— Протяни вперёд левое запястье, — приказал я Мило, а когда он это сделал, то отомкнул серебряный рабский браслет, и передал ему вместе с ключом.

Новообращённая рабыня, темноволосая оливковокожая красотка, ещё недавно бывшая Убарой Ара, всё ещё оставалась без сознания. Теперь она лежала на боку на прохладных гладких плитках пола, куда я переложил её с мехов, в нескольких футах слева от кровати, если стоять к ней лицом. Запястья женщины были закованы в наручники за её спиной и присоединены цепью к щиколоткам. На шее Талены красовался ошейник, прикреплённый короткой цепью к ближайшему рабскому кольцу. На полу рядом с ней, готовый к использованию, лежал кляп.

— Я не понимаю, — удивился Мило.

— Это серебро, — бросил я. — Думаю, Ты сможешь его продать.

— Не понимаю, — повторил он.

— А это бумаги, — сообщил я, — имеющие прямое отношение к тебе. Они в полном порядке. Тольнар и Венлизий надлежащим образом оформили их для меня прежде, чем уйти.

— Бумаги, Господин? — переспросил мужчина.

— Ты ведь умеешь читать, не так ли? — осведомился я.

— Да, Господин, — кивнул Мило.

— И не называй меня Господином, — сказал я.

— Господин? — тем не менее, спросил он.

— Эти бумаги — бумаги твоего освобождения, — пояснил я. — Я больше тебе не господин. У тебя вообще больше нет господина.

— Освобождение? — эхом повторил Мило.

— Ты свободен, — сообщил я ему.

У Лавинии, стоявшей на колени поблизости, перехватило дыхание, она дикими глазами уставилась на Мило.

— Я никогда не был свободен, — растерянно проговорил тот.

— Нет, — усмехнулся я, — ну и что.

— Господин не хочет меня? — спросил мужчина.

— У меня даже нет театра, — развёл я руками. — Какая у меня может быть надобность в актёре?

— Вы могли бы продать меня, — напомнил он.

— Ты же — не женщина, — пожал я плечами и, заметив какими глазами Мило посмотрел вниз на Лавинию, добавил: — Да, а вот она женщина. И это естественно для неё быть рабыней.

— Но Вы теряете значительные деньги, — заметил он.

— Один бит-тарск, если быть точным, — усмехнулся я, вызвав улыбку и на его лице. — За столь немногое, можно было бы купить разве что услуги какой-нибудь новообращённой рабыни в захудалой пага-таверне, той, которая всё ещё отчаянно стремиться научиться, ублажать мужчин.

— Женщины восхитительны! — воскликнул Мило.

— Они небезынтересны, — подержал его я.

Лавиния застенчиво опустила голову, поскольку именно на неё были направлены глаза актёра, когда он произнёс своё восторженное определение. Безусловно, когда мужчина может рассмотреть красоту в одной женщине, он легко увидит её и в тысячах других.

— Я всегда был рабом, — сказал он, — даже когда был совсем ребёнком.

— Понимаю, — кивнул я.

— Я был красивым мальчиком, — вздохнул Мило.

— Могу себе представить, — сказал я.

— И мне всегда отказывали в женщинах, предостерегали от них, ругали, когда я выказывал к ним интерес, а иногда даже били, когда я разглядывал их.

— Я знаю мир, в котором такое, в некотором смысле, стало повсеместной практикой, — заметил я, — мир в котором, в политических целях определенных групп, для защиты их интересов и удовлетворения их амбиций, в массовом порядке делаются попытки подавить, унизить, остановить и запретить мужественность. А в итоге, этому сопутствует снижение и прекращение женственности, что, однако не касается тех групп, которые это всё затеяли, поскольку собственные интересы для них важнее всего.

— Как такое вообще могло произойти? — ужаснулся Мило.

— Проще, чем тебе кажется, — пожал я плечами. — В искусственном мире, приученном одобрять идеологии отрицания, полном определений и организаций, использующих методики психологических манипуляций, в которых они используют в своих интересах антибиологические прецеденты далёкого прошлого, этого легко можно достичь.

— Неужели их не останавливает даже вырождение и безумие, угрожающие будущему их собственного мира? — спросил он.

— Конечно, нет, — развёл я руками.

Мужчина вздрогнул.

— Некоторые люди боятся открыть глаза, — сказал я.

— Почему? — удивился Мило.

— Им сказали, что так делать неправильно.

— Но это — безумие, — заметил мой собеседник.

— Нет, — вздохнул я. — Это — мудрость со стороны тех, кто боится того, что другие смогут видеть.

Мило снова вздрогнул.

— Но, возможно, однажды они откроют глаза, — улыбнулся я.

— А теперь выбрось все мысли о таких местах из своей головы. — Ты теперь свободен. Тебе больше не требуется скрывать или отрицать свои чувства. Тебе больше нет нужды скрывать или отрицать твою мужественность.

— Я действительно свободен? — недоверчиво спросил мужчина.

— Да, — заверил его я, вручая бумаги, которые он бегло просмотрев, спрятал под тунику.

— Признаться, я даже не знаю, что мне делать и как мне быть, — смущённо признался свободный мужчина.

— Позволь твоим инстинктам и твоей крови подсказать тебе это, — посоветовал я. — Их сущность превыше той идеологической обработки, которой тебя подвергали.

— Я — мужчина, — с гордостью произнёс Мило.

— Это верно, — согласился я.

— Вы не побрезговали бы коснуться моей руки? — поинтересовался он.

— Я даже пожму её, — заверил его я, — в знак дружбы, и также в знак дружбы положу другую руку на твоё плечо. Можешь сделать то же самое и со мной, если пожелаешь.

И мы пожали руку друг другу правые руки, положив левые на плечи.

— Ты — мужчина, — сказал я. — И не бойся им быть.

— Я благодарен вам, — ответил Мило и добавил: — Сэр.

— Пустяки, — отмахнулся я, — Сэр.

— По-моему, для него было бы разумно, как можно скорее исчезнуть, — проворчал Марк. — Исходя из всего, что мы знаем об Аппании, он, скорее всего, уже раскаялся в своей неосмотрительности и возвращается со своими людьми.

Во взгляде смотревшей на Мило Лавинии читалось неподдельно страдание.

— Мне понравился твой «Луриус из Джада», — признался я актёру.

— Спасибо, — поблагодарил тот.

— А мне нет, — буркнул Марк.

— У Марка предвзятое отношение, — усмехнулся я.

— Но он тоже прав, — заметил Мило.

— О? — удивился я.

— Вот видишь? — бросил мне Марк.

— А мне понравилось, — сказал я.

— На самом деле я не актёр, — вздохнул мужчина.

— Почему? — полюбопытствовал я.

— Нет, — развёл он руками. — Актёр — от слова акт, и он должен быть готов к акту, к поступку, к действию. А я всего лишь играю самого себя под разными именами. И это — всё.

— Это тоже своего рода действие, — заметил я.

— Возможно, Вы правы, — вздохнул Мило.

— Конечно, я прав, — заверил его я.

— Вы — замечательный актёр, Господин! — воскликнула Лавиния, но тут же быстро опустила голову и съёжилась, опасаясь, что сейчас на неё обрушится удар.

— Ты назвала меня господином, — удивлённо сказал ей Мило.

Женщина несмело подняла голову.

— Это ей подобает, — пожал я плечами. — Ведь она — рабыня, а Ты — свободный мужчина.

Конечно, она заговорила без разрешения, но в данном случае, как мне показалось, это были рефлекторно вырвавшиеся слова, и с этим она ничего не могла поделать. Учитывая все обстоятельства, я решил пропустить это мимо ушей. Думаю, это не приведёт её к привычке к таким заблуждениям.

— Простите меня, Господин! — прошептала Лавиния, обращаясь ко мне.

— Ты можешь говорить, — кивнул я.

— Дело в том, как мне кажется, великий и прекрасный Мило — действительно удивительный актёр, — пояснила женщина. — Ведь суть не в том, чтобы выступать в тысяче ролей, и мы не смогли узнать его вошедшего в ту или иную роль. Важнее то, что он остаётся собой, играя тысячу ролей, и это именно его мы любим, его — великолепного самого по себе, а не его персонажей!

— Вот, — указал я Марку. — Видишь?

— Любим? — переспросил Мило, глядя на стоящую на коленях рабыню.

— Конечно, мое мнение — всего лишь мнение рабыни, — поспешила заверить его она, опуская голову вниз.

— Это верно, — не мог не признать я.

— Любишь? — снова спросил Мило, не сводя глаз с Лавинии.

— Да, Господин, — всхлипнула та, не поднимая головы.

— Подними голову, рабыню, — приказал я рабыне, и она послушно выполнила моё требование. — А теперь запрокинь голову, насколько сможешь.

Когда женщина сделала это, контуры её выпяченных грудей стали ещё соблазнительнее, а ошейник стал виден во всей красе.

— Она хорошенькая, не правда ли? — осведомился я.

— Она — красивая рабыня, — согласился Мило.

Слезы уязвимости и переполнявших её эмоций, навернулись на глаза Лавинии.

— Для Мило будет лучше поскорее уйти отсюда, — напомнил Марк.

— Ты прав, — признал я.

Лавиния затряслась от рыданий, но позу она изменить, конечно, не решилась.

— Всего несколько енов назад, — сказал Мило обращаясь ко мне, — мы оба принадлежали вам!

— Верно, — кивнул я.

— Тебе нужно уходить, — намекнул Марк, вызвав новый всплеск сдавливаемых рыданий Лавинии, которая затряслась всем телом, но смогла удержать позу.

— Признаться, — обратился ко мне Мило, — я охотно остался бы вашим рабом.

— Почему? — спросил я.

— В этом случае, я мог бы когда мне это было бы разрешено, — объяснил он, — иметь возможность смотреть на эту женщину.

— Ты находишь её интересной? — уточнил я.

— Конечно! — страстно воскликнул актёр.

— Тогда она твоя, — бросил я.

— Моя! — поражённо вскрикнул Мило.

— Конечно, — кивнул я. — Она — всего лишь рабыня, имущество, пустяк, безделица. Я отдаю её тебе. Вот ключ от её ошейника.

Я вложил ключ в его руку.

— Ты можешь изменить позу, — сообщил я рабыне.

Лавиния тут же бросилась на живот передо мной и, покрывая мои ноги слезами и поцелуями, запричитала:

— Спасибо! Спасибо, Господин!

— Твой новый господин там, — усмехнулся я и указал на Мило.

Не заставив просить себя дважды, рабыня быстро переползла к нему, и принялась целовать уже его ноги.

— Я люблю Вас, Господин! — всхлипывала она при этом. — Я люблю Вас!

Смущённый таким вниманием актёр, склонился над женщиной и довольно неловко попытался поднять её. Но оказалось, что она изо всех сил сопротивляется этому, в результате Мило смог дотянуть её только до колен. Правда, его успех оказался временным, и Лавиния, приведя своего нового хозяина в состояние изумления, снова нырнула вниз, припав губами к его ногам. Она смеялась и плакала.

— Я люблю Вас, Господин! — слышалось сквозь её приглушённые всхлипы. — Я люблю Вас! Я буду горячей, преданной и покорной! Я ваша! Я буду жить, ради того, чтобы Вы были довольны мною! Я буду жить, чтобы любить и служить вам! Я люблю вас, мой господин!

И она целовала своего мужчину снова и снова, покрывая поцелуями его стопы, лодыжки и бока икр. Наконец, немного успокоившись, рабыня робко подняла на него глаза, и трудно было не заметить сиявшую в них любовь.

— Я попытаюсь быть хорошей рабыней для вас, Господин! — пообещала она.

— Наверное, я должен освободить тебя! — растерянно сказал Мило.

— Нет! — внезапно в ужасе вскрикнула женщина.

— Нет? — ещё больше растерялся он.

— Нет! — повторила Лавиния. — Пожалуйста, не надо, Господин! Я слишком долго ждала моего рабства! Это — то, чего я желала и жаждала всю свою жизнь! Не забирайте у меня этого!

— Ничего не понимаю, — впав в ступор, проговорил мужчина.

— Я же не мужчина! — напомнила она. — Я — женщина! Я хочу любить и служить! Полностью, беспомощно, без сомнений, без ограничений, без меры! Я хочу, ничего у вас не прося, отдавать вам всё! Я хочу быть одержимой вами, быть вашей буквально, принадлежать вам по закону!

Кажется, Мило на некоторое время потерял дар речи.

— Моё рабство драгоценно для меня, — призналась рабыня. — Пожалуйста, Господин, не забирайте его у меня!

— Что я должен делать? — наконец, сумев выговорить, спросил он у меня.

Лавиния, стоявшая перед ним на коленях, и обнимавшая его ноги, тоже обернулась и сквозь слёзы умоляюще посмотрела на меня.

— А чего бы тебе сейчас хотелось бы сделать? — поинтересовался я.

— По правде? — уточнил Мило.

— Конечно, — кивнул я.

— Она красивая! — сказал он.

— С этим трудно спорить, — улыбнулся я.

— Я хочу её, — признался мужчина.

— С какими-нибудь ограничениями? — уточнил я.

— Без каких-либо ограничений, — ответил Мило.

— Значит, насколько я понимаю, Ты хочешь её полностью, — заключил я.

— Да, — кивнул он, — полностью.

— Есть только один способ владеть женщиной полностью, — улыбнулся я, — и он заключается, для неё, в том, чтобы быть твоей рабыней, а для тебя быть её хозяином.

— Пожалуйста, пожалуйста, Господин! — залебезила Лавиния, умоляюще глядя на Мило. — Пожалуйста, Господин!

— Делай с ней, всё, что тебе хочется, — посоветовал я. — Но помни, что она — рабыня в сердце, и это — единственное, что по-настоящему доставит ей удовольствие. Это — единственное, что может сделать её действительно счастливой.

— Но я не знаю, что мне делать, — растерянно признался Мило.

— А что Ты хочешь сделать? — полюбопытствовал я.

— Я хочу владеть ей! — страстно выкрикнул мужчина. — Я хочу владеть каждым её дюймом, каждой частицей, каждой клеточкой, полностью, каждым волосом на её голове, каждой родинкой на её теле, всей ей! Я хочу владеть ей полностью!

— Да, Господин! Да, Господин! — выдохнула Лавиния.

— Это то, чего хочешь Ты, и это именно то, чего хочет она, — сказал я.

— Ты понимаешь, — спросил Мило у рабыни, — что, если я приму это решение, то оно будет окончательным?

— Да, Господин! — заверила его она.

— Как только это будет сделано, это будет бесповоротно, — предупредил мужчина.

— Да, Господин!

— И это приемлемо для тебя? — осведомился он.

— Она — рабыня, — напомнил я. — Не имеет никакого значения, приемлемо это для неё или нет. Ты — господин.

Мило посмотрел на Лавинию вниз с высоты своего роста.

— Конечно, он прав, Господин, — согласилась она. — Мои пожелания — ничто, так как они — всего лишь пожелания рабыни. Моё решение — ничто, так как это — всего лишь решение рабыни. Я в вашей власти. Полностью. Я завишу от вас. Полностью.

— Ай-и-и! — выдохнул мужчина, осознавая сказанное.

— Господин? — спросила Лавиния.

— Ты — моя рабыня, — объявил он, принимая её в свою собственность.

— Я люблю Вас, Господин! — всхлипнула женщина, прижимаясь щекой к его бедру.

— Ты принадлежишь мне, — сказал он, негромко и с любопытством, словно пробуя это на вкус.

— Да, Господин, — подтвердила рабыня.

— Действительно, — улыбнулся Мило.

— Да, мой господин! — улыбнулась она в ответ.

— Только помни, что одно дело владеть женщиной, — решил предупредить его я, — и совсем другое, чтобы иметь ее в узах превосходного доминирования.

— Несомненно, — согласился он.

— Признаться, я не думаю, что у тебя большой опыт в подобных делах, — заметил я.

— Нет, — признал актёр. — У меня его вообще нет.

— Возможно, Ты, рабыня, — усмехнулся я, посмотрев на Лавинию, — сможешь преподать ему кое-какие начальные навыки в обращении с рабынями.

— Конечно, Господин, — заулыбалась она.

— Ты должен быть уверен, что получил от неё всё, чего Ты хотел, — сказал я, — а затем, если пожелаешь, потребовать больше, и даже в тысячу раз больше.

— Ай-и-и! — выдавил из себя он.

— И она должна тебе всё это дать, — заверил его я. — Она — рабыня.

— Могу ли я поверить такому счастью? — спросил Мило.

— Не уступай искушению того, чтобы проявить слабость в своих отношениях с ней, — предостерёг его я. — Она любит тебя, но одновременно она должна бояться тебя. Она должна знать, что, Ты не будешь шутить с ней. Она должна постоянно осознавать, что живёт под угрозой твоего наказания.

— Я понимаю, — сказал мужчина.

— А поскольку она — женщина, — продолжил я, — иногда она может, из любопытства, или по глупости, особенно вначале, захотеть проверить силу твоей воли, чтобы определить, нельзя ли раздвинуть границы её условий.

— Господин! — попыталась протестовать Лавиния.

— Тогда твоё дело будет продемонстрировать ей, насколько они нерушимы, быстро, решительно, наглядно.

— Понимаю, — кивнул Мило.

— Она обязательно захочет знать, если можно так выразиться, длину её цепи, расположение стен её камеры. Но одновременно с этим, она захочет получить уверенность относительно твоей силы. Она захочет узнать, что Ты — её господин, действительно, и во всём изобилии реальности. Изучив это, она больше не будет устраивать подобных глупостей в будущем. Ей надо почувствовать, что камень твёрд и что огонь горит. Зато впредь она будет на своём месте, радостной и удовлетворённой.

— Плеть, — подсказала Лавиния, — расскажите ему о плети, Господин!

— Это — символ власти и инструмент наказания, — кивнул я. — Рабыня является объектом её приложения. Некоторые рабовладельцы считают, что весьма полезно иногда напоминать рабыне о её реальности на практике, хотя бы для того, чтобы напомнить ей, что она — рабыня.

— Как можно чего-то столь красивого касаться грубой кожей? — ужаснулся Мило.

— Это, помогает нам научиться повиноваться и знать, кто господин! — засмеялась рабыня.

— Купи плеть, — посоветовал я ему.

— Да, Господин, — поддержала меня Лавиния.

— Ты хочешь, чтобы я купил плеть? — удивлённо спросил Мило у рабыни.

— Да, Господин! — ответила она.

— Но, почему? — не понял мужчина.

— Таким образом, у меня не останется ни малейших сомнений в том, что должна повиноваться и угождать вам! — объяснила женщина.

— Понятно, — протянул Мило.

— Кроме того, у вас под рукой всегда будет удобное орудие для того, чтобы скорректировать моё поведение и провести наказание, — добавила она.

— Плеть, конечно, не то чтобы абсолютно необходима, — заметил я. — Существует множество других средств и способов наказания.

— Верно, — согласилась со мной Лавиния.

— Но есть очень много чего, что говорит в пользу плети, — сказал я. — Прежде всего, это самый простой и самый практичный аксессуар для подобных целей. Кроме того, он традиционный и, конечно, имеет немалую символическую ценность.

Лавиния, стоявшая на коленях, посмотрела вверх на Мило, своего хозяина и не замедлила подтвердить мои слова:

— Да, Господин!

— Вы думаете, что я действительно должен приобрести плеть? — осведомился тот.

Честно говоря, меня порадовало, что на этот раз он адресовал свой вопрос ко мне, а не к рабыне. Это намекнуло мне, что он начинал постигать смысл своей власти. В таких вопросах решение всегда принимает свободный мужчина, и только от него оно зависит, а никак не от рабыни. Лавиния искоса посмотрела на меня и довольно улыбнулась. Похоже, она тоже, к своему немалому восхищению, заметила, что была отстранена от этого вопроса. Мило быстро научился, как следует относиться к ней, а именно, как рабовладелец. Она была рабыней. Такие решения должны принимать другие. Она не могла участвовать в них, но, как и подобало для рабыни, обязана была принимать их последствия.

— Конечно, — заверил я Мило.

Казалось, он обдумывал этот вопрос.

— И если она, — сказал я, мельком взглянув на Лавинию, — вызовет твоё неудовольствие, сразу используй плеть на ней, буквально и жёстко.

Мужчина с трудом проглотил слюну, а его рабыня застенчиво склонила голову.

— Она — рабыня, — напомнил я, — а не свободная спутница, которую нельзя потрогать без её разрешения, которой ничего нельзя сделать, даже если она превращает твою жизнь в пытку, даже если она сводит тебя с ума, даже если она собирается разрушать тебя хорт хортом.

— Он она так красива, — прошептал он. — Мне трудно даже думать о том, чтобы коснуться её плетью.

— Иногда, — пожал я плечами, — именно те, кто оказываются самыми красивыми, больше всего нуждаются в хорошей порке.

— Я могу говорить? — спросила Лавиния.

— Да, — разрешил Мило.

— Дело в том, Господин, — сказала она, — что я люблю вас и хочу чтобы Вы иногда наказывали меня плетью.

Мужчина озадаченно уставился на неё.

— Я хочу знать, что я — ваша рабыня, — пояснила женщина.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Мило.

— Покажите мне, что Вы — мой господин.

— Не могу понять этого, — признался мужчина.

— Это связано с тем, чтобы быть зависимой от господина, — попытался объяснить я, — с тем, чтобы быть по-настоящему его собственностью.

— Интересно, — хмыкнул Мило.

— Для женщины, я рекомендовал бы плеть с пятью широкими ремнями, — посоветовал я.

Лавиния поражённо уставилась на меня. Похоже, она не ожидала, что это окажется именно такая плеть. Подозреваю, что рабыня уже успела пожалеть о своих недавних терпимости и энтузиазме. Если дело могло дойти до этого особого орудия, и она знала, что должна будет повстречаться с ней, то многие вопросы, следовало бы пересмотреть с учётом этой очень мрачной перспективы. На Горе невольница постоянно живёт в страхе перед этой плетью, разработанной специально для рабынь, чтобы можно было править их поведение с максимальной эффективностью, но не оставлять долго незаживающих следов, которые могли бы уменьшить ценность имущества.

— Что-то не так? — поинтересовался я у Лавинии.

— Я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы мой господин был мною доволен, — заверила она меня.

— Я в этом нисколько не сомневаюсь, — усмехнулся я.

— Кажется, она знает эту плеть, — заметил Мило.

— Как минимум, она слышала о ней, — кивнул я. — Можешь мне поверить, что с этой плетью, висящей на стене твоего дома, она окажется самой превосходной рабыней, особенно если она хоть раз почувствовала её на своей шкуре. Это — превосходный инструмент. Ты сможешь купить один экземпляр всего за один, максимум два медных тарска. Сущая ерунда, учитывая те деньги, которые у тебя будут.

— Не понял, — удивился он.

— Я настоятельно советую тебе оставить Ар, — порекомендовал я ему.

— Я это и сам понимаю, — заверил меня он.

— Но для этого, — сказал я, — тебе нужны деньги.

— Увы, — улыбнулся Мило, — как раз их-то у меня и нет.

— Вот десять монет золотом, — отсчитал я поблёскивающие диски в подставленную руку недоверчиво уставившегося на меня Мило.

Кстати, я уже отдал по пятнадцать монет Тольнару и Венлизию. Они поддержали законы Ара и сохранили свою честь. Кроме того, судьи собирались разослать с курьерами соответствующие бумаги и несколько заверенных копий с них в различные места и города, определенным заинтересованным сторонам, как официальным, так и неофициальным. Это должно было сделать практически невозможным для Серемидия, вернуть их все. Само собой, мои копии остались при мне. А Тольнар и Венлизий, послушавшись моих рекомендаций, что было весьма мудро с их стороны, решили удалиться из Ара сами, и прихватить с собой свои семьи. Пятнадцать золотых монет было целым состоянием. Это позволило бы им с лёгкостью перебраться в любое другое место и быстро восстановить своё положение до уровня, которого они могли бы пожелать. В тот момент, когда Бутс Бит-тарск заполучил Домашний Камень Форпоста Ара, у меня имелось что-то около девяноста золотых, оставшихся от той сотни, которые нам достались под Брундизиумом. Бутсу я отдал половину от этой суммы, то есть сорок пять монет, оставив себе остаток. Затем по пятнадцать — Тольнару и Венлизию, и вот теперь десять для Мило. В результате, у меня сохранилось ещё пять. Пять золотых монет, кстати, на Горе считаются весьма неплохим состоянием. На эту сумму во многих городах, за исключением, пожалуй, теперешнего Ара, с его ценами на жильё и дефицитом продуктов, можно было бы беззаботно жить в течение многих лет.

* * *

Хотя это и не в моих правилах включать примечания, сделанные Кэботом на полях, краткие пояснения, и тому подобные примечания, которые зачастую являются неофициальными и очевидно приписанными к тексту его рукописей в разное время, но думаю, что было бы правильно сделать некоторые гипотезы относительно приблизительной эквивалентности гореанских финансов. Безусловно, многое зависит от города и веса. Например, можно предположить, что «двойной тарн» является монетой равной по массе двум «одинарным тарнам». Точно также можно заключить, что один медный тарск обычно равен восьми бит-тарскам, которые являются результатом разрезания круглой монеты пополам, затем половины, также делятся пополам, и в свою очередь, каждая из четвертин делится ещё пополам. Аналогично на те же восемь частей разрезают круглый каравай гореанского хлеба выпеченного из са-тарновой муки. Также очевидно, что во многих городах сто медных тарсков равно серебряному тарску, а десять серебряных тарсков эквивалентны, в зависимости от их веса места чеканки и так далее, одной золотой монете, например, «одинарному тарну». Соответственно, на основе этого подхода, эквиваленты, конечно очень приблизительно и вероятно это истинно только для определенных городов, составили бы восемь бит-тарсков к медному тарску, сто медных тарсков к серебряному, и десять серебряных к золотой монете — одинарному тарну. Основываясь на данной гипотезе, можно вычислить, что в одинарном золотом тарне содержится примерно 8 000 бит-тарсков. J.N.

* * *

— В таком случае, разрешите мне вернуть одну из этих золотых монет вам, — попросил Мило.

— Почему? — поинтересовался я.

— Вы заплатили за меня бит-тарск, — смущённо улыбнулся он. — Таким образом я не хотел бы, чтобы Вы теряли деньги на этой сделке.

— Он уже научился чести и великодушию, — кивнул я Лавинии. — Причём очень быстро.

— Он — мой господин, — не без гордости заявила она.

— Вот видишь, — продемонстрировал я монету Марку, — я получил значительную прибыль.

— Тебе следовало бы подать прошение о вступлении в касту Торговцев, — усмехнулся он.

Новообращённая рабыня, что в браслетах и кандалах лежала на боку в стороне, прикованная к кольцу цепью за шею, издала тихий стон.

Тем временем я вернул сэкономленный золотой обратно в свой кошелёк.

— Тебе нужно уходить, — напомнил Марк актёру.

— Но чуть позже, — остановил я Мило, окинув взглядом мою новую рабыню, которую решил назвать «Талена».

Именно такое имя было указано в её бумагах в качестве её первой рабской клички, посредством которой она могла в дальнейшем упоминаться в судах, действующих по нормам общего права как, скажем, рабыня, которая на такую-то и такую-то дату была известна под именем «Талена». Это, конечно, ни с коем случае не мешало изменить её кличку, хоть сейчас, хоть позже, хоть один раз, хоть несколько. Рабынь, как и любых других животных, можно именовать и переименовывать так, как это понравится их владельцам. И вообще, если хозяин пожелает, то он может их никак не назвать.

Женщина издала ещё один тихий, словно протестующий, стон, затем немного шевельнулась. Я заметил, как её руки начали слабо дёргать браслеты наручников.

Подойдя к столику, я взял с него графин вина. Потом я вернулся к рабыне и, недолго думая, опрокинул графин, вылив вино на прямо на неё. Талена дёрнулась под тонкой холодной струйкой, и очнувшись, обнаружила, что лежит на полу, прикованная цепью.

— Кто посмел! — закричала она.

Не обращая внимания на её вопли, я передал графин Марку, который отставил его в сторону.

— Ты! — воскликнула женщина, по-прежнему лежавшая на боку, повернув голову и уставившись на меня. — Это — действительно Ты?

— На колени, рабыня, — рявкнул я, вздёргивая её на колени.

— Это — Ты! — в ужасе вскрикнула она, теперь стоя на коленях.

— Твоё имя — Талена, — сообщил я. — Это — имя я наложил на тебя.

— Слин! — прошипела женщина. Встать она не могла, поскольку цепь соединявшая наручники с ножными кандалами была совсем короткой.

— Лавиния, — позвал я. — Подойди сюда и встань на колени рядом с моей новой рабыней.

Рабыня Мило повиновалась, но с заметным беспокойством.

— Самка слина! — закричала на неё Талена.

Лавиния замерла, стоя рядом с ней и глядя прямо перед собой.

— Слин! — прошипела рабыня, та, что Талена, естественно, на Мило.

— Я был рабом-соблазнителем, — развёл он руками. — Я повиновался приказам моего владельца.

— Слин! Слин! — закричала женщина.

— Ты поосторожней, — предупредил я Талену, — Ты всё-таки обращаешься к свободному мужчине.

— Ты свободен? — поражённо спросила она, обращаясь к актёру.

— Да, — кивнул тот. — Я свободен.

— Это невозможно! — воскликнула бывшая Убара.

— Ну почему же, — пожал он плечами. — Теперь я свободен, а Ты — рабыня.

— Рабыня? — возмущённо повторила Талена. — Да как Ты смеешь произносить такое, Ты, слин!

— Итак, вот перед нами стоят рядом две рабыни, обе на коленях, обе доступны для осмотра, обе голые, — сообщил я, обращаясь к Мило.

Талена принялась дёргать за спиной руками, закованными в браслеты.

— Ты можешь натереть запястья, — предупредил я её.

— Слин! — всхлипнула она.

— Одна из них моя, вторая твоя, — продолжил я.

— Да, — кивнул актёр.

— А теперь я предлагаю тебе обмен, — сказал я. — Если хочешь можешь забрать себе ту женщина, которую я решил назвать Таленой, а мне тогда останется твоя Лавиния.

Талена сначала недоверчиво посмотрела на меня, а затем переведя сверкнувшие дикой надеждой глаза на Мило, внезапно закричала:

— Выбери меня! Выбери меня! Я не останусь в долгу! Я дам тебе тысячи золотых монет. Я вознагражу тебя виллами! Я отдам тебе сотню красавиц-рабынь. Если пожелаешь, я дам тебе мальчиков! Я назначу тебя на самые высокие должности в Аре!

— Ну уж нет, — даже отпрянул от неё мужчина.

— Но Ты же не предпочтёшь мне эту голую рабыню? — спросила бывшая Убара.

— Но Ты тоже — голая рабыня, — заметил Мило.

— Но Ты считаешь меня самой красивой женщиной на всём Горе! — заявила она.

— Нет, — отрицательно покачал он головой.

— Но Ты же сам говорил мне это! — напомнила Талена.

— И Ты мне поверила? — поинтересовался Мило.

Женщина в беспомощном гневе уставилась на него.

— Кто же тогда красивее меня? — осведомилась она.

— Лавиния, — улыбнулся он, глядя на свою рабыню.

— Господин! — выдохнула женщина, сияя как золотая монета.

— Эта рабыня! — возмутилась Талена.

— Именно эта рабыня, — кивнул Мило.

— Абсурд! — в гневе закричала бывшая Убара.

— И именно она самая красивая женщина на всём Горе, — заявил мужчина.

— Господин шутит, — рассмеялась Лавиния.

— Разумеется, — не стал отрицать он, — я же не видел всех женщин Гора.

Лавиния восхищенно захихикала.

— Но из тех кого я видел, — совершенно серьёзно добавил Мило, — она самая красивая!

— Правда, Господин? — застенчиво потупив взгляд спросила Лавиния.

— Конечно правда! — заверил её мужчина.

— По крайней мере, я постараюсь быть таковой для вас, — пообещала она.

— Конечно, — улыбнулся Мило, — Ты обязательно постараешься, моя красотка-рабыня.

— Я люблю Вас, Господин! — воскликнула Лавиния.

— А разве я не красивая? — возмущённо поинтересовалась Талена.

— Ты не лишена привлекательности, — оценил её достоинства Мило.

— Что значит «не лишена привлекательности»! — вскипела она.

— Именно это и означает, — пожал плечами мужчина.

— Я красивая! — заявила бывшая Убара.

— Вероятно, Ты могла бы принесли своему владельцу неплохую прибыль, — признал он.

— Тысячи золотых монет! — воскликнула Талена.

— За одну только твою женственность, закованную в цепи? — скептически уточнил я.

— Конечно! — кивнула она.

— Ты прошла обучение? — поинтересовался я.

— Конечно, нет!

— В таком случае, Ты ушла бы с прилавка за что-то между двумя и тремя серебряными тарсками, — оценил я.

Это казалось разумной ценой, учитывая текущее состояние рынка.

— Это абсурдно! — бросила Талена.

— Запомни, — усмехнулся я, — мужчины покупают только женщину, причём для того, для чего она хороша.

— Слин!

— Мило пора уходить, — снова напомнил Марк.

— Да, — согласился я.

— Ты действительно предпочёл эту шлюху-рабыню мне? — всё ещё не веря спросила Талену у Мило.

— Конечно, — кивнул тот.

— Всего лишь к такой же шлюхе-рабыне, — усмехнулся я.

— Совершенно верно, — согласился со мной Мило.

— Слин! — зло выплюнула бывшая Убара.

— Вот так, тебе предпочли другую, — развёл я руками.

Женщина обожгла меня гневным взглядом.

— Не расстраивайся, — попыталась успокоить её Лавиния. — Мы обе всего лишь рабыни, и мужчины могут рассматривать, оценивать и выбрать нас так, как им нравится. В другое время или в другом месте их выбор мог бы быть другим.

— Самка слина! — зашипела на неё Талена.

— Нам пора уходить, — сказал Мило.

— Я раздета, Господин, — напомнила ему рабыня.

— Пусть оденется, — посоветовал я. — Можно взять ту одежду, в которой она пришла сюда, а также что-нибудь из нарядов прежней Убары Ара.

Если бы Талена могла убивать взглядом, меня бы уже не было в живых.

— Считай что за них заплачено той золотой монетой, что Ты мне вернул, — сказал я Мило.

— Отлично, — кивнул актёр.

Лавиния метнулась собирать одежду.

— Не забудь про тунику с раздевающим узлом! — крикнул ей Мило.

— Да, Господин! — понимающе засмеялась рабыня, на ходу подхватывая упомянутый наряд.

— Было бы неплохо, как мне кажется, замаскировать её под свободную женщину, — подсказал я.

— Верно, — согласился со мной Мило, и указал женщине на предметы одежды, валявшиеся у его ног, оставленные там прежней Убарой.

Лавиния, поспешила туда и опустилась на колени, чтобы разобраться в них. В результате она снова оказалась на коленях у ног Мило. Рабыня, с совершенно счастливым выражением на лице, посмотрела вверх, на своего хозяина, а затем согнулась, приступив к своей работе.

— Ой, здесь кошелёк! — сообщила она.

— Это мой! — выкрикнула Талена.

— Тяжёлый, — прокомментировала Лавиния.

— Отдай его своему господину, — велел я, и встретив удивлённый взгляд Мило, сказал: — Оставь себе.

— Это моё! — попыталась возмутиться бывшая Убара.

— Рабыням ничего не принадлежит, — напомнил ей я. — Они сами имущество.

Мило, пожав плечами, опустил кошелёк за отворот своей туники. Несколько монет меньшего достоинства, чем золотые, как мне показалось, ему бы не помешали.

— И это не забудь, — напомнил я, поднимая маленькую закрытую кожаную капсулу на шнурке, содержавшую компрометирующее актёра, на тот момент, когда он был рабом, послание, которое прежняя Убара носила на шее.

— Благодарю! — улыбнулся он.

Талена немного подёргалась, беспомощно и бесполезно.

Капсула исчезла под его туникой, вслед за кошельком.

— А что насчёт того письма, которое Ты сам получил? — полюбопытствовал я. — Подозреваю, что оно уничтожено?

— Оно было слишком красивым, чтобы уничтожить, — признался мужчина. — Я привязал к нему нить и опустил его между камнями в театре. С помощью этой нити я легко смогу вернуть его.

— Сделай это, — посоветовал я.

— Конечно же, я не оставлю его в Аре, — заверил меня актёр.

— Это письмо сочинила и написала Лавиния, — сообщил ему я.

— Я догадался об этом во время событий этого утра, — улыбнулся он, — оно не могло быть написано Таленой из Ара.

— Вот этой рабыней? — кивнул я в сторону женщины.

— На тот момент, когда она была Таленой из Ара, — поправился Мило.

Талена сердито отвела взгляд.

— Я рад узнать, — сказал Мило своей рабыне, — что это Ты написала то письмо.

— Я рада, если мой господин доволен мной, — застенчиво отозвалась она.

— Оно очень красиво, — похвалил актёр.

— Я выстрадала каждое слово в том письме, — призналась Лавиния.

— И оно получилось совершенным, — заверил её Мило.

— В нём, — добавила женщина, — я излила свои чувства к вам. Я обнажила перед вами свои мысли, мечты, надежды, эмоции и своё сердце. Я разделась перед вами. Я бросила себя к вашим ногам, отдала себя на ваше милосердие.

— Оно было похоже на письмо рабыни к своему господину, — заметил он.

— Так оно и было, — подтвердила Лавиния, нежным голосом.

— Одевайся, рабыня, — понукнул её я.

— Да, Господин, — дернулась она, выходя из задумчивости, и уже через мгновение задрапировалась в одежды, которые прежде носила Талена.

— Эй, это — моя одежда! — возмущённо крикнула Талена. — Скажите этой рабыне, что бы она немедленно сняла мою одежду!

— Уверен, что она не привлечет особого внимание на улице, — предположил я. — Честно говоря, я не думаю, что великий Мило в компании свободной женщины станет какой-то новостью для прохожих. Разумеется, женщина предприняла бы максимальные усилия, чтобы удостовериться, что её лицо скрыто.

— Конечно, Господин! — улыбнулась Лавиния, поняв мой намёк и подбирая с пола вуаль.

— Самка слина! — прошипела Талена.

— И если вас увидит кто-либо, знающий об уловках Аппания, — усмехнулся я, — то они, по-видимому, улыбнутся про себя, подумав, что эта таинственная свободная женщина вскоре может обнаружить себя, одетой в несколько менее скрывающие одежды, а возможно, немногим более чем в рабский ошейник.

Лавиния не выдержала и засмеялась. Конечно, под одеждами она по-прежнему оставалась именно в таком ошейнике.

— А если кто-либо увидел, как сюда вошла новая рабыня, тогда ещё бывшая свободной женщиной, — добавил я, — возможно, они будут готовы предположить, к её переходу в надлежащее состояние.

Талена чуть не захлебнулась от ярости.

Лавиния замерла перед нами. Теперь она была практически полностью одета, оставалось только закрепить вуаль и накинуть капюшон.

— Как вам нравится ваша свободная женщина, Господин? — поинтересовалась она у Мило.

— Ты не моя свободная женщина, — усмехнулся мужчина. — Ты — моя рабыня.

— Но на мне одежды свободной женщины, — заметила она.

— Мне понравится снимать их с тебя, — заверил её актёр. — Немного позже.

— Я буду с нетерпением ждать этого момента, — улыбнулась она.

— Вам пора уходить, — напомнил Марк.

Мило кивнул, соглашаясь с мнением молодого воина.

Но прежде чем покинуть нас, Лавиния опустилась на колени передо мной. Это выглядело парадоксально, женщина одеждах сокрытия стояла на коленях перед мужчиной.

— Спасибо за то, что отдали меня Мило, Господин, — поблагодарила она, а затем, нежно и благодарно, поцеловала мои ноги.

Потом рабыня повернулась и, прижавшись губами к ногам Мило, своего господина, сказала:

— Я люблю Вас, Господин!

— Закрепи вуаль, — приказал он, и женщина, не поднимаясь с колен, пришпилила вуаль, а затем накинула капюшон.

— Желаю всего хорошего, — сказал я.

— И от меня всего хорошего, — кивнул Марк.

— Я благодарю вас за всё, — поклонился Мило.

— Это был пустяк, — заверил его я.

Посмотрев вниз на Лавинию, теперь полностью скрытую от наших взглядов, я напомнил:

— И не забудь купить плеть.

— Не забуду, — пообещал актёр.

— Если Вы будете недовольны мной, — заявила рабыня, — накажите меня настолько ужасно, чтобы я запомнила, что должна угождать вам.

— Именно так я и поступлю, — пообещал ей Мило, и она опустила голову, демонстрируя свою покорность.

— Мы оба желаем вам всего хорошего, — попрощался с нами Мило, и мы по очереди пожали друг другу руки.

— Не оставляй меня здесь одну с этими мужчинами! — воскликнула Талена, но Мило, не обращая на неё никакого внимания, покинул комнату, сопровождаемый его рабыней.

А мы повернулись лицом к Талене, сразу же немного съёжившейся в своих цепях.

— Вам это не сойдёт с рук, — прошептала она.

— Да я уже вышел сухим из воды, — усмехнулся я.

— Не понимаю, — сказала женщина.

— Ты принадлежишь мне, — объяснил я. — Ты теперь моя рабыня.

Глаза бывшей Убары сверкнули от ярости.

— Слава Талене, — насмешливо произнёс я, — Убаре Ара.

— Да! — воскликнула она.

— Нет, — развёл я руками.

— Нет? — спросила женщина.

— Конечно, нет, — кивнул я. — Ты что, не понимаешь, что тебя дразнят, рабыня?

— Это — простая формальность! — заявила она.

— Нисколько, — заверил её я. — Ты — моя рабыня полностью по закону.

Талена в ярости уставилась на меня.

— Твоё рабство полное, — сообщил я, — согласно всем законам Ара, и Гора. Твои бумаги и заверенные копии с них, будут разосланы и сохранены в сотне мест.

— Вам никогда не вывезти меня из города! — попыталась убедить нас Талена.

— Это может быть легко осуществлено, — заверил я её, — причём в то время, которое я тебе назначу.

— Когда Ты мне назначишь? — переспросила она.

— Да, — кивнул я. — Не далее как завтра я через курьера извещу Серемидия о твоём местонахождении.

— Я ничего не понимаю! — озадаченно крикнула женщина.

— А всё очень просто. Он же не будет знать, что Ты порабощена, — объяснил я. — Он будет думать, что Ты всего лишь оказалась достаточно глупа, чтобы оставить Центральную Башню без телохранителей, и возможно попалась грабителям. Уверен, Ты сможешь изобрести некую правдоподобную историю.

— Он спасёт меня! — заявила Талена.

— Да, и Ты вернёшься к своей роли Убары Ара, — усмехнулся я. — Всё будет казаться почти как прежде, за одним исключением, конечно. Ты теперь, видишь ли, моя рабыня.

— Ты безумец! — заключила она.

— И Ты не будешь знать, когда я приду за тобой, — добавил я и, заметив испуг в её глазах, предупредил: — А я приду за тобой. Это я тебе обещаю!

— Нет! — воскликнула женщина, внезапно севшим голосом.

— Да, — заверил её я. — Я приду, чтобы потребовать свою рабыню.

— Я буду в Центральной Башне! — ответила она. — В окружении гвардейцев!

— И всё равно, Ты будешь знать, что однажды я приду за тобой.

— Почему Ты не хочешь оставить меня себе сейчас? — растерянно спросила Талена.

— Моя работа в Аре ещё не закончена, — пожал я плечами.

— Твоя работа в Аре? — переспросила она

— Кос должен быть выброшен из Ара, — объяснил я.

— Серемидий выследит тебя! Я прослежу за этим! — предупредила Талена.

— Серемидий долго не протянет, — усмехнулся я. — Я уже проследил за этим.

Марк озадаченно посмотрел на меня.

— Мирон исполнит это, — кивнул я ему.

— Не понял, — признался он.

— Ты всё сам увидишь, — отмахнулся я.

— Каисса? — уточнил воин.

— Своего рода, — улыбнулся я.

— Гвардейцы перевернут Ар вверх дном, но найдут тебя! — заявила женщина.

— Есть одно местечко, куда, как я думаю, они, скорее всего, заглянуть не догадаются, — сказал я.

— Какое местечко? — поинтересовалась она.

— Любопытство не подобает кейджере, — напомнил я Талене, и та сердито задёргалась в своих наручниках.

Место, которое я имел в виду, конечно, было внутри их собственных рядов.

— Кос никогда не уйдёт из Ара! — заявила бывшая Убара. — Кос слишком силён! Кос неукротим!

— Когда-то многие думали, что и Ар был неукротим, — пожал я плечами.

— Ар постарел, и теперь будет носить ярмо Коса! — презрительно бросила она.

— Не будь слишком уверена в этом, — усмехнулся я. — И ещё, раз уж Ты теперь рабыня, то это тебе грозит оказаться в ярме.

— Я не рабыня! — прошипела Талена.

— Забавно! — констатировал я.

— Верни бумаги! — потребовала она. — Я куплю свою свободу.

— У тебя ничего нет, — напомнил я.

— Серемидий может организовать их отзыв, — заявила женщина.

— И Ты позволишь ему узнать, что Ты — рабыня? — осведомился я.

Талена побледнела, но затем сказала:

— Да, в случае необходимости!

— Впрочем, это не имеет никакого значения, — отмахнулся я.

— Не понимаю, — сказала она.

— Ты не продаёшься, — пояснил я.

— Слин! — крикнула женщина.

— Она пробудет здесь до завтра, — сообщил я Марку, — соответственно, сейчас её надо накормить и напоить.

— Накормить и напоить? — сердито переспросила она.

— Да, — кивнул я. — Уверен, что завтра в полдень Ты будешь мне благодарна за то, что я это сделал.

— Как Ты добр, — ядовито заметила она.

— В целом, — пожал я плечами, — если рабыня не вызывает моего неудовольствия, и старательно и с совершенством служит мне, я отношусь к ней с добротой.

— Я ненавижу тебя! — выкрикнула Талена, глядя, как я подошёл к столику и взял с него поднос с вкусностями.

— Вина не осталось, — сообщил я Марку. — Ты не сходишь в соседнюю комнату, чтобы наполнить графин водой?

— Без проблем, — кивнул он.

— Не трогай меня! — прошипела Талена, когда я через мгновение присел около неё.

— У тебя уже пропал интерес к тому, чтобы предложить мне своё расположение, и тем купить свою свободу? — поинтересовался я.

Женщина внезапно заинтересованно посмотрела на меня. Я ответил ей откровенно оценивающим взглядом.

— Возможно, — жеманно проговорила она.

Я поставил поднос на пол слева от себя. Подготовленный к использованию кляп лежал немного позади женщины по левую руку от неё.

Талена медленно, дюйм за дюймом переставляя колени, двинулась ко мне. Приблизившись почти вплотную, она вытянула шею, сложила губы как для поцелуя и закрыла глаза.

Так и не дождавшись того, что я коснусь её губ, она открыла глаза и удивлённо посмотрела на меня.

— Знаешь, когда-то я думал, — признался я ей, — что Марленус поторопился, отрекаясь от тебя, но теперь я вижу, что тогда он, хотя и был твоим отцом, понял тебя гораздо лучше, чем я. Он рассмотрел в своей дочери рабыню.

Женщина, брякнув цепями, отпрянула от меня, в ярости сверкнув глазами.

— Ты прекрасно выглядишь в качестве рабыни, — сообщил я ей. — Это то, кто Ты есть.

— Я ненавижу тебя! — выплюнула она.

— А что касается твоего расположения, — усмехнулся я, — не утруждай себя этим вопросом. Оно и так моё, стоит мне только захотеть и приказать.

Талена задрожала от переполнявшего её гнева.

— Она принадлежит ошейнику, — заметил Марк.

— Ты заметил? — спросил я.

— Это было трудно не заметить, — пожал он плечами.

Юноша принёс винный графин, теперь заполненный водой.

— В конечном счёте, она будет моей целиком, — сказал я. — К тому же, скоро всему миру, а не только нам одним, будет ясно, что она — рабыня.

— Вы оба — слины! — всхлипнула женщина.

— Открывай рот, — приказал я. — Время кормёжки.

Талена ошеломлённо уставилась на меня.

— Вот именно, я буду кормить тебя так, как кормят таких как Ты, то есть рабынь, — усмехнулся я, вкладывая в её рот одну из конфет, которую она, что интересно, через мгновение проглотила, не скрывая своей злости.

Это, кстати, является весьма обычной практикой, когда первое кормление новой рабыни проходит с руки её хозяина. Также это может быть сделано и потом, когда, время от времени, господин может, захотеть покормить свою невольницу с руки. Подобная практика, сама по себе символичная, помогает женщине, на самом глубинном уровне, осознать, что в плане еды она полностью зависит от рабовладельца, что именно с его руки, если можно так выразиться, она питается.

— Хотя это, конечно, нельзя сравнить с кухней в Центральной Башне, — признал я, — которая считается лучшей по сравнению с кухней дворца в Тельнусе, но Ты-то теперь не должна ожидать, что тебе, как рабыне достанется что-то с барского стола.

Талена проглотила второй лакомый кусочек, полученный с моей руки.

— Жаль, что у нас под рукой не нашлось для тебя рабской каши, — притворно вздохнул я.

Женщину даже передёрнуло от отвращения.

— Всё, — развёл я руками, — с тебя достаточно. Теперь мы должны беспокоиться о твоей фигуре. Ты весишь немного больше нормы, как мне показалось. В пага-таверне или борделе, тебе бы, с такими показателями, и того не дали бы.

— Не говори обо мне так, — скривила она рот.

— Уверен, Ты сама хотела бы хорошо выглядеть, пресмыкаясь на мехах, у ног мужчины, в полутёмном алькове, — предположил я.

— Я! — возмутилась Талена. — В алькове?

— Конечно, — кивнул я.

— Никогда! — выкрикнула она.

— Интересно, как бы Ты себя показала? — полюбопытствовал я.

— Я бы себя никак не показала, — заявила моя новая рабыня.

— О да, уж поверь мне, Ты именно это бы и сделала, — заверил её я.

Талена бросила на меня надменный взгляд.

— Там есть плети и цепи, — напомнил я, заставив женщину побледнеть.

— И перед кем я, как Ты ожидаешь, должна была бы, показать себя? — осведомилась она.

— Перед любым мужчиной, — пожал я плечами.

— Понимаю, — буркнула она.

— Причём приложив все свои способности, — добавил я. — Как знать, возможно, когда-нибудь, Тольнар или Венлизий, могут проявить интерес к тебе, чтобы проверить, сможешь ли Ты удовлетворить их ожидания.

Талена недоверчиво посмотрела на меня.

— И если Ты не справишься, — усмехнулся я, — они, несомненно, могут наказать бы тебя со всей строгостью, вплоть до убийства.

— Этих я вообще не понимаю, — проворчала женщина. — Как можно было ради закона, подвергать опасности свои карьеры и жизни, и отправиться в изгнание.

— Есть такие мужчины, — развёл я руками.

— Я их не понимаю, — буркнула Талена.

— Это потому, что Ты не понимаешь чести, — объяснил я.

— Честь, — сморщилась она, — это для дураков.

— Почему-то меня не удивляет, что та, что придерживается таких взглядов, стала предательницей.

Женщина раздражённо вскинула голову.

— Ты предала свой Домашний Камень, — обвинил я.

— Это — всего лишь кусок скалы, — бросила она.

— Мне жаль, что сейчас у меня нет времени на твою дрессировку, — сказал я.

— Мою дрессировку? — переспросила Талена.

— На твою дрессировку как рабыни, — ответил я.

Она, не веря своим ушам, уставилась на меня.

— Впрочем, это может пождать, — заметил я.

— Ты позабавил меня, — усмехнулась женщина. — Ты происходишь из мира слабаков! Ты слишком слаб, чтобы дрессировать рабыню.

— А Ты помнишь нашу последнюю встречу? — спросил я.

— Конечно, — ответила Талена.

— Ту, что произошла в доме Самоса, первого работорговца Порт-Кара, — напомнил я.

— Да — кивнула она.

— Ты тогда не стояла на коленях, — сказал я.

— Нет, — согласилась женщина, немного ёрзая на месте.

— Но на тебе был рабский ошейник.

— Возможно, — не стала прямо отвечать она.

— Правда, тогда я ещё не понимал, насколько правильно он оказался на твоей шее, — признал я, отчего Талена сердито отвела взгляд. — Впрочем, точно так же правильно он мог бы находиться на шее любой женщины.

Женщина немного покрутила руками в браслетах наручников.

— В то время я не мог даже подняться со своего стула без помощи, — вспомнил я. — Я был ранен на севере мечом, лезвие которого было смазано ядом из лаборатории Суллиуса Максимуса, прежде бывшего одним из пяти Убаров Порт-Кара.

Талена промолчала.

— Возможно, Ты вспомнишь, как Ты смеялась надо мной, как издевалась и презирала меня.

— Теперь я голая и на коленях перед тобой, — заметила она. — Возможно, это удовлетворит тебя.

— Это — только начало моего удовлетворения, — заверил её я.

— Не прикидывайся сильными, — усмехнулась женщина. — Я-то знаю, насколько Ты слаб, родившийся в мире слабаков. Ты прибыл сюда из мира, где женщины могли бы уничтожить тебя тысячей разных способов, где тебе даже было запрещено касаться их.

Не говоря ни слова, я выжидающе смотрел на неё.

— Я и сейчас презираю тебя, — заявила Талена, — точно так же, как я презирала тебя тогда.

— И Ты не думала, что я приду снова? — поинтересовался я.

— Нет, — бросила она.

— Возможно, это объясняет то, что Ты решила, что тебе будет позволено оскорблять меня, — задумчиво проговорил я.

— Нет, — засмеялась Талена. — То, что Ты был прикован к стулу, было забавно, но я знала, что Ты освободишь меня, что я могла делать с тобой всё, чего бы мне ни захотелось, причём совершенно безнаказанно. Я презираю тебя.

— Не думаю, что тебе было бы столь же забавно, — заметил я, — если бы это Ты была той, в чьём теле жил яд, парализуя тебя, лишая возможности двигаться. Подозреваю, что такой яд всё ещё производят, а значит, его можно было бы раздобыть. Возможно, будет забавно ввести его в твоё соблазнительное тело. Достаточно-то всего лишь маленькой ранки, как от булавочного укола.

— Нет! — вскрикнула женщина в тревоге.

— В конце концов, с рабыней может быть сделано всё что угодно, — напомнил я.

— Пожалуйста, не надо! — сказала она, пытаясь отползти от меня.

— Впрочем, мне кажется, что будет лучше, освободить твои прекрасные ноги, чтобы Ты смогла бы ходить здесь, и служить мне, или станцевать передо мной для моего удовольствия.

— Танцевать! — воскликнула Талена, ошеломленно глядя на меня. — Для твоего удовольствия!

— Конечно, — кивнул я. — Такая практика весьма обычна среди рабынь. Они часто танцуют перед своими владельцами. В конце концов, они принадлежат этим мужчинам.

— Да, — вынуждена была признать она.

Я на некоторое время замолчал.

— О чём задумался? — полюбопытствовала женщина.

— Да вот обдумываю, конструкцию специального стула, удерживающего стула, если можно так выразиться — тюремного стула, на который тебя можно было бы посадить, чтобы он держал тебя, скажем, в течение нескольких месяцев. Можно, конечно, поступить проще, просто приковав тебя к стулу на несколько месяцев. Думаю, это дало бы тебе возможность на себе почувствовать, каково это быть сокрушённым такими трудностями. Опять же, у тебя было бы время разобраться, действительно ли это так забавно, как тебе показалось.

— Пожалуйста, не надо говорить мне об этом!

— Готов поспорить, — сказал я, — что уже после считанных анов в таком положении Ты будешь стремиться к освобождению настолько, что сама будешь упрашивать, чтобы тебе разрешенными танцевать, служить и всё остальное в придачу.

Практически того же эффекта, конечно, можно достичь самыми различными способами, например, короткими цепями, рабским ящиком, тесной конурой, узкой клеткой и так далее. Эти устройства превосходно справляются с улучшением поведения рабынь.

Женщина опустила голову. Я видел, что теперь она испугалась. Похоже она уже была не столь уверена во мне.

— Я получил противоядие в Торвальдслэнде, — сообщил я. — Его доставили мне с далёкого Тироса, и, что интересно, это было вопросом чести.

Талена подняла голову и спросила:

— А Ты знаешь, что такое честь?

— Нет, — ответил я.

— Тогда, как Ты можешь говорить об этом? — поинтересовалась она.

— Несколько раз я мельком взглянул на неё, — пожал я плечами.

— И на что она похожа? — спросила женщина.

— Она похожа на солнце, которое утром показывается из-за тёмных гор.

— Дурак! — крикнула она и, не дождавшись моей реакции, продолжила: — Слабак! Ты — слабак!

— Возможно, теперь уже не такой, каким был однажды, — намекнул я.

— Освободи меня! — потребовала Талена.

— С какой стати? — осведомился я.

— В прошлый раз Ты освободил меня! — напомнила мне она.

— С тех пор я стал мудрее, — пожал я плечами.

— Кос никто и никогда не сможет изгнать из Ара! — заявила Талена.

— Сила Коса на континенте, в противоположность его морской мощи в значительной степени зависит от наёмников, — заметил я.

— И что с того? — поинтересовалась она.

— Наёмники, в целом, за исключением некоторых компаний зарекомендовавших себя необычной преданностью особенным лидерам, таким как Пьетро Ваччи и Дитрих из Тарнбурга, парни редко заслуживающие доверие. Доверять им можно ровно настолько, насколько им заплачено.

— Это не имеет значения, — заявила Талена. — Их плата гарантирована.

— Да ну?

— Десять компаний могут держать Ар под контролем, — сказала она.

— Возможно, — пожал я плечами. — Хотя лично я в этом не уверен.

— Ты действительно намереваешься сообщить о моём местонахождении Серемидию? — спросила женщина.

— Да, — кивнул я.

— Он спасёт меня, — вздохнула она.

— Нет, — протянул я. — В некотором смысле он, или Мирон, или кто-либо другой, просто будут держать тебя для меня, точно так же, как если бы тебя держали в каких-нибудь съёмных рабских конурах.

— Какое же Ты животное, — выплюнула Талена.

— В действительности, — усмехнулся я, — они избавят меня от затрат на твоё содержание.

— Я буду возвращена к чести Убары! — заявила она.

— Нет, — покачал я головой. — Ты теперь рабыня, а рабыня не может быть Убарой. По большому счёту, Ты теперь будешь не больше, чем играть роль Убары. В некотором смысле Ты будешь самозванкой. И давай надеяться, что никто не обнаружит твой обман. Надеюсь, что Ты знаешь, что рабыню, притворяющуюся свободной женщиной, ждёт довольно суровое наказание.

Бывшая Убара бросила на меня полный ярости взгляд.

— Разумеется, немногие, по крайней мере, в настоящее время смогут заподозрить в тебе рабыню, — признал я. — Большинство ведь видит тебя только тогда, когда Ты участвуешь в государственных церемониях, выступаешь на суде, открываешь игры и на тому подобных мероприятиях, так что они будут продолжать думать, что Ты — действительно Убара. Поначалу лишь некоторые будут знать, что Ты — моя рабыня. И среди этих немногих, конечно, будем мы с тобой.

— Признаться, меня заинтриговало то, что Ты не собираешься попытаться вывезти меня из города в настоящий момент, — сказала Талена.

— Ты — всего лишь рабыня, — пожал я плечами. — Ты не столь важна.

— Понятно, — кивнула она.

— Было бы совершенно бессмысленно увозить тебя сейчас, а потому я не считаю нужным это делать. Ты должна понимать, что у меня есть другие проекты, которые имеют намного более высокий приоритет.

— Естественно, — с издёвкой протянула женщина.

— Ты можешь подождать, — сообщил ей я, — я заберу тебя в подходящий момент.

— Ну, конечно! — усмехнулась она.

— Кроме того, — добавил я, — мне будет доставлять удовольствие мысль о том, что Ты находишься в Центральной Башне.

— И чем же? — раздражённо спросила Талена.

— Тем, что Ты будешь ждать, когда я приду за тобой, — пояснил я.

— Абсурд! — воскликнула женщина.

— Особенно, меня будет забавлять то, как будут расти твои опасения и бешенство, по мере того как Ты будешь понимать как уплывает из твоих рук власть над Аром.

— Ты безумец! — заявила она.

— Ладно, теперь мне нужно напоить тебя, — сообщил ей я, поднимая графин. — Воды здесь много, но я хочу, чтобы Ты выпила её всю, поскольку следующая возможность попить у тебя появится не раньше, чем завтра. А теперь запрокинь голову.

Я приставил горлышко графина к её рту. Однако едва я это сделал, как она сжала губы и отвернула голову в сторону.

— Что ещё не так? — осведомился я.

— Этой воде уж много дней, — заявила женщина. — Она же не свежая!

— Пей давай то, что дают, — приказал я. — Причём до дна.

Она возмущённо посмотрела на меня.

— Между прочим, я могу взять тебя за волосы и запрокинуть голову, — предупредил её я, — а потом зажать тебе ноздри и просто вылить воду в рот.

— В этом нет необходимости, — поспешила заверить меня Талена.

После этого процесс до определённого момента пошёл легче.

— Пожалуйста, — попыталась протестовать рабыня.

Но я не посчитал целесообразным давать ей время на развлечения и довёл дело до конца.

Наконец, закончив, я отставил опустевший графин в сторону.

— Вот это я понимаю, приятно округлённый живот рабыни, — усмехнулся Марк.

Не удержавшись, я пару раз хлопнул по нему ладонью. Звук мало чем отличался от того, что издаёт наполненный бурдюк. Форма, кстати, как и реакция, тоже не были непохожими.

Женщина отшатнулась.

— Если бы тебе пришлось оказаться на рынке в Тахари, — сказал я ей, — Тебя бы могли заставить выпить куда больше воды, чем этот маленький графин, прежде чем выйти на рабский прилавок.

Она отползала назад ещё немного, со страхом глядя на меня, и стараясь держать между нами максимально возможное расстояние.

— Не бойся, — успокоил её я. — В настоящее время у меня нет ни малейшего намерения, тестировать тебя на предмет живости твоих реакций.

Затем я поднял с пола кляп, до сего момента спокойно дожидавшийся своего выхода на сцену слева от неё. Расширившиеся от страха глаза Талены не отрываясь, следили за свёрнутой в плотный комок тряпкой и завязками, оказавшимися в моих руках.

— Ты ведь не первый раз, оказалась рабыней, — заметил я. — Насколько я знаю, прежде Ты уже принадлежала Раску из Трева.

Талена недовольно посмотрела на меня.

— Ты ведь хорошо ему служила, не так ли? — поинтересовался я.

— Он часто наряжал меня в рабский шёлк и украшения, чтобы представить меня в самом выгодном цвете, — сказала она, — поскольку ему, гражданину Трева, нравилось владеть дочерью Марленуса из Ара в качестве рабыни, но он почти не использовал меня. Точнее, использовал, но только практически полностью для домашних работ. Казалось, он считал, что такое унижение и такие работы были подобающими для дочери Марленуса из Ара. Кроме того, я не думаю, что я особо интересовала его, особенно после того, как он добыл себе безмозглую маленькую светловолосую шлюху, прирождённую рабыню в каждом хорте её тела, которую называли Эли-нор. А вскоре Раск передал меня, женщине-пантере по имени Верна, которая увела меня в северные леса. У пантер я также служила в качестве хозяйственной рабыни, а позже была продана ими на побережье, где и попала в ошейник Самоса из Порт-Кара.

— Признаться, мне трудно поверить, что Раск из Трева не использовал тебя как рабыню, — заметил я.

— Он это делал, конечно, — не стала отрицать Талена.

— И как у тебя получалось? — полюбопытствовал я.

— Гостям он объявил, что я была превосходна, — ответила женщина.

— А Ты была таковой? — уточнил я.

— Я должна была быть таковой, — пожала она плечами.

— Верно, — не мог не согласиться я.

Я дважды встречался с Раском из Трева, причём оба раза в Порт-Каре. Надо признать, что он произвёл на меня впечатление человека, которому женщины стремятся служить без сомнений и изо всех своих сил и способностей.

— Подозреваю, что тебе пришлось изучить большую часть искусства рабыни в его палатке, — усмехнулся я.

— Нет, — отрицательно покачала головой Талена. — По большому счёту я была трофеем или политической пленницей. Я больше походила на свободную женщину в рабском шёлке, чем на рабыню в его лагере.

— Значит, получается, что на самом деле, — пришёл я к выводу, — кроме того, что Ты носила ошейник, тебе так и не пришлось испытать того, что можно было бы назвать полным рабством?

— Как общая рабская шлюха? — уточнила она.

— Вот именно, — подтвердил я.

— Нет! — раздражённо ответила бывшая Убара.

— Это, как мне кажется, было оплошностью со стороны Раска из Трева, — заметил я.

— Возможно, — сердито бросила Талена.

— Ничего, теперь другие рабовладельцы смогут исправить эту оплошность, — заверил её я.

— Я — Убара Ара! — заявила она.

— Нет, — отмахнулся я. — Ты — рабыня.

Заткнув и завязав ей рот, я встал на ноги и глядя на неё сверху вниз, сказал:

— Завтра придут гвардейцы, освободят тебя от цепей и вернут в Центральную Башню. Но даже в Центральной Башне Ты не должна забывать, что теперь Ты — моя рабыня. А также, советую тебе помнить, что я приеду за тобой. Когда это произойдёт? А вот этого Ты знать не будешь. Ты будешь трястись от страха, переходя из одной комнаты в другую или выходя без сопровождения коридор. А вдруг там тебя уже кто-то ожидает? Ты будешь бояться тёмных мест и теней. Вы будешь бояться высоких мостов и крыш, и избегать прогулок по ним, потому что будешь опасаться, что аркан тарнсмэна, затянется на твоём теле, утаскивая тебя в небо. Ты будешь бояться даже своей собственной спальни, возможно даже, для того чтобы открыть двери своего собственного шкафа Ты будешь звать телохранителя. А вдруг там может кто-то прятаться? Ты будешь бояться снять с себя одежду из страха, что кто-то, как-то или где-то сможет это увидеть. Ты будешь бояться заходить в ванну из страха, что тебя могут поджидать там. Ты будешь бояться спать, опасаясь, что можешь проснуться с кляпом во рту и беспомощно связанная.

Я смотрел, как из её глаз потекли слёзы, стекая по щекам и впитываясь в завязки кляпа. Она прекрасно смотрелась в цепях. Из неё выйдет соблазнительная рабыня.

— Пойдём, — сказал я Марку, и мы покинули комнату.