Чужой огонь

Палий Сергей Викторович

Мифы говорят: когда-то Прометей похитил огонь у богов и подарил его людям. Теперь, похоже, законные владельцы намерены вернуть себе похищенное…

Смешно?

Но цивилизация Земли на самом деле оказывается на грани техногенной катастрофы.

Ядерные субмарины соседствуют с конными повозками.

Рушатся империи. На смену огнестрельному оружию вновь приходит холодное. Обесцениваются нефть, газ, уголь и человеческая жизнь.

Вперед – в прошлое?!

Но люди не намерены сдаваться. Они больше не боятся богов – хотя бы потому, что уже в них не верят.

Они намерены раскрыть подлинное лицо самозванцев – и дать им бой на их же территории!

 

Пролог

Толстой и Уэллс были бы разочарованны. Жизни на Марсе не было и в помине. Какие там злобные захватчики или благостно настроенные грации… Какие там усопшие в веках цивилизации! Что вы! На поверку не обнаружилось даже окаменевших следов пресловутых бактерий, которые якобы нашли в образцах грязно-бурого грунта, с горем пополам доставленных на Землю в 2008-м автоматической исследовательской станцией.

Пустыня. Холодная и молчаливая.

И, кстати говоря, вовсе не красная. Цвет почвы был скорее сизый с легким зеленоватым отливом. Марсианская кора, в том числе и осадочные породы, богаты оливином и окислами железа, которые придают планете плесневело-ржавый оттенок.

С каждым новым днем, проведенным на поверхности, члены экспедиции все отчетливей осознавали двояковыпуклый факт: Марс не оправдывает ожидания человечества. Одно за другим.

Он оказался не таким грозным, как представлялось нашим предкам. Он оказался бесполезным и чуточку кокетливым. Наигранно жеманным, словно дама в преклонном возрасте, которая боится собственного увядания и никчемности. По крайней мере – таким он представлялся сначала.

На протяжении недели не разыгралось ни одной пылевой бури – погодные условия сложились прямо-таки идеальные, и каждые восемь часов в западной части желтоватой линзы неба можно было наблюдать восход крохотного Фобоса. А карапуз Деймос взлетал над поселением лишь раз в сутки, но был слишком мал и отдален, чтобы видеть его невооруженным глазом даже сквозь сильно разреженные облака углекислоты.

Вместо пылевых самумов угрюмый сосед приготовил землянам другой неожиданный и жутковатый на первый взгляд сюрприз: в многочисленных долинах на северо-западе гор Фарсида в утренние часы стояли самые настоящие туманы, а ближе к полудню ветры поднимали охлаждающиеся воздушные массы и на высокие плато.

Хотя водяного пара в марсианской атмосфере совсем немного, но при низком давлении и температуре он находится в состоянии близком к насыщению – это и приводит к образованию дымки. Она не стелется по поверхности, как на Земле, а будто бы течет гигантскими воздушными реками, плавно огибая непривычные рельефы нагорий, заполняя на рассвете сырты, расщелины и кратеры призрачной мутью.

По размеру морозная планета в два раза меньше нашей, и поэтому несколько гротескно и вычурно выглядят здесь природные изыски. Дело в том, что для человеческого глаза масштабы на Марсе абсолютно иные. Если пустыня – то безграничность пыли и камней, которую не пересечь, если каньон – то бездонная пропасть с резкими тенями на бритвенных кромках, если вулкан – то гигантский исполин, из последних сил вздыхающий и тянущийся выпуклой грудью к далекому Солнцу.

Марс чужд нам. Он ценит время и расстояния…

Из шести членов экипажа огромного межпланетника «Конкистадор» четверо спустились на поверхность планеты; на орбите остались борт-инженер Еремин и астроном Торик – несколько раз в сутки они исправно выходили на связь.

Челнок, похожий на панцирь гигантской черепахи, сейчас стоял неподалеку от жилого модуля, слегка погрузив посадочные опоры в упругий грунт. Плато, на котором разбили первичную базу, было выгодно расположено в окружении покатых холмов; контуры их плавно изгибались и тонули в туманных низинах, словно вычерченные по исполинским лекалам.

Здесь, в горах Фарсида, участники экспедиции уже собрали практически весь материал, необходимый для детального рассмотрения и обработки на Земле: взяли пробы почвы с различных, доступных для простеньких буров глубин, с помощью радиолокатора SSR прозондировали породы на целый километр на предмет обнаружения жидкой воды или слоев льда, провели мониторинг климата, геодезические измерения, биохимический анализ минералов и атмосферы.

Дальнейший маршрут экспедиции включал в себя долины Атабаска на равнине Элизий – там, по данным зондов, следы недавнего вулканизма соседствовали с наносами, оставленными когда-то водным потоком, и не исключалась вероятность наличия гидротермальных отложений. Затем – кратер Гусев, в котором, возможно, когда-то было озеро, но вода прорвала стену и вытекла; каньон Мелас в долинах Маринера и Земля Меридиана, где геороботы обнаружили крупнозернистый гематит, который обычно образуется в воде… Это был топливный предел атмосферных перелетов челнока с учетом резерва для возвращения на «Конкистадор».

Нынешним утром геофизик Локтев и биолог – а по совместительству еще и врач – Повх готовились к последней вылазке в районе Фарсида. Им предстояло на тяжелом марсианском вездеходе «Крестоносец» продвинуться на пятьдесят километров к югу от базы и с помощью спектрометра альфа-частиц сделать анализ грунта – как выражался вульгарне Локтев: «Потыкать пальцем в телеса скал».

Единственный американец, принимающий участие в экспедиции, полностью организованной «Роскосмосом» – химик-атмосферник Рокферрер, – оставался с капитаном, чтобы помочь свернуть жилой модуль и демонтировать реактор.

Немногословный Демиденко воспринимал американца с хмурцой, считая, что включение иностранца в состав российского проекта такого масштаба – лишь неуклюжий политический реверанс в сторону запада, хотя тест на психологическую совместимость оба они прошли с безупречными результатами. Просто капитан «Конкистадора» Демиденко – матерый полковник ВКС – не верил, что в русских «ящиках» не нашлось на эту должность приличного атмосферника. Он вообще плохо понимал молодецкую разухабистость высших чинов «Роскосмоса», решивших запульнуть пилотируемую экспедицию на Марс так рано. Во-первых, ни космонавты, ни конструкторы, ни ученые не были толком готовы к 2010 году, ведь, согласно давно разработанной программе, лететь собирались только через семь-восемь лет. Во-вторых, чисто финансовый аспект: это ж надо – угрохать полтриллиона рублей на то, чтобы понюхать и полизать марсианские дюны, когда страна только-только приподняла голову над плинтусом мировой экономики. Ну и в-третьих, расстояние. Шутка ли – пропесочить пару-тройку сотен миллионов километров в пространстве?! Двигатели у «Конкистадора», конечно, не жидкостные, как у старичков «Союзов», а плазменные – это, бесспорно, замечательно. Но неужели трудно было подождать до 18 года, когда наступит очередное Великое противостояние, и Землю от холодной планеты будут отделять всего-то 57 с половиной миллионов кэмэ?…

Будто зажужжало у России в одном месте, и не смогла она сдержаться, подобно двенадцатилетнему детдомовцу, увидавшему сквозь заплеванное окно фотомодель, идущую по улице. Так и сиганул этот подросток с пятого этажа в чем был.

Демиденко, конечно, мечтал первым ступить на ржавые пески планеты, ставшей навязчивой идеей для землян со времен Скиапарелли, и понимал, что уже через несколько лет не смог бы не только возглавить, но и принять участие в экспедиции, будучи человеком в возрасте, близком к преклонному. Мечтал, понимал, радовался. Но в то же время был сторонником обстоятельности и расчета, а не безрассудных подвигов. Он как никто иной знал – космос не любит ребячества. Космос умеет жестоко наказывать…

Шипение декомпрессионных насосов утихло, и Демиденко активировал наружную пластину шлюза. Она поползла в сторону, открывая пустынную панораму нагорий. В это утро тумана было меньше, чем обычно, поэтому распустившийся над волнистым горизонтом венчик Солнца заливал плато жестким светом, заставляя каждый камешек рисовать рядом с собой резкий провал тени.

Каждый раз, когда капитан выходил на поверхность, ему казалось, что тишина разреженной атмосферы и спокойствие сизоватого пейзажа вот-вот лопнут, явив незваным гостям всю мощь чужой планеты, покажут свой таинственный норов.

И каждый раз ничего не происходило.

Тишина давила на перепонки, спокойствие граничило с равнодушием, и мерзлота дрожала где-то рядом, в нескольких сантиметрах от тела, обогреваемого климат-системой.

Первое впечатление от планеты было обманчивым. Марс не заигрывал с пришельцами, не кокетничал с ними. Он просто-напросто не нуждался в людях.

Абсолютно.

Мы вернемся, думал Демиденко, и тысячи умов – прозорливых и предприимчивых – будут изгаляться, вычислять степень рентабельности колонизации необитаемого соседа Земли. И ведь в конечном итоге скорее всего они придут к выводу, что заселять его необходимо, как и разрабатывать ресурсы такой манящей целины. Но они не видели его морщин, не слышали его безмолвия, не чувствовали редкого холодного дыхания – им никогда не понять, что мы не нужны Марсу.

Для самого же себя капитан никак не мог ответить на один вопрос: нужен ли Марс нам?

Лишь ступив на этот мертвый песок и посмотрев на бледно-желтое небо, можно ощутить, насколько мы разные…

Геофизик и биолог, облаченные в белоснежные скафандры, уже возились около неуклюжего на вид «Крестоносца», забрасывая в грузовой люк аппаратуру. Вездеход был четырехосным и весил около восемнадцати тонн. Точнее – весил бы на Земле. Здесь же – от силы тонн пять с половиной. Задняя его часть вздувалась полутораметровым «пузырем»: в ней за свинцовыми переборками располагался чрезвычайно компактный для такой машины атомный двигатель. А в передней части титанового жука отсвечивало толстое стекло-хамелеон кабины с поляризационным слоем, коэффициент отражения которого менялся в зависимости от условий освещенности.

– Володя, не лихачь, – сказал Демиденко, подходя к пыльному борту «Крестоносца».

Локтев резко обернулся и состроил недовольную гримасу, нахмурив густые брови.

В наушниках раздался его сипловатый голос:

– Товарищ полковник, разрешите две ремарки?

– Валяй.

– Не пугайте так. Раз. И два: я не лихачу.

Кряжистый Повх тем временем забросил в нутро вездехода ящик с дополнительными аккумуляторами для ручного спектрографа, задраил герметичный люк и щелкнул перчаткой по шлему Локтева. Сказал с усмешкой, слегка картавя:

– Слова «лихачить» нет в русском языке. Поехали.

– Занимайся биологией, – беззлобно огрызнулся Локтев, легко взбираясь по лесенке к шлюзу, который находился наверху.

Когда вездеход тронулся с прокруткой, подняв кучу буроватой пыли, в наушниках послышался негромкий, но отчетливый голос капитана:

– Володя, ты все-таки не лихачь…

Локтев дернул предохранительную скобу и откинул шлем назад.

– Тьфу ты, – хмыкнул он, вдавливая педаль газа. – Сами бы водили эту дурынду, если такие умные.

Повх тоже снял шлем. Сдерживая улыбку, обронил:

– Ну что ты кипятишься, Володь? Ты просто не лихачь, и всё…

Локтев рыкнул что-то неразборчивое и дерзко бросил «Крестоносец» вверх по склону русла.

Когда-то здесь, по-видимому, текли потоки лавы с гигантской кальдеры, увлекая за собой каменные глыбы, плавя песок, раскаляя воздух и в конце концов покрываясь замысловатым узором пепла. Дно русла было довольно ровное и широкое, но с каждым километром вездеход шел все труднее: увеличивался угол подъема. Не спасала даже втрое меньшая сила тяжести.

– Как думаешь, – спросил Повх, – есть на этой ледышке что-то стоящее?

– Ты имеешь в виду горы Фарсида?

– Нет. Я про Марс в целом.

Локтев помолчал, выруливая между двумя наносами-ракушками. «Крестоносец» ощутимо накренился на правый бок, но уже через десяток метров вновь пошел прямо.

– Скорее всего нет, – откликнулся наконец геофизик.

– А вдруг все же найдем что-нибудь на маршруте?… – промямлил биолог, как-то отрешенно уставившись на спидометр. Скорость не превышала тридцати километров в час.

– Да ты посмотри вокруг! – неожиданно резко сказал Локтев. – Оглядись.

Повх повернулся к нему.

– Что ты на меня вытаращился? – фыркнул Володя, не отрывая взгляда от скользящей под колеса ленты русла. – Туда смотри. Вверх, вниз, по сторонам…

Поправив горловину скафандра, Повх послушно поглядел через стекло. Даже с каким-то неподдельным интересом, будто впервые увидел оливковую пустыню.

Солнце уже поднялось довольно высоко, и его лучи наискось пробивали прозрачную атмосферу. На склонах кое-где гулял ветерок, вскидывая бурунчики пыли, но он был слаб и не мог поднять настоящую бурю. Вдали виднелись вспухающие линзы буро-сизых гор, над которыми остановилось желтоватое небо.

Повх провел взглядом по линии горизонта слева направо. Ее бугры и впадины почему-то напомнили ему край плохо отформатированного текста.

– Весна… – задумчиво сказал он.

– Что? – переспросил Локтев.

– Весна, говорю.

– Рехнулся? Какая, на хрен, весна?

– Марсианская.

Локтев подвигал плотными бровями.

– Н-да. Тебе, наверное, пора домой. Повх промолчал.

До места замера осталось примерно километров пятнадцать. «Крестоносец», надрывно гудя генератором, взбирался все выше, забывая за собой вздыбленные клубы пылевой взвеси.

Марс был равнодушен…

Вдруг биолог напрягся и подался вперед всем телом. Его тут же швырнуло обратно в кресло пневморемнями безопасности, крест-накрест перехватывающими грудь.

– По-о… о… постой-ка! – Повх всегда начинал заикаться на «о» при волнении. Он ткнул перчаткой в стекло: – Во-о… о… вон там!

Локтев уже видел: на склоне, метрах в ста правее русла, возвышались четыре столба. Он засопел и торопливо остановил вездеход – «Крестоносец» ухнул тормозными системами и замер.

– Может, о… о… обычные физвыветривания? – предположил Повх через минуту.

– Не похоже.

Локтев перевидал много причудливых скульптур на Земле, созданных резкими перепадами температур вкупе с ветрами в пустынях и прериях, морскими волнами на берегу, а также вершины-карлинги, обработанные ледниками, и множество других самых невообразимых рельефных образований. Да и на Марсе успел разделить для себя основные капризы поверхностных формаций на несколько видов и подвидов, скрупулезно занося их в свою компьютерную картотеку и делая снимки.

Это не походило на природные изыски. Четыре вертикально торчащих «пальца» вроде бы не отличались по цвету от окружающей поверхности. Но, судя по отбрасываемым теням, они были параллельны друг другу, одинаковы по высоте и, что самое удивительное, стояли точно в углах воображаемого квадрата.

– Местный Стоунхендж или вроде того… – осипшим вдруг голосом сказал Локтев, криво усмехнувшись. По дуге его сросшихся на переносице бровей можно было графики чертить. – Ну что, будущий нобелевский лауреат, пойдем?

Повх неуклюже заерзал в скафандре, будто внутрь попал камешек и мешал сидеть. Он посмотрел на приятеля и выдавил, переборов наконец заикание:

– Надо за Рокферрером ехать. Он химик все-таки.

– Ты что, идиот? – прошептал Локтев, медленно поворачивая к нему голову. – Ты хочешь, чтобы до останков марсианской цивилизации первым дотронулся янки?

Повх смутился.

– К тому же он – атмосферник, – добил Локтев, состроив гримасу убежденного шовиниста.

Больше они не произнесли ни слова. Практически синхронно клацнули шлемами и через шлюз выбрались из вездехода.

Пока извлекали из грузового отсека аппаратуру для спектрального анализа, капсулы с химреактивами для проб, фотои видеокамеры, Повх то и дело искоса поглядывал на заветные столбы, молчаливо возвышающиеся вдалеке, и гнал прочь мысль о грубом нарушении дисциплины. «Интересно, – гадал он, – Локтев тоже терзается тем, что мы не сообщили Демиденко о возникновении нештатной ситуации?…»

Они знали: если сейчас сообщат о находке капитану, то полковник потребует немедленно вернуться и отправится вместе с ними, захватив американца.

Оба были настоящими учеными, исследователями, путешественниками. Их охватил азарт, который вспыхивает в человеке лишь раз в жизни, – азарт близкого Открытия с большой буквы. Таким не так-то просто делиться с кем-либо еще.

С другой стороны, оба были космонавтами и военными. Людьми, у которых, кроме личных амбиций, есть чувство долга, для которых слова «честь» и «приказ» – не пустой звук.

Два этих начала боролись в их сердцах. Буква устава и знак препинания науки…

«Вы остановились?» – голос Демиденко прозвучал в наушниках словно гром, усиленный антенной на панцире «Крестоносца». На базе местоположение вездехода постоянно пеленговалось ради перестраховки.

Локтев и Повх застыли, будто их застукал учитель возле классного журнала, выдирающих лист с плохими оценками за четверть. Переглянулись. Повх сквозь слегка затемненное стекло шлема показал глазами: «Лучше говори ты…»

Брови Локтева перекатились синусоидой в такт словам:

– Мы тут хотим глянуть кое-что… Эфир промолчал.

– Столбики какие-то необычные, – сдался геофизик. Брови его обреченно упали графиком линейной функции.

«Что за столбики?» – прозвенел Демиденко в самые уши. Плечевые накладки локтевского скафандра безвольно опустились. Он печально произнес:

– По всей видимости… э-эхм… искусственного происхождения.

«Почему не доложили о нештат… Что-о?! – Капитан осекся, будто его оглушили. Через несколько секунд тягостной тишины рявкнул: – Быстро возвращайтесь! Без моего присутствия к осмотру объекта не приступать!»

Из перчатки Повха вывалился ящичек с реактивами. Он рассеянно посмотрел на него, нагнулся и поднял. Сказал:

– Товарищ полковник, выслушайте. Если мы сейчас вернемся, возьмем вас с американцем, снова приедем сюда, выйдем и обнаружим, что столбы – лишь очередное произведение пылевых бурь, то будем разочарованы. Все вместе. Да и времени потеряем черт-те сколько. Разрешите произвести первичный осмотр объекта. При малейшем подозрении, что он не естественного происхождения, доложим и вернемся. Ведь если это… искусственное, то придется перегнать челнок поближе и разбить базу для тщательного изучения.

Повх выдохся и умолк. Всю эту речь он произносил, глядя прямо перед собой, поэтому у Локтева создалось впечатление, будто биолог обращался к неподвижным столбам, а не к Демиденко.

Капитан безмолвствовал долго – озноб открытия, видимо, пронял и его заскорузлое сердце. Пожалуй, минуту или две из наушников доносились лишь слабые шумы, похожие на редкое дыхание самого Марса. Наконец Демиденко ответил рублеными фразами:

«Только первичный осмотр. Оставаться на связи постоянно. И не лапайте ничего руками, варвары!..»

До столбов Локтев с Повхом доскакали за полминуты, волоча по насыпи ящик с реактивами и спектрометр и поднимая тучи пыли, неохотно сносимой в сторону легким ветерком. Остановившись метрах в пяти от ближайшего «пальца», они некоторое время восстанавливали дыхание и разглядывали сооружение с чувством, близким к истерике.

Это было создано не природой…

Зрелище впечатляло.

В высоту столбы доходили примерно до уровня третьего этажа – метров десять-одиннадцать. Около полуметра в поперечнике, они по сечению представляли собой ровный круг. С солнечной стороны поверхность колонн поблескивала и казалась шершавой, фактура ее была похожа на… столярную шкурку с необычным напылением.

– Эрозия?

– Наверное.

Локтев вывел на монитор внешнюю телеметрию. Точнее, это был не совсем монитор… Вместо встроенного в шлем дисплея изображение проецировалось непосредственно на сетчатку глаза. Оно выглядело как большой полупрозрачный телеэкран, висящий в воздухе на расстоянии вытянутой руки.

– Радиация в норме, – сказал он, проглядывая данные. – Температура… давление… Ага, вот!

– Что? – быстро спросил Повх.

– Магнитный фон.

– Ну?…

«Что там, Володя?» – Демиденко, о котором они успели подзабыть, не упускал ни слова.

– Сейчас посмотрим…

«Черт! Твою душу! – ругнулся капитан, в наушниках что-то грохнуло. – Какого хрена они видео в легкие скафандры не впаяли? Растяпы…»

Локтев осторожно подошел к одному из столбов и остановился, вглядываясь в его шероховатый бок. Через мгновение он резко обернулся к Повху, протянул руку, требовательно подвигал пальцами и сказал с ненормальным блеском в глазах:

– Дай-ка…

– Чего дать? – опешил биолог.

– Ну пинцет, что ли, дай! Скорее!

Повх растерянно открыл ящичек и извлек оттуда пинцет с диэлектрической рукояткой. Локтев буквально выхватил из его перчатки инструмент и вновь повернулся к столбу.

«Володя, ты что задумал?» – В голосе капитана раздражение граничило с любопытством.

– Это гениально! – громким шепотом изрек геофизик. – Иди сюда, глянь!

Повх поставил ящичек на грунт и подошел ближе словно зомбированный.

«Володя!» – угрожающе повторил Демиденко.

– Не волнуйтесь, товарищ полковник, я ничего не испоганю. Тут все просто. – Локтев буквально подтащил к себе Повха и торжественно заявил: – Смотри!

Ловко орудуя пинцетом даже в неуклюжих на вид перчатках скафандра, он подцепил один из «пупырышков» на столбе размером со спичечную головку и медленно отделил его. Повертел перед шлемом биолога, счастливо улыбаясь, как школьник, только что лишившийся девственности, и так же аккуратно вернул «пупырышек» на место. Тот будто прилип к фактуре столба.

Повх осоловело смотрел на ощерившегося геофизика. Наконец поинтересовался:

– Объяснишь?

– Конечно, – радостно воскликнул Локтев, и брови его приняли гиперболическую форму, отчего один глаз сильно расширился, а второй практически утоп в черепе. – Это невероятно простой и эффективный механизм защиты.

Повх продолжал вопросительно таращиться на него. Локтев наигранно-горестно вздохнул, словно профессор, принимающий экзамен у нерадивого студента, прогулявшего весь семестр, и продолжил:

– Что делает, предположим… э-э… медь, чтобы защитить себя от внешних воздействий?

– Окисляется, – пожал плечами Повх.

– Именно! Окисляется! Другими словами – создает вокруг пленку из уже испорченного материала, чтобы не испоганить оставшийся! Конечно, не сама медь это делает, просто таковы законы природы.

– Но это не окисление… – Повх как-то вконец тупо мотнул шлемом в сторону поблескивающего в солнечных лучах бока колонны.

– Правильно! Умничка! Окисление – один из видов химического процесса защиты. А здесь – физический! Слабое магнитное поле заставляет «налипнуть» ферросодержащие кусочки грунта на поверхность столбов. Они сами себя упаковывают в пыленепроницаемый чехол, понимаешь?

«Елки-моталки… – донеслось из наушников. И спустя секунду Демиденко привычным твердым голосом ввинтил: – Володя, не лихачь!»

– Да не лихачу я, полковник! Я на старость зарабатываю!

– Постой, – через некоторое время сказал Повх. – А откуда у них магнитное поле?

– Кто ж его знает? – хмыкнул Локтев, поднимая из пыли трубку спектрографа и подключая ее к анализатору. – Значит, где-то есть источник. Давай потыкаем пальцем в телеса…

– Потычем, – машинально поправил Повх, помогая настроить аппаратуру.

– Биологией, биологией занимайся! – задорно откликнулся Локтев. Развернулся и погрозил пальцем колонне: – Так, сейчас мы тебя прощупаем…

Он направил трубку на столб. Подержал ее неподвижно несколько секунд и повернулся к Повху:

– Есть?

– У гум…

– Ну? Что там в нутрях? Не тяни!

– Там… – Повх уставился на монитор, вмонтированный в коробку анализатора. – Белиберда какая-то. Сам глянь.

Локтев осторожно присел и повернул монитор к себе.

– Очень интересненько… Это у нас, судя по характеристикам и спектру… ванадий? – Он коротко взглянул на биолога и выломил брови, будто убежденный алхимик, которому вдруг сообщили, что Земля круглая. – А это?

– Похоже на титан и алюминий. И еще… скандий? А на хрена скандий-то?

– На всякий случай… – рассеянно ответил Локтев и встал. – Пойдем попробуем другую просветить.

Они перетащили спектрограф на пару десятков метров, оказавшись тем самым почти в центре воображаемого квадрата, по углам которого возвышались столбы. Вторичный замер дал схожий результат.

«Ну? Вы там еще ничего не сломали, магелланы?» – сердито поинтересовался Демиденко.

– Можете готовить шампанское, товарищ полковник… кажется… – чуть картавя, ответил Повх.

Локтев подошел к одной из колонн, изображая экскурсовода в музее:

– Уважаемые жители и гости Марса! За ограждения не заходить, экспонаты руками не трогать, детей держать рядом с собой… Взгляните на это сооружение! Да-да, я не оговорился, это именно сооружение, а не прихоть природы! Внутри эти колонны состоят из высокотехнологичного сплава, включающего в себя скандий, титан и ванадий. Три металла, которые стоят рядом в таблице Менделеева, отличаясь друг от друга единственным электроном. Сплав очень легок, прочен и стоек химически. Также он огнеупорен, не подвержен коррозии и влиянию низких температур. К тому же эти стержни являются сверхпроводниками. Более того, внутри них находится неисследованный источник магнитного поля, который служит первым звеном дополнительного механизма защиты. Из всего вышесказанного следует только одно. Как вы думаете, что именно?… Конечно! Умница, мальчик! Эти колонны построены древней цивилизацией с тем расчетом, чтобы они смогли простоять тысячи – а может быть, и сотни тысяч – лет. Чтобы их обнаружили мы – соседи с голубой планеты Земля. Остается лишь один вопрос – для чего?

Никто не перебивал это псевдонаучное паясничанье. Просто оно оказалось как нельзя кстати.

«Так, всё, – скомандовал Демиденко, когда Локтев закончил. – Через час – сеанс связи с „Конкистадором“, чтобы к этому времени были на базе! Приказ ясен?»

– Так точно. – Локтев отдал честь. Этот жест, исполненный человеком в скафандре, выглядел несколько комично. – Сашка, сфоткай меня, а? Я захватил камеру – вон там возьми, рядом с ящиком.

Повх извлек «Canon», созданный специально для съемки в условиях марсианского климата, и снял крышку с объектива.

– Валяй, – с легкой усмешкой победителя сказал он. – Позируй.

Локтев осторожно облокотился перчаткой на одну из колонн и замер.

– Против солнца, – проворчал биолог, глянув в большой видоискатель через стекло шлема. – Придется вспышкой подсветить…

– Чего?

– Ничего. Да не дергайся ты…

Повх мягко вдавил кнопку спуска. Затвор нежно клацнул…

Локтев не ожидал вспышки.

Он вздрогнул, и рука скользнула по колонне, стирая слой «приклеенных» камешков и пыли. Геофизик сумел устоять на ногах – благо сила тяжести позволяла гораздо больше, чем на Земле. Он испуганно вытаращился на светло-серебристую полосу оголенного металла на боку столба, оставленную его перчаткой.

– Мудила… Говорили же, не трогай руками… – в сердцах прошипел Повх, закрывая объектив.

Что-то грозно гаркнул в наушниках капитан…

Локтев не отреагировал на их ругань. Он затаив дыхание смотрел, как на гладкой матовой поверхности колонны появлялись извилистые прожилки, по контурам которых возникало свечение. Яркое, текущее тонкими, как лезвие бритвы, ручейками. Оно усиливалось с каждым мигом…

Вдруг намагниченные камешки опали. Разом! Со всех четырех колонн.

Повх выронил ящик из рук.

– Включил, тво… о… твою мать… – прошептал он, сглотнув терпкую слюну. – Мы ведь внутри стоим…

– Что включил-то?… – беспомощно спросил Локтев. Умом геофизик понимал: нужно немедленно бежать прочь.

Но неожиданный страх буквально парализовал его. Казалось, что он не может даже пошевелиться – мышцы отказались повиноваться нервным импульсам, молочная кислота в них превратилась в кефирную.

Поверхность всех столбов уже покрылась светящейся вязью.

А через мгновение мир покачнулся.

Повх сдавленно вскрикнул, заваливаясь набок. У Локтева подкосились ноги, и он упал прямо на задницу. Колонны опускались вниз вместе с квадратом, по углам которого они находились…

– Саша, ты здесь?

Из темноты раздалось шуршание.

– Саша?…

Локтев ощупал поверхность, на которой очнулся, – она оказалась ровная, но покрытая слоем каких-то камешков: по всей видимости, часть грунта провалилась вместе с ними.

Локтев сел. Глубоко вздохнул и почувствовал какой-то странный запах – будто в кислородные баллоны добавили йоту слабого раствора аммиака. Он поднес руку к нагрудной панели, чтобы включить фонарь, и… вздрогнул от невероятной догадки. Шуршание… Он услышал этот звук когда позвал Повха!.. Ерунда какая-то! В разреженной атмосфере Марса такое невозможно, согласно законам физики!

– Черт подери!.. – выругался Локтев вполголоса, стукнув себя по шлему. – Приглючилось, что ли… Сашка! Не дури!

Вокруг было темно и тихо. Очень темно и подозрительно тихо. Интересно, сколько он провалялся без сознания? Минут двадцать, наверное…

Локтев постарался сконцентрироваться. Так, что первое? Свет. Он нащупал панель и вдавил ромбовидную кнопку, та поддалась с характерным щелчком. Два встроенных в шлем скафандра фонаря не зажглись. Сердце геофизика заколотилось чаще. Очень, очень плохо – значит, они разбиты или вышли из строя по какой-то другой причине. Спокойно. Попробуем связь.

– Полковник, – громко сказал Локтев. – Вы меня слышите?!

В наушниках отозвалась тишина.

– Полковник Демиденко, как слышно? Прием!

Не было даже помех. Сердце вновь ускорило ритм перекачки крови, в которую брызнул гормон страха.

– Серега! – крикнул Локтев. – Серега! Полкан хренов, ты слышишь меня?!

Эфир молчал.

Очень, очень, очень плохо! Локтев хотел привычным движением провести ладонью по лицу, но наткнулся на стекло шлема… Мерзко выматерился и снова глубоко вздохнул, чувствуя, как подрагивает диафрагма. Ситуёвина, мать ее! Надо скон-цен-три-ро-вать-ся. Спокойно, вдумчиво. Связи нет. Это может означать: первое – неполадки с техникой, второе – они с Повхом находятся в недосягаемости для радиоволн с передатчика «Крестоносца». Если верно последнее, то логично предположить, что они – где-нибудь под грунтом. Черт. Ведь так и есть… Они провалились вместе с погаными колоннами. И для того, чтобы догадаться об этом, вовсе не стоило строить такую цепочку умозаключений…

Стоп, стоп. Стоп!..

Локтев затряс головой. В шлеме делать такие пассы было крайне неудобно, но мозги взбалтывало хорошо. Через десять секунд он успокоился и замер. Вздохнул, опять ощутив странный привкус аммиака в гортани.

Так. Нужно что-то делать…

– Саша! – крикнул Локтев, пытаясь вывести экран с данными внешней телеметрии. – Саша! Майор Повх!

Тихо. Темно. Телеметрия не фурычит, стало быть, электроника скафандра полностью отказала.

Бред.

Во-первых, существует резервная система. Во-вторых, если бы отказали обе, то вырубился бы климат-контроль, и человек бы превратился в эскимо за считанные минуты. Бред сивой кобылы… Хорошо, хоть подача кислорода не зависит от микросхем…

Неподалеку снова послышалось шуршание и какие-то заунывные всхлипы. Локтев вздрогнул и инстинктивно попятился назад, выдавая такие потоки матерщины, что любой зэка-рецидивист позавидовал бы.

«Глюки! Глюки! – отчаянно думал он, нащупывая перчатками пол сзади себя, чтобы не свалиться куда-нибудь. – Не зря аммиачным душком тянет… Но откуда в баллонах аммиак?»

– …твою мать! – услышал он, когда кто-то умелым движением сорвал с его головы шлем.

Локтеву повезло, что легкие скафандры марсианского образца были оснащены специальной механико-гидравлической системой удаления отходов мочеиспускания, чтобы обеспечить комфорт космонавту, если тот длительное время находится на поверхности планеты…

* * *

Повх переломил световой стержень, и тускло-зеленое сияние растеклось по помещению, в которое они провалились.

– Ты ж меня чуть идиотом не сделал… – продолжил причитать Локтев, оглядываясь. – Это ж надо – взять вот так запросто и содрать шлем… Энурезом теперь страдать до старости буду, поди.

– А я быстро понял, что тут атмосфера есть и давление в пределах нормы.

– Вот было бы смешно, если б она из метана была – атмосфера эта… Или фторная.

– А деваться один хрен некуда – вся электроника скафандра отказала начисто. Запаса кислорода в баллонах оставалось минут на двадцать. Ну я и решил… не оттягивать момент.

– Ага, ты решил оттянуть мне нервы.

– Ладно, не бурчи. Выбираться нужно отсюда. Давай-ка посмотрим, что это за гроб… Хорошо хоть «светлячка» с собой догадался захватить на всякий случай.

Повх взял в каждую руку по половинке светового стержня, уже жарившего на всю доступную ему мощность, и начал осторожно обследовать зал. Локтев, постепенно приходя в себя, двинулся за ним.

Помещение было округлой формы с низким сводчатым потолком. Вдоль стен виднелись небольшие выступы в полу. Локтев аккуратно пощупал один из них носком ботинка – ничего. Осмелев, он с силой наступил на бугорок – результат тот же.

Материал, которым была отделана внутренняя зала, по фактуре походил на металлопластик, но, так как анализатор валялся грудой бесполезной электроники, присыпанной песком, достоверно выяснить это не представлялось возможности. Температура была градусов пятнадцать выше нуля, в воздухе слегка попахивало аммиаком. Пресловутые столбы четырьмя монументальными колоннами торчали посреди помещения.

– Может… это типа лифта? – пробормотал Повх, осматривая один из них.

– Поищи, там обязательно где-то должны быть кнопочки с указателями этажей, – желчно сказал Локтев, пуская бровью пологую волну.

Повх одарил напарника нравоучительным взглядом и продолжил поиски хотя бы намека на выход.

Намека они не нашли, зато при тщательном изучении одного из секторов стены обнаружились два круга. Они слегка отличались по цвету и были выпуклы, выступая из ровной поверхности на несколько миллиметров. Диаметр – сантиметров двадцать. Примерно на одном уровне относительно пола, в полуметре друг от друга.

Локтев кхыкнул и посмотрел на Повха.

– Не смотри на меня, – тут же огрызнулся биолог, чуть картавя. – Я не знаю, как они работают. Я даже не представляю, должны ли они вообще как-либо работать.

Вторично кхыкнув, Локтев легонько постукал своим шлемом по одному из кругов.

– И чего? – спросил Повх.

– И ничего.

– Может, ладони приложить? Локтев шумно выдохнул:

– Приложи.

Повх с подозрительностью посмотрел на него. Недружелюбно поинтересовался:

– Да что с тобой происходит, в конце концов, Володя?

– Меня что-то уж больно коробит во всей этой истории, – ответил геофизик. – Сам посуди, откуда посередь Марса взялся лифт, на котором запросто можно спуститься в бункер непонятного назначения. К тому же… Даже если допустить, что это сооружение стоит тут со времен какой-нибудь древней цивилизации, не верю я, что совершенно случайно внешние условия оказываются пригодны для нас. Температура, давление, состав атмосферы – слишком много совпадений, понимаешь, Саша. Я готов допустить одно совпадение, с натяжкой – даже два. Но три – это уже слишком много. Ты ученый и должен со мной согласиться.

Повх озадаченно постучал пальцами по шлему.

– Так ты хочешь сказать…

– Да, – перебил его Локтев, посмотрев прямо в глаза. – Да. Это сделали люди. Для людей.

Повх машинально отступил на шаг от кругов. Подсвеченное снизу призрачно-зеленым светом стержней лицо его в этот момент было похоже на страшную маску шамана.

– Думаешь, со времен холодной войны осталось? – прошептал он. – Но ведь нет ни одного опознавательного знака. Ни нашего, ни американского… Да и не пустили бы нас сюда так просто. Не дали бы проводить исследования в этом районе. Если только… – Повх на миг запнулся. – Если только кто-то специально не хотел, чтобы мы нашли эту консервную банку.

– Нет. – Локтев снял перчатку и осторожно потрогал один из кругов. – Слишком высокие технологии. Ты сам видел колонны, их состав на мониторе анализатора, магнитное поле внутри. Выход из строя электроники, регенерация воздуха опять же… Не тот это уровень для консервной банки полувековой давности, даже с учетом всех секретных разработок Земли вместе взятых. Здесь все гораздо современней. Прав ты в одном – либо нас умышленно навели на бункер, либо… о нем не знали ни русские, ни американцы, ни Китай… никто.

– Невозможно.

– Скажем так… очень маловероятно.

– Но если нас намеренно подпихнули к его открытию, то – зачем?

– Вот этот вопрос меня больше всего и беспокоит. Повх с Локтевым переглянулись. Геофизик снял вторую перчатку, спросил:

– Ну что, попробуем?

– А вдруг там другие внешние условия? Разнесет от декомпрессии в труху…

Локтев усмехнулся:

– Ты же совершил одну глупость, сняв шлем? Давай уж я совершу вторую. Тем более вариантов, по-моему, особых нет.

Повх пожал плечами. И ему вдруг стало жутко. Чувство незащищенности навалилось в один момент, тяжелым грузом потянув вниз все внутренние органы. Они вдвоем попали в переделку, ой как попали! И теперь, что самое неприятное и ужасное, ничего не зависит от них. А когда космонавт теряет контроль над обстоятельствами, он превращается в балласт, который очень легко выбросить за борт. Сейчас складывалась именно такая ситуация.

– Володя, – сказал биолог. – Ты уверен, что мы имеем право сейчас принимать какие-то решения?

– Не понял.

– Хреновое у меня предчувствие какое-то…

– Без паники. Нам нужно выбраться отсюда. Доложить Демиденко, с Землей посоветоваться. Понимаешь?

– Да… Да, конечно. Пробуй, прикладывай ладони к этим чертовым кругалям.

– Подержи-ка шлем. И свети сюда.

Локтев отбросил снятые перчатки, слегка присел, выставил руки вперед и стал медленно приближать ладони к кругам. Когда он наконец коснулся их, Повх непроизвольно вздрогнул.

Ничего.

– Ничего, – выдохнул Локтев. – Ни хрена эффекта.

– Плохо или хорошо?

– Даже не знаю, что ответить…

Сначала исчез двухметровый сегмент стены справа от них. Была стенка и не стало. Выпуклости на полу вспыхнули, и все помещение озарилось ярким белым светом.

Повх зажмурился, а Локтев отдернул ладони от кругов, затравленно оглядываясь.

– Твою мать… Сработало! – крикнул он.

Через секунду исчез следующий отрезок стены. За ним еще один. И еще… Спустя четверть минуты они стояли в огромном круглом ангаре, размеры которого было трудно определить – освещенной оказалась только центральная его часть, а очертания периферии терялись в полумраке.

– Чертовщина… – промолвил Повх.

Локтев щурился, привыкая к свету. Он ошалело глядел на пустое место, где минуту назад была очень даже осязаемая стенка. Решившись, геофизик все-таки протянул руку и поводил по воздуху, убеждаясь, что произошедшее не оптическая иллюзия.

– Пойдем? – предложил он Повху, окончательно поверив: глаза его не обманывают.

Биолог лишь едва заметно кивнул.

Они вышли за пределы круга из светящихся кочек и двинулись в глубину открывшегося пространства. Запас энергии в двух половинках «светлячка» иссяк, и Повх отбросил их в сторону.

Вдруг Локтев резко остановился.

– Это…

– Я вижу, Володя.

Они прошли еще немного вперед, разглядывая в полумраке саркофаг.

– Непрозрачный, – выдавил наконец Локтев.

– Смотри-ка, иней. Вон там, на трубке…

– Анабиоз?

– Не знаю. Я такой конструкции не видел.

– Но она же наша? Земная?…

Сзади них что-то щелкнуло. Повха и Локтева буквально развернуло на сто восемьдесят градусов от неожиданности. Они инстинктивно попятились от мелькнувшего на контровом свете силуэта…

Геофизик почувствовал, как уперся спиной во что-то твердое. Сдвинувшись в сторону, он скосил глаза и увидел, как на панели один за другим зажигаются огоньки…

– Включил, твою мать… – прорычал Повх, надевая шлем.

…Как вы уже знаете, около восьми месяцев назад был потерян контакт с пилотируемым межпланетным кораблем «Конкистадор», находящимся на орбите Марса. В назначенное время борт не вышел на связь. На многочисленные запросы с Земли он не отвечал, хотя по-прежнему фиксировался системами наблюдения и был виден в крупные телескопы. Также, видимо, по причине выхода из строя отдельных узлов бортового компьютера, была утеряна возможность управлять кораблем дистанционно – с Земли.
Из on-line сообщения информагентства РИА «Новости»

На момент исчезновения канала связи четверо членов экипажа находились на поверхности планеты, собирая уникальные научные данные, а двое – на борту «Конкистадора». С тех пор никаких сколько-нибудь конкретных сведений о судьбе корабля в средства массовой информации не поступало.

В состав экспедиции входили пятеро граждан России и один гражданин США. Мы хотим напомнить вам их имена:

Капитан. Сергей Демиденко.

Борт-инженер, штурман.

Максим Еремин.

Астроном. Святослав Торик.

Геофизик, водитель. Владимир Локтев.

Биолог, врач. Александр Повх.

Химик-атмосферник. Терри Рокферрер.

Сотрудники управления информации «Роскосмоса» и пресс-службы H АС А на протяжении всех этих долгих месяцев ожидания категорически отказывались от общения с прессой, нарушая все существующие нормы элементарной человеческой корректности поведения и перечеркивая принципы свободы информации.

Однако из неофициальных источников стало известно, что корабль исчез с экранов следящих комплексов уже около полугода назад. Некоторые специалисты предполагали, что на «Конкистадоре» вышла из строя система навигации, он потерял управление и, сойдя с орбиты, упал на поверхность Марса.

Ходили слухи, что H АСА планирует через год послать спасательную экспедицию к красной планете, хотя каждому дилетанту было ясно – шанс на успех мизерен.

И вот сегодня по всему миру гремит весть, что «Конкистадор» вернулся!

Ни одна из космических обсерваторий, ни МКС-2, ни орбитальные спутники слежения, по словам пресс-секретаря «Роскосмоса» Михаила Мусорина, не фиксировали приближение корабля до тех пор, пока он на огромной скорости не появился в нескольких световых секундах от Земли. «Конкистадор» возник буквально ниоткуда! Борт не отвечал на запросы, игнорировал предупреждения! В связи с явной угрозой столкновения корабля с нашей планетой было принято решение уничтожить его лазерами с военных спутников, но в это время он неожиданно изменил курс и направился в сторону Солнца. Одновременно от корабля отстыковалась спасательная шлюпка, которая через некоторое время упала в Тихий океан, конвоируемая истребителями и боевыми кораблями России и США. Сам межпланетный корабль «Конкистадор», совершивший первый в истории человечества пилотируемый полет к Марсу, унесся в сторону Солнца на немыслимой скорости.

В эти минуты весь мир ожидает заявлений министра обороны России, госсекретаря США, уполномоченных лиц из «Роскосмоса» и HАСА…

Буквально только что к нам в агентство поступила информация с места падения спасательной шлюпки.

Это сенсация!

На ее борту сотрудниками МЧС и FEMA был обнаружен один из членов экипажа – российский астроном Святослав Торик. Судя по всему, единственный выживший космонавт этого жуткого межпланетного турне находится в состоянии сильнейшего умственного расстройства. По предварительным данным, у него моторная афазия, то есть полная утрата речевых функций, и абсолютная дезориентация – как во времени, так и в пространстве…

До официального заключения медиков и спецслужб можно лишь гадать, как смог человек выжить в течение стольких месяцев в пространстве? Также неясно, куда пропали остальные члены экипажа. Кто в последний момент изменил курс корабля? Как «Конкистадор» мог оставаться незамеченным для современных средств космической локации? Каким образом человек, пребывающий не в своем уме, сумел забраться в шлюпку, активировать систему автоматической посадки и благополучно приземлиться?

И самый главный вопрос: что же все-таки произошло там, в холодном космосе, в миллионах километров от нас, на далекой планете Марс?…

 

Часть первая

Консультанты

 

Глава первая

В раздевалке пахло женским потом.

Некоторые думают, что у всех людей запах пота одинаков. Так вот, они глубоко заблуждаются. Запах женского пота гораздо неприятнее, чем запах мужского.

Карина знала это с детства.

Повесив очки на дверцу шкафа, она стянула с себя эластичную форму и с удовольствием потянулась, напрягая разогретые мышцы. Перед выступлениями спортсменам старались создать комфортные условия для тренировок: посторонних в зал не допускали – присутствовали только члены сборной, запасные, тренеры и сотрудники администрации. Партнеры по команде ушли чуть раньше, чтобы хорошенько отдохнуть, а она решила поработать подольше, несмотря на ворчание тренеров. Поэтому сейчас в раздевалке никого, кроме нее, не было.

Кроме нее и осточертевшего за долгие годы занятий велоспортом запаха женского пота.

На велосипед Карина села, когда ей было уже почти 14 лет. Причем выбор вида спорта был практически случайным – квартира, в которой она жила тогда с отцом и братом, находилась на Нижних Мневниках, недалеко от велотрека в Крылатском. Поэтому все детство у нее была возможность наслаждаться видом этого сооружения.

Сначала в велоспорт пришел старший брат Карины. Через некоторое время в группе возник недобор девочек, и тренер сказал, чтобы пацаны приводили сестер.

Первое время Карина не могла приспособиться к нагрузкам. Два или три раза она твердо заявляла себе после очередной выматывающей тренировки, что не вернется в этот проклятый зал и в жизни больше не подойдет к велосипеду ближе, чем на километр. Но возвращалась. И снова приседала со штангой на плечах, давая фору некоторым парням, и снова забиралась на узкое сиденье, и снова давила на педали, глядя, как мелькают впереди плотно подогнанные друг к другу доски трека, слушая биение крови в висках, ощущая, как клочки дыхания рвутся прочь из легких.

Дебютное выступление на Олимпийских играх в Пекине Карина совершенно неожиданно отметила золотом. Молодая россиянка, на которую журналисты даже не обращали внимания, сумела обойти многих именитых соперниц, явных фаворитов, и попасть в финал соревнований в спринте. Там она встретилась с опытнейшей канадкой, победу которой прочили все вокруг. Но Карина, отшвырнув страх и предубеждения, выложилась на сто пятьдесят процентов. Выбросила всю злость, копившуюся за долгие годы, – на трек, колеса, зрителей, тренера и на себя. Именно злость дала ей шанс победить. Тихая, грозная, навязчивая злость. И канадка сломалась – не смогла справиться с нервами и проиграла оба финальных заезда.

После победы в Пекине Карина в рейтинге Международного союза велосипедистов была названа лучшим спринтером планеты. Но даже теперь, когда слава и почет окружали молодую спортсменку, у нее оставался страх, о котором Карина никогда никому не рассказывала. Глубинный, непреодолимый ужас каждый раз охватывал ее, когда она входила в раздевалку. Туда, где пахло женским потом. Она уже давно могла себе позволить не пользоваться общей комнатой, но не делала этого: было для девушки нечто сакральное в том, чтобы снова и снова проходить сквозь завесу собственного детского комплекса.

Страх от этого, конечно, не умирал. Но отступал…

Линолеум скрипнул.

Карина вздрогнула и обернулась. У входа в раздевалку стояла Татьяна Леонидовна – тренер.

– Напугали меня, – улыбнулась Карина.

– Каринка. – Татьяна Леонидовна посмотрела на подопечную своим обычным взглядом. Легкий укор, понимание и толика зависти. – Ну сколько можно торчать здесь? Отдохнуть надо. Завтра открытие уже.

– Я собралась, иду.

– Ты телефон отключила, что ли?

– Вроде нет. – Карина достала из кармана сумки мобильник и глянула на темный дисплей. – Разрядился, наверное.

– Олег мне звонил уже три раза, – покачала головой тренер. – Говорит, заждался свою велосипедную фею.

Карина усмехнулась и запихала форму в сумку. Сняла с дверцы шкафчика очки, протерла светло-желтые стекла и положила в футляр. Набросив легкую куртку, она подошла к Татьяне Леонидовне и крепко пожала женщине руку. По-мужски. У них почему-то сложился такой ритуал с самых первых встреч, когда они только начинали работать вместе.

Легким, пружинящим шагом двинулась Карина по безлюдному коридору к выходу.

– Каринка, – окликнула вдруг ее Татьяна Леонидовна. Девушка обернулась.

Тренер посмотрела на ученицу спокойным взглядом человека, понимающего, что ему уже никогда не достичь высот, дозволенных в юности.

– Карина, бог положил перед тобой медали. Тебе осталось только взять их.

Девушка замерла на секунду.

Ей очень захотелось подбежать к Татьяне Леонидовне и обнять ее, без всяких формальных рукопожатий, чисто по-бабски разрыдаться в плечо, почувствовать, как она тихо плачет, потом посидеть в опустевшей тренерской, попить чай и поболтать о всяких пустяках, о которых обычно болтают женщины.

Но Карина не двинулась с места.

Она прекрасно знала, что тренер не одобрит такого поступка. А еще она знала, что никакого разговора о пустяках у них скорее всего не получится.

– Я постараюсь их взять, Татьяна Леонидовна.

Попрощавшись с охранником, который уже второй месяц провожал ее похотливым взглядом, Карина вышла на улицу.

Здесь еще царила жизнь – несколько микроавтобусов с эмблемами различных телеканалов стояли рядком за шлагбаумом, дальше которого их не пускали. Неподалеку журналисты обступили какого-то спортсмена, наперебой задавая ему вопросы. Кажется, это был Эдик – гусак, который любил понтануться перед камерами. Несколько солидных господ покуривали возле своих дорогих автомобилей, то ли ожидая своих спортсменочек, то ли – кого-то из администрации.

Поправив на плече длинную лямку сумки, Карина скользнула вправо, где располагалась служебная стоянка. Пропуск для машины Олега ей удалось оформить без особых затруднений. Где-то там, среди поредевших авто, ждет темный седан с уютной чашечкой сиденья, которая мягко обхватывает твою задницу в отличие от велосипедного бруска-извращенца, который вечно пытается в нее залезть.

Что-то сегодня не включили фонари, которые обычно начинали освещать стоянку уже после девяти в летнее время. Только прямоугольничек в окне пропускного пункта желтеет вдалеке. Как тут найдешь Олега? Это вам не центр Москвы с его безбрежной иллюминацией, где без фонарика можно сережку на тротуаре ночью найти, это Крылатское – окраина все ж.

Карина еще разок проверила мобильник – разряжен напрочь. Она остановилась и оглядела темные силуэты машин. Внутри салона одной из них, кажется, тлел огонек сигареты.

Это не Олег.

На первом же свидании Карина поставила жесткое условие – никакого табака и минимум спиртного…

Ветерок забрался под майку и противно скользнул по остывающему после тренировки телу. Девушка поставила сумку на асфальт и застегнула молнию на курточке. Сзади вспыхнули фары, бросив в разные стороны резкие провалы теней, взревел движок, и, набирая ход, машина помчалась прямо на Карину.

Девушка отпрыгнула к бордюру и еле успела схватить сумку, прежде чем огромный внедорожник пронесся мимо нее, однообразно громыхая сабом.

– Твою мать! Слепой, что ль?! – заорала Карина вслед красным глазкам удаляющихся габаритов.

Сабвуфер отбил на прощание какую-то незатейливую модуляцию, и джип, миновав шлагбаум КПП, скрылся за поворотом. Карина сплюнула вслед и еще разок выругалась, чтобы сбросить напряжение. Она снова огляделась – сплошные темные глыбы пустых автомобилей.

– Хоть бы из машины вышел, – злясь на Олега, буркнула она, направляясь к охранникам стоянки.

До пропускного пункта было метров пятьдесят. Карина пошла прямо к нему, чтобы выяснить, покидала ли машина Олега пределы стоянки или нет. Ну не бродить же здесь до утра в поисках?…

Когда до будки оставалось не больше двадцати метров и силуэты охранников уже четко различались на желтом прямоугольнике окна, свет вдруг погас. Послышалась невнятная ругань, и что-то загромыхало, ссыпавшись на пол. Совсем замечательно! Мало того что фонари не зажгли, так еще и здесь электричество отрубили!

Карина подошла к лесенке, ведущей в комнату секьюрити, и, легко преодолев пять ступенек, оказалась перед дверью. Сначала девушка решила, что это обман зрения – мало ли что может показаться в такой темноте… Прочная железная дверь была наглухо заварена по контуру.

Поставив сумку, Карина осторожно провела пальцем по шву – холодный, давно схваченный и, кажется, даже слегка ржавый. Она машинально постучала. Никто не ответил, внутри стояла гробовая тишина, хотя девушка могла поклясться, что минуту назад слышала из будки ругань и грохот и видела там людей.

Карина сбежала по лесенке, обошла конторку пропускного пункта слева и в остолбенении остановилась перед намертво заколоченным окном. Глаза постепенно привыкали к темноте.

– Чушь, – вслух произнесла она. И через десять секунд повторила: – Чушь.

Доски, которыми было забито окно, не выглядели свежими, но все еще оставались прочными. Карина почувствовала холодок в груди, глядя на загнутую шляпку здоровенного гвоздя, торчавшего из древесины. Не может быть! Она не принимает ни амфетамин, ни эфедрин – она вообще против допинга. Но буквально только что она собственными глазами видела свет в этом окне, а теперь оно выглядит так, будто заколочено уже не один год.

Карина, чувствуя, как ее охватывает паника, подняла с земли обломок кирпича и громко постучала им по доске.

– Эй! Есть там кто-нибудь? Тишина.

Мерзко режущая слух, гнетущая тишина.

– Это не смешно! – крикнула она, снова подолбив кирпичом по крепкому дереву.

Лишь стук собственного сердца откликнулся эхом.

Часто дыша, Карина обернулась, чтобы позвать Олега, но здесь ее ждало и вовсе хамское зрелище…

Темных силуэтов машин на стоянке не было.

Ни одного.

Перед ней предстал пустой асфальтовый прямоугольник с блеклыми полосами разметки.

Карина никогда не была пугливой девчонкой, а после того, как стала заниматься спортом, еще сильнее укрепила дух и нервы. Но сейчас она почувствовала, как у нее закладывает от страха уши. Мозг лихорадочно соображал, отбрасывая один за другим варианты и логические объяснения. Сердце колотилось, как после двадцатикилометровой гонки. Больше всего девушку пугало то, что происходящее никак не желало походить на сон…

Она вновь взбежала по лесенке, постучала в последний раз в дверь и, подхватив сумку, побежала в сторону входа в здание велотрека. Посреди опустевшей стоянки Карина вдруг остановилась и поглядела по сторонам.

Вот это уже не лезло просто-напросто ни в какие рамки…

Вокруг не было ни одного огня.

Она даже с силой протерла глаза и вновь посмотрела на темный частокол московского горизонта. Вот контуры небоскребов Крылатского, вон, вдалеке, строящиеся высотки в Терехово, зубчатый профиль Хорошево-Мневников…

Но – ни одного огня.

Лишь бледная сыпь звезд над головой.

Да что же это творится? Во всей Москве выключили свет?!

Карина сорвалась с места и, стараясь успокоить нервишки, побежала к громадине велотрека. Возле входа, где десять минут назад толпились журналисты и нувориши, ветер лениво перебирал несколько не вовремя опавших листьев.

От стеклянных дверей остались лишь алюминиевые каркасы, рекламный щит боулинг-клуба, находившегося по соседству, валялся на газоне. Полусгнивший.

Карина выронила из руки сумку. Она зажмурилась и почувствовала, как медленно, но неотвратимо сходит с ума.

– Пожалуйста, пусть все вернется… – прошептала девушка, понимая, как глупо звучат теперь эти слова.

Открыв глаза, она не увидела ничего нового. Пустота и темнота. Здесь никого не было год, а может, и больше. Господи! Какой кошмар! Что за видения?…

– Диа-куа…

Карина слегка подпрыгнула от неожиданности. Гортань свело судорогой, уши словно набили ватой.

– Диа-куа… – повторился шепот с ледяным придыханием. – Диа-куа…

Голос шел изнутри здания.

Карина вгляделась во тьму. Ни движения.

– Диа-куа… – снова донеслось из глубин холла.

Девушка вдруг почувствовала, что рядом кто-то есть. Озноб прошиб ее с ног до головы, мерзкий пот выступил на спине. Стараясь дышать не очень громко и готовая в любой момент бежать прочь Карина обернулась.

В трех метрах от нее стояла Татьяна Леонидовна. Ее лицо было скрыто тенью. Но, несмотря на это, своего основного тренера Карина узнала моментально.

– Татьяна Леони… – Девушка осеклась.

Все вокруг – наваждение. Бред, фата-моргана. Значит, тренер тоже ненастоящая.

– Диа-куа… – прошептала женщина, тая в воздухе. Так и не показав лица. Последним движением перед ее исчезновением был указующий за спину Карины жест.

Карина развернулась словно ужаленная. Но там ничего, кроме нависшей громады велотрека, не было. Такие же темные двери-глазницы, обшарпанные стены, крошево стекла на крыльце.

– Олег! – не выдержав, заорала Карина. – Оле-е-ег!

Она в паническом бешенстве с разбегу пнула свою сумку, и та рассыпалась невесомым прахом.

– А-а! – закричала Карина, в отчаянии опускаясь на колени и обхватывая голову руками. – Что со мной происходит? Это сон?! Эй, кто там? Скажите – это ведь чертов долбанный сон?

Тьма помолчала немного и ответила с морозным придыханием, холодящим каждый нерв:

– Диа-куа…

Карина забилась в истерике, судорожно хватая ртом воздух, пахнущий женским потом и могильным тленом. Через минуту она упала ничком и стала беспомощно царапать сухой асфальт, ломая короткие ногти, до крови кусая губы, сплевывая густой солоноватой слюной.

А слезы лопались на ее щеках от страшного шепота:

– Диа-куа…

В огромном здании оперного театра, кроме всего прочего, находились секция бокса и гимнастический зал.

Еще при совке кому-то из гениев горкома пришла в голову светлая мысль – устроить в правом крыле спортивные залы. А фиг ли? Зато – экономия площади!

И до сих пор, как ни странно, эта нелепость сохранилась – горожане привыкли к ней, администрация театра давно смирилась, матерые тренеры обжились. О, нужно было видеть результаты торжества советской смекалки: юные балерины порхали до туалетов по каменным лестницам вперемежку с жилистыми потными пацанами. Просто триумф архитекторского мышления! Мохаммед Али был бы в восторге от этого зрелища…

Алексей, конечно, уже очень давно тренировался в современном комплексе, где были и бассейн, и массажные комнаты, и шикарный зал с импортными снарядами, но сегодня ему захотелось прийти именно сюда.

Захотелось заглянуть в прошлое…

Небо хмурилось, и дождик, вот-вот готовый начаться, был вовсе не к лицу этому июльскому вечеру.

Прогулявшись по площади, Алексей подошел к правому крылу театра, постоял немного и оттянул тяжелую дверь, входя внутрь.

На первом этаже находился боксерский зал, откуда раздавались методичные глухие звуки – шла уже вторая половина тренировки, когда ребята либо оттачивают мастерство со спарринг-партнером, либо самозабвенно колотят по мешкам.

Поднимаясь на второй этаж, Алексей ласково вел мозолистой рукой по резным крашеным перилам. Он помнил их форму еще с детства, но тогда перила казались ему высокими и большими. Миновав два длинных лестничных пролета, Алексей оказался на площадке второго этажа. Здесь на скамеечках рядком сидели мамы, бабушки и няни в ожидании своих отпрысков. Когда-то и его так же встречала бабушка после «трены». Он вежливо кивнул им и, стараясь не шуметь, заглянул в зал.

Практически ничего не изменилось за прошедшие двадцать лет, ну разве что обновили некоторые снаряды и маты на полу выглядели не так потрепанно, как раньше.

Сейчас занимались две младшие группы мальчишек и несколько ребят постарше.

Мелюзга с воплями пыталась выполнить комбинацию рандат-фляк, усатый тренер страховал их. Некоторые пацанята боялись прыгать головой назад, за что подвергались насмешкам товарищей, а другие, наоборот, так усердно сигали, не рассчитывая импульс толчка, что приземлялись не твердо и по инерции шлепались на задницу.

Лица старших были сосредоточены – ребята занимались упражнениями посерьезней. Кто-то оттачивал опорный прыжок, кто-то выполнял комбинации на брусьях, кто-то старался намертво зафиксировать на кольцах «крест», кто-то вертелся на турнике…

Алексей машинально потер левое запястье: накануне он неудачно вышел на сальто Ковача после перелета Ткачева и чуточку потянул связки.

Он, оставаясь незамеченным в темноте коридора, глядел на ребят, и картины далекого детства всплывали в памяти…

Мама отдала Лешу в спортивную гимнастику в шесть лет. Проигнорировав бабушкины причитания насчет ужасных травм, она привела его в этот зал и записала в младшую группу к тренеру-практиканту Александру Петровичу. Несколько первых занятий закончились ревом и обещаниями «никогда-никогда больше не приходить сюда». Да и что, в самом деле, может противопоставить шестилетний пацан первоначальной «растяжке», когда его пытаются посадить на шпагат за неделю?

Да ничего, кроме слез.

Но постепенно Леша втягивался в спорт. Он сдружился с ребятами из своей группы, научился некоторым финтам, которыми мог хвастаться в школе перед неуклюжими одноклассниками, принял участие в первом соревновании, где получил не такие уж низкие оценки, как ожидал. И спустя год был уже безвозвратно влюблен в спортивную гимнастику.

Сейчас ему почему-то вспомнился один случай, после которого он понял, что к выполнению упражнений нужно относиться очень внимательно и без излишнего выпендрежа. Произошло это на третьем или четвертом году занятий.

Привыкнув проделывать различные комбинации и связки на грани фола, чтобы обогнать по результатам других ребят, Леша однажды недостаточно тщательно намазал ладони магнезией, прежде чем повиснуть на снаряде. Не специально, а из-за беспечности и избыточной уверенности в своих силах. И на первом же подъеме разгибом его руки сорвались. Леша так треснулся нижней челюстью о перекладину, что мгновенно потерял сознание и навзничь свалился на мат. Александр Петрович чуть с ума тогда не сошел – думал, все, кранты, в тюрьму за пацана загубленного сядет.

Но ничего, обошлось. После кружки воды в лицо и нескольких пощечин Леша очнулся и долго лупал глазами, узнавая тренера и склонившихся над ним ребят из группы. Потом выплюнул два молочных зуба и щербато улыбнулся. От радости Александр Петрович разрешил ему остаток тренировки провести в «яме».

О, «яма»… Это было святое место для всех пацанов младше тринадцати, да и «старшики» подчас не брезговали побеситься в ней.

«Яма» представляла собой довольно объемный прямоугольный резервуар, засыпанный доверху разнокалиберными кусками поролона. Над ней висели кольца, и изначально ее функция была в обеспечении безопасности гимнастов при отработке упражнений – что-то вроде батута. Но какова была радость ребят, когда тренеры позволяли им попрыгать в «яме» просто так!

Непременная «войнушка», прятки, шалаши – все это можно было в два счета устроить с помощью мягких кусков поролона…

Леша самозабвенно бесился в «яме» до конца занятия, вызывая жгучую зависть остальных пацанов.

Но…

Когда он пришел на следующую тренировку, Александр Петрович совершил абсолютно непонятный и крайне обидный поступок: он разрешил всей группе развлекаться в «яме» целых два часа. И ребята с визгом бросились строить баррикады для очередного поролонового сражения.

Все, кроме Леши.

Его Александр Петрович заставил подтягиваться, держа чешку между оттянутыми вниз носочками. Старый, проверенный способ отработки техники – если подопечный начинал дрыгать ногами или разводить их, чешка выпадала.

И тогда нужно было начинать сначала.

В тот день Леша затаил на тренера жуткую обиду, которая долго жила в его душе. Лишь спустя много лет он понял – насколько прав был Александр Петрович, что поступил именно так. Ведь именно с тех пор Леша стал относиться к гимнастике по-настоящему серьезно…

Слегка усмехнувшись, Алексей обернулся, чтобы идти назад, и обнаружил перед собой двух мальчуганов лет восьми-девяти.

– Я тебе говорю – он, – шепнул один другому на ухо. Второй озадаченно почесал лоб, подтянул шорты и ответил:

– Да нет, не он.

Они посторонились, пропуская Алексея, и практически синхронно шмыгнули носами.

– Что это вы здесь делаете? – поинтересовался Алексей, останавливаясь. – Почему не на тренировке?

– А это не ваше дело, – задиристо сказал тот, что поправлял шорты, и нахмурился.

– Вы случайно не Алексей Семин? – спросил первый мальчуган, глянув исподлобья.

– Случайно он самый, – строго сказал Алексей. – Так что же все-таки…

Глаза пацанов вмиг наполнились восхищением, завистью и гордостью одновременно.

– Я ж тебе говорил, Сенька! – воскликнул первый. – Я же говорил!

– А можно у вас автограф взять? Колян, тащи тетрадку какую-нибудь!

Колян мгновенно скользнул в раздевалку.

Алексей улыбнулся, глядя на ребят, – что-то теплое всплыло в его душе, что-то очень далекое и теплое. У людей почему-то всегда так получается – чем дальше воспоминания, тем они кажутся светлее и интимнее…

– Колян, что ты там копаешься?! Скажите, а можно остальных ребят из группы позвать?

– Нет, не надо, – несколько смущенно сказал Алексей, беря тетрадку и ручку, протянутую выскочившим из раздевалки Коляном. – Пусть никто-никто не узнает, что я заходил сюда. Хорошо? Давайте договоримся, что это будет нашей тайной.

– Ладно, – быстро согласился Сенька и снова подтянул шорты. И вдруг быстро выпалил: – А нас с тренировки выгнали!

– Ага! – с гордостью подтвердил Колян, хватая тетрадку с автографом. – Мы в «яму» без спроса забрались и спрятались…

– Засранцы, – выдавил Алексей, чувствуя, как защемило сердце. – Вы лучше занимайтесь хорошо, и тренеры сами будут вас в нее пускать.

– Ага, как же! – возмутились пацаны в один голос.

– Будут, будут, – пообещал Алексей. – Вот увидите.

– Вы только обязательно на этой Олимпиаде выиграйте, – серьезно сказал Колян. – Мы всегда за вас болеем.

Алексей потрепал его по голове и ответил:

– Я очень постараюсь. Специально для вас.

Колян пригладил всклокоченные волосы, а Сенька в очередной раз подтянул шорты и пожаловался:

– Резинка ослабла. Бабулю сегодня попрошу, чтоб подшила…

Алексей вышел из здания, и тяжелая дверь на тугой пружине бахнула за спиной, отгораживая его от детства.

Он обязательно должен победить. Непременно! Хотя бы ради двух этих пацанов, которые не шляются по подворотням, не втыкают себе в вены дротики шприцев, а верят в него. Верят в спорт! В человеческую волю! Ребята пока сами этого не понимают толком, но они уже вступили на путь борьбы. И совершенно не важно, что иногда чертята без спроса забираются в «яму»…

Дождик моросил, накрывая мокрой сетью серую громаду оперного театра, широкую грудь площади, полумрак скверов вдалеке, зубцы небоскребов Европейского квартала.

Алексей раскрыл зонтик и быстрым шагом пошел к трамвайным путям. Он специально решил не ловить такси, а постоять на остановке, с которой столько раз уезжал после тренировок. До вылета все равно оставалось еще три с лишним часа.

Дождь усиливался. К тому же поднялся ветер, порывы которого загромыхали листьями жести, наваленными возле решетчатого забора в сквере. Алексей огляделся по сторонам – пустынно. Ни одного человека на лавочках, ни одного собачника с ретивым питомцем… Правильно! Вон как погода распоясалась! Того гляди рейс задержат, и придется проходить все формальности впопыхах. Не хотелось бы.

Как назло тупо заболела травмированная рука… А вот это уже совсем плохо. Нужно будет к Борисычу обратиться – он хороший врач…

Свет! Грохот!

Молния и гром! Почти одновременно!

Кажется, разряд шарахнул в один из громоотводов на площади.

Алексей обернулся – ни души… Странно, сейчас практически час пик – неужели никто не спешит домой?

Он вышел на улицу, посреди которой стальными струнами тянулись трамвайные рельсы. Вдали исчезли красные огоньки машины.

Дождь припустил совсем бессовестно: косые струи хлестали по шее, ветер буквально вырвал зонтик из рук. Алексей двинулся в сторону остановки…

Очень, очень странно – на обычно шумной улице не было никого. Ни общественного транспорта, ни автомобилей, кроме единственного, скрывшегося в бесцветной пелене ливня, ни людей под навесом остановки.

Алексей остановился посреди перекрестка и огляделся по сторонам.

Никого.

Ерунда какая-то… В любую погоду, даже в такую скверную, кто-то куда-то просто обязан спешить. Ехать, идти, бежать, ползти, наконец!

– Авилинуа-куа…

Алексей резко развернулся и едва не выпустил зонтик из руки.

– Что… – сказал он. – Что за бред…

Быстро скользнул под железный навес и хмыкнул, стряхивая с волос капли воды:

– Ну и ну, уже голоса мерещатся…

Дождь захлестывал внутрь остановки, скамейка была вся мокрая. По мостовой уже текли грязные ручьи, готовые превратиться в настоящие реки.

– Авилинуа-куа… – повторился шепот. Словно сам ливень произнес эти удивительные слова.

Алексей вздрогнул. Выглянул из-под навеса и прищурился, чтобы дождь не застилал глаза. По асфальту неслись бурные потоки воды, уже переметнувшиеся через бордюр и заливающие тротуар.

Ни одной машины.

Ни трамвая.

Ни человека.

Лишь вода кругом…

– Авилинуа-куа…

Алексей почувствовал, как заколотилось сердце. Что же происходит вокруг? Почему все исчезли? Быть может – галлюцинации? Да нет – с чего бы…

– Авилинуа-куа… – Шепот, казалось, исходил из косых струй, летящих с неба.

– Эгей! – крикнул Алексей, отгоняя волну страха. – Кто-нибудь здесь есть?

Вдруг его посетила мысль настолько простая, что Алексей даже удивился, почему не подумал об этом раньше. Сунув подрагивающую руку во внутренний карман пиджака, он достал мобильник и открыл его…

Это невозможно.

На дисплее было написано: «Только 112». Да что ж такое! Здесь всегда отлично ловило! Может, молния в вышку попала…

В этот же миг марево дождя осветилось вспышкой, и гром шарахнул так, что заложило правое ухо.

Словно кто-то прочел его сумбурные мысли, уловил волну страха…

Алексей лихорадочно набрал на мобильнике номер экстренного вызова, который должен был сработать в любом месте, потому что сигнал шел напрямую через спутник.

Тишина.

Шум дождя…

– Авилинуа-куа…

Возле сердца словно лопнул какой-то невидимый предохранитель, и Алексей сорвался на хрип:

– Это уже не смешно! Что происходит?!

– Авилинуа-куа…

Шепот сводил с ума. Эти жуткие звуки проникали в самые далекие уголки души, рвали на части мышцы, вызывали спазмы голосовых связок, лишая голоса…

– Не надо… – едва успел просипеть Алексей, прежде чем стена ливня надвинулась на него, сминая железные опоры остановки, вышибая ее толстые стекла, продавливая крышу.

Он больше не мог устоять на ногах в мощных потоках воды.

– Авилинуа-куа…

 

Глава вторая

Хитрый, как енот в пору течки, и ловкий, словно голодная жирафа, Юра совершил быстрый налет на холодильник, при этом пользуясь исключительно коленно-локтевой позицией.

Там его ждало разочарование.

Пива не было.

– О-о… – тихо застонал он, пытаясь приподняться и заглянуть в верхние отсеки.

– Хватит пить, – обронил Долгов, наблюдая за дергаными движениями человеческого тела. – Я все спиртное ночью вылил в унитаз.

– О-о-о-о… – жалобно взвыл Юра, кренясь на левый борт. – Я ж просил…

– Если ты хочешь, чтобы я тебя провел в гостевой сектор, – больше ни капли алкоголя. И сожри чего-нибудь. – Долгов встал со стула, пересек кухню и отворил створку стеклопакета. Фыркнул: – Несет, как от бомжа.

Юра изобразил страдальческую мину и вскинул на приятеля мутный, просящий спирта взгляд.

– В конце концов! Такая знаменательная веха в истории России не должна начинаться с пьянки, – отрезал Долгов, отвечая на немой вопрос. Подумал и добавил: – Хотя бы… начинаться.

– Почему это?

– Ты фантастику иногда читаешь?

– О-о-о… – привычно заныл Юра, пытаясь держать приемлемый клиренс.

– У современных авторов просто какая-то патология. Будто сговорились – сюжет каждой второй книги у них стартует с момента описания глобальной попойки или дичайшего похмелья персонажа. В натреалистических деталях, между прочим.

Юра сделал губки бантиком, бровки домиком и осуждающе посмотрел на Долгова. Пролепетал:

– Я не персонаж.

– Ага, ты – герой. Давай-ка принимай вертикальное положение, герой, и приводи себя в порядок…

Сегодняшний день обещал быть одним из самых насыщенных в жизни не только двух приятелей, но и всей страны.

День открытия XXX летних Олимпийских игр.

В Москве…

Семь лет назад комиссия Международного олимпийского комитета объявила, что Олимпиада-2012 будет проводиться в российской столице.

Столь неожиданное решение повергло в глубокий шок Штаты и в капитальное недоумение Францию с Испанией. А заодно и всех тех, кто с вероятностью в 95 процентов прогнозировал, что у Москвы в ближайшие полвека нет абсолютно никаких шансов на проведение мероприятия подобного уровня.

Трудно сказать, что за невидимые кубики встали на ребро в пользу России. Неизвестно, кто из властьимущих, зачем и к каким ухищрениям прибегнул для того, чтобы МОК принял настолько внезапную резолюцию, но факт оставался фактом – Олимпиаде суждено было пройти здесь, в Москве.

Возможно, немалую роль сыграло то обстоятельство, что за последнее десятилетие в российской столице было возведено несколько ультрасовременных спорткомплексов. В том числе и знаменитая арена «Атлант» на западной окраине лосиноостровского парка. При строительстве этого «колизея» высотой восемьдесят метров и вместительностью около 120 тысяч человек олигархами было отмыто столько денег, что без особых усилий можно было соорудить еще парочку таких же… Но это вовсе не мешало «Атланту» гордо поглядывать на остальные стадионы с небесной высоты, будучи спортивной ареной поистине нового поколения.

Итак, решение было принято, и златоглавый город-герой начал лихорадочно готовиться к торжествам, по старой привычке подрядив на это дело народ всей необъятной державы и позаимствовав у него деньжат…

Максим Долгов – выпускник факультета журналистики МГУ – работал сотрудником пресс-службы олимпийского Оргкомитета, устроившись на такое теплое местечко благодаря связям отца, игравшего не последнюю роль в Федеральном агентстве по физкультуре и спорту.

Недавно произошло ЧП – пала на больничную койку с двусторонней пневмонией заместитель начальника пресс-службы Татьяна Мычина, и Долгову пришлось исполнять обязанности этой чванливой неудовлетворенной сучки. Поэтому на 28-летнего парня за последнюю декаду навалилось такое количество проблем, что он еле успевал перекусить, а иногда оставался ночевать прямо на работе.

Но вчера, перед решающим днем, Максим все же решил немного привести себя в чувство и пригласил в гости старинного приятеля – Юрку Егорова.

Бутылочка девятилетнего скотча была уничтожена с превеликим удовольствием, и только Долгов, измотанный, как пес, собрался «подавить на массу», как Юра заговорщически улыбнулся и предложил традиционное: «Может, еще по одной?» Максим категорически отказался, а Егоров как истинно русский джентльмен уговорил еще ноль-пять коньяка, зашлифовал тремя бутылками темного ирландского и благополучно отрубился. Изящно свесив переднюю половину тела с бортика ванной…

Максим, взирая на конвульсии неопохмеленного друга, так и стоящего на карачках возле холодильника, наконец смилостивился. Он налил в литровую эмалированную кружку кипяченой воды и протянул ее Егорову.

– На. Чтоб через шестьсот секунд был в форме. Ванная в двенадцати шагах к юго-востоку.

Юра принялся жадно глотать жидкость, попутно переваривая полученные числовые выкладки, а Долгов, вздохнув, отправился в комнату еще раз проверить документы.

Гостиная была обставлена небедно, но чувствовалась вибрация низкой холостяцкой ноты. Диван и пара кресел коричневой кожи тонули в кучках разбросанной одежды, прозрачный столик был завален остатками закуски, а под ним покоились несколько пустых бутылок разного калибра и достоинства, напоминающих о вчерашнем застолье, на широченном экране плазменного телевизора угадывался приличный слой пыли, посреди ковра стоял пустой хрустальный графин, обрамленный узором из рассыпанных дисков с фильмами.

Долгов взял с тумбочки тонкий кожаный портфель, открыл его и достал папку с образцами пресс-релизов, аккредитаций, положений, актов, постановлений и прочей бюрократической гадостью. Он сделал над собой усилие, чтобы вжикнуть молнией и извлечь на свет божий стопку листов и брошюр.

– Надо еще раз все проглядеть, – вполголоса приказал Максим сам себе, раскрывая первую брошюрку.

Мобильник сначала деликатно завибрировал, а через несколько секунд разразился полноценным сигналом. Долгов мысленно воздал хвалу сотовой связи и посмотрел на экранчик – высвечивался номер начальника пресс-службы.

– Да, Александр Вадимович.

– Так. Быстро одевайся. Я через пять минут заеду.

– А что случилось?

– Полный…

Трубка заткнулась. Босс дал отбой.

Максим с удивлением глянул на экран, на котором светилось: «Вызов длился 0:00:08». Он захлопнул крышку телефона и несколько секунд продолжал смотреть на ворох документов. После этого лихорадочно сгреб их в кучу, сунул в портфель и стал снимать с плечиков костюм.

В это время в гостиную приковылял Юра, приглаживая ладонью мокрые волосы. Он повел глазом, словно разбуженный конь, прицелился и в три шага оказался возле кресла. Плюхнулся в него, громко икнул и констатировал:

– Я в норме, Макс.

Долгов завязал галстук и туповато посмотрел на приятеля, словно не узнавая. Потом поморгал и хрипловато выговорил:

– Шеф звонил. Что-то случилось. Что-то очень неприятное.

– Ну и?…

– Пока отдыхай здесь, только не пей. Я позвоню.

Астафьев был лыс и сердит. Максим посмотрел сквозь тонированное стекло «БМВ» на пролетающие машины и спросил:

– Что все-таки случилось, Александр Вадимович?

Нахмурившись еще сильнее, Астафьев порылся в своем портфеле и перебросил ему на заднее сиденье свежий номер «Комсомолки».

– Вот, полюбуйся.

Долгов взял газету в руки и развернул. На передовице огромными буквами чернел заголовок: «Кто убрал претендентов на медали?» Пробежав глазами первые строки статьи, Максим оторопело поглядел на лысый затылок начальника и еще раз перечитал аннотацию.

Водитель противно погудел сиреной, и машина вырулила на разделительную полосу, объезжая пробку.

– Это правда? – Долгов оторвал глаза от статьи.

– Проверяют. Факты искажены, конечно, и цифры преувеличены. Но процентов сорок – достоверно. Еле успели тираж остановить, чтоб народ с ума не посходил. – Астафьев повернулся и показал глазами вверх: – Сам директиву спустил.

Максим переваривал услышанное. Просто мракобесие какое-то.

– Сколько? – спросил он наконец. Астафьев помолчал, прежде чем ответить.

– Около ста пятидесяти. Это уже точные, подтвержденные данные. Скорее всего – больше.

– Да это ж катастрофа! – выпалил Долгов. – Александр Вадимович, это же скандал международный!

Запиликал мобильный. Астафьев схватил телефон и придавил к уху:

– Да. А?… Знаю я! Мы через полчасика будем, сначала в Крылатское заедем… Что? Ладно.

Он дал отбой.

– Зачем в Крылатское? – тут же спросил Максим.

– Там одно из… – Он запнулся. – В общем, сам понял.

– Только в Москве?

– Нет, по всему миру. Если б лишь в России – церберы из МОКа нам бы уже башку отвернули.

Максим потер руками лицо, соображая.

– Это похищения или… убийства? – поинтересовался он через минуту.

– По всей видимости, похищения, – ответил Астафьев. – Ни одного тела не было обнаружено – ни останков, ни вещей, ни следов. Хотя гэбэшники могут не распространяться, они информацией, сам знаешь, как не любят делиться… И ни звонка, ни намека, главное! Выкупа никто не просит, требований не выдвигает… Прямо скажем, какой-то идиотизм. Бессмысленная попытка срыва Олимпиады. Я понимаю, если б устранили спортсменов одной страны – тогда можно было бы заподозрить политиков. Или людей, занимающихся каким-нибудь одним видом спорта, – тоже можно было бы зацепку поискать… Но ведь такое ощущение складывается, что без разбора… отсеивали.

– Разве такое возможно? Ведь что-то должно связывать людей, которых похитили? У организаторов преступления должен был быть хоть какой-то мотив.

– Мотив? – Астафьев вновь повернулся и посмотрел на Долгова каким-то рассеянным взглядом. Радужка одного глаза у него была светло-коричневая, а другого – зелено-голубая. – Мотив абсолютно не понятен.

– Но зачем тогда? – непонимающе пожал плечами Долгов.

– Мотива нет. А вот связь между исчезнувшими людьми все-таки есть. Просто ее не сразу видно.

– Удаляли сильнейших в своих видах спорта? – предположил Максим, чувствуя, что попал в точку. – Неужели газетчики не прогадали с заголовком, Александр Вадимович?…

Астафьев вздохнул и отвернулся. Пробормотал:

– Именно. Практически все эти спортсмены – претенденты на медали и призовые места.

* * *

Через оцепление возле велотрека в Крылатском их «БМВ» просочился не без труда. Расследование вели федералы, среди которых практически не было знакомых Астафьева. Мерзковато-вежливые люди в костюмах долго изучали удостоверения, заглянули в салон, попросили открыть багажник и лишь после этого пропустили.

– С кем бы мы могли поговорить о случившемся? – холодно спросил Астафьев, засовывая свою ксиву обратно в портмоне. – Хороший здесь?

Крепкий парень лет двадцати пяти почесал подбородок.

– Это руководитель управления информации, что ли?

– Да.

– Его нет. Он на другом объекте. Обратитесь вон к тому мужчине с коричневой папкой в руках. Его зовут Владимир Иванович. Он из пресс-службы МВД.

Последнюю фразу парень произнес с едва ощутимой ноткой презрения.

Астафьев кивнул и поднял стекло. Машина тронулась.

– Только косовороток не хватает. И черного воронка рядышком, – сказал Максим.

– Жлобы, прямо скажем, – выцедил Астафьев. – И снобы. Даже не знаю – чего в них больше.

Владимир Иванович оказался человеком общительным и несколько суетливым. Когда Астафьев с Долговым представились, он ловко похлопал себя по объемному животу и возмущенно развел руками:

– Это удивительно, что нас сюда вообще впустили! Демократия, блин горелый!..

– Со свидетелями разрешают пообщаться? – быстро спросил Астафьев, пресекая дальнейшие словоизлияния Владимира Ивановича.

– А о чем с ними разговаривать? – удивился тот. – Все как один твердят одно и то же. Нет, однозначно – люди мельчают.

Максим озадаченно почесал в затылке. Логики и обстоятельности мыслям Владимира Ивановича явно не хватало.

– А где свидетели?

– В здание зайдете и – направо, – тут же ответил Владимир Иванович, ничуть не обижаясь, что его перебивают. – И зачем их вообще сюда в такую рань приволокли?

– Спасибо. Всего доброго.

– И все-таки люди мельчают, – вслед Астафьеву и Долгову заявил толстый представитель пресс-службы МВД. – То ли было в девяностых – энергия ключом бьет, перемены, события, каждый день что-то происходит! А сейчас? Расслабуха. Скучный век…

Максим посмотрел на Астафьева, и тот вдруг усмехнулся, расправляя морщинки на лбу.

– Скучно ему. Ну и ну.

Они вошли в холл, огляделись. Лишь несколько федералов прохаживались возле лестницы – больше никого не было. Максим покачал головой, вздохнул.

Да что ж они, так и собираются держать комплекс закрытым? Сегодня старт Олимпиады, приготовить здесь все надо – через день уже первые заезды начнутся, а люди на работу попасть не могут. Дело, конечно, серьезное – шутка ли столько спортсменов в самый ответственный момент будто под землю провалилось, – но зачем остальным мешать? Перестраховщики фиговы.

Справа находилась дверь, за которой обнаружился коридорчик, ведущий в комнату допинг-контроля. Там и мариновали нескольких свидетелей.

Трое мужчин сидели на медицинской кушетке, покрытой светло-коричневым пледом, и тупо смотрели перед собой. Одеты они были более чем прилично, на запястьях красовались дорогие часы, в рукавах сорочек – золотые запонки. То ли их специально поместили в такие условия, чтобы особо не ерепенились, то ли чекистам было плевать на их манерность, но нувориши явно нервничали и чувствовали себя на кушетке не лучшим образом.

Возле стоматологического кресла, за столиком, сидел угрюмый мордоворот в строгом костюме, который шел ему так же, как горилле чепчик. Второй охранник стоял рядом с дверью, ведущей в соседний кабинет, в котором находился следователь. Свидетелей вызывали к нему по очереди. И зачем бедолаг сюда притащили, действительно? Неужто и впрямь психологическая уловка такая?

После короткой серии пререканий с охраной и очередной демонстрации корочек нас впустили к следователю, от которого вышла бледная дама, готовая, кажется, вот-вот грохнуться в обморок. Расспрашивать самих свидетелей не позволили.

– Здравствуйте. – Сухопарый следак поднял на секунду проницательные глаза и снова уткнулся в чистый лист бумаги. – А почему – вдвоем?

– Мы из пресс-службы олимпийского Оргкомитета, – сказал Максим, переложив портфель из одной руки в другую. – Разрешите?

Следователь еще раз вскинул на них взгляд.

– Садитесь, – наконец произнес он, видимо, убедившись, что зашедшие не представляют серьезной угрозы его четко расписанному по минутам служебному времени.

Астафьев нагло плюхнулся в здоровенное кожаное кресло, а Максим сел на стул напротив сухопарого. Он мельком окинул взглядом чекиста, отметив, что глаза у того красные и блестящие. Видать, служивого подняли посреди ночи, а может быть, даже оторвали от принятия горячительных напитков в приятной компании. Хотя второе вряд ли – запаха не чувствовалось.

– Вы можете рассказать, что здесь случилось? – спросил Астафьев. – Через десять часов открытие Олимпиады. Утечка информации, думаю, уже произошла, да и родные похищенных не будут молчать – всем рот не заткнешь. Через час, максимум два, мир будет знать об инциденте… м-м… инцидентах, и ни мы, ни вы не сможем этому помешать. Надеюсь, это вы понимаете?

Следователь с удовольствием откинулся на спинку кресла и потянулся.

– Ага, понимаю, – сказал он. Как-то по-человечески честно сказал – сразу захотелось ему верить. Хотя… сам черт не разберет, каким хитростям их там учат.

– В таком случае, – продолжил Астафьев, потрогав лысый затылок, – расскажите нам, до чего вы докопались. Мы должны быть готовы к тому, что начнется паника… Ну, может быть, «паника» – слишком громко сказано, но по крайней мере куча скандалов и народное недоумение нам всем обеспечены. Отменить торжественное открытие нельзя – этот денежно-людской маховик уже не остановить. Поэтому нужно подготовиться, чтобы в нужный момент дать объяснения. Не исключено, что это придется делать официальным лицам из нашего олимпийского комитета. Или из МОК – не важно. Все равно мы должны располагать информацией.

Следователь с интересом посмотрел на Астафьева и обронил:

– Вы что распинаетесь передо мной?

Максиму показалось, что шеф на миг растерялся. Но уже в следующую секунду Астафьев нахмурился и сердито буркнул:

– Вам показалось.

– Ну и замечательно. Так что вас конкретно интересует?

– Похищение спортсменки.

– Не факт.

– Простите…

– Не факт, что именно похищение. Правильнее будет сказать – исчезновение. – Следователь с силой потер красные глаза. – Она может быть убита, похищена. Также не исключено, что Басова Карина Сергеевна, 1989 года рождения, нежится сейчас на кроватке с каким-нибудь любвеобильным жиголо.

– Не смешно.

Следователь еще раз с хрустом потянулся и вдруг заорал, подаваясь вперед:

– А кому, бля, смешно?! В одной только Москве уже 24 случая исчезновения зафиксировано! И все потерпевшие – претенденты на золото или серебро! У нас оперов не хватает, чтобы на места выезжать! Думаете, охота все это дерьмо разгребать?! Пусть бы менты разбирались…

Максим заставил себя расслабить ладонь, в которой, сам того не заметив, стиснул ручку портфеля. Астафьев расстегнул пиджак и облокотился локтями о колени, подперев голову.

– Вы извините, – буркнул он. – Я понимаю, что вам тоже несладко. Но и с нас голову снимут при первой возможности.

Следователь слегка обмяк. Узор вен, вспухший на его туго обтянутом кожей лбу, постепенно пропадал.

– Давайте спрашивайте, что интересует, и выметывайтесь, – устало сказал он. – У меня работы полный воз.

– В двух словах обрисуйте картину исчезновения Карины Басовой.

Чекист посопел немного и постучал кривоватым пальцем по листку бумаги.

– Вчера вечером она возвращалась с тренировки, где задержалась слегка дольше обыкновенного. Возле раздевалки перекинулась парой слов с тренером – Филимоновой Татьяной Леонидовной, – судя по показаниям которой, вела себя естественно. После этого Басова проследовала к выходу, возле которого попрощалась с охранником. Он – последний, кто ее видел. Это было примерно в 21:18. Парня мы проверили – чист, как сопля младенца. Выяснилось, что он был немного влюблен в Басову, но без фанатизма. Психически абсолютно адекватен.

– Неужели ее никто не видел на улице? – удивился Максим. – Она же звезда все-таки – олимпийское золото четыре года назад в Пекине взяла.

– Дальше начинается самое интересное во всей этой истории, – продолжил следак. – У пропавшей есть приятель. Фатинков Олег Владимирович, 1983 года рождения. Они лямурничают уже около двух лет, живут, со слов родных, вроде бы в согласии. Фатинков всегда встречал ее с тренировок и в этот раз подъехал на служебную стоянку. Он несколько раз позвонил на мобильный Басовой, но тот был отключен. Тогда он позвонил Филимоновой – тренеру, помните? – спросил у нее, где Карина. Она сказала, что подопечная собирается и скоро выйдет. В это время Фатинкову по телефону сообщают, что его дед при смерти, и он, конечно, срывается и уезжает. Это происходит в 21:21. После этого Басову никто не видел, и ничего о ее местонахождении до сих пор не известно.

– Кто-то был у выхода из здания? – спросил Астафьев, глядя на свои туфли.

– Довольно много народа, как ни странно, – ответил следователь. – Но никто не видел Басову. И вот еще что примечательно: людей, которые могли теоретически оказаться на ее пути от комплекса до служебной стоянки, именно в это время кто-то или что-то отвлекло. Одному журналисту приспичило забраться в фургон, чтобы сменить объектив на фотоаппарате, второму позвонили из редакции и пропесочили так, что он забыл обо всем на свете, у нескольких водителей ни с того ни с сего замигали сразу все габаритные огни и запиликала сигналка, у помощника депутата, который тоже ожидал возле входа свою пассию, вдруг прихватило живот… На КПП при выезде со стоянки охрана видела, как выезжала иномарка, принадлежащая Фатинкову. Они подошли что-то у Олега уточнить и обратили внимание, что он был один.

– Чертовщина… – пробормотал Астафьев, поднимая наконец голову.

– Чертовщина не в этом, – жестко сказал чекист, взглянув ему в глаза. – Картина исчезновения – похожая во всех случаях.

У Максима похолодело внутри.

– То есть как – во всех? – прошептал Астафьев.

– Все спортсмены исчезли при схожих обстоятельствах. Никаких внешних признаков беспокойства с их стороны, поведение в рамках обычного, обмен несколькими ни к чему не обязывающими фразами с кем-то из знакомых… А затем на месте происшествия то же, что и здесь: что-то случается с людьми, заставляя их отвлечься и не замечать происходящего вокруг. Словно кто-то отводит глаза от пропавших объектов…

– Мистика… – не выдержал Долгов.

– Какая, на хер, мистика, – махнул рукой следователь. – Либо чертовски хитро реализованный план попытки срыва Олимпиады, либо бессмысленный, но чрезвычайно ловкий розыгрыш.

– Я бы за такие розыгрыши… – вставил Астафьев.

– Был, правда, один случай, когда исчезновение произошло при действительно странных обстоятельствах. Кубинские коллеги поделились. Пропал боксер Марио… как его…

– Киднелан, – подсказал Астафьев.

– Угу, точно… Вместе со всей сборной Кубы. Астафьев слегка присвистнул. У Максима отвалилась челюсть.

– Так вот, – продолжил чекист. – Сборная готовилась к вылету в Москву, ожидая своего чартерного рейса в аэропорту Гаваны. Неожиданно произошло… э-э… очень необычное природное явление: чайки со всего побережья собрались в огромную стаю и полетели в сторону терминала. Полчища птиц высадили толстые стекла и ворвались внутрь здания. Десятки жертв, ущерб материальный и прочее… Никто пока не может объяснить такое массовое безумие пернатых. Во время возникшей паники ребята и пропали. Вся сборная, представляете! Один тренер остался… Они и еще несколько пассажиров заперлись в сортире, куда чайки так и не смогли, к счастью, пробиться. И все пацаны будто сквозь землю провалились. Тренер говорит, что на минутку наклонился, чтобы привести в чувство женщину, потерявшую сознание, а когда разогнулся – никого из подопечных уже не было.

Следак замолчал, видимо, решив, что и так выложил слишком много информации. Тишина висела секунд десять. Нарушил ее Астафьев.

– Спасибо… Не знаю, как вас зовут.

– Павел.

– Спасибо, Павел. Мы пойдем.

– Позовите там одного из этих гусаков нафуфыренных, – попросил он, устало улыбнувшись. – Может, сознаются, кто украл олимпийскую чемпионку.

Плевок – очень ненавязчивая деталь вашего гардероба. Правда, только до тех пор, пока вы о нем не знаете. После обнаружения плевок начинает сильно раздражать.

Максим брезгливо стер смачную харчу со штанины брюк платочком. И когда успели, скоты? Ведь только от стоянки до входа в «Атлант» по улице прошел…

Журналисты уже знали о происходящих событиях и осаждали спортивный комплекс нестройными фалангами. ОМОН стойко держал оборону возле широких мраморных лестниц. Люди удивленно оборачивались, глядя, как десятки папарацци со штативами и «бетакамами» наперевес штурмуют здание.

Стоило Астафьеву выйти из машины, как к нему подлетели несколько журналюг и наперебой заорали:

– Можете ли вы прокомментировать исчезновение спортсменов?

– Скажите, что предпринимает Оргкомитет?

– Назовите точную цифру пропавших!

– Игры будут сорваны?

– Кто взял ответственность за содеянное?

– Есть ли сведения…

Долгов оставил шефа на растерзание акулам пера и, миновав ряды омоновцев, вошел в здание «Атланта».

Он уже давно работал здесь, но каждый раз – на входе – размах комплекса заставлял его сердце на миг замирать.

Главный холл был размером едва ли не с футбольное поле. Здесь располагались различные увеселительные заведения, залы отдыха, VIP-зона, службы регистрации спортсменов и даже небольшой кинозал на минус первом ярусе. Посреди холла вздымал струи фонтан – на гигантском прозрачном тетраэдре в брызгах воды блестели позолоченные буквы: «Citius, Altius, Fortius».

Обычно тут было очень людно в любое время суток, но теперь по залу прохаживались лишь несколько омоновцев, среди которых сновали члены Оргкомитета и техперсонал. Никаких посторонних.

Максим поднялся на второй ярус и зашагал по длинному коридору, плавно уходящему по дуге влево. Здесь людей было побольше – из кабинета в кабинет носились мелкие спортивные чиновники, юркими рыбками метались секретарши, пару раз чинно проплыли какие-то важные иностранные гости в сопровождении местных менеджеров… Жизнь кипела.

В кармане завибрировал телефон. Долгов, не глядя на дисплей, поднес трубку к уху.

– Да.

Голос Юрки Егорова был удивленным.

– Макс, я что-то не понял – мне весь день у тебя сидеть?

– Ты протрезвел?

– Ага.

Максим глянул на часы, ответил:

– В два часа ровно подходи к служебному входу. Попробую тебя провести, но ничего не обещаю – тут трудная ситуация…

Юрка посопел и поинтересовался:

– А что, это серьезно про спортсменов пропавших?

– Откуда знаешь?!

– Телевизор смотрю…

Максим выругался и дал отбой. Всё, блин, приехали! Теперь такая катавасия начнется!

Он толкнул дверь пресс-службы, чуть не расшибив очки подходящему с другой стороны Данилу Рыбалко. Молодой сисадмин отпрянул и выронил из рук стакан с чаем. Звон бьющегося фарфора на миг привлек внимание всех сотрудников. Долгов посмотрел на осколки и полуутвердительно спросил:

– Все плохо?

– Это какой-то кошмар! – тут же затараторила миниатюрная Маринка, высунув голову из-за монитора. – Уже шестнадцать жалоб пришло из разных стран! Нью-Йорк, Париж и Мадрид в бешенстве! Лондонский комитет пока молчит. И главное, они так преподносят факты, будто Москва во всем виновата! По всем телеканалам только и твердят о синдроме Кутилы-Завалдайского…

– О каком синдроме? – перебил Максим, глотая минералку прямо из бутылки.

– Ой, а вы разве не знаете? – воскликнула Маринка, уже по пояс высовываясь из-за монитора. – Какой-то ученый… то ли математик, то ли статистик… по фамилии Кутила-Завалдайский вывел формулу исчезновения спортсменов, согласно которой они пропадают по алфавитно-численному ряду… Я толком не поняла, но, кажется, пипл хавает!

– Только этого не хватало… – пробормотал Долгов, обходя чайную лужу, из которой Рыбалко выщипывал осколки чашки. – Марина, перешли мне все данные, что есть на текущий момент: краткий анализ активности СМИ, точное число пропавших к этому часу с краткими биографиями, отчет о реакции властей, как наших, так и буржуйских, и выкладки по этому самому синдрому Кутилы-Завалдайского. Только чтоб понятно было. Звонки на меня не переключай.

Он зашел в кабинет и захлопнул за собой дверь. Бросил портфель на стол, скинул пиджак, закрыл жалюзи, чтобы пробивающиеся солнечные лучи не отвлекали. Плюхнулся в кресло.

А хорошо все-таки свой кабинет иметь… Ну не свой, конечно, а Татьяны Мычиной, прозябающей на больничной койке с пневмонией, но все-таки.

Этой стервозной даме он зла, по большому счету, не желал – даже несколько дней назад навестил ее, притащив целый пакет фруктов и прочей дребедени. Но уж больно ведьма достала всех своими диктаторскими замашками. Насажали, бесспорно, человеку в детстве комплексов целую грядку, изнасиловали всей песочницей, но зачем же другим яду в тарелку подливать?…

Так, надо собраться с мыслями… Почему до сих пор не звонил отец?

Предок Долгова по мужской линии работал заместителем начальника отдела кадров в физкульке – так по старинке называли Федеральное агентство по физкультуре и спорту. Будучи солидным чиновником с деловой хваткой, он и поспособствовал тому, чтобы сын устроился в пресс-службу Оргкомитета игр.

В первое время коллектив на Максима смотрел искоса и, считая папенькиным сынком, избегал вести в его присутствии разговоры на щекотливые темы. Но парень довольно быстро утвердился, заслужил авторитет как исполнительный сотрудник, никогда не пользующийся протекцией отца и берущийся за самую нудную работу. Через некоторое время ему стали доверять, а впоследствии и уважать. Хотя… терпкое послевкусие излишней заботы все равно оставалось.

Максим достал мобильник и набрал номер бати – старик должен был знать о чиновничьих перипетиях, о ситуации в правительстве… Гудок. Абонент временно недоступен.

Так. Так…

Долгов врубил ноутбук и скачал почту. Открыл последнее письмо от Маринки со сводками, которые просил прислать. Оперативно девушка работает, далеко пойдет, наверное хоть и балаболка ужасная.

В задумчивости Максим повозил «мышкой» и, не удержавшись, открыл первым делом файл с описанием синдрома Кутилы-Завалдайского.

Углубился в чтение.

Со слов самого Петра Петровича Кутилы-Завалдайского, работал он в сверхсекретном Институте аномальной статистики на кафедре псевдослучайных чисел. Специализируясь на событийных флюктуациях, он без особого труда проанализировал данные о похищении спортсменов, полученные из утреннего выпуска новостей, пошарил в Интернете и вывел формулу, которая объясняла происходящее связью букв латинского алфавита и простых чисел. Дабы никто не покусился на его интеллектуальную собственность, Петр Петрович быстренько отправил заявку в патентное бюро. Ведь именно за это феноменальное открытие он собирался получить нобелевку…

Господи, это же какой-то трындец!

Максим крутанул колесико «мышки», листая документ. На следующих десяти страницах шли непонятные узоры формул.

Он поднял трубку и нажал на телефоне кнопочку «О».

– Марина?

– Да.

– Слушай, а этот бред Завалдайского проверяли другие специалисты?

– Ой, а вы не знаете разве? Конечно, проверяли! Чушь полнейшая. Этот Кутила уже четверть века состоит на учете в Кащенко!

Долгов даже зарычал от негодования.

– Что ж ты мне сразу не сказала?

– Так вы ж не спросили. А пипл хавает…

– Да класть мне с причмоком на этот пипл! – гаркнул Максим, всаживая трубку на место.

Он несколько раз глубоко вдохнул и шумно выдохнул, успокаиваясь. Закрыл файл и откинулся в кресле.

С ума, что ли, все посходили? Вокруг назревает крупнейшее международное потрясение, скандал небывалый, а они какими-то синдромами кутил-завалдайских занимаются. Болваны! Дурачье!..

Максим понимал, что сам не лучше – купился на фамилию и в первую очередь просмотрел именно этот идиотский материал. Тьфу!

Щелкнув пультом, он прислушался, как загудел под потолком кондиционер, и открыл следующий файл…

Картина вырисовывалась очень и очень плачевная.

По сообщению пресс-службы ФСБ, к одиннадцати часам утра по московскому времени пропало 228 спортсменов. Данные были неточные, так как не все страны спешили делиться информацией с Россией. Власти более двадцати государств уже официально заявили об отказе принимать участие в Олимпийских играх и отозвали своих спортсменов, прибывших в Москву. Правда, пока никто не решался открыто обвинять златоглавую столицу в попытке срыва спортивного мероприятия года, хотя косвенные намеки сыпались со всех сторон.

Российские власти покамест никак не отреагировали на скандальные события, не считая заявления президента Олимпийского комитета России, в котором говорилось, что ведется активная работа по выяснению причин трагедии и создана какая-то специальная комиссия по чрезвычайным происшествиям на Олимпийских играх… Ахинея для народа. На самом деле никто не знал, о чем говорить, и понятия не имел, как объяснить то, что творилось в мире большого спорта.

Зачем?

Этот вопрос висел призрачной гильотиной над всеми – начиная от высших звеньев власти, заканчивая последним алкашом-болельщиком.

Среди исчезнувших спортсменов были представители практически всех двухсот государств-участников. Лучшие среди лучших в своих видах спорта. Легкая атлетика и греко-римская борьба, стрельба из лука и фехтование, волейбол и плавание, бокс и спортивная гимнастика, настольный теннис и велотрек…

Зачем?…

Дверь открылась, и в кабинет зашел Астафьев, отвлекая Максима от размышлений.

– Прессуху надо готовить, – выдохнул шеф, расстегивая воротник рубашки.

– И кто будет выступать?

– Тифисов. Сверху говорят, пусть он – руководитель физкулька – пока отдувается.

– А толку-то, Александр Вадимович? Что он будет говорить?

Астафьев помигал разноцветными глазами и устало облокотился на стену.

– Вот нам с тобой, Максим, и нужно подумать – что он будет говорить.

В приемной послышались шаги, и тут же звякнул телефон. Не успел Долгов поднести руку к трубке, как дверь распахнулась, и на пороге возник мэр Москвы.

Он был взбешен.

Легкий летний костюм сидел безупречно, но виндзорский узел галстука был слегка ослаблен. На пунцовом лице проступили какие-то темные пятна, губы сжались в ниточку, лоб с высокими залысинами покрыла сыпь капелек пота. В правой руке он сжимал кепку, а в левой – свернутые в трубочку документы, крайне напоминая разъяренного Ленина на митинге. Не хватало только усов и остроконечной бородки.

– Ну, – выцедил мэр. – Кто-нибудь мне объяснит, почему столице надо краснеть перед иностранными педрилами?

Максим так и стоял, занеся руку над телефоном, который уже перестал звонить. Бледный Астафьев дрогнувшими пальцами застегнул воротник рубашки и как-то картинно опустил руки по швам.

– Где президент Оргкомитета? – взревел мэр.

– По коридору. Третий кабинет налево, Михаил Юрьевич, – выдавил Астафьев.

Мэр удивленно посмотрел на Александра Вадимовича и наконец выдохнул. Цвет его лица сразу приобрел человеческий оттенок.

– А вы тут кто? – тупо спросил он, вытирая кепкой пот со лба.

– Мы прессуху обсуждаем… С Максом, – ляпнул Астафьев, продолжая стоять по стойке «смирно».

Михаил Юрьевич в недоумении оглянулся на телохранителя, маячившего за спиной, и уточнил:

– Мы где?

– Пресс-служба, – коротко ответил телак.

– А на кой хер мне эта пресс-служба сдалась?! – снова взорвался он и стремительно вышел из кабинета.

Дверь за мэром закрывалась медленно, скрипя. Когда она наконец коснулась «собачкой» косяка, Астафьев быстро захлопнул ее, щелкнул замком, прошелся по кабинету туда-сюда и сел на подоконник. Солнечный лучик, просочившийся сквозь жалюзи, тут же отскочил оранжевым бликом от его лысого черепа.

Некоторое время тишину нарушало лишь гудение кондиционера. Казалось, что даже щебетание Маринки за дверью притихло.

– Водка есть?

Максим вздрогнул и вышел из ступора. Посмотрел на шефа, сказал хрипло:

– Есть.

– Налей. – Астафьев помолчал, глядя в пустоту. Потом добавил: – Налей и отойди.

 

Глава третья

Олимпийский огонь побывал в 25 странах, а протяженность маршрута международной части эстафеты составила около 73 тысяч километров. В течение двух с половиной месяцев огонь путешествовал по планете на борту авиалайнера «Олимпия», непосредственно же в руках факелоносцев он проделал путь в полторы тысячи миль.

На последних этапах в силу известных причин пришлось заменить нескольких спортсменов, которые должны были нести факел. И теперь оставались считанные минуты до того, как пламя вспыхнет в огромной чаше, ознаменовав тем самым начало XXX летних Олимпийских игр…

Том Линграв бежал по асфальту и гордо нес перед собой пылающий стержень. Он чувствовал необычайный прилив сил, он был счастлив, что прикоснулся к сакральной стихии – к огню, который в течение тысячелетий был не только символом Олимпиады, но и символом жизни. Справа и слева, за ограждениями, что-то кричали люди, собравшиеся поглазеть на этот участок эстафеты, но Том едва ли слышал рев толпы. Едва ли видел следующего бегуна, который должен был через сто метров принять у него факел.

Он нес огонь…

Ярославское шоссе и часть МКАДа от Альтуфьевского до Щелчка были перекрыты уже с часу дня. После четырех практически полностью остановилось движение гражданского транспорта на северо-востоке Москвы – машины уступили место миллионам людей, текущим живыми потоками по улицам. Специальная линия мини-метро, соединяющая олимпийскую деревню и главную площадку игр – спорткомплекс «Атлант», – была перегружена.

Столица на время проведения Олимпиады мобилизовала пожарные расчеты из ближайших областных городов, так как собственных команд могло не хватить. МВД выделило 37 тысяч милиционеров для обеспечения безопасности гостей и участников соревнований: 15 тысяч сотрудников работали непосредственно на спортивных объектах, 3 тысячи занимались обеспечением безопасности гостей, еще 19 тысяч – охраной правопорядка в городе. Подразделения МЧС и ФСБ работали в усиленном режиме, несколько воинских гарнизонов готовы были в любой момент подняться по тревоге. Полк спецназа охранял прилегающие к «Атланту» кварталы.

Двадцать мировых лидеров, приглашенных на открытие, уже находились в Москве и в правительственных вертолетах направлялись к спорткомплексу.

Город превратился в гигантский муравейник.

Событиям такого масштаба не смогла помешать даже пропажа трехсот сильнейших спортсменов мира…

Астафьев задерживался. Он позвонил несколько минут назад и сказал, что стоит в пробке на проспекте Мира.

Максим, проклиная все на свете, продолжил размещение прессы на стадионе. Блитчеры для аккредитованных журналистов, коих набралось более девяти с половиной тысяч, были установлены в 17-м и 18-м секторах. Больше всех наглели американцы и европейцы – они беспардонно оттесняли коллег из других стран, пытаясь занять лучшие места. Цивилизованные люди на глазах превращались в базарных торгашей.

– Четвертый канал не пускают с восточного! – крикнул сотрудник отдела новостей Артем Панов, подбегая к Долгову и буквально выхватывая у него бутылку с минералкой.

– Аккредитованы?

– Да.

– Так в чем проблема?

– В последний момент выяснилось, что они посеяли бейджики. Пришлось временный пропуск делать, но на нем нет подписи секретаря Оргкомитета. Где теперь его сыщешь?…

Сдвинув Панова мощным плечом, к Максиму приблизился грузный Тсандер.

– Прессуха президента будет? – спросил он, почесывая крючковатый иудейский нос.

Максим оторвал взгляд от очередной заявки и осоловело глянул на Тсандера.

– Президента чего?

– Российской Федерации, – пожал плечами невозмутимый еврей.

Максим еще некоторое время смотрел на него, соображая. Потом наконец ответил:

– Это к управлению информации администрации президента. Не наш профиль…

Тсандер двинул густыми бровями и уплыл в шкворчащую толпу.

– Так что с четвертым каналом? – напомнил о себе Артем, возвращая минералку.

– Что с ним? – тупо спросил Максим, чувствуя, что кумекает все хуже и хуже.

– Не пускают. С восточного. Вот, запрос передали – Астафьев должен завизировать.

– Давай сюда…

Долгов взял отпечатанный на принтере листок, пробежал глазами и черкнул: «Проход на территорию комплекса разрешаю. И.о. начальника пресс-службы олимпийского Оргкомитета М.А. Долгов».

– Опомнились, мать их, – буркнул он. – Теперь хрен знает – пустят их с моей визой или нет. Сами виноваты.

Панов схватил листок и убежал.

Лежать здесь было удобно. Хорошая попалась позиция – прямо под куполом спорткомплекса, в трех метрах левее одной из стоек с двухкиловаттными прожекторами: никто против света не заметит. А отсюда все поле видать, как на ладони. Президентская трибуна в том числе. Единственная проблема – от прожекторов нестерпимо веет жаром.

Черниловский подергал правым локтем, примеряясь, устраивая его поудобнее на поролоновой подушечке. СВД-У – отличная винтовка: массивная, спокойная, не выкидывающая финтов в самый неподходящий момент. На самом деле – это лишь слегка модернизированная эсвэдэшка. Старая добрая СВД, которая всегда считалась самым надежным приятелем снайпера.

«Чернило, как слышишь?» – раздалось в правом ухе.

«Нормально, Гора. Я веду правый край?» – шепнул капитан ФСБ Черниловский в крошечный микрофон, торчащий на кронштейне возле щеки.

«Так точно. Дело знаешь. Там пасет наш парень из девятого. Серый однобортный пиджак с четырьмя черными пуговицами, на верхней губе две родинки. Глянь. Видишь?»

Черниловский приложил глаз к резиновому амортизатору прицела и слегка повел стволом. Ответил:

«Вижу».

«Если начнет теребить подбородок – готовься».

«Понял».

«Как позиция?»

«Отличная. Только жарко от фонариков этих».

«А ты думал, в сказку попал, Чернило?»

«В быль».

Координатор отрубил связь.

Капитан еще раз проверил устойчивость правого локтя на поролоновой подушечке и с неприязнью покосился на гудящую гроздь прожекторов. Ну и жарят, заразы.

На трибуну Максим вышел только спустя полтора часа после начала церемонии открытия, когда последний участник эстафеты уже бежал по дорожке стадиона, сверкая искоркой факела перед собой. Долгов был выжат досуха.

Астафьев так и стоял в пробке – во время последнего звонка шеф выругался в трубку таким восьмиэтажным матом, что Максиму стало не по себе.

На поле девушки с цветными полотнами образовали исполинские узоры: олимпийские кольца и логотип нынешних игр – схематично изображенный человек с высоко поднятой рукой, в которой полыхает сгусток огня.

Трибуны встречали бегуна истошным ревом, над открытым куполом «Атланта» взлетали в чистое голубое небо тысячи сверкающих капель салюта. Над стадионом громыхала торжественная музыка, сквозь которую пробивался голос диктора, произносящий по-русски какую-то пафосную речь; после каждой фразы другой голос – женский – переводил сказанное на английский.

За торжественной церемонией открытия в прямом эфире наблюдали около двух с половиной миллиардов зрителей из 200 стран.

На огромном экране, установленном в западном конце арены, мелькали кадры: то показывали счастливого бегуна с факелом, то президента России, с озабоченным видом наблюдающего за происходящим, то сотни девушек, которые замерли на поле, держа над собой разноцветные куски материи, то улицы Москвы, запруженные народом…

Максим устало опустился на свое место, потер руками горящее от напряжения лицо и усмехнулся, еще раз охватывая взглядом все великолепие, вершащееся вокруг. В груди трепыхалось чувство гордости за свою страну, за город, в котором он родился и вырос, за народ, сумевший благоустроить столицу и не упасть в грязь лицом перед миром. И все же рядом с этим возвышенным огоньком тлело чувство обиды.

Ведь никто из этой ревущей массы уже и не помнил, что сегодня утром они искренне сокрушались и негодовали из-за таинственного исчезновения спортсменов…

Музыка стихла, выпуская на первый план громоподобный голос толпы. Российский легкоатлет добежал до лестницы, ведущей к олимпийской чаше, и принялся пружинисто взбираться по ней вверх.

Максим находился метрах в двадцати от этой лестницы, практически на уровне площадки, на которой стояла чаша с горючим. Он встал и вытянул шею, чтобы лучше видеть. Спортсмен пробежал уже практически половину пути, когда мобильник Долгова завибрировал.

– Да, Александр Вадимович, – проорал Максим, стараясь перекричать гул толпы.

– Всё, прорвались! Через пять минут буду на месте! Что там, Макс?

– Сейчас зажигать будут!

– Эх, блин! Всю жизнь ведь мечтал посмотреть… Астафьев отключился.

Спорстмен взбежал на площадку, держа факел высоко над головой. Видно было, что атлет невообразимо волнуется и пытается это скрыть.

До чаши оставалось метров пять.

Стадион замер.

На огромном экране сменялись картинки, на которых люди из различных городов и стран ждали торжественной минуты начала XXX летних Олимпийских игр в Москве.

Российский спортсмен сделал шаг в сторону чаши. Максим слышал, как факел потрескивает в его руке.

Стадион ждал.

Мир ждал.

Легкоатлет шагнул еще раз…

– Это не принадлежит вам.

Голос басовитым эхом разнесся над притихшим стадионом. Переводчица инстинктивно повторила фразу по-английски.

Спортсмен с факелом обмер.

Десятки тысяч голов разом повернулись к президентской трибуне, на которой был установлен микрофон. Там возникла какая-то суета: между высокопоставленными чиновниками мелькали фигуры людей в черных камуфляжах с желтыми буквами «ФСБ» на спинах, зрители с близлежащих трибун слегка отпрянули, благоразумно полагая, что так меньше шансов угодить под рикошетящую пулю снайпера, президента прикрыли сразу несколько телохранителей и потихоньку оттесняли его в сторонку.

Над стадионом пронесся недовольный гомон. Практически все зрители поднялись со своих мест, чтобы получше разглядеть, что происходит в VIP-зоне.

Возле президентской трибуны неожиданно началась сутолока, несколько оперативников буквально отлетели в стороны, раскидав зрителей и проломив кресла.

Локоть удобно лежал на поролоновой подушечке.

Черниловский выхватил в перекрестие прицела голову одного из нападавших и плавно нажал на спуск.

Щелк.

Осечка.

Вот тебе и надежная СВД-У…

Капитан стремительно передернул затвор и снова припал глазом к прицелу. На трибуне уже началась паника, и найти цели стало гораздо труднее. Мельтешили телаки, спецназовцы, политики.

Спокойно, без лишних движений…

Он неторопливо поводил стволом из стороны в сторону. Вдруг толпа расступилась, точнее… ее будто разметало в стороны!

Взрыв?… Не похоже.

На образовавшемся пустом пространстве стояли человек десять… Черниловский быстро пересчитал. Нет, одиннадцать: семь мужчин и четыре женщины.

Теракт! – вспыхнуло в голове.

«Чернило! Снимай двух баб! Справа!» – заорал наушник голосом командира.

Капитан прицелился в светловолосую женщину и надавил на спуск. Машинально перевел перекрестие на следующую цель… И только после этого осознал – снова осечка!

Передернул затвор.

Прицелился.

Спустил курок…

Щелк.

«Гора! Я Чернило! У меня, кажется, боек полетел!» – крикнул он в микрофон, отстегивая магазин и проверяя патроны.

Эфир помолчал. Через некоторое время голос командира звякнул:

«Еб твою мать! У всех полетел…»

Стадион постепенно охватывала паника. Многие зрители, толкая друг друга, густыми сгустками потекли к выходам.

Максим с ужасом наблюдал, как группа террористов идет к площадке с чашей, на которой так и продолжал стоять российский спортсмен с чадящим факелом в руке. Почему не стреляют снайперы? Ведь они должны контролировать подобные ситуации!

Спецназовцы пытались подойти к террористам, чтобы сбить их с ног, обезвредить, уничтожить… Но здоровенные мужики разлетались в разные стороны, словно кутята, натыкающиеся на невидимую стену. Обман зрения? Какие-то новейшие технологии?

Соседи Максима стали перелезать через спинки кресел, завидев, что оказываются на пути людей, идущих к чаше. Тут же образовалась давка.

Кто-то сильно пихнул Долгова в бок локтем. Несколько репортеров, пытаясь опередить друг друга, свалились в проход и покатились по ступенькам, ломая ноги и руки, прямо над ухом истошно завизжала какая-то девчонка.

– Уважаемые зрители! – разнеслось над залом. – Просьба соблюдать спокойствие! Ситуация под контролем сотрудников МВД и спецслужб!

Паника сразу же усилилась.

Прямо под ноги Максиму упал ничком спецназовец. Никаких видимых повреждений заметно не было, но он явно был без сознания.

Внизу на поле появились люди в военной форме.

В небе раздался клекот вертолета.

Долгов, стараясь дышать ровнее, попытался протиснуться через плотный вал скатывающихся вниз людей, но был грубо вышвырнут обратно. Он ударился животом о подлокотник кресла и принялся хватать ртом воздух.

Зазвонил мобильник.

– Да! – задыхаясь, рявкнул Максим.

– Макс! Ты где? – Голос Юрки Егорова, которого Долгов провел в гостевой сектор, как и обещал, был растерянным. – Это теракт?!

– Откуда я знаю! Наверное… Дуй к выходу! Максим дал отбой.

Террористы тем временем уже дошли до площадки с чашей и остановились в нескольких шагах от нее. Факелоносец наконец вышел из ступора и бросился вниз по ступенькам, резво перепрыгивая через спины удирающих зрителей. Отовсюду слышались сдавленные вопли – наверняка в образовавшейся давке немало людей уже погибло…

– Мы не собираемся взрывать себя, – снова разнесся голос над стадионом. Максим, держась за ушибленный живот, поднял голову и увидел в руке одного из террористов радиомикрофон. – Мы не террористы.

120-тысячный «Атлант» стремительно превращался в гигантскую мельницу, готовую принять в свои живые жернова любого зазевавшегося. Люди бежали к выходам, топча себе подобных на пути. Отряды военных и спецназа не справлялись с бушующей толпой.

Максиму тоже удалось спуститься метров на пятнадцать вниз, прежде чем он почувствовал, как все мышцы тела расслабляются.

Махом.

Будто перебили позвоночник.

Движения замедлились, мысли подернулись пеплом безразличия и спокойствия, уши заволокла густая тишина. Пришлось остановиться, чтобы не упасть. Люди, бежавшие рядом с ним, тоже дернулись, будто нечто застопорило их бег, и принялись медленно поворачиваться к чаше, в которой так и не загорелся огонь.

«Это конец…» – мелькнуло где-то на краю сознания.

– Выслушайте.

Голос был спокойным, уверенным, подчиняющим. Такой заставляет идти на смерть, радостно улыбаясь. Такой голос не терпит возражений.

Массовый гипноз?

Морок спал так же быстро, как нахлынул.

Двигаться не хотелось…

Максим поморгал и с удивлением обнаружил, что все вокруг стоят и смотрят на людей возле чаши. Его взгляд будто пронесся над трибунами: и зрители, и спецназовцы, и солдаты, и пожарники, и политики, которых не успели вывести, и ошарашенные снайперы под куполом – все замерли в ожидании.

Творилось что-то невозможное…

Над «Атлантом» висела гробовая тишина. Лишь где-то вдалеке трещал вертолет и плакал ребенок.

Их было одиннадцать.

Вперед вышел высокий, широкоплечий мужчина в свободном свитере и светлых джинсах. Изображение незамедлительно появилось на гигантском экране, так что любой желающий мог разглядеть его внешность. Лицо широкое, с ярко выраженными скулами и мощным носом – скорее красивое, чем нет. Взгляд черных глаз пронзительный и прохладный. Не холодный, от которого бросает в озноб, а именно прохладный – заставляющий постоянно ощущать неприятный сквознячок возле сердца. Волосы тоже черные, не длинные, чуть кудрявые.

Остальные десять остались стоять возле чаши. Никто не попытался на них напасть. И почему-то Максиму показалось, что так нужно.

Снова гипноз? Вроде бы не похоже…

Мужчина поднял брошенный легкоатлетом факел и поглядел на его потухший конец. Вздохнул и, кажется, сочувственно поцыкал зубом.

Максим потряс головой, стараясь привести мысли в порядок. Если не гипноз, не внушение, не какой-то наркотик, распыленный в воздухе, – почему так резко прекратилась паника? Такое ощущение… это напоминает… трудно сформулировать… Будто кто-то моментально «выключил» страх.

Никто не успел заметить, как мужчина поджег факел. По стадиону лишь прокатился легкий вздох – пламя вспыхнуло слишком внезапно, отобразившись на огромном экране.

Мужчина посмотрел на огонь и поднял факел над головой. Жест получился зачаровывающий.

– Это вам не принадлежит, – сказал он в микрофон. Женский голос повторил фразу по-английски. Стадион недоуменно молчал.

– Огонь! – крикнул мужчина. – Сколько тысячелетий вы пользовались этим даром, который попал к вам по досадной ошибке?

Стадион затаил дыхание.

– Вы не сумели сами его добыть, в ужасе убегая от молний и пожаров. Вам его подарил глупец, решивший, что пришло время.

Ропот пронесся по трибунам несмелым ветерком.

– А теперь, – прогремел мужчина, держа искрящий факел над собой, – настал миг истины. Попробуйте доказать, что вы достойны этого преждевременного дара!

Максим завороженно смотрел на гиганта, вознесшего пламя в предзакатное небо, и все внутри него рушилось от жуткого предчувствия. Словно нечто давным-давно усопшее всколыхнулось в памяти. Не в его памяти и даже не в памяти отцов и дедов… Всколыхнулось это в глубине прошлых веков, в прахе давно истлевших могил, в огненном вихре сотен человеческих поколений.

Он действительно не террорист.

– Зевс… – прошептала девушка, стоящая рядом. И мысли стадиона стали словом.

Словом, полетевшим волной по трибунам.

Волной, срывающей души в пропасть животного ужаса.

Ужаса времен…

Боги вернулись.

– Вижу, вы узнали меня, – удовлетворенно сказал мужчина, когда разноязычная волна докатилась до него. – Вот теперь и поговорим. Кстати, снайперы и прочие любители пострелять… Можете не пыжиться – порох в патронах все равно не вспыхнет.

Все слова исправно переводились на английский, и дрожащий женский голос повторял их.

Стадион потрясенно молчал. Толпа еще не осознала – дурят ее или нет.

Максим, отвалив челюсть, смотрел на олимпийского бога, поднявшего факел ввысь. Мозг современного человека напрочь отказывался верить в мифологическую чушь, якобы предстающую перед ним, но сердце нашептывало совсем о другом…

– Похоже, вы не верите, что встретились с богами, – усмехнулся мужчина, назвавшийся Зевсом. Обернулся и позвал: – Гефест.

Вперед, прихрамывая, вышел старик и исподлобья посмотрел на Зевса. В его взгляде пылал огонь самого неба.

«Чернило, ты материалист?» – спросил капитана Серега Бережной, майор, с которым они вместе участвовали не в одной операции.

«Теперь не знаю», – ответил Черниловский, потроша очередной патрон и глядя, как вместо пороха из гильзы сыплется какая-то невесомая труха.

«Сон, наверное…» – предположил Володя Ларионов.

«Отставить болтовню! – рявкнул командир в самое ухо. – Вы солдаты, а не святоши. И не важно, кто противник. Если будет нужно – станете богоборцами, мать вашу!»

Черниловский зарядил патрон в магазин, вставил его в приемник, передернул затвор и, направив ствол в небо, спустил курок.

Щелк.

Осечка.

Крепко выругавшись, он отбросил винтовку. Поролоновая подушечка отскочила в сторону, и правый локоть больно стукнулся о шершавый бетон.

Зевс подождал, пока Гефест встанет рядом, и произнес:

– Мы изучили историю вашего общества. К настоящему времени вы, люди, уже должны были научиться жить без огня. Уровень технического прогресса планеты столь высок, что такой процесс, как горение, вам теперь вовсе ни к чему. Преждевременный дар исчерпал себя.

Стадион возмущенно загудел, начиная понимать значение сказанных слов. В небе появилась черная клякса вертолета.

– Но мы не отнимем у вас огонь. Мы снисходительны, – продолжил Зевс, окидывая властным взором тысячи людей. – Вы будете бороться за право и дальше обладать божественной искрой. Не зря мы пришли именно сегодня, именно сюда. Вы отстоите огонь в спортивных состязаниях – наша команда против вашей. Боги против людей. По-моему, вполне честно.

Стадион вновь притих. Слишком нелепо звучали эти слова.

Или слишком страшно?

– Мы проведем необычные Олимпийские игры, которые вы запомните навсегда! – прогремел Зевс. – Вы можете выставить самых лучших спортсменов против нас. Одиннадцать видов состязаний. Никакого жюри – победа будет очевидна для всех, видна невооруженным глазом, ибо нельзя спутать, кто разорвет грудью финишную ленту. Это зримо. Никакого обмана.

До Максима постепенно начинал доходить смысл бешеного водоворота событий сегодняшнего дня. Если на миг допустить, что вокруг – не какой-то сумасшедший розыгрыш невиданного размаха, то все сразу становится на свои места. Человечество может выставить команду из самых лучших спортсменов. Без проблем! Все честно! Только одна маленькая загвоздочка – все лучшие исчезли…

– Если вы одержите вверх, – сказал Зевс, – то человечество сможет владеть огнем и дальше. Но в случае нашей победы мы его заберем. Навсегда.

Стадион молчал.

– Мне прекрасно понятно ваше сомнение. – Зевс рассмеялся. И мурашки пробежали по спине Максима от этого смеха. – Поэтому я докажу, что все, что вы услышали, – правда. И слова, сказанные здесь, – истинны.

Кажется, на президентской трибуне вновь появился глава государства в окружении правительственных чиновников и сотрудников ФСБ.

– Сейчас, дабы рассеять сомнения скептиков, мы ровно на пять минут заберем огонь с вашей планеты, – провозгласил Зевс. – Видимо, вы не до конца осознаете, как много он для вас значит…

– Психи! – выкрикнул кто-то из толпы. – Да они же просто душевнобольные ублюдки!

Зевс улыбнулся.

И стадион вздрогнул от этой улыбки.

– Гефест…

Хромой старик вздохнул и медленно повернул голову. Посмотрел на факел и хрипло прошептал:

– Аиннулви-куа… Пламя мгновенно погасло.

И что-то неуловимо изменилось в мире людей…

* * *

Через минуту после взлета у «Боинга 757–200» авиакомпании «Аэрофлот», совершающего рейс номер 2745 Москва – Париж, внезапно отказали оба двигателя. Самолет вздрогнул и начал заваливаться на правое крыло. Командир экипажа уставился на приборы и машинально двинул рычаг тяги вперед.

– Твою мать! Димка, глянь гидравлику! – крикнул он.

– В норме, – отозвался второй пилот.

– Закрылки на двадцатку!

– Мы валимся, Санек! Двигло – навзничь! Я никогда не думал, что могут сразу оба…

Командир перевел остекленевший взгляд на помощника, затем на альтиметр.

– Шереметьево! Говорит борт 2745! Отказ обоих двигателей! Бля!.. Высота пять сотен! Мы топором падаем!

– ТКАС взбесился!

«Диспетчер – борту 2745, – раздался надрывный голос в наушниках. – Мужики, вы ж над жилыми кварталами уже! Тяните до Лосиного, иначе тысяч пять загубите, не меньше! Или ПВО собьет на хрен!.. Что?! Четвертый, подтвердите информацию! Как это – все разом?! Звони Денисычу…»

Голос диспетчера оборвался.

Сердце командира экипажа Александра Остапенко колотилось так, что казалось, ребра сейчас потрескаются. Он работал в гражданской авиации уже более десяти лет и не одну тысячу часов налетал на «Тушках» и «Боингах», чтобы суметь признаться себе – машина вместе с двумя сотнями пассажиров на борту обречена. Теперь главное – довести 115 тонн дюраля и керосина до относительно безлюдного парка Лосиный остров. Чтобы не свалиться на жилые здания. Чтобы хоть как-то уменьшить коэффициент греха, который он, хотел того или нет, уже взял на душу.

Под фюзеляжем мелькнул МКАД, потянулись струны московских улиц.

Остапенко снял наушники.

Дверь открылась, и в кокпит сразу ворвался истошный визг пассажиров. На пороге стояла Надюшка – молоденькая стюардесса с забавно съехавшей на затылок пилоткой. Это, кажется, был ее второй или третий рейс. Совсем девчонка.

– Мы падаем? – как-то слишком спокойно спросила она, глядя на проносящиеся под брюхом «Боинга» крыши домов.

Командир пробежал непослушными пальцами по нескольким сенсорам, опуская закрылки на максимально допустимый угол, и ответил:

– Да, Наденька, падаем. Успокой пассажиров как-нибудь. Если сможешь…

Стюардесса угловато развернулась и вышла.

– Саша, мы не дотянем до лесополосы, – сказал Дмитрий Бурлаков, второй пилот. – Глянь на высоту.

Командир сжал кулаки так, что костяшки побелели.

– Дотянем! – заорал он, сплевывая прямо на приборную панель. – Элероны! Крен, ебить его, держи! Тангаж!

Огромная туша самолета уже неслась на высоте двадцатого-тридцатого этажа, создавая за собой зону сильной турбулентности, в которую затягивало антенны, провода, куски жести и рубероида с крыш. Многотонный смертельный болид продолжал заваливаться на правое крыло, несмотря на старания пилотов. Десятки тысяч пешеходов с ужасом задирали головы и инстинктивно пригибались, ощущая всем телом вибрацию воздуха.

Прямо по курсу лайнера возник гигантский спорткомплекс «Атлант», в котором как раз сейчас проходила торжественная церемония открытия Олимпийских игр.

– Господи… – сказал Остапенко. – Господи боже мой… хоть ты помоги… Хоть бы ракету в хвост пустили… Хотя все равно – обломки…

– Это ж больше ста тысяч…

– Дави из этой банки все, что можно! Главное теперь уйти хоть чуточку левее и дальше! Валим закрылки на максимум!

В кабину снова вошла Надюшка и стеклянными глазами уставилась на приближающиеся трибуны.

«Боинг» вздрогнул и накренился. В пассажирских салонах вещи полетели со своих мест, больно стукая оцепеневших от ужаса людей. Не пристегнутые стюардессы повалились на пол, хватаясь за углы, подносы с закусками и напитками съехали со стоек и едва слышно звякнули. Крики и стоны заглохли, не в силах пробиться сквозь нарастающий гул рассекаемого за бортом воздуха…

ПВО почему-то до сих пор бездействовало.

Если б пилоты знали, что 30 тонн топлива при катастрофе все равно не воспламенятся, им, пожалуй, стало бы немного легче.

Но они этого не знали.

Факел потух, и к толпе вернулось чувство страха. Стадион словно очнулся после кратковременного наркоза.

Спустя несколько секунд погасли прожектора.

На поле смешались девушки, кидающие разноцветные тряпки и разбегающиеся в разные стороны. Узор олимпийской символики быстро расплылся.

Трибуны взревели тысячами голосов, обезумевшие люди бросились к выходам, не разбирая дороги. Тут же возникла дикая давка, в которой восторжествовал первобытный закон: выживает сильнейший. Стоило кому-то расслабиться, и его тело сминали сотни других.

Толпа отдалась в шальные объятия паники.

Толпа перестала жалеть женщин и детей…

Милицейский вертолет, круживший над стадионом, вдруг потерял управление и стал стремительно падать прямо на плотную человеческую массу. Где-то высоко нарастал басовитый гул, словно нечто колоссальных размеров приближалось на огромной скорости.

Завидев падающий геликопер, толпа вконец осатанела.

Многие люди умудрялись выбраться наверх и прыгать по головам, но путь этих выскочек был недолог. Их хватали за ноги и втягивали обратно в клокочущую бездну.

Толпа, словно радиоактивный металл, достигла критической массы и теперь выплескивала тераватты энергии.

Толпа превратилась в страх.

Визг, плач, вой, ор, стоны, ругань – все смешалось в едином жутком гомоне многоликого живого организма.

Гул с каждой секундой становился все сильнее. Вибрация стала уже осязаема.

Вертолет, крутясь, опускался все ниже…

Лишь боги спокойно стояли на площадке возле чаши, так и не воспылавшей олимпийским огнем.

Зевс равнодушно наблюдал за людской мясорубкой, а Гефест, прихрамывая, подошел к скамеечке и уселся на нее. Старик достал из кармана жилетки кулек с семечками и принялся небрежно лузгать их, сыпля кожурой себе на штаны.

– Гляньте, как мучается, – усмехнулся Зевс, одергивая свитер. – Эй, ты что, дурак? Нет огня, сказали же!

Растрепанный мужик уставился на бога, округлив и без того безумные глаза. Он пробормотал что-то по-немецки, отвернулся и принялся вновь щелкать зажигалкой, пытаясь прикурить сломанную сигару.

– Настырный, – сказала полная длинноволосая женщина, становясь рядом с Зевсом. – И подлец вдобавок. Тридцать четыре раза жене изменял. Ну не сволочь?

– Гера, заткнись. Тут вон какой трындец творится, а ты – про брак.

– Одна из основ их общества, между прочим. И перестань материться! Раз уж мы решили говорить по-русски – будь добр, не злоупотребляй недостатками этого языка.

– Могу как ответственный за искусство поспорить с этим утверждением, – чинно произнес симпатичный юноша, становясь рядом. – Мат – символ высокоразвитого языка.

– При чем здесь это, Аполлон… – Гера неопределенно взмахнула пухлой рукой. – Язык – не искусство, а средство коммуникации.

Зевс брезгливо поморщился, взглянув на свою супругу, и крикнул что-то. Его слова потонули в гуле, который достиг к этому моменту своего апогея…

Земля под ногами задрожала, воздух на мгновение будто сгустился, и над кромкой спорткомплекса «Атлант» пронеслась исполинская туша самолета.

«Боинг» снес крылом падающий геликоптер. Раздался хлопок, грохот, и в вышине разлетелись металлические осколки. На людей полетели части крыла, остатки вертолета, какая-то пыль, хлынул дождь из керосина.

Толпа с удвоенным энтузиазмом принялась утрамбовываться в арки выходов.

– Ба-бах, – прокомментировал Гефест, сплевывая кожуру на штаны. Он взял зернышко и с любовью поглядел на него. – Какая все-таки прелесть эти подсолнухи. Просто чудо селекции.

Через миг за стенами стадиона раздался оглушительный треск, словно разом сломали десяток тысяч досок, и гул рассекающего воздух самолета стих, вновь уступая место стенаниям рассасывающейся человеческой массы.

– Дотянул до леса, – сказала ослепительной красоты девушка, ласково погладив Зевса по голове. – Удачливый пилот.

Зевс покосился на нее, и в глазах бога мелькнуло что-то отдаленно напоминающее нежность. Гера подбоченилась и приготовилась отшвырнуть нахалку от мужа, но ее оттеснил парень в смешной шляпе. От юнца несло спиртным.

– Афродита, – обратился он девушке, складывая морщинки на бледном лбу в сердитый узор, – ты мне все-таки объясни, зачем так глупо и обидно шутить?

– Дионис, отвали, а! Пьянь.

Юнец с негодованием снял шляпу и пошлепал ею по спине Зевсу. Громовержец обернулся.

– Слышь, разве так можно! – пошатнувшись, воскликнул Дионис. – Я спокойно отдыхаю себе неделю назад на Кавказе. Горы, воздух, винцо. Решил уединиться с девчонкой симпатичной в горах… Как ее… Лиза, кажется, ara. A тут оказывается, что это вовсе не местная красавица, а эта блондинистая сучка, перекинувшаяся в ее тело.

– А ты не лезь в чужие пороки, – засмеялась Афродита, тряхнув золотистыми кудрями. – Бухаешь? Вот и знай себе бухай да людишек спаивай. А то ишь ты какой умник нашелся – решил невинную девчонку совратить. Не твой профиль.

– И главное что, – пожал плечами Дионис, – главное, не просто пошутила, а со скалы меня скинула. Морок навела и швырнула! Размазало по всему утесу – целый день восстанавливался. У-у… шалава!

Зевс обнял Афродиту за тонкую талию и сплюнул сквозь зубы. Гера громко засопела, но возражать не решилась.

– Ты б шейпингом занялась, что ль, – сказал коротко стриженный мужик с бесцветными глазами, хлопнув Геру по объемной заднице.

– Аид, не доводи меня. Ой не доводи! Владыка мертвых вдруг рассмеялся.

– Ты чего, совсем охерел? – тут же взвилась Гера, багровея.

– Да не горячись, ягодка! Я вовсе не о том… – отсмеявшись, сказал Аид. – Любой их историк или специалист по древнегреческой мифологии съел бы собственную диссертацию, увидь он такие взаимоотношения олимпийских богов.

– Ну-у… – хмыкнув, протянул Зевс, – есть, конечно, легкие нестыковки.

Боги заржали.

Все, кроме старика Гефеста, продолжающего монотонно лузгать семечки…

А Земля стонала от внезапной катастрофы, научного объяснения которой никто не мог дать.

Разом погасли все самокрутки, сигареты, сигары, трубки, кальяны, косячки. Сотни миллионов курильщиков и наркоманов недоуменно посмотрели на пепел и, злобно ругаясь, принялись тщетно высекать пламя из зажигалок и спичек. И это было самой маленькой из всех бед, постигших планету в эти роковые пять минут.

Вырубились двигатели внутреннего сгорания, и тысячи водителей не справились с управлением. Машины сталкивались друг с другом, врезались в столбы, сбивали пешеходов… Транспортная система всех городов мгновенно была парализована, вызвав нарастающую волну паники.

Ракета-носитель, стартовавшая с космодрома в Китае, потеряла тягу и свалилась в озеро Поянху.

Самолеты, находящиеся на низкой высоте, попадали, словно отравленные мухи. Повезло лишь тем лайнерам, которые сумели продержаться в течение пяти минут на бреющем полете.

Пули отказались вылетать из стволов пистолетов и автоматов, гранаты и фугасы отказались взрываться, ракеты и торпеды отказались стартовать.

Остановились все виды тепловых электростанций. Планета лишилась более 60 процентов энергии. Обесточенные больницы и линии метрополитена, дома и гостиницы, заводы и телефонные станции, мечети и синагоги, музеи и бордели, мегамаркеты и ночлежки. Улицы и кварталы… Кварталы и районы. Целые города вмиг оказались без тепла и электричества! Во многих странах было введено чрезвычайное положение, но люди не знали об этом, потому что отключились практически все виды электронных коммуникаций…

Весть о конце света передавалась из уст в уста, заражая умы и сердца людей, резво расползаясь черным инеем страха.

Мир в считанные мгновения потерял равновесие.

И ничто не могло его восстановить – ни подразделения МЧС и FEMA, ни военные, ни специальные программы ГО, ни остатки благоразумия, смятые животными инстинктами.

Боги на несколько минут забрали огонь, и Земля с истошным визгом сорвалась в бездну хаоса. Ледяное дыхание страха не оставило планете ни единого шанса. Все вокруг забыли о высоких словах, о морали и самопожертвовании, о непоколебимых научных постулатах, о системах обороны, о причинах и следствиях.

Стоило лишить людей огня, и они моментально превратились в зверей.

Люди, наверное, слишком привыкли к теплу, которое, как выяснилось, им вовсе не принадлежало.

Люди не были готовы встретиться с богами.

Максима буквально выбросило из южного входа «Атланта» вместе с людским потоком. Он сумел выбраться из бурного фарватера и отбежал к небольшому магазинчику спортивной одежды. Пиджак лишился одного рукава, рубашка была запачкана шоколадом, из разбитой губы сочилась кровь.

В магазинчике шуровали несколько подростков-мародеров. Один из них, завидев Максима, схватил бейсбольную биту и заорал, подбадривая самого себя:

– Чего тебе надо, мент поганый? Пистолетики все равно не стреляют! Пошел вон!

– Да я не мент в общем-то. – Долгов отошел от разбитой витрины и оглянулся.

За административными строениями виднелись деревья лосиноостровского парка. В них была проломлена широкая просека, по всей длине которой валялись обломки лайнера. Одна из турбин, отвалившись, пробила стену корпуса медбригады и жутким дюралевым огрызком вылезла с противоположной стороны.

И ни намека на воспламенение топлива, ни струйки дыма. А ведь в такой громадине должно быть полно керосина…

Возле служебной стоянки образовался затор из нескольких машин, врезавшихся друг в друга. Водители, недоуменно оглядываясь, бродили рядом, кое-кто ковырялся в двигателях. Противно поскуливали сигнализации.

Мимо пробежали санитары, неся стонущую женщину на носилках. Ее юбка была в темных пятнах.

Долгов отвел глаза.

Мысли путались. Он достал из кармана зажигалку и попробовал трясущимися пальцами прокрутить колесико. Не было даже искр.

Неужели все это происходит в реальности?

Невозможно.

Да это, в конце концов, противоречит законам природы! Вся термодинамика катится к черту! Вся химия!

Максим поглядел на экран мобильника. Сети не было. Часы показывали 19:03…

Стоп. Эти люди… или боги… сказали, что огня не будет лишь пять минут! Разве эти пять минут еще не истекли?

Долгов еще раз щелкнул зажигалкой, и язычок пламени запрыгал над круглым отверстием. Сердце заколотилось чаще, в груди растекся холодок облегчения. Значит – не обманули. Значит, еще можно отстоять право владеть огнем!

Возле стоянки раздался чей-то радостный крик, и Максим услышал ворчание ожившего автомобильного двигателя.

Может ли быть все это правдой?

Можно ли вмиг лишить огня целую планету?

Стало быть… можно.

Пальцы обожгло. Максим выругался и отбросил раскалившуюся зажигалку. Где-то вдалеке взвыли сирены. Пробиваясь сквозь остатки покидающих стадион зрителей, в здание «Атланта» вбежал отряд СОБРа…

Фантасмагория какая-то, подумал Максим. Проснуться бы скорее…

А вдруг – не сон? Вдруг – самая настоящая явь?! Ведь, если отбросить догмы, посмотреть чуть выше постулатов материализма, позволить сознанию прорвать границы приемлемого, которые так старательно взращиваются современным обществом – тогда допустимо очень и очень многое. В том числе и вернувшиеся олимпийские боги, которым надоело смотреть с вершин своего могущества на людишек, забавляющихся с игрушкой, которую им когда-то подарил глупец Прометей…

Чушь.

Долгов с силой растер ладонями лицо, облизал кровь с губы.

А если – не чушь? Если и впрямь придется бороться за огонь? И тут не стоит обманываться мнимым благородством небожителей, ведь не случайно пропали все сильнейшие спортсмены мира. Ох не случайно…

Боги создали для себя беспроигрышную ситуацию.

Максим невольно перевел взгляд на обломки самолета. Чудовищно. Бесчеловечно. Страшно. Сколько еще лайнеров разбилось? Сколько людей погибло в автокатастрофах, в обесточенных палатах реанимации, на заводах, где внезапно отказало все оборудование…

А это ведь всего каких-то пять минут.

Понимание масштаба предстоящих событий приходило медленно. Сознание никак не желало мириться с невозможным.

И тут возле обломков лайнера кто-то по дурости закурил. Воздух был насыщен парами топлива…

Без малого 30 тонн керосина полыхнули разом.

Желто-красное облако взмыло ввысь, обдав жаром всех находящихся рядом людей. Золотистые блики заиграли на лицах, стеклах, асфальте, металле. Мгновенно воспламенились сломанные деревья, взорвалась машина, стоящая слишком близко, сотрудник МЧС ничком упал на землю – он еле успел отвернуться от смертельного дыхания пламени. Заискрились сорванные со столбов провода… Даже юные мародеры побросали свои трофеи, с ужасом глядя на гигантский факел, взметнувший свои кривые багровые руки к небу.

Максим закрыл глаза.

Олимпийский огонь наконец зажегся.

 

Глава четвертая

Астафьев погиб в те роковые пять минут. Водитель не справился с управлением, и «бэху» на полном ходу вынесло на встречку. Никакие подушки безопасности не помогли.

Максим старался пока не вспоминать об этой страшной аварии, чтобы окончательно не вылететь из колеи. Он стал исполняющим обязанности начальника пресс-службы, и работы теперь было невпроворот. За два дня пришлось устроить десяток пресс-конференций, в том числе несколько с участием новоявленных богов. Журналистов, желающих состряпать сенсацию с участием Зевса или Афродиты, было море – огромный конференц-зал «Атланта» набивался до отказа.

В олимпийской деревне обстановка оставалась крайне напряженная. Спортсмены нервничали, толком не зная, с насколько подготовленным противником придется иметь дело – ведь никто не предполагал, каковы физические возможности богов. Состав сборной тоже никак не мог быть окончательно утвержден, потому что до сих пор оставалось неизвестно, какие именно виды спорта будут выбраны Зевсом для состязаний. Многие олимпийцы к тому же все еще не до конца верили в серьезность происходящего, считая затею с богами частью шоу невиданного размаха.

Представители спорткомитетов разных стран обращались в пресс-службу за разъяснениями – в основном докучали европейцы и американцы. Они с западной наивностью и уверенностью в соблюдении прав человека даже в аду интересовались, по какой причине ответственные за проведение в Москве Олимпиады лица допустили подобный произвол. Огркомитет футболил их в физкулек, физкулек – в генконсульство, генконсульство – в мэрию, а мэрия уже, брызгая слюной и ругаясь матом, вновь отсылала глупых приставучих скандалистов обратно в Оргкомитет, президент которого – Бурмистров – несколько раз появлялся в кабинетах пресс-службы и устраивал мозгочистку без предъявления обвинений и выяснения причин. Просто для разрядки.

Ватикан пока никак не отреагировал на ситуацию. Возможно, Папа все еще не оправился от потрясения – шутка ли: появляются несколько самозванцев и начинают творить чудеса, да похлеще превращения воды в вино… Высшие представители остальных религиозных конфессий тоже не торопились с выводами – слишком быстро и неожиданно развернулись события. Ни в каких известных пророчествах и источниках ничего не говорилось о подобном раскладе.

Зато стремительно набирало силу движение в поддержку новоявленных «хозяев»: в мире, как ни прискорбно, нашлось достаточно придурков, которые возомнили их настоящими мессиями, сошедшими в грешный мир, дабы покарать замаравшихся людей и привести в исполнение волю самого неба. Сторонников этого безумного движения становилось все больше. Они называли себя «Эллинес». Между ними и представителями других религий все чаще случались вооруженные столкновения.

Планета постепенно осмысливала происходящее и плавно сходила с ума…

Несколько последних часов Долгов пребывал в каком-то сомнамбулическом состоянии: окружающий мир он воспринимал сквозь легкую зыбь, готовую вот-вот стереть изображение и звуки из сознания.

Маринка заснула прямо на клавиатуре. Данил Рыбалко одной рукой возил «мышкой» по коврику, а другой доставал из пакета чипсы и методично закладывал себе в рот. Грузный Тсандер оттер сразу нескольких сотрудников – он развалился на кожаном диване и похрапывал, запрокинув голову. Артем Панов быстро листал Комментарии к Уголовному Кодексу РФ и время от времени вносил какую-то информацию в свой КПК. Создавалось впечатление, что он единственный из всех, кого безостановочная работа в режиме цейтнота не вышибла из седла.

Глотнув крепкого кофе, давно потерявшего вкус, Максим заставил себя открыть слезящиеся от усталости глаза и посмотреть на экран телевизора. Передавали прямую трансляцию с экстренного заседания Совета Безопасности ООН.

Кроме представителей пятнадцати стран-членов Совета и других уполномоченных лиц, на заседании присутствовали бог мертвых Аид и бог войны Apec. Зевс не явился, сославшись на сонливость и ревматизм.

Если бы не трагическая «пятиминутка» 29 июля, во время которой, по различным, данным погибло от двух до десяти с половиной миллионов жителей планеты, происходящее за круглым столом в Нью-Йорке можно было бы считать самым отвязным фарсом в истории мировой политики…

– Совет безопасности вынужден наложить вето на ваше решение, – сказал Генеральный секретарь ООН Тревор Ак-манек. Пожилой американец перевел взгляд на Ареса. – Вы сами должны прекрасно понимать, что условия, выдвинутые вами, невыполнимы. У вас нет никаких полномочий: ни политических, ни экономических. Ни моральных, в конце концов. Вы не являетесь гражданами какого-либо государства… Мы не можем допустить, чтобы планета… – Тревор Акма-нек стянул очки и протер их. Он понимал, какую глупость сейчас скажет. Если бы не события двухдневной давности, он бы никогда не произнес этих слов. В эту минуту он жалел, что не снял с себя секретарские полномочия и не ушел в отставку. Наконец мистер Акманек собрался с духом, вновь взгромоздил очки на переносицу и продолжил: – Мы не можем допустить, чтобы планета осталась без огня. Это, по прогнозам экспертов, повлечет за собой не только глобальный энергетический кризис, голод, развал мировой экономики, но и множество других негативных эффектов. К примеру…

– Вы думаете, что с помощью ржавых бюрократических крючков сумеете что-то изменить? – перебил его бог войны Apec и хрустнул пальцами. – Идиоты.

Политики возмущенно зашумели.

– В современном мире существует девять ядерных держав, – поджав губы, сказал представитель КНР. – Вам не удастся так просто захватить власть. Китайские солдаты, как и армии других стран, готовы сражаться за свободу народа!

Стенограмма и синхронный перевод велись на русском и английском.

– Да, ядерное оружие в определенной мере функционально и без процесса горения, – согласно кивнул Apec, с иронией глянув на китайца поверх очков в стильной титановой оправе. – Равно как и химическое, и бактериологическое, и инфразвуковое, и псевдовакуумное, и, конечно же, психотронное. Но ведь все это – оружие массового уничтожения или подавления, уважаемый. Неужели вы готовы развязать Третью мировую из-за одиннадцати богов?

В зале заседаний повисла тишина. Apec едко усмехнулся. Добавил:

– Я могу вам подсказать, какие виды оружия индивидуального и точечного поражения также будут доступны в случае ликвидации огня на планете. Лазерное, инерционное, пневматическое, пондеромоторное, электрическое и оружие на основе взрыва проволочных мостиков. Все эти гадости уже давно открыты и опробованы. Не так ли?

Никто не ответил на риторический вопрос. Бог войны продолжил:

– Только есть один маленький нюанс. До изобретения сверхмощных компактных источников электроэнергии – все, кроме пневматики, бесполезно. Мало того что абсолютно нерентабельно, но вдобавок зачастую ненадежно и опасно. Чтобы не быть голословным, приведу несколько примеров, которые, уверен, вам подтвердят научные советники. Возьмем оружие направленного излучения. КПД всех известных лазеров очень мал, и чтобы мощность постоянного испускания была хотя бы 10 киловатт, или 1000 джоулей в импульсе, устройству потребуется генератор на 200–500 киловатт – иными словами, в габаритах автомата нужно умудриться разместить мотор танка. И это для твердотельных установок. Для лазера на свободных электронах энергопотребление, а соответственно, и размеры возрастают на порядок. Поехали дальше. Пондеромоторное или магнитно-фугальное оружие. Тут еще хуже. Для сравнительно короткоствольной ручной винтовки с массой пули всего 1 грамм сила тока, необходимая, чтобы разогнать заряд до скорости 1000 метров в секунду, достигает 200 тысяч ампер при напряжении не менее 30 вольт. Следовательно, потребляемая мощность составляет не менее 6 мегаватт. Для этого необходима батарея общей массой более 300 килограммов, а с учетом источника напряжения, управляемого разрядника, обмоток, несущих и токоподводящих конструкций общая масса оружия должна превысить полтонны. Ну как?

– У нас имеется еще много сюрпризов, – заносчиво сказал представитель Великобритании.

– О да, я не сомневаюсь, – Apec примиряюще выставил вперед ухоженные ладони. – Позвольте озвучить лишь два факта. Во-первых, мы бессмертны. К примеру, от прямого попадания в голову из пистолета мне придется восстанавливаться в течение получаса. Оказавшись в эпицентре ядерного взрыва, я, конечно, буду чувствовать себя менее комфортно, и восстановиться удастся лишь через неделю. Но только представьте себе, как я буду расстроен и обижен.

Apec повел пальцем, и сидящий рядом с британцем представитель Египта ни с того ни с сего со всей дури врезал тому кулаком по морде. Брызнула кровь, в зале раздались неодобрительные возгласы, египетский политик ошарашенно посмотрел на собственную руку и принялся бормотать извинения.

– Во-вторых, – как ни в чем не бывало продолжил Apec. – Перестаньте кичиться своим оружием. В моей власти хоть сейчас устроить вам глобальную Варфоломеевскую ночь, но зачем? Вы и без вмешательства со стороны успешно перебьете друг друга. Обесценятся нефть, уголь, газ, и вы передеретесь, как обосранные детишки в песочнице. С одной лишь разницей – дети, как правило, не убивают. Насколько мне известно, уже сейчас акции компаний, добывающих и перерабатывающих горючие ресурсы, резко упали в цене. Не надо быть провидцем, чтобы представить себе, что начнется, если мы победим в соревнованиях.

– Кстати, о соревнованиях, – сказал Петр Глуховцев, представитель России в Совете Безопасности ООН. – Хоть это и не в компетенции нашего органа, но косвенно касается безопасности как моей страны, так и планеты в целом, поэтому я спрошу. Накануне открытия игр исчезли самые перспективные спортсмены из сборных команд ста двадцати стран. Это ведь ваших рук дело?

– Конечно, – ответил Аид, проведя тыльной стороной ладони по ежику волос на своем темечке.

– Но это несправедливо! – не выдержал Тревор Акманек. – Вы же боги, в конце концов! Если, конечно, не врете… А боги должны быть справедливы!

– Кто тебе внушил эту чушь? – поинтересовался Аид.

– Как… В каком смысле? – растерялся Генеральный секретарь. В его американской голове не укладывалась мысль о том, что высшие силы, коли уж таковые существуют, могут быть лживы и коварны.

– Ну, не стесняйся, – подбодрил его Аид. – Расскажи, кто тебя убедил, что боги справедливы?

– Это же всем известно… – беспомощно выдавил мистер Акманек, на глазах теряя солидность.

– Ерунда. – Аид легкомысленно пожал плечами. – Мы и так пошли на уступку, позволив вам бороться за право обладать огнем, а не грубо отобрав его. Потому не ругайтесь, дайте нам фору. Устраненные спортсмены сильны, и мы не могли точно спрогнозировать результат, вот и пришлось несколько увеличить наши шансы на победу.

– То есть теперь вы можете спрогнозировать… итог? – пораженный такой наглостью, уточнил Глуховцев.

– Конечно, – развел руками Аид.

Зал заседаний буквально взорвался возмущенными воплями. Политики стремительно теряли облик, позабыв о телекамерах, о карьере, о миллионах глаз, наблюдающих сейчас за ними.

– Это неслыханная дерзость! – орал представитель Великобритании, прикладывая салфетку к разбитой губе.

– Произвол! Непозволительно! – Китаец стучал по столу кулаком.

– Предлагаю привлечь международный суд! – гневно кричал французский политик.

– Ввести в Москву вооруженные силы ООН!

– Исключено! – яростно возражал Глуховцев.

– Вы ответите за гибель спортсменов! – Снова китайский представитель.

Круглый стол одним махом превратился в базарную лавку.

– Прекратите это мракобесие наконец! – воззвал к собравшимся Тревор Акманек. Он взял себя в руки и снова казался спокойным и рассудительным руководителем. – Не уподобляйтесь обезьянам! Разве вы не видите – эти провокаторы только этого и добиваются!

– Первая здравая мысль за последнюю минуту, – одобрительно кивнул Apec, откровенно потешаясь над раздухарившимися политиками.

Члены Совета Безопасности постепенно пришли в себя и нахохлились. Ну прямо курятник, в который согнали пятнадцать петухов.

– Вы выслушаете наши условия? – наигранно вежливо поинтересовался Apec.

– Да, – злобно огрызнулся мистер Акманек.

– Первое. Не пытайтесь нас уничтожить или вывести из строя. Хоть мы и бессмертны, сам процесс чрезвычайно неприятен. И после этого остается, знаете ли, неприятный осадок. Хочется делать всякие гадости… Второе. Виды спорта, в которых сразятся команды людей и богов, мы объявим завтра в полдень по московскому времени. Гарантирую, что все они являются олимпийскими. Согласованию и обсуждению выбранные позиции подлежать не будут. Третье. Устраненные спортсмены вернутся сразу после окончания Олимпийских игр. Поучаствовать они не смогут, зато поделятся массой впечатлений – кто-то о царстве Аида, кто-то о владениях Посейдона, кто-то о мире Артемиды. И четвертое. Мы выберем консультанта.

За фигурой Татьяна Мычина не следила. Оплывшие бедра родившей тройню сорокалетней женщины явно не шли ей – нерожавшей даме, которой едва перевалило за тридцать. Вислые конусы груди также не добавляли шарма.

– Телевизор смотрим? Развлекаемся? – язвительно спросила она, появляясь на пороге.

Все сотрудники обернулись, только Тсандер продолжил похрапывать.

Выглядела Мычина неважно. Бледные щеки и темные круги под глазами были старательно заштукатурены макияжем. Вся она как-то осунулась, постарела за время болезни. Лишь взгляд остался такой же озлобленный – взгляд человека, который во всех своих проблемах винит окружающих.

Максим внутренне застонал. Не было печали, черт возьми! Приперлась. И ведь только неделю назад пластом валялась с пневмонией. Вот ведь насколько сильно бывает у некоторых людей нежелание делиться карьерой. Прямо-таки воля к власти – старина Ницше мог бы гордиться таким отборным экземпляром.

– Где Саша? – поинтересовалась Мычина, направляясь к своему кабинету, в котором Долгов уже успел освоиться.

– Астафьев погиб, – черство ответил Максим. Мычина остановилась и пристально посмотрела на него.

Максим выдержал взгляд.

– Как?

– Автокатастрофа.

– В «пятиминутку»?

– Да.

Кажется, Мычина несколько обмякла. Возможно, ей даже стало жалко бывшего начальника пресс-службы. Но уже спустя несколько секунд в ее больших кукольных глазах мелькнуло понимание ситуации.

– Видимо, теперь мне придется исполнять его обязанности. Марина, сделай отчет за прошлую неделю и пришли мне. Бурмистров у себя?

– Не знаю, Татьяна Анатольевна, – выдавила Маринка, прячась за монитор.

– Ладно, разберусь. Вы чего расселись? Что, нет работы? Долгов, зайди ко мне через десять минут.

Мычина окинула всех презрительным взглядом и закрылась в своем кабинете.

Несколько секунд в воздухе томилась тишина, только диктор что-то бормотал с экрана телевизора. Потом неожиданно громко всхрапнул и проснулся Тсандер. Он потянулся, протер глаза и спросил:

– Вы чего окислились, словно лимонов наелись?

– Мычина вернулась, – буркнул Артем, откладывая УК РФ.

– Таки выздоровела?

– Да кто ж ее разберет. Пришла и заперлась у себя. Тсандер почесал объемистое брюхо и вздохнул.

– Ну что, коллеги, – усмехнулся Максим, – добро пожаловать в дерьмовый мир обратно.

– Да еще неизвестно, что решит Бурмистров, – быстро сказал Рыбалко. – Лично я попрошу, чтобы начальником сделали вас. Мне так спокойней.

– И я, – пискнула Маринка.

Тсандер заворочался на диване и неопределенно подвигал бровями.

– Спасибо, конечно… – сказал Максим. Он был искренне рад, что сотрудники на его стороне. – Спасибо, ребята.

Звякнул телефон. Маринка подняла трубку, ответила:

– Пресс-служба Оргкомитета. Здравствуйте. Послушав несколько секунд, она вернула трубку на место.

Обратилась к Долгову:

– Вас Бурмистров к себе вызывает. Срочно.

– Началось в колхозе утро… – проворчал Максим, набрасывая пиджак.

* * *

Президент Оргкомитета XXX летних Олимпийских игр Михаил Викторович Бурмистров в прошлом был профессиональным пловцом. Медали на триколорных ленточках и кубки украшали целую стену в его шикарном кабинете. Огромный стол в форме буквы «Т», несколько кресел, десяток стульев, кожаный диван возле широкого окна, шкаф для документов, олимпийский стяг на высоком древке и куча нераспечатанных комплектов спортивной формы, так некстати наваленная возле тяжелой дубовой двери.

– Проходи, Долгов, – сказал Бурмистров. – Присаживайся.

Он был довольно крупным мужиком с несколько вызывающим взглядом малоподвижных глаз, свойственным многим спортсменам, и намечающейся лысиной.

Максим подошел к столу и после недолгих сомнений все же уселся в кресло, а не на стул. Пусть начальник видит, что он не тушуется.

– Сашка погиб, – констатировал Михаил Викторович.

– Да, – согласно кивнул Максим, не зная, что еще добавить.

– Хороший мужик был, деловой, – помолчав, сказал Бурмистров.

– Да, – снова кивнул Долгов.

Бурмистров встал и прошелся по кабинету. Потеребил стяг, сунул руки в карманы брюк, вынул их и заложил за спину.

«Да он же нервничает, – вдруг подумал Максим. – Он же просто-напросто растерян!»

– Максим, – начал Бурмистров, снова садясь в кресло, – у меня есть для тебя новость.

– Хорошая или плохая? – тупо улыбнувшись, спросил Долгов.

Бурмистров поднял на него рассеянный взгляд и несколько раз моргнул, будто только сейчас обнаружил, что не один в кабинете.

– Не знаю, – наконец проговорил он.

Максим озадаченно глядел на Михаила Викторовича. Что-то было не так. Неужто патрон вызвал его не для распределения должностей в пресс-службе?…

– Тобой заинтересовались… – Бурмистров осекся. Он с силой растер лицо ладонями и вымученно улыбнулся. – Господи, какой бред! За последние несколько дней произошло столько всего, что я уже не знаю, чему верить, а чему не стоит. Сначала пропавшие спортсмены, потом появление олимпийских богов, заставившее всех атеистов и материалистов взвыть от собственной беспомощности, затем эта «пятиминутка» с огнем… Это ж надо: лишить огня целую планету! Ни в какие ворота не лезет! Я, конечно, в химии не очень-то секу, но объясни мне, как можно остановить процесс горения?

Максиму ничего не оставалось, кроме как пожать плечами.

– Вот именно, – согласился Бурмистров, тоже картинно пожимая широкими плечами. – Вот именно. Может, у нас у всех крыша поехала? Спятили. Коллективно и бесповоротно. Или оружие сверхсекретное на нас испытывают… Пустили газ по всей планете и ухохатываются над массовыми глюками. Не думаешь, а?

Долгов неопределенно хмыкнул.

– Не беспокойся, я пока в своем уме, – успокоил его Бурмистров, опять вставая и прохаживаясь по кабинету. – У меня сестра в монастырь ушла, понимаешь? Кандидат исторических наук с десятилетней практикой преподавания. Когда при ней кто-то о боге упоминал раньше, только нос воротила и снисходительно фыркала – мол, верите во всякую ерунду вместо того, чтобы делом заниматься. А после «пятиминутки» будто подменили ее. В глазах безумная искорка появилась, стала бормотать про Судный день и черных коняшек апокалипсиса… Представляешь? А вчера из дому ушла. Весь вечер по больницам и моргам искал. Оказывается, уехала куда-то под Владимир и в монастырь подалась.

Долгов понимающе кивнул. За прошедшие двое суток у нескольких его знакомых тоже снесло башню на религиозной почве. Кто-то ислам принял, кто-то в буддизм ударился, кто-то вступил в московскую общину «Эллинес».

– Ты сколько не спал? – спросил вдруг Бурмистров. Максим задумался.

– Часов двадцать. Наверное.

– Значит, так. Бери мою машину и дуй домой. Водителю я сейчас позвоню. Отоспись хорошенько. Покушай, ванну прими, погуляй, развейся. А вечером… приступишь к новым обязанностям.

«Все-таки накапала, стерва, – пронеслось в голове Максима. – Ну Мычина, ну подколодная…»

– К каким обязанностям? – спросил он вслух.

– Пока не знаю.

– В смысле?…

– В двадцать один ноль-ноль тебя будут ждать возле отеля «Националь», на углу Тверской и Моховой.

– Кто?

Бурмистров повернулся к Долгову спиной и, помолчав, обронил:

– Зевс.

Из кабинета Михаила Викторовича Максим вышел в самых смешанных чувствах. С одной стороны, он был потрясен и слегка напуган неожиданным известием. С другой – его разъедало любопытство и какая-то неясная гордость.

Бурмистров не знал, зачем Зевсу понадобился сотрудник Оргкомитета. Он утверждал, что громовержец час назад пришел и потребовал, чтобы именно Максим явился на встречу с ним возле «Националя». Патрон ума не мог приложить, откуда бог вообще мог знать о существовании Долгова и чем последний мог быть для него интересен. Да и почему бы лично с Максимом не договориться о рандеву?

Заглянув в пресс-службу, Максим рассеянно оглядел сотрудников, сказал Маринке, что убывает по заданию Бурмистрова, взял щепотку чипсов у Рыбалко и, сунув ее в рот, вышел. Тсандер удивленно посмотрел ему вслед и неопределенно хрюкнул.

Спустившись в просторный холл «Атланта», Максим остановился в нерешительности. Что-то странное получается, нелогичное: ну на кой хрен он понадобился всемогущему богу? Он явно не супермен, он не располагает решительно никакой секретной информацией, не имеет слишком весомых контактов на высоком уровне… Да и не нужны Зевсу никакие связи с его-то возможностями… Он – Максим Долгов – совершенно обыкновенный человек. Вокруг миллионы таких же.

Ну и ну.

Максим вдруг обнаружил, что его сердце, несмотря на общую усталость, колотится, как у испуганного зайца. Черт! Так никуда не годится! Надо чего-нибудь выпить, а потом уже ехать домой…

Рядом на ступеньку с глухим стуком упал предмет. Максим глянул вниз и обнаружил, что проходящий рядом мужчина обронил портмоне. Он машинально поднял его и крикнул:

– Молодой человек! Мужчина обернулся.

– Вы обронили. – Максим сделал пару шагов и протянул ему портмоне.

Мужчина взял кошелек и, бегло осмотрев его, сказал:

– Действительно, мой. Огромное вам спасибо!

– Да не за что.

– Я вам что-нибудь должен?

– Нет, что вы.

– Ну тогда всего доброго. Еще раз – спасибо!

– Всего хорошего.

Мужчина уже собрался уходить, как вдруг обернулся и спросил у Максима:

– С вами все в порядке?

– Да, – рассеянно ответил Долгов. – Устал немного. Мужчина решительно подошел к нему и сказал:

– Давайте так. Если я ничем не могу вам помочь, то в знак признательности за портмоне позвольте хотя бы угостить вас чем-нибудь. Я как раз собирался зайти в бар и пропустить кружечку пивка.

Максим отвлекся от тягостных мыслей о предстоящей встрече с Зевсом и посмотрел на мужчину. Тот приветливо, доброжелательно улыбнулся.

На вид ему было лет тридцать – тридцать пять, среднего роста, атлетического телосложения, с приятным лицом и непослушной копной светлых волос. Чистая, выглаженная рубашка, серые классические брюки, черные туфли, кожаный портфель. И откуда только у него кошелек вывалился?…

– Ну, так что вы решили?

– Почему бы нет, – сказал Максим. В конце концов, он и сам собирался выпить чего-нибудь.

– Вот и замечательно! – обрадовался мужчина. Он протянул руку и представился: – Антон.

– Максим.

Честное, твердое, мужественное рукопожатие в сочетании с прямым взглядом в глаза сразу понравилось Долгову.

– Здесь есть неплохой бар, – сказал Антон, показывая рукой в сторону «Mexican buddy». – Вы любите буррито?

– Не откажусь. – Максим вдруг понял, что толком не ел уже добрую половину суток.

– Вот и пойдемте. Там приличное пиво и негромкая музыка.

– На «ты»? – предложил Антон, делая глоток «Гинесса».

– Да, – согласился Максим.

– Знаешь, – Антон слегка подался вперед, – я терпеть не могу, когда сразу начинают «тыкать». Быдлячество и фамильярность – порок невежественной прослойки нашего общества.

– Это точно, – кивнул Максим, с удовольствием разжевывая кусочек острого буррито и запивая пивом. – Вот мне, к примеру, гораздо удобнее общаться с человеком на «ты», если он не старше меня больше чем на десять лет. Но не сразу, не нахрапом, а хотя бы спустя какое-то время и только по обоюдному согласию.

– Ага. – Антон тоже проглотил кусочек мексиканского блюда. – Ты здесь работаешь?

– Да, в пресс-службе.

– Серьезно? Это же чертовски увлекательно!

– Когда как. Бывает, что хочется удавиться.

– Брось прибедняться! Мне бы такую интересную работу… Поди, от девчонок нет отбоя?

– С чего бы?

– Ну как же… Все время на виду, неординарные знакомые, связи всякие любопытные.

Максим мельком глянул на собеседника. Антон увлеченно посасывал «Гиннес» из высокой кружки.

– Слушай, а ты случайно не видел вживую этих… ну-у… богов-то? – вдруг спросил он, заинтересованно подавшись вперед всем корпусом.

– Доводилось пару раз, – осторожно ответил Максим.

– Да ну! – восхищенно воскликнул Антон. – И что, они правда мерцанием окружены?

– Что?

– Я слышал, что вокруг них вроде как ореол сияет. А фотоаппараты и телекамеры его не фиксируют…

Максим несколько секунд смотрел на визави, гадая, шутит тот или всерьез говорит. Потом произнес:

– Нет вокруг них никакого сияния.

Отставив кружку в сторону, Антон перегнулся через столик и, глядя Долгову в глаза, доверительно прошептал:

– Вот если б мне случилось оказаться рядом с Зевсом, я бы его знаешь о чем спросил?

– О чем?

Он хитро прищурился и обронил:

– Когда мне дадут полковника?

На секунду повисла тишина. Потом Максим рассмеялся, со звоном бросив вилку на тарелку.

– Ничего себе! Я думал, ты капитан. Ну от силы – майор…

– Подпол, Максим Валерьевич, подпол, – покачал головой Антон. – Не смотри на возраст.

– Я так понимаю, нам придется еще пивка заказать?

– Метко мыслишь, приятель.

Максим подозвал официантку и попросил пару кружек «Гинесса» и фисташки. Сонливость сдала позиции, отступила, чтобы вернуться через часок-другой, как обычно бывает, если не спишь больше суток.

– А ловко ты меня подцепил, товарищ подполковник, – сказал он, когда девушка ушла за заказом.

– Ну, – развел руками Антон, – не первый день на рынке.

– А если бы я не поднял кошелек? Или себе его оставил?

– Поднял же. И не оставил. Максим хмыкнул.

– Догадываешься, зачем Зевс хочет с тобой увидеться?

– Нет.

– Им нужен консультант.

– Не понял…

– Нужен человек, который мог бы ответить на какие-то повседневные вопросы, разъяснить некоторые психологические тонкости, подсказать, истолковать что-то.

– Ерунда какая… Я-то при чем? Я ж не социолог, не психолог, не занимаю никакого ключевого поста. Да и зачем им какой-то консультант, если они боги?

Антон постучал пальцами по столу.

– Даже боги не всеведущи, – наконец произнес он.

– Но почему я? – Максим покосился на официантку, отхлебнул пива.

– Это интересный вопрос, – сказал Антон, расщипывая пальцами фисташку. – Ты усредненная личность.

– Какая?

– Усредненная. Понимаешь, у тебя нет крена ни в какую сторону. – Антон почесал подбородок. – Ну вот смотри… Возьмем, к примеру, твое отношение к различным аспектам жизни.

– Ну и… – Максим нахмурился.

– Женщины. Ты часто занимаешься сексом, но спокойно относишься к любви. Алкоголь. Пьешь, но не до соплятин. Деньги. Имеешь стабильный доход, не малый, но и не большой; не жаден, но и не шибко расточителен. Приключения. Ты в меру авантюрист. Я могу перечислять и дальше… Литература и искусство, мода и торговля, религии и партии – во всем ты посередке. Всего у тебя в меру.

– Это что ж, – сердито сказал Максим, – у вас на меня целое досье?

– Работа такая, приятель. Смотри дальше, не отвлекайся. Берем другие общие и психологические особенности личности. Самые обыкновенные жизненные привычки, лояльное отношение к себе и окружающим. Мотивации и иерархия, слабости и уязвимости, поведение в пьяном виде и в экстремальных ситуациях. Мышление, эрудиция, интеллект, проницательность, уступчивость, принципиальность, сдержанность, храбрость, наблюдательность. Твои модели поведения. В соприкосновении с подружками, приятелями, с подчиненными и вышестоящими. Задайся вопросом: проявляются ли в тебе крайности в чем-нибудь из вышеперечисленного? Нет. Ты нормальный. Нормальный до феноменальности. Ты – усредненный человек нашего времени.

– Пошел-ка ты на хрен, – не выдержал Максим. – Пошел-ка ты, товарищ подполковник, на хрен! Строевым шагом.

Антон улыбнулся.

– А чего ты, собственно говоря, ждал? Думал, я назову тебя избранным? Исключительным? Незаурядным? Боюсь, крайности Зевсу как раз не нужны.

– Я что, один такой… нормальный?

– Ну конечно, размечтался! Тысячи, может быть, миллионы людей такие же. Но в данной ситуации ты оказался ближе всего. Да и к олимпийским играм имеешь самое прямое отношение. Хотя все это – лишь предположения. Кто знает, что в действительности у Зевса на уме…

Долгов, насупившись, уставился в кружку.

– По всем параметрам ты абсолютно не пригоден к вербовке, – жестко продолжил Антон. – Моральных изъянов практически не имеется – алкоголем не злоупотребляешь, наркотики спокойно отвергаешь, психически уравновешен. Биография чистая, долгов нет, привязанностей к кому-либо особых тоже не наблюдается. Никаких рычагов давления. Так что… Мне остается только на патриотизм жать.

– Знаешь, куда себе нажми…

– Я понимаю – не лестно слышать, что ты – самый что ни на есть обыкновенный. Но время не терпит, мне некогда тебя обрабатывать, приходится прибегать к срочной прямой вербовке. Пойми, никто не может оказаться ближе к группе в данный момент, чем ты. Они просто не подпускают к себе агентов.

– Зашибись! Зевс меня расколет в два счета! И молнией в жопу засветит! Нет уж, увольте.

Антон заржал. И этот честный смех оказался почему-то на редкость обидным. Максим сжал зубы и встал, чтобы уйти.

– Сядь, – мягко сказал Антон, переставая смеяться. Но за мягкостью его тона была спрятана сталь. – Сядь и выслушай меня. Штирлица из тебя делать никто не собирается. Цель – только получение информации. При возможности – осторожная дискредитация группы, то есть дача заведомо ложных сведений при консультации, с целью вызвать намеренные ошибки, выгодные нам. Но это – исключительно после обсуждения со мной. В основном – будешь просто смотреть, слушать, запоминать и докладывать при встречах.

– Если я откажусь работать на вас? Кстати, на кого именно? СВР? ФСБ? Военные?

– ФСБ. Откажешься – убью прямо за этим столиком. У Максима похолодело в груди.

Антон пристально посмотрел на него, допил свой «Гинесс» и снова заржал.

– Да пошутил я, – выдавил он. – Видел бы ты свою рожу.

– Вас там что, специально обучают злить и пугать людей? – возмущенно воскликнул Максим, чувствуя, как страх постепенно отпускает.

– Конечно.

– Ладно, мне пора домой. Спать охота ужасно.

– Иди. Так ты согласен сотрудничать? Я прошу тебя. Не приказываю, не угрожаю. Прошу.

– А какие цели вы преследуете?

Антон посмотрел на Максима, как на дебила. Ответил после паузы:

– Безопасность государства.

Долгов вгляделся в лицо визави. Подполковник вроде бы не смеялся.

– Ну… Так что от меня требуется?

– Смотреть и слушать.

– Больше ничего?

– Пока ничего. Максим потер лоб.

– Хорошо. Как поддерживать связь?

– Я сам буду встречаться с тобой. Контактировать только со мной лично: никаких писем, звонков, других лиц. Только со мной.

– Я понял.

– Думаю, ты осознаешь, что о нашем сотрудничестве никто не должен знать?

Максим встал, не считая нужным отвечать. Достал кошелек.

– Эй! – протестующее сказал Антон, тоже поднимаясь. – Я же обещал, что угощу тебя.

– А-а… Действительно.

Антон протянул руку. Долгов, поколебавшись, пожал ее и подхватил свой портфель со стула.

– Пойду, меня машина ждет.

– Да-да, конечно. Счастливо.

– Ты на меня никаких «жучков» не навешал, случаем? Антон дожевал фисташку.

– Обижаешь, Максим Валерьевич, – произнес он, укоризненно покачав головой. – Мы ведь имеем дело не с ангелами, а с богами.

Долгов развернулся и пошел прочь.

На улице с садистским удовольствием жарило полуденное московское солнце. Воздух был густой, пыльный, пах соляркой и битумом.

Обломки упавшего «Боинга» уже убрали, полуразрушенный корпус медбригады накрыли светло-серым тентом, асфальт отмыли от гари, расчистили стоянку от искореженных кузовов машин, на близстоящие обугленные стволы деревьев набросили маск-сетку. Люди как ни в чем не бывало сновали туда-сюда, какая-то пожилая дама размахивала руками и орала на двух молодых сотрудников в форме техперсонала «Атланта», доносился издалека перестук трамвайных колес… И ничто не напоминало о том хаосе, который творился здесь всего два дня назад.

Забравшись на заднее сиденье служебного «мерседеса» Бурмистрова, Максим со злостью хлопнул тяжелой дверью. В салоне было прохладно, благоухало хвоей.

– Усредненный человек, значит, – пробормотал он. – Усредненный человечек скучного века, да?

– Что? – не расслышав, переспросил водитель. – Куда, говорите, доставить?

Максим бросил портфель рядом с собой. Яростно сопя, стянул галстук через голову, швырнул его вслед за портфелем и вдруг рявкнул:

– Да он просто пидор! Без сердца!

 

Глава пятая

На Тверской была пробка. Движение перекрыли, пропуская правительственный кортеж к зданию Госдумы, и водители возмущенно сигналили на разные лады. Не для эффекта, а просто так – от нечего делать. На Манежке зажглись фонари, подрагивая бледно-желтыми светлячками в спускающейся синеве вечера. Гуляющие люди текли неторопливыми потоками: кто-то в сторону Александровского сада, кто-кто к Воскресенским воротам. Возле входа в «Националь» переминался пожилой швейцар в темно-синем сюртуке и черном цилиндре.

– Максим!

Долгов вздрогнул и резко обернулся. Перед ним стояла некрасивая девушка лет восемнадцати. На ее маленьком личике с близко посаженными глазами читалось любопытство и какое-то… служебное рвение.

– Напугала?

– Немного. Вы кто?

– Я из местной общины «Эллинес». Мы поддерживаем сошедших в наш мир великих олимпийских богов.

Девушка сказала все это со смесью гордости и благоговения в голосе. «Неужели эти сектанты и впрямь так преклоняются перед Зевсом? – подумал Максим. – Ну и ну. Не хватало нам еще одних фанатиков…»

– Я должен был здесь встретиться с другим че… – Максим осекся. – С другим.

– Пойдемте, вас ждут, – снисходительно усмехнувшись, ответила девушка.

Она развернулась и, не оглядываясь, направилась к входу в отель. Максим последовал за ней, стараясь подавить в себе ощущение, что стал героем какого-то нелепо-жутковатого шпионского сериала.

Швейцар приветливо кивнул и открыл перед ними двери. Не задерживаясь возле ресепшна, девушка уверенным шагом направилась к лифтам. Долгову не оставалось ничего другого, кроме как следовать за ней. Они поднялись на третий этаж.

– По коридору, третья дверь направо. Президентский сюит, – негромко проговорила девушка.

– Я вторую обувь не захватил, – сказал Максим, глядя на шикарный ковер.

– Вас ждут, – без тени улыбки констатировала девушка. Развернувшись, она вошла в лифт. Двери закрылись.

– Зомбированная какая-то, – вполголоса промолвил Долгов. – И без чэ ю.

Он недолго постоял под строгим взглядом администратора, сидевшего за большим столом в холле, и двинулся к указанной двери.

На этаже стояла тишина. Мягкий ворс принимал в себя туфли, на него было даже чуть-чуть жалко наступать.

Максим остановился перед двустворчатой дверью в президентские апартаменты. Тихо. Только сердце колотится, как метроном.

Переборов невольно накатившую волну страха, Долгов постучал. Никто не отозвался. Он постучал еще раз, сильнее, после чего с силой распахнул створки, которые нехотя поддались – оказалось не заперто.

– Заходи, Максим, – сказал Зевс, не вставая с кресла. – Я задремал.

Долгов вошел в апартаменты и в нерешительности остановился, не в силах отвести глаза от правильных черт лица громовержца. Ноги мгновенно стали ватными, в груди заметался холодный колючий комок, мысли спутались… Будто какая-то магическая аура чудовищной силы, исходящая от Зевса, наглухо сносила с любого смертного смелость, уверенность, сминала волю. На пресс-конференциях с Максимом такого не происходило – возможно, оттого, что там вокруг было множество других людей. Но вот сейчас, наедине…

Бог наконец поднялся. Одернул свитер, смахнул щелчком прилипшую ниточку с джинсов и сказал:

– Чего встал? Вон бар – иди жахни чего-нибудь, расслабься. Только не нажирайся в хлам, ночь еще впереди. Будешь сегодня нашим гидом. А? Интригует? Хочешь провести ночь в компании кутящих богов?

– А есть выбор? – дрогнувшим голосом произнес Максим, так и не сдвинувшись с места.

В прохладном взгляде Зевса мелькнул интерес.

– Это ты мне скажи – есть выбор? Ты теперь наш консультант. И как раз на вопросы из разряда метафизики будешь отвечать. Или не будешь?

– Ну отчего же не ответить, – немного осмелев, сказал Долгов. – Только нужны ли кому-нибудь мои домыслы?

– Занятный ты человек, Максим. Вместо того чтобы отвечать – сам спрашиваешь. Уже два вопроса. Есть ли выбор? Нужны ли кому твои слова?

– Вы ошиблись. Я не смогу ответить на эти вопросы.

– Смело. Это очень смело – заявить богу в глаза, что он ошибся.

– Извините.

Зевс пристально посмотрел на Максима и прошелся по гостиной.

Обстановка была воистину королевская. Лепные узоры на высоких потолках, окрашенные в приятный бежевый цвет, антикварная мебель, большое полотно на стене – лесной пейзаж в спокойных теплых тонах. Два огромных кресла, журнальный столик между ними, плазменный телевизор, Hi-End-компоненты, большое зеркало, тяжелые портьеры на окнах, прихваченные тесьмой.

За приоткрытой дверью в спальню было видно гигантское ложе, где могли уместиться, наверное, человек пять. Простыни были смяты.

– Так ты будешь пить или нет?

– Нет. Повременю.

– Ладно, давай-ка я познакомлю тебя с остальными. – Зевс подошел к двери в ванную и громко спросил: – Афродита, долго еще собираешься плескаться?

– Выхожу, – донесся из-за двери мягкий женский голос. – Чем займемся?

– Спустимся к ребятам. Скоро Аид с Аресом должны из Нью-Йорка вернуться.

– Apec – козел.

Максим стоял, отвалив челюсть.

– Семейные разборки, – пояснил Зевс, глянув на него. – Apec недавно одного из ее любовников мочканул.

– Какие-то странные у вас отношения, – решившись, сказал Максим. – В мифах по-другому.

– Поживи с наше, – усмехнулся громовержец.

Он шевельнул рукой, и Hi-End-проигрыватель включился. Заиграла приятная музыка. Долгов не мог точно определить, но кажется, что-то из зарубежной классики.

Дверь распахнулась, и из ванной вышла Афродита. Максим даже прикрыл глаза, чтобы не видеть ее ослепительной красоты. Небрежно обмотанная полотенцем, ее фигурка вогнала бы в перманентный экстаз любого нормального мужика. «Все святые! – подумал он. – Не хватало мне только возжелать жену Ареса и любовницу самого Зевса».

– О, ты не один, – сказала Афродита, подходя к мини-бару и открывая бутылочку с вермутом. – Привет, Максим. Присоединишься к нашему фуршету сегодня?

– Наверное, – растерянно ответил Долгов. – Откуда вы обо мне знаете?

– Зевс рассказывал.

Максим посмотрел на громовержца.

– Я изучил несколько кандидатур на роль консультанта, – развел руками тот. – Ты оказался наиболее оптимален.

– Усреднен, – прошептал Максим.

– Усреднен? Хм… Можно и так сказать. Афродита осушила бутылочку и закрылась в спальне.

– Все-таки попробуй отбросить свою неуверенность и ответить на два вопроса, которые сам озвучил, – произнес Зевс, подходя ближе. Долгов почувствовал, как от него пахнет дорогим одеколоном. – Есть ли выбор? И важны ли слова?

– Выбор… В частности или в целом?

– Это принципиально?

– Не знаю… – Максим удивленно поднял брови. – Пожалуй.

– Тогда – в целом.

– Думаю, скорее да, чем нет.

– Почему?

Долгов почесал правую щеку, ответил, чувствуя себя студентом на экзамене:

– Ведь судьбы нет…

– Хитрец, – погрозил пальцем Зевс, разворачиваясь на каблуках. – Твой ответ звучит с интонацией вопроса.

Максим виновато ухмыльнулся.

– Если ты думаешь, что я тебе скажу, есть ли судьба или нет, то глубоко заблуждаешься. Я понятия не имею. – Громовержец рассмеялся. Долгов вздрогнул от этого перекатистого смеха. – Значит, ты считаешь, что выбор есть. Стало быть, человечество может избежать тех неприятных перспектив, что я ему пообещал?

– Боюсь, что не может, – сдвинув брови, сказал Максим.

Зевс удивленно воззрился на него.

– Ты противоречишь самому себе.

– Нет. Человечеству скорее всего суждено потерять огонь. Но у него есть выбор, как повести себя после этого.

– А ты не глуп, – удовлетворенно произнес Зевс. – Значит, все же выбор существует не всегда.

– Всегда. Просто в данном случае он был сделан задолго до вашего появления. И не нами.

– Снова не логично…

– Все логично! – зло сказал Максим, слегка повышая тон. – Если огонь и впрямь был когда-то дарован нам по ошибке, то это не наша вина. До этого момента у нас был выбор – добыть или не добыть его. Но мы смотрели на молнии и пожары и видели в них лишь ужасные дикие силы, мы не сумели приручить огонь, сделать из него покладистого домашнего питомца.

– Хм…

– И даже после этого оставалась альтернатива. Ведь мы давно могли открыть новые источники энергии и перестать засирать планету и уничтожать друг друга.

– Ого! – Зевс неподдельно восхитился. – Брависсимо!

– Но главное заключается не в этом.

– Да ну! В чем же?

– В том, что у вас тоже есть этот самый выбор.

Зевс хищно цыкнул и провел языком по верхнему ряду зубов.

– Бесспорно. И мы его уже сделали. Максим вздохнул и опустил глаза. Сказал:

– Одного не пойму. Зачем? Единственное логическое объяснение – ради власти. Но ведь это не так: с вашими возможностями захватить власть нетрудно и без глобальных катаклизмов.

– Значит, объяснение нелогическое, – довольно осклабился Зевс. – Размышляйте. Ищите. Вам – людям – никто не мешает.

– Конечно. Лишить огня целую планету – подумаешь мелочи…

– Ну а что же со второй задачкой? Максим наморщил лоб.

– Слова… Важны ли слова? Странный какой-то вопрос.

– Да, непростой.

– Мне кажется, абсолютно не важны. Потому что…

– Стоп! – воскликнул Зевс, поднимая руку. – Достаточно. Не объясняй. Хочу сам подумать над этим на досуге.

Максим пожал плечами. Не надо, так не надо. Происходящее все больше походило на какую-то жуткую игру – будто перед людьми разложили мозаику из миллиона кусочков и наблюдают, как они будут ее собирать.

Из спальни тем временем вышла Афродита, облаченная в вельветовые брюки и свободную, слегка мятую блузку светло-серого цвета. Максим, глядя на нее, с приземленной завистью подумал, что богиня любви даже в таком пролетарском прикиде выглядит бесподобно.

– Что, непритязательный наряд? – улыбнулась Афродита, перехватив его взгляд. – Нужно быть ближе к народу, растворяться в нем. Так интереснее.

– Пойдемте вниз, – сказал Зевс, беря ее за руку. Максим невольно посторонился, пропуская богов вперед. Проигрыватель отключился. Классическая музыка стихла.

Возле дверей, ведущих в ресторан на втором этаже, стояли двое служащих отеля, глядя прямо перед собой остекленевшим взглядом людей, погруженных в глубокий транс. Чуть в сторонке перешептывались несколько парней и девушек, среди которых была и та, что встретила Максима. При появлении Зевса они согнулись в полупоклоне и подали знак служащим. Те, продолжая таращиться в никуда, механически двинули руками и распахнули двери.

В ресторане правил бал Дионис. Размахивая своей неказистой шляпой, он произносил тост, суть коего заключалась в осмеянии Геры, которая уже порядочно набралась и спала, уронив голову на объемистую грудь.

– …и восторжествует сладкий порок бытия! – пьяно выкрикнул Дионис. – Да здравствует инцест и промискуитет! Долой моногамию!

– Ура! – поддержал его Аполлон и хлопнул по ягодице невысокую черноволосую женщину – свою сестру Артемиду.

– Промискуитет – стадия половых отношения, предшествовавшива… пред-шест-во-вав-ша-я установлению норм брака и семьи, – пробормотала Гера, не поднимая головы. – Оглушил и пяль на здоровье, пока тепленькая…

Громко заорал осел, стоявший посреди стола. Бородатый Посейдон повел рукой, и минералка из его фужера всплыла вверх большой колышущейся каплей с десятками пузырьков внутри. Покровитель водной стихии залихватски подбоченился и швырнул «каплю» прямо в раззявленную пасть ослу. Животное поперхнулось, прекращая орать, и обиженно покосилось глазом на Посейдона. После чего процокало копытами по скатерти и, наступив в тарелку с осетриной, спрыгнуло на пол.

Присутствующие затряслись в приступе дикого хохота.

Дионис опрокинул в себя стакан коньяка и швырнул пустую тару в гигантское витражное окно. Толстое стекло стоически перенесло выходку юноши, и отпружинивший стакан попал точно по темечку Афине, обгладывающей запеченную индюшачью ногу. Богиня, покровительствующая науке, размазала по щекам помаду вперемешку с жиром и швырнула обкусанный окорочок в Диониса. Бог виноделия вовремя увернулся, пропуская снаряд над левым плечом, и завопил:

– Гуляй! Веселись! Валим на улицу!

– В ломы, – отмахнулся хромой Гефест, ловко лузгая семечки и плюясь кожурками во все стороны. – Обожаю подсолнухи!

Максим с ужасом глядел вокруг. Некогда роскошный зал ресторана походил на портовый кабак после солидного погрома. Одна из тяжелых люстр валялась на полу, придавив кого-то из обслуги. Под беднягой растеклась темная лужа, и, похоже, никому до этого не было дела, кроме оскорбленного осла, который подошел к телу и принялся настороженно к нему принюхиваться. Бахрома на занавесках тлела. Часть посуды была перебита – осколки фарфора и хрусталя валялись повсюду, другая часть загажена до неузнаваемости. В разбитом зеркале криво отражался заваленный остатками жратвы камин. На паркете была накидана бесформенная груда тряпья.

– Знакомьтесь, – обратился Зевс к присутствующим. – Это Максим.

Осел отвлекся от обнюхивания трупа придавленного люстрой официанта и приветственно фыркнул. Артемида, не переставая лобызаться с Аполлоном, скосила глаза и помахала рукой. Дионис картинно приподнял шляпу и решительно заявил:

– Штрафную! Штрафную, мать твою!

– Я не… – начал Долгов, все еще не оправившись от шока.

– Чего ты «не», чего ты «не»! – передразнил его юноша. – Все ты «да»! Ну-ка иди сюда, сейчас на брондер… бундер… на брудершафт тяпнем! Так это у вас называется, кажется?

– Давай-давай! – ободряюще сказала Афродита. – Богу пьянства отказывать нельзя…

Максим, переборов искушение еще раз взглянуть на тело погибшего официанта, подошел к Дионису и взял из его рук бокал.

– Чего пальцы-то дрожат? – поинтересовался юноша. – Вмазал уже, что ли?

Максим хотел ответить, но Дионис уже ловко пропустил свою руку под его локоть и, шумно выдохнув, выпил. Максим вдруг почувствовал, что нужно тоже срочно опрокинуть в себя содержимое бокала. Он залпом влил в себя прохладную водку. Она слегка обожгла пищевод, скатилась приятным цунами в желудок. Господи, как хорошо! Почему он раньше не мог распробовать вкуса этого чудесного нектара?! Какой же он глупец…

Дионис выпростал руку из-под локтя Максима, и тот почувствовал, как блаженство исчезло. Во рту появился горький привкус спирта, хотя водка была явно не суррогатная.

– Ладно, больше не буду напускать на тебя морок, – смилостивился Дионис.

– Будь добр.

– Но тогда ответь на один вопрос, консультант…

– Максим. Меня зовут Максим, – сказал Долгов, подхватывая кусочек буженины с уцелевшего блюда.

– Ой-ой-ой, какие мы нежные! – нетрезво покачнувшись, рассмеялся Дионис. – Ты бы особенно не выпендривался… Максим. А то я из тебя в два счета хронического алкаша сделаю. До конца дней будешь трястись за каждый глоток денатурки и милостыню на опохмел просить вместо утренней зарядки.

Максим благоразумно решил промолчать.

– А вопрос такой, – сказал Дионис, панибратски его обнимая. – Вот ты на секунду почувствовал мой морок, тебе подумалось нечто вроде: «Как же я мог до сих пор не распробовать вкуса этого чудесного напитка?» А потом оказалось, что все это иллюзия, и в твоем желудке обыкновенная водяра, хоть и не худшего качества. Что лучше – иллюзия блаженства или обыкновенное опьянение?

– Разве обыкновенное опьянение – не иллюзия блаженства?

Дионис слегка отстранился от Долгова и посмотрел на него подозрительно трезвым взором своих чуть раскосых глаз. Нелепая шляпа бога съехала на затылок, из-под ее полей выбился вихор.

– Верно, – сказал он. Хитро ухмыльнулся и повторил: – Верно.

К ним приблизился Аполлон, покачиваясь и застегивая на ходу ширинку.

– Ты наш консультант, верно? – спросил он.

– М-да… – Максим пожал плечами.

– И за каким хером только Зевс взял человека, у которого творческий потенциал не выше среднего? – Покровитель искусства задумчиво почесал в паху.

– Чтобы не шибко умничал, – огрызнулся Долгов. Аполлон нахмурился, но морщинки на его высоком мраморном лбу тут же исчезли. Бог заржал.

– Во дает! Слышь, Дионис, а он приколист!

– Да, – откликнулся Дионис, – нормальный чел.

Максима била внутренняя дрожь. Не от испуга или обиды, даже не от злости – от непонимания трепыхалось что-то мерзкое возле сердца. Что за спектакль? Зачем они издеваются над ним? Или?…

Он даже слегка вздрогнул от неожиданной догадки. Конечно! На кой ляд богам вообще над кем-то издеваться? Между ними и смертными такая пропасть, что понять их истинные намерения не представляется возможным. Они просто-напросто ведут себя естественно. А то, что их поведение не укладывается в общепринятые модели, к которым мы привыкли, так это неудивительно! Ведь мораль, этические нормы, система ценностей этих… существ отличаются от человеческих настолько, что мы будто существуем в разных измерениях.

Те вещи, которыми дорожат люди, богам до фонаря.

Вот оно – самое пугающее звено во всей этой цепочке несоответствий… Нужно лишь отстраниться от леденящего трепета в груди, и кусочки паззла становятся на свои места.

Грациозный Аполлон легонько толкнул Максима в плечо, возвращая в реальность.

– Эй, ты чего напыжился, будто таракана съел? Пойдем, покажу кое-что.

Он дал пинка ослу, вставшему поперек прохода, и двинулся в дальний угол зала, где располагалась дверь, ведущая на кухню. Максим последовал за ним.

Возле двери Аполлон остановился, взялся за резную ручку и спросил Долгова, прищурившись:

– Как ты считаешь, в чем ценность настоящего произведения искусства? Не обыкновенной ремесленной поделки, коих миллионы вокруг, а великого творения. Шедевра.

Максим задумался. Он никогда не размышлял на эту тему – как-то не было повода.

– Испытание временем?

– Ерунда. Время бесконечно – таких произведений искусства, которые могли бы представлять ценность в течение вечности, не существует.

– Что же тогда… – Максим посмотрел в глаза Аполлона. Глубокие, темные. Предположил: – Творение, рожденное в муках?

– Да, – прошептал бог. – Именно. Только такая работа запомнится, только в ней будут сквозить боль, страдания. Только такой шедевр принесет впоследствии мастеру, создавшему его, истинное наслаждение. Когда художник осознает, что работа закончена, он почувствует блаженство.

Аполлон распахнул дверь.

В нос ударил сладковатый запах паленой плоти…

Через несколько секунд Максима вывернуло прямо на паркет.

Перед глазами поплыли темные круги, в ушах зазвенело. Сквозь накатившую муть он услышал далекий, резонирующий голос покровителя искусства:

– Ремесленник многолик и многодуш. Но настоящий, великий мастер всю жизнь верен своему идеалу, одному-единственному образу, который впоследствии может стать его шедевром. Ремесленник – предатель своего личного бога. Мастер – нет.

…сидела на табуретке посреди кухни. Обнаженная. Под спутанными, слипшимися космами лица ее не было видно. Лишь подрагивающий подбородок, покрытый красными пятнами, и шея в каких-то темных потеках. В правой руке женщина держала стержень, увенчанный раскаленным жалом, от которого тянулись два провода к прибору для выжигания по дереву. Ее некогда красивое тело было покрыто багряно-коричневым узором. Ноги – от бедер до самых щиколоток… Лобок, живот, ребра, грудь, предплечья и плечи… Все было растерзано огненным жалом… В страшной вязи угадывались очертания какого-то города с фасадами зданий, шпилями крыш… фигурками людей… Женщина вдруг методично закивала головой и с шипением провела раскаленным кончиком по левому запястью, делая очередной дымящийся штрих на полотне своего тела…

Голос Аполлона продолжал раздаваться где-то на границе слышимости.

– Посмотри на эту женщину. Она создает настоящий шедевр, единственный шедевр в своей жизни. Он запомнится навсегда. К тому же в любой момент она сможет полюбоваться своим творением… Это настоящее искусство! Что думаешь, консультант?

– Под мороком? – выплевывая сгусток блевотины, прошептал Максим.

– Конечно. Иначе бы она уже давно сдохла от болевого шока.

– Вы психи…

Максим разогнулся, посмотрел сквозь застилающую глаза пелену на прекрасное лицо Аполлона.

Сладковатый запах продолжал щекотать ноздри, становясь приторным.

Стало быть – вещи, которыми дорожат люди, богам до фонаря. Так?

Но он-то – человек.

Максим вложил в удар всю ярость, которая плескалась в нем. Голова Аполлона круто откинулась назад, из сломанного носа по гладко выбритой щеке заструилась кровь. Бог пошатнулся и, сделав два неуверенных шага, завалился навзничь.

Женщина закричала.

Пронзительно.

Дико.

Страшно.

Умирая…

– Вырубил, – констатировала Афродита, безразлично толкнув Аполлона в бок носочком туфли. – Когда очнется, тебе лучше не попадаться ему под руку. Изуродует.

Максим смотрел на нее с ненавистью. Гнев бурлил в нем. Бешено колотилось сердце, перед глазами плыли радужные пятна, кулаки были стиснуты до белизны в костяшках. Мыслей не было. Хотелось схватить эту сучку за сивые патлы и таскать по всему ресторану, слушая, как она кричит…

Аполлон зашевелился, прохрипел что-то нечленораздельное, размазал рукой кровь по лицу и приподнялся. Максим ударил его ногой, дробя остатки костей носа. Бог упал, не издав ни звука. Кровь стала растекаться под его головой темным пятном.

– У-у… – протянул подошедший Зевс. – Зря ты так, консультант.

– Что же вы творите? – прошипел Долгов, поворачиваясь к громовержцу. – Выродки! Как вы смеете… Неужто в вас не осталось ничего человеческого?

Зевс почесал мочку уха и уклончиво ответил:

– Это ваша забота – думать о человеческом. А за что ты беднягу Аполлона уложил?

Максим побледнел. Он посмотрел на громовержца в упор – никакого страха или благоговения перед богом не осталось. Долгов отошел от дверного проема и молча показал на истерзанное тело.

Зевс оглядел мертвую женщину с головы до ног и озадаченно произнес:

– Ну и что? По-моему, красиво…

– Ч… ч-что?… – У Максима перехватило дыхание.

– Да ладно! Я пошутил! – захохотал Зевс. – Это омерзительно! Аполлон всегда был извращенцем в своих творческих выдумках!

Рассудок у Максима вконец помрачился. Он приблизился к громовержцу и уже занес руку, чтобы ударить того в ровный ряд зубов, как раздался хлопок, и витражные стекла в зале со звоном разлетелись на тысячи осколков.

Прогремел оглушительный взрыв, вспыхнуло что-то яркое, будто свет ударил со всех сторон. В мыслях Долгова пронеслось, что именно так, наверное, выглядит смерть. Но через миг пространство вскипело вибрирующими звуками, и он понял, что все еще стоит на ногах.

Перед глазами заметались какие-то серые пятна, кто-то сильно толкнул его в плечо, и Долгову пришлось сделать пару приставных шагов, чтобы сохранить равновесие. Он инстинктивно прикрыл голову руками и пригнулся. Зрение возвращалось с неохотой – сначала стали различаться контуры стола и стульев, затем в нескольких метрах от него пару раз что-то бесшумно сверкнуло.

Следующий толчок все же сбил Максима с ног. Он споткнулся о распластанное тело Аполлона и полетел под ноги какого-то призрачного силуэта. Тень метнулась влево и будто слилась со стеной.

– Иалуа! – заорал Гефест, прежде чем маленькая игла впилась ему в шею. Хромой бог огня завалился набок, и семечки из его кулька посыпались на паркет.

Посреди зала вспыхнул огромный факел, стремительно принимая очертания человеческой фигуры. На пол, словно ниоткуда, свалилось какое-то незнакомое Максиму оружие с тонким стволом и объемным прикладом. Горящий силуэт, дико крича, замахал руками и начал метаться, поджигая скатерть и занавески. Через миг он зацепился ногой за труп официанта, врезался в стену и рассыпался снопом искр.

«Почему его не было видно до воспламенения? – мелькнуло в голове Максима. – Наверное, ослепление от светошумовой гранаты еще не прошло…»

– Седьмой, пошел! Юрик, пошел-пошел, живей! – крикнул кто-то, и тяжелые створки входной двери слетели с петель.

В проходе что-то неуловимо изменилось – словно сгустки воздуха устремились в зал по ломаным траекториям. Рассредоточились, замерли и слились со стенами.

Оптическая броня!

Максим читал про такую в журнале об экспериментальном вооружении бойцов спецназа, но до этого момента думал, что это выдумки журналистов. Стало быть – она и правда существует… Эластичный, сверхпрочный материал, на поверхности которого находятся миллионы оптоволоконных элементов, которые изменяют яркость таким образом, что человек в неподвижном состоянии практически полностью мимикрирует под окружающую среду. А в движении он похож на полупрозрачный сгусток, будто коэффициент преломления атмосферы в этом месте слегка изменен…

С момента начала штурма прошло не больше двух секунд, которые показались Максиму без малого минутой. За это время спецназовцы, потеряв трех человек, усыпили всех присутствующих богов, кроме Зевса и Посейдона.

Возле окна снова метнулись «воздушные фантомы», перегруппировываясь. Рядом с головой могучего Посейдона просвистела игла и воткнулась в стену за его спиной.

– Четыре! Страхуй!

– Снаружи…

– Что? Пыль? Какая пыль?…

Из темных провалов разбитых окон донеслись крики.

– Диа вел ранша! Диа! – сказал громовержец, выбрасывая вперед руку.

Столы и стулья разлетелись в мелкую щепу, словно от взрыва. Разнокалиберные занозы колкой метелью вонзились в щеку Долгову, он дернулся и упал на пол, прикрывшись жестяным подносом.

В местах, где находились невидимые бойцы, воздух снова «зашевелился», и капельки крови стали падать на паркет там и тут.

Иглы со снотворным засвистели градом. Но Посейдон уже успел поставить преграду, защищая себя и Зевса: прямо посреди зала из остатков спиртного, напитков, жира и прочей жидкости возникло подобие сетки, пролетая через которую, заряды меняли траекторию и втыкались в потолок и стены в самых неожиданных местах. Тонкие вихри «кружев» жидкой плетенки сбивали иглы, летящие со скоростью пули. Видимо, в этом водянистом щите происходили какие-то незаметные невооруженным глазом процессы на молекулярном уровне.

Краем глаза Максим заметил, что Аполлон приходит в себя. Кости, хрящи и плоть его носа регенерировали с чудовищной скоростью – буквально на глазах прекратилось кровотечение, кровавое месиво засохло темной коркой, которая отвалилась сама собой, кожные покровы срослись и шрамы исчезли. Долгов даже протер глаза, сомневаясь – не обманывает ли его зрение.

Зрение не обманывало.

Аполлон приподнялся, встряхнул головой и сфокусировал взгляд на Максиме.

– Ну ты и сука, – плотоядно оскалившись, обронил он. – Я сейчас тебе продемонстрирую, насколько это больно – дробить нос каблуком.

Но не успел бог встать на ноги, как сразу четыре иглы впились в его шею. Аполлон рухнул как подкошенный. В это же время зашевелился Гефест. Старик открыл глаза, поморгал, словно отгоняя назойливые видения, и нащупал пальцами шип со снотворным. Выдернул его резким движением.

– Препараты долго не действуют! – заорал Максим, стараясь пробраться ближе к входу.

– Пробуйте паралитик! – скомандовал кто-то из спецназовцев.

Тем временем Зевс и Посейдон принялись зачищать помещение. Они наносили зверские удары по полупрозрачным силуэтам. Бойцы вылетали в окно один за другим, будто это были не обстрелянные тренированные мужики по центнеру весом, а детишки из младшей группы детского садика.

Добравшись до дверей, Долгов выполз в холл и замер на карачках. Огляделся, рывками поворачивая голову. Несколько служащих лежали в неудобных позах, и не надо было быть судмедэкспертом, чтобы понять – они мертвы. А на ступеньках лестницы пыталась встать на ноги некрасивая девчонка лет восемнадцати. Ее маленькое личико с близко посаженными глазами было залито кровью. Господи, да она что, пыталась справиться с элитным взводом спецназа?

Максим подбежал к девчонке и положил ее голову к себе на колени, пачкая брюки смесью крови, слез и соплей. Возле ключицы у девчонки была рваная рана. Похоже – огнестрел.

– Что же вы наделали? – прошептал Максим, глядя на тела других ребят из общины, валяющиеся рядом. – Кого ж вы защищали, кретины… Зверей?

– Нет… – прохрипела девчонка. – Богов…

– Идиотка! – злобно рявкнул Долгов, поднимая ее на руки. Тело оказалось неожиданно тяжелым. – Идиотка долбаная…

Из ресторана раздались крики, что-то полыхнуло. Максим понес девчонку вниз по лестнице, стараясь не споткнуться. Позади него кто-то с грохотом вывалился из зала и распластался по полу.

– Стой! Подождите! – заорал Долгов, увидев бегущего навстречу швейцара. – Где у вас медпункт?!

Пожилой служащий мельком скосил на него расширенные от ужаса глаза и побежал дальше, не останавливаясь. Цилиндр свалился с его головы и покатился по ступенькам. Одна из фалд темно-синего сюртука была оторвана, вся ткань на спине осыпана чем-то пепельно-белым.

– Черт! Чтоб тебя! – выругался Долгов, спускаясь в холл отеля.

Здесь царила паника.

Асинхронно хлопали выстрелы. Несколько бойцов ОМОНа вели беспорядочный огонь по входным дверям, давно уже разлетевшимся стеклянной крошкой. Метрдотель и трое портье волокли тела убитых и раненых за стойку ресепшна, кресла были перевернуты и залиты кровью, весь пол усыпан каким-то тленом – настоящий атриум хаоса…

С улицы доносился вой сирен.

Да что же там происходит?! С кем они воюют? Боги же на втором этаже, в ресторане…

– Сюда! – махнул рукой Максиму один из портье. – Кто там у тебя? Тащи сюда!

Долгов, задыхаясь от тяжелой ноши и порохового дыма, добежал до стойки и опустился, не в силах больше нести девчонку.

Молодой белобрысый портье приложил два пальца к ее шее, заглянул в зрачки, бегло осмотрел рану на груди. Крикнул:

– Возможно, легкое задето! Но, думаю, выживет! Дай-ка мне платок, если у тебя есть…

Максим порылся в кармане пиджака.

– Ты знаешь, что делаешь? – спросил он, протягивая платок портье.

– Да, – откликнулся тот, доставая полотенца из фирменной целлофановой упаковки, лежавшей рядом, и раздирая их на узкие полоски. – Я в меде учусь на третьем курсе, здесь подрабатываю. Помогай! Надрезай и рви на полосы толщиной сантиметров десять-пятнадцать, а платок мы сейчас приложим к ране! Чистый хоть?

– Угу.

Максим извлек полотенце и стал его рвать. Портье наложил девчонке какую-то хитрую повязку и принялся обрабатывать стонущего омоновца, у которого оголенная рука и часть туловища были покрыты какими-то странными пятнами.

– Что с ним? – спросил Долгов.

– Трупные пятна, – ответил портье, перетягивая бедняге руку выше локтя. – Видимо, какое-то новое оружие – я не понимаю… Он просто мгновенно стал разлагаться…

– Разлагаться? – переспросил Максим, решив, что ослышался.

– Да! Это еще что! Тут несколько человек вообще в прах разнесло! Знаешь, дружище, я в анатомичке много перевидал, но такое… до сих пор мурашки по коже…

– Аид… – прошептал Долгов. – Конечно, их же с Аре-сом не было на этой вакханалии в ресторане! Они должны были из Нью-Йорка вернуться… Вот с тылу и ударили.

– О чем ты? Говори громче!

– Бесполезно все это! Я видел – у них регенерация раз в пятьсот быстрее, кости сами собой срастаются. Снотворное практически не действует. Зря все это, зря…

Девчонка вдруг открыла глаза. Сказала:

– Нельзя победить богов. Вы все еще не верите?

Максим посмотрел на нее. Девчонка улыбнулась и снова отключилась.

– Так это всё – боги? – ошарашенно крикнул портье. – Ну конечно! Как же я сразу не догадался! Аид – владыка мертвых! Вот почему… в прах-то…

Выстрелы вдруг смолкли. Остался лишь звон в ушах. Сквозь него пробивалось унылое завывание сирен, а еще – неприятное шуршание битого стекла под чьими-то подошвами да редкие неразборчивые реплики, доносящиеся из раций сквозь помехи.

– Хана, – сказал кто-то за стойкой. – Юрьич, хана.

Максим выглянул и замер.

На лестнице стояли боги.

Все.

Одиннадцать.

Будто их не осыпали градом игл с паралитиком и снотворным, будто не изрешетили свинцовым дождем. Лишь рваные клочки одежды свидетельствовали об этом, но ничего больше. И поэтому боги, в свисающих окровавленных лохмотьях, казались еще страшней.

Уцелевшие бойцы ОМОНа все еще давили по инерции на спусковые крючки автоматов, но хромой Гефест уже сделал свое дело – порох не воспламенялся в гильзах, и пули оставались в патронниках.

В разбитые дверные проемы со стороны улицы уже просунулись несколько камер и фотоаппаратов любопытных папарацци. Сигнальный маячок подъехавшей «скорой» пульсировал красно-синими вспышками в темноте.

– Вы хотели гнева богов? – спросил Зевс. И, не получив ответа, кивнул: – Вы обретете его.

Никто не успел заметить, как шевельнулась рука Гефеста. Дохнуло адским жаром, ослепительная вспышка на миг превратила все вокруг в негатив, и огненная волна прокатилась по холлу отеля, сметая на своем пути впавших в ступор спецназовцев, остатки интерьера и дверей. Она выплеснулась на улицу пыльно-багряным языком, отсветы которого отразились на лицах оставшихся в живых службистов, военных, милиционеров, врачей, журналистов, на уцелевших стеклах машин, на асфальте, на барельефах окрестных зданий, на подсвеченном знаке «М» возле входа в метро.

Затем подняла руку Афродита. И тысячи птиц сорвались в безумии и заметались по огромному городу, выбивая стекла. Бродячие собаки и кошки потекли по улицам, сбиваясь в стаи и бросаясь на прохожих, домашние любимцы вдруг зарычали на обожаемых хозяев.

Apec вскинул вверх раскрытую ладонь. И милиционеры, вздрогнув, развернулись, направляя оружие на мирных жителей.

По мановению Посейдона река вздыбила свои волны и выплеснулась темной многотонной массой на мостовые, сметая машины и троллейбусы, разбивая витрины и калеча людей.

Аполлон грациозно вознес длань. И сотни беременных женщин споткнулись, упали, повреждая плод. Чтобы не родились одаренные младенцы, которым суждено было стать талантливыми художниками, музыкантами, скульпторами, писателями, дизайнерами, актерами.

А затем Дионис поднял руку. И тысячи алкоголиков захлебнулись, делая роковой глоток.

Затем – Афродита. И влюбленные поссорились, чтобы через час изменить друг другу.

После – Гера. И распались семьи.

Дальше – Афина. И вместо открытия вакцины от СПИДа ученый где-то в застенках подмосковного НИИ вывел формулу нового смертельного вируса.

А следом за ней шевельнул сухими пальцами Аид. И истлевшие кости давно умерших постучали в тысячи дверей, заставив родственников вздрогнуть и с животным ужасом припасть к глазку.

 

Глава шестая

Свобода слуха исчезла в тот момент, когда появилась свобода слова.

Нам некуда деться от телевизоров, радиоприемников, газет, баннеров и экранов на улицах, Интернета, листовок, плакатов, наклеек и гравировок. Хотим мы того или нет, но слышать и видеть приходится практически всё, что нам хотят впарить.

Человек давным-давно превратился в раба массовой информации.

Максим сидел у себя на кухне, тупо переводя взгляд с выдернутого из розетки телефонного провода на отключенный мобильник. И обратно. За наглухо закрытым окном уже вовсю светило солнце.

Не хотелось есть, не хотелось пить, не хотелось двигаться, не хотелось думать.

Перед глазами стоял шквал огня, превративший холл отеля в крематорий. Если бы они с портье и ранеными не спрятались за стойкой ресепшна с толстыми стенками, то сгорели бы вмиг.

Не хотелось знать, что творится за пределами квартиры…

Долгов покатал между пальцами опаленные волосы на челке и покосился на часы. Десять утра. Через два часа Зевс должен объявить виды спорта, в которых людям придется отстаивать свое право на огонь.

Придется. Никуда не денемся – нам прошлой ночью ясно дали понять, что может сделать десяток богов с мегаполисом.

Не хотелось вспоминать, как он добирался до дома, проталкиваясь сквозь толпы обезумевших людей, высыпавших на разрушенные улицы, сквозь искореженные машины, раздавленные рекой, вдруг вышедшей из бетонных берегов, сквозь милицейские и военные заслоны. Не хотелось вспоминать хруста разбитого стекла под ногами, вой сирен, запах крови, вид растерзанных собаками трупов людей. Не хотелось вспоминать силуэты мертвых птиц, оперенными кляксами застывших в витринах.

Но мы – рабы информации. Мы насажены на ее многожалый багор.

Максим взял пульт, взвесил его на ладони, размышляя, сломать пластиковую коробочку с электронной начинкой пополам или нажать на зеленую кнопку в левом верхнем углу.

Через полминуты он нажал на кнопку.

На небольшой плазменной панели возникло холеное лицо диктора, читавшего новости из студии.

«…беспрецедентные акты нападения на гражданское население Москвы…»

Максим переключил канал.

То же самое.

Следующий…

Везде – одно и то же.

«…сейчас вы увидите уникальные кадры, из которых становится ясно, что намерения у так называемых богов самые серьезные».

На экране возникло лицо Зевса крупным планом. «Вы хотели гнева богов? – произнес он. – Вы обретете его». После этого камера пошатнулась, фокус слегка сбился, и бесформенная огненная масса надвинулась на зрителя. Изображение пропало.

Через секунду показали план, снятый с другого ракурса – с Манежки. Съемка была явно любительская, потому что изображение прыгало, и зум гулял туда-сюда… Возле раскуроченных дверей «Националя» суетились военные и федералы, в разбитых окнах ресторана на втором этаже виднелись мелькающие силуэты бойцов спецназа. В свете фонарей было видно, как со стороны Тверской подъезжали микроавтобусы «скорой» и пожарные расчеты. Движение по Охотному ряду и Моховой перекрыли, милиционеры и ОМОН разгоняли толпу зевак. Гремя сиреной, из-за угла вывернула бронемашина ФСБ, а за ней прогромыхал БТР. Из-за спины снимающего слышался клекот вертолетов – видимо, они кружили над Красной площадью. Неожиданно экран на миг осветился белым, слепящая вспышка не позволила любительской камере сразу вернуть баланс на прежний уровень. Раздались крики, и постепенно стало видно, как из «Националя» хлещет струя плазмы, сметающая все, на своем пути. Мгновенно воспламенились и люди, и машины, и ограждения, выставленные военными, и даже подъехавший БТР, казалось, раскалился. Взорвался автобус СОБРа, врассыпную бросились зеваки, увидев летящие на них обломки, градом из железа и стекла осыпало все вокруг. В это время кто-то толкнул снимающего, и камера вывалилась из его рук. Еще некоторое время она показывала, как в панике разбегаются люди, как стая птиц падает сверху на толпу, выклевывая глаза, как милиционеры под мороком Ареса расстреливают гражданских из автоматов… Затем чья-то нога ударила по объективу, и запись оборвалась.

На экране вновь возник диктор, старательно изображая выражение ужаса на лице.

– Сколько ж тебе платят, купленная сука? – прошептал Максим, яростно сжимая кулаки.

– Вы только что стали свидетелями того, что вчера ночью произошло возле отеля «Националь». Это действительно жутко, – принялся вещать диктор. – Но на этом, как вы уже знаете, бесчинства на улицах столицы не прекратились. Санкционированный накануне федеральными органами власти и Министерством обороны штурм спровоцировал ответную реакцию богов, которая привела в трепет даже самых закоренелых скептиков и материалистов. За прошедшую ночь в Москве зафиксировано около 60 источников аномалий и критический всплеск несчастных случаев, связанных со стихийными бедствиями и странным поведением животных. Десятки тысяч людей погибли, сотни тысяч так или иначе пострадали. Это уже второй случай демонстрации богами своих возможностей, первый, как вы помните, произошел несколько дней назад, когда Гефест забрал огонь. На этот раз угроза нависла не над всем миром, а только над столицей России. Но Москве, уважаемые зрители, досталось по полной программе.

– Язык бы тебе вырвать, – прокомментировал Долгов.

Диктор поглядел на бумажки, разложенные перед ним, прочистил горло и продолжил:

– Согласно данным МЧС в двенадцати районах было зафиксировано невиданное явление – Москва-река вышла из берегов. Да так, словно кто-то взорвал заряды огромной мощности на дне. Потоки воды, хлынувшие на улицы, причинили серьезные разрушения. По сообщению центра скорой помощи имени Склифосовского, вчерашней ночью практически одновременно поступило около двухсот пятидесяти беременных женщин с различными травмами. Все они, к сожалению, потеряли плод. Также все вы, думаю, видели кадры, на которых запечатлено неадекватное поведение животных и птиц – домашние питомцы, бродячие собаки и кошки, все пернатые буквально взбесились! Они принялись бросаться на людей, причиняя увечья. – Диктор снова прочистил горло. – По данным МВД России прошедшей ночью было зафиксировано более ста случаев нападения сотрудников милиции на мирных граждан. Без видимой причины они открывали огонь из табельного оружия по скоплениям людей. Погибло около трехсот человек, более двухсот ранены. На последующих допросах сотрудники не могли внятно объяснить, что руководило их действиями. В пресс-службе МВД разводят руками.

На экране возникли люди в форме, которые закрывали ладонями объектив и отворачивались.

– Но самое загадочное во всем кошмаре другое, – состроив важную мину, сказал диктор. – Если верить заявлениям некоторых граждан, то прошлой ночью в двери их квартир стучались… Я даже не знаю, как бы покорректней выразиться… Стучались… мертвецы. – Максим вздрогнул. – Со слов очевидцев, к ним якобы приходили давно умершие родственники и друзья. Врачи заявляют, что у людей, которые обратились с этой проблемой в медицинские учреждения, наблюдаются психические расстройства различной степени тяжести.

Диктор отвлекся, слушая кого-то, не видимого в кадре, затем с энтузиазмом проговорил:

– Наш корреспондент находится в Кремле, где президент собирается сделать официальное заявление.

На экране появился президент России. Собранный, сосредоточенный, с тщательно скрываемыми эмоциями на лице.

– Уважаемые россияне! Москвичи! В эту ночь к нам пришла общая беда. Погибли соотечественники, наши родственники, друзья. Причины трагедии, произошедшей в Москве, выясняются, и, поверьте, виновные понесут заслуженное наказание. Будь они уязвимы или нет, но никто не имеет права беспрепятственно творить подобный произвол. В ближайшие часы постарайтесь не покидать своих домов и мест работы – федеральные органы власти и правительство Москвы будут информировать вас о ходе расследования.

Морда диктора вновь появилась на экране.

– Только что вы выслушали заявление президента, – сказал он. – А теперь у нас в студии представитель научного мира. Как он сможет прокомментировать возникшую ситуацию? Специалист по теоретической физике, профессор, член РАН Евгений Осатюк.

– День добрый! Мне очень нелегко говорить это, но, кажется, за последние несколько дней перевернулись все научные представления, доказательства чему налицо, – произнес Осатюк, почесывая дряблый старческий подбородок. – Увидев возможности так называемых богов, нам остается лишь признать наши научные познания убогими. Мы оказались нищими неудачниками.

– Но разве все настолько плачевно? – тут же ввернул диктор.

– Плачевно? Более чем! Вспомните, что мы видели своими глазами. Как это объяснить? Как объяснить, что законы сохранения вещества и энергии перестали работать? Или, быть может, энергетические процессы происходят на недоступном нам уровне… Как объяснить, что экзотермическая реакция окисления вещества, сопровождающаяся по крайней мере одним из трех факторов: пламенем, свечением, выделением дыма, может быть остановлена мановением руки. В масштабах целой планеты!

– Вы имеете в виду огонь?

– Горение. А прямое воздействие на вещество, на саму материю, на психику людей и животных? Все эти раздвигающиеся реки, восставшие мертвецы, обезумевшие птицы, люди. Знаете, я всю жизнь верил в науку, поклонялся ей. Но теперь я, и не только я, вижу другое – крах теории и практики физики. И мне…

Максим щелкнул пультом. Словоблудие сплошное. Он встал из-за стола, вскипятил воду, налил себе чаю и бросил в стакан дольку лимона. Включил мобильник – четыре пропущенных вызова: два от Бурмистрова и два от неизвестного абонента. Поди Зевс беспокоится, куда же это его консультант подевался? Кстати, странное дело – после ночных событий боги и сами исчезли, никто не успел в суматохе проследить, куда они ушли из «Националя». И до сих пор никаких сведений не было. Но Зевс говорил, что в полдень озвучит виды спорта, выбранные богами для соревнований, – значит он должен к этому времени объявиться. Но где? В «Атланте»? Пожалуй.

Долгов прочел несколько sms-сообщений от бати и Бурмистрова, которые ругались на чем свет стоит, и от Юрки Егорова, который, впрочем, делал то же самое. Максим пролистнул строки дальше и замер.

От Астафьева?

Что за наваждение… Дрожащим пальцем Максим нажал на клавишу и взглянул на экран. Там высветились строчки: «Уже почти на месте. Еду». Внутри у Долгова похолодело… Что это значит? Кому пришло в голову так скользко шутить? Аиду?

Максим отставил кружку с чаем и еще раз прочел сообщение. Черт возьми! Он даже хлопнул ладонью по столу. Как же сразу не заметил! Дата! 29 июля, день, когда произошли трагические события и Александр Вадимович погиб. Просто эсэмэска почему-то пришла только сейчас. Бывает, конечно, мало ли – сервер заглючил у оператора…

Максим закрыл мобильник и обхватил руками голову. Машинально подул на остывающий чай, поверхность которого уже начала покрываться радужной пленочкой. В этих переливчатых разводах проступили смутные контуры рисунка, выжженного на теле женщины по воле Аполлона…

Какая-то пружина сорвалась внутри Максима. С треском.

Он с силой швырнул мобильник в угол кухни. Телефон хрустнул, но выдержал удар.

Эсэмэска с того света…

Замечательно.

Просто великолепно.

Улицы были полны народу. Люди громили витрины, жгли костры на площадях, размахивали плакатами с глупыми лозунгами, встревали в стычки с милицией и военными. Повсюду валялись куски битого кирпича и стекла, рваная одежда, домашний скарб, останки погибших ночью животных. Выли сирены. Стояла дикая жара, пахло гарью.

Люди будто сорвались с цепи.

Новый Арбат был перекрыт несколькими бронетранспортерами и солдатами спецназа, а за всей этой баррикадой, где-то в районе Садового, поднимался столб дыма, пробитый насквозь солнечными лучами.

Обе «Арбатских» были закрыты, и Максиму пришлось пробираться переулками к «Смоленской».

Станция метро выглядела не лучшим образом – желтые стены были опалены, вокруг толпились демонстранты, взведенные и готовые вышибать дух без разбора. Возле входа штабелями лежали тела, накрытые светлыми окровавленными тряпками. Несколько тяжелых дверей были выбиты, искореженная часть турникета валялась около забора.

Максим вытер вспотевший лоб рукавом рубашки и вошел внутрь. Прохлада обволокла тело приятной волной. Эскалаторы не работали, поэтому пришлось спускаться вниз пешком. Большинство рекламных щитов были сорваны со стен и валялись между столбиками фонарей. Пожилые люди толкались и обменивались сплетнями и домыслами.

– А что, говорят, теперь снова коммунисты к власти придут? – криво усмехаясь, выкрикивал старик в тельняшке и шароварах.

– Какие коммунисты, етить тебя в корень! – потрясая кулаками, отвечал ему крепкий мужик с портфелем под мышкой. – Это конец света пришел! Слыхал, чего по говноящику показывали? Боги на Землю спустились и хотят нас в роботов превратить!

– Да какие, к чертовой матери, роботы! – Рыхлый дедок в сердцах хлопал по резиновому поручню рукой. – Вам лишь бы постращать друг друга! Давно пора понять – это инопланетная интервенция! Умные люди, в двадцать первом веке живут, а все про каких-то роботов несут чепуху…

– Ты поговори у меня, поговори! – грозил дедку тип в тельнике. – Знаем мы таких инопланетян! Видывали! Сначала один инопланетянин коммунальные платежи поднимает, потом второй – цены на колбасу!

– Мужики с нашего комбината сегодня бастуют, – согласно кивал крепыш с портфелем.

– Точно! Слава роботам!

– Да вы ополоумели все! – завизжала вдруг толстая тетка, ловко орудуя локтями. – Пропустите! У меня ребенок здесь!

– Знаем мы таких ребенков! Видывали…

Максим наконец вынырнул из потной давки на платформу и заправил рубашку в брюки, прижавшись к стене.

«Внимание! Уважаемые пассажиры! – донеслось из громкоговорителя. – Кольцевая ветка временно закрыта для обслуживания пассажиров, выбирайте объездные маршруты. Также поезда не ходят в направлении станции „Речной вокзал“ и „Битцевский парк“. На Арбатско-Покровской линии для входа и выхода пассажиров закрыты станции „Славянский бульвар“, „Минская“, „Парк Победы“, „Киевская“, „Арбатская“ и „Курская“. Соблюдайте осторожность! Будьте благоразумны, пропускайте вперед пассажиров с детьми, инвалидов, граждан пожилого…»

Максима кто-то похлопал по плечу. Он резко обернулся и увидел перед собой приятное лицо Антона – гэбиста, который менее суток назад вербовал его. Тот пригладил ладонью непослушную копну светлых волос и коротко улыбнулся.

– Пообщаемся?

– Слушаю. Давай скорее, мне нужно к полудню в пресс-службу успеть.

– А ты не волнуйся – я тебя подброшу, у меня машина тут стоит. Во дворике.

– Ты что, издеваешься? Видел, что на улице творится?

– У меня служебная. Проедем через любые кордоны. Не ссы.

Максима кто-то ощутимо толкнул сзади, и ему пришлось придержаться за Антона, чтобы не упасть.

– Прямо тут будем разговаривать? – спросил он.

– А что? Замечательное местечко, по-моему, – пожал плечами Антон.

В это время к платформе подошел поезд, и обезумевшая толпа принялась штурмовать вагоны, раскачивая их, стараясь пробиться поглубже внутрь. Где-то лопнуло стекло.

Максима и гэбиста чуть было не уволокло в вагон особенно мощной человеческой волной, но им удалось вырваться из потока и пробиться обратно к эскалатору.

– Ну, – расчищая путь накачанными плечами, сказал Антон, – рассказывай. Был вчера во время штурма в ресторане?

– Был, – бросил Максим, стараясь успевать за подполковником. – Какому мудаку вообще пришла в голову устроить эту бойню?!

– Это не наше с тобой дело, – жестко оборвал его Антон. – Что видел? Кратко и по существу.

– Они практически неуязвимы. Огромная скорость регенерации, очень высокий иммунитет к снотворному и психотропным препаратам. Потрясающая реакция. Ну и всякие сверхъестественные штучки вроде тех, что вся Москва имела удовольствие наблюдать сегодня ночью.

– Ясно. А что они представляют собой как… э-э… личности? Есть соображения?

Максим задумался, машинально продолжая пробираться вверх по эскалатору.

– Начисто лишены сострадания, – наконец сказал он. – Чрезвычайно мудры и проницательны. Но… иногда требуют ответы на странные – вроде бы не важные – вопросы…

– Например? – быстро спросил Антон.

– Есть ли у людей выбор? Важны ли слова? Что такое настоящий шедевр?

Подполковник посмотрел на Долгова через плечо, неопределенно хмыкнул.

– Что-нибудь еще примечательное запомнил? – спросил он.

Перед глазами Максима немедленно возникло изуродованное тело расписанной выжигателем женщины. Он споткнулся и чуть было не грохнулся под ноги идущим сзади.

Пересилив тошноту, в двух словах пересказал отвратительный эпизод Антону.

Бывалый разведчик аж присвистнул:

– Ни хера себе! Много я маньяков перевидал… Но этакая больная фантазия…

– Они не маньяки, в том-то и дело. Просто… как точнее сказать… То, что для нас дико и неприемлемо, для них – нормально. Они не видят в этом ничего необычного – их мораль и система ценностей очень сильно отличаются от наших.

– Ой ли… Ну а Аполлону ты, видно, здорово хлеборезку раскроил.

– В мясо. Только уже через несколько минут и следа от повреждений не осталось. Я ж говорил – регенерация.

– Все равно молодец. Другой на твоем месте в штаны бы наложил…

Максим помолчал, потом буркнул:

– Я же усредненный.

Антон, кажется, не услышал. Они практически уже выбрались на поверхность.

– Кстати, вот еще любопытный факт, – внезапно вспомнил Долгов. – У нас с Зевсом как-то зашел разговор о деяниях новоявленных богов. Я говорю, мол, единственное логическое объяснение ваших поступков – это жажда власти. Но по всему видно, что это не так – если бы вы хотели, то махом бы с такими возможностями захватили власть не только в России, но и во всем мире. Ну не махом, но без лишних выкрутасов с огнем и Олимпийскими играми по крайней мере…

– А он?

– А он хитро щерится и говорит: значит, объяснение нелогическое. Думайте, мол, ищите.

Антон промолчал. Жестко отпихнув наглого мордоворота от разбитой кассы, он вышел на улицу и остановился, поджидая слегка отставшего Максима.

– Они просто играют с нами, Антон.

– Это уже давно ясно. Цель игры – вот что пока остается для всех загадкой. На нас работают лучшие умы страны, но все эти кичливые ученые лишь разводят руками. Мы оказались бессильны перед лицом такой необычной опасности, мы не были к ней готовы. Абсолютно.

Подполковник не обманул. Меньше чем за сорок минут он доставил Максима к одному из служебных входов в «Атлант». Движение по основным городским магистралям было перекрыто, поэтому пробок не было. Правда, на проспекте Мира люди устроили пикет и возвели поперек улицы самые настоящие баррикады, поэтому пришлось свернуть и обогнуть затор по другой улице. На подъезде к спорткомплексу машина, то и дело притормаживая, преодолела аж три КПП: один халтурный милицейский шлагбаум и два серьезных военных блокпоста. Благо ксива Антона подействовала везде, иначе бы Максим вообще не попал к гигантскому зданию комплекса. Через оцепление не пропускали почти никого, даже сотрудников самого «Атланта».

Видимо, заявления Зевса ждали именно здесь.

– Спасибо, что подбросил, – кивнул Долгов, выбираясь из тонированного служебного внедорожника.

– Гляди в оба, слушай во все перепонки, – сказал Антон, тоже выходя из машины. – Пойдем-ка я тебя до входа провожу, а то не пустят еще…

Возле дверей, ведущих в холл «Атланта», и впрямь располагался еще один пост. На этот раз эфэсбэшный. Увидев удостоверение Антона, двое крепышей в костюмах подтянулись и отступили в сторону, освобождая проход.

– Ну… тьфу! Хотел сказать: с богом, – усмехнулся молодой подполковник, пожимая руку Долгову.

– Ты не пойдешь?

– Нет, у меня другие дела.

Охранники насторожились. Один из них сделал шаг, снова загораживая дверь, и произнес негромко:

– Товарищ подполковник, гражданским вход воспрещен. Антон перевел на него ледяной взгляд.

Парень стушевался, но не отступил. Сказал:

– Только при предъявлении письменного разрешения Оргкомитета.

Максим достал свое удостоверение и сунул его под нос оперативнику:

– Я сам из Оргкомитета.

Тот даже не взглянул на корочку, продолжая смотреть на Антона. Было видно, что парень готов при необходимости пристрелить хоть самого министра обороны, если тот не предъявит разрешение.

Подполковник поиграл желваками, провел рукой по светлым волосам и обронил:

– Максим, подожди здесь минуту.

Не сказав больше ни слова, он развернулся и зашагал обратно к своей машине. Долгов остался наедине с двумя операми.

Солнце палило вовсю. Как им не жарко в костюмах?…

Максим глянул на часы, достал из кармана мобильник и набрал номер пресс-службы.

– Пресс-служба Оргкомитета… – начала Маринка.

– Привет, Марин! Как у вас обстановка?

– Ой! Максим Валерьич, а вы разве не знаете? – затараторила Маринка в своей обычной манере. – Тут такой скандал был! Бурмистров сказал вас найти с утра еще, а Мычина ему нахамила, а он ее уволил! А вы где?

– Стою у входа в комплекс. Как вас туда пропустили?

– Мы со вчерашнего вечера здесь! Не уходили. Я в тренажерке на матах спала! – гордо призналась Маринка.

– Все с вами понятно, – улыбнулся Максим. – Про Зевса и остальных упырей ничего не слышно?

– Пока нигде не объявлялись. – Маринка понизила голос и продолжила: – Но ходят слухи, что должны здесь оглашать виды спорта.

– Журналюги звонками не замучили?

– До самых гланд! А еще…

Максим увидел, что возвращается Антон, и сказал:

– Марин, мне пора. Надеюсь в скором времени к вам заглянуть.

– Давайте скорее, – прошептала она. – А то, как стерву-Мычину уволили, за старшего – Тсандер. Он такой тормоз!

Долгов еще раз улыбнулся и прервал связь. Маринка, Маринка… Хоть ты осталась такой же взбалмошной и жизнерадостной.

Что-то больно ударило Максима по правому запястью, и раздался металлический щелчок.

– Вы арестованы за попытку проникновения на территорию объекта, находящегося под охраной Федеральной Службы Безопасности Российской Федерации, – жестко сказал Антон, заламывая Долгову за спину вторую руку и окольцовывая ее наручником.

От неожиданности Максим даже потерял дар речи. Глупая шутка? Да не похоже вроде! Это что же получается – ради банального ареста такой длинный спектакль был разыгран? Или подполу была дана установка задержать Долгова в самый последний момент перед объявлением Зевса?… Нелепость какая… Антон мог сделать это в любое время…

Охранники, кажется, тоже недоумевали: только что двое выглядели друзьями, а теперь… Но они-то были привычны к резкой смене обстановки.

– Ребят, расслабьтесь. Я архаровца давно в разработку взял, – бросил Антон, продолжая крепко держать Максима за сцепленные браслетами руки. – Пособник этих… небожителей. Дайте-ка я его, не отходя от кассы, поспрашиваю кой о чем.

Подполковник небрежно раздвинул оперов и грубо затащил Долгова внутрь.

– Да ты что ж творишь, скотина?! – обрел наконец дар речи Максим.

Антон, не обращая внимания на возглас, продолжал волочь его по пустынному холлу. Долгов пару раз попытался вырваться, но плечи и локти пронзила такая острая боль, что пришлось бросить эту затею. Он заорал на весь «Атлант»:

– Двуличная тварь! Изверг! Что, не мог сразу мне крылья за спину заломать? Или приказа не было? Ты же все по приказу делаешь, да? А-а… понял… Я тебе нужную информацию раздобыл и теперь стал опасным свидетелем! Дай хоть по телефону позвонить! Или я уже ни на что не имею права?… Да тебе боги за меня башку отвернут! Я все еще их консультант, между прочим…

После этих слов Антон не выдержал и захохотал.

Максим и сам понял, что увлекся и начал молоть истерическую чушь. Заткнулся.

Поднявшись по лестнице на второй ярус, подполковник втолкнул своего пленника в коридор, плавно уходящий влево по дуге, и отпустил. От неожиданности Максим потерял равновесие и по инерции пробежал несколько шагов, чтобы не упасть.

– Ты кретин или прикидываешься? – насмешливо бросил ему в спину Антон.

– Чего-о?! – свирепо прошипел Максим, медленно разворачиваясь. В этот момент он был похож на воробья-переростка, основательно потрепанного соседским кошаком.

– Повернись обратно… Чего вылупился? Спиной ко мне, говорят тебе, встань.

– А не отсосать?

– Повернись, придурок, если хочешь, чтобы я браслеты снял.

Максим подозрительно покосился на Антона. Посопел.

– Что на этот раз?

Гэбист молча ждал.

Долгов наконец повернулся, краем глаза все же следя за действиями подпола. Антон подошел к нему сзади, звякнул ключами, и наручники свалились на пол. Он поднял их, аккуратно протер платочком и убрал в задний карман брюк.

Максим еще некоторое время стоял, не оборачиваясь. Усваивал ситуацию.

– Ты никуда не торопишься? – не выдержал наконец Антон.

– Ну ты и сука… – поворачиваясь, выдавил Долгов. – Ты мог хоть какой-нибудь знак дать, что собираешься театр устроить?

– Мог. Но тогда бы вышло ненатурально – на входе не обычные менты стояли, которым все до фени, а оперативники ФСБ. Мигом бы просекли. И ты бы не попал в здание, и на меня бы вдобавок рапорт нахерачили.

– Но зачем было так руки-то больно выворачивать?

– Я ж те говорю: в нашем деле любая фальшь сразу была бы раскрыта.

То ли Максиму показалось, то ли в светло-серых глазах Антона действительно мелькнула искорка иронии.

– Иди отсюда. У меня, между прочим, своих дел хватает.

– И не жди, что я тебя поблагодарю! – категорически заявил Максим, быстрым шагом двинувшись в глубь коридора.

– Я и не жду… – хмыкнул Антон. Провел в задумчивости ладонью по непослушной копне своих светлых волос и добавил почти про себя: – А ведь не нужен им никакой консультант. На хер он им не спекся. Они ведь прекрасно знали, что мы его вербанем, и не препятствовали этому.

Подполковник ФСБ Антон Каддик вдруг сунул руки в карманы и сплюнул прямо на стену.

– Ну мы и остолопы! – рассмеялся он в пустоту коридора. – Ну и олухи! Ведь они грубейшим способом сливали через него информацию. Точнее – крупицы информации. Ровно столько, сколько необходимо для поддержания напряжения в игре. Наверняка у них не один такой консультант… Ну мы и остолопы. Ну и олухи.

Он развернулся и зашагал к выходу из «Атланта».

Захлопнув за собой дверь, Максим вздрогнул и остановился как вкопанный.

Зевс смотрел на него своим прохладным взглядом, сидя рядом с Маринкой, которая, по всей видимости, находилась в ступоре.

– Вы… ты что здесь делаешь? – выдавил Максим.

– Тебя караулю. Я на мобилу звонил утром, у тебя аппарат отключен был. – Громовержец взял со стола чашечку с кофе, подул и отхлебнул.

– Вы чего вытворяете?!

– Я? – Зевс на секунду растерялся. – Кофе пью.

– Хватит паясничать! Зачем ночью устроили побоище?

– Перестань хамить, – мягко произнес бог, слегка взмахнув рукой. И Долгова выгнуло дугой, словно через позвоночник пропустили электрический разряд. Зевс отхлебнул еще кофе и сказал: – Почти полдень, пора сделать объявление. В комнате для пресс-конференций все готово. Пойдем.

Максим сплюнул тягучую слюну, вмиг собравшуюся во рту, и прохрипел:

– Никуда я с тобой не пойду…

– Не припомню, чтобы я освобождал тебя от обязанностей консультанта.

– А я не припомню, чтобы подписывал трудовой договор. Зевс покрутил чашечку в пальцах, аккуратно поставил ее на стол и неуловимым движением схватил миниатюрную Маринку за горло. Максим инстинктивно метнулся к нему, но получил такой удар в грудь, что отлетел обратно к двери. В глазах потемнело.

Девушка заклекотала, тщетно пытаясь вдохнуть. Максим поднялся на ноги, чувствуя, как пульсирует боль в ребрах.

– Ее-то за что? Оставь…

– Ты идешь со мной?

Максим поднял на бога взгляд, в котором горела гремучая смесь ярости и обиды.

– Да.

– Кстати, вопрос в тему, – проговорил Зевс, отпуская Маринку. Та, опрокинув стул, упала на пол и засипела. – Вот она – практически не знакомый тебе человек, не родная, не подруга. Одна из коллег. А ты ради нее готов поступиться своими принципами, изменить решение в течение минуты. Ответь, в чем дело? Каков мотив? Она тебе чем-то дорога? Или… решения не такие твердые?

Максим порывисто вздохнул, морщась от покалывания в боку, и ответил:

– Мне всего двадцать восемь лет. Я еще не успел научиться жертвовать людьми ради принципов.

– А зря. Заманчивая возможность сделать себя сильнее на порядок.

Максим помог Маринке встать и усадил ее в кресло.

– Ты в порядке? – спросил он, наливая девушке минералки.

Та покивала головой и слабо улыбнулась, поправляя прическу.

– А где остальные?

– Тсандер и Рыбалко в конференц-зал уже ушли. Мычину уволили, я уже говорила… – пролепетала Маринка.

– А Темка Панов где?

– Артем погиб вчера ночью. Обезумевшие милиционеры расстреляли. Его сестра звонила.

– Сука… – с бессильной злостью прошипел Долгов, поворачиваясь к Зевсу.

Громовержец с интересом листал томик УК.

– Забавные у вас законы. Вот, к примеру, статья 228-я… Зачем сажать в тюрьму за распространение наркоты? Глупость. Впрочем – дело хозяйское… Пойдем, нас уже заждались.

В конференц-зале было довольно много народу, хотя прессу, каким-то чудом просочившуюся в здание «Атланта», сюда не пускали. На входе двое сотрудников ФСБ попытались задержать Долгова, но Зевс лишь посмотрел в их сторону, и ребята в черной форме обмякли, сползая по стене. К ним немедля подбежали еще двое оперов.

Из богов присутствовали Apec, Гефест и Артемида. Из официальных лиц: президент физкулька Тифисов, Бурмистров, представители МОК, а также какие-то шишки из правительства или мэрии. Камера и свет уже были установлены, боги сидели за полукруглым столом перед микрофонами. Рядом с ними находились несколько незнакомых Долгову людей – три женщины, одна из которых была афроамериканкой, двое мужчин, явно азиатского происхождения, старик со спутанными седыми космами и несколько разномастных детишек.

«Это что за балаган?» – подумал Максим, глядя на нервничающего старика и насмерть перепуганную негритянку.

Камера была единственная, дабы не создавать суматохи с многочисленными желающими заснять такой сенсационный материал, но сигнал с нее наверняка ретранслировался на все мировые каналы.

Зевс, провожаемый хмурыми взглядами чиновников, сел между Аресом и Гефестом – последний бесстыже лузгал свои любимые семечки. Громовержец поманил Максима пальцем, указывая на единственное свободное место за столом. Долгов удивленно посмотрел на него.

– Ну, чего уставился? – крикнул Зевс. – Садись быстрей, тебя одного ждать, что ли?

Максим оглянулся на Бурмистрова – тот лишь пожал плечами, – прошел к свободному стулу и сел.

– Можете начинать трансляцию, – благосклонно махнул рукой Зевс.

Режиссер пробормотал что-то в пуговку микрофона и громко сказал:

– Камера. Синхрон. Прямой эфир.

На экране, установленном в противоположном конце зала, появилось изображение Зевса.

– Приветствую, – сказал он. И переводчик повторил слово по-английски. – Как и обещал, хочу объявить, в каких видах спорта сборная команда людей будет оспаривать право владения огнем у команды богов. Надеюсь, после недоразумения, имевшего место прошлой ночью, вы наконец перестали сомневаться в серьезности наших намерений. Но прежде чем я перечислю названия, мне хотелось бы представить наших консультантов.

Максим повернул голову, ошеломленно глядя на профиль Зевса.

– Да-да, я не оговорился. У нас было несколько консультантов, несмотря на то, что многие думали, будто он один.

Камера прошлась по потрясенным лицам сидящих за столом людей. Кажется, для каждого из них новость была не менее удивительна, чем для Долгова.

– Именно эти люди, – продолжил тем временем Зевс, – помогли нам составить общую картину. Они были отобраны не случайно. Они до сего момента не знали о существовании друг друга, поэтому ошибочно полагали, что единственные в своем роде. Это позволило их мнению не слишком сильно исказиться.

– Но зачем? – не выдержал Бурмистров.

– Понять кое-что о вас, людях.

– И что же вы поняли? – в свою очередь спросил с южным акцентом один из консультантов – мужчина-азиат.

– Все, что нам было необходимо, – уклончиво ответил Зевс. – Каждый из вас был поставлен в такие условия, что хотел человек того или нет, но ему пришлось вывернуть наизнанку собственную душу, свои мысли и чувства, переживания и мечты.

– Неужели не достаточно было посмотреть на реакцию толпы во время «пятиминутки» 29-го числа? Или вчерашней ночью? Вам этого мало? – срывающимся голосом спросила чернокожая женщина по-английски.

– Это общая картина. А в ваших случаях – индивидуальная. Нужно было сравнить результаты.

– Вы же просто экспериментируете, используя нас в качестве подопытного материала! – вскакивая, заорал старик. Один мальчонка из числа детей-консультантов захныкал.

– Спокойней, на вас вся планета смотрит, – проворчал Apec.

– Да пошел ты, сраный милитарист! – не унимался старик.

Apec шевельнул рукой, и женщина, сидящая рядом с дедом, засветила тому звонкую пощечину. После чего уставилась на свою ладонь и, бормоча извинения, помогла ошарашенному старцу сесть.

Максим посмотрел на присутствующих в зале. Бурмистров о чем-то тихонько разговаривал с Тифисовым, чиновники удрученно глядели на то, что происходило перед камерой, не в силах что-либо предпринять, Рыбалко и Тсандер куда-то исчезли.

Час от часу не легче, подумал Долгов, осторожно ощупывая сломанное ребро. Происходящее уже начинает напоминать какой-то глобальный эксперимент, целью которого является выяснить предельные возможности как всего общества в целом, так и человека в отдельности.

Максим вздрогнул. А вдруг – это и есть смысл? Нелогическое объяснение. Он еще раз покосился на богов. Да нет, все гораздо сложнее, потому что очень оно даже логическое – такое объяснение…

Зевс подождал, пока гомон в конференц-зале стихнет, и снова заговорил.

– Я мог бы и не рассказывать вам про систему так называемых консультантов, но и скрывать этого не видел смысла. Тем более что, сопоставив результаты, мы пришли к очень занятному выводу…

– Какому? – быстро спросил один из правительственных чинуш.

– Вы не хотите жить, – с расстановкой проговорил Зевс. – Сопротивляемость истреблению у человечества на уровне критического минимума.

В зале снова поднялся гул. Максим представил, что сейчас творится в мире, и у него похолодело внутри. Да уж, не очень-то утешающее заявление, даже если оно – лишь провокация.

– Но, – слегка повысил голос Зевс, – давайте вернемся к основной теме нашей сегодняшней встречи. Виды спорта, в которых вам придется сразиться с богами, следующие.

Все мгновенно замолчали и замерли, превратившись в слух. Представители МОК даже рты открыли, сами того не замечая.

– Бокс, плавание, тяжелая атлетика, – начал перечислять громовержец. – Спортивная гимнастика, бег на 400 метров, велотрек, конный спорт, стрельба из лука, фехтование, академическая гребля и футбол.

В зале на минуту повисла тишина. Лишь сопел старик, так и не оправившийся от досадной пощечины.

– Всё? – промолвил наконец Тифисов.

– А что – мало? – рассмеялся Гефест, сплевывая кожурку от семечки прямо на стол перед собой.

– Но это же только одиннадцать видов… – недоуменно развел руками какой-то мужик из МОК.

– А нас сколько? – хмыкнула черноволосая Артемида. – Нас тоже одиннадцать. К тому же футбол – командный спорт.

Максим обратил внимание, что Бурмистров с Тифисовым обсуждали что-то с членами международного комитета и давали указания своим помощникам. Правильно, нужно было срочно формировать сборную, учитывая только что полученную информацию.

– Ну что, – резюмировал Зевс, – думаю, можно денек отдохнуть, подготовиться, а завтра начнем. Организаторы, подойдите и возьмите распечатки с расписанием соревнований, которое мы подготовили. Если что-то не устраивает в датах или во времени – можно обсудить. Консультанты свободны – вы больше нам не нужны.

В зале уже стоял невообразимый гвалт. Максим встал и продвинулся к выходу. Возле дверей он натолкнулся на Тсандера, уверенно рассекающего своим пузом волны людей.

– Максим, ты можешь помочь нам решить кое-какие вопросы с прессой, не так ли? – без всякой преамбулы спросил еврей, почесывая знакомым движением крючковатый нос.

Максим терпеть не мог, когда вопрос ставился практически с утвердительной интонацией, а в конце еще добавлялось окончательно обезоруживающее «не так ли».

– Что нужно сделать? – сухо спросил он.

– Сущие мелочи, – махнул рукой Тсандер. – Организовать прессуху для всех аккредитованных.

 

Глава седьмая

Шел второй раунд.

Сергей получил от Ареса такой апперкот, что перед глазами сверкнуло и тут же потемнело. Он откинулся на канаты и, отпружинив от них, повис на боге. Капа вылетела изо рта вместе с кровавой слюной.

Любой рефери давно бы уже остановил бой по причине явного преимущества, но Зевс накануне жестко сказал, что никакое судейство на этих Олимпийских играх не нужно. Ни со стороны людей, ни со стороны богов. «Результат будет налицо», – остро улыбнувшись, пообещал громовержец.

Apec оттолкнул опытного боксера из Якутии и слегка отошел, благородно позволяя ему прийти в себя, поднять капу и вставить ее обратно в зубы.

Сергей был заслуженным мастером спорта международного класса, трехкратным чемпионом России, олимпийским чемпионом и обладателем кубка Баркера на прошлых играх в Пекине, но никогда еще его так хладнокровно и жестоко не избивали на ринге. Слегка расслабленный бог войны безошибочно угадывал все его движения, предупреждал удары, молниеносно контратаковал. Правильные, слегка утонченные черты лица бога оставались неподвижны, он никак не выражал мимикой своих эмоций. Пару раз Apec провел успешные «двоечки» и несколько раз достал Сергея чрезвычайно мощным левым боковым, которым, казалось, можно было свалить быка. А теперь вот еще и этот коварный апперкот…

Сергей поправил шлем, переборол приступ тошноты и собрался. От его выступления зависит не только престиж команды, но и судьба планеты. Он не имеет права проигрывать этот бой, но ничего, совсем ничего не может поделать с такой филигранной техникой противника.

Надо.

Шаг вперед-влево, обманный левый прямой по корпусу и длинный правый прямой в голову. Мимо. Apec будто знает всю его тактику, будто чувствует каждое действие.

Надо. Это главный бой в его жизни.

Отход, перемещение по кругу вправо и жесткая «троечка», отход, правый боковой и левый боковой снизу, чтобы поймать на встречном движении… Вспышка… и падение в радужную пропасть небытия…

…Apec легко ушел от комбинации соперника и, вложившись всем корпусом, засветил ему правый прямой в челюсть, после чего добавил мощнейший левый хук. Сергей мгновенно осел безвольной грудой, словно кто-то подрубил его ноги косой. По рингу разлетелись брызги крови.

Трибуны «Олимпийского» были пусты – во избежание беспорядков все состязания были закрыты для прессы и зрителей, – но присутствующие представители спорткомитета и других официальных органов всем нутром почувствовали, как вместе с поверженным спортсменом из Якутии рухнула надежда всей планеты.

Оператор выключил камеру.

На ринг выбежал врач, быстро снял с Сергея шлем, приподнял его голову, потрогал пульс и заглянул в зрачки.

Тренер выжидающе смотрел на него.

– Мертв, – прошептал медик. – Смерть наступила мгновенно.

Тренер – грузный пожилой якут – еще несколько минут смотрел, как тело его лучшего подопечного переворачивают на спину и накрывают простыней, а потом уронил голову на край ринга и беззвучно заплакал.

– Это всего лишь спорт, – пожал плечами Apec, разматывая бинты с рук и надевая стильные очки в титановой оправе на тонкую переносицу.

Зевс прошелся туда-сюда между пустующих блитчеров, сунув руки в карманы спортивных брюк, а потом похлопал президента МОК по плечу.

– Как вы понимаете, победа в соревнованиях по боксу присуждается команде олимпийских богов.

Пожилой тренер-якут поднял голову, повернулся и подошел вплотную к Зевсу. Он посмотрел своими раскосыми глазами на бога и, ничего не говоря, коротко ударил его в нос. Голова громовержца мотнулась назад, из ноздрей потекла кровь.

Тренер ссутулился и пошел прочь. Больше он ни разу не обернулся.

– Это я прощу, – благосклонно усмехнулся Зевс, доставая белоснежный платок.

К пятому дню Олимпиады люди с треском проиграли богам уже в четырех видах спорта.

Не победили ни в одном.

Плавание, конечно, взял на себя Посейдон. На 200 метрах вольным стилем он обогнал трехкратного олимпийского чемпиона из Великобритании на несколько корпусов, и это при том, что в начале заплыва дал тому немалую фору.

В беге на 400 метров сногсшибательная Афродита продемонстрировала не только прелести своего тела, облаченные лишь в шортики и белую футболку, но и потрясающую скорость. И хотя российская легкоатлетка выложилась на двести процентов, богиня играючи опередила ее на три с лишним секунды.

Состязания по академической гребле проходили на гребной базе в Крылатском. Выступали четверками. Людей представляли сильнейшие спортсмены из Соединенных Штатов, Германии, России и Израиля. А богов – Apec, Посейдон, Зевс и Аполлон. Их байдарка буквально летела по воде все два километра, весла призрачными мотыльками порхали в воздухе, и будто не существовало усталости для мышц богов. Между тем эксперты не исключали вмешательства в физику движения все того же Посейдона, но доказательств, конечно, не было. В конечном итоге боги обставили гребцов из разных стран на четверть минуты – таким образом, и в этом виде спорта люди потерпели поражение.

Плюс трагическая гибель якутского боксера во время поединка с богом войны.

Надежда таяла. Мировая паника росла.

Люди, потеряв веру в спортсменов, принялись с катастрофической скоростью опустошать супермаркеты, гастрономы, рынки, магазины и магазинчики, чтобы быть максимально готовыми к кризису, который неизбежно наступит после того, как боги заберут огонь. А вероятность такого исхода возрастала с каждым новым поражением на спортивных аренах.

Скупали всё. Начиная от соли и теплых вещей, заканчивая электрокипятильниками и бытовой техникой. Кое-кто, совсем потеряв голову, запасался целыми контейнерами спичек, которые при невозможности горения как процесса были явно ни к чему. Спрос на микроволновые печи и электрические плиты возрос в считанные часы, а соответственно чуть ли не впятеро увеличилась их стоимость. А вот цена нефти упала в среднем до четырнадцати долларов за баррель. Также практически обесценились уголь и природный газ, многие страны составили план экстренного возведения дополнительных гидроэлектростанций, атомных реакторов, ветряков. По всему миру упали цены на автомобили и самолеты, яхты и океанские лайнеры, зато билеты на поезда на ближайшие две недели невозможно было достать. «Роскосмос» и NASA поспешно эвакуировали своих космонавтов с орбиты, на Ближнем Востоке с новой силой разгорелась война…

Мировая экономика рушилась.

Политики подавали в отставку десятками.

Люди высыпали на улицы, организуя демонстрации и пикеты в знак протеста, на плакатах пестрели лозунги, хающие своеволие богов.

Миллионы верующих заполнили церкви и синагоги, мечети и храмы. Угрожающе нависла над христианскими и мусульманскими святынями лавина паломников. Ватикан обескураженно молчал.

По всему миру прокатилась волна самоубийств. Как правило, счеты с жизнью сводили женщины, но нашлось немало суицидников и среди мужчин, и даже среди детей.

Закрывались школы и детские сады. Останавливались фабрики и заводы. Бастовали фермеры. Продовольственный кризис проявлялся все очевидней – на прилавках магазинов в крупных городах редко удавалось найти консервы и другие продукты, которые долго можно было сохранить свежими.

Уровень преступности возрос на порядок. В основном неблагочестивые деяния совершали мародеры в поисках легкой наживы.

Мир стоял на краю пропасти, на дне которой клокотал хаос.

Остался шаг.

На шестой день, согласно плану, должны были проходить состязания по тяжелой атлетике и конному спорту.

В «Атлант» Зевс прибыл из какого-то подмосковного пансионата за четверть часа до начала соревнований в сопровождении слегка поддатой Геры и сильно поддатого Диониса.

Бог виноделия был в ударе: он припер с собой целую бочку марочной «Мадеры» и вислоухого осла. Животное то и дело порывалось укусить Геру за зад, но та вертелась и ругалась. Дионис заставил оперов из ФСБ, стоящих на входе в спорткомплекс, распить с ним литра два вина, прежде чем оставил ребят в покое, сняв с них морок.

Громовержец сбросил в раздевалке летний костюм и туфли, облачившись в шорты и футболку. Против него выступал тяжелоатлет из Греции – коренастый мужик с бычьей шеей и ногами, похожими на толстые поленья. Весовая категория у них была одинаковая – до 110 килограммов.

Подойдя к штанге, грек потер ладони, намазанные магнезией, взялся за гриф, поправил ремни на запястьях. Страха не было. Внутри замерла какая-то отрешенность.

Напрягшись, он с рыком оторвал штангу от толстого резинового ковра. Зафиксировал, сосредоточился и зверским рывком вскинул гриф на грудь. Зафиксировал. Приготовился толкнуть вес над головой. Он чувствовал каждую мышцу, каждую жилу своего крепкого тела, сердце билось ровно, нервы не подводили – организм был полностью готов к рывку…

С визгом, смешно взбрыкивая ножками, на арену выскочила Гера, преследуемая раздухарившимся ослом. За ними, размахивая своей дурацкой шляпой, прогарцевал Дионис. Споткнувшись о мат, пьяная покровительница брака упала и покатилась по дорожке. Осел с разбегу налетел на нее и с истошным криком отскочил в сторону, а следом в распластанную богиню вписался Дионис. Он ловко перекувыркнулся через ее объемные телеса и заорал:

– Вина! Всем – вина!

Грек от неожиданно возникшего переполоха потерял равновесие, его повело влево и, чтобы не получить травму, спортсмену пришлось бросить штангу.

– Уберите отсюда этот пьяный сброд! – заорал президент международной федерации тяжелой атлетики. – Это возмутительно! Что вы себе позволяете?!

Зевс рассмеялся и подошел к Дионису, который таскал бедного осла за уши и внушал тому:

– Запомни, друг, «Мадеру» выдерживают в бочках в искусственно нагреваемых помещениях – мадерниках – при контакте с воздухом. Ординарные сорта при температуре 60–65 градусов Цельсия в течение 3 месяцев, сорта среднего качества при 50–55 градусах в течение 4–6 месяцев, высококачественные – при 40–50 градусах не менее полугода. А вот марочную «Мадеру» выдерживают еще около двух лет. После тепловой обработки вино купажируют…

– Дионис, ты себе смену готовишь, что ли?

Бог виноделия посмотрел на громовержца мутным взором и категорично заявил:

– Он очень смышленый.

– Ладно, хватит паясничать. Валите отсюда.

– Ты что, и ослика выгоняешь? – обиженно поинтересовался Дионис.

– Все трое! Пошли вон из зала! – рявкнул Зевс.

Гера с кряхтением поднялась, поправила растрепавшиеся волосы и нагло заявила в лицо мужу:

– Деспот. И зануда.

После этого она развернулась и пошла к выходу. За ней поплелись Дионис с ослом.

– Не серчай, расшалились, – похлопав грека по плечу, сказал Зевс, когда угрюмая процессия покинула зал. – Давай продолжим. Теперь моя очередь, ведь так?

Он подошел к штанге, посмотрел на членов МОК и собственноручно навесил на гриф пару блинов…

По сумме попыток в рывке и толчке громовержец показал результат в 561 килограмм, играючи опередив грека, который завершил соревнования с 457-ю килограммами.

Таким образом – еще в одном виде спорта боги обошли людей.

В этот же день покровительница животных Артемида разгромила спортсменку из Италии в состязаниях по верховой езде. И в выездке, и в конкур-иппике, и в преодолении препятствий богиня буквально издевалась над своей соперницей, показывая невозможный класс. Она словно срослась с конем, их нервные системы будто сплелись и стали единым целым – существом, координация движений которого не поддавалась описанию. После состязаний разрыдавшуюся итальянку тренерам пришлось уводить с поля, поддерживая под руки.

На следующий день Афина в индивидуальной гонке преследования обогнала велосипедистку из Нидерландов на два круга, а в гите и спринте – на несколько долгих секунд. Спортсмены, тренеры, судьи просто не верили своим глазам.

После окончания гонки присутствующие члены МОК устроили скандал, обвиняя богов в мошенничестве. Также они в довольно крепких выражениях объяснили Афине, что невозможно показывать такие результаты без многолетних изматывающих тренировок, и упомянули об исчезновении сильнейших спортсменов, которые могли бы повернуть ход событий совсем в другую сторону. Перепалка уже готова была перейти к фазе рукоприкладства, результаты которого были бы явно не в пользу людей, но успел вмешаться Тифисов. Он оттащил распалившихся комитетчиков от Ареса и Афины, внушая им, словно малым детям, что размахивание руками здесь бесполезно.

Еще день спустя люди потерпели поражение в состязаниях по спортивной гимнастике и стрельбе из лука.

Аполлон показывал на кольцах, на брусьях, на коне такие финты, что китайский гимнаст только разводил руками. После того, как смазливый покровитель искусства выполнил на перекладине семь перелетов Ткачева подряд, соревнования пришлось остановить из-за явного технического преимущества.

Бессмысленно пыталась противостоять лучница из Франции Гере. Неуклюжая на вид богиня положила все 36 стрел на четырех дистанциях в яблочко. Некоторых историков привел в замешательство факт выступления в этом виде спорта Геры, а не Аполлона, ведь именно он, если верить мифам, был, кроме всего прочего, покровителем лучников.

В предпоследний день соревнований людям наконец-то улыбнулась удача.

Моросил дождь. Над Лужниками висела серая вязь неба. Состав сборной людей по футболу формировался наспех, и, конечно, не могло идти речи о высоком уровне сыгранности. Тем более что профессионалы, как известно, на поле по правилам Олимпиады не допускались.

Команды вышли из раздевалок, и игроки рассредоточились по полю. У богов на воротах стоял Посейдон, в нападении были Apec и Аполлон. Зевс и Афродита – в защите. Было несколько непривычно наблюдать на поле женщин, но громовержец сказал, что этим пунктом правил боги готовы поступиться.

В команде людей были несколько игроков из Бразилии, несколько из Италии, по одному из России, Германии и Франции. И голкипер из Англии. Солянка получилась еще та, и немецкий тренер, которому доверили в течение недели натаскать ребят для командной игры, только качал головой, когда подопечные его не видели. Он, как и все любители футбола, понимал, что невозможно натренировать сборную за семь дней.

Зевс позволил судить этот матч одному центральному арбитру, но уточнил, что оставляет за собой право налагать вето на его решения. Лысый, как колено, судья вышел на поле, раздался свисток, и самый нелепый матч в истории футбола начался.

Первые пятнадцать минут преимущество владения мячом было у богов. За это время Аполлон и Apec сумели нанести три удара по воротам, но английский голкипер был на месте и уверенно ловил мяч.

После этого команда людей перехватила инициативу, и на семнадцатой минуте матча бразильский форвард буквально вколотил первый мяч в ворота Посейдона.

Присутствующие на стадионе спортсмены, тренеры и чиновники сначала не поверили своим глазам. А когда до них дошло, что произошло, то все вскочили со своих мест и заорали на разных языках. Слова поддержки воодушевили игроков настолько, что в конце первого тайма боги пропустили вторую «банку».

Умельцы с какого-то телеканала умудрились просочиться на стадион еще до начала матча и заснять с помощью мощного «длиннофокусника» первую половину игры. Мало того – сразу после окончания первого тайма они передали материал в эфир.

Планета взорвалась аплодисментами.

Планета воспрянула, позабыв о том, что девять позиций из одиннадцати все равно уже сданы.

Подоспевшие сотрудники милиции и ФСБ хотели было увести зарвавшихся журналистов, но на них так наорали разномастные чиновники, что служивым пришлось убраться прочь.

Так что исторический матч транслировался на весь мир.

В начале второго тайма боги несколько раз нарушили правила. Один раз Дионис так жестко приложил ботинком по ноге итальянского хавбека, что тот рухнул, как подкошенный, на мокрый газон. Подоспевшие врачи сразу констатировали факт перелома, и тренеру команды людей пришлось выпускать замену.

Арбитр показал Дионису красную карточку и попросил его удалиться с поля, но Зевс сурово оборвал судью, нагло заявив, что бог виноделия играл в мяч.

Тем не менее футболисты уже почувствовали слабинку богов. Если в индивидуальных видах спорта они были несокрушимы, то в команде играть просто не умели. Дионис то и дело давал неточные пасы, Артемида с Афиной все время спорили, кто главный в центре поля, Зевс с Афродитой никак не могли сыграться в защите. Гера вообще бестолково путалась под ногами, заставляя Аида материться.

На шестьдесят пятой минуте боги пропустили третий мяч в свои ворота. Правда, практически сразу после этого Аресу удалось провести успешную контратаку и забить гол людям…

Так и закончился этот феноменальный матч – со счетом 3:1 в пользу сборной команды людей.

Это была первая и, к сожалению, единственная победа человечества на XXX летних Олимпийских играх 2012 года в Москве.

На следующий день Дионис виртуозно разгромил чилийского спортсмена в поединке по фехтованию.

Планета вздрогнула.

Игры кончились.

* * *

На обнаженные плечи с кромки открывшейся двери посыпался тлен. Здесь везде был тлен. И еще затхлый запах, будто никто и никогда не жил в этом огромном городе.

Карина вошла в квартиру и посмотрела на полусгнившие полочки для обуви, на которых стояло несколько пар сморщившихся от времени туфель, на выщербленный, потемневший паркет, на пыльный плафон настенного светильника, на треснувшее зеркало. Осторожно ступая босыми ступнями по трухлявому полу, она прошла в глубь квартиры.

Уже почти две недели Карина бродила по этой жуткой Москве. Первые несколько дней она металась в безумии, стараясь найти хотя бы одного живого человека. Очнувшись утром на сухом, шершавом асфальте, обежала все окрестности велотрека в Крылатском, возле которого с ней случилось это… Потом добралась пешком до ближайшей станции метро, стала спускаться вниз по навеки остановившемуся эскалатору, но освещения нигде не было, и вскоре девушка оказалась в кромешной тьме. Тогда она выбралась обратно на поверхность и попробовала развести огонь. Ничего не вышло – все гнилушки в ее руках распадались невесомым прахом. Дикий, животный страх подступил к горлу. Как же ей выжить? Вся одежда разлетелась в пыль в тот странный миг, когда она последний раз услышала далекий голос…

«Диа-куа…»

Как согреться? Как приготовить пищу? Да и где ее взять – пищу?

Карина пробралась сквозь разбитую витрину в один из супермаркетов, бесцельно побродила между стоек. Все превратилось в тлен. Даже консервы в пузатых банках сгнили.

Что же произошло?

Сколько может длиться кошмарный сон?

Где искать ответ?…

В первую же ночь девушка поняла, что бояться холода ей не нужно. В этом… месте… температура не падала с наступлением темноты, и даже в голом виде можно было спокойно спать прямо на земле или мостовой.

Но с тьмой приходил страх. Он был гораздо хуже мороза.

Через два дня Карина обнаружила, что ее совершенно не мучают ни жажда, ни голод. Она даже не вспоминала о них все это время.

Было очень странно – ощущать себя не нуждающейся в тепле и пище.

Временами девушке начинало казаться, будто в этом гигантском мертвом мегаполисе все же есть кто-то живой, дышащий, зовущий. Несколько раз она даже слышала сквозь беспокойный сон какие-то неясные голоса…

И Карина начала искать. В течение двух дней она добиралась до Садового кольца. Продвижение затрудняли сбитые в кучи прямо посреди улиц проржавевшие остатки автомобилей, троллейбусов, трамваев, а также битое стекло, которым местами был усыпан асфальт. Зайдя в обувной бутик, она попыталась выбрать себе подходящие ботинки. Но обувь рассыпалась в ее руках. Тогда она попробовала сделать нечто вроде снегоступов, привязав к подошвам куски толстой пластмассы. Но и такая конструкция не выдержала больше десятка-другого шагов. Пришлось и дальше идти босиком, остерегаясь порезать ногу.

Выйдя на Кутузовский, Карина ужаснулась открывшемуся ей пейзажу. Знакомые очертания монументальных сталинских домов, широкий проспект, газончики на тротуарах, Триумфальная арка… Но все покрыто тленом. И все тот же глубокий запах запущенности. Ни одного зеленого листочка, ни одной живой травинки, ни единого насекомого. Только понурые шеи ржавых фонарных столбов, покрытые какой-то темной пылью стены домов, ворохи ветоши на пыльном асфальте.

Мост через Москву-реку был цел, но по краям камни обвалились. Бетонное дно было сухо, только всякий хлам валялся на потрескавшихся плитах да прогнивший остов старенького грузовика.

На Садовом ее ждала та же картина. Высотка МИДа с выбитыми окнами, Смоленская площадь с давным-давно истлевшей троллейбусной остановкой, мрачная пустота подземного перехода, заваленный мусором Арбат.

И никого.

Лишь тлен… тлен…

Карина остановилась посреди комнаты, в которую зашла просто так. Без цели. Она уже перестала верить, что в этом по какой-то неведомой причине заброшенном городе можно кого-то встретить или хотя бы найти признаки жизни.

Лишь тлен.

Опустившись на корточки, Карина провела пальцами по пожелтевшим страницам какой-то детской книжки, которые тут же превратились в пыль и осели маленькой серой кучкой.

За что ей такое проклятие? За что?

Ведь был обыкновенный вечер. Тренировка перед Олимпиадой… Она попрощалась с Татьяной Леонидовной и вышла на улицу, чтобы встретиться с Олегом, который должен был ждать ее на стоянке. Но там не было ни его самого, ни его машины. А потом пропали охранники в будочке, потом остальные люди…

Потом этот жуткий голос…

Она словно умерла.

Словно вдруг очутилась в царстве Аида.

Карина вздрогнула, почувствовав легкий сквознячок голой лодыжкой. Девушка резко поднялась и обернулась. За многие дни скитаний она успела привыкнуть к тому, что в этом забытом городе совсем нет ветра.

Прокравшись на цыпочках к дверному проему, девушка выглянула в коридор. Никого. Почудилось? После стольких дней одиночества что угодно примерещится…

Нет! По полу явно чуточку дует!

Карина послюнявила пальцы и поднесла руку к гнилому паркету. Действительно! Сквозняк! Но откуда? Откуда он может быть здесь – в месте, где нет ветра и чрезвычайно низкая влажность, где температура всегда постоянна?!

Карина бесшумно вышла в коридор и прошла в сторону кухни, опустила влажные пальцы вниз. Здесь его не было! Она вернулась к комнате. А здесь явственно ощущается! Значит, дует с лестничной клетки.

Она быстро прошла по ветхим останкам паркета и оказалась на площадке. Тянуло снизу! С улицы! Уже не думая о безопасности, Карина бросилась вниз по ступенькам, рискуя распороть ногу о какой-нибудь ржавый гвоздь. Выбежав на улицу, она остановилась, не в силах поверить своим глазам.

По тротуару неизвестно откуда взявшийся ветер гнал трухлявые куски рекламных щитов, подбрасывал остатки картона. Пыль стелилась по асфальту, будто хотела въесться в него, спрятаться. Но поток воздуха усиливался с каждой секундой, ветер превращался в ураган.

Карина еле успела сделать шаг назад, пропуская мимо себя летящий с огромной скоростью мусорный контейнер. Чтобы мелкие камешки и песчинки не хлестали ее по обнаженному телу, девушке пришлось спрятаться в подъезд. Над городом уже бушевала настоящая буря, поднимающая в воздух тучи праха, сметая тлен с домов и дорог.

И вдруг у Карины все внутри сжалось. Ей показалось, что сквозь завывание ветра и лязг катившегося слева направо железного мусора донесся чей-то бездушный голос:

– Диа-куа…

Девушку мгновенно охватил озноб, ноги подогнулись, во рту пересохло.

– Нет! – закричала она. – Только не снова! Разве мало я наказана? Да за что же, господи?!

Голос шепнул:

– Диа-куа.

Вдоль улицы уже неслось настоящее воздушное цунами, вздымая все, что попадалось ему на пути, ломая столбы, сметая истлевшие кузова машин.

– Боже мой, боже мой… – повторяла Карина, сжавшись в комочек возле лестницы.

– Диа-куа.

Само пространство выворачивалось наизнанку, контуры ступенек исказились, воздух загустел и лопнул с оглушительным хлопком. Вокруг что-то вспыхнуло, ослепив обезумевшую от страха девушку. Буря на улице вмиг исчезла…

…Кто-то прикоснулся к ее плечу, и Карину словно током шибануло. Она выгнулась всем телом, попятилась назад, щуря глаза от света и бормоча что-то себе под нос…

– Девушка, вы что здесь делаете? – спросила почтальонша, слегка отстранившись. Не хватало только еще одной наркоманки на ее участке.

Карина вскочила и выбежала на улицу, где столкнулась с мужчиной, спешащим по своим делам. Он отшатнулся от нее, как от чумной. Посреди мостовой стояли люди с плакатами и что-то возмущенно кричали. Вдалеке поднимался столб дыма.

Часто дыша, Карина глядела на демонстрацию. В голове была мешанина, тренированное сердце спортсменки трепетало, как лист, готовый оторваться от ветки.

Вдруг кто-то засмеялся, показывая пальцем в ее сторону, и люди стали поворачиваться. На их лицах попеременно возникали удивление, возмущение, любопытство. Несколько мужчин растолкали толпу и встали в первых рядах, хищно глядя на Карину.

– Да она ж голая, – промолвила наконец почтальонша, роняя сумку с газетами.

Забравшись на пьедестал памятника, можно было не бояться, что вода захлестнет ноги.

Алексей сидел, прикрывшись большим куском полиэтилена, и смотрел на несущиеся по площади мутные потоки. Сколько уже не прекращается дождь? Дней десять? Нет – пожалуй, побольше. Интересно, куда девается вода? По логике, уже должно было затопить весь город…

Накануне Олимпиады он зашел в спортзал, в котором когда-то начинал тренироваться, и поглядел на родные стены. Вспомнил былые успехи и неудачи. Потом встретил двух пацанов, которых тренер выгнал с занятий за непослушание. Они узнали его, взяли автографы, пожелали удачи на выступлениях.

После этого – вышел на улицу, и на трамвайной остановке его застал этот удивительный ураган. Что-то жуткое было в летящих с неба потоках воды… И еще… такой странный голос.

«Авилинуа-куа».

До сих пор Алексей не мог точно утверждать, действительно ли он его слышал, или просто пригрезилось среди шума тех невообразимых мутных волн, катившихся по улице, сметавших все на своем пути. Он стоял на остановке, промокший насквозь, и вдруг поток воды сбил его с ног и поволок вдоль бордюра. И как он ни старался ухватиться за что-нибудь – стихия тащила его, крутила, будто бумажный кораблик, вскидывала и роняла. А потом он, видимо, ударился обо что-то головой и потерял сознание.

Очнулся вынесенный на возвышение в местном парке. Рядом валялась перевернутая круглая урна с кучей смятых пивных банок, а вокруг была вода. Дождь. И ручьи, местами превращающиеся в настоящие реки. Они несли в своих волнах всяческий городской мусор – от пластиковых бутылок до целых пакетов, которые обычно в изобилии изучаются бомжами на помойках. Но иногда среди всего этого хлама проплывали вещи, которые ну никак нельзя было назвать мусором, – неплохие детские коляски, книги и диски, дамские сумочки, обувь…

На протяжении нескольких дней Алексей искал людей, все больше убеждаясь, что он либо спит, либо по какой-то непонятной причине сошел с ума.

В городе не было ни единой души.

Он заходил в родной спортзал, но, кроме матов, снарядов, скамеек и протекающего в одном месте потолка, там ничего не было. Он забегал в магазины, кабаки, дворики, музеи, жилые дома – но везде царило запустение. Казалось, что все люди ни с того ни с сего побросали свои пожитки и ушли из города. Но это был абсурд – даже при совсем уж гипотетической угрозе наводнения никто не будет сломя голову уезжать, оставляя весь скарб. Да и машины никуда не делись – не пешком же все два миллиона жителей ушли…

Он вспомнил, как разбил стекло и, смахивая с себя надоевшие до чертиков капли, забрался в один из брошенных автомобилей. Ключи болтались в замке зажигания, но стартер даже не фыркнул. Со второй, третьей и четвертой машиной повторилось то же самое – все они почему-то были не на ходу. Также напрочь отрубилась сотовая связь, не работали телефон, радио и телевидение. Творилось нечто мистическое…

Тем не менее время шло, и выживать в этом покинутом городе ливня было необходимо, несмотря на полный идиотизм положения. Поэтому Алексей нашел в одном из бутиков теплую сухую одежду, из куска полиэтилена смастерил себе подобие плаща с капюшоном, собрал запасы еды и не придумал ничего лучше, как обосноваться в спортзале. Из матов он сделал себе довольно удобную кровать в том углу, где с потолка не капало. В тренерской нашел довольно много железных блинов для штанги и подходящие доски и изготовил нечто вроде кострища. Каждый вечер Алексей разжигал огонь, чтобы не замерзнуть и приготовить пищу, потому что напряжения в электросети тоже не оказалось. Вентиляция в зале была приличная, поэтому отравиться угарным газом он не боялся…

Алексей вздохнул, покрепче закутался в плащ и спрыгнул с памятника на высокие ступеньки, которые вели на трибуну и не заливались бесконечными потоками воды. Он съежился и побежал к правому крылу оперного театра, где находился вход в спортзал.

– Как же ты надоел, – зло сказал он дождю, открывая тяжелую дверь на тугой пружине.

Поднявшись на второй этаж, Алексей сбросил накидку и развесил ее на брусьях. Подошел к еще тлевшему костру и, накидав свежих щепок и досок, принялся раздувать огонь. Пламя довольно быстро занялось от углей, и он с наслаждением вытянул над запрыгавшими оранжевыми лепестками озябшие ладони.

Сначала одна капля пшикнула, испаряясь в костре. Затем вторая. Третья…

Алексей в недоумении поднял голову наверх и заметил на потолке большое темное пятно.

– Твою мать! – выругался он, вставая. – Ведь еще утром сухо было!

В это время сверху раздался странный трескучий звук – словно кто-кто медленно ломал об колено веник. Алексей с омерзением почувствовал, как за шиворот ему потекла струйка воды. Он отпрыгнул в сторону и вновь глянул на потолок.

– Это… к-как это? – вслух спросил он у самого себя.

Почти по всей площади потолка растеклось влажное пятно, кое-где штукатурка уже покрылась трещинами. Местах в четырех серьезно текло.

– Авилинуа-куа…

Алексей даже подпрыгнул на месте. Обернулся к входу, ожидая там кого-нибудь увидеть. Позади него раздался громкий звон и мягкий удар, от которого пол вздрогнул. Он, неуверенно шагая к тренерской, с ужасом поглядел через плечо. Из разбитого окна в зал хлестал целый водопад.

– Авилинуа-куа, – донесся голос из низвергающихся потоков.

Сердце Алексея пропустило удар. Он часто задышал, не в силах сделать следующий шаг. Неужели – не почудилось?

– Авилинуа-куа!

– Что вам от меня надо?! – заорал он, срывая голос. – Что-о?!

Сверху басовито заурчало. Вода с хлопком прорвалась сквозь второе окно и ударила прямо в ноги Алексею, под колени. Он наконец вышел из ступора и безуспешно рванулся к выходу, чувствуя, как его подхватывает мощный поток.

И тут стены задрожали, пошли трещинами, и свод рухнул…

…Приходя в себя, Алексей сначала услышал какое-то невнятное бормотание. Потом он резко дернулся, взмахнул руками, пытаясь увернуться от падающих кусков бетона – память еще хранила страшную картину летящих на него глыб… Ушибив оба локтя о нечто сухое и твердое, он зашипел и наконец открыл глаза.

В неудобной позе, подогнув под себя ноги и вывернувшись винтом, Алексей лежал возле тренерской. Сквозь приоткрытую дверь был виден уютный желтый свет, и слышалось щебетание телевизора.

Он вскочил на ноги словно ужаленный. Почувствовал, как болит левое запястье – наверное, опять потянул во время падения… Стоп! Какого еще падения?! Он же должен быть погребен под тоннами камня и арматуры!

Алексей рывком открыл дверь в тренерскую и остановился на пороге. Здесь никого не было. Он, словно сомнамбула, подошел к телевизору, надавил на кнопку громкости и тупо уставился на экран. Оттуда на него прохладно смотрел незнакомый мужчина.

«Я обещал, что все устраненные на время игр спортсмены вернуться, – сказал мужчина. – Я не солгал. Они все – на месте. Можете найти их там же, где они исчезли несколько дней назад. Что касается условий, которые были поставлены – думаю, ни у кого не возникает сомнений, что люди проиграли. Поэтому завтра в два часа дня по московскому времени…»

– Вы кто такой? – резко спросили из-за спины. Алексей вздрогнул и обернулся. На пороге тренерской стояла женщина лет сорока в обтягивающем тряпичном костюме и кроссовках. Сразу было видно, что в прошлом она профессионально занималась спортом и теперь продолжала следить за собой.

– Кто вы? И что, собственно, здесь делаете? – строго повторила она.

– Я… – при виде живого человека у Алексея перехватило дыхание. – Потолок… обрушился…

– Где? Что вы несете! – Она вдруг прищурилась, как делают это все близорукие люди. – Боже мой! Да вы весь насквозь! Где ж вы умудрились промокнуть – на улице-то сухо уже неделю как. Целая лужа натекла!

Алексей с удивлением посмотрел на свою одежду и переступил с ноги на ногу, виновато и неуклюже пожав плечами.

– Ну-ка снимайте все! Я сейчас дам вам что-нибудь набросить.

И с уверенной деловитостью, свойственной в такие моменты только женщинам, она принялась хлопотать вокруг спортсмена, которого из-за двухнедельной щетины на лице даже не узнала.

 

Часть вторая

Боги

 

Глава первая

На правой руке, между большим и указательным пальцем, было выведено число 328. Криво, размашисто, наспех. Чернила уже начали подтекать, и Максим старался держать руку в кармане куртки, чтобы дождь окончательно не смыл заветный номер. Из-под капюшона он наблюдал за извилистым телом очереди, которое упиралось раздувшейся головой в стену склада с крошечным окошком.

Сегодня в северо-восточных питачках давали хлеб и соевое мясо. На сойку у многих денег не хватало, но люди все равно толкались, давили на соседей локтями и упорно удерживали свои позиции, чтобы урвать хотя бы килограмм-другой спрессованной серой массы с отрубями под гордым названием «батон московский».

Долгов пришел к ближайшему пункту продажи питания – в просторечии «питачку» – часов в пять утра, но уже более трехсот человек успели записаться перед ним – видимо, караулили с вечера.

Он как-то читал, что в конце прошлого века уже существовала система номерков. Во времена застоя, когда были перебои с продуктами питания, люди занимали очередь и отмечали свою позицию порядковым номером, который записывался прямо на руке. Вот и теперь не придумали ничего лучше, чем вернуться к давно испытанному способу.

Кто-то скажет, что за туфта! Возьми да и перепиши номерок, чтоб продвинуться вперед! Но на самом деле – не так все оказывается просто.

Вообще очередь – штука чрезвычайно хитрая. Ведь, как известно любому русскому человеку, кроме самого фактора последовательности, существует очень сильный психологический момент. Тебя запоминают соседи. И не приведи господь попытаться пролезть раньше положенного! Разорвут! Так и здесь – человека запоминают стоящие впереди и позади. Соответственно, фокус с переписыванием номерка заранее обречен на провал, а иногда – опасен для здоровья.

До сокровенного окошка оставалось еще метров двадцать, а значит – человек семьдесят.

Около полутора часов ожидания.

Максим смахнул с капюшона капли и оглянулся. Хвост очереди терялся в пелене бесконечного дождя.

В этом году октябрь выдался сопливый, что затрудняло перемещение по открытой местности без химзащитной куртки. Ближний Восток с неделю назад снова засыпал европейские страны Северного Кольца каким-то ядовитым дерьмом, которое до сих пор выпадало с осадками. До Москвы, конечно, доходило не так много, но облысеть можно было махом. А вот югу и юго-востоку России досталось по полной программе. Накануне по радио передавали, что химатака выкосила чуть ли не четверть населения Краснодарского края. Правда, в ответ Россия, Объединенная Европа и США ввели в Ирак очередную порцию миротворческих сил, которые зачищали города и деревушки с завидной скрупулезностью и рвением…

– Эй, есть посмолить?

Максим глянул на прыщавого парня лет двадцати, который неизвестно когда успел очутиться рядом и теперь таращился на него в упор немигающим, голодным взглядом шакала. Химзащиты на нем не было, поэтому лысина и красные пятна на лице удивления не вызывали.

– Не курю.

Парень шмыгнул носом и улыбнулся, отчего его уродливое рыло сделалось еще страшнее. Обнаружилось, что половина зубов отсутствует, а вторая половина – догнивает.

– Пустишь вперед? – не прекращая скалиться, поинтересовался парень. – А то номерок смыло, а в хибарке баба с пацаненком ждут.

– Не пущу.

Дикий оскал медленно сполз с его лица. Он еще некоторое время постоял рядом, а потом поднял левую руку, выставил два пальца и сделал движение возле головы Максима, будто сканировал его.

Долгов не шевельнулся, но на всякий случай сжал в кармане кисть в кулак.

– Ну смотри, сука. Я тебя запомнил. Больше в этот питачок лучше не ходи, – посоветовал прыщавый, отваливая в сторону и поднимая с асфальта свой старенький велосипед.

Максим разжал кулак и посмотрел, как тарабанят по удаляющейся лысине капли.

– Совсем обнаглели, – вздохнул стоящий сзади него мужичок. – За МКАД их гнать надо, чтобы допуск второго уровня – ни-ни.

– Коренные москвичи, – пожал плечами Долгов. – За штамп в паспорте прячутся, сволочи. И никогда не было ни баб постоянных, ни тем более детей у этих упырей.

– Ты смотри, сегодня аккуратней будь, когда домой пойдешь. Порешат ведь. Дом-то есть? Или хибарничаешь?

– Хибарничаю, – ответил Долгов, приподнимаясь на цыпочки и глядя поверх голов. Осталось человек шестьдесят – если кто-нибудь не решит устроить драку, то в течение часа подойдет и его очередь.

Максим соврал. Дом у него был.

На последнем этаже старой панельной двенадцатиэтажки на улице Цандера у Долгова имелась двухкомнатная квартира с маленькой кухонькой и крошечным раздельным санузлом.

Два года назад, когда началась вся катавасия с огнем, ему пришлось продать свою однокомнатную в центре, чтобы хоть как-то прожить в первое время. Электроэнергия тогда подорожала так, что даже не каждый обеспеченный москвич мог себе позволить расходовать ее почем зря. Тем более что в первые месяцы кризиса остановились практически все заводы, стали банкротиться предприятия и частные фирмы, а это, в свою очередь, привело к невиданному росту безработицы.

Нефть, уголь, газ обесценились. Транспорт был парализован, а регулярное сообщение между материками и вовсе прекратилось, ведь ни самолеты, ни пароходы не могли сдвинуться с места. Везде был необходим процесс горения, которого бездушные боги лишили всю планету в один момент. Редкие рейсы совершались атомными подлодками и ледоколами, но на них можно было попасть, лишь выложив баснословную сумму. Многие страны принялись снимать с прикола древние парусные суда, больше походившие на музейные экспонаты, чем на реальные корабли.

По суше на дальние расстояния передвижение было возможно лишь по железным дорогам, и только на тех участках, которые были снабжены контактными проводами. Билеты на поезда стоили огромных денег. В городах перемещались в основном на велосипедах. Вскоре дошло даже до того, что в обиход вернулись экипажи, запряженные лошадьми, ведь двигатели внутреннего сгорания стали бесполезной грудой железа, и люди без сожаления выбрасывали свои дорогие авто на свалку. Хотя некоторые переделывали машины так, чтобы их могли тащить лошади, – вынимали двигатель, облегчали кузов, отвинчивали ненужные детали.

Остановились теплоэлектростанции. И магнитогидродинамические, и дизельные, и газопоршневые. Из ТЭЦ продолжили функционировать лишь геотермальные, коих насчитывался всего-то десяток-другой во всем мире. Внутреннего тепла Земли аномалия исчезновения огня, к счастью, не коснулась, иначе наша планета в считанные недели превратилась бы в кусок льда, а еще вероятнее – развалилась бы на части из-за перепада давления. Серьезных тектонических катаклизмов не возникло, хотя все действующие вулканы уснули и более не проявляли активности.

Энергию пришлось добывать не тепловыми способами. На полную мощность работали ГЭС, возводились все новые и новые плотины на могучих реках, совершенствовались уже существующие. Турбины вращались неустанно, давая крохи тепла людям и мизер электроэнергии бытовым приборам и механизмам. На равнинах все чаще можно было увидеть огромные лопасти ветряков, а в горах гигантские плоскости солнечных батарей. Возле крупных населенных пунктов воздвигались мощные АЭС, но темпы строительства оставляли желать лучшего, потому что многое из технологии монтажа пришлось менять хотя бы по причине невозможности сварки. Ни электрической, ибо плазма – тот же огонь, ни уж тем более газовой.

Зато «зеленые» просто запищали от радости. Ведь тех 9 миллиардов тонн углекислоты и прочей гадости, которые ежегодно выбрасывались в атмосферу, не стало. Дышать в мегаполисах действительно стало легче уже через месяц после того, как Гефест забрал огонь. Но, как вскоре выяснилось, пищать от восторга гринписовцы поторопились. Через некоторое время они с удивлением стали замечать, что количество предприятий по обогащению урана неуклонно растет. А уже спустя полгода выяснилось, что перерабатывать то дикое количество ядерных отходов, которое оставалось в сомнительно герметичных резервуарах многочисленных АЭС, ни у кого нет ни возможности, ни желания. Девать тонны буйно фонящего шлака было некуда, поэтому его решили топить в океанах. «Зеленым» вновь пришлось начать голосить и ругаться на чем свет стоит.

В экономических и политических сферах тоже произошли серьезные изменения. Нефтяные бароны и державы рухнули в одночасье. Зато стали возникать олигополии, владеющие основными источниками альтернативных энергоресурсов. Россия, Канада, США и Европа объединились в Северное Кольцо, которое стало самым серьезным политическим флюгером в мире. Даже Совет Безопасности ООН уже не имел того влияния, что раньше, потому что все его шишки перебрались на ключевые посты Кольца. Оппозицией Северному Кольцу, естественно, выступил весь Ближний Восток. Китай тоже не радовался подобному положению дел и время от времени похлопывал по пузатым бокам своих ядерных боеголовок. Япония, к всеобщему удивлению, сохраняла относительный нейтралитет.

Вести войны в привычном для человечества смысле слова, как и предсказывал Apec, стало невозможно по причине невозгорания пороха и недетонации взрывчатки. Военная промышленность развитых стран резво переключилась на создание новых видов оружия. Наименее энергоемким оказалась пневматика, и уже спустя месяц на вооружение стали поступать различные образцы ружей и даже автоматов, принцип действия которых был основан на энергии сжатого воздуха или иных газов. Особой популярностью пользовался небезызвестный автомат Калашникова, который русские умельцы переделали под пневматику. Правда, у него слегка уменьшилась скорострельность и увеличилась масса, но новый АКП все же не намного уступал своему «порохозарядному дедушке».

Ближний Восток и страны Северного Кольца, однако, не преминули воспользоваться химическим оружием – руки-то давно чесались, и всякая болтовня об уничтожении этого дерьма на протяжении многих десятилетий оставалась лишь болтовней. В первые же недели кризиса последовало несколько атак как с одной, так и с другой стороны. После того, как зарином-зоманом и прочими «приправами» потравили несколько миллионов людей всех вероисповеданий, пришлось немного остепениться. И в дальнейшем завязалось вялотекущее противостояние между Востоком и Западом, которое и войной-то толком нельзя было назвать. Так, гадили друг другу, делили энергоресурсы, демонстрировали накачанные ягодицы. Хорошо, хоть хватило ума не схватиться за ядерные кувалды…

Уровень жизни упал во всем мире. Даже Америке не удалось устоять после сокрушительного удара олимпийских богов. Не хватало продовольствия, теплой одежды и, конечно же, электроэнергии. Те, кто не успел приобрести электрообогреватели и микроволновки, в первое время были вынуждены жить в холоде и голоде. Даже в развитых странах, даже в крупных городах с современной инфраструктурой люди скатывались к нищете и преступности. Что уж говорить о провинции и странах третьего мира. Там наступило настоящее средневековье.

Сами боги появлялись то тут, то там. Развлекались, кутили, предавались плотским утехам – благо денег им хватало. По всей видимости, они заручились финансовой поддержкой каких-то крупных воротил, хотя на власть не претендовали. Более того, боги даже сами не пользовались огнем, несмотря на то, что Гефест мог делать это беспрепятственно, и у остальных скорее всего была подобная возможность. Этакий политкорректный книксен в сторону людей. Лицемерный, как и все остальные их поступки.

Зевс жил где-то в пригороде Нью-Йорка – по слухам, ему понравился этот гигантский мегаполис, да и уровень жизни там был более-менее сносный.

Apec с Афродитой много путешествовали, впрочем, Артемиду с Посейдоном тоже частенько видели в разных уголках света.

С покровителем водной стихии однажды произошла неприятная история, последствия которой в очередной раз потрясли весь мир…

В Лондоне, где они с Артемидой проводили уикэнд, портье одного из местных отелей чуток нахамил богу после того, как тот велел выгнать всех докучливых постояльцев вон. Что поделать – консервативные английские служащие до сих пор не привыкли к столь наглым клиентам… К тому же Посейдон не назвал себя, желая остаться инкогнито.

На следующее утро сдвиг литосферных плит в Атлантическом океане породил серию мощнейших подводных землетрясений. Сначала в северной части Бискайского залива образовалось несколько волн, которые едва сумели достичь берегов Франции и Англии. А спустя сутки начал свой путь роковой солитон, высота которого возле мыса Лендс-Энд достигла 56 метров.

Благо основную часть населения прибрежных районов, руководствуясь настойчивыми предупреждениями сейсмологов и океанологов, все же начали эвакуировать…

Посейдон в интервью хихикал и отнекивался, говорил, что он, мол, в лучшем случае отвечает за канализацию, но никак не за тектонические процессы…

Гигантская волна налетела на полуостров Корнуолл, как на киль перевернутой лодки. Разбившись на два исполинских потока, цунами понеслось к Бристольскому заливу на севере и в глубь пролива Ла-Манш на юге. Города и поселения, находящиеся возле берегов, буквально сметало плотной серо-синей стеной воды. Пензанс, Фалмут, Падстоу были стерты с лица земли в считанные минуты. Эта же участь вскоре постигла Бьюод и крупный порт Плимут. Захлестнув южную оконечность мыса Старт, волна завихрилась и ударила по Пейтону и Торки.

Отголоски цунами добрались до Суонси, Портсмута, Нормандских островов и даже до Брайтона. Также порядочно досталось северу Франции, а на берегах Бельгии возле Остенде разыгрался страшный восьмибалльный шторм…

Трагедия Великобритании потрясла весь мир. За неучтивость одного заносчивого клерка поплатилась целая страна.

Никто не мог предположить, что катастрофа подобного масштаба произойдет в относительно спокойном сейсмическом поясе, поэтому, несмотря на поспешную эвакуацию, погибло более тридцати тысяч человек, около семидесяти тысяч получили ранения и увечья, десятки тысяч считались пропавшими без вести. Лишившимся крова не было числа. Ущерб, нанесенный небывалым в истории человечества стихийным бедствием, оценивался британскими властями в миллиарды фунтов стерлингов.

Безусловно, вся Англия, начиная от Лондона и заканчивая Сандерлендом, была переполнена эвакуированными людьми и беженцами. Королева объявила траур, и все Соединенное Королевство приспустило государственные флаги.

Но потерявшим в панике голову людям было все равно. Уже на второй день столицу охватили гражданские беспорядки, справиться с которыми полиция оказалась не в силах. Властям пришлось вводить в Лондон регулярную армию. Но и это не помогло – толпа будто обезумела. Степенные, уверенные в непоколебимости своей империи англичане просто-напросто не были готовы к столь ужасной трагедии. В очередной раз пошатнулась одна из важнейших человеческих потребностей – потребность в личной безопасности. А потеря уверенности в завтрашнем дне зачастую влечет за собой безрассудство в дне сегодняшнем.

Мародеры громили витрины на центральных улицах, сектанты засыпали штурмовые отряды полиции камнями и бутылками, беженцы протестовали против всего на свете и требовали вернуть им кров. Премьер-министр рвал на себе волосы размеренными и обстоятельными движениями, присущими настоящему эсквайру.

Гуманитарная помощь поступала не только из европейских держав, России, США и Японии, но и из других стран, даже из тех, которые считали Великобританию своим врагом…

А Гефест продолжал самозабвенно лузгать семечки подсолнухов, потешаясь над самобытной выходкой Посейдона.

Боги жили своей богемной жизнью среди хаоса и несчастья.

Гера с Дионисом периодически впадали в длительные запои и, натрескавшись спиртного, принимались громить бары и рестораны местности, в которой на тот момент находились. Про дела Аида толком никто не знал, но говаривали, будто бог мертвых всерьез увлекся буддизмом…

– Чего встал?! Сойку или хлеб брать будешь? Максим вздрогнул и посмотрел на продавца, высунувшего в окошко сытую харю.

– Сойку, граммов восемьсот. И три батона. – Он сунул руку за пазуху и достал несколько мятых купюр.

Продавец трижды хлопнул по маленькому прилавку хлебом и принялся взвешивать соевое мясо. Соседи зашушукались. Долгов прекрасно знал, что его покупка – для многих непозволительная роскошь, барство. Мужичок, который уже заводил с Максимом беседу насчет быдла, легонько толкнул его в бок и негромко сказал:

– Говоришь – хибарничаешь, а жратвы набрал на неделю вперед. На хер врать-то?

Максим промолчал. Сунул продавцу деньги, сгреб в охапку хлеб и пакетик с сойкой и отошел в сторону. Мужичок проводил его обиженным взглядом.

Поправив капюшон, Долгов упаковал драгоценные покупки в плотный пакет и, сунув его себе под мышку, пошел прочь. Целый день был потерян в этой дурацкой очереди, где вся человеческая злоба рвется наружу, обливая вонючими волнами близстоящих. Целый день под этим унылым, опасным дождем. Целый очередной долбаный день.

Звездный бульвар был по-осеннему пуст. Лишь редкие прохожие спешили домой, чтобы не быть застигнутыми нависшими над городом сумерками, да стучали вдалеке подковами лошади, таща по мостовым разносортные брички и кареты. Фонари не горели, и поэтому сквозь пелену дождя деревья, дома, брошенные машины, мокрые тротуары – все это казалось каким-то полуреальным. По левую сторону, за жилыми кварталами, хмурое небо насквозь протыкал шпиль Останкинской телебашни.

Максим шел, глядя, как носки его крепких армейских ботинок мелькают внизу, сбивая на лету капли. Два или три раза в неделю приходилось совершать подобные вылазки в питачок, чтобы не сдохнуть с голоду. Они жили вместе с миниатюрной Маринкой, с которой когда-то работали вместе в пресс-службе, с Юркой Егоровым и хитрым Фрунзиком Герасимовым – Юркиным приятелем. Было тесно в двух не особенно больших комнатах, но вчетвером шанс выжить в нынешней Москве был гораздо выше, чем в одиночку. К тому же у них было общее дело, которым, чтобы окончательно не скатиться к средневековым манерам, приходилось заниматься. Без расчета на успех…

Подножка была поставлена умело. Максим полетел вперед, еле успев выставить перед собой ладони, чтобы не разбить лицо об асфальт. Пакет с едой откатился в сторону, один батон вывалился наружу и остался лежать в мутной луже.

Быстро вскочив на карачки, Долгов обернулся и встретился взглядом с давешним – прыщавым. Рядом с ним стояли еще двое ублюдков, поигрывая ножами и придерживая за руль единственный велосипед.

Значит, от самого питачка пасли, гниды.

– Превед, – оскалился прыщавый, нарочно коверкая звуки.

Максим сделал попытку подняться на ноги, но получил оглушающий удар ботинком по скуле и завалился на бок.

Лежать ни в коем случае было нельзя, иначе искалечат! Нужно было сопротивляться, не влезать в шкуру беспомощной жертвы!

Перед глазами, кроме пелены дождя, дрожала еще одна пелена – зыбкая, бледно-розовая, как после полновесного нокдауна. Подташнивало. Скорее всего – сотрясение мозга обеспечено. Но необходимо подняться на ноги.

Обязательно! Во что бы то ни стало!

Максим сплюнул, набросил капюшон и встал. Порешат или просто изобьют?

– Что, сука, боишься? – сказал один из ублюдков с ножом в руке. – Ментов нет рядом. С утра твой трупак обнаружат здесь люди, если, бля, до этого не найдут собаки или вороны не выклюют твои наглые зенки. Боишься, сучонок доморощенный?

– Пусть тебя отребье скурвленное боится, сволочь, – прошипел Максим и со всей дури пнул его носком берца под коленную чашечку.

Парень упал как подкошенный и утробно завыл от дикой боли. Теперь ему остаток жизни придется с огромным неудобством по ступенькам ходить.

Прыщавый ударил Долгова справа.

Хорошо поставленным боксерским хуком.

Точно в то же место, в которое недавно попал ногой…

Перед глазами Максима мелькнули ветки деревьев на фоне темнеющего неба, и он завалился навзничь, приложившись вдобавок затылком об асфальт. Последнее, что он успел почувствовать перед тем, как провалиться в тошнотворную бездну, был жесткий пинок по почке. И несколько противных плевков дождя в лицо…

– Да если бы те двое мужиков мимо не проходили, тебе все кости б переколотили, – хмыкнул Юрка, подавая Максиму чашку с кипятком и маленький кусочек весового шоколада. – Пришлось им всю жрачку отдать, которую ты купил, в качестве вознаграждения за спасение тебя любимого.

Долгов убрал от лица платок с колотым льдом и еще раз посмотрел на себя в осколок зеркала. Ну и разукрасили! Полморды – один сплошной фингал. Ладно хоть руки-ноги целы остались, да печенку не отбили. Правда, тупо болела левая почка, и на спине была неглубокая резаная рана, но это – ерунда.

Больше всего ему было обидно за отданную еду, ради которой он целый день простоял в этой пресловутой очереди. Теперь придется до вторника питаться скудными заначками.

Маринка вышла из ванной и остановилась перед Максимом, укоризненно покачивая головой. В тусклом свете единственной двадцативаттки она была похожа на ведьмочку – волосы не уложены, на худющем теле какой-то древний сарафанчик, руки в боки.

– Ну, – вздохнув, произнесла она, – тебе трудно было пустить этого хама вперед? Спринципиальничал?

– Вот это неологизм, – попытался сменить тему Долгов, улыбнувшись здоровой половиной лица. – Я даже не выговорю, наверное. Как там? Спринпици… Тьфу ты!

– Ты не язви, не язви, – нахмурилась Маринка. – Теперь придется в другой питачок ходить, который аж на Рижской. И оглядываться все время – не пасут ли: эти шакалы обиду долго помнят, сам знаешь. Им-то терять нечего.

– Да ладно тебе, как-нибудь переживем, – отмахнулся Долгов.

– Пережуем, – вставил Юрка.

– И пережуем, – согласился Максим. – А косточки выплюнем.

– Вы невозможны! – всплеснула тонюсенькими руками Маринка. – Оба!

В прихожей послышался лязг отпираемой двери, и уже через несколько секунд в квартиру ворвался Фрунзик. Его бледное лицо альбиноса, которое в полумраке казалось физией мертвяка, сияло, а красноватые глаза казались призрачно-серыми. Он постоял некоторое время, позволив всем остальным налюбоваться своим счастливым видом, и только потом заорал:

– Нашел!!!

Маринка вздрогнула от этого душераздирающего вопля. А когда до нее дошел смысл сказанных слов, бедная девчонка даже села от неожиданности – благо сзади был продавленный диван, а то бы так и шлепнулась попой на пол.

– Представляете, – взахлеб начал рассказывать Фрунзик, параллельно снимая химзащитку, – я сумел пробраться внутрь Садового через перегон метро! Между «Смоленкой» и «Арбатской» какие-то умельцы расковыряли заваренные входы, ну и целых пять часов шныряли туда-сюда, пока менты им по жопам дубинками не накостыляли. И не зваться бы мне Фрун-зиком, если б я не использовал такой шанс! Я пробрался в архив ФСБ… Тихо! Молчать! Не спрашивайте меня – как? Это останется моей личной гомосексуальной тайной до могилы! Так вот, пробрался я в эту кротовью нору и проглядел материалы разработки по нему… Ого, Макс! Что это у тебя с хрюслом?

– Не томи, зараза! – рявкнул Долгов. – Где? Фрунзик поиграл бровями, гнусно улыбнулся и до омерзения таинственным шепотом сообщил:

– Под Томском. Там какая-то секретная «дурка» есть. Видно, Зевс и компашка туда его запихали еще до своего появления на играх, ведь до этого он в Кащенко был. Хотя по гэбэшным делам тоже проходит – что-то во всем этом странное имеется.

– Это ж около двух с половиной тысяч кэмэ, – сказал Юрка Егоров упавшим голосом. – Как мы доберемся? Пешкодралом? На совдеповских великах?

– Вот давайте и подумаем, как добраться, – фыркнул Фрунзик, почесав нечеловечески отвисшие мочки ушей. – Чего разнылся-то сразу? И, к слову… до Томска около трех тысяч километров.

Егоров лишь обреченно махнул рукой. Он был самым пессимистичным балластом их маленькой компании.

– О! Чуть не забыл! Я ж там в центре, возле Лубянки, еще кое-что выменял у местного барыги, который некоторых членов Правительства снабжает…

Максим открыл рот, но Фрунзик протестующе выставил вперед белесые ладони:

– Не спрашивай.

Маринка хихикнула, забравшись на диван с ногами. За окном шарахнуло так, что у всех уши заложило. Начиналась гроза.

– Это знак! – назидательно поднимая указательный палец, сказал Фрунзик. – Знак к свершениям! Оп-ля!

Он извлек из-за пазухи бутылку арманьяка с кривоватым горлышком. Максиму показалось, что Юрка при виде такой роскоши даже пустил слюну из уголка рта.

Старые кожаные кресла, диванчик, неверный свет, бокал с арманьяком и приятные собеседники – что еще нужно для счастья? Пожалуй, камин. Но этого ребята себе позволить не могли по двум причинам: во-первых, не было самого камина, во-вторых – огня.

Зато был масляный электрообогреватель, стоявший возле наглухо заклеенной балконной двери, и работающий на четверть мощности по причине жесткой экономии энергии.

– А что, если, пока мы отсутствуем, сюда кто-нибудь вселится? – предположил Егоров, вальяжно развалившись в кресле и катая в пальцах бокал с благородным напитком. Он уже порядком захмелел.

– Как вселится, так и выселится, – сказал Максим. – Оставаться в квартире никому нельзя, нужно держаться вместе.

– Да, – согласно кивнула Маринка. – Если все же решим добраться до Томска, то поедем все.

– Фигли решать? – пожал плечами Фрунзик. – Сколько мы уже ищем его? Полгода? Больше?… И вот теперь, когда известно последнее местонахождение, осталось лишь подобраться к нему и все разузнать.

– При условии, если он вменяем хотя бы на йоту, – уточнил Максим.

– Будем надеяться.

Юра внезапно поставил свой бокал на столик, чуть не расплескав остатки содержимого, и потер пальцами глаза, которые устали от вечно тусклого освещения.

– Бред какой-то… – произнес он. – Вам не кажется, что все наши домыслы от недожора, недотраха и банального холода?

Маринка, Фрунзик и Максим с удивлением уставились на него. Егоров отнял руки от лица, обвел всех по очереди хмурым взглядом и вдруг громко и с неожиданной злобой сказал:

– Ну, чего таращитесь?! Сами подумайте, насколько вероятна та гипотеза, которую мы приняли за аксиому?

Максим тоже отставил свой бокал и ответил:

– Настолько же вероятна, насколько невероятна. И пока она не проверена, лучшего никто не предложит. Или у тебя есть другая гипотеза на роль аксиомы, а?

– Есть одна, – огрызнулся Юрка. – Мы в дерьме. И никакой свихнувшийся астронавт нас из него не вытащит!

– Тебе нельзя пить, – тихо сказала Маринка. – Юр, не надо больше, ладно?

Егоров насупился, но возражать не стал. Лишь тягостно вздохнул.

Их гипотеза, автором которой являлся Фрунзик, пожалуй, и впрямь была слишком смела. Но кроме нее, к сожалению, ничего в распоряжении не имелось…

Фрунзик предположил, что боги не могли находиться на Земле все время, потому что в этом случае обнаруживалось слишком много нестыковок. И в общем-то они лежали на поверхности.

Во-первых, Зевс сам обмолвился во время пафосного появления на Олимпиаде, что, мол, «мы изучили историю вашего общества и пришли к выводу…». Бла-бла-бла. Изучили! Зачем всеведущим богам изучать историю людей? Да затем, что они не всегда были в курсе событий, а значит, либо спали где-нибудь на планете, либо находились вне пределов Земли. Ученые и спецслужбы многих стран перекопали гору Олимп в Греции вдоль и поперек, также они по камушкам разобрали места древних захоронений, склепов, мемориалов, акрополей и прочего тлена. Никаких следов пребывания богов на планете не было обнаружено, а верить в их небесную сущность, магические составляющие и эфирное происхождение как-то не хотелось – это было бы совсем пошло, несмотря на крах многих научных воззрений.

Во-вторых. На кой ляд громовержцу и его, так скажем, соратникам понадобились консультанты? Боги очень неплохо разбирались в каких-то общих теориях и глобальных понятиях, но они подчас оказывались интеллектуально беспомощны в незначительных детальках, в тонкостях быта и психологии. Это могло означать только одно – отсутствие опыта в частностях. А последнее, в свою очередь, подразумевало, что они не только не всегда были в курсе событий, но вообще лишь недавно стали познавать современную Землю. При этом, будучи в курсе социологических, экономических, политических и прочих теорий человечества в целом. Парадокс? Несомненно.

И третье – совсем уж непонятное. Почему именно олимпийские боги? Почему, к примеру, не славянские языческие? Или, скажем, не скандинавские? Да мало ли религий, где процветает многобожие! Ан нет, именно Зевс и компания.

Случайности? Совпадения?

Возможно.

Но тут вдруг всплывает очень интересный факт. За два года до появления богов произошла странная история с экипажем корабля «Конкистадор», который совершал экспедицию к Марсу. Непонятная история. Загадочная.

Снова совпадение?

Не исключено. Ведь наш мир настолько невероятен по своей сути, что совпадения тут случаются слишком часто.

И снова – «но».

Один из членов экипажа все же сумел спастись с межпланетника, на огромной скорости ушедшего в недра Солнца. Астроном Святослав Торик.

По данным СМИ, сотрудников управления информации «Роскосмоса» и пресс-службы NASA, a также пресс-центров других организаций, имеющих отношение к этому полету, «Конкистадор» исчез с экранов следящих комплексов 16 апреля 2010 года. Некоторые специалисты предполагали, что на межпланетнике вышла из строя система навигации, он потерял управление и, сойдя с орбиты, упал на поверхность Марса.

Молчание длилось долгие месяцы, гнетя всех людей. Пугая.

И вдруг, спустя полгода тягостного неведения, корабль возникает в опасной близости от Земли. Событие само по себе очень странное, потому что ни одна из космических обсерваторий, ни МКС-2, ни орбитальные спутники слежения не фиксировали приближения «Конкистадора» до тех пор, пока он на огромной скорости не появился в нескольких световых секундах от нашей планеты. Но дальше начинается самое загадочное во всей этой истории! Межпланетник, не отвечая ни на какие позывные, неожиданно изменяет курс и направляется в сторону Солнца. Одновременно от корабля отстыковывается спасательная шлюпка и падает в Тихий океан, сойдя с орбиты на автоматике. На борту обнаруживают одного из членов экипажа – российского астронома Святослава Торика, который находится в состоянии сильнейшего умственного расстройства. У него наблюдается моторная афазия, то есть полная утрата речевых функций, и абсолютная дезориентация во времени и пространстве…

После этого информация о местонахождении выжившего члена экипажа с запоминающейся фамилией строго засекречивается. По официальным данным, беднягу помещают в клинику имени Кащенко под неусыпный надзор спецслужб.

И вот тут возникает несколько чрезвычайно любопытных вопросов.

Раз. Как смог человек в состоянии умопомешательства выжить в течение стольких месяцев в пространстве?

Два. Куда исчезли остальные члены экипажа?

Три. Торик ли изменил курс корабля в последний момент?

Четыре. Как «Конкистадор» мог оставаться незамеченным для современных средств комической локации?

И самый главный вопрос: что же все-таки произошло там, в холодном космосе, в миллионах километров от нас, на далекой планете Марс?…

– Если б только знать наверняка насчет второй спасательной капсулы, – задумчиво проговорил Максим. – Ушла ли она вместе с кораблем к Солнцу или приземлилась где-нибудь в пустыне, неся на борту одиннадцать…

Он запнулся, глядя на черно-фиолетовые тучи за окном.

– Кого? – зябко пожала плечами Маринка. – Одиннадцать богов?

– Не знаю, – ответил Максим после долгой паузы. – Не знаю.

Оглушительно бахнуло.

Фрунзик вздрогнул и тоже посмотрел за окно.

– Гром без молнии. Уже столько времени прошло, а все никак не могу привыкнуть. Кошмар.

– Феномен, – поправил Долгов.

– А я все же не понимаю, почему молний не стало во время грозы. Это же электричество, а не огонь, – сказала Маринка. – И звук ведь от разряда рождаться должен, а не просто так. Верно?

– Ну-у… Зевс же громовержец, а не молниеносец, – попытался пошутить Максим.

Никто не улыбнулся.

Снова бахнуло. И где-то далеко, внутри темных туч, покатилось неуклюжее эхо.

 

Глава вторая

Бывает, что люди совершают поступки, вероятность успешного исхода которых очень низка. И участники той или иной авантюры прекрасно это понимают. Но тем не менее совершают такие поступки: ищут, идут, любят, крадут, стремятся, бьют, делают что-то еще… А ведь зачастую успешного итога не случается. Но люди – это единственные, пожалуй, существа во Вселенной, которые осмеливаются столько нахально выступать против теории вероятности.

Квартиру пришлось сдать внаем двум добропорядочным на вид женщинам, которые утверждали, будто вернулись в родную Москву, но обнаружили, что их жилье уже занято чужими людьми. Дамы оказались щедрыми и уплатили аванс за три месяца – поэтому вырученных денег хватило, чтобы купить четыре билета на поезд до Екатеринбурга, и еще осталось на питание. С наемщицами заключили договор, заверив его у местного нотариуса, но Максима все равно не покидало ощущение, что он теряет жилище.

На вокзале толпилось множество людей, жаждущих пробиться в поезд на халяву, – кому-то из них осточертела Москва, и они готовы были жить в средневековой глубинке, нежели в полной преступности столице, кто-то хотел попасть к родственникам в другие города, а некоторым просто некуда было больше податься, ведь даже хибарок на всех не хватало. Но перед перронами стояли заслоны милиции и тщательно проверяли проездные документы.

Пока Маринка, Юра, Фрунзик и Максим продирались сквозь толпу, у них дважды пытались вырвать из рук скарб и стащить из карманов билеты.

Первый раз Фрунзик поймал за запястье подростка лет четырнадцати с гигантской гематомой возле левого глаза. Пацан тут же состроил жалобную физиономию и заскулил:

– Дядечка, родненький, не бейте! Матушка померла, бати отродясь не было – сироткой остался… Кушать хочется, аж пузо пухнет! Уже неделю воском свечным питаюсь…

– А щель в заднице ты себе не замазываешь воском? – зло зашипел Фрунзик, зыркнув на воришку красными глазами.

Пацан ощерился и попытался вырваться. Но Фрунзик крепче схватил его за руку и подтянул к себе.

– Воровать – плохо! Понял, гаденыш? Понял, я спрашиваю?

– И без тебя знал, бледномордый! – с неожиданной ненавистью в голосе огрызнулся пацан. – Пусти! А то царапну – я спидозный!

Фрунзик быстро отдернул руку от мальчишки, и тот мигом нырнул в людской поток. Наверняка – в поисках очередной жертвы.

– Бендер недобитый, – хмыкнул Юрка, хлопая Фрунзика по плечу. – Ты бы ему еще яблоком вдогонку засветил. Ладно, двинули.

Но не успели друзья сделать и пары шагов, как произошла вторая попытка кражи. На этот раз вора обнаружила Маринка. Она отдернула сумку, попятилась назад и уперлась спиной в Максима. Долгов тут же схватил за шиворот мазурика и рывком развернул его к себе…

На него смотрели пустые рыбьи глаза… женщины.

На вид – лет пятьдесят. Бедно, но со вкусом одета, седые волосы собраны в тугой пучок, в руках исцарапанный диск с каким-то фильмом.

– Зачем? – растерянно прошептал Максим, забывая, что его слова теряются в гуле толпы.

Женщина промолчала. Ее кто-то толкнул, но она лишь пошатнулась, не пытаясь бежать. Продолжая смотреть на Долгова пустым взглядом.

– Зачем вы хотели украсть сумку? – громко крикнул он. Несколько ближайших прохожих обернулись, но тут же снова пошли своим путем, не найдя ничего интересного.

– Зачем?! – заорал Максим. – Ведь вы могли спросить!

Маринка дернула его за рукав химзы и тихонько сказала:

– Не надо, Макс…

– Почему, почему вы не спросили? – еще громче крикнул Долгов. – Это ведь так просто! Сказать слово! Почему?

И тут женщина улыбнулась, пуская лучики морщинок вокруг рыбьих глаз.

Вместо языка виднелся темный обрубок давно зажившей плоти.

Маринка махом потеряла сознание, и Юрка еле успел подхватить ее под мышки. А Максим еще несколько секунд смотрел на страшный оскал в упор – до тех пор, пока горячая влага не взорвалась в его глазах.

Он так хотел, чтобы это были слезы.

Но это были не они.

Это был неуклюжий плевок.

Сев в переполненный плацкартный вагон, друзья заняли свои полки и развернули бумажный пакет с провиантом. С соседних мест сразу стали поворачиваться любопытные носы, но Фрунзик встал, сдернул потертое одеяло из верблюжьей шерсти и занавесил проход, создав отдаленную иллюзию купе.

– Максим, перестань молчать, – сказала Маринка, дотрагиваясь до плеча Долгова.

Он вздрогнул и вдруг прижал девушку к себе. Крепко, отчаянно, будто кто-то сейчас мог отнять ее.

Юрка Егоров и Фрунзик Герасимов принялись резать черствый хлеб и отщипывать равные кусочки сойки, они очень, очень старались не поднимать глаз. А Максим сжимал опешившую Маринку все сильнее, и сильнее, и еще сильнее – до тех пор, пока она не засипела от нехватки воздуха. Тогда он отпустил ее и отвернулся к окну.

Поезд дернулся, и все вокруг сдвинулось чуточку назад. И еще чуточку, только быстрее. И еще немного. И еще.

За МКАДом состав лязгнул сцепами и замер. Таможенники, выполняющие заодно и функции пограничников, громыхая сапогами, стали заходить в вагоны и проверять документы у всех пассажиров.

Сдернув одеяло, мужик в зеленой форме с гербом Москвы на рукаве бесцеремонно уселся на полку Маринки и окинул девушку заинтересованным взглядом. Второй остался стоять в проходе, придерживая холеную немецкую овчарку на коротком поводке.

– Что вывозим? – участливо поинтересовался таможенник. – Ценности, произведения искусства, электроприборы?

– Ничего, – хмуро ответил Юрка. – Жратву в дорогу и сменное белье.

Таможенник нехотя оторвал взор от Маринкиных ножек и посмотрел на него.

– А куда направляемся?

– В Екатеринбург.

– Что, в столице не понравилось?

– Везде хреново.

– Ну хорошо. А какова цель визита?

– К друзьям. На похороны.

– Сами – москвичи?

– Да.

– Паспорта давайте.

Все достали из внутренних карманов химзащиток документы и положили на стол. Таможенник стал их скрупулезно изучать, бормоча себе под нос:

– Сами понимаете, прут что ни попадя из Москвы. Нагло прут. Обогреватели, микроволновки, другие дефицитные приборы. Недавно вообще курьез приключился: умелец один пытался небольшой холодильник и электроплиту вывезти. В сортире вагонном умудрился спрятать на время прохождения контроля. Еле вытащили. Отнекивался потом – мол, как же я мог затащить… – Погранец пожевал губами, разглядывая фото Маринки. Продолжил: – А обратно – в столицу – люди едут. Без здешней прописки, а значит, и без допуска второго уровня. Ну и как мне их в пределы МКАДа пускать? Не положено. Тоже, юродивые, изгаляются. То на третьей полке одеялами забаррикадируются, то между вагонами раскорячатся, то на крыше распластаются. Один под вагоном ухитрился прицепиться за кронштейны какие-то – собаки учуяли, лай подняли. Он с испугу отвалился и лежит на шпалах, глазами лупает… Фрунзик?

Таможенник удивленно поднял глаза и вперился в Герасимова.

– Фрунзик, – с вызовом ответил тот.

– И альбинос, – утвердительно кивнул таможенник.

– И альбинос, – выдавил Герасимов.

– То есть – альбинос Фрунзик? – еще раз уточнил таможенник.

Герасимов злобно потер отвисшие мочки ушей и взорвался:

– А вдруг я еще и педик?!

Собака в коридоре на всякий случай гавкнула. Таможенник вздохнул и пожал плечами.

– Тогда вас точно придется обыскать.

Юрка не выдержал и хихикнул. Даже сумрачный последние полчаса Максим отвернулся от окна и посмотрел на бледно-зеленое от гнева лицо Фрунзика.

– Давайте! Валяйте! – зафырчал Герасимов, извлекая свою сумку из-под полки. – И не зваться мне Фрунзиком, если хоть что-то найдете!

– А вы не шумите, не шумите! – сказал из прохода второй таможенник. – Все, что нужно, мы обязательно найдем…

В течение следующих пяти минут под возмущенные возгласы пассажиров из других концов вагона погранцы шерстили шмотки, вываливая их прямо на пол. После этого они обыскали всех четверых лично. С особым удовлетворением первый таможенник провел руками по исхудавшей фигурке Маринки. Максим дернулся было, но девушка просяще посмотрела на него, и Долгову пришлось сдержаться, чтобы не врезать наглецу по морде.

– Странно, – резюмировал наконец таможенник. – Первый раз наблюдаю столь подозрительную картину – сидит передо мной альбинос Фрунзик, и нет у него никакой контрабанды.

Соседние пассажиры заржали в голос.

Герасимов вскинул на ухмыляющегося таможенника красные глаза, которые от злости приобрели и вовсе багряный оттенок, и выцедил сквозь зубы:

– То есть обычно вы ловите альбиносов по имени Фрунзик с рюкзаком героина? По десять человек на дню?

Пассажиры чуть не свалились со своих полок. Юрка уронил голову на грудь в немом приступе хохота, а Маринка, хихикая, уткнулась в плечо Долгова.

Самодовольная ухмылка сползла с лица таможенника, и он рявкнул:

– А вот шуточки держи при себе, гражданин ф-ф-ф… Фрунзик.

Он развернулся и вышел в проход, чуть не отдавив лапы служебной псине…

Через десять минут поезд, поскрипывая на стрелках, выехал за пределы Москвы.

Отопления, конечно же, не было, титан возле купе проводника давно пустовал, за окном бесновался промозглый октябрьский ветер, сующий тонкие пальцы сквозняков во все щели. А в одном из тамбуров – под магниевой табличкой с надписью «Не курить!» – был пририсован издевательский смайлик.

* * *

Стемнело резко и неожиданно, как всегда бывает осенью. Свет в вагоне включили на треть мощности, поэтому стало вдвойне неуютно. Большинство пассажиров, укутавшись в одеяла, окуклились на своих полках и захрапели.

– Мне вот что интересно, – негромко произнес Егоров, отхлебывая из термоса остывший чай, – что у них за язык такой. В основном-то они по-русски шпарят, но иногда проскальзывает какое-то словечко непонятное.

– Я читал где-то, будто лингвисты даже какую-то ассамблею собирали или консилиум, как там это у них называется… – ответил Фрунзик. – Самое смешное – ученые умы не смогли определить, к какой языковой группе относятся высказывания богов. Не нашли аналогов в земных диалектах.

Маринка повозилась на верхней полке и свесила голову. Предположила:

– Неужели все же инопланетяне?

– Но тогда абсолютно не ясны их мотивы. – Юрка поднял брови.

– Но пипл же хавает… – привычно фыркнула Маринка.

– Да кто, ёклмнпрст, хавает! Бабки в очереди в питачок, – отмахнулся Фрунзик. – Взгляните внимательнее на этих так называемых, богов. Они не стремятся к власти. Они не интервенты. И что прикажете думать? Дюжина пришельцев из космоса вступила в контакт лишь для того, чтоб посмеяться над нами?

– Эксперимент. Помните, Зевс как-то сказал, что у людей стал атрофироваться инстинкт самосохранения. Воля к жизни. Вот они и меряют, где планка. Изучают.

– Вам не надоело об одном и том же спорить? – вставил Максим. – Версию про эксперимент уже давно отбросили за явным отсутствием четкой цели. А присказки об измерении воли к жизни – вымысел. Слишком все логично получается, а меж тем они-то себя зачастую как раз нелогично ведут. Не там мы ищем. Совсем не там.

– А вдруг это разведка? – оживившись, предположил Юрка. – Они исследуют нашу планету, анализируют, подходит ли она для экспансии, представляет ли ценность. Рассчитывают силу возможного сопротивления… Вдруг это – всего лишь авангард?

– Авангард чего?

– Основных сил.

– Слушай, я тоже фантастику читал. Но твои предположения похожи даже не на выдумку, а на басню.

– Потому что могут оказаться верными?

– Потому что слишком попахивают морализмом! Ах вы, этакие-растакие людишки, пришло время показать, как вы можете отразить угрозу извне. Тру-ля-ля! Да если б цивилизации, рядовой представитель которой может целую планету огня лишить, потребовалось что-то – нас бы давно растоптали и не заметили. Без всякого предварительного изучения… Не то. Всё не то.

Юрка фыркнул и не счел нужным продолжать дискуссию.

– Какая же у тебя версия? – нахмурился Фрунзик. – Проснулись древние могучие силы и решили поиграть в песочнице, где вдруг обнаружились жучки и прочие бутявки?

Долгов не ответил.

– А может быть, это магия? – невпопад сказала Маринка. Она все так же свешивала головку, и поэтому от притока крови на побагровевшем лбу пульсировала жилка.

– Доказать еще надо, – ответил Егоров, закручивая крышку термоса.

– Не там мы ищем, – повторил Максим.

– Вот поэтому и надо у Торика спросить.

– А ты иди объявление повесь – куда мы направляемся. А то еще не все знают.

– Да хватит на меня бросаться! Сам злой и других выводишь из себя!

– Пошел ты…

– Ребят, ну-ка отставить! – Фрунзик хлопнул по столу ладонью. – Этак мы и до Урала не доберемся! И не зваться мне Фрунзиком…

– Да ладно! Брось из себя лидера строить, – снова отворачиваясь к окну, сказал Долгов. – Тут каждый, куда ни плюнь, покомандовать горазд.

Маринка вздохнула, и ее головка наконец скрылась в полумраке верхней полки.

– Давайте спать, – подытожил Фрунзик. – Завтра день будет нелегкий…

Максим проснулся от ощущения, будто чего-то не хватает. Он сел и протер глаза.

Не хватало стука колес – поезд стоял на какой-то станции.

Долгов отбросил одеяло и свесил ноги. Посидев так минуту, он натянул ботинки и набросил химзу. Прислушался. Наверху посапывали Маринка и Фрунзик, с нижней полки доносился мерный свистохрап Егорова. Максим встал и пошел по темному проходу к тамбуру.

Проводник – кряжистый старик в ватной телогрейке – стоял возле открытой двери и глядел на зданьице вокзала, над которым виднелись подсвеченные одиноким прожектором буквы «Агрыз». При появлении Долгова он даже не обернулся.

– Казань проехали уже? – спросил Максим, становясь рядом.

– Часов пять назад была. По объездной проскочили, чтоб на таможне не торчать лишние полчаса. – Проводник передернул плечами и мотнул головой в сторону пустынного перрона: – Раньше здесь всегда рыбу продавали, сладости, водку татарскую и удмурдскую. А теперь вон… ни души, ни огонька.

Максим вдохнул воздух, пропитанный креозотом и какой-то тяжелой волглостью, высунулся из вагона и глянул в сторону головы поезда. Пути в этом месте изгибались, поэтому электровоза видно не было – лишь темные бока нескольких ближайших вагонов. Призрачной сетью повисли сверху провода, набрякшие кое-где гроздьями изоляторов, на излучине стрелки отражался синий свет невидимого отсюда огонька семафора, вдалеке слышался металлический стук молотка обходчика.

Долгов плотнее закутался в куртку.

Что-то противоестественное было в привокзальном пейзаже. То ли не хватало огней, то ли – людей… Всем существом ощущалось нечто тяжелое в холоде этой осенней ночи – словно взгляд в затылок. Пристальный, заставляющий озираться, несущий страх, беспрепятственно проникающий сквозь плоть, как нейтрино.

Что-то стояло за всей этой историей с богами. Что-то непостижимое, пугающее, живущее по ту сторону логики и морали. И каждый человек, Максим был уверен, ощущал присутствие. Нет, не явный факт существования самих богов, а нечто прячущееся за ними, за их поступками – нечто движущее ими.

Веками мы смотрели на небо с диким ужасом, гадая – что скрывается за его синью днем, кто таится за его ночной тьмой. Смотрели. А оттуда скорее всего так же внимательно смотрели на нас. И вот, когда наука, казалось, пробралась в каждую щелочку общества, когда люди поверили в свою неуязвимость, когда приготовились дотянуться до звезд, небо рухнуло. И в очередной раз придавило всех крошечных человечков своей необъяснимостью…

А быть может, и вовсе наоборот – мы врезались в небо.

Хотели украсть у него что-то очень важное, не принадлежащее нам. Хотели присвоить себе тайно, потому что не могли попросить. Как та женщина на вокзале…

Максим втянул голову обратно в тамбур и обратился к проводнику:

– У вас сигареты не будет?

Старик впервые повернулся и посмотрел на него. Прищурился.

– Ты идиот?

– Не понял…

Проводник осторожно отодвинул Максима и захлопнул вагонную дверь. Лязгнул ключом.

– Если напился, так иди спать, – проворчал он.

– Я не пьян… – Неожиданно до Макса дошло, какую глупость он сморозил. – Вот черт! Это ж надо! Машинально спросил ведь… Все-таки два года – это чудовищно мало, чтобы отучить человека от благ и пагубных привычек.

– Человек – та еще скотина, – глубокомысленно изрек проводник и заперся в своем купе.

Поезд тронулся. Максим постоял еще немного перед расписанием, намертво приклеенным к двери, и пошел к своему месту. Спать совершенно не хотелось, но надо было пересилить себя – завтра и впрямь предстоял тяжелый день. Ближе к вечеру они прибудут в Е-бург, и придется думать, как добираться дальше, потому что денег на поезд уже не оставалось.

– Сумасшедшая какая-то поездка, – прошептал вслух Максим, идя по проходу. – Взрослые люди ведь. Четверо взрослых…

Кто-то скользнул в полутьме. В трех метрах перед ним! Обыкновенные пассажиры таким крадущимся шагом не ходят в туалет по ночам! Мало того – этот подозрительный субъект только что сидел на его – Долгова – полке.

– Эй! Ну-ка стой!

Тень ускорила шаг, и на фоне тусклого прямоугольника света мелькнул невысокий силуэт. Дверь, ведущая к сортиру, открылась и быстро захлопнулась. Следом за ней с глухим стуком бахнула дверь в противоположный тамбур.

Максим, стараясь не вписаться лбом в железные ступеньки, торчащие со стороны боковых полок, кинулся за грабителем. По пути он зацепился ногой за угол чьего-то одеяла и чуть не полетел на пол. Чертыхнувшись, все же добежал до сортира, распахнул дверь и уставился на унитаз. В кабинке никого не было. Он быстро рванул следующую дверь – пустой тамбур.

Поезд набирал ход. За маленьким грязным окошком тянулись две едва различимые полоски удаляющихся рельсов. Оказывается, на одной из предыдущих станций отцепили несколько вагонов, и теперь они ехали в последнем.

Долгов в недоумении подергал за ручку. Заперто наглухо.

Чертовщина какая-то. Неужто привиделось? Да нет, он явственно видел, как кто-то прошмыгнул с его места и скрылся здесь. Но ни в туалете, ни в тамбуре никого нет.

Ну и ну…

Максим помотал головой и решил идти спать.

Перед тем, как забраться под одеяло, он достал из кармана миниатюрный фонарик и тщательно проверил вещи. Продукты, белье, предметы гигиены, запасные аккумуляторы, блокнот…

Ничего не пропало.

На следующее утро Максим проснулся разбитым. Ночные похождения не прошли бесследно – остаток сна он провел, мечась на простыне из стороны в сторону: то ему грезилось, что за ним гонится Зевс, оскалив огромные зубы-лезвия, а впереди стена, уходящая в необозримую высь, то снилось, будто он бредет вверх по пологому склону горы, и не видно ни вершины, ни подножия, лишь бесконечный наклонный ковер из цветов и кустиков под ногами, а навстречу идет человек в скафандре, и лица его не узнать – оно искалечено осколками разбитого гермошлема.

Кошмары редко приходят в одиночку…

Долгов протер глаза, сел на полке по-турецки и рассказал друзьям о незваном госте. Фрунзик сразу принялся проверять свои шмотки, но быстро убедился, что все на месте, и успокоился.

– Кто это мог быть? – нахмурив лобик, спросила Маринка.

– Да кто угодно. – Юрка приложился к термосу. – Мало ли ворья развелось сейчас. За кусок хлеба перо под ребро сунут.

– Мне другое покоя не дает, – сказал Максим. – Куда он мог подеваться? Я буквально через секунду проверил туалет и тамбур – но там никого не было. Да и что он здесь делал? Ведь ничего не исчезло.

– Может, не успел?

– Может быть. А может, и не нашел.

– Что? Что у нас можно найти? Все было тут, мы даже ничего не прятали специально.

– Всё было тут… – задумчиво повторил Долгов. – Всё, кроме меня.

Остальные озадаченно уставились на него. Фрунзик яростно потеребил отвисшую мочку уха.

– Ты хочешь сказать, что этот тип искал тебя? – осторожно спросил он.

– Я ничего не хочу сказать. Просто я отсутствовал минут пять, ну, может, чуть меньше. Опытному карманнику этого времени хватило бы, чтоб обобрать нас до нитки.

– Ну, во-первых, вовсе не обязательно, что воришка был опытный. А во-вторых, если уж ему действительно нужен был именно ты, то зачем бежать? Как-то не складывается.

– Значит, я ему нужен был спящий.

– Параноик. На кой ты кому-то сдался? Чего с тебя взять-то?

– Хм… Понятия не имею…

Остаток дня прошел в вялом перебрасывании ничего не значащими словами и экономном поедании хлеба с сойкой.

Прикинули остатки бюджета. Выходило, что дальнейший путь придется совершать на лошадях. От Екатеринбурга до Томска было чуть больше полутора тысяч километров, так что получалось, что при самом благоприятном стечении обстоятельств на дорогу уйдет еще недели полторы-две. На этот срок продуктов, естественно, не хватало, так что было решено закупить их в привокзальном питачке, чтобы дальше не зависеть от проблемы дефицита провианта.

При подъезде к Екатеринбургу поезд остановили местные таможенники – каждый крупный город в России уже в течение года имел собственные правила въезда и выезда. Но здесь погранцы были на порядок лояльнее, чем в столице, так что на досмотр пассажиров и оформление нужных документов ушло не более пятнадцати минут.

Вежливо попрощавшись с проводником, друзья спрыгнули на перрон, асфальт на котором давно не ремонтировался и пошел трещинами. Дождь слегка моросил, но, по заверению аборигенов, здесь он был неопасный – восточнее Урала химическая зараза, как правило, не распространялась.

Вокзал представлял собой зрелище удручающее. Привыкнув к относительному московскому комфорту, Максим не думал, что в провинции все настолько плохо…

Бомжи, словно нахохлившиеся воробьи, облепили выходы из тоннелей. Смотреть на эти человеческие отребья было, по меньшей мере противно. Кто-то возился в куче тряпья, кто-то, пуская слюни, клянчил монетку на опохмел, кто-то просто сидел в луже собственной мочи, глядя в одну точку. Вонь стояла неописуемая. Видимо, местные менты отказались от затеи гнать бомжей взашей, да и любой нормальный человек побрезговал бы прикасаться к этим смердящим рохлям. Не стрелять же их, в конце концов, – все-таки людские отродья. Жалко.

В самом тоннеле, ведущем на привокзальную площадь, заправляли фарцовщики и каталы. В тускло-желтом свете нескольких маломощных ламп эти ребята дурили приезжих и торговали всякой мелочью – то ли перекупленной, то ли ворованной.

– Эй, браток, нужен фонарик? Задаром отдам! Всего пару сотен прошу! Задаром, считай!

– Новые велосипеды и рикши по низким ценам! Импортные и отечественные!

– Рукогрейку бери! На трех пальчиковых аккумуляторах фурычит. Здесь тебе не юга – зимы суровые!

– Химза свежая! Почти неношеная! Чистая, не с трупа снимал! Благоверная шила, сама!

– Пневматика есть. И ПМП, и АКП достанем, если хорошо платишь…

Возле одной из стен стоял лысый, как колено, наперсточник, ловко вертевший три колпачка, и приговаривал:

– Смотрим-замечаем, шарик примечаем! Кто приметить мастак, обретает пятак! Кому не везет, тот червонец отдает! Смотрим-замечаем! Не зеваем, деньги получаем!

Вокруг хваткого наперсточника топтались несколько зевак, а один простачок играл, ставя на кон дешевенькие наручные часы. Видать, доверчивый гражданин уже крупно продулся.

Неподалеку фланировал милиционер с электрической дубинкой, старательно не замечая мошенников и спекулянтов.

Возле выхода из тоннеля начиналась территория кучеров. Некоторые были одеты в обыкновенные современные куртки и плащи, а некоторые в старинные ливреи – для привлечения клиентов не только красноречием, но и необычным нарядом. Однако было видно, что галуны пришиты неаккуратно, лишь бы в глаза бросались, да и золотистый некогда цвет их уже поменялся на грязно-коричневый.

Кучеры наперебой выкрикивали:

– До Перми! До Первоуральска!

– В Талицу кому надобно? С комфортом доставим! В первоклассной карете с мини-баром!

– Тюмень!

– Курган!

– В Челябинск едем! Недорого!

– Шадринск! Омутинский! Голышманово!

– До Омска! Только наша артель доставит вас до Омска! – голосил угловатый подросток осипшим от бесконечного напряжения голосом. – Следуй с нами, путник, если ты не распутник! Любая бричка, любой тарантас, с условием, друг мой, что не пидарас!

Максим задержался возле него. Остальные тоже остановились и поставили сумки на бетонный пол.

– А до Томска довезешь? – спросил Долгов у подростка.

Тот еще несколько секунд по инерции продолжал выкрикивать пошлые лозунги, после чего замолчал и уставился на него. Видимо, парень настолько отвык от клиентов, что забыл, как с ними общаться.

– До Томска, – внятно повторил Максим.

– До Томска, – эхом откликнулся подросток и вдруг встрепенулся, осознав, какая удача ему привалила. – Нет, господин! Из Е-бурга в Томск конные не ездят, только поезда, потому как далековато чересчур. Но мы вас до Омска довезем, там с Новосибирском есть сообщение, а уж оттуда – рукой подать!

Остальные кучера, завидев перспективных клиентов, мгновенно облепили четверых друзей и принялись балаболить с удвоенной силой:

– В Шадринск! Поехали в Шадринск!

– В Первоуральск! Места-то знатные – обелиск Европа – Азия!

– До Кургана…

Маринка подхватила свою сумку и придвинулась ближе к ребятам. Фрунзик стрелял глазами по сторонам, опасаясь – как бы не увели скарб под шумок, а Егоров недовольно морщился от мерзкого ора.

– Да замолчите вы наконец! – не выдержал Долгов спустя полминуты. – Не надо нам ни в какой Первоуральск!

– А до Уфы? – с угасающей надеждой поинтересовался один из кучеров в самопальной ливрее. – Наша транспортная артель имени Альберта Сайфуллина – лучшая в Башкирии. В пути предлагаем бесподобный травяной бальзам…

– Нам в Томск надо попасть.

После этой фразы интерес кучеров быстро улетучился. Они с неразборчивым ворчанием рассосались по своим местам, и процесс монотонного выкрикивания возобновился.

Подросток же продолжал с благоговением и надеждой таращиться на Максима, изредка бросая взгляд в сторону Маринки.

– А до Омска – дорого возьмешь? – спросил наконец Максим.

– Как обычно, – тупо ответил юнец. Потом, видимо, сообразил, что сморозил глупость, и уточнил: – Дорога дальняя, сами понимаете. Опасная – бандитов полно и прочей погани. Лошадей менять придется много раз…

– Хорош зубы заговаривать. Сколько?

– Экипажи и брички в такую даль не ездят. На тарантасе будет полторы тысячи. В карете с четырьмя кобылками две, с шестью – две с половиной. Есть еще варианты с переделанными под повозки авто… Тут зависит от класса машины. На постоялых дворах за ночлег платите отдельно. Таможенные пошлины – тоже.

Долгов переглянулся с остальными. Егоров скорчил трагическую морду и сделал очень грустные глаза, Маринка лишь шевельнула носиком и нахохлилась, а Фрунзик пожал плечами и принялся теребить бледную мочку уха.

Максим вздохнул. Право на решение было предоставлено ему. Бюджет позволял потратить на дорогу около двух тысяч с учетом ночлега и еды. Вот так задачка.

– Пойдем посмотрим на твои тарантасы, – решил он наконец.

Парень чуть не подпрыгнул от радости и молниеносно подхватил сумку Максима с пола, порываясь помочь.

– Эй! А ну-ка поставь на место!

Подросток послушно опустил сумку и призывно замахал костлявыми руками:

– Айдате скорее! Скоро стемнеет. Если будем выдвигаться сегодня, то нужно торопиться, чтобы хоть до Каменск-Уральского добраться, потому что через Тюмень нельзя ехать – там сейчас логово у Сержа Свалова. Его головорезы за проезд по ихней территории бешеные бабки дерут. Через Шадринск, конечно, тоже небезопасно, в тех местах нынче Сотона-Окунь промышляет гоп-стопом, но там есть шанс проскочить. А через Тюмень – нет. Меня, кстати, Некрасиком зовут. А вы бывали в Е-бурге? Нет? Тут у нас хорошо, кислота с неба не капает, эллинесы почти все западнее ушли и забрали свои дурацкие убеждения с собой, в питачках пристойную жратву продают, вот с работой, правда, туго…

Слушая бесконечную болтовню Некрасика, друзья поднялись по лестнице и вышли на привокзальную площадь.

Вот тут бедность и запущенность провинции проявились во всей красе.

Прямо посреди площади стояло несколько хибар, накрытых общим брезентовым тентом. Рядом возвышалась куча мусора, под которой угадывались очертания контейнеров и остовов машин. Возле свалки под неусыпным наблюдением наряда милиции, привязанная к столбу, паслась костлявая корова – что бедная скотинка жрала, оставалось не ясно. По правую руку находились несколько бронированных окошек, над которыми висели буквы «АССЫ», выгнутые из кусков железной арматуры. Несмотря на то что на город уже спускались сумерки, фонари не горели – отчасти из-за того, что были разбиты, а отчасти по причине экономии электричества. В дальнем конце площади, возле заросших бурьяном трамвайных рельсов, находилась остановка местных экипажей, развозивших кредитоспособных приезжих по городу. Людей на площади было немного – в основном хибарщики, кучера, торговцы велосипедами, бомжи и менты. Ну и пассажиры, конечно, – как прибывшие, так и отъезжающие.

– А трамваи у вас разве не ходят? – спросил Юрка у юного артельщика.

– Энергии не хватает. ГЭС на Чусовой полгода назад построили, а река взяла и русло поменяла. Пермь с Камы кормится, возле Челябинска АЭС рабочая – но они с нами делиться не хотят. В домах с семи утра до шести вечера свет отрубают. А вы откуда? С Нижнего или с Казани, поди?

– Мы из… – начала Маринка, но Фрунзик быстро перебил ее:

– Из Казани.

– Ясно, – кивнул Некрасик. – Вот мы и пришли.

Они остановились возле шлагбаума на противовесе, который загораживал проход на небольшую стоянку, где среди нескольких припаркованных карет и бричек скучали кучера и молодой охранник.

– Постой, – сказал Максим. – Нам нужно купить продовольствие. Где у вас ближайший питачок?

– Привокзальный питачок в будни работает только до пяти вечера, а другие далеко, и очереди там огромные.

– В таком случае нам придется ехать завтра, потому что запасов провианта не хватит и на три дня.

– Это не обязательно. – Некрасик навалился своим нескладным телом на противовес и поднял шлагбаум. – Наша артель может обеспечить вас едой. На все время пути.

– Бесплатно? – подозрительно сощурившись, спросил Егоров.

– Ага. И навечно, – не удержался и съязвил подросток. – Конечно, нет. Но по расценкам питачков. Может, самую малость подороже.

– Мы подумаем, – ответил Максим. – Нужно ли официально подтверждать заказ ваших транспортных услуг?

– А то ж. У нас все честно, кого попало не возим. Айдате вон в ту будочку, там все и оформим. У вас никакой контрабанды, надеюсь, нет?

– Нестиранная пара носков считается? – ехидно поинтересовался Егоров.

– Вы зря смеетесь, – серьезно ответил Некрасик, направляясь к неприметной конторке в дальнем углу стоянки. – Если вы будете провозить через таможню разные недекларированные штучки, нам придется изменить цену.

Друзья переглянулись, следуя за юным артельщиком. В этом угловатом подростке уже почти не осталось того простодушия и услужливости, с которой он уговаривал их в тоннеле. Почувствовав, что клиенты крепко зацепились жабрами за крючок, он превратился в собранного и делового торгаша.

У Максима складывалось впечатление, что Некрасик, как, впрочем, и все остальные люди, живущие здесь, забыли о том, каков был их родной город два с небольшим года назад. Они будто родились и выросли в этом странном средневековье, смешанном с атомными электростанциями, питачками и пневматическим оружием нового поколения. А самое ужасное заключалось в том, что, по всей видимости, им было комфортно. Или – по барабану.

Быть может, прав был Зевс – не осталось у нас воли к жизни?

Максим вспомнил фантастические книжки про могучих регрессоров, которые отбрасывали планету в феодализм, чтобы потом сделать из нее процветающую колонию, и на миг его сердце замерло в ледяных ладонях страха. А вдруг?…

– Что с тобой? На тебе лица нет, – обеспокоенно спросила Маринка.

– А… – Долгов посмотрел на нее. Улыбнулся: – Много думать – пагубно.

– О чем думал-то?

– Маринка, если бы тебе предложили жить в семнадцатом или восемнадцатом веке, ты бы согласилась?

– Хм… Смотря кем и где. Какой-нибудь французской графиней – возможно, и не отказалась бы. – Она по-девчоночьи пфыкнула вверх, сдувая челку с глаз.

– А если бы, скажем… э-э… в двенадцатом-тринадцатом?

– Ну уж нет! Там антисанитария была, войны, чума, крестовые походы и прочая гадость. Хотя нет, чума в четырнадцатом веке пол-Европы выкосила… А чего это ты вдруг спросил?

Максим помолчал, погладив по дверце одну из карет. Наконец сказал:

– Вам не кажется, что боги сознательно зашвырнули нас в техногенное средневековье? Перекинули с одной ветки развития на другую.

– Изобрел самокат, тоже мне… Генри Форд, – фыркнул Фрунзик. – Если бы ты мне назвал причину – другое дело.

– Мы что-то сделали не так. Мы совершили ошибку, после которой наш путь развития оказался тупиковым.

– А вдруг это боги совершили ошибку, а не мы? Не допускаешь?

– В тот миг, когда Прометей подарил нам огонь?

– Ты не просто параноик. Ты параноик-философ.

– А я скептик, – вставил Егоров, ставя свою сумку на асфальт. – И хочу жрать.

Скрипнув несмазанными петлями, Некрасик открыл дверь будочки и сказал:

– Тесновато. Все не влезете, да и незачем. Дайте паспорта кому-нибудь одному, и пусть он заходит.

Собрав документы, Максим вошел внутрь конторки и обнаружил перед собой лысеющего мужика, заросшего огромной смоляно-черной бородой до самых глаз. Он сидел за столом и читал книжку в тусклом свете одинокой двадцативаттки, висящей на двух проводах. Увидев посетителя, мужик положил книжку разворотом вниз, не закрывая, и протянул руку:

– Андрей. Можно просто – Борода. Оформляться будем? Максим пожал сухую крепкую ладонь и огляделся, где бы присесть.

– Стульев нет, – бесцеремонно сказал Борода. – Я кучеру Семецкому поменял на книги.

Только сейчас Долгов заметил, почему внутри этой будки так тесно – то, что он вначале при неверном свете принял за заднюю стенку, оказалось книгами. Стопки лежали на полу и упирались в потолок.

– За ними еще восемь слоев, – прокомментировал Борода.

– До Омска, – не в силах оторвать взгляд от чудесной коллекции, произнес Максим. – На четырех лошадках.

 

Глава третья

Максим с грохотом поднялся, пнул громоздкий верстак берцем и шумно выдохнул. Егоров смотрел на него с оторопью – он никогда не видел Долгова настолько бухим.

В дым.

В карагач…

С противоположной стороны верстака, уставленного склянками из-под технического спирта, сидел огромный мужлан, подрабатывающий сторожем в одном из цехов бывшего ишимского автоприцепного завода, где они остановились на ночлег.

Шел четвертый день пути, до Омска оставалось километров триста-четыреста, не больше.

– Что ж, Г-гоша… – с запинкой проговорил Максим, глядя остекленевшими глазами на сторожа. – Давай еще по одной сы-ыг… сыграем.

Гоша волосатой рукой наполнил стаканы спиртягой на четверть и уронил пустую банку на пол. Раздался звон бьющегося стекла.

– Сыграем, – согласился он. – Только я тебе все деньги проиграл. У меня нет больше.

– Ну-у… Покумекай что-нибудь…

Гоша опустил щетинистый подбородок на ладонь и задумался, пьяно сопя.

– Ты что ж творишь, зараза, – негромко сказал Фрунзик, подходя к пошатывающемуся Максиму. – А если проиграешь? На что жить будем?

– Пошел на хер, – даже не взглянув в его сторону, прошамкал Долгов.

Фрунзик, не ожидавший такой наглости, даже опешил на миг. После чего взял Максима за расстегнутый ворот куртки и рывком развернул к себе.

– Ты кого на хер послал, скотина бухая?

– Тебя…

Долгов неуклюже попятился, пытаясь высвободиться, и Фрунзик разжал руки. Максим сделал еще пару шагов и свалился в груду крупных опилок. На его лице возникло зверское выражение дипломата, оскорбленного чистильщиком сортиров из вражеского посольства. Встав на ноги, он хотел было снова подступиться к Фрунзику, но тут Гоша шарахнул кулаком по верстаку и заорал:

– Придумал!

Максим в течение пары секунд продолжал с ненавистью глядеть на Фрунзика, автоматически стряхивая с себя опилки, после чего отвернулся, поднял табурет и уселся на него.

– Выкладывай!

– Мне год назад дядька подарил месторождение под Сургутом.

– И хер ли?

– Нефть! Понимаешь?

– И на хер она мне? Негор-рящая…

Гоша на миг растерялся и почесал в мясистом затылке.

– Как на хер? Нефть же, – изрек он, не придумав, видимо, иного аргумента.

Максим поводил бровями, взял стакан и приподнял его. Гоша, повинуясь собутыльнической магии, тоже машинально поднял тару. Они молча чокнулись и выпили.

Егоров подошел к Фрунзику и прошептал ему на ухо:

– Надо его укладывать. И деньги отобрать, а то продует.

– Да. Пошли.

Они подошли к Долгову, и Юрка ласково предложил:

– Максим, пойдем спать. Завтра в дорогу. Маринка уже давно легла, и Некрасик спит…

– С Маринкой? – прорычал Долгов.

– Нет, что ты! На другом складе. Вообще в противоположной стороне цеха. А Маринка здесь, рядом, в тепле. Пойдем спать, а?

Максим с усилием повернул голову и перевел на него бессмысленный взгляд.

– Ты не видишь, что я занят?

– А вы с Гошей завтра доиграете!

Гоша еще раз врезал кулаком по верстаку и протестующее заявил:

– Сейчас! Я нефть ставлю!

– Вот, – нравоучительно сказал Максим. – Человек серьезную игры… игру ведет. Не мешай.

– Деньги дай сюда и сиди хоть до утра, – дрожащим от гнева голосом выцедил Фрунзик. Его лицо из бледного стало совсем белым.

Показывая мимикой, что делает величайшее одолжение, Долгов перевел взгляд на Герасимова и многозначительно пожевал губами.

– Чего вылупился? Деньги давай сюда!

– Да забирай ты свои сраные деньги! – срываясь на фальцет, завопил Максим, вытаскивая из-за пазухи мятые купюры и швыряя их на пол. – Сожри их вместо сойки! И высри в Иртыш!

Фрунзик, скрипнув зубами, нагнулся, собрал банкноты и пошел прочь. Егоров постоял еще минуту, колеблясь, и тоже двинулся в сторону склада, где уже успел приготовить себе лежанку.

– Наливай, – хмуро сказал Максим, глядя сквозь Гошу.

– Спирт кончился.

– Как?

– Совсем.

Гоша потянулся, хрустнул костями и, взявшись за горло своего тельника обеими руками, плавно разодрал его до пупа. Вздохнул и вновь принял позу мыслителя, подперев голову кулаком.

Максим поднялся, чувствуя, как его «вертолетит», и отошел к каркасу фрезерного станка, стоявшему неподалеку. Он неумело сунул два пальца в рот и принялся ворошить ими в горле. Стало очень противно, и несколько спазмов заставили его грудную клетку содрогнуться. Спустя минуту он все же проблевался.

Ощутимо полегчало.

Долгов подошел к рукомойнику, прополоскал рот, сполоснул лицо и вытерся сальным полотенцем.

– Еще спирт достать можешь? – спросил он у Гоши.

– Могу, – грустно ответил тот, – только деньги нужны. – Полтинник за поллитровку.

– У тебя вообще не осталось?

Гоша поднял голову и выразительно посмотрел на Максима.

– Ладно. Сейчас попробую у своих достать.

Долгов, стараясь не шататься, подошел к складу и пинком открыл дверь. В полутьме он разглядел Егорова, ворочающегося на своей лежанке, контуры встрепенувшегося Фрунзика и Маринку, сопящую под двумя одеялами в дальнем углу.

– Юран, – обратился он к Егорову. – Дай полтяху взаймы. Завтра верну, я ж много выиграл.

– У меня нет, Макс.

– Ты не думай, мы же вместе выпьем!

– Правда нет, Макс. Я бы дал…

Долгов потер ладонями горящее от грязной воды в рукомойнике лицо и подошел к Маринке. Потряс ее за плечо.

– Что? Уже пора? – Она спросонья села и завертела головкой.

– Марин, у тебя нет полтинника до завтра?

– Какого полтинника?… А-а, денег… Нет, Максим. Я ж тебе все отдавала на хранение…

Максим согласно покивал и подошел к Фрунзику. Герасимов смотрел на него с презрением и злостью. Красными глазами из-под белых бровей.

– Не дашь денег, – полуутвердительно сказал Максим.

– Не дам.

– Значит, не дашь?

– Значит, не дам.

Долгов вышел из помещения склада, со всей дури хлопнул дверью, развернулся и проорал, проваливаясь в хрип:

– Вы трижды отреклись от меня! Как апостолы от Христа!

Обида клокотала внутри. Страшная, кровная обида.

– Эй, – позвал его Гоша, – хорош вопить! Не один тут ночуешь все же… Достал денег?

– Нет.

– Тогда в долг возьмем. Пойдем, у меня в питачке знакомый! один барыжит…

* * *

Трясло. Лежать в позе эмбриона было дико неудобно, но любое движение отдавалось невыносимой болью в башке.

Максим открыл глаза и в течение нескольких минут пытался понять, где находится.

Трясло.

Он осторожно пошевелился и приподнялся на локте, пробуя привести зрение в фокус, но рука не выдержала тяжести, и тело вновь обрушилось вниз. В голове взорвался бронебойный снаряд. Долгов тихонько застонал и вновь прикрыл глаза. Он уже понял, что валяется на одном из сидений в едущей карете. Рессоры в нанятом транспортном средстве были не очень мягкими, поэтому каждая кочка и ямка чувствовались прекрасно и отдавались чугунным маятником в висках.

Напротив дремали Маринка, Фрунзик и Юрка.

Трясло.

Максим хотел попросить воды, но во рту так пересохло, что ему пришлось некоторое время сглатывать и ворочать языком, дабы хоть какая-то влага выделилась из слюнных желез. Наконец он прохрипел, так и не подняв век:

– Воды дайте.

– Перебьешься, – ответил Фрунзик после паузы.

– Пожалуйста.

– Перебьешься.

Максим на время замолк, силясь вспомнить прошедший вечер. В голове вертелись какие-то слабо связанные образы, обрывки разговоров, игральные карты, опилки, блевотина, рукомойник… Отчетливо он припоминал только их прибытие в городок Ишим и цех какого-то бывшего завода, где решили остановиться на ночлег. А! Точно! Еще был местный сторож… Как же его звали… Гошей, кажется.

– Я вчера что пил?

– Спирт.

– Много?

Фрунзик не ответил. Вместо него подал голос Егоров:

– Помнишь, что творил?

– Ни черта. В карты играли вроде…

– Что ж ты так нарезался?

Долгов лишь вздохнул. Через минуту он все-таки открыл глаза. Изображение плыло.

– Далеко от Ишима отъехали?

– В карты играл?! – вдруг взорвался Фрунзик, заставив Маринку вздрогнуть и съежиться. – А ты помнишь, на что ты играл?! На наши бабки! А потом даже пытался свою квартиру на кон поставить! Что, скотина, подзабыл?!

Максим сморщился от ора взбешенного Герасимова, пытаясь осознать смысл слов.

– Хватит так кричать… – нахмурился Юрка.

– А как ты у нас деньги клянчил, помнишь?! – не обращая внимания на Егорова, продолжил Фрунзик. – Как апостолами, трижды отрекшимися от Христа, обзывал? Кстати, Библию перечитай, грамотей! Трижды отрекся один только Петр… А как потом заявил, что все мы давно превратились в зомби и вечно хотим жрать потому, что души нет, а плоть гниет, и ее вечно не хватает?

– Ого-го… – не сдержался Максим.

– Заткнись! Скотина ты! К Маринке приставал! Забыл, скотина?! Скотина!

Максим резко сел, несмотря на невообразимую вспышку боли в мозгу.

– Это правда? – спросил он у сжавшейся на сиденье девушки.

Она лишь слабо кивнула и затряслась от слез.

– Прости меня… – Долгов сделал попытку обнять ее, но тут же отдернул руки.

– Не смей ее касаться, тварь, – зловеще прошептал Фрунзик.

– Прости, Маринка…

Девушка быстро закивала, пряча глаза и всхлипывая. Ее темная челка затряслась в такт падающим слезам и движению кареты.

– Вы меня угомонили?

– Я тебе врезал, – слегка остывая, сказал Фрунзик. Порылся в сумке, вытащил фляжку с водой и протянул Максиму. – На. Губу нижнюю протри. Кажется, разбита.

Долгов послушно взял фляжку, но так и замер с ней в руке, забыв отвинтить крышку. Он никогда не напивался до такой степени, чтобы потерять контроль над собой… Приставать к девушке… Почему, почему, черт бы побрал долбаную жизнь, это произошло именно в данное время, именно в такой компании? Ведь никого не было для него теперь ближе этих людей. Отец спился практически сразу после событий двухгодичной давности, Астафьев погиб еще раньше, Бурмистров подался в большую политику, начисто забыв о существовании каких-то там долговых. Почему?!

– Потому что пить меньше надо, – хмуро обронил Герасимов.

Оказывается, Максим, незаметно для себя, последнее слово произнес вслух. Он наконец открыл фляжку и, набрав в ладонь немного воды, поднес ко рту. Но вместо того, чтобы протереть губы, внезапно принялся судорожно глотать влагу. Приложившись к фляжке, он пил до тех пор, пока Фрунзик не выдрал сосуд из его рук.

– Хватит лакать. Помучаешься немножко, авось впрок пойдет. И собственноручно тебя прибью, если хоть раз еще такое повторится. И не зваться мне Фрунзиком, если вру сейчас.

Маринка перестала всхлипывать. Судорожно вздохнув, она протянула руку и погладила Максима по коленке. Он дернулся, словно от электрического удара. Отодвинул ногу.

– Не надо.

– Я не обижаюсь. Со всяким бывает.

– Не надо.

На несколько минут повисла тишина, нарушаемая лишь фырканьем лошадей и скрипом рессор. Егоров пересел к Максиму, чтобы не тесниться с Фрунзиком и Маринкой, и отодвинул шторку.

Равнина была угрюма. Низкими и гнетущими осенними облаками небо обрушилось на грязно-серые, неухоженные поля. Стаи ворон разгуливали среди ошметков высохшей травы – изредка то одна птица, то другая топорщила крылья и разевала клюв, отрывисто каркая. Вдалеке виднелась небольшая деревушка – дворов в десять. Одинокая фигурка удалялась в сторону селения по разбитой копытами и телегами дороге. Лишь раз человек обернулся и взглянул на проезжающую карету.

Максим смотрел на пасмурный сибирский пейзаж. В похмельной голове застряла единственная мысль: как он изменился за последние два года. Безусловно, сам он – Максим Долгов, – а не пейзаж. Стал раздражительным, замкнутым, грубым. Даже проверенный разгильдяй Егоров казался теперь выдержанней и зачастую благоразумней его. В жизни не стало радости. И лишь общая с Маринкой, Юркой и Фрунзиком цель спасала от окончательного декаданса. А ведь люди вокруг приспособились, попривыкли к новому миру, приняли его реалии за данность. Не десятки, даже не тысячи – миллиарды людей. Может, проще надо быть? Меньше думать о причинах и следствиях? Просто тупо заботиться о личном благополучии, насколько это, конечно, возможно.

Долгов вдруг вспомнил мужика из пресс-службы МВД, которого они с Астафьевым встретили возле велотрека в Крылатском, когда только-только все это мракобесие начиналось. Владимир Игнатьевич… Или Владимир Иванович. Не важно. Как он сказал тогда? Мы живем в скучный век. Да-да, именно.

Живем в скучный век.

И даже немыслимые, противоестественные, выходящие за рамки прошлого опыта цивилизации события, связанные с исчезновением огня, не изменили этого. Потому что не только мы в нем живем. Потому что и он – этот скучный век – уже поселился внутри каждого из нас…

Снаружи всхрапнули лошади, и карета довольно резко затормозила. От рывка всех тряхнуло, и Максим вновь застонал от чудовищной боли в башке.

– Что там, Некрасик? – крикнул Юрка, приоткрыв дверь.

– Замерз. И отлить надо, – донеслось оттуда.

Максим натянул берцы, осторожно потянул за ручку и отворил дверь со своей стороны. Шагнул на ступеньку и спрыгнул на асфальт, прислушиваясь к гадкому звону в голове. За ним вылезли Фрунзик с Юркой и помогли спуститься Маринке.

Ветер был не сильный, но по-осеннему холодный. К тому же в воздухе неслась еле ощутимая и оттого дьявольски противная водяная взвесь.

– До Тюкалинска километров двадцать осталось, – сказал Некрасик, спрыгивая с козел. – Там придется заночевать, потому что до Омска сегодня уже не дотянем и лошади устали, а сменить не получится: Тюкалинск – поселение заброшенное, там с полгода назад мор какой-то был и народ ушел. Но крышу для ночлега найдем, только без света, поэтому придется тепло одеться.

– Ну что, раз уж встали – мальчики направо, девочки налево, – скомандовал Егоров и, кутаясь в химзащитку, сбежал с трассы во влажную грязь. За ним последовали остальные ребята.

– Э-эх-х… – мечтательно протянул Некрасик, расстегивая ватные штаны и доставая гигантский для своей худощавой комплекции инструмент. – Хорошо… Сейчас бы костерок развести. Вокруг сесть на бревнышки, закурить папироску, поболтать.

– А шашлычок из баранинки или карпаччо из куриных грудок не хочешь? – ехидно поинтересовался Фрунзик.

– Хочу, – сокрушенно ответил Некрасик. Застегнул ширинку и, разворачиваясь, добавил: – А еще хочу, чтобы тетка моя жива была.

Фрунзик мотнул головой и отбросил налезший на глаза капюшон. Ветер тут же хватанул его за белые волосы.

Максим подошел к канавке и хотел было присоединиться к коллективному отливу, как вдруг почувствовал в штанах какой-то инородный предмет. Он быстро расстегнул куртку, приподнял свитер и обнаружил заткнутый за пояс пакет.

– Это еще что? Мистика. Как я его раньше не заметил? – удивился он, доставая сверток.

– Это не мистика, а похмелье, – усмехнулся Егоров.

Развернув плотную бумагу, Долгов обнаружил внутри изрядно помятый целлофановый файл с какими-то бумагами.

– Что ты там у себя в штанах такое неожиданное обнаружил? – спросил Герасимов, подходя ближе.

Максим достал документы и тупо посмотрел на самый верхний. Потом быстро пролистал дальше.

– На право владения землей… – прокомментировал Егоров. – На разработку… Монтаж, демонтаж, передача в эксплуатацию… Смотри-ка, да тут двумя нотариусами все бумажки заверены!

– Это что? – Максим поднял глаза на Юрку.

– Пакет документов, подтверждающий твое право на владение нефтяным месторождением под Сургутом, – ответил он. – И когда успели только, алкаши…

– А это? – Долгов сунул под нос Егорову последний лист.

– А это копия дарственной на твою хату московскую на имя Чернышова Игоря Николаевича семидесятого года рождения, проживающего в городе Ишим Тюменской области, согласно которой…

Первым заржал Фрунзик.

Это было настолько неожиданно, что Максим и Юра некоторое время таращились на него, как на идиота в бурном припадке. Даже Некрасик, уже успевший подняться на насыпь, обернулся. Вторым захохотал Егоров, да так, что аж свалился на землю, благо на месте, где он стоял, была относительно сухая трава, иначе бы в грязь угодил. И только потом рассмеялся сам Максим. Сначала робко улыбнулся, потом закхыкал, согнулся пополам и закатился в истерическом приступе хохота. Параллельно он разбрасывал листки, которые незамедлительно подхватывались ветром и разносились по полю.

– И… и… – попытался сказать что-то сквозь ржач Фрунзик.

– Иги… – подхватил Долгов, поддаваясь новому метастазу смеха.

Егоров принялся с удвоенной силой кататься по траве. Через минуту Герасимов собрался с духом, вытер слезы и все же выдавил из себя:

– И кто кого надул, спрашивается?

На трассе появилась Маринка, с испугом спросила:

– Что происходит?

– Долой бюрократию! – выкрикнул Максим, выкидывая последний листок в пасть ветра. – Да здравствует кочевая жизнь!

Юрка закашлялся от спазмов смеха, валяясь на спине, и виновато посмотрел на вконец опешившую Маринку.

Некрасик лишь покачал головой и привычно полез на козлы. Ему дико захотелось домой в Е-бург, в родную артель – подальше от этой сумасшедшей компании.

В Тюкалинск въехали уже поздним вечером. Городок был не большой, но и не маленький. Обыкновенный провинциальный городишко. Только вот не виднелось ни одного светящегося окошка, ни один фонарь не горел на улицах, не слышно было ни лая собак, ни грохота колес, ни звона кастрюль. Мертвое место.

Лишь один раз показалось Максиму, будто он слышит позади какой-то стук. Но это могло быть как его похмельное воображение, так и случайный порыв ветра, сбросивший доску или кусок битого шифера наземь.

Некрасик остановил карету возле двухэтажного здания и сразу принялся распрягать запыхавшихся лошадей и кормить их сеном, упакованным в тугие снопики. Овес лошади получали только раз в три дня.

Друзья выпрыгнули из кареты, Егоров включил фонарик и посветил на табличку, прибитую возле входа в здание.

– Школа, – сообщил он. – Некрасик, мы точно здесь ни на кого не напоремся? А то получим очередь из пневматики в зад.

– Навряд ли, – откликнулся угловатый артельщик. – Здесь только проездом люди останавливаются. Сейчас вроде бы параллельных караванов нет. А местные сюда боятся пока возвращаться, думают, что болезнь еще не ушла. Суеверные.

– А что за болезнь-то была? – насторожился Фрунзик.

– Да я толком и не знаю. То ли проказа, то ли чумка какая-то. Но поморила люду немало – на врачей денег не было. Но вы не бойтесь, зараза давно уже ушла, я пару раз здесь ночевал с месяц назад.

Максим осмотрелся, привыкая к темноте. Улица с проваленным кое-где асфальтом, куча какого-то хлама рядом с покосившимся телеграфным столбом, возле поворота – разбитый грузовик. На миг ему показалось, что рядом с остовом машины кто-то стоит – неясный темный силуэт. Он вгляделся пристальней, но понял, что это всего лишь сломанное деревце. Зашибись, скоро мания преследования начнется. Не фиг так пить…

– Айдате внутрь, – сказал Некрасик, привязав лошадей к перилам крыльца. – Если вода нужна, то в конце улицы колонка есть. Но она ручная, качать придется.

– Не надо. Во фляжках еще осталось, – ответила Маринка, которая ведала провиантом и запасами воды.

Отворив скрипучую тяжелую дверь, Некрасик исчез внутри здания бывшей школы. Друзья, освещая себе путь фонариком, последовали за ним.

Уже заходя в вестибюль, Максим краем глаза заметил движение с противоположной стороны улицы. Он резко обернулся и вперился взглядом в холодную тьму. Ничего. Показалось. Вполголоса обругав самого себя, он захлопнул дверь.

В здании, как и говорил Некрасик, никого не оказалось. Из старых парт и еще не сгнивших занавесок они соорудили лежанки, наспех набили желудки сойкой и, напялив на себя весь имеющийся гардероб, чтобы не замерзнуть ночью, улеглись. Дорога, даже если просто сидеть и ничего не делать, подчас выматывает почище тяжелой работы.

Егоров погасил фонарик.

– Такое ощущение, что я сам сегодня вместо лошадок скакал, – пожаловался он, устраиваясь на своем месте.

– Путь всегда труден, – философски заметил Некрасик. Зевнул и негромко захрапел.

Через некоторое время засопела Маринка. Юрка отпустил пару бездарных шуток по поводу выигранной Долговым нефтяной скважины и прохезанной квартиры и тоже стал извергать характерный присвист. Фрунзик вырубился молча.

А Максиму не спалось.

Бодун стал потихоньку сдавать позиции, поэтому удалось более-менее привести мысли в порядок.

Они проделали уже больше половины пути. Завтра – Омск. Потом еще один длинный – чуть больше семисот километров – перегон до Новосибирска, а там уже и Томск совсем рядом. Раньше Максим никогда не был восточнее Уральских гор и рад был бы посмотреть на новые места, на Сибирь, на тайгу. Только мешала дикая усталость, полное отсутствие комфорта, антисанитария и опасность стать жертвой разбойников.

Один раз они чуть было не попались – в пролесках, не доезжая до Ишима. Возле неприметной деревеньки с примыкающей проселочной дороги выскочили четверо всадников с АКП наперевес. Пневматический «калаш» – оружие серьезное, и не жильцы были бы они, если б не чистейшей воды удача: железнодорожный переезд. Некрасик, ополоумев от страха, стеганул лошадей, и карета помчалась прямо под колеса идущего на полной скорости локомотива. Хорошо, что машинист даже не посигналил, и шлагбаума не было, иначе бы лошади испугались и тогда – конец. На полном ходу карета перескочила через пути, чуть не порвав упряжь и рессоры. Позади с оглушительным грохотом понесся длинный грузовой поезд, и преследователи остались ни с чем. В погоню после того, как состав проехал, бандиты не бросились – видно, решили, что с такими придурками связываться себе дороже. Повезло? Безусловно! После этого Некрасик еще километров пятнадцать гнал лошадей во весь опор, а Максим с друзьями сидели в карете, вцепившись побелевшими пальцами в дверные ручки и не говоря ни слова. Будто хлипкие замки могли остановить головорезов…

Долгов вспомнил то свербящее ощущение под ложечкой, ту обреченность загнанного, беспомощного существа. Отчаяние жертвы. В груди дернулся неприятный холодок… Он открыл глаза.

На потолке прямо над ним подрагивал мутный отблеск. Сердце заухало.

Свет! Откуда?!

Максим тихонько встал и подошел к окну. С высоты второго этажа он увидел задний двор школы с еле различимыми пятнами луж. В одной из них отражалась луна. Долгов посмотрел на небо – в рваном разрезе облаков действительно виднелся уголок желтоватого глаза.

– Твою мать, – прошептал он вслух, прислушиваясь, как сердце постепенно возвращается в прежний ритм. – Большая сестра следит за мной… Тьфу!

Долгов вернулся на свою лежанку, укутался в занавеску, чувствуя, как футболка прилипает к спине и бокам. Чертовски, до ломоты в зубах захотелось вымыться. Не забраться в горячую пенистую ванну и даже не встать под прохладный душ – на подобные роскошные допущения воображения уже давно не хватало. Хотелось прыгнуть в речку и плескаться там до посинения. Но это тоже пока оставалось лишь мечтой. Реки здесь были холодные, а ветер грозил вмиг пронзить тело насквозь, поэтому никто не рисковал, чтобы не заболеть и не подвести всю команду. Туалет ограничивался ежедневным споласкиванием лица, рук и ног с последующим растиранием их засалившимся полотенцем да чисткой зубов пустой щеткой – паста кончилась. Хотелось надеяться, что в Омске доведется нормально помыться и купить хотя бы минимальный запас предметов гигиены.

А еще постоянно мучил холод. И если нестиранные носки еще можно было перетерпеть, то эта вездесущая каналья казалась абсолютно неистребимой. В первые дни путешествия Маринка начала покашливать, и ребятам пришлось по очереди жертвовать своими куртками, чтобы девчонка вконец не разболелась. Холод был жесток. Он подчас мешал есть, пить, говорить, спать и даже мыслить…

Максим подумал, как подобную жизнь может выносить Некрасик? Это же – сущий ад! Сначала до хрипоты зазывать на вокзале клиентов, затем уговаривать их воспользоваться услугами именно своей артели, а не какой-нибудь другой, а потом днями, неделями сидеть на козлах, глядя на дорогу слезящимися от ветра и мороси глазами. А ведь он еще совсем ребенок…

Кто-то смотрел на Долгова. Сзади.

Максим вдруг почувствовал этот пристальный взгляд всеми нервами. Враз! Глубокий и жуткий, как надрез скальпелем. Внутри заворочался мохнатый комок страха, все органы будто стали меньше размером, кровь на миг застыла в артериях, а потом хлынула с удвоенной силой!

– Паранойя, – прошептал Максим.

И тьма слегка шевельнулась у его изголовья.

Он вихрем слетел с лежанки, свалив соседнюю парту – координация движений еще не до конца восстановилась после вчерашней пьянки.

События разворачивались мгновенно. Темный силуэт не стал нападать, напротив – бросился к дверям, ведущим на лестницу. Максим, практически не раздумывая, – следом. Сзади донесся возмущенный возглас Егорова.

Максим решил во что бы то ни стало догнать непрошеного гостя. Что-то буквально взвыло внутри, когда он почувствовал этот взгляд в затылок. Отдаленно знакомый взгляд. Давящий, уверенно-фанатичный.

Пролет. Еще один. Беглец стрелой вылетел в фойе и юркнул между сваленными в кучу стульями, повалил оторванную от гардероба вешалку. Максим чуть не споткнулся об нее, чертыхнулся и побежал быстрее.

– Макс! Тебя куда понесло? – раздался со второго этажа крик Фрунзика. – Совсем рехнулся, ёклмнпрст?!

Тем временем беглец достиг входной двери и с некоторым усилием распахнул ее. На миг его фигурка оказалась четко видна на фоне лунного марева, и Максим успел заметить, что гаденыш невысокого роста и довольно худой. Дверь захлопнулась. Долгов рванулся вперед, расшвыривая мебель.

– Нет, зараза, не уйдешь! В поезде ушел, а теперь – хрен я тебя упущу!

На улице было туманно. Беглец свернул направо по улице, в сторону раздолбанного грузовика. Он был проворен, молод, но не шибко силен – с натугой растянул пружину двери.

Максим перепрыгнул через перила и едва не угодил ногой в выбоину на асфальте. Хорошо, что он решил спать в берцах, иначе бы сейчас уже все ступни в кровь разодрал. С другой стороны, бежать в тяжелых армейских ботинках было неудобно. Силуэт юркнул за искореженный кузов. Долгов отставал метров на двадцать. Теперь ему оставалось рассчитывать лишь на свою выносливость – в скорости он уступал. Да и выпитый накануне алкоголь сказывался…

Из-под ног с диким мявом выскочил здоровенный кошак. Максим от неожиданности шарахнулся в сторону и обложил животное таким матом, что самому страшно стало. Откуда в этом вымершем месте кот?

Завернув за остов грузовика, Максим увидел, как беглец перелезает через забор. Времени терять было нельзя. Долгов, словно берсерк, бросился вперед. Фигурка бандюги вдруг свалилась с забора и шлепнулась спиной в грязь.

Вот он – шанс!

Но беглец оказался даже проворнее, чем Максим предполагал. Когда Долгов подбегал к нему, тот ловко лягнул ногой. Максим почувствовал, как колени подгибаются, и сел на задницу. Секундного замешательства поганцу хватило, чтобы вскочить и дать деру вдоль забора, в сторону какой-то площади.

Максим поднялся, машинально оттряхнул штаны и несколько раз глубоко вздохнул.

– Не уйдешь, козел, – прошипел он, глядя на удаляющуюся фигурку.

Луна полностью вышла из-за туч, и поэтому улицы, заполненные легким туманом, казались прожилками какого-то фантастического города.

Восстановив дыхание, Максим вновь бросился в погоню.

Выбежав на площадь, он осмотрелся. Посреди стоял какой-то памятник, направо и налево уходили неширокие улицы, а в дальнем конце виднелось старинное здание, напоминающее усадьбу или большой купеческий дом. Там и тут валялись обломки заборов, темные кучи жести и битого шифера, тряпье. Нестерпимо несло гнилью и затхлостью.

Долгов успел заметить, что беглец нырнул за памятник и больше в поле зрения не появлялся. Он никак не мог свалить из своего укрытия, не пробежав по площади, довольно ярко освещенной Луной, – значит затаился за памятником.

Делая вид, что растерян, постоянно оглядываясь во все стороны, Максим стал продвигаться к центру площади. Не доходя метров десяти до грязного гранитного постамента, он остановился и прислушался. Тихо. Лишь где-то далеко едва слышны неразборчивые крики Фрунзика и Юрки.

Максим ждал, стараясь не шевелиться и дышать потише.

Неподалеку скрипнул металл – видимо, какая-то железяка чуть сдвинулась под собственной тяжестью.

Максим ждал. Ну, у кого крепче нервы?

«Я знаю, что ты здесь, в нескольких метрах от меня, – подумал он. – А ты знаешь, что я не уйду, пока не поймаю тебя? Знаешь?»

Туман постепенно рассеивался. Уже стали видны детали барельефов на старинном здании, высвеченные лунным светом.

Максим ждал.

И беглец не вытерпел. Пригнувшись, он стрелой метнулся в сторону от памятника, огибая трухлявые доски с опасно торчащими гвоздями. Видимо, он все-таки не совсем точно представлял местоположение Максима, потому что дал деру не в противоположном направлении, а под острым углом. Это была его ошибка.

Долгов вложил в прыжок всю энергию, аккумулировавшуюся в его организме за несколько минут неподвижности. Раскрывшись, словно пружина, он выставил вперед обе руки, не задумавшись даже, что при приземлении может напороться брюхом на какую-нибудь ржавую арматуру. И этот безбашенный поступок оправдался – уже на конечной точке полета он задел ладонями беглеца, чем ощутимо изменил его траекторию и заставил завертеться на месте. Сам Максим жахнулся практически плашмя и в течение нескольких мгновений не мог дышать. Собравшись с силами, он поднялся и обнаружил, что преследуемый тип извивается в паре метрах справа, намертво запутавшись ногой в проволоке.

Максим быстро схватил его за шкирку и рванул, поворачивая лицом к себе. Гаденыш набросил капюшон и неожиданно царапнул ногтями Долгову по щеке.

– Ах ты сучонок! – выцедил Максим, хватая его за запястья и с силой разводя руки в стороны.

Незнакомец вырывался чрезвычайно рьяно, но был явно слабее Максима. Его лица пока так и не было видно под капюшоном. Шипя и чертыхаясь, Долгов отломал кусок проволоки и связал руки бандюги за спиной. После чего он вновь развернул его к себе и сорвал капюшон.

В первый момент Максим слегка отстранился, не веря своим глазам. Перед ним, корчась и подергиваясь в неудобной позе, лежала девчонка. Точнее – девушка. Лет восемнадцати-двадцати, не шибко симпатичная, с близко посаженными глазами на миниатюрном личике. Ее волосы были стрижены под пацана, коротко и небрежно.

– Ни хера себе, – выдавил наконец Долгов, не зная, продолжать злиться или все же рассмеяться. – Тебе чего от меня надо?

Девка затрепыхалась пуще прежнего и попыталась заехать ему коленом в пах. Благо ноги у нее основательно запутались, а то бы…

– Да ты что! Совсем офонарела?! – Максим легонько шлепнул девку по щеке. – Зачем меня преследуешь, а? Ну-ка рассказывай, а не то я тебя сейчас голой жопой на постамент посажу вместо памятника!

Девушка никак не отреагировала на его слова. Лишь выражение ее некрасивого лица слегка изменилось – словно кто-то надел на нее маску безразличия.

И Максим узнал ее.

…к себе на колени, пачкая брюки смесью крови, слез и соплей. Возле ключицы у девчонки была рваная рана…

Он приподнял остренький подбородок, расстегнул дрожащими пальцами воротник пальто, потом молнию свитера и изо всех сил рванул потную блузку. Ткань с треском разошлась чуть ли не до пупа, обнажая маленькие грудки с едва различимыми кнопками сосков и ребра, выпирающие сквозь кожу на исхудалом теле. Чуть ниже правой ключицы в неверном лунном сиянии белела звездочка шрама.

Максим отдернул руки, зачарованно глядя на бледную грудь девчонки. Он не ошибся, это была она.

Эх и болваны! Какие же наивные они были! Елки-палки… Думали, идиоты, что втайне от богов смогут приоткрыть таинственную завесу. Думали, что незамеченными смогут подобраться к сумасшедшему астронавту и расспросить его о том, что на самом деле случилось на Марсе… Не просто наивные. Дураки! Ведь боги при каждом шаге наступали им на пятки…

– Может, хоть в морду плюнешь? – спросил Максим, беззастенчиво разглядывая непривлекательную худобу тела.

Девчонка не удостоила его ответом. Она так и лежала с неудобно вывихнутыми за спину руками, вперив лишенный смысла взгляд в изодранные лунным светом облака.

– Где шлялся, психический? – выругался Фрунзик, когда Максим втолкнул пленную и захлопнул за собой дверь. – Мы полчаса орали, тебя звали!

Долгов деловито протопал к сваленной в кучу мебели, вытащил более-менее крепкий стул и поставил его сзади девчонки. Легонько стукнул ее под колени, заставляя сесть.

Егоров щелкнул фонариком. Желтоватый луч уперся в полуголое тело, задержался, потом плавно переплыл на лицо Максима и недоуменно остановился.

– Выруби, – щурясь, сказал Долгов. – И дай попить.

– Ты кого привел? – оторопело спросила Маринка. И вдруг завизжала: – Господи, что ты с ней сделал, изверг?! Ты что с ней сделал, я спрашиваю?!

Максим сморщился от визга, взял из рук Юрки фляжку и сделал несколько глотков. Сказал:

– Марин, не кричи, пожалуйста. Ничего я с ней не делал.

Маринка сверкнула глазами, но замолчала. Фрунзик подозрительно уставился на Долгова, сведя белые брови на переносице.

– Она нас пасет с самой Москвы, – объяснил Максим, брезгливо застегивая на пленной пальто, чтобы прикрыть срам.

– Зачем? – тупо спросил Егоров.

– Вот мы сейчас и попробуем это выяснить… – хищно прошептал Долгов, заглядывая в безучастное лицо девки. Луч фонарика отбросил на стенку две жуткие тени.

– Тихо, тихо, – вмешался наконец Фрунзик, потеребив себя за отвисшую мочку уха. – Ты не кипятись, а расскажи толком, что случилось. Ты ее знаешь?

– Знаю. – Максим уселся на краешек парты. – Два года назад, во время штурма ресторана в «Национале», я ее из-под пуль вытащил. Вон, на груди шрам, сам глянь, если не веришь.

– И что-о?… – непонимающе протянул Герасимов.

– А то, что она – эллинес.

Связанная девушка еле заметно вздрогнула.

– Ого-гошеньки-го-го! – воскликнул Егоров.

– Ив поезде ночью тоже она увивалась возле нас, – добавил Максим. – Мы были под прицелом, начиная с самого отъезда из столицы. Вот полюбуйтесь.

Он вывалил на стол содержимое кармана. Сотовый телефон, складной нож, два паспорта, несколько мятых купюр, зубная щетка, КПК и металлический предмет странной формы, похожий на небольшую овальную шкатулку.

– Это все было при ней?

– Именно. Прям-таки – набор юного шпиона, не находишь?

– Давайте на КПК глянем – там скорее всего есть какая-нибудь инфа.

– И адресную книгу на мобиле проверить надо!

– Точно.

После включения мини-компьютера на нем появилась надпись, что загрузка операционки невозможна по причине ее отсутствия. Система была снесена под корень вместе с информацией на флэш-карте. Мобильник оказался также девственно чист, будто его только что подключили и не успели сделать ни одного звонка.

Максим резко развернулся:

– Не могу поверить! Неужели ты успела все стереть, пока сидела за памятником? Ну и ну…

Фрунзик тем временем взял в руки металлический предмет, напоминающий шкатулку. Повертел его и осторожно положил обратно.

– А вот это уже интересно, – произнес Герасимов таким голосом, что все как по команде уставились на него. Лишь Некрасик продолжал как ни в чем не бывало посапывать на своей лежанке.

– Что это? – спросил Максим, осматривая «шкатулку».

– Положи на место, – вкрадчиво сказал Фрунзик. – Это портативная противопехотная вакуумно-пневматическая мина ППВПМ-13 с механизмом замедленного действия. И как она только через таможни такую дрянь протаскивала…

Долгов аккуратно положил опасный предмет на парту и инстинктивно вытер ладонь о штаны.

– Да ладно, – усмехнулся Герасимов, – не ссы! Видишь этот желобок возле верхней кромки? Там пусковой механизм должен быть, а его нет. Она выкинула его.

– А ты откуда все это знаешь? – подозрительно спросил Максим, отводя взгляд от мины.

– Я с военными иногда в Москве общался… – уклончиво ответил Фрунзик. – Не спрашивай. Это останется моей гомосексуальной тайной.

– И что же с ней теперь делать? – задумчиво проговорил Егоров.

– Что за задание было у тебя? – рявкнул Максим, подходя к девке. – С каких пор ты нас пасешь? Зачем?

Она молча смотрела в одну точку.

– Не ответит она тебе ничего, Мюллер-недоучка, – негромко сказал Фрунзик, неуловимо меняясь в лице. – Это же не человек. Это – эллинес. Такие ребята тебе ничего не скажут, хоть ты иголки им под ногти вгоняй. Фанатики. Приверженцы своих кретинских принципов. Они убеждены в спасении человечества богами… Зато я скажу. – Герасимов наклонился к уху пленницы и прошептал, но так, чтобы все слышали: – Ты ведь пасешь Макса с того самого дня, как исчез огонь, правда? Не ошибаюсь?

Девка не пошевелилась, лишь зрачки ее дрогнули.

– Он ведь был твой клиент, правда? И вас таких много. Зомбированных шпиков-недоучек, закрепленных за потенциально опасными людьми. За учеными, политиками, олигархами, военными… За бывшими консультантами… За теми, кто может раскрыть истинную сущность богов. Максим ведь был консультантом.

– Да-да, – пробормотал Долгов. – Усредненный человек, я помню.

Девка молчала.

Герасимов диковато усмехнулся и прошипел ей в самое ухо:

– Что, мы слишком близко подобрались к разгадке? А? Максим стоял в тусклом луче фонарика, брошенного на столе, и смотрел на них. Он не мог решить, чей взгляд в данный момент страшней – девчонки-эллинес или Фрунзика.

– Вы не понимаете, что творите, – тихо произнесла пленница спустя минуту. – Вы рушите мир.

Это были ее первые и последние слова за ту длинную ночь.

 

Глава четвертая

Над головой полковника висел герб Российской Федерации, искусно вырезанный из дерева, трижды отлакированный и бережно прикрепленный к геральдическому щиту, обитому пурпурным сукном. Каждое перышко орла отличалось от соседнего, скипетр и держава были выполнены в мельчайших деталях, обе маленькие и большая короны могли считаться отдельными произведениями искусства. Это, несомненно, была работа мастера. Работа зека, имеющего не одну ходку.

Рядом была небрежно прилеплена распечатанная на лазернике эмблема Северного Кольца – золотистый овал, опоясывающий верхнюю часть Земли, словно лавровый венок, водруженный на голову очередного цезаря. Армия никогда не одобряла решения верховных властей о вступлении в организацию, где у руля стояли самодуры – выходцы из бывшего Совбеза ООН.

Побарабанив пальцами по столу, полковник снова надел очки и перечитал рапорт комвзвода Москвичева о вылазке на территорию дружественного Казахстана.

– Маразм, – изрек он, откладывая бумагу.

Уже около года делать рядом с границей суверенного Казахстана было абсолютно нечего. Формально он, конечно, не входил в состав Кольца и служил буфером между Китаем и Западной Сибирью, но амортизация была настолько велика, что давления узкоглазых здесь практически не чувствовалось.

Зачем вообще нужна их воинская часть, командир отдельной разведроты полковник Николай Пимкин не понимал. Достаточно было погранцов и бригады ПВО, дислоцирующихся чуть южнее.

Раздался стук в дверь.

– Войдите.

В кабинет втиснулся прапорщик Машукшин. Неплохой в общем-то военный, но слишком склонный к скрупулезному анализу и статистическим подсчетам всего вокруг, он был слегка неудобен Пимкину. Хотя терпим.

– Товарищ полковник, прибыла телега с провиантом из Омска, – доложил Машукшин. – Хлеб, сойка, картошка, мука, чай…

– Ну гони ее сюда, будем жрать, – перебил полковник, снимая очки. – Заводи кобыл прямо ко мне в кабинет.

– Не понял. – Прапорщик недоуменно лупнул глазами и пригладил черные, не по уставу длинные волосы.

– На кой хер мне нужен начпрод Петров?! – неожиданно взорвался Пимкин.

– Выполнять возложенные на него служебные обязанности!

– Вот и пусть выполняет! Какого хера вы ко мне со всяким хреновым дерьмом претесь?! Сопли вам еще вытирать не хватало! Пусть этот старый хер наполняет свои пещеристые тела кровью с бромом и бегом бежит напряженным членом скидывать жратву на склад, а то я его на «тумбочку» поставлю! Вопросы?

– Никак нет!

– Выполнять на хер!

– Есть!

Когда дверь захлопнулась за вылетевшим Машукшиным, полковник встал, скинул китель и бросил на журнальный столик. Затем снова сел, оперся локтями на стол и тупо уставился на черный экран ноутбука.

Как все надоело. Тупой начпрод, тупая часть, отупевшая страна и тупой мир. Как только боги отобрали огонь, и без того расшатанная бедностью и внеуставщиной российская армия бросилась во все тяжкие. Разворовывая самих себя, солдаты успевали между делом отбиваться от внешних врагов благодаря каким-то особенным генам, берущим начало еще от Ивана Грозного. Все происходило по древнерусской традиции – бухай, плодись, веселись, а в редкие моменты просветления вваливай по самые почки наглым супостатам. Естественно, что Штатам и Европе в сложившейся ситуации было выгодно иметь такую разнузданную, но бешеную в гневе отдушину. А нашим было по хер, под кого прогибаться, лишь бы бабла башляли. Хоть под янки, хоть под богов новоявленных…

Звякнул телефон. Старый – дисковый, с тяжелой изогнутой трубкой и витым проводом, – он напоминал полковнику о былом величии, о том времени, когда по этим аппаратам отдавали такие приказы, что весь мир вздрагивал.

Телефон еще раз тренькнул, уже более настойчиво. Полковник машинально надел очки и взял трубку.

– Дежурный, капитан Василенко, – гаркнул невидимый динамик. – Товарищ полковник, вас по «Ангаре» вызывают. Из Новосибирска.

– Могли бы и напрямки позвонить, – проворчал Пимкин. – Давай переключай.

В трубке щелкнуло, и фон слегка изменился.

– Генерал Бонах говорит. Здравия желаю, Коля.

Пимкин внутренне напрягся. С бывшим приятелем по Высшему командному они расплевались лет десять назад, после того, как тот крупно подставил Николая. Командующий 41-й общевойсковой армией генерал-лейтенант Бонах звонил полковнику, только чтобы отдать приказ по коду «Каверна», идущий напрямую от начальника Главного оперативного управления. Приказ на устранение диверсионных групп. Приказ, о который сам генерал никогда не марал руки.

– Здравствуй, Бонах, – сухо ответил полковник. – Зачем по «Ангаре»-то?

– Зашторена надежней.

– Ну-ну. Выкладывай, чего хотел. Бонах посопел в трубку и сказал:

– Вводная из Главка пришла. Нужно задержать нескольких архаровцев. Вчера поступили сведения, что они выехали из таможенной зоны Омска и направились на восток. Предположительная цель – диверсия на Сибирской АЭС под Томском. Сечешь, Коль?

– А менты на что? Ну или федералы? Мы от внешних врагов страну защищать должны, а не в собственном дерьме копаться.

– Отставить. – Тон генерала переменился, в нем неприятно звякнула жесть. – Сказано – сделаешь! Ты, товарищ полковник, там сидишь, чтобы приказы выполнять, а не рассуждать.

Пимкин откинулся на спинку кресла. Ему и раньше приходилось выполнять подобные поручения Главка, но теперь в груди вдруг заскребся холодок нехорошего предчувствия.

– Бонах, ты не психуй, – медленно проговорил полковник. – Присылай мне приказ с соответствующими сопроводиловками, и мы тут поглядим, что можно сделать.

– Бумажки я тебе уже с утра отослал, у дежурного спроси. Вкратце дело обстоит так: нужно задержать этих архаровцев и допросить как положено. Хорошо допросить, товарищ полковник. Настолько хорошо, чтобы они показания дали, покаялись как следует и чистосердечное подписали.

Пимкину очень не понравилась интонация, с которой Бонах произнес последнее слово.

– А что же это за страшные бойцы такие?

– Вся информация у дежурного. Об исполнении доложить лично мне. Вопросы?

– На чем они перемещаются?

– На экипаже. Черного цвета. Четыре лошадки.

– Мы не успеем их догнать. Если они вчера выехали из Омска, то теперь при самом неудачном раскладе – уже на подъезде к Венгерово. Даже если я всю свою конюшню запрягу – бесполезно. А следующий поезд в округ только послезавтра…

– Возьмешь у погранцов САБМушку. Разрешение есть. Еще вопросы?

– Только один, Бонах. Они действительно диверсанты?

– Приступить к исполнению, товарищ полковник.

– Есть, товарищ генерал-лейтенант.

Пимкин впечатал жалобно тренькнувшую трубку в аппарат. Снял очки, побарабанил пальцами по столу. Надел очки. Вновь поднял трубку и набрал трехзначный номер.

– Дежурный?

– Капитан Василенко слушает.

– Пакет из округа приходил?

– Так точно.

– Какого хера сразу не доложил? Пошли там солдатика какого, пусть принесет.

– Есть…

Заканчивая просматривать документы, полковник очень крепко задумался. И раньше случалось подобные операции проворачивать, но то были захваты вооруженных групп, которые состояли из профессионалов. А здесь… Ерунда какая-то. Четверо юнцов, к тому же один вообще немужского пола. В сопроводиловках были краткие досье на них.

Двое работали в журналистике, были непосредственными участниками августовских событий 2012-го. Один из них – некто Долгов – проходил по делу «консультантов», но абсолютно ничего собой не представляет. Обычный добропорядочный гражданин, который лишь волей случая оказался на время приближенным к богам. Вторая – бывшая коллега его. Девушка более чем пристойных нравов. Третий – Егоров – и вовсе был охламоном, постоянно нигде не работающим. А вот четвертый… Герасимов… Ого! А вот это уже интересно.

– Та-ак… – вслух протянул Пимкин. И не придумал ничего лучше, чем повторить: – Так. Что же ты мне, Бонах, про этого четвертого сразу не сказал…

Полковник встал, прошелся взад-вперед, машинально набросил китель и остановился, глядя в окно. Либо эта операция – простое прикрытие, либо его – Николая Пимкина – вновь хотят серьезно подставить. Вопросы? Еще какие! Ежели прикрытие, то зачем так безбожно врать насчет АЭС? Да эти герои трансформаторную будку-то не смогут сломать… А если подставить хотят, то за какие такие прегрешения? Неужто Бонах жаждет настолько грязно отправить его в отставку? Да нет, быть не может. Генерал, конечно, мудак, но не глупец.

Зачем вся эта клоунада? Да и что там этот четвертый в такой компании делает?

А вот мы и выясним – что да зачем…

– Дежурный, найди Москвичева. Пусть бойцов поднимет своих, а сам живо ко мне дует. И водилу к погранцам пошли, нужно срочно пригнать к нам САБМушку – их командиру я сейчас отзвонюсь.

– Может, все-таки стоит самим сгонять?

– Не нужно пока никуда гонять.

– Уверен?

– Да. Ты мне вот лучше что расскажи. Как эта инфа утекла?

– С ними некто Герасимов. Его работа. К Долгову была прикреплена девка-эллинес, поэтому я подумал, что специально к этому Герасимову и не надо никого пришпиливать.

– Шлепнуть их надо было, как только начали копошиться.

– Так до последнего момента у них дома даже телефон на прослушке не стоял – никто не думал, что все настолько серьезно. А потом рыпнулись, а их уже и след простыл. Хорошо, что девка сразу просекла и за ними увязалась.

– Дура она. Я ж сказал завалить Долгова. И Герасимова этого… тоже надо было.

– Хорошо, что она хоть на связь вышла. Они ж ее сцапать умудрились.

– Вот и лови теперь сам этих искателей истины. – Зевс почесал лохматую кошку, мурчащую рядом с ним в кресле, и вдруг фыркнул: – Долгов-Долгов, куда ж ты полез… червячок…

Apec не разделял его юмора. Он предложил:

– А может, дать ребятам команду, пусть этого кретина хлопнут? Ну… космонавта.

– Он же совсем сдвинутый. Слюни пускает и трясется весь – не жалко болезного?

После этих слов Apec все же улыбнулся краешком губ. Зевс посерьезнел.

– Думаешь – бахнуть его?

– Да хрен знает. Закоротит что-нибудь в мозгах, наболтает…

– Это верно. Перестрахуйся.

Apec задумчиво поглядел сквозь пузатую стеклянную стенку – коньяк так и остался не пригублен. Он поставил бокал на стол, тронул мизинцем титановую дужку очков и посмотрел на Зевса. Встретился с его темным, прохладным взглядом, спросил:

– Не страшно?

– Страшно, – сказал тот, и глаза бога будто бы подернулись тонкой пленкой. – Мне уже очень давно страшно, Apec. Мы с ними чересчур похожи – ни палачами не получается стать, ни кем-то еще… Другими… Тебя в последнее время не достает какое-то странное ощущение?

– Похожи? – Apec проигнорировал вопрос. Зевс помолчал, прежде чем ответить.

– Слишком. Слишком похожи… Знаешь, этакое гнетущее, незнакомое ощущение… изменений. Очень неприятное ощущение.

– Нашим будем говорить про этот героический квартет? – сменил тему бог войны.

Зевс встряхнулся. Его взгляд снова стал привычно-прохладным.

– Да ладно, не надо пока. В крайнем случае – сами все уладим. Мелочи. А эти гниды из-за пустяков год поминать могут и глумиться. – Он задумался на миг. – Вояки твои точно надежные?

Apec хрустнул пальцами, остро усмехнулся и сказал:

– А русские вояки – они все надежные.

Самоходная атомная боевая машина – в просторечии САБМушка – была похожа на слегка приплюснутую тринадцатиметровую сигару, закованную в тяжелую комбинированную броню.

В передней части располагалась кабина для механика-водителя, штурмана и стрелка, ее шестислойное бронебойное стекло было самым уязвимым местом, но грозно торчащая сверху пневмопушка и два П-пулемета по бокам давали возможность при необходимости вести плотный фронтальный огонь и даже обстреливать фланги. В кормовой части восьмидесятитонного монстра находились реакторный и двигательный отсеки, выпирающие над корпусом метровой полусферой. Широкие гусеницы давали машине устойчивость и прекрасное сцепление с почвой, а мощнейший движок и современная гидрообъемная трансмиссия позволяли развивать скорость до 80 километров в час с полной нагрузкой. В железном брюхе, кроме малогабаритного комплекса АСУ, баков со сжатыми инертными газами и воздухом для П-орудий, резервуаров и компрессоров системы охлаждения, коробки оптико-электронного комплекса подавления и прочих полезных гаджетов, размещалось два десятка мест для штурмовой группы…

Этакая сухопутная атомная субмарина.

Всего в распоряжении российской армии имелось двенадцать САБМушек. Чрезвычайно дорогостоящие машины использовались лишь в крайних случаях, для молниеносных рейдов на сопредельную территорию, обороны границ от зарубежных аналогов и для перемещения обнаглевших высших генеральских чинов. Какого лешего на относительно спокойной линии с Казахстаном до сих пор дислоцировалась одна из них – для Пимкина оставалось загадкой. Словно ее специально держали поблизости его разведроты для такого вот идиотского случая…

– Задача ясна-а? – проорал старлей Москвичев, характерно для прожженного командира растягивая последнюю гласную.

– Так точно! – отозвался взвод.

Бойцы стояли возле пыхтящей на холостом ходу САБМушки в полной выкладке. Кевларовые броники поверх теплых химзащитных камуфляжей; удобный заплечный вещмешок с запасом провианта и предметами личной гигиены; в карманах портупеи – фонарик, счетчик Гейгера, портативная рация, комплект аккумуляторов, десантный нож, миниатюрный GPS, две дополнительные обоймы; на плече – пневматический автомат Калашникова с откидным прикладом; на ногах – туго зашнурованные берцы; на голове – каски с поднятым прозрачным забралом.

– Командовать операцией будет лично полковник Пимкин! – снова гаркнул Москвичев. Повернулся кругом и отрапортовал: – Товарищ полковник, четвертый взвод отдельной разведывательной роты к выполнению боевого задания готов. Командир взвода старший лейтенант Москвичев.

Пимкин отдал честь и, не убирая руку от виска, поковырял в ухе.

– Хватит так вопить, Глеб, – сказал он. – Экипаж машины в сборе?

– Так точно. Водитель Фитилев, штурман Грачев, стрелок Рыжов, связист Клещов и инженер Фенченко находятся на борту самоходной атомной…

– Все понятно. Говорю же, хватит орать. Давайте, времени мало – наполняйте свои пещеристые тела кровью с бромом и забрасывайте набухшие члены внутрь.

Москвичев развернулся к строю и завопил так, что даже ворчания САБМушки стало не слышно.

– Слышали приказ, вашу мать?! А ну-ка живо по местам, черепа салабонные-е! Бегом а-а-а-арш!

Солдаты посыпались внутрь бронированной сигары, словно горох в банку. Старлей Москвичев снова повернулся лицом к полковнику, подвигал поперечными морщинами на лбу, снял каску.

– Товарищ полковник, разрешите вопрос?

– Валяй. Только не ори, я тебя умоляю.

– Возможно, я не до конца разобрался в поставленной задаче… Но зачем нужен САБМ и взвод элитных разведчиков для захвата четырех каких-то невооруженных гражданских упырей? У нас ментовку распустили, что ли?

– Ты слышал такое слово – приказ? – осведомился Пимкин.

Москвичев вновь подвигал морщинами, нахлобучил каску и прогорланил:

– Так точно! Виноват! Разрешите идти?

– Иди и не отсвечивай, – кивнул Пимкин, ковыряя мизинцем в ухе.

– Есть идти и не отсвечивать!

Москвичев сделал «кругом» и исчез в брюхе САБ Мушки. Полковник постоял еще немного, глядя на ровные ряды заклепок на стыках броневых плит машины, поправил свой АКП и зашагал к открытому люку. Уже захлопывая тяжелую дверь, он пробормотал себе под нос:

– Это самая глупая операция на моем веку.

Через минуту реактор, спрятанный за двойной свинцовой заслонкой, нагрел пар до необходимой температуры, и он начал давить на поршни, уходя в систему охлаждения и снова возвращаясь по контуру. Задние ведущие гусеницы взрыли мерзлую сибирскую землю, бросив комья грязи в ряд летних солдатских рукомойников.

И грозная туша САБМушки рванулась вперед, смяв чей-то неудачно попавшийся на пути велосипед…

Снег уже полчаса валил крупными хлопьями, когда броневик наконец выскочил на относительно ухоженное шоссе, высоко задрав нос и с грохотом опустив передние гусеницы на хлипкий асфальт.

Штурман Грачев посмотрел на экранчик бортового GPS.

– Фитиль, через полтора километра будет развилка, свернешь направо, – сказал он.

– Угу, – буркнул долговязый водила Фитилев. – Грач, а мы за кем так шпарим?

– За тушенкой.

Фитиль обиженно уставился на дорогу и чуть прибавил скорость.

– Сам ни хера не знаешь, – огрызнулся он спустя минуту.

Трасса свернула под плавным углом, и САБМушка въехала в редкий сосновый бор. Деревья здесь росли вольготно, не мешая друг другу, а потому каждое из них можно было считать произведением искусства – кряжистые и развесистые лапы, раздвоённые, а то и расстроенные стволы, плоские верхушки. Снег тонким слоем осел на желтовато-серой опавшей хвое.

Фитиль служил уже второй год в этих краях, но выбираться за пределы части удавалось редко: в увольнение пускали раз в месяц, а боевых и учебных операций было и вовсе ничего – место-то довольно спокойное… Поэтому он порадовался открывшемуся виду. Все-таки в суровой сибирской угрюмости есть своя прелесть…

– Ебить твою! – заорал стрелок Рыжов, сидевший с правой стороны.

Фитиль успел рвануть рычаги в последний момент. Ошарашенный олень метнулся в сторону из-под передних рулевых гусениц, буквально вспахавших несчастный асфальт. САБМушку основательно тряхнуло и повело в сторону, в салоне что-то грохнулось на пол, оттуда раздался одинокий матюг, но Фитиль справился с машиной и сумел выровнять ее, не сверзившись в кювет.

– Рыжий, ты чего так вопишь! Дураком ведь чуть не сделал… – крикнул он, глубоко и прерывисто вздыхая.

– Сейчас Москва придет, и тогда точно дураком станешь! – пообещал стрелок.

В кабину просунул длинноносую рожу Клещов и спросил:

– Олень?

– Олень! – злобно откликнулся Грач, покосившись на Фитиля. – Еще какой! Длинноногий самец… Клещ, слушай, шел бы ты из кабины! Крути свою АСУ.

– Ее Фенченко крутит вообще-то, к тому же…

На середине фразы длинный нос Клеща стремительно исчез из кабины. На его месте оказалось красное от гнева лицо Москвичева.

– Вы чего творите, мазуты-ы?!

Взгляд Фитиля остекленел. Он бесцветным голосом отрапортовал:

– Животное на дорогу выскочило, товарищ старший лейтенант!

– Это ты животное! – коротко сообщил ему комвзвода. – Вернемся – наряд вне очереди.

– Есть!

– Долго еще вилять? – уже на тон ниже спросил Москвичев.

– До Венгерово километров десять.

– В общем, как только видите любое средство передвижения – мигом докладывайте.

– Есть.

Москвичев вышел, придерживаясь за железные кронштейны. Грач прищурил глазки и мстительно заметил:

– Ну, что я тебе говорил? Ты животное.

– Отвали.

Через полчаса САБМушка грозным стальным чудовищем пронеслась по улицам Венгерово, заставляя шарахаться в стороны кучеров и восхищенно таращиться вслед местную ребятню, бегающую по первому снегу. Москвичев приказал Фитилю остановиться у поста милиции уже на выезде из населенного пункта, но не глушить мотор.

Они вдвоем с полковником вышли из сыто урчащего броневика и прошагали к скособоченной будке, в которой двое сержантов и лейтеха глушили самогон. На звук движка офицер вышел и, увидев картину, отвалил челюсть.

– Здорово, служивый! – заорал Москвичев, в который раз заставив Пимкина сморщиться.

– Здравия ж-желаю… Ч-чем обязан?

Кроме того, что лейтеха был напуган и до крайности удивлен, он был еще и вдребезги пьян.

– Ты как стоишь, солдат? – тихо произнес полковник, подходя к милиционеру вплотную.

Лейтеха вылупил глаза и попытался изобразить стойку «смирно», но из-за своего состояния чуть не упал и, сокрушенно вздохнув, вновь обмяк, чтобы приобрести хоть толику устойчивости. У Пимкина заслезились глаза, когда до его носа долетел лейтешный выхлоп.

– Пипец, – резюмировал полковник. – Глеб, иди-ка глянь – остальные такие же?

Москвичев зашагал к будке, оставляя на девственном снегу следы рифленых подошв.

– Ну и что с тобой делать прикажешь? – риторически проговорил Пимкин.

Лейтеха хотел что-то предложить, но какие-то остатки здравого смысла, видимо, все же остались в его туманном мозгу, и он промолчал. Лишь печально пожал плечами.

– Ну и распустили ментов… Глеб, что там?

– Еще двое, товарищ полковник. Сержант и… снова сержант. В мясо.

– Ясно. Запиши номера их удостоверений, я Самсонычу позвоню – пусть он им внушение сделает. – Полковник помолчал, глядя на пошатывающегося лейтеху, а потом заорал ему прямо в рожу: – У тебя на каком расстоянии от края погон звездочки должны быть прикручены?!

Лейтеха, не ожидавший такого поворота, сел прямо в лужу.

– Вста-ать, когда с тобой разговаривает старший по званию!

Пропитой представитель власти кое-как поднялся, машинально потирая ушибленный зад. Скрипя берцами, подошел Москвичев. Кто-то из бойцов вылез из САБМушки подышать воздухом и понаблюдать за разбором полетов. Из ментовской будки высунулась взлохмаченная голова одного из сержантов и выблевала на снег скудный обед.

– Отвечать на поставленный вопрос! – потребовал Пимкин.

– Двадцать п-пять миллиметров… – из последних сил выдавил лейтеха.

Пимкин хмуро посопел. У него был давний проверенный тест: злостных нарушителей служебной дисциплины он огорошивал внезапным вопросом на знание Устава. Если они отвечали правильно, то ограничивались «губой» или «тумбочкой» и парой нарядов, а если нет – он устраивал им «звездопад». И погоны летели вместе со звездами в разные стороны. Конечно, этот мент не был у него в подчинении и вообще относился к другому министерству, но полковник готов был собственноручно содрать с него погоны в случае неправильного ответа.

– Ты можешь сказать, какие экипажи проезжали в сторону Новосибирска за последние шесть часов? – четко и громко выговаривая каждое слово, спросил Пимкин.

На челе лейтехи отразилась работа мимических мышц, всколыхнувших остатки головного мозга. Он долго гримасничал и наконец выдал ответ:

– Три.

Полковник еще несколько секунд стоял молча, а потом не выдержал и рассмеялся:

– Нет, ну ты глянь на этого салабона, а, Глеб! Я его про качество спрашиваю, он мне про количество.

– Интеллект, – с кривой улыбкой кивнул Москвичев.

– Можешь описать экипажи? – снова четко поинтересовался полковник у лейтехи, так, видно, и не уловившего юмора ситуации.

– Черные, – после очередного раздумья выдал блюститель порядка.

– Сколько лошадей? Пауза.

– Восемь, четыре и двенадцать.

– Двенадцать? – удивленно уточнил Москвичев.

Лейтеха сделал неопределенное движение лбом и губами, вновь изобразив мимикой замысловатый узор – мол, сколько видел, столько и видел, не виноват.

– Да у него просто в глазах двоилось, – объяснил полковник. – Значит, наши клиенты ехали на первом из трех экипажей, если только этот математик ничего не пропустил и не напутал.

Москвичев согласно кивнул.

– Когда проехал первый экипаж? – спросил Пимкин лейтеху. – Тот, в котором четыре лошадки было? То есть для тебя-то – восемь лошадок.

– Час-сов пять назад. Прим-мерно.

– Километров на сто ушли. Может, на сто двадцать, – подытожил полковник. – Глеб, перепиши данные с его служебной ксивы и погнали. Думаю, через пару часов мы познакомимся с нашими загадочными и чрезвычайно опасными диверсантами.

Снег покрыл узенькое шоссе тонким ровным слоем, на котором вихляли темные полосы следов. САБМушка уже обогнала два экипажа, заставив лошадей дико заржать и броситься в сторону, и теперь оставалось только ждать, что вот-вот впереди, за белесой мгой, появится третий.

Вокруг раскинулась Барабинская степь. Сначала то там, то тут попадался мелкий, приземистый кустарник, но уже спустя десяток километров справа и слева потянулись бескрайние поля с редкими оврагами, заросшими умирающей травой.

Вечерело быстро, как всегда бывает осенью в Сибири. Фитилев включил прожекторы, которые пробили желтоватые конусы в снежной мути…

Грач толкнул Рыжова локтем, и тот резко вскинулся.

– Не спать, Рыжий! Войну проспишь.

Рыжий похлопал глазами, глядя на летящие за бронестеклом хлопья, и вздохнул:

– Такой сон приснился ужасный.

– Ну? Расскажи.

– Стоит передо мной дюжина голых девок. Из одежды – только большие белые банты в волосах. И еще флажки с триколором в руках держат. Красивые-е…

– Девки или флажки?

– Девки, конечно!

– Ни хера ж себе! Это ты называешь ужасным сном?!

– Да погоди ты! Не перебивай… Ну и вот, значит, стоят они передо мной и по очереди читают стишок. Выразительно так, будто первоклашки… «Первомай! Первомай! Кого хочешь выбирай! Первомай! Первомай! Кого хочешь выбирай…» А я будто в землю врос. И, главное, страшным голосом кричу: «Я бром! Я бром! Прием! Как слышно?»

Фитиль заржал так, что чуть было не сдвинул рычаг поворота. А Грач от хохота заколотил кулаком по экрану GPS, благо тот прочный оказался.

– Смешно вам, – хмыкнул Рыжий. – А мне, когда проснулся, обидно до костей стало. Бабу хочу.

– Да ладно, это фигня, – сквозь хохот выцедил Грач. – Ты вот представь, как раньше космонавтам по полгода на орбите приходилось без женской ласки. Я о плохом думать не хочу, но даже при самом хорошем раскладе – ты только вообрази, как они в невесомости дрочат!

Рыжий тоже хихикнул.

– А ты что, Грач, типа, умный?

– Я в детстве хотел космонавтом стать, хотя это уже было не модно. Даже в летное собирался поступать после школы. Но вот однажды к бате пришел брат, то есть мой дядя родной, и они водки нарезались в дребадан. Я тогда, кажется, классе в десятом учился. Ну и дядя меня спрашивает, мол, кем быть-то хочешь? Космонавтом, отвечаю. Он сначала спьяну подумал – издеваюсь: чуть в ухо не засветил. А потом видит, что я серьезно, и говорит: «Я, значит, как-то работал на одном объекте в районе Мирного. Там космодром Плесецк недалеко, случалось болтать с космонавтами. Много, значит, интересного они рассказывали. Про то, как блюют новички, кто впервые в невесомость попадает, на тренажерах-то одно, а на орбите – совсем другое. Про то, как первый раз ссать и срать ходят. Умора, значит. Вроде как – и смех и грех. Но самое ужасное наступает, когда так без бабы тошно становится, что аж яйца сводит. Дрочить, значит, в невесомости – это целая наука…»

– Подробностей не надо, ебить тебя конем… – выдавил Рыжий, щурясь и вздрагивая от хохота. – Некоторые детали лучше предоставить на растерзание фантазии.

Фитиль вдруг резко перестал ржать и глянул на темные стволы деревьев, замелькавшие рядом. Луч прожектора скользнул по пролеску, возле которого дорога круто поворачивала влево. Он всмотрелся в приборы. Пробежал по сенсорам пальцами и обронил:

– Слышь, Рыжий, сновидец ты наш, ну-ка посмотри – у тебя на тепловизоре никого?

Рыжий, подавив остатки смеха, включил панель инфракрасной наводки и замер. Через секунду прошептал:

– Семнадцать целей на одиннадцать. Расстояние двести пятьдесят. Движутся к шоссе за поворотом.

Грач медленно перевел на него взгляд и через миг пулей вылетел из кабины.

– Товарищ командир! Засада!

САБМушка повернула и остановилась возле небольшой полянки, продолжая высвечивать прожекторами занесенную дорогу метров на тридцать. Впереди ничего не было видно, кроме бесконечного снегопада, который, казалось, еще усилился.

– Клещов, проверь свои частоты.

– Пусто, товарищ командир!

– Вызови по «Омеге»!

– Я пробовал! Это не наши! Москвичев метнулся к кабине.

– Ну?

– Возле шоссе, метрах в ста. Они словно в замешательстве – как-то странно бегают туда-сюда.

– Товарищ полковник, может, жахнем предупредительный? Мало ли чего?

– Валяй! Только по деревьям.

– Слышали приказ?! Ну-ка, стрелок, предупредительным по деревьям выше цели на полтора метра-a! Ого-онь!

Рыжов слегка повел рукоятку и надавил гашетку на небольшом джойстике, с которого управлялась верхняя пневмо-пушка. Где-то на границе слышимости пшикнуло. Пуля 20-го калибра под огромным давлением сжатого газа вылетела из ствола и, полоснув пургу, выбила щепу из толстого сучка над незнакомцами.

Пимкин просунул голову в кабину, спросил:

– Ну как?

Рыжов припал к дублирующему окуляру тепловизора.

– У них… Они… Вот, сами посмотрите, товарищ полковник…

На центральном экране появилась картинка, на которой скакали разноцветные разводы.

– Секунду, сейчас фильтр включу, – засуетился стрелок. Цветные пятна потускнели, контуры обрели четкость, и вскоре изображение стабилизировалось. Стало видно, как полтора десятка темных силуэтов с натугой разворачивают нечто громоздкое в сторону САБМушки.

– Что это? – негромко спросил полковник.

– Какое-то оружие, – запинаясь, ответил Рыжов. – Наверное.

– Что значит «наверное»?

– Нет никаких следов тепловой, электрической, ядерной активности! Даже если бы там был аккумулятор – приборы бы его засекли!

– И какого хрена это значи-ит?! – заорал в свою очередь Москвичев.

– Они никак не смогут в нас выстрелить! Ничем, кроме пневматики! Но пневматикой нашу броню не пробьешь!

– Надежно экранированная ЭСМ-мина… – прошептал Грачев.

На него одновременно уставились четыре пары глаз. Зеленоватые огоньки приборной панели подрагивали на щеке полковника, и казалось, будто у него начался тик.

– Твою ма-ать… – произнес через мгновение Фитилев. – Димка, высекай все электрические цепи на хрен! Клещ, Фенченко, слышите?! Всю электронику вырубайте, кроме комплекса подавления, а то нас отключит минут на десять!

В салоне возникла суета, защелкали тумблеры. Фенченко заорал:

– «Давилка», мать ее через…

Впереди что-то на миг изменилось – будто снежная рябь стала прозрачней. А потом раздался глухой хлопок…

Электросветовая магнитная мина угодила прямиком в бронированное стекло и ослепила всех, кто был в кабине, даже тех, кто успел закрыть глаза. Полковник почувствовал, что по телу пронеслась противная дрожь, и услышал, как кто-то безбожно заматерился в салоне. Рядом проорал что-то нечленораздельное Москвичев и сослепу крепко толкнул Пимкина в грудь. Едва не разбив голову обо что-то твердое и холодное, полковник инстинктивно закрылся руками, выронив свою каску.

Зрение возвращалось медленно. Перед глазами плыли радужные разводы вперемешку с лиловыми кляксами.

– Отстави-ить! – раздался душераздирающий возглас над самым ухом. – Слушай команду! Экипажу, проверить все системы машины! Доложить о готовности вести бой! Инженеру приступить к устранению неисправностей! Взвод! Приготовится к боевым действиям на местности! Ждать моей команды-ы!

Полковника вытолкали из кабины, и он наконец смог различить, как луч чьего-то фонарика высвечивает скамейки, на которых силуэты бойцов опускали забрала на касках, снимали автоматы с предохранителей, деловито и коротко переговаривались.

– Машину вырубило на четверть часа минимум, – раздался из кабины перепуганный голос водителя. – Ходовая цепь в какаху! Фенченко, подключай резерв!

– Все вынесло, – басовито ответили откуда-то с кормы. – В ближайшие минут двадцать рассчитывайте только на механику. На прожекторы смогу дать энергию из аккумуляторов через минуту… Понапихали электроники, демоны…

– Я вас, черепа салабонные, на «губе» сгною, если не приведете машину в порядок через пять минут! – взревел Москвичев.

– Товарищ старший лейтенант! Это невозможно! Комплекс подавления внезапно отказал! Мина сработала прямо возле нас! Пережгло всю электронику, понимаете?! Нужно цепи дополнительные запускать, модули… Сверхточные приборы вообще навзничь, дублирующих на борту нет…

Полковник уже различал, как вокруг нервно скачут лучи фонарей, перекрещиваясь и выхватывая людей.

– Глеб, – позвал он. Москвичев не откликнулся. – Глеб!

– Слушаю, товарищ полковник!

– Что нам грозит? И что мы можем предпринять?

– Ситуация – говно! Сами слышали! В мертвой САБМушке мы словно в капкане! Да, броня крепкая, но не полностью герметичная – диверсанты могут вытравить нас химией или еще что-нибудь сотворить… К тому же мы глухи и слепы. Ни локации, ни связи, ничего! Я предлагаю выбраться наружу и оборонять машину, пока экипаж не приведет ее в более-менее рабочее состояние!

– И это – твои четыре сопляка на тарантасе, Бонах?… – прошипел полковник куда-то вверх. – Ну, мудила штабная… – Он взял себя в руки, громко скомандовал: – Давайте-ка, ребятки, наполните свои пещеристые тела кровью с бромом и надавайте разбухшими членами по башке этим педрилам!

– Слышали приказ?! Взво-од, на выход! Первое отделение наносит дружественный визит с тыла и ликвидирует орудие противника во избежание повторной электромагнитной атаки! Второе и третье – занимают круговую оборону! Инженер, когда будут прожекторы?

– Свет – через тридцать секунд!

– Первое отделение-е… пошло-о!

Снаружи стояла непроглядная тьма, в которой можно было различить лишь собственные руки и автомат. К тому же температура основательно упала, и даже через утепленные камуфляжи чувствовалась недоброжелательность сибирской осени.

Бойцы выскакивали из открытой двери и тут же, пригибаясь, бросались в разные стороны. Первое отделение под командованием сержанта Маджаряна растворилось в лесочке и стало по не очень широкой дуге огибать предполагаемое месторасположение противника. Второе и третье отделения возглавляли сержант Врочек и старшина Долинго. Они рассредоточились вокруг САБМушки и замерли, прислушиваясь.

– Тихо вроде, – прошептал Врочек.

– Маджаряновские удачно ушли. Без шума, – откликнулся Долинго.

– Когда там эти мазуты свет…

Все вокруг будто вспыхнуло. Бойцы инстинктивно зажмурились и стали водить стволами из стороны в сторону. Кто-то вполголоса выругался.

Это прожекторы САБМушки вновь заработали, причем не только передние, но и задние – несколько менее мощные, но все же дающие достаточно света для обороны тыла.

Оказывается, буран за это время поутих, и теперь дорога и близстоящие деревья высвечивались отлично, и никто не смог бы подобраться к броневику незамеченным. Только с флангов оставалась мертвая зона.

– Главное, чтоб снайпера не было, – тихонько сказал один из бойцов, наполовину укрывающийся за гусеницей.

– Не може його там бути. Рудий казав, що електрики не пометив. А для приладу ничного бачення вона потрибна, – ответил ему сосед.

– Чу! Заткнулись, салабоны, – шикнул на них Москвичев, осторожно выбираясь из приоткрытой двери. – Врочек, первое ушло?

– Так точно, ушли ребятки. Э-эх… связи, жаль, нет…

– Будет тебе ев… Что-то чавкнуло.

Москвичев осекся и удивленно посмотрел на Врочека.

– Товарищ командир!

Старший лейтенант Москвичев как-то ломано привстал, выронил автомат и завалился навзничь вдоль гусеницы – из его горла на снег тут же натекла темная лужа.

– Снайпер!

– Бля…

– Не може його там бути!

– Под машину все! Живо! – скомандовал Врочек, бросаясь пластом за спасительные траки.

Еще один боец вздрогнул и осел. Украинец.

– Что там, Глеб? – спросил полковник, высовывая голову из люка.

– Куда голую башку вытащил?! – крикнул Долинго, напрочь забывая о субординации. – В лесу – снайпер! Комвзвода убит!

– Твою мать… – чертыхнулся Пимкин, скрываясь в машине. Изнутри раздался его приглушенный возглас: – Экипаж, когда эту консервную банку почините?!

Врочек, лежа за гусеницей, слегка выглянул, быстро осмотрел освещенную дорогу с падающими на нее редкими хлопьями. Пробормотал:

– Странно… Почему они не стреляют по прожекторам? Наверное, прибор ночного видения только у снайпера. Да и как он, сука, против света умудрился нас разглядеть…

И тут началось.

Фигурки в серых камуфляжах выскочили будто ниоткуда. Ослепительная вспышка на мгновение превратила снежинки, окружающий лес, полянку, тушу САБМ в негатив. На этот раз, правда, это была обыкновенная световая граната с непороховым запалом и специальным химическим веществом, единовременно выделяющим большое количество фотонов.

У кого-то из бойцов Врочека не выдержали нервы, и он, слепо щурясь, заорал:

– Мочи гондонов!

Солдаты инстинктивно принялись давить на курок и садить пулю за пулей практически наугад.

– Долинго! – позвал Врочек, переползая левее, чтобы оказаться под брюхом броневика. – Долинго! Левый фланг держи!

Несколько пуль взрыхлили снежок и чиркнули об асфальт прямо перед носом сержанта. Отрикошетив от дороги и днища САБМушки, они утихли, чуть было не размозжив ему ногу. Врочек прополз немного вперед и, стараясь сильно не высовываться, оглядел освещенный прожекторами сектор.

Фигурки в камуфляжах действовали грамотно и умело. Они приближались к броневику цепью, то и дело меняя траекторию движения, чтобы не стать легкой мишенью. Походя они вели постоянный, но неприцельный огонь короткими очередями. Несколько нападавших уже лежали ничком на дороге, но по меньшей мере десяток продолжали наступать.

– Ну, сучье племя! Ну, ловите!

Врочек принялся поливать всю простреливаемую зону из АКП, который тяжело пыхтел, шипел и выплевывал пули. Двое или трое нападавших упали замертво, еще один схватился за плечо и дико завопил, нарушая переливы шипящего стрекота пневматического оружия. Через пять секунд Врочек перевернулся на бок, вытащил из портупеи обойму, защелкнул ее, подал рычажком воздух из накопителя в рабочую камеру и принялся вновь лупить, не щадя пуль и припевая:

– Полковнику никто не пишет! А сержанту никто, бля, не звонит!

Пятеро бойцов в серых камуфляжах, несмотря на плотный заградительный огонь, все же добрались до САБМушки, и между ними и остатками взвода Москвичева завязалась самая настоящая рукопашная. Крики слились в один ужасный стон, движения замедлились, словно при рапидной съемке. Где-то заскрежетал металл – видимо, кто-то из нападающих попытался штурмовать броневик…

Врочек выбрался из-под днища машины и с ходу засветил кому-то из «серых» тяжелым прикладом в грудь. Тут же получил профессиональный – короткий и сильный – удар кулаком в незащищенную челюсть и отключился…

Когда он пришел в себя, то обнаружил, что валяется возле края дороги, уткнувшись носом в липкую, соленую ткань чьей-то химзы. Один из нижних зубов неприятно кололся под языком – пришлось его выплюнуть. Приподняв голову, сержант Врочек увидел, как остатки подоспевшего первого отделения добивают «серых», а полковник Пимкин стоит, прислонившись к борту САБМушки, и вытирает окровавленной тряпкой шею.

Двигатели машины работали. Если б на пять минут раньше! Всего на пять минут…

Врочек поднялся и, слегка прихрамывая, пошел к броневику.

При нормальном освещении бойцы выглядели ужасно. Забравшись в начавший теплеть от реанимированной системы отопления салон, они расселись кто куда и принялись ощупывать себя. Двое втащили раненого и аккуратно положили его в проходе. Куча собранного трофейного оружия уже лежала в углу возле реакторного отсека.

– ФСБ, надо же… – в который раз удивился Пимкин, снимая с раненого солдата броник и расстегивая камуфляж. – Куда мир катится. Связь с частью когда будет?

– С минуты на минуту, – откликнулся Клещов.

Из кабины высунулся Фитиль и с тихим ужасом осмотрел салон, заваленный окровавленными тряпками.

– Москвичев и Долинго убиты, – сказал Врочек, щупая языком саднящую ямку, где недавно был зуб.

– Потери личного состава? – осведомился полковник.

– Одиннадцать убиты, двое легко ранены. И один… вот. – Врочек кивнул головой на раненого, которого полковник пытался привести в чувство нашатырем.

– Этот не жилец, – жестоко сказал Пимкин, убирая флакон со спиртом. – Проникающее в печенку. Броник не помог – лупили почти в упор. – Он поднялся на ноги и рявкнул: – Связь!

– Есть связь! – вскинулся Клещов, давая полковнику трубку.

– Дежурный?! Полковник Пимкин говорит.

– Так точно. Дежурный прапорщик Машукшин!

– Олег! Слушай очень внимательно. Через минуту получишь от нас координаты. Свяжешься со спасателями и скажешь им, чтобы забрали отсюда два десятка трупов.

– Не понял, товарищ полковник! Повторите!

– Хрена ли ты не понял?! Двадцать трупов! Из них одиннадцать… – Пимкин скосил глаза вниз. – Нет, двенадцать – наши. Остальные – федералы.

– Есть…

– Так… Дальше. На связь с нами не выходить, если будет нужно – я сам свяжусь.

– Есть.

– Так, что еще… Что еще…

Полковник вдруг звезданул трубку об пол и взревел:

– Я не знаю, что еще, вашу мать на хер!

Бойцы замерли в самых нелепых позах – кто как был. Из кабины вновь высунулась физиономия Фитилева и быстро исчезла.

Врочек положил свой грязный автомат на скамейку, нагнулся и поднял аппарат.

– Товарищ, полковник! Товарищ полковник! Как слышите? – разражалась чудом уцелевшая трубка голосом прапорщика Машукшина.

– Говорит сержант Врочек. Приказ понятен?

– Кто говорит?

– Сержант Врочек. Приказ, едрена мать, понятен?!

– Так точно!

– Приступить к исполнению.

Дверь пыхтящего и постепенно оживающего броневика со скрежетом раскрылась. Несколько бойцов тут же наставили на нее оружие.

– Свои, свои! – В салон ввалились двое солдат, ходивших в разведку к месту засады. – Не стреляйте.

Пимкин все еще стоял, глядя в то место, куда швырнул трубку от радиостанции.

– Товарищ полковник, – обратился один из вернувшихся. – Товарищ полковник!

Он поморгал и поднял слезящиеся глаза.

– Возле орудия мы нашли одного раненого.

– Их? – очень спокойно спросил Пимкин.

– Так точно. Их.

– Привели «языка»?

– Вон, возле гусеницы валяется.

– Говорить сможет?

– Сможет. Только вряд ли станет. Он по званию – майор. И морда такая… кирпичом…

Полковник посмотрел на солдат без выражения и достал из нарукавного кармана прозрачный флакончик с порошком светло-кремового цвета.

– Я ему сейчас укольчик в яйца сделаю. Пентотальчик натрия. Он мне расскажет даже, кто Кеннеди замочил и первым на Луне насрал.

– Это еще не все, – продолжил солдат, протирая рукавом стекло своей каски. – Мы осмотрели окрестности и нашли четырех застреленных лошадей. Животные лежат, а повозки нет…

– А вы случайно не догадались чуть дальше поискать?

– Догадались, товарищ, полковник. В лесу, метрах в пятидесяти, нашли экипаж. Кучер убит, а четверо пассажиров…

– Что с ними?

– Связаны. Лиц не видать от грязи. И почти окоченели – на фонарик еле реагируют. И… кажется, один… одна из них – девушка.

– Вашу мать, – прошипел полковник. – Сержант, срочно организуйте доставку людей в машину!

Врочек принялся отдавать короткие, четкие команды.

– Девушку мы принесли, – добавил солдат, который до этого молчал.

– Так заносите, олухи членобромные! – взорвался полковник, отталкивая их и выбегая наружу.

Среди трупов, подтаявшего от крови снега и бурых разводов он не сразу различил маленькое тельце, скорчившееся на обочине. Подбежал, взглянул в серо-белое от грязи и мороза личико.

– Ну, олухи! Ну, салабоны тупорылые… – пробормотал полковник, поднимая Маринку на руки. – Ну, я вам дам, разведчики гребаные…

Он внес девушку в салон, осторожно положил на скамейку и принялся растирать заиндевевшие щеки. Еле слышно приговаривая:

– А тебя, Бонах, я лично похороню. Похороню-похороню, не сомневайся, товарищ генерал-лейтенант… Вот только узнаю, что происходит. Узнаю, что творится в этом ссаном мире, и похороню.

 

Глава пятая

Бывают помещения, в которых чувствуешь себя неуютно, несмотря ни на что. Ни на хорошую обстановку, ни на дизайн интерьера, выполненный со вкусом, в приятной цветовой гамме, ни на гравюры на стенах, ни на шкуру перед незажженным камином.

Это потому, что они большие.

Просто в больших комнатах – слишком низкая концентрация уюта на кубометр…

Полковник в пятый раз за последние четверть часа снял очки и положил их на стол перед собой. Максиму был неприятен этот по-военному грубый, черствый человек с сухими пальцами и высоким бликующим лбом, но его солдаты спасли их от верной гибели на морозе…

После того, как девчонка-эллинес сбежала, друзья стали постоянно ощущать взгляд в спину. Этот тяжелый немигающий взор подгонял их, заставлял пренебрегать сном, а иногда и пищей.

В Омске они наспех закупили предметы первой необходимости, провизию в самой дешевой питачке и практически на последние деньги наняли экипаж до Новосибирска. Маринка совсем сдала. Она тихонько сидела возле окна кареты и глядела на ползущий за ним пейзаж. Кормить ее приходилось чуть ли не насильно. Фрунзик тоже замкнулся в себе. Между белых бровей у него прочно укрепилась глубокая вертикальная морщина. Егоров то пытался развеселить друзей бородатыми анекдотами, то впадал в хандру, то вдруг принимался скулить – какого фига они вообще затеяли эту дурацкую поездку?

На таможне при выезде из Омска Максиму показалось, будто погранцы косо смотрят на него, что вот-вот схватят и расстреляют на месте. Пришлось заварить остатки чая в ближайшей таверне и наглотаться суррогата, дабы хоть немного встряхнуться от надвигающейся паранойи.

А потом пошел снег.

И уныние достигло апогея, того момента, когда готово обернуться истерикой.

Также Долгову не давали покоя воспоминания о том случае, когда Фрунзик разговаривал со сбежавшей девчонкой. Это был какой-то другой Герасимов, пугающий. Не прагматик, не самодовольный эстет… а очень острый и жесткий человек, у которого в прошлом осталось нечто гнетущее. Нечто, требующее разрешения в будущем. «Наверное, это тоже паранойя», – решил в конце концов Максим, оставив тем не менее зарубочку в памяти.

Напали на них неожиданно. В первый момент Максиму показалось, что их экипаж куда-то врезался, но потом снаружи раздался крик кучера и захлебывающиеся всхрапы лошадей. «Неужели девчонка уже накапала Зевсу, и он так быстро среагировал? – мелькнула мысль. – Или снова бандиты?»

Левая дверь слетела с петель, словно ее кто-то выдрал. Дико завизжала Маринка, перекрывая остальной шум голосом, рвущимся в ультразвуковой спектр. Вылетела правая дверь. Люди в серых камуфляжах навалились с двух сторон, взревел Фрунзик, и Максим провалился в небытие…

Он пришел в себя от боли в затылке. Видимо, его крепко приложили чем-то тупым и твердым, но кожу не рассекли и череп вроде бы не проломили. Их связали и бросили на сиденья в экипаже с выставленными дверями, продуваемом насквозь. На полу уже образовался маленький снежный нанос.

Потом увели Герасимова и вполголоса с ним о чем-то беседовали. Очнулась Маринка и принялась тихонько, монотонно постанывать, покачивая головой взад-вперед. Максиму стало страшно – не хотелось вот так бессмысленно и паскудно подохнуть в трех тысячах километров от родного города. Связанные запястья и лодыжки затекли. Минут через пять Фрунзика привели обратно, злого и с разбитой губой.

– Что им нужно? – спросил Долгов.

– Про Торика спрашивали, – огрызнулся Герасимов. – Про наш план.

– А какой у нас план?

– Выжить, твою мать! Вот теперь весь наш план! Стрельба началась, когда стемнело. К тому моменту друзья уже теряли сознание от холода…

– И какого хера вам понадобилась АЭС? – неожиданно спросил полковник.

Максим некоторое время тупо смотрел на него, переваривая смысл вопроса.

– Какая еще АЭС?

– Ты пей чаек, пей.

Долгов послушно взял обеими руками теплый стакан и отхлебнул. Ногти на пальцах были обломаны, грязь намертво забилась под них за время этого долгого бесполезного путешествия. Максиму вдруг стало до слез обидно, что их затея так дешево провалилась, и они никогда теперь не узнают – верно было предположение Фрунзика или нет.

– Я не знаю ни о какой АЭС, – хмуро сказал он. – Зачем вы нас спасли, а, товарищ полковник?

– Потому что у меня был приказ, – очень спокойно ответил Пимкин. – Меня зовут Николай Сергеевич.

Максим промолчал.

– А ты знаешь, дружок, кто вас повязал?

– Разведка какая-нибудь…

– Это мы – разведка. А вас скрутили федералы.

– Федералы?

– ФСБ.

Долгов снова замолчал, хлебая чай. Через минуту полковник усмехнулся:

– Гляди, какая хрень получается. Ты узнаёшь, что вас схватили гэбисты. Что спросил бы любой невиновный человек в такой ситуации? Правильно! Он спросил бы: почему? По какой причине? Заметь, невиновный человек. А ты не спрашиваешь. Значит, ты можешь по крайней мере предположить причину вашего задержания.

– Где мы находимся? – спросил Максим, чтобы не молчать.

– Мы находимся в доме моего хорошего приятеля. В пригороде Новосибирска.

– То есть ваше командование не знает… – Долгов осекся.

– Мое командование тебя волновать не должно! – резко сказал полковник. – Ты мне будешь отвечать, какого хрена вы поперлись из Москвы в Сибирь?! Уж явно не на каникулы к бабушке!

Максим не знал, что Пимкину так и не удалось допросить раненого «языка» – тот умер, прежде чем ему сделали укол пентотала натрия. Поэтому полковник так и оставался в неведении. Он не знал ни о настоящей цели путешествия этой злополучной четверки, ни о мотивах нападения федералов, ни о том, на какой высоте служебной лестницы находится источник приказа задержать и допросить «диверсантов». То, что эта шпана не собиралась совершать никакой диверсии, он понял сразу же, как увидел их.

– Ну, мы будем по-хорошему разговаривать? Я же вам помочь хочу, идиоты. Разобраться и помочь. Если вы выйдете из этого здания одни, вас шлепнут максимум через час, ясно тебе?

– Товарищ полковник… Николай Сергеевич, – начал Максим, сомневаясь, поверит ли профессиональный военный в ту чушь, что они себе нафантазировали. – Я много работал с людьми. В том числе приходилось иметь дело с силовиками. И я вижу, что вы порядочный человек.

Пимкин снова надел очки и внимательно посмотрел в глаза Максиму.

– Возможно, – сказал он, едва заметно улыбнувшись.

– Так вот. Мы просим вас… Нет, я вас прошу об одной услуге. Доставьте нас к человеку по имени Святослав Торик. Это единственный космонавт, выживший в экспедиции на Марс в 2010 году. У нас есть одна гипотеза.

– Та-а-ак… – протянул полковник, и его сухие пальцы отбили дробь по столу. – Та-а-ак… Вот теперь хоть что-то начинает сходиться… Солдат!

Резная дверь красного дерева немедленно отворилась, и на пороге появился выбритый до синевы военный. Он потоптался на персидском ковре восемнадцатого века, словно искал место, где его удобнее всего примять берцами, и выкрикнул:

– Рядовой Пилидзе!

– Проводи-ка этого… охламона в ванную, а то несет, как от бомжа. А ко мне приведи Фрунзика Герасимова.

В ванной Долгов чуть было не соскреб с себя кожу вместе с грязью – так приятно было растирать мочалкой ноющее тело. Одноразовой бритвой он с садистским наслаждением срезал недельную щетину, трижды вымыл голову ароматным шампунем и стоял под теплыми струями до тех пор, пока в дверь не постучал давешний солдат.

– Эй, слышишь!

– Чего?

– Хватит попусту горячую воду тратить! Не на курорте!

Максим с сожалением закрутил кран и принялся остервенело растираться жестким полотенцем. Он надел чистое белье, выданное из армейских запасов, хорошую, утепленную химзащитку, новые берцы. Глянул на себя в зеркало и довольно ощерился.

Выйдя в коридор, он сиял, как пряжка новобранца. В голове крутилась какая-то легкая мелодия, все тело приятно пощипывало, а военные, стрельба, дорожная грязь, нищие города, холод и голод казались ночным кошмаром, о котором думаешь лишь в первые пять минут после пробуждения. А потом быстро-быстро забываешь. Теперь он готов был найти Торика, вывести на чистую воду всех богов, повернуть сибирские реки вспять…

– Куда полотенце поволок, мазут? – Голос рядового Пилидзе швырнул Долгова в бренный мир обратно. – Положь на место и следуй за мной.

– Мазут – это ж вроде флотское словечко…

– Не умничай.

Максим бросил полотенце на край ванной и двинулся за солдатом, глядя на его гладко выбритый затылок. «Интересно, не боится он, что я сейчас возьму и огрею его по балде? Видать, не боится».

Экипированы люди полковника были очень серьезно. Пневматические автоматы Калашникова, десантные ножи, рации, фонари еще какие-то штуки непонятного назначения… А футуристического вида броневик, на котором их везли, Долгов вообще видел впервые и не думал, что на вооружении у российской армии есть подобные грозные машины.

Пилидзе поправил на плече ремень АКП и открыл магнитным ключом дверь одной из комнат на втором этаже.

– Жди здесь, мазут, – скомандовал он. – И больше не воруй полотенца.

– Сам ты… мазут, – беззлобно сказал Максим, за что тут же получил легкий тычок прикладом в бок.

Дверь за ним захлопнулась.

Комната была небольшая, с единственным окном, наглухо закрытым защитными жалюзи. Возле левой стены стоял диван, обитый светло-коричневой кожей, рядом находилось кресло и два пуфика для ног, справа, над небольшим бюро, висела огромная плазменная панель, к дальней стене прижимался объемистый книжный шкаф, щерящийся разноцветными зубами корешков. В углу стояла импортная тепловая пушка, едва слышно гудя.

На диване, забравшись на него с ногами, сидела Маринка. Она тоже была чистенькая, и черные волосы уже не выглядели паклей, как в последние несколько дней. Скорее всего она успела помыться, пока Максим был на допросе.

Глянув из-под челки, девушка приветливо улыбнулась. На ее щеках еще остались красноватые пятна от обморожения, но теперь они скорее походили на румянец, а в глазах снова горел огонек жизни. В этот момент она показалась Долгову самым прекрасным созданием на всем свете.

– Привет, – сказал он, тоже улыбнувшись. – Отогрелась?

– Да, – ответила Маринка, сдувая со лба волосы. – Сначала около тепловой пушки сидела, а сейчас уже на диван переместилась.

– Маринка, ты такая красивая… Ее глаза округлились.

Но Максим даже больше девушки опешил от собственных слов, так неожиданно слетевших с губ.

– То есть… я хотел сказать… Где Егоров? – чувствуя себя кретином, пробормотал Долгов. После того, что он устроил в ту ночь в Ишиме, Максим не имел никакого права даже думать о хрупкой Маринке.

– Егоров? – переспросила она, будто забыла, кто это вообще такой. – Юра… он… Ой! А ты разве не знаешь? Его увел какой-то военный! И Фрунзика тоже!

– Понятно. На допрос, – сказал Максим, подходя к окну, словно можно было разглядеть что-то сквозь плотные жалюзи. – Меня уже допрашивали.

– Тебя пытали?!

– Да нет, что ты! Они вроде бы не хотят нам зла.

– А кто они?

– По всей видимости, военная разведка. Я сказал полковнику про Торика, попросил помочь нам добраться до него. Слушай, Маринка…

– Да?

– Тебе не кажется, что Фрунзик не тот… э-э… за кого себя выдает?

– А за кого он себя выдает? Максим задумался ненадолго.

– То-то и оно. Он ведь ни за кого себя и не выдает. Мы абсолютно ничего о нем не знаем. Я как-то спросил Юрку – давно ли он знаком с Фрунзиком? Он сказал, что года полтора, но, мол, парень в доску свой и все такое… А сам Герасимов о себе никогда и не рассказывал. Подумай, постарайся вспомнить, что мы знаем о его прошлом?

– Я… я не могу припомнить точно. Кажется, он работал… Хм… то там, то тут.

– Видишь.

– Ты думаешь, что Фрунзик…

– Я пока ничего не думаю… Да и то, что он себя педиком позиционирует, – туфта. Я однажды – мы еще в Москве были – застукал незнакомую девушку, выходящую из квартиры, когда там был только он. До последнего времени я не придавал этим мелочам особого значения, но после случая с доносчицей эллинес обратил внимание, что Герасимов прячется под какой-то личиной.

Позади Долгова скрипнул диван.

– Ты видела его глаза в тот момент, когда он разговаривал с этой девчонкой? – продолжил Максим. – Если бы в них не было столько ненависти, я бы подумал, что Герасимов заодно с богами. Но он так смотрел на нее…

– Как? – тихо спросила Маринка, обнимая Максима сзади за шею.

Он повернулся. Опустил голову, касаясь лбом ее лба. И все мысли вылетели из его головы от этого прикосновения.

– Почему я столько лет не замечал тебя. Ведь ты была совсем рядом. Боже, какая же ты красивая…

Маринка усмехнулась, глядя на Долгова своими огромными карими глазами снизу вверх.

– Я-то уж точно не бог, – прошептала она. – В этом можешь не сомневаться.

– Не сомневаюсь.

– А помнишь тот день, когда ты впервые пришел к нам в пресс-службу? Народ был в курсе, что за тебя батя хлопотал. Многие косо смотрели на тебя. А я почти сразу поняла, что ты не чванливый протеже, которого ждали.

Максим смотрел на Маринку почти в упор, но взгляд почему-то отказывался фокусироваться.

– А когда Зевс меня за горло схватил, помнишь? Ты бросился на него, а он тебе в грудь как шарахнет, по ребрам…

– До сих пор побаливает, если погода резко меняется, – сказал Долгов, машинально прикасаясь к левой стороне груди.

– Сейчас не болит? – совсем тихо спросила Маринка, кладя свою маленькую ладошку поверх его.

– Просто раскалывается…

Внутри будто взорвался заряд, аккумулировавшийся очень долго. Долгову показалось, что на мгновение на планете снова вспыхнуло пламя – жгучее, рвущееся вверх. Он сам не заметил, как принялся расстегивать непослушными пальцами химзащитку на груди у Маринки. Девушка тоже стала дергать пуговицы на его одежде, путаясь в движениях. Спустя несколько чрезвычайно длинных секунд они прильнули друг к другу огненными телами…

…подошел к ее лежанке в дальнем углу. Уперся взглядом в комочек желанной плоти, прожигая его насквозь налитыми кровью глазами. Сорвал сначала одно одеяло. Затем второе. Она села на лежанке, не понимая спросонья, что происходит. Химза слегка съехала в сторону, обнажив светлый кусочек плеча. Это еще больше возбудило его – теперь совсем не осталось сил сдерживаться! Да и зачем?! Вот она, прямо перед ним! Маленькая, уступчивая! Теплая… Он протянул руку и расстегнул пуговицу… Зачем она завизжала, дура?! Перебудит же всех! Ну вот, кажется, этот урод Герасимов заворочался… Кто это отшвырнул его – Максима – в сторону? Да хватит же вопить, как резаная! Кто сбил его с ног? А-а, это ты, Герасимов! Белобрысый сукин сын! Педик несчастный, зачем ты лезешь не в свое дело? Главное подняться и не обращать на его скотские выходки внимания. Ведь его ждет миниатюрное, но оттого лишь более милое тельце этой невыносимо пищащей девки. Удар… Прямо в губу попал, сивый пидор…

Максим оттолкнул Маринку от себя, бешено глядя на ее обнаженную грудь. Маленькую, размера первого – не больше, с напряженными темно-коричневыми сосками, забавно торчащими в разные стороны.

– Т-ты… т-ты что?

– Маринка, – запинаясь, произнес Максим, закрывая лицо руками. – Маринка… я не могу…

– Почему? – В голосе девушки сквозь непонимание и шок прорезались слезы.

– Я вспомнил… Только что вспомнил… Как все это случилось той ночью… В Ишиме.

Маринка беззвучно заплакала. Быстрыми и точными движениями застегнула сорочку и куртку.

– Это ведь прошло, Долгов, – как-то отрывисто и жестко сказала она.

– Нет, – ответил он, не отрывая рук от лица, – это пока не прошло. И я не хочу, чтобы это снова когда-нибудь вырвалось на свободу.

– У меня уже больше года не было мужика.

– У меня тоже…

Маринка перестала всхлипывать и обескураженно замолчала. Потом сухо произнесла:

– Не смешно.

До Максима только теперь дошел смысл сказанной им фразы, и он пробормотал:

– Я не то, совсем не то хотел сказать. Женщины… конечно, женщины, у меня не было… Я… просто боюсь какого-то внутреннего чудовища.

– У усредненных людей не бывает внутренних чудовищ, – тихо произнесла Маринка. – Застегнись, не позорься.

На пороге уже в течение целой минуты стоял Юрка Егоров.

Через час полковник собрал всех четверых и еще какого-то сержанта в холле на первом этаже.

Здесь было довольно светло и приятно пахло недавно обработанной древесиной. Узкая винтовая лестница вела наверх, возле массивной стальной двери находились вешалки и полочки для обуви, на одной из стен висела здоровенная картина, на которой была изображена какая-то невообразимая вакханалия. Сесть было некуда.

Пимкин в одной руке держал автомат стволом вниз, а в другой – небольшую рацию. Его высокий лоб был покрыт едва заметными капельками пота и несимметрично разрезан вертикальными бороздками морщин.

Все молча ждали, что он скажет.

– Ситуация такова, – начал он, переводя взгляд с пола на хмурое лицо Фрунзика. Помедлил, словно собираясь с мыслями. – Господин Герасимов объяснил нам с сержантом Врочеком основные, так сказать, положения вашей… э-э… гипотезы. И многое прояснилось. Если предположить, просто гипотетически предположить, что вы правы, и Торик является ключом к разгадке сущности так называемых богов, то вся суета, связанная с вашим путешествием, становится объяснима. И я не удивлюсь, если через минуту под нами взорвется ядерная боеголовка эквивалентом в пару мегатонн.

Егоров сглотнул, но промолчал. Лишь покосился на мрачного Фрунзика, привычно теребящего отвисшую мочку уха.

– Скажу больше, – продолжил Пимкин. – Скорее всего ваш сумасшедший космонавт уже уничтожен по приказу Зевса. Надеюсь, ни у кого не возникает сомнений по поводу того факта, что боги контролируют верхушки всех силовых структур нашей страны? И не только нашей. – Полковник помолчал. – Мне предписано допросить вас четверых, сфабриковать обвинение в попытке проведения диверсионной операции на территории Сибирской АЭС и доставить в штаб округа… А лучше сразу ликвидировать на хер.

Маринка чуть слышно ойкнула.

– Вас сдали с потрохами, ребятки, – сказал полковник. Пристально посмотрел в глаза Герасимову. – А ты, дорогой Фрунзик, сознательно подставил своих приятелей под удар, не так ли?

Максим медленно повернул голову в сторону Герасимова и увидел, как тот внимательно смотрит своими красными глазами на полковника. Без тени страха. Без тени стыда.

– Кто ты? – спросил Максим. Герасимов никак не отреагировал.

– Я внимательно изучил твое личное дело, Герасимов, – сказал Пимкин. – Я понял, почему тебе была так нужна эта гипотеза. Я понял, почему тебе так необходима встреча с Ториком. Только твоя затея никчемна, потому что огня-то все равно нет, и никто не сможет…

– Да что здесь происходит, в конце-то концов? – вскричал Юрка, некрасиво поджимая губы.

– Помолчи, мазут, – спокойно ответил полковник, криво усмехнувшись. – Сюрприз будет.

– Какой еще сюрприз? Фрунзик, ты что же, получается, все это время нас дурачил?

Сержант Врочек выразительно посмотрел на Егорова, воспылавшего праведным гневом, и тот заткнулся, не переставая, впрочем, метать испепеляющие взгляды в сторону Фрунзика.

– Слушать сюда внимательно. Повторять дважды не намерен, – громко сказал полковник изменившимся тоном. – Мы выяснили точное местонахождение Святослава Торика. Западнее Томска, в тайге, расположена закрытая клиника функциональной неврологии, попросту – психушка, в которой держат политически опасных больных. Охрана полностью укомплектована бывшими сотрудниками различных спецподразделений, руководство подчиняется напрямую директору ФСБ. Двадцать четыре камеры наружного наблюдения по периметру и шестнадцать на территории, служебные собаки, система контроля воздушного пространства, сейсмические датчики в почве. Не знаю, почему этих психов так берегут, наверное – они какие-нибудь злые гении.

Врочек хмыкнул. Пимкин резанул по нему свирепым взглядом и продолжил:

– Если вдруг, совершенно случайно, ваш долбаный космический мазут жив, то мы его оттуда вытащим. Вы, все четверо, поедете с нами. Если, что совсем уж маловероятно, ваш Торик сможет нам что-то внятно объяснить и если, что абсолютно невозможно, твоя сраная гипотеза верна, Герасимов, то я приложу все усилия, чтобы помочь вам хоть что-нибудь изменить в этом мире. Но во всех противоположных случаях я лично отдам вас под трибунал как военных преступников, не погляжу, что гражданские. Попробуете сбежать – перестреляю, как цыплят. Влезли в оглоблю? Вот и тяните теперь. Расклад ясен? Вопросы есть? Хотя мне насрать, есть у вас вопросы или нет. Сержант, свяжись с нашей дежуркой, пусть пудрят округу мозги столько, сколько возможно. Под мою личную ответственность. GPS на машине все равно после той электромагнитной ебамбы вырубился, поэтому засечь нас не смогут. Если только оптикой с орбиты. Собери бойцов, пусть все свои коммуникаторы вырубят, по сигналу запеленговать могут. Выступаем через десять минут. Всё. Выполнять!

Врочек без лишних слов кивнул и побежал по лестнице на второй этаж.

У полковника пискнула рация.

– Пимкин на связи. Прием.

– Товарищ полковник, это рядовой Клещов. Округ вызывает по стационарке. Переключить? Прием.

– Давай.

– Коля, твою мать! Ты что же творишь, сукин сын?! – заорала рация командным голосом.

– Выполняю ваш приказ, товарищ генерал-лейтенант. Прием, – четко произнес Пимкин.

– Ты на кой хер взвод федералов положил?! Прием!

– А они первые начали. Прием, – явно издеваясь, ответил полковник.

Рация обескуражено пошипела помехами.

– Диверсанты у тебя? Прием.

– Эти четверо школьников? Да, вот тут стоят, сверлят друг друга взорами. Наверное, сожалеют, что не смогли пачку петард под атомную станцию засунуть и устроить мировой катаклизм. Прием.

– А ну-ка отставить! – неистово захрипела рация. – Немедленно доставить их в штаб! Я тебя в лейтехи разжалую! Я тебя под трибунал отдам!

– Знаешь что, Бонах, – устало проговорил Пимкин. – Иди ты нах, Бонах… Прием окончен.

Он вырубил рацию, достал из нее аккумуляторы и отбросил в сторону. В наступившей тишине железные цилиндрики с каким-то оглушительным грохотом покатились по паркету.

Фрунзик смотрел на полковника с интересом, Егоров и Долгов смотрели на Фрунзика со смесью непонимания, обиды и гнева, Маринка смотрела перед собой, о чем-то напряженно размышляя, а полковник смотрел на мертвую рацию и внутренне посмеивался мыслям, которые посещали его менее суток назад. О том, как скучно проходит служба в его части на границе с дружественным Казахстаном.

– Ну что, мазуты, – обронил он через минуту. – Теперь – либо я под трибунал, либо вы.

* * *

Броневик стоял возле дома, низко урча двигателем. Солдаты выносили из подвала какие-то ящики, коробки, чемоданчики и укладывали их в задней части салона. Неширокая улица была перекрыта по обеим сторонам выставленными постовыми.

Снегопад закончился. С самого утра воздух был прозрачен и напряжен, словно ощущал давление низкого серого неба. Вдалеке виднелись несколько иголок-небоскребов деловой части Новосибирска, которая была отстроена еще до августа 2012-го. Где-то левее слышался ленивый плеск волн Оби.

Как парень умудрился просочится через часовых – так и осталось неясно. Он выскользнул буквально возле самого броневика и тут же сунул камеру в нос полковнику.

– Скажите, господин полковник, что за операция здесь готовится? Это имеет отношение к покушению на главу администрации города? Неужели враждующие группировки вновь проявили активность? Куда смотрит милиция?

Пимкин отстранился от рыжего, веснушчатого папарацци, как от чумного.

– Сержант, кто это? Как он попал сюда?

– Журналюга какой-то. – Врочек подошел к папарацци и рывком выхватил у того цифровую видеокамеру.

– Я представитель местного телеканала, – быстро сказал парень. – Всего лишь хочу сделать репортаж… Ох ты, елки-палки! Да это же Максим Долгов! Бывший консультант самого Зевса! Максим, объясните, что здесь происходит?

Врочек схватил рыжего за локоть и поволок в дом. Максим лишь проводил их глазами, думая совершенно о другом.

– Это военная операция? – с завидным упорством верещал увлекаемый папарацци. – Прокомментируйте последние столкновения Северного Кольца со странами Ближнего Востока! Какова ситуация с химической активностью в южных регионах? Что говорит Москва…

– Сержант, запри этого придурочного где-нибудь и передай дежурному в части, пусть через двенадцать часов сообщит в местную ментовку, чтоб его вытащили. Через двенадцать часов, не раньше.

– Есть.

Полковник подошел к раскрытым дверям подвала и крикнул:

– Много еще вашей чертовой аппаратуры?

– Последние коробки тащим, товарищ полковник, – откликнулся уже знакомый Максиму рядовой Пилидзе. – Очень тяжелые.

– А ну-ка дай сюда!

Пимкин вырвал из рук солдата коробку и понес ее к дверце броневика.

– Да я ж имел в виду, если много брать. И сразу… – растерявшись, пробормотал Пилидзе.

– Если не сдохнешь, – забросив груз внутрь, крикнул полковник, – сутки «губы» и два месяца без увольнительных. – Он обернулся и глянул на Долгова. – Давай забирайся внутрь. Где твои товарищи? Пусть живо наполняют свои пещеристые тела кровью и забрасывают напряженные члены в САБМушку! Даме разрешаю забраться на борт без дополнительных действий. Живо, мазуты, живо!

Максим, пригибаясь, полез в открытую дверь бронемашины. Он сел на жесткую скамейку и огляделся. Никаких окон внутри, конечно же, не было. Лишь слегка выпуклые стены и плоский невысокий потолок.

Пахло железом, потом и какими-то лекарствами.

В передней части салона находилась дверь, ведущая в кабину. Она была приоткрыта – сквозь щель виднелся затылок водителя, торчащий над спинкой кресла.

– Фитиль, – раздалось оттуда, – на этой колымаге трансмиссия гидрообъемная?

– Да, а что?

– Ничего. А в двигле электроники много?

– Не очень. Вот в реакторном комплексе – до чертовой матери. Но Фенченко с Клещом сумели резервные цепи поставить, а здесь уже нашлись всякие нужные детали. Интересно, откуда у полкана этот домище?

– Я слышал – от какого-то друга боевого остался. Мол, тот ему завещал.

– М-да. Мне б кто завещал такие хоромы…

В это время в салон забрался полковник, а за ним – Егоров, Маринка и Герасимов. Юрка уселся рядом с Максимом, Маринка – на противоположную скамейку, а Фрунзик – в самом конце, возле реакторного отсека.

– Ну что, бойцы, повоюем? – с каким-то нездоровым блеском в глазах сказал Пимкин.

– Так точно!.. – вразнобой откликнулись солдаты. Врочек задраил люк и доложил:

– Товарищ полковник, взвод к исполнению приказа готов. – Максим обратил внимание, что у сержанта не хватает одного нижнего переднего зуба.

– Ты вводную объяснил?

– Так точно!

– Все поели хорошо?

– Обижаете. Голодный солдат – для врага легковат.

– Что ж, тогда – поехали. Штурман. Курс на Томск. Новосибирск обходим стороной, справа, чтобы не задеть городскую таможенную зону. И дальше по трассе, на северо-восток. Водитель, ни на какие призывы остановиться не реагировать. Связист. Отключить все принимающе-передающие устройства. Стрелок. Быть готовым к ведению боя. Вперед, черепа салабонные, как говаривал ваш незабвенный старлей Москвичев…

Около часа они тряслись, прыгая на неровностях грунтовой дороги, – огибали город с востока.

Максим попробовал заснуть, но толчки то и дело возвращали его в явь. Егоров тоже с переменным успехом клевал носом, Маринка неподвижно сидела между двух солдат, которые старательно таращились в противоположные стороны. А Фрунзик нахохлился в кормовой части салона и теребил мочку уха.

Наконец броневик выехал на относительно ровную поверхность, и трясти стало меньше – видимо, они выбрались на шоссе. Только Долгов начал дремать, как из кабины высунулся парень и громко крикнул:

– Товарищ полковник. Пост милицейский впереди, со шлагбаумом. Напролом?

– Напролом.

Через несколько секунд снаружи что-то едва слышно щелкнуло, и грозная боевая машина продолжила свой путь.

Спустя полчаса Максим наконец уснул.

В обрывочном, несвязном сне он видел лето.

То это был студенческий поход в волжские предгорья, где днем нещадно палило солнце, заставляя прятаться в палатках и расписывать пулю под холодное пиво или коньячок, а ночью прохлада выгоняла ребят наружу, разгорался высокий костер, и гитара начинала дарить влажному ветерку свои минорные мысли.

То виделось ему душное московское лето, в пыли которого бредешь по широким, людным проспектам и жаждешь скорее добраться до креозотовой свежести метро, а вокруг проносятся миллионы машин, сминая и без того спрессованный воздух.

То совсем далекое лето окружало его. Лето детства. Там он полоумно носился по холмам, срывая на бегу еще незрелые стрелки ковыля. Подбегал к железной дороге, которая, сверкая, текла по высоченной насыпи. От просмоленных шпал пахло просто великолепно. Он покорял вершины насыпи, разглядывал зеркало рельсов и бурую рыхлую плоть деревянной шпалы. Ковырялся в ее трещинах пальцем, даже пробовал кусочек ароматной щепки на вкус. Запах был лучше. А заслышав далекий гул, он вихрем слетал с насыпи, кувырком катился по мягкой полыни и лежа замирал за песчаным бугорком, водя из стороны в сторону любопытными глазенками. Ноздри выдували горячий воздух, поднимая пыль и теребя невесомые былинки. Паровоз, словно железная гора, проезжал слева направо, уволакивая за собой целую цепочку вагонов. Почва крупно дрожала под животом, заставляя сжиматься крохотное сердце. Он смертельно боялся гигантского поезда, но в то же время накатывало желание вскочить, подпрыгнуть высоко-высоко, показывая этому великану себя. И он поднимался! В щеки ударял тайфун раскаленного песка, в ушах начинало звенеть. Вопя и размахивая ручонками, мальчишка стремглав несся к матери, стоявшей в тени ветвистой ивы. Будто маленький кенгуру, бросался он, впиваясь пальчиками в бока маме и сползая вниз по ее легкому летнему платью, обвивался вокруг голой коленки и продолжал искоса глядеть вслед грохочущим вагонам. Мама смеялась и ласково трепала его светлые волосы…

– …пробьем?!

Максим встрепенулся и сильно прикусил язык с левой стороны. Из глаз от дикой боли брызнули слезы.

– Хрен знает! Смотря какая у них толщина! Сбавляем скорость, товарищ полковник?!

– Сам что думаешь?

– Можно рискнуть протаранить!

– Давай! Полный вперед!

Долгов вскочил и подбежал к раскрытой двери кабины, возле которой уже стояли полковник и сержант. Он мельком увидел через их плечи, куда несется броневик. И где-то в животе похолодело.

САБМушка на полном ходу мчалась на громадные закрытые ворота хорошо укрепленного КПП. Возле них из постовой будки выбегали бойцы, разворачивая в сторону броневика какую-то длинноствольную дрянь на кольцевой станине.

– Куда вскочил, мазут?! – рявкнул на Максима Врочек. – Хочешь всех зубов лишиться? Сядь и голову в яйца засунь, как страус! – Сержант толкнул его на скамейку и проорал: – Приготовиться к удару! Голову между колен! И прикрыть руками!

Дальше все произошло очень быстро. Кто-то сильно пихнул Долгова в бок, и он снова чуть не прикусил язык.

– …готовят! Лупи!

– По своим?

– Это не свои! Огонь!

Чечеточное пшиканье где-то на фоне ревущего мотора.

Лязг.

Чудовищный удар.

Кровавая муть перед глазами и трехэтажная матерщина в ушах…

Восьмидесятитонный броневик раскурочил ворота, взрыхлил гусеницами асфальт и стальным долотом влетел на территорию психушки. Сминая ухоженные газоны и молодые кедры, он понесся вдоль корпусов к административному зданию. От неистового монстра шарахались санитары и обслуга, а пациенты, гуляющие во дворике, провожали его либо восторженным гуканьем, либо взглядом, полным печали и непонимания. Возле трехэтажного кирпичного коттеджа с табличкой «Администрация правительственной клиники функциональной неврологии» САБМушка остановилась и грозно повела правым пулеметом в сторону входной двери. Показавшийся было оттуда охранник быстро засунул голову обратно и защелкал замками.

– Врочек, бери двоих бойцов и быстро ведите сюда начальника этой конторы! Еще трое – прикрывают!

– Есть! Пилидзе, Воронковский – за мной!..

Растрепанного, брыкающегося и брызгающего во все стороны слюной толстяка втолкнули в салон броневика спустя две минуты.

– …а потом я вас всех трахну раком в жопу и заставлю после этого отсосать, слизывая собственное говно! – закончил он фразу, часто дыша.

– Ты сначала свой член найди в складках жира, – порекомендовал ему Пимкин.

– Это что за хер моржовый?! – визгливо прокричал начальник психушки, доставая мобилу.

– Это полковник вооруженных сил Российской Федерации Николай Пимкин, – ответил полковник и со всей дури врезал толстяку носком берца по голени.

Начальник беззвучно сложился, выронив сотовый из рук. Только через пять секунд он нашел в себе силы тихонечко заскулить. Маринка отвернулась, а Фрунзик еле заметно скривил губы.

– А теперь, сука, быстро говори, в какой палате находится Святослав Торик? – приказал Пимкин.

– Второй корпус… – быстро прошептал толстяк, обливаясь слезами. – Восьмая палата.

– Сержант, вышвырни его. Водитель, гони ко второму корпусу! Это, кажется, прямо рядом с КПП.

Врочек выкинул начальника дурки уже на ходу. Тот смешно взмахнул руками и повалился ничком на влажный газон.

– Так, – вслух рассуждал полковник, пока САБМушка вновь пугала обитателей клиники своими маневрами, – они сообщили в штаб пять минут назад. Ближайшая сухопутная часть находится на пятьдесят километров севернее Новосибирска. Машин на атомной тяге там нет. Значит, они отправят пехоту на конных экипажах. Легковооруженные будут через три-четыре часа, тяжелая артиллерия подоспеет через пять. Пока время есть.

Второй корпус действительно находился неподалеку от разгромленного КПП. На небольшой асфальтовой площади перед ним уже никого не было – видимо, больных загнали внутрь, а охранники где-то укрылись.

– Восьмая палата. Врочек, пойдем вместе. Бери еще четверых бойцов. – Пимкин повернулся к Фрунзику. – Что ж, молись, чтоб твой Торик оказался там.

Люк вновь заскрежетал, выпуская штурмовую группу во главе с полковником наружу.

Воздух здесь был свежий, пах хвоей. За искореженными обломками ворот почти сразу начиналась тайга. Кедры в два-три обхвата гигантскими серо-зелеными стелами возносились к тучам, неспешно плывущим с запада на восток. Узкая дорога, стиснутая этими деревьями-великанами, казалась ниточкой, которая вот-вот порвется. В тайге всегда чувствуется какая-то монументальность, основательность, недоступная другим лесам.

Тайга ценит время и расстояния…

Под подошвами хрустнуло битое стекло – осколки от расхераченного КПП долетели даже сюда, к корпусу.

Полковник быстро огляделся и тихо скомандовал:

– Пошли. Двое со мной внутрь. Врочек с остальными – пасете выход.

Массивная железная дверь, как и ожидалось, оказалась заперта. Наставив ствол на замочную скважину наискосок, Пимкин нажал на спуск. Несколько пуль с противным свистом срикошетило в сторону.

– Черт! Мину пневмовакуумную несите! Один из солдат бросился в броневик.

И тут их обстреляли. Цинично и бескомпромиссно. Огонь открыли из автоматического оружия сразу с двух позиций – с крыши здания и из-за развалин КПП.

– Крыша! – крикнул полковник, стреляя навскидку. Врочек схватился за плечо, под его ладонью химзащитка быстро пропиталась кровью. Солдат, бегущий с миной от дверцы САБМушки, споткнулся и остался лежать на асфальте неподвижно. Мина выкатилась из его руки. Видимо, ему попали в спину, а значит – просто оглушили, оставив пару хороших синяков через бронежилет.

Пока полковник возился с миной, из люка выпрыгнули еще несколько бойцов и принялись лупить из АКП по огневым точкам противника. Практически сразу им удалось сбить с крыши одного охранника и ранить второго.

А вот со стреляющими из-за обломков пропускного пункта было сложнее: чтобы до них добраться, нужно было пробежать метров двадцать по голому асфальту, становясь при этом фактически живой мишенью. Поэтому бойцы приняли единственно верное решение – они просто принялись жарить по позиции противника короткими очередями, не давая тому высунуться.

В это время Фитиль развернул САБМушку носом к КПП и рубанул по остаткам будки и ворот из 20-миллиметровой П-пушки. Щепки и осколки полетели в разные стороны, образовалось облако пыли, в котором кто-то отчаянно заорал.

С помощью раненого Врочека, матюгаясь и сопя, полковник укрепил мину на двери, поставил часовой механизм на десять секунд и, бросаясь в сторону, крикнул:

– Всем ложи-ись!

Солдаты попадали на землю и прикрыли головы руками. Мина сработала со звонким хлопком, вывернув железные плиты двери внутрь здания остроконечной ромашкой.

– Сержант, прикрывай! Двое солдат – за мной! Вперед.

Ворвавшись в холл жилого корпуса, полковник обнаружил страшную картину. Дюжина умалишенных людей столпилась возле стеклянной перегородки с закрытой дверью. Санитары или охранники заперли их здесь, а сами ушли в глубь здания и скорее всего трусливо свалили через пожарный выход. Мужчины и женщины вели себя по-разному. Некоторые монотонно, с глухим стуком бились головой о пуленепробиваемое стекло, кое-кто выкрикивал нечленораздельные воззвания и потрясал кулаками, другие просто тупо таращились на вошедших военных, еще не отойдя, видно, от грохота взрыва.

– Вот тебе и восьмая палата! Раз, два, три… девять мужиков. И кто же из них Торик?

– Товарищ полковник, а в дурке не должны на пижаму нашивки с фамилиями делать?

– В обычных вроде такой ерундой не занимаются. Но тут – блатная. Ну-ка посмотри! Только не пугай их, а то сам таким станешь.

Солдат, опустив оружие, подошел к столпившимся психам и взял одного за отворот светло-зеленой пижамы. Мужик встрепенулся и крикнул:

– Иголку мне! Иголку! Я вшея!

– Швея, – ласково поправила женщина и продолжила биться головой о стекло.

– Товарищ полковник! Нашивки были, только их срезали.

– Вот черт! А я не догадался запросить фотографию, когда информацию про этого космонавта долбанного собирал… Эй, мазуты! Кто из вас Святослав Торик?

Психи все как один нахохлились и принялись что-то бормотать. Снаружи вновь донеслись шипящие хлопки выстрелов из пневматического оружия.

– Отлично, вашу мать! Вперлись! – Полковник в сердцах бахнул прикладом по стенке. Потом он вдруг просветлел. Поправил каску и приказал: – Я знаю, кто мне поможет выбрать. Солдат, тащи-ка сюда многоуважаемого господина Герасимова.

Когда Фрунзик пролез в раскрывшуюся лепестками дверь корпуса, полковник даже не взглянул на него. Он внимательно наблюдал за реакцией умалишенных. Они привычно топтались, бились головами, бормотали, неподвижно сидели на корточках.

– Неужто нашли, товарищ Пимкин? – спросил Герасимов, стараясь рассмотреть людей в непривычной после дневного света полутьме.

И тут один из психов вздрогнул. Медленно убрал с глаз черные, криво подстриженные волосы и уставился на Фрунзика. Но уже через миг мужчина отвернулся и семенящей походкой направился в угол холла.

– Нашел, – кивнул полковник.

 

Глава шестая

– Слава, расскажи, что произошло на Марсе? – в очередной раз повторил Фрунзик. – Куда исчезли остальные члены экспедиции? Макс Еремин, Володя Локтев, Саша Повх – помнишь? Они погибли?

Торик сидел на целлофановой подстилке, прислонившись спиной к стволу кедра и крепко обхватив колени руками. Не переставая глядеть в одну точку огромными неподвижными глазами, он произнес:

– Здесь плохо. Мне здесь не нравится. Я хочу к доктору Звонкову. Он хороший. Он большой и в очках.

– Ты помнишь меня? – терпеливо продолжил Фрунзик, усаживаясь перед ним на корточки. – Слава, ты ведь помнишь меня?

– Я помню. Ты Игорь, – охотно согласился Торик. – Хочу к доктору Звонкову. Он хороший. Большой и в очках. Или к доктору Дубровину. Он тоже хороший. Но маленький и без очков.

– Мы пойдем к хорошему доктору Звонкову сразу после того, как ты мне расскажешь, что случилось тогда, на Марсе. Ты же помнишь, как ты летал на Марс, правда?

Торик молча смотрел в никуда. Где-то на пределе слышимости басовито гудел шершень.

Герасимов поднялся и устало помял мочки ушей. Его глаза, и без того красные, теперь стали чуть ли не пурпурными от напряжения, белые волосы растрепались и слиплись от мороси. Он пытался вытянуть хоть что-то полезное из Торика уже на протяжении двух часов. Времени оставалось все меньше.

Забрав бывшего астронома из психушки, полковник приказал гнать на северо-восток по какой-то заброшенной дороге. Потом они свернули на просеку и остановились в километре от шоссе, на небольшой поляне, застланной мхом и усыпанной хвоей. Набросили на САБМушку маскировочную сеть, чтобы было труднее засечь со спутников.

Сержант Врочек принялся перевязывать рану, солдаты достали сухие пайки и перекусили, после чего начали подбирать кедровые шишки и лузгать ароматные орешки, а Фрунзик стал разговаривать с Ториком.

Сперва тот вообще ничего не говорил, лишь озирался и то и дело пытался уйти куда-то семенящими шажками. А потом уселся возле дерева и завел свою унылую песнь про «хорошего доктора Звонкова»…

Максим исподлобья наблюдал, как Фрунзик меряет шагами поляну. За два часа он уже протоптал в пружинистых блямбах мха целую тропинку.

Долгов не вмешивался, не лез с вопросами, понимая, что сейчас дорога каждая минута и на кону стоит не только сомнительная гипотеза, но и их жизни. А вопросов меж тем в голове у него крутилось много. Откуда бывший космонавт знает Фрунзика? Кто такой, черт подери, вообще этот Фрунзик? Почему полковник послушал его и согласился на такую авантюру?

– Полковник, – обратился наконец Герасимов к Пимкину. – Мы точно не сможем теперь найти этих чертовых докторов? Звонкова или Дубровина. Возможно, Слава при одном из них почувствует себя спокойнее и что-то расскажет.

– Где ты теперь их найдешь, этих докторов… – Полковник был чернее тучи. – Да и ничего он тебе не расскажет. Уже четыре года прошло! Представь, сколько раз его «кололи»! И не такие дилетанты, как мы с тобой, а профи, которые из самого Мефистофеля бы душу, мать его так, вытрясли!

– Он должен что-то помнить, – упрямо буркнул Фрунзик. – Не бывает полной амнезии. Всегда можно открыть шкатулочку с потерянными в памяти вещичками. Нужно только подобрать ключик.

– Ключик-хуючик, – вздохнул полковник. – Неужели ты думаешь, Зевс оставил бы его в живых, если б хоть на йоту сомневался?

– Вдруг это все-таки игра? – неожиданно сказал Юрка Егоров. – Вдруг нам специально оставили мизерную лазейку? Помнишь, Макс, как Зевс говорил, что у нас пропадает воля к жизни? Вдруг это шанс? Шанс доказать, что…

– Юра, оставь свою философию потомкам, – прервал его Фрунзик. – Сейчас не время рассуждать. Сейчас нужен ключик… Слава, скажи, а ты помнишь, когда мы с тобой последний раз виделись?

Торик не ответил. Он продолжал неподвижно сидеть возле ствола и таращиться немигающим взглядом в пустоту.

– Да он просто издевается надо мной… Твою мать! Торик! – взорвался Герасимов. – Мы все из-за тебя своими шкурами рисковали! Мы из Москвы три тысячи километров накрутили, из них половину на лошадках! Пока ты сидел в своей тепленькой палате и жрал вкусные казенные харчи, вот эти двое мужиков и девчонка мерзли и голодали! А солдаты под пули свои бошки подставляли! Это все из-за тебя, понимаешь? Ты хотя бы это понимаешь, мудак?!

Торик впервые повернул голову и посмотрел на Фрунзика, брызжущего слюной.

– Это не из-за меня. Это из-за тебя, – тихо сказал он и снова уставился перед собой.

Все замолчали на добрую минуту. Даже солдаты перестали щелкать орешками. Лишь одинокий шершень продолжал печально гудеть вдалеке.

– Почему из-за меня? – выдавил наконец Фрунзик. Торик не отреагировал.

Герасимов сорвался с места, словно хотел убежать, и принялся с удвоенной энергией шагать по вытоптанной тропинке взад-вперед. Его красные глаза страшно сверкали в надвигающейся вечерней мгле.

– Я тебя открою, – пробормотал он. – Я найду к тебе ключик, дружок.

Резко остановился.

– Славка, дружище, не ты ли виноват в гибели остального экипажа? Может, ты поэтому не хочешь говорить? Так ты не бойся, здесь тебя никто не осудит!

Торик вновь промолчал.

– Знаешь, Слава, а ведь мы уверены, что боги пришли вместе с тобой, – вкрадчиво продолжил Фрунзик. – Мы знаем, что тебе известно, как спасти наш мир. А-а-а… Быть может, ты не в курсе? Быть может, ты не обратил внимания, что вокруг нет огня? А я тебе расскажу. Люди умирают от голода и холода. Еда стоит дорого, работы нет, энергии едва хватает, чтобы обеспечить больницы и школы, города стали автономными зонами, и без таможенного досмотра в них не попасть. Ближний Восток поливает нас химией, транспортное сообщение между материками практически парализовано, в странах «третьего мира» буйствуют пандемии смертельных болезней, и люди там гибнут миллионами, Китай вот-вот забросает всех ядерными боеголовками… А боги беспечно веселятся и сыто рыгают. Им нет ни до чего дела! Им до лампочки все то, что мы создавали тысячелетиями! До лампочки, понимаешь?! Как и тебе! Ты можешь спасти этот мир! Ты виновен в том, что молчишь! Ты виновен! Виновен! Виновен! Виновен!

Все смотрели на обезумевшего Фрунзика, сжавшего кулаки и до хрипа надрывающего глотку, и не сразу заметили, как Торик встал.

Когда опомнились – было уже поздно.

Он сбил Герасимова с ног, схватил за горло и с остервенением берсерка принялся душить. Фрунзик удивленно всхлипнул, вцепился в его черные волосы и выкатил глаза. Полковник бросился на Торика и попытался разжать его пальцы, но те держали жертву мертвой хваткой. Максим и Егоров впали в легкий ступор, не зная, что делать, а Маринка закрыла в отчаянии лицо руками и забормотала какую-то бессмыслицу.

– Помогите же, мать вашу! – крикнул полковник. Несколько солдат подбежали и принялись оттаскивать озверевшего Торика от начавшего терять сознание Фрунзика.

– Я знаю, зачем ты пришел ко мне, – вдруг сипло процедил Торик, глядя в полные ужаса глаза Герасимова. – Ты хочешь туда, к звездам! Ты так и не смог простить нас! Так и не смог смириться с тем, что тебя не взяли в ту экспедицию! Тебе нужен космос, поэтому ты все это придумал! Тебе насрать на Землю!

– А т… т-тебе?… – из последних сил выдохнул Фрунзик и отключился.

Торик разжал побелевшие пальцы так же внезапно, как и сжал их.

Полковник с солдатами тут же оттащили его от Фрунзика и нацепили наручники. Но этого уже не требовалось, бывший астроном, как и прежде, осел возле кедра и уставился в одну точку.

– Ну и ну, – покачал головой полковник, щупая пульс Герасимова. – Подобрал ты ключик… Целую фомку нашел. Да только вот не тот замок сорвал, дурак.

– Николай Сергеевич! Хватит, в конце концов, играть в разведчиков, – зло сказал Максим. – Кто такой Фрунзик?

Пимкин слегка оттянул веко Герасимова, посветил фонариком в зрачок и поднялся.

– Бывший космонавт. Майор военно-космических сил России в запасе. Дважды летал на МКС. Раньше носил другое имя.

У Егорова отвалилась челюсть. Он посмотрел на лежащего Фрунзика так, словно боялся, что тот сию минуту растворится в воздухе.

– В 2008-м, когда стали формировать основной и дублирующие составы экспедиции на Марс, предполагалось, что полетят не шесть человек, а семь. И Герасимов попал в основной состав вторым пилотом. А потом «Роскосмос» решил, что достаточно и одного в лице командира экипажа, и должность второго пилота упразднили. Герасимову прокомпостировали мозги, что, мол, нельзя лететь, потому как он альбинос, и пониженное содержание пигмента в эпидермисе может негативно сказаться на здоровье при длительном перелете. Конечно, это был страшный удар для него. Он так и остался в тени. История никогда не попадала в СМИ, никто не знал, что какой-то Герасимов должен был ступить на поверхность Марса вместе с остальными шестью счастливчиками, но ему не разрешили этого сделать. После этого потрясения он уволился из ВКС, сменил имя и навсегда порвал с карьерой пилота. Но, видно, не смог забыть. Я не знаю, каково это – оказаться среди звезд, в полной пустоте. Но, наверное, побывав в космосе хоть раз, человек всю оставшуюся жизнь стремится туда вернуться. Вот он и не выдержал. Захотел получить второй шанс полететь на Марс, поэтому выдумал эту гипотезу.

– Игорь Герасимов… Конечно же, я помню это имя. Кажется, слышал в новостях лет десять назад, – медленно проговорил Долгов, пристально всматриваясь в лицо Фрунзика. – А он молодо выглядит.

Юра так и стоял с отвисшей челюстью. Маринка крепко задумалась, выслушав рассказ полковника.

Через минуту Герасимов зашевелился, закашлялся, схаркнул тягучей слюной и сел. Обвел мутным взглядом всех по очереди, потер лицо руками и сказал:

– Значит, рассказали, господин полковник.

– А хер ли скрывать, – пожал плечами Пимкин. – Сколько можно людям голову морочить. Да и обратной дороги у нас теперь нет… Эй! Водила! Вруби свет, стемнело уже!

Фрунзик вздохнул и обратился к Торику:

– Эх ты, космонавт сраный! Псих ты натуральный. И трус.

Прожекторы САБМушки зажглись, высветив всю поляну и заставив людей зажмуриться.

Только Торик не закрыл глаза. Даже не моргнул. Он тихо проговорил:

– Здесь плохо. Хочу к доктору Звонкову. Или к доктору Дубровину. Они хорошие… А Прометей там остался, они его к скале приковали. Но он бессмертный, поэтому, наверное, до сих пор мучается. Он знает, как их победить. А я не знаю. Когда я слушал их разговоры во время обратного полета, они об этом не упоминали. Они сначала вообще говорили на непонятном языке, а потом русский выучили. На «Конкистадоре» программа специальная была, обучающая основным человеческим понятиям, языку, истории. На основе схематичных рисунков, математических выкладок и геометрических проекций. Это так… на случай, если бы мы встретили каких-нибудь инопланетян; чтобы сумели понять друг друга. А мы встретили богов. И они знали, что я на борту корабля, когда летели обратно. Но не убили меня почему-то. Только во сне какой-то блок поставили в мозги, чтобы я не говорил ничего людям о том, что они спустились на второй спасательной капсуле, прежде чем отправить «Конкистадор» к Солнцу. А недавно этот блок отчего-то слетел. Еремина они убили, а что стало с остальными, я не знаю. Они же на поверхности были, а мы с Ереминым на орбите болтались. Правда, все это бесполезно, Игорь. У нас все равно нет никакой возможности набрать первую космическую без процесса горения. Только Прометея жалко. Он ведь там до сих пор. Жив. В разреженной, холодной атмосфере из углекислоты. – Торик немного помолчал. – И я не трус, Игорь. Просто мы не богоборцы. Мы всего лишь люди… А здесь очень неуютно, плохо. Я был бы вам признателен, если б вы отвели меня к доктору Звонкову. Он хороший. Большой и в очках. Или к доктору Дубровину. Он тоже славный. Но без очков и не такой большой, как доктор Звонков. Доктор Дубровин взаправду славный, только бреется редко и иногда странновато усмехается.

Никто не смел издать ни звука, пока Торик говорил, сидя в ослепительном свете прожекторов. Длинная уродливая тень от него стелилась по хвое и мху.

Когда бывший астроном, последний из экипажа легендарного межпланетника «Конкистадор», умалишенный, указавший путь к разрешению загадки, которой человечество терзалось четыре долгих года, наконец замолчал, полковник подошел к нему, снял наручники и помог встать. Торик хотел было куда-то пойти своими семенящими шажками, но Пимкин аккуратно взял его под локоть и отвел в броневик. Выйдя из люка, он устало посмотрел на обескураженного Фрунзика и спросил:

– Ну что, получил ответы на вопросы? Стало легче?

Герасимов машинально потер горло и вдруг загадочно улыбнулся. В жестком свете прожекторов эта улыбочка получилась похожей на дикий оскал.

– Теперь мы знаем, что разгадка в виде прикованного к марсианской скале… э-э… Прометея… существует. Если, конечно, твой приятель не бредил, – сказал полковник. – Только вот хер мы до нее дотянемся. Самому застрелиться или подождать, пока нас окружат и перебьют, как думаешь?

Фрунзик рассеянно посмотрел на него и обронил:

– Дотянемся. Обязательно дотянемся. Будет вам и первая космическая, и вторая.

– Доигрался? – яростно прошипел Зевс в микрофончик hands free.

– Не паникуй, – раздался в наушнике резкий голос Ареса. – Квадрат, в котором они находятся, уже практически взяли в мешок.

– Я тебе дам «не паникуй»! Я те дам «мешок»! Кто мне утверждал, что русские вояки надежные? Спелись с этой настырной компанией, разогнали всю охрану психушки. С федералами зачем-то поцапались… Почему, кстати, придурочного космонавта не хлопнули, как договаривались, еще сутки назад?!

– Слушай, ты, перестань на меня все валить! Это твоя, между прочим, была идея – позволить ему приземлиться и жить все это время!»

– Он заблокирован! Риск минимален!

– Ага. Его Афина блокировала, когда ее Аид раком жарил с недотраха.

Зевс свернул на Новый Арбат и размашисто зашагал по тротуару, расталкивая зазевавшихся прохожих широкими плечами.

– Так. Крайнего найдем потом, – решительно сказал он, скрипнув зубами. – Сейчас надо самим отправляться туда, никаким воякам я больше не доверяю! Нужен Гефест, чтобы поднять в воздух самолет.

– Я звонил ему. Недоступен старый пердун.

– Я сам сейчас попробую. Ты собирай пока наших и свяжись с кем следует, чтобы этих говенных самоделкиных не выпускали из оцепления.

Зевс дал отбой и набрал номер Гефеста. Автомат сообщил, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети.

– Ах ты древняя погань! – выругался громовержец вслух. – Ведь сто раз повторял, чтоб ни при каких условиях мобилу не отключали!

Из казино вышли несколько дорого одетых пьяных мужчин в сопровождении двух проституток и направились к богатым каретам, ожидающим их на обочине дороги. Одна из шлюх вдруг узнала Зевса и подбежала к нему, восторженно улыбаясь.

– Никогда не видела вас вживую! – воскликнула она, нагло беря громовержца под руку. – Какой вы симпатичный! И сильный! Не хотите подарить мне хотя бы час любви!

– Уйди, мразь, – тихо произнес Зевс.

– Любишь называть своих девочек мразью? Я тоже люблю так! Зови меня мразью!

Зевс мощным толчком отбросил девку от себя метров на пять.

Его прохладный обычно взгляд сделался шальным. Внутри затрепыхалось то странное ощущение, которое не могло ужиться с его сущностью, которое все быстрее росло в последнее время, от которого он хотел избавиться, но не мог. Ощущение, чуждое его изначальной природе. Страшное, тяжелое, необъяснимое… человеческое.

Ощущение падения в бездну.

– Диа вел ранша! Диа! – хрипло крикнул громовержец, вскидывая обе руки вверх.

И все стекла в 25-этажном здании разом лопнули. Звон разнесся по всему проспекту, и острый дождь из осколков обрушился вниз, на крышу пристройки.

Зевс хотел вырвать с корнем из себя это мерзкое, невыносимое ощущение. Он взмахнул рукой в сторону витражных окон казино и бутиков.

– Диа вел ранша!

И они с оглушительным хлопком разлетелись в стеклянную пыль.

Люди в ужасе метнулись врассыпную, прикрывая лица от смертоносных осколков. Отброшенная шлюха с диким визгом пыталась отползти в сторону от осыпающейся витрины. Вся левая половина ее лица превратилась в кровавое месиво.

Кучера стеганули кнутами лошадей, погнав кареты и экипажи во весь опор. Но Зевс с неоправданной жестокостью безумца снова и снова выбрасывал вперед руку, повторяя лишь ему понятные слова, и повозки взрывались, заставляя лошадей вставать на дыбы, неистово ржать, давить подковами бегущих в разные стороны прохожих.

Зевс рвал и метал, разнося на мелкие кусочки все, что попадалось ему на глаза. Лопались стекла, ломались деревья, трескались бордюры, взрывались рекламные щиты, кричали раненые люди – центральная часть Нового Арбата превратилась в настоящий ад…

Зевс рушил, ломал, разбивал! Но щемящее чувство падения с обрыва так и не покидало его…

Закончив беседовать с громовержцем, Apec созвонился с остальными богами и назначил им встречу в одной из московских гостиниц. После этого он набрал прямой номер начальника Генерального штаба.

– Apec говорит. Что твои архаровцы в тайге устроили?

– Я сейчас работаю над этим вопросом, – быстро ответил генерал-полковник. – Ближайшие боевые атомные машины были в Забайкалье и в предгорьях Алтая. Как только мы получили сигнал о нападении на клинику, я сразу отдал приказ, чтобы они со штурмовыми отрядами на борту выдвигались к Томску. Алтайская будет на месте через семь-восемь часов. Также были мобилизованы оперативные группы в двух ближайших гарнизонах для перехвата преступников. К операции подключены местные подразделения МВД…

– Да мне плевать на все твои подразделения и гарнизоны. Почему преступники до сих пор не уничтожены? – спокойно проговорил Apec. – Что, надоело быть в составе Северного Кольца? Так я в два счета вышвырну Россию из него и натравлю на вашу поганую страну весь мир. А тебя лично кастрирую.

– Я приложу все усилия… Бог войны оборвал связь…

Генерал-полковник послушал короткие гудки еще несколько секунд и сорвал трубку с другого аппарата.

– Бонаха мне! Живо! – рявкнул он, разглядывая перевернутое отражение знамени в полированной поверхности гигантского стола. – Бонах? Слушай меня сюда, товарищ генерал-майор… Нет-нет, теперь уже генерал-майор, одну звезду можешь смело закрасить! Почему не докладываешь о ходе операции по перехвату и уничтожению дезертиров?! Что?! Пока нет хороших новостей?… Ты, дерьмо подколодное! Я тебя под трибунал отдам! Никакой суд чести не спасет! Поднимай, если надо, по тревоге весь свой драный в жопу округ, но дезертиров прибей! Ясно?! Со спутника их отслеживаете? Хорошо. Куда они движутся? В какой квадрат? 85–60? А что им там нужно?… Что-о-о? – У начальника штаба внезапно все внутренности будто опустились на десять сантиметров. – Да откуда они могут знать об этом объекте, сволочи… Подключай ВКС! Звони в «Роскосмос», пусть всё отрубают! Полностью автономный?! Никакой связи? Ни проводной, ни радио? А охрана? Коды доступа?… Откуда они могут знать?… Бля… Никак не успеваем? Сколько нужно для активации всех систем?… Бля-а… А если электромагнитным импульсом? Защита стоит, говоришь… Ну хоть чем-то можно остановить это мракобесие?! Да если они, не приведи господь, сумеют стартовать – с нас головы снимут по самые яйца, понимаешь ты это, Бонах?!

САБМушка уже семь или восемь часов неслась по ночной тайге на север, к шестидесятой параллели. Ухабистые, полные грязи колеи, по которым мог проехать вездеход и, при удачном стечении обстоятельств, «Урал», негостеприимно ложились под тяжелые гусеницы. Коварные повороты подстерегали машину там и тут, толстые стволы кедров внезапно выскакивали в свете прожекторов, и Фитилеву приходилось совершать такие маневры, о которых он и не мечтал в предыдущих разведрейдах.

Бойцов и пассажиров болтало в салоне так, что некоторые уже заработали себе внушительные синяки и ссадины. Но полковник приказал не сбавлять темпа – по его прикидкам, скоро должны были подойти ближайшие САБМушки, одна или даже две. И тогда у них не оставалось никаких шансов. Что могла сделать наполовину парализованная машина против двух полностью здоровых? Ничего.

Маринка вцепилась в Долгова, и они превратились в единую инерциальную систему отсчета, которую мотало на скамейке из стороны в сторону. Максим крепко стиснул зубы, чтобы ненароком не прикусить язык. Он снова и снова проворачивал в голове план, предложенный Фрунзиком.

По словам бывшего майора военно-космических сил, в глухой тайге, севернее Томска на триста километров, находился объект под необычным названием «Подснежник». Невероятный по размаху и технической оснащенности, этот шедевр инженерной мысли был построен на закате «холодной войны», когда мир впал в параноидальную истерию, а Штаты и Союз, наращивая свой ядерный потенциал, вконец потеряли чувство реальности. До сих пор оставалось величайшей загадкой, каким образом власти сумели незаметно построить такую махину, а потом на протяжении полувека скрывать ее от мира. Об объекте знали только президент России, начальник Генштаба, высшие офицеры Сибирского военного округа, в ведении которого он находился, командный состав ВКС и руководство «Роскосмоса». Вероятно, о нем также было известно внешним разведкам развитых стран, но никто не придавал особого значения этой «очередной великой глупости СССР». Проект был настолько же масштабен по размаху, насколько бесполезен. Вроде Великой Китайской стены.

«Подснежник» располагался на полукилометровой глубине. Кольцо диаметром около пятнадцати километров представляло собой колоссальную систему высокочастотных магнитных индукторов. Нечто, отдаленно напоминающее ускоритель элементарных частиц. Только в «Подснежнике» ускорялся 120-тонный шаттл. Ускорялся до такой расчетной скорости, на которой он вылетал из пусковой шахты, пробивал атмосферу и выходил на низкую орбиту Земли, не тратя при этом ни грамма топлива.

Для подобного старта требовалось количество энергии, которого хватило бы, чтоб обеспечивать пятнадцатимиллионный мегаполис в течение недели! Десятки, сотни, тысячи ги-гаватт! Каскад громадных конденсаторов занимал около кубического километра под землей, три атомные электростанции питали сложнейшую, полностью автономную систему, отделенную от внешнего мира тоннами земли и предварительно напряженного железобетона.

Разогнавшись до нужной скорости по кольцу, внутри которого создавался искусственный вакуум, шаттл в определенный момент менял траекторию и уносился в стартовую шахту, идущую по наклонной к поверхности. Там он получал последнее ускорение и вылетал под углом в семьдесят градусов, словно пуля из ружейного ствола.

Никакая обшивка, естественно, не выдержала бы трения о плотные слои атмосферы возле поверхности планеты на космических скоростях. Поэтому в течение первых нескольких секунд фронтальные блоки шаттла защищались высокоэнергетическими генераторами, ионизирующими воздух до состояния плазмы. При этих условиях начинало действовать свойство вмороженности силовых линий магнитного поля, и среда просто-напросто отталкивалась от обшивки на микронных расстояниях. Сам процесс, бесспорно, выглядел гораздо сложнее, но Герасимов постарался объяснить более-менее доступным языком.

– Но ни один человек не выдержит подобных перегрузок, – высказал сомнение Врочек, недоверчиво глядя на него. – Это, по самым скромным прикидкам, 15–20 g.

– Бесспорно, не выдержит, – кивнул Фрунзик. – Тем более, что на выходе из стартовой шахты они составляют около 30 g. В нормальных условиях при таких перегрузках человеку не помогли бы ни какие-либо амортизирующие кресла, ни что-то еще. Внутренние органы полопались бы, а мозги вытекли через уши, съехавшие к затылку. На время старта космонавт под наркозом помещается в специальную гелевую биосреду с точно рассчитанным коэффициентом упругости. Более того! Этой же средой заполняются носоглотка, легкие, желудок, кишечник и прочие полости, чтобы стабилизировать давление при разгоне. Жизнедеятельность поддерживается путем заблаговременного введения питательного раствора в кровь. Получается своего рода кратковременный анабиоз. Должно быть – мерзкая процедура. Я не специалист, поэтому большего рассказать не могу.

– Этого просто не может быть. Бред, – вмешался в разговор полковник. – В квадрате 85–60, по данным нашей разведки, нет ничего, кроме старого захоронения ядерных отходов.

– Я же говорил, вы не имели доступа к этой информации. Даже вы.

– Бессмыслица… Зачем нужно было строить такую установку, если гораздо проще вывести корабль или спутник на орбиту с помощью обыкновенной ракеты-носителя?

– А вот этого как раз я не знаю. И даже не предполагаю…

– Совпадение? Быть не может, чтобы это было совпадение.

– Никогда не будьте категоричны, господин полковник. Что мы знаем о совпадениях? Лишь те объедки, которые остаются после теории вероятности?

Пимкин не стал спорить.

– Двенадцать, запятая, пятьсот восемьдесят семь, – произнес тем временем Торик.

– Что двенадцать пятьсот восемьдесят семь? – тут же поинтересовался Герасимов, но Святослав не снизошел до объяснений.

– Ну хер с тобой, – сдался полковник. – Предположим, что этот мифический объект реально существует. Такое сооружение должны охранять так, чтобы ни одна лишняя бактерия не смогла пробраться внутрь.

– Ни одна бактерия и не проберется. – Фрунзик усмехнулся, громко клацнув зубами на очередной кочке. – Во-первых, круг лиц, знающих точное местоположение лифтовой шахты, настолько узок, что в охране просто нет необходимости. Во-вторых, на глубине ста пятидесяти метров ствол шахты перекрыт плитой из титанового сплава полуметровой толщины, и, не зная кодов доступа, которые внутренний компьютер меняет каждые пять дней, попасть глубже невозможно. И в-третьих, запустить реакторы, вывести в рабочий режим накопители, настроить программы траектории и ввести экипаж в предстартовый анабиоз могут лишь четыре – подчеркиваю четыре! – высококвалифицированных узких специалиста.

Полковник рассмеялся в полный голос. Некоторые солдаты тоже захмыкали.

– То есть, – поинтересовался Пимкин, – ты знаешь расположение входа в лифтовую шахту, обладаешь схемой изменения кодов доступа и можешь заменить четырех узких спецов?

– Да, – просто ответил Фрунзик, тронув отвисшую мочку уха. – Я тщательно подготовился.

Полковник пристально вгляделся в его красные глаза, надеясь заметить хоть искорку иронии. Не заметил.

– Все равно это какая-то чушь. Для чего понадобилось строить такое?

– Не начинайте по второму кругу, господин полковник. Я уже сказал, что понятия не имею. Может, кому-нибудь из ЦК захотелось осуществить замысел Жюля Верна – из пушки на Луну?

– Хватит паясничать, мазут.

– Но как мы попадем на Марс? – задал резонный вопрос Юрка Егоров. – Даже если удастся выйти на орбиту… На Марс-то как?! Это ж тебе не Туапсе!

– У меня есть одна задумка, – отрезал Фрунзик. – И вообще… Ты скорее всего никуда не полетишь – здоровьем не вышел.

Егоров обиженно отвернулся и набычился.

– Ну ладно, нечего на людей кидаться, – одернул Фрунзика полковник. – Лучше расскажи, где ты нахватался такой интересной информации…

Объяснять, откуда ему известно про «Подснежник», Герасимов наотрез отказался. Но, так как иных вариантов просто-напросто не имелось, пришлось довериться ему и продолжать практически вслепую двигаться в указанном направлении. Полковник запретил использовать аппаратуру, которую солдаты взяли из подвала особняка в Новосибирске, чтобы не упрощать противнику задачу обнаружения их САБМушки. Ориентироваться приходилось по самому обыкновенному магнитному компасу и топографической карте на ноутбуке.

С востока надвигалось призрачно-серое утро…

Машина клюнула носом в большую лужу и, обдав стекло волной грязных брызг, снова вскочила в колею.

– Твою мать, Фитиль! Смотри, куда прешь, – проворчал Грач, вертя в руках ноут с увеличенным квадратом 85–60.

– Долго еще вихлять? – спросил Рыжий, протирая красные от усталости глаза. – Сейчас вырублюсь, ей-богу…

– До места осталось километров пять-десять – тут точнее не скажешь.

Справа мелькнула железная табличка, прибитая к кедру. На ней светоотражающей краской было через трафарет написано: «Опасность! Повышенный радиационный фон!» А рядом значок – три лепестка в кружочке.

И все.

Никаких тебе пропускных пунктов, шлагбаумов, колючей проволоки, заграждений. Мол, тебя, дружок, предупредили: хочешь облысеть и не иметь потомства – валяй, дуй дальше. Не хочешь – поворачивай обратно. Выбирай сам…

– Ну и ну, – проговорил Рыжий через минуту. – Я прямо-таки чувствую, как мои мозги навылет прошибаются потоками разнокалиберных частиц.

– Заткнись ты, баран! – огрызнулся Грач и инстинктивно потер лоб.

– Надо будет у Фенченко спросить, на сколько процентов экранирует броня САБМушки, – пробормотал Фитиль, выруливая из глубокой червеобразной ухабины.

– Когда яйца потекут – поздно будет спрашивать, – заявил Грач, скорчив пессимистичную рожу.

Через несколько минут дорога резко повернула направо.

– Ну-ка притормози здесь, – сказал Грач.

Фитиль остановил машину, не глуша двигатель, и недоуменно огляделся: сплошная стена деревьев по обеим сторонам, лужи в неразъезженных колеях, серое небо.

– Что случилось? – заглядывая в кабину, спросил Пимкин.

– Товарищ полковник, – вглядываясь в экран ноута, пробормотал Грач, – судя по карте, точка, в которую нам нужно попасть, находится здесь. В радиусе ста метров.

– Герасимов, иди-ка сюда, – позвал полковник.

Фрунзик втиснулся в кабину и поглядел через стекло.

– Да, здесь, – негромко сказал он. – Машину придется оставить, дальше пешком пойдем.

– Тихо! – Рыжий настороженно поднял палец.

– Давайте решать, господин полковник, кто полетит, – прошептал Фрунзик. – Шаттл вмещает шестерых. Система жизнеобеспечения на нем замкнутого цикла – для большего количества людей ее мощности не хватит. Пятерых в анабиоз введу я. Плюс еще кто-то из ваших солдат должен будет пойти с нами вниз, чтобы накачать гелем меня самого и запустить стартовую программу. Думаю…

– Да тише ты! – шикнул Рыжий. – Фитиль, а ну выключи движок.

Фитиль удивленно посмотрел на стрелка, но мотор заглушил. Все затаили дыхание.

– Слышите?

Откуда-то издалека доносился приглушенный гул.

– Что это? – нахмурился Герасимов.

Полковник медленно повернул к нему голову и шепотом произнес:

– Это, мой дорогой летчик-космолетчик, самоходная атомная боевая машина, которая через несколько минут разнесет нас к чертовой матери.

Фитиль глуповато хлопнул глазами и втянул голову в угловатые плечи.

Пимкин потер щеки ладонями и рявкнул, взрывая тишину:

– Готовиться к бою! Водитель, разворачивай машину! Стрелок, выводи в рабочий режим орудия! Сержант! Бери всех бойцов и живо наружу! Наша задача: прикрывать группу до того момента, пока она не войдет в лифтовую шахту! Майор Герасимов! Сейчас же называй мне состав экипажа! От себя могу предложить водителя – рядового Фитилева, и инженера – младшего сержанта Фенченко! Если в полете и на Марсе кто-то сможет вам пригодиться из моих людей, то это они.

– Какой еще Марс? – тупо спросил Грач, захлопывая ноутбук.

Фрунзик обернулся. Из салона на него смотрели Максим, Юра, Маринка, Врочек, солдаты. И сейчас ему предстояло решить, кто из них отправится в космос без надежды на успех, без возможности вернуться обратно на Землю, а кто останется здесь, чтобы попасть в мясорубку, которая начнется с минуты на минуту.

Водитель разворачивал САБМушку, стараясь не задевать деревья. Стрелок проверял П-орудия… Гул приближался.

Нужно было принимать решение. Герасимов никогда не думал, что настолько неожиданно окажется перед таким сложным выбором.

– Нужен врач и психолог, – наконец сказал он. В салоне никто не пошевелился.

– Орудия готовы к бою! – доложил Рыжий. Грач тронул Герасимова за плечо и спросил:

– А вы ведь в космосе бывали, да? Вы ведь Игорь Герасимов, я только теперь вас узнал. Скажите, а там правда дрочить неудобно?

Фрунзик ошалело посмотрел на него и грязно выматерился.

– Вы что, оглохли?! – заорал он в салон. – Я спрашиваю, есть здесь хоть кто-то с элементарными знаниями в области медицины и психологии?

Егоров поерзал и выдавил:

– Я полтора курса ветеринарки окончил. Давно.

– А у нас на журфаке психологии аж три вида было, – сказала Маринка, так и не отпуская руку Максима.

Герасимов глубоко, прерывисто вздохнул, чувствуя, как сердце колотит по ребрам, готовое выломать их.

– Значит, так, – произнес он. Язык вдруг онемел и стал как ватный. – Полетят пять человек. Я. Ибо без меня не полетит вообще никто. Торик, потому что он имеет опыт и владеет необходимой информацией. Егоров. Будем надеяться, что при надобности он сумеет вырезать нам аппендицит, а не селезенку. Марина. Она очень хорошо умеет разрядить обстановку. И Долгов. Для устойчивости психологического климата, ибо мы все-таки через многое прошли вместе. Функции бортинженера и водителя я возьму на себя. В навигации, надеюсь, хоть как-то поможет Слава, если не будет все время пускать слюни и рваться к большому доктору в очках. Чтобы не было вопросов, сразу обрисую ситуацию. Как известно, за пределами стратосферы процесс горения возможен. Так что в данный момент главное – стартовать с планеты. Мы выйдем на орбиту, пристыкуемся к так и недостроенному межпланетнику «Конкистадор II», заправимся топливом по самые уши и, сделав виток, на переменном ускорении уйдем к Марсу. Ускорение будет прерывистым, но долгим и тяжелым, как и торможение. Топлива нам хватит для выхода на орбиту Марса, посадки на поверхность и взлета. К Земле мы уже не вернемся. Это раз. И два. Возможно, не все из вышеперечисленных перенесут старт. Если кто-то хочет отказаться – делайте это сейчас. Да, еще. Господин полковник… Николай Сергеевич, если хотите, можете лететь с нами. Хороший военный бы нам пригодился. У меня – всё.

Пимкин устало посмотрел на Герасимова и, криво улыбнувшись, сказал:

– У вас будет на борту хороший военный, Игорь. Или ты уже привык называться Фрунзиком? В любом случае не списывай себя со счетов. А у меня есть несколько незавершенных дел здесь, на этой планете. Да и человечка одного в штабе округа давно хочется по асфальту размазать.

Фрунзик опустил веки, чтобы не видеть этого хитрого и в то же время печального взгляда.

Полковник врал. Полковник прекрасно знал, что ни он, ни солдаты не переживут этого холодного серого утра.

– Ну, что расселись, салабоны? – гаркнул Пимкин. – Зря, что ли, Глеба подстрелили?! Зря ваши друзья казарменные полегли?! А ну-ка стволы в зубы! Ну-ка наполнили свои пещеристые тела кровью с бромом, взяли упругие члены в руки! Надо надавать кое-кому по лбу!

Солдаты посыпались в открытую дверь, на ходу опуская стеклянные забрала на касках.

– Грачев, – скомандовал полковник, застегивая свой шлем. – Пойдешь вниз вместе с майором Герасимовым. Сделаешь все, что он тебе скажет. Приказ ясен?

– Так точно, товарищ полковник, – козырнул Грач. И добавил: – А я и не думал, что вы нас по фамилиям знаете…

– Макс, помоги Торика вывести! – крикнул Герасимов. – Маринка, держись рядом с Егоровым! Ни на шаг от него, понятно?

– Да!

Максим вместе с Фрунзиком подхватили индифферентно таращившегося в одну точку Торика под руки и выволокли наружу, чуть не покалечившись о стальные гусеницы САБМушки.

Уже почти рассвело. Угрюмая тайга одарила людей противной моросью и осенним холодом. Пасмурное небо висело низко, распарывая свое брюхо о верхушки кедров. Негостеприимное, стылое небо. В вышине заливалась какая-то пичуга, но ее голос терялся в приближающемся низком гуле.

Грозная машина была уже совсем рядом, метрах в ста.

– Хер ли встали?! – злобно крикнул полковник на Герасимова и его друзей. – Валите скорее отсюда на хер! Ну? Вали, чего вылупился?! Вали к своим звездам!

– Прощайте, господин полковник. – Фрунзик протянул руку.

Пимкин коротко, но крепко пожал ее и сказал:

– Если этот сраный Прометей действительно существует, попроси его… Пусть еще раз подарит всем нам огонь. Что ему – жалко?…

Рядовой Пилидзе занял удобную позицию возле левого борта броневика и вскинул АКП, прижимая громоздкий приклад к плечу и целясь в просвет между деревьями. Как-то все получилось нелепо. Как-то очень глупо. До смешного.

Не будет суток «губы», обещанных полковником.

Не будет наваристого супа с сойкой в солдатской столовой.

Не будет двадцатого дня рождения через неделю…

Из-за поворота вывернула САБМушка. Мотнула своим уродливым стальным рылом и открыла огонь сразу из двух пулеметов.

* * *

Лифт вопреки ожиданиям Максима оказался вполне современным и вместительным. Судя по мелькающим огням за стеклянной переборкой, он довольно быстро спускался под землю.

Пока они искали вход в шахту, снимали исцарапанными руками слой дерна, отвинчивали люк – никто не сказал ни слова. В затылок тупыми иглами впивались звуки выстрелов, криков, рева моторов. За спиной остались полтора десятка обреченных людей, совершенно невиновных в том, что кому-то захотелось поспорить с богами…

Пол под ногами дрогнул, и колени слегка подогнулись от торможения. Торик чуть не грохнулся. Двери с неприятным скрежетом разошлись, и друзья оказались в небольшом, скудно освещенном помещении. В дальнем конце находился пыльный терминал, а в полу виднелось квадратное углубление. Герасимов быстрыми шагами подошел к терминалу и, встав на колени, залез куда-то под стойку.

– Дайте фонарик кто-нибудь, – попросил он через секунду.

Егоров вложил в его ладонь фонарик и принялся внимательно изучать бетонные стены, словно хотел найти на них первобытные рисунки. Рядовой Грачев так и остался стоять в лифте, словно боялся переступать порог этого глубинного бункера.

– Одного витка мало, – произнес Торик. – Оптимально уходить после двух. Иначе не хватит топлива. Двадцать четыре, запятая, шесть седьмых. Хочу к доктору Звонкову. Или к доктору Дубровину.

– Ты мне прекрати кривляться, Слава. Хватит уже из себя шута строить.

– Здесь неуютно. Мне нужно на процедуры. И таблетку.

– Заткнись! И не мешай хотя бы, если помогать не хочешь!

Торик уселся на корточки возле стены и забормотал себе под нос цепочки каких-то чисел.

– Перестань орать на человека! Он же болен, – резко сказала Маринка. – Слышишь, Фрунзик… Или Игорь, как тебя там…

– Да ладно, Марин, не злись, – миролюбиво откликнулся Герасимов из-под стойки терминала. – Этот клоун выдает четкие математические выкладки. Точные астрономические траектории! Он, паразит, их в уме считает! Ты хоть приблизительно представляешь, какого порядка эти числа?… Вот так, заработало!

На терминале зажглось несколько желтых лампочек, и спустя несколько секунд небольшой экранчик осветился. Раздался продолжительный мерзкий писк, и что-то щелкнуло.

– Сейчас мы проверим, правильные ли мне данные по кодам подогнали камрады… – увлеченно проговорил Фрунзик, бегая пальцами по клавиатуре.

Он достал КПК и переходной шнур. По очереди осмотрел все интерфейсные разъемы и выругался:

– Черт подери! Здесь нет такого гнезда! Ну ничего… Мы и ручками можем… И не зваться бы мне Фрунзиком…

– Ага, – проворчал Егоров. – Теперь эта твоя присказка приобрела особенный шарм. Фрунзик, блин. Это ж надо было придумать! Сменить нормальное имя на… такое! Типа, чтобы никто не догадался?

– Ты же не догадался, – язвительно заметил Герасимов. – А теперь введем код. Молитесь.

В шахте что-то стукнуло. Максим подошел к лифту с заблокированными дверями и прислушался. Грачев тоже настороженно поднял голову.

– Кажется, на крышу лифта нам чего-то подбросили, – обеспокоенно сказал он.

– Пошла, родимая! – с азартом воскликнул Фрунзик. – А ну-ка отойдите оттуда. Да отойдите же!

Квадратное углубление в полу оказалось огромной титановой плитой. Она с шипением опустилась вниз и отползла в сторону, открывая вид на крутые ступеньки. Освещение внизу было не в пример лучше, чем в переходном помещении, да и пыли там не было.

– Электромагнитку, поди, швырнули! – крикнул Герасимов, помогая Маринке спуститься. – Давайте-давайте, придурки! Поздно! Я уже открыл ларчик!

В это время в шахте оглушительно ухнуло, и свет в лифте погас. Двери с хлопком закрылись.

– Молодцы! – радостно прокомментировал Герасимов. – Теперь они сами себе отрезали путь вниз.

Он поймал крайне озабоченный взгляд Грачева и рассмеялся:

– Да не дрейфь, солдат! Я тебе покажу, как резервный контур запускать. Выберешься! Главное, чтобы теперь этим гениям не пришло в голову перекрыть чем-нибудь выходную горловину стартовой шахты, а то наш полет будет очень недолгим и абсолютно нерезультативным.

Титановая плита с шипением встала на место, наглухо отсекая шестерых людей от внешнего мира.

Второй лифт был еще более просторный, чем первый. И несся вниз с какой-то невероятной скоростью. У всех закладывало уши, и желудки подпрыгивали к горлу.

– Ты клизму ставить умеешь? – вдруг спросил Фрунзик у Юрки.

– Ну-у… пробовал однажды. На песике… А зачем?

– А как, ты думаешь, биогель в организм вводится? Вместе с обедом? Всем нужно будет сделать тщательное промывание желудка и кишечника.

Маринка после этих слов чуть не потеряла сознание.

– А что? – искренне удивился Фрунзик. – Думаете – в санаторий попали?

Лифт наконец остановился, и его тройная дверь с легким шумом отползла в сторону. Перед друзьями оказался освещенный тоннель, плавно изгибающийся влево.

– Что ж, дорогие мои, – торжественно произнес Герасимов. – Добро пожаловать на объект «Подснежник».

Пока они шли по коридору, Максим спросил:

– Фрунзик, сколько нам лететь?

– Около двух месяцев.

– А почему так мало? Ведь первый полет длился гораздо дольше.

– Совершенно разные траектории и типы кораблей. Такой громадине, как «Конкистадор», нужно много энергии, чтобы разогнаться, поэтому, несмотря на то, что там стоят плазменные движки, скорость полета значительно ниже. И вдобавок мы будем выходить на полетную траекторию через витки. Слава прав: видимо, придется сделать два витка, а не один. Это… как бы тебе объяснить попроще… По принципу карусели. Мы раскручиваемся по орбите, а потом уходим, имея не только собственную тягу, но и пользуясь энергией центробежной силы. Похоже на камень, вылетающий из пращи. Боги скорее всего пустятся в погоню. Они выведут к «Конкистадору II» транспортные корабли и зальют столько топлива, сколько влезет. Межпланетник, конечно, не достроен полностью, но жилой модуль и двигатели функционируют. А для Гефеста, как ты понимаешь, не составит труда организовать несколько стартов с Байконура или Плесецка. Добравшись до корабля, они выжмут из него все возможное и невозможное. Чтобы достичь Марса раньше, нам придется тоже совершать невозможное. Если они нас нагонят на полпути – не успеем даже помолиться. На «Конкистадоре» стоят промышленные лазеры и четыре ядерные боеголовки по десять мегатонн…

– Стоп! А почему бы нам самим не взять этот межпланетник?

– А потому, что мы не успеем. Я, к сожалению, не смог узнать кодов активации основного бортового компьютера. Чтобы его включить, мне может понадобиться час, а может – неделя. Нельзя рисковать. А топливо залить можно, не включая основной компьютер, – там есть хитрая система, рассчитанная на экстренную помощь. Понимаешь?

– Тогда давай взорвем его! Сам же говоришь – там четыре ядерные боеголовки!

– Снова не угадал. Они тоже выводятся на боевой режим только через основную машину. Единственное, что мы реально можем, – чисто механически поколотить аппаратуру. Сколько успеем. Правда, не думаю, что это их надолго задержит, но попробовать стоит. К тому же мне всегда хотелось хорошенько пройтись кувалдой по приборным панелям.

– Неужели все это происходит со мной… – потирая лицо грязными ладонями, пробубнил Егоров. – Кошмар какой-то.

– Бу! – шутливо напугал его Фрунзик, выпучив красные глаза.

– А не получится взять немного больше топлива, чтобы потом… вернуться? – тихо проговорил Долгов.

– Нет, Макс, не получится. Тогда будет перегруз, мы не сможем набрать нужную скорость, и сильно возрастет шанс, что нас догонят.

– Да уж. Перспективка…

Тоннель уперся в высокие двустворчатые ворота. Герасимов достал из кармана магнитную карточку и провел ею по щели в консоли запирающего механизма. С лязгом и свистом створки поползли в стороны, открывая вид на исполинский ангар, освещенный сотнями мощных прожекторов.

– Япона бабушка-а… – протянул Юрка, глядя на огромный шаттл, стоящий на возвышении посреди ангара и закрепленный стальными фермами.

Корабль походил на «Буран», но был более обтекаемой формы, что, несомненно, повышало его аэродинамические характеристики. На корме располагались четыре больших сопла и несколько поменьше, видимо – маневровых. По бокам, под треугольными крыльями, висели два здоровенных топливных бака. В носовой части фюзеляжа располагалась кабина; пять стекол, сейчас закрытые заслонками, давали 180-градусный круговой обзор. Все фронтальные части были покрыты каким-то призрачно-фиолетовым составом. К каждому крылу были прикреплены по три большие дуги на сложной системе кронштейнов. А на белоснежном боку красовалась надпись «Подснежник. СССР».

– Твою мать, – не выдержал Максим. – Значит, ты не врал. Елки-моталки, неужто эту хрень можно запулить в космос с помощью магнитов…

– А эти полукруглые фиговины не помешают? – спросил Егоров, показывая на странные приспособления, торчащие из крыльев.

– Это распределительные дуги, – объяснил Фрунзик, шагая к двери с нарисованным красным крестом. – При входе в стартовую шахту отстреливаются… Хватит глазеть, пойдемте на мерзкие клизменно-рвотные процедуры. Пора отправляться к звездам.

– Красота, – еле слышно прошептал Торик, глядя на шаттл. – Какая красота…

– Что ты там опять бормочешь, Слава? – бросил через плечо Фрунзик.

– Я просто подумал… Ведь подснежники цветут, когда близится весна?

Герасимов остановился. Обернулся и внимательно посмотрел на Торика.

Тот улыбался.

Впервые за долгие годы в глазах астронома зажегся огонек рассудка.

 

Глава седьмая

Грачев коротко выдохнул и одновременно повернул два ключа на панели управления. По экрану стремительно пробежали строчки команд, и ангар постепенно наполнился зубодробительным гулом. Энергия из накопителей потекла в индукторы.

За толстой стеклянной переборкой стало видно, как шаттл повис в полуметре над полозьями, на которых только что стоял.

Грачев отошел от панели и посмотрел на могучий корабль. «Подснежник» медленно двинулся к темному чреву тоннеля, ведущего к разгонному кольцу.

– Видел бы это дядя, – прошептал Грачев, закрывая уши ладонями.

Шум в ангаре стал нестерпим, достигнув своего апогея. Корабль набрал приличную скорость и унесся в круглый зев, обрамленный сетью кабелей…

Гул сразу стих, перенесшись куда-то в недра сложнейшей стартовой системы.

А в ярко освещенном ангаре рядовой Грачев так и стоял, приложив руки к ушам. Он защищался не от звуков, рождающихся в объекте «Подснежник», он защищался от эха П-орудий и стрекота АКП, въевшихся в память навсегда.

Выполняя приказ, он в глубине души так и не смог простить полковника. Почему? Почему именно его отправили в этот бункер?…

Рядовой Грачев остался на узком мостике между двумя безднами. Бездной смерти и бездной космоса. Ни одна из них не приняла его…

Шаттл мчался по кольцевой траектории в искусственном вакууме, все набирая и набирая скорость. Пятеро человек на его борту пребывали в кратковременном анабиозе и не могли ощутить яростную, необузданную энергию полей, бушующую в этот момент вокруг. Все приборы «Подснежника» были отключены, информация на жестких дисках стерта – никакая электроника не «выжила» бы здесь.

Достигнув расчетной скорости, шаттл влетел в стартовую шахту и, в доли секунды проделав километровый путь до поверхности, вымахнул в атмосферу.

Это было подобно выстрелу гигантской пушки.

Несколько взводов солдат, получивших от генерала Бонаха приказ перекрыть горловину шахты бетонными плитами, буквально размазало по тайге вместе с САБМушкой. От воздушно-вакуумного удара в месте выхода «Подснежника» образовалась пятидесятиметровая воронка. Толстые вековые кедры поломало в радиусе четверти километра. Мотострелковая рота, находившаяся от места старта в десяти километрах, полностью оглохла через полминуты. Звук от выходящего на орбиту корабля был услышан даже жителями Томска.

«Подснежник» выбрался из-под земли.

Наизнанку и обратно.

Именно на это было похоже первое ощущение Максима, когда он очнулся. Казалось, что каждая клеточка организма скомкана и выжата досуха. Тошнило дико, мозги пульсировали болезненным кипящим комком; в груди, животе и паху ворочались «ежики нервов», отдаваясь нестерпимой болью при каждом движении.

Долгов попытался вдохнуть, но лишь тщетно забулькал. Мгновенно его охватила паника, и, дернувшись всем телом, он закашлялся, выплевывая синеватую жидкость прямо в воздух. Она тут же собиралась в шарики разных размеров и разлеталась во все стороны.

Этой слизью Максима рвало около двух минут. Наконец последние шарики понеслись вдоль слабоосвещенного коридора, размазываясь по безжизненным приборам и мягким полукруглым стенкам.

Выбравшись из своей капсулы, Максим вдруг ощутил, как потолок стремительно полетел вбок. Вестибулярный аппарат отказался смириться с такой вольностью физики, и Долгова снова стошнило. На этот раз желчью.

– Блюешь? – участливо поинтересовалась белобрысая голова Фрунзика, выглянувшая из поперечного прохода, ведущего в рубку. – Возьми гермопакет, хватит борт загаживать. Вон, за тобой, в зажиме.

– К-как остальные? – пролепетал Максим, стараясь выровняться.

– Расслабься, все выжили. Только пока еще не очнулись. Будешь еще блевать?

– Не зн-наю… Вроде больше нечем.

– Тогда полетели в рубку. Поможешь системы перезапустить.

– Какие системы?

– Вся информация была стерта в чудовищных магнитных полях при старте. Экранировать такое невозможно. Ничего страшного в этом нет, просто все нужно заново переустановить с дисков. Благо лет десять назад эту хреновину слегка проапгрейдили, а то бы мы сейчас перфокартами рестартились! Шутка.

Максим наконец принял вертикальное положение, если в невесомости, конечно, таковое существует. Он стряхнул остатки синей суспензии с плеч и живота и вдруг понял, что болтается посреди коридора совершенно голый.

– Белье и спецкостюм в рубке, – словно прочитав его мысли, ответил Герасимов. – Пока Маринка не очнулась, рекомендую тебе пройти ликбез по пользованию сортиром в условиях невесомости. Пошли покажу.

– Да как мне им пользоваться, если все кишки этим синим дерьмом забиты были? Я теперь – пустышка. И сушняк долбит такой, что самое жестокое похмелье раем покажется.

– Вот и хорошо. Заодно перекусим.

Долгов, аккуратно хватаясь за специальные скобы, поплыл в сторону Фрунзика.

– Скажи, а все, кто первый раз в космосе оказывается, так погано себя чувствуют? – спросил он.

– В невесомости практически любого поначалу тошнит. А учитывая, что вы без предварительной подготовки здесь оказались, да еще с таким нечеловеческим стартом… Я вообще удивлен, как ты до сих пор жив. Еще и разговаривать можешь. То ли повезло, то ли организм у тебя железный.

– Сука ты, Герасимов. Циничная сука. А раньше прикидывался таким хорошим.

– Ну кто-то же из всех нас должен быть циничной сукой? – не оборачиваясь, сказал Фрунзик. – Иначе мы до Прометея никогда не доберемся.

– Прометей… – Максим шарахнулся головой о выступающий приборный блок и зашипел. С досадой в голосе проговорил: – Знаешь, я тут обнаружил парадокс. Чем дальше мы продвигаемся в нашей абсурдной затее, тем меньше я верю в ее успех. Будет довольно смешно, если Прометей так и останется мифом. Плодом воспаленного воображения шизофреника…

В рубке уже плавал вверх ногами Торик.

– Я не шизофреник. Я личность с серьезной психологической травмой, неблагоприятно отразившейся на психике, – сказал он. – Поэтому и просил отправить меня к доктору Звонкову или к доктору Дубровину.

Максим даже не нашел слов, чтобы ответить. Ему стало чертовски стыдно перед Святославом, который оттолкнулся от кресла пилота и плавно вылетел из рубки.

– И кто из нас циничная сука? – поинтересовался Фрунзик, ловя футляр с дисками, парящий в воздухе. – Э-эх… Долгов, Долгов… Усредненный ты наш человечек… Глянь лучше в стекло – хотя бы ради того, чтобы это увидеть, тебе стоило проделать весь путь от Москвы до самых до окраин.

Выхватив из зажима пакет с бельем и серым спецкостюмом, Максим полетел к панели управления, пытаясь одновременно одеться. Возле передних иллюминаторов он повис в неудобной позе, с трусами на одной ноге.

Зрелище сражало наповал.

Выпуклый купол Земли проплывал сбоку. Голубоватый, с седыми воронками циклонов и нечеткими линиями материков в просветах между облаками. Тонкий ореол атмосферы рассеянным пледом окутывал планету, освещенный Солнцем, которое сейчас находилось вне поля зрения – позади шаттла. Молчаливо и величественно вращалась полусфера Земли. А в самом уголке обзорного пространства виднелись фонарики далеких звезд. Они были похожи на яркие острые иглы, впивающиеся в сетчатку. И как ни странно, здесь, в космосе, где до них было вроде бы рукой подать, эти звезды казались намного отчужденней, чем на Земле…

Пискнул дисковод, считавший первый загрузочный сидюк. Долгов обернулся, с трудом отрывая взгляд от чарующего пейзажа.

– Выглядишь довольно глупо, – прокомментировал Фрунзик, нависнув над сенсорной панелью управления бортовым компьютером.

Максим, совершая нечеловеческие акробатические этюды, наконец натянул трусы, обтерся полотенцем и влез в комбинезон, оказавшийся неожиданно удобным и приятным для тела. Он подплыл к Герасимову и сказал:

– Дай пожрать и командуй – чего делать.

– Холодильная камера слева от тебя, возле плеча. Отстегиваешь захват, открываешь, достаешь тюбики на свой вкус и лопаешь. Только смотри не расшвыряй хавчик по всей рубке. Рекомендую для начала что-нибудь легкое. Кашку, пюре какое-нибудь… Чтобы желудок после биогеля адаптировался. И можешь приступать к инсталляции пакета навигационных программ. Это элементарно. Просто тупо нажимаешь на клавишу «да» несколько раз, остальное инсталлер сделает за тебя. Это возле того терминала с маленьким монитором и кучей ненужных тебе тумблеров. «Мышку» только подключи, драйвера я уже поставил. Так, а теперь смотри сюда… Этот гофрированный шланг с присоской необходим для…

– Стоп. Я уже понял. Думаю, смогу сам разобраться, как им пользоваться.

– Как хочешь. Самое главное – правильно пристегнуть и настроить отсос на приемлемое давление. Переборщишь – и у тебя вместе с органическими отходами организма все хозяйство затянет. Шутка.

– Да заткнешься ты наконец, шутник хренов? Сейчас опять блевать начну.

– Понял. Молчу.

Максим извлек из холодильника несколько тюбиков с картофельным пюре, чаем и мясным фаршем.

– Смотри, дергаешь вот за эту петельку, и пища через минуту нагревается, – сказал Герасимов.

– Ого! Вот ведь дошла цивилизация.

– Цивилизация до этого еще полвека назад дошла, просто афишировать не спешит… Только всякий мусор сразу утилизируй, а то потом будет по всему кораблю летать.

Долгов включил питание навигационного терминала, взял у Фрунзика диски и принялся за работу. В установке действительно не оказалось ничего трудного. Жми на кнопку да жди, пока индикатор процесса медленно, но упрямо ползет слева направо. Только «мышку» то и дело приходилось ловить, чтобы не болталась на своем хвостике-проводе.

Через полчаса в рубку заглянул Егоров, облеванный с ног до головы. Кожа у него имела слегка фиолетовый оттенок, а глаза неумолимо скашивало к переносице.

Герасимов указал ему на пакеты с бельем и одеждой. Юрка, ни слова не говоря, пришвартовался к зажимам вверх ногами, варварски разодрал пакет и принялся неуклюже натягивать трусы. Максим, наблюдая краем глаза за его дрыганьями, похихикивал, представив, что сам только что выглядел не лучше.

Закончив процедуру облачения, Егоров кое-как добрался до навигаторского места, сел в кресло, наглухо пристегнулся страховочными ремнями и прохрипел:

– Влаги…

Долгов достал тюбик с чаем и плавно запустил его в сторону облеванного мученика. Юрка высосал тюбик за считанные секунды и сказал:

– И еды. Только чтоб понажористей…

Последней очнулась Маринка. Она стыдливо заглянула в рубку, когда уже практически все системы были установлены и корабль ожил, мигая множеством огоньков, гудя какими-то электронными внутренностями. Духота, царившая до этого времени на борту, стала постепенно спадать – нормально заработала установка климат-контроля.

Как ни странно, лицо Маринки выглядело достаточно прилично. По крайней мере оно было чистое и телесного цвета. Видимо, девушка заблаговременно привела себя в относительный порядок.

– Ребята, где можно шмотки взять? – спросила она, обворожительно краснея.

– Лови. – Герасимов запустил в нее пакетом с одеждой.

Маринка схватила его, но не совладала с координацией движений, перевернулась, и взору мужиков открылись на мгновение ее миниатюрные ножки и выпуклая попка. Фрунзик истово потер отвисшие мочки ушей, Максим часто поморгал, а Егоров, так и сидевший пристегнутым к креслу, и вовсе ничего не заметил.

– Марин, – крикнул вдогонку Герасимов. – Марин, слышишь? Когда закончишь заниматься туалетом, найди Торика, пожалуйста. Скажи, что через сорок минут мы стартуем к «Конкистадору II». Нужно будет выйти на стационарную геоцентрическую орбиту – возможны небольшие перегрузки. Пусть он тебе покажет, как пристегиваться в амортизирующем кресле и пользоваться кислородной маской. На всякий случай.

– Хорошо, – откликнулась из коридора Маринка. – Только уговор – вы сейчас не видели ничего, кроме моего озабоченного лица, мальчики. О'кей?

Фрунзик и Максим переглянулись.

– Заметано, – ворчливо крикнул Егоров.

– Тебе-то что? – удивленно поинтересовался Фрунзик, переключая несколько тумблеров в верхнее положение.

– Ну-у… я ж взаправду ничего не видел. А стоило?

– Нет, – быстро отрезал Долгов. – Совершенно не стоило.

Настала очередь многозначительно переглянуться Егорову с Герасимовым.

– Дионис, ты ослика с собой собираешься захватить? – спросила Гера, допивая третий бокал виски со льдом.

– Ну-у, – пробормотал бог виноделия, – мы сдружились. Как-то жалко скотинку. Монтгомери хороший, только упрямый и тупой.

– Осел Монтгомери… Надо же, я тебя не видел всего полгода, а ты успел уже ему кличку дать, – удивился Аполлон.

– Я ж говорю, мы подружились. Глянь… Ну-ка, Монтгомери, голос! Аш-ша!

Упитанный ослик повел ушами, покосился одним глазом на Диониса и коротко заржал.

– Видишь!

Артемида надменно хмыкнула и повела рукой. Монтгомери взмахнул хвостом, встал на задние копыта и зацокал по кафельному полу релаксационного зала, методично скаля зубы и подавая противный голос.

– Перестань! – рявкнул Дионис. – Тебе легко, ты с любым животным можешь вот так… запросто! А я его три месяца дрессировал.

Черноволосая Артемида снова хмыкнула и откинулась на диване. Осел в мгновение ока бахнулся на четыре конечности, оскорбленно опустил уши и оглушительно пукнул.

– Гефест, ты все устроил на Байконуре? – спросил Зевс, который выглядел чернее тучи.

Хромой старик сплюнул кожуру от семечек в кулечек и ответил:

– Да. Старт состоится через полтора часа. Топливо для межпланетника залито, ракета-носитель в норме. Персонал под мороком, так что на борту никого не будет. И огня никто не увидит. Предвкушая твои нудные вопросы, сообщаю: на космодромах Штатов, Китая, Японии и Индии тоже все готово.

– А Хаммагир? Оттуда ведь должны доставлять преобразовательные модули.

– Все нормально, доставят, – отмахнулся Гефест. – Ты знаешь, а я ведь чертовски привык к этим семечкам.

Зевс помолчал и еле слышно проговорил:

– Да мы все здесь к чему-то привыкли.

В комнате вдруг наступила тишина. Боги посмотрели на громовержца и замерли. Лишь осел Монтгомери продолжал мерно цокать по кафельному полу.

Через некоторое время Гера отставила недопитый четвертый стакан и тихо сказала:

– Может, вернуть им…

– Он! Им! Не! При-над-лежит!!! – взревел Зевс.

Все вздрогнули от этого дикого вопля. Даже хладнокровный Apec.

Зевс вскочил, сверкнул глазами. В этот момент он был по-настоящему страшен – ничего не осталось от той рассудительности и степенности, которая была ему свойственна. В каждом движении громовержца сквозила ярость.

– Они ведь могли стать совершенно другими! – заорал он. – А стали приспособленцами! Забрали огонь – хер с ним! И так проживем! Тряпье! Они недостойны разума! Они недостойны сострадания! Они недостойны даже самой обыкновенной смерти! А вы… – Он перевел дух. Поджал губы и сказал уже на тон тише: – А мы стали такими же, как они. Знаете, что я чувствую в последнее время все чаще и чаще? Падение. Вам снятся сны? Мне иногда снятся. И в них я снова и снова падаю.

– Это не наша вина, – тихо произнес Аид.

– Категории вины вообще не существует, дурак.

– Да ладно вам, – попытался сменить тему Дионис, беря осла за ошейник и подтягивая к себе. – Хотите прикол? Меня недавно один пропойца вывел из себя. Можно сказать, до белого каления довел. Ну я ему и устроил перманентное состояние жуткого похмелья. До самой смерти. Пусть помучается!

Никто не засмеялся.

– Самое пугающее даже не в том, что мы стали похожи на них, – прошептал Зевс, засовывая руки в карманы джинсов. – Самое пугающее, что мы так и не сумели стать их совестью. Жестокости не хватило. Мы всего лишь одиннадцать…

– Двенадцать, – перебил Гефест, разгрызая семечку. – Двенадцать.

В это время в релаксационную комнату, постучав, зашел подтянутый офицер в форме военно-космических сил России.

– Предстартовая подготовка корабля завершена, – отчеканил он с опустошенным взглядом. – Вы можете проследовать на борт.

Шагая по заснеженному полю космодрома Плесецк в сопровождении нескольких генералов под мороком, боги больше не сказали друг другу ни слова. Перед выходом из административного здания Дионис потрепал Монтгомери по загривку и легким пинком отправил обратно. Осел обиженно посмотрел на него, но, как ни странно, настаивать не стал. Зацокал внутрь помещения.

Через несколько часов отошедший от морока персонал космодрома будет ошарашен наличием серого копытного, разгуливающего по залам местного ЦУПа…

Специальный автобус помчал богов к высоченной «Энергии-М», возвышающейся на стартовых опорах в двух километрах от зданий космодрома. На боку мощной ракеты-носителя был пришпилен здоровенный шаттл, похожий на белую, слегка вытянутую ракушку правильной эллиптической формы. Эта разработка самарского завода «Прогресс» уже давно просилась к звездам, но пока ее готовили к старту, огня на планете не стало. И вот теперь шаттлу предстояло поднять на орбиту одиннадцать космонавтов и доставить их к так и недостроенному межпланетному кораблю «Конкистадор II».

Предстояло вернуть богов на небо.

Чтобы прорезать в борту межпланетника дырку, пришлось основательно попотеть. Сверхтвердые сплавы внешней обшивки довольно долго не желали поддаваться маломощному лазеру, который обнаружился среди инструментов на «Подснежнике».

Дело в том, что наружное кольцо стыковочного рукава было не совместимо со шлюзами «Конкистадора II», поэтому Фрунзику пришлось хитро присобачивать рукав к боку и делать в обшивке самую настоящую дырку.

– Ф-фу… Наконец-то, – выдохнул он, сдувая со лба крупные капли. – Нагрелся-то как, зараза! Макс, иди-ка сюда. Помоги эту железяку оттащить. Только возьми огнеупорные рукавицы. Тут даже скафандр расплавиться может…

Вместе с Долговым они втолкнули кусок обшивки внутрь межпланетника, и тут же остатки воздуха, бывшие в стыковочном рукаве, унеслись в глубь «Конкистадора». Там царил вакуум.

– Та-ак… Сейчас мы с тобой доберемся до топливных резервуаров, вытащим шланг сюда, – проговорил Герасимов, ворочаясь в громоздком скафандре. – Потом я выйду в пространство, закреплю на «Подснежнике» дополнительные баки, подсоединю к ним шланг, а ты включишь подачу топлива. Затем то же самое повторим с окислителем. А после поколотим аппаратуру. Ясно?

– Да. – Максим никак не мог привыкнуть к треску помех.

– Тогда – вперед…

Межпланетник оказался громадным кораблем. Десятки помещений, набитых приборами, установками и кабелями, длиннющие коридоры, иные из которых доходили до трех метров в поперечнике, задраенные наглухо люки, ведущие к исполинским плазменным установкам…

Около двух часов возились Максим и Фрунзик с закачкой топлива. И вот, когда последние тонны окислителя уже заливались в баки «Подснежника», а кислород в баллонах подходил к концу, в наушниках неожиданно раздался встревоженный голос Егорова:

– Эй! Алло! Фрунзик, ты меня слышишь? Я хрен знаю – включил я эту штуковину или нет? Отзовись, если слышишь!

– Слышу-слышу, товарищ ветеринар от космофлота, – откликнулся Герасимов. – Чего орешь?

– О, круто! Я в этой абракадабре электронной, конечно, не разбираюсь, но тут на экране какие-то точки стали появляться. И пара лампочек замигала красным.

– На каком экране? – быстро уточнил Фрунзик. – На том, что прямо на пульте управления возле иллюминаторов, или на правом?

– На правом.

– Твою мать! Сколько точек?

– Сейчас подсчитаю… два… пять… семь. Семь, Фрунзик, слышишь?

– Да. Тормоши Торика и передай ему слово в слово! Запомнишь?

– Попробую…

– Слава, считай траекторию для двух витков с уходом на расчетную точку к орбите Марса. Учти угловое смещение на три градуса четырнадцать минут. Запомнил?

– Ага. Только он же… не станет ничего считать без пресловутого доктора Звонкова.

– Заставь! – гаркнул Герасимов. – А то максимум через полчаса мы превратимся в кучку свободных фотонов! Маринке скажи, пусть пристегивается к амортизирующему креслу и не вылезает оттуда! Все понял?

– Да.

– Так, Макс! Слышишь меня?

– Прекрасно. Потише говори, а то у меня в ушах уже звенит.

– Вырубай подачу! И живо дуй к шлюзу!

– А как же торжественное битье дорогой межпланетной аппаратуры?

– Не успеем. Живо в шлюз, сказал! Я сейчас шланг отсоединю и тоже подскочу. Хорошо хоть смогли достаточно горючки залить…

Долгов перекрыл подачу окислителя и, осторожно хватаясь за кронштейны, полетел в сторону стыковочного рукава. Фонари, встроенные по бокам гермошлема, освещали давно заброшенные тоннели межпланетника. Кое-где на стыках толстых шлангов виднелись наросты льда.

– Скорее, скорей! – Фрунзик махнул рукой. – Нужно быстро сваливать!

Собрав рукав в гармошку и затащив его в шлюз, Фрунзик дернул оранжевый рычаг вниз и вдавил кнопку герметизации. Тяжелая плита люка бесшумно встала на место, отсекая космонавтов от морозной бездны космоса. Через несколько секунд раздалось шипение, и возле наружной стенки загорелась красная лампа. А возле внутренней – зеленая. Это означало, что шлюзовая камера наполнилась воздухом, и давление стабилизировалось.

На борт «Подснежника» Долгов с Герасимовым ввалились растрепанные, уставшие и мокрые от пота.

– Нужно будет подрегулировать систему обогрева-охлаждения скафандров, – фыркнул Фрунзик, снимая шлем и закрепляя его в специальных пазах на стене.

В рубке Торик сидел в кресле навигатора и отрешенно смотрел на экран. Возле него мотался Егоров, раскинув конечности, словно ущербный осьминог, и что-то еле слышно шептал в самое ухо.

– Слава! – резко сказал Герасимов, пристегиваясь в кресле пилота и косясь на экран. – Ты понимаешь, что происходит? К нам летит полдюжины ракет, под завязку накачанных топливом! Если мы не стартуем через четверть часа, то произойдет столкновение! Хватит валять дурака! Прошу, помоги рассчитать траекторию. Ты же прекрасно разбираешься в этих навигационных прогах. Я один не успею…

Торик закрыл глаза и принялся монотонно произносить числа и непонятные для непосвященного термины. Он говорил минуты полторы – Фрунзик еле успевал стучать пальцами по клавиатуре.

– Это невозможно, – промолвил наконец Герасимов, закончив ввод данных. – Это просто-напросто невозможно посчитать в уме.

Торик вновь открыл глаза и уставился в обзорное стекло, где сейчас виднелись звезды и косо освещенный солнцем бок гигантского «Конкистадора II».

– Он что, очень сложные расчеты выдал? – спросил Егоров.

Герасимов обернулся, и его красные глаза сделались бешеными. Белые волосы разметались в воздухе и стали похожи на змей Горгоны.

– Вы какого хера до сих пор здесь?! Параша гражданская! Через пять минут стартуем! Если в кресла не залезете, вас по всему кораблю размажет! 10 g будет! Я вас сейчас в космос собственноручно вышвырну! Я вам глубокую декомпрессию жопы устрою…

Пулей вылетев в коридор, ведущий к пассажирским местам, Юрка и Максим еще долго слышали, как праведно матерится Фрунзик.

Через несколько минут включились жидкостные двигатели, и «Подснежник» плавно отделился от неуклюжей туши межпланетника. Теперь шаттл уже не имел той грациозной обтекаемой формы, которая так поразила рядового Грачева. Под крыльями и по бокам были вмонтированы шесть пузатых топливных резервуаров. Еще четыре немного другой формы находились в нижней части фюзеляжа.

Неспешно, но неотвратимо набирающий орбитальную скорость «Подснежник» теперь походил на мула, навьюченного бурдюками.

Топлива хватало аж до самого Марса…

Только вот на обратный путь, к сожалению, – нет.

После первых десяти дней полета у Максима стало пропадать чувство ориентации во времени. Внутренний биологический ритм окончательно сбился от суток отупляющей невесомости и тягостных минут, а иногда и часов, которые шаттл шел с ускорением, изматывающим тело пятикратными перегрузками.

Скорость корабля относительно орбиты Земли неуклонно возрастала, а количество топлива так же неуклонно сокращалось. За это время они уже сбросили два опустевших бака.

Фрунзик, когда «Подснежник» шел на инерционном ходу, что-то вычислял, иногда консультируясь у Торика, который отчужденно глядел в космос через носовые иллюминаторы. Егоров во время невесомости занимался изучением корабля, доставая Герасимова глупыми вопросами, чем нередко выводил последнего из себя. В конце концов Юрка жутко обиделся и заявил, что если вдруг у Фрунзика случится флегмонозный аппендицит, то он и не подумает спасать никчемную жизнь этого грубияна. На что Фрунзик, в свою очередь, тоже осерчал. Он на сутки пристегнул несостоявшегося ветеринара к амортизирующему креслу и дал восьмикратную на целых полчаса. После этого воспитательного инцидента Маринка, особенно чувствительная к перегрузкам, чуть было не надавала Юрке по мордасам.

Сам Максим много времени проводил в рубке, маялся от безделья и читал с экрана книжки, которые добрый конструктор заложил в память «Подснежника» почти полвека назад.

Советские производственные романы поражали мозг охрененным размахом формы и абсолютной, подчас космической, пустотой содержания.

Несколько раз Долгов сталкивался в коридорах с пролетающей Маринкой – вечно чем-то озабоченной. То у нее не клеилось с новыми кулинарными экспериментами из содержимого пищевых тюбиков, то барахлила система регенерации воды, за исправность которой с легкой подачи Фрунзика она отвечала, то мужики вовремя не сдали спецкостюмы в чистку… В моменты таких столкновений в пустых помещениях шаттла Максим старался не смотреть девушке в глаза, перебрасываясь с ней ничего не значащими словами. Одно ее присутствие рядом в последнее время выводило его из равновесия. Появлялась раздражительность, быстро сменяющаяся вспышками необъяснимой радости. Когда он попытался проконсультироваться насчет внезапной смены настроения у Егорова, тот хмуро взглянул на него исподлобья, попросил зачем-то показать язык и поставил несокрушимый диагноз: циклотимия.

И вот примерно сутки назад, во время очередной передышки между ускорениями, Максим вновь столкнулся в осевом коридоре с Маринкой.

– Белье сдал в чистку? – сварливо поинтересовалась она.

– Вчера еще. Или уже сегодня – тут разве разберешь! По бортовому времени я только жру да сплю.

– Ты почему злой такой?

– Я не злой. У меня циклотимия.

– Чего-чего?

– Понятия не имею, у Егорова спроси. Наверное, с мозгами что-то.

Маринка вдруг рассмеялась.

– А эта циклотимия… она не заразна?

Долгов удивленно посмотрел на нее и тут же отвел взгляд. Внутри опять что-то заколотилось – то ли сердце, то ли рыба под маринадом снова заворочалась в желудке от недавнего перехода с «шестикратки» на невесомость.

– Пойду я… то есть полечу. – Максим попытался протиснуться между девушкой и потолком.

– И чего ты забыл в двигательном отсеке? – мягко оттискивая его обратно, поинтересовалась она.

– Я… посмотрю… как там дела? Все ли в порядке…

Маринка неожиданно крепко ухватила Долгова за шиворот спецкостюма и подтянула к себе. От нее едва уловимо пахло терпкими духами.

«Интересно, откуда она парфюм на борту взяла?» – подумал Максим, чтобы хотя бы что-то подумать. Голова вмиг опустела.

– Знаешь что, дружок, – хищно прошептала Маринка, – ты у меня больше не отмажешься никакими внутренними чудовищами.

Она, цепляясь за что попало, потащила его за собой.

– Т-ты чего? – вякнул он.

Молча втолкнув Максима в круглое помещение кают-компании, Маринка задраила люк и плотоядно развернулась, глядя, как он кувыркается, пытаясь за что-нибудь ухватиться, чтобы остановить движение.

– Мне надоело наблюдать, как любовь ускользает от нас в космос, – с прорезавшейся вдруг хрипотцой в голосе сказала она и сорвала с себя спецкостюм, завертевшись при этом волчком…

Максим никогда не думал, что секс в невесомости настолько прекрасен и в то же время забавен. Они с Маринкой кувыркались в кают-компании добрых два часа. Вокруг летало сброшенное белье, выбитые из зажимов полотенца и неизвестно как отстегнувшийся амортизационный ремень. А они кружились в безумном танце тел, лишенных веса, но не лишенных заряда. Одинакового заряда: «плюс» и «плюс» – поэтому Маринка и Максим сближались на короткий миг блаженства, а потом снова разлетались в стороны, отталкиваемые энергией друг друга. И вновь сближались до расстояния, на котором начинали действовать ядерные силы…

– …свои совковые производственные талмуды зубришь? Нудно же…

Максим встряхнул головой и протер ладонью вспотевший лоб. Он с удивлением обнаружил, что уже в десятый раз, уткнувшись в экран, перечитывает одно и то же предложение и пытается понять его смысл. Воспоминания о диких событиях суточной давности начисто лишили его контакта с внешним миром.

– А? Что? – переспросил он.

– Говорю, не надоело тебе читать эту лабуду? – повторил Фрунзик.

– А есть альтернативные варианты?

– Нет.

– Вот и не выдрючивайся. Считаешь себе свои циферки – и считай.

– Грубо, – беззлобно констатировал Герасимов.

– Грубо, – эхом отозвался Святослав.

– Да ну вас… космонавты хреновы, – миролюбиво усмехнулся Максим.

Фрунзик отстегнулся и, подлетев к холодильнику, вытащил тюбик с консервированным печеночным паштетом. Хрустнул герметичным колпачком.

– Никогда не думал, что буду так балдеть от космической жрачки. Уже сколько дней прошло, а все никак не налопаюсь от пуза. После противной сойки и железобетонного хлеба – лафа! Словно в деликатесный рай попал.

– Да, только все впечатление нивелируется перегрузками и невесомостью, – проворчал Долгов. – Калории – впустую.

– Первое начало термодинамики, – произнес Торик, не оборачиваясь.

Максим посмотрел на его черноволосый затылок и решил не уточнять, как связана его пищеварительная система с началами термодинамики.

– Я вот думаю, как они шобираютша наш оштановить? – прошамкал Герасимов, выдавливая в рот остатки паштета.

– Но ведь наши корабли пока разделяет всего около недели, – сказал Долгов. – И скорости, как ты сам говорил, примерно одинаковые. Вдруг мы не найдем на Марсе никого. Я не говорю, что там никого нет, но это ведь целая необитаемая планета, а не супермаркет. Вдруг мы просто не успеем за неделю найти Прометея. Тогда они нас догонят, и крышка…

От этой мысли Долгова уже не бросало в дрожь. Когда, через несколько дней после старта, пришло осознание, что обратно им все равно не вернуться, то отношение к смерти как-то резко и довольно безболезненно изменилось.

– Во-первых, мы знаем точное место посадки первой экспедиции. Поэтому круг поисков автоматически сужается на пару-тройку порядков. Кстати, там остался жилой модуль, если нам удастся вернуть его в рабочее состояние, наши шансы на длительное выживание резко возрастут. А если сохранились резервуары с водородом, привезенные тогда с Земли, то считай, нам неслыханно повезло. Используя химическую реакцию Сабатье, из углекислого газа, взятого прямо из марсианской атмосферы, и водорода получают кислород и метан.

– А во-вторых?

– Во-вторых, когда мы сливали топливо с «Конкистадора II», я проверил – на его борту не было челноков. Их используют, чтобы спуститься с орбиты на поверхность планеты. А шаттл, на котором боги стартовали с Земли, не приспособлен для полетов в разреженной атмосфере.

– А наш что – приспособлен?

– Скажем так – гораздо более приспособлен, чем их. Я сумею посадить «Подснежник», но их колымагу не посадит даже сам Зевс.

– Они сядут на «Конкистадоре», – тихо сказал Торик.

Герасимов повернулся к нему, цыкнул зубом и спокойно проговорил:

– Это невозможно, Слава. Невозможно посадить межпланетник весом в две с половиной тысячи тонн с аэродинамическими характеристиками топора на планету.

– Это так же невозможно, – еще тише ответил Торик, – как рассчитать в уме двухвитковую траекторию с выходом на курс. Поэтому запомните, по прибытии на Марс у нас будет лишь неделя, чтобы отыскать двенадцатого.

 

Глава восьмая

Карина – олимпийская чемпионка по велоспорту на треке – во время событий августа 2012-го была под мороком Аида. В страшном, пустынном городе тлена и забвения.

Алексей – талантливейший гимнаст – был под мороком Посейдона. В мире, где вечно шел дождь, и вода текла повсюду, и нельзя было найти от нее спасения.

Еще сотни спортсменов около двух недель пребывали во власти жутких грез. Или не грез. Никто так и не сумел понять, где люди находились все это время. Их словно не стало… Но Зевс, как и обещал, вернул спортсменов, как только Олимпиада закончилась поражением человечества с сокрушительным счетом.

Многие из вернувшихся сломались и бросили спорт. Некоторые даже запили или провалились в опасную наркотическую фата-моргану и постепенно превратились в тех жалких, беспомощных личностей, которых раньше сами искренне презирали. Но немало спортсменов все же продолжили тренировки.

Скрипнув зубами, отбросили пережитые страхи подальше в память…

Карина познакомилась с Алексеем в Москве, на масштабной пресс-конференции в сентябре того рокового года. Он был потерян, замкнут в себе, как и многие другие известные спортсмены, собравшиеся в стареньком «Олимпийском». Взгляд блуждал, на лбу лежала морщинка, но все же выглядел Алексей безупречно: костюм не имел ни одной лишней складочки, туфли блестели, а легкий запах одеколона подчеркивал элегантность гардероба.

Спортсмены невпопад отвечали на вопросы журналистов, ерзали на своих местах, ожидая окончания этой информационной пытки, не таясь, поглядывали на часы. И вот, когда организаторы стали выпроваживать прессу из зала, Карина подошла к Алексею и спросила, не знает ли он, где здесь можно выпить сока и перекусить.

Она не лукавила перед собой, совершая такой откровенный шаг к знакомству. Дело в том, что после двухнедельного отсутствия Карины Олег – ее парень, с которым они встречались уже не первый год, – внезапно решил порвать отношения. Причитать и стенать от этого она не стала, просто развернулась и ушла. Поэтому теперь, когда ей так нужны были твердое плечо, сочувствие и поддержка, Карина осталась совсем одна.

И никто не понял бы ее так глубоко, как человек, тоже побывавший под чудовищным мороком богов…

Через полгода Карина и Алексей поженились. Без помпы и гостей, пригласив лишь близких родственников. На свадьбе все получилось по-семейному, тепло и уютно. И все-таки молодожены ближе к ночи устали от тостов и пьяных разговоров родни – они незаметно покинули кафе и пошли домой, не дожидаясь заказанной кареты. Пешком, по ночной Москве, сквозь издыхающую февральскую метель.

Карина продолжила карьеру велосипедистки – благо, несмотря на мировой кризис, связанный с отсутствием огня, трек в Крылатском не закрыли. Алексей же решил уйти из большого спорта и заняться коммерцией, используя некоторые старые связи.

Так они и жили, найдя друг друга. В относительном достатке и благополучии, если таковое было возможно во взбесившемся мире. Лишь по ночам то Карина просыпалась от крика Алексея, то наоборот.

Им снились тлен и дождь…

– Карин! – позвал Алексей из комнаты. – Карин! Скорей иди сюда!

Она быстрым шагом прошлепала босиком по паркетному полу и появилась на пороге. С полотенцем на голове и в халатике, из-под которого виднелись стройные сильные ноги, всегда так нравящиеся мужу.

– Ну, чего раскричался, видишь, голова мокрая.

– Да брось ты свою голову! Гляди, что творится! – Он прибавил громкость телевизора.

С экрана вещал журналист, закутанный в зимнюю химзащитку. На заднем плане виднелись вспыхивающие и гаснущие электрические огни, ограждения с «колючкой» и освещенное прожекторами поле. Рядом что-то грохотало, поэтому бедному репортеру приходилось орать в микрофон.

– Это просто невероятно! Потрясающе! Буквально несколько минут назад пресс-служба «Роскосмоса» совместно с Министерством обороны и уполномоченными представителями Северного Кольца провели пресс-конференцию, на которой обнародовали сенсационное сообщение! Все одиннадцать олимпийских богов покинули нашу планету уже сутки назад!

У Карины отпала челюсть.

Из приоткрытой форточки донеслись крики и звон бьющегося стекла.

– Здесь творится что-то невообразимое! – продолжил экспрессивный журналист, оглядываясь и поправляя капюшон. – Мы находимся в Архангельской области возле космодрома Плесецк, с которого стартовал шаттл с Зевсом и его соратниками. По не уточненным пока данным, в разных странах было зафиксировано еще не менее пяти стартов ракет-носителей, которые выводили на орбиту какие-то грузы! Мир снова находится на грани паники, как и два с лишним года назад! Зачем понадобилось богам так скоропалительно покидать Землю? Возможно ли, что нам опять грозит какая-то опасность?

За окном снова что-то разбилось. Алексей встал и, не отрывая взгляда от экрана, захлопнул форточку.

– Весь персонал космодрома находился под мороком, поэтому никто из свидетелей не может прокомментировать случившееся. А сейчас вы увидите уникальные кадры, которые были случайно отсняты на служебную камеру одного из охранных постов космодрома!

На экране появилось черно-белое изображение окна и кусочка освещенного асфальта за ним. Через несколько секунд вдалеке что-то замерцало и вспыхнуло. Над горизонтом разлилось зарево, и загоревшийся огонек начал медленно подниматься вверх. Изображение мелко завибрировало, и на экране вновь возник суетливый репортер.

– Эксперты предварительно признали кадры не фальсификационными. Кажется, это правда! Только что вы видели запись старта тяжелой ракеты-носителя класса «Энергия-М»! Тем не менее радоваться рано – на планете так и не возобновился процесс горения! А вот задуматься, по какой причине боги бежали от нас, пожалуй, стоит…

Журналист прижал наушник пальцем, прислушиваясь.

– Мне только что сообщили еще одну крайне любопытную новость! По утверждению многих астрономов-любителей, за несколько часов до старта шаттла с богами они зафиксировали выход на околоземную орбиту неопознанного тела, которое, словно призрак, возникло из атмосферы в районе Западной Сибири. Жители города Томска и окрестностей говорят, будто слышали примерно в это же время какой-то громкий хлопок. «Роскосмос» и другие официальные источники пока не подтвердили эту информацию. Что же происходит? На Земле опять творится какая-то мистика! Через несколько минут, после рекламы, мы снова выйдем в эфир и продолжим информировать вас о последних событиях. Оставайтесь с нами.

На экран выскочила заставка канала, а следом за ней запрыгали глазастые ложечки и улыбчивые йогурты. Алексей выключил телевизор.

– Интересно, они и во время прямой трансляции конца света будут рекламные паузы делать? – усмехнулся он после нескольких долгих мгновений тишины.

– Типун тебе… – задумчиво сказала Карина. Она сняла с головы влажное полотенце и бросила его на спинку дивана. – Как думаешь, отчего они свалили?

– «Отчего» слитно или «от чего» раздельно? Карина устало выдохнула и упала в кресло.

– Ну откуда мне знать, Карин! Надоело им, может, у нас – захотелось обратно на небеса…

– Хватит острить. У меня какое-то странное предчувствие, Леш.

– Хорошее или плохое?

– Не знаю пока. Предчувствие, что скоро все изменится.

– Да… я тоже нечто похожее чувствую.

В дверь позвонили. Алексей застегнул рубашку и вышел в коридор. Через миг в квартиру вихрем ворвался соседский мальчуган, который частенько заходил к ним в гости, чтобы поспрашивать Карину о «самых навороченных великах».

– Дядь Леш! Тетя Карина! Вы слышали новость?

– Слышали, Гарик, слышали, – улыбнулся Алексей. Мальчуган сделал громадные глаза и спросил:

– А зачем они улетают от Земли, дядь Леш?

– Не «от», а с Земли.

– Не-а! Именно «от»! Только что по телику передали, что «Конкистадор II» покинул орбиту планеты! Круто, да?!

– Что за «Конкистадор»?

– Здоровенный межпланетный корабль! На таком на Марс летали! А второй такой был недостроенный, я еще давным-давно в Инете читал! Вот его сейчас боги и угнали куда-то…

Алексей перевел непонимающий взгляд на Карину. Девушка запахнула халат плотнее, словно ей вдруг стало холодно, и прошептала:

– Они не уходят, Леш. Они бегут. Бегут, чего-то дьявольски испугавшись.

До Марса лететь пришлось не два месяца, как предполагал Фрунзик, а почти на три недели дольше. Торик лишь на полпути соизволил поведать о каких-то серьезных ошибках в расчетах Герасимова, на что тот дико разозлился и на целые сутки заперся в рубке. Хорошо, что на корабле не было спиртного, иначе бы Егоров в порыве возникшей паники мог насвинячиться и, чего доброго, угробил бы шаттл со всеми людьми на борту.

Психологическое напряжение росло с каждым новым пройденным миллионом километров.

Про себя каждый из членов экипажа уже давно перестал надеяться на успешный исход путешествия, но первой озвучить эту мысль, как ни странно, умудрилась Маринка. От уравновешенной девушки подобного срыва ожидали меньше всего.

Во время одной из штатных проверок системы регенерации воды она ни с того ни с сего вплыла в рубку, молча вытащила из зажима специальный ключ для откупорки муфт на перемычных шлангах и выплыла прочь. Никто не обратил на это внимания – мало ли что могло сломаться. Но через минуту из отсека, где располагалось оборудование систем жизнеобеспечения, стали доноситься какие-то странные, повторяющиеся через равные промежутки звуки.

Фрунзик оторвал взгляд от монитора и тупо поморгал красными глазами.

– Кто в «жизняке»? – спросил он у Максима.

– Маринка. Взяла инструмент и… Герасимов с дикими матюгами вылетел из рубки.

– Макс! Со мной! – крикнул он. – Только молчи и ничего не делай, пока я не прикажу!

В отсеке жизнеобеспечения ситуация оказалась пугающей. Не просто пугающей, а страшной – той, от которой пробирает каждый нерв.

Маринка, крепко ухватившись за открытую крышку панели, чтобы не отнесло силой противодействия, изо всех сил била здоровенным ключом по стальному кожуху водного компрессора. Это было бессмысленно и оттого еще более жутко. Вокруг нее летали капельки слез.

На появление в помещении Герасимова и Долгова Маринка никак не отреагировала. Она так же мерно и упорно продолжала колотить ключом по кожуху.

Максим хотел было подлететь и успокоить бедную девушку, но Фрунзик так зыркнул на него, что Долгову пришлось замереть на месте.

– Марина, – очень спокойно и в то же время твердо позвал Герасимов. – Марина, ты еще не закончила?

Девушка по инерции еще несколько раз ударила по кожуху и остановила руку. Повернулась и, срывая голос, прокричала:

– Не могу больше! Я не могу больше видеть ваши мерзкие рожи! Я не хочу больше никуда лететь! Пусть катятся все боги и черти к чертовой матери на чертовы кулички…

Долгов снова попытался приблизиться к Маринке, но Герасимов крепко схватил его за ворот спецкостюма и проговорил, обращаясь к девушке:

– Марина, когда закончишь штатную проверку системы гидрорегенерации, найди меня, пожалуйста. Скорее всего, я буду в рубке. Нам нужно поговорить о некоторых нюансах поведения на поверхности Марса.

После этого он вышвырнул Долгова из «жизняка» и захлопнул за собой люк.

– Ты ч-чего т-творишь? – От накатившего бешенства Максим даже стал заикаться.

Фрунзик прижал его к потолку коридора и прошипел в лицо:

– Секи сюда, дружище. Если ты еще раз в экстремальной ситуации ослушаешься моего приказа, я выкину тебя в вакуум.

Максим яростно засопел, но ничего не ответил.

– Я тебе сказал: идти со мной, но ничего без команды не делать. Куда рыпнулся? В няньку поиграть захотел?

– Какого хера ты на девчонку накричал, кретин? Она женщина, женщина, понимаешь?! – В Максиме продолжала кипеть обида и злость на неоправданный, по его мнению, цинизм Герасимова.

– Слушай внимательно. Второй раз повторять не буду… Вокруг пустота на добрую сотню миллионов километров. Только мы пятеро. Здесь космос, сечешь? В космосе другие законы. В космосе нет места слюнявой опеке и заботе. Если бы ты сейчас полез к ней с утешениями и жалостью, то получил бы железным ключом по жбану с гарантией в девяносто процентов! Она находилась в состоянии аффекта. В такие моменты человек способен воспринимать только спокойные и очень четкие приказы. Приказы, которые не дают эмоциям вырваться наружу, душат их. И если еще раз проявишь самодеятельность в подобных ситуациях, клянусь – выкину через грузовой шлюз.

Долгов усмирил вихрь чувств и взял себя в руки. И, как только эмоции отступили перед рассудком, он тут же с кристальной ясностью понял, что Герасимов прав. Прав, как никогда.

– Все нормально, Фрунзик… Отпусти.

– Мы все устали, Макс, – сказал Фрунзик, разжимая бледный кулак. – Но осталось немного. Осталось совсем чуть-чуть… Черт возьми! Мечтал ли ты, что когда-нибудь запросто пробежишься по другой планете, увидишь марсианские туманы? Знаешь, какие там бывают туманы! Если бы ты видел!

– А ты будто видел?

– Нет. Но обязательно увижу… Ладно, мотай в рубку. Мне сейчас нужно будет поговорить с Маринкой.

– Ты смотри мне, психолог доморощенный!

– Иди отсюда. Это приказ.

– Давай выкини меня в космос, – улыбнувшись, сказал Максим. Показал Фрунзику средний палец и поплыл по коридору прочь.

Он в который раз поразился различию между двумя Герасимовыми – земным и… «внепланетным». Здесь, в космосе, этот человек чувствовал себя словно рыба в воде. Он мог вспылить, но никогда не терял контроля над ситуацией.

На следующий день Маринка снова стала той жизнелюбивой, слегка капризной и в меру сварливой «хозяйкой» корабля – которую остальные члены экипажа в той или иной мере обожали. Они продолжили в свободное время встречаться с Максимом и предаваться буйным сексуальным утехам в невесомости. Но ни разу после этого случая ни он, ни Маринка не заикнулись о проклятом кожухе водного компрессора.

Полет продолжался. Согласно показаниям бортовых радиолокаторов, «Конкистадор II», как и раньше, отставал от шаттла примерно на неделю, иногда слегка сокращая разрыв, иногда увеличивая.

Тянулись дни, часы, минуты. Подчас отяжеленные ускорением. Подчас совсем невесомые.

И вот, уже на подходе к Марсу, когда частые шестикратные перегрузки от интенсивного торможения вымотали весь экипаж «Подснежника», на борту произошла серьезная авария…

Егоров изучал схему энергетической системы шаттла, вися в одном из кормовых отсеков, когда метеорит размером с грецкий орех насквозь прошил «Подснежник». Почему системы дальнего обнаружения и корректировки курса не среагировали на него, так и осталось загадкой – возможно, просто у какой-то мелкой шестеренки в огромном механизме электронного мозга корабля поломался один зубчик.

Относительная скорость метеорита была невелика, поэтому он не просто оставил маленькую дырочку по обе стороны обшивки, а разворотил пробоины диаметром с чайное блюдце.

Аварийная кормовая переборка тотчас захлопнулась, отделив Егорова от остальной части шаттла.

Юрка, осознав, что произошло, немедленно запаниковал и бросился затыкать дырки чем попало. Ему чуть не оторвало руку стремительно выходящим потоком воздуха.

Герасимов тут же оказался возле запертой переборки и включил связь через интерком.

– Юра! Не дергайся! На каждом сегменте обшивки существует автоматическая система ликвидации пробоин. Возьмись за ручку – возле тебя, слева. Слышишь меня? Кивни, если слышишь…

Егоров судорожно кивнул, глядя сквозь тройное стекло в переборке.

Сзади подлетели встревоженные Маринка и Максим. А за ними показалась черноглазая физиономия Торика.

– Что происходит? – спросил Долгов. – Фрунзик, у нас пробоина? А где Юрка?

– Отлично, – продолжил говорить Герасимов в решеточку интеркома, проигнорировав вопрос. – Видишь ручку? Крепко возьмись за нее обеими руками и постарайся как можно сильнее прижаться к стене. Отлично! Ты видел пробоины? Хорошо. Какого они размера? Если меньше пяти сантиметров, кивни один раз, больше – два!

Искаженное ужасом лицо Юрки задергалось, глаза забегали. Потом он кивнул три раза.

– Боже мой! – воскликнула Маринка, когда она наконец разобралась, что творится.

Фрунзик отключил интерком и быстро проговорил:

– В том отсеке нет даже легких скафандров. Если диаметр пробоин больше десяти сантиметров, то воздух выйдет быстрее, чем автоматы зальют дырки специальной пеной. Твою мать! Плохо дело!

– Так давай откроем переборку! – быстро предложил Максим.

– Бесполезно! Она автоматическая! Пока давление не выровняется – хрен! Изнутри тоже никак! Хотел бы я конструктора сейчас туда посадить вместо Юрки…

– Господи! Да что же делать?! – в отчаянии крикнула Маринка.

– Для начала заткнуться! – рявкнул Фрунзик. – Думаю!

– Стекло толстое, но скорее всего – не бронебойное, – сказал Торик.

Все обернулись в его сторону.

– Какого хера уставились? Берите что-нибудь потяжелее и бейте, – флегматично сказал астроном.

– Правильно! – заорал Герасимов. – Макс, тащи из кают-компании огнетушитель! Живо! У Егорова минуты две, не больше!

Долгов, ловко отталкиваясь от стен, полетел по коридору. Фрунзик снова включил интерком и громко проговорил:

– Юра! Слышишь меня?

Егоров кивнул. Его правая щека заметно подергивалась.

– Слушай внимательно. Мы сейчас тебя вытащим! Крепко ухватись за ручку и не отпускай ее, что бы ни происходило! Не поворачивайся к пробоинам! Когда скомандую – убери лицо от окошка. Мы разобьем стекло! Крепко закрой глаза, и если почувствуешь, что в ушах начинает звенеть, то выдохни весь воздух из легких! Понял? Не вдохни, а выдохни! Это очень важно! Выдохни! Понял?!

– Да ты что, с ума сошел? – прошептала Маринка, в ужасе глядя на Фрунзика. – Там и так мало кислорода осталось, а ты его выдохнуть просишь!

– В отсеке – декомпрессия! Чем выше у Егорова в легких будет давление, тем скорее его разнесет на клочки!

– Он же все слышит!

– Ничего он уже не слышит! Воздух стал слишком разрежен! – крикнул Герасимов, выхватывая огнетушитель из рук Долгова. – А теперь все упритесь во что-нибудь ногами и держите меня, чтобы сила удара была как можно больше!

Фрунзик махнул рукой, давая команду Юрке, и со всего размаха шарахнул по стеклу железным баллоном. Потом снова размахнулся и ударил. Зашипел от боли в отшибленном ногте…

Размах. Удар!

Размах. Удар…

В первом стекле появилась трещинка.

Размах. Удар! Удар! Удар!

Стекло разлетелось вдребезги. Осталось еще два! Нет! Не так! Осталось всего лишь два! Размах… Удар…

В поврежденном отсеке Егоров уже начал терять сознание. Конечности и спину сильно морозило… Все мысли отключились. Страх уходил вместе с воздухом, уступая место безмятежности и спокойному созерцанию ширящейся перед глазами радужной пелены… Стоп! Это не пелена! Это он зажмурил глаза, как и просил Фрунзик… Умный альбинос еще что-то просил. Держаться за ручку! Точно! Ну! Так он и держится! Только очень хочется разжаться замерзающие пальцы и вдохнуть полной грудью… Жаль – нечего вдыхать… В ушах еще громче зазвенело… нечего вдыхать… что-то еще… сердце словно изнутри рвут… нечего вдыхать… Зато есть что выдохнуть! Вот о чем еще просил Фрунзик… Выдохнуть эту последнюю частичку…

Полуживого, с несколькими резаными ранами на правой щеке от разбитого стекла Юрку вытащили из отсека, когда треклятая пена наконец заполнила пробоины и воздух перестал покидать корабль. Из ушей у Егорова текла кровь, губы потрескались и тоже кровоточили, на ладонях были ранки от ногтей – видимо, так крепко он стиснул руки в последний момент.

Фрунзик быстро доставил беднягу в крошечный медотсек и сделал несколько уколов. Пристегнув Юрку к кушетке, он неожиданно для всех погладил его по влажному лбу и устало проговорил:

– Ну ты и дал жару, ветеринар. Кто ж тебя лечить будет, дурак… И какого хера забрался в энергетический отсек, гондон ты любознательный, а?

После этого Герасимов развернулся к остальным и объяснил:

– Успели вроде. Внутренние органы целы. Есть незначительные повреждения особо чувствительных тканей, но это – ерунда. Возможно, станет похуже со зрением, а слух, думаю, полностью восстановится. Тщательнее он сам себя пусть осматривает, когда очнется. До этого времени придется без перегрузок идти. Блин, и так башка от невесомости раскалывается и ноги ватные… – Фрунзик помолчал, потеребил мочку уха и усмехнулся, глядя сквозь Маринку: – А ведь он все-таки послушался меня и выдохнул воздух. Иначе при такой декомпрессии все было бы гораздо… гора-а-аздо хуже…

На финишном отрезке полета экипаж был молчалив под стать окружающей пустоте.

Юрка понемногу поправлялся – раны на щеке зарубцевались, зрение и слух вернулись к норме, психологический настрой – тоже. Он как-то поделился с Максимом своими переживаниями по поводу тех минут, которые провел в разгерметизированном отсеке. Егоров признался, что в последние мгновения, когда сознание еще не покинуло его, он пожелал, чтобы они все же нашли Прометея и вернули огонь. Так сильно захотел этого, как никогда не хотел! Жажда победы взорвалась в нем словно сверхновая… Долгов ободряюще похлопал Юрку по плечу, но так и не нашел в себе сил, чтобы искренне улыбнуться.

Пустота постепенно втекала внутрь пятерых людей, несшихся по ней с колоссальной скоростью. Пустота пробивала душу насквозь, не встречая сопротивления, – словно поток нейтрино пробивает астероид.

Пустота поселилась совсем рядом.

Все мысли экипажа теперь крутились только около событий, которые ждали их на негостеприимной планете. Им необходимо было найти разгадку, ради которой пришлось ехать через Россию, мчаться между звезд, ползти по ущельям собственных сомнений. Максиму, Юре, Маринке, Торику, Фрунзику – всем им нужен был тот, кто смог бы дать взамен нечто, возмещающее убытки. Иначе все пройденное кольцо из боли, страха и неизвестности могло оказаться никчемным…

Когда шаттл закончил торможение и вышел наконец на стабильную орбиту, весь экипаж собрался в рубке, чтобы понаблюдать фантасмагорическую картину, открывшуюся за иллюминаторами.

Марс был угрюм. Бурые пятна равнин и плоскогорий рассекались серо-зелеными язвами впадин. Полярная шапка нечаянной кляксой белела возле самой кромки планеты. Из-за сильной разреженности атмосферы кое-где были видны даже отдельные горные хребты и каньоны, ветвистыми молниями хлестнувшие когда-то по поверхности.

Марс был, как и всегда, чужд людям. Суетливым маленьким людям, взбалмошным и тщеславным, корыстным и злым, людям, жаждущим покорять, ищущим сиюминутных потрясений, несшим жизнь и смерть.

Марс ценил время и расстояния.

И никого не приглашал в гости.

– Какой он… холодный, – прошептала Маринка.

– Будем надеяться, что в горах Фарсида сейчас не сезон бурь, – сказал Фрунзик. – Иначе могут возникнуть дополнительные сложности с приземлением и поисками. На автоматике «Подснежник» сажать нельзя, его аэродинамические характеристики не приспособлены к местной атмосфере, а вручную такую дурынду посадить непросто.

– Хватит пугать, – поморщилась Маринка, сунув пальчики в переплетения своих парящих волос.

– А я и не пугаю. Просто сразу предупреждаю, чтобы потом не было претензий.

– Когда – потом? – настороженно спросил Юра.

– Когда размажемся о какую-нибудь скалу.

– Тьфу ты! Убавь свое чэ ю…

Спустя полчаса Герасимов с Ториком вывели оптимальную траекторию посадки, перепроверив расчеты несколько раз. Святослав в последние недели уже не просил вернуть его к доктору Звонкову и казался вполне вменяемым человеком. Возможно, космос вылечил его?…

Снижаться можно было довольно быстро по глиссаде, не боясь развалиться в плотных слоях атмосферы, коих здесь просто-напросто не имелось. Опасность подстерегала уже возле поверхности. На Земле шаттлы садятся, практически не включая двигатели. Регулируя тангаж, корабль тормозит естественным образом – брюхом об атмосферу. Но что делать на планете, где плотность воздуха в сотни раз меньше земной, чтобы не упасть, как наковальня? Тормозить маршевыми двигателями. То есть в случае с «Подснежником» – снижаться хвостом вперед, а в последний момент умудриться перевернуться и выровняться. Автоматика такой безумный вариант отвергла бесповоротно, поэтому Фрунзику предстояло посадить шаттл вручную.

– Хочу оговориться, – предупредил он, прежде чем отправить всех по амортизирующим креслам, – в истории земного космофлота вручную корабль сажали дважды. Из них лишь один раз удачно.

– Трижды, – поправил его Торик, пристегиваясь. – Из них два раза удачно. Я спасательную шлюпку с первого «Конкистадора» тоже ручками вел. Автоматика отказала сразу после расстыковки.

– В прессе говорили иначе, – удивился Фрунзик.

– А что им оставалось говорить? Что сбрендивший вконец астроном с явными признаками полнейшей дезориентации и моторной афазии посадил шлюпку вручную?

– Ты не перестаешь меня удивлять, Торик!

– А ты оттягиваешь момент. Хотел попасть на Марс? Вытащил меня из уютной психбольничной койки? Вот и давай! Рули!

– Всё, – разочарованно махнул рукой Герасимов, – ты, кажется, выздоровел. Хотя, признаюсь честно, больше ты мне нравился уравновешенным психом… А ну-ка живо все по местам, смертнички!

Когда все члены экипажа заняли свои кресла, Герасимов прикрыл на секунду глаза и запустил маршевые. Он положил пальцы рук на небольшие джойстики, встроенные в подлокотники, и сказал:

– Никогда не думал, что совершу такую глупость.

– Я подстрахую, – откликнулся Торик. – Не болтаться же на орбите в ожидании ядерной боеголовки в сопло. Давай, Игорек, посади этот топор.

Фрунзик улыбнулся, захлопнул стекло скафандра и двинул правый рычажок в сторону. Шаттл вздрогнул, словно испугался безрассудства пилота, и медленно пошел вниз, к планете.

Корректируя полет маневровыми двигателями, Герасимов вывел корабль на посадочную глиссаду и попытался развернуть его кормой вперед. 120-тонная туша «Подснежника» тут же отклонилась от курса и ушла влево, крутнувшись несколько раз вокруг продольной оси.

– Не выйдем! – крикнул Торик. – Разворачивайся и заходи на следующий виток. Еще один шанс у нас есть. Обогнем планету, потеряем высоту, но шанс есть. Если продолжишь сейчас снижаться – разобьемся.

Герасимов и сам понимал, что нужно делать еще один виток, но на секунду ему показалось, что он сможет выровнять шаттл и затормозить… В этот миг корабль по неизвестной причине тряхнуло, и Фрунзик решил не рисковать, а прислушаться к совету Торика.

– Слава, – спросил он, разворачивая «Подснежник», – Слава, у нас действительно есть шанс на втором заходе или лучше снова уйти на стационарную орбиту, пока не поздно?

Перегрузки в критическом моменте разворота получились дикими, и на некоторое время Фрунзик потерял способность говорить и слышать. Когда шаттл вновь понесся над планетой носом вперед, он услышал в наушниках слабый голос Торика:

– Шанс есть. Небольшой. И не давай такой форсаж на маневрах – всех ведь поубиваешь… Слушай внимательно, что я думаю. На сто восьмидесятой риске начнешь разворот. До сто пятнадцатой тебе нужно успеть стабилизироваться. Затем маневровыми сменишь угол на восемнадцать-двадцать, не больше, и дашь на маршевые шестьдесят процентов. Потом на отметке…

Фрунзик слушал гипнотический голос Святослава, машинально корректировал курс и думал, как дико, наверное, должна выглядеть их так называемая «посадка» с поверхности. Несущийся на скорости полтора километра в секунду болид весом в сто двадцать тонн… Хотя неправильно… Здесь шаттл весит около сорока…

За бортом послышался тонкий вой. Даже сквозь скафандры и рев двигателя просачивалась эта заунывная песня полета. Несмотря на то что марсианская атмосфера и была сильно разрежена, все же у самой поверхности она давала легкий эффект трения. А на такой скорости этот эффект на порядок возрастал… Это и спасло «Подснежник» от падения, когда Герасимов решил, что надо заканчивать торможение маршевыми и пора разворачиваться носом для посадки. Едва он тронул рычажок, корабль крутануло так, что перед глазами поплыла кровавая муть. В ушах сквозь треск и гул раздался крик Торика:

– Переключай на меня! Мы входим в пике!

– Я посажу! – прохрипел Фрунзик и врубил маршевый на форсаж.

«Подснежник» взревел, словно раненый зверь, но вращение слегка замедлилось. Герасимов тут же вырубил основной двигатель. В иллюминаторах замелькали какие-то серые пятна и росчерки – в районе гор Фарсида, где им нужно было сесть, чтобы отыскать жилой модуль первой экспедиции, сейчас было раннее утро.

Альтиметр замигал красным, показывая, что высота опасно мала. Но горизонт уже почти выровнялся, и скорость спала до полукилометра в секунду, поэтому контролировать полет стало проще. Герасимов выдвинул закрылки на двадцатку, потом вгляделся в экран и добавил еще десятку. После этого он чуточку изменил угол снижения и стал постепенно давать мощность на носовые сопла, которые исполняли роль тормозов в воздухе на относительно малых скоростях. Гирокомпас взбесился, выдавая абсолютно невозможные показания, – автоматика тщетно старалась сопоставить картину магнитного поля планеты с земными характеристиками. Но основная навигационная система работала исправно – ее Торик еще на орбите настроил по двумстам шестидесяти статичным точкам на поверхности и траверзу экватора.

Унылое завывание наконец стихло.

Шаттл уже летел на скорости обыкновенного гражданского авиалайнера. Альтиметр продолжал подмигивать красным зрачком на приборной панели, но Фрунзик плевать на него хотел! Он с каким-то тупым упорством продолжал увеличивать мощность носовых и нижних сопел, чувствуя, как небольшая отрицательная перегрузка давит на спину.

– Это не я, это ты псих, – просипел Торик.

И Герасимов вдруг рассмеялся. Не потому, что ему удалось невозможное, не потому, что свершилась его мечта попасть на Марс, а потому что он был рад этим дурацким словам. Он был рад этим словам именно в этот момент, именно сейчас, именно здесь – в сотне метров над плесневело-бурой безжизненной пустыней.

«Теперь можно жить дальше, – подумал Фрунзик. – После всего этого мы просто не имеем права не жить!»

Подломив обе задние стойки шасси, «Подснежник» шарахнулся о каменистое плато и поехал на брюхе с ощутимым заносом вправо. Автоматически выстрелили тормозные парашюты, бесполезные здесь, как зонтик в вакууме. Снизу на протяжении секунд двадцати доносился душераздирающий металлический скрежет, и казалось, что вот-вот обшивка не выдержит и какой-нибудь острый выступ пропорет фюзеляж.

Но обшивка выдержала.

Шаттл наконец вздрогнул в последний раз и замер.

Красный огонек альтиметра продолжал возмущенно помигивать. Вскоре заглох шум в двигательном отсеке, и стало слышно, как потрескивает снаружи внешняя оболочка, стремительно остывая.

Спустя минуту Торик снял шлем и проворчал: – Промазал. На пятнадцать километров восточнее жилого модуля сели. Пешком теперь прикажешь тащиться?

Но Герасимов не услышал его. Он спал, так и не убрав пальцы с рычажков управления.

 

Глава девятая

У человека существует ряд потребностей. Главные из них – пища, вода, сон, секс, безопасность. Ничего из вышеперечисленного не хочется, как правило, в двух случаях – либо если ты не человек, либо если ты мертв.

Максим, бредя от вездехода «Крестоносец» к куполу жилого модуля, чувствовал себя полуживым и хотел удовлетворить все пять пунктов. Желательно одновременно и два раза подряд.

Захлопнув внутренний шлюз, он сбросил шлем, выбрался из скафандра и бессильно опустился прямо на пол, вытянув ноги в сторону разбросанных инструментов. За ним в жилое помещение ввалились Торик и Фрунзик. Их тройка сегодня дежурила по внешнему поиску.

– До подхода «Конкистадора» осталось полтора дня, – рубанул правду-матку Герасимов, стряхивая остатки рыжеватой пыли с ботинок.

– Как найти кого-то в этом лабиринте из камней и скал? – пробормотал Максим, глядя на свои носки. – Не понимаю, как мы вообще могли на что-то рассчитывать. Идиоты.

– Ты скажи спасибо, что сейчас ветер слабый, а то такие бы бури нагнал, что ты б своего члена не увидел.

– Я и так его не вижу.

– А ты вглядись. Если не получится, я тебе микроскоп подгоню.

– Отвали…

Маринка вышла из небольшого хозотсека, неся в руках крупный котелок.

– Хоть бы помог кто…

– Да тут же в три раза меньше, чем на Земле, сила тяжести, – поднимаясь и беря из ее рук емкость и вдыхая аромат еды, сказал Долгов.

– После невесомости кажется, что она здесь в тридцать три раза больше.

– Зато ноги-руки не отекают и выблевать собственные мозги не тянет.

Герасимов осмотрел модуль, заглянув в тамбур реакторной, стукнул по двери санитарного блока и спросил:

– А где Егоров?

– Юрка? А он вышел. Кажется, уровень реагента в атмосферных установках упал. Сказал, пойдет проверит.

– Давно?

– Минут пятнадцать назад. А что?

– А то, – разъяренно обронил Герасимов, – что, когда мы подъезжали, возле атмосферных установок никого не было!

Он подошел к радиостанции общей связи и вывел передатчик на частоту приемников скафандров. Сердито проговорил в микрофон:

– Эй! Пилигрим долбаный! Ты где шляешься? Прием.

Ответа не последовало. Максим остановился возле стола, так и не поставив на него кастрюлю, и посмотрел на Фрунзика. Тот был бледнее обычного от гнева.

– Егоров! Ты меня слышишь? Срочно возвращайся в модуль! Я собираюсь здесь тебе башку оторвать за самовольное покидание жилого пространства! Прием.

– Я думала, он тебя предупредил, – пробурчала Маринка, хмурясь.

И тут из динамика донесся далекий Юркин голос:

– Я его нашел! Я его нашел! Слышите?… Я его нашел… Прием!

Долгов выронил кастрюлю из рук, и душистая солянка расплескалась по полу, чуть не обварив ему ноги.

* * *

Маринку оставили в модуле, хотя она и порывалась пойти с ребятами.

Запеленговав место, откуда поступил слабый радиосигнал от Юрки, Фрунзик, Торик и Максим снова влезли в скафандры и вышли наружу. Их движения были суетливы более обыкновенного, шаги размашисты, никто не осмеливался произнести хотя бы слово, будто боялись спугнуть удачу.

Солнце далеким бликом мерцало в желтоватом небе, по которому с запада на восток бежал маленький Фобос. Каменистое плато было похоже на панцирь какого-то огромного животного. На западе виднелись бесконечные выпуклости нагорий, на юго-востоке – гигантская линза вулкана Олимп.

Судя по сигналу, Егоров находился в полутора километрах от жилых строений. Но в том направлении местность была скалистая, поэтому Фрунзик решил не брать «Крестоносец», а двинуться пешком.

Шли молча. Торик нес в руке чемодан с инструментами. Максим то и дело оглядывался по сторонам – пешую прогулку по Марсу он совершал впервые за пять с лишним дней пребывания на планете.

Уже через десять минут они остановились посреди небольшого сырта, с одной стороны которого возвышалась довольно высокая гряда, а с другой вниз уходила пологая равнина с извилистыми желобами.

Герасимов глянул на пеленгатор и удивленно посмотрел на Торика.

– Вроде…есь.

Связь работала с перебоями: видимо, где-то неподалеку проходила большая ферросодержащая жила.

– …робуй еще раз вызвать!

Фрунзик кивнул и принялся монотонно повторять:

– Егоров! Егоров! Ты меня слыши… ров! Прием.

Возле скал возникло движение, заставившее всех вздрогнуть и резко повернуться на девяносто градусов. От дальнего конца гряды к ним бежал Юрка.

– Говори! – прокричал Герасимов, когда Егоров оказался рядом. – Не томи! Неужто нашел?

Глаза Юрки были полны ужаса и слез. Это было видно даже сквозь поляризационное стекло шлема. Он размахивал руками, губы судорожно шевелились, но в наушниках лишь трещали помехи. Потом он схватил Фрунзика за рукав скафандра и потащил за собой.

– У него передатчик загнулся, наверное, – предположил Герасимов, едва поспевая за бегущим Юркой.

Егоров, не сбавляя шага, обернулся и энергичной закивал головой.

– Точно! Он нас слышит, а мы его нет! Так вот, Егоров, несмотря на…есь проявленный героизм, я тебе башку откру… за самовольство!

Егоров никак не отреагировал на угрозу расправы, продолжая увлекать Герасимова за собой. Максим и Святослав бежали следом.

Наконец они оказались у дальнего конца гряды, возле скалистого выступа, который, если не искать специально, очень просто было обойти стороной и не заметить. Егоров остановился, взял Фрунзика за плечи и посмотрел на него сумасшедшим взглядом.

– Юра, ты меня пугаешь… – обеспокоенно начал Герасимов, но осекся. Он заметил за спиной Егорова нечто, отличающееся по цвету от окружающих скал.

Фрунзик и Максим синхронно попятились от ужаса, глядя на человеческую фигуру, прикованную к каменной стене. То-рик так и остался стоять, не в силах пошевелиться.

– Спаси, сохрани… – хрипло прошептал Долгов. – Кто мог такое…елать…

– Боги, – не своим голосом ответил Торик. – Я понял, почему они заделались именно под олимп… кх…

– П-почему? – выдавил Фрунзик.

– Видел в модуле книжку Куна «Легенды и мифы…ней Греции»? Когда мы летели в первый раз, много лет назад, у нас в экипаже был майор Повх, биолог… сам его помнишь наверняка. Я видел, он почитывал эту книжку. Это случайность, понимаешь? Их разбудили… Они нашли пресловутые легенды и не придумали ничего лучше, чем сыграть по этому сценарию.

Сердце у Максима готово было вырваться наружу. Телеметрия показывала 120 ударов в минуту. Он вдруг с жуткой ясностью осознал, что Торик прав. Что все гораздо глубже и уродливее, чем им казалось до этого момента.

Первая марсианская разбудила нечто, и это нечто вырвалось на свободу! Не зря все записи бортового самописца на «Крестоносце» были уничтожены. Что-то пугающее увидели люди, прибыв сюда. А вся история про олимпийских богов была лишь легендой. Легендой из случайно увиденной книги…

Они летели сюда, в холодный пустынный мир, чтобы найти ответ, а вместо этого получили очередную порцию загадок.

Все оказалось намного страшней и запутанней.

– Легенда о Прометее прикованном, конечно же… – прошептал Герасимов. – Но кто они… на самом деле?

– Торик, не молчи, – неожиданно для самого себя попросил Максим. – Наверн… это глупо говорить… Но мне страшно…

Святослав передернул плечами, не оборачиваясь. В скафандре этот жест почему-то показался Долгову похожим на конвульсии.

– Что же космонавты из перв… сианской нашли здесь? – медленно проговорил Фрунзик. – Кто же эти боги?

– Надеюсь… нам рас… кажет, – произнес наконец Торик. – Ведь он жив.

Максим почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Его всего начало трясти от этих слов, но он не мог найти в себе силы оторвать взгляд от иссохшего тела, прикованного к скале толстыми стальными канатами.

Где же конец легенды и начало реальности? Почему так хочется верить, что этот… получеловек когда-то подарил людям огонь, преступил дозволенные богами границы? Почему так хочется, чтобы все стало настолько просто?!

Прометей безвольно висел в переплетении металлических тросов, концы которых были намертво вбиты в твердую породу. Его сухая кожа была покрыта язвами и рытвинами от вредной атмосферы, космических лучей, низкого давления и температуры. Лица видно не было, потому что облысевшая голова была опущена на грудь.

Воистину жуткая кара – умирать каждую секунду в течение вечности, будучи бессмертным.

Кто же они?

Что за дикую головоломку подбросила Вселенная человеку?

– …нужно освободить, – раздался в наушниках голос Герасимова. Какой-то чужой голос. – Помогите же мне, хватит с него мучений! Торик, давай инструменты!

В течение суток после того, как изможденное тело Прометея доставили в жилой модуль, все как на иголках сидели.

Он неподвижно лежал на кушетке с закрытыми глазами, и если бы не слегка вздымающаяся грудь, можно было бы подумать, что старик мертв. Да, он был стариком. Не оттого, что сделала с ним марсианская атмосфера за четыре долгих года. Он действительно был таким. Если сравнивать с остальными богами, выглядел даже старше хромого Гефеста.

Раны на нем заживали с потрясающей скоростью. Маринка с Егоровым намазали его грудь, спину, руки, ноги, лицо питательной мазью, но этого и не требовалось. Уже через десять-двенадцать часов кожные покровы выглядели вполне сносно.

Фрунзик настроил на ноутбуке, который по счастливой случайности сохранился в рабочем состоянии, специальную программу. Она на основе схематичных рисунков, математических и геометрических выкладок давала общие понятия о человеческой истории, культуре, науке и обучала русскому языку. Маринка сделала генеральную уборку в жилых и хозяйственных отсеках модуля. Торик целую ночь провозился в недрах «Крестоносца», проверяя надежность и работоспособность всех систем. Внутри вездеход за все это время остался нетронут, только снаружи титановую броню слегка подъела коррозия.

Егоров с Долговым, чтобы не маяться бездельем, от которого у обоих уже начала потихоньку ехать крыша, играли в мини-шахматы.

И вот на следующий день, ближе к вечеру, Прометей открыл глаза.

Поначалу никто этого не заметил, но когда старик приподнялся на локте и отсутствующим взглядом осмотрел помещение, Маринка и Юрка с Максимом замерли. Фрунзик продолжал колотить по клавишам ноута, сидя к Прометею спиной. Торик был снаружи.

Старик хотел что-то сказать, но голосовые связки отказались повиноваться, и он хрипло закашлялся, сплюнув на пол сгустками крови.

Герасимов чуть не подпрыгнул на месте. Он моментально развернулся, свалив ноут на пол, и уставился на Прометея.

– Илраен-нна куа… – сипло проговорил старик. – Пиша диа… ал…

Он снова закашлялся и чуть не упал с кушетки.

Фрунзик суетливо поднял компьютер с пола и запустил обучающую программу. После этого он медленно, стараясь не делать резких движений, подошел к Прометею и протянул ноут экраном вперед. Старик отшатнулся, словно от раскаленного прута, сверзился с кровати и попятился задом на карачках.

– Ин-ша! Илраен-нна куа… – испуганно забормотал он, не сводя глаз с опешившего Герасимова. – Ин-ша диа алкеана!

– Их язык, – прошептал Егоров. – Помните, они иногда очень похоже говорили…

– Заткни пасть! – шикнул на него Фрунзик, поставил раскрытый ноут на кушетку и отошел.

– Давайте выйдем, – предложила Маринка, сжимая в руке вспотевшую ладонь Максима.

– Нет, – возразил Герасимов шепотом. – Он напуган и дезориентирован. Что угодно может натворить. Не забывай, он все-таки – один из этих. А значит, обладает нечеловеческими способностями.

Тем временем старик, переводя опасливый взгляд с Маринки на Фрунзика, медленно приблизился к ноуту. Он, видимо, боялся посмотреть на него, боялся отвести глаза от людей. Не доверял. Егоров почесал нос и показал пальцем на компьютер. Сказал:

– Не бойтесь. Мы вас не обидим.

– Ты дебил? – поинтересовался Максим.

– Отстань. Я вхожу в контакт с внеземной цивилизацией, – оскорбился Егоров.

– Да замолчите вы или нет? – прошипел Фрунзик. – И кстати… Не могут они быть представителями никакой внеземной цивилизации. Ученые еще полтора года назад по кусочку ногтя Артемиды определили, что ДНК полностью соответствует нашему.

Старик наконец решился. Сначала он стал бросать беглые взгляды на экран, но уже через минуту уставился на него во все глаза. Потом поискал что-то на клавиатуре и нажал стрелочку, прокручивая картинку. Через некоторое время еще раз. И еще. Затем он принялся долбить по клавише с размеренностью метронома.

С шипением отошла внутренняя переборка шлюза, и в жилой отсек вошел Торик. Прометей дернулся и снова отполз в угол. Святослав остановился посреди комнаты как вкопанный. Герасимов сделал ему жест, словно снимает шлем. Торик понял и принялся медленно выбираться из скафандра.

Видя, что вошедший тоже не представляет опасности, Прометей вернулся к изучению материала.

– Он что, просто проглядывает? – потихоньку спросил Максим у Фрунзика.

– Нет. Думаю, что он просто очень быстро усваивает материал.

– Может, накормить его? Или дать воды? – сказала Маринка, так и не выпуская ладонь Долгова.

– Дать воды, – вдруг, четко выговаривая буквы, повторил старик, не отрывая стремительно бегающего взгляда от экрана.

Егоров вполголоса выматерился. Прометей тут же повторил ругательство с точной интонацией.

– Ты поосторожней с лексиконом, – усмехнулся Фрунзик, аккуратно ставя рядом с ноутом стакан с водой.

Старик тут же схватил стакан, понюхал содержимое, попробовал на язык и залпом осушил его. Произнес, принимаясь снова долбить по «стрелочке»:

– Еще воды. Больший объем.

– Мне б так в школе учиться… – вздохнул Торик. – Я бы сейчас не только тройные интегралы в уме считал, а… Я даже предположить не могу… У меня б, наверное, давно мозг взорвался.

Через час старик отодвинул в сторону ноут и перевел осмысленный, мудрый взгляд на Герасимова, безошибочно принимая его за командира. Серьезно спросил:

– Что они натворили?

Произношение у него оказалось чистое. Даже слишком чистое для исконно русского.

– С какого момента рассказывать? – спросил Фрунзик, тяжело вздыхая.

– Мне-то откуда знать. С самого начала. Они как присобачили меня к скале, так сознание и помутилось…

– Кто вы такие?

– Всему свое время. Рассказывай.

«Крестоносец» прыгал на ухабах, виляя по бывшему вулканическому руслу. Пятеро людей и Прометей сидели в его чреве, пристегнутые к креслам пневморемнями.

У подножия Олимпа занимался рассвет. Солнце уже поднялось над горизонтом, но его пока не было видно за исполинским куполом вулкана. Зато правее, километрах в пятнадцати, оно уже вовсю ласкало каскады холмов и бескрайние равнины своими холодными лучами.

Марсу всегда не хватало ласки далекого светила. Наверное, поэтому он был угрюм и негостеприимен.

Марс был чужд людям.

– Вход должен быть где-то здесь, – сказал старик, хмуро глядя сквозь стекло. – Четыре столба высотой метров десять. Если мы не успеем активировать аварийную систему в течение часа – будет поздно. Они нас в порошок сотрут.

– А если успеем? – осторожно спросил Максим.

– Если успеем – возможно, кому-то из всех нас повезет. Я не знаю, что случится. Не знаю, какое будет вынесено решение.

Они вновь замолчали.

То, что накануне рассказал Прометей, поражало воображение и ум настолько, что обсуждать полученную информацию друзья даже не решились. Это буквально с ног на голову переворачивало все представления людей о богах, свалившихся как снег в разгар июля. Все гипотезы, выдвинутые за два с лишним года, рассыпались в прах, когда старик сказал одно-единственное слово. А ведь тайны никакой и не существовало. Ответ был совсем прост…

– Вот они! – воскликнула Маринка. – Смотрите! Там, на пригорке!

– Они, – согласился Прометей. – Поворачивай.

Фрунзик развернул «Крестоносец» практически на девяносто градусов вправо, отчего у всех мотнулись головы в горловинах скафандров.

Через минуту вездеход остановился возле четырех десятиметровых столбов, облепленных мелкими камешками.

– Выбираемся? – уточнил Герасимов.

– Да. Пойдем все вместе. Здесь оставаться опасно…

Спрыгнув на грунт, Максим задрал голову вверх, насколько позволял громоздкий шлем. Столбы рукотворными колоссами возвышались посреди этого мертвого мира. Четыре следа цивилизации в необитаемой пустыне.

Он помог слезть Маринке, которая очень неловко передвигалась в тяжелом скафандре.

– Неужели все это происходит на самом деле? – послышался в наушниках ее голос. – Мы совершенно ничего не подозревали. Искали какие-то эфемерные цивилизации, с раззявленным ртом читали фантастические книжки об обитаемой когда-то Солнечной системе. А на самом деле были совершенно одиноки в этой черной бездне. Никого вокруг на сотни световых лет, кроме них. Даже не знаю, досадно мне или смешно…

На пределе слышимости возник какой-то новый звук. Тихий, унылый гул.

– Помехи какие-то странные, – сказал Фрунзик.

– Это не помехи, – ответил Прометей.

– Но здесь атмосфера разрежена, и звуковые волны в ней практически не распространяются.

– Посмотрите туда. Нет, повыше, около склона. Думаю, такого вы еще не видели…

За пологой кромкой Олимпа, видимого отсюда под необычным углом, небо стремительно приобретало голубоватый оттенок. Гул уже стал явственно слышен, почувствовалась легкая вибрация почвы.

– «Конкистадор»… Всем лечь! На землю! – только и успел крикнуть Торик, прежде чем из-за склона вулкана вылетело гигантское облако, окруженное голубоватым ореолом.

Максим бросился вниз, инстинктивно прикрывая собой Маринку. Краем глаза он увидел, как стремительный болид пролетел в километре от них, бросив в дрожь все вокруг, и скрылся за холмом. Через секунду почва исказилась волной и конвульсивно содрогнулась. Удар был такой сильный, что всех подбросило на несколько сантиметров. В месте падения межпланетника моментально образовалась пыльная туча, закрывшая полнеба.

– Хана? – крикнул Егоров. – Скажите мне, что им хана!

– Нет! – ответил старик, поднимаясь на ноги и смахивая с одного из столбов налипшие камешки. – Все! Быстро внутрь этого квадрата!

Земля ушла из-под ног, и в первый миг Максим подумал, что началось землетрясение, вызванное падением исполинского корабля. Но потом понял, что это опускается вниз плита, скрытая под бурой породой.

В следующий миг он шарахнулся затылком обо что-то твердое так, что из глаз сыпанули искры. Сверху донесся металлический лязг, и свет исчез. Они оказались в кромешной тьме.

– Не рыпайтесь, – раздался какой-то очень далекий голос старика. Словно он говорил не по радиосвязи, а просто так. – Сейчас включу освещение. Шлемы можете снять, здесь уже нормальный воздух, температура и давление.

Максим осторожно отстегнул перчатку и почувствовал, как прохладный сквознячок скользнул по запястью. Градусов двадцать выше нуля, вполне терпимо. Он стянул шлем и отложил его в сторону.

– Маринка, – позвал Долгов. Во время падения он выпустил ее руку. – Маринка, ты здесь?

Ее теплая ладонь быстро нащупала его ладонь, и Максим крепко сжал пальцы.

– Что теперь? – раздался громкий голос Фрунзика. – Не успеем?

В помещении загорелся мягкий свет, исходящий из небольших выпуклостей в полу, расположенных по кругу. Они оказались в огромном ангаре, размеры которого было непросто определить – освещена была только центральная его часть.

– Я сейчас запущу аварийную систему, – откликнулся Прометей откуда-то из полумрака.

Торик отбросил свой шлем в сторону и подобрал с пола какой-то предмет.

– Гляди, – обратился он к Фрунзику. – Фотоаппарат. Именно такой был у Сашки Повха, когда он на поверхность спустился.

– Значит, они все-таки были здесь. Как же их занесло в эти катакомбы? – сказал Герасимов, трогая носком ботинка остатки переломленных светостержней.

– Володьку Локтева вечно куда-то заносило… – Святослав осекся. Со злостью в голосе проговорил: – Все погибли. Я, как изгой, остался. Один. На кой вы меня из дурки вытащили? Идиоты…

На освещенную часть помещения вышел Прометей. Он держал в руках длинную семигранную призму, сделанную из матово-серебристого металла. На гранях этого странного стержня виднелись извилистые прожилки, переливающиеся, словно живые.

– Времени на размышления нет, – произнес он. – Я включаю систему. С этой минуты вы будете находиться под протекцией хозяев.

Он воткнул стержень в углубление в центре светящегося круга и собрался повернуть.

– А где они сами? – спросил Егоров.

– Не знаю. Наверное, очень далеко. Но когда развитие одной разумной расы опережает развитие другой более чем на шесть порядков, низшая раса уже не способна понять и воспринять методов высшей. Представьте, какие возможности у хозяев, если мы всего лишь их слуги.

– Я предпочитаю термин «привратники», – тихо сказал Зевс, выходя на свет.

Максим дернулся и крепче сжал руку Маринки.

За Зевсом появился Apec, лицо которого было до неузнаваемости обезображено взрывом. Затем в круг вошли Аполлон с Герой. Их вздувшаяся волдырями кожа все еще помнила жадные прикосновения огня при посадке на межпланетнике. Следом за ними появились остальные.

Маринка вцепилась в локоть Максима так, что он негромко вскрикнул. Егоров попятился к старику, готовому повернуть семигранную призму. Торик с Герасимовым встали спиной друг другу, бешено крутя головами из стороны в сторону.

– Не делай этого, – обратился Зевс к Прометею. С его щеки свисал кусок обугленного мяса, и широкоплечий красавец, подсвеченный снизу, казался в этот момент воплощением бредового кошмара.

– Что вы натворили, – укоризненно проговорил Прометей, крепко вцепившись в серебристый стержень обеими руками. – Зачем забрали у них огонь?

– А зачем ты его дал?

– Он им был нужнее, чем нам. Даже в книжках легенды не врут.

– Ты совершил ошибку, старик. И хозяева не простят тебя так же, как не простят нас. Готов? Готов исчезнуть навсегда из-за этой дурацкой цивилизации, которую мы должны были охранять?

– Вот именно. – Глаза Прометея сверкнули. – Оберегать. Сторожить у ворот, а не лезть в дом. Ты прав! Мы привратники, а не слуги. Привратники. Те, которых хозяева оставляют у границ каждой из разумных рас, что находят в космосе.

– Так какого рожна ты полез? Какого хрена ты дал им тысячи лет назад огонь, которого они не были достойны? А потом еще подло погрузил нас в анабиоз, чтобы мы не могли помешать! И если бы не счастливая случайность, если бы та экспедиция не обнаружила наш склеп, то человечество так и продолжало бы на халяву пользоваться тем, что должно было заслужить ценой долгой эволюции!

– А нам никто не давал права решать, достойны они или нет. Да, я переступил через правило, я дал им огонь. И теперь готов за это ответить. Вместе с вами, ублюдками, которые перестали быть богами, но так и не смогли стать людьми.

Наступила тишина.

Люди и оставленные давным-давно могучей цивилизацией привратники переглядывались. Партия была разыграна до конца, но закончилась позорным патом.

Внезапно Максим отпустил руку Маринки и подошел к Зевсу практически вплотную. Он почувствовал сладковатый запах горелой плоти и посмотрел на изуродованное лицо.

– Ты свихнулся? – невольно вырвалось у Егорова. Максим рассмеялся. И громко сказал:

– А ведь мы так и не приняли вас за богов! В глубине души каждый из людей сомневался.

Он рассмеялся еще громче.

– Привратники создаются хозяевами по образу и подобию расы, к которой они приставлены. Верно?

Зевс промолчал.

Максим снова закатился в приступе истерического смеха. Крикнул:

– Получается, что «боги» созданы по образу и подобию людей, а не наоборот. Ну и дела! Ха-ха…

Через минуту Долгов справился со своим припадком и замолчал.

Зевс так ничего и не ответил. Снова наступила гробовая тишина.

Тишина перед грозой.

И чудовищным молотом, словно оглушительный гром, разбили ее слова, произнесенные Аресом:

– Да, мы сделаны по вашему образу и подобию. Но неизвестно – что страшней. Ведь вы всегда создавали себе богов, трусливо оглядываясь на самих себя!

Максим замахнулся, чтобы ударить Ареса по обгорелому лицу, и в это время Прометей повернул стержень.

Рука Долгова прошла сквозь пустое место. Не было никаких дешевых спецэффектов – привратники просто исчезли, оставив среди светящегося круга пятерых людей, осмелившихся бросить вызов сильнейшим.

– На сколько порядков, он говорил, эти пресловутые хозяева умнее нас… – проговорил Егоров, когда они уже стояли возле «Крестоносца». – На пять? На шесть?

– На двадцать шесть, – огрызнулся Максим, стирая рукавом замерзшую грязь со стекла шлема. – Спать хочу до смерти.

– Жалко, что мы на Землю вернуться не сможем, – вздохнул Юрка. – Я там тебе подарочек приготовил. Сейчас, когда огонь на планете вновь появился, нефть сильно подскочит в цене. А я собрал документы твои на скважину. В Сибири, помнишь, когда ты их в порыве идиотизма разбросал по полю? Я собрал и в надежное место спрятал. На всякий случай.

– Мудак, – без выражения произнес Максим.

– Спасибо.

– Заходи еще.

– Хамло ты, Долгов…

К ним подошла Маринка и прищурилась, глядя на Солнце, которое показалось из-за кромки Олимпа.

– Как странно, – проговорила она. – Неужели возможно столько совпадений?

– Каких совпадений? – спросил Торик, становясь позади и тоже щурясь.

– Один из привратников, оставленных могучей цивилизацией сторожить нашу планету от напастей, дарит огонь людям давным-давно – когда еще не было и в помине никаких древнегреческих мифов. И еще… Их логово находится возле горы на Марсе, которую люди почему-то назвали именно Олимпом. И снова – не всё! Где объяснение тому, что каждый из них обладал индивидуальной сверхспособностью, а Гефест вообще был хромой, как в легендах?

– Ага. А в семидесятых годах прошлого века к тому же соорудили объект «Подснежник», чтобы иметь возможность выйти на орбиту в обход привычных способов, основанных на процессе горения, – добавил Егоров. – Действительно, что-то чересчур многовато случайностей. Совпадений, так сказать…

– Что мы знаем о совпадениях? – усмехнулся Фрунзик, положив руку на плечо Максима. – Что мы знаем о том, где кончается реальность и начинается легенда?

Долгов посмотрел на Герасимова и тоже положил руку в неуклюжей перчатке на наплечник его скафандра. Маринка обняла Юрку Егорова, стукнувшись с ним шлемами. А Святослав Торик обхватил всех их сзади. Он хотел что-то сказать, но слова застряли в горле, и пришлось промолчать.

Так и стояли они, глядя на чужой рассвет, – совершенно обыкновенные, усредненные люди, подарившие Земле огонь.

Новые привратники самой беспокойной во Вселенной планеты.

Москва Ноябрь 2005 – май 2006

 

Ссылки

[1] Блитчер – передвижная трибуна.