Я позвонила Алине на мобильный, мы встретились в беседке у фонтана неподалёку от санатория. С Галей сейчас был её муж и моему появлению он бы точно не обрадовался.

Выглядела молодая женщина ужасно: бледное лицо, тёмные круги под глазами и почти полное отсутствие косметики. В толпе я бы её сейчас, пожалуй, не узнала. Маска отчаяния универсальна и для дурнушек, и для красавиц.

— С ней происходит что-то ужасное! — жаловалась Алина. — Она не разговаривает и даже как будто не слышит нас, а потом вдруг начинает плакать и метаться. И так уже почти два часа!

— Она что-нибудь говорит?

— Нет, — всхлипнула Шолохова. — Только меня зовёт и, похоже, совсем не понимает что я здесь, рядом. Что с ней?

Я успокаивающе погладила безутешную мать по плечу. Девочка находилась на распутье между будущим и прошлым, она уже не воспринимала текущую реальность как Галя.

— Алина, постарайся успокоиться. Наберись терпения, надежда есть, и это главное. Галя точно больше ничего не говорила в течение последних четырёх часов? Подумай хорошо, это может быть важно!

Она отрицательно покачала головой, потом замерла, словно что-то вспомнив, и, нахмурившись, сказала:

— Очнувшись, Галя тоже бредила — спросила, где её гитара и всё.

Вот с этого места поподробнее!

— А где её гитара?

Алина раздражённо пожала плечами:

— Говорю же, это был бред! У Гали никогда не было гитары. У Ларисы была, ох!

Женщина испуганно зажала рот ладонью и в полной растерянности посмотрела на меня:

— Да что же это?!

Этот вопрос я предпочла оставить открытым, толкового ответа на него всё равно не было. Лариса пытается передать послание, но какое?

— Пока не знаю. А что случилось с гитарой Ларисы?

— Понятия не имею. Кажется, Лариса взяла её с собой к Муромовым. Наверное, у них осталась…

* * *

— Может, объяснишь, зачем мы едем в Тумановку, если все Муромовы живут в Москве? — флегматично поинтересовался Войнич, проезжая мимо указателя «Тумановка — 15 километров».

Пыльная, нетронутая асфальтом дорога, петляя, скрывалась в сосновом леске и казалась слишком узкой для огромного джипа.

— Объясняю — она ближе, к тому же Василиса Зайцева в данный момент меня интересует гораздо больше Муромовых. Именно её имя видела Лариса перед смертью.

— На халате, который мог взять кто угодно, — прежним тоном возразил кратко введённый в курс дела недоуволенный ассистент. — А может он не медицинский? Халаты ведь носят ещё многие: повара, продавцы, ветеринары.

— У этого над бейджем была вышита медицинская эмблема.

— Но тебе же сказали, что женщина с таким именем в больнице никогда не работала, да и в селе не проживала.

— Но халат ведь был. Лариса его видела.

— Ты говорила, она умерла в подвале, а не в больнице. Откуда там халат? — продолжал спорить Войнич. Вот ведь дотошный!

— Вопрос на миллион, вот поэтому мы и едем в Тумановку — осмотримся на месте.

— А ты уверена, что девочка погибла там? Её могли увезти куда угодно!

— Уверена. В трансе течение времени ощущается иначе, но ориентиры имеются. С места похищения до рокового подвала Ларису везли не более двадцати минут.

— Хочешь сказать, её убили где-то на соседней улице? — не поверил Алан.

— На одной из соседних улиц, — уточнила я. — Село небольшое, расположено компактно. Все соседи, все друг друга знают.

— Её убил кто-то знакомый?! — его голос больше не звучал отрешённо. Чемпион даже соизволил повернуться в мою сторону и одарить недоверчивым немного растерянным взглядом. — Как это?

Меня даже растрогало это его минутное замешательство и непривычно растерянный вид. Не такой уж он циничный и железобетонно непробиваемый, каким хочет казаться.

— А вот так! — я предпочла смотреть в окно, там за редеющими деревьями уже начинали появляться аккуратные маленькие домики. — Не все в этом мире друг другу братья и сёстры. Есть ещё — завистливые соседи, обиженные родственники, вечно недовольное начальство и просто клинические психи, вроде моего отца.

— Это мог быть кто-то из приезжих. Почему сразу знакомый! — Войнич упрямо не хотел верить в очевидное.

Придётся выступить в роли мисс Марпл и цинично развеять его надежды и сомнения.

— Сам подумай, её похитили не ночью в глухом лесу, а в первой половине дня на улице. В машину она села сама.

— Ты это видела?

— Отчасти. Ей в глаза слепило солнце, а водитель не выглядывал из салона. Скорее всего, он позвал её. Лариса узнала голос и безбоязненно села к нему.

— И чей же это был голос?

— Не знаю, её мысли мне не доступны.

— А марка машины, цвет? — настаивал Алан.

Я закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на размытом ускользающем воспоминании.

— Увы, солнце слепит и всё искажает. Это может быть тёмно-коричневый, красный или бордовый, а марка… Я вижу только распахнутую дверцу. Нет, не могу определить.

— Но тот, кто был в машине, он её узнал или всё-таки принял за подругу?

— Не думаю. Лариса этого человека точно знала, значит, похитить собирались именно её.

* * *

Врачебная амбулатория Тумановки располагалась почти в центре села в большом старом, давно требующем капитального ремонта здании. Войнич остановился в нескольких метрах от входа и из машины выходить не собирался, свалив всю грязную работу на меня. Ну и зачем, скажите на милость, мне такой ассистент? Проще таксиста нанять, он хотя бы ворчать не будет.

В больнице было пусто, только пожилая, на удивление высокая, крепко сбитая санитарка в кипельно-белом халате старательно натирала полы. Я поздоровалась и объяснила, что ищу врача или медсестру, которые работали здесь более пятнадцати лет назад. Женщина, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении не такой уж пожилой, румяной, круглощёкой и голубоглазой посоветовала пообщаться с заведующей амбулаторией — Анной Григорьевной, её трудовой стаж насчитывал 21 год.

Умудрённую стажем и опытом Анну Григорьевну я нашла возле её кабинета. Она отчитывала худенькую тщедушную старушку в платье ядовито-зелёного цвета, украшенном непропорционально крупными и почему-то синими ромашками:

— Пелагея Михайловна, что же вы дома сидели с таким коньюктивитом! Так ведь и глаз можно потерять, его лечить нужно!

— Так я и лечила, — тоненьким неожиданно звонким голосом оправдывалась старушка. — Кукиш крутила.

— Какой ещё кукиш?! — простонала Анна Григорьевна. — Пелагея Григорьевна, ну не в каменном ведь веке живём!

— А чего такого, раньше всегда помогало! Покажешь ячменю кукиш, скажешь «Ячмень, ячмень, на тебе кукиш, чего хочешь, купишь» — на утро и следа не остаётся.

— У вас не ячмень! Почему вы не пользовались каплями, которые я дала? Вы же обещали!

— Как же не пользовалась? — возмутилась Пелагея Григорьевна. — Да я два флакона выпила, а толку никакого! Только пронесло, как от зелёных абрикосов! До сих пор живот болит!

Врач воздела руки к потолку.

— Да их не пить, а в глаза закапывать надо! Я же вам всё на листочке написала!

— И как я с такими глазами твои листочки должна читать?! — возмущение бабульки переросло в праведный гнев. — Объяснять лучше надо!

— Хорошо, — с тяжёлым вздохом завершила дискуссию заведующая. — Идёмте в процедурный, Марина покажет вам, как закапывать капли и заложит тетрациклиновую мазь. А потом зайдёте ко мне — разберёмся с болями в желудочно-кишечном тракте.

— В каком теракте?! — не поняла Пелагея Григорьевна.

— В животе! — терпеливо объяснила женщина.

Она проводила продолжающую ворчать старушку в соседний кабинет, а вернувшись, заметила меня и поинтересовалась целью визита.

Сочинять истории я не мастерица, поэтому представившись, просто сказала, что ищу Василису Зайцеву, работавшую здесь в конце девяностых годов. Анна Григорьевна, не задумываясь, отрицательно покачала головой:

— Нет, она у нас не работала. Я пришла сюда в 1992 году, с тех пор коллектив менялся лишь однажды: двое ушли на пенсию, двое пришли. Никакой Василисы в амбулатории никогда не было, вас ввели в заблуждении.

— Как же так? — мне даже не пришлось изображать сожаление, разочарование было искренним. — Может, она совсем недолго работала! Ну, вспомните, у неё ещё бейдж с именем на халате был.

— Бейдж в конце девяностых? — усмехнулась заведующая. — Да они у нас вот только лет шесть назад появились. Извините, ничем не могу помочь.

Я попрощалась и вышла, гадая, что предпринять дальше. Следствие, как говорится, зашло в тупик. На улице меня окликнула встреченная ранее уборщица.

— Девушка, извините, я тут случайно услышала ваш разговор. Вы Василису Зайцеву ищите?

— Да, вы её знаете? — я с надеждой заглянула в голубые глаза, полные какого-то поразительного простодушия, всепонимания и всепрощения. Такой взгляд сейчас можно встретить только в провинциальной глубинке, ещё не вкусившей сполна всей отравы больших городов.

— Не то чтобы. Вы у Ворсиной Лидии Фёдоровны спросите, она здесь тогда фельдшером работала. Василиса была подругой её дочери Маши, напросилась вместе с ней проходить практику.

— Практику?

— Да, девочки учились вместе в медицинском училище в соседнем городе. Они сдружились и решили летнюю практику проходить вместе здесь, у нас.

— Почему же её никто не помнит? У вас бывает так много практикантов?

— Так она и двух дней не проработала. В первый же день поехала на вызов с Константиновной (несчастный случай в лесу) и сломала ногу, бедняжка. Я помогала гипс накладывать, потому и помню. Тем же вечером девочку забрали родители.

— А Константиновна уже не работает?

— Что вы! — женщина перекрестилась. — Она уж шесть лет как покойница — от рака лёгких сгорела, горемычная.

— Сожалею. Спасибо за помощь, а где мне найти Машу?

— Дома. После развода с мужем она с матерью живёт.

Женщина объяснила, как до них добраться, это было совсем близко — на соседней улице.

Марии Ворсиной (после развода с мужем она вернула девичью фамилию) дома не оказалось, а Лидия Фёдоровна в точности подтвердила слова уборщицы. Я сказала, что разыскиваю Василису по просьбе тётушки и знаю о ней лишь то, что она проходила практику в Тумановке. Женщина рассказала мне ту же историю про перелом ноги на дежурстве почившей с миром Константиновны. После того как Василису увезли, она девушку больше не видела и адреса её не знает. Маша после окончания учёбы с ней какое-то время переписывалась и перезванивалась, а потом ниточка оборвалась — ответы перестали приходить, трубку никто не брал, наверное, Зайцевы переехали.

— А какого числа она сломала ногу, случайно не помните? Видимо у меня ошибочные сведения.

— Помню, у нас тут как раз трагедия в селе случилась — девочку похитили. А через два дня у Маши практика началась, получается, это было девятнадцатого июня.

Сердце пропустила удар. Вот так совпадение: девятнадцатого — предполагаемый день смерти Ларисы Малининой. Но шестнадцатого — в день её похищения Василисы Зайцевой в Тумановке ещё не было, кажется.

— Извините Лидия Фёдоровна, а Василиса приехала в день практики или раньше?

— Вечером восемнадцатого вместе с Машей. Ночь переночевали, а утром отправились в больницу и бедной девочке сразу не повезло.

На всякий случай про бейдж я тоже спросила (якобы тётушка упомнила такую деталь), просто уточнить — действительно ли он имелся. Лидия Фёдоровна заливисто рассмеялась:

— Да, девчушка любила поважничать, сказано — городская! Табличку эту прицепила, на шею фонендоскоп повесила — прямо образцовый врач, а не практикантка. На неё пациенты, как на восьмое чудо света пялились, особенно на табличку эту. А зачем ты её разыскиваешь-то? Столько лет прошло?

Ох, опять сочинять придётся. Так я скоро романы писать смогу.

— Э… понимаете, моя тётя очень больна, а Василису она когда-то сильно обидела, — на ходу фантазировала я. — Вот и хочет попросить прощение — облегчить душу, перед тем как отойти в мир иной.

Значит, девятнадцатое! Не верю я в такие совпадения. Надеюсь, прояснить ситуацию сможет Маша, вот только вернётся она, по словам матери, лишь послезавтра.

* * *

Мы с Аланом стояли перед добротным двухэтажным домом, надёжно укрывшимся за высокими железными воротами и каменной стеной. Наверное, ночью в тусклом свете малочисленных уличных фонарей он похож на замок с привидениями. Такие дома в этом маленьком провинциальном посёлке — редкость.

— Это здесь жили те самые Муромовы? — уточнил он не без интереса.

— Да, они уехали через два года после трагедии с Ларисой. А нам теперь придётся их найти.

— Для чего? Ведь ключевая фигура, как ты выразилась, Зайцева.

— Никто не знает где она сейчас. Раньше проживала в Воронеже, а потом вроде бы куда-то переехала. Подождём Машу, возможно, она прольёт свет на эту тёмную историю с халатом. А Муромовым явно есть, что скрывать — они все лгали. Ларису похитили не в воскресенье возле магазина, а в субботу, здесь, на территории этого дома или рядом. Алла, Вика и Катя просто не могли этого не знать, но в милиции рассказали хорошо отрепетированную басню. Зачем?

— Не забудь письмо с требованием выкупа, — задумчиво напомнил Алан.

— Видимо они и об этом знают гораздо больше, чем говорят.

— Думаешь, история с выкупом сфабрикована?

— Думаю, нам нужно найти Муромовых.

— Нам? Ты же меня уволила, — насмешливо напомнил Алан.

— Ты всё равно не отстанешь: приворот начал действовать, — невинно улыбнулась я.

Глубокая морщинка на его переносице и опасный огонь в серых глазах настойчиво порекомендовали заткнуться, и я поспешила сменить тему.

— Даже если удастся попасть в этот дом — ничего узнать не получится. Слишком много времени прошло. Вещи не хранят информацию так долго, особенно поменяв хозяина, а здесь давно живёт другая семья.

— А если они перебрались, скажем, в Неваду? Что будешь делать, полетишь в США?

Я пожала плечами, о таком тупиковом повороте сюжета, признаться, не задумывалась.

— Нет. Даже если ты оплатишь поездку — не успею. Словом, расследование накроется медным тазом.

— Ничего. У тебя же теперь есть собственный Нат Пинкертон, — съязвил Войнич.

— Заметь, ты уже ревнуешь.

Он смерил меня свирепым взглядом и угрожающе процедил:

— Я ведь предупреждал — не смей со мной заигрывать!

Я закатила глаза, копирую его собственную манеру возмущаться.

— В жизни не встречала более самонадеянного типа! Я не заигрываю с тобой, а защищаюсь. Думаешь легко общаться с человеком, от которого исходит столько негатива?! Уверена, мысленно ты постоянно подстраиваешь мне какие-то козни, а то и просто убиваешь, как того незадачливого насильника.

Морщинка на его переносице стала ещё глубже.

— Вот видишь, я угадала. Нужны железные нервы, чтобы общаться с тобой без таких вот шуточно-лирических отступлений. Мне это пока не по плечу. Так что терпи!

— Боюсь, я не настолько терпелив, — холодно проворчал спортсмен. — Ну и что дальше? Возвращаемся?

Вот непонятливый, я ведь только что обозначила очередной пункт назначения. Ладно, попробуем ещё раз:

— Э… ты ведь живёшь в Москве, в свободное от охоты на меня время?

Он традиционно поморщился, не оценив моих лексических оборотов:

— Допустим.

— Это примерно в двух с половиной часах езды отсюда?

— В трёх по хорошей дороге.

— А сейчас дорога хорошая?

Алан продолжал хмуриться. Интересно, он вообще улыбаться умеет?

— Так! Чего ты от меня хочешь?

— Как же долго до тебя доходит, это, наверное, из-за роста. Я ведь уже сказала: Муромовы знают, что именно произошло с Ларисой на самом деле. Мне нужно с ними увидеться.