Когда мир устал от морозного, снежного жемчуга, И вечер апрельский был мягок, красив и короток, Явилась на свет одинокая, нежная Женщина, Открылся нетронутой, светлой любви самородок. Вдохнул вечер тайну в глубокого взгляда караты, И дождь в тишине глаз янтарных бесследно пропал, Заря очертила уста, заиграли кораллы, А ветер рассыпал волос лёгкий чёрный опал. Но как-то, оставив свою колыбель, ту, где тьма – настил, Ушла она прочь, как из дома, из каменоломни В сапфировый Космос, в бриллиантовый хаос туманности, Ушла, как уходит однажды к святыне паломник. И хаосу в дар приносила волос астеризмы, И лунам дарила печальной улыбки изгиб, Теплом своих рук Млечный Путь приручила капризный — Он не был тогда ещё сотнями взглядов избит. Галактики водоворот подхватил её бережно, На хрупкие плечи накинув фату из квазаров. Теплом озарила Вселенную чистая белизна, Астрал распустился букетом – подарок воздал он. И был благороднейший жест от звезды-старожила — В горсть чёрных опалов метнулась блестящая прядь, Изящества тонкая нить, золотистая жила Струилась по локонам, чтобы любовь покорять.

Факел времени вдруг над вселенной погас, Мир мифичнее стал и бездонней. Ты не знала ещё настоящих богатств, В хрупких кладах не грела ладоней. И, нарушив наскучивших дней череду, Когда солнце сгорит в малахите, У банальных забот я тебя украду, Навсегда в своё сердце похитив. А погоня собьётся – зови, не зови, Их дорога в безумье длиною. Путь до нас ядовитой змеёю завит И туманной укрыт пеленою. И ревнивец-чудак, и лихой следопыт От палящей зари станут кровью… Обниму стройный стан, заглушив стук копыт, Тонкой радугой плечи укрою. Нас окутает дымка дрожащих завес — Вот и всё, от погонь спасены мы. Вот и пал горизонт ломкой веткой за лес, Засияв звёздами росяными. И губами к дыханью, как к влаги глотку, Прикоснусь в предрассветье впервые. Пусть созвездья тебе ожерелья соткут, Лёгкость в нити продев огневые. Лик луны рассечён над водой пополам. Задрожит скоро утро паяцем. Океан тишиной пробежал по стопам, Плавно талию бриз опоясал. В полудрёме ресницы свои подними И вдохни терпкой влаги медовой, К свежим росам прильни там, где бьют родники, Утоли тихий сон ими вдоволь. Я не знаю, во снах или в истине суть, Но велю непокорному морю Расступиться, и к далям тебя отнесу, Твои волосы ветром умою. И за поступью травы склонятся вослед. И тебе, долгожданной невесте, На запястье сожму поцелуев браслет И надену из августа перстень. Станет солнце сплетать золотые венки, Точно света река пролегла здесь. Их касания так невесомо-тонки Открывают тебе счастья кладезь. Пусть не вспыхнет уже тусклый факел времён, Пусть давно где-то тлеет в углях он. Этот мир у твоих ног лежит, огранён, Точно лезвием сколотый яхонт.

Отгремел белизной Прозаический стих Дня, который свернулся, как веер. Ожерелье из нот Рад я преподнести Для тебя в этот сказочный вечер. Я его собирал Много тактов подряд, И на нитях скрипичного стана Засиял, заиграл Си-бемоль янтаря, Изумруд форте, жемчуг пиано. Из-под их груд никак Мне не выбраться – пусть Рвётся песня на волю живая! Заплутал в рудниках Безрассудства и чувств, Самоцветы тебе добывая. В них бреду наугад, А душа – на износ Ждёт, надеется, любит и верит. И хоть я не богат, Ожерелье из нот Для тебя, как из звёзд ожерелье…

Растворится в лунном следе Локон, свеж и белокур. Чья загадка вы, Миледи? Чьи вас сны заволокут? Чем вы полночь удивите, Усмехнувшись на скаку? Кто в ночи вам, леди Винтер, Посвятит любви строку? Тишина надела фетр Тонкой трепетной листвы. Здесь, графиня де ла Фер, Кем-то восхищались вы. Здесь кому-то вы излили Боль души. Был месяц жёлт… Вам так шёл наряд из лилий — Страсть его во тьме сожжёт И угаснет позолотой Чуть зардевшейся зари, Вас, прекрасная Шарлотта, С ней оставив визави. Сны…Что ж, время замереть им, Чтоб однажды седоку В ночь явились вы, Миледи, Вскинув локон, белокур…

А в шторах, как в кавычках, Слог ночи переломан, И женщина привычно Поправит нежный локон. Безлунная завеса Безрадостного ливня Дрожит – с ней Поэтесса Сольётся молчаливо. Мелькают лица – скован Весь мир холодной лаской… Властительница слова Словам своим подвластна. Словам, мазки которых В её перо уткнулись. Им вторит в светлых шторах Цитата мокрых улиц. А дождь сюжет наметит, Но вместо рифмы – прочерк. Писать при лунном свете Всегда гораздо проще. Но всё же не погибнет Идея безответно. Она – почти богиня, Она – немного ведьма. Она собрать сумеет Чернил с пера-ножа яд, И строки, точно змеи, Ей сердце вдруг ужалят. И рухнет от укуса Бессильно на кровати, Охапку строф опустит, Оставив остывать их… …Спешит толпа, и тесно Под суетою жаркой, И станет Поэтесса Простою горожанкой. И будет день конечно Обыденностью соткан, Но женщина неспешно Поправит мягкий локон…

Заката догорающие угли… Под горизонт диск солнечный упал. Скрипят в ночи сиреневые джунгли, В ночи, что так беспечна и глупа. И восхищая переливом тела, Во мглу вплетая каждый свой изгиб, Скользила плавно чёрная пантера Прочь от луны, где не видать ни зги. Под переплёт лиановой финифти Забился сумрак тлеюще-бордов. Она в знакомом, чуть заметном шрифте Читала книгу ветра и следов. Горящий взгляд, изящные манеры… А значит, кто-то обречён уже. Не скрыться ночью чёрной от пантеры, И не случайно стынет кровь у жертв. И станет ясно, что спастись не мог ты — Она и не давала тебе шанс, Вонзила взгляд свой в сердце, точно когти, В прыжке затмила лунный в небе шар. Луна – невосполнимая потеря! Её заменят хищницы глаза. Царица ночи – чёрная пантера Отныне будет сны твои пронзать. Но озеро слепое всё зеркальней, Уже рассвет с воды покров сорвал. Уже и день крикливо засверкал в ней, Луны затихла пёстрая сова… Ах, как же всё меняется легко тут! Лучами солнце лес обхватит, как мизгирь. Но будет ночь. И снова на охоту Нырнёт она в тропический изгиб.

Там, где вечного Космоса степь цветом звёзд прорастала, Где в полёте Орёл край Вселенной крылом задевал, У обочины звёздных путей, у границы Астрала, Подчиняясь лишь времени, плавно кружил Зодиак. Он веками дарил и любовь, и земные надежды, Завораживал стройностью форм и тянул, как магнит. Но нарушили эту незыблемость двое мятежных, Те, что в круге времён пересечься, увы, не могли. Взмоет ввысь пыль секунд, Небеса рассекут Непокорные души, однако, Путь не преодолеть, Миллиардами лет Во Вселенной покрыт их маршрут. Каждый шаг одинок, Значит, им суждено Вечно на полюсах Зодиака Друг о друге грустить, Собирая в горсти То, что ветры времён не сотрут. Но однажды они, наплевавши на закономерность, Друг от друга проплыли в опасной, запретной близи. Для неё эта ночь на земле, как присяга на верность, Для него – к недоступной мечте мимолётный визит. И когда так протяжно земная заря им трубила, Расставаньем, тревогой и светом обременена, Даже аквамарин не погасит всей страсти рубина, Не завьюжат, как прежде, уже никогда времена. Там, внизу, на Земле, под присмотрами Солнца-циклопа Всё, как было, ведь снова со звёздной окраины вниз Уронил Водолей сотни снов на галактики лопасть, Приведя так привычно в движенье судьбы механизм. И как раньше влюблённых талантливый Космос-прозаик Ослепляет огнём негасимого в мраке костра, И загадочной самой из всех совершенных мозаик, Как когда-то, кружит у обочины мира Астрал.

Луна плеснула свет на листья, Внезапно осень обнажив. И тень над воздухом нависла — Неуловимый древний миф. Миф о любви, о первозданном И вечном чувстве для двоих. А вечер вот теперь воздал нам, Как долг, луну и страсти вихрь. Глаза в глаза и губы в губы, Рука по талии скользит. А осень, точно медный кубок, Любви детали исказит. Непредсказуемо-насыщен, Умело, ровно огранён, Он небесам тоскливо-нищим Дарил сияние времён. Там, на невидимом отрезке Секунд, слагающих века, Стояли двое в лунном блеске, Сентябрь, как сон их увлекал. Из молчаливого момента Боялись в пустоту шагнуть. Любовь, как шёлковая лента Им указала нужный путь. Но не пошли они бок о бок — Он на руки её поднял. Был первый шаг в любовь так робок, Нож времени скользнул по дням. И в прошлое всё остальное. Ни дождь, ни холод, ни снега — Их ничего не остановит, Не в силах разойтись никак. Их имена давно забыты, Их лица стёрлись за года, Но ночь по-прежнему залита Тем лунным светом, как тогда. Они поныне также вместе И им разлуки не черпнуть. Черты застыли их в созвездья, Её причёска – в Млечный Путь.

Ты помнишь первый день той золотой весны, Где с крыши ночи падали капели? Мы весело уселись в звёздные Весы, Мы приняли их просто за качели. Захватывало души от размаха чаш, Ведь их своей любовью украшали Мы, крепко взявшись за руки и хохоча, И первый дождь надежды у Ковша лил. Давай же вспомним, как пели В полёте птицы комет. Но больше тёплых капелей В саду космическом нет. Была любовь, только чем ей Зажглась ночь, обольщена? Но плавных звёздных качелей Не закружить больше нам. А после – путеводной маленькой звезды Вселенная нам выстругала грани. И мы, ослепнув от её сверхновизны, Остались вместе лишь на голограмме. А может быть, её на память сохранив, Мы встретиться когда-нибудь сумеем? Но нет давно весны – над спелой охрой нив Сентябрь горизонтами синеет. Так стоит ли нам в чём-то небо упрекать? Так стоит ли винить рассвет? Ведь сами Мы вышли к берегам, а в них – разлук река Качнула осень точными Весами. Прощальный поцелуй, как жёлтый лист усоп, Последний день вдвоём пошёл на убыль. И вот – тебе одной бродить меж звёздных троп, И мне в ночи щемящей одному быть…

Мы, как две галактики в скоплении, А между нами космос, нем и пуст. В нём кружимся вечно мы, как пленные, В плену давно забытых нами чувств. Чем дальше друг от друга, тем заметнее Слепого безразличия разбег, Но стоит пересечь черты заветные, Как снова нас влечёт любовь к себе. Шар Вселенной необъятной вертится. Жаль, В нём двум галактикам не встретиться. И по жестокому закону гравитации Во тьме скитаться им… Путь галактик быстрых извивается Вдоль линии созвездий-городов. Он влечёт нас, но сбивает сам С дороги тех, кто к встрече не готов. Ведь на просторах, где летят Вселенные, Так просто свет надежды растерять. Но снова мы кружимся в нём, как пленные, Приняв когда-то глупо страсти яд. Но знай, что тьма не вечна, и уже не ей Решать за нас судьбу. А мы с тобой Остановить не сможем притяжение, Столкнувшись на орбите мостовой. А может, в нашем старом доме шансы я Найду, где боль вонзается в виски, И после тысяч лет пустого странствия Сольются двух галактик завитки.

Ты так любила шелест платьев той листвы, Что вальс кружила плавно в осени шершавой. А я вот как-то от тебя уже отвык И от кружений тех, что осень совершала. Я отвыкаю от туманности кудрей, В ночах которых часто звёзды отражались… А может, просто мы становимся мудрей И не испытываем к прежним чувствам жалость? Но никуда не деться полночью от снов, Они, беспечные, сгорают, точно спички. И мы все – пленники их сладостных костров, Они в плену нас держат силою привычки. Ты так любила бабье лето, ночь и парк — В нём в это время небо так свежо и ясно. Быть может, были мы тогда из прочих пар Счастливой самой, самой искренней и страстной. Так что ж, сентябрь, воспоминанием согрей И брось уснувшей светлой грусти дерзкий вызов… А впрочем, видно, мы становимся мудрей И не испытываем к прежним чувствам близость. Ты так любила распускать шальную прядь. Я в эту ночь её вновь в мыслях поцелую, Коснусь рукой её неслышно, и опять Она исчезнет под сонату под сырую. И я себя вновь убеждаю поскорей, Что всё, что было между нами – всё банально… Наверно, всё же мы становимся мудрей, Уже не видим в наших прежних чувствах тайны…

Мягкая ночь не выпускает когтей, Ложится на маленький столик — Он не заказ, он ничей. В широком бокале цветистый коктейль В кругу апельсиновых долек, В интимном мерцании свечей. Дождь – чёрный музыкант, Как пьяный, грубо бацает По клавишам карниза. Там, за забытым столиком, Как тень немая грация Мелькнёт и пропадёт капризом. Могли б танцевать с ней при полной луне, Но та под бушующим ливнем Растаяла в ночь за окном. Растает на нежных губах пралине… Во взгляде прозрачном, наивном Мы вместе как будто мелькнём. Я не потерял ещё шанса, ведь час — Уже далеко не минута Вдвоём с незнакомкой ночной. Но снова тот столик ничей, и свеча Чуть тлеет, вот только задута, Оставшись прекрасной мечтой.

…И ночь была ещё длиннее дня, Метель в окне то вверх, то вниз сновала. Луна, двузубцем память леденя, По изморози город рисовала. Окутала пространство жажда ласк, Ладонь слилась, забывшись, с чашкой кофе… Там женщина грустила и ждала, С напитком боль проникла прямо в кровь ей. Швырнула полночь ярко, броско штрих — К ногам её узорные каменья. Она отвергла ложь и роскошь их, И смолкли небеса в недоуменьи. Струился месяц через злой прищур, Застывший на лице вселенной хитрой. И вдруг ветра без лишних увертюр Качнули разом звёздные пюпитры. Когда и эти отзвуки сонат Не тронули её слепую верность, Пыталась вьюга плакать, и стонать, И умолять, раскачиваясь мерно. А улучив, когда любовь замрёт, Клыки луны вонзила в грудь вампиром И вместе с загустевшею зарёй Взлетела в утро над кровавым миром. Ей вторили в выси: «Сгоришь дотла!», Но вьюга нить сплетала доли тяжкой Той женщине, что искренно ждала, Той, преданной, с пустой кофейной чашкой… …Бродил по переулкам сон-бедняк, Красив и молод – только чуть за двадцать… А ночь была уже длиннее дня, И поняла она – любви ей не дождаться…

Минуты плыли за полночь. Старый циферблат Мог молчание заполнить, Тишину забрать. Круг луны ваш вырвал профиль, В мраке обличал, Ветер пролил Чёрным кофе Гладь волос к плечам. В полуночном наряде Вы не ропщете. Локон выбившейся пряди По сырой щеке. На колени опускалось Платье из ночей, Блеск бокала, Снов усталость, Что была ничьей. А потом так внезапно Ночь грозою зажглась. Вот бы в полночь назад, но Треснул ваш циферблат Под изгибами молний, Что луну расколов, В ливень, полный Злых ироний Падали без слов. Но вернётся усталость До утра за той, Что смотрела звёзд хрустальность В туче грозовой. Из ночей в том же платье Хоть минуту вернуть И играть ей В циферблате, Чтобы не уснуть…

Переплёты домов, точно стены прочитанных книг Тесно жмутся на улицах-полках под пылью снегов. Что таят на страницах они — Одиночества сдавленный крик Или, может, простую романтику искренних снов? Жизнь моей героини – короткий, печальный рассказ, Затерявшийся где-то меж ярких, смешных повестей, Но в нехитром сюжете как раз Так знакомая сердцу тоска, Что бывает ночами пустыми порой по весне. Эта ночь так безудержно, мягко в круженье влечёт… Гордой женщине тоже порой нужно чьё-то плечо. Не для целей своих и интриг, А чтоб меж многотомности книг Отыскать теплоту сильных рук и прижать сердце к ним. На страницах удачных романов не каждому роль Достаётся по воле скупого владельца пера, Вот и вынужден чей-то герой Тратить жизнь там, где скука и боль, Где сегодня безумно похоже во всём на вчера. У моей героини, увы, не сложился роман… У моей героини на грудь льётся русая прядь. И усталости глаз океан Расплескает в пустые тома, Чтобы вырвать страницу судьбы и в отчаяньи смять. Впрочем, что-то наверное нам до конца не понять — В одиночестве тоже есть место романтике снов. Снов, которые душу пьянят, Им реальность, увы, не догнать, Ну а может, и лучше пропасть в оттисках адресов? А моей героине открыть бы обложку дверей И смахнуть пыль снегов с переплёта движеньем руки. Только вот угадать разве ей, Где, в которой квартире-главе Её встреча с тем самым, родным, не с другим?

За окном по ночным переулкам Проходили к дворам москвичи. На столе тлела точка окурка И фитиль от огарка свечи. От него прикурила хозяйка И на гибель его обрекла. Впрочем, видно, одной стало зябко От неоновых ярких реклам. Лишь недавно от тайны свиданий Замирало в красивой груди, И цвет воска, огонь свеч тех тайный Что-то нежное в сердце будил. Становилась свидетелем жарким И безумно пьянящим ночам, А теперь просто стала огарком Потерявшая стройность свеча. А погаснув устало под утро, Символ ночи, безумья и лжи, Её пламя сменилось окурком И свеча отдала ему жизнь. Подарил он хозяйке забвений Хоть какие-то пару минут — С ним она может быть откровенней — Свечи стройные так часто лгут. Застилали глаза дыма клубы, Ложь и преданность как различить? Целовали его её губы, Падал пепел к подножью свечи. Но, свидетель безумных событий, Погасивши под утро огни, Он к утру догорел и не видел, Что навеки расстались они…

Весна, и взрываются почки, И, кажется, всё для влюблённых здесь, но Я снова сегодня на почте, Чтобы отправить любимой письмо. А там, у соседнего пункта, Девчонка с причёскою цвета костров, Наверное, тоже кому-то Решила черкнуть о любви пару строк. Взлетит в бирюзовую высь май, И, может, в весеннее утро почтамт Сведёт одинокие письма, Заставив кого-то о вечном мечтать. А нам вот мечты не хватило. А может, найду ещё? Но вряд ли сам… Расходимся по одиноким квартирам, Как наши с ней письма по адресам. Когда-то в сонливом проезде Я так любил в ночь с девчонкой бродить. Нам с нею не быть больше вместе… А с кем этой огненной чёлке не быть? Кому в майском море чуть зыбком Не растерять с ней ночами весь стыд? Кому эту горечь улыбки Уже никогда, никогда не испить? Толпа у соседнего пункта Всё реже, и реже, и вот ей пора. Нам с нею осталась минута, А после – двух взглядов прощальных игра. Что ж, ветры, любви нам не прочьте — Мы судеб своих суетливых рабы, И встречи случайной на почте, Мы знаем, увы, продолженью не быть…

Зябкой ночи на ветру лист Про любовь шептал. Мы невольно обернулись Под дугою звёздного хребта. Всюду крался сумрак, но за Этот долгий миг Всё же вопреки прогнозам Гром случайной страсти прогремит. Звёзды, как в калейдоскопе, Собрались в витраж. Ночь плыла смелей, да скопит Осень нам душистые ветра. Их вплетёт прозрачной лентой В облако волос — Ради этого момента Небо сотней молний взорвалось. Стёрли тучи грозовые Силуэты звёзд. Что любовь – игра, забыли, А ветра ударились внахлёст. И, конечно же, никто не Виноват ни в чём, Просто в ледяном циклоне Омут расставаний заключён. Одно Простое чувство на двоих Уложит сон на холст любви И смажет чуть, А ночь Кровавый цвет проявит ран И на закате двум ветрам Укажет путь.

Весенний снег уже почти весь стаял, И скоро дождь апрельский зашумит. Они случайно встретились в трамвае, Зачем-то оглянувшись в один миг. Он не был одиноким, но быть может, Хотелось стать ему чуть-чуть моложе, Ведь молодость ушла, а сны зовут к ней Отвлечься хоть на день от серых будней. Весенний снег уже почти весь стаял. Запреты, предрассудки – это вздор! Залила шумный город ночь густая, И ветер – ночи опьянённой вздох. И все упрёки и людская зависть Им глупыми, ничтожными казались, Но время набирало обороты, Нарушив основной закон природы. Весенний снег уже почти весь стаял, Лишь редкие снежинки на ладонь Спускались, плавно так часы листая, Как звёзды во Вселенной молодой. Пусть быстро так закончился апрель, но Наверно во Вселенной параллельной На улице в весенний вечер людный Они бы встретились, устав от будней…

Полёт, В салоне свет погас. Турбины гул, как лунная соната. Поёт, Танцует напоказ, Бросает небо ночь в иллюминатор. Она мечтала страстно и давно Взмыть облаком к луне, исчезнуть в ночь… Салон, Пристёгнутый ремень, И под крылом дождями город ноет. А он, Устав от перемен, Мечтал здесь встретить что-нибудь родное Что просто в ночь сумело бы увлечь, И под луной коснуться тонких плеч. А сентябрь, месяц лунный, как всегда, Заманил своей дорогой в никуда, А потом опять предательски угас Бабьим летом на тускнеющих лугах. Стали тучами густые облака, А рассвет галактик млечных горб лакал. И под ним разлуки кажутся острей. Новолунье… Новый месяц… Новый рейс… И вот Её лучистый взор На диске белоснежном задержался. Плывёт В нём облачный узор, А он её тоской залюбовался. Он знал – не может в мире быть чудес, Но нет на свете лучше стюардесс. Слепил Аэропорт табло, Не предвещая музыки свиданий. Сменил Прохладу на тепло Рассвет такой никчёмный, слишком ранний. Но в ту ночь они увидели луну. Он – в её глазах, она – прильнув к окну…

Всё было просто, мило до очарованья, От бренной жизни тёплый вечер отрешён. Всё было складно, растворялись очертанья, Когда я к ней с гитарою пришёл. Всё было так закономерно-молчаливо, Я знал – сама мой номер нет, не наберёт, И я рискнул. Созвездье – не иначе – Лира Мне предсказало этот вечер наперёд. Глаза уткнулись на пороге утомлённо, И та весна в сердцах тревожных ожила, Весна, в которой мы любили упоённо… Всё возвратила фразой «Я тебя ждала». Теперь уже бежать от наших судеб поздно. Куда? К Кому? И есть ли в том резон? Когда она всё также грациозна Молчит у окон в тусклом вечере резном. Ничто назад не тянет, в замкнутые стены, С ней можно засидеться допоздна, Мы с одного двора, мы вместе с перемены Сбегали в май, что видно опознал, Узнал через десяток лет, увидел, Что вот ещё одни пересеклись, Пересеклись опять, шли по тропе, увитой Немой разлукой, хоть давно в любви клялись. Она всё также в простоте великолепна, Всё та же чёлка, тот же взгляд и та же стать. И даже складка платья также на колено Пролилась шёлком, чтобы дни перелистать. А я играю ей про то, что будет с нами, Хотя не знаю сам, конечно, наперёд. И безвозвратно время старыми часами Неторопливо, тихо в прошлое бредёт.

Двор аккуратный, Звёздные пятна На небе, как ягода. Сотни каратов В небе распяты, Но кто из нас прогадал? Где изогнуты Ветры-зануды, С тобой расставались мы. Им те минуты Ставишь в вину ты, Забудь их и пролистни! Дождь волос, Мелодия каблуков В ночной тишине, В свету городских огней. Капли слёз, И вроде бы как богов Любовь, а над ней Разлука – их страшный гнев. Пальцы скользили, Словно по лире, По струнам твоих волос. В дали, в близи ли, Земли парили Алмазами свежих рос. Губ твоих пламя, И зеркалами Под светом луны глаза. Крепкая память Всё между нами, Всё помнит, вернёт назад. Словно туманность Кружит зима нас По воспоминаниям. «Может останусь?», — Шепчешь ты странно Мне вечером раненым. Мы ведь… а впрочем, Прошлое – прочерк, Я ведь тебя искал. Новые ночи, И одиночеств Был наших разбит бокал.

Смирился с ночью – в ней мне не уснуть. Луна плескала облака отвесно. Рискну теперь вам пару строк черкнуть. Пишу в любовь… нет! Что там! В неизвестность! Кто вы теперь? В каких сейчас объятьях Ваш стан? И если б только он – судьба! А, впрочем, должен ли об этом знать я, Кому вы дарите так мной любимую себя? Признаться, мне давно ничуть не больно, Когда я вспоминаю влагу губ, Шлейф от волос, глаза и… но довольно! Не то – ещё немного, и солгу. Солгу себе, и вам, и даже Богу, Что чёлку помню, как коснулась косо лба, И локон, на плечо упавший строго… Оказывается, так легко солгать! Но вот рассвет – конец воспоминаниям, Я к ним другой бессонной ночью возвращусь. Теперь – расставить знаки препинания, До новых полнолуний вниз спущусь. К чему? Зачем? Мы так давно знакомы. Чтоб многоточием абзацы отрезать? Я допишу, нарушив все законы, Мне ныне неизвестный адресат. Когда луна, уже другая, перья Высоких облаков в себя воткнёт, О вас, моя любимая потеря, Забуду навсегда я, исписав блокнот.

Письмо ушло, казалось, в неизвестность, Остановить его, увы, не смог. Но вот, спустя лишь месяц душно-тесный, Пришло из неизвестности письмо. И я узнал её изящный почерк И лёгкое касание руки, Которая с моей сомкнуться хочет, С другим смыкаясь, чувствам вопреки. В строке неподражаемо-дрожащей Волнения тревожные рывки. Она, конечно, также хороша, чей Профиль, чьи черты мне так близки. Те губы, что я целовал во мраке… Она всё помнит – это видно по словам. И строчки плавно плавали в бумаге, Любовь тонула, но не гасла там. А строчки стройные ныряли без стесненья В простое прошлое, в наш светлый, грешный рай, Теснились спешным на листе тисненьем, И даже в крик – «Скорее!», «Режь!», «Ныряй!», «Порви!», «Сожги!», «Оставь – ведь всё же память!», — Наперебой словами сыпали листки, Да вот душа лишь одного желает — Взглянуть в глаза ей, полные тоски, В которых полночь проблеснёт блесною, А может быть, не полночь? Просто страсть? Рождённая той самою тоскою, Что эти строчки вылила, быстра? Уже неважно – волосы льняные И губы – чуть заметные штрихи… Небесные мотивы иль иные Её создали в буйстве всех стихий? Она – венец творения, наверно, В ней всё обычно, просто, лишь иной Квадрат незапечатанный конверта Плескает чувства чашей-тишиной… Застыв в оцепенелом оцепленьи, Покрыв бумагу частою тесьмой, Текла строка. И сделалось теплей мне, Держа в руках из Верности письмо…

Октябрь – безлюдный перекрёсток Зимы и осени цветной, Той, что так незаметно, просто Рябиновое пьёт вино. Уже та ночь дождём стучала, Взгляд в пустоту был устремлён. И двое встретились случайно На перекрёстке двух времён. Мы были близкими по крови, На первом тающем снегу Мне ничего не надо, кроме Глубоких глаз, волос и губ. И грелись от холодной дрожи, Мы двое, в страсть святую мчась. А может, не случайно всё же Те двое встретились сейчас? Деревья в молнии прогнулись От снега или от ветров, И оторвался в ночь в пургу лист Искрой последней от костров. Зима. Уже другое утро. Всё за окном – не как вчера. За четверть уходящих суток Уже ни следа от костра. Вино всё выпито похоже, На ягоды снега легли… И было утро, свет в прихожей — Очаг в тумане зимней мглы. Такой сюжет, увы, извечен. Но для двоих тех не затих Октябрь, дождь, вино и вечер, И перекрёсток взглядов их.

Я увидел её в этот странный и тёплый октябрь В окруженьи подруг и, наверно, каких-то забот. Что мешало тогда мне сказать ей два слова хотя бы, Подойти, все дела и проблемы отправив за борт? Может, глупо приняв это всё просто за увлеченье, Я ошибку свою осознал слишком поздно теперь? Не придавши тогда этой встрече большого значенья, Предпочёл, всё, что было тогда, просто перетерпеть. Я влюбился в неё как-то странно, легко и бездумно, Во вселенную глаз и в волос переливчатых смоль, В эти крылья бровей, поднимавшихся к чёлке бесшумно, В светлый пояс, стянувший её стан прямой. Может быть, не хватило мне слов, чтобы сделать своею Эту хрупкую розу с глазами ночной глубины? Или просто любовь подвергая привычно сомненью, Не заметил, что были мы с нею всерьёз влюблены? Я подался за ней, ощущая мотивы дыханья, И уже подбирал к её песне стихи и слова. Впрочем, стоит ли после всего мне искать оправданья? Ведь любая причина сейчас неуместно слаба. И, скользнув своим взглядом красивым ко мне мимолётно, Все надежды, попытки и чувства нещадно круша, Облачилась в октябрь, вдруг ставший внезапно холодным, Повернулась, слегка улыбнувшись, и молча ушла.

Всё могло по-другому сложиться тогда, Но разлился закатный коралл. Всё могло быть иначе, как – не угадать, Но повис в небе лунный корабль. Отчеканивал вечер пустой сзади шаг Под созвездием лживых Весов. И как в русской рулетке с щелчком Зодиак Пулю судеб отправил в висок. И выросла дождей стена И цвета нищета. Она была божественна, Всем звёздам не чета. И вторила звучанию, Возвысив нищету. Она была случайною, У ночи на счету. Всё должно быть иначе, чего не узнать, Может, что-то и не удалось. Но нашёл в этот вечер гармонию знак, И со мной эти реки волос. А ещё губ чуть влажных закатный коралл Тех, что были, как сон горячи. Я из чьей-то судьбы её ночью украл, И об этом жалеть нет причин. Отчеканивал вечер пустой сзади шаг, Ночь нагнал и нажал на курок. И от бега за мной тяжело задышал Гулким ветром по сотням дворов. Всё должно было быть так, но вместо Весов Может, должен был быть Козерог. Мог не выстрелить ночью случайно «Вессон», На рулетке не выпасть зеро. Всё могло по-другому сложиться тогда…

Я угадал число и место нашей встречи, Наверное устал, устал от пустоты, И чувства обострив, и сделав память крепче, Узор на окнах тем числом застыл. От недостатка слов взлетало наважденье В безветренную ночь крылами ворона, И я ушёл в её безумное круженье, Ушёл искать любовь, и понял – вот она… …Уже который сон пестрит однообразьем. А может, это жизнь, бесцветна, словно лёд? И холодна, как то стекло с вечерней вязью. Ты вышла в эту ночь – пусть он теня найдёт. А темнота в душе звала и обжигала, Укутал в плащ ночей пустеющий бульвар. Ну что же – ты сама той встречи пожелала, Сама пошла ва-банк, и он теня украл… …Нас ночь несла туда, где две дороги судеб Столкнутся навсегда, не в силах разойтись. Туда, где никогда, никто нас не осудит, Где горечь позади, где позади вся жизнь. Там нет корыстной лжи – покой и вдохновенье, Там дышится легко, там нет богаче слов, Чем песен о любви, которой дуновенье Ты угадала ночь, я угадал число…

Был летний, но пасмурно-сумрачный день, Свободный от дел, но при этом Весь город вокруг суетился, гудел, А я брёл с ненужным букетом. Но я не один был там вне суеты… Мы встретились на тротуаре. Я ей протянул молча розы – цветы В немой белоснежной вуали. Мы долго молчали, и дождь моросил. Вопрос прозвучал, как спасенье. «Вы любите дождь?» – я тихо спросил. «Да, летний. Но этот – осенний». Я полный ответ в светлом взгляде прочёл — Какое же совпаденье! Какая-то мысль, неизвестно о чём, Мелькнула в лице слабой тенью… Всё лето осенние били дожди, Мы ждали осеннего лета, Мы прошлого оба обрывки сожгли, Мы начали жизнь там, с букета. И вот, как-то утром нам с ней не спалось: Мы ждали… рассвета? Навряд ли! А как рассвело, стало ясно – сбылось! Как этот сентябрь догадлив! Случилось! И надо-то лишь подождать! Бездейственно и терпеливо. За счастьем своим никуда не бежать, Казалось тогда нам счастливым. Но в этом пьянящем любовном бреду Забыли, что осень лукавит, Что скоро дожди вслед за летом уйдут, Что осень лишь морось оставит. Да, всё возвратилось на круги своя. Был пасмурный день. Осень. Сумрак. На улицах гул суетливый стоял. Я жил в том же времени суток…

Прости и как можно скорее забудь — Я тебя покидаю навеки. Туда душу прежние чувства зовут, Где туманы упали на реки, Где ночей изощрённее щит Укрывает природу нагую. Что ж, прощай, а ещё не ищи — Я ва-банк этой ночью рискую. Не ищи в сердце прошлого след — Неизменчивость может быть вредной. Я от горя, печали и бед Навсегда в эту ночь стала ведьмой. Я не в силах уже превозмочь Этих страшных, мучительных бедствий. Мне глаза дорогие сквозь ночь Помогали во мраке согреться. Я тонула в безумном скольженьи Рук и губ так влюблено. А ты… Впрочем, поздно назад. Неужели Ты беспечность поймёшь наготы? Да, я – ведьма, мой бывший, я – ведьма! Я в последний раз крикну: «Прости!». Там, где зарева сок льётся медно, Вознесут лунный шар ввысь костры, Что совсем небанально сегодня Дыма шёлк в бесконечность завьют. Я невидима и свободна! И меня вдаль запреты зовут. Но теперь я любому запрету Неподвластна – так было лишь тут. Что ж, теперь без сомненья – за реку! Там меня этой полночью ждут! Только что мне с тобою лукавить?! Просто, мельком с тобою простясь, Улетаю. А манит туда ведь Лишь награда по имени Страсть. И пусть даже ценой за награду Будет яд из бокала с вином! Да, я верю, я знаю – так надо! Лучше так, чем в дому ледяном! Да, безумная полночь права – нам Возвратит нить утерянных дней, Оживёт уцелевшим романом, И любовь запылает сильней. Мы за всадником в ночь поспешим… Лунный призрачный мрамор горит там, Там покой среди горных вершин… Что ж, прощай. Мне пора. Маргарита.

Жизнь земная, увы, обрывается. Кто там встретит нас? Бог? Сатана? Может, Вечности путь открывается? Для него-то любовь нам дана. Для двоих, если души их страсти рвут, Если шепчут друг другу слова, Как Марго упоённому мастеру, В губы жарко так поцеловав. Ты однажды с мимозами жёлтыми На бульвар выйдешь нежно-грустна И пойдёшь под стенами истёртыми Для того, чтоб тебя я узнал. Пусть всё есть у тебя, и твой полон дом — Нет любви, значит тленна душа. Но ты счастлива встретиться с Воландом — Сколько можно тоску заглушать! Звуки вальсов внезапно прорежут слух, Сотни свеч вдруг теплом обольют. И поток из покорных и верных слуг У лихой сатаны на балу. Поклоняться никто на балу не ей Не посмеет; зал в вальсе дрожит… Сильный Воланд, продли полнолуние, Эту полночь ещё задержи! Я ещё полюбуюсь на этот взгляд, Так пронзивший мне душу огнём. Только искры его страсти не спалят, Как же долго мечтал я о нём! Я тебя искупаю в фонтанах вин, Восхищаться тобой не устав, Чтоб твой образ меня снова вдохновил, Чтоб душа не осталась пуста. А потом, оседлавши вдвоём коней, Полетим прочь от ночи верхом Над прожитою жизнью, конечно к ней, К нашей Вечности тихой уйдём. Ведь так хочется часто прожечь иной День у дьявола, и без долгов В путь однажды с единственной женщиной В продолжение жизни – в Любовь…

Было так безлюдно кругом, Точно вымерло всё в природе. Ты ведь помнишь, моя Марго, Нашу встречу на повороте? Камень страсти уже в праще Был коварной судьбой заряжен. Ты стояла в простом плаще, Одинокая, как и я же. А потом, обронив цветы, Поцелуя оставишь слепок… В море локонов завитых Я бросался легко и слепо. Как Ясон на своём «Арго», Уходил я в любви пучину… Помнишь лето, моя Марго, В тесной комнатке у камина? Но зачем я пошёл на риск? Ах, когда бы не эти главы, Что сгорели в фокстроте искр! Ах, когда б не сентябрь ржавый! Но листки замело пургой, И других согреют фокстроты… Ну зачем я, моя Марго, Близко к сердцу принял остроты? Только, ведь и ты, онемев, На вершине дьявольских лестниц В проклятом венце королев Выслушала ворохи лести. Вряд ли быть иначе могло — Спасший рукопись из пепла, щедр… Что же, здравствуй, моя Марго! Помнишь, вышла одна в плаще ты?

Безумный город внезапно замолк, И в ожидании притихла толпа. Раздался осени третий звонок, Поднялся занавесом снегопад. Мы где-то между с ней пересеклись, Но отчего так бывает порой — Она уходит в затишье кулис, А я – на сцену, играть свою роль. Усмешка в зале лиц почти невидных, За ней – аплодисментов нервный залп. И тут же алых занавесов винных Струятся ткани, вторя вновь слезам. Пройдёт антракт, и судеб половины Привычно разойдутся, бросив в зал Эмоции тех слов, почти невинных, Которые ей в спешке не сказал… Для нас сюжеты давно не новы, Луна прожектором в небе плыла. Гулять бы вместе под ней, но, увы, Достались разные нам амплуа. Меня слепил бьющий в сердце софит, Она глядела в зеркальную тьму — В ней одиночества почерк завит, Но я в ладони его не возьму. Мы бились грудью, но разных сторон, Мы постоянно с ней в разных мирах, Мы были грудой осколков времён, Один мир лживый, в другом – боль и страх. Мне режиссёр-жизнь так много актрис Давала в пары, но снова во тьму Одна уходит в молчанье кулис, Не долететь моему к ней письму.

Прибой бесшумный к валунов щекам Плескал и полдень задевал. Тот день бездарным постановщиком На вечер драму затевал. Уверенный в успехе полностью, Без перерыва на антракт, Ту сцену с ядовитой колкостью Оставив на последний акт. А сам по судьбам всё шерстил, Актёров к пьесе подбирал. Вся жизнь – театр – прав Шекспир! А я ей сдуру подыграл. Был вечер безразлично-каменным, Как звёзд алмазная пыльца. В сюжете театрально-камерном Фонарь и тополь у крыльца, Где мы молчим вдвоём, растеряны, Не выучив своих ролей, Где звёзды все к утру расстреляны Рассветом в тени тополей. И, от фиаско чуть хмельной, Шёл от неё в последний раз. Мне за спиной её окно Тускнело парой нежных глаз. Когда её черты растаяли, Когда фонарь светить не стал, Я понял – судьбы мы расставили Согласно пьесе по местам. Вся жизнь с глубинами и мелями Ещё шумит у валунов. А мы – играли, как умели мы Спектакль, составленный из снов. Так, доиграв последний акт, Ушёл в молчание кулис. Вся жизнь – театр – это факт, И я не прочь сыграть на бис.

Рассветный вечер погасил луну, Огонь её свечи, как лепесток У раннего утра дрожал в плену, Но вырваться, увы, не смог. И на столе моём молчит свеча, Заря над ней мерцает ранняя, Где на столе ещё чуть тёплый чай От твоего дыхания. Но переломлена любви свеча, Что согревала нас в ночи пустой, Где взгляд на взгляд влюблённый отвечал, И на цветке свечи жил лепесток. Метался тенью по ночной стене, Волнуясь в нежности свидания, Не сомневаясь в верной истине, Когда заря ночь ранила. Шанс сохранить всё так один ещё — Успеть легко расстаться досветла, И если нежность гибнет и не в счёт, Хотя бы страсть не подвела. Какой неживописный натюрморт: Огнём сереет утро за окном. Печаль – не страсть, и утро не уймёт Её ни сразу, ни потом. Любовь с разлукой горькой венчаны, Но что-то изменить нам часто лень, И оставляем гаснуть свечи мы, Да чай остывший на столе.

В полночном городе бесшумно, как в пустыне, Где в запоздавший быстро сев автобус, ты мне, Не оставляя нежных слов и поцелуя, Умчалась, будто бы с насмешкой, в ночь сырую. И осень та, что на душе, теперь и в парке Шумит с дождём неугомонным в перепалке. Коснулся вдруг ладонью мокрого плаща лист… Не попрощались мы с тобой, не попрощались… Нам из-за туч уже не различить созвездий, В ночном полёте не кружиться больше вместе. Два силуэта на бульвар не лягут тенью, Ослабнет двух галактик сила тяготенья. А может важное мы что-то позабыли? И затерялись наши чувства в звёздной пыли. Жестокий космос расставаньем нам заплатит За мимолётное сближенье двух галактик… В полночном городе бесшумно, как в пустыне. Душа, как чай забытый на столе остынет, А ночь движением одним неосторожным Её смахнёт и за мгновенье уничтожит. Но в этот миг, разбивший душу на осколки, В последний раз я вспомню, как все звуки смолкли, Как за тобой они в сырую ночь промчались… Не попрощались мы с тобой, не попрощались… В полночном городе бесшумно, как в пустыне. А звёзды, что светили нам, горят поныне, Но только свод небесный стал каким-то шатким И разметал созвездья в полном беспорядке. Им не вернуться, к сожалению, обратно, Уже не склеить наших судеб циферблата, Мне не укрыть уже тебя от ветра в шали… Не попрощались мы с тобой, не попрощались…

Запоздалый полночный автобус Под дождём по шоссе на плаву… Опустили ладони мы, чтобы Пролистать расставанья главу. Но, увы, не раскрыть нам интриги. Так смирись, позабудь и спрячь том. Мы вдвоём. Нам уже не до книги. Мы по взглядам друг друга прочтём. В жизни каждому образ свой роздан — Отыграть весь сценарий изволь! Нам с тобой выбирать уже поздно, И не вжиться нам в новую роль. Полночь – глупый, нелепый возница С неба мокрые звёзды собьёт, Тонкий месяц в сентябрь вонзится, Разорвав тишины переплёт. Взор Стрельца безупречно заточен, Зодиак неподвижно висит, И проявится вдруг многоточьем Орионовый пояс в выси… …Жаль, но вырвана страсти страница, И роман наш давно запрещён. Нам, наверно, не стоит стремиться Притяженье таить за плащом. На душе боли нет и в помине — Только грусти с любовью дуэт, Когда жёстких дождей алюминий Заштрихует вновь твой силуэт…

Когда рассвета пули блюдца Уставших звёзд собьют, она Себе позволит улыбнуться, Букет заметив из окна. И, на пороге увернувшись От мужа, точно от забот, Полоски чуть заметной туши В изгиб кокетливый завьёт. Соврав, что будет преступленьем На службу – после девяти, Стечёт, как кошка по ступеням, Пропав из дома без вести. Возьмёт цветы – мелькнёт во взоре Смущенье тайны молодой, Но удержать себе позволит В чужой руке свою ладонь. Безумство тайных встреч, как пытка В плену всевидящих зеркал. Ах, как волнующе, как пылко Сегодня в них июль сверкал! В её глазах печаль застыла — Не вырвать чувства из тенёт! Лишь хрупкой бабочкой в затылок Вновь поцелуй его порхнёт… …Но вдруг звонок раздастся резок, Смахнёт мечты, её смутив, А в очертанья занавесок Ворвётся тихих слёз мотив. И будет сон в стихах воспетым, Да летней ночи декаданс, И будет утро, но с поэтом Она не будет никогда…

А в ваших очертаниях Есть что-то от небес — Загадка ночи тайная Или созвездий блеск. Глядели так тоскливо вы. Возник, как нить тесьмы Под аркой веток ивовых Ваш силуэт из тьмы. Немного жаль нам убывающей луны И бледных звёзд, горящих в утреннем костре. Любви не будет, а вот звёзды так умны — Ещё вернут луны блестящий ярко срез. В движении причудливом Крик облачных фигур Затмить созвездья судеб нам Пытался на бегу. Так ночь цветная молвила, Дождями обласкав, Но из созвездий молния Пронзила облака. И вот за мглой светлеющей Цвет утра угадать По папиросе тлеющей Рассвета нет труда. Под аркой веток ивовых Окончим повесть мы. Ну что ж, всего счастливого! Пора из снов, из тьмы…

Ранняя осень в окно моё настежь Закатом ворвалась и бьёт по стеклу им. Это молчание ты не украсишь, Разве во сне призрачным поцелуем… Вдали горизонт обнажён, Молчанье сейчас нелогично, И лунный аккорд до-мажор Качнёт тишину мелодично. В нём нот вольные скакуны, Да только начавшись, затих вдруг… Последняя четверть луны, Неделя ещё без твоих рук. А месяц меня не щадит – убывает, Неделя – и цикл в небытие. Я знаю, как в ночь синева обвивает, Как сны уходят небыстрые. Я мог сотню раз согрешить, Что ж, Боги, меня извините, Но как без неё пережить Безлунье в душе и в зените, Где сумрак беспечно уныл Глядит с высоты отрешённо… Последняя четверть луны, Что скоро взойдёт воскрешенной. Ранняя осень ещё не желтеет, Не пошевелится и не качнётся, О прежней луне ни на миг не жалеет, Зная, что месяцем новым очнётся. Взойди в мою полночь, родись В цикл бесконечный, бессонный. Пусть выгорит там в утро диск, Ты – солнце мне в дождь монотонный. Он будет опять в стёкла ныть, А мы в полночь свечи задуем, Последняя четверть луны Скользнёт по губам поцелуем…

В эту ночь снова ясно, Но лунный абзац За окном в темноте не прочесть, ведь Всё обман. Ну а я сном Не стану терзать Эту новую лунную четверть. Сонных звёзд калейдоскопы… От молчанья губы стыли, Млечный Путь из Зодиака Лев лизнул… А стихи, как лета стопы На сыром снегу босые Растопили вновь бумаги белизну. Это нам Через лунную призму, Как мираж Ночь былое вернёт. Но тона Кисть импрессионизма — Утра страж Без остатка сотрёт. Одиночества символ — Унылый гротеск, И насмешка сознанья, как прежде. Сон пройдёт, ну а с ним – волн Перламутровый плеск, Где стояла ты на побережье. Вместо слов – молчанье писем, Вместо страсти – вдохновенье, Вместо губ твоих – забытый эпизод. Но и это утром лисьим Пропадёт в заре мгновенно, Начертив на окнах ледяной узор. В эту ночь одиноко, И мысли хмельны, И бессоннице нечем ответить… Спит галактики локон И четверть луны, Неприметная, новая четверть. Смысл строк зеркально-гладких Резко рухнет в многоточье, И сожмёт запястье-гриф из нот браслет. Разорвёт резьбой галактик Эту ночь густую в клочья Возродившийся опаловый рассвет.

На потрескавшемся лунном побережье, Размываемом мелодией штормов, Под приливный и такой несносный скрежет Август был хитер, нахален и суров. Мы навстречу шли, ветров не задевая, По песку босому, тёплому ещё, Но пересеклись, и ветры, завывая, Нас окутали растрёпанным плащом. Музыка медленная, Нового месяца пепел. Жаркая, ветренная, Моря пьянящего трепет… Яркой ночью тонкий танец стихотворный Там, на линии седой береговой. Не последний, не прощальный, греха полный, Нашей страсти распалённой приговор. В закипевшем море цвета ароматы, Бирюзово-тёмно-алая сирень, И её, из брызг летящие, громады Всё пытались с горизонта ночь стереть. В жарком сне, на явь похожем, безрассудном, В шумном море остывающих страстей, Только нам двоим понятном и доступном, Поднялась рассвета мятая постель. С огневой любовью так и не вписались Из мечты в реальной жизни поворот, А очнувшись, одинокими остались, Плащ ветров от нашей страсти сорвало.

Летняя ночь – ночь для двоих. Светлый бульвар из кирпича. В полночь шумел той клятвой их Свежий морской лунный причал. На тишину, как на экран Вышел сюжет – это кино. Сумрак луну тут же украл, И тишина – всё-таки ночь! Без молчаливо-жёлтых Оттенков полночь, но Закат ещё зажёг штрих Вдали беспомощно. Но он по праву далью Погасшей завладел. Воздушною вуалью Ей плечи бриз задел. Летняя ночь, сотрутся с ней Чувства, слова и даже я. Сочной луны цитрус краснел, Выжать его соком дождя. На склоны гор башенные, Заспанный и гулкий причал, На фонари блаженные, На эту ночь, в нашу печаль. В закатах зябнут жёлтых Дворы, а главное — Плеч полуобнажённых Изгибы плавные. Под шёлковой вуалью, Под чуть заметный шум У берега, куда льют Мотивы лунных струн. Летняя ночь. Волосы в бриз С плеч её мне – свежесть в груди, Мягкой волной в гладь растеклись. В летнюю ночь сон не буди. Вот он опять лунный кирпич, То же кино, тот же прибой, Но без неё, что же – терпи Или забудь берег кривой. Закат всё также шёлков, Но только чуть теплей От переливов жёлтых Бульварных фонарей, Без крыльев той вуали, Которые тогда Ей плечи прикрывали И пали в ночь к ногам…

Над морем уставшим, пустынным Закат и опустевший берег-пляж, Да чаек крик, но мы простим им Их грустный и безумный перепляс. Раскатами об берег, как об сцену Бьёт солнце в туманном порту. Добавился к закатному абсенту Последний отблеск моря и потух. И в зареве прощальном изумрудном Стекут в одну две тени и замрут. Над пляжем в дуновеньи бриза мутном Солёных брызг рассеян изумруд. Наверно нужно к этой встрече проще Нам отнестись, а ветер-музыкант Оставит здесь над волнами свой росчерк И облетит в абсентовый закат. Наверно, не всё объяснимо — Смывается с песка волнами след. Останется ветреный снимок, В альбоме затерявшийся меж лет. Мы в лете безмятежно-мимолётном Остаться, увы, не смогли. И точно в насмешку орёт нам Нахальных чаек беспокойный клич. В мгновеньи любви изумрудном От нераскрытой тайны что-то есть. В пространстве, лучом изогнутом Его прозрачный след уже исчез. Прощальным и пронзающим акцентом Гудок теплохода в порту. И капал на ладони мне абсентом Последний вечер с нею, и потух…

Я мечтаю пронзительным взором Жгучих, страстных, влюблённых очей Наслаждаться, как вязким ликёром, Что у моря немного горчей, Чем твои ароматные губы, Чем узоры седого песка. Вот остаться нам на берегу бы, И опять ночь в бокалы плескать! Я мечтаю о шторме причёски, Потопившем в себе поцелуй, И о бризе, что, пав на плечо, спит, Отразив нас двоих в пыльце лун. А вдохнув этот сладкий наркотик, Наблюдать твоей поступи стать, У костра сесть друг друга напротив И писать в тишине, и писать… Я мечтаю волну силуэта, В лунном отблеске опередив, Взять в ладони, понять, что всё это — Лишь прелюдия, аперитив. И приморская эта земля вязь Нам подарит; горячих губ нить… Мы, в мерцаньи её растворяясь, Будем так безоглядно любить… Это миф. Но давай помечтаем О двоих тех счастливых поврозь. Это сны. Лунный блеск не чета им, В них осыплется звёздная гроздь. Сутки утренний выплели город. И как жаль, что остались к утру Только душные капли ликёра, В них – тепло нежных, ласковых рук…

Может быть, это всё – просто миф, Может, просто виденье, и только. Откровенностью ночь истомив, Мне вернула всё, что сожжено. Может, фото из старых оправ Или звёзд орионовых тройка Окружила, в сон нежный забрав. Может, мир был другой даже, но Я её знал, Этот омут горячих и нежных и искренних глаз. Я её звал В это небо, которое молний прошила игла. С ней допоздна Целовали мы ночь, что была так несерьёзна. Я её знал И допоздна я её звал… Я её знал… Я ведь видел так ясно проспект, По которому тень пробежала И реклам – молний вечера спектр В свисте ветра разбойничьем. Я ведь чувствовал, как на бегу Хохотала она и прижалась, И ударилась ласточкой в грудь, И стал дождь этот сразу ничем. Я её знал, Ожерелья из локонов, павших на нежной груди. Я её звал К ярким звёздам, что стелятся в ноги вдоль ленты пути. В пропасть без дна С ней мы падали, только исчез в бездне кто-то из нас. Я её знал И допоздна я её звал… Я её знал… И смешав одиночества дни Не в иронию, в злую насмешку, Ту, что грому средь ночи сродни, Растворился в рассвет Орион. Млечный Путь уличных фонарей Разменял день впустую на спешку. Той же улицы миф, а на ней Треугольник платка – старый сон…

Этот мир к временам привязан И чувствителен к бегу минут. Подчинившись его приказам, Не познать нам любви глубину. Может, кем-то была загадана Встреча в день, что дождлив, да слеп. Выжигая аллеи, падала Осень – тусклого солнца след. Осенний парк, как сон, и не проснуться От тайны исчертивших парк аллей. Осенний парк – возможность прикоснуться К другим мирам, уйти за параллель, Где времени турбулентность Окутает клубом лент нас, Где нет секунд, поэтому теплей… Шелестел в ночь листвы покров нам, А наутро – метель и зима. И секундами хладнокровно Засыпает пустые дома. Тишина в коридорах времени, И разбитый бокал у стола. Может, страсть наша просто дремлет? Нет — В прежнем мире она спала. Осенний парк – мираж среди пустыни, От жажды одиночества мираж. Осенний парк без наших встреч остынет, Без встреч, в иных оставшихся мирах, Где были с тобой гостями, Где плащ твой осенний стянут, На талии звёзд пояс замирал… Что аллей этих даль таила, До сих пор я пытаюсь понять, И под отблеском Альтаира Встретить лёгкий твой плащ опять. Понимая, что это – выдумка, Не могу забыть этот сон, Но безжалостна ночь, и, увы, громка Стрелка-жизнь, циферблат времён. Осенний парк, давно пустой и снежный, Ещё хранит знакомое тепло. Осенний парк, он островом надежды Ещё зовёт, ночи поранив плоть, Но утро метеоритом Ночь рассечёт и сгорит там, Успев пейзаж надежды расколоть…

Это время уже не для нас, Мы успели истратить своё. Время, где листопад грустных фраз Не позволит остаться вдвоём. Время самых банальных вещей, Одиночества и пустоты, Время однообразных плащей, И в каком-то из них сейчас ты. А тогда было время надежд, Новых строк лето бросило горсть. Лёгкой рябью по тёплой воде В русой чёлке смородины гроздь. Но расстаться с июньским теплом Суждено было ночью льняной, Оставляя слова на потом Поцелуям под полной луной. А потом наступила зима, Неприступна, безумна, нема… И во снах над усталостью век Только прошлого тень, только снег… Только в памяти пепел и боль, Только вьюги в ней наперебой. Стёрло жарких ночей аромат Это колкое слово «зима». Всё расставило время, увы, Безвозвратно уже по местам. Как мы были тогда неправы, Просто ждали – наступит весна. Только в свежести первой грозы Что-то есть от безумия вьюг, Только в отблеске первой росы Не сплетутся ладони двух рук…

Под песни ветра – старого артиста, Что бродит по земле со скрипкой вьюг, Мы с нею танцевали, и пушисто И плавно падал снег в ладони рук. А после эти песни перестали Нам сыпать хлопья нот своих в ладонь. И музыка любви, к утру растаяв, Стекла сквозь пальцы мартовской водой. А зимой ночь так долга и холодна. Падал снег над сетью улиц, да рекой. Двух фигур в закате тени, но одна От другой уже безумно далеко. Как были ей тогда к лицу снежинки, Как шёл к её причёске снегопад. Волос поднимет волны и сбежит к ним Прозрачный ранний ветреный закат, Накрывший нас тончайшим снежным шёлком, Что, оказалось, так легко порвать. И музыка ветров уже умолкла, А мы с ней продолжали танцевать. Теперь без сожаления лишиться Всего, что с нами было той зимой. Лишь снег, как прежде, плавно и пушисто Кружился ночью сказочно-немой. И в волосы укутавшись от снега, В ресницы спрятав грустные глаза, Ушла она, а вслед за нею с неба Закатная спустилась полоса.

Тротуары центральных улиц, На скамейках фигуры пар, Что причудливо изогнулись, Бросив тени на тротуар. Там беззвучно и суетливо По асфальту текла толпа. И трясли тополиной гривой Там ветра, чтобы лист упал. А время всё оплатит Когда-то по долгам. В осеннем листопаде Нет грусти по снегам. Растаявши в начале За несколько минут, Снега сметут печали И прошлое сметут. А сегодня на том асфальте В перекрёстке гудел народ, Я заметил осколок платья И подался за ней вперёд. Перестроились птицы клином, Обернуться нам не успеть. И две встречных волны текли, нам Не давая сойтись в толпе. Я узнал её по молчанью Светлых глаз, полных теплоты И по плеску, с каким к плечам льют Волны локонов золотых. А ещё были те рубины Влажных, терпких, горячих губ. Жаль, что этот рубин любимый Целовать больше не смогу…

Зовёт за зарёй Закатный заливистый звон. Зачем он порой, Как будто из прошлого сон? Она с волосами до плеч Шептала в ночи мне: «Пора!». Игра эта стоила свеч И больше была, чем игра. На первом осеннем снегу мы Стояли, как будто в ладье. И руки сцеплялись, и губы, Причалом её был подъезд. Луна, точно поднятый парус Несла нас в любовь сквозь шторма, А мы с ней опять целовались, Всплывали, как рифы дома. Горчит, как коньяк Закат. Только не уходи. Вот та же скамья, Но я здесь сегодня один. Нас больше не сможет увлечь Ни дождь романтичный, ни град. Игра наша стоила свеч, Без цели, без правил игра. Далёк этот день, Где я на коленях пред ней. Но где она, где? Чей профиль луною бледнел. Теперь от безумия слечь, Что ж, осень, всю память ограбь. Погасли огарки от свеч, Закончилась наша игра…

Она разбрасывала взгляды Небрежно и беспечно так. А этот май, шутник проклятый, Шагал за нею по пятам. Оборвала гитара звуки, По струнам взмах её ресниц, И нашу песню о разлуке Играет на гитаре с ним. Не для меня она играет, Не для меня она поёт, Другого песней увлекает С собой в безудержный полёт. Теперь пусть сердце привыкает Стучать не в такт словам её — Не для меня она играет, Не для меня она поёт. Она разбрасывала пряди В потоке суетных ветров. Прошло так много лет, и вряд ли Я к встрече с ней теперь готов. Сегодня выспался так рано, А за окном из семи нот Её надломленным сопрано Тональность ветра – си минор. Она разбрасывала ноты Своих шагов по мостовой, В полночный час, такой дремотный, Тревожа сон напрасно мой. И пусть над городом стекает Её аккордов переплёт, Не для меня она играет, Не для меня она поёт…

А там, где небо на плечах Атланта Лежит у мирозданья на краю, Так не хотелось нам с тобой обратно, В банальную Вселенную свою. Мы вместе в галактическом движении Кружились над мирами всё быстрей И стали мы удобными мишенями Для стрел Амура, для любовных стрел. Светлана, Пространство звёздами устлано, И с ним в сплетеньи так устало Петляла времени спираль. Светлана, Рассвета розовеет плавно Дуга, и в ночь ворвётся лавой Её космическая даль. Там, где сойдутся скоро воедино Отброшенные тени вдоль осей, По ним так было здорово идти нам, Скользить по междузвёздной полосе. Наверно, эта встреча есть та самая, Что в жизни происходит только раз. Но почему дороги полоса моя С твоим путём так быстро разошлась? А там, где в точку мирозданья стержни Сойдутся в ночь на стыке двух мембран, И от Большого Взрыва страсти нежной Вселенной новой вспыхнет океан, И там, где небо на плечах Атлантами Уложено на землю в семь слоёв, Ушла во вновь родившийся Светлана мир, А мне придётся петь о ней в своём.

По облакам во тьме кромешной Плыл золотой луны клинок. Теперь не снять уже, конечно, Об этих давних днях кино. Не сохранить на старой плёнке Чуть пожелтевших кадров гроздь, Фильм обо мне и той девчонке, С которой нынче мы поврозь. К чему забытые аккорды Вбивать на старые лады? На плёнке памяти потёртой Я буду вечно молодым. Перед грозой всегда затишье, После прощания – стихи, Но кинолента не запишет Её дыхания духи. И вот теперь в луне высокой Ищу ту ночь, как в зеркалах. Мне руки резали осокой Стрела струны и строк скала. А им в ответ – одно молчанье, Ну почему мир так жесток? Теперь глубокими ночами Воспоминаний торжество. …Под липким ливнем листопадов Лиловых лилий лился блик, А клинья линий лимонадных Шли там, вдали, как корабли. Плели в пыли линкоры капли, Лизали глину плит шмели, Глиссандо лир плескали – так ли Близки мы были, как могли?..

Когда густая ночь, устав от танца, Сойдёт с небес ветрам наперекор И сменит дуновением романса Пульс танго на красивый перебор, Едва коснётся отблеска причёски, Стекающей к ладони от плеча. И нот романсов нежных отголоски Уже с трудом мы сможем отличать. Не стану лгать – увы, не буду помнить Я нежность ваших утомлённых глаз, Лишь заструится в небе коньяком нить — Луч расставанья в предрассветный час. На сколе гладкой и зеркальной грани, Прозрачно-хрупкой, звонкой ото льда Густая ночь воспоминаньем станет, В небытие с рассветом отойдя. А в незаметном взглядов перекрёстке Искра рассвета хочет нас отвлечь, Но поцелуй касается причёски, Стекающей в ладонь мою от плеч. И отразится на зеркальной грани Разлуки тьма, что как та ночь густа. Её рассвет вином рябины ранит, И навсегда уйдёт любовь, кружить устав…

Вы – одинокая и хрупкая ромашка На поле пламенных и острошипых роз. Вам неуютно, холодно и страшно В дождливом городе среди небесных слёз. На этих улицах вам все дома чужие. Да что дома – все звуки и цвета! Вам ароматы голову вскружили, Своим притворством приторным ветра. Смешавшись с ними, ваши слёзы катят Росой по белоснежным лепесткам. Предательски касаясь складок платья, Смеялся ветер – столько лет искал! У вас в глазах галактики спирали, Но свет их призмой слёз был преломлён, И не понять – бесцветна ли, сера ли Душа, что в жгучий холод грел вам лёд. Душа, в которой тусклая обида, Душа, в которой места нет теплу, Беспомощным молчанием обвита — Я в нём своё безмолвие топлю… … Казалось бы – простые зарисовки, Всего лишь образы, мгновения, слова, Но, подходя к той самой остановке, Я вспоминаю – вас не смог сорвать. Нет, вырвать из враждебного вам круга! Нет, оборвать мрак, сделать вам теплей! Я вас оставил. И по-прежнему упруго Вас бьют шипы жестоких розовых стеблей. Я попытаюсь вас забыть, а может, Вы постоянством мне в завесу сна Являться будете, касанием тревожить Мои уставшие, уснувшие уста. Мы лишь во сне свечою страсти выгорим, Но вам не стать сияньем розы жгучей. И не за то сейчас друг друга мы корим, Нам той ошибкой, ночь, сердца не мучай! … Простые зарисовки, но в блокноте Слезою вашей расплылась строка. Я знаю – в эту ночь вы не уснёте, Мне не прочесть строки, не дописатьникак. Воспоминание с ночами остывает, В нём ваши слёзы не дождями – льдинкой, А я ещё чего-то жду бывает. Какой вы были мне – родной иль дикой? И пьяный ветер, бывший здесь, уже там, В глухой выси срывает листьев полотно… … Простые зарисовки – без сюжета, Без продолжения, без ревности, без снов…

Мы так любили вечера бульварные В сетях прозрачных уличных огней. Я ей тогда дарил цветы, а главное, Мы целовались с нею при луне. И сыпались любви мотивы нотами, И поздний вечер ей о страсти пел, Для ночи романтической вино томил В своих подвалах звёздных, а теперь Молчит гитара Который год. Большой подарок Простой аккорд. Как нагнетала Она тоску! Молчит гитара, И вечер скуп. А после замолкали серенадные Мотивы, тишь над миром водворив. И ночи были лучшими наградами, Молчание хранили для двоих. Неслышной пеленою огорожены От суетного мира были мы, Но фразами тогда неосторожными Порвали ткань пьянящей пелены. Нарушили небрежно святость таинства, И был жесток богов всесильных гнев. Мы поняли, что поутру расстанемся В сетях прозрачных уличных огней. Осыпались на старом подоконнике, Как ноты золотые лепестки. Закончилась любовь в такой же тонике, Молчит гитары треснувшей изгиб…

Тускнеет свет от фонарей В рассветной розовой пастели. А за окном всегда темней, Чем по утрам на самом деле. Не стоит в мрачной комнате Сидеть, зайду куплю букет, и Один на север в темноте Пойду наперерез рассвету. Взглянуть глазами трезвыми, Так жизнь проходит монотонно, Как будто в тишине звенит Звук одинокий камертона. Но что он без гитар? Так вот, Пусть не звучит он одиноко. Два звука – хоть и не аккорд, Но всё-таки не просто нота… …Уже под солнцем весь восток. Шум город суетой наполнит. А я решиться так не смог Войти и о себе напомнить. Лишь только двое могут ждать Беспечную любовь и верить… Останется букет лежать Под запертой для счастья дверью. Как жаль, нет у меня ключа, Но ты пройдёшь наверняка тут. А я, так и не постучав, Уйду наперерез закату.

Течение во времени реке Безудержная полночь перегнула. Мы рядом шли по ней, рука в руке, И вился тёмной лентой переулок. Как часто ночь прошу: «Его оставь!», Но всё же неизбежно пробужденье. Что было сном, и что такое явь, Как проклятый, гадаю каждый день я. Снилась мне Простая музыка её прикосновений, Был темней Той долгой ночью неба звёздного гранит. Сон во сне, Мотив любви волна густых волос навеет, Но в огне, В огне рассвета всё безудержно сгорит. Мы по изгибам времени плывём, Мы все во власти бурного теченья. Тебя во сне я встретил, но и в нём Ты – только лишь красивое виденье. Двух сновидений в сумраке густом, Конечно не преодолеть рубеж нам. Вот пробуждаюсь я, а всюду сон, А всюду – ледяная неизбежность. Ещё порой надеюсь я, ведь снам Мы часто придаём значенье сами. Там, за дождём и снегом, как весна, Моя загадка за двумя мирами. И вновь один я с ночью ви-за-ви, И снова переулок вьётся лентой… Ты – свет в закате гаснущей зари, Ты – тайна неразгаданной Вселенной.

Сияли звёзды, и с колеёй Земной стелился путь на луга. Он в этом мире искал её, Он шёл за ней просто наугад. Он ясно помнил тот рыжий закат, Губ её влагу, что чуть солона, Но одного он не помнил пока — Куда той ночью исчезла она. Он с нею в осень гулял, настиг Разлуки ветер, листком слетал, И в точке той сингулярности Нет от неё ни следа. С завидною регулярностью Она являлась во снах его, Но с точкою сингулярности Назад он сделал рывок. Всё помнят руки – любой изгиб И ветра звон сотнями монет. По телу бьёт дрожью боль в виски Лишь в их последний момент. И чья во всём этом больше вина, Теперь-то, в общем, неважно почти. И чтобы вспомнить их страсти финал, Решил он просто в начало пойти. Под светом звёздного отблеска Он, обессилев, упал на грунт. Он во Вселенной её искал, И вот он в мире, где нет секунд. И над Вселенною грифелевой Мелькнула мысль, в каждой фразе ясна: Она жила только в мифе его, Она была лишь фантазия сна…

…Не то, чтобы мечталось неохотно — Наверно, просто нужен был рывок. Не то, чтобы давила безысходность — Скорее, нужных строк найти не мог. Луна вновь завораживает льдиной Сухого взгляда против капель-ламп. Собрался мир под ними воедино, Разбили скуку мы напополам. Как жаль, не разглядели мы усмешку Коварных и настойчивых страстей. В колоде судеб чувства вперемешку, Не разобрать достоинств и мастей. Для пары, злым азартом упоённой, Финал был неожиданно жесток, Ведь оба из колоды мы краплёной, Над нами злого рока торжество. Та ночь была для нас двоих, а кроме — Для огненных созвездий и планет. Казалось нам, весь этот мир огромен, Скрывать свою любовь в нём смысла нет. Мы в будничном и суетливом шуме От глаз чужих укутались в туман — Казалось нам, весь этот мир безумен, А это просто мы сошли с ума. Но вот пронзает землю гроз трезубец, Мы знали – неизбежен наш финал. А майский дождь, отчаянный безумец, Опять тревожить сердце начинал. Скатилось в пропасть прошлое лавиной, Что на вершине наших чувств спала, И стало сразу всё наполовину, А было ведь когда-то пополам…

В вашем алом платье холод безразличий, От огня свечей здесь только холодней. И бокал вина хмельного здесь разлит чей В эту осень? – Клавиш дождь порхал над ней. Эти клавиши сжимая в ноты-капли, Увлекал в ручьи мелодий нотный стан, Но однажды в небе все дожди иссякли, И мотив любви струиться перестал. В этом такте, хладнокровном и спокойном, Бесконечна отрешённых пауз рябь. Но как дальше с пустотою жить такой нам? Ведь, выходит, поднимали парус зря. Ветер бьётся в паутине равнодушья, Два дыхания бессильны перед ней, Два дыхания плетенья не разрушат, Но от двух дыханий только холодней. Но однажды полуночною совою, В час, когда давно закончился октябрь, Этот ветер снова вырвется на волю И разгонит на воде застывшей рябь. А потом взметнётся мантией январской, Упадёт в тональность белых клавиш, и Скроет взгляд холодный за метельной маской И романс о безразличьи завершит.

Их было двое С глазами, как сапфир. В них плыл ладьёю Весь этот мир. Несло на рифы, На серебро струны Шатенке – рифмы, Брюнетке – сны. Любви цунами И сумерек агат Из нот орнамент Для нас слагал. В нём одинокий Я часто посвящал Шатенке – строки, Другой – печаль. Но обрушился времени склон В устье, И с потоком его унесло Чувства. В закате смазан Задумчивый эскиз, А в нём алмазом Из звёзд пески. И чаек крылья Порвут небесный шёлк. С шатенкой был я, К брюнетке шёл. Но протрубили Прощальные ветра, И губ рубины Забыть пора. Там в тень колосьев Упала ветка нот… Шатенка-осень, Брюнетка-ночь…

В чистых снегах ровный пробор. Ты не была жалкой рабой, Ты этот путь проложила сама, Не побоявшись преграды сломать. Путь твой надёжно к цели ведёт, Гордо смотрела только вперёд, Кто-то окликнул: «Постой, оглядись! Может быть, счастье твоё позади?» Я подожду тебя там, В недавнем прошлом, во снах, В которых сладкий туман, В которых каждого знал. За слабость лишь не сочти, Возьми к любви берегам, Во сны, где наши мечты — Я подожду тебя там. Руки сцепились, стало теплей, Мы зашагали бок о бок теперь. Хрупкое счастье – значит, след в след Надо неспешно идти на рассвет. Я не успел явно к утру, Ветер пробил сильную грудь, Но не рассвет впереди рос, а тьма Ты предложила выход сама: «Я подожду тебя там, У горизонта земли, Пойду одна – не беда, Снега не всё замели. Молиться буду за нас Всем нам известным богам… Вот солнце – как на заказ… Я подожду тебя там…» Помню, как падал нам в разговор Снег влажно-липкий, чуть восковой. Помню фигуру твою вдалеке. Что же – душою к тебе долететь. Той, что беззвучно, неслышно орёт. Ты гордо смотришь, как прежде вперёд, Но не чужая, уже мне близка… Я подожду тебя на небесах… Я подожду тебя там, У двух небесных светил. Ты знай, что я не предам И не забуду пути. Я буду верен любви, Ведь без неё – пустота, Да серый сумрачный вид, Я подожду тебя там…

Ветра густые подняли ковыль, Себе позволив маленькую шалость, А горы замком средневековым Над берегом песчаным возвышались. Осколки лунных половин с тобой В руках держали мы с напитком пенным. По лестнице небесной винтовой Мы к звёздам поднялись, как по ступеням. А там уже готовились в поход, Но ветру не успеть с дождями спеться. Есть всё же у меня шанс неплохой Завоевать сегодня даму сердца. Мне бросил роковую карту мир Из жизненной тасованной колоды, Тем самым вызывая на турнир, Мне угрожал оружием холодным. Была армада облаков седа, Бросала в нас, как копья, стрелы ливней. Но выбит конкурент мой из седла, Повержен мой заносчивый противник. Не то тень башен каменных, не то Созвездия неровными зубцами. Я белый в руки бросил ей цветок, На нём росою звёзды замерцали. Ещё ветра шумели – дикари! — Не верили в исход кровавой драмы, Но в эту ночь я сердце покорил Бессонницы, своей любимой дамы.

Веяло травами, как на покосе, Двор превратился в сентябрьский луг, Им завладела нахальная осень — Время поэтов и вечных разлук. Вот и я тоже увлёкся стихами, С ночью оставшись вновь наедине. Листья не падали, листья стекали, Таяли в оригинале теней. Ночь так мучительна, цепка, бессонна, Мне одиночества когти вонзив В душу насквозь, что так гордо, без стона Не замечает всей этой возни. В ночь эту многое может успеться. Будет под светом царапаться лун Тьма, у которой колючий вкус перца, Горький, он как без любви поцелуй. Как на пустом овдовевшем диване В спальне её свет, белее листка… А в голове всё одно: «Расставанье, Осень, разлука», – стучит по вискам. Кончено! Хватит! Довольно сдаваться! Этой нахальной печали о ней. И почему должен я расставаться С кем-то по осени, что всех стройней? Что же, любовь ведь – не марионетка В иглах осенних коварных когтей. В осени тоже ведь есть бабье лето, Нынче оно далеко не как те, Прежние осени с горьким прощаньем, С правом измен, безнаказанной лжи. Нет, среди тех, что в дожде под плащами, Есть и одна, что мне принадлежит. В зареве взгляд отыщу без вопросов, В ливнях узнаю её поцелуй, Что, точно травы горчит на покосах, Свой аромат разнося по селу. Сон опустился на темень балкона, Терпкой росистой травою пропах. Он вопреки всем осенним законам, В ночь нам осядет двоим на губах.

Этой огненной розы пышной, Как галактик спираль, лепестки. Уколов, мне напомнят шипы, что Были с ней мы когда-то близки, Что когда-то такую розу Я вплетал ей в причёски костёр, А теперь – вдоль бумаги перо – звук Аромат этих роз тихо стёр. Ах, как падали капли росы, Рассечённые наспех шипами, И черты так изящно-просты — Этот сон мне сейчас тешит память. Скоро вспышка рассвета дугой Стих разрушит с лирической сценой. Вот и явь – ты с другим, я с другой, Только розы огонь неизменный. И вода не подточит камень, И мотивом космических струн Лабиринт лепестков отчеканит Звёздный блеск, высекая искру. И родится на свет другая, Молодой, нежной розы спираль, И по новой сердца обжигая, Бросит в звёздную полночь вуаль. Всплеск волос золотисто-гладких Мне теперь перебором в руке. И, собрав лепестки всех галактик, Подарю ей Вселенной букет. И к ногам целый мир ей брошу, А поймав хрупкий взгляд на лету, Пламя огненной розы брошью, Как и той, в прядь причёски вплету…

А вечер искрится, пенится Меж лунного хрусталя… Она тебе не соперница! Ей просто не устоять Пред мягким лучистым заревом, Что в тёплый рассвет шуршит И перед огнём, терзаемым В камине твоей души. Стремительно за капелями Промчался ветров дракон, И попросту не успели мы За страстью своей вдогон. И вот мы с ней у обочины Оскалившихся времён, Где чувства давно просрочены, Где нежности не поймём. Маяк оказался скалами, Мечтой – звёздный свет плеяд, Выходят стихи усталыми И снов больше не пленят. Любви неземной короток миг, Обманчив зари агат… Кружа над водоворотами, Мы рухнули в водопад. Надежды на жизнь теперь нить сам Нащупал там, под водой: Явилась – нет, не соперница — Единственный выход мой. …Обронит сентябрь на трав холсты Обломки карандашей… Она ещё рядом, только ты Уже у меня в душе…

Ты как птица паришь городская, Восхищая рассвет на лету. Лишь во сне, стаю дел отпуская, Окунаешься в нашу мечту. Я не знаю – уныла, ярка ли Ночь, рассыпанная по стеклу, Но я видел, насколько зеркален Бьющий в нашей мечте страсти ключ. Ведь знаю – я в мечте не одинок, И, вспоминая прежних снов осколки, Из поцелуев собранный венок Позволь одеть на водопады чёлки, Чтоб ты вернулась в звёздный хоровод, Где страсть нальёт нам бармен круглолицый, Чтоб помнила, как ночь шуршит травой, Когда кружиться будешь в буднях птицей. Там полей тонкий ветер так ласков, Млечный Путь грани времени стёр, А Медведицы Малой на нас ковш Всё плескал вязкий звёздный ликёр. Я его пил из алых соцветий Приоткрытых и чуть скользких уст; Уносил вдоль Вселенной нас ветер Сквозь цикад шумно-дьявольский хруст. А потом меж созвездий зажжённых Пили страсти своей мёды вновь За героев легенд и за жён их, Тех, что музами стали давно… …Но уже стебли трав горят с края Скучных окон, глядящих вослед. Снова птица парит городская, На лету украшая рассвет…

Бархатных сумерек россыпь Тронула города шаль. Это случайная роспись Серого карандаша. Сумерки вырвали контур, Словно в театре теней, Но от толпы серо-звонкой Стало мгновенно темней. Вечер автограф волнисто, Плавно черкнул на портрет. Что вашим локонам снится? Что снится волнам кудрей? Волнам в космической дымке… В шёлке её седины Как на загадочном снимке Вечность и грусть сведены. Фон городского эскиза Тёплый закат штриховал. Как он красиво искрится У завитка тихого! Как он красиво играет, В нём тень упала от нот, К вашим стопам собирает Лёгких ветров полотно. Сумерки всё осторожней Плыли по краю листка. Вечер – поэт и художник Новых строк краски плескал. И набросал новый контур Он для закатных кистей — Вас, как святую икону, Только точней и честней. К вечеру нету претензий, Всё-таки он неспроста Бросил зари алый вензель В гул городского холста. И в складках облачной юбки, Будто бы в сотне зеркал, Он так игриво и юрко У ваших ног замерцал. Ночи устало порхали В отблеске звёздных плеяд И дополняли штрихами Незабываемый взгляд. Ночи, безумные ночи! Их не прогнать, не стереть, Станет от них только чётче Ваш идеальный портрет.

Достал из шкафа старые альбомы. Там бабка наша и ещё сержантом дед. Да снимку здесь полсотни лет любому! Вдруг выпал, как посланье силуэт. Так аристократично-грациозен В немногословной строгой тьме чернил. Кого в такой, слегка смущённой позе Неведомый художник очертил? Плескалась чёлка ровным полукругом, Стекая к переносице волной И разбивалась без цветов, без звука О взор, невидный нам, но, видимо, хмельной. Чуть вздёрнут носик озорной игриво. С любовью писано – всё это выдаёт. Ни чёрточки неправильно и криво, Перо так мягко по холсту плывёт В ущелье губ, наверно очень робких, Умеющих шептать так горячо, Сводя с ума… Зной поцелуев кротких — Кто с этих губ когда-то страсть прочёл? Кто в них тонул безумно, безвозвратно, Кто знал неповторимый шарм её волос, Уложенных нехитро, аккуратно, Кому их гладить в полночь довелось? Таких вещей не вешают на стены, В интимной наслаждаясь полутьме. Как сильно могут изменить нас тени, Как много могут рассказать суметь! Штрихи простые, не сказав ни слова, Ни даже цвета тусклый перелив Из силуэта сказочно простого В ночь в гармоничный сложатся мотив, Оркестром сыгранный так складно, виртуозно, На стане тишины сойдясь в куплет. И снова смолкнет вечно грациозной Прекрасной дамы юный силуэт.

Осенних листьев охру с тайной Ночей свет молний опалит. Легко в бокал его хрустальный Плескает дождь вино палитр. Как шут нашёл потеху дождик, Резвясь с любовью всё пошлей. …В уставшей комнате художник Ловил воспоминаний шлейф — Её заплаканное слово, Обрывки мимолётных фраз И шёпот губ: «Я не готова», И шелест пальцев: «Не сейчас!». Год был уже в последней трети, Безумства полной и тоски, А шрамы молний на портрете Оставят резкие мазки. Штрихи так нервно и так броско Сольются в утро на холсте. От перламутра тощих гроз, как От сытных яств рассвет толстел. Рассвет – хитрец, пройдоха, шельма! — Как кость всю память обглодал, Её огни Святого Эльма Вмиг разобьются об года. И всё же, где-то возле сердца, Звучит мотив старинных флейт, И вновь надломленное скерцо Родит воспоминаний шлейф. Но только, с прошлым порывая, Творец запрёт покрепче дверь От молний шпаг. Но шаровая Влетев в окно, сожжёт шедевр…

Утренний летний город, Ленты пустых дорог, Что-то в них есть от воспоминания. Нот и аккордов ворох, Только, увы, не смог Даже одну оставить в ночь в тайне я. Первый луч солнца скользкий, Утро оборвалось, С ночью былою переплелось в зарю. И в этом перекрёстке Огненный лёд волос, Губ жарких свежесть мир пустоты зальют. И в нём жара и свежесть И птиц случайных скрежет Банальной суетой не заглушён. И солнечный луч-стержень Плескает краски с тем же Упорством на сплетение времён. Всплески ветров трубили, И с каждым шагом в них Всполох любви – там шли в унисон мы ей. Капли автомобилей Плавно стекали вниз, Шумным рассветом в день унесённые. Встреча неизгладима, Памяти не остыть, Хоть мимолётным было свидание. Снова ночь нелюдима, Ленты дорог пусты, Прошлая ночь – лишь воспоминание. А в ней – жара и свежесть, Величие и нежность Банальной суетой нетронуты. Часов Вселенной скрежет Раздастся в ночь и срежет Мир прошлого и пурпур темноты.

Когда осенний сумрак полон фонарями, И ночь спешит в обвязанном шарфом наряде, Мы мягким ветром, что безмолвен так и шёлков, Легко смешаемся с мозаикой осколков. Осколков лета, что сияли витражами И те мгновения на гранях отражали, Где мы молчали у последнего подъезда, Где озорная прядь в мои ладони лезла. Там, где снега локомотивами примяты, Там, где царапают стекло светил плеяды, Где полумесяц в потемневшем небе сломан, Ты исчезала в снегопаде невесомом. У горизонта полусонного, лихого Заката обод вновь пургою заштрихован. Бежал в него я до последнего вагона, А вьюга выла так насмешливо вдогон нам. Когда весна в капельном вальсе мчит искристом, Свежо исполненном рассветом-пианистом, Апрель стреляет и отнюдь не холостыми, Так бросим краски страсти на его холсты мы! Покуда солнца ввысь подброшена монета, Мы будем вместе до последнего момента, Мы будем рядом, когда снова ночь нагрянет, Когда вечерний сумрак полон фонарями.

Воздуха глоток Пили на двоих. Шёлковый платок Вечера был тих. Взгляды отразив, Звёзды меркли, но К небу вскинет гриф Фейерверки нот. Цвели нежно-белым ранетки, Когда начался наш роман. Цветок в чёлке жгучей брюнетки — Беспутной судьбы талисман. Звёздных сигарет Пел огонь про то, Как в выси горел Вечера платок. Лопнет нить струной, И брусника бус Вдруг по мостовой Застучала блюз. По груди платок Разливает шёлк. Как его поток К жгучей чёлке шёл! Звёздный порошок Вечер распылил. Скольких взгляд обжёг И испепелил? Пламя алых жерл Кроет губ коралл. Сколько пало жертв, Когда он сгорал? Воздуха глоток Нежен, да красив, Подожжёт восток, Взгляды отразив…

Я был светом глаз очарован И музыкой губ распалён. Казалась мне дамой червонной, А я был её королём. Остаться б с любимой, а я же К эмоциям новым бежал, И в нашем червонном марьяже Однажды завёлся чужак. Не расколоть Тайны колод — Где загадка кроется, где кроется блеф? Как отыскать В полсотне карт Самую желанную свою даму треф? Под взглядами лета-нахала Мы в новую партию с ней, Не выдержав страсти накала, Бросались, как в сладостном сне. И не было знойнее лета, Застыл, как на фото момент, Свернула в любовь жизни лента, Уйдя прочь от всех прошлых лент. Лила поцелуев в ночь бубны И кудри причёски трефей. Её земляничные губы — В игре самый главный трофей. В игре, где любовные ставки Мы с ней не боялись поднять, Где кольца азартной удавки Сжимали судьбу не по дням. Конечно, не может быть сладок Всегда этот плен жарких губ. Наступит когда-то расплата За долгую эту игру. Настанет однажды день судный, Придёт лента жизни в тупик, И, может быть, сменятся бубны Коварным лицом дамы пик.

На пороге ночи Розовый закат До безумья сочен, И принять за клад Можно этот жемчуг, Только помешал, Обливаясь желчью Рыжий лунный шар. И ночь задела шаткой Большой луны фонарь. И тёмною лошадкой По ней прошла она. А ветер, как глашатай Орал: «Давай смелей!», Но с тёмною лошадкой Исчезнет её шлейф. Под покровом ночи Фонарей рубин. Ветер злей и громче По дворам трубил. Звал меня за нею, По дворам кружа, Но его затею Я не поддержал. На исходе ночи Воздух так лощён. Разметает в клочья Звёздный свет плащом. В этом взмахе нежном Блеском от искры Промелькнёт надежда Та, что вечер скрыл.

Неслышную разницу нами Неспетых разрушив октав, Ты в ночь ворвалась, как цунами, Все чувства бездумно отдав. А мне глаз твоих карих дорог Казался случайный тот блеск, Но с улиц пустых коридоров Он с ярким рассветом исчез. На банальность, тоску и уныние Совершила той ночью налёт, И, казавшийся дикой пустынею, Город снова в ночь краски нальёт. Стрелы взгляда прошли истребителем, Их, казалось, нельзя побороть. Был твой шаг так игрив и стремителен, Унося тебя за поворот. Так нагло на город уселась Бессонницы скука опять. Походкой пронзив эту серость, Разлила медовую прядь. Меж редких фигур под зонтами Ты шла, дождь в расчет не беря. И слышался шёпот за нами И шелест листвы сентября. С той ночи в мой сон, бывший тихим И серым, как эти зонты, Врываешься пламенным вихрем И ветреным образом ты. Проспект, как в ту ночь тихий – вот он, Напомнит пейзаж о былом, Ведь может, за тем поворотом Меня ждал судьбы перелом.

Сыпет ливень аккордами в ночь, Одинокой мелодии вторя. Звёзды, точно набор домино, Но они этой ночи не стоят. Этой ночи, в которой мой сон Долгожданною встречей загублен, Ночь, куда мириадами солнц Наша преданность падает дублем. Питает душу сказочным нектаром Любовь уже который год подряд, И значит, снова слышится гитара, И пальцы снова падают на лад. Как-то в шуме вокзалов дарить Одиночество мне вдоволь путь стал, И отстукивал аккордов ритм Мрак костяшкою дубль-пусто. Это было, и, может, ещё Расставанья скользнёт в небе росчерк И в судьбу нашей встречи стечёт, Но не в эти безумные ночи. Небо звёзды к утру замело, Но полночная встреча осталась. Пусть рассветы сотрут домино Предсказуемых звёздных кристаллов. Прошлой ночи уже не уйти Ни из памяти, ни со страницы, На которой записан мотив — Скоро он сквозь огни заструится.

Белые голуби на чердаках Взмыли под вечер, мягко кружа. Тёплый июль песню начал, да как! Так, что с неё развернулась душа. Лунный фонарь в облаках в ночь угас, Ветер его с новой силой зажёг. И зарождались из звёзд жемчуга, Сыпался в руки из блёстк порошок. Помнишь, как ночь синим платьем легла На твои плечи, и ветер-корсет Плотно сжимал гибкой талии гладь, Как нас кружила любви карусель. Блёстки из звёзд, в волосах утонув, Мягко сияли, ничуть не слепя. Как ты хотела остаться в плену Рук, на которые поднял тебя. Утром шальным бил рассвет наугад, Как он хотел эти звёзды затмить! Сыпались в руки твои жемчуга, В бусы так плавно ложились на нить. Но мы-то знаем, что песню начнёт Снова июль – не иначе, да как! Снова под вечер взмоют в полёт Белые голуби на чердаках…

Распустила волосы В пышный водопад. Звонкой вьюги возгласы Много дней подряд Маются, завидуют Локонам густым, Треплют прядь завитую — В ней закат застыл. Ветры, что вы шепчете Ласковым кудрям? Нашей первой встречи день С нею так упрям. Пусть секунды щёлкают, Мчат куда-то вдаль, Чтоб быть с этой чёлкою, Я бы всё отдал. Зиму режет лезвие Чёлки заводной. Ну а ветры лезли ей В локон золотой. И, вплетаясь лентами, В нём любовь завьют. Как их сладкий плен томит В яркую зарю! Жемчугом росы пылал Звёздный небосвод. А метель рассыпала В нём блеск снега свой, А потом замолкла, и На смешную прядь Падал в ночь заколками Звёздный снегопад. Мне всё чаще хочется С вьюгой заодно… Поцелуй щекочется Чёлкой заводной. Пусть ночами летними Нет мороза вьюг, Снова в пряди лентами Ей любовь завью. Снова вечер прост. И пил Я, уйдя в запой, Рыжих прядей россыпи, Локон золотой. И, как в море волны, сны Пью. И вот опять Распускаешь волосы В нежный водопад.

Зеркало моря разбито, Трещиной бьётся волна, А за волной так безлико Серая пристань видна. Это на сон всё похоже — Чайки и крик «От винта!», И расплескался по коже Рыжего солнца янтарь. Море звенело от трещин, Сыпалось хрупким стеклом. Утро алмазное плещет Свежим июльским теплом. Катер несётся по морю, Грусть, как рукою снята, И поднялся над кормою Рыжего солнца янтарь. Как же на осень сырую Брать не хотелось нам курс! Как же сладки поцелуи! Как нежных губ сочен вкус! В чёлке нектар тепла тонет, Треплет её бриз-бунтарь, Мягко стекает в ладони Рыжего солнца янтарь.

Я любуюсь январским снегом, Нежно павшим к твоим волосам, И в круженьи его несмелом Пропадаю устало сам. От твоей красоты не скрыться. Вечер снежный нарушил кант, Что созвездиями искрится В тишине по густым шелкам. Ты прости меня за молчанье В ночь, что звёздами выткалась. Я любуюсь твоей печалью В нежных глаз хрупких зеркалах. За обиды, что я не скрою, Что порой не тебе мой стих… Я любуюсь одной тобою, Ты прости меня, ты прости. В бирюзово-лиловой гамме Небосвод спит под Млечным Путём, Он жемчужинами-снегами В твои волосы был вплетён. Ожерельем седых жемчужин Снег на локоны всё летел… Как спокойный твой взгляд мне нужен В этой вечной пустой суете. Прошивала тьму холодов нить, Но сгорала в любовном костре. Мы успели согреть ладони В тёплом вечере наших встреч. Снова вьюга гудит, а демон Разлучить в эту ночь готов, Но губами коснусь диадемы В волосах твоих из снегов…

Слова уже все сказаны, Барьер не одолеть. Друг друга знали разными За эти много лет. Слова – не для признания, Слова так часто лгут. Достаточно касания Руки и тёплых губ. Слова уже все сказаны, И смолкнет даже стих. Ни завистью, ни сглазами Любовь не извести. Нет смысла больше строчками В ночи листы давить, Связав друг друга прочными Канатами любви. Слова уже все сказаны… Победно так смеясь, Обвила древо разума Любовная змея. Рассвет разлился красками, Напомнив боль утрат, Принёс с ветрами тряскими Молчание утра. Губами к волосам её Прижался – увлекло Последнее касание, Последнее тепло. Осталось в нём бессвязными Обрывками кино… Слова уже все сказаны Излишне и давно…

Когда уходит мгла вдоль звёздных трасс, боса, Недолгим зимним днём, но всё-таки растущим, Ты дремлешь, так небрежно пряди разбросав — Густой цветник из тёмно-чайных роз распущен. Святая безмятежность, светлая хандра В немом прикосновеньи губ, слегка нескромном… Простая чашка кофе, на двоих одна — Такой, как любишь ты, с корицею и с ромом. Но только сразу, с первым маленьким глотком Пойму, что нет настоя прянее и крепче, Чем тот, что по ночам безумным мне знаком, Чем тот, что плещешь ты на бархатные плечи. В ладони подливая много раз подряд, Я в песне расскажу, как мягок и как сладок Напиток, чьи букеты снова нас взбодрят, Струясь так горячо в кофейные каскады. Пусть незаметно ночь рассыплет угольки, Захочет угостить отваром и нас терпким, Но мне по вкусу вихри те, что чуть горьки. И мы соблазна страсти как всегда не стерпим. А ты мне в поцелуи пряди просто лей — Я их ароматом пленён и очарован. И плевать на то, что в чашке стынет на столе Твой любимый кофе с корицею и с ромом.

Солнца алый божок Вспыхнул, и зарычали Лепестками турбин Рейсы, слившись в букет. День огнями обжёг, Но по цвету печали, Взмывшем в неба рубин, Я узнаю твой след. Гулкий рёв оборвал Что-то важное в сердце, Когда пел нам романс Низкий лайнера звук. В пять минут интервал В облаках шлейфом терций Растянул диссонанс Ненавистных разлук. А в касании рук долгожданном Всполох страсти горел огневой. И прольётся причёска каштаном Над небесно-густой синевой. Быстрый лайнер кряхтит, Режет меридианы. Горизонт стал белей — Держит вольную высь. Облака – их штрихи, Точно перья Дианы На убойной стреле Между нами неслись. Но стрелу на лету Перехватит, нагрянет Пара искренних фраз: «Долетела. Люблю». Этих слов теплоту, Как заката багрянец Вечер вышьет на фрак, Заиграв мягкий блюз. В эту ночь от разлук Нам не спится обоим И, припавши к окну, В сотнях вёрст ловим взгляд. Время бьёт по узлу Наших уз, только «Боинг», Расстоянья проткнув, Возвратится назад… …Вечер тих – здесь о нас Есть мотивов остаток, Ну и пусть нам иной Доиграл дирижёр. Мне волос диссонанс В губы падал каскадом, Звёзд минор – домино Падал в трав ля-мажор.

Какая встреча была в том порту, Когда над городом вечер погас! Им ночь дарила двоим теплоту, Ей прядь волос растрепал смелый галс. Она – актриса «de la Saint – Denis», Он – капитан сухогруза «Орфей». Всё ничего, только в разные дни Ей – на гастроли, ему – дальше в рейс. Когда уснёт задумчивый Париж, Когда Владивосток уже не спит, Вдруг звёздный снег над миром выпал, лишь Мост времени меж судьбами разбит. И станет ночью снова холодней Во снах, где места нет их дружбе, но Навеки в переулках разных дней Скитаться им без счастья суждено. Какой закат над Парижем мерцал, Чтоб в небесах вызвать лунный прилив! Какая страсть обжигала сердца, К утру нещадно их испепелив! Зачем в тот вечер «Орфей» обронил Тяжёлый якорь на Сене за борт? Зачем сошлись вместе разные дни, Добавив грусти, тоски и забот? Какой финал посвятит тихо грусть Тем двум сердцам, что случайно сошлись? Ушёл в рассвет из порта сухогруз, Её поднял борт в закатную высь. Лишь шар земной, вдоль орбиты гоним Ветрами времени, круг описал. Всё ничего, только в разные дни Их часовые сожмут пояса…

Неподвижная, как вылитая, Светит надпись на старом табло. Ты, опять в эту ночь вылетая, Мне в ладонь зажимаешь тепло. Что ж, пускай сохранится моё там Одиночество. Только потом Ты исчезнешь в цветке самолёта, Он лишь утром раскроет бутон… И мы летим, листая города, Как читаный на сто раз календарь. Нам только бы за время не продать Любовь и страсть, что так раскалена. А мне дороже всяких солнц и лун Мечта о том, чтоб прилетела ты И подарила нежный поцелуй — Разменную монету теплоты. Космос так предприимчив и юрок, Раздаёт всем на счёт времена. Наша жизнь – это просто купюра, И у каждого свой номинал. Шелестела одна, и гремела Жизнь другая, монетой звеня… Здесь, в стремительной игре, мелочь Нам бы не упустить, разменяв. Но когда-нибудь небо утонет В полыхающей глади утра, В распустившемся белом бутоне Ты появишься, выйдя на трап. Дни прошедшие серы и скудны, А фонтан любви так многолик. Так давай в него бросим секунды, Чтоб вернуться ещё в этот миг.

Созвездий молчаливых тайны — Всего лишь к мифам древним пропуск… Не возвращайся, раз уж лайнер Тебя похитил, как Европу, Когда огни светил, не грея, Крутые озаряли скалы, И воды сильного Эгея Рождали бриз слегка усталый. Не вспоминай – иначе дрёму Снов о тебе нарушит стая. Я столько обломал черёмух, Их цвет в кайму волос вплетая! Не наблюдал с тобой часов я, Не замечал банальных чисел, Я с губ твоих пил молча сок-яд, И до мечты тебя возвысил. Не говори, что важен возраст — К чему нам временные шкалы?! Молчанием заглушим возглас, Ветров порывистые шквалы! Коснись улыбкой губ, чтоб в яде Размыть навек разлуку злую, Растай в плену моих объятий, Не прерывая поцелуя…

Ветер время качнёт, точно замерший маятник, Вечер звёзды опять тишиной закоптит. Отсчитавши бездушно холодные мая дни, За разлукой забрезжит зари апатит. На прощанье целую в пробор — Ждёт тебя поздний аэропорт. На струну одинокий аккорд Усталость пролёт моя. И стирая лады на износ, Полночь что-то бормочет под нос, А на сердце унылый прогноз — Погода нелётная. Станут ночи и песни отныне степенными, А избитый мотив съедет в тонику, дряхл. Лишь часы как всегда стройной гаммы ступенями Прозвучат – бой в цепочных утонет кудрях. За нехитрый секунд звукоряд Пусть простят их, пусть не укорят, А меж звёздных корявых коряг Сон росами лёг на явь. В нём мы нежность друг другу вернём, В нём не будет бездушных времён. Но ты пишешь – твой рейс отменён — Погода нелётная. Белым голубем вдруг к нам в окно тишина влетит. Как хрупка и нужна в этот ранний час тишь! Я проснусь, а в окне – наша улица в наледи, Я проснусь – ты ещё крепко и сладко спишь. Брезжит поздний рассвет ноября, В нём струится заветная прядь. Не позволив её растерять, Скрыл небо в свой лёд ноябрь. От зари пробудившись чуть-чуть, Ты прошепчешь, прижавшись к плечу: «Я сейчас никуда не лечу — Погода нелётная…»

А город вновь суетой кипел — Привычный будничный ритм. Дожди, сентябрь, серая капель, Листва повсюду горит. Ты, задержавшись чуть у афиш, Взметнёшь над городом плащ И на любовь снова вдохновишь Весь мир, что был так пропащ. Стало так легко, и расправил всяк Ленты крыльев, к любви взлетев. И расплавился, и расплавился Этот день в вечной мерзлоте. В такой же вечер узнал на вкус Я губ твоих поцелуй. Упал закат, как рябина в куст, Огнём метнувши стрелу. А после был от любви пожар И новый вечер, когда Мы расставались с тобой, а жаль! Та ночь была нам, как дар. Но ушла она, и расстанемся Так легко мы уже вот-вот. И расплавится, и расплавится Новый день от других забот. Текли года, дом мой не был пуст, Я не был праведно чист, Но как и прежде я помнил вкус И поцелуй той ночи. А может, я просто постарел И слышу прошлого плач? Всё чаще хочется поскорей К той, что взметнёт синий плащ. Ветер ввысь скользнул и расправился Голубиным крылом на взмах. И расплавился, и расплавился День, блуждавший без нас впотьмах. Взорвалась ночь, и луна взошла, И в судьбах снова погром. Накинет небо на нас бушлат С квадратом звёздных погон. Теперь конечно не отпускать, Бездумно с волей резвясь. Пусть нам достанется от куска Вселенной вечная связь. Станет яркою от тепла листва, В бабье лето раскалена. И расплавится, и расплавится Этот день от любви для нас.

Память летит в тоннеле Прожитых номеров. Вьюги осатанели — Вон сколько намело! Вспышка опять пустая Строк этих выжгла залп. Помнишь, в ночь отпуская, Грусть скрыл в твоих глазах? Явь вырвалась из тела, Сон вышел так ленив… Также метель свистела, Руки разъединив. В пасмурном коридоре Старой двери хлопок — Разлука априори, Шрам на любви глубок. Мутной метели вихри — Вечной печали стон — Сердце рвут. Только в них ли Нужно искать исток? Город уже давно сед. Полночь не сберегла, Вновь от меня уносит Терпкость коньячных глаз…

Взводы крепких туч схлестнулись. Бездной Стала эта ночь для ливня и Странною судьбою неизбежной С каплями дождя наивными. В осени нагой, бесстыжей, дерзкой Таяло последнее тепло На руках – твоей, почти что детской И моей, упавшей тяжело. Мы ладони нехотя разняли, И любовь сквозь пальцы, как песок. Что теперь корить себя, раз знали — Дождевых настанет капель срок. Как закат в ночи листвы покровы, И от них огнём вдруг станет чернь. Мы объятий сбросили оковы, Мы теперь не связаны ничем. Больше ни секунды не осталось. Не забудь… не жди… не оглянись… Сев в такси, б умчалась, не прощаясь, Мы тогда ни в чём бы не клялись. В полдороге путь любви нас сменит, На него другие пусть взойдут, Пусть им будет этот дождь осенний Вестник встречи вместо тех минут.

В небесах от грусти зябкой треснувший графин Расплескал седые переливы перламутра. Бьющий в цель наверняка косых дождей графит Ночь с холста шедевра проливного стёрла мудро. И по складкам платья твоего на шёлк и гладь Провела разливы, цвет полей, и так неброско Вся картина в этот шёлк бесценный улеглась. Вот бы беззаботно пасть вдвоём в такую роскошь! Но ты уезжала, и губы застыли, Ладонь на ладонь и на талию прядь. Считали вагоны столбы верстовые — Им некого больше любить и терять. Обжигал на поцелуях пыл прощальный нас, А в домах на гулкой и уставшей Привокзальной В окнах свет тускнел и грустно, молчаливо гас, Звёзды в полумрак свет ослепительный вонзали. Нам сейчас по ним бы пробежаться и упасть, Просто и беспечно взявшись за руки, и босым, А потом у августа ещё тепла украсть — Украдём мечту свою мы и в сентябрь бросим. Дрогнет взмах твоих ресниц, и ночь, в глазах застыв, Преданно останется на фото запылённом. Сказочной и совершенной оказалась ты В этом сумасшедшем пьяном лете мимолётном. И букет дождём прощальным сыпал лепестки На перрон холодный, хрупкий, каменно-асфальтный. По пустыне города звёзд зыбкие пески Сыпали и прочь текли, как время нам сквозь пальцы…

Вроде, всё, как обычно – всё те же дома, Те же улицы, люди и скверы. И во власть яркой осени жизнь отдана, Даже небо не кажется серым. Тот же парк, но уже занесённый листвой — Первый признак серьёзной, большой перемены. Без неё этот город безумно пустой, В остальном – всё банально и обыкновенно. Холодный город без неё, Невзрачных будней сеть тугая. И в этой гулкой бездне льёт Дождь, по аккордам разбегаясь. Любовь кого-то узнаёт Меж остановками трамвая… Холодный город без неё — Мы разошлись, не расставаясь. Всё привычно – все знают, что завтрашний день Будет копией суетных будней, Да известно ещё, что не станет нигде Беззаботней, теплее и людней. Тот же каменный лунный холодный магнит Лишь чуть раньше повиснет над линией пробок, И почти ненавязчиво с улиц огни Сон навеют – он тоже привычен и робок. Всё известно – и ласковый ливень косой, И волос цвета вечера волны… Ах, как жаль, что всё это – опять только сон; Сон, несбывшийся в тусклую полночь. Он к рассвету исчезнет туда, за огни, И не станет желанною явью, наверно, И не вырваться сердцу из злой западни — В остальном – всё банально и обыкновенно.

Короткий зимний день уже усоп. Меня ждёт впереди вокзальный гул. Я дальше от тебя на пять часов По колее на выцветшем снегу. Луна на фоне чёрных парусов Пиратский флаг на небо ночь взметнёт. Ты дальше от меня на пару снов, Волнующих сознанье даже днём. И будут над городом ливни Все, как один, проходить. И устремится день зимний Город опять захватить. Выйдет один победитель В этой извечной вражде. Только не будет – не ждите Наших июльских дождей. Проснёшься, и пройдёт по телу дрожь. Февраль прозрачен, скучен и стеклянн. Ты вспомнишь тот июльский тёплый дождь, Когда поймала ты мой первый взгляд, Когда на ослепительной ладье По радуге промчалась солнца тень. Ты вспомнишь тот, среди цветов подъезд, Затерянный меж ярко-серых стен. Как пахли твои волосы дождём. Тебе то лето так чудесно шло! Я был тогда растерянно-смешон, В промокшем платье ты была смешной. Но дни, как птицы. Осень – птицы влёт. Мы с памятью остались тет-а-тет. Я был тогда в тебя одну влюблён, Разлук мы не могли с тобой хотеть. Я дальше от тебя на пять часов…

Проскользили клином журавли, Проколов сырого неба плоскость. Золото ударит скоро в лист Ярко, неминуемо и броско. На часах вокзальных возле двух, И с перрона опадут вагоны. Засыпают также листья клёнов Вокзальный дух. Не давал нам объясниться, Ударяясь об ресницы, Первый хмурый ливень сентября. И наперекор молчанью Вдавит в губы мне печатью Поцелуй, настойчив и упрям. Кажется, к вокзалу бьёт волной, Как к прибою ночью цепь вагонов. Жаль, что её – первый, головной Раньше всех исчезнет в бездне сонной. Режут мегафоны чуткий слух, Всплеск толпы, как об озёра вёсла… И остался, только без её слов Вокзальный дух. Скоро небо прояснится, Не забыть мне про ресницы, Из волос и чёлки абажур. Ночь стремительно трезвеет И, чтобы себя развеять, По дворам уснувшим поброжу. На часах застыло без пяти. Что-то держит, будто бы сетями. Что мне делать и куда идти? На покой пока совсем не тянет. Чтобы нервы не терзать, найду Новую задумчивую рифму — Снова вдохновит, под утро стихнув, Вокзальный дух. Скоро утро колесницей, Не сомкнул пока ресницы, Маюсь от бессонниц в свете лун. Осень – грусти и зимы след, Не дают покоя мысли И её прощальный поцелуй.

Ну всё – теперь ничто не держит, Ни город этот, ни друзья. Как о бумагу хрупкий стержень, Так о вокзалы вновь трусь я. Я уезжаю безвозвратно, Я не вернусь – даю зарок, Ведь часто хочется назад нам В переплетениях дорог. А месяц на клинок похож, Уйдёт за облака, как в ножны. Я верил, что все чувства – ложь И что любовь на свете ложна. А где-то от вокзала к югу Не спит, быть может, у окна Та, что любви дарила вьюгу, Чиста, невинна и грешна. Что волосы в ночи кидала, Смеялся месяц, точно чёрт. В её руках дрожит гитара И виснет в воздухе аккорд. Спадало ей на бюст волос Кольцо, как дым ночной сигары. Я думал, что все чувства – ложь Для этой девушки с гитарой. Какая глупая ошибка! И ей цена – вокзал, вагон. Но в мыслях так настырно-липко Пылает той любви огонь. И вот уже ничто не держит, И все в вагоны по местам, Но где-то есть ещё надежда Её случайно встретить там. Вот всё предрешено – ну что ж, Всё, что есть в жизни – всё недаром. Я понял, что любовь – не ложь Для хрупкой девушки с гитарой.

Когда на переполненном перроне я Томился в ожиданьи поездов, Все мысли и все чувства посторонние Ты погасила нежных глаз звездой. Тогда, хоть не окликнул тебя даже я, Остановилась ты, как в забытьи, Не думая о том, насколько важная Была мне остановка та в пути. Там рельсов сгусток, Там сердцу грустно… В который раз объятья и сцепленье рук Там разорвутся, И вновь два чувства В одно сольются под названьем «боль разлук». Под призмой последождевой капели Густые краски в духоте галдят, А я всё на перроне ли, в купе ли Без устали ищу твой грустный взгляд, В котором ожиданий переплёты Тупою болью чистых слёз дрожат. Моя жизнь – переезды, перелёты, А ты привыкла ждать и провожать. Однажды там, где рвётся неба кромка, Где поезд мой проглотит скоро мгла, Случайно обернулась незнакомка, Как жаль, не разглядел я её глаз. И дёрнулся состав в путь, как в агонии, И скрылась нежных глаз звезда, а жаль! Но искренне прошу – когда в вагоне я, Хоть в мыслях ты меня, но провожай.

Треснула гитара, а лады Всё ещё хранят тепло мелодий. И колкам янтарно-золотым Снится, как их струны прокололи, Как чертила ноты ночь углём По фонарной тонкой, хрупкой ленте, Как шуршал листвою старый клён В тихом ветра аккомпанементе. А теперь не взять уже аккорд, И грустить не буду допоздна сам. Ветер там, за окнами, так горд, С тишиной моей не хочет знаться. Медленная песня о судьбе Ядовито в сердце проникала. Медленная песня о тебе, Без искры, без чувства, без накала. Грустно нам с гитарой, ведь и я Окунулся с ней в безмолвный холод, И свеча иглою фитиля Тишину уже не проколола. А в ту ночь под иглами свечей Нам любилось страстно, упоённо. Даже звёзды были горячей, Ближе, как тогда с тобой вдвоём мы. Но воспоминанья не умрут, Их не выбьет ветер взмахом прутьев. Вижу нежных глаз твой изумруд — Сколько грусти в этом изумруде! Жаль, но про любовь сказала ты, Что она когда-нибудь проходит… Треснула гитара, но лады Всё ещё хранят тепло мелодий…

Ах, какие нынче грозы над тайгой! Гром-бунтарь читал в ночи свой стих крамольный. Тетивой в выси колеблются тугой Мимолётные зигзаги – искры молний. А от ливня горше память — Опыт прошлого жесток, Над судьбой нависла тень его живая, И вонзается шипами В душу розовый цветок, Незатянутые раны надрывая. Сон лучше помнит Жизни детали, Как был от смерти на волосок… Дикий шиповник Сдавит скиталец, Брызнет в ладони кровавый сок. Вспыхнет тишь у горизонта сентябрём, Пряный август безнадёжно-молчалив сник, А скиталец рядом с осенью вдвоём Любовался на луны тысячелистник. От дождя трезвей обоим Вдруг задышится, и вот Пожелает осень властвовать сама, но Лечит сердце зверобоем, Да полынью полевой, Заревев от безысходности шаманом. Отцветёт тепло увядшим васильком И разложит грустно мятные ранетки. Первый снег в настил багряный бросил ком, Осторожный сын седого ветра, меткий. Ну так что же – жребий роздан, И под блеском снежных груд Куст увядший дрогнет неприкрытой голью, Ведь шиповник – тоже роза — Тихо зябнет на ветру… Ах, какие нынче вьюги над тайгою!

Алый закат пером Чиркнул и вдруг потух. Ветры тут вчетвером Смяли всю теплоту. Зиму бы скоротать, Переболеть тоской, Ну а там – благодать, Воля, да ширь весной. Здесь пурга лицо царапала. Не по ветру, да не вдоль реки Уходил он – что ж, пора, пора, На душе от злобы колики. Это средство от предательства, Что на сердце, на душе ли. И без глупых обязательств он Уходил в тайгу отшельник. Вьюга неласково Бьёт по лицу, хмельна. Брызги шампанского — Пыль кружит изо льда. Сменит метель наряд, Снежная борозда. Греет недельная Жёсткая борода. Скрип старых кедрачей Тешит здесь ноябри. Если притих ручей, Кто-то же должен в крик! Звонкой позёмкой снег, Землю всю запер он. В глади озёр краснел Алый закат пером.

Сорвался по весне на прииск, Внезапно – никому ни слова. Всю жизнь сомнения копились И вот взорвались той весною. Не чтобы доказать кому-то, Не чтобы там озолотиться, Где по утрам в туманах мутно, Где на реку гроза ложится. Не каждый обретёт, что ищет. Везёт настоящим, да смелым. Но души становятся чище С рассветом уже в мае спелым. Отчаянный мужик – старатель, Всё променял на тишь лесную. Сибирский правильный характер, В нём воля и напор схлестнулись. Тайга здесь вечна и невинна, Нет суеты, обманов подлых. Усталость иногда давила, Но для души-то вечный отдых. Здесь пляжей нет и кос песчаных, И эту вечность не нарушить. Здесь небо для бродяг отчаянных Отмыть не золото, а души. Поспела среди мхов морошка, Дождями просеки покрылись. Всё ради них оставив в прошлом, Сорвался по весне на прииск.

Лета терпкий вкус. Тайги таинственный обряд. Хрусталём росы звенело утро на заимке. Месяц с небольшим до огневого сентября. Он с тайгой уже роднее, ближе и взаимней. Трав медовый цвет в необозримой пойме рек, Утро и покой, но не пристало расслабляться. Перезимовал, и будет глупо помереть, В этой красоте лесов сибирских затеряться. Надо, что бы ни случилось, жить, Даже среди кедрачей в глуши. Лета терпкий вкус Опять тревожит память, Полную от чувств — Их просто не оставить, Их не заглушить. Как будто хищника укус, Лишь осень сможет потушить Лета терпкий вкус. Порох чуть горчил, споткнулся на скаку сайгак. Утренний туман, а может, выстрел сизой дымкой — Он один поймёт, тот, для кого свой дом – тайга, Кто привык давно к такой нелёгкой жизни дикой. И опять затвор чуть слышным треснувшим щелчком, Снова нарушал переговор таёжный малость. А потом зимой, под бесконечным кедрачом Эта тишина ему так часто вспоминалась. Только эти дни и будут греть Душу на морозе в декабре. Вот уже и ночь усердно острым тесаком Просеки в глуши неслышно, неустанно рубит. Кто с тайгой на «вы», кто с ней так близко не знаком, Устрашит того бесшумный гром её орудий. Дни всё холодней, всё ближе к осени часы. Зябко над водой луна растущая рябила. Скоро ей в воде придётся на зиму застыть, Скоро загорчит в морозном воздухе рябина. Значит, снова вьюги соберут Мягкие снега на его сруб.

…Провалились глаза в глазницы, Руки мёрзлые не отогреть. Часто с целью судьба разнится, Вместо жизни – бессилье и смерть. Были в жизни другие планы, Их предсмертный замкнул мираж. Падал снег над тайгою плавно, На снегу он там умирал… Понапрасну он жизнь не тратил, Но, невольник слепой судьбы, Он попал в отдалённый лагерь, В заметеленную Сибирь. Восемь лет здесь прожил достойно, Спину гнул ему лесосплав. И вот, нищий, один, но вольный, Лишь дорога, билет, да состав… А тайга переплеталась Хвоей с вязью холодов. Цели в жизни не осталось, Кроме жилы золотой. А тайга крутила живо Горькой жизни карусель, Снилась золотая жила, Точно долг на нём висел. Что ждёт в городе – неизвестно, Денег нет, голод будет жрать. Тянет хвоей сильней из леса, И решил он не уезжать. Зной ли, туча ли грозовая, Август или сырой апрель, Только золото отмывая, Не заметил сам, как сгорел… В горло пресный пихтовый воздух, И метель, лупит хвойный дождь. Он лежал и смотрел на звёзды, Согревал лес и снег, да дрожь. И хоть попусту жизнь не тратил, Не держал синицу в руке, Одинокий, как волк, старатель Умирал на снегу в тайге…

Стонет февраль-отшельник Струнами белых вьюг. Вихри пурги ошейник Старой тайге совьют. Стая под небо взмыла, Стая не птиц – теней. Вьюгами с новой силой Над кедрачами взвыла — Ведьма поистине! Вспыхнула мгла, Жалобно взвыв Звоном стекла, Ветреный взрыв. Звоном стекла, Битого вдрызг. Кровь запеклась Закатом брызг. Жизнь вся без прегрешений, Перед глазами рябь. Воет февраль-отшельник — Что вёрсты замерять, Если вся жизнь – дорога, В ад или в рай – плевать! Вдоль берега сырого, Даже весной сурова, Нечем отогревать. Скачет метель – сука! Всё норовит обнять, Пьяная от испуга, Душу не тронь, хотя б! Душу оставь в покое, Ей не заледенеть, Мы ведь родня по крови, Только снега покроет Лунной тропою смерть.

Уколола вьюгой роза ветров, Да мороз вонзила в кожу густой. Он, отчаянье в себе поборов, Уходил в январь, на юго-восток. Ах, как эта ночь крепка и горька, Только звёзды ей совсем не к лицу! А метель бросала в ноги аркан, Не давала прочь уйти беглецу. А сияния обман несерьёзен, Даль манящая коварна, хитра. Сколько спели за века песен розе Её братья, роковые ветра? Закурить бы хоть – уж не до костра, Но душою он от бед отсырел… Хоть привиделась во сне б мягкость трав, Только сон его похож на отстрел… Вот бы май взметнул сейчас выше пыль! Вместе с прошлым в свежем поле б утоп… А пока вгоняет в сердце шипы Распустившийся колючий бутон… Вдруг, обрублен злой пургой и упруг, Свет рубиновый мелькнул там, вдали, Заполярный треснул в зареве круг, Разорвав земных оков кандалы. Из венка суровых северных зим В март упала мягко роза, грустна… Полюсов графин разрушен, незрим, Рухнул в рыхлый снег разбитый хрусталь…

По траве, по прошлогодней Поздней ночью в половодье Меж проталин на весеннем снегу Проскочивши оцепленье, Горлом хриплым от цепей нем, Одиночкой-волком к свежей воле бегу. Как фонарь луны назойлив, Трёт на нервах мне мозоли, Не даёт мне хладнокровно уйти. Звёзды, как из ружей некто В меня целят свой прожектор, Но я рискну – пройду запрет за буйки. Не решился уйти на рывок, Корешей уговаривать зря. Опьянённый весной старый волк В ночь за решку ушёл втихаря. Шёл к весне – не подводит чутьё, Верно к воле, да к дому ведёт. Окружил март, уйти не даёт. Эх, проскочим, авось повезёт! Утром вышлют два наряда, А пока – привал – коряга, Всё же лучше, чем нары и трюм. Снег уже теплом обглодан, Мне б не выйти на болото, Да не сделать лишний круг и петлю. Лес в подснежниках-кристаллах… Голод, сон, мороз, усталость, Только воля мне дороже всего. Здесь светает незаметно, Быстро кружится планета Вокруг линии своей осевой. На снегу, на грязно-рыхлом Ночь бушующая стихла, Утро стёрло звёзды все над тайгой. Там, на вышках пересменка, Скоро лес прочешут стенкой, Я бегу всё осторожней, тайком. Я не волк уже, я заяц, Всяких шорохов пугаясь — Кто ж их знает, как мне могут путь перекрыть? Скоро городская трасса, Надо с силами собраться, Ах, как мне пригодятся чуткость и прыть…

В этом мире, отнюдь неспокойном, Он не бился за славу, не жаждал побед. Просто цель была – выйти к тем поймам, За которыми насыпи серый хребет. Не пропасть бы, дойти до железки, Ну а там – на попутный, восток или юг… А пока и словцом даже не с кем Переброситься и протоптать колею. И пока он, как ветер не пойман, Двое суток по горьким пожарищам, А потом – меж болот и к тем поймам, У которых овраги лежат, треща. Вдаль гнала, точно конь, злоба, гривой Необузданно, бешено в ночь тряся, А наутро кедрач обагрила, Но запал не сгорел, не погас, не иссяк. За тайгою осенней, просторной Снова пал клок багровой, закатной парчи. Даже жажда давно стала нормой, Снами хвойными в горле просохшем горчит… Дым костра и полынь, да щетина Хоть немного спасают здесь от комарья. А усталость едва ощутима — Лишь на пару часов сновиденья сморят. Жалко, не прихватил карабина — Собирал, видно, в спешке и наскоро бог, Да твердят – нет его. Как обидно! Но досаднее, что отсырел коробок… Он не шёл, не стремился к победам, Но объятия насыпи холм распростёр. И, простившись с последним побегом, Погасил свой последний таёжный костёр.

На границе тайги и тундры, Где конвои погоды злей, Где из звёзд хлопья снежной пудры На кедрач сыпал Водолей, Под покровом метельного мрака — При себе нож, да заряжен ствол — Вор бежал из сырого барака, Уходил в полночь под рождество. Вы сиянию звёзд не верьте — Здесь они и коварней, и злей, Их, как золото в небе-мольберте Рассыпает кольцом полоз-змей. Трое суток, и вот по следу Приближается злой конвой. И нагнали его к рассвету У реки скользкой, ледяной. Под ногой автоматы копнули Рыхлый снег – он в ответ их свалил, На последнего только вот пули Не хватило – подводят стволы. Вот уже автомат ощерил Пасть свою на живой улов, Вот он загнан к узкой пещере, В ней от сумрака лёд лилов. Эх, исчезнуть здесь, в узком ущелье б, След запутать, как мелкий пунктир! Только вдруг на него из тьмы – череп, А под ним – офицерский мундир. Здесь застыл, как на карауле, Кем-то зверски убит комдив, А в руке – кольт и гильза с пулей, Знать, ушёл, ствол не зарядив. И слезою небритую щёку Охладив, и не слыша треск гильз, Старым кольтом в висок беглец щёлкнул В дебрях тундры ли, в чаще тайги ль…

Рвёт память луны оскал Волчий. Мгновение до броска Полчищ Загонщиков – их крепка Свора, Не выйти бы на капкан, Скоро Стечь в яр – он от вьюг-задир Выстыл… Вот треснул там, позади Выстрел… Скатился в яр, как снаряд Крик: «Пли!», Свет лунного фонаря Щиплет, Мерцанием клокоча Прелым, Забьёт в ледяной колчан Стрелы. Осыплется звёздный рой В искры… Чуть ближе прошёл второй Выстрел… Развенчаны вмиг божки Ночи. В периметре жгут флажки Сочно. И всё, что в судьбе искал — В клочья! И рухнет душа в оскал Волчья. Рассветом дрожит неон — Ввысь трель… И юркнул из жизни он В выстрел…

Волны резвые, Ствол нарезанный, Под дождём бежит Речка пресная. Силы на потом — Дичь-то с опытом! Время заложить Боевой патрон. Ночь прошепчет – вьют Сумасшедшею Нитью колется, Душу сны прошьют Блики поздние, Сосны осенит. Поохотиться Эх, на осень бы! Ох, добыча крупная пули ждёт, Вспыхивая перед лицом ярко. Подстрелить, а если в тайгу уйдёт, Будет по лесу зимами шаркать. Копья острые Тихой поступью Под обстрел дождя В тишине встают. Шаг замедленный — Незаметней бы, Да ветра следят, Миг последний был! Дождь заря жуёт, Ствол заряженный, Листья падают — Знать, не зря же шёл! Напрягся курок, В ливень вновь бросок! Под лампадою Месяц образом… Развернуться вольной душе, да вскачь! Не по мне – по осени в ночь каркал, Да ветвями цепко старый кедрач Вечерами сквозь тишину шаркал. Жгут погасшие Листья павшие, Поджигают лес, Одичавшие. Тут по ним ходить До снегов, поди. Только по земле Распласталась дичь! Осень мёртвая Снегом портила Ледяной настил — Чаща чёртова! Ели брёвнами Ночью тёмною, Да патрон настиг Неуёмную. Осень ледяную патрон настиг В битве бесконечной как сон, жаркой. Крепкой битвы смоет подробности Дождь последний, что по земле шаркал…

Первый листок с берёз, Стынет смола в янтарь. Прошлое заберёт Осени календарь. Воздух – не то дуэт Ветров, не то – война. Всё-таки радует Осень медовая. Зорями лес прожгли Листья, да ягода. Год ещё пережить, Ну а там – как бог даст. Каждый ствол свой калибр Новым кольцом, да вширь. Только его, как был, Но не предавший. Были бы дробь и хлеб, Вера во что-нибудь. Сколько их, бабьих лет Можно здесь протянуть? В свой понапрасну дом Гостя не приводил. Верится так с трудом — Год здесь почти один. Скоро черёмуха Листьями тень примнёт, И потечёт по мхам Осени терпкий мёд.

От причала рассвета сентябрь Откололся, листвой шелестя. Шкипер-ветер, не трус, не лентяй, Поднял лунного паруса стяг. Выбран якорь последней грозы, Веток ивовых обрублен трос, Бьётся в борт ночь, в росе отразив Вызревший дикорос. Дождь хлынул проливной, С грустью не совладать — Крейсер «Осень» уходит в ночь, В зимние холода. Отблеск зари вишнёв, Суток наивен такт, Слышен ветра привычный рёв, Значит, нам от винта! Вот орешников спелый корунд Ватерлинии штрих прочертил. Осыпался шиповника румб, Закрывал мшистых палуб настил. Пусть фрегат в холодах одинок, Капитан к звёздным линзам приник — Ночь плескает в широкий бинокль Ультрамарин черник. И, лавируя меж облаков, Он оставит закат маяка И уйдёт, где из звёзд собран ковш, Где метель ещё нежно-мягка. Океан круга времени скор — Вон и ландышей спелых атолл… Сменит зимний тяжёлый линкор Мартовский ледокол…

Сибирского лета период недолог. Отбился однажды от группы геолог. И он, не поняв, как могли его бросить, Плутал между сосен, оврагов и просек. Прошло трое суток, вопрос не решён, как Обратно вернуться? – Кончалась тушёнка… А осень тянула морозной стихией: Места здесь глухие, места здесь глухие. Конечно, и злости тут впору скопиться, А месяц на крыльях дождь вынес, как птица, Брусника листвою у склона пригрета. Порвал паутину – плохая примета! И вдруг у холма – да не сон ли – неужто? По крышу вросла в землю чья-то избушка. Вошёл – в ней старик что-то вроде ухи ел И молвил: «Что ж, странник, места здесь глухие…» «Да ладно, старик! Мне бы хлебную корку! Взамен забери кортик, чай и махорку. Да что там! – Бери всё – твоя, дед, котомка!». А за горизонт пала инея кромка… Уснул. А очнулся – как мог здесь остаться?! Вокруг ни избы, ни холма и ни старца, И горло болотная топь сжала, мхи ей Поныне там вторят: «Места здесь глухие…».

Меж таёжных троп золотой бороздой Набирала осень сырая разбег. Умирал старатель, ещё молодой, У седого егеря в старой избе. А в окно стучался осиновый прут, И твердил больной старику в эти дни: «Как последний лист ветры с ветки сорвут, Так придёт пора и меня хоронить». Ах, как октябрь был смолист! Как ночью бил мороз в стекло! А в нём дрожал последний лист — Остаток жизни, грусти клок. Вот уже и первых снегов крошит мел Тусклый сумрак, что от ненастья промок, А покров осины быстрее редел, Но ещё держался последний листок. До костей старатель той ночью промёрз И услышал голос сквозь снов пелену: «Вот тебе похлёбка, да клюквенный морс. Я пойду до станции, утром вернусь». Так прошло три дня – листьям всем в октябре б Облететь от вьюг, взявших к северу румб, Но последний жил, и старатель окреп, Только вот старик не вернулся в свой сруб. Надо отыскать, проследить каждый шаг, И старатель вышел на ветер лесной. Под осиной егерь лежал, не дыша,

Под последний вьюг оркестр, Вой Выпал в этот раз отъезд Мой. Суетился, как паяц Март. Вот и тронулся в путь плац — карт. Душу греет не вино — Спирт, Весь вагон уже давно Спит. Думал я, что обречён Спать, Но попутчик-старичок Спас: «Я ведь тоже был силён, Смел. Нынче над моим селом — Смерть. Презирал я, ты пойми, Страх, Исцелял настоями Трав. Но однажды в листопад, В хмарь Двое крепеньких ребят В гарь Ту избу, что век стоит Там: «Будет здесь теперь, старик, Храм!». Я тогда двустволкою Их-т… И плутал в густом краю Пихт. Ну, да бог их им воздаст! Я ж Восемь лет по поездам — Стаж!». …За окном над травами Лёд Брызгами кровавыми Лёг. Дед умолк, а я перо Взяв, Будто сам в лесу сыром Зяб…

Он убежал от людей, От подлых трусов, от крыс, От серой сырости зон. А март беспечно галдел — В тот день как раз был открыт Охоты новый сезон. Охота – вечный азарт! Но жертвой будет не зверь, Не птица – беглый хмельной. Дороги нету назад, Весна шумит всё резвей, Предупреждает стрельбой: «Ложись!» И тут же низко свистели ветра над виском, Дождь очередями, и бил, И бил без пощады его снег в упор. Шла жизнь… А ветер в ночи, как душа невесом, Которую он уносил, Сливаясь в единый весенний узор. Он пятый месяц в тайге, Зима была непростой, А осень он пристрелил. Река собакой к ноге, Но только он нынче с той Тайгой воюет без сил. За осень мёртвую месть, Где между разных резных Опавших листьев стоял Он победителем здесь, Но был им лишь до весны, А март в отместку стрелял! В болотах спят камыши — Укрыться, пересидеть Капели – треск канонад. Он тоже не лыком шит, Он как сестру знает смерть, Он ей почти сводный брат. В плечо навылет прошла Капель горячая, жжёт, Он боль зубами отгрыз… Кровь запеклась и прожгла, Но март ещё стережёт — Сезон охоты открыт!

В разливе лент таёжных рек Ручьёв весенних тают устья. Цветы неосторожные Ни капли солнца не упустят. Снега зимы апрель в тайге Сменил на ландышей снежинки. От зимних вьюг согрета ель, Да птицы с юга заспешили. В былинных строгих, нескончаемых лесах, В которых есть где по весне ручьям разлиться, С востока солнце, как рассвет в твоих глазах Чуть влажных, чистых, поутру опять родится. Ты мой восход, моя весна средь мерзлоты, Луч света мой на гранях зимнего кристалла. Спасибо, что под вальс снежинок золотых Мечтать о нашей встрече ты не перестала. Ещё нет-нет, да вдруг мороз Предпримет слабую попытку, И ясной ночью невсерьёз Ещё закружит вьюгой прыткой. Здесь лепестки опрятные, В сияньи утра снег блестящий. Сказанья здесь попрятаны Под снег искрящийся, хрустящий. Непроходимых зимних троп Всё меньше в зарослях таёжных. С верхушек шапки день сотрёт — Простой, талантливый художник. Падёт звезда полярная Над ароматами цветений. Заря взойдёт янтарная В тайге проснувшейся весенней.

Сибирь. Январь. Лесов канва. Елей густых спят кружева. Вокзал. Гудок. Зимы глоток. Далей туман звал теплотой. И пока по Сибири стучат поезда, Не закончится жизни нелёгкий маршрут. Только мне бы на рейс этот не опоздать, Ведь я знаю, что там меня любят и ждут. В окне мелькал Издалека Белый цветок – быстрый закат. И синь вверху, На север курс. Спичек сырых чуть сладкий вкус. Седой старик, Мороз сморил — Ветреный сон ты посмотри, Ведь спит тайга, Века тая. Это Сибирь Западная.

Пересохло вдруг горло от жажды. Он опять ту войну вспоминал. Летним утром начавшись однажды, Разносила смертей семена. Эти смерти тогда прорастали, От границ шли стремительно вглубь. И пока не узнал ещё Сталин, Как прорезали «Юнкерсы» мглу. А потом – вдоль смертей отступленье. Залпы звёзд сорвались на штыки, На кремлёвские рёбра ступеней Тяжело опускались шаги… В эти дни под огнём в Беларуси О любви он напишет в письме. О любви, но, не скрыв своей грусти, Намекнёт вскользь – здесь кровь, дым и смерть… Тех солдат много раз вспоминали, Но сегодня печален итог — Нет надгробия с их именами, Люди в братских могилах – никто. Взвод бойцов, молодых и отважных, Много лет старшина вспоминал. А под солнцем блестел, сох от жажды Раскалившийся мемориал…

Безучастные звёзды меркнут, Мы за ними спешим вдогон. «Как там видимость? Приём, Беркут! Как готовность ко встрече с врагом?». Небо нынче, как зла обитель, И над облаком чёрный крест — Это вражеский истребитель. «Беркут, сзади!», – в наушниках треск. Облака вдоль земли стекали, Обозначив небесный фронт. Как же часто мы вертикали Принимаем за горизонт. Чёрным шлейфом за фюзеляжем Увязалась старуха-смерть. «Слышишь, Беркут, мы все здесь ляжем, Но не раньше победы, заметь!». Мы ещё им оформим штрафы За всех тех, кто взлетел, упав, Всем штурмовикам из «Люфтваффе» Лично выпишем выстрелом штраф! Зацепило крыло на спуске, Но штурвал я не отпустил, И от бешеной перегрузки Злоба хлынула с кровью в виски. Полоса горизонта шире, И настойчивей рваный гул, А потом – тишина в эфире. Что ж ты, Беркут, не дотянул?..

Он влюбился ещё до войны В стюардессу с глазами, как небо. Они были друг другу верны, Он её русым прядям был предан. А потом был июнь и четыре утра, И винтами порвали над Брестом ветра. На восток пронеслась эскадрилья, Смерть крестами чернела на крыльях. Скоро вьюгой войны этот лес заметёт, А пока шёл он в бой, рвал врага за неё, В руки впились осколки штурвала, Лопасть серый туман разрывала. Вихрем взмыл в небо лётный отряд, Хищной стае рассвет перерезав. А внизу лес, да пашни горят, А вверху свет от солнца так резок. В сердце злость, и движок, точно ветер шумит, И со вспоротым брюхом упал «Мессершмитт», Но в бою этом жёстком, неравном Захотел враг его взять тараном. Скоро вьюгой войны этот лес заметёт, А пока шёл он в бой, рвал врага за неё. Новый день ещё там, за рекой вдалеке, А рассвет сбил луну и отправил в пике. Истребителю наперерез Вдруг рванул кто-то в борт его гладкий, И в дыму оба скрылись за лес, Точно в танце, в отчаянной схватке. А когда всех погибших найти был приказ, Он узнал, кто в бою этом жизнь ему спас, С болью в небо жестокое глядя, Целовал её русые пряди… Пряди русые пепел войны заметёт, Значит должен он жить, должен жить за неё. Он глазам цвета неба был предан, И несло его время к победам…

В маленьком посёлке В северном краю, Где ветров осколки Песен не поют, В доме занесённом Жил слепой старик И с аккордеоном Всё делить привык. Жизнь рекой текла в тишь, Холод иссушил, Но летела с клавиш Музыка души. В мгле седого края — Где на карте он? — Зимы согревая, Пел аккордеон. Раз в солнцестоянье, Смазав времена, Хмурым летом пьяным Началась война. Видно, сон был вещим — Все ушли на фронт. Для детей и женщин Пел аккордеон. Ледяные пледы Май до крови смыл. Сутки до Победы, Сутки до Весны. Но, устав от грая Чёрных злых ворон, Сутки не играя, Спит аккордеон.

Мрака зола – тугой Ночь обняла дугой Крепкий мороз в эту зиму за Ладогой. Снег, точно порох… Месяцем вспорот Чёрный закат у Невы. А до лета нескоро. Дед встанет в очередь: Хлеба для дочери — Уж не себе… А вокруг будет ночь сереть. Вон месяц вздёрнут В сумраке вздорном, И с каждым днём только меньше становится норма. Объявят потери, Кровь из артерий На снегопад злого времени брызнет. Зарницы зардели, Стук артиллерий, Значит, не вскрыта пока Дорога Жизни. Сон в яви всполохом, Снег так же порохом Сыпет и в нём – видно, вмёрз в наших порах он. От канонады Взмыл в облака дым, Вот и прошёл ещё день ленинградской блокады… Вновь канонады гул Оглушит Ладогу. Гонят морозы из дома тепла табун, Как конокрады, Только награды Им не дождаться, пока лёд на Ладоге гладок.

Четыре тридцать, и Мы на позиции — Враг где-то рядом, Да и в пору разозлиться им. Мы злости подольём, Вчера наш батальон Их из засады У посёлка подпалил живьём. Здесь лес нетронутый, Здесь оборону мы Должны держать, Да только вот напряг с патронами, Но это наш приказ, И силы есть пока, Держись, сержант, — За нами мост, а это значит, и река! Какой ценой Нам дался этот первый бой, Криклив и нем! Кровь по осеннему ковру… А репродукторы соврут, Что на фронтах без перемен. В глубь чащи ты не лезь — Там ощетинились Штыками фрицы «Центра» И в атаку ринулись. Их корпус мир громит, Прикрытый «Тиграми», Но этот бой на сто процентов Ведь не выиграть им. Фартило вроде нам, За нами – Родина, Ну а за ними – лишь тщеславье, Рейх и ордена. Для них опасней бой, Они в глуши седой Ещё вчера лес прочесали — Наших нет следов. В лесу проколотом Огнём и золотом Раздался крик И пулей острой впился в горло там, Где расцветала жизнь, Где батальон лежит, Где грудь, как штык Пронзают острые травы ножи. Но нет, не спишут нас — Ещё возвышенность Не отдана врагу, Подмогой взвоет тишина, Пусть запоздалою, И в осень алую Бомбардировок гул На них пускай дождём прольют.

Полк Утопал ночью в рыхлых песках. Долг Перед родиной, значит ни страх, Ни боль Не возьмут своё, И вновь встаёт Полк бессмертных в бой. И катились лавиной встречь солнцу Штрафники – каждый головорез. Умирать нет нужды, но придётся, Смыть вину – здесь же вор на воре. Значит, надо в бою отличиться. И пока кровь не брызнет из жил, Не пройдут пули через ключицу, А пройдут – значит, жизнь всю изжил. Полк Отдыхал после долгих атак. Толк, Ну какой толк свинец-то хватать? В груди Не затихнет пульс, Горячих пуль Град опередить. Здесь другие слова и дороги, Здесь другие законы войны. Только смерть всё равно к ним в итоге Подойдёт, как всегда со спины. Кто решил, будто непобедимы? Будто смерть обойдут стороной? Ведь земные законы едины, Лишь война эта будет иной. Полк Перед богом душой обнажён. Смолк — Кто-то всех перерезал ножом. Тревог Не успел поднять, Войну по дням Сосчитал стрелок. И теперь они точно бессмертны, Под песками погребены, По замкам и по кражам эксперты, Угодившие в лапы войны. Здесь не встанут десятки надгробий, Не прольются ни слёзы, ни кровь. Лишь рассвет в тишине покоробит, Сотни тел – бывший полк штрафников.

Ещё не взорвалась гражданской Кроваво-пламенной войной Страна. Ещё в тылах рождался Дух революции шальной. А там, на западе, металлом Гремели битвы злой поры… Где копья смерть свои метала, Они решились на прорыв… Наполнил воздух едкий порох, Кровавый дым слезит глаза. Побед не будет больше скорых, И отступать назад нельзя! А на губах такой знакомый Вкус лета, леса и коры, И вкус покинутого дома — За это всё шли на прорыв! С тех пор до наших дней баталий Немало было и побед. И что бы нынче ни болтали, Нам не забыть о той борьбе. Там, где свинцом война гремела, Где грудью длинный фронт прикрыв, Они уверенно и смело Пошли без страха на прорыв…

В горячие точки Прокрался туман, Опять здесь локальный конфликт. Не дали отсрочки На смерть пацанам, А лунные реки текли. Текли непривычно Из прошлого вспять, И войны, что были при нас, Он каждую лично Прошёл, но устать Не успевает спецназ. Скорпион Раскрывал на предплечье большие клешни. Только он Всё ещё жив, а от войн этих глупых тошнит. По горам Растекались туманы густой пеленой. Покарал Чей-то бог эти горы жестокой войной. Густыми ночами Во сне рвётся в бой, А днём душу водкой лечил. Равненье на знамя! И падал в запой — Да шли б эти все Ильичи! Ещё десять лет Не минуло с тех пор, Когда были окружены На чёрной скале И давали отпор, Теперь вот стране не нужны. На картах тех точек, Как шрамов в груди От острых пылающих пуль. А жизнь – это прочерк, Смертей пруд пруди, Ушли все в небесный патруль. А прошлое алым От крови с огнём, С удачей его лёгкий флирт. Вся жизнь его стала Вдруг пасмурным днём — Ненужный локальный конфликт.

Выцвело небо под солнцем палящим Матовой голубизной. Не было птиц, так надрывно кричащих, Поющих в жару и в зной. Только «Акула» туман рассекала, Плоть синевы над собой. Там наверху ожидали сигнала, Приказа двинуться в бой. Высь прозрачно поманит, А потом обовьёт. Затерялся в тумане Боевой вертолёт. Ах, как больно бессильным В затуманенной тьме… Вьётся у эскадрильи В сером воздухе смерть. Он поражения знал, но отныне Обязан вперёд идти. Бьёт по афганской колючей пустыне Стая больших чёрных птиц. Туча укрыла в туман эскадрилью, Окутав борт пустотой. Вспомнил, как осенью дома дожди льют В Сибири, там, над тайгой. Мокрый туман не хотел расступиться, Скрывая цели ракет. Сильный толчок, и вдруг рухнула птица В очень крутое пике. Жизнь раскололась на чёрное с белым, Небо прошила гроза. Жить так хотелось ещё, но и сделать Уже ничего нельзя…

Над горным ущельем была так стройна Синяя ночь, чуть коснувшись вершины. Это была не наша война, Хоть на ней наши судьбы вершились. Сколько их, этих судеб там сожжено Меж кровавыми злыми песками! Нет, ведь не были слабыми мы всё же, но Горькой водки в стаканы плескали. Больше полных стаканов, чем нас за столом — Мы у жизни беспечной в изгоях, Потому мы на бой с этой жизнью встаём — Кто теперь не вернётся из боя? Кто под треснувшей тенью луны, Где вчера только пули свистели, Обретёт тишину? И его хвастуны Власть имущие впишут на стелы. А судьба в эту ночь, страшный бой завершив, Под прикрытием подлой мглы, камень Остывавшей луны в переплёте вершин Перережет своими клыками. И над ней чуть заметная смерти кайма Поглотит жизнь, сойдя по спирали… Это была не наша война, Но мы жили в ней и умирали.

Снег с вершин острых гор кровью Стёк к подножию с закатом, Под лавиной похоронит День, ушедший до поры. Ночи кружево ветров вьют, Но останется за кадром Новостей и кинохроник Их отчаянный прорыв. Потеряв сто бойцов, рота Уцелевшей половиной Брала крепость снежных пиков, Укрепленье изо льда. Только горный день короток, Погребённый под лавиной, Где не слышно его криков. Ночь и смерть – вот результат. Третий час этот бой длится, И от пуль тупых, нахальных Рота всё быстрей редела, Но брала за метром метр. Вдела ночь луну в петлицу Меж узоров тех наскальных, А потом бушлат одела И вдруг превратилась в смерть. Замаячил рассвет робкий В тишине неосторожной И уже совсем без боя Он обосновался тут. Там нашёл камней обломки, Тех, кто до утра не дожил, А ещё – из роты двое, Те, что взяли высоту.

Сколько мыслей тот град высекал Острием на скале! Был приказ: высота, высота, Надо взять, и скорей! А под нами блестел серпантин, Под огнём туго сжат. Перевалы, и нам вверх по ним. Слёзы звёзд здесь дрожат. Ленка, Я это всё в письме обратном опишу. Стенкой Здесь падал дождь, а я одной тобой дышу. Вся ли Война закончилась уже или привал? Взяли Мы высоту, и дождь прохладный поливал. Сколько мыслей твой образ дарил В каждом сне, в каждом сне! Эту грусть он во мне раздавил, Как печать на письме. А война подожженной стрелой В сердце мне вдавит яд. Ты так хочешь, чтоб я был с тобой, Да и я, да и я. Ленка, Тут дождь сменяется тяжёлым градом пуль. Метко Стреляет снайпер. И опять мы в бой – да пусть! Знаешь, Пришлось оставить эту нашу высоту. Та лишь Внизу деревня наша, завтра новый штурм. Сколько мыслей неслось в голове, Когда я умирал. И смотрели те скалы наверх, А я ждал среди скал. Ждал, что ты подойдёшь тут ко мне. Поцелуй хоть теперь! Но среди тонких острых камней Только смерть, только смерть… Ленка, Я не успел тебе тогда сказать: «Прощай!» Плен как Твоей любви был сладок, а теперь слащав Привкус Минут последних, дождь, из памяти их смой. И пусть Она прочтёт моё последнее письмо.

Нынче утро опасное было бескровно и бледно, Где-то в пасмурном небе опять затерялась заря. Есть приказ, есть окоп, а ещё – пулемётная лента, Да в прицеле привычном – противника новый отряд. А под вечер, когда в темноте канонады стихали, Появлялась для писем каких-нибудь пара минут. Все писали обычные строки, а он вот стихами В этот раз захотел ей ответ долгожданный черкнуть. Он напишет, как ночь вынимает здесь месяц из ножен И вонзает в короткие, тёплые сны остриё, А ещё в неумелой строфе чуть смущённо изложит, Что на сердце хранит он так бережно нежность её. Он всегда с нетерпением ждал дорогие ответы, Для солдата письмо – это больше, чем просто листок. В нём – сирень возле дома, сорвавшиеся с веток ветры, В нём любовь и надежда на мир – вдохновители строк. Для него эти чёрные волосы – с запахом дома, Для него голубые глаза – это верности храм. Снова странным, безумным своим наважденьем влекомый, Он доверит все чувства сегодня, наверно, стихам. Но однажды пришло ей письмо, и от запаха фронта Растревожилось сердце, боясь тот конверт открывать, Но решилась, прочла и забилась в слезах – похоронка, И в бесшумном бессильи упала она на кровать. Это было под Курской дугою, тогда, в сорок третьем, Где от пепла, огня и смертей задыхались леса… Наша бабка порою любила нам, маленьким детям, С болью в сердце рассказывать, как дед ей письма писал.

Там вверху, в снежной туче Колкий ветер увяз. В эту ночь на мосту чей Выполняли приказ? Прорывались на запад, А рассвет вьюгой бил Тяжело и внезапно В обессилевший тыл. На него долгожданным уловом Напоролся полк, как на блесну. Этой долгой зимою суровой Все они приближали весну. Вот и артподготовка — Вестник скорых атак. В руки вмёрзла винтовка, Враг числом брать мастак. Тут прорваться попробуй, Ставит утро щиты. Сметены все сугробы, Вьюги укрощены. Шли за солнцем в атаку, за раненым, Укрывавшимся где-то в лесу, Но уже они знали заранее, Что в ту ночь приближали весну. Сыплют снега кристаллы, Вроде даже тепло. Окружать их не стали, Значит, ринутся в лоб. Значит, чёрною тенью Пролетит скоро смерть, Значит, это сраженье Надо выиграть посметь. Но задёрнулись снежные хлопья, Как над сценою занавес. Ну Что с того, что в грудь острые копья?! Ведь они приближали весну! Рвали метр за метром, Рвали души в клочки. Стали верить приметам, В бога верить – почти. Что ещё остаётся? Только вот был бы толк — Не дошёл он до солнца, Заметеленный полк. Солнца треснуло алое блюдце, И в зарю кто-то крови плеснул. Видно знали – уже не вернутся, Но они приближали весну…

Отскочило в закат солнце от рубежей, Светом вытеснив в порт две эскадры. Этой ночью залив во сто крат был свежей, Мы от берега вышли – так надо. Заменили зарю вспышки гулких торпед, И накрыла волна нас тупая. Было всем нам тогда не до громких побед — Шёл уверенно враг, наступая. Если смерть и война в небе тучей висит, Если нож за спиной время прячет, Значит, кортик в ладони сожмёт одессит, Обнажив на груди пёстрый рябчик. А потом по лесам у пустых деревень, У засыпанных пеплом, как градом, Мы стреляли врага за седую сирень, За каштаны над морем – так надо. Здесь не место упрёкам, не место слезам Между жизнью и смертью у края. Верной гибелью был наш отряд партизан Для румын, из засад наступая. На развалинах бой с новой силой кипел, Хороня штурмовые отряды, Но уже всё не так, всё иначе теперь, Скоро будет опять всё, как надо. А вернувшись домой, тех, кто взяли Берлин, Вдруг настигнет тревога скупая, У каштанов, сиреней и ярких калин Вспыхнет болью, к груди подступая…

Солнце рухнуло в скалы, и Марсом Озарился в ночь профиль лица. Надо просто суметь не сломаться, Надо просто дойти до конца. За величье корней и традиций Одолжить сил у жизни взаймы, Раз уж выпала доля родиться Под созвездием страшной Войны. Эй, дозорные ветры, не спите, Поднимите всех звуками труб! В небе хмурится грозный Юпитер, Поведёт роту в бой поутру. Эй, рассветы, штыками разрежьте Окровавленный этот туман! Под созвездием хрупкой Надежды Шли они, защищая дома. Но опять солнце в тучах утонет. Кто бы как их судьбу не писал, Рано им ещё в царство Плутона, Рано им ещё на небеса. Хохотали насмешливо боги, И горланили ветры трубой. Под созвездием гулкой Тревоги Новый день снова вёл роту в бой. Как душа в этой битве ранима! Но вперёд они шли напролом. Расплела волосы Вероника, И рассвет озарился теплом. Наконец-то ветрами пропеты Не тревоги, а мир и покой! Под созвездием трудной Победы Возвращались герои домой.

Тот, кто верил в себя, приближая в боях дни победы, Не боясь ни огня, ни высот, ни опасных глубин, Кто под пули шагал, под ветра и кто шёл под торпеды, Прикрывали, как орден у сердца, кровавый рубин. Их следы замело через годы землёй и ветрами В просоленных морях, нелюдимых лесах и степях. Но лишь тот выживал в этой злой человеческой драме Под названьем война до конца тот, кто верил в себя. Тот, кто верил в любовь, пронося её на километры, Кто погиб за неё и кто выжил войне вопреки, Тот любил и смеялся в лицо обжигающей смерти, Для того эти чувства серьёзны, важны и крепки. Не измарана в краске ночной у рябины ни в чём кисть — Чистота и спокойствие там, где разлука и кровь. Точно образ той самой любимой и нежной девчонки, Для которого выжил в войне тот, кто верил в любовь. Тот, кто верил в победу до самой последней минуты, Тот, кому, чтобы Русь защищать, был не нужен совет, Тот шагал по фронтам, тетевою тугой изогнутым, И бежал от границы Руси агрессивный сосед. Не забудут они никогда те безвинные жертвы, Не найти им уже никогда этих братских могил Тех, кто слышал и помнил сухое дыхание смерти, Тот, кто верил в победу, кто корни свои не забыл.

Куранты бьют не только в Новый год, Когда страна взрывается салютом, Когда мы, жившие в согласии с тайгой, Её же покупаем за валюту. Куранты бьют, когда, в бою сойдясь, За честь земель прославленных, иконных, Своих сынов Россия втопчет в грязь, Всех без разбора – мёртвых, пеших, конных. Они набатом бить не устают И не считают, сколько здесь погибло. Когда напор противника пробьют, Куранты прокричат об этом хрипло. Плевать им, кто теперь в верхах в кремле, Их не заставят замолчать навек тираны. Царь, президент, генсек или премьер — Всё били растревожено куранты. А в это время клали в гробовой Промёрзший цинк простреленное тело. Отчаянный, как крик истошный бой, Как птица, что домой не долетела. Умрёт война, и сыновья вернутся Оттуда, где повсюду по утрам дым, К России победившей прикоснутся, И тихим плачем прозвонят куранты. Начнёт Россия снова воскресать, Но долго будет шум боёв терзать сознанье. Несуществующий отныне адресат Ещё не раз размоет выживших слезами. Не водка помогает, что отрадно, Залить в душе рубцы, пробитые печатью, А песня, что протяжно бьют куранты И затихают вдруг на час молчанья…

На пыльной дороге опавшей листвой Бледнели погибших тела. Они под дождём так и падали в строй, И кровь прямо в землю текла. И там, пропитавшись ночной синевой, В багрянец окрасила лес. Четвёртые сутки рубеж огневой Сжимается сотней колец. Старшина Одевает на праздник медали. Лишена Совесть муки за смерть палачам. Старшина, Сколько раз вы войну вспоминали? Лишь она Нарушает ваш сон по ночам. Трещал автоматов сухой перестук, Пикировал в степи орёл. Он чудом каким-то отряд свой к мосту Той ночью промозглой провёл. А там их уже ни за что не разнять — У каждого честь на кону. Жестокою, долгою будет резня, И падают души ко дну. Фугасом грозы разорвало броню В колючей пихтовой стене. Погибшие точно не будут в раю — Здесь рая поблизости нет. Так что ж этот лес так смертельно багрян, И колют за что иглы лап? Он помнит, как шёл рваной ночью отряд Туда, где луна проплыла…

Старик Пахом рассказчик был от бога, Спокойный, да незлой, и наперёд Никто не знал, с какого нынче бока Он разговор о прошлом заведёт. А в праздники, когда на грудь он примет Сто грамм, как будто пулю под ребро, Достанет фотографии, и с ними Идёт сквозь реку времени он вброд. И, вспомнив экипаж свой поимённо, Расскажет, кто и как тогда погиб, Кто кровью омывал свои знамёна, Чтоб их не испоганили враги. И кто, в последний раз взмывая в воздух, В завьюженную смертью мерзлоту, На праздник не наденет свои звёзды И их не нарисует на борту. Старик Пахом, как ёлка орденами Увешан не был, хоть повоевал. И грустно было видеть, как с годами Творец Победы всё сильней сдавал. Мы хлопнем по второй, и он припомнит, Как сам горел, и близилась земля… Хотелось чаще пить со стариком мне, Чем с шумною компанией гулять. А на парадах он не появлялся — Плевал на поздравления властей, Ведь за их жизнь когда-то он отдал всё, Ну а карман, как старый двор пустел… И в ночь, когда метель необъяснимо Ушла в крутой, отчаянный вираж, Оставил он Победы старый снимок И снова влился в верный экипаж…

Уже две трети века, как война Окончена, и пули не гремят. А как была красива и стройна Колонна в сорок пятом у Кремля! А нынче редко встретишь старика Из тех, кто видел фронт и не в кино. Но вправе ли мы время упрекать? Безжалостен бегущих лет клинок. А вечер над страной сегодня тих, Прозрачный воздух, зарево, да май. Ещё две трети века помнить их, Сумевших защитить свои дома. Уже две трети века, как парад Гремит своим салютом по стране. А им великой славы и наград Не надо было вовсе в той войне. И дыры в их потёртых кителях Не для медалей, а от острых пуль В груди у тех, кто, честь не потеряв, Прошёл не ради славы этот путь. Уже две трети века тишина, Всё тише боль в сердцах из года в год. А где-то поседевший старшина Ещё раз вспомнит свой погибший взвод. Тот, что врагу позиции не сдав, Ценою жизни выполнил приказ. Посмертно награждён его состав. Но стоит ли нам время упрекать?

Морем спокойно дышалось и ровно. Ночь здесь свежа, как роса и слегка иссиня. Смотрим вперёд от причала сырого В дали, где Малой Медведицы ковш сверкал и сиял. Небо – Вселенной большой покрывало Грело, сплетаясь лучами в прозрачности звёзд. Из рук не выпуская штурвала, Взяли проложенный кем-то давно курс на норд-ост. Трепета и страха нет у нас — Внуки мы и сыновья героев, Тех, кто нынче в царстве Нептуна, Значит, бог оставит нас в покое. Бури нам не предвещали пассаты, Только в опале мы у океанских владык. Жизни – в аврале пришлось нам спасать их В полночь от хлынувшей в трюмы морской холодной воды. Резкий удар возле левого борта, С вахты сигналы тревоги и рупора вой. Как же её не заметил прибор-то, Мину далёких и жутких времён второй мировой? Память с годами мы не растеряем. Ветер голов непокрытых причёски трепал. Мину, как фрица в войну расстреляли, Залпом память почтили тех, кто здесь в квадрате пропал. Войны пусть будут всегда в неформате В мире, где нынче за деньги несут полный бред. Этот забытый и узкий фарватер — Призрак тысяч достойных смертей и великих побед.

Густые волны борт сминали, Ночною мглой линкор облит… Вы боевыми именами Не называйте корабли. «Не называйте», – ветру вторил Закат пронзающий гудок. Сбежал «Бесстрашный» с акваторий, «Непотопляемый» утоп. Исчез навеки в клубах дыма «Блестящий». И в пороховой Завесе скрыт «Непобедимый», Что принимал без страха бой. Не называйте их – не надо Богами войн и славных битв. Кто в них не верит, всю армаду Легко сумеет победить И, ранив зарева аорту, Пустить чужих богов ко дну С истёртой надписью по борту, Которую снаряд погнул… …А над водой рассвет нежней, чем Пламя губ, чуть розоват… Давайте именами женщин Любимых флот свой называть!

Родился я в Союзе, при Пятнистом. А через пару дней закончился Афган. Недолго оставалось коммунистам, Давно дышалось легче их врагам. С кем был в яслях – не буду врать – не помню, А в старшей группе с Машкой я дружил. Мы с ней лет через десять так не скромно Сбегали с химии вдвоём за гаражи. Вот, кстати, о пернатых! Между прочим, На химии подсел ко мне Рустам. А в тот же вечер чуть подпитый отчим Травил нам байки, хоть и меру знал. А как-то ещё раньше после школы С Серёгой задержались мы на час. Тогда про Жирика мы говорили что ли… Ну, так и скорешились невзначай. Потом был ВУЗ – там тоже есть, что вспомнить: Любовь, приколы, новые друзья, Матан, редуктор, курсачи, колонны — Без этого нам, технарям, нельзя! Но сблизило с друзьями нас не это, А взгляд на мир, иной, чем у других. Про звёзды разговоры, про планеты, Про то, как пишется роман, или там стих… …Когда я стал на сотню песен старше, Я сблизился с красавицей тайгой. Тогда грузины шли в Россию маршем, А Исинбаева брала свой мировой. Там, между звуков и цветов сосновых Мы спорили, кому рюкзак нести, Травили байки, пели песни снова — Так появился стайный наш инстинкт. Остались в прошлом сессии, зачёты. Друзья остались, к счастью, до сих пор. У многих, правда, дети есть, но чё-то Не клеится про это разговор. А дальше – всё банально, как в той песне: Хорошая работа, премии… Да вот на встречу с другом, хоть ты тресни, Порою не хватает времени. Да все почти разъехались с района, И двор – уже не двор, а так – пустяк. Не отыскать тех мест, где потаённо Мы прятали кто складник, кто косяк. Давно не покидает ностальгия По тем годам, по нашим, нулевым. И честно, сам не знаю, до скольки я Всё буду вспоминать их, ну и вы… Конечно, всё меняется когда-то, Но в каждом времени есть почерк свой и стиль — Где – красный галстук, где – айфоны и айпады… А нас тогда уютный двор растил… …Пусть все вбивают крепкими гвоздями Этапы достижений в свой маршрут. А я вот меряю года друзьями, По ним я биографию пишу.

Я рождён в год змеино-шипящий, Но не пара, не ровня ужу. И по жизни, как истинный ящер, Не ползу, а изящно скольжу. Говорят мне, что я равнодушен К факту личных побед и чужих неудач, Хладнокровно сжимаю свой ужин, А я просто спокоен – ведь я же Удав! Природа змеиная Проста, но мудра. У страсти камина я Свернусь, как удав. Любимых не бросит, ведь он не злодей, А недруга – уж такой нрав! — Сжимает, сжимает, сжимает плотней В могучие кольца Удав. Поменялось всё в мире местами, Но по сути – всё та же вражда. Собираются кролики в стаи И удавов давай осуждать. Говорят – я со всем не согласен, Должен взгляд их принять, свою прыть обуздав, Но не будет в запуганной массе Сильный духом, всегда непокорный Удав! Затянув от укуса манжеты, Кто-то холод смахнёт у щеки. Погружая, как в сон, в дурман, жертвы, Тихий хищник раскроет щитки. Говорят, что ленив я настолько, Что часами без дела гляжу в никуда. Это мысли о вечном, высоком Переваривает долго, с чувством Удав!

Тот вечер возле моря разморил, Я незаметно задремал поди там, Где цвёл каштан и дикий розмарин. Гляжу – из пены вышла Афродита. Как подвела в тот вечер духота — Лежу у моря, греюсь кверху пузом, А тут она – ну вот непруха-то! С тех пор со мной пошла по жизни Муза. Опять пришла, опять мне корчиться От творческой неизлечимой муки! Но всё же эти муки творчества Мне не дают скопытиться от скуки. Она всё время мучает меня — Хочу писать, а Музу не отыщешь, А то придёт, и нет такого дня, Когда чего-нибудь, да не напишешь. Я сплю, она диктует мне стихи, Ну нет бы рядом закемарить скромно! Ведь просыпаюсь я, и ни строки, Ну как назло, ну хоть убей не помню! А как-то был коньяк, была еда, Мы пели наши песни ночью поздней, Но кончились все песни – вот беда! И мы решили написать ещё с ней. Вот так и пролетают месяца — То в творчестве застой, а то запои. Вся жизнь-то в тридцать строк не вместится, Но, может, Музу вызову зато ей.

Сколько нужно ещё написать, Нет, не строк, не мелодий, а жизней, Чтобы с ними взметнуть к небесам Крик души молчаливо-капризный? В ночь могу два листа настрочить — Этих строк крик банальность разрубит. А потом просыпаюсь в ночи И боюсь, что их больше не будет. Но сияют колков янтари И чернил чуть размытых сапфиры — Мы как прежде в душе бунтари, Покидаем ночные квартиры. И пусть реже из них мы бежим В городскую неопределённость, Но уходим к тем, кем дорожим, Кто так искренно, честно влюблён в нас. Или просто бежим в никуда От обыденных серых реалий, Но за них всё готовы отдать, Не ища славы или регалий. Значит, лишь в непокорных стихах Каждый может порвать круг порочный. Значит, струнам вовек не стихать, Отбивая такт плавный и точный. Сколько нужно ещё надорвать Тонких нервов – не струн и не связок, Чтобы снова упали в кровать Сны – источник иллюзий и масок? Значит, нет мне покоя и здесь, Здесь, в измятой от мыслей постели? Я проснусь, а вокруг – всё, как есть, Только гроздья мелодий поспели. Снова брызжут в мозгу соком нот, Снова строки заколосились… Снова в строфы их кто-то сомнёт, Вновь – о жизни, любви и России… Пусть порой я на рифмы плюю, Предпочтение сну отдавая, Но, мечтая о жизни в раю, Никогда не достичь в жизни рая. Лишь по новой войти в хрупкий сад, В сад стихов, где все строки, как судьи… Сколько нужно ещё написать Жизней, душ, откровений и судеб? И пускай эти строки плохи, И пусть буду я вовсе непризнан, Всё равно – будут вечны стихи О стране, о любви и о жизни!

Секундомер ещё не начал счёт, И микрофона прямо в горло дуло Направлено – мгновенье, и щелчок, Нет, выстрел, и свистит не нота – пуля. Мне канонад аккордов не стерпеть, Мне режет пальцы серая тональность, И с грифа модуляция стереть Ту серость не смогла, как ни старалась. Туман в глазах, и всё вокруг поблёкло, И снова ночь ударилась о стёкла, И не смешалась горечь с ней пока рябин, И строй аккордов непоколебим. И пальцем я из струн выклёвывал Безжалостно и неуклонно соло, Захлёбываясь, звук выплёвывал, И новую волну рождал мой голос. И пусть утонет в волнах звуковых Что из души и памяти я вырвал. Что било мне под сердце и под дых, Цунами нот снесло, девятый смыл вал. Я, шторм пройдя, опять пойду на риск. И снова в горло микрофона дуло, И горизонт ещё кристально чист — Попытка с одного закончить дубля. Но голос мой, что в ночь, как вьюга выл, Цунами нот и серая тональность — Всё для того, чтоб в волнах звуковых Тонули вы, и нерв вдруг застонал в вас.

Какое странное я выбрал ремесло — Дарить любовь свою и живость душам, Смеяться, как дитя, когда мой слог Красив и лёгок, ясен и воздушен. Воздушен, точно целый мир в глазах у той, Что рвётся в небо снова, мне даря разлуки. Аэропорт, подняли трап, турбины звуки… Ну что же, ночь, давай, в аккорды их утрой! Какое бедное я выбрал ремесло! Но, не пробившись ни в банкиры, ни в министры, Беру ночами в руки хрупкий кремень слов И высекаю строки, как в камине искры. Не стал ни доктором я, ни корреспондентом — Куда уж мне с моим характером несносным! Зато я видел, как тайга вплетает в сосны Зари малиновые шёлковые ленты. Какое тонкое я выбрал ремесло! Писать, эмоций собирая крохи. Но обнажит однажды время слом, Прошьёт сознанье стрелами эпохи. Я даже голос никогда не разминал, А рифмы капают, как будто кровь из шрама, Когда по памяти читаю Мандельштама И Северянина, и малость Кузмина. «Какое глупое ты выбрал ремесло! — Мне говорят порой, не пряча неприязни, — Оно тебе ведь ничего не принесло, Ни денег, ни признания, ни связей». Но, сохранив свой прежний политес, Замечу я в финале своего либретто: Среди друзей – ни одного поэта, Зато немало чудных поэтесс!

О чём мои стихи – рассказывать нет смысла, Пусть каждый их по-своему поймёт. У всех свои воспоминания и мысли, И угадать их сложно наперёд. Одни из вас родились при Хрущёве, Не понаслышке знают про застой. Афган, Вьетнам – их помните ещё вы. Хотя причём барьер тут возрастной? Мы тоже родились в лихое время, Когда страну смывала гласности волна, Когда трясло, как в лихорадке, Кремль, И шла в стране гражданская война. Тогда, быть может, дело всё во вкусах? Из комсомола исключали вас за рок, И штампом запрещённого искусства Клеймили всех, кто шёл им поперёк. Но тут подавно нет противоречий — Мы тоже в этом смысле бунтари, И наш протест потом увековечит Наверно кто-то, путь наш повторив. Ещё в моих стихах – тайга и море И свежий ветер песен у костра. Сжимая грифа лезвие прямое, Стрела строки взлетает так остра… Но ведь и вы, гитарных шпаг не спрятав, Шагали против критиков, цензур. На армии студенческих отрядов Уже тогда точил Вохминцев зуб. Ах да – любовь! Наверно, по-другому Сердца любили в ваши времена. Вы вечерами ждали возле дома, Когда же выйдет нежная она… А мы – мы тоже знали нежность и обиды, Наш поцелуй созвездия качал. Я тоже был не раз конечно битым За чёлку цвета лилии в ночах… …В тиши вечерней звёздный танец тонет, Стрелец натянет струны тетивы… О чём мои стихи – рассказывать не стоит. Послушайте, и всё поймёте вы.

Мы – диссиденты. Нам не привыкать Быть битыми словесными камнями, На кои критиков крикливых рать Не поскупилась. Ну а мы не вняли. Поддев слова на острый карандаш, Мы шлифовали крики до сатиры, Не для наживы и не для продаж Вытачивали дерзкие сапфиры. И, сочинив удачный каламбур, Мы знали – не по нам молчат куранты. Мы презирали роскошь и гламур, Нас – ложной конституции гаранты. Они на ней давали столько клятв, Заткнув нам рты, да только всё впустую, Ведь снова мы выплёвывали кляп И пробивались через бескультурье. Как часто стихотворные узлы Сжимали горло, превратившись в путы! А кто-то, ложь приняв на веру, взвыл, Кого-то придушили снова плуты! Но песня пулей в сердце бьёт насквозь, Узлы стихов легко сплетая в узы… Мы – диссиденты. Мы, как в горле кость, Для подлецов мы – вечная обуза…

На микросхеме из бетона, В домах, запаянных в асфальты Сновали люди-электроны, По первобытному наскальны. Обычный был народ, и в лени Стремился каждый в свой транзистор… Мы были их сопротивленьем В банальном мире неказистом. Хотел назвать тебя пожизненной судьбой, В твои глаза уйти от скучных дат и чисел, Но нынче чувствами играются в футбол И беспощадно, жёстко бьют ногами смысл. От нас пытались избавляться, Изобретя сверхпроводимость, Но мы, как на бумаге клякса, Мы – в горле критикам седым кость. Контакты новые блестели От раскалённой канифоли, А мы текли против системы, Мы вырывались из неволи. Хотел, чтоб голос мой во времени не смолк, Безвкусных взглядов растопив в толпе ледышки, Но ток людской, увы, не превратится в толк, Спеша по проводам без права передышки. Увы, нам не покинуть платы, Зато хоть ты со мною рядом, Ах, сколько даришь мне тепла ты! Но ждёт нас каждого свой атом. Мы два мятежных электрона, Друг другу мы – законы кармы, И мы вращаемся синхронно, Мы, как никто комплементарны. Хотел воспеть рассвет, взошедший на ветрах, Их моментальность превратить в монументальность, Но зелень плат давно сменила зелень трав, Так что же, значит, о любви писать осталось!

Он по жизни всегда рисковал, В стрелы строк собирая слова, С каждым днём ставки делал крупней — Сам себе и игрок, и крупье. Но каким будет следующий знак, Он и сам-то конечно не знал — Что там выпадет на стане нот В этом странном, как жизнь казино? По ночам возвращало назад К той любви злое слово «азарт», И уже не писать он не мог — Просто он был заядлый игрок. Как молитву «Блефуй, но не лги», — Повторял он, влезая в долги. Так его научила беда, Как тональности масть угадать. Шелест четверостиший-колод По ночам прямо в сердце колол, Увлекал мелодичной игрой, И он снова брал в руки перо. Из колоды аккордов пасьянс Не сошёлся, но всё-таки шанс Оставался, и силы берёг, Хоть назад он манил, не вперёд. И, отдав прикуп свой козырной, На рулетку упало зеро. Но никто от судьбы не сбегал — Лёг на стан приговором бекар…

Бахрома конских грив черна, И к атаке готовы пешки. Он играл со своим «вчера», Не страшась ледяной усмешки. Из светящихся окон ход На погасшие окна клеток, Чтоб в сраженьи жестоком хоть Уничтожить былого слепок. Он по времени проскользил, Он коснулся его скрижалей. В поединке сошлись ферзи, Остриями друг друга жаля. Против яда трав не достать — Впились в грудь прошлого пираньи, Перегнулась, как жизнь, доска, И на плоскости вздулись грани. Удержаться, увы, нельзя — Этот мир слишком многомерен, Слишком многие здесь скользят, Как фигуры идут к потерям, Так безропотно… И в чертах Каждой встречной – гримаса жертвы… Он играл со своим «вчера», Против времени, против смерти…

Этой ночью сознанье опять увлеклось, Душу вывернул дождь наизнанку. Чашка кофе. Безумье. Игральная кость В молчаливой безмолвной огранке. На шлифованных гранях он в самую суть Странной жизни сумел окунуться. Не хватает усталости, чтобы уснуть, Нет желания, чтобы проснуться. Смысл жизни не в гранях – на тонком ребре. Встать на них шанс ничтожный, но равный. Он пытался. Он знает. Но стоит ли впредь, Если этот закат вскроет раны? Снова в памяти воспоминанье течёт И, увы, усмирить его нечем. Он хотел, чтобы выпал в судьбе его чёт, А на грани – в который раз нечет. Ложь безумной любви и правдивость измен Чертит пламя на камне камина. Видно, только огонь в этом мире нетлен, Да трёх точек на грани калина. Он всё ждал, что теней безучастный театр Роль сыграет свою там, где надо. Но пустое пространство, и то из триад Кем-то сложено координатных. Что же, ветер, последние чувства угробь! Время вывернул дождь наизнанку, Через мелкую, частую, серую дробь Преломляя воздушные замки. Кто любовь в этом мире нашёл – тем почёт! Тот в своём увлечении вечен. А вот он не сумел в жизни выбросить чёт, И терзает слух терцией нечет. Станет Запад сырого Востока темней, Значит, скоро рассвет смоет раны. А в камине – безликая стопка теней, И огонь с треском мечется рваный. Неужели и жизнь он прожёг ради лент Этих огненных, адских, беспалых, Чтоб однажды нырнуть в их густой градиент, В одиночку конечно, без пары? Но нацепит кольцо солнца на нос Телец, И исчезнет на стыке миров он. Только будет, как прежде, лежать на столе Многогранник, судьбой отшлифован… …В небе всполох уставшей кометы свечой, Поздний гром, как подстреленный кречет… И закрыл Зодиака обугленный чёт Орионовым поясом нечет.

Потерянный и сбитый светом фар Там, где шумел вечерний мегаполис, Он не искал волос её пожар, Он просто шёл куда-то прочь от боли. Ночь копьями, и стрелами авто. Чужой квартал, до ужаса знакомый. Наверно, прав – конечно же прав тот, Кто не бросал судьбу в любовный омут. Свет окон – взрыв, и лезвием неон Безжалостно вдруг полоснул по горлу. Пустой вокзал, и как в ту ночь перрон, В ту ночь, когда судьба смысл жизни стёрла. Там, где звенел рубиновый прицел Орущего истошно семафора, Он разглядел тревогу на лице, Обжёг огонь, вдруг охвативший город. Один, чужой, пропавший без вести, Наткнулся он на утро, как на кортик. И на душе нет места трезвости — Рассвет вонзил в неё лучом наркотик. И новый день наркотиком пьянил, Но был пустым и вёл к конечной цели — Дождаться ночь, что колет копьями, И снова в ней быть сбитым светом белым… …Потерянный и сбитый светом фар Там, где шумел вечерний мегаполис, Он не искал волос её пожар, Он просто шёл куда-то прочь от боли…

…Эта ночь была темней, чем обычно, Норовила затянуть плотнее узел у горла, Вечность прошлого из памяти вычла, Что-то важное навек глухим молчанием стёрла, По листве секунд текла безвозвратно, Подчиняясь, как и всё, жестокой бешеной силе… Всё исчезло, только белые пятна Непривычно в темноте его сознанье слепили…

От запойной браги роем Кружит рваных мыслей хоровод. Жизнь его звала героем, А теперь вот вьюгою ревёт. Не проходит всё бесследно, Всё тревожит времени пески. Что-то проявлялось бледно — Всполохи, отрывки и куски… Балансируем Между хладнокровьем одиночества и муками любви. Не под силу им Компромисс найти и к вечной битве свою тягу подавить. Сколько было их, Пылких, безрассудных и, наверное, талантливых вполне! Сколько пыла вихрь, Вихрь безысходности сгубил в бессмысленной, пустой войне! Разорвалось всё былое, Уничтожив выкрики надежд. Годы память раскололи, Разум стал наивен, пуст и свеж. Как волна песочный замок, Утро смыло прежней жизни след. Пусть не доверял слезам он, Всё же знал, что он отныне слеп. Буйство красок кисти крали И плескали в прожитую ночь, Но напрасно истекали — Стать рассветом ей не суждено. Вновь сознание покроет Белых пятен полотно, и вот От запойной браги роем Кружит рваных мыслей хоровод…

Давно смешались ночи и дни, Давно игра грани времени стёрла. Пасьянсом осень очередным Метала листья в дрожащие стёкла. Осколок лета меж них, как зеро, Он, как ни странно, игры не испортит. Давно закрыто судьбы казино, Зелёный сектор под сердце, как кортик. И безвозвратно, казалось, уже Он падал в эту бездонную пропасть, Как будто враг наказал, а сюжет, Сюжет нехитрый – пера просто проба. Перетасовано время, а сны — К чему они, если всё безразлично? К чему сюжеты, когда неясны Ухмылки, маски, оскалы, обличья? Когда всё ценное в них казнено, Когда до пропасти хищной так близко, Когда закрыто судьбы казино, А жизнь без судеб – как игры без риска. Мелькают числа, фигуры, цвета В иллюминации сумасшествий, Узоров карточных вьюжат ветра, В руках крупье льются музыкой жесты. Не получилось, увы, в князи, но Он всё же был, видно, парень везучий — Почти закрылось судьбы казино, Когда любви вдруг взорвался Везувий.

Увы, расстаёмся врагами, И время нас не примирит… На лезвии бритвы Оккáма Зазеленел малахит. По старой пластине из меди Бреду, как усталый аскет. У смерти давно на примете, От жизни на волоске… Как низменны были измены, Не признаны мною, и вот Иду, умножая без меры Сонм призрачных дум и тревог. Изодран дождливою слизью Изящного бриза эскиз, На изгородь осени лисью Лёг инея сизый изгиб. Его изумрудные призмы Извилистый пишут девиз — Известие кризиса в письмах, Изрядно избит вокализ… И знаешь, он известь капризно Измазал в свой прошлый визит — Изгнанник импрессионизма Извечным изгоем визжит. Избыток эмоций! И в спальне, В которой не видно ни зги, Я, как Сизиф, в изначальный Упал сон, где мы так близки. Излишне горда, свысока мысль, Скользнула, взмыв в изморозь, вниз — Излита… И с бритвы Оккáма Сошёл я, услышав: «Вернись!»… … Скользила на губы глотками Твоих поцелуев роса, Как будто в пустыне Оккáма Оазис любви прорастал, Зиял неказистым зигзагом В узилище зыбкой грязи. Зачем, Немезидою загнан, Брёл с грузом к нему, как Сизиф? Но грозный и злой инквизитор Лишь грезился мне, а вблизи Был рад мимолётным визитам И свежестью зыбкой разил. В его композиции, в вязи Ни слёз, ни презренья, ни зим, И вовсе он не безобразен — Прекрасен вид этих низин. А может быть – просто уловка? Наркотик нам в души вонзит — Превышена чувств дозировка, Напрасен сквозь иглы транзит? Быть может, нарушены связи? Быть может, бессмыслен рывок? И даже любовные мази Не вылечат прежних тревог? Так просто сомнения сущность Создать, время вспять обратив! Но только под стопами скучно Скрежещет песка абразив. Ну что ж – вот и вместе пока мы, Но шансы сберечь всё плохи — На лезвии бритвы Оккáма Зазеленел малахит…

Гребень мостов Был так колюч, В сердце вонзал Низких гудков Басовый ключ Автовокзал. Он был готов В поезда нить, Только не смог. Низких гудков Ключ, а за ним — Мотивы дорог. Звонких созвездий пал крест На перехлёсты ветров. Душу тревожит оркестр Рельсов и струн-проводов. Стрелки часов, Стрелки дорог, Дуги ключей. Что-то из снов Он не сберёг — Сон был ничей. Даже смешно: Грусть, а не злость, Тяжесть оков. Что-то прошло, Что-то сбылось, Но не любовь. Свет сквозь очки Дымчатых туч Часами гоним. Душу в клочки Рвёт низкий ключ И всё, что за ним. Травы – постель, Отдых любой Необходим… И вот теперь С гордой судьбой Один на один.

А для поэта гитара – подруга, А поэту ни к чему календарь. Скоро взвоет январская вьюга, Скоро он снова двинется вдаль. А вокзал снова гулок и жалок. И для тех, кто пока не поймёт, Он споёт, как она уезжала, Гриф, как душу босую сожмёт. Ну вот и всё, бродяга, Вдали закат краснеет. Пьянила ветра брага, А память лишь яснее, И ни мгновенья за год О том, что было с нею, Он не забыл, бродяга, И позабыть не смеет. Нависло небо десантным беретом, Скользя по рельсов стальных полотну. Бредёт вдоль них с несчастливым билетом, По струнам бритвой года полоснут. Звучит под тяжестью локомотива На струнах-рельсах былая печаль. Пел от души, но струны не хватило — Оборвалась после слова «Прощай». Другой вокзал, снова струны упруго Сейчас затронет он наверняка, Ведь для поэта гитара – подруга, Другая быть с ним не может никак. И неудача, меж троп она волком За ним идёт, не теряя следы, За ним шагает всю жизнь по наводкам Коварной дамы, беспутной судьбы.

Горизонта кромка, Поздняя пора. Он вошёл негромко В местный ресторан. И на струны липко Жизнь вместилась вся, Застонала скрипка, Вечер начался. Зазвенели монетами ноты На руках его старых и слабых. Он обычный бродяга всего-то — Кочевой и талантливый лабух. Тут в хмельном угаре Денежки текут, А в репертуаре Есть на всякий вкус. Тонкими смычками Вечер в такт скрипит. Вот бы их с мечтами Музыкой скрепить! Сколько раз он играл так по барам, В ресторанах и в клубах и в пабах. Не разжился он только наваром, Он бродяга, кочевник и лабух. Кто-то ещё хочет, Он всё отыграл, В старенький чехольчик Скрипку убирал. Скрипка, да котомка, Ноты старых ран. Вновь войдёт негромко В новый ресторан. Что на свете дороже, чем воля? Сам себе и судья он, и сам бог. И, сжимая вновь струны до боли, Отдавал себя музыке лабух.

Что-то опять затревожило Душу без повода вдруг. Сонным теплом отгорожена Комната эта от вьюг. С треском дровишек берёзовых Борется вьюга, гудит. Наперерез ей не проза – стих Вырвался сам из груди. Где-то костёр мой погас давно, Годы сгорели, и вот Что-то опять нынче пасмурно, Лето уже не придёт. Камера будто отдельная, Тёплая держит постель. Точно статья подрасстрельная: Шаг влево-вправо – расстрел. Вместе с берёзовым запахом Тает тепло изнутри. Чтобы не думалось о плохом, Сон оживит и взбодрит. Утро – опять нету бодрости, Снова сонливость, покой. Вырвется снова не проза – стих Как-то случайно, легко. Комната эта, как будто трюм, Также тревожит тепло. На жизнь отсюда свою смотрю Будто бы через стекло.

К ногам листья острые лягут, Накрыв рёбра серых шпал. Встречал старый город бродягу И осенью ранней дышал. Но больше всего в этом вдохе Истоков тяжёлой судьбы. А люди почти те же в доме, Бродяга его не забыл. Устав от подружек кабацких, Устав от лихих погонь, Он вспомнит всех тех, с кем по-братски Ладонь ударял о ладонь. Но больше всего от разлуки За жизнь непростую устав, Бродяга под вечера звуки Вернулся в родные места. Накрапывал дождь на асфальте Колоду краплёных стир. Всё больше со временем жаль тех, Кого он давно отпустил. Но больше всего жалко строчек, Что ей он недопосвятил Про глаз её грустные ночи, Бродяга был предан ведь им. А мир продаётся за деньги. Выходит, богатый сильней. Он молча присел на ступеньки У бывшей квартиры своей, Ведь больше всего презирал он Те деньги, что тонут во лжи. А что нащипал сам немало — Бродяга ведь должен был жить. Из туч небо сбросит внезапно Ливень и станет синей, А ветреной осени запах Поманит в дорогу сильней. Но больше всего запах воли Опять за собой тянет в путь, Лесного эскиза, да хвои Бродягу зовёт вновь вдохнуть. И как он вставал не однажды, Поднимется вопреки Судьбе, раз уж жизни жажда С надеждою в паре крепки. И больше уже передряги Не тронут расстроенных струн. Уже не вернуться бродяге К согревшему в осень костру…

Как солнце весною, Пройдя по кругу гороскоп, Вернулся домой он Одной из сотен тысяч троп. Забылись детали, На будущее ставок нет, Но помнит скиталец Прощальный отблеск там, в окне… В созвездьи окон жёлтых рой Тел и теней – там жизнь, а в ней Всепоглощающей дырой Проём окна её чернел. Опять проделки демона, И сотни вьюг по стёклам бьют… И где она, и с кем она? И чей теперь хранит уют? Молчит старый двор, как Немая Млечная постель. Он ждал, чтобы в створках Хоть мельком появилась тень. Агамой проворной Бесшумно память юркнет в ночь. Молчит старый двор, но Нет смысла в суете дневной. Покажется, будто Среди безумия теней — Глаза-незабудки… Но лишь проём окна темней. Исчезнет агамой Надежда в шуме городском. И вновь зашагал он За солнцем в новый гороскоп…

Беспощадное время вихрем секунд Жизни размоет. Лишь то, чего нет, Эти пыльные ветры не рассекут, Но перед ними ничто человек. В пропасть загнанным зверем годы бегут, И циферблаты таращат очки. И вонзаются прямо стрелами в грудь Стрелки секундной глухие щелчки. Часы секундами шарят В летописях эпох. Никто им жить не мешает — Ни люди, ни чёрт, ни бог. Печать веков грешно-бренных, Летопись всех земель, Лихих, но только смиренных, Когда бьёт секунд метель. Опускает на землю вечер покров, Кажется город хватил паралич. Только выдавит с улиц и чердаков Шумный, уставший дневной переклич. Летописцами буквы вновь в переплёт Загоняются, и на века. А потом совершают свой перелёт, Ложными став где-то наверняка. И кристальную правду нам не узнать, Не повернуть вспять те вихри секунд, Пережитое время поздно назад Нам возвращать – быстро годы текут. Да и стоит ли? Судьбы пересечёт Что, неизвестно. Лишь точен ответ: Исчезают миры, лишь секунды не в счёт, И перед ними ничто человек.

В окне очередной закат погас, Я вечер встретил с музой, только с той ли? Давно не мчит уставший мой Пегас, Который день торчит без дела в стойле. Взбодрить бы мне его, да нет идей. А рифмы – стало проще забывать их. И снова засыпаю, как плебей, Типичный и никчёмный обыватель. Шатаюсь там, во снах, в сомненьи злом, Не выцепив и слабеньких концепций. А дальше – снова утро, снов излом, Проблемы вдохновенье рвут, как цепь псы. Наверно, от банальностей устал. Сюжет, какой ни тронь, давно застиран. И взгляд ещё пока не как у стад, Но чувства лишь намечены пунктиром. Неужто душу поразил коллапс? — Не вынесла безвкусиц перегрузки. Оставить мне кривые зеркала б — В них эмигрант читал про берег русский, В них нищий не с котомкой – с багажом, А лживость стоит выше номинала. Там даже свет в тоннеле искажён, Там ненависть ладони разминала. В насмешливо-опасной кривизне Последний меценат стал слишком алчен. А я пока смотрю на всё извне, Ещё враждебным миром не захвачен. Мы сами за свой мир ответственны. Духовным мертвецом я загнан в угол. Но угол – это целых две стены, Прижмут к одной – метнусь к другой от пугал. Не стану резать социальных язв, Разоблачать путём срыванья масок. Пегас пока в болоте не увяз, Хоть путь на нём порой безумно трясок. Зато, уверен, я во многом прав, Когда гляжу не сквозь очки, да стёкла, Когда в ночи Пегаса оседлав, Пойму, что не могу я жить осёдло.

Я лежал на снегу, Но мне было тепло. Я бежать не могу, Мне дышать тяжело. Как азартный игрок, Всё ва-банком спустив… Недописанных строк Недопетый мотив… Горизонт так далёк, Тишиной залитой… Мне на плечи прилёг Плоской плотной плитой Плеск плакучих тревог, Плач пленяющих ив И по-прежнему строк Монотонный мотив. Я оставил вдали Предрассудки времён, Крепко в память вдавил Самый мудрый закон. Всё, что я не сберёг, Всё, с чем был так игрив — Только ветреных строк Онемевший мотив. Мне уже не понять Тех, кого смог забыть. А на сердце опять Света тонкого нить Не даёт мне курок В полумраке найти, И зовёт грустных строк Постаревший мотив. Этот свет – неспроста, Значит, есть, что терять. Значит, должен я встать И судьбу двинуть вспять… …Приговор был так строг — Я свободен и жив! И звучит новых строк Мелодичный мотив…