Красивыми были предметы позднего человека, жадного производителя. Я планету застал ещё голой, а её постепенно набили нашинкованными болванками, алюминиевыми лимонами, электрическими потрохами, повсюду тряслись машины и низвергались на кухни синтетические Ниагары. В 1970-м на улицах и в полях невозможно было пробиться: наглые локомотивы, застенчивые мотоциклы, непутёвые автомобили, брюхатые самолёты (сущий конец мира!) — не давали нам путешествовать, не давали произрастать, забили долины и пляжи, заткнули рты колокольням. Не стало видно луны. За выхлопными газами скрылась из вида Венеция, Москва разрослась настолько, что берёзы исчезли от Кремля до Урала, а Чикаго так вырос ввысь, что однажды рассыпался, как горсть игральных костей. Я видел последнюю птицу в Андах, возле Мендосы: вспоминая об этом, я плачу пенициллином.