В голове Синицкого отчаянно гудело, тошнота подступала к горлу. Но он чувствовал, что снова возвращается к жизни.
Он никак не мог сообразить, что же с ним было. Путешествие под водой. Движущаяся скала. Неожиданное спасение… Все это сейчас казалось непонятным и далеким сном.
Синицкий открыл глаза. Где он сейчас?
Незнакомая комната со сводчатым ребристым потолком. Спокойный зеленоватый свет настольной лампы отражается на блестящем полу. Сам Синицкий лежит на диване. Сколько же времени прошло? Неужели сейчас уже вечер?..
Он привстал и осмотрелся.
У стены стоял книжный шкаф с маленькими книжечками в цветных переплетах. Над ним — большие стенные часы со светящимся циферблатом. Цифры ярко горели в полутьме. Шесть часов. Но чего — утра или вечера этого Синицкий определить не мог: окна в комнате были плотно завешены тяжелыми портьерами.
Он прислушался. Где-то далеко работал мотор…
Почему никто не идет? Синицкому уже надоело лежать. Он решил одеться, но его костюма в комнате не оказалось. Студент привстал. Рядом, на кресле, были аккуратно разложены вещи из его карманов: бумажник, ключи и… магнитофон. Он обрадовался: его аппарат не пропал! Неужели работает?
Синицкий протянул руку и нажал кнопку. Зашипела пленка. Послышался отдаленный лай. «Странно! — улыбнулся юноша. — Это не мой голос». Лай стал слышен громче, и на этом звуковом фоне удивленный студент услышал непонятную для него английскую речь.
Он даже привстал от волнения. Значит, это старая запись! Тогда, на берегу, он позабыл выключить аппарат… Голоса вдруг зазвучали неожиданно громко. Синицкий с тревогой оглянулся, быстро выключил магнитофон и спрятал его под одеяло.
«Может быть, в этой коробочке хранится загадка блуждающей мины? с сомнением подумал студент. — На всякий случай посоветуюсь с кем следует. Пусть послушают запись… А вдруг там просто любовный разговор? Опять попадешь в глупое положение!»
Синицкий задумался, разглядывая сводчатый потолок.
— Сколько же можно лежать? — решительно сказал он, вскочил с дивана и подошел к зеркалу. — Д-да… — недовольно промычал он.
«Не надо, как говорится, обладать особой наблюдательностью, чтобы признать этот костюм неподходящим для первого визита в незнакомый дом», с усмешкой подумал студент.
В зеркале отражалась довольно странная фигура, закутанная в белое одеяло. Сквозь плотную ткань выпирали острые локти и плечи. Всегда аккуратно причесанные, гладкие волосы сейчас были взъерошены и торчали рыжеватыми клоками над облупленным, загоревшим лбом. «Вот бы сейчас посмотрела Саида или Мариам на это чучело!» Синицкий поежился и стыдливо накрыл голову, как бы закутавшись в шаль. Он посмотрел на свои босые ноги; они торчали из-под одеяла, едва прикрывавшего колени.
Обозленный, Синицкий заметался по комнате. Скоро ли за ним придут? Черт знает что за порядки в этом доме!
От нечего делать он подошел к шкафу и взял первую попавшуюся книжечку. Может быть, где-нибудь здесь есть англо-русский словарь? Нет, все равно он ничего не сможет перевести из того, что записано на магнитофоне. Он же точно не знает, как пишутся эти слова.
Синицкому стало холодно. Он забрался с ногами в кресло, подвинул к себе лампу и начал перелистывать страницы. Книжка оказалась ему знакомой, в ней рассказывалось о мировых запасах нефти. Это все уже давно было известно студенту. Он хотел было отложить книгу, но вдруг на последней странице заметил записи карандашом:
«1917 год. Первая мировая война. У союзников иссякли запасы нефти, — прочел Синицкий. — В письме главы французского правительства к президенту Соединенных Штатов Вильсону указано: «Дайте нефти, или мы погибнем. Бензин — это кровь войны; капля бензина стоит капли крови…»
Студент недоумевающе почесал в затылке и стал читать дальше:
«1919 год. Из письма французского деятеля Анри Беранже к президенту Клемансо: «Захватить нефть — значит захватить власть. Государству, захватившему власть над нефтью, будет обеспечена власть над морями с помощью тяжелых масел, власть над небом с помощью бензина и газолина и, наконец, власть над миром благодаря финансовому могуществу, которое дает обладание этим продуктом, более могущественным, нежели самое золото…»
«Так… — подумал Синицкий. — Почему-то здесь все записано про французов? Хотя нет, дальше идет насчет англичан».
Он стал читать следующую цитату:
«Английский адмирал Фишер (1902 год): «Если мы обеспечим за собой мировые источники нефти, мы сможем сделать все, что захотим…»
Синицкий с досадой отбросил книжку. «Ну, это черта с два!» со злостью подумал он, вскочил с кресла и снова забегал по чужому кабинету. «Сколько же часов это может продолжаться?» Он шлепал босыми ногами по холодному полу и досадовал на хозяев дома: «Наверное, его обитатели считают меня просто духом из потустороннего мира. Мне даже не дают права доказать обратное».
Нарочито высмеивая свое нелепое положение, студент хотел подавить в себе беспокойство. Нет ничего хуже неизвестности.
Он снова подбежал к зеркалу, еще раз окинул себя критическим взглядом и осторожно подошел к двери. Прислушался, затем легко нажал дверную ручку.
За дверью никого не было. Узкий, длинный коридор, как в гостинице. Над ним спускался сводчатый низкий потолок.
Удивленному студенту казалось, что он идет по узкому тоннелю. По обеим сторонам — двери, массивные, с толстой, звуконепроницаемой обшивкой из белой резины. На дверях — огромные ручки, надраенные до зеркального блеска.
Долго пришлось стоять Синицкому возле этих дверей. Он ждал, что кто-нибудь оттуда выйдет, но проходили минуты, ногам было холодно, так как пол в коридоре оказался металлическим, а из дверей никто не показывался.
Синицкому надоели и ожидание и неизвестность. Он потрогал зеркальную ручку и, преодолевая досадную нерешительность, открыл дверь — тяжелую, как у сейфа.
Большая камера со сводчатым потолком тускло освещалась вделанными в стену плафонами. Куда-то вниз уходили широкие ступени. На них, как на полках, лежали… белые шары, словно от гигантского бильярда. Диаметр каждого из шаров студенту представлялся не меньше двух метров.
«Неужели это мины? — с тайным страхом и в то же время с неуверенностью подумал Синицкий. — Куда же меня занесло?»
Он испытывал очень странное и неприятное чувство, как будто перед ним приоткрылась чужая тайна, которую вовсе не нужно было ему знать.
Внизу все казалось черным. Голубой отблеск дрожал в темноте. По спине скользнуло что-то очень холодное. Озноб пробежал по всему телу.
Невольно вспомнилась фигура на берегу с биноклем и фонариком…
Что же это светится? Может быть, другая дверь?.. Синицкий с опаской проскользнул мимо шаров.
Прямо перед ним — небольшое окошечко из толстого зеркального стекла. Оттуда вырывался ослепительный белый свет, как из кинобудки. Синицкий прислушался. Ровное гуденье, прерываемое частой дрожью, доносилось из-за стекла.
Широко раскрытыми глазами студент наблюдал за тем, что там делается…
Нет, этого не может быть! Он еще спит, он еще не проснулся…
За стеклом он увидел мечту старого мастера Ага Керимова — мечту как будто бы о невозможном… Освещенный огнями белый зал. Посреди что-то вроде буровой установки. Блестящие, точно полированные, трубы уходили под потолок. По прозрачной — наверное, пластмассовой — трубе подавался глинистый раствор. Пол был покрыт чем-то белым, похожим на светлый линолеум. Вокруг бурового станка ходили люди в белых халатах будто это были не нефтяники, а лаборанты из химической лаборатории…
Синицкий больно ущипнул себя за руку.
«Нет, черт возьми, я еще не могу поверить!.. Кто это подошел к приборам? — напряженно вглядывался студент в будто бы знакомое лицо. Ну да, конечно, это сам Ага Керимов! Вон и Саида, Нури… — Он облегченно вздохнул. — Значит, здесь свои! А я-то думал…»
Сразу все становилось на место. Исчезли страхи я неизвестность. Впрочем, не совсем так: еще многое оставалось непонятным, и Синицкому хотелось до конца удовлетворить свою любознательность.
Не отрываясь от окошка, смотрел он на своих знакомых.
Вот старый мастер подошел к мраморной доске, где вздрагивали стрелки приборов, похожих на манометры, и записал что-то в тетрадь. Он поправил галстук, торчащий из-под белого халата, с острыми, хорошо отглаженными отворотами, и самодовольно улыбнулся.
Саида в белом комбинезоне, почему-то похожая на парашютистку, стояла возле стола с вращающимися барабанами. Послушные перья вычерчивали на них сложные кривые. Рядом с Саидой — незнакомый Синицкому человек в темном рабочем костюме.
Студент нетерпеливо постучал в толстое стекло.
«Наверное, ничего не услышат за шумом моторов, — подумал он и еще сильнее забарабанил по стеклу. — Так и есть! Но где же ход в буровую?»
Синицкий пошарил по стене, снова заглянул в окошко и убедился, что отсюда дверей в буровую нет. Однако как же здесь производится бурение? Абсолютно непонятно… Он приподнялся на цыпочки, внимательно осмотрел белую буровую.
«Может быть, отсюда идут наклонные скважины? — размышлял молодой изобретатель. — Но для этого я бы никогда не стал строить такую огромную и уж очень богатую буровую. Странно, даже трубы и то находятся в помещении, а не на открытой вышке! Про такие буровые нам в институте ничего не говорили».
Заинтересованный, студент снова вышел в коридор и осмотрелся. На двери с табличкой «№ 8» он заметил маленькое окошечко-глазок. Оно светилось таинственным зеленоватым светом. Да, действительно таинственным, так как в этом доме Синицкому все казалось именно таким.
Ну как же тут не посмотреть в этот глазок? Может быть, через эту дверь Синицкий пройдет в буровую?.. Окошечко оказалось матовым. Ничего нельзя было разглядеть.
В двери торчал ключ. Синицкий, уже не раздумывая, повернул его два раза, приоткрыл тяжелую дверь и… замер на пороге.
Во всю стену светилось огромное окно, а за ним — вода… В лучах прожектора плавали рыбы, прозрачные медузы и колыхались водоросли.
— Так вот оно что!.. — испуганно прошептал Синицкий и даже похолодел от волнения. — Это значит… я на дне… Это значит… подводный дом.
Прямо на него, раскрыв рот, плыла какая-то мохнатая рыба. Синицкому показалось, что она загадочно улыбнулась.
Невольно захлопнув дверь, он на цыпочках прошел обратно в кабинет, лег на диван и укрылся с головой одеялом.
В светлом зале, около щитов с приборами, стояли чуть растерянная Саида и человек в темном рабочем костюме.
Саида была одета в белый комбинезон с блестящими пуговицами. На голове тоже светлая шапочка, из-под которой выбивались черные до синевы, непокорные волосы.
— Bo-время мы его нашли, — смущенно говорила она, стараясь не смотреть в глаза собеседнику. — Еще бы немножко — и конец… Сейчас он спит.
Перед ней стоял Васильев — тот самый человек, с которым за последние месяцы была связана вся ее творческая жизнь.
Впервые она встретила его в Москве, в министерстве. Тогда она не знала, что им придется работать вместе. Молчаливый и почти никогда не улыбающийся инженер был даже неприятен Саиде. С ним она чувствовала себя неловко и робко. Но прошли недели, конструктор подводной буровой увлек ее своими большими делами, и потом уже казалось Саиде, что нет на земле ничего более значительного и важного, чем строить локаторы для подводной васильевской установки.
О себе конструктор ничего не говорил. Саида предполагала, что в его жизни было немало горя, но разве об этом спросишь?
С момента приезда в Баку Васильев почти не выходил из своей подводной лаборатории. Немногие из работников института могли похвастаться тем, что видели в лицо этого знаменитого изобретателя. Впрочем, он совсем и не стремился к популярности.
Васильев узнал от Саиды, что студента осмотрел врач. Во время сна он проверял его пульс и не нашел ничего, что бы могло угрожать здоровью молодого организма.
— Все это очень хорошо, Саида, — спокойно заметил инженер, — но мне не нравится, когда сюда попадают случайные люди… Многое становится известным там, на земле. Надо быть осторожнее в разговорах! Не знаю, как это получается, но о моей работе знают чуть ли не все.
— Что вы, Александр Петрович!.. — возразила Саида.
Но Васильев перебил ее:
— Да, представьте себе… На празднике у Гасанова, куда я на минутку заехал после испытаний наших цистерн, незнакомая девушка порекомендовала мне посмотреть проект Васильева и… назвала его феерией.
— С проектом могли ознакомиться сотрудники института, работающие в данной области, сказала Саида.
— Я не думаю, чтобы эта девушка имела к институту прямое отношение. Она меньше всего похожа на научного работника… Кстати, так же спокойно продолжал Васильев, — вы мне не сказали, как этот молодой человек попал на дно.
Улыбка сбежала с лица Саиды.
— В этом виновата только я, — прямо смотря в лицо инженеру, сказала она. — Студент должен был испытывать аппараты ультразвуковой разведки…
— Обязательно под водой?
— Нет…
— Обязательно в районе наших испытаний?
— Нет… Я никак не могла подумать, что он вдруг попадет сюда. У нас с Нури не было выхода, мы его еле подтащили к переходной камере. Боялись, что не откачаем!
Равнодушно, но тоном, не допускающим возражений, Васильев сказал:
— Организуйте отправку молодого человека на берег. Поторопитесь, пока шторм не разыгрался.
Саида побежала выполнять приказание.
Инженер проводил ее недовольным взглядом. Он подошел к мощным агрегатам и озабоченно наклонился над машиной.
Основная сверхбыстроходная высокочастотная машина снова перегревалась, а без нее скоростное бурение невозможно. Он знает, в чем тут дело: нужно заново переконструировать электробур.
Инженер приложил руку к горячему кожуху машины. На поверхности эмалевой краски выступили желтые пузырьки.
«Неужели надо прекращать испытания или работать на пониженной мощности? — думал Васильев. — Но тогда какая же скорость будет у электробура?.. Время проходки скважины увеличится во много раз. Нет, это невозможно!»
Он еще раз прикоснулся холодной рукой к телу машины. Так прикладывают руку ко лбу дорогого человека, с тревогой ощущая болезненный жар. Васильев смотрел на знакомые ему светлые стены, блестящие, словно хирургические инструменты, трубы, на застывших у приборов людей в белых халатах и думал: «Срочная операция необходима… Но кто это может сделать?»
Чтобы хоть немного отвлечься от безрадостных мыслей, инженер подошел к рабочим, наблюдавшим за буровой установкой.
— Ну как, Петр Потапович? — обратился он к старику Пахомову. Тот следил за медленно текущим по прозрачной трубе глинистым раствором. Привыкать начинаете?
— Да как вам сказать… Александр Петрович, — ответил мастер, медленно и вдумчиво роняя слова. — Много я годов на белом свете прожил… всякое видал. Приучали меня издавна ко всей этой технике. Он окинул взглядом светлые стены. — Приучали еще с тех пор, как Сергей Миронович Киров все наши промыслы начал переоборудовать.
— Да, тогда это было настоящим началом, — задумавшись и склонив голову, сказал Васильев. — А мы с вами только продолжаем его путь…
— Это как полагается, — желая по душам поговорить с инженером, согласился Пахомов. — Много на такое дело трудов положено. Я знаю, что еще осенью двадцатого года к нам на промыслы приезжал Иосиф Виссарионович Сталин. Он тогда был председателем комиссии по этим нефтяным делам, самим ЦК назначен. Еще бы! Добыча нефти в те годы чуть ли не все решала. Вот тогда товарищ Сталин и наметил полный переход на вращательное бурение. А раньше мы что? Долбили только матушку землю… Приказал он ввести глубокие насосы. Дело опять пошло по-другому. А то бывало желонками нефть доставали, как бабы ведрами воду из колодца… Чудно даже вспомнить!
— Надо помнить! Очень надо! — горячо воскликнул Керимов. Особенно молодежи нашей. Пусть музей смотрят, книжки читают про то, как их деды руками бур крутили. Пусть знают, что для них большевики сделали!
Он торопливо подбежал к щиту и повернул штурвал реостата.
— Да они про то хорошо знают, — не спеша продолжал Пахомов. Сергей Миронович Киров нашими промыслами сколько лет занимался! Труд его тоже у всех на виду. А теперь вот построили советские инженеры подводную буровую, и ходим мы здесь в белых халатах. Понимаешь, Александр Петрович, я так думаю, что и удивляться тут нечему, ежели всеми этими делами такие люди руководили.
Пахомов записал в тетради показания приборов и спросил:
— Теперь скажи мне, Александр Петрович… Раньше, бывало сколько месяцев бурили, а сейчас что ж это получается?… Через два дня — и готово! Вот этого я понять не могу с непривычки.
— Вин як профессор, а ничого не бачит, — откликнулся сверху Опанасенко. Он наращивал трубу. — Тут тильки сто метров — и зараз нефть.
— Ну, не всегда так, Опанасенко, — мягко возразил Васильев.
От разговора ему стало как-то теплее. Он часто начинал беседу с мастерами, чтобы хоть в эти немногие минуты не думать о самом главном — о неудачах и близких испытаниях.
— Знаешь, с какой скоростью мы тут бурим?.. — Он на мгновение замолчал. — Во много раз больше обычной!.. Скорость вращения нашего высокочастотного электробура доходит до трех тысяч оборотов, а при такой скорости он идет в породе куда быстрее. Поэтому так часто тебе приходится наращивать трубы. Даже не успеваешь…
— Ну, як же так? — обидчиво возразил Опанасенко. — Я моторний. Все могу!
Он наклонил голову и с удовольствием посмотрел на свои ослепительно начищенные сапоги — такие же блестящие, как стальная труба, которую он придерживал руками.
— Я никогда в этом не сомневался, Опанасенко, — с улыбкой сказал инженер. — Честное слово, товарищи, не думал я, что вы так быстро освоите новую установку! Будто бы всю жизнь работали на ней…
— Мы всю жизнь свою работали на разных буровых, Александр Петрович, — сказал старик Керимов, аккуратно снимая с белого рукава микроскопический кусочек приставшей глины. — Давно было — руками скважины делали, нефть руками качали. Потом мотор пришел. Все равно лицо, пиджак черные, как мазут. Трудно было! Теперь все будет не так. Мы теперь не простые рабочие. Нас Саида называет… — Он замялся, вспоминая ее определение. — Петр Потапович, скажи, дорогой!
— А чего говорить? Лаборанты мы, исследователи… Вот кто!
— Да, возможно она и права, — закинув голову назад и смотря на спускающиеся трубы, говорил Васильев. — С каждым годом мы идем к тому, чтобы тяжелый труд исчез, чтобы изменилось само понятие о труде и люди добывали нефть, уголь, металл, обрабатывали его, сидя в таких же светлых и чистых комнатах, как эта. Они должны только повелевать машинами. И на буровых в море совсем не останется ни одного человека. Человек будет на берегу управлять моторами… Об этом хорошо знает Саида. Это ее самая большая мечта!.. — Он задумался, смотря прямо перед собой, как бы проникая взглядом сквозь стены. — И мы скоро увидим такое время, — продолжал он. — Но для этого пока еще приходится трудиться далеко не в таких условиях, как здесь, где вас называют лаборантами, а исполнять подчас и черную, грязную работу.
— Этого не боимся! — Опанасенко с улыбкой поплевал на руки. Привычны.
В цех торопливо вошла Саида. Она была растеряна и чем-то взволнована.
— Что-нибудь случилось? — спросил Васильев.
Саида смущенно оглядывалась по сторонам.
Мастера выжидательно, с тайной тревогой смотрели на нее.
Васильев с улыбкой проговорил:
— Не беспокойтесь, товарищи! Какая-нибудь неполадка… Видите, как нелегко дается нам забота о будущем!
— Да я не о том… — Саида энергично сжала руки, затем, опомнившись, спокойно подняла их, как бы поправляя волосы. — Никаких неполадок. Понимаете, какая беда: студента нельзя отправить на берег. Поздно, подводный переход уже снят.
Облегченно вздохнув, Васильев весело посмотрел на окружающих, словно приглашая их в свидетели: «Ничего не поделаешь, бывают ошибки и у моей помощницы».
Он отвел Саиду в сторону:
— Зря волновать людей не следует. Каждый из них знает, что над ним сейчас пятьдесят метров воды. Конструкция пока еще опытная, поэтому возможны всякие неожиданности…
— Простите, Александр Петрович! — Саида опустила голову.
— Что же делать с этим юношей? — сдержанно спросил Васильев. Испытания откладывать нельзя.
— Да, конечно. Все уже подготовлено… Если оставить его здесь до конца испытаний? — Саида робко взглянула на Васильева.
— Он может не согласиться сидеть три дня под водой. Еще неизвестно, что у него за характер. Попробуйте скажите этому «водолазу», где он находится, и вы увидите, какой поднимется визг! Всякие ребята бывают… Да… — он покачал головой, — задали вы мне задачу!
Саида растерянно потерла лоб:
— Знаете, Александр Петрович, этот парень и не узнает, что наша лаборатория под водой.
— Ну, делайте, как хотите, — махнул рукой Васильев и направился к выходу.