VIII
Глаза открылись до будильника сами — без двух минут восемь.
Сразу вспомнился сон.
Он в океане, вода мутно-желтая, в ней трудно держаться — движенья выходят неловкие и нет равновесия, волны хоть не крутые, но беспокоящие, и приходится все время отталкивать какую-то плывущую дрянь. Полено здоровое прет, норовя въехать ему прямо в голову… страх, попытка всеми силами увернуться… облегченье, что обошлось… но дальше как, куда плыть? Не видно ничего за ближайшей волной…
Противный сон, нервное состояние еще не исчезло, Виктор встал…
Душ контрастный сейчас снимет всю ерунду.
Помнилось еще из курса психологии: яркие сны странного содержания, и особенно принуждающие к чему-либо, являются результатом не до конца переработанных впечатлений — недоделанный сознаньем остаток сигналит о себе.
Каких впечатлений?.. Да, от вчерашнего, от всего вместе: миры, Яна, ключ-спираль, Игорь Петрович встречается со странным осведомителем уже через двадцать минут… Максим явно подозревает связь спирали этой с Черным лесом… спецслужбы китайские, их побег… вырванные страницы книги… телефон звонит…
У него звонит телефон.
Виктор поколебался немного, потому что уже готов был шагнуть под душ, и очень хотелось привести себя в бодрое состояние, но голос внутри приказал подойти, и сказал еще — утренний ранний звонок может быть важным.
Настойчивые сигналы не прекращались.
На определителе Зубакинский телефон с семерками и нулями, который хорошо запомнился по визитной карточке.
Виктор первым поздоровался по имени-отчеству.
Зубакин извинился за беспокойство в такое время, но дело не очень приятное, и он вынужден прямо открытым текстом, потому что черт его знает… в общем, есть информация о продаже оружия — карабин с оптическим прицелом, похоже, готовится «заказное», вот и решил не откладывать…
Виктор успел сказать «спасибо», что-то еще, а взгляд прилип к циферблату будильника, но не может понять, что на нем…
Сделать, что-то сделать, положить ненужную трубку…
Стрелки на циферблате — четырнадцать минут девятого.
У него шестнадцать минут!
Или меньше — полковник, скорее, явится раньше.
Но время есть!
Одеться…
Уже почти…
Обувь…
Удостоверение!
Машины, машины… две вильнули от него в сторону, грузовик ему вовсе не нужен…
Он стоит широко расставив ноги с раскрытым вперед удостоверением.
— Садитесь! — машина с другой стороны развернулась и встала на разделительной полосе.
Он уже внутри.
— Я главный прокурор города!
— Говорите, что нужно.
— К Черному лесу, к церкви у Черного леса!
— Секунду, соображу, как лучше…
— Нарушайте всё что угодно!
Он набирает цифру с номером полковника, а вдруг… нет, зажурчало, начал говорить автомат — да, требование было — ничего звукопередающего с собой, даже мобильного телефона.
Машина уже едет и скорость растет.
Пришлось несколько раз перевести дыхание.
Часы… а впрочем — теперь неважно, и отвлекаться не надо зря.
Сильный толчок от торможения, водитель выругался… глаза, как недавно на циферблате, упираясь в пространство, не видят, что там…
— К церкви подъедем на полном ходу, не снижайте скорость заранее… вы меня слышите?!
— Прекрасно слышу, не волнуйтесь так.
— Тормозим напротив человека, я на него покажу. Заднюю дверь разблокируйте.
— Понял.
— Я выскочу, суну его, и гнать дальше. Время?!
— Двадцать… шесть девятого. Мы уже у шоссе.
Через несколько секунд машина резко вывернула, Виктор сразу почти увидел церковь… как хорошо, что они с нужной стороны тротуара!
Мелькнула мысль, что всё это, возможно, полная ерунда.
Машина сместилась к тротуару, резко сработали тормоза, но он успел нажать ручку, дверца вперед откинулась.
Он не дышит от напряжения, но уже можно, хотя есть страх, что еще раз шарахнет… нет, уже ничего не случится, надо искать остановку…
Появились ощущения — неудобства, и что его ноги и полковника, который почти под ним, сильно торчат наружу.
— В закрытое место куда-нибудь.
Водитель сам уже сбросил скорость… они повернули… и тормозят.
— Всё, Игорь Петрович, сначала вылезу я.
Полковник застрял между задним сиденьем и передними спинками.
Ничего это уже мелочи.
А-а, вот отверстие в крыше машины от пули… даже не отверстие, а косой паз…
Били, ясно, из жилых зданий метрах в трехстах от церкви, с верхних или средних этажей.
Полковник выбрался почти…
Водитель, тоже рассматривает пулевую пробоину:
— Это мы вам всё компенсируем, и огромное спасибо за спасение.
— Меня, — полковник отодвинул их обоих сильными лапами. — Ну-с, ха, мне показалось по звуку, попали, когда мы едва успели отъехать.
— Да, — подтвердил водитель, поднес зажигалку к концу сигареты, но пламя не сразу попало в цель, — я только стал газ выжимать, — понадобилась пауза для затяжки, — стал выжимать… и справа сзади по крыше как будто градиной.
— Во-во, это метрах в двадцати, от места, где вы меня подобрали.
— Подальше, так — тридцать-сорок. А потом уж мы понеслись.
Прокурор достал мобильник, полковник показал — дать сначала ему, но обратился сперва к хозяину машины:
— Тут без всяких компенсаций и волокиты — на нашей ремонтной базе не только отремонтируют, но и всю машину посмотрят, что надо в порядок приведут.
Уже через минуту примчалась машина ДПС, откуда полковник начал по рации организовывать оперативно-розыскные мероприятия.
Прокурор, получив назад свой мобильник, позвонил Владимиру.
…
— Скажи, из квартиры, которую снимал китаец, видна церковь у Черного леса?
Оказалось — видна из второй комнаты.
— Свяжись с хозяином, необходимо проверить квартиру. Предварительно позвони в Управление, за тобой заедут два сотрудника. Возможно, из квартиры стреляли.
— А нам с вами, — он обратился к водителю, — придется отправиться ненадолго на место происшествия. Сейчас туда прибудут специалисты, надо максимально точно определить линию стрельбы.
— Давайте сделаем так, — попросил он, когда стали двигаться уже в обратном направлении, — проедем мимо церкви, развернемся к той стороне тротуара и повторим последний участок маршрута.
— Второй выстрел не получим?
— Если бы, — мечтательно произнес прокурор. — Нет, стрелявший уже далеко.
Они миновали церковь.
Виктор отметил, по той стороне тротуара, пока ехали, прошли всего двое — продуманно выбрано место: лежащего человека не сразу могли заметить; время для ухода у преступника получалось вполне достаточное.
Развернулись…
— Остановимся там, где я выскочил за полковником. По-моему, это чуть дальше калитки.
— Метра два или три.
Теперь поехали медленно…
— Вот здесь, — уверенно произнес водитель.
Машина встала.
Виктор вынул из кармана платок.
— Никакой гаечки у вас нет?
— Зачем?
— Завернуть и бросить платок при разгоне, там, где ударила пуля. По вашему сигналу, так что — настраивайтесь.
— М-м, в бардачке небольшая отвертка имеется.
— … ага, вижу, — отвертка оказалась подходящей по весу, прокурор завернул ее и сделал два узла по концам. — Сейчас попробуйте воспроизвести всё в уме. С момента, когда я здесь выскочил. Но пока только в уме. Итак… я выскакиваю!
Прокурор засек секундную стрелку — очень важно, чтобы время в мысленном отражении событий и при экспериментальной проверке оказалось почти одинаковым — тогда место попадания пули будет определено почти точно.
— Бросайте!
— Та-ак, очень хорошо. Теперь приготовьтесь, — прокурор высунул руку с платком из окна. — Я выскакиваю.
Побежала секундная стрелка… семь секунд — машина рванула…
— Бросайте!
Стрелка в момент, когда он разжал руку, показала меньше, чем минус секунду.
Машина сбавила, приостановилась, водитель собрался дать задний ход…
— Нет, подождите. Сначала я туда прогуляюсь.
Расстояние до платка, он почти сразу его увидел, было всего метров в сорок.
Виктор чуть пробежался и махнул рукой — подъезжать.
А с другой стороны появилась машина с мигалкой.
Пока прокурор регулировал остановку машины — дыркой от пули на уровне носового платка, — вылезли и подошли прибывшие, старший из них представился.
Прокурор показал на отверстие в крыше вблизи задней боковой дверки, люди, сразу поняв, начали действовать.
В косое отверстие вошла длинная бумажная трубочка — главный, в обе стороны, направляющий вектор.
Пуля, стало ясно, тут где-то недалеко за церковным заборчиком.
Рядом напротив двухэтажные дома старой постройки, но бумажная стрелка проходит мимо угла одного из них, а до второго слишком большое пространство.
Кто-то из сотрудников начал работать металлоискателем.
Вдали, из кандидатов «на выстрел», два здания: панельная девятиэтажка метрах в трехстах и блочная белая башня, эта немного ближе.
Просигналил мобильник.
Звонок был праздный — Игорь Петрович, томившийся ожиданьем, сообщил, что двое оперативников уже забрали Владимира и едут смотреть квартиру, спросил как дела.
— Работаем. Полагаю, минут через сорок буду у вас.
Полковнику, понятное дело, жутко хочется знать — как оно вышло так счастливо, что Виктор явился вдруг к нему на спасение, а самого его сейчас больше всего интересовали подробности, которые нельзя было утром спросить у Зубакина. Надо бы поскорее поехать к нему вместе с полковником, и кстати, в силу сложившихся обстоятельств, попросить, душевно, еще об одной услуге: назвать московского патрона «Шестовой» — придется сначала раскрыть, конечно же, что она не она.
А интересно, сон, предутренний, подходит под категорию «вещий»: волны несли события — появилось, грозящее смертью, бревно — он сумел, непонятно как, увернуться… очень возможно, что от этого страха позже явилась связка: оружие с оптикой — вызов на встречу полковника — новый, за его жизнь страх, да такой, что заставил сэкономить все возможные в те моменты секунды.
— Вроде есть, — прозвучало у него за спиной.
Он повернулся… двое оперативников, натянув резиновые перчатки, присели и начали аккуратно разгребать землю.
Если пуля там, надо сдвинуть автомобиль вперед сантиметров на шестьдесят-семьдесят — тогда это точно не из ближайшего дома.
Один из искавших что-то заметил:
— Вот-вот!
— Она, она самая, — довольно произнесли еще два голоса.
Пуля оказалась в руках у старшего, он, чуть подержав ее между большим и указательным пальцами, уверенно назвал оружие и калибр.
Помучив хозяина автомобиля движеньями вперед-назад, нашли, насколько возможно, окончательную позицию.
Первому посмотреть на направление бумажной стрелки предоставили прокурору.
Получилась… белая башня.
А вот этажи и окна стали определять коллективным мнением.
Процесс, впрочем, оказался коротким и без больших разногласий: подходили седьмой и восьмой этажи — по два окна в каждом.
Прокурор вызвал Владимира.
— Ты где?
— Стоим у дверей квартиры, хозяин будет с минуты на минуту. В квартире почти наверняка никого.
— Дом — белая башня?
— Да.
— А этаж?
— Шестой. О, лифт приехал… Виктор Сергеевич, хозяин прибыл… секунду… сейчас открываем дверь, и я продолжу.
— Давай.
Он в двух словах пересказал коллегам происходящее и приложил аппарат к уху.
Голоса отдаленные… и не очень разборчивые…
Старший оперативник еще раз примерился к бумажной стрелке:
— Шестой этаж? Если только стрелял стоя с плеча…
Владимир заговорил:
— Виктор Сергеевич, квартира точно в таком состоянии, как мы ее при осмотре два дня назад оставили.
— Ты вот что сделай: открой окно и помаши нам чем-нибудь.
Стали ждать…
Прокурор сначала услышал рядом удивленные возгласы… что за ерунда, им махали из окна с другого края дома.
Голос Владимира спрашивал что-то в отведенной от уха трубке.
— Да, видно. Там нет окна, поближе к центру?..
Нет? Ну, ладно. Осмотрите всё еще раз, я скоро перезвоню.
Тем временем установилось мнение, что стрелять из тех окон никак не могли.
— Да и шестой этаж не клеится, — поморщился старший, — глаза сами выше идут.
— С восьмого, с подоконника — ну просто идеально! — добавил его молодой товарищ, как если б сам с охотою это проделал.
Все улыбнулись, и даже виновник, понявший конфуз.
Прокурор позвонил туда в дом.
— Володь, как я представляю, от лифта по обе стороны секции с квартирами?.. Ты в левой секции, если смотреть на нас, так?.. Необходимо проверить две квартиры справа. Но этажи, Володя, седьмой и восьмой… Да, почти наверняка, оттуда.
* * *
По дороге в Управление, уже в милицейской машине, Виктор забеспокоился: он так стремительно выкинулся из дома, что бог его знает, как там с водой и газовыми конфорками — в памяти следа не осталось, что он делал перед звонком Зубакина.
Пришлось резко менять маршрут.
И на предложение «подождать» ответил отказом — сам скоро к ним в Управление доберется, потому что еще надо побриться и… так кое-что.
Главным «кое-что» было, конечно, позавтракать — организм отчетливо заявлял об этой необходимости — а полковник, ничего страшного, полчаса еще подождет.
Тем более, нужна информация по осмотру тех двух квартир.
Информация поступила гораздо раньше, чем он полагал, — успел побриться, но к завтраку приступить не успел, — Владимир сообщил: в квартире на седьмом нормальная пожилая пара, на восьмом не отвечали, соседи сказали — квартира недавно сдана; взломали при свидетелях, там — брошенный карабин.
— Делай протокольное описание и дуй к Игорю Петровичу, я буду там.
Распадается схема — китайцы остаются китайцами… а стрелял-то кто?
Или они сняли две квартиры — вторую для отвода глаз?
Нет, чересчур это как-то. И зачем им вообще стрелять в местного начальника милиции?
Когда Виктор добрался до Управления, туда уже привезли и допросили хозяина квартиры, откуда велся огонь.
Квартиросъемщик вышел на него через объявление. Паспортные данные его хозяин не записал — только фамилию, имя и отчество, причем со слуха, хотя тот и показывал паспорт.
Заплатил он вперед за два месяца, вид имел очень интеллигентный.
Однако по части самого «вида» сведения были слабенькие: лет сорока пяти, рост выше среднего — около ста восьмидесяти, волосы темные средней длины, очки с затемнением — неясен цвет глаз, нос правильный, усы, не то чтоб большие…
Хозяин сам был «после вчерашнего», а может быть еще и «позавчерашнего», в общем — тот еще описатель.
И нервничал — пришлось даже успокаивать, что не привлекут за незарегистрированного жильца.
Отправили все-таки составлять фоторобот и остались одни.
— Витя, спас ты меня. Спасибо за это говорить слишком мало…
— Ладно вам, Игорь Петрович, на плечах же у вас сидел, и поблагодарить за всё мы должны Зубакина.
— Зубакина?
— Позвонил утром с сообщением о недавней продаже в городе карабина с оптикой. Ну, меня, как волной, сразу к вам.
— Это ведь надо было так одно с другим сопоставить!
Полковник всем видом своим показал удивление.
И помрачнел.
— Слушай, а возьми он пониже этак на метр…
— Мы ведь рванули, он впопыхах стрелял.
Погружаться в произошедшее было совсем ни к чему.
— Вы сами-то кого подозреваете?
— Ой, уже измучил себя этим вопросом. Нет, ничего в голову не идет.
— Письмо покажите.
— Что? А, пригласительное это. Я же оформил его и сдал. Сейчас позвоню.
Когда принесли папку, пояснил и без того понятное:
— Отпечатков пальцев там не было.
Прокурор начал смотреть.
Удивило… нет, не то, что написано от руки, но что почерком, а не печатными буквами.
И другое нечто, не удивило, а напрягло.
Отозвавшейся памятью, будто знавшей про это письмо.
Но что?..
День тяжелый для головы.
Объявился Владимир.
Сразу стал громко докладывать:
— Оружие практически новое, глушитель заводского производства, несколько патронов оставлены на подоконнике. Никаких личных вещей. Скорее всего, их там попросту не было. Обнаружить сколько-нибудь отчетливые следы пальцев нигде не удалось.
Прокурор почувствовал раздражение от бодрого тоном рапорта с нулевыми, практически, результатами.
И несправедливость этого раздражения.
Почему-то опять явилась мысль, все ли в порядке дома — ведь уходил торопясь.
Да, тяжелый для головы день.
Дома…
Память открылась вдруг, обрадовала и утешила — в порядке всё с головой!
— Игорь Петрович, машину бы мне — буквально на пятнадцать-двадцать минут. А вы тут чаю к моему возвращению, а?
Он сделал, что мог.
Не вышло.
Силы-преграды — одолимое-недоступное…
События — звенья цепей, связывающих миры…
И как бы ни был значителен в какой-то момент человек, он слишком мал ко всему остальному.
Сделал, что мог?
Да.
Значит — он опять столкнулся с неодолимым.
И надо правильно понимать случившееся, для него это знак.
Знак — уходить.
Часы в вестибюле показывали — он обернулся за шестнадцать минут.
В кабинете еще только заваривался под колпаком чай, полковник, как и Виктор, не любил «из пакетиков».
— Это что у тебя?
— Лермонтов, из квартиры священника.
— Э… та, что ли, из которой листы выдрали.
— Именно. Только вы дарственную надпись не видели. Где письмо?
— Тут где-то… вот.
— Сравните почерк. Ты, Володя, тоже смотри.
Странное человек существо — вот сейчас отчего-то поднялось настроение, хотя радоваться никакого разумного повода нет. Скорее наоборот — расстрельное утро, а впереди — туман гуще прежнего.
— Тэк-с, заварка, надо полагать, уже готова, — сам себе объявил прокурор. — Конфетки, ба-ра-ночки…
Маленькие из самой высокосортной муки сушки незаслуженно обходятся молчанием среди исторических достижений России — одну, не удержавшись, он сразу засунул в рот.
— Что ж получается? — растерянно произнес Владимир.
— Да? — полковник поднял от бумаги глаза с никаким в них выражением.
— Почерк один к одному, Виктор Сергеевич, — голос молодого человека прозвучал детски жалобно.
— Знаю.
Прокурор взялся за разлитие чая.
Кроме отличных сушек у хозяина был еще абрикосовый джем.
— Витя, а чем ты доволен так?
— Вот, — он указал на продукты.
На лице помощника даже высветилась обида.
— Надо, Володя, радоваться, день сегодня счастливый. Во-первых, спасибо Зубакину и дурному сну, который меня насторожил. Игорь Петрович с нами сейчас…
— А не в морге, — досказал тот, и посетовал на себя: — Ну и быстро же человек привыкает к хорошему.
— Во-вторых, пуля, что нам вдогонку, тоже могла достать. В-третьих, у Зубакина наверняка есть какая-то уточняющая информация по оружию: кто продавал, кому продавал.
— Наверняка есть, — полковника мысль, что он здесь, а не в менее привлекательном месте, все-таки привела в хорошее настроение. — Ах, чай получился хороший! Пей, Володя.
— Но почерк! Дарственная на книге помечена шестым мая 1937-го года. Книга старая, и надпись на ней старая, к тому же — чернилами и перьевой ручкой.
— А ты пей, — пригласил прокурор. — И вообще, кто сделал дарственную, почти очевидно: это подарок отцу священника, которому тогда было тринадцать лет, от его отца, то есть от деда священника.
— Тогда ему сейчас… больше ста лет?
— Хорошо сохранился, — пробормотал, как об обычном, полковник.
Владимир шумно вздохнул, провел рукой ото лба к затылку… чая ему не хотелось, но другого не предлагали.
* * *
Коттедж Зубакина, который Виктор видел еще вчера с другого берега озера, не показался тогда среди прочих особенным, а теперь, когда подъехали, он обратил внимание, что на участке вокруг дома нет ни беседок под мрамор, ни бани с башенками и прочими украшательствами, зато розовых кустов много, на некоторых уже завязались бутоны.
Внутри, куда их сопроводил сам вышедший встретить хозяин, тоже не заметно особого шика — холл традиционно вполне оформлен: дерево, камень, большой камин… на его верхней панели фотопортрет.
Уже понимая чей, прокурор подошел ближе.
Старший лейтенант десантных войск, в летнем раскрытом на груди кителе… тельняшка, берет… лицо скуластое, небольшие жесткие усики, взгляд спокойный, уверенный — что-то в хорошем смысле типическое в этом лице, можно внизу написать: «Готов к защите Отечества».
Вспомнились те священнику на исповеди слова о чувстве, запретившем расстрелять мальчишку: «страшное что-то произойдет… мир перевернется…»
Виктор не знал сейчас — фантазия разыгралась или он когда-то действительно видел картину: руки вцепились в падающий земной шар — напряженные до предела они его не удержат.
Полковник с Зубакиным ожидали его в центре холла у стола темного дерева; молодой человек катил тележку с напитками.
Хозяин предложил откушать — второй час, время обеденное.
— Недавно чая с сушками напились, — полковник махнул рукою с досадой на легкомысленный этот поступок.
— Тогда сырку-колбаски.
Тот согласно кивнул, но прежде чем устроиться в кресле, торжественно произнес:
— Сначала о самом главном: сердечно благодарю вас, Борис Григорьевич, за спасение моей жизни.
Хозяин высоко вскинул брови.
Прокурор решил, что лучше ему «ввести в курс дела»:
— Игоря Петровича вызвали анонимным письмом на встречу у церкви к Черному лесу, сегодня в восемь тридцать. Я, спасибо вашему звонку, сумел отреагировать. Грохнули мимо — по крыше отъезжавшего автомобиля.
Виктору сразу вспомнилась сказка про медведя, которому очень не понравились чужие действия в собственном доме. Девочке Маше, правда, всё удачно сошло, но вот этот «медведь» прощать такое ни в коем случае не намерен; тут же возникли подозрения, что Зубакин может теперь «затемнить» канал продажи оружия, чтобы самому «разобраться».
— Борис Григорьевич, нам сейчас крайне необходимы совместные действия.
— Понимаю, — хозяин показал рукой, что все-таки надо присесть. — Откуда стреляли?
— Из двенадцатиэтажки, там метров триста.
Не дожидаясь вопросов, он рассказал детали, в том числе примерный облик стрелявшего, но про почерк в письме и на книге говорить не стал, не от задних каких-то мыслей, а простого соображения — не морочить человеку голову не годной для использования сейчас информацией.
Завершив рассказ, прокурор поймал на себе уважительный взгляд:
— Как вам это в секунды какие-то связать удалось?
Появилась вторая тележка; на стол, кроме «сырка-колбаски», поставили заливную осетрину, вареные языки, зелень и соусы.
Подождали, пока прислуга уйдет.
— Как понимаю, теперь слово за мной, — хозяин сначала приглашающе показал на расставленные блюда. — Вы меня простите, если я не раскрою канал поступления информации по продаже оружия? И юридических доказательств тоже нет.
— Простим, — согласился полковник и потянул на себя ручку спиртовой тележки. — Как сказал классик: «Грех такую закуску помимо водки». Я рюмку чистенькой, а вы?
Оба в ответ согласно кивнули.
— Оружие продавал хозяин ресторанчика у Черного леса. Он азербайджанец. Заведение сомнительное. Во-первых, убыточное: посетителей мало, и нет дополнительных промыслов — ни девочек, ни наркотиков, ни азартной, в ночное время, игры.
Полковник, хмыкнув недоуменно, прервал рассказ поднятой за общее здоровье рюмкой, и видно стало — отодвинувшиеся чуть утренние впечатления создали тот фон, на котором каждый вдох теперь доставлял ему радость.
— Ну-ну, — он, кивнув хозяину, захрустел редиской.
— Во-вторых, ресторатор этот контачит с двумя молодыми русскими мужиками; в городе они, как и сам азербайджанец, недавно, — Зубакин недовольно дернул щекой: — А вот отследить человека, которому продали оружие, моим ребятам не удалось. Место он подобрал для встречи тут в старой части города, завернул в арочку, сел на электромопед и смылся по пешеходным дорожкам. Не учли они такого варианта.
— Да как его учтешь? — справедливо заметил Игорь Петрович, желая, заодно, успокоить хозяина.
Тот, привстав, принялся накладывать им на тарелки.
Остановили разговор, чтобы поесть.
Зубакин с полковником решили еще по чистенькой, а Виктор перешел на белое полусухое. Его самого теперь подняло слегка на счастливые крылья — убить ведь могли запросто тем выстрелом по автомобилю или ранить серьезно. Интересно, а у стрелявшего нервы не выдержали — на риск пошел: и промах дать, и себя обнаружить. Или считал, что его уже вычислили, использовал последний шанс?
Полезли другие вопросы профессионального плана и сложились в один:
Хоть и хороший глушитель, но хлопок отчетливо слышится через открытые летом соседские фрамуги и окна. Затем: квартиру выбирали заранее, а могла подходящая и не найтись. Наконец, деньги сейчас тоже очень считают — зачем тратить многие тысячи долларов на дорогое оружие, когда достаточно было отследить маршруты полковника и совершить покушение обычным, так сказать, способом. Это, кстати, надежнее, чем вызывать на встречу в почти безлюдное место, куда полковник, из осторожности, мог и не явиться. Слишком зыбкий получается план операции, если смотреть на него с момента, когда он задумывался. А у покушения на начальника УВД города должны быть серьезные заказчики, по деньгам уже только, которые тянут «зелеными» на десятки тысяч. Кому понадобилось?
Зубакин коснулся салфеткою губ и почти повторил эту мысль:
— Я всё вертел в голове, за последние десять лет — от вашей еще от майорской службы — ну, никак из прошлых городских дел кандидата подобрать не могу, кто способен бы на такое. Вы сами, Игорь Петрович, кого предполагаете?
— Ой, говорил уже Виктору — изломал всю башку.
От подпорченного настроения он взглянул на бутылку.
Хозяин сразу налил, добавил вина в бокал прокурору и поднял рюмку для тоста:
— Город растет, а нормальных людей не прибавляется. Я за то хочу, чтобы вместе держаться, — он неуверенно вдруг взглянул на прокурора.
Виктор быстро двинул навстречу бокал.
А через несколько минут, когда темп насыщения снизился, он взглянул на полковника, предлагая ему эстафетную палочку.
Тот сначала поинтересовался:
— Как, Витя, это винишко?
— Очень хорошее.
— Тогда я тоже. Борис Григорьевич, у нас тут информация — хоть стой хоть падай.
— Да уж после предыдущей вряд ли сумеете удивить.
— А поглядим. Шестова наша, представьте себе, дама с фальшивым паспортом. И это притом, что настоящая Шестова в природе существует и биография ее полностью заимствована, — он сделал маленькую паузу. — Я понятно ситуацию обрисовал?
Виктор готов был поклясться: ни один артист не сыграет так ярко оторопелость — Зубакина стопорнуло… что-то было у него во рту, он попробовал с осторожностью прожевать…
Кашлянул, сглотнул…
— Когда-то, не помню где, рубрика была: «Удивительное рядом».
Все вспомнили, но тоже не вспомнили где.
— Не хочу на вас давить, Борис Григорьевич, — нежно проговорил полковник, — но сами ведь предлагали держаться вместе.
Зубакин сразу понял к чему.
— Да, кто ее московский покровитель. Сейчас скажу…
Нажал кнопку сбоку стола и велел подавать кофе.
Прозвучала фамилия.
Но, против ожидания, не криминального авторитета, а из тех «воротил», которые повылезли из хладных ленинградских болот.
— Ты, Витя, хорошо его себе представляешь?
— Вполне, — прокурор задумался. — Но вот чего не могу себе представить — какой ему тут в нашем городе интерес, — он посмотрел на Зубакина: — Была версия, что чьи-то излишки капитала могут потянуться сюда, на лакомую территорию — на Черный лес. Но не его профиль, совсем не его. И плюс к тому, в последнее время дела у него перешагнули наш местный масштаб.
— Мне тоже это известно, и я его в качестве конкурента здесь в упор не видел. Честно говоря, подумал — по женской линии что-то, он бабник был откровенный, не знаю, правда, как нынче. Нет, всё равно не понимаю — зачем конспирировать эту Шестову?
— Значит, — полковник, утверждаясь в пришедшей мысли, кивнул сам себе, — значит, кто-то другой его попросил.
— Так полагаете?
— Да, искали хорошо знающего вас человека.
— Хм, брату его я когда-то помог, — Зубакин насупливо помолчал… — Хочется очень надеяться, что никак это не связано с покушеньем на вас, Игорь Петрович.
Сила — гневная, беспокойная — не имея выхода себя приложить, задвигалась в большом человеке.
Сюда по дороге, они с полковником договорились не сообщать Зубакину о женском голосе — когда две ночи назад похитители пришли за псковской иконой, и хотя оно сейчас шло вразрез с принципом «держаться вместе», прокурор об этом ничуть не жалел.
За кофе обговорили действия на ближайшее время, и первым инициативу проявил хозяин: он свяжется с главными лицами азербайджанской диаспоры — они же и лидеры неформальные, пусть сами разберутся со своим продавцом оружия; «своего» они не сдадут. Но первое — чтобы ноги его здесь больше не было, а главное — все сведения о заказчике оружия он должен выложить.
План понравился тем еще, что никаких собственных силовых действий хозяин в виду не имел.
Правоохранители, в свою очередь, будут обо всём информировать «коллегу», в том числе о первом допросе Шестовой, задержание которой уже представлялось безотлагательным.
У полковника совсем прошло утреннее напряжение, а от съеденного-выпитого стала трогать сонливость.
Все приказы, включая контроль на вокзале и дорогах из города, были отданы, оперативная обстановка больше, пока, ничего не требовала.
— Завалюсь-ка я, Витя, спать часика на три? Я в Управлении, на своем удобном диване.
Прокурора это как раз очень устраивало, и что в Управлении — так как попытку повторного покушения не следовало совсем исключать.
* * *
Яна, когда он позвонил, отреагировала растерянно, даже пришлось переспрашивать, хорошо ли она его слышит — нужно сегодня встретиться; правда, девушек на встречи приглашают вовсе не этим, приказным почти, тоном, и, придав голосу, сколько можно, любезность, он предложил ей самой выбрать место и время.
К кому именно он идет — к преступнику, случайно втянутому человеку или вообще невиновному? Хотелось очень этого третьего варианта, но не шло в голову, каким, конкретно, таковой может быть.
Виктор начал искать глазами назначенное заведение и скоро дошел до него.
Поискал внутри Яну…
Она забилась в самый угол полупустого зала, но так, чтобы зал был хорошо виден весь.
Сделала ему приглашающий к столику жест.
Улыбнулась.
Сдержанно, не как прежде — «всем выражением».
Бокал с красным вином почти выпитый.
Глаза исподлобья, большие, и такого серого цвета, который бывает только в глазах и нигде больше в природе.
— Что вы так улыбаетесь?
— Как?
Он не был на той космической волне, где всё застывает и можно разглядывать будущее, чувства человеческие сами по себе космос, они говорили сейчас — перед ним… нет, не преступник.
Сознание человека, привыкшее к знакомым полочкам в родном помещении, противится, когда хотят вывести из него, чтобы показать нечто другое: не удивительно — а вдруг оттуда не удастся вернуться назад; сознание предпочитает обыденность — Виктор остро ощутил это за последние полчаса. «К чему-то надо сначала привыкнуть, и только потом стараться понять», — сказала Яна, когда почувствовала — от ее рассказа у него плывет голова. Очень точно сказала, так же говорил Макс и ребята на семинаре: наткнувшись на новое, люди стремятся найти ему название и этим вписать в существующий круг — всё что имеет имя, приобретает краски привычного мира, перестает быть чужим; потом это «новое» начинают изучать, стараясь отыскать оправдания данному имени, и изворачиваться будут до анекдотических крайностей, настаивая на том, что имя-обозначение дано было правильно, — и это плодотворная диалектика, потому что только всё вместе, и в том числе ощущенье границы с абсурдом, движет вперед.
Хорошо, что он был психологически подготовлен к несовершенству даже очень научного сознания, иначе его собственное сейчас действительно могло не вернуться, туда где «родные полочки».
Дед Яны — дитя коммунистических идеалов — и был тем самым очень молодым командиром отряда, направленным сюда из Москвы для этапирования сотрудников Института согласно дальнейшему ожидаемому приказу. Именно он исчез на четыре года, побывав в реальности, где история пошла по другой ветке.
— И наверное, там не было никакой войны с немцами, потому что Тухачевский сразу начал устанавливать военно-политический союз с финнами и поляками. Дед провел там всего полгода, и для его примитивно-партийного сознания каждый день почти становился стрессом: дружба со странами-буржуинами — новое правительство ведь стало восстанавливать отношения в рамках Антанты, право на выделение крестьян из колхозов в кооперативы с возвращением им долевой собственности, мелкотоварное предпринимательство. Он помнил мальчишкой «проклятый НЭП» — и что-то похожее очень на его глазах начиналось. А главное — убит его кумир Сталин, вместе с Ворошиловым, и якобы они, повздорив, стреляли друг в друга, но всем почти было понятно — это сделала новая военно-правительственная группировка.
— И были репрессии к старой?
— Куда-то их поссылали на периферию, но ничего зверского.
Здесь очутившись, скакнув на четыре года во времени в август 41-го, дед ничего не понял сначала, молол ахинею про покушенье военных на Сталина — тех самых, что давно уже были расстреляны. Подумали было сперва, что уклониться хочет от фронта, но две психиатрические экспертизы категорически не признали его симулянтом.
— Потом он стал понимать, что безобразно проспали войну, что этот кремлевский палач срубил не только Верховное, но и вообще кадровое офицерское командование.
— Сорок тысяч старших офицеров, — подтвердил Виктор. — Этот руководящий состав обеспечивал как минимум десятимиллионную армию. И никого не щадили: штабистов опытных, военных инженеров, даже картографов.
— Представляете, а там ничего этого не было. История без трупов, страха, подлостей… блин, ну как мне захотелось туда!
Она уже два раза подносила ко рту пустой бокал, заметно было — нервы ведут себя как хотят.
Прокурор, попробовав успокоить, сжал слегка ее руку, и показал официантке принести им по бокалу, однако вполне успокоить не удалось, на щеках девушки выступили красные пятна.
— Давайте, Яна, теперь про наши дни.
— Нет, скажите, сами бы не хотели жить среди нормальных людей, а не в этой параше?!
— Яночка, вас на весь зал слышно.
— Да черт с ним… ну давайте про наши…
Пошло все-таки поспокойней.
Дед окончил свою жизнь, когда Яна была еще в дошкольном возрасте, но она запомнила тетрадь, про которую он ей говорил: «Прочитаешь, когда станешь взрослой — вот когда получишь высшее образование и совсем поумнеешь». Дед, как сам объяснил в тетрадных записях, не хотел впутывать ее родителей в эту историю, и Яну предупреждал — не предпринимать никаких действий, пока коммунистический режим не сменится. Тетрадь она прочитала даже гораздо позже, чем «совсем поумнела», — будто какая-то сила удерживала. Прочитала четыре года назад, год ушел на перечитывание, обдумывание, а правильнее сказать — на то самое привыкание. Кроме подробного и очень притягательного описания другой той реальности, дед написал, что его «отпустили» от отчаянного желания вернуться, но не только: директор Института взял с него обещание связаться с его оставленным сыном и передать ему, что вся необходимая информация написана симпатическими чернилами на страницах подаренной ему книги лермонтовских стихов, надо только подвергнуть страницы подогреву над керосиновой лампой. Однако уже шла война, а сам дед попал в психушку, и хотя он считался психически неопасным, держали там восемь лет, так как «выздоровев» от другой реальности, дед вынужден был «потерять память» о собственной личности — не мог ведь продолжать быть исчезнувшим командиром.
Виктор сделал знак остановиться и назвал страницы из книги.
— Они?
— Верно, а…
— А еще предположу, что вы побывали в квартире священника и вырвали эти страницы.
На лице девушки возникло что-то вроде желания всхлипнуть.
— Прокурор… я ведь делаю признательные показания, а вы отнимаете у меня самое из них ценное.
Им принесли бокалы, он дружественно протянул ей свой, чтобы чокнуться.
Дальнейшее в контурных чертах уже стало понятно.
А через две минуты и подтвердилось.
Не так трудно ей было найти внука, зная фамилию, отчество и предположив, резонно вполне, что его назвали именем деда, — таким образом она вышла на проректора губернской семинарии.
Тот сначала отнесся скептично, и даже когда ознакомился с информацией, оставленной в книге, — мысль о переходе в иную реальность не согласовывалась с религиозными его представлениями. Хотя и не противоречила. Он так и говорил одно время, оставляя вопрос открытым. Потом переменил свое решение и объяснил тем, что «не хочет подчинять себя искусственной несвободе», говорил, что бабушка воспитывала его под знаком такого вот подчинения, истекающего из «узурпации человеком Божьего Промысла», и он не находит в желанье увидеть другую реальность никакого греха.
Виктор сразу же вспомнил, что в той модели у Макса такое перемещение ничем особо принципиальным не отличалось от наших привычных передвижений в пространстве. И собственная мысль добавилась — в тысячелетних человеческих представлениях любое передвижение всегда неразрывно связывалось с физическим его ощущением: каждого шага — пешком или на лошади, каждой волны — под парусами на корабле. И как бы люди средневековья отнеслись к тому, что из Испании в Индию можно переместиться всего за несколько часов?.. Как к дьявольскому — противоестественному их физической картине мира.
— Задача оказалась не очень простой. Внутри Черного леса, как показывали чертежи, проходит контур, а по нему движется энергетический узел. И для него предусмотрена ключ-спираль, — она уловила что-то в его глазах. — Вы о ней тоже знаете?
— По случайному обстоятельству: мы нашли квитанцию на заказ этой штуки. И какое-то время у вас ушло на добычу нужных камней, да?
— На всё уходило больше гораздо времени, чем мы изначально предполагали. Но дело всё же пошло к финалу, и узел ему удалось обнаружить.
— А причем тут лунный календарь?
Она взглянула пристально и с уважением.
— Прокурор, вы мне очень нравитесь не только уже как мужчина.
— Позволите предположение?
— Интересно.
— По нему можно было отслеживать движение энергетического узла?
— Прокурор, а махнем туда вместе? Только… у меня нет этой спирали.
— Вот теперь, Яна, давайте всё аккуратно и точно.
Девушка кивнула и помолчала, сосредотачиваясь.
— Узел он обнаружил предыдущей ночью, а следующей — должен был проверить его смещение. Ну, убедиться, что у нас всё правильно, и можно идти потом наверняка. Договаривались на половину двенадцатого, я опоздала немного. Удивилась, что полоска света видна — дверь до конца не закрыта, но значения не придала, открыла, быстро ступила внутрь…
Они оба увидели одно и то же, он — по фотографии, она — по живому еще впечатлению, плечи девушки дернулись.
— А… вынула уже телефон, чтобы вызвать милицию, и тут меня холодом облило, и мысль только — что уйти надо, уйти, что это страшным для меня может кончиться!
Он поспешил пригасить этот подъем напряжения.
— Но вы все-таки подошли к нему, чтобы проверить.
— Да, заставила себя. Пульса нет, и рука холоднее моей.
— На полу валялись иконы, — напомнил ей прокурор. — У вас не было ощущения чужого присутствия в церкви, преступники могли спрятаться в глубине. Не долетали шорохи, звуки?
— Вот что хорошо запомнила — абсолютную тишину. А иконы на полу я тогда вообще не осмыслила, позже гораздо мозги врубились. А когда пульс проверила, подумала — спираль у него где-то в кармане. Это диск такой — с крышку от консервной банки, ищу-ищу — нет его, нет, но ключи… Взяла автоматически, без всякой идеи, и голос внутри подгонял — «быстрей уходи!»
— Потом решили, что можете с помощью этих чертежей всё сделать сами.
Она кивнула.
Сняла небольшой пакет, висевший у края стула.
— Здесь всё.
— Спасибо. Вы эту историю…
Угадала и прервала:
— Никому, конечно.
— Хорошо. Завтра официально вас вызову в связи с опознанием одной местной жительницей. Скажете: да, была три недели назад вечером у священника, фотографировала по его просьбе иконы, через несколько дней фотографии отдала, расплатился он со мной наличными, с которых уплачу государству налог, как положено, в конце года. И всё! Про детали мелкие говорить: «не помню».
— Вы чудо, прокурор! — сказано был так убежденно, что, кажется, он покраснел.
Засигналил его мобильник.
Номер, вроде, знакомый…
И только проговорив в трубку «слушаю», он понял, что звонок от дежурного по родной прокуратуре.
Тот стал докладывать про какого-то директора ресторана… с азербайджанской фамилией: «явился, очень хочет вас видеть, говорит срочно…»
Соображение сработало не сразу, а когда сработало, девушка посмотрела на него удивленно, потом обеспокоенно, и спросила:
— Случилось что-нибудь?
Прокурор, чтоб успокоить ее, усмехнулся и сам почувствовал, что вышло «криво».
— Ничего плохого. Но день сегодня богат на события.
— Ой да, и чуть не забыла.
— Про что?
— Мне ехать в губернию Машку встречать. Позвонила, что прилетает сегодня вечером.
— Та-ак, — мысли завертелись — сориентировать ее или нет, последовал вывод: «не надо». — Однако вы, сударыня, триста граммов сухого внутрь кинули.
— На нервной почве, и забыла я совсем про Машкин звонок. Ну, мне выезжать только через полтора часа, и приму побольше «Антиполицая».
— Ладно, — прокурор вздохнул, на что-то решаясь: — Не в моих это правилах, но если остановят, сразу звоните мне. Сразу, до проверки на алкоголь.
— Я максимально осторожно поеду.
Из кафе им было в разные стороны, и только он успел попрощаться, как снова запел мобильник.
Тот самый «свой человек» из мэрии, о котором, за прочими событиями, он успел уже позабыть, сообщил — нашлись материалы, незначительные по содержанию, но отыскали всё что смогли; может их завезти сейчас — он на машине.
Очень кстати, Виктор объяснил, где находится.
И опять оценил преимущество небольшого города — если вы и кто-то обретаетесь в центре, встретиться можно через считанные минуты.
Серебристая «Тойота» скоро подкатила к его тротуару.
Виктор сел, поздоровался за руку.
Ему протянули сложенные вдвое отксерокопированные листы — три или четыре всего.
— Я молодым сотрудникам вчера по вашему заданию «субботничек» сделал, сам был на даче. Ну вот, они отыскали. Говорят, вероятность, что не всё проверили, практически нулевая. А это — списки сотрудников Института с указанием должностей.
— Спасибо.
Прокурор хотел сунуть листки в пакет, но был остановлен.
— Посмотрите под номером первым — мне сразу в глаза бросилась характерность одна.
Прокурор раскрыл листы.
Под первым номером значился директор Института.
— Фамилия, имя и отчество, Виктор Сергеевич, полностью совпадают с теми, что у убиенного священника нашего. Вас куда отвезти?
— К прокуратуре, если не затруднит. Да… И давайте договоримся: вы об этом списке ничего не знаете, и я вас больше никакими просьбами не потревожу, — он подчеркнул: — Вообще никакими.
Человек даже приподнялся слегка на сиденье.
— Не извольте беспокоиться, Виктор Сергеевич, не извольте беспокоиться!
— В прессу попадет, знаете ли, глупые сенсации какие-нибудь…
— Будьте покойны, и благодарен вам чрезвычайно!
Машина так бодро двинулась, словно ей передалось облегчение хозяина, Виктор стал рассматривать листки дальше.
После директора и его заместителя шли лаборатории — без названий, просто под номерами… начальники лабораторий, старшие научные и просто сотрудники… в конце Административно-технический отдел… во главе комендант… Виктор вскинул голову от бумаг, посмотрел вперед на дорогу, но глаза хотели назад… и боялись… да что же это?
— Подъехали, — поняв его взгляд по-своему, сообщил водитель.
Повернули за угол, Виктор увидел здание родной конторы, где его тоже ждал какой-то сюрприз, а он не разобрался еще со случившимся.
Попрощался, вышел.
И задержался у входа.
Мысль, противная чувствам, требовала довести себя до конца.
Холл их небольшой — дежурный работник прокуратуры, охранник-милиционер, дальше внутренний вход, запертый сейчас, как и положено, на решетку.
В холле никого больше.
— А где он?
— Отлучился ненадолго за сигаретами.
— Хорошо, откройте. Я буду у себя в кабинете.
Прокурор поднялся на второй этаж и, привстав на последней ступени, вынул мобильник.
— Да, Игорь Петрович, как поспали?
Тот сообщил — «хорошо, перебрал даже» — и поинтересовался, где Виктор находится.
— У себя в конторе. Сейчас подойдет клиент очень интересный. Разговор, думаю, будет недолгий. Сразу после него к вам в Управление.
Полковник ответил: «добро», и что чаем хорошим его обеспечит.
Еще в кафе, сразу после звонка дежурного, у Виктора протянулась цепочка: Зубакин провел работу с вожаками азербайджанской диаспоры — они «вызвали на ковер» продавца оружия — тот явился теперь в прокуратуру с повинной. Но и тогда же возник вопрос — зачем? Договаривались, что «своего не сдадут». А «повинная» по продаже оружия, из которого уже совершено покушение на убийство, смягчала, конечно, но не могла совсем отменить наказания.
Впрочем, теперь глупо гадать, тем более… дверь слегка приоткрылась:
— Можно?
— Да, входите.
Голос, он сам почувствовал, от показного спокойствия прозвучал у него громче нужного.
Не хотелось смотреть в лицо вошедшему.
— Садитесь.
— Благодарю вас, товарищ полковник, — Виктор не успел вздрогнуть на обращенье «товарищ», перед ним положили удостоверение. — Взгляните, пожалуйста.
Что… что такое?
«Министерство внутренних дел»… «капитан»… указано подразделение центрального аппарата…
Человек напротив вежливо улыбнулся и развел руками.
У Виктора всё стремительно закрутилось назад и встало от звука пули по крыше.
— Капитан, мне сообщили, что через вас прошло оружие, из которого сегодня стреляли. Это ошибка?
— Это не ошибка, но позвольте я всё объясню.
Виктор почувствовал прилив крови к лицу, гость, заметив, очень поспешно заговорил:
— Оптический прицел был отрегулирован на метр выше цели, точнее — при стрельбе с двухсот метров он давал отклонение на метр вверх, а если дальше — выше еще. Нам нужен этот человек, товарищ полковник. Оружие он заказывал через посредников. «Куклу» или холостые патроны передавать было нельзя, посредник мог проверить, оно так и случилось. К тому же, недоставало времени.
— Фу, капитан, дайте перевести дух…
В буквальном смысле потребовалось разок вздохнуть глубоко.
— Так. Ну, человека этого, я знаю уже, вы при передаче оружия упустили, — он поднял руку, чтоб не выслушивать оправдания. — А на кого готовится покушенье, не знали?
— Да если бы… понятия не имели.
— Вот между прочим, при контакте со мной, этого стрелка мы бы взяли обязательно.
— Неуклюже вышло, товарищ полковник, вы правы, — азербайджанец не только говорил без акцента, но и лицо изменилось с того «ресторанного» на умное, без конфетной красивости. — И время, я говорил, сильно нас поджимало.
«Даже ресторан под операцию открыли, и подразделение это… далеко нити идут».
— Курите, если хотите.
Прокурор достал из нижнего ящика блюдце для пепельницы.
— Спасибо, не откажусь.
Он вдруг понял, куда идут эти «нити» — нет, не далеко, тут надо говорить «высоко».
Очень!
Неприятно стало.
Будто он, правда, задрал голову, и замутило, как от нависшей скалы.
— Расскажите теперь, что это за нужный вам человек.
Ему ответили виноватым взглядом:
— Вот этого, простите, никак не могу. Попозже вечером прибудет майор — руководитель нашей группы, сообщит вам, а я лицо подчиненное.
— Как со мной свяжется?
— Позвонит по мобильному. Это Шестова, так она здесь у вас значится.
… скала отвесная — живая своей миллионной тяжестью… спираль, блеснув камнями, улетела во тьму… явились с концами в никуда разноцветные линии… «Тяжелый день для головы», — всплыла своя же собственная фраза.
У Нади в секретарской в аптечке есть нашатырный спирт.
Прокурор извинился — что на секунду покинет…
И быстро вернувшись, спросил еще от порога:
— Китаец ваших рук дело?
— Не совсем.
— А как «совсем»?
— Без подробностей, товарищ полковник?
Виктор, сев в кресло, кивнул.
— Это был серьезный агент. Но здесь его уже нет, — на «здесь» поставили ударение.
— Угу. А фамилия и имя непойманного стрелка такие же, как у убитого священника?
Во взгляде капитана мелькнуло удивление, смешавшееся сразу с почтительностью…
— Ладно, не отвечайте. За священником вы, конечно, следили. Про его убийство мне тоже ничего не сообщите?
— Нет, это могу, — гость замял остаток сигареты. — Да, наш сотрудник вел наблюдение, когда священник в одиннадцатом часу отправился к Черному лесу. Наблюдение, разумеется, вел через инфракрасную оптику.
— У священника была с собой садовая лопатка?
Гость прыснул от смеха.
— Ох, недаром майор говорила о вас: «аналитически опасен». Знаете, и что дальше произошло?
— Почти.
— Ну, собственно, деталей особенных я при всем желании передать не смогу. Священник передвигался по краю леса, наш сотрудник мог контролировать его метров с сорока-пятидесяти. Внезапно появилась вторая фигура, разговор какой-то очень короткий, священник замахнулся лопаткой, второй человек отскочил, потом перехватил эту лопатку, пошла борьба за нее, — гость неуверенно двинул плечами: — Наш приблизился метров на тридцать, и тут уже всё прекратилось — видимо, во время борьбы край лопатки угодил священнику в височную область. Технически это понятно, когда, знаете, вырывают на боковом движении.
— Очень правдоподобно. А дальше?
— Судя по всему, тот второй очень испугался. Погрузил на себя тело, лопатку прихватил и, насколько мог, заспешил через лес к дороге.
— К церкви?
— Да, вышел к церкви. Тут уже наблюдение велось обычным способом. Человек в церкви пробыл менее двух минут. Потом вышел, нырнул сразу за другой угол — и в лес. Я, по связи, приказал осмотреть священника, а через полминуты, узнав, что тот мертв, дал команду сотруднику уходить.
— А сможет он опознать того человека?
Голова мотнулась:
— Нет. И приметы самые общие: плотный, среднего роста, возраст средний… Одет был в какой-то полуспортивный костюмчик — так, в барахло.
— Убийство по неосторожности в результате случайного конфликта?
— Мы сразу подумали про попытку ограбления, или какой-то алкаш мог в грубой форме спросить у священника денег. У меня, между прочим, так чуть не убили отца — хорошо, мимо проходили двое крепких ребят.
— Похоже, да, на нелепый случай.
— Но майор сомневается. Говорит, такой тип сбежал бы сразу еще там, в лесу. А если бы его хватило на попытку спасти священника, не стал бы имитировать кражу икон, зачем ему… — гость прервался, — впрочем, это уже не моя компетенция.
Судя по тону, данные мысли ему серьезными не казались.
И по выражению лица — прокурору тоже, но в выражении этом гостю заметилась мрачноватость.
— Капитан, тут такая коллизия… Зубакин — человек не вполне управляемый…
— Простите, не очень пока понимаю.
— Да дело в том, что прямо перед вашим приходом звонил начальник нашего УВД. У него агентура хорошая, есть кое-кто и среди людей Зубакина, — прокурор, с беспокойством даже, предупредил: — Это строго между нами, конечно.
— Понимаю, товарищ полковник.
— Так вот, Зубакин грешит на вас, что вы организовали убийство священника.
— То есть…
— То есть из-за икон. Раз торгует оружием, такой мимо ценных икон не пройдет. Осведомитель предупредил, на вашу ликвидацию, вероятно, уже дана команда.
— Ну и дела, — гость машинально вытащил пачку и из нее сигарету.
— Не ехать же мне с вами сейчас к Зубакину — представлять вас как сотрудника МВД.
— Совершенно исключено.
— Вот. Предлагаю поэтому, отсидеться вам тут как минимум до приезда майора — чай, кофе в секретарской в шкафу. Дежурному я дам команду. А потом подумаем вместе с майором.
— Благодарю, товарищ полковник.
Внука часто называют именем деда — так назвали священника.
И полковника так назвали, тоже полное совпадение — с комендантом секретного Института.
Виктор, выйдя на улицу, сперва хотел проголосовать, но пришла здравая мысль позвонить в Управление — пусть везут на ближайшей патрульной машине.
Комендант, узнавший больше чем нужно, сумел, к счастью для себя, «не засветиться», под репрессии не попасть. От него информация пошла к сыну, от сына к внуку. Нет, не просто про связь миров: что-то большее кроется тут, и страшное очень — как и случается на новом витке познания, что-то, может быть, вроде «мирного» и «не мирного» атома, который один и тот же, но меняется от рук, куда попадёт. И уже сошлись здесь авангардами две нечистые силы: азиатская — способная обрести внезапно единую волю и заполнить собою всё, и «родная» — лишенная совести, ненасытная и оскаленная от страха потерять свои триллионы. В сознании Виктора побежали вдруг стрелки по незнакомому циферблату, и не циферблату даже — там не видно обозначений, но бегут быстро и пространство за ними сразу же исчезает…
— Приехали, товарищ прокурор.
Он поблагодарил, вылез… план оформился, действия понятны.
Официально всё останется как было — нападение на церковь и священника с целью похищения икон, которые, конечно, нельзя хранить вот так на отшибе. Дело будет «висеть», не в нем сейчас главное. Главное — закрыть двери в тот другой мир, куда не должна попадать отсюда зараза, и времени слишком мало на историческом циферблате.
Полковнику он скажет только нужное для решенья задачи — всё прочее останется тайной.
И тайн таких, наверное, немало у человечества накопилось.
* * *
— Витя, но ты же понимаешь кто у них шеф!
— Поэтому и надо проделать всё максимально быстро, — прокурор достал Янин пакет. — Давайте стол освободим. У вас как со специалистом-подрывником?
— Хороший.
— И средства в наличии?
— А как же, для операций по захвату помещений и прочих экстренных обстоятельств.
— Посылайте срочно за ним машину.
Яна на прощанье сказала ему — она сделала на контуре все отметины от крестика, поставленного в тот роковой день самим священником. Оттуда надо отмерять углы и расстояния. И есть ориентировка стрелкой на церковь.
— Эх, спиралька бы тут помогла, — невзначай, и мечтательно, произнес Виктор.
— Ну да, — без выраженья согласился полковник.
* * *
Вечер, но светлый еще совсем — не составит труда разобраться на местности.
Они идут уже редким лесом — от церкви по линии, прочерченной на схеме; листок у полковника, он уверенно шагает впереди — сам взялся вести их маленькую экспедицию, и Виктор сразу понял причину: там на опушке леса, метрах в трех от последних деревьев, должна быть отметина, сделанная священником — скорее всего, обнаженный грунт от срытой травы.
Он рассказал полковнику про указанную наблюдателем стычку священника с неизвестным и про вывод о случайном смертельном ударе — это многое сейчас упрощало.
— Оп-оп, не это ли вот местечко?
Виктор увидел уже, что «это».
Лейтенант взялся за лямки рюкзака:
— Здесь будем рвать?
— Нет, погоди.
Полковник стал вникать в схему.
— Так, Витя, встань на три шага вперед, чтобы я по тебе регулировал угол.
Прокурор начал выполнять роль геодезического шеста.
По схеме, он помнил, ломаная будет слегка удаляться от леса.
На девятой разметке процесс закончился.
— Ну-с, — полковник спрятал схему в карман, — мы у цели.
Виктор не был уверен — такую точность передвижения никак нельзя считать стопроцентной.
Лейтенант начал снимать тяжелый рюкзак, полковник подошел к Виктору почти вплотную, так что пришлось отступить на шаг…
Гуденье послышалось — словно басовитый комар…
Полковник походил чуть в стороны… гуденье усилилось… уменьшилось… усилилось…
— Товарищ полковник, — обратил внимание лейтенант, — у вас мобильный телефон звонит.
— Подождут, — он ткнул в землю пальцем: — Вот здесь.
И отошел, приглашая за собой Виктора, чтоб не мешать.
Гудки почти сразу угасли.
Он снова повернулся к лейтенанту, приступившему уже разгружать свой рюкзак:
— Тебе помощь нужна?
— Мне ваша помощь… вредна.
— Ишь какой.
— Не беспокойтесь, в лучшем виде всё будет.
— Глубинный, как договаривались?
— Локальное землетрясенье в три балла.
— Локально — это как?
— А вы отойдите еще метров на двадцать, там ничего не будет, кроме небольшого толчка, а здесь… землю выкинет вверх метра на два.
Заметно стало: трудится мастер — движения быстрые, точные; Виктор подумал с радостью — тут много времени не уйдет.
Они отошли, как положено.
Что скоро произойдет в действительности, они не знают, и Игорь Петрович, словно поймав эту мысль, говорит тихим голосом:
— Ну, Витя, ежели что, пострадаем за правду. Мне по возрасту уже недостойно бояться, — голова качнулась в сторону лейтенанта, — он человек одинокий…
— Я тоже.
Фотография вспомнилась, виденная, сегодня только, в доме Зубакина, застывшая в памяти, будто всегда там была.
А небо, небо, небо… без единого облака, с неяркой уже, ласковой синевой, небо любило всё что внизу, каждую жизнь человека, букашки, листика и говорило собою про общее счастье, которое только и есть настоящее. Полковник смотрел туда, задрав голову, лицо его, показалось, вернулось в их общее — молодость-детство…
Но отчего-то внутри у Виктора шевельнулась тревожность.
Он прислушался к звукам, шедшим от работавшего лейтенанта, — но не оттуда, а от леса, и в боковом зрении обозначился силуэт…
Так, свой пистолет вынуть поздно, полковник не успевает тем более, а ствол смотрит на них, надежда на лейтенанта… нет, человек хриплым голосом приказывает ему — руки за голову и подойти к остальным.
Что делать, что…
Прикрыть собой полковника — тот выхватит пистолет…
— В сторону! Или убью обоих.
— Спокойно, Витя. Наверно, это судьба.
Ствол перешел на полковника.
Выстрел.
Ствол дернуло вверх.
У Виктора ноги прыгнули сами, и заработало всё, чему когда-то учили — враг рядом уже, он выронил пистолет!… и опустился на колено у ног Виктора.
Что с полковником? Но сначала…
— Оставьте оружие, прокурор!
Маша отходит от деревьев, и Яна…
— Откиньте оружие ногой в сторону! Быстрее!
Темный брючный костюм на ней выглядит униформой, взгляд властный, злой, в руке — с чуть опущенным стволом пистолет.
— Майор, — раздается сзади, — не надо отдавать приказы старшим по званию.
Фу-у, жив! А у этого — мокрое пятно на правом плече.
— Я уполномочена министром внутренних дел — задание государственной важности. Можете с моего телефона позвонить-убедиться. Только не сметь вынимать оружие! Имею право, и буду стрелять.
— Бросьте, майор, все вы там в Москве одна шайка.
— Да как вы… молчать! Вас в порошок сотрут! Обоих!
Взгляд кобры — в зрачках пустота со смертельным исходом.
— Машка, не балуй!
…как из учебника — раз-два-три…
Яна бросает мимо него к полковнику пистолет.
Надо быстро найти — тут где-то в траве второй — и вызывать скорую помощь для раненого; этот человек теперь не опасен, к нему нет уже никакого чувства… вон второе оружие.
Едва он успевает подойти и поднять, как Яна хватает за руку и тянет вниз:
— Велели пригнуться!
Толчок!
Близко где-то выдернули из земли кусок…
Тугой воздух хлынул, хотел повалить… Яна вцепилась в его плечо… в воздухе, трясущемся как желе, не видно ничего кроме мутного движения, звук исчез…
И явился чем-то вроде негромко бурлящей воды…
Вставшее дыхание вдруг нормально пошло, воздух-желе отодвинулся, сузился… по сторонам от него чистое, видимое хорошо пространство…
Глаза сразу стали искать кто где…
Ни Шестовой, находившейся ближе к деревьям, ни, самое странное, раненого незнакомца.
Яна дергает его и тычет пальцем.
Там, где секунду назад колебалась воздушная масса, прозрачная пустота — полоска леса уходит дугою вбок, пространство впереди огромное до дальнего перелеска…
Полковник энергично отряхивает брюки, лейтенант, в сидячем положении, продолжает смотреть туда, где был взрыв.
— Ушел, — он поворачивает к ним голову и показывает рукой, — в гущу, что была там, ушел.
— Я тоже видел, как он исчезал, — полковник осмотрел брюки, удовлетворился их состоянием и полной грудью вдохнул. — Ох, мочили меня сегодня, мочили. Мочили, мочили!.. — он задумался. — Что-то напоминает, а?
— Булгаковских котов, которых душили-душили, — Яна, продолжая держаться за плечо Виктора, смотрела на него большими глазами серого цвета, которого нет нигде больше в природе.
Он прижал ее лоб к щеке — спасла ведь сейчас, и может быть, очень многих.
— Вот, Витя, такие у нас «некрасовские» девицы. Ты не пренебрегай.
Полковник вдруг быстрым шагом направился к месту взрыва.
Достигнув, потоптался там… два раза подпрыгнул.
И показал Виктору кивком и выраженьем лица — в порядке всё, «портал» не реагирует.
Засигналил мобильник — Яшин телефон на экране.
Голос бодрый и выпивший:
— Я прилетел! Уже на маршрутке к городу подъезжаю. Мне дальше куда?
Виктор обрадовался, ждать велел на конечной, на площади.
— Яна, как вы с Шестовой здесь оказались?
— На обратном пути я Машку за руль посадила — ну, от греха. И сижу себе сзади с банкой пива, болтаем. Ближе к городу ей звонят на мобильный, я сразу удивилась — ответы дает: «поняла», «есть». И бах, понеслись! Спрашиваю, в чем дело, отвечает: сиди тихо, мне не мешай.
Она хотела досказать, но слышавший всё полковник вывел главное:
— На прослушке мы с тобой, Витя. ФАПСа через наши мобильники слушает. И когда заговорили в Управлении о подрыве, те передали по инстанции, а там всполошились.
Яна посмотрела на него, потом на Виктора:
— И сейчас, значит, слушают?
— Да плевать, — проговорил прокурор. — В крайнем случае, в адвокатуру уйду.
— А меня Зубакин зовет начальником службы безопасности, ждет не дождется.
И произнес громко, всем-всем кто слушает:
— Нет, господа, нас, как котов булгаковских, замучаетесь душить!
Подъехавшая за ними машина приветственно просигналила.