В дверь позвонили. Потом ещё и ещё — долго, настойчиво, тревожно.

— К тебе посетители. Я, как твой ассистент, вынужден остаться. Должен же кто-то тебя контролировать, — надменно заявил Алан. Ох, зря он рискует, уходить нужно вовремя.

— Пошёл вон! — рявкнула я так, что с балконной кормушки улетели все воробьи, а позади кто-то испуганно ахнул. Жаль, не Войнич.

— Простите, я не вовремя? — растерянно пробормотала вошедшая незнакомая женщина.

Приглядевшись, я поняла, что передо мной состарившаяся и измождённая версия Алины: те же глаза, овал лица, шея только в более дряблом, потрёпанном жизнью варианте.

— Всё нормально, у него проблемы со слухом, попробуем язык жестов, — я недвусмысленно указала Войничу на дверь. Он ушёл, продолжая хмуриться.

— Проходите, вы… мама Алины?

Она удивлённо распахнула покрасневшие от недавних слёз глаза и кивнула.

— Садитесь, пожалуйста.

Женщина тяжело опустилась в кресло и всхлипнула:

— Навещала внучку в санатории, я так редко её вижу. Алина сказала, что отдала вам одну вещь, принадлежащую мне — медальон.

— Да, верно. Галя всё ещё без сознания?

— Нет, недавно пришла в себя. Алина с мужем собираются увезти её в Москву… Никто так и не понял, что произошло. Говорят, в этот раз даже приступа не было, она просто упала, словно её ударили. Простите, — она достала из кармана легкого бежевого пиджака не первой свежести носовой платок и промокнула вновь набежавшие слёзы.

Словно ударили — как точно сказано. Если бы она знала, насколько точно — всё повторяется! Сейчас Галя физически ощущает всё, что чувствовала Лариса пятнадцать лет назад. Её оглушили, когда похитили — отсюда внезапное падение Гали. Пару часов Лариса провела без сознания, её племянница тоже.

— Вы извините, что я без предупреждения, мне бы медальон забрать. Алина сказала, что отдала его вам вместо своего по ошибке, у меня есть точно такой же с её волосами и фотографией. А этот… в нём…

— Знаю, фото вашей второй дочери. Алина рассказала, я сожалею.

Платок уже не помогал, она на мгновение закрыла лицо руками.

— Да, Лариса. А вы лечили Галю? Видно всё совсем плохо, раз Алина решилась к местным целителям обратиться, она ведь провинциалов ни во что не ставит.

— Я всё ещё надеюсь, что смогу ей помочь.

— Помогите, пожалуйста! Она ведь совсем ребёнок — двенадцать лет, столько же было моей Ларисе!

— Я постараюсь.

— Это ведь хорошо, что она пришла в себя. Она будет жить?

В мокрых от слёз глазах светилась надежда. Я вздохнула. Ага, целых три дня, а потом, если не справлюсь…

— Для этого нужно кое-что сделать. Понимаю, звучит странно, но чтобы помочь Гале, необходимо выяснить, что случилось с Ларисой.

Пожилая копия Алины подняла бледное лицо, надежда в её глазах быстро угасала.

— Боюсь, это невозможно. Прошло пятнадцать лет, милиция ничего не нашла, я уже не надеюсь.

— Но вы бы хотели узнать…

— Её нет в живых с тех самых пор — я это чувствую, — горько вздохнула женщина. Я только сейчас поймала себя на мысли, что она так и не представилась. — Но каждый год я ставлю дома свечу возле её фотографии и иду к тому магазину — просто постоять там и помянуть мою девочку, потому, что больше негде. Хотелось бы мне знать, где она упокоилась? Господи, конечно! Больше всего на свете, я хочу просто прийти на её могилу и…, - она не выдержала и, сгорбившись, затряслась от беззвучных рыданий.

Мать, потерявшая ребёнка — душераздирающее зрелище. Тот, кто говорил, что время лечит, наверное, имел в виду простуду.

Я присела рядом на подлокотник кресла и успокаивающе погладила женщину по вздрагивающим плечам.

— Не буду давать громких обещаний, но надежда есть, я постараюсь помочь.

— Думаете, это возможно после стольких лет? — в заплаканных синих, как у Алины глазах, снова блеснула надежда.

— Я не очень верю во всё это, — она обвела рукой мою комнату. — Однажды лет десять назад обратилась к одной гадалке с фотографией Ларисы, а та сказала, что моя девочка жива, что она сама сбежала из дома и сейчас живёт с каким-то мужчиной в Турции, ну разве не бред?!

— Простите, как вас зовут?

— Татьяна.

— Татьяна, я, к сожалению, не могу вас обнадёжить: Ларисы, как вы и сами поняли, нет в живых уже пятнадцать лет. Но с вашей помощью я могу попытаться найти… останки. У меня только два условия: не задавайте вопросов и делайте то, что я попрошу.

Она заколебалась и робко сказала:

— Я не смогу заплатить много.

— Мне нужны лишь ваши воспоминания: всё, что касается исчезновения Ларисы. Не спрашивайте зачем, просто доверьтесь мне.

Татьяна тяжело вздохнула. Попыталась найти в набитой всякой всячиной сумке брошенный туда недавно платок, не смогла и рассеянно вытерла слёзы рукавом пиджака.

— Хорошо, я расскажу. Нужно собраться с мыслями, столько лет прошло!

Я снова погладила её по плечу.

— Если позволите, я предпочла бы увидеть всё лично. Иногда подсознание помнит больше, чем доступно сознанию.

— Вы будете читать мои мысли?

Я невесело усмехнулась:

— Я буду их думать. Стану вами на несколько мгновений, переживу всё, что пережили вы.

В глазах женщины отразилась мглистая дождливая беспросветная тоска.

— Переживёте? Вы хоть представляете, каково это — потерять ребёнка?!

Сердце болезненно сжалась. Я даже не представляю, каково иметь ребёнка, а сейчас придётся пережить его потерю. Бр, как же я люблю свою работу!

Я ободряюще улыбнулась Татьяне:

— Главное не забыть, что спасаю другого, начнём!

16.06.1997 г. 8-30

Татьяна приготовила сочный нежный омлет, выпила кофе, любуясь яркой палитрой зелени за окном, затем перевела взгляд на часы: Алина просила её не будить — вчера допоздна засиделась с подругами, а вот Ларисе пора вставать, а то будет ворчать, что не успела собраться.

Татьяна слегка нахмурилась. Она не любила отпускать дочь на целый день. Если Лариса дома — на душе спокойнее, даже когда сама на дежурстве. С другой стороны, Катя её лучшая подруга, они вместе с детского сада, а вечером Алина её заберёт — тревожиться не о чем. Детям иногда нужно давать свободу.

Татьяну всегда удивляла эта дружба. Девочки совершенно разные, у них нет ничего общего кроме увлечения одной и той же музыкальной группой и игрой на гитаре. В довершение Катя Муромова — дочь вполне состоятельных людей, а они, Малинины, представители среднестатистической, периодически испытывающей стеснение в средствах семьи. Но факт остаётся фактом — девочки практически неразлучны. Муромовы давно принимают это как должное, так почему она должна считать иначе?

Татьяна осторожно вошла в комнату спящей дочери и споткнулась о лежащую на полу пёструю деревянную шкатулку. Рядом были рассыпаны потрёпанные игральные карты и старые бусы, склеенные девочкой из обоев. Да уж, любовь к порядку — не главный пункт в списке достоинств Ларисы.

Женщина со вздохом собрала разбросанные предметы, подняла лежащую тут же сумку. С неё, как и с плаката на стене, белозубо улыбался Даниил Валентинов солист подростковой группы «Большая перемена». Лариса и Катя его просто обожали. Украшали стены постерами из журналов, переписывали тексты песен, вместо того чтобы интересоваться одноклассниками.

Впрочем, рано ей ещё о мальчиках думать! Татьяна несколько мгновений молча любовалась спящей дочерью. Какая же она хорошенькая и хрупкая, настоящая прекрасная маркиза. Не зря они эту считалочку придумали. Через несколько лет от парней отбоя не будет. Эта мысль ей не понравилась. И почему дети взрослеют так быстро?

Татьяна наклонилась и поцеловала девочку в лоб, та неохотно пошевелилась и открыла глаза.

— Доброе утро, моя прекрасная маркиза!

— Привет, мамуль!

Лариса потянулась, обняла женщину, перевела взгляд на часы и возмущённо пискнула:

— Ой! Опаздываю! Почему раньше не разбудила!

— И куда это, интересно, ты опаздываешь? Суббота — в лагерь не нужно.

— Ну, мам, меня же Катя ждёт!

Девочка соскочила на пол и, сунув ноги в тёплые тапки в виде пушистых зелёных зайчиков, пулей понеслась в ванную. Татьяна только головой покачала. В этом возрасте хочется всё получить и попробовать немедленно.

Лариса собралась за считанные минуты и уселась завтракать. Татьяна неодобрительно наблюдала за тем, как девочка торопливо глотает омлет, ежеминутно поглядывая на часы. В школу она так никогда не торопится!

— Ты вернула кассету Никольскому?

Учитель музыки. Александр Михайлович. Даёт частные уроки игры на гитаре, а Ларису, любимую ученицу, периодически снабжает кассетами с записями зарубежных групп — это их общее увлечение.

— Конечно. Сразу же, я ведь тебе говорила, — напомнила девочка.

Да, точно говорила. Татьяна рассеянно погладила дочь по голове. Как же не хочется её отпускать, но вот этого точно лучше не говорить — расстроится.

— Всё, мамуль, мне пора!

— Но ты же почти ничего не съела! — возмутилась женщина.

— Не хочется. Меня баба Варя вчера пирожками с капустой закормила, до сих пор вот здесь стоят.

Татьяна только головой покачала. Баба Варя — соседка Никольского. Помогает им с женой по хозяйству, готовит еду и обожает детей. А Ларису особенно. Говорит, она похожа на её погибшую дочь — Ирочку. Малинина невольно перекрестилась. Какая страшная судьба — потерять ребёнка, не дай бог пережить такое!

— Мамуль, спасибо, всё было очень вкусно! — Лариса быстро вскочила из-за стола, наскоро поцеловала мать, взяла свой рюкзачок и кинулась в прихожую, на ходу натягивая лёгкую кофточку.

В дверь, предварительно постучав, вошла Алла Муромова, мама Кати. Она, как и договаривались, приехала за Ларисой. После дежурных приветствий и традиционных напутствий, Татьяна проводила Аллу и девочку до машины, а потом ещё долго смотрела в след отъезжающей иномарке. Ларису она больше не видела… никогда.

— Скажите, Татьяна, вы знали Василису Зайцеву? — уточнила я, прощаясь с женщиной.

Она наморщила лоб, вспоминая.

— Нет.

— Скорее всего, она была медиком.

Татьяна задумалась, потом снова отрицательно покачала головой:

— Нет, я всех наших медиков знаю, такую не помню.

* * *

Ужасно хотелось оказаться на необитаемом острове. И чтоб ни души вокруг, только шорох прибоя и крики чаек. Нет, даже чаек не надо, пусть будет полная, абсолютная, глухая до звона в ушах тишина!

Мечты, мечты! Я тяжело вздохнула и пошла открывать дверь, за которой кто-то настойчиво жал на звонок.

— Привет, — Громов собственной персоной. Ввалился в квартиру, не дожидаясь приглашения, и сунул мне в руку ворох каких-то бумаг.

— Адреса Муромовых: все трое живут в Москве. А вот никакая Василиса Зайцева в местных больницах не работала и в Тумановке никогда не проживала. Дело Малининой я не видел, но почти полчаса общался по телефону с человеком, который его вёл — стопроцентный глухарь.

— Когда её похитили? — хоть знала ответ, на всякий случай уточнила.

Он заглянул в переданные мне бумажки и озвучил знакомые цифры:

— Семнадцатого июня 1997 года.

Значит, милицию тоже ввели в заблуждение.

— Там вкратце всё изложено. А теперь объясни, пожалуйста, на хрена тебе понадобилось ворошить висяк пятнадцатилетней давности? — попросил Громов как-то слишком спокойно.

— А тебе что за дело? Ты Смирновой занимайся.

— Смирновой теперь занимаются вышестоящие инстанции. Её папочка натравил на нас столичных Шерлоков, я теперь только на подхвате, так что имею массу свободного времени. И я тебя предупреждал — никакой самодеятельности за моей спиной!

— При чём тут твоя спина, — разозлилась я. — Ты удивишься, но мир не вертится вокруг тебя! Меня попросили найти пропавшего человека (ну не рассказывать же ему теорию о реинкарнации), вот и всё!

— Через пятнадцать лет? — недоверчиво уточнил лейтенант.

— Да. Родители хотят узнать, что на самом деле случилось с их дочерью и имеют на это полное право!

— Гм… и что же с ней случилось?

Не поверил. Его проблемы. Убеждать не буду.

— Как раз это я и пытаюсь выяснить, так что не ставь мне палки в колёса. А если удастся найти убийцу, так и быть, отдам его тебе вместе с лаврами гениального сыщика, раскрывшего, как ты там выразился, стопроцентный глухарь!

Громов поморщился.

— Да кого интересует давно забытый висяк? Ты и с убийством Смирновой обещала разобраться.

— Я бы разобралась, но кое-кто заявил, что у него широкий ассортимент подозреваемых, и мои услуги не требуются! — сердито напомнила я.

— Ладно, теперь это меня вообще не касается, пусть сами суетятся. А ты держи меня в курсе вот этого, — он кивнул на переданные бумаги.

— С чего бы? Кого интересует давно забытый висяк, — передразнила я, но увидев, как словно небо перед грозой, потемнели голубые глаза Громова, капитулировала. Разборки с ним (да и с кем бы то ни было) мне сейчас совершенно ни к чему. — Хорошо, возможно, мне ещё понадобится твоя помощь в ходе поисков.

— Моя помощь стоит дорого, расценки ты знаешь, обращайся, — хмыкнул полицейский, сменив гнев на милость, и исчез за дверью, за которой через пару минут материализовался хмурый Войнич.

— Кто это был? — спросил он без предисловий.

— Мой новый ассистент, а ты — уволен!

Оттеснив его в сторону, я натянула туфли и джинсовую куртку — на улице было прохладно после прошедшего недавно дождя.

— Осторожно, двери закрываются. Я ухожу, так что, давай, выметайся!

— Куда ты?

— В санаторий. Посмотрю как Галя, её скоро увезут.

— Зачем? Чем ты ей там поможешь?

— Не знаю. Просто чувствую, что нужно туда поехать.

— Я тебя отвезу.

— Ты уволен! — сурово напомнила я. — Я же сказала: у меня новый ассистент. Будет помогать в поисках Ларисы.

Войнич недоверчиво покачал головой.

— Мент и вдруг помогать? С чего бы это? Приворожила?

— Ага! Тебя, кстати, тоже. Вон, уже подвозить порываешься. То ли ещё будет!

Спортсмен брезгливо поморщился и буркнул:

— Ненавижу твои шуточки. Чего он хотел?

— Раскрыть дело пятнадцатилетней давности и получить новую звёздочку.

— И ты ему поверила?

— Стоп. Это не твоя реплика! Ты должен был спросить: и он тебе поверил?

Войнич традиционно закатил глаза.

— Именно это я и имел в виду!