— Куда она подевалась! — вскрикнул мужчина.

— Не верю своим глазам! — воскликнул Марк. — Она же мгновение назад была внутри паланкина!

— Тсс, — прошипел я.

— Я не могу понять того, что я увидел на этой улице! — признался он.

Мы с Марком стояли в партере, плечом к плечу с другими зрителями, перед низкой сценой. Позади нас имелись ещё ряды скамей для тех, кто желал, заплатив два бит-тарска, а не один, развлекаться с некоторыми удобствами.

Четверо мужчин в тюрбанах с перьями, величественно, словно ничего необычного не произошло, унесли паланкин, занавески которого теперь были открыты, за кулисы.

— Она исчезла, — удивлённо заметил мужчина, стоявший рядом с нами.

— Но куда и как? — пораженно спросил другой.

— Она же не могла исчезнуть без следа, — сказал первый.

— Но она это сделала! — прошептал третий не без страха в голосе.

Мы находились внутри зала небольшого, знавшего лучшие времена, театра. Собственно весь театр состоял из этого зала длиной ярдов двадцать, да открытой авансцены. Это было уже четвертое подобное заведение, в которое мы зашли за этот вечер. Впрочем, снаружи, на улице тоже хватало всяческих развлечений. Там были установлены палатки, а то и просто столы под открытым небом, на которых главным образом демонстрировали фокусы с мелкими предметами, вроде острак, колец, шарфов или монет. Признаться, я люблю такие вещи, и считаю себя настоящим ценителем тонкости, проворства, ловкости и навыков, которые зачастую вовлечены в создание этих иллюзий.

— Увы мне, — закричал грузный мужчина, ковыляя по сцене, правда от внимательного глаза не могло укрыться, что делал он это с определенной легкостью и изяществом, для своего веса, конечно, — неужели я потерял свою рабыню?

— Найди её! — выкрикнул мужчина из зала.

— Верни её! — поддержал голос с другой стороны.

Как мне показалось, оба мужчины кричали абсолютно серьезно. Возможно, стоит упомянуть, что многие гореане, особенно представители низших каст, имевшие доступ только к «знаниям первого уровня», относятся к подобным зрелищам весьма серьезно, полагая, что стали свидетелями не фокусов и иллюзий, я удивительных феноменов, ставших результатом таланта и силы необычных людей — волшебников или магов. Эта бесхитростность, несомненно, является следствием многих факторов, таких как примитивность их мира, изолированность и редкость городов, несхожесть культур и слабость линий коммуникации. Кроме того, гореане не склонны рассматривать мир как часовой механизм, состоящий из взаимозависимых частей, как большую, правильную, предсказуемую машину, подчиняющуюся уравнениям и абстракциям. Для них мир это скорее азартная игра, необъяснимая, бессмысленная и полная случайностей. Среди его фундаментальных метафор, с помощью которых гореанин мог бы оградить себя от величия и тайны мира, будут вовсе не бездушная машина или смерть, но стебель травы, корень дерева или бутон цветка. Он ощущает мир как живой и реальный. Он рисует глаза на носу своих кораблей, чтобы они могли видеть свой путь. И если он чувствует настолько огромные и пугающие грандиозность и великолепие, то пусть и его корабли увидят и почувствуют, ту необъятность и великолепие, красоту, силу и мощь посреди которой они оказались. Почему там есть что-то? Почему там вообще что-то есть? Почему не ничто? И не будет ли «ничто» более вероятным, более рациональным и более научным? Когда начинается время? Где заканчивается пространство? На линии, на плоскость или на сфере? Не ограничивают ли наши определения реальность? Что, если реальность не знает нашего языка, границ нашего восприятия, ограниченности наших умов? Как получается, что стоит пожелать поднять руку, и она поднимается? Как получается, что набор молекул может кричать от наслаждения в темноте? Гореанин воспринимает мир скорее не как загадку, а как возможность, не как заданную величину, которая должна быть измерена, а как щедрый дар, которым можно насладиться, не как проблему, которую следует решить, а как награду, которая должна быть с благодарностью принята. Также было бы небезынтересно отметить, что средний гореанин, несмотря на свой страх перед Царствующими Жрецами, и то почтение, которое он испытывает к ним, богам своего мира, не думает о них как создателях этого мира, ни как о существах желаниям которых, этот мир подчиняется. Скорее он рассматривает Царствующих Жрецов, как детей этого мира, таких же, как слин, дождь или человек. Ну и последнее наблюдение, касающееся тенденции некоторых гореан принимать иллюзии и фокусы за действительность, состоит в том, что средний гореанин склонен весьма серьёзно относиться к таким понятиям, как честь и правда. Исходя из его культуры и условий жизни, его ценностей, ему зачастую легче именно через эту призму принимать окружающих его людей. В результате, он с большей вероятностью станет жертвой мошенника и шарлатана, чем его более подозрительный и циничный товарищ. С другой стороны я бы не советовал лгать гореанину. Ему это не понравится.

— Я мог бы протянуть руку и дотронуться до неё, — сказал мне Марк.

Честно говоря, я сомневался, что он смог бы это сделать. Хотя мы и стояли не слишком далеко от сцены.

В этой части представления свет, крытый, с белыми занавесками паланкин вынесли на сцену четверо мужчин в украшенных перьями тюрбанах. Свою ношу они установили на сцену, так чтобы сквозь отодвинутые с обеих сторон занавески можно было видеть заднюю стену сцены, драпированную весьма мрачным занавесом. Внутри паланкина, словно скучая, оперевшись на один локоть, восседала стройная девица, одетая в мерцающие белые шелка, и лицом, скрытым под вуалью.

— Наверняка, дамочка из высокородных, — заявил грузный мужчина на сцене.

Его слова были встречены смехом в зале. Свободные женщины почти никогда не появляются на гореанской сцене. Фактически, в большинстве более высоких форм драмы, таких как классические трагедии, вместо того, чтобы позволить женщинам выйти на сцену, хоть свободным, хоть рабыням, женские роли исполняются мужчинами. Впрочем, маски, костюмы, диалоги и прочие детали, конечно, дают понять какие именно роли должны быть приняты как женские. Женщины, конечно, почти всегда рабыни, тоже могут появиться на сцене, но в пантомимах, фарсах и прочих более низких формах сценического искусства.

Меж тем девушка, опираясь на услужливо подставленную толстяком руку, вышла из паланкина, и довольно скучающим взглядом обвела зрителей собравшихся в зале. Её взгляд иначе, чем презрительным назвать было трудно. Естественно по толпе собравшихся прокатился возмущённый гул.

— Уверен, она не может быть моей рабыней, Лицией! — воскликнул артист.

Девушка горделиво вскинула голову, скрытую под капюшоном и вуалью.

— Если Вы — свободны, дорогая Леди, — заговорил толстяк, — пожалуйтесь стражникам на моё оскорбительное поведение, чтобы они могли бы наказать меня плетью, за то, что посмел обращаться к вам, но если, на самом деле, Вы моя Лиция, снимите эти капюшон и вуаль.

Почти имперской грацией она откинула свой капюшон и опустила вуаль.

— Она прекрасна! — не сдержавшись, воскликнул Марк.

Впрочем, он оказался не единственным несдержанным в зале. Другие тоже выражали своё восхищение женщиной не менее бурно.

— Это же — моя Лиция! — закричал толстяк, словно в облегчении прижимая руку к сердцу.

Женщина, не становившись на достигнутом, приспустила ткань ещё немного, обнажив плечи и придерживая одежды перед собой.

— Она не в ошейнике! — послышался возмущённый мужской голос.

— Выпороть её! — закричал другой зритель.

Женщина мгновенно побледнела и задрожала, костяшки её пальцев побелели, настолько она вцепилась в одежды, которые всё ещё удерживала перед собой, но уже через мгновение, она взяла себя в руки и снова вошла в роль. Нетрудно было понять, что она уже успела почувствовать на своей спине укус плети, и знала, на что это было похоже.

— Но, кажется, в обновлённом Аре мы должны уважать рабынь? — с тревогой в голосе, поинтересовался толстяк обращаясь к аудитории.

Этот вопрос, конечно, был встречен гомерическим хохотом и ударами ладонями по плечам левых рук.

— Но на моей Лиции должен быть некий символ её неволи, — заметил лицедей. — Пожалуйста, Лиция, покажите нам его.

Женщина немедленно выставила вперёд левую ногу, приподняв края одежд и продемонстрировав узкий анклет — ножной браслет рабыни, запертый на её прекрасной и стройной лодыжке. Затем она снова спрятала ногу под одеждой. Рабский ошейник, той или иной формы, сделанный в виде железной полосы или круглого прутка, или просто цепь, запертая на замок, является почти универсальным символом неволи на Горе. С другой стороны, некоторые рабовладельцы используют браслеты ручные или ножные. Также, рабыни могут носить нечто небольшое, что могло бы обозначить их статус, например кольцо, значение которого может быть известно лишь немногим. Браслет, анклет или кольцо часто носят женщины, рабство которых остаётся секретом, и скрывается от окружающих, хотя, конечно, не от себя и не от своего господина. Но даже такие женщины, оказавшись наедине со своим хозяином, обычно оказываются в ошейнике, столь подходящим для рабынь. В действительности, зачастую входя в дом своего владельца, она раздевается и, встав на колени или опустившись на четвереньки, ждёт, когда тот запрёт на её шее стальной символ её статуса. Есть много причин того, что в качестве основного символа рабства предпочтение отдаётся ошейнику, помимо тех, что обусловлены историей и традициями. Горло ведь не только эстетически идеальное место для такого символа, где он был бы хорошо заметен и красиво смотрелся, но и то место, учитывая его узость по сравнению с плечами и головой, с которого его невозможно снять. Кроме того, он облегчает взятие женщины на поводок, а также посредством его, с помощью верёвки или цепь можно закрепить рабыню к кольцу или какому-либо иному приспособлению для хранения. Некоторые рабовладельцы даже приковывают или привязывают к нему руки своих невольниц. А ещё ошейник помогает рабыне и всем остальным ясно понять её статус, статус домашнего животного.

— Ну же, Лиция, покажите нам немного больше, — попросил толстяк.

Лиция довольно быстро, всего лишь на мгновение, при этом оставаясь в прежней позе, распахнула свои шёлковые одежды. Голову женщина, словно в стеснении, повернула влево.

— Она прекрасна! — восхищённо выдохнул Марк.

— Точно, — не мог не согласиться я.

— Уверен, что она — потомственная рабыня, с длиннющей родословной, — заявил он.

— Нет, — усмехнулся я. — Когда-то она была свободной женщиной на Аспериче.

Марк недоверчиво посмотрел на меня.

— Точно тебе говорю, — заверил я его.

— Ты уверен? — озадаченно спросил юноша.

— Более чем, — кивнул я.

— Интересно, — протянул Марк.

— Впрочем, в некотором смысле, конечно, — улыбнулся я, — она — потомственная рабыня, как и все остальные женщины.

— Верно, — признал мой друг.

Дело в том, что многие гореанские мужчины уверены, что все женщины — прирождённые рабыни. Просто на кого-то уже надели ошейник, а на кого-то пока ещё нет.

Под своими длинными одеждами девушка носила скромную рабскую тунику, довольно сильно скрывавшую её тело. Лиция снова, запахнув полы своей поблёскивавшей одежды, вскинула голову и окинула публику презрительным взглядом, вызвав очередную волну возмущения.

— Кое-кто из моих знакомых, — развёл руками толстяк, — утверждают, что я испортил её.

Под его слова женщина, вытянула свою маленькую руку, и опираясь на услужливо подставленную руку тучного артиста вернулась в паланкин. Когда Лиция устроилась на своём прежнем месте поудобнее, носилки подняли. Было прекрасно видно, что паланкин висел над полом. Можно было рассмотреть задрапированную заднюю стену зала.

— Я надеюсь, что этим вечером Вы будете добры ко мне? — поинтересовался толстяк у стройной красотки сидящей в паланкине.

Та вскинула голову и даже не соизволила ответить на его вопрос, и мужчина, тяжело вздохнув, задёрнул занавески. Но паланкин по-прежнему не казался сцены.

— Вы думаете, что я излишне мягок с ней? — спросил актёр у аудитории.

— Да! Да! — раздалось несколько мужских криков из зала.

— О, о! — застонал толстяк, расстроено глядя вверх и беспомощно потрясая кулаком в воздухе. — Если бы только я не был преданным сторонником обновлённого и замечательного Ара!

Публика взорвалась хохотом.

Я уже давно заметил, что большая часть негодования на текущее правление Аром выражалась именно в таких местах, на представлениях, в фарсах, непристойных пародиях и других подобных шоу. Кое-какие театры даже были закрыты из-за красноречивости и точности спектаклей, полных оскорбительной сатиры и критики, а два были сожжены. Правда стоит отметить, что этот товарищ держался технически в пределах границ приемлемости, если так можно выразиться. К тому же, в данный момент это было намного более безопасно, чем, скажем, несколько недель назад, баловаться таким юмором. На мой взгляд, было достаточно разумно со стороны правительства, отозвать свои проекты законов должные начать политику демаскулинизации, которая, фактически так никогда и не продвинулась дальше стадии предложений. Просто было обнаружено, немедленно и недвусмысленно, что большинство мужчин города не готово отбросить своей мужественности, даже за похвалу властей. В результате, даже самой Убаре пришлось подтвердить, что рабыни должна быть послушными и стараться угождать своим владельцам. Таким образом, по моему мнению, удалось предотвратить беспорядки и даже революцию. Однако я предполагал, что в этом зале могли присутствовать шпионы. Честно говоря, меня брало сомнение, что этот толстяк будет популярен у власть имущих.

— Вот если бы нашёлся некий волшебник, который смог бы помочь мне в моей дилемме! — всхлипнул тучный лицедей.

— Поберегись! — встревожено выкрикнул мужчина из зала.

— Да, поберегись! — засмеялся другой.

— О-о, если бы только нашёлся такой волшебник, который смог бы мгновенно унести мою Лицию, далеко-далеко, и преподать ей хотя бы немногое из того, что значит быть рабыней! — воскликнул толстяк.

Кое-кто в из мужчин, присутствовавших в зале, презрительно засмеялся. На мой взгляд, можно было пожать руку этому актёру, за то, как правдоподобно он сыграл свою роль.

— Но конечно не существует никаких волшебников! — вздохнул он.

— Остерегайся, — снова крикнул тот же что и прежде встревоженный мужчина, который, похоже, был очень увлечён представлением. — Остерегайся, чтобы они не услышали тебя!

— Я думаю, что стоит поговорить с ней, и попробовать упросить её стать лучшей рабыней, — проговорил толстяк.

Паланкин, конечно, всё ещё был там же, около центра сцены, поднятый над полом четырьмя носильщиками. Занавески так и оставались плотно закрытыми. Тучный актёр подойдя к паланкину, взялся за занавески. Публика в зале была довольно спокойной. Наконец, толстяк отдёрнул занавески в стороны.

— О-о-ох! — дружно выдохнули в зале.

Дыхание перехватило у многих, включая Марка.

— Она исчезла! — ошеломлённо воскликнул какой-то мужчина.

Теперь сквозь открытый паланкин снова были видны драпировки позади сцены, и теперь видеть их вообще ничто не мешало.

Меж тем, четверо носильщиков в тюрбанах с перьями, величественно унесли паланкин за кулисы, словно ничего необычного не произошло.

Мужчины вокруг нас возбуждённо загалдели. Я ударил себя по левому плечу, хваля таким образом исполнителя за удачный трюк. Вслед за мной раздались и одобрительные аплодисменты остальных зрителей.

Толстяк поклонился публике, а затем снова вошёл в свою роль.

— Я думаю, что у меня есть всего лишь один шанс вернуть мою рабыню, — поведал он зрителям, — но я боюсь. Это такой риск!

— Почему? — спросил кто-то из зала.

— Да потому, — напряжённым шёпотом сказал толстяк, обращаясь к своему заинтересованному собеседнику персонально, — что он связан с волшебством.

— Это не имеет значения! — крикнул ему другой парень.

— Есть у меня плетеный ящик, — вздохнув, сообщил лицедей. — Его оставил мне на хранение один человек с Ананго.

Кое-кто из присутствующих в зале задохнулся от волнения. Дело в том, что волшебники с Ананго являются своеобразной знаменитостью на Горе. Если кто-то хочет превратиться своего недруга черепаху или нечто подобное, то ему к ним. Разумеется, их работа весьма недёшево обходится. Единственные люди на Горе, которые ничего не знают о них, насколько мне известно, сами жители далёкого Ананго.

— Конечно, возможно, никакой он не волшебник, — задумчиво проговорил толстяк.

— Но он мог бы им быть! — взволнованно заметил парень из зала.

— Верно, — признал артист.

— Тогда стоит попытаться, — предложил голос из толпы.

— Правильно, — поддержал его другой человек, — нужно сделать всё что угодно, чтобы вернуть такую красотку на свою верёвку.

— Вы думаете, что он не возражал бы? — уточнил толстяк.

— Конечно, нет! — заверили его из зала.

Интересно, подумал я, откуда он узнал об этом.

— Он же может оказаться тем самым человеком, который унёс её! — предположил кто-то из зрительного зала.

— Точно, — поддержал его другой зритель.

— Возможно, он даже сам хочет, чтобы Вы воспользовались сундуком, чтобы вернуть её! — заметил третий.

— Ну конечно! — убежденно воскликнул четвёртый.

— Вообще-то он утверждал, что был моим другом, — вздохнул толстяк.

— Несите ящик! — призвал чей-то нетерпеливый голос.

— Принесите ящик! — решительно махнув рукой, потребовал актёр, обращаясь у своим товарищам за кулисами.

Двое из тех товарищей, что носили паланкин, снова появились на сцене, теперь без тюрбанов, вынеся из-за правой кулисы большие козлы. Они установили из в центре, примерно в пяти футах одни от других. Следом двое других носильщиков, тоже без тюрбанов, видимо полагая, что теперь не было никакого смысла в таком снаряжении, раз уж они больше не были при исполнении служебных обязанностей при нахальной рабыне, вынесли на сцену длинный плетеный ящик, приблизительно шесть футов длиной, и по два фута высотой и шириной, и установили его на козлы. Соответственно, всем было отлично видно, что под ящиком и по сторонам от него, ни за ним, ни перед ним, ничего не было, только свободное пространство.

— А ящик-то не пустой! — убеждённо закричал кто-то из толпы.

— Точно, — поддержал его другой скептически настроенный зритель, — рабыня внутри него!

— Это не уловка! — крикнул третий.

— Я, конечно, тоже надеюсь, что рабыня внутри, — вздохнул толстяк, повернувшись к залу лицом, — всё же мне действительно хочется вернуть её!

— Да там она, там! — послышался чей-то крик.

— Я надеюсь, на это, — пожал плечами актёр. — Давайте посмотрим!

И он поспешил к ящику. Первым делом толстяк снял и отложил в сторону плетёную крышку. Затем он откинул заднюю стенку ящика, повисшую на петлях вниз, так что её было видно из зала. Следом за задней стенкой последовала очередь левой, а потом и правой стенок, также свободно повисших с основания ящика. Фактически ящик был разобран на глазах напряжённо замерших зрителей. Он теперь был практически полностью открыт, за исключением передней стенки, которую актёр удерживал вертикально одной рукой.

— Открывай переднюю стенку! — нетерпеливо закричал кто-то.

— Показывай рабыню! — потребовал другой голос.

— Это не уловка! — выкрикнул третий.

— Ай-и-и! — пронеслось по залу, как только толстяк убрал руку, передняя стенка повисла перед козлами.

Теперь ящик был абсолютно открыт, и абсолютно пуст.

— Рабыни там нет! — констатировал один из зрителей.

— Она не здесь, — пораженно пробормотал другой.

— Это был бы жалкий фокус, если бы она была там, — проворчал третий.

— Зачем Ты показываешь нам пустой ящик? — осведомился четвёртый.

— Увы, горе мне! — горестно завопил толстяк, словно не веря своим глазам, водя руками в пустом пространстве внутренностей ящика, теперь выставленных на всеобщее обозрение. — Всё верно! Её здесь нет!

Затем он упал на четвереньки и, заглянув под ящик, приподнял переднюю стенку своей рукой над днищем, которое было около дюйма толщиной. С видом человека полностью обезумевшего от горя, он отпустил стенку, позволив ей снова упасть. Он даже поводил рукой между полом и днищем ящика. Нижний край передней стенки, даже откинутой вперёд, свободно висел, не доставая ещё приблизительно восемнадцать дюймов до пола, просвет между ними был отлично виден из зала.

— Её здесь нет! — выкрикивал он то и дело.

— А где рабыня? — удивлённо спросил кто-то из зала, заставив меня улыбнуться.

— Возможно, волшебник оставил её себе, — достаточно серьезно предложил другой мужчина.

— Но он — мой друг! — вступился за него толстяк.

— А Ты в этом уверен? — спросил один из более серьезных зрителей.

— Может просто ящик вовсе не волшебный? — предположил артист.

— Это, пожалуй, самой вероятное объяснение, — прошептал один мужчина другому.

— Я тоже так думаю, — буркнул Марк, больше самому себе чем кому-либо ещё.

Я пристально посмотрел на него, похоже, что он был абсолютно серьёзен.

— А Разве Ты так не думаешь? — спросил юноша, заметив мой взгляд.

Нет, он точно серьёзен.

— Давайте смотреть дальше, — предложил я, улыбаясь про себя.

Марк, насколько я знал, был очень умным человеком. С другой стороны он принадлежал к культуре, которая в целом придерживалась довольно широких взглядов в вопросах данного рода, и, как я понял, сегодня он впервые в своей жизни столкнулся с фокусами и иллюзиями. Ему они, должно быть, казались чем-то удивительным. Кроме того, как очень умный, но очень молодой человек, выросший в весьма специфических условиях, он был готов принять то, что, как ему казалось, было доказано его чувствами. Странно, что ему это не казалось печальным оскорблением рациональности. Впрочем, попытавшись поставить себя на его место, представив, что я вырос бы в подобных условиях и обладал его багажом знаний, я вынужден был признать, что был бы не меньше его впечатлён, если не убеждён. Кстати, многие гореане, из тех, кого я знал, и чьи интеллектуальные способности оценивал так намного более высокие чем у меня самого, относились к таким вещам с большой серьезностью.

— Что же я сделал неправильно? Что же я сделал неправильно? — причитал толстяк на сцене.

Он встал на ноги и снова поднял переднюю стенку и прикрепил её к поднятой стенке слева.

— Что же я сделал неправильно? — простонал он, поднимая и закрепляя правую сторону. — Я не понимаю.

Затем актёр обошёл ящик и поднял заднюю стенку, прикрепив её к двум боковым. Наконец, он поднял с пола плетёную крышку и уложил на ящик сверху.

— Что же я сделал неправильно? — вопросил он снова.

— Вы не призвали волшебника! — выкрикнул какой-то парень из толпы.

— Чего? — удивлённо переспросил толстяк.

— Ну точно! — воскликнул кто-то в зале. — Помните! Вы же вызывали прежде, объявляя своё желание, что вам может помочь в вашей дилемме, только некий волшебник, который мог бы унести её далеко и преподать ей немногое из того, чем должна быть рабыня!

— Ну да! — кивнул актёр. — Да! Всё верно! Было такое.

— Возможно, тот мужчина с Ананго, ваш друг, — продолжил говоривший, — услышал вас и сделал так, как Вы попросили из лучших побуждений.

— Думаешь это возможно? — спросил у него толстяк.

— Конечно, возможно! — убеждённо заявил тот.

— И что же я, в таком случае, должен сделать? — поинтересовался актёр.

— Попробуйте попросить его снова! — предложил зритель.

— Конечно, — поддержал его другой человек из толпы.

— Вы думаете, что он вернёт её мне? — спросил толстяк.

— Наверняка, — заверил его тот, зритель который всё время пытался помочь ему в этом вопросе.

— Он же — ваш друг, — напомнил ему другой.

— Это я думаю, что он — мой друг, — развёл руками артист.

— Но попытаться-то стоит, — заметил первый товарищ.

Согласно кивнув, толстяк поднял взгляд вверх и воззвал:

— О, Саба Бороко Свазилу, старинный друг, если Ты можешь услышать меня, и если это был Ты, кто унёс мою малышку Лицию, возможно для её обучения и улучшения, пожалуйста, верни её мне теперь!

Такие имена, конечно, не имеют ничего общего с реальными именами ананганацев, но в них действительно присутствуют несколько подобных гласных звуков, и, соответственно, в таких случаях, как этот, товарищами, вроде нашего толстяка, относящегося весьма небрежно к данному вопросу, часто выдаются за настоящие. Впрочем, вероятность того, что в зале присутствует кто-то из ананганцев была близка к нулю. Во всяком случае, я на это надеялся, ради здоровья лицедея.

Тишина. Кажется, зрители в зале даже дышать перестали.

— Ничего! — разочарованно сказал актёр на сцене. — Ничего!

Он уже отвернулся от плетёного ящика и махнул рукой, как вдруг тот покачнулся, и изнутри послышались удары. Ящик затрясся.

— Что это? — воскликнул толстяк, оборачиваясь.

Ящик раскачивался взад и вперёд.

— Господин! — послышался женский голос изнутри. — Господин, о мой любимый Господин, помогите мне. Я прошу Вас помочь мне, Господин! Пожалуйста, Господин, если Вы можете услышать меня, помогите мне! Помогите мне!

— Откройте это! — закричал мужчина из зала.

— Откройте это! — послышались нетерпеливые голоса со всех сторон.

Толстяк отбросил крышку и вперился взглядом внутрь, затем отшатнулся назад, словно в удивлении.

— Покажи нам! Покажите нам! — зазвучали мужские крики из толпы.

Стремительно, трясущимися как от волнения руками, он отстегнул запоры по сторонам и откинул переднюю стенку. Зрители ахнули от удивления и восхищения. В ящике, ограниченная торцевыми и задней стенкой, лежала рабыня Лиция, на которой теперь из одежды осталась лишь рабская тряпка. Корме того, она оказалась закована в сирик.

Она была возбуждающе соблазнительной, просто мечтой об удовольствии, одним своим видом способной заставить сильного мужчину кричать от радости и плясать от торжества.

Зрители, сидевшие на скамьях повскакивали с мест, криками и аплодисментами приветствуя появившуюся рабыню.

Да, женщина того стоила. Тем более что теперь не могло остаться ни малейших сомнения относительно форм её фигуры. Её хоть сейчас можно было отправлять с этой сцены на сцену аукциона, где она, даже не снимая короткой бесстыдной тряпки обхватывающей её бёдра, могла разжечь воображение и похоть мужчин. К тому же было заметно, как она двигалась лёжа на плетёной поверхности, в беспомощном желании и в стальном захвате сирика, с металлом на шее, на запястьях и лодыжках, соединённым между собой в единое целое поблёскивающими цепями.

— Волшебник вернул её! — воскликнул кто-то в зале.

— И она теперь выглядит гораздо лучше, чем тогда, когда он унёс ее, — засмеялся другой мужчина.

В этот момент её хозяин резким рывком сорвал с неё тот жалкий лоскут ткани, не более чем насмешку над одеждой, но который обеспечивал женщине некоторую защиту её прелестей от похотливых мужских взглядов. Тряпка отправилась в полёт за кулисы, сопровождаемая одобрительным гулом толпы.

— Кажется, что теперь у меня новый господин, — заметила голая женщина, немного ёрзая.

Слова Лиции были встречены дружным смехом публики. Её вытряхнули из ящика, и она свалилась на колени. Уже стоя на коленях, рабыня повернулась к аудитории и объявила:

— Теперь я точно знаю, что у меня новый господин!

На этот раз смех зазвучат ещё громче.

— Ну и где Ты была? — потребовал ответа толстяк.

— Я сидела в своём паланкине, — ответила Лиция. — Потом я моргнула, и очутилась в каком-то замке. Уже раздетая и в цепях.

— На Ананго, готов поспорить, — усмехнулся её хозяин.

— И в ногах у волшебника! — воскликнула она.

— Должно быль это был мой старый друг, Свазилуу, — предположил толстяк.

— Да, — кивнула женщина. — Кажется, именно так он и представился.

Признаться, я был рад, что во второй раз им удалось добиться правильного звучания этого имени. Я, конечно, знал, что актёру было свойственно ошибаться в таких вопросах. А вот женщина вряд ли допустила бы такую ошибку. В конце концов, сделай она это, и её, вероятно, просто выпороли бы.

— И с какой целью Ты оказалась в его замке? — поинтересовался толстяк.

— Чтобы учиться, Господин! — потупившись, ответила Лиция.

— И Ты чему-нибудь научилась? — уточнил он.

— Да, Господин! — сказала рабыня и, к восхищению публики, обняла ногу мужчины, прижалась к ней, и кротко, робко и любовно поцеловала его в бедро.

— Хм, похоже, и я, — хмыкнул толстяк, — возможно, тоже изучил кое-что относительно того, что значит быть хозяином.

Потом были аплодисменты и приветствия, и поклоны всей труппы, и её лидера — толстяка, и его помощников, и даже рабыни, которая, конечно, кланялась не вставая с колен, выполняя почтение к публике. Затем, труппа покинула сцену, причём, к восхищению толпы, женщина уходила не сама, а её уводил её хозяин в обычном для ведомой рабыни положении, согнув в поясе и удерживая за волосы у своего бедра. В своих цепях Лиция могла перемещаться лишь короткими семенящими шажками.

Я не мог не заметить, что Марк был потрясён выступлением.

Чуть позже мы покинули здание театра и, не спеша, пошли по улице. В этот вечер мы больше не посетили ни одного представления, тем более, что до начала комендантского часа оставалось совсем недолго ждать, а значит, все заведения на этой улице вскоре должны быть закрыты. Кроме того, я нашёл то, что я искал, человека, с которым я хотел встретиться.

— Я ошеломлён тем, что увидел, — признался мой друг.

— Чем именно? — уточнил я.

— А он — действительно волшебник, или как-то связан с волшебниками? — спросил меня Марк.

— Многое зависит от того, что Ты подразумеваешь, говоря «волшебник», — улыбнулся я.

— Ты же знаете, что я имею в виду, — сказал Марк.

— Не уверен, — пожал я плечами.

— Тот, кто может делать волшебство, — раздраженно пояснил юноша.

— О-о, — понимающе протянул я.

— Но я не знаю, мудро ли использовать волшебство таким способом, — заметил мой друг, — за плату, как спектакль, на потеху публике.

— Ты сейчас о чём? — осведомился я.

— Волшебство кажется слишком удивительным и поразительным для этого, — сказал он.

— А почему бы им вместо этого просто не заставить золотые монеты появляться из ничего? — поинтересовался я.

— Да, а ведь на самом деле, почему нет? — спросил Марк.

— Действительно, почему бы нет? — усмехнулся я.

— Честно говоря, я не мог понять аудиторию, — признался он. — Некоторые мужчины смеялись, и, кажется, даже не поняли важности того, что происходило. Другие, похоже, считали это почти само собой разумеющимся. Третьи были более чувствительными к чудесам, которые они созерцали.

— Мой дорогой Марк, — улыбнулся я, — это всё были фокусы. Они делали это, чтобы доставить удовольствие и развлечь людей.

— Волшебник, или маг, или колдун, в общем, тот человек, с которым был связан лицедей, — заявил Марк, — очевидно, обладает экстраординарными способностями.

— В некотором смысле, да, — признал я, — и я был бы последним, кто решился бы недооценить или умалить их. У него есть необычные способности. Но они есть и у тебя. Например, Ты необычайно способен во владении мечом.

— Такие способности, — быстро ответил он, — являются просто вопросом крови, инстинкта, силы, реакции, тренировок и практики. По сути, они — навыки и только.

— «Волшебник» тоже имеет свои навыки, — заверил его я. — И пусть они будут замечены и оценены. Наша жизнь становится богаче, от того что они у него есть. Давай просто радоваться его достижениям.

— Не думаю, что я сейчас понял тебя, — проворчал мой друг.

— Ты хотел бы знать, как были исполнены эти фокусы? — осведомился я.

— Фокусы, — повторил он за мной.

— Да, — кивнул я. — Правда, если я расскажу тебе это, то Ты будешь ценить их очарование гораздо ниже.

— Исполнены? — переспросил юноша.

— Надеюсь, Ты не предполагаешь, что рабыня бесследно исчезла, а затем вновь появилась из ниоткуда в плетеном ящике, не так ли?

— Конечно, в это трудно поверить, — признал Марк, — но как я могу не верить в то, что произошло на моих глазах?

— Ерунда, — отмахнулся я.

— Разве Ты видел не то же, что видел я? — спросил он.

— Полагаю, что в одном смысле видел то же самое, что видел Ты, — отчасти согласился я, — однако в другом смысле, справедливости ради стоило бы отметить, что я видел нечто другое. Или, по крайней мере, мы интерпретировали то, что мы видели совершенно по-разному.

— Я знаю то, что я видел, — буркнул Марк.

— Знаешь Ты то, что Ты думаешь, что Ты видел, — поправил его я.

— Но в данном случае не могло быть никаких фокусов, — возмутился юноша. — Только не в этот раз. Ты же не думаешь, что я так наивен! Конечно, я слышал о таких вещах как скрытые в полу люки, секретные панели и двойное дно! Я даже слышал об иллюзиях, делаемых с помощью зеркал! Но то всё действительно хитрости и уловки, а не истинное волшебство. Это — всего лишь фокусы. Возможно, я смог бы даже выполнить их сам. Но то, что было сегодня, совершенно отличалось. Здесь, очевидно, имело место именно настоящее волшебство.

— Почему Ты так решил? — полюбопытствовал я.

— Я не знаю, было ли это ложное волшебство, или только видимое волшебство, были ли это фальшивые волшебники, или только кажущиеся волшебники, но то, что я видел, очень отличалось это простых уловок.

— Почему? — снова спросил я.

— Если есть очень много фальшивых волшебников, — сказал Марк, — то должен быть, хотя бы один настоящий волшебник.

— Ты задумывался над логикой этого? — уточнил я.

— Не досконально, — уклончиво ответил он.

— Возможно, стоило бы это сделать, — улыбнулся я.

— Возможно, — раздражёно проворчал мой друг.

— Ведь из того факта, что большинство ларлов ест мясо, вовсе не следует то, что есть некоторые ларлы, которые этого не делают, — заметил я. — Скорее, если уж и делать выводы относительно такого вопроса, то мне кажется было бы рациональнее, предположить, что они все едят мясо.

— Значит, исходя из того факта, что большинство волшебников, реального волшебства сделать не могут, нельзя вывести того, что некоторые это всё таки делают? — уточнил юноша.

— Вот именно, — поддержал его вывод я.

— Но некоторые могли бы! — торжествующе воскликнул он.

— Возможно, — не стал спорить я.

— Тогда я предоставлю тебе логику вопроса, — сказал юноша, — но в этом случае, мне нужно представить факт вопроса.

— Какой факт? — уточнил я.

— Факт того, что реальное волшебство существует!

— С чего Ты это взял? — поинтересовался я.

— Но ведь сегодня вечером, — торжествующе заявил он, — мы с тобой засвидетельствовали не фокусы, я настоящее волшебство.

— Что заставляет тебя сделать такой вывод? — спросил я.

— Мы видели рабыню в паланкине, — сказал Марк. — Его перемещали, его поднимали! Ты же не думаешь, что женщина могла ускользнуть через люк или что-то в этом роде? Не существовало никакого пути, которым она могла выбраться оттуда незаметно. Опять же паланкин двигали, соответственно, там не могло быть никаких зеркал.

— Возможно, некоторые всё же могли быть, — заметил я.

— Ты думаешь, что это была иллюзия с зеркалами? — осведомился юноша.

— Нет, — мотнул я головой. — В этот раз обошлось без зеркал.

— Тогда это было сделано с помощью волшебства, — заключил он.

— Только не тем, которое Ты, как мне кажется, подразумеваешь под выражением «реальное волшебство», — заверил его я, — независимо от того, чем это могло бы быть на самом деле.

— И как же, по-твоему, это было сделано? — рассердился Марк.

— Ну, во-первых, имело место две иллюзии, — начал я, — первая, это та в которой девушка исчезла из паланкина, и вторая, в которой она снова появлялась в ящике.

— Или, два чуда, — стоял на своём мой молодой друг, — одно с паланкином, а другое с ящиком.

— Замечательно, — улыбнулся я. — Надеюсь, Ты обратил внимание, что паланкин имел крышу, или точнее купол, и что этот купол удерживался четырьмя стойками.

— Конечно, — осторожно признал он, видимо уже почувствовав подвох.

— Так вот, те стойки внутри полые, — продолжил я, — и внутри них проходят шнуры и противовесы.

— Продолжай, — заинтересовался Марк.

— На один конец каждого шнура повешены грузы, спрятанные внутри стоек, а другим своим концом они крепятся к углам плоского поддона в основании паланкина, на который ложится рабыня. Когда занавески паланкина раздвинуты, противовесы удерживаются носильщиками. Масса этих четырёх грузов в сумме, намного больше веса поддона и женщины, которая, если Ты вспомнишь, была очень худой и лёгкой. Как только паланкин поднимают, кто-то из помощников нажимает на рычаг, противовесы внутри стоек опускаются, а шнуры поднимают поддон вверх, пряча ассистентку под куполом.

— То есть женщина всё это время удерживалась наверху, скрываясь под куполом? — уточнил мой друг.

— Точно, — кивнул я.

— Я как-то не подумал о том, что её можно поднять, — признался Марк.

— Как этого не сделало бы большинство людей, — развёл я руками. — В конце концов, обычно люди не летят вверх. По-видимому, большинство зрителей думало, если вообще над этим задумывалось, с точки зрения двойного дна или стенки или чего-то подобного, но, как и Ты сам, эти подозрения немедленно рассыпались, поскольку устройство паланкина делало их нереальными. Тут и его открытость, и слишком тонкое основание, всё говорило за то, что это места не эффективны с точки зрения укрывательства женщины.

— Выходит, это не было волшебство? — как-то обиженно спросил он.

— Как только девушка оказывается за кулисами, — продолжил я, — нет ничего сложного в том, чтобы сменить её одежду и заковать в сирик.

— Но ящик-то был настоящим волшебством, — вспомнил юноша, — мы же видели, как его выносили, как поставили над полом, а когда открыли, то там было пусто!

— В случае с ящиком, — вздохнул я, — надеюсь, Ты помнишь, что после того, как его поставили на козлы, в первую очередь была откинута задняя стенка, а только потом торцевые и передняя.

— Да, — согласился он, — правильно.

— А когда его закрывали, — сказал я, — то переднюю стенку подняли первой, затем боковые, и только в конце заднюю.

— Да, — признал Марк.

— Короче говоря, первой открывалась задняя стенка ящика, и закрывалась последней тоже она.

— Верно, — кивнул юноша.

— Вспомнил? — спросил я.

— Да, — заверил меня он.

— То есть зрители не могли видеть внутреннюю поверхность задней стенки ни вначале, когда ящик выносили на сцену, поскольку она была скрыта передней стенкой, ни впоследствии, когда он стоял открытым, повёрнутым этой стенкой в другую от них сторону. Точно так же, эту поверхность они не видели, потому что первой была поднята передняя стенка и торцевые.

— Тогда получается, рабыню сразу вынесли на сцену в закрытом ящике, просто её тело было прикреплено тем или иным способом к внутренней поверхности задней стенки, — наконец, понял Марк.

— Скорее всего, на петлях, или ремнях, — добавил я.

— А когда стенку откинули, то она оказалась спрятана за ней повёрнутая в другую сторону от зрителей, вися над полом?

— Совершенно верно, — заверил его я.

— И снова оказалась внутри ящика, когда заднюю стенку подняли? — уточнил Марк.

— Конечно, — кивнул я. — И как только она оказалась внутри, она смогла, поскольку её руки в сирике оставались достаточно свободным дотянуться и отстегнуть ремни, а также и спрятать в днище ящика, в тайнике специально для этого подготовленном.

— Тогда это тоже не было волшебство? — расстроился он.

— Это зависит от того, что Ты подразумеваешь под словом «волшебство», — пожал я плечами.

— Ты знаешь, что именно я имею в виду, — бросил молодой воин, явно озлобленно.

— Нет, — развёл я руками. — Это не было волшебство.

— Но это могло быть волшебство, — заметил он.

— Что Ты имеешь в виду? — не понял я.

— Даже то, что эти чудеса столь легко могли быть достигнуты простым обманом, ещё не доказывает, что это действительно был обман!

— Нет, — согласился я. — Полагаю, что нет.

— У одного и того же следствия вполне могут быть очень разные причины, — заметил юноша, — например, как в этом случае, того же самого можно было бы достичь как простым шарлатанством, так и настоящим волшебством.

— Всё так, но я своими глазами видел это оборудование, — сказал я.

Я действительно видел его в одном из фургонов того толстяка несколько месяцев назад. Я даже разобрался с его устройством ради собственного развлечения.

— Но это же не доказывает, что оно использовалось! — упёрся Марк.

— Готов предположить, что нет, — улыбнулся я. — А Ты, значит, предпочитаешь считать, что эти эффекты, столь легко могли быть вызваны опытным человеком, который знает, как можно сделать их, в данном случае фактически могли бы быть произведены не обманом, а с применением странных и удивительных способностей?

— Конечно, — кивнул он.

— А Ты поверил бы человеку, если бы он показал тебе, как он всё это сделал? — осведомился я.

— Он мог бы показать мне, как это могло быть сделано, но не то, как он фактически это сделал, — заметил мой упрямый друг. — Он мог бы солгать мне, чтобы скрыть своё владение таинственными способностями.

— Ладно, — протянул я, — признаться, в таком ключе об этом я никогда не думал. Полагаю, что Ты можешь быть прав.

Марк некоторое время молча шёл рядом со мной. Но внезапно он вспыхнул и сердито проворчал:

— Шарлатан, мошенник!

— Ты что рассердился? — спросил я.

— Это всё — только фокусы, обман! — выплюнул он.

— Но это были хорошие фокусы, — заметил я.

— Но всего лишь фокусы! — обиженно воскликнул юноша.

— Я не думаю, что он когда-либо утверждал, что они ими не были, — сказал я.

— Он должен быть сварен в масле! — закричал Марк.

— Мне это кажется несколько суровым наказание, — улыбнулся я.

— Фокусы! — скривился он.

— Похоже, теперь Ты уважаешь их гораздо меньше, — вздохнул я.

— Шарлатанство! — бормотал он себе под нос. — Обман! Мошенничество!

— Лично я думаю, что моя реакция на подобные действия сильно отличалась бы от твоей, — заметил я. — Скорее я бы восхищался ими, тем насколько изобретательны и удивительны оказались они, как фокусы. Думаю, что они внушили бы мне страх, но я не нашёл бы в них ничего чем можно было бы восхищаться, если бы я знал, что они были просто проявлениями чьих-то необычных способностей, таких как, например, способность превратить человека в черепаху или что-то в этом роде.

— Возможно, Ты и прав, — вздохнул мой друг.

— Конечно, я прав, — заверил его я.

— Не хотел бы я, превратиться черепаху, — заявил он.

— В таком случае, давай будем верить, — предложил я ему, — что на свете найдётся немного людей, которые способны на такие чудеса.

— Верно, — согласился Марк.

— К тому же, — заметил я, — если бы такая вещь как «реальное волшебство» в твоём понимании существовало, мир, по-видимому, очень сильно отличался бы от того, к которому мы привыкли.

— Боюсь, в нём могло бы быть слишком много черепах, — мрачно пошутил молодой воин.

— Вполне возможно, — улыбнулся я.

Конечно, с учётом того, что знал о достижениях науки Царствующих Жрецов, я нисколько не сомневался относительно того, что они могли достичь многих необычных эффектов. Помимо этого, у меня не было сомнений и относительно того, что и учёные кюров также были способны на многое. Но эти эффекты, конечно, были рационально объяснимы, по крайней мере, с точки зрения знаний, имевшихся в их распоряжении. К тому же эти эффекты были бы продуктом необычных наук и технологий. На мой взгляд, Марку не обязательно было знать о таких вещах. Представляю, какими необъяснимыми и изумительными казались дикарю спички, горстка бусин, зеркало, леденец на палочке или теннисный мячик.

— Рабыня не была на Ананго! — проворчал Марк.

— Нет, — кивнул я. — По крайней мере, я так не думаю.

— Но она об этом сказала, или дала повод так думать! Таким образом, она — лживая рабыня и должна быть наказана, — заключил он. — Пусть её запорют плетью до полусмерти!

— Ой, ну хватит уже, — возмутился я. — Она играет свою роль в представлении, развлекает зрителей! Она наслаждается этим, наряду со всеми остальными. И она — рабыня. Что Ты ожидаешь, она должна была сказать? Правду? Так скажи она это, и представление — тарску под хвост! Вот после этого хозяин её точно выпорет! Надеюсь, Ты понимаешь, что такая непродуманная отвага моментально приведёт её соблазнительную шкурку в контакт со стрекалом или плетью?

— Да, правильно, это — владелец виноват, — озвучил свой вывод Марк.

— На самом деле, я надеюсь, что Ты с ним поладишь, — заметил я.

— Что? — возмущённо воскликнул он.

— Представь себе, — заверил его я и добавил: — и я даже настоятельно рекомендовал бы тебе, понравиться ему.

— Это почему ещё? — опешил мой друг.

— Потому, — усмехнулся я, — что он единственный, кто может добыть для тебя Домашний Камень Форпоста Ара.