«ЧЕРНЫЙ ГРУЗ» (Перевод И. Архангельской)
В Австралии все началось с Билла Мэниона, секретаря мельбурнского отделения профсоюза моряков.
МЕЛЬБУРН ПРИБЫВАЕТ КАНАДСКИЙ «ГЕКТОР» ТЧК КОМАНДА НЕПРОФСОЮЗНАЯ ТЧК КАНАДСКИЕ МОРЯКИ ПРОСЯТ ПОДДЕРЖКИ АВСТРАЛИЙСКИХ МОРЯКОВ
В половине четвертого Мэнион еще раз перечитал телеграмму, сложил ее, сунул в бумажник, надел шляпу и вышел в соседнюю комнату.
Его помощник Лен Гэскелл, облокотясь на заваленный бумагами стол, разговаривал с двумя моряками.
— Я иду на «канадца», Лен. Уже прибыл, наверное.
Гэскелл поглядел на стенные часы.
— Его ждали в три, — сказал он с легким упреком.
— Знаю. А я не торопился. Все равно до утра не начнут разгрузку — ночных бригад не набирали.
Спустя десять минут Мэнион стоял в тени подъемного крана у причала Газовой компании, поглядывая на корабль, который только что пришвартовался. На палубах еще возились матросы, хотя причалы уже закрепили и сбросили трап. По полученным Мэнионом сведениям, корабль пришел с грузом угля из Индии.
Наверху, у трапа, двое хорошо одетых мужчин разговаривали с помощником капитана, но Мэниона никто не окликнул. Он поднялся на палубу и прошел к корме, где какой‑то странный с виду матрос неумело травил конец.
— Добрый день!
Матрос угрюмо покосился на Мэниона, кивнул и опять взялся за канат. Мэнион с трудом заставил себя быть вежливым. Ясно, что парень этот не моряк. Настоящий моряк управился бы с канатом куда ловчее. И моряк не наденет мягкую шляпу, не наденет такую тонкую рубашку и твидовые штаны. Парню явно не место на палубе. Вот так бы, наверное, выглядел моряк, если бы встал к заводскому станку. И ему‑то, видно, здесь не по себе. Мэнион заметил, как тот боязливо поглядел в ту сторону, где стоял помощник капитана, прежде чем ответить на приветствие.
— Добрый день.
— Только что прибыли?
Вопрос, конечно, глупый, но Мэниону тоже было не по себе. Всю жизнь он провел в доках и на кораблях, а сейчас чувствовал себя так, словно первый раз попал на палубу. Что‑то тут не ладно, на этом корабле.
— Только что.
— Из Калькутты?
— Из Калькутты. — Матрос нагнулся, выправляя канат. Видно, ему не хотелось продолжать разговор.
— Где мне найти вашего представителя профсоюза?
На этот раз матрос выпустил из рук канат и поглядел на Мэниона откровенно враждебным взглядом.
— Зачем? Что вам нужно?
— Просто дружеский визит. Я секретарь местного профсоюза моряков.
Матрос выпрямился и показал на помощника капитана.
— Я, мистер, о профсоюзе ничего не знаю. Лучше поговорите вон с ним.
— Не волнуйся, браток, — пренебрежительно усмехнулся Мэнион. — Нечего мне с ним говорить. Мы вас распознали, когда вы еще только входили в порт.
Помощник капитана, видно, наблюдал за ними и теперь шел к ним по палубе. Это был высокий человек с неприветливым лицом, но Мэнион не зря был вожаком пяти тысяч крепко сплоченных моряков. Слишком часто приходилось ему иметь дело с корабельным начальством, чтобы бояться таких вот даже на их территории. Мэнион решил начать разговор вежливо — пусть помощник сам задаст тон их беседе.
— Добрый день, сэр.
— Добрый день.
Крепышу Мэниону из‑за маленького роста приходилось смотреть на помощника капитана снизу вверх.
— Я секретарь местного профсоюза моряков, Билл Мэнион.
— Здравствуйте. Что вас интересует здесь?
— У меня есть основания поинтересоваться вашей командой. Нам сообщили, что она непрофсоюзная.
На мой взгляд, команда как команда, — жестко ответил помощник капитана. — Что еще? — с подчеркнутым безразличием он смотрел мимо Мэниона. Он стоял прямо, как столб, засунув большие пальцы в карманы кителя. Мэнион прекрасно знал, к чему он ведет. Помощник капитана только и ждет повода, чтобы выставить лидера моряков с корабля.
— В нашем порту очень считаются с профсоюзом, ми стер. Как вы только рискнули прийти с такой командой в Австралию?
— Друг мой, это не ответ на мой вопрос; что вам надо здесь, на палубе? Если у вас действительно есть дело…
— Здесь мне не с кем иметь дело.
— Тогда, может, вам лучше сойти на берег?
— Вы набрали команду в Кейптауне, не так ли?
— Где я набрал команду…
— Вместо команды, которая привела туда «Гектор»? Ее-то вы упрятали в тюрьму?
— Вы сами сойдете на берег или мне позвать моих… э… моих непрофсоюзных матросов?
— Не волнуйтесь, я ухожу, — Мэнион шагнул к трапу. — Но разрешите вам кое‑что разъяснить, мистер помощник, — вы сами себя посадили в ловушку. Получи я телеграмму на часок пораньше, ни один мой лоцман не взялся бы подбуксировать вас по реке. Вам удалось проскользнуть. Ну, а теперь посмотрим, как вы разгрузитесь. Наших докеров сам черт не уломает, если только им станет известно, какую вы себе команду подобрали.
Помощник капитана, презрительно усмехаясь, резко повернулся к Мэниону.
— Выход там! — вежливо проговорил он.
Мэнион спустился на берег, сел в автобус, доехал до конечной остановки, потом ярдов сто прошел пешком до дома Федерации портозых рабочих на Флиндерс — стрит. Ему пришлось несколько минут подождать, потом клерк провел его в кабинет Гарри Несса — секретаря федерации. Из‑за стола, приветливо улыбаясь, поднялся Несс, маленький толстый человек с красным, отекшим лицом пропойцы.
Улыбка не обманула Мэниона. Долголетний опыт научил его не доверять Нессу во всех межсоюзных делах. Мэнион был известным лидером левого крыла профсоюзов, Несс — не менее известным деятелем крайнего правого крыла. Несс никогда не принимал решения, не взвесив предварительно, как отнесутся к нему левые и как его решение отзовется на его политической и гражданской карьере. Для него профсоюз был лишь ступенькой к муниципальной или парламентской деятельности, а пока что он был обеспечен легкой и выгодной работой.
Мэнион сел, положил шляпу на колени.
— Чем могу служить? — вежливо спросил Несс.
«Ты бы многое мог сделать, если б не побоялся», — подумал Мэнион. Секретарь федерации портовых рабочих дружелюбно смотрел на него, но Мэнион почувствовал, как он насторожился. Несс очень хорошо знал, что по пустячному делу Мэнион к нему не придет.
— Только что пришвартовалось канадское судно, — заметил Мэнион как бы мимоходом.
— Ну и что же?
— В команде — одни скебы.
Вот оно: маленькие глазки едва заметно сверкнули, чуть дрогнул подбородок.
— Откуда это известно?
— От Канадского профсоюза моряков. Вот что я получил сегодня.
Мэнион передал телеграмму и, пока Несс читал ее, сидел молча. Несс выкроил целую минуту, чтобы обдумать ответ на то требование, которое — он уже знал это — ему предъявят.
— Кто привел судно в порт? — спросил наконец Несс.
«Ах, мерзавец», — подумал Мэнион. Вопрос, конечно, резонный, но честный человек задал бы его иначе.
— Мои моряки. Они ничего не знали. «Гектор» уже вошел в залив, когда я получил телеграмму.
— Хотите, чтобы мы его не разгружали? — Несс старательно сбил пепел с сигареты. — Не надо разыгрывать простака, но и проявлять излишнюю осторожность не следует. Федеральный исполком в Сиднее наверняка заинтересуется этим делом.
— А разве это не ясно?
— На первый взгляд все ясно. Но в таком деле одной телеграммы мало. Это же остановит весь порт, а мои ребята только что бастовали из‑за увольнений. Такое дело я один решать не могу.
— Безусловно, — терпеливо согласился Мэнион. — Но можете вы иметь свое собственное мнение? К нему ведь прислушиваются. Вы‑то сами против разгрузки?
Вопрос в лоб. Несс заерзал на своем кресле.
— Да, если там действительно всякий сброд. Где набрана команда?
— В Кейптауне. Все белые, но публика разношерстная. Должен вам сказать, я проверил телеграмму на двух судах. На самом «Гекторе» и на американском почтовом, что стоит у шестнадцатого причала. Он был в Кейптауне в то же время, что и «Гектор». В первом же порту, куда пришел корабль, после объявления всеобщей забастовки канадская команда тоже забастовала, на что она имела законное право. Но тут их всех арестовали. И сейчас они в Кейптауне сидят в тюрьме, ждут репатриации. А фирма набрала добровольцев, чтобы довести корабль до Калькутты. Яснее ясного.
Несс кивнул, не глядя на Мэниона. Он все еще крутил в пальцах сигарету. Какой у него воинственный вид! Подбородок решительно вздернут, зубы стиснуты — Несс явно позировал. Через несколько минут Мэнион ушел. На душе у него было тревожно.
За ночь слух о прибывшем корабле облетел весь порт, но до тех пор, пока утром не открылся пакгауз, где докеры получали наряды, ничего не произошло. К восьми утра Мэнион был уже там. Он ничуть не удивился, когда ровно в восемь нарядчик вывел мелом на доске объявлений для грузчиков угля: «Канадец «Гектор». Причал Газовой компании. 8. 30 утра».
Под высокими сводами пакгауза собралось около тысячи двухсот грузчиков, но большинство из них работало с другими грузами. Протолкавшись в дальний конец помещения, где собирались угольщики, Мэнион увидел, что людей там осталось мало. Многие уже приготовились подрядиться на «Гектор» и, засунув руки в карманы, терпеливо ждали, пока нарядчик оглядывал задние ряды, чтобы убедиться, что никто из его знакомых грузчиков не пропустил набора. Остальные докеры тесно сидели за длинными столами и играли в карты или слонялись между рядами сидящих, разыскивая своих приятелей. Кончилось то время, когда здесь было как на скотном рынке. Кончилось несколько лет назад, когда, несмотря на сопротивление правого крыла профсоюзов, портовые рабочие единогласно проголосовали за установление системы сменных бригад. Теперь им только надо было время от времени посматривать на большую черную доску на стене с колонками выписанных мелом цифр и слушать, не вызовут ли номер их бригады по репродуктору. Каждый по очереди получал работу, и никаких больше любимчиков и взяток.
Мэнион присматривался к грузчикам угля, словно хотел заглянуть к ним в душу. Ничем особенно они не отличались от остальных докеров — просто хорошие рабочие, наслушав — шиеся плохих советов. Главная опора Несса. В порту народ все еще доверял прежним своим товарищам.
Но как раз в тот момент, когда нарядчик уже приготовился выкликать бригады, началось какое‑то движение — откуда‑то сзади, из‑за стоявших полукругом грузчиков, проталкивался человек. Пожилой рабочий, весь в угольной пыли, только зубы сверкают. Видно, угольщик с только что закончившейся ночной смены. У него злые, покрасневшие от усталости глаза.
— Что с вами, ребята? Вы что, не знаете, что это «черный» корабль?
Мэнион почувствовал прилив гордости. Молодец старик, Дейви Стэрт не подведет. Надо быть настоящим человеком, чтобы сделать такое. Усталый, грязный, голодный, проработав одиннадцать часов под грохочущими кранами, он все‑таки отказался от обеда, от кружки пива, забыл и душ и блаженный отдых, чтобы прийти сюда и сказать то, что казалось ему самым важным в жизни. По установленным в пакгаузе правилам, да и по неписаному закону профсоюзов, секретарю профсоюза моряков не полагалось обращаться к докерам во время набора на работу, если только его не просили об этом, но Мэнион ни на минуту не сомневался, что кто‑нибудь непременно начнет борьбу. Несс, как и ожидал Мэнион, не сделал ничего, хотя, возможно, он обдумал следующий свой ход, на случай если сами докеры не захотят разгружать «Гектор».
— Не знаете, что это «черный» корабль? — Стэрт пробрался на свободное местечко между помостом перед доской объявлений и стоявшими вокруг докерами.
— Сам ты черный! — визгливым голосом прокричал кто‑то сзади. Там же послышался довольный смешок, но тут же стих. Чувствовалось, как все насторожились.
Нарядчик нагнулся и тронул Стэрта за плечо.
— Работать мешаешь, браток.
— И помешаю, будь покоен. Они же просто не знают…
— Чего ты болтаешь? Ведь судно‑то…
— Я прекрасно знаю, о чем говорю. Там вся команда— скебы.
По толпе пополз ропот. «Черный» и «скебы» — зловещие слова для рабочих, тяжело переживающих поражение в недавней забастовке, чуть было не задушившее их профсоюз.
— Еще кто‑нибудь знает об этом?
— Да бросьте Вы! Нам‑то какая разница? Он ведь уже в порту…
— Заткнись, болван. Откуда ты узнал, Дейви?
— В порту все знали еще ночью. Янки, что подошли к шестнадцатому причалу, были в Кейптауне вместе с «канадцем». Да что вы, сами не понимаете? Вот уже пять недель, как канадские моряки бастуют. За каким же чертом канадский пароход очутился сейчас в Мельбурне? И какая на нем может быть команда?
Как ни хотелось Мэниону вмешаться, но ничего не поделаешь— он мог только наблюдать. Голоса зазвучали громче.
Угольщики сгрудились тесней, лица у них были суровые. Другие докеры уже напирали с боков. Тут и там возникали горячие споры. До Мэниона долетали только отдельные, давно всем известные выкрики:
— Опять проклятые «коммо» суются!
— Будут бригады набирать или нет?
— Подыхаешь с голоду, Мик? Любую работу схватишь — только бы тебе деньги…
— Давайте организованно. Надо послать за профуполномоченным.
Но уполномоченный Хеффнер уже тут. Он вдруг появился откуда‑то и теперь проталкивался к помосту, маленький, невзрачный, не обращая внимания на вопросы, которыми его обстреливали со всех сторон.
Нарядчик пока что сошел вниз и яростно заспорил со Стэртом.
Мэнион держался позади, он почти ничего не слышал и только мог догадываться, о чем шел разговор. Такие вот стычки просто из себя выводили лидера моряков. В своем профсоюзе он бы в любой день смог добиться согласованных действий во всех крупных портах Австралии. Хеффнер не хуже Несса знает, где правда. Издали Мэнион видел его маленькую лысую голову. Хеффнер стоял молча, уставившись перед собой, и лицо его выражало покорность и терпение, а с обеих сторон на него с криком наседали Стэрт и нарядчик. Нетрудно распознать этого Хеффнера, так же как и Несса. Просто не хочет неприятностей. Как и Несс, Хеффнер только и ждет, как бы уладить дело, чтобы не подорвать свой престиж. Стэрта он ненавидит смертельно, но сейчас боится выдать себя. Мэниону хотелось попросить слова, но он знал, что этим он только сыграет на руку Хеф фнеру, даст ему возможность сказать то, о чем он только и мечтает сказать: что это опять коммунистический заговор, попытка вовлечь докеров в конфликт, который не имеет к ним никакого отношения.
Хеффнер наконец надумал. Он поднялся на помост, шикнул на расшумевшегося Стэрта и обратился к докерам, которые с нетерпением ждали его слова:
— Мы сообщим вам — будут набирать бригады или нет…
— Кто это— «мы»?
— Ваши руководители‑кто же еще? За что же вы нам деньги платите?
— Мы платим, чтобы вы управляли профсоюзом, а не просиживали штаны да не ломали свои дурацкие головы, как бы вам пролезть в парламент!
Стэрт кричал так громко и пронзительно, что казалось, будто он плачет от волнения.
— Еще одно слово, и я на тебя пожалуюсь в комитет! — Загоревшиеся злобой глаза и нервно подергивающиеся губы выдали Хеффнера — удар попал в цель. Он подозвал нарядчика к ступенькам помоста:
— Можете продолжать набор.
В поднявшемся гомоне крики одобрения и протеста разделились почти поровну.
— Молодец, Джо!
— Далеко пойдешь!
— Долой скебов!
— Не по адресу орешь!..
— Протри глаза, Хиллс!
Нарядчик выкликнул первого грузчика. В это время Хеффнер, весь потный от нервного напряжения, уже пробирался между шумно спорившими людьми к выходу. Мэнион услыхал, как он ответил обратившемуся к нему грузчику.
— Ничего не могу поделать. Пока мы не получим точного сообщения…
— Вы же получили точное сообщение. Ославите вы наш порт, нас все моряки, как заразы, бояться будут!
— У меня указания от вашего же комитета! Берите наряды. А не хотите работать — как знаете. Решайте сами, у меня и без этого дел не оберешься.
Шум затих, и набор грузчиков продолжался в напряженной тишине, которую нарушали лишь шаги людей, под ходивших Сделать отметку в докерских книжках, и сердитое ворчание тех, кто, не желая впутываться в эту историю, отошел назад.
Набрали четыре бригады, но когда грузчики подошли к причалу, Мэнион был уже там. Эта территория принадлежала и докерам и морякам. И пока Мэнион взбирался на перевернутый ковш подъемного крана, вокруг него столпилось человек пятьдесят. По соседству с затихшим «Гектором» седьмой и девятый причалы пустовали, и голос лидера моряков гулко отдавался под высоким порталом крана.
На палубе «Гектора» замелькали люди, они с любопытством смотрели вниз, на пристань. В Мэнионе вспыхнул гнев, который накапливался со вчерашнего дня. Он показал на скебов рукой, покрытой мозолями от многолетней работы — такой же работы, какую делали окружавшие его люди.
— Пойдите туда и сами спросите их, если вы не верите, спросите помощника капитана. Я‑то с ним говорил вчера — спросите его! Прочтите вот это… — он вытащил телеграмму, помахал ею и громко прочел: «…просим поддержки австралийских моряков…» Даю вам слово, что это судно не поднялось бы по реке, если бы я вовремя получил телеграмму. Об этом позаботились бы моряки. Но оно вошло в порт, и мне остается только обратиться к вам, друзья. Вы знаете, где правда. Не мне вам рассказывать, что такое скебы для нашего брата. Помните, как вы поступили, когда была забастовка на транспорте и ваш исполком послал вас водить автобусы? Вы доехали на них до порта, устроили митинг, объявили автобусы «черными» и разошлись по домам. Ведь недаром же у австралийских портов добрая слава во всем мире. И я вам говорю — не черните наше доброе имя! Оно нам нелегко досталось. А в данном случае все ясно. У канадских моряков урезали жалованье. Это в наши‑то времена! Что же им было делать? Что бы сделали вы на их месте? Они и забастовали. Теперь они голодают, их бьют, сажают в тюрьмы. Но они не сдаются, они держатся до сих пор. Многого они от нас не требуют. Только чтобы мы бойкотировали эту посудину, набитую скебами. Вон она — поглядите! Поглядите на эти рожи на палубе — захватили работу людей, у которых достало мужества включиться в забастовку за шесть тысяч миль от дома. Нет, друзья, если вы разгрузите этот корабль…
Мэниона слушали внимательно, но все‑таки нашлись крикуны, которые подняли шум. Теперь надо, чтобы докеры решили все сами, нельзя им навязывать свое мнение. Ответив на несколько вопросов и выкриков, Мэнион отошел в сторонку и стал ждать, что будет дальше.
Докеры с полчаса совещались, не обращая внимания на бесконечные призывы нарядчика начать работу и поглядывая, не идут ли Хеффнер или Несс, за которыми послали. Но никто не появлялся, и около половины десятого на ковш, с которого сошел Мзнион, взобрался какой‑то парень. Он предложил пока что объявить «Гектор» «черным» и ждать окончательного решения исполкома. Парень был молодой, выступать, видно, не привык и очень волновался. Сначала его было чуть слышно, но чья‑то громкая реплика: «А ты‑то что знаешь о скебах? Сосунок паршивый!» — разозлила его.
— Что я знаю о скебах? Много знаю. И моряков я тоже хорошо знаю. Я сам был моряком до того, как пришел сюда, в порт, и лучше я отрублю себе руки, чем поднимусь на эту посудину. Я‑то знаю, что сейчас происходит у канадцев. У меня там друзья — всю войну я плавал на канадских судах. Вот это я заработал не в мельбурнском порту… — молодой угольщик вдруг сорвал с головы шляпу, и тогда все увидели то, что раньше могли разглядеть только немногие стоявшие вблизи, — все лицо у него было испещрено белыми шрамами. — Я это заработал, когда плыл по морю горящей нефти. Слышали вы, как мужчины кричат от ужаса? Нас осталось в живых всего несколько человек. И вы хотите, чтобы я предал друзей, с которыми три месяца пролежал в госпитале? У нас здесь пока что неплохо, но по ту сторону океана — там уже завелась всякая пакость… В каждом порту в Канаде и в Штатах моряки ходят без работы. Вот почему владельцы судов норовят платить им поменьше. Война кончилась, свою шкуру они спасли, теперь снов. а можно рабочего хватать за глотку. Моряков в Нью — Йорке хоть пруд пруди…
Молодой моряк разошелся вовсю и, видя, что его слушают, неистово размахивал рукой, тоже испещренной шрамами.
— Читали недавно в газете про торговый флот Панамы? Подумать только: у Панамы второй по величине торговый флот в мире! Такая малюсенькая страна, а судов у нее больше, чем у Франции или у Италии. Только в статье ни слова о том, как же так получилось. Наверное, думают, что вы прочтете, ни о чем не спросите и только ахнете: «Ну и чудеса на белом свете!» А для меня тут никаких чудес! Я‑то знаю, как это вышло! Думаете, тут ни при чем американские матросы, которые голодают в Нью — Йорке? Как бы не так! Американские судовладельцы не станут урезывать зарплату; они придумали трюк получше. Хотите знать какой? Они просто открыли новые акционерные общества в Панаме — старые фирмы под новыми названиями, чтобы обойти закон, и перевели свои суда в регистры Панамы. Вынули их из одного своего кармана и переложили в другой. Разницы нет, только они теперь уже не американские суда, а панамские. Поняли? И уже никакой волынки с профсоюзами. Теперь они могут эксплуатировать кого захотят и на любых условиях и не нарушать никаких законов. Там у меня тоже есть товарищи. Я и на американских судах плавал. Вот так‑то, друзья, а вы хотите, чтобы я разгружал эту паршивую посудину!
Нет, они не хотели. Они сказали это, сказали так громко, что их ответ звонким эхом отдался от борта корабля, погруженного в тишину, и прокатился по всему порту и дальше, по дороге. Докеры разошлись по домам. Несколько раз звонили в управление и в пакгауз, но ни Несса, ни Хеффнера там не оказалось. Никто в управлении не знал, где Несс. Хеффнер нашел себе важное дело в Вильямстауне, но не сказал, на каком корабле или в каком порту.
В тот день канадец «Гектор» зря простаивал у причала Газовой компании. Вечером в газетах появились первые сообщения о событиях в порту. Без броских заголовков, просто краткие сообщения на внутренней полосе.
Сегодня утром вновь возникла угроза перебоя в снабжении Мельбурна газом в результате спора вокруг канадского судна «Гектор», которое вчера поздно вечером вошло в порт с грузом угля в 9000 тонн из Индии. Мельбурнские докеры отказались разгружать судно на том основании, что бастующий Канадский профсоюз моряков объявил его «черным». Утром докеры взяли наряды на работу, но после того, как у причала к ним обратился с речью м — р Мэнион, секретарь мельбурнского отделения профсоюза моряков, находящегося под влиянием коммунистов, они решили разойтись rib домам.
М — р Несс, секретарь федерации портовых рабочих, сообщил репортеру «Блэзерскайта», что федерация не получала никаких официальных сообщений относительно корабля и что отказ от разгрузки не санкционирован руководством профсоюза.
Насколько стало известно, портовый комитет завтра утром обсудит это событие. Предполагается, что докеры, участвующие в бойкоте, будут временно отстранены от работы и будут набраны новые рабочие.
Мэнион хорошо изучил уловки Несса. Он застал его вечером в баре «Маркниллис» на Флиндерс — стрит и показал заметку.
— Ну, видел я это. Не успела газета выйти, как уже ко мне пристают. — Секретарь федерации портовых рабочих отвернулся от Мэниона, отодвинул от края стойки три пустых стакана и опять заговорил с приятелями.
Мэнион привык к такому обращению. Он благоразумно захватил с собой знакомого, чтобы не попасть в неловкое положение.
— А телеграмма, которую я показывал вам утром, — это вы не считаете официальным сообщением?
— Телеграмма адресована не мне. Я секретарь федерации портовых рабочих.
— Тем не менее вы знаете, что она не поддельная, не так ли? Может, это и есть самое главное?
Несс снял локоть со стойки, чтобы видеть лицо Мэниона.
— Поймите, Билл, главное для меня, чтобы члены моего профсоюза имели работу. Если только не нарушаются условия работы…
— Их нарушили, и вы слишком давно в профсоюзе, чтобы не понять этого. Если бы канадское судно грузили здесь скебы — думаете, союзная команда судна повела бы его?
— Когда это случится, тогда и подумаю! Вы докеров знаете, но нельзя же требовать, чтобы вы вмешивались во все их дела!..
— Судовладельцы вот так и делают! Во всем мире они стоят друг за друга как родные братья, когда начинается за — бастовка. Если у нас не будет солидарности в международном масштабе…
— Не кормите меня прописными истинами…
— Хорошо, вернемся к «Гектору». — Мэнион стиснул рукой стакан, борясь с желанием швырнуть его в лицо Нессу. — Значит, завтра утром вы собираетесь защищать этих скебов перед портовым комитетом?
Несс насмешливо улыбнулся.
— А как вы поступаете с моряками, которые противятся указаниям исполкома? Награждаете их медалями? Нет, дорогой, не о том вы речь завели. Я не обязан перед вами отчитываться в делах моего профсоюза. И сюда я пришел, чтобы спокойно выпить пива…
Мэнион холодно кивнул. Больше здесь делать нечего. Выкладывать все начистоту он не хотел — поднялся бы скандал. Мэнион устал, и ему было противно, как всегда бывало, когда приходилось сталкиваться с закоснелой, тупой политикой лейбористского правого крыла.
В баре было жарко и шумно. Каждый старался перекричать другого. Сюда заходят только моряки да докеры. Разговор шел о судах, о грузах, о портах, об условиях работы. Пахло вином, потом, старыми спецовками и крепким табаком, и еще примешивалось что‑то такое, что не так легко определить, — не то чтобы запах моря, нет, это запах, который не спутаешь ни с каким другим, — запах порта.
Хорошо бы вскочить на стойку и рассказать им обо всем! Если бы только сейчас, здесь, когда все стоят плечом к плечу, они услышали, что сказал Несс! Приятель Мэниона был занят разговором и вряд ли что‑нибудь слышал.
Мэнион глядел на перепачканные, оживленные лица. Смелые это люди или нет? Конечно, их стараются обмануть, но они верны друзьям, как верны друг другу родные братья, и непосредственны, как дети. Пока они верят тебе и путь кажется им правильным, их легко вести за собой. Нессы и хеффнеры могут сбить их с толку лицемерными речами. Но если их поведут хиллы и эллиоты — их не согнешь. Волна воспоминаний нахлынула на лидера моряков, ока словно подняла его: толпы людей, пыль, кровь на Принцевой пристани в двадцать восьмом — день, которого никогда не забыть; знаменитый на весь мир «Дэлффэм» с грузом железа; провал штрейкбрехеров, пытавшихся заменить водителей автобусов в забастовке на транспорте в сорок шестом. Несс обманывает сам себя, если думает, что лю дей, у которых на счету такие дела, можно заставить рабсь тать на канадском «Гекторе».
В среду утром о канадском судне говорил весь порт. Докеры, которые проходили по Северной магистрали, с любопытством оглядывались на темный причал Газовой компании, но молчали. Все явно сочувствовали четырем бригадам угольщиков и надеялись, что никто не пойдет на их место, если их отстранят от работы.
Накануне вечером исполком федерации портовых рабочих потребовал чрезвычайного утреннего заседания портового комитета. Требование это удовлетворили, и в среду, в восемь утра, когда прозвенел звонок, возвещающий начало утреннего набора бригад, в маленькой конторе возле выплатных окошек, за пакгаузом, встретились представители от судовладельцев, от портовых компаний и федерации. Делегату от угольщиков, отказавшихся разгружать «Гектор», разрешили сделать краткое сообщение, после чего он должен был удалиться, пока представители совещались. Через полчаса Артур Несс направился в пакгауз, в секцию угольщиков, чтобы объявить о решении.
Встретили его совсем не так, как вчера встретили Хеффнера. Несс почуял это, когда проходил по другим секциям, мимо докеров, толпившихся перед доской объявлений.
Кое‑кто окликал Несса по имени и здоровался с ним, но в глазах у многих он видел подозрение и настороженность. Трем докерам пришлось расступиться, чтобы дать ему пройти; они сделали это с такой насмешливой любезностью, что Несс поморщился. Все трое — левые активисты, толкают людей в пропасть. Энди Мэк, Тони Сигалес, Том Кэртин. Они‑то все понимают. Заговорил только Энди Мэк — старый докер, недавно переехавший из кемблского порта:
— Не подведи ребят, Артур!
Несс скользнул по нему взглядом. Вот они, зачинщики беспорядков! Негодяи! Будоражат весь порт по любому поводу и прекрасно знают, что на сей раз он попал в трудное положение. Одного упоминания о скебах достаточно, чтобы поднять на ноги мельбурнских докеров. Уж, конечно, эти трое и их друзья, Линдли и Стэрт, и тот моряк в шрамах, о котором ему вчера рассказывали, с 7.30 утра, как только открыли двери пакгауза, не переставая, треплют языком.
Шел обычный набор бригад, но в секции угольщиков его благоразумно приостановили до решения относительно канадского «Гектора». За последние двадцать четыре часа разгрузили два других судна с углем, и недостатка в работе не было. Несс поднялся на помост. В пакгаузе было шумно, но угольщики почтительно затихли, чтобы выслушать секретаря своего союза.
Он взглянул на сосредоточенные лица и пытливые глаза — и остановился. Они заставили его изменить те гладкие фразы, с которых он намеревался начать. Он‑то понимал, когда у людей решение уже почти принято.
— Итак, друзья, мы только что тщательно рассмотрели вопрос о канадском «Гекторе», — Несс возвысил голос — лучше уже поскорее выложить им все, — и мы решили, что это судно должно быть разгружено.
Послышались неодобрительные возгласы, однако, их было немного. Но знаменательно было то, что его постоянные приверженцы не осмеливались аплодировать ему.
— Мы знаем…
— Кто «мы»? — это голос Стэрта.
— Портовый комитет, в котором, разрешите мне напомнить вам, есть и представители вашего союза. Если же это вас не устраивает, то и ваш собственный исполком тоже подробно обсудил это дело вчера вечером. Дело в том, что никаких сведений об этом корабле у нас нет…
— Это низкая ложь!
— Вы говорите с секретарем федерации!
Несс выждал, пока стихла перебранка в задних рядах.
— Тише!
— Слушайте, что он скажет! Мы не дети!
— Говори, Артур!
— Я официально заявляю: ваши профсоюзные руководители постановили, что вы должны разгрузить это судно…
— Кто должен? Как насчет тех, кто вчера отказался?
— Послушайте лучше, что я говорю. Мы ведь не зря полчаса заседали. Мы изо всех сил защищали тех, кто ушел вчера с работы. Поймите, что мы уже были связаны словом. Мы постановили, что судно надо разгрузить. Портовый комитет намеревался отстранить от работы большинство из вас, но он принял во внимание наши доводы, что вас обманули. Итак, через несколько минут вчерашние боига^ы будут снова вызваны на работу, и вот вам совет ваших руководителей — примите наряд. В противном случае вы авто матически отстраняетесь от работ и вас заменят другие рабочие.
— Что же тогда, черт побери?
— Этим портовый комитет ничего не добьется.
— И вы согласились на такое решение?
Из толпы галдевших людей шагнул вперед моряк в шрамах и смело посмотрел на секретаря.
— Мы хотим, чтобы вы сказали нам вот что: «черная» это посудина или нет? Скебы на ней или нет?
Несс сердито глядел на моряка.
— Что касается нашего профсоюза, то мы не видим ничего плохого на этом судне. Мы не получали официальных…
— Хватит об этом говорить. Там команда скебов, и вы это знаете.
— Мы ничего не знаем о команде…
— А на судне‑то вы были?
— Нет…
— Нет? Почему же? Мы ведь еще вчера отказались работать. Мы за вами посылали…
Несс много лет занимался склоками в профсоюзе и, как всякий оппортунист, умел угадывать настроение рабочих масс. Поэтому сейчас он отлично понимал, что настойчивые вопросы моряка выбивают у него почву из‑под ног. Шумели, правда, немногие, но большинство рабочих многозначительно молчало… Они прислушивались и думали свое. Сейчас их не увлечь надоевшими фразами о «коммунистическом заговоре» и «красных бунтовщиках».
Глаза Несса жадно шарили по знакомым лицам, моля о помощи. Он видел много своих людей. Джордж Робертсон, Лен Андерсон, Барни Райс, Джо Пефферини — все молчат и явно избегают его взгляда. В такое опасное дело никому не хочется вмешиваться. Нессу стало совсем не по себе, когда, прислушиваясь к спору, угольщиков окружили другие докеры. Несс начал кричать на моряка, а потом на всех вообще:
— Не могу же я целый день сидеть в кабинете и ждать вашего звонка. Я обязан охранять интересы трех тысяч человек, а не семидесяти. Джо Хеффнер сказал вам вчера, что делать, почему вы не послушали его? Вы должны твердо решить, подчиняться вам профсоюзному руководству или нет. И вообще давайте решать — нужен вам профсоюз или нет?
Послышалось несколько одобрительных реплик. При — Спешники Несса начали набираться смелости. Видно, Несс нащупал верный тон.
— Пока я секретарь вашей федерации, — продолжал он запальчиво, — я советую вам делать то, что считаю нужным, — нравится вам это или нет! Я ведь каждый год переизбираюсь, так что в следующий раз можете меня не выбрать…
— Да брось ты, Артур! Ты нам подходишь…
— Не беспокойтесь, мы докопаемся до правды с этим канадским «Гектором». Мы уже телеграфировали Канадской ассоциации моряков…
— Кому?!
— Это же организация скебов…
— Почему бы не телеграфировать Канадскому профсоюзу моряков?
— А зачем? — крикнул бывший моряк. — Здешний профсоюз моряков уже получил телеграмму.
— Ага, опять этот профсоюз! — Несс ухватился за слова моряка, голос его дрожал от негодования. — Опять профсоюз моряков! Опять Билл Мэнион! А мы‑то чья организация — моряков или докеров? Вы хотите, чтобы я исполнял приказания Мэниона или комитета, который вы сами выбрали?
— Нашего комитета, конечно.
— Долой красных!
— Так их, Артур!
— А что это за телеграмма моряков? Кто ее видел?
— Я видел ее и не желаю с ней считаться! — Нессу надо было поскорее кончать. Он нашел лазейку. Он указал путь своим верным помощникам, которые вечно выезжают на затасканной демагогии, выкрикивая всякие нелепости, и они встрепенулись и заработали вовсю. На шум собралось еще больше докеров. Спор не прекращался. Но Несс спешил, надо было поскорее начать набор рабочих, пока не изменилось настроение.
— Мэниону вчера никто не возражал. Но если вы хотите слушаться его, выходите из нашего союза и записывайтесь к морякам! Пока я секретарь мельбурнского отделения федерации портовых рабочих, я буду прежде всего защищать интересы портовых рабочих. Мэнион объявил, что это «черный» корабль. Хорошо, пусть он будет «черный» — так сказал Мэнион! — в таком случае как же он вошел в порт? — Несс охрип от негодования. — Кто привел его в порт? Члены профсоюза Мэниона! Буксир «Туронга», а на нем вся команда — члены профсоюза моряков! И у него еще хватает совести требовать от нас не разгружать корабль, потому что он «черный»! Помилуйте, кто же тут виноват?
— Телеграмма запоздала, и ты это знаешь.
— Это он так говорит. Могу верить, могу и не верить. Наверняка знаю только одно — прежде чем оставить людей без работы, я должен получить подтверждение, и из верного источника. Когда мы получим ответ от Канадской ассоциации моряков…
— От ассоциации скебов! Бастует‑то Канадский профсоюз моряков…
— Хорошо, тогда мы обратимся в их Совет профсоюзов.
— Верно! Правильно!..
— Он‑то обратится!..
— И когда получим ответ, прочитаем его здесь в пакгаузе. Если судно «черное», мы прекратим работу и созовем митинг, и вы скажете нам, как вы хотите поступить. Мы доложим нашему Совету профсоюзов. Мы организуем все как надо. Можете не сомневаться ни во мне, ни в других членах исполкома. Мы знаем все про скебов здесь, в порту. И меня вы хорошо знаете. Мне сломали три ребра и руку. В забастовке двадцать восьмого года.
Это был ловкий ход. Нессу пришлось переждать, пока стихли аплодисменты. Вот сейчас бы начать набирать на «Гектора»!
— Не бывать тому, чтобы я вдруг попросил вас разгружать судно скебов. Мы доберемся до истины и, если слухи подтвердятся, прекратим работу на «Гекторе».
— К тому времени его уже разгрузят и не о чем будет беспокоиться!
Ага, появился новый противник. Он перекричал и моряка в шрамах и других угольщиков, со всех сторон напиравших на помост. Несс делал вид, что ничего не замечает.
— Итак, мы начинаем набор четырех бригад на «Гектора», и вот вам указания вашего исполкома: надо принять наряд. Если же вы снова откажетесь работать, за последствия мы не отвечаем.
Момент подходящий. Несс сходит с помоста, в самую гущу людей. Со всех сторон кричат, хватают Несса за рукава, когда он пытается выбраться из толпы.
— Почему ты не сходил на корабль и не выяснил?
ни слова о том, как же так получилось. Наверное, думают, что вы прочтете, ни о чем не спросите и только ахнете: «Ну и чудеса на белом свете!» А для меня тут никаких чудес! Я‑то знаю, как это вышло! Думаете, тут ни при чем американские матросы, которые голодают в Нью — Йорке? Как бы не так! Американские судовладельцы не станут урезывать зарплату; они придумали трюк получше. Хотите знать какой? Они просто открыли новые акционерные общества в Панаме — старые фирмы под новыми названиями, чтобы обойти закон, и перевели свои суда в регистры Панамы. Вынули их из одного своего кармана и переложили в другой. Разницы нет, только они теперь уже не американские суда, а панамские. Поняли? И уже никакой волынки с профсоюзами. Теперь они могут эксплуатировать кого захотят и на любых условиях и не нарушать никаких законов. Там у меня тоже есть товарищи. Я и на американских судах плавал. Вот так‑то, друзья, а вы хотите, чтобы я разгружал эту паршивую посудину!
Нет, они не хотели. Они сказали это, сказали так громко, что их ответ звонким эхом отдался от борта корабля, погруженного в тишину, и прокатился по всему порту и дальше, по дороге. Докеры разошлись по домам. Несколько раз звонили в управление и в пакгауз, но ни Несса, ни Хеффнера там не оказалось. Никто в управлении не знал, где Несс. Хеффнер нашел себе важное дело в Вильямстауне, но не сказал, на каком корабле или в каком порту.
В тот день канадец «Гектор» зря простаивал у причала Газовой компании. Вечером в газетах появились первые сообщения о событиях в порту. Без броских заголовков, просто краткие сообщения на внутренней полосе.
Сегодня утром вновь возникла угроза перебоя в снабжении Мельбурна газом в результате спора вокруг канадского судна «Гектор», которое вчера поздно вечером вошло в порт с грузом угля в 9000 тонн из Индии. Мельбурнские докеры отказались разгружать судно на том основании, что бастующий Канадский профсоюз моряков объявил его «черным». Утром докеры взяли наряды на работу, но после того, как у причала к ним обратился с речью м — р Мэнион, секретарь мельбурнского отделения профсоюза моряков, находящегося под влиянием коммунистов, они решили разойтись Но домам.
М — р Несс, секретарь федерации портовых рабочих, сообщил репортеру «Блэзерскайта», что федерация не получала никаких официальных сообщений относительно корабля и что отказ от разгрузки не санкционирован руководством профсоюза.
Насколько стало известно, портовый комитет завтра утром обсудит это событие. Предполагается, что докеры, участвующие в бойкоте, будут временно отстранены от работы и будут набраны новые рабочие.
Мэнион хорошо изучил уловки Несса. Он застал его вечером в баре «Маркниллис» на Флиндерс — стрит и показал заметку.
— Ну, видел я это. Не успела газета выйти, как уже ко мне пристают. — Секретарь федерации портовых рабочих отвернулся от Мэниона, отодвинул от края стойки три пустых стакана и опять заговорил с приятелями.
Мэнион привык к такому обращению. Он благоразумно захватил с собой знакомого, чтобы не попасть в неловкое положение.
— А телеграмма, которую я показывал вам утром, — это вы не считаете официальным сообщением?
— Телеграмма адресована не мне. Я секретарь федерации портовых рабочих.
— Тем не менее вы знаете, что она не поддельная, не так ли? Может, это и есть самое главное?
Несс снял локоть со стойки, чтобы видеть лицо Мэниона.
— Поймите, Билл, главное для меня, чтобы члены моего профсоюза имели работу. Если только не нарушаются условия работы…
— Их нарушили, и вы слишком давно в профсоюзе, чтобы не понять этого. Если бы канадское судно грузили здесь скебы — думаете, союзная команда судна повела бы его?
— Когда это случится, тогда и подумаю! Вы докеров знаете, но нельзя же требовать, чтобы вы вмешивались во все их дела!..
— Судовладельцы вот так и делают! Во всем мире они стоят друг за друга как родные братья, когда начинается забастовка. Если у нас не будет солидарности в международном масштабе…
— Не кормите меня прописными истинами…
— Хорошо, вернемся к «Гектору». — Мэнион стиснул рукой стакан, борясь с желанием швырнуть его в лицо Нессу, — Значит, завтра утром вы собираетесь защищать этих скебов перед портовым комитетом?
Несс насмешливо улыбнулся.
— А как вы поступаете с моряками, которые противятся указаниям исполкома? Награждаете их медалями? Нет, дорогой, не о том вы речь завели. Я не обязан перед вами отчитываться в делах моего профсоюза. И сюда я пришел, чтобы спокойно выпить пива…
Мэнион холодно кивнул. Больше здесь делать нечего. Выкладывать все начистоту он не хотел — поднялся бы скандал. Мэнион устал, и ему было противно, как всегда бывало, когда приходилось сталкиваться с закоснелой, тупой политикой лейбористского правого крыла.
В баре было жарко и шумно. Каждый старался перекричать другого. Сюда заходят только моряки да докеры. Разговор шел о судах, о грузах, о портах, об условиях работы. Пахло вином, потом, старыми спецовками и крепким табаком, и еще примешивалось что‑то такое, что не так легко определить, — не то чтобы запах моря, нет, это запах, который не спутаешь ни с каким другим, — запах порта.
Хорошо бы вскочить на стойку и рассказать им обо всем! Если бы только сейчас, здесь, когда все стоят плечом к плечу, они услышали, что сказал Несс! Приятель Мэниона был занят разговором и вряд ли что‑нибудь слышал.
Мэнион глядел ка перепачканные, оживленные лица. Смелые это люди или нет? Конечно, их стараются обмануть, но они верны друзьям, как верны друг другу родные братья, и непосредственны, как дети. Пока они верят тебе и путь кажется им празильным, их легко вести за собой. Нессы и хеффнеры могут сбить их с толку лицемерными речами. Но если их поведут хиллы и эллиоты — их не согнешь. Волна воспоминаний нахлынула на лидера моряков, она словно подняла его: толпы людей, пыль, кровь на Прннцевой пристани в двадцать восьмом — день, которого никогда не забыть; знаменитый на весь мир «Дэлффэм» с грузом железа; провал штрейкбрехеров, пытавшихся заменить водителей автобусов в забастовке на транспорте в сорок шестом. Несс обманывает сам себя, если думает, что лю — дей, у которых на счету такие дела, можно заставить работать на канадском «Гекторе».
В среду утром о канадском судне говорил весь порт. Докеры, которые проходили по Северной магистрали, с любопытством оглядывались на темный причал Газовой компании, но молчали. Все явно сочувствовали четырем бригадам угольщиков и надеялись, что никто не пойдет на их место, если их отстранят от работы.
Накануне вечером исполком федерации портовых рабочих потребовал чрезвычайного утреннего заседания портового комитета. Требование это удовлетворили, и в среду, в восемь утра, когда прозвенел звонок, возвещающий начало утреннего набора бригад, в маленькой конторе возле выплатных окошек, за пакгаузом, встретились представители от судовладельцев, от портовых компаний и федерации. Делегату от угольщиков, отказавшихся разгружать «Гектор», разрешили сделать краткое сообщение, после чего он должен был удалиться, пока представители совещались. Через полчаса Артур Несс направился в пакгауз, в секцию угольщиков, чтобы объявить о решении.
Встретили его совсем не так, как вчера встретили Хеффнера. Несс почуял это, когда проходил по другим секциям, мимо докеров, толпившихся перед доской объявлений.
Кое‑кто окликал Несса по имени и здоровался с ним, но в глазах у многих он видел подозрение и настороженность. Трем докерам пришлось расступиться, чтобы дать ему пройти; они сделали это с такой насмешливой любезностью, что Несс поморщился. Все трое — левые активисты, толкают людей в пропасть. Энди Мэк, Тони Сигалес, Том Кэртин. Они‑то все понимают. Заговорил только Энди Мэк — старый докер, недавно переехавший из кемблского порта:
— Не подведи ребят, Артур!
Несс скользнул по нему взглядом. Вот они, зачинщики беспорядков! Негодяи! Будоражат весь порт по любому поводу и прекрасно знают, что на сей раз он попал в трудное положение. Одного упоминания о скебах достаточно, чтобы поднять на ноги мельбурнских докеров. Уж, конечно, эти трое и их друзья, Линдли и Стэрт, и тот моряк в шрамах, о котором ему вчера рассказывали, с 7.30 утра, как только открыли двери пакгауза, не переставая, треплют языком.
Шел обычный набор бригад, но в секции угольщиков его благоразумно приостановили до решения относительно канадского «Гектора». За последние двадцать четыре часа разгрузили два других судна с углем, и недостатка в работе не было. Несс поднялся на помост. В пакгаузе было шумно, но угольщики почтительно затихли, чтобы выслушать секретаря своего союза.
Он взглянул на сосредоточенные лица и пытливые глаза — и остановился. Они заставили его изменить те гладкие фразы, с которых он намеревался начать. Он‑то понимал, когда у людей решение уже почти принято.
— Итак, друзья, мы только что тщательно рассмотрели вопрос о канадском «Гекторе», — Несс возвысил голос — лучше уже поскорее выложить им все, — и мы решили, что это судно должно быть разгружено.
Послышались неодобрительные возгласы, однако, их было немного. Но знаменательно было то, что его постоянные приверженцы не осмеливались аплодировать ему.
— Мы знаем…
— Кто «мы»? — это голос Стэрта.
— Портовый комитет, в котором, разрешите мне напомнить вам, есть и представители вашего союза. Если же это вас не устраивает, то и ваш собственный исполком тоже подробно обсудил это дело вчера вечером. Дело в том, что никаких сведений об этом корабле у нас нет…
— Это низкая ложь!
— Вы говорите с секретарем федерации!
Несс выждал, пока стихла перебранка в задних рядах.
— Тише!
— Слушайте, что он скажет! Мы не дети!
— Говори, Артур!
— Я официально заявляю: ваши профсоюзные руководители постановили, что вы должны разгрузить это судно…
— Кто должен? Как насчет тех, кто вчера отказался?
— Послушайте лучше, что я говорю. Мы ведь не зря полчаса заседали. Мы изо всех сил защищали тех, кто ушел вчера с работы. Поймите, что мы уже были связаны словом. Мы постановили, что судно надо разгрузить. Портовый комитет намеревался отстранить от работы большинство ич вас, но он принял во внимание наши доводы, что вас обманули. Итак, через несколько минут вчерашние брига» ы будут снова вызваны на работу, и вот вам совет ваших руководителей— примите наряд. В противном случае вы авто матически отстраняетесь от работ и вас заменят другие рабочие.
— Что же тогда, черт побери?
— Этим портовый комитет ничего не добьется.
— И вы согласились на такое решение?
Из толпы галдевших людей шагнул вперед моряк в шрамах и смело посмотрел на секретаря.
— Мы хотим, чтобы вы сказали нам вот что: «черная» это посудина или нет? Скебы на ней или нет?
Несс сердито глядел на моряка.
— Что касается нашего профсоюза, то мы не видим ничего плохого на этом судне. Мы не получали официальных…
— Хватит об этом говорить. Там команда скебов, и вы это знаете.
— Мы ничего не знаем о команде…
— А на судне‑то вы были?
— Нет…
— Нет? Почему же? Мы ведь еще вчера отказались работать. Мы за вами посылали…
Несс много лет занимался склоками в профсоюзе и, как всякий оппортунист, умел угадывать настроение рабочих масс. Поэтому сейчас он отлично понимал, что настойчивые вопросы моряка выбивают у него почву из‑под ног. Шумели, правда, немногие, но большинство рабочих многозначительно молчало… Они прислушивались и думали свое. Сейчас их не увлечь надоевшими фразами о «коммунистическом заговоре» и «красных бунтовщиках».
Глаза Несса жадно шарили по знакомым лицам, моля о помощи. Он видел много своих людей. Джордж Робертсон, Лен Андерсон, Барни Райс, Джо Пефферини — все молчат и явно избегают его взгляда. В такое опасное дело никому не хочется вмешиваться. Нессу стало совсем не по себе, когда, прислушиваясь к спору, угольщиков окружили другие докеры. Несс начал кричать на моряка, а потом на всех вообще:
— Не могу же я целый день сидеть в кабинете и ждать вашего звонка. Я обязан охранять интересы трех тысяч человек, а не семидесяти. Джо Хеффнер сказал вам вчера, что делать, почему вы не послушали его? Вы должны твердо решить, подчиняться вам профсоюзному руководству или нет. И вообще давайте решать — нужен вам профсоюз или нет?
Послышалось несколько одобрительных реплик. При спешники Несса начали набираться смелости. Видно, Несс нащупал верный тон.
— Пока я секретарь вашей федерации, — продолжал он запальчиво, — я советую вам делать то, что считаю нужным, — нравится вам это или нет! Я ведь каждый год переизбираюсь, так что в следующий раз можете меня не выбрать…
— Да брось ты, Артур! Ты нам подходишь…
— Не беспокойтесь, мы докопаемся до правды с этим канадским «Гектором». Мы уже телеграфировали Канадской ассоциации моряков…
— Кому?!
— Это же организация скебов…
— Почему бы не телеграфировать Канадскому профсоюзу моряков?
— А зачем? — крикнул бывший моряк. — Здешний профсоюз моряков уже получил телеграмму.
— Ага, опять этот профсоюз! — Несс ухватился за слова моряка, голос его дрожал от негодования. — Опять профсоюз моряков! Опять Билл Мэнион! А мы‑то чья организация — моряков или докеров? Вы хотите, чтобы я исполнял приказания Мэниона или комитета, который вы сами выбрали?
— Нашего комитета, конечно.
— Долой красных!
— Так их, Артур!
— А что это за телеграмма моряков? Кто ее видел?
— Я видел ее и не желаю с ней считаться! — Нессу надо было поскорее кончать. Он нашел лазейку. Он указал путь своим верным помощникам, которые вечно выезжают на затасканной демагогии, выкрикивая всякие нелепости, и они встрепенулись и заработали вовсю. На шум собралось еще больше докеров. Спор не прекращался. Но Несс спешил, надо было поскорее начать набор рабочих, пока не изменилось настроение.
— Мэниону вчера никто не возражал. Но если вы хотите слушаться его, выходите из нашего союза и записывайтесь к морякам! Пока я секретарь мельбурнского отделения федерации портовых рабочих, я буду прежде всего защищать интересы портовых рабочих. Мэнион объявил, что это «черный» корабль. Хорошо, пусть он будет «черный» — так сказал Мэнион! — в таком случае как же он вошел в порт? — Несс охрип от негодования. — Кто привел его в порт? Члены профсоюза Мэниона! Буксир «Туронга», а на нем вся команда — члены профсоюза моряков! И у него еще хватает совести требовать от нас не разгружать корабль, потому что он «черный»! Помилуйте, кто же тут виноват?
— I елеграмма запоздала, и ты это знаешь.
— Это он так говорит. Могу верить, могу и не верить. Наверняка знаю только одно — прежде чем оставить людей без работы, я должен получить подтверждение, и из верного источника. Когда мы получим ответ от Канадской ассоциации моряков…
— От ассоциации скебов! Бастует‑то Канадский профсоюз моряков…
— Хорошо, тогда мы обратимся в их Совет профсоюзов.
— Верно! Правильно!..
— Он‑то обратится!..
— И когда получим ответ, прочитаем его здесь в пакгаузе. Если судно «черное», мы прекратим работу и созовем митинг, и вы скажете нам, как вы хотите поступить. Мы доложим нашему Совету профсоюзов. Мы организуем все как надо. Можете не сомневаться ни во мне, ни в других членах исполкома. Мы знаем все про скебов здесь, в порту. И меня вы хорошо знаете. Мне сломали три ребра и руку. В забастовке двадцать восьмого года.
Это был ловкий ход. Нессу пришлось переждать, пока стихли аплодисменты. Вот сейчас бы начать набирать на «Гектора»!
— Не бывать тому, чтобы я вдруг попросил вас разгружать судно скебов. Мы доберемся до истины и, если слухи подтвердятся, прекратим работу на «Гекторе».
— К тому времени его уже разгрузят и не о чем будет беспокоиться!
Ага, появился новый противник. Он перекричал и моряка в шрамах и других угольщиков, со всех сторон напиравших на помост. Несс делал вид, что ничего не замечает.
— Итак, мы начинаем набор четырех бригад на «Гектора», и вот вам указания вашего исполкома: надо принять наряд. Если же вы снова откажетесь работать, за последствия мы не отвечаем.
Момент подходящий. Несс сходит с помоста, в самую гущу людей. Со всех сторон кричат, хватают Несса за рукава, когда он пытается выбраться из толпы.
— Почему ты не сходил на корабль и не выяснил?
— Пройдешь в парламент как миленький!
— Тут один чернокожий не хочет работать!
— Долой скебов!
— Слушайте меня, ребята…
Опередив десятника, на помост вскочил моряк в шрамах. Он размахивал скомканной шляпой. Через стеклянную крышу, сквозь пыль и табачный дым падали косые лучи утреннего солнца, и в их свете испещренное шрамами лицо моряка, его сверкающие гневом глаза казались особенно грозными.
— Я не пойду на это судно! Не пойду потому, что знаю — оно «черное». Пусть Несс уговаривает меня хоть до второго пришествия — он не хуже меня знает, в чем там дело. — Помощники Несса стараются перекричать моряка, но его голос ничем не заглушить. — Хвастаться Несс умеет. Он, мол, никогда не был скебом! Когда‑то не был — до тех пор пока не стал профсоюзным секретарем. Но, ей — богу же, нас он уговорит стать скебами! Он и раньше пытался втянуть нас…
— Давай сходи оттуда! Давно ли ты в федерации?
— Пусть Кэзали скажет!
— А что, разве не правда? Может быть, Несс не убеждал нас водить автобусы, когда была забастовка на транспорте? Что, не убеждал? Если мы разгрузим этот корабль…
Но Несс уже ушел. С одного края шумят еще больше, потому что появляется второй нарядчик, который осторожно пробирается к помосту. Но пока он доходит туда и пока стихает шум, вызванный выступлением моряка, раздается другой голос. Голос начальства в репродукторе. К угольщикам он обращается редко. Голос, который сотрясает воздух и водворяет мгновенную тишину во всей этой шумной, взволнованной толпе.
— Вызываются все грузчики угольной секции! Вызываются все грузчики угольной секции! Те, кто ушли вчера с канадского «Гектора», ставшего у причала Газовой компании, могут снова получить наряд. Сейчас мистер Хэннен выкликнет их на девятичасовую смену. Те, кто не возьмут наряд, отстраняются от работы и будут иметь дело с портовым комитетом. Повторяю распоряжение…
Мало кто прослушал это второй раз. Снова поднялся страшный шум. Второй нарядчик — очевидно, это и есть мистер Хэннен — добрался наконец до помоста, но там все еще стоит моряк, и нарядчик невозмутимо ждет, пока тот кончит. Ему‑то плевать, будут они работать или нет. И пока он держится нейтрально, с доброжелательным пидом, его никто не задевает. Над его головой яростно спорят левые и правые. Со всех сторон напирают взволнованные докеры из других секций. Не миновать общей забастовки, если только портовый комитет не послушает умных советов. Сразу видно, какое у них настроение. Можно спокойно отправляться домой и заняться садиком. Люди, которые, отстаивая свои принципы, голодали, не сдадутся, когда голодовка им не угрожает.
На помосте теперь двое. Барни Райс из комитета изо всех сил старается перекричать моряка. Его седой хохол трясется, голос у него старческий, слабый. Это профсоюзник старой школы. Для тех времен он был хорош, но сейчас ему не место в бурной политической и экономической борьбе. Делегат Совета профсоюзов, мастер компромисса и политики выгоды и приспособленчества. Когда‑то был ярым противником бригадной системы набора рабочих, механизации, «открытых» профсоюзных списков и вообще профсоюзов в промышленности. Его еще терпят — только горняки и докеры так терпимы к своим бывшим товарищам.
— Друзья, если вы не будете соблюдать осторожность, у вас в порту вообще не будет профсоюза. Дело не в личном мнении каждого из нас — важно мнение руководства, которое вы избрали. Оно свяжется…
— Чушь!
— Иди домой, корми цыплят, Барни!
— Руководство нас должно слушаться!
— Дайте ему сказать!
— Я сорок лет в федерации…
А моряк‑то умница! Он молчит, хотя и не ушел с помоста, и готов в любой момент снова заговорить, как только старикан надоест докерам. Не надо быть психологом, чтобы понять, что люди не станут долго слушать этого самовлюбленного глупца.
— Вы меня из года в год выбирали в комитет, с двадцать восьмого, когда была забастовка. И плохого я вам никогда не советовал. Я вам говорю: пока что разгружайте корабль, а исполком все выяснит. Сегодня среда. Завтра вечером этим делом займется весь Совет профсоюзов.
Но больше говорить ему не дали. Стоило Райсу упомянуть о Мельбурнском совете профсоюзов, где заправляло правое крыло, сразу же раздался взрыв хохота. Никто не забыл, как хитрили чиновники из совета во время большой забастовки на транспорте. Если бы не солидарность всех профсоюзов, то трамвайщики и железнодорожники проиграли бы забастовку. Райса согнали с помоста — добродушно, но решительно. Докеры требовали моряка.
— Обойдемся без этих соглашателей!
— К черту Мэя! Он родную мать продаст…
Мэй — председатель Совета профсоюзов. Интересно то, что докеры не доверяют отдельным людям, а не всему совету. Вера в свою организацию поколеблена, но еще не окончательно разрушена.
Старый профсоюзник пытается продолжать, но моряк уже ринулся в атаку:
— Я предлагаю…
— Давай, давай, морячок!
— Я предлагаю, — моряк наклоняет голову й припечатывает каждое слово крепким взмахом кулака, — чтобы наш митинг угольщиков потребовал немедленного и безоговорочного утверждения нашего отказа от работы, отказа от разгрузки «канадца», и чтобы никто не работал на других судах, пока не будет распоряжения бойкотировать «Гектор». Дальше: я предлагаю объявить «Гектор» «черным» и призываю наш исполком поддержать нас и проследить, чтобы ни один член федерации портовых рабочих ни в одном порту штата Виктория не работал на этом судне. Кто за?
Сотни голосов поддерживают его, и спустя минуту резолюция принята, принята с таким ревом, что грохочет весь пакгауз. Еще и еще разносится одобрительный гул голосов, пока наконец его смысл не доходит до других докеров.
Немного погодя, выполнив все формальности, угольщики официально прекратили работу. В то утро они исполнили свою угрозу.
Вечером сообщения о «Гекторе» появились на первых полосах газет:
ОПЯТЬ НЕХВАТКА ГАЗА!
ПОРТУ УГРОЖАЕТ НОВАЯ ЗАБАСТОВКА
Начавшиеся вчера разногласия в связи с разгрузкой угля на канадском «Гекторе» сегодня утром вспыхнули с новой силой. Грузчики угля — члены федерации
Портовых рабочих, игнорируя указание своего исполкома и портового комитета, отказались разгружать судно.
М — р Несс, секретарь мельбурнского отделения федерации портовых рабочих, перед утренним набором выступил с речью в секции угольщиков, горячо убеждая рабочих взять наряды, так как портовый комитет постановил, что в таком случае инцидент будет исчерпан.
Несс заявил, что до сих пор федерация не получила никаких сообщений ни от одного из двух профсоюзов, которые представляют канадских моряков, и заверил, 4то сделаны запросы относительно якобы непрофсоюзной команды на «Гекторе». Однако сторонники беспорядков оказались в большинстве, и после шумного митинга, на котором применялись обычные методы запугивания, им, как и вчера, удалось взять верх и объявить Ьудно «черным».
Угольщики немедленно осуществили на деле свою угрозу не работать на других кораблях, пока бойкот «Гектора» не будет официально утвержден. Набор бригад на «Баруон» и «Эйдж» был сорван, и около десяти утра все грузчики секции угольщиков организованно покинули порт.
Сейчас портовый комитет обсуждает, как локализовать действия забастовщиков. Предполагают, что теперь подстрекатели забастовки будут стараться выиграть время до заседания Совета профсоюзов, которое состоится завтра вечером. Однако «умеренные» составляют в совете устойчивое большинство, и есть надежда, что все попытки вовлечь в события другие профсоюзы встретят решительный отпор.
А пока что мельбурнские запасы газа снова под серьезной угрозой. М — р Рирдон, директор Газовой компании, заявил сегодня, что груз угля на «Гекторе» доставлен по особому заказу, по гораздо более высокой цене, чем уголь из Нового Южного Уэльса. Он нужен для того, чтобы сделать запас на рождественские каникулы. Со времени забастовок угольщиков в прошлом году этот запас так и не был восстановлен, и всякий перерыв в поставках немедленно ставит под угрозу снабжение города газом. Сейчас уже заморожены три судна, и «Бандэлир», прибывающий в пятницу из Нью — касла с 8000 тонн угля, станет четвертым, если в ближайшие дни конфликт не будет залажен.
Затем шел целый столбец интервью с несколькими тщательно отобранными профсоюзными деятелями, в том числе с Нессом, с председателем Ассоциации судовладельцев, с безыменным «промышленным экспертом» «Блэзерскайта» и с неким «возмущенным» грузчиком угля.
На вопросы репортера «Блэзерскайта» м — р Несс сегодня утром ответил, что забастовка в порту — это часть общего коммунистического заговора, еще одна попытка коммунистов остановить производство во всем мире и уничтожить рабочие организации. М — р Несс осведомлен о том, что канадские моряки уже несколько недель бастуют, но на таком расстоянии трудно установить, кто прав, кто виноват.
М — р Несс знает также, что в Канаде есть две враждующие организации и обе они претендуют на руководство канадскими моряками. Следует отметить, что Канадская ассоциация моряков, которая не участвует в данной забастовке, официально признана некоторыми канадскими профсоюзами и рабочими советами.
Исполком мельбурнского отделения федерации портовых рабочих по — прежнему протестует против вовлечения в события мельбурнских докеров до окончательного выяснения дела. Он ждет ответа на запрос, посланный вчера в Канадскую ассоциацию моряков. А пока что завтра утром профсоюзные руководители вновь попытаются убедить забастовавших угольщикоз начать работу хотя бы на других судах.
В редакционной статье особенно подчеркивалась важность предстоящего в четверг вечером заседания Совета профсоюзов и — видимо, для того, чтобы напугать мельбурнцев, — м — ру Хемплу, премьеру, предлагалось подумать, не стоит ли сейчас применить только что принятый парламентом «закон о коммунальных службах».
Вчера вечером в министерских кругах не скрывали беспокойства по поводу того, что работа важнейших коммунальных служб в городе может быть нарушена. В палате представителей упорно говорят о том, что если завтра дело с канадским судном не будет улажено…
А тем временем это судно, стоявшее у северного причала, привлекало к себе всеобщее внимание. За черным поясом кранов и конвейеров оно словно пряталось от стыда, стараясь укрыться от людских взоров.
Каждый, кто проходил мимо причала Газовой компании, с неприязненным любопытством поглядывал на «прославившееся» судно. В среду почти вся команда «Гектора», несмотря на свободное время, решила остаться на борту, по крайней мере пока не стемнеет. Словно печать Каина лежала у них на лбу. Гостеприимство, с которым встречают моряков в любом порту мира, не для них. Ни один водитель автобуса не остановится у причала Газовой компании, чтобы забрать пассажиров, и уж лучше, возвращаясь из города, пройти от Спенсер — стрит пешком, чем мучиться под осуждающими взглядами пассажиров, когда сходишь на этой пресловутой остановке. По горькому опыту первого дня пребывания в Австралии матросы с «Гектора» поняли, как опасно им заходить в кафе и рестораны неподалеку от порта. Из‑за ледяных взглядов собратьев — моряков им приходилось избегать даже таких мест, как клуб моряков, где ни для кого не делают различия. Ну а возчики, доставлявшие на корабль необходимые продукты, те просто ругались.
Не очень‑то считался с их положением и капитан. Он послал их красить борта, и, сидя на дощатых настилах, подвешенных вдоль борта, матросы «Гектора» ежились от презрительных насмешек, сыпавшихся на них с палубы каждого корабля, который поднимался или спускался по реке. В среду утром вся команда «Мулинбимба» до единого человека на пути ко второму причалу облепила нос судна, когда оно поравнялось с «Гектором» и хором так отчитала кейптаунцев, что, наверное, слышно было даже на Коллинз-стрит. А немного погодя в лодке, спускавшейся вниз по реке, очевидно, на пикник, мужчины, женщины и дети вовсю кричали и свистели, и эхо, отдаваясь от борта «Гектора», разносило их насмешки далеко по реке. С буксиров, которые проходили мимо «Гектора», всякий раз доносился пронзительный свист, и именно эти свистки показали обманутой команде «Гектора» дух того коллектива, с которым они столкнулись. Если уж хозяева буксиров так настроены, чего же тогда ждать от рядовых моряков? Когда на палубе «Гектора» появился фоторепортер одной из утренних газет в поисках иллюстраций, как он говорил, для сочувственной статьи, кто‑то из корабельного начальства резко попросил его сойти на берег: «Тут и без sac неприятностей не оберешься».
Днем, избегая насмешливых взглядов людей, матросы «Гектора» усердно, словно заведенные, красили борта. Вечерами видно было, как они слонялись возле патефона на корме или, свесившись через грязные поручни, провожали тоскливыми взглядами других моряков, спешивших повеселиться в город, куда сами они могли пробраться только тайком. Они бродили по затихшему, неподвижному судну с унылыми лицами, словно узники. Да они и были узниками.
В четверг утром на «Гекторе» слышали, как Мэнион обращался к команде судна на другой стороне реки. Митинги о прекращении работы прошли на каждом австралийском судне; брали на абордаж каждый новый корабль, лишь только он пришвартовывался. На причале Газовой компании слышно было почти каждое слово Мэниона.
— Вон он — полюбуйтесь! А где его настоящая команда? В тюрьме! За шесть тысяч миль от своего дома. Заперты в тюрьме за шесть тысяч миль от родных берегов за то, что у них хватило смелости протестовать против сокращения заработка. За то, что они смело выполняли законное распоряжение своего профсоюза. Вы когда‑нибудь слышали, чтобы хозяева судов попадали в тюрьму из‑за деловых разногласий? Тюрьмы нужны для преступников, а не для честных людей, которые отказались работать на условиях, установленных неизвестно кем. А эти — эти скоты, вон там — вывели корабль в море и пришли сюда, в Австралию! Расскажу в двух словах, как на это дело смотрят в Мельбурне. Что касается нашего профсоюза, то, хотя это дело затрагивает только матросов с буксиров, весь профсоюз моряков поддержал их. Ваш исполком объявил «Гектора» «черным». Можете опротестовать это решение, если хотите, но до сих пор каждое судно в нашем порту поддерживало нас.
Над рекой прокатился одобрительный гул голосов, и только матросы с «Гектора», прилепившиеся, словно мухи, к его ржавому борту, не взглянули в ту сторону, где стояла «Лэнена».
В четверг утром все докеры — члены федерации устроили импровизированный митинг. Ораторы выступали, стоя на длинных обеденных столах, и на митинге решили, что, есаи бойкот «Гектора» не будет объявлен официально, пор товые рабочие будут бойкотировать разгрузку всех судов р углем. Срочно вызвали Несса. Он говорил через микрофон, его выслушали — и только. Несс попробовал настаивать, начал горячиться, но тут со всех сторон понеслись возм}? — щенные возгласы и Несса согнали со стола, а когда инспектор складов м — р Ганинг попытался продолжить в том же духе, горячо призывая к «здравому смыслу», его тоже согнали. Приняли резолюцию и, после того как было сорвано несколько наборов, пакгауз закрыли в ожидании решения очередного собрания портового комитета, которое должно было состояться днем.
В центре внимания вечернего выпуска «Блззерскайта» по — прежнему был канадский «Гектор». Газета сообщала, что портовый комитет в качестве временной меры, чтобы наладить нормальную работу в гавани, а также для того, чтобы ке прекращать доставку угля Мельбурнской газовой компании, постановил: отменить взыскание, наложенное на бригады, которые не приняли назначения на выгрузку «Гектора», и с завтрашнего утра объявить набор грузчиков на другие суда с углем. Далее разъяснялось, что решение это принято в надежде на то, что конфликт будет окончательно улажен на заседании Совета профсоюзов, который должен собраться вечером и в котором «умеренные» составляют устойчивое, надежное большинство.
— Иначе говоря, — сказал Мэнион, обсуждая создавшуюся ситуацию с руководством профсоюза моряков, — иначе говоря, они надеются, что правое крыло сделает то, чего не сумели сделать ни Несс, ни портовый комитет, ни судовладельцы, ни премьер, ни газеты, а именно заставить докеров разгружать «черное» судно. Посмотрим, что у них выйдет…
В одном из трех столбцов, посвященных «Гектору», обсуждался вопрос о том, как бы отвести корабль с причала, чтобы освободить место «Бэруону», ставшему сейчас у Джеллибрэнда с 8000 тонн угля.
Коммунистический лидер профсоюза моряков м — р Мэнион дал понять сегодня днем, что ни один буксир в пределах порта не станет переводить «Гектор».
«Пока это зависит от нас, моряков, — сказал он, — «Гектор» останется там, где стоит, если только нас не попросят вывести его вон из нашего порта. Пусть за «Гектора» отвечают хозяева судов, которым, видимо., безразлично, что делается с законной командой «I ек~ тора», оставшейся в Кейптауне.
Переводить корабль с одного причала на другой — значит только ухудшать дело; слишком много людей ищут способа разгрузить корабль, хотя им‑то и не следовало бы так поступать. А моряки твердо стоят на своем решении».
В газете много говорилось о том, что надо создать более, «гибкое» правило проводки судов по реке и что, пока не приняли окончательного решения, надо «завести» «Гектор» в один из старых пустых причалов на южном берегу.
В то время когда печатались газеты, не было еще никаких сообщений о специальном совещании портового комитета, которое состоялось во второй половине дня, но было известно, что в более высоких сферах предпринимаются какие‑то шаги. По — видимому, правительство штата решило не применять закона о коммунальных службах до тех пор, пока не будут использованы все способы мирного урегулирования конфликта. Что это за «способы», можно было судить по дальнейшим сообщениям о том, что в случае, если Совет профсоюзов не примет конкретных решений, премьер намерен совещаться с портовыми властями и полицейским комиссаром относительно целесообразности призыва к «добровольцам» для разгрузки «Гектора». Выражалась надежда, что обращение к «добровольцам» получит хотя бы «молчаливую поддержку умеренного руководства местного отделения федерации портовых рабочих, которое, безусловно, не может отвечать за забастовку. До последнего времени еще не получен ответ на телеграммы, посланные в Совет профсоюзов Монреаля и в Канадскую ассоциацию моряков. Однако м — р Несс уверен, что к вечернему заседанию Мельбурнского совета профсоюзов ответ будет получен».
Очевидно, Несса попросили не комментировать предложение премьера использовать «добровольцев», но где‑то в конце полосы мелким шрифтом было напечатано очень ясное заявление м — ра Кейза, секретаря профсоюза рабочих газовой промышленности.
По словам Кейза, м — р Хемпл хочет просто запугать делегатов совета. Но его угроза совершенно бесполезна. М — ру Хемплу, если он еще не знает этого, следовало бы знать, что члены профсоюза газовой промышленности никогда не примут уголь, выгруженный, как м — р Хемпл изволит их назы вать, «добровольцами». «Черный» груз на «Гекторе» или нет — пока что неизвестно, но в ту минуту, когда к нему прикоснутся руки скебов, он наверняка станет «черным». М — ру Хемплу остается только посоветовать не выносить спор за пределы гавани.
Семь пятьдесят пять вечера. Четверг. Все взоры обращены на Совет профсоюзов. В этом сером массивном здании на углу Рэссел — стрит и Виктория — стрит в Парлтоне сейчас разыгрываются важные события. Это чувствуется и на улице. По мостовой спешат запоздавшие делегаты и заговорщически шепчутся, перед тем как войти в дом, который в течение целого года каждую неделю превращается в арену борьбы между правым и левым крылом профсоюза. Делегаты толпятся и в холле; среди них пробираются к лестнице, ведущей на галерею, рядовые члены профсоюза. По коридорам снуют чиновники с папками и бумагами.
А у двери зала заседаний совета идет тщательная проверка мандатов. Чиновник, который их проверяет, знает каждого делегата в лицо, но тем не менее просматривает мандаты у всех. Видимо, он стал жертвой собственной пропаганды; он столько болтал о «тайных собраниях», «поддельных мандатах» и «подставных голосах», что в конце концов сам в них поверил. Ему и во сне мерещится красное пугало. Для него этот когда‑то освященный традициями зал давно уже перестал быть форумом, где лидеры рабочих собираются, чтобы обсуждать планы борьбы против тирании и эксплуатации; для него это крепость, которую надо спасти от «угрозы коммунистического нашествия». Спасти любой ценой.
Худощавый человек в потертом твидовом костюме проходит в дверь, не показав документов. У него орлиный нос и квадратный подбородок. И вот он уже задержан — рука чиновника преграждает ему путь. Серые глаза нарушителя порядка удивленно моргают.
— Вот те на! Не признаешь?
Это Эндрю Локарт, делегат и секретарь профсоюза железнодорожников.
— Мое дело проверить. Предъяви мандат, вход загораживаешь.
— Ладно, ладно, Железнодорожник предъявляет документ. Чиновник делает вид, что проверяет его, лицо у него кривится — словно у него вдруг загорчило во рту. И так вот каждый четверг. Он привык — ничего не поделаешь, такая работа.
В зал один за другим входят председатель совета Гордон Мэй, секретарь Гарри Сирс и технический секретарь Мервин Томас. Они занимают свои места за верхним столом из полированного кедра. Пониже уже сидят несколько других чиновников из руководства. Они наклонились один к другому и тихонько переговариваются, передают друг другу газеты. А еще пониже, откинувшись на спинку скамьи, дожидаются начала заседания три репортера. Они молчат и со скучающим видом оглядывают набитый битком зал. Все трое знают, что лишь очень немногое из того, что они запишут сегодня, будет иметь какое‑то отношение к тому, что появится завтра утром в их газетах.
Зал заседаний совета, красный с белым и с позолотой, выдержан в старинном стиле. Высокие стены увешаны списками профсоюзных организаций, бывших председателей и секретарей. Вечер сегодня жаркий, в переполненном зале нечем дышать. Многие делегаты, усевшись на откидные стулья в шести рядах амфитеатра, сняли пиджаки.
Зазвенел звонок, но громкий говор в зале не смолк, и председатель резко стучит молоточком по столу. Вид у него не особенно торжественный. Небрежно развалясь в своем кресле с высокой спинкой, засунув руку в карман, он раздраженно оглядывает собравшихся. Холодными, злыми глазами он смотрит на галерею — она всегда затихает последней. Из рядовых членов профсоюза заседаниями совета интересуются в основном левые, и председатель отлично это знает. Теперешний диктаторский комитет строго — настрого запретил какие‑либо реплики с галереи, записывать выступления делегатов не разрешается. Членам профсоюза — неделегатам запрещено даже аплодировать, если они одобряют принятое решение.
Восемь вечера. Началось еженедельное двухчасовое заседание— интриги, пустая болтовня, разочарования. Тактика правого крыла никогда не меняется, все уже изучили ее: часа полтора обсуждать всякие мелкие вопросы, а когда остается не больше получаса до конца заседания и когда при содействии предусмотрительного председателя прения можно закрыть в любую минуту, тогда поставят наконец и важные вопросы и можно будет начать борьбу с левыми.
Мервин Томас, высокий седеющий человек лет под шестьдесят, делегат от профсоюза картонажников, поднимается, чтобы зачитать протокол прошлого заседания, но Кейз от газовой промышленности и Ганс Хоэнфельс от металлургов уже вскочили и размахивают повесткой дня.
— К порядку собрания, господин председатель!
Мэй сердито смотрит на обоих и дает слово Хоэнфельсу: он менее опасен.
— Коспотин председатель! Коспота делегаты! Я хочу снать, почему фопрос о канадце «Гекторе» не включен в повестку.
Симпатичное лицо Хоэнфельса краснеет от волнения — он всегда нервничает и спешит. Много говорить ему не дадут — он знает это. Репортеры вытащили свои ручки, хотя до этого не собирались ничего записывать. Их интересует только судно с углем.
— Я снаю, что, кроме моего профсоюза, еще тва профсоюза фырасили желанье обсудить этот фопрос сегодня.
— Верно! Верно!
— Какие союзы — моряков и железнодорожников?
Мэй стучит молоточком. Он пристально оглядывает галерею, затем его глаза останавливаются на Хоэнфельсе.
— Делегат Хоэнфельс, если бы комитет ставил на повестку дня все, что случается за неделю, вам бы пришлось сидеть здесь до второго пришествия. Работа комитета заключается в том, чтобы отбирать для обсуждения только наиболее важные дела. А для вашего вопроса существует «разное».
— Это ошень важное дело!
— Комитет знает о нем. У нас есть решение…
— Знаем мы это решение! Передать это дело в конфликтную комиссию? Ручаюсь, что это так! — Это Эндрю Локарт. Он вскакивает и, воинственно выпятив квадратный подбородок, отчеканивает каждое слово, стуча костлявым пальцем.
— Я предлагаю…
— Сядьте, делегат Локарт! Слово имеет делегат Хоэнфельс…
Но садится Хоэнфельс, а Локарт, один из немногих в этом зале, кто не уступит Мэю в упорстве, продолжает нападать.
— Я предлагаю, господин председатель…
— Я не обязан принимать предложения, пока мы не утвердили протокол последнего заседания…
— У меня предложение по повестке дня…
— Хорошо, я приму его без обсуждения. — Мэй знает, когда надо проявить широту взглядов. Неизвестно, как центр отнесется к вопросу о «Гекторе», а у Локарта в центре много единомышленников.
— Я предлагаю, господин председатель, во — первых, — включить вопрос о канадце «Гекторе» в повестку дня сразу же после обсуждения протокола. Вы тянете с этим вопросом, а мы здесь отвечаем за весь порт…
— Делегат Локарт, я сказал — без обсуждения! — Слова Мэя вызывают взрыв протеста левых; на галерее смеются, кто‑то кричит: «Гитлер!» Снова стучит молоточек. Мэй смотрит наверх, на галерею. У него ненавидящий взгляд, — Еще один выкрик, и я попрошу очистить галерею. Совет не может работать в такой обстановке. Кто поддерживает предложение?
Желающих поддержать Локарта много. Слово получает Тони Марголис из профсоюза винной промышленности. Он начинает говорить, но Мэй быстро прерывает его, так же как и Локарта. Начинается голосование. Голосуют просто возгласами — «да» или «нет». Как будто и тех и других поровну. Но Мэй объявляет, что большинство против, и левые соглашаются, не требуя голосования, поднятием рук. Настоящая, борьба еще впереди. А пока что надо быть поосторожнее с центром, где сосредоточились старые члены профсоюза, которые еще пытаются заставить рабочую партию защищать интересы рабочих.
Мэй успокаивается. Глаза у него полузакрыты, лицо безразличное. Он снова засовывает руку в карман, а другой лениво делает знак Сирсу.
Протоколы прочитаны и утверждены. Затем около часа тянется дискуссия. Обсуждается предложение об изменении порядка предварительных выборов парламентских кандидатов от лейбористской партии. Ораторов слушают плохо. Только немногие в зале понимают, какую огромную роль играют эти дебаты, понимают все их значение: здесь рабочие учатся управлять своими делами. Минут пятнадцать говорит Ниле Андерсен. Говорит так монотонно и скучно, что постепенно совсем убаюкивает нескольких делегатов. Другие усаживаются поудобнее, развалившись на сиденьях, заняв и свободные места. Почти все сняли пиджаки. В ко ридор и обратно беспрерывно тянется цепочка курильщиков. Репортеры спрятали ручки и, облокотясь на стол, сонливо смотрят на Андерсена. Настороже только активисты! Они беспокойно ерзают на своих местах и перешептываются, если рядом сидят единомышленники.
Слово к порядку дня берет Дик Гиллеспи, делегат от трамвайщиков. Он спрашивает, почему длиннющий доклад Андерсена нельзя просто принять к сведению. Мэй велит ему сесть, а когда тот продолжает настаивать на своем, грозит удалить из зала.
Пять минут десятого Мэй дает слово для сообщения члену исполкома Сирсу. Не успевает Сирс сесть на место, как со всех сторон сыплются предложения утвердить сообщение исполкома. По этому поводу Мэй объявляет прения, и с мест вскакивают сразу трое: Локарт, Мэнион и делегат от профсоюза транспортников.
— Господин председатель, насколько я понял вас, комитет должен был сделать…
Но Мэй указывает на делегата от профсоюза транспортников.
— Слово имеет делегат Джеффрис.
Выругавшись вполголоса, Локарт раздраженно пожимает костлявыми плечами и садится.
— Господин председатель… — Маленький вежливый Джеффрис — отличный оратор и к тому же хорошо подготовился. Надо с ним быть поосторожнее: Мэю неизвестно, на чьей он будет стороне.
— Говорите как можно короче, делегат Джеффрис.
— Я хочу только спросить, господин председатель, почему в сообщении исполкома нет ни слова о «Гекторе»? Я считаю…
Мэй резко прерывает его:
— Делегат Джеффрис, этот вопрос будет обсуждаться позднее.
— Когда же? — Джеффрис невинно рассматривает повестку. — Где же этот пункт? Почему он не стоит в повестке, если он не был включен в сообщение исполкома? Вы ведь говорили, что у вас есть решение…
— …которое мы вам сообщим, когда придет время.
Взрыв смеха со стороны левых и с галереи ставит Мэя в затруднительное положение. Ему надо бы выполнить свою угрозу и очистить галерею, но ему не до того: он понимает, что только счастливая случайность может спасти его от го — лосования о «Гекторе». 1 ем более, что в этом году уже два раза единогласный протест центра сорвал предложение исполкома совсем закрыть галерею.
Поэтому Мэй только стучит молоточком по столу.
— Тише! Вопрос исчерпан, делегат Джеффрис.
Джеффрис вынужден сесть. Продолжаются прения по сообщению исполкома. Правые теперь тоже поглядывают на часы. Четверть десятого. Спавшие делегаты, разбуженные последней стычкой, устроились поуютнее и опять задремали.
Исполком обсудил то‑то… Исполком рассмотрел это… После тщательного расследования того‑то… исполком уделил должное внимание тому‑то — мы рекомендовали… мы обязаны заявить… мы хотели бы указать…
Скучно тянется вечер. После сообщения исполкома следуют «другие сообщения». Член такого‑то комитета присутствовал на таком‑то и таком‑то собраниях и должен сообщить… Еще один член комитета беседовал с председателем таким‑то и добился…
Артур Бирн, делегат от профсоюза конторских служащих и постоянный член законодательного собрания штата Виктория от лейбористов, докладывает о деятельности подкомитета по заработной плате. Теперь он излагает соображения подкомитета относительно того, как надо вычислять основную заработную плату. Говорит он хорошо, и, может быть, его и стоило бы послушать, если бы он действительно верил в то, что говорит, или говорил бы то, во что хоть немного верил. Строгая осанка, элегантный костюм, безукоризненная дикция, а самое главное — его положение члена парламента в этом совете, где все так падки на внешний блеск, — все это обеспечивает Бирну превосходство. Эта хитрая старая лиса уже несколько лет вертит делами Совета профсоюзов, обойти его трудно. В прошлом Бирн стряпчий, но лейбористская партия показалась ему более выгодным местом, где с его способностями можно развернуться вовсю. Бирн принес в парламент и в совет свое умение создавать ' видимость правды, светский лоск, все уловки и увертки — все, чему он научился за те несколько лет, когда занимался мелким сутяжничеством. Бирн великолепно знал техническую сторону дела и все бюрократические порядки и уснащал свою речь специальной терминологией, что производило неотразимое впечатление на центр. Стоило только левым прервать Бирна, из центра на них немедленно шикали, слов — ко те совершали святотатство. Бирна ничто не могло смутить. Если его прерывали надолго, он останавливался и не сводил глаз с председателя до тех пор, пока тот не восстанавливал порядок, затем спокойным ясным голосом Бирн говорил: «Благодарю вас, господин председатель» — и продолжал свою речь именно с тех слов, на которых его прервали.
В этот вечер Бирна никто не прерывал. Правые и центр довольны, что слово дали именно Бирну. Это человек надежный. Правые отлично знают, что Бирн не скажет ничего опасного и ничто в его сообщении не взволнует слушателей. Центр же до сих пор верит в арбитражный суд, а значит, и в Бирна. Левые явно обеспокоены и обмениваются взглядами через скамьи. Старый трюк — этот отчет подкомитета по заработной плате. Сегодняшний маневр с Бирном ясен. С тех пор как утвердили подкомитет, прошло восемнадцать месяцев, и на шести заседаниях подряд левые критиковали его за пассивность и требовали отчета о его работе. Сегодня же этот отчет поставлен умышленно, чтобы сорвать разговор о канадском судне, и каждый в зале знает это. Выхода нет: левым остается только слушать Бирна — ведь они сами требовали отчета.
Снова сонливость одолевает весь зал. Двое репортеров прячут лица в скрещенные на столе руки, видны только их неподвижные плечи. Сосед толкает локтем одного из делегатов, потому что храп его разносится уже по всему помещению. Человек двадцать разгуливают по коридору. Даже сам Мэй, решив, что теперь он в безопасности, начинает клевать носом. Он все больше и больше утопает в кресле, и теперь уже над столом виднеются только его склоненные плечи и двойной подбородок. Мэй даже не считает нужным притворяться, что слушает Бирна, и лишь время от времени подымает отяжелевшие веки и лениво косится на часы.
Бирн заканчивает речь. Без двадцати десять. Мэй встряхивается, спрашивает, как положено, кто хочет высказаться, и ему ничего не остается, как принять предложение утвердить сообщение Бирна. Левые перехватывают его взгляд — Мэй с упреком смотрит на лидеров правых в первом ряду. Слишком рано они успокоились. Упустили счастливую возможность — можно было до самого конца заседания обсуждать сообщение Бирна. Однако сейчас как будто уже ничего не грозит. Мэй тянет время, он просматривает какие‑то бумаги на своем столе. Но глаза его не видят бумаг. Перед ним
Маячат скамьи и настороженные лица. Еще никто не двинулся с места, но словно электрический ток прошел по залу. Мэнион обеими руками вцепился в ручки кресла, он готов вскочить в любую секунду. Словно большой серый волк, грозно пригнулся Локарт, опершись подбородком на спинку передней скамьи. Вскинули головы дремавшие репортеры. На галерее кто‑то зашуршал газетой.
Мэй медлит, словно боится отпустить тугую пружину. — Еще вопросы есть? — спрашивает он наконец неуверенно.
— Есть, господин председатель!..
— Господин председатель, я хочу поставить вопрос…
— Я предлагаю…
Вскочили шестеро, пятеро левых активистов и Джеффрис, от профсоюза транспортников. На мгновение взгляд Мэя останавливается на Джеффрисе, но, видимо, вспомнив его недавнее выступление, Мэй быстро отводит от него глаза. Джеффрис, в прошлом один из сильнейших лейбористов, может оказаться в этом деле более опасным, чем Мэнион. Слово получает Локарт.
Локарт, у которого за последние два часа столько накипело на душе, не тратит зря ни одной секунды, ни единого слова.
— Господин председатель и делегаты! Я требую, чтобы Мельбурнский совет профсоюзов объявил груз канадского судна «Гектор» «черным» и дал указания всем смежным союзам отказаться от каких бы то ни было работ, связанных с этим судном. Далее: в случае если против члена профсоюза, выполняющего это решение, будут применены меры наказания, то для защиты его должны быть использованы все средства. Позвольте мне подчеркнуть это! — Локарт стискивает огромный кулак, грозит им председателю и свирепо смотрит в сторону самых ярых реакционеров. — Все средства! И никаких там виляний.
— Прекрасно, делегат Локарт, ваше предложение записано. — Мэй смотрит на секретаря, который ведет протокол. Тот поспешно скрипит пером. — Кто поддерживает?
Мэй опять проявляет великодушие: он дает слово Мэниону.
— Я поддерживаю предложение Локарта.
Мэнион более дисциплинирован, чем Локарт, и чувствует, что сейчас надо дорожить каждой секундой, поэтому он тут же садится на место, и опять, словно петрушка из ящика, выскакивает Локарт.
— Обосновываю мое предложение, господин председатель и делегаты! Прежде всего я хочу обратить ваше внимание на тот факт, что этот корабль уже объявлен «черным». Объявлен рядовыми членами профсоюза! Кто же мы такие, если мы пренебрегаем решениями, которые приняли сами рабочие? Мы здесь сидим для того, чтобы принимать организованные меры и выполнять их требования, выполнять то, что уже стихийно решили сами рабочие. И меня тошнит от этого вашего «вокруг да около», от лицемерия и всей этой чепухи насчет незаконной забастовки. Вопрос о «Гекторе» должен был стоять сегодня на повестке первым. Мы тут два часа сидели и дохли от всякой чепухи…
— Делегату Локарту следует более тщательно выбирать выражения! — монотонно вставляет Мэй.
Локарт встряхивает взъерошенной головой, словно его обожгло.
— Хорошо, я буду очень вежливым. С каждым днем наши заседания все больше походят на совет города Ричмонда — там, говорят, покойников поднимают, чтобы они голосовали…
В восторге от этого выпада и радуясь, что можно пошуметь, делегаты разражаются смехом. С галереи обрушивается гром аплодисментов. Все три репортера быстро строчат в блокнотах. Левые одобрительно улыбаются, но все же бросают на делегата железнодорожников нетерпеливые взгляды, потому что он тратит драгоценное время. Даже угрюмое лицо Мэя чуточку смягчается. Четыре минуты до конца. Стучит молоточек.
— К порядку!
Локарт продолжает:
— Чего только за последние дни не болтали про это судно. Кто во что горазд! Но меры приняли только сами рабочие. Каково положение дел сейчас? Моряки объявили «Гектора» «черным». Докеры тоже объявили его «черным», несмотря на предательские советы своих руководителей. Мистер Хемпл говорит, что он может применить, как он называет, труд «добровольцев». А мистер Кейз говорит, что, если мистер Хемпл это сделает, рабочие Газовой компании не примут уголь. И до сих пор ни единого слова от нашего исполкома. А комитет докеров даже не сказал, что прекратит работы в порту, если дело дойдет до скебов! Куда катятся австралийские профсоюзы, я вас спрашиваю? А пока что мы должны одно вдолбить себе в башку: хотим мы этого
ИЛИ нет, канадец «Гектор» не будет разгружен. Мистер Хемпл говорит мистеру Кейзу, что корабль можно отвести на Дадли — стрит и разгрузить там, хотя уголь предназначается для газовых заводов. Хм! — Локарт презрительно хмыкает на весь зал. — Поосторожнее, премьер! На Дадлистрит вам придется иметь дело со мной и моими людьми! Если мистер Хемпл думает, что можно проволочить эту вонючую посудину по всему порту и подбросить ее на порог моего союза, как дохлую кошку, он очень ошибается…
Снова смех. Когда он стихает, стрелка часов стоит уже на десяти, и Мэй оживляется. Но он ничего не успевает сказать, Ганс Хоэнфелс уже на ногах.
— Предлагаю продлить время, господин председатель. На пятнадцать минут.
Мэй быстро соображает, пытаясь уловить настроение зала. Враг схитрил, выпустив для начала Локарта. Это не самый дельный их оратор, но зато самый веселый. Теперь никому не хочется спать. Стрелка часов только — только переползла за цифру 10. Опасное положение…
Но это минутное колебание погубило Мэя. Раздается такой рев «Продлить!», что Мэй не решается противоречить. Без сомнения, многие просто хотят еще немного послушать Локарта.
Мэю ничего не остается, как проголосовать.
— Кто за?
Мощный гул. Словно удар молота по крыше.
— Кто против?
Снова гул, бесспорно, не такой мощный, но все же достаточно громкий, чтобы прибавить смелости Мэю. Еще неизвестно, как пройдет основное голосование.
— Значит, я говорил…
— Одну минуту, делегат Локарт. — Мэй поднимает жирную руку. — Маленькое пояснение, прежде чем вы начнете. — Мэй наклоняется вперед и говорит медленно и монотонно. Вряд ли он догадывается, что похож в этот момент на судью, выступающего в суде. — Считаю нужным по этому поводу разъяснить, что руководство совета отнюдь не бездействовало в этом вопросе, как тут намекали. Я предложу членам президиума назначить обсуждение этого вопроса, и если они отклонят его — а я не сомневаюсь, что они отклонят, — мы попросим вас, если позволит время, утвердить наше решение о передаче вопроса о «Гекторе» на рассмотрение конфликтной комиссии.
— Й вы даже не собирались сказать нам об этом!
— Откуда бы мы об этом узнали — из утренних газет?
— А вы бы еще закопали ваши решения в землю да панихиду отслужили!! — с возмущением кричит Локарт.
Злобно косясь на Локарта, Мэй продолжает под иронические смешки слева:
— Вот здесь, — он берет в руки два небольших листочка, — ответы на запросы, которые мы недавно посылали. Один — от Канадской ассоциации моряков, другой от Совета профсоюзов Монреаля. И в обоих ответах… — Мэй совсем некстати возвышает голос, — в обоих ответах сообщается, что ни та, ни другая организации не знают ни о каких нарушениях при наборе команды «Гектора». Надеюсь, теперь вы поняли, что вы наделаете, если примете предложение делегата Локарта. — Мэй швыряет телеграммы на стол. — Вот они, читайте их, кто хочет, посмотрите на них, проверьте, что написано. А теперь продолжайте, делегат Локарт.
Однако Локарт успел перехватить умоляющий взгляд Мэниона. Он встает и говорит:
— Я кончил, господин председатель.
Вскакивает сразу человек шесть, но Мэю не нужно настойчивое напоминание Мэниона: «Я поддерживал предложение, господин председатель». Мэй знает, кому он обязан теперь дать слово.
— Только короче, делегат Мэнион!
— Господин председатель и делегаты, я поддерживал предложение делегата Локарта и, согласны вы со мной или нет, считаю вопрос о канадском судне одним из самых безотлагательных дел, которые когда‑либо рассматривал наш совет.
Со скамей крайних правых доносятся иронические смешки, но Мэнион привык к этому. У него было достаточно времени, чтобы обдумать свою речь, мелкие выпады его не собьют.
— Я не хочу тратить драгоценное время и говорить о тех умышленных мерах, которые предпринимались сегодня здесь, чтобы помешать обсуждению вопроса о канадском судне…
— Говорите по сути дела, делегат Мэнион, или сядьте на место!
— Не беспокойтесь, господин председатель, я говорю по самой сути. Я утверждаю, что вопрос о «Гекторе» — очень важный вопрос, господа делегаты, и я хочу разъяснить предложение делегата Локарта. Это очень серьезное дело не только потому, что на карту ставятся основные принципы профсоюзного движения, но и потому… — Мэнион начал очень сдержанно, но сразу разгорячился и теперь размахивал свернутой в трубку газетой — он всегда ходил с газетой на собрания, — потому что в нашем порту бой уже начался. Я утверждаю, что совет должен вынести свое решение, и не только потому, что канадские моряки просят о помощи, а потому, что австралийские моряки уже помогают им и австралийские докеры тоже уже помогают им. Мы обсуждаем не то, что может случиться завтра; мы обсуждаем то, что уже случилось вчера. Мы в гуще схватки, а не накануне ее. В ней участвуют не только моряки и докеры — в нее втянуты и судовладельцы, и портовый комитет, и газеты, и газовая промышленность, и правительство. Как же поступит наш совет? Подожмет хвост и бросит рабочих на произвол судьбы, как он делал это в последние два года? Или вмешается и скажет свое слово раз и навсегда и покажет Хемплу, что существуют такие дела, в которых ему не удастся расколоть профсоюзы Виктории? Не забудьте о том, что не только рабочие следят сегодня за нашим совещанием. Как вы думаете, почему портовый комитет отменил вчера наряды на «Гектора»? Почему медлит Хемпл и не пускает в ход «закон о коммунальных службах»? Почему судовладельцы не откликнулись на предложение использовать труд «добровольцев»? А потому только, что все они ждут решения нашего совета — им нужна зеленая улица! Они хотят выяснить, каковы шансы на забастовку. Я вас предупреждаю: если в этом вопросе вы снова столкнете левых с правыми, для мельбурнского профсоюзного движения это будет катастрофой, убийством. Видит бог, в этом деле мы можем поладить. Факты налицо: это судно — в нашем порту, на нем несоюзная команда, моряки не хотят иметь с ним дело, докеры отказались его разгружать, рабочие газовых заводов заявили, что не дотронутся до угля, если его отгрузят скебы, и железнодорожники не повезут его, если скебы переведут судно на Дадли — стрит. Что же вам еще нужно? И все‑таки наш комитет — да простит его бог! — в нерешительности.
Семь минут одиннадцатого. Мэй беспокойно оглядывает зал в надежде, что делегаты уже устали. Но устало, как видно, только крайнее правое крыло. Эти никогда и ничего не хотят обсудить как следует, только и думают, как бы поскорее кончить и отправиться домой. Левые слушают с суровыми лицами. Центр, увлеченный решительностью и прямотой лидера моряков, слушает его слишком внимательно. Репортеры не отрываются от блокнотов.
Мэнион завладел аудиторией и знает об этом. Его звучный голос гулко разносится по притихшему залу.
— Чего же хочет президиум? Он хочет решить все за нашей спиной, как это уже не раз бывало…
— Если делегат Мэнион в чем‑то обвиняет…
— Да, я обвиняю, господин председатель. Я обвиняю президиум в том, что он сознательно исказил факты, я имею на это основания. Две ваши телеграммы не обманут и младенца. Они вами же подстроены. С таким же успехом председатель мог написать их сам. Канадская ассоциация моряков! Это же союз скебов, он организовался во время последней забастовки моряков в Канаде. Какого ответа ждали вы от этих предателей? Я скажу вам какого — ответа, который бы вас устраивал! Ответа, который позволил бы президиуму заткнуть рот всему Совету профсоюзов. А что касается Совета профсоюзов Монреаля, то Канадский профсоюз моряков никогда не признавал его. Это тоже холостой выстрел. В Совете профсоюзов Монреаля всем заправляет правое крыло, он антикоммунистический, а остальное неважно. И туда‑то вы и послали второй запрос!
Разъяренный Мэй хватает молоточек и склоняется над столом, но вынужден молчать, потому что никто на него не смотрит. Все глаза устремлены на Мэниона — тот быстро достает узенький листочек и поднимает его над головой.
— Я тоже посылал запрос в Канадский профсоюз моряков. И вот ответ. Я прочитаю его и, когда кончится заседание, тоже положу на стол. Слушайте:
КОМАНДА КАНАДЦА «ГЕКТОР» АРЕСТОВАНА КЕЙПТАУНЕ ЗПТ ОБВИНЯЕТСЯ МЯТЕЖЕ ПОСЛЕ ВЫПОЛНЕНИЯ УКАЗАНИИ ПРОФСОЮЗА ПРЕКРАТИТЬ РАБОТУ ЗНАК ПРОТЕСТА ПРОТИВ СНИЖЕНИЯ ЗАРАБОТКА ТЧК НАБРАНА КОМАНДА ЮЖНОАФРИКАНЦЕВ ЗПТ КОТОРАЯ ПРИВЕЛА КОРАБЛЬ КАЛЬКУТТУ ЗАТЕМ МЕЛЬБУРН ТЧК ПОДРОБНОСТИ АВИАПИСЬМОМ
— Это не от Канадской ассоциации моряков. Это из организации, в которой состояли арестованные моряки, — единственной организации, которая имеет право говорить от их имени.
Мэнион бросает быстрый взгляд на часы. Десять минут одиннадцатого. Надо говорить до последней минуты, а там вся надежда на голосование. Тогда уже нажмут Локарт и Кейз — они это умеют. А его дело — убедить центр.
— Вот телеграмма. Предоставляю совету решить, какая из трех телеграмм подлинная. Арестованы в Кейптауне! Об этом я вам тоже кое‑что расскажу. Я расскажу, при каких обстоятельствах были арестованы канадские моряки…
— Вы при этом присутствовали, мистер Мэнион? — голос Бирна.
Взбешенный Мэнион резко поворачивается к нему.
— Мне не нужно было там присутствовать, так же как мистеру Мэю не надо было ездить в Монреаль. Я пошел прямо куда надо, чтобы узнать правду, прямо на это судно, я был там дважды! И правду узнал — очень хорошо узнал! Канадские моряки пришли в Кейптаун. Им просто очень не повезло, что они оказались там, когда была объявлена общая забастовка. Но они не сорвали ее. Как только они пришвартовались, они примкнули к забастовке. Что же сделал капитан? Конечно, можно поручиться, что вначале он посовещался с портовыми властями и агентами своей компании. Он созвал корабельное начальство, они зажгли топки и вывели судно в открытое море, на три мили от порта, то есть за пределы территориальных вод. Затем он собрал на па лубе команду, сообщил матросам, что они теперь в открытом море, зачитал соответствующий параграф корабельного устава и в последний раз предложил им прекратить забастовку. И, когда матросы снова отказались работать, он обвинил их в мятеже, привел судно обратно в порт и вызвал полицию. Остальное вы знаете. Через неделю судно снова вышло в море, на нем была новая команда, которая и привела его в Мельбурн. Отвечайте же — «черный» этот корабль или нет?
Мэнион сел на место и вытер лоб. Тринадцать минут одиннадцатого. Делегаты, сидевшие в одних рубашках, начали надевать пиджаки.
— Есть время еще для одного оратора, — объявляет Мэй. И, подумав, решительно добавляет: — Для возражения! — И тут же: —Сядьте на место, делегат Кейз.
— Я не собираюсь высказываться, господин председатель. На прения уже нет времени…
— Мое дело решать, есть ли время, делегат Кей»
— Я предлагаю поставить вопрос на голосование.
— Я должен выслушать…
Но бесцветный голос Мэя тонет в поднявшемся шуме. Со всех сторон несутся крики: «На голосование!» Делегаты повскакали с мест и машут Кейзу, чтобы он требовал голосования. Правые посмеиваются, но они явно встревожены. Этим хитрым интриганам совершенно ясно, какое настроение сейчас в зале.
Мэй теперь уже не может ничему помешать. Сколько раз он сам пользовался такими приемами, и теперь он видит, что с левыми ничего нельзя сделать. Впрочем, это еще не окончательное голосование. Мэй уже не лежит в кресле. Он нетерпеливо склонился над столом и стучит молоточком до тех пор, пока шум в зале несколько стихает.
— Хорошо. Я принимаю предложение. Кто за?
— Я — я-я — а-а — а!
Делегаты долго орут во все горло и, удивленно улыбаясь, смотрят друг на друга, словно дети, которые кричат в пустой пещере и изумляются, сколько они наделали шума.
— Кто против?
Правые стараются изо всех сил, многие приставляют ко рту ладони, как рупор. Но большинство центра уже высказалось, и на галерее тихо. Так тихо, что Мэй смотрит туда и только сейчас понимает, что в первом‑то голосовании галерея все‑таки приняла участие. Последний безнадежный взгляд на часы — и Мэй готовится к худшему.
— Предложение принято, — говорит он. Его чуть слышно — в зале сплошной гул, делегаты взволнованно переговариваются.
— Ставлю резолюцию на голосование. Но предупреждаю, что я буду следить и, если услышу хоть один звук с галереи, голосование будет считаться недействительным и я закрою собрание.
— Будь я неладен! — говорит делегат, сидящий рядом с Мэнионом, когда раздается этот последний взрыв голосов. — Наверное, во всем Сиднее было слышно!
— В Монреале тоже услышат! — быстро отвечает лидер моряков.
И, когда спустя несколько минут Мэнион выходит в прохладу ночи, ему кажется, что черная темень, окутывавшая опозоренное судно, поредела и над ним замерцал свет. Свет, который озарит теперь не только канадца «Гектор», но и все корабли во всех гаванях мира, все борющееся и страдающее человечество. Он озарит и широкую дорогу к победе для тех, кто верит в нее и у кого хватает смелости бороться.