В воскресный день 22 июня 1941 года нашу вторую курсантскую роту подняли в обычное время, предусмотренное строгим армейским распорядком. Физзарядка, потом завтрак. Все шло своим чередом. Был ясный, солнечный день. На плацу в это утро проходили спортивные соревнования на первенство рот.

В разгар состязаний к парадному подъезду главного корпуса подъехал «газик». Из машины вышел начальник училища полковник Тютрин и быстро направился в помещение. Лицо его было озабоченно, даже сурово.

Кто-то сказал: «Сейчас полковник поднимет училище по тревоге и устроит бросок в противогазах за Гореловский кордон». Такие броски у нас проводились довольно часто. Финская война показала, что в современной войне успех боя во многом зависит от индивидуальной подготовки бойца и, конечно, физической. Что касается духовной, то она у нас была на самом высоком уровне. Мы ясно отдавали себе отчет, к чему готовимся.

Прогулка за Гореловский кордон, да еще в противогазах, не радовала. Неужели в такую жару придется делать бросок?

Не прошло и пяти минут, как из главного корпуса на плац пришли начальник училища, комиссар, командиры всех четырех курсантских батальонов с комиссарами и начальниками штабов.

Построили весь личный состав. Плац замер.

Полковник молчал. Тишина была мертвой. Наконец медленно, но громким, сильным голосом начальник училища сказал:

— Товарищи курсанты, товарищи командиры и политработники! Фашистская Германия нарушила соглашение о ненападении и вторглась в пределы Советского государства. Началась война.

С началом войны жизнь в училище круто изменилась: занимались мы теперь по двенадцать часов в сутки. Норму питания нам уменьшили. Все тревожнее становилось на душе, особенно после сообщения Информбюро о том, что немцы бомбят Москву.

В Свердловск стали прибывать эшелоны эвакуированных. Они приходили днем и ночью. Все вокзалы были забиты стариками, женщинами, детьми. На них страшно было смотреть. Многие в легкой одежде, а между тем уже ударили морозы.

Родные часто приходили из Березовска ко мне в училище. Мать каждый раз тяжело вздыхала и говорила:

— Вот пойдешь на фронт, и оторвут там тебе ерманцы голову, если ты не будешь слушаться своего сержанта. Слушайся его: он же твой начальник!

Командир нашего отделения был таким же курсантом, но старше меня годами, имел уже кое-какой жизненный опыт. Ему командование училища присвоило звание младшего сержанта, и он был нашим ближайшим начальником.

У меня с командиром отделения младшим сержантом Скороходовым не ладилось. Я неплохо разбирался в топографии, баллистике, и у нас во время самоподготовки нередко шли споры. Зная свою правоту в том или другом правиле, я старался не отступать.

Скороходов был человеком упрямым и, если даже явно ошибался, заканчивал разговор так:

— С кем споришь? Уважай командира.

Курсанты отделения, слушая наш спор и поддерживая меня, не скрывали своих улыбок и подшучивали над отделенным.

Скороходов решил меня утихомирить, как выражался он, через мать. Ей он наговорил, что я плохо слушаюсь своего командира, то есть его. Она при каждой встрече напоминала мне, чтобы я был с командиром поласковей. Я успокаивал ее, уверяя, что всем германец голову не оторвет, а с младшим сержантом я веду себя так, как и положено по уставу.

Последняя встреча с родителями состоялась 10 декабря. Мы договорились, что они придут через неделю, то есть 17 декабря. В училище поговаривали о досрочном выпуске курсантов, и мы готовились к отправке на фронт. Ждали выпуска к новому, 1942 году.

15 декабря училище подняли по тревоге в четыре часа утра. Курсантов при сорокаградусном морозе выстроили на плацу. Вскоре пришло все командование во главе с начальником училища. Он при свете фонарей зачитал приказ командующего войсками Уральского военного округа о выпуске. Из всех курсантов звание лейтенанта получили человек сто, в том числе и я. Остальным присваивалось звание сержанта или старшего сержанта. Все выпускники направлялись в действующую армию.

Я в составе команды из тридцати двух человек получил назначение в один из городов Челябинской области, где формировалась 53-я Уральская резервная армия. Нашей команде было приказало на утреннем поезде в этот же день отправиться в часть.

Проститься с родными перед отправкой мне так и не пришлось.

Разыскали мы часть с трудом. Начальник штаба 423-го стрелкового полка капитан Рязанцев встретил нас сухо. Проверив наши направления и посмотрев на нашу форму, он недовольно сказал:

— Не могли даже обмундировать!

Мы действительно на лейтенантов не походили. Все были в потертых шинелях с курсантскими петлицами.

К вечеру нас одели в командирскую форму. Я впервые прикрепил к петлицам кубики, надел командирский ремень с портупеей через плечо.

Прибывших молодых командиров распределили по батальонам. Меня назначили командиром взвода пешей разведки полка.