Билли Мур стоял рядом с Вроблески, охваченный легкой дрожью. По совершенно непонятной причине ему хотелось вмешаться и жестоко отмудохать крысенка Акима. Что его останавливало? Страх перед Вроблески? Да, это весомая причина, но страх – скорее симптом болезни, а не сама болезнь. Билли чувствовал, как где-то внутри его, в самой сердцевине растекается лужа сковывающего малодушия.

Вроблески опустил ладонь на плечо Билли. Видимо, такой жест считался у него за проявление дружеского расположения.

– Для тебя, старик, война закончилась, – сказал он. – Свободен, как птица. Ты больше не работаешь на Вроблески.

Билли все еще боялся позволить себе расслабиться.

– А жаль, – продолжал киллер. – Я прочил тебе большое будущее.

– Извините, я не о таком будущем мечтал.

Вроблески посмотрел с хитрецой.

– Учти, я предлагаю человеку работу, только если она ему по душе.

Билли знал, что босс лукавит, но для надежности сказал «спасибо».

– Неужели ничего нельзя сделать, чтобы ты передумал?

– Думаю, что нет.

– Да не переживай ты так. Я докажу, что не держу на тебя обиду. Помнишь, в самом начале я обещал тебе показать мои лучшие экспонаты?

– Карты? – спросил Билли. Ему совершенно не хотелось осматривать коллекцию шефа, но он понимал: выбора у него нет, да и вряд ли дело обойдется простым показом.

– Конечно, карты. Что же еще?

Они двинулись уже знакомым Билли маршрутом – мимо запертых металлических дверей, как если бы направлялись к странной, пышно обставленной комнате ожидания рядом с лифтом, ведущим на крышу. Однако Вроблески остановился перед одной из дверей в коридоре, с напускной торжественностью извлек связку ключей с брелоком в форме глобуса и методично отпер замок.

– На показ всей коллекции нет времени, иначе мы здесь навечно застрянем. Достаточно, если ты оценишь разнообразие моих интересов.

Вроблески провел Билли через несколько залов – больших, холодных помещений, где при первой жизни здания, очевидно, размещались какие-то конторы. Стены были плотно облеплены картами, висящими впритык – обрез к обрезу, даже на полу лежали стопки карт. Лампы дневного света под потолком заливали пространство жестким светом. Коллекция не столько привлекала взгляд, сколько резала глаза.

Роль гида мало подходила Вроблески. Он предоставлял картам говорить самим за себя. Чего здесь только не было: одни гигантские, другие миниатюрные, часть – старые, осыпающиеся в рамах, другая – сверхсовременные, изготовленные по последней технологии и отпечатанные на люците или алюминиевом листе. Некоторые были начерчены от руки, ревностно, одержимо, со множеством подробностей, словно их рисовал псих или неуравновешенный ребенок. Здесь были карты выдуманных, мифических стран необычных очертаний, не от сего – или какого другого – мира, в форме жирафа, фаллоса, человеческого мозга. На стенах висели планы воображаемых городов с улицами, проложенными в виде геометрических фигур – крестов, пентаграмм, окружностей, фракталов. Имелись также карты городов, разрушенных и приведенных в запустение бомбардировками или природными катаклизмами, карты звезд и планет, океанов и земных недр. Большинство невозможно было понять – раскраска назойливо лезла в глаза, ничего не проясняя, декоративные свитки с надписями были сплошь навороченные, по незанятым участкам бродили всякие боги и мифические существа, русалки и ангелы.

Несмотря на краткий урок картографии у Зака, Билли все равно не понимал, что люди находят в картах, хотя подумал (эта мысль ни за что не пришла бы ему в голову, не побывай он в «Утопиуме»), что коллекция Вроблески сама служит картой его души, его мира, враждебной, опасной, непроходимой территории, где господствовали резкие, зловещие тона, острые края, вполне реальные демоны. Билли временами издавал одобрительные звуки, имитирующие должный уровень заинтересованности и восхищения, но это давалось ему не без труда, и если только Вроблески не был полным кретином, в чем Билли ни на секунду не сомневался, он должен был понять, что показ оставил гостя равнодушным.

– Мне в голову пришла прекрасная мысль, – сказал Вроблески. – Тебе следовало бы привести сюда дочь. Уж ей бы моя коллекция доставила бы кайф, верно?

– Вряд ли это ее заинтересует. – Билли вяло попытался защитить Карлу от внимания Вроблески, про себя соглашаясь, что с такими причудами, как у нее, девчонка, пожалуй, нашла бы эту адскую коллекцию занятной.

– Могу поспорить, что сумею пробудить у нее интерес, – ответил Вроблески. И тут ему в голову пришла новая – или он сделал вид, что новая, – идея. – Знаешь что? У меня тут есть одна вещица, которую я хотел бы тебе показать. Или не стоит? Вдруг тебе не понравится? А-а, ладно, все равно покажу.

Сомнения босса показались Билли совершенно наигранными. Похоже, Вроблески давным-давно решил показать то, о чем говорил, и весь осмотр был затеян исключительно с этой целью.

– Вам виднее, мистер Вроблески, – отозвался Билли.

– Да, мне виднее.

Билли подозревал, что за предложением шефа кроется какой-то подвох или даже угроза. Но что он мог поделать? Они вошли в еще одну дверь, немного непохожую на остальные. Вроблески отпер ее ключом и распахнул. Квадрат света из коридора разрезал глубокое неосвещенное пространство без окон. Вроблески закрыл дверь за собой, отчего на несколько длинных, жутких мгновений наступила кромешная темнота. Потом хозяин дома нащупал выключатель с реостатом, и под потолком медленно ожили лампы направленного света, выхватывая куски почти пустого помещения. Здесь ничего не висело на стенах, на полу не громоздились стопки карт; лампы светили на единственный предмет в дальнем углу – стеклянный шкаф-витрину, чуть ниже среднего человеческого роста, в котором, как показалось Билли с первого взгляда, содержался то ли платок с рисунком, то ли саван.

– Что это, как ты думаешь? – спросил Вроблески.

– Отсюда трудно разглядеть.

– Ну так подойди ближе. Рассмотри. И тогда скажи, что это, по-твоему.

Билли приблизился к шкафу. Экспонат за стеклом был похож на шкуру или кожу, неудачный результат таксидермического опыта. Потом Билли кольнуло запоздалое прозрение: перед ним была не кожаная одежда, а содранная с человеческого тела и натянутая на металлическую арматуру кожа.

Причем не со всего тела – только со спины и ягодиц, отчего экспонат напоминал натянутый на рамку холст с картиной. Пожелтевшую от времени, потертую поверхность покрывали искусные вычурные татуировки в восточном стиле. Они составляли какую-то карту, однако она ни капли не походила на те, что Билли видел на спинах у женщин. Татуировка, представленная в шкафу, изображала стилизованную, прекрасно выписанную картину города с домами, улицами, мостами, рекой, храмом, пагодой и – в самой середине – вулканом.

– Каким надо быть идиотом, чтобы построить город у подножия вулкана? – спросил Вроблески, словно обращался к глуповатому ребенку.

Билли ощутил внезапный прилив безотчетного отвращения. Он попытался убедить себя: кожа не настоящая, это какой-нибудь реквизит из фильма ужасов или часть костюма с богатой вечеринки на Хэллоуин, в то же время понимая, что принимает желаемое за действительное. В шкафу имелась и фотография владелицы кожи, пока еще живой, маленькой, благочинной, тихой японки, сидящей с обнаженной спиной и с потерянным выражением оглядывающейся через плечо на объектив фотоаппарата. Кожа на живом теле выглядела лучше, чем в снятом виде.

– Теперь тебе понятно, почему меня это задевает, Билли?

Билли коротко хмыкнул в знак согласия.

– Я, конечно, не ученый, – продолжал Вроблески, – но слышал, что в прежние времена люди с татуировками нередко продавали свою кожу. Сделка заключалась еще при жизни. Продавец получал деньги, тратил их, а когда умирал, покупатель являлся за купленным товаром. Могу поспорить, что подчас продавца нелегко было отыскать. А иногда у покупателя не хватало терпения дождаться смерти от естественной причины.

– Еще бы.

– Могу представить себе, что ты сейчас думаешь. Ты думаешь: какое красивое решение проблемы. Собрать всех этих женщин, содрать с них кожу – и дело в шляпе.

– Я вовсе так не думаю. Мне вообще невдомек, в чем ваша проблема.

– Полагаю, ты не врешь. Ну, тогда ты, наверное, думаешь: что задумал этот урод Вроблески? Не он ли сам сделал эти наколки? А если не он, тогда кто? И что ему от меня надо? Что ему вообще нужно?.. Ты так примерно думаешь, я угадал?

– Примерно так.

– Понимаешь, Билли, я устал возиться с этими бабами. Сначала я думал, что чем бродить по улицам, пусть лучше посидят у меня. Я ошибался. Держать в подвале ораву похищенных, одурманенных баб с татуировками – то еще удовольствие.

Билли ему искренне поверил.

– Я не маньяк какой-нибудь, я не стану сдирать с них кожу живьем, топить их в серной кислоте или забрасывать щелочью. Просто мне нужен человек, который оказал бы мне услугу, избавив от них. И тут я вспомнил о тебе, Билли. На мой взгляд, у тебя есть необходимые способности. Мертвая хватка. Хочу предложить тебе повышение – больше денег, перспективы на будущее. Тебе бы такой шаг ничего не стоил.

– Нет, стоил бы. Это слишком большой для меня шаг.

– О, ты и не подозреваешь, на что способен.

Билли хотел возразить, дать понять Вроблески, что тот неправильно его оценил, что он не желает проверять свои способности на практике. Однако такой спор ничего хорошего не предвещал.

– А почему бы вам не убить их самому?

Лицо Вроблески собралось в хмурую гармошку, словно его поймали на хорошо знакомой мысли.

– Моральный кодекс профессионала, – ответил он, скорее тоном предположения, теоретического допущения, чем уверенности. – Я убиваю, только когда мне за это платят. Такой ответ тебя устраивает?

– Пожалуй.

– А еще я не убиваю женщин. Вообще.

– Вы думаете, я убиваю?

– Разумеется. Твой класс ниже моего.

Очередная коронная шутка, подумал Билли.

– Я не пудрил тебе мозги, когда говорил, что мне нравится твой прикид. Ты напомнил мне меня самого. Прошлого, из другой жизни. Но главное, мне показалось, что я заметил в тебе гнильцу. И захотел ее расковырять. Чтобы сделать тебя еще хуже, чем я. Я плохо поступил?

– Выходит, так.

– Ну да ладно. Я ошибся. Мне не удалось тебя испортить. Молодец.

Лицо Вроблески скривилось в очень отдаленном подобии улыбки.

– Все это теперь чистая формальность. Ты вернешься к своему парковочному бизнесу. На меня ты больше не работаешь. С тобой приятно было иметь дело. Если передумаешь насчет предложенной работы – дай знать. Может, еще заинтересуешься. А может, я сам придумаю, как тебя переубедить.