Глава десятая
«КАВКАЗСКАЯ ПЛЕННИЦА»
Конец троицы. Варлей. Этуш
Еще до премьеры «Операции «Ы»…» Костюковский и Слободской стали сочинять сценарий следующего фильма о Шурике. Едва ли Гайдай полностью одобрял эту затею — он не любил эксплуатировать одних и тех же персонажей, пусть и снискавших небывалый успех. Но руководство студии «Мосфильм», разумеется, настаивало, чтобы Гайдай продолжал снимать и Шурика, и троицу.
Впрочем, идея фильма «Шурик в горах», выдвинутая Костюковским и Слободским, показалась Гайдаю симпатичной. Воспользовавшись косвенным одобрением будущего сценария, соавторы взялись за старое и стали буквально вымаливать у Гайдая позволение вновь ввести в действие Труса, Балбеса и Бывалого. Леонид Иович скрепя сердце согласился, но перед этим заставил Костюковского и Слободского поклясться, что они никогда больше не будут писать сценарии «под троицу». Соавторы дали такую клятву, хотя отчасти и не сдержали ее: в 1980 году вышел фильм Юрия Кушнерева «Комедия давно минувших дней» по их сценарию, в котором действовали Трус и Бывалый. Правда, это случилось уже в то время, когда Гайдай сотрудничал с другим сценаристом — Владленом Бахновым.
Пятнадцатого июня 1965 года в мосфильмовское творческое объединение «Луч» (бывшее Второе), возглавляемое всё тем же Иваном Пырьевым, поступила заявка Костюковского и Слободского на одобрение еще не написанного сценария «Шурик в горах». Предполагалось, что он будет состоять из двух новелл, объединенных приключениями находчивого студента на Кавказе. Первая — «Кавказская пленница», которая в итоге останется единственной и приобретет размеры полнометражного фильма. А вторая, так и не реализованная, должна была называться «Снежный человек и другие». В ней научная экспедиция под руководством комического ученого (эту роль сценаристы заранее прочили Михаилу Пуговкину) отправляется в горы на поиски йети. Однако за последнего выдают себя Трус, Балбес и Бывалый, которых в очередной раз должен был разоблачить Шурик.
Вскоре идею второй новеллы забраковал сам Гайдай. Возможно, он не хотел идти по чужим следам — в 1961 году вышла комедия Эльдара Рязанова «Человек ниоткуда» (заглавную роль исполнял Сергей Юрский), которая к тому же была резко раскритикована и снята с проката.
Так что сценарий «Шурик в горах» оказался полностью посвящен истории с «кавказской пленницей». Гайдай сослался на незнание материала и предоставил соавторам самим разрабатывать костяк литературного сценария, а сам подключился на последнем этапе, как обычно, существенно переработав материал, дабы в нем осталось как можно меньше «литературы» и как можно больше «кинематографа». Гайдай не уставал призывать Костюковского и Слободского к точности, лаконичности, сжатости. При виде всякой абстрактной фразы в сценарии режиссер недовольно морщился и восклицал: «А что в кадре? Что увидит зритель? Это надо переписать». Но чаще всего соавторы слышали от него призыв: «Короче!» Диалоги для комедии требовалось писать чуть ли не телеграфным стилем, с чем, видимо, никак не могли смириться сценаристы. Эту регулярную претензию режиссера они иронически обыграли в реплике, доверенной Балбесу: «Короче, Склихасовский!»
Осенью сценарий был закончен. 26 октября на его обсуждение собралась сценарно-редакционная коллегия «Мосфильма». Режиссер Лео Арнштам подтвердил изначальные опасения Гайдая: «Сценарий тяжелит во многом троица. Она требует для себя отдельных интермедий. Но троица работает уже на отработанном материале. Она изжила себя. Эти маски себя исчерпали, так как они примитивны».
Ответное выступление Гайдай начал издалека: «У меня трудное положение. Я не знаю материала, на котором написан сценарий, поэтому ни о чем не могу судить с уверенностью. Так сложились обстоятельства, что в работе над первым вариантом я участия не принимал, а подключился только в последние месяцы. Второй вариант мне нравится значительно больше, чем первый… Я считаю, что надо поехать на материал, посмотреть, как живут там люди, каковы они». Закончил Леонид Иович неожиданно: «Троицы не будет. Никулин сниматься отказался».
Юрий Никулин счел сценарий «Кавказской пленницы» неудачным и сразу же сказал Гайдаю, что не хочет участвовать в заведомо провальном фильме. Считается, что к такому решению Юрия Владимировича подтолкнула его жена, настаивавшая, чтобы он вообще перестал играть Балбеса. Татьяну Николаевну раздражало, что вся страна знает ее разносторонне талантливого мужа-артиста прежде всего как Балбеса.
Как бы то ни было, Гайдай через некоторое время всё же уговорил своего любимого актера дать согласие на съемку. Начать работу над фильмом было запланировано в начале 1966 года.
Двенадцатого января Леонид Иович отправил матери очередное письмо:
«Здравствуй, моя дорогая мама!
Опять я оказался нехорошим…
Очень давно не писал тебе. Даже не поздравил с Новым годом. Правда, перед отъездом во Францию я поручил Нине и Оксане от моего имени поздравить тебя.
Улетел я 27 декабря, в тот же день вечером был в Каннах на юге Франции. На открытие фестиваля мы опоздали. А мою картину показывали в день открытия 26-го дек. «Наваждение» было показано вне конкурса. Говорят, что фильм был принят хорошо. Мне не удалось увидеть реакцию французских зрителей на свой фильм. Но я не очень огорчился. Главное — побывал в новой незнакомой мне стране, о которой по книгам, кинофильмам, картинам я много знал. Новый год встречал в маленьком городе Анти-бы. До 2-го января были в Каннах. Потом побывали в Монте-Карло, Ницце и ночью 4-го янв. прибыли в Париж. С утра до поздней ночи был на ногах. Ходил, ездил, опять ходил и всё смотрел, и смотрел…
Шурик говорит, что в Москве трудно жить от страшного шума, большого движения, массы людей. Так Москва по сравнению с Парижем — тихий, спокойный город…
Мы рассчитывали пожить в Париже до 10-го января. Но денег было мало, и нам из Москвы приказали вылетать 8-го. Таким образом, в Париже были всего четыре дня. Много интересного посмотреть не удалось. 8-го вечером прилетели в Москву, и сразу на следующий день приступил к работе. Без меня ничего не делалось. А 20-го января нужно сдать режиссерский сценарий «Кавказской пленницы». Времени осталось очень мало, а работы — ох! Как много!..
Оксана приступила к занятиям в школе, а Нина ее опекает, так как сейчас она пока не занята на работе.
…Мне бы очень хотелось в день кончины папы быть вместе с тобой. Я думал, мне удастся на несколько дней вырваться домой. Но обстоятельства сложились так, что я не могу этого сделать. 16-го янв. мы помянем нашего дорогого незабвенного папу…
До 20-го числа мне предстоит работа без выходных дней. Потом будет дней 5–6 затишье, а затем начнется подготовительный период (подготовка к съемкам). А с февраля месяца должен начать снимать. В ноябре или декабре 1966 г. картина должна быть готова и сдана высокому начальству. Вот такие планы.
Вижу, что предстоит сложная работа. Но, как говорится, взялся за гуж… и т. д.
Посылаю фотографию. Это я в Англии в сентябре этого года. Уже второй час. Завтра к 10-ти нужно быть на студии. Закругляюсь.
Крепко, крепко обнимаю и целую тебя, родная!
Твой Леня и твои Нина и Оксана, которые в данный момент крепко спят! Привет Гуте-Ване с семейством!
Шурику с семейством!
Тете Зое с семейством!
Как всегда большой привет от Ек. Ивановны и Павла Ал-ча!
Еще раз целую!
Леня».
Двадцать первого января начался подготовительный период съемок «Кавказской пленницы». Верный своей привычке работать с уже испытанными людьми, Гайдай вновь взял в свою команду оператора Константина Бровина, композитора Александра Зацепина и художника Владимира Каплуновского (сотрудничавшего с Гайдаем на «Деловых людях»). И основной натурой «Пленницы» в итоге стал Крым, где уже снимались новеллы «Дороги, которые мы выбираем» и «Вождь краснокожих».
Но, конечно, поначалу съемочная группа не сомневалась, что работать предстоит на Кавказе — где же еще? 25 января туда отправились Гайдай, Бровин и директор картины Фрейдин. В Москву они вернулись ни с чем — подходящих мест для съемок не нашлось. 20 февраля часть съемочной группы выехала в Крым — Гайдай не сомневался, что уж там-то подходящая натура обязательно отыщется. Так и произошло — места будущих съемок были выбраны.
С 10 марта на «Мосфильме» начались кинопробы. Александру Демьяненко роль Шурика снова была обеспечена, а вот с актерами, претендующими на то, чтобы воплотить некоторые другие образы, пришлось повозиться. Впрочем, на ключевую сатирическую роль в фильме — товарища Саахова — почти сразу был утвержден Владимир Этуш. Еврей Этуш к тому времени уже вовсю эксплуатировался советскими режиссерами в качестве колоритного кавказца. У актера отменно получалось входить в этот образ, поскольку во время войны он служил в Северо-Кавказском военном округе. В 581-м Краснознаменном стрелковом полку, сформированном в основном из грузин и армян, Этуш сперва исполнял обязанности заместителя начальника отдела разведки, затем стал помощником начштаба по тылу. Убедительности Владимира Абрамовича в ролях кавказцев немало способствовала и его внешность.
В 1960 году в фильме Константина Воинова «Время летних отпусков» Владимир Этуш исполнил небольшую роль азербайджанца Мамедова, заведующего нефтепромыслом. В 1964-м вышел знаменитый «Председатель» Алексея Салтыкова, где Этуш сыграл полковника КГБ Калоева — и этот кавказец в исполнении Владимира Абрамовича был уже откровенно отрицательным персонажем.
Ну а про роль Саахова из «Кавказской пленницы» Этуш подробно рассказал в своих воспоминаниях под названием «И я там был», изданных в 2002 году:
«После турка, итальянца и кгбэшника «кавказской национальности», как сейчас принято говорить, я получил целую серию приглашений на «восточные роли» Но они были столь невыразительны и однообразны, что в порыве отрицания я готов был отказаться и от роли Саахова в «Кавказской пленнице» Л. Гайдая. Но на пробы всё же пришел. Гайдай просмотрел пробный ролик и, не говоря ни слова о том, берет он меня на фильм или не берет, предложил ознакомиться со сценарием.
А незадолго перед этим со мной произошел малоприятный для моего актерского самолюбия случай. Один режиссер пригласил меня сняться в историческом фильме. «Ну, что я вас буду пробовать?! Всё и так ясно! — произнес он патетически. — Прочитайте, пожалуйста, несколько книг, и я вас вызову прямо на съемку». И назвал необходимые книги, при этом, видимо, больше заботясь о моем самообразовании, чем о профессиональной работе. Книги я добросовестно проштудировал, а на съемку он вызвал другого актера. Поэтому, наученный горьким опытом и не желая вводить себя в заблуждение, я поблагодарил Гайдая и сказал: «Когда совет меня утвердит, тогда я и прочту ваш сценарий» Совет утвердил. И роль Саахова стала этапной в моей жизни…»
До этого у Этуша не было комедийного опыта. Однако Владимир Абрамович интуитивно пришел к самому верному для себя решению — играть в эксцентрической комедии по возможности серьезно, с перманентными вальяжностью и авантажностью. В роли Саахова Этуш практически не позволяет себе ни гротеска, ни откровенного комикования, что резко выделяет его из остального актерского ансамбля и работает на успех картины в целом.
«Первой проблемой, вставшей передо мной в «Кавказской пленнице», — пишет Этуш, — была проблема соседства с известнейшей комической троицей «Никулин — Вицин — Моргунов» Как сыграть, чтобы не нарушить жанра комедии и в то же время не быть подавленным этими сыгравшимися, притершимися друг к другу актерами? Чтобы не быть белой вороной на их фоне? Чтобы органично войти в их спаянный, имеющий свои приемы и свою атмосферу игры, творческий коллектив? Как?.. Тем более, Леонид Иович Гайдай, комедийный режиссер, строивший сюжет фильма как цепочку трюков, аттракционов, буквально по минутам требовал от актера «смеховой точки»!
— Владимир Абрамович, не смешно! — говорил он мне, глядя на секундомер.
Я пытался оправдаться.
— Леонид Иович, смешно должно быть в результате.
— Когда? После картины?!!
— Нет, — говорил я, — в результате логики развития сцены…
Дело в том, что в этой роли мне не стоило заботиться о внешней характерности. Мою внешность приняли за данность. Поэтому следовало только правильно передать характер современного князя, каким был задуман Саахов. Где-то он добрый и наивный. Но это доброта и наив властителя, живущего и действующего по своим законам. Он без сомнений приписывал себе право заимствовать у государства всё необходимое для своих личных нужд, и это было для него естественным. Вопрос собственности для него был решен при его назначении.
Вспомним некоторые исторические аналогии: царь сажал бояр на земли, давал надел «на кормление» — официально! Советская власть посадила его сюда, и всем, что есть в районе, он может распоряжаться, совершенно не задумываясь о праве. И как может быть иначе, он не понимает. Поэтому, торгуясь за невесту, ему не надо прикидывать, сколько он может дать баранов — восемнадцать или двадцать, — сколько есть в районе баранов, столько и даст! В район завезли холодильники — и холодильники его! В этом состояла логика характера моего персонажа, его идеология. Это был комический вариант Калоева. Оставалось прибавить к этому необходимую разновидность кавказского акцента из тех, которыми я давно владел, и пластику, которую я также имел возможность в свое время наблюдать.
Очевидно, в результате всех этих познаний мне и удалось создать достаточно колоритный образ, который помнят и по сей день. Со мной часто разговаривают моими фразами из «Кавказской пленницы», ставшими крылатыми: «шляпу сними», «садись пока», «белий горячий» и так далее. Кстати, многие из этих фраз — моя импровизация. В сценарии этих реплик не было, они возникали стихийно на съемочной площадке, по ходу действия.
Любопытная деталь: по сценарию мой персонаж именовался Сахов, но поскольку такую же фамилию носил секретарь парторганизации «Мосфильма», его сделали Сааховым…»
(Здесь Этуш неточен — фамилия секретаря была Сааков, о чем неоднократно рассказывал в интервью Яков Костюковский, которого как сценариста фильма эта история касалась напрямую. Один из его рассказов мы приведем ниже.)
Актер пишет:
«Когда я сыграл полковника Калоева в «Председателе», один мой знакомый сказал: «Знаешь что, ты на Кавказ не езди — тебя убьют!» Я похихикал, но на Кавказ не поехал. А когда я сыграл Саахова, тот же знакомый сказал мне: «Теперь тебе и на Кавказ не надо ехать — они тебя в Москве убьют!».
Как-то между репетицией и спектаклем я зашел на Черемушкинский рынок, тогда мы жили на Ленинском проспекте. Я торопился, бодро вошел на территорию рынка и оказался в самой гуще людей «кавказской национальности» Они сразу обратили на меня внимание. И в противовес мнению моего знакомого, не то что не убили, а стали меня одаривать всем, чем торговали!
Я бываю в Грузии, Армении, Азербайджане. Мы выпустили три Осетинских студии, сейчас на выпуске четвертая. Были у нас в училище многие кавказцы, и все они с пониманием отнеслись к этой моей роли. Грузины считают, что я сыграл армянина, армяне — что грузина, азербайджанцы — что еще какого-то, не относящегося к ним кавказца. И у всех я — желанный гость».
В интервью журналу «Искусство кино» Этуш немного дополнил этот рассказ: «Работалось с Гайдаем очень хорошо. Он как бы вслушивался в актера, если было что «слушать». Доверял. Прямо на площадке возникало много знаменитых впоследствии фраз, идущих от образа, от характера. Он поощрял инициативу. Давая основное направление, стимулировал твой собственный поиск. Комедию он знал прекрасно — ее законы, тайные пружины, ее язык. Его трюковые ленты — подлинные образцы жанра. В них есть соотношение юмора, хлесткости, закрученной пружины действия, правдоподобных и в то же время уморительно смешных характеров. <…> Никаких сверхзадач он не ставил, не любил громких слов. Вообще ничего псевдохудожественного в нем не было. Но он умел любить актера, и оттого, наверное, хотелось всегда «выложиться», убедить, вызвать улыбку, поощрение».
На роль сааховского пособника Джабраила — коварного дяди главной героини Нины — Гайдай поначалу планировал Михаила Глузского. Но вскоре в поле зрения режиссера возник Фрунзик Мкртчян, и стало ясно, что без такого яркого актера в одной из главных ролей «Кавказская пленница» никак не обойдется. К тому же Мкртчян был чуть ли не единственным подлинным кавказцем из всего актерского состава, и само его присутствие придавало ленте своего рода национальную «легитимность».
А украинец Михаил Глузский сыграл в «Пленнице» маленькую, но не менее запоминающуюся роль безымянного администратора гостиницы, охочего до произнесения тостов.
Сложнее всего проходили поиски героини. Леонид Гайдай любил снимать уже проверенных артистов, но на самую главную роль зачастую выбирал того, с кем ранее не работал. Иногда таковым оказывался никому не известный актер, который после съемок у Гайдая в буквальном смысле просыпался знаменитым. Так позже случится с Арчилом Гомиашвили, который сыграет главную роль в «12 стульях». И в точно такой же ситуации оказалась Наталья Барлей, попав в «Кавказскую пленницу».
Изначально на роль Нины (героиня была названа в честь Нины Гребешковой) пробовались сплошные «звезды» — сестры Марианна и Анастасия Вертинские, Жанна Болотова, Лариса Голубкина, Виктория Федорова, Валентина Малявина, Раиса Недашковская, Наталья Фатеева, Наталья Кустинская. Пробовал Гайдай и полюбившуюся ему Наталью Селезневу, но эта кандидатура была, пожалуй, самой неподходящей — зрители стали бы путать студентку Лиду из «Операции «Ы»…» и студентку Нину из «Кавказской пленницы».
По мере просмотра десятков актрис Гайдай всё больше склонялся к кандидатуре Натальи Кустинской. Однако она предпочла принять предложение Владимира Мотыля, в это же время собиравшегося снимать на «Ленфильме» «Женю, Женечку и «катюшу». (В конце концов Кустинская неожиданно попала в больницу и не снялась ни у Мотыля, ни у Гайдая.)
Тогда-то на съемочной площадке и возникла восемнадцатилетняя цирковая эквилибристка Наталья Барлей. Знакомством с ней Гайдай обязан режиссеру Одесской киностудии Георгию Юнгвальд-Хилькевичу. Вот что рассказал по этому поводу сам Хилькевич в своей книге воспоминаний:
«К тому времени я уже начал снимать свою дипломную работу — фильм «Формула радуги».
Мне нужна была молодая девчонка на маленький эпизод. А у нас в стране молодых звезд фактически нет. Пока актриса окончит ВГИК, она уже — молодая дама…
Из Москвы в Одессу приехал цирк. А я всегда был страстным любителем этого зрелища. И конечно, пошел на представление. На проволоке с веерами танцевала изумительной красоты девушка. Я был потрясен ее необыкновенной внешностью.
У нее были огромные ласковые глаза. Очень трудно встретить в нашей стране женщину с ласковыми глазами. У всех глаза озлобленные, озабоченные, с каким-то напряженным выражением. У Наташи были сияющие глаза, белые зубы, словно выточенный носик и персиковый цвет кожи. Очень длинные прямые ресницы и красивые губы, которые всем хотелось поцеловать… А волосы — такие льющиеся, блестящие, ну просто созданные для рекламы! Ни у одной советской женщины я не видел таких тяжелых и ухоженных волос. В Наташе было столько обаяния, естественности, что я был сражен. В тот момент, когда я увидел Варлей, я понял, что эта внешность создана для кинематографа. <…>
Конечно, я тут же стал пробовать ее на главную роль. Мы ее старили, одевали и так, и эдак, делали разные гримы, прически… Но выглядела она лет на пятнадцать, не больше. И на главную роль ну никак не подходила. Сыграла всего лишь крохотный эпизод — медсестру, — который стал трамплином к ее киноуспеху.
Дербенев и Зацепин в это время писали мне песни, а параллельно у них шла работа с Гайдаем. Как раз начиналась подготовка к съемкам «Кавказской пленницы» Как-то я поделился с ними своими восторгами по поводу канатоходки. А они тут же рассказали о ней Гайдаю. Он прислал в Одессу ассистентку, та увидела Варлей, и судьба Наташи была решена. Потом ее вызвали на пробы и действительно утвердили на роль в «Кавказской пленнице», откуда и пошла ее слава.
— Не забудьте поставить мне коньяк, — предупредил я съемочную группу «Пленницы». Мне с радостью пообещали. И точно, через какое-то время коньяк был мне доставлен из Москвы.
Вот так и началась актерская карьера Варлей».
Изначально ни авторы сценария, ни режиссер, кажется, так и не сформулировали для себя, какой должна быть их Нина. В сценарии первое появление героини описывается так: «По дороге к ним приближается стройная, прелестная девушка. Она так хороша, что для описания ее у нас не хватает слов. Ее портрет мог бы написать только классик, и то не один, так как в нашей Нине причудливо сочетаются черты Бэлы (см. М. Ю. Лермонтова), Кармен (см. П. Мериме), Павлины (см. «Стряпуху» А. В. Софронова)».
Разумеется, приведенный фрагмент писался еще тогда, когда авторы и понятия не имели о существовании юной Варлей. Сегодня немыслимо представить себе на ее месте какую-либо другую актрису (а уж Кустинскую — совсем невозможно). Конечно, особенными актерскими способностями Варлей на тот момент похвастаться не могла, но всё искупали ее огромное обаяние и, как правильно заметил Юнгвальд-Хилькевич, сам возраст Натальи. 25—30-летние женщины (а таковыми были почти все остальные претендентки) мало подходили на эту роль.
«Наталья Варлей ничего не умела делать в кино, — вспоминал позже Гайдай, — но был в ней природный артистизм, которому подвластно многое. Кроме того, она отлично выполняла все трюки, а их немало в картине».
Понравилось Леониду Иовичу и то, что Наталья запросто согласилась сниматься в купальнике, который был фактически ее рабочей формой в цирке. Гайдай второй раз подряд «раздевал» своих героинь на экране. А когда режиссера спрашивали, так ли уж это необходимо, он неизменно отвечал: «Брижит Бардо в купальнике выглядит талантливее, чем Фаина Раневская».
Снимать «Кавказскую пленницу» начали 22 апреля 1966 года в Москве. На этот раз павильонные съемки предшествовали натурным (экспедицию в Крым отложили на лето). Последним съемочным днем на «Мосфильме» было 19 мая. В этот день там побывала корреспондентка журнала «Советский экран» Н. Орлова. Ее репортаж приоткрывает еще одну завесу над тем, как Гайдай работал с актерами:
«Смена началась в 16.30 и должна была закончиться в 24.00. Снимали последние кадры в павильоне перед выездом на «натуру» Впереди группу ждали Крым и Кавказ, а сегодня «юг» сконцентрировался в девятом павильоне «Мосфильма» и напоминал о себе только зеленым тряпочным плющом, лихо приколотым декораторами к белой стене, да стайкой «южных курортниц» — актрис массовки.
Снимали сорок девятый кадр — сцену в ресторане. В нем был занят только один актер — Александр Демьяненко… Шурика знакомят в ресторане с местными тостами и потчуют молодым вином. Это уже далеко не первый тост, но зато самый трогательный для Шурика — про птичку… Шурик неожиданно всхлипывает.
— Что такое, дорогой? — спрашивают его.
— Птичку жалко! — и разражается бурными детскими слезами.
Идет репетиция. Рядом с Шуриком — Демьяненко — режиссер-постановщик Леонид Гайдай. Вместе с актером он сотрясается в рыданиях.
— Птичку жалко… Вот так. Хорошо. Давайте снимать.
— Кадр 49, дубль 1, — сказал ассистент. Отсняли семь метров.
— А теперь, Саша, попробуй так, — говорит режиссер. — Ты страшно огорчен, но ты мужчина, ты держишь себя в руках, ты полон достоинства. «Птичку жалко!» И, сжав зубы, скупо, по-мужски плачешь.
Перед пятым дублем у Саши Демьяненко высохли слезы, пришлось сделать глицериновые. Припудрили нос. Снова съемка… Растрепанный парень в вылинявшей ковбойке наконец плачет вполне удовлетворительно. Дубль удался.
В 24.00 Леонид Гайдай дал интервью:
— Вероятно, я от комедии никогда не откажусь. Этот жанр постоянно привлекает меня. Однако не всякую кинокомедию я взялся бы поставить. В последнее время у нас появилось достаточно много так называемых «бытовых» комедий, с лирически-камерным сюжетом, мягким юмором, незатейливым конфликтом.
Взгляните на режиссерский сценарий, нет, не на лицо страницы, а на ее оборот, — он весь исписан. То, что вы прочитали, еще не окончательный вариант, во многом он «варится» здесь, на съемочной площадке, случается, что мы заново придумываем целые сцены. Наш фильм — труд коллективный. Вместе с актерами мы отрабатываем реплики, и частенько на репетиции экспромтом рождаются новые, подсказанные самими героями фильма».
Двадцать шестого мая почти вся съемочная группа «Кавказской пленницы» выехала в Алушту. Основные крымские съемки проходили именно там, а также в поселке Лучистое, расположенном в нескольких километрах. Некоторые сцены снимались также в Симферополе, Ялте, поселке Куйбышево.
В конце июля Гайдай и Бровин на несколько дней вылетели в Москву — там осуществлялась запись музыки к фильму. Композитором «Кавказской пленницы» вновь был Александр Зацепин, но на этой картине между ним и Гайдаем произошел, кажется, единственный серьезный конфликт за всё время их сотрудничества. В книге Зацепина этому событию посвящена глава «Белые медведи едут загорать в Крым», которую мы приводим с небольшими купюрами.
«Гайдай из тех режиссеров, кто не сковывает творчество. Сам, кстати, закончил два факультета: актерский и режиссерский. Он говорил:
— Когда я снимаю какую-то сцену, то сначала ее проигрываю дома за каждого актера. Потом, когда они приходят и начинают играть, сильно им не докучаю. Но если мне не нравится, как они делают, могу сказать и показать.
За Наташу Варлей, тогда еще совсем юную и неопытную, он играл практически всю «Кавказскую пленницу»:
— Вот давай, идешь отсюда — сюда, тут повернулась, посмотрела, тут испугалась…
И так далее. Озвучивала ее Румянцева, пела Ведищева. А играл Гайдай. Потом она поступила в институт, стала учиться, набираться знаний и опыта… Но первым, лучшим ее учителем был, конечно, Гайдай.
Он всё время новых артистов находил, и они у него все блестяще работали.
И композитора он не закрепощал, давал возможность развернуться. В голове-то, может, слышится и галоп, но, пожалуйста, ты — музыкант, фантазируй!..
И когда я написал всю музыку, ему понравилось. Часть я записывал на «Мосфильме», часть — дома. Я тогда жил в Перово, у меня была там крошечная студия, буквально два метра. Но для документальных картин и мультфильмов я уже там записывал, у меня было два магнитофона. Один в музфонде напрокат брал, второй купил. Там я со звуками экспериментировал. И для «Операции «Ы» уже делал вставки. <…>
Дома я записывал все эти звуковые эффекты. На «Мосфильме» технически всё это было очень сложно делать. В Доме звукозаписи (ДЗЗ) или на «Мелодии» — намного лучше, но там не было кинопроекции, чтоб записывать под экран. Не хватало профессиональных звукооператоров. Потом я стал приглашать Виктора Бабушкина, в то время модного и прогрессивного звукорежиссера. Он работал в ДЗЗ, и я у него учился…»
Забегая вперед отметим, что со временем Бабушкин стал еще и самостоятельно писать музыку для кино. В титрах последней картины Гайдая «На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди» впервые в фильмографии режиссера указаны сразу два композитора — Бабушкин и Зацепин, причем именно в таком порядке.
«…Итак, — пишет Александр Сергеевич, — Гайдаю музыка моя понравилась, худсовет одобрил, и Иван Александрович Пырьев, художественный руководитель комедийного отделения «Мосфильма», сказал Гайдаю:
— Видишь, Леня, ты работаешь с Зацепиным, и у вас замечательно получается! Вам надо вместе и держаться, Саша хорошо чувствует твой зрительный ряд.
Потом была «Кавказская пленница» И там возник момент, когда мы могли расстаться.
— Мне, — говорит, — надо такую песню, чтобы ее потом пел народ. По радио — это ясно, будут петь, а вот чтоб на улице пели!..
— Задача очень сложная, — отвечаю. — Но попробую.
Я написал песню для картины, Леня Дербенев — стихи, назывались они «Первый день календаря» У Гайдая это была первая в его практике песня в фильме, и он очень волновался.
Кстати, в «Операцию «Ы» я ему предлагал сочинить песню для второй новеллы, он не захотел. Я не настоял, а зря. Надо было записать, попробовать. Не понравилось бы — можно выкинуть, оставить одну музыку. Потом он меня всё время корил: «Ну, почему ты не заставил меня поставить туда песню!..».
Итак, появилась песня «Первый день календаря» Гайдай давал ее слушать разным людям, спрашивал мнение. И правильно делал, в итоге мне помог. Потом говорит:
— Знаешь, Саша, одни считают, что песня хорошая, другие — так себе, на улице петь ее не будут. Надо написать другую!
Что ж, напишу другую! Уезжаю в Иваново, в дом творчества, и там сижу две недели, работаю во всю ивановскую… Состояние нервное: обычно у меня есть какой-то запас, я впрок пишу мелодии, которые потом могу трансформировать. А тут — ничего нет, считаные дни!.. Вдруг не получится? И эти мысли, конечно, мешают работать.
Но вот среди пяти новых мелодий получилась и мелодия «Песенки про медведей» (ни слов, ни названия тогда еще, естественно, не было). Я наиграл, напел «Ля-ля-ля» и послал Гайдаю в Алушту. Написал: «Леня, третья (из пяти) песня, мне кажется, подошла бы» А в конце приписал: «Если тебе не понравится, пригласи Арно Бабаджаняна, лучше я сочинить не смогу». У Бабаджаняна тогда были очень популярные песни. Я мог бы остаться композитором картины, а песню написал бы другой. Хотя это, конечно, не лучший вариант для меня. Получается: композитор фильма не в состоянии сам написать песню!..
От Гайдая приходит письмо: «Третья песня в общем-то лучше. Может, ее будут петь по радио, но не думаю, что будет петь народ. Наверное, мне придется пригласить Бабаджаняна…»
(Арно Бабаджанян писал музыку для «Жениха с того света», и в фильме даже была крохотная песня в исполнении героини Веры Алтайской — про север и юг, заколдованный круг и милого друга. Однако для кино Бабаджанян сочинял довольно редко, предпочитая экранному искусству эстрадное. В шестидесятых годах его песни действительно пела вся страна, и для «Кавказской пленницы» армянский композитор наверняка тоже создал бы подлинный шлягер.)
К счастью, этого не произошло — иначе Александр Зацепин наверняка перестал бы работать с Гайдаем, что не лучшим образом сказалось бы на дальнейшем творчестве режиссера. Разве можно представить себе «Бриллиантовую руку» или «Ивана Васильевича…» без зацепинских мелодий?
Зрительскую благодарность за сохранение столь слаженного тандема двух гениев — визуального и музыкального — следует адресовать Ивану Пырьеву. Зацепин пишет:
«Иду в музыкальный отдел, к музыкальному редактору картины: так, мол, и так, ухожу с картины. Мне в ответ:
— Ну, может, вы всё остальное напишете, а песню — другой?..
А я — на своем:
— Нет!
Музыкальный редактор говорит:
— Пойдемте к Пырьеву.
Пошли. Пырьев выслушал, спрашивает:
— А где Гайдай?
— В Алуште, — отвечаю, — снимает «Кавказскую пленницу».
Пырьев хладнокровно порвал мое заявление и говорит:
— На прошлой картине вы так себя хорошо зарекомендовали, а теперь вдруг уходить!.. Нет, давайте-ка с автором стихов поезжайте в Алушту и там всё решайте.
И мы с Леней Дербеневым полетели в Алушту.
Вскоре судьба песни была решена:
«Прилетели, заходим в гостиницу, где был штаб съемочной группы, там стоят Никулин, Вицин и Моргунов. Они сразу мне:
— Та ра-ра ра-ра ра-ра!.. — припев напевают из «Медведей».
Юра Никулин говорит:
— Ты знаешь, Саша, мы ее с первого раза поем! И Гайдаю поем. Мы же, говорим, и есть народ! А он отвечает: «Какой вы народ? Вы актеры!», хлопает дверью и уходит…
Встречаем Гайдая.
— Чего вы, — спрашивает, — сюда приехали?
Я рассказал про Пырьева. А Гайдай:
— А что мне Пырьев! Не он снимает картину! Нечего вам тут делать! Раз не нравится, напишите другую!
Я говорю:
— Пусть Леня Дербенев напишет стихи, посмотришь, как вместе будет.
Он хлопнул дверью и ушел.
На следующий день приехали соавторы сценария Яков Костюковский и Морис Слободской. Все собрались у Гайдая, мы поставили музыку. Сценаристы послушали и сразу спели припев. Говорят:
— Леня, смотри, как запоминается мелодия!..
Гайдай махнул рукой:
— Ладно, пусть пишет стихи!..
И опять хлопнул дверью.
Вот отсюда и ясно, почему у Богословского сдали нервы. Но я-то понимал, что на самом деле Гайдай — совсем другой человек!
И вот Леня Дербенев написал слова. Гайдай говорит:
— Ну а при чем тут медведи? Мы в Крыму снимаем «Кавказскую пленницу», тут жара, а у вас какие-то льды и медведи!..
Дербенев не растерялся.
— Здесь жарко, — отвечает, — студенты мечтают о прохладе! Это ж студенческая песня, иносказательно…
Сценаристы нас поддержали. Кое-какие замечания Дербенев учел и исправил текст. Гайдай почесал затылок, вздохнул.
— Ну, ладно, записывайте!
Записали. Варлей говорит Гайдаю:
— Я бы хотела спеть сама.
— Пожалуйста! — согласился он. — Давай, мы тебя запишем. Если ты споешь лучше Ведищевой, — оставим тебя. Мы ведь не заинтересованы конкретно в Ведищевой или в ком-то другом. Нам нужно, чтобы было лучше!
Варлей спела. Гайдай говорит:
— Сама видишь — хуже.
И оставил Ведищеву. Он волевой был. Иначе — это не режиссер.
Фильм прошел с огромным успехом, принес в казну страны кучу денег.
А в «Бриллиантовой руке» есть эпизод, когда милиционеры погрузили пьяницу в коляску мотоцикла и тот поет припев из «Медведей»: «Та ра-ра ра-ра ра-ра» Это напел сам Гайдай…
Прошло время, и мне он как-то сказал потом:
— Да, слышал я на улице твою песню!..
Смешной!..
Мне жена рассказывала (она тогда в музыкальной школе работала):
— Мы плачем на приемных экзаменах! Детей спрашивают: «Ну, какую ты песню будешь петь?» А они отвечают: «О медведях!»… Преподаватели ее уже слышать не могли…».
Но еще более серьезный конфликт на съемках «Кавказской пленницы» произошел у Гайдая с Моргуновым. Об этом со слов режиссера написал Иван Фролов.
«Когда я спросил Гайдая о причинах, заставивших его расстаться с тройкой, он ответил:
— Мне Дыховичный говорил: «Вы, Леонид Иович, таких типов нашли — на всю жизнь хватит. Их можно куда угодно поместить, хоть в космос». Да, можно было бы еще поснимать… Но на такой вопрос я обычно отвечаю: «Всё, материал отработан. Эксплуатировать без повторов уже нельзя». Но тебе расскажу истинную причину: начался разлад в группе. Ну, с Моргуновым у меня всё время были натянутые отношения. Он еще на «Самогонщиках» заявил: «Я в этой роли сниматься не буду». Чего-то ему там не понравилось. Но ведь без Моргунова разрушался ансамбль. А у меня — масса писем от зрителей. Все хотят видеть новые фильмы с тройкой… Что делать?.. Я был вынужден пойти к Пырьеву и объяснить ситуацию. Иван Александрович меня поддержал: «Да, тройку разрушать нельзя! Ты, — говорит, — не беспокойся. Моргунова я беру на себя»… Пырьев его вызвал, видимо, пропесочил как следует, и Моргунов пришел на съемочную площадку. Но опять с гонором. «Ты, — говорит он мне, — не думай, что это Пырьев меня заставил сниматься. Плевать мне на Пырьева. В необходимости съемок меня, — говорит, — убедил Бондарчук». Ведь они вместе, на одном курсе, учились во ВГИКе. Дальше работа вроде бы пошла нормально. Никаких запросов не было…
— А когда начали снимать «Кавказскую пленницу», — продолжал Гайдай, — Юра Никулин прочитал сценарий и говорит: «Мне это не нравится. Это, — говорит, — спекуляция на тройке», и всё в таком же духе. «Хорошо, — говорю, — Юра, это будет последний фильм с вашей тройкой. Но этот фильм будет, хочешь ты или нет». С Никулиным мы не повздорили, но я решил про себя: всё, пора закругляться.
А потом на съемках «Пленницы» случилось чепе, которое и явилось завершающим аккордом совместной работы. Моргунов пришел на съемку с поклонницами. Я говорю директору группы: «Убрать всех посторонних с площадки!» Моргунов на меня чуть не с кулаками. Я взял режиссерский сценарий и на глазах Моргунова вычеркнул все сцены с ним. А было не снято еще довольно много. «Всё, — говорю директору. — Отправляйте Моргунова в Москву. Сниматься он больше не будет». Так моя тройка распалась… А в принципе поснимать ее еще можно было. У меня возникали различные задумки…».
Моргунов после ссоры всё-таки доснялся в тех сценах, в которых без него никак нельзя было обойтись. Однако в ряде кадров, где Бывалый виден только со спины, актера заменяет дублер.
Гайдай сдержал слово — Моргунова он больше никогда не приглашал в свои фильмы и на протяжении долгих лет даже не разговаривал с ним. Примирение состоялось лишь в последние годы жизни режиссера.
Но и это еще не всё. «Кавказская пленница» — последний гайдаевский фильм, который снимал оператор Константин Бровин. С ним тоже был связан ряд неприятных эпизодов, включая тот поразительный факт, что Бровин умудрился чуть не поссорить Гайдая с Демьяненко. Леонида Гайдая никак нельзя было назвать конфликтным человеком, и в этом смысле работа над «Кавказской пленницей» — уникальный случай в его биографии. В дальнейшем режиссер не будет допускать подобных инцидентов, для чего попросту перестанет брать в съемочную группу людей, на которых хоть в чем-нибудь нельзя положиться. Так получится, например, с Владимиром Высоцким, которого Гайдай готов был снимать в роли Остапа Бендера. Перед самым началом съемок «12 стульев» Высоцкий ушел в запой, и Гайдай поклялся никогда больше не работать с этим актером, невзирая на все его достоинства.
Досадная ситуация, которая на съемках «Кавказской пленницы» сложилась с Бровиным и Демьяненко, имела под собой ту же основу — алкогольную. Александр вполне мог вообще отказаться сниматься в «Новых приключениях Шурика», поскольку популярность этого образа заставляла актера по-настоящему страдать. Об этом не так давно рассказывала Нина Гребешкова:
«Очереди за билетами «на Шурика» были просто бесконечными… Народ шутил: «Как у Мавзолея в праздничные дни!» А потом кассы вообще пришлось закрыть, потому что билеты распродали на несколько дней вперед. Разумеется, актеров немедленно стали узнавать, а особенно Демьяненко с его запоминающейся внешностью. Стоило ему появиться на улице, к нему бросались десятки людей. Дергали его за руки и за ноги, совали какие-то обертки и бумажки для автографов, мужчины зазывали в пивные. Обращение было панибратским, потому что людям казалось, что Демьяненко такой же простой и компанейский, как его герой.
Отовсюду неслось: «О, Шурик! Шурик! Это он!» Саша в ужасе убегал, старался пореже появляться на публике. Говорил нам: «Это каторга, каторга! Они же мне не просто в душу лезут, а в самые печенки! Я не хочу так жить!» Мы чувствовали, что он искренне мучается… Но тем не менее, к большому облегчению Лени, от роли в «Кавказской пленнице» Демьяненко не отказался. Может быть, ему нравилась идея на несколько месяцев уехать в Крым, где решено было снимать. <…>
Еще со времен «Операции «Ы» был у Саши в группе один приятель — оператор. Этот человек был в нашей съемочной группе с самых первых фильмов, Гайдай постоянно с ним работал. Но, к сожалению, он любил выпить и мог подвести. Помню, в «Операции «Ы» снимали момент, когда Шурик падает в колодец. Всё подготовили, открыли люк, подстелили внизу матрасы, сено, подушки… Готовилась сцена долго. И тут выясняется, что оператора на площадке нет. Пришлось Лене самому становиться за камеру. Не профессионал, без подготовки, а спас сцену. И даже оператора не уволил. И вот с этим человеком Саша подружился. Попал, можно сказать, под дурное влияние…
Как-то приходят они вдвоем, явно навеселе… И оператор говорит: «Зачем нам вообще нужен режиссер? Оператор снимает, актер играет. А что делает режиссер?» Я ему: «Да ты что! Тебе кто такое сказал?» А он: «Да вот, Сашка говорит!» И Саша вроде бы так кивает головой… И понеслось по площадке, что Демьяненко считает: режиссер ему не нужен. Когда Леня об этом узнал, его это задело. А я ему сказала: «Саша тут вовсе ни при чем. Он просто выпил… Вот когда мы будем снимать следующий фильм, я тебе официально ставлю условие: откажись от этого оператора. Он не только съемки срывает, а еще и ссорит тебя с актерами» И Леня со мной согласился. Он знал, что с Сашей-то режиссеру работать — удовольствие. Демьяненко будет всё, что надо, делать. И с трюками справлялся сам — Леня в него верил и позволял делать всё, за что Саша сам готов был взяться».
Крымские съемки продолжались всё лето. Несмотря на накалившиеся отношения с некоторыми членами съемочной группы, Гайдай оставался верен своей железной режиссерской дисциплине, которой вынуждены были подчиняться и все остальные. Поэтому работа шла плодотворно.
«Я помню, как Гайдай работал в Алуште, — вспоминал Александр Зацепин, — когда снимали сцену на даче Саахова из «Кавказской пленницы». Делали уколы от ящура Балбесу, Трусу и Бывалому. Помните, Никулин спрашивает: «Спирт?» — и радостно ухмыляется. Гайдай позволял актерам импровизировать, но при этом многое и отметал. Никулину: «Юра, это не для кино, это ты будешь делать в цирке». Вицину: «Это хорошо для театра, а у нас не то». Не давя на актеров, он находил то, что нужно для фильма.
Гайдай очень серьезно работал с артистами — каждую сцену предварительно мысленно проигрывал, еще когда писал сценарий. И, конечно, дома, перед съемкой. Он говорил: «Я знаю, что нужно делать актерам. Но я их не заставляю это делать. Если они сделают лучше, я им вообще ничего не скажу. А если сделают хуже или неточно, я поправлю».
Для него было важно, чтобы оператор быстро снимал. Потому что актеры в комедии быстро теряют состояние, легкость, настрой. Сейчас они всё делают отлично, а через двадцать минут устанут, и всё надо начинать сначала. На Западе бы три камеры поставили на съемочную площадку, а у нас этого, конечно же, тогда не было.
Гайдай был настоящий режиссер. Он умел работать с людьми. Со сценаристами, с актерами, с оператором и с художниками — со всеми… На той съемочной площадке, на даче Саахова, работали человек двадцать, и все дико смеялись. А сам Гайдай ни разу не улыбнулся. Вот характер!»
Ярких впечатлений от съемок «Кавказской пленницы» у Зацепина осталось немало. А вот Юрий Никулин в своей книге вспоминал о «Новых приключениях Шурика» лишь в связи с тем, что эти приключения оказались последними не только для героя Демьяненко, но и для хрестоматийной троицы.
«Мне фильм «Операция «Ы» нравится, хотя, конечно, не всё в нем равноценно.
После этой картины Гайдай изменил свое отношение к нашей «тройке».
— Больше отдельных фильмов с Балбесом, Трусом и Бывалым в главных ролях снимать не буду, — сказал он. — Хватит. «Тройка» себя изживает.
И в «Кавказской пленнице», следующей работе Гайдая, нас использовали лишь для оживления фильма.
Я скептически отнесся к сценарию картины и, сознаюсь, в успех ее не верил. Многое в сценарии мне казалось нарочитым. Но фильм получился. В нем прекрасно сыграл роль Саахова артист Владимир Этуш. Удачным оказался и дебют молодой артистки цирка Наталии Варлей.
И наша «тройка», на мой взгляд, поработала прилично.
К сожалению, «тройка» стала до приторности популярной. Нас приглашали выступать на телевизионных «огоньках», рисовали карикатуры в журналах. Николай Озеров во время хоккейных репортажей тоже вспоминал о нас.
Это был период нашего взлета и одновременно конец нашего совместного выступления на экране. Леонид Гайдай окончательно от нас отказался».
Никулин умалчивает, что и сам он поспособствовал завершению экранной карьеры троицы. Правда, эпизодическое участие (камео, как сказали бы сегодня) Труса, Балбеса и Бывалого состоялось еще в двух — не гайдаевских — комедиях. Первой была картина Эльдара Рязанова «Дайте жалобную книгу», снимавшаяся примерно в то же время, что и «Операция «Ы»…», второй — «Семь стариков и одна девушка» Евгения Карелова, снятая для телевидения в 1968 году. Но в обеих этих работах троица смотрелась настолько вяло и инородно, что это, несомненно, поняли и сами актеры. После «Семи стариков…» трио Никулина, Вицина и Моргунова на экране не появлялось.
Впрочем, в 1980 году вышла очень слабая лента Юрия Кушнерева «Комедия давно минувших дней», где участвовали Вицин и Моргунов (в ролях Труса и Бывалого), а также еще один гайдаевский дуэт — Арчил Гомиашвили (Остап Бендер) и Сергей Филиппов (Киса Воробьянинов).
Однако самой последней страницей в истории Труса, Балбеса и Бывалого можно считать запись в 1981 году музыкальной аудиосказки для детей «Происшествие в стране Мульти-Пульти». Там вновь участвовали все три актера.
Тридцать первого августа 1966 года съемочная группа «Кавказской пленницы» вернулась в Москву и приступила к постановке последних — павильонных — сцен картины. В начале октября часть группы вновь посетила Алушту, где были досняты некоторые эпизоды. Заключительным съемочным днем стало 13 октября.
Во второй половине октября началось озвучивание картины. Неопытная Наталья Варлей категорически не справлялась с этой частью своей актерской работы, и Гайдай позвал Надежду Румянцеву, имевшую большой опыт в дублировании зарубежных картин. Звонкий и жизнерадостный румянцевский голос настолько подошел светлому образу, созданному Варлей, что Гайдай повторит это сочетание и в «12 стульях». В экранизации романа Ильфа и Петрова Варлей сыграет небольшую роль девушки Лизы, за которой пытался ухаживать герой Сергея Филиппова, а озвучит героиню вновь Надежда Румянцева. Песню же о медведях в «Кавказской пленнице» исполнила очень сильная певица Аида Ведищева — Зацепин в шестидесятые годы чаще всего работал именно с ней.
Много позже Варлей и сама станет профессионально заниматься дублированием. В итоге Гайдай именно Наталье доверит озвучивание главной женской роли (агента ЦРУ Мэри Стар, которую сыграла американка Келли Мак-Грил) в своем последнем фильме «На Дерибасовской хорошая погода…». Так режиссер отдал должное мастерству, которым за годы творческой работы овладела одна из его любимых актрис.
В период тонировки «Кавказской пленницы» Гайдаю намекали, что похищенную невесту Нину хорошо бы озвучить голосом с кавказским акцентом, но режиссер брезгливо отмахивался от таких предложений. Куда более серьезными неприятностями грозило обернуться наличие в картине «товарища Саахова». Поскольку эта фамилия произносится в фильме десятки раз, от Гайдая потребовали (уже без всяких намеков) заново начать кропотливую работу по озвучиванию — и именно в то время, когда она уже близилась к концу.
«Первоначально фамилия героя Владимира Этуша в «Кавказской пленнице» была Ахохов, — рассказывал Яков Костюковский, — но Гайдая что-то в ней не устраивало. А нам со Слободским было всё равно, главное — чтобы зритель не мог определить национальную принадлежность этого персонажа, кто он — грузин, таджик, узбек… Мы предлагали Гайдаю массу вариантов, но он все отвергал. Уже и Этуш начал нервничать. Гайдай долго думал, потом произнес: «О, Саахов — хорошая фамилия!» И все с ним согласились. Начались съемки. И вдруг оказывается, что на «Мосфильме» есть человек по фамилии Сааков. Причем не кто-нибудь, а… секретарь парткома! Представляете себе масштаб? Таким образом Гайдай, как выяснилось, решил свести счеты с чиновником, отказавшимся написать ему характеристику, из-за чего Леонид Иович не смог поехать по путевке за границу. Но нам-то, сценаристам, Гайдай ничего не сказал! В результате на «Мосфильме» закатили дикий скандал, грозили, что лента не выйдет на экраны. Выручила Фурцева. Позвонив на киностудию, она сказала, что фамилию менять не следует, «но если уж сильно хотите, то за счет самого «Мосфильма». На том, как говорится, и разошлись, ведь переснимать никто не позволил бы».
Шестнадцатого ноября состоялся худсовет, на котором обсуждалась «Кавказская пленница». Мнения, как всегда, разделились, хотя кое в чем и сошлись. И прежде всего — во взглядах на пресловутую троицу:
«Драматург Эмиль Брагинский: Смотрел картину с большим интересом. Это в общем смешно, и зритель это будет смотреть…
Музыка хороша, кроме песни Никулина, которая кажется пошловатой. Очень хорошо играет Этуш, по-настоящему, по большому счету. Правда, кроме сцены возмездия…
Варлей очень мила. В троице лучше всех играет Никулин и хуже всех Вицин. Демьяненко в начале вял, вообще его можно несколько сократить…
Критик Майя Туровская: Картина будет смотреться. Троицу надо бы сократить — на этот раз они все, включая и Никулина, перекривлялись…
Режиссер Эльдар Рязанов: Картина смешная, хорошо будет принята зрителем. Но хотелось бы поговорить о другом. У Гайдая уникальное дарование, но сейчас такое впечатление, что он застопорился в своем развитии. Это происходит в значительной степени из-за троицы. Эта троица связывает Гайдая. Он блестящ, когда связан с новым, свежим материалом, и тускнеет, когда связывается с троицей. Троица раздражает…
Понравился Этуш. Очень хороша Варлей…
Актер Виктор Авдюшко: Троица действительно уже устала. Все трое повторяются и очень кривляются. Перекривлялся даже Демьяненко. Музыка мне не показалась новой, оригинальной. Она где-то уже слышана…
Редактор объединения «Луч» Б. Кремнев: Картина понравилась. Однако работа над ней еще не закончена. Необходимо освободить ее от некоторого обилия музыки. «Песня о медведях» хорошая, но есть и инородная музыка (погоня, мешок плывет по реке и т. д.). Надо подумать, как сократить троицу. Особенно раздражает Вицин…
Художественный руководитель объединения «Луч» Иван Пырьев: Музыка в фильме неудачна. Она написана в стиле Таривердиева и кажется устаревшей, вторичной. Кроме того, музыка часто мешает действию и тормозит его. Так, погоню лучше сделать на шумах, а не на музыке… Вывод таков: картина получилась, но это не лучший фильм Гайдая».
Сам Леонид Гайдай отнесся к критике спокойно:
«Согласен с тем, что картина монтировалась наспех. Режиссеру очень мало времени дается на монтаж. Отсюда спешки, недоделки, грязь…
Не согласен с тем, что сцену возмездия надо переснимать. Считаю, что она стилево решена верно. Суд снят на всякий случай, его можно убрать…
Троица не раздражает. Музыка не удовлетворяет даже самого композитора. Над музыкой будем думать, кое-где ее уберем, кое-где перезапишем. Картина нуждается в доработке».
В письменном заключении по фильму члены худсовета, однако, основные претензии адресовали отнюдь не троице, а самому острому элементу картины — герою Владимира Этуша:
«При общем удачном решении образа Саахова в фильме появились неожиданные и ненужные акценты, подчеркивающие высокое служебное положение этого персонажа. Роскошные служебные и домашние апартаменты, машина и т. д. Всё это придает Саахову оттенок некой исключительности. Следует конкретно определить настоящее положение и должность Саахова.
При озвучании картины голосу Нины желательно было бы придать легкий кавказский акцент, тогда было бы ясно, что похищают местную девушку.
Совершенно выпадает из картины сцена суда. Ее, вероятно, следует изъять из фильма, тем более что эта операция совершенно безболезненна, так как сцена не несет никаких сюжетных и смысловых нагрузок.
Неудачна сейчас и музыка. В ней нет признаков жанра, она и не эксцентрична, и не мелодична. Часто музыка сопровождения задерживает темп картины, а иногда и просто мешает комическому эффекту того или иного трюка.
Грешит просчетами операторская работа. Крупные планы (особенно главного героя Шурика) сняты небрежно и невыразительно.
Художественный совет творческого объединения «Луч» не может принять картину «Кавказская пленница» в настоящем ее виде и рекомендует съемочной группе внести в фильм поправки в соответствии с замечаниями, изложенными в этом решении».
Тридцатого ноября полностью законченный и частично исправленный фильм был предъявлен генеральной дирекции «Мосфильма» и принят без каких-либо поправок. Но на более высоком уровне — в Государственном комитете по кинематографии — всё получилось наоборот: картину чуть было не запретили.
О том дамокловом мече, который в конце 1966 года повис над «Кавказской пленницей» и самим Гайдаем, неоднократно рассказывал Яков Костюковский:
«Когда Алексей Романов, один из руководителей Госкино, принимал этот фильм, он запретил приводить на закрытый показ постороннюю публику. Сами понимаете, комедию показывать без публики — нелепое дело. Но приказ есть приказ. Были приглашены Гайдай как режиссер и мы, два сценариста — Костюковский и Слободской. Романов пришел со своим помощником, был он в плохом расположении духа. Сухо поздоровался и приказал начать. Это происходило в Гнездниковском переулке, там был специальный министерский кинозал.
Начался просмотр, и вдруг откуда-то послышался хохот. Романов недовольно оглянулся и обнаружил, что хохочут киномеханики. Он послал помощника, и хохот прекратился: больше уже никто не улыбнулся до самого конца. Сам Романов мрачно досидел до конца фильма, а потом заявил: «Эта антисоветчина выйдет в прокат только через мой труп». Я тихонько сказал Слободскому: «Тоже вариант…» А у министра оказался хороший слух. Он расслышал и сказал мне: «А вот это уже политическое хулиганство, за которое вы ответите отдельно». В общем, было приказано не принимать эту «антисоветскую» картину и устроить разгром: Гайдаю запретить снимать кино, нас исключить из Союза писателей, картину смыть, запретить, уничтожить…
Это было в пятницу вечером, а в понедельник мы были вызваны на эту Голгофу для разгрома. Но когда мы пришли, Романов вдруг бросился нас целовать и поздравлять, он кричал: «Ну, что я говорил!» Я обалдел настолько, что даже не смог напомнить его слова про антисоветчину. Кто-то из стоящих рядом чиновников спросил, какая категория будет присвоена фильму. «Как это какая?! Высшая категория!» — воскликнул Романов и вышел. Никто ничего не понимал, лишь один человек стоял и улыбался. Человек этот оказался начальником спецотдела. Он рассказал нам, что в пятницу вечером, как раз после того разгрома, позвонил помощник Брежнева и попросил прислать для генсека какой-нибудь фильм на выходные. Сотрудники Госкино сказали: «У нас ничего нет, есть вот только один запрещенный фильм». Помощник Брежнева ответил, что это не имеет значения, и наш фильм отправили Брежневу на дачу. За субботу и воскресенье Брежнев посмотрел кино, говорят, раз семь, знал чуть ли не наизусть и показывал всей Барвихе. Он позвонил Романову и поздравил его с новым успехом советского кинематографа. Вот такая история».
В другом интервью Костюковский добавляет: «Во имя зрителя Гайдай шел на компромисс. Помимо того что он был прекрасным режиссером, он был замечательным человеком. Он мог пойти на компромисс и в интересах съемочной группы. И никогда попусту не заводился, если требовалось что-то поправить. Он всегда помнил — если он скажет: «Только так, или фильм не выйдет», — то пострадает вся съемочная группа. В конце концов пострадал бы зритель, ради которого мы работали. При необходимости Гайдай мог что-то изменить. И делал это очень изобретательно. Поначалу в «Кавказской пленнице» фразу «А в соседнем районе жених украл члена партии» произносил Фрунзик Мкртчян. Но ее запретили, чем мы были очень огорчены. Тогда Леня сделал гениальный ход. Он отдал эту фразу любимцу богов, зрителей и начальства Юре Никулину, и она прошла без сучка, без задоринки. Гайдай прекрасно понимал свое время и понимал, с кем он имеет дело».
Искусное маневрирование Гайдая и чудесное вмешательство Брежнева сделали свое дело: картина была спасена, 3 апреля 1967 года состоялась ее премьера. Фильм был выпущен в самый широкий прокат и с триумфом воцарился на экранах страны.
Уже отмечалось, что в свое время «Операция «Ы»…» в одночасье стала самым кассовым на тот момент фильмом за всю историю советского кино. «Кавказской пленницей» Леонид Гайдай побил свой собственный неслыханный рекорд уже через два года. Если «Операцию «Ы»…» в год премьеры посмотрели почти 70 миллионов зрителей, то «Кавказскую пленницу» — уже 76 с половиной. Забегая вперед скажем, что «Бриллиантовая рука» превзойдет и этот показатель — ее в год премьеры посмотрят 76 миллионов 700 тысяч человек.
В 1969 году в издательстве «Искусство» тиражом 50 тысяч экземпляров вышел сборник сценариев «Три кинокомедии». Туда вошли «Звонят, откройте дверь!» Александра Володина, «Айболит-66» Вадима Коростылева и Ролана Быкова, а также «Кавказская пленница» Костюковского, Слободского и Гайдая.
Сценарий предварялся предисловием Леонида Гайдая «О фильме «Кавказская пленница». Поскольку это один из немногих опубликованных текстов, написанных Гайдаем лично, есть смысл привести его полностью:
«Влюбленный Остап Бендер ночь напролет сочинял стихи. И сочинил: «Я помню чудное мгновенье». Стихи получились на славу. И только на рассвете, когда были написаны последние строки, Остап вспомнил, что это стихотворение уже сочинил А. С. Пушкин. Такой удар со стороны классика!
Классики — народ коварный. Однажды в межкартинном простое я придумал трюк. Я подробно (мысленно) разрабатывал его, я его варьировал, я прикидывал, кто из актеров может его осуществить. Я любил и нежно холил этот трюк, самодовольно представлял, как эффектно он будет выглядеть в моей новой картине. И, естественно, потом оказалось, что нечто подобное уже выдумал Чаплин в «Золотой лихорадке».
Конечно, ничто не ново под луной и под солнцем тоже. Есть бродячие сюжеты, есть традиционные персонажи, есть схожие ситуации. Какой-то теоретик подсчитал даже, что всего сюжетов на белом свете и есть двадцать семь (или двадцать восемь?) штук. Так что беспокоиться не стоит. А хочется беспокоиться.
Всё это еще ничего. У других брать — дело второе. Хуже, когда начинаешь похищать (пардон, заимствовать) у самого себя. У других — у классиков — это творческое освоение культурного наследия. А у себя? Даже приличной формулировки для этого нет.
«Кавказская пленница» была задумана в то время, когда я только-только приступал к работе над «Операцией «Ы». Мы (авторы этих сценариев Я. Костюковский, М. Слободской и я) счастливо смеялись, выдумывая всё новые и новые приключения Шурика и планируя на будущее множество веселых фильмов о похождениях нашего комедийного положительного персонажа. Но случилось неожиданное: «Операция «Ы» опустошила меня как режиссера.
Как мне тогда казалось, я рассказал о Шурике во всех возможных его ипостасях, я вытряс из троицы (и она из меня) всё, что она могла дать, о погонях я не мог думать без содрогания.
Передо мной лежит сценарий «Кавказская пленница». Опять Шурик, опять троица, опять погоня. Тем более что не было времени разобраться — почти сразу же после «Операции «Ы» я должен был приступить к съемкам «Кавказской пленницы».
Я пробовал отвертеться. Я ходил по начальству и намекал. Но начальство почему-то намеков не понимало. И машина завертелась. А когда в кино начинает вертеться машина, остановить ее почти невозможно. Мы ездили выбирать натуру, мы работали над режиссерским сценарием, мы снимали кинопробы, а я по-прежнему думал: не то, не то делаю!
А потом один из моих знакомых режиссеров, комедиограф, прочтя сценарий, сказал мне: «Да, я, конечно, понимаю — всё это смешно, что у вас написано: диалоги, трюки, погони. Ты умеешь такие фильмы делать. Но, собственно, в чем высокая общечеловеческая мысль, идея, тема твоего сценария? Воровать невест действительно плохо, но стоит ли делать об этом картину? Не знаю». Он недавно сделал удачный фильм, этот режиссер, и ему казалось, что он откровенно побеседовал со вселенной на «ты». Злость — хороший советчик. Именно злость помогла мне окончательно сформулировать (для себя) и оформить (для фильма) будущую идейно-художественную концепцию и главное направление сатирического удара картины…»
Это предисловие недаром начинается (и заканчивается тоже) с отсылки к Ильфу и Петрову. Кажется, при его написании Гайдай вдохновлялся сочинениями любимого писательского дуэта. Чувствуется схожесть стилистики, и даже введенная в текст фигура режиссера с «общечеловеческими» претензиями напоминает аналогичного персонажа из предисловия к роману «Золотой теленок» — «строгого гражданина», донимающего авторов вопросом: «Почему вы пишете смешно?»
«Вежливо оттеснив всех немного в сторону, — продолжает Гайдай, — в центр семейной фотографии комедии «Кавказская пленница» поместился простой и доступный руководитель районного масштаба товарищ Саахов. Конечно, восточный сладострастник — всего лишь персонаж из кавказского анекдота. Акцент, сальная улыбочка, гипертрофия мелких страстей — привычный и безотказный набор. Хотелось сделать фильм о другом. О ханжестве и демагогии, о красивых словах и грязных делах, о приспособленцах и карьеристах, действующих ловко и тайно. В картине Саахов по-своему любит Нину. По-своему и добивается ее. Люди, идущие к своей цели прямо и честно, кажутся ему дураками. Ловкая интрига, восточная (в данном случае это хорошо) хитрость и бесцеремонность от ощущения собственной безнаказанности — таково его оружие.
Саахов стал ключом к картине. Фраза: «У меня теперь только два выхода: или я ее поведу в загс, или она поведет меня к прокурору» — определила сюжетное напряжение и оправдала исключительность ситуаций и эксцентричность персонажей.
Самый невероятный поступок, самое эксцентричное действие должны иметь точную и земную, правдивую мотивировку, должны объясняться характером персонажа, его жизненностью в самом элементарном понимании этого слова…»
Гайдай, всегда очень требовательный к своему творчеству, высказывает некоторую самокритику — почти обязательный элемент и во всех его интервью:
«В моих короткометражках «Пес Барбос» и «Самогонщики» главное — погоня. Но почему в «Псе Барбосе» погоня действительно смысловой центр картины, а в «Самогонщиках» она носит, по сути, формальный характер? Объяснение этого для меня (естественно, по истечении довольно длительного времени) элементарно просто. В первом случае Трус, Балбес и Бывалый не могли не убегать от Барбоса. Всякий другой вариант их поведения исключался.
В «Самогонщиках» же мотивировка погони носила в себе элементы умозрительности, она была сконструирована, выстроена за письменным столом в отрыве от исходной ситуации и характеров персонажей. И даже финал — пес приносит в милицию змеевик от самогонного аппарата — не был логическим концом фильма. Это была лишь эффектная концовка, существующая сама по себе в своей парадоксальности.
Уже упомянутая мною фраза Саахова определила железный исход действия потому, что в ответ на возражение Джабраила (по поводу прокурора) наш герой простодушно и мудро определяет для себя наиболее приемлемое стремление: «Сам понимаешь — не хочу». Следовательно, единственный выход для Саахова — жениться на Нине. Для этого все средства хороши, в том числе самые невероятные, ибо они оправданы исключительностью ситуации и характером персонажа.
У нас оказались развязанными руки. Съемочная группа фильма «Кавказская пленница» с безнаказанным энтузиазмом принялась выдумывать трюки…»
Всякий художник в каждый конкретный момент жизни питает наибольшую приязнь к своему последнему творению. В данном предисловии Гайдай словно бы сам для себя обосновывает значимость каждого элемента сценария и фильма «Кавказская пленница», невольно любуясь свежим, недавно законченным и уже оттого любимым произведением. И, будто боясь показаться нескромным, интеллигентный режиссер одновременно находит к чему придраться в своих прежних работах, даже в предыдущей — «Операции «Ы»…», которая, как сегодня общепризнано, ничем не уступает «Кавказской пленнице»:
«Обычно метраж наших фильмов невелик. Исключение, пожалуй, составляет лишь «Операция «Ы». И хотя этому есть оправдание (картина состоит из трех новелл), я неоднократно замечал, что зритель в середине третьей новеллы устает, его комедийная реакция замедляется, внимание к шутке, трюку притупляется. Это и понятно: комедия, особенно эксцентрическая, своего рода сгущенная концентрация жизненного материала, определяемая особым отбором фактов и черт повседневности.
Однако отбор не кончается за письменным столом. Первая складка материала будущего фильма обычно у меня превышает окончательный метраж раза в полтора. В горячке съемок, в радости находок, в самодовольном отношении к игре собственной фантазии трудно определить целесообразность трюка, отделить главное от второстепенного, ощутить окончательный ритм картины. Успех комедии определяется в монтажной.
Целесообразность трюка. Трюк и сюжет. Трюк и характер персонажа. Об этом стоит говорить очень подробно или совсем не говорить. Во всяком случае, подробный разговор не входит в мою скромную задачу предварить сценарий «Кавказская пленница» несколькими словами о фильме, снятом по этому сценарию.
Родословную фильмов, которые я снял, выводят от короткометражек Мак-Сеннета и Бастера Китона, Макса Линдера и Чаплина. Иногда даже упрекают в подражании ранним фильмам Чаплина. Однако у меня есть утешение. В подобных случаях я каждый раз вспоминаю вундеркинда из фельетона Ильфа и Петрова, который ужасно беспокоился о том, чтобы будущий фильм не получился, как у Чаплина. А ему отвечали:
— Не бойся, мальчик. Как у Чаплина, не получится».
Сам сценарий представляет собой практически словесную копию всего того, что мы видим в фильме. Это доказывает, что подавляющее большинство даже сугубо визуальных шуток и гэгов (не говоря уже о репликах и диалогах персонажей) было придумано заранее и зафиксировано на бумаге задолго до съемок. Так что слухи, что на съемочной площадке у Гайдая царил дух импровизации, видимо, сильно преувеличены. Актерам, конечно, дозволялось импровизировать, но почему-то почти всегда в фильм попадали именно те дубли, содержание которых было четко прописано в сценарии.
Из тех крылатых выражений, на которые разошлась «Кавказская пленница», в сценарии отсутствует разве что реплика Труса: «Чей туфля? А, моё! Спасибо». Фраза действительно была сымпровизирована Георгием Вициным прямо на съемочной площадке. Но это лишь исключение, подтверждающее правило: всё основное содержание картины рождено трудом сценаристов.
Почти все трюковые находки, которые мы видим на экране, тоже присутствуют в сценарии. Чего в нем действительно нет, так это тех сюрреалистических, абсурдистских гэгов, которые в советском кино, кажется, не использовал никто, кроме Гайдая. Двойник Шурика в спальном мешке; голова Труса, поворачивающаяся на 360 градусов; невероятно длинная рука Балбеса, чешущая пятку, — эти великолепные трюки, видимо, придумывались уже в процессе съемок.
Первая половина «Кавказской пленницы» до предела насыщена прямой речью персонажей. Особенно словоохотлив товарищ Саахов, чуть ли не каждую реплику заканчивающий оборотом-паразитом «клянусь, честное слово!» или расхожим для горских народов вопросительным «да?». И без того сочный язык, придуманный для Саахова авторами, дополнительно оживила матерая игра Этуша.
А вот троица на этот раз произносит даже меньше реплик, чем в получасовой новелле «Операция «Ы»…». Но тем ценнее и, так сказать, «крылатее» оказались решительно все их фразочки, включая даже такую убойную абракадабру, как знаменитое никулинское «бамбарбия-киргуду».
В сценарии «Кавказской пленницы» прекрасно отражена склонность Гайдая к стилизации. Вот, например, как описывается дача Саахова:
«Высоко в горах, на краю отвесной скалы, прилепилось «Орлиное гнездо» — одинокая сакля, переоборудованная в загородный домик товарища Саахова. Одна стена сакли с большим окном и балконом висит над пропастью. Крыльцо и веранда выходят во фруктовый сад, отделенный от внешнего мира глухой стеной, сложенной из горного камня. Конечно, этот домик выглядит старинной саклей только внешне. На самом деле он модернизирован.
Прекрасная пленница заключена в угловой комнате, обставленной с вызывающей восточной роскошью. И вообще всё происходящее в «Орлином гнезде» как по содержанию, так и по форме живо напоминает нам приключенческие фильмы в стиле «ориенталь» типа «Багдадского вора», «Али-Бабы», «Синдбада-морехода» и т. д. Тут обязательны ковры и драгоценные подарки, прекрасные, но непреклонные пленницы, коварные султаны и их визири, могучие нубийские стражники, евнухи, рабыни и прочее. В этом стиле мы и видим героев нашей истории. Товарищ Саахов и Джабраил — это султан и его визирь, похищенная принцесса, естественно, — Нина, а все остальные обязанности нубийских стражников, евнухов и рабынь совмещают в себе Трус, Балбес и Бывалый».
Именно в описанной стилистике «волшебной арабской сказки» решена в фильме превосходная сцена с визитом к плененной Нине услужливой троицы. Под музыку из сюиты Римского-Корсакова «Шехеразада» (что тоже указано в сценарии) в комнате поочередно возникают Трус, Балбес и Бывалый, предлагающие пленнице угощения и развлечения. Особенно впечатляет появление в дверях сурового стража Бывалого, который буквально соткался из воздуха, как какой-нибудь старик Хоттабыч.
Поскольку кульминацией «Кавказской пленницы» можно считать пространную погоню во второй половине картины, небезынтересно взглянуть на то, как этот бессловесный эпизод выглядел на бумаге:
«Воспользовавшись привязанной к окну бельевой веревкой, Нина перелетает через двор, как Тарзан на лиане, и через секунду оказывается у машины.
Эдик продолжает читать лекцию. Вдруг слышен шум мотора. Все оборачиваются.
Санитарная машина задом выскакивает из ворот, разворачивается и уносится по шоссе. Эдик бросается за ней во двор, пробегает несколько шагов и останавливается, поняв бесполезность преследования.
Как раз в этот момент за спиной Эдика слышен рев другой машины. Чуть не сбив с ног, мимо Эдика проносится красный драндулет с троицей, бросившейся в погоню за беглянкой.
Со страшным грохотом к воротам подлетает четырехколесная тележка с бочкой для винограда. На тележке стоит Шурик. Моментально оценив обстановку, Эдик нагоняет тележку и прыгает на нее.
Итак, здесь начинается то, без чего не может обойтись ни одна эксцентричная комедия, — погоня.
Расстановка сил на дороге такова. Впереди мчится Нина в санитарном газике. За ней несется троица в своей экзотической красной машине. Сзади, разогнав свою тележку под уклон, всё более сокращают разрыв безмоторные Шурик и Эдик.
Как и во всякой приличной кинопогоне, начинается перестрелка. Это троица отстреливается от настигающих ее Шурика и Эдика. Правда, вместо традиционных гангстерских автоматов и ручных гранат используются резиновые подтяжки Труса и свежие огурцы, лежащие в машине. Затем идет классический номер с лассо. Но вместо мустанга Эдик заарканивает задний бампер красного драндулета и начинает подтягивать свою тележку к машине.
Веревка превратилась в натянутый буксирный трос. Балбес с кинжалом в зубах сползает к бамперу, чтобы перерезать веревку. Трус держит его за ноги. И вот трос перерезан, но результат этой операции неожидан. Чтобы не упасть, Балбес вынужден схватиться за отрезанный конец веревки. Теперь он превратился в живое звено цепи, связывающей машину с тележкой.
С огромным трудом Трусу всё-таки удается спасти своего сообщника и втянуть его обратно в кузов. Но, с другой стороны, и тележка всё более приближается к ним.
Далее следует третий элемент классических погонь: ужасающая катастрофа, машина, летящая в пропасть. Есть у нас и это. Балбес бросает на дорогу бутыль с машинным маслом и злорадно усмехается, предвкушая неизбежную аварию преследователей. И действительно, тележка скользит на разлитом масле, закручивается в смертельной спирали и летит в пропасть, разваливаясь по частям. Однако, согласно традиции, благородные герои не погибают. В данном случае Шурик и Эдик успевают ухватиться за сук растущего над пропастью дерева».
Не менее захватывающе читается финальная «сцена из фильма ужасов» в квартире Саахова. Как выясняется, этот эпизод вполне осознанно создавался «под Хичкока», прославленные триллеры которого, конечно, не попадали в советский прокат, но, как видно, были прекрасно известны Гайдаю:
«За спиной Саахова распахивается окно, и, когда он подходит, чтобы закрыть его, в комнату, зловеще хлопая крыльями, влетает дрессированная ворона и садится на шкаф.
— Кыш, кыш! — пытается прогнать ее Саахов, но ворона, не двигаясь, нагло каркает и почти по-человечески косит на него глазом.
Всё это совпадает с темой злого гения, звучащей сейчас из динамика телевизора. Саахову становится страшно. А тут еще раздается стук в дверь.
— Кто тут? — испуганно спрашивает Саахов.
Никакого ответа. Только скрипит дверца шкафа, на которой качается мрачная ворона. Это уже Хичкок! И хотя товарищ Саахов никогда не видел фильмов ужасов Хичкока, сейчас он испытывает неподдельный ужас. Он делает несколько шагов к креслу — и вдруг гаснет свет.
С трудом добравшись на подгибающихся ногах до торшера, Саахов ощупью находит выключатель, зажигает свет и… видит привидение. В его кресле перед телевизором сидит Нина, в белой шали, прямая и неподвижная».
Забавное совпадение: «Кавказская пленница», как и новелла «Напарник», заканчивается сценой самосуда. Но если бедолага Федя помимо порки получил еще и «персональный наряд на все пятнадцать суток», то товарищ Саахов попросту «не может сесть» — не только в буквальном, но и в переносном смысле этого выражения, как явно подразумевалось авторами сценария. Мол, номенклатурного работника высокого ранга уж как-нибудь оправдают, в отличие от его наемников. Смелый сатирический намек! Но не менее дерзким выглядело то, что в фигуре Саахова слегка проступали очертания самого Иосифа Сталина. Начиная с «Кавказской пленницы» тень вождя будет всё чаще «навещать» комедии Гайдая, которые явно не так просты и прямолинейны, как это может показаться при их поверхностном просмотре.