Гитлеровское командование ожидало нового удара наших войск и принимало все меры для усиления своей обороны. На берлинском направлении интенсивно строились укрепления еще с января 1945 года, когда советские войска развернули широкое наступление с рубежа Вислы.
За Одером фашисты создали сплошную оборонительную систему, включая Берлин, глубина обороны достигала ста километров. Для этого гитлеровцы использовали многочисленные реки и каналы, озера, высоты и лесные массивы, установили минные поля, проволочные заграждения, всевозможные фугасы. Селения с прочными каменными зданиями превратились в сильные опорные пункты.
Одновременно фашисты укрепляли Берлин, рассчитывая на затяжные уличные бои. В гитлеровском приказе об обороне города говорилось: «Необходимо в основном готовиться к уличным боям. Эта борьба должна вестись с фанатизмом, с применением обмана и хитрости на земле, в воздухе и под землей». В Берлине сооружалось три кольцевых оборонных обвода — внешний (в 24–40 километрах от центра города), внутренний и центральный.
«Лучше сдать Берлин американцам, чем впустить в него русских», внушали фашисты солдатам.
Пленные рассказывали, будто офицеры с уверенностью говорят, что русским никогда не удастся взять Берлин.
В те дни Гитлер отдал приказ о снятии 12-й немецкой армии генерала Венка с Западного фронта, где она действовала против американцев, и о переброске ее на советско-германский фронт. Приказ был опубликован в немецких газетах и передавался по радио. Таким образом для англо-американских войск открывался путь на Берлин.
А против 1 и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов неприятель сосредоточил крупную группировку. Вместе с резервами и фольксштурмом она имела около миллиона солдат и офицеров.
Такая в общих чертах обстановка сложилась в лагере противника накануне Берлинского сражения.
Весенняя солнечная погода вдруг сменилась ненастьем. Тяжелые свинцовые тучи низко нависли над землей. Временами на нас обрушивался крупный дождь, в траншеях скапливалась вода, а сапоги казались пудовыми от налипшей грязи.
Перед общим наступлением на отдельных участках фронта готовилась разведка боем. Генерал Шатилов назначил для этого батальон капитана А. С. Блохина из 469-го стрелкового полка. Начальник штаба дивизии полковник Н. К. Дьячков вызвал Блохина на командный пункт дивизии.
— Ваша задача, — сказал он, развертывая карту, — разведать систему обороны и огневые средства противника в полосе главного удара дивизии. Вам доверено большое и трудное дело.
Блохин поправил свою командирскую сумку, пристально посмотрел на карту с нанесенными на нее синими линиями, которые обозначали траншеи противника, и согласно кивнул головой.
— Понимаю, товарищ полковник.
— Справишься, Андрей Степанович? — с отеческой теплотой спросил полковник.
— Постараюсь.
— Желаю успехов! — закончил разговор начальник штаба дивизии и крепко пожал руку офицеру.
Об этой беседе с полковником Блохин рассказал мне перед началом разведки.
Мы стали свидетелями горячих боевых схваток. Немало хлопот и переживаний выпало тогда на долю Блохина.
Ночь — хоть глаз выколи. Ничего не видно в десяти метрах. Лишь над ничейной полосой ослепительно вспыхивают ракеты и, угасая, рассыпаются где-то во мраке.
Под покровом темноты солдаты пробираются по ходам сообщения и занимают траншею. Недалеко отсюда, укрывшись в глубоких окопах, сидят фашисты. Они дежурят у пулеметов, орудий и в любой момент могут открыть шквальный огонь по боевым порядкам советских подразделений.
Целый день офицеры и сержанты батальона вместе с командирами-артиллеристами изучали систему вражеской обороны. В бинокли и невооруженным глазом они просматривали каждый кустик, брали на заметку всякое подозрительное место, где могли быть укрыты огневые точки противника.
На исходе дня капитан Блохин собрал в своем блиндаже командиров взводов и рот. Среди них выделялся командир пятой стрелковой роты старший лейтенант Н. И. Горшков. Рослый, физически развитый, он напоминал боксера. До войны Николай Горшков ежедневно упражнялся с гирями, штангой и укрепил свои мускулы так, что друзья морщились от боли, когда он пожимал им руки. На его продолговатом лице светились большие серые глаза.
Под стать Горшкову был и командир артиллерийской батареи старший лейтенант Н. М. Фоменко, человек отчаянно смелый, перенесший уже немало фронтовых испытаний. За героизм и отвагу в берлинских боях он получил звание Героя Советского Союза.
Вместе с другими офицерами они прошли по ходу сообщения на наблюдательный пункт нашего батальона.
Андрей Степанович Блохин еще раз уточнил расположение траншей противника, места сосредоточения его резервов, установил порядок взаимодействия стрелковых рот с артиллеристами и танкистами. Все вопросы, связанные с разведкой боем, были решены, и каждый командир четко знал свою задачу.
Пожелав друг другу успехов, офицеры разошлись по подразделениям.
С рассветом как по заказу установилась ясная, безоблачная погода.
Загрохотали наши пушки, заговорили тяжелые гаубицы. Начался мощный артиллерийский налет. Солдаты, выглядывая из-за бруствера, наблюдали за разрывами снарядов. На глинистой стенке траншеи делались ступеньки, чтобы быстрее выскочить из своего укрытия и ринуться на врага.
— В атаку, вперед! — скомандовал старший лейтенант Горшков бойцам роты, когда артиллерия перенесла огонь в глубину немецкой обороны.
Солдаты выскочили из траншеи и стремительно кинулись к вражеской позиции. Огневые точки противника, не подавленные артиллерией, ожили. То здесь, то там слышалась ружейно-пулеметная стрельба. Наши пехотинцы ворвались в первую траншею.
Прошло несколько минут, и все затихло. Рота закрепилась на занятом рубеже.
Разведка боем встревожила противника. Подтянув резервы, гитлеровцы пошли в контратаку. Наши солдаты с криком «ура» бросились на фашистов, смяли их и на плечах врага ворвались во вторую траншею.
Бок о бок с бойцами действовал и офицер Горшков.
Огнем из автомата он уложил нескольких фашистов, но на одном из поворотов траншеи сам был сражен вражеским автоматчиком.
Весь день 15 апреля с незначительными перерывами продолжалась разведка боем. Наши передовые подразделения до наступления темноты удержали обе траншеи. Ночью эти траншеи заняли части первого эшелона дивизии.
К месту боевых действий прибыл генерал Шатилов. Он уточнил участки прорыва и приказал артиллеристам переместить батареи ближе к боевым порядкам пехоты для ведения огня прямой наводкой.
Во всех частях и подразделениях 1-го Белорусского фронта завершались последние приготовления к общему наступлению. В ночное время к передовой шли автомашины с потушенными фарами. В их кузовах бугрилось что-то объемистое, покрытое брезентом…
В пять часов утра 16 апреля предутреннюю мглу прорезал вертикальный луч прожектора. Это был сигнал для артиллерийской подготовки. В ту же секунду зазвучала грозная симфония сотен «катюш». К ним присоединились залпы тысяч орудий всех калибров. Образовалось гигантское багровое зарево. Стало светло, как днем.
Земля под ногами содрогалась. Воздушные волны сильными и резкими толчками отдавались в ушах. Тысячи тонн раскаленного металла летели на позиции противника, перепахивая его траншеи, ходы сообщения, разрушая доты и дзоты, уничтожая боевую технику и живую силу.
Во время артиллерийской канонады мы со старшим лейтенантом Гусевым находились в роте капитана Гусельникова и наблюдали за разрывами снарядов.
Артиллерийская подготовка длилась двадцать минут, но для нас эти минуты остались незабываемыми на всю жизнь. Как только артиллеристы перенесли огонь в глубину обороны немцев, в вышине вспыхнуло множество красных ракет.
— В атаку!
В роте Гусельникова первым выскочил из траншеи коммунист старший сержант Съянов. Он оглянулся, взмахом руки позвал за собой товарищей и с автоматом на изготовку побежал за танками.
Ощущая локоть опытных фронтовиков, уверенно действовали и молодые солдаты Иван Бык и Иван Прыгунов. Это было их первое боевое крещение.
— За Родину, вперед! — раскатывалось по полю.
Только теперь люди поняли, что ночью на машинах, крытых брезентом, к передовой подвозились мощные осветительные средства. С началом атаки на широком фронте одновременно вспыхнули 143 прожектора и сотни танковых фар. Ярким светом они ослепили фашистов. Произошло это быстро, неожиданно. Враг был ошеломлен!
Сильное освещение помогало нам лучше разглядеть местность. Проволочные заграждения уже не являлись серьезным препятствием. На поле валялись лишь куски колючей проволоки да кое-где торчали из земли острые концы разбитых кольев. Вражеские траншеи осыпались и напоминали заброшенные и замусоренные канавы. Огневые средства противника были подавлены. Гитлеровцы молчали…
Но вполне мы оценили результаты работы нашей артиллерии только с рассветом. То тут, то там валялись немецкие орудия: одни из них остались неповрежденными, другие разбиты и стволами уткнулись в землю. На пути попадались бесчисленные воронки. На месте прежних дотов высовывались из земли жалкие остатки арматуры да куски бетона. В укрытиях, исковерканных и развалившихся, валялись убитые лошади, изуродованные машины.
На гитлеровцев, которые чудом остались в живых, страшно было смотреть: одни из них сошли с ума, другие, стоя на коленях, молились.
Батальон продвинулся километра на три, не встречая сопротивления, а когда подошел ко второй позиции, завязалась борьба. Фашисты встретили нас организованным огнем. Однако роты Гусельникова, Куксина и Панкратова успешно заняли безымянную высоту и, не задерживаясь, продолжали наступление.
Я тоже пробрался на высоту и в бинокль следил за боем.
Наступление развивалось успешно. Позади остались безымянная высота, кустарник и железнодорожная насыпь. Мы прорвали вторую позицию и вышли на открытую местность. Тут откуда ни возьмись над нашими боевыми порядками появилась эскадрилья немецких самолетов.
Батальон залег. Но подоспели советские истребители. Завязался воздушный бой. Один фашистский самолет загорелся, стал удирать, оставляя черный шлейф дыма. Подбитая машина, постепенно сбавляя скорость, начала терять высоту.
— Одним гадом меньше.
А тем временем наши подразделения поднялись с земли и еще стремительней двинулись вперед.
Я перебрался на новый наблюдательный пункт. Как всегда, там уже хозяйничал Кузьма Гусев. Он наносил на карту изменения в обстановке, говорил по телефону с. начальником штаба полка.
В отрыве от нас действовала рота Куксина, которая выбивала гитлеровцев из хутора, где виднелся одинокий двухэтажный дом. Туда я послал связного Быка. Три года назад оккупанты увезли его в Германию. Наши войска освободили юношу из неволи, и он добровольно пошел в Советскую Армию. Отличный боец получился из парня.
Вскоре связной возвратился. Его слегка веснушчатое лицо было возбуждено. Голос от волнения стал каким-то дребезжащим.
— Капитан Куксин просил передать, что хутор у рощи сильно укреплен. В окнах кирпичного дома и в подвалах установлены пулеметы и орудия, которые своим огнем не дают продвигаться.
Минуты две-три осматриваю в бинокль хутор, а потом подзываю к себе командира батареи.
— Взгляни-ка на кирпичный дом, там из окон бьют пулеметы и пушки.
Артиллерист внимательно смотрит.
— Сейчас они умолкнут.
И вот уже артиллеристы ведут огонь по дому. Не теряя ни минуты, рота Куксина поднимается в атаку и выбивает из него фашистов.
Дивизия прорвала вражескую оборону в районе Кенитц и наступала в направлении Барним — Кунерсдорф. Наш 756-й полк шел в первом эшелоне.
По дорогам и прямо по полям бесконечным потоком на запад шли советские войска. Оставляя за собой облака пыли, с рокотом двигались танки, спешила пехота, подтягивались артиллерия и тыловые части.
Используя сильно укрепленные опорные пункты, гитлеровцы упорно сопротивлялись, пытаясь преградить путь могучей лавине. Они много раз переходили в контратаки, но уже никакая сила не могла задержать победоносное наступление советских войск.
Днем и ночью непрерывно шли бои за Одером.
17 апреля соединения, наступавшие южнее нашей дивизии, одержали серьезную победу — к середине дня комсомолец гвардии лейтенант Катков водрузил красный флаг на гребне Зееловских высот. На эту линию обороны восточнее города Зеелов гитлеровцы возлагали главную надежду, называли ее «замком Берлина». И вот этот замок в наших руках.
Стрелковый корпус под командованием генерала С. Н. Переверткина наступал в направлении северных окраин Берлина.
469-й полк, которым командовал полковник Мочалов, занял один населенный пункт и форсировал неглубокую речку. Но дальше путь ему преградили вражеские танки. Батальоны несли потери. Требовалось срочно что-то противопоставить танкам.
— Семидесятишестимиллиметровые орудия на прямую наводку, — приказал Мочалов артиллеристам.
И батарея орудий старшего лейтенанта Н. М. Фоменко, действовавшая в боевых порядках пехоты, выдвинулась на пригорок.
— Немцы бьют со стороны балки, — доложил командиру взвода наводчик Мамодам Хасанов.
Командир взвода младший лейтенант Иван Фролович Клочков стал внимательно осматривать редкий кустарник в районе балки и обнаружил там вражеские танки.
— У тебя, Мамодам, зоркий глаз, — на ходу бросил Клочков и подал команду открыть огонь.
Расчеты работали сноровисто и четко.
Парторг батальона сержант Соляр Давлетчин по характеру человек спокойный. Вот и сейчас он хладнокровно руководит действиями своего орудийного расчета. Младший сержант Хасанов наводит орудия, солдаты Федор Доценко и Иван Пушной заряжают пушку и готовят очередной снаряд.
Энергично действуют бойцы и остальных расчетов.
Цель накрыта точно. Три танка запылали, остальные замолчали. Угроза с фланга миновала. Наступление нашей пехоты возобновилось.
На следующий день 469-й полк натолкнулся на новый оборонительный рубеж противника. Атака с ходу ничего не дала. Роты не продвинулись ни на шаг.
С болью и досадой переживал неудачу начальник штаба полка майор Владимир Маркович Тытарь.
— Тут моя вина, — говорил он командиру, — противника-то плохо узнали, не разведали как следует его огневые средства.
— А что, если нам пойти в обход? — предложил Тытарь. — Возьмем две роты, пройдем по заболоченному участку. Там противник не ожидает нас. Переправимся через реку и внезапно атакуем немцев с тыла. Разрешите мне лично повести людей?
— Иди, Владимир Маркович, только будь осторожнее, понапрасну не рискуй, — ответил Мочалов.
С большим трудом роты преодолели болотную топь и, незамеченные, подошли к реке. А отдыхать некогда. И Тытарь первым бросился в воду.
Благополучно перебрались на противоположный берег. Резкий и неожиданный налет ошеломил неприятеля. Наши бойцы, ворвавшись в траншею, огнем автоматов, штыками и прикладами уничтожили растерявшихся гитлеровцев.
И вот траншея занята. Но батальон фашистов с семью самоходно-артиллерийскими установками перешел в контратаку.
— Самоходки пропустить, а пехоту отрезать, — приказал Тытарь.
Он спустился на дно траншеи и, когда над головой прошли немецкие машины, лег за пулемет.
Но Тытаря ранило в руку. Превозмогая боль, он поднялся из траншеи и повел бойцов в атаку. Получил еще одно ранение, на этот раз смертельное.
— Прощай, наш любимец, — сказал генерал Шатилов, когда ему доложили о гибели Тытаря, и многие, кто был на НП дивизии, впервые увидели, как по лицу генерала катились слезы.
После войны останки майора перевезли в Берлин, где славному воину поставили памятник. Майору Владимиру Марковичу Тытарю посмертно присвоено знание Героя Советского Союза.
…Жарко припекало полуденное солнце. Раскаленный воздух был пропитан пылью. Серым слоем она оседала на лицах, гимнастерки потемнели от пота.
В середине дня, опередив батальон, я поднялся на невысокий холм. Лейтенант Берест, вытирая платком потное лицо, указал на фанеру, прибитую к колышку:
— Видите, следы наших разведчиков.
На дощечке корявым размашистым почерком кто-то вывел: «До Берлина 40 км».
Мы остановились, посмотрели на этот указатель, сделанный наспех рукой неизвестного солдата, и стали наблюдать. Вдали за холмом расстилалось широкое поле. На горизонте смутно вырисовывалась деревня Кунерсдорф, прикрытая сверху облаком черно-сизого дыма. Местами в деревне бушевали пожары, издали похожие на большие пылающие костры. Окраину деревни дугой опоясывает канал. Известно стало, что в Кунерсдорфе собраны отборные гитлеровские части, сформированные из курсантов военных училищ.
— Русские здесь уже бывали. По хоженым тропам шагаем, — сказал Берест.
— Расскажи, Алексей, что ты знаешь об этом, — прошу его.
— О, друзья, когда-то я много читал и особенно увлекался походами Суворова.
— Вот и блесни своими знаниями, — полушутя предлагаю ему.
— Вспомните такую дату: лето 1759 года, — начал Берест. — Тогда на этой земле произошло знаменитое Кунерсдорфское сражение, в котором принял первое боевое крещение Александр Васильевич Суворов. В том сражении армия прусского короля Фридриха II — а она считалась лучшей армией в Западной Европе — была наголову разбита нашими предками. Фридрих II на поле битвы потерял свою шляпу, чуть не попал в плен и от позора хотел покончить жизнь самоубийством. Король насмерть перепугался и в донесении в свою резиденцию писал, что все потеряно, надо спасать двор и архивы. Пруссаки в панике бежали, бросая знамена и пушки. Вы, конечно, знаете: русские в то время побывали в Берлине и ключи от его ворот до сих пор хранятся в нашем музее. А потом, через полвека, наши еще раз прошли по немецкой столице, когда добивали войска Наполеона. Сейчас мы в третий раз должны войти в Берлин…
— Историю вспомнил кстати, — заметил я. — Об этом нужно обязательно рассказать всем солдатам при первой же возможности.
* * *
По решению командира дивизии нам предстояло силами трех полков окружить и взять Кунерсдорф.
Наш 756-й стрелковый полк наступает с севера по открытой местности, которая далеко просматривается фашистами. На подступах к Кунерсдорфу прежде всего следовало переправиться через канал. Наш батальон наступал на главном направлении дивизии. Шла напряженная подготовка к бою. Подтягивались танки, артиллерия, в ротах старшины выдавали солдатам боеприпасы. Политработники, агитаторы проводили с бойцами беседы.
Среди солдат находился и командир полка полковник Зинченко.
— Бить врага по-суворовски! — призвал он.
Перед вечером наши танки при поддержке артиллерии пошли в атаку. Они двигались по пологому склону, приближаясь к каналу. Каждая боевая машина как на ладони была видна противнику. Фашистские самоходки «фердинанд» открыли прицельный огонь. Один танк задымил и стал медленно поворачиваться на месте. В следующее мгновение сноп огня вырвался из другой машины. Еще несколько фашистских снарядов попало в цель.
Танковую атаку немцы отбили.
Ночью мы заняли оборону перед каналом, чтобы завтра начать общий штурм Кунерсдорфа. Пользуясь темнотой, разведчики отыскали наиболее подходящий участок для переправы. Очевидно, канал был прорыт давно, берега его осыпались, заросли кустарником, ветки свисали в воду.
Ранним утром, когда вдоль канала плыл белый туман, артиллерия дивизии произвела мощный огневой налет. Батальон начал переправляться через канал. Пока стрелковые роты перебирались на другой берег, саперы наводили понтоны.
Враг отчаянно сопротивлялся. Когда по мосту проходила батарея 76-миллиметровых пушек на конной тяге, рядом разорвался снаряд. Одна из упряжек метнулась в сторону и увлекла за собой в воду пушку вместе с расчетом. Мост накренился, и еще два расчета оказались в воде. Образовалась пробка. Орудия затонули, но переправа продолжалась.
Под прикрытием артиллерийского огня батальон форсировал канал.
Подаю сигнал «в атаку». Все три роты поднимаются одновременно. Стреляя на ходу, с криком «ура» бегут вперед, многие падают, слышатся стоны раненых. Ожившие огневые точки гитлеровцев ведут бешеный огонь.
Атака опять не удалась. Батальон залег.
Тяжелый бой развернулся не только в районе нашего батальона. Командир дивизии это видел и понимал сложность обстановки. Для поддержки стрелковых подразделений он дополнительно выделил танковые роты, артиллерийские дивизионы, в том числе один дивизион гвардейских минометов «катюш».
Я приказал по телефону командиру пулеметной роты Н. В. Самсонову:
— Проползи со своей ротой как можно дальше вдоль насаждений и пулеметным огнем обеспечь атаку. Только, боже упаси, не выходи на пашню там…
Самсонов понял.
— Все сделаю, товарищ капитан.
— Давай, земляк, иди.
И вот началась новая атака. Здесь хотелось бы особо отметить младшего лейтенанта Ивана Фроловича Клочкова. Он свои 76-миллиметровые пушки выкатил на прямую наводку и с первых выстрелов уничтожил три орудия противника и станковый пулемет, тем самым обеспечил успех роте Гусельникова. «Катюши» дали несколько залпов. Артиллеристы перенесли огонь на дальние траншеи врага.
Тяжелее всего досталось седьмой роте. Четыре раза поднимались ее бойцы на штурм укреплений.
— За Родину! Ура-а-а-а! — что есть силы закричал капитан Куксин и, стреляя на ходу из автомата, повел за собой роту.
Однако вскоре Куксин упал, прошитый пулеметной очередью, и в то же мгновение над боевыми порядками роты зазвучал другой голос:
— Слушай мою команду!
Это был командир взвода лейтенант Всеволод Никитович Ищук.
Седьмую роту тут же поддержала восьмая. Фашисты дрогнули, не выдержав натиска. Батальон ворвался в Кунерсдорф.
Приближался вечер…
Я думал о потерях. Они оказались немалыми.
Селифан Куксин… С ним порой мы ели из одного котелка и курили из одного кисета, вместе переживали радости и горести. Присев, бывало, у костра, подолгу перебирали в памяти минувшие события, вспоминали своих близких, мечтали о будущем. И вот его уже нет…
Кунерсдорф взят дорогой ценой.
20 апреля советские артиллеристы дали первые залпы по Берлину. Перед нами лежали черные дымящиеся кварталы столицы Германии.
Прежде чем втянуться в уличные бои, требовалось восполнить понесенные потери в людях и боевой технике. В каждом батальоне осталось по две неполные стрелковые роты.