– Старые татуировщики не умирают, они просто лишаются эскизов.

Избитой тату-истиной с Мэрилин Дрисколл поделилась пожилая женщина по имени Роза Скарлатти. Они сидели в крохотной темной квартирке Розы, утопая в клубах сладковатого дыма сигарет со слегка декадентским запахом гвоздичных листьев. Мэрилин нашла Розу в инете. Девушка искала бывалого человека, готового рассказать истории из своей жизни. Она начала поиск с ключевых слов «тату-мастер», «татуировщик», даже «татушник», добавив такие определения, как «опытный», «знающий», «эрудированный», «мозговитый». Недостатка в совпадениях не было; чтобы сузить объем поиска, Мэрилин добавила «женского пола» – выстрел вслепую, пусть даже инстинкт подсказывал, что подобные вещи легче обсуждать с женщиной. В пределах ста миль Роза Скарлатти оказалась единственным мастером тату женского пола. Мэрилин решила наметить встречу.

Она зашла на небольшой, неопрятный, давно не обновлявшийся веб-сайт, украшенный баннером «Роза Скарлатти – тату-мастерица, исследователь», и куцую галерею с образчиками работ и портретом самой хозяйки. Сообщая, что мастер ушла на покой, веб-сайт в то же время намекал, что та не прочь достать инструмент, если подвернутся интересное тело-носитель и достойная идея.

Мэрилин отправила письмо электронной почтой. Странное дело: если ты – молодая женщина, сообщаешь электронной почтой пожилой особе, что заинтересовалась ее творчеством и хотела бы поговорить с ней лично, та неизменно ответит: приезжай в любое время.

Роза Скарлатти жила в многоквартирном доме под названием «Вилла-Нова» – приземистом здании с видавшей виды штукатуркой оттенка «парижская синь». Уныние разрежали вывеска у входа, набранная рукописным шрифтом под «ретро», и балкончики, на которых жильцы тщетно пытались развести какую-нибудь зелень. Квартира Розы находилась на третьем этаже, посредине здания, прямо в промежутке между словами «Вилла» и «Нова». Когда Мэрилин подкатила к подъезду на велосипеде, Роза сидела на балконе с сигаретой, наблюдая за улицей. Она глянула вниз, увидела Мэрилин, помахала ей сигаретой и пошла открывать дверь подъезда через домофон.

Логово Розы одновременно служило и личным музеем, и курительным салоном. Мэрилин растерянно осматривала тату-реликвии – газетные статьи в рамках, фотографии татуированных мужчин и женщин, карнавальные плакаты, эскизы, вывески… Все это невозможно было охватить разом, хотя грозного вида арбалет, подвешенный над кухонной дверью, притягивал внимание мгновенно. Решив хоть на чем-то сосредоточиться, Мэрилин остановила взгляд на старой фотографии женщины, которая могла показаться суровой, респектабельной и даже почтенной, если бы не покрывающие все тело чернильные узоры.

– Нора Хильдебрандт, – пояснила Роза Скарлатти, – первая татуированная женщина, которую увидела Америка. Дочь Мартина Хильдебрандта, тату-мастера, эмигрировавшего из Германии. Его слава достигла расцвета в годы Гражданской войны. Он переезжал от лагеря к лагерю, делая татуировки солдатам обеих армий. В свободное время, очевидно, колол тату дочери. Судя по всему, опасался, что другие сочтут это странным или, наоборот, недостаточно удивятся, поэтому выступал со сцены с придуманной историей о пленении индейцами сиу. Мол, краснокожие заставили его покрыть татуировками все тело дочери, каждый день нанося новую, и так целый год, пока не набралось ровно 365 штук. А потом взяли и отпустили.

– Красивая легенда, – поддакнула Мэрилин.

– Красивая. Любому человеку нужна своя легенда. Необязательно правдивая. Может, присядешь, расскажешь, что привело тебя ко мне?

Мэрилин опустилась на шаткое кресло-кровать болотного цвета. Мысли лихорадочно бегали. Находясь в одном помещении с этой подтянутой благодушной седовласой дамой в вельветовых брюках и кашемировом свитере с длинными рукавами и вырезом под горло, девушка нервничала, представляя себе, что под одеждой хозяйки квартиры скрывается целый ковер из блестяще выполненных, навязчивых татуировок, в некотором смысле обыкновенных (змей, пылающих черепов, танцующих дев, хищных птиц, пиратов, но – насколько ей было известно – не карт) и в то же время особенных – текучих, нешаблонных, импульсивных.

Она видела их на снимках в интернете, с которых смотрела другая Роза – намного моложе, разной степени обнаженности, более фигуристая, нахальная, сумасбродная. В татуировках Розы сквозила также некая незавершенность, во многих местах кожа оставалась нетронутой. Мэрилин вдоволь насмотрелась фотографий человеческих тел, покрытых рисунками как костюмом для подводной охоты – от шеи до лодыжек, от кисти до кисти. Роза заметно от них отличалась. Ее тату группировались вокруг определенных зон – ног, груди, правой руки, в то время как спина, ягодицы и левая рука оставались девственно-чистыми. Асимметрия создавала эффект работы, остановленной на полпути, словно сообщая: мастер вовсе не потеряла интерес к делу, а лишь остановилась на время в ожидании новых идей, место для новых решений и вдохновения еще есть.

Мэрилин Дрисколл была довольна, что Роза не выставляет свои татуировки напоказ. Это говорило о сдержанности, отношению к картинкам на теле как к личной тайне. На людях Розу можно было принять за школьную учительницу на пенсии, но в замкнутом помещении и обнаженном виде она предстала бы в совершенно ином облике.

– Я готовлю учебный материал о татуировках и татуировщиках, – сказала Мэрилин, пытаясь выдать себя за наивную студентку.

– Материал, говоришь?

– Ага.

– Ты хотела бы сделать себе тату?

– Вообще-то нет.

– А чего так?

– Боюсь, потом пожалею.

– Ну, пожалеешь, и что? В этом весь смысл тату. Принимаешь решение, и если потом выясняется, что сделала промашку, примиряешься с последствиями, берешь на себя ответственность, никого не обвиняя. Такова жизнь. Или я не права?

– Так-то оно так, – согласилась Мэрилин. – Но только когда человек сам решает, делать ли себе татуировку.

– А вот это уже интересный разговор, – просияла Роза. – Татуировки по принуждению? Древняя, постыдная традиция.

– Правда?

– А как же. Греки и римляне заранее выкалывали на лбу рабов фразу: «Я – беглый раб». С такой наколкой далеко не убежишь. Вот хитрецы, а? Ну и нацисты, конечно. Байкеры на теле непокорных девчонок иногда выкалывают: «Я – собственность такого-то и такого-то». В Индии до времен Британской империи осужденным делали татуировку их преступления: пьянице – бутылку, прелюбодеям – хер с яйцами. Думаю, что когда существует угроза наколки, еще есть резон, а когда тату уже сделана, какая разница? Можно пить и прелюбодействовать сколько влезет. Репутация уже налицо, остается ее укреплять. Есть также преступники, которые сами себе делают наколки, чтобы увековечить свои дела. У них это вроде знаков различия. А уж что вытворяют чертовы русские, я вообще говорить не хочу.

Мэрилин почувствовала на себе взгляд профессионалки – пристальный, не раздевающий, но покрывающий ее тело воображаемой каллиграфией и картинками.

– Ты уверена, что не дашь себя уговорить на татуировочку?

– Нет-нет.

– Ладно, – отступилась Роза. – По крайней мере, ты не делаешь вид. Некоторые приходят и пытаются влезть в доверие, предлагая, чтобы я над ними поработала. Мне без разницы. Я люблю говорить о своем ремесле, особенно с молоденькими девушками, так что не подумай – я не в обиде. Вдобавок я отошла от дел.

Роза рассмеялась, как шутке, которую повторяла такое количество раз, что та перестала забавлять кого-либо, кроме нее самой.

– Почему?

Роза поднесла сигарету к губам, и только тут Мэрилин заметила набухшие узлы на суставах длинных тонких пальцев.

– Отчасти по состоянию здоровья. Артрит кистей, проблемы с запястным каналом, руки начали дрожать. Есть и другой грустный факт: многие молодые люди не желают заказывать татуировки старухе. Им подавай кого-нибудь их возраста и племени. Однако самая главная причина в том, что район, где находился мой салон, джентрифицировали.

Роза выплюнула последнее слово как синоним морального вырождения или умышленно нанесенного себе увечья.

– Арендную плату все поднимали и поднимали. Вокруг меня начал селиться всякий яппи-сброд. Для старых ремесел не нашлось места. Всех выкурили. Как крыс.

Мэрилин представила себе процессию точильщиков ножей, старьевщиков, чеканщиков, изгоняемых из одного района города в другой, а в арьергарде изгнанников – непреклонную Розу.

– Роза, вы многим женщинам делали татуировки?

– Разумеется.

– Это не то же самое, что делать тату мужчине?

– Ну, когда тебе нравятся женщины, с ними работать намного веселее. Однако я не могла позволить себе воротить нос – принимала всех.

– А как насчет карт? Вам когда-нибудь приходилось наносить карту города или страны?

– Конечно. Я работаю в сфере услуг. Если клиент просит карту, я делаю карту. Иногда людям хочется вспомнить, откуда они родом, где служили, где повстречали жену – да что угодно. Я лично не представляю, как такое можно забыть, но работа есть работа.

– А карту Утопии вам когда-нибудь приходилось выкалывать?

Роза набрала дыму в легкие и бросила на Мэрилин скептический взгляд.

– Не-а. Однажды заказали карту планеты Монго. Ну, та, что в фильме «Флэш Гордон». Ты, наверное, тогда еще под стол пешком ходила. Мир огромен, чего там. Почему бы и карту Утопии не сделать, как бы эта штуковина ни выглядела? Я уверена: где-нибудь кто-нибудь прямо сейчас у кого-то поперек груди татуирует самую дурацкую фигню, какая только может прийти в голову.

– Или поперек спины.

– Ну-у… спина – странное место, если хочешь знать мое мнение. Увидеть тату можно только в зеркало, и то шиворот-навыворот. Пацаны с выколотыми на спине названиями банд, американским флагом или распятиями – они ведь не видят их так, как видят окружающие. Разве что на фотографиях. Какой в этом смысл?

– Понятно. И у каждого тату-мастера свой стиль?

– Если он чего-то стоит, то да. Если нет, просто покупают чей-нибудь эскиз и передирают с него, копируют то есть. С таким же успехом можно купить книжку-раскраску.

– Если бы я вам показала изображение некой татуировки, вы бы смогли определить, кто ее сделал?

– Черт! Девочка, ты слишком много хочешь. Я считаю себя исследовательницей тату, а не ясновидящей. Очень немногие выделяются на общем фоне. Если учесть, сколько народу по всему миру занимается тату, настоящие мастера составляют крохотный процент. Работы тех, что похуже – а таких большинство, – выглядят практически неотличимо.

– Хотя бы попробуйте! Я покажу вам фотографию татуировки, а вы просто скажите – знакома она вам или нет.

– А что мне за это причитается?

– Моя глубочайшая благодарность.

По лицу Розы было видно, что такая награда ее не вдохновляет, однако она не стала возражать, когда Мэрилин достала лэптоп и показала ей фотоснимки, над которыми они с Заком ломали голову. Роза начала их разглядывать сосредоточенно, затем с недоумением и наконец с растущей неприязнью.

– Это что вообще такое?

– А вы как думаете?

– Во-первых, это – жуткая халтура, ты и сама, поди, догадалась. Тот, кто это нашкрябал, ни фига не татуировщик. Жалкий любитель. Я бы даже сказала – мясник. Долбанутый на всю голову психопат.

– Вы случаем не знаете, кто этот халтурщик-любитель-мясник-психопат?

– Который еще и наколки делает? Нет.

Роза присмотрелась к фотографии и вдруг подскочила, словно ужаленная ниже спины.

– Ну-ка погоди минутку. Это что такое? – Она ткнула сигаретой в точку на экране.

Мэрилин послушно увеличила изображение.

– Не может быть! – воскликнула Роза. – Этого просто ни хрена не может быть! Смотри сюда. Видишь?

Мэрилин внимательно посмотрела на голый женский зад на экране.

– Эту штуку называют розой ветров, – с гордостью за свои познания объявила Роза. – Это она и есть. Причем роза эта – моя. Роза ветров – чертов фирменный знак Розы Скарлатти.

Тату-мастер задрала правый рукав свитера и обнажила предплечье с небольшой круглой татуировкой розы. Рисунок был выполнен искусно, тонко и, на взгляд Мэрилин, мало напоминал копию на фотографии. Вероятно, именно поэтому она не заметила совпадения, когда рассматривала в инете фотографии сделанных Розой тату.

Тату-мастер похлопала себя по предплечью и сказала:

– Это – первая картинка, которую я сама себе нанесла.

– Ничего не понимаю. Выходит, тот, кто это сделал, копировал вас?

– Так или иначе, работу он выполнил из рук вон плохо.

– Кому это могло понадобиться?

– Понятия не имею. Но если я его поймаю, буду бить по морде, пока не признается.

Роза хотела сказать еще что-то, и даже много чего, но вдруг одернула себя, внезапно насторожилась, словно ни с того ни с сего подумала о чем-то важном и сокровенном, возможно, даже запретном. В конце концов, не заботясь о правдоподобности, она сказала:

– Ладно, проехали. Я, наверное, глупо себя веду. Погорячилась.

– Роза, что вы заметили? Вы что-то поняли?

– Нет, ничего.

– В чем дело? Роза, что происходит? Что-нибудь случилось?

– Ничего не случилось.

– Вы знаете, кто сделал эту татуировку, верно?

– Нет, я ничего не знаю.

– Почему мне не верится?

– Мне нет никакого дела, во что тебе верится. Не желаешь мне верить – не задерживаю.

Роза на минуту отвлеклась, чтобы прикурить очередную сигарету. Глубоко затянувшись, выпустила струю дыма с завихрениями. Она не стремилась направить дым в лицо Мэрилин, но эффект получился почти такой же.

– Прошу прощения, Роза. Я не хотела вас обидеть.

– Однако обидела.

– Мне очень жаль. Простите. У меня к вам еще много вопросов.

– Мне больше нечего сказать.

– Прошу вас.

– Может быть, в другой раз. А может быть, и нет.

– Роза, я искренне сожалею.

– Ты это уже говорила.

– Что я могу для вас сделать?

– Ничего. Разве что позволить сделать на себе какую-нибудь тату.

Мэрилин молча поднялась, собрала вещи и направилась к двери.

– Я хорошенько об этом подумаю, – сказала она с порога.