В течение последующих нескольких дней я время от времени небрежно интересовался именами некоторых рабынь. Конечно, особенно интересным для меня было имя одной, особой рабыни. Однако я не хотел давать ей поводов для предположений, что она могла бы представлять для меня какой-либо интерес. Разумеется, рабыню, как и любое другое животное, называют так, как это понравится её хозяину. Конкретно этой рабыне дали имя Адрасте.

— Это же Ты бросила мне рабскую тряпку в Аре! — прошипела Адрасте.

Взяв Альциною за волосы и согнув в поясе, я впихнул её в ту же самую тесную конуру, в которой уже сидела Адрасте, и захлопнул за ней дверцу. Замок сыто клацнул, отрезав от меня двух некогда самых высокопоставленных, самых богатых женщины Ара. Обе они были предательницами, глубоко вовлечённых в Большую Измену, и теперь их разыскивало правосудие Аре. Обе они теперь стали рабынями, к тому же вынужденными сидеть бок обок в своём текущем унижении, позоре и деградации.

В целом, окружённая тройной стеной территория замка Лорда Темму занимала не меньше полного квадратного пасанга, широко раскинувшись на широком плато, которое с одной стороны круто обрывалось в море. Попасть на него можно было только из бухты по крутым тропам, одна из которых, та, что вела от причала, была обнесена стеной. Тропы были узкими, хорошо укреплёнными, и держать оборону на них можно было довольно малыми силами. Подъем иными путями, при той крутизне обрывов, почти вертикальной, местами доработанной трудами военных инженеров Лорда Темму, был бы не только труден, но и чрезвычайно опасен. Небольшая группа опытных скалолазов, конечно, смогла бы, воспользовавшись ночной темнотой тайно достичь подножия стен, но подъём на плато любой многочисленной группы, я уверен, не остался бы незамеченным. Помимо крутизны стен имелись ещё три дополнительных меры предосторожности, должных воспрепятствовать восхождению на плато. Причём одна из них до сего момента была мне не известна. Достаточно понятно было размещение симметрично расположенных выступающих постов охраны, встроенных в стену обрыва. На каждом посту дежурила пара лучников-асигару. Места для гнёзд были рассчитаны так, что на откосе не было такого места, которое не простреливалось бы с двух направлений. Кроме того, на каждом посту имелся барабан, посредством которого можно было передавать сигналы. Второй мерой предосторожности, заметной с первого взгляда, являлось ночное освещение склона обрыва с помощью фонарей, пусть и весьма тусклых. Погасший фонарь будет немедленно замечен и исследован. Самой интересной мерой, по крайней мере, для меня, были вбитые в почти вертикальные стены шесты, служившие гнездовьями для Уру, маленьких, крылатых млекопитающих, напоминавших вартов. Эти зверьки, обычно охотящиеся на насекомых, подобно маленьким уртам и некоторым видам птиц, живут крупными стаями, придерживающимися определённой территории и склонными её охранять. Стоит кому-то нарушить границы этой территории, как первый же заметивший это уру начинает истошно вопить, предупреждая остальных, тут же присоединяющих свои голоса к сигналу своего товарища. Таким образом, получается естественная система сигнализации. Кроме того, эти уру, несмотря на свои скромные размеры, животные весьма боевитые и не боящиеся нападать на тех, кто слишком близко подбирается к их гнездовьям. Конечно, они существа мелкие, но когда такой вопящий малыш летит в лицо скалолаза, и без того с трудом держащегося за почти вертикальную поверхность, это весьма опасно. Мне объяснили, что столкнуться в такой ситуации со стаей уру равносильно смерти. В любом случае крепость Лорда Темму, если и не была неприступной, то уважение вызывала однозначно. Как бы то ни было, она оставалась, по крайней мере, до сего момента, несмотря на все неудачи войны, надёжным и неприкосновенным, упорным и могучим препятствием на пути планов Лорда Ямады, сёгуна, как его называли его сторонники, этих Двенадцати Островов.

Шёл второй день шестой руки перехода. До осеннего равноденствия оставалось три дня.

Корабль по-прежнему оставался под неусыпной охраной пани.

Учения не прекращались ни на мгновение. Мы были измотаны. Я понятия не имел, когда мы, наконец, выступим, и всё это закончится.

Кэбота я видел редко. Время от времени он появлялся в замке, прилетая ночью на тарне, по-видимому, для консультаций с сёгуном Темму и Лордами Окимото и Нисидой. Я заключил, что дела в тарновой кавалерию шли примерно так же, как и у нас. Похоже, они тоже не вылезали из учений.

Сам я никогда не видел Лорда Темму, но заключил, что в этом не было ничего необычного, учитывая, что тот был сёгуном.

Не видели мы и никаких признаков флота Лорда Ямады. Если бы мы находились на другой стороне Тассы, около континента, где климат был менее умеренным, то я, скорее всего, предположил бы, что флот спрятался в своей базе или порту на время осенне-зимней непогоды. Сказать же что-то определённое в этих водах мне было затруднительно. Он мог, конечно, вернуться в порт. Никто из наших не знал, а пани делиться информацией не спешили. Правда, я узнал, что когда-то и у Лорда Темму был флот, но, похоже, что на море его действия оказались не более успешными, чем на суше. Безусловно, флот у него был небольшим, по сравнению с тем, чем располагал Лорд Ямада. На данный момент, как я узнал позднее, у Лорда Темму оставалось только три корабля, мало чем отличавшихся от тех, что мы видели в Море Вьюнов, с такими же усиленными рейками парусами и высокими ютами. Один из этих кораблей, к моему большому интересу, подошёл к причалу неделю назад, за водой и продуктами, а затем, на следующий день отчалил и снова вышел в море. Информацию я по большей части получал от простолюдинов пани, суетившихся на причале около корабля, некоторые из которых довольно быстро преодолели свою застенчивость и оказались весьма разговорчивыми ребятам, особенно с тем, кто говорит с ними уважительно кланяясь им, не проявляя высокомерия и всё такое. Но они мгновенно замолкали, стоило поблизости появиться кому-то из более высокопоставленных пани.

Четыре дня назад среди наших мужчин вспыхнуло беспокойство. Все были встревожены неожиданным происшествием. Терсит вместе со своим помощником Атием никогда не покидавший корабля, вдруг нарисовал глаза на носу своего детища. Вечером ещё всё было как обычно, а утром они уже были там, большие, яркие, спокойные, величественные. Это выглядело так, словно дерево ожило. Но это же стало причиной тревоги наших людей, поскольку предлагало возможность того, что судно готовилось к отплытию. А для чего ещё стоило бы давать глаза большому кораблю после всего случившегося за это время? Впрочем, тревога мужчин несколько улеглась, когда им ясно дали понять, что пани, охранявшие судно, моряками не были, и что того небольшого количества офицеров и моряков, которые время от времени поднимались на борт и возвращались на сушу, не будет достаточно, чтобы вывести корабль в море. Сам я подозревал, что Терсит, наконец, дал глаза своему детищу, потому что боялся за него и надеялся, что теперь, пришвартованный у причала, он будет в состоянии видеть грозящую ему опасность, причём скорее от людей, чем от моря.

Я понимал, что пока корабль стоял в бухте, он был для наших парней символом того далёкого мира, который они знали и помнили. Впрочем, не только символом, но и единственным видимым шансом на возвращение домой. Не на его ли борту находились их сокровища? Что могло ждать их здесь, кроме неуверенности, опасности и возможной смерти?

Я догадывался, что среди мужчин ходит множество пересудов и разговоров. Разумеется, для пани это тоже секретом не было.

Неудивительно, что Терсит дал глаза своему кораблю.

Рабыни в большинстве своём были изолированы в конурах расположенных в нескольких сараях, в пределах выгороженной области, защищённой навесом от частых дождей.

Присутствовали в замке и свободные женщины пани, возможно, компаньонки офицеров, и несколько контрактных женщин. Эти женщины, одетые в скромные кимоно, пряча крошечные руки в широких рукавах, иногда навещали сидевших в конурах рабынь. Они рассматривали их очень, пристально, примерно так же можно было бы разглядывать содержащегося в клетке верра. Иногда они обменивались между собой негромкими замечаниями, хихикали и отворачивались.

Могли ли эти сидящие в клетках животные представлять хоть какой-то интерес, хоть для кого-либо?

Однако мужчины рассматривали и видели их по-другому, с точки зрения рабынь и их использования.

К этому времени количество рабынь уменьшилось, порядка пятидесяти из них забрали с территории замка. Хотя многое оставалось для меня неясным, кое-какие крохи информации мне удалось собрать. В этом мне помогало знакомство с некоторыми простолюдинами пани, служившими в замке. Они общались с другими своими соплеменниками, и не видели ничего плохого в том, чтобы обсудить новости со мной. Например, я узнал, что со времени нашего прибытия было проведено множество разведывательных рейдов, рекогносцировок и исследований. Несомненно, целью некоторых из них было определить местонахождение, численность и состав сил Лорда Ямады, находившихся поблизости, но характер других, очевидно, был намного тоньше. Задача состояла в том, чтобы спровоцировать опасения, которые будут распространяться среди солдат врага, поселяя в их сердцах страх и суеверия. Другие меры были более прозаичного, дипломатического характера. Люди Лорда Темму, выступая под личиной рыбаков, пастухов и других простолюдинов, распространяли слухи о новых союзниках Лорда Темму, странных воинах, прибывших издалека, об ужасающих драконоподобных птицах, которые могли обрушиться с неба и уничтожить целые армии. Я не сомневался в том, что наши наёмники были грозной силой, тем не менее, на мой взгляд, в этом плане они были ни в чём не лучше и не хуже тех сил, с которыми нам предстояло столкнуться. Если бы ничто иное, то засада и бой в проходе у пляжа ясно дали понять это генералам Лорда Ямады. Другое дело тарны. Я пришёл к выводу, что эти люди никогда тарнов не видели, и в первый момент не смогли бы даже понять, что такие существа были естественной и, следовательно, уязвимой формой жизни. Вероятно, они могли бы принять их за драконов, независимо от того, чем они могли бы быть. Ужас, конечно, может быть не менее опасным оружием, чем меч или копьё. Впрочем, для жителей этих островов в новинку были бы не только тарны, но и, как я узнал, быстроногие, высокие, мохнатые кайилы, распространённые в Тахари, на южных равнинах, в Прериях и так далее. Армия могла двигаться только с той скоростью, с какой мог идти самый медленный её солдат. Правда у пани имелся один быстрый способ передачи информации. Об это я узнал это от своих друзей среди простолюдинов пани. Безусловно, это было доступно лишь немногим избранным. Суть в том, что выпущенный на свободу быстрокрылый вуло находил свой насест, перенося при этом сообщение. Дипломатические меры были адресованы незначительным даймё, которые на самом деле составляли большинство аристократии пани. Лорд Ямада обложил народ высокими налогами. Для пропитания его армии производились конфискации продуктов у населения. Зачастую после прохода его войск начинался голод. Его офицеры вели себя как деспоты. Вставая на постой они выгоняли хозяев, забирали сыновей в свою армии, а дочерей отправляли для обучения в дома контракта, или, вероятно даже чаще, просто сажали в клетки для последующей отправки на рынки. Правил Лорд Ямады железной рукой. Распять на кресте, а это было обычным здесь способом казни, могли за столь немногое, как нескромное выражение лица, небрежно брошенное слово, недостаточно быстрый или глубокий поклон, недостаточно заискивающую улыбку. Воин мог бы отрубить голову крестьянину только затем, чтобы проверить качество и заточку меча прежде чем его купить. Я не знал, будет ли ситуация обратной, если победит Лорд Темму. Впрочем, она мало чем отличалась.

Пятидесяти рабыням, забранным из загона, предстояло послужить компонентом в этих дипломатических миссиях. Их распределили, наряду с другими подарками, среди даймё.

Мимоходом, можно было бы упомянуть белокурую рабыню-варварку по имени Сару. Может быть стоит напомнить, что она была не судовой, а личной рабыней Лорда Нисиды. С другой стороны, насколько я знаю, предположительно по причине определенного предварительного заказа, имеющего отношение к природе и качеству её характера, он ни разу не соизволил удостоить её подобающего для рабыни использования. Похоже, он ещё и не расценивал её как достойную того, чтобы быть его рабыней.

В любом случае ей приказали раздеться и танцевать перед Лордом Темму, после чего Лорд Нисида, как очевидно было им запланировано изначально, отдал блондинку ему. Тогда Лорд Окимото, возможно чтобы не отставать и не быть превзойдённым, передал своему сёгуну сразу десять рабынь. В итоге от нашего первоначального запаса или, если хотите, груза рабынь осталось что-то около ста сорока девок.

— Это Ты бросила мне в Аре рабскую тряпку! — прошипела Адрасте.

— Она отлично тебе подходила! — съязвила Альциноя.

— На мне, за исключением этого, ничего не было! — возмущённо сказала Адрасте.

— Я не давала бы тебе и этого, — презрительно бросила Альциноя, — презренная изменница!

— Я — Убара! — заявила Адрасте.

— Тогда вернись в Ар и заяви права на свой трон! — усмехнулась Альциноя.

— Я — Убара! — всхлипнула Адрасте.

— Ты — рабыня в ошейнике! — напомнила ей Альциноя.

Адрасте вцепилась в ошейник и потянула его вверх, словно в надежде, что смогла бы его стянуть.

— Ну что убедилась? — насмешливо поинтересовалась Альциноя.

— Ты тоже! — прошипела Адрасте. — Ты шлюха в ошейнике. Ты такая же рабыня, как и я!

Если помните, я взял Альциною за волосы, согнул в поясе и втолкнул в ту же самую конуру, в которой уже сидела Адрасте, и закрыл дверцу. И вот две некогда самые высокопоставленные и самые богатые женщины Ара, заговорщицы, вовлечённые в Большую Измену и разыскиваемые Аром, а теперь просто две рабыни, были вынуждены сидеть бок обок в их теперешнем унижении, позоре и деградации. Мне показалось, что это будет интересно и даже забавно, посадить этих двух рабынь вместе.

— Рабыня! Рабыня! — дразнилась Альциноя.

— Рабыня, рабыня! — не оставалась в долгу Адрасте.

Незадолго до этого, отыскав конуру Адрасте, я встал перед нею. Я молчал. Адрасте, стоявшая на коленях внутри, одетая в довольно щедрую тунику, выданную рабыням их хозяевами пани, смотрела на меня сквозь прутья.

— Господин? — неуверенно проговорила она.

— Ты знаешь меня? — осведомился я.

— Нет, Господин, — ответила бывшая Убара.

Я решил, что она, действительно, могла не узнать меня, поскольку в нашу первую встречу, в закрытой комнате загона палубы «Венна», несколько ночей тому назад, свет фонаря был направлен в её лицо, вероятно, наполовину ослепив её, в то время как мы с Альциноей, находились в тени. К тому же, в той ситуации она едва ли посмела сделать что-то большее, чем смотреть прямо перед собой. Некоторые рабовладельцы не разрешают своим рабыням встречаться с ними взглядом, если только не получат приказ или разрешение сделать это. Лично мне это всегда казалось абсурдом. Уверен, смотреть в глаза рабыни — это одно из удовольствий обладания ею. Разве их глаза не прекрасны? Карие, голубые, серые или зелёные, такие деликатные, нежные и влажные. Почему мужчина не должен обладать своей собственностью всеми возможными способами? И разве не приятно держать её лицо в своих руках и пристально разглядывать его, изучая каждый нюанс? Дрожит ли её губа? Не допустила ли она оплошность, которую Вы могли бы не заметить? Боится ли она вашего стрекала и плети, или её глаза умоляют о цепях и мехах?

— А Ты присмотрись ко мне повнимательнее, — посоветовал я, отступая немного назад, позволяя свету упасть на моё лицо.

Внезапно её глаза расширились от страха, а по телу пробежала дрожь.

— Ага, Ты всё же узнала меня, — заключил я.

— Нет, нет! — отшатнулась она.

— А вот я тебя узнал, — хмыкнул я.

— Я так не думаю, Господин, — поспешила заверить меня женщина.

— Ой ли? — усмехнулся я.

— Я — всего лишь рабыня, — заверила меня она, — всего лишь скромная рабыня. Меня зовут Адрасте! Я — Адрасте! Адрасте!

— Если это будет угодно Господину? — намекнул я.

— Да, конечно, — закивала рабыня, — если это будет угодно Господину.

— Мне это будет угодно, — кивнул я, — даже более чем.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила она.

— Ты говоришь искренне, — констатировал я.

— Господин?

— Ты — рабыня Адрасте.

— Да, Господин!

— Но, — продолжил я, — когда-то Ты была Таленой из Ара.

— Нет! — воскликнула девушка. — Нет!

— Ты больше не свободная женщина, — напомнил я. — Теперь тебя можно наказать за ложь.

— Пожалуйста, не надо, Господин, — взмолилась Адрасте.

— Ты когда-нибудь чувствовала плеть? — поинтересовался я.

— Я? — удивлённо переспросила она.

— Да, — кивнул я.

— Нет, — ответила девушка.

— Некоторое знакомство с ней, несомненно, тебе бы не повредило, — заметил я.

Тысячи, предположил я, были бы рады узнать о том, что некогда гордая Талена из Ара, а ныне рабыня, связана и дёргается под плетью, рабской плетью, применённой к ней теперь совершенно справедливо. У меня не было особых сомнений в том, что властная и требовательная Талена достаточно часто отправляла под плеть своих собственных рабынь. Теперь же она, такая же простая рабыня, как некогда они, сама превратилась в объект для её приложения.

— Я прошу милосердия, — всхлипнула Адрасте.

Я и не подумал отвечать, позволяя ей представить то, что могло бы быть сделано с нею.

— Пожалуйста, не наказывайте бедную рабыню, — взмолилась она.

— Разве Ты не солгала? — уточнил я.

— Простите меня, Господин!

— Плеть, — сказал я, — превосходный атрибут для того, чтобы поощрить в рабыне сознательность и желание понравиться, рьяное желание понравиться. Уверен, Ты и сама замечала это в своих собственных рабынях.

— Пожалуйста, не наказывайте меня, Господин, — взмолилась Адрасте.

— Почему нет? — полюбопытствовал я.

— Я не хочу, чтобы меня пороли, — прошептала она.

— А какое мне до этого дело? — спросил я.

Из её глаз внезапно брызнули слёзы, и тонкие, изящные пальцы вцепились в прутья решётки, сквозь которую она жалобно смотрела на меня.

— Но Вы же не отправили бы меня под плеть, не так ли? — осторожно поинтересовалась девушка.

— Думаю, более вероятно, что я предпочёл бы связать тебя и сделать это лично, — сообщил я ей.

— Конечно же, нет! — воскликнула рабыня.

— Знай, что Ты опознана, шлюха, — объявил я, — прежде бывшая Таленой из Ара.

— Нет! — заплакала она. — Нет!

— Ты нуждаешься в исправлении, девка, — усмехнулся я. — Так что я, пожалуй, пойду за рабской плетью.

— Пожалуйста, не надо, Господин! — взмолилась Адрасте.

Я вернулся.

— Рабыня, — позвал её я.

— Да, Господин.

— Кто я? — спросил я.

— Каллий, — прошептала бывшая Убара, — Каллий из Джада, косианец, копейщик, капрал, гвардеец, оккупант, часовой в Центральной Башне.

— Так-то лучше, — похвалил я.

Охваченная ужасом и страданием, она попыталась подняться, но тут же снова упала на колени ударившись головой о низкий потолок конуру. Эти конуры сделаны так, чтобы не позволить рабыням стоять на ногах. Мокрые дорожки слёз блестели на её щеках. Рабыня снова отчаянно вцепилась в прутья, причём так, что побелели костяшки её пальцев. Она изо всех сил прижалась лицом к решётке.

— Итак, кто Ты? — спросил я.

— Но Вы же знаете! — всхлипнула она.

— Скажи это сама, — потребовал я.

— Когда-то я была Таленой из Ара, — шептала бывшая Убара.

— Верно, — подтвердил я.

— Дорогой Каллий, — попросила она. — Пожалуйста, не говорите никому!

— Ты забыла добавить «Господин», — указал я.

— Пожалуйста, Господин, — быстро исправилась Адрасте. — Не говорите никому!

— Тебе известно, что за твою голову назначена награда? — осведомился я.

— Да, — прошептала она, испуганно втянув голову в плечи.

— Вот моя рука, — сказал я, поднося ладонь к часто поставленным, узким, но крепким прутьям, подходящим для того, чтобы удержать женщину. — Поцелуй её почтительно и оближи, сначала ладонь, а потом с тыльной стороны.

Она протолкнула насколько смогла лицо сквозь решётку и тщательно работая своим маленьким языком, поцеловала и облизала мою руку, сначала ладонь, а затем и тыльную сторону, после чего, не отрывая от меня взгляда и продолжая держаться за прутья, отползла вглубь конуры.

— Пожалуйста, не говорите никому, кто я такая на самом деле, — снова попросила девушка.

— Сделай я так, — пожал я плечами, — и можно не сомневаться, что меня немедленно убьют другие, начав драку всех против всех за обладание тобой. Будет большое кровопролитие.

— Мы далеко от Ара, — напомнила мне рабыня.

— И по этой причине тоже, — кивнул я.

— До тех пор пока я просто Адрасте, — сказала она, — мы оба в большей безопасности.

— Как вышло, что Ты оказалась в руках пани? — поинтересовался я.

— Вы ведь с Коса, и отлично знаете о восстании, — вздохнула женщина, — и о его успехе.

— Само собой, — подтвердил я, не без сожаления.

— Меня предали, — заявила она, — злодей Серемидий и ненавистная Флавия из Ара, изменница, которую я считала своей подругой, также и другие, решившие передать меня бунтовщикам, обменяв на их собственную амнистию или бегство.

Пока она не сказало ничего для меня нового. Её слова только подтвердили рассказ Альцинои.

— Но на крыше Центральной Башни, — продолжила бывшая Убара, — произошло что-то непонятное, внезапно стало темно, в возникшей неразберихе меня кто-то схватил, и я потеряла сознание. А очнулась я уже за деревянным частоколом, где-то посреди северных лесов, раздетая и в цепях, среди других рабынь, во власти этих странных, непонятных мужчин, называющих себя пани. На мне был ошейник, я была порабощена, и ничем не отличалась от других, как если бы я могла быть не больше, чем ими.

— Во всём этом есть очень много того, чего я не понимаю, — признался я.

— Как и я, — сказала Адрасте.

— От надсмотрщиков я узнал, — сообщил я, — что Ты носишь на левом бедре не обычный кеф, а клеймо Трева.

Женщина густо покраснела.

— Выходит, это не первый раз, когда Ты стала рабыней, — заключил я.

— Когда-то я была захвачена Раском из Трева, — подтвердила она мой вывод, — воин из воинов, мужчина из мужчин. Я вынуждена была носить тревский ошейник. Я жила под одним навесом с его женщинами. Он много сделал для того, чтобы унизить меня и научить тому, какой беспомощной могла бы быть рабыня в руках её владельца. Я купала его. Он заставлял меня танцевать для себя. Я носил его шёлк, брошенный мне его рукой.

— Насколько я понимаю, женщины не сбегают с цепи Раска из Трева, — заметил я.

— Я его не слишком интересовала, — пожала она плечами, — впрочем, как я понимаю, это не является чем-то необычным для рабыни. Подозреваю, что причина его интереса ко мне состояла прежде всего в том, что я была дочерью Марленуса из Ара, заклятого врага его лично и его города. Несомненно, прежде всего по этой причине, что он и захватил меня, привязал меня перед собой голой к седлу своего тарна, а потом по пути в свой лагерь ласкал, вызывая во мне потребности. Конечно, его забавляло владеть дочерью своего главного врага, видеть на ней свой ошейник, иметь её послушной, одетой в шёлк рабыней в своей палатке.

— Тебе удалось убежать? — осведомился я.

— Нет, Господин, — ответила бывшая Убара. — Как Вы правильно отметили, женщины не убегают с цепи Раска из Трева. Он отдал меня, вероятно, чтобы показать своё презрение ко мне, женщине по имени Верна, одной из пантер из северных лесов.

— Странно, Ты показалась мне настоящим призом, — заметил я. — Как получилось, что он избавился от тебя так задёшево?

— Чтобы оскорбить меня, конечно, — ответила женщина. — Я, дочь Убара, была отдана как кувшинная девка!

— Тем не менее, — мне это кажется удивительным.

— Была другая женщина, — нехотя призналась она.

— Ну разумеется, — усмехнулся я.

— Это была молодая, белокурая варварка, — сообщила Адрасте, — голубоглазая и красивая, не умеющая даже толком говорить по-гореански, бессмысленная шлюха, названная Эль-ин-ор.

— Насколько я понимаю, это было какое-то варварское имя, — предположил я.

— Думаю так оно и было, — согласилась бывшая Убара. — Она ведь была варваркой.

— Должно быть, она была очень красива, — заключил я.

— Таких как она можно купить десяток на любом невольничьем рынке, — презрительно бросила рабыня.

— Если не ошибаюсь, тебя тогда сочли низшей девкой, десяток которых можно было бы купить с любой цепи, на любом рынке.

Костяшки пальцев бывшей Убары, сжимавших прутья побелели от напряжения. Похоже, она до сих пор приходила в ярость от воспоминаний о том моменте своей жизни.

— Наверняка она теперь его компаньонка, — проворчала она.

— Раск из Трева, — покачал я головой, — не из тех, кто освобождает женщин. Более вероятно, что он держит её как самую прекрасная из рабынь, в самой совершенной неволе.

Мужчины хотят рабынь, а женщины жаждут видеть в мужчинах своих владельцев.

— Меня увели в северные леса, — продолжила бывшая Убара, — там я стала рабыней девушек-пантер. Позже они продали меня, и, в конечном итоге, я вернулась в Ар.

— Насколько я понимаю, — припомнил я её историю, — Ты попросила, чтобы тебя купили.

— Конечно, — раздражённо буркнула девка.

— Тем самым Ты поставила под угрозу честь Марленуса, — пояснил я. — Соответственно от тебя отреклись, более не считая его дочерью. Для города Ты стала позорным пятном, а потому тебя изолировали в Центральной Башне. Мне нетрудно понять твой гнев и горечь от такого унижения. А потом что-то случилось с Марленусом. Он надолго исчез из города. И это его отсутствие дало тебе и другим шанс переломить ситуацию в свою пользу. Ты вместе со своими подельниками из различных противоправительственных фракций организовали заговор и связались с островными убаратами. Вы продвигали свои планы очень осторожно и терпеливо, и в конечном итоге, с помощью врагов снаружи и предательства внутри, ваши схемы принесли свои уродливые, мрачные плоды. Ты получила вожделенный медальон, была объявлена Убарой. Остальное известно.

Бывшая Убара молчала.

— Итак, — усмехнулся я, — тебя сочли ниже варварки, названной Эл-ин-ор.

— С точки зрения Раска из Трева! — добавила женщина.

— Безусловно, — согласился я.

— Что он может понимать! — воскликнула она.

— А, действительно, что? — уточнил я.

— Он — всего лишь мужчина!

— Верно, — кивнул я.

— На всём Горе нет женщины красивее меня! — заявила рабыня.

— Возможно, это тебе сказали твои придворные и рабыни, — предположил я.

— Разумеется, — подтвердила она.

— И Ты поверила в это?

— А разве я не самая красивая женщина, которую Вы когда-либо видели? — спросила бывшая Убара.

— Нет, — ответил я. — Но Ты довольно красива. При нормальном состоянии рынка за тебя можно было бы получить три, а может быть даже четыре серебряных тарска.

— А другие могли бы принести больше? — полюбопытствовала она.

— Конечно, — заверил её я. — Я думаю, что Ты должна понимать, что женщина может быть самой красивой в мире для одного мужчины, а не быть таковой для другого. Женщину, которая будет невыносимо красивой для одного, другой мог бы отказаться взять даже в качестве кувшинной девки. Возможно, первый видит в ней нечто, что другие упускают. В этих вопросах много таинственного, и зачастую мужчина желает не самую красивую женщину, а самую желанную, ту, которую он больше всего жаждет, я это совсем не обязательно одно и то же. Кто знает, почему один человек хочет видеть в своём ошейнике именно эту женщину, а не другую?

— Но Вы же сохраните мою тайну? — уточнила моя собеседница.

— В настоящее время, конечно, — кивнул я.

— А кто-нибудь ещё знает, что я здесь? — поинтересовалась она.

— Несомненно, это известно некоторым из высокопоставленных пани, — сказал я, — иначе тебя здесь, вообще бы не было.

— Какую же я могу для них представлять ценность, — спросила Адрасте, — что они привезли меня сюда?

— Понятия не имею, — пожал я плечами.

— А есть ли ещё кто-нибудь? — поинтересовалась она.

— Я знаю как минимум об одной женщине, — ответил я.

— О какой женщине? — испугалась она,

— Возможно, это тебя удивит, — усмехнулся я. — Думаю, я познакомлю вас позже.

— А что насчёт других? — не унималась рабыня.

— Всё может быть, — не стал успокаивать её я. — Но мне это не известно.

— Мне страшно, — призналась она.

— Серемидий здесь, — решил я добавить ей страха.

— Нет! — вскрикнула бывшая Убара. — Я уже была у его ног, связанная, одетая в рабскую тряпку. Он собирался продать меня в Аре!

— Но он не знает о том, что Ты здесь, — успокоил её я, — хотя, не исключено, что может подозревать это.

— Не подпускайте его ко мне! — взмолилась она. — Не говорите ему о том, что я здесь!

— Ему достаточно будет только заглянуть в твою конуру, — сказал я.

— Конуру? — не поняла меня женщина.

— Уверен, Ты знаешь, что находишься в рабской конуре, — заметил я.

— Я беспомощна, — простонала она.

— По крайней мере, — хмыкнул я, — пани дали тебе довольно приличную тунику.

— Тем не менее, очевидно, что это предмет одежды рабыни, — пожаловалась бывшая Убара.

— Возможно, это защитит тебя от свободных женщин пани, — успокоил её я.

— Они смотрят на меня, как будто на животное, — возмутилась она.

— Но это — всё, чем Ты теперь являешься, — развёл я руками.

Адрасте встряхнула прутья.

— Ты голодна? — полюбопытствовал я.

— Очень! — воскликнула она.

— А Господин? — напомнил я.

— Очень, Господин, — повторила бывшая Убара.

Я вытащил из своего мешка маленький кусочек пирога, и она нетерпеливо потянулась к нему рукой, но я отодвинул угощение. Похоже, она и правда была очень голодна.

— Руки на решётку, — прикрикнул я, — лицо вперёд, открой рот.

Она подчинилась, и я накормил её с руки. Рабынь могут кормить таким способом. Зачастую при этом они стоят на коленях со связанными за спиной руками. Иногда они вынуждены есть и пить из мисок на полу не пользуясь руками. Такие обыденные методы полезны, чтобы напомнить им о том, что они рабыни.

Ну что сказать, мне понравилось видеть бывшую Убару, Талену из Ара, стоящей передо мной на коленях рабыней, выглядывающей из конуры. Мне доставило удовольствие то, как она целовала и облизывала мою руку. Это — общепринятый жест примирения со стороны рабыни. Они часто почтительно облизывают и целуют руку, которая могла бы их ударить, сначала ладонь и затем и её тыльную сторону. Этим способом невольница может выразить свой страх перед этой рукой и надежду, что она воздержится от удара. Однако обычно это служит простым и красивым жестом уважения, посредством которого рабыня признает, что она — животное своего владельца, его собственность, его домашнее животное. Подобный символизм, а возможно, даже больший, вовлечён в акт, в котором рабыня, стоя на коленях, целует плеть господина, прижатую к её губам. Иногда она ещё и должна сама принести ему плеть в зубах, причём на четвереньках, а затем опять же стоя на четвереньках или на коленях, поцеловать её поднесённую к её губам. Таким образом, она признает, что она — его рабыня, его собственность, а для плети подходящий объект. Само собой, понравилось мне и то, что прежняя Убара брала пищу с моей руки. Кормление рабыни с руки, не разрешая при этом пользоваться руками ей самой, также является актом богатым символизма. Тем самым рабыне показывают, что она полностью зависит от своего хозяина, в том числе и в том, что касается еды, и что питаться она будет, если будет вообще, только тогда и тем, когда и чем этого пожелает мужчина. Домашних животных тоже нередко кормят с руки.

— Господин хорошо знает, как преподать девушке её ошейник, — обиженно проговорила бывшая Убара.

— Я знаю кое-кого, с кем Ты могла бы захотеть встретиться, — сказал я.

— Только не Серемидий! — простонала она.

— Нет, — успокоил её я, — это — женщина.

— Она знает меня?

— Да, — кивну я.

— И она здесь?

— Здесь.

— И кто же она?

— Я вас представлю друг дружке, — пообещал я. — Думаю, что Ты будешь удивлена.

— Но кто она? — не отставала заинтригованная девушка.

— Старая знакомая, — пожал я плечами.

— Но кто? — спросила она снова. — Кто?

Но я уже отвернулся, оставив рабыню Адрасте в конуре наедине с самой собой.

— Рабыня! Рабыня! — дразнила Альциноя.

— Рабыня, рабыня! — кричала в ответ Адрасте.

— Разве подобным образом старые подруги должны приветствовать друг друга? — насмешливо осведомился я.

— Ты как здесь оказалась? — спросила Альциноя.

— Понятия не имею, — буркнула Адрасте.

— А что же произошло на крыше Центральной Башни? — поинтересовалась Альциноя, в которой любопытство взяло верх над враждой.

— Откуда мне знать, — пожала плечами бывшая Убара, — я сразу потеряла сознание. Главное, что вы не смогли обменять меня на вашу свободу!

— Но Ты хорошо выглядела на коленях у ног Серемидия, — заявила её прежняя фаворитка, — связанная, беспомощная, ждущая решения своей судьбы рабыня!

— Ты предала меня! — обвинила её Адрасте.

— А Ты предала нас всех и Ар в том числе! — напомнила ей Альциноя.

— Вот только не надо играть в преданность Домашнему Камню, — возмутилась Адрасте. — Ты сама была в первых рядах, каждым хортом поддерживая меня во всём! Мы с тобой обе были предводителями предателей. А уж какой Ты была тщеславной и гордой, какой честолюбивой и безжалостной, как поддерживала и разделяла мои убеждения. Ради того, чтобы набить свой кошелёк золотом, а своё положение властью была готова на всё! Ты же ничем не брезговала, не упускала ни единой возможности ещё хоть немного разбогатеть, не пренебрегала ни одним шансом для роста твоего влияния, для самовозвеличивания! Мы прославляли нашу власть и грабили город, уничтожали наших врагов и обогащали наших фаворитов, наших прихлебателей и наймитов!

— Но всё пошло немного не так как вы рассчитывали, — вставил я.

Обе они не сдержали крик гнева.

Мне было забавно видеть двух в прошлом самых высоких женщин Ара босыми, в туниках и ошейниках, стоящими на коленях, неспособными выпрямиться рабынями, засунутыми в тесную конуру.

Насколько, оказывается, они, бывшие заговорщицы, а ныне беспомощные невольницы, ненавидели друг друга!

Мне пришло в голову, что обитательницы этой тесной клетки стоили целого состояния. Но меня никогда не интересовало золото пахнущее кровью.

— Ты хорошо выглядишь в ошейнике, — заявила Адрасте. — Тебе давно нужно было его надеть!

— А я вижу металлическое кольцо и на твоей шее, — прошипела Альциноя, — и оно там неплохо смотрится, рабыня!

— Ты сама-то как сюда попала? — полюбопытствовала Адрасте.

— Мне удалось убежать из города, но в дороге меня схватили и надели ошейник, — ответила Альциноя. — А потом, уже в Брундизиуме, меня купили пани, честно и открыто!

— Как обычную рабыню, — не удержалась от колкости бывшая Убара.

— Точно так же, как в подобных условиях, — не замедлила с ответом, Альциноя, — будешь куплена Ты сама, и конечно, не больше чем за пригоршню меди!

Альциною, как мне кажется, я уже упоминал, продали за сорок медяков. Она не дотянула даже до половины серебряного тарска. По-видимому, пани купили её для спекуляции, рассчитывая, что её цена возрастёт. На мой взгляд это было превосходное вложение денег. Прежняя Леди Флавия, посидев на диете, пройдя через комплексы упражнений, осознав то, что значит носить ошейник, более чем сполна подтвердила их предположения. Теперь, когда свобода осталась далеко позади прежняя Леди Флавия выглядела значительно лучше. Она превратилась превосходный кусок рабского мяса, достойный своего ошейника. Возможно, теперь за неё могли бы не пожалеть двух серебряных тарсков. Я не раз видел на корабле, да и позже во внутреннем дворе замка, как собирались мужчины, в то время как девушек, обычно по пять за раз, выводили для физических упражнений. Что поделать, мужчинам нравится оценивать интересных рабынь. Мне вот интересно, хорошо ли понимали рабыни своё превосходство над свободными женщинами, как женщины. Не секрет, что рабыня является самой женственной из всех женщин.

— Да меня смогут продать за тысячу золотых монет! — заявила Адрасте.

В принципе, это не было так уж невероятно, подумал я, но при том условии, что её покупали бы с прицелом на получение назначенной за её голову премии.

Альциноя неприятно усмехнулась, и презрительно бросила:

— Не думаю, что, корчась голой в цепях на цементной полке, направляемая плетью, Ты принесла бы больше четырёх — пяти бит-тарсков.

Эта оценка, по моему мнению, была нереалистично низкой.

Альциною, кстати, как мне стало известно, продали именно с такой полки в Брундизиуме. Далеко не каждая девушка достойна того, чтобы быть проданной на публичном аукционе. И уж совсем единицы, в основном из числа высоких рабынь, дорастают до чести конфиденциального показа богатым клиентам в пурпурных палатках. Впрочем, что на полке, что в особой палатке, от девушки ожидают, что она продемонстрирует себя так, чтобы клиент получил максимально полное представление о возможной ценности представленного товара. Разница лишь в том, что в пурпурной палатке невольница может быть опробована вероятным покупателем, и горе девушке, если он окажется не удовлетворён.

— Я — самая красивая женщина Гора! — воскликнула Адрасте.

— Да я видела тарсков, которые выглядели лучше тебя! — не осталась в долгу Альциноя.

— Эй-эй, друг друга не бить, — предупредил я.

— Разве я не красивее её, Господин? — спросила меня бывшая Леди Флавия.

— Вы обе неплохо выглядите, — осмотрительно ответил я.

— Оцените нас! — потребовала Альциноя.

— Я предположил бы, — сказал я, — что Ты ушла бы за два тарска серебром, возможно за два с половиной, а за неё можно было бы выручить три, а то и четыре, при хорошем состоянии рынка.

— Вот видишь! — воскликнула Адрасте.

— Но есть множество других, — осадил её я, — за кого могли бы дать гораздо больше.

— Уверена, что нет, — не согласилась Адрасте.

— А кого из нас предпочли бы лично Вы? — поинтересовалась Альциноя.

— Это — уже другой вопрос, — сказал я.

— Вы предпочли бы меня! — уверенно заявила она.

— Откуда такая уверенность? — осведомился я.

— Оттуда, — улыбнулась Альциноя, — девушки видели, как Вы наблюдали за мной, и рассказали мне об этом. Вы смотрели на меня как хозяин на желанную рабыню. Как работорговец на выбранную девушку, которая не зная о его взгляде, плещется в ваннах. Как голодный слин на пасущегося табука. Несомненно, в своих мыслях Вы не единожды видели меня в своих узах! Сколько раз в своих мыслях, я лежала перед вами голой, беспомощной, связанной по рукам и ногам?

Я начал подозревать, что среди рабынь имелась разведывательная сеть, о которой я не то что понятия не имел, но даже не догадывался. Неудивительно, что мужчины стараются держать таких красоток в полном невежестве.

— Итак, разве это не правда? — потребовала ответа Альциноя.

— Правда, — хмыкнул я, — в том, что в ошейнике Ты выглядишь гораздо лучше, чем когда Ты носила свои шелка в Аре.

— Да! — воскликнула Альциноя.

— Впрочем, разве это верно не для любой женщины? — пожал я плечами.

— Я считала тебя своей подругой, — обиженно проговорила Адрасте, — своей самой близкой подругой.

— У Убар и Убаров не бывает друзей, — отмахнулась Альциноя.

— Не правда! — возмутилась бывшая Убара.

— Да кто захотел бы быть твоим другом? — поинтересовалась Альциноя. — Ты всегда была тщеславной, надменной, лживой и вероломной!

— Ты просто использовала меня! — обвинила её Адрасте.

— Да, — не стала отрицать Альциноя, — более того, я ненавидела тебя! С каким неописуемым удовольствием по приказу Серемидия я нашла тебя в твоих апартаментах, чтобы швырнуть тебе, съёжившейся, одинокой, всеми покинутой, рабскую тряпку и потребовать от тебя раздеться донага и натянуть это на себя!

— Самка слина! — прошипела Адрасте.

— Она хорошо сидела на тебе!

— Тарлариониха, тарскоматка! — не унималась бывшая Убара.

— Неволя тебе к лицу! — крикнула ей Альциноя.

— Так же как и тебе! — ответила Адрасте.

— Ну ладно, на этот раз достаточно, — бросил я Альциное. — Пора тебе возвращаться в свою конуру.

Я открыл дверцу, и Альциноя выскользнула наружу. Она попыталась подняться, но моя рука легла на её плечо, остановив её движение на полпути. Затем я захлопнул ворота конуры, проконтролировав, что замок защёлкнулся.

Альциноя сделала ещё одну попытку встать на ноги, но снова была удержана моей рукой.

— Господин? — непонимающе спросила она.

— Ну Ты же не ожидаешь, что я позволю тебе подняться, — усмехнулся я.

— Господин? — снова не поняла рабыня.

— Возвращайся к своей конуре на четвереньках, — велел я, — как полагается тарскоматке.

— Да, Господин, — вздохнула она.

— И подними подол своей одежды, — добавил я. — Не стоит её пачкать.

Я провожал её взглядом до тех пор, пока она не покинула сарай и не выползла во внутренний двор, начав путь к месту своего ночлега.

— Вы хорошо умеете, Господин, — прокомментировала Адрасте, — преподавать женщине её ошейник.

— Когда-то, — сказал я, — кто-то может преподать тебе твой.

— Никто не сможет сделать это, — заявила она.

— Ну, у Раска из Трева это получилось, — усмехнулся я, — и у пантер в северных лесах.

— Нет, нет! — вскрикнула бывшая Убара.

Я резко вбросил руку сквозь решётку и, схватив её за волосы и плотно прижал лицом к прутьям.

— Помни о наказании за ложь, — предупредил я.

— Да, Господин, — заплакала она.

— Ты больше не свободная женщина, — напомнил я.

— Да, Господин, — всхлипнула Адрасте.

— Итак, всё ещё будешь отрицать? — спросил я.

Слезы заливали её лицо, стекали ручейками по прутьям.

— Нет, Господин, — выдавила она, — Они хорошо преподали мне мой ошейник.

— Насколько хорошо?

— Очень хорошо, Господин!

— И Ты его изучила? — уточнил я.

— Мне не оставили никакого выбора, — прорыдала бывшая Убара. — Я очень хорошо изучила его.

— И, несомненно, — добавил я, — Ты сможешь ещё раз хорошо его изучить, или даже лучше.

— Да, Господин, — шёпотом признала она, и лишь после этого я разжал руку, отпустив её волосы.

Девушка, отпрянув в дальний угол конуры, склонилась до пола и заплакала.

Некоторые свободные женщины почему-то уверены, что им никто не сможет преподать ошейник, но, стоит ему сомкнуться на их шеях, и они узнают, что реальность сильно отличается от их представлений о ней и учатся очень быстро.