— Вот! — крикнул Кэбот рабыне. — Иди сюда!

Лита, одетая в крошечную тунику, поспешила на его зов, легко и стремительно.

Кэбот был доволен своей собственностью. За прошедшие несколько дней её прогресс в неволе стал необратимым. Её манера поведения, то, как она стояла на коленях, самые тонкие движения, теперь кричали о том, что она — рабыня.

Кэбот своими руками захлопнул для неё дверь на свободу. У него теперь не было сомнений в том, что выведи её сейчас на сцену аукциона, и она уйдёт с молотка, как минимум, за два тарска. Свобода теперь осталась для неё в далёком прошлом. Она уже изучила неволю.

Даже если кому-то пришло бы в голову освободить её теперь, она никогда не смогла бы быть больше чем несчастной рабыней, жалкой невольницей, притворяющейся свободной женщиной. Правда, она могла бы попытаться подражать свободной женщине, но это было бы фарсом, лицемерным и неискренним, поскольку она знала, что когда-то носила ошейник, рабский ошейник. Роль свободной женщины для неё теперь была бы мелка, пуста, и бессмысленна.

Она изучила рабыню в себе.

Если бы Кэбот освободил её или отверг, то у неё не было бы никакой надежды на счастье кроме как найти себе нового господина, другого мужчину, которого она могла бы просить об ошейнике, перед которым могла бы встать на колени и служить.

Впрочем, кто же будет настолько глуп, чтобы освободить, такую как она? Её можно было только хотеть и держать как ту, кем она была, как рабыня. Так что держите их для своего удовольствия. Это то, для чего они существуют.

Лита подбежала к Кэботу, и опустилась на колени сбоку от него. Она была непередаваемо нежной, радикально женственной и изящной.

Кэбот мимоходом отметил положение её коленей.

Насколько свободной была теперь бывшая мисс Пим, какой удовлетворённой, бессовестно живой и чувственной!

Свобода теперь осталась позади неё, навсегда, даже если это означало аукционную площадку.

Однако сама она плохо сознавала эти изменения, произошедшие в выражении её лица, её поведении и эмоциях. Более того, она считала, что оставалась такой же, или почти такой же, какой была прежде.

Но она ошибалась. Теперь она была рабыней. Но ей даже в голову не приходило, как её же собственное тело могло предать её.

Это было то, о чём мужчины редко ясно ставят рабыню в известность.

Бывает, что рабыня, пытаясь сбежать из тяжёлой неволи, например из прачечной или мануфактуры, надевает предметы одежды свободной женщины, в надежде избежать возвращения, однако внимательный, опытный глаз даже под тяжестью одежд сокрытия и вуалей сможет разглядеть тело рабыни. И горе ей, если она была схвачена и передана свободным женщинам, дабы те могли подвергнуть её тело тщательному, приватному осмотру. Ло! Клеймо обнаружено, а, возможно, даже и ошейник! Свободные женщины оскорблены, но вне себя от радости, поскольку теперь в их власти оказалась та, кого они ненавидят больше всего на свете, рабыня. Да ещё и та, которая посмела попытаться выдать себя за одну из их собственного высокого «братства»! Несчастную, испуганную, раздетую рабыню после такого открытия валят на пол и избивают плетью, затем за волосы ставят на колени, беспощадно связывают и, к всеобщей радости и с ликующими воплями её более благородных сестер, видящих в этом событии торжество и праздник, и, по пути оплёвывая, осмеивая и подгоняя стрекалами, ведут к ожидающим стражникам. Зато, с какой благодарностью она бросается на живот перед ними, вылизывает и целует их сандалии. Быть может, её даже оставят в живых? По крайней мере, они — мужчины.

— Смотри, девка, — сказал Кэбот, указывая на песок перед своими ногами.

Лита вскрикнула и прижала руку ко рту. Трудно было с чем-то перепутать характерные следы, оставленные на песке.

— Кюры! — испуганно вскрикнула она. — Ночью здесь были кюры!

— Один, — успокоил её Кэбот, — только один.

— Мы должны бежать, Господин, — прошептала рабыня.

— Нет, — усмехнулся Кэбот. — Ты вон туда посмотри!

Он снова ткнул пальцем в песок, и девушка, поднявшись на ноги, подошла к указанному месту и присмотрелась.

— Видишь? — спросил Кэбот. — Мелкие шрифты босых ног. Их оставили ноги женщины!

— Тогда это Лорд Грендель и Леди Бина? — уточнила Лита.

— Конечно, — кивнул Кэбот. — Я уверен в этом!

— Но ведь это могла быть уловка, чтобы заманить Господина в ловушку, — предположила девушка. — Это могли быть кюр и рабыня или домашнее животное.

— Я так не думаю, — отмахнулся Кэбот. — Следы ведут не к пляжу, а выходят из озера.

— Как такое может быть? — удивилась она.

— Лодка, плот, — пожал плечами Кэбот.

— Но ведь это смертельно опасно, плавать по озеру, — прошептала Лита.

— Скорее для него может быть смертельно опасно выходить на берег, — заметил Кэбот, — если его, конечно, обнаружат.

Мужчина перевёл взгляд на озеро. Оно выглядело тихим и мирным, и трудно было предположить, что под его ровной спокойной гладью могли скрываться какие-либо угрозы.

— Мы разожгли огонь три ночи назад, — посчитал Кэбот. — Это могло быть сигналом кому-то от кого-то.

— Следы?

— Конечно.

— Лорд Грендель не мог знать, что это был ваш сигнал ему, — заметила рабыня.

— И он пришёл, чтобы выяснить, что здесь произошло, — кивнул Кэбот, — и нашёл пепел костра. И это было не всё, что он там нашёл.

— А что ещё?

— То, что я там оставил.

— Я не понимаю, — сказала она.

— Там на этом камне, я оставил рубины — пояснил Кэбот.

— Вы оставили рубины! — потрясённо воскликнула девушка.

— Не волнуйся по этому поводу, — усмехнулся её хозяин. — Тебе всё равно ничего не может принадлежать.

— Но мой господин! — попыталась возразить Лита.

— Они — все остались на месте, — отмахнулся он.

— Как же он мог найти их в темноте? — поинтересовалась рабыня.

— У него зрение кюра, — объяснил Кэбот.

— Но откуда вам знать, что он нашёл их?

— Они лежат в другом порядке, — ответил мужчина.

— Вы думаете, что он связал их с Господином? — спросила она.

— Он присутствовал на суде над Лордом Пирром, — сказал Кэбот, — и мог хорошо разглядеть шнурки рубинов, выданных мне Агамемноном, которые я носил поверх своих одежд.

— Получается, что он знает, что это Вы их оставили?

— По крайней мере, он должен был предположить такой вариант, — кивнул Кэбот.

— Но откуда Вы знаете, что это он был тем, кто перемешал рубины? — полюбопытствовала рабыня.

— Наверняка я этого не знаю, — согласился он, — но я предполагаю, что это был он.

— Почему, Господин?

— Рубины выложены в форме буквы, — пояснил Тэрл, — пятой буквы гореанского алфавита, «Греф».

— Господин? — не поняла девушка.

— Это первая буква в слове Грендель.

— А разве кто-то другой не мог так расположить рубины? — не унималась Лита.

— Мог, — признал Кэбот, — но взгляни вот сюда. Видишь отпечаток в песке. Это след ладони, твёрдо и глубоко вдавленной в песок.

— И что? — спросила она.

— А Ты присмотрись, — посоветовал мужчина.

— Пять пальцев! — догадалась девушка.

— Правильно, не шесть, как у кюра, — улыбнулся Кэбот.

— Грендель! — обрадовалась Лита, — Это точно Лорд Грендель.

— Вот и я так думаю, — кивнул Кэбот.

— И что мы будем делать? — полюбопытствовала рабыня.

— Этой ночью разведём костёр снова, — пожал он плечами. — И будем ждать.

— Да, Господин.

— Иди, собирай хворост, — велел Кэбот.

— Да, Господин.

— Но прежде, чем стемнеет, — добавил её хозяин, — Ты ещё успеешь доставить мне удовольствие.

— Да, Господин, — улыбнулась Лита.