Вместе со многими другими я стоял у фальшборта.

С бака по левому борту уже можно было разглядеть далёкие острова, часть того, что как мы позже узнали, было обширным архипелагом, раскинувшимся больше чем две тысячи пасангов. Лишь относительно малая их часть была населена.

То, что мы, вместо того, чтобы высадиться на берег, повернули на север и двигались вдоль побережья этих островов, в экипаже вызвало крайнее недовольство. Командиры даже вынуждены были выставить караул из числа пани у больших бочек с водой, чтобы разъярённые моряки, уже вооружившиеся дубинам и шестами, не разбили эти бочки, вынудив идти к берегу для пополнения запасов пресной воды.

Я думаю, что на борту нашлось бы немного тех, кто не высказал своего возмущения, если не в открытую, то в своих кубриках, или во время работы в беседе со своими согласными товарищами. Никогда ещё со времени мятежа во льдах не кипело таких страстей, прикрытых хрупкой вуалью долга и дисциплины. Однако, стоило рядом появиться кому-то из офицеров как все разговоры стихали.

Кое-кто из младших офицеров требовали телесных наказаний, что лично мне казалось неразумным.

— Пожалуйста, благородный лорд, — обратился Тиртай к Лорду Нисиде, — давайте бросим якорь, спустим галеры на воду. Мы очень долго были в море. Мясо и мука на исходе. Среди нас много вооружённых людей, в большинстве своем солдат, а не моряков. Они хотят почувствовать землю под ногами. Было бы неплохо пополнить запасы пресной воды. Возможно, на берегу можно найти фрукты. Быть может, там есть леса, и мы могли бы поохотиться.

— Такие предложения, — заметил Лорд Нисида, — было бы лучше вносить конфиденциально.

Тиртай был человеком далеко неглупым, так что я не думал, что его обращение к Лорду Нисиде в пределах слышимости других могло бы быть досадной случайностью.

— Пожалуйста, благородный лорд, обдумайте их полезность, — не отступал Тиртай.

— Я не видел сигнала, — объяснил Лорд Нисида. — Очень может быть, что высаживаться на берег здесь небезопасно. До владений лорда Темму остаётся ещё несколько дней хода.

— В таком случае, хорошо, что оружие было изъято, — сказал Тиртай. — А то я опасался, что могут вспыхнуть беспорядки.

Присутствующие озадаченно поглядели друг на друга.

— Не всё оружие было собрано, — напомнил ему Лорд Нисида.

— И каковы наши планы? — полюбопытствовал Тиртай.

— Прежде всего, нам следует дождаться сигнала, — ответил Лорд Нисида.

— Могу ли попросить Лорда Окимото, — уточнил Тиртай, — чтобы он, как старший, принял иное решение.

— Разумеется, — пожал плечами Лорд Нисида.

Конечно Тиртаю, перешедшему после ранения Серемидия из подчинения Лорда Нисиды в свиту Лорда Окимото, причём по требованию последнего, было хорошо известно, впрочем, как и большинству из нас, что статус Окимото был чуть выше статуса Нисиды. Но также он не мог не знать того, что Лорд Окимото, вопреки, а может и по причине своего старшинства, обычно воздерживался от вмешательства в ежедневную рутину и управление кораблём.

Затем Тиртай извинился и ушёл, а я посмотрел по сторонам.

Рабыня Альциноя стояла неподалёку, причём ближе ко мне, чем в тот момент, когда я заметил её впервые. Она делала вид будто бы не знает о моём присутствии. Ее миниатюрные ладони лежали на планшире, достаточно высоком для её роста, почти ей по плечи. Она, так же как и все остальные смотрела вперёд. Признаться, я не мог налюбоваться её прекрасными руками. И не только ими. Ветер играл длинными тёмными волосами девушки, прижимал к телу лёгкую, белую, рабски короткую тунику-безрукавку. Тонкая реповая ткань оставляла немного простора для воображения относительно её очарования. Её ноги и бёдра возбудили бы даже камень. Стальной ошейник окружал шею рабыни. Я был рад, что нашёлся человек, решивший поставить клеймо на её бедре. Такие женщины как она принадлежали мужчинам. Так что, давайте не оставим им никаких сомнений в этом. Давайте поставим на них печать их предназначения. А что может быть лучшей печатью этого, как не обычное клеймо кейджеры. Как правильно это было для неё. Как славно, что прежняя Леди Флавия из Ара, теперь, став рабыней, должна была носить на бедре самую распространённую из гореанских рабских отметин, маленький, изящный, курсивный «кеф», вместе со многими тысячами других. Разумеется, распространённость этого клейма ни в коем случае не является чем-то вроде упрёка или признаком низшего качества. Это очень красивое клеймо, увеличивающее красоту рабыни, и, будучи таковой, оно отмечает не только самых дешёвых и никчёмных рабынь, но и самых высоких из них. Его можно найти как на кувшинной девке или девушке чайника-и-циновки, так и на избалованной любимице Убара, прикованной цепью рядом с его троном. Так что, я был доволен, что эта обычная отметка красовалась и на её бедре. Мне это казалось очень подходящим к её сути. Кроме того, это было одно из моих самых любимых клейм. Шею Альцинои обнимал корабельный ошейник, крепкий замок которого был повёрнут назад, прячась под волосами. Она стояла с высоко поднятой головой и смотрела вдаль, на маячившие на горизонте острова. Конечно, эта сладкая конфетка знала, что ошейник усиливает привлекательность женщины, причём в сотни раз. Думаете, свободные женщины об этом не знают? Безусловно, это вопрос не только эстетики, хотя этот аспект бесспорен, но здесь играет роль и его значение, тот факт, что та, чью шею он окружает, является самой желанной из женщин, женщиной, являющейся товаром, рабыней. На мой взгляд она была невероятно красивой, желанной и возбуждающе сексуальной. Одного её вида было достаточно, чтобы во мне просыпалось дикое желание схватить её, сорвать тунику, опрокинуть на палубу и, подмяв под себя, яростно, стремительно, властно, использовать для своего удовольствия. Я повернул голову в её сторону и с напускным отсутствием интереса, спросил:

— Что Ты тут делаешь?

— Смотрю, — ответила девушка. — Вон там земля!

Она указала на крошечную пунктирную линии на горизонте.

— А не слишком ли Ты близко ко мне стоишь? — осведомился я.

Альциноя несколько удивлённо посмотрела на меня снизу вверх.

— Господин боится близости скромной рабыни? — спросила она.

— Возможно, тебе следовало бы стоять позади и слева от меня, — заметил я.

— Но я не принадлежу Господину, — напомнила рабыня.

— Значит, тебе повезло, — усмехнулся я. — Если бы Ты принадлежала мне, то изучила бы свой ошейник в тысячу раз лучше, чем знаешь его теперь.

— В таком случае, возможно, это мне не повезло, — предположила она, — что я не принадлежу Господину.

— Возможно, — пожал я плечам.

В следующий момент, совершенно неожиданно для меня, она опустилась на колени рядом со мной и, зарыдав, склонила голову к моим ногам.

— Возьмите меня, владейте мной, Господин, — шёпотом попросила девушка.

— Да кому Ты нужна? — попробовал отмахнуться я.

— Я видела, какими глазами смотрят на меня многие из мужчин, — заявила она. — Очень многие из них хотели бы меня!

— Вот тогда пусть они тебя и покупают, — ответил я.

— Но я хочу принадлежать Господину, — сказала Альциноя. — Даже в Аре, когда я была свободнейшей из свободных, я жаждала принадлежать вам!

— Ты принадлежишь кораблю, — напомнил я.

Она подняла на меня умоляющий взгляд.

— Господин!

— Иди в загон на палубу «Касра», — велел я, — и попроси, чтобы тебя приковали на твою цепь.

— Господин! — заплакала Альциноя.

— Мне нужно повторить команду?

— Нет, Господин! — всхлипнула она.

— Что Ты собираешься делать? — уточнил я, остановив её порыв вскочить на ноги.

— Я пойду в загон на палубе «Касра» и попрошу, чтобы меня приковали цепью, — проговорила рабыня.

— Ступай, — бросил я. — Бегом!

Она подскочила и с рыданиями бросилась к самому ближайшему открытому люку.

— Я вижу, — заметил улыбаясь Лорд Нисида, — тебе понравилась эта рабыня.

— Маленькое, не лишённое достопримечательностей животное, — пожал я плечами.

— Главное, не забывай, что она — рабыня и только это, — посоветовал Лорд Нисида.

— Не забуду, — буркнул я.

— Лорда Окимото приближается, — сообщил мне Лорд Нисида, и первым согнул спину в поклоне.

Очевидно, что среди пани в таких ритуалах существует определенный порядок. Для них немаловажно, кто должен кланяться первым, как глубоко следует кланяться и так далее. На континентальном Горе и на известных островах, мы обычно подаём другому человеку правую руку, то есть руку привычную к оружию, хотя моряки иногда пожимают друг другу запястья. В морской жизни такой захват, намного надёжнее, чем простое сжатие кистей. Протягивание правой руки к другому человеку — это, конечно, жест доверия. Возможно, именно поэтому мы редко обмениваемся рукопожатием с незнакомцами. Ритуал поклона, как мне показалось, имел не менее глубокий смысл. Мужчины со всей возможной любезностью обмениваются приветствием и, в то же время, сохраняют свободу рук. Причём руки, даже среди самых высокопоставленных пани, зачастую скрываются в широких рукавах их одежд. Это даёт возможность скрывать и держать наготове кинжал, спрятанный под тканью. С другой стороны, традиции континентального Гора позволяют дёрнуть противника за руку, тем самым выводя его из равновесия. Кроме того, если человек правша, то он оказывается в большей опасности если здоровается с тем, для кого ведущей могла бы быть левая рука.

Лорд Окимото подошёл к фальшборту и навалился своим тучным телом на планширь.

Оба лорда на ногах носили сандалии.

Волосы каждого из них были зачёсаны назад и собраны в шар или головной узел на затылке. Подобными причёсками щеголяли многие из пани, но не все.

Лорда Окимото, как и ожидалось, сопровождал Тиртай.

Воин Тургус, который, если кто позабыл, сменил Тиртая в свите Лорда Нисиды, держался рядом со своим патроном.

Обоим лордам, похоже, в целом было удобнее, имея дело с наёмниками и моряками, пользоваться услугами посредника. У Лорда Окимото эту роль играл Тиртай, а Лорд Нисида пользовался услугами Тургуса, хотя ничего устоявшегося в этом вопросе не было. Например Лорд Нисида казался несколько более гибким в том, чтобы уделять много внимания к этому протоколу. Само собой, со старшими офицерами они оба, по большей части общались напрямую. Можно отметить, что Лорд Нисида запросто и весьма любезно говорил со мной, хотя я не был даже младшим офицером.

Один из гвардейцев пани вручил Лорду Окимото строительскую трубу.

Справа от меня послышался характерный скрежет и постукивание. Обернувшись, я увидел замершего у фальшборта в нескольких футах от меня Серемидия. Бывший капитан таурентианцев опёрся на планширь и смотрел вдаль, затенив глаза ладонью. Мужчины немедленно раздались в стороны, и вокруг него образовался небольшой круг свободного пространства. Он был безоружен, насколько я мог сказать. Сомнительно, чтобы под его рваной коричневой туникой можно было спрятать хотя бы нож. К тому же в этот момент нашлось бы, вероятно, не меньше тысячи мужчин, которые теперь, при его увечье, беспомощности, связанной с потерей одной ноги и потребности в костыле, легко избавили бы его от клинка и, возможно, не меньше сотни были бы рады тем же оружием его и прикончить. Кое-кто даже пытался спровоцировать его, протягивая меч, предлагая сыграть в игру стали, но Серемидий на соблазну не поддался, предпочтя снести издевательства, насмешки, оскорбления и шутки дураков, которые, в прежние времена, когда он был в силе, боялись даже заговорить при нём, или появиться с оружием в его присутствии. Как жалко он выглядел, когда иногда, с беспомощными слезами, замахивался на насмешников своим костылём, а потом падал на палубу. Как он иногда съеживался и плакал, в своей беспомощности, прося оставить его в покое. Как остро, думал я, этот некогда гордый и ужасный мужчина, ощущал такое унижение, такие оскорбления. Безусловно, даже несмотря на его состояние, от него по-прежнему исходило ощущение некой грозной силы, особенно когда рядом с ним не было других. Думаю, это прежде всего был вопрос ума, воли и принятого решения. Я нисколько не сомневался, но что он запросто мог бы одной рукой, задушить мужчину или, сделав выпад, проткнуть своим костылём тело врага, но куда больше меня в Серемидии пугало нечто другое, что-то, что всегда было при нём, но часто упускалось из виду, что-то неосязаемое, что я не мог увидеть глазами, но ощущал всеми фибрами души. Я имею в виду зловещую глубину его характера, опасность его ума, его способность ненавидеть и помнить. Кейджеры чувствовали это куда острее мужчин, и всячески избегали его, спеша убраться подальше, едва заслышав скрип и стук его костыля, стараясь держаться так далеко, чтобы на них не упала даже его большая, неуклюжая тень.

Лорд Окимото вернул подзорную трубу гвардейцу, а потом, повернувшись к Тургусу, подчиненному Лорду Нисиды, сказал:

— Передай Атию, чтобы он проинструктировал рулевого держать курс на полпасанга ближе к берегу.

Я буквально кожей чувствовал во всем этом какую-то интригу.

С другой стороны Лорд Нисида не возражал, разве что осторожно поинтересовался:

— Разумно ли это?

— Мы продолжим двигаться прежним курсом, — пожал плечам Лорд Окимото.

— Но почему так близко к берегу? — уточнил Лорд Нисида.

— Мои расчёты показывают, что мы уже на траверзе земель, которые однажды принадлежали лорду Темму, — ответил Лорд Окимото.

— Земли предков, — заключил Лорд Нисида.

— Потерянные в самом начале войны, — добавил Лорд Окимото.

— Военное счастье изменчиво, — вздохнул Лорд Нисида.

— В любом случае это именно тот берег, на котором, скорее всего, должен быть подан сигнал, — сказал Лорд Окимото.

— Несомненно, тайно, — заметил Лорд Нисида.

— Разумеется, — подтвердил Лорд Окимото.

— Боюсь, что война могла пойти не так, как ожидалось, — покачал головой Лорд Нисида.

— Поданный сигнал может кое-что нам подсказать.

— Или, — пожал плечами Лорд Нисида, — отсутствие такого сигнала.

— Верно, — согласился с ним Лорд Окимото.

— И всё же, почему так близко? — вернулся к своему вопросу Лорда Нисида.

— Никто не станет подавать сигнала, — пояснил Лорд Окимото, — если не заметив нашего присутствия.

— Но если мы пойдём так близко, — предположил Лорд Нисида, — то нас может заметить кто угодно.

— Это — риск, — развёл руками Лорд Окимото.

— Надеюсь, — сказал Лорд Нисида, — Вы не планируете уйти отсюда или рискнуть высадиться на берег.

— Нет, конечно, — ответил Лорд Окимото, — по крайней мере, пока не увижу сигнал.

Честно говоря, я мало что понял из их беседы. Можно было заключить, что имела место некоторая неуверенность, свойственная определённым политическим и военным вопросам.

Спустя четверть ана мы начали различать не только очертания, но детали островов, лежавших на траверзе. Ничего интересного, крутой, песчаный берег, за которым поднимались холмы, поросшие деревьями.

По моим прикидкам, мы шли примерно в половине пасанга от берега, продолжая держать курс на север.

Тот факт, что берег стал ближе, вне зависимости от того, было ли это преимуществом или неудобством, накалял и без напряжённую атмосферу на борту. Некоторые члены экипажа, выступая представителями той или иной группы, кубрика или палубы, пытались убедить младших офицеров подать прошение относительно высадки на берег. На палубе появлялось всё больше пани, как всегда поголовно вооружённых своим привычным оружием. Лорды Нисида и Окимото никогда не разоружали своих людей. Пани, конечно, сильно уступали численностью наёмникам и моряками. К тому же, и у меня в этом не было никаких сомнений, что многие из наших также были вооружены, припрятав оружие после боя у судна-ловушки. Уверен, некоторые вообще своих клинков никогда не сдавали, пряча их где-то в недрах огромного корабля.

Напряжение было таково, что я опасался вспышки очередного бунта.

С наступлением ночи мы встали на якорь.

Я заключил, что это было сделано из опасений, что в темноте мы могли пропустить ожидаемый сигнал.

На рассвете следующего дня, второго дня шестого месяца, мы выбрали якорь и снова взяли курс на север, по-прежнему держась в половине пасанга от берегов.

Как и днём ранее, рабыни были освобождены от их цепей и многим из них было позволено наслаждаться свободой палубы.

В толпе я заметил Иолу, Тетис, Алкмену, Пирру, Прокрис и многих других. Попалась мне на глаза и Альциноя. На этот раз я не стал отсылать её обратно на цепь. Мне нравилось смотреть на неё, одетую в короткую откровенную тунику, позволенную девушкам с палубы «Касра». Как забавно, думал я, что бывшая Леди Флавия из Ара вынуждена носить такую одежду. Правда, сама она, похоже, против этого не возражала, и достаточно часто мелькала поблизости от меня. Все перечисленные девушки, а так же и большинство других, были судовыми рабынями. Помимо них на палубе также присутствовали и несколько частных рабынь, например, Сару, принадлежавшая Лорду Нисиде. Кроме того, я заметил Сесилю и Джейн, рабынь Кэбота и Пертинакса. Джейн — имя варварское, как и Сесилия, но сама женщина, как я узнал, происходила из цивилизованных мест. Возможно, ей дали это имя, потому что оно понравилось её хозяину, но не исключено, что и в наказание, чтобы к ней относились и рассматривали по-другому, как не более чем рабыню-варварку.

Я кстати уже второй день размышлял над тем, что могло побудить наших командиров, разрешить столь многим рабыням, простому судовому имуществу предоставить такую свободу.

Лорды Нисида и Окимото уже с начала седьмого ана были на открытой палубе. Оба они, в окружении нескольких охранников стояли у фальшборта со строительскими трубами в руках. Думаю, что они оставались в середине корабля не только ради того, чтобы лучше контролировать дневную лихорадку, что было бы сложнее делать с бака или юта, но и для того, чтобы в случае необходимости силами своих гвардейцев подавлять любые беспорядки, если те возникнут, или чтобы взять под контроль и забить досками люки, удерживая внизу многих потенциальных бунтовщиков.

Что до меня, то я бы на месте паньских Лордов, принимая во внимание всёвозрастающее беспокойство мужчин, могущее вот-вот приблизиться к опасному уровню, потребовал бы от всех, кто не был занят на вахтах или работах, очистить палубу. Возможно, они думали, что это могло бы быть неблагоразумно, но мы почти год провели в море и дисциплина среди наёмников, и так не слишком крепкая, теперь, когда до земли было рукой подать, повисла на волоске.

Тиртай продолжал настаивать на скорейшей высадке на берег. Я подозревал, что он действительно искренне опасался ещё одного бунта.

— Если мы решим высаживаться, — предупредил Лорд Окимото, — всё трофеи должны остаться на корабле.

— Разумеется, — поддержал его Тиртай.

Насколько я понял, на землях Конца Мира говорили на одном из гореанских диалектов. Похоже, Царствующие Жрецы проследили за этим. Вероятно, воспользовавшись своим таинственным могуществом и секретными небесными кораблями, они когда-то давно, возможно, несколько столетий назад, переправили к пани Посвященных, чтобы те могли научить их гореанскому языку. Эти Посвященные, как гласят легенды, попытались, пользуясь своим авторитетом, заполучить власть, за что были убиты. Царствующие Жрецы же, со своей стороны, различными проявлениями своего могущества, в том числе, несомненно, применив Огненную Смерть, недвусмысленно дали понять мудрость сохранения гореанского, как единственного языка общения. Однако писали пани совершенно мне незнакомыми буквами или символами. Подобная практика, насколько мне известно, существует в Тахари. Несмотря на то, что на Горе существует множество языков, но гореанский, как вы все знаете, почти универсален. Общепринятое мнение относительно этого вопроса сводится к тому, что Царствующие Жрецы предпочитают иметь среди людей один язык, чтобы иметь средство более легкого оповещения людей о своих правилах, например, о законах, касающихся оружия и технологий. Очевидно, что проще сделать это на одном языке, чем на нескольких. Лингвистические течения, по крайней мере, на континенте, контролируются кастой Писцов, принявшей определённые стандарты на своих конференциях, проводимых четыре раза ежегодно во время больших ярмарок около Сардара. Помнится, в самом начале путешествия Лорд Нисида спрашивал меня, могу ли я понимать его гореанский. Я понимал, хотя его произношение несколько отличалось от привычного для меня. Безусловно, в мире существует огромное множество гореанских диалектов. Мне все говорят, что у меня косианский акцент, но лично я этого не замечаю, или, точнее, не очень задумываюсь об этом. Но, несомненно, это так. Конечно, я не стал бы отрицать этот факт. Человек редко знает о своём акценте. Как когда-то давно верно рассудила Альциноя, акцент всегда есть у кого-то другого.

Лорд Окимото явно опасался массового дезертирства, небезосновательно полагая, что соблазн оного будет непереносим, если солдаты и моряки отправились бы на берег, прихватив свои рюкзаки, набитые сокровищами.

Впрочем, я бы не советовал нашим солдатам и морякам осуществлять такие планы, по крайней мере, не на тех землях, которые расстилались перед нами. Чуть позже станет понятно, почему.

Рабыни, другая форма сокровищ, хотя и они могли бы отчаянно желать ступить на землю, но, как мне кажется, скорее они начали бы жалобно умолять, оставить их на борту.

Подумав о рабынях, я заподозрил, что догадался, в чём могла быть причина той беспрецедентной свободы, которую в последнее время предоставили нашим смазливым кейджерам. Вероятно, их демонстрация должна была подогреть интерес мужчин и снизить вероятность их дезертирства. Хотя у меня и так не было никаких планов дезертировать с корабля при первой же возможности, но, если бы они были, то я не захотел бы покидать судно не прихватив с собой как минимум одну из его рабынь, возможно, это могла оказаться Альциноя, хотя у меня не было к ней никакого интереса. Безусловно, если бы я вернул её в Ар, то мог бы получить хорошую премию, всё же она когда-то была Леди Флавией, предательницей, и даже фавориткой Талены, фальшивой Убары, а теперь самой разыскиваемой женщины Гора. Я подозревал, что на борту корабля нашлось бы немного рабынь, на которых не положил глаз хотя бы один из наших мужчин, а скорее гораздо больше. Вот Аякс, например, я нисколько не сомневался, не отказался бы от наличия под боком прекрасной Иолы, извивающейся в его верёвках. Конечно, было во всём этом что-то весьма обманчивое или нарочитое, поскольку пани не стали бы тащить такой товар через всю ширину бурной, зелёной Тассы, не имея определённых планов относительно его применения. Фактически, за исключением короткого периода времени в самом начале путешествия, мужчин к этим девушкам не подпускали к более позднему раздражению первых и к страданию и мукам многих из последних, рвавшихся со своих цепей, поскольку их тела были лишены хозяйской нежности владельцев, доводящей их сердца до рабских экстазов.

Ближе к вечеру, вскоре после того, как пробил пятнадцатый ан, раздался крик, и я, вместе со многими другими бросился к реллингам левого борта. На левом склоне того, что выглядело как узкий проход между холмами, приводящего между поросшими лесом холмами, я заметил тонкую струйку красноватого дыма поднимавшегося к небу. Мгновением спустя рядом с ней возникла ещё одна, такая же узкая, но хорошо заметная на фоне неба полоска дыма, на этот раз жёлтого цвета.

— Лорд Темму удерживает этот берег, — заключил Лорд Окимото, в подзорную трубу следивший за поднимающимся дымом.

— Его крепости выстояли, — поддержал его Лорд Нисида, также не отрывавший собственной строительской трубы от места, где был замечен дымовой сигнал.

— Останавливаемся, — объявил Лорд Окимото, и его решение было немедленно передано Атию.

С бака донёсся грохот якорных цепей, а матросы на мачтах начали быстро подтягивать паруса к реям.

— Смотрите! — крикнул кто-то.

— Что это может означать? — поинтересовался Тиртай.

Третий столб дыма поднимался над деревьями. И этот дыма был однозначно зелёным.

Вскоре все дымы перемешались и начали рассеиваться, медленно уплывая вдаль.

На континентальном Горе, зелёный — цвет касты Врачей, но что он мог означать здесь, я не знал.

— Безопасность, — ответил Лорд Окимото Тиртаю.

Крик радости вырвался у мужчин, собравшихся вокруг, и причина этого крика быстро стала известна всем на корабле.

— Давайте скорее спускать галеры и шлюпки, — предложил Тиртай.

Меж тем к Лордам Окимото и Нисиде, всё ещё стоявшим у фальшборта, присоединился Тэрл Кэбот, тарнсмэн и командующий тарновой кавалерией. Атий, на чьих плечах лежало управление судном, оставался на палубе юта, ожидая дальнейших распоряжений.

— Я видел три столба дыма, — сказал Кэбот.

— Вообще-то мы ожидали увидеть только один дым, — признался Лорд Нисида. — Жёлтый. Это означает, что замок лорда Темму по-прежнему держится, что враги не смогли его взять. Безусловно, мы не были уверены, что даже этот сигнал будет кому подавать.

— Мы опасались, — пояснил Лорд Окимото, — что мы пришли слишком поздно, что всё уже потеряно.

— Увидеть красный дым, — продолжил Лорд Нисида, — мы не ожидали. Он означает, что берег под нашим контролем, что лорд Темму снова отвоевал свои земли. Мы рады.

— Третий дым, — добавил Лорд Окимото, — зелёный, сообщает о безопасности и показывает, что высадка на берег может быть произведена без помех.

— Именно это так вдохновило команду, — пояснил Лорд Нисида.

Десятки мужчин навались на планширь, ещё больше поднялись по вантам на мачты и стеньги, чтобы лучше видеть такой манящий берег.

— Вот только я не могу понять, — проворчал Лорд Нисида, — зачем нужно было после красного сигнала подавать ещё и зелёный. Если берег в наших руках, то и так понятно, что высаживаться на него безопасно, и зелёный дым не нужен.

— Он подтверждает красный сигнал, — успокоил его Лорд Окимото.

— Спускаем галеры, — слышались крики мужчин. — Шлюпки на воду.

— Зелёный дым, — заметил Лорд Нисида, — мог бы указать, что приближаться к берегу безопасно, даже при том, что он мог бы быть на территории занятой Лордом Ямадой, что вокруг нет врага или что проход чист или, что к замку можно приблизиться или что-то ещё в этом роде. Таким образом, зелёный сигнал можно подавать без красного. А вот зелёный вместе с красным выглядят необычно.

— Да, — согласился Лорд Окимото, — необычно, но едва ли это повод для беспокойства.

— Жёлтый, — повторил Лорд Нисида, — указывает на то, что замок Лорда Темму держится.

— Было бы трудно взять его замок, — покачал головой Лорд Окимото. — Это очень мощная крепость.

— Если мы держим берег, — задумчиво проговорил Лорд Нисида, — то очень вероятно, что и замок Лорда Темму тоже выстоял.

— Следовательно, — заключил Кэбот, — было бы достаточно только одного сигнала, красного.

— Совершенно верно, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, — подтвердил Лорд Нисида.

— Но все знаки, — сказал Лорд Окимото, — благоприятные.

— Всё выглядит именно так, — согласился Лорд Нисида.

По рядам окружавших их мужчин прокатился возбуждённый ропот.

— Не думаю, что они смогут терпеть ещё хоть немного, — предупредил Тиртай.

Тургус, служивший офицером связи у Лорду Нисиды заозирался вокруг. Похоже, предчувствия его переполняли не самые радужные.

— Можно начинать формирование десантных отрядов, — наконец, разрешил Лорд Окимото.

Это решение было встречено громкими криками одобрения.

— Дисциплина должна поддерживаться на высоком уровне, — предупредил Лорд Окимото.

— Конечно, — кивнул Тиртай.

— Было бы разумно, сначала выслать группу разведки, — посоветовал Кэбот.

— Дым был красным, — напомнил Лорд Окимото.

— Тем не менее, — настаивал Кэбот.

— Значение этих сигналов — секрет, — добавил Лорд Окимото.

— Мы не сможем удержать наших людей, — заметил Тиртай.

Многие уже умчались вниз, стремясь поскорее занять место на одной из трёх, оставшихся у нас галер, или на многочисленных шлюпках, уложенных ярусами.

Пани не отрывали глаз от Лордов Нисиды и Окимото. Должны ли они использовать свои мечи?

Безусловно, это стоило бы нам потери десятков бойцов, и навсегда развело бы пани и моряков с солдатами на разные стороны баррикад. Сбылись бы наихудшие опасения Тиртая, и на большом корабле вспыхнула бы война, похоронившая все планы пани, независимо от того, какими они могли бы быть.

— Нет, — наконец, сказал Лорд Окимото.

— Мужчины должны быть вооружены, — заметил Лорд Нисида.

— В этом нет необходимости, — отмахнулся Лорд Окимото.

Однако Тэрл Кэбот, поднявшись по вантам футов на десять, так, чтобы его было хорошо видно, громко крикнул:

— Открыть арсеналы!

Его тут же поддержали приветственными криками, и наши парни поспешили к дверям оружейных комнат.

Он был не из тех офицеров, которые посылают безоружных людей в неизвестность.

Лорда Окимото такое самоуправство явно не обрадовало. Его, и без того не слишком широкие глаза превратились в узкие щели.

— Командующий, — сказал он Лорду Нисиде, — выходит за рамки его полномочий.

— Я объявлю ему выговор, — пообещал Лорд Нисида.

— Командующий, — добавил Лорд Окимото, — излишне осторожен.

— Он знаком с войной не понаслышке, — развёл руками Лорд Нисида.

— Сигнал был подан красным дымом, — напомнил Лорд Окимото.

— Верно, — подтвердил Лорд Нисида.

— Наши сигналы — секретны, — проворчал Лорд Окимото.

— По крайней мере, они таковыми были, — заметил Лорд Нисида.

— Я понял, — кивнул Лорд Окимото.

Мимо нас пробегали мужчины, спешившие на нижние палубы, к оружейным кладовым.

— Как их теперь разоружить? — осведомился Лорд Окимото.

— Многие из них всё равно вооружены, просто скрывают это, — развёл руками Лорд Нисида. — Если мы откажем в оружии тем, кого мы посылаем на берег, разве это не вызовет ответного недоверия?

— Может Ты и прав, — неохотно согласился Лорд Окимото.

— В первой партии на берег пойдут и наши люди, — предложил Лорд Нисида, — поровну от каждого из нас.

— Отлично, — поддержал его Лорд Окимото.

— Но основные силы мы оставим на борту, — продолжил Лорд Нисида. — они смогут развеяться, только после того, как только вернутся первые.

— Никаких ценностей не должно быть взято на берег, — напомнил Лорд Окимото.

— Само собой, — согласился Лорд Нисида, — это же касается и рабынь.

Рабыни, присутствовавшие на палубе, а таковых было большинство, лишь немногих оставили взаперти, встретили это известие с тревогой.

— Пожалуйста, Господа! — заплакали многие из них, становясь на колени и жалобно протягивая свои руки к морякам.

Им тоже не терпелось поскорее оказаться на берегу, почувствовать воду вокруг своих обнажённых щиколоток, песок под своими босыми ногами, коснуться камня, травы, живого дерева. Женские стоны и рыдания слышались со всех сторон. Многие стояли вцепившись в планширь, и со слезами на глазах смотрели на такую близкую, но такую недоступную землю.

Следует отметить, что на палубу, даже в эти дни максимальной свободы, так и не выпустили тех рабынь, которых и раньше всегда выводили с закрытыми капюшонами лицами. Лично мне казалось маловероятным, что эти особые невольницы, пусть и необыкновенно красивые, могли бы быть намного красивее остальных своих сестёр по цепям, что с палубы «Венна», что с «Касры». Сокрытие красоты, конечно, может быть всего лишь одной из возможных причин для того, чтобы упрятать рабыню под капюшон. Чаще всего это делается, чтобы подчеркнуть беспомощность рабыни, акцентировать её зависимость от хозяина. Например, в капюшоне рабыня, вероятно, будет дезориентирована, смущена, напугана и беззащитна. Бывали случаи, когда молодые люди, сбившись в группу, подлавливали непопулярную, надменную свободную женщину, надевали на неё капюшон, раздевали и по очереди использовали её как рабыню, после чего возвращали ей одежды и свободу. После такого она, сталкиваясь с тем или иным парнем, на улице или в помещении, в тот или иной момент, может начать размышлять, не является ли он одним из тех, кто наслаждался ею. Сможет ли она жить с этим? Почему тот товарищ улыбается? Каково значение взгляда, брошенного другим? Ловя на себе глаза любого мужчины, она хватает свои вуали и плотнее прижимает их к лицу. Подозревают ли другие свободные женщины, насколько она теперь отличается от них? Что если они узнают о случившемся? О том, что она, свободная женщина, была использована как рабыня? Не станут ли они избегать и презирать её, если узнают? Чьему удовольствию она послужила? Она знает, что их, тех, кто поимел её как рабыню, было несколько, но она не знает не одного из них. Сможет ли она вынести этот позор, это оскорбление, эту неуверенность, будучи той, кто не знает, в то время как другие знают и, глядя на неё, возможно, вспоминают? Пожалуй, девушка, обслуживающая клиента её хозяина в алькове пага-таверны, выглядит более счастливой. По крайней мере, она будет хорошо знать, кто её использует. К тому же, этот мужчина, скорее всего, захочет, чтобы рабыня знала того, кем был тот, кто проследил за тем, чтобы она вынесла долгие и мучительные восторги своей неволи. Чтобы она знала того, к кому она беспомощно прижималась, умоляя о большем. Также и свободная женщина, но уже к своему огорчению, может вспомнить зарождающиеся в её теле ощущения, своё прерывистое дыхание, и как её маленькие руки сначала трогали, затем держали, а затем и с благодарностью сжимали тело, во власти которого она лежала. Как они смеялись, когда спазмы, к её позору, сотрясли её тело. А потом, на краткое мгновение почувствовав вкус того, что могло бы означать, быть подвергнутой доминированию, она была возвращена к свободе, чтобы снова жить жизнь свободной женщины. Обычно такая женщина, погружённая в страдание и одиночество, опозоренная и оскорблённая, в неуверенности и смущении начинает бродить по высоким мостам, посещает удалённые улицы, блуждает без сопровождения за городскими воротами. Она ищет свой ошейник. Она манит его. Она умоляет о нём. А почувствовав, как с неё срывают одежды и связывают, она плачет не от горя, а от восторга.

Капюшон может также фигурировать в некоторых играх, например, когда он скрывает черты лица рабыни, используемой в качестве ставки. В чём смысл? В лотерее, что за камень в коробке галька или алмаз, что за рабыня в капюшоне, красотка или тарскоматка?

Есть игры, в которых рабыни участвуют непосредственно. Например, они, скрытые в капюшонах, могут соревноваться в сборе предметов, разбросанных по полу в комнате, в расстановке предметов по размеру или весу, с нанизывании бус, в складывании элементов мозаики и так далее. Леденец для победительницы и удар стрекалом для проигравших — лучшие стимулы выиграть в таких играх. Свободные женщины, кстати, иногда развлекаются, надевая капюшоны на своих рабынь-служанок и устраивая гонки на четвереньках, а сами идут позади и подгоняют их частым тычками стрекал. Свободные женщины частенько радуют себя такой игрой, поскольку она дает им возможность показать, что они думают о рабынях. Свободные женщины ненавидят рабынь, в отличие от мужчин, которые их ценят и стремятся владеть ими.

Какой мужчина не жаждет обладать рабыней?

В общем, для капюшона найдётся множество вариантов использования, и сокрытие идентичности женщины один из них. Например, женщину в капюшоне и с кляпом во рту значительно легче вывезти из города. Иногда девушек прямо так в капюшоне и продают, но это скорее исключение из правил, поскольку покупатель, прежде чем рисковать своими монетами, обычно предпочитает осмотреть всю рабыню.

Снизу донёсся шумный всплеск. Одна из галер была спущена на воду, и бойцы пани первыми начали посадку на неё. Я видел, что мужчины теперь были вооружены. Вскоре на воде покачивалась и вся наша флотилия шлюпок и баркасов.

— Пожалуйста, Господа! — плакали стоявшие на коленях рабыни.

К ним тут же присоединили свои голоса и те, что стояли у борта. Они тоже опустились на колени вокруг нас и зарыдали:

— Пожалуйста, Господа!

— Ну что, красотки, — усмехнулся Тиртай, — похоже, после стольких дней в море вам захотелось на сушу.

— О да! Да, Господин! — наперебой заголосили они.

Должно быть порядка двадцати стояли прямо перед нами. И ещё множество других таких групп были разбросаны по палубе. Все они умоляюще тянули к нам свои руки.

Окинув их всех, стоявших на коленях в своих коротеньких, облегающих фигуру туниках, взглядом, я был в очередной раз впечатлён качеством кейджер на судне. Пани закупили много превосходного товара. Мне уже не раз приходило в голову, что, возможно, они были куплены не для перепродажи, а скорее для того, чтобы использовать их в качестве подарков. Безусловно, практически любая из них могла бы стать прекрасным подарком.

Я рассмотрел Альциною с точки зрения такого подарка.

Пожалуй, её можно было подарить любому, в любое время и в любом месте.

На мгновение меня охватило беспокойство. Но я быстро напомнил себе, что она ничего для меня не значит, и постарался выкинуть её из головы.

«Превосходно, — думал я. — Она ничего для меня не значит. Однако владеть ею, такой рабыней, владеть полностью, как вещью, как принадлежащей тебе рабыней, могло бы быть приятно.

— Возможно, вы сумеете попросить красиво, — намекнул Тиртай.

— Господин? — послышались несколько озадаченных голосов.

— Заинтересуйте нас, — пояснил Тиртай. — Покажите, что вы стоите того, чтобы вами владеть.

— Не будьте столь жестоки с нами, — взмолилась одна из рабынь. — Пощадите нас. Не заставляйте нас показывать нас как те, кто мы есть, как рабыни! Не заставляйте нас двигаться как рабыни! Неужели Вы не знаете того, что это сделает с нами? Такое выступление перед мужчинами! Такое напоминание о том, что мы принадлежим мужчинам, возбуждает не хуже рабского танца! Это напоминает нам о том, кто мы есть. Будьте милосердны! Не заставляйте нас, делать это, если впоследствии Вы не подарите нам ласку господина. Пожалуйста! Пожалуйста! Иначе нас ждут мучения отвергнутой рабыни! Пожалуйста, будьте милосердны! Мы уже и так оголодали по прикосновениям мужчин!

— Вы — рабыни, — бросил кто-то из мужчин. — Вот и двигайтесь как рабыни!

— Пожалуйста, не надо! — заплакала говорившая рабыня.

— Начинай, — прикрикнул на неё Тиртай.

Мужчины засмеялись, а кто-то даже начали задавать ритм хлопками ладоней.

Двигались они замечательно. Как же всё-таки красивы женщины! Я видел их глаза, выражения их лиц, их движениях наполненные потребностями и тонкими обещаниями. Что за огни разгорелись в животах этих женщин, превратив их в беспомощных рабынь! Не было ли это жестоко, спрашивал я себя, так с ними поступать, делать их беспомощными жертвами таких сильных и частых потребностей? Наверное нет, отвечал я сам себе. Ведь это делает их самыми богатыми и самыми женственными из всех женщин, самыми беспомощными и подлинными, безнадежно женщинами, больше женщинами, чем могла бы мечтать свободная женщина, живущая в атмосфере запретов, запертая в клетке договоров и предписаний её общества. Конечно, нельзя зажечь потребности, если их там нет, невозможно зажечь огни там, где нечему гореть, где нет ничего готового вспыхнуть, ничего мечтающего загореться, нечего ждущего искры, чтобы родить пламя. Такие потребности можно только освободить, приказать им развиваться, запретить их бояться и отрицать их, и их освобождение, по сути, является тем, чего в глубине души хочет сама женщина. С другой стороны, это не имеет значения, поскольку они — рабыни. Они — рабыни, и мужчины делают с ними то, что им захочется.

Наконец рабыни замерли, многие стояли на четвереньках, с тревогой и надеждой глядя на мужчин.

— Теперь закуйте нас в караван, — попросила одна из рабынь, — в железо, за запястья, шеи или лодыжки! Закуйте нас в цепи, только возьмите на берег! Мы не убежим! Мы не сможем убежать! Мы готовы! Вы сделали нас такими! Мы просим только о том, чтобы поскорее! Нас не надо вести на траву, или на высокий, сухой берег! Бросьте нас на мокрый песок, используйте нас, если пожелаете, прямо в прибое, только используете, Господа, используйте нас!

— Думаю, с нас достаточно скулежа и сырости этих шлюх, — высокомерно заявил Тиртай, обращаясь ко мне и нескольким другим морякам, стоявшим рядом. — Отведите их к их матрасам и проследите, чтобы их посадили на цепь.

Со всех сторон послышались жалобные крики рабынь. Некоторые, в расстройстве и тщетности, ударили своими маленькими кулачками по палубным доскам.

Мне даже стало интересно отношение Тиртая к женщинам. Помнится, его подозревали в принадлежности к касте Ассасинов.

Умы таких мужчин обычно не заняты рабынями, они мыслят иными категориями, такими как убийства, богатство, власть. Па-Кур, один из величайших из них, даже собрал как-то орду, которая почти одолела Ар.

Безусловно, рабское расстройство иногда полезно для лучшего контроля рабыни. А Тиртай, как я заметил, никогда и ничего не делал, не имея в уме определённой цели.

То, что кому-то могло показаться лишённым взаимосвязи или случайным, у такого человека, как Тиртай, могло быть результатом трезвого расчёта, взвешенных ходов на доске каиссы, ведущих к завоеванию преимущества. На такой доске рабынь можно перемещать точно так же, как мужчин.

И разве они не прекрасные фигуры для такой игры?

— Может, мне стоит приказать, принести плети? — осведомился Тиртай.

— Нет, нет, Господин! — закричали несчастные рабыни, а потом с трудом встали, многие не в силах сдержать рыданий, и направились к своим загонам.

— Проследите за ними, — бросил Тиртай мне, и некоторым другим, кто стоял поблизости.

Я услышал всплеск ещё нескольких лодок, спущенных на воду. По моим прикидкам приблизительно две трети или что-то около того солдат и моряков могли бы сойти на берег за раз. Другим эта возможность представилась бы позже, по мере возвращения первой партии.

Дело шло к вечеру. Мне не давал покоя вопрос, почему Тиртай поручил нам, точнее, некоторым из нас, проконтролировать возвращение рабынь в загоны «Венны» и «Касры»? Только позже я понял или, мне показалось, что мог бы понять его цели.

Подозреваю, что Тиртай хотел казаться тем, от кого многое зависело, чтобы его воспринимали как человека облечённого властью и привилегиями.

Я заметил неподалёку, мрачную фигуру Серемидия, стоявшего навалившись на планширь. Грубый тонкий костыль стоял рябом с ним.

Тиртай, предпочитавший постоянно быть в курсе того, что его окружает, а потому часто осматривавшийся, тоже его заметил, но в тот момент Серемидий уже смотрел в другую сторону, словно сильно заинтересовавшись галерой, в окружении лодок приближавшейся к берегу.

Я услышал мягкий женский голос, который узнал бы даже в полной темноте темницы полной закованных в цепи рабынь.

— Возможно, Господин не откажется сопроводить меня к моему матрасу, — произнёс этот голос.

— Возможно, — ответил я.

— И проследит за тем, что цепь надёжно закреплена на моей ноге? — поинтересовался голос.

— Это доставило бы мне большое удовольствие, — заверил я рабыню.

— Мне надлежит находиться в загоне палубы «Касра», — напомнила она.

— Там самое место для низших рабынь, — заметил я.

— Мне уже говорили об этом, — сказала девушка.

— Тогда веди меня туда, шлюха, — усмехнулся я.

— Я могу говорить? — спросила она.

— Можешь, — не стал запрещать я.

— Рискну предположить, — сказала Альциноя, — что не все шлюхи — рабыни.

— Вероятно, нет, — согласился я, — хотя, несомненно, их следовало бы сделать рабынями.

— Но все рабыни — шлюхи, — добавила она.

— По крайней мере, они должны ими быть, — пожал я плечами.

— Хорошо, Господин, — сказала девушка.

Вокруг нас было много мужчин, поторапливавших рабынь спускаться вниз. Некоторых вели, придерживая за запястье или за плечо. Кого-то согнули в болезненное ведомое положение, удерживая за волосы их головы у бёдер временных надсмотрщиков. Другие шли сами, подгоняемые толчками или язвительными шлепками пониже поясницы. Некоторые то и дело вскрикивали, получив ускорение ударом ремня поперёк ягодиц. В общем, стояло всеобщее веселье. Рабыни спешили спуститься вниз по трапам. Коридоры наполнились топотом, звуками шлепков и их голосов.

— Двигайся, — бросил я своей подопечной.

— Да, Господин, — улыбнулась она, бросая взгляд через плечо.

Я следовал за нею. Мне было жаль, что у меня не было поводка. Было бы неплохо, дать ей почувствовать себя взятой на поводок. Причём на мой поводок.

Мы спустились на три палубы, немного отстав от остальных.

— Я могу говорить? — снова поинтересовалась Альциноя.

— Говори, — не стал отказывать я.

— Я так понимаю, — сказала она, — что на этот раз именно мужчины должны посадить нас на цепь.

— Похоже на то, — усмехнулся я.

— Это необычно, — заметила девушка.

— Есть немного, — согласился я.

— Я, как рабыня, — заявила она, — предпочитаю, чтобы меня приковывал мужчина.

— Это понятно, — кивнул я.

Это имело смысл, ведь как женщина, она в сердце своём она знала, что все они по своей природе собственность мужчин. Эти естественные отношения, усовершенствованные в ходе развития цивилизации, могут быть выражены разными способами, например, клеймом, ошейником, отличительной одеждой, браслетами, цепью и так далее. Цепь, конечно, не является просто символом. Это ясно любой женщине, которая на ней оказалась.

— Вот только почему сейчас? — поинтересовалась рабыня.

— Не уверен, что знаю ответ на этот вопрос, — сказал я.

В целом, мне казалась вполне вероятной версия, что теперь, когда наше путешествие подошло к концу, Тиртай и, несомненно, кое-кто ещё, постараются привлечь на свою сторону как можно больше сторонников. В ход будут пущены самые разные средства и мотивации, и перспектива распределения рабынь могла бы оказаться не на последнем месте.

Соответственно, действия Тиртая вполне укладывались в рамки этой версии. С его точки зрения могло бы быть полезно дать красивым, полуголым рабыням продемонстрировать перед оголодавшими мужчинами свой жар и потребности.

Кто не захотел бы владеть одной или несколькими из них?

Та же причина, могла крыться в приказе приковать рабынь. Каждый мог посадить на цепь ту, которая была ему по душе.

Это мне показалось интересным.

Ведь в таких спорах решение обычно доверяют мечу. В такой ситуации рабыню обычно раздевают, связывают по рукам и ногам, завязывают ей глаза и отбрасывают в сторону. Ей придётся подождать, прежде чем увидеть, кому она будет принадлежать.

Наконец, мы приблизились к нижним палубам.

— Я могу говорить, Господин? — уточнила она.

— Да, — разрешил я.

— По пути, — сказала она, — мы будем проходить мимо загона на палубе «Венна».

— Верно, — кивнул я, — именно там держат самых лучших рабынь.

— Лично я в этом не уверена, — заявила Альциноя.

— Ах Ты, мелкая самка слина, — усмехнулся я. — Какая Ты, оказывается, тщеславная!

— А Вы когда-нибудь были в том загоне? — спросила моя спутница.

— Нет, — вынужден был признать я. — Я и в загон на вашей палубе-то не заходил.

— Признаюсь, мне любопытно взглянуть на этих особых рабынь, — сказала Альциноя, — особенно на тех, которых всегда выводят на открытую палубу в капюшонах.

— Сомневаюсь, что Ты была бы объективна, в оценке своих преимуществ, — хмыкнул я.

— Моих преимуществ?

— Конечно.

— Я в этом не уверена, — буркнула рабыни.

Некоторое время мы шли молча.

— Ну неужели Вам не любопытно? — не выдержала, наконец, девушка.

— Это нас не касается, — отмахнулся я, но, безусловно, любопытство меня мучило.

— Такой возможности может больше не представиться, — простонала рабыня.

— Ну вот мы и около загона палубы «Венны», — отметил я.

Загон Альцинои располагался палубой ниже.

— Дверь, — прошептала девушка, — приоткрыта.

Замок, вероятно, сбитый ударом молота, валялся у порога.

Судя по звукам доносившимся изнутри, голосам мужчин и рабынь, сопровождавшимся звоном цепей, веселье было в самом разгаре. Сквозь щель в приоткрытой двери в коридор проникал свет. Лампы внутри помещения горели. Кстати, я не услышал грубых голосов крупных женщин-надсмотрщиц. Насколько отличались они от желанных рабынь, мягких, красивых, восхитительных, женственных рабынь, бриллиантов ожерелья работорговца, тех, чьего появления на сцене торгов проницательные мужчины так терпеливо ждут. Мужчины, скорее всего не без попустительства Тиртая, вторглись в эту, обычно изолированную, зону. Я предположил, что внутри помещение было почти таким же, как и загон на палубе «Касра».

— Пожалуйста! — взмолилась сгоравшая от любопытства Альциноя.

В тусклом свете лампы ошейник прекрасно смотрелся на её шее. На её одежде явно сэкономили. Это была «туника Касры», если можно так выразиться, соответствующая нижнему загону. Альциноя была женщиной светлокожей, и её тёмные волосы, разбросанные по плечам, прекрасно контрастировали с этим. Я часто задавался вопросом, могли ли те рабыни, которых постоянно прятали от нас под капюшонами, в чём-то превосходить её? Лично я не заметил, чтобы те девушки с палубы «Венна», которых выводили наружу без капюшонов, сильно её превосходили, если превосходили вообще. Честно говоря, я подозревал, что её отправили в более низкий загон с намерением приучить к своей незначительности. Я не исключал, это было делом рук Серемидия. К слову сказать, я приметил нескольких рабыни из обоих загонов, которые, на мой взгляд, принесли бы большие деньги, чем Альциноя, разумеется, если продавать как обычное рабское мясо, не принимая во внимание такой интересный пункт, как назначенная за чью-то голову награда. Кстати, как мне показалось, Альциноя стала значительно красивее по сравнению с самой собой времён нашей первой встречи в Аре. Она и раньше была красавицей, женщиной из снов, вероятно, приходящей в них голой и в цепях мужчины, но теперь бывшая Леди Флавия казалась мне намного красивее. И, по моему мнению, это был не просто результат тщательно контролируемого режима диеты и физических упражнений, обычно накладываемых на домашних животных её вида для формирования, оттачивания и оживления её фигуры, чтобы она, выйдя на сцену аукциона могла бы простимулировать покупателей. Скорее, это была глубинная красота женщины, которую неволя вытащила наружу, вместе с тонусом, мягкостью, женственностью, живостью, чувствительностью, уязвимостью и пониманием того, что её война в прошлом, её конфликты решены, с её самобичеванием покончено, её ограничения исчезли, её личности ничто не угрожает, и она с облегчением может приветствовать радость женщины, которая принимает себя такой, какая она есть, счастлива и желает быть, рабыней, надеющейся, что её господин будет ею доволен.

Я вспомнил её такой, какой она была в Аре, закутанной в роскошные дорогие одежды, одна деталь которых, возможно, стоила столько, сколько простой трудяга зарабатывал за год. Порой, словно случайно из-под кромки немного приподнятого подола показывались пятки комнатных туфель, иногда она даже демонстрировала лодыжки, или одёргивая или приглаживая платье, давала почву для размышлений относительно линий её фигуры или изгибов бедра. Однако намного чаще, тогда ещё Леди Флавия, играла в небрежность, расстраивая или ослабляя вуаль. Несомненно, она рассчитывала помучить простого солдата, не стоившего даже пыли, покрывавшей её туфли. Но теперь, она стояла передо мной в мерцающем свете лампы, в полутёмном коридоре, и была рабыней. И теперь уже она не стоила пыли под сандалиями бедного трудяги, которому пришлось бы работать целый год, чтобы скопить на один из предметов одежд, которые она однажды носила. Я пристально рассматривал стоявшую передо мной девушку в короткой тунике и стальном ошейнике. Теперь у меня не было никаких сомнений относительно черт её лица или формы конечностей, округлых плеч, маленьких рук, бёдер, икр и лодыжек.

— Господин разглядывает рабыню, — смущённо прокомментировала она.

— Да, — не стал отрицать я.

— Господин вспоминает Ар? — угадала девушка.

— Да, — кивнул я.

— Я теперь другая, — заверила она меня.

— Верно, — не мог не признать я.

— Всё выглядит так, как будто внутри этого загона идёт веселье, — улыбнулась Альциноя.

— Думаю, что мне стоит взглянуть на этих рабынь, — сказал я.

— А мне можно вас сопровождать, Господин?

— Ладно, — махнул я рукой. — Только держись рядом со мной.

— Конечно, Господин, — обрадовано закивала она.

Большая дверь, прежде всегда запертая, легко подалась толчку моей руки. Я вошёл внутрь, сопровождаемый Альциноей, державшейся позади и, что интересно, слева от меня, именно там, где обычно должна находиться рабыня, следующая за своим хозяином.

Разумеется, я ничуть не возражал против такого ее положения. Это было даже приятно.

Безусловно, иногда рабовладелец приказывает своей рабыне идти перед ним, чтобы можно было полюбоваться её фигурой и походкой.

Подволок в загоне был низким, но не настолько низким, чтобы мужчина не мог стоять во весь рост. Помещение освещали несколько масляных ламп. Внутри я обнаружил нескольких мужчин и некоторое количество рабынь. Часть рабынь уже стояли на коленях на своих матрасах, прикованные цепью кольцу, но большинство всё ещё оставались не на цепи. Похоже, многие моряки, попав в такое место, отказывались его покидать. Некоторые, даже не особо спешили приковывать своих подопечных.

— Вы должны только приковать их, не больше, — уговаривал их один младший офицер. — Их нельзя использовать. Пока нельзя. Могут возникнуть трудности с пани. Лорды Нисида и Окимото не одобрят этого. Они — собственность корабля. Эти рабыни вам не принадлежат. Разложите их, осмотрите, пощупайте, наконец, восхититесь их красотой, проведите через шаги цепи, если вам так не терпится, но помните, что их тела будут исследованы. Они не шлюхи из портовой таверны. Остерегайтесь гнева Лордов Нисиды и Окимото. Не развлекайтесь здесь слишком долго. Лучше по-быстрому прикуйте их и уходите.

— Судя по всему, — сказал я Альциное, — парни не горят желанием возвращаться на палубу.

Некоторые из рабынь стояли в позе осмотра, ноги широко расставлены, руки на затылке. Кого-то согнули в рабский лук. Другие, уже прикованные, должны были реагировать на хлопок в ладоши, словно на удар плети. Некоторые делали это так натурально и с таким ужасом, что я заключил, что они знакомы с плетью не понаслышке. Другие, под ритмичные движения руки, извивались в своих цепях. Ещё несколько пытались приглянуться мужчинам, проводившим их через рабские позы.

— Ну хватит уже развлекаться, — умолял офицер. — Вы и так слишком задержались. Их тела будут исследованы. Приковывайте их и уходите!

Но моряки на его призывы неизменно встречали смехом.

Тем не менее, мужчины приняли к сведению, что рабынь использовать нельзя. Среди них нашлось бы немного самоубийц, жаждавших погибнуть под клинками пани.

Я видел, как один из моряков, изнасиловав губы красотки властным поцелуем, отбросил её, уже прикованную цепью, на матрас и ушёл не оборачиваясь, не обращая внимания на её протянутые к нему в бесполезной мольбе руки. Как она после этого в расстройстве снова и снова дёргала свою цепь, державшую её на месте.

— Можно не сомневаться что у нас в загоне, будет то же самое, — прошептала Альциноя. — Вы защитите меня?

— А кто, — осведомился я, — защитит тебя от меня?

— Но меня и не нужно защищать от вас, — сказала она.

— Из тебя мог бы получиться неплохой кусок рабского мяса, — хмыкнул я, окинув её оценивающим взглядом и, сочтя её сочной, горячей, возбужденной и возбуждающей.

— Я надеюсь, у меня получится понравиться вам, — промурлыкала рабыня.

«Да, — решил я, — из неё точно будет толк, и немалый».

При этом, я то и дело вынужден был напоминать себе, что она была для меня ничем.

— Ты говоришь как рабыня, — констатировал я.

— Но я больше не свободна, — улыбнулась девушка. — Я и есть рабыня. Так что мне можно говорить то, что я хочу говорить.

— Только если тебе разрешат, — напомнил я ей.

— Конечно, — согласилась она.

— Кажется, Ты начинаешь чувствовать свой ошейник, — заключил я.

— Да, — подтвердила рабыня.

— Ещё немного, — предупредил её я, — и Ты будешь ползать на животе и выпрашивать ласки у своего хозяина, облизывая и целуя его ноги.

— Могу ли я попросить вас сделать это прямо сейчас? — поинтересовалась она.

— Нет, — ответил я.

— Это — девка с «Касры», — презрительно бросила одна из рабынь, лодыжка которой уже была соединена с кольцом прочной цепью. — Нечего ей здесь делать!

— Я лучше тебя! — возмутилась Альциноя

— А вот и нет, — сказала рабыня.

— А вот и да! — усмехнулась моя подопечная. — Если Ты так хороша, то почему ни один мужчина не задержался рядом с тобой? Вот, а в загоне на палубе «Касра» мужчины толпились бы вокруг меня!

— Рабыня! — прошипела её оппонентка.

— Сама рабыня! — зашипела Альциноя в ответ.

— Прекратить, — бросил я ей.

— Но я же лучше чем она, разве нет? — спросила меня Альциноя, когда мы немного отошли в сторону

— Ты всего лишь девка с палубы «Касра», — напомнил я ей.

— Но, разве я не лучше? — не отставала она.

— Лучше, — успокоил её я, уже чувствуя охватывающее меня раздражение.

— Хорошо, — заулыбалась Альциноя, — и это притом, что я всего лишь девушка с «Касры»!

— Это видно по твоей тунике, — сказал я.

Её туника была скроена из реповой ткани самого низкого качества, впрочем, как уже было упомянуто, я против этого не возражал.

— Остерегайтесь пани! — напомнил офицер излишне распалившимся парным.

Ещё двое или трое мужчин покинули загон.

— А где рабыни-надсмотрщицы? — поинтересовался я у моряка.

— Там, — ответил он, презрительно ткнув большим пальцем в сторону.

Я отошёл в указанном направлении и там обнаружил пять лежавших ничком, голых, связанных по рукам и ногам, крупных, мясистых рабынь, в чьи обязанности первых девок входило поддержание порядка среди меньших, более мягких, красивых и желанных рабынь. Безусловно, их власть опиралась на их авторитет, а не на их силу, грубость или большие размеры. За их спинами стояла власть мужчин. Три или четыре рабыни меньших размеров, напав вместе, застав врасплох, например, пока те спали, вполне могли связать и избить такую женщину.

— Надеюсь, рабыни-надсмотрщицы в нашем загоне, — сказала Альциноя, — в таком же положении.

— Очень может быть, — согласился я.

— Вот и хорошо, — мстительно проговорила она.

Несомненно, ей достаточно часто приходилось чувствовать на своей шкуре укусы их стрекал.

Взяв за волосы, я немного приподнял голову одной из крупных рабынь. Та заскулила. Ей было страшно. Перед мужчиной она была всего лишь одной из женщин, да ещё такой, интересность которой была для него сомнительна. Их стрекала были у них отобраны, вставлены между зубами и привязаны.

— Вы попытались не дать мужчинам войти внутрь? — уточнил я.

Женщина, голову которой я держал оттянутой назад за волосы, промычала один раз.

— Нет желания попасть в руки тех рабынь, которых ещё не приковали? — поинтересовался я.

На этот раз она жалобно проскулила дважды, и я позволил ей опустить голову.

Выпрямившись во весь рост, я осмотрелся.

Эти рабыни, несомненно, боялись мести своих подопечных, которых они так долго угнетали, держа в постоянном страхе, кем они правили с такой жестокостью.

По причине своей простой, если не сказать грубой внешности, они питали ненависть, почти так же, как свободные женщины, к изысканно женственным и желанным для мужчин рабыням, таким маленьким и слабым, но настолько их превосходящим.

Впрочем, как только все рабыни будут прикованы, у них останется немного поводов для опасений. А когда позднее их самих освободят от верёвок, можно не сомневаться, всё вскоре вернётся на круги своя.

Хотя, может и нет. Мужчины ведь могли снова ворваться сюда.

Путешествие, судя по всему, подходило к концу, а если так, кто мог знать, чего следовало ожидать?

— А где же те рабыни, которых всегда скрывали под капюшонами? — спросил я Альциною.

Очень маловероятно, чтобы внутри загона их продолжали держать с закрытыми лицами.

— Думаю, они должны быть где-то здесь, — сам же ответил я на свой вопрос.

— Возможно, мы уже видели их, — предположила Альциноя, — и если так, то они не столь уж экстраординарны.

— Ты говоришь как девка с палубы «Касра», — заметил я, — так же ревниво.

— Господин! — запротестовала она.

— Здесь должна быть ещё одна зона, — предположил я.

Ведь где-то же должны храниться капюшоны. И я направился к дальней стене загона.

— Ага, а вот и дверь, — сказал я. Это дверь совсем не походила на ту, через которую мы попали внутрь загона. Это была лёгкая, больше похожая на межкомнатную, дверь. Я сдвинул шпингалет в сторону и толкнул дверь от себя. Внутри было темно.

— Господин, — услышал я женский голос изнутри.

Свет падал из-за моей спины, так что они могли видеть, что на пороге стоял мужчина. Вряд ли что-то большее.

— Что происходит? — спросил голос.

— Любопытство, — усмехнулся я, — не подобает кейджере.

— Да, Господин, — в голосе послышались нотки испуга.

— Как тут темно, — прошептала Альциноя, выглянув из-за моей спины.

— Сейчас я принесу лампу, — сказал я.

— Вам любопытно, не так ли? — поинтересовалась она.

— Конечно, — не стал отрицать я. — А тебе что, нет?

— Конечно, да, — призналась девушка. — Я бы не отказалась посмотреть на эти предположительно невероятные создания.

Отцепив одну из маленьких ламп, свисавших с потолка общего помещения рабского загона палубы «Венна», и, держа её немного наотлёт, я вошёл внутрь выгороженной области. Альциноя последовала за мной, держась чуть позади.

Подняв лампу повыше, я осветил помещение, в котором насчитал два десятка женщин. Они располагались на своих матрасах, прикованные к кольцам рядом с ними. Несмотря на общую свободу, недавно полученную рабынями, я имею в виду свободу выхода на палубу, а не что-то ещё, эти женщины были оставлены внизу, в темноте охраняемой территории.

— Взгляните, Господин, — шепнула мне Альциноя, указывая на переборку слева от нас.

— Вижу, — кивнул я.

Там, подвешенные за шейные ремни, с крюков свисало несколько рабских капюшонов. Каждый был снабжён маленьким замком и ключом, замком на пряжке и ключом на шнурке. Кроме того, рядом, на другом крюке, большего размера висела свёрнутая петлями верёвка, посредством которой рабынь, перед выходом на верхнюю палубу, связывали в караван животов.

Среди рабынь, голых, как это обычно бывает, когда они находятся на своих местах, вспыхнула суматоха. Они съёжились, согнулись, склонились, прикрывая себя насколько это было возможно.

— Господин не имеет права сюда входить, — сказала одна из рабынь. — Господин должен уйти. На нас нельзя смотреть.

— А плетью вас бить можно? — осведомился я.

— Не надо, Господин, — торопливо отозвалась та же рабыня.

Хотя это была одна из рабынь отгороженной области, но она явно была знакома с плетью.

Я осмотрел помещение, насколько мне позволял тусклый свет лампы. Некоторые из рабынь спрятались полностью, завернувшись в свои маленькие одеяла. Другие накинули одеяла только на голову и плечи. Кое-то, склонившись, перебросили волосы вперёд, прикрыв ими лица, словно вуалями. Часть девушек, по неким причинам, возможно, в наказание, одеял не имели. Они просто низко опустили головы и прикрывали своими маленькими руками то, что могли из своих прелестей. Колени они держали плотно сжатыми.

Снаружи, из большего помещения доносились голоса одного или двух мужчин, возможно, уже начавших опасаться, и убеждающих остальных поскорее покинуть загон. Насколько я понял, некоторые их послушали и направились на выход.

— А мне не кажется, что они настолько красивы, как о них говорят, — заметила Альциноя.

— Трудно судить, когда они в таких позах, — пожал я плечами.

— Не стоит ли Господину задуматься над тем, чтобы покинуть комнату? — намекнула одна из рабынь.

— Нас нельзя рассматривать, — предупредила другая.

— И почему же это вас нельзя рассматривать? — полюбопытствовал я.

— Из-за нашей экстраординарной красоты, Господин, — ответила мне первая.

— Скорее, это причина посмотреть на вас, — усмехнулся я. — Мужчинам нравится рассматривать красивых рабынь.

— Пожалуйста, Господин, — простонала одна из рабынь, прикрывшая лицо своими волосами.

— Правда ли, что Вы все такие красавицы? — поинтересовался я.

— Конечно, Господин, — поспешила заверить меня одна из них.

— Ну вот мы сейчас и поглядим, — сказал я.

— Господин? — не поверила своим ушам она.

— Позиция! — скомандовал я.

— Господин! — протестующе воскликнули сразу несколько рабынь.

— Мне что, нужно повторить команду? — осведомился я.

С криками, стонами и рыданиями рабыни или, точнее большая их часть, выпрямились, встав на колени.

— Держи лампу, — велел я Альциное, и та взяла протянутую лампу.

— Пожалуйста, нет, — всхлипнула одна из рабынь, когда я сдёрнул с неё одеяло.

Потом я прошёлся по комнате, повторив то же действие со всеми остальными.

— Спины прямо, — приказал я. — Головы поднять. Смотреть вперёд. Волосы убрать за спину.

Я переводил взгляд с одной рабыни на другую. Делать это было приятно.

— Плечи назад, — бросил я. — Животы втяните. Ладони рук прижать к бёдрам. Плотнее, почувствуйте их там.

— Пожалуйста, Господин, — заплакала какая-то девка. — Мы — высокие рабыни!

— Многие из нас прежде были в высших кастах! — заявила другая.

— Расставьте колени, — потребовал я.

— Господин! — взмолилась третья.

— Шире, — прикрикнул я.

— Да, Господин, — простонали сразу несколько.

— Вот так лучше, — похвалил я, — значительно лучше.

Да, смотреть на них было приятно. На мой взгляд все они были отличным товаром.

— Ну как, Альциноя? Что Ты думаешь о них? — поинтересовался я у девушки неотступно следовавшей за мной с лампой в руке.

— Средне, — ответила та. — Ничего особо экстраординарного я здесь не заметила.

У некоторых девушек даже дыхание спёрло от негодования.

— Ну, немного золота здесь есть, — не согласился я.

— Да, Господин! — поддержали меня сразу несколько женских голосов.

— Не так чтобы много, — стояла на своём Альциноя.

— Многие красивы, — заметил я. — Но это обычное дело среди женщин, которых мужчины сочли достойными своих цепей.

— Сочли достаточно красивыми, я полагаю, — добавила Альциноя, встряхнув волосами.

«Как правильно, — подумал я, — как замечательно, что такие женщины, как она, оказывались в ошейниках».

— Верно, — согласился я. — Но я не вижу особых причин, чтобы прятать их красоту под капюшонами.

— Господин! — возмутилась одна из рабынь.

— Как нет и ничего особенного в рабынях из высших каст, — продолжил я. — Их часто покупают, чтобы приставить к самым непритязательным домашним обязанностям и подмахивать у рабского кольца.

— Интересно, у какой-нибудь из этих рабынь уже началась течка? — полюбопытствовала Альциноя.

Лично мне, это замечание показалось интересным, особенно в свете того, что сама она, по крайней мере, насколько я знал, оставалась белым шёлком.

— Даже если ещё нет, — хмыкнул я, — то скоро потекут. Как только попадут в руки своих хозяев.

— Пожалуйста, Господин, — попыталась возразить одна из рабынь.

— Ну а раз уж ваша красота, пусть и заслуживающая внимания, — заключил я, — не выглядит чем-то необычным для рабынь, то у ваших капюшонов должна быть другая причина.

— Господин? — спросила одна из девушек.

— Вероятно, это должно было скрыть вашу прежнюю личность, — предположил я. — Возможно, скажем, в Аре, за ваше возвращение назначена немалая награда.

Послышавшийся лязг цепей сказал мне большую часть того, что я хотел узнать. Должно быть, сотням женщин из высших каст, связанным с партией измены, удалось ускользнуть от правосудия Ара. Многие из них, оказавшись вдали от своего Домашнего Камня, вполне могли, как это произошло с бывшей Леди Флавией из Ара, оказаться в неволе. Многие, возможно, остригли свои волосы и попросились к отступающим солдатам Тироса и Коса, или свободных компаний. Только те уже соглашались брать их с собой не как неудобных и неприятных свободных женщин, а в качестве просящих, послушных рабынь. Другие, которым повезло сопровождать отступающие войска свободными женщинами, в конечном итоге могли найти себя проданными в западных портах, в частности в Брундизиуме. Кажется, пани именно там купили себе большую часть рабынь перед своим путешествием. Пани, скорее всего, либо в большинстве случаев не знали о маячившей на горизонте щедрой награде, либо знали, но не слишком заинтересовались её получением. Очевидно, их больше интересовало то, что можно было сделать с этими женщинами на противоположном берегу Тассы. В общем, у них были на этих женщин некие свои планы. И я предположил, что далеко не все эти женщины, даже возможно лишь некоторые из них, могли бы интересовать правосудие Ара. Из тех рабынь, что осмелились заговорить, только у двух был акцент, который указывал на Ар. Соответственно, мне казалось ясным, что должна быть иная причина скрывать лица этих женщин. Вот Альциною, например, чья личность, если не была известна, то многими на судне подозревалась, никто ведь не прятал. Кроме того, будь у пани заинтересованность в получении награды, то последнее, что они бы сделали, это повезли бы их так далеко от Ара. Пани нужны были красотки, а не золото, которого у них, похоже, был предостаточно.

«Итак, — задал я сам себе вопрос, — в чём же тогда состоит причина того, что этих женщин, целую группу, размещённую в отдельной комнате, отгороженной от остального загона, так тщательно скрывали?»

— Ладно, — сказал я и, повернувшись к Альциное, поинтересовался: — А что Ты думаешь по этому поводу?

— Возможно, Господин, — ответила та, — их выводили в капюшонах не из-за их красоты, а скорее по причине их обычности.

— Господин! — возмущённо воскликнули сразу несколько рабынь.

— Избейте её, Господин! — потребовала одна.

— Всё же, очевидно, что все они очень красивые рабыни, — не согласился я с Альциноей, — товар высокого качества, который принёс бы хорошие деньги на любом рынке. Однако, как Ты предположила, я не вижу особых причин водить их в капюшонах.

— Уверена, — заявила Альциноя, — что многие из других рабынь, которых держат в основной части загона, и которых никогда не прятали под капюшонами, куда как красивее этих.

— Согласен, — кивнул я.

Я видел их сегодня на палубе, и у меня была возможность сравнить.

— И, несомненно, некоторые из загона на палубе «Касра» тоже, — добавила моя подопечная.

— Верно, — признал я, видевший этих девушек не один раз.

По мне так сама Альциноя в тунике Касры выглядела привлекательнее, чем они.

— Подними-ка лампу, — велел я Альциное, а потом прикрикнул на расслабившихся было рабынь: — Держать позу.

— Может, нам лучше уйти, Господин, — предложила моя подопечная. — Боюсь, что мужчины уже покинули основное помещение загона.

Я осмотрелся и приказал ей:

— Следуй за мной.

Как я уже упоминал, в этом комнате, выделенной для рабынь, которых на верхнюю палубу выводили только в капюшонах, находилось двадцать женщин. Посчитать было несложно. Они располагались в пяти рядах по четыре в каждом. И я направился к дальнему правому от меня углу помещения.

Все рабыни держали позицию.

— Возможно, мы должны поспешить, Господин, — снова предложила Альциноя.

— Следуй за мной, — повторил я, и девушка засеменила следом за мной, держа лампу над головой.

— Господин? — спросила Альциноя.

— Я плохо рассмотрел рабынь в последнем ряду, — пояснил я.

Я начал осмотр с самой дальней справа, взял её за волосы и запрокинул ей голову, повернув лицо к свету лампы.

— Хороша, не правда ли? — поинтересовался я мнением Альцинои.

— Возможно, — буркнула она.

Я выпустил волосы девушки, позволяя ей вернуться к прежней позиции, и перешёл к следующей обитательнице особой комнаты.

— Прекрасно, — прокомментировал я, и повторил то же самое, осмотрев следующую за ней.

Относительно второй, Альциноя предположила, что её ценность могла бы быть увеличена, если бы она смогла освоить игру на лире, а по поводу третей у неё возник вопрос, не могла бы она больше заинтересовать работорговцев, если бы умела танцевать.

— Ты танцевать умеешь? — спросил я девушку.

— Цветочный танец свободной девушки, — испуганно пробормотала она.

— То есть, танцев умоляющей рабыни Ты не знаешь? — уточнил я.

— Нет, Господин, — ответила девушка.

Такие танцы часто разучиваются под щелчки плети.

— После того, как Ты окажешься в руках рабовладельца, — усмехнулся я, — Ты сможешь попросить позволить тебе разучить такие танцы.

— Господин?

— Чтобы быть более привлекательной, — пояснил я.

— Да, Господин, — прошептала она.

Взглянув на Альциною, я задался вопросом, а могла бы она научиться рабскому танцу. Смогла бы, решил я. Такой танец живёт в женщине на инстинктивном уровне. Я нисколько не сомневался, что множество жизней были сохранены благодаря просительным движениям голой пленницы перед завоевателями, взявшими её город.

Наконец, мы подошли к последней в этом ряду рабыне.

К моему удивлению, она испуганно вскрикнула, сломала позицию и, наклонившись, задрожала и попыталась, насколько это было возможно, прикрыть себя руками.

— Поднеси лампу поближе, — велел я Альциное.

Взяв рабыню за волосы, я запрокинул её голову, и, что интересно, она попыталась отвернуться, и даже, пренебрегая телом, закрыла лицо руками.

Безусловно, многие женщины приходят в ужас от того что их открытое лицо могут увидеть, это пугает их порой даже больше, чем их обнажение тела. В конце концов, именно лицо, с его тонкими выражениями, является уникально личным, особенно разоблачительным и разоблачающим. Лицо женщины, изящное, тонкое и прекрасное, столь отличающееся от мужского, представляет собой уязвимое и беззащитное окно в мир её эмоций и мыслей, в самое её сердце, в её потребности. Это, то самое окно, которое более чем что-либо бросает её во власть мужчины. Есть даже такое высказывания: «Обнажи лицо и ты обнажишь женщину». Есть и другое известное высказывание, которое звучит так: «Сними вуаль со свободной женщины и увидишь лицо рабыни». Так что, нет ничего удивительного в том, как обеспокоена свободная женщина своей вуалью. Но эта-то была рабыней. Рабыням не разрешено скрывать лица. Их лица должны быть обнажены, выставлены на всеобщее обозрение. Любой желающий имеет право свободно рассматривать их. Разве не было бы абсурдно прятать под вуалью верра или кайилу? Такая скромность обычно заканчивается после первого же знакомства девушки со стрекалом. А вскоре рабыня, существо тщеславное, начинает получать удовольствие от того, что её лицо и формы столь бесстыдно выставлены напоказ. И чем дальше, тем больше. В конце концов, это ведь она вся, целиком и полностью, изумительно и поразительно, находится в ошейнике.

Итак, с чего бы этой рабыне пытаться скрыть своё лицо?

— Позиция, — скомандовал я ей, но без нажима, успокаивающим тоном.

Наконец, она выпрямилась и встала на колени.

— А теперь расставь колени, — скорее даже попросил, чем приказал я.

Видя её нерешительность, я выпустил её волосы и, положив руки на её колени, развёл их в стороны.

Она дрожала, по-прежнему прижимая ладони к лицу.

— Подними лампу, — велел я Альциное, а затем аккуратно, положил руки на её запястья.

— Пожалуйста, нет! — попросила она. — Пожалуйста, не надо.

— А господин? — напомнил я ей.

— Пожалуйста, нет, Господин, — всхлипнула девушка. — Пожалуйста, нет, Господин!

Тогда, больше не обращая внимания на её рыдания, я отвёл её руки от лица.

— Ай-и-и! — негромко вскрикнула Альциноя.

— Позиция, — снова успокаивающим тоном скомандовал я, и рабыня, опустив руки на бёдра, уставилась прямо перед собой.

— В ошейнике! — прокомментировала Альциноя.

Взял ошейник двумя руками, я повернул его, осмотрел замок, после чего, немного грубовато, вернул его в прежнее положение, так чтобы замок скрывался сзади.

— Да, — согласился я, — и отлично.

Это был обычный судовой ошейник.

Тогда я поднялся, разрешил рабыням принять то положение, какое им нравится и в сопровождении Альцинои, покинул сначала особую зону, а через мгновение и основное помещение загона.

Вскоре мы уже были на палубе «Касра». Войдя в загон, Альциноя не без удовольствия окинула взглядом рабынь-надсмотрщиц, обслуженных примерно так же, как и их товарки с палубы выше. Все женщины лежали в ряд у стены, голые, связанные по рукам и ногам, и со стрекалами, привязанными между их зубами.

Другие рабыни в загоне палубы «Касра» уже были на своих цепях, а большинство уже и уснули.

— Твой матрас? — спросил я, кивнув на остававшееся пустым место.

— Да, Господин, — шёпотом, чтобы не потревожить остальных, ответила Альциноя, и внезапно испуганно пискнула: — Господин! Я жестом предостерег её соблюдать тишину.

— Раздевайся, кейджера, — приказал я.

— Раздеваться? — не поверила она своим ушам.

— Да, — подтвердил я.

Рабыня отложила в сторону лоскут ткани, предоставленный ей для прикрытия наготы.

— Теперь, — сказал я, — становись на матрас на четвереньки.

Матрас был узкий, плотный, сплетённый из толстых канатов. Как только она приняла требуемую позу, я поднял цепь, одним концом прикреплённую к кольцу в палубе, и защёлкнул стальной браслет на левой лодыжке девушки.

— Теперь повернись, — потребовал я, — и ложись на живот.

Некоторое время я стоял молча, разглядывая её. А затем, внезапно для неё, да и для самого себя тоже, я присел рядом с ней, грубо повернул её на спину, подтянул к себе так, что лязгнула цепь, и впился в её губы.

Через мгновение я оттолкнул её от себя и покинул рабский загон палубы «Касра».

Я шёл в свой кубрик. Сказать, что я был обеспокоен, это не сказать ничего. Во-первых, я видел Талену из Ара. А во-вторых, я не забыл и о том, что мы добрались до земли.