Фатум

Было холодно. Ночной перрон большого города и одиноко стоящая фигурка. Вокруг были пассажиры и провожающие, но она была обречённо одинокой, и казалось, весь мир отгородился от неё, как-то забыл и почти вычеркнул из своего бытия. Это было заметно. Подошёл поезд. Фигурка встрепенулась и медленно пошла в толпу садящихся пассажиров. Вагон был общий, душный и грязный. Вот место. Опять оцепенение. Наконец перрон вздрогнул и медленно поплыл: начался дождь, и косые струи заплакали по стеклу. Громкий и сиплый голос проводницы привёл в чувство и вернул в реальность: давайте ваш билет, куда едете?! Ах да… Лена начала искать его. Боже мой! Куда же он девался? Он был в руках, когда она садилась на поезд, и проводница его уже видела. Она опять, наверное, положила его обратно, в сумочку, а там и деньги, и документы на поступление в институт. Сумочка… но её на плече не оказалось. А дальше – опять противный звон в ушах и сквозь пелену – лицо подвыпившей проводницы, бурно жестикулирующего начальника поезда и угроза высадить на первой же станции, голоса сочувствующих пассажиров. Но не было билета, не было денег на покупку нового, значит, не было и права ехать. Что-то не пускало её туда, до намеченной черты, не давая возможности начать новую жизнь, что-то тащило назад, хватая за горло, мешая сказать какие-то слова в своё оправдание, начать просить, плакать, хоть что-нибудь сделать, вызвать сострадание и выпутаться из этой нелепой ситуации.

Опять перрон, мокро и одиноко, маленький убогий вокзал, бессилие от невозможности что-либо предпринять. На этой крохотной станции не было даже милиционера. Хотя это ничего не меняло – она не в силах была бы объясниться с ним. Наконец после долгих хождений туда-сюда по перрону, Лена, опустившись на влажную вокзальную лавку, заснула. Сон был сплошным запутавшимся и затянувшимся кошмаром с небольшими периодами передышек и погружений в неистовые ужасы.

Вот отчим с топором, как в детстве, гоняется за ней, грозясь убить. Слёзы мамы. Вот любимый её предаёт и бросает в глаза, что уходит к другой, какие-то похороны, расплывающиеся лужи крови, медленно обволакивавшие её, и уродливые рожи вокруг, тянущиеся к ней. Бред закончился с первым лучом солнца, скользнувшего по лицу. Лена проснулась. Надо было что-то делать, куда-то идти…

Вокруг вокзала располагались дома небольшого посёлка. Они стояли по обе стороны большой, очевидно, центральной улицы. Там, за заборами, начиналась утренняя жизнь, спокойная и обыденная, но какая-то очень отстранённая, как в кино. Эта окружающая жизнь её не касалась: она была рядом, но её уже как бы не было в ней. Казалось, её даже никто не замечает вовсе. Ноги несли куда-то её тело, но не было желаний, ничего не хотелось. Куда она идёт? Зачем? Вот и посёлок закончился, началась роща. Нежные ветви берёз касались иногда лица, но тоже, как в кино, не вызывали никаких ощущений. Она уже давно думала о смысле жизни, боролась и цеплялась за неё, пыталась как-то существовать. Иначе и не назовёшь эту её жизнь – вечная балансировка на канате и неизменное падение, и снова канат, с тупиком в конце, и всё нужно начинать сначала. У неё нет больше сил, ей не просто не везёт – это что-то другое… Лена остановилась, сердце её билось в груди как-то медленно. Холодный пот выступил на лбу. Она вдруг поняла, что стоит у последней черты: позади развалины, впереди бездна. Её душа спокойна, она почти смирилась с этим. Всё вокруг, как во сне, начало замедляться. Вот она ступила на железнодорожное полотно, скорее выкарабкалась на него по насыпи, и так быстро! Как это у неё получилось? Галька скрипит под ногами, гудок подходящего поезда, вот она – «черта» – нужно просто расставить руки и шагнуть или просто стоять и ждать… Вот он конец всему, а может быть, начало?!

«Лена! Лена!» Истошный крик как из фильма ужасов пронзил пространство. Кто может её знать здесь, кто посмел оторвать её от «черты»?! Осталось только лишь переступить!

Полная женщина бежала ей навстречу, истошно выкрикивая её имя, незнакомая совсем. Вот уже рука её потянула за плечо, пухлая, сильная. «Чего удумала? Ты ещё пригодишься в этой жизни, красивая, молодая, здоровая, иди за мной!»…

Вот, шаг от «черты» в сторону, назад, зачем?!

Реальность опять обрушилась тяжким грузом, но за ней пришла надежда. Женщину звали Марина. Она стащила Лену с насыпи и, увлекая её за собой, стала уверять, что кошмар закончился и теперь, оказавшись в надёжных руках, та будет иметь всё: и работу, и кров, и надежду на будущее. Окружать её будут «сёстры» и «братья» по несчастью, такие же, как и она сама. Якобы на Марину снизошло озарение: так она узнала её имя и что произойдёт, если ей не вмешаться и не перехватить её на краю пропасти. Она уже не одну душу вот так караулит и выхватывает у бездны. Объяснять ничего не требовалось, и на душе у Лены стало спокойней.

Вскоре они с Мариной подошли к какой-то стройке, посередине зиял огромный свежевырытый котлован, вокруг которого жались аккуратные голубенькие вагончики с красивыми пёстрыми занавесками. Остановившись возле одного из них, Марина постучала. Их попросили войти. Внутри был полусумрак. В углу за маленьким столом сидела женщина. Даже сквозь неясный свет бросилось в глаза, насколько она была грациозна и красива, как пантера перед прыжком. Женщина на секунду подняла голову от работающего компьютера, и Лена ощутила, как холодок пробежал по её спине – настолько бездонным и одновременно испепеляющим был её взгляд. Опять склонившись над монитором и уже не отрываясь, она как бы вскользь спросила Марину, вовремя ли та успела и, не дожидаясь ответа, проронила с улыбкой: «Вопрос глупый, если вы здесь»… Марина, выдержав паузу, начала сбивчиво объяснять от имени хозяйки, что Лене больше не надо волноваться, что она теперь в семье. Всё было загадочным и малопонятным, но ей был обещан отдых и надежда, что всё устроится…

И всё устроилось. Прошло несколько дней. Лена пришла в себя. Она понемногу осваивалась на новом месте и привыкала к новой жизни. «Семья» – это была всего лишь большая стройка, где «родами» были разные строительные бригады – отдельно женские и отдельно мужские. Ими всеми руководила та прекрасная и строгая начальница, в вагончик к которой её приводила Марина в первый день их знакомства. В таком же вагончике поселили и её, но только гораздо большем, так как там уже жили шесть девушек и Марина тоже. Марина была бригадиршей и старше их всех по возрасту. Ей было лет тридцать пять – сорок. Остальные девушки были молоды – от восемнадцати до двадцати пяти лет, крепкие, здоровые. Они быстро обучили Лену всему тому, что умели сами – штукатурить, малярить и другим специальностям, необходимым на стройке, всему тому, что она никогда не умела и даже не думала, что может научиться. От природы ей досталась тоненькая изящная фигурка, не приспособленная к физическому труду, и романтическая натура. Мечту поступить сразу же после школы в гуманитарный вуз не дали осуществить вечные семейные неурядицы и окончательная ссора с отчимом, который выгнал её из дома. Скитания по квартирам, «летания» по работам то секретарём, то посыльной, укрепили ее в убеждении, что поступить в институт – это единственное, на что стоит тратить силы. Очутившись на этой стройке, она обнаружила в себе новые возможности и таланты.

Жизнь текла обыденно. Работа, отдых, еда. Был подписан контракт на два года работы на стройке. Им выдавался небольшой аванс на еду и одежду, остальные деньги одной суммой будут выплачены, когда закончат объект, через два года. Поэтому Лена не торопилась жить. Было время медленно ждать счастья, когда закончится эта непривычная и, в принципе, чужая ей жизнь, и она опять приблизится к своей мечте – стать тем, кем она хочет и на что претендует её самолюбие.

Но среди этой обыденной жизни происходило много странного и необъяснимого; всё время возникали вопросы, на которые невозможно было получить ответ. Как Марине удалось спасти Лену от самоубийства? В быту она оказалась очень вульгарной, самоуверенной и грубой особой. В конце каждой недели она устраивала жуткие попойки с другими бригадиршами, которые заканчивались издевательствами и унижениями избранных ими более слабых и тщедушных жертв. О каком человеколюбии и доброте тут можно вообще говорить?! Но надо отдать должное железному порядку, что царил на стройке. Все вольности и гуляния допускались только в выходные дни. Что касалось работы, все было организовано на высшем уровне и все чётко знали свои задачи. И те же бригадиры, что расслаблялись на досуге, были профи и ответственно относились и к работе, и к порядку, царившему на стройке. Суровыми были и наказания за любые непослушания и погрешности в работе: людей держали на хлебе и воде, заставляли сутками сидеть в тёмном помещении, а того, кто сильно сопротивлялся строгому укладу или хотел покинуть стройку, неизменно водили к начальнице в вагончик, после чего человек становился другим. Он менялся после этого визита до неузнаваемости – становился послушным и беспрекословно подчинялся. Что делала с нарушителями начальница, оставалось загадкой. Но то, что над людьми не проводилось никаких телесных экзекуций, было очевидно – заметить какие-либо следы от побоев или каких-то увечий у значительного количества побывавших там штрафников было бы трудно. На стройке трудилось, по меньшей мере, человек двести разного разношерстного люда, но кроме панического страха побывать «на ковре» в злополучном вагончике главной леди, которая восседала там за своим компьютером, как королева на троне, никаких других объяснений никто не давал. И имя у неё было странное – Агнесса Георгиевна. Оно совсем не подходило ей, очень молодой, почти девчонке. Не лепилось к её хрупкой, точеной фигуре даже то, что нужно было называть её по имени-отчеству. Никто не слышал, чтобы она повышала на кого-то свой голос, ни при каких обстоятельствах, что бы не случилось, но все знали одно: она здесь главная, более того, она владычица. Одевалась Агнесса тоже весьма странно: всегда в брюках, типа галифе, безукоризненно сшитых, в сапогах почти до колен и с тросточкой в руке – ну чистая «гестаповка». Так и называли её все за глаза.

Лена была прилежна в работе и приятна в общении. Она быстро подружилась со многими на стройке, а больше всех с Аллой, весёлой хорошенькой блондинкой, немного старше, чем она. Единственным недостатком подруги были два недостающих зуба спереди, отчего та была похожа немного на жертву пьяного кутежа. Но та не говорила про причину своей потери, а Лене не хотелось бесцеремонно лезть ей в душу, потому ещё, что и Алла не докучала ей своими расспросами. Лена быстро привыкла к такому облику своей подруги, сразу взявшей её под свою опеку. Что лучше не попадаться на глаза Агнессе, Лена усвоила и без дружеской подсказки.

Так прошёл месяц, другой. Стараясь не задавать лишних вопросов, Лена всё же многое поняла. Их организация получает подряды на строительство домов, но чаще строит под заказ. Строит быстро, добротно и недорого, в основном сначала на свои средства, а потом на деньги заказчиков. Люди покупают себе квартиры в еще недостроенном доме по заниженным ценам – весьма доступный вариант для молодых семей. Ведь те же квартиры после сдачи дома, подорожав почти вдвое, будут мало кому из них по карману.

И этот такой выгодный и весьма хлопотный бизнес держит в руках их Агнесса?! Маловероятно, она скорее лишь играет роль великой начальницы. Но тогда почему её все так боятся? Так размышляла Лена одним долгим осенним вечером. Дождь монотонно моросил за окном, как тогда на вокзале. Стало неуютно, а с открывшейся двери, пропустившей еще больше ненастья в вагончик, вынырнула ещё одна неприятность в образе Марины – её срочно требовала к себе сама «королева». По спине пробежал холодок от такого неожиданного приглашения, но пришлось овладеть собой и следовать за бригадиршей. В голове стучал один вопрос: что она сделала не так? Перебирая в памяти всё прожитое, но всё же не найдя ответа, она вдруг очутилась перед знакомым вагончиком начальницы. Марина, распахнув дверь вагончика, осталась снаружи, кивком головы предлагая Лене войти. Внутри было довольно тусклое освещение и, проронив «здравствуйте», она не сразу рассмотрела Агнессу: та сидела за столом, склонившись над какими-то бумагами. Наконец, оторвавшись от них, она остановила свой взгляд на застывшей у порога фигурке девушки. Этот взгляд был спокойным, но каким-то зловещим и неприятным, пронизывающим насквозь. А вот и нет в ней ничего страшного, успокаивала себя Лена, главное не бояться. «Не бойся, – проронила начальница, продолжив её мысли, – ведь ты ни в чём не провинилась, впрочем, не отличилась никак тоже. Хотя мне такой помощник как раз и подойдёт – будешь моим секретарём», – прозвучало как приговор. Вот и всё. Остался в душе только осколок её взгляда и ощущение, как у края пропасти…

Жизнь стала немного другой и потекла быстрее. Лене пришлось привыкнуть и к экзальтированной внешности, и к неприятному взгляду своей начальницы. Теперь приходилось не только работать с ней рядом, а и сопровождать её повсюду, на разных встречах, приёмах, кабинетах разных начальников. Вне стройки Агнесса Георгиевна оказалась немного другой, как и предполагалось. К приятному удивлению, она была изысканной модницей, менявшей каждый день наряды, жила в роскоши люкса прекрасного частного отеля в областном центре и ничто человеческое ей было не чуждо. Конечно, это все скрывалось за семью печатями, и Лене оставалось только догадываться, какими удовольствиями пользовалась их строгая «королева стройки» в своей двойной жизни. Приходилось помалкивать и скрывать и от девчонок, и от подруги Аллы о своих открытиях, так как инстинктивный страх перед Агнессой не покидал её никогда, даже когда та становилась иногда расслабленно доброй и одаривала её подарками. Она чувствовала себя как укротитель рядом с пантерой: один неверный шаг и… всегда на краю. Неизменной её начальница оставалась лишь на стройке, со своими подчиненными, всегда в одном обличии. Следуя за ней повсюду, не удавалось Лене никогда только одно – присутствовать на её экзекуциях, – её всегда отсылали с каким-то поручением.

Шло время, просто бежало. Подходил срок окончания контракта. Всё было хорошо, но вот кошмары по ночам опять вернулись. Лене начали сниться всё те же страшилки, что и в прежней жизни, опять заставляя сражаться каждую ночь с монстрами и демонами, но теперь это якобы происходило всегда в одном месте – вагончике, где восседала на своем стуле, как на троне, зловещая Агнесса. Но, несмотря на эти страшные ночи, каждый приходящий день приносил столько оптимизма и радости, что оправдывало все её переживания, связанные с ними. Однако была ещё одна причина, волновавшая её, которую она боялась больше своих кошмаров. Это было счастье, внезапно обрушившееся на неё, как лавина, простое человеческое счастье, о котором мечталось, но не думалось, что оно может быть совсем рядом.

Раньше все эти дни работы на стройке заканчивались обычно ночными грёзами о новой жизни, вернее о возвращении в обычную жизнь. То, что с ней сейчас происходило, было похоже на какую-то фантасмагорию или мираж, который длился уже почти два года. И вот цель близка – какой-то месяц до завершения строительства и её контракта, у неё будут деньги и свобода! Это даст ей возможность восстановить документы, попробовать опять поступить в институт, вновь обрести все права на существование. Но то, что ворвалось в её жизнь совсем недавно, потихоньку отодвинув сладкие грезы на второй план, совершенно изменило и взбудоражило её до этого почти спокойное бытие. Это была любовь. Его звали Алексей. Вообще-то на стройке запрещались всякие симпатии и любовные похождения, но у Лены и Алексея не было ничего, кроме пары взглядов, заставивших их заинтересоваться друг другом. Оба потом стали искать повод для встреч, якобы случайных, и Лена всё чаще стала замечать, как мысли о нём заполнили её дни и ночи. Всё чаще теперь она вспоминала своего бывшего возлюбленного Рому, думы о котором были уже не так горьки и в сердце не вонзались, как прежде, тысячами маленьких иголочек. Она сравнивала, сопоставляла его с тем другим и была рада, что вновь возникшее чувство почти залечило её душевные раны. Рома во многом проигрывал Алексею – и ростом ниже, и лицом не краше, и вообще ей очень повезло, что вот такой парень достаётся именно ей.

Появившись на стройке приблизительно в то же самое время, что и она, её теперешний избранник был таким же неудачливым самоубийцей, решившим свести счёты с жизнью из-за несчастливой любви. Его не дождалась из армии девушка, вышла замуж за его лучшего друга, и Алексей, не выдержав двойного предательства, бросился с моста в реку, где и был выловлен «волонтёрами», и вновь возрождался к жизни в этом строительном «улье», как и она сама. Всё это ей поведала Алла, и Лена вынуждена была поделиться распиравшими её сердце радостными переживаниями с лучшей подругой. Та с упоением рассказывала ей, что с тех пор, как Алексей появился на стройке, высокий стройный красавец, девушки наперебой старались понравиться ему, но, наверное, его сердечная рана была так глубока, что ни одной из них не удалось обратить на себя его внимание. Что греха таить, и она сама сохла по нему. «Но всем известна моя проблема, – сказала Алла, прикрывая рукой рот с выбитыми передними зубами, – с таким «фасадом»… Подруга грустно замолчала, но, встрепенувшись, спросила, почему Лена так поздно заметила его на стройке и как он обратил внимание на неё. Лене удалось уйти от назойливых расспросов, так как её позвали к патронессе. По пути она ещё долго думала и об Алексее, и об Алле. У её сердечной подруги тоже была мечта – попасть наконец к дантисту и вновь обрести свою лучезарную улыбку, которую она якобы потеряла на этой стройке, упав как-то с лесов. Лена знала, что это обман – Марина однажды обмолвилась очень мудрёно и непонятно, что вот этими зубами она заплатила за своё пребывание с ними уже не на первой стройке. Но уличить Аллу во лжи и допытываться об истинной правде она не стала, боясь обидеть своего единственного друга и единственную опору в теперешней такой не простой жизни.

Она столкнулась с ним однажды. Оба несли какие-то документы, которые внезапно налетевший ветер выхватил из их рук и разбросал на близлежащем газоне. Алексей начал их собирать, потом подошёл к ней и они впервые заговорили. Так, ни о чём – о погоде, о быстро пришедшей осени, а потом он вдруг сказал, что полюбил её, как только увидел. Вечером они встретились в условленном месте, под старой разросшейся липой у самого забора, что отделял их стройку от внешнего мира. Рассказав друг другу свои истории, они поняли, как много в них общего и как родственны их души. Алексей говорил, что хочет забыть свою прошлую жизнь, и прошлую любовь он воспринимает, скорее, как ночной кошмар – не любовь это была вовсе. Он давно уже понял, каким должно быть истинное чувство, встретив её. Также рассказал, что у него в ближнем селе живёт тётка, очень добрая и хорошая, и его помыслы все туда, но только с ней, Леной, есть смысл осуществлять всё новое, задуманное. Это признание было ожидаемым, но таким внезапным, что Лена в ответ только кивала головой и глупо улыбалась – ей так было приятно, что теперь у неё появился человек, думающий и решающий что-то за неё. Да, она согласна…

Действительность стала другой, конкретной, осязаемой. Всё устраивалось как нельзя лучше, но вот только какая-то необъяснимая тревога, от которой щемит сердце, не даёт ей покоя. Ах да! Случайно оброненная фраза всплыла в памяти – «ночной кошмар». И у него?! Не может быть, хотя, почему бы и нет – он много пережил и испытал. При первой же встрече она спросит его обо всём, а сейчас спать, – так размышляла поздним вечером Лена, лежа в постели после долгих часов беготни за своей начальницей. Сильно болели ноги, просто пекли огнём подошвы – ведь целый день на каблуках. Так она и заснула с этой болью, ощущая её даже сквозь сон. Ноги… они занемели и совершенно не слушаются её, и брести по высокой, по колено, мокрой росистой траве так невыносимо тяжело! Полная, кроваво-красная луна озаряет всё вокруг безжизненным холодным светом, а она всё бредёт по траве, как по болоту. Вот недалеко вырисовывается, как из тумана, дверь, она приоткрывается, а Лена приседает, прячась в высокой траве, шелестящей перед глазами, но ей всё видно. По тропинке, пролегающей рядом, Марина ведёт кого-то. Дверь открывается на всю ширину, пропуская их, и так и остаётся открытой. Внутри светло. За столом сидит Агнесса со своей плетью в руках, уныло смотрит на вошедших. Девушка, оставленная Мариной, совсем незнакомая, стоит, опустив плечи и голову. Она что-то сбивчиво тихонько говорит и вся дрожит, очевидно, от волнения. Внезапно начальница встает, и из её глаз вдруг вырывается сноп искр, с треском обрушиваясь на голову девушки. Но не это было самым страшным – Агнесса быстро подошла к трясущейся жертве и вонзила свой стек прямо ей в сердце. На пол вагончика закапала кровь. Затем стек молниеносно был вытащен из груди девушки, и кровь перестала капать. Вернувшись на своё место, начальница томно опустилась на стул. Несчастная жертва, бледная, как смерть, постояла ещё немного в оцепенении, потом, приложив руку к окровавленной груди, послушно последовала за Мариной прочь. Созерцая происходящее, оцепенев от ужаса, Лена перевела взгляд на Агнессу – та сидела спокойно, о чём-то размышляя, и только стек в руке нервно стучал об её ногу. И тогда перед ней открылся весь кошмар: это был змеиный тонкий хвост с остриём на конце, ещё красным от крови. Так это им, а не стеком, как ей показалось раньше, она пробила сердце девушки!!!

Тёплый ласковый луч коснулся мягким оперением света её лица, пробежал по ресницам, погладил подбородок. Открывать глаза не хотелось, но нужно было вставать. Очередной страшный сон, разбитое тело, как после реальных ощущений, – это её обычное состояние по утрам в последнее время. Как хорошо, что впереди её ждёт хлопотливый день и так далеко до очередной ночи, будет время забыть о страшных подробностях.

День выдался очень тяжёлым, принеся много работы. Глаза болели и от чтения документов, и от компьютера. Дом вот-вот должны были сдать. Они с Агнессой метались по всем инстанциям, документы подписывались, всё близилось к окончанию работ. Вернулись на стройку уже поздно. Яркая полная луна, отливая красным светом, горела в небе, освещая всё вокруг. Как во сне, приснившемся накануне. Агнесса Георгиевна была счастлива и весела. Через несколько дней она сдаёт этот объект и уже получила подряд на строительство нового, да ещё в Москве. Вот так удача! Деревня эта её совсем заела, и она стала мечтать вслух, как она развернётся уже там, в столице. Лена робко спросила, есть ли инвестор для такого большого строительства, ведь после выплат всем строителям по контракту остаётся не так уж много денег на счету. Она давно научилась разбираться в этой сложной бухгалтерии и многое понимала. Начальница, одарив её неожиданно тёплым взглядом, уверенно ответила, что деньги найдутся и это для неё не проблема. Дальнейших объяснений не последовало, и Лена наконец была отпущена отдыхать. Вернувшись в свой вагончик, она застала всех спящими и, свернувшись калачиком на своей постельке, предалась мечтам о завтрашнем дне. Завтра будет гораздо спокойнее, и её, наверное, оставят на стройке, она сможет увидеть своего возлюбленного, и им никто не помешает уединиться и вместе помечтать о будущем.

Сна не было. Было сразу пробуждение. Какие-то голоса, шум отъезжающих машин. Все ещё спали, и Лена тихонько вышла из вагончика в раннее утро. Вдруг она поняла: что-то произошло за эту ночь. Кое-как одевшись, решив немедленно пойти к Алексею, неслась она по росистой мокроте прямо к мужской половине лагеря. Подойдя к воротам, Лена оторопела: настежь распахнутые ворота никто не охранял. Никого не оказалось ни в самом лагере, ни в вагончиках – она опоздала…

Целый день прошёл в попытках узнать, куда делся Алексей вместе со всеми мужскими бригадами. Никто толком ничего не говорил, и пришлось дожидаться Агнессу Георгиевну, которая впервые поехала по делам, не взяв её с собой, но та так и не появилась. Прошла бессонная ночь. Утром должны были сдавать дом. Лена, не найдя Агнессу на её рабочем месте, надеялась встретиться с ней на объекте. Там уже начал собираться народ и какие-то машины все подъезжали и подъезжали, но Агнессы не было видно нигде. Не удавалось также отыскать никого из начальства, как она не старалась, бегая по этажам нового дома. Наконец-то её поиски увенчались успехом: в одной из комнат третьего этажа она увидела девчонок со своей бывшей бригады и даже Марину с ними. Они устроили настоящий пир, с тортом и шампанским. Все радостные и весёлые. Её подруга Алла с бокалом в руке произносит тост за окончание стройки – пришлось и ей немного выпить за такое событие. На вопрос, что произошло в лагере ночью, Марина сказала, что с мужчинами всегда так поступают в конце стройки – они заранее уезжают на новое строительство – и что не надо волноваться, Алексей сам объявится вскоре, если обещал, или она что-то разузнает у Агнессы. «А вот и она сама, собственной персоной», – сказала Алла, выглянув в окно. Возле собравшейся у входа в здание толпы стояла их начальница, не в обычной своей одежде, а вся при параде, в великолепном чёрном костюме, с бархатной красной подушечкой в руках, на которой поблёскивали новенькие ножницы. Сейчас она торжественно перережет ленточку перед входом – и конец их мукам, подумала Лена. Девчонки вышли на балкон, радостно смеясь, и лишь они с Аллой одни не улыбались: Лена от волнения за Алексея, а её подруга из-за привычки лишний раз не демонстрировать своей улыбки.

И вот в комнату вбежала одна из бригадирш. Она протянула Лене листок с расчётом, с которым надо было идти в бухгалтерию. Вот так обыденно закончилась эта жизнь и наступил долгожданный момент перехода к свободе, подумала Лена, спешно спускаясь вниз по ступенькам. Голова кружилась то ли от выпитого шампанского, то ли от волнения, дыхание перехватывало и от радости, и от быстрого спуска. Двор перед домом был уже пуст – наверное, все ушли на банкет в честь сдачи объекта. Она быстро пробежала по нему. Ноги сами несли её мимо вагончиков, в самый край лагеря, где была бухгалтерия. А мысли лихорадочно неслись уже в будущее, предвкушая и близкую встречу с любимым, и исполнения их надежд и желаний. Вдруг налетевший ниоткуда порыв ветра вырвал из рук тоненький расчётный листок и швырнул за спину. Лена обернулась. Глаза уже не стали искать упорхнувший листок, а в оцепенении уставились в одну точку: огибая вагончики, за ней брели по пятам Марина и несколько других бригадирш. Они тяжело дышали, открывая рты, едва поспевая за ней. Лица их были искажены жуткими гримасами какого-то нечеловеческого удовольствия. В руках они держали какие-то железные куски арматуры. У Марины же в руках был увесистый стальной лом. Он поблёскивал на солнце своей заострённой пикой. И тут Лена поняла всё – они идут убивать её!

«Ну что, глупышка, теперь тебе всё стало ясно», – крикнула, захлёбываясь, Марина, давая понять, что пощады не будет. В ужасе закрыв лицо руками, она стала пятиться назад, ощутив под ногами мягкую землю, она оглянулась. На том месте, где раньше была бухгалтерия, вместо вагончика зияла огромная яма, вернее, свежевырытый котлован, на дне которого виднелось какое-то разбитое окровавленное тело. Сдавило горло, но, справившись со страхом, она стала смотреть прямо в глаза своим убийцам, медленно приближавшимся к ней. Она так просто не сдастся им! Но то, что открылось Лене в последнюю секунду, не поддавалось никакому описанию: зазвенело в ушах, и будто какая-то пелена спала с её глаз – грязные уродливые чудовища из её кошмарных снов стояли перед ней на месте её преследователей. За ними виднелись не красивые аккуратные вагончики с пёстрыми занавесками на окнах, а страшные грязные и потрескавшиеся. Окна были занавешены рваными вылинявшими тряпками, засиженными мухами. Вот она, реальная обстановка, в которой они жили всё это время… Ёе сны – они были настоящим, а всё остальное – зомбированный бред! А её начальница со своими пособницами – всего лишь ловцы душ «у черты». Они на два года продлили предсмертную агонию её и таких же несчастных неудачников, как и она. Зачем? Почему?! Ответа не было. Вот только новый дом, прекрасный, построенный ими всеми, весело поблёскивающий на солнце своими металлопластиковыми девственными окнами, был настоящим. Это и было, наверное, то последнее, ради чего были задержаны они на целых два года в этом мире. Это всё, что она оставит на земле после своего нелепого пребывания. А вот и она, черта, – надо только расставить руки и шагнуть…

 

Портрет

«Маленькая» Ниночка радовалась, или скорее умела радоваться, всему: и первому весеннему солнцу, и первой травинке, что прорастала из-под талого снега, и этому последнему снегу, что неизменно таял, так как весна бурно вступала в свои права. Ей казалось, что жизнь дарит только счастье, а замечать неприятности просто не стоит. Конечно, весеннее настроение, когда в связи с пробуждением природы переизбыток адреналина бушует в крови, и позволяло ей ощущать это счастье. Но у неё был такой весёлый и жизнерадостный характер, что этот восторг неизменно переходил и на всех окружающих. За это её любили и сокурсники, и педагоги ее родного медицинского училища.

Ниночка была оптимисткой, и все тянулись к ней. К тому же, она была человеком очень добрым, и каждый хотел понежиться в лучах этой невидимой положительной энергии, что исходила от неё. «Маленькой» её называли в училище из-за небольшого роста. Она радовала учителей своей старательностью и аккуратностью, что было немаловажным качеством в её будущей профессии медсестры, а подруги немного ревновали её одна к другой и, конечно, завидовали, но не столько ее положительным качествам, сколько прекрасному её облику. Её нельзя было назвать красавицей – невысокая, хрупкая, обычная девушка. Только вот лицо никак не соответствовало её характеру и натуре. Лицо можно было по-киношному назвать «лицом героини» – до того оно было безупречным и красивым. На бледном мраморном личике прекрасные большие карие глаза, изогнутые, причудливо тоненькие, как ниточка, брови, маленький пухленький ротик, словно лепесток розы. Прекрасный нежный овал лица обрамляли чёрные и густые волосы, заплетенные в тяжёлую косу. Эту косу Ниночка сразу решила отрезать, как только переступила порог училища, но девчонки, что жили с ней в одной комнате в общежитии, не дали при них лишиться этой красоты, отобрав ножницы, и отправили совершать это грязное дело в парикмахерскую. Но туда Нина так и не собралась: быстро начались занятия, которые поглотили её всю, а потом то, что не свершилось сразу, так и осталось в проекте. А пока все могли любоваться и её волосами, которые она распускала по вечерам, и лицом, называя её то ведьмой, то русалкой. Время учёбы текло быстро и интересно. Многие девчонки уже кавалерами обзавелись, некоторые даже замуж повыскакивали, и только Ниночка никому из окружающих её поклонников так и не отдавала предпочтения: ждала то ли «принца», то ли большой любви. Но, окончив медицинское училище и получив направление в маленький городок, она уехала без горечи расставания с кем-то близким, без тоски по утраченному счастью, а скорее с восторгом ожидания чего-то нового и более значимого.

Больница, куда её направили, была большая, областного значения, но городок был довольно маленький, приютившийся на самом севере Украины. Вокруг были леса с болотистой местностью, так что как бы не палило летом солнце, воздух всегда был наполнен влагой и свежестью хвойных ароматов, исходивших от больших сосновых массивов вокруг. В городке была лишь школа, автобусная станция да огромный Дом культуры, построенный ещё в сталинские времена, с причудливыми колоннами и резными потолками, покрытыми потрескавшейся от времени лепкой. Вот и все достопримечательности. А ещё старый тенистый парк возле автостанции – часть дореволюционного имения какой-то барыни. Обо всём этом поведала ей одна из местных жительниц, пока они ехали с ней до городка в трясущемся автобусе.

Ниночку радостно приняли в новом коллективе и поселили тут же, в больнице, пока не найдётся ей квартира. Как выяснилось позже, некоторые корпуса этой больницы и были сохранившимися островками имения всё той же забытой барыни, с некоторыми атрибутами былой роскоши, оставшейся от великолепия богатой в прошлом усадьбы. Кое-где потемневшие картины и гобелены украшали местами облупившиеся стены, расписные потолки удивляли своей высотой и количеством амуров, направлявших в разные стороны свои стрелы. Сохранился даже огромный старинный камин, украшенный кое-где уцелевшими изразцами, находившийся в комнате отдыха. Здесь стоял телевизор и несколько десятков стульев, некоторые из которых выделялись размерами и изяществом старой эпохи. Ниночка, выросшая в обычной квартире большого города, в тесноте хрущёвской постройки, с затаённым восторгом входила в эти корпуса. Она тихонько ступала по узорчатым паркетным полам, чтобы, не переставая любоваться и восхищаться чудом сохранившейся музейной роскоши, не нарушить строгий покой, царивший в этих огромных помещениях. Скоро она научилась так же бесшумно бегать по этим бесконечно длинным коридорам и витражным верандам, где отдыхали больные, так как работы было много, а персонала всегда не хватало. Новые впечатления и работа так навалились на юную медсестру, что та еле добиралась до своей постели в маленькой каморке и моментально засыпала здоровым глубоким сном молодости.

Так пробежала неделя, а за ней и другая. Ниночка со всеми перезнакомилась и освоилась в больничной жизни, а нянечка тётя Маша наконец подыскала ей квартиру. После дежурства, собрав в чемоданчик свои вещи, новая жилица уже стояла во дворе больницы перед своей будущей хозяйкой. То была высокая, немного грузная женщина с аккуратно зачесанными на пробор седыми волосами, в белой и хрустящей косынке и в тёмном платьице в мелкий горошек. Скрестив руки на груди и поджав подбородок, пожилая женщина свысока наблюдала за молоденькой девушкой, молчаливо её рассматривая. Потом взяла из её рук чемодан, словно это была лёгкая подушка, и, кивнув, предложила следовать за ней. Они прошли несколько улиц, здороваясь со всеми, как принято в деревнях, обходя всякую живность, пасущуюся и отдыхающую под заборами усадеб, и даже были атакованы стайкой гогочущих гусей, которых еле отогнал от них хворостиной пасущий их мальчик. На одной из улиц важные индюки перегородили им дорогу своими раздутыми до огромных размеров телами, и пришлось подождать немного, пока они выяснят между собой отношения.

Наконец они остановились возле широких зелёных ворот, за которыми возвышался большой двухэтажный дом. Вот здесь теперь она и будет жить, подумала Ниночка, переступая порог калитки. Дворик был маленький, вдали виднелся садик с несколькими уже довольно старыми деревьями, которые затеняли всё вокруг. Под деревьями – редкая травка, а возле дома – небольшая заросшая клумба, где росли одни оранжевые лилии: видать, другие цветы не выживали в такой тенистости. В дом вела небольшая каменная лестница с широкими ступеньками, позеленевшими от мха. Везде царила сырость и запустение. Так было и в доме: неуютно и влажно. Пелагея Петровна (так звали хозяйку) проводила Ниночку в ее просторную комнату на втором этаже, которая была меблирована массивной мебелью из красного дерева. На полу посредине комнаты была простелена зеленая дорожка. В комнате было чисто и на удивление хорошо. Было заметно, что хозяйка тщательно готовилась и хотела, чтобы квартирантке у неё сразу понравилось. «Отдыхайте, располагайтесь, милочка, и выходите пить чай с вареньем», – пригласила хозяйка удивительно нежным голосом, не соответствующим её грозному виду, и оставила девушку одну освоиться в новой обстановке.

Ниночка лежала под раскидистой яблоней в саду на пушистом тюфяке, набитом душистым сеном. Она писала письмо родным, как она хорошо устроилась здесь, на новом месте: и на работе, и на квартире, где за короткий срок пребывания ей уже кажется, что жила она в этом доме всегда и бегала по этой травке своими ещё маленькими босыми ножками. Здесь все ей кажется удивительно знакомым – даже скрип половиц и звон посуды на кухне. Пелагея Петровна, что взяла её на квартиру по просьбе больничной нянечки тёти Маши, оказалась добрейшим человеком. Она была дальней родственницей тёти Маши и очень одинокой – её единственный сын бывал в доме редко. Когда учился в институте, то только на каникулах, потом, когда выучился на художника, приезжал иногда на этюды, а теперь и вовсе стал забывать старуху. Слышала Нина краем уха, как жаловалась хозяйка соседке, что и не рисует он теперь вовсе, а больше скупает и продаёт картины. И на что только были затрачены её силы и столько переведено денег? Не вышло из любимого чада ничего путного – ни художника на радость людям, ни мужа, ни отца. Так что сынок и не женат, поняла она, да к тому же и староват – ему лет сорок, наверное…

Время шло. Днём была работа, а по вечерам – приятное чаепитие с хозяйкой в беседах о прошедшем дне и разных новостях. Любила Ниночка и просто бродить по дому, рассматривая немыслимое количество разных безделиц и игрушек из фарфора и глины, что заполняли собой все свободные пространства на буфетах, шкафах, подоконниках и даже оккупировали старенькое громоздкое пианино. Пелагея Петровна с детства ещё питала любовь к этим безделушкам и собирала их всю жизнь. Интересны своим содержимым были не только комнаты, но даже кухня, где висели медные тазы и сковородки, стояла горками посуда, доставшаяся в наследство ещё от прабабки. Хозяйка охотно рассказывала по вечерам о своих давно умерших родственниках разные истории. Оказывается, прабабка её была служанкой у той высокопоставленной барыни, в бывшем имении которой и находится её больница и, наверное, кое-что из этих вещей и посуды тоже уцелело с того времени. Так проходили в беседах их вечера за чаем, который пили они из старинных чашек, доставшихся благодаря рачительности прабабушки, царство ей небесное, и только одна тема была у них запретной – она касалась блудного сына Пелагеи, о котором Нина старалась не спрашивать, чтобы не травмировать её и так израненное сердце.

И вот однажды хозяйка заговорила о нём сама. С трудом сдерживая волнение, она рассказала, что получила от него письмо о его скором неожиданном приезде всего на несколько дней. Наверное, понадобилось что-то из его вещей, что на чердаке. «Конечно же, не на меня посмотреть, старую», – заключила она, поджав дрожащий от волнения подбородок и пытаясь скрыть слёзы радости в глазах. Она выпалила это одним духом, называя его непутёвым сыном, вспоминая, как тяжело, без мужа, погибшего на войне, воспитала его и вырастила вот такого, что и о матери теперь не вспомнит, потом добавила: «Радость-то какая…».

Блудный сын Андрей появился на следующий день. Он был весь в мать: и ростом, и красотой, только ещё выше и грузнее. Седина уже посеребрила его виски, но он был довольно молод на вид. Мать как будто забыла все обиды на него: бегала вокруг и щебетала, не веря своему материнскому счастью. Андрей, пораженный красотой Ниночки, следил за каждым её шагом, поворачивая голову, как подсолнух за солнцем, а Пелагея Петровна, поглощённая любовью к сыну, казалось, ничего не замечала. Или не хотела замечать.

На следующий день, к великому изумлению Нины, Андрей пришёл в больницу забрать её после работы. Вечер был тёплым и тихим, и он пригласил немного прогуляться по парку, а потом пойти в кино, в Дом культуры. Ниночке стало неловко, но она с радостью согласилась немного развлечься. Её смущала разница в возрасте между ними, но вскоре она совсем об этом позабыла, настолько интересным собеседником оказался её солидный кавалер. Андрей, выросший в этом городе, так интересно рассказывал и о его истории, и о людях, живших и живущих здесь, что совсем заворожил свою юную собеседницу. Здесь, где они сейчас гуляют, наверное, не раз прогуливалась старая владелица этого парка под руку со своими дочерьми. Некоторые картины из её усадьбы до сих пор украшают Дом культуры, куда они идут смотреть фильм, а несколько картин и кое-что из барских вещей ему удалось приобрести у старого сторожа больницы, ещё давно, когда он приезжал на этюды. За этим он и приехал сейчас, но теперь понял, что эта старая рухлядь ничего не стоит по сравнению с тем сокровищем, которое он встретил здесь, то есть по сравнению с ней, с Ниночкой. Что с неё надо писать портреты, и он будет теперь писать, вдохновлённый её красотой. Такие комплименты, столь изысканные, ей говорили впервые, и она сконфужено улыбалась, восхищаясь ими, не замечая, как на них обращают внимание все окружающие в парке, а потом и в кино. Люди шептались за их спинами, а они, увлечённые беседой, ни на кого не обращали внимания, а издали можно было подумать, что это отец с дочерью что-то оживлённо рассказывают друг другу.

Пелагея Петровна уже спала, так никого и не дождавшись. В её комнате горел ночник, тускло освещая дорожку от калитки к дому через окошко, а на кухне ждали накрытый стол и остывший чайник. Не хотелось греметь чайником и будить хозяйку, и Андрей, увлечённый рассказом о цели приезда, решил показать Нине свои сокровища прямо сейчас. Взяв зажжённую свечу, они тихонько поднялись на чердак по винтовой лестнице в прихожей. Он был буквально завален всякой всячиной до самой крыши. Протискиваясь по узкому проходу между старой мебелью и стульями, они добрались до чердачного окна, где при бледном освещении луны видны были несколько стоящих на подставках картин, какие-то огромные вазы и скульптуры, окружавшие их. На картинах при тусклом освещении едва можно было что-то увидеть, и Андрей, поднеся к одной из них близко свечу, обнял Ниночку за талию и подвёл её поближе к полотну, чтобы она могла рассмотреть творение старинного художника. С портрета на неё смотрела какая-то женщина в золотом платье, сидящая на скамейке. «Не правда ли, красивая?» – заметил Андрей. Вдруг Ниночке стало плохо: какой-то комок подступил к горлу, сердце сжалось и тревожно забилось, закружилась голова. Она пошатнулась и, если бы не рука Андрея, крепко сжимающая её талию, то так и опустилась бы на пол от бессилия, накатившегося на неё. «Здесь, наверное, совсем мало воздуха, – оправдывался испуганный хозяин «сокровищ», приводя её в чувство из полуобморочного состояния, – завтра же всё проветрим или лучше перенесём вниз, в гостиную, где будет больше возможности и пространства всё рассмотреть при дневном свете»…

Утром Нина проснулась очень рано, когда рассвет чуть позолотил окна дома, и еще долго лежала в кровати. Непонятная тревога омрачала и вчерашнюю прекрасную прогулку, и впечатления от общения с Андреем. Нужно было идти на работу, где её ждали больные, и пришлось вставать и собираться, отбросив все переживания по поводу вчерашнего происшествия. На работе всё не клеилось, валилось из рук и не ладилось. Мысленно она всё возвращалась и возвращалась во вчерашний вечер, никак не понимая, что с ней произошло. Она обладала крепким здоровьем и нервами, и ей никогда не становилось плохо даже на занятиях в анатомическом театре, когда она училась в училище, а тут из-за минутной нехватки воздуха – такой конфуз. Так размышляла она, идя по длинному коридору старого корпуса, который ей всегда нравился, особенно картинами в массивных рамах. Ей надо больше интересоваться живописью, если у неё появился теперь такой кавалер. Вспомнив Андрея, она улыбнулась – нельзя сказать, что он ей так уж очень понравился, но было всё же приятно думать, что она могла быть интересна такому человеку, да ещё настоящему художнику, который может написать с неё портрет, вот, к примеру, как этот. Ниночка остановилась возле небольшой картины, где была нарисована пожилая, но очень красивая и величавая знатная дама в бархатном зелёном платье и в шляпе с экзотическими перьями на фоне разросшегося старого сада. Она стояла на тенистой влажной аллее, по обе стороны которой росли кусты душистого жасмина, что дивно переплетались с густыми ветвями ивовых деревьев. Не столько сам портрет заинтересовал её, сколько этот сад, запах от которого, казалось, окутал её с головы до ног, и легкое дуновение ветерка вдруг почувствовала она своей кожей. Где же она видела этот сад? Нина тряхнула головой, пытаясь сбросить с себя это странное наваждение. Лучше уж думать об Андрее…

Андрей решил ехать. Собираться он начал сразу, как только проснулся. В конце концов, дела его звали домой, в столицу, ждал и заказчик, ради которого он и вернулся сюда, в родительский дом. Надо было всё запаковать и уложить – успеть бы до обеда. Спешно покончив с завтраком и перекинувшись несколькими словами с матерью, он поднялся на чердак и, открыв чердачное окно, впустил туда и яркие лучи утреннего света, и благоухающую свежесть ранней прохлады. Вот и Ниночке вчера стало плохо от такого спёртого воздуха. Да и кто и когда здесь проветривал! Не хватало ещё, чтобы и он здесь растянулся от удушья. Несколько скульптур были завёрнуты и упакованы в принесённые чемоданы умелыми и быстрыми руками антиквара. Картины не хотелось вынимать из рам – так прекрасно они смотрелись в этих старинных позолоченных окладах; да так будет и презентабельнее, и не велики они, подумал Андрей. Он остановился перед одной из них: «Женщина, кормящая голубей»… Волосы на его голове вдруг зашевелились и, можно сказать, стали дыбом. Взгляд женщины, казалось, впился ему прямо в сердце. Поверить в это было трудно. Но эта Ниночка, очаровательная медсестра, которой он наплёл вчера бог весть что, смотрела с картины в его глаза укоряющим взглядом. Только выглядела она лет на десять старше. Потрясение сменилось удивлением: как старинный портрет мог быть таким похожим – те же глаза, волосы, улыбка, как будто это она сама и позировала старинному мастеру. Обескураженный, он спустился вниз. Надо подумать… Он сейчас никуда не поедет.

Ниночке было приятно, что вчера её встретил с работы Андрей, и, затаив дыхание, она вышла во двор больницы после дежурства. Но во дворе не было её вчерашнего галантного кавалера. Она немного подождала, а потом не торопясь пошла домой, как всегда привычным маршрутом. Уже почти у калитки она натолкнулась неожиданно на Пелагею Петровну – та неслась куда-то, как угорелая, и, замахав на Ниночку руками, побежала дальше. Может, что-то случилось?! Нина заторопилась, застучала каблучками по лестнице, впорхнула в прихожую. Возле порога на коврике стояли аккуратно начищенные туфли Андрея. От сердца немного отступило чувство страха и, справившись с дыханием, она вошла в гостиную. Андрей сидел и смотрел телевизор. Увидев её, он вскочил, как школьник перед учителем, и как-то замялся. Что-то произошло, ей не хотят говорить. Поняв немой тревожный вопрос в её глазах, он поспешил успокоить: всё в порядке, и после паузы добавил: «Вот решил сделать тебе предложение, ну то есть жениться на тебе. Как ты на это смотришь?»… Ниночка так и осталась стоять, застыв от неожиданности. Это было громом среди ясного неба, такого она точно не ожидала. Вот так и делают предложение?! Наверное, эта новость сразила не только одну её, подумала Нина, вспомнив встречу с хозяйкой. На такой поворот событий та, конечно же, не рассчитывала – выбежала, как ошпаренная.

Что бы не думала по этому поводу Пелагея, но всё же пришлось смириться. «Был Андрей и раньше твёрд в своих решениях, а теперь и подавно церемониться с ней не будет», – горевала она. Да, Ниночка совсем не пара ему, но поразмыслив, любящая мать решила проглотить эту пилюлю. Андрею, конечно, видней – красоты и молодости у неё не отнять, да и почти докторша, будет лечить, коли что, ведь уже годы поджимают, седина на висках. Делать нечего, надо готовиться к свадьбе. Событие на весь город! Она не должна ударить лицом в грязь.

Стали ждать приезда родителей Нины, которые были уже оповещены, и так как Андрея отзывали в столицу решать спешные дела, договорились не медлить и сыграть свадьбу сразу по их приезду.

Надо было, конечно, поухаживать за Ниночкой подольше – цветы там, шампанское, думал Андрей, но времени в обрез. Такая жена для него – это то, что нужно. Все знакомые так и ахнут, какую персону он откопал. Картину он повесит в холле, у себя в квартире, на самом видном месте – а вот и живой оригинал! Он представил себе, как отвиснут челюсти от такого феномена у всей окружающей его богемы, как в нужных кругах будут говорить только о нём и о его супруге, что несказанно возвысит его в глазах даже конкурентов, а о восхищении и зависти лучших друзей и нужных людей и говорить нечего!..

Они стояли на ступеньках крыльца, в тихой прохладе дивного летнего вечера. Андрей нежно обнимал свою будущую жену, целуя её прекрасные глаза и губки, а она, уже смирившись с ролью его избранницы, прижималась к нему, привыкая потихоньку к его ласкам. Надо было подготовить Ниночку к встрече с портретом, и он начал издалека, боясь испугать её. Андрей рассказывал, как случайно вчера увидел её сходство с той женщиной на портрете, что они вместе смотрели, когда были на чердаке. Такое случается иногда в природе и даже описано в литературе, ничего страшного в этом нет – связь веков или генетический каприз, вообще это, конечно, чудо, и его надо использовать. Им выпала такая удача. Сама богиня Фортуна посадила их в свою колесницу! Завтра они пойдут и спокойно посмотрят на её изображение, пришедшее из веков, а сегодня уже поздно и нужно отдохнуть. Завтра тяжелейший день подготовки к свадьбе, ведь ни платья, ни колец – ничего же нет!

Ниночка восприняла его рассказ как сказку: очень уж неправдоподобным он казался. А может, от любви к ней так разыгралась его фантазия художника? Всё навалившееся на неё разом забрало силы, выжало как лимон, и она еле добралась до своей постели. В её комнате было так хорошо! Из столовой слышался голос хозяйки и её будущего мужа. Она потихоньку засыпала в мечтах о предстоящих событиях, но мысли всё время поворачивались к одному – картина, портрет. Вот что больше всего растревожило и взволновало её, отодвинув на второй план даже приготовления к свадьбе.

Утро обрушилось с Андреем, вбежавшим в комнату с охапкой свежих лилий. В комнате разлился сладкий аромат счастья. И хотя лилии эти росли в хозяйском саду, Ниночке было приятно, что они сорваны были именно для неё. Потом началась такая суета, что некогда было даже что-то перехватить из еды. Пришлось отпрашиваться с работы, бежать с Андреем в ЗАГС, покупать свадебные наряды в местном магазине, потом ехать в ателье, где их подгоняли и переделывали. Уже весь городок шумел разговорами об их предстоящей скоропостижной свадьбе, и приходилось улыбаться всем, и знакомым и незнакомым, говоря что-то.

Они окончательно устали и выбились из сил. Близился вечер, когда, придя домой, им удалось наконец и утолить голод, и отдохнуть от хлопотного дня. Солнце подходило к горизонту, озаряя багровым пламенем землю, тронув последними лучами и её комнату. Ниночка наконец осталась одна. Завтра приедут мама и отец, может, и кто-то из родственников, а послезавтра будет её свадьба. Как удивительно! Даже порадоваться некогда. Андрей пошёл договариваться насчёт банкета в местном кафе, будущая свекровь тоже куда-то убежала со своими хлопотами. Жаль, что они так и не успели посмотреть тот портрет, что взволновал Андрея. Потом будет вечер, ужин… Нет, она сейчас же пойдёт и посмотрит его сама, пока ещё светло и никого нет.

И вот Нина уже там. Чердачное окно приоткрыто, и последние лучи заходящего солнца окутали золотистым нежным туманом небольшое помещение. Подойдя к нему, она остановилась. Возле картин, что они смотрели с Андреем, стоял раскрытый чемодан, заполненный наполовину, а вот и тот портрет, возле которого она чуть не упала в обморок. Он немного потускнел от времени, но был ещё красочным. Нина подошла поближе. Старинный мастер изобразил на нём одиноко сидящую женщину в золотом платье. Она расположилась на скамейке в старинном саду и кормит голубей. На красивом платье с ниспадающим длинным шлейфом, запутавшимся в траве, лежит раскрошенный хлеб, чёрные кудри разбросаны по оголённым плечам и – о, Боже! Женщина, как бы ожившая, вдруг посмотрела на неё своими миндалевидными тёмными глазами, пронзившим самое сердце взглядом. Да это же она сама! Ниночка вскрикнула. Она смотрела сейчас на портрет, как в зеркало. Только потрескавшееся полотно старинной картины да несоответствие одежды доказывают, что это не так. Удивление и ужас охватили её одновременно. Она закрыла глаза. Так вот почему Андрей так старался подготовить её к этой встрече. Сходство было действительно поразительным.

Немного успокоившись, она открыла их снова. Первичный шок прошёл, и она уже с интересом стала рассматривать картину. Женщина была как две капли воды похожа на неё, только постарше. Нина теперь в спокойном восторге созерцала её прекрасный золотой наряд, изящные руки, длинные пальцы, унизанные кольцами. В ушах были длинные змеевидные серьги, достающие до самых открытых белоснежных плеч, шею отягощало драгоценное ожерелье с зелёными камнями. Присмотревшись, Ниночка заметила, что женщина сидит на скамейке в том же самом саду, который она уже видела недавно на картине в старом корпусе больницы. Только там женщина была совсем другая. Взгляд чёрных глаз, смотрящих с портрета, опять впился ей в самую душу, в самое сердце, и заставил его бешено колотиться от сознания того, как глубоко она сейчас смотрит сама в себя. В тени деревьев сада, где сидела знатная дама, занятая кормлением голубей, ощущалась дивная прохлада, как в саду её хозяйки. А запах от земли и жасминовых кустов напоминал вчерашний запах лилий в вечернем саду, когда они с Андреем стояли на ступеньках крыльца. Чудесная аллея в золотых лучах заходящего солнца так манила и звала пройтись по ней. Там, вдалеке, кто-то окликнул ее, тихонечко позвав по имени. Нина встала со скамейки, отряхнула крошки с золотого платья, освободила шлейф от травы, выпрямила голову, зазвенев серёжками и украшениями, как будто оправившись от каких-то дум, медленно пошла по аллее, задевая своим шуршащим платьем кусты благоухающего жасмина. Её звали…

Андрей пришёл поздно. На кухне звенела посудой мать, приглашая ужинать. Надо обрадовать Ниночку – за банкет он уже договорился. Она, наверное, заснула, не дождавшись его. Но Ниночки не оказалось нигде: ни в её комнате, ни в саду, ни в доме. Вдруг догадка озарила его – она там! Чердачная дверь была открыта. Полная луна так ярко освещала через окно весь чердак, что свеча не понадобилась. Андрей сразу увидел Ниночку лежащей в неудобной позе перед злополучной картиной. Схватив в охапку, он прижал её к себе, но сердце, которое так стучало возле его сердца ещё недавно, не билось. Безжизненная рука как плеть упала на пол. Андрей закричал, как раненый зверь, зовя мать. Та вскарабкалась быстро, как могла, на чердак, не понимая, что могло случиться. Потом долго не могли зажечь свечу и, когда наконец Андрею удалось это сделать, белое и прекрасное лицо Ниночки лишь с портрета теперь смотрело на них своими живыми глазами, а её безжизненное тело, чужое и холодное, лежало на его руках. Уже неживая, его невеста была как на картине, но только лет на десять старше той, которую он недавно обнимал.

 

Пришельцы

Мама вышла замуж. Наташа опешила, получив такое известие, и начала искать, на что бы ей присесть. Конечно, теоретически это было возможным, поскольку её мама, Надежда Васильевна, была в разводе уже несколько лет. Но практически… Её бывший муж, с которым она познакомилась лет пять назад, был законченный алкоголик, что и привело в результате к разводу. Он проживал до сих пор с нею в одной квартире и везде ходил за нею по пятам, надоедая, мешая свободно жить и дышать. Жалея его по-человечески, мама боролась с «зелёным змием» как и прежде, когда они были вместе. И тут такое известие. Наташа ещё раз прочитала письмо. Их с мужем и ребёнком приглашают в гости в деревню под Киевом, где теперь и живёт мама, отдохнуть на природе и, так сказать, познакомиться с новым супругом. Ну что ж, надо ехать… Мужу, конечно, от работы не оторваться, а вот она с малышкой – вполне свободные люди. Да и дитя хоть настоящую деревню увидит!

И вот они уже на железнодорожном вокзале, затем в поезде. То ли от летней жары, то ли от новых дорожных впечатлений шестилетней Светочке всё не спится, и Наташе в который раз уже приходится рассказывать ей всё, что знает о деревне: и про коровок и бычков, и про курочек, и про поросят. Светочка хохочет на всё купе, предвкушая себя в обществе всей этой живности, и совсем не хочет спать. От Киева пришлось ещё довольно долго трястись в автобусе, набитом людьми. И тут-то дочка решила, что пришло время поспать и, как не пыталась Наташа показать ей в окошко и коровок, что паслись на лугах, и гусей, и уточек, плавающих в прудах, – привлечь внимание сонного ребёнка к этой невидали было уже невозможно. Так со спящей дочкой на руках и с тяжёлым чемоданом оказалась она вдруг одна посреди незнакомой деревни, высадившись с автобуса. Идти так и искать, где живёт теперь её мама, было невозможно, и Наташа решила ждать какой-то «подмоги». Помощь пришла в виде мальчишки на велосипеде, который проезжал мимо. Он быстро разузнал у ближнего магазина о новой жительнице в их селе и теперь вёз по знакомому маршруту на своём велосипеде и тяжеленный чемодан, и проснувшуюся радостную Светочку, каждый раз останавливаясь перед попадающимися им навстречу людьми и подробно объясняя, кто они такие и куда путь держат. Не мудрено, что их приезд не мог стать сюрпризом, и новоиспечённые супруги уже ожидали их на пороге своего дома, а в саду под белоснежной скатертью был даже приготовлен и накрыт стол.

Вечером за обильным ужином с деревенскими разносольными угощениями собралась весёлая и шумная компания. Надежда Васильевна, счастливая и гостеприимная, её супруг, Матвей Иванович, толпа соседей и родственников мужа, которым сразу же приглянулись и Наташа, и маленькая Светочка. Сидели долго, пока все окончательно не перезнакомились. В результате спала Наташа ночью как убитая. Проснулась уже довольно поздно, когда солнце нещадно палило, заглядывая в окно её комнаты. Светочки рядом не было. Наверное, бабушка тихонько забрала щебетливую внучку, чтобы дать ей вволю выспаться с дороги. Вставать не хотелось, и она, разнежившись, начала вспоминать вчерашний день. Наташа немножко волновалась за свой приезд – всё-таки она не знала, куда они едут и как их примут. А вышло распрекрасно. Их встретили, как родных, простые хорошие люди. И дед Матвей, как он просил себя называть, тоже искренне радовался их приезду. И даже подарки, купленные ею наугад, пришлись ему впору, к общему восторгу. А Светочка, радостная, что у неё наконец-то появился дед, не отставала от него ни на шаг, и ей было незамедлительно показано всё хозяйство, что вызвало бурный восторг ребёнка.

С мамой удалось поговорить Наташе по душам только после обеда, когда и дед Матвей, и его новая помощница пошли отдохнуть после хлопотливого утра. Они сидели в тени под огромной шелковицей, наслаждаясь прохладой и вкушая её сочные спелые ягоды, неторопливо ведя свою женскую беседу. Маме наконец-то повезло, и мечта о тихой и спокойной старости начала осуществляться. С дедом Матвеем она познакомилась этой весной на работе, в больнице. В отделении неврологии, где работала мама медсестрой, он лечил от «прострела» свою поясницу. Так потихоньку выхаживая его, она и не заметила, как рассказала ему о своей жизни, а он ей – о своей: что недавно схоронил жену, а дети разъехались, и никому нет дела до одинокого больного старика. Они оба плакали, каждый о своём, но потом решили, что им будет хорошо вместе доживать свой век. Так мама оказалась здесь, в деревне. Новый её муж был всего лишь на несколько лет старше её, почти непьющим, работящим, добрым, но… Что там за «но», Наташе не удалось узнать, так как на пороге появился хозяин со Светочкой на руках. И тут опять бурно закипела жизнь. Пошли кормить кролей в клетках, а за кролями козлят и поросят, и курочек, и утяток. И делать это теперь должна была только Светочка, так как она решила, что она здесь теперь главная хозяйка. Оттого весь процесс происходил очень медленно, смешно и хлопотливо, а к вечеру все так устали, что завалились спать, даже не включая телевизора.

Среди ночи Наташа вдруг проснулась. Будто бы что-то разбудило её. Рядом крепко спал ребёнок, натрудившийся за день. Она улыбнулась, погладив новую хозяюшку по головке. В комнате, где они спали, было очень тихо и немного душновато, захотелось выйти во двор немного подышать свежестью и полюбоваться ночным небом. Наташа тихонько выскользнула на улицу. Деревенская ночь была прекрасна. Яркие звёзды и месяц заливали густоту ночи своим приятным серебристым светом, поэтому было довольно светло и совсем не страшно. До ужаса захотелось малины, которой её угощали днём, и Наташа, зная, где она растёт, зашлёпала мимо грядок по узенькой дорожке, ведущей к концу огорода. Малиновые ягоды в густой росе на кустах сверкали при лунном свете серебряными гроздьями и казались крупнее и слаще. Наевшись досыта малины и изрядно искупавшись в ночной росе, она собралась было уходить уже, как вдруг взгляд её упал за изгородь. Там, на простилавшемся недалёко поле зелёной ржи, Наташа увидела деда Матвея с косой. Он усердно и аккуратно орудовал ею, поворачиваясь в разные стороны. «Неужели ему дня мало», – подумала она. Наверное, это их приезд так замучил старика, что он не успел сделать всё по хозяйству. Вернувшись в дом и нырнув под одеяло, она так и не услышала возвращения хозяина, крепко уснув, а когда проснулась с первыми лучами солнышка, сладкий вкус малины ещё ощущался во рту. Надо сегодня подольше побыть со Светочкой, чтобы она не докучала ни деду Матвею, ни бабушке…

Утром завтракали блинами и всё той же малиной со сливками. Наташа было завела разговор о ночном происшествии, но, встретившись с испуганным взглядом матери, осеклась. Та потом втихомолку поведала ей о некоторых странностях деда Матвея, на которые им не стоит обращать внимания. Мол, никому они вреда не приносят и это, скорее, чудачества просто. Так считают все на селе, и их приезд со Светочкой здесь ни при чём. «Идём», – сказала ей мать, когда хозяин ушёл куда-то. Они пошли по той же тропинке, что и Наташа ночью, к малине, а потом за забор, к ржаному полю. По нему то тут, то там зияли выкошенные дедом Матвеем места. Аккуратные, округлой формы, плеши неприятно резали глаз. «Вот вредитель, – ругалась мама, – посадочные площадки готовит, ждёт инопланетян в гости. Говорит, ирод, что получил приказание свыше, когда на их корабле в контакте с иноземным разумом был. Видать, чуть тронулся умом, когда жену схоронил», – заметила Надежда Васильевна. Так вот что за «но» с этим дедом! А она-то думала, что маме счастье привалило, а ведь на вид вполне нормальный человек… Хозяин вскоре вернулся. Он, наверное, был в магазине. В его руках была авоська, в которой находились пара буханок хлеба и папиросы. Светочка с визгом кинулась к деду, а тот со счастливой улыбкой одарил ребёнка шоколадкой. Бог с ними, с этими инопланетянами, подумала Наташа. Она видела, что дед Матвей хороший и добрый человек, а это главное. Мало ли у кого какие чудачества?

Дни потекли за днями, в хлопотах и удовольствиях деревенской привольной жизни. Ребёнок окреп и светился счастьем. Дед Матвей когда готовил, когда не готовил свои «посадочные площадки». Ему уже не хватало места на поле, и он переместился на прилегающие к нему луга, благо трава там была высокая. Ни Наташа, ни Надежда Васильевна старались не обращать на его странности внимания. Но вот однажды Наташа проснулась ночью от объявшего её ужаса: прямо перед их кроватью в залитой лунным светом комнате, весь при параде, в костюме и новой рубашке, стоял дед Матвей. Торжественная улыбка озаряла его лицо. При холодном блеске луны она казалась зловещей. Наташа, придя в себя, хотела было спросить, куда это он собрался, как дед Матвей каким-то чужим каркающим голосом ей прохрипел: скоро, может, завтра, они прилетят. Он многозначительно поднял вверх указательный палец и вышел из комнаты, а потом и из дома. Проскользнув тихонько за ним, из густого малинника она долго наблюдала, как он стоял на поле в одном из кругов и, размахивая руками, что-то кричал в бездонную чёрную даль неба.

Утром она ничего не стала рассказывать матери. Они только многозначительно переглянулись с ней и покачали головами. Обе были в курсе парадного выхода деда. Прошло несколько дней. В мыслях Наташа уже стала собираться домой. Погостили – пора и честь знать. Да и мужу одному надоело жить без них. И они с дочуркой тоже очень соскучились по нему. Вчера получила письмо из дома, что он ждет не дождётся их приезда. Надо собираться потихоньку. С этими мыслями сон пришёл к ней, но она не успела толком окунуться в него.

Какой-то шум возле дома помешал ей и, окончательно проснувшись, она села на кровати, прислушавшись. Кто-то как будто ходит по двору. На чудачества хозяина было не похоже, так как шаги были очень тяжелы и одновременно осторожны. Разве что слон или бегемот могли так топать, но откуда им здесь взяться?! Во дворе вдруг стало светло, как днем, и Наташа кинулась к окну, отодвинув занавеску, да так и застыла. Ей не хотелось верить в то, что она увидела. Ужас оцепенения не давал силы как-то двинуться, что-то крикнуть, просто пошевелиться. Две огромные фигуры раза в два выше человеческого роста в серебристо-металлических костюмах, с рогатыми шлемами на головах бродили по двору. Они собирались что-то делать, держа в руках какие-то приспособления, похожие на крючки или оружие. Откуда шёл этот яркий свет, освещающий им путь, было непонятно. Этот свет исходил из самой высоты чёрного ночного небосвода, будто неведомое ночное светило рядом с луной взошло на небе. Фигуры издавали скрипящие звуки, похожие на лязганье металла. Общались они при этом телепатически друг с другом. Это поняла Наташа сразу, так как её мозг тоже принимал эти сигналы, разобрать только ничего было нельзя. Одно было очевидно – её заметили.

С нечеловеческой силой ей удалось, наконец, оторваться от окна, добраться до кровати, обнять и прижать к себе ребёнка. Слышно было, как стучат её зубы. Холодный пот от бессилия побежал по всему телу. Фигуры перестали издавать скрежетание – они, очевидно, замерли, как и она сама. Пришла догадка, что они решают, что делать с увидевшим их свидетелем. Мысленно она стала молиться Богу, одновременно обращаясь к пришельцам пощадить её и ребёнка. Также она пыталась обратиться и к сознанию деда Матвея, который, возможно, находится рядом с ними. Пусть попросит оставить их в покое, и она будет молчать. Прошло немного времени, и опять земля загудела – пришельцы тронулись с места и заскрежетали что-то на своём непонятном языке. Они несколько раз обошли дом, и вдруг всё затихло. Наташа решилась открыть глаза. Было совсем темно. Ни звёзды, ни луна не пробивались сквозь мрак, царивший за окном. Стояла мёртвая тишина, но она длилась недолго: её тихонько стали нарушать тяжёлые капли, стучавшие по крыше. Начинался дождь, всё сильнее и сильнее напоминая о себе. Наташе казалось, что крыши на доме нет, и капли дождя капают прямо на неё. Так она и лежала, мокрая насквозь, в изнеможении от пережитого дожидаясь утра, не смея пошевелиться, боясь разбудить девочку и радуясь, что та не проснулась.

Дед Матвей появился под утро, всё в том же парадном костюме, мокром от дождя. Мама с ним долго ругалась, что он, так и не раздевшись, вымокший и грязный, повалился на постель. Как хорошо, подумала Наташа, что и мама, как и дочурка, крепко спала и ничего не слышала и не видела. Утром после завтрака как не пыталась она найти следы пребывания инопланетян, обходя вокруг дома много раз, ей ничего подозрительного не попадалось на глаза. Лишь несколько довольно глубоких лунок, залитых дождём. Вот и всё, что ей удалось найти.

На следующий день решили ехать. Нагруженные нехитрыми сельскими подарками, они со Светочкой еле сели в перегруженный деревенский автобус и кое-как разместились там. Дед Матвей плакал, плакала и мама. Старики очень привыкли за это время к ним, а особенно к хлопотливой внучке, и теперь, конечно же, будут скучать. Наташа решила ничего не рассказывать матери о вторжении пришельцев. Зачем ей лишний раз волноваться? Обнаруженные возле дома, как ей показалось, следы пребывания внеземного разума, где они предположительно брали пробы грунта, были уничтожены. Незаметно засыпав их, она покончила с этим.

Обратный путь отвлек Наташу от тревожных мыслей, а оказавшись дома, она почему-то решила не рассказывать мужу ни о происшествии, что случилось с ней, ни о чудачествах деда. И только тогда вспомнила обо всём во всех подробностях, когда получила письмо от матери через месяц. Она со скорбью сообщала, что дед Матвей скоропостижно умер от рака мозга.

 

Ева

Еве снился сон. Она на прекрасной большой свадьбе. Вокруг улыбающиеся люди, сияющие глаза, детская беготня и суета взрослых, фотографов, блеск подарков и фотовспышек. Многочисленные гости и официанты в возбуждении высыпали на крыльцо шикарного ресторана – все ожидали приезда молодых. Что-то знакомое было вокруг, но очень неуловимое. Ева была музыкантом и певицей. Она отработала на многих свадьбах. Но это торжественное возбуждение в ожидании чего-то великолепного и чудесного передалось сейчас и ей, поэтому она не стала задумываться, где это действо происходит, как и в качестве кого она здесь оказалась, а стала ждать вместе со всеми. Вот и свадебный кортеж вереницей нескольких машин под бурные рукоплескания гостей причалил у крыльца. Из белоснежного, украшенного цветами и обручальными золотыми кольцами лимузина на простеленную ковровую дорожку выпорхнули жених и невеста, а затем и их «свита». Жених был красивый и высокий, в светлом костюме, невеста в ослепительном серебряно-белом платье со шлейфом. Её чудесный наряд и украшения ослепительно сверкали в лучах солнца и переливались немыслимым блеском и оттенками. И кто это у нас такой счастливый?! Гости вдруг разом кинулись всей толпой к молодым, поэтому трудно было их рассмотреть. Наконец великолепная пара поравнялась с ней, и Ева взглянула на невесту, на жениха она посмотреть не успела, от удивления открыв рот. Невестой была она же сама! То есть в эту минуту Ева с торжественным видом взирала на саму себя! Несколько минут оцепенения, а потом всё потемнело перед глазами, закружилось миллионом мелких мушек и рассыпалось, словно песок об пол. Или это гости бросали горсти зерна на молодых, желая им счастья и благоденствия?

Зазвонил будильник. Ева точно слышала его настойчивый сигнал, но желание досмотреть сон победило надобность вставать, и она опять погрузилась в вязкую истому сновидения. И вот она опять видит себя в своём прежнем сне, но уже она сама – невеста: на ней фата, платье, сковывающее движение так, что приходится идти осторожно, скользя по паркету, опираясь на твёрдую руку своего супруга. Запах его духов дурманит ей голову, во рту пересохло от постоянной улыбки на лице, которой она одаривает многочисленных гостей, окружающих их. Вдруг картина меняется, и они оказываются на морском вокзале. В небе слышны крики чаек, перебивающие гомон всё тех же многочисленных гостей, какие-то речи, тосты, цветы, кинооператоры, слепящие глаза вспышки фотоаппаратов. У причала, качаясь на волнах, стоит ждущая их прекрасная белая яхта – невиданная роскошь в этой гавани. Ей так хочется посмотреть на жениха – за кого это она выходит замуж, но взгляд опускается вниз, и она видит, что вместо букета белых роз в своих руках она держит ребёнка – маленькую, совсем крохотную девочку в розовом кружевном платьице и таких же розовых туфельках на пухленьких белых ножках. Еве хочется спросить своего спутника, откуда этот ребёнок и чей он, но трап к яхте, на который они ступили, закачался у нее под ногами… и ото сна остался только неуловимый плеск моря в ушах и страшное желание пить.

Ева проснулась. Она ещё некоторое время лежала неподвижно, не открывая глаз, пытаясь вернуться в свою реальную жизнь, но солнечные лучи, скользящие по лицу, всё сильнее пригревали, давая понять, как высоко уже поднялось солнышко и что давно пора вставать. Вспомнив о прозвонившем будильнике, Ева вскочила и села на кровати, окинув взглядом комнату. Вокруг царил беспорядок разбросанных вещей и раскрытых чемоданов. Ах да! Она сегодня уезжает, вернее, уходит в рейс, как говорят моряки. Из кухни доносятся голоса родителей и нетерпеливый лай собачки. Уже все завтракают, наверное. На пороге появилась мама с подносом в руках. До последней минуты пребывания Евы в родных местах она стремилась окружить своё чадо заботой и любовью. Стало грустно, но надо было быстро поесть и собираться в дорогу.

На теплоходе была другая жизнь. Она сразу закружила Еву в своём круизном водовороте, так что некогда было пускать щемящую тоску по всему родному в своё изнеженное домашней лаской сердце. В оркестре, где ей пришлось работать певицей, все музыканты были ей знакомы. С ними она частенько работала и на суше. Так что в коллективе проблем не было. Оставалось приспосабливаться к корабельному укладу, питанию и морской жизни. Капитан и команда теплохода были греками, а обслуживающий персонал и туристы были «нашими» – русскоязычными жителями когда-то огромной страны СССР. Ева как человек коммуникабельный быстро нашла общий язык и с теми, и с другими. Она была красива собой, выше среднего роста, очень стройная, спортивного телосложения, натуральная блондинка с серо-зелёными глазами. Такая девушка сама по себе приковывала взгляды окружающих, ну а при её профессии, когда приходилось быть всегда на виду, естественно, она сразу стала заметной фигурой. Пела она потрясающе. Это отмечали даже профессиональные артисты, выступающие в шоу-программах. К тому же, была отличной пианисткой с консерваторским образованием, что тоже пригодилось: вечерами она иногда играла в баре на рояле для любителей классической музыки. Вообще Ева быстро стала примадонной этого круизного мирка.

Всё было прекрасно в этой новой для неё жизни – цветы, поклонники, новые города и страны, о которых она ещё недавно только мечтала, листая рекламные буклеты. Быстро она привыкла и к самому страшному – морской качке, которой её так пугали девчонки из консерватории, побывавшие в рейсах. Уже было несколько довольно сильных штормов. От них захватывало дух, но пережила она их не хуже бывалых моряков, чем вызвала восхищение всей команды.

Итак, Ева была довольна собой, и все были довольны ею. Только небольшая червоточинка мешала быть ей полностью счастливой. Она никого не любила… Вернее сказать, не сама любовь была её проблемой, а скорее встреча с тем единственным любимым человеком, претендентом на её руку и сердце, который всё никак не появлялся в её жизни. Чего бы тревожиться такой девушке: и красавице, и спортсменке, и певице, – да вот, в её двадцать шесть лет он так и не появился на горизонте – положительный, надёжный, уверенный в себе и «твёрдо стоящий на ногах» красавец. Со временем образ красавца менялся в разных направлениях, но время шло, а ничего значительного в ее жизни не происходило. Сначала было не до него – музыкальное училище, консерватория – образование прежде всего. Все, кто вращался вокруг неё в это время, были люди её круга, такие же музыканты или люди искусства, как и она сама. Поскольку и родители Евы были из этой среды, вся эта «музыкальная богема», к которой многие мечтают хотя бы прикоснуться, для неё была лишь обычной жизнью, немного сумбурной, но привычной. Была у неё и кипучая первая любовь, и почти серьёзная вторая. Но помешало счастливому финалу упрямство двух совершенно одинаковых людей, талантливых, эксцентричных, знающих себе цену. Третьей попытки уже не было. И если она где-то появлялась на горизонте, Ева так и не позволяла ей материализоваться. Сердце, а скорее, уже разум, не давал ей шанса обжечься ещё раз. Первобытный инстинкт красивой женщины образовал вокруг неё тонкий эфирный кристалл, который не давал обожателям её талантов, кавалерам и вообще всем приблизиться к ней на меньшее расстояние, чем она считала допустимым.

Так она и жила, как в коконе, разрешая лишь любоваться и восхищаться ею. Здесь, на теплоходе, вся обстановка способствовала раскрытию «кокона», однако круиз шел за круизом, менялись туристы, но неизменным оставался никем не прописанный сценарий: посадка, экскурсии, наслаждения морскими просторами, вечерние и ночные гуляния. Туристы, туристы, обычно с детьми, с жёнами, любовницами, и те же временно пребывающие и расслабляющиеся кавалеры, поклонники – это всё за границей «кокона». Это обычная её жизнь. Ева находила для себя много интересных собеседников. Её всегда сопровождали воздыхатели, и на экскурсиях, и на работе не было от них отбоя. Привлекало в ней и то, что она была всесторонне развитой и могла беседовать на любые темы, и то, что она с интересом слушала собеседника. Постоянное окружение людей, которые следовали за ней всюду, утомляло Еву, но скрыться в замкнутом пространстве было довольно сложно. Единственным средством, которое держало её в тонусе, было увлечение йогой и чтение тибетских «мантр» в любое освободившееся время. Дома это было просто – уединиться поздним вечером после всей беготни, окурить комнату благоухающими палочками или зажечь соляную чашу, взять в руки чётки и, перебирая их, погрузиться сначала в себя, затем в космос, потом обратно в себя, совсем обновлённую. Стрессу было её не достать! Но здесь, на корабле, добиться такого отрешения было всё сложнее и сложнее. Нельзя сказать, что Ева была такой уж ярой последовательницей этих наук, но знания, исходившие из самих истоков всех религий и верований, давали ей очень многое, не мешая быть при этом истинной христианкой.

День выдался жарким и душным. Теплоход, набрав новую партию туристов, двинулся по круизному маршруту к берегам Норвегии. Круиз «Королева фьордов» обещал пассажирам прохладное заманчивое путешествие, что было сказочным блаженством в такую жару, и те, покорно спустившись в свои каюты, стали ждать надвигающегося чуда. Но вот прошла уже и душная звёздная ночь, и почти такое же утро, а обещанное блаженство так и не собиралось наступать. Не стало прохладнее и по прибытию в Швецию. Первый порт захода Гетеборг радостно встретил туристов всё той же сияющей солнечной погодой. Оживившиеся, те садились в автобусы – их ждали интересные экскурсии. Еве и её друзьям что-то не захотелось ехать вместе со всеми, и они до изнеможения бродили по городу, посещая какие-то маленькие магазинчики и ресторанчики. К вечеру пассажиры, хоть и измученные, радостно делились новыми впечатлениями, восторгаясь величественной статуей Посейдона, возвышавшейся в центре города, и Ева уже пожалела, что не будет у неё ни фотографий, ни воспоминаний о ней. Этот круиз особенный, и он не будет повторяться. К берегам Исландии они будут идти всего лишь раз, затем – другие берега, другие страны. И как она могла забыть об этом? Теперь на все экскурсии надо постараться ездить исправно.

Норвегия их встретила той же погодой, но прекрасные водопады, спускавшиеся с высоких гор прямо в извилистые фьорды, зелёная, дышащая свежестью растительность строгого северного великолепия наконец убедили всех в правильности выбранного маршрута. Фарерские острова, следующий порт захода, вдруг обрушились на своих гостей стеной ливня, что не сильно порадовало мокрых озябших пассажиров, возвращающихся к вечеру на теплоход.

Впереди предстоял большой ночной переход. Порт остался позади, но дождь, всё усиливаясь, поддерживался внезапно возникшими шквальными порывами ветра. Судно стало сильно раскачивать, как только они вышли в открытое море, добавив неприятных ощущений. К ужину болтало так, что его почти не было. Музыкальный салон тоже был пуст, а музыканты занимались тем, что как-то пытались укрепить аппаратуру, что ездила по сцене, как по льду. Ева бросилась помогать ребятам, но только мешала. Её хрупкое тело тоже пыталось за что-то зацепиться, но тщетно. Кое-как она выбралась из салона и еле добралась до своей каюты, где попыталась заснуть. Это оказалось невозможным. Кроме болтанки, к которой она почти адаптировалась, мешал не проходящий гул в ушах и лихорадочная дрожь во всём теле. Пролежав так несколько часов и прислушиваясь к этим звукам, Ева всё же решилась выбраться из своего убежища. Тусклое освещение мигающих лампочек в коридоре, пытающийся как-то помочь пассажирам персонал наводили ещё большую тоску. Встретившийся по дороге пассажирский помощник не успокоил, а с тревогой сообщил, что будет ещё хуже, и это только начало, и лучше надеть спасательный жилет, находясь в своей каюте. Пришлось подчиниться. Не надевая жилета, Ева распласталась на кровати.

Вот и глубокая ночь. Шторм усилился почти вдвое, так что трудно стало даже дышать. Гул в ушах заглушал дикий вой, исходящий из самой бездны, вынудивший её поднять своё дрожащее мокрое тело и выползти из каюты. Теперь ей становится понятен этот вой – это стенания пассажиров, не справившихся со своим страхом. Неужели всё так серьёзно?! Сейчас она всё разузнает. Казалось, целую вечность пришлось добираться до кают-компании. Двери открыты – такого не ожидало даже её болезненное воображение: смелые и отважные красавцы греки-офицеры стояли на коленях и молились вслух. Вокруг стояло огромное множество зажженных свечей. Очевидно, капитан и дежурные офицеры боролись за жизнь корабля, а у других оставалась надежда на Бога?! Вдруг тусклый мерцающий свет разом погас, и только блеск свечей ещё мрачнее подчёркивал трагизм согнувшихся и раскачивающихся силуэтов. Присоединившись к молящимся, она узнала, что дела очень плохи: в машинном отделении пожар, судно потеряло управление и его бросает, как щепку, пробираться к шлюпкам бесполезно – их не удастся спустить на воду, так как шторм не меньше десяти баллов. Стало невыносимо жарко, как в аду, вентиляция тоже уже не работала. Еве было странно одно: почему она не боится? Вокруг всё видится, как в кино, а она ощущает себя лишь зрителем этого кошмара. Ей не верилось, что так вот может наступить конец – слишком уж нереальным казалось всё происходящее вокруг. А может, она спит? Закрыв глаза, она стала вспоминать, как у неё там дома. Отец играет на гитаре, занимаясь, как обычно вечерами, а мама что-то готовит на кухне – её плечи вздрагивают – она плачет, наверное, грустя о ней. Собачка лежит уныло возле своей мисочки, такая несчастная! Как они будут жить без неё! Нет, она будет сейчас молиться со всеми тому самому древнему Богу, который создал не только этот мир, а и всю Вселенную. Ева сняла со своей шеи чётки, с которыми редко расставалась, и начала повторять мантры. Уже нет ни воя, ни темноты, ни удушья. Нет никого и ничего. Вот звёзды сияют в бездонном небе над головой. Они потихоньку стали кружиться вокруг неё, с каждым её словом всё быстрее и быстрее. То ли она летит к ним, то ли они падают на землю. Потом она вместе с ними погружается в бурлящий океан до самого дна. Вот она уже видит себя сидящей на этом песке, а вокруг неё огромной воронкой вращаются толщи солёной воды. Она чувствует её горький приторный вкус на своих губах. Открыв глаза, Ева видит всё ту же воду, но теперь её несёт вверх в черноту неба, и так вокруг темно и страшно…

Тусклый, еле уловимый свет забрезжил где-то вдали. Он становился всё сильнее и заметнее. Глаза её широко открыты, но теперь она ощущает, что её поднимают, ведут куда-то, успокаивают и укладывают в постель. Проваливаясь в сон, она понимает одно: пришло спасение.

Утром всё стало ясно. Каким чудом удалось потушить пожар и наладить работу двигателя, а тем более вывести теплоход из эпицентра шторма, осталось загадкой. Но все обнимали и целовали капитана и чумазых моряков из машинного отделения, которые сделали всё возможное и невозможное. Правильным и единственно верным было и решение капитана возвратиться обратно в порт, а не идти на Исландию, что позже подтвердилось печальным известием о гибели в этом районе нескольких судов.

Ева вспоминала все подробности чудесного спасения, вновь и вновь возвращаясь невольно в это время. Тихая прекрасная музыка разливалась вокруг из-под её пальцев. Она играла в музыкальном салоне. Это был их последний круиз. Пассажиров было мало, а тех, кто любил послушать классическую музыку, собралось совсем немного. Но для талантливого пианиста это не помеха. Как прекрасно осознавать, что ты доставляешь своим мастерством столько удовольствия людям, а сегодня так великолепно слушались её пальцы! Чудесная мелодия лилась легко и проникновенно, из самого сердца. Так она играла разве что на конкурсе или во время своих лучших выступлениях, ещё когда училась в консерватории. Ева самозабвенно отдалась музыке до конца, до последнего аккорда. И когда вдруг замерли её руки, она ещё некоторое время сидела неподвижно, ожидая оваций или восхищения. Переведя взгляд на публику, она поняла, что слушатель у неё был или, скорее, остался всего лишь один. Он, наверное, постеснялся тихонько встать и уйти со всеми – стало неловко, и она прыснула смехом, посмотрев ему в глаза. Так вот они и познакомились.

Его звали Вадим. Ему было тридцать пять. Он был довольно высокого роста, худощавый, с красивыми черными, немного вьющимися волосами. Строгие глаза и орлиный нос делали его взгляд слегка суровым, но когда он начинал говорить, было приятно с ним находиться в одном обществе, настолько была легка и обаятельна его манера держаться. Он, конечно, стал поклонником Евы. Сопровождал он её повсюду, хотя это было ему не всегда интересно. Представившись Еве дипломатическим работником, он рассказывал, что эти достопримечательности и города видел тысячу раз, и только ради неё смотрит всё в тысячу первый. Еву всё это забавляло, и она подшучивала над своим неизменным спутником. Им было хорошо и весело вдвоём, но впереди был уже порт прибытия, и оба они как-то притихли.

И вот последний вечер. Ева за тем же роялем – тихонько перебирает клавиши. Она играет Шопена. Эта прекрасная музыка обволакивает все пространство и зачаровывает всех слушателей. Вадим с восторгом аплодирует со всеми после её исполнения, потом подходит к ней с двумя бокалами шампанского. Все присутствующие просят их выпить «на брудершафт». Придётся подчиниться, если публика просит зрелищ… Они целуются под бурные овации окружающих. Ева выпивает шампанское, но у неё почему-то по щекам текут слёзы и капают в бокал. Они ударяются обо что-то яркое и блестящее. Что это? На дне бокала, сверкая и переливаясь всеми цветами радуги, лежит кольцо с бриллиантом. Ева не верит своим глазам. Это ей?!

Всё последующее происходило с ней как в тумане. Объяснения, признания, цветы и слёзы. Почему слёзы? Ведь это так прекрасно, когда тебя любят и любишь ты, но сердце сжимается от какой-то боли и не хочет верить счастью, тревожась и трепеща в груди. Такого чувства она не испытывала никогда, оно пришло к ней на самом деле впервые.

Еще с теплохода пришлось позвонить родителям и «ошарашить» их вестью, что она вернётся домой не одна, и чтобы они уже начали готовиться не только к их приезду, а и к предстоящей свадьбе. И вот порт – конец путешествия. Вадима должен встречать его друг на яхте. Придётся подойти и познакомиться. Яхту они видят сразу – такую красавицу трудно не заметить. Подойдя поближе, Ева узнаёт её сразу. Она видела её во сне, вот так чудо! А теперь этот ночной мираж можно потрогать руками, ступив на качающуюся палубу! Встретивший их друг оказался всего лишь капитаном этого великолепия, а Вадим лукаво смотрит на неё. Ну что, нравится, а как свадебный подарок?

Вадим вспоминал, с чего это началось. Ах, да, ещё с развода с женой. Потрепало же тогда ему нервы. Пришлось отдать немало и недвижимости, и денег – они уже давно стали совершенно чужими друг другу, но супруга захотела сама узаконить сложившиеся отношения, вернее, их отсутствие. Там были дети, и он терпеливо перенес все потери, встряхнулся, подсчитав убытки, и бросился зализывать раны и реанимировать отрезанные места. Прошло несколько лет. Всё успокоилось, утряслось, капиталы приумножились его упорными стараниями. Все довольны, его женщины, дети – радоваться бы жизни. Бизнес его уже шагнул за границу, где он стал пребывать основное время, лишь изредка посещая родные пенаты под Москвой, на Рублёвском шоссе. Вот и этой осенью захотелось отдышаться от всей окружающей его суеты, но радость так и не посетила его. Даже общение со старыми друзьями и с родиной – ничто не поднимало настроения, и было так противно на душе, что пришлось даже обратиться к психологу. Стыдно и тошно вспоминать, как он тихонько к нему проскальзывал. Слава Богу, что хоть никто из знакомых и родных не заметил! Психолог, на помощь которого он не надеялся совсем, начал копаться в прошлом и таки докопался. Под гипнозом или как, он уже не помнил, выяснили, что было у него в жизни время, когда ему действительно было спокойно и хорошо. Это было очень давно, ещё в ранней юности, в каком-то круизе, где он был абсолютно счастлив. Вот пришлось покориться и использовать прописанное лекарство, отправившись в этот незапланированный круиз для восстановления утраченного равновесия. Вадим даже от себя такого не ожидал. Он не только согласился с психологом, а даже влюбился, влюбился, как мальчишка.

Свадьба была ещё красивее и великолепнее, чем приснилась ей во сне когда-то. Ева блистала, как королева в своём драгоценном наряде, улыбка не сходила с её лица. Она устала от обряда и речей, ей хотелось, чтобы уже быстрее всё закончилось, и она смогла бы наслаждаться покоем и блаженством бархатного сезона на своей белоснежной красавице-яхте с любимым мужем, но прибыли новые гости, очень долгожданные. Это был капитан их теплохода, которому Ева, можно сказать, была обязана жизнью. Она радостно кинулась ему навстречу. Капитан нёс в руках большую красивую коробку. Подарок тут же раскрыли и положили ей в руки. Это была прекрасная кукла с золотыми вьющимися волосами и голубыми глазами, в чудном розовом кружевном платье и таких же розовых туфельках на пухленьких беленьких ножках.

 

Ведьма

Наконец настал тот день, когда Алексей был абсолютно счастлив. Закончилась круговерть экзаменов и зачётов, и он успешно перешёл на четвёртый курс Политехнического института. Его закадычные друзья детства прислали письмо, что уже все собрались и с нетерпением ожидают его в деревне. Более того – билет на ракету, который так тяжело достать на это направление в начале лета, лежал у него в кармане, и уже сегодня он будет у бабули, где настоящая жизнь и все вытекающие из неё удовольствия ждут не дождутся его. Первобытная красота затерявшегося вдали от цивилизации украинского села, рыбалка, собирание грибов, гуляния до рассвета, ночные бдения у костра с друзьями и чудесная возможность окунуться в самое детство. Там, оказавшись в заботливых руках бабушки, можно будет предаться только развлечениям и удовольствиям.

Ракета плыла, вернее, летела над поверхностью воды очень быстро. Уже прошли шлюзы, где река переходила в море, и Алексей мог наслаждаться прекрасным видом Днепровского водохранилища. Воды было много, и берега уже не просматривались. Оставалось смотреть в непроглядную толщу воды. Еще в детстве отец рассказывал, сколько затопленных сёл находится там, внизу, на дне, и Алёша, будучи тогда ещё маленьким, всё пытался рассмотреть что-то в тёмной пучине, возбудив своё воображение. Несмотря на жару, стало зябко от воды и пришлось спуститься в салон, скоротать время до прибытия у буфета.

Приближался вечер. На берегу у причала стояло много людей – ждали ракету. С радостными возгласами встречала пассажиров родня. Те, кто не встречал, приходили порадоваться за тех, кому привалило счастье, ведь только летом село возрождалось полнокровной жизнью. А вот и бабушка Дарья в окружении своих подружек, таких же, как и она, встречает своего драгоценного внука с распростёртыми объятиями. Подружки бодро выхватывают вещи из рук Алёши, обнимают и целуют его, радуются вместе с бабушкой её счастью и провожают их до самого дома. В воздухе разливается сладкий запах парного молока и горьковато-терпкий запах трав, перебиваемый ароматами цветов, буйно разросшихся возле каждой хаты. Алёша глубоко, с наслаждением, вдыхает воздух на полную грудь и бодро идёт за бабушкой, понимая, как соскучился он и за ней, и за вот этой нехитрой природой родного края. А вот и Коля, Андрей, Сашко – его лучшие друзья детства из сельской жизни, бегут к нему навстречу, повзрослевшие и возмужавшие за год красавцы-парубки, как сказали бы про них на селе. Наперебой начались рассказы и расспросы, как и что у кого произошло за то время, пока не виделись. Все они были студентами, учились в разных городах, а вот летом съезжались в родные края, и опять – не разлей вода товарищи. После шумного ужина решили пойти в клуб – там вечером танцы или кино, вся молодёжь собирается и до полуночи их время. Бабушка Дарья только руками всплеснула: не успела насмотреться и уже со двора!

А вот и клуб. За разговорами и не опомнились, как прошли почти всё село. Клуб находился на самом берегу Днепра. Он был маленький, старенький, с каждым годом всё больше ветшал и дряхлел и оживал, как и всё село, только летом. Да и был он, скорее всего, только пунктом сбора, поскольку все гуляния происходили возле него, и даже кино показывали здесь, рядом, на улице, под открытым небом. Большой и утоптанный майдан вокруг был танцплощадкой.

Двери клуба в этот вечер были открыты настежь, и оттуда доносилась совсем не деревенская музыка. Ребята и девчонки разодетые, кто во что горазд, по последней моде, стояли группами и разговаривали, оживляясь всякий раз, когда подходил кто-то новенький. Музыка гремела во всю, и пожилые старухи, пришедшие на это «действо», щурились и кутались в платки, но уходить совсем не собирались и стояли, плотно окружив кольцом веселящуюся молодёжь – как няньки в детском саду. И ничто не могло ускользнуть от их пытливых глаз. Они всё должны были услышать и увидеть, чтобы утром разнести новости по всему селу, кто с кем поссорился или кто с кем помирился, а главное, кто кому понравился. Даже сказанное шёпотом каким-то образом не оставалось секретом. Такая вот сельская жизнь.

По сути, все здесь были своими, фактически родственниками, и никто никогда этим не удручался. Так что как только Алексей и его товарищи подошли к клубу, они уже знали все нехитрые новости. В основном собрались всё те же ребята и девчонки, что и каждый год, а из новеньких – только одна девочка, внучка какой-то там бабушки, что жила на самом краю села, у болота, и этой зимой умерла. Звали девчонку Оксаной, «ничего особенного – невыразительная личность» – так охарактеризовали её друзья и другие ребята, что подошли к ним. Заиграла медленная музыка, и все взгляды ребят разом обратились на стайку девушек у колодца. Там местная первая красавица Алёна оживлённо рассказывала что-то своим подружкам. «Да, она стала ещё красивее, вот-вот выскочит замуж, наверное», – подумал про себя Алексей. Ему тоже, как и всем парням на селе, она очень нравилась, но он решил не поддаваться стадному инстинкту и стал приглашать танцевать всех девчонок подряд, чтобы больше узнать новостей обо всём и обо всех.

Далеко за полночь молодёжь стала потихоньку расходиться по домам. Кто девчонок пошёл провожать, а его друзья – Коля, и Саша, и Андрей – конечно же, с ним. И поскольку Алексей жил дальше всех, его провожать сговорились первым. Чтобы не огибать всё село по главному пути, решили идти прямым путём по песчаным кручам. Там изредка тоже стояли хаты, но дорога была узкая, обрамлённая старыми столетними осокорями и вековыми липами. Даже днём здесь было сумрачно и прохладно. Но друзья отлично знали эту дорогу и предпочитали по ней ходить, коротая путь. Шли шумно. Разговаривали, смеялись, шутили; наконец притихли – такая жуткая на них обрушилась тишина. Где-то издалека доносился еле слышимый лай собак, а здесь ни ветерка, ни малейшего шороха листьев.

Сашко и Андрей, поняв обстановку, напустили ещё большего страха, начав рассказывать про всякую чертовщину, что за все века передавалась из уст в уста. Алексей все эти предания слышал много раз – в детстве они часто пугали ими друг друга. И надо же, сегодня опять решили позабавиться! «Были в селе и колдуны, и ведьмы, а где же они сейчас все подевались?» – спросил Алексей. Вдруг ребята остановились как вкопанные. «А ты знаешь, Алексей, мы тебе самую главную новость и не рассказали! В нашем селе все бабы говорят наперебой об одном: есть ведьма у нас теперь, вернее, появилась этим летом, как с неба упала. Кто она такая – никто не знает, но только начали на селе твориться плохие вещи, которых давным-давно не было. То молоко у коров выдаивает кто-то ночами, то в одну ночь скисает опара, поставленная на пирожки, и ещё много-много разных бабских мелочей, чего раньше не было, а теперь стало происходить».

То ли от скуки идут эти разговоры, то ли кто-то подшучивает над всеми, но от сознания, что такое возможно и случается в их селе, ребята как-то приутихли и шли уже молча. Луна то выходила, то скрывалась за тучами, освещая им дорогу. Идти оставалось недолго, – вот виден уже и поворот тропинки, что спускается вниз, обратно к главному пути. Деревья на обочине дороги попадались всё реже и реже. Вдруг от одного дерева что-то отделилось и выкатилось на дорогу прямо перед ними. Это был какой-то старый обруч от бочки. Луна как раз выглянула, ярко осветила всё вокруг, и ребята разглядели, что местами покрыт тот обруч ржавчиной. Внезапно он покатился по дороге впереди них так, как будто невидимая рука толкает его сзади – не падая, он всё катился и катился. Наконец Сашко, не выдержав, вырвался вперёд, толкнул его ногой, наклонился, схватил обруч, но тот рассыпался в пыль в его руках за одну минуту. От изумления ребята открыли рты. Вот чертовщина! Сашко же сказал, что когда брал его в руки, он был тёплым, даже горячим, и не железным вовсе на ощупь, а как бы живым!.. До самого дома Алексея не могли успокоиться друзья, возвращаясь в разговоре к увиденному происшествию. Потом Алексей ещё долго не мог заснуть, вспоминая всё.

Утро принесло прохладу и умиротворение, отодвинув своей обыденностью все нереальные воспоминания о вчерашнем событии. Бабушка, гремя посудой, приглашала завтракать. Пришли друзья, все засобирались на рыбалку. Было интересно доставать припрятанное с прошлого года рыбацкое снаряжение, копать червей на леваде, восторженно вспоминая прошлые трофеи. С приподнятым настроением, с удочками и вёслами шагали они по росистой дороге к реке, но никто из них так и не решился заговорить о том, что каждый думал о вчерашнем вечере.

После рыбалки, счастливые, с уловом, возвращались они в село уже за полдень. Теперь Сашко, Андрей и Коля, по очереди доходя до своих домов, покидали Алексея, и он остался один, когда до его хаты было совсем недалеко. Да вот она и видна была уже, только оставалось пройти через пшеничное поле. Рыба – часть его улова – ещё живая, всё переваливалась со стороны в сторону в тяжёлом рюкзаке за его плечами, мешая быстро идти. Приходилось иногда останавливаться и поправлять свою ношу. Вокруг была такая красота, что не залюбоваться ею было невозможно. В пшенице то тут, то там плавали острова голубого неба – это были полевые васильки, из которых девушки так любили плести венки. Пшеница была высокая и красивая, местами ещё зеленоватая, над васильками жужжали неутомимые пчёлы, а высоко в небе над этим великолепием кружили жаворонки.

Рыба за плечами опять затрепыхалась, пришлось снять рюкзак, чтобы поправить его, как вдруг что-то белое в пшенице привлекло его внимание. Присмотревшись повнимательнее, он заметил, что это девушка в белой рубашке размахивает серпом в руке, зовя его к себе. «Что она делает здесь с серпом? – промелькнуло в его голове. – Ведь пшеницу ещё не жнут». Но девушка, очевидно, жала, то наклоняясь, то выпрямляясь. Захотелось узнать, кто же это, и Алексей кинулся в густую пшеницу, бросив рюкзак на тропинке. Идти оказалось непросто, с трудом разгребая тяжёлые колосья руками, он хотел быстрее увидеть, кому это он так понадобился. Вот девушка опять наклонилась и вдруг пропала. Алексей наконец добрался до того места, где она должна была бы быть. Он не ошибся: примятая пшеница и пучки срезанных васильков разбросаны повсюду – так вот, что она здесь жала, но где же она сама? Дикий крик под его ногами, как будто вырвавшийся из-под самой земли, неистово пронзил всё вокруг. Алексей почувствовал, что наступил на что-то живое и мягкое. Его отшвырнуло в сторону, а из густого жита взлетела какая-то птица. Наверное, это она кричала. Ещё долго приходил он в себя, пока не успокоилось всё вокруг и не успокоился он сам. Как вышел Алексей из этого поля и как добрался домой, он не помнил. Очнулся уже на кровати от шипения чего-то – видимо, это бабушка жарила его улов. Вкусный запах свежей жареной рыбы заставил его встать с постели. Как хотелось рассказать всё бабуле! Да только вот не приснилось ли ему это?!

Пришёл вечер, опять они с друзьями у клуба. Веселье, танцы. На дамский танец его пригласила Алёна и что-то ворковала ему на ушко, а он лишь глупо улыбался, никак не мог оторваться в своих мыслях то ли от сна, то ли от их вчерашнего ночного происшествия по дороге домой. В компании Алёны он увидел новую девушку, наверное, это и есть та самая Оксана, про которую вчера говорили ребята. Худенькая, серенькая, как пугливый мышонок, жалась она к девчонкам, стесняясь себя и всех вокруг. Когда Алёна познакомила её с Алексеем, она густо покраснела до самых корней своих беленьких жиденьких волос и зашмыгала длинным носиком. Пришлось в виде приличия приглашать её на следующий танец, конца которого он никак не мог дождаться. Девушка была в его руках как неживая. Она что-то лепетала ему про себя, что она тоже студентка, будущий медик. Ну конечно, где же ещё такие «амёбы» учатся? Только в медине им и место! Потом она растворилась, пропала, вообще не встречалась Алексею больше. И слава Богу!

Шли домой товарищи опять все вместе, подшучивая друг над другом, вспоминая сегодняшние танцы. Уже пройдя добрую половину пути, они поняли, что опять пошли по старой дороге, хотя каждый ещё вчера дал себе слово – туда больше ни ногой! Ну не возвращаться же теперь? Луна светила так же, как и в прошлый раз – ярко и сочно, осыпая всё вокруг серебряным светом. Страха не было до тех пор, пока они не поравнялись с тем местом, где выкатился злополучный обруч, шли молча, так же молча и остановились, вернее, остолбенели. Посреди дороги, немного запрокинув голову, как бы купаясь в лунном свете, стояла девушка – высокая, стройная. Такой девушки не могло быть в нашем времени. Две огромные и толстые косы спускались с головы до самой земли, на голове переливался венок из дорогих камней, мерцая всеми цветами радуги. От этого венка многочисленными струями падали разноцветные шёлковые и атласные ленты, тяжёлые золотые серьги оттягивали мочки ушей, доставая до самых плеч, а плечи и фигура девушки были прекрасны. Белая традиционная расшитая украинская сорочка была из тончайшего материала, и девушка казалась обнажённой. Коралловые бусы с золотыми монетами да широкий пояс, перетягивающий её талию, выглядели при этом единственной её одеждой. Руки она положила на бёдра и вызывающим взглядом посмотрела на застывших парней. Мраморным изваянием стояла она посреди дороги, словно воскресшая панночка из страшной сказки, и никто из парней не мог ни сдвинуться с места, ни произнести хоть слово. Сколько стояли они так друг напротив друга?! Алексей даже рассмотрел рисунки на её лентах и то, что они как живые вились вокруг её стана, хотя не было даже малейшего ветерка. Вдруг девушка стала медленно к ним приближаться. Она не шла, а именно приближалась. Свои тонкие красивые руки она протянула вперёд, и можно было рассмотреть, какие старинные невиданные перстни надеты на её пальцы и какие браслеты на запястьях. Вот она совсем близко перед Алексеем, кладёт ему на плечи руки и целует его. С чем можно было сравнить этот поцелуй, Алексей ещё долго не мог представить – до того страшен и одновременно сладострастен он был. По спине потекли холодные струйки пота. Где-то заухал филин. Алексей очнулся, открыв глаза, пришли в себя и товарищи. Что это было? Где прекрасная девушка?! Начали оглядываться по сторонам. Вот наваждение! Никого не было вокруг. Следы босых женских ног на песке заметили все одновременно. Вот тут они по-настоящему испугались. «Ведьма! Это ведьма!» – неслись они с криками по дороге, как можно быстрее убегая от того места.

Алексею снится сон. Рядом на полатях отдыхает и его бабушка. Она немного сопит и бормочет тихонько что-то себе под нос. На столе лежит большой каравай чёрного хлеба и стоит крынка с молоком. Так хочется пить! Молоко приятно пахнет и манит своей свежестью. Нет, это не молоко, это дивный запах той красавицы, что поцеловала его. Этот запах становится всё сильнее, смешавшись с благоуханиями незнакомых цветов и трав. Дверь открыта, и на пороге стоит она, только косы распущены и нет чудного убора с лентами, а на голове вместо него веночек из васильков. Это те, что нажала на пшеничном поле, говорит красавица. Одета она по-другому. В красных сапожках на каблуках, в длинной юбке в зеленую и красную клетку (такие носили в старину украинские женщины и называли их плахтами), в вышитой белой сорочке, перетянутой на талии широким поясом. «Хочешь напиться? Дай и мне молока, я тоже хочу», – говорит девушка. Алексей встаёт, берёт со стола кувшин. Какой же он тяжёлый! На лбу выступают жгучие капли пота, он вытирает их рукой и пытается напоить красавицу, её волосы падают ему на грудь, он задыхается, запутавшись в них, и выпускает из рук кувшин…

«О, горе мне, Боже, приехало дитя, а корова-то моя как взбесилась: и кружки молока не дала утром!» Бабушка и несколько старух-соседок, сокрушаясь этому явлению, тихонько делятся неприятностями у печи. От этих слов и проснулся Алексей, и только что приснившийся сон вспомнился ему во всех подробностях. Старушки ушли, а бабушка Дарья стала подметать пол, на котором валялись какие-то черепки. «Бабуля, что это ты там метёшь?» – поинтересовался он. «А, внучек, ты проснулся уже? Да это бисова кошка какая-то выскочила на стол, наверное, да разбила крынку с молоком. Я в хату, а она прожогом и выскочила, чёрная такая да гладкая!»

Следующие дни прошли без каких-либо происшествий. Друзья ходили в лес по грибы, на рыбалку, вечером в клуб, вот только возвращаться с гуляний прежним любимым путём они не рисковали. Сначала ещё живо вспоминали свои приключения на старом пути, а особенно девушку, что повстречалась им там, но потом решили, что это, скорее, привиделось им, и совсем о ней забыли. Не смог забыть её или не хотел один Алексей. Только закроет глаза – опять неземная красавица из далёкого прошлого встаёт перед ним, и странный запах молока с терпкими травами будоражит и кружит ему голову. Как хочется увидеть её опять, ощутить её пленительные прикосновения, а ещё тот головокружительный поцелуй почувствовать опять на своих губах! Всё снова и снова возвращался он в тот вечер к их встрече, но даже жгучее желание увидеть её снова не смогло подавить страх перед новым возможным свиданием с ней.

Шло время. Лето уже было в самом разгаре. Алексей, пресытившись и рыбалкой, и походами в лес, решил, что пришло время позаботиться и о своей любимой бабушке, вернее, о её корове, которую он решил обеспечить сполна сеном на всю зиму. Каждый день он теперь вставал рано, пока не спала роса, и косил траву. Сразу за хатой простирались огромные луга, а травы на них – только коси. Всё дальше и дальше вкашивался Алексей в эти просторы и однажды увидел ту, о которой грезил по ночам.

Было раннее утро, свежее и благоуханное, и решил он выбраться подальше, за косогор, недалеко от той дороги, по которой они с товарищами больше не ходили. По одну сторону дороги были луга, где он и собирался косить, а по другую – довольно большое озерцо, почти болотце, местами затянутое ряской и поросшее камышом, лилиями да кувшинками. Одним краем оно примыкало к дороге, а на другой стороне к нему прилепилась одинокая хата. Алёша присмотрелся. На заборе висели горшки, на свободной от ряски воде плавали стайки гусей и домашних уток с утятами. Гуси загоготали и захлопали крыльями – это и привлекло его внимание. Из дома вышла с ведром девушка или женщина. Она вылила что-то быстро из ведра в озеро и, так же быстро сбросив с себя одежды, бросилась в воду. Он не успел рассмотреть, кто это был, но тот, кто вышел из воды, ему был хорошо знаком. Это была она. По белоснежному гибкому стану и длинным чёрным волосам, которые выкручивала девушка, выйдя на берег, он сразу узнал её. Бешено забилось сердце – неужели она действительно существует, специально вырядилась тогда в старинные одежды и напугала их чуть не до смерти! Спутать её с какой-то другой девушкой было невозможно – такими знакомыми ему показались все её жесты и облик, даже на таком расстоянии. Вот так деваха! И надо же было так над ними подшутить! А всё остальное, что мыслил он о ней, лишь игра воображения, сны и фантазии.

Бросив свою работу, Алексей спешил домой. Ему не терпелось расспросить бабушку, что за новая соседка обитает за косогором. Но бабушка не внесла никакой ясности. Жила, мол, там такая и такая-то старуха, они даже дружили и иногда ходили с нею в церковь в соседнее село, но этой зимой схоронили её, уж очень та старая была. Сейчас вернулась её дочка и продаёт дом, да покупателей пока нет. Кто захочет такую хибару на краю села? Внучка её тоже недавно в село приехала, как и все, на лето, поправить здоровье, хиленькая такая, а других, мол, нет у них никого, по крайней мере, никто не приезжал. «Наверное, бабушка не всё знает, – решил Алексей, – надо будет ещё кого-то расспросить».

Вечером на гулянье возле клуба было шумно, как всегда. Сашко и Андрей уже обзавелись «невестами» и пошли их провожать, ещё и полуночи не было. Они с Колей пытались что-то разузнать про незнакомку даже у старух, торчащих вечно возле клуба, но расспросы не дали ничего. Где-то и Николай потом пропал, пора было и Алексею собираться домой. Одинокая фигурка у колодца привлекла его внимание. Ах, да это Оксана! И как это он о ней позабыл? Та тоже заметила его, и уже нечего было делать, как только подойти к ней и хотя бы перекинуться парой слов. Но Оксана, заметив его, подошла к нему сама. Она очень изменилась за то время, что Алексей не видел её. К нему подошла та же в принципе малоинтересная личность, какую он увидел во время их первой встречи, но в решительной походке, жестах и даже в тоне её разговора не угадывалось даже тени смущения и неуверенности, что была присуща ей раньше. Она попросила провести её домой, так как случайно куда-то подевались её подружки и она оказалась одна. Отказывать девушке было не в духе Алексея, и они пошли. Инициативу в разговоре Оксана взяла на себя сразу, как они двинулись в путь, и Алёша с удивлением открыл в ней интереснейшего и эрудированного собеседника. Говорили обо всём – о медицине, о космосе и даже о любви. Девушка сказала, что пойдут они по старой верхней дороге, так как к её хате иначе и не подойдёшь. Но почему-то это совсем его не испугало, ведь Оксана, наверное, частенько ходит тем путём, если другого нет. В мыслях своих он всё больше склонялся к тому, что увиденные ими с товарищами происшествия не более чем маскарад, кем-то удачно подстроенный. Да и не будет он теперь таким наивным, его просто так не возьмешь, и у него есть возможность наконец докопаться до сути. Само провидение посылает ему эту Оксану, ведь сам бы он никогда не рискнул, да ещё и ночью, пройти тот путь и докопаться до истины, а что до товарищей, так лучше и не напоминать им об этом.

Идти было хорошо, и луна светила во всю яркость своего полного диска, а листья нежно шуршали, играя с легким ветерком. В разговорах Алексей и не заметил, как они поравнялись с тем злополучным местом, где на них с товарищами обрушилась чертовщина. Но ничего, прошли, не останавливаясь, ничего вокруг не творилось. Алексей и виду не подал, но тему о ведьмах и колдуньях затронул и выложил всё, что знал. Оксана ничего не испугалась – только хихикает и молчит. Вот и поворот к дому Алексея, ведущий обратно в село. Прошли и его. Оксана жила дальше. Тоненький, еле ощутимый холодок вдруг стал пробирать тело Алексея. Было приятно, тепло, и он не мог понять, в чём дело, почему какая-то неясная дрожь стала беспокоить его без причины? На самом краю села приютилось несколько хат, покрытых соломой, которые были уже довольно ветхими. Они остановились возле первой, и Оксана оперлась на маленькую калитку: «Вот я и дома». Он заглянул во двор, обрамлённый несколькими старыми вишнями. На заборе висело много глиняных горшков, а с другого края дворик примыкал к озеру или болоту. Вдруг, как молния с ясного неба, пронзила его сердце догадка: это тот самый дворик, который видел он сегодня утром, когда пошёл косить за косогор, но только с другой стороны! И именно здесь он увидел красавицу с чёрными косами. Кто она, он сейчас всё узнает и не отпустит эту амёбную Оксану, пока та всё не выложит. Оксана уже собралась было прощаться и открыла калитку, но Алексей задержал её и перегородил дорогу. Он пристально посмотрел ей в глаза, и даже при свете луны стало заметно, как она побледнела. «А теперь скажи, – обратился он к девушке, – что тут у вас за принцесса скрывается, а может, сразу веди меня к ней. Мне всё известно про ваши шалости и будет лучше, Оксана, и для тебя, и для неё, если мы все объяснимся сейчас. Я обещаю никому ничего не рассказывать». Оксана грустно улыбнулась такой обворожительной улыбкой и так посмотрела ему в глаза, что Алексею стало не по себе опять. «Что ж, твои дружки сильно испугались тогда? Ты, Алёша, оказался храбрее всех, за то тебя и полюбила». Алексей не верил своим глазам и ушам. Этот голос он уже слышал и вспоминал в своих грёзах, и этот дурманящий запах её волос так знаком ему, и эти манящие губы, и глаза, и руки, что обхватывают его сейчас за шею, – её! Жгучий сладострастный поцелуй опалил его и сдавил дыхание. Так целовала его только она. Её волосы, пахнущие молоком и горько-пряными цветами, иссиня-чёрные, густые и прекрасные, рассыпались по его плечам. «Нет!» – закричал он и с силой отшвырнул от себя наваждение, инстинктивно поняв, что эта ничтожная Оксана и есть та прекрасная фея, околдовавшая всё его существо. На его глазах отвергнутая девушка опять начала своё превращение, на сей раз из красавицы в ту, что он провожал. Её трусило так, что слышен был лязг и скрежет зубов, крутило и выворачивало суставы. Из её горла вырвался такой страшный, нечеловеческий крик, что заложило уши и волосы поднялись дыбом на голове. Так кричала и та птица в поле, на которую он наступил. Девушка вдруг сделала резкий рывок и со всей силой вцепилась ему в горло. Ноги и руки Алексея сразу занемели, он не мог не только сопротивляться, а даже пошевелить ими. Поняв, что теперь ему конец, Алексей умоляющим взглядом посмотрел ей в глаза, ещё пока не изменившиеся и недавно такие желанные, прекрасные глаза вожделенной красавицы. Они ещё не успели поменять свой цвет. Он молил о пощаде, и ведьма выпустила его из своих рук.

Обессиленная и разбитая Оксана, наконец, добралась, а скорее доползла до сеновала, где решила дождаться утра. Заснуть ей вряд ли удастся. Её разбитое и измученное борьбой тело невыносимо болело, и она лежала, широко раскинув руки и закрыв глаза, набираясь сил. Ей нет ещё и двадцати, а кажется, что живёт она на свете очень давно. Как у людей, что прожили век, так и у неё перед глазами пронеслись картинки её жизни, сменяя одна другую. Как случилось в её судьбе то, к чему она пришла сейчас?! Обычное детство, обычная юность в серых унылых красках пронеслись перед ней. Отец был военным, и они часто переезжали, не успев прижиться на одном месте. Хроническое отставание от всех детей в школе могла исправить только зубрёжка. С невзрачной внешностью справиться было сложнее, и она решила прикрыть её белым халатом, поступив в медицинский. Хоть здоровье не подводило, и то хорошо, а то не видать бы ей и института. И опять зубрёжка выручала, как всегда. Приехать на лето в деревню к бабушке было всегда её мечтой, хотя удавалось это редко, так как служба отца в отдалённых регионах страны была частым тому препятствием.

И вот наконец собрались, приехали – на похороны! Задержались из-за продажи дома, всё-таки наследство, говорит мать. Кроме старой хаты у бабушки был старинный окованный дубовый сундук огромных размеров, с ветхой старушечьей одежонкой. И вот, по просьбе матери перебирая нехитрый её гардероб, наткнулась она на «это». Теперь уж она и не знает, может, надо было утопить этот сундук со всем содержимым в озере, возле дома. Ох, если бы можно было повернуть время вспять! Она представила это действо. Нет, его и пустой не сдвинешь с места. А был выход: надо было сжечь эту хату с чёртовым сундуком дотла! А так – гореть теперь ей в аду вместо хаты.

Заныло сердце, когда вспомнился момент чудесной находки. На самом дне, под тряпками, она нашла тогда увесистую книгу в чёрной обложке, завёрнутую в старенькую домотканую длинную женскую рубаху. Сразу захотелось почему-то примерить эту рубаху, что она и сделала. Она подошла к зеркалу. И о диво! Рубаха, как живая, окутала её тело, и так стало приятно ощущать её на себе! Такие рубахи на селе называли сорочками. Деревенские женщины сами ткали льняное полотно и шили себе их на свой вкус и традиции, украшая вышивками. Вышивка на сорочке тоже была блёклая и вылинявшая, но, как только Оксана надела рубаху на себя, прямо на глазах эта вышивка стала меняться, вдруг превращаясь в яркую и сочную. Чёрно-красные маки вспыхнули на рукавах так, словно их вышивали только вчера дорогими шёлковыми нитками. Книгу, найденную в сундуке, пыталась она читать, да какие-то закарлючки, наверное, на старославянском языке, ей никак не давались. Так и заснула она тогда, помнится, в этой сорочке и с книгой в руках. И не то во сне, не то наяву входит в горницу женщина невиданной красоты и голая. Длинные черные волосы – аж до пола. И сразу – к ней. Рта не раскрывает, а голос слышится: «Вот моя сорочка на тебе». А потом махнула рукой: «Ладно, носи. Никому бы не позволила, но ты моя родня, прабабушкой тебе довожусь. Сама захотела – никто не хотел, а если сама, то теперь носи! Всё написано в книге – что захочешь и чего захочешь, любые ответы на любые вопросы, только спрашивай. Меня тоже Оксаной звали, как наденешь сорочку мою, будешь мною, и что знала и умела я, будешь знать и уметь ты, а как всё делать, книга тебе подскажет».

Так забавно сначала было, особенно читать эту чёрную книгу на незнакомом языке, тайно уединившись от матери или ночью, при свечке, в старой каморке. Вырядится Оксана в ту старую рубашку, положит книгу на колени и читает кое-как, коверкая слова, а в голове сразу перевод! Книга та была рекомендацией, а скорее пособием для ведьмы – что нужно сделать и для чего. Какую травку заварить да испить, чтобы превратиться в кошку, например, и выдоить соседских коров, или украсть что перед самым носом у хозяев, как найти клад и где искать, как приворожить к себе понравившегося парубка и много ещё чего. Всё было в той книге: и как убить, и как воскресить из мёртвых, как вызвать засуху или дожди. Те главы, что были ей не интересны сейчас, она пропускала, а вот что касалось приворота на любимого, ей понадобилось очень скоро.

Сначала она просто дурачилась, делая что-то сверхъестественное, и наблюдала реакцию окружающих, а потом однажды на пристани увидела его. Не такой уж он был красавец, но сердцу не прикажешь. Понравился и всё. Первое чувство вспыхнуло с такой силой, что не давало спать по ночам. Дивные драгоценные украшения были отрыты в огороде, на жуткой глубине, по указанию прабабки, а удерживать на себе по нескольку часов её прекрасный облик помогало молоко. Требовалось его по нескольку вёдер каждый раз, и добывать это средство приходилось по соседским хлевам, обратившись в чёрную кошку. Однажды её так огрели коромыслом, что она два дня охала и оттирала своё тело чудодейственными мазями, приготовленными из лягушек, летучих мышей и всякой «нечисти». Вспоминать даже противно! Но чего не сделаешь ради любви? Разве мог он полюбить её такую, настоящую?

А видать, не зря она его заприметила, раз и Алёнка, первая раскрасавица на селе, и та на него глаз положила, и уже сохнет по нему, о чём тайно ей поведала на днях. Вода, заговоры и молоко делали своё дело, и ей удалось несколько раз даже поцеловать его, а на Алёнку он и вовсе не смотрит! Правда, по селу поползли слухи, а вездесущие старухи что-то заподозрили, но она успела напустить на самых ретивых из них туману. И теперь такой удар! Что-то она сделала не так. Она и сама знала, что душа её любимого была обречена и почти уже принесена в жертву, но вечером этим что-то сложилось не так. Вот прабабушка её – та бы не осеклась. Она делала такое, и делала не раз. Возьми, что нужно, до конца, а потом те концы и в воду. Она, полная дура, мало что и не взяла, так ещё и выпустила свою жертву! Что теперь будет? Ведь раззвонит по всему селу, а завтра придут её убивать. Заколют вилами или сожгут живьём, или утопят, как топили ведьм в древности… Всё рисовала и рисовала Оксана в своём воображении сцены казней, а потом пришла к выводу, что сейчас далеко не то время, скорее засмеют и не поверят, да и Алексей не такой, чтобы выставить себя так просто на посмешище всему селу, а завтра она что-то придумает. Сон навалился на неё душным мраком лежалого сена. Ведьма уснула.

Было раннее утро. Ещё не выгоняли на пастбище коров, и они призывно мычали, ожидая своих хозяек, чтобы те их подоили. Во дворах перекликались петухи и громко кудахтали куры. Что говорил Алексей своей бабушке Дарье, когда поспешно собирал вещи, он уже не помнил. Только укоризненный взгляд и слёзы, текущие по её старушечьим щекам, ещё долго стояли у него перед глазами. Он попросил проститься за него с его друзьями и попросить прощения за такой внезапный отъезд, обещая быстро вернуться назад, буквально через несколько дней, а теперь бежал из села на первой утренней ракете. Он не видел оправдания такому своему поступку, но животный инстинкт, хранивший и оберегавший его где-то внутри, взбунтовался и гнал его подальше от этих мест, ещё недавно самых дорогих и любимых.

 

Русалка

Галочке исполнилось шесть лет, когда её забрали от одной бабушки и увезли к другой. Их бросил папа и ушёл к какой-то тёте, так что в доме, где они жили, им уже нельзя было оставаться. Так объяснили девочке и мама, и бабушка Оля. Прощание было тяжёлым и слёзным, и Галочке стало непонятно, почему её добрая бабушка Оля не может поехать вместе с ними. Только после бабушкиного уверительного обещания приехать к ней летом она наконец-то отпустила её руку и пошла с мамой садиться в поезд. В поезде было интересно. Она устроилась возле окошка и смотрела на пробегающие мимо города и станции. Пассажиры угощали её наперебой вкусным печеньем и конфетами, и Галочка забыла о своём горе. В автобусе, куда они пересели с мамой после поезда, было тесно и весело, и они не заметили, как приехали. Новая бабушка, закутанная в огромный платок, встретила их с автобуса, и они пошли по дороге через всё село к её дому. Дом казался огромный, крытый соломой. Внутри была большая просторная комната с высокой печкой, перегороженная надвое печкой поменьше. Там, за этой маленькой печкой, стояла красивая широкая деревянная кровать, где они с мамой и будут спать. Новую бабушку звали Марфой. Она была высокая и строгая. Мама скоро уехала. Ей надо было устраиваться на новом месте в большом городе, где она будет работать в больнице врачом. А на следующий год и она там же пойдёт в первый класс. Так что ей придётся недолго здесь пожить. А на Новый год мама обещала приехать опять и привезти много-много подарков и книжек, ведь ей надо будет подготовиться к школе.

Провожали маму до автобуса они с бабушкой Марфой уже по первому беленькому снежку, что выпал тихонько ночью, и она видела, как забавно деревенские дети играли в снежки и лепили снежную бабу. Бабушка Марфа обещала познакомить её с этими детьми. Ей, мол, не будет скучно. В этот же день она и перезнакомилась со всеми соседскими ребятами и стала тоже лепить с ними такую же снежную бабу у себя во дворе. Но вскоре дети поссорились. Они говорили на украинском языке, а Галочка на русском, дети стали смеяться над какими-то словами, что она произносила, и ей стало стыдно. А потом какой-то мальчик забрал у неё лопатку и обещал принести другую, но так и не принёс, и ей пришлось носить снег руками. Варежки промокли и замёрзли руки, а бабушка отругала её и забрала в дом.

В доме стало тоскливо, и Галочка, обняв старую чёрную кошку, с которой подружилась, горько заплакала, вспомнив о своём «горе». Заплакала с ней и бабушка Марфа и, обняв внучку, пообещала научить её украинскому языку, чтобы она не отличалась от других детей в их селе. На том и порешили, пообедав тёплыми оладушками и украинским борщом, которые так вкусно наготовила большая печка. Потом ей вместе с кошкой было разрешено забраться на эту огромную печку, в которой бабушка варила еду. На печи, на лежанке сушилось просо, и было приятно перебирать его гладенькие зёрнышки и вообще лежать, грея бока, ощущая тепло ещё не остывшей печки.

В сенях у бабушки стоял огромный кованный железом сундук, который назывался «скрыня». Он служил бабушке вместо шкафа, и она разрешила ей перекладывать и примерять одежду, что хранилась в нём. Галочка частенько наряжалась в эти наряды, приспосабливая их под свой маленький рост, и давала теперь концерты соседским старухам, что собирались вечером у её бабушки Марфы вышивать и петь песни. Уже иногда и она своим тоненьким голоском пыталась подтягивать им, выучив некоторые, что умиляло старух, и те хвалили её и гладили по головке, называя «янголятком». Так потихоньку шло время, и она стала привыкать и к новой жизни и к новой бабушке. Но иногда горе всё же находило её, особенно когда она оставалась одна. Тогда Галочка садилась на окно, где было видно сельскую дорогу, и ждала маму. Ей казалось, что если она будет её так преданно ждать, прильнув к окну, мама обязательно почувствует, как скучает и тоскует по ней её дочка, и, бросив всё, обязательно приедет к ней. Она могла так часами сидеть, вспоминая и своего папу Олега, и бабушку Олю, и как они жили все вместе там, на далёком теперь Донбассе. Ей было непонятно, почему сейчас она должна обходиться без их любви, сидеть здесь, на этом окне в чужой стороне, и страдать. В конце концов девочка начинала безутешно плакать, держась за место, где билось её полыхающее сердечко, которое, казалось вот-вот вырвется из её маленькой груди и побежит по этой дороге, засыпанной снегом, прямо к маме.

В один из таких грустных дней мама наконец приехала. Они с кошкой заметили её с окна, где сидели среди горшков с цветами. Далеко, на видимой из окна дороге, показалось сначала маленькое тёмное пятнышко, которое, приближаясь, переросло в её долгожданную любимую маму. На маленьких саночках она привезла целую кучу подарков и угощений, а главное – небольшую зелёную ёлочку, которую они все вместе тем же вечером нарядили и поставили дожидаться Нового года на столе, в углу, под старинными иконами бабушки Марфы. Но больше всего Галочка радовалась хорошеньким, раскрашенным в разные цвета саночкам. Вот как будут завидовать ей сельские ребята! Дождавшись утра, она целый день каталась на них вместе с сельской ребятнёй с горки, и радости не было границ. Потом, после гуляний, мама с бабушкой устроили «большую баню» и купали её в огромной деревянной кадке. На кровати лежало, дожидаясь её, невиданной красоты платье в клеточку с белоснежными пенными кружевами, в котором она и будет праздновать.

Галочка стояла посреди комнаты в одной тоненькой беленькой сорочке – и мама с бабушкой Марфой не могли налюбоваться ею, какая была она хорошенькая. Глазки чёрные, как угольки, и ясные, как звёздочки, сияли на беленьком личике, озаряя светом, казалось, всё вокруг, такие же чёрные, как и глаза, волосы спускались плотным шёлком до самых колен. И как ни тяжело было за ними ухаживать, ни бабушка, ни мама не отважились бы обрезать такую красоту. «Ей бы на голову венок – и чистая русалочка из сказки», – всплеснула руками бабушка!

Прошли весёлые праздники, уехала опять мама, а вскоре вынесли и засохшую ёлочку во двор. Начались сильные метели и снегопады, и бабушкину хату занесло снегом до самых окон. Теперь по вечерам бабушка часто садила свою внучку себе на спину, укутывая огромным платком, и они шли, тяжело ступая по снегу, как по воде, к её подругам по очереди. Там долгими зимними вечерами пели песни, вышивая рушники да сорочки, пряли пряжу, вязали носки, иногда рассказывали страшные интересные сказки и предания, коротая, как могли, все вместе это ненастное время в ожидании весны.

Весна пришла внезапно: мгновенно растаял снег, растаял вскоре и лёд на озере, что начиналось сразу за бабушкиным огородом, за хатой. Ах, какое чудное оказалось это озеро! Как из дивной сказки предстало вдруг оно перед Галочкой, когда последние льдинки растаяли. Озеро было большое, овальной формы, очень глубокое, как говорила бабушка Марфа. Вода в нём казалась почти чёрного цвета. Но это продолжалось недолго – пока не покрылись пушистыми жёлтыми «котиками» ракитовые кусты, что росли по берегам его. Тогда вода стала светлеть и голубеть, и можно было видеть, как ветви больших ивовых деревьев, что росли прямо у воды и покрылись уже нежными зелёными листочками, извиваются, словно огромные змеи, опускаясь в озерные воды. Кое-где у берегов вырос густой камыш, а однажды возле него появились целые поля кувшинок и лилий. Вечером цветы жёлтеньких кувшинок и белых лилий закрывались и исчезали в синей воде озера, а утром они опять поднимались из глубины и расцветали. По берегам его росла шелковистая зелёная травка, а в ней голубыми островками сверкали, как драгоценные камушки в утренней росе, расцветая и разрастаясь с каждым днём, голубые незабудки. Они манили Галочку своей красотой, просясь в веночки или букеты, но бабушка Марфа запрещала ей подходить близко к озеру, где они были особенно хороши, и она наблюдала за их красотой и жизнью самого озера с небольшого пригорка в конце огорода. У уточек вывелись утята, и было смешно смотреть, как мама-утка учит их плавать. Иногда на озеро прилетали и огромные величавые белые лебеди, и Галочка могла долго наблюдать за ними, сидя тихо среди трав, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть их.

Наступило лето, становилось всё жарче, и Галочке так хотелось быть поближе к воде, но бабушка подпускала её к озеру, лишь когда полоскала бельё. Вот тогда она уже могла накупаться вдоволь возле берега и поиграть в тёплой, прогретой солнышком водичке. Скоро у бабушки стало очень много работы. Она постоянно копалась в огороде, а там было жарко и неинтересно. Ей удавалось, впрочем, частенько незаметно ускользать из-под бабушкиного надзора якобы поиграть с детьми. Сама же Галочка тайком пробиралась к озеру. Её манила прохлада воды, там было по-настоящему интересно. Под одной плакучей ивой, что полоскала свои ветви прямо в воде, она устроила себе домик, разложив там свои детские «сокровища», играя в куклы и стирая кукольные одёжки. У неё был припрятан здесь и кусочек душистого мыла, и маленькое корытце, и много всякой детской посуды. Целая стайка лягушек всех цветов и размеров часто наблюдала за её играми, и иногда она и их принимала в свою компанию, разговаривая с ними и давая им имена.

Был солнечный пекучий день, когда полуденное солнце загнало их с бабушкой в хату, где была хоть какая-то прохлада. После обеда бабушка прилегла отдохнуть. Галочке спать вовсе не хотелось, и она слонялась по комнате, пытаясь найти себе занятие. И тут она увидела разноцветный шёлковый шарфик, висящий на спинке кровати. Ей вдруг стало грустно. Это был подарок от бабушки Оли, что был завязан на её шейку перед самым их с мамой отъездом прямо на перроне вокзала. Уже давно лето, а бабушка Оля всё не едет. Неужели она так быстро забыла о своей внучке?! Девочка взяла в руки шарфик – он оказался грязным в некоторых местах. Сердце сжалось в комочек и ей захотелось заплакать. Нет, решила Галочка, она уже большая и не будет лить слёзы почём зря, она пойдёт и постирает шарфик на озеро, и будет носить его, пока бабушка Оля не приедет. А завтра уговорит бабушку Марфу пойти на почту отправить ей телеграмму или письмо. Уж тогда она точно приедет! Обрадовавшись неожиданному решению, ребёнок побежал к озеру стирать запачкавшийся подарок. Возле берега, где было мелко, она зачерпнула в корытце немного воды и старательно выстирала шарфик в домике под ивой. Теперь надо было его прополоскать от мыльной пены, как это делала бабушка Марфа со своим бельём. Бежать из домика к мелкому месту не хотелось, и девочка опустила руку с шарфиком прямо между ивовых свисающих ветвей, в глубокую воду. Он красиво переплетался вместе с зелёными ветвями ивы, извиваясь в воде красивой разноцветной змеёй. Внезапно огромная пучеглазая лягушка выпрыгнула из-под листьев, громко квакнув, прямо возле Галочки, и та, испугавшись, выпустила шарфик из рук. Подхваченный немедленно течением, он тут же скрылся в глубине.

Долго и безутешно плакала маленькая хозяюшка, вернувшись в дом с такой потерей. Она разбудила своими рыданиями бабушку, и та долго не могла её успокоить. Так и не добившись никаких вразумительных объяснений, бабушка Марфа подумала, что ребёнка опять обидели соседские дети, и решила взять её с собой на ферму, куда собиралась пойти за молоком. На ферме, где работала их соседка тётя Даша, было распрекрасно, и девочка, забыв о своей горькой потере, уже с интересом наблюдала за тем, что там творилось. А там были и коровы с телятами, что смешно учились пить молоко из ведёрка, и большие красивые белые и чёрные лошади с длинными гривами и почему-то грустными глазами, и толстые хрюкающие свиньи. Она долго стояла возле загородки с пребольшущей свиньёй в чёрные пятнышки, что лежала на боку и удовлетворённо похрюкивала, а возле неё копошилось множество маленьких поросяток, которым не хватало места, и они пронзительно визжали и дрались друг с другом, переворачиваясь иногда кверху розовыми животиками. Галочка хохотала, наблюдая за этой вознёй. А потом тётя Даша налила им целый бидончик молока, и теперь, довольные, они возвращались домой с «добычей», как говорила бабушка Марфа. Дома ещё долго Галочка делилась впечатлениями о своём походе на ферму с кошкой, которая благодарно слушала её, попивая молочко. Вот только шарфика, конечно, было жалко.

На следующий день бабушка опять в поле, а Галочка проскользнула в своё «озёрное царство». Надо покормить кукол и рассказать им, что она видела на ферме и как там было хорошо. Девочка забралась в домик, и первым, что она увидела там, был её уплывший вчера шарфик. Он, аккуратненько сложенный, лежал посредине её домика и был совершенно сухой, лишь кое-где к нему прилипла высохшая тина. Вот так чудо! Галочка радостно схватила его и затанцевала от счастья, вертясь на одной ножке. Как он здесь оказался, было непонятно. Повязав его бантиком вокруг своей шеи, она решила, что больше так глупо его не потеряет. Рассадив по кругу радующихся вместе с нею её счастливой находке кукол, она хотела было начать рассказ о вчерашнем путешествии, как ветки ивового домика вдруг раздвинулись, и она увидела девочку с длинными русыми волосами, с веночком из лилий на голове, подплывшую к ней. Девочка загадочно заулыбалась. Так вот кто выловил из воды и спас её шарфик, догадалась Галочка. Спасительница её «сокровища» залезла к ней в домик, и они познакомились. Звали её тоже Галей. Она была совсем голенькая и немного посиневшая или позеленевшая, наверное, от долгого купания. Возрастом она была чуть постарше нашей Галочки и быстро захватила девочку игрой. Они пели песни, купали кукол и готовили им еду из ряски и песка, а потом Галочка тоже разделась и плескалась нагишом вместе с гостьей на мелком месте. Пропала новая подружка, как и появилась: нырнула в воду между ивовых ветвей – и как не бывало.

Рассказывать про это знакомство девочка никому не стала – тогда пришлось бы рассказать и про её домик, спрятанный под ивой, который был секретом ото всех. Пусть и эта новая дружба останется её личной тайной, решила она. Где живёт её новая знакомая, разузнать так и не удалось, когда они встретились вновь на следующий день. Та не хотела говорить или боялась своей бабушки, как боялась Галочка бабушку Марфу. Обе они были рады своему тайному знакомству и решили никому о нём не говорить – так интереснее! Новая подружка нравилась хозяйке домика не только в детских забавах – ещё она учила её плавать. «Вот посмотри, – говорила озёрная гостья, – как держатся на воде лягушки, так и ты старайся по-лягушачьи растопыривать и руки, и ноги, и у тебя будет получаться, как и у них. Галочка старалась вовсю, чтобы угодить своей старшей учительнице, и у неё всё скоро начало получаться под её руководством. Теперь они часто плавали вместе, сначала возле берега, потом всё дальше и дальше, а когда уставали, то лежали на воде, отдыхая и нежась под солнцем, как настоящие лягушки. Старшая подруга научила Галочку рвать лилии и кувшинки, собирая их в красивые букеты, и умело скрываться от посторонних глаз, если кто приходил к озеру. Они притаскивали водяные цветы и прятались в ивовом убежище, плетя венки из них, а также делали ожерелья из ракушек, что в изобилии приносила с собой новая знакомая. Вот только очень удивляло Галочку то, что Галя всегда пренебрегала угощениями, приносимыми ею из дома. Она никогда не хотела кушать, а ела только «понарошку», как куклы, отказываясь даже от очень вкусных конфет, пугая иногда девочку своей иссиня-зелёной бледностью кожи и такой худобой, что вызывала естественное желание накормить её. Но в этом измождённом на вид теле было столько энергии, что Галочка едва поспевала за ней, и ей частенько приходилось отлёживаться и отдыхать на травке после плесканий и игр на воде. Но вскоре она научилась не отставать от своей ловкой учительницы, и они стали заплывать далеко, за середину озера. Плавать здесь было очень легко, но нырять за подругой не получалось так глубоко. Не хватало дыхания, и её быстро выбрасывало наверх, как поплавок. А так интересно было на глубине! Там даже лягушки были огромные и красивые, а какие большие и разные рыбы проплывали под ними, и их хотелось потрогать руками! Однажды они не заметили даже, как проплыли всё озеро. Они нарвали на том безлюдном берегу столько лилий, что еле дотащили их потом обратно, в домик!

Прошла неделя, как Галочка познакомилась со своей тёзкой. Ей так хотелось рассказать о ней бабушке, но когда она собиралась с духом, чтобы всё ей выложить, та всегда была занята какой-то работой. Всё дольше и дольше стали длиться купания в озере, и девочки почти перестали играть на берегу и в своём ракитовом «домике». Всё дальше от берега они заплывали, и всё глубже и глубже получалось у Галочки нырять за подругой. Удивительно было то, что под водой та могла свободно с ней разговаривать, и было всё слышно и понятно. И вот однажды, нырнув вслед за ней, Галочка услышала от подруги, что под водой можно и дышать. И, о чудо, у неё это получилось! И тут они заигрались в догонялки уже без всяких помех, не заметив, как и солнышко стало садиться за озером. Теперь только поняла Галочка, как давно она уже купается. По берегу бегала и кричала, зовя её, бабушка, а она ничего и не слышала. Наверное, она уже давно кличет её. Осторожно, между камышами стала пробираться запоздавшая купальщица к берегу. А на берегу везде суматоха, набежали какие– то люди и тоже ищут её. Вот и попадет же ей теперь! И тут только под лучами заходящего солнца заметила девочка, как посинела и позеленела она от купания. Кожа её стала такой же, как у её подруги. Нет, она не может показаться такой на глаза ни бабушки Марфы, ни этих людей, что сбежались к озеру! И она решила переждать в своём «домике», да и одежда её находилась там. «Домик» был совсем недалеко. Но выглянув из прибрежных кустов рогоза и ракиты, она увидела, что его уже обнаружили эти люди, снующие по всему берегу. Они выносили оттуда и её платье, и игрушки, и груды увядших лилий и кувшинок. Близко к берегу подплывать было тоже страшно, так как там ныряли и тянули рыбацкие сети какие-то мужчины. Её старшая подруга тоже куда-то запропастилась, и оставалось только что ждать в камышах, пока все уйдут. Издали она видела и слышала, как вытащили они на берег и положили на траве какое-то тело, бледное и маленькое. Потом они его забрали, а также и её игрушки, и вещи из ракитового домика, и всё унесли с собой. Ушла с ними и плачущая и причитающая бабушка.

Ничего, пусть всё успокоится, решила Галочка, тогда она и вернётся домой. Вечером, когда станет темнее, никто не увидит, что она голенькая и такая синюшная. Она легла на воду и, даже не шевеля ни руками, ни ногами, плыла потихоньку по глади озера. На голове её был венок из белых лилий, а на шее, переливаясь всеми цветами радуги и цепляясь за длинные волосы, трепыхался, словно на ветру, красивый шёлковый шарфик, подарок бабушки Оли.

 

Остров

Какое счастье! Как на крыльях летела домой со школы Алёна. Всё решилось буквально в один день: она со своим классом идёт, вернее, едет в увлекательное путешествие по Днепру, на какой-то остров, где они будут жить и ночевать в палатках целых две недели! Её классный руководитель, Галина Ивановна, всё-таки согласилась вместе с учителем физкультуры Боровиком, как за глаза называли его ученики и учителя, сопровождать их в походе. И с сегодняшнего дня они не просто школьники, а отряд следопытов, который отправляется изучать природу родного края. Правда, Боровик долго отстаивал свою позицию насчёт похода в родные леса, окружавшие город со всех сторон. И это понятно, ведь недаром у него была такая кличка – все знали, какой он фанатичный грибник. Но веские доводы о том, что каждый год летом они ходят в лес, и хотя бы в выпускном классе стоит изменить этот приевшийся маршрут, убедили его прислушаться к мнению большинства.

Был июль месяц, который принес этим летом невыносимую жару. Закончились экзамены и отработки по благоустройству школы, и даже Алёнкина двоюродная сестра Настя уже успела провалить поступление в институт. Теперь, наверное, сидит дома, прячась от пылающего солнца, и зализывает раны от горечи поражения. Неожиданно Алёна решила зайти сначала к сестре – ей хотелось похвастаться своей новостью. Вечно занятые родители не разделят её счастья, а вот Настя, которая старше её на год, благодарная подруга и собеседница, порадуется за неё и хоть немного отвлечётся от преследовавших ее разочарований.

Их дома находились по соседству, стоило Алёне лишь открыть калитку рядом со своей. Навстречу, прямо под ноги, бросилась Булька, Настина собака, да с таким лаем, как будто бы видела её в первый раз. Вероятно, нервное настроение хозяйки передалось и ей. Не обращая внимания на разбушевавшегося Бульку, она пошла прямо к предполагаемому убежищу подруги – под огромной старой грушей висел гамак. Настя, конечно же, была там и уже ждала нарушителя своего покоя, которого так шумно сопровождал её пёсик. Алёна прямо с ходу выпалила все новости. Сначала Настя лишь кивала головой, а потом неожиданно вскочила и сказала, что тоже хочет с ними в этот поход – это будет самый лучший способ справиться с депрессией, да к тому же родители Алёны наверняка отпустят её с ней. Довод был веским…

И вот они все вместе, нагружённые рюкзаками, палатками, вёдрами и ещё Бог знает какими вещами, шумной толпой садятся на электричку до Киева, а оттуда – на метро к «Речному вокзалу»… Небольшой катерок, ровно разрезая гладь могучего Днепра, везёт их, счастливых, навстречу приключениям. Нежный, немного пахнущий тиной запах реки уносит каждого из путешественников в далёкие дали романтической фантазии, и вся компания немного успокаивается и затихает.

Несколько часов путешествия вверх по Днепру прошли незаметно. Прямо по курсу, как будто выплыла из воды, появилась крохотная пристань с прилепившимися к ней небольшими деревянными домиками, обветшалыми и обвешенными со всех сторон низками вялившейся и сушившейся на солнце рыбы. Над пристанью висела кое-где облупившаяся и местами поржавевшая вывеска «У… рыбака». Причём слово «рыбак» было на небольшом расстоянии от буквы «у», чем вызвало у многих смех и предположения относительно потерявшегося слова. Все по очереди стали предлагать свои версии: «у толстого», «у заблудившегося», «у пьяного»… Предложениям не было конца. И хотя приблизившаяся пристань с седым одиноким матросом встретила пассажиров катерка неприятным скрежетом своих проржавевших, как и вывеска, бортов, все пребывали в отличном настроении и были весьма увлечены и путешествием, и предчувствием приключений.

Шумной толпой они быстро выгрузились на шаткую палубу, а потом по тоненькому качающемуся трапу и на обширный песчаный берег острова. Из домиков рядом с пристанью им навстречу вышли люди, очевидно, местные обитатели-рыбаки, гостеприимно одарившие каждого из прибывших ароматной сухой «таранькой». Они приветливо улыбались, обрадовавшись их появлению. Все немного задержались, узнавая, что это за остров, какой он и чем интересен. Мужчины только посмеивались, одобрительно похлопывая по плечам мальчишек из Алёнкиного класса, обещая им увлекательную и богатую уловом рыбалку, пристально разглядывая их удочки и спиннинги, не обращая никакого внимания на девочек.

«А что кроме рыбы?» – встрепенулись девчонки. «Ну, в общем, всем будет интересно – природа и всё такое», – махнули руками рыбаки, указывая отряду путь в глубину острова. «Только держитесь берега, где стоит пристань», – бросили напоследок местные жители. Отряд отправился в том направлении, которое им указали.

Вокруг были покатые дюны, сплошь поросшие высокими ракитовыми кустами. Местами между ними виднелись небольшие травяные зелёные долинки. Но картина заметно менялась, когда они углублялись к левому берегу. Тут растительность была гуще и разнообразнее. «А давайте посмотрим остров с противоположной стороны, прежде чем будем разбивать лагерь», – предложили все сразу.

На левом берегу видны были дюны и ракитовые кусты, но он был не весь песчаным. Кое-где по нему разливались и уходили прямо в воду такие дивные голубовато-зелёные луга, что дух захватывало от этой красоты и от запахов, источаемых диким разнотравьем и такими же диковинными цветами, росшими на них. Трава на этих лугах – нежно-шёлковая, первозданная, а цветы, привычные и знакомые всем, – причудливо большие. Особенно крупными и яркими были незабудки – обычно маленькие, бледно-голубые, росли они на этом «волшебном месте» размером с ромашку и были ярко-синего цвета. «Странно как-то пахнут эти незабудки», – заметила Настя. Она попробовала нарвать их в букет, но красивыми и нежными оказались только цветы, а их сочные стебли – жёсткими и неподдающимися, с тысячами крохотных, шероховатых чешуек, немедленно впивающимися в тело, жаля тех, кто покусился на них, не меньше крапивы.

Многие из девочек также принялись собирать их для венков, быстро, однако, бросив это неблагодарное занятие. Но любоваться ими издали было так приятно, что Алёна с одноклассниками ещё долгое время стояли, зачарованные этими видами, пока Галина Ивановна не предложила разбить лагерь где-то здесь, невдалеке. Очень скоро, обрадованные этим предложением, нашли они на невысоком пригорке близко от воды подходящее и понравившееся всем место. Оттуда как на ладони был виден, казалось, бескрайний остров, рядом берег с жёлтым песчаным пляжем, а по обе стороны его – сине-зелёные волшебные поляны, поблёскивающие под ярким солнцем бирюзовым вкраплением незабудок.

День близился к закату, когда был разбит небольшой лагерь из трёх палаток и кострища посередине. Костёр готовили основательно, ведь его предполагалось поддерживать всю ночь, дежуря посменно. «А вдруг какие-то хищники пожалуют сюда, когда лагерь будет мирно спать», – беспокоились старшие. На что ребята, конечно, заулыбались: «Ну, разве что какая-то заблудившаяся собака и может прийти, конечно, скорее, на сам костёр, а так, какие могут быть хищники на сравнительно небольшом острове?» Однако все живо согласились на предстоящие ночные дежурства. Неторопливые разговоры и рассказы под тихое бренчание гитары ночью у костра – разве это не романтика?!

Ужин прошёл шумно и весело. Каждый наперебой рассказывал о своих планах на будущее, и лишь Настя шмыгала носом и помалкивала. Недавнее разочарование с поступлением в вуз немного погасило блеск её красивых серо-голубых глаз, но она как могла пыталась быть в компании на равных – шутила и смеялась, скрывая своё настоящее настроение. Наконец, болезненная для неё тема закончилась, все сразу как будто выговорились и затихли.

Большинство из отряда решили дежурить до утра, наслаждаясь чудесными ароматами этой дивной летней ночи. Воздух здесь был настолько свежий и чистый, что невозможно было им надышаться, и вовсе не хотелось идти спать в духоту палатки. Ещё долго они будоражили своим смехом и песнями непоколебимую тишину девственного острова, но перед самым рассветом навалившийся густым туманом сон одолел их. Восход солнца в конечном счёте застал всю компанию крепко спящей у потухшего костра.

Завтрак оказался очень поздним – пока собирали дрова для нового костра, пока все окончательно проснулись, потом успели освежиться, а многие даже искупаться и подурачиться. К тому же, никак не могли договориться, что всё-таки приготовить на завтрак, или обойтись только чаем и сухим пайком. Так завтрак медленно превратился в обед, ну, а потом опять загорать и купаться, играть в волейбол и просто гулять по берегу Днепра. Не успели оглянуться весёлые защитники природы, как не то что вечер, а ночь упала на остров, внезапно усыпав тёмное небо яркими вспышками звёзд и озарив бескрайние просторы окружающей его воды алым кровавым закатом.

На этот раз все так устали за суетливый день, что долго спорили, кому сидеть на вахте у ночного костра, и даже составили график дежурств. Первыми выпало дежурить Насте и Алёнкиному однокласснику Сергею, а потом и самой Алёне с Толиком – рыжим и высоким красавцем. Хотя Насте хотелось наоборот, но раз так выпало, она решила не показывать своих симпатий. На сей раз все торопливо разошлись по своим палаткам. Мальчиков в их классе было больше, так что они расположились вместе с Боровиком в двух палатках, а Галина Ивановна со всеми девчонками – в одной, правда, более просторной, у самого кострища.

Алена сразу заснула, но вдруг почувствовала, что кто-то трясёт её за плечи. «Да вставай же!» – кричала возбуждённая Настя, давно пытаясь разбудить её. «Уже наша смена?». «Нет ещё, но вставай», – сказала Настя, потянув подругу к выходу. Впереди трещит разгоревшийся костёр, Серёжа и Толик сидят в каком-то напряжении. «Алёна, ты только не волнуйся, – говорит подруга, – мы тебя не просто так решили разбудить, сейчас, может, и ты услышишь», – шёпотом сказала Настя.

Сидят, ждут… Спросонья ничего не понятно – ночь да ночь. Только Алёна хотела предложить Серёже и Насте пойти вздремнуть, раз они их с Толиком всё равно разбудили, как вдруг странное и страшное глухое уханье или, скорее, приглушенный зловещий смех разнёсся по всему побережью. «Похоже на филина, но что ему делать возле воды так близко?» – заметили, вздрогнув, ребята. «Может, он охотиться?» – прошептала Настя. «А вдруг это разновидность какой-то совы или неведомой и неизученной птицы? Выпь, например, тоже страшно кричит по ночам», – заумничала Алёна, но остановилась, так и не закончив свою фразу.

Внезапно они услышали пение – именно так можно было описать этот звук. Сразу стало понятно, что это была песня – ее нельзя было ни с чем перепутать, ни с завыванием ветра, если бы таковой был, ни с плеском воды, ни с шелестом кустов. Да и откуда им было взяться, если неуловимый ветерок едва касался верхушек ракит, окружавших лагерь? Песня была волшебная и странная. Непонятные слова в ней не разделялись, а как бусинки нанизывались одно на другое. Песня, словно эхо, доносилась издалека, жалобная и протяжная, как будто невидимый корабль или лодка плывёт по ней, и чудесные девушки поют на незнакомом языке. Именно девичьи голоса, как показалось, выводили эту мелодию. Минут десять, а может, и целый час сидели они, не шелохнувшись, завороженные, у костра, вслушиваясь в эти далёкие чарующие звуки…

И снова утро началось как вчера – уснувшие сторожа да потухший костёр. Ночным сторожам было неловко перед солнышком, что их разбудило, и перед ребятами, окружившими их с немым вопросом в глазах. Как же это их охранники, которые должны надёжно караулить безмятежный сон всего лагеря, так позорно уснули, забыв и о костре, и об их безопасности! Галина Ивановна, решив разрядить неприятную обстановку, объявила, что следующую ночь она будет бдеть у костра вместе с Боровиком. Алёна с Настей пытались рассказать ей и ребятам, что слышали этой ночью, но она прервала девочек, решив, что они начинают фантазировать в своё оправдание, и никто не хотел верить ни одному их слову. Толик и Сергей, застеснявшись то ли своих ночных страхов, то ли сбивчивых объяснений девчонок, убежали купаться в реку, приглашая всех последовать их примеру.

Днём поймали первую большую рыбу – это был огромный судак, метра полтора в длину, которого еле вытащили на берег. С ним долго по очереди фотографировались, а потом варили уху в большом походном котелке – она была волшебно вкусной.

Ночью Алёне не спалось. Беспрестанно просыпаясь, она тревожно вслушивалась в ночные шорохи и неторопливые разговоры Боровика и Галины Ивановны, но вокруг было тихо и спокойно до самого утра. На следующий день все четверо с одним и тем же вопросом в глазах многозначительно переглядывались, отрицательно покачивая головами. Может, им тогда приснился коллективный сон, один на всех? Ну и Бог с ним! И Алёна с Настей, обрадованные этой догадкой, веселясь, побежали к реке мыть посуду после обеда, а потом купаться, загорать, наслаждаться обрушившимся на них богатством природы, набираться сил, здоровья и впечатлений.

На реке рыбки целыми косяками окружили моющих посуду девочек, и даже крупные краснопёрые окуньки подплывали так близко и без опаски, что можно было потрогать их руками. Вволю накупавшись на мелководье, подруги легли позагорать на травку на небольшом пригорке. Оттуда им было хорошо и удобно наблюдать за мальчиками, купавшимися довольно далеко от берега. Там, куда они заплыли, было, наверное, очень глубоко, так как с высоты вода в том месте казалась почти чёрного цвета. Большинство из ребят были там – все они отлично плавали и сейчас резвились на глубине, ныряя и устраивая заплывы наперегонки.

Рыжую шевелюру Толика было заметно даже на таком расстоянии, и Настя с Алёной с одинаковым интересом наблюдали за ним. Обе, не замечая, потихоньку влюблялись в него. Он был самый сильный и высокий в Алёнкином классе, к тому же добрый и отзывчивый; его лицо, как весеннее солнышко, – приветливо и смешливо. Алёна с детства с ним дружила и относилась как к товарищу, и только сейчас, в походе, заметила, как сильно он изменился, вырос и похорошел одновременно.

Он, безусловно, больше подходил Насте: светло-русой, сероглазой и длинноногой красавице. Да, видно, и она ему явно оказывала предпочтение среди других мальчишек. Они к тому же были одного возраста. В детстве Толик сильно болел и пошёл в первый класс на год позднее своих однолеток. Но все в классе знали – Толику очень нравится черноокая Алёнка. Многие мальчики из класса вздыхали по ней, что не было секретом для неё. Она заметно выделялась среди своих одноклассниц. Сравнительно небольшой рост не портил её, так как сложена она была прекрасно. Точёная статуэточная фигурка, горделивая осанка, чёрная коса до пояса да лучистые миндалевидные глаза на смуглом красивом личике привлекали внимание не только ровесников, но и многих ребят из её окружения. Но сама Алёнка уже давно была тайно влюблена в соученика Насти, красавца-блондина Игоря, о чём тот, вероятно, и не догадывался.

Так лежали две подруги рядом, наблюдая за пловцами, и каждая думала о своём. Но вдруг они заметили, что в безмятежно резвящейся компании что-то случилось. Она в один раз как будто рассыпалась. Ребята по очереди стали надолго нырять на глубину, выныривая как поплавки, и, набрав воздуха, погружались в пучину снова и снова. Как ни всматривались девочки вдаль, им так и не удалось разглядеть среди них рыжей головы Анатолия. Страшная догадка ледяным холодом пронзила сердца обеих подруг, и они одновременно закричали, зовя на помощь.

Все, кто услышали этот крик, бросились к берегу. Вот уже к ребятам поплыл Боровик и Галина Ивановна, которая быстро собрала вокруг всех ныряльщиков, и они направились обратно на сушу. Синие от долгого купания и дрожащие от волнения, ребята окружили перепуганных девчонок, и они ещё долго следили взглядом за Боровиком, который всё нырял и нырял на страшном месте, и, тщетный в своих долгих поисках и обессиленный, приплыл обратно, присоединившись к ним. Они молча стояли всей гурьбой на берегу, у самой воды, не смея оторвать глаз от далёкой и жуткой теперь полосы воды, не в состоянии говорить, надеясь и прося Бога о чуде.

И чудо произошло… Это было словно иллюзия наяву – такого в принципе быть не могло. После долгих поисков под водой, оттуда наверх мог выплыть разве что труп их товарища, да и то вопреки законам физики, благодаря действию каких-то магических сил. В какой-то миг они все увидели сначала рыжую голову Толика, а потом его спину и руки. Он плыл лицом вниз, мощно рассекая водную гладь своим могучим телом, а потом перевернулся лицом кверху, на спину, и даже издали заметно стало, какой мертвенной бледности было его лицо. Очень странно он и плыл, как бы поверх воды, стремительно приближаясь к берегу.

Все наблюдающие вскоре заметили, что его что-то толкает, а потом это «что-то» бросило Толика на мелководье, и он стал тонуть. Тут к нему быстро бросился Боровик, выйдя из стопора оцепенения, подплыв и выхватив, как будто из чьих-то рук, а затем вытащил на прибрежный песок. Алёне на секунду даже показалось, что она видела эти руки – тонкие и красивые, с перламутровыми ногтями. Но об этом видении некогда было думать, она метнулась вместе со всеми к Толику – он был жив и совсем не наглотался воды. Его губы были крепко сжаты, но он дышал и медленно приходил в себя. Собравшиеся вокруг него обитатели лагеря, ошарашенные его чудесным спасением, суетились и оказывали первую помощь.

Наконец, он окончательно очнулся и открыл глаза. Кровь стала постепенно приливать к его бледному лицу, но взор оставался еще мутным и испуганным. Он обвёл всех оказавшихся возле него непонимающим и никого не узнающим взглядом, спешно поднялся на ноги и побежал, спотыкаясь, в сторону лагеря. Оставшиеся свидетели чуда побрели вслед за ним. Кто из них пережил больше шока, утопающий или его спасатели, – трудно было понять: у многих дрожали колени и отобрало речь от испуга. Анатолия обнаружили после странного бегства лежащим в одной из палаток, его напоили горячим чаем из трав и решили оставить в покое, пока он не почувствует себя лучше и сам им захочет рассказать о том, что с ним произошло.

Галина Ивановна собрала совет, решив срочно покинуть остров, если случилось такое, да ещё с Анатолием, лучшим пловцом и спортсменом во всей школе! Но вдруг Толик, окончательно пришедший в себя, вмешался в разговор и пообещал присутствующим, что если она откажется от своего решения, то он прямо сейчас расскажет, что за феномен с ним приключился. Все знали, как Толик умеет отстаивать своё мнение, несмотря на кажущуюся мягкость характера, и испугались, что так и не услышат от него истинной причины произошедшего. С огромным трудом им удалось уговорить своего классного руководителя подождать хотя бы до завтра. Ведь утро вечера мудренее – это была её любимая поговорка. На том и остановились. И Толик пообещал следующим утром рассказать всем, что случилось с ним тогда на реке.

Ночью дежурили не по двое, а по четверо, и никто больше не заснул у костра, дав догореть ему до самого рассвета. Из-за волнения утром мало кто завтракал, ожидая с нетерпением чудесного рассказа от спасённого. Но посуду всё же надо было помыть. Девочкам страшно было даже подходить к берегу, где вчера вытащили утопающего, и они пошли в сопровождении нескольких мальчиков к небольшому недавно образовавшемуся озерцу возле реки на сказочном цветочном лугу. Трава здесь начинала расти ещё на пригорке возле лагеря, нежно скатываясь бархатистым шёлковым ковром прямо к песчаному пляжу.

И вдруг все увидели перемену, произошедшую за ночь с этим местом. Его ровную незыблемую гладь во многих местах было так примято и вытоптано, что это было под силу ну разве что стаду коров, не просто лежавших здесь, а валявшихся и круживших в диком танце. Кое-где трава была силой выдернута с корнем и тут же разбросана подсохшими кучами, источая пряный аромат свежескошенного сена. Но кто эти заготовители и где взяться коровам на этом острове – не приплыли ли они сами, и не привезли ли их на какой-то барже, а если и так, тогда почему ночью? Ничего более нелепого придумать нельзя! Здесь же лежали недоплетенные венки и целые косы из луговых цветов, изрядно подвявшие под утренним солнышком.

«Это не коровы», – раздался сзади спокойный голос Толика. Все повернулись к нему. «Я их видел там, на глубине. Они белые и красивые, с зеленовато-бурыми волосами, очень длинными, с серебристыми рыбьими хвостами, огромными выпученными глазами и небольшими ротиками с маленькими остренькими зубками, как у щуки. Их шеи украшены раковинами, и когда они дудят в них под водой, закладывает уши». Толик без умолку рассказывал и рассказывал обо всём увиденном. «Наверное, это русалки. Они существуют, оказывается, на самом деле!» Он с ними плавал, вовсе не испугавшись их вида, а они ласкали его своими нежными тоненькими руками и, очевидно, улыбались, раскрывая ротики и показывая ему свои остренькие зубки. Русалки вовсе не хотели его утопить! Он просто случайно запутался в их сплетающихся длинных и густых волосах и начал тонуть, а потом уже и не помнил, как оказался на суше.

Так вот почему так остерегали их местные рыбаки, предупреждая не разбивать лагерь на берегу, противоположном от причала! А эта пристань, наверное, носит название «У утонувшего рыбака», – осенила всех страшная догадка. «А русалки загоняют им в сети рыбу, и недаром. А что они берут взамен? Может, жизнь вот таких задурманенных и незадачливых туристов или случайных здесь «рыбачков-любителей»?!» Эта гипотеза испугала и рассмешила. Такой нелепой и устарелой казалась открывшаяся им тайна острова. По крайней мере, реакция на это открытие была однозначная: немедленно покинуть это место, и как можно скорее.

Но позорно бежать не хотелось из-за принципа. Единодушно было решено, что стоит основательно собраться, убрав за собой всё, не испортив окружающий мир, и покинуть этот уникальный остров, приютивший их, с достоинством следопытов. Да и катер приходит сюда только утром один раз в день, и на него они уже опоздали. Бежать, паникуя, к рыбакам с пристани и объяснять своё поспешное бегство совсем не хотелось. И они, вернувшись в лагерь, рассказав всё увиденное и посоветовавшись со старшими, решили остаться переночевать здесь ещё раз. Пораньше утром, уже полностью экипировавшись, надлежало всем лагерем отправиться к пристани. Более того, договорились оставить на ночь всего одну палатку, чтоб быстрее было собираться. Ведь как хорошо будет напоследок посидеть дружной компанией у незатухающего костра! Кто ж захочет спать в такой-то вечер? Так и сделали. Если бы знали мечтатели-первопроходцы, что им придётся вскоре пережить, то они бы не только не остались, но и, бросив всё, убежали бы с этого проклятого места куда угодно. И вскоре они пожалели об этом.

Алёна с Настей довольно долго бродили по прилегающей к лагерю территории, собирая сухие ветки для костра. За ними всё дальше приходилось углубляться во все стороны от стана, но в конце концов дело было сделано, и они с ребятами со всех сторон стащили достаточное количество сухого материала, чтобы поддерживать огонь до самого утра.

Но, как только начали разжигать костёр и готовить нехитрый ужин, погода неожиданно начала портиться. Ветер, налетевший словно из ниоткуда, поднял песок с дюн. Костёр еле разгорался от его порывов, но это было ещё полбеды. Вдруг тучи, возникшие у горизонта, с огромной скоростью понеслись в их сторону, темнея на ходу и нагнетаясь как раз над самым лагерем. И вот уже первые капли застучали по головам ребят и костру, беспрестанно туша слабо тлеющее пламя, оставив вскоре лишь дым да обгоревшие ветки. А незадачливым туристам пришлось, прячась от дождя, забиться всем в одну-единственную оставшуюся палатку, как селёдкам в банку, в которой и так было мало места от собранных уже вещей.

Дождь всё время усиливался, и казалось, будет идти вечно. В хлипком убежище становилось настолько тесно и душно, что мальчики все же решили поставить ещё одну палатку. Под штормовыми порывами ветра и проливными струями, обрушившимися с неба, осуществить это было довольно трудно. Пришлось им потрудиться несколько долгих часов. И когда палатка уже была более-менее закреплена, они замертво упали от перенапряжения и, наверное, заснули, так как не было слышно оттуда никаких звуков. Девчонки тоже кое-как расположились в своём убежище.

Дождь монотонно хлестал по крыше палатки. Было тревожно и казалось, что она не выдержит такого натиска, но очень скоро сон одолел и девочек, и Галину Ивановну. Настя и Алёна долго лежали, прижавшись друг к другу, вслушиваясь в грохот небес, но вскоре и они задремали. Разбудил всех уже глубокой ночью страшный глухой рёв разбушевавшейся стихии. Вместе с ним грохот перекрывал ещё более ужасающий звук – тысячи скрежетавших голосов, которые завывали, но всё же выводили некую жуткую, зловещую мелодию. Звук был высоким и нарастающим, от него чуть не лопались барабанные перепонки, заставляя всех закрывать уши руками. На головах стали подниматься волосы от такой музыкальной вакханалии.

Покрывшись липким потом с ног до головы – то ли от ужаса, то ли от духоты в палатке, – девочки, боясь пошевелиться, с тревогой закричали мальчикам, как они там, но слабенькие их голоса потонули в этой какофонии, как мышиный писк. Сложно было определить, сколько всё это продолжалось. Они потеряли счет времени, и казалось, целую вечность ждали утра. Постепенно всё стихло – медленно дождь, затем ветер, и уже потом выводившие зловещую песню голоса. Они ещё долго лежали и сидели, не сомкнув глаз, дожидаясь рассвета, забрезжившего, наконец, на успокоившемся небосводе. Затем, потихоньку выползая из своего крова, первым делом они бросились к палатке мальчиков.

Перед ними предстала удивительная картина: ребята и Боровик крепко и безмятежно спали с блаженными улыбками на лицах. Неужели эта жуткая сатанинская колыбельная была для них? Долго их пришлось будить, пока они смогли прийти в себя, валясь с ног и погружаясь обратно в какое-то сомнамбулическое забытьё. Из припрятанных в палатке запасов сухих веток пришлось разжечь костёр, вскипятить чай и приготовить завтрак. Кое-как ребята просыпались, тряся головами, пытаясь отделаться от цепляющегося сна и слабости, а самое странное – они не только не помнили про страшную ночь, более того, говорили, что не слышали вовсе ничего, кроме шума дождя и ветра. Устав после установки палатки, они заснули – и как будто провалились в глубокий сон, пока их не разбудили.

Перестав удивляться всему, что творилось на этом заколдованном острове, все принимали совершившееся как факт. Началась поспешная сборка и уборка. Они торопились не опоздать с отъездом. Разбирая палатку мальчиков, ребята обнаружили возле неё «ночной подарок» и ахнули от изумления – это было диковинно-красивое ожерелье из раковин. Таких причудливых ракушек встречать никому не доводилось, даже тем, кто побывал на южных курортах. Они были старательно и искусно отполированы, переливаясь множеством перламутровых оттенков.

Посередине связки находилась большая длинная раковина чёрного цвета со срезанным кончиком. Все эти филигранные сокровища были нанизаны на простую рыболовную леску и завязаны таким же грубым, но замысловатым узлом. Когда все налюбовались этим чудом, ожерелье торжественно водрузили на шею Толика, решив, что этот подарок предназначался именно ему. Все радовались, что ещё очень легко отделались от русалочьих щедрот, и выступили в обратный путь, как можно тщательней скрыв следы своего пребывания, оставив более-менее первозданный вид этого поразительного уголка природы. Хозяйки острова должны были остаться довольными.

Досрочное появление на пристани незадачливых туристов не вызвало особенного удивления, и всем показалось, что местные обитатели были очень рады, что они отсюда уезжают. Может быть, они были рады тому обстоятельству, что «искатели приключений» убывают из их владений в полном составе? Обвешенные местными деликатесными рыбными подарками и обласканные доброжелательными взглядами, как самые желанные гости, ребята и их учителя, уже сильно пропахшие рыбой, погрузились на катерок, подошедший к причалу в срок.

Назад плыли молча, подставляя лица под приятное дуновение речного ветерка. Каждый пытался по-своему переосмыслить всё пережитое. В конце путешествия и ученики, и их старшие наставники дали обещание никому ничего не рассказывать – всё равно никто не поверит. Да и стать предметом насмешек никому вовсе не хотелось. Объяснять их скорого появления не пришлось долго ни в школе, ни родителям. Не понравилось и всё, что тут скажешь. Говорили, что скучновато было, и жаль, что не послушались бывалого Боровика, вот и вышла промашка с этим походом. И вскоре всё потихоньку забылось.

Новый учебный год начался очень быстро, закружив в своём водовороте, а потом выпускные экзамены – и разбежались кто куда. Настя поступила в педагогический, а Алёне пришлось пройти прошлогодний путь подруги. И теперь уже она сама зализывала раны поражения, скрываясь ото всех у себя в саду, а Настя пыталась, как могла, её развлечь. В конечном счёте Алёнка устроилась на работу секретарём в филармонию, готовясь одновременно к новому поступлению, а у Насти началась учёба в ВУЗе.

Прошло время. Подруги узнали, что Толика забрали в армию. Его хотели зачислить в морфлот. Ещё бы, с его-то данными! Но его мама, которую они недавно повстречали, рассказала, что она чуть ли не на коленях и ещё неизвестно как, выпросила у начальства перевести его в другие войска. Она многозначительно посматривала на девочек, как знающий и посвящённый человек. Пригласив к себе в гости, она долго потчевала девочек чаем и вкуснейшим пирогом, и они засиделись там, пытаясь вспомнить все происшествия на заколдованном острове, которые уже немного стёрлись в их памяти.

Мама Толика немного всплакнула, жалея своё чадо и горюя над тем, что там ему пришлось пережить, а подруги всячески старались утешить и отвлечь от дурных мыслей. Потом она вдруг встала и принесла свою «заветную шкатулку». Она достала из неё, словно хрупкое сокровище, «русалочьи бусы» и торжественно надела их Алёне на шею. Обняв девушку за плечи, она сказала, что сын просил ее об этом. Настя, конечно же, огорчилась, что подарок речной царевны достался, увы, не ей.

 

Рамзес

Стоял невыносимый шум и гам, который не заглушал даже поток беспрерывно проезжающих по дороге машин. Предновогодняя суета, крепкий морозец и пролетающий редкий снежок добавляли колорита в обычную какофонию рынка. Хотя рынок сам по себе был необычен. В середине его продавалось абсолютно всё, начиная от продуктов и разного галантерейного товара и заканчивая строительными материалами и всякой всячиной. В небольшом углу перед входом ютились продавцы аквариумных рыбок и птиц, а вокруг, по периметру всего рынка, уже за его территорией, продавали собак и кошек. Почему главный товар, за которым в основном и съезжались покупатели со всего города, был так беспардонно выдворен за территорию рынка, не знали толком ни те, кто продавал, ни те, кто покупал. Несмотря на мороз, «живого товара» было много, но тех, кто хотел бы подбросить своему чаду под ёлку в подарок живую игрушку, было мало. Поэтому продавцы как могли кутали своих питомцев и гонялись за редкими покупателями, прося их хоть подержать зверюшек или погладить. Возле самого входа мужчина невысокого роста активно предлагал входящим и выходящим покупателям не проходить мимо, а недорого приобрести щенков таксы – ценной и редкой немецкой породы. И чем больше близился к концу базарный день, тем активнее становился продавец. Видно, в этом деле он был профессионал, но и ему сегодня не везло. В конце концов он безнадёжно махнул рукой и отошёл в сторону, под ограду рынка, немного передохнуть и перекинуться парой слов с подошедшим к нему знакомым. Они довольно долго стояли и беседовали, пока жена этого мужчины ушла на рынок покупать что-то в подарок ребёнку к Новому году, а ему самому не хотелось крутиться у неё под ногами, и было гораздо приятнее постоять и побеседовать здесь со старым знакомым. «Дурной товарец», – сказал продавец, тряся в воздухе тремя щенками в руках. Задул ветер, и он поспешно спрятал их под куртку. Те начали жалобно пищать там, заглушая разговор, и хозяину пришлось вскоре вытащить их обратно. Двоих он распределил по карманам, а третьего крепенького кобелька поставил прямо на снег перед собой.

Почему такое страшное испытание выпало на его долю, щенок не знал. Ещё с самого раннего утра день начался с огорчения и неприятностей. Их всех троих какой-то грубый и ужасно пахнущий человек оторвал от маминого тёплого бочка и сунул в неуютную и холодную маленькую корзину, потом их долго везли куда-то, и они так испугались, когда наконец их вытащили на белый свет, что даже перестали пищать и звать маму. Они замёрзли и проголодались, но новый их владелец не обращал на них никакого внимания. Разные люди подходили и проходили мимо, но им тоже они были не нужны. Зачем их сюда привезли, щенок не знал. Одно он уже понял: этот день будет в его жизни очень важен. Голод уже перестал его мучить, привык он и к цепким рукам своего нового хозяина, и когда тот поставил его на холодный мокрый снег, он решил твёрдо стоять на своих ещё слабеньких лапках. Пусть все видят, как он бесстрашен и как готов выдержать и эту грубость. Щенок запрокинул головку и встряхнул длинными ушками. Несколько минут он действительно красиво и прочно стоял с гордым видом, но налетевший внезапно холодный ветер со снегом сделали своё дело: дрожащие лапки его разъехались, а между ними образовалась жёлтая тёплая лужица.

«Ой, смотри, как твой товар замерзает и разъезжается в разные стороны», – сказал продавцу собеседник и, пожалев щенка, взял его за холку и затолкал себе под полушубок – пусть погреется с комфортом. Они ещё долго разговаривали о том, как не «идёт» торговля и что ещё нужно купить к празднику, как подошла и женщина, которую ждали. Она держала в обеих руках большие пакеты, и по радостной её улыбке можно было понять, что куплено всё или почти всё, что предполагалось, и нужно было прощаться и идти к машине, что ждала их на стоянке. Ей мимоходом были показаны две таксочки-девочки, которые её мало заинтересовали, как и уснувший под полушубком кобелёк из того же выводка. Но мужчине как-то стало жаль этого щенка. Ему вдруг показалось, что, если он отдаст его обратно хозяину, тот обязательно погибнет, и его хрупкая, почти хрустальная жизнь находится теперь в его руках. Уговорить жену было сложно, но было одно уязвимое место: их десятилетняя дочь, которая давно мечтала о собаке. Он начал с того, что их любимая доченька очень огорчится отсутствию желанного подарка – куклы «Барби», которую так и не удалось достать родителям. Зато как обрадуется ребёнок неожиданному живому подарку, да ещё под новогодней ёлкой!.. Сердце женщины растаяло от предвкушения радости её любимого чада, и мужчина, не дожидаясь её согласия, начал вести беседу с хозяином о покупке щенка. Такого поворота дела тот не ожидал, но, не замешкавшись ни на минуту, увидев перед собой настоящего покупателя, взялся за своё, казалось, уж совсем безнадёжное дело, и, пустив в ход все хитрости профессионала, договорился со своим приятелем «за очень-таки приличную» сумму.

Наконец стало тепло и приятно. Щенку снилась мать. Он безмятежно спит подле её, а она облизывает его и, нежно взяв зубами за холку, куда-то несёт. Он покачивается из стороны в сторону, глазки его закрыты. И так не хочется их открывать! Но чей-то радостный визг заставляет его это сделать. Его опять ставят на лапки, но на этот раз не на холодный и мокрый снег, а на пушистый тёплый ковёр. Неужели он дома?! И сейчас прибежит к нему мама! Щенок начинает оглядываться – комната и люди ему не знакомы, но почему-то приятны. Руки ребёнка ласкают его, напоминая прикосновения матери, и обращаются с ним осторожно, почти как она. Сразу показалось, что здесь ему будет хорошо и, как подтверждение тому, появилась перед ним мисочка, полная молока. Молоко было тёплым и так душисто пахло! Вот то, чего ему так не хватало сегодня, в этот кошмарный день.

Щенок жадно пил, фыркая и захлёбываясь. Видно было, что делал он это первый раз в своей жизни, но всё-таки это у него получалось. «Голод – не тётка», – переглянулись мужчина с женщиной. «Как назовём его, доченька?» – обратились они к ребёнку. Девочку звали Алевтиной. Родители называли её Аленькой, как и ребята в школе, и друзья во дворе. Аленька взяла наевшегося толстенького щенка на руки, вытерла его мордочку салфеткой и торжественно объявила, что если её питомец такса, то она слышала, что они египетские собаки, и имя у него должно быть связано с этой страной. Долго перебирая имена на египетскую тему, они все наконец остановились на имени одного известного фараона. Итак, щенку было присвоено величественное и грозное имя – Рамсес. Но потом всё-таки решили, чтобы не обидеть память такой высокой исторической личности, называть его Рамзес.

Имя щенку сразу понравилось. На второй день он уже активно на него откликался, осваиваясь понемногу в новой обстановке и изучая разные уголки квартиры. Больше всего ему нравилась комната, где вкусно пахло, и он постоянно крутился у старшей хозяйки под ногами, боясь пропустить очередной приём пищи или какой-нибудь лакомый кусочек. Девочку же он посчитал своей главной хозяйкой. Ему показалось, что все в доме подчиняются именно ей, а может, и не показалось?! Алевтина взяла всю заботу о новом воспитаннике на себя. Это была для неё приятная обязанность, как играть в куклы или наряжать ёлку. Буквально через несколько дней щенок совершенно освоился в новой обстановке, привык как к домочадцам, так и к своему имени и, если случались какие-то маленькие неприятности, вызывавшие недовольство у взрослых, он знал, что у него есть надёжная защита в образе его любящей хозяюшки. И он старался изо всех сил, чтобы, самое главное, она была им довольна.

Больше всего в новом доме Рамзесу понравилось ёлка – так называли приятно пахнущее деревце, украшенное сияющими шарами, огоньками и вкусными конфетами. Ею восхищались все в доме. Аленька брала на ручки щенка, заходила в комнату, где она стояла, и они долго могли наслаждаться свежестью и ароматом, исходившим от этого деревца, а вечером, когда на ёлке зажигали огоньки, она давала целые концерты, читая стихи и водя хороводы со своими подружками под восторженные аплодисменты родителей. Рамзес прыгал и веселился вместе с ними, и лишь однажды сильно испугался, случайно задев и разбив одну из игрушек, что вызвало слёзы у Аленьки, так как это был её любимый шарик. Он понял, что сделал что-то ужасное, если его любимая и властная хозяйка так расстроилась и горько плачет. И в дальнейшем, запомнив эту провинность на всю свою собачью жизнь, Рамзес никогда больше не разбил ни одной игрушки с ёлки.

Время шло, щенок рос не по дням, а по часам. Его начали выводить на прогулку во двор дома. Во дворе повсюду лежал всё тот же холодный снег, на который его ставили на рынке, но теперь он так весело научился играть с ним и рыть в нём целые тоннели под восторженные крики соседской детворы, что ему было совсем не холодно, а забавно и интересно, тем более что Аленька частенько брала его погреться и перевести дух под свою тёплую шубку. Потом снег растаял, превратившись в лужи, а затем и они пропали, и стало жарко. Алевтина объясняла ему, что была зима, которая сменилась весной, а теперь настало лето, и можно уже вволю накупаться в море.

И вот, наконец, настал тот день, когда Рамзеса взяли с собой на море, и он увидел и его, и пляж с жёлтым песком… Такого огромного количества воды он страшно испугался. Это не то, что шлёпать по лужам во дворе или купаться в мисочке с пеной. От этого моря стало по-настоящему страшно, как тогда, когда его оторвали от матери и продавали на рынке, а может, даже и страшнее. Любимая его хозяйка понесла своё визжащее от ужаса «сокровище», как частенько называла своего питомца, и безжалостно опустила в холодную и солёную жидкость. Первое, о чём подумал щенок, это то, что его разлюбили и ему придётся теперь погибнуть. Он сразу погрузился, почти с головой, но не утонул, так как начал яростно перебирать лапками. Его Аленька всё же не бросила его. Он ощущал, что её руки иногда подхватывали его уставшее тельце. Она находилась где-то рядом, хотя заливавшая глаза вода не давала ему её увидеть. Он старался, как мог, барахтаясь в воде, повинуясь родному голосу, и его усилия были вознаграждены. Рамзес был выловлен из воды и оказался в надёжных руках своей хозяйки. Она улыбалась, прижимая к себе своего питомца, объявив радостно своим родителям, что тот научился плавать. Те обернули его, дрожащего, в полотенце, передавая его друг другу в счастливом возбуждении, и щенок понял, что прошёл в жизни ещё одно испытание. Потом, через некоторое время, эти походы на море всей семьёй стали одними из самых замечательных дней в его жизни. Ещё Рамзесу очень нравились поездки в машине. Куда угодно, лишь бы хозяин согласился его взять с собой. Тогда уже радости не было предела, и он, не в силах сдержать её в себе, стремглав носился, как угорелый, по комнатам, запрыгивая на кровати и, с лаем спрыгивая обратно, предвкушал это путешествие. Хозяин с хозяйкой купили ему прекрасный кожаный поводок с нагрудничком, сразу очень полюбившийся ему. Он издавал удивительно вкусный запах, напоминая любимые косточки, что иногда доставались ему во время обеда. Надевание нагрудничка с поводком обещали прогулку или поездку, и Рамзес очень любил эту процедуру.

Но вот однажды… Всё началось с этого приятного действия, а потом с такой же приятной поездки с хозяином в машине, а закончилось просто ужасно. Его привезли в какое-то противно пахнущее помещение, посадили на железный холодный стол и подошедший человек с безжалостными и грубыми руками, стал его беспардонно ощупывать, а потом чем-то острым больно уколол. Старшая хозяйка потом долго его жалела и успокаивала, гладя по головке и обнимая, говоря, что это всего лишь прививка. Но эта «прививка» вместе со страшной комнатой ещё долго являлись Рамзесу в его щенячьих снах, заставляя вздрагивать и всхлипывать. И с тех пор он уже не так беззаботно радовался, когда его брали в машину, и нервничал, выглядывая в окно, – а вдруг его опять вздумают повезти в это ужасное, отвратительное и страшное место?!

Появление собаки в семье, как рождение ребёнка, перевернуло их жизнь. Пока он был щенком, то часто болел, как и маленькие дети. Его лечили, спасали, как могли, заботились о нём. Когда ему исполнился год, повели в собачий клуб, как в школу водят детей. И хотя в конечном счёте его туда не приняли из-за «экстерьера», любить его никто меньше не стал. Слишком коротенькая мордочка и карие вместо черных глаза делали его, оказывается, вовсе не породистым и проблемным в отношении потомства. Но все любили и ценили его именно таким, каким он был, и потомство мало интересовало его домочадцев. Так он и жил год за годом – полноправный член семьи, но без потомства. Аленька росла вместе с ним. Не успели оглянуться, как она закончила девять классов и поступила в музыкальное училище. Затем закончила и его и поступила учиться в консерваторию. Жизнь Рамзеса так и проходила под аккомпанемент пианино, на котором занималась его хозяйка. Он научился засыпать под эти шумные занятия. И ничего не было для него приятнее, чем её ласковые руки с длинными музыкальными пальцами, в которых он размякал и блаженствовал, как ни в каких других. Вот только музыка всё дальше и на дольше забирала от него его любимую Аленьку, и он страшно ревновал её к ней. Конечно, рядом была радушная старшая хозяйка и заботливый хозяин, которых он тоже любил, но за Аленькой всё же чаще приходилось скучать.

Так прошли, вернее, пролетели пятнадцать лет, и наступила старость. По собачьим меркам он жил довольно долго, но Рамзесу казалось, что годы его пронеслись, как ураган. И теперь он частенько лежал и вспоминал все счастливые моменты своей жизни: руки Аленьки, поездки всей семьёй на море, на природу. Какой он прыткий и смелый был тогда! Он пытался оживить опять в своей памяти те счастливые моменты, что пережил. Вот от него убегает заяц по траве, когда они однажды были на пикнике за городом, а он всё-таки настигает и хватает его, удерживая, прижимает всем телом к земле, пока не приходит его хозяин. А вот он, гордый и сильный, выходит в свой двор на прогулку, и от него в страхе шарахаются и коты, и собаки, живущие там же. Когда это было?! Сейчас ему так не хватает этой быстроты! Он часто ложится теперь где-нибудь в тенёчке в своём дворе и отдыхает, а не бегает, как раньше, и его не боятся даже птички. А дворовые коты, которых он гонял и трепал, как хозяйские тапочки, теперь свысока и с пренебрежением смотрят на него. Не зря мама Аленьки стала звать его теперь «старикаша». Вот она почти совсем не изменилась за это время, как и хозяин, а его жизнь тем временем подходит к концу. «Да, люди, наверное, живут дольше»… Так размышлял Рамзес, лёжа на своём любимом месте на кухне, ожидая свою Аленьку. Ну что так долго нет её сегодня? И как-то странно суетятся все вокруг, что их волнение передалось и ему. Он, не выдержав сидения на одном месте, потихоньку заковылял на своих непослушных лапках по дому, по-хозяйски обходя свои квартирные владения. В семье какой-то переполох, всюду царит беспорядок, везде лежат разбросанные вещи, от чего на душе у собачки стало ещё тревожнее. Наконец невыносимое ожидание было нарушено, любимые шаги были услышаны издалека и, радостно виляя хвостиком, Рамзес уже встречал свою главную хозяйку на пороге. Алевтина появилась в дверях с огромной сумкой в руках. Первое, что она сделала, ещё не раздеваясь подхватила на руки своего любимца. Так она и стояла некоторое время, задумавшись, держа в одной руке сумку, а в другой – его. Потом у них у всех был прекрасный вечер с застольем и угощениями, которые так любил Рамзес. Аленька и позже не выпускала его из рук, нежно прижимая к себе его расслабившееся от удовольствия тельце, безмятежно уснувшее у неё потом на коленях. Она долго любовалась им. Её питомец был таким же красивым и ухоженным, как и раньше, только светло-шоколадная его шёрстка стала местами седой. Сердце собаки предчувствовало, однако, какую-то беду. Он часто просыпался и тут же засыпал, убедившись, что всё ещё находится подле своей хозяйки.

Потом наступило утро. Алевтина стояла посередине комнаты. Вокруг царил разительный порядок, были сложены разбросанные вчера вещи. Рамзес с замиранием сердца ждал необратимого расставания. Он это понял по глазам Аленьки, наполненным слезами, хоть она и улыбалась, прощаясь со всеми. Одно было ясно, что уезжает она куда-то далеко и надолго. Предстоящая разлука больно кольнула его в собачье сердце, он так и остался сидеть на месте от этой боли и отчаяния, а чемоданы и его хозяйка медленно проплыли мимо него, превратившись в густой вязкий туман.

Время потянулось страшно медленно, день сменялся новым днём. Не приносили радости ни прогулки, ни пришедшее тёплое лето с купаниями на море, ни загородные поездки. Тоска, упавшая на Рамзеса с разлукой, так и осталась стоять белёсой пеленой в его глазах – он стал слепнуть. И как не пытались хозяин и старшая хозяйка его развеселить и взбодрить, он всё меньше и меньше реагировал на окружающее. Ушли и разные страхи, преследовавшие его во время активной собачьей жизни. Не вызывало больше ужаса даже то отвратительное место с железным столом и многочисленные экзекуции, которым он всё чаще стал подвергаться там, привыкнув и к врачам, и к уколам. Он ещё стойко держался, уже не веря, что ему станет лучше от всей этой суеты вокруг него, продолжая надеяться всё же увидеть её – отраду всей своей жизни, хотя бы перед концом. И смысл теперешнего своего существования заключался только в том, чтобы дождаться этого момента.

Пролетело тёплое лето, за ним медленно поползла туманно-холодная осень. Просыпаться Рамзес теперь не любил. Всё перепуталось в его голове, и часто сон стал казаться явью, а жизнь сном. Сон всё больше нравился ему, ведь во сне он мог бегать и прыгать, веселиться и играть со своею Аленькой. Он как и раньше охранял и защищал её, не давая приблизиться к ней никому чужому. Они были счастливы вместе, как и раньше. Но сон всё же растворялся вместе с приятными ощущениями, и надо было идти или кушать, или гулять, а ноги уже не слушались, и любое движение становилось пыткой. Еда тоже не радовала собачку, но он ел, скорее для того, чтобы не огорчать свою старшую хозяйку, которую тоже очень любил. Он ощущал, как и ей было нелегко и тоскливо без Аленьки. Хозяин тоже за ней скучал, он изменился за последнее время, становясь часто задумчивым, как можно больше проявляя заботу о нём. Всё в доме теперь стало крутиться вокруг Рамзеса, но это не радовало его – убивала напряжённая бесконечная долгота ожидания.

Аленька уехала, ушла в рейс на белом сверкающем лайнере, и теперь она, наверное, счастлива и новой интересной работой, и возможностью увидеть мир. Она часто звонила домой из разных портов и стран, и вся семья с радостью собиралась у телефона, даже Рамзесу подносили трубку, чтобы он тоже услышал родной голос и не забывал его. О болезни Рамзеса Аленьке не сообщали. Как не пытались его лечить, годы всё же брали своё. Ведь ему было почти шестнадцать лет, а для собаки это критический возраст – так говорили врачи. Было предложение даже оборвать его мучения, на что хозяева категорически не согласились. Они продолжали упорно лечить собаку от возникшего внезапно целого букета болезней. Хозяин научился приводить его в чувство во время всё чаще повторяющихся обмороков и, когда собачка подходила к нему с мольбой в глазах, предчувствуя очередной приступ, он был наготове, зная, что делать. Видно было, что Рамзес не хотел умирать, не увидев Аленьки, он цеплялся за жизнь ради последней встречи с ней, и в этом было столько «человеческого», что казалось иногда, будто животное вот-вот заговорит и расскажет всё о своих переживаниях.

Был обычный осенний день с моросящим дождиком и вернувшейся тёплой погодой. В комнате, где находился Рамзес, было душно. Хозяева куда-то ушли, и он один лежал и слушал то неровное биение своего одряхлевшего сердца, то монотонный стук дождя по крыше. Он уже понял, что это последний его день, и уже смирился с этим, как и с тем, что не дождётся своей Аленьки, решив всё же постараться не умирать, пока не придут её родители. Он должен хотя бы с ними попрощаться. Стараясь не шевелиться, боясь прервать тоненькую ниточку, на которой держалась сейчас его хрупкая жизнь, он заставлял себя даже думать медленно и тягуче, экономя силы. Лучше бы он умер раньше, когда его любимая хозяйка стояла в дверях с чемоданами, покидая его, тогда не было бы столько месяцев страданий, и он не мучил бы окружающих, не менее дорогих ему людей, став для них обузой. Но, наверное, так должно было быть, и смерть тоже нужно заслужить.

Наконец-то… Послышался шорох открывающейся двери и торопливые шаги хозяина. Он понесёт его, конечно, во двор, а потом, а тогда… «Посмотри, ему стало лучше, – кричал хозяин своей жене, прогуливая Рамзеса. И действительно – пёс медленно обходил свои владения и любимые им места во дворе на отёкших и заплетающихся непослушных лапках, чего давно уже не делал. Но он просто прощался со своим двором, со всеми знакомыми и любимыми ему с детства запахами. Он делал это из последних сил и уже в последний раз. В коридоре, куда его принесли после прогулки, эти силы были до конца истрачены на последний вскрик прощания. Рамзес пронзительно залаял, и его собачья жизнь оборвалась.

На следующий день утром его маленькое тельце, завёрнутое в любимое им пляжное полотенце, было похоронено за городом, в небольшом лесочке, между дорогой и полем, где он когда-то гонялся за первой своей охотничьей «добычей». Хозяева возвращались домой, удручённые и убитые горем. Они впервые не спешили, как обычно в последнее время, – там их никто уже не ждал. По приходу домой неожиданно позвонила дочь из заграницы, обеспокоенная чем-то, и пришлось, напуская на себя весёлость, говорить ей, что дома всё в порядке, и он в порядке – это про собачку. Так далеко, а почувствовала, что случилось что-то! Пришлось долго разубеждать, глотая слёзы. Зачем там ребёнку расстраиваться в рейсе? Как-то дождались вечера, не находя себе места в опустевшем доме. Ещё долго всхлипывая, убитая горем хозяйка не могла заснуть от обрушившейся на неё истины невосполнимой утраты. Но сон всё же пожалел её, и она забылась в его объятиях, хотя слёзы всё ещё текли по её щекам и она, продолжая всхлипывать во сне, всё оплакивала своего любимца.

Спала она недолго. Полная луна вдруг заглянула прямо в комнату, обрызгав всё вокруг бледным серебром. Кто-то лизнул холодным языком ей руку, и она медленно села на кровати. Так вот же он! Живой и здоровенький, её Рамзес, с красивой и лоснящейся шерсткой, с сияющими озорными глазами отошёл на середину комнаты, залитой лунным светом, чтобы она полюбовалась и изумилась той метаморфозе, что произошла с её собакой. Он говорил с ней по-человечески, или она просто понимала его без слов. «Вот я какой, полюбуйся, я опять не старый и не больной!» Завизжав, он с нетерпением бросился ей на руки. Она обнимала его упругое тельце, целовала в головку, в ушки. Боже, какое счастье! Хотя она осознавала, что Рамзес мёртв, это не испугало её. И раньше такое случалось иногда с нею, когда умирали соседи или родственники. Покойники приходили к ней – то ли попрощаться, то ли попросить о чём-то, что забыли сделать их родные во время похорон. Они были такими же реальными, как и в жизни, а он, её пёсик, был ещё и осязаем! «А теперь полетим «её» искать, ведь она так далеко, и мне не справиться с этим одному», – обратился Рамзес к своей хозяйке. В этот миг она увидела себя как бы сверху. Рамзес продолжал находиться в её руках. Взглянув на своё же измученное тело с заплаканным лицом, что лежало на кровати, она, кивнув в знак согласия, обняв и прижав к себе своего любимца, вознеслась вместе с ним, – сначала под потолок квартиры, а потом, легко преодолев его границы, и в самое небо, под звёзды и брезжащий лунный свет. Они летели и быстро, и продолжительно одновременно, видя под собой много городов, равнин и гор, морей и рек.

Они прочёсывали все попадавшиеся им по дороге водные глади, несясь вдоль берегов и заглядывая в каждый проходящий или стоящий на рейде корабль. Видели они и красивые яхты, и длинные танкеры, и разнообразные суда. Иногда налетал ветер, и море штормило, бросая, как щепки, в разные стороны всё, что плавало на его поверхности, иногда пред ними простирались спокойные водные глади – и всюду они искали только одно судно, что знала хозяйка по названию. И когда уже начало набегать тревожное волнение после восторга увиденного, они наконец заметили его стоящим в каком-то порту у причала. Рамзес увлёк её за собой стремительно вниз, на палубу, потом так же быстро стал летать по лайнеру, заглядывая в каждую каюту. В глазах закружило и зарябило от неожиданных быстрых проникновений между перегородками судна. «Так вот она! Нашли!» – радостно, со щенячьим визгом бросилась собачка на спящую на нижней полке в одной из кают свою Аленьку. «Прощай, родная, извини, что так и не дождался тебя»… Пёсик полежал у неё на груди, лизнул в личико, и… расплылся в тумане.

На следующий день опять позвонила взволнованная дочь. Она долго плакала в трубку и не могла говорить. «Мамочка, – наконец произнесла она, – зачем вы не сказали мне, что Рамзеса больше нет? Он ведь приходил этой ночью ко мне попрощаться… Зачем вы так?!» Но матери нечего было ответить своей любимой дочери, и она не знала, как утешить её и чем облегчить её страдания. С этим должен был каждый справиться сам.