Лина
Небо словно разломано на куски. Горизонт цвета кирпича. Остальная часть неба исчерчена багровыми побегами.
Река превратилась в струйку. За воду дерутся. Пиппа нас предупреждает, чтобы мы не выходили из ее лагеря, и расставляет по периметру охрану. Саммер уже ушла. Даже Пиппа не знает, куда та отправилась, либо не хочет делиться с нами ее планами.
В конце концов Пиппа решает, что чем меньше, тем лучше. Чем меньше народу мы привлечем к этому делу, тем меньше шансов, что его изгадят. Лучшие бойцы — Тэк, Рэйвен, Дэни и Хантер — будут отвечать за главное: они проберутся к дамбе, где бы та ни располагалась, и взорвут ее. Ла требует, чтобы ее тоже включили в эту группу, как и Джулиан, и, хотя никого из них нельзя назвать подготовленным бойцом, Рэйвен сдается.
Прямо убила бы ее.
— Нам еще потребуется охрана, — говорит Рэйвен. — Люди, стоящие на шухере. Не волнуйся. Я верну его целым и невредимым.
Алекс, Пиппа, Корал и один мужчина из команды Пиппы — его называют Бист, должно быть, из-за буйной копны нечесаных черных волос и темной бороды, загораживающей рот, — составляют один из диверсионных отрядов. Меня каким-то образом припрягают командовать вторым. В помощь мне дают Брэма.
— Я хочу с Джулианом, — говорю я Тэку. Мне как-то неловко жаловаться Пиппе напрямую.
— Да ну? А я хочу яичницу с беконом на завтрак, — отзывается Тэк, не поднимая головы. Он скручивает сигарету.
— Ты до сих пор обращаешься со мной, как с ребенком, — возмущаюсь я, — и это после того, что я для вас сделала!
— Только когда ты ведешь себя, как ребенок, — отрезает Тэк, и я вспоминаю, как мы поссорились с Алексом сто лет назад, когда я только-только узнала, что мама всю мою жизнь провела в заключении в Крипте. Я уже целую вечность не думала о том моменте и о внезапной вспышке со стороны Алекса. Это случилось как раз перед тем, как он впервые сказал, что любит меня. Как раз перед тем, как я сказала ему то же самое.
Внезапно я перестаю понимать, что творится, и вонзаю ногти в ладони, пока не чувствую укол боли. Я не понимаю, как все так переменилось, как целые слои моей жизни оказались похоронены. Этого не может быть. Когда-нибудь нам придется все это взорвать.
— Послушай, Лина. — На этот раз Тэк поднимает голову. — Мы просим тебя сделать это потому, что доверяем тебе. Ты — лидер. Ты нужна нам.
Искренность его тона настолько поражает меня, что я не знаю, что и ответить. В своей прежней жизни я никогда не была лидером. Лидером была Хана, а я только следовала за ней.
— Когда это закончится? — спрашиваю я, в конце концов.
— Не знаю, — отвечает Тэк. Впервые на моей памяти он признается, что чего-то не знает. Тэк пытается скрутить сигарету, но у него дрожат руки. Ему приходится прекратить и начать заново. — Возможно, никогда.
В конце концов, он сдается и в приступе раздражения швыряет сигарету наземь. Несколько мгновений мы молчим.
— Нам с Брэмом нужен третий, — наконец говорю я. — Если что-нибудь случится со мной или с ним, если кого-нибудь из нас убьют, чтобы у второго осталась поддержка.
Тэк снова смотрит на меня. Я вспоминаю, что он тоже молод — ему всего двадцать четыре. И в эту секунду он выглядит ровно на них. Он похож на благодарного ребенка, как будто я только что предложила ему помочь справиться с домашним заданием.
Потом это мгновение уходит, и лицо его снова суровеет. Он достает пачку табака, бумагу и снова принимается за дело.
— Можешь взять Корал, — говорит он.
Во всем задании больше всего меня пугает необходимость пройти через лагерь. Пиппа дает нам один из фонариков на батарейках. Его несет Брэм. В его движущемся свете толпа вокруг нас распадается на фрагменты: вон вспышка ухмылки, а вон женщина, кормящая ребенка грудью, смотрит на нас с негодованием. Людское море неохотно расступается перед нами и смыкается за нашей спиной. Я чувствую их жажду. Уже слышны стоны, шепот «воды, воды». Отовсюду доносятся крики, приглушенные возгласы, звуки ударов.
Мы добираемся до берега реки. Ее русло больше не кишит людьми, дерущимися за воду. Драться больше не за что, от воды осталась лишь тонюсенькая струйка в палец толщиной, черная от ила.
До стены еще миля, а потом четыре мили к северу вдоль стены, к той ее части, что укреплена получше. Наша задача — привлечь как можно больше внимания и оттянуть как можно больше народу из службы безопасности от того места, к которому будут прорываться Рэйвен, Тэк и остальные.
Когда мы собирались, Пиппа открыла второй холодильник, поменьше, и оказалось, что его полки забиты оружием, которое она получила от сопротивления. Тэку, Рэйвен, Ла, Хантеру и Джулиану достались пистолеты. Нам пришлось обойтись полупустой бутылкой с бензином, заткнутой тряпкой, — Пиппа называла ее «кошельком нищего». По безмолвному договору меня избрали нести ее. Теперь она неприятно стучит меня по спине и словно бы становится все тяжелее. Мне представляется внезапный взрыв, разносящий нас на куски, и я никак не могу выбросить эту картину из головы.
Мы добираемся до того места, где лагерь упирается в южную стену города — вал людей и палаток, накатывающийся на камень. Эта часть стены и район города за ней брошены. Огромные темные прожектора тянут шеи над лагерем. Уцелела одна-единственная лампочка. Она льет яркий белый свет, резко очерчивая силуэты и опуская детали и объем, словно маяк, шлющий свои лучи над темной водой.
Мы идем вдоль пограничной стены на север и в конце концов оставляем лагерь позади. Земля под ногами сухая. Ковер из сосновых иголок шуршит при каждом шаге. Поскольку шум лагеря сошел на нет, это шуршание — единственное, что нарушает тишину.
Меня грызет беспокойство. Я не слишком волнуюсь насчет нашего задания — если все пройдет хорошо, нам даже не придется пробивать стену, — но Джулиан сам не понимает, во что ввязался.
— Это безумие! — произносит вдруг Корал. Голос ее пронзителен. Она, должно быть, все это время сражалась с паникой. — Из этой затеи ничего не выйдет! Это самоубийство!
— Можешь не ходить! — отрезаю я. — Тебя никто не просил вызываться добровольцем.
Корал словно не слышит меня.
— Нам надо было собраться и уйти отсюда! — говорит она.
— И оставить всех прочих разбираться с этим самим? — вспыхиваю уже я.
Корал не отвечает. Ее явно ничуть не больше моего радует то, что мы вынуждены работать вместе, — а может, даже меньше моего, потому, что за командира все-таки я.
Мы петляем между деревьями, следуя за беспорядочными перемещениями Брэмова фонаря, порхающего впереди, словно светлячок-переросток. Время от времени мы пересекаем полосы бетона, расходящиеся от стен города. Когда-то эти старые дороги вели в другие города. Теперь же они уходят в землю, текут, словно серые реки, у подножия молодых деревьев. Дорожные указатели, сплошь затянутые бурым плющом, показывают путь к городам и ресторанам, которых давно уж нет.
Я смотрю на маленькие пластиковые часы, которые дал мне Бист. Двадцать три тридцать. Вышли мы полтора часа назад. У нас еще полчаса до того момента, когда надо будет поджечь тряпку и отправить посылочку за стену. Одновременно с этим раздастся взрыв на восточной стороне, к югу от того места, где будут перебираться через стену Рэйвен, Тэк, Джулиан и остальные. Надеюсь, два взрыва отвлекут внимание от пробравшихся в город чужаков.
Здесь, в отдалении от лагеря, граница в куда лучшем состоянии. Высокая бетонная стена целая и чистая. Прожектора в рабочем состоянии и более многочисленны: огромные, широко распахнутые, слепящие глаза отделяют друг от дружки двадцать-тридцать футов.
За прожекторами я различаю черные силуэты жилых высоток, здания из стекла и металла, церковные шпили. Я понимаю, что мы, должно быть, неподалеку от делового центра и что этот район, в отличие от окраинных жилых районов города, не полностью эвакуирован.
Адреналин начинает свою работу, и я вся начеку. Внезапно я осознаю, что ночь вовсе не беззвучна.
Я слышу шаги снующих вокруг нас животных, шуршание маленьких тел в палой листве.
А потом до меня доносятся голоса - еле различимые, сливающиеся с голосами леса.
— Брэм! — шепчу я. — Выключи фонарь!
Брэм повинуется. Поют сверчки, разделяя воздух на частицы, отсчитывая секунды. Я слышу учащенное, испуганное дыхание Корал. Ей страшно.
И снова голоса, и принесенный ветерком смех. Мы отступаем в лес, прячемся в темный клин между двумя прожекторами. Когда мои глаза привыкают к темноте, я вижу крохотный огонек, оранжевого светлячка, парящего над стеной. Он вспыхивает, затухает, разгорается снова. Сигарета. Часовой.
Новый взрыв смеха разрывает тишину, на этот раз более громкий, и мужской голос произносит:
— Да хрен тебе!
Часовые. Во множественном числе.
Итак, на стенах устроены наблюдательные пункты. Это и хорошо, и плохо. Больше часовых — больше людей, способных поднять тревогу, больше сил будет отвлечено от главного прорыва. Но одновременно это означает, что к стене опаснее подбираться вплотную.
Я подаю Брэму знак: продолжаем двигаться. Теперь, когда фонарик выключен, нам приходится идти медленно. Я снова смотрю на часы. Двадцать минут.
Потом я вижу его: металлическое сооружение возвышается над стеной, словно птичья клетка-переросток. Сторожевая вышка. На Манхэттене с его подобной стеной имеются и такие вышки. Внутри клетки рычаг, способный поднять тревогу по всему городу, вызвать регуляторов и полицию к границе.
К счастью, вышка стоит в темном промежутке между прожекторами. Однако же есть весомый шанс, что этот участок границы патрулируют часовые, хоть мы их и не видим. Верх стены массивен и темен, там может укрыться сколько угодно регуляторов.
— Мы бросим бутылку как можно ближе к вышке, — негромко говорю я. — Если взрыв не заставит сработать сигнализацию, тревогу поднимут часовые. Брэм, мне нужно, чтобы ты вырубил один из вон тех прожекторов, которые подальше. Я хочу, чтобы часовые ушли с вышки, если они там есть. Мне потребуется подойти поближе, чтобы добросить эту штуковину. — Я снимаю рюкзак.
— А мне что делать? — спрашивает Коралл.
— Оставаться здесь, — говорю я. — Наблюдать. Прикрывать меня, если что-то пойдет не так.
— Что за чушь, — говорит Корал. Судя по виду девушки, ее обуревают противоречивые чувства.
Я снова смотрю на часы. Пятнадцать минут. Почти пора. Я достаю бутылку из рюкзака. Она кажется крупнее, чем раньше, и тяжелее. Мне не сразу удается найти коробок спичек, который дал Тэк, и на мгновение я пугаюсь, что каким-то образом потеряла его в темноте, но потом я вспоминаю, что для сохранности спрятала спички в карман.
«Подожги тряпку и брось бутылку, — сказала мне Пиппа. — Проще простого».
Я делаю глубокий вдох. Мне не хочется, чтобы Корал знала, что я нервничаю.
— Давай, Брэм.
— Сейчас? — Голос Брэма тих, но спокоен.
— Отправляйся сейчас. Но подожди моего свистка
Брэм встает и бесшумно уходит. Вскоре его поглощает тьма. Мы с Корал, молча ждем. В какую-то секунду наши локти соприкасаются, и Корал отдергивает руку. Я подвигаюсь чуть вперед, осматривая стену и пытаясь понять, то ли тени, которые я вижу, — люди, то ли шуточки ночи.
Я смотрю на часы, потом еще раз. Минуты внезапно несутся вскачь.
23:50.
23:53.
23:55.
Пора!
У меня пересыхает в горле. Я едва могу глотать, и мне приходится дважды облизнуть губы, прежде чем удается свистнуть.
На протяжении нескольких долгих, мучительных секунд ничего не происходит. Больше нет смысла притворяться, что мне не страшно. Сердце лихорадочно стучит в груди, а легкие слово бы захлопнулись.
Потом я вижу Брэма. Всего на секунду, во время рывка к стене, он попадает в луч прожектора, и свет очерчивает его, словно на фотографии. А потом тьма снова поглощает его, и мгновение спустя раздается оглушительный грохот, и прожектор гаснет.
Я вскакиваю и мчусь к стене. Я ловлю себя на том, что кричу, но не могу ни разобрать слов, ни сосредоточиться на чем-либо, кроме стены и сторожевой вышки над ней. Теперь, когда прожектор погас, силуэт вышки, подсвеченный луной и рассеянным светом города, сделался особенно четким. В пятнадцати футах от стены я прижимаюсь к стволу молодого дуба. Я зажимаю «кошелек нищего» между ног и принимаюсь сражаться со спичками. Первая шипит и гаснет.
— Ну давай же, давай! — бормочу я. У меня дрожат руки. Вторая и третья спички тоже не хотят гореть.
Стаккато выстрелов разрывает тишину. Судя по звукам, часовые стреляют вслепую, наугад, и я возношу короткую молитву, чтобы Брэм уже успел отступить за деревья, спрятаться, укрыться — и смотрит, чтобы убедиться, что остальная часть плана идет как надо.
Четвертая спичка наконец разгорается. Я перехватываю бутылку, подношу кончик спички к тряпке и смотрю, как тот вспыхивает белым, жарким пламенем.
А потом я выбираюсь из-под защиты деревьев, делаю глубокий вдох и бросаю бутылку.
Бутылка, вращаясь, летит к стене — невообразимый круг пламени. Я напрягаюсь, ожидая взрыва, но его нет. Горящая тряпка вываливается из горлышка бутылки и плывет к земле. Я слежу за ее полетом, словно загипнотизированная, — она летит, кренясь, будто подбитая огненная птица, и падает в подлесок у подножия стены. Бутылка разбивается об бетон, не причинив никакого вреда.
— Что за черт? Теперь-то в чем дело?
— Похоже, огонь.
— Возможно, твоя хренова сигарета.
— Хватит подкалывать, дай лучше шланг.
Тревоги все нет. Возможно, стражники привыкли к актам вандализма со стороны заразных, и ни разбитого прожектора, ни непонятного огонька не хватает, чтобы заставить их забеспокоиться. Возможно, это не имеет особого значения - диверсия Алекса, Пиппы и Биста намного важнее и ближе к месту действия, - Но я боюсь, что их план мог тоже сорваться. И город так и остался полон стражников, готовых, сытых, внимательных.
И Рэйвен, Тэк, Джулиан и остальные идут на бойню.
Даже не осознав, что я решила двигаться, я снова подхватываюсь и мчусь к дубу у стены, который, похоже, способен выдержать мой вес. Я знаю лишь одно: надо перебраться через стену и самой поднять тревогу. Я упираюсь ногой в развилку в стволе и подтягиваюсь. Я слабее, чем была прошлой осенью, — тогда я взбиралась на деревья каждый день, легко и непринужденно. А вот теперь с глухим стуком срываюсь наземь.
— Что ты делаешь?
Я оборачиваюсь. Из-за деревьев выныривает Корал.
— Это ты что делаешь?
Я поворачиваюсь обратно к дереву и предпринимаю еще одну попытку, на этот раз ухватившись по-другому. Нет времени, нет времени, нет времени!
— Ты сказала прикрывать тебя, — говорит Корал.
— Тише ты! — шепотом одергиваю ее я. Ну надо же, она и вправду достаточно волновалась за меня, чтобы пойти следом.
— Я собираюсь перелезть через стену.
— А дальше что?
Я предпринимаю третью попытку. Мне удается зацепиться за ветви над головой кончиками пальцев, но потом ноги не выдерживают, и мне приходится снова спрыгнуть наземь. Четвертая попытка оказывается даже хуже первых трех.
— Лина! Что ты собираешься делать дальше? — повторяет Корал.
Я разворачиваюсь к ней и шепчу:
— Подтолкни меня!
— Что?
— Ну давай же! — В моем голосе проскальзывает паника. Если Рэйвен и остальные еще и не пробрались в город, то попытаются это сделать в любую секунду. Они рассчитывают на меня!
Корал, должно быть, улавливает, как изменился мой голос, потому что больше не задает вопросов. Она сцепляет пальцы и приседает, так, чтобы я могла поставить ногу на образовавшуюся ступеньку. Потом она, крякнув, поднимает меня, и я, взметнувшись, умудряюсь забросить тело на ветки, отходящие от ствола, как спицы от раскрытого зонтика. Одна ветка тянется почти до самой стены. Я ложусь на живот, прижимаюсь к коре и ползу вперед, как гусеница.
Ветка начинает сгибаться под моим весом. Еще фут-другой — и она начинает раскачиваться. Я не могу продвинуться дальше. По мере того как ветка проседает, расстояние между мной и верхушкой стены все увеличивается. Еще немного — и у меня не будет ни малейшей возможности перебраться на ту сторону.
Я делаю глубокий вдох и сажусь на корточки, продолжая крепко держаться руками за ветку. Та слегка покачивается подо мной. Волноваться или спорить нет времени. Я прыгаю вверх к стене, и ветка движется вместе со мной, как трамплин, когда я отрываюсь от нее.
На мгновение я делаюсь невесомой, зависнув в воздухе. Потом край бетонной стены врезается мне в солнечное сплетение и вышибает из меня воздух. Но мне все-таки удается уцепиться и взобраться на стену. Я падаю на мостки, по которым ходят часовые во время дежурства. Я замираю в тени, стараясь восстановить дыхание.
Но мне нельзя отдыхать долго. Внезапно я слышу шум: часовые перекликаются, кто-то рысцой бежит в мою сторону. Сейчас они застукают меня, и я потеряю свой шанс.
Я встаю и мчусь к сторожевой вышке.
— Эй! Эй, а ну стой!
Из темноты возникают фигуры: один, двое, трое часовых, все мужчины, лунные отблески на металле. Винтовки.
Первая пуля со звоном рикошетирует от стальной опоры сторожевой вышки. Под грохот новых выстрелов я бросаюсь в маленькую открытую башню. Я не вижу ничего, кроме своей цели, и все звуки кажутся отдаленными. Разрозненные образы вспыхивают в моем сознании, словно стоп-кадры из разных фильмов. Выстрелы. Фейерверки. Крики. Дети на берегу.
А потом я вижу лишь небольшой рычаг, освещенный одной-единственной лампочкой в проволочной сетке. Сигнал тревоги.
Время словно замедляется. Моя рука плывет к рычагу мучительно медленно. Рычаг у меня в руке. Металл на удивление холодный. Медленно, медленно, медленно сжимается рука и толкает рычаг.
Очередной выстрел. Металл вокруг меня звенит и вибрирует.
А потом внезапно ночь пронзает пронзительный, плачущий вопль, и время, содрогнувшись, возвращается к нормальному течению. Вопль настолько силен, что отдается даже у меня в зубах. Огромная лампочка на верхушке сторожевой вышки загорается и начинает вращаться; красный луч скользит по городу.
Сквозь металлическую клеть ко мне тянутся руки, паучьи, огромные и волосатые. Один из часовых цепляется за мое запястье. Я обхватываю его шею и резко дергаю, и часовой врезается лбом в одну из стальных опор. Он отшатывается и выпускает мою руку.
— Сука!
Я прорываюсь из вышки. Две ступеньки, перемахнуть через стену — и все будет в порядке, я окажусь на свободе. Брэм и Корал ждут в лесу... мы оторвемся от часовых в темноте...
Я справлюсь...
И тут через стену перелезает Корал. От неожиданности я останавливаюсь. Мы так не договаривались! Я не успеваю спросить у Корал, что она тут делает, — меня хватают за талию и дергают назад. Я чувствую запах кожи и ощущаю у себя на шее горячее дыхание. Инстинкты берут свое: я всаживаю локоть в живот часовому, но он меня не отпускает.
— Стой смирно! — рявкает он.
Череда коротких вспышек: чей-то крик, чужая рука у меня на горле, Корал передо мной, бледная и прекрасная, ее развевающиеся волосы и занесенная рука.
А в руке у нее — камень.
Ее рука описывает изящную дугу, и я думаю: «Она собирается убить меня».
Потом часовой хрюкает, его рука на моей талии слабеет, соскальзывает, и он падает на землю.
Но теперь часовые со всех сторон. Сирена продолжает выть, и красные вспышки выхватывают из темноты куски происходящего. Двое часовых слева от нас, и двое справа. Трое плечом к плечу преграждают нам путь на ту сторону стены.
Оборот — и луч снова скользит над нами, освещая металлическую лестницу у нас за спиной, уходящую в узкую и глубокую расселину городских улиц.
— Сюда! — выдыхаю я.
Я разворачиваюсь и толкаю Корал к лестнице. Этого движения не ждут, и часовым требуются лишние секунды, чтобы отреагировать на него. К тому времени, как они добираются до лестницы, мы с Корал уже на улице. В любую секунду могут подоспеть новые часовые, привлеченные воем сирены. Но если нам удастся найти темный уголок... местечко, где можно спрятаться и переждать...
Фонари не горят почти нигде. Улицы темны. Слышны приближающиеся быстрые шаги. Еще патрульные. Я колеблюсь, размышляя, не вернуться ли нам обратно. Корал хватает меня за руку и тянет к темному треугольнику: дверь в нише, воняющей кошачьей мочой и сигаретным дымом, полускрытая колоннами у входа. Мы прячемся в тени. Минуту спустя мимо проносятся темные фигуры. Слышится жужжание радио-переговоров и тяжелое дыхание.
Сирена еще работает.
«Пост двадцать четыре сообщает о прорыве».
«Ждем подкрепления, чтобы начать прочесывание».
Когда они удаляются, я поворачиваюсь к Корал.
— Какого черта ты тут делаешь?! — спрашиваю я. — Ты зачем полезла за мной?
—Ты сказала, что я должна прикрывать тебя, — отвечает Корал. — Я перепугалась, когда услышала сирену. Я думала, с тобой что-то случилось.
— А где Брэм? — спрашиваю я.
Корал качает головой.
— Не знаю.
— Тебе не следовало рисковать, — отрезаю я. Потом добавляю: — Спасибо.
Я начинаю было подниматься, но Корал дергает меня обратно.
— Подожди! — шепчет она и прижимает палец к губам. Потом я слышу новые шаги, движущиеся в противоположном направлении. В поле зрения появляются две быстро перемещающиеся фигуры.
Один из идущих, мужчина, говорит:
— Не представляю, как ты так долго живешь среди этой мерзости... Честно тебе говорю — я бы не смог.
— Это нелегко.
Вторая фигура принадлежит женщине. Ее голос кажется мне знакомым.
Как только они скрываются в отдалении, Корал подталкивает меня. Нам нужно убираться из этого района, скоро здесь будут кишеть патрули. Возможно, они включат уличные фонари, чтобы легче было искать.
Надо уходить на юг. Там мы сможем перебраться обратно, в лагерь.
Мы движемся быстро, молча, держась впритирку к зданиям — отсюда легко нырнуть в переулок или в дверной проем. Меня переполняет тот же удушающий страх, который я испытывала, когда мы с Джулианом бежали по туннелям и пробирались по подземельям.
Внезапно фонари вспыхивают все разом. Как будто тени были океаном, и отлив обнажил бесплодный, изрезанный ландшафт улиц. Мы с Корал инстинктивно ныряем в темный дверной проем.
— Ч-черт! — бормочет Корал.
— Этого я и боялась, — шепчу я.
— Нам придется держаться переулков. Будем идти по самым темным местам, какие удастся найти.
Корал кивает.
Мы движемся, словно крысы. Мы перебегаем от тени к тени, прячась в укрытиях — в переулках, дверных нишах, за мусорными баками. Еще два раза мы слышим приближающийся патруль, ныряем в тень и сидим там до тех пор, пока треск радиопомех и топот не исчезают вдали.
Город изменился. Вскоре здания начинают стоять не так плотно друг к другу. Вой сирены превращается в отдаленный шум, и мы с облегчением вступаем в район, где фонари не горят. Жирная луна висит высоко в небе. У домов по обе стороны улицы вид необитаемый и одинокий, как у детей, покинутых родителями. Далеко ли мы от реки? Удалось ли Рэйвен и остальным взорвать дамбу? Должны ли мы были услышать взрыв? Я думаю о Джулиане, и меня переполняют беспокойство и раскаяние. Я слишком сурова с ним. Он делает все, что может.
— Лина! — Корал останавливается и указывает вперед. Мы идем мимо парка. В центре его расположен заглубленный амфитеатр. На мгновение мне мерещится нефть, мерцающая меж каменных лавок. Лунный свет блестит на лоснящейся темной поверхности.
Потом до меня доходит: это вода.
Театр наполовину затоплен. Слой листьев кружит по поверхности, тревожа отражения луны, звезд и деревьев. В этом есть какая-то странная красота. Я невольно делаю шаг вперед, на траву, хлюпающую у меня под ногами. Грязь с бульканьем вырывается из-под ботинок.
Пиппа была права. Реку перегородили дамбой и в результате затопили некоторые районы центра. Значит, мы сейчас в одном из тех районов, откуда всех эвакуировали после протестных выступлений.
— Пошли к стене, — говорю я. — Там наверняка можно будет перебраться без проблем.
Мы идем дальше по окраине парка. Вокруг царит тишина, глубокая, полная и успокаивающая. Теперь я чувствую себя хорошо. Мы справились с заданием. Мы сделали то, что должны были сделать, — и если нам хоть немного повезло, остальные части плана тоже воплощены.
В одном из уголков парка мы обнаруживаем небольшую каменную ротонду в окружении темных деревьев. Если бы не одинокий, старомодный фонарь на углу, я бы не заметила девушку на каменной скамье.
Она сидит, уткнувшись лицом в колени, но я узнаю длинные волосы и заляпанные грязью фиолетовые теннисные туфли. Ла.
Корал замечает ее одновременно со мной.
— Это разве не?.. — начинает было она, но я уже пускаюсь бежать.
— Ла! — кричу я.
Ла испуганно вскидывает голову. Должно быть, она не сразу узнает меня. На мгновение ее лицо делается бледным и перепуганным. Я присаживаюсь перед ней и кладу руки на плечи.
— Что с тобой? — выдыхаю я. — Где остальные? Что-то случилось?
— Я... — Ла умолкает и качает головой.
— Ты не ранена? — Я выпрямлюсь, не убирая рук с ее плеч. Я не вижу крови, но чувствую, что Ла дрожит. Она открывает рот и снова закрывает его. Глаза у нее широко распахнутые и пустые.
— Ла! Ну, скажи же!
Я касаюсь ее лица, слегка встряхиваю Ла, чтобы вывести из этого состояния. И при этом мои пальцы случайно соскальзывают за ее левое ухо.
У меня останавливается сердце. Ла вскрикивает и отдергивается. Но я крепко держу ее за шею. Теперь она брыкается и извивается, пытаясь вырваться из моей хватки.
— Прочь от меня! — шипит она.
Я ничего не говорю. Не могу. Все мои силы сейчас вложены в руки, в пальцы. Ла сильна, но я застала ее врасплох, и мне удается рывком вздернуть ее на ноги и прижать спиной к каменной колонне. Я зажимаю ее шею в сгибе локтя, вынуждая кашляющую Ла повернуться влево.
Я смутно осознаю слова Корал:
— Лина, ты что такое делаешь?!
Я отбрасываю волосы Ла с ее лица, и открывается ее шея, белая и красивая.
Я вижу лихорадочное биение ее пульса — точно под аккуратным трехзубым шрамом на шее.
Метка процедуры. Настоящая.
Ла исцелена.
Последние несколько недель проходят передо мной: спокойствие Ла, перемены в ее характере. То, что она отрастила длинные волосы и каждый день старательно зачесывала их наперед.
— Когда? — хриплю я. Я все еще держу ее горло в захвате. Что-то черное и древнее поднимается во мне. — Предательница!
— Отпусти! — тяжело дыша, требует Ла. Ее левый глаз закатывается назад, чтобы взглянуть на меня.
— Когда? — повторяю я и слегка придавливаю горло. Ла вскрикивает.
— Ладно, ладно! — говорит она, и я немного ослабляю давление. Но продолжаю прижимать Ла к камню. — Декабрь, — хрипит она. — Балтимор.
У меня голова идет кругом. Ну конечно. Это именно Ла я слышала немного раньше. Слова регулятора предстают передо мной в новом, ужасном значении: «Не представляю, как ты так долго живешь среди этой мерзости...» И ее ответ: «Это нелегко».
— Почему? — выдавливаю я. Ла не торопится отвечать, и я снова стискиваю ее. — Почему?
Ла начинает говорить, хрипло и безудержно:
— Они были правы, Лина. Теперь я это знаю. Подумай обо всех тех людях в лагере, в Диких землях они словно животные. Это не счастье.
— Это свобода, — говорю я.
— Да ну? — Глаз Ла огромен. Зрачок расплылся на всю радужку. — Ты свободна, Лина? Это та жизнь, которой ты желала?
Я не могу ответить.
Гнев — словно вязкий темный ил, словно приливная волна, поднимающаяся в моей груди и в горле.
Голос Ла переходит во вкрадчивый шепот, подобный шуршанию змеи в траве:
— Лина, еще не поздно. Не важно, что ты сделала на другой стороне. Мы сотрем это, мы начнем с чистого листа. В этом вся суть. Мы можем убрать это все: прошлое, боль, всю твою борьбу с трудностями. Ты можешь начать сначала.
Секунду мы смотрим друг на друга. Ла тяжело дышит.
— Все? — спрашиваю я.
Ла пытается кивнуть и кривится, снова натолкнувшись на мой локоть.
— Страх. Несчастье. Мы можем убрать это.
Я ослабляю давление. Ла жадно втягивает воздух. Я наклоняюсь к самому ее лицу и произношу то, что однажды, целую жизнь назад, сказала мне Хана:
— Видишь ли, нельзя быть счастливым без того, чтобы иногда бывать несчастным.
Лицо Ла застывает. Я предоставляю ей достаточно места для маневра и, когда она собирается броситься на меня, ловлю ее за запястье и заворачиваю руку за спину, вынуждая Ла согнуться пополам. Я толкаю ее на землю и прижимаю коленом.
— Лина! — кричит Корал. Я не обращаю на нее внимания. Одно-единственное слово стучит у меня в висках: «Предательница. Предательница. Предательница».
— Что с остальными? — спрашиваю я.
Мой голос, зажатый в паутине гнева, звучит пронзительно и сдавленно.
— Слишком поздно, Лина. — Лицо Ла наполовину втиснуто в землю, но она все равно изгибает губы в кошмарной зловещей ухмылке.
Хорошо, что у меня нет ножа. Я всадила бы его ей в шею. Я думаю об улыбающейся, смеющейся Рэйвен.
«Ла может пойти с нами. Она — просто-таки ходячий талисман на удачу».
Я думаю о Тэке, разделяющем свой хлеб и отдающем Ла большую часть, когда она жалуется, что голодна. Мое сердце крошится, словно мел, и мне одновременно хочется и закричать, и разрыдаться.
«Мы доверяли тебе!»
— Лина, — повторяет Корал.
— Я думаю... Тихо! — хрипло приказываю я. Внимание мое по-прежнему сосредоточено на Ла. — Говори, что с ними случилось, или я тебя убью!
Ла извивается под моим весом и продолжает ухмыляться.
— Поздно! — повторяет она. — Они будут там завтра в полночь.
— Что ты несешь?
Смех клокочет в горле Ла.
— Ты не думала, что это закончится, да? Ты не думала, что мы позволим тебе поиграть в свой маленький лагерь, в эту грязь...
Я заворачиваю ее руку на дюйм ближе к лопаткам. Ла вскрикивает, а потом продолжает быстро говорить:
— Десять тысяч солдат, Лина. Десять тысяч солдат против тысячи голодных, измученных жаждой, больных, неорганизованных неисцеленных. Вас сметут. Уничтожат. Тьфу!
Кажется, меня сейчас стошнит. Голова словно ватная. Я смутно осознаю, что Корал снова что-то говорит мне. Мне требуется мгновение, чтобы ее слова пробились сквозь мрак, сквозь бесцветное эхо у меня в голове.
— Лина, кажется, кто-то идет!
Едва Корал успевает произнести эти слова, как за угол заворачивает регулятор — вероятно, тот самый, с которым мы видели Ла, — произнося:
— Извини, что так долго. Сарай был заперт...
Он умолкает, увидев нас с Корал и Ла на земле. Корал кричит и кидается на него, но получается у нее неуклюже. Регулятор отшвыривает ее, и я слышу негромкий треск, когда голова девушки сталкивается с одной из каменных колонн портика. Регулятор бросается вперед, метя своим фонариком в лицо Корал. Девушка едва-едва успевает увернуться, и фонарик разбивается об каменную колонну и гаснет.
Регулятор вкладывает в это движение слишком много веса и теряет равновесие. Это дает Корал достаточно времени, чтобы проскочить мимо него, дальше от колонны. Она пошатывается и явно нетвердо держится на ногах. Корал пытается повернуться к нему лицом, но вместо этого хватается за затылок, регулятор удерживается на ногах и тянет руку к поясу. Пистолет.
Я вскакиваю. Делать нечего — приходится отпустить Ла. Я кидаюсь к регулятору и обхватываю его за пояс. Мой вес и инерция движения сбивают нас обоих с ног, и мы вместе падаем на землю и перекатываемся. Наши руки и ноги перепутываются. Я ощущаю во рту вкус его формы и пота и чувствую тяжесть пистолета, упирающегося в мое бедро.
Сзади раздается вскрик и глухой удар упавшего наземь тела. Только бы это была Ла, а не Корал!
Затем регулятор вырывается и, грубо отпихнув меня, кое-как поднимается. Лицо у него красное, и дышит он тяжело. Он крупнее меня и сильнее, но в плохой форме — я быстрее его. Регулятор шарит рукой у пояса, но я оказываюсь на ногах быстрее, чем он успевает достать пистолет из кобуры. Я хватаю его за запястье, и он издает вопль досады.
Грохот.
Пистолет выстреливает. Звук этот столь неожиданный, что меня встряхивает. Я чувствую, как он звоном отдается у меня в зубах. Я отпрыгиваю назад. Регулятор вскрикивает от боли и падает. По его левой штанине расплывается темное пятно, и регулятор перекатывается на спину, сжимая руками бедро. Лицо его искажено и покрыто потом. Пистолет все еще в кобуре — самострел.
Я делаю шаг вперед и отнимаю у регулятора пистолет. Он не сопротивляется. Он вздрагивает и стонет, повторяя:
— Черт, черт!
— Ты что делаешь, черт побери?
Я стремительно разворачиваюсь. Ла стоит, дыша, и смотрит на меня. За ней я вижу Корал, лежащую на земле. Ее голова покоится на руке, а ноги под жаты к животу. У меня останавливается сердце. Только бы она была жива! Потом я замечаю, что веки Корал вздрагивают и рука подергивается. Она стонет. Уф, жива.
Ла делает шаг ко мне. Я поднимаю пистолет и прицеливаюсь в нее. Она застывает.
— Эй, ты что? — Голос Ла звучит тепло, непринужденно, по-дружески. — Не делай глупостей, хорошо? Не стоит.
— Я знаю, что делаю, — говорю я. Я сама удивляюсь тому, как тверда моя рука. Я удивляюсь тому, что все это — запястье, пальцы, пистолет — принадлежит мне.
Ла выдавливает из себя улыбку.
— Помнишь старый хоумстид? — спрашивает она плавно, словно колыбельную поет. — Помнишь, как мы с Блу нашли тебя в чернике?
— Не смей меня спрашивать, что я помню! — шиплю я. — И не смей говорить про Блу! — Я взвожу курок. Ла вздрагивает. Улыбка исчезает с ее лица.
Это было бы так легко. Нажать и все. Пиф-паф.
— Лина, — произносит Ла, но я не даю ей договорить. Я делаю еще шаг, сокращая расстояние между нами, потом хватаю ее за шею и притягиваю к себе. Дуло револьвера упирается ей в подбородок. Ла закатывает глаза, словно испуганная лошадь. Она сопротивляется, дрожит, пытается вырваться.
— Стоять! — приказываю я не своим голосом. Ла обмякает — вся, кроме глаз: полные ужаса глаза мечутся — то на меня, то в небо.
Нажать и все. Одно простое движение.
Я чувствую дыхание Ла, горячее и неприятное.
Я отталкиваю Ла. Она падает, хватая воздух ртом, как будто я ее душила.
— Уходи, — говорю я. — Забирай его, — я указываю на регулятора, который все еще стонет, держась за бедро, — И уходи.
Ла нервно облизывает губы, бросает быстрый взгляд на лежащего на земле мужчину.
— Пока я не передумала, — добавляю я.
После этого Ла больше не колеблется. Она приседает, забрасывает руку регулятора себе на плечо и помогает ему подняться. Черное пятно на его брюках расплылось от середины бедра до колена. Я ловлю себя на жестокой надежде, что он истечет кровью прежде, чем они сумеют найти помощь.
— Пойдем, — шепчет ему Ла, не отрывая взгляда от меня. Я смотрю, как они с регулятором ковыляют прочь. Каждый шаг регулятора сопровождается вскриком боли. Когда они исчезают в темноте, я перевожу дыхание. Обернувшись, я вижу, что Корал сидит на земле, потирая голову.
— Я в порядке, — говорит она, когда я подхожу, чтобы помочь ей встать. Она поднимается, пошатываясь. Моргает несколько раз, словно что-то мешает ей смотреть.
— Ты точно можешь идти? — уточняю я. Корал кивает.
— Тогда пошли, — говорю я. — Нам надо выбираться отсюда.
Ла с регулятором сдадут нас при первой же возможности. Если мы не поторопимся, нас в любую минуту могут окружить. При мысли о том, что всего лишь несколько дней назад Тэк разделил свой обед с Ла и Ла приняла от него еду, я задыхаюсь от ненависти.
К счастью, мы добираемся до пограничной стены, не напоровшись на патрули, и находим ржавую металлическую лестницу, ведущую на подмостки для часовых, ныне пустые. Должно быть, сейчас мы находимся на самом южном конце города, очень близко от лагеря, а силы безопасности сосредоточены в более популярных районах Уотербери.
Корал поднимается по лестнице, покачиваясь. Я иду позади, стараясь проследить, чтобы она не упала. Но она отказывается от моей помощи и отдергивается, когда я кладу руку ей на спину. За эти несколько часов мое уважение к Корал возросло десятикратно. Когда мы добираемся до подмостков, отдаленный вой сирены, наконец, умолкает, и внезапная тишина кажется даже более жуткой — безмолвным криком.
Спуститься с другой стороны стены куда сложнее. От верха до ее подножия добрых футов пятнадцать, а внизу крутой каменистый склон. Я иду первой — слезаю, перебирая руками, по одному из неработающих прожекторов. Когда я разжимаю пальцы и падаю на землю, то скольжу еще несколько футов, приземляюсь на колени и чувствую, как гравий вгрызается в тело сквозь ткань джинсов. Корал движется за мною следом бледная и сосредоточенная. При приземлении она вскрикивает от боли.
Не знаю, чего я ждала — наверное, боялась, что танки уже здесь, что мы найдем лагерь охваченным огнем и хаосом, — но раскинувшийся перед нами лагерь выглядит точно так же, как всегда: обширное, изрытое ямами пространство, полное островерхих палаток и укрытий. За ним, на другой стороне долины, поднимаются скалы, увенчанные раскидистыми черными деревьями.
— Как ты думаешь, сколько у нас времени? — спрашивает Корал. Я знаю, что она имеет в виду — времени до подхода войск.
— Недостаточно, — отвечаю я.
Мы, молча, идем к окраинам лагеря: пройти по периметру будет быстрее, чем пытаться отыскать путь среди мешанины людей и палаток. Русло реки все еще сухое. Очевидно, план провалился. Рэйвен и остальным не удалось устранить дамбу — не то чтобы это имело особое значение при нынешнем раскладе...
Все эти люди... измученные жаждой, изнуренные, ослабевшие. Их легче будет отправить в загон.
И, конечно же, куда легче убить.
К тому времени, как мы добираемся до лагеря Пиппы, у меня настолько пересыхает в горле, что я едва могу глотать. Когда Джулиан бросается мне навстречу, я какое-то мгновение не узнаю его лица — это лишь совокупность беспорядочных очертаний и теней.
За ним отворачивается от костра Алекс. Он встречается со мною взглядом и движется ко мне, приоткрыв рот, протянув руки. Все во мне застывает, и я понимаю, что прощена, и тоже протягиваю руки — к нему.
— Лина! — Джулиан заключает меня в объятия и я прихожу в себя и прижимаюсь щекой к его груди. Алекс, должно быть, добежал до Корал. Я слышу, как он что-то бормочет ей, и, отодвигаясь от Джулиана, я вижу, как Алекс ведет Корал к одному из костров. А на мгновение я была совершенно уверена, что он бежит ко мне...
— Что случилось? — спрашивает Джулиан, беря мое лицо в ладони и наклоняясь так, что мы смотрим почти глаза в глаза. — Брэм сказал нам...
— Где Рэйвен? — обрываю его я.
— Я здесь.
Рэйвен выплывает из темноты, и внезапно меня окружают со всех сторон: Брэм, Хантер, Тэк и Пиппа — все говорят одновременно, забрасывая меня вопросами.
Рука Джулиана обвивает мою талию. Хантер предлагает мне хлебнуть из пластиковой фляги, уже почти пустой. Я с благодарностью принимаю ее.
— Что с Корал?
— Лина, у тебя кровь!
— О господи, что стряслось?
— Нет времени. — Вода помогла, но все равно слова дерут мне горло. — Надо уходить. Собрать всех, кого сможем, и...
— Эй, эй, по тише! — Пиппа поднимает руки. Одна половина ее лица освещена огнем, вторая скрыта тьмой. Я думаю про Ла, и меня мутит. Половина личности, двуликая предательница.
— Давай-ка сначала, — требует Рэйвен.
— Нам пришлось драться, — сообщаю я. — Пришлось пробраться внутрь.
— Мы думали, вас схватили! — говорит Тэк. Я вижу, что он взволнован, как и все остальные. Вся группа словно наэлектризована. — После засады...
— Засады? — резко переспрашиваю я. — В каком смысле — засады?
— Мы так и не справились с дамбой, — поясняет Рэйвен.
— Алекс с Вистом провернули свой взрыв, как надо. Мы были уже в какой-то полудюжине футов от стены, когда нас начали окружать регуляторы. Такое впечатление, будто они нас ждали. Нас бы повязали, если бы Джулиан не заметил их перемещение и не поднял тревогу своевременно.
Алекс присоединяется к группе. Корал неуклюже встает, сжимает губы. Никогда еще я не видела ее такой красивой. У меня снова сжимается сердце. Я понимаю, почему она нравится Алексу.
Возможно даже, почему он ее любит.
— Мы прорвались обратно, — вступает своим высоким голосом Пиппа. — Потом появился Брэм. Мы стали спорить, идти ли...
— Где Дэни? — Я лишь сейчас замечаю, что ее нет в группе.
— Погибла, — коротко отвечает Рэйвен, не глядя мне в глаза. — А Ла схватили. Мы не сумели вовремя добраться до них.
Я чувствую очередной приступ тошноты. Я обхватываю себя руками, словно пытаясь утрамбовать тошноту обратно.
— Ла не схватили, — говорю я. Получается резко и отрывисто. — И они действительно вас ждали. Регуляторы. Это была ловушка.
Мгновение все молчат. Рэйвен с Тэком переглядываются. Алекс говорит первым:
— Ты о чем это?
Он впервые после той ночи на берегу ручья, когда регуляторы сожгли наш лагерь, обращается непосредственно ко мне.
— Ла - не то, за что мы ее принимали, — сообщаю я. — Не та, за кого принимали. Ее исцелили.
И снова молчание. Минута потрясенного, пронзительного молчания.
Наконец Рэйвен вспыхивает:
— Откуда ты знаешь?!
— Я видела метку, — поясняю я. Внезапно я чувствую себя совершенно обессиленной. — И она мне сама сказала.
— Этого не может быть! — говорит Хантер. — Я был с ней... Мы вместе пришли в Мэриленд...
— Может, — медленно произносит Рэйвен. — Она мне говорила, что на некоторое время отбилась от группы и бродила от одного хоумстида к другому. Но она отсутствовала всего несколько недель!
— Хантер смотрит на Брэма в поисках подтверждения.
Брэм кивает.
— Этого вполне достаточно, — негромко произносит Джулиан. Алекс бросает на него свирепый взгляд. Но Джулиан прав: этого вполне достаточно.
— Продолжай, Лина, — сдавленным голосом произносит Рэйвен.
— Они вводят войска, — говорю я. Как только эти слова срываются с моих губ, у меня возникает такое ощущение, будто я получила удар в солнечное сплетение.
И снова молчание.
— Сколько? — нетерпеливо спрашивает Пиппа.
— Десять тысяч, — едва выговариваю я.
Все ахают. Пиппа сверлит меня взглядом.
— Когда?
— Меньше чем через сутки, — сообщаю я.
— Если она сказала правду, — вмешивается Брэм.
Пиппа запускает руку в волосы, и они встают торчком, словно колоски.
— Я не верю, — говорит она, но почти сразу же добавляет: — Я опасалась, что нечто в этом духе может произойти.
— Я ее убью, — негромко произносит Хантер.
— Что нам теперь делать? — Рэйвен адресует свой вопрос Пиппе.
Пиппа мгновение молчит, глядя в огонь. Потом встряхивается.
— Ничего, — твердо произносит она и обводит присутствующих взглядом: Тэк, Рэйвен, Хантер, Брэм, Бист, Алекс, Корал, Джулиан. В конце концов, она смотрит мне в глаза, и я невольно отвожу взгляд. В Пиппе словно закрылась какая-то дверь. На этот раз она не расхаживает из стороны в сторону. — Рэйвен, вы с Тэком поведете группу на явку рядом с Хатфордом. Саммер мне рассказала, как туда добраться. Через несколько дней туда придут связные от сопротивления. Вы их там подождете.
— А ты? — спрашивает Бист.
Пиппа выходит из круга, идет в укрытие с тремя стенами и направляется к старому холодильнику.
— Я сделаю здесь, что смогу, — отвечает она.
Все принимаются говорить одновременно.
— Я остаюсь с тобой, — заявляет Бист.
— Пиппа, это самоубийство! — взрывается Тэк.
— Ты не справишься с десятитысячным войском, — говорит Рэйвен. — Вас затопчут, как...
Пиппа поднимает руку.
— Я не намерена драться, — говорит она. — Я приму все меры, чтобы распространить известие о случившемся. Я попытаюсь очистить лагерь.
— На это нет времени! — подает голос Корал. Он звучит пронзительно. — Войска уже в пути... Нет времени вывести всех, нет времени распространить...
— Я же сказала, что сделаю, что смогу, — отрезает Пиппа. Она снимает висящий на шее ключ, открывает холодильник и принимается доставать с темных полок продукты и медикаменты.
— Мы не уйдем без тебя! — упрямо заявляет Бист. — Мы останемся. Поможем тебе очистить лагерь.
— Вы сделаете то, что я прикажу, — отвечает Пиппа, не поворачиваясь к нему. Она приседает и начинает извлекать одеяла из-под скамьи. — Вы отправитесь в безопасное место и будете ждать людей из сопротивления.
— Нет, — отрезает Бист. — Я не пойду.
Их взгляды встречаются. Между ними происходит безмолвный диалог, и в конце концов Пиппа кивает.
— Ладно, — говорит она. — Но остальным надо уходить, немедленно.
— Пиппа... — пытается протестовать Рэйвен.
Пиппа выпрямляется.
— Никаких споров, — говорит она. Теперь я понимаю, у кого Рэйвен научилась твердости и манере руководить людьми. — Корал права в одном, — негромко продолжает Пиппа. — Времени нет. Я желаю, чтобы вы вышли через двадцать минут. — Она снова обводит нас взглядом. — Рэйвен, бери припасы, которые вам могут понадобиться. До явки день пути — или больше, если вам придется уходить от солдат. Тэк, пойдем со мной. Я нарисую тебе карту.
Группа рассыпается. То ли причина в изнеможении, то ли в страхе — но происходящее кажется мне сном. Тэк с Пиппой присели над чем-то и жестикулируют. Рэйвен заворачивает продукты в одеяла и перевязывает тюки старой веревкой. Хантер уговаривает меня выпить еще воды. А потом внезапно Пиппа гонит нас прочь. Идите, идите!
Луна освещает извилистые тропы на склоне холма, рыжевато-коричневые и сухие — словно в засохшую кровь ступаешь. Я бросаю последний взгляд на лагерь, на море переплетающихся теней, на всех этих людей, которые даже не знают, что к ним приближаются винтовки, бомбы и солдаты.
Должно быть, Рэйвен тоже это ощущает: новый ужас в воздухе, близость смерти. Так, должно быть, чувствует себя животное, попавшее в ловушку. Рэйвен поворачивается и кричит:
— Пиппа! Пиппа! — Ее голос разносится над голым склоном. Пиппа стоит у начала тропы и смотрит на нас. Рядом с ней стоит Бист. Пиппа держит фонарик.
Он подсвечивает ее лицо снизу, и игра света и делает его словно бы высеченным из камня.
— Идите! — отвечает Пиппа. — Не волнуйтесь. Я встречусь с вами на явке.
Рэйвен еще несколько секунд смотрит на нее, потом начинает поворачивать обратно.
Тут Пиппа добавляет:
— Но если меня не будет больше трех дней — не ждите!
Ее голос остается абсолютно спокойным. И теперь я понимаю, что я увидела в ее глазах. Это было не спокойствие. Это было смирение с судьбой.
Это был взгляд человека, знающего, что ему предстоит умереть.
Мы оставляем Пиппу позади, в темных, многолюдных недрах лагеря. Тем временем на густо-синем небе появляются первые лучи солнца, а винтовки подступают все ближе, со всех сторон.