— Вот заедем на гребень этого холма, — сообщил возница, указывая кнутом, — и Вы увидите Ар.

Боадиссия тут же вскочила с места и, подбежав к переднему ограждению наемного экипажа, вцепилась в перила обеими руками.

— В сторону, отвали в сторону, — крикнул кучер группе из нескольких пешеходов шедших по дороге.

Солнце стояло слева от нас. Подъем на холм оказался довольно крутым. На обочине вдоль дороги, стояли несколько фургонов. Похоже их остановили, чтобы в спокойной обстановке можно было полюбоваться городом.

Женщина, с мешком на спине, споткнулась, но устояв на ногах, торопливо отошла на обочину дороги.

— Ах! — воскликнула Боадиссия. — Вот это да!

Сразу несколько пассажиров встали со своих скамей, вглядываясь вдаль. Возница остановил экипаж на вершине холма.

Прежде я уже неоднократно видел Ар, так что к этому виду был приучен, и не стал вскакивать со своего места, как это сделали другие, кто оказался здесь в первый раз.

— Невероятно! — прошептал один из мужчин.

— Изумительно! — вторил ему другой.

Улыбнувшись их ребяческому энтузиазму, я также поднялся на ноги. Впереди, на расстоянии приблизительно четыре — пять пасангов возвышались сверкающие стены блистательного Ара.

— Я понятия не имел, насколько огромен этот город, — восторженно заявил один из пассажиров.

— Да, он большой, — согласился с ним другой.

— А вон центральная башня! — указал третий.

Верхняя кромка городской стены, находившаяся на высоте в сотню футов или даже больше, сверкала на солнце так ярко, что даже на таком расстоянии приходилось щуриться. Сами стены теперь были белыми. Вероятно, это было сделано за то время, что прошло со свержения узурпатора Цернуса, и реставрации власти Марленуса, Убара Убаров. Отсюда уже можно было увидеть большие ворота и главную дорогу, приводящую к ним от Виктэль Арии. Судя по всему, подумал я, нам самим вскоре придется двигаться по той дороге к Виктэль Арии. Внутри этих сверкающих стен, таких высоких и мощных, возвышались тысячи зданий, и настоящий лес господствовавших над городом башен, разнообразных высот и цветов. Я знал, что многие из этих башен соединены между собой узорчатой паутиной высоких мостов, раскинувшейся на разных уровнях. Однако было непросто рассмотреть на таком расстоянии эти мосты, и лишь чуть заметные отблески света выдавали их местонахождение.

— Не думаю, что когда-либо, где-либо, видел что-либо столь красивое, — пробормотал мужчина.

Мы смотрели на то, что, несомненно, было самым большим городом известного Гора.

— Я не ожидал, что он выглядит столь величественно, — восхищенно добавил другой пассажир.

Я помнил большие городские ворота. Мне не забыть стоявшую под этими стенами, так давно, орду Па-Кура. И уж конечно невозможно стереть из моей памяти дом Цернуса, Стадион Тарнов и моего огромного тарна — Убара Небес, группировки болельщиков и гонки на тарнах, Стадион Клинков и окровавленный песок его арены. Я отлично помню улицы, термы, магазины, широкие величественные проспекты с их фонтанами и узкие извилистые улочки менее престижных районов, больше похожие на темные коридоры, в которые даже в полдень не заглядывает солнце.

— Никогда не видел ничего подобного этому, — признал один из мужчин.

— И я тоже, — поддержал его другой, с благоговейным страхом в голосе.

Я смотрел на раскинувшийся впереди великий город. Именно в таких местах объединился сложность и простота, нищета и богатства мира. Именно такие места становятся редкостными, драгоценными очагами культуры, удивляющими остальной мир восхитительными произведениями искусства, музыки, театра, литературы, архитектуры. Они становятся символами искусства, подобно горам возвышаясь над прочими народами. В них соединены в неразрывный сплав железо и серебро, золото и сталь, сила денег и мощь оружия, кресла финансистов и троны власти. Я пристально глядел на сверкающий город. Как потрясающе он выглядел. Такие места притягивают человека подобно магниту, они взывают к нему подобно золоченым трубам, они завлекают внутрь в свои великолепные чудеса, околдовывая его своими зачастую весьма призрачными возможностями, нашептывая распутные обещания, они становятся символами стремительного течения жизни. В них пытаются добиться богатства, завоевывают богатства, и теряют их. В них толпы соседствуют с одиночеством, в них удача шагает рука об руку с провалом. На их площадях надежда борется с отчаянием, а значимость питается за тем же самым столом с бессмысленностью. В таких местах, возможно, собирается все лучшее и худшее, что только мог сделать человек, его прошлое и будущее, его боль и удовольствие, его тьма и свет.

— Напитки, прохладные напитки! — выкрикивала женщина, придорожная торговка, предлагая соки.

На гребне этого холма сам собой возник стихийный рынок. Ничего удивительного, ведь на этом месте неизменно останавливались повозки, фургоны и просто путешественники. Это было то самое бойкое место, на котором не трудно было заработать несколько монет. Торговка не уделяла никакого внимания открывавшемуся ниже зрелищу. Можно не сомневаться, что она видела это тысячи раз. Гораздо больше ее занимал вид возможных клиентов.

— Хочешь сок? — спросил я Боадиссию.

— Да, — кивнула она, и я купил для нее немного лармового сока за бит-тарск.

— Холодный? — полюбопытствовал я.

— Да, — ответила девушка.

Утро было жаркое.

Насколько мне известно, этот сок готовят с вечера, а ночью сохраняют в амфоре, по горлышко зарытой в холодной земле. Иногда земные девушки, только что доставленные на Гор, не могут понять, почему у большинства из этих двуруких сосудов с узким горлом такое тонкое, а то и заостренное дно, ведь их невозможно поставить вертикально на такое основание. Вскоре они узнают, что эти кувшины и не должны стоять вертикально. Просто обычно их устанавливают в углубление для хранения, выкопанное в земле, чтобы сохранять их содержимое холодным. Острое основание, конечно, вдавливается в мягкую землю на дне ямы.

— Хлеб, мясо! — зазывал мужчина, подходя мимо нашего экипажа.

Некоторые из нас воспользовались его предложением. Я тоже купил несколько ломтей хлеба Са-Тарна и полоски сушеного мяса тарска, взяв немного себе, а остальное, отдав Боадиссии и Хурте. Пройдя в заднюю часть фургона, к багажному отделению, где содержалась Фэйка, я поделился с ней частью своего хлеба и мяса. Не разрешив ей касаться пищи руками, я просовывал кусочки между толстыми деревянными рейками, туда, где она стояла на коленях среди мешков и коробок, и накормил ее с рук.

— Спасибо, Господин, — благодарно сказала она.

Я же вернулся к передку фургона. Многие пассажиры вышли на дорогу и разминали ноги. Я снова обратил внимание к стенам великолепного Ара, сверкавшим вдали.

— Не могу дождаться, — сказала мне Боадиссия, — когда смогу потребовать свое наследство.

Я молча кивнул, приканчивая остаток своей еды.

— Возвращайтесь к фургону! — позвал возница тех пассажиров, что разбрелись по округе. — Возвращайтесь! Мы отправляемся!

Я задумчиво смотрел на город раскинувшийся вдали. Каким красивым он выглядел отсюда. Но я-то знал, что где-то внутри него, возможно в его тесных домах, из которых толпы людей каждой утро вырываются на улицы, подобно наводнению затапливая их, или, быть может, внутри его защищенных внутренних двориков и садов, в которых благородные леди могли бы обмениваться сплетнями, потягивая нектар и наслаждаясь деликатесами, поданными им шелковыми рабами, или среди его зданий и башен, или на его улицах, или в больших термах, где-то там, где-то позади тех сверкающих на солнце белых стен, притаилась измена. Я уже не сомневался, что где-то там, подобно змеям, свившиеся в единый клубок мрачные тайны, порочная коррупция и откровенный мятеж, выжидали своего часа, чтобы нанести сокрушительный удар.

— Прекрасный вид, — сказал мужчина, только что взобравшийся наверх через калитку пассажирского отделения экипажа, и вставший рядом со мной, чтобы еще мгновение полюбоваться на город сверху.

— Да, — согласился я с ним, и мужчина вернулся на свое место.

Конечно, отсюда мы не могли увидеть всю ту грязь, преступления, бедность или голод заполнявшие этот город. Мы не могли почувствовать боль, страдание, жадность, одиночество и горе. И все же, не смотря на все эти недостатки, причинявшие страдания проживающим внутри этих стен, этот город производил невероятное впечатление. И самым странным для меня было то, что очень многие люди готовы были заплатить его цену. Лично я мореплаватель и солдат, больше предпочитаю шумное море и открытые всем ветрам равнины, чем его тесные улицы и площади. Возможно, потому что я привык к жизни наполненной призывным боем барабанов и ревом труб. Для многих же других, быть частью этого города или просто находиться внутри его стен, смешаться с его жизнью, назвать его башни своими собственными, было достаточным вознаграждением. Наконец, последний пассажир, взобравшись наверх, и закрыв за собой калитку, занял свое место.

Я все не мог оторвать глаз от этого роскошного города, лежащего перед нами. Да, передо мной был очаг культуры, запутанная поэзия камня, потрясающие дворцы, крыши которых терялись среди облаков, где обычные кирпичи научились говорить и петь, вот только едва ли смысл этого доходил до сознания тех, кто спешил по своим делам среди их стен. Да, это все там, в нем, в этом городе. А еще там кишели грязь и преступления, железо и серебро, золото и сталь. Там были духи и шелк, плети и цепи. Там разгорались любовь и похоть, власть и подчинение, обладание и беспомощное пребывание в собственности. Там в запутанном клубке сплелись интриги и жадность, благородство и обман, честь и предательство, высокие порывы и низменные страсти, сила и слабость.

И, тем не менее, именно в таких местах, грязных, суетных и непостоянных, люди нашли свои крепости. Они — замки и тюрьмы, арены и сцены, они — города, они — цитадели цивилизации.

Кучер, понукнул своего тарлариона и стегнул его поводьями.

— Но-о-о, пошел! Вперед! — крикнул он. — Шевелись!

Едва наш экипаж пришел в движения, я вернулся на свое место.

— Вы видели Ар прежде? — полюбопытствовал Филебас.

— Да, — кивнул я.

— Тогда для Вас это привычное зрелище, — заметил он.

— Да, — снова односложно ответил я.

— Вы должны простить меня, но я счел его просто ошеломительным, увидев в первый раз, — объяснил мужчина.

— Этот город зачастую производит такое впечатление на тех, кто его видит в первый раз, — согласился я.

— Не могу с этим не согласиться, — улыбнулся он.

Наш экипаж ходко катился вниз по склону. Окованные металлом узкие колеса скрежетали по дорожному покрытию. Я смотрел на постепенно вырастающие стены Ара.