Жить в лагере нам долго не пришлось. Фронту требовались резервы. Нашу 166-ю стрелковую дивизию направили на передний край. Я представлял, что фронт — это стена вражеских войск, и ты, уверенный в своих силах и храбрости подчиненных, ведешь их в рукопашную схватку, которая в конечном счете решает успех боя. Противник бежит, ты его преследуешь. Но фронт оказался иным — разрывы вражеских снарядов и мин, вой пикирующих самолетов, грохот бомб… И еще стон, и крики раненых, и никаких вражеских колонн. Но до разрывов снарядов и мин был еще марш, длительный и утомительный.

Из лагеря ехали в эшелоне по железной дороге до станции Черный Дор Калининской области. Прибыли на Северо-Западный фронт. Со станции Черный Дор совершили переход в пешем порядке и прошли более ста километров. Сосредоточились в лесу за озером Селигер. В тот же день нас бросили в бой. Мы знали, что впереди противник и нам нужно с ним сблизиться и выбить его из траншей, занять какие-то безымянные высоты.

Я из этого боя помню одно: бежал вперед почти в сплошном дыму разрывов. Резко пахло пороховой гарью. Справа и слева от меня падали люди. Остановили меня проволочное заграждение и густой пулеметный огонь. Я упал в яму под колючей проволокой. Отдышался, осмотрелся. Был уже вечер. Вокруг ни души. Фашисты беспрерывно освещали поле ракетами. Огненные комки, не успев сгореть в воздухе, с шипением падали и догорали около меня.

Потом я осторожно выбрался из ямы и пополз к небольшому холму, который был метрах в двухстах от проволочного заграждения. За ним слышалась русская речь. Я встал в полный рост и медленным шагом, понурив голову, направился к своим. Чувство было таким, что вся вина за неудачное наступление лежит на мне.

Перед рассветом капитан Рязанцев собрал одиночек и разрозненные группы солдат, отвел нас метров на пятьсот в тыл и приказал рыть окопы.

В том первом бою я мало что понял. Но зато отлично усвоил, что такое фронт. Фронт не только разрывы мин и снарядов, фронт — это не только бой, но еще и большой, тяжелый труд — окопы, траншеи…

Начальник штаба полка оказался человеком не сухим, каким он мне представлялся при первой встрече. Он был внимательным, смелым, решительным командиром. Рязанцев вместе с комиссаром полка батальонным комиссаром Фединым сумели быстро привести полуразбитый полк в боевое состояние. Батальоны заняли районы обороны. Рыли траншеи, ходы сообщения. С каждой ротой установили телефонную связь.

Капитан Рязанцев дни и ночи проводил на переднем крае. Он часто говорил мне:

— Прежде чем стать хорошим разведчиком, ты должен отлично знать оборону своего полка, изучить оборону впереди стоящего противника, обладать терпением, уметь переносить все…

Я был рад и даже гордился тем, что Рязанцев, идя из штаба полка на передний край, всегда брал меня с собой. У него я научился, как нужно правильно организовать систему огня в обороне. Он меня сделал солдатом, фронтовиком, разведчиком. Всю свою жизнь я буду обязан капитану Рязанцеву за то, что он помог мне стать командиром.

Полк стоял в обороне с мая 1942 года. За это время я со своими разведчиками организовал целую серию наблюдательных пунктов на переднем крае в полосе нашего полка (он занимал по фронту около семи километров). Все наблюдательные пункты имели телефонную связь непосредственно со штабом полка. Каждое движение противника или появившаяся огневая точка врага заносились на схему, со схемы — на карту. Оборона противника проходила по высотам, все они были изрыты траншеями, ходами сообщения. Перед траншеями проволочное заграждение в четыре-пять кольев. По высотам виднелись десятки дотов, дзотов и бронеколпаков. Судя по всему, немцы здесь засели в обороне надолго и основательно…

Наш передний край проходил вдоль лощины перед высотами, только кое-где были небольшие холмы.

Весна и лето 1942 года выдались дождливыми. В траншеях воды по пояс. Солдаты касками и котелками вычерпывали воду из траншей. В блиндажах тоже была вода. Одежда на нас не просыхала. Ходили мокрые. Неделями не переобувались. Когда, бывало, выглянет солнце и перестанет дождь, а это случалось редко, от всех валил пар — одежда сохла прямо на нас.

Выйти из траншеи, погреться и обсушиться на солнышке было невозможно. Оборона противника — в полукилометре, местами в километре от нас. Наши траншеи просматривались. Местность была открытая. Стоило кому-нибудь высунуться из траншеи, как фашисты открывали огонь.

27 июня капитан Рязанцев поставил перед взводом разведки боевую задачу: в районе деревни Бель-Первая захватить пленного, или, как говорят военные, «языка» взять.

Времени на подготовку не оставалось. «Язык» завтра должен быть доставлен командиру полка. Приказ на разведку мне отдавал начальник штаба, но это был приказ подполковника Копылова. Командира полка я знал плохо. Мне очень редко приходилось с ним встречаться по службе. Жизнью разведчиков, их делами он не занимался. В то же время я думал: командир полка — большой начальник, он занят более важными делами, ему не до нас! А чем конкретно он занят — не знал. Но понимал: если приказал сам подполковник, умри, а выполни!

Перед деревней Бель-Первая, вернее, тем местом, где была деревня, оборонялся первый батальон под командованием капитана Ивана Васильевича Демидова, родом с Алтая. Природный сибиряк, прекрасный охотник и душевный человек. Он, кадровый командир, воевал на Хасане, участвовал в боях в Финскую кампанию, был ранен под Выборгом и награжден орденом Красного Знамени. В Отечественной войне участвовал с первого дня и имел боевой опыт.

Демидов в штабе полка узнал, что сегодня ночью через боевые порядки его батальона пойдут в поиск разведчики. Комбат меня заверил, что действия разведки поддержит огнем своих рот первого эшелона, а если будет необходимо, поведет резервный взвод в атаку. Заверения капитана Демидова вселяли уверенность в успехе.

В поисковую группу входило пятнадцать человек, в том числе три сапера. Это были отличные воины. Люди разных национальностей, возрастов и характеров, они были объединены одним желанием — с честью выполнить задачу. Особой физической силой и смелостью обладали татарин Владимир Юсупов, белорус Михаил Кубарский, русский Григорий Алексеев, украинец Иван Иващенко.

Быстро наступил вечер. Оборону противника мы знали хорошо, особенно в районе поиска. С наступлением темноты три сапера в сопровождении двух разведчиков по-пластунски поползли по нейтральной полосе в сторону противника. Мы, основная группа разведки, двигались метрах в тридцати за ними. Я очень волновался: казалось, что вся страна следит за нашими действиями, а от выполнения задачи зависит ход чуть ли не всех боевых событий на фронте.

Саперы бесшумно проделали проходы в проволоке и минном поле. Мы продвинулись еще дальше и находились между вражескими дзотами. Фашисты вели бесприцельный пулеметный огонь. Трассирующие пули стлались низко, над самой землей. Временами в темном небе вспыхивали ракеты.

Мы спустились в немецкую траншею. По плану, намеченному еще днем на исходном рубеже, я оставил в траншее четырех разведчиков. Они должны были оборонять проход — обеспечить наш тыл. Я с остальными пошел влево. Перед дзотом мы остановились и взяли дверь на прицел.

Теперь следовало прикрыть группу и с другого фланга. Вперед, до ближайшего изгиба траншеи, ушли еще четыре разведчика. Дзот надежно блокирован. Рывком открываю дверь. Кубарский скомандовал: «Хенде хох»! (Руки вверх!)

Фашистов в блиндаже оказалось только трое. Они настолько были ошеломлены, что не смогли даже поднять рук. Но уже в следующее мгновение пришли в себя и схватились за оружие. В схватке двое немцев были убиты. Одного Юсупов и Иващенко связали и заткнули ему рот кляпом.

Тотчас мы покинули дзот. Группа захвата, а за ней все остальные разведчики ползком возвращались в расположение своих войск. Радостно было на душе, «язык» взят и никаких потерь.

Но летняя ночь коротка. Светало. Не успели мы проползти и ста метров, как оборона противника ожила. Ливень пулеметного огня обрушился на нас. Я отдал Юсупову и Иващенко приказание: «Пленного как можно быстрее доставить в штаб полка».

Сам с оставшимися разведчиками занял позицию и открыл огонь. Показалась фашистская цепь. Гитлеровцы вскинули автоматы и сразу пошли в атаку. С нашей стороны по противнику ударила артиллерия. Мы тоже вели огонь, но он быстро слабел… Многие разведчики в этой неравной схватке были убиты.

Наконец гитлеровцы залегли. Считая, что времени прошло достаточно и Юсупов с Иващенко уже доставили пленного в свою траншею, я подал сигнал отхода.

Тем временем фашисты открыли артиллерийский огонь. Столбы дыма взметнулись на нашем пути. Четыреста метров осталось до траншеи! Четыреста метров — дорога небольшая, но под огнем она была очень длинной.

Когда я спрыгнул в свою траншею, выяснилось, что-из пятнадцати человек вернулось нас только трое! Ко всему прочему был тяжело ранен и пленный.

Капитан Демидов выделил из своего батальона санитаров и приказал помочь нам как можно скорее доставить «языка» на командный пункт.

И вот мы в блиндаже командира полка. Около немца — подполковник Копылов, комиссар Федин, капитан Рязанцев, я, переводчик и врач полка. Переводчик задал пленному вопрос. Раненый молчал, часто дышал и, несмотря на помощь, оказанную ему врачом, вскоре умер.

Я видел строгих людей, видел людей в гневе, но в такой ярости, в какую пришел Копылов, не встречал ни одного человека. Он подступил ко мне.

— Ты кого принес? Нам нужен живой «язык», а не мертвый! Вон отсюда!

Я выбежал из блиндажа. Идти во взвод не мог — было стыдно. Не замечая болот, пошел по направлению к передовой. Лес был густой, я сбился с тропы, провалился в какую-то глубокую яму, из которой еле выбрался, и только перед рассветом нашел один из своих наблюдательных пунктов. Доложил по телефону начальнику штаба, что нахожусь на переднем крае, и только тогда немного успокоился.

На другой день меня вызвали в штаб полка. Шел с тревожными думами. На командира полка не обижался, а думал до боли в висках: «В чем моя ошибка, в чем я виноват?»

* * *

Комиссар Федин встретил по-отечески. Он был старше меня лет на двадцать, я ему годился в сыновья. В его блиндаже мы сначала поужинали, покурили, он показал фотографии своих детей и жены, расспросил меня, кем я работал до войны, где жил, часто ли получаю письма от родных. Федин даже рассказал несколько смешных анекдотов. Смеялись, и я ушел мыслями в довоенный мир, как будто бы на белом свете не было никакой войны… Потом пришел капитан Рязан-цев, и мы заговорили о деле.

Перед моим взводом была поставлена задача: в ночь-на 1 августа с приданным мне отделением саперов и двумя отделениямиавтоматчиков — всего семьдесят восемь человек — произвести разведку боем, овладеть высотой 76,8, взять пленного, закрепиться и держаться до особого сигнала.

Эта высота господствовала в нашем районе. К тому же она глубоко вклинилась в оборону первого батальона капитана Демидова. Ее прозвали высотой «Зуб». Вырвать «Зуб» — такой была наша задача.

На подготовку к бою оставались целые сутки. Что ж, это хорошо, когда есть время все обдумать. Утром я вывел командиров отделений на передовую, к «Зубу».

Сначала мы собрались в блиндаже командира батальона. Блиндаж был просторным, находился около дороги, идущей из Молвотиц на Демянск. На этом месте мне довелось быть через двадцать девять лет, в феврале 1971 года. Без труда разыскал высоту, на высоте большая яма — здесь был наш блиндаж, из которого я уходил в разведку 1 августа 1942 года. Моя жена, Лидия Филипповна, работники Демянского райкома партии и райкома комсомола с интересом осмотрели местность, где двадцать девять лет тому назад два года подряд шли бои «местного значения».

…Из блиндажа мы вышли в траншею и на месте наметили план атаки. Я не сомневался, что высоту возьмем.

Наша атака для фашистов оказалась неожиданной. Велась она при поддержке артиллерии и увенчалась полным успехом. Потери понесли небольшие — двое убитых, семь раненых. Мы захватили в плен четырех фашистов во главе с обер-лейтенантом и отправили их в штаб полка.

К нам протянули телефонную связь. Рязанцев приказал немедленно окопаться на противоположных от нашей обороны скатах высоты и держаться, во что бы то ни стало держаться!

Закипела работа. Со стороны фашистов не слышалось ни одного выстрела. Вокруг стояла тишина, от которой становилось даже жутковато. Быстро наступала рассвет. С высоты оборота противника просматривалась далеко. Его вторая траншея протянулась перед, нами внизу, метрах в восьмистах.

Настроение у всех было приподнятое. Солдаты шутили. День выдался солнечным. На небе ни единого облачка. И тут тишину нарушил гул самолетов. Они шли со стороны противника. Самолеты держались высоко. Сначала мы не придали им никакого значения. Самолеты пролетели линию фронта. Но скоро они развернулись и с большой высоты пошли в пике на «Зуб».

Рев моторов заглушил все голоса. Тут же на нас обрушились первые бомбы. Землю заволокло дымом, она тряслась, как в лихорадке. Казалось, что мы не на высоте, а на какой-то маленькой щепке и плывем по волнам. Окопы осыпались. А налет все продолжался. Едва одна группа штурмовиков отбомбится, как ее сменяет новая эскадрилья «юнкерсов». И так два часа… Они показались нам длиннее суток.

Не успели мы, уцелевшие после бомбежки, отряхнуть с себя землю, как на высоту двинулись десять танков. За ними шла пехота. В разгар боя связь с полком нарушилась.

Но танки до высоты не дошли. Их остановила наша артиллерия. Огонь был сильным, а главное — точным. Почти одновременно запылали три танка, остальные повернули назад. Пехота фашистов сначала залегла. Ряды ее расстроились. Но вскоре гитлеровцы стали накапливаться в лощине и готовиться к атаке.

К тому времени мы понесли уже большие потери. Но оставшиеся в живых были готовы к дальнейшим боям. И когда фашисты пошли в атаку, мы их встретили плотным огнем.

Немцы откатились, оставив десятки трупов. Передышка оказалась недолгой. В воздухе снова появились, самолеты. На высоту опять двинулись танки и пехота.

За день они трижды атаковали нас и, неся потери, отступали. Вся высота чернела воронками от бомб и снарядов. Ни траншей, ни окопов на ней не оставалось. Все было разрушено.

Наступила ночь. Она прошла спокойно. Раненых мы отправили в тыл.

Перед рассветом на высоту пришел капитан Кондратьев. По должности он был начальником разведки полка — ПНШ-2. Он сообщил:

— Командир полка приказал отходить на линию своей обороны.

До войны я видел немало кинокартин и запомнил на всю жизнь правило: командир последним покидает корабль или позицию. Решил поступить так же. Всех направляю в тыл. Сам с Володей Юсуповым остаюсь на высоте с ручным пулеметом, чтобы прикрыть отход. Фашисты не замедлили открыть артиллерийский огонь. Как отошли мои бойцы, я узнал только через несколько месяцев. А тогда…

Мы с Юсуповым находились в полуразрушенном окопе. На высоте снаряды рвались редко. Идти в атаку пехота фашистов не решалась.

Пребывание на высоте стало бессмысленным. Мы спустились вниз и двинулись к своей траншее. Когда до нее оставалось три-четыре метра, между мной и Юсуповым разорвался снаряд. Мы бежали почти рядом. Взрывной волной меня бросило в одну сторону, Юсупова — в другую. Я упал на спину. Дыхание перехватило, на губах появилось что-то теплое и липкое. Я потерял сознание. Уже в медсанбате я узнал, что Володю Юсупова убило. Из семидесяти восьми человек в живых осталось двадцать четыре.