— Господин! — смеясь, обхватив мою шею руками, и жадно припадая к моим губам своими, прокричала разбитная девица, голая и в ошейнике, судя по всему бывшая рабыней.

— О-о-ох! — вскрикнула она, почувствовав мои руки на своих бедрах. Хм, действительно рабыня. Высоко на её левом бедре, чуть ниже ягодицы мои пальцы нащупали рельефное рабское клеймо.

Бывают случаи, когда во время карнавала свободные женщины выскакивают на улицу нагишом, притворяясь рабынями.

Собственническим жестом я провёл руками вверх от бёдер, скользнув по изумительной талии, до подмышек и, наполовину приподняв её лёгкое тело, плотно прижимая к себе, вернул ей поцелуй с набежавшими процентами.

— Господи-и-ин! — восхищенно промурлыкала рабыня.

А я повернул её к себе спиной и, добродушным, но хлёстким шлепком ладони пониже спины, но повыше клейма, придал ей ускорение на её пути. С весёлым, жизнерадостным смехом, девушка исчезла среди праздничных толп.

— Пагу буш, братан? — заплетающимся языком предложил какой-то, с трудом державшийся на ногах моряк.

Я глотнул паги из его бурдюка, протянув ему свой, из которого, парень не преминул отхлебнуть приличный глоток.

Я резво отскочил к стене, чуть было не сбитый с ног гигантской фигурой на ходулях. По пути я столкнулся с парнем, яростно дувшим в рожок.

Возможно, здесь, на большой рыночной площади, самой большой площади Порт-Кара, что перед залом Совета Капитанов собралась не менее чем пятнадцатитысячная толпа. И эта толпа бурлила и кружила между разбросанными тут и там палатками и платформами, сценами и киосками, балаганами и стойлами. Всё это было ярко украшено расписанными холстами, резными деревянными панелями, трепещущими флагами и вымпелами, освещено развешенными на верёвках гирляндами ламп и факелами на длинных шестах.

Казалось, что здесь можно было приобрести тысячи различных вещей и сотни посмотреть. Потные мужчины, голые по пояс, держа в руках пылающие факелы, развлекали зевак глотанием огня. Жонглеры демонстрировали свою ловкость, исполняя фантастические трюки с кольцами, шарами и булавами. Клоуны кувыркались, акробаты вращались и прыгали, устраивали живые пирамиды, и благодаря пониженной гравитации Гора, возвышались над толпой футов на тридцать. Один канатоходец устраивал головокружительные кульбиты на натянутой между столбами противотарновой проволоке. Дрессировщик развлекал окруживших его зрителей танцующим под музыку слином.

Прекрасная ассистентка, одетая в одежды свободной женщины, но без капюшона и вуалей, вероятней всего, рабыня, заковала фокусника в наручники, и затем помогла ему залезть в сундук, да ещё и упаковала его в мешок. А когда мужчина присел, она плотно завязала мешок над его головой и помогла улечься на дно. Закрыв крышку сундука, ассистентка с немалой экспрессией вогнала на места три тяжёлых засова, запирая сундук. В качестве последнего штриха она замкнула три увесистых навесных замка, фиксируя засовы на месте. Одного из зрителей пригласили на подмостки проверить замки. Тот тщательно проверил, и даже подёргал, проверив на прочность, и затем, с некоторой неохотой засвидетельствовал их закрытость и надёжность. Ему даже вручили, и потребовали сохранить ключи. Проделав всё это красотка, вошла, в стоявший по соседству, вертикальный шкаф и закрыла за собой дверцу. Люди в толпе, изумлённо перешёптываясь, посмотрели друг на друга. Парень на подмостках начал отбивать медленную дробь на своём барабане. Потом палочки барабанщика замелькали быстрее, всё с большей силой стуча по натянутой коже. Достигнув кульминационной скорости и громкости, парень внезапно прекратил бой, и в повисшей напряжённой тишине, дверца шкафа с пронзительным скрипом распахнулась и… сопровождаемый взрывом криков удивления, страха и восторга оттуда вышел улыбающийся фокусник. Мужчина, непринуждённо приветствуя толпу, помахал своими абсолютно свободными руками. Он, не теряя времени даром, забрал у пораженного парня ключи и начал быстро, один за другим, отпирать замки. Через мгновение, откинув запоры, он поднял крышку сундука. В толпе затаили дыхание, не понимая, что он собрался найти внутри, если сам он уже снаружи. Но фокусник спокойно наклонился, и рывком вдернул из сундука мешок, поставив его вертикально. Я обратил внимание, что теперь на горловине был затянут узел захвата, тот самый узел, что обычно используется для связывания пленниц и рабынь. Мужчина распустил узел и, под вновь начатую барабанную дробь, распахнул горловину мешка. Но лишь когда барабанщик достиг кульминации звука и скорость, он отпустил полы мешка, и во внезапно наступившей тишине, перед заинтригованной публикой появилась прекрасная фигура обнажённой женщины, голова которой была скрыта в мешке, а на запястьях красовались рабские наручники. Фокусник с достоинством поклонился толпе.

Могло показаться, что выступление завершено, и на подмостки даже прилетело несколько монет.

— Постойте! — крикнул кто-то в толпе.

— Кто это? — поддержал его другой.

— Это же другая девка! — торжествующе закричал первый.

Могло показаться, что фокусник просто обезумел от испуга, и только и ищет возможности, как бы половчее скрыться с помоста.

— Показывай нам её! Открывай её! — заорали в толпе зрителей.

Иллюзионист, делая вид, что неохотно уступает толпе, делая это лишь по необходимости, и под беспрецедентным принуждением, развязал мешок. А затем, вдруг расцвёл победной улыбкой и резким движением сдёрнул мешок. Это была она! Та же самая девушка, конечно! Она улыбнулась и, качнув головой, отбросила свои прекрасные локоны за спину. Теперь, сопровождаемый восторженным рёвом толпы, на подмостки полился настоящий дождь из монет. Девушка, поддержанная фокусником под руку, грациозно вышла из сундука. Она, широко улыбаясь, опустилась на колени. Теперь, когда на ней больше не было ни одежд свободной женщины, ни мешка на голове, стал отлично виден стальной ошейник. А кроме того она всё ещё носила рабские браслеты, и у меня не было ни малейшего сомнения, что эти были настоящими, и держали её аккуратно и бескомпромиссно, с типичным гореанским совершенством.

Я сам, не удержавшись, бросил на подмостки золотой тарновый кружок. Заметившая это рабыня удивлённо посмотрела на меня. Возможно, она никогда не видела такой монеты прежде. За эту монету можно было бы купить несколько таких женщин, как она.

— Спасибо, добрый Господин! Спасибо, благородный Сэр! — крикнула она, поскорее хватая жёлтый диск и подзывая фокусника.

— Весьма искусная труппа, — прокомментировал стоявший около меня мужчина.

— Да, — согласился я с ним, но тот уже отвернулся, и скрылся в толпе.

Заговоривший со мной мужчина, был без маски, впрочем, как и я сам. Хотя маски были обычным делом во время карнавала, и большинство в толпе их носило. Стоит упомянуть, что в это время особо популярны, самые причудливые костюмы. В толпе можно было встреть самые невероятные и дикие маски и наряды, что, в общем-то, было одной из особенностей карнавала. В это время, проводятся даже парады карнавальных костюмов, а за самые лучшие и экстравагантные присуждаются призы, причём в нескольких различных категориях. Хотя, большинство, конечно, делает это не столько ради победы в конкурсе или получения призов, сколько, если можно так выразиться, ради самого карнавала, ради получаемого от этого удовольствия. Впрочем, я предполагаю, что кроме простой забавы и удовольствия от неё, присутствует и польза в психологическом плане. Переодевшись, люди могут, например, получить возможность примерить на себя иные, новые для себя личности, разогнать скуку, разбить рутину повседневности, сбросить напряжение, и так далее. Кто-то получает возможность для дурачества, не боясь за это быть осмеянным, кто-то любит пошутить, иногда даже весьма грубо, попроказничать, разыграть знакомых и незнакомых. Кто был тот весельчак, что вылил пагу Вам на голову? Кто именно был тем нахалом, могла бы задуматься свободная женщина, что отвесил ей столь внезапный, столь неожиданный и столь увесистый шлепок по ягодицам? А может ещё повезло, что наглец не сдёрнул вуаль и не сорвал с её губ сладкий поцелуй? Да и был ли этот незнакомец, на самом деле незнакомцем? А кто те парни в одеждах касты врачей, что потчуют друг друга лекарствами, после которых они скачут и катаются по мостовой, как будто от серьёзного недомогания? Они что, в самом деле, врачи? Не правильнее ли будет предположить, что они — лесорубы или уборщики из арсенала. Карнавал, с его свободой и вседозволенностью, часто используется как мужчинами, так и женщинами, как время для мимолётных любовных интрижек, и тайных свиданий, участники и участницы которых, зачастую даже не знают друг другу. Тут маски просто незаменимы, особенно если партнёры предпочитают так и оставаться анонимными. Людей в масках, кстати, время от времени можно встретить на Горе, и вне развлечений карнавала. Часто их преимуществом пользуются люди, путешествующие инкогнито, либо те, кто по той или иной причине, не хочет быть узнанным в определенном месте или в определенное время. А уж упоминать про их использование бандитами и разбойниками, и вовсе, было бы банальностью. Бывает, что ватаги молодых знатных бездельников, выходят прошвырнуться по улицам города, дабы отловить для своего вечернего развлечения зазевавшуюся прелестницу рабыню. Банды выходцев из низших каст, развлекающиеся подобным промыслом, редко утруждают себя ношением масок в подобных ситуациях. Эти могут позволить себе быть относительно открытыми в данном случае. Чего им опасаться? Тела рабынь общедоступны, а на неприятности связанные со скандалом, им по большому счёту наплевать.

— Пага! — закричал мужчина, и мы обменялись с ним бурдюками, сделав по приличному глотку, после чего тот раскачиваясь, ввалился в толпу.

Трое мужчин шли, удерживая покачивающиеся карнавальные чучела. Это были особые конструкции, представлявшие собой огромные, похожие на тыкву разрисованные головы, и длинные ниспадавшие одежды. Головы были насажены на длинные шесты высотой порядка девяти футов. Мужчина, державший такой шест, полностью скрывался под одеждами чучела, и смотрел наружу сквозь узкое прямоугольное окошко в одеждах забранное марлей. Высокие конструкции раскачивались и кивали толпе.

Я увернулся от проскочившей мимо меня стайки детей игравших в пятнашки, и чуть не столкнулся с полураздетой женщиной. Вся её одежда состояла из лоскута ткани на бёдрах, и ошейника на горле. Она бросила на меня недовольный, но заинтересованный взгляд и отвернулась.

По крайней мере, в дюжине мест площади расположились группы музыкантов.

Я заметил одного своего знакомого по имени Таб, как-то мы с ним вели совместные дела с его торговым домом, да и впоследствии у нас случались встречи на почве общих интересов в бизнесе. Он пришёл сюда со своей рабыней, Мидис, сейчас повисшей на его левой руке. Отцепись она от своего господина, и удержаться рядом с ним в этой толчее будет просто невозможно. Я окликнул Таба, но проще было перекричать шторм, чем шум толпы. Он меня, конечно же, не услышал. Ножны на его боку были пусты, впрочем, также как и мои. Все пришедшие на площадь сдали своё оружие городской страже.

— Я вынужден попросить Вас об одолжении Сэр, — обратился ко мне один из гвардейцев Арсенала, которому не повезло дежурить сегодня вечером. — Вы должны сдать свой меч.

— Нет, — вмешался другой. — Ты что, не узнал его? Это же — Боск, Адмирал, он член Совета Капитанов.

— Простите меня, Капитан, — тут же вытянулся гвардеец. — Вы можете идти так.

— Нет, Вы совершенно правы, — отмахнулся я, и медленно вытащив меч из ножен, протянул ему, то же самое я сделал и с кайвой.

Я обычно носил с собой ещё и этот, прекрасно сбалансированный для метания, седельный нож тачаков. Раз уж я сам голосовал в совете за принятие закона о сдаче оружия при входе на главную площадь города во время карнавала, то, как минимум я сам, как это казалось мне, должен был бы показать остальным пример того, как надо соблюдать законы.

Только сейчас я вспомнил, где и когда видел того мужчину, который заговорил со мной около подмостков фокусника. Он кого-то ждал поблизости от одного из пропускных пунктов, где гвардейцы принимали оружие. Да, точно, именно там я его и видел, у того самого кордона, через который прошёл на площадь я сам.

Сдача оружия происходила следующим образом: мужчина сдавал оружие, гвардейцу, а тот, в свою очередь, рвал квиток пополам, закрепляя одну половину на оружие, а вторую половину отдавая владельцу. На обеих частях квитка имелся номер. Для получения своего оружия, требовалось предъявить свою половину, причём она должна соответствовать, той, что осталась не, только по номеру, но и по линии отрыва. Моя половина квитка в данный момент находилась в моём кошеле. Сам квиток, кстати, был сделан из ренсовой бумаги, которая в Порт-Каре, благодаря близости к одному из главных на Горе мест произрастания ренса, обширным болотам дельты Воска, была необыкновенно дешёвой.

— Капитан, — послышался голос за моей спиной.

— Капитан Хенриус? — уточнил я, обернувшись.

Парень, с усмешкой, поднял на лоб свою маску, впрочем, я и не сомневался, что это был он. Я узнал его по голосу. Молодой Капитан Хенриус по происхождению был из Севарии. Прежде он был служащим моего торгового дома, а ныне уже владел своим собственным. А рядом с ним стояла никто иная, как Вина, его прекрасная рабыня, когда-то давным-давно предназначенная в свободные спутницы толстяку Луриусу из Джада, дабы разделить с ним трон Коса, и стать его Убарой. Вместо этого ей выпало стать рабыней в Порт-Каре. Честно говоря, я не сразу узнал её из-за ярких красок, которыми было раскрашено её тело. Она стояла на коленях подле Хенриуса, обхватив его бедро, по-видимому, опасаясь быть оторванной от своего хозяина в бурлящей вокруг толпе.

— Кто-то Вас разыскивает, — сообщил Хенриус.

— И кто же? — поинтересовался.

— Понятия не имею, — пожал тот плечами. — Но он просил передать Вам, что Вы можете его найти среди пурпурных палаток. Он будет ждать Вас в семнадцатой.

— Спасибо, — поблагодарил я Хенриуса, и капитан, с весёлой усмешкой, вернул маску на место, вздёрнул Вину на ноги и, подхватив за локоть, исчез в толпе.

Посмотрев им вслед, я невольно улыбнулся. У меня оставались тёплые чувства к ним обоим.

Свободная женщина, в ниспадающих одеждах сокрытия, с закрытым вуалью лицом, внезапно вынырнув из толпу, появилась передо мной.

— Примите мою благосклонность, пожалуйста! — со смехом кокетливо предложила она, дразнящее помахивая, продемонстрировав мне ленту. — Ну, пожалуйста, красавчик! Пожалуйста, пожалуйста! Пожалуйста!

— Хорошо, согласен, — улыбнулся я, уступаю её натиску.

Она подступила ко мне почти вплотную, и объявила:

— Настоящим, я, хотя и свободная женщина, с удовольствием и охотой, добровольно, осмеливаюсь предоставить Вам мою благосклонность!

И она протолкнула лёгкую ленту, сквозь петельку на вороте моей туники и протянула его наполовину. Теперь ленточка уже не потеряется в толчее царящей вокруг.

— Спасибо благородный сэр, благодарю красавчик! — засмеялась она и, не переставая смеяться, устремилась дальше на поиски приключений.

Я отметил, что на её поясе осталось ещё две ленты. Обычно эту игру женщина начинает с десятью. Задача — первой раздать все свои десять лент и возвратиться победительницей в исходную точку. Я с усмешкой посмотрел ей вслед, и подумал, что было бы грубостью отказать ей в любезности. Тем более что она попросила об этом так красиво. Конечно, не стоило ожидать подобной смелости от женщины в любое иное время кроме карнавала. Вероятно, у подобной игры, имеется своя запутанная история, уходящая своими корнями в традиции Земли. Можно предположить, что раньше в качестве такого символа благосклонности, использовалась косынка или шарф. Возможно, избранник леди носил такой символ её расположения прикрепленным к шлему или повязав на перчатку.

Однако, не трудно отстранившись от предполагаемых исторических корней и распространённых поверхностных толкований этого обычая, в то же время, задуматься о глубоком смысле этих лент. Нужно понимать, что, во-первых, их раздают свободные женщины, причём делая это добровольно, а во-вторых, не забывать, что эта лента подразумевает, что данная женщина свободно предоставляет, если не продаёт, свою благосклонность мужчине. Безусловно, понимание этого, столь же очевидное и честное, как если бы вытащенное на солнечный свет из тёмных углов её сознания, станет разоблачительным и несколько постыдным потрясением для женщины. Это — один из тех случаев, в которых то, что она долго стремилась скрыть от всех, а главное от себя самой, внезапно, возможно к её испугу и тревоге, станет неоспоримо ясным для неё. В пользу этих соображений говорит тот факт, что лента в этой игре даруется женщинами не просто любым мужчинам вообще, а, по крайней мере, чаще всего, сильным и красивым. Кажется, что среди женщин разгорается настоящее соревнование за то чтобы вручить символ своей благосклонности наиболее предпочтительному кандидату, чтобы потом, можно было почувствовать себя несколько значимее своих менее успешных сестер. По крайней мере, в этом отношении, эта игра для участвующих в ней свободных женщин наполнена захватывающей атмосферой вседозволенности и очаровательного озорства, что, несомненно, указывает на некую сексуальную подоплёку, вовлечённую в данное действо, возбуждение от которой, как кое-кто полагает, не соответствует достоинству высоких свободных женщин.

Короче говоря, игра в ленты позволяет свободным женщинам, в социально приемлемом контексте, с помощью символического превращения, до некоторой степени, успокоить свои сексуальные потребности, а в некоторых случаях, если они того пожелают, подать намёк заинтересовавшим их мужчинам. Конечно, нет, и не будет никакого полного удовлетворения женской сексуальности, вне пределов контекста мужского господства. Но, честно говоря, меня заинтересовало, на что будет похожа свободная женщина, символ благосклонности которой я теперь носил, будучи раздетой и в ошейнике. Интересно было бы посмотреть, во что бы она превратилась, если зажечь в её животе рабское пламя. Подозреваю, что ей стало бы не до раздачи шёлковых шарфов. После такого, ради сообщения о своих потребностях, ей пришлось бы делать совсем другие вещи, например: завязывать свои волосы в рабский узел, предлагать мужчинам вино или фрукты, танцевать голой перед ними, или стоя на коленях с плачем и поскуливанием облизывать и целовать ноги господина, стараясь привлечь его внимание.

Тут мне на глаза снова попалась женщина в ошейнике, раздетая до талии, прикрывавшая бёдра лишь коротким лоскутом ткани, каким-то чудом ещё не свалившимся с неё. Стоило нашим глазам встретиться, как она мгновенно отвела взгляд.

Я не скрывая своих намерений шагнул к ней, и она торопливо и испуганно, принялась пробираться сквозь толпу прочь от меня. Я последовал за ней, но не прямо, а обходя по дуге. Как я и ожидал через некоторое время, она остановилась и, обернувшись, принялась осматриваться, не последовал ли я за ней. Женщина, замерев, стояла среди людского моря, и с тревогой сканировала взглядом толпу в том направлении с которого она сама пришла. О чём она сейчас могла думать? Только ли о том преследовал ли я её или нет? Но вот вопрос, со страхом или с надеждой? Я не стал ждать дальше, и внезапно вынырнув из толпы позади неё, и обхватив руками, прижал её к себе. Теперь она не могла даже пошевелиться. Она оказалась столь же беспомощной в кольце моих рук, как если бы была заперта в тиросской клетке, сконструированной так, чтобы вплотную прилегать к телу.

— Сэр! — испуганно взвизгнула она, напрягаясь всем телом.

— Сэ-э-эр? — протянул я, как бы удивлённо.

— Господин! — быстро исправилась моя пленница.

— Ты ведь рабыня, не так ли? — поинтересовался.

— Да, конечно! — ответила она.

— Конечно, что? — уточнил я.

— Конечно, Господин! — покорно добавила женщина.

— А у Тебя неплохая грудь, — заметил я.

— Спасибо, Господин, — задохнувшись, прошептала она, расслабляясь по мере того, как моя правая рука заскользила вниз по талии к бёдрам, тщательно исследуя её тело, а левая продолжала надёжно удерживать захват.

— У Тебя хорошее тело, — признал я. — Уверен, что окажись Ты на рабском прилавке, и за Тебя бы дали отличную цену.

— Вы, правда, так думаете? — спросила пленница, с плохо скрываемым удовольствием в голосе.

— Да, — прошептал я ей прямо в ухо и спросил. — А что это за странная ткань на твоих бедрах? Её качество, кстати, кажется мне через чур высоким, чтобы достаться простой рабыне.

Мои руки, как раз достигли жалкого подобия юбки и игрались с завязками на её левом бедре.

— Не снимайте это, — взмолилась она, — пожалуйста! Пожалуйста!

— Но ведь, раз Ты — простая рабыня, — заметил я, на мгновение задержав свою руку, — то какая мне разница, чего хочешь Ты, если этого хочу я?

— Пожалуйста, — в отчаянии простонала женщина.

— Очень хорошо, — сказал я, убирая свою руку от пояска на талию, но продолжая одерживать её спиной ко мне.

— Я могу обернуться? — спросила она.

— Нет, — отрезал я.

Кажется, услышав мою команду, она вздрогнула от удовольствия, оказавшись в пределах желаний другого.

— Готов поспорить, сегодня вечером здесь на площади хватает работорговцев, — заметил я. — И если Ты не хочешь, чтобы ошейник оказался на Тебе навсегда, то не стоит привлекать их внимания.

— Но, раз я — всего лишь простая рабыня, — сказала женщина, — то, наверное, мне должны быть не совсем понятны слова Господина.

Она вскрикнула от неожиданности, потому что в этот момент я сорвал ткань с её бёдер и, держа перед её лицом, начал дразня покачивать им.

— Кажется, Твой владелец забыл клеймить Тебя, — усмехнулся я.

Моя пленница сердито выхватила лоскут, торопливо возвращая его на место и снова завязывая узел на бедре.

— Возьмите меня на полку удовольствий, — вдруг попросила она.

— Ты — свободная женщина, — напомнил я. — Иди туда сама.

— Никогда, никогда! — воскликнула гордячка. — Вы отлично знаете, что я не могу этого сделать!

— Господин, — послышался мягкий голос снизу. — Я — рабыня. Возьмите меня на полку довольствий!

Я бросил заинтересованный взгляд вниз. Там, на коленях, на каменной мостовой площади, у моих ног, стояла нагая рабыня.

— Я не забыла Вашего поцелуя, — улыбнулась она. — Возьмите меня на полку удовольствий, я прошу Вас!

Я вспомнил её. Это была та самая голая рабыня в простом стальном ошейнике, что всего несколько енов назад, обняв, поцеловала меня, и получила в ответ поцелуй рабовладельца.

— Я искала Вас в толпе, — призналась она.

Женщина, казалось, даже задохнулась от ярости, когда я наклонился и поднял невольницу на ноги, предусмотрительно удерживая рукой в стороне от её свободной сестры.

Отвергнутая свободная женщина, возмущенная моим пренебрежением, и тем, что оказалась для меня менее интересной, чем рабыня, что-то закричала, мне вслед. А рабыня вцепилась в мою руку, счастливая уже от того, что я позволил ей это сделать, плотно прижималась ко мне, стараясь не оторваться от меня в бурлении толпы.

— Но это не путь к полкам удовольствий, — удивилась девица.

— Терпение, крошка, — бросил я.

— Да, Господин, — простонала она, прижимаясь ко мне ещё плотнее.

Она будет терпелива. А что ещё ей оставалось делать? В данном вопросе у неё не было никакого выбора. Она была всего лишь рабыней.

Уже прилично отойдя от места моего маленького приключения, я оглянулся назад и увидел свободную женщину, отвергнутую, несчастную, стоявшую на полусогнутых ногах, прижимая к груди дрожащие руки. Впрочем, дрожали не только руки, но и всё её тело содрогалось от рыданий. И полагаю, не только от рыдания, но и от вспыхнувших потребностей. Трудно было не заметить, что её переполняет сильнейшее сексуальное влечение. Я улыбнулся своим мыслям. Такое влечение, рано или поздно, бросит её к ногам мужчины, ибо только там находится единственное место в мире, где оно может быть удовлетворено.

На некоторое время я задержался, чтобы понаблюдать за выступлением труппы игравшей водевиль. Тем самым я не столько хотел полюбоваться зрелищем, сколько давал возможность рабыне, цепляющейся за меня разгореться ещё больше.

Девушка, играющая роль Золотой Куртизанки, очень напоминала Ровэну, запомнившуюся мне с той самой ночи в доме Самоса, произошедшей три ночи назад. Были в её лице похожие черты, а ещё такая же фигура, и те же длинные, золотистые локоны. Кстати, стоит отметить, что, обычно, Роль Золотой Куртизанки, в классической гореанской комедии исполняется, как и прочие роли в подобных комедиях, да и в большинстве форм серьезной драмы, в маске. Наиболее вероятная причина этой традиции, по моему мнению, состоит в том, что, большинство ролей как в комедиях, так в драмах вообще, исполняются мужчинами. Во многих гореанских театрах, и, на мой взгляд, это совершенно ошибочно, женщин на сцену не пускают. Некоторое считают, что эта практика — результат того, что женские голоса звучат не так хорошо как мужские в открытых летних театрах. Но я полагаю, особенно принимая во внимание превосходную акустику многих из этих театров, настолько превосходную, что звук упавшей на сцену монеты отлично слышим в верхних рядах, что эта практика более тесно связана с традициями, или ревностью, чем с акустикой. Также, можно добавить, что во многие драматические маски встроены рупоры для усиления голоса актера. И если женщины в основном отстранены от выступлений на главных драматических подмостках, то они более чем широко представлены в огромном разнообразии мелких театральных разновидностей, существующих на Горе, таком как водевиль, пародия, пантомима, фарс и танцевальные истории. Стоит ли упоминать, что в большинстве случаев эти женщины — рабыни. В целом же для свободных женщин сама мысль о том, чтобы выйти на профессиональную сцену, особенно в её низших формах, непередаваемо отвратительна и неприлична. Они приходят в ужас уже от идеи того, чтобы по своей воле выйти на сцену. Это для них равносильно тому, чтобы быть публично выставленной на рабской платформе или прилавке. Они даже выступления посещают инкогнито.

Как я уже упомянул, обычно маски надевают в классических драме и комедии, в то время как, в большинстве мелких разновидностей, таких как пантомимы или танцевальные истории, вполне обходятся без них, конечно, если того не требуется по сценарию, например изображая бандитов. С другой стороны, фарс представляет собой интересный случай когда, какие-то роли обычно исполняются в масках, а какие-то нет. Например, Незадачливый Отец, Педант, чаще всего изображаемый представителем касты Писцов, и Трусливый Капитан обычно играются в масках, тогда как молодые любовники, Золотая Куртизанка, Очаровательная Наследница, и некоторые другие, представляются с открытыми лицами. Некоторые роли, такие как, нахальных свободных девиц, весёлых слуг, и тому подобные могут исполняться как в масках, так и без оных, в зависимости от труппы. Как Вы возможно уже поняли, многие из ролей гореанской комедии, как в классической, так и в низких её формах, являются, по большей части, типовыми характерами. Снова и снова в разных сценариях встречаются напыщенные торговцы, самодовольные солдаты, гадалки, нахлебники, крестьяне и рабыни.

Эти стандартные характеры хорошо известны гореанским зрителям и популярны среди них. Вот, к примеру, любимые многими Напыщенный Торговец и Коварный Крестьянин. Аудитория уже прекрасно знакома с ними по многочисленным встречам с ними в десятках комедий и фарсов, в большинстве из которых действие разыгрывается вокруг стандартных ситуаций. Публика в большинстве случаев заранее знает, как именно будут действовать эти характеры и с нетерпением ждут этого. Зрители знакомы даже с манерами и диалектами того или иного стандартного персонажа. Ну, кто принял бы Незадачливого Отца, если бы актёр не изобразил у него турианский говор, или Очаровательную Наследницу, если она не говорила с мягким акцентом жительницы Венны? Как отнеслись бы к Трусливому Капитану, если бы у него из-под его длинноносой полумаски, не торчали жёсткие лихо закрученные усы, а на поясе у него не болтался огромный, деревянный, вечно цепляющийся за всё подряд меч? Даже жесты и гримасы известны, разучены, и нетерпеливо ожидаемы. Подобное дружественное отношение, конечно, дает актеру весьма надёжную основу для начала спектакля, но при этом не отнимает у него простора импровизации. Конечно, актёр, ещё до того как он поприветствует публику в начальном представлении персонажей, практически во всём богатстве и сложности, в деталях знает, что от него ожидается и приветствуется, но при этом, что интересно, Торговец сыгранный одним актёром будет отличаться от того же самого Торговца в исполнении другого актера. Так или иначе, в пределах принятых схем роли, и связанных с этим традиций бизнеса, актерам удается сделать свои версии уникальными и особенными. Лично я считаю, что не существует искусства основанного на простом заучивании роли, любое искусство в конечном итоге предполагает творческий подход.

— Пожалуйста, Господин, — всхлипнула девушка, трясущимися руками держа меня за локоть, прижимаясь ко мне всем телом. — Пожалуйста, Господин.

Я бросил оценивающий взгляд в сторону боковой поверхности подмостков, где стояли две девушки, ожидая их выхода на сцену. Судя по их коротким колоколоподобным юбкам, форма которых, несомненно, поддерживалась кринолинами, и голыми руками, с короткими набитыми рукавами, это должны были быть нахальные служанки, обычно их называли Бина и Бригелла.

Бригелла, в частности была особенно красива. У меня не было ни малейшего сомнения, что задери я эти юбки, и увижу там стандартные клейма гореанских рабынь. Юбки, кстати, сделаны поднимающимися. Это используется в различных видах действий комичного содержания. Например, один весёлый слуга может делать вид, что по неуклюжести роняет лармы, одну за другой, со своего блюда, за которыми девушка наклоняется, в то время как другой слуга стоит позади неё, с интересом рассматривая открывшийся вид. А когда девица начинает распекать первого за его мнимую неуклюжесть, парни меняются местами, и, к её притворному раздражению, повторяют свою уловку. Юбку может задрать, например, Хитрый Крестьянин, сообщив служанке, что ищет потерянного вола и так далее. И конечно зрители наблюдают за этими шутками с того же самого удачного угла зрения, что и удачливый слуга или Хитрый Крестьянин.

Подле этих двух девушек стоял обеспокоено выглядевший мужчина, выделявшийся своим немаленьким брюхом, длинными бакенбардами и кепкой без козырька. С ним вёл переговоры другой мужчина, я думаю — торговый посредник, и, судя по бросаемым обоими взглядам, дело шло к перепродаже артистки игравшей Золотую Куртизанку. Толстяк покачал головой, по-видимому, протестуя против того, что девушку заберут у него прямо посреди спектакля. Но посредник, похоже, был готов подождать. Затем, мне показалось, что пузатый товарищ, хотя и явно очень соблазненный предложенной ценой, решил держаться за девушку. Несомненно, он нуждался в деньгах, но как он будет ставить пьесу без Золотой Куртизанки? А ведь она, скорее всего, также играла роль и Очаровательной Наследницы. Не было ничего удивительного, в том, что одна и та же девушка часто использовалась для обеих ролей. У толстяка сейчас жадность боролась со здравым смыслом. Оглянувшись на сцену, я посмотрел на Золотую Куртизанку, вероятно, ещё не знавшую, что она уже почти перешла к другому хозяину.

— Господин, — снова всхлипнула девушка рядом со мной.

— На колени, — скомандовал я ей.

— Да, Господин, — простонала она, становясь на колени у моих ног. Я не собирался из-за неё прерывать заинтересовавшее меня зрелище.

Вновь оглянувшись к толстяку, я заметил, что тот, тряся животом, с опаской всматривается в толпу. Обе его девушки, Бина и Бригелла также казались несколько обеспокоенными.

Решив, что их проблемы ко мне не имеют никакого отношения, я вновь уделил внимание действию на сцене.

Золотая Куртизанка, с гордым видом отворачивалась, симулируя безразличие к ухаживаниям, как Незадачливого Отца, так и Педанта. Двое слуг, Лекчио и Чино, также находились на подмостках. Чино, обычно слуга Незадачливого Отца или Торговца, гибкий и озорной, носил чёрную полумаску, с раскосыми отверстиями для глаз, красно-желтые клетчатые трико и пуловер. Лекчио, чаще всего слуга Педанта, наоборот, был невысоким и пухлым, исполнительным простофилей, и постоянным объектом, либо участником шуток и забав Чино. Он носил коричневую тунику с капюшоном, который он иногда натягивал на голову, пряча смущение. Незадачливый Отец и Педант, меж тем, продолжали свои ухаживания, пытаясь обратить на себя внимание девушки. Чино и Лекчио тем временем сговариваются между собой. Чино пнул Незадачливого Отца, и быстро отвернулся, как будто изучая облака. А через мгновение уже Лекчио отвесил пинка Педанту. Это они повторили несколько раз, и вскоре Незадачливый Отец и Педант, думая каждый на другого, заводятся до готовности к потасовке, и похоже к этому всё и идёт. Но тут Чино, при поддержке Лекчио, обращает внимание хозяев на то, что их богатые одежды могут быть испорчены, а их кошели даже быть потеряны в такой драке. Незадачливый Отец и Педант быстренько скидывают туники и, вместе с кошелями передав их слугам, начинают ругать друг друга и дёргать за бороды. Пока хозяева выясняют отношения, хитрецы, конечно, немедленно надевают полученные одежды и, многозначительно покачивая кошелями на поясах, шествуют перед Золотой Куртизанкой, которая, сразу приняв их за богатых почитателей, покидает сцену вместе с ними. Незадачливый Отец и Педант, внезапно обнаружив себя без одежд и кошельков, да ещё и избитыми, с гневными криками бросаются вслед за своими слугами.

Девушка, стоящая на коленях подле меня, обхватив мою ногу, сначала прижалась к моему бедру щекой, а потом и губами. Она с отчаяньем посмотрела на меня снизу.

— Пожалуйста, возьмите меня на полку удовольствий, Господин, — со стоном проговорила она.

— Терпи, — бросил я ей.

— Да, Господин.

Следующая сценка, начавшаяся сразу после первой, оказалась одним из множества вариантов фарса на тему любовной микстуры. Основными участниками здесь были Золотая Куртизанка, Чино, Торговец и Педант. Торговца играл тот самый пузатый обеспокоенно выглядевший мужчина, которого я видел ранее у подмостков. Педант, на сей раз, был представлен не как Писец, а как представитель касты Врачей. Если описать вкратце, Торговец, собираясь к Золотой Куртизанке, посылает Чино за любовной микстурой. Но, как и следовало ожидать, весельчак вместо любовной микстуры, берёт у Врача сильное слабительное. Торговец, приняв микстуру, навещает Золотую Куртизанку, прихватив с собой и Чино. По вполне понятным причинам, купец вынужден постоянно прерывать свои заигрывания, которые, конечно, и без того весьма неуклюжи и топорны, и не вызывают особой симпатии у куртизанки, для того чтобы поспешно скрываться в углу сцены где, весьма кстати, был установлен большой горшок. Тем временем, Чино, заполняя эти промежутки, в превосходной степени описывает куртизанке мастерство торговца как любовника. И он настолько успешен в этом, что куртизанка вскоре начинает тяжело дышать и звать своего гостя, который, с нетерпением, мчится к ней, но лишь затем, чтобы через мгновение, к величайшему сожалению обоих, броситься обратно к горшку. Зато Чино начинает не только уверять смущенную и колеблющеюся куртизанку, в достоинствах своего хозяина, но и демонстрирует на практике, с какой нежностью тот будет целовать её, и насколько он опытен в этом. От этого Куртизанка становится уже совсем беспомощной и возбуждённой. Тут на сцене появляется Врач, пришедший выяснить эффективность своей микстуры. Его беседа с торговцем наполнена большим количеством двусмысленностей, вызывающих гомерический хохот среди зрителей. Врач, в конце концов, покидает сцену, озадаченный тем, что его снадобье ещё не подействовало, уверяя при этом торговца, сидящего на горшке, чтобы тот немного подождал, дав лекарству ещё немного времени, и, несомненно, он вскоре почувствует его эффект. Торговец, однако, убедившись, что сегодня не его день, прихрамывая, отправляется домой, прижимая к себе горшок, сопровождаемый усмешкой, пожимающего плечами Чино. Едва купец покинул сцену, как шутник запрыгнул на Золотую Куртизанку. В конце концов, за время ей заплатили.

Через мгновение все актеры вышли на сцену и раскланялись перед публикой. С ними, появились и несколько актеров принимавших участие в предыдущих сценках. Обычно выступление труппы состоит из четырёх — пяти коротких спектаклей. По доскам сцены застучали прилетевшие из толпы тарски. Чино и Лекчио быстро подобрали монеты, а Бина и Бригелла, тем временем, обходили толпу с медными чашами. Надо признать, что обе они были прекрасны, в особенности Бригелла. Такие девушки, как и другие актрисы в подобных малочисленных труппах, обычно служат ещё и палаточными девками. Это помогает труппе сэкономить на расходах. Мой тарск присоединился к остальным в чаше Бригеллы.

— Спасибо, Господин, — не забыла поблагодарить она.

Толстяк всё ещё в костюме торговца, покачивая животом приблизился к краю сцены и объявил публике, что следующее выступление, состоящее из других сценок начнётся через ан. Я заметил, что на его лицо как будто набежала тень. Оглядевшись, как мне кажется, я обнаружил возможную причину его беспокойства. В толпе появился служащий из департамента распорядителя развлечений, да ещё и в сопровождении двух солдат Гвардии Совета.

Я потянул девушку, сидевшую подле меня на ноги.

— О, да, — выдохнула она, хватаясь за мою руку и прижимая ко мне своё порабощённое тело, — теперь, возьмите меня на полке удовольствий. Сейчас, пожалуйста. Я уже полностью готова. Я вся горю!

— Ещё нет, — отказал я ей, направляясь к лотку булочника.

Там я купил ей печенье.

— Съешь это, — велел я, — медленно, очень медленно. Растяни её на как можно большее время.

— Да, Господин, — прошептала она.

Когда женщине приказывают съесть печенье подобным способом, она знает, что должна в основном касаться его языком, и лишь иногда при этом использовать при этом свои маленькие зубы. Это усиливает её чувство неволи, является хорошим упражнением для её языка и, помимо всего прочего, разжигает её сексуальный жар. Это в случае свободной женщины язык обычно — это нечто, что служит прозаическим целям, например с помощью его она говорит. В случае рабыни, его назначение гораздо шире.

Мы прошли сквозь толпу вдоль ряда подмостков, я и держащаяся за мой локоть рабыня, зажавшая в руке печенье. Я задержался только в ярде или двух от перед палаткой для Каиссы. Меня заинтересовала крупная фигура шедшая мимо нас. Возможно, этот человек сошёл с одной из длинных, узких, крытых тентом сцен, более характерных для представления классического спектакля, драмы, или комедии. Он носил которнии — ботинки на высокой платформе, длинные одежды с расширенными до невероятного размера плечами, и большую разрисованную холщёвую маску с гипертрофированными чертами лица. Голову его покрывал онкос — высокий, импозантный головной убор. Такие костюмы часто используются для главных ролей в серьёзных драмах. Подобное преувеличение размеров тела и лица, как мне кажется, соразмерно важности играемой роли в спектакле. Я понятия не имел, был ли этот мужчина актёром или просто кем-то надевшим этот костюм, ради участия в карнавале. Когда он прошёл, я заметил, что его маска была двусторонней, на затылке было нарисовано тоже лицо, но с другим выражением. Такое, на самом деле не очень распространенное устройство маски, позволяет менять выражение лица по ходу спектакля, не прибегая к её замене.

Я заметил одного знакомого парня. Это был кузнец, изготавливавший шкивы для арсенала, и по совместительству бывший чемпионом Каиссы среди работников арсенала. Он как раз встал от доски, где сидел со скрещенными ногами.

— Превосходная была игра, — сказал он, в замешательстве потирая голову. — Я разгромлен, уничтожен! Я даже не могу понять, как он это сделал! Всего четырнадцать ходов, и он победил меня! За четырнадцать ходов он взял три моих фигуры, и следующим ходом взял бы Домашний Камень! Неужели он играл нечестно? Но я не заметил никакого подвоха!

— Ну, так сыграй ещё партию, — предложил толстяк, тот самый, которого я видел на сцене. Оказалось, что он также имел свой бизнес в палатках Каиссы. — Возможно, удача повернётся к Тебе лицом!

Но производитель шкивов покачал головой, и на негнущихся ногах, скрылся в толпе.

— Почему Ты сделал это? — поинтересовался толстяк у мужчины, сидящего с другой стороны доски.

— Он думал, что знает, как надо играть в Каиссу, — пожал плечами тот.

— Сколько же Ты выиграл за сегодняшний вечер? — спросил толстяк, раздражённо, указывая на медный сосуд с крышкой, имевшей отверстие для монет, и закрытый на замок, стоявший подле низкого стола.

Игрок молча, не обращая внимания на толстяка, принялся расставлять фигуры на доске. Но актёр не успокоился и, подхватив сосуд, встряхнул его, пытаясь по звону оценить его содержимое.

— Четыре, или пять бит-тарсков? — уточнил он.

Судя по звону запрыгавших внутри монет там врятли было больше.

— Три, — спокойно ответил мужчина, не отрываясь от своего занятия.

— Возможно, Вам ничего не стоило нанести ему поражение хотя бы на двадцатом ходе, — заметил толстяк, возвращая медный сосуд с монетами на место у стола каиссы.

— Мог, но мне это не интересно, — отозвался мужчина.

Что интересно, мужчина позади доски был одет в чёрные одежды и подобную капюшону маску, также черную, которой он прикрыл всю голову. Похоже, он не принадлежал к касте игроков, иначе носил бы одежду в красную с жёлтым клетку. Все игроки из гордости за свою касту носят именно такие одежды. Однако, его навыки в игре, насколько я понял, оказались просто замечательными, раз уж чемпион арсенала, входивший в двадцатку лучших игроков Порт-Кара, не смог оказать ему достойного сопротивления. Можно, конечно, предположить, что он сделал жульнические ходы. Это казалось мне более вероятным, чем факт, что такой человек как он, один из тех, кто ассоциируется с актерами и прочим карнавальным сбродом, мог переиграть чемпиона арсенала. Хотя, конечно, сейчас время карнавала, и наш чемпион мог быть изрядно пьян.

— Если игра не будет интересна для них, если они не будут думать, что действительно играют всерьёз, то они не захотят сыграть вторую и тем более третью игру, — заметил толстяк. — А нам бы хотелось, чтобы они вернулись! Нам хотелось бы, чтобы доска была занята! Именно так мы делаем деньги!

Цена за игру обычно, колеблется между бит-тарском и медный тарском. Если претендент выигрывает или сводит партию в ничью, его монета остаётся при нём. Иногда к одному из шестов палатки могут прибить медный, или даже серебряный тарск. Он достанется претенденту, если тот сможет одержать победу, а в случае ничьей, каждый останется при своём. Вот только, дело в том, что искусный игрок, всего лишь грамотными разменами и осторожной позиционной игрой, может свести в ничью любую партию. Игра становится гораздо менее рискованной, если играть на ничью, а не на победу. Консервативные игроки, во время турниров за чемпионское звание, часто прибегают к этой хитрости, используя её, зачастую к ярости толпы зрителей и своих противников, дабы защищать и лелеять с таким трудом завоёванное лидерство. В конце концов, за победу он получит очко, а за ничью каждому игроку засчитают половину.

— Тебе стоит проигрывать время от времени, — сказал игроку толстяк. — Это сможет вернуть клиентов! Таким путём, в конечном счете, мы заработаем намного больше денег!

— Я играю, чтобы победить, — заявил мужчина, смотря на доску.

— Да я вообще не понимаю, почему я упрашиваю Тебя! — воскликнул пузатый. — Ты — всего лишь подёнщик и бродяга!

Про себя я отметил странность расстановки фигур на доске. Мужчина спрятавший лицо под маской воспроизвёл на доске не начальную конфигурацию, а ту, что возникает на доске после серии ходов. И надо признать, что-то в данном положении показалось мне знакомым. И вдруг меня осенило, что именно я видел на доске. Это была позиция, которая возникает на семнадцатом ходу розыгрыша Гамбита Убары, Жёлтый Домашний камень, выставленный ранее на клетку Строителя Убары — один, отступил с главной диагонали, на турианскую линию. Обычно, в этом месте, игрок продолжает ходом Копейщика Посвящённого Убары, поддерживая атаку, проводимую по смежной колонне Строителя Убары. Этот же сходил Копейщиком Посвящённого Убара использовав двухклеточный ход, поставив его на клетку Посвящённого Убара — пять. Я опешил настолько, что у меня закралось подозрение, а знал ли он вообще что-нибудь о каиссе? Но, внезапно, этот ход показался мне интересным. Да ведь это же отличная отвлекающая атака! Она может вынудить жёлтых перевести часть фигур на сторону Убара, таким образом, ослабляя свою оборону в колонне Строителя Убары, делая её гораздо уязвимее, для главной атаки. Это действительно интересная идея, я мне даже стало интересно, играл ли так кто-либо всерьёз.

— Тебе надо научиться проигрывать! — поучал толстяк игрока.

— Я уже проигрывал, — пожал плечами мужчина в маске. — Я знаю на что это похоже.

— Вы, Сэр, — повернулся ко мне пузатый, — Вот Вы, играете в каиссу?

— Немного, — осторожно сказал я.

— Ну, так рискните сыграть с ним, — пригласил он. — Всего-то один бит-тарск!

Толстяк бросил выразительный взгляд на своего игрока, и снова повернувшись ко мне, пристально посмотрел мне в глаза.

— Я почти гарантирую, что Вы победите, — заявил он.

— А почему Ваш игрок в маске? — поинтересовался я. — Его маска не слишком подходит для карнавала.

— Он никогда не снимает её, с самого детства, ну или почти с детства, — пояснил пузатый, вздрогнув, — из-за ожога, сильного ожога. Ему правда не стоит снимать маску. Под ней скрывается урод, практически монстр. Свободные женщины упадут в обморок от одного его вида. Даже животы сильных мужчин не выдержат такого зрелища. Да они просто заорут от ужаса и попытаются напасть на него. Такой уродство, такое безобразие не должно быть выставлено на всеобщее обозрение.

— Я понял, — кивнул я.

— Всего бит-тарск, — напомнил мне толстяк.

— Не бойтесь того, что Вы не сможете победить, — бросил мне игрок в маске, яростно, выставляя фигуры в положение начала игры.

Закончив расстановку, он, высокомерно, убрал с доски своих Убара, Убару, Строителей и Врачей — все шесть самых сильных фигур.

Бросив на меня сердитый взгляд, он снял и швырнул в кожаный мешок, стоявший сбоку от стола ещё и своих тарнсмэнов. Кстати доску он развернул так, что я играл жёлтыми, и имел право первого хода. Таким образом, он отдал мне инициативу. В результате, теперь я мог выбирать выгодный для себя дебют.

— Ваш ход первый, — объявил мужчина. — Сделайте его, и я опрокину своего Убара, и игра Ваша.

— Ты не мог бы быть несколько более любезным с клиентом? — отнюдь не любезно спросил пузатый у игрока в маске.

— Я не буду даже рассматривать игру на таких условиях, — ответил я.

— Но почему нет? — удивлённо спросил толстяк. — Вы сможете абсолютно честно сказать всем, что победили. Другие же не будут знать, какой именно была эта игра.

— Это будет оскорблением каиссы, — заметил я.

— Он прав, — поддержал меня мужчина в маске.

Рабыня, не в силах терпеть, постаралась стоном обратить на себя моё внимание. Печенька, которую она уменьшала своим языком, кусочек за кусочком, крошка за крошкой, была зажата в обеих её руках. Таким образом, положение её рук казалось провокационно скромным, что впрочем, могло быть изменено при моём малейшем желании. А, кроме того, её маленькие, тонкие запястья располагались так близко друг к другу, настолько близко, что казалось, как будто они были скованы рабскими наручниками.

— Пожалуйста, Господи-и-ин, — прохныкала она.

— Рискните сыграть, — всё ещё на что-то надеясь, предложил пузатый.

Но я уже утонул в глазах рабыни. Она с дикой мольбой смотрела на меня снизу вверх, и медленно, чувственно, с изысканной осторожностью, слизывала сладкую сахарную глазурь покрывавшую печенье. Она могла бы уже быть совершенно беспомощной перед своими потребностями, но я видел, что она прошла хорошую дрессировку.

— У меня на уме сейчас другая игра, — наконец ответил я.

Она, не отрывая от меня своих глаз, потянулась ко мне губами украшенными крошками печенья и глазури.

— Я хочу любить Вас, — проговорили ей губы, и я почувствовал сладость сахара на её губах.

— Ну что ж, я могу понять такие игры, — вздохнул толстяк. — Должно быть, приятно держать в своих руках голую рабыню, а?!

— Это точно, — не мог не согласиться я.

— Наденьте ошейник на любую женщину, — усмехнулся он, — и она быстро научится тому, для чего она нужна. Женщина ничего не стоит, пока на ней нет ошейника. Ни одна из них ничего не стоит, пока их не сделали ничего не стоящими.

— А что Ты думаешь по этому поводу? — спросил я рабыню.

— Это верно, Господин, — сказала она.

— Но этот парень, — указал толстяк, на игрока в маске, — отличается от нас. Он живет только для каиссы. Его не волнуют даже женщины. Безусловно, вполне вероятно, также как и он их. Готов поспорить, что они бы просто свалились в обморок от ужаса, увидь его без маски.

— Так Вы хотите играть, или нет? — уточнил игрок, пристально посмотрев на меня.

— При тех условиях, что Вы мне предложили, я не принял бы победу от Вас, даже если бы Вы были Сентиусом с Коса, — ответил я.

На данный момент Сентиус с Коса, возможно, был самым лучшим игроком на Горе. Он стал чемпионом турниров Ен-Кара три раза за последние пять лет. Да и то в 10127 году, он не захотел принимать участия, решив уделить время совершенствованию в игре. В том году чемпионом стал Теренс из Турии. А в 10128 Сентиус всё же явился на турнир, но потерпел поражение от Аякса из Ти, одного из городов Салерианской Конфедерации, который одолел Теренса в полуфинале. Но уже в 10129 году, на последней ярмарке Ен-Кара Сентиус с Коса обыграл Аякса и вернул себе чемпионское звание.

При упоминании имени Сентиуса с Коса, игрок в маске напрягся.

— Уверяю Вас, что я не Сентиус с Коса, — сердито сказал он и, сметя фигуры с доски в свою кожаную сумку, привязал её к поясу, сунул доску подмышку, и прихрамывая удалился.

— Эй-эй, ещё рано заканчивать работу! — возмущённо закричал пузатый вслед игроку. — Ты куда это собрался?

Но мужчина уже исчез среди палаток.

— Мне жаль, — сказал я. — Я не хотел его расстраивать.

— Не волнуйтесь на этот счёт, — раздражённо отмахнулся толстяк. — С ним это случается постоянно. Он — весьма раздражительный человек, импульсивный, высокомерный и безответственный. Несомненно, он считает, что земля должна быть благодарна, что он соизволил шагать по ней. Но с другой стороны, он кажется очень сильным игроком в каиссу. На самом деле, даже слишком сильным, чтобы мы в нём нуждались.

— Возможно, ему стоило бы просить о вступлении в касту игроков, — предположил я.

— Мне кажется, это его не интересует, — ответил толстяк.

— Это странно, — заметил я.

— Не забудьте, что он ещё и ужасный монстр, — напомнил он. — Настолько отвратительный, что от него шарахаются даже рабыни.

— Тогда всё понятно, — кивнул я.

— Кроме того, если по-честному, между нами, будь он действительно так хорош, как он полагает, разве он бы ходил с нами.

— Я понял, — улыбнулся я.

Безусловно, можно было бы заработать куда больше, играй он в клубах каиссы или на высоких мостах. Но вот, что меня сильно заинтересовало, так это его хромота. Прежде я знавал одного игрока каиссы, с таким дефектом. Но это было так давно.

— А Вы сами когда-нибудь играли с ним? — поинтересовался я.

— Нет, — ответил мужчина. — Каисса — это не для меня.

— Понятно, — кивнул я.

— Это Ты — Бутс Бит-тарск? — послышался строгий голос из-за спины, от которого пузатый, только что спокойно говоривший со мной сразу побледнел.

Я обернулся.

— Приветствую Вас, Капитан, — поздоровался со мной подошедший.

— Приветствую, — отозвался я.

Это оказался служащий из департамента управляющего городскими развлечениями. Позади него стояли двое дюжих стражников из Гвардии Совета.

— А ну, стоять, — рявкнул чиновник толстяку, который, стараясь стать как можно незаметнее, как мне показалось, отступил назад и уже поворачивался, явно намереваясь исчезнуть между сценой и палаткой каиссы.

— Это Вы мне? — подобострастно спросил пузатый, поворачиваясь, и делая вид, что осматривается в поисках, кого-то к кому ещё мог обратиться чиновник.

Многозначительный жест чиновника, указавшего на место перед ним, вынудил толстяка поторопиться назад пред наши очи.

— Да? — с милейшим видом спросил он.

— Насколько я понимаю, Ты — Бутс Бит-тарск, — заговорил с ним чиновник, — из компании Бутса Бит-тарска.

— Он должен быть где-то поблизости, — сказал толстяк. — Если Вас это устроит, я могу попытаться найти его для Вас.

— Стоять, — протянул чиновник, и пузатый вернулся на прежнее место.

— Это — он, — заявил один из гвардейцев.

— Что Вы, что Вы, никакого преднамеренного нарушения благородный сэр, — забормотал Бутс, — это просто шутка!

— Итак, Ты — Бутс Бит-тарск, — сказал чиновник, заглядывая в исписанный листок, сколотый вместе с другими его бумагами. — Актёр, антрепренёр, импресарио, и владелец компании Бутса Бит-тарска?

— К Вашим услугам, — сказал пузатый, низко кланяясь. — Чем я могу быть полезен для Вас?

Девушка теперь стояла на коленях около меня низко опустив голову. Она приняла это положение сразу же, как только появился чиновник и стражники.

— Мы здесь в связи с вопросом лицензии, — объявил служащий.

— Да, — подобострастно улыбнулся пузатый, которого, как выяснилось звали Бутс Бит-тарск.

— Итак, у Тебя имеется таковая? — уточнил чиновник.

— А Вы не хотели бы пройти в мои покои? — поинтересовался Бутс, пытаясь перевести разговор в другое русло. — У нас есть прекрасные лармы, и возможно Вы и Ваши мужчины захотели бы оценить моих Бину и Бригеллу.

— В лицензии, есть положение, что девушки, работницы такой компании как Твоя, если они являются рабынями, могут посланы в покои и использованы тем, кого совет, или делегированный чиновник совета, туда направит.

— Признаться, я едва ли когда-то читал все положения лицензий, — вздохнул Бутс. — Такие вещи столь утомительны.

— У Тебя есть лицензия? — повторил свой вопрос чиновник.

— Конечно! — с негодованием воскликнул Бутс. — Всем известно, что это обязательная процедура. Никто, обладая наименьшим количеством здравого смысла даже не подумает о том, чтобы находиться здесь без одной.

— И я могу, наконец, увидеть эту лицензию? — поинтересовался чиновник.

— Конечно, — заверил его Бутс, принявшись возиться в своих одеждах. — Она должна быть где-то здесь.

Он заглянул в свой кошель, и вновь принялся обшаривать свои одежды.

— Где-то здесь, — бормотал он себе под нос, но после второго обыска своих одежд, и третьего осмотра кошеля, наконец, признал: — Увы. Она, должно быть, осталась в моих покоях, скорее всего, в платяном шкафу. Я сбегаю туда, и быстро возвращусь обратно. Надеюсь, что я не обнаружу, что я был ограблен за время моего отсутствия!

— А ну, стоять, — приказал чиновник.

— Да? — отозвался Бутс, возвращаясь.

— Согласно нашим бумагам, — усмехнулся чиновник, — нет у Тебя никакой лицензии и быть не может. Ты не подавал прошение об этом, и соответственно не получал лицензию.

— Но я отчетливо помню, что получил лицензию! — возмущённо воскликнул Бутс, но под насмешливым взглядом чиновника сразу стушевался. — Впрочем, возможно это было в прошлом году, или даже в позапрошлом. Понимаете, столько выступлений, столько забот!

Чиновник молчал, продолжая сверлить антрепренёра взглядом.

— Неужели, я забыл о таком важном деле? — испуганно спросил Бутс. — Возможно, это просто вылетело у меня из головы? Это кажется невозможным!

— Почему-то это не кажется мне столь уж невозможным, — усмехнулся чиновник. — Ведь это происходит уже три года подряд.

— Нет! — в ужасе закричал Бутс.

— Именно из-за таких как Ты люди считают всех актёров негодяями и жуликами, — презрительно бросил чиновник, углубляясь в свои бумаги.

— Что Вы там пишете? — с тревогой спросил Бутс.

— Расположение, — снизошёл до ответа чиновник.

— По какому поводу, если мне позволено будет поинтересоваться? — взволнованно спросил Бутс, вытягивая шею и пытаясь заглянуть в бумаги.

— Твоя собственность будет конфискована, — объяснил чиновник, — включая актрис. Они будут неплохо смотреться в государственных цепях. А самого Тебя публично выпорют на площади, и вышлют из города. И потом в течение пяти лет Тебе будет запрещено появляться в Порт-Каре.

— Эй, сейчас время карнавала, — обратился я к чиновнику.

— Капитан? — удивился тот.

— Сколько он должен? — спросил я.

— Лицензионный платеж — серебряный тарск, — ответил чиновник.

— Уверен, — сказал я, поворачиваясь к Бутсу Бит-тарску, — Ваши артисты заработали на серебряный тарск.

— Нет, — хмуро ответил антрепренёр. — На данный момент, за весь сегодняшний вечером, нам удалось заработать только девяносто семь бит-тарсков. Не набралось даже десяти медных тарсков.

Чеканка монет на Горе значительно варьируется от города к городу. В Порт-Каре, как и вообще в Бассейне Воска, десять бит-тарсков составляют медный тарск, а сто медных равняется одному серебряному.

— Неужели, у Вас нет никаких накоплений на чёрный день? — удивился я.

— Их недостаточно, — сказал он. — Мы живем одним днём. Зачастую, у нас просто нечего есть.

— Фактически, вопрос стоит уже больше, чем об одном серебряном тарске, Капитан, — вмешался чиновник. — Не забывайте о делах двух предыдущих лет, и набежавших за те нарушения штрафах.

— Я разорён, — простонал Бутс Бит-тарск.

— Офицер, давайте не будем спешить в этом деле, — сказал я. — Бутс Бит-тарск, мой старый друг, и уже довольно давно.

Бутс смотрел на меня, словно громом пораженный, но кивал при этом совершенно искренне. Ведь, мы действительно были знакомы друг с другом уже достаточно долгое временя, по крайней мере десять енов.

— Раз уж Вы за него ручаетесь, Капитан, — улыбнулся чиновник, — я не буду настаивать на оплате прежних его прегрешений.

Этот чиновник знал меня. Он был с флотом во время битвы 25-го Се-Кара.

— Бутс, насколько мне известно, — заметил я, — честный парень.

Кажется, Бутс сам поразился подобной характеристике.

— И он всегда платит свои долги, — заверил я чиновника.

— Я? — удивлённо переспросил Бутс, но тут же пришёл в себя, и твёрдо заявил чиновнику: — Конечно же, я всегда делаю это!

— Ну так заплати ему, парень, — предложил я.

— С чего? — отчаянным шепотом спросил Бутс, обращаясь ко мне.

— С Твоих доходов, — бросил я ему.

— Там же нет даже десять тарсков! — прошипел мне Бутс, выпучивая глаза.

— Так проверь горшки своих Бины и Бригеллы, — посоветовал я.

— Да я их уже проверял, — ответил антрепренёр.

— Проверь их ещё раз, — велел я.

Он отвернулся, собравшись было идти к сцене, но возвратился и наклонился, чтобы поднять медный сосуд стоявший у стола каиссы.

— А этот оставь здесь, — шепнул я.

Он пожал плечами, и затем покинул нас.

— Он, несомненно, вернется за этим, — улыбнулся чиновник.

— В любом случае, он отлично понимает, что не сможет сбежать из города, — заметил один из стражников, увидев, что я наклонился и поднял копилку.

Я бросил взгляд вниз, на рабыню, стоящую на коленах подле меня, голую, в ошейнике, сжимавшую в руках печенье.

— Ты можешь уже съесть печенье, — разрешил я. — Заканчивай с ним.

— Спасибо, Господин, — счастливо проговорила рабыня, находившаяся в моём полном распоряжении уже около половины ана.

Один за другим, я отсчитал и вложил в копилку три серебряных тарска.

— Это покрывает платежи за лицензию за три года, — пояснил я, и добавив ещё одну серебряную монету сказал: — А это, должно с лихвой погасить любые набежавшие проценты на скопившиеся долги.

— Этого более чем достаточно, — согласился чиновник.

— А этот тарск, — сказал я, засовывая кружок в сосуд, и памятуя о принятой взятке, — для распорядителя городских развлечений.

— Вы очень щедры, Капитан, — заметил чиновник, впечатленный моими действиями. — Это даже больше, чем обычно ожидается.

— И вот ещё один, — добавил я, — для Вас и Ваших спутников.

— А вот в этом нет никакой необходимости, Капитан, — попытался отречься чиновник, но монета уже проскочила в щель, и зазвенела внутри.

— Это — карнавал, — улыбнулся я.

— Спасибо, Капитан, — поблагодарил меня чиновник.

— Спасибо, Капитан, — гаркнули довольные стражники.

Я поставил медный сосуд на прежнее место у стола каиссы, и посмотрел на рабыню ожидавшую меня.

— Ты покончила с печеньем? — поинтересовался я.

— Да, Господин, — во весь рот улыбнулась девушка.

— Очисти пальцы. Обсоси и оближи их, — приказал я.

— Да, Господин, — ответила она, и меня бросило в жар от вида того, как она начала выполнять моё требование.

Ничего, скоро я получу её на полке удовольствий.

— Это бесполезно, благородные господа, — сказал Бутс Бит-тарск, вернувшись, и демонстрируя две пустых чаши. — Они пусты.

— А как на счёт того сосуда? — спросил чиновник, указывая на тот, что стоял подле стола каиссы. — Вдруг именно здесь Ты держишь все свои доходы с труппы, а вовсе не то что зарабатывает на каиссе твой игрок?

— Увы, там в лучшем случае всего три бит-тарска, — пожаловался Бутс.

— Неужели мы будем доверять этому пройдохе? — поинтересовался чиновник повернувшись к одному из солдат.

— Только не я, Сэр, — совершенно честным тоном ответил тот.

— Открывай его, — скомандовал чиновник.

— Да без проблем, — пожал плечами Бутс, поднимая копилку.

Вот тут на его лице появилось выражение удивления. Он нетерпеливо встряхнул сосуд, прислушиваясь к звуку, который безошибочно дал ему понять, что внутри монет несколько больше, чем того ожидал. Лихорадочно, в миг задрожавшими руками, он вытащил ключ из своего кошеля, и, не сразу попав в замочную скважину, отпер замок. Снимая крышку, он чуть не выронил копилку из рук.

— Ах Ты, хитрый жирный проходимец, — возмущённо обругал его чиновник. — Так вот где Ты скрывал от нас свои сборы.

Бутс, вытаращив глаза и не веря в происходящее, пересчитал монеты в сосуде.

— Ну, и сколько там? — строго спросил чиновник.

— Три бит-тарска, — пробормотал Бутс и сделав паузу добавил, — и пять серебряных тарсков.

— Три серебряных тарска за лицензии, настоящую и две прошлых, один за беспокойство для распорядителя развлечений, — быстро посчитал чиновник.

Бутсу ничего не оставалось, кроме как вытащить монеты и вручить их чиновнику.

— А что Ты можешь предложить непосредственно для меня и моих людей? — язвительно поинтересовался офицер.

Бутс нехотя вытянул последний серебряный тарск из своего рукава и, нерешительно, протянул его чиновнику. Хм, ловко, я даже не заметил, как он спрятал его там. Надо признать, сделал он это весьма умело.

Девица, стоявшая на коленях рядом со мной, не выдержав, обхватила мой ногу руками и, всхлипнув, поцеловала моё бедро, словно напоминая о своём присутствии.

— Кажется, что эта девка готова для удовольствий, — усмехнулся чиновник, посмотрев на меня с долей зависти.

— Возможно, — кивнул я, приняв безразличный вид.

— Полка, Господин, — послышались сдерживаемые рыдания снизу. — Пожалуйста, возьмите меня на полку!

— О, а вижу, что Вы поимели благосклонность свободной женщины, — заметил чиновник, указав на дорогую, легкую, красочную ленту, просунутую сквозь петельку на моей одежде.

— Да, — признал я, вспомнив богато одетую, скрытую под вуалями, и весьма любезную свободную женщину, которая с моего разрешения закрепила этот символ на мне.

Каким грубияном должен был бы я быть, чтобы не принять это, после того как свободная женщина так красиво об этом попросила.

— Ну возьмите же меня полку, Господин, пожалуйста, я прошу Вас об этом! — взмолилась девушка у моих ногах.

— Впрочем, я вижу, что и Вы приняли благосклонность свободной женщины, — улыбнулся я.

— Да, — усмехнулся чиновник.

Лента, которую носил он, отличалась от моей, и формой, и цветом. Само собой, в игре в благосклонность, ленты каждой участницы должны быть уникальны, по модели, материалу, структуре, цвету, форме, оформлению и тому подобным признакам. В противном случае, как бы их можно было использовать в качестве фишек в этой игре? И, конечно, они оказались бы менее эффективными в выявлении результатов глубоко скрытого, но вовлеченного в эту игру соревнования, того соревнования, в котором женщины отчаянно соперничают друг с дружкой ради того, чтобы оказаться для мужчин желаннее других. Так или иначе, каждая женщина желает быть более притягательной для мужчин, чем другие. Это важно для них. Это заложено в них природой.

— Честно говоря, мне интересно уже то, что свободные женщины играют в игру благосклонности, — заметил я.

— Это дает им возможность пофлиртовать, — улыбнулся чиновник. — А ещё это дает им почувствовать себя, в некотором смысле, во власти мужчины, ведь, прося разрешения у него на принятие своей благосклонности, женщина вынуждена просить его о снисхождении. В этом не трудно рассмотреть форму символического подчинения, помещение себя в зависимость от его желаний. Также, конечно, это ещё и дает им способ проверить их желанность и публично объявить об этом.

— Всё-таки они соблазнительные и тщеславные существа, — усмехнулся я.

Я раньше и сам размышлял по этому поводу в том же ключе. Безусловно, игра в благосклонность, как и большинство игр, традиций и обычаев, имела сложный и множественный подтекст. Такие вещи иногда приобретают дополнительное значение и ценность, будучи обогащены исторической традицией и глубиной благодаря различной интерпретации в разных ситуациях.

— А ещё это дает им возможность установить свой рейтинг среди себе подобных, — усмехнулся мой собеседник, — вероятно, лучший, который они могут составить, пока не обнаружат себя порабощенными, помещёнными голыми на рабские прилавки на невольничьем рынке и оцененными по достоинству, на сей раз мужчинами.

— Не могу не согласиться, — засмеялся я.

Бесспорно, что такие игры, как игра в благосклонность, обеспечивают механизм, определения рейтинга желанности, среди женщин, в котором они, свободные женщины, как оказалось, весьма заинтересованы.

— А что лично Вы думаете о свободных женщинах, Капитан? — поинтересовался моим мнением чиновник.

— Признаться, я даже не знаю, что можно Вам ответить, как не знаю и того, существуют ли они в природе, — признался я.

У гореан есть выражение: «Есть только два вида женщин, рабыни, и… рабыни».

— Капитан, ну Вы же знаете, что я имею в виду, — с укором сказал он.

— Я полагаю, что с ними всё в порядке, — пожал я плечами.

— Но Рабыни несравнимо лучше, не так ли? — захохотал чиновник.

— А вот это верно и неоспоримо, — согласился я. — И нечего даже начинать сравнивать.

— Пожалуйста, Господин, отведите меня на полку, — вновь послышался снизу отчаянный женский плачь.

Свобода, с её запретами, инертностью и враждебностью, имеет тенденцию блокировать проявления глубинной женственности. В неволе эта блокада снимается, реально, а не на словах освобождая женщину, чтобы указать ей её настоящее место, место определённое ей природой, место рабыни у ног её господина.

— Пожалуйста, Господин, — молила девушка. — Я умоляю взять меня на полке.

Я подхватил её за руку, и вздёрнул на ноги.

— Счастливого карнавала, — пожелал я чиновнику.

— Счастливого карнавала, — отозвался он.

— Счастливого карнавала, — сказал я Бутсу Бит-тарску.

— Счастливого карнавала, — ответил он мне.

Я, толкая рабыню впереди себе, начал пробираться сквозь толпы веселящихся горожан. Для того чтобы пересечь площадь и добраться до полок удовольствий нам понадобилось несколько енов. Здесь было два типа полок, обычные и улучшенные. Улучшенные полки, или полки ремней, имели подгоняемые по росту ремни закреплённые на крепких стальных кольцах и были застелены матрасами покрытыми перекрещенными ремнями. Простые же, или полки верёвок, действительно, были немногим больше, чем простыми крепкими деревянными полками, дополнительно покрытыми сетью из обычной пеньковой верёвки, чтобы можно было слегка обездвижить свою невольницу. Если возникало желание закрепить её покрепче, то на такой полке можно было воспользоваться обычными шнурами, лежавшими здесь же поблизости. Были здесь и несколько просто скамеек. Я подтолкнул рабыню к одной из простых полок, поскольку все улучшенные к этому времени оказались заняты.

Я заметил, что свободная женщина, которая носила короткую набедренную повязку, также ошивалась поблизости. Не обращая на неё своего внимания, я бросил девку на живот на сетку, а потом, перевернув её на спину, просунул её запястья и лодыжки сквозь ячейки сети определенным способом. Не став беспокоиться дальнейшим закреплением её конечностей, я присоединился к ней на полке. И уже через момент, она задыхалась от страсти, смотря на меня ошалелыми, но благодарными глазами, и извивалась в муках рабского оргазма. Довести свободную женщину до грани оргазма, хотя бы до того на который она способна, обычно может потребовать от трети до четверти ана. С другой стороны, рефлексы рабыни, в основном по психологическим причинам, и благодаря пройденной дрессировке, позволяют сделать это намного легче, глубже и чаще. И в этом нет ничего удивительного. В конце концов, свободная женщина — это свободная женщина, а рабыня — это рабыня.

— Купите меня, — заговорила рабыня, напряжённым голосом, едва только смогла прийти в себя. — У Вас же есть деньги. Купите меня, пожалуйста! Я буду хорошо служить Вам!

Благодарно поцеловав её губы, и поднялся с неё, и через мгновение уже стоял рядом с полкой, поправляя свою тунику.

— Я могу нарушить положение, Господин? — спросила она.

— Да, — разрешил я.

Девушка выпутала руки и ноги из сети и, соскользнув с полки, опустилась на колени передо мной. Когда она склонилась, чтобы поцеловать мои ноги, я увидел следы верёвок отпечатавшиеся на её спине. Рабыня подняла голову и посмотрела на меня.

— Прежде, до Вас, я не хотела быть превосходной, — призналась она. — Пожалуйста, простите меня. Накажите меня, если Вы того пожелаете.

Улыбнувшись столь искреннему признанию, я поднял её на ноги, и нежно поцеловав, сказал:

— Всё в порядке.

Она удивлённо смотрела на меня.

— А теперь беги, ищи твоего собственного владельца, — велел я. — И смотри у меня, только попробуй доставить ему меньше удовольствия, чем Ты только что доставила мне.

— Да, Господин, — улыбнулась она и, повернувшись ко мне спиной, исчезла в толпе.

Рабыня в первую очередь обязана думать о наслаждении своего собственного хозяина.

— Пага? — предложил раскачивающийся из стороны в сторону мужчина, и мы с ним обменялись большими глотками из наших бурдюков, я из его, а он из моего.

Я заметил, что та свободная женщина в бутафорском ошейнике всё также стояла и заворожено смотрела на меня. В ответ я принялся рассматривать её оценивающим взглядом работорговца. Меня заинтересовало то, что она отважилась приблизиться к полкам удовольствий. В момент, когда наши глаза встретились, я властно кивнул в сторону полки. Женщина в ужасе отпрянула.

Безразлично пожав плечами, я направился обратно на площадь. Лишь раз, уже покидая закуток с полками, я оглянулся назад, она стояла всё там же, полуприсев, спрятав лицо в руках, и сотрясаясь всем телом от страха и рыданий.

Как раз в это время, я вновь заметил Хенриуса и его невольницу. На небольшом свободном пятачке, Вина танцевала перед своим господином и ещё несколькими мужчинами под музыку сидевших рядом музыкантов, и хлопки окружавших зевак задававших ей ритм. Надо признать, девушка преуспела в своём танце. Возможно, она изображала обнаженную, взятую на поводок, упакованную в рабскую сбрую уличную танцовщицу, являющуюся одной из самых низких разновидностей танцовщиц на Горе. Что-то заставляло меня подозревать, что ещё немного и Хенриус сгребёт ей в охапку, чтобы утащить в столь близкий закуток и бросить на полку, или возможно назад в свой дом, чтобы разобраться с ней более вдумчиво. Она была просто невероятно привлекательной молодой рабыней, и любила своего господина от всего сердца. Пот сбегал струйками по её телу, промывая влажные дорожки в краске. Я не выдержал, и задержался ещё на какое-то время, любуясь танцующей Виной. Насколько же искренней и живой была эта рабыня.

Наконец, я нашёл в себе силы, оторваться от этого зрелища, обеспокоенный всплывшей в голове мыслью, но никак не мог, понять, что же меня столь взволновало. Было уже достаточно поздно, и я задумался, не пора ли мне вернуться домой. Вот тут-то я и вспоминал свою предыдущую беседу с Хенриусом. Ведь он же передал мне, что кто-то ищет меня. Интересно, кто же это мог быть. Возможно, это как-то связано с Самосом. Конечно, в прошлый раз, когда я был в его доме, мой друг был весьма сдержан и уклончив. Кто-то хотел встретиться со мной, насколько я помнил в палатке номер семнадцать. Охваченный любопытством относительно того, кто и зачем мог бы пригласить меня на встречу, я направил свои стопы к пурпурным палаткам. Палатки этого цвета обычно устанавливаются работорговцами, и используются для размещения в них девушек, обычно рабынь наиболее высокого качества, наиболее дорогих товаров, где их могли бы в спокойной обстановке тщательно осмотреть и скрупулёзно оценить покупатели или посредники. Такие палатки как правило устанавливают во внутренних дворах работорговых домов в особые времена вроде праздников и фестивалей. В других случаях, такие девушки могут быть обследованы и опробованы в приватных комнатах в домах работорговца. Пурпурные палатки, поставленные сейчас на площади, имели отношение к карнавалу. В действительности, они являлись свидетельством доброй воли различных домов работорговцев, их пожертвованиями к празднествам, выставленными для удовольствий свободных мужчин. Впрочем, на мой взгляд, основным их назначением была реклама того или иного торгового дома. Дом Самоса, например, установил первые пять палаток, все с полной обстановкой, включая очаровательных обитательниц. Насколько мне стало известно, в его пятой палатке содержалась золотоволосая рабыня — Ровэну. Он поставил себе цель воспитать её как можно быстрее. Если не ошибаюсь, он планировал вскоре выставить её на продажу, вместе с несколькими другими, на Ярмарке Ен-Кара, близ Сардара. Кое-кто из мужчин полагает, что девушки, выставленные в общественных пурпурных палатках на карнавале, это те же самые, кого продают на закрытых торгах в таких палатках во всех остальных случаях. Однако большинство мужчин знает, что дело обстоит не совсем так. Например, Ровэна была совсем свежей рабыней. Так что, не смотря на её необыкновенную красоту и привлекательность, скорее всего, по причине её неопытности, ей, по крайней мере, в течение нескольких месяцев или даже года, врятли светит быть отобранной для закрытых торгов в приватной комнате. Для любой девушки требуется время и немалое, чтобы развить в себе соответствующие навыки.

Я шёл вдоль линии палаток, пока я не добрался до семнадцатой. Большинство из них были задёрнуты занавесками. Как материал самих палаток, так и занавесок на входе был непрозрачен, впрочем, как обычно. Лишь в двух палатках занавески были приоткрыты. В одном я увидел обнажённую рабыню, медленно извивавшуюся в цепях перед мужчиной. В другой я краем глаза рассмотрел рабыню и её временного господина, державших друг друга за руки. Девушка при этом стояла на коленях на большой мягкой подушке, как это обычно происходит, когда она, почтительно, приветствует входящего в палатку. Подле большинства палаток ожидали по два — три мужчины.

Мне показалось достаточно странным и неожиданным, но семнадцатая палатка оказалась помечена знаком, висевшим на закрытой занавеске. Этот знак ясно сообщал всем — «Закрыто». Но, хотя сама занавеска была задёрнута, от моего взгляда не укрылось, она не была натянута, то есть изнутри она не была закреплена. Я осмотрелся. Поблизости находились несколько мужчин, некоторые в карнавальных масках, но ни один из них не казался заинтересованным именно этой палаткой. Ради приличия я выждал снаружи некоторое время. Однако никто мной не заинтересовался, и не приблизился ко мне. Безусловно, я предполагал, что встречу человека около палатки номер семнадцать, согласно словам Хенриуса. Интересно, кто же назначил мне встречу через него. И имела ли эта встреча, отношение к Царствующим Жрецам. Всё это показалось мне излишне таинственным. Любое нормальное дело, я полагаю, велось бы более традиционным способом.

Я осторожно отодвинул занавеску в сторону и вошёл в палатку. Входная портьера, не сдвинувшись в сторону на кольцах, упала позади меня, закрывая внутренности палатки от взглядов мужчин снаружи. Маленькая масляная лампа тускло освещала интерьер. Эта палатка была единственной, выставленной домом Варта, прежде звавшегося Паблиусом Квинтусом из Ара, а ныне ставшего довольно незначительным работорговцем в Порт-Каре. Снаружи я его не заметил. Интересно, почему эта палатка была закрыта для посещений. Возможно, Варт сдал свою палатку кому-то ещё на ан или около того. А возможно, моё решение прийти сюда было ошибкой. На большой, диаметром около пяти футов, мягкой подушке, у дальней стены палатки, лежало маленькое, прекрасное тело. Стройное, соблазнительное, рыжеволосое. Вот только лежало это тело подозрительно неподвижно. Ужасающе неподвижно! Я приблизился к ней и, присев рядом, приложил кончики пальцев к её горлу, сбоку, над ошейником, и облегчённо вздохнул. Жива. Приподняв девушку в сидячее положение, я принюхался к запаху изо рта, потом осторожно лизнул её губы. Ничего серьёзного я не обнаружил, лишь лёгкий вкус вина Ка-ла-на слева в уголке рта. Готов поспорить, здесь применили порошок Тасса. Это снадобье очень эффективно, и совершенно не оставляет следов. Можно не сомневаться, что в течение многих часов разбудить её будет невозможно. Замерцавшая вверху лампа давала совсем немного света, но его хватало, чтобы разглядеть, что запястья женщины были связаны за спиной, а лодыжки, перекрещены и также связаны. Шнуры были узкими, тёмными и плотно прилегавшими. Я аккуратно уложил её на подушку.

Резкий бросок в сторону. Я сделал это из расчёта уклониться от захвата левой рукой, за мой капюшон, и от укола в спину или удара по горлу ножом, зажатым в правой руке, если конечно мой противник был правшой, и если он был представителем касты убийц или воинов. Ой, не случайно маленькая масляная лампа была подвешена таким образом, чтобы я не смог заметить тень от фигуры вошедшего через занавеску. Вот только, воины замечают такие вещи автоматически. Также, позволив занавеске закрыться позади меня, я сделал это отнюдь не случайно. Если бы она не закрылось, я бы сам поспособствовал её закрытию. Трудно сдвинуть такую портьеру, тяжелую и складчатую, как это, обычно делается в пурпурных палатках, без шелеста ткани, или скрипа колец по шесту. А ещё, конечно, атмосфера в палатке, пусть немного, но изменилась, когда был сдвинут занавес. Именно поэтому замерцало пламя в лампе. Однако нож и рука, по нисходящей скользнули по моему телу. У удара сверху есть много недостатков. Начиная с того, что требуется занести руку для замаха, и невозможности использовать другую руку для удержания цели, кончая тем, что его легче заблокировать. У него нет той мощи и неожиданности, что есть у прямого укола. Клинок длиной всего в шесть дюймов, благодаря действующей на него всей массе тела бойца, при прочих равных условиях, проникает в тело жертвы гораздо глубже, чем при ударе сверху, когда вовлечена масса только плеча и руки. Конечно, не менее важно, что прямой удар с короткой дистанции будет точнее. Жертва, после начала удара, даже если её не удерживают на месте, имеет очень немного времени на срабатывание рефлексов и уход с линии атаки. Итак, для меня стало ясно, что мой противник, не имел никакого отношения к кастам убийц или воинов.

Я откатился в сторону, рукой инстинктивно хватая эфес моего меча. Вот только ножны были пусты. Всё своё оружие я оставил на пропускном пункте, через который вошёл на площадь. Мужчина среагировал быстро, даже слишком быстро. Он был стремителен. Его лицо скрывалось под полумаской. И хотя вместо моего тела он вонзил нож в подушку, прежде чем я смог встать на ноги, он уже оседлал меня. Мы сцепились. Мне в последний момент удалось перехватить его руку с ножом, и вывернуть запястье так, что клинок оказался направлен остриём к нему. Внезапно он расслабился. Я отпихнул его в сторону, с торчащей из груди рукоятью его же кинжала. Повезло! Я тяжело дышал, с трудом втягивая воздух в лёгкие. Сдёрнув с нападавшего полумаску, я всмотрелся в лицо и узнал его. Это был тот самый мужчина, которого я видел у пропускного пункта, и с кем разговаривал у подмосток фокусника.

Я быстро осмотрел его одежды, но не смог найти ничего, что хоть как-то помогло бы идентифицировать его. Он видел, что я бросил золотой тарновый диск на подмостки. Предположим, его побуждением был обычный грабёж. А почему тогда я видел его раньше у пропускного пункта? Совпадение? Но тут я открыл его кошель. Там было полно золотых монет! Хм, золотые статерии Брундизиума, порта на побережье Тассы, на материке, приблизительно в ста пасангах к югу от дельты Воска. По моим сведениям, этот город совсем недавно заключил союз с Аром.

С такой суммой в кошеле, грабеж уже не казался столь безоговорочным мотивом для нападения. Всё, что я знал о Брундизиуме это то, что у него предположительно, были сношения с Аром. Интересно, был ли этот мужчина, и тот, кто пригласил меня на встречу в палатку номер семнадцать одним и тем же лицом? Версию о том, что в этом замешан работорговец Варт, в палатке которого всё происходило, я отмёл как бредовую. Он, скорее всего, только сдал свою палатку на определённое время. Всё же, он был не настолько глуп, чтобы организовывать покушение в своей собственной палатке. К тому же, я сильно подозревал, что у него осталось слишком мало любви к Ару, и возможно, на том же основании, к Брундизиуму. Когда-то его изгнали из Ара, и ему ещё повезло. За фальсификацию данных рабыни, искажение информации относительно уровня обучения и умений товара, его могли и на кол посадить!

Мне, тоже, когда-то отказали в соли, хлебе и очаге в Аре, и изгнали из города. Вот только Марленус из Ара, его Убар, тот самый, кто объявил меня вне закона, вероятно, был последним человеком, который подослал бы ко мне убийцу, да ещё и из Брундизиума. Нет, вероятность такого мне показалась маловероятной или незначительной. Если бы такой человек, как Марленус, захотел расправиться со мной, то он сделал бы это своим собственным клинком. Марленус был слишком прямым и гордым для такого коварства. К тому же, в действительности врагами мы не были. Будь у него желание поквитаться со мной, захоти он вдруг подослать ко мне убийцу, то он не стал бы ждать столько лет. Впрочем, тот факт, что в кошеле нападавшего оказались статерии Брундизиума, вовсе не означал, что он сам был из того города. Да кто угодно мог расплатиться с ним этим золотом! Тогда кто мои враги? Неужели, в конце концов, его мотивом, всё же был именно грабеж?

Меня трясло от переполнявшего меня адреналина. Я не мог понять произошедшего. И мне это крайне не нравилось.

Мой взгляд зацепился за лежавшее рядом, только протяни руку, соблазнительное тело рабыни. Перевернув её на живот, я осторожно уложил её голову щекой на подушку, и принялся развязывать узел на её щиколотках. Я был возбуждён, потрясён и напряжён. Я только что убил человека, и чуть было не был убит сам. Мне требовалось успокоиться. А это — одна из тех вещей, для которых нужны женщины. Она застонала под моими ударами, её маленькие ручки задёргались, пытаясь вывернуться из стягивающих их кожаных шнуров. Закончив с ней, я вновь связал ей ноги, но на сей раз притянув её запястья к щиколоткам. К ошейнику рабыни я привязал кошель найденный на убийце, и наполненный золотыми статериями Брундизиума. Пусть у Варта будет некоторое утешение. Ему ещё разбираться со скандалом, из-за обнаруженного в его палатке трупа.

— Тэрл, — услышал я знакомый тихий голос из-за портьеры.

Это был голос Самоса.

— Заходи, — позвал я.

— Я давно ищу Тебя, — сказал мой друг, появляясь в проёме. — Я встретил Хенриуса, и он предположил, что Тебя можно найти здесь.

Тут глаза Самоса чуть не вылезли из орбит.

— Что здесь произошло? — спросил он. — Кто это?

— Ты знаешь его? — поинтересовался я.

— Нет, впервые вижу, — ответил Самос, осматривая тело.

— Я тоже, но он попытался убить меня, — пояснил я.

— Почему? — удивился Самос. — Из-за рабыни что ли?

— Нет. Не из-за девки, точно, — ответил я. — Я вот думаю, может, просто грабеж.

— Одежда у него слишком богатая, — скептически заметил Самос.

— Да, а в кошеле несколько статериев Брундизиума, золотых между прочим, — добавил я.

— Это — дорогие статерии, — признал Самос. — И судя по весу, точно золотые.

— Он знал, что у меня было с собой золото, — объяснил я. — Он видел, как я кинул монету на сцену фокуснику.

— Даже учитывая это, — с сомнением сказал Самос, — мне он не кажется, человеком, столь отчаянно нуждающимся в деньгах.

— Признаться, я тоже так думаю, — признал я. — И всё же ограбление кажется мне единственным разумным объяснением.

— Ну, не знаю, — протянул Самос. — Возможно, конечно, Ты и прав.

— Ты кажешься не слишком уверенным, — заметил я.

— Грабители, друг мой, редко носят с собой золото, идя на дело, — пояснил он.

— Возможно, он украл его только этим вечером, — предположил я.

— Да, только мне не сообщили каком значительном ограблении этим вечером, — сказал Самос, — Этого не было ни в одном из недавних докладов городской стражи.

— Ну, он ведь мог, убить человека, у которого забрал монеты, а затем столкнуть тело в канал, — предположил я.

— Возможно, — признал Самос. — Вот только его одежда не предлагает в нём неуловимого, стремительного грабителя.

— Он мог одеться так, чтобы вызвать доверие, и иметь возможность приблизится к жертве вплотную, — выдал я вполне разумное объяснение.

— И это, тоже не исключено, — согласился со мной Самос.

— Кроме того, в такой одежде легче спрятать нож, минуя пропускные пункты, и пронести его на карнавал, — добавил я.

— Возможно, — снова кивнул мой друг.

— И всё же, Ты не кажешься мне убежденным, — сказал я.

— Так и есть, — признал Самос.

— Эта палатка была закрыта. Я готов поспорить, что это не Ты арендовал и закрыл её, не так ли?

— Нет, не я, — ответил работорговец.

— Хенриус, сказал мне, что некто хотел бы встретиться со мной здесь.

— А это было до того, как этот человек увидел, что Ты бросили золото фокуснику? — уточнил Самос.

— Нет, — ответил я. — После.

— Что ж, возможно, твоё объяснение имеет под собой основу, — задумчиво произнёс он.

— А вот теперь я сомневаюсь, — признался я. — Между тем, как я ушёл от сцены фокусника и встретил Хенриуса, прошло совсем немного времени. Не уверен, что засаду можно было подготовить и назначить встречу столь быстро. А ещё мне не показалось, что Хенриус говорил так, как если бы с ним только что связались.

— Но он этого и не отрицал, не так ли? — поинтересовался Самос.

— Нет, — кивнул я. — Но если бы этот мужчина был чужаком, простым грабителем, то, откуда он знал моё имя, откуда ему было известно о моём знакомстве с Хенриусом, или кем-либо другим?

— И это верно, — согласился работорговец.

— А ещё надо было успеть арендовать палатку и усыпить рабыню, — добавил я.

— Я понял Тебя, — кивнул Самос. — В таком случае вполне вероятен вариант, что, при условии что это обычный грабитель конечно, он просто следил за Тобой досюда. А палатку арендовал некто другой, тот, кто и назначил Тебе здесь встречу через Хенриуса.

— Да, — согласился я. — Но тогда кто именно арендовал палатку, и кто именно хотел увидеть меня здесь?

— А что у нас здесь? — спросил Самос, махнув рукой в направлении девушки, связанной по рукам и ногам.

— Усыплённая рабыня, — отмахнулся я.

— Понятно. А она была без сознания, когда Ты вошёл в палатку?

— Да, — кивнул я.

— В таком случае, свидетельница она никудышная, — огорчился он.

— Но она могла бы рассказать, кто именно дал ей снадобье, — напомнил я.

— В лучшем случае она расскажет нам, что это был некий мужчина в маске, — отмахнулся Самос. — Также, не исключено, что, это мог сделать с ней сам Варт, владелец и её, и этой палатки, следуя инструкциям заказчика.

— Может, есть смысл связаться с Вартом? — спросил я.

— И что? Узнаем, что мужчина, которому он сдал палатку, был в маске, — вновь охладил моё энтузиазм Самос. — В конце концов, сейчас карнавал. Сильно сомневаюсь, что Варт будет в состоянии помочь нам хоть чем-то. Кроме того, он не замечен в чрезмерной щепетильности в своих деловых связях.

— В таком случае, что Ты сам думаешь обо всём этом? — спросил я.

— Все признаки указывают на то, что мы имеем дело с расчетливой западнёй, для привлечения в которую, к тому же использовали твоего друга, — заявил Самос.

— Согласен, — кивнул я. — А что по поводу цели? Ты думаешь, что всё ради, пусть и тщательно спланированного, но банального ограбления?

— Врятли, — сказал мой друг. — Учитывая всё, что нам известно, и прежде всего монеты в его кошеле, ограбление мне кажется, как минимум маловероятным мотивом для этого нападения.

— Тогда, каков может быть истинный мотив, на твой взгляд? — спросил я.

— Понятия не имею, — пожал он плечами. — Ты кого-нибудь знаешь, кто мог бы хотеть твоей смерти? — уточнил Самос.

— Со всей уверенностью сказать не могу, — признал я, и спросил: — А ради чего Ты сам искал встречи со мной?

Кажется, на его лицо набежала тень смятения.

— Итак, Ты хотел бы поговорить со мной, — предположил я.

— Да, — хмуро признал он.

— В таком случае, давай уйдём отсюда, — предложил я.

— Нет, — отказался он. — Не сейчас. В любом случае, я должен поговорить с Тобой наедине. И это место ничем не хуже любого другого. Но по окончании разговора, мы покинем палатку по очереди. Учитывая все обстоятельства и тему разговора, для нас будет лучше, если никто не увидит нас вместе.

— А что случилось? — удивился я.

— Боюсь шпионов, — ответил он.

— Шпионов кюров? — уточнил я.

— Нет, — раздражённо мотнул головой Самос.

— Тогда чьих? — уже не на шутку обеспокоился я.

— Царствующих Жрецов, — заявил мой друг.

— В Тебя не понимаю, — озадаченно проговорил я.

— У меня сложилось ощущение, что в Сардаре сменилось руководство, — сказал он. — По крайней мере, я подозреваю это.

— Это возможно, — признал я, вспомнив историю, рассказанную Ингваром Странником.

— Дважды, за последнее время, я получил распоряжение из Сардара, — хмуро сообщил мне Самос, — первый раз приблизительно десять дней назад, и второй раз вчера.

— И в чём суть этих распоряжений? — заинтересовался я.

— Они требуют арестовать и содержать под стражей того, кого они считают врагом Царствующих Жрецов.

— Кто он? — спросил я. — Возможно, я могу быть полезным в его задержании.

— Его имя — Тэрл Кабот, — объявил Самос

— Но это же абсурд! — возмутился я, чуть не закричав во весь голос, но вовремя спохватился.

— Когда пришло первое сообщение, я был уверен, что произошло какое-то печальное недоразумение, ошибка. Я даже отправил им сообщение с требованием уточнить или подтвердить их приказ, или хотя бы потянуть время.

— Неудивительно, что Ты был столь напряжён, в тот вечер, когда я был у Тебя в гостях, — заметил я.

— Я хотел поговорить с Тобой, — признался он мне, — но не знал, имею ли я на это право. В конце концов, я не решился на это. Если бы все это, оказалось ошибкой, а я был уверен, что так оно и будет, то я рассказал бы Тебе об этом позднее, чтобы вместе весело посмеяться над этой шуткой Сардара.

— А вчера, пришло подтверждение, — пробормотал я.

— Да, — сказал он с горечью, — и формулировки приказа ясны и недвусмысленны.

— Что Ты собираешься делать? — спокойно поинтересовался я. — Я безоружен. Готов поспорить, снаружи находятся твои люди.

— Не неси чушь, — возмутился Самос. — Мы — друзья, и мы не раз стояли плечом к плечу под клинками врагами. Я скорее предал бы Царствующих Жрецов, чем предал бы Тебя!

— Ты — храбрый мужчина, — покачал я головой. — Ты рискуешь попасть в немилость Царствующих Жрецов.

— Самое большее, что они могут у меня взять — это моя жизнь, — заявил он, — но если я потеряю свою честь, то для чего тогда мне такая жизнь?

— Что Ты собираешься делать? — спросил я.

— Я уверен, что это распоряжение базируется на какой-то ошибке, и что со временем всё может быть исправлено, но в данный момент их приказ ясен. Мне потребуется время.

— Что Ты собираешься делать? — повторил я свой вопрос.

— Я пошлю отчет в Сардар завтра, — решительно сказал он, — он будет датирован завтрашним числом. Я сообщу в Сардар, что я не смог выполнить их приказ, по причине того, что Ты покинул город, и я не знаю твоего теперешнего местонахождения.

— Я понял, — кивнул я.

— Тем временем, — продолжил Самос, — я потребую дальнейших разъяснений, и полного расследования вопроса, деталей того, на чём основывается их приказ, ну и так далее. Я попытаюсь добраться в этом деле до сути. Здесь допущена какая-то ужасная ошибка.

— В чём меня обвиняют? — уточнил я.

— В том, что Ты предал дело Царствующих Жрецов, — объяснил он.

— Как я мог предать дело Царствующих Жрецов? — поинтересовался я. — Если я даже не их агент. Я никогда не посвящал им свой меч, никогда не давал им присягу верности. Я свободный человек, своего рода наёмник, тот, кто в случае необходимости по своей воле, работал на них.

— Возможно, уйти со службы Царствующих Жрецов не намного легче, чем от служения кюрам, — вздохнул Самос.

— И каким же образом я помешал или подверг опасности их дело? — спросил я. — Почему они предположили, что я коварный предатель?

— Ты спас жизнь Зарендаргара, военного Генерала кюров, там, в Прериях.

— Возможно, — сказал я. — Я не уверен в том, что сильно помог ему.

— Но ведь Ты сам заявил о том, что это было твоим намерением, когда собирался в поход в Прерии, не так ли? — уточнил Самос.

— Да. Я хотел предупредить его относительно отряда охотников за головами, отправившегося на его поиски. Но, с другой стороны, как позже выяснилось, он и сам ожидал прибытие такой группы, и скорее всего, он бы выжил, так или иначе. Я не знаю.

— Кроме того, насколько я понимаю, — сказал мой друг, — у Тебя были контакты с ним в Прериях, и множество возможностей, для попытки его захвата в плен или убийства.

— Полагаю, что у меня была такая возможность, — признал я.

— Но Ты этого не сделал, — обвиняющее произнёс Самос.

— Это верно, — кивнул я.

— Но, почему нет? — спросил агент Жрецов.

— Как-то раз мы разделили с ним пагу, — пожал я плечами.

— И Ты считаешь, что я должен сообщить об этом в Сардар? — язвительно спросил Самос.

— Я понимаю твою точку зрения, — сказал я.

— Сардар, в настоящее время, скорее всего, рассматривает Тебя как агента одной из группировок кюров, и как предателя, и вполне возможно, как человека, который знает слишком много, — предположил Самос.

— Возможно, я должен сдаться на их милость, — улыбнулся я.

— Я не думаю, что это будет хорошей идеей, по крайней мере, я бы Тебе не рекомендовал так поступать, — улыбнулся Самос в ответ. — Скорее мне кажется, что Тебе стоит исчезнуть из Порт-Кара на какое-то время, пока мне не удастся разобраться в этом бардаке и неясностях.

— И куда мне пойти? — уточнил я.

— Я не хочу даже догадываться, где Ты окажешься завтра, — усмехнулся он.

— Как Ты думаешь, Тебе удастся разъяснить это недоразумение?

— Я надеюсь, на это, — ответил мой друг.

— А вот я сомневаюсь, что Тебя ждёт успех, — покачал я головой. — Боюсь, Сардар уже начал действовать.

— Я не понимаю Тебя, — вскинулся Самос.

— Ты получил первое сообщение приблизительно десять дней назад, — напомнил я.

— Да, — кивнул он.

— Я так понимаю, что его терминология, и тому подобные вещи, были ясны, — размышлял я дальше.

— Пожалуй, так, — пожал Самос плечами.

— Возможно, Ты подверг себя опасности этой отсрочкой, — предупредил я.

— Как это? — Самос выглядел ошарашенным.

— Сардар передает Тебе чёткий и недвусмысленный приказ, — начал объяснять я. — Вместо подтверждения и доклада о его исполнении, они получают запрос о разъяснении или подтверждении, и это от агента высокого интеллекта и проверенной действенности. Как результат, Сардар решает, что Ты отказался выполнить их приказ. Кроме того, о нашей дружбе, я уверен, в Сардаре ничего не неизвестно. Не трудно предугадать следующий ход Сардара. По-видимому, там решили, что на Тебя больше нельзя полагаться в этом вопросе. Подозреваю, что Ты своим ответом, перевёл себя в разряд подозреваемых в измене.

— Но, я вчера получил подтверждение, — несколько неубедительно напомнил мне Самос.

— Возможно, это сделано с целью не дать Тебе понять, что в Сардаре возникли подозрения относительно твоей лояльности.

— Возможно, — прошептал он.

— В любом случае задержка между сообщениями предоставила время независимым агентам Царствующих Жрецов, чтобы прибыть в Порт-Кар. Возможно, они уже отметили, что Ты не предпринял немедленных действий по получении подтверждения первого приказа.

— Что Ты несёшь? — ошеломленно пробормотал Самос.

— Я думаю, что теперь у меня появилось разумное объяснение, тому, что только что произошло в этой палатке, — сказал я.

— Нет! — воскликнул Самос, и мы оба уставились на мужчину в богатых одеждах, лежащего на полу с торчащим из груди ножом.

— Я думаю, что только что убил агента Царствующих Жрецов, — сказал я.

— Нет!

Я лишь пожал плечами.

Снаружи доносились радостные звуки карнавала.

— Есть и другое объяснение, — наконец, заговорил Самос. — Его могли подослать кюры.

— Возможно, — кивнул я.

— Царствующие Жрецы никогда не стали бы действовать таким способом, — уверенно заявил Самос.

— Возможно, — повторил я.

— Уходи из города, — приказал он.

— В его кошеле были статерии Брундизиума, — заметил я. — Ты знаешь что-нибудь о Брундизиуме? Что-нибудь имеющее отношение к Царствующем Жрецам или к кюрам?

— Нет, — пожал Самос плечами.

— Тогда эта ниточка для нас бесполезна, — пожалел я.

— Я тоже так думаю, — кивнул мой друг. — Это просто ценные монеты. Нет ничего невероятного в их использовании, в данной сделке.

— Но почему не монеты чеканки Ара, — задумался я, — или того же Порт-Кара, или Асперича, Тарны, Тироса, Шенди, или даже Турии?

— Не знаю, — удивлённо посмотрел на меня Самос.

— Как я узнаю, что буду в безопасности возвратившись в Порт-Кар? — уточнил я.

— Время от времени, либо Тебе самому, инкогнито, либо кому-то, кому Ты доверяешь, придётся появляться в городе. Надеюсь, Ты помнишь, что слева от моего порога в стену вмурован стержень, на котором висит вымпел с логотипом моей компании. А у основания стержня свисают рабские цепи, к ним обычно привязан лоскут алого рабского шёлка.

— Да, — кивнул я.

— Когда Тебе снова можно будет вернуться в Порт-Кар открыто, когда будет безопасно снова вступить со мной в контакт, алый шёлк будет заменён жёлтым.

— Я понял, — сказал я.

— Всего хорошего, — пожелал мне Самос, и мы пожали друг другу руки.

— Всего хорошего, — ответил я, глядя вслед своему другу, покидающему палатку.

А я остался внутри ещё на несколько енов. Действительно, сейчас было не самое подходящее время для того, чтобы засветиться в моей компании. От нечего делать я рассматривал мужчину, лежавшего на ковре, устилавшем пол палатки, в сердце которого я совсем недавно воткнул его собственный нож. А ещё я вспоминал рассказ о Ингвара Странника. Похоже в Сардаре на самом деле сменилась власть. Я ни сколько не раскаивался в том, что я сделал для Зарендаргара. Когда-то мы с ним разделили пагу.

Замерев у портьеры закрывавшей выход из палатки, я прислушался к веселью гуляк снаружи, к крикам, рожкам и музыке.

Сегодня вечером я должен покинуть Порт-Кар. Мне надо добраться до моего дома, собраться, захватить оружие, деньги и рекомендательные письма. Через пару анов я уже буду на спине тарна. Надеюсь, мне хватит этого времени, прежде чем Царствующие Жрецы обнаружат, что их планы относительно меня сорвались.

Обернувшись, я окинул взглядом внутренности палатки. Глаза зацепились за маленькую, прекрасную рыжеволосую рабыню, лежавшую на большой подушке, связанную по рукам и ногам, с привязанным к ошейнику кошелём, заполненным статериями Брундизиума. Не смотря на всё, произошедшее в палатке, она так не пришла в сознание. Порошок Тасса весьма эффективен.

Осторожно выглянув наружу, я выскользнул из палатки. Через мгновение я уже снова продирался через веселящиеся толпы карнавала.

На душе было горько. Никого из своих людей я решил с собой не брать. Не было у меня ни малейшего желания подвергать их опасности, либо вовлекать в окутанные мраком вопросы враждующих миров. Конечно, моё бегство будет лучшей гарантией безопасности Самоса. В конце концов, он мой друг. Он слишком многим рискнул ради меня. И через два ана я ложен уже сидеть на спине тарна направляясь как можно дальше от Порт-Кара.

— Пага? — предложил мужчина.

— Конечно, — автоматически ответил я.

Ведь всё ещё было время карнавала. Мы обменялись большими глотками из бурдюков друг друга. Поклонившись мне, парень тут же отвалил в сторону, чтобы предложить пагу следующему. Я отстранился, давая дорогу кавалькаде парней на ходулях, изображавших гигантов. Меня много раз толкали, и я счёл разумным придерживать рукой свой кошель. Не хотелось бы лишиться денег в такой толчее.

Я держал путь к выходу с площади, проталкиваясь сквозь беснующуюся толпу. Но вдруг был остановлен.

— Господин, — крикнула женщина, становясь передо мной на колени. Она, склонив голову, поцеловала мои ноги, и лишь только после этого подняла лицо ко мне. Я узнал её. Это была свободная женщина в одной набедренной повязке и бутафорском ошейнике, притворяющаяся рабыней. Мы уже встречались с ней посреди карнавала.

— Чего Тебе надо, — не слишком приветливо поинтересовался я.

— Я промучилась два ана, — сказала она. — Теперь я готова, добровольно, пойти к полке.

Я посмотрел на неё сверху вниз. Надо признать, женщины очень красивы, когда стоят на коленях.

— Пожалуйста, — попросила она, — Господин.

— Иди впереди меня, — приказал я.

Она встала и, испуганно дрожа, начала пробиваться через толпу в сторону закутка с полками удовольствий, а я последовал за ней.

Один раз мы вынуждены были остановиться, оказавшись буквально зажатыми в людской давке.

— Пага? — спросил парень, стоявший около меня, ожидая пока рассосётся затор.

Мы, обменявшись бурдюками, сделали по глотку. Лишь только в пробке возникла подвижка и ослабло давление, я вновь последовал за проталкивающейся вперёд женщиной.

Подойдя к ножке полки, она остановилась там и обернулась, ожидая меня. Она выбрала одну из полок ремней, в этот момент бывшую незанятой. Дрожа от страха, она заползала на полку, и легла на спину, на широкие, мягкие, плоские, гладкие, удобные переплетенные ремни.

— Я никогда не была на полке прежде, — призналась она.

— Не все они такие удобные, как эта, — заверил я её.

— Я в этом и не сомневалась, — натянуто улыбнулась она.

Будет рабыне удобно или нет, решать ей хозяину, на основе его предпочтений, я не её. А она всего лишь рабыня.

— Ты — свободная женщина, — напомнил я. — Тебе не стоит проходить через это.

— Прикоснитесь ко мне, — попросила она, не обратив внимания на моё предупреждение.

— Пага? — предложил изрядно накаченный мужчина, и мы по традиции обменялись глотками.

Он сразу покинул нас, даже не заинтересовавшись женщиной на полке. Скорее всего, он предположил, что она была рабыней, а кого на Горе удивишь таким зрелищем? В конце концов, она была наполовину раздета, в ошейнике, на полке удовольствий.

— Я должна ждать? — спросила она с любопытством.

— Если Ты собираешься притвориться рабыней, — усмехнулся я, — Тебе стоит, по крайней мере, привыкнуть, к тому, чтобы быть осмотренной как рабыня.

— Да, — согласилась она.

— Предположите, что это происходит не на маскараде, — предложил я.

— Я понимаю, — прошептала она, и её глаза на миг покрылись поволокой.

Я не мог не видеть, что она была напугана. Я видел, что в данный момент она лишь смутно подозревала о том, что это могло бы означать, быть рабыней по-настоящему, безоговорочно и полностью принадлежать владельцу.

— Спрыгивай и беги с этой полки. Торопись домой. Как только я затяну на Тебе эти ремни, для Тебя уже будет слишком поздно.

— Нет, — шепнула она.

— А как на счёт уважения и достоинства? — поинтересовался я у неё. — Конечно же, Ты отчаянно желаете их.

— У меня было уважение и достоинство в течение многих лет, — прошипела она, — и эти годы были пусты! Я уже переполнена уважением и достоинством! Хватит! В течение долгих лет меня соблазняли и вводили в заблуждение этими упрощёнными, пустыми, противоречивыми понятиями! Хватит! Я больше не хочу уважения и достоинства! Для меня уже очевидно, что они не тот ответ, что нужен мне. Если бы они были таковым, я была бы счастливой, но этого нет! Я не хочу уважения и достоинства! Хватит с меня! Я хочу удовлетворения моих потребностей и правды!

Я видел, что её сексуальные порывы были слишком сильны, чтобы соответствовать таковым свободной женщины. В ней жила нетерпеливая, отдающая себя рабыня.

— Теперь я хочу быть сокрушённой, управляемой мужчиной. Теперь я хочу занять своё место в порядке природы. Теперь я хочу быть той, кем я всегда была на самом деле, хочу быть женщиной!

Гореане считают, что в каждой женщине живёт рабыня. Возможно, в конце концов, так и есть.

Она умоляюще смотрела на меня.

— Ты — свободная женщина, — ещё раз напомнил я ей.

Но она лишь отчаянно застонала.

— Так что, может показаться, по крайней мере, согласно правилам, что Ты имеешь право на уважение и достоинство.

— Я никогда не сталкивалась с убедительными доказательствами этих правил, — усмехнулась она. — А Вы?

— И я, нет, — признал я.

— О-о, если бы, я была рабыней, — улыбнулась она. — Тогда мне не пришлось бы интересоваться этими вопросами. Тогда мне осталось бы только следить за своими манерами и стараться полностью ублажать своих владельцев.

— Безусловно, — кивнул я, — многие из тех вопросов, которыми вынуждена интересоваться свободная женщина, рабыне просто не важны.

— Особенно, такими как достоинство и уважение, — добавила она.

— Это точно, — улыбнулся я.

— Под этими именами я провела многие годы, — сказала она.

— И всё же, сейчас, — заметил я, — Ты по доброй воле пришла, к полке.

— Приходит время, когда одних лозунгов больше не достаточно, время, когда становится ясно, что мифы бессмысленны.

— И такое время настало для Тебя?

— Да, — признала она.

— И поэтому Ты надела ошейник и пришла на карнавал.

— Да, а ещё я пришла к полке!

— Интересно, — протянул я.

— Так Вы собираетесь прикоснуться ко мне? — нетерпеливо спросила я.

— Пока не знаю.

— Но будь я рабыней, Вы использовали бы меня без долгих размышлений, — предположила женщина. — Вы проводите меня через это, потому что я — свободная женщина. Именно поэтому Вы заставляете меня страдать! Именно поэтому Вы мучаете меня! Вы хотите, чтобы я умоляла Вас?

— Подозреваю, что это было бы непристойно для свободной женщины, — заметил я.

— А если бы я была рабыней, — улыбнулась она, — то умолять я начала бы достаточно скоро.

— Вот в этом я нисколько не сомневаюсь, — кивнул я.

Я, даже не прикасаясь к ней, мог ощутить, что она была слишком горяча для свободной женщины. Безусловно, как свободная женщина, она не могла даже начать подозревать того, что могли бы означать муки рабских потребностей, что могло бы означать быть возбуждённой рабыней.

— Вы собираетесь потрогать меня?

— Ну, я пока не решил, — задумчиво сказал я.

Она сердито, расстроено отвернула голову в сторону, прижавшись щекой к широким переплетенным ремням.

— Ты свободна встать и уйти. Пока, — сказал я. — Пока Ты ещё не привязана к полке.

— А что, если бы я была привязана? — поинтересовалась женщина.

— Тогда Ты уже не смогла бы уйти, — пожал я плечами.

— Я поняла, — улыбнулась она и, откинувшись на ремнях, приподняла колени закинула руки над головой и подсунула пальцы под широкие ремни.

Женщина призывно смотрела на меня.

— Я думаю, что в Тебе уже давно жила рабыня, а сейчас она просится наружу, — заметил я.

— Замечательно, — хрипло проговорила она. — Вы победили. Я умоляю взять меня.

Я молча разглядывал её.

— Вы находите меня привлекательной? — не выдержала она.

— Да, — кивнул я.

— Вы хотите меня?

— Да, — не стал я отпираться.

— Ну, так возьмите меня, — попросила женщина. — Я Ваша.

— Ты — свободная женщина. — Так что для меня было бы неподходяще подвергнуть Тебя настоящему использованию. Очевидно, мне придётся всё время контролировать себя, чтобы Ты была защищена и ограждена от столь мощного сексуального озарения и опыта. Ты не должна знать того, что значит находиться под господством мужчины. Для Тебя будет лучше, если Ты никогда не узнаешь этого. Это может изменить твою жизнь. Точно так же, лучше бы Тебе не познать ничего о беспомощной покорности, подчинение и полной сдаче на милость господина. Тебе трудно даже не представлять, куда могут завести такие знания. В целом Тебе лучше всего остаться на уровне поверхностных знаний о сексуальности, тех знаний, что присущи свободной женщине, не сознающей, что существует что-то глубже и шире этого.

Она стала смотреть на меня сердито.

— Если сложить всё сказанное, то я должен сделать вывод, что мне следует воздержаться от удовлетворения твоих потребностей, хотя и весьма реальных и неотложных.

— Вы что, думаете я буду уважать Вас за то, что Вы исказили Вашу мужественность, — отчаянно закричала женщина, — за то, что отрицаете её, за то, что притворились будто её не существует! В конечном счете, я буду только презирать Вас за измену самому себе! Неужели я хочу слишком многого, прося у мужчины честности? Если Вы не будете мужчиной, как я могу быть женщиной? Если бы я была мужчиной, то я была бы истинным мужчиной, и я никогда не предала бы своей мужественности! Это было бы драгоценно для меня! Я радовалась бы этому! И я учила бы женщин тому, что они должны быть тем, чем хотим мы, что, прежде всего, они должны быть женщинами! Я была бы беспощадна с ними! Я была бы их господином!

— Значит, именно этого Ты хочешь? — уточнил я.

— Да, — крикнула она, — без этого, мы не можем быть настоящими женщинами.

Я поднял один из ремней. Это был регулируемый по длине удерживающий ремень. Взяв руку женщины, я дважды обернул им её запястье, а затем, затянув, пропихнул имевшуюся на конце ремня своеобразную запонку в сквозь одно из маленьких отверстий, пробитых на небольшом расстоянии друг от друга по всей длине привязи. Очень удобно, и не нужны никакие пряжки. Обитательница полки, конечно, благодаря конструкции запонки и узости отверстия, не сможет освободиться самостоятельно. Она оказывается полностью беспомощной. Подобное устройство позволяет не только обездвижить невольницу, но ещё и позволяет мужчине легко и быстро наложить или удалить привязь.

— Если я наложу ремень на вторую руку, Ты станешь совершенно беспомощной, — предупредил я.

Она напряглась, но промолчала, и я, пристегнув её второе запястье, занялся ногами женщины.

— Попробуй освободиться сама, — предложил я.

Некоторое время она боролась, дёргая привязи, и пытаясь вывернуть руки.

— Я не могу, — наконец сдалась моя пленница, испуганно смотря на меня. — Я столь же беспомощна как рабыня.

Я полюбовался распростёртой на полке передо мной женщиной, вдруг ставшей чрезвычайно привлекательной.

— Что Вы делаете? — испуганно вскрикнула она, почувствовав, что мои руки занялись узлом державшим ткань на её бедрах.

— Собираюсь убрать твою одежду, если её можно так назвать, — спокойно посвятил я её в свои планы.

— Нет, — вдруг заартачилась она.

Но я не обращая внимания на её протест, развязал узел.

— Я закричу! — пригрозила женщина.

— Тогда я заткну Тебе рот, и это будет всё, чего Ты добьёшься своим криком, — усмехнулся я.

— Пожалуйста! — взмолилась она, задёргавшись на полке. — Я передумала! Отпустите меня!

— Слишком поздно для этого, — пожал я плечами.

— Пожалуйста, — захныкала она.

— Я всего лишь мужчина, — сказал я.

— Пожалуйста, — просила моя пленница.

— Нет! — отрезал я.

Поняв, что пощады не будет, она, с жалобным стоном, откинулась на широкие мягкие ремни и расслабилась. Ткань, доселе прикрывавшая её бёдра, была раскинута в стороны. Теперь между нами не осталось даже этой скромной преграды. Она осталась, как иногда говорят на Горе, по рабски голой.

Она, широко раскрыв глаза, смотрела, как я наклонился над ней и начал целовать и ласкать её, медленно двигаясь к животу женщины.

— Ой! — вздрогнула она, и через мгновение уже пыталась двигаться под моими губами, пытаясь направить меня к другим местам на её теле. Её движения были немыми, беспомощными призывами.

— О-о-о-оххх! — внезапно тихо простонала женщина.

— А сейчас, Ты должна сдерживать себя, — велел я ей. — Ты должна попытаться лежать не двигаясь.

— Я не могу сдерживать себя, — призналась она.

— Для меня ничего не стоит встать и оставить Тебя здесь, — предупредил я, и добавил: — оставить, как есть, в ремнях.

Она застонала.

— Ты не будешь двигаться, до тех пор, пока я Тебе не разрешу, — приказал я.

— Я попробую, — пообещала пленница.

И я продолжил нежно ласкать и целовать её тело. Она не шевелилась, но начала дрожать и стонать. На мгновение, прервав ласки, я взглянул на неё. Глаза женщины были дикими, умоляющими. Я положил руку на её живот и оценил, насколько он был напряжённым и горячим, я почувствовал, как под моей ладонью пульсирует её кровь и страсть.

— Не двигайся, — напомнил я ей.

— Нет, — простонала она, — нет!

А я продолжил ухаживать за её телом. Мои действия были теми, что могли бы быть причинены только женщине, которая была не более чем рабыней.

— Пожалуйста! — заплакала она. — Пожалуйста, я больше не могу! Пожалуйста!

— Хорошо. Ты можешь двигаться, — позволил я.

Она закричала и, казалось, взорвалась подо мной, рыдая от радости и беспомощности. Тогда она смотрела на меня дикими, не верящими в происходящее с ней, глазами, всё ещё сдерживаемая ремнями. И тогда я вошёл в неё и взял её отнюдь не мягко.

— Ой, — вскрикнула она. — Господи-и-ин! Госпо-о-оди-и-иннн!

Она расслабленно лежала на ремнях, нагая и совершенно беспомощная в наложенных мной путах.

— У меня есть дела, которыми мне следует срочно заняться, — объяснил я.

Действительно, мне пора было подумать о том, чтобы исчезнуть из Порт-Кара.

— Задержитесь, хотя бы на немного, — попросила женщина, закреплённая таким образом, что умолять это было всё, что она могла сделать.

Я, всё ещё лёжа рядом с ней, прижал её к себе и нежно поцеловал.

— Спасибо, — вздохнула она.

— Я думаю, что в Тебе живёт рабыня, — заметил я.

— Я знаю. Я давно знаю это, Господин, — прошептала она.

— Возможно, Тебе стоит задуматься о настоящем ошейнике, — улыбнулся я.

— Такие мысли мне хорошо знакомы, — призналась женщина. — У меня они возникли уже много лет назад.

— Должно быть, это трудный выбор для женщины, — предположил я. — Трудно выбирать между свободой и любовью.

Я поднялся с полки, и натянул свою одежду.

— У меня есть срочное дело, которым мне стоит заняться поскорее, — скорее себе, чем ей проговорил я, подвешивая кошель на пояс.

— Да, Господин, — сказала она.

Освободив её от мягких, но очень надёжных ремней, я любезно помог ей встать с полки.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Вы очень любезны.

Я успел подхватить её, не дав опуститься на колени. В конце концов, она была свободной женщиной, по крайней мере, пока.

— Я Вам понравилась? — поинтересовалась женщина, опираясь на мою руку.

— Такой вопрос больше подходит рабыне, чем свободной женщине, — заметил я.

— И, тем не менее, я спрашиваю об этом, — сказала она.

— Это так важно для Тебя? — уточнил я.

— Да, — призналась женщина.

— Да, — кивнул я. — Ты мне понравилась.

— Замечательно! — обрадовалась она.

— Для свободной женщины, — добавил я.

— О-о-ох, — разочарованно протянула она.

— Конечно, Ты же не думала, что окажешься в состоянии конкурировать с рабыней, — сказал я. — У Тебя просто нет её опыта, её навыков, и Ты не прошла такого же обучения. Ты не знаешь, что это такое жить и терпеть рабский огонь в твоём животе. Ты понятия не имеешь, что такое полное подчинение, повиновение, служение, страсть и любовь. Тебя ещё никто не приучил любить свой ошейник.

— А если предположить, что я стала рабыней. Как Вы думаете, могла бы я стать хорошей рабыней? — вдруг спросила женщина.

— Ты очень быстро и сильно загорелась на полке, — отметил я. — Это — отличный признак.

— Вы думаете, со временем, я могла бы превратиться в настоящую рабыню?

— Да, — признал я, — и возможно, со временем, даже в превосходную.

— Это — весьма лестная похвала, — улыбнулась она.

— Ты должна носить хотя бы это, — сказал я, вручая ей короткий лоскут ткани, которой она прикрывала бёдра.

— Если мужчины увидят Тебя без этого, они могут излишне возбудиться, и Тебя могут просто изнасиловать и не один раз прямо на мостовой, прежде чем Тебе удастся покинуть площадь. Сегодня вечером здесь много пьяных мужчин, и они могут быть несдержанными. Врятли им придёт в голову исследовать твоё тело на предмет наличия клейма. Ты уже не раз успеешь поваляться на спине, пока они поймут свою ошибку.

Улыбаясь моим словам, она повязала ткань на бёдра.

— Прощай, Свободная Женщина.

— Я смогу увидеть Вас снова? — с надеждой в голосе спросила она.

— Это маловероятно, — предположил я.

— А Вы хотите узнать моё имя.

— Нет, — отказался я, — как впрочем, и Тебе нет необходимости знать моё.

— Я поняла, — вздохнула она.

— Это было всего лишь наваждение карнавала, — улыбнулся я.

— Понятно, — улыбнулась она в ответ.

— Счастливого карнавала, — пожелал я ей.

— Счастливого карнавала, — отозвалась она и, зарыдав, отвернулась и покинула меня.

Я смотрел ей вслед. Её тело было переполнено гормонами. Об этом мне сказало её тело, её красота, её поведение и рефлексы, продемонстрированные на полке. Она была откровенно женственной. Наконец её фигура затерялась среди гуляк. Я улыбнулся своим мыслям. Пожалуй, её тело примет решение о её судьбе за неё.

— Я вижу, что Вы заслужили благосклонность свободной женщины, — усмехнулся какой-то мужчина.

— Что? — переспросил я, решив, что он упомянул ту свободную женщину, что только что исчезла в толпе гуляк.

— Вот! — засмеялся он, указывая на шёлковую ленту в петельке моей одежды.

— А! — улыбнулся я. — Да, было дело.

Я посмотрел на ленту, про которую, признаться, уже и позабыл.

— Пага? — предложил он, протягивая мне свой бурдюк.

— Конечно, — согласился я, передавая ему свой.

— Должно быть это здорово, заслужить благосклонность свободной женщины, — заметил он.

— Таких счастливчиков как я, здесь несколько сотен, — усмехнулся я.

— У Вас особая лента, — сказал он.

— Увы, боюсь, даже в таком случае, я — всего лишь один из десяти.

— Один из пятнадцати, — зачем-то поправил он.

— Вот как! — удивился я.

— Именно так, — сказал он.

Я пожал плечами. В такую игру можно играть с любым числом лент и соперниц, но обычно начальное количество — десять.

— Счастливого карнавала, — пожелал он.

— Счастливого карнавала, — ответил я, поворачиваясь, дабы продолжить путь к пропускному пункту, где я должен предъявить свой обрывок пронумерованного квитка и получить назад сданное оружие. Толпы начали редеть, но площадь, по большей части, всё ещё была переполнена.

Внезапно я споткнулся, но устоял на ногах. Странно, вроде, не так уж много паги я выпил за этот вечер. Сделал ещё пару шагов, я упал на одно колено. Кажется, площадь сошла с ума и начала кружиться, раскачиваться и подпрыгивать подо мной. Я с трудом восстановил равновесие. А вокруг меня кружились маски и костюмы, которые, казалось, не замечали странного поведения площади.

— Что случилось? — откуда-то издалека долетел до меня чей-то голос.

— Паги перебрал, наверное, — со смехом ответил другой голос.

Я хотел встать на ноги, но лишь завалился на мостовую.

— Ну, сегодня это в порядке вещей, — сказал первый голос.

Вокруг быстро темнело. Я отчаянно пытался удержаться в сознании. Трудно было просто шевелиться. Даже язык не захотел меня слушаться.

— Маску на него, быстро, — скомандовал надо мной тихий голос, и я почувствовал, что на моё лицо опустилась карнавальная маска.

— Нет! — мне показалось, что я закричал, но ни одного звука не слетело с моих губ.

Меня подняли в вертикальное положение, и каждая из моих рук оказались на плечах мужчин.

— Что это с ним? — послышался ещё один голос.

— Пить надо меньше, — ответил уже знакомый голос.

— С ним всё в порядке? — поинтересовался голос.

— Да.

— Нет! — хотел закричать я, но не смог даже промычать.

— Может помочь? — предложил мужчина.

— Не надо, сами справимся, — сказал голос, по-видимому, одного из тех двух мужчин, что поддерживали меня под руки.

— Уверены? — уточнил мужчина.

— Да, гражданин, — сказал другой человек, державший меня. — Мы справимся вполне. Спасибо, не впервой.

Я скорее ощутил, чем увидел, что мы остались одни.

— В лодку его, вместе с другими, — властно приказал голос.

Женский голос!

Наконец, вокруг стало темно. Я потерял сознание.