— Ну, и когда мы наконец продолжим наш путь, Ты, ленивый слин, — проворчала Боадиссия, рассевшаяся фургонном ящике. — Я уже подумала, что Ты никогда не появишься!

— Пожалуйста, — простонал Минкон. — Моя голова.

— Это ещё нормально после вчерашнего! — съязвила Боадиссия.

— Ты как себя чувствуешь? — поинтересовался я у Минкона.

— Трезв, как стекло, — заплетающимся языком заявил Минкон. — По крайней мере, я вижу, что дорога одна.

— Ты отлично справился, — поздравил меня Хурта. — Я даже не знал, что выходцы из городов могут так пить.

— Мы можем делать много замечательных вещей, — заверил его я, — когда должным образом мотивированы.

Если держать глаза, закрытыми, то их не так режет яркий свет от солнца и блики от камней дороги. А ещё можно держаться за край кузова фургона одной рукой. Правда, так недолго и ногой в выбоину попасть.

Хурта вдруг растянулся прямо у борта фургона.

— Ты в порядке? — забеспокоился я.

— Конечно, — донёсся до меня его хриплый голос.

— Вы — все монстры, и ленивые слины, — ругалась Боадиссия сверху. — Я уверена, что теперь, нам никогда не догнать остальных, разве что только после наступления темноты!

— Это уже мои проблемы, — отчаянно моргая, покачал головой Минкон.

— А не пора ли проявить к ним своё драгоценное внимание? — ядовито полюбопытствовала Боадиссия.

— О, пожалуйста, тише — хватаясь за голову, взмолился Минкон.

— А вот интересно было бы посмотреть, что скажет о таком небрежном отношении к графику движения, о таких недобросовестных задержках и пренебрежении своими обязанностями, офицер, отвечающий за снабжение, когда ему об этом доложат, — сказала она. — Ты, правда, думаешь, что Тебе платят за твою неторопливость? У Тебя, между прочим, провизия, которую надо доставить вовремя!

— Пожалуйста, — простонал сморщившийся Минкон. — Пожалуйста, не кричи!

Боадиссия доставала нас с самого утра. Она даже не дала нам толком проспаться, начав доставать нас ещё на рассвете, когда остальные извозчики только сели завтракать, а позже она повторила свои безуспешные попытки, когда в лагере начали запрягать тарларионов. Нам удалось подняться только когда обоз начал покидать лагерь.

— Мы же остались одни на дороге, — причитала Боадиссия. — Вы лишили нас возможности безопасно ехать вместе с другими. Мы подвергаем себя неоправданному риску! Почему Вы не послушали меня? Что, если мы теперь встретим разбойников?

Я очень надеялся, что этого не случится, поскольку никак не мог найти свой меч. Ах да, вот он, где и должен быть, в своих ножнах, на левом бедре. Единственная проблема, как поймать эфес, чтобы вытащить его на свет божий.

— Вам-то хорошо, Вас разбойники могут только убить, — заявила Боадиссия, — но я — свободная женщина! У меня-то поводов бояться их гораздо больше! Они же могут надеть на меня ошейник, и сделать рабыней. Такой же, как те шлюхи сзади! Вы только подумайте, каково бы мне было!? Вы никогда обо мне не думаете!

Как раз об этом я думал часто. К этому моменту я всё-таки смог твёрдо встать на ноги, стараясь не обращать внимания не боль в гудящей голове. Это было бы интересно. Но было ли это правильно? Кстати, если память мне не изменяет, в кодексах воинов не было ничего, что явно требовало бы оказать сопротивление разбойникам, хотя, возможно, это предполагалось. Этот интересный вопрос, вероятно, требовал разъяснения высшим советом. Если разбойник своим мечом снесёт мне голову, размышлял я, то это избавит меня от этой ужасной головной боли. Безусловно, средство это действенное, жаль только использовать его можно лишь один раз. Это, конечно довод против этого. Всё-таки, это не правда, что мы никогда не думали о Боадиссии. Мы часто о ней думали. Фактически, я ней и теперь думал.

— Мужчины — такие животные, — возмущалась она, — тарски, несчастные пьяные слины!

Кстати, надо заметить, что не только мужчины мучились с похмелья, Тула и Фэйка, например, тоже чувствовали себя не слишком хорошо. Они обе спали в фургоне. И нам с Хуртой стоило большого труда уложить их там. Конечно, мы бы не оставили их. Несмотря на наше состояние, мы были далеки от этого. Ну кто бы смог оставить таких Тул и Фэйек просто лежащими на земле? Для этого они слишком желанны, слишком соблазнительны. Во, оказывается вчера вечером, или скорее сегодня утром мы забыли приковывать их цепью, но как казалось, ни одна из них не задумалась о побеге. А может, просто не смогли.

— Ох! — вскрикнул Хурта.

— Подожди! — сказал я Минкону.

— Сейчас, — прохрипел я Хурте, и направился туда, где он, споткнувшись, сверзился с дороги.

Ухватив парня за ноги обеими руками, я с трудом вытянул его из канавы. Хорошо ещё она оказалась неглубокой и сухой.

— Держись за фургон, — посоветовал я ему, и парень, что было сил, вцепился в борт обеими руками.

Через мгновение мы продолжили наш путь.

— Вы все, просто пьяные тарски! — продолжала возмущаться Боадиссия.

Конечно же, мы не были пьяными. Это вчера вечером, возможно, мы и были немного пьяны.

— Хочешь ещё паги? — радушно поинтересовался Хурта, отчаянно цепляясь за борт фургона.

— Не-а, — открестился я от такого предложения.

— Вы вчера всё выпили, — известила его Боадиссия.

— Неужели совсем ничего не осталось? — с тревогой спросил Хурта.

— Ни капли, — заявила Боадиссия.

— Не может быть, — заявил он.

— И, тем не менее, это так, — заверила его девушка.

Честно говоря, меня её слова нисколько не обеспокоили.

— Это, конечно, возможно, — пробормотал Хурта. — Всё же я — алар.

Я услышал, как в фургоне заворочалась и застонала Тула. Они были прекрасны вчера вечером, в свете костра, голые и в ошейниках. Несколько раз мы подливали Ка-ла-на в их миски. Кроме того, когда они с достаточным пылом и умением, и прелестью начали облизывать и выпрашивать, мы поместили миски для них на землю. Думаю, в первый момент Тула была действительно удивлена, когда почувствовала себя взятой Минконом, стоило ей только наклониться к той миске. Как невероятно красивы и желанны женщины. А насколько изумительны рабыни!

— Если бы Вы послушали меня, — заявила Боадиссия Минкону, — мы были бы на дороге уже больше четырех анов назад!

Я перевалился через борт фургона и, оказавшись в кузове, осмотрелся.

— Мы не были бы позади других, — продолжила было она. — Охгх!

Боадиссия поражённо уставилась на меня.

— Фу-ухх, отличная идея, — со счастливым вздохом похвалил меня Минкон.

Своим большим пальцем я вдавил маленький мешочек ещё глубже в её рот, пока её прекрасное, но иногда такое раздражающее голосовое отверстие не оказалось полностью заполнено им. У этого мешочка имелись завязки. Вот их-то я и завязал на затылке девушки, надёжно фиксируя кляп у неё между зубами. Честно говоря, я не смог разобрать то, что она попыталась мне сказать.

— Помолчи, а, — сказал я ей.

Она замолкла, независимо от того, что именно она пыталась выговорить.

— Ты оставишь кляп, как есть, — велел я, — пока один из нас троих не посчитает целесообразным удалить его.

Она, круглыми от удивления глазами, уставилась на меня.

— А если Ты вытащишь сама, или хотя бы попытаешься это сделать, — предупредил я, — я вставлю Тебе это обратно, а затем раздену, руки твои окажутся в рабских наручниках, причём за спиной. А ещё, путь Ты продолжишь не в кузове, а на верёвке позади фургона, как есть, голой, в наручниках и с заткнутым ртом, совсем как рабыня. Ты поняла меня? Если да, то кивни. Да? Молодец!

Боадиссия сначала смотрела на меня в ярости. Но потом, на её глаза навернулись слёзы, она кивнула, и я с чувством выполненного долга вернулся на дорогу.

— Так гораздо спокойнее, — признал Хурта.

Потрясённая до глубины души Боадиссия, осталась сидеть на крышке фургонного ящика, служившего ей скамьёй, злобно сжимая свои маленькие кулачки. Но кляп, которым в соответствии с желанием мужчин, она была заставлена замолчать, она вытащить не пыталась.

— Это точно, — довольно сказал я.