— Лариса, перестань портить инструмент! Александр Михайлович ругается! Потревоженная раздражённым голосом Кати, Лариса неохотно оторвалась от своего занятия. Она сидела на подоконнике и пыталась вывести на гитаре своё имя.
— Что за глупая привычка! У тебя, вон, все тетради посторонними каракулями исписаны! — продолжала ворчать подруга.
Лариса виновато потупилась.
— Это я когда нервничаю. Рука сама начинает что-то писать. Вот и сейчас. Понимаешь, не нравится мне эта затея. А если все узнают правду?
— Чушь какая! Никто ничего не узнает, если, конечно, ты не расколешься!
Лариса болезненно поморщилась.
— Не расколюсь!
— Вот и правильно, — одобрила Катя. — Ты ведь хочешь спасти Данильчика! Представляешь, как он будет нам благодарен!
В комнату заглянула высокая рыжеволосая девочка чуть постарше — Вика.
— Письмо готово! — она положила на стол белый конверт. — Все слова вырезаны из разных газет и никаких отпечатков пальцев — я была в перчатках! Катя готовься, через полчаса приедет Марк. Он тебя спрячет, как договаривались.
— Я-то готова! А вот некоторые, — девочка выразительно посмотрела на подругу.
Лариса испуганно вздёрнула острый подбородок и тихо призналась:
— Я в порядке, только немного не по себе. Не умею врать.
— Тогда просто помалкивай! Мол, ничего не видела и не слышала, — распорядилась старшая из сестёр. — Иди, брось письмо в ящик.
— Давай, я схожу, — предложила Катя.
— Нет, пусть Лариса отнесёт! — сурово возразила Вика. — Каждый должен внести свой вклад, она и так ничего не делает.
Лариса молча взяла конверт, аккуратно обёрнутый целлофаном, и скрылась в прихожей. Вика проводила её недовольным взглядом и повернулась к сестре: — Не надо было её втягивать, она же мямля — расколется.
— Не расколется. Ради Данильчика она на всё пойдёт! — девочка с нежностью посмотрела на плакат с изображением Даниила Валентинова.
— Ну и где её носит? — Вика раздражённо посмотрела на часы.
Катя выглянула в окно, но оно выходило на задний двор. Почтовый ящик виден не был. В поле зрения попала лишь прогуливающаяся с коляской соседка.
— Пятнадцать минут прошло! Она уже должна была вернуться!
Но Лариса больше не возвращалась, никогда…
* * *
Глаза взрослой Кати Муромовой блестели от невыплаканных слёз, совсем как у той перепуганной неожиданным срывом всех планов двенадцатилетней девочки.
— Сначала мы решили, что из-за того, что Лариса вышла в моей одежде, Марк просто перепутал её со мной. Он дружил с Викой, а нас фактически не знал. Глупейшая версия — Лариса ведь не глухонемая, могла внести ясность, но мы тогда просто хватались за соломинку. А потом он сам приехал в назначенное время и, разумеется, ничего не знал. Вика предположила, что Лариса могла уйти домой, но вскоре позвонила её сестра Алина, вот тогда нам стало очень страшно. Мы соврали ей, что Лариса в ванной, бросились искать маму, а она…
— Выработала стратегический план, — со вздохом закончила я и, вспомнив странные вопросы Гали, спросила: — Катя, а что случилось с гитарой Ларисы?
— С гитарой? — девушка подняла заплаканное лицо. — Не знаю, видела потом где-то в доме. Там и осталась, наверное, с собой мы её точно не забирали. А может быть, мама Малининым отдала, не помню.
— А письмо? Почему вы его не вытащили, ведь ваша мама о нём не знала?
Катя смахнула набежавшие слезинки и снова отвернулась:
— Да просто забыли. Не до него было. Я потом пыталась рассказать маме, она велела говорить всё, как мы договаривались, а об остальном просто забыть. А мы… мы были просто глупыми испуганными детьми! Что мы могли сделать?
* * *
Вика, по словам сестры, на неделю улетела в Германию, но встреча с ней уже не представляла для меня особого интереса. Пора возвращаться в окрестности Лесогорска. Разгадка, как и тело Ларисы, по-прежнему где-то там.
Войнич терпеливо ждал на парковке. Я улыбнулась.
— Кто бы мог подумать: ты — мой личный водитель.
Он смерил меня ледяным взглядом и возразил:
— Скорее надзиратель, а если понадобится стану тюремщиком!
— И палачом?
Он усмехнулся:
— Ты снова читаешь мои мысли. Что-нибудь узнала?
— Ничего существенного. Катя, Вика и Лариса были дружно влюблены в мальчика с обложки журнала — Даниила Валентинова. Слушали его записи, переписывали тексты песен в девичьи тетрадки, обклеивали стены плакатами с его сладкой улыбкой.
— В двенадцать лет, не рановато ли? — засомневался Алан.
— А ты когда влюбился впервые? Двенадцать — самое то. А звёзды экрана намного привлекательнее нескладных прыщавых одноклассников. Так вот, Валентинов был серьёзно болен, ему требовалось дорогостоящая операция за рубежом. В «Пионерской правде» писали. Там же был указан расчётный счёт и нужная сумма — семь тысяч четыреста пятьдесят долларов.
— Знакомая цифра.
— Да, девочки, посовещавшись, нашли способ спасти любимого: решили инсценировать похищение одной из сестёр Муромовых и получить нужную сумму обманом.
— И они не ревновали друг к другу?
Я улыбнулась.
— Опять по себе судишь? В двенадцать лет любовь сильнее ревности. К тому же для них он был скорее небожителем, чем потенциальным бой-френдом.
— Как трогательно. Узнала что-то полезное?
— Немного. У Ларисы была привычка машинально записывать бессвязные слова. Она писала на всём, что подворачивалось под руку, в том числе на своей гитаре.
— И?
— Мне нужно увидеть эту гитару.
— Как? Прошло пятнадцать лет? Дом поменял нескольких хозяев, думаешь, все они хранили эту гитару как святыню? — с сарказмом поинтересовался парень.
— Войнич, мои шутки хотя бы смешные. Я не надеюсь обнаружить оригинал. Мне всего лишь нужно увидеть эту гитару чьими-то глазами. Через Катю не вышло, она почти не фиксировала на инструменте внимание. Это, во-первых, а во-вторых, когда Катя смотрела в окно, она увидела соседку. Её тоже надо найти.
— Зачем?
— Она прогуливалась с коляской в районе похищения примерно в интересующее нас время и могла что-то видеть.
Парень снисходительно усмехнулся:
— Если бы она видела что-то стоящее, Ларису давно бы нашли.
— Не обязательно, умник! Она могла не придать этому значения, потому что по официальной версии Лариса пропала семнадцатого.
— И как же её найти? Рядом с бывшим домом Муромовых жилых построек мы не наблюдали, — сухо напомнил Алан. Я улыбнулась и процитировала его собственные слова:
— Ничего, у меня ведь есть собственный Пинкертон! Дай телефон, позвоню Громову.
— Ты же сказала — это во-вторых, — он неохотно протянул мне мобильник.
— Дам ему задание, а потом займёмся гитарой. Мне необходимо разглядеть её как можно скорее. Например, через Татьяну, она, наверняка, видела её миллион раз.
— А почему не через Ларису? — спросил Войнич.
Я машинально поднесла руку к шее. Он насмешливо поднял брови.
— Ясно, боишься, что в этот раз додушат.
— Тебе бы этого хотелось?
— Да, я бы не расстроился, — признался он, глядя на дорогу.
— Уверен? Твоя жизнь похожа на расписанный по ценам и минутам сухой, официальный контракт. Я вношу хоть какое-то разнообразие. А так совсем тошно будет.
— Мне тошно от твоих идиотских шуток!
— Придётся оставить тебя без десерта: через Ларису я подключаться не буду. Перевоплощение в умершего отнимает слишком много энергии, у меня просто не останется сил на всё остальное.
Войнич бросил на меня мрачный взгляд:
— Жалость какая! Обожаю смотреть, как ты бьёшься в агонии! — понятно, мстит за невольную вчерашнюю откровенность. Придётся отбить удар.
— Дай угадаю: представляешь, как однажды моё тело остынет, и ты под покровом ночи закопаешь его где-нибудь в лесочке?
— Ага, лопата всегда в багажнике! — он по-прежнему избегал моего взгляда.
— Имей в виду, дорогой сосед, если ты так поступишь, я буду являться тебе в каждом сне и…
— Душить?
— Нет, заниматься с тобой любовью.
— Ты!!!
— Защищаюсь, помнишь? Не нападай, и мне не придётся отбивать атаку!
Он почти минуту сверлил меня сердитым взглядом.
— И в чём суть твоей идиотской защиты?
— Ты что Бомарше не читал: «Я спешу посмеяться над всем, иначе мне пришлось бы заплакать».
Алан недовольно поморщился и назидательно завил:
— Подменять эмоции — это самообман.
— Ненавидеть человека за чужие грехи, чтобы оправдать собственные слабости — вот это самообман.
На этот раз мы играли в гляделки недолго. Он тихо выругался и, резко вывернув руль, прибавил скорость. Я улыбнулась, это была ничья. Пока ничья.
* * *
И снова Тумановка. Татьяна промокнула глаза платком и посмотрела в окно. Пятый раз за время нашей с ней беседы. Воспоминания давались женщине с трудом.
— Знаете, Лариса была такая… как бы это сказать, особенная что ли. Баба Варя называла её неприспособленышем, какое глупое слово! Я обижалась, но, наверное, она была права. Моя девочка была слишком ранимой, слишком доверчивой и впечатлительной!
Плечи женщины задрожали, глаза снова скрыл носовой платок. Я неловко погладила её по руке. Что сказать, когда любые слова бессильны?
— Извините, отвлеклась. Вы спрашивали о гитаре. Да, я прекрасно её помню. Хоть инструмент мы купили с рук, она была как новенькая.
— Я правильно поняла: после исчезновения Ларисы инструмент вы больше не видели?
— Не видела. Не до гитары было. Сами понимаете.
Татьяна подняла воспалённые глаза, в которых застыл невысказанный вопрос. Как же я боялась его услышать! Но и она боялась услышать ответ, поэтому молчала.
— Понимаю. Татьяна, мне необходимо снова заглянуть в прошлое с вашей помощью, если позволите, конечно.
— Если это поможет Гале… Делайте всё, что сочтёте нужным.
* * *
Я задумчиво смотрела в окно джипа, гадая, что предпринять дальше.
— Всё-таки я не понимаю, что такого особенного в этой гитаре? — прервал затянувшееся молчание Алан.
— Похоже, ничего. Гитара как гитара. Почти новая, абсолютно чистая. У Ларисы была привычка машинально писать на всём, что попадалось под руку, ну, видимо, кроме гитары.
— А ты надеялась, она напишет на ней имя убийцы? — хмыкнул Войнич. — Представляю, как ты разочарована!
— Не представляешь, — я действительно надеялась обнаружить хоть какую-то зацепку, не зря же Лариса акцентировала внимание именно на инструменте! Увы, получается зря.
— А вот и твой Пинкертон, — сухо констатировал Алан, глядя на подъезжающую к нам серебристую Ладу Приору. — Вернее инспектор Лейстред, на центр мыслительного процесса он, извини, не тянет.
— Это смотря о чём мыслить, — проворчала я, имея в виду незаурядные способности «оборотня» выманивать деньги. Ох, чует моё сердце, сюда он примчался именно за этим. — Дальше я поеду с ним, а ты можешь заниматься своими делами. Спасибо за помощь.
— Спасибо — это что за валюта такая?
— Отдам я тебе твои деньги, жадина! — ещё один вымогатель на мою голову.
Я вышла из машины навстречу Громову, остановившемуся в нескольких метрах от нас. Его лицо ничего не выражало, губы растянулись в неком подобии улыбки, обозначающей приветствие, а внимательный взгляд тщательно изучал джип и его пассажира.
— Не хилая тачка — на пару лимонов потянет, — сообщил он вместо приветствия.
— Чем обязана? Я просила только адрес, а не личное сопровождение.
— Считай это бонусом за примерное поведение и привлечение состоятельных клиентов. Это твой наниматель? — понизив голос, кивнул он в сторону разговаривающего по телефону Войнича. Я решила, что проще сказать «да», чем объяснять почему «нет» и молча кивнула.
— И какое отношение благородная и состоятельная династия Войнич имеет к бедным труженикам Малининым? Впрочем, не важно, лишь бы платил хорошо. С этим, надеюсь, порядок?
Я не смогла скрыть удивления:
— Ты его знаешь? Откуда?
Он смерил меня снисходительным взглядом.
— Я знаю всех людей с таким доходом, проживающих на моей территории.
— Твоя территория?! — я с трудом проглотила возмущение, тоже мне рабовладелец! — Он здесь не живёт, господин плантатор.
— Я имею в виду своё прежнее место работы — столицу нашей родины. Я как раз в их районе участковым был и, кстати, ещё вчера приметил его у тебя под дверью. Вот и приехал лично засвидетельствовать своё почтение, познакомишь?
А что мне оставалось делать, тем более что Войнич, устав отираться в стороне, решительно направился к нам.
— Знакомьтесь — старший лейтенант Денис Громов, Алан Войнич.
— Не может быть! — Полицейский мастерски изобразил восхищение. — Тот самый Войнич? Чемпион! А я смотрю, лицо знакомое! Я ведь за вас тогда болел. Вот уж кого не ожидал увидеть в нашей глуши. Очень рад встрече!
Алан не оценил актёрское мастерство Громова и смотрел на него с явным недовольством.
— Взаимно, лейтенант. Значит, это вы занимаетесь поисками пропавшей девочки?
— Так точно!
— Официально?
— Э… что, простите!
— Вы ведёте это дело официально? — занудно уточнил спортсмен.
Громов удивлённо прищурился и осторожно сказал:
— Не совсем. Так сказать, проявляю инициативу. А что?
— Не знаю как на вашей службе, а на моей — инициатива наказуема. К тому же улики, основанные на видениях гражданки, считающей себя экстрасенсом, к делу не подошьёшь. Не боитесь выставить себя на посмешище перед коллегами?
В голубых глазах полицейского сверкнули уже знакомые льдинки, но улыбка осталась прежней: глупой и восторженной — улыбка фаната, встретившего обожаемого кумира.
— А сами-то, господин Войнич, гоняетесь за призраками вместе деревенской колдуньей.
— В отличие от вас, я не при исполнении.
Я вздохнула, теряя терпение, и сочла нужным вмешаться:
— Мальчики, не время умничать! У нас в запасе всего сутки.
— Почему сутки? — ненаигранно удивился Громов. Мы с Аланом переглянулись.
— Это ей, видимо, духи подсказали, — хмыкнул он, но взгляд оставался серьёзным: — и когда же час наступит час икс?
— Завтра ближе к вечеру.
Теперь я это знала точно. Если миссия окажется невыполнимой — Галя Шолохова не доживёт до завтрашнего заката.