— Я прикована цепью! — вздохнула она. — Цепью!

— Это обычное дело для рабынь, — пожал плечами Кэбот.

Девушка лежала на спине, распростёртая на мехах.

— Я чувствую себя совершенно беспомощной, — призналась она.

— В этом тоже нет ничего необычного для рабыни, — сказал мужчина.

Верно и то, что она была отлично разложена, что было весьма подходяще для неё, как для рабыни.

Свет давала одна единственная, крошечная лампа, стоявшая в нише в стене слева, если смотреть из глубины алькова, тесного помещения с низким потолком, закруглёнными, покатыми стенами и полом, устланным тяжёлыми мехами. Этот свет тёплый, мягкий, мерцающий, выхватывал из темноты различные атрибуты, развешанные по стенам и лежавшие на полу, обычные для таких мест: кляпы, повязки для глаз, кандалы, грубые верёвки и шёлковые шнуры, регулируемые цепи, стрекало, плеть и другие предметы, удобные для владельцев и весьма знакомые рабыням.

Пространство было отделено от зала тяжёлым кожаным занавесом, закреплённым пряжкой, застёгнутой изнутри.

— И я в ошейнике! — добавила рабыня.

— Конечно, — кивнул мужчина.

— Вы поставили меня на четвереньки, — вспомнила она, — а затем надели его на меня, словно я была собакой.

— Ты — меньше чем собака, — пожал он плечами. — Ты — рабыня.

— Да, Господин.

— И Ты задрожала в тот момент, когда он сомкнулся.

— Этот звук, Господин! — вздохнула девушка. — Его никогда не забудет ни одна женщина! Разве это не самый значимый из звуков, этот щелчок, это клацанье закрытого на тебе ошейника, дающее понять то, что он теперь на тебе, а Ты в нём?

— Есть много значимых звуков, — сказал Кэбот, — рычание слина, рёв горного ларла, крик тарна, дробь боевых барабанов, звон стали о сталь, удары волн, скрип корабельных досок, хлопок натянувшегося паруса, внезапно поймавшего ветер после долгого штиля, шёпот шёлка на теле рабыни.

— Я не понимаю большую часть из того, что Вы сказали, — призналась девушка.

— Это не имеет значения, — отмахнулся он.

Ошейник был того вида, который широко распространён на Горе, в особенности в северном полушарии, плоский, лёгкий, крепкий, что-то между половиной и тремя четвертями дюйма шириной, плотно прилегающий, запертый на замок, расположенный сзади.

— Надпись на ошейнике показали мне, — сказала она. — Но я не смогла её прочитать.

— Тебе же её прочитали, — напомнил мужчина.

— Да, — кивнула она. — «Я — собственность Тэрла Кэбота».

— Всё верно, — подтвердил тот.

— Да, Господин, — вздохнула брюнетка, и чуть позже позвала: — Господин.

— Что?

— Я всегда хотела принадлежать, — призналась она.

— Можешь не волноваться, — усмехнулся мужчина. — Твоё желание исполнилось.

— Но я не могу прочитать даже надпись на своём ошейнике, — заметила она.

— Это не имеет значения, — пожал он плечами. — Ты — неграмотна в этом языке.

— А Вы научите меня читать по-гореански?

— Нет, — ответил Тэрл.

— Я должна оставаться неграмотной? — удивилась брюнетка.

— Да, — кивнул он, — многие рабыни земного происхождения на Горе остаются неграмотным. Они и не должны быть грамотными, это не требуется в том, для чего они нужны рабовладельцам.

— Я понимаю, — грустно улыбнулась рабыня.

— Свободные женщины, кстати, тоже предпочитают видеть рабынь такими, — добавил Кэбот, — это ещё яснее подчёркивает отличие между ними и никчёмными рабынями.

— Понятно, — кивнула она.

— К тому же, — усмехнулся мужчина, — любопытство не подобает в рабской девке.

— Мне уже говорили это, — засмеялась девушка. — Но при этом я подозреваю, что мы ну очень подвержены любопытству.

— Это точно, — признал он, — настолько, что для исправления этого недостатка приходится прибегать к плети.

— Это — странное чувство, — сказала она, — быть рабыней и носить рабский ошейник.

— Ошейник отмечает тебя как рабыню, — пожал плечами Кэбот, — и идентифицирует владельца.

— А ещё, — улыбнулась девушка, — если я не ошибаюсь, он чрезвычайно привлекательно смотрится на мне.

— Совершенно верно, — согласился с ней мужчина, — причём, как с точки зрения эстетики, так и с точки зрения его значения.

— Я понимаю, Господин, — сказала она. — И я уверена, что мужчинам нравится видеть на женщине рабский ошейник.

— Разумеется, — подтвердил Кэбот.

— Но, мне кажется, в этом есть кое-что ещё, — добавила рабыня.

— И что же? — поинтересовался он.

— Я имею в виду тот эффект, который ошейник оказывает на женщину, — пояснила рабыня, — то, как он её стимулирует, возбуждает, информирует и освобождает.

— Освобождает? — переспросил Кэбот.

— Да! — воскликнула она. — Это трудно объяснить, но я никогда не чувствовала себя настолько свободной как женщина, пока не оказалась в ошейнике.

— Интересно, — протянул мужчина.

— И это Вы сделали со мной! — улыбнулась девушка.

— Это был пустяк, — отмахнулся он.

— Пустяк! — возмутилась брюнетка. — Да Вы возбудили меня до такой степени, что я начала жалобно умолять о том, чтобы меня лишили девственности!

— Только не надо использовать столь абсурдное выражение, — поморщился мужчина. — Рабыню нельзя лишить девственности, не больше чем тарскоматку.

— Да, я понимаю, — вынуждена была согласиться она.

— Но верно и то, что Ты теперь больше не девственная рабыня.

— Я — красный шёлк, — сказала бывшая мисс Пим.

— Как и абсолютное большинство рабынь, — добавил Тэрл.

— Но на моем теле нет даже нитки красного шёлка, — упрекнула его она.

— Красно-шёлковая рабыня, — усмехнулся мужчина, — остаётся красно-шёлковой даже тогда, когда она полностью обнажена.

— Да, Господин, — согласилась рабыня.

— Но я договорился с Пейсистратом насчёт туники для тебя, — сообщил Кэбот.

— О, Господин! — у брюнетки даже дыхание перехватило от восхищения.

— Не стоит так сильно радоваться, — предупредил её он. Это туника, выброшенная на тряпки, без рукавов, серая и очень короткая, однако я не сомневаюсь, что Ты найдёшь, что будешь привлекательна в ней.

— Я буду надеяться, что понравлюсь своему господину, — улыбнулась она.

— Однако прежде чем Ты получишь тунику, нам придётся уделить внимание одной маленькой детали, — предупредил её Кэбот.

— К какой, Господин?

— Тебя должны заклеймить.

— Заклеймить!

— Конечно, — кивнул он. — Нам не хотелось бы, чтобы тебя могли принять за свободную женщину.

— Я должна быть заклеймена? — севшим голосом спросила девушка.

— Конечно, — подтвердил Кэбот. — Ведь Ты — рабыня.

— Я боюсь.

— Это не займёт много времени, всего лишь пару мгновений, и на тебе останется маленькая, красивая отметина. Я поставлю её тебе на левое бедро сразу под ягодицей.

— Но разве это не изуродует меня?

— Нет, — отмахнулся мужчина, — это только увеличит твою красоту.

— Это — маленькая отметина?

— Да, — ответил Тэрл, — маленькая, но хорошо заметная, и, уверяю тебя, безошибочная. Она отметит тебя, как рабыню.

— Мы уйдём утром? — полюбопытствовала она.

— Да, — кивнул Кэбот, — Пейсистрат предположил, что это будет наилучший вариант.

— Но ведь Вы собирались уйти раньше, — напомнила рабыня.

— Я передумал, — пожал он плечами.

— А не повлияла ли на это решение, возможность приковать меня в алькове? — улыбнулась брюнетка.

— Я принял к сведению доводы Пейсистрата, — сказал Тэрл.

— Понятно, — вздохнула она.

— И можешь быть уверена, — предупредил мужчина, — на моё решение не повлияло то, что я увидел тебя в ошейнике.

— Но разве вид женщины в ошейнике не возбуждает мужчин? — поинтересовалась брюнетка.

— Конечно, возбуждает, — не стал отрицать он, — причём тысячей способов.

— Как если бы мы были животными, — с укоризной сказала девушка.

— Рабыни и есть животные, — усмехнулся Тэрл.

— Да, — согласилась она. — И меня возбуждает, быть таковой.

— Пейсистрат сообщил мне, — сказал Кэбот, — что вскоре после твоего прибытия в цилиндр, тебе дали рабское вино и поставили прививки, аналогичные по действию стабилизирующим сывороткам.

— Рабское вино, насколько я понимаю, это та горькая микстура, — проворчала рабыня, — которую в меня влили, чтобы я не могла забеременеть, за исключением тех случаев, когда рабовладельцам этого захочется.

— Точно, — подтвердил он.

— Но я всё же могу забеременеть, если мой хозяин примет такое решение.

— Конечно, — кивнул Кэбот.

— Потому, что я — рабыня?

— Да.

— Животное.

— Да.

— А каково было назначение прививок? — полюбопытствовала она.

— А тебе не объяснили?

— Нет, — мотнула головой девушка.

— Но о полезности прививок в профилактике определенных болезней тебе, конечно, известно, — сказал Тэрл.

— Конечно, — ответила она.

— Давным-давно, гореане из касты врачей решили рассматривать старение не как несчастье, с которым они должны были безропотно смириться, а просто как одну из болезней, на которую им следовало обратить внимание, и с которой их ремесло могло бы справиться.

— Я слышала что-то о таких исследованиях в этой области на Земле, — прошептала брюнетка.

— А на Горе эти исследования закончились успехом, — сообщил Кэбот.

— Простите меня, Господин, — сказала она. — Но я не могу в это поверить.

— Не имеет никакого значения, веришь ли Ты в это или нет, — усмехнулся Кэбот.

— Ой! — вскрикнула девушка.

— У тебя очень чувствительное тело, — прокомментировал он, — как и подобает рабыне.

— Вы собираетесь снова заставить меня кричать и умолять?

— Если мне этого захочется, — ответил Тэрл.

— Получается, что я теперь бессмертна? — поражённо спросила рабыня.

— Вовсе нет, — вернул он её с небес на землю. — Ты — человек, и, как и любой человек вполне себе смертна. Это всего лишь подразумевает, что Ты теперь неуязвима перед разрушительным действием возраста, если, конечно, предполагать, что сыворотки подействовали.

— Если? — переспросила она.

— В абсолютном большинстве случаев они действуют, — пояснил мужчина, — но не всегда.

— Я могу понять, — сказала девушка, — почему свободные люди могут пользоваться такими достижениями, но почему их даруют рабам?

— Как раз это понятно, — пожал плечами Тэрл, — чтобы поддерживать на высоком уровне их ценность, в случае раба мужчины — его силы, а в случае рабыни её красоты.

А этот момент у бывшей мисс Пим перехватило дыхание.

— О-о, ваше прикосновение! — простонала она.

— Тебе это нравится? — спросил он.

— Да, — выдохнула рабыня. — Да!

— Ты — чрезвычайно красивая молодая женщина, — сказал он. — И в неволе твоя красота неизбежно увеличится, и, по мере того, как она будет увеличиваться, будет расти своя желанность для мужчин, вместе с твоей ценой на сцене аукциона.

— Но я не хочу быть проданной, — возмутилась брюнетка.

— С тобой будет сделано то, что захотят рабовладельцы, — напомнил Тэрл.

— Да, Господин, — вздохнула она.

— Уверен, тебе будет не трудно понять, — продолжил он, — что мужчины не хотели бы, чтобы твоя красота исчезла, ведь в этом случае они потеряют вложенные в тебя инвестиции. Так что, твоя ценность должна поддерживаться на высоком уровне, хотя бы с точки зрения аукционной сцены.

— Признаться меня это пугает, — сказала девушка.

— Таким образом, твоя юность и красота сохранится, — заключил Тэрл.

— Сохранится для ошейника, — добавила она.

— Само собой, — кивнул мужчина.

— Я люблю свой ошейник, — прошептала рабыня и, внезапно, дикими глазами посмотрев на него, натянула свои цепи, но смогла пододвинуться к нему лишь на какие-то дюймы, и тогда взмолилась: — Дотроньтесь до меня так ещё раз, Господин! Потрогайте никчёмную рабыню снова! Она просит этого! Да! Да-а! Ещё! Ещё-о-о!

Но Кэбот уже откинулся на спину и уставился в низкий потолок алькова.

Девушка приподнялась, насколько позволяли цепи, и срывающимся голосом попросила:

— Пожалуйста, Господин!

— Человек Пейсистрата завтра утром попытается связаться с Лордом Арцесилой. Он сделает это в открытую, поскольку, в отличие от меня, останется вне подозрений для охранников кюров.

Рабыня принялась негромко поскуливать.

— Многое зависит от того, взяли ли Гренделя или нет, — продолжил вслух рассуждать Кэбот. — Если он всё ещё на свободе, заговорщики вне опасности, по крайней мере, на данном этапе.

— Пожалуйста, Господин, — прошептала брюнетка.

— Думаю, что Пейсистрат был прав, — заключил Кэбот, — предлагая мне подождать до утра.

— Господин, — простонала рабыня.

— В общем, пока всё складывается неплохо, — пробормотал мужчина.

— Господин! — заплакала она.

* * *

— Твоё тело, — заметил Кэбот, — теперь стало телом рабыни.

— Я — теперь рабыня любого мужчины, — всхлипнула она.

Дело в том, что рабыня беспомощна под рукой любого мужчины.

— Я ничего не стою, — ужаснулась она.

— Стоишь, — заверил её Кэбот. — Просто в тебе говорят нелепые договорённости твоей прежней культуры. Это как раз именно теперь у тебя появилась настоящая ценность.

— Возможно, — горько усмехнулась девушка, — целых два серебряных тарска.

— В твоей бывшей культуре, — сказал Кэбот, — предполагается, что только мужчины имеют настоящую ценность. В результате женщины захотели и начали притворяться мужчинами. Однако натянув на себя мужские свойства и достоинства, они смогли стать только подделкой под мужчину, его кривой копией, что привело к потере их идентичности. Женщина превратилась в фарс, прозрачный даже для детей, но имеющий значение в продвижении планов, основанных на зависти и жадности, планов искажения действительности, неумолимой пропаганды, лжи и законов, должных привести к разрушению общества, к трансформации его в нечто неестественное, беспорядочное, психологически уродливое, ненавистническое и непригодное для жизни.

— Я впервые почувствовала себя по-настоящему счастливой, — призналась она, — лёжа, как рабыня во власти моего господина.

— Отдыхай, — велел Кэбот.

— Вы освободите меня от цепей? — поинтересовалась брюнетка, а когда Кэбот снял узы со своей прекрасной рабыни, игриво спросила: — Неужели Вы не боитесь, что я убегу?

— Если бы Ты сделала такую глупость, ошейник на твоём горле достаточно быстро возвратил бы тебе мне, — проворчал мужчина.

— Да, — негромко сказала она, задумчиво коснувшись ошейника, — скорее всего, всё так и было бы.

Бывшая мисс Пим теперь уже начала понимать, что такое беспомощность рабыни. И она сползла вниз, пока её губы не оказались на уровне талии Кэбота.

— Но я не хочу убегать, — призналась она.

— Это хорошо, — кивнул её хозяин.

— А ещё я хочу быть заклейменной, — прошептала брюнетка.

— Будешь, — заверил её мужчина.

— И я ничего не стою, — улыбнулась она.

— Нет, — буркнул Кэбот.

— Может, я и ничего не стою, — сказала бывшая мисс Пим, — но я счастлива.

— Ни одна женщина, которая по-настоящему счастлива, — проворчал Кэбот, — не может быть ничего не стоящей.

— Верно, — улыбнулась его рабыня. — Я не являюсь ничего не стоящей. Я могу стоить примерно серебряный тарск.

— Возможно, два, — заметил Кэбот.

— Спасибо, Господин, — промурлыкала девушка.

Кэбот поцеловал ее, отметив какими мягкими и уступчивыми стали её губы.

— Допустимо ли, — поинтересовалась она, — для той кто является рабыней в душе, быть рабыней на самом деле?

— Естественно, — заверил её Кэбот.

— И что насчёт господина?

— Несомненно, — подтвердил мужчина.

— Тогда имеет ли кто-либо право отрицать такие истины? — спросила девушка.

— Никто и никакого, — ответил Кэбот.

— Пожалуйста, поласкайте меня, Господин, — прошептала брюнетка.

— Ты просишь об этом?

— Да, Господин.

— Как презренная, бесправная рабыня?

— Да, Господин.

— Очень хорошо, — сказал он, и рабыня прыгнула в его объятия, вскрикивая от благодарности.