На танкере сегодня настоящий праздник. Еще бы! Есть чему радоваться. В каюте находились люди, которых вот уже несколько дней искали десятки самолетов, катеров и глиссеров. И нашли их не летчики аэроклуба, не моряки из мореходного училища, а свои же сотрудники Института нефти.
Конструктор Васильев и молодой изобретатель Синицкий стали героями дня. Каждый из команды невольно забегал хоть на минутку в кают-компанию и, приоткрыв дверь, заглядывал туда, в надежде увидеть людей, которые так счастливо вырвались из подводного плена.
Среди команды мгновенно разнеслась весть о самоотверженном поступке комсомольца Синицкого, оставшегося в подводном доме, чтобы спасти конструктора. О мужестве и находчивости капитана подводного дома, сумевшего при неожиданной катастрофе организовать спасение всех своих товарищей, было известно еще раньше.
На палубе танкера царило необычайное оживление. Радист привязывал к мачте репродуктор, матросы уже в третий раз мыли палубу.
Совсем низко пролетел самолет. Из кабины высунулась голова Саиды. Радиоглаз помощника капитана подводного дома увидел то, что не смогли увидеть в тумане простым глазом летчики аэроклуба.
Васильев знал, что аккумулятор в пластмассовой цистерне выглядел бы маленькой, почти незаметной точечкой на экране, поэтому он и разложил пластины аккумулятора на большой площади, будто сигнальное полотнище, иногда применяющееся на аэродромах для связи с самолетом. Аппараты Саиды видят везде: в воздухе, под водой и под землей!
Остров на экране был виден, как серое пятно, а на нем резко чернела буква, словно выведенная углем.
Васильев, усталый после горячей ванны, одетый в новую матросскую робу, с вполне понятным интересом наблюдал, как накрывали на стол.
Звенели бокалы из зеленого стекла. Блестели тарелки с золотой каемкой. На них лежали аппетитные ломтики хлеба с розовой хрустящей корочкой, о которой еще только вчера мечтал Синицкий.
Кстати, Синицкий стоял тут же и по привычке обломком гребенки причесывал свои влажные волосы. Глазами он искал зеркало: юноше не терпелось посмотреть, как идет к нему чужой костюм. Он уже давно не видел себя в зеркале; к тому же вполне понятно, что человеку в его возрасте всегда любопытно посмотреть на себя в новом костюме.
— Как себя чувствуешь, Александр Петрович? — озабоченно спросил Рустамов, входя в каюту вместе с директором. — Как поживает наш молодой друг? — улыбнулся он Синицкому.
— Спасибо, прекрасно… и я, и мой товарищ… Но… — Васильев посмотрел на парторга, затем на Агаева и с нескрываемой надеждой спросил: — Какие есть возможности для того, чтобы поднять…
— О делах потом, — отмахнулся Рустамов. — Зачем сейчас говорить! До берега далеко, успеем. У нас, азербайджанцев, нельзя так: пришел в гости — и сразу разговор о делах. Зачем, дорогой, спешить! Подожди немножко, отдохни. Гость для хозяина — словно роза: куда хочет, туда и поставит… — Он рассмеялся и указал на кресло: — Садись, дорогой, за стол… Николай Тимофеевич! — окликнул он Синицкого. — Прошу узнать: как там насчет барашка? Не стал ли он похож на твоего баклана?
Когда Синицкий ушел, Васильев достал из кармана сложенное вчетверо письмо я молча протянул его Рустамову.
— Заявление в письменной форме? — рассмеялся парторг. — Не помогают мои убеждения. Что поделаешь! О делах так о делах! — Он переглянулся с директором и спросил, обращаясь к Васильеву: Александр Петрович, у вас есть сын?
— Вот, смотрите сами. — Инженер глазами указал на письмо.
Быстро пробежав его, Рустамов передал листок директору и развел руками.
— Ну и «антиподы»! До чего же подлая работа! — Он встал и с возмущением зашагал возле стола. — Я тебе говорил, Джафар, что ни черта они не понимают… Предложить такую штуку советскому инженеру? Для этого надо быть просто сумасшедшим!
— Нечего возмущаться, — сказал Агаев, уминая большим пальцем табак в своей зеленой трубке. — Они это сделали на всякий случай. В запасе у твоих «антиподов» было более действенное оружие. — Он указал головой в угол, где лежал какой-то сверток, накрытый парусиной.
— Но неужели так трудно понять, что для советского человека нет ничего дороже интересов Родины? — продолжал Рустамов, нервно шагая по каюте. — Неужели они этого не поняли во время войны? Или, например, наши великие стройки им ничего не говорят? Какой советский человек, даже если он годами дышал отравленным воздухом чужого мира, не захочет вернуться домой? Они только что в этом могли убедиться… Александр Петрович, — парторг остановился возле Васильева, — ваш сын несколько дней тому назад пытался вырваться на свободу и пробраться к нам. Он согласился надеть форму американского солдата только затем, чтобы легче было бежать. Не могу скрывать: на иранской границе его ранили. Нам стало известно об этом, и сейчас советский посол требует возвращения советского гражданина Алексея Васильева на родину. Сидите! — Он сделал предупреждающий жест, заметив, что инженер побледнел и приподнялся. — Уверен, что скоро вы увидите сына.
Васильев сидел молча, опустив голову. Он как-то не мог осознать: что же теперь делать? Беспокоиться или радоваться?
Перед глазами проплывали картины пустынного острова, где он жил вместе с Синицким. Туман, скалы, летящие бакланы, «каменный шалаш», ночные беседы… И вдруг мелькнула мысль — светлая, ясная, как весенний день: Алешка, его Алешка скоро будет на родной земле! И еще думал Васильев, что его сына теперь уже не могут заставить воевать под опозоренным голубым флагом, заставить убивать детей.
Рустамов сообщил кое-какие подробности о поисках Алексея: о том, что в этом деле помогла Мариам. Она рассказала парторгу о своем разговоре с Васильевым накануне последних испытаний. При этом она указала на вымышленное имя Вильям; ранее оно было записано на магнитофоне Синицкого. Это и послужило дальнейшему распутыванию сложного узелка.
— Остальное, я думаю, не так уж интересно, — заключил парторг, заметив входящего студента. — Этим делом займутся люди поопытнее нас с вами… А вот насчет особой техники, которую нам сейчас покажет директор, мы можем сказать свое веское слово.
Агаев понимающе улыбнулся, затем прошел в угол и торжественно приподнял парусину.
Под ней находился странный аппарат с острыми крюками, расположенными по окружности блестящего цилиндра. Несколько ниже, на боковой стороне цилиндра, торчали, как полевые бинокли, черные объективы; в них поблескивали мокрые стекла. Еще ниже были укреплены толстостенные магниевые лампы. Они, видимо, уже использовались: их стенки оказались покрытыми белым налетом.
— Ничего не понимаю, — сказал Васильев, осматривая непонятную для него конструкцию. — Что это за штука?
— Небольшой фотоаппарат для рыбаков, интересующихся подводными сооружениями, — с коротким смешком пояснил Агаев. — Вот, обратите внимание, — рассказывал он: — этот цилиндр, сброшенный с лодки, погружается в воду… Ну, скажем, неподалеку от подводного дома. Коснувшись грунта, он автоматически уравновешивается на небольшом расстоянии от дна и благодаря магнитному устройству подплывает к стальной массе танка. В эту же сторону направлены его объективы. Через равные промежутки времени на краткое мгновение вспыхивают лампы с магнием или, возможно, с каким-нибудь более эффективным составом. Таким образом осуществляется ряд последовательных снимков на пленку, с разных расстояний от «объекта». Вспышки настолько кратковременны, что при ярком свете прожекторов подводного танка были незаметны. Коснувшись его брони, фотоаппарат всплывает вверх за счет сжатого воздуха, находящегося вот в этом отсеке, — указал Агаев на верх цилиндра. — Сжатый воздух вытесняет воду из нижней камеры, благодаря чему цилиндр приобретает нужную плавучесть. Фотоаппарат имеет сигнальную лампочку, а также крюки, поэтому его нетрудно обнаружить и вытащить из воды, забросив на него петлю… Нури интересно рассказывал, как один «из фотографов» зацепился за крюки своего аппарата и чуть не пошел ко дну.
Повар притащил шипящее на вертеле мясо.
Розлили вино в бокалы и после первых дружеских тостов снова начали обсуждать поведение непрошенных наблюдателей.
Агаев высказал предположение, что один из них, пытаясь достать всплывший цилиндр, упал в воду. Он крикнул, прожектор осветил баркас. Оставалось только одно средство избавиться от компрометирующей улики: пустить аппарат на дно, заполнив его водой. Это ему удалось сделать, держась за борт одной рукой, а другой отвинтив крышку.
— Убедившись, что утопающий не может освободиться от крючков, человек на палубе решил пожертвовать и аппаратом и своим товарищем. Если бы не наши матросы, то так бы и получилось. Однако любопытный «рыбак» спасен, а вскоре мы нашли и это, — закончил директор, похлопав по блестящему цилиндру.
— Где нашли? — быстро спросил Васильев.
— Конечно, на дне, около подводного дома.
— Но как же это смогли сделать?
Парторг и Агаев переглянулись.
— Все узнаешь, дорогой, не торопись, — по-дружески предупредил Рустамов.
— К сожалению, мы сейчас не можем точно утверждать, что найденный нами аппарат принадлежит именно «рыбакам», — сказал Агаев. — Только это и осталось доказать.
Рустамов сделал протестующий жест, хотел что-то сказать, но, видимо, передумал.
— Уверен, что они приняли белые шары за мины, — заметил Васильев. — К военной технике у них особый интерес.
— Не только, — возразил Рустамов. — Им, конечно, кажется, что мы больше всего заняты минами да бомбами. Разве они могут поверить, что конструктор танков построил машину для добычи нефти?.. Однако, продолжал Али Гусейнович, — абсолютно мирные советские изобретения тоже интересуют этих дельцов. Кто знает, какое военное применение они нашли бы для подводного танка!
— Да, — задумчиво произнес Агаев, посасывая трубку. — Они многим интересуются…
— Вопрос можно? — не удержался молчавший до этого Синицкий.
— Нет! — скрывая улыбку под напускной строгостью, сказал директор. — Вопросы в конце заседания. Так вот, — продолжал он, — у них ко всем нашим делам большой интерес. Года три тому назад ко мне обратился человек, довольно хорошо говорящий по-русски, и предъявил билет корреспондента одной заокеанской газеты. Он попросил рассказать биографию конструктора Гасанова и некоторых других известных инженеров. Я это сделал. Тот пожал плечами: ничего особенного! В порыве откровенности этот корреспондент рассказал мне, что прочитал уже много подобных биографий и ни в одной из них не встретил ничего необыкновенного. Я помню, как он удивлялся: «Послушайте, мистер… директор, откройте мне… маленький, как это говорят, секрет. Как такие… ну… простые люди могли делать и сейчас делают чудеса? Они прошли половину Европы. Они создали у себя самое сильное… о да!.. очень сильное государство. Почему? Где тут секрет?»
— Я, например, не очень-то верю в наивность вашего гостя, Джафар Алекперович, — робко вставил свое замечание Синицкий. — Они знают секреты наших побед. Они знают, что нас воспитала партия. — Он задумался, словно что-то вспоминая, затем добавил: — А это все… Такая простая разгадка!
— Да, Николай Тимофеевич, — согласился директор, — совсем простая. Вы еще очень молоды, поэтому можете только по книгам представлять себе, что сделали советские люди, для того чтобы доказать эту простую истину.
— Гордым ходи по земле, Синицкий! — Рустамов обнял его. — Помни, что ты получил хорошее воспитание.
Студент привстал и с радостным волнением посмотрел на парторга. Он перевел свой взгляд на Агаева, затем на Васильева, задумчиво смотрящего в окно. О, как бы он хотел быть похожим на каждого из них!.. Гордость… Какое хорошее слово!
Он вспомнил рассказ о поведении «рыбаков» на баркасе. Как не похожи они на наших людей! Кто бы из нас так мог поступить?
Гордость — хорошее слово. Синицкому есть чем гордиться!
В каюту тихо вошла Мариам и застыла у порога.
Васильев быстро встал, протянул ей через стол обе руки, потом, как бы смутившись, подвинул к себе графин с вином и опустился на место.
Никогда он не чувствовал себя так нелепо и глупо. Ему казалось, что это невольное, порывистое движение, которым он встретил Мариам, было замечено всеми. Да и неизвестно еще, как оно будет принято девушкой, тем более что он совсем не уверен в ее ответном чувстве. А самое глупое произошло потом, что особенно злило инженера. Вдруг руки повисли в воздухе, и он ни с того ни с сего передвинул графин. Какое мальчишество! Этого Васильев не мог себе простить.
Рустамов с укоризненной улыбкой смотрел на Мариам, затем взял ее за руку и подвел к столу.
— А ну-ка ответь, Мариам: сколько можно спать молодой девушке? Он отодвинул стул и посадил ее рядом с Васильевым.
— Вот полюбуйтесь, Александр Петрович, — указал Агаев на Мариам. — Этот конструктор, нарушив все приказания, не сходил с гасановского острова до тех пор, пока мы этого конструктора не сняли оттуда, пользуясь всей полнотой предоставленной нам директорской власти. После чего этот конструктор превратился в обыкновенную девушку, которая проспала… — он взглянул на часы, — ровно четырнадцать часов.
Мариам не поднимала глаз. Только одно мгновение она видела лицо Васильева. Он жив, он здесь, совсем близко, рядом… Она слышит, как стучит его сердце, чувствует теплое дыхание… Вот лежат на столе его руки, пальцы нервно вздрагивают, и хочется Мариам успокоить их, положить сверху свою маленькую ладонь. Как в полусне, она слышит его слова, но не в силах заставить себя приподнять голову.
— Скажите, Мариам, значит у Гасанова все идет успешно? Он бурил вашим электробуром прямо с плавучего острова?
— Нет… — начала Мариам, приподняла голову и сразу же увидела предостерегающий знак Рустамова. — Нет, пока… еще… подготовка…
— Послушайте, Мариам, — вмешался Синицкий, — почему Александр Петрович сказал «вашим» электробуром?
— А как же! — позабыв о своей неловкости, воскликнул Васильев, с уважением и скрытой нежностью взглянув на Мариам. — Она такую вещь с электробуром сотворила, что он перекрыл все существующие скорости. Представь себе, Николай, когда Мариам впервые пришла ко мне, то я никак не мог поверить, что можно было так остроумно и смело разрешить эту сложную задачу. Я был очень удивлен…
— Ай, Александр Петрович! — лукаво взглянув на него, сказал Рустамов и укоризненно покачал головой. — Тебе из подводного дома много ли видно? Я не хочу обидеть Мариам, она сама может сказать, что везде, в каждом городе нашей Азербайджанской республики, да и не только в нашей, а и в любой советской республике, таких девушек, как она, очень много, может быть тысячи… Правда, Мариам?
Девушка отбросила косу назад и утвердительно кивнула головой.
— Даже много красивее. Да?
— Ну, Мариам, с этим ты не соглашайся, — рассмеялся Агаев.
— Смотрите! — пряча свое смущение, воскликнула Мариам, подбегая к иллюминатору. — Туман рассеивается. Скоро выглянет солнце…
Васильев поднялся и стал за спиной Мариам.
Он видел, как ее маленькое ухо вдруг сразу заалело. Это солнечный луч, прорвавшись сквозь тучи, заиграл на лице Мариам, скользнул по щеке и чуть тронул розовую, просвечивающую раковинку. Только ее сейчас видел Васильев.
Девушка боялась повернуться; затаив дыхание, она смотрела в окно.
Синицкий хотел что-то спросить у Александра Петровича по поводу аппарата, выброшенного «рыбаками», но не решился. Он почувствовал, что сейчас Васильеву не до вопросов. Низко наклонив голову, студент стал рассматривать подводную фотокамеру.
«Хитрая штука! — думал он, заглядывая в верхнее отверстие цилиндра. — Это устройство похоже по своей идее на подводный зонд. Ведь подобный аппарат можно отправить на такую глубину, куда не сможет достигнуть батисфера. Жалко, что все это сделано не для науки, а совсем для другой цели…»
Ясно, что «рыбаки» пользовались аппаратом. Но как это доказать? Студент водил пальцами по скользкой поверхности цилиндра. Вдруг он обнаружил на стенке тонкую гравировку. Синицкий наклонился еще ближе и стал рассматривать какой-то знак, четко выгравированный в рамке из волнистых линий.
«Постой, постой… что же это за штука? — вспоминал студент. Так это же сигма из греческого алфавита!»
Нетрудно было догадаться, что подводный фотоаппарат так и назывался: «Сигма». Это о нем тогда говорили люди на берегу. Их слова записаны на пленку. Может быть, сопоставление этих фактов и будет тем недостающим доказательством, о котором говорил Рустамов.
Синицкий взглядом попросил Рустамова подойти к нему и молча показал на марку аппарата.
— Похвальная наблюдательность, Николай Тимофеевич! — Рустамов похлопал его по плечу. — Мне тоже кажется, что эта буква в сочетании с записанным вами разговором на пленке, где «охотники» спорят о том, нужно ли применить «сигму» или нет, поможет нашим опытным товарищам разобраться во всем этом деле…
Студент вытащил из кармана магнитофон, повертел его в руках и молча положил обратно. Уж очень странным ему показалось, что эта игрушка вдруг стала по-настоящему полезной, чего он вовсе не ожидал. Теперь и разговаривать с ней придется иначе: в очень уважительном тоне.
Туман редел. Синицкий выбежал на палубу. За ним направились Рустамов и директор.
— По-моему, это явное доказательство! — убежденно проговорил Рустамов, останавливаясь в дверях вместе с Агаевым. — Голоса сразу можно узнать.
— Это, конечно, верно, — сказал, махнув рукой, директор. — Но мне сейчас об этих… ну, сам понимаешь, не хочется и думать. Такой радостный день!
— Правда, Джафар, — согласился парторг, — довольно! — Он взглянул на часы. — Скоро берег. Надо взять правее.
— Место точно по карте определил?
Рустамов утвердительно кивнул головой.
— Да, я позабыл тебе сказать, — вдруг вспомнил Агаев: — в прошлом году из министерства нам прислали на заключение предложение какого-то предприимчивого американца.
— Но ведь мы же не хотели возвращаться к этой теме… — Парторг насмешливо взглянул из-под бровей.
— Ничего не поделаешь, напоминают всеми способами. — Директор досадливо повел округлыми плечами. — Тогда этот изобретатель предлагал способ морской нефтеразведки, причем вызывался сам переоборудовать подводную лодку.
Рустамов иронически улыбнулся:
— Старая история!
— Да, но он утверждал, что это единственный метод разведки, хотя с лодки и нельзя производить бурение. Я помню, этот делец даже предлагал купить его патент на какие-то там детали устройства. Так вот, представь себе, — продолжал директор, — сегодня представители одной нефтяной компании прислали телеграмму прямо к нам в институт.
— Что же им нужно?
— Предлагают провести разведку их подводной лодкой у нас, в Каспийском море. — Директор усмехнулся. — «Чисто деловое» предложение.
— Что ответишь?
Агаев пожал плечами.
— У нас пословица хорошая есть… — Рустамов лукаво прищурился: «Не будь петуха, разве утро не настанет!» Так и напиши, — рассмеялся он и вместе с Агаевым вышел на палубу.
Утро казалось необыкновенным.
Солнечные лучи старались прорваться к воде сквозь туман. Он повис над морем, как купол из опалового стекла. Лучи дрожали и переливались радужным спектром, словно мириады тонких цветных и прозрачных нитей.
— Скоро все сойдет, — сказал Рустамов, смотря вверх. — Специально для нашего праздника… Да? — обратился он к Васильеву.
Инженер стоял у борта вместе с Мариам и задумчиво смотрел в воду.
— Не знаю, — несколько помедлив, ответил он. — Вы обещали рассказать о судьбе нашей подводной установки. Говорите сейчас, а то опять получится, что в гостях нельзя будет об этом спрашивать.
Рустамов вопросительно посмотрел на директора. Тот отрицательно покачал головой. Это движение не укрылось от Васильева.
— Или вы считаете, что подводная буровая совсем не нужна? Она не оправдала себя? — настороженно спросил он. — Ведь вам же рассказывали, почему произошла авария… Мы не рассчитывали на то, что давление пласта будет так велико… Произошла ошибка, допустили частичное фонтанированне…
— Послушай, Александр Петрович, — перебил его Рустамов, взяв за локоть, — у азербайджанцев есть хорошая пословица: «Кто падал с крыши, тот знает, что это значит». Мы-то падали не раз, — с легкой усмешкой заявил он. — Знаем, что такое ошибка или неудачное испытание. Ай, балам! Разве мы тебя не понимаем. О твоем доме зачем зря говорить! Хватит еще времени для этого. «Лучше один раз увидеть, чем тысячу раз услышать»… Не правда ли, Джафар? Как ты…
Он не успел закончить фразу.
Совсем недалеко от танкера, может быть в каких-нибудь, тридцати метрах от него, закипела вода, заметались неизвестно откуда появившиеся высокие волны, и вот над поверхностью воды показалась выпуклая и блестящая спина какого-то фантастического чудовища. Она постепенно росла, поднимаясь вверх, будто бы огромный кит решил выплыть на поверхность — подышать.
Вот уже совсем вылез из воды элипсообразный купол… Как гигантское серебряное яйцо, торчал он среди мечущихся волн.
Васильев взял Мариам за руку и замер, не дыша, словно боясь спугнуть чудесное видение.
Директор обнял Рустамова за плечи и, от нетерпения притопывая ногой, как бы про себя говорил:
— Молодец!.. Ай молодец!..
Куполообразная крыша поднималась все выше и выше. Кипела вода вокруг нее. Необыкновенный дом вырастал на глазах. Показался балкон… да, именно балкон, опоясывающий стальное яйцо. Он был с решетчатой балюстрадой. Вода хлестала сквозь нее, скатываясь вниз широким водопадом…
Медленно поднимался дом из воды. Под балконом выпучились желтые, светящиеся глаза иллюминаторов. В одном из них мелькнула темная фигура.
Наконец дом перестал расти. Из-под воды показались гусеничные цепи. Каждое звено цепи напоминало зеркальную дверь. Такими их видела Мариам… Слезы радости выступили на глазах. Ей хотелось смеяться от счастья. Это счастье — Васильева, ее и всех-всех, кто был в этот момент на палубе, на берегу, всюду на нашей земле!..
Она смеялась и видела, будто этот дом вышел из воды и пошел искать себе место на бакинских улицах. Он по праву мог бы стать рядом с новыми домами на улице Шаумяна.
Мариам представила себе, как этот дом путешествует по городу: шлеп-шлеп гусеницами. Дом спускается вниз по Коммунистической… Ему тесно, он толкает другие дома и не может даже извиниться…
Она взглянула снизу вверх на Васильева и снова стала наблюдать за ожившим домом.
Погасли огни иллюминаторов. На балконе что-то зашипело. Медленно поднималась вверх тяжелая круглая дверь. Она повисла над черным провалом бокового люка, как крыша над крыльцом.
«Калтыш» приблизился к дому настолько, что можно было различить сварные швы на решетках балкона.
На палубе все застыли в ожидании. Наклонись всем телом вперед, в напряженном внимании стоял капитан «Калтыша», а дальше по всему борту выстроилась вся его команда.
Из двери подводного дома долго никто не показывался, как бы испытывая терпение команды и пассажиров судна…
Наконец на балкон вышел человек в кожаном костюме.
Солнечный луч скользнул между разорванными ветром клочьями тумана и заиграл на лице радостного и взволнованного человека. Это был Гасанов…
Он зажмурился, прикрыл глаза ладонью, как бы защищаясь от яркого света, затем снова открыл их, внимательно оглядел каждого из своих друзей, стоящих у борта, приветливо улыбнулся им и… тут увидел Васильева.
Он не поверил… Упираясь руками в перила балкона, как бы готовясь прыгнуть туда, к нему, на палубу, Гасанов не мог оторвать взгляда от знакомого лица.
— Салам, Ибрагим! — услышал он голос Рустамова. — Ну как, узнаешь?
Гасанов молча протягивал к Васильеву дрожащие от волнения и усталости руки.
«Калтыш» подходит ближе. Как сильно бьется сердце! Каких нечеловеческих усилий стоили ему эти дни! Сколько раз он хотел бросить безумную затею — поднять затонувший дом. Ломались трубы, скользили по гладкой стали и упирались в дно. Несколько раз вновь прорывалась вода в буровую. Дом плавал на глубине двадцати метров, постепенно опускаясь вниз. Гасанову пришлось самому спуститься в водолазном костюме на крышу плавающего дома…
Танкер правым бортом медленно приближается к зеркальным плоскостям гусениц. Сейчас Гасанов встретится с конструктором подводного дома. Он передаст ему его творение. Он хорошо знает, что лучшего подарка для него не может быть.
По-разному люди думают о счастье. Вспоминают, ищут в прожитой жизни вспышки особенно ярких минут.
У инженера Гасанова эта минута наступила сейчас…
Он сбежал вниз по лестнице, к нижнему люку, откуда уже перекинули трап на борт танкера… Вот он на палубе.
Навстречу ему приближался Васильев.
— Мне трудно говорить, — глухо, почти шепотом сказал он, сжимая руку Ибрагима. — Ты сам знаешь, что ты сделал для меня… И не только для меня, а для всех… — Он замолчал и, тревожно всматриваясь в глаза Гасанова, спросил: — Ты его видел… Ты веришь в него?
— Я в тебя верю, Александр Петрович, — подчеркнул Ибрагим. — Ты большой инженер… Твои танки пойдут по дну. Их будет много. И, может быть, не только здесь… Они пойдут по дну океанов. Откроют нам новые богатства.
— Мы будем работать вместе. Понимаешь, вместе! — Васильев обнял его и спросил: — Но как ты мог достать его? Драгоценная твоя голова!
— Вот теперь я знаю, что не все наши пословицы правильны, неожиданно заключил Рустамов, подходя вместе с директором к инженерам.
— Да не может быть! — иронически заметил Агаев, вынув трубку изо рта.
— Почему не может? Может! Вот, например: «Вещь хороша, когда новая, а друг — когда старый». Неправильно! Не всегда так бывает. Вот смотри, — указал он на инженеров: — совсем новые друзья, но кто может сказать, что их дружба не настоящая!
Жмурясь от солнца, стояли на балконе все обитатели подводного дома.
Саида, которая уже успела прилететь сюда на гидросамолете, с радостным волнением смотрела на них. Теперь она вместе с друзьями займется новыми аппаратами. Подводный дом… Плавучий остров… Работы непочатый край. Вот они, друзья! И старый мастер Ага Керимов, который сейчас не мог оторвать глаз от человека, спасшего ему и его товарищам жизнь. И мастер Пахомов, тайком утиравший невольную слезу радости. И счастливый Нури, горевший от нетерпения прыгнуть с балкона прямо на палубу, к Александру Петровичу. И вечно смешливый украинец Опанасенко. И все техники — рабочие, бурильщики, монтеры…
— Надо торопиться, — проговорил Рустамов. — Нас уже ждут в городе.
— Я останусь здесь, — сказал Васильев, подходя вместе с Гасановым к трапу подводного дома.
— Нельзя, Александр Петрович, — возразил Pycтaмов. — Там все хотят видеть живого Васильева. Нам даже могут не поверить, что тебя нашли. Никак нельзя, обидишь всех…
Васильев в нерешительности остановился у трапа. Он, видимо, колебался. Конечно, в городе быть необходимо. Надо все узнать об Алексее, позвонить в Москву. Но уж слишком велико было искушение сейчас, именно сейчас, осмотреть, проверить все до последнего винтика в подводном доме! Вновь пройти по его коридорам, зайти в штурманскую рубку, буровую…
Рустамов чувствовал, как хочется инженеру снова вернуться к своему созданию, но он также знал и о его сомнениях.
— Вот что, дорогой, — обратился к нему парторг: — «Два арбуза не удержишь одной рукой»… Надо выбирать… Я прошу тебя: поедем в город. Сразу же позвоним в Москву, в Министерство иностранных дел, насчет Алексея.
— Две радиограммы! — К Агаеву, запыхавшись, подбежал вихрастый паренек из радиорубки.
Директор развернул сначала один листок, затем другой и тепло улыбнулся:
— Очень беспокоятся о тебе, Александр Петрович. Спрашивают, не можешь ли ты, а также товарищи Синицкий и Ибрагим, приехать сегодня к нашим руководителям… Эта радиограмма — из ЦК и Совета Министров. А эта…
— Ты не сомневайся, — обратился Ибрагим к Васильеву: — все моторы работают нормально. Кроме повреждений в буровой, подводный дом совсем не пострадал.
Васильев помедлил, затем решительно зашагал обратно на палубу. Он оглядывался на балкон, где стояли его друзья, и не находил слов от переполнившего его чувства.
Подойдя к Мариам, инженер хотел ей что-то сказать, но не мог оторвать взгляда от своего сооружения. Казалось, он не видел его долгие годы.
— А эта радиограмма, — между тем продолжал директор, — из Москвы… Вот ведь как быстро стало известно! Поздравляют тебя с большой победой, с открытием новых нефтяных пластов в тех глубинах, куда еще не опускался ни один человек… А также приветствуют тебя, Ибрагим, за удачное решение подъема подводного дома. Обоим вам желают счастливой совместной работы.
Васильев вспомнил: «Тот, кто ел кутум и пил шоларскую воду, обязательно вернется обратно». Вот и он вернулся затем, чтобы найти «золотое дно», друзей и, может быть…
Он растерянно улыбнулся Мариам. В глазах ее светилось счастье…
Разрезая волны, мчался опытный электроглиссер молодых испытателей. Они обрадовано замахали руками, увидев Васильева и Синицкого, почти их сверстника, который даже сейчас не прочь перебраться к ним в лодку. Честное слово, он никогда не видел такой занятной конструкции!
Подняли трап. Застучала машина. Где-то с шумом всхлипнула вода. И вот медленно поплыл от борта стальной купол.
Туман совсем рассеялся, и дом инженера Васильева засветился на солнце, словно айсберг с куполообразной вершиной.
Директор института искренне любовался этим величественным сооружением и одновременно прикидывал: а какой все-таки месячный план бурения скважин можно было бы спустить одной такой ползающей буровой?