага новорожденных. Но есть аргументы и помимо благополучия детей: соглашаясь воспользоваться услугами официальной медицины, не помогаем ли мы болезни общества, ведь тем самым мы поддерживаем власть, отнявшую у всех поголовно женщин право родить свободно? Похоже, что система деспотично навязывает нам свои технологии родовспоможения, чтобы мы доверяли больше искусственному, чем природному. Мы все рождались несчастными и плачущими, — наверное, протискиваясь через родовые пути, мы опасались умереть, а на свет выходили уже ослабленными настолько, что последующие удары жизни всякий раз косвенно напоминали нам об этом ужасном изначальном опыте.

Мы могли бы рассматривать это как результат общей бесчувственности, но не напоминает ли это ещё и то, что дух системы имеет свой демонический интеллект? Мне кажется, что в древности, говоря о дьяволе, подразумевали феномен похожей природы: интеллект, не принадлежащий ни одному конкретному человеку, но распространяющийся на всё.

Я привел только один пример, но, похоже, интеллект системы уже и дальше всё предусмотрел: после технологических родов нас ждет патриархальное воспитание с присущей ему строгостью культуры, не верящей в природные импульсы, а потом нас посылают в школу, где заставляют окончательно отказаться от природной спонтанности и собственных предпочтений, чтобы освоиться с системой подавления и принять идеи, передаваемые учителями. О дальнейшем позаботятся наши начальники, создавая чуждый отзывчивости дух корпорации, а заодно телевидение, в которое вкладываются огромные суммы для того, чтобы мы с его экранов видели достаточно отфильтрованную действительность. Как будто бы мир решил подменить настоящую жизнь иллюзорной, созданной ровно для того, чтобы выжимать и обеднять всё природное, предположительно получая с этого какую-то выгоду, только происходит всё ровно наоборот: ценности превращаются в имущество, и внутреннее богатство, которое должно быть нормальным достоянием живых существ, превращается в искусственную внутреннюю бедность, прикрытую вещной оболочкой, до такой степени крепкой, что даже у бедных в этом мире не остается лучшего выбора, чем потребительство. Потому что дорога к истинному богатству, как и само внутреннее богатство, потерялась, стала невидимой.

Хотя это может показаться утопией, но приблизительно ясно, что такое внутреннее богатство: это набор умственных возможностей и умений, которые мы могли бы назвать экзистенциальными навыками, чтобы отличать их от академических знаний и производственных умений, признанных миром образования. Эти навыки являются частью человеческой природы, но за долгую коллективную историю они атрофировались, так что нам кажется нелегко вернуть их. Но без них мы не только обречены быть несчастными, но и неспособны построить достойные и добродетельные человеческие отношения, как и здоровое общество.

Мы не только признаем эти способности как некоторые части себя, которые являются ценными или вызывают тревогу из-за недостаточной развитости, но и легко согласимся, что они составляют основные положения великих традиций мудрости в мире.

Христианскому миру наиболее близки любовь к ближнему и к Богу (или служение). В буддизме наиболее почитаемы внимание к «здесь и сейчас» и отсутствие привязанности. В дионисийской религии, которая появилась раньше всех других в западном мире (и даже раньше даосизма и шиваизма), наибольший акцент делался на свободу, спонтанность и синхронность с нашими природными наклонностями и с самой природой. Самопознание получило наибольшее развитие в самом современном пути духовного роста и самосовершенствования — психотерапии. А мудрость, совершенно забытая в наше время, не только являлась отличительной особенностью восточных религий, но и была той истиной, которую познали христиане апостольского века, как, например, Майстер Экхарт, и о которой учит Евангелие, что она сделает нас свободными.

Мы можем говорить о совокупности этих экзистенциальных навыков как о сторонах интегрированной духовности, и мне кажется, что исторический процесс, через который разные пласты духовного наследия сходятся в нашем современном обществе (одновременно с тем, как остаются позади его старые законы, ритуалы и облачения), заставляет многих людей оставить свои старые церкви, чтобы брать необходимую пищу прямо из животворящего источника, духовного родника, бьющего в непосредственной близости от нас благодаря глобальному космополитичному миру.

Таким образом, несмотря на огромную нищету внешней духовной культуры, существует также огромное богатство, и его можно найти, заглянув в первую очередь в субкультуры, неформальные группы людей, занятых поиском истины и движимых жаждой бытия, которые ради этого частично жертвуют своими удобствами, уверенностью в будущем и другими преимуществами. Можно сказать, они, сами того не зная, являются учениками шаманов, и, встав сами на путь познания и развития, они рано или поздно смогут помогать другим. Скоро в мире будут востребованы именно эти черты, которые они в себе развивают. Мне кажется, что вместе с мудрецами различных духовных традиций уже проделавшими долгий путь, чтобы прийти к мудрости, эти молодые искатели истины являются надеждой нашего изменяющегося мира.

 

Глава 3

По ту сторону финансового кризиса, неравенства и насилия: отсутствие заботы о главном

Нам уже слишком хорошо известно, что всесторонний кризис, в котором мы все находимся, углубляется и, похоже, ведет нас к краху социально-политической и экономической системы, и это социальное несчастье идет рука об руку с проблемами окружающей среды, такие как истощение природных ресурсов и глобальное потепление.

В своей книге «Патриархальный ум» я сравнил этот кризис с тем, в результате которого возник шесть тысяч лет назад наш цивилизованный мир, когда потепление климата привело к установлению патриархального строя, с характерным для него разбойничьим насилием, прикрытым высокими идеалами.

Но необязательно проводить экскурс в доисторические времена или изучать истоки цивилизованного мира, чтобы прийти к диагнозу, который я поставил, учитывая комплекс переживаемых нами социальных проблем. Достаточно посмотреть вокруг, чтобы почувствовать репрессивную природу цивилизации (очень хорошо проанализированной философами от Фрейда до Фуко) и понять, что за нашими многочисленными проблемами стоит деградация сознания и дегуманизация, сопровождавшие цивилизацию с момента её зарождения.

Предполагая, что средоточием кризиса цивилизации является патриархальный разум, выпестованный патриархальным обществом, я имею в виду механизм насилия, равнодушия и алчности, с которыми ассоциируется недооценка материнской эмпатии и животной мудрости организма.

В некоторых своих книгах («Вылечить цивилизацию» и «Патриархальный ум») я говорил, что так же, как в патриархальном обществе глава семьи — отец — имеет власть над женщиной и детьми, так и в нашей культуре, отражающей и внутренний мир большинства людей, было учреждено главенство интеллекта (отцовской части) над любовью (материнской) и инстинктивностью (детской). Таким образом, принимая точку зрения «триединой антропологии», рассматривающую человеческую сущность как объединение трёх её составляющих — отцовской, материнской и детской, я считаю, что изменение парадигмы освободит нас от деструктивной устарелости патриархального разума и направит на путь целостности, или истинного триединства.

Читатель не обязан соглашаться с моим видением современного человека как существа с тремя разобщёнными частями мозга, чтобы принять идею, что основная проблема находится в нашем сознании (в нём мало добродетельности, мудрости и свободы), и признать, что только процесс массового психодуховного развития мог бы спасти от кризиса и нас, и всю нашу планету.

Если бы всё не было так запущенно, стал бы университетский ученый мир, и без того обременённый преподаванием и всевозможными исследованиями, бить тревогу, ставя перед собой неотложную задачу полноценного человеческого развития?

Перефразируя знаменитую фразу, приписываемую Эйнштейну «Вы никогда не сумеете решить возникшую проблему, если сохраните то же мышление и тот же подход, который привёл вас к этой проблеме», я сказал бы, что преодолеть патриархальный разум возможно лишь благодаря трансформации: она бы позволила вернуться к той природной инстинктивной мудрости, изначальной способности любить и ясности и незамутнённости мысли, в противовес сегодняшней всеобщей слепоте, которая в нашем высокомерном знании многих вещей не допускает даже лучик прозрения, чтобы понять и пожалеть об истинном положении вещей.

Поэтому основную надежду я возлагаю на изменения в системе образования, это мне кажется сейчас наиболее важным — направить все силы на воспитание более здорового, более солидарного и более мудрого поколения, чем то, к которому мы принадлежим и недостатки которого столь планомерно продолжаем воспроизводить во многом благодаря ей.

 

Глава 4

Выступление на открытии Всемирного конгресса образования и устойчивого развития в 2010 году

[9]

Выражаю огромную благодарность Глобальной сети университетов для инноваций (Global University Network for Innovation) за возможность выступить с обращением перед множеством значимых персон в образовательной сфере на этой сессии открытия седьмого Всемирного конгресса образования и устойчивого развития.

Я ни о чем не мечтал так сильно, как о том, чтобы найти слушателей среди людей, способных эффективно влиять на то, в чём я чувствую одно из своих предназначений, что вкратце можно выразить лозунгом «Изменить образование, чтобы изменить мир». Этой фразой я хотел передать свою убеждённость в том, что в свете современных мировых проблем главное, на что стоит возлагать надежды, это массовое изменение сознания людей, для чего единственно важным становится радикальное и всеобщее изменение политики образования.

Под «радикальными изменениями» я понимаю обновление концепции образования, традиционно сводившего его цели и задачи к получению некой суммы знаний и адаптации к патриархальному обществу, вызывающему сейчас всё больше проблем, ради постановки новых целей, предполагающих повышение уровня сознания.

Но в действительности недостаточно изменить или обогатить только университетское образование, — для того, чтобы воспитать более здоровое, свободное и мудрое поколение, ещё важнее обновить среднее образование, — но как мне кажется, изменив подготовку учителей, мы придём и к соответствующим массовым изменениям в этом звене. И также будем надеяться, что начальное образование сохранит в себе черты материнства, спонтанности и останется важным источником знаний и культуры, несмотря на сегодняшнюю опасность скатиться к невежеству и бескультурью.

Уже много лет я пытаюсь довести до сведения общественности мысль о том, что мы должны изменить отношение к педагогическим кадрам таким образом, чтобы подготовка учителей не превращалась в ещё одну специальность, которую получают в технических училищах, как некий набор навыков, забывая об общечеловеческой стороне деятельности учителя. Хотя было бы очень желательно, чтобы гуманитарное образование могли получать и другие профессионалы, как, например, психологи, врачи и, может быть, когда-нибудь — политики, важнее всего сейчас притормозить дегуманизацию в сфере подготовки учителей.

Действительно, я думаю, что все факультеты университетов должны снова сделать актуальной задачу воспитания человечности, а не просто подготовку экспертов в той или иной области, и только тогда они смогут вернуть себе право в совокупности носить звание Университета. Но надо начать с малого — хотя бы с одного из факультетов, и ничто не кажется мне таким важным (может быть, за исключением химерического очеловечивания бизнес-сообщества) для возрождения гуманизма в обществе, как новая гуманизация образования, которое дегуманизировалось раньше, чем сумело достичь чего-то слабо напоминающего гуманизм.

Но если когда-нибудь мы захотим вернуть образованию изначально присущую ему человечность, я нисколько не сомневаюсь, что для этого будет недостаточно указов или реформ учебных программ, потому что человечность передаётся через человеческие отношения, в данном случае отношения преподавателей и студентов. И поэтому ключевой частью трансформации образования должно быть изменение сознания людей, ответственных за подготовку будущих учителей.

В свою очередь, средством создания нового поколения преподавателей для подготовки будущих учителей (которое позволит им передавать трансформирующее образование) должен стать эффективный метод, который легко финансировать. Скажу мимоходом: я считаю, что разработал такой метод, последовательно на протяжении сорока лет проводя работу в группах искателей истины терапевтов и преподавателей, — программа SAT.

Мне кажется, позитивный опыт использования этой программы является одним из важных факторов в моём сегодняшнем дон-кихотском оптимизме, когда я предлагаю «изменить образование, чтобы изменить мир». И я абсолютно уверен, что успех и известность программы SAT является причиной, по которой я в основном известен и по которой меня пригласили на эту встречу.

На этом выступление завершается. Далее я собираюсь рассмотреть основные цели и задачи образования, сейчас в основном забытые: забытую задачу эмансипации образования, ещё более забытую задачу эмоционального образования и самую главную забытую цель образования — достижение мудрости, в противовес получению суммы знаний.

 

Глава 5

Свобода — основа любви

В последнее время довольно много говорится об эмоциональном образовании, хотя попытки понять, что же стоит за этими словами ни к чему не приводят, и люди продолжают избегать слова «любовь», столь необходимого для нашего мира. А когда понятие есть, но его не называют по имени, все усилия преподавателей объяснить, что это такое, в конце концов сходят на нет.

Я спрашиваю себя, может быть, табу нашей бюрократии на слово «любовь» основано на скрытом и невысказанном ощущении, что христианская заповедь не имеет силы или что государство не должно вмешиваться в задачи, которые реализует (с весьма сомнительным успехом) Церковь?

Как бы то ни было, мне кажется, что прав Далай-лама, который, путешествуя по миру с лекциями, говорит о том, что в наше время важнее всего научиться быть добрей.

Но как?

Очевидно, что проповеди и прочие благие намерения многих поколений сделать нас лучше потерпели поражение, и нужно искать что-то ещё.

Продолжая рассуждать о том, как мы могли бы стать более эмпатичными, солидарными, дружелюбными и щедрыми, сразу поясню, что считаю людей, как и братьев наших меньших, изначально любящими, — просто мы забыли, какие мы на самом деле, из-за наших обид, мстительных чувств, эгоистических побуждений, соперничества, — приобретенных качеств, которые не соответствуют глубинной природе человека, являясь порождением коллективного невроза.

В этой главе я хочу раскрыть идею о том, что, если мы хотим стать более любящими по отношению к другим, мы должны сначала научиться любить себя, а для этого, в свою очередь, должны понять, насколько мы себя презираем, отвергаем, преследуем, как мы над собой издеваемся, — конечно, неосознанно, в силу общей психологической слепоты.

Перед тем, как уже приступить к разговору о том, что считать хорошим отношением к себе, я ещё раз хочу вернуться к тому, что в свое время открыл Фрейд, но никогда не было в самом деле понято нашей культурой: цивилизация действительно напоминает клетку, в которую заточена инстинктивная человеческая сущность. Но даже Фрейду не удалось понять, что наша патологическая цивилизация весьма спорно может быть признана успешной в своем рвении контролировать, чтобы мы были хорошими, а не плохими, и даже последователи Фрейда провозгласили его пессимистом за подозрительное и невысказанное, но отчетливо негативное видение человеческой природы.

Фрейд говорил о неврозе как о результате «превратностей инстинктов» в социальном окружении, где проявляется господство «принципа реальности» над «принципом удовольствия». Впоследствии тема антагонизма между цивилизацией и Эросом была широко развита Гербертом Маркузе.

Но в чём состоит этот «принцип реальности», согласно которому людям следует воздерживаться от выражения инстинктов, даже если это ведет к их подавлению и трансформации в симптомы? Или, точнее, что это за реальность, согласно которой индивидуум должен понимать, что он обязан если не поступиться своим удовольствием, то всегда откладывать его?

Можно понять, что иногда лучше воздержаться от приёма пищи в определённые часы ради здоровья или оставить часть продуктов на следующий день, что вне всяких сомнений полезно, а в основном реальность, к которой нужно адаптироваться, — это реальность нашего участия в цивилизованном мире, точнее, следствие нашей социализации в патриархальном обществе, то есть в среде людей с преобладающим отцовским аспектом (интеллектуальным и нормативным) в триединой психике.

Понимая всё это, нельзя не заметить, что Фрейд, говоря о реальности (когда реальностью является деспотизм), как будто что-то скрывал или намеренно обходил стороной. Возможно, таков был дипломатический жест мэтра, человека настолько социально адаптированного, что поверить (даже в конце жизни) в реальность освобождения инстинктивной природы человека, а равно и отказаться от патриархального осуждающего или очерняющего отношения к «внутреннему животному», он не мог.

Не будучи убеждены (в отличие от мистиков древних времён или сегодняшних гуманистов) в доброте человеческой натуры, подобно Фрейду, который даже в своих последних работах писал, что люди — существа опасные и злые (а точнее — потенциальные каннибалы и отцеубийцы), мы полагаемся на необходимый коллективный контроль в виде правосудия, тюрем и полиции — всё то, что так называемым примитивным народам казалось ненужным.

Фрейд на уровне интуиции хорошо понимал болезненную природу репрессий, но не решался на революционные высказывания, однако тот факт, что Дэвид Лоуренс и Вильгельм Райх смогли довести до конца его мысль, во многом оправдывает его робость первопроходца и подчёркивает огромный вклад в зарождающуюся политику осознанности: Фрейд послужил инициатором той революции, которая происходит на наших глазах и уже сильно нас изменила, несмотря на противодействие властных сил.

Давайте поразмышляем подробнее о притеснении внутреннего ребёнка (являющегося не чем иным, как нашей инстинктивной сущностью или внутренним животным) и о его последствиях.

Прежде всего, давайте вернёмся в ту эпоху, шесть тысяч лет назад, когда, согласно гипотезе Джеймса ДеМео, изложенной в книге «Сахаразия», Земля была в основном покрыта ледником, за исключением обширной области, включавшей Северную Африку и всю Переднюю и Среднюю Азию, где зародилось земледелие, а потом, как и на всей Земле, климат постепенно становился более жарким.

ДеМео считал, что оседлый образ жизни и связанный с ним расцвет культуры, соотносимой сегодня многими исследователями с матриархатом, снова сменился кочевым, так как земля уже не была способна прокормить растущее по численности население. Мы можем себе представить происходившие тогда массовые миграции, по аналогии с известным в какой-то степени Великим переселением народов, имевшим место в последующем, в эпоху перед началом Средневековья, и достаточно просто понять, как очерствели те, кому приходилось убивать ради того, чтобы выжить особенно чей голод, обострённый нуждой, заставил их нападать на других людей. Мы же являемся потомками тех алчных дикарей, кому удалось выжить только благодаря перевесу в силе, хладнокровии и коварстве. Совсем недавно родилось понимание, что, как бы мы ни прославляли свою цивилизованность, мы всего лишь варвары, которые научились себя идеализировать, пряча собственную необузданность и дикость за маской великой культуры. К тому же мы стали именовать «варварами» более примитивные народы, промышлявшие охотой на зверей, а не дошедшие, как мы, до порабощающего деспотизма воинов. Кстати, до того, как наши предки-охотники начали захватывать имущество соседей или их самих, очень вероятно, что они уже брали в рабство женщин.

Порабощение женщины властным и сильным мужчиной-самцом известно с глубокой древности и, возможно, было началом истории рабства и расовой несправедливости. Похоже, что позднее, наряду с женщинами, в рабов превращали и мужчин, когда завоевывали иноземные племена или совершали набеги на соседние поселения. Можно себе представить, как сжималось сердце женщины, беспомощно наблюдавшей за проявлениями ярости и бесчеловечности у одного мужчины по отношению к другим, и уже с самого начала этого исторического периода роль женщины сузилась до положения домашней рабыни, утвердив тем самым победу жестокости над милосердием и добротой.

По всей вероятности, когда-то для выживания человеческого рода было необходимо, чтобы мужчины взяли власть, пренебрегая чувствами женщин, но с определённостью можно сказать, что эта власть уже давным-давно изжила себя. В любом случае со временем власть мужчины над женщинами и детьми (необходимая в период войн) вылилась в институт paterfamilias (отцов семейств), который установил законом доминирование главы семьи над его женой и детьми. Возможно, этой тирании способствовал сговор мужчин в политической игре — так сказать, общее выражение мужской солидарности против власти семейной.

Но женщина вынужденно стала соучастницей в этом мужском сговоре против детей, которые, безусловно, страдали от всеподавляющей власти отца больше, чем их мать, поскольку им гораздо нужнее ласка и внимание и они наиболее чувствительны к проявлениям насилия.

И как подчинение женщины в патриархальном обществе находит отражение в относительном умалении женских качеств в нашем сознании (в особенности доброты, сострадания и милосердия), мы можем предположить, что пренебрежение потребностями детей в этом «сугубо мужском» мире приводит к тому внутренний ребёнок каждого из нас становится истощённым, слабым и покинутым.

Какая воля может быть у ребёнка перед наказующей и неотвратимой патриархальной властью? Следовательно, треть нашей внутренней природы осталась латентной, отсталой в своем развитии и подавленной до состояния заключённого. Кроме того, ополчившись против сил природы, цивилизованный мир захотел контролировать и эксплуатировать не только внешнее окружение, но и внутреннее содержание (внутреннее животное или внутреннего ребёнка), и таким образом человек стал зверем, приручившим самого себя.

Этот поворот против собственной инстинктивности не только обедняет нас, но и, лишая ума животной части нашей сущности, вызывает болезни, делает нас беспомощными в проживании собственных жизней и более несчастными, чем мы в состоянии признать, а следовательно, жадными и мстительными.

Состояние здоровья — это состояние любви, свободно изливаемой на ближнего, — любви, которую мы черпаем из источника, до краев наполненного любовью к себе. Другими словами, любовь к ближнему является естественной для людей, имеющих любовь к самим себе. Но в этом так называемом христианском мире практикуется и проповедуется не заповедь «возлюби ближнего твоего, как самого себя», а принудительный альтруизм, в котором настолько запрещено любить себя, что даже детей, проявляющих к себе внимание, называют эгоистами и заставляют чувствовать, что они делают что-то не так.

Главное отличие эгоизма от настоящей любви к себе заключается в том, что первое является попыткой заполнить пустоту, которую оставляет у людей отсутствие второго.

Но могут ли люди любить самих себя, если их воспитывают, погоняя и наказывая, тем самым превращая во вьючных животных, используемых для коллективного производства? Даже матери, более остальных любящие своих детей, предпочитают, чтобы те во избавление от страданий «ишачили» на наше негласно угнетающее общество и, таким образом, могли иметь конкурентные преимущества на рынке труда.

Но вернемся к истокам патриархальности, чтобы почувствовать, что в периоды голода, масштабных переселений и войн дети, которые, наверное, больше всех страдали от лишений и которым пришлось адаптироваться, чтобы выжить, несомненно, научились претерпевать суровые лишения.

ДеМео пишет по этому поводу (привожу цитату, которую я уже использовал в своей книге «Вылечить цивилизацию»):

Клинические исследования результатов существенной нехватки белков и калорий в питании грудных младенцев и детей указывают, что голодание является крайне серьезной травмой. <…> Если голодание продолжалось достаточно долго, восстановление полного потенциала может не произойти, даже когда возобновится нормальное питание, и в результате этого у ребёнка может развиться физическая или эмоциональная отсталость от легкой до тяжелой степени. Другие замеченные последствия голодания у детей и взрослых включают в себя понижение эмоциональной и сексуальной энергии, последствия которых могут оставаться, даже когда возобновится нормальное питание. Важно отметить то, что замыкание в себе и потеря интереса к жизни у грудного младенца, как в условиях крайнего голодания, так и являющиеся последствиями травмирующей изоляции и отсутствия материнской ласки, биофизически и эмоционально практически идентичны. И в том, и в другом случае имеют место очевидные, остающиеся на всю жизнь последствия, которые нарушают способность взрослого создавать эмоциональные узы как с партнером, так и с ребёнком [11] .

Эти размышления помогают понять, что цивилизация не только ценит насилие выше ласки, но и презирает удовольствие, то есть имеет аскетический дух, вот где источник пренебрежения телом, которое так очевидно прослеживается на протяжении всей истории религий.

Итак, если мы хотим достичь здоровья в эмоциональном мире и в отношениях с себе подобными, нам прежде всего необходимо вернуть любовь к собственной инстинктивной природе, что будет эквивалентно настоящей любви к самим себе и положит конец сегодняшнему негативному восприятию удовольствия и запрету на спонтанность. Без этого мне кажутся невозможными коллективное счастье, любовь к ближнему или раскрытие творческого потенциала.

Как бы мы ни оправдывались тем, что патриархальная культура хотела переложить вину за все беды на женщину (например, на праматерь Еву), я думаю, что объявление вне закона всего природного обусловлено более глубокими причинами, ведь точно так же демонизировали змею матриархальных культур и вместе с животной мудростью изгнали также детскую спонтанность.

Сколько бы ни пытались представить первородный грех как любопытство (Кафка), как высокомерие людей, возжелавших стать как боги (Гёте), или как проявление свободолюбия, но мне кажется, что Книга Бытия скрывает (как знаменитые опоясания из листьев смоковницы — стыд перед наготой) сексуальный компонент — искушение, которое символически выражается вкушением запретного плода. И этот «властелин» — Господь, порожденный воображением людей патриархального мира, похоже, не был так уж добр (несмотря на свое величие), если не желал, чтобы люди вкусили от дерева Жизни и сделались подобными богам. Мы, современные люди, можем симпатизировать гностикам, которые считали бога-демиурга индоарийцев и семитов кем-то вроде демона. В древней истории бывало не раз, что при передаче духовного знания через патриархальную культуру оно искажалось, и мудрецы своего времени это понимали правильно, хотя жестокие законы, приписываемые небесному Владыке, сделали невозможной ересью высказывание этого знания.

Надеюсь, никто не заподозрит, что мною движет академический энтузиазм, когда я пытаюсь показать, что запрет желания («рептильной» части мозга) уже заложен в основу нашей сущности, скорее я хочу подчеркнуть, насколько глубинно-революционным будет переход от патриархальной парадигмы к холистической и гетерархической — триединой парадигме, необходимой для индивидуального и коллективного здоровья, первым шагом к которому будет возвращение любви к себе самому (то есть к своему внутреннему ребёнку).

Казалось бы, любовь к себе, уже предписанная христианскими заповедями, полностью гарантирована нашей культурой, но это обман, от которого нужно поскорей освободиться. Правда — в открытии Фрейдом глубинного табу на спонтанное выражение желаний и в высказываниях ведущих антропологов о нашем внутреннем состоянии эксплуататора и эксплуатируемого.

Понятно, что для того, чтобы вернуть нашу способность любить ближнего, которая так неотложно необходима нам, чтобы выйти из состояния тотального насилия, нужно вернуть любовь к самим себе и соответствующее животное здоровье, про которое мы совсем забыли, стремясь к якобы более важным вещам.

Главное — не перепутать любовь к самим себе, которую мы стремимся восстановить, с «повышением самооценки», что в наши дни часто рекомендуют преподавателям. Скорее, это должна быть истинная, а потому действенная любовь, ибо нужное действие в данном случае — прекратить насилие против самих себя, которое мы не распознаем, принимая двойственность преследователя/преследуемого, обвинителя/обвиняемого, рабовладельца/раба как данность в своем внутреннем мире.

Поэтому образование в отношении чувств должно строиться подобно модели глубинной психотерапии, которая пытается направить человека к изменениям внутреннего полицейского режима на естественный и свободный порядок жизни. Но разница в том, что последняя занимается преобразованием психики взрослого человека, а мы пытаемся не допустить установления полицейского режима у ребёнка — конечно, культура и воспитание уже отчасти сделали свое дело, но с детьми работать, открывая им путь к свободе, проще, чем со взрослыми, личность которых полностью сформировалась.

Можно сказать, что ключевым в этом процессе, который происходит под руководством учителя и призван привить способность к саморегуляции, является слово «свобода» — особенно в смысле освобождения от традиционного ига внутреннего полицейского. Но когда говорится о свободе, нужно иметь в виду, что для полноты человеческой жизни важны не только спонтанность и креативность, но и умение выстраивать границы, что подразумевает способность к беспристрастности и отстранённости. Таким образом, одно не исключает второе.

Уже древние греки понимали это в полной мере: главными в их мистериях были два бога, являвшие собой противоположные символические типы, — Дионис и Аполлон. Дионис был олицетворением безграничности и спонтанности, Аполлон — границ и контроля.

Можно сказать, что наша культура целиком и полностью аполлоническая, и в этом царстве контроля первое, что нам совершенно необходимо, — восстановить спонтанность. Мне кажется главная творческая задача, которая должна стоять перед системой образования, — найти лучший способ привить организованность не скатываясь до репрессий. И в этом, как я уже говорил и раньше, может быть полезным не только опыт пионеров в этой области, таких как супруги Уайльд в Школе Песталоцци в Эквадоре, но и предшествующий опыт шаманизма и гештальттерапии, которые уже реализовали такой подход и своим живым примером вселяют в нас уверенность, что это осуществимо.

 

Глава 6

Обучение любви через самопознание

Эмоциональная грамотность, конечно, очень важна для современного образования, ведь в то кризисное время, которое мы переживаем сегодня, также необходимо быть мудрыми, а не только сведущими в науках. Но, может быть, ещё больше для оздоровления нашего общества, где правит бал насилие и конкуренция, требуется развитие человеческого потенциала, то есть таких качеств, как доброжелательность, милосердие и солидарность.

Я уже писал раньше, что нам необходимо начать со здоровой любви к самим себе, если мы хотим больше любить ближних, и что мы заблуждаемся, полагая, что действительно любим самих себя или что подобная любовь — нечто само собой разумеющееся. Наоборот, любовь к самому себе — такая же большая редкость в современном мире, как и любовь к ближнему.

А обманываемся мы по той простой причине, что путаем здоровую любовь к себе с эгоизмом — этим жалким подобием любви, и порой сами не подозреваем, до какой степени отвергаем и обесцениваем себя, отказываясь развивать свои способности и потенциал и не допуская даже малой толики заботы о себе, в свете высоких требований «нравственного» идеала.

Мы также лукавим, когда думаем, что исполняем христианскую заповедь «возлюби ближнего твоего, как самого себя». Потому что в реальности нашей культуры никто не исполняет того, что проповедует, но и это ещё не всё. Наша культурная практика далека от того, чтобы помогать детям развивать здоровую любовь к себе, и постоянно требует от них слишком раннего безмерного самоотречения, интерпретируя как эгоизм то, что всего лишь выражает их природные склонности и устремления. Таким образом в процессе воспитания подкрепляется этот неявный виноватый отказ от самих себя, который в дальнейшем стали приписывать человеческой натуре.

Но вернемся к теме развития способности любить себе подобных. Это качество можно расценивать как материнский аспект нашей природы: доброжелательность, щедрость, сострадание и эмпатия, или способность встать на место другого человека.

В течение двух тысячелетий мы ориентировались на христианские идеалы, но не смогли стать более любящими (скорее наоборот, с развитием нашего общества растет насилие), а это значит — и наша история тому подтверждение, — что ни идеал любви, ни проповеди, ни благие намерения не способствуют развитию любви.

Чтобы реализовать потенциал любви, необходим метод, — можно назвать его педагогикой любви или терапевтическим процессом, и я уверен, что у нас для этого достаточно ресурсов, хотя соответствующее новшество пока так и не было введено в современные системы образования.

И хотя я уже затрагивал одну из сторон этого проекта, утверждая, что в ряду базовых составляющих любви к ближнему должна стать декриминализация желания и удовольствия через дионисийский дух (который ценит счастье и возвращает людям доверие к их природным импульсам), я хотел бы сейчас коснуться других аспектов, а именно признания того, что не менее важным для развития доброжелательности является что-то подобное экзорцизму недобрых намерений.

Для этого учителям было бы полезно перестать считать человеческую природу изначально деструктивной и понять, что доброта — неотъёмлемая часть здорового разума, хотя настоящее психическое здоровье является скорее исключением, чем правилом, наверное, с момента мифического «изгнания из рая» наших прародителей. В человеческой природе до такой степени превалирует невроз, который в свое время открыл Фрейд, что то, что считается нормальным, скорее заслуживает права называться нормативным (как это верно предложил Пьер Вейль, основатель Университета Мира в Бразилии).

Учитывая вышесказанное, образование для любви должно стать синонимом образования для эмоционального здоровья — это путь, который начинается с признания болезни и подразумевает сближение между системами образования и здравоохранения.

Хотя на сегодняшний день вмешательство психопедагогов или психотерапевтов считается оправданным только в случае учеников с гиперактивностью, а в остальном педагогическая культура настаивает на сохранении четкого разделения задач образования и терапии (и это несмотря на то, что в школу, наверное, поступает все больше детей из неблагополучных семей, а их родители испытывают всё больше давления со стороны работодателей, предъявляющих высокие требования к специалистам и поддерживающих жёсткую дисциплину труда), мне кажется, что уже давно пора включить в систему образования основы терапевтической культуры, а педагогам принять ответственность за эмоциональное развитие учащихся.

Это не значит, что образованию нужно усвоить язык или принять формы психотерапии. Достаточно было бы дать учителям представления о видах эмоциональных патологий, с тем чтобы они сами их могли распознать, и сведения о том (как уже это было доходчиво описано Буддой, Сократом и святым Августином), что скрыто в глубине нас, и в частности, что в основе злой воли и пагубных желаний находится непонимание внутренней жизни.

Сейчас почти вышло из употребления слово «невроз» в отношении эмоциональной смуты, лежащей в основе многих патологий характера и других клинических симптомов, а взамен в культурный обиход (в первую очередь благодаря трансперсональной психологии) вошло понятие Эго, которое получило другое значение, чем изначально было принято в психоанализе. Говорят, что человек поступает «от своего Эго», как относительно обусловленной области психики, характеризующейся не только ограничением сознания, но и нарциссизмом, эгоцентризмом и преобладанием невротических потребностей.

Мы можем сказать, что в нас сосуществуют Я-глубинное (истинная сущность) и Я-обусловленное, образовавшееся в детстве как защита от соприкосновения с больным миром, и обычно именно это имеют в виду, когда говорят о различии между сущностью и личностью, или, иначе говоря, — настоящим Я и Эго.

Используя этот язык, мы можем сказать, что любовь — это часть нашей настоящей сущности, пребывающей в тюрьме у нашей обусловленной личности, или Эго, и чтобы вернуть себе способность любить, нам нужно освободить истинную сущность от детских защитных реакций, ставших частью нас. Иными словами, чтобы достичь любви, нам нужно преодолеть сопротивление Эго и его деструктивных эмоций. Но как?

Говоря коротко — через самопознание. Потому что познать себя — значит сделать первый шаг к тому, чтобы взглянуть на себя со стороны, то есть перестать идентифицироваться с тем, на что мы смотрим. А поскольку самопознание изменяет отношение вместе с эмоциями, мы можем назвать его трансформирующим.

Таким образом, путь к любви неотделим от пути самопознания, и эмоциональное образование должно прояснить существование той тёмной части нас самих, которую мы предпочитаем не знать и которая затрудняет реализацию потенциала любви.

Путь самопознания подразумевает разные уровни. Основной из них — это контакт с ежедневным опытом, особенно с чувствами в каждый момент. И хотя внимание к чувствам в настоящий миг можно назвать дисциплиной самонаблюдения, это также часть того, что принято называть медитацией и что сегодня постепенно внедряется в медицину под английским названием mindfulness.

Однако недостаточно только знать, что мы чувствуем в данный момент: ещё хорошо бы подмечать, как результаты точечных наблюдений укладываются в шаблоны, определяющие наши действия. Поэтому самонаблюдение следует дополнить и в отношениях с людьми, наблюдая за тем, какие до сих пор не осознанные мотивации лежат в основе того, что мы делаем и что говорим.

Ещё один важный момент на пути самопознания — проследить за тем, как мы думаем, и признать, что многие наши привычки видеть других и интерпретировать происходящее так, а не иначе являются иррациональными и дисфункциональными. Все это можно определить в итоге как осознание когнитивного ядра нашего Эго.

Также очень важно понять историю своей жизни, особенно болезненный опыт первой её фазы, который сделал нас тем, кто мы есть сейчас. Некоторые шаблоны поведения, развившиеся в ответ на детские страдания, давным-давно устарели и мешают нам подойти творчески к проживанию сегодняшней ситуации.

И последнее: я считаю особенно важным понять, как эти шаблоны поведения проявляются у нас и как именно на нас отражается преобладание того или иного вида деструктивных эмоций.

Для понимания собственной личности наиболее полезным ресурсом мне представляется использование системы знаний под названием эннеаграмма. Эта система передавалась как тайное учение одной из христианских эзотерических школ Центральной Азии и в наши дни проникла в массовую культуру. В мире существует огромное количество курсов на эту тему, вышло большое количество книг, что в свою очередь оказало влияние на публику.

Я не уверен, что так уж необходимо научить детей распознавать психопатологию собственного характера, потому что он у них ещё неразвит и является ответом на условия среды, которые они не могут контролировать. Было бы высокомерием думать, что образовательные институты в состоянии предложить учащимся более здоровую или специальную оздоравливающую среду.

Однако я уверен, что знакомство с психологией эннеатипов, особенно в практической, а не только теоретической форме, является важнейшим в подготовке учителей и психотерапевтов, поэтому в главу о самопознании этой книги я добавил более детальное объяснение этой специфической дисциплины.

Но вернёмся сейчас к теме преодоления Эго, которое представляет собой не что иное, как разум-паразит, или эмоциональный сорняк, препятствующий проявлению нашей любящей натуры.

Я считаю самопознание необходимым ресурсом для восстановления способности любить, но терапевтический опыт говорит нам о том, что нужно не только понимать происходящее в сознании, но и устанавливать живой контакт с эмоциями, а для этого — выражать их.

Шаг за шагом в истории психоанализа была признана важность выражения детской боли и злости, а с появлением гуманистической психологии достигли расцвета катарсис и абреакция, с помощью которых удаётся осознать подавленные с детства эмоции и получить доступ даже к забытым воспоминаниям. Потому что, говоря, в частности, об осознании и переработке, или психическом переваривании, детства, должен заметить, что параллельно с воспоминанием возникает и понимание случившегося и выражается злость, ранее забытая и подавленная. Также понимание детства имеет для нас особый интерес, потому что реакции, выбранные нами в тот период, ограничивают выражение потенциала любви во взрослой жизни. Точнее, шаблоны поведения, принятые нами в отношении наших родителей, повторяются затем во взрослой жизни с множеством людей, с которыми мы вступаем в отношения — любовные или служебные, подразумевающие авторитарные роли.

Поэтому мы должны понять и исцелить детские шаблоны отношений с родителями и таким образом восстановить любовное здоровье, если хотим видеть себя свободными от призраков неразрешённых ситуаций в нашем прошлом.

Но как мы можем оздоровить треугольник наших детских отношений с матерью и отцом? Хотя все школы психотерапии пытаются сделать это, я не знаком с методом, который был бы так же эффективен и быстр, как тот, что не описан ни в книгах, ни в репертуаре методов, известных в академическом мире. И я не знаю ничего другого, что могло бы быть так же полезно для подготовки учителей, которые когда-нибудь смогут, восстановив свое любовное здоровье, сеять любовь среди своих учеников, как методика, созданная мною около сорока лет назад и с успехом применяемая сейчас в подготовке учителей и терапевтов. В следующей главе я расскажу, как я пришел к этому методу трансформации, как его развил и с успехом использую в течение многих лет в качестве компонента программы SAT.

Выше я говорил о любви к себе как о необходимом фундаменте любви к ближнему, о необходимости очистить ум от невротической деструктивности, которая паразитирует на любви, но, начиная более конкретную тему взращивания любви, я хотел бы поделиться своим теоретическим видением этой проблемы, которое я обычно называю теорией трёх видов любви.

Вкратце этот подход признаёт три базовых измерения опыта любви. Как практически бесконечная цветовая гамма может быть получена комбинацией трёх базовых цветов и также в действительности воспринимается тремя разными рецепторами сетчатки, как любая из бесконечного множества точек в пространстве может быть описана с помощью системы трёх координат, — то же происходит и с любовью: хотя мы не можем её задать на координатной сетке или вычислить по формуле, некоторые аспекты любви могут быть условно определены как её измерения: инстинктивная любовь, или эрос, милосердная любовь, или агапе, и третий вид любви, который Сократ и Аристотель называли так за близость с дружбой, — филия.

Можно сказать, что милосердная, сострадательная любовь, обычно понимаемая как любовь к ближнему, — это продолжение материнской любви за пределами ближнего круга семьи. Благодарная любовь, которая проявляется в дружбе и направлена больше на ценности, чем на человека, близко соотносится с нашими ранними отношениями дочери или сына с отцом. Таким же образом устанавливается соответствие между частями мозга и внутренними персонажами: можно связать сострадание и эмпатию с материнской любовью, а также с «млекопитающей» частью мозга, ответственной за отношения; а благодарную любовь, как и сами идеалы, — с фигурой отца и с интеллектуальной функцией неокортекса; и точно так же можно связать инстинктивную любовь, или эрос, с примитивной, или «рептильной», частью мозга, которая представляет не только внутреннее животное, но и внутреннего ребёнка.

Также можно найти соответствие некоторых аспектов любви христианским заповедям — например, «возлюби ближнего твоего, как самого себя» и «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим». Если сострадательная, солидарная любовь к ближнему похожа на материнскую, то любовь к божественному, которую мы обычно называем посвящением, — это форма любви к отцу, хотя посвящение необязательно должно находиться в рамках теологической философии и может называться любовью к дхарме, Дао, реализацией собственного потенциала или даже любовью к справедливости, правде и другим ценностям.

Любовь к самому себе в этом треугольнике можно соотнести с эросом, потому что она качественно отличается от сострадательной любви и направлена на внутреннего ребёнка, отражая его стремление к счастью.

Итак, мы уже определили, что любовь — это не простая психическая энергия, она проявляется в трёх измерениях, одно из которых иногда может превалировать над остальными: например, у человека развита эротическая любовь, но мало сострадания, или сильно проявляется милосердие, но не хватает благодарности, или много восхищения, но почти нет способности к эмпатии или радости. Таким образом, это «хромая» любовь, в отличие от здоровой любви, в которой все три её аспекта уравновешены. И если три формы любви выражают три части нашего мозга или олицетворяют внутренних персонажей, возможно ожидать, что точно так же, как мы стремимся к внутрипсихической интеграции, делающей нас триедиными, как предлагал Гурджиев, мы должны стремиться к равновесию составляющих нашей любви.

В моей интерпретации эта мысль может показаться чисто умозрительной, но готов добавить: за годы наблюдений и образовательных экспериментов я обнаружил, что люди, в соответствии со своим характером, проявляют способности к одним видам любви и неспособности к другим, то есть в зависимости от эннеатипа у них наблюдаются характерные трудности, преодоление которых потребует специальных упражнений по развитию любви. Например, у шизоидных характеров недостаточно развита эмпатия и им более других важно отрабатывать сострадание, в то время как у гистрионических недоразвита благодарная любовь, а у боящихся и не доверяющих — эротическая любовь. Поэтому мне кажется важным, чтобы система образования взяла на вооружение идею программы эмоционального развития, основанную на понимании разных форм любви и возможном обеднении внутренней жизни из-за тенденции к одностороннему развитию. Думаю, на данный момент достаточно было затронуть эту тему, а далее считаю необходимым рассказать о своём авторском методе личностного и профессионального развития терапевтов и учителей, известном как программа SAT.

 

Глава 7

Знаменитая эннеаграмма

В течение последних тысячелетий интерес к эннеаграмме возрос благодаря возможности её использования для изучения личности, и она стала известна от Чили до Китая, так что в календаре даже появился «День эннеаграммы», и на мои курсы стали приезжать интересующиеся этой темой бизнесмены из разных стран: от Амстердама и Норвегии до Кореи и Индонезии. Возросший интерес объясняется тем, что изучение типов характера на основе эннеаграммы является стимулом для самопознания и даёт соответствующее видение невроза, поэтому вдобавок к сказанному о различных уровнях самопознания я сформулирую и теорию эннеатипов, которая является хорошим подспорьем в подготовке терапевтов и учителей, а с недавнего времени — ещё и работников коммерческого сектора. Для этого я приведу здесь материалы лекции о психологии эннеатипов, прочитанную в главной лекционной аудитории на факультете права в Университете Буэнос-Айреса.

Вклад психологии эннеатипов в интегрированную модель здоровья

Спасибо за тёплый прием. Меня попросили рассказать об эннеаграмме, стоящей на службе интегрированного здоровья, хотя, по правде сказать, я не знаю, существует ли такая «служба интегрированного здоровья», которая бы занималась не только физическими болезнями, но и их эмоциональной стороной. Мне кажется, что нет. Тем более что сегодня роль психотерапии в медицинских учреждениях постепенно уменьшается. Как мне рассказывают друзья-психотерапевты, им приходится осматривать пять или шесть человек в час, и единственное, что они успевают сделать, — выписать рецепт. Кроме того, мир постепенно беднеет, и психотерапия для многих становится недоступной, а если у кого-то найдутся деньги, то заниматься этим будет недосуг, потому что терапия также требует времени, а нам его, как и денег, катастрофически не хватает. Более того, психотерапия предполагает дух поиска, поток вопросов к самому себе, и, по-моему, этого тоже всё больше недостает современному обществу.

Мы живём в среде скорее научной, чем религиозной, где большинство к гуманитарным дисциплинам относится как к предрассудкам. Поэтому я считаю, что, предоставив психотерапии свою нишу в системе образования, мы тем самым расширим её возможности, позволив стать на службу человеческого развития, — и тем самым прекратим тиражировать беды нашего мира из рода в род, увековечивая ценности одного поколения, когда у каждого поколения ценности свои, сохраняя во что бы то ни стало эти ценности, которые на самом деле наполовину ценности, а наполовину смертельные болезни. Ведь образование не способствует развитию человека, если пытается воспитывать автоматов, — а для того, чтобы образование действительно было всесторонним и развивающим, оно должно позаимствовать многие инструменты из психотерапии и духовных традиций, право, не знаю, удастся ли это сделать…

Лидия Грамматико утверждает, что программа SAT пользуется большим успехом и действительно популярна у учителей, но совсем не пользуется успехом у администраций, департаментов и министерств — не принимают её в бюрократическом мире, от которого, к сожалению, многое зависит. Мне кажется, что образование отлично справляется со своей задачей, когда готовит персонал для производства, но оно не развивает человеческий потенциал, столь необходимый в наше время. Есть люди, которые очень боятся, что мы начнем думать по-другому, боятся сократовского призыва познать самого себя, поэтому в образовании очень мало самопознания, и хотя его иногда путают с изучением психологии, это две абсолютно разные вещи.

Но возвращаюсь к теме. В мире существует большое движение, связанное с эннеаграммой: есть множество так называемых семинаров по эннеаграмме, — если бы ещё люди, которые их проводят, знали предмет, — вроде «курсов понимания или применения эннеаграммы», — я их называю психологией эннеатипов.

Но тот, кто первым заговорил об эннеаграмме на Западе, не применял это учение к описанию личности, а объяснял на её основе некоторые гностические законы. Этого человека звали Георгий Гурджиев, он использовал эннеаграмму как комбинацию Закона Трёх и Закона Семи. Что он имел в виду под Законом Трёх? Что-то похожее на философию Гегеля: в каждом феномене есть полярность, Инь и Ян, отрицательный и положительный полюс, а кроме того — фактор синтеза, согласующий их, и чтобы понять что-то, нужно дистанцироваться, — это и есть третий элемент синтеза.

Закон Семи более сложный: он говорит о некоторых циклических характеристиках. Например, откуда в неделе семь дней? Это было уже у египтян, и во многих культурах каждый день посвящался одному из богов. Я не знаю, смогут ли те, кто изучают сейчас циклические феномены, сформулировать что-то похожее на идею деления круга на семь частей. Один польский философ, у которого я учился, говорил, что в истории западной мысли была диалектика из пяти категорий: она приближалась к Закону Семи…

Я упоминаю здесь об этом только для того, чтобы определиться в системе координат, потому что Гурджиев, первым упомянувший о эннеаграмме, говорил о совершенно других вещах, чем те люди, что сделали этот символ знаменитым. Эннеаграмма получила известность, когда её стали использовать для изучения личности, но когда кто-нибудь говорит о применении эннеаграммы к личности, кажется, что речь идет об очень искусственной науке, академических знаниях, которые одних заинтересуют, а других нет, потому что мало кого вообще интересует личность… Может быть, вернее сказать, это знание, которое в последнее время пропагандируется с таким энтузиазмом, имеет жизненно важное значение, — это теория зла, теория причин наших страданий, теория источников проблем нашего мира, а не просто узкоспециальная дисциплина, которой может показаться на первый взгляд. Возвращаясь к истокам того, что было названо причинами страданий, я предпочитаю говорить о зле: это самое жестокое слово. Степень недугов человечества зависит от распространения зла и этического упадка. Наверное, первым, кто сформулировал великую теорию зла, был Будда, который говорил нам, что страдание происходит от желаний. Шопенгауэр решил включить буддизм в свою философию и перенес акцент на страдания человека, который желает слишком многого. В действительности слово tanha, используемое в контексте буддизма, означает не просто «желание», а гипертрофированное, патологическое желание; думаю, что больше всего это похоже в нашем мире на то, что в психоанализе называется оральностью: фиксация на детской недостаточности и превращение в мамона. Мы все хотим большего, мы все хотим того, чего нам не хватало, а нам всем немного не хватало материнской заботы, потому что наши матери унаследовали те же пороки, что и другие человеческие существа, ибо наша цивилизация подразумевает их передачу как эпидемии через поколения, — об этом уже говорили древние иудеи. И то, что утверждает Будда, действительно точно соответствует мифу о падении человека, об изгнании из рая — легенде, которую рассказывали не только иудеи, но и древние греки, древние мексиканцы и многие другие культуры.

Идея постоянного прогресса, — применение в социальной науке теории Дарвина об эволюции общества как об эхе эволюции человеческого вида, — возникла сравнительно недавно. До Дарвина существовало общее представление, что, напротив, мир становится всё хуже и хуже. В некоторых культурах существовало диахроническое видение золотого века, от которого перешли к серебряному веку (сегодня мы могли бы назвать его матристической культурой), который не был матриархатом, потому что там не было командующих женщин (командование — это дело патриархов, мужского владения), в этом обществе внимание было сосредоточено на ценностях жизни, плодородия, мирного сосуществования в сообществе, экологии, в отличие от последующих культур с преобладанием ценностей воинов. В какой-то момент мы стали воинами — это время греки называли бронзовым веком или веком героев, а потом совершился переход к эпохе разрушительных войн.

В «Божественной комедии» Данте есть важный символ — Критский Старец, у которого золотая голова, серебряный торс, бронзовый живот и железные ноги, и только правая ступня из глины. Мне очень нравится эта фигура как символ патриархата, который постепенно деградирует. Изначально это был воинский патриархат, но потом, миновав эпоху расцвета оружия, войска и силовой власти, превратился в коммерческую власть: она больше похожа на глину, чем на железо; это только кажется, что глина менее воинственна, чем железо, но, как мы знаем, она имеет не меньшую власть. Сейчас, казалось бы, мы наконец-то пришли к тому, чтобы сделать реальностью концепцию открытого общества, которую разработал Карл Поппер, — общества без тиранов. «Тираны уже теряют свою силу, мы их оставим позади», — говорят некоторые… В мире всегда были командиры и подчинённые, притеснители и притеснённые, но сейчас мы живём в странном обществе, где есть только притеснённые и нет притеснителей: нас притесняют законы рынка, которыми никто не управляет. И всегда найдутся люди, предпочитающие управлять.

К этому моменту вы уже, должно быть, поняли, что у меня есть тенденция отклоняться от темы: то, что я рассказываю, не сильно связано с применением эннеаграммы к личности, кроме упоминания о слишком сильных желаниях или страхах. Мы очень сильно желаем некоторых вещей, и за этим скрывается невидимый фактор, очень важный, который Будда называл незнанием. Эта теория Будды о том, что незнание является причиной всех несчастий, повторялась Сократом и снова повторялась в попытке Отцов Церкви объяснить первородный грех. Одним из факторов распознавания первородного греха является незнание — слово, требующее дополнительных объяснений, потому что в мире, где мы живем, мало мудрости: это мир знаний, но не мудрости, мир, где феномен незнания не распознается суммой знаний, то есть образованностью, не имеющей ничего общего с мудростью. Поэтому, может быть, лучше всего подойдет термин «слепота», использованный Жозе Сарамаго в его книге с одноименным названием: говоря о слепоте, он имел в виду препятствие к правильному пониманию вещей, похожее на отсутствие зрения, притом что все факты налицо.

Итак, эннеаграмма представляет собой вписанные в окружность шестиконечную фигуру наподобие звезды и треугольник. Треугольник символически обозначает три фактора, называемые в буддизме тремя ядами. Их изображают в виде трех животных, борющихся друг с другом и образующих замкнутый круг, — это незнание, желание и неприязнь. В верхнем углу треугольника находится незнание: неспособность видеть. В правом углу — переизбыток желаний, в левом — фактор неприязни. Мне было сложно прийти к выводу, что три яда соответствуют структуре эннеаграммы. Я получил ключ к пониманию, когда познакомился с экспертами типологий раннего буддизма. Я человек вежливый, мягкий, никогда не хотел никому причинить вреда, но с точки зрения буддистской типологии я — человек, испытывающий неприязнь, то есть живущий в отшельничестве, мизантроп. Пока я не заинтересовался трансформацией, я был человеком нелюдимым, ибо был не лучшего мнения о взрослых, когда был ребёнком, и не полюбил весь мир, когда стал взрослым. Но есть разные формы неприязни в эннеаграмме: та, что относится к обжорству, которое соответствует одному из смертных грехов с тем же названием в христианской традиции, вроде бы похоже не на неприязнь, а скорее на сильный аппетит, говорящий о слишком большой привязанности к удовольствиям. Но с точки зрения древней буддистской типологии мы сказали бы, что этот обжора — преступник в маске, похожий в сказках на лису, которая на самом деле непокорна, но этого впрямую не показывает.

Эннеаграмма — это теория, подразумевающая типологию, знание человеческих типов. Но их можно распознать не только по классификации эннеатипов: любой интересующийся литературой сможет найти различные человеческие типы в романах всех эпох. На самом деле, и эпох не так уж много, так как романы появились не так давно, но значительная часть романа основывается на создании характеров. В театре возможно проиллюстрировать большинство характеров на пьесах одного только Шекспира. Но почему же эннеаграмма пользуется такой популярностью?

В современном мире также существует классификация типов характера. Например, в Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам — DSM, которое используется во всем мире, описываются гистрионический, шизоидный, избегающий и многие другие типы. Эти же типы описываются в эннеаграмме. Тогда почему эннеаграмма стала такой популярной, a DSM нет? Просто потому, что DSM изучать очень скучно. Его используют, потому что нет другого выхода: если кто-то работает психотерапевтом, ему нужно иметь дело со страховыми компаниями и чётко сформулировать диагноз, чтобы страховщики взяли на себя ответственность, поэтому появились эти определения. Когда я изучал психиатрию, нам преподавались очень смазанные описания характеров, но, по моим наблюдениям, в дальнейшем они становились все более чёткими благодаря давлению экономической системы. В психиатрии необходим точный диагноз, который не очень-то интересен, прежде всего потому, что нужно вписаться в рамки классификации DSM-V — его последней версии. При его рассмотрении очень скоро становится ясно, что речь идет об экстремальных случаях патологии: каждый понимает, что его личность не антисоциальная, не садистическая, не пограничная, не шизоидная и не гистрионическая — из описываемых в учебнике, потому что симптомы у тех более яркие и характерные, чем человек признает в себе самом. Поэтому мы не можем говорить о концепции, применимой равным образом к любому человеку, где каждый может найти и увидеть себя с большей ясностью, чем до того, как он начал её изучать. В том-то и дело, что такое диагностическое руководство, как DSM, неприменимо к каждому и не поможет прояснить свое состояние. В отличие от DSM или европейского справочника, эннеаграмма — это система, проливающая свет и дающая ясность, в ней не просто содержатся диагнозы с описаниями симптомов, как, например «у шизоида такие черты характера или другие», а сформулирована психология эннеатипов, — далее я так и буду её называть. Психология эннеатипов рассказывает не просто о характерах, а о двух основных акцентах в проявлении каждого характера: на первом месте эмоциональный акцент, базовая невротическая потребность, преувеличенное чувство, пронизывающее этот характер, соответствующее знаменитому смертному греху, что у шизоида, например, соответствует скупости. В классической иконографии скупость представлялась как у Иеронима Босха на знаменитой картине в Музее Прадо: человек в темноте прячет свое золото. Это одинокий человек, променявший мир на содержимое своего кошелька: он копит ресурсы внутри себя, чтобы не обращаться к другому; характер, склонный к утрате человеческого начала, как знаменитый царь Мидас, который пожелал, чтобы всё, к чему он ни прикоснется, превращалось в золото, но не додумался, что может тронуть и человека, и, не давая себе в этом отчета, дотронулся до своей самой любимой дочери и превратил её в статую. Есть такие люди, которые хотели бы всё превратить в золото, но золото не приносит столько удовлетворения, как человеческое общение, хотя существует патология, при которой человек хочет быть сверхчеловеком: некоторые стремятся к обогащению, другие ищут философский камень, сверхценность, самую ценную из всех ценностей. Человек, встав на этот путь, однажды понимает, что радость, любовь можно найти только в контакте с обычными людьми, а не с изваяниями, её не заменит почитание сверхчеловеков.

Посмотрим, как мне удастся вернуться к теме из этого отступления… Я уже говорил, что вклад эннеаграммы в анализ личности состоит в том, что она даёт знание о характере намного интереснее, чем другие школы. Порядок следования характеров на эннеаграмме дает каждому возможность лучше понять контекст Карта эннеаграммы представляет собой треугольник и шестиконечную фигуру наподобие звезды, вписанные в окружность, которая таким образом оказывается поделённой на девять равных частей. Концы шестиконечной фигуры связаны между собой в следующем порядке: от единицы линия ведёт вниз, к четвёрке, далее — вверх правее к двойке, а оттуда влево, к восьмёрке, затем вниз к пятёрке и левее вверх к семёрке, а от нее к единице…

Сейчас не будем говорить о причине этих связей, но это очень интересная тема: когда кто-то видит вещи в контексте, он начинает понимать, как связи с соседними явлениями делают ярче тот пункт, который человек хочет рассмотреть. Например, почему смертные грехи широко известны? Они потеряли всякую актуальность несколько десятилетий назад, стали восприниматься как что-то устаревшее, один из пунктов катехизиса; нельзя сказать, чтобы люди были сильно заинтересованы в том, чтобы их лучше понять. Когда-то смертные грехи являлись частью культуры: когда Данте писал свою «Божественную комедию», то, помещая гордых в одну часть чистилища, а завистливых — в другую, он понимал, что в пределах этой культуры люди будут узнавать себя, зная, что в них преобладает тот или иной грех; существовала идея, что одни люди в первую очередь гордецы, а другие — завистники и т. д. Почему о грехах знали все без исключения? Потому что религиозная культура была очень живой, и главные специалисты по теме греха, которые разработали эту доктрину наилучшим образом, — Отцы-пустынники, — были весьма уважаемы и признаны как авторитеты в христианском мире.

В течение долгого времени учение о смертных грехах было неписаным знанием. Первым, кто писал на эту тему, был монах IV века Эвагрий Понтийский, который назвал грехи заблуждениями. Уже в то время существовала идея, что грехи — это ошибки, хотя слово «грех» намекало на траекторию, при которой снаряд попадает не в «яблочко», а в «молоко»: этим военным термином я обозначаю и отклонения психической энергии. Похоже, что описание грехов не имело христианских корней: на них нет никаких ссылок в Евангелии, и я нашёл точнейшее перечисление грехов в оде Горация, жившего более или менее в одно время с Христом. Поэтому, в христианстве ещё не появилась идея грехов, в классической культуре она уже была известна. Откуда греки узнали о ней? Видимо, существовал эллинистический эзотеризм, чьи корни имеют вавилонские истоки. По крайней мере, так говорил человек, который научил меня этому: Оскар Ичазо.

Сейчас, благодаря эннеаграмме, грехи стали снова актуальны — хотя ещё совсем недавно они казались такими скучными… Проблема в том, что религиозная традиция говорит о них как о преступлениях: церковный авторитаризм криминализирует грех. Но нас больше интересует то, как исправлять ошибки в тот момент, когда мы их различаем. Сложно понять, что грехи являются препятствиями для нашей жизни, когда мы воспринимаем их как нарушение Божественного закона: если человек живет так, чтобы не гневить Бога на небе, он забывает о своих интересах. В йоге не говорится: «Не делай этого, не делай того», как в библейских заповедях. В йоге как будто бы есть негласный закон ничего заранее не предписывать: перед началом медитации говорится, что люди должны контролировать свой разум и поэтому постараться не обманывать, не наносить вреда.

Я помню шутку, в которой сравниваются различные национальные особенности: объявлен конкурс на как можно более действенную просьбу не курить в автобусах. Немец говорит прямо: «Курить запрещено». Американец убеждает: «Однажды ты должен сказать "Нет!"» А еврей просто спрашивает: «Что ты от этого выиграешь?» Йога учит похожим образом: «Что ты получишь, если пойдешь туда, когда лучше идти сюда?» Это по большей части стратегическая система, она не использует язык авторитарного приказа. И мне кажется, что одной из причин, почему многие люди ей интересуются, является то, что человек знакомится с ней в контексте самопознания, когда понимает, что грехи — это не нарушение божественного завета. Трудно быть счастливым или войти в измененное состояние сознания, если ты слишком амбициозен или слишком сосредоточен на собственном имидже… Поэтому, когда люди начинают понимать значение смертных грехов и для них это жизненный вопрос, они видят, что грехи — не что иное, как паразиты разума, которым они отдают свою энергию. Это сторонние силы, захватившие мозг, они поражают тех, кто слишком себя защищает, и происходит это до тех пор, пока мы не поймём, что желание защиты — всего лишь детское восприятие, идущее от недостатка материнской заботы, от эмоционального холода, который ощущал ребёнок. И решив, что цель его жизни — почувствовать это недостающее тепло, человек тратит на его поиски слишком много усилий, теряя возможность, например, быть более сильным, теряя смелость, идя по жизни словно нищий, стараясь не приобретать, а экономить.

Сегодняшний интерес к самопознанию вырос из нового движения, возникшего после Гурджиева, который, говоря об эннеаграмме, имел в виду этапы развития в некой абстрактной форме. Многие из нас искали источник этого знания. Я был одним из учеников школы Гурджиева, и все находившиеся там были очень заинтригованы: мы не понимали жизни Гурджиева и не понимали его учения, рассказанного как будто наполовину. Кто здесь знает о Гурджиеве? Мне бы хотелось, чтобы вы подняли руку. Примерно половина. Для тех, кто не знает о нём, я бы сказал, что Гурджиев был экстраординарным человеком своей эпохи, человеком, который как будто не был известен, он производил впечатление учителя, не играя при этом никакой роли. Он никогда не выступал как представитель чего-либо, было непонятно, откуда у него такой авторитет. У него не было дипломов, вроде тех, что вешают у себя в кабинетах психологи, бумажки с именем университета, который они когда-то закончили. Гурджиев появился незадолго до русской революции 1917 года как человек, наделённой большой природной властью. Нам казалось, он не хотел, чтобы за ним шли. Многие замечали, что его лекции обычно проходили в больших шумных кафе, где было очень трудно слушать и слышать его: как будто он ставил для людей барьер, чтобы им приходилось делать дополнительное усилие, чтобы что-то воспринимать. Со временем стало ясно, что его учение испытывало множество влияний и он умел делать хороший синтез. Одно из основных влияний на него оказал христианский эзотеризм, о котором я немногое могу вам рассказать, потому что об этом вообще мало что известно. Некоторые из нас искали этот загадочный источник, надеясь на живую связь, и одним из факторов, дающих эту надежду, была опубликованная ещё при жизни Гурджиева книга под названием «Вестник грядущего добра», в которой высказывалась идея, что существует загадочная школа, стоящая за историей. Гурджиев считал, что эта школа проявит себя в мире, который скоро наступит, который вот-вот должен появиться. Некоторые заблуждались, как знаменитый искатель Дж. Г. Беннетт, когда появилось движение Субуд и он привез его в Англию, полагая, что это соответствует предсказаниям Гурджиева. Субуд — это дисциплина спонтанной самоотдачи: казалось, что она в совершенстве дополняет учение Гурджиева о добровольном сверхусилии. Но потом выяснилось, что это нечто другое. Недавно я был в Лондоне, меня пригласили выступить в школе П.Д. Успенского, ученика Гурджиева; и я убедился, что изначальное учение переродилось, впитав другие стили, связанные с суфизмом и иными школами.

В поисках более прямого контакта с учением Гурджиева я столкнулся с книгой Идриса Шаха «Суфии». Автор, казалось, выходит напрямую на источник, через который я получил доказательства существования школы, практикующей этот метод. Позже я узнал, что Оскар Ичазо владел им. Я заинтересовался Ичазо по разным причинам, но, по правде говоря, главный из них был абсолютно нерационален. В 1969 году я приехал в Майами на выходные, где читал курс гештальттерапии в местном университете. Когда закончился семинар, я спросил у нескольких человек в группе, где бы они мне порекомендовали остановиться в Майами, поскольку только тогда я осознал, что до следующей моей лекции в Чикаго у меня оставалась свободной целая неделя. Чем я мог занять себя в эти дни? Правильная мысль — остаться — пришла в последний момент, и я сказал сам себе да, раз я хотел писать, здесь как раз будут идеальные условия для этого. Поэтому я спросил, где лучше остановиться, и мне порекомендовали отель «Макаллистер». Я перевез туда вещи, позвонил домой в Беркли, а моя жена говорит: «Пришла телеграмма от некоего Оскара Ичазо. Хочешь, я её тебе прочту?» У меня никогда не было контакта с Оскаром Ичазо. Я слышал о нём, но мы с ним и словом ни разу не перемолвились. Я попросил жену прочесть телеграмму: мне предлагалось связаться с Дженни Переда в отеле «Макаллистер» в Майами в четверг. Миновала среда. На следующий день я спросил, приехал ли такой человек в отель, но он не приехал. Я вышел, чтобы позавтракать, и после медленно возвращался в гостиницу, разглядывая витрины. Уже в номере мне пришла в голову идея для книги, которую я писал — «Божественный ребёнок и герой», и я принялся за работу. Где-то в полдень я сказал себе: «Надо позвонить и узнать, приехал ли Дженни Переда». Я снял телефонную трубку и услышал голос Дженни Переда, который в этот момент звонил мне. Поэтому мне не потребовалось анализировать происходящее, — я принял это как знак. С Ичазо постоянно случались подобные совпадения, поэтому я его терпел, хотя он был во многом совершенно невыносим. Я пришел с готовностью и надеждой встретить настоящего учителя. Прежде для меня учителем был великий Фриц Перлз, который говорил: «Я приму как проводника кого-то, когда интуитивно почувствую, что этот человек соответствует мне, а не по какой-то иной внешней причине». Я никогда не чувствовал ничего подобного с Ичазо, никогда не говорил себе: «Это мой учитель, с ним я хочу работать, ему я могу довериться».

Когда я встретился с Ичазо в Чили, он сказал мне вдруг: «Моё время — твое». Я ответил: «Я не собираюсь тебя пропагандировать». Он продолжал: «Я знаю, что благодаря тебе этой темой заинтересуется много людей, поэтому на мне лежит большая ответственность, и я должен обучить тебя как можно лучше, — ты можешь спрашивать о чём хочешь, а я передам тебе все, что смогу». С ним мы провели три очень интенсивных месяца, по прошествии которых я спросил его: «Могу ли я стать твоим учеником, притом что считаю тебя лжецом и манипулятором?» Он улыбнулся и ответил: «Отдай должное своим подозрениям, потому что в прошлом тебя обманывали, но ты увидишь: это научный путь, где не требуется много почитания. Просто работай сам и дай работать мне». И напоследок он сказал: «Ты узнаешь ответы на все вопросы по плодам своего труда, а они проявятся очень скоро, потому что я сделаю тебе необычное предложение, это будет нашей тайной: ты отправишься в пустыню». Он пообещал отправить меня в следующем году на сорок дней в пустыню Атакама, говоря, что за эти сорок дней я найду то, что искал всю жизнь. И когда я его спросил: «Разве кто-то может обещать просветление?» — он ответил: «Некоторые люди иногда могут», и я решил, что несмотря на недоверие, которое я испытывал к этому человеку, стоит принять его на какое-то время, как рабочую гипотезу. «Воспользуюсь-ка этим», — подумал я. Это был для меня глубокий духовный опыт, это было началом духовной жизни. Я находился в поиске уже много лет, был учеником Судзуки, практиковал дзен-медитации… но пока ещё моя голова не доставала до небес. И тогда со мной случилось то, что в христианстве называется моментом просветления, который свидетельствует не об окончании пути, а о его начале. А поскольку Ичазо знал, что потом придет Тёмная ночь души, он сказал мне: «Все это тебе даётся в кредит, потом придется зарабатывать самому». И случилось именно так. Долгое время я чувствовал духовное пробуждение — как бы родился заново, вышел на другой уровень понимания, а значит, нашел внутреннего учителя. Зачем эннеаграмма человеку, с которым произошло что-то подобное? Разве ему интересно знать человеческие типы? Ичазо сказал мне однажды: «Я передам тебе свою специальность». Через некоторое время, после пребывания в пустыне, я полюбопытствовал: «Как ты передашь мне свою специальность — эннеаграмму?» — «Так и передам». — «Но мы не можем часто видеться, и моё пребывание здесь, в Арике, уже заканчивается». — «Не переживай, ты получишь ключ». И вот в один прекрасный день я начал узнавать характеры людей, с которыми встречался на улице. Сейчас я не могу этого делать, но тогда был момент экзальтированного знания, как распознают стили живописи или музыки. И оттуда происходит эта психология эннеатипов, которая сделалась такой известной. Ичазо никогда не писал: «Тип единица такой, а тип тройка — сякой». Он даже не считал их по номерам, он называл их чудовищно некрасивыми именами. Четвертый эннеатип назывался «Меланхолическое Эго», пятый — «Скупое Эго» и т. д. Я дал им более нейтральные названия, с которыми они и распространились по миру.

В 1971 году я начал работать в Беркли с группой, для которой я составил описания типов Эго, и все, кто потом начали обучать эннеаграмме в США, были из моей первой группы в Беркли. Когда я подготовил эти описания, стало возможным на их основе проводить диагностику. Раньше характер определял только Ичазо, и мы никогда не знали, как он это делал, как он понимал, что этот — единица, а другой — четверка. Не существовало списка черт характера и их основных особенностей. Потом, начиная с моих курсов, произошло некоторое оживление в обществе, многие начали учиться у меня и не смогли держать язык за зубами. Все члены моей группы подписали письменное обязательство свои знания применять для личных целей и не распространять их, но очень немногие смогли сдержать слово. Ичазо говорил об искушении мастерством: когда у человека есть в руках могучий инструмент, он сам чувствует свою силу, опираясь на него. То же самое происходит с теми, кто организует сессии с психоделическими веществами: давая другому человеку очень интенсивный опыт, ты чувствуешь свою власть над ним, есть люди, для которых это преимущество в силе очень вредно. Таким образом произошла вульгаризация и сильная коммерциализация эннеаграммы в американском мире. Мало того, меня хотели вычеркнуть из истории. Иногда дают ссылку внизу страницы, указывая меня как человека, который распространил эту информацию, но, как правило, меня не упоминают в библиографии. Иногда меня называют тем, кто привнёс эту информацию в современную культуру, большинству известно о том, что я был частью группы в Арике, но люди даже не подозревают, что я получил специальные знания непосредственно от Ичазо.

В конце прошлого года меня пригласили на открытие ежегодной конференции Международной ассоциации эннеаграммы в Форталезе, в Бразилии, где я с удивлением узнал, что эннеаграмма дошла до Китая, что интерес к эннеаграмме проявляют люди практически на всех континентах, и темой моего выступления было сообщение об истоках знаний, которые передаются на так называемых «курсах эннеаграммы», и это привело к тому, что затем меня пригласили в Германию, где собрались люди из Китая, Индонезии, стран Африки и Ближнего Востока и т. д. Очевидно, я обязан всей этой публикой «пиратскому» распространению моих знаний. По-видимому, иногда даже «дьявол не знает, на кого он работает».

Как я уже говорил, существует большой интерес к эннеаграмме, но к той эннеаграмме, которая похожа на суп из утки в одной из историй про Насреддина. Не знаю, знаком ли вам Ходжа Насреддин. Он появляется в разных культурах под разными именами: в Чили, например, он известен как дон Отто, и его наделяют немецкими чертами характера. А история, которую я вам хочу рассказать, такая. К Насреддину пришел родственник из деревни и подарил ему утку. Жена Насреддина ощипала утку, положила в котел, сварила суп, которым накормила гостя. На следующий день пришел человек, назвавшийся другом человека, подарившего утку, и Насреддин сказал жене: «Добавь-ка немного воды в котел с остатками супа». Так она и поступила. Мне нравится рассказывать эту историю с продолжением, где далее является друг того друга, потом друг друга того друга, потом друг друга друга того друга. В какой-то момент непрошеному гостю подают миску с бесцветной прозрачной жидкостью, и он спрашивает: «Что это?» А ему отвечают: «Это суп из супа из супа из супа из утки, которую принес друг друга друга того друга…» В мире духовности происходит подобное разведение супа: кажется, что речь идет о том же самом, но картина теряет резкость, как на выцветших старых фотографиях, и когда изображение пытаешься увеличить, не хватает разрешения. Так же и с самопознанием: есть самопознание самопознания самопознания… Иногда то, что называют этим словом, напоминает этикетку на пустой бутылке: «Урожай 1932 года». Этикетка должна быть приглашением к дегустации, но, похоже, многие люди, так и не попробовав содержимого, останавливаются на приклеивании этикетки — самодиагноза: мол, у меня эннеатип четверка или пятерка, а ведь то, что мы называем пониманием, дается не так просто. Понимание — это построение связей от одной вещи к другой, осознание взаимосвязей в собственной жизни — как некоторые внутренние явления связаны с теми конкретными эпизодами, которые человек проживает и наблюдает. И это долгий процесс.

Обучаясь у Ичазо в Арике, мы каждый день проводили с ним около трех часов. Однажды я подсчитал, что около шести часов в общей сложности было посвящено идеям эннеаграммы. Его программа была шире, чем просто изучение эннеатипов, она могла бы именоваться «Четвертый путь», с элементами физических упражнений и духовных практик, давая широкий обзор для понимания многих вещей, упражнения на удержание внимания, тренинг развития присутствия… Я попробовал сделать то же самое в своем ключе, хотя не совсем правильно говорить, что программа SAT — это процесс познания под руководством эннеаграммы. Это не совсем так, потому что в своей программе я пытаюсь научить трём видам буддистской медитации, что уже немало. Я работаю вместе с коллегами — среди них сильные гештальттерапевты, арт-терапевты и т. д. Важной частью SAT является Аутентичное Движение — практика самоотдачи. Есть различные элементы: процесс катарсиса боли и детской злости, ориентированный на прощение родителей, чтобы, вернув почтительное отношение к ним, мы могли бы исцелить нарушения в личной жизни, например, отношения с властями, являющиеся эхом отношений с отцом. Программа SAT многогранна. Я думаю, что использование только сведений об эннеаграмме будет недостаточно и даст ложное толкование.

Однако я должен вернуться к эннеаграмме… Начнем с хорошо известных главных, или смертных, грехов. Изначально слово, связанное с их названием в романских языках, происходит от латинского caput, то есть голова. По иронии, в Ватикане потеряли интерес к грехам в классическом их понимании, и мне кажется, это произошло потому, что церковники их не понимают. Когда, например, говорят, что один из грехов нашего времени — загрязнение окружающей среды, это бесспорно. И когда говорят, что другим большим грехом нашего современного человечества является несправедливость в распределении богатства, конечно, это большая проблема для нашего мира. Но это не то, что называют смертным грехом, caput, смысл которого в том, что это — корни зла, формы личности, производящие дурные последствия, они стоят за нашими вредными действиями; и дело не только в нехороших поступках, в христианском восприятии смертных грехов вред наносится другому или самому себе, но главное — изменяются отношения с Богом. Грехи отдаляют нас от божественного, они сбивают ориентир, как фальшивые цели. Когда мы вместо Полярной звезды ориентируемся на что попало, наш корабль сбивается с курса. Сегодняшним миром управляет ментальность предпринимателей — не только в бизнесе, но и в правительствах, в экономике, в семье и даже в образовании, где приоритет отдается деньгам. Древние люди сказали бы, что предпринимательская ментальность является грехом, потому что деньги занимают то место, где должен стоять Бог. Погоня за деньгами похожа на Наркозависимость: твое внимание должно быть сосредоточено на высшей цели жизни, но что-то слишком отвлекает тебя. Высшей целью жизни являются поиски гораздо более глубокого смысла, чем утилитарное удовлетворение.

Таким образом, старинное понимание греха было очень амбициозным, и чем больше мы знакомимся с набором определении греха, тем больше понимаем, насколько они верны. Практически, грехи были переоткрыты психотерапией. Только вместо семи в эннеаграмме их девять.

Левый угол треугольника — шестёрка — представляет Страх, или Трусость. Христианство не говорит нам, что трусость является грехом, — почему? Потому что церковная система является авторитарной, иерархической и не может призывать быть смелыми или стремиться к независимости. В Церкви слишком много политики для того, чтобы она могла предложить людям быть храбрыми и не подчиняться. Мы живем в иерархическом обществе, в котором те, кто наверху, очень хорошо умеют взращивать нашу покорность, но весь психоанализ, весь постфрейдовский мир — это мир, в котором всем абсолютно очевидно, что за нашими проблемами стоит страх. Уже из ранней работы Фрейда «Запрещение, симптом и страх» мы знаем, что тоскуем из-за множества запретов, а их в обществе много из-за страхов — страха кастрации, страха быть самим собой, страха следовать собственным импульсам. Даже сам Фрейд не решился выступить за освобождение импульсов. Решился на это Вильгельм Райх — после того, как превратился в активиста за отмену репрессий.

Гештальт тоже выступает против репрессий. В гештальте есть дионисийский дух, вера в человеческое существо, в желания этого существа, в Ид, или в Оно, это здоровая часть нашей природы, хотя её надо интегрировать с другими. Поэтому страх надо добавить в перечень смертных грехов.

Правый угол треугольника — тройка — представляет Тщеславие. Оно не перечислено в списке смертных грехов, потому что близко к Гордыне, и некоторым может показаться, что Гордыня и Тщеславие — это одно и то же. Однако разница явно видна в устной традиции, которую я начал описывать. Быть тщеславным — значит полагаться слишком сильно на мнение другого, иметь необходимость в одобрительном взгляде другого. Человек с сильно развитым тщеславием открывает для себя обычно, что он вообще не существует без другого, без взгляда другого, не чувствует своей значимости, если на него не смотрят, потому что у него нет инструмента, мерила, нет шкалы внутренних ценностей. Таким образом, мы говорим о человеке, сильно зависимом от внешнего окружения. Социолог Дэвид Рисмен в работе «Одинокая толпа» приходит к выводу, что нынешнее поколение руководствуется тем, что скажут другие, как будто бы у них развиты антенны, улавливающие курс человеческих ценностей — как поступать, что покупать, чувствовать направления моды, чтобы идти в ногу с себе подобными.

Гордыня, в отличие от тщеславия, подразумевает «раздувание» собственной персоны, такой человек не знает ни своих собственных границ, ни своих недостатков, ни своих нужд и пытается идти по жизни как человек дающий. Это хорошая стратегия рынке любви: кто не состоит в отношениях, находится в поиске новой любви, обязательно выберет того, у кого её переизбыток. Можно подумать, что некоторым не хватает любви, а у других она в изобилии. Как щедра рука дающего! У них есть что отдать — они так пылки… Проблема в том, что, представляя себя любвеобильными, они отказываются от своей потребности в любви. Как будто они заменили свою потребность в любви посылом: «Ах, как мне нужно, чтобы кто-то принял мою любовь!» Они не признаются: «Как мне на самом деле нужно, чтобы кто-то меня любил», — а ведь большинству смертных необходимо, чтобы их любили.

Верхний угол — девятка — Лень — также понимается неверно. Когда были созданы первые монастыри, была сформулирована идея Лени, которая до сих пор подразумевает, что человеку не хочется что-либо делать: не хочется двигаться или работать столько, сколько нужно. Но это не та Лень, которая описана Отцами-пустынниками: они не жили общинной жизнью, как в период первых монастырей, а заглядывали внутрь себя. Если я отшельник и ищу Бога, я должен находиться в своей келье и молиться. И в принципе, я не должен покидать келью, ведь в любой момент Бог может прийти ко мне, а что делать, если меня там не окажется? Именно поэтому мне необходимо все время быть там! Отцы-пустынники поняли, что для некоторых монахов врагами были не гордость и не зависть, их можно было обнаружить и побороть, но речь шла о более хитром противнике: они теряли желание совершать подвижничество. «Врагом полудня» называли Лень, иными словами, заброшенность, это понятие происходит от греческого akēdia — отсутствие заботы.

Не проявлять заботу о себе самом — то же самое, что не ценить себя. Это как будто ищешь что-нибудь очень важное и вдруг прекращаешь. Как можно бороться с этим демоном отсутствия желания, с промедлением? Это похоже на потерю энергии: есть люди, которые её утрачивают. Гурджиев говорил о демоне самоумиротворения, как будто человек успокаивает сам себя, говоря себе: «Не преувеличивай, сдайся, не усложняй жизнь». Эти люди — альтруисты, но они не дают самим себе того, что им надо. Казалось бы, очень по-христиански быть щедрым, заботиться о ближнем и не интересоваться самим собой, но это ложь: христианская заповедь звучит не так. Христианская заповедь учит: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя». Невозможно проявить любовь к ближнему, если нет её основы — любви к самому себе. Когда мы садимся в самолёт, инструктор говорит нам что-то очень похожее: если возникла угроза разгерметизации, необходимо надеть кислородную маску в первую очередь на себя, а потом уже помогать остальным. У человека должна быть эта база: если нет любви к себе, откуда возьмется любовь к другим?

Однако существует народная версия христианской заповеди, которая говорит: «Не люби самого себя». И есть желающие быть такими хорошими, что их грех — это не любить самих себя: они слишком самоотверженны, а проблема в том, что люди, получающие их любовь, не чувствуют её. Если у кого-то была такая мать, жертвующая всем ради ребёнка, он меня поймет. В фильме «Скрипач на крыше» мужчина поет своей жене: «Ты любишь меня?» А жена отвечает: «Я тебе глажу рубашки, я тебе делаю то и это». А он спрашивает её снова: «Но… ты любишь меня?» Есть люди, с рвением исполняющие свой долг, однако делающие это не из глубины своего сердца. Это как присмотр кормилицы, няни, в действиях которой недостает интимного прикосновения материнского сердца, этой глубинной связи, сочувствия. Человек может начать задыхаться среди множества вещей и с целой армией помощников, лишённый этого базового сопереживания.

Таким образом, нами описаны три основных цвета в центральном треугольнике: Тщеславие представляет другим фальшивую сущность, Страх скрывает истинную сущность, а Лень — слепота — убивает сущность, превращая её в робота, включенного на автоматический режим. Это главные причины невроза. Мы могли бы сказать, что этот треугольник объясняет динамику невроза: когда нам страшно, мы надеваем маску, выдавая за себя некоего представителя, которого мы показываем миру, а когда мы долго носим маску, мы забываем, что скрывается за ней, переходим в автоматический режим и отдаляемся от самих себя. Со временем отчуждение растет, мы чувствуем себя слабее, у нас нет внутреннего якоря, нам страшно заглянуть внутрь себя, ибо если мы это сделаем, то поймем, что нас нет — там никого нет. Рональд Лэйнг, отец движения антипсихиатрии, говорил, что самый глубокий страх мы испытываем, посмотрев на самих себя и увидев, что нас нет что мы — это пустота.

Итак, эти три основных Цвета являются базой, смешивая можно получить всё разнообразие остальных цветов. Соединяя содержимое углов, с каждой стороны треугольника можно получить разными замесами по две смеси. Если смешать синий и желтый получится зеленый, и это уже не желтый и не синий, а новое качество. Например, Тщеславие и Лень можно смешивать в разных пропорциях — в одной больше Тщеславия, чем Лени, в другой больше Лени, чем Тщеславия. У смесей разные характеристики: единица — это Гнев, а двойка — Гордыня. У Гнева есть что-то от слепоты: правду говорят, что Гнев слеп; у Гордыни гораздо больше общего с Тщеславием, но это не чистое Тщеславие, у него есть черты Гнева. Гордыня ставит себя всегда выше другого, хочет выделяться среди остальных, подобно единице, Гневу, Гордыня соответствует авторитарному характеру, который для того, чтобы добиться своего, начинает протестовать, требовать.

Все грехи достаточно известны, но осознаны наполовину, потому что их надо понимать в более широком смысле, чем обиходный. Существует множество фильмов о смертных грехах, и обычно та сцена, которая соответствует Обжорству, кажется очень глупой. Нам трудно понять, что, встав ночью, чтобы украдкой съесть кусочек торта, мы совершаем проступок, сравнимый с грехом убийства. Гнев кажется более опасным, в то время как Обжорство выглядит довольно безобидно. Но на самом деле Обжора — семёрка — принимает удовольствия за смысл жизни. Есть люди, которые перестают проживать свою настоящую жизнь, заменяя её слишком удобной. Поиск удовольствия, таким образом, — это не просто вкусная еда, а уход от боли. Есть люди, которые не хотят шероховатостей на своём пути и избегают трудностей, предпочитая мечтать. Казалось бы, что плохого — мечтать, но в какой-то момент начинаешь пожинать плоды того, что был лишь мечтателем, ведь грустно осознавать, что ты не реализовал себя, теряя время впустую.

В свою очередь, Сладострастие — восьмёрка — не имеет чистой сексуальной окраски, это страсть в более широком смысле — стремление к максимальной насыщенности. Многие люди теряются из-за своего слишком сильного влечения к ярким ощущениям, им скучно от менее интенсивных воздействий. Однажды я хотел представить свои идеи с помощью компьютера, и мой помощник сказал мне, что нужно добавить мигающий оранжевый цвет, чтобы больше привлекать людей. Нынешнее поколение не читает связный текст, если только он не поделён на очень маленькие кусочки, потому что им не хватает внимания, и это внимание нужно привлекать яркими и насыщенными цветными картинками. Эпоха рок-музыки породила изнеженных людей, чьи потребности определяются лишь внешними стимулами.

Я перечислил грехи, и кто-то может подумать, что от них вообще-то мир не развалится, и я не добавил к давно избитым фактам ничего особенно нового. У всех нас есть известные недостатки — в большей или в меньшей степени. Их новое толкование с помощью карты, которую я вам показал, не добавляет ничего сенсационного: этого мало, чтобы произошёл знаменитый феномен эннеаграммы. Успех эннеаграмме принесла мысль, что за каждой негативной эмоцией, за каждой страстью, как её называл Ичазо (это был один из его вкладов в учение — говорить не о грехах, а о страстях), за каждой из этих дефицитарных мотиваций, которые нас держат в силках, потому что эти страсти хотят заполнить пустоту, стоит фиксация — сопряженная иррациональная идея, сумасшедшая идея.

Дело не только в том, что трусливый человек унаследовал страх от слишком озабоченной матери, которая вечно повторяла: «Не упади, осторожно». Он мог стать трусливым, потому что у него была неуверенная в себе мать, пережившая очень травматичные ситуации, которая никогда не ощущала себя в безопасности и ребёнку передала чувство незащищенности, как бы заразила его страхом. Но если следовать прямо такому видению, страсти не настолько глубоки: так называемые грехи — эти эмоциональные дефицитарные состояния — вытекают из иррациональной идеи. В случае Страха это похоже на ненависть к самому себе, вроде уверенности в том, что в глубине твоей психики живет ужасный крокодил. Это фрейдистское видение разума: у человека внутри есть что-то ужасное, что-то некрасивое, что-то насильственное. Когда Фрейд написал «Недовольство культурой», он не решился заявить, что цивилизация больна, хотя это подозревал; он просто считал необходимым контролировать «опасное, животное» человеческое начало. Фрейд был убеждён, что мы все — опасные животные, и хорошие и плохие, и что необходимо обучать нас быть послушными с помощью воспитания и образования. Но все-таки гуманистическое движение потихоньку преодолело эти идеи, и со временем взяла верх концепция, что нам не нужно жить с полицейским в голове и что есть возможность стать более счастливым, отдаваясь тому, что у нас бы назвали саморегуляцией организма, а у китайцев, соответственно, Дао — Закон Природы. Наша конструкция очень упруга, чтобы было возможно самоопределяться и самоорганизовываться. Механизм страха говорит нам, что есть что-то, чего нужно бояться: врага, змеи, соблазна, желания. Цивилизация строится на идее, что природе нельзя верить, что наша звериная сущность должна быть приручена: мы самоприрученный вид — приручив зверей, мы сделали то же со своими детьми, чтобы они нас не беспокоили, — разумеется, ради их же собственного блага. Однажды я смотрел документальный фильм об амазонском племени, в котором юношам проделывали через рот отверстие в подбородке и втыкали туда метелку тростника, болтающуюся наподобие белой бороды. Я не знаю, как живется с тростником во рту, торчащим из подбородка, мне это кажется пыткой, однако все взрослые того племени это переживают, разумеется, с чувством собственного достоинства, более того, человек, у которого нет тростника в подбородке, считается несовершенным. Я думаю, что мы в чём-то похожи на то амазонское племя: нам тоже кое-где просверлили отверстия и кое-куда вставили множество вещей, как бы выправляя неточности и нестройности конструкции. Всякая цивилизация — это захват, контроль и эксплуатация природы, и при этом очень мало веры. Мы даже в таком естественном, казалось бы, деле, как размножение, не даём организму делать свое дело: у нас не природные роды, а «технологические», где женщина не может решить сама, как ей родить, если только не будет за это сильно бороться. Ей вкалывают гормоны и обезболивающие средства, сбивают естественный ритм с помощью хирургии, детям преждевременно перерезают пуповину, потом их хлопают по спине, чтобы они дышали. Есть даже процент смертей, причина которых не была ранее известна, но сейчас уже установлено, что они спровоцированы микрогематомами в позвоночнике. В итоге получается большой хаос, который привносит медицина в естественный процесс, с искренней уверенностью в том, что это необходимо, как будто уже с самой материнской утробы нас учат не доверять природе, чтобы мы чувствовали необходимость в технологии каждую минуту. Это иррациональный компонент одного из характеров эннеаграммы — Страха. У нас не было бы страха, если бы мы думали, что живем в дружелюбно настроенной к нам Вселенной и люди в ней хорошие. Конечно, люди иногда заблуждаются, но одно дело считать, что мы падшие или больные ангелы, а другое — думать, что мы по своей природе дьяволы. Гораздо плодотворнее полагать, что мы приходим из чистого мира, что нас изгнали из рая и мы заразились системным злом. Как и утверждалось в христианстве, Земля принадлежит Дьяволу, это верно, существует вселенское зло: мы все заражены весьма распространенными пороками. Несколько лет назад я участвовал в работе экзаменационной комиссии в одном из университетов Испании, где защищалась в том числе дипломная работа по теме смертных грехов. Так вот, один из экзаменаторов говорил, что без смертных грехов невозможно преуспеть в бизнесе, что они необходимы для жизни в современном мире. Он говорил, что добродетель вышла из моды…

Но я опять отклоняюсь от темы… Как вернуться к моему выступлению? Нужно ещё рассказать, какие сумасшедшие идеи содержатся в каждом из девяти пунктов эннеаграммы. Я уже сказал, что шестерка — Страх — ведет к состоянию войны с природой, потом превращается в войну против самого себя или против другого.

Гнев — единица — связан с чем-то, что я назвал Перфекционизмом. Мы, наверное, все немного перфекционисты, но здесь перфекционизм обнаруживается в кристально чистом виде. У Кино есть зарисовка, где мы видим человека, пишущего на краю дороги ряд предупреждений: честь, честность, чистота… И когда он пишет эти прекрасные великие утверждения, мы понимаем, что у него самого этих черт нет, но он их себе приписывает.

Первым сформулировал эту идею Фрейд в связи с тем, что в психоанализе принято называть анальным характером: люди, которых преждевременно пытались научить контролировать сфинктеры. У каждого ребёнка наступает момент, когда он уже может сдерживать свои естественные отправления, но если мы пытаемся привить навыки чистоты ребёнку, пока ещё не созревшему для контроля сфинктеров, он будет чувствовать неудачу, будет чувствовать, что он грязный, и потянет за собой балластом идею, что он ребёнок, который пачкается и которого накажут за грязь. Поэтому Фрейд говорил, что те дети, у кого была эта борьба со сфинктерами, потому что их родители были слишком большими перфекционистами, контролирующими или требовательными, вырастая, уже взрослыми страдают от одержимости чистотой. Есть люди такие воспитанные, такие любезные, такие внимательные… Они, как бойскауты, делают столько-то хороших поступков ежедневно, являясь членами Общества охраны диких животных, членами Красного Креста, уважаемыми представителями компаний всевозможных Самых Лучших начинаний… Но можно увидеть, что в глубине себя они в бешенстве, и чувствуя свой гнев внутри, они хотят сделать все наоборот, как будто искупить что-то, чего у них в избытке.

Моя мама в детстве не разрешала мне играть в оловянные солдатики, чтобы я не приучался к насилию, но я её ненавидел тогда и не знал почему. Я чувствовал, что это в высшей степени несправедливо, и уже в подростковом возрасте понял, что она убила во мне спонтанность. Так гневливый человек стремится к высоким идеалам, борется за правильные идеи, но получается, что эти идеалы не совпадают с тем, чего хочет жизнь. Если женщине-перфекционистке доверить воспитание ребёнка, она сведет его с ума: «Не ставь так ноги, так не говорят, ты не сказал спасибо…» Есть люди, которые от желания навести порядок только всё портят. Как говорил один мой друг: «Некоторые люди занимаются лакировкой бабочек». Лакировка бабочек! Бабочки прекрасны сами по себе, зачем их лакировать? Действительно, многие вместо ухода за садом делают ему маникюр, — у растений прекрасные естественные формы, но эти люди хотят придать кронам «правильную» форму. Вот что такое Перфекционизм.

Эннеатип Гордыни — двойку — христианский мир считал самым первым из грехов. И я думаю, что теологи поставили его на первое место из-за его обманчивости, ведь кажется, все наоборот: гордецы очень хорошо относятся к себе, ощущают себя комфортно с самим собой, ставят себя безоговорочно выше других, не чуждаются ни в ком. Какой недостаток у того, кто гордится собой, чувствует себя лучше остальных? Я думаю, что проблема гордыни — духовная: человек, который кажется себе эдаким милашкой и симпатягой, не растёт; человек, слишком довольный своей жизнью, не отправится на поиски истины; человек, считающий себя великим, не обращает внимания на других великих, у него нет учителя, у него нет способности к поклонению, у него нет ощущения, что есть что-то выше его головы. Такой грех оставляет людей жить только в их узком мирке: они приходят на психотерапию, только если их оставит партнер, — обычно их приводит к психологу неудачная любовь.

Следующий эннеатип — тройка — Тщеславие. Его проблема состоит в идентификации с имиджем, который человек продаёт. Это ошибка перспективы, когда мы верим в то, что наш «внутренний отдел пропаганды» знает, каковы мы есть. Есть тип нищенства, когда люди специально наносят себе увечья и выставляют напоказ раны, чтобы казаться более несчастными и вызывать больше сочувствия, — такое в США не принято: человек не может сказать, что получает недостаточно; более успешным считается тот, кто зарабатывает больше денег. Я однажды видел такую карикатуру: американский нищий сидит с табличкой: «Я зарабатываю, но недостаточно».

Сделав ещё шаг вниз, мы встречаемся с Завистью — четвёркой. Зависть — это чувство, что у человека нет чего-то, что у другого есть. Бывает яростная зависть, как у Каина. Если у тебя нет того, что есть у других Я какие-то вещи, возможности, это раздражает: женщины впадают в ярость из-за мужских привилегий, бедняки — из-за возможностей, которые дают деньги… И хотя реакция протеста против несправедливости может быть оправдана, некоторые люди застревают в состоянии боли и ярости. Однако люди также завидуют, страдая от недостатка чего-либо, плача слишком много, уходя в депрессию слишком часто, расстраиваясь из-за того, чего у них нет. Они как дети, которые притворяются больными, чтобы не ходить в школу или привлечь к себе внимание в надежде, что им дадут то, чего им не хватает. У всех нас, может быть, есть что-то от характера четвёрки, но завистливые люди слишком сильно проявляют нехватку чего-либо, чересчур много жалуются. В жалобе есть просьба о любви; мы не отдаём себе отчета, что, уходя в депрессию, мы добровольно укладываем себя на пол. Если бы мы это осознавали, депрессия не была бы тяжёлой, а отдавая себе отчёт в своих действиях, мы также могли бы, даже будучи в депрессии, себя с пола поднять. Так что зависть имеет много общего с гипертрофированным страданием: многие преувеличивают свои беды, и часто одолеть их им помогает осознание, что страдания основываются на сравнении с достижениями или возможностями других.

Пятёрка — Жадность. Этот эннеатип связан с видением, когда человек на самом деле не верит в любовь. У такого человека обычно не было в детстве достаточно сильной связи с одним из родителей, как правило, с матерью. Он не знает, что существует феномен любви, он не знает, что теряет, когда не вступает в достаточно близкие отношения. Кажется, очень хорошо быть одиноким в мире: не нужно ни с кем ни о чем договариваться, не надо ни давать, ни получать, ни принимать совместных решений, ни спорить, ни доказывать. Пятёрке очень сложно вести переговоры с другим человеком, да и для чего? Если можно быть одному, так проще, он не знает, что существует другое измерение жизни, в котором есть встреча. Когда есть два человека, речь не идет о сумме «один плюс один», люди переходят на другой уровень существования. Однако скупец видит мир с позиций бедности: «Мне нечего дать, и зачем мне получать что-то, если нет ничего, что я могу получить… Люди, которые демонстрируют мне свою любовь, наверняка хотят мной манипулировать или меня обмануть…» Это называется шизоидным характером.

Семёрка — Обжорство — это как лиса из сказки. Этот тип тоже немного похож на шизоида: идет по жизни, руководствуясь своими интересами, страшный приспособленец, всегда пытается получить выгоду из ситуации, но хорошо прикрывает это внешней доброжелательностью. Он не знает, что теряет в человеческих отношениях, в развитии способности к самоотдаче. Это манипулятивный характер.

А восьмерка — Сладострастие — это характер, идущий рука об руку с Роскошью, с интенсивностью чувств. Кто-то может подумать: как может быть недостатком желание иметь всего как можно больше, это может лишь немного усложнить жизнь? Но когда мы посмотрим на философию жизни, сопровождающую Сладострастие, на преувеличенную мятежность, оно не кажется чем-то серьёзным. Потому что мы живем в обществе, которое приручает, кастрирует ребёнка, которым мы когда-то были, не помогает развитию полноценных существ, а подрезает нам крылья, инициативу, лишает контакта с нашим внутренним миром, что нас обедняет. А люди, восстающие против этого, на первый взгляд, правы. Есть молодые люди, не желающие слышать ничего о школе, о власти, они не верят во власть в принципе, притом что большинство из нас подчиняется ей безоговорочно, мы себе не позволяем настолько не доверять ей. Большинство считает, что так устроен мир, на власти он и держится, но представители этого характера, хотя их и меньшинство, думают, что они правы, а мы все заблуждаемся. Им кажется глупым быть такими покладистыми, какими хотим быть мы, для них мы все — лицемеры. Они считают себя по-настоящему смелыми, думают, что у них настоящие ценности, видят, что люди совершают неблаговидные поступки и имеют плохие намерения. Иногда они немного переходят границы, иногда — сильно и становятся преступниками. Но пока они не выходят далеко за рамки, не преступают закон, сложно не симпатизировать им. Из персонажей Шекспира один из самых популярных — знаменитый Фальстаф в «Генрихе IV», благородный шут, который говорит всё, что ему приходит в голову, критикует королей и смеётся над аристократией. Верди сочинил оперу «Фальстаф», где все симпатизируют этому персонажу, потому что он высмеивает социальные нормы. В кино подобным персонажем был бы главный герой фильма «Грек Зорба». Зорба может обмануть, но он хороший человек, и хотя он нарушает все правила, у него доброе сердце. Один из духовных учителей XX века — Ошо — уподоблял себя Зорбе, говоря о себе, что он Зорба-Будда. Конечно, правильно не слишком доверять миру, но есть характер, называемый параноидным: это тот, кто перебарщивает с недоверием.

Девятка кажется таким положительным характером… Ему не хватает любви к себе, но он самоотвержен. В нем действует механизм защиты, который Фрейд называл «альтруистическим отказом». Сам Фрейд считал, что это более здоровый защитный механизм, чем другие: он не вредит, окружающие видят, что он им помогает. Правда, не принимая во внимание интересов самого человека, у которого есть потребность отдать всё, ведь он сам терпит ущерб. Но только он этого не понимает: не чувствует, что он остаётся ни с чем. Человек, отказывающий себе во всем, готовый всё отдать, не имеющий ничего для себя, не знает, что его жизнь стала беднее.

И что же нам теперь делать со всем этим? Это же здорово, когда люди понимают свои проблемы. Мы все знаем, что у нас есть недостатки: и в характере, и в человеческих отношениях. Где есть проблемы с отношениями, там есть проблемы с личностью, но найти этот конкретный пункт, чтобы знать, какая страсть тобой движет, какая с ней связана идея — та, что называется фиксацией, — дает большие результаты. Это как едкая щелочь: ты капаешь её на стол, и она начинает проедать его поверхность, начинает проедать твою психику, начинает что-то разрушать. Очень немногие в этой жизни отдают себе отчет, что они в чем-то ошибались. Это очень ценный опыт, когда человек доходит до такого момента в своей жизни, чтобы сказать: «Я всегда гнался за этим, но мне оно не было нужно, правильная дорога ведет в другую сторону». Это называют metanoia — изменение разума или обращение, если использовать религиозную логику. Но к переходу в другую религию сейчас относятся очень поверхностно, как к принятию новой системы поверий. Реальность перехода, суть перехода — это изменение направления.

Есть такой миф, который воплотил Шуман в своей оратории «Рай и Пери». Пери — это ангел в мусульманской традиции, изгнанный из рая, чтобы найти самое ценное, что только есть на земле. И когда она вернётся с самым ценным, ей снова откроются врата рая. По легенде, пери приходит с кровью героя, который пал в сражении, но это не самое ценное. Она снова скитается по земле до тех пор, пока не возвращается со слезой любви человека, который хотел отдать всё за свою возлюбленную. И опять ей не открывают врата. В конце концов, она вернулась со слезой раскаяния. Мораль этой сказки такова: самое ценное — понять что-то о себе. Увидеть, что ты ошибался, и изменить направление. Жаль только, что слово «раскаяние» прочно вошло в обиход церковных владык. Слишком много нас призывают к покаянию, но это великий человеческий опыт — почувствовать: «Ага, я понял, мне не сюда, мне туда». Это чувство сопровождается желанием всё исправить, развивать всё необходимое для того, чтобы выйти из этой ловушки.

Не так давно я выступал перед группой бизнесменов. Я спросил, кто из них пережил такой опыт — понял, что ошибался, и дал себе в этом полный отчет. Многие подняли руки, и после лекции ко мне подошел один из них, хотел, чтобы я подписал ему свою книгу. Он сказал: «Я ошибался». — «В чем была твоя ошибка?» — «Я хотел быть великим бизнесменом». — «А сейчас?» — «Я хочу стать великим человеком».

Большинство из нас забывает о человечности прежде всего. Духовный поиск не очень ценится в нашей культуре. Тех, кто хочет докопаться до истины, считают непоседливой молодёжью, их не очень ценят и не очень направляют. Полагаю, на этом стоит завершить разговор. Мне больше нечего сказать. Хотите, чтобы мы потихоньку заканчивали? Ну, тогда покайтесь в своих грехах! (Смех в зале.) Исповедуйтесь.

Как уже говорил, не думаю, что информация, которую я вам дал, сильно пригодится кому-то вырванная из контекста, из духовного поиска. Традиция, в которой люди искали эти знания, иногда называется «Четвёртый путь», — это путь, который включает в себя элемент действия, эмоциональную часть, интеллектуальную часть и четвёртую часть, которая является работой по самопознанию. Когда я задумал использовать эннеаграмму, то взял её как элемент в этой многокомпонентной мозаике. И мне, признаться, жаль, что её превратили в отдельную профессию, поставили на поток, потому что американцам так понравились эти знания, что они организовали и создали Международную ассоциацию эннеаграммы, которая, став официальной организацией, возвела себя в ранг института для обучения эннеаграмме, хотя у неё нет должной способности вести других через процесс трансформации. Для того чтобы развить в себе эту способность, нужно достичь особой духовной реализации и иметь достаточно хорошую терапевтическую подготовку. Я хотел бы ещё остановиться на этом пункте: отправной пункт для трансформации — это наблюдение за самим собой, а делать это день за днем достаточно сложно; каждый день отвлекает, выдергивает нас из позиции наблюдателя; нужно наблюдать за собой хотя бы немного времени каждый день, без движения, без каких-либо дел, и это называется медитацией: быть самим собой, быть с самим собой, наблюдая за собственным умом. Тогда мы начинаем видеть больше.

Отцы-пустынники были отшельниками, которые в течение многих лет жизни не входили в отношения с другими. Это были анахореты, которые смотрели внутрь себя в одиночестве и покое, потому что у них была вера, передаваемая от учителей к ученикам, в то, что для встречи с ценным опытом божественного нужно успокоить страсти, перестать разжигать (подкармливать) свое Эго. Об этом же говорил Эпикур — великий учитель, выдающийся проповедник веры в удовольствие. Он считал, что для того, чтобы получать удовольствие, нужно меньше страдать, а для того, чтобы меньше страдать, нужно иметь меньше желаний, не нужно так привязываться к ним, лучше упрощать жизнь, культивировать апатию (бесстрастие), состояние нейтрального сознания. И это отправной пункт — находиться с самим собой в покое. Отсюда человек начинает видеть себя, и картина становится более чёткой. Как работать над собой? В программе SAT, где преобладает самопознание, моей целью является работа по пяти направлениям. Первое — освобождение эротической любви: она кастрирована, и это уже известно в психотерапии, но это было древнейшей специализацией религий, потому что до того, как появились боги Олимпа, в Греции уже существовала дионисийская религия, основанная на вере в природу, поэтому дионисийский дух наполняет SAT.

Второе направление заключается в восстановлении связей с теми, кого мы любим. Я говорил о родителях как о главном, потому что, как говорит четвертая заповедь, «Почитай отца твоего и мать твою» — это хороший закон, чтобы жить на планете Земля. Если мы хотим восстановить связи, а у большинства из нас есть незавершённые отношения, законсервированные, забытые, нам придется вновь вскрыть старые раны, поворошить прошлое и увидеть, что произошло с отцом и матерью. Если мы хотим развиваться, сделать более глубоким наше сердце, расширить способность любить, нам придется обратить взор на эти незавершенные связи.

Третье направление — развитие поклонения. Я считаю, что это очень важная часть жизни: мы чувствуем не только сострадательную любовь, направленную на ближнего, но и восторженную любовь, направленную на небо. Но не обязательно это называть любовью к Богу, у неё может быть тысяча имен — любовь к дхарме, любовь к Дао, любовь к Пути, любовь к внутренней работе… Я считаю, что путь к развитию поклонения — это музыка. Чувство восторга в музыке гораздо ярче, чем в любом из искусств. Как музыка способна приводить в такой восторг — тайна, это связь с чем-то высшим, крипторелигия. Поэтому в SAT-IV и SAT-V акцент делается на поклонение.

Четвёртое направление — осознание характера, психологическое самопознание.

И наконец, пятое направление — глубинное самоосознание, также называемое мудростью. Наверное, звучит очень амбициозно, что школа, которая предполагает работу всего несколько дней в году, такими короткими модулями, занимается обучением мудрости, но мудрость строится на самопознании и отстранённости. Отстранённость — это что-то очень мистическое: в миру, в психотерапии нет интереса к отстранённости. Это специфически духовный феномен — отказаться от вещей, отказаться даже от самого необходимого, такого как прошлое и будущее, чтобы полноценно жить в настоящем, или отказаться от мыслей, на которых мы застреваем и не видим ничего больше. Отстраненность в жизни приходит с естественным процессом старения: говорят, что старики становятся мудрее, смотрят на жизнь издали, меньше привязываются. Но этот процесс можно приблизить благодаря медитации, отказываясь от побуждений в пользу текущего момента и предаваясь бескрайности спокойствия и ментальной тишины.

Этот разговор может увести далеко, но я даю некие ориентиры, составляющие суть всех великих духовных движений мира. Считаю, что они нам необходимы. Необходимы три вида любви: эротическая, восторженная и сострадательная. Ещё нам необходимы две крайние точки знания: психологическое самопознание и другое, более глубокое знание, которое называют мудростью, — не то ли знание рекомендовал Дельфийский оракул, вопрошая: «Кто ты? Кто ты на самом деле? Кто скрывается за твоими масками, за твоим Эго?»

 

Глава 8

Путь к мудрости: восстановление интуитивного разума с помощью гуманитарных наук

Человек как биологический вид именуется Homo sapiens — «человек разумный», но характеризует это скорее недостаточность нашего мышления, ибо мы с трудом могли бы назвать себя разумными, если бы в полной мере осознавали трагизм своего незнания.

Я использую здесь термин незнание в том смысле, который ему дали Будда, Сократ, святой Августин и другие, а не тот, который ему придают в наших современных образовательных институтах, обычно путая его с недостатком знаний или даже с недостатком информированности, ибо сейчас нас гораздо больше интересует грамотность, чем мудрость. Это настолько правдиво, что разговор о мудрости в кабинетах министерства образования будет воспринят как ненужная заумь, мало связанная с его основной миссией — научить нас алфавиту и таблице умножения.

Что такое Мудрость? Мудрость древних, от которой происходит слово «философ» (любитель мудрости), так мало известна в сегодняшнем мире, что люди в нашем культурном окружении её даже плохо различают. Мы с трудом понимаем, что речь идет о способе восприятия вещей, к которому был доступ у мудрецов всех времен: системе взглядов на жизнь, делающей людей естественно добродетельными.

Хотя на уровне интеллекта мы понимаем, что как Будда, так и Сократ считали, что незнание — это причина нашего страдания и нашей деструктивности, это не значит, что мы понимаем, что такое эта мудрость, чье отсутствие определяет наше невежество. Нас окружает огромное количество литературы о мудрости и, кроме этого, ещё литература, написанная с позиций мудрости, которую мы можем найти как в священных писаниях различных духовных традиций (от Ветхого Завета до махаянских сутр), так и в великой литературе и поэзии; и хотя когда-то гуманистическое образование надеялось, что изучение классики принесет нам пользу, мы уже забыли, для чего учили классиков и что классики передают мудрость, ибо мало что выносим из книг, кроме буквального и явного значения великих эпопей, трагедий или романов.

Можно было бы создать проект мультикультурной антологии, которая прививала бы читателям, и особенно студентам, вкус к мудрости, приближала их к интуитивному пониманию. Но и этого было бы недостаточно, чтобы привести нас к самой мудрости, требующей намного большего, чем изучение доктрин, теологических формулировок или мистических комментариев о таких вещах, как пустота и Дао.

В своей формулировке Благородного Восьмеричного Пути буддизм говорит, что первым шагом к просветлению является правильное понимание некоторых истин, недоступных нам без эмпирического изучения, и аналогичным образом мы можем сказать, что мудрость — это форма восприятия и чувствования человека, который прошел по пути трансформации, а не просто рационального познания.

Уже самое древнее литературное произведение человечества — эпос о Гильгамеше, переданный шумерами по наследству вавилонянам, — знакомит нас с героем, который пришел к мудрости, и мы понимаем благодаря ему, что обрести мудрость означает не что иное, как пройти этот путь до конца. Но что мы, современные люди, знаем об этом пути?

Мы только признаем, что в человеческих возможностях претерпеть метаморфозу, подразумевающую как бы смерть для прошлого и возрождение с более высоким уровнем сознания. Но наша современная культура предполагает, что многим такая идея покажется обманом.

Поэтому я думаю, что высшее образование должно было бы вернуть голос религиозным гениям прошлого, которым до сегодняшнего дня затыкали кляпом рот во имя науки, и в какой-то степени следовать их зову пойти вслед за ними этим внутренним путем трансформации, предполагающим процесс развития внимания, углубление самопознания, высвобождения деструктивных эмоций (знаменитых монстров из детских сказок и мифов), а также объединения наших внутренних голосов, находящихся в конфликте, и в конце концов постижение некоторых истин, превратившихся на сегодняшний день в обычные философские суждения.

Спрашивая себя, как бы могло образование способствовать мудрости, естественно, я бы считал необходимым затронуть тему духовного образования, которая, по иронии судьбы, стала такой же спорной, как и эмоциональное образование. Но эта полемика возникла от постановки нелепой альтернативы между светским образованием, свободным от господства воззрений той или иной церкви, и религиозным, передающим людям основы их национальной культуры.

К счастью, возможно духовное обучение людей и без поддержки какой-либо религии — можно учить, заботясь о глубоком аспекте ума — собственно сознании. И когда мы становимся вне религии, подразумевающей догмы или нормы поведения, мы можем вернуться к фундаментальному началу всех религий, самому духу. Человек может добраться до сути этого познания духа ради духа, которое мы называем мудростью, через сочетание упражнений на самопознание с практиками медитации, направленными на взращивание бесстрастности и внутреннего покоя, которые могут быть описаны без ссылки на какой-либо религиозный контекст. Я позволяю себе это утверждать, потому что после сорока лет совместных поисков в психодуховной работе с группами у меня не остаётся сомнений, что большинство моих учеников добились прогресса на пути психологического познания и в то же время углубили свой созерцательный опыт — их работа была оценена сотрудниками университетов Барселоны и Лондона, хотя их признание — лишь бледная тень благодарности самих участников.

Говорят, что есть множество путей, но властвующий в нашей культуре дух не дал нам до сих пор создать общую методику саморазвития с применением интегративной медитации, которая помогла бы взращиванию педагогов, и здесь я лишь скажу, что у меня нет никаких сомнений в её эффективности, просто потому, что я предлагаю нечто подобное педагогам и терапевтам, обучающимся по моей программе из года в год. И так же, как я говорю, что не нужно использовать обычную психотерапию в школе, поскольку важно само понимание терапевтического процесса, я настаиваю, что не нужно привносить в школу ни одну из религии, которые являются лишь социально-политическими феноменами, производными мудрости патриархального мира, и как бы они ни пытались присвоить себе духовную жизнь сообщества, нам уже пора перейти к самой сути — духовному образованию, которое начиналось бы с ознакомления с мыслями мудрецов разных культур (не исключая и сказки), потом углублялось трансформирующим самопознанием и завершалось бы практикой тишины и бесстрастного покоя.

Я уже говорил о самопознании и рекомендовал снова слушать голоса религиозных гениев человечества, в следующей главе я хочу объяснить потенциал медитации в контексте будущего образования. Но предварительно мне кажется важным объяснить, как монополия науки в наше время вмешалась не только в традиционную религиозную веру, но и в использование наших интуитивных способностей, необходимых для понимания человеческой жизни.

Когда в 1960-е годы открыли, что у медитирующих людей увеличивается доля альфа-волн на энцефалограмме (вскоре после этого была исследована также связь состояний транса с тета-волнами), это привлекло к себе внимание научной общественности, но мне показалось нелепым, что авторитет энцефалограммы засчитывается настолько выше уровня сознания, особенно принимая во внимание тот факт, что измерение состояния человека по суммарной электрической активности мозга дает очень высокую погрешность. Это все равно что пытаться изучать жизнь города по огням, которые он зажигает в течение часа одной ночи.

Потом стали смотреть более детально: например, связь между двумя полушариями головного мозга; были открыты и другие способы исследований, как, например, ядерный магнитный резонанс. Было показано, что счастье связано больше с активностью левого полушария, чем правого, и меньше — с активностью миндалевидного тела… Но мне никогда не казались эти вещи важными для науки или же для медитации. Они представляют собой дополнения к потоку научных знаний, но не всякое увеличение потока научных знаний является важным вкладом в науку как науку.

Вопрос о том, насколько важна медитация для науки, заставляет меня спрашивать себя, какой урок могла бы получить наука от сближения с медитацией в отношении подхода.

И мне кажется важным, что как способность приобретать знания, так у нас есть интуиция; и так же, как мы можем исследовать сознание с помощью науки, то есть интеллектуально, мы можем изучать сознание сознанием, используя феноменологический метод, эмпирически.

Для науки в целом субъективный опыт не был значимым, как и интуиция, за исключением источника великих индуктивных умозаключений. Дедукция очень проста, индукция очень сложна, и для неё нужна интуиция.

Недавно толстая книга психолингвиста Стивена Пинкера о разуме сильно привлекла моё внимание. Убедившись, что в ней много очень ценной информации, я решил поискать по оглавлению, что там говорится о сознании, и обнаружил всего две или три страницы на эту тему — в такой толстой и важной книге по психологии. Однако я нашёл на этих страницах несколько правильных идей: например, у орлов очень хорошее зрение, позволяющее им видеть с большого расстояния, что творится на земле, и находить свою добычу, вплоть до насекомых, но слух во время охоты они не используют. И Пинкер проводит следующую аналогию: «У людей хорошо развито интеллектуальное зрение, но не используется слух, чтобы понимать сознание». И мне понравилось это наблюдение, скромно признающее границы науки.

Только часто случается, что люди из научного мира считают, что мы немного потеряем, если отбросим то, что разум не может выразить. А люди интуитивные, наоборот, чувствуют, что учёные как раз многое теряют, ибо тот, у кого пробужден интуитивный способ восприятия жизни, или чувство внутренней обусловленности, когда он открыт дороге опыта, может приблизиться к зрелости, ведущей к мудрости и полноценной жизни.

Ученым полноценная жизнь не всегда дается. Даже когда они хотят сформулировать свои идеи об этических, эстетических или религиозных вопросах, они всегда напоминают второсортных мыслителей, выдающих сомнительные истины — может быть, правильные, а может быть, и нет… Кому-то высказывания Канта об эстетике могут показаться немного нелепыми. Или суждения Гегеля. Самые великие философы произносят банальности. В отличие от них изречения святых, побуждаемые любовью, или великих творцов — это мы ценим как первоисточник. То, что говорит Бетховен об эстетике, мы считаем авторитетным мнением, потому что оно идет от «компетентного органа»: гений, создавший музыку, понимает её.

Поэтому, мне кажется, науке ради истины придется расстаться с «наукообразием». Я называю так высокомерие, которое исторически возникло в науке, когда произошел знаменитый раскол с верой, что у нас ассоциируется с эпохой Просвещения — веком Канта и Вольтера. Когда с помощью ясного ума здравомыслящих людей были свергнуты короли и поставлены под сомнение, как никогда раньше, границы церковной власти, рациональное мышление почувствовало себя освобождённым. Но единственным способом, которым разум смог одержать победу над доводами веры (доводами, окутанными церковным авторитаризмом), было развитие соответствующего авторитаризма на противоположном полюсе, и таким образом, религиозный догматизм был побежден доктринерством разума тех, кто верит только в разум.

На заднем плане догматизма находится власть, та же самая патриархальная власть. Кажется, что весь мир стал пленником преобладающей линии поведения, ставшей пороком, от которого не могут спастись ни отдельные личности, ни культуры. «Вот это правда», — говорят одни, а другие отвечают: «Нет, вот это правда». — «Я прав». — «Нет, я прав». У нас очень мало способности к синтезу и мало понимания, что, может быть, было бы полезным, как и очевидным, что как у нас есть правое и левое полушарие, так у нас есть разум и интуиция, и не надо противопоставлять их, считая, что одно прямиком ведет к правде, а другое — наоборот. Не будет ли более дальновидной идея, что большие полушария нашего мозга обрабатывают информацию о нашей внутренней жизни и окружающей среде немного разными способами, подобно тому, как наши глаза видят предметы немного под разными углами, тем самым позволяя нам видеть объемную картину? Многие люди, наверняка, могли мыслить так — лучшие ученые: Шредингер, Уильям Джемс…

Уильям Джемс верил в самые, казалось бы, сумасшедшие вещи, потому что был прагматиком… Он не отдавал предпочтения той или иной научной истине в смысле соответствия между утверждением и устройством вещей: для него было важнее, что правда, — это то, что работает. И его прагматизм в том и состоял: если работает вера в то, что есть более развитый мир за пределами нашего, нам стоит принять эту идею, чтобы развиваться.

Но хотя великие ученые часто были открытыми людьми, проявляющими любознательность и рвение к знаниям, чей ум не был замутнен специальными догмами, в науке, учитывая её престиж в современной культуре, появился какой-то нарост — надменность разума по отношению ко всему предполагаемо иррациональному, что считается недостойным науки и с фанатизмом отвергается патриархальной властью. И поэтому в нашей атеистической культуре нельзя использовать такие слова, как дух или любовь, это в академическом мире считается дурным тоном. А когда в языке нет места очень важным для жизни вещам, жизнь сужается, а язык ставится элементом репрессии.

Я думаю, что авторитет знаний очень помог когда-то, в прежние времена, освободиться от гнёта церкви и бороться за свободу мысли, но в данный момент наука сама сделалась догмой, подразумевающей, что только научное истинно, и только на сведения авторитетных ученых стоит обращать внимание.

В конце моего обучения медицине я захотел написать дипломную работу по иннервации эпифиза, чтобы понять, какие физиологические проявления могли бы соответствовать анатомическим нарушениям, и обратился на тот момент к знаменитому ученому, чтобы он разрешил мне работать в его лаборатории под его руководством. Однако он постарался убедить меня, что мне следует заниматься совсем не тем, чем я хотел, а посоветовал мне изучать отдельные нервные волокна в одном из ганглиев таракана. Представьте, я мог бы провести десятки лет, занимаясь нейрофизиологией таракана, делая, как и тот ученый, открытие за открытием, но я не жалею, что пошел другим путем.

В науке есть тенденция «не претендовать на слишком сложные вещи», «не искать ключ там, где темно, а предлагать поиск под фонарем, то есть при свете интеллекта».

Мне кажется, что сегодня мы переживаем поздний, но устаревший всплеск просветительского образа мыслей. Эту вольтеровскую ментальность эпохи Просвещения, столь важную в своё время, с тех пор подвергали сомнению романтики, экзистенциалисты, структуралисты и постструктуралисты, но сегодня она одержала победу в мире политики и экономики, возлагающем самые большие надежды на науку и технологии, в результате чего рушатся культуры, исчезают с лица земли целые народы, изменяются ценности… Не стоит даже говорить: что-то не в порядке в этой однобокости научно-технического подхода.

Я уверен, что в подобную эпоху катаклизмов и землетрясений ветхозаветные пророки призвали бы свой народ проверить соответствие своих поступков божественной воле. Но мы-то теперь не верим ни в пророков, ни в Бога (курсивом, потому что это слово столько раз произносили всуе, что давным-давно потеряли его ценность), и, может, пора уже взывать не к Богу, а к чему-то, что заставило бы нас мыслить шире, — например, к Дао.

Дао — это китайский термин, который переводится двумя способами: «природа» и «путь», и в последнее время понятие Дао входит в психотерапию через концепцию саморегуляции организма. Иисус говорил: «Я есмь путь и истина и жизнь», но думаю, что перед китайской аудиторией он сказал бы: «Я есмь Дао», потому что тот, кто входит в Дао, уже не имеет индивидуального существования, ведь Дао живет через него.

В нашей обычной перспективе мы забываем, что мы — проводники жизни, что мы часть более значительного существования, сравнимые с порослью космического древа. Может быть, мы знали это, пока были эмбрионами, но в нашем теперешнем состоянии мы больше похожи на муху из басни, которая говорит: «Мы пахали», как только садится на рог быка. И как муха была уверена в себе, так и мы считаем себя хозяевами и действующей силой нашей жизни, хотя жизнь происходит независимо от наших планов, а мы гораздо более автоматизированы, чем думаем. Дао — это не Я. Это жизнь. Или сердце жизни, суть жизни.

Но как говорят, мир происходит из Дао, который делится на Инь и Ян, из которых происходят тысячи вещей, и мир идет к Дао и никогда от него не отделяется, и в нашем современном мире начинает развиваться понятие буддистского состояния, мир заряжается энергией пробуждения, рассматривающей возможность того, что основной реальностью является сознание. Потому что даже в физике наблюдаемый феномен неотделим от наблюдателя, а в отсутствие наблюдателя реальность оборачивается великой загадкой. Состояние объекта микромира описывает волновая функция, которая связана с вероятностью его обнаружения и не относится к объектам материальной среды. Вот почему многие ученые заинтересовались медитацией и познакомились через неё с буддизмом. К человеку, входящему в буддистскую культуру, со временем приходит убеждение, что буддистское отношение к жизни является наивысшей целью. И это могло бы постепенно стереть фанатичный варварский дух, которым пропитана наука, являющийся пережитком прошлой патриархальной культуры.

Такое влияние имело бы последствия для культуры, а не только для жизни ученых (чей разум мог бы обогатиться интересом не только к знаниям, но и к мудрости). Потому что наша культура по-прежнему разделена на два лагеря, и нас воспитывают, заставляя выбирать, как в детстве, кого мы больше любим — папу или маму, разум или интуицию, рационализм или экспериментализм…

В психологии процветает экспериментализм: великие психологические открытия имеют эти корни: скажем, открытия Фрейда родились «на кушетке», а не усилиями абстрактной мысли.

В таких сферах, как эта, начинают доверять опыту и интуиции, и мы были бы более полноценными человеческими существами, если бы достигли всего достоинства нашей природы, не делая выбор между интуицией и наукой, то есть между левым и правым полушарием мозга, и не соглашаясь стать заложниками уже устаревшей и обедняющей нас дихотомии.

Поэтому было бы лучше, если бы образование снова заинтересовалось гуманитарными предметами и таким образом начало развивать интуитивные навыки, которые лежат в основе постижения мудрости: так, например, раздвижение рамок свободы привело бы к росту сострадания, а больший интерес к самопознанию — к возрастанию любви.

 

Глава 9

Потенциал медитации для воспитания духовности за пределами религий

Тема этой главы соотносится с более масштабной проблемой: как в любом из нас сосуществуют здоровье и патология, так и на коллективном уровне мы развиваемся и одновременно нас съедает глобальная патология, напоминающая раковую опухоль общества и истории.

Размышления о том, какой вклад в образование будущего могла бы привнести медитация, созвучны с мнением, что если за множеством мировых проблем стоит недостаток внимания к сознанию и на повестке дня стоит важность социальных перемен, — в первую очередь следует начинать с реформы образования.

Покой

Одной из сторон медитации является покой, — необходимость остановить поток мыслей. Мы всё время движемся, мы всё время делаем то одно, то другое и не отдаём себе отчёта в самопринуждении к действию, чьё самое тонкое проявление — это принуждение думать собственные мысли, равно как и заполнять пустоту своей сущности прошлым или будущим: следующее движение, следующая вещь, следующий проект, следующее достижение…

Паскаль несколько веков назад говорил, что проблема мира состоит в неумении людей оставаться в состоянии покоя даже в своей комнате, и думаю, в этом он был прав больше, чем мы думаем. В каждом человеке есть недостаток безмятежности и соответствующая этому невозможность быть довольным самим собой и жизнью, что очень существенно для покоя в нашем мире.

Тишина — это медитативная практика, у которой есть множество форм, и мы можем найти её во многих традициях: индуизме, буддизме, даосизме, суфизме и христианстве. Отцы Церкви говорили: кто не приходит к тишине, не может быть допущен к причастию, подразумевая под этим, что у мятежного разума не может быть встречи с божественным. К этой проблеме обращался святой Хуан де ла Крус, а святая Тереза представляла его наиболее компетентным учителем для новичков, когда основала Орден Кармелиток.

Практика покоя задействует, естественно, не только тело, но и мышление. Но человек, пытаясь дать отдых своему мышлению, открывает вдруг, что покою мешает также эмоциональное смятение: он находится в поиске того или другого… Наше чрезмерное беспокойство имеет свои корни в мире невротических потребностей или страстей, которые древние называли грехами. Например, тот, у кого слишком много амбиций, не может оставаться в покое, потому что ему всё время надо бороться за свой проект, создавая что-то или представляя будущие возможности, а стоит ему остановиться, ему кажется, что он теряет время. Слишком завистливый тоже не знает покоя. И все эти грехи, которые признавали древние, имеют общее свойство — отдалять нас от умиротворения и покоя. Поэтому мы можем утверждать, что практика покоя является панацеей: она исцеляет все наши автоматические режимы, в соответствии со специфическим типом Эго (или типами психологической машины). У разных типов людей преобладают различные мотивы, и можно сказать, что есть ум боящийся, есть ум ленивый, есть ум сладострастный (который ищет сильных эмоций, чтобы чувствовать себя живым), есть ум комфортный (который хочет чувствовать, что ему тепло и удобно, потому что он ищет удовольствия и компульсивно избегает неудовольствия), все это теряет власть над человеком, если он пытается дистанцироваться от своих мыслей. И даже более того — потому что, полностью окутанный своими мыслями, он теряет контакт со своим сиюминутным опытом. Обычная жизнь — это состояние, в котором мы так потеряны в своих воспоминаниях, ожиданиях будущего и суждениях по поводу жизни, что мы даже не существуем в настоящем.

Мы не проживаем особенно тот аспект настоящего, который заключается в обычном пребывании или нахождении здесь. Быть в настоящем, просто чувствуя свое существование, нам кажется малоинтересным. Это присутствие не в большом почете, когда ценится больше всего информация и практичность. Обычное присутствие не имеет практической ценности, и только начиная внутренне развиваться, люди открывают для себя значение обычного присутствия в настоящем или знания, что они живут в настоящем. Иногда я встречаю людей, которые на мой вопрос: «Что ты ищешь сейчас в жизни?» — отвечают: «Быть здесь и сейчас», и такой интерес к присутствию здесь и сейчас кажется мне признаком незаурядной зрелости.

Однажды я принимал участие в образовательном форуме вместе с человеком, практиковавшим дзен-буддизм, и когда кто-то из публики его спросил: «Что для вас Бог?» — прозвучал поразительный ответ: «Я считаю, что Бог — это проживание данного момента, который обычно мы чувствуем неясно и запоздало». Иначе говоря, Бог ускользает от нас каждую секунду, Бог — это интуиция, ощущаемая в собственной глубине, которая в реальности не наша и ничья — просто Сущность. Не убегать из настоящего в рожденные фантазией цели и задачи — это входная дверь в ощущение существования, которое мы так мало ценим по сравнению с собственными планами и амбициями, но которое, в свою очередь, является началом понимания, что жизнь священна. И если у нас нет контакта с нашей Сущностью, у нас нет контакта с Сущностью других. И тогда все превращается в мысли, абстракции, вещи…

Таким образом, покой — это великая дверь. Дверь в то, что в итоге оказывается таинством, потому что мы это ещё не прожили. Но эта дверь — что рыбам вода: похоже, они её не чувствуют именно потому, что живут в ней. Нет ничего более знакомого, чем «Я сам» — субъект нашего собственного сознания, который стал для нас невидимым из-за его близости. Однако если мы будем взращивать это Я, поливая его своим вниманием как росток в горшке, который надо насыщать влагой ежедневно, оно станет не только источником умиротворения, но и ключом к счастью. Умиротворение — это не то же самое, что отсутствие волнений, а скорее внутренняя сила, которая остается с нами даже среди волнений и конфликтов.

Обучение этой технике в мировых масштабах мне кажется очень важной человеческой потребностью, но мы должны понимать, что покой в мире зависит от внутреннего покоя. Способность достичь большего спокойствия, просто встречаясь с глубинами собственного разума, была бы противопоставлена чувству потерянности во множестве импульсов и мыслительных абстракций.

Как к этому прийти? Было бы достаточно некоторого количества людей, понимающих в этом вопросе, чтобы появилась соответствующая инициатива. Но в больших бюрократических системах сложно что-то предлагать. Я всегда говорил, что образование кажется мне большим белым слоном: наверное, среди всех видов бюрократии его сложнее всего сдвинуть с места. И мы знаем, что бюрократия на самом деле, начиная служить чему-то, заканчивает служением самой себе. Это огромная социологическая проблема.

Я не буду долго задерживаться на покое, оставляя его с верой что когда-нибудь все поймут, что это важная тема, забытая образованием.

Спонтанность

Кроме способности оставаться в покое, давая уму отдохнуть и уняв мысли, нас также интересует способность, кажущаяся диаметрально противоположной, — разрешить мыслям свободно течь. Мы — живые существа, и как у всех живых организмов, наш ум — тоже часть процесса жизни. Но у нас нет истинной свободы, чтобы позволить потоку жизни спонтанно двигаться внутри нас. Дети, которые пока не потеряли непосредственности и инициативы, гораздо свободнее нас. Но мы шаг за шагом их приручаем, а потом образование приводит их к общему знаменателю. И они, как и мы, теряют радость в процессе приручения, ибо счастье не является одной из целей образования.

Счастье человечества однажды будет зависеть от того, чтобы мы заинтересовались счастьем детей, и очень жаль, что это не входит в политическое кредо сегодняшних глав образования, как когда-то входило в программу многих мудрецов Греции: Ликург, Солон и Платон разделяли идею, что нельзя построить счастливое общество, если не заботиться о воспитании добродетельных людей. И то, что они понимали под добродетелью, сильно отличалось от нашего морализма. Добродетель была для них внутренним состоянием, из которого естественно вытекало добро. То есть мы внутренне добры, если находимся в хорошем состоянии, а деструктивность происходит от помех нашей внутренней природы, то есть от внешних напастей.

Следовательно, нас интересует исцеление не только покоем и вниманием к глубине нашего сознания, но и свободой и подчинением своей настоящей жизни, которую мы не проживаем по причине различных помех. Мы не живем Жизнь, мы не можем сказать, что находимся в гармонии с Жизнью. Процессы приручения, образования и воспитания отлучили нас от самих себя, а технологические роды забрали у нас и веру в природу, которая должна была бы вдохновлять нас.

Конечно, сегодня считается, что у эмбриона, как и у животных, очень мало сознания. Но если представить, что плод сознателен, тогда представителям медицинской профессии не было бы так безразлично, что новорожденного отлучают от его матери, или чуть-чуть придушивают, когда преждевременно перерезают пуповину (потому что медики очень заняты и торопятся), или хлопают по спине, чтобы вызвать плач.

Хотя существует всего полпроцента вероятности осложнений при естественных родах, очень показательно, что в латиноамериканских странах как минимум половине женщин делают кесарево сечение. Кроме того, что такой ситуацией доказывается деспотизм культуры над телами матерей, подобное вмешательство в естественный ход процесса вполне соответствует ситуации, когда технико-экономическая система забирает наши жизни с момента рождения, отделяя нас от природного порядка. Традиционно считалось, что ребёнку всё равно, но я думаю, что новорожденные, которые не знают мира, ещё не потеряли того сознания, на поиск которого мы потом тратим всю оставшуюся жизнь. Не зная этого, искатель просветления, или божественного, желает вернуть себе разум плода, как полагал Фрейд, говоря, что океанические состояния сознания мистиков подразумевают воспоминания о состоянии плода. Но мы не должны думать, что подобная интерпретация — мол, мы часть единого и когда-то об этом знали — сможет уменьшить интенсивность нашего желания вернуться. При этом мы, напротив, уводим детей всё дальше и дальше от этого переживания — быть в мире и чувствовать Бытие — всякий раз, когда говорим: «Нельзя», «Осторожно», «Не смей», «Слушай, что я тебе говорю» и т. д.

Могло бы показаться, что свободное течение жизни противоположно покою, но эти состояния как раз комплементарны. Можно сказать, что в медитации есть измерение, которое идет от красного света (призыва к покою) до зеленого (приглашения спонтанно течь), и люди, практикующие медитацию, очень хорошо знают, что только на словах это два несовместимых состояния. В традиции Дзен обычно говорят, что человек должен уподобить свой разум небу, неподвижному и невозмутимому, по которому свободно плывут облака. Это значит, если человек делает свой разум похожим на небо — чистое пространство, то разум, как и пространство становится проницаемым.

Чем здоровее разум, тем более он будет проницаем, и таким образом, мы сможем больше осознавать происходящее, а самое главное — откроемся принятию сиюминутного опыта, что, кроме того, означает, что мы сможем принимать и других, вместо того чтобы вооружаться против гипотетических или воображаемых противников.

Отдаться течению жизни, или большей спонтанности, значит доверять интеллекту собственного организма. В прошлом веке психофизиолог Уолтер Кеннон ввел термин «гомеостаз» в отношении элементарного механизма биологической саморегуляции, но в более широком смысле эту идею можно распространить на некую мудрость инстинкта. Наш разум гораздо более сложен, чем то, что доступно лишь процессу мышления, поэтому мы не могли бы развиваться, если бы давали управлять собой только на уровне рационального ума, и об этом знают хорошие управленцы, характеризующие правильного лидера в компаниях, или бизнесмены, чувствующие, где нужен нюх, или интуиция.

Я называю этот аспект медитации измерением самоотдачи. И кажется, что в истории религий оно присутствует, но в искаженном виде. Потому что такое действие, как отдать себя Богу, для мистика означавшее раствориться в божественном (и этим растворить и свою личную волю в послушании божьей воле, как «да будет воля Твоя» в «Отче Наш»), исторически преобразовалось в слушаться Церковь, её представителей и властей. Но божественная воля не передаётся через законодательство или кодекс, хотя и такой богописаный, как заповеди Моисея. Потому что природа самоотдачи — это состояние восприимчивости к влиянию выше человеческого, которое не проходит через словесные или даже концептуальные приказания. И поскольку самоотдача переходит в повиновение тем или иным концепциям определённой религии (особенно той, которая сама себя позиционирует как путь самоотдачи, например ислам), оно наверняка подразумевает запрет со стороны религиозных властей самоотдачи как таковой, ибо она предполагает отказ от контроля. Таким образом, на разум накладывается мандат контроля в соответствии с замаскированными полицейскими требованиями.

В XIX веке Ницше писал, что цивилизации его эпохи (упадка христианской культуры, с его духом инквизиторства, морализма репрессий) больше всего нужна была бы повторная прививка дионисийского духа, вдохновлявшего первоначальную религию человечества.

Хотя он был центром изначальной европейской религии, после появления олимпийских богов Дионис утратил свое значение для греков. Его культ господствовал в допатриархальную эпоху. Индолог Ален Даниэлу утверждает, что Дионис и индийский Шива — различные культурные вариации одного и того же бога. Этот автор упоминает интересный факт: когда Александр Великий вторгся в Индию, посвященные, путешествующие с ним, встретились с посвященными таинства Шивы и поняли друг друга, признав, что они выходцы из одной школы и братства.

Сегодня Дионис у нас ассоциируется с удовольствием, — это только одна его сторона. Более важной является спонтанность, что, в свою очередь, подразумевает веру в природу — как во внутреннюю, так и во внешнюю, в отличие от духа цивилизации, который хочет контролировать, предсказывать, эксплуатировать природу, получая от неё пользу и приручая её с целями, которые для неё чужды.

Взращивание спонтанности может практиковаться разными способами, и один из них — это сама медитация, в тишине, но также можно её выражать с помощью активного воображения (как в управляемом сне) или свободного выражения мышления, как в методе свободных ассоциаций в психоанализе. Особенно хорошо предоставить себя спонтанному действию, как в технике Аутентичного Движения, — своеобразному приглашению отдаться на волю чего-то неизвестного, по ту сторону маленького и обыденного Я. Считается, что в эти моменты происходит что-то помимо нашей воли, как в миг вдохновения — у художников, композиторов, поэтов.

Я говорил, что мы можем рассматривать путь самоотдачи как дополнение к пути покоя, и я сказал бы, что чем больше мы достигаем покоя (то есть того, что китайцы называют У-вэй, «недеяние» — возможность присутствовать и не делать, не быть рабами обычного компульсивного действия), наша жизнь, обычно неровная и полная препятствий, получает большую глубину и смысл. Вместо того чтобы проживать собственную жизнь, мы часто берем её у кого-то взаймы или живем чужую, фальшивую.

В итоге покой и спонтанность, как два противоположных полюса, взаимно дополняют друг друга.

Внимание

Ещё один аспект медитации — это внимание. В образовании слово «внимание» используется очень часто, например, в ситуации, когда говорят: «Надо быть внимательным». Но внимание, направленное на выполнение конкретного задания для продуктивного мышления, обычно очень фрагментарно. Больший интерес для развития человека представляет внимание к его внутреннему миру. Сократ говорил, что послан Дельфийским оракулом опрашивать людей, знают ли они сами себя, озаботиться самопознанием. Но самопознание невозможно, если нет предварительного контакта с собственным опытом. А мы даже не знаем, до какой степени ограничено наше знание о собственных чувствах.

Если бы не было феномена, который мы подразумеваем под термином вытеснение, не было бы психотерапии. Психотерапия необходима, чтобы вернуть человеку то, что могло бы быть его правом по рождению, или природной способностью: знать, что чувствуешь.

Мы думаем, что знаем свои чувства, но согласно терапевтическому опыту, мы все в большинстве случаев ошибаемся. Иногда нам кажется, что мы чувствуем одно, в то время как на самом деле чувствуем другое, иногда мы вообще не знаем, чего хотим. Нам даже сложно понять свои истинные устремления, и это тоже психотерапевтическая задача — помочь людям вернуть себе заветные желания, которые обычно запрещены, цензурированы, принимая во внимание, что с детства нам внушали, что нельзя хотеть того или этого. Мы потеряли спонтанность в выражении своих желаний до такой степени, что уже сами о них не знаем. А незнание своих желаний идет рука об руку с их криминализацией. Даже в нашу историческую эпоху кажущейся сексуальной свободы, когда знаменитая викторианская мораль времен Фрейда вроде бы ушла в прошлое, люди очень далеки от свободы в том, что касается секса. Если бы это было не так, не была бы так распространена порнография, которая отвечает удовольствию познать запретное и похожа на зуд мести.

Мы бы были гораздо счастливей, если бы жили в гармонии со своими желаниями и импульсами. Как будто бы в нас ещё сохранились остатки первоначального «нельзя»: опыт нашего внутреннего ребёнка, которому говорили на всё «нельзя», «нельзя», «нельзя» столько раз: «Нельзя трогать», «Нельзя делать», «Нельзя хотеть», «Нельзя говорить»… В этом случае происходит поиск освобождения на другом уровне, который не может избавить от ощущения, что в глубине тебя есть что-то грязное, некрасивое, то, что ты должен контролировать до того, как сможешь выразить, увидеть или рассмотреть.

Психотерапия пытается вернуть нам эти вещи, начиная (особенно в психоанализе) с попытки понять, о чем мы думаем. В психоанализе с помощью метода свободных ассоциаций человек наблюдает за своими мыслями и делится с другим тем, что проходит через его мозг: идеи, фантазии, размышления… И таким образом человек знакомится со своими мыслями и позволяет, чтобы его вёл кто-то похожий на детектива скрытых мотиваций, которым является аналитик.

В этом есть элемент образования, но ещё это можно рассматривать как базовую форму медитации, то есть внимание к тому, что происходит с человеком в настоящий момент. Внимание к «здесь и сейчас».

В культуре, частью которой мы являемся, мы даже не отдаем себе отчёта, до какой степени не осознаем происходящего здесь и сейчас. В наших самых обыденных разговорах, даже когда мы спрашиваем просто «Как дела?», очень мало «здесь и сейчас». Мы отвечаем автоматически, не подумав, не посмотрев внутрь себя. Если бы человек отвечал искренне, чаще он мог бы ответить: «Слушай-ка, по правде говоря, даже не знаю, что сказать. Вроде бы я чувствую себя неплохо, но… ммм… тон моего голоса говорит о чем-то ином». Мы недостаточно сознательны, чтобы с уверенностью выражать то, что происходит здесь и сейчас. И, следовательно, заполняем эту недостаточность прошлым, будущим, философией о жизни, но не проживанием её.

Внимание к настоящему имеет измерение, которое проходит через ментальные феномены: чувствовать, хотеть, думать… Но не только это. Внимание принесло бы психологические плоды: знать, что мы чувствуем, хотим, думаем; уже это было бы трансформирующим самопознанием, потому что, имея самосознание, мы потихоньку начнем исправлять себя. Если человек смотрит в зеркало, ему хочется причесаться. Если человек смотрится во внутреннее зеркало, ему хочется стать более крепким и здоровым, лучше относиться к себе.

Поклонение

Но есть ещё одно измерение внимания, не относящееся ни к внешнему миру, ни к мыслям, чувствам или желаниям, — это внимание к глубине ума.

В медитации нас интересует не только «что я вижу» — например, «вижу ментальные феномены, мысли, чувства и желания», — но и «кто является наблюдателем». В дисциплине медитации есть попытка, стремление узнать субъекта сознания — то, что в буддизме называется «исследованием природы ума». Это не философский труд, а исследование сознания самим сознанием. Подобное феноменологическое исследование, вроде попытки увидеть собственные глаза, никому физически не удаётся. Но в духовном мире это препятствие можно преодолеть. Хотя обычно люди не находят субъекта сознания, существует духовное состояние самосозерцания, подразумевающее возможность увидеть не мысли, или, как некоторые говорят, суету жизни, а смотрящего, то есть встретиться в глубине с «самим собой» — своим сознанием.

Но это обычно долгий путь. Тот, кто находит самого себя, находит смысл жизни, её полноту — то, что обычно называют божественным, и имеет тысячи имен: состояние Будды, внутренний Христос, Дао… У каждой духовной традиции для этого есть имя — Великий Дух… Главная характеристика этого явления — святость. Глубокий контакт со своей глубинной сущностью — это соприкосновение со священным, и всякий в мире ценит это, как в эстетическом смысле красоту. Это как пища, скажем так, духовная пища. Это удивительное чувство, которое мы иногда испытываем в тот или иной момент нашей жизни, но обычно нам всегда кажется мало.

Мы не очень знакомы со святостью. Мы иногда интуитивно чувствуем, какой она могла бы быть, глядя на человека, читая текст, находясь в храме…

Говорят, что медитация становится полем для взращивания опыта святости, сходного с формой творения, называемой в античности теургией, что подразумевает подобие создания божественного через способность, отличающуюся от обычного воображения, которую суфии называли творческим воображением. В таких случаях необходимо визуализировать или призвать или представить что-то, чтобы оно появилось в нашем внутреннем мире так, чтобы из плода чистого воображения воплотиться в оболочке реальности.

Важна ли святость в жизни? Для нашего светского общества — нет, ибо священное науке неинтересно и ею не подтверждается. Когда-то наука противостояла вере в политической борьбе между Церковью и государством, и в обычной жизни слово «святой» уже редко употребляется, хотя и не сильно помогает соответствующему опыту. Может, было бы лучше развивать чувство, которое мы ощущали в детстве — хотя и не знали его названия, — похожее на удивление, ощущаемой глубины, ценности другого. Недаром говорят, что «красота в глазах смотрящего», так и святость, святое и священное.

Для древних, как и для примитивных людей, священное, кажется, не составляло проблему: земля была священной, природа была священной, небо и животные тоже были священны. И само общество воспринималось как священное. Люсьен Леви-Брюль, французский антрополог, говорил в начале XX века о мистическом соучастии примитивных людей, которым Мы было ближе, чем Я. И хотя вначале казалось, что эти люди путались со словом «мы», теперь становится понятно, что Мы было для них значимее. Они больше ценили участие, чем индивидуальную активность или индивидуальное мышление.

В этом случае можно сказать, что этот призыв к священному является важным измерением в медитации. Сюда же относится христианская заповедь «возлюби господа Бога твоего всем сердцем твоим», — не обязательно иметь религиозное видение или использовать слово «Бог» для освящения жизни, людей или вещей. Для встречи с божественным нет необходимости в вере или в символической системе, она также может проживаться как любовь к чему-то называемому иначе, — если мы понимаем её не просто как набор слов. Некоторые люди чувствуют любовь к жизни, другие — любовь к дхарме или к буддистскому состоянию, свойственному существам, наделенным сознанием, третьи — любовь к реализации собственного потенциала.

Кроме того, у нас есть жажда эволюции. Мы все ощущаем метафизическую жажду, а потому имеем интуитивное чувство, какими мы могли бы быть, как семя заключает в себе зачаток дерева, в которое оно вырастет. У нас есть интуиция о более развитом состоянии сознания, к которому мы стремимся. И тяга к развитию, преданность пути, посвящение себя внутренней работе, движению сознания — это тоже поклонение, которое не обязательно должно характеризоваться визуализацией папы римского или бородатого дедушки на небе.

Об этом знали христианские авторы первых веков, сформулировавшие так называемую негативную теологию (апофатизм), установив различие, что одно дело Бог (которого мы не видим своими глазами и который не может быть понят в свете наших концепций), а другое — божественность, до уровня которой мы не можем подняться концептуальным разумом. У всех религий более или менее похожие переживания и формы постановки вопросов.

Все духовные традиции гласят: благоговение — великий путь, и сам порыв уже приближает нас к желаемому. У каждого, в ком горит огонь любви к божественному, есть преимущество перед другими в необходимом растворении Эго, и кроме того, он близок к пониманию, что божественное уже присутствует в его жажде.

Если правда, что благоговение так важно, нельзя ли было бы найти возможность ввести в образование элемент преклонения, безотносительно к какой бы то ни было религии? Считаю, что это можно сделать благодаря музыке. Мне кажется, что в европейском классическом наследии найдется немало образцов прекрасной музыки, способной приблизить нас к божественному. Например, Иоганн Себастьян Бах подписывал свои произведения, добавляя к своему имени Soli Deo Gloria, — из чего можно заключить, что сочинял музыку он в состоянии благоговения, так что, наслаждаясь его музыкой, мы соучаствуем в определенной мере в этом преклонении. И поскольку любовь к божественному — Божий дар, ибо любовь к Богу божественна, то чувство благоговения сближает нас с нашей природой.

Но есть люди, которые не знают, что такое преклонение, и они не могут его себе представить, поэтому их знакомство с ним должно пройти через терпеливый поиск и развитие. Ведь есть люди, у которых отсутствует сострадание — холодные люди, им трудно понять, что значит чувствовать другого, есть люди, которым незнакома благодарность, благодарная любовь, и им стоит открыться этому измерению жизни, любви, направленной на небо, ориентированной не столько на людей, сколько на идеал или на что-то неизвестное, куда мы хотим попасть… Сострадание приходит от матери, являясь продолжением биологической любви, уже развитой у млекопитающих, чьи самки признают детеныша как другое Я, то есть как Ты. Мартин Бубер говорил, что способность видеть Ты вместо того, чтобы видеть вещи, навела бы в мире порядок. Но я сейчас говорю о восторженной или благодарной любви, которая в нашей жизни наверняка изначально направлена на отца и только потом посвящается чему-то божественному, высшему сознанию и идеалам, таким как Правда, Красота, Добро и Справедливость.

На мой взгляд, Великая Музыка является специальным упражнением этой благодарной любви, или преклонения, которые в светском обществе, разочарованном своими старыми идеалами, были заброшены. Мы не отдаем себе отчета в том, что музыка дает возможность контакта со священным: порой нас увлекает чисто эстетическое воздействие, а духовная важность остается в тени — настолько, что мы не готовы поверить, что великие композиторы были мистиками, использовавшими язык музыки для выражения невыразимого в словах.

По крайней мере, таково моё видение: великие музыканты — это гуру западного мира, дававшие нам духовную пищу, хотя мы сами этого не понимали, учившие нас, среди прочего, чувствам более возвышенным, чем в повседневности. И если мы не признаем священного в музыке лишь потому, что она не звучит в церкви, то мы слишком ассоциируем святое (можно было бы так сказать) с запахом ладана. В определенный момент произошло разделение светской и церковной музыки, и думаю, что самая священная музыка того исторического периода (который более или менее совпал с жизнью и творчеством Бетховена) осталась вне церкви. Интересно, что известная женщина Беттина Брентано (Беттина фон Арним) в одном из писем своему другу Гёте объясняет, что Бетховен был ближе всех к Богу из своего поколения.

Чтобы оставить след в человеческом сознании, необходимо пойти дальше простой эстетики, ведь музыка — это гораздо больше, чем орнаментальное искусство в отношении звуков, хотя некоторые академики в теории музыки разделяют это слишком узкое видение.

Поскольку во многих духовных традициях принято визуализировать божества, как, например, африканские ориша, ангелы и архангелы иудео-христианского мира или тибетских пантеонов считаю, что аналогичным образом возможно — только через музыку — достичь похожих уровней восторга. И не надо забывать, что настоящий восторг — это то, на что указывает этимология слова: entheos, «обожествление». И если мы прослушаем Девятую симфонию Бетховена, мы не увидим того благоговения, которое передавал нам в своем отношении к божественному Бах, — преклонения соответствующего отношению к божественному в эпоху монархий, — и это парадоксальным образом происходит оттого, что у Бетховена в Девятой симфонии нам слышится голос самого Бога, то есть действие музыки скорее сопоставимо с представлением Бога в Книге Бытия.

Если мы хотим вознестись благодаря музыке в высшие сферы, нам нужно слушать её с несколько иной позиции, чем обычно, потому что, как правило, мы относимся к музыкальным произведениям немного потребительски, ожидая что-то получить от них. Наоборот, стоит подходить к слушанию музыки так, чтобы сконцентрироваться и испытать чувство восторга перед божественным. Точнее, перед божественным, которое нам пока неизвестно. Это, в свою очередь, означает восторг перед чем-то выше нас, что в эстетике называется возвышенным. И думаю, что подобный способ чувствовать уходит корнями в наше самое раннее детство, в отношения с отцом. Как цыплята идут за курицей (благодаря механизму импринтинга, который первым обнаружил Конрад Лоренц, изучая серых гусей, а потом этот механизм был признан универсальным), мы, люди, получающие пищу от своих матерей, следуем моделям отцов, с которыми устанавливаются властные отношения. Только истоки власти находятся в руках тех, кто её дает, хотя она и сильно испортилась в ходе истории из-за стремления к власти доминирующих фрустрированных самцов человечьего племени.

Итак, сейчас я пользуюсь случаем, чтобы ввести в наш современный обиход немного священного благодаря музыке, и предлагаю воспользоваться музыкальным сопереживанием, встать на место исполнителя, пытаясь идентифицироваться со звуком, и отдаться на волю потока звуков. Музыка — это жест, и я предлагаю принять жест, передаваемый нам музыкой, которую мы слушаем.

Мне осталось затронуть ещё одну дополнительную сторону опыта медитации, чьи, казалось бы, противоположные полюса — это любовь и бесстрастие. О любви я хочу сказать, что методы её культивирования были разработаны не только в контексте межличностных отношений, но и в практике индивидуальной медитации. Поскольку мы уже говорили о развитии любви в отдельной главе, я в дальнейшем буду говорить о бесстрастности, которая, несмотря на то, что она предшествует мудрости, почти не встречается в нашей культуре.

Бесстрастие

В наше время нет практики аскетической культуры, и доказательства отречения духовных культур прошлого кажутся нам подозрительными, так что мы интерпретируем их как возможный мазохизм или иррациональный предрассудок. Но бесстрастие или отречение, может быть, являются основными характеристиками людей, которых мы считаем мудрыми.

Как я уже говорил, если кто-то спрашивает себя, что такое мудрость, по крайней мере, должен понимать, что это не знание большого количества фактов, а скорее определенное отношение к жизни. И если мы попробуем сделать ещё один шаг в размышлении, пытаясь прояснить, какое это отношение, мы увидим, что его можно описать как взгляд на жизнь с определённого расстояния или видение перспективы.

Эта дистанция, которая позволяет нам оторваться от вещей, людей или опыта, состоит в определенной отстранённости, что иногда приводит к ощущению, что жизнь — это сон.

Культивирование непривязанности, о которой мы так же могли бы говорить как о способности отречения, — это другой способ выразить изречение Оракула Аполлона (как подтверждает это одна из надписей в античном дельфийском храме): «Ничего сверх меры». Мы позволяем себе излишества, потому что имеем множество фальшивых нужд, которые предстают перед нами как множество желаний, и наши желания, интенсивные настолько, что превращаются в страсти, усложняя нашу жизнь даже на коллективном уровне. Меньше привязанности означает меньше страстей и меньше всего того, что древние называли грехами. Отцы Церкви говорили, что для того, чтобы встретиться с любовью к божественному, нужно развить апатию — состояние мира и нейтральности которое было бы очень просто перепутать с безразличием, если кому-то это чувство известно только со стороны и он пытается представить его со слов. Творческое безразличие — термин, предложенный немецким философом Фридландером, которого мы знаем в основном благодаря Фрицу Перлзу, основателю гештальт-метода, хотя Хартмут Гиркин скоро опубликует в Германии множество томов его полного собрания сочинений, — а я иногда говорю космическое безразличие. В буддизме говорят, что сострадание и мудрость — это взаимодополняющие пути, ведущие параллельно, и я думаю, что представление о том, что сострадание спонтанно возникает из отрешенности, может быть облегчением для того, кто знает, как ограничена наша способность становиться более любящими по нашему желанию, как то проповедовала христианская культура.

Наши желания вызывают проблемы, и хотя мы этого до конца не осознаём, отделяют нас от нашей глубинной природы. Поэтому ничто так не освобождает нас, как возможность уйти по ту сторону наших желаний, куда нас может перенести глубинный дух отречения, что означает умереть для самих себя.

Могло бы показаться, что способность к отречению, как и приближение к духовному опыту через созерцание, были бы чем-то слишком большим для образования молодежи, но не нужно забывать, что аскетизм был не только одной из сторон почти всех религий, но и частью обучения молодых шаманов в культурах, которые мы только из собственного высокомерия считаем менее развитыми.

В завершение скажу несколько слов о том, что подразумевалось в подзаголовке этой главы под «духовностью за пределами религий». Конечно, было бы хорошо договориться о понимании слова «духовный», и я только скажу, что мне не кажется, что духовность должна путаться с религиозной верой или моральными кодексами.

Очевидно, что мышление само по себе не духовно, сколько бы оно ни думало на духовные темы; и мне не кажутся духовными сами по себе обычные эмоции, такие как радость или ярость.

И хотя мы не можем отрицать, что первая религия в нашей истории была духовной — связанная с Дионисом в Европе и с Шивой в Индии, — мы также не можем отрицать, что она культивировала форму духовности (отдаться собственной спонтанности), которую не признавало христианство.

Чтобы говорить о духовности за пределами религиозной веры, нам нужно обратиться к реальности человеческой зрелости, передаваемой искусством или жизнью мудрецов.

Очевидно, и хотя многие считают, что было бы здорово вернуть образованию духовное измерение, в этом вопросе не удалось приблизиться к цели, за исключением плохо организованной дискуссии о выборе между магометанским и светским образованием (или между католическим и протестантским) или об исключении религиозной темы из школьных программ.

В зависимости от страны возникает дилемма между превалирующей на этой территории религией или её отсутствием. Но в начале третьего тысячелетия нам должно быть стыдно, что мы не смогли преодолеть местечковые традиции, чтобы предложить универсальное религиозное образование — так, как это происходит в преподавании искусства. Если в сфере художественного образования изучаются стили и наиболее характерные для них произведения художников разных культур, то почему в западных школах нет курса, который представлял бы видение жизни и мира, которое предлагали нам величайшие религиозные гении всех культур?

Это было бы преодолением нашей религиозной или светской местечковости, но мы заранее должны признать, что это стало бы только теоретическим духовным образованием, и если мы хотим привнести духовность в образование, мы не должны ограничиваться теорией или только словами. Ведь именно в медитации заложена возможность образования не только по-настоящему духовного, но и лишенного догматизма или идеологий. Потому что, хотя практика медитации опирается на некоторые взгляды, ей способствующие, возможно научиться медитации в форме, похожей на обращение одного хорошего друга к другому: «Посмотри, попробуй — и увидишь, что это тебе даст». Потому что точка зрения, необходимая для практикующего этот метод, — всего лишь предварительная мысль которая подготовит его для этого опыта, без необходимости быть идеологией, не говоря уже об обязательной вере.

Я говорил, что существует множество традиций и бесконечное разнообразие форм медитации и что каждой традиционной духовной школе присущи свои формы медитации. Но возможно указать на некоторые общие характеристики медитативного ума, и если человек, очистив свой собственный ум, становится лучше, происходит многогранный феномен, который невозможно описать одним словом. И так как определенная форма медитации больше подходит для конкретной грани сложного феномена, стоит описывать происходящее в мозге во время медитации с точки зрения разных измерений.

Я сделал это, исследуя три двухполюсных измерения, которые мы можем познать в опыте медитации: недеяние и открытость течению жизни, внимание, как свет сознания с кульминацией в осознании самого сознания; бесстрастность и любовь в своих различных формах, включая любовь к божественному и сострадание.

Этот комплекс внутренних ощущений может дать приблизительное представление о том, что подразумевается под слегка обесцененным термином «духовность».

 

Глава 10

Программа SAT для развития самопознания и любви

Самопознание

Самопознание — это краеугольный камень терапии, особенно терапевтического течения, которое начал Фрейд и которое перелилось затем в гуманистическую психологию. Хотя и это ещё не всё в терапии — очень важен процесс освобождения человека от устаревших откликов на жизнь и условностей прошлого. Как и принятие спонтанности течения жизни, самопознание — это практически необходимый инструмент для такого освобождения. Ибо, только осознав, что с нами происходит, мы сможем избавиться от этого балласта: когда мы признаём свои ограничения, мы можем от них освободиться; когда мы осознаём свои запреты и страхи, мы можем выйти за их пределы.

И хотя абсолютно верно, что самопознание даёт нам возможность расстаться с искусственными формами отношений и неадекватными реакциями на жизнь — всему этому мы научились в детстве, в ответ на действия нарушенных личностей, которые нас окружали, — для этого необходима базовая предварительная способность.

Чтобы успешно обучаться, нам необходимо иметь слух и речь, подобным образом знание себя самих требует доступа к нашему опыту в момент, когда он происходит. И хотя может показаться, что эта способность является неотъемлёмой частью нашей природы — как слух и речь, — мы не всегда понимаем то, что чувствуем. Чаще случается, что на уровне как эмоционального, так и телесного сознания мы ощущаем внутри себя намного меньше, чем знаем об этом. Есть вещи, о которых мы не хотим признаваться себе, что их чувствуем. И может быть, того, с чем наш опыт не хочет входить в контакт, накопилось столько, что мы некоторым образом огрубели и стали менее чуткими, чем могли бы быть. Мы потеряли внутреннюю чувствительность, и, как отражение этой потери или осознания более тонкой стороны нашего разума — эмоций чувств, снов и мыслей, — мы также потеряли контакт с происходящим в данный момент в нашем теле. Внимание наше едино, и если мы отсутствуем для самих себя, то это отражается на целом ряде внешних признаков.

Сегодня существует множество школ работы с телом: возникают новые виды телесно-ориентированной (соматической) терапии. При этом не только были найдены новые формы (как метод Фельденкрайза, или эвтония), но и люди стали проявлять интерес к древним практикам, направленным на осознание тела и постепенное улучшение телесной функции, имеющей отношение к тонкой настройке самых сложных сторон нашей психики. Люди интересуются телесными практиками, будь то Райховская терапия, школа телесного сознания Шарлотты Селвер или многочисленные эклектические формы телесной работы, предлагаемые педагогами, черпавшими знания из самых разных источников. Кто начинает работу с телесным сознанием, быстро понимает, насколько он далек от того, чтобы его тело было осознанным и гармоничным. У нас обычно даже нет целостного представления о собственном теле. Мы можем чувствовать своё лицо, руки, ноги, когда обращаем на них внимание, общаясь или двигаясь, но кто чувствует своё тело, как единое целое? Может быть, так было, когда мы были младенцами, когда все наши движения были соединены и автоматически скоординированы. Но когда мы научились думать одну мысль за один раз, следуя аналитическому ходу мышления (и как раз в степени, в какой мы научились это делать), мы потеряли способность видеть вещи в их совокупности и в телесном плане: мы потеряли способность чувствовать всё тело сразу. Это могло бы показаться малоинтересной деталью, замечанием, которое делают только те, кто посвящает себя осознанию собственного тела — наверное, под руководством тех, кто уже имеет соответствующие навыки, — но нет! Наверняка, осознание единого тела имеет много общего с осознанием нахождения в текущем моменте, осознанием существования, по ту сторону осознания чего-либо.

Практика внимания иногда связывается с неподвижностью, и тогда мы называем её медитацией. Но равным образом она присутствует в направленности внимания на каждый момент в дисциплинах движения, которые часто формулируются как ситуации внимания к телу, а другие — с акцентом на экспрессивность, что ведёт от движения к танцу. Все эти ситуации, от неподвижности к экспрессивному движению, подразумевают призыв находиться в настоящем, и поэтому они являются противоядием к относительно механическому состоянию, в котором мы живем, как будто бы жизнь делает нам больно и нам лучше не чувствовать происходящего.

При медитации мы наиболее сильно обращены в свой внутренний мир. Но у медитации также есть разные степени погруженности, потому что иногда нам интересней понимать, что с нами происходит; а иногда (или при других техниках медитации) важнее содержание внутреннего мира, который находится за пределами эмоций и мыслей, внимание к присутствию, или, можно сказать, внимание к существованию, — другой способ говорить о процессе внимания к настоящему.

Сегодня постепенно открывается клиническая и образовательная важность одной из форм медитации — в буддистской практике она является основной: простое внимание к «здесь и сейчас», традиционно известное как Випассана, со временем проникающая в академический мир как в психологии, так и в медицине под английским названием mindfulness. Основы этой практики находятся в буддистском тексте «Четыре основы Mindfulness», то есть четыре основы практики внимания: Satipatthana Sutta («Сатипаттхана-сутта: Основы осознанности»), которая объясняет, как нужно систематически обращать внимание на телесные переживания, на эмоциональные переживания, на мыслительные переживания и на осознание самого разума — за пределами мыслей, чувств и желаний.

Но у индивидуальной практики медитации есть один недостаток: люди могут обманывать себя, считая, что они медитируют, тогда как на самом деле они спят или просто представляют, что они медитируют, поэтому очень полезны боевые искусства. В них прививается внимание к телу, и не только к собственным движениям, но и к движениям других людей, заставляя постоянно держать их в поле зрения. Отвлекаясь, человек сразу получает ответ в виде ударов, и не очень внимательный борец скоро оказывается на полу. Похожим образом можно обогатить практику внимания, перенеся её в межличностное пространство. В какой-то степени это происходит в различных терапевтических ситуациях, но особенно в базовой терапевтической ситуации — в так называемой гештальттерапии. Её основное упражнение: пациент высказывает всё, что чувствует, момент за моментом, под наблюдением терапевта, который улавливает ситуации отвлечения внимания, избегания трудности пребывания в настоящем, проявляющиеся в первую очередь в обращении к прошлому, будущему, объяснениям или оправданиям.

Когда практикуется осознание живого потока внимания, момент за моментом, под искусным сопровождением другого, несложно увидеть, что процесс осознания происходящего внутри подразумевает определенную смелость быть самим собой и общаться естественно. Эта смелость, в свою очередь, предполагает что-то похожее на открытость к возможному страданию при встрече с неприятными вещами, потому что обычно мы чувствуем себя достаточно важными, создав определенный положительный образ Я не только для внешней публики, но и для самих себя, и когда мы начинаем исследовать окружающую действительность, то понимаем, что мы не такие уж умные, особенные, важные или совершенные, как пытались представить перед самими собой и перед другими людьми.

Процесс исследования себя превращается тогда в некое сошествие в ад, при котором постепенно мы сходим со своего пьедестала, и, может быть, двигаясь ещё глубже вниз, видим, что скрывается за нашей повседневной приятной маской. И это сошествие в ад требует не только принятия страдания, но и возрастающей необходимости принять себя такими, какими мы себя постепенно открываем.

Если даже простое внимание к настоящему моменту подразумевает возможность исследования нашей темной стороны, межличностное «здесь и сейчас» в присутствии эксперта ведёт нас по этому пути ещё быстрее, а добавление других терапевтических техник делает процесс более интенсивным. Например, в гештальттерапии опытный наставник может почувствовать полярности жизни человека, который делает одно из упражнений, и предложить ему драматически представить эти аспекты, на первый взгляд противоречащие друг другу, которые впоследствии должны быть интегрированы. Также сопровождающий, будь то терапевт или партнер по упражнению при взаимопомощи, имеет возможность стимулировать человека, занятого самопознанием, усилить выражение наиболее сложных для принятия вещей, чтобы таким образом ускорить процесс. И тогда начинает складываться целый методологический репертуар, сходный с развитием психотерапии за все время её истории.

До настоящего момента я говорил о том, как осознать то, что происходит в текущем моменте. Но одно дело mindfulness, или простое внимание к нашему опыту здесь и сейчас; а другое само психологическое самопознание. Познать себя значит отдавать себе отчет о своём участии в человеческих взаимоотношениях, о собственном почерке в поступках, отличающих нас от других. В мире психотерапии есть такое понятие — инсайт, это не просто интеллектуальное понимание самих себя, но и эмоциональное или прочувствованное понимание.

Этот термин изначально появился в мире психоанализа, где под инсайтом понималась некая идея, верная интерпретация содержимого психики пациента совместно с аналитиком для помощи ему в самопознании. При этом подразумевается, что человек не только осознаёт, что происходит в настоящем, но и чувствует связь этого момента с прошлым. В более широком смысле понимание самих себя похоже на сборку головоломки, в которой разные мастичные осознания или отдельные наблюдения за собой складываются в общий гештальт, наивысшее его проявление, быть может, это понимание своей жизни как единого целого. По в понимании собственной жизни важную роль играет знание своего типа личности: как, например, драматурги всегда знали, что характер определяет судьбу, так и мы все постепенно замечаем, что собственное отношение к жизни — и в конечном счете наша личность — день за днем лепит нашу жизнь.

За пределами этих двух форм самопознания — самопознания текущего момента и расширенного самопознания, которое, можно сказать, включает понимание межличностных отношений, истоков персональных проблем, характера и самой нашей жизни, что можно обобщить в понятиях «психологическое самопознание» или инсайт, существует также третья форма самопознания, не являющаяся психологической, но помогающая углубить осознание настоящего.

Мы могли бы назвать её философским самопознанием, потому что оно содержит ответ на уже прозвучавший вопрос — кто мы. Но слово «философское» имеет недостаток, заставляющий нас предполагать, что речь идет о чисто интеллектуальном понимании. Его можно было бы назвать ещё метафизическим самопознанием, но и слово «метафизический» неудачно тем, что в данный исторический момент наука заняла позицию, противоположную этой старой философской дисциплине — метафизике. В буддизме это самопознание известно под техническим термином мудрость и определяет своим объектом познание природы ума. Но не только буддизм заинтересовался этим глубинным знанием нас самих, которое простирается за пределы психологии или движения эмоций и поведения. И наверняка, когда Оракул Аполлона рекомендовал Сократу знаменитое «Познай самого себя», он говорил не о форме психологического познания, а о вопросе в той области познаний, которую» философы — или духовные традиции — называли иногда глубинной реальностью: это ощущение уровня реальности за пределами внешних вещей. И хотя некоторые академические философы нашего времени не знают о существовании такой глубинной реальности, мы не можем не знать, что речь идет о чём-то, что интересовало мистиков всех времен и что некоторые именовали Богом, Дао, духом или Буддой внутри нас.

Опираясь на вышесказанное, я хотел бы теперь исследовать репертуар элементов, или техник, для развития внимания и саморазвития в рамках программы SAT.

Випассана (Vipassana)

Первый элемент — Випассана. Но это не одна техника, а скорее целый букет. Представляя её, я предпочту подчеркнуть эту множественность, не предписывая монолитной практики одинаковых упражнений в течение времени. Поскольку мне посчастливилось познакомиться с рядом учителей Випассаны, такими как Дхиравамса, С.Н. Гоенка, Рина Сиркар из Бирмы и другими, я понял, что разные формулировки стали для меня помощью, как взаимодополняющие мнения, которые помогают не путать сущность чего-либо с определённой точкой зрения, я включил в свою программу эти варианты базовой практики находиться здесь и сейчас.

Здесь и сейчас

В качестве второго элемента программы внимания к настоящему я здесь снова упоминаю базовую практику гештальта, которую его создатель Фриц Перлз называл континуумом осознанности, континуумом внимания, как его ещё называют — упражнение здесь и сейчас. Оно заключается в том, что человек, момент за моментом, переводит в слова свое переживание настоящего, позволяя себе спонтанно выбирать, как он переключает внимание с одной вещи на другую (потому что во время упражнения он мог бы идти по очень разным лабиринтам, переходя от ощущений к осознанию своих движений, эмоций и т. д.).

Упражнения в гештальттерапии

Хотя базовое упражнение гештальта формулируется в очень простой форме, отталкиваясь от него, возможно выработать множество вариантов, в которых человек, сопровождаемый другим, работает в более специфической манере с тем, что выходит на поверхность. Пока что скажу только, что дополнительный блок программы SAT включает упражнения гештальттерапии.

Свободные ассоциации

Четвертый элемент — это метод свободных ассоциаций, изобретенный Фрейдом. Мы можем описать его как соучастие другого в переживаемом моменте с минимумом цензуры, что открывает внимание, направленное на мысль. В своей книге «Между медитацией и психотерапией» я описал некоторые из многих вариантов метода свободных ассоциаций, используемые в программе SAT под названием упражнения разделенного наблюдения над мышлением в медитативном контексте.

Эмоциональная автобиография

Теперь я перехожу от исследования «здесь и сейчас» к тому, что можно было бы назвать противоположным полюсом: панорамному видению, которое человек формирует о своей собственной жизни.

Каждого человека, который приходит на нашу программу, мы просим представить автобиографию. И обычно на третий год обучения его просят переписать автобиографию, что в достаточной степени показывает, сколько осознанности он смог приобрести через процесс самопознания, особенно потому, что в программу входят детальное переосмысление и последующая переработка опыта детских ран этого человека в общении с его родителями.

Мне кажется, что проживать жизнь — это искусство, а человек существует в частично осознанном состоянии, и чем больше осознанности мы привносим в процесс своей жизни, тем проще нам приблизиться к собственной жизни. Люди проживают множество искусственных жизней, отчего действуют довольно пассивно, ведомые культурой, семьей, друзьями… Но начинающие пробуждаться от этой инерции могут испугаться, чувствуя, что их положение ухудшается, когда они приняли вызов свободы. Однако таков процесс трансформации: в нём ухудшение является стимулирующим фактором, чтобы двигаться вперед.

В процессе работы над собой многие делятся тем, какие изменения в них происходят — кроме исследования автобиографии — до прохождения курса и через какое-то время. И я сказал бы, что личность учеников растёт быстрее, чем в обычном терапевтическом процессе, где понимание приходит постепенно, сессия за сессией. Естественно, пройденная терапия помогает понять свою жизнь лучше или глубже, чем до неё. Но когда в терапевтической практике развитие не является самоцелью, мне кажется, многое теряется. Хочу подчеркнуть, что сам процесс «переписывания жизни» несколько раз может быть формой искусства, помогающего осознать многие вещи, — осознать намного быстрее, чем в процессе обычного общения — дружеского или романтического. Поскольку в группах, где люди заинтересованы в осознании, создается временное сообщество, люди знакомятся друг с другом намного глубже, интимнее, и познание глубины жизни другого становится частью содержания совместного знакомства, потому что те, кто заинтересован в большем понимании своей жизни, естественным образом хотят этим поделиться. И рассказывающие начинают искренне интересоваться впечатлением, которое производит их откровенность на других людей, и учатся лучше использовать свои новые возможности.

Психология эннеатипов

Очень коротко упомяну здесь, что одним из важных элементов самопознания — осознания личности — в нашей программе является набор понятий и упражнений, который я называю психологией эннеатипов, о которых я уже подробно говорил в одной из глав этой книги.

Процесс Хоффмана

Следующий элемент — изучение формирования личности в детстве, путем познания интроекции или отторжения родительских моделей, как это предложил Боб Хоффман изначально в индивидуальной работе, сегодня как групповой вариант также является одним из основных элементов программы SAT.

Взаимная терапия

Ещё одной значительной возможностью самопознания в программе SAT, кроме психологических упражнений, таких как модифицированные свободные ассоциации и элементы гештальттерапии, является опыт взаимной терапии, которым мы хотим стимулировать импровизацию, интуицию и оригинальность, когда обращается внимание не столько на психотерапевтические техники, сколько на сопереживание (как мы анализировали в первой главе). В этой работе под наблюдением гештальттерапевтов (призванных помочь при возникновении трудностей во время помощи другим) важным компонентом является, естественно, способность начинающих терапевтов понимать другого, одновременно помогая ему осознавать себя.

Ретроспектива процесса трансформации

Ещё одним элементом самопознания является аналитическое размышление и понимание самого процесса развития, или процесса трансформации: анализ изменений, которые происходят с человеком с момента, как он вошёл в многогранный групповой процесс, составляющий нашу программу. Ведь эннеаграмма дает нам карту обусловленной личности: в нашем распоряжении целый атлас внутренних автодорог — путей, которые давали различные школы познания. Мне лично было интересно составить их синтез на тему трансформации, её этапов, движущих сил и различных форм работы, которые помогают человеку продвигаться вперёд.

Наиболее сложным и самым действенным методом в лаборатории самопознания является терапевтический контекст ad libitum. Терапия отличается от терапевтических упражнений тем, что в ней нет правил, а есть ситуация, в которой индивид опирается на своё собственное ощущение и творческий подход при взаимодействии с другим, и в этой ситуации происходит встреча — влияние одного человека на другого.

Мудрость

И, наконец, мудрость. Метафизическое самопознание, предание себя поиску семени души стабильно, это поиски сущности, которые не зависят от мыслей, чувств и желаний, которые приходят и уходят. Сюда относится объяснение «мира», «бесстрастности», а также природы разума, традиционные объяснения, которые помогают найти себя.

Три вида любви

Когда я только начал разрабатывать программу SAT, меня вдохновлял взгляд Тотилы Альберта на необходимость интеграции трёх частей нашего мозга и их функций, как и опыта отношений с отцом и матерью. Однако уже спустя много лет, вспоминая его слова «трое любящих друг друга» и возвращаясь мысленно к образу отца, матери и ребёнка в едином объятии, я понял, что объединение наших внутренних частей могло бы рассматриваться как Объединение трёх разных способов любви. И с тех пор я тоже думаю, что разные ценности, которые связаны с разными измерениями любви, являются подоплёкой многих наших конфликтов.

Если каждую из трех частей мозга мы бы ставили в соответствие не разным способностям — инстинктивной, аффективной и когнитивной, а трём разным способам любви, то мы бы отметили, что «рептильный» мозг эротичен, средний, или «млекопитающий», мозг эмпатичен и ответственен за отношения и, наконец, неокортекс, отличающий нас от живой природы, мозг человеческого существа, связан не только с интеллектом, но и с благодарной любовью, ориентированной на идеал.

Уже христианство знало о трех разных видах любви, разграничивая любовь к ближнему, любовь к самому себе и любовь к Богу. Но из сказанного в Библии не совсем очевидно, что речь идет о разных способах любви в каждом из случаев: любовь к божественному имеет другую природу, чем материнская или сострадательная любовь, которая характеризует любовь к ближнему, а с другой стороны, любовь, которую мы чувствуем к себе самому, в действительности похожа на любовь к внутреннему ребёнку, с его желаниями и его бесхитростным ожиданием счастья.

И когда я понял, что внутренняя интеграция трёх частей мозга должна также привести в равновесие эти три вида любви, я решил проанализировать различные характеры с точки зрения этих трёх оттенков эмоциональной жизни. И мне довольно просто было обнаружить, что, действительно, каждый эннеатип предполагает свой дисбаланс. Так, например, у шестёрки — Трусости — менее развита эротическая любовь и больше — восторженная; в основу эмоциональных характеров вообще заложена материнская любовь; в характере единицы — Перфекциониста — преобладает восторженная любовь и подавлена инстинктивность. Было достаточно понаблюдать, чтобы понять, что у каждого эннеатипа есть тенденция к недоразвитости некоторых видов любви, которые сделали бы жизнь полноценной, и добавить эти знания, как терапевтические рекомендации, в психологию эннеатипов.

Но как можно развивать любовь в указанных трёх направлениях? Как может человек, ставший на путь трансформации, развить ту форму любви, которой ему недостает, которая у него недоразвита или дремлет и он до сих пор её не испытывал?

Можно было бы придумать отдельную программу, основанную на этой идее, но в случае программы SAT — не могу сказать, что осознанно или специально, так как я формировал её постепенно, подбирая различные ресурсы, которые казались мне подходящими для интегративного обучения, — только постфактум, построив карту трёх видов любви, я увидел, как все они хорошо укладываются в мою концепцию. Коротко поясню.

Любовь-наслаждение

Любовь-наслаждение, или эрос, которая составляет большую проблему для многих людей даже в начале третьего тысячелетия, можно сказать, постепенно декриминализировалась благодаря терапевтической практике, начиная с Фрейда, который был первым, кто указал на механизм подавления, открыв почти универсальный страх кастрации и антагонизм между «принципом реальности» и «принципом удовольствия». Но можно сказать, что эффект психоанализа в освобождении желаний у людей был слабей по сравнению с более поздними методами, такими как терапия Райха или гештальттерапия. Мне кажется, что в гештальте в высшей степени проявляется дух свободы, присущий его теории и практике — до такой степени, что Фрица Перлза считали апостолом Диониса.

Таким образом, я начну с упоминания гештальттерапии как «антирепрессивного» элемента за пределами её различных техник, принимая во внимание свойственную ей веру в спонтанные импульсы, которую я назвал саморегуляцией организма, или доверием к тому, что наши естественные желания благие, хотя воспитание и образование твердили вовсю о том, что им доверять нельзя, как будто бы они сами по себе первертны.

Терапия отчасти присутствует в программе SAT в виде специальных гештальт-семинаров, которые появляются только в третьем модуле и в форме работы, которую некоторые опытные гештальттерапевты реализуют в связи с проблемами участников, возникающими при взаимопомощи. Однако гештальт так или иначе присутствует в программе, хотя и не так явно. В первую очередь, потому что люди, заинтересованные в программе, когда она в первый раз проводилась в Испании в конце 1980-х, были как раз связаны с гештальтом, и за счет этого продолжает преемственно поддерживаться и в последующем дух гештальт-культуры за пределами специфических занятий. Кроме того, я хотел, чтобы люди, обучающие различным предметам, будь то психология эннеатипов или спонтанное движение, имели терапевтические навыки, и я нашел их в среде гештальтистов, что также внесло вклад в формирование более свободной атмосферы, чем в других терапевтических средах.

Я говорил, что уже в психоанализе используется подход, ориентированный на то, чтобы человек увидел свои плохо выраженные и, может быть, постыдные желания и в результате научился их больше уважать, интегрируя таким образом в свою жизнь. Но психоанализ в программе SAT представлен прежде всего своей основной техникой, то есть методом свободных ассоциаций, когда человек позволяет течь своим мыслям с минимальной цензурой и делится своими наблюдениями с другим. Маслоу был прав, сравнивая свободные ассоциации с даосскими упражнениями, и когда я прочёл это наблюдение, оно вдохновило меня на эксперименты с этой техникой ещё в 1960-е годы, когда я работал в Институте Эсален. Соответственно здесь, на программе SAT, мы даём возможность людям освободиться от подспудного желания всё контролировать и создаем, по крайней мере, настолько безопасную обстановку, чтобы они решились высказать то, что в обычной жизни не говорят, заботясь о социальных последствиях или о своей репутации.

Очень действенным, глубоким методом, призванным помочь отпустить себя, отдаваясь спонтанным импульсам, лишенным какого-либо расчета или подавления, является практика Аутентичного Движения, ведущая своё происхождение из танцевальной терапии. Мы используем её модификацию, взяв за основу спонтанное движение без какой-либо юнгианской риторики. Аутентичное Движение, как и спонтанное движение, сходное, кстати, с упражнением латихан, используемым в группе Субуд в Индонезии, является больше практикой самоотдачи, чем практикой движения. Его цель — не только развитие моторики, но и получение мощного эмоционального заряда, и оно также служит духовным испытанием, приводя в редких случаях к неожиданным двигательным феноменам, похожим на состояние одержимости, когда движения совершаются как бы помимо собственной воли. И хотя, может быть, лишь незначительное число людей в наших группах сможет испытать такое откровение, именно эти редкие личности являются наиболее открытыми новому опыту и впечатлениям, а также духовной части жизни, как это происходит при вдохновении творчеством. Больше всего это явление напоминает эксперименты с применением психоактивных веществ, или психоделиков.

Использование психоделиков не является частью программы SAT (хотя в Бразилии я рекомендовал заканчивающим нашу программу опыты с местным растением под названием айяуаска — «лиана духов» в переводе с кечуа). Однако психоделическая картина мира являет собой дионисийство в самой высокой степени, потому что в церемонии айяуаски под действием алкалоидов исчезают запреты, которые обычно мешают глубинной спонтанности ума, уступая место так называемому изменённому состоянию сознания, и, насколько нам известно, дионисийская религия Античности также практиковала использование галлюциногенов.

Проявления экспрессивности у древних ассоциировались с Дионисом, театр был формой почитания этого бога и у греков считался священным местом. Не идя на поводу у художественной постановки давно придуманных пьес, он использовался для личностного развития, ведь где, как не в театре, мы можем сыскать ещё одну форму деятельности, в которой преобладают риск, импровизация и раскрепощённость — ради развития способности отдаться спонтанности и творческому духу. Это настолько верно, что, ведомые рукой опытного учителя, участники программы могут испытать ещё большее побуждение отдаться воле духа, чем в обычной практике Аутентичного Движения. Театр всегда был важной частью программы SAT, которую я продолжаю творчески развивать приглашая театральных постановщиков, которые хотели бы соединить свой профессиональный опыт с гештальттерапией и культурой психологии эннеатипов. Их разнообразный вклад, в свою очередь, Постепенно интегрируется в то, что могло бы называться культурой терапевтического театра sui generis.

Сострадание/доброжелательность

Теперь я перехожу к состраданию, или эмпатии; и начну с наблюдения, что много раз, в процессе эффективной психотерапии, люди не только приходят к пониманию, сколько они страдали в детстве из-за бесчувственности, насилия, эгоизма и других психологических проблем взрослых, но даже могут превозмочь хроническую обиду, с которой они жили до сих пор, и простить своих родителей или других своих обидчиков.

То, что случается спонтанно и без заранее определенной формы в обычном терапевтическом процессе, тем не менее может быть достигнуто в более продуманном виде, если системно искать эпизоды страдания человека в его ранней биографии и побуждать его полностью выражать свою боль и свою ярость.

Я уверен, что всё то, что нас разозлило в детстве и что привело нас к разрыву наших ранних любовных связей, делая нас амбивалентными, обиженными или мстительными, может быть прощено только в случае, когда мы дадим выход своей ярости, которую в детстве нам выражать строго запрещали, чтобы выразить или хотя бы прочувствовать её. Именно от Боба Хоффмана я научился помогать людям выражать свою ярость, чтобы они потом могли избавиться от неё. Я уже кое-что говорил об этом необычном человеке, он передал нам метод восстановления нарушенных любовных связей с родителями, полученный благодаря способностям медиума, и я также посвятил этому процессу главу своей книги «Изменить образование, чтобы изменить мир».

Если одним из основных элементов метода Хоффмана является выражение ярости, чтобы потом можно было её сбросить, другим является прощение своих родителей, во имя прощения себя самого и своих ближних. Хотя это эхо фрейдистского видения, что все отношения с окружающими несут на себе отпечаток моделей отношений в детстве с родителями, только в методе Хоффмана, мне кажется, эта идея используется последовательно, позволяя восстановлению изначальной картины семейных отношений стать квинтэссенцией терапии.

Я считаю, что вклад Хоффмана, который изначально использовал свой метод в индивидуальной терапии, а я позже преобразовал в групповой метод направляемой взаимопомощи, является неоценимым, принимая во внимание соответствие древним духовным традициям, направленным на идеал любви. Хотя христианство в своей основе является религией любви, оно не смогло построить общество без насилия или с меньшим количеством жестокости, чем сегодняшнее. А это значит, что путь любви предполагает больше, чем просто благие намерения и проповеди. В первую очередь, путь любви требует пройти через врата прощения. А шаг к прощению кого-то предполагает прекратить механическое существование нашей личности, и это достаточно сложная задача, требующая специальной подготовки. В случае метода Хоффмана помощь заключается в том, чтобы понять родителей, прежде чем мы сможем посмотреть на них с сочувствием. Также в контексте этого метода необходимо понять, что как мы невиновны в том, что нам передают наши родители, так и они невиновны в той болезни, которой их заразили родители. Тогда разные элементы включаются в игру, в живой процесс, в котором один человек ведёт другого к тому, чтобы сделать этот шаг к прощению отца и матери, после чего что-то изменяется в отношениях не только с ними, но и самим собой и другими людьми.

Я считаю, что метод Хоффмана заключает в себе огромный потенциал для мира: как в образовании молодежи, так и в подготовке педагогов и всех тех, кто помогает другим в их процессе психодуховного развития.

Может быть, основной поддержкой, которую получают участники программы SAT для развития сострадания, кроме уже упомянутых, является занятия по системе тибетского буддизма, считающего, что путь к состраданию тесно связан с развитием отстраненности и пониманием системы не-Я, в противоположность обычному представлению о себе самом, как о средоточии эгоистичных желаний. Лучше понимая философию буддизма, мы удаляемся от персональной идентификации и вливаемся в поток самой жизни, что помогает стать менее эгоцентричными.

Благодарная/восторженная любовь

О благодарной любви скажу, что это очень полезное чувство, особенно для тех, в ком преобладает презрение (может быть, из-за гордости, соревновательной зависти или проблем с отцовским авторитетом), есть такой теоретический постулат: кто не умеет восхищаться, теряет что-то очень важное. Может показаться, что побеждает тот, кто ценит самого себя, принижая других. Но если человек видит себя очень большим, а других видит маленькими, его жизнь теряет смысл. Важно научиться склонять голову перед великим — как в природе, так и в людях, потому что этим благодарным жестом мы вбираем в себя всё то ценное из того, чем мы восхищаемся.

Простое понимание, вместе с обнаружением уничижительных тенденций и трудности в том, чтобы испытывать восхищение, помогает многим нарциссическим личностям развивать в себе зачатки любви, которой им не хватает.

Поклонение

Традиционным способом развития восторженной любви во все времена служило поклонение. Но сейчас его формы утеряли своё значение в нашем светском мире, и не только потому, что они тесно связаны с теистическим восприятием, которое уже перестало быть таким всеохватывающим, как раньше, и вряд ли его способно поддержать большинство, но и потому, что в нашей космополитичной культуре сходится множество духовных традиций, чьё одновременное присутствие в нашем сознании и окружающей действительности делает относительной и иллюзорной их действенность и ценность. Даже для верующих, которые разделяют идею единого Бога во всех его проявлениях, может быть сложной ситуация в Иерусалиме, где заметна явная конкуренция между поклонением на Храмовой горе и у Стены Плача с одной стороны, в Храме Гроба Господня с другой стороны и в мечетях Аль-Акса и Купол Скалы — с третьей, притом все три религии проповедуют единого Бога с одним и тем же рвением. Впрочем, совсем необязательно ехать в Иерусалим, чтобы наблюдать что-то подобное.

Но как раз это и может помочь понять, что эти формы поклонения являются всего-навсего различными вариациями одной любви, любви благодарной, проявления которой простираются на всём континууме — от уважения и восхищения до наивысшей фазы — обожествления.

Благодарная любовь не только утверждает ценности, но ещё и создает их: как говорят, «красота в глазах смотрящего». В отношении святости важна способность освящать. И было бы полезно, если бы при употреблении слова «Бог» мы не обольщались, будто знаем, о чем говорим. Лучше б мы думали о слове «Бог» как о метафоре чего-то непознанного, что просто условились именовать так для удобства описания, ибо без имени концепция Бога так и осталась бы под покровом тайны, мешая нам видеть дальше собственного носа. Но говорим ли мы «Бог», «способность стать Буддой», «Дао» или просто «дух», важно не сооружать идолов и не держать свою благодарную любовь, словно за прутьями клетки, в рамках той или иной концепции.

Благодарная любовь ориентируется на высокий идеал и охватывает такие ценности, как Правда, Добро, Красота и Справедливость. Но это не просто концепты, хотя в светском мире и пытаются их обесценить, не понимая разницы между тем, что древние называли «имена, или свойства, Бога», и просто значением слов.

Мне кажется, что одна из самых важных форм поклонения, в которой участвуют слушатели программы SAT, — это увеличивающаяся серьезность, с которой они работают над собой, потому что мотивация совершать путь очищения разума от негативных эмоций и взращивание любви эквивалентна призыву к реализации собственного потенциала; а интуитивное ощущение собственного потенциала ничем не отличается от интуитивного понимания божественного.

Также и отношения между искателем истины и его проводником со временем становятся чище и глубже, так что характеристики переноса, свойственные инфантильным связям, остаются позади, и постепенно появляется преданность, которую западная культура пыталась подвергать сомнению, как зависимость или идеализацию, от неразумения или недоверия к внешне антидемократическому авторитету или из опасений, что она может быть использована в корыстных целях. Но хотя мир не свободен от шарлатанства и мошенничества, в живых духовных традициях крепка связь глубокого уважения и преданности, подобная самоотдаче, которая питает и озаряет светом внутренний путь. Благодарные ученики способны быстрее обучаться: как будто бы преклонение и благодать идут рука об руку, — недаром духовные наставники прошлого настаивали, что поклонение есть способ открыться всевозможным благословениям, приглашая испить из единого источника, объединяющего всех учителей в истории человечества.

Музыка

Существует ресурс для развития благодарной любви, свободный от необходимости веры, — это музыка, которая пришла из культуры шаманизма как способ расширения сознания, далее развивалась как одна из форм поклонения в западном мире и в дальнейшем продолжает существовать за пределами церкви и веры.

Музыка является не только источником преданной любви, или сострадания, или эроса, как обычно представляется романтикам, но и стимулом благодарной любви: есть произведения, наполненные возвышенным содержанием или мистической глубиной. И когда мы говорим о классике, мы имеем в виду как раз определенное художественное величие, в основе которого лежит глубинная связь с высшим сознанием.

Великие композиторы западной традиции были нашими духовными проводниками, хотя мы того не осознавали. И когда мы понимаем духовное содержание музыки, мы можем слушать её с ещё большей пользой для себя.

Я думаю, что благодаря раннему музыкальному образованию можно научить людей слушать музыку за пределами красоты, понимать скрытые и реальные ценности, которые даже слово «священный» до конца не отражает, потому что мы склонны приравнивать священное к звуковому сопровождению происходящего в церкви, ибо это напоминает нам церковную музыку прошлого. Поэтому нам придется научиться распознавать божественное за пределами наших детских или юношеских представлений о том, что такое Бог, и находить святое не там, где пахнет ладаном.

 

Глава 11

О гуманизации компаний для возрождения человечности в обществе и необходимых изменений в экономике

Один из профессоров престижной бизнес-школы обратился ко мне несколько лет назад с вопросом, как компании могут способствовать благосостоянию своих сотрудников, и я ответил ему следующим письмом:

Конечно, это безусловно важная тема, особенно если понимать её в широком смысле, не ограничиваясь выполнением сотрудниками своих служебных обязанностей в стенах офиса в рабочее время. Возможно, я не самый подходящий человек для этого разговора, потому что мало что знаю о мире бизнеса, поэтому ограничусь тем, что мне кажется наиболее существенным. Самое лучшее, что компания может предложить своим сотрудникам, на мой взгляд, — это помощь в индивидуальном развитии.

Я говорю это отчасти потому, что другие вещи, которые приходят мне в голову, нереальны. Например, может ли компания дать своим сотрудникам уверенность, что их деятельность по-настоящему нужна? Я лично считаю, что для нашего благополучия важно участвовать в сети взаимных услуг, являющихся составной частью социального существования (как об этом говорит буддистский принцип жить правильно и подразумевают все религии в их этических заповедях), и думаю, что недостаточно того, чтобы оценка собственной работы основывалась на мнении, привитом нам пропагандистским воспитанием, — как многие профессора сознательно полагают, что, читая лекцию, «оказывают услугу» студентам, хотя подсознательно чувствуют правду, которая заключается в том, что их деятельность служит лишь поддержанию статус-кво и тому, что Эйзенхауэр назвал военно-индустриальным комплексом.

Очевидно, что невозможно претендовать на удовлетворение всех желаний, свойственных людям (как политическим существам): чувствовать себя социально полезными в экономической системе, по сути несправедливой и эксплуатирующей, но главенствующей в современном мире; это возможно ожидать только в том случае, если бизнес-сообщество начнет участвовать в проектах самотрансформации, чтобы стать более дружественным.

Но мыслим ли проект гуманизации компаний наперекор недоброжелательной макросистеме, частью которой они являются? И до какой степени компании могли бы предложить своим сотрудникам дело по-настоящему полезное, если её собственный устав подчиняет все цели получению прибыли? В этом контексте, естественно, «оказание услуги» употребляется в узком смысле, ибо, как утверждает повседневный опыт, наши действия в целях зарабатывания денег служат интересам какой-то части общества.

Отвечая на этот вопрос конкретно, я рискую зайти в тупик, но если посмотреть на тему шире, можно сказать больше, особенно принимая во внимание представившуюся возможность поделиться мыслями с людьми из этой сферы.

Начиная свою мысль, я догадываюсь, куда она меня приведёт: думаю, будет не менее полезно посмотреть на вопрос с другой стороны: «А как компании сегодня мешают развитию человеческого потенциала своих сотрудников?»

Ответ на такой вопрос не вызывает затруднений, принимая во внимание тот факт, что компании создаются, чтобы зарабатывать деньги, в их уставах все подчиняется цели получить прибыль, и, естественно, как руководство компаний, так и сотрудники развивают соответствующую ментальность, а именно подчинение всех ценностей цели получения прибыли. И это самое главное, потому что, говоря на языке древних, — который мне лично кажется таким ясным и действенным, каким он был для наших предков, может, лишь с небольшой семантической поправкой, — грех ставить прибыль выше Бога, то есть для нашего блага вредна корысть — ибо она противоречит цели психодуховного развития (или желания служить всеобщей цели).

Ясно, что в современном светском мире, как нас учат, ценности прошлого оказываются всего лишь достояниями культуры, второстепенными и устаревшими. Но не думаем ли мы так сегодня именно потому, что это удобно бизнесу? Потому, что империя Мамоны не хочет конкурирующих ценностей? Она даже не хочет признавать установлений магометанской культуры, продолжающей запрещать спекулятивную прибыль — когда деньги делаются из денег, без производства благ.

Даже если так, мы бы с трудом поверили в риторику модной этической и идеологической относительности, если бы не поняли в полном объёме то, что очень хорошо знали древние. Святой Фома говорил, что в каждом грехе есть две стороны: одна относится к нашему поведению в мире, а другая подразумевает отдаление от Бога. И это, в переводе на современный язык психологии, соответствует патологии и отклонениям психической энергии, которые не только имеют последствия в отношении других людей, но и отключают нас от глубинной связи с самим собой; настраивают против себя, заставляя терять здоровую направленность на качество собственного сознания.

И как в иные времена было принято считать, что если мы признаем приоритет «Царства Божьего», все остальное нам «дастся с избытком», мне кажется, сегодня было бы уместно заключить, что если мы не отдадим предпочтение развитию сознания, то все наши начинания и усилия будут приносить (и это уже видно невооруженным глазом) только горькие плоды.

Ни в коем случае не хочу сказать, что высокие руководители больших компаний плохие люди, я понимаю, что они ограничены рамками правил игры нашей политической экономики. Но хотел бы подчеркнуть не только ужасную манеру, в которой эти правила игры подразумевают сегодня подчинение всего чисто экономическим соображениям, но и то, как это подчинение нас коррумпирует, дегуманизирует, умаляет и в конце концов причиняет нам бесчисленные страдания.

Уже само выражение политическая экономика разоблачительно, потому что оно демонстрирует соображения других времён, когда считалось, что экономика и политика должны идти об руку. Ясно, что это уже не так, поскольку политика (подразмевающая заботу об общем благе, справедливости и морали) стала служить экономике таким же образом, как крупные страны промышленники, коммерческие и финансовые институты проникли или подкупили парламенты и правительства. Но не будем забывать, что слово «экономика» происходит от oikos — «очаг» и что скрытая метафора, которая сравнивает экономику нации с экономикой семьи, безоговорочно подразумевает, что как в одной, так и в другой администрирование товаров будет исходить из потребностей людей и соображений справедливости (которые будут спонтанными между людьми, которых объединяет любовь). Достаточно упомянуть это в настоящем, чтобы стало очевидным, что выражение политическая экономика в наше время — всего лишь эвфемизм. И как экономика всегда господствовала над политикой, она так же преобладает практически над всем остальным — удушая жизнь и её внутренние ценности, социальный порядок и нашу интуицию.

Если мы подумаем об экономике в её первоначальном значении, то есть экономике семьи, становится очевидным для каждого, что растущее рабство родителей по отношению к рынку (по мере того, как мир большинства беднеет и исчезает средний класс) отрицательно сказывается не только на качестве их жизни, но и их способности быть щедрыми в исполнении обязанностей материнства и отцовства.

Кроме того, дети фактически отданы на попечение институционализированного отцовства в виде школы, — это результат недостаточной доступности родителей для детей. Но что происходит со школой? А то, что она до такой степени служит производству и воспитанию в соответствии с установленными порядками, что даже уже забыла, что перестала обучать и что существует разница между «учить» и «воспитывать», что даже профсоюзы или те, кто выходят протестовать на улицы из-за отсутствия заботы государства о школе, не знают, чего просить у властей, кроме увеличения зарплат и обычных привилегий.

Очевидно, что сказанное об образовании в том числе относится к информации за пределами школы. Средства массовой информации не служат образованию, как предполагалось в годы создания радио и телевидения, и, очевидно, калечат сознание, так как используются для отвлечения, обмана, соглашательства и подчинения манипулируемой демократии, и это с лихвой превосходит их образовательный эффект; и как толстовский Иван Ильич ратовал за отмену школы, Джерри Мандер из США приводит красноречивые доводы за отмену телевидения. А почему? Опять же, потому, что экономическая власть завербовала средства массовой информации, поставив их на службу политике, действующей в интересах экономики и политиков коммерческой нации, заменившей нацию государства, продавая их, как продукт, благодаря своему имиджу, прежде всего в интересах компаний, которым принадлежит большинство СМИ.

Понятно, что всё это не что иное, как ухудшение самого старого негативного влияния экономики на человеческую жизнь, к чему привлекал внимание Маркс, только я лично не согласен с его материалистической интерпретацией приоритета средств производства над всем остальным, и думаю, что скорее это похоже на приоритет болезни над другими сторонами бытия, несмотря на её крайнюю серьёзность. Поэтому в мире преобладают как страсть к власти со стороны эксплуататоров, так и озабоченность выживанием со стороны эксплуатируемых, при этом ни одно из этих явлений не имеет чисто материального характера — бесспорно превалирует эмоциональный аспект, и всё это является результатом психосоциального расстройства, не менее глобального, чем экономика.

Если вдруг это абстрактное утверждение покажется поверхностным, его могут подкрепить несколько конкретных примеров. Так, например, адвокат времен Джейн Остин мог бы сказать, что изучение законов имеет меньше общего с духом справедливости, чем с защитой частной собственности, и хотя это было не очевидно для его современников, это понятно для изучающих историю, которая раскрывает нам, как в ту же эпоху англичане боролись с теми, кто в парламенте предлагал прекратить сотрудничать с работорговцами, и даже в эпоху Просвещения противились идее, что к африканцам можно относиться как к человеческим существам.

Но подобно тому, как в империи неолиберализма законы рынка, оперирующие в минимальной связке с этическими законами, ведут к концентрации немыслимого богатства (детская игра «Монополия» является прекрасной моделью чистой экономики), бедность подпитывает хроническую одержимость людей собственным выживанием, приводя мир к исчезновению ценностей и общей, коррумпированности, что сейчас довольно часто и много обсуждают.

В древности политический приоритет отдавался воспитанию добродетели, потому что только люди, предрасположенные к добру, могут построить счастливое общество; но это моральное воздействие не поручалось школе, оно возникало от участия людей в общественной жизни и его культуре, особенно в законах. Но как далеки мы сейчас от того, чтобы сказать, что законы, привычки и обычаи у нас являются обучающими или что законотворцы — лучшие учителя общества! Достаточно только представить, что так было когда-то, чтобы почувствовать, в какой степени наша экономика, поддерживаемая законодательством и правительствами цивилизованных стран, пропагандирует эгоизм и алчность.

Другими словами, нынешний несправедливый экономический порядок как будто бы создан для того, чтобы производить человеческий тип, имя которому придумали утилитаристы и ошибочно приписывают Адаму Смиту, — Homo oeconomicus — «человека, стремящегося к личному обогащению», действующего в своих интересах. И понятно, что не только утилитаристы и экономисты разделяют это потребительское видение человеческого существа, но оно также совпадает с взглядами марксистов и разделяется большей частью общества, потому что экономическая реальность потерпевших крах или тех, кто чувствует себя на грани разорения, не способствует созерцанию или глубокому размышлению, как немыслимы в ситуации стресса восприятие красоты или наслаждение природой.

Я не стану больше рассуждать об этих вещах, наполовину известных и наполовину забытых в соответствии с духом конформизма во времена, когда всё можно безнаказанно подвергать сомнению, кроме рыночной идеологии, которая получила характеристики религиозной догмы и которой ещё имеют наглость приписывать демократию. Я позволил себе говорить об этом только затем, чтобы придать больший вес моему заявлению, что чем больше мы возвысили «могущественного господина Деньги», тем сильнее мы уменьшили человеческое существо и дегуманизировали общество; и таким образом, трудно себе представить более актуальный проект социальной ответственности компании, чем то, чтобы её лидеры приняли во внимание вред, который был причинен обществу из-за преувеличенной страсти к прибыли, сопровождавшей сначала развитие экономического неравенства, а сравнительно недавно — развитие современного сверхкапитализма.

Подобно тому, как в религиозной культуре признается процесс посвящения, в котором формальная принадлежность к какой-то церкви является всего лишь внешним, а то и вовсе поверхностным признаком, и сущность процесса переориентации духовной жизни состоит в понимании того, что до сих пор человек жил ошибочно, современная психотерапевтическая культура утверждает, что для своего исцеления человек должен сначала осознать свою болезнь.

Хотя для сегодняшнего массового сознания грех является устаревшей концепцией, а болезнь мыслится как аномалия некоторых жизненных функций, необходимо заметить, что как в христианской культуре грех — это состояние человечества, изгнанного из рая в незапамятные мифические времена, так для Фрейда и в целом для современной психотерапевтической культуры болезнь — это то, что есть у каждого в определенной степени из-за участия в обществе, в котором царит всеобщий невроз.

В этом смысле невротик — всего лишь нормотик, который стал более осознанным и страдает по мере понимания деструктивности своего незрелого, разобщенного и неуравновешенного состояния.

Разве не видно теперь, что это необходимо осознать многим, чтобы инициировать изменения в сообществах людей?

Очевидно, что после того, как я заменил вопрос «Что может компания сделать для своих сотрудников?» более масштабным — «Чем компания может быть полезна миру?» и размышления привели меня к утверждению, что сама компания должна измениться, стать гуманной, ответственной и т. д., думаю, первым шагом к этой цели могло быть стать что-то похожее на коллективную метанойю — если не всего бизнес-мира в целом, то как минимум группы пионеров с филантропическим духом, которые были бы заинтересованы в проекте и желали бы запустить подобный процесс в движение.

Я не буду цитировать далее текст своего письма, но скажу, что в своем ответе на приглашение кафедры ответственного лидерства я также высказал свое убеждение, что из многих хороших начинаний, которые фронт объединенных предпринимателей мог бы осуществить для возрождения человечности в мире, ни одна мне не кажется столь же важной и многообещающей, как помощь в продвижении настоящего образования, вытесненного нынешним заботящимся больше о нуждах производства, чем о человеческом развитии или социальном здоровье.

И хотя многие предприниматели уже внесли свой вклад в образование и это наверняка послужило их блестящей репутации, я сомневаюсь, что этим был сделан реальный шаг в создание нового мира. Ему не очень помогает поддержка сегодняшнего образования, которое является скрыто угнетающим и тайно эксплуатирующим. То, что действительно хорошо бы было поддержать и с чем усилия предпринимателей могли бы отлично справиться, — изменить процесс обучения так, чтобы он служил не успешной сдаче экзаменов и получению дипломов, а мудрости и добродетели, на которых упал спрос в нашем коррумпированном мире.

Поскольку ответа на своё письмо я так и не получил и это заставило меня сомневаться в искренности риторики о социальной ответственности, которая послужила ему вдохновением, мне хотелось бы поделиться своими идеями с обществом, добавив лишь, что в разгар финансового кризиса, ставшего горячей темой для всего мира, эти идеи обрели новое направление. Моя надежда на инициативу бизнес-сообщества сначала превратилась в ожидание межправительственного соглашения, а потом я подумал, что, хотя было бы справедливо, чтобы бизнес-сообщество оплатило массовую реформу образования, которая могла бы стать откликом на многогранный кризис, переживаемый западным миром, такая инициатива должна была бы исходить от Всемирной торговой организации (ВТО) или же от договоров между странами, имеющих такой же вес, как у существующих транснациональных коммерческих соглашений.

Но, принимая во внимание события последних лет, можно ли тешить себя подобной надеждой в политическом мире современных коммерческих наций?

Реформа образования и даже преобразование самих компаний возможны в том случае, если гражданское общество возьмёт власть в свои руки, независимо от существующих институтов. Это стоит иметь в виду будущему человеческому обществу в ответственный момент, когда оно начнет задумываться о реформах компаний, уже освободившись от их зловредного господства.

 

Глава 12

Глобальное сознание, критическая масса и сила делегитимизации

Футурист Уиллис Хармон писал в своей пророческой книге 1980-х «Изменение Мирового Разума. Обещание последних лет двадцатого столетия», что ничто так не может послужить трансформации общества, как массовое изменение сознания большинства:

Большинство перемен в обществах на протяжении истории решалось не правительственными реформами и не исходом битв, а являлось результатом того, что огромное количество людей изменяло свой способ видеть, хотя бы немного.

Далее он говорит об установлении демократических правительств в Англии и США, предчувствуя, что в конце XX века мы приближаемся к историческому моменту, напоминающему падение Римской империи, которая также была коррумпированной, несмотря на свою огромную власть:

Важно, чтобы люди помнили, что, каким бы могущественным ни был экономический, политический или даже военный институт, его могущество сохраняется только при его легитимности, которая, в свою очередь, зависит от восприятия людей. Люди могут признавать власть законной и правомерной или нет и сомнение в истинности власти, скорее всего, является самой могущественной силой в истории.

В рамках своей гражданской активности сначала я обращался к властям, нанося визиты министрам образования, а иногда даже главам правительств, пытаясь посеять в их умах семена социальной трансформации благодаря новому подходу к образованию, но я разочаровался в том, что можно ожидать от правительств и бюрократий. Впоследствии же я стал более заинтересован в том чтобы обращаться непосредственно к самой общественности, используя для этого поездки по разным латиноамериканским и европейским странам с целью проведения моих ежегодных семинаров, предполагая, что если политики или университеты когда-нибудь примут предложение о кардинальном изменении образования для возвращения той значимости в развитии человека, какую оно всегда имело для лучших преподавателей, то случится это только в ответ на пожелания общественности.

Сейчас я разочарован ещё сильнее и думаю, что, наверное, не надо ждать, пока общество повлияет на невежественные и развращенные организации, существующие вокруг нас; и как говорил уже в начале этой книги, моя последняя надежда — что общество возьмет на себя многие вопросы, а может быть, даже все, которые когда-то оно делегировало правительствам. Нам достаточно было бы объединить мировую общественность или, по крайней мере, западную общественность, чтобы начать изменять наши институты, ограничиваясь не только областью образования, коммерческими или промышленными предприятиями и их администрациями, но и средствами массовой информации, финансами, а кроме того, затрагивая и многие другие вопросы, в том числе сохранение мира.

Я начал эту книгу с надеждой, что когда-нибудь разума, доброй воли и власти объединенной мировой общественности будет достаточно, чтобы освободиться от сверхмощной и хитрой системы, в которую переродились патриархальные цивилизации, давно устаревшие и находящиеся в упадке. Я хотел внести свой вклад в этот неизбежный процесс социальной трансформации, начало которого уже заметно сейчас, с тем чтобы он прошёл в наименее жестокой форме, катализируемый хорошим пониманием наших болезней и потенциального здоровья.

Мы вошли в новую фазу глобальной трансформации мира с наступлением финансового кризиса и особенно с началом новой формы общественных протестов, вызванных всё более очевидной безответственностью финансово-коммерческих правительств, в чьих руках находится единственная власть, к которой мы можем взывать.

С намерением повлиять на политику через призыв обратить внимание на потребности большинства, которое, по идее, правительство должно представлять, «Возмущенные», заполнившие площадь Пуэрта-дель-Соль в Мадриде в мае 2011 года, были в основном проигнорированы испанским правительством, но они стали началом реакции, вызвавшей многочисленные протесты в других городах Европы и даже на Уолл-стрит в Нью-Йорке, и в совокупности эти публичные выступления вызвали высокий и растущий уровень социального одобрения.

Эдгар Морен сказал, что «Возмущенным» нужно составить список своих предложений, но мне кажется понятной их настойчивость, потому что на сегодняшний момент самое важное — быть услышанными. Большинство не должно продолжать принимать предполагаемую демократию, в которой правит «один процент ради одного процента и для одного процента», и политика уже не может дальше служить только интересам компаний и денег. Одна из протестовавших на Уолл-стрит высказалась на эту тему так:

Не имеет смысла формулировать запросы до того, как ты получил власть. Если выражаешь их слишком рано, то просишь недостаточно и не можешь настаивать на реализации своих условий. Например, ты добился свободных выборов, ты не можешь требовать правильного подсчета голосов. Мы скоро поняли в своих дискуссиях: у нас нет власти, чтобы требовать, и многим людям было трудно это принять.

Вместо требований мы сформулировали наши принципы, основной из них — устранить бизнес-правительство и вернуть власть народу. Когда ты ставишь это требование как принцип, ты можешь выбрать любую тему — энергетика, здравоохранение, выборы, — и решение становится очевидным. В случае здравоохранения нужно убрать страховые компании, стоящие между врачами и пациентами. В сфере финансов — разделять большие банки, не допуская, чтобы шесть из них контролировало шестьдесят процентов экономики, — на филиалы, которые будут служить местным сообществам, чтобы деньги оставались дома, а не уходили на Уолл-стрит. В сфере энергетики — диверсифицировать источники энергии, чтобы люди могли иметь их у себя на крыше, становясь производителями энергии. Мы придумали лозунг: человеческие нужды прежде алчности бизнеса. Теперь нам стало все ясно [33] .

Мне кажется, что главная сложность заключается в том, чтобы «Возмущенных» поняли люди, подобные смотрящим из окон зданий на Уолл-стрит вниз, на протестующих. Ибо одно дело, когда простые граждане, хорошо информированные и с добрыми намерениями, понимают, что в результате финансовых решений могущественных спекулянтов, одержимых манией быстрой наживы плодятся миллионы бедных в мире и множество людей оказываются без средств к существованию, а другое дело, когда это понимают люди, специально обученные экономическим наукам в бизнес-школах, для которых человеческие реалии замаскированы обманным языком экономики, чьи холодные и нейтральные термины разрешают скрывать массовые преступления, и смерть миллионов представляется случайностью, вытекая из принципов настолько же неизменных, как законы природы.

В конце книги Крис Хеджес и Джо Сакко, из которой я взял предыдущий отрывок, говорят об одной финансовой компании, чей индекс является наиболее котируемым в мире, и которая

…набирает фьючерсы на рис, кукурузу, сахар и скот, увеличивая их цены до двухсот процентов на глобальном рынке, так что бедные семьи уже не могут себе позволить удовлетворить базовые нужды и буквально умирают с голоду. Сотням миллионов бедных в Африке, Азии, на Ближнем Востоке и в Латинской Америке не хватает еды из-за подобного пристрастия к наживе. За терминологией, изучаемой в бизнес-школах и употребляемой там, где совершаются биржевые транзакции, скрывается реальность происходящего, которую нельзя назвать ничем другим, как массовое убийство.

Следующая фраза напоминает нам о суде над Адольфом Эйхманом, главным участником массовых уничтожений в концентрационных лагерях, чье преступление, как выяснилось, было вызвано экзальтированным чувством бюрократического долга и эффекивности:

Холодный и нейтральный язык бизнеса и коммерции разработан для того, чтобы системы работали с жестокой эффективностью, даже если это системы смерти.

В конце своей книги Хеджес пишет, испытывая огромную боль из-за пропасти между мотивацией, которая движет бюрократами финансового мира, и той, что толкает его самого на возмущенный протест, и намекая на видение зла в тоталитарной современности, обозначенное Ханной Арендт, — слепое, банальное зло, лишенное корней, худшее, чем примитивное зло, представляемое демоническими существами:

В моих легких были фиброзные каверны туберкулеза, которым я заразился, когда в окружении сотен суданцев, умирающих от голода, работал иностранным корреспондентом. Я был сильным, и мой иммунитет помог мне выздороветь, но суданцы не смогли победить болезнь, и их тела, среди которых было много детских, бросали в наспех вырытые групповые могилы. Рубцы, которые я ношу в своих легких, — шепот этих мёртвых, отметины от тех, кто не получил возможности стать мужчинами или женщинами, влюбиться или родить детей. Я донёс их до дверей «Голдман Сакс», я опустился у ног этих продавцов финансовых продуктов, чтобы воззвать к справедливости, потому что мёртвые и умирающие в поселках и лагерях беженцев в разных концах планеты не могут позволить себе прийти сюда. <…> Они заставляют меня помнить, они заставляют меня выбирать, с кем мне быть.

Наверняка самого глобального осознания реальности нашей политико-экономической аберрации хватило бы — как и достаточно глубинного понимания индивидуальных невротических механизмов, — чтобы начать освобождаться от неё; но в какую сторону мы пойдем по мере удаления от ужасного зверя современного коммерческого патриархата, которое потребовало монополии терроризма?

Первая идеологическая альтернатива находится между мнениями Ганди, который был убежден в необходимости отказа от индустриального развития, лежащего в основе капитализма, и его современника Тагора.

Ясно поняв патологический и дегуманизирующий характер западной цивилизации, Ганди предложил Индии отвергнуть технологический прогресс, защищая свой традиционный и простой образ жизни. Но другой его современник — Рабиндранат Тагор, который к тому же был первым, кто дал Ганди имя Махатма, — был не согласен с ним, считая, что Индия должна принять позитивные результаты прогресса. И сейчас, когда наша технология привела нас к этому «закату Европы», который так проницательно описал Шпенглер в начале XX века, по-прежнему актуален вопрос, кто из них был прав.

Я думаю, что Тагор выдвигал свою идею в соответствии с этапом развития индивидуального разума. Поскольку мы рождаемся в больном мире, мы заболеваем и у нас развивается невроз, который можно представить как нарост, который первое время помогал нам защититься от окружающей нас в детстве среды. Мы можем называть эту часть разума, что служила нам защитным панцирем, нашим Эго или личностью — название не так важно. Важно понять, что здоровое развитие человека — это не просто физический рост и взросление, а процесс понимания своей ограничивающей личности, который делает возможным (с помощью оздоровляющего и освобождающего самопознания) убрать этот нарост с приходом зрелости. Те, кто достигают этого, знают, что способности, которые они изначально развили как часть своего невроза, не теряются, а просто остаются в распоряжении взрослого освобожденного разума.

Тем самым, надо полагать, не только индустриальное развитие, но и многое из коммерческой и предпринимательской жизни могло бы быть полезно нам в будущем, только уже не ради стремления к безудержной наживе, а на благо общества.

Поскольку я не специалист в этой теме, то не решусь представлять, как мог бы произойти переход существующей технологии из рук патриархальной власти к власти общенародной, или коммерции от погони за прибылью к социальной ответственности, или наращивания экономики в угоду богатым — к распределению по справедливости. Для этого было бы достаточно отказаться от современной убежденности (антисоциалистической и ультралиберальной) в регуляторной функции правительств и найти способ борьбы с коррупцией и превышением экономической власти.

Но я также думаю, что нам нужно быть осторожными с чрезмерным планированием событий, которые должны пройти через эволюционный процесс и диалог, занимающий определённое время и свободный, насколько это возможно, от идеологических догм. И в первую очередь, я верю, что в этом, как и в других вопросах, нам стоит заниматься собственным разумом как гарантией успеха наших действий. Если мы стремимся к гуманизации наших предприятий, ничто не может быть полезнее личностного развития работающих там людей. И если мы хотим когда-нибудь добиться политического здоровья, важнее идеологий будет ситуация, когда политики станут цельными и свободными людьми, эмоционально здоровыми и солидарными. Рассуждая глобально, ни от чего мы не можем ожидать большего в отношении трансформации наших патриархальных институтов, как от изменений сознания людей, которые их составляют.

Как изобретатель очень эффективной и беспрецедентно быстрой методологии, естественно, я ожидаю такого же результата от программы SAT в обучении управленцев компаниями и государственных чиновников, как это было полезно при подготовке терапевтов и учителей, но думаю, что её использование в новых контекстах потребовало бы творческих доработок, и когда я говорю, что готов доказать, что выработал эффективный метод личностного развития, я не пытаюсь претендовать на то, что моя форма работы с группами является единственно возможной.

Недавно Джерри Мандер опубликовал новую книгу о капитализме, подзаголовок которой воплощает ясность мнения, которое уже становится мнением большинства, начиная от финансового кризиса и заканчивая успешной убедительной кампанией нового мирного движения гражданского неповиновения: «Фатальные ошибки устаревшей системы». Посвятив предпоследнюю из её глав теме «Капитализм или счастье», он заканчивает свою последнюю, двенадцатую, главу тем, что можно назвать наиболее крайним из всех мнений, которые я читал об альтернативах будущего. Мне понравилось, что, как и «Возмущенные», он не опирается на власть и не рассуждает как фанатик какой-либо из идеологий. Он рекомендует нам быть открытыми не только к диалогу, но и к экспериментам с разными экономическими моделями, как китайцы, и из перечисленных им альтернатив мне кажется многообещающей модель кооперативов, в которой владельцами компаний являются её служащие, как в сегодняшней Мондрагонской компании в Испании. Но важнее проекта альтернативного мира наверняка будет план переходного процесса от сегодняшней экономической диктатуры глобальной империи к самоуправлению мирового сообщества, и Росс Джексон пишет об этом в своей книге «Захвати Уоллстрит: Глобальный план развития радикальной и политической реформы», предлагая стратегию, которая объединяла бы в планетарную лигу (Лигу гайанистов) небольшое количество наций вместе с бесчисленными гражданскими организациями и представителями международного сообщества для формирования радикального ядра альтернативной системы со своей собственной организацией торговли, банков, правосудия и других институтов.

Зная о том, что оздоровительная трансформация мира, такая необходимая для нашего коллективного выживания, должна включать новую экономическую практику и даже новую экономическую науку, которая бы не закрывала глаза на то, что коммерческие транзакции представляют собой систему, закрытую от окружающей среды и человеческих потребностей, я склоняюсь к мысли, что первоочередная наша задача состоит не столько в том, чтобы создать новую теорию, сколько в том, чтобы вернуть власть сообществу и поставить на первое место экологию и справедливость, а особенно то, что вынесено в название этой главы, — глобальное сознание, — и этим я хочу обозначить нечто большее, чем манеру думать и даже действовать.

Когда Уиллис Хармон писал книгу, которую я цитировал, самым важным для него изменением сознания во второй половине XX века был переход от материализма к идеализму. В связи с этим ему казалось, что в 1960-е годы происходила «новая Коперниканская революция». Но мне кажется, что такой анализ по-прежнему остается на интеллектуальном или теоретическом уровне, а для сегодняшней публики главное, что поможет увидеть правду, недоступную до недавнего времени, находится за пределами веры, хотя верования обычно сопровождают пробуждение того сознания высшего уровня, которое мы всегда ассоциировали с религией, эзотерикой и определенным типом философии. То, что Хармон наблюдал вокруг себя, за пределами нового идеализма, понятого как философская вера, было пробуждением настоящего интуитивного сознания людей, особенно учитывая коллективное влияние галлюциногенных веществ в 1960-е годы. Только если идеологическое изменение произойдет в результате трансформации самого сознания, у нас будет повод для радости. Но Хармон не ошибался, думая, что такое изменение происходит. Мне тоже кажется, что повышение уровня глобального сознания по-настоящему проявляет себя в последнее время: я вижу, что и дети сейчас намного более развиты, чем дети предыдущих поколений, и люди более чувствительны к восприятию нелепого и болезненного патриархального Эго (системного и индивидуального), с его нарциссическим эгоцентризмом, бессознательной кастрацией, каннибальской пустотой и отчуждением.

Когда я утверждаю, что надежда заключается в глобальном сознании, я имею в виду что-то большее, чем идеи революционной молодежи или их предпочтения в выборе новых предписаний и норм. Конечно, многое будет зависеть от глубины и способности к жертвам во имя солидарности. Но не менее важным будет само сознание, в том смысле, который мы используем, когда думаем о более или менее осознанных личностях, рассуждаем о «путях сознания» или говорим, что Новая эра была «революцией сознания», — смысл, подразумевающий уровни человеческого развития, которые приносят с собой растущую мудрость и способность встать над собственной малостью.

Особенно интересно, что деградация политики в наше время, видимо, происходила одновременно с молчаливым прогрессом сознания (или пробуждением сущности) у значительной части населения, потому что уровень сознания может заражать других, и когда появится определенная критическая масса пробуждающихся людей, мы можем ожидать феномена, который описан как эффект сотой обезьяны, имея в виду наблюдения, сделанные несколько десятилетий назад на одном из японских островов. Обезьянам, которые там жили, полюбились клубни батата, которыми их подкармливали исследователи, но самостоятельно добывать их они отказывались, пока одной из самок не пришла в голову идея помыть клубень в морской воде. Учёным очень повезло: они смогли увидеть, как в определенный момент детеныш начал подражать самке, а там и другие детеныши поняли, как это делать. Наблюдая за рождением нового культурного элемента — феномена коллективного обучения, вследствие которого у обезьян этого острова сформировался новый навык мыть бататы, некоторые исследователи с удивлением утверждали, что когда количество обезьян, умевших мыть бататы, достигло определенного предела, то обезьяны с соседних островов тоже начали мыть бататы, как будто бы это открытие уже не нуждалось в передаче путем наблюдения и имитации.

Этот феномен, как и другие похожие наблюдения за влиянием на познание неизвестными до настоящего времени методами (например, способность мышей лучше проходить лабиринт будто бы под действием опыта других мышей в лаборатории), позволил биологу Руперту Шелдрейку сформулировать теорию морфогенетических полей. Но нам даже не обязательно понимать, что такое морфогенетические поля, чтобы питать надежду, что когда-нибудь образуется «критическая масса» глобального сознания и вызовет цепную реакцию, в отличие от действия простого убеждения, даже в сознании тех, кто до сегодняшнего дня упорствовал, не желая снимать повязку с глаз.

Наше сознание предполагает ясность бытия за пределами вещей, оно как отражение в зеркале, также находящееся за пределами вещей, которые оно отражает. Его способность правильно передавать действительность зависит от восприимчивой пустоты и бесстрастной нейтральности. Поэтому важно, чтобы мы больше заботились о ясности, требующей бесстрастной нейтральности, чем увлекались различными верованиями. Но определение сознания как чисто аполлонического духа, чей оздоровительный потенциал основан на умении смотреть издалека, была бы неполной, потому что нам также необходима дионисийская способность отдаваться течению жизни.

Как я уже говорил, веянием Новой эры, породившей в 1960-е годы новое поколение ищущих, был новый шаманизм, давший новый всплеск в терапевтической сфере и в социальных движениях. Это произошло не только потому, что возник особый интерес к верованиям других народов, но и потому, что шаманские культуры также заняты поисками здоровья и также основаны на признании болезни и поиске пути перерождения в более полноценные существа, импульсом которого служит признание своей расщеплённости и неполноты. Я также говорил, что наиболее важным в шаманизме является не столько фигура искусного врачевателя, мистика, которого интересует эмпирическое знание природы, или его роль священника и проводника, а призвание встретиться с собственной глубиной, так же как и с верой в посвящение себя организменному, или животному, разуму. Сегодня, однако, я сказал бы, что было бы правильнее описать шаманизм как сочетание дионисийского духа самоотдачи природным импульсам с кажущимся противоположным (но на самом деле взаимодополняющим) аполлоническим, который очищал от болезней и у греков ассоциировался с вдохновением оракулов и самопознанием, но в сущности символизировал отстраненность, которую шаманизм культивирует с помощью болезненных и порой жестоких испытаний.

Дионис, представляющий мудрость растворения в страсти, и Аполлон, представляющий мудрость беспристрастной нейтральности, вместе предводительствовали в эпоху Античности. И было бы очень полезно, чтобы когда-нибудь снова появились подобные институты, потому что мы стали бы лучше как за счет глубины нейтрального сознания, которая противодействует нашим маленьким страстям, так и за счет дионисийского духа свободы — в принятии которого уже Ницше видел избавление для нашей репрессивной культуры.

Когда я говорю, что мы должны взращивать нашу осознанность, я имею в виду, что нам стоит развивать как его аполлонический отцовский трансцендентный аспект, так и имманентный, материнский аспект, — потому что, забывая о взаимодополняемости, мы становимся слишком холодными или слишком страстными, когда в действительности речь не идет ни о том, ни о другом, а о загадке, которую трудно объяснить словами: совпадение противоположностей, в результате которого исчезает наше маленькое каждодневное ограниченное Я и восстанавливается внутренняя свобода.

Я подхожу к концу завершающей главы этой книги, и когда спрашиваю себя, что осталось недосказанным, мне кажется важным ещё раз напомнить о политическом видении Тотилы Альберта, почти неизвестного поэта и пророка. Я считаю его своим духовным отцом, и он был первым, кто осудил патриархальный строй, находясь в Германии в Межвоенный период. Он говорил тогда, что человеческий род прошёл не только через патриархальную фазу, в которой правительство было выстроено в форме иерархической пирамиды, но и через предыдущую — матриархальную, с правлением племени или сообщества, которая, похоже, началась вместе с переходом к оседлой жизни в эпоху неолита, а до этого в доисторические времена мы прошли этап ребёнка, или анархии, когда преобладало управление каждого самим собой. Он настаивал, что эти три фазы общественного «разлада» были лишь переходными в данных исторических обстоятельствах, и утверждал, что мы ещё не достигли равновесия трёх, к которому когда-нибудь сможем прийти, решившись покончить с патриархальным строем.

Очень часто цитируют фразу из Книги Притчей Ветхого Завета «без откровения свыше народ необуздан», и сейчас, когда рушатся стереотипы и преобладает подозрительность ко всем великим теориям, мне кажется важным иметь альтернативное видение другое, чем то, что было характерно для агонизирующего патриархата нашей эпохи, признавая не только околодемократический, матриархальный, паритетный или справедливый порядок, но и интегрирующий все три составляющие нашей природы — отцовскую, материнскую и детскую.

Поскольку в годы своего просветления Тотила Альберт жил в Германии, он называл по-немецки Dreimal Unser тот здоровый мир, который представлялся ему возможным будущим человечества — выражение, которое буквально переводится как «трижды наш», с аллюзией на «Отче Наш» патриархальной эры, в которой только признается божественность неба, мать-земля попирается и Сын приносится в жертву. Естественно, в триедином обществе самореализованных людей признание божественности соответствовало бы троице Отец-Мать-Сын. Но каким бы было это общество, в котором материнские и детские ценности были бы не менее важными, чем ценности отцовские?

Кроме того, что исчезло бы подавление женщин, ушел в прошлое кастрирующий авторитаризм по отношению к детским желаниям и империализм разума над телом и удовольствием, мне кажется, Послание о Трёх выражалось бы психологически в равновесии между тремя видами любви, а политически — как гетерархический порядок с тремя видами правительств, которые мы узнали за нашу историю.

Очевидно, что наш мир, где систематически не хватает сострадания в политике и экономике и где криминализируется удовольствие в процессе воспитания и так называемого образования, ещё очень далек от любви. И даже восторженная любовь, выражавшаяся раньше в религиозности и патриотизме, обычно составляла фальсификацию настоящего преклонения, основанного на принятии веры большинства. И сейчас, когда это стало заметно, обнажился наш коллективный недостаток настоящего энтузиазма к истинным ценностям.

Но если мы хотим построить общество, наполненное любовью, нам нужно поощрять индивидуальное человеческое развитие, о котором я уже говорил в главах, посвященных реформе образования, и мне только остается добавить, что на будущие курсы практической подготовки преподавателей стоило бы пригласить и родителей учеников, и учительские коллективы школ.

Но каким должен быть так называемый гетерархический политический режим, в отличие от иерархического, от которого одни проблемы?

Мы уже пытались провести синтез централизованного правительства и общественного, по республиканской модели, ожидая уравновесить исполнительную власть с парламентом, но мы с очевидностью далеки от того, что было бы синтезом демократии (в её буквальном понимании как управление народом для народа) и монархии (в её изначальном смысле, когда царь-священник мог бы представлять или интерпретировать божественную волю). Ясно, что не получится воплотить такую идею путем выбора представителей из сообщества. И чтобы была прямая демократия, правительство должно быть региональным, а не национальным. Но если бы мы хотели опереться на модель управления, в которой власть мудрых царей, воспитанных в осознанности и добродетели, как это представлял Платон, была бы уравновешена коммунистическим или общественным принципом в диалоге с региональными правительствами, очевидно, это только представляло бы отцовскую и материнскую составляющие триединого правительства, а детская часть осуществлялась бы за счет власти гражданина над своей собственной жизнью, то есть здоровым проявлением анархии, ставящей границы подавления индивидуума как со стороны центрального правительства, так и со стороны сообщества.

Меня не оставляет чувство, что есть две стороны этого политического видения в свете приближающегося периода глубокой трансформации: анархическая, которая может быть утеряна, когда энтузиазм сообщества грозит превратиться в тиранию группы, и иерархический, который будет находиться под угрозой обесценивания ввиду антиавторитарных перегибов (впрочем, объяснимых, потому что мы только что распрощались с коррумпированным и дискредитированным патриархальным порядком). Как человек, лично знакомый с Карлом Роджерсом и его воззрениями на самоуправление групп, я понимаю тех, кто хочет защищаться от любых властей и считает их никчемными, но думаю, что сама общественность осознает ценность принципа власти, который не следует отбрасывать, — его нужно просто включить в контекст таким образом, чтобы иерархический принцип входил в гетерархию наравне с демократическим и анархическим принципами.

Хотя новая эра неошаманизма и дионисийского духа, казавшаяся такой близкой в те далекие 1960-е, была прервана контрреволюционной угрозой патриархальной системы, дух поиска и ощущение необходимости контркультуры прошли через период долгого молчаливого становления, и мне кажется, что сейчас наступает зрелость этого просветленного и свободного сознания.

Пусть трансформация индивидуального сознания через большее психологическое понимание (аполлоническое) и большую личную свободу (дионисийскую), которая сейчас получает коллективный голос против обветшавшего изощрённого коллективного зла и старается развернуться и уйти от него, сможет стать для нас залогом веры и надежды, что нам необходимо продолжать расти, а всё остальное придет само собой.

Я призываю вас быть солидарными в суровых жизненных испытаниях и всегда радоваться, ведь вам придется вместе спасать мир в момент его крушения.

Иногда я сравниваю неизбежный прыжок в неизвестное с Исходом еврейского народа из Египта, где они согласно легенде пребывали в рабстве, — и мне показалось подходящим это сравнение в связи с тем, что за переходом через Красное море последовали многолетние странствия по пустыне, что даёт нам хорошую аналогию с нуждой, к которой нам придется адаптироваться в менее благожелательной окружающей среде. Образ народа, идущего за своим переносным алтарем с Ковчегом Откровения (Ковчегом Завета), позволяет предположить, что наш успех будет зависеть от направленности на высшую интуицию. Но недавно я подумал, что наша ситуация немного напоминает возвращение еврейского народа из Вавилонского плена, потому что, хотя освобождение от империи коммерческого патриархата будет похоже на воспоминание о той жизни, которую уже позабыли в течение многих лет отчуждения, но чувство свободы в построении мира в соответствии с истинными ценностями будет поддерживать нас, его строителей, посреди обломков и хаоса. И как я считаю, что во время мирового кризиса нам нужно заняться подготовкой спасательных шлюпок, я также благодарю своего учителя Тартанга Тулку Ринпоче, который занимается сохранением тибетского наследия, публикуя тысячи текстов для духовного образования своих соотечественников в изгнании, потому что не в меньшей степени, чем леса Амазонки, мне кажется нашим богатством духовное наследие человечества, которое мы однажды оценим как важнейший ресурс в коллективной эволюции.

В книге «Агония патриархата» я писал, что на заседании Американской ассоциации гуманистической психологии, проходившем в Торонто, слышал рассуждение Уиллиса Хармона о происходящем превращении в коконе бабочки, — внутри куколки не только отмирают, растворяются прежние структуры, свойственные личиночной форме существования — гусенице, но и зарождаются новые — из специальных индифферентных клеток (как бы «хранителей» дизайна будущего), которые во время этой стадии дают начало органам и тканям взрослой формы — имаго; за что и были названы имагинальными клетками. И мне кажется, что искатели истины прежних времен, благодаря их индифферентности и преданности собственной метаморфозе, могли бы называться «имагинальными клетками» будущего мира. Но верю, что сегодняшние искатели станут экспертами в деле преобразования сознания благодаря не только призванию к самореализации, но и обострённой восприимчивости к мудрости учителей и святости традиций, для которых они служат посредниками, как Моисей и другие пророки на этапе становления духовной культуры были прежде всего людьми, способными услышать тихий голос небес. И было бы жаль, если бы в своем очевидном разочаровании в религиозных и политических властях и рвении к уравнительной демократии мы потеряли способность учиться у мудрецов.

 

Библиография

Buber, Martin. Yo y tú. Nueva Visión, Buenos Aires, 2002.

Danieiou, Alain. Shiva у Dionisos. La religion de la Naturaleza у el Eros. Kairós. Barcelona, 2007.

Alighieri, Dante. Divina Comedia. Ediciones Cátedra. Madrid, 2007.

DeMeo, James. Saharasia: The 4000 BCE Origins of Child Abuse, Sex-Repression, Warfare and Social Violence, In the Deserts of the Old World. Natural Energy Works. Ashland, Oregon, 2006.

Freud, Sigmund. El malestar en la cultura. Alianza Editorial. Madrid, 2006.

Freud, Sigmund. «Inhibitión, síntoma у angustia», en Obras Completas, tomo II. Biblioteca Nueva. Madrid, 1968.

Harman, Willis. Global Mind Change. The Promise of the Last Years of the Twentieth Century. Knowledge Systems, Inc. Indianapolis, Indiana. 2nd edition, 1998.

Hedges, Chris; Sacco, Joe. Days of Destruction, Days of Revolt. Nation Books, New York, 2012.

Jackson, Ross. Occupy World Street: a Global Roadmap for Radical Economic and Political Reform. Green Books. New York, 2012.

Laing, Ronald David. El yo dividido. Un estudio sobre la salud mental у la enfermedad. Fondo de Cultura Economica. Ciudad de México, 1977.

Lakoff, George. No pienses en un elefante. Lenguaje у debate politico. Ediciones Complutense. Madrid, 2007.

Silananda, U. The Four Foundations of Mindfulness. Wisdom Publications. Boston, 1995.

Lévy-Bruhl, Lucien. La mentalidad primitiva. Ediciones Leviatán. Buenos Aires, 1957.

Maharshi, Ramana. ¿Quién soy yo? José J. de Olañeta Editor. Palma de Mallorca, 2012.

Mander, Jerry. Four Arguments for the Elimination of Television. William Morrow. New York, 1978.

Mander, Jerry. The Capitalism Papers: Fatal Flaws of an Obsolete System. Counterpoint Press, Berkeley, 2012.

Marcuse, Herbert. Eros у civilizatión. Seix Barral. Barcelona, 1981.

McGilchrist, Iain. The Master and His Emissary. Yale University Press. New Haven, 2009.

Morin, Edgar. La vía: para el futuro de la humanidad. Paidós. Barcelona, 2011.

Naranjo, Claudio. Carácter у neurosis. Una visión integradora. Ediciones La Llave. Barcelona, 2012. 11a edicion.

Naranjo, Claudio. El niño divino y el héroe. Sirio. Málaga, 1993.

Naranjo, Claudio. La agonía del patriarcado. Kairós. Barcelona, 1993.

Naranjo, Claudio. La mente patriarcal. Integral (RBA). Barcelona, 2010.

Naranjo, Claudio. Sanar la civilizatión. Ediciones La Llave. Barcelona, 2011. 2a edición ampliada.

Pinker, Steven. Cómo funciona la mente. Destino, Barcelona, 2001.

Popper, Karl. La sociedad abierta у sus enemigos. Editorial Planeta-DeAgostini. Barcelona, 1992.

Ricoeur, Paul. Sí mismo como otro. Siglo XXI de España. Madrid, 1996.

Riesman, David. La muchedumbre solitaria. Paidós. Barcelona, 1981.

Rogers, Carl. El proceso de convertirse en persona: mi técnica terapéutica. Paidós. Barcelona, 2000.

Saramago, José. Ensayo sobre la ceguera. Alfaguara. Madrid, 1995.

Shah, Idries. Los sufis. Kairós. Barcelona, 1997. 2a edición.

Shakespeare, William. Enrique IV. RBA Coleccionables. Barcelona, 2004.

Siegel, Daniel E; Hartzell, Mary. Ser padres conscientes. Ediciones La Llave. Barcelona, 2012. 2a edicion.

Spengler, Oswald. La decadencia de Occidente. Espasa Libros. Madrid, 1998.

VV.AA. Filocalia. Lumen. Buenos Aires, 2003. [Textos de Evagrio Pontico]

VV.AA. Manual diagnóstico у estadístico de los trastornos mentales (DSM-IV-TR). Harcourt Brace España. Madrid, 1999.

Weil, Pierre. El arte de vivir en paz. Errepar. Buenos Aires, 1995.

Другие работы Клаудио Наранхо (не упоминающиеся в тексте книги) [36] :

La vieja y novísima gestalt: Actitud y práctica

La agonía del patriarcado

La única búsqueda

Gestalt sin fronteras

Carácter y neurosis*

Entre meditación y psicoterapia*

El eneagrama de la sociedad. Males del mundo, males del alma*

Cambiar la educación para cambiar el mundo*

Cantos del despertar*

Gestalt de vanguardia*

Cosas que vengo diciendo

El niño divino y el héroe

Por una gestalt viva*

La mente patriarcal

Sanar la civilización*

Autoconocimiento transformador*

27 personajes en busca del ser*

Ayahuasca. La enredadera del río celestial*

 

Об авторе

Профессор Клаудио Наранхо из Чили, признанный психиатр, писатель, учитель и лектор международного уровня, считается новатором в интегративном экспериментальном и теоретическом подходе к психотерапии и духовным практикам. Один из первых исследователей психоактивных растений и психоделической терапии и один из трёх ближайших преёмников Фрица Перлза (основателя гештальттерапии) в Институте Эсален, в дальнейшем он разработал психологию эннеатипов на базе протоанализа Оскара Ичазо и основал Институт SAT (Seekers After Truth Institute — Институт искателей истины), школу психодуховной интеграции. Посвящая свою жизнь помощи другим в поиске духовной трансформации, он путешествует по миру с лекциями и занимается писательским трудом. Своей деятельностью он пытается влиять на общественное мнение и власть, непрестанно повторяя, что только радикальная перестройка в системе образования сможет изменить катастрофический ход истории.

Жизненный путь

Клаудио Наранхо родился 24 ноября 1932 года в Вальпараисо, Чили. Он вырос в музыкальной среде: с раннего детства обучался игре на фортепьяно, в том числе искусству композиции. Однако после поступления в медицинский университет стал меньше внимания уделять занятиям музыкой и сосредоточил свой интерес на философии. В ту пору на него оказали большое влияние чилийский поэт и скульптор Тотила Альберт, поэт Давид Розенманн-Тауб и польский историк и мыслитель Богумил Ясиновский.

После получения медицинского диплома в 1959 году приступил к работе на медицинском факультете Чилийского университета в новаторском Исследовательском центре медицинской антропологии (CEAM), основанном профессором Францем Хоффманом. Одновременно работал в психиатрической клинике Университета под руководством Игнасио Матте-Бланко.

Заинтересовавшись темой дегуманизации традиционного медицинского образования, отправился в командировку по поручению Чилийского университета в США, чтобы познакомиться с работой Самуэля Реншоу и Хойта Шермана по психологии восприятия и перцептивному обучению в Университете штата Огайо.

В 1962 году работал по приглашению в Гарварде, как стипендиат программы Фулбрайта в Центре исследования личности, и в Эмерсон-Холле, где был слушателем семинара Гордона Олпорта по социальной психологии, а также учеником Пауля Тиллиха. До своего возвращения в Чили, в 1963 году, работал с Раймондом Кэттеллом, в Институте тестирования личности и способностей (IPAT), Шампейн (Иллинойс), затем был приглашен в Калифорнию для участия в деятельности Лаборатории исследований личности Университета Беркли (IPAR). Проведя некоторое время в исследовательском центре медицинской антропологии на медицинском факультете чилийского университета, вновь вернулся в Лабораторию Беркли, где проработал до 1970 года. В это время обучался у Фрица Перлза гештальттерапии, а затем начал преподавать в Институте Эсален.

В те годы, когда Фриц Перлз был одним из ключевых фигур в Эсалене, профессор Клаудио Наранхо дополнительно обучался и у Джима Симкина в Лос-Анджелесе и участвовал в семинарах чувственного сознания Шарлотты Селвер. Он стал близким другом Карлоса Кастанеды и участвовал в новаторской психоделической терапии Лео Цеффа (1965–1966). На основе опыта этих встреч Клаудио Наранхо позже написал отчеты о примерах терапевтического использования гармалина, тенамфетамина (MDA), ибогаина и других фенилизопропиламинов, которые легли в основу книги «Исцеляющее путешествие».

В 1969 году был приглашен как консультант по образовательной политике в Исследовательский центр, созданный Уиллисом Хармоном в Стэнфордском исследовательском институте (SRI). Доклад Клаудио Наранхо об использовании современных психологических и духовных техник в образовании был позже включен в его первую книгу «Единственный поиск». В тот же период стал соавтором книги Роберта Орнштейна о медитации («Психология медитации») и по приглашению доктора Равенны Хелсон подключился к исследованию различий литературы, представляющей «матриархальность» и «патриархальность», с помощью факторного анализа детских сказок, что дало материал для написания книги «Божественный ребёнок и герой», опубликованной гораздо позднее.

Случайная смерть единственного сына в 1970 году стала поворотным пунктом в жизни Клаудио Наранхо. Он совершил паломничество под руководством духовного учителя Оскара Ичазо, включавшее его уединение в пустыне Атакама неподалеку от Арики в Чили. По его мнению, это стало началом его духовного опыта, созерцательной жизни и внутреннего руководства.

После возвращения из Арики он набрал первую группу в Чили, в которую входили его мать, соученики по гештальту и друзья. Эта группа, начавшая работать довольно спонтанно, послужила опытом для его дальнейшей работы в Беркли в 1970-е годы и породила идею создания некоммерческой организации «Институт SAT». На первых программах SAT работали в качестве приглашенных преподавателей Залман Шахтер-Шаломи, Дхиравамса, Чу Фан Чу (Ch'u Fang Chu — наследник последнего патриарха даосизма), Хариш Джохари и Боб Хоффман.

В 1976 году Клаудио Наранхо преподавал два семестра в Калифорнийском университете (кампус Санта-Крус) и потом периодически работал в Калифорнийском институте азиатских исследований. Одновременно он начал выступать с семинарами в Европе. Таким образом он смог дополнять и совершенствовать программу SAT.

В 1987 году был открыт обновленный институт SAT для личностного и профессионального развития в Испании. С тех пор программа SAT стала известна в Италии, Бразилии, Мексике, а затем, в последнее время, во Франции, Германии, Колумбии, Великобритании и Южной Корее.

С конца 1980-х годов доктор Наранхо делит свое время между зарубежными поездками и писательской деятельностью у себя дома в Беркли. Среди его многочисленных публикаций — несколько книг по гештальттерапии, а также растущее количество произведений о применении метода эннеаграммы для развития личности («Характер и невроз», «Трансформирующее самопознание», «Эннеаграмма общества»), новая книга о медитации («Между медитацией и психотерапией») и «Песни пробуждения» — интерпретация великих книг западной цивилизации о внутреннем пути и вариаций рассказов о герое. Им также написано несколько книг социально-политического содержания: в «Агонии патриархата» (предшествующей книгам «Вылечить цивилизацию», и «Патриархальный разум») впервые дается интерпретация мирового кризиса как выражение психокультурного феномена, присущего нашей цивилизации, когда женское начало и детская инстинктивность обесцениваются и подавляются культурой воинов, и предложено возможное решение этой проблемы через гармоничное развитие трёх частей мозга.

Некоторое время назад Клаудио Наранхо координировал создание книги «27 персонажей в поисках себя», в которой вместе с командой коллег-психотерапевтов писал о неизученном предмете — 27 подтипах в психологии эннеатипов; готовил ещё несколько книг по эннеаграмме и другим темам. Недавно вышла его книга «Айяуаска, лиана небесной реки», в которой собран материал 50-летних исследований о применении в психотерапии этого амазонского средства.

Начиная с конца 1990-х годов Клаудио Наранхо принимал участие во многих образовательных конференциях и стремился повлиять на трансформацию системы образования в различных странах, так как убежден в том, что нет ничего более обнадеживающего с точки зрения социальной эволюции, чем коллективное поощрение индивидуальной мудрости, сострадания и свободы. Книга Клаудио Наранхо «Изменить образование, чтобы изменить мир», опубликованная в Испании в 2004 году, призвана стимулировать усилия преподавателей среди выпускников SAT, участвующих в проекте «SAT-Образование», который предлагает учителям и ученикам в школах дополнительную учебную программу по самопознанию, оздоровлению взаимоотношений с родителями и постижению духовной культуры и в целом программу воспитания для воспитателей и просвещения для просветителей. Как признание его заслуг Университет Удине (Италия) присвоил ему в 2005 году звание почетного доктора педагогики.

В 2006 году был создан Фонд Клаудио Наранхо, его цель — внедрение предложений профессора Наранхо по изменению сложившейся системы образования. Он считает: образование не должно забывать о развитии человеческого потенциала, ибо от него зависит наша социальная эволюция.

Ссылки

[1] Клаудио Наранхо с единомышленниками создал некоммерческую организацию "Seekers after Truth", в рамках которой разработал принципы и практические приемы психотерапии, о которых подробно рассказывается в книге. — Примеч. науч. ред.

[2] Claudio Naranjo. "Cambiar la educación para cambiar el mundo".

[3] Edgar Morin. "La vía: para el futuro de la humanidad".

[4] Iain McGilchrist. "The Master and His Emissary".

[5] José Saramago. "Ensayo sobre la ceguera".

[6] Психология эннеатипов профессора Клаудио Наранхо определяет девять типов личности в академических психологических терминах. Из неё в 1980–1990-е годы возникло течение помощи самому себе, известное как «Эннеаграмма», базирующееся на учебном материале, который доктор Наранхо преподавал в 1970-е годы, но не совпадающее с его оригинальным учением. Для более подробного изучения психологии эннеатипов обращайтесь к 11-му изданию книги «Характер и невроз» (Claudio Naranjo. Carácter у neurosis. Una visión integradora. Ediciones La Llave. Barcelona, 2012. 11 a editión). — Все примечания без указания того, чьи они, принадлежат автору.

[7] Claudio Naranjo "La mente patriarchal".

[8] Claudio Naranjo. "Sanar la civilización".

[9] Обращение к представителям более чем восьмидесяти стран, среди которых ректоры университетов и министры образования.

[10] James DeMea "Saharasia: The 4000 BCE Origins of Child Abuse, Sex-Repression, Warfare and Social Violence, In the Deserts of the Old World".

[11] ДеМео Д. Происхождение и распространение патризма в Сахаразии, около 4.000 г. до н. э. Доказательства всемирных, связанных с климатом географических тенденций поведения человека / пер. А. Гольдбурт. URL: http:// www.orgonelab.org/saharasia_ru.htm (дата обращения 16.08.2013). — Примеч. ред.

[12] Буквальный перевод английского словосочетания "Mindfulness meditation" — «медитация, основанная на внимании и осознанности», в русском языке условно принят термин «медитация полноты осознания». — Примеч. науч. ред.

[13] Всемирный день эннеаграммы был введен Международной ассоциацией эннеаграммы.

[14] Лидия Грамматико — доцент, практикующий психотерапевт, ученица и представитель Клаудио Наранхо в Аргентине и Перу. Президент Аргентинской ассоциации программы SAT. — Примеч. науч. ред.

[15] Субуд (акроним от Сусила, Будхи, Дхарма) — неосуфийская синкретическая секта, основанная в 1933 г. в Индонезии. — Примеч. ред.

[16] Арика — город в Чили, расположенный на берегу Тихого океана на границе с Перу; здесь находился Институт Арика, основанный Оскаром Ичазо. — Примеч. ред.

[17] К. Наранхо имеет в виду не слово, «грех», а «главный» — "capital", что по-испански может означать «основной», «первый», «первенствующий» (например, столичный город) и также связано со словом «голова» — "cabeza". — Примеч. науч. ред.

[18] Sigmund Freud. "Inhibición, síntoma y angustia".

[19] David Riesman. "La muchedumbre solitaria".

[20] Кино (настоящее имя Хоакин Сальвадор Лавадо, род. в 1932 г.) — испано-аргентинский художник-карикатурист и мыслитель. Более всего известен как создатель комикса «Мафальда». — Примеч. науч. ред.

[21] Пери — сказочные существа в виде прекрасных женщин в персидской мифологии, хранители человека, аналог европейских фей или эльфов. — Примеч. науч. ред.

[22] Нумерация заповедей у католиков и православных различается. — Примеч. ред.

[23] В русской культурной традиции выражение «Мы пахали!» — цитата из басни «Муха» И.И. Дмитриева (1803) и употребляется как иронический комментарий к поведению людей, приписывающих себе чужие заслуги, преувеличивающих свою роль в делах. Образ мухи на рогах у пашущего быка восходит к античности и встречается, в частности, у Эзопа и Федра. — Примеч. науч. ред.

[24] Единому Богу слава (лат.). — Примеч. науч. ред.

[25] Совет «Познай самого себя» — надпись на стене храма Аполлона в Дельфах. — Примеч. науч. ред.

[26] Claudio Naranjo "Entre meditación у psicoterapia".

[27] По желанию, по усмотрению, на выбор (лат.). Этот термин в основном используется в музыкальном и театральном искусстве. — Примеч. науч. ред.

[28] Своего рода; своеобразный, единственный в своем роде (лат.). — Прим науч. ред.

[29] Слово «Экономика» происходит от греч. oikonomikē — искусство ведения хозяйства, домоводство, управление хозяйством. — Примеч. науч. ред.

[30] Интересно наблюдать, что этот так часто используемый термин представляет плохой перевод того, что использовал Адам Смит: self-love , или любовь к себе самому.

[31] Испанская поговорка "Poderoso caballero es don Dinero" (буквально «Деньги могут все») стала всемирно известной благодаря триолету Франсиско де Кеведо, многократно переведённому на русский язык (лучше всего знаком читателю перевод М. Донского «Дон Дублон», звучащий в исполнении М. Боярского в фильме «Дон Сезар де Базан»). — Примеч. науч. ред.

[32] Willis Harman. "Global Mind Change. The Promise of the Last Years of the Twentieth Century".

[33] Chris Hedges, Joe Sacco "Days of Destruction, Days of Revolt".

[34] Jerry Mander. "The Capitalism Papers: Fatal Flaws of an Obsolete System".

[35] Полемика о научной достоверности «эффекта сотой обезьяны» продолжается до сего дня. В общем, скептики обычно заявляют, что исходное исследование Японского центра по изучению обезьян с острова Кодзима в 1952 г. не подтверждает, что мытье батата распространилось на другие острова, если только из-за того, что одна из владеющих этим навыком обезьян переплыла на другой остров, или вообще считают всю суету вокруг этой темы преувеличенной. Но наука это или миф, данный рассказ очень хорошо иллюстрирует сегодняшнее увеличение интереса к сознанию.

[36] Звездочкой (*) помечены книги, вышедшие в издательстве «Ключ» (Ediciones La Llave, Barcelona).

Содержание