...И паровоз навстречу!

Панарин Сергей

Рядовой Коля Лавочкин, более известный в волшебном мире как барон Николас Могучий, смело отправляется в самое сердце Черного королевства, чтобы сразиться с властелином Тьмы Дункельонкелем. Злой колдун, одержимый идеей перманентной магической революции, создал армию гомункулусов, клонов Лавочкина, и собирается с ее помощью захватить мир, а если не получится, то и вовсе уничтожить его. Коле помогают верные спутники: прапорщик Палваныч Дубовых и придворный маг Тилль Всезнайгель. Но даже они не могут справиться с изощренными новинками техномагии, порожденными злым гением Дункельонкеля.

Только Боевое Знамя, пригревшееся на груди рядового Лавочкина, способно переломить ход войны. Но оно молчит…

 

Пролог

Коля Лавочкин, парень девятнадцати лет, страшно не хотел идти в армию. Он даже поступил в институт и получил отсрочку. Но розовые мечты всегда проигрывают суровой реальности: через полтора года Лавочкина отчислили.

Этого и дожидались военкомы – пожилые дядьки с печальными глазами бывалых бойцов. Коля опомниться не успел, как увидел в руках повестку, прошел медкомиссию и после учебки попал в ракетный полк. С одной стороны, Подмосковье, близко к родной Рязани. С другой – Лавочкин полагал, что теряет два лучших года жизни.

А действительность не спешила его переубеждать. Тут и дедовщины немножко, и офицеры, маниакально любящие, «чтобы по уставу», и последняя капля – в новогоднюю ночь Коле пришлось стоять на посту Номер Один.

Не у елочки с друзьями, а подле Боевого Знамени. Разумеется, дух рядового Лавочкина пал на дно самой глубокой ракетной шахты.

Делать нечего, заступил на пост. Заскучал, затосковал… Да только перед Новым годом разверзся за Колиной спиной магический портал, и провалился солдатик вместе со Знаменем и автоматом в мир иной. Не в царство мертвых, конечно, а в сказочную реальность.

Закрутило парня, понесло по неведомым местам. Народ на немецком языке говорит, драконы летают, великаны буянят, ведьмы колдуют, короли интригуют, рыцари воюют, гномы железо воруют… В общем, ни в сказке сказать, ни языком диагноза описать. Тем не менее удачливый и находчивый солдат Коля Лавочкин в считаные дни стал бароном Николасом Могучим и совершил кучу подвигов. Ему помогло Полковое Знамя, которое в волшебном мире обрело свойства могущественного магического артефакта.

Все было бы хорошо, но магический портал закрылся не сразу. Вслед за Лавочкиным в ту же реальность попал прапорщик Павел Иванович Дубовых.

Палваныч отправился на поиски солдата, угодил в не меньшее число перипетий и в конце концов стал известен как Повелитель Тьмы.

Коля и прапорщик чуть не спровоцировали войну между королевствами Вальденрайх и Наменлос , побывали у чертовой бабушки, совершили массу других безрассудств. Палваныч даже превратился в козленка, а Лавочкин побывал в шкуре волка.

Но не это главное. Жизнь в волшебном измерении, начавшись с потешной, хоть и опасной прогулки, обернулась не такой уж простой штукой. Сказочный мир стоял на пороге огромной войны, которую собиралось развязать загадочнее Черное королевство во главе с легендарным Дункельонкелем .

И вот война началась. Солдат и прапорщик узнали, что домой, в Россию, можно попасть лишь из столицы Черного королевства. Об этом им поведал колдун Всезнайгель, друг Коли. Стало ясно: путь на Родину будет труден.

Первую схватку с Дункельонкелем удалось свести к ничьей, но легкой войны совершенно не предвиделось – темный маг припас много сюрпризов.

 

Глава 1. Воздушная тревога, или В гостях у Альбрехта

Снегопад закончился, и сразу стало холоднее. Солнце, висящее в зените, светило, но не грело.

Лес производил на Лавочкина гнетущее впечатление: голые деревья, торчащие ровными рядами через равные интервалы, казалось, были безжизненными, и хотя путники брели между ними не более трех часов, создавалась иллюзия, что посадки бесконечны.

Коля шумно вздохнул, одергивая меховую куртку. Чудеса в решете – перед походом Всезнайгель извлек из поясного кармашка несколько орешков, вскрыл их и достал из каждого по шубейке.

– Не печальтесь, барон Николас, – проговорил колдун, садясь прямо в сугроб. – До комнаты маленького народца осталось совсем немного.

Тилль, невысокий худой мужчина лет сорока, смотрелся рядом с долговязым Лавочкиным почти лилипутом. Однако маг держался с достоинством, отметавшим любую мысль об улыбке. Даже сидя в снегу, Всезнайгель умудрялся не терять осанки и сохранять невозмутимый вид.

На лице прославленного мудреца лежала тень усталости: узкие карие глаза были воспалены, смуглая кожа казалась темнее, чем обычно. Накануне Тилль выдержал удар Дункельонкеля, а затем всю ночь лечил раны солдата, прапорщика Дубовых и графини Страхолюдлих.

Сейчас Палваныч и Хельга топали за Колей и Всезнайгелем. Прапорщик был слаб, но крепился. Страхолюдлих и вовсе проявила себя как настоящая женщина – она не только восстановила силы, но и умудрялась поддерживать шатающегося Дубовых.

Доковыляв до солдата и мага, они рухнули и растянулись, тяжело дыша и глядя в серое небо. Хельга была белее снега. На фоне длинных смоляных волос это особенно бросалось в глаза.

– Все-таки насколько далеко может зайти любовь к порядку, – пропыхтел Лавочкин, усаживаясь рядом с волшебником. – Посмотрите на лес, Тилль. Его явно сажали по линейке.

– Конечно, Николас. В королевстве Труппенплац даже рожают по команде, – усмехнулся Всезнайгель.

В голосе вальденрайхского придворного колдуна проскочили нотки пренебрежения. Коля вспомнил, что, во-первых, Труппенплац был основан простолюдином Альбрехтом, а во-вторых, безродный король установил в стране такой военный порядок, какой встретишь не в каждой армии.

– Вот это я понимаю – дисциплина, – сипло проговорил прапорщик Дубовых. – Учись, рядовой. И, это… Зря троллю флейту отдали. Сейчас бы курочки…

– Помолчи, Пауль, не траться, – сказала Хельга.

На ее неестественно бледном лице блестели капли пота – Палваныч был тяжким грузом.

Всезнайгель поднес палец к губам. Изумрудные глаза колдуна полыхнули недобрым огнем. Шепнул:

– Что-то не так.

И тут же справа и слева от отдыхающих путников «ожили», взорвались сугробы, и из них выскочили люди в белых маскировочных плащах. Шестеро лучников и один мечник, очевидно командир.

– Не двигаться! – приказал главный.

Тилль поднял руки и спокойно заговорил:

– Мы граждане дружественной…

– Молчать, – рявкнул главный. – Пойдете с нами. Арестованы.

Всезнайгель прошептал спутникам:

– Никаких резких движений, господа. Пауль, не зовите своего черта. Николас, не колдуйте со Знаменем. Не сейчас.

– Я уже попробовал, – пробурчал Коля, осторожно вставая. – Знамя все еще не действует.

Палванычу и вовсе было не до вызывания черта – уставшему раненому прапорщику стало хуже. Хельга Страхолюдлих и сам Тилль попросту выдохлись, а два усталых мага против лучников…

Сдаваться так сдаваться.

Разоружив путников, вояки встали в конвой. Двое здоровяков подхватили Дубовых под мышки и понесли его. Остальные ни на миг не ослабляли бдительности. Процессия двинулась. При этом главный сказал от силы три слова. Военная дисциплина и выручка местных солдат не требовали долгих объяснений.

Попытки Всезнайгеля разговорить командира окончились полным провалом: тот не отвечал на вопросы. На уме у Лавочкина навязчиво крутилась фраза из фильма про Штирлица: «Характер нордический». Да, бойцы Труппенплаца идеально ей соответствовали.

«Все равны, как на подбор, – усмехнулся Коля. – Вон, Палваныч отключился, а они его тащат, словно младенца. Терминаторы натуральные».

Конечно, солдаты не были железными. Через полчаса пленные и конвой выбрались из сугробов на дорогу. Главный поднял руку, все остановились. Прапорщика передали другой паре бойцов, и зловещий поход продолжился. После третьей смены был недолгий привал. Потом – новый цикл. И еще.

Стало смеркаться.

Монотонная ходьба усыпляла и отупляла. Пленники впали в своеобразный транс. Коля грезил, автоматически переставляя ноги. В какой-то момент он почувствовал тепло в пояснице и понял: нагревается Полковое Знамя, обмотанное вокруг его талии.

– Рядовой Лавочкин… – позвал солдата знакомый голос.

– Знамя? Ты?

– Да. Догадливый ты наш. – Парень услышал смех. – Даю главную вводную, рядовой. Твой бандитский дружок Рамштайнт заштопал дырочки на моем теле. Швеи были умелые, работу выполнили на совесть. Нитки тоже не подкачали – они свиты из гривы единорога. Если ты не в курсе, это священное животное. В общем, мое выздоровление не за горами.

Коля потер руки.

– Рано радуешься, – строго сказало Знамя. – Твоя основная задача на период моего выздоровления такова: не обращаться ко мне за помощью, но и не снимать. Знаю я вас, хитрецов. Раз нельзя пользоваться, то лучше убрать от греха подальше. Со мной этот номер не пройдет. Мы с тобой связаны, солдат. Между прочим, на мне есть капли твоей крови. Так что ты, как говорят, собственной кровью искупил… Имей в виду, мы крепко связаны.

Коля почесал зудящую щеку. Его беспокоили заживающие царапины, оставленные осколками Белоснежкиного зеркала.

– Терпи, казак, – съязвило Знамя. – С твоей помощью я верну силы к тому моменту, когда тебе придется схлестнуться с главным врагом. Нас ожидает ответственная миссия, рядовой. А пока обходись смекалкой. Кстати, ты сможешь многое угадывать, точнее, считывать у людей из разума. Но не обещаю, что этот талант будет стабильным. Не дрейфь, в общем. Я подам тебе сигнал, когда приду в норму. И тогда нашим врагам ох как не поздоровится. Держись, а там прорвемся.

– Я тебе прорвусь. Ты мне целое нужно, – робко пошутил рядовой.

– О, молодцом! Юморишь – похвально. А теперь я бы на твоем месте резко залегло, знаешь ли, – быстро проговорило Знамя, и в уши солдата ворвался зубодробительный звук взрыва.

Коля распахнул глаза. С сумеречного неба вереницей падали огненные шары. Вокруг стояли дома – процессия находилась в каком-то городе. Конвойные сжимали с руках бесполезные луки. От первого взрыва очнулся даже Палваныч. Все это Лавочкин увидел мгновенно, а в следующую секунду он истошно заорал:

– Ложи-и-ись!

И, крича, прыгнул в придорожную канаву, заваленную снегом. Все последовали совету рядового.

Протяжное «и-и-и!» Лавочкина слилось с таким же звуком, испускаемым падающим шаром, потом огненный снаряд врезался в один из ближайших домов. Земля сотряслась от мощнейшего взрыва.

Посыпались обломки камня, тающий на лету снег и мелкое крошево.

Рядовой закрыл голову руками. В них забарабанило, затем все кончилось. В ушах звенело, тупо болела левая нога – на нее со всего размаху приземлился командир труппенплацского отряда. Коля осмотрелся. Прямо перед его лицом валялась чайная ложечка. Чуть дальше ворочался Палваныч, умудрившийся прикрыть своим телом Хельгу.

Теперь землю трясло непрерывно – бомбежка выдалась неслабая. Лавочкин глянул в темное небо. Между облаками стремительно пронесся мутный крестообразный силуэт. «Самолет?! – подумал парень. – Да, нет же, откуда он здесь! Это наверняка парящая птица. А на ней сидит паразит, сбрасывающий снаряды. До чего дошел прогресс, елки-ковырялки…»

Спустя пару минут обстрел прекратился. Выбравшись из укрытия, люди поразились масштабам разрушений, которым подвергся город. Из растерянных фраз конвоиров пленные поняли, что находятся в столице Труппенплаца – славном Трахтенбурге .

– Ну, Хейердал вас забодай, тут и воюют, – прохрипел прапорщик Дубовых командиру.

– Молчать, – отрезал тот.

Внешне он совершенно не изменился: лицо было по-прежнему сурово, лишь посерело.

– Бросьте, Эрих… – Лавочкин воспользовался новым даром, и командир вздрогнул. – Да, я знаю ваше имя. Мы многое умеем. И то, что мы пошли с вами, – проявление доброй воли.

Эрих заколебался. А Тилль Всезнайгель понимающе подмигнул.

– Именно так, уважаемый, – вступил он в разговор. – Мы – делегаты Вальденрайха и просто обязаны предстать перед вашим королем.

Пятидесятилетний король Альбрехт, сухопарый невысокий мужчина, расхаживал по темным руинам. В великолепном зеленом мундире он выглядел здесь неуместно. Но, как водится, в бункерах во время бомбежки и безопаснее, и чище.

Свита стояла поодаль. Люди роптали и нерешительно топтались. Алые огни факелов тревожно метались, фигуры отбрасывали длинные тени.

Монарх отчаянно бранился, помогая себе жестами.

– Проклятые клоуны, гадкие черные престидижитаторы! – гремел голос Альбрехта. – Кто так трусливо воюет?! С неба, под вечерним покровом, магическими шарами… Трижды падшие акробатишки! Дрессировщики голубей! О Дункельонкель, ты еще поплатишься за это представление…

Таким и застали короля Альбрехта Лавочкин, Палваныч, Всезнайгель и графиня Страхолюдлих.

– Ваше величество! – крикнул Эрих. – Мы поймали шпионов, которые выдают себя за делегацию из Вальденрайха…

– Умертвите этих клоунов, – не поднимая глаз, отмахнулся монарх и продолжил разъяренно вышагивать по разрушенному дворцу, но вдруг резко обернулся. – Стоп! Ты сказал, шпионы?!

– Да, ваше величество. Мы взяли их в лесу, – проговорил Эрих.

– А чего это он циркачами ругается? – шепотом спросил Палваныч.

– Он сам из бывших цирковых, – ответил Коля, а тем временем Тилль вышел вперед и сам обратился к Альбрехту:

– Ваше королевское величество, я, придворный маг государства Вальденрайх, рад вас приветствовать и выражаю искреннее сочувствие в связи с вероломной атакой Черного королевства на вашу столицу.

Монарх вопросительно посмотрел на Эриха, потом на свиту. Кто-то из людей, явно волшебник, еле заметно кивнул: дескать, да, я узнал колдуна Всезнайгеля.

– О, – как бы спохватился Тилль и заулыбался, словно добрый продавец-лоточник. – Ваши разведчики действительно сперва приняли нас за шпионов, но мы разъяснили им их ошибку. Любезный Эрих еще не вполне перестроился. Позвольте представить, со мной барон Николас Могучий.

Коля неуклюже поклонился. Король прищурился:

– Как же… Помню, докладывали. Пропавший барон вернулся. Что ж, если мой венценосный друг Генрих прислал вас, то он сделал это весьма вовремя. Война требует присутствия героя… хм… вашего масштаба.

– Увы, война начата повсеместно, – сказал Всезнайгель. – Черное королевство начало захват Дробенланда . Думаю, при тамошней разобщенности оккупация закончится дня в три. Ваше государство – крепкий орешек. Сразу вводить войска Дункельонкель не решился. Он будет выматывать вас такими вот бомбежками.

– Ничего, ничего, – пробормотал Альбрехт, сжимая кулаки. – Наемные гномы вырыли нам отличные системы туннелей. Мы можем годами отсиживаться в шахтах, пока эти шуты будут подло нападать с воздуха.

Тилль склонил голову:

– Да, ваше величество, ваша дальновидность стала в Вальденрайхе предметом определенной зависти. В то же время у нас ходит пословица «Чтоб ты был соседом Черного королевства». Такое, как вы понимаете, не каждому врагу пожелаешь.

– Бесспорно, – согласился монарх. – Однако вы почему-то не торопитесь вручить мне верительные грамоты…

– Прошу вас, взгляните на наше состояние! – В голосе Всезнайгеля зазвучала патетика. – Эрих тому свидетель, мы изрядно потрепаны, а барон Николас и его спутник Пауль даже ранены. Свою царапину я в расчет не беру. Увы, ларец с бумагами сгорел в бою. Мне тяжело вам сообщать, ваше величество, но мы приняли бой от самого Дункельонкеля, и случилось сие на территории Труппенплаца.

– Вот как?! – Альбрехт, не моргая, уставился в глаза колдуна. – Я хочу знать подробности. Позже. Вам нужно отдохнуть. Проводите гостей.

Слово «гости» прозвучало так, что всем стало ясно: этот статус легко можно утратить.

В подземелье было уютно. Коля, Палваныч, Тилль и Хельга получили по комнатушке, возможность помыться и плотный ужин. Усталость была настолько сильна, что все четверо уснули, стоило лишь улечься.

Утром, после легкого завтрака, путников позвали к королю.

Альбрехт ждал их, стоя в большом зале, возле стола с расстеленной на нем картой. Гости приблизились.

Коля с любопытством рассматривал карту, а Прапорщик Дубовых сразу узнал характерный «цветок», составленный государствами, расположенными вокруг Драконьей долины. Дробенланд – на западе, севернее находился Дриттенкенихрайх , на северо-востоке – Наменлос, еще восточнее – Вальденрайх, на юго-востоке – Труппенплац. Между Труппенплацем и Дробенландом раскинулось Черное королевство. Вот здесь Палванычу стало интересно: в прошлый раз он видел карту Страхенцвергов , на ней вотчина Дункельонкеля выглядела как темное пятно, а у Альбрехта Черное королевство было отнюдь не черным.

– Как отдохнули? – спросил монарх.

– Большое спасибо, ваше величество, – ответил за всех Тилль. – О лучшем невозможно и помыслить.

– Отлично. Но к делу. Поведайте мне о вашем сражении с Дункельонкелем.

Колдун рассказал о бое в пещере Белоснежки и бегстве главы Черного королевства через зеркало, но лишнее опустил. Альбрехт не на шутку встревожился:

– Если Дункельонкель расхаживает через зеркала, то грош цена любым мерам безопасности.

– К счастью, он способен проходить лишь в те зеркала, которые сам заворожил. А у вас вряд ли есть такие.

– Хорошо… Наблюдатели доносят, что у нашей границы началось какое-то шевеление. К моему прискорбию, мы так и не смогли внедрить разведчиков в тыл ненавистного врага…

– Но откуда, ектыш, такая подробная карта? – вырвалось у прапорщика.

– Вы издеваетесь?! – Тонкие брови Альбрехта буквально взлетели. – Это старое изображение, еще времен Зингершухерланда. Эх, как не хватает сегодня миру легендарного воина Зингершухера!.. Когда Дункельонкель пришел к власти и провозгласил эпоху закрытости, наши разведчики были истреблены в течение трех лет. По последним их донесениям, Черное королевство подверглось коренной перестройке. Менялось все – от ландшафтов до местоположения городов. Я не удивлюсь, если священный Зингершухерштадт также был перенесен.

Лавочкин был наслышан о столице древнего государства. Именно там долгие века хранился Барабан Власти, прежде чем Дункельонкель не выкрал его для войны с Вальденрайхом. Ценой огромных потерь армия братьев Всезнайгелей отбила магический артефакт. И много позже, буквально сутки назад, рядовой еле-еле увел Барабан из-под носа Белоснежки, ставленницы Дункельонкеля. А несколько лет назад потерпевший поражение черный колдун бежал в Зингершухерштадт, где совершил переворот и принялся выстраивать самое загадочное из королевств.

– Я знаю, – продолжил, вздохнув, Альбрехт, – никому не удается проникнуть за мощный волшебный полог Дункельонкеля. Я потерял двух самых преданных магов… Ребята ушли в астральный поиск и не вернулись. Представьте себе, более пяти лет слуги ухаживают за их телами, но я ни на что не надеюсь…

Всезнайгель хмуро сказал:

– Ваше величество, такие маги-разведчики есть в любом королевстве. Я отговаривал своего ученика от подобного мысленного путешествия, но молодость не умеет терпеть – он покинул телесную оболочку. Я тоже сохраняю ей жизнь, хотя, поверьте моим знаниям, делаю это лишь из глупой надежды.

– Тогда вы меня понимаете. Трудно воевать с теми, чью цитадель не можешь даже разглядеть, не то что приблизиться… Проклятые коверные! Так они могут прятаться целую вечность!

– Как раз нет! – воскликнул Тилль. – Они начали наступление, следовательно, будут тратить больше энергии. А полог требует неимоверно большой магической мощи. Чем больше распыляется сил, тем слабее будет полог.

– Постойте-ка, – прервал король. – Я читал в древних книгах, дескать, на территории Зингершухерланда есть некий разлом. Из него можно сколь угодно долго качать вашу пресловутую энергию. Значит, Дункельонкель сидит на бесконечном источнике силы.

– Да, ваше величество, вы правы. Разлом существует, и в нем таится неисчерпаемая энергия. Да вопрос-то не в том, сколько ее там, а в том, сколько мы можем использовать в данное конкретное мгновение.

– Поясните.

Коле Лавочкину и Хельге тоже стало любопытно, а Палваныч, похоже, все еще интересовался картой.

– Охотно поясню, – сказал Всезнайгель. – Позвольте привести пример с водой. Допустим, магия-вода хранится в огромной бочке. Разлом, о котором вы говорили, пусть будет в нашем примере маленькой дыркой в боку бочки. Естественно, из этого отверстия и вытекает вода. Как вы знаете, ее количество зависит от скорости потока и площади отверстия. Чтобы получать больше воды, мы должны либо расширить дырку, либо заставить воду вытекать быстрее, то есть повысить внутри бочки давление. Ни один человек не в силах управлять «давлением» магии, а расширить разлом нельзя, ведь он весьма глубок и ограничен прочнейшими гранитными стенами. Таким образом, наш враг имеет ограниченный доступ к энергии.

– Но ее все равно много!

– Не спорю. Главный фокус в том, что чем дальше будет расползаться Черное королевство, тем меньше энергии будет оставаться на завесу. Если же Дункельонкель решит сохранять полог, то его армия постепенно останется без магической подпитки. А вести современную войну без волшебного оснащения – заведомый проигрыш.

– Ваши слова внушают веру в будущее, – проговорил Альбрехт. – Правда, слабую.

– Кстати, недавно мне стало известно, что у черного мага есть некие диковинные механизмы. С их помощью он, кажется, хочет компенсировать неизбежную потерю магической мощи.

– Что за механизмы? – встревожился король Труппенплаца.

– Увы, я мало знаю. Я видел какие-то чертежи в логове так называемой Белоснежки.

Лавочкин нахмурился. Он тоже там был, но чертежей не было. «Хотя я не рылся на столах, – подумал Коля, – а Тилль успел посмотреть».

– Вот ведь вы какой народ – колдуны… – Альбрехт досадливо покачал головой. – Все-то, по-вашему, только хуже будет. Чуть дали надежду и сразу какими-то механизмами запугали. Ладно, мой Труппенплац выдержит и механизмы. Что вы намерены делать?

– Нам придется вернуться в Вальденрайх, ваше величество. Надо приготовить барона Николаса к походу в тыл врага.

Король с нескрываемой жалостью взглянул на рядового Лавочкина:

– Да, славная стезя. Желаю вам удачи, барон. Если ваша миссия увенчается успехом, это будет самый славный подвиг со времен великого Зингершухера. А теперь прощайте, у меня много дел.

Слуга проводил путников в комнаты, там они оделись и поднялись из подземелий на поверхность. Здесь их ждали сани, запряженные двойкой гнедых. Передав через слугу благодарности королю Альбрехту, Тилль, Коля, Палваныч и Хельга двинулись в путь.

Морозный ветер обжигал лица. Солнце совершенно по-зимнему не грело.

Всезнайгель правил уверенно, будто был не магом, а возницей.

– Куда едем? – прокричал Лавочкин.

– К шестистенной комнате, – ответил Тилль. – Здесь недалеко. Если вы внимательно смотрели карту, то должны были заметить маленький шестиугольничек рядом со столицей Труппенплаца.

– А что это? – вступил в разговор Палваныч. – Я засек такие во всех государствах, даже в этом вашем Черном королевстве.

– Сооружения древнего маленького народца, – пояснил колдун. – Мы используем их для быстрого перемещения. Впрочем, сами увидите.

А Коля уже думал о том, что попасть в тыл врага ему суждено будет через такую комнату.

Сани ехали около часа, пока Всезнайгель не остановил коней возле старого колодца:

– Мы на месте.

– А что будет с лошадьми? – спросила Хельга.

– Отправим их домой.

Путники вылезли, Тилль нашептал в конские уши необходимое заклятье, и лошади потрусили туда, откуда прибежали.

 

Глава 2. Чудеса телепортации, или Поздравляю, папаша!

Как и предполагал рядовой Лавочкин, из внутренней стенки колодца торчали металлические ступеньки-скобы. Всезнайгель полез первым, потом, через две минуты, – Коля, затем – Хельга, а прапорщик Дубовых стартовал последним.

Спуск был, по обыкновению, долгим. Ступив на песчаное дно колодца, путники очутились в комнате шириной метров в пять. Стены пещерки образовывали правильный шестиугольник и, усыпанные яркими синими камушками, испускали сияние. Свет, как и тепло, давали камушки.

– Что за карикатура? – прохрюкал Палваныч.

– Сами вы карикатура, – сказал парень.

– Разговорчики, рядовой, – буркнул прапорщик и обиженно засопел.

– Пауль, не задавай лишних вопросов, – величественно попросила Хельга Страхолюдлих.

Дубовых не мог не послушаться боевой подруги.

Тем временем Тилль сориентировался, выбрал нужную стену, сел перед ней и как бы ушел в себя.

– Кхе-кхе, – не выдержал Палваныч. – Был у нас в полку капитан Барсученко, тонкой души человек и в то же время сволочь. Так он тоже, бывало, сядет в позу «ноги калачиком, рыло кирпичом» и сидит несколько часов. Йогой-хренегой занимается. А все дела побоку…

– Очень поучительная история, дражайший Пауль, – медленно и спокойно проговорил Всезнайгель. – Только я делом занимаюсь.

И колдун снова замолчал.

– Товарищ прапорщик, не отвлекайте его, пожалуйста, – прошептал Коля.

– Ну, ладно, молчу. И что дальше?

– А дальше, – сказал Тилль, – цуг-цурюк!

Стена вдруг вспыхнула, окрасилась в фиолетовое, по ней заструилась синяя рябь.

Колдун вскочил на ноги.

– Напоминаю, будет холодно, но это нестрашно. Осторожно на той стороне, не упадите. Все, за мной! – скомандовал он и шагнул прямиком в стену.

Палваныч не поверил собственным глазам – Всезнайгель изчез.

– Давайте, товарищ прапорщик! – сказал Лавочкин.

– Что?! Я в эту чертовщину не полезу! – отрезал Дубовых, пятясь.

– Мы теряем время! – отчаянно воскликнул Коля. – Сейчас проход закроется.

Графиня Страхолюдлих, не раздумывая, последовала за Тиллем.

– Хельгуленочек! – завопил прапорщик и сиганул в стену.

Только вот незадача – за мгновение фиолетовый блеск пропал, и Палваныч со всей дури врезался в стену.

Рядовой Лавочкин невольно рассмеялся.

– Чего ржешь, молокосос? – зло прокряхтел Дубовых, лежа на спине и растирая ушибленный лоб. – Руку дай.

Коля помог командиру.

– Ну? – промычал мужик. – Как мы теперь и что? А Хельга где?

– Не кричите, товарищ прапорщик, – спокойно сказал парень. – Сейчас все будет.

Лавочкин повернулся к нужной стене. «Смирить эмоции, – вспомнил он, заставляя себя дышать глубже и медленнее. – Сконцентрироваться. Почувствовать тепло, тяжесть и покой…»

– Цуг-цурюк! – провозгласил наконец Коля.

Стена вновь засветилась фиолетовым.

– Делайте выводы, Палваныч, – буркнул парень и растворился в сиянии.

– Тьфу, Хейердала ломоть! – выругался прапорщик.

В этот раз стена приняла его без шуточек.

Рядовой знал, что стена не сразу отпустит его в новую комнату. Плечи, ноги и спина будто прилипли к огромному студню. Потом сопротивление прекратилось, Коля сделал большой шаг вперед и удержал равновесие.

Зато Дубовых с непривычки рухнул на песок, подняв неслабое облако пыли.

– Ты не ушибся, Пауль? – Хельга склонилась над возлюбленным.

Коренастый коротышка лихо вскочил на ноги и подлетел к Лавочкину:

– Все разыгрываем старшего по званию, да? Почему не предупредил об эффекте жвачки липучечной?

– Жвачки липучечной? – переспросил Тилль. – Красиво изъясняется.

– Нас же Всезнайгель предупредил, – начал оправдываться Коля.

– Хватит! – громко сказала Страхолюдлих. – Вы находитесь у меня дома, и я прошу здесь не ссориться.

Палваныч осмотрелся и узнал зал. Это была многократно увеличенная копия шестистенной комнаты. Здесь жил циклоп Гроссмалыш, пока прапорщик не освободил его из заточения. Нужно ли говорить, что над огромным подземельем стоял замок графини?

– Так мы в Вальденрайхе?! – сипло прошептал Дубовых.

– Воистину, – подтвердила Хельга.

– Умиляюсь я вам, Пауль, – усмехнулся Всезнайгель. – Вы не первый день в нашем мире, вон, даже черта приручить сподобились, а все равно в магию не верите.

– А ты поработай с мое на армейском складе, сам перестанешь во что бы то ни было верить, – огрызнулся прапорщик.

– Хм, а я слышал, как раз кладовщики и есть самые талантливые и всемогущие кудесники, – отпарировал колдун.

– Прошу наверх, – пригласила Хельга и пошла к винтовой лестнице.

Подъем и блуждание по темному лабиринту ни Хельге, ни Палванычу, ни Коле не были в новинку. А Всезнайгель сохранял полное спокойствие. Он так увлеченно размышлял о чем-то своем, что, даже выбравшись в коридор замка, не заметил здоровенного мохнатого паука, сидевшего на плече, подобно черному эполету.

Графиня Страхолюдлих невозмутимо взяла паука тонкими пальцами за лапку и выпустила обратно в лабиринт.

Лавочкин ткнул пальцем в картину, висящую напротив входа в подземелье:

– А я в первый раз и не понял, что это полотно про тот самый бой, когда отряд Иоганна Всезнайгеля отвоевал у Дункельонкеля Барабан Власти.

Тилль очнулся от раздумий:

– Ах, действительно, вот и брата нарисовали!

– Картина стоила мне огромных денег, – проворчала Хельга. – Ни один художник не хотел работать для опальной аристократки. Никому не пожелаю оказаться среди проигравших.

Палваныч показал на непропорционально большую смоляную фигуру главного врага Вальденрайха.

– Это Дункельонкель? А какого рожна он черный? Я ж его видел. Старичок в белом. Или, типа, художник так чувствует?

– Нет, Пауль. – Хельга улыбнулась. – В те годы Дункельонкель действительно предпочитал темные оттенки. Пойдемте в покои.

Замок Страхолюдлих не производил впечатления заброшенного, хотя хозяйка отсутствовала долго. Слуги ухаживали за комнатами, на кухне нашелся сносный обед.

– Вот, рядовой, учись местной дисциплине, – изрек довольно чавкающий Палваныч. – А вас, солдат малолетних, оставь на пять минут, а вы и рады имущество портить и ценности воровать!

– Графиня, мне необходимо срочно отбыть во дворец, – сказал Всезнайгель, быстро расправившись с едой. – Надеюсь, у вас найдется лошадь. А вас всех я приглашаю к себе домой. Хайнц вас примет.

Хельга без лишних вопросов распорядилась дать придворному колдуну коня, и Тилль отбыл.

Чуть позже полудня Тилль прибыл в столицу Вальденрайха. Как выяснилось, Стольноштадт также подвергся воздушному нападению. Правда, ему повезло больше, чем Трахтенбургу. На город скинули пять огненных бомб. Разрушения были впечатляющими, но ни королевский дворец, ни дом Всезнайгеля не пострадали.

Колдун заехал домой, узнал у своего помощника последние новости и отправился к своему работодателю Генриху Вальденрайхскому.

Монарх принял Тилля в почивальне – вчерашняя бомбежка изрядно его расстроила. Всезнайгель смотрел на короля и видел в капризном обрюзгшем лице следы былой мужской красоты. Стапятидесятидвухлетний колдун помнил Генриха молодым, полным сил правителем. Подавив невольный вздох, Тилль начал отчет:

– Ваше высочество, у меня много новостей, многие из них вы, вероятно, уже слышали.

– Еще как слышал, господин придворный колдун, – издевательским фальцетом проговорил король. – Пять новостей вчера буквально упали нам на голову. А ты, вероятно, где-то загорал вместо того, чтобы защитить Стольноштадт.

– Увы, ваше величество, я в тот момент не загорал, а находился под бомбежкой в столице Труппенплаца, – сдержанно сказал Всезнайгель. – И должен вас огорчить: Трахтенбург почти полностью разрушен. Атака с воздуха была фактически неотразима. Без должной подготовки ни я, ни кто-либо другой не смог бы отбить такой массированный обстрел. Война началась, Дункельонкель сделал первые ходы.

– Ладно, ладно… Бедный циркач… Как он теперь?.. – Генрих принялся массировать виски. – Но что ты, дьявол тебя забери, делал в Труппенплаце?

– Я дрался с Дункельонкелем.

– Вот как?!

Король разом забыл о головной боли.

– Да. И помогал мне барон Николас Могучий, – сказал колдун. – Да-да, ваше величество, он вернулся. И с ним вернулся Пауль, известный как Повелитель Тьмы. Он теперь на нашей стороне и уже не раз доказал свою преданность.

Тилль нес ахинею про прапорщика, внутренне кривясь, но понимая, что иные слова до монарха не дойдут.

– Более того, Николасу удалось вывести на чистую воду мнимую Белоснежку – шпиона, действовавшего в Наменлосе, Дриттенкенихрайхе, Труппенплаце и даже у нас, возле городка Лохенберга . Именно она стоит за многочисленными кражами железа во всех наших государствах.

– А этот, как же его?.. – Сухие пальцы короля издали щелчок: Генрих требовал подсказки.

– Пауль?

– Да!

– Он оказал неоценимую помощь. Вместе они смогли переправить Барабан Власти моему брату, в Наменлос. Затем мы дали бой Дункельонкелю и Белоснежке. К сожалению, им удалось уйти, но мы порядком потрепали друг друга.

– Тебе бы сказания о подвигах сочинять, – усмехнулся монарх. – Что еще?

– Главная новость заключается в том, что войска Дункельонкеля ступили на земли Дробенланда. Война, о которой я предупреждал несколько лет назад, началась.

Генрих театрально взмахнул бледной рукой:

– Ах, давай без этих вот «я же говорил», «я же предупреждал»! К нашему счастью, как-то резко наступила зима, и агрессоры завязнут в разгильдяйском Дробенланде. В Труппенплац они не сунутся, ограничиваясь бомбежками. Значит, у нас есть три-четыре месяца на подготовку.

– Поверьте, ваше величество, у нас нет и месяца, – произнес Всезнайгель. – Дункельонкель целенаправленно готовился к войне, пока мы занимались текущими местечковыми проблемками.

– Тихо, тихо, мой добрый слуга! – резко проговорил король. – За твоим «мы» мне слышится «вы»…

– Что вы, ваше величество. Ничего не имел в виду. Я предпочел бы беспокоиться о будущем, вместо того чтобы искать козлов отпущения в прошлом. Главное, что мы сейчас должны сделать, – это как можно быстрее заключить крепкий и честный союз с Наменлосом, Труппенплацем и Дриттенкенихрайхом.

– Подожди, мудрейшество. С Наменлосом после женитьбы тамошнего принца и моей падчерицы все ясно – мы союзники. Труппенплац разделяет нас и Черное королевство, и мы были бы дураками, если бы не поддержали Альбрехта, хоть он и циркачишка. Но Дриттенкенихрайх… Это уже слишком. Старина Герхард фон Аустринкен-Андер-Брудершафт является легендарным выпивохой, а заключать союз с невменяемым человеком я не буду.

– Позволю себе намекнуть. Истинная власть в Дриттенкенихрайхе принадлежит королю преступников, а не Герхарду. Характер этой власти таков, что многие преступники нашего королевства считают себя подданными Рамштайнта…

– Ни слова о грязнолицем преступнике! – воскликнул Генрих. – Теперь оставь меня.

Тилль затронул больную тему. Союз с преступником, пусть и самым могущественным в современном мире, претил потомственному монарху. Но Всезнайгель знал своего короля: после долгих раздумий тот должен был прийти к верным выводам.

Придворный колдун поклонился и вышел.

Часам к трем дня сани Хельги Страхолюдлих привезли хозяйку и ее гостей к жилищу Всезнайгеля. Серого камня дом все так же словно стремился вверх, а у двери по-прежнему висела табличка:

Придворный колдун

господин Всезнайгель.

Посмевший стучать будет по зубам получать.

Палваныч, не удостоивший табличку вниманием, начал стучать. Коля поймал руку Дубовых, когда тот уже нанес один удар костяшками пальцев.

– Товарищ прапорщик, это дверь дома колдуна. Лучше позвонить.

Хайнц, лысый высокий мужчина со скорбно вытянутым лицом, впустил гостей. Облаченный в черные просторные одежды слуга был рад Николасу. Демонически изогнутые густые брови распрямились, наполовину прикрытые веками грустные глаза раскрылись шире, в них заиграли искорки. Это было максимально возможное выражение счастья.

Коля вспомнил, что, когда он впервые увидел помощника колдуна, ему на ум пришло сравнение с бассетом.

– Здравствуйте, Хайнц, – сказал Лавочкин. – Тилль дома?

– Хозяина нет, – ответил слуга фирменным тенором. – Но он предупреждал о вашем прибытии. Позвольте, я приму ваши шубы… Проходите, сделайте милость, в гостиную.

В гостиной было тепло – горел камин. Комнату освещали масляные лампады, причем неестественно яркие. Мебель красного дерева была крепка и в то же время изящна. На полу – ковер. В центре комнаты стоял широкий круглый стол, окруженный резными стульями. На столе покоилась затейливая ваза, похожая на женскую фигурку. В углах гостиной находились удобные роскошные кресла.

Пока Хайнц ходил на улицу, загонял сани во двор и заводил коней в стойла, Коля, Палваныч и Хельга расселись.

Прапорщик Дубовых посмотрел на огонь, полыхающий в камине, и сказал:

– Сейчас я доведу до вас случай типа байка. Офицер из нашего полка, не буду называть пофамильно, сложил себе такой полено-нагревательный прибор. Естественно, выбрал путь дешевизны и превышения полномочий, то есть клали ему камин солдатики из срочников. Нашлась пара смышленых братьев, у них отец был печником. Ну, он им пообещал спирта и увольнительную. Те, значит, обрадовались, что на родину съездят. Выложили камин – комар носа не подточит: хоть из хаты офицера выламывай и в музей ставь. Сам видел. А он зачем-то пожадничал. Пузырь водки им дал, а когда про отпуск заикнулись, кукишем перед их носами повертел. Пареньки обиделись, но промолчали. Правда, через месяц подсунули ему хитрое поленышко.

– Какое? – спросила Хельга.

– Хитрое. Расщепили, выдолбили полость внутри, вложили толовую шашечку и соединили створки, будто так и было. Отомстить, соответственно, решили. То, что убить могут, как-то не подумали, наверное. Офицер полено в числе прочих загрузил, зажег, а сам ушел на кухню сооружать нехитрый холостяцкий ужин по схеме «яичница с колбасой». А у него был кот. Жирный такой, кастрированный. Очень полюбил у камина полежать, брюхо погреть. Когда шашку разорвало, этого кота ударной волной в окно выкинуло и об забор припечатало. Сам-то он жив-здоров остался, только писаться стал на коврики и любой огонь обходить за версту.

Палваныч засмеялся с резким подхрюкиванием.

Страхолюдлих и Лавочкин переглянулись.

– Не смотрите на меня, графиня, – сказал Коля. – Я сам не знаю, что тут смешного.

Раскрасневшийся пухлый прапорщик ворочался в кресле, мотая плешивой головой. Шея у Дубовых почти отсутствовала, поэтому его телодвижения были особенно потешны. Маленькие глаза слезились. Чувствовалось, Палваныч находился в состоянии подлинной юмористической эйфории.

– Как мало человеку надо, – пробормотал солдат.

– Ух-е! – отдувался Дубовых. – Я все слышал, рядовой! Будешь дерзить – устрою тебе модельный кружок. Будешь делать модель землянки в натуральную величину.

Прапорщика сотряс очередной приступ хохота.

– Все же, Пауль, ты остаешься для меня загадкой, – с затаенной нежностью проговорила Хельга.

На ее бледном лице играла легкая улыбка. Сейчас графиня напоминала Лавочкину знаменитую Мону Лизу.

Вошел Хайнц, неся на подносе чай и лакомства:

– Прошу к столу.

Чаепитие было в самом разгаре, когда вернулся Тилль Всезнайгель. Придворный колдун был задумчив, но деятелен.

– Вы здесь, отлично. Хайнц вас расселит, – Тилль говорил быстро и как-то механически. – Графиня, вы великолепны. Николас, мне нужно поговорить с вами. Пауль, не обижайтесь. Пойдемте, барон.

Коля отставил недопитый чай и последовал за колдуном. Они поднялись в рабочий кабинет Всезнайгеля.

Лавочкин помнил этот зал, занимавший весь второй этаж.

Здесь горели те же яркие лампады, что и в гостиной. Полки упирались в потолок. На полках – книги, свертки, прочие предметы. Столы, хаотично заваленные всякой магической всячиной, все так же располагались полукругом посредине зала.

Коля посмотрел на мозаичную пентаграмму, выложенную в центре зала. Мысленно вернулся к моменту, когда экспериментировал над горшочком и Знаменем. Как же, казалось, давно это было!

Ничего не изменилось, лишь высокая толстая клюка, торчавшая над крайним справа столом, была пуста. Когда-то на ней сидела сова – посыльная Всезнайгеля.

Колдун поймал взгляд солдата:

– Она погибла. Я думал, вы знаете. Не будем терять время. Я уже имел возможность оценить ваш новый дар чтения мыслей. Удивительная вещь! Я знаю лишь одну ведьму, способную к такому фокусу. До тех пор пока вы не назвали имя Эриха, считалось, что мужчины не способны к чтению мыслей. Знамя приготовило сюрпризы, не так ли?

– Так. Оно снова общалось со мной, пока я дремал, топая по Труппенплацу. Оно обещало полностью восстановить свою мощь. Просило не пытаться ворожить, но и не разрывать контакта.

– Отлично! – Тилль потер руки. – Это согласуется с нашими общими планами. Я был у короля, потом забежал к Шпикунднюхелю. Старина измотан, но тверд. Особый королевский полк боеспособен как никогда, а сыск наконец заработал в правильном направлении. Последние новости с Дробенландского фронта обнадеживают. Войска Черного королевства остановились – слишком холодно. Захватив несколько тамошних княжеств, армия Дункельонкеля расползлась по зимним квартирам и, как докладывает разведка, ждет тепла и обозов с теплой амуницией.

Рядовой Лавочкин живо представил полчища его двойников, расселяющихся по захваченным лачугам. Зачесалась правая икра. От нее отхватил кусок сумасшедший колдун Улькхемикер , чтобы создать големов-солдат.

– Конечно, сие есть временная заминка, – продолжил Всезнайгель. – Но и этот подарок судьбы надо использовать полностью. Завтра же мы отправимся к соседям с предложением мира и союза. Если не объединиться, все проиграют.

– Но… – начал было Коля.

– Знаю и без чтения мыслей, о чем вы подумали, мой юный друг, – перебил Тилль. – Надеяться лишь на ваше Знамя – непростительная беспечность. Вы – наш главный резерв и последняя надежда. Вам потребуется любая помощь. Дункельонкель тщательно готовился. Мы – нет.

– Пока мы проездим…

– Ваше Знамя восстановится. И еще. Мы проездим недолго. Вы не забыли, какова скорость ковров-самолетов?

Парень понимающе кивнул.

– И последнее, – сказал колдун. – Командир сыска велел передать, что месяц назад исчезла ваша деревенская подруга.

– Эльза?!

Лавочкин часто вспоминал самое начало путешествия по сказочному миру. Тогда он встретил девушку, похожую на Алису Селезневу из фильма «Гостья из будущего»…

– Надо же… А я обещал вернуться… – пробормотал Коля.

– Шпикунднюхель думает, что ее выкрали слуги Дункельонкеля. Похоже, вы, Николас, должны стать отцом, и черный маг сильно заинтересован в том, чтобы ваш ребенок оказался у него.

– Зачем? – севшим голосом спросил рядовой.

– Ну, кроме банального шантажа, у Дункельонкеля, вероятно, есть какие-то магические планы. Не зря же он вылепил по вашему образу и подобию целую армию? Вы, Николас, выходец из иного мира. В вас кипит новая кровь, новая мощь. Я закрываю глаза, и на экране моего внутреннего взора горит ваш силуэт. Знайте, вы – огромная сила, даже если реально не являетесь таковой, – торжественно закончил Тилль.

– То есть?

– От вас многого ждут, мой юный друг. А в нашем мире, пронизанном магией, сильные ожидания способны воплощаться.

– Впрочем, как и в нашем… – промямлил парень и поплелся вниз, в гостиную.

Хайнц поселил Лавочкина и Дубовых в комнате с двумя кроватями.

Расположившись на ближней к выходу койке, солдат стал разбирать мешок. Сначала он достал форму, чтобы просушить, затем вынул автомат.

Палваныч мечтательно проговорил, глядя на «калашников»:

– К этой машинке ящичка бы три патронов, да, рядовой?

– Правда ваша, товарищ прапорщик, – улыбнулся Лавочкин.

Улыбнулся и тут же скорчил скорбную мину – перед ним появились знакомые цинковые ящики. Три штучки.

– Ух-е! – Дубовых хлопнул себя по коленям. – Как на заказ.

– Елки-ковырялки, Знамя напряг впустую, – пробурчал Коля.

– Впустую?! Да мы теперь, как этот, как его?.. Рэмбо в Афганистане!

– Ни хрена-то ты не понимаешь, – прошептал солдат, кляня себя за то, что не сдержал обещания, данного полковой реликвии.

 

Глава 3. Стрельба через пень-колоду, или Зеркалофобия

Лавочкин уснул не сразу – сначала одолевали нехорошие мысли, потом прапорщик захрапел, как заикающийся отбойный молоток. А когда Коля отключился, стало ясно: лучше бы вообще не спал.

Снилось ему всякое непотребство. Смешались все значимые события. Сначала в тягучем мятущемся видении преобладали армейские мотивы.

Вот свежеотчисленный студент Лавочкин приходит из института домой, а родители смотрят телевизор. По телевизору гремит реклама: «Соберите вещи своего сына и отправьте его в армию – и вы получите два года отдыха!»

Затем провал.

Коля почему-то стоит на сцене и поет песню «Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь»:

Военком в тишине постучался в двери. Неужель ты ко мне? Верю и не верю. Он повесткой махнул и сказал мне: «Милый, Сколько зим, сколько лет! Где тебя носило?» Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь, Все мне ясно стало теперь. Сколько лет я спорил с судьбой, Чтобы не встречаться с тобой! Шел я лесом, плыл за моря, Только это, видимо, зря, Зря косил я, прятался зря, Все напрасно было!..  

Да не просто поет Лавочкин! К нему и военком выходит с повесткой, и какие-то люди спешат: кто кирзовые сапоги на шею вешает, кто китель участливо на плечи накидывает, один сует автомат в руки, другой фуражку нахлобучивает… Сильно удивляется Коля и…

Снова провал.

Парень осознает себя солдатом, но служит не в ракетном полку под Москвой, а где-то далеко, среди снегов, на секретном ядерном полигоне. Носит свинцовые трусы, спит в противогазе, но ничего не помогает. Садится письмо писать: «Дорогие папа и мама! Я живу хорошо, просто замечательно. У меня все есть. Я по вам очень скучаю. А здоровье мое не очень: то лапы ломит, то хвост отваливается. А на днях я линять начал. Старая шерсть с меня сыплется, хоть в казарму не заходи, зато новая растет чистая, шелковистая. Так что лохматость у меня повысилась. До свидания. Ваш сын дядя Шлюпфриг» . Срывает Лавочкин противогаз, бежит к зеркалу, а там отражается пес. В башмаках.

Опять провал.

Коля чувствует себя Колей, но не Лавочкиным, а Герасимовым, учеником шестого «б» класса. Лежит он на полу заброшенного дома, побитый и несчастный, потом доползает до подоконника и кричит из последних сил: «Алиса! Они меня пытали, но я ничего не сказал!..» А внизу стоит она в форме советской школьницы. Чуть вздернутый носик, огромные обиженные глаза, круглое личико с ямочками на розовых щечках… И – слеза течет единственная. А сама отвечает укоризненно: «Какая Алиса, Николас? Эльза я, Эльза! Поматросил, стало быть, и бросил? Эх, мужики!..»

Парню стало стыдно, и он проснулся.

Уже рассвело. Палваныч сидел на кровати и насмешливо таращился на Лавочкина:

– Слышь, рядовой, а кто эта твоя Алиса, про которую ты так кричал? Подружка, типа?

– Секс-символ восьмидесятых, – буркнул Коля, накрываясь с головой одеялом.

В комнату заглянул Всезнайгель:

– Господа, пора вставать! А это что за ящики?

– Я вчера по ошибке наколдовал, – голос Лавочкина прозвучал глухо.

– С чем они?

– Это, товарищ маг, боевые припасы к автомату Калашникова, – авторитетно заявил прапорщик Дубовых. – Сам автомат вот он – на стуле. Он представляет собой огнестрельное оружие с высокой скорострельностью. Поражает живую силу противника на расстоянии… э… на большом расстоянии.

– А вы не могли бы продемонстрировать? – спросил Тилль.

Коля вылез из-под одеяла:

– Сейчас я оденусь и спущусь во двор. Мне пришла в голову отличная мысль: автомат можно использовать в войне против моих клонов.

– Клонов?

– Ну, солдат, похожих на меня.

– Ага, если солдат не похож на вас, то автомат не действует?

Парень скривился:

– Похоже, к вам вернулось ваше своеобразное чувство юмора.

Палваныч умело вскрыл цинк и сноровисто набил патронами рожок. Второй (а в караул выдавали два) не стал.

– Чтобы не тратить драгоценный припас, – пояснил прапорщик.

Во внутреннем дворике россиян уже ждали Всезнайгель, Хайнц и графиня Страхолюдлих. У Дубовых застучало сердце. Хельга была обворожительна: изящное темно-синее платье, песцовый полушубок, длинные смоляные волосы, на которые падали редкие снежинки. Даже ее бледность казалась особенно привлекательной на фоне снега. Муза прапорщика Колю не вдохновляла. «Готичненько», – отметил парень и занялся осмотром двора. Каменный мешок, да и только. Несколько деревянных столбов, ворота стойла и в дальнем углу колода для разделки мяса.

– Вот, пожалуй, на колоде и испытаем, – вынес вердикт солдат. – Будет громко, но вы уж потерпите.

Он перевел автомат на стрельбу одиночными и с плеча всадил несколько пуль в деревянный чурбан.

Резкие хлопки «акашных» выстрелов произвели впечатление. Хельга спряталась за спиной Палваныча. Хайнц недоуменно поднял бровь. Тилль был в восторге.

– Бабахает отменно, дырки тоже вижу, – неестественно громко сказал он. – Что еще?

– Ну, если стрелять не в колоду, а в человека, то убивает наповал, – смутился Коля. – Теперь я переведу на стрельбу очередями. Представьте, будто на нас надвигается толпа врагов. Я не стану водить дулом, чтобы не было рикошета.

Лавочкин дал короткую очередь, но немного не рассчитал. Как известно, при стрельбе автомат забирает вверх. Последняя пуля прошла выше чурбака и отскочила от каменной кладки в окно второго этажа. Стекло разбилось.

Всезнайгель небрежно взмахнул рукой, окно восстановилось.

– Все, я понял, – промолвил колдун. – Несколько минут работы этой штукой уничтожат большой отряд солдат Дункельонкеля, так?

– Да. – Коля поставил автомат на предохранитель.

– И вы все время ходили с ней по нашему миру?

– Конечно, только у меня патронов не было. Без патронов не постреляешь.

Парень был озадачен: придворный маг был не особо рад обретению нового оружия против Черного королевства.

– Тю-тю… – присвистнул Тилль. – У вас, господа мои, ужасный мир. Я боюсь представить, что бы было, если бы Дункельонкель смог завладеть парой таких штуковин.

– Вот, ектыш, интеллигенция! – хохотнул Палваныч. – Я по-простому считаю. Ствол и комплект у нас, значит, будем плясать от этой печки. А прикидывать, что там «если бы да кабы» или как где чего, некогда. Предложение мое будет категорически верным. Я и Хельга садимся на ковровую авиацию дальнего подскока и оказываем огневую поддержку угнетенному народу Дробенланда. А вы, как мне перед сном доложил рядовой Лавочкин, летите с дипмиссией.

– Хм, план хорош, – согласился после недолгих раздумий Всезнайгель.

– Нет, в Дробенланд полечу я, – сказал Коля. – Автомат мой, я и должен…

– Ладно, рядовой, не дрейфь, верну оружие в цельности и сохранности, – заверил парня Дубовых. – Я же понимаю, Родина вверила автомат в твои руки, ты и ответственный. Да ты прикинь, что именно тебе придется там делать…

– З-знаете, я б-б-бы зашла в д-дом, – проговорила Хельга.

– Разумеется! Прошу вас, – захлопотал Тилль.

Лавочкин поймал Палваныча за рукав, дескать, надо остаться.

– Товарищ прапорщик, я ведь все понимаю, – сказал парень, пронзая командира пылким взглядом. – Стрелять там придется не совсем по людям, точнее, совсем не по людям. Там будут големы, тупые и бессловесные машины-убийцы. Их вырастили за неделю в магических котлах. Но самое страшное – у них моя внешность!

– Так, рядовой. – Дубовых взял Колю за плечи. – Признавайся: спиртягу пил, клей нюхал, травку курил? Хотя откуда тут… Неужели с катушек съехал?

– Да не съехал я! Вы были в отключке, когда Дункельонкель показывал нам по зеркалу…

– Замолчи! – прикрикнул Палваныч и тряхнул Лавочкина, надеясь привести его в чувство. – Тебя послушать, сам с ума съедешь. Ишь карикатура: «По зеркалу показывал»! Не распускай сопли. Давай сюда автомат, язви тебя Хейердал.

Парень сдался. «Надеюсь, на месте не растеряется», – подумал он.

Прапорщик зашагал в дом, что-то решил добавить на ходу, повернулся к Коле и… налетел на открытую дверь, больно треснулся головой.

– Ух-е! – вырвалось у мужика, и он сел наземь.

Рядовой не сдержал улыбки:

– Я ж говорил, не стучитесь там, где написано, что надо звонить.

Он помог командиру подняться.

– Вижу, вы столковались, – деловито сказал Всезнайгель, когда россияне вернулись в гостиную. Поправил седую прядку, белевшую в пышных черных волосах, надел теплый берет с ушами. – Готовьтесь, Николас, мы отбываем!

– Удачи, салапет, – сказал прапорщик.

– Вам тоже.

Коля сбегал в комнату, сгреб вещи, оделся и в коридоре встретил колдуна с ковром под мышкой.

– Пойдемте, – коротко скомандовал Тилль, выходя на улицу.

Он развернул ковер прямо перед крыльцом, прочитал заклятье, и предмет роскоши превратился в средство передвижения.

Солдат осторожно ступил на ковер, парящий в полуметре от земли. Потом сел Всезнайгель.

– Берегите лицо, Николас. А лучше – отвернитесь. Я-то поворожу, а вам, как я слышал, нельзя.

«И тут подколол», – отметил Лавочкин.

Ковер-самолет понесся на север.

Следующие несколько часов рядовой смотрел на бескрайние белые поля и леса, черные пятна сел, синь неба да насквозь промерзшую вату облаков. Он заметил печально известный забор, разделявший совсем недавно непримиримые государства Вальденрайх и Наменлос. Через какое-то время внизу показалась Циклопоуборная – памятник древнего каменного зодчества. «Наверное, Тилль нарочно прокатил меня по местам боевой славы, – выдвинул гипотезу Коля. – Уж мы тут зажгли с Болванычем!»

Лавочкин совсем не замерз, ведь Всезнайгель захватил весьма удобный амулет, чудесным образом сохраняющий вокруг себя комфортную температуру. Удивительно – ветер дул, а холодно не было! Парень хотел бы заполучить такой обогреватель, чтобы повесить у себя дома, в рязанской хрущевке. Но он знал: магия этого мира не распространяется на наш.

Мысли перескочили на более важное.

Эльза. «Зачем Дункельонкелю деревенская девчонка? Точно, из-за меня схватили, – решил парень. – Понятное дело, узнали о нашем коротком романе. Его и романом-то не назовешь. Так, сельский водевиль. Ну, говорят, беременная… Тогда ясно – хотели шантажировать. Нестыковка: похитили месяц назад, а буквально третьего дня Дункельонкель ни словом не обмолвился об Эльзе! Хотя мог… А может, не успел? Я ж в волка превратился!»

Вспомнив о превращении, рядовой забеспокоился, инстинктивно глянул на Луну, бледневшую на дневном небе.

«Тихо, тихо, Колян! – одернул себя солдат. – Тилль сказал, что вылечил… Так вот, как порядочный мужик, я должен найти ее, освободить и… жениться?»

Парень даже задержал дыхание. Мысль была абсолютно неожиданной и страшной. Она открыла шлюз для обрывков бредовых идей: «Боже мой! Женюсь, и придется остаться здесь! Хотя нет! Заберу Эльзу с собой! Дурацкая идея… Немка из невероятного мира посреди России. Без паспорта. По-русски ни бельмеса. Да она же с ума там, у нас, сойдет! Цивилизация… Что же делать?»

Промучившись около часа, Лавочкин пришел наконец к более-менее полезному выводу. Надо было сперва вызволить девушку, а потом решать, что дальше. И чем быстрее Коля освободит Эльзу, тем лучше. Для нее и для будущего ребенка.

Когда ковер достиг столицы Наменлоса, уже почти стемнело. Колдун стал править ниже.

– Что ж, Николас, – прокричал он, – мы в Наменлосе, столице Наменлоса! Прямо под нами – Наменлосская улица, выходящая на Наменлосскую площадь, а на ней стоит Наменлосбург – дворец здешнего монарха!

Коля удивлялся здешней простоте. Дома были одинаковы, стояли в правильном порядке – рядами, у каждого дома нарезали по равному клочку земли, на котором торчали три дерева. Королевский дворец, точнее, замок удручал безыскусностью: толстенные неприступные стены, башни напоминали шахматные ладьи. Если бы солдат был дизайнером, он назвал бы здешний стиль «серой утилитарщиной».

Тилль приземлил ковер у самых ворот замка-дворца, путешественники слезли. Волшебник обратился к четырем усатым стражам:

– Чрезвычайный и Полномочный Посол Вальденрайха его великолепие барон Николас Могучий и его старший советник колдун всех стихий и маг полного посвящения Тилль Всезнайгель прибыли со срочным письмом.

– Прошу вас, отгоните свою, э-э-э, повозку в сторону и добро пожаловать в Наменлос, – пробасил самый усатый страж.

Тилль ткнул указательным пальцем за будку охранников, и ковер послушно туда пропланировал.

Ворота приоткрылись, колдун и Лавочкин прошли во двор.

В центре замка стояло основное здание – большой каменный куб с узкими окнами. Рядовой в очередной раз отметил скудость фантазии местных строителей.

У входа их ждал распорядитель. Он поклонился и жестом пригласил гостей внутрь. Здесь им вновь пришлось отрекомендоваться, их усадили в уютной комнате и подали ужин.

– Надеюсь, в этот раз у нас верительные грамоты с собой? – лукаво поинтересовался Коля.

– Как ни странно, да, – усмехнулся Тилль. – Утром, пока вы спали, мне их доставили. Наш монарх был так любезен, что согласился даже на союз с Рамштайнтом. Как бы ни был Генрих слаб и капризен, но здравый смысл его не оставляет.

– Не слишком хорошего мнения вы о своем короле.

– Надо смотреть на вещи реально, мой друг. Вы бы наверняка не слегли с мнимой болезнью из-за пяти огненных шаров, упавших на ваш город, не так ли?

Неслышно подошел распорядитель:

– Уважаемые гости, вас ждут.

Всезнайгель обратил внимание на несколько принужденное поведение слуги. Того явно что-то тяготило, но долг обязывал оставаться в рамках.

– Передайте поварам самые искренние благодарности, милейший, – сказал колдун, вставая. – Признайтесь, пожалуйста, здесь произошло несчастье?

Распорядитель смутился. Коле было забавно наблюдать, как седой рослый дядька непроизвольно потер нос. Правда, Лавочкину мгновенно стало известно, что мужчину зовут Фрицем («Вот товарищ прапорщик завелся бы!»), у него болеет жена, и он с недавнего времени панически боится зеркал.

– Знаете, – прошептал слуга. – Несчастья не было, нынче был весьма престранный случай, всколыхнувший королевство. Но я полагаю, вам все поведают сами его величество и их высочества. О большем позвольте умолчать.

– Вы самый надежный и любезный человек, которого я встречал, – произнес Тилль. – Ведите нас скорее!

Король Томас фон Бесфамиллюр Наменлосский принял гостей в тронном зале. Лавочкин посмотрел в открытое круглое лицо пятидесятилетнего мужчины, в широко расставленные большие глаза и почувствовал тревогу. Коля знал: монарх был воином, отчаянным поединщиком, даже нос сломал так, что не смогли выпрямить… Отчего же этот огненно-рыжий сильный человек был наполнен черными предчувствиями?

Тем не менее Томас улыбался, сидя на троне. Жестом отпустив немногочисленную охрану, Бесфамиллюр обратился к Лавочкину и Всезнайгелю:

– Рад вас приветствовать, послы, хотя предпочел бы делать это в более счастливое время.

– Мы не вовремя, ваше величество? Простите! – Колдун изящно склонился.

Коля чуть замешкался, но сделал неуклюжий поклон наподобие того, что когда-то отбивал в секции дзюдо.

– Оставьте церемонии. И не обижайтесь на мое косноязычие. Виной ему страшное происшествие, хотя о нем позже. Нет сомнений, мой ныне родственный сосед прислал предложение союза. Я принимаю его. Бумаги передайте герольду.

Из-за спин посетителей вышел худой мужчина в дорогих пурпурных одеждах.

– Прошу любить и жаловать, граф Нихткапитулирен Наменлосский, – представил король Томас герольда.

Всезнайгель вынул нужные письма из сумки и с легким поклоном вручил их графу Нихткапитулирену. Тот удалился.

– Вы наверняка захотите заключить военный союз и с Дриттенкенихрайхом, – продолжил монарх, вставая и спускаясь с возвышения, на котором покоился трон.

– Это так, ваше величество, – подтвердил Тилль.

– И естественно будет предположить, что Генрих будет говорить с реальным, – Томас поморщился, – правителем королевства.

– Воистину вы правы. У нас есть письма и для Герхарда, и для Рамштайнта.

– Хорошо хоть Кирхофу не написали, – съязвил владыка Наменлоса.

Лавочкин невольно хмыкнул: в Дриттенкенихрайхе было три короля – официальный, криминальный и король поп-музыки.

– Знаете, – тихо сказал Тилль, – если будет нужно, мы объединимся с любым противником Черного королевства.

– Да-да… – Бесфамиллюр вернулся к трону. – О вашей, господин придворный колдун, преданности делу ходят легенды. И я отлично понимаю, откуда растут ноги брака моего оболтуса-сына и золотоволосой падчерицы Генриха. Молчите, пожалуйста. Я уверен, вы найдете доводы и для союза с Рамштайнтом.

– Вы проницательны, ваше величество, – спокойно сказал Всезнайгель. – Доводы есть. Я назову главный. В руках криминального короля Дриттенкенихрайха находится Барабан Власти. С кем, по-вашему, должен быть Рамштайнт – с нами или Дункельонкелем?

Томас ударил кулаком в спинку трона:

– Как?! Как он получил Барабан?

– История длинная и запутанная. Если коротко, то нам пришлось выбирать, где окажется магический артефакт – у главы Черного королевства или у самого влиятельного преступника мира.

– Всегда есть третий вариант, – сквозь зубы процедил Бесфамиллюр.

– Поверьте, третий вариант был еще хуже.

– Сделанного не вернешь, – проговорил монарх, сев на трон. – Как все перепуталось, Всезнайгель, как завертелось!.. Сегодня утром прямо здесь, в этом зале, появился огромный тип в черных одеждах. Он сказал, что Дункельонкель передает нам предложение сдаться. На раздумья наглец отвел полмесяца. Если не подчинимся, добавил он, то все умрем. Затем он исчез.

– Как он исчез, откуда появился? – быстро спросил Тилль, шагая к Томасу.

– Из зеркала вышел и в зеркало же ушел.

– Но тут нет зеркал, – пробормотал Лавочкин, растерянно оглядываясь.

– Я собственноручно разбил его, барон Николас, – пояснил король. – Знали бы вы, чего мне это стоило! Уничтожить фамильную ценность, которая передавалась моими предками столько веков… Но не могу же я держать во дворце такие опасные двери! Нынче сквозь зеркало проходит один нахал с ультиматумом, завтра – отряд головорезов.

– И вы расколотили все зеркала, не так ли? – уточнил Тилль.

– Да. И в городе, и во всем королевстве. Я объявил зеркала вне закона.

– Вы явно погорячились, ваше величество, – учтиво сказал колдун. – Ваши маги исследовали осколки?

– Они нашли следы какой-то ворожбы, но я бы удивился, если бы их не было. У меня ощущение, что большинство волшебников – шарлатаны. Разбив зеркало, я сломал заклятье. Никто не смог найти в обломках ни крупицы полезных сведений! А ваш старший братец – между прочим, мой главный советник по колдовству – снова где-то пропадает!

– Иоганн сейчас составляет компанию Рамштайнту. Нельзя оставлять главу преступников наедине с такой вещью.

– Ох, и много же вы воли берете, колдуны, – резко произнес Томас. – Да еще и хлесткими словечками бросаетесь. Погорячился я, видите ли!

– Зеркало как таковое не является магической дверью, ваше величество, – негромко заговорил Всезнайгель, гася вспышку монаршего гнева. – Чтобы посетитель к вам проник, над зеркалом нужно провести серьезную магическую работу, то есть заговорить его. Когда вы подновляли свою реликвию? Ведь зеркала слишком долго не живут.

– Мой отец отдавал его стекольщикам, когда мне было девять лет.

– Тогда прошу вас, отдайте распоряжение начальнику стражи, пусть он представит список людей, имеющих доступ в зал. Особенно нас интересуют колдуны. Вообще, мне чрезвычайно странно, что эта мера не пришла на ум вашим подданным.

– Признаться, я их сам напугал, – задумчиво промолвил Томас. – И не верю я в измену, господин чужой волшебник. Но быть по-вашему. Теперь предлагаю вам отдохнуть. Закончим нашу беседу утром.

Распорядитель отвел гостей в уютные, хоть и аскетически обставленные покои.

Рядовой Лавочкин спросил:

– Скажите, Фриц, а как бы нам свидеться с принцессой Катринель и принцем Петером?

– Ох! А откуда вы узнали мое имя? – удивился распорядитель.

– Ну, милейший, – Всезнайгель похлопал его по плечу, – в вашем славном королевстве кто не Ганс, тот уж точно Фриц.

– Правда ваша, – согласился слуга. – Если принц и принцесса сами за вами не пришлют, то завтра вы наверняка встретитесь. Я передам вашу просьбу. Спокойной ночи.

Фриц удалился.

Тилль наставительно произнес:

– Николас, я бы на вашем месте не слишком выпячивал новый дар. Дешевые фокусы – удел уличных циркачей.

– Ну, вы прямо как король Альбрехт заговорили, – усмехнулся Коля. – Но что вы думаете об истории с зеркалом?

– Хм, это устрашающая акция, которая, возможно, значительно сильнее бомбометания огненными шарами, – признал Всезнайгель. – Взрывы и разрушения – одно, а вот опасение, что из каждого невинного предмета может запросто появиться громила, – совсем другое. Теперь, как бы мы ни разъясняли суть трюка Дункельонкеля, народная молва припишет ему выныривание из пара над любым котлом, появление из-под земли, хождение по воде и полеты на драконах.

– Елки-ковырялки, целый пиар уже получается… – протянул рядовой Лавочкин.

– Что вы сказали?

– Пиар. В нашем мире так называют целенаправленные, тщательно спланированные публичные акции или целую череду поступков, формирующих в народе некое представление о ком-то или о чем-то.

Колдун почесал подбородок:

– Слово новое, но методы древние. Зато вы, Николас, необычайно точно сформулировали! Дункельонкель разыгрывает давно просчитанную комбинацию. Знаете, почему его подручный вылез из зеркала именно здесь? Ведь было бы достаточно и пары-тройки огненных бомб, правда?

– Наверное, – растерялся Коля.

– Его птицы-бомбовозы просто не могут досюда долететь! – Глаза Всезнайгеля горели. – Драконы не пускают их через свою долину. Значит, здесь паника сеется иными методами. Но ничего, ничего…

Волшебник надолго замолчал, буравя жестким взором коврик на полу. Потом словно очнулся и сказал, улыбаясь:

– Не сомневайтесь, мой юный друг, на каждый их ход у нас найдется свой.

 

Глава 4. Экстремальная инсектология, или Новое о Дункельонкеле

Перед отлетом в Дробенланд Палваныч и Хельга прошлись по рынку. Торговля была куцей, но прапорщику и графине удалось купить в дорогу хорошего сыра, копченого мяса и доброго вина.

Дубовых подслушал интересный разговор. Зеленщик в красочных подробностях излагал симпатичной покупательнице историю возвращения «того самого Николаса Могучего» и то, как «славный барон чуть ли не смертельно ранил проклятого Дункельонкеля». Было там и про Барабан Власти, и про разоблачение гномьего воровства… Зеленщик поведал и о «восставшем из мертвых Повелителе Тьмы, ушедшем в услужение Николасу и готовом покарать Черное королевство самой страшной карой, вот увидите».

– Откуда он взял всю эту карикатуру? – недоуменно спросил Палваныч Хельгу.

Та не знала. Да и откуда ей было знать, что намедни Всезнайгель, сидя у начальника сыска Шпикунднюхеля, пересказал ему подвиги Лавочкина, прапорщика и самой Страхолюдлих. Вместе со Шпикунднюхелем колдун разработал байки, которые должны были травить агенты сыска. Уже наутро на рынках, в харчевнях и лавках гремела слава Николаса Могучего и прирученного им Повелителя Тьмы.

Может быть, Тилль Всезнайгель и не знал слова «пиар», но имел неоспоримый талант политтехнолога.

В арсенале Хельги не нашлось амулета, поддерживающего температуру, поэтому прапорщик и графиня оделись особенно тепло. Заворожив ковер и погрузившись на него, диверсанты взяли курс на северо-запад. Скорость была невелика, однако путники быстро замерзли.

– Эх, сюда бы спиртику! – размечтался Палваныч.

– Что такое спиртик? – спросила Страхолюдлих.

– Спиртик, Хельгуша, – это сила! – прокричал прапорщик. – Он греет. Эх, черт, зябко!

Рядом с Палванычем тут же появился черт. Рогатый, с копытами и хвостом. Клочки бурой шерсти трепетали на ветру. Маленькие злые глазки беспрерывно бегали, жиденькая бороденка тряслась, а розовый пятачок как-то брезгливо втягивал морозный воздух.

– Рядовой Аршкопф прибыл! – премерзко провизжал черт.

Прапорщик скривился. Он был зол на бесенка за то, что в прошлый раз тот поздно явился на зов. И как ни оправдывался потом Аршкопф, Дубовых был непреклонен – нарушение воинской дисциплины он потерпеть не мог. Ведь речь шла не о командирской прихоти, а о жизни и смерти: на Палваныча и его спутников надвигался злобный тролль. Впрочем, черт успел вовремя. Он перенес тролля за далекие восточные горы.

– Как не надо, так ты здрасьте, а как срочно, так обед, учет и санитарный день, – проворчал Дубовых.

– Ну, не обижайтесь, товарищ прапорщик! Я же объяснял – бабка задержала.

– Ладно, комик, сделаю вид, что верю. Проблема такая. Нам с Хельгой холодно. Надо как-то решить.

– Вон, внизу деревня, там корчма с очагом, – пропищал черт.

– Издеваешься, Хейердалов сын? – прорычал Палваныч.

– Никак нет!

– Нам нужно быстро лететь и не мерзнуть, адское отродье, – ледяным тоном сказала графиня Страхолюдлих.

– А, сразу бы и объяснили, – залебезил Аршкопф. – Это я мигом.

Он исчез и тут же вернулся, держа в мохнатых руках два драных одеяла.

Дубовых утробно зарычал:

– Ох, е! Держите меня семеро, задушу поганца!

– Не надо, товарищ прапорщик! Это волшебные одеяла! Они хранят в себе жар преисподней. Чем сильнее холод, тем они теплее. Вот попробуйте…

Палваныч потрогал краешек. Действительно, горячий.

– Ладно, давай сюда, – проворчал Дубовых. – Погреемся. Попутно пообвыкну к адскому пеклу. Чую, с таким помощничком туда мне и дорога…

Теперь Хельга ускорила полет. Часам к четырем дня путники достигли границ Драконьей долины. Она располагалась значительно ниже королевств, ее окружавших. Спуск в долину со стороны Вальденрайха был сравнительно пологим. Ковер скользил параллельно земле.

Снега резко закончились, теперь на земле зеленела трава. Графине и прапорщику стало жарко, они сняли одеяла и теплую одежду. Драконы умели управлять климатом, поэтому, несмотря на то что во всем мире царила зима, в долине было настоящее лето.

Вскоре уклон закончился, и летчики увидели древние исполинские деревья. Затем одиноких зеленых великанов сменил лес.

Страхолюдлих предложила сделать привал. Палваныч был за. Он не переносил воздушных путешествий, и если на морозном ветру его почти не укачивало, то в зное Драконьей долины он моментально почувствовал себя вывернутым наизнанку.

Прапорщик скатился с ковра на луг, пряча от подруги сизое лицо.

– Как же я забыла, что тебе бывает нехорошо при полетах? – всплеснула руками Хельга. – Прости, Пауль. Я знаю отличный способ справиться с воздушной болезнью. Перед следующим перелетом я тебя усыплю.

– Чтобы я свалился? – страдальчески протянул Палваныч.

– Ох, горе ты мое, – выдохнула графиня.

Они сели под деревом, и Страхолюдлих достала еду и питье. Прапорщик немного попил, но есть, разумеется, не хотел.

– Я прогуляюсь, – сказал он и пошел в глубь леса.

Самочувствие Дубовых постепенно улучшилось. Прохладный воздух, твердая почва под ногами, свежий ветерок в лицо. Палваныч даже принялся мычать себе под нос какой-то фальшивый мотивчик. Лес, как обычно, звучал: переговаривались птицы, скрипели ветви, шелестела листва. И тут в привычный фон ворвался новый необычный шум. Прапорщику почудилось: где-то выше и сзади летит вертолет.

Дубовых резко обернулся. Прямо на него пикировал комар. Комар был размером с кавказскую овчарку. Большие прозрачные крылья стучали, как вертолетные лопасти. Но больше всего Палваныча поразил хоботок. Он был раза в два толще соломинки для коктейлей.

– Ектыш! – воскликнул прапорщик и упал наземь.

Комар протарахтел мимо и заложил крутой вираж.

«Как же я забыл? – мысленно возопил Дубовых. – В этой дурацкой долине все здоровенное!» Палваныч быстро поднялся на ноги.

– Ну, лети сюда, кровопийца, – хмуро сказал он. – Сейчас я тебе хобот оторву.

Переросток снова приближался к жертве. Прапорщик понимал: встречать такую тушу «лоб в лоб» не стоит. Он отскочил влево и обеими руками вцепился в хоботок. Хищник набрал достаточную скорость, чтобы Палваныча дернуло, сшибло с ног. Комариный ротовой аппарат не выдержал веса толстого мужчины и с громким «чвак!» оторвался от головы. Дубовых рухнул на траву, со всего маха вонзая добытое жало в кочку. Комар, качаясь, пролетел дальше и врезался в ствол дерева.

Раздался громкий хруст. Насекомое кверху лапками упало наземь.

Прапорщик встал, опасливо приблизился к поверженному врагу.

Комар не подавал признаков жизни. Искалеченная голова свесилась набок. Подрагивали лапки. Конвульсивно трепетало крылышко.

– У, бегемот носорожий или как там тебя, – пробубнил Палваныч.

Он живо вспомнил очаровательных существ, с которыми уже встречался в Драконьей долине: белку в полтора человеческих роста, саблезубого енота, улитку-переростка, паучка с банкетный стол…

– Хельга! – сипло вымолвил прапорщик и бросился к любимой женщине.

Коренастого плешивого мужика, бегущего на коротких толстых ножках, можно было принять за местного колобка. Дубовых пыхтел, сопел и коротко поругивался.

Выкатившись к месту стоянки, колобок-Палваныч застыл на месте. Лежал ковер. Валялись вещи – провиант, автомат, коробки с патронами, одеяла, шубы…

Графини Страхолюдлих не было.

– Хельгуша, – прошептал прапорщик, затравленно осматриваясь.

Он поглядел наверх, в крону дерева, под которым оставил спутницу.

Все было тихо.

Палваныч тяжело дышал, сжимая кулаки.

– Где же ты, милая? – произнес он, и в этом печальном вопросе сквозила такая мука, что сам Гамлет позавидовал бы. – Где же ты?..

– Пауль, откуда такое любопытство? – раздался за спиной Дубовых голос Страхолюдлих. – Мне надо было посетить кусты.

– Ты жива! – Прапорщик, чуть ли не плача от радости, подбежал к Хельге и заключил ее в объятия.

– Право же, мне приятна твоя страсть, но к чему такая драма? Вполне ординарная отлучка… – непонимающе проговорила графиня.

Палваныч справился с эмоциями:

– Здесь опасно. На меня было совершено диверсионное нападение силами комара больших габаритов. Еле отбился. Тут, Хельгуленочек, все твари больше, чем надо. Поэтому мой тебе командирский наказ: проявляй осторожность!

– Ах, точно! Я что-то подобное читала о местной живности! – закивала Страхолюдлих. – Ты не ранен?

– Нет. Но я полный болван по двум пунктам. Пункт первый: оставил тебя одну. Пункт второй: не взял с собой автомат. А сейчас лучше убраться отсюда.

Дубовых бережно поднял автомат, обмотал ремень вокруг кулака. Графиня собрала вещи.

Путники сели на ковер и продолжили путь. Скользили над кронами деревьев, дабы не привлекать внимания драконов. Изредка прапорщик замечал движение в зелени. Например, он воочию убедился, что воробей – родственник орла. Во всяком случае, любой российский орел смотрелся бы воробьем рядом с серым «птенчиком» из Драконьей долины.

Пока Дубовых наслаждался видами дикой природы, графиня управляла ковром и предавалась невеселым раздумьям. Недавняя встреча со своим старым повелителем тягостно повлияла на настроение Хельги. «Слишком ты силен, Дункельонкель, – размышляла Страхолюдлих. – Мощь твоя многократно возросла со времен Темного ордена. Сможем ли мы одолеть твой сумрачный гений?..»

Обычные люди считают, что гении, как правило, ненормальны. Правда это или ложь, неизвестно. Но гениальный колдун Дункельонкель служил неплохим доказательством упомянутой истины.

Если бы нашелся историк, захотевший написать биографию главы Черного королевства, то он быстро бы сдался, так как Дункельонкель тщательно уничтожал любые следы, документы и свидетелей своих дел.

Происхождение злого колдуна оставалось секретом. Возраст тоже. Первое упоминание о Дункельонкеле относится к временам Зингершухера, то есть отстоит от событий нашего повествования на сто поколений. Разумеется, это явный подлог. Создатель Черного королевства занялся подделкой древних скрижалей еще в юности.

В Дриттенкенихрайх Дункельонкель прибыл около двадцати лет назад. Он поселился отшельником, часто и надолго отлучался из страны, не был замечен в сомнительных делах. Меж тем его всегда окружал ореол тайны. Поэтому никто не удивился, когда стало известно, что он – глава Темного ордена, причем не шутейного, а самого настоящего: с шабашами и кровавыми планами. Орден объединил колдунов и ведьм, искавших вдохновение в черной символике и запрещенных видах ворожбы. Идеология Дункельонкеля провозгласила волшебников сверхлюдьми, стоящими над серой рутиной, которая объявлялась уделом бездарей. Мысль была не новой, но отчего-то именно тогда, именно в среде вальденрайхских колдунов она нашла горячий отклик.

Тилль Всезнайгель полагал, что в этих землях всегда существовали предпосылки для магического бунта. Главным источником силы в королевстве был непознанный и своенравный Зачарованный лес. На легендах о нем воспитывались местные волшебники. Они ощущали свою избранность, причастность к чему-то мощному и темному, а также испокон веков были недовольны законами, ограничивавшими возможности магов.

Дункельонкель призывал сломать старый порядок и установить новую власть, окрещенную демагогами от науки магократией. Черный колдун не остановился. Он выдумал так называемую перманентную магическую революцию. Ее целью было свержение королей и построение никогда доселе не виданного государства, управляемого волшебниками.

В таком устройстве было место трем сортам людей – сверхлюдям, пейзанам и отлученным. Пейзанином Дункельонкель считал любого человека, не осененного колдовским даром. Отлученными становились маги, отказывавшиеся принять учение о революции. К таким волшебникам сверхлюди относились как к рабам. В общем, выходило весьма приятненькое общество.

На территории отдельно взятого королевства, которое соседи величали Черным, Дункельонкель и построил свою магократию. Это ему удалось после того, как он и его орден потерпели сокрушительное поражение в Вальденрайхе. Победители потом долго гадали, был ли бунт против власти Генриха неким отвлекающим маневром, или темный колдун рассчитывал совершить перевороты в двух странах сразу.

Так или иначе, ветхий Зингершухерланд пал, и на его месте родилось новое государство с коротким названием Доцланд . Дункельонкель собирался преподать урок всему миру. К тому же в своих владениях он носил официальный титул «Вождь и Учитель».

Пятнадцать лет Доцланд копил силы для экспансии в соседние государства. Великий Разлом питал империю Дункельонкеля магической энергией. Старые находки и открытия, о коих будет рассказано в свое время, ждали полной реализации. Теперь же темный колдун сделал первые шаги к мировому господству и встретил первые трудности.

В тот славный вечер, когда Всезнайгель и Лавочкин беседовали с королем Наменлоса, Вождь и Учитель отдыхал в зале, служившем ему кабинетом, спальней и лабораторией.

Дункельонкель то слушал музыку, то дремал, потом встал с ложа и подошел к приоткрытому окну.

Белые одежды слегка трепетали на сквозняке, но колдуну не было холодно. Он лишь спрятал руки в широкие рукава.

Пронизывая острым взглядом вечернюю темноту, Дункельонкель, казалось, видел нечто приятное и долгожданное. На смуглом лице, словно вырезанном из древесной коры, играла улыбка. Неподвижно простояв четверть часа, Вождь и Учитель погладил ладонями длинные черные волосы, собранные в хвост.

– Все очень хорошо, – произнес колдун.

Он отвернулся от окна и посмотрел на магическую карту империи. За ее состоянием следили маги-рабы из отлученных. Работая круглосуточно в три смены, они поддерживали голографическое изображение территории Доцланда и прилегающих к ней районов в огромном кристалле, занимающем почти весь зал. Вещица поражала грандиозностью и шиком. По желанию Дункельонкеля любая местность увеличивалась, обрастая деталями. Причем движущимися. Снегопады, бури, горные обвалы – все отражалось в этой модели. Пусть не в очень мелких деталях, но вполне различимо.

Дункельонкель подумал: «Как, должно быть, противно превращать дар в рутину, быть разумным подсвечником. Магия дает возможность творить одно великое дело в год, в десятилетие, вообще в жизни и нежиться в лучах единственного свершения. А этих глупцов загнали в рабство, будто каких-нибудь рудокопов, и требуют питать ненавистный кристалл…»

Слабый зеленоватый свет кристалла-карты успокаивал глаза. Глава Черного королевства щурился, словно млел, и постепенно увлекался самолюбованием: «Все они не созидают, а городят и плодят выкидыши. Да, большая разница – созидать и просто строить. Счастлив я, ибо созидаю. Я задумал свой порядок, страстно переболел своей мечтой, я довожу до ума воздвигнутое и расширяюсь. Мое творение – Доцланд – пейзане называют кровавым, но оно выстрадано. Для вкусного жаркого надо убить барана. Они еще поймут… Может быть». Дункельонкелю нравился собственный цинизм, правда, иногда он пугал самого Вождя.

– Ты старый самовлюбленный идиот, – сказал себе колдун. – Банальный самовлюбленный идиот. Чем и хорош.

Хмыкнув, Дункельонкель поморщился – сломанные Лавочкиным ребра еще не срослись. Потом маг дотронулся до кулона, висевшего на груди, и произнес имя дочери Иоганна Всезнайгеля.

– Я сейчас, – раздался тихий голос.

Вскоре дверь открылась, и в зал вошла виконтесса Марлен.

На ее шее висел точно такой же кулон, как и у темного колдуна, – маленький флакончик на золотой цепочке.

– Ты достаточно отдохнула? – тепло спросил Дункельонкель.

И хотя на идеальном лице, обрамленном белыми волосами, еще лежали тени, девушка ответила:

– Я готова ко всему… В меру скудных сил.

– Ты все еще переживаешь о том, что потеряла магическую силу? – нарочито небрежно отмахнулся колдун. – Не печалься. Ты мне дорога и без нее. И потом, неужели это навсегда? Я бы на твоем месте пожил денек-другой прямо над Разломом. А потом поговорим. Поняла?

Марлен ожила, глаза вспыхнули новым светом. Виконтесса коротко кивнула.

– Вот и славно… – Дункельонкель подошел вплотную к кристаллу. – Не время горевать, девочка. Вчера столицу Труппенплаца сровняли с землей, а Стольноштадту послали жестокое предупреждение. Сегодня я передал привет королю Наменлоса. Войска в Дробенланде забуксовали, но это каприз погоды, а не сопротивление глупых князьков. Все идет как нельзя лучше, Марлен. Вернешься от Разлома, поезжай в свое убежище. Мне кажется, там есть следы, которые стоило бы замести.

– Ничего существенного, Учитель.

– Ты уверена?

– Да, – не колеблясь, ответила девушка.

– Тогда съезди обязательно. Теперь иди.

Виконтесса удалилась, и к Дункельонкелю тут же зашел шкафоподобный человек в черном. Злобное лицо с массивными скулами и длинным, почти корабельным носом выражало почтение.

– Вождь, все сделано, как вы распорядились.

– Поподробнее, Адольф.

– Я появился перед Бесфамиллюром, огласил ваш ультиматум и исчез до того, как опомнилась его глупая стража. Вернувшись через главное зеркало сюда, я почувствовал: портал в Наменлосе разбит. Ваш расчет полностью сбылся.

– Вот видишь? А ты сомневался, – улыбнулся Дункельонкель.

– Что вы, Учитель! – В ровном голосе Адольфа проскочила извиняющаяся нотка.

– Я чувствую твои эмоции, мой лучший слуга, – промолвил колдун. – Твои возражения не были высказаны, но помогли мне при составлении плана. А молодой принц?

– О, он находился рядом с отцом. Юный Петер был напуган и подавлен.

– Очень хорошо. Хваленая пейзанская аристократия больна и обречена на вымирание. Скоро мы будем сидеть в залах Наменлоса, а принц и его золотоволосая жена станут нам прислуживать. Ты хорошо поработал, но теперь ты нужен мне в Дробенланде. Найди Четырех всадников и вели им убить этого зажравшегося преступника… Как же его? Рамштайнта! Да. Если будут упираться (а они будут, попомни мое слово), пообещай им полную свободу. Неплохая цена за заказ, не правда ли?

– Безусловно, Вождь и Учитель.

– Тогда удачи.

Дункельонкель вновь остался в одиночестве.

Он обошел кристалл, остановился напротив изображения территории Дробенланда. Захваченные земли были окрашены в синий цвет.

– Мало. Мало и медленно, – проворчал колдун.

За кристаллом у дальней стены зала на мощной чугунной треноге покоился хрустальный шар размером в два обхвата. Глава Доцланда приблизился к нему, торжественно возложил руки на ледяную поверхность. Магический хрусталь отозвался на касание теплых ладоней: вокруг них заплясали алые искры, в глубине шара родились разноцветные завихрения, вращение своеобразных протуберанцев постепенно замедлилось, и внутри волшебного предмета образовалось гротескное изображение лица. В чертах этой эфемерной крикливой маски угадывался лик самого Дункельонкеля.

– Погода на завтра, – низким голосом скомандовал колдун.

Маска открыла глаза. Из них хлынул желтый свет, ослепивший Вождя и Учителя и тут же давший ему новую способность видеть. Дункельонкель ощутил себя внутри шара, потом словно очутился на неких каменных развалинах. Рядом возлежал дракон. Змей был стар, его чешуя пожелтела и потускнела. Древние глаза были прикрыты, будто он не мог поднять веки выше.

Дракон выдохнул через ноздри дымное облако и сказал:

– Завтра будет теплее.

Дункельонкель очнулся, смеясь. Маска в хрустальном шаре растворилась.

– Продолжим наступление! – почти пропел колдун, шагая к выходу из зала.

Даже боль в ребрах куда-то делась. Увлеченность – вот самая мощная магия.

 

Глава 5. Правда о зеркале, или Вести с Дробенландского фронта

Коля Лавочкин сидел перед принцем Петером и всем своим существом ощущал: Бесфамиллюр-младший врет, боится и стыдится.

Солдат и Всезнайгель встретились с Петером и Катринель рано утром. С рассветом в комнату, где спали Коля и Тилль, пришел посыльный и проводил их в покои семьи наследников.

И вот Лавочкин беседовал с принцем, а колдун говорил со златоволосой девушкой. Катринель казалась больной, Всезнайгель взял ее за руку и отвел к окну. Там они принялись вспоминать старые деньки и обсуждать общих знакомых. Парни остались один на один.

– Ваше высочество, я могу вам помочь, – тщательно подбирая слова, начал Коля. – Вы что-то знаете об истории с зеркалом. Что-то, отчего готовы провалиться сквозь землю.

Петер, русоволосый юноша, сильно похожий на Лавочкина, опустил плечи, бросил на солдата колючий взгляд и потупился.

– Мне нечего вам рассказать, барон, – пробубнил принц.

В этот момент рядовой уже знал правду – злой взор Петера словно открыл мысли, которые наследник Наменлоса тщательно прятал. Колин дар заработал на полную мощность. Не так давно принц разбил фамильное зеркало и, боясь отцова гнева, срочно заказал копию…

Лавочкин заговорил тише:

– Итак, вы расколотили некую семейную реликвию и в панике подменили ее муляжом. Я бы сказал, поступили по-детски.

– Вздор! – вскрикнул Петер.

Тилль и Златовласка замолчали.

– Грязные домыслы! – теперь голос принца звучал тише, но его все равно услышали.

Бесфамиллюр-младший это понял и обратился к Катринель:

– Зачем ты позвала их сюда? Что городит этот человек, так называемый барон из черни?

Коля аж подпрыгнул:

– Ах ты, лживый хлыщ! Тилль, вы как хотите, но так называемый принц расквасил их чертово зеркало, подсунул папаше обманку, а теперь делает вид, что это брехня!

Всезнайгель предостерегающе поднял руку:

– Николас, не горячитесь. Вы и минуты не проговорили, а уже ссоритесь. Откуда такие обвинения?

– Оттуда! – вспылил Лавочкин. – Я сразу почувствовал, что он боится…

– Вон отсюда! – завопил Петер, вскакивая на ноги.

– Подожди, любимый. – Катринель подбежала к мужу. – Ты забываешь: это мои друзья, без которых мы бы не воссоединились. Не лучше ли сказать им правду и попросить помощи?

Принц опустился на стул, спрятал лицо в ладонях.

– Милая моя принцесса, – тепло промолвил Всезнайгель, – если его высочество не хочет иметь с нами дела – мы уйдем. А если разум все же победит его гордыню, то он поймет, что друзей ближе нас с бароном у вас, увы, нет.

– Петер? – тихо спросила Златовласка.

– Рассказывай, – выдавил принц, не отнимая рук от лица.

– Зеркало разбила я, – призналась Катринель. – Ума не приложу, как это случилось, но отпираться бессмысленно. Мы с Петером танцевали в тронном зале. Сходились, кружились, снова расходились. Я оступилась и… Мы страшно испугались. Чуть ли не навязанная невестка разбивает ценность фамилии! Представляете реакцию короля Томаса? Петер бы взял вину на себя, только Томас обязательно выбил бы из нас правду…

– Понимаю-понимаю, – закивал Тилль. – И где вы нашли замену?

– Придворный лютнист. Он как раз играл во время нашего танца. Видя наш ужас, он предложил помощь. Его брат оказался стекольщиком. Он и изготовил фальшивку.

– А где был король? – поинтересовался Лавочкин.

– Охотился. Его не было несколько дней. Мастер успел.

– Еще бы он не успел, – невесело усмехнулся Всезнайгель. – Зеркало наверняка сделали заранее. Пойдемте, Николас. Мы, конечно, опоздали, но…

– А как же мы? – почти взмолился Петер.

– Можете на нас положиться, принц, мы вас и Катринель не выдадим, – заверил его Тилль.

– Как звали музыканта? – спросил Коля.

– Не помню, – растерялась девушка.

Рядовой Лавочкин в очередной раз удивился своей способности читать мысли. Принцесса действительно не могла извлечь из памяти имя лютниста, но оно там было.

– Спасибо, это Ларс, – сказал солдат.

Он и колдун покинули Златовласку и Петера, оставив их в недоумении.

Шагая по коридору, Всезнайгель отчитывал спутника:

– Николас, я ведь вас предупреждал. Не козыряйте своим талантом. Теперь бедняжка Катринель будет мучительно вспоминать, о чем она при вас думала. Более того, она станет избегать встречи с вами, боясь ваших способностей. Поставьте себя на ее место. Мы легко можем сдержаться и не сболтнуть лишнего, но попробуйте-ка не думать лишнего!

Коля покорно молчал. «Елки-ковырялки, я ж не выпендривался, – размышлял парень. – Просто торопился… А этот дар, он так ускоряет поиск нужного, вот я и… Нет, Лавочкин, ты кретин!»

– Хорошо, Тилль, я все понял. Большие возможности расхолаживают. Буду следить за собой, – сказал Лавочкин перед дверью королевских покоев.

Томас Бесфамиллюр вышел навстречу гостям:

– Пойдемте завтракать.

Спустя три минуты монарх, вальденрайхский колдун и рядовой сидели за столом.

– Ваше величество, – обратился к Томасу Всезнайгель, – мы провели собственное расследование и настоятельно рекомендуем вам объявить поиск лютниста по имени Ларс, а также его брата – стекольных дел мастера.

– Начальник моей стражи уже сделал это, господа, – ответил король. – Вчера мы еще раз обсудили все, что происходило в последние полтора года, мне представили список покинувших дворец людей, и я захотел поговорить с несколькими из них. В том числе и с музыкантом. Он ушел, хотя имел здесь весьма немаленькое жалованье. Подозрительно, не правда ли? Кстати, по нашим данным, у него сроду не было никакого брата. А вот как натолкнулись на Ларса вы?

– Очень сложная волшебная техника, ваше величество, – сказал Тилль. – Николас Могучий не спал всю ночь, погрузив свое сознание в прошлое, а я скромно следил за его телесной оболочкой.

У Коли чуть лицо не вытянулось от такой новости. «Только что отругал меня за хвастовство, а теперь сочиняет про меня небылицы!» – удивился парень.

– И теперь вы знаете, как все случилось? – спросил монарх.

– Конечно. Лютнист подменил ваше зеркало другим. У шпиона были сообщники. Я от всего сердца советую вам тут же распространить эту информацию через глашатаев и посредством слухов. Зеркало было нарочно завороженным, простые зеркала безопасны, заговор раскрыл наш скромный друг Николас, а музыкант объявлен в розыск.

Томас надолго задумался, переводя взгляд с колдуна на Лавочкина и обратно. Коля помимо воли уловил обрывки мыслей Бесфамиллюра. Тот решал, станет ли вальденрайхский барон Николас знаменем борьбы Наменлоса с Черным королевством. Затем солдат почувствовал, что в душе монарха поднимается волна уважения к уму Всезнайгеля.

Наконец, Томас нарушил молчание:

– Да, герой, прославившийся как победитель Повелителя Тьмы, идеально подойдет на роль, которую вы ему приготовили, господин колдун.

– К списку побед барона добавились подвиги, ваше величество. Но об этом, наверное, лучше поговорить с начальником вашей стражи.

– Согласен.

Парень впервые присутствовал при столь прямом обсуждении его персоны, причем даже не персоны, а имиджа, словно Коля был каким-нибудь певцом или кандидатом в депутаты. Он находил в этой ситуации нечто постыдное и мерзкое.

– Прошу извинить, – сказал Лавочкин, вставая из-за стола. – Мне нехорошо.

Уже за дверью до него донеслась чуть насмешливая, но проникнутая симпатией мысль короля: «Молодо – зелено».

«Странно, – подумалось рядовому, – я еще ни разу не слышал мыслей Тилля Всезнайгеля».

Солдат тут же переключился и стал обмозговывать свое место в военном шоу-бизнесе. Коля был чертовски совестливым парнем, его придавило ощущение ответственности, взваленной на него колдуном.

Знал бы Лавочкин, что Иоганн, брат Тилля, уже запустил похожую «рекламную кампанию» в Дриттенкенихрайхе, он провалился бы от приступа сверхскромности. До сего момента рядовой действовал, не заботясь о том, что говорит о нем народ. Он уже пережил приступ популярности, когда стал самым известным рыцарем Вальденрайха, чемпионом турнира и мастером серенады. Но шумиха вокруг его имени прошла мимо Коли, ведь он просто не догадывался об ее масштабах.

Сейчас же он присутствовал при расчете пропагандистской акции.

– Вот и научи старшего товарища слову «пиар», – пробормотал парень.

Он заставил себя подумать о другом: «Интересно, как там Палваныч?»

К вечеру прапорщик и графиня пролетели приблизительно до середины Драконьей долины. Стало смеркаться, и Хельга аккуратно посадила ковер возле каменных руин, образовывавших подобие амфитеатра.

Оставив подругу снаружи, Дубовых отправился на разведку. Теперь он не расставался с автоматом. Палваныч пробрался между валунами и увидел арену и двенадцать драконов, лежавших на гранитных плитах. Ящеры о чем-то спорили, то и дело выражая несогласие ударами хвостов о камни.

– Что дальше, уважаемые коллеги-старейшины? – пророкотал дракон, находящийся в центре.

– Я по-прежнему склоняюсь к тому, чтобы позволить людям самим решать свои проблемы, – ответил крайний справа ящер, скорее всего, самый молодой.

Его чешуя изумрудно переливалась в сумерках.

– Мы ходим по кругу, – степенно проговорил крайний слева, более старый. – Двуногие слишком увлеклись пограничной магией и вмешательством в ткань миров.

Один из драконов, лежавших далеко от ниши Палваныча, хлестнул гранит исполинским хвостом:

– Армия агрессоров остановлена. Она мерзнет. Дальше нет хода. Предлагаю поддерживать ситуацию в том же состоянии.

– Нет-нет. – Крайний слева поднял голову и покачал ею. – Зима не вечна. К тому же неумение терпеть может подтолкнуть людей к более опасным шагам.

– А что нам скажет Гроссешланге? – спросил правый змей.

Все обратили взоры на дракона, покоящегося чуть поодаль, – старого ящера с поблекшей желтой чешуей. Он приоткрыл янтарные глаза, выдохнул облако дыма и вымолвил брюзгливо:

– Завтра будет теплее.

Бледные веки вновь опустились. Воцарилась тишина.

– Кхе… – тактично кашлянул самый зеленый дракон.

Гроссешланге безмолвствовал.

– Хорошо, – произнес центральный змей. – Значит, наступление армии големов продолжится. Я заглядываю в будущее и признаю: пока мы все делаем правильно.

Кто-то поддакивал, несколько ящеров недовольно шипели.

Прапорщику почудилось: говоря последние слова, дракон смотрел не куда-нибудь, а прямо на него. Палваныч решил, что услышал достаточно, и ретировался.

– Что там, Пауль? – спросила графиня Страхолюдлих.

– Драконий университет, – авторитетно заявил прапорщик. – Второй раз подслушиваю, и второй раз городят всякую ересь. Но есть и ценная информация, Хельгуша. Похоже, завтра будет бой.

– Тогда, если мы хотим успеть, нам нужно отправляться дальше, – с грустью сказала ведьма.

Она втайне надеялась, что они заскочат в пещеру Страхенцверга, к гномьей родне графини.

– Лететь ночью опасно! – возразил Дубовых.

– Не волнуйся, у меня есть пара заклинаний.

– Каких это?

– Ну, во-первых, чары сна… – Хельга дотронулась ладонью до лба Палваныча.

Прапорщик кулем рухнул на расстеленный ковер.

– А во-вторых, колдунья моего уровня обладает даром ночного зрения, – договорила Страхолюдлих, «оживляя» летное средство.

Благодаря самоотверженности графини к моменту, когда Коле Лавочкину стало интересно, как там товарищ прапорщик, ковер был над Дробенландом. Дубовых выспался и рвался в бой. Хельга смертельно устала, но держалась.

– Я хочу видеть твою победу, – сказала она возлюбленному, когда внизу показались позиции армии Черного королевства. – Сегодня день нашего триумфа!

– Сегодня день нашего триумфа! – провозгласил барон фон Лобенроген .

Он привстал на стременах и грозно потряс кулаком. Напоминающий запойного Дольфа Лундгрена, барон являл собой жалкое зрелище. Перед Лобенрогеном стояло объединенное войско. Рядом с оратором на танцующем от нетерпения коне сидел барон Ференанд фон Косолаппен . Ференанд мучился с похмелья, морщился и мысленно просился на тот свет.

Угроза стать рабами Черного королевства сделала бывших врагов союзниками. Они встретились два дня назад по инициативе Косолаппена. Темноволосый остроносый мужичок Ференанд сам протянул руку рыхлому здоровяку соседу. «Я возвращаю тебе неправедно отвоеванное поле, – сказал Косолаппен. – Будь моим братом!»

Так оранжевые штандарты, на которых был изображен единорог, протыкающий брюхо медведя, встали рядом с косо раскроенными голубыми знаменами, где красовался медведь, ломающий хребет единорогу. Свершилось невозможное – рогоносцы породнились с медвежатниками.

Армия собралась не слишком впечатляющая: пара сотен человек, половина из них была вооружена сельскохозяйственным инструментарием. Воины с деревянными щитами и старыми мечами составляли вторую по численности группу. Отлично экипированные всадники были в меньшинстве.

Краткая речь Лобенрогена кончилась, практически не начавшись. Настал черед Косолаппена. Ференанд прислушался к гулу в голове. «Пожалуй, можно было отметить союз и более скромно», – подумал барон.

Он поднял длань, приветствуя армию.

– Возлюбленные мои подданные, равно как и вассалы моего лучшего и единственного друга! – хрипло прокричал Косолаппен. – Враг пришел отобрать наши земли, свободу и жизни! Есть два способа противостоять супостату. Первый – выйти на открытый поединок и либо погибнуть, либо победить. Второй – тихо сдаться, терпеть и потихоньку подсыпать в еду захватчиков крысиный яд. Первый путь – дорога сильных духом. Второй – хитрых умом. Наша мощь – в духе! Ура!

Войско откликнулось нестройным хором. По всей видимости, хитроумие в эти славные минуты ценилось выше.

Ференанд оглянулся на готовящиеся к сражению полчища Черного королевства. Численное преимущество врага было неоспоримым. Барон вновь обернулся к своим людям.

– Да! – выкрикнул он так, что в глазах потемнело. – Противников много. Ходят пораженческие слухи, мол, чужеземные солдаты все на одно лицо, и всякая другая чертовщина! Все ерунда, братья мои по оружию! Скоро на это девственно чистое снежное поле прольется алая кровь. И пусть она будет не наша, а их!!!

Последнее пожелание нашло отклик. Люди отлично сознавали неравенство сил, но землю предков решили не уступать.

Палваныч и Хельга наблюдали за ареной сражения, скрываясь за небольшим холмом чуть в стороне от двух армий, но ближе к защитникам своих земель. Прапорщик деловито зарядил магазин, а на примере второго научил графиню вставлять патроны.

– Я начну стрельбу, когда противники подойдут ближе, – наставительно сказал Дубовых. – Расстреляв рожок, я буду хватать другой, а ты должна быстро зарядить отстрелянный. Сюда бы, конечно, пулемет. Уж мы бы им устроили художественный фильм «Чапаев».

На душе Палваныча было препоганейше. Он не считал себя убийцей и полагал, что шлепать из автомата людей, которые не имеют огнестрельного оружия, подло. Но Дубовых тщательно расспросил графиню Страхолюдлих о целях Дункельонкеля. По любой логике выходило: армию Черного королевства необходимо остановить.

Да последний разговор с Лавочкиным оставил тяжелое впечатление. Пареньку, вероятно, крышу снесло. Что ж, поступок-то предстоял не из легких. «Я-то пожил, а вот салага…» – подумал мужик.

Еще страстно хотелось домой, в Россию. И коль скоро путь на Родину лежал через победу над темным колдуном и его государством, то прапорщик был готов взять грех на душу.

Тем временем начался бой.

Объединенные силы Лобенрогена и Косолаппена двинулись к армии Черного королевства, крича что-то задорное и не вполне приличное. Чуть позже пошли вперед агрессоры, вооруженные копьями да грубо сработанными мечами.

Палваныч нахмурился. Враги приближались как-то медленно, механистично, словно марионетки. Это настораживало. Затем войско баронов остановилось, боевые крики стихли, наступила тишина. Ополченцы попятились назад. Они не бежали, а просто отступали. Уникальный случай.

Да, защитникам было не по себе. Все чужеземцы и правда оказались близнецами. В их тягучем движении и похожести таилась какая-то дьявольщина. Ужас сковал крестьян и солдат.

Ференанд фон Косолаппен узнал общий для всех врагов лик. «Этот гаденыш, шпион! Тот, кого не смогли убить даже Четыре всадника! – мысленно кричал барон. – Теперь я понимаю. Как бы они умертвили такую толпу?..»

Наконец и прапорщик Дубовых смог рассмотреть наступавших.

– Ектыш, Лавочкины! – выдохнул Палваныч.

Хельга невозмутимо взирала на ровные ряды Николасов Могучих. На бледном лбе графини пролегли морщины.

– Пауль, сие есть гомункулусы, – сказала она.

– Кто? – просипел прапорщик.

– Искусственные люди. Не люди даже, а живые механизмы.

– И ты туда же! – Дубовых скинул шапку и растер плешку мокрым снегом. – Мы что, с ума сходим? Психическая атака, блин! Не зря я про «Чапаева» вспомнил.

– Верь мне, это не настоящие люди, пустые подделки, – настаивала Страхолюдлих. – У них нет ни воли, ни разума. Стреляй в них без всякой опаски.

– А почему они с моим рядовым на одну физиономию?

– Он – их отец, – Хельга замялась, – в каком-то смысле.

– Ох, е! И когда успел?.. Ну, ты и ксерокс, Лавочкин, – тихо проговорил Палваныч, снимая автомат с предохранителя.

Раскатистый стрекот испугал армию ополченцев. Они окончательно сдрейфили и кинулись врассыпную, увеличивая прапорщику угол обстрела. Лже-Лавочкины продолжали шагать, падая, запинаясь друг об друга, оставаясь лежать с простреленными искусственными телами.

Страхолюдлих заряжала рожок за рожком, а прапорщик уже видел, как кричат командиры – не похожие на Колю мужики. Еще Палваныч разглядел, что застреленные гомункулусы быстро разлагаются, превращаясь в вязкий серый кисель.

– Ненастоящие, слава Богу, – прошептал Дубовых и снова застрочил из автомата.

Несколько жутких подразделений Дункельонкеля перестроились и взяли курс на холм, где засели прапорщик с графиней. Командирам других подразделений удалось развернуть своих тупых подчиненных, чтобы ретироваться с поля бойни. Самые толковые заставляли лже-Лавочкиных залечь. Главное заключалось в том, что все неголемы рано или поздно драпали, оставляя армию на растерзание Палванычу.

Бароны Лобенроген и Косолаппен, а также самые смелые их подданные наблюдали за работой Дубовых со стороны, недоумевая, откуда мог взяться этот таинственный чародей, в одиночку повергающий сотни врагов.

Прапорщик делал минутные перерывы, благо гомункулусы шли со скоростью черепахи. Отступающих он не трогал. Спустя полчаса он закончил стрельбу.

Раненых и уцелевших дорубили люди баронов.

Сами Косолаппен и Лобенроген подъехали к Палванычу и Хельге. У Ференанда глаза на лоб полезли – теперь он узнал в Палваныче второго шпиона, который натравил на барона черта.

– Ты?.. – выдавил фон Косолаппен.

Дубовых тоже припомнил мордочку барона и слегка растерялся. Спасла графиня Страхолюдлих.

– Трепещите, воины, – изрекла она самым драматичным тоном. – Перед вами знаменитый Повелитель Тьмы, непобедимый Пауль!

Ференанд недолго колебался: кем бы ни был этот пухлый колдун, он только что совершил подлинное чудо.

– Барон фон Косолаппен к вашим услугам! – Коротышка склонил голову.

– Барон фон Лобенроген к ним же! – Союзник последовал примеру Ференанда.

– Здравия желаю, – сказал Палваныч. – У вас есть пожрать, господа?

 

Глава 6. Беседы с королями, или Песнь о стрельце Калашникове

В полдень Коля и Всезнайгель вновь посетили тронный зал короля Наменлоса. Было шумно – вокруг толпились и шушукались придворные.

– Я прочитал письмо Генриха. Полагаю, вы знаете его содержание, – произнес Томас. – Так вот, я принимаю предложение союза и обязуюсь все подготовить для встречи королей здесь, у нас.

Монарх посмотрел вправо. Там сидели принц Петер и принцесса Катринель.

– Надеюсь, дети, вы мне поможете.

Наследники закивали.

– Вот мой официальный ответ! – Король жестом пригласил герольда.

Нихткапитулирен вручил пакет Всезнайгелю и растворился в толпе придворных.

– Спасибо, ваше величество, – сказал Тилль. – Разрешите откланяться.

– Безусловно.

– Единственная просьба, – вклинился Лавочкин.

Монарх удивленно взглянул на рядового.

– Если вы схватите заговорщика, – продолжил Коля, – он, скорее всего, постарается внести раскол в вашу семью. Мне было видение. Враги попробуют впутать в грязную историю с зеркалом самых дорогих вам людей. Вероятнее всего, это будет принц Петер, но и принцессу Катринель они тоже рискнут очернить. Знайте, что бы ни говорили пойманные шпионы, это ложь. Прошу нас простить, всего доброго.

Солдат мысленно услышал два отчетливых «спасибо».

– Пора на запад, Николас, – сказал Всезнайгель, выйдя на улицу.

Летели молча. Лавочкин сначала обозревал бесконечные снежные поля, потом вновь задумался об Эльзе.

Затем рядового сморил сон – пасмурная погода убаюкала.

Тилль разогнал ковер до умопомрачительной скорости, и в столицу Дриттенкенихрайха послы прибыли засветло.

– Куда пойдем? – спросил проснувшийся Коля. – К легальному или криминальному королю?

– К Рамштайнту, – уверенно ответил колдун. – Он важнее.

Внизу чернел Пикельбург . Ковер спикировал на широкую улицу, ведущую к помпезному дворцу короля Герхарда, но Всезнайгель резко свернул в древний парк, в центре которого стоял особняк лидера преступного мира.

– Осторожно, тут арбалетчики, – предупредил Тилля Лавочкин.

Похоже, колдун и сам знал об охране Рамштайнта. Посадив ковер метрах в двадцати от входа в мраморный особняк, маг и солдат сошли на дорожку и неспешно направились к крыльцу.

Рядовой почувствовал угрозу. Из-за деревьев выступила пара воинов с арбалетами. Одежда и маски бойцов были цвета коры, поэтому охранники сливались со стволами.

Визитеры остановились, миролюбиво демонстрируя пустые руки.

На пороге особняка появился Колин знакомец – помощник Рамштайнта. Сохраняя непроницаемое лицо, он сказал:

– Добро пожаловать, господа. Вас заждались.

Подтянутый и исполненный достоинства слуга короля-преступника отвел гостей в просторную комнату, где сидел Иоганн Всезнайгель и поверх страниц какой-то древней книги наблюдал за пляской каминного огня.

Старший брат Тилля отложил фолиант, встал с роскошного кресла.

– Наконец-то! – произнес он, словно обвинял Лавочкина и младшего брата в постыдном опоздании.

Тилль поморщился, как морщатся от старой зубной боли, к приступам которой давно привык, она притупилась, и лицо кривится просто по привычке. Иоганн был острым на язык… занудой. Самое ужасное: он постоянно улыбался.

Парень смотрел на Всезнайгелей и невольно сравнивал. Иоганн казался немного полнее брата при одинаковом росте. Выглядел лет на десять старше. Волосы его были столь же густы, только седы, в них остался единственный черный вихор. Лицо, более смуглое, нежели у Тилля, глаза поуже. Чуть шире в плечах и лучился легкомысленным весельем. Сдержанно-серьезный Всезнайгель-младший словно терялся в тени энергичного Иоганна.

– Что молчим?

Солдату показалось: сейчас за насмешливым тоном Всезнайгель-старший прятал внутреннюю неуверенность.

– А что с тобой говорить? – Тилль пожал плечами. – Ты и так все знаешь.

– По плану? – по-деловому спросил старший.

Младший кивнул. Потом, немного помучив брата молчанием, пояснил:

– Встреча королей состоится через три дня. В Наменлосе.

– Отлично. Жаль, потеплело. Снова попрет армия Дункельонкеля.

– Не попрет, – уверенно вклинился Коля. – Товарищ прапорщик остановит.

Иоганн вскинул бровь, но солдат не стал удовлетворять его любопытства. Лавочкин прошел к креслу и сел.

– Ну, граждане колдуны, – почти вальяжно сказал он, – вы как хотите, а я двину в Черное королевство. У меня там невеста с будущим дитем.

Теперь и Иоганн, и Тилль подняли брови.

– Я полагал, вы разумнее, Николас, – проговорил Всезнайгель-младший.

– Да ты, юноша, не спешил бы, – насмешливо добавил старший. – Твоя геройская гибель сильно осложнит игру.

– Игру?! – тихо переспросил Коля. – Вам это, может, и игра, а мне…

Распахнулась дверь. Пожаловал хозяин особняка.

Рамштайнт, толстый человек с обвисшими щеками, имел спортивный темперамент: он чуть ли не вбежал в комнату.

– Ха-ха, Николас! Отлично, отлично! – воскликнул король преступности. – Я так и знал! Вы не по зубам Четырем всадникам. Надеюсь, их смерть была быстрой и достойной.

– Они живы, – удивленно протянул Лавочкин. – Мы смогли найти общий язык.

– Вот! – Рамштайнт потряс пухлым указательным пальцем. – Подлинные таланты всегда поймут друг друга. Здравствуйте, Тилль. Давайте сюда ваши послания. Я уверен: напыщенные болваны из так называемой дворянской знати готовы воспользоваться моими скромными возможностями и, морща аристократические шнобели, строятся в очередь, чтобы заключить со мной союз. Ха-ха!

Щеки криминального монарха затряслись, землистое лицо побагровело. Он был доволен.

– Доброго дня, Рамштайнт, – сказал Тилль, вручая ему послания Генриха и Томаса.

Преступник сгреб бумаги, небрежно кинул их на столик:

– Потом почитаю. Я вот одного не могу понять: вы-то с братом давние придворные работнички, а зачем Николасу дипломатией заниматься? – Рамштайнт повернулся к Лавочкину. – Вы же, барон, человек действия. Вам бы горы сворачивать, пока старики бумажками обмениваются.

– Именно об этом я и говорил, – пробурчал рядовой.

– Ладно, молодой человек, – бесцеремонно встрял Иоганн. – Нам есть о чем перемолвиться. И похоже, нам с вами по пути.

Тилль пристально посмотрел в лицо брата. Тот не отвел мрачного взгляда.

Неожиданно для себя Коля прочитал в мыслях Иоганна решимость идти к дочери. Солдат удивлялся, насколько капризен его дар: то пропадет, то вновь проявится. Парень хотел было покопаться в мозгах Рамштайнта, но тот хлопнул в ладоши и сказал:

– Располагайтесь, а мне пора. Встретимся за ужином.

Криминальный король удалился так же стремительно, как и появился.

– Я пойду с вами, – отрезал Тилль, нацелив на брата указательный палец.

– Исключено, – припечатал Иоганн. – Ты нужен здесь, чтобы состоялся союз.

– Ты тоже не помешал бы.

– Справишься.

Солдат кашлянул.

– Вы не хотите отложить нашу акцию? – спросил он.

– Разумно, – подхватил младший колдун.

– Нет! – Старший покачал пальцем. – Я должен сейчас же… Ты не представляешь, Тилль, как я ждал вашего приезда! Лучше бы ты не посылал мне весточку, а рассказал при встрече.

Иоганн спохватился, зыркнул на Лавочкина:

– Знаешь, Николас, сейчас мы с братцем прогуляемся до дворца Герхарда. Надеюсь, Аустринкен-Андер-Брудершафт не сильно пьян. Во всяком случае, вчера у него болела печень, и врачи рекомендовали ему снизить дозу. Я был бы тебе благодарен, если бы ты не составлял нам компанию.

Тилль кивнул.

Коля развел руками:

– Здесь теплее.

Колдуны ушли.

Парень сел в кресло, взял со столика фолиант. Открыл.

– «Закон о семье и наследии. Часть первая». Пять кило, не меньше, – изумленно пробормотал солдат. – О чем тут можно писать?!

Он открыл наугад и прочитал: «Какой ребенок в семье является первым, вторым, третьим и так далее, определяется по возрасту конкретного ребенка».

Теперь стало понятно, почему книга такая толстая. Если уж местные юристы настолько дотошны, что увековечивают в законах очевидные истины, то предсказать количество томов просто невозможно.

Лавочкин оценил размеры шкафа с фолиантами, стоявшего справа от камина. На одной из полок пустовало место. Скорее всего, для книги, которую рассматривал сейчас парень.

Он ухмыльнулся:

– Забавно, юридическая библиотека в доме главного преступника королевства.

– Уважаемый барон! – Бесцветный голос помощника Рамштайнта застал Колю врасплох. – Вот уже второй десяток лет почти все интересы моего хозяина легальны. Если же ему иногда приходится преступать закон, он интересуется, какой конкретно и чем это чревато. Людям нашего профиля жить по закону, знаете ли, значительно труднее, нежели нарушать его.

– Но разве не вы сейчас диктуете законы? – спросил рядовой.

– Нет, не мы. Вы пока не искушены в государственных делах, барон. Автором и заказчиком права в любой стране является аристократия. В ночном, или, как принято говорить, преступном, мире аристократии нет. Любые попытки сформировать такое сословие в разбойничьей среде оборачиваются пародией. Влияние моего хозяина настолько велико, что ему можно хоть сейчас переезжать во дворец Герхарда. Однако стоит Рамштайнту официально провозгласить себя королем, и он тут же сделается частью механизма управления Дриттенкенихрайхом.

– Так он и сейчас…

– И да и нет, барон. – Слуга позволил себе легкий намек на улыбку. – Сейчас он стоит особняком. Структура, выстроенная Рамштайнтом, параллельна государственной. У нас есть подкупленные чиновники, родственники и друзья во власти, но сами мы преступники, внушающие страх и, как ни странно, любовь народа. Если бы хозяин объявил себя монархом, он бы растерял уважение преступников и не обрел уважения у чиновников. Народ расценил бы уход легендарного лиходея во власть как… предательство. А немного погодя с востока пришел бы Томас Бесфамиллюр и восстановил бы порядок. В итоге все бы проиграли!

Помощник криминального короля заметно оживился. Он дополнял лекцию скупыми жестами, его речь несколько ускорилась, глаза заблестели, плечи расправились, сам он стал казаться выше.

Коля спохватился:

– Что же это я?! Садитесь, пожалуйста.

– Благодарю. Я вообще-то пришел пригласить вас к ужину.

– Спасибо… А как вас зовут?

Слуга шагнул к Лавочкину и тихим заговорщицким шепотом спросил:

– А вы никому не скажете?

– Нет, – так же еле слышно ответил парень.

– Вот и я не скажу.

Солдат несколько секунд таращился на непроницаемое лицо слуги, затем расхохотался:

– Хорошо поддели! И, зная любовь Рамштайнта к хорошей еде, предполагаю, что ужин будет пиром.

Так уж ведется, после боя выигравшая сторона пирует.

Объединенная армия баронов Лобенрогена и Косолаппена отмечала свое чудесное спасение. Бойцы предпочли забыть о позорном бегстве и вспоминали выступление Палваныча и Хельги. Впрочем, бегство было не столь уж позорным – организованное наступление двойников произвело на воинов-крестьян поистине устрашающее воздействие.

Даже бароны не стеснялись признаться: да, струсили.

Пирушка проходила в замке здоровяка Лобенрогена. Щуплый Косолаппен сидел по правую руку от хозяина поместья. Прапорщик Дубовых и графиня Страхолюдлих – слева.

Человек, известный под именем Повелителя Тьмы, вызывал у баронов и их приближенных подозрения. Они оценили мощь его колдовства. Могущественный незнакомый маг с угрожающей репутацией…

Женщина, сопровождавшая Повелителя, также внушала опаску. Бледная, с длинными смоляными волосами, изящная и подчеркнуто аристократичная… Несомненно, сильная колдунья. Надо же, графиня Хельга фон Страхолюдлих!

В ходе долгих размышлений напуганный и сбитый с толку Ференанд Косолаппен додумался до полной чепухи: Повелитель Тьмы и его спутница – посланники ада. Ференанд никогда не слыл сообразительным малым, но тут все указывало на причастность его сегодняшних спасителей к нечистой силе. Имя? Темный Повелитель. Репутация? Тот, кто совсем недавно чуть не поработил Вальденрайх. Спутница? Ничего конкретного, но возникают смутные ассоциации с восстанием Дункельонкеля и легендой о злом горбуне Страхенцверге.

Получается, добра не жди ни от одного, ни от второй. И не дай бог, узнают о том, что именно он, Ференанд фон Косолаппен, натравил на Повелителя Тьмы убийц – Четырех всадников. Теперь барону стало кристально ясно, почему всадники отказались от задания и вернули плату.

Чем дольше Ференанд сидел рядом с грозной парочкой, тем больше проливал холодного пота.

А застолье развивалось по давно известным законам: выпили, закусили, вновь выпили, опять закусили… Воины окончательно повеселели.

– Расскажите историю своего славного магического оружия, Пауль! – потребовали они.

Палваныч смутился. Он не был оратором. К тому же публика явно не ждала отчета о том, как на ижевском заводе собрали автомат, отправили его в ракетный полк, а там выдали Коле Лавочкину… Опять же, врать без особой выгоды прапорщик не любил.

– Поведай им какую-нибудь чудесную байку, – шепнула ему на ухо графиня. – Поверь, чем бессовестнее ты солжешь, тем громче будет слава твоего нынешнего подвига.

Откашлявшись, Палваныч встал и поправил висящий на плече автомат. Пирующие затихли.

– Ну, я понимаю, вы хотите знать, как вот эта штука и что, – неуклюже начал Дубовых.

Люди закивали.

– Да, у чудесного артефакта наверняка романтическая история, – с придыханием вымолвила супруга Лобенрогена, дурная на лицо женщина, да и в целом тоже.

– Тогда я доложу вам ее по форме древнего русского сказа о стрельце Калашникове.

Глотнув для храбрости эля, прапорщик наплел диковатую басню, которая в приблизительном переводе с немецкого звучала примерно так:

Жил да был купец Калашников, Торговал-менял, магазин имел. А во том ли магазине товары-то Всяки-разныя, все заморския. Как-то раз да под Новый год Выходил из подпола крысиный царь Со своею крысиною матерью — то ли Шушерой, то ль Чучундрою. Подошел крысиный царь к добру молодцу, Молвил нагло языком человеческим: – Ты, Калашников, отдавай-ка мне Половину дохода торгового, А за дань твою возведу тебе Кровлю новую, стопудовую. И никто на тебя не позарится, А позарится – разберуся с ним. Сдвинул брови купец, осерчал вельми: – Как ты смел, пасюк, предлагать сие? Крыса ты лицом, а нутром свинья. Как посмел ты влезть, ой, незваный гость, С таковым мурлом во калашный ряд? — Взял купец скамью да прибил царя, Раздробил ему все три головы. Испустил пасюк свой последний дух, А Чучундра-то злая волшебница, Мать его да подпольная хищница Наслала на купца на Калашникова Чары страшныя, неминучия. Превратился он не в орехокол Да не в ступочку с мясорубкою, А в оружие огнестрельное. Величать да звать его «автомат» — Распрекрасный стрелец Калашников. С магазином он, сиречь рожком, теперь И со всеми-то причиндалами. 

– И все?! – недоуменно спросил Лобенроген, когда стало ясно, что Палваныч не продолжит.

– Все.

– Знаете, Пауль… Вообще-то мне нравится, когда в сказке есть счастливое окончание. Но вот сейчас я очень рад, что ваш стрелец снова не стал купцом. Нынче это прискорбное обстоятельство необычайно нам помогло.

Из-за стола встал седоватый длинноволосый мужик:

– Ваши благородия, дозвольте вашему певцу прославить сегодняшний бой. Я не дерзну соревноваться с господином Паулем – Повелителем Тьмы. Но мы просто обязаны ответить на хорошую балладу!

– Пой, пой! – заголосили с мест.

Косолаппен дал согласие. Певец вышел на середину зала, достал из-за спины лютню. Узловатые пальцы пробежались по струнам.

– Спою вам, братья, о событиях давних… – продекламировал седоватый и тут же услышал недовольные вопли:

– Какие давние? Сегодняшние! Совсем допился, бард пивной!

– Да, о давних! – огрызнулся певец. – Ну, они сейчас недавние, но любая легенда начинается с того, что подчеркивается древность событий!

– А, так бы и сказал… – зароптали слушатели.

– Значит, я все же спою, братья, о событиях давних, хотя вы сами видели, как это случилось…

– Как это случилось? – еле слышно спросил Дункельонкель трясущегося человечка.

Человечек трясся от холода и страха. Он почти сутки безостановочно мчался в столицу Доцланда. Загнав две лошади, он добрался до ставки командования армией, а оттуда его переправили в Зингершухерштадт ковром-самолетом. Не успев опомниться, человечек предстал перед самим Вождем и Учителем.

Колени уперлись в ледяной каменный пол. Голова покорно склонилась.

– Командир-десятник Факельмакель , ваше величество! – заикаясь, отрекомендовался подданный.

– Ты издеваешься?! – все так же тихо поинтересовался Дункельонкель. – Факельмакель…

– Нет, ваше величество! – Человечек захлопал глазами. – Мой прадед опозорил деревенский светоч.

– Что такое деревенский светоч?

– Неугасимый очаг, который горел в нашей деревне со времен первых титанов. – В рабском голоске мужичка прорезались нотки гордости, но он тут же сник. – Пока мой прадед не проворонил огонь.

– Хватит! – нетерпеливо рявкнул владыка Доцланда. – Тебя не смущает, что ты, Факельмакель, пришел ко мне, Дункельонкелю?

– По-по-поверьте, это мечта всей моей жизни, – залопотал десятник. – И кабы не печальный повод…

– Докладывай, Факельмакель.

Хотя колдун знал о поражении войск в Дриттенкенихрайхе, он желал знать подробности.

– Я в числе других добровольцев, прошедших курсы младших командиров для пейзан, был распределен командовать десятком солдат. С потеплением армия под командованием генерала Баббельнъягда вышла вчера на позиции, чтобы продолжить наступательную операцию. Был слух, дескать, нам окажут сопротивление два или три барона с немногочисленным войском. Так и случилось. Только, ваше величество, стоило ополченцам рассмотреть нашу армию – и они бросились наутек! Тут и произошла трагедия. На холме возник странный человек, вероятно, великий чародей. В его руках был волшебный и смертоносный предмет. Громко треща, смерть полетела в наших солдат, и, пусть они чурбаны, мне было их жаль. Они падали как подкошенные, целыми рядами. Каждый удар проклятого мага разил сразу нескольких солдат. За каждое мгновение он умудрялся нанести десятки таких ударов…

– Не надо. Что вы предприняли?

– Я закричал: «Десятка, ложись!» Но в моем распоряжении осталось всего три чурбана да еще двое из соседнего. Они залегли. Уничтоженные колдуном солдаты стали распадаться на куски и превращаться в вязкие серые… в общем, в сопли. Это меня не испугало, ведь на курсах предупреждали…

– Мне нет дела до того, что вам говорили на курсах, – проговорил Дункельонкель, глядя на зеленый кристалл карты.

– Поняв, что никому не удастся подобраться к волшебнику, я скомандовал отход ползком. Мне подумалось: лучше сохранить живую силу. Мы выбрались с поля, я пришел в штаб, но там никого не было.

– Все были мертвы? – быстро спросил глава Доцланда.

– Нет. Все куда-то ушли. – Факельмакель виновато потупил взор. – Я отправился во вторую армию, оттуда меня направили к вам.

– Ты выбрался один?

– Были еще. Чуть позже меня добрели. Пригнали около сотни чурбанов.

– Чурбаны… Странное прозвище.

– А кто же они еще, ваше величество? – осмелел десятник. – Тупые, с первого раза ничего не исполняют. Во второй армии куда смышленее, я сам видел.

– Подтверждаю, – сказал Дункельонкель, обращаясь не к Факельмакелю, а к себе. – Следующие будут большим сюрпризом. А с магической ротой они будут несокрушимым сюрпризом, да…

Человечек ждал своей участи.

– Воистину, пейзанин, ты принес дурную весть и заслуживаешь наказания. Однако бывший генерал Баббельнъягд заслуживает большего возмездия. Вот тебе и охотник побрехать… Ты же, наоборот, получился самым сильным бойцом. Было бы несправедливо карать лучшего. Теперь ты сотник, Факельмакель. Иди.

– Спасибо, спасибо, ваше величество! – залебезил человечек, пятясь к выходу.

Дункельонкель не слушал лепета свежеиспеченного сотника.

«Что за колдун? – задавался вопросом Вождь и Учитель. – Кто-то из Всезнайгелей?»

– Стой! – крикнул глава Доцланда.

Факельмакель обмер.

– Как выглядел волшебник, победивший мою тупую армию?

– Он был невысок, ваше величество, и толстоват. На нем не было шапки, поэтому я заметил, что он или лысый, или плешивый. Большего сказать не могу.

«Значит, не Всезнайгели. Тогда кто?»

– Он был один?

– Ой! Нет, ваше величество. – Факельмакель вжал голову в острые плечи. – С ним была женщина. Черные длинные волосы. Черный или темно-синий наряд. Мне показалось, у нее очень белая кожа…

– Свободен, – устало выдохнул Дункельонкель.

«Значит, Страхолюдлих и ее спутник, так называемый Повелитель Тьмы, – не без удивления подумал колдун. – Быстро очухался. И мне сильно повезло, что в нашей стычке со Всезнайгелем и его сворой я нанес первый удар плешивому. Стоило бы сразу остеречься этого человека. Все-таки черта подчинил. Благо моя интуиция исправляет недочеты логики».

– Хорошо, Повелитель, – сказал глава Доцланда. – Я знаю, кого на тебя натравить.

 

Глава 7. В логове Белоснежки, или Слухами земля полнится

Утро следующего дня выдалось отчаянно морозным. Лавочкин долго не мог заставить себя вылезти из нагретой постели в прохладу мраморного особняка. В итоге Коля заключил сделку с совестью, прикинувшись задумавшимся.

Вчера рядовой наконец-то выторговал себе настоящее дело. Всезнайгели вернулись из дворца Герхарда довольными. Пьяница монарх принял предложение монархов Вальденрайха и Наменлоса и обещал быть на исторической встрече. По пути к Рамштайнту братьям удалось договориться о том, что Иоганн и барон Николас совершат вылазку в тыл врага, а Тилль продолжит заниматься дипломатией. Присоединившись к королю преступности и Коле за ужином, Всезнайгели изложили свой план. Рамштайнт смотрел на Иоганна с неодобрением, но молчал. Он уважал чужие решения, какими бы глупыми они ни были.

Справившись с боязнью холода, рядовой выскочил из-под одеяла и, стуча зубами, оделся.

– Вот буду большим, толстым и богатым, куплю хорошо отапливаемые хоромы, – пообещал он себе.

Выйдя из спальни, Коля прошел по коридору, безвкусно уставленному роскошными вазами всевозможных размеров и стилей, и попал в гостиную. Хозяин особняка завтракал.

У Лавочкина глаза разбежались от обилия еды.

– Рафделите фо мной эфоф фкрофный жафтрак, барон, – прочавкал Рамштайнт.

Парень сел за стол.

Чуть позже в гостиной появился Тилль, за ним Иоганн.

Колдуны и солдат плотно перекусили, а король преступности съел больше их троих, вместе взятых, да еще и залил в себя такое количество вина, что другой давно бы храпел под столом.

– Я вот еще подумал, – сказал, довольно отдуваясь, Рамштайнт. – Возьму-ка я с собой на переговоры Барабан Власти. Пусть дворянские сморчки видят, в чьих руках власть-то.

– Правильно сделаете, – кивнул Всезнайгель-старший. – И короли языки прикусят, и вещь будет под присмотром.

– Тогда давайте выпьем, – предложил хозяин, и слуга разлил рубиновое вино по фужерам. – За успех нашего союза!

Рамштайнт с удивительной проворностью встал и сорвал покрывало с Барабана Власти. До этого Коля и не догадывался, что находилось под покрывалом.

Древний магический инструмент, созданный гениальным мастером из бивня гигантского праморжа и шкуры волшебного кита, выглядел как новенький.

– За успех! – повторил преступный король и нежно щелкнул по рабочей поверхности.

Раздался громоподобный звук. Коля оглох, а фужер в руках Тилля лопнул, заливая стол вином.

– Никогда не любил этот сервиз, – брюзгливо проговорил Рамштайнт, возвращаясь на место. – Обожаю чудодейственный предмет, господа. Простите минутную слабость.

– Я привык! – неестественно громко сказал солдат.

А Всезнайгели, к его удивлению, и не поморщились. Колдуны.

Спустя полчаса Тилль провожал брата и рядового. Коля и Иоганн надели тулупы, парень закинул за плечо походный мешок. Младший Всезнайгель накинул шубу. Все трое вышли на крыльцо.

– А где ковер? – поинтересовался Лавочкин.

– Я на тряпках не летаю, – высокомерно произнес Иоганн.

Тилль улыбнулся:

– Он летает на деревяшках.

Несколько мужиков вытолкали к фасаду особняка карету без оглоблей.

– Это… оно?! – Парень решил, что его разыгрывают.

– Не нравится – иди пешком, – грубо рубанул Иоганн.

Услышав знакомую фразу, Коля вспомнил рязанские троллейбусы. Ах, эти родные до боли в ступнях и боках ноги и локти земляков! Ах, возгласы кондуктора: «Что у вас там?» и «Оплачивайте за проезд!». Именно «за». А попробуй-ка возмутиться толкотней – и вот оно: «Не нравится – ходи пешком!»

– Николас! – Тилль дотронулся до плеча солдата. – Вам нехорошо?

– А?! Нет, все нормально. Просто чертовски домой захотелось.

– Понимаю…

– Ну, ты, барон, садись в бричку, а я брату пару слов скажу, – неловко попросил Иоганн.

– Удачи вам, Тилль.

– И вам того же, барон.

Всезнайгель-младший грустно кивнул. Лавочкин забрался в карету.

– Ты знаешь, на что идешь, – промолвил Тилль, глядя в лицо брата. – Выдержишь?

– Делай все, как мы договорились, и все будет в порядке, – проворчал Иоганн.

Они коротко обнялись.

Старший залез к солдату, закрыл дверцу:

– Поехали?

«Гагарин, блин», – хмыкнул Коля.

Колдун этот смешок истолковал по-своему:

– Зато не дует.

Он кинул на соседнее сиденье «талисман-обогреватель». Несколько секунд ушло на произнесение заклинания полета, и вот карета покатилась вперед, колеса оторвались от мерзлой земли – действительно «поехали».

Стартовав на юг, Иоганн и Коля за три часа достигли границы Дриттенкенихрайха. В карете было хорошо – и ветер не дул, и виды в окнах открывались замечательные. Парень успел засечь крышу домика Красной Шапочки, стоявшего в лесу. Из трубы валил дым – похоже, хозяйка, по обыкновению, пекла пирожки.

Впереди уже маячил обрыв. Внизу зеленела Драконья долина.

Лавочкин присвистнул. Кругом лежал снег, а у драконов царило вечное лето.

Когда путешественники миновали кромку плато, на котором лежал Дриттенкенихрайх, холод сменился теплом. Везнайгель-старший «выключил» талисман, обеспечивавший комфорт. Колдун и рядовой сняли тулупы.

– Почему здесь, в низине, жара? – спросил солдат.

– Древняя магия драконов, – ответил Иоганн. – Они хранят этот секрет, опасаясь, что мы используем его в военных целях.

– И они правы, – признал Коля.

Колдун выполнил маневр снижения, прижал летательный аппарат к верхушкам деревьев и взял чуть восточнее.

На пересечение долины ушло примерно полтора часа. Достигнув ее южного предела, карета набрала высоту.

– Вон там, где забор, справа – Черное королевство, – сказал колдун.

– Разве мы летим мимо?

– Если пересечем границу, нас моментально засекут. Предпримем магический штурм. Младший объяснил, как найти убежище Белоснежки. Там и заночуем. А утром доберемся до спуска в здешнюю синюю комнатку.

Теперь солдат понял, зачем они предприняли столь длинный перелет, а не воспользовались шестистенным порталом в Наменлосе. Колдун хотел посмотреть на гнездышко блудной дочери.

В Труппенплаце, разумеется, была зима. Всезнайгель и Лавочкин вновь оделись.

Они подлетели к подземелью Марлен задолго до заката. Иоганн аккуратно посадил летательный аппарат прямо у входа.

Пещера располагалась под холмом. Путники протиснулись в узкий лаз и очутились в большом зале, освещенном магическими лампадами. Здесь царил бардак, оставшийся после боя с Дункельонкелем. Фигуры застывших людей валялись бесформенными кучами. Столы были опрокинуты. В углу стояло разбитое зеркало. Лавочкин непроизвольно потянулся к лицу: почесать заросшие царапины, оставленные осколками.

На стенах чернели следы волшебных огненных валов. На гладком полу стояли лужи. Одни часы шли так же размеренно и четко, как и до сражения.

– Значит, это ее лаборатория, – пробормотал Иоганн. – Хорошее место, грамотно выбранное. Только… не ее стиль.

Его глаза сузились, плечи опустились. Он снял тулуп, повесил на плечи не упавшего в заварушке бородатого мужика.

«Как живой, – подумал солдат. – Хотя Тилль говорил, что он и есть живой».

Всезнайгель-старший побрел по залу, внимательно разглядывая каждый предмет, каждого застывшего пленника.

– Николас, можешь раздеться, здесь не холодно, – сказал Иоганн, не оборачиваясь. – Глубоко под холмом источник тепла. Сюда провели туннель.

Лавочкин последовал совету колдуна.

Волшебник присел на корточки перед лежащим на боку остекленевшим псом. На задних лапах кобелька были щегольские башмаки. Жалостливая морда выражала крайнее разочарование.

– Негодяй Шлюпфриг, – прошептал Всезнайгель.

Парень подошел к волшебнику:

– А, ну да! Шванценмайстер . Шкодливый песик.

– Шкодливый, говоришь? – процедил колдун.

Его тон не обещал ничего хорошего. Маг положил ладонь на собачий бок, замер.

– Да, все сделала, как учил… Пробудить его или бросить?

Коля мгновенно смекнул: «Иоганн превратил пацана в оборотня-дворнягу из-за того, что тот завел шуры-муры с Марлен. Если пес начнет трепаться, то может выдать наши с Марлен, хм, близкие отношения. Папаша взбесится… Оно мне надо?»

– Знаете, Всезнайгель, – осторожно начал солдат, – я бы на вашем месте не стал его оживлять. Вы его не любите; он вас, я знаю, боится и ненавидит. Короче, нужно ли изводить себя лишний раз?

– Логично, – кивнул колдун. – Как-нибудь позже.

Лавочкин едва сдержал вздох облегчения.

Маг продолжил осмотр. Он подбирал с пола какие-то книги, листал их, бросал обратно в лужи. Несколько фолиантов Иоганн бережно положил на столик, который Коля поднял и поставил на ножки. К отобранным книгам добавился ворох свитков. Еще пяток вещиц, которые солдат условно назвал талисманами, Всезнайгель собрал в центре стола и накрыл тряпицей.

От нечего делать Коля принялся поднимать зачарованных людей и расставлять их рядами. В одной из ниш он обнаружил большую кровать. Здесь Марлен-Белоснежка спала.

– Ну и мы тут подрыхнем, – обрадовался Лавочкин.

Он бросил вещмешок на маленький комод, приютившийся у изголовья кровати, разулся и плюхнулся на покрывало. Мягко, удобно, замечательно…

Глаза сами собой закрылись, солдат заснул.

Разбудил его Всезнайгель.

– Это правда? – орал колдун. – Отвечай!

Коля спросонья не сразу понял, с какой стати маг так кипятится.

Проморгавшись, парень увидел прячущего лицо Шлюпфрига, только не в образе пса, а в облике юноши. Человеческая стадия Шванценмайстера проявлялась по ночам, днем он существовал в собачьей.

Значит, разболтал.

– Чего вы хотите, Иоганн? – Лавочкин постарался говорить как можно спокойнее.

Тихий вопрос слегка усмирил гнев колдуна.

– Ты целовал мою дочь.

– Во-первых, не я ее, а она меня, – медленно сказал рядовой. – Марлен хотела досадить вон тому фрукту.

– Это так? – спросил Всезнайгель Шванценмайстера.

– Я думаю… По-моему… Вероятно… Да, – вибрирующим фальцетом ответил юнец.

Иоганн переключился на Колю:

– А во-вторых?

– Во-вторых, такое в нашем возрасте случается, – развел руками солдат. – Марлен нравится целоваться.

– Ты хочешь сказать, она тебя спровоцировала? – угрожающе прорычал колдун.

– Спровоцировала?! На что? – Лавочкин понизил голос почти до шепота.

Он впервые столкнулся с феноменом под названием «чересчур ревнивый отец». Было страшно и – интересно.

Всезнайгель буквально исполосовал парня гневным взглядом. Потом потер ладонью лицо, отвернулся.

Постояв около минуты, Иоганн отмер:

– Тебе, кобелина, прощено.

Шлюпфрига перекорежило. По его телу пробежали судороги, юнец упал, задергал руками и ногами, выгнулся коромыслом, обмяк… Затих.

– Ох… – просипел наконец он. – Ох…

– Маркиз фон Шванценмайстер Шлюпфриг собственной персоной, – едко прокомментировал колдун. – Как низко ты пал, маркиз. Встань.

Коля сидел на постели и тупо смотрел, как Шлюпфриг поднимается с пола.

Облик маркиза претерпел изменения. Юнец стал старше, возмужал, прибавил в росте. Встав на ноги, бывший Пес в сапогах принялся озираться.

– Зеркало ищем? – усмехнулся Иоганн. – Боюсь, единственное разбил твой друг.

– Как я выгляжу, Николас? – спросил Шлюпфриг.

– Псом ты мне больше нравился, – оценил солдат.

Всезнайгель ткнул пальцем в грудь экс-пса:

– С рассветом мы уйдем. А ты можешь оставаться здесь или валить отсюда на все четыре стороны. Главное, никогда отныне не попадайся мне на глаза.

– Но…

– Ни слова. Иначе, сам понимаешь, собачья шкура, башмаки, а по ночам – вид сосунка.

Шлюпфриг непроизвольно отстранился.

Иоганн пошел обратно, к столу:

– Кстати, Николас, пока ты спал, я обнаружил любопытный предмет. Хочешь полюбопытствовать?

Рядовой слез с кровати, обулся, поплелся за Всезнайгелем-старшим. Проходя мимо Шванценмайстера, сказал:

– Я тут пошарился перед сном… В общем, хочешь есть – ищи в противоположной части зала. Там неплохой продовольственный склад.

– Спасибо, Николас, – прошептал маркиз.

За несколько часов Иоганн натаскал на стол много всякого скарба. Все было разложено по кучкам: книги к книгам, свитки к свиткам, амулеты к амулетам.

С краю была расчищена небольшая площадка, в центре которой покоился талисман – маленький флакончик на шнурке.

– Точно такой же всегда носит Марлен, – промолвил солдат.

– Ты уверен? – с тревогой спросил Всезнайгель.

– Да. Правда, у нее, кажется, на цепочке.

– Это плохо и хорошо одновременно, – загадочно проговорил колдун и зашептал что-то над талисманом.

Лавочкин пожал плечами, стал рассматривать другие предметы.

– Ты сказал, никогда не снимает?

– Никогда.

– Даже когда голая?

– Даже когда… Нет, ну а я откуда знаю?! – спохватился рядовой. – Что вы меня все проверяете?

Коля надеялся: уши не покраснели. Когда он врал, они обычно выдавали ложь. Уж он-то не раз любовался раздетой Марлен…

Всезнайгель снова вперился во флакончик:

– Эльфийская гадость! Из-за его магии я не мог найти дочь, барон. Кулон делает хозяина невидимым для волшебного поиска.

– Как синяя комната?

– В яблочко, юноша. Но это не единственное свойство талисмана. Дункельонкелю нельзя отказать в таланте. Более того, я чувствую, над кулоном потрудился не он один. Знакомый способ строить заклинания… Кто-то из ближайших соратников черного колдуна. Неважно.

– А что он еще может? – поинтересовался Лавочкин.

– Служить как переговорное устройство. Я скажу – кто-то с таким же талисманом услышит. Он ответит – услышу я. Воистину новинка в мире магии. И заклинание сплетено изящно.

– Как вы во всем этом разобрались?

– Хм, считай, у меня есть зрение, которого ты напрочь лишен.

«Да, умеет старший братец приласкать», – подумал солдат.

– Нам пора, – произнес Всезнайгель, сметая со стола в мешок несколько амулетов.

Кроме того, он кинул туда пару свитков и загрузил толстенный истрепавшийся томик. Последним туда угодил кулон-пузырек.

Коля вернулся к кровати за вещмешком. Шванценмайстер спал, свернувшись на постели калачиком. Его руки и ноги ритмично подергивались. Наверняка снилась некая собачья погоня.

– Не скоро теперь отвыкнешь, – пробормотал рядовой, топая к выходу.

Заря только занималась. Над холмом было сумеречно. Мороз стоял неслабый, ветер хлестал неистово. Солдат нахохлился, как воробей. Кожа мгновенно замерзла, а лицо занемело.

За ночь намело снега, и карета стояла в сугробе по самые оси. Нисколько не смущаясь, Иоганн пробрался к двери, распахнул ее и влез в «кабину». Лавочкин последовал за колдуном.

В воздух поднялись, как на вертолете, – без разгона, просто вверх. Двигались быстро: Всезнайгель явно знал, куда править. Менее чем через час прибыли на место.

Спуск в комнатку маленького народца был обложен камнем на манер колодца. Коля поразился, насколько в Труппенплаце чтят порядок. Даже неизвестного назначения дырку оформили аккуратненько.

Путники оставили карету возле «колодца». Первым спустился колдун. Он воспользовался магией и быстро слетел вниз. Лавочкин спускался старым проверенным способом – по металлическим скобам.

– Чего ты копаешься? – раздраженно спросил волшебник, когда солдат достиг песчаного дна.

Коля вспылил:

– Елки-ковырялки, Иоганн, вы добрый колдун или злой?

– Добрый, – ухмыльнулся тот. – Такой добрый, аж зло берет.

Пока рядовой препирался с Всезнайгелем-старшим, в королевствах протекали разные процессы и совершались всякие поступки.

Неуклонно росла народная любовь к барону Лавочкину. В Вальденрайхе о его возвращении в строй героев знала каждая собака. Бой с Дункельонкелем оброс самыми невероятными подробностями. Случись на самом деле то, что передавалось из уст в уста, – Вселенная бы лопнула! Спасителю Барабана Власти прочили титул Героя-из-Героев. «Теперь-то мы это Черное королевство в бараний рог согнем!» – уверяли друг друга простолюдины, воины, мелкие дворяне и даже кое-кто из высшего командного состава.

В Наменлосе к списку заслуг барона Николаса добавилось чудесное разоблачение «зеркального заговора». И хоть зеркала успели расколотить почти все, паника исчезла, боязни отражающих поверхностей почти не осталось. Надежда на Николаса Могучего была крепка. За его правым плечом стоял непобедимый Тилль Всезнайгель. Слева рвался в битву укрощенный бароном Повелитель Тьмы. А уж если сама Тьма делегировала представителя в помощь Николасу, то трепещи, Дункельонкель!

В общем, тайные проводники нужной информации потрудились на славу.

На славу барона Николаса Могучего.

А с запада, из Дробенланда, летела никем специально не подогреваемая весть о вундерваффе генерала Пауля. Чем ярче деяние, тем сильнее приукрасят. Народ повысил прапорщика в звании, объявил автомат Калашникова чудесным оружием. Впрочем, и в нашем мире специалисты до сих пор считают этот автомат чудесным. Стало быть, тут люди не соврали.

Слава о Повелителе Тьмы, уложившем целую армию гомункулусов, охватывала все новые территории. На улицах Наменлоса уже пересказывали эпизоды сражения, смеясь над войском каких-то там двух не то баронов, не то герцогов и уважительно понижая голос, когда речь заходила о Пауле, пригоршнями посылавшем врагу быструю смерть.

На фоне последних новостей, разумеется, забыли о старых героях. Например, о Четырех всадниках.

Их звали Мор, Брань, Глад и Смерть.

Молва частенько приписывает преступнику благородные поступки. Тогда он остается в людской памяти великим борцом за справедливость, а отвратительные деяния вроде грабежей, убийств и насилия списываются, дабы не портить портрет рыцаря.

Четыре всадника были наемными убийцами. И при такой узкой специализации имели славу самых благородных преступников современности. Народу нравился тот факт, что Мор, Брань, Глад и Смерть расправлялись исключительно с негодяями. Да, за деньги, да, чаще всего по заказу других негодяев. Главное – результат.

Их никто не знал в лицо, кроме заказчиков и жертв. Но заказчики давали клятву молчания, а жертвы были слишком мертвы, чтобы откровенничать.

Нынче великолепная четверка как раз справилась с очередным заданием. Оно оказалось нетрудным. Ростовщик, обманывавший клиентов. Он дошел до того, что стал просто отбирать деньги и прогонять несостоявшихся клиентов. По неосторожности жадный делец объегорил родственника одного из дробенландских герцогов. А тот не поскупился на четыре килограмма золота.

Аристократы легко расстаются с деньгами, когда речь заходит об оскорблениях. Вызвать бы лжеца на дуэль – только не пристало дворянину пачкать меч о ростовщика.

Четыре всадника выполнили заказ, почти не напрягаясь. Охрана зарвавшегося процентщика была организована из рук вон плохо. Главное внимание уделялось воротам, а стены патрулировали сонные юнцы с кривыми пиками. Часа в три ночи, когда любой человек мечтает о подушке и одеяле, Брань навеяла на дозорных чары сна, Мор забрался по стене во двор, проник в спальню ростовщика и уколол его особой иглой.

Процентщик пополнил список счастливчиков, отдавших концы во сне.

Мор выскользнул из дома, перемахнул через стену, на том задание и закончилось. Ни погони, ни трудностей во дворе.

С одной стороны, убийцы были рады легкому делу. С другой – всем было понятно: им просто подфартило. Глад и Смерть почти поправились, но их не покидала слабость.

– Если наметится серьезная миссия, нам придется туго, – хмуро проговорил Мор, обводя товарищей тяжелым взглядом.

Они сидели за столом в поселковой таверне. Эль здесь подавали отвратительный. Впрочем, иного ждать от поселка Швайнфест не приходилось.

– Убогое место, – невпопад сказал Глад.

Его тяготила беспомощность, он чувствовал себя чуть ли не дезертиром. Накопленное раздражение Глад благоразумно сбрасывал не на друзей.

– Не лучше и не хуже других. – Смерть пожала плечами. – Завтра мы все равно отсюда уберемся.

– Похоже, нам предстоит встреча со связным, – пробурчал Мор, кидая на стол камешек.

Небольшой полудрагоценный камешек светился алым. Это был сигнал, который Четыре всадника получали от своих хозяев – людей Дункельонкеля. Алый цвет означал, что посыльный близко.

– Неужели им так нужно золото? – задалась вопросом Брань. – Раньше гонец прилетал не так часто.

– Думаю, у Дункельонкеля есть какое-то дело, – вымолвила Смерть.

У нее иногда проявлялся талант прорицательницы. Она редко делилась увиденным, поэтому друзья напряженно прислушались.

– Я чувствую некое устремление темного колдуна, – продолжила Смерть, – но неясно, чего он хочет.

– Хорошего не жди, – буркнул Глад.

– Верно, – вздохнул Мор. – Поехали на встречу.

Четыре всадника вышли из таверны, забрали у мальчонки-слуги коней и отправились к южной околице поселка.

Мороз щекотал щеки и носы. Солнце белым неярким плафоном светило сквозь тонкую облачную дымку. Смерть и Брань закутались в теплые платки, мужчины подняли воротники.

За Швайнфестом их ждал широкоплечий колдун огромного роста. Он сурово наблюдал за тем, как подъезжают убийцы.

Мор остановил коня, не спешиваясь, вынул из седельной сумки четыре килограммовых слитка, бросил под ноги шкафоподобного посыльного.

Тот только хмыкнул.

Всадники ждали.

– У хозяина есть для вас задание, – снизошел до разговора чернявый здоровяк.

– И сколько он заплатит? – насмешливо спросила Брань.

– Он освободит ваших детей.

– Не шути с этим, Адольф, – угрожающе прорычал Мор, сжимая кулаки.

Посыльный, не отводя взгляда от прищурившегося убийцы, как бы невзначай отставил левую ногу назад, прижал ладонь к груди.

– Я не шучу, – осторожно сказал он.

– Что нужно сделать?

– Убейте Рамштайнта.

– И все? – нетерпеливо выпалила Смерть.

– Да.

Черный человек дал магическую команду ковру, тот поднялся над снежным полем.

– Сроки? – бросил Мор с нескрываемым презрением.

– Чем раньше, тем вам же лучше. – Здоровяк гаденько улыбнулся.

– А если мы откажемся? – вдруг спросила Брань.

Шкафоподобный растерялся. Дункельонкель не дал на этот счет никаких инструкций.

– Ну, сами подумайте, – наконец нашелся он и направил ковер-самолет прочь, в сторону Доцланда.

Всадники молча развернули коней. Ехали, сохраняя тишину. Им нужно было принять важное решение. Каждый из них ждал, ежедневно представлял встречу с детьми. И все понимали, что Дункельонкель, скорее всего, их обманул.

А если нет?

Тогда возникала проблема другого свойства: Четыре всадника относились к Рамштайнту с определенным уважением. Бывали моменты, когда они исполняли заказы для него, а случалось, он оказывал услуги им. Этика, однако.

Но самое главное – Рамштайнта не так легко было убить.

 

Глава 8. Подлинная Белоснежка, или Dozland über alles

[24]

Есть люди умные. Есть неумные. А бывают и полные кретины.

Павел Иванович Дубовых имел замечательное свойство свободно дрейфовать по всей шкале абстрактного «дуромера».

Если дело касалось спасения собственной шкуры или получения наживы, прапорщик соображал почти гениально. В житейских и бытовых вопросах он был крепким умником. На поле военной стратегии и межличностных отношений Палваныч уверенно занимал нишу кретинов. А по сумме слагаемых любой эксперт отнес бы его к неумным людям.

Итак, прапорщик Дубовых был вполне нормальным человеком, только не особо мудрым. Зато – сообразительным. Поэтому, отходя ко сну после долгого победного пира, он догадался вызвать Аршкопфа и поставить его на пост.

Застолье закончилось под утро. «Повелителю Тьмы и его очаровательной спутнице» отвели роскошную, но прохладную спальню. Палваныч и Хельга проспали почти до полуночи. За это время рогатый часовой отловил трех лазутчиков.

Двоих послал барон Лобенроген, который очень хотел заполучить волшебный артефакт, а третьего науськал Ференанд фон Косолаппен. Он желал, чтобы Пауль не проснулся.

Аршкопф проявил инициативу и отправил лазутчиков на жаркие курорты адского пекла.

Дубовых и Страхолюдлих встали бодрыми, словно не пили ужасного местного эля. Черт кратко отрапортовал о происшествиях.

– Молодец, рядовой Аршкопф! – похвалил пятачкастого часового Палваныч. – Объявляю тебе поощрение и присваиваю очередное звание – ефрейтора.

– Но, товарищ прапорщик! – пронзительно пропищал бесенок. – Я уже ефрейтор!

– Хм, а я помню, что как-то тебя разжаловал… А, Хейердал с тобой! Во избежание путаницы будешь сержантом. Вольно!

Черт испарился, оставив в комнате серный запах.

– Вот тебе, Хельгуленочек, и цена благодарности. Мы им тут всех врагов положили, а они на следующий же день норовят обобрать, прирезать и тому подобное!

– Увы, любовь моя, – патетически произнесла графиня. – Мелкие дворяне коварны. Еще недавно я осуществила бы над ними жесточайшее возмездие, и месть моя была бы благородна и очистительна. Но! С тех пор как я узнала тебя, я изменилась. Простить сих слабых червей будет значительно великодушнее, Пауль!

– Да? – Прапорщик почесал брюхо. – А я хотел им рыла начистить. Раз ты говоришь так убедительно, то я соответственно переменю планы.

Палваныч и Хельга оделись, взяли еды и покинули замок Лобенрогена. Сев на ковер-самолет, они отправились к пещере Страхенцвергов. Дубовых обещал графине, что они проведают ее родственников-гномов.

Прапорщик знал: очаровательно-неприступная ведьма рано или поздно покинет его и поселится в пещере легендарного предка. А еще он был твердо уверен, что обязательно отыщет путь домой и оставит Хельгу здесь. Иногда он будет вспоминать нынешние сумасшедшие деньки и, вздыхая, говорить: «Моя любимая в ином мире…»

– Вот скорей бы победить Дуркинблюмкина или кто он там где, – пробормотал Палваныч, стараясь не думать о скрутившей его потроха воздушной болезни.

– Потерпи, Пауль, мы совсем близко! – прокричала Страхолюдлих.

На сером небе бродили облака. Дубовых валялся на спине, смотрел вверх и почти бредил. Его сознание плавало в вязком киселе тревожных видений, и тут ему почудилось, что справа подлетает огромная птица.

– Хельга, влево!!! – захрипел прапорщик.

Графиня-ведьма заложила вираж, но было поздно – в ковер врезался огненный шар. Заклинание Страхолюдлих нарушилось, и началось медленное падение.

Странно, воздушная болезнь Палваныча сразу прошла. Он вцепился в край ковра и повис на руках. Хельга, словно истинная валькирия, удержалась на поверхности, встала в полный рост. Она потеряла шапку, ее волосы развевались на ветру, бледное лицо выражало гнев и сосредоточенность.

Прапорщик видел подругу через отверстие, пробитое в центре ковра.

Где-то внизу свободно падали два цинка с патронами.

К подбитому летательному аппарату приближался человек. Если бы прапорщик был знаком с классикой американского кино, он принял бы этого человека за Супермена.

«Супермен» выставил сжатые кулаки вперед и в бреющем полете стремительно сокращал расстояние с ковром. Вскоре терпящие крушение путешественники разглядели лицо атаковавшего. Это был небритый мужчина с длинным уродливым шрамом, пролегавшим ото лба через левый глаз, далее по щеке и до подбородка.

– Ты?! – Хельга узнала летуна.

Времени удивляться не было. Графиня выстрелила в мужчину замораживающим заклинанием. Тот ловко уклонился, стал притормаживать.

Убедившись, что держится крепко, Палваныч отпустил руку и дотянулся до автомата, висевшего на плече. Краем глаза прапорщик засек ту самую птицу, которая ему якобы пригрезилась: в облаках проступил удаляющийся крестообразный силуэт. Угловатый. Парящий.

– Ектыш, она деревянная?! – изумился Дубовых. – Ядрен понтон! Да это же самолет!

А злобный человек и Хельга вовсю вели магическое сражение. Вероломный нападающий осыпал ведьму дротиками, она сожгла их на подлете и метнула во врага три хитро двигающихся огненных шарика. Шрамоносец развеял шарики одним взмахом руки. Правда, этот с виду непринужденный жест стоил мужчине дорого – он потерял равновесие и сорвался, стал падать вниз.

Страхолюдлих послала вслед супостату несколько замораживающих заклятий, но тот лишь рассмеялся. Сделав мертвую петлю, он вновь нарисовался вблизи ковра.

– Пауль! Буду честна! – величественно, без истерики прокричала графиня. – Он слишком силен. Нужна помощь!

Палваныч как раз смог снять автомат с предохранителя и старался перехватить оружие для стрельбы.

В этот момент вражеский колдун церемонно сомкнул ладони и наметил толкающее движение в сторону Хельги. Она присела, как бы отражая: переводя невидимый энергетический удар в скользящий полет. Но заряд оказался мощным – ведьма припала на колено, пошатнулась, неловко растопырив руки.

Шрамоносец нанес второй удар. Не успевшую защититься графиню смело с ковра. Прапорщик Дубовых как раз изловчился сомкнуть пальцы на рукояти автомата. Взявшись удобнее, он поднял оружие и выпустил в колдуна обильную очередь.

Руку заболтало, увело вверх и в сторону, зато пули попали в ногу, бок и плечо врага. Маг заорал и рухнул.

– Хельга!

Палваныч глянул вниз.

Графиня падала на снежное поле, ее тело безвольно болталось в воздухе.

– Черт! – воскликнул прапорщик. – Черт! Черт! Черт!

– Сержант Аршкопф по вашему приказанию прибыл! – пропищал бесенок.

Он висел, держась за ковер рядом с Дубовых.

– Лови ее! – то ли приказал, то ли взмолился Палваныч.

Черт исчез и тут же появился на ковре, бережно положил ведьму.

– Она жива? – спросил прапорщик.

– Да, но оглушена серьезным магическим ударом, – поставил диагноз бесенок.

– Слава богу, – выдохнул Палваныч, и черта пробила болезненная судорога, но россиянин этого не заметил. – Как думаешь, мы не разобьемся?

– Нет, – хрипло ответил Аршкопф. – Заклятье еще поддерживает ковер на лету. Вы опуститесь нежно, как осенний лист.

– Да ты, Хейердал тебе в котомку, поэт, – хохотнул Дубовых, подтянулся на руках и выполз на поверхность.

Отдышавшись, подобрался к ведьме. Пульс был ровный, но неимоверно замедленный.

– Ладно, сержант, на земле лежат два цинковых ящичка. Тащи их сюда.

Бесенок моментально исполнил приказ.

Палваныч осмотрелся. Ковер сносило на восток. А там, метрах в ста, снежное поле заканчивалось и начинался обрыв. На дне – Драконья долина. Чуть южнее поле пересекала широкая река. Ее русло замерзло не полностью.

Прапорщик понял: они почти у цели. Река сбрасывала свои воды аккурат к пещере Страхенцверга.

В кои-то веки ветер помогал, а не мешал!

Через час Палваныч с Хельгой на руках миновал водную завесу, прошел по исполинскому темному коридору и ввалился в первый зал пещеры.

Постепенно зажглись магические лампады – человеческий потомок легендарного горбуна вернулся в дом предка. Сейчас мириады огоньков горели малиновым пламенем – графиня Страхолюдлих была смертельно ранена.

Когда из боковых коридоров на зов прапорщика выбежали гномы, он бережно уложил возлюбленную на гладкий пол и сказал, пыхтя от усталости:

– Простите, граждане, не сберег.

Гномы захлопотали, откуда-то появились носилки, Хельгу поволокли на кровать, а Палваныч сидел на холодном мраморе и глядел в сторону.

К нему приблизился эрцгерцог , убеленный сединой староста.

– Пойдемте, славный побратим, – участливо промолвил он. – Вы потеряли много сил. Отдохните и расскажите нам, что случилось.

В трапезной Дубовых получил горячую еду и хорошего эля. Пока он ел, гномы его не расспрашивали. Когда же прапорщик закончил трапезу, он заговорил скупым языком военного доклада:

– Мы совершали перелет к вам посредством ковра. Хельга была командиром экипажа, я пассажиром. На подлете в воздушном пространстве государства Дробенланд наше летательное средство было атаковано птицей неизвестной конструкции и человеческим десантом в количестве одной единицы вида колдун. Особая примета колдуна – шрам через всю морду. Нападение было внезапным. По нам провели артподготовку огненным шаром, чем и нанесли ковру неустранимые повреждения типа пробоина. В бой вступил десант. Боевые навыки и уровень мастерства колдуна находились на высоком уровне. Первую атаку отразила Хельга, а я был в затруднительном положении. Пока я готовился к стрельбе, колдун поразил Хельгу сокрушительным заклятьем нервно-паралитического действия. Я открыл огонь и подавил десант, нанеся ему несколько огнестрельных ранений. Вот и все.

Гномы слушали, раскрыв рты.

– То есть, уважаемый наш Пауль, все это случилось в небе? – робко уточнил эрцгерцог.

– Так точно.

Староста покачал головой:

– Нам, жителям подземелий, никогда не понять вас – поверхностных людей.

Прапорщик не стал заострять внимание на двусмысленности последнего высказывания.

– На поверхности идет война, мужики, – хмуро произнес он. – Ее развязали те гады, вымогавшие у вас железо. Вся эта братия во главе с долбанной Белоснежкой.

– Прошу вас, побратим Пауль, не называйте ту женщину Белоснежкой. Она была обманкой. Сегодня мы обрели подлинную.

– То есть?

– Понимаете, в каждой гномьей пещере есть свой фамильный ковчег, известный у вас, у людей, как хрустальный гроб. По нашим верованиям, рано или поздно к нам явится Белоснежка, которая из-за происков черных сил впадет в магическую полусмерть. Ядовитое яблоко, отравленный гребешок, прочие вещицы… Тут-то мы и должны поместить ее в хрустальный гроб, где она станет ждать своего принца. Он явится и расколдует ее. Хвала создателю, в своей прославленной сестре Хельге мы обрели настоящую Белоснежку.

Палваныч был наслышан о сложнейшей системе преданий и верований, касающихся Белоснежки. В частности, Хельга Страхолюдлих идеально подходила на эту роль по совокупности внешних данных. Подлинная Белоснежка должна быть черноволосой и бледной лицом. Белее Хельгиного лица Дубовых отродясь не видывал.

– Земляки, – тепло обратился к гномам прапорщик. – Я, конечно, не принц. Но сильнее, чем я, ее никто не любил и не полюбит. И она, как вы знаете, любит меня. Должен признаться, я пропустил всю эту вашу канитель с хрустальным гробом и поцеловал ее еще в воздухе. Не для того, чтобы она проснулась, а просто потому, что люблю. И она не очнулась.

Дубовых смутился.

Гномы скорчили скорбные мордашки. Им было жалко Пауля. Его неудача означала, что Хельга-Белоснежка предназначена не ему.

– А! – просиял эрцгерцог. – Мне совершенно и бесповоротно ясны две вещи, побратим! Во-первых, может быть, не время? Может быть, ей нужно полежать сколько-то, прежде чем поцелуй сможет разрушить чары?

– Логично, пусть вылежится, – оживился Палваныч. – А во-вторых?

– Ну, вы не обижайтесь, пожалуйста, – замялся старший гном. – Только вы у нас не принц, а в пророчестве несколько раз подчеркивается: целовальщик должен быть принцем.

– Вот тут вы меня действительно приперли к стенке! – Дубовых стукнул кулаком по мраморной столешнице. – Батя мой был точно не король, а потомственный колхозник.

Малявки сочувственно вздохнули. «Ишь, как по команде, блин! – подумал прапорщик. – Репетировали, что ли?»

– Все, оставим этот разговор на потом. Она не умрет?

– Нет-нет! – заверил эрцгерцог. – Сердце работает, дышит размеренно, но очень медленно.

– Ну, кладите ее в свой ковчег или что он у вас кто, а я выдвинусь дальше, война ведь.

Наутро, после церемонии возложения Хельги в гроб, прапорщик покинул пещеру Страхенцверга.

На душе у Палваныча было муторно. Он мысленно возвращался в полутемный зал, посредине которого гномы установили хрустальный саркофаг. Графиня Страхолюдлих лежала в нем бледная, как смерть. Малютки толпились с потерянными лицами у гроба, как еще вертикальные члены политбюро возле уже горизонтального. «Да, – мысленно согласился с собой россиянин, – вылитый колонный зал Дома союзов, ектыш…»

В замке Дункельонкеля тоже был колонный зал. Здесь Вождь собирал министров и прочих бюрократов.

До сего момента у читателя могло сложиться впечатление, дескать, Черное королевство – странная махина, управляемая сумасшедшим колдуном и двумя его подручными, одна из которых потеряла способности, а второй был годен лишь на то, чтобы слетать, куда пошлют, да передать, что скажут.

На самом же деле Доцланд имел четкую управленческую структуру. Более того, это был самый передовой государственный аппарат в сказочном мире. Дункельонкель, технократ от магии, упразднил власть поместных дворян. Впрочем, самих поместных дворян он тоже упразднил. Насмерть.

В Черном королевстве окончились времена самодеятельности гордых и своенравных баронов. Вождь и Учитель посадил вместо хозяев-дворян менеджеров-бургомистров. Бургомистры были пейзанами, то есть немагами. Дункельонкель не доверял пейзанам, поэтому над каждыми пятью бургомистрами поставил по проверенному магу.

Именно после реформы местной власти королевство Зингершухерланд прекратило существование и родился Доцланд. Колдун принял официальный титул Вождя и Учителя. Всем стало ясно: долго и тщательно готовившийся заговор привел к полной победе Дункельонкеля.

Первым указом Вождь создал министерство земель, которое занималось надсмотром за бургомистрами, а также планированием и сбором податей с людей.

Затем Дункельонкель учредил министерство магии – самое творческое и амбициозное заведение. Оно разместилось возле Великого Разлома. Десятки сильнейших колдунов и ведьм, ранее тайно работавших на Дункельонкеля, теперь составили цвет министерства магии.

Здесь трудился Улькхемикер – мастер, сумевший запустить поточное производство гомункулусов. Другие специалисты занимались еще более сумасшедшими проектами. Главное – Вождь и Учитель сам был автором каждой идеи.

Например, он поставил задачу создать темный непроницаемый кокон вдоль границ Черного королевства, и волшебники справились с этой задачей. В их распоряжении был неистощимый энергетический ресурс Разлома.

Третьим министерством стало военное. Сначала Дункельонкель выставил пограничников и создал крепкий дворцовый полк. Потом он создал еще три абсолютно секретных армейских подразделения. Работу одного из них уже почувствовали столицы Труппенплаца и Вальденрайха. Правда, тамошние вояки так и не увидели, кто, собственно, их бомбил. Второе направление подпитывалось результатами работы Улькхемикера. Самых некачественных бойцов-клонов уничтожил Палваныч. Третье подразделение до сих пор не проявило себя, так как Дункельонкель держал его про запас в качестве последнего, сокрушительного аргумента в войне с соседними королевствами.

И наконец, последнее главное министерство занималось сбором ресурсов. Белоснежка-Марлен обеспечивала поставки гномьего железа. Адольф добывал золото и магические предметы (Четыре всадника составляли лишь часть его интересов).

Остальные ведомства были рангом ниже.

Особо доверенных колдунов, таких как Марлен и Адольф, Дункельонкель посылал исполнять особые задания. Скажем, пропагандистскую диверсию с зеркалом в Наменлосе провернул шкафоподобный волшебник.

Был и третий приближенный соратник Вождя и Учителя. Неукротимый боевой маг по прозвищу Вольфшрамме . Свирепый, как волк, он наводил ужас на врагов хозяина. Кличка прицепилась к колдуну много лет назад, после битвы при Стольноштадте, когда Иоганн Всезнайгель атаковал его изощренным заклятьем, известным под названием Мясорубка Преисподней. Вольфшрамме почти уклонился от волшебного удара, но один из призрачных ножей полоснул-таки его по лицу и груди.

Кстати, в том бою Вольфшрамме был последним защитником барабанщика, долбившего в Барабан Власти. Отброшенный наземь и потерявший сознание боец очнулся, когда Барабан был в руках светлых магов. Вольфшрамме вернулся к Дункельонкелю, тот простил ему провал, и с тех пор у темного мага не было человека вернее.

И вот сейчас, после того как плешивый Повелитель Тьмы разгромил армию гомункулусов, Вождь послал за головами Палваныча и Хельги преданного Вольфшрамме. К огромному сожалению Дункельонкеля, Вольфшрамме недооценил врагов. Прапорщик Дубовых удачно отстрелялся. Колдуна спасла необыкновенная живучесть. Получив ранения, он еле-еле выровнял полет и дотянул до границы Доцланда. Оттуда его переправили в столицу.

– Как же ты так? – спросил его Дункельонкель, сев на край кровати.

– Страхолюдлих я достал, – прохрипел белый от потери крови Вольфшрамме. – А проклятый Мастер Тьмы не призвал черта, как вы полагали… Он…

– Что? Что он? – Вождь чуть ли не затряс раненого за плечи.

– Он нанес удар неведомым оружием.

Обессилевший Вольфшрамме потерял сознание.

«Значит, в бою с армией чурбанов был не морок, навеянный бесом, а действительно странное оружие, – подумал Дункельонкель. – Хм, надо же, я и сам начал называть гомункулуcов чурбанами».

Глава Черного королевства покинул покои раненого соратника и, хотя ночь была в самом разгаре, созвал министров на совещание.

В колонном зале собрались четыре десятка колдунов. Они не стали петь традиционный гимн «Dozland, Dozland ьber alles», потому что Дункельонкель сразу обратился к ним с речью:

– Особый путь, на который мы ступили, тернист и опасен. Враги уже показали зубы. Всезнайгели заручились поддержкой двух демонов из иного мира. Это сильные соперники, но и у них есть слабости. И пускай разбита наша первая, дефектная армия. Я на то и рассчитывал, посылая ее в авангард. Единственное, я не рассчитывал, что разгром случится так скоро. Пришла очередь второй армии. Благодаря гению Улькхемикера ее солдаты получились толковыми и крепкими. Теперь они не разваливаются на кисельные части при первом же ранении. Я требую, чтобы каждый из вас работал с удвоенным рвением. Как дела с теплым обмундированием?

Вперед выступил министр снабжения:

– Половина второй армии обеспечена зимней формой одежды, ваше величество. Оставшиеся получат ее в течение двух дней.

– Ясно. Наступление – через два дня. Военные министры, Дриттенкенихрайх должен стать нашим в течение недели. Враги отреагировали быстрее, чем мы планировали. Поэтому посылайте с каждой сотней гомункулусов трех боевых магов.

Дункельонкель помолчал, вспоминая, что еще хотел сказать.

– Ах, да! Я хочу, чтобы сбежавший генерал Баббельнъягд был пойман и предстал передо мной. Предателей надо карать неотвратимо и жестоко. На этом все. Министры магии, останьтесь. Остальные – свободны.

 

Глава 9. «Поберегись!», или Наглость города берет

Коля Лавочкин и Иоганн Всезнайгель приготовились к переходу сквозь западную стену синей комнатки.

– Я не знаю, что нас там ждет, – сказал колдун. – Поэтому будь начеку и держись за моей спиной. И сразу, пока не забыл: ты мальчик взросленький, бреешься, я гляжу, посему, если нам суждено будет разделиться, действуй сам, спасайся, пробуй вызволить ту, за кем идешь. Не дрейфь, понял?

Солдат хмуро кивнул. Его тяготил запрет Полкового Знамени на ворожбу. «А вдруг там, под Черным королевством, и вправду засада? Эх, без магии от меня никакого толка», – с горечью подумал Лавочкин.

Портал открылся, путники нырнули в сиреневое марево.

Никто не готовил им торжественной встречи. Комната как комната, шесть теплых стен, песчаный пол. В одном из углов валялось какое-то тряпье. Мрачные Колины ожидания не оправдались: в стане врага о его визите, разумеется, не знали.

Всезнайгель замер, как бы прислушиваясь:

– Полезли вверх.

Он не стал взлетать по колодцу, как делал это по обыкновению, и воспользовался лестницей. Солдат карабкался сзади.

Подъем оказался сравнительно недолгим. Лаз спрятался в узкой пещерке с низким потолком. Здесь было сыро, прохладно и сумрачно. Ветер дул к выходу, маячившему вдали.

Иоганн дождался Лавочкина, зашагал на свет. Парень последовал за колдуном.

Осторожно выглянув наружу, разведчики увидели хвойное редколесье, заснеженные холмы и поля.

– Итак, мы к северу от Зингершухерштадта, в дне ходьбы. Надеюсь, Дункельонкель не перенес столицу поближе к Разлому, – сказал маг, доставая из заплечного мешка карту.

Похожая была у короля Труппенплаца, вспомнилось Коле. На ней изображался прекративший существование Зингершухерланд. Шестиугольник, в который ткнул пальцем Иоганн, располагался примерно посредине между столицей королевства и границей с Дробенландом. Великий Разлом был значительно южнее и западнее Зингершухерштадта.

Сунув карту обратно, Всезнайгель вышел из пещеры и вступил по колено в снег.

– Морозно, – оценил он. – Тут значительно холоднее, чем в соседнем королевстве, Николас!

Лавочкин молча покинул подземелье. Осмотрелся.

Путешественники оказались у подножья высоченной горы. Ее основание было продолговатым, смещенная вбок вершина раздваивалась. Коля подумал: «Если бы какому-нибудь нашему скульптору-гигантоману заказали изваять руку, показывающую знак виктории, то он забабахал бы такую громадину».

– Юг – там. – Колдун показал на гору.

– Сейчас вы скажете, что нам нужно туда лезть, – пробормотал солдат, ежась на ветру.

– Умный в гору не пойдет, – изрек Иоганн.

– А нормальные герои всегда идут в обход.

– Бесспорно. Не отставайте.

Они отправились на запад, чтобы ветер дул в спину. Сугробы затрудняли движение, и вскоре разведчики не только согрелись, но и начали потеть. Запасливый Всезнайгель-старший предпочел не тратить энергии «талисмана комфорта». Отверстия в горе, похожие на то, из которого вышли колдун с рядовым, встречались примерно через каждые пятьдесят шагов. Постепенно путники отдалились от тела горы метров на тридцать.

Спустя час они поравнялись с большой пещерой. В нее легко поместился бы взрослый дракон.

– Интересно, что там, – сказал Коля и… поскользнулся.

Он постарался вернуть равновесие, но не справился, плюхнулся в снег.

– Блин! – вырвалось у Лавочкина. – Как же это я?

– Растяпа, – прокомментировал остановившийся Иоганн. – Устал наверняка. Есть смысл сделать привал. Попутно любопытство удовлетворим.

Маг направился к черной пасти входа. Рядовой поднялся…

И тут затряслась земля.

Разведчики принялись озираться, опасаясь, что бегут великаны, но кругом не было ни души.

Зато в глубине пещеры загорелся глаз, стал расти, приближаться, и Всезнайгель скинул с плеча походный мешок, изготовился к бою. Коля попятился и вновь поскользнулся. На сей раз он удержался на ногах, глянул вниз.

– Металл… – озадаченно промолвил парень, поднимая глаза.

Из подземелья вырвался не зверь пещерный, не дракон-калека и не циклоп пьяный.

У Лавочкина челюсть отвисла.

Паровоз.

Словно скопированный с дореволюционных фотографий.

Настоящий, с дымом из трубы, стучащий по…

– Рельсы! – понял солдат. – Иоганн, с дороги! Уйди с дороги!

Коля рванулся к колдуну, тот уже начал произносить заклятье.

Паровоз катился слишком быстро.

Всезнайгель пустил в стальной лоб локомотива огненный шар. Пламя разбилось, облизало черный корпус, рассеялось.

– Прыгай! – завопил парень.

Лавочкин метнулся влево, рыбкой ныряя подальше от скользких рельсов.

Паровоз пронесся мимо, обдавая рядового волной снега – передний щиток лихо рассекал сугробы.

Лязг металла, стук по стыкам, недлинная череда вагонов.

«Откуда ты тут?» – недоумевал солдат. Что-то подсказывало ему затихнуть.

Состав удалялся, не снижая скорости. Коля подождал, потом осторожно встал:

– Иоганн!.. Иоганн!..

Колдуна нигде не было.

Лишь его мешок на снегу.

Рельсы теперь блестели двумя бесконечными лентами. Поезд скрылся за ближайшим холмом.

Парень внимательно изучил сугробы вдоль полотна, только какие уж тут следы! Паровоз все замел.

– Где же Всезнайгель?.. Может быть, его засыпало? – прошептал солдат.

Он рассудил: «Если бы Иоганна сбило, то уж точно не засыпало бы полностью. Если бы он залег сам, то давно бы встал. Следовательно, Колян, он прицепился к поезду».

Лавочкин сгреб мешок Всезнайгеля. Побрел ко входу в туннель.

Рядовой был в смятении. Мысли неслись галопом: «Как же я без Иоганна? Что с ним? А мне – ждать здесь? Идти вслед за поездом? А вдруг до ночи не попадется жилье? В поле или лесу я ночевать не буду. Ждать. А сколько?.. Когда же Знамя восстановит силы? Может, уже? Но оно обещало подать знак. Откуда здесь железная дорога?.. Стоп! Соберись, Колян!»

Зайдя в пещеру, солдат присел в стороне от пути, привалился к гладкой стене.

– Вот, блин, елки-ковырялки! И шпалы ровненько уложены. Все по науке, – проговорил парень, чтобы убить тишину.

Он потер лицо, приводя мозги в рабочее состояние.

«Давай по порядку, – призвал он себя. – Паровоз. Откуда? Вариант первый – изобрели. Невероятно. И слишком уж он похож на наши прошловековые. Отсюда следует вариант второй – мы с Палванычем в этом мире не одни. Дункельонкелю помогает какой-нибудь чудак из нашей реальности. Например, мальчонка, который любит играть в паровозики… Шиза, галимая шиза! Но по-другому не объяснишь. И теперь совершенно ясно, куда направлялось добытое гномами железо».

Рядовой Лавочкин воспрял духом, взбодрился и даже почувствовал голод.

– Я кушаю, значит, существую, – изрек Коля, доставая из своего мешка твердый сыр и сухари, завернутые в тряпицу.

Мешок Всезнайгеля-старшего лежал рядом. Парень извлек из него флягу с водой.

Перекусил, не прерывая мыслительного процесса. «Иоганн обязательно вернется. Не прилип же он к паровозу! Вообще, я не представляю, зачем он заскочил в поезд. Может, решил угнать? – солдат усмехнулся. – Глупости. Он впервые увидел локомотив. Вряд ли он успел понять, что это за зверь. Вон, даже файерболом пульнул. В любом случае я не должен сидеть сложа руки».

Коля закончил трапезу, рассовал остатки сухого пайка по мешкам. С ностальгией вспомнил о волшебной флейте, которую пришлось вернуть троллю. Сейчас цыпленок табака и кружечка доброго эля были бы кстати.

Солдат посмотрел наружу. Нет, не чернел силуэт колдуна. Снег, лес да холмы. Ничего.

Вздохнув, Лавочкин отправился в глубь туннеля. Темнота мешала, но рядовой держался за стену и ступал осторожно.

Шагалось медленно. Парень ощутил, что проходит поворот, а затем далеко впереди забрезжил неясный свет. Сначала Коля принял его за фонарь следующего паровоза, однако было тихо.

Он не считал шаги. Просто понимал, что протопал пару километров, прежде чем свет стал ярким. Незадолго до этого рядовой услышал стук и скрежет. Впереди кто-то работал.

Наконец, он вышел в огромный зал, заставленный ящиками. Ящики были большими – с вагон. Железнодорожная ветка делила гигантское помещение надвое. Создавалось впечатление, будто здесь целые кварталы, заполненные ящиками. Солдат залез на первый, огляделся.

Да, зал поражал воображение. На высоких сводах висели огромные фонари. Край «ящичного города» виднелся вдалеке. Оттуда и доносились звуки размеренных ударов и лязг.

– Значит, нам туда дорога, – пропел Коля.

Спустившись на каменный пол, рядовой потрусил вдоль рельсов, стараясь держаться в тени ящиков. Парень поймал себя на мысли, что высматривает на их стенках надписи наподобие «Не кантовать!». Причем на русском. Было бы здорово…

Впереди началось движение – катали вагонетки. Лавочкин свернул за ящик и столкнулся нос к носу… с собой.

Серая роба. Меч в руке. Тупое выражение лица.

«Клон!» – мгновением позже догадался солдат.

– Тебя не должно быть здесь, – глухим голосом проговорил гомункулус.

– А где мне следует быть?

– В казарме ты должен быть, – так же без интонаций ответил лже-Лавочкин.

– Спасибо, сынок, – язвительно произнес Коля.

– Не понял смысла. Тебя быть не должно здесь.

– Угу, ясно, заладил, как попугай.

Рядовой пошел прочь, внутренне содрогаясь: «Неужели я со стороны кажусь таким тупым идиотом?»

Пробравшись поближе к открытому пространству, Лавочкин принялся наблюдать.

Здесь был сборочный цех. Что собирали, осталось загадкой. Махина, над которой трудились гномы, закованные в кандалы, была частично закрыта материей. За работой маленьких специалистов следил глистоподобный старикашка, плешивый и с жиденькой бороденкой. При нем топтался рыжий заросший бугай. Солдат окрестил его Гориллычем.

Двойники Лавочкина были выстроены цепью по периметру, вероятно, для устрашения гномов.

Старикашка строжился, брызгал слюной и гневно потрясал посохом. Гориллыч откровенно скучал, почесывая косматый затылок и рыча на мелюзгу.

Ни речей глистоподобного, ни рыка амбала парень не слышал – все заглушал грохот, доносившийся из-за длинного ангара. Вагоны разъезжали по веткам. Вдалеке на одной из платформ грузили ящик-переросток.

Мимо рядового промаршировал отряд гомункулусов. Лавочкин запомнил их потешную манеру ходить. «Гуси лапчатые», – хмыкнул он.

Затем Колино внимание привлек ангар, на стене которого готическим шрифтом было начертано: «Страна Преподавателя выше всего!» Чуть ниже и помельче написали: «Колдунизм – высшая стадия развития человечества и гномчества!»

– Ура, товарищи, – прошептал разведчик.

«Все это познавательно и загадочно, – подумал он, – только что дальше-то?»

– Ты! – раздалось за спиной солдата. – Назови себя, бездельник!

У рядового душа в ботинки провалилась.

Он повернулся и увидел старикашку, похожего на глистообразного, но потолще и без посоха.

– Я… – растерялся парень.

– Тупой чурбан, – брезгливо прошамкал старик. – Пойдешь со мной.

Лавочкин поплелся за бородатым, копируя гусиную походку своих алхимических потомков. «Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу», – вспомнилось Коле, когда он понял, что идет к Гориллычу и гневному плешивцу.

Бежать? Поздно. Вот она – площадка. Все как на ладони. Поднимут тревогу, начнется облава. Парень решил рискнуть.

Когда они с плотным стариканом приблизились к махине, глистообразный бросил на них мимолетный взгляд и продребезжал недовольно:

– Ну, и кого ты привел, Мангельштамм?

– Опять бракованный чурбан, Панцер .

Мангельштамм посмотрел на Колю пристальнее, отступил, выронил посох. Бороденка позорно затряслась.

– Ты?.. Ты?.. – Он был умелым магом и мог распознать пришельца из иного мира. – Ты – Николас?!

Плотный отпрыгнул от Лавочкина, точно ошпаренный. А Гориллыч с интересом уставился на Колю. Зубы у рыжего верзилы были кривые и гниловатые.

Солдат набрался храбрости и изрек:

– Да, Панцер. Я явился. Я явился за тобой.

– А! – завизжал плотный. – Он знает твое имя!

– Я и твое знаю, Мангельштамм, – холодно произнес солдат.

– Ох! – Старик впал в ступор.

– Кретин, – прошипел Панцер. – Мы же сами при нем имена употребили!

Однако глистообразный не делал резких движений и выглядел заранее проигравшим. Тем не менее он сглотнул комок, застрявший в горле, и велел Гориллычу:

– Защити меня, убей его!

Двухметровый бугай насупился.

– Заради чего мне это надобно? – пробасил он.

– Падлюка! Ты обязан мне подчиняться!

– Тю-тю-тю! – Рыжий показал веснушчатые ладони. – Я по поводу железа. Мне никоим образом нельзя драться. Я зарок давал.

Плотный стал выходить из пугливо-благоговейного транса. Его глаза забегали, в них появился недобрый блеск – Мангельштамм готовился нанести магический удар.

Лавочкин гаркнул:

– Стоять на месте! Я твои штучки предвижу.

«Застращал идиота», – подумал Панцер.

– Я не застращал идиота, а оказал на него непреодолимое воздействие, – спокойно выдал солдат.

Ему самому было чертовски боязно, но блеф увлек, а тут еще и дар чтения мыслей вернулся.

От Гориллыча, кстати, исходила теплая волна любопытства. И все.

Зато Панцер сдрейфил не на шутку, схватился сухой ручонкой за голову, словно намереваясь спрятать мозги от Колиной «прослушки».

Гномы давно оставили дела и, раскрыв рты, следили за разговором.

– Страхенцверги среди вас есть? – громко спросил парень.

– Я из них, – помахал один из бородачей.

– Привет от родни. Очень гостеприимная у тебя семья. – Рядовой вернулся к троице угнетателей. – Вариантов два. Смерть и повиновение.

Коля сделал шаг к старикам и рыжему. Плешивцы сдали назад, гигант остался на месте. Солдат обратился к нему:

– Тебе я предлагаю дружбу, железный…

Россиянин хотел сказать «мастер», так как понял, что заросший мужик – специалист по металлу, но тот прервал Лавочкина:

– Ганс. Железный Ганс.

Память вытолкнула на поверхность нужную сказку. Парень аж крякнул:

– Тот самый Железный Ганс?!

– Самоличной персоной, – прогудел здоровяк, явно польщенный Колиным возгласом.

– Выбрался из грязи и стал служить Дункельонкелю, значит.

Ганс потер нос:

– Позволительно и так преподнести, не спорю. Хотя… Ладно. Мешать тебе не буду, но и помочь не в силах.

Панцер затряс головой. Коля попробовал надавить на старика:

– Ну-ка, не дергаться! Что вы тут собираете?

– Так я тебе и сказал, – проблеял Панцер. – Эта тайна умрет вместе со мной.

– Хм. Ну, похоже, вам с ней недолго осталось, – сострил Лавочкин. – Эй, Мангельштамм, что это за машина?

– Панцер, – жалобно выдавил плотный, косясь на начальника.

Глистообразный пронзил соратника яростным взглядом.

– Ясно, – резюмировал парень. – В молчанку играем. Хоть ты, Железный Ганс…

Ему не дали договорить. Коля услышал грозные вопли и обернулся. Со стороны железнодорожных путей к нему бежали вооруженные люди, причем не только его двойники, но и настоящие «человеки».

– Вы дали знак? – спросил разведчик стариков и Ганса.

Те молчали. Ответил гном-Страхенцверг:

– Нет, просто если на участке останавливаются работы больше чем на три минуты, прибегает охрана.

«Повод не важен, главное – пора убегать», – смекнул солдат. Он махнул рукой, мол, привет всем, и драпанул обратно к ящикам.

У него была неслабая фора. Нырнув в «квартал», парень после первого же ящика свернул влево, надеясь, что давешний часовой еще торчит на своем месте. В Колиной голове созрел план с переодеванием. Серая роба и меч сделают настоящего Лавочкина неотличимым от клонированного.

К счастью, гомункулус стоял на посту. Среагировав на топот рядового, он нахмурил брови и пролопотал:

– Стой, тебя не должно быть здесь.

– Как тебя зовут? – пропыхтел солдат.

– Зед зед зед ноль шестьдесят пять. – Слова вывалились из чурбана, как шары из лототрона.

– ZZZ-065?! Отличное имя для мальчика, – усмехнулся Коля. – А кто это там у тебя сзади?

Гомункулус повелся на провокацию.

Бить по голове свою копию, даже такую тупую, было трудно, но парень справился.

Задребезжал выпавший из руки меч, Лавочкин подхватил обмякшее тело. Оттащил в ближайшую нишу, образованную плотно, но неровно сдвинутыми ящиками.

Стянув робу и штаны с клона, солдат переоделся. Собственные пожитки он распихал по мешкам. Там же взял кусок веревки и связал часового.

Поблизости раздались топот и отрывистые команды. Стало быть, охрана сориентировалась и начала поиски диверсанта.

Коля выскользнул из ниши, направился к оброненному гомункулусом мечу.

– Чурбан, иди сюда! – окрикнул его хриплый мужской голос.

«Елки!» – Парень замер, нарочито неуклюже развернулся. Скомандовавший человек наверняка был офицером. Среднего роста, умеренного веса. Неприметный мужик. Основная примета – черная военная форма.

– Почему без оружия?

– Выронил.

– Как выронил?

– Разжал пальцы.

Коля вошел во вкус: воспроизводил безжизненные интонации и идиотские ответы двойника, словно в театре играл.

– Почему ты разжал пальцы? – Офицер испытывал крайнее раздражение из-за необходимости расспрашивать чурбана.

– Пытался схватить нарушителя.

Теперь мужик заинтересовался, зашагал к Лавочкину.

«Он увидит вырубленного мной клона!» – понял солдат. Он округлил глаза, показал пальцем за спину приближающегося офицера:

– Нарушитель!

Мужик пригнул голову, крутнулся на пятках.

Пусто.

– Где?! – проревел он.

– Проследовал далее, – неспешно ответил рядовой.

– Куда?

– Влево, – после мхатовской паузы выдавил Коля.

Офицер со всех ног бросился к левому проходу. Солдат нервно захихикал.

Прихватив мешки, он подбежал к мечу. Поднял.

Соваться в лабиринт, где шныряют охранники, было нельзя. Рядовой просек: надо перейти железную дорогу и скрыться в соседнем массиве ящиков.

Осторожно высунув голову, парень убедился, что путь свободен. Вдалеке топтались такие же серые Лавочкины, как и он. Ни одного черного мундира.

«Итак, Колян, топаешь, как гусь, вперед. Неспешно, по-деловому. У тебя приказ, ты его выполняешь», – дал себе установку солдат и стартовал.

Он обливался потом. Чудилось, все смотрят исключительно на него. Солдат в любой момент ждал окрика, но – обошлось.

Убедившись, что никто не заметил, парень спрятался за ящик. Сел, переводя дух.

«Ну, Штирлиц фигов, куда дальше? – задался вопросом Лавочкин. – Обшарят тамошние закоулки, наткнутся на ZZZ-065, придут сюда. Значит, либо наружу, либо…»

 

Глава 10. «Бутылочку не выбрасывайте», или Снятие безбилетника с поезда

– А денек-то нынче какой! – протянул прапорщик Дубовых, обозревая водопад, озеро и лес. – Жаль, Хельгуша не видит.

У драконов в долине был сущий курорт. Если, конечно, запастись средством от комаров-мутантов.

Мысленно попрощавшись с вотчиной Страхенцвергов, Палваныч взял курс на северо-восток, углубился в заросли гигантских деревьев. Прапорщик намеревался попасть в Наменлос за два дня. Пеший порядок движения значительно уступал в скорости перелету на ковре. Да и утомился Дубовых почти сразу…

– Отвык или постарел? – спросил себя путешественник.

Так и не ответив на вопрос, он сделал привал: сел под сосной. Могучие корни сосны частично вылезли из земли. Прапорщик облюбовал местечко, похожее на кресло: корни – подлокотники, ствол – спинка.

Толстенный ствол, казалось, упирался в небо. Где-то там, под небесным куполом, зеленела густая крона. Внизу – ни веточки.

– Эволюция, ядри ее в бомбу, – выразился Палваныч.

Он привалился к стволу, прикрыл глаза. Сначала Дубовых слышал лишь свое сопение, но потом, когда сбитое при ходьбе дыхание успокоилось, прапорщику почудилось, будто кто-то зовет на помощь.

Палваныч застыл, словно превратился в большое мясистое ухо. Лесные шумы мешали выловить полезный сигнал, но путник различил тихий-тихий зов:

– Выпустите меня!.. Выпустите меня отсюда!..

Минуту-другую Дубовых пытался определить, откуда доносится крик. Получалось – откуда-то из-под земли, чуть правее того места, где сидел сам Палваныч.

Слегка разрыв песчаную почву, он наткнулся на стекло. Стал осторожно раскапывать.

– Бутылка!

Прапорщик повертел бутылку в руках. Грязная, мутная. Внутри что-то бултыхалось. Палваныч с грустью вспомнил дом.

Там всегда в холодильничке стоял-потел пузыречек водки. А прапорщик принимал каждый божий день. Для положительного резуса и жизненного тонуса, как он любил выражаться. Долгое воздержание сыграло с Палванычем не одну шутку: в волшебном мире он и похмельем страдал, и без ежедневных доз впадал в хмурое состояние, и даже чуть не заболел белой горячкой… Местное пойло его совсем не радовало, но рефлексы есть рефлексы – Дубовых сорвал старую сургучную печать с горлышка и выдернул торчащую пробку.

Не успел он поднести бутылку к носу, чтобы понюхать, как из бутылки повалил горячий сизый дым. Стекло стало индеветь, а дым изящной дугой заструился к земле. Прапорщик отстранился от странной емкости подальше, вытянув руку, но не разжимая пухлых пальцев. Надежда не умирала: «Вдруг все же удастся глотнуть?»

Дымоизвержение закончилось. Клубы сгустились в своеобразный кокон на земле, потом дым необычайно быстро развеялся, и перед Палванычем предстал огромный смуглый мужик. Полуголый. С бычьими мышцами. Атлет, в общем.

Дубовых подумал, что за этого спортсмена ухватились бы баскетбольные и боксерские тренеры. А глянув на свирепую рожу с маленькой бородкой, прапорщик понял: сам бы атлет пошел в бокс. Такие любят не мячики об пол долбить, а головы.

– Ты освободил меня! – пророкотал мужик торжественно и грозно. – И за это я сломаю тебе шею.

– Эй, где разум, где логика?! – опешил Палваныч.

– Знай, о презренный смертный! Я злой дух, и от меня добра не ищут. Сначала я умерщвлю тебя, глупца, а потом найду того презренного колдунишку, который заточил меня в эту жалкую бутыль!

– Вот черт! – вырвалось у прапорщика.

Рядом с ним возник Аршкопф.

– Здравия желаю, товарищ прапорщик! – пропищал черт.

– Издеваешься, что ли? Какое здравие – мне сейчас шею сломают!

Дух из бутылки скептически покачал головой:

– Нет, шею я тебе не сломаю. Ее у тебя попросту не видно.

И верно, коренастый круглый Дубовых, казалось, не имел шеи.

– Что же с тобой делать? – принялся размышлять дух-исполин. – А заточу-ка я тебя в бутылку! Бутылка ведь не терпит пустоты, хе-хе.

– Аршкопф, – пробормотал Палваныч. – Ты можешь что-нибудь сотворить с этим громилой?

– Никак нет. – Бесенок виновато потупил пятачкастую мордочку. – Перед вами взрослый злой дух. Он сметет меня, как щепку.

– Ектыш… Тогда не в службу, а в дружбу… Доставь бутылку со мной Лавочкину. Ты обещ…

Но прапорщик не успел договорить, так как громила произнес заклинание, обратившее Дубовых в сизый туман. Туман устремился в упавшую бутылку. Когда в мутной темноте стекла исчез последний прозрачный клочок, пробка прыгнула на место, а сургучная печать расплавилась и залепила горлышко.

– Что смотришь, мелюзга? – прогрохотал дух.

– Вам бутылочка не нужна будет? – робко спросил Аршкопф, стараясь, чтобы дрожь в коленках была не особенно заметна.

– Нет.

Он взял бутылку, размахнулся и запустил ее с исполинской силой. Стеклотара в считаные мгновения достигла облаков.

Чертенок бросился за емкостью, уносящей Палваныча чуть ли не на орбиту. Аршкопф летел подобно черной рогатой стреле и настиг бутылку на излете.

От радости бесенок вцепился в нее мохнатыми ручонками, но волшебство взрослого злого гения было настолько мощным, что Аршкопф не смог остановить полета бутыли. Да еще и ладони накрепко прилипли к стеклу! Дух оказался шутником.

Полет чертенка и бутылки закончился приземлением на крышу чьего-то овина. Аршкопф пробил соломенную кровлю, затем плотно скатанный стог сена, ударился оземь и выкатился в открытую дверь. Скользнув по утоптанному снегу за ворота, обмякший бес врезался в сугроб и затих.

Через пять минут на улице появился нехуденький зажиточный крестьянин с двумя упитанными сынками. Увидев Аршкопфа, валяющегося в обнимку с бутылкой, папаша почесал затылок и изрек:

– Вот, смотрите, сыновья. Никогда не напивайтесь до чертиков. Вино – путь в ад.

В следующий момент до крестьянина дошло – перед ним действительно черт!

– Бежим, ребятки! – завопил папаша, и семейство удалилось с поспешностью, не подобающей их габаритам.

Иоганн Всезнайгель был похож на большую пятиконечную звезду, нарисованную на боку паровоза. На дохлую звезду.

Когда провалилась попытка расстрелять неведомого монстра при помощи огненного залпа, колдуну ничего не оставалось, кроме как уходить с дороги паровоза. Иоганн применил заклятье полета, взвился вверх и вправо, но тут-то и произошло невероятное.

Стоило локомотиву поравняться с магом, необоримая сила подхватила Всезнайгеля и со всей дури припечатала к округлому борту. Колдун ударился затылком и потерял сознание.

Перед касанием о гостеприимный металл Иоганн успел лишь раскинуть руки-ноги да подумать: «Как пацана!..»

Машинист с помощником, оба пейзане, знали, что случилось. Прилипший человек был волшебником. Явно чужим. Подданный Доцланда не рискнул бы применять магию возле паровоза. Секрет заключался в устройстве.

Хотя локомотив ужасно походил на те, которые ходили в нашем мире на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, он приводился в движение отнюдь не паром. Уголь, загруженный в кузовную вагонетку, прицепленную к паровозу, сжигался исключительно для подогрева кабины. Ходовая часть питалась другим топливом.

Пейзане не ведали, что за дьявольский механизм заставлял тяжеленную стальную дуру катиться со столь бешеной скоростью. Им показали лишь, как ею управлять.

Если бы машинист и помощник были посвященными, они бы трепетали перед извращенным гением Дункельонкеля. Вождь изобрел не только транспорт, но и питательный элемент к нему.

Паровоз ездил на… магии.

И далеко не сразу волшебная энергия согласилась сотрудничать с главой Черного королевства. От первой попытки запасти магию до действующего локомотива прошло немало лет и было потрачено немало жизней испытателей.

«Батарейки», придуманные Дункельонкелем для того, чтобы питать механизмы, проявляли досадный норов. Чем большую емкость пытались создать соратники Вождя и Учителя, тем своевольнее вел себя резервуар с энергией.

Первый деревянный запасник, сконструированный лично Дункельонкелем, получил название энергоблох . Он имел продолговатую форму и круглое сечение. Почему? Потому, что был устроен в полене. При попытке накачать энергоблох магическими эманациями, тот нагрелся. Затем он принялся скакать по лаборатории, сокрушая все на своем пути, и в конце концов взорвался, исколов занозами Дункельонкеля и ассистировавшего ему Вольфшрамме.

С тех пор волшебники из специально созданного ордена многократно улучшали прибор, но энергоблох оставался взрывоопасной штучкой.

Последняя модель представляла собой хрустальную колбу, заключенную в золотой корпус. Сам корпус несколькими стальными скобами был прикреплен к чугунной станине.

Если требовалось запасти большую емкость, то энергоблох выходил тяжеленным. Зато при сбое он не скакал, а лишь дрожал. Если же взрывался, то хотя бы не разлетались осколки.

Внутреннее устройство энергоблоха было государственной тайной. Известно, что хрусталь и золото отражали эманации внутрь колбы, в которой выстраивался особый лабиринт. Сгустки магии метались по малюсеньким ходам-коридорчикам, и главной задачей конструкторов было не допустить групповой ориентации эманаций в каком-либо направлении, ведь одновременно устремляющиеся сгустки заставляли резервуар прыгать и взрываться.

Колдуны из специального ордена пришли к выводу: сделать идеальную «батарейку» невозможно. Ценой безопасной работы энергоблоха была потеря емкости, и, если резервуар использовался внутри транспортного механизма, часть энергии тратилась на перемещение тяжелой станины.

Второй побочный эффект смахивал на притягивание железок магнитом. Энергоблох, содержащий концентрированный заряд магии, тащил к себе амулеты, эманации заклятий, волшебные травки.

С этим ничего нельзя было поделать. Магическую индукцию так и не побороли.

Вот почему колдун Всезнайгель, словно перышко, прилип к паровозу, внутри которого стоял огромный свежезаряженный энергоблох.

Иоганн находился в беспамятстве около получаса. Ледяной ветер хлестал по распятому на броне телу. Колдун очнулся от дичайшей головной боли и холода.

Заложнику Дункельонкелевой технологии удалось отвернуть лицо от ветра. Застонал: кровь, текшая по затылку, приклеила волосы к металлу, отдирать было больно.

Машинист с испугом смотрел через стекло на пленника.

– Отпусти, – прошептал Иоганн.

Пейзанин прочитал просьбу по губам:

– Ишь! И хотел бы, да не могу. А тут и поощрение светит. За поимку-то.

Помощник заулыбался, соглашаясь с начальником.

Всезнайгель, естественно, ничего не услышал.

Он попробовал ворожить, но заклятья разрушались, не успев толком созреть. Создавалось ощущение сродни бритью: заклинание-волос отрастало, чтобы его тут же скашивала неумолимая бритва. Энергоблох тянул магию ударными темпами.

Оставалось смиренно ждать. Иоганн закрыл глаза. Попробовал привести дух в порядок. Глубоко задышал, прочувствовал каждую частичку озябшего тела. Призвал слабость, тяжесть, тепло к рукам и ногам. Кроме того, колдун прислушивался, наблюдал, как сработает эта абсолютно немагическая уловка. Разогреться самовнушением не удалось.

«Дожил. Уже себе не верю», – с черной иронией подумал Всезнайгель.

Вторая уловка была опасней. Иоганн попросту отрекся от тела, впав в своеобразный магический транс. Колдун временно спасся от боли и ощущения холода, но отлично сознавал: если доживет до момента, когда придется вернуться к бодрствованию, боль и холод ударят с сокрушительной силой.

Вечером поезд прибыл в большой поселок. Машинист поднял тревогу. На темном перроне собрались ответственный офицер, пожилой маг и несколько големов-Лавочкиных.

Моложавый офицер принялся расспрашивать экипаж паровоза, как и где к ним присоединился безбилетный пассажир. Тем временем старик колдун распорядился осветить лицо пленника. И ахнул:

– Внимание всем! Это один из братьев Всезнайгелей! Предельная осторожность!

– Да он же замерз, – пробормотал помощник машиниста.

– Вы не представляете себе, насколько опасен этот человек. – Колдун скривил губы. – Сейчас я стравлю энергию в землю, а вы будьте готовы к бою.

Старик активизировал стандартное заклятье. Магические эманации покинули энергоблох. Сила, прижимавшая Иоганна к металлу, исчезла. Тело его обмякло и свалилось в снег.

– Может, дохлый? – спросил машинист.

– Знай свое место, пейзанин, – проговорил ледяным тоном офицер. – Так, чурбаны, взяли пленного и за мной.

Первый раз Всезнайгель очнулся под утро. Хотя вражеский колдун и подготовил Иоганна к пробуждению, волна боли мгновенно вернула Иоганна в бессознательное состояние.

Около полудня пленный вновь пришел в себя. Ломило все, кожа пылала, дышалось с трудом. Но главное – боль уже можно было терпеть. Всезнайгель собрал волю в кулак и начал восстанавливать силы.

Он черпал энергию из внутреннего запаса, купался в ней, подавляя боль. «Батарейка» паровоза похитила немало из резерва Иоганна, но оставшегося хватило, чтобы успокоить нервы, кричащие о проблемах в руках и ногах, а также в легких.

Избавившись от мук (а это было нелегко), колдун потянулся к источникам новой магии. Сейчас он не осознавал, где и в каком положении находится. Его сознание зафиксировало несколько источников энергии, и Всезнайгель медленно стал питаться ею.

Кропотливая работа над организмом продолжалась несколько часов. Наконец, колдун почувствовал, что вполне справился с обморожениями и вылечил пораженные легкие.

Теперь, все еще находясь в особом трансе, он занялся анализом окружающей действительности. Иоганн не нуждался в помощи глаз – волшебное чутье подсказывало: он лежит на теплой каменной поверхности, укрытый одеялом, но скованный, а рядом с ним сидит немолодой человек, причем маг, и все это происходит в помещении с высоким потолком и массой волшебных предметов.

Всезнайгель мысленно коснулся амулета, испускавшего красный свет в дальнем конце комнаты. Раздался хлопок – вещица взорвалась.

Иоганн на мгновение распахнул глаза, отмечая все, что увидел. Старик колдун, уставившийся туда, где лопнул амулет. Тусклое освещение. Фонарь наверху. Голые стены. Негусто. Ни помещения, ни мага пленник не знал.

– Ах, затейник, – тихо произнес старик. – Брось фокусничать. Ты очухался, я знаю.

– И что дальше? – сипло проговорил Всезнайгель.

– Ты предстанешь перед Вождем и Учителем.

Узник приоткрыл глаз:

– Кто это такие? Дункельонкель и?..

– И все. Он один, давший умереть дряхлому Зингершухерланду и воздвигнувший на его могиле Доцланд.

– Черное королевство? Вы так называете Черное королевство?

– Бедный, оставшийся в прошлом враг… – В голосе старика чувствовалась неподдельная жалость. – Мы не королевство. У нас нет короля. Мы больше, выше прежних гнилых устоев…

Седой колдун воодушевленно вещал, а Всезнайгель не слушал. «Ладно бы ты был желторотым юнцом, – подумал он. – Я бы понял, откуда эта адская одержимость».

Иоганн изучил внешность мага. Крепкий, песок не сыплется. Подбородок волевой, взгляд острый, лицо правильной формы. Одежда коричневая, просторная. На груди – талисман. Такой же, как у Марлен.

– …Но ты ни за что не встанешь на наш особый путь, – продолжал распинаться старик. – Ты слеп, ибо не замечаешь…

– Особый путь? – прервал пленник. – Куда?

– К процветанию волшебной нации, сверхчеловеческого гения. Ты по рождению маг, но отравлен ложью простолюдинов и их пейзанских правителей. Они говорят: тебе нельзя ими руководить, – а ты видишь, что ты все устроил бы намного лучше них.

– Подожди, подожди. Буллу о колдовском невмешательстве придумали и приняли маги, а не немаги, – утомленно возразил Иоганн.

– Наглая брехня и подтасовка! – Седой словно отмел аргументы взмахом руки. – Когда была принята булла, утвердившая нынешний Кодекс? Согласно всем источникам, во времена легендарного Зингершухера Дырявые Штаны. Как известно, он, покоритель и завоеватель, диктовал миру свои законы. Он был волшебником? Не был! Ему служили маги и пейзане, он всем приказывал, уразумел?

– Ну, если так интерпретировать… – со скрытой насмешкой протянул Всезнайгель.

– А как еще? О, это был великий пейзанин…

– Он не был крестьянином.

– Под пейзанами мы понимаем всех недочеловеков.

– Тех, кто не отмечен даром колдовать?

– Точно.

– А вы, значит, сверхлюди.

– Именно.

– А где же просто человек?.. Извини, я слишком слаб, чтобы продолжать нашу беседу.

– Да, ты слишком слаб, враг.

Старик наложил на Иоганна заклятье сна, но ушел не сразу. Его, мага высокого уровня, поразили способности Всезнайгеля. Еще вчера казалось, что пленник не выживет, а сейчас он был почти как новенький.

Покинув камеру, где спал Иоганн, седой колдун прямо в коридоре положил руку на кулон-пузырек и прошептал:

– Дункельонкель, откликнись.

Кулон потеплел. Маг услышал глухой голос Вождя:

– Я послал Адольфа. Пленный готов?

– Готов.

– Отлично, ты будешь награжден. Не тревожь меня больше.

Пузырек похолодел.

Вскоре прилетел черный громила. Он молча проследовал в поселковую тюрьму, взвалил на плечо Иоганна, подобно мешку с картошкой, и удалился.

Адольф не торопился: Вождь запланировал разговор с пленником на следующее утро.

Утро в Наменлосе, столице Наменлоса, выдалось солнечным. Король Томас Бесфамиллюр счел это добрым знаком. Сегодня монархи четырех королевств должны были решить судьбу военного союза.

Альбрехт Труппенплацкий и Генрих Вальденрайхский прибыли накануне. Томас успел побеседовать с каждым из них. Настрой обоих радовал. Даже король Труппенплаца, чью столицу недавно сровняли с землей, бодрился и рвался в бой.

Генрих наконец-то лично благословил брак золотоволосой падчерицы и Бесфамиллюра-младшего. Семейный ужин прошел душевно. Томас убедился: у Вальденрайха и Наменлоса общее будущее.

Вот почему нынешнее утро внушало королю Бесфамиллюру оптимизм.

Венценосного соседа из Дриттенкенихрайха Томас ждал назавтра. Безвольный Аустринкен-Андер-Брудершафт помешал бы переговорам. А вот подлинный властитель государства – Рамштайнт – должен был пожаловать с минуты на минуту. Тилль Всезнайгель заранее послал почтового голубя с сообщением о времени приезда.

Само имя Рамштайнта раздражало Бесфамиллюра. Договариваться с висельником, с жестоким убийцей, подчинившим себе не только дриттенкенихрайхских, но и часть наменлосских преступников, было унизительно. Скажи лет двадцать назад кто-нибудь молодому Томасу, что он пойдет на союз с главой бандитов, он рассмеялся бы, а то и поколотил фантазера. Однако юный рыцарь, гроза турниров, давно превратился в мудрого короля. Он понимал: Дункельонкель силен, его фокусы с армией гомункулусов, бомбежками и зеркалами – лишь начало. «Проворонили, – признавал король. – Хотя Всезнайгели предупреждали…»

Томас стоял у окна, когда в его покои вошел слуга и сообщил, что прибыла делегация Дриттенкенихрайха. Монарх распорядился разместить гостей, а через час созвать всех в тронный зал.

 

Глава 11. Коля Лавочкин в тылу врага, или Железный Ганс спешит на помощь

Коля рассудил так: покидать подземелье рискованно, ведь известный путь – туннель – длинный и темный, двигаться быстро не получится, и погоня, оснащенная факелами, мигом настигнет беглеца.

Оставалось затаиться под носом врага.

– Вскрыть ящик да залезть внутрь? – шептал солдат, шагая в глубь «квартала». – Нечем ломать, и заметно будет… Отыскать какой-нибудь тайничок-тупичок? А если не повезет? Местные-то знают помещение лучше тебя, Колян… Единственный выход – смешаться с двойниками, пробраться в казарму и не попадаться на глаза магам. Иначе проколюсь, как перед этим… Панцером. И где же чертов Всезнайгель?

Парень принял решение вернуться, пошел на размеренные звуки ударов и скрежета.

Между тем по рельсам пронеслись три дрезины с бойцами. Вероятно, кто-то толковый догадался-таки приказать обшарить туннель. Поиски вот-вот должны были переметнуться на половину, где прятался Коля.

Он ускорил движение. Далеко впереди уже маячил просвет. В сторону Лавочкина смотрел клон. Солдат резко прижался к стенке ящика.

– Блин! Оцепление же! – сквозь сжатые зубы проговорил парень. – Пойдешь прямо, начнется переполох. Или нет? Ты же в форме… Может, выманить на себя?

Солдат критически оценил меч.

– Тупой и кривой, да… Таким и убить можно, – пошутил рядовой.

Убивать не хотелось, не умел он убивать. Даже на тупые копии рука не поднялась бы.

– Увы, Колян, ты не герой боевика, – признал Лавочкин. – Здесь не отсидишься. Рискни и просто сделай вид, мол, так и надо. Давай!

Расстояние между парнем и часовым медленно сокращалось. Коля обливался потом, гомункулус безмолвствовал.

Наконец россиянин поравнялся с краем последнего ящика, замер, осматривая округу. Черные мундиры и колдуны крутились вдалеке, возле сборочного участка, где солдат наделал шума.

Лавочкин уверенно шагнул на открытое пространство.

– Тебя не должно быть здесь, – монотонно провякал постовой.

«Господи, какие вы все придурки!» – мысленно воскликнул солдат.

– Я исполняю приказ, – соврал он и побрел дальше.

Двигаться нужно было не спеша, не вызывая подозрений.

Коля начал переходить через широкие рельсовые развязки. Он ориентировался на зеленую будку, стоявшую впереди.

Как назло, из будки вышел офицер.

«Что делать?! Вдруг фюрерок дотошный? – запаниковал Лавочкин. – А, ничего! Ты дурачок из их армии, и точка».

Он нагло попер мимо офицера, сосредоточив внимание на усердном ковылянии.

– Стой! – скомандовал «фюрерок».

Солдат тормознул.

– Назови себя!

– ZZZ-135, – выдал парень, сообразив, что имя раздетого им часового лучше изменить.

– Куда идешь?

– Несу вещи Мангельштамму, – подражая дебильной манере гомункулусов, промолвил Коля.

– Хозяину Мангельштамму, урод, хозяину! – раздраженно бросил офицер.

– Несу вещи хозяину Мангельштамму, урод, хозяину, – медленно «исправился» Лавочкин.

– Прочь отсюда, чурбан! – «Фюрерка» чуть не колотило.

Что ж, его можно было понять: армия неразумных кукол кого угодно сведет с ума.

Солдат поковылял дальше. Когда брань офицера стихла, парень свернул к ангару. Дошел без приключений. Заглянул через приоткрытую дверь внутрь.

Огромная казарма. Тусклое освещение, ряды кроватей.

Часть коек пустовала, другая была заполнена гомункулусами. Чурбанам тоже требуется отдых.

Недалеко от входа располагался продолговатый бокс. Логика подсказывала, что там подсобка, столовая или туалет. Лавочкин шмыгнул туда.

Ему повезло: здесь устроили склад. Потолка не было, свет проникал беспрепятственно. Нагромождение кроватей, аккуратно сложенные горы скатанных матрасов…

Парень пробрался в самый дальний и почти неприступный угол, расстелил на полу матрас, лег и почти сразу заснул.

Самый благословенный вариант – спрятаться и спать, пока преследователи мечутся в твоих поисках.

На поверхности окончилась морозная ночь, и рядовой Лавочкин проснулся готовым свернуть горы.

Постоянный производственный шум уже стал привычным: долбят и долбят.

Коля перекусил, поглядел в карту Всезнайгеля. Мысленно пожелал Иоганну удачи.

«Теперь позаботимся о себе, – приступил к планированию солдат. – Они тут далеко не глупцы. Давным-давно обнаружили связанного ZZZ-065. Поняли, кто ходит в его робе. Осознали, что мне смешаться с клонами – раз плюнуть. И кордоны дырявые, и суматоха была. Значит, сейчас местные маги должны проверять каждого моего двойника. Вероятность запалиться чертовски высока. Одновременно я бы на их месте начал глобальный обыск. И что делать мне на моем месте? При таких раскладах безопаснее отсидеться, а не вылезать на тамошние просторы».

Лавочкин впервые обратил внимание на внешнюю стенку ангара. Материя! Аккуратно проковыряв дырочку, разведчик получил возможность подглядывать за обширным куском площадки с ящиками, между которыми бегал накануне. Сегодня возле них торчали усиленные посты, вдоль них блуждали черные фигуры.

Просматривался и железнодорожный путь, ведущий к туннелю. Солдат стал свидетелем прибытия поезда. Вчерашний это был состав или нет, Коля не знал. На паровозе не было никаких отличительных знаков.

Поезд прибыл порожняком – локомотив да пустые платформы. «Наверняка будут грузить ящики», – предположил Коля. Состав прокатился куда-то за ангар.

Рядом с ангаром прошагал офицер. За ним протопал отряд гомункулусов.

– Вот, елки-ковырялки, и сбежал в самоволку, – еле слышно проговорил рядовой. – Угодил в другую армию.

Вспомнилась байка про побег из тюрьмы некоего американского зэка. Хитрец воспользовался ротозейством охранников и спрятался в белье, которое стирали в местной прачечной. Узник полагал, что бельишко отвезут в больницу или еще куда-нибудь, а оказалось, шмотки были из соседней тюряги. Зэк вылез из контейнера и совершил ужасное открытие: он сменил одну клетку на другую.

Ситуация Лавочкина была не лучше. Пожалев себя, он продолжил мозговой штурм: «Итак, лучше пересидеть. Залечь, как говорится, на матрасы. Замаскируемся на всякий пожарный и отоспимся. А как спадет ажиотаж, двинемся дальше».

Стараясь действовать тихо, Коля построил вокруг себя высокую баррикаду из скатанных в рулоны матрасов. Теперь его не заметят, а если подойдут, то подумают, что матрасы навалены вплотную к внешней стене.

Впервые за многие дни рядовой Лавочкин предался чистому, ничем не омраченному дуракавалянию.

Он повалялся, поподглядывал за суетой врага, порылся в мешке Иоганна. Там, кроме карты и двух свитков, лежала толстенная книга. Солдат достал фолиант, раскрыл на титульной странице. «Происхождение и жизнеописание Николаса фон Зингершухера, прозванного соратниками Дырявыми Штанами», – гласило название.

– Тезка, значит, – хмыкнул солдат, перевернул страницу и начал чтение.

«На севере жила королевская чета Зингершухеров. Жили они в полном согласии и крепкой любви. Именно поэтому у них было двенадцать сыновей.

В то время государствами управляли женщины, а мужчины им подчинялись. Это была странная эпоха. Войн тогда почти не случалось, ведь если начнут враждовать женщины, то противостояние будет жесточайшим и беспощаднейшим.

Так или иначе, жены, а не мужья вершили судьбы мира.

Вот почему в один прекрасный день король сказал королеве:

– Любовь и госпожа моя! Если тринадцатый ребенок, коего ты родишь, окажется девочкой, то двенадцать мальчиков надо будет убить, чтобы у нашей наследницы осталась вся казна, коль скоро девочка обязательно станет королевой.

Супруга приняла доводы мужа.

Он повелел сколотить двенадцать гробов, насыпать в них стружек, положить по маленькой трогательной подушечке. Готовые гробы заперли в особой комнате, ключ от которой король отдал королеве.

С тех пор королева день-деньской сидела в светлице и плакала, ожидая следующих родов.

Младший сын, Николас, заприметил матушкину грусть. Он подглядел, как она проливает слезы, крутя в руках заветный ключ.

Мальчик дождался ночи, мать уснула, и он похитил ключ. Придя со свечкой к потайной комнате, он открыл дверь и узрел гробы. Самая крохотная домовина приходилась ему впору.

Дрожащий отрок стоял на пороге, пораженный ужасной догадкой, как вдруг ему на плечо легла рука, и громкий голос произнес:

– Ну, что тут у нас?

Николас был настолько напуган, что в нашей истории начало фигурировать его первое прозвище, связанное со штанами, – Зингершухер Мокрые Штаны.

Обернувшись, мальчик увидел фею-крестную…»

– Е-мое, неслабое же у паренька выдалось детство, – промолвил Лавочкин. – И фея изрядная шутница была… А родители вообще маньяки. Иван Грозный отдыхает.

Он перевернул несколько страниц, мельком ухватил, что юный Николас последовал совету феи и пустился в бега. Солдат полностью пропустил главу, в которой рассказывалось, как король с королевой заполнили одиннадцать гробиков, так как девчонка все-таки родилась.

Затем начались главы, раскрывающие личность Зингершухера с такой стороны, что сразу стало ясно: он был сыном, достойным своих родителей. Правда, ему ни разу не пришло в голову сначала нарожать роту сыновей, а потом запланировать и подготовить массовое детоубийство.

Чтение разозлило и утомило россиянина. Он отложил книгу, улегся на спину.

«Что за народ такой? – думал рядовой. – Помнится, Хельга Страхолюдлих спела балладу о своем предке-карлике. Полный отморозок. Эти вот Зингершухеры тоже… Убийца на убийце. Логики в преступлениях абсолютно никакой, галимая психиатрия. Впрочем, наши сказки, насколько я помню, тоже не отчеты общества пацифистов».

Постепенно Коля задремал.

Он проснулся, когда в подземелье раздался низкий протяжный гудок. Шум работ мгновенно стих. Бряцания железок и долбежки стало не хватать. Собственно, поэтому солдат и очнулся.

В казарме торопливо зашаркали ногами гомункулусы.

Лавочкин прильнул к дырочке.

На площадку выходили клоны, строились в каре под окрики офицеров. Несколько магов и Железный Ганс тоже присутствовали. Последними вышли гномы. Их конвоировали нормальные живые солдаты. Строй сомкнулся, скрывая руководителей от Колиного взгляда.

Парень озадачился. Эвакуация? Или готовят облаву?

Вскоре началось перестроение, и рядовой понял: колдуны проверяют каждого гомункулуса.

Тогда зачем вывели гномов?

– Чтобы они меня не спрятали, наверное, – предположил Лавочкин.

Тем временем осмотр личного чурбанского состава закончился. Трое офицеров, несколько «натуральных», как их окрестил Лавочкин, бойцов и старик Мангельштамм остались с подчиненными, а остальные разбились на группы и отправились прочесывать постройки. Даже Железного Ганса припахали.

«Пинцет тебе, Колян, – подумал парень. – Лишь бы все вверх дном не перевернули».

Он еще раз оценил заслон из матрасов. Вроде бы все в порядке. Теперь – затаиться и ждать.

Через несколько мучительно долгих минут входная дверь ангара скрипнула, и по казарме разнеслись звуки шагов.

– Проверять внимательно, не пропускать ни одного труднодоступного уголка, – раздался властный голос за стеной Колиной подсобки.

Лавочкин задержал дыхание. Он узнал тембр Панцера.

Дробь шагов то затихала, то становилась громче. Изредка досмотрщики тихо переговаривались. Затем кто-то зашел в подсобку.

Топ… Топ… Топ…

Парень вжался в пол, будто кот, прячущийся от собак.

Шуршание, приглушенные ругательства.

– Здесь никого, – звонко доложил боец. – Кровати да матрасы.

– Перевернуть там все! – приказал Панцер.

Вояка запыхтел, двигая кроватную гору. Дерево заскрипело, пирамида рухнула. Проверщик завизжал:

– Ой, нога! Ногу больно!

Он выскочил из подсобки.

– Что пейзане, что чурбаны, – раздраженно пробурчал колдун. – Сверху посмотрите! Вот ты, верзила.

Коля услышал, как к стеночке придвигают кровать. Он с ужасом уставился вверх.

Мелькнула мысль: «Все, приплыли!»

Над загородкой возникла рыжая косматая голова Железного Ганса.

Великан скользнул взглядом по подсобке и обнаружил беглеца. Укоризненно посмотрел ему в выпученные от ужаса глаза. Беззвучно усмехнулся.

– Нет, ваше магическое благородие, никого туточки не имеется, – отрапортовал Ганс.

Подмигнул рядовому, проговорил одними губами: «Жди здесь».

Парень мелко закивал.

Голова исчезла.

Обыск закончился, враги вымелись из ангара. Лавочкин облегченно вздохнул.

На площадке все так же толпились гомункулы, гномы и их охрана. Обыск переместился дальше, на сборочные участки.

Коле наскучило бесплодное подглядывание. Он продолжил чтение биографии Зингершухера.

Спустя четыре часа жители подземелья вернулись к обычному графику. Клоны притопали в казарму, улеглись, засопели. Рядового тоже потянуло в сон. И немудрено: время было позднее.

Где-то около полуночи в подсобку протиснулся рыжий верзила.

– Эй, Николас, – шепотом позвал он. – Это я, Ганс.

Солдат проснулся, выбрался из-за мягкой баррикады.

– Ну, ты и везунчик, – тихо сказал Железный Ганс. – Хорошо, я Панцеру подвернулся. На вот, поешь.

Громила дал парню кувшин с пивом и краюху хлеба. Лавочкин принялся за еду.

– Нельзя тебе тут оставаться ни в коем разе, – продолжил Колин спаситель. – Панцер доложил в столицу, мол, ты тут появлялся. А здесь ощутительно солидная секретность действует. Три слоя защиты от магической разведки. Панцер думает, ты давно исчез. Болтают, ты можешь появляться и испаряться. Я как-то не заметил. А они мыслят просто: если нарисовался единожды, жди второго визита. Так вот, с часу на час прибудут серьезные господа, а то и сам Дункельонкель. Между прочим, я подслушал, дескать, твоего соратника полонили.

– Всезнайгеля?! Не может быть! – воскликнул солдат.

– Тихо ты! Разорался.

– Да-да, извини, – перешел на шепот беглец. – Если Иоганн не совладал со Дункельонкелем, то я и подавно пока не готов с ним драться.

– Посему удирать тебе надобно. Наружу нельзя, вдруг в туннеле или подле перестренут. Я тебе покажу лазок заветный, ты уж схоронись пока, а там разберемся.

– Что за лазок?

Железный Ганс вздохнул:

– Это же моя пещера-то. Жил себе, не тужил, пока Дункельонкель не припожаловал. Пришлось подчиниться, чтобы жизнь не потерять… В общем, отдал я ему помещеньице, а маленько секретов все ж оставил. Ладушки, доедай, и айда прятаться.

– А зачем ты мне помогаешь? – поинтересовался жующий Коля.

– Чрезмерно напомнил ты мне мальчика одного. Из далекого прошлого. Тот, когда мячик у меня просил, такие же круглые глазищи, как ты намедни, сделал. Я аккурат в клетке сидел, а ключ у его мамки-королевы хранился… Скрал малец ключик, а я уволок паренька к себе. С мячиком, ключиком и еще кое-какими ценностями. Сыном мне был. Здесь, в этих стенах, я его вырастил. Очень уж вы похожи.

Лавочкин мысленно вернулся к истории Зингершухера.

– Слушай, Ганс! А почему у местных королей принято ключи женам отдавать?

Верзила почесал лоб:

– Сам всегда недоумевал. Ладно, прикинься большим чурбаном, чем ты есть, и за мной!

– Минутку.

Коля слазил за вещами, засунул мешок Всезнайгеля в свой. Громила спрятал кувшин.

Они покинули подсобку и направились к дальнему выходу, в противоположную часть ангара-казармы. Железный Ганс двигался прогулочным шагом, сзади ковылял солдат.

Гомункулусы спали, часовые не проявляли излишнего рвения. Идут себе мастер с сопровождающим, значит, так надо. Миновав ряды кушеток, заговорщики выбрались из ангара. Было тихо.

Пройдя между рядами накрытых материей махин, они подошли к стене зала. По пути Ганс прихватил ломик.

В горе через равные промежутки были выдолблены узкие невысокие коридоры. Остановившись возле одного из них, рыжий великан вручил рядовому Лавочкину ломик и сказал:

– Чеши туда. Шагов через сто будет стальная решетка. Там калитка на замке. Сломаешь. Еще через сто увидишь в полу пещеры лаз. Ну, лучше будет, если увидишь. Падать долго, хе-хе.

– Спасибо, Ганс!

– Иди, иди. Вот, держи еще светильник. Удачи.

Громила посмотрел вслед удаляющемуся солдату.

– Нет, точно везунчик. Как-то же наткнулся на мою пещеру… Это место настолько засекречено да запечатано разными заклятьями, что его сам черт не найдет, – пробормотал Железный Ганс, не подозревая, насколько прав.

Черт вторые сутки не мог разыскать Лавочкина.

Очнувшись после бутылочного перелета, Аршкопф не сразу вспомнил, кто он сам и зачем у него в руках запечатанный пузырь. Все-таки приземление пришлось на рогатую голову.

Бесенок выкарабкался из сугроба, встал на ватные ноги, пошатнулся. Острые копыта проткнули снег. Со стороны домов к нечистому опасливо подбирались крестьяне, вооруженные кольями да косами.

– Э-э-э, вы чего? – пискнул Аршкопф.

– Сгинь, нечистый! – нестройно заголосили крестьяне.

Тут-то черт и вспомнил, кто он, откуда прилетел и что за груз в бутылке.

– Товарищ прапорщик просил доставить его к Николасу!

К вящей радости людей нечистый исчез.

Аршкопф облазил все доступные его волшебному зрению места. Розовый пятачок трепетал, втягивая воздух. Не почуял рогатый россиянина. Но уважение к товарищу прапорщику не позволяло черту забросить поиски. Он решил прерваться на сутки. Лавочкин как сквозь землю провалился.

Впрочем, почему «как»?

 

Глава 12. Встреча на высшем уровне, или «Ничего не сказал проклятый Всезнайгель!»

В пустом тронном зале наменлосского дворца стояли четыре одинаковых кресла. Они как бы образовывали вершины квадрата. Все подчеркивало равенство между теми, кто сядет «вершить судьбы мира».

Отворились створки высоких дверей. В зал вошел король Томас. За ним проследовали несколько советников. Бесфамиллюр остановился возле ближайшего к выходу кресла. Вельможи сгрудились за спиной повелителя.

Граф Нихткапитулирен почти впорхнул. Его узкое лицо было под цвет камзола – такое же пурпурное. Граф, на которого возложили обязанность проследить за этикетом, нечеловечески волновался.

– Его монаршее величество Генрих Вальденрайхский! – провозгласил он.

Генрих оделся без излишеств, но сразу было ясно: его платье стоит больших денег. Томас не сдержал улыбки. Он и сам выбрал дорогой наряд, справленный из редкой, почти драгоценной ткани.

Глава Наменлоса жестом пригласил Генриха занять место у свободного кресла. Короля Вальденрайха сопровождали пятеро министров.

– Его монаршее величество Альбрехт Труппенплацкий! – дрожащим голосом произнес граф.

Альбрехт был в мундире. Короли знали: с тех пор как теперешний властитель Труппенплаца ушел из цирковой труппы, его никто не видел в иной одежде, нежели мундир. Энергичным шагом Альбрехт проследовал к третьему креслу. Вместе с монархом пожаловали два генерала лет сорока.

Не успел Нихткапитулирен объявить последнего участника встречи, как в зал внесся Рамштайнт. В его руках был Барабан Власти. За королем преступности шел только Тилль Всезнайгель.

Рамштайнт поставил Барабан рядом с четвертым креслом, накрыл артефакт пледом и развернулся к монархам.

Томас Бесфамиллюр опустил поднявшиеся брови. Сказал начальную речь:

– Уважаемые соратники! Мы собрались здесь перед лицом общей угрозы. Да не смутит нас наше прошлое. Давайте строить будущее. Прошу садиться.

Генрих кривил губы при слове «соратники» и просьбе забыть о неравенстве участников разговора, он еле сдерживался. Альбрехту, простолюдину по происхождению, было не до церемоний – он как никто другой понимал важность быстрого ответа Дункельонкелю. Рамштайнта откровенно забавляла скользкая ситуация, когда власть идет на переговоры с преступностью и пытается сохранить лицо.

Король Наменлоса при всей ненависти к висельнику Рамштайнту осознавал: это очень полезный союзник. Альбрехт вызывал у Томаса неподдельное уважение, потому что построил Труппенплац собственными руками. Пусть циркач, зато огромной воли и таланта человек.

Монархи сели в кресла, криминальный вождь Дриттенкенихрайха опустил необъятный зад на Барабан Власти.

– С чего начнем? – спросил Генрих таким тоном, будто ему приходится терпеть встречу как неприятную, но нужную процедуру.

Ответил Томас:

– Прежде всего поздравляю присутствующих с маленькой победой. Три дня назад вальденрайхский чародей Пауль, известный как Повелитель Тьмы, разгромил в Дробенланде армию гомункулусов. Однако я знаю, Всезнайгель не разделяет народного ликования по поводу этой победы.

– Да, ваше величество, – кивнул Тилль.

– Кстати, мне поистине любопытно, почему мой придворный колдун стоит по правую руку преступника, а не своего короля, – пробурчал Генрих.

– Ваше величество, я был и остаюсь вашим слугой. Ситуация развивалась таким образом, что мне пришлось находиться близко к Барабану Власти. Мы подозреваем: за волшебным артефактом все еще ведется охота. Но позвольте мне говорить о войне, а не о церемониях.

Король Вальденрайха аристократично махнул рукой, мол, давай.

Всезнайгель выступил вперед:

– Я видел армию, поверженную Паулем, ваши величества. И наблюдал за второй армией. Она стоит на расстоянии дневного перехода от первой. По качеству бойцов и мастерству управления – это два абсолютно разных войска. Первое – тупое, неповоротливое и слабое. Второе – более мобильное, выносливое и составлено из сильных бойцов. Да, гомункулусы, но гомункулусы нового сорта.

– Что, они не похожи на барона Николаса? – поинтересовался Генрих.

– Похожи. Суть не в этом. Их внутреннее устройство значительно удачнее, вот я о чем.

– Постойте-ка! – воскликнул Альбрехт. – Полчища врагов, о которых бродит столько страшных слухов, похожи на барона? Но почему?

Всезнайгель немного смутился:

– Дело в том, уважаемый король, что прихвостень Дункельонкеля колдун Улькхемикер брал Николаса и мою племянницу Марлен в плен. Он успел взять по фрагменту их плоти. Из этих кусочков он и взрастил в ретортах армию гомункулусов.

– А правда ли, что ваша племянница перешла на сторону врага? – не отставал Альбрехт.

Тилль вздохнул:

– Да, Марлен – соратница Дункельонкеля. С тех пор как она убежала, прошло немало времени. Иоганн отправлял дочери письма, но ответов не было. После того как Марлен прислала отцу его почтовых голубей со свернутыми шейками, он понял: девочка так его и не простила. Брат сделал непростительную ошибку – стал решать за дочь. Ей это надоело. Дункельонкель умело сыграл на ее обиде. Не менее трех лет она пудрила головы гномам, выдавая себя за Белоснежку. Барон Николас Могучий разоблачил и лишил ее магических способностей. Мы с братом полагаем, что девочка попала под действие чар черного колдуна…

– А я полагаю, – прервал король Труппенплаца, чеканя каждое слово, – мы не должны доверять волшебнику, чья племянница служит нашему врагу.

– Подождите, Альбрехт, – примирительно сказал Бесфамиллюр.

– Дослушайте, Томас. Почему-то, пользуясь моим гостеприимством, Тилль Всезнайгель не счел должным поведать мне о племяннице. Потом выясняется, мол, она и хваленый барон каким-то там богопротивным способом произвели на свет тьму солдат. А мы только что поздравляли друг друга, радуясь победе Темного Мастера… Того самого, у коего на побегушках вертится черт! Пауль слишком хорошо известен в нашей стране как зачинщик колдовского и ведьминского бунта против уважаемого Генриха! – Альбрехт повернулся к королю Вальденрайха. – Скажите, уважаемый сосед, вы-то отчего молчите? Неужели вам не ясно, что нас пытаются опутать паутиной лжи?

Сопровождающие королей вельможи зашушукались. Монархи задумались. Генрих прищурился и принялся сверлить Тилля подозрительным взглядом.

– Я объяснюсь по порядку, – с напором проговорил Всезнайгель. – В ходе противостояния у Циклопоуборной Николас и Пауль Повелитель Тьмы сцепились и исчезли. Они отсутствовали в нашем мире три месяца. Барон вернулся победителем. Пауль – подчинился, пошел в услужение Николасу. С тех пор они стали действовать на благо нашей общей цели. Они раскрыли личность Белоснежки и тем самым заставили гномов прекратить воровство металла. Они добыли Барабан, на котором сидит Рамштайнт. Поверьте, барон Николас отдал Улькхемикеру кусок ноги отнюдь не добровольно! Сейчас юный барон вместе с моим братом находятся в глубоком тылу врага, в Черном королевстве. Пауль, видимо, ждет следующей атаки, чтобы отразить ее. Признаться, я потерял с ним связь…

– Минуточку, Тилль, – визгливо вступил Генрих. – Твой рассказ порождает массу вопросов. Почему Барабан Власти попал именно к Рамштайнту? Тебе не кажется, что руки преступника не самый удачный выбор? Во-вторых, я так и не получил внятных доказательств верности Темного Мастера. С кем он? Как его сломил Николас? Где они болтались три месяца? Теперь о Белоснежке. Да, ты утверждаешь, дескать, Николас с Паулем вывели ее на чистую воду. Гномы прекратили тайные поставки руды в Черное королевство. Воровство тоже остановилось. Несомненное благо. Но я вас спрашиваю: а не поздно ли? Может быть, Дункельонкель накопил достаточно металла для осуществления своих планов? А наглую аферу с гномами решил выставить как разоблаченную. Заметь, я был поражен, когда узнал, насколько тщательно готовилось и воплощалось надувательство с Белоснежкой. Да, рудокопы доверчивы, простоваты… Однако как их грамотно обжулили! Теперь, когда Дункельонкель перешел в открытое наступление, подземные коротышки оказались не нужны. Их разменяли, чтобы мы охнули, оценивая масштабы дел нашего врага.

Пока говорил Генрих, Томасу вдруг подумалось: «А не Иоганн ли стоит за историей с зеркалом?» Бесфамиллюр не считал подозрения вескими аргументами, он знал Всезнайгеля давно, только в свете рассуждений вальденрайхского монарха братья-колдуны, их племянница и парочка Николас – Пауль получались бандой шпионов!

Наменлосцы недолюбливали волшебство и магов. В королевстве жили простоватые люди, ценящие понятность. Томас и сам по молодости был рубакой-поединщиком, ведь на турнирном поле все предельно ясно. Колдовство, наоборот, ассоциировалось с мерзкими тайнами, подлыми ударами в спину и прочим постыдством.

Бесфамиллюр засомневался. Вздорный старик Генрих уверил себя в виновности Всезнайгеля. Альбрехт никогда ему и не верил.

Рамштайнт расхохотался, отчего его обвислые щеки закачались, как желе.

– Вот оно, сытое лицо преступности, – пробормотал король Вальденрайха.

– Ладно, ребята, – сказал толстый преступник, хлопнув себя по коленям, – потешно с вами, но мне пора. Я убедился: вы не протянете руки моему королевству.

– Твоему? – с презрением переспросил Генрих.

– Моему. – В голосе Рамштайнта зазвенела сталь, бандит с кряхтением поднялся с Барабана. – Завтра приедет слизняк Герхард, с ним лясы точите. А мне недосуг. Ерунду, которую вы тут несли, лучше забудьте. Всезнайгели предприняли против Дункельонкеля больше, чем вы все вместе взятые. Я же свою миссию выполнил. Томас, инструмент ваш. Вернете после победы.

Рамштайнт снял плед с Барабана Власти.

Раздухарившийся вальденрайхский король не смолчал и тут:

– Красивый проигрыш, не более. Ты все равно не улизнул бы отсюда с Барабаном.

– Напыщенный кретин, я бы сделал так, – проговорил Рамштайнт и ласково щелкнул пальцем по Барабану.

Взрывоподобный звук оглушил присутствующих. Оконные стекла повылетали, морозный воздух хлынул в зал.

Король преступности зашагал к выходу. Тилль последовал за Рамштайнтом.

Оправившиеся от звукового удара монархи и челядь тоже покинули холодное помещение. Сопровождавшие Томаса советники бережно вынесли магический артефакт.

– Чем громче выступление, тем веселее, – сказал Рамштайнт Тиллю, когда они вышли из дворца.

А короли спорили в соседней с залом комнате.

– Убийцу следует казнить! – горячился Генрих.

– Задержать обоих, – твердил Альбрехт, стуча сухим кулаком по подлокотнику кресла.

– Нет, я обещал Рамштайнту неприкосновенность, – возражал Бесфамиллюр. – Вы, Генрих, кстати, тоже.

– Тогда надо срочно арестовать Всезнайгеля! – не унимался король Вальденрайха.

– Обоих! – восклицал труппенплацкий монарх.

Томас принимался объяснять:

– Всезнайгель – не мой подданный, к тому же он заявлен как помощник Рамштайнта, а я дал слово его…

– Казнить! Убийцу следует казнить! – заходил на следующий круг Генрих.

– Господа, тихо! – глава Наменлоса прервал великосветский базар.

Его коллеги замолчали.

– Вы слышите?

До королевских ушей донесся нарастающий свист.

– Я знаю этот звук! – воскликнул Альбрехт. – В укрытие!

Первый огненный шар взорвался на окраине столицы. Следующие посыпались все ближе и ближе к дворцу.

Дункельонкель все же нашел способ нанести бомбовый удар по Наменлосу.

Всезнайгель и Рамштайнт разглядели в ясном небе птиц, с которых падали шары. Над городом парили три огромные птахи.

– Искусственные птицы, – выдохнул дриттенкенихрайхский преступник.

Коля или Палваныч сказали бы проще – самолеты.

Тилль выхватил алебарду у стоявшего возле ворот часового и взмыл в воздух. Колдун настиг «птицу», увидел внутри нее человека. Подобравшись к нему, маг скомандовал жестом, мол, давай вниз.

Пилот оскалился и покачал головой. Он что-то прокричал, но стеклянный колпак приглушил слова.

Всезнайгель рубанул по деревянному крылу. Вражеский летчик заволновался, заложил вираж, но колдуна словно притягивало к его машине. И не мудрено – внутри аппарата было установлено десять небольших энергоблохов. Они и создавали магнитный эффект.

Тилль удивился, однако быстро понял, что способен сопротивляться магическому притяжению. Он громил крыло, заставляя пилота нервничать. Наконец летчик начал снижение.

Остальные адские птицы отбомбились и взяли курс на юг, к Драконьей долине.

Вальденрайхский колдун поверил в удачу: изучив трофей, он больше узнает о штучках Дункельонкеля. Но у пилота были другие планы. Он открыл колпак, выбрался из кабины и сиганул вниз. Колдун чуть растерялся, потом бросился за падающим человеком. И тут самолет разорвало на куски – сработало заклинание самоуничтожения.

Пилот с Тиллем были уже низко, поэтому их не задело. Всезнайгель обхватил врага за торс и начал замедлять падение. Сверху сыпались обломки деревянной птицы.

– И как вы на них летаете? – надсадно просипел колдун.

Враг не ответил. Он вытащил из-за пояса нож и полоснул Тилля по руке. Маг вскрикнул, отпустил пилота. Тот взбрыкнул, отпихивая Всезнайгеля.

Крыши домов приближались с умопомрачительной скоростью.

Бросив летчика, колдун исправил свою траекторию, вышел из пике. Диверсант тоже не собирался сдаваться. Он дернул шнур, торчащий из большого заплечного мешка. Над пилотом развернулся огромный белый купол.

Гася скорость, Тилль нырнул в дымовую завесу. Внизу полыхал пожар, вспыхнувший после взрыва одного из огненных шаров. Пока колдун возвращался, пилот успел благополучно приземлиться в тихом дворике.

Всезнайгель подлетел к потерявшему форму куполу, свисавшему с яблони. Враг уже отцепился и сбежал. Волшебник последовал за ним, в открытую калитку.

На улице царила паника. Люди бежали, выпучив глаза, кто-то беспорядочно бродил, сталкиваясь с мчащимися, несколько мужчин и женщин застыли прямо на дороге. Тилль понял, что упустил диверсанта.

Он обмотал кровоточащую руку и потихоньку полетел к дворцу короля Томаса.

Вернувшись на крыльцо, колдун застал там не только Рамштайнта, но и трех монархов со свитой. Бесфамиллюр отдавал распоряжения, управляя тушением пожаров.

– Человек, управлявший механической птицей, смешался с толпой, – сказал маг.

– Очень кстати, – сардонически выдал Генрих. – И наш друг Всезнайгель уничтожил дьявольское устройство врага, и гаденыш, сбрасывавший снаряды, улизнул.

– Ваше величество, – проговорил Тилль, обматывая руку платком, – идите-ка вы в задницу.

– Ты уволен! – взвизгнул король Вальденрайха.

Колдун засмеялся:

– Нет, я ушел по собственному желанию. Устал, знаете ли, на кретина работать.

– Поехали отсюда, – сказал Рамштайнт.

Преступник и волшебник стали спускаться по лестнице.

– Послушайте, Рамштайнт! – окликнул Томас. – Дриттенкенихрайх падет. Сегодня мы получили сведения, что захват Дробенланда продолжился. Что вы будете делать?

Грузный убийца обернулся:

– Я-то? Буду драться. У меня нет армии, зато мои ребята поднаторели в ведении скрытых военных действий. А Пикельбург стоит на холме. Знали бы вы тамошние подземные ходы, господа чистюли…

Всезнайгель обратился к Бесфамиллюру:

– Когда вы решите применить Барабан Власти, обязательно защитите его отрядом умелых колдунов. Дункельонкель изо всех сил постарается вырвать из ваших рук главное оружие. А мы с братом показали ему, как это делается.

– А неплохо мы с братом тебе показали, да? – хрипло проговорил Иоганн Всезнайгель, сплюнув кровь.

Дункельонкель усмехнулся.

– Дело старое. Да и я человек не злопамятный. Если что, мщу сразу. Ну или забываю, – сказал он. – А на Адольфа не обижайся, у него работа такая.

Шкафообразный маг стоял рядом, готовый продолжить экзекуции.

Пленник висел на четырех цепях, растянутый «звездой». Пыточная камера в замке Вождя и Учителя не удивляла самобытностью. Каменное помещение без окон, с высоким потолком и несколькими приспособлениями для вытягивания правды.

В высоком потолке – крючья, на стенах – факелы.

Всезнайгель успел изучить мизансцену. Он понимал: скорее всего, ему придется провести здесь не один мучительный день.

Глава Доцланда, облаченный в белые просторные одежды, смотрелся в камере неуместно до нелепости. Впрочем, Дункельонкель никогда не боялся запачкаться.

– Я бы мог предложить тебе присоединиться ко мне, – сказал он. – Только отлично знаю: ты никогда не станешь моим соратником. Ты видишь, наш мир несовершенен. Видишь, но не хочешь его перестроить.

– Хватит трепотни, – промолвил Иоганн. – Давай ближе к делу.

– Торопишься? – усмехнулся Вождь и Учитель. – Я знаю, чего ты хочешь. И чего боишься. Мне спешить некуда.

– Тогда позови ее!

– Отвыкай командовать, дружище. Когда мы с тобой закончим, ты будешь моим рабом. Кротким и исполнительным… А для затравки ты выложишь, как и с кем преодолел черную завесу. Надо латать дыры.

– Один. Но рецепта не скажу.

Дункельонкель брезгливо тряхнул белой головой:

– Неумно начинать беседу со лжи. Ты меня разочаровываешь. Может быть, твой хваленый Николас болтается в соседней камере? А?

– Ты тоже брехать мастер. – Иоганн вымученно улыбнулся.

– Окстись! Заметили мы твоего спутничка. Обязательно поймаем. Так каким образом вы обманули мой магический заслон?

– Это очевидно. Николас способен и не на такое.

– Хм… – Дункельонкель насупил брови. – Примем пока на веру. Послушаем, что скажет сам барон… И что запоешь ты, когда потеряешь волю. Адольф, вешай «ломалку».

Громила достал из-за пазухи амулет на веревочке. «Ломалка» походила на талисман, найденный в убежище Белоснежки: пузырек, только иссиня-черный и чуть побольше.

Адольф поднял руки, встал на носочки и повесил амулет на шею Всезнайгеля.

Грудь и шею колдуна охватил нестерпимый жар, словно талисман раскалили. Иоганн еле сдержал крик. Мобилизовал дух, как бы надевая на себя невидимый ледяной панцирь. Ощущение пекла отступило, но не исчезло.

Всезнайгель сплел заклятье, пережигающее веревку. Получилось не сразу – тесьма была защищена. Колдун усилил воздействие своего заклятья, и веревка сперва затлела, потом перегорела.

Талисман упал на грязный каменный пол и разлетелся вдребезги. Высвободившаяся энергия превратилась в огненный клубок, который взорвался с гулким хлопком.

Пламенная стена пронеслась по камере, опалив волосы и одежду громилы. Иоганна с Дункельонкелем огонь услужливо обтек.

– Адольф, Адольф, – укоризненно сказал Дункельонкель чертыхающемуся подручному. – Мы общаемся не с деревенской ведьмой, а с одним из сильнейших магов современности. Прояви к нему уважение.

– Сейчас. На цепи будет надежнее, гы-гы.

Амбал вышел. Властитель Доцланда обратился к Иоганну:

– Я предвосхищаю изумительное противостояние твоей воли и упорства Адольфа. У нас много времени. Ты дрогнешь. Ты будешь моим. Приятной игры.

Дункельонкель покинул камеру.

Всезнайгель начал мысленно готовиться к борьбе. Освободить руки и ноги он не мог – слишком хорошо были запечатаны оковы. Колдун чувствовал, что цепи сделаны из непростого металла. Враг подготовился на славу.

– Лишь бы не попался Николас, – прошептал Иоганн.

Из коридора донесся стук шагов Адольфа. К нему добавилась более частая дробь.

На пороге возникла Марлен.

– Здравствуй, дочка, – почти прошептал колдун.

– И ты не болей, папочка, – издевательски прошипела экс-Белоснежка.

Ее глаза обжигали сильнее давешнего амулета.

– Ты изменилась.

– Зато ты все тот же.

Вошел Адольф. Девушка собралась уходить.

– Марлен! – окрикнул ее отец. – Сними талисман! Слышишь? Сними талисман!

Но дочь не обернулась.

 

Глава 13. Сердца четырех, или Новый Гулливер

Мор, Брань, Глад и Смерть приехали в Хандверкдорф затемно. Здесь было пустынно. Люди бежали на восток, спасаясь от нашествия армии Черного королевства.

У четырех всадников была точка остановки – дом старика Юберцауберера, бывшего казначея Дункельонкеля. Однако сначала они зашли в трактир, чтобы поесть.

Этот трактир был им знаком: когда барон Николас предложил им сокровища Юберцауберера, они останавливались именно здесь.

Сегодня народу было немного: три человека в дальнем углу да влюбленная парочка в центре зала. Возле стойки трактирщика сидела девушка и исполняла шутливые песни.

Заказав ужин, всадники стали слушать певицу. Девушка, о каких говорят «воплощение чистой красоты», обладала потрясающим голосом. Она подыгрывала себе на лютне и выдавала совершенно не женские куплеты:

Как бы я хотел тебе, родная, Подарить сокровища земли!.. Что ты лыбишься, как дурочка больная? Раздевайся, черт тебя возьми! 

– Петь такое при ее таланте… – с сожалением проговорила Смерть.

– Кажется, мы находимся в похожем положении, – ответил Мор. – С нашими умениями быть убийцами – непростительный грех.

– Не пора ли к делу? – спросил Глад.

– Пожалуй, – обронила Брань.

Они условились, что не станут решать сразу: брать заказ Дункельонкеля на убийство Рамштайнта или отказаться. Каждый из них в глубине души сделал выбор, как только Адольф огласил предложение черного колдуна. Где-то в замке Дункельонкеля томились их дети. Четверо. Мальчик и три девочки. Сын волшебников, ныне известных как Мор и Смерть. Дочери Глада и Брани. Сердца всадников разрывались, когда они вспоминали о детях. Надо было ставить точку.

Два дня они молчали о главном, и вот время настало.

– Давайте голосовать, – сказал Мор.

Остальные кивнули.

Брань вытащила из сумы лист пергамента, разорвала его на четыре части. Положила на стол. Следом легли четыре уголька…

Мор перевернул сданные листочки.

– Да. Да. Да. Нет, – огласил он. – Итак, мы попытаемся умертвить Рамштайнта.

– Вы понимаете, зачем его смерть Дункельонкелю? – вымолвил Глад.

– Конечно, – ответила Брань. – Кроме преступного короля в Наменлосе, никто не способен оказать достойное сопротивление его войску.

– Что ж, решено.

Всадники не заметили, как к их столику подошла девушка-певица.

– Уважаемые, позвольте вопрос? – Ее голос очаровывал. – Вы не с запада едете?

– Да, а что тебе с того? – спросила Смерть.

– Я ищу барона Николаса Могучего или хотя бы его слугу – Пауля, который Повелитель Тьмы. Носятся слухи, Пауль где-то здесь, в Дробенланде.

Убийцы даже не дрогнули, но внутренне насторожились.

Девушка это заметила:

– О, я чувствую, вы знаете тех, кто мне нужен.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – пригласил Мор. – Зачем вам наш друг Николас?

Певица села, обвела собеседников добрым, но пристальным взглядом:

– Вы слышали о Молоте Ведьм?

– Я так и думала! – Брань хлопнула ладонью по столешнице. – Ты – хранительница Молота, да?

– Не спорю, – сказала девушка, ловя пальцами упавший на лицо локон. – Устремления этого мира таковы, что вскоре Молот сменит хозяина. Хранителям важно передать его в верные руки.

– Я вот никак не просеку, – начал Глад, – ты ко всем пристаешь с этим разговором? Сотни лет Молот Ведьм окружается настолько прочной завесой молчания, что появление певички, утверждающей, дескать, она хранительница, ищущая, кому бы всучить артефакт, мнится мне полнейшей ерундой.

Девушка улыбнулась, заправляя локон за ухо:

– Я не называла себя хранительницей. Я всего лишь не стала с вами спорить. Признаться, я была лучшего мнения об уме загадочных Четырех всадников.

Теперь четверка не скрывала удивления. Мор, Глад, Смерть и Брань тщательно охраняли свой секрет. И вдруг девчушка вот так походя дает им понять: их тайна для нее – пшик!

– Не волнуйтесь, я умею молчать, – слегка разочарованно заверила певица. – Вы маги, но отчего-то постоянно забываете о существовании других. Я вижу устремления. Ты, Смерть, только что голосовала против убийства… убийства… Это в соседнем королевстве… Да, вам нужно выбить одного из важнейших людей… Имя назвать?

– Не нужно, – сказал Мор.

– Вот-вот! Не нужно! Убивать не нужно, – горячо заговорила девушка. – И вы понимаете сами, что не нужно…

– Эй, фрау! – окрикнул ее трактирщик. – Я вас пустил на ночлег за песенную плату. А вы изо всех сил стараетесь мне задолжать.

– Продолжим позже, – промолвила певица и, вернувшись к стойке, заиграла задорную мелодию.

Я болтаю ложкой в супе, на мушином хладном трупе жир суповный столь блестящ! А корчмарь неосторожный, вороватый хам безбожный, носовой вправляет хрящ. На столе стоит посуда, он не мыл ее, иуда, неопрятный дармоед. Снедь безвкусная черствеет, хлеб недельный зеленеет, и солонки даже нет!..  

– Увы, нам нечем ей помочь, – произнес Мор, переводя взгляд с позеленевшего трактирщика на друзей. – Мы не знаем, где носит барона Николаса.

Барон Николас успешно взломал замок, висевший на калитке, дошел до отверстия в полу пещеры и остолбенел:

– Да это же дыра, из которой выползли мы с Иоганном!

Коля запомнил облик туннеля. Не оставалось никаких сомнений: парень добрался туда, откуда началась вылазка. Если бы они со Всезнайгелем не поперлись бы на свет, а попробовали разведать, что таится в глубине! Не нужно было бы несколько часов шлепать по сугробам, а потом встречаться с поездом. Разведчики не разделились бы. Иоганн не попал бы в плен.

«Может, поймали не его? – с надеждой подумал солдат. – Вдруг в тыл врага пробрался кто-то третий?» Предчувствия подсказывали: все же попался Всезнайгель.

Спустившись в синюю комнатку, Лавочкин уселся на теплый песок.

– Что дальше, Колян? Торчать на месте нельзя. Самое разумное – вернуться к Тиллю. Миссия провалена, брата потерял, сам пришел с нулевым результатом. Нет, рано поворачивать оглобли! Прыгну в следующую комнатку. Авось выгорит.

Парень сориентировался по частям света:

– Вот следы. Мои и Иоганна. Восток, стало быть. А я хочу на юг.

Рядовой прошел стенку шутя.

Здесь его ждал сюрприз. Комнатка не имела выхода наверх. Достав карту из мешка Всезнайгеля, солдат с удивлением обнаружил, что эта комнатка не нарисована.

В Коле проснулось любопытство: а если шагнуть еще южнее?

Сказано – сделано.

Третья комната имела потолочный лаз, но привлекла Колино внимание другой особенностью. В ней светились синим две стены из шести. Через первую прошел парень. А куда вела противоположная?

Совершив очередной переход, Лавочкин ахнул.

Он очутился в странном мире.

Здесь царили сумерки. Небо, низкое и пасмурное, производило впечатление искусственного. Снега не было. Бледно-зеленая и желтоватая растительность – трава, жидкие кусты и невысокие деревца – создавала ощущение осени.

За Колиной спиной синел портал, обрамленный каменными плитами. На них были высечены нечитаемые символы.

– Матюги, небось, – предположил солдат.

– Небось… небось… небось… – разнесло по округе эхо.

Скала, в которую был встроен портал, терялась в облачной дымке. Отвесная стена убегала в обе стороны, и краев не было видно.

«Либо я за пределами Восточных гор, либо тут пресловутое подземное царство, – рассудил парень. – Вот-вот, его описывают в сказках, когда герой спускается за сокровищами и девицами, а завистливые братья, вытянув добычу, самому добытчику режут веревку… Да, больше смахивает на подземелье. Раз уж пришел, поразведаю-ка».

Он направился прямо в хлипкий лесок. Деревца еле-еле доставали ему до плеч.

– На дальней станции сойду, кусты по пояс, – без энтузиазма пропел рядовой Лавочкин.

В лицо едва заметно дул ветер. От его щекотки хотелось смеяться.

Коля не заметил ни птиц, ни зверья. Кроме шелеста листвы не было ни звука. Опустошенность – вот какое слово пришло солдату на ум.

Стремительно стемнело, будто в театре, когда гасят лампы над зрителями.

Ни звезд, ни луны не было. Стало жутковато. Рядовой надеялся, что ночная жизнь была здесь не активнее дневной.

Растерянно остановившись, парень огляделся по сторонам. Справа, неподалеку над леском, поднималось мягкое сияние.

– Не в полном же мраке ночевать, – пробормотал Коля и направился к свету.

Облака чуть расступились, и из-за них показалась неестественно синяя луна. Солдата устраивала и такая.

Наконец, Лавочкин вышел на поляну. На ветвях кустарника висели десятки фонариков. В центре поляны плясали маленькие человечки.

Мужчины и женщины. Хоровод маленьких человечков.

Рядом играл оркестрик – трое лютнистов, барабанщик, волынщик.

Коля наблюдал за быстрым веселым танцем. Мелькали ловкие фигурки, ножки выписывали умопомрачительные кренделя, миниатюрные личики улыбались.

Танцоры не были карликами. Их тела сохранили нормальные пропорции. Просто очень маленькие человечки. Парень поразился – если гномы были чуть выше его колена, то плясуны вряд ли достали до Колиного колена рукой.

Хоровод был широк. Человечки непостижимым образом умудрялись не поломать идеальный круг, а ведь даже за руки не держались! И хотя личики танцоров лучились весельем, никто из них не проронил ни крика, ни громкого вздоха.

Рядовой любовался пляской минуты три, прежде чем человечки его заметили. Один из них изящно покинул хоровод и жестом скомандовал остальным остановиться. Оркестрик замолк.

Миниатюрные люди расступились, а «командир» приглашающее махнул Лавочкину, мол, присоединяйся. Солдат посмотрел в синие глазки радушного человечка. Казалось, они светятся. Добрые, благожелательные… Коля осторожно шагнул в круг.

Хоровод сомкнулся, музыканты заиграли еще более веселую и резвую мелодию. Танец продолжился. Ноги рядового сами пустились в пляс.

Некоторое время Лавочкин увлеченно топтал землю и махал руками. Он не проявлял такого энтузиазма даже на дискотеках, а ведь студенческие танцульки редко обходились без алкогольного допинга.

«Что-то я перегибаю, – настороженно подумал Коля. – Странно это. Пожалуй, хватит».

Но не тут-то было. Ноги не хотели останавливаться, руки тоже. Солдат ошалел. «Елки-ковырялки! Охмурили, мелкие! – мысленно возопил он. – Коварный народец… Стоп! Народец. Маленький народец. Что-то там было у братьев Гримм про их хоровод… К черту! Линяй, линяй, Колян!»

Парень чуть присел, потом улучил момент, наклонил корпус вперед и со всей силы оттолкнулся от земли.

Результат и порадовал, и огорчил. Лавочкин взвился над кружащимися человечками, вытянул руки. Словно в замедленной съемке проплыл над строем и оркестриком, успев разглядеть людей в мельчайших подробностях. Затем Колю тряхнуло, и тягучий полет вдруг сменился стремительным!

Солдат врезался в кустарник, сбивая фонарики и ломая ветви. Не снижая скорости, влепился в невысокий холмик. Парню удалось смягчить удар, он сгруппировался, перекатился через руки, ударился задом о вершину холмика и полетел дальше, но уже вперед ногами.

За холмиком оказался обрывчик. Был бы Лавочкин лилипутом-танцором, он наверняка разбился бы: как-никак четырехметровая высота. Солдат различил в свете луны переливчатый блеск под собой и понял, что падает в реку или озерцо.

«Лишь бы глубоко!» – успел подумать Коля, а потом его ноги врезались в воду.

Как ни старался рядовой собраться в «колобок», но о дно стукнулся пребольно. И неожиданно.

Выпрямившись, он вынырнул, по пояс показавшись из воды. Откуда-то сверху прилетел вещмешок. Конечно, на голову.

Тело вернулось в воду.

– Черт, по шейку! – сделал открытие парень.

Он сгреб мешок, задрал вверх, чтобы вещи не мокли.

В голове звенело, перед глазами носились яркие точки-звездочки. Лавочкин прислушался к ощущениям. Болел низ спины. Разламывались от боли ступни. Было мокро. Появились первые признаки холода. А еще – он плыл.

«Течение», – догадался Коля, переворачиваясь на спину.

Невзирая на боль, солдат неожиданно рассмеялся. В его гоготе не было истерики. Он вдруг вспомнил свой первый день в этом загадочном и сумасшедшем мире. Маленький рядовой, огромный великан… Лавочкин спасся, а исполин неудачно рухнул с обрыва в реку.

– Вот тебе и «история повторяется», – пробормотал парень. – Ладно, хватит купаться.

Звездочки отлетали, он разглядел темную сушу. Осторожно поплыл к берегу.

Выбрался. Рухнул на песок. Лежал, мерз и терпел боль.

– Ни хрена себе, потанцевал, – простонал он, расстегивая мокрую робу.

Полковое Знамя тоже впитало воду и висело на поясе холодным грузом. Аккуратно размотав реликвию, Коля развесил ее на ветвях низкого кустарника.

В мешке лежал камзол. Солдат натянул его, борясь с зубовным стуком. Сменил штаны. Попрыгал, побегал. Стало теплей.

Пару часов Лавочкин согревался гимнастическими упражнениями. Рассвело так же неожиданно, как и стемнело.

Солнце спряталось за вязким желе облаков.

– Сумеречная зона какая-то, – буркнул рядовой.

Собрав вещи, взяв в руки Знамя, он покинул берег реки. Пройдя вверх по течению, нашел утесец, о который приложился ночью. Побрел в глубь зарослей.

Колин путь трудно было не заметить. Оказалось, что он поломал множество деревцев и помял массу кустарника. Своеобразная просека имела изрядную длину – сотню шагов, не меньше.

– Нет, ребята, я так далеко не летаю, – озадаченно проговорил солдат.

Он добрался до поляны. Сейчас на ней никого не было. Зато на ветвях висели погасшие фонарики.

– Значит, теперь летаю, – констатировал рядовой.

Неся перед собой Знамя, он добрался до скалы. Синий светящийся квадрат портала Лавочкин приметил еще издали. Только это был не давешний вход.

Во-первых, перед ним была большая, с футбольное поле, каменная площадка.

Во-вторых, сам синий участок поражал размерами.

«Елки-ковырялки, а вдруг я за такую короткую ночь стал мелюзгой?» – испугался Лавочкин.

Он посмотрел правее и увидел ворота поменьше. И верно: когда Коля шел впотьмах на свет маленьких фонариков, он забирал вправо. Но почему он не заметил огромных ворот? Подобравшись к ним ближе, рядовой понял: синяя стена была утоплена в теле скалы.

В Лавочкине вновь проснулся естествоиспытатель. Парень не сомневался в том, что следующий переход совершит через исполинские врата.

Светящееся вещество давало тепло. За неполный час Коля высушил одежду и Знамя. Он бережно свернул полковую реликвию и обмотал ею торс. Странно, он уже привык к ощущению тепла в пояснице и несколько часов, проведенных без Знамени, чувствовал себя не в своей тарелке.

Быстро перекусив, солдат настроился, «цуг-цурюкнул» и смело нырнул в фиолетовое сияние.

– М-м-м, я как раз вовремя! – сказал исполинский дракон.

Солдат уже встречал драконов. Одному он даже подбил глаз, но тот ящер явно был молод.

Трехголовый змей, склонившийся к Коле, выглядел не просто старым – древним. Некогда зеленая, а ныне желтоватая шкура собиралась в морщины. Головы, каждая величиной с гараж, неуверенно качались. Рядовой с опаской подумал, что дрожащие шеи не выдержат их тяжести и головы обрушатся на землю.

Дракон, кряхтя, лег на живот, сложил огромные перепончатые крылья.

– Минуточку, я опущу головы, – промолвил он.

Солдат вышел из ниши, осмотрелся. Исполинские деревья, лето, солнце. Драконья долина.

– Фффу-у-ух! – Ящер исполнил задуманное и принялся тяжело отдуваться, выпуская из ноздрей сизоватые клубы дыма.

Лавочкин ждал.

– Давненько я не разминался, годы берут свое, – проговорил дракон. – Вот, значит, ты какой, сверхмаг из другого мира.

– Что выросло, то выросло, – уклончиво ответил рядовой.

Ящер издал звук, который, вероятно, обозначал хмыканье. Крайние головы закрыли глаза, средняя чуть приподнялась от земли, стала разглядывать Колю сквозь полуопущенные веки:

– Угу… Долго ты возишься, Николас Могучий, вот что я тебе скажу.

– В смысле?!

– Нерешительный ты, робкий. Молчи-молчи! Дай старику закончить. Да, робкий. Сейчас ты думаешь, мол, как же! Я и великана победил, и дракона вот тоже (кстати, внука моего глаза лишил, но ему наука будет), и с рыцарями дрался, и с гомункулусами, и Дункельонкель от меня бегал. Думаешь? Думаешь. Да ведь это заячья храбрость, Николас. Тебя обстоятельства в угол загоняют, и тогда ты просыпаешься для борьбы. А остальное время ходишь подобно теленку на привязи. Ведет тебя Всезнайгель, ты за ним. Расстались, ты топаешь с земляком своим или вовсе с вражеской шпионкой. С колдуном воссоединился и рад – снова тащишься за ним, дипломата корчишь. А из тебя посол, как из меня карлик.

Дракон перевел дух. Средняя голова закрыла глаза, улеглась на траву, левая очнулась, уставилась на Колю.

– Да, конечно, – продолжила она. – Потом ты созрел для похода. Девушка из деревни, все дела. Но разве ты кинулся за ней сразу же? Нет, тебе потребовалось время на самоуговоры. Я, кстати, не считаю тебя трусом. Ты смелый мальчик. Смелый – это тот, кто умеет переступить через страх. Ты умеешь. Но тебе надо долго готовиться. А времени все меньше. Вскоре твой враг погубит не только девушку Эльзу, но и весь наш мир.

Правая голова сменила левую.

– Эх, еще бы не жег ты так время… – многозначительно произнес дракон.

– Но что я могу? Что я могу без работающего Знамени? – спросил, закипая, солдат.

– Ты про священную материю, которую носишь на торсе? М-м-м, внутренним взором я вижу ее алое свечение. И знаешь, мнится мне, твоя трусость вновь играет с тобой в опасные игры. Опасные и смешные одновременно. Прислушайся к совету старика Гроссешланге, начни действовать. Чем напористее ты будешь, тем быстрее выздоровеет твой артефакт. Пожалуй, я сказал все, что хотел. Вперед, человечек.

Правая голова улеглась рядом с двумя другими. Веки смежились.

– Эй, Гроссешланге, – робко позвал Лавочкин. – А куда идти-то?

Ящер не отвечал. «Спит, наверное», – решил рядовой.

– Елки-ковырялки! – досадливо воскликнул он. – Еле доплелся сюда, прочитал банальную лекцию, а потребовался совет – хлоп, и отрубился. Прямо, как мой дед.

– На север, – ни с того ни с сего выдохнул дракон, открыв самый левый глаз.

– О, с добрым утром, страна, – хмыкнул Коля. – Значит, в Наменлос?

– Да, в том направлении. Встреча у тебя назначена.

– Кем назначена?!

– Логикой событий, – загадочно выдал Гроссешланге.

– А мне кажется, в том, что со мной тут творится, нет никакой логики, – проговорил солдат.

– Немудрено. Вы, герои, довольно тупой народец. Все, покинь меня. Беседовать с людьми невыносимо утомительно.

– И тебе удачи, – буркнул Коля и пошел на север.

Впрочем, прямо на севере возлежал Гроссешланге.

 

Глава 14. «Время, вперед!», или Японские мотивы

Лавочкин бодро шагал по гигантскому лесу Драконьей долины. Примерно в полдень он переправился через реку, ловко пробежав по поваленному стволу дерева. К счастью рядового, никаких приключений не случилось.

Ближе к вечеру прямо перед солдатом возник Аршкопф.

– На, бери! – мерзко пропищал он, вручил Коле бутылку и исчез в облаке серного дыма.

– Фу, накоптил, – проворчал Лавочкин.

Он счел, что завеса демонстрировала неприятие черта. На самом деле Аршкопф был рассержен на солдата. Зачем тому было прятаться?

Коля покрутил в руках темную мутную бутылку.

«На кой Болваныч ее прислал? – задался вопросом парень. – Праздничный паек от прапорщицких щедрот? Надо будет выпить чарку за пробуждение его совести».

Сунув бутылку в заплечный мешок, рядовой двинулся дальше. Как ни старался он успеть дойти до северной оконечности долины засветло, сумерки застали его в лесу.

Ночевать здесь не хотелось. Жутковато как-то было.

Солдат продолжил поход, надеясь, что все обойдется.

Сумерки сменились теменью. Несколько минут Коля шел наугад, пока не заприметил свет.

«Ага, сейчас выйду на поляну, где водят хороводы великаны», – пошутил парень.

Великанов не оказалось. Был костер.

У костра сидела троица. Коля сразу обратил внимание на ближнего к нему парня. Тот сидел, приосанившись, и горделиво задирал нос. Голова пижона поднялась на длинной тонкой шее так, что Лавочкин подумал о шарике, надутом гелием, и даже забеспокоился, не оторвется ли голова-шарик от шеи-ниточки и не улетит ли.

За представительным малым сидела миловидная девушка. В простом, но не самом дешевом платье, с аккуратной прической. В глазах – какое-то детское любопытство, дескать, кто это к нам пожаловал?

Напротив девушки сидел третий незнакомец. По первому Колиному впечатлению, серый неприметный человек средних лет. Усатый, круглолицый. Потом солдата насторожил его бегающий взгляд. «Либо вор, либо еще хуже», – решил рядовой. Правда, на коленях незнакомца покоилась лютня.

– Здравствуйте, – обратился к троице Лавочкин.

– Привет тебе, любезный путник, – ответила девушка.

Тембр у нее был волшебный: мягкий, будто обволакивающий, и в то же время звонкий, как колокольчик.

– Гмык, – буркнул лютнист что-то неразборчивое.

Гордец вовсе промолчал.

– Разрешите скоротать ночь у вашего костра, – попросился солдат.

– Бур-бур, – опять невнятно выразился лютнист, и его глаза забегали еще быстрее.

– Конечно, присаживайтесь, – то ли перевела, то ли сказала наперекор музыканту красавица.

Коля посмотрел на парня, задравшего нос, и сел к огню, стал греть руки.

– И откуда, осмелюсь проявить интерес, вы идете? – подал голос гордый.

– С юго-запада, – промолвил Лавочкин. – От границы с Черным королевством.

– И что же, ты был там? – Девушка наивно захлопала ресницами.

– У границы-то, да, был, – поосторожничал солдат. – Неспокойно там.

– Угу… – На этот раз реплика «речистого» мужика была вполне понятна.

– Вы играете? – Коля кивнул на лютню.

– Нет, просто сижу, – еле слышно ответил «речистый».

Рядовой улыбнулся:

– Я вообще спросил, а вы сразу шутите.

– Ларс у нас немного грубоват в общении, – пояснила красавица, – зато поет нежные песни.

Музыкант снова пробурчал нечто непереводимое, отвернулся.

– А это, – девушка показала на статного, – не кто иной, как…

Пижон оборвал ее, замахав рукой.

– Мое имя слишком известно, чтобы меня представляли, – изрек он.

Лавочкин присмотрелся к лицу гордеца. «Хм, пучеглазый, чернявый, кудрявый, курносый, в меру губастенький… – отмечал солдат. – Нет, не знаю».

– Кирхофф он. Тот самый. Филипп который, – проговорил лютнист Ларс.

Статный зыркнул на спутника недобрым карим оком.

Коля порылся в памяти и чуть не хлопнул себя по лбу: «Конечно! Я слышал это имя. Дриттенкенихрайхский король поп-музыки! Но что он здесь делает?!»

– Почему вы не в столице, Филипп?

– Спасаюсь бегством. Искусство и война несовместны, – патетически произнес Кирхофф.

– Разве под Пикельбургом враги?

– Золотой мой, ты откуда такой взялся? Враги уже в самом Пикельбурге!

В больших глазах певца стояли слезы.

У солдата отвисла челюсть. «За три дня?!» – недоуменно подумал он.

– Так ведь армия Дункельонкеля только что была в Дробенланде… – вымолвил Лавочкин.

– Вы правы, любезный путник, – ответила девушка. – Война длится всего второй месяц, а полчища черного мага уже хозяйничают в Дриттенкенихрайхе. Дьявольские уловки позволяют им продвигаться с пугающей скоростью.

– Постойте-постойте! – Рядовой даже вскочил на ноги. – Как месяц?! Чуть больше недели назад…

Он оборвал себя на половине фразы и снова сел. Мозг солдата лихорадочно работал. Либо красавица врет, либо…

– Елки-ковырялки! – выдохнул Коля. – Маленький народец! Хоровод! Вот про что я читал у братьев Гримм. Поляна, танцы, пролетевшее время.

– О чем это ты? – оживился лютнист.

– Я был в хороводе маленького народца, – сказал парень.

– Вздор и выдумки. – Кирхофф поморщился. – Вашего так называемого маленького народца не существует.

– Однако в легендах о нем кое-что говорится, – возразил Ларс.

– Ха, в легендах, – раздраженно передразнил беглый поп-король.

– А также в балладах и преданиях. Помните сказку «Шаловливый мальчик с шаловливый пальчик»?

– Ларс, – укоризненно протянула девушка.

Солдат невольно залюбовался ею. Сейчас красавица состроила полупритворную гримаску обиды, и очарование этой игры затмевало сам повод. Стало очевидно, что девушка заранее простила лютниста, но попеняла ему не без оснований.

– Из песни слова не выкинешь, – сварливо проговорил музыкант. – Поклянитесь, незнакомец! Вы не выдумщик? Хоровод маленьких людей – правда?

– Правда, – хмуро ответил Лавочкин.

Его беспокоили сейчас куда более серьезные вещи, нежели пляски лилипутов. Где Палваныч, Тилль и прочие? Живы ли? Ищут небось, а он по голубым пещерам шляется…

– Расскажите, сделайте милость, – почти взмолился Ларс.

– Ну… Позже. Может быть, – пообещал солдат, не отрываясь от тревожных мыслей.

– Ой, что же это мы? – Красавица всплеснула руками. – Как тебя зовут?

Коля очнулся, посмотрел в зеленые глаза девушки:

– Николасом. А вас?

– Фрау Грюне , – представилась она.

– Груня, стало быть, – усмехнулся парень.

Красавица рассмеялась, пряча лицо в ладошки:

– Ты смешно произнес мое имя! Мне понравилось. Куда же ты путь держишь?

Рядовой взял паузу. Ему и самому было интересно, куда теперь идти. Почесав лоб, он неуверенно сказал:

– В Стольноштадт, вероятно.

– Мы тоже! – обрадовалась Грюне. – Сейчас это самое далекое от фронта место.

– Да, вам, музыкантам и певцам, на войне делать нечего, – проговорил Лавочкин.

– Что ты, Николас! – Она залилась бархатистым смехом. – Вот они музыканты, а я – типичная Гангстерине.

– Бандитка?! – вырвалось у Коли.

– Нет, глупенький! Я их кормлю, а они дали мне прозвище Гангстерине – дорожная тарелка супа .

– Ага! – невпопад воскликнул Ларс.

Он хлопнул в ладоши, полез за пазуху и извлек зеленую шляпу а-ля Робин Гуд.

Нахлобучив шляпу на голову, музыкант лихо подхватил лютню. Врезал по струнам, рассыпал ноты быстрым перебором. Сам засиял, даже уныло висевшие усы весело затопорщились.

– Что с ним? – спросил солдат.

– Восемь вечера, – с непонятным для рядового значением сообщила Грюне.

А Ларс встал, пошел вокруг костра, не прекращая игры. Запел зычным голосом:

По кладбищенской заброшенной дороге Я шагал под полночь, несколько нетрезв. И хотя меня не слушалися ноги, Мне в деревню нужно было позарез. Вот же дернул черт переться по погосту. Тишина. Луна. И тени застят взгляд. Что узрел я, рассказать весьма непросто: Мертвецы с косами вдоль дорог стоят. И… Вдруг… Ка-а-ак… Свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала, Гробы на ста колесиках неслись! Зловещей этой свадьбе было места мало, А если ты живой – поберегись! [34]  

– Очень кстати. – Девушка поежилась, тревожно всматриваясь в темноту.

– Да, ты, Ларс, репертуарец-то выбирай, – проворчал Филипп Кирхофф. – Надо готовиться, когда со звездами общаешься.

– А вы не стесняйтесь, господа и дамы, заказывайте баллады по вкусу, любую вам преподнесу, были бы талеры! – не моргнув глазом, выпалил музыкант и, не дожидаясь заявок, затянул следующую песню.

К счастью присутствующих, не про кладбище.

– Так чего это он? – переспросил Лавочкин, наклонившись к уху девушки.

– Ах, он несчастный человек, – вымолвила Грюне, чуть не плача. – Каждый вечер на него накатывает особое состояние. Он поет, пристает к людям, вымогая деньги… Не отстанет, пока не заплатишь! «Кавалер, подарите даме любовную серенаду!», «Фрау, скрасьте свой досуг игривою песенкой!» Даже колотили его неоднократно, а он все поет.

– А, понятно, – протянул солдат. – Заклятье, значит.

– Нет. – Красавица энергично замотала прелестной головкой. – Не заклятье. Это профессиональное. Он много лет проработал в корчмах, трактирах и прочих питейных заведениях. Вот и привык. Мы уж его и связывать пробовали, рот затыкали… Рвет путы, глотает кляпы и вновь за свое!

– Ого, – уважительно откликнулся Коля.

Он всегда выражал почтение к загадочным природным и человеческим явлениям.

– Ремесленник, – наморщил нос Филипп. – Навязчивый трактирный певун. Горланит весь вечер, а хороших жалобных песен не знает.

– Неправда, три знаю, – пропел, не сбивая мелодии, Ларс.

– Они уже не действуют, – раздраженно сказал Кирхофф.

– Не действуют? – Рядовой все больше изумлялся странной компании.

– Именно! – подтвердил король поп-музыки Наменлоса.

Лавочкин ждал продолжения, но Филипп молчал, а Ларс мурлыкал что-то об эльфах и любви.

– Понимаешь, Николас, – потрудилась объясниться Грюне, – этим господам регулярно требуется довести меня до слез.

– Это что, извращение?

– Ни-ни! – Девушка даже обиделась на солдата за оскорбительное предположение. – Речь идет о деньгах.

Солдат оторопел:

– Елки-ковырялки! Ты просишь милостыню, обливаясь слезами?!

– Да нет же! Я плачу жемчужными слезами. Жемчугом, понимаешь?

– Ты плачешь жемчугом? А это не больно?

– Не больно, смею тебя уверить, волшебство же, все-таки, – улыбнулась красавица. – Просто меня нужно разжалобить.

Коля немало повидал, шатаясь по местным королевствам, но в жемчужные слезы не слишком поверил. Общая идиотия ситуации не позволила.

– Зря сомневаешься, – сказал Кирхофф. – У нас как раз кончились деньги. Можешь поведать ей что-нибудь жалостливое и убедиться.

Лавочкин посмотрел на девушку. Та кивнула.

Ларс, скрепя сердце, прервал концерт, уселся к костру.

– Ну, Груня, слушай печальную историю, – приступил он. – Жил король с королевой, и было у их двенадцать сыновей…

– Эй, подожди! – Фрау Грюне замахала руками. – Детство Зингершухера меня давно не пронимает.

«Ух ты! – мысленно воскликнул солдат. – Тут она меня положила, так сказать, на обе лопатки! Что бы ей наплести-то?.. На обе лопатки…»

И тут в Колиной памяти произошло несколько молниеносных пробоев. Образное выражение породило ассоциации с борьбой дзюдо, которой парень занимался в школе. Япония, борьба, грустные истории. Лавочкин вспомнил рассказ тренера и расцвел.

Напрасно некоторые считают борцов тупыми сгустками мышц.

Да, сэнсей был здоровенным мужиком с черным поясом. Мастером спорта. Зато он являлся большим любителем японской эстетики и очень юморным товарищем. Однажды, когда Коля от нечего делать пришел на занятия за час до начала, тренер напоил его чаем. За столом он буквально завалил парня информацией о самураях и прочей экзотике, а потом пересказал известный каждому школьнику сюжет, только «на японской фене».

Эту пародию и вспомнил сейчас Лавочкин.

– Что ж, Груня, – произнес Коля, входя в образ степенного японца. – Нет повести печальнее на свете… Ой, это из другой оперы. Поведаю тебе о тяготах уголовного самурайского кодекса.

И солдат погнал как по-писаному. Жаль, иногда приходилось останавливаться, чтобы объяснить слушательнице незнакомые слова и странные обычаи.

Евгеюка Онегаси

История сия начинается с весьма прискорбного случая. Достопочтенный дядя нашего героя, уважаемый и прославленный сегун, захворал. Чуя скорую смерть, старый феодал призвал своего племянника, дабы тот, храня верность самурайскому укладу, помог ему уйти по-мужски. Славный воин не хотел умереть, как слабая женщина, во сне.

Преданный семье юноша устремился в отдаленную провинцию оказать последнюю услугу старшему. Следует признать, что молодой самурай спешил к дяде не только для того, чтобы встать за его плечом, но и для получения богатого наследства.

Однако Евгеюка Онегаси (а это был он) опоздал всего на несколько дней: дядюшка потерял лицо и умер, как старая гейша, без кусунгобу в брюхе.

Наследство, впрочем, никуда не делось. Вступив в права сегуна, Евгеюка скоро заскучал среди неспешной провинциальной жизни.

Получивший блистательное воспитание при дворе императора, успешно прошедший закалку интригами скучающей знати, познавший любовь многих искушенных гейш, Евгеюка тяготился неспешностью быта благословенной глуши, в коей надлежало ему провести долгие годы сегунства. Затворничество стало его судьбой.

Часто укрывался молодой феодал от назойливых соседей, гуляя в лесу, либо запирался в библиотеке, сказавшись больным.

Лишь с единственным соседом согласился разделить чайную церемонию Онегаси. Этим счастливцем оказался Владимото Ленскидзуки, живой и душевный, хотя и не лишенный инфантилизма самурай.

Они сблизились. Один – аскет и молчун, и другой – слагающий танка по любому поводу. Один, напором подобный сумотори, и другой, обладающий мирным нравом пастуха. Один, чья стихия – Огонь, и другой, посвященный Воде… Их дружба была подобна союзу сильного в преодолении препятствий тигра и робкого в своих желаниях кролика.

Евгеюка тайно восхищался наивным романтизмом Владимото. Ленскидзуки же нашел в Онегаси верного слушателя и мудрого советчика.

Владимото все-таки уговорил своего холодного друга нанести визит вежливости клану Ларинада. Ленскидзуки был влюблен в Оляга – младшую дочь тамошнего сегуна. Евгеюке же надлежало развлечь старшую – Татьяши, а также оценить выбор, сделанный Владимото.

Татьяши Ларинада обладала утонченной душой японки. В своей уважаемой семье она казалась чужой. Скромность и смирение отличали эту замкнутую деву, подобную бутону на ветви сакуры, такому невзрачному, но вот приходит час, и – мы видим божественную красоту цветения.

Оляга Ларинада слыла девушкой более живой и близкой повседневным радостям, нежели ее старшая сестра. Немудрено, что романтичный Владимото остановил свой взгляд на воплощении бесконечного цветения, а не на символе глубины прекрасного…

После первого визита Евгеюки Онегаси бедная Татьяши вдруг поняла: в ее сердце разгорелось пламя любви. Со страхом и надеждой написала Татьяши письмо своему любимому:

Я к вам пишу. Чего же боле? Или мене? Лицо теряю. Презреньем наградите вы меня. Отрину ложный стыд, спросив: Хотя б в неделю раз Могли бы ноги мы сплести?..

Далее цитировать это письмо, проникнутое страстью и откровенностью, мы не имеем права, ибо слова любви есть тайна двух сердец. Заметим просто, что послание заканчивалось традиционным в таких случаях японским иероглифом: «Татьяши плюс Евгеюка равно Л».

Евгеюку тронуло наивное признание провинциальной дворянки. Но честь самурая не позволяла ему врать тем, кому не хочется! И вот он встретился с Татьяши в саду ста камней и начистоту признался ей в отсутствии чувств:

Как ноги заплести, так я горазд. Однако о любви не может быть и речи. Я не люблю тебя. А вот и сеновал.

Татьяши не потеряла лица и пошла не к сеновалу, а к усадьбе. Находящийся в смятении Онегаси принялся оказывать знаки внимания помолвленной с Владимото Оляге. Бедный жених не вытерпел и бросил Евгеюке вызов.

Ленскидзуки, будучи не в силах держать себя в руках, ночь перед боем провел в поэтических метаньях, написав восхитительную поэму, начинавшуюся словами:

Паду ли я, Сраженный сюрикеном, Иль мимо просвистит он, и ага…

Опытный мастер Онегаси лег спать и даже опоздал к началу схватки. Но оба юноши свято чтили боевой кодекс, и поединок состоялся.

Вот какую танка сложил секундант Онегаси после боя:

Наотмашь остановил вчерашнего друга Скорбящий о тяготах бусидо Онегаси-сан Недрогнувшей рукой. Вжик-плюх!

Солнцеподобный Микадо не одобрял поединков, и Онегаси пришлось покинуть свою усадьбу. Татьяши долго плакала, желая найти любимого, но наконец родители выгодно выдали ее замуж за имперского генерала Старпердзуки, который и забрал молодую жену в столицу.

Евгеюка вернулся ко двору через несколько долгих лет. Он увидел и узнал Татьяши. О, небожители! Это была совсем не прежняя ранимая и хрупкая девушка из провинции. Перед глазами Онегаси предстала знатная особа, приближенная к приближенному к императору. Величие и красота вели Татьяши по главному залу… Да, думал Евгеюка, сакура расцвела…

Расцвела и любовь Онегаси. Он понял, что тогда, в усадьбе Ларинада, сердце его было слепо.

В пламенном письме Евгеюка молит о счастье:

Я был лохом крестьянским, Тупым ремесленником И дождевым червем, приди, приди…

Чтящая кодекс гейш Татьяши ответила Онегаси отказом:

Увольте, Онегаси! Это я тогда моложе и лучше качеством была. Другому отдана. Ему храню я верность. Хоть ноги заплетаются его.

Письмо заканчивалось традиционным в таких случаях японским иероглифом: «Отлезь, козел!»

Темнее тучи стал Евгеюка. Удалился он к подножию величавой Фудзи, храня печаль, и совершил харакири. Лист пергамента оставил нам предсмертную хокку Евгеюки Онегаси:

Гоп-стоп! Я ухожу на берега Небесной Реки, Туда, где будем все мы. Каяться мне поздно. Смотрю на эти звезды и кусунгобу в брюхо получаю.

Весть об уходе Онегаси из жизни черным ястребом донеслась до Татьяши. Поняла она, что Евгеюка смыл своей кровью позор, который нанесла ему ее холодность. Горько заплакала Татьяши и предалась дзигай путем удара в сердце острым кайкэном, начертав прощальное:

Любви не сохранив, живу теперь, как самка. Ах, почему же люди не летают? Я – чайка! Так не доставайся же я никому!

Муж Татьяши понял, что сердце жены говорило не о нем, и бросился со скалы в море. К сожалению, старик не был искушен в поэзии, посему последние свои строки написал почти прозой:

Еще вчера у пагоды нарядный рикша ждал. Пышнее свадьбы не было в помине. Невеста краше всех. Была. А ныне быть? – Не быть!

Так заканчивается эта печальная, как вопрос о спорных островах, история. Ничтожнейший из смертных, рассказчик смиренно откланивается и идет делать харакири.

Нет повести печальнее на свете, Чем повесть Онегаси и Татьяши. Прости-прощай, Япония-мамаша. Спасибо, что меня ты ро…

Концовку рассказа Лавочкина заглушили громкие рыдания Грюне.

Она спрятала лицо в ладонях. К ее ногам сыпались огромные жемчужины.

Ларс принялся суетливо собирать их в свою зеленую шляпу.

– Ничего себе, – проговорил Филипп. – Таких больших слез у нее никогда не было… Даже после моих песен.

– Как можно, Николас? – задыхаясь и всхлипывая, спросила девушка. – Как можно было так жестоко испортить красивую историю? Я же чувствую, твой рассказ – наглое издевательство над чем-то светлым!

Коле стало стыдно.

 

Глава 15. Краткое содержание, или Палваныч с тоником

За месяц, пока Коля водил хороводы, произошли серьезные изменения.

Морозы отступили, и Черное королевство продолжило захват Дробенланда. Нельзя сказать, что война была для слуг Дункельонкеля легкой прогулкой. Сперва местные, вдохновленные подвигом Пауля, набрались смелости и в нескольких мелких поместьях дали оккупантам бой. Однако гомункулусы второй армии не раскисали. К тому же теперь вместе с войском чурбанов действовали маги.

Сопротивление захлебнулось.

Бароны Косолаппен и Лобенроген потерпели сокрушительное поражение. Без огневой поддержки Палваныча их ополчение было слишком слабым. Лобенроген бежал в Дриттенкенихрайх, а упрямый Косолаппен ушел в леса, где возглавил небольшой партизанский отряд.

Военная машина Доцланда без ощутимых потерь достигла границ Дриттенкенихрайха. В государстве трех монархов армия Дункельонкеля не встретила ни малейшего противодействия.

Нужно вернуться к событиям, последовавшим за встречей королей и бомбежкой Наменлоса. В тот день, когда монархи обвинили Тилля Всезнайгеля в предательстве, колдун отбыл с Рамштайнтом в Пикельбург. Сами Томас, Альбрехт и Генрих вернулись к переговорам и постановили: отныне Наменлос, Труппенплац и Вальденрайх – союзники.

Дриттенкенихрайх был обречен на захват, ведь новоиспеченный союз не жаловал ни Рамштайнта, ни забулдыгу Герхарда. Аустринкен-Андер-Брудершафт, прибывший на следующий день, был принят с королевскими почестями, накормлен и, к вящей радости, напоен, а наутро отправлен назад. Проворовавшаяся и вконец деградировавшая свита дриттенкенихрайхского монарха не рискнула поднять вопрос о взаимопомощи. Или даже не сочла нужным. Кто знает?

– Так умирают государства, – со вздохом резюмировал Томас Бесфамиллюр.

Спустя неделю в Дробенланде уже была выстроена властная машина, подчиненная Дункельонкелю. Маги и ведьмы, жившие в королевстве, с радостью присягнули на верность новому правителю. Жители Дробенланда никогда не жаловали колдовства, и теперь волшебники взяли реванш. Зерна доктрины Вождя и Учителя о перманентной магической революции упали на благодатную почву. Остальных местечковых наместников оккупанты назначили из толковых пейзан.

Генерала Баббельнъягда схватили. Дункельонкель в очередной раз продемонстрировал подданным, что ни один предатель не уйдет безнаказанным.

Затем войска Доцланда перешли границу с Дриттенкенихрайхом. Герхард не сумел организовать сопротивления и бежал в Вальденрайх, под крыло Генриха, а методы Рамштайнта, естественно, не предполагали открытого вооруженного противостояния. Невидимая армия преступников получила четкие инструкции действовать в стиле саботажа.

И первые диверсии не заставили себя долго ждать. Подразделения чурбанов то и дело оставались без продовольственных обозов. Начался планомерный отстрел мелких командиров. Какими бы разумными ни были гомункулусы следующего поколения, без десятников и сотников они превращались в сборище бестолочей.

Кто-то из мошенников выдумал наглую аферу. Умыкнув десятника, он переоделся в черную офицерскую форму и спровоцировал бой чурбанов друг с другом. Рецепт диверсии мгновенно разлетелся по «сарафанному радио», стычки гомункулуcов участились.

Доцландские маги, командиры и немногочисленные отряды, составленные из людей, сбились с ног, налаживая защиту тылов. Тем не менее армия Черного королевства захватила Пикельбург.

Рамштайнт, как и обещал, ушел с соратниками в подземелья. Вот почему Четыре всадника, прибывшие в столицу Дриттенкенихрайха за три дня до захвата, так и не отыскали главу преступного мира. Несмотря на предостережение хранительницы, маги не отступились от решения выполнить заказ Дункельонкеля.

Остановившись на постоялом дворе, Мор, Брань, Глад и Смерть принялись «закидывать удочки». Подлинных жуликов не попадалось. Прочий народ предпочитал вообще не говорить о Рамштайнте.

Король преступности поддерживал связь с поверхностью через нескольких доверенных связных. И хотя они собирали информацию для Рамштайнта, до них пока не донеслись слухи о разыскивающих его людях.

Тилль Всезнайгель, оставшийся с главным бандитом Дриттенкенихрайха, тяготился бездействием. От брата и барона Николаса не было весточки… Это означало, что события развиваются по плану, составленному вместе с Иоганном. Если же перевести на человеческий язык, то старший Всезнайгель уже попал в плен. Тиллю было трудно смириться с необходимостью ждать. Он рвался в бой.

Иоганн, над которым трудился Адольф, сравнительно легко сопротивлялся его заклятьям. С самого начала Всезнайгель занялся составлением плотного кокона защитных заклинаний. Он «заморозил» тело, ведь оно недолго бы выдержало напряжения при распятии на цепях. Мышцы и кожа колдуна окаменели, кровь замерзла, сердце остановилось. Физическая оболочка впала в состояние бесконечного летаргического сна. Будь Адольф талантливым магом, он поразился бы умению Иоганна. Но шкафообразный подручный Дункельонкеля оказался слабаком по части волшебства и вообще невнимательным типом. Он несколько дней продолжал обвешивать пленника пыточными кулонами, пока не понял: Всезнайгелю плевать на адские побрякушки.

Дух Иоганна оставался бодрым. Колдун словно видел себя и Адольфа со стороны. Он развлекался разрушением талисманов, питался магией и готовился к настоящим испытаниям.

Дункельонкель зашел в камеру через пять дней после первой встречи. Он сразу оценил состояние пленного.

– Адольф, ты дурак, – заявил глава Доцланда, хохоча. – Люблю старину Всезнайгеля. Сукин ты сын, Иоганн!

После визита Дункельонкеля Адольфу составили компанию два более способных мага, приступивших к реальной борьбе. Они занялись снятием защитных заклинаний и атаками на дух Иоганна.

Марлен ни разу не появилась.

Она восстановила силы, живя возле Разлома, хотя ей понадобилось девять дней вместо трех.

На десятый бывшая Белоснежка переступила порог своего убежища. Там она застала Шванценмайстера. Парень сидел за столом и читал один из магических трактатов. К тому же он вернулся в прежний, «дособачий» облик. Девушка растерялась.

– Что ты тут делаешь? – сверхоригинально спросила она.

Юноша оторвался от чтения, радостно улыбнулся:

– Привет, Марлен. Вот, живу…

Шлюпфриг не торопился покидать теплую обустроенную пещеру. Снаружи лютовали морозы. Здесь были еда, питье, книги и целый парад застывших фигур. Сначала Шванценмайстер робел, но затем пообвык, стал развлекаться сочинением историй о заколдованных людях и чтением древних толстых томиков.

Ведьма расстегнула шубу, прошла к столу, оперлась на него руками, склоняясь к Шлюпфригу:

– Как ты посмел здесь поселиться?

– Ну, ты же сама меня сюда приволокла. – Парень развел руками. – И хотелось тебя увидеть, честно говоря.

Шванценмайстер наблюдал за качающимся талисманом.

Сосудик на тесьме, надетой на шею Марлен.

Юноше вдруг захотелось сорвать этот темный флакончик, разбить, растоптать его. Ничего подобного Шлюпфриг никогда не испытывал. Навязчивая идея крепла.

Девушка размышляла: «Он снял проклятье. Значит, либо папаша простил, либо нашелся доброхот вроде дядюшки. Интересно-интересно. Но красив, поганец, по-прежнему красив». Она пыталась придумать, что делать с ненавистным Шванценмайстером, и не находила решения.

Пауза затягивалась.

– Все? Повидал дуреху? – сквозь зубы процедила Марлен.

– Не все, – ответил парень.

Он схватил талисман и дернул его вниз.

Тесьма не поддалась, зато не ожидавшая наглой выходки девушка наклонилась еще ниже, и Шлюпфриг врезал рукой по мраморной столешнице.

Пузырек лопнул.

Осколки впились в ладонь парня. Он разжал пальцы.

– Да я тебя… – выдохнула Марлен и потеряла сознание.

Шванценмайстер вскочил. Он метнулся к девушке, схватил ее за плечи. Порезанную руку снова обожгла боль. Шлюпфриг посмотрел на ладонь. Осколки таяли, как бы впитываясь в раны.

Голова стала легкой, в ушах зашумели тысячи голосов. Прочие ощущения ушли.

Парень так и не вспомнил потом, как он доволок Марлен до кровати, уложил ее поверх одеяла и упал рядом.

Очнулся он в полубредовом состоянии. Странно, раненая рука совсем не болела, зато распухла и приобрела лиловатый оттенок.

Девушка не приходила в себя. Шлюпфриг, словно зомби, бессмысленно пошатался по подземелью, а затем вернулся в постель.

Он проваливался в сон, где его преследовали тягучие видения, пробуждался, ел, пил, безрезультатно пытался растормошить Марлен, снова отключался.

Девушка впала в оцепенение наподобие того, в котором оказалась Хельга Страхолюдлих. Парень, отравленный талисманом, день за днем топтался возле любимой, не осознавая, как быстро и напрасно пролетает время. Лиловая опухоль стала ползти от кисти по предплечью и выше, но Шванценмайстер этого не замечал.

В ночные часы призраки терзали его дух, а сознание Марлен застыло, будто птица, попавшая в стоп-кадр.

Воистину провидение выкинуло невероятный фортель, отлучив от основных событий мира сразу несколько ключевых героев.

После долгих уговоров и извинений Грюне простила рядового Лавочкина. Ему самому порядком снесло крышу: японский пересказ пушкинского романа, сделанный на немецком языке, – чудовищное извращение.

– Давайте-ка поспим, – предложил Филипп Кирхофф.

Все согласились. Время было позднее.

На юго-востоке полыхало небо. Коля знал: это фейерверки драконьих новостей. Жаль, из-за деревьев не были видны огненные письмена.

Фрау Грюне достала из своей котомки клубок. Встала, обошла костер, бережно укладывая красную шерстяную нить. Затем, когда круг был замкнут, она связала нить в кольцо.

– Это зачем? – спросил парень.

Ответил зевающий Ларс:

– Древнее колдовство. Защита от врагов. Никто не переступит нить, пока она связана.

Все улеглись спать, лишь Ларс продолжал тихо бренчать на лютне.

Лавочкин смотрел в звездное небо. Мысли не давали уснуть: «Подумать только, месяц! Дома-то, небось, уже и искать-то нас с Болванычем прекратили. Кстати, где он сейчас, интересно, болтается?»

Как на заказ, солдату почудился голос Палваныча:

– Я убью тебя, Лавочкин!.. Я убью тебя, Лавочкин!..

Коля вслушался. Нет, не почудилось!

– Я убью тебя, Лавочкин!..

Парень напрягся, застыл.

Тишина.

– Почудится же! – прошептал солдат и заснул.

Пробуждение было не хуже, чем в армии. Вконец сошедший с ума Ларс вдарил по струнам и загорланил утреннюю песню:

Тили-тили, трали-вали, мы кровищу проливали! Тарам-пам-пам…

– Помолчи! – умоляюще протянул рядовой, но лютнист-шабашник был неукротим.

Когда он умолк, все уже встали. Коля подкинул дров в начинающий гаснуть костер. Грюне ушла к ручью и вернулась с котелком воды. Филипп осоловело таращился по сторонам и ничего не делал.

Стали собирать завтрак. Лавочкин залез в мешок и увидел бутылку:

– Что же это я? Давайте выпьем винца!

Он достал сосуд, врученный Аршкопфом, взялся за печать с пробкой.

Сургуч мгновенно вскипел и испарился под Колиными пальцами. Пробку вышибло, будто внутри томилось шампанское.

Парень и его новые знакомцы смотрели, открыв рты, как из бутылки исторгается сизый дым. Густое облако причудливо закрутилось в смерч, чуть не затушив костер.

Потом дым рассеялся, и перед зрителями предстал Павел Иванович Дубовых с автоматом на плече.

– Хейердал тебя забомби, салапет стоеросовый! – накинулся прапорщик на Лавочкина. – Я ж, ектыш, там ору, а ты, ектыш, тут балду пинаешь и не мог, блин, открыть этот, ектыш, пузырь!

– Откуда ж я… – начал парень, вскочив в стойку «смирно».

– Молча-а-ать! – взревел фирменным хрюкающим ревом Палваныч.

Он стоял между солдатом и пламенем. Ногам, спине и тому, что посредине, стало жарковато. Дубовых решил отойти от костра.

– Что встал в проходе, как курсант шлагбаумановского училища? В сторону, щегол!

Рядовой отскочил. Прапорщик поспешно отошел, развернулся, уставился на Колю. Ларс и Филипп в немом ступоре следили за эволюциями прапорщика. Грюне наблюдала с каким-то детским интересом.

– Докладывай, где был в истекшем периоде и какой комплекс задач выполнил!

Хотя солдат не представлял, что за период подразумевается, он начал рапорт:

– После исполнения посольских обязанностей мы с Иоганном отправились в Черное королевство на разведку. Всезнайгель попал в плен, мне удалось скрыться. При этом выяснилось страшное. За ночь, которую я провел в подземелье маленького народца, здесь пролетело больше месяца. В ходе разведки…

Палваныч, не дав договорить, накинулся на парня:

– Ах ты, морда шпионская, лазутчик хренов, резидент Хейердалов, убогий соглядатай, шпик свиной, подлый осведомитель, слухач безухий, видок косоглазый, казачок засланный, крот подпольный, суперагент два нуля без палочки, лазутчик ластоногий, ящериный хвост, Штирлиц джеймсбондовый, притом карикатурообразный!..

Гнев прапорщика постепенно иссяк, да и ругательства кончились.

Коля хлопал глазами.

– Ты хоть понимаешь, шпала ушастая, что я все это время просидел в долбанной бутылке? – проворчал Дубовых. – И откуда ты такой выискался? Другой бы, нормальный, сразу открыл пузырь. Вдруг вино? А он целый месяц протаскался…

Лавочкину не понравилось, что на него возвели напраслину.

– Товарищ прапорщик, Аршкопф передал мне бутылку только вчера, – сказал солдат.

– Не бреши! Я ведь у него спрошу.

– Вот и спросите.

– Черт! – гаркнул Дубовых.

Бесенок нарисовался мгновенно, отсалютовал.

Кирхофф, Ларс и Грюне ахнули.

– Сержант Аршкопф прибыл! – на грани ультразвука пропищал рогатый.

– С присуждением очередного воинского звания, – съязвил Коля.

– Ты почему меня месяц промариновал? Я же отдавал внятное распоряжение!

– Николаса не мог найти. Он… прятался, – постарался перевести стрелки черт.

– Я не прятался, – огрызнулся Лавочкин. – А! Я же сначала был на секретном заводе, а потом в синих комнатах и в мирке человечков. Потому-то ты меня и не нашел.

Постепенно все прояснилось.

Бледные музыканты и девушка свыклись с тем, что перед ними возник бес. Грюне даже проявила любопытство, рассмотрела Аршкопфа более тщательно и шепнула Ларсу:

– Пятачок потешный.

Музыканта передернуло.

Палваныч отпустил рогатого, взглянул на сидящих у костра людей:

– А это что за гражданские лица?

– Беженцы, товарищ прапорщик, – доложил солдат.

– Отлично. От кого бегаем?

– От захватчиков, – буркнул лютнист.

– Почему не в армии? – Дубовых нахмурился. – Два здоровых мужика… Один балалаечник, второй пучеглазый, как семафор. Вам бы в рядах вооруженных сил цены не было!

– Чтобы я, Филипп Кирхофф… – напыщенно заговорил лучший певец Дриттенкенихрайха.

– Тпру! – скомандовал Палваныч. – Бывают в жизни совпадения. Да, Лавочкин?

– Так точно, – кисло ответил Коля, имея в виду то, что лучше бы прапорщик не проваливался вслед за ним в этот мир.

Дубовых вернулся к Филиппу:

– Может, еще и «Зайку» споешь?

– Старая песня. – Кирхофф поморщился.

– Теперь ясно, почему вас так долго не было, – сказала кротко улыбающаяся девушка.

– А ты кто, дочка? – поинтересовался прапорщик.

– Грюне.

– Груня?!

– Ха-ха, и ты туда же! – рассмеялась красавица. – Положительно, вас с Николасом многое связывает. Ларс, Филипп, вы еще не догадались? Это же барон Николас Могучий и Пауль Повелитель Тьмы.

– Да ну? – неуверенно переспросил Кирхофф, а лютнист непроизвольно отодвинулся подальше.

– Смышленая, – одобрил Палваныч. – А вы, творческая интеллигенция, не дрейфьте. Рядовой, объясняй диспозицию. Что там нового по театру военных действий?

Лавочкин пересказал сведения, полученные от Грюне. Потом спохватился: изложил начальнику главную сенсацию – наличие у Дункельонкеля паровозов.

– Вот ядреный миномет! – Дубовых удрил кулаком о ладонь. – Не поверил бы, кабы сам до этого не увидел самолет!

Прапорщик поведал, как он лихо отстрелялся в Дробенланде, потом о воздушном бое и ранении графини Страхолюдлих, о хрустальном гробе, а закончил историей про злого духа из бутылки.

– Узнать бы способ разбудить Хельгу, – закончил Дубовых.

Тут встрял усатый музыкант:

– Я так понял, уважаемый, при акте нанесения поцелуя вам нужно подтвердить свой титул принца. У меня есть знакомый в Наменлосе. Большой специалист по бумагам. За сравнительно маленькие деньги он вам сделает соответствующее свидетельство.

Палваныч набычился:

– Ты мне… Как там тебя?

– Ларс, господин, – робко ответил лютнист.

– Угу, так ты мне, Ларс, предлагаешь фальшивку купить, да?

– Практически оригинал. Почти.

– Ты вообще понимаешь, дурында в зеленой шляпе, кому и для чего предлагаешь карикатуру? – Голос прапорщика угрожающе понизился. – Я, офицер российской армии, приду к гробу возлюбленной, держа в руках подделку?!

Коля, конечно, усмехнулся на слове «офицер», но в целом поддержал командира:

– Магию бумажками не обманешь. Тут надо либо быть потомком королей, либо еще что-то придумать…

– Ладно, это сейчас не главное. Главное, Лавочкин, я чертовски хочу домой.

При слове «чертовски» перед Палванычем снова возник Аршкопф.

– Изыди! – рыкнул Дубовых, и бесенок испарился. – Если честно, рядовой, у меня в бутылке было много времени, чтобы покумекать о наших с тобой маневрах. Твой колдун сказал, что дорога в наш мир откроется только из Черного королевства. И мы с какой-то дури приняли его информацию так, будто бы кровь из носа, но нужно выиграть войну с Дунькой этим Онкелем, или как его там. Но я не нанимался воевать непонятно за кого хрен его знает с кем. Вдруг они сплошь наши потенциальные противники? Я подозреваю, нас сюда затащили не с бухты-барахты.

– Заговор? – иронично уточнил солдат.

– Вот! Ты сам дошел! – Прапорщик торжествующе ткнул пальцем-сарделькой в грудь парня.

– Простите, господа, – тихо вступила Грюне. – Вообще-то, нам давно пора в путь. До Вальденрайха далеко. Вы с нами или нет?

Филипп и Ларс стали собирать вещи.

Палваныч растерялся. Он не представлял, куда двигаться.

– Товарищ прапорщик, – обратился к нему Коля, – у меня есть два вопроса. Во-первых, как мы осуществим переход в наш мир без колдуна? И во-вторых, неужели вы оставите свою подругу в спячке?

– Отвечаю по порядку. Конечно, нам надо взять за жабры твоего Всезнайгеля. А касательно Хельги… Ты сам посуди: кто я и кто она. Тамбовский ракетчик и вальденрайхская графиня-ведьма. Не чувствуешь здесь определенного юмора шутки? Так-то.

Лавочкин промолчал. Ему было страшно стыдно перед похищенной Эльзой, да ведь действительно – ни самому остаться, ни ее с собой забрать.

– Эй, гражданские, – сказал Дубовых. – Мы с вами. Нечего вам без охраны шастать.

 

Глава 16. История Молота, или Будни Дункельонкеля

Солнечному дню и зануда рад.

Филипп Кирхофф и Ларс приотстали, увлеченно споря о музыке. Палваныч с Колей Лавочкиным размашисто шагали впереди, то и дело останавливаясь, чтобы дождаться «гражданских». Фрау Грюне шла посредине. Она ничуть не тяготилась одиночеством. Солдат ненавязчиво наблюдал за девушкой.

Самодостаточность – вот ее второе имя. Грюне рвала редкие лесные цветы, любовалась причудливыми узорами на коре древних сосен, слушала пение птиц.

Прапорщик рассказывал рядовому о своих мучениях:

– Я ж в бутылке такого натерпелся! Ни подвигаться, ни выпить, ни экспроприировать ничего нельзя! Сначала думки разные гонял, а потом сны начали сниться. Как бы наяву. Будто я работаю на огромаднейшем складе. И там есть абсолютно все, прикинь? Вообще все. А я ни болтика не могу унести. Почему? Отвечаю. Потому что каждая самая мелкая финтифлюшка типа гайка прилипла к полке. Ко мне приходят, накладные приносят. Показываю товар – они берут. А как сам пытаюсь взять – ни фига! – приклеено! Вот такая загогулина.

Коля сочувственно вздохнул.

– Ладно, – закруглил тему Палваныч. – Ты мне вот чего доложи. Вот когда ты шастал по ихним тылам, я так понял, видел секретный завод. Да?

– Так точно.

– А что они там делают?

Парень почесал кончик носа:

– Честно говоря, не знаю, товарищ прапорщик.

– То есть?

– Ну, сначала не до этого было, а потом, убегая, как-то не поинтересовался. Павел Иванович, мне крупно повезло, что я оттуда ноги унес.

– Угу, большое достижение всего коллектива, – недовольно пробурчал Дубовых.

– Ха, я бы посмотрел на вас в моем положении! – не сдержался солдат.

Прапорщик остановился.

– Рядовой Лавочкин, по-моему, у тебя случилось головокружение от успехов, – сказал он. – Эта негативная буржуазная тенденция наблюдается мной с тех пор, как потенциальные враги нашей страны, России, если ты не забыл, тебя подкупили.

– Чем?!

– Титулом. Ты у них, видите ли, барон. Барон сюда, барон туда. А я тебе так скажу: нет абсолютно ничего почетного в том, что тебя называют все, кому не лень, фрайхером! Мол, свободен, и далее по тексту.

Коля промолчал.

– К чему я это? – спросил то ли себя, то ли солдата Палваныч. – А! Ты, салага, бритый гусь, не просто в разведку сходил. Ты вообще ничего не разузнал, да еще и месяц времени сжег. На языке военной теории это называется «облажаться по самые уши».

Лавочкин покраснел. Командир был прав, но парню не хотелось выслушивать его занудные поучения.

Дубовых и сам для разнообразия не стал развивать тему. Произведя «штатную вздрючку», он неожиданно оттаял:

– Оба мы не без греха. На ошибках учатся, так сказать. Продолжаем движение.

Через пару минут Палваныча потянуло на разговоры.

– Рядовой Лавочкин, ты какие книги читаешь?

– Разные, товарищ прапорщик.

– Ну, там, про любовь или типа «Войны и мира» Достоевского?

Коля еле сдержал смех:

– Нет, я фантастику люблю.

Дубовых рассмеялся:

– Правда, что ли? Ну и карикатура! Фантастика – чтение для молокососов!

Дальше шли молча.

После полудня сделали большой привал. Кирхофф и Ларс ужасно устали. Страдальчески ноя, они упали на траву и вытянули утомленные ноги. А Грюне, напротив, будто бы и не шагала. Лавочкин залюбовался на то, как она изящно порхает по полянке. Девушка достала снедь.

– Что, работнички культуры, выдохлись? – Палваныч хмыкнул. – Поучаствовали бы в марш-бросках, да с полной экипировочкой, не стонали бы сейчас, словно призывники на медкомиссии. Берите пример с Николаса. Видите, что армия с человеком сделала?

«Да, не пощадила она меня», – подумал солдат.

Поели.

Коля ослабил Знамя, принялся изучать карту. К нему подсела Грюне.

– О, да нам еще топать и топать, – тихо протянула она.

– Хм, по-моему, немного осталось, – сказал парень. – Скоро Драконья долина кончится, начнется подъем. Тут и Вальденрайх.

– Но после Вальденрайха-то сколько? – Пальчик девушки как бы перечеркнул лесное королевство с запада на северо-восток и заскользил дальше, за кромку карты.

– Куда это ты собралась?

– В замок ведьм, естественно, – заявила Грюне, как бы дивясь Колиной недогадливости. – И не я, а мы.

– С этими лопухами?! – Лавочкин кивнул на Кирхоффа с лютнистом.

Девушка переливчато рассмеялась. Солдат непроизвольно заулыбался.

– Николас, ты меня изумляешь! – проговорила наконец она. – Уж кому-кому, а им в замке ведьм делать нечего. В отличие от тебя.

– О чем ты, Груня?

Красавица глубоко вздохнула, мол, осточертели непонятливые:

– Если человек идет в замок ведьм, то уж наверняка не только погостить, правда? Хранительницы решили передать Молот в надежные руки. Война ведь. Устремления нашего бытия сошлись на тебе, барон из иного мира. Ты честен. Тебе не нужен Молот. Ты не воспользуешься им во вред. И несомненно, вернешь его, когда нужда в нем отпадет. Не заберешь же ты его с собой?

Странно, рядовой не удивился. Скорее испытал приступ раздражения. Все-то его уже поделили и за него распланировали. Лавочкин внутренне усмехнулся: «Без меня меня женили».

– Елки-ковырялки, а если я пошлю тебя с хранительницами подальше?

– Лучше не надо, – промолвила Грюне. – Ты сильный колдун. Мало ли…

Вспомнив выкрутасы Знамени с патронами, солдат согласился.

Девушка взяла его за руку:

– Рано или поздно, но вы встретитесь с Молотом Ведьм. Иначе он попадет в лапы Дункельонкеля.

– Я домой хочу, понимаешь? – жалобно сказал Коля.

– Хочешь? Значит, будешь, – заверила Грюне.

К ним подошел прапорщик Дубовых.

– Хватит ворковать, снегири, – прохрюкал он. – Конец привала.

Палваныч возглавил колонну, а Лавочкин принялся на ходу выспрашивать у девушки про артефакт.

Молот Ведьм был поистине уникальным боевым инструментом. История его была гораздо древнее, чем легенда о горбуне Страхенцверге.

По преданию, Молот принадлежал древнему мужланскому божеству. То ли Тору, то ли Бублику. Бородатый сумрачный дядька с неуживчивым характером предпочитал справляться с трудностями силовыми методами. В красивых и пугающих песнях рассказывалось, что Бублик, чуть сердился, сразу метал молнии. Для сего строгого занятия гигант пользовался огромным молотом, которым долбил по небосводу.

Летели искры, грохотал гром. Небу было больно, оно плакало.

Правда это или нет, знает лишь научный материализм. Доподлинно известно одно: когда время великанов прошло и наступила эпоха людей, в далеком северном замке собрался тайный орден ведьм. Колдуньи захватили брошенную циклопами недвижимость, где посвятили себя изучению магии.

Грандиозный замок таил немало загадок, в его кладовых пылились такие вещи, находя которые ведьмы чуть ли не седели от ужаса или, наоборот, сходили с ума от счастья. Главной находкой стал Молот Бублика, впоследствии получивший имя Молота Ведьм.

Он покоился на круглом подиуме. Сначала ведьмы не поняли, зачем в центре величественной залы стоит ограненный кусок камня с торчащим ломом. Тяжеленный блок и железка мало напоминали кувалду. Тем не менее надписи на стенах свидетельствовали, что здесь располагалось хранилище боевого Молота.

В соседней зале ведьмы нашли металлическую дугу, похожую на серп, но великаны не оставили к ней никаких пояснений.

Расшифровав великанские письмена, колдуньи узнали, что Молотом сможет воспользоваться лишь мужчина, притом не имеет значения, исполин он, человек или гном. Звучало дико. Вероятнее всего, это был образчик тонкого юмора великанов, но настырные ведьмы захотели поставить опыт.

Они сели на метлы, долетели до ближайшего селения и похитили пастуха. «Бери Молот», – сказали ведьмы пленному, когда тот очутился в зале. Парняга сочувственно покачал головой, ответил: «Совсем вы тут, ведуньи, без мужиков сбрендили». Его, ясное дело, жестоко наказали, а затем повторили просьбу. Пастух взялся за рукоять и, к общему удивлению, легко поднял инструмент над головой. Войдя во вкус, парень стал долбить по полу и стенам. Замок зашатался.

Ведьмы наслали на дебошира заклятье окаменения. Он так и замер – размахивающийся для очередного удара.

С тех пор орден свято оберегал ударное супероружие. Конечно, и среди ведьм встречаются любительницы потрепаться. Люди не особо верили слухам о волшебном артефакте с севера, а хранительницам только того и надо было.

Молот Ведьм вошел в сказочные предания. Лишь узкий круг магов, имевших доступ к древним книгам, был в курсе, что за мощный артефакт скрыт в замке.

Хранительницы из поколения в поколение развивали уникальные таланты. Особый интерес ведьмы проявляли к дару предвидения и достигли на этом поприще невиданных высот. Теперь жительницы замка не перебивались отрывочными откровениями. Объединив силы, они могли давать четкие прогнозы. Поодиночке получалось хуже, зато интуиция хранительниц была поистине уникальной. Изредка их посещали озарения, отличавшиеся точностью и детальностью.

Лавочкин узнал, что хранительница Грюне искала его около полутора месяцев. Если бы не хоровод маленького народца, то девушка наверняка нашла бы Колю раньше.

– Тебе предстоит великое дело, – высокопарно закончила свой рассказ Грюне.

– Ага, спасти мир, – едко прокомментировал солдат.

– Совершенно верно, – закивала девушка. – Может, у тебя назрели вопросы?

– Всего один.

– Слушаю.

– Как вы в этом своем замке без мужиков обходитесь?

Щеки хранительницы мгновенно покраснели, нижняя губка дрогнула, на глаз навернулась крупная жемчужина-слеза.

– Пошляк! – обиженно вскрикнула Грюне, остановившись.

– Да я это… – замялся рядовой. – Я ж не хотел обидеть.

Но девушка не ответила.

Досадливо пыхтящий Коля нагнал Палваныча.

– Ну, салапет, не выгорело? – Дубовых потрепал солдата по плечу, полагая, что столь оригинальным способом ободряет подчиненного

– Нет, товарищ прапорщик, я совершенно не…

– Ничего, рядовой, со всеми фрау не переженишься, – философски изрек Палваныч. – Я ж по молодости, бывало, и не так, да… Или вот еще случай припоминаю. Лет пятнадцать назад был. Приблудился ко мне песик. Щеночек потешный такой, дворянских кровей. В смысле дворняжка. Я его, соответственно, кормлю-пою, он растет. Все по форме – будка, подстилка, цепь. Штатным сигнализационно-оповещательным средством при доме состоит. Зиму перезимовали, весна расцвела. Решил я на речку сходить. Дай, думаю, Пискоструя с собой возьму. Ах, да! Кличку Пискоструй я ему сразу присвоил за писклявый голос и неумение вести себя в доме. На чем я остановился?

– Пошли вы на речку, – подсказал Лавочкин.

– Точно. Взял охламона мохнатого с собой, значит. Пискоструй ошалел. Еще бы, весна, запахи, воля, любовь-морковь… А там, на бережку, как на картине, блин, дама с собачкой. Мохнатенькие такие обе. Замечал небось, насколько собаки на своих хозяев всегда похожи? Ну, мой пес хвост задрал и к ним. И как он с той собачушкой играл! Как ухаживал! У людей такое редко увидишь. Правда, потом выяснилось, что это тоже кобелек…

Прапорщик замолчал, устремил отрешенный взор вперед.

Через несколько десятков шагов солдат спросил:

– А к чему вы это мне рассказали?

– К дождю, ектыш! – сердито огрызнулся Дубовых. – Просто вспомнилось вот.

– А Пискоструй-то жив еще? – поинтересовался Коля.

– Пропал Пискоструюшка, – вздохнул Палваныч. – Я потом долго думал на одного офицера из соседнего полка. Кореец он. Но, скорее всего, пес убег в самоволку. Прямо как ты.

Дубовых выдавил из себя улыбку. Обернулся через плечо, проверяя музыкантов и Грюне. Филипп и Ларс еле ноги волочили, а хранительница топала бодро и как-то зло. Лавочкин раздосадовал.

– Слабаки твои шпаки, – пренебрежительно бросил прапорщик. – Девка и то сильнее.

«Слишком много она себе воображает, – рассудил рядовой. – Кстати, было бы реально неплохо узнать, что у нее на уме. Знамя, Знамя, где твоя сила?»

И полковая реликвия ожила. В Колину голову ворвались простые, как чугунные шайбы, мысли Палваныча: «Пожрать бы», «Проклятая жара» и «Задолбал пеший порядок».

– Стойте! – воскликнула Грюне.

Прапорщик и солдат застыли на месте. Перед ними упала большая, с ведро, сосновая шишка.

– Ектыш, прямо по куполу бы хряпнула, – завороженно проговорил Палваныч.

– Это и есть твой дар предвидения? – спросил Лавочкин девушку.

– Нет, просто вверх от нечего делать смотрела, – призналась Грюне.

Дальше шли без приключений и к позднему вечеру выбрались к границе Вальденрайха. Оставалось лишь прошагать километр-другой по подъему, ведь Драконья долина лежала в низине.

Лагерь разбили возле огромного, в три человеческих роста, валуна. Поужинали, перетерпели бесконечные песни лютниста Ларса, затем заснули. Ночь выдалась спокойная. Наутро долго не рассиживались и еще до полудня добрели до первого вальденрайхского поселка.

Разумеется, за пределами Драконьей долины все еще стояла зима, правда, мороза не было. Здесь Лавочкина и Палваныча снова выручила одежда из орешков Тилля Всезнайгеля.

В трактире, сев за стол, путники заказали обед.

– А чем вы планируете заняться в столице? – спросил Дубовых у музыкантов.

– Я по таким вот кабакам пойду петь, – сказал Ларс.

– А я покорю это королевство, – заявил Кирхофф. – В музыкальном плане.

– Теперь я покорю и это королевство, – промолвил Дункельонкель, зевая.

Он стоял напротив любимой карты, заключенной в кристалл. Синее пятно, обозначающее завоеванные территории, растеклось по Дробенланду, заполнило Дриттенкенихрайх и остановилось на границе Наменлоса.

Все последние дни Вождь и Учитель с утра до позднего вечера занимался организационной рутиной. Оккупированные территории требовали деятельного контроля, активно строилась железнодорожная ветка в глубь завоеванных земель, и нельзя было попускать ситуацию со снабжением фронта.

Дриттенкенихрайхские бандиты проявляли чудеса наглости и изобретательности. Их дерзкие нападения на обозы участились, армию слегка залихорадило. Дункельонкель отослал в помощь снабженцам еще полк, составленный из людей. На чурбанов рассчитывать не приходилось.

По данным разведки, разбойники скрывались в катакомбах под Пикельбургом. Выкурить? Было бы здорово. Вождь раздумывал, где бы взять хотя бы десяток свободных магов.

– А лучше вообще стереть городишко с лица земли, – проговорил Дункельонкель, теребя верхнюю губу.

Кристалл испускал ровное успокаивающее свечение. Повинуясь мысленному приказу колдуна, карта развернулась и стала увеличиваться. Наконец, перед Дункельонкелем сформировалось крупное изображение пикельбургского холма.

– Почему медлят Четыре всадника? – спросил себя Вождь и Учитель. – И где чертово чудесное оружие?

Он прикоснулся к амулету, шепнул имя Цукеркопф .

– Да, повелитель, – донесся слабый голос.

– Что с вундерваффе? – поинтересовался Дункельонкель.

– Пока сложно строить точные прогнозы, Учитель, – затараторил Цукеркопф. – Капсула слишком нестабильна, а запланированная мощь слишком опасна. Мы теряем людей и технику…

– Да уж, а в ходе вчерашних испытаний мы чуть не потеряли дворец, – проворчал властитель Доцланда.

– Нужно время. И помощники.

Дункельонкель поморщился.

– Работайте, – сказал он и разорвал связь.

Цукеркопф возглавлял министерство магии. Попутно он курировал самый важный из последних проектов – разработку чудо-оружия. Идея этого сверхсекретного устройства пришла Дункельонкелю, когда он бился над проблемой стабильности энергоблоха. Капсулы разрывались, а взрывоподобное высвобождение магической энергии оставляло разрушения и калечило людей. Колдун представил, что будет, если энергоблох жахнет в тылу врага. Разумеется, хотелось заложить больший заряд. Но, как известно, энергоблох капризничал. Никому не хотелось рисковать жизнью ради сверхопасных испытаний.

Позже Дункельонкель вернулся к полузабытой идее и назначил ответственным Цукеркопфа. Тот значительно продвинул исследования, только главную задачу так и не решил: энергоблохи взрывались в самые непредсказуемые моменты. А ведь именно сейчас вундерваффе пришлось бы как нельзя кстати. Единственный заряд – и нет ни Пикельбурга, ни проклятых мятежников.

«Потерпим», – резюмировал Дункельонкель. Теперь его мысли переключились на другую проблему. Не такую насущную, но все же…

Марлен Всезнайгель.

Ее папаша успешно отражал атаки пыточной бригады. Да, глава Доцланда допустил промах – дал Иоганну время на подготовку к странному сражению, которое длилось в подвалах дворца. Окаменевший колдун, необычайно талантливый мастер, против магов-ремесленников.

Дункельонкель даже скривился. Займись он сам Всезнайгелем – будет упущено время. А эти проковыряются еще не одну неделю.

– Никуда дружище Иоганн не денется, – постановил Вождь, – а вот его дочурка…

Амулет Марлен не откликался. Значит, либо она мертва, либо уничтожен сам талисман. Невзрачный флакончик таил сразу несколько секретов. Если его разбили, то виконтесса Всезнайгель испытывает подлинную боль. Возможно, девчонка уже умерла. Жаль, она могла бы еще принести пользу.

Древние эльфы в совершенстве владели искусством создавать амулеты наподобие тех, что висели теперь на шеях важных персон Доцланда. Дункельонкель собрал несколько оставшихся в сохранности эльфийских пузырьков и как следует над ними потрудился.

Заклиная давно разрядившиеся амулеты, колдун вложил в них свойство паразитировать на энергии носителей. Марлен и талисман связывала изощренная паутина заклятий. Девушка зависела от амулета, словно пристрастившийся к веселым грибам бедолага, и не замечала этого, а Дункельонкель имел возможность влиять на волю виконтессы.

Мысли о Марлен промелькнули в голове Вождя, оставив легкий привкус сожаления. Колдун все же попробовал связаться с дочерью Иоганна.

Тишина.

Хотя… Что-то неясное пощекотало пальцы Дункельонкеля, когда он держался за свой амулет. Будто прохладный ветер подул. Черный колдун сосредоточился, прислушиваясь к ощущениям.

Да, амулет изменился, но не погиб.

Крайне интересно, только некогда.

– Позже, все позже, – промолвил Дункельонкель. – Настает час серьезных боев.

 

Глава 17. Пробуждение во всех смыслах, или Санный спорт

Виконтесса Марлен Всезнайгель очнулась совсем не так, как положено Белоснежке. Она просто упала с кровати и ударилась головой. Шванценмайстер во сне столкнул.

Многодневный транс был побежден.

Марлен застонала. Потом распахнула глаза.

Стена. Каменный пол. Полумрак зала.

Девушка быстро поняла, где находится. Затем вспомнила Шлюпфрига, разбитый талисман и… Дальше все – провал.

Упершись ватными руками в пол, Марлен попыталась подняться. Слишком слаба.

Она постаралась унять дрожь в руках. Прислушалась.

Сопение.

Шванценмайстер? Наверняка он.

– Эй, – хрипло позвала девушка.

На кровати заворочалось тело. Чмокнули во сне губы.

– Эй! – почти закричала девушка.

– А? – Шлюпфриг вскочил как ужаленный.

Глянул по сторонам. Где Марлен?!

– Эй… – совсем уже безысходно позвала она.

Парень спрыгнул с постели, плюхнулся рядом с виконтессой.

– Ты пробудилась! – радостно воскликнул он.

Гипнотическая пелена, много дней окутывавшая разум Шванценмайстера, спала. Маркиз почувствовал прилив нечеловеческой бодрости.

Он помог Марлен забраться на кровать.

– Поклянись, – прошептала девушка.

– В чем?

– В том, что больше никогда не изменишь.

Шлюпфриг посмотрел в глаза виконтессы и уверенно сказал:

– Клянусь.

Следующие несколько дней они восстанавливали силы, целовались и занимались еще кое-чем, о чем обычно не говорят.

Рука, пронзенная осколками амулета, совсем не беспокоила Шванценмайстера. Парень был счастлив. А Марлен ощутила грандиозные перемены в сознании. Она вдруг поняла смысл слов, что прокричал ей отец: «Сними талисман! Слышишь? Сними талисман!»

Да, мудрый Иоганн был, как всегда, прав. Штучка, когда-то подаренная виконтессе Дункельонкелем, оказалась необычайно опасной. Сейчас Марлен осознала величайшую власть амулета. Безделица, якобы предназначенная только для переговоров и защиты от магического поиска, усиливала темные устремления виконтессы, обостряла ее обиды, притупляла совесть.

Марлен помнила все до мелочей. И гадости, которые она совершала, чтобы обманывать да запугивать гномов. И другие наглые аферы, запланированные Вождем. И ощущение адской ненависти к барону Николасу, Шлюпфригу, а главное – к отцу. Хотелось хлестать себя по лицу, ведь на нем играла гадкая усмешка, когда виконтесса стояла перед пленным Иоганном.

Теперь иллюзии касательно Дункельонкеля испарились. Девушку ни на миг не оставляли мысли об отце. Он в западне, в смертельной опасности! Может быть, он уже на грани гибели. Лететь на выручку! Однако Марлен не была бы дочерью Всезнайгеля, если бы тут же кинулась очертя голову в стан врага.

Путь к Дункельонкелю был отрезан. Старый маньяк сразу раскусил бы ее блеф. Темный колдун наверняка отчаялся связаться с ней по талисману. Да и сумеет ли Марлен играть все ту же карательницу-Белоснежку?

Собравшись с мыслями, виконтесса поняла: необходимо найти дядюшку Тилля.

Значит, пора в Вальденрайх.

Вальденрайхские деревеньки неимоверно похожи. За день Лавочкин, Палваныч и их спутники миновали шесть поселений, и каждый раз россияне недоуменно переглядывались: неужели они идут по кругу? Присмотревшись чуть внимательнее, солдат и прапорщик обнаруживали различия.

В третьем селе Палваныч приотстал, приказав рядовому «сопровождать гражданских лиц в прежнем режиме».

Лавочкин безумно хотел, чтобы прапорщик Дубовых где-нибудь потерялся. Парень все еще не приспособился к докучным монологам начальника. Кладовщик виртуозно играл на Колиных нервах. Постоянное нытье Филиппа Кирхоффа да безудержное пение Ларса солдат переносил значительно легче грубых подначек Палваныча.

«Еще немного, и я его ударю, – думал солдат. – Вероятнее всего, ногой».

– Барон, – окликнула его Грюне.

– Да, фрау.

– Составь мне компанию, пожалуйста.

– С удовольствием.

Парень взял хранительницу за локоток, играя роль учтивого аристократа.

Девушка хихикнула.

– Расскажи о своем мире, – попросила она.

Не впервые Коля угодил в тупик на этом вопросе. Что он мог поведать?

– Ну, главное отличие нашего мира от вашего заключается в полном отсутствии магии.

Грюне захлопала ресницами.

– Издеваешься? Я отлично осведомлена о твоих здешних подвигах. И вот эта вещь, – девушка похлопала Лавочкина по низу живота, – просто сводит меня с ума.

– Че, правда? – Солдат заулыбался.

– Дурак, я имею в виду Знамя! – раздраженно пояснила Грюне.

– Елки-ковырялки, прости скорей! – взмолился парень.

– Все вы, мужики, одинаковые. Знамя твое действительно на меня влияет. Я не могу предрекать рядом с ним. Оно открывает бесконечное количество вариантов будущего, и я едва не теряю сознание.

– Ух ты…

– Ты владеешь самым мощным волшебным артефактом, какой можно себе представить. Ни разу хранительницы не сталкивались с вещью, похожей по силе. А ты говоришь, что у вас нет магии.

– А может, мы просто не умеем ею пользоваться? – предположил Коля.

Полчаса без прапорщика пролетели незаметно. Рядовой наслаждался свободой, трепался с Грюне и был счастлив. Затем сзади послышалось молодецкое похрюкивание Палваныча. К нему примешались недовольные вопли и дробный топот копыт.

Оглянувшись, Лавочкин обалдел.

К нему и певцам с Грюне неслись сани, запряженные двойкой белых лошадок. Транспортом правил Дубовых. За ним скакали селяне. Коля смекнул, что прапорщик совершил акт конокрадства.

Дорога была узкой, преследователи мешали друг другу, но это не сильно помогало ворюге Паулю. Расстояние между санями и погоней стремительно сокращалось. Кнуты защелкали в опасной близости от Палваныча.

Он выругался, бросил вожжи и взялся за автомат. Выпустил очередь в воздух. Эффект был ничуть не хуже, чем при появлении перед лошадьми черта. Кони сельчан резко остановились, сбрасывая седоков. Часть животных метнулась в стороны, увязая в сугробах. Другие развернулись, понесли к селу.

Кобылки, запряженные в дровни, испугались не меньше. Выпучив глазищи, они с утроенной энергией разогнали болид Палваныча.

– С дороги!!! – заорал Коля, увлекая Грюне в снег.

Кирхофф и лютнист неуклюжими кузнечиками сиганули следом.

Лошадки просвистели стрелой. Бодрое «Стой, раз-два!» прапорщика смешалось с истошным ржанием.

Солдат выкарабкался из сугроба, помог встать девушке. Ее лицо было в снегу.

– Спасибо, накормил, – пошутила она, утираясь.

– Обращайся еще, – ответил Лавочкин.

Тихо выползли на дорогу Филипп с Ларсом.

– Что это за небесный грохот там был? – почти шепотом спросил лютнист.

– Не обращайте внимания, у Пауля метеоризм, – сострил рядовой, но его шутку не поняли.

Путники отправились вслед за отчаянным конокрадом и настигли его километра через полтора, за леском.

– Хрен так долго? – буркнул прапорщик.

– Не было стимула, – ответил за всех Коля.

Расселись в дровнях, двинулись.

– Так-то вот, – не скрывая самодовольства, изрек Палваныч. – На гужевом-то транспорте значительно сподручнее и скоростнее. Учись, салабон, пока тренер живой.

Лавочкин так посмотрел на начальника, что тот поежился и резко сказал:

– Не дождесся!

Помолчали.

Монотонное чередование голых деревьев и бесконечная иссиня-белая снежная пелена убаюкивали. Музыкантов сморила дрема.

Дубовых крякнул, как бы для начала беседы:

– Вот же карикатурища! Только поверишь, что люди могут летать на коврах, а черти бывают не только из-за белой горячки, а тут нате вам – паровозы-самолеты…

– Угу, – откликнулся рядовой.

– Значит, не одни мы тут неместные, так ведь?

– Угу.

– Найду извращенца, который притащил сюда оборонную технику и технологию, без лопаты закопаю, вот, – пообещал Дубовых.

– Угу.

– На кой ты мне тут филина корчишь, как в уголке Дурова? «Угу, угу». А ну, просыпайся! И донеси-ка до моего сведения что-либо легкое и развлекательное.

«Началось», – подумал парень.

– Я доложу вам композицию типа песня посредством сольного пения, – спародировал речь командира Лавочкин и приступил к изложению:

Невозможно рассказать вам историю мою: она – матом. Как я стал маршировать замечательно в строю с автоматом. Быстро форму дали, мобилизовали, и теперь, ребята, мы солдаты. Прапорщик отдал приказ: «Нацепить противогаз!» Я не могу передать, что я чувствую сейчас!..

– Отставить карикатуру на вооруженные силы! – рявкнул Палваныч. – Ты, рядовой, не дезертир, ты диверсант. И в этот самый момент, когда мы с тобой, словно три тополя на Плющихе, если отнять один, находимся в глубоком тылу вероятного противника, ты подрываешь мой боевой дух пением издевательских стишков. Стыдно, Лавчонкин, стыдно.

– Лавочкин, – процедил сквозь зубы солдат. – А не нравится, так и не надо было требовать концертов. Я вам, товарищ прапорщик, не художественная самодеятельность.

Командир стал метать взглядом гневные молнии. У Коли промелькнула мысль: этак может загореться наваленная на сани солома.

– Господа, – сонно сказала Грюне, – не ссорьтесь. Пустое. Давайте лучше о ночлеге подумаем.

– Что тут думать? В следующем поселке найдем постой, – пробурчал Дубовых.

Некоторое время ехали молча, а потом Палваныч все же поставил точку:

– Песня, рядовой, должна иметь в себе идеологический стержень, иначе это будет не песня, а сплошной Валерий Леонтьев. Мне бы сейчас, в годину разлуки с любимой, впору спеть грустно. Как у Высоцкого было? «Гроб хрустальный на горе для нее. Сам как пес бы так и рос в цепи…» То-то же.

Дровни выехали к опушке, на которой примостилась скромная заимка в три дома и общий сарай. Из труб струился дым. Залаяла собака.

Прапорщик остановил лошадок.

Дверь одного из домов распахнулась, повалил пар, и в проеме нарисовался бородатый старец.

– Нам бы переночевать! – просительно крикнул солдат.

Дедок кивнул. Махнул костлявой рукой в сторону сарая, мол, распрягайте, хлопцы, коней. Закрыл дверь.

Палваныч, Коля и Грюне занялись кобылками. В основном, правда, девушка. Она проявила недюжинную сноровку.

В сарае обнаружились стойла, загоны для птицы и свиней, запас корма и воды. Пока хранительница и россияне обиходили лошадей, музыканты мялись на пороге хлева.

Руки Ларса нервно тискали лютню – близился восьмой час вечера.

Зашли в дом.

– Здорово, отец, – поприветствовал хозяина Палваныч.

Дед щербато улыбнулся, поклонился.

– Один живешь?

Старик будто в рот воды набрал.

– Вылитый Герасим, блин, – негромко оценил Коля.

Ему вспомнился стишок: «У меня была собака, я ее любил, но хозяйка приказала – я и утопил».

– Ты, батюшка, побеседовал бы с нами, – ласково сказала Грюне.

– Да я это… – выдавил из себя хозяин. – С людьми давно не говорил, все больше со зверьем.

Лавочкин усмехнулся:

– Ну, мы не зверье, конечно, но тоже собеседники.

– С-садитесь, гостюшки. – Старик неловко указал на лавку у стола.

Обстановочка в избе была спартанская. На грани нищенской. Но жить можно. Коля решил, что леснику роскоши и не требуется.

Все расселись, солдат и Грюне достали из мешков продукты.

– Эх, говори, Стольноштадт, разговаривай, Вальденрайх! – вдруг зычно воскликнул Ларс.

Он вновь нахлобучил «робингудовскую» шляпу, шибанул по струнам.

– Сядь, музыкант, – распорядился Дубовых.

– Бесполезно, товарищ прапорщик! – прокричал парень. – Восемь часов! Теперь придется терпеть.

Лютнист запел:

Переломлена нога, свернут нос малиновый, Сотрясение мозгов и кранты рукам. Я сегодня воевал с тещею любимою, И пока у нас ничья. Чисто по очкам.

Ларс концертировал, остальные ужинали. Дед достал самодельного эля.

– Если этот ваш домрист не заткнется, я с ним сделаю то же самое, что и теща, – прорычал Палваныч.

Ответила девушка:

– Многие пробовали. Не помогает.

– Просто не обращайте внимания, – морщась, изрек Филипп.

А хозяину хижины нравилось. Откуда в его заимке музыканты?

– Послушай, Грюне, – заорал в ухо хранительнице Коля, – ты мне объясни, дураку: у вас же осталась куча первоклассного жемчуга после моей японской истории. Почему вы не купили лошадей сами? Пауль, конечно, виртуоз покражи, но в нашем положении можно было и не рисковать.

– Так да не так. Сельчане не знают настоящей цены жемчуга. Для них он всего лишь красивые мутные шарики. Настоящая торговля возможна в большом городе. И то мне довольно трудно объяснять покупателям, что я не воровка. Приходится иметь дело с ушлыми ростовщиками, которые сбивают цену. Ко всему, мои спутники – изрядные транжиры. Мы шли вместе из Дриттенкенихрайха через Наменлос, и не было места, где они ни покутили бы. Кирхофф вообще любитель к девочкам легкого поведения завернуть. Я несколько раз вылавливала его в домах терпимости. Его там в специальной камере запирали. Говорил: «Грешить бы рад, расплачиваться тошно». Ларс, как отпоет вечером, сразу в бутылку лезет. Совесть топит.

– Грюне, а ведь ты не замужем, – резко изменил тему разговора Лавочкин.

Девушка отстранилась, смерила солдата долгим жестким взглядом.

Лютнист и Филипп орали песню о садомазохистской любви: «Я не знал, что любовь может быть так жестока…» Палваныч что-то активно рассказывал старику. Тот слушал, широко распахнув рот.

Грюне встала, схватила лютню за гриф:

– Дай-ка, Ларс.

От неожиданности музыкант послушался.

Пальцы хранительницы вдарили задорный мотивчик.

Мягкий бархатистый голос стал звонким:

Меня сватал рядовой. Но зачем он мне, на кой? Ведь с военным что за жись? Только смирно да ложись…

Мужчины засмеялись, Коля покраснел.

Вернув инструмент Ларсу, девушка села на место:

– Не обижайся. Твои устремления ясны даже без дара предвидения. Ты симпатичный мальчик, Николас. Правда, мне последние триста лет интересны более зрелые мужчины.

– Сколько ж тебе?.. – пролопотал солдат, всматриваясь в юное лицо Грюне.

– Не хами, барон, – с напускной обидой изрекла хранительница.

Вдохновленный примером спутницы лютнист зарядил нечто веселое.

– Эй, женишок! – позвал Палваныч. – Ползи сюда, пора составить генеральный план.

«Самое время, на хмельную-то башку», – подумал Коля, но с радостью покинул трехсотлетнюю девицу.

– Ладно, Хейердал глубоководный, хватит дурака валять, – наставительно сказал прапорщик Дубовых солдату, стараясь не обращать внимания на пение Ларса. – Товарищ лесничий говорит, до Стольноштадта осталось часа четыре пути. Вот я и кумекаю: вдруг твоего колдуна не окажется дома?

– Ну, у него есть слуга. Он наверняка знает, где Тилль. Потом, всегда можно пойти к Шпикунднюхелю или самому королю Генриху.

Палваныч наклонился ближе:

– Черт бы побрал этого Ларса! Что ты сказал?

– Я говорю, можно к Генриху пойти! – проорал Коля и замер.

Орал-то он в полной тишине.

Ни музыканта, ни его пения больше не было.

– Неужели мои молитвы услышаны? – спросил Филипп.

– Чертовщина какая-то, – выдохнул старик хозяин.

– Ектыш! – Прапорщик хлопнул себя по лбу. – Аршкопф!

А лютниста прошиб пот. То была обширная пещера, обильно уставленная средних размеров котлами, в которых варились на медленном огне разные люди. «Грешники», – подумал музыкант. Вокруг котлов суетились бесы: невысокие рогатые проныры следили за огнем, регулировали уровень кипящего масла и осуществляли общий мониторинг состояния клиентов. Все было по-деловому.

Жарища царила невыносимая.

– Добро пожаловать в пекло! – противно провизжал Аршкопф, подталкивая жертву к ближайшему котлу. – Будем заселяться.

– За что?! – севшим голосом проблеял Ларс.

– А я откуда знаю? Повелитель Тьмы распорядился, значит, есть за что. Ты не дрейфь, первую тысячу лет трудновато, а потом втянешься.

Лютнист упал на колени, ударился лбом оземь. Залепетал, всхлипывая:

– Все сделаю, лишь бы не в котел! Клянусь жизнью!

– Аршкопф, верни маэстру! – прогремел густой голос Палваныча.

– Проси, что угодно, только не губи, – продолжал Ларс, не поднимая головы.

– Единственная просьба, – сказал Дубовых, – не петь, пока не попросят. Особенно вечером.

Музыкант открыл глаза и облегченно вздохнул. Он снова был в доме лесника. На коленопреклоненного Ларса смотрели Филипп, Грюне, Пауль, Николас и хозяин избы.

– Выпей, милок. – Лесник протянул потному раскрасневшемуся певцу кружку эля.

 

Глава 18. Кое-что о встрече потребностей и возможностей, или Выход в люди

Долгое отсутствие барона Николаса и Пауля Повелителя Тьмы не прошло незамеченным. Более того, оно имело несколько интересных последствий.

Например, Дункельонкель буквально извелся, ища Лавочкина возле секретного завода. Подняв на ноги кучу колдунов, он приказал прочесать гигантскую пещеру и окрестности горы. Разведчик Николас словно сквозь землю провалился.

Нет, он действительно провалился сквозь землю.

Припав к любимому хрустальному шару, Дункельонкель много часов всматривался магическим взором в ткани мира, но не преуспел. Еще бы, синее вещество на стенах комнат-порталов и подземного мира прятали лазутчика получше любой волшебной маскировки.

То, что барон разгуливал по заводу, спровоцировало в Доцланде небывалый всплеск подозрительности. Вождь и Учитель велел выставлять усиленные караулы, регулярно проверять личный состав в каждом отряде, организовать контрольно-следовые полосы вокруг всех мало-мальски важных объектов.

Под горячую руку попадали гомункулусы. То и дело сверхбдительные граждане хватали какого-нибудь чурбана, приняв за Николаса. Пока власти выясняли личность пленного, уходило время, трепались нервы и тратились средства.

Дункельонкель опасался: вдруг барон имеет талант прятаться от магического поиска? Такой вариант выглядел очень вероятным. А если враг невидим, как защититься?

Вот так Николас Могучий умудрился своим отсутствием создать неспокойную обстановку в Черном королевстве.

В государствах, обреченных на войну с Доцландом, долгое молчание о славных делах молодого, но уже легендарного барона породило самые невероятные слухи. Разумеется, чем ближе к линии фронта располагалось королевство, тем более неправдоподобными были байки.

Например, перед самым завоеванием Дриттенкенихрайха в Пикельбурге циркулировали сплетни, дескать, Николас отправился в сердце Доцланда на смертный бой с Дункельонкелем, и, значит, угроза вот-вот исчезнет. Впрочем, неорганизованным и слабым жителям столицы трех королей было удобно верить в быстрое и безопасное чудо. Мы, мол, не деремся, а война – хлоп! – и выиграна!

Особо глупые дриттенкенихрайхцы продолжали верить в ерунду о скорой победе Николаса даже после того, как оккупанты захватили Пикельбург.

Граждане славного Труппенплаца не надеялись на героя, который придет и решит за них все проблемы! Полностью мобилизованное население государства занималось устройством обороны, созданием стратегических запасов. Фантастическими темпами восстанавливалась столица – Трахтенбург. Николас Могучий служил ориентиром и примером для молодежи Труппенплаца. Король Альбрехт поддерживал толки, в которых юный рыцарь объявлялся чуть ли не мертвым. Дескать, пал в неравном бою с полчищами гомункулусов. Правда, народ в эту сказку не верил, потому что герои в настоящих сплетнях не умирают.

В Наменлосе и Вальденрайхе, где барон был популярнее, чем в Дриттенкенихрайхе с Труппенплацем, слухи расцвели богатым букетом. Здесь ежедневно рождалась какая-нибудь история об оглушительно смелом деянии Николаса, только на следующее утро сплетня сменялась другой, еще вычурнее.

Кроме того, публике стало известно, что короли не любят барона и укрощенного им Повелителя Тьмы. Подозрения монархов просочились за стены дворцов. В Вальденрайхе на каждом углу обсуждали, насколько глупы и завистливы властители.

– Надо же было додуматься, брат Гансль! Обвинить рыцаря да еще и лучшего из колдунов – Всезнайгеля – предателями!

– Не говори, брат Петер. Уж если бы Николас Могучий хотел дать пинка под зад Генриху, то он сделал бы это сразу, без реверансов. Видел я памятный поединок со Шроттмахером. Барон нечеловечески сильный боец. А подлые домыслы королевских прихвостней так оскорбили наших заступников, что они ушли…

– Знаете, братцы, – вступал третий, – по мне, нам просто головы дурят. Николас и его команда сейчас заняты особо сложным, опаснейшим делом. На разведке ли, или помогают Наменлосу…

В самом Наменлосе люд полагал, что герой либо заточен во дворце Томаса Бесфамиллюра, либо в тылу врага, либо в Вальденрайхе. Ревновали, конечно. Обижались. Но не надолго. В народе бродили странные настроения. Вроде бы и война близко, да верится, мол, мимо пройдет. Бомбежки огненными шарами стали как-то забываться.

А ежели враг близко подберется, Пауль и его стрелец Калашников выручат.

Короли-союзники испытывали явное беспокойство: на памятной встрече Николас и Тилль Всезнайгель не стали развеивать подозрения, предпочли улететь. «Может быть, мы не правы, – размышлял Томас Бесфамиллюр. – Тогда где они? Не окажутся ли они под знаменами Дункельонкеля, во главе его войск? Если же барон с колдуном – верные слуги Вальденрайха, то их отсутствие почти смертельно!»

Случалось, толпа чуть ли не выходила на площадь перед дворцом потребовать предъявить людям Николаса Могучего. В такие дни особо усиливались слухи, мол, героя зачем-то пленил король. Тогда наменлосский правитель всерьез раздумывал: а не выкрасть ли из войска Черного королевства гомункулуса, чтобы показывать волнующейся публике?

Генрих Вальденрайхский же предпочел вычеркнуть из памяти Николаса Могучего. Придворного волшебника монарх забыть не мог, однако мнительность сделала свое дело – особый полк получил распоряжение арестовать Всезнайгеля, лишь он появится в Стольноштадте.

Тилль домой не спешил. Он помогал Рамштайнту портить жизнь оккупантам Дриттенкенихрайха. Колдун не только дал массу ценных советов по организации диверсий, но и сам участвовал в нескольких особо болезненных «укусах».

По просьбе Всезнайгеля бандиты приволокли в подземелье фюзеляж деревянной птицы. Теперь волшебник получил возможность изучить устройство странной машины. Он быстро понял принцип действия самолета, докопался до источников энергии и осознал, что за капсулы распиханы по всему остову.

– Да, Рамштайнт, – сказал Тилль главе преступного мира, – Дункельонкель, конечно, гений, а вот крыша у него сдвинулась самым непоправимым образом…

А пока Всезнайгель разводил бурную деятельность под Пикельбургом, в Вальденрайх прибыл король Альбрехт. Он приехал к другу Генриху за помощью. Труппенплацкие пограничники заметили перемещения армии Черного королевства у самых рубежей. Теперь войско Дункельонкеля было видно невооруженным взглядом. У Альбрехта не осталось никаких сомнений – со дня на день начнется агрессия.

В Стольноштадте его постигло жесточайшее разочарование. Генрих вероломно отказался выделить Труппенплацу военную помощь. Разумеется, формально союз остался в силе.

– Какое прискорбное стечение обстоятельств! – с театральным пафосом воскликнул вальденрайхский монарх. – Наша армия будет готова к походу лишь через две недели. Увы, равновеликий друг мой, нас подкачало снабжение! В жесточайшие дни мороза померзли скотина и припасы, часть войска заболела, а большинство новых солдат только заканчивает обучение. Держись, и наши войска поспешат к тебе по мере готовности.

Альбрехт будто лом проглотил. Значит, в скудном умишке Генриха здравый смысл победило презрение к королю-циркачу… Сбылись опасения.

– Ты послал весточку Томасу? – со слащавым участием спросил глава Вальденрайха.

– Да, – сухо ответил Альбрехт.

Солдаты Наменлоса, даже выйди они сразу после того, как Бесфамиллюр получит письмо, прибудут к границам Черного королевства как раз через пару недель. Так называемые союзники бросили Труппенплац на произвол судьбы.

Альбрехт встал, одернул мундир и ушел, не прощаясь с Генрихом.

Сани тряслись по дороге, бодро топали лошадки, прапорщик Дубовых правил, остальные спали.

– Ух ты, глянь-ка, рядовой! – Палваныч толкнул Колю в бок. – Президентский кортеж, не иначе.

Лавочкин продрал глаза.

Дорога сбегала с большого холма. Сверху, навстречу скромным дровням, стыренным прапорщиком, двигалась огромная карета на полозьях. Ее везла четверка вороных. Два десятка стражников на черных конях окружали карету, не нарушая строя. Солдат не представлял, как им это удавалось на зимнем распутье.

– Интересно, кто это? – проговорил парень.

– А мне интересно, как мы разъедемся, – буркнул Палваныч. – Чем ты вообще, блин, думаешь?

Дубовых стал искать местечко, куда бы приткнуться, чтобы пропустить роскошную процессию.

От кортежа отделились два всадника, быстро доскакали до саней.

– Стой! – приказал правый, обнажая меч.

– Ножик спрячь! – рявкнул прапорщик.

Коля решил, что Палваныч слегка погорячился, ответив опричникам столь нагло. Ведь ясно – в карете едет не купчишка, а очень важная персона. Единственно, мигалки нет на крыше.

Прапорщик задним числом и сам сдрейфил, но виду не подал. Не в его правилах отступать.

Грюне и музыканты всполошились, разбуженные Палванычевым покриком.

Стражник, не привыкший к неподчинению, отвесил челюсть.

Лавочкин все же рискнул предупредить командира:

– Товарищ прапорщик, вы поосторожнее, в целом-то. – Парень незаметно для себя подстроился под манеру речи Палваныча. – Вон их сколько, Хейердалов откормленных. Ну и, опять же, меч.

– К черту меч, – заявил Дубовых.

Клинок тут же пропал из руки бойца, а кони заплясали и тревожно захрапели – Аршкопфа почуяли.

Стражники были полностью деморализованы.

– Кого везете? – грозно, как на допросе, рыкнул прапорщик.

– Его величество Альбрехта, – невольно проболтался горе-мечник.

– Знаем такого, – усмехнулся Палваныч.

– Да уж, – протянул Коля.

Он вспомнил: именно труппенплацкий монарх на встрече королей засыпал подозрениями его и Тилля. Ничего хорошего не стоило ждать и сейчас.

Тем временем карета приблизилась к саням. Процессия остановилась.

Богато одетый всадник – начальник стражи – сквозь зубы процедил незадачливой паре подчиненных:

– Я вас послал очистить дорогу, кажется…

– Но они, вашбродь… – мекнул разоруженный воин.

– Молчать! Где твой меч?

Дверь кареты отворилась, и на укатанный снег спрыгнул король Альбрехт. Зеленый мундир, зеркально вычищенные сапоги, горделивая осанка. Все тот же пятидесятилетний орел.

– Вы?! – произнес монарх.

– Так точно, – буркнул Палваныч.

Альбрехт потешно поежился, растирая ладони.

– Поговорим, – коротко бросил он и залез обратно в карету.

Дверь осталась открытой.

Лавочкин смекнул, что их ждут. Кивнул командиру, мол, пойдем.

Забрались внутрь. «Вот он где, подлинный гламур», – мысленно восхитился солдат, дивясь на обитые дорогой тканью стены, удобные диваны и столик. Карету освещали волшебные лампадки, декорированные под простые свечи. Жители Труппенплаца не жаловали магию и старались ее спрятать. Получалось смешно.

– Дверь закрывайте, холодно, – раздраженно проговорил король.

Он сидел, обложившись подушками, и барабанил пальцами по коленям. Рядом на краешке дивана притулился адъютант.

Коля захлопнул дверцу.

– Признаюсь сразу, я вам не доверяю, – рубанул Альбрехт. – Слишком неоднозначно выглядят ваши деяния. Но я, вероятно, романтик… Вдобавок нахожусь в чудовищном положении… Поклянитесь мне, что вы не на стороне Дункельонкеля.

Солдат и прапорщик поклялись.

– Отлично. – Король как бы умыл лицо, проведя по нему ладонями. – Никогда не думал, что я, человек сугубо рациональный, буду брать клятвы и верить им, как ребенок. Да, я рискну вам открыться. И пусть это не станет роковой ошибкой.

Палваныч засек на столе графин вина. Адъютант перехватил алчный взор прапорщика, ловко извлек откуда-то фужер и налил алчущему. Дубовых выпил.

Тем временем глава Труппенплаца продолжил:

– Проклятый Дункельонкель готовит вторжение. Судя по стянутым к нашей границе силам, сами мы не отобьемся. Вот-вот начнется война. Я еду от Генриха. И где этот хваленый союз? Где помощь?

Монарх рубанул кулаком по колену.

– Он отказал? – спросил Лавочкин.

– Считайте, что отказал. У него войска якобы не готовы. Ему, знаете ли, нужны две недели. Я же четко вижу – нет у меня этих двух недель. Счет идет на дни! Может, на часы…

Палваныч жестом затребовал еще вина. Получил. Выпил.

Адъютант поднял столешницу. Там обнаружилась батарея из графинов, наполненных вином.

Дубовых восхищенно охнул, откинулся на спинку дивана, довольно улыбаясь. Короля аж затрясло:

– Труппенплац гибнет, а вы хлещете мое вино и скалитесь, как на балаганном представлении!

– Я решу ваши проблемы, – безапелляционно заявил прапорщик. – Не бесплатно, конечно.

Коля недоуменно посмотрел на командира.

– Не пялься, рядовой. Автомат-то у нас есть? Я силой стратегического гения решил так. Нечего нам вместе на север таскаться за молотком или как он там. Ты давай дуй с Груней, а я прокачусь с товарищем королем на войну. Постреляю немного.

– А патроны? – спросил солдат.

– Все под контролем, паря. – Палваныч хлопнул Лавочкина по плечу. – У меня в заначке лежит пара цинков. Бережливость – залог успеха. Эй, твое величие! Слыхал, как я в Дробенланде целую армию положил?

– Я считал данные сведения весьма преувеличенными, – осторожно признался монарх, боясь спугнуть надежду.

– Так я тебе говорю: это не слухи. А я лишний раз врать не стану.

Прапорщик протянул адъютанту фужер для следующей порции вина.

Солдат не сомневался, Палванычу безмерно понравилось в теплой карете, начиненной выпивкой. И вдруг его авантюра снова увенчается успехом? Ко всему, выпала отличная возможность избавиться от деспотичного начальника.

– Как мы свяжемся? – поинтересовался Коля.

– Голубиной почтой, – сказал Альбрехт. – Назначьте место встречи.

– Стольноштадт, дом Тилля Всезнайгеля, – предложил парень.

– Хорошо, – согласился Дубовых. – Через неделю. Сойдет?

– Да.

– Тогда проваливай! – хрюкнул прапорщик. – Время теряем.

Закрывая дверь, Лавочкин услышал слова Палваныча:

– Ну, твое величие, давай-ка, по доброму русскому обычаю, дерябнем. Ехать-то еще о-го-го…

«Понеслось», – констатировал солдат, провожая взглядом кортеж.

Коля подошел к саням, стоящим на обочине. Спутники смиренно ждали, сидя на дровнях.

– Что, цуцыки, замерзли? Едем дальше. До Стольноштадта рукой подать, – весело сказал парень.

– А где Пауль? – спросил Филипп.

– Дальше без него, – ответил Лавочкин. – Он сейчас в прапорщицком раю…

– Его… того? – прошептал Ларс.

– Нет, к сожалению, – черно пошутил рядовой. – Он дорвался до королевских запасов винища. Я тоже хлопнул бы с превеликим удовольствием.

– С удовольствием хлопнул бы сейчас эля… – мечтательно протянул Шлюпфриг, выходя из подземелья лже-Белоснежки.

Марлен, с непривычки жмурящаяся на солнечный свет, кивнула. Болезненное многодневное заточение закончилось, наступила пора действовать.

Парень и девушка перетряхнули горы добычи, сваленной в пещере, нашли зимнюю одежду да ковер. Расстелив его на снегу, виконтесса произнесла заклинание полета.

Ковер задрожал и поднялся на полметра.

– Садись, Шванц, – сказала Марлен. – Долетим до ближайшего поселка и выпьем весь тамошний эль.

Легкий морозец, солнце, снежная белизна сообщали путешественникам бодрое расположение духа. Виконтесса держала маркиза за руку. Он с собачьей преданностью смотрел на возлюбленную.

Встречный поток воздуха обжигал их лица, но молодым людям было не до того. Они простили друг друга и старались наверстать упущенное.

Ковер мчался над кронами деревьев. Внизу проносилась труппенплацкая земля. Марлен правила к Вальденрайху.

Через час гонки девушка снизила скорость, выбрала для посадки окраину крупной зажиточной деревни.

Спрятав ковер, маркиз и виконтесса зашагали к центру поселения. Однотипные дома стояли ровными рядами. Аккуратные заборы огораживали ухоженные дворы, в каждом из которых был хлев и сад. Снег на улице был идеально вычищен. Что поделать, Труппенплац – территория железной дисциплины.

Молодые люди почувствовали неладное, когда встречные сельчане стали резко сворачивать на боковые улочки, скрываться во дворах, захлопывать двери и зашторивать окна.

Марлен посмотрела на Шлюпфрига. Вполне нормален. Девушка также была в полном порядке. Оглянулись. Никакого дракона за их спинами.

– Странно, – сказала виконтесса Всезнайгель. – Так опасаться приезжих…

Они добрались до трактира. Вошли внутрь. Посетителей было всего двое – суровые мужики-лесорубы. Оба побледнели и словно по команде встали, схватили топоры да вдоль стеночки выскользнули на улицу. Из-за неплотно прикрытой двери донесся сдавленный шепот: «Как же она с таким?..»

Хозяин вжал голову в плечи. Заикаясь, спросил:

– Ч-чего изволят кр-красавица и чудовище?..

– О чем ты? – воскликнула Марлен.

Корчмарь ткнул трясущимся указательным пальцем в сторону Шлюпфрига:

– О нем.

Парень недоуменно развел руками. Виконтесса побагровела от гнева.

И тут маркиз увидел в зеркале отражение. Рядом с несравненной Марлен стоял презренный, уродливый эльф. Фиолетовокожая голова, острые уши, ирокез зеленых волос. Острый подбородок, сопли под причудливо вывернутым носом.

Шлюпфриг не поверил глазам:

– Это… я?!

Его ноздри затрепетали, как у хомячка. Шванценмайстер простонал что-то нечленораздельное и, роняя стулья и натыкаясь на столы, выбежал из трактира.

Мысли галопировали: «Амулет… Осколки… Лиловая рука… Боль… Бред… Проклятый Дункельонкель! Это его дьявольская магия!»

– Что же ты, дочка, с эльфийским отребьем под руку ходишь? – участливо спросил трактирщик.

Марлен бросилась за любимым.

 

Глава 19. Стольноштадт друзьям не верит, или Пауль зажигает

Не лишним будет напоминание, что вальденрайхцы весьма почитали барона Николаса Могучего. Секрет его популярности не хитер: парень из народа, герой, совершивший массу подвигов, победитель главного чемпиона-рыцаря, защитник угнетенных, нападающий на угнетателей. Люди побогаче завидовали его головокружительной карьере. Разумеется, любой мальчишка хотел походить на Николаса, каждая мать хотела бы называть его своим сыном, а все девушки тоже имели определенные мечты, связанные с молодым бароном.

Никакая королевская пропаганда не могла перешибить настроения публики. Более того, заведовавший слухами начальник особого полка Хельмут Шпикунднюхель был не только автором книги о Николасе, но и горячим его поклонником. «Такие люди нужны Вальденрайху», – любил поговаривать Хельмут, когда его не слышал монарх.

В общем, Стольноштадт ждал барона Могучего с распростертыми объятьями.

Коля Лавочкин и его спутники попали в эти жаркие объятья лишь вечером. Многие прохожие узнавали героя, приветливо махали и даже кричали нестройное «Ура!».

– Да вы местная знаменитость! – с оттенком зависти воскликнул Филипп.

– Есть чуток, – без радости ответил барон Лавочкин.

Он предпочел не торопиться: не поехал сразу в дом Тилля Всезнайгеля, подрулил к постоялому двору. Надо было избавиться от певца и лютниста. Да и поужинать хотелось.

А где-то, уже в Труппенплаце, неспешно двигалась королевская карета. Внутри квасили король Труппенплаца и прапорщик российской армии. Им привалы не требовались.

Сидя за столом, рядовой с тайным садизмом наблюдал за ломками Ларса. Было около восьми. Еще вчера лютнист загорланил бы какую-нибудь песню, забренчал бы звонко и неистово, но сегодня он изо всех сил сдерживал обычный порыв.

Пальцы левой руки то и дело скрючивались, будто брали невидимые аккорды, а правая непроизвольно подергивалась, имитируя бой.

Злые затравленные глаза на миг освещало внутреннее предчувствие «Сейчас спою!», но огонек тут же гас, играли желваки, побелевший кулак ударял о столешницу.

Лютня лежала рядом – молчаливая и нетронутая.

– Как же здо-о-орово, – протянул Филипп Кирхофф, подразумевая то же, что и Лавочкин.

Грюне тактично кашлянула.

Ужин был роскошным: горячие цыплята, эль, хлеб, квашеная капуста. Все ели с удовольствием. Все, кроме Ларса.

После трапезы Коля переглянулся с хранительницей. Та еле заметно кивнула на музыканта. Солдат понял.

– Вот что, Ларс, – осторожно сказал он. – Сейчас тебе можно исполнить только одну песню. Только одну. Ты понял?

– Да!!! – возликовал лютнист, взвиваясь над спутниками голодным до музыки ястребом.

Инструмент ожил, заставляя посетителей таверны оборвать разговоры, прислушаться. Энергичный мотив заинтересовал почти всех, потом темп сменился на вальсовый. Ларс запел:

Раскинулось море широко, где волны бушуют у скал. Товарищ, мы едем далеко, давно я тебя поджидал. «Ты правишь в открытое море, — сказал кочегар кочегару. — Дай парусу полную волю, в котлах не сдержать мне уж пару». — «Ты, вахты не кончив, не смеешь бросать! Я волны морские люблю. Ты к доктору должен пойти и сказать, а сам же я сяду к рулю!» Окрасился месяц багрянцем, в глазах его все помутилось. «Поедем, красотка, кататься!» – упал, сердце больше не билось. Напрасно старушка ждет сына домой: где ж с бурею справиться нам! А волны бегут от винта за кормой, нельзя доверяться волнам.

Грюне увлекла Филиппа танцевать. Лавочкин остался в одиночестве.

Возле Коли нарисовался человечек в грязном клетчатом камзоле, залатанных штанах, стоптанных башмаках и берете. Лицо незнакомца было тонким, взгляд серых глазок имел рентгеновскую остроту, густые брови находились в постоянном движении. Впрочем, мимика была богата и на другие непрекращающиеся ужимки.

– Ба, да вы же тот самый Николас Могучий! Барон, вы просто обязаны ответить на несколько моих вопросов.

– С чего ради?

Лавочкину не понравился этот чернявый человечек.

– Вы же герой! А мои читатели наверняка хотят знать о вас больше.

– Вы писатель?

– Нет, я газетчик. Меня зовут Дрюкерай . Я выпускаю новую и пока единственную в столице газету «Вечерний Стольноштадт».

– Хм, никогда не читал…

Человечек сделался пасмурным:

– Ну, каждому свое. Вы убиваете, я информирую.

– Никого я не убиваю… – растерялся Коля.

– Ага! – расплылся в хищной улыбке газетчик. – Давайте об этом и поговорим!

– Попробуем, – осторожно согласился парень.

– Тогда первый вопрос. Вот многие говорят, дескать, вы – знаковая фигура. Хотелось бы узнать поточнее: вопросительно-знаковая или восклицательно?

– Не понял, это шутка? – нахмурился Лавочкин.

– Почти нет. В нашем мире бывают разные фигуры. Мы не берем в расчет серых пешек, они никому не интересны. Они не знаковые. В лучшем случае они вопросительно-знаковые. Когда подлинным игрокам нужно от них четкое исполнение приказа, они замучают вас глупыми вопросами.

– Да? Похоже, Дрюкерай, вы отлично ориентируетесь… во всем этом. – Коле совершенно не нравился безапелляционно рассуждающий хлыщ, но он, по обыкновению, предпочел не грубить.

– Еще бы, – самодовольно протянул газетчик. – Многолетний опыт. Я более чем уверен – вы положите Черное королевство на лопатки одной левой, притом без помощи всякой серой массы напуганных крестьян и горожан. Глупые пешки боятся даже упоминания о войне!

– Извините, но все это не так, – твердо возразил парень. – Война против империи Дункельонкеля – дело общее. Важен каждый солдат…

– Это вы потрясающе сказали, – прервал Дрюкерай, – «империя Дункельонкеля». Прямо хоть сейчас в заголовок!

Рядовой Лавочкин мысленно чертыхнулся:

– Знаете?.. Давайте считать, что нашего разговора не было. Мы, похоже, не понимаем друг друга. Верю, у вас будут иные материалы, а мне пора.

– Грубиян! – вспыхнул человечек. – Что не понравилось-то? Вроде бы сидели, беседовали…

Коля встал из-за стола, подошел к Грюне и Кирхоффу.

– Простите, Филипп, но здесь наши пути расходятся. Мне пора к Всезнайгелю. Фрау Грюне, не составите ли вы мне компанию?

– Составлю, отчего не составить? – Хранительница лукаво улыбнулась.

– Постойте-ка! – воскликнул король дриттенкенихрайхской поп-музыки. – А как же я? И Ларс?

– Не вижу причин для беспокойства. Поселитесь тут. Лютнист будет зарабатывать вечерними концертами, вы, как и собирались, покорите местную сцену, – сказал рядовой.

– А деньги?

– Фрау Грюне наплакала достаточно жемчуга. Счастливо оставаться.

Рядовой взял девушку под руку и покинул трактир. Обернувшись на пороге, он заметил, что Дрюкерай взял в оборот отпевшего положенную песню Ларса. «Ну, теперь еще и музыканта заколеблет», – подумал Коля.

Выехав из постоялого двора, солдат и ведьма быстро добрались до высокого дома придворного мудреца.

Горело единственное окно. Значит, хозяина не было.

Коля помог Грюне слезть с саней. Позвонил.

Дверь отворил неизменно меланхоличный Хайнц.

– О барон! Рад вас видеть… И вашу спутницу тоже. Входите же, – приятным тенорком проговорил слуга Всезнайгеля.

После вечернего морозца воздух прихожей показался солдату и хранительнице обжигающим. Гости разделись, расселись в гостиной.

– Где же Тилль? – нетерпеливо спросил солдат.

– Он еженедельно присылает почтового голубя с одним и тем же письмом. «Я в Пикельбурге. Передай Николасу, он должен поторопиться. Молот Ведьм в опасности», – обстоятельно ответил слуга.

– Елки-ковырялки! – Лавочкин сжал кулаки. – Вечно он в курсе моих дел. И постоянно приказывает!

– Не думаю, что он приказывает, милый барон, – вступилась за Тилля Грюне. – Всезнайгель просто опускает ненужную вежливую болтовню.

– Тебе, может быть, ненужную, а мне было бы приятно, – огрызнулся рядовой.

– Не строй из себя ребенка, Николас. Если у него нет времени? Ты помнишь, откуда он писал? Из Пикельбурга. А там сейчас кто? Захватчики из Черного королевства. Самое время написать: «Будьте добры, не сочтите за труд, пожалуйста, поторопитесь, ваше баронство».

Солдат промолчал.

– Пожалуй, я заварю чаю, – сказал Хайнц и удалился на кухню.

– Я отлично знаю Тилля, – продолжила хранительница. – Он не раз бывал в замке ведьм, сверял свои действия с нашими. Он замечательный молодой человек, можешь мне поверить.

Коля невольно хмыкнул, ведь «замечательному молодому человеку» стукнуло сто пятьдесят два годика. Тут парень вспомнил, сколько лет самой Грюне, и ему стало еще смешнее.

– Мальчишка, – с напускным гневом произнесла ведьма.

Потом был чай, затем Хайнц расселил гостей по комнатам.

Лавочкин отлично выспался, а поутру пошел к королю Генриху. Монарх сильно удивился и велел впустить пропавшего барона.

Очутившись в королевской почивальне, Коля поразился роскоши, царившей вокруг. Глава Вальденрайха возлежал на атласных подушках с золотой вышивкой. Подушки были самыми дешевыми в спальне предметами.

– Ну, Николас, ты и хам! – без приветствий заявил Генрих.

– Почему?! – не понял солдат. – Что случилось?

– Вот, прочитай последний номер «Вечернего Стольноштадта».

Герольд поднес гостю ворох желтых листов.

Коля взял газету в руки. На первой полосе был крупный заголовок: «Скандалист Николас Могучий положит империю Дункельонкеля одной левой». Лавочкин стал читать статью.

Нам «посчастливилось» взять интервью у самого барона Николаса Могучего – так называемого героя, почему-то ставшего знаменем ополчения против Черного королевства. С прискорбием вынуждены признать, что настоящий Николас далек от того образа, с которым на устах умирают наши доблестные фронтовики. Хватит слов, читайте, что говорит сам так называемый герой:

– Я не беру в расчет серых людишек, этих пешек, которые только путаются под ногами у серьезных игроков. Они – пешки – всего лишь вопросительные фигуры, вечно хотящие знать не то, что нужно. Мы же – герои – фигуры восклицательные. Мы вершим судьбы этого мира, как бы ни заблуждалась пошлая безликая масса. Я сам положу Черное королевство на лопатки, а ты, газетчик, так и напиши в своей газетке – Николас Могучий победит врага!

Как видите, дорогие читатели, комментарии излишни.

Дрюкерай

– Какие доблестные фронтовики? – обескураженно спросил Коля.

– Неважно. – Монарх поморщился. – У меня и до этого были серьезные сомнения в твоей благонадежности, но интервью стало последней каплей. Пожалуй, я прикажу тебя арестовать.

– В чем вы меня обвиняете?

– Вот то-то и фокус! Не в чем тебя упрекнуть! Никаких доказательств, – сокрушенно ответил Генрих.

– Ваше величество, – отчеканил Лавочкин, – я, как никто на свете, хочу победить Дункельонкеля и его империю. Я пришел сказать вам, что вы сделали большую ошибку, отпустив от себя Тилля Всезнайгеля. Кроме того, мне жаль, что вы не дали войск королю Альбрехту. Остановить агрессора можно лишь сообща. Я был на его тайных заводах, чуть не погиб под колесами паровоза. Палваныч, то есть Пауль Повелитель Тьмы, сталкивался с самолетами, дрался с полчищами гомункулусов. Брат Тилля в плену. Дункельонкель сумел собрать небывалые силы. Каждого в отдельности он победит так же шутя, как взял Дробенланд.

– Да ты, я гляжу, восхищаешься нашим врагом? – тихо процедил монарх. – Дерзкий простолюдин, ты такой же глупец, как и циркач, которого ты назвал королем. Мы справлялись с Дункельонкелем раньше, совладаем и теперь. Бесфамиллюр нам поможет.

– Удачи вам, – бросил солдат и ушел.

Странно, его никто не пытался остановить. Наверное, капризный Генрих сообразил, что народного героя трогать нельзя.

А подленькая статейка Дрюкерая не нанесла образу Николаса Могучего никакого ущерба. Основная масса болельщиков барона не умела читать. Да и тираж у газетенки был невелик. Те же, кто прочел поклеп, быстро сообразили: вранье, абсолютно не вяжущееся с тем Николасом, которого все знали и любили.

Следующим же вечером редакция «Вечернего Стольноштадта» сгорела. Может быть, случайно. Кто знает?

А отважный барон и хранительница весь день летели на север. Негоже легендарному рыцарю на месте засиживаться.

Как рождаются легенды? Да по-разному. Кто-то стал свидетелем деяния, передал изустно товарищам, те разболтали дальше, и так до певцов, стихотворцев да прочих людей искусства. А уж они-то, решая свои мутные творческие задачи, обязательно изменят события до неузнаваемости. А ведь за спиной многих авторов еще и стояли сильные мира сего – осуществляли жесточайшую политическую редактуру. Где уж тут правду раскопать?

Очевидцы из числа труппенплацких пограничников долго потом рассказывали, как к одной из ключевых застав примерно в полдень подкатили сани короля Альбрехта, распахнулась дверь, и на снег вывалился сам монарх, а уже на него плюхнулся Пауль Повелитель Тьмы.

Оглашая округу бранью, они несколько минут не могли встать. Затем не без помощи охранников поднялись, призывая адъютанта с графином. Откушав «за прибытие», Альбрехт и свиноподобный чародей обратили свои неясные очи в сторону Черного королевства.

Надо отметить, что этот участок границы некогда пересекала широкая дорога. Холмистый ландшафт уступал место спокойному равнинному участку шириной в полкилометра. Разумеется, армии Дункельонкеля было удобнее войти на территорию Труппенплаца здесь.

Сейчас полчища гомункулусов толпились возле границы в ожидании приказа к наступлению.

– Вот они, голуби, – проговорил Пауль, шатаясь. – Альбрехт, никуда не уходи, сейчас буду.

Повелитель Тьмы проследовал к ближайшему сугробу и упал в него лицом.

Стражники метнулись было помочь, но Пауль выпростал руку из снега и строго покачал пальцем, мол, отставить, все под контролем.

Спустя четверть часа чародей из иного мира восстал, подчеркнуто аккуратно отряхнулся, направился к карете. Отодвинув привалившегося к двери Альбрехта, товарищ прапорщик скрылся внутри. Вернулся с автоматом и походным мешком.

– Это… Ты вот. – Повелитель Тьмы притянул к себе за грудки охранника. – Держи кобыл, чтобы не понесли.

Обняв адъютанта, Пауль попросил его запрятать пару графинчиков в сугроб «для прохлады». Потом влез на крышу кареты, развязал мешок, достал два «цинка». Филигранно ловко вскрыл, зарядил оба магазина, привстал на колено, прицелился. Удовлетворенно кивнул, отложил автомат.

Все действия Палваныч исполнил четко, словно на смотре.

– Так! – гаркнул он. – Лошадей держим, вино подаем!

Выпил полграфина, утерся рукавом камзола.

– Приступить к стрельбе, – отдал себе распоряжение Пауль.

Резкие хлопки выстрелов, конечно же, спугнули четверку вороных и повергли в трепет людей-очевидцев, но стражники удержали диковатых кобылок.

Армия Черного королевства оказалась не готовой к визиту прапорщика. Гомункулусы десятками приходили в негодность. Сотники и десятники растерялись: Дункельонкель не отдавал команду к наступлению, а от противников такой прыти никто не ждал. Кто-то стал спасать личный состав, трубя отступление, другие, наоборот, ломанулись в атаку.

Пикантность ситуации заключалась в том, что на заставе служило не больше тридцати человек. Король Альбрехт разместил главные силы чуть глубже на территории Труппенплаца, там, где равнина сужалась до трехсот шагов. Когда полтысячи гомункулусов двинулись к деревянным укреплениям, пограничников прошиб холодный пот. Но не Альбрехта с Паулем.

Первый попросту заснул, сидя на приступке кареты. Второй занимался методичным расстрелом чурбанов. Израсходовал магазин, положил автомат, зарядил, вставил новый рожок, отстрелялся, положил автомат, зарядил, глотнул вина, повторил цикл.

Перед Дубовых предстали гомункулусы нового поколения. Нынешние не превращались в серый кисель, не разваливались от малейшего попадания. Если ранение было несерьезным, то чурбан не спешил умирать. Он продолжал планомерно топать, помахивая кривым дешевеньким мечом.

Стрельба получалась не столь триумфальной, сколь в Дробенланде.

К тому же Палваныч проворонил атаку с воздуха. В небе появились две деревянные птицы, и первые огненные шары, сброшенные с них на заставу, застигли Повелителя Тьмы врасплох.

– Чертовы самолеты! – Пауль досадливо сплюнул.

Рядом материализовался Аршкопф:

– Уточните приказ, товарищ прапорщик!

– Крылья им обломай, что ли… – буркнул командир, ловко запихивая в магазин патрон за патроном.

Взрывы вражеских бомб разбудили короля Альбрехта. Он вскочил, извлек из ножен изящный кинжал. Заорал: «За Труппенплац, сыны!» – и бросился навстречу гомункулусам.

Стража кинулась ловить охраняемую персону.

Черт выполнил распоряжение начальника. Обломки самолетов упали прямиком в толпу чурбанов. Только вот беда: пилоты успели скинуть еще пару снарядов. Один из шаров попал в наблюдательную вышку и разнес ее в щепки. Мимо нее как раз пробегал на нетвердых ногах монарх.

Несколько крупных щепок вонзились в лоб, щеку и плечо короля Альбрехта. Он упал на снег, хватаясь за лицо. Встал на колени.

– Силы небесные! – воскликнул он, таращась на окровавленную руку.

Тяжелые капли окрасили снег алым, как бы подтверждая: Альбрехт вовсе не голубых кровей.

– Вот так цирк, – с тихим удивлением проронил король. – Я умираю!

Он заплакал. Но не от страха перед смертью. Глава Труппенплаца боялся другого. Он так долго и упорно строил свое военное государство с железной дисциплиной! Так старательно и беззаветно… А для кого? У Альбрехта не было наследника. Никакого. Вообще.

Монарх повалился на спину. Посмотрел в голубое небо. Стрекот автомата доносился словно из другого мира… Высоко-высоко летела ворона. Альбрехту стало безмерно жаль оставлять на произвол судьбы взлелеянный им Труппенплац.

И страшно хотелось выпить.

– Мне холодно, – пожаловался король.

Над ним склонилось круглое лицо адъютанта.

– Еще бы, ваше величество, вы же на снегу лежите.

– Кретин! Я умираю! – внятно прорычал монарх, хотя у него неслабо заплетался язык. – Дай вина и позови друга Пауля. Вино вперед. И небо, небо не загораживай! Я хочу уйти, глядя на него, а не на твое постное рыло.

К этому моменту прапорщик достреливал последних гомункулусов. Многим удалось отступить за холмы, еще большему числу чурбанов не повезло. По ту сторону границы равнина была усеяна телами лже-Лавочкиных. Некоторые, тяжело раненные, еще шевелились, бессмысленно пытались ползти.

Палваныч закончил стрельбу, глотнул из графина. В ушах звенело, руки трясло от напряжения. Он обратил внимание на зовущего его стражника. Здоровенный малый боялся подойти к саням и махал издали:

– Мастер Тьмы! Мастер Тьмы!

– Че надо?

– Король при смерти!

– Тьфу, ектыш, нашел время, – пробурчал Дубовых.

– Требует вас к себе, простите.

Пытаясь слезть с крыши кареты, прапорщик шмякнулся в сугроб. Почти на четвереньках пополз за провожатым.

– Пауль, ты? – слабым голосом пролепетал Альбрехт.

– Яволь, майн фюрер, – подтвердил Палваныч.

– Друг мой, я ухожу в края, где много… много где… – Монарх икнул. – В общем, я старый бездетный человек, Пауль. Мне не на кого оставить мое королевство. С ужасом предвижу, как ладный механизм, столь любовно мною собранный, превратится в вульгарное шапито. Увы, мы мало общались. Но за последние сутки я распознал в тебе родственную душу. Мы оба военные люди, друг мой. Настоящие солдаты. Ты понимаешь меня?

– Так точно, твое величие, – мотнул отчего-то потяжелевшей головой прапорщик. – И уваж-жаю. Я. Тебя.

– Именно! Мы понимаем грудь друга… То есть друг друга. О! Понимаем и уважаем. А я тебя так и вовсе люблю. Как сына, которого у меня никогда не было и не будет. Короче, слушаем все в моем направлении!

Стража почтительно склонилась, внимая королевской воле.

Альбрехт приподнялся на локте:

– Нынче, в здравом уме и этой… трезвой памяти… Ага. Властью, данной мне самим мной, провозглашаю последнее слово. Пауля усыновляю. Упауляю сына. Ну, считайте Пауля моим сыном, короче. Ему же после смерти завещаю Труп… Труп… Труппенплац! Такова моя воля.

Обессиленный монарх откинулся на снег и захрапел самым бесстыдным образом.

Вот примерно так и рождаются легенды.

 

Глава 20. Интрига Дункельонкеля, или Новый королевич Елисей

В казначействе Черного королевства находилась статуя: полулежащий суровый старик, указывающий пальцем вперед. Старика звали Юберцауберером. Он был казначеем темного ордена в ту пору, когда Дункельонкель пытался захватить Вальденрайх. После поражения ордена Юберцауберер сбежал с сокровищницей хозяина, долгое время успешно скрывался, но был превращен в статую и доставлен к Дункельонкелю.

Глава Доцланда велел поместить скульптуру в казначействе, чтобы нынешние слуги, отвечающие за сокровища, помнили о том, что честность – лучшая политика. С тех пор палец каменного Юберцауберера показывал на табличку, повешенную напротив: «Не укради у Вождя своего!»

Сегодня коридор, в котором покоилась назидательная скульптура, посетил редкий гость – Дункельонкель. Вождь и Учитель прошел, не обратив внимания на скрытого в вечерних сумерках Юберцауберера. Прошелестели белые одежды, и в анфиладах установилась привычная тишина.

Войдя в кабинет главного казначея, колдун без церемоний задал главный вопрос:

– Сколько у нас золота?

Седой дядька оторвался от огромных листов с таблицами отчетов и голосом чуть мелодичнее скрипа несмазанной телеги сказал:

– Две тысячи стандартных слитков, Вождь и Учитель. Неприкосновенный запас. Остальное вы…

– Я знаю, – осадил Дункельонкель. – Половину отдать министерству ресурсов. Завтра же.

– Но…

Дверь уже закрылась, правитель спешил по другим делам. Сейчас ему чрезвычайно не хватало Марлен. Адольф не справлялся… «Зря я послал Четырех всадников в последнее задание, – мысленно признался себе колдун. – Я ошибся. Хотя мои действия на фронтах и так лишили бы их заработка…»

Да, был дорог каждый фунт золота. Дункельонкелю требовались энергоблохи. Внутри – отражающие пластины из драгоценного металла. Первичные расчеты показали, что собранного лже-Белоснежкой и Адольфом вполне достаточно. Но при изготовлении больших энергоблохов стало возникать слишком много брака. Капсулы взрывались, золото испарялось.

Когда Дункельонкель вновь поравнялся со статуей Юберцауберера, ему навстречу выбежал один из младших помощников, толковый юный колдун по имени Финтефлюгель . Костлявый рыжий коротышка с совиными глазами и немаленькими амбициями. Вождь не слишком симпатизировал Финтефлюгелю, считая его раздражающе суетливым. Вот и сейчас помощник чуть не врезался в повелителя – Дункельонкелю пришлось применить слабый защитный экран.

Коротышку отбросило в сторону. Он проворно вскочил на ноги, хотя глава Доцланда почти видел, как вокруг головы Финтефлюгеля летают звездочки.

– Вождь и Учитель, – прогундосил рыжий доходяга, – срочное донесение из Вальденрайха!

– Донесение? Ну так доноси, – велел Дункельонкель.

– Разведчики докладывают, что барон Николас Могучий направляется на север. С ним так называемая хранительница из замка ведьм. Целью Николаса является завладение Молотом Ведьм.

– Молотом?!

Старый колдун задумался. Он, разумеется, читал о странном артефакте, но всегда считал Молот Ведьм сказкой, басней для пейзан. О существовании замка знали все, только общее мнение не жаловало его обитательниц: их полагали дурами набитыми. А тут на тебе – хранительница, Молот…

Дункельонкель не спешил верить новой информации. Приказав Финтефлюгелю не отставать, Вождь и Учитель почти бегом направился в тронный зал.

Владыка Черного королевства хотел заглянуть в магический шар, но ему пришлось повременить. В гигантском зеленом кристалле-карте горело красное пятно.

– Что за гадость? – нетерпеливо воскликнул Дункельонкель.

Присмотрелся. Пятно алело возле границы с Труппенплацем. Вождь не поверил глазам. Неужели циркач Альбрехт нанес упреждающий удар?!

Повинуясь воле хозяина, карта изменила масштаб. Пятно стало расти, пока не заполнило почти все пространство внутри кристалла. Теперь колдун смог различить множество фигурок, валяющихся на снегу. Налицо признаки кровавой бойни. И били армию гомункулусов.

Губы Дункельонкеля вытянулись в тонкую прямую линию. Он обернулся к коротышке:

– Выяснить, что случилось на главном тракте в Труппенплац. Послать туда человека. Срочно. По возвращении пусть сразу же доложит мне. А ты… Отдашь распоряжение и живо сюда.

Финтефлюгель убежал. Глава Доцланда подошел к шару, погладил прохладную поверхность, сосредотачиваясь и успокаиваясь. Потом колдун обнял хрустальную сферу, приложил к ней лоб. Опустил веки.

В центре шара родился сизый вихрь. Разросся, постоянно ускоряя вращение.

– Дрюкерай! – величественно позвал волшебник.

– А? – донесся из хрустальной глубины испуганный голос.

– Жупел на! – рявкнул Дункельонкель, открывая глаза.

Теперь он видел остренькое лицо газетчика, объятого страхом. Глазки Дрюкерая были подозрительно раскосы.

– Ты пил? – строго молвил колдун.

– Да, повелитель, – робко сказал газетчик, и его нижняя губа предательски задрожала. – Моя редакция… Станок… Все сгорело!

– Заткнись. Что ты там наплел про Николаса и Молот Ведьм?

Дрюкерай сбивчиво повторил сведения, уже изложенные Финтефлюгелем.

– Когда барон отбыл на север? – спросил Дункельонкель.

– Сегодня утром.

– Что за хранительница такая?

– Смазливая девчонка, наверняка ведьма.

– Кретин. Естественно, она ведьма. Ладно, я понимаю, затею с газетой ты провалил. Отдыхай пока, я тебя найду.

Колдун позволил себе мгновение веселья, пока наблюдал за искаженной гримасой ужаса физиономией Дрюкерая. Еще бы: «Я тебя найду». Дункельонкель прошептал заклинание, и перед его взглядом возникли заснеженные леса и поля, проносящиеся, словно Вождь летел над ними с умопомрачительной скоростью. Наконец черный волшебник узрел широкий ковер, медленно снижающийся к небольшому холму. На ковре сидели Николас и какая-то девица. «Хранительница», – догадался Дункельонкель. Она будто услышала его мысль и вскинула голову, уставилась в глаза властителя Доцланда.

Ощущение было странное. Он понимал, что ведьма его не видит, но в то же время она явно почувствовала чужое присутствие. До сих пор колдуну не приходилось наблюдать такой реакции.

Он развеял чары, отпрянул от ставшего горячим хрустального шара. Зашатался.

Сзади стоял Финтефлюгель.

– Ва… Ваше величество, – пролопотал коротышка. – У вас голова была там… внутри…

– И?

– Как это?

– Базарный фокус. Все дело в аккуратно выпиленной нише, – съязвил Вождь.

Рыжий вылупил свои огромные глаза на гладкую поверхность шара.

«Идиот, – мысленно сокрушался Дункельонкель. – Такого будет не жалко».

Владыка добрел до трона, с облегчением на него опустился. Ворожба, которую применил Вождь, отнимала уйму сил.

– Если я не ошибаюсь, ты чрезвычайно быстро летаешь, – то ли спросил, то ли утвердительно произнес ссутулившийся колдун.

– Истинно так! – Голосок коротышки дрожал от радости: уму непостижимо, Вождь помнит его достоинства!

– Я приготовил для тебя очень важное задание, юноша, – тихо сказал повелитель. – В твоих руках будет судьба всего нашего государства. Ты достоин сей опасной миссии, сынок. Слушай внимательно.

К лицу Финтефлюгеля прилила кровь. Вот он – звездный час задрипанного помощника!

– Ты хитрый малый, – продолжил Дункельонкель. – И наверняка справишься. Полетишь к Николасу, убедишь его, что предал меня… Молчи и слушай! Да, прикинешься перебежчиком. Вручишь ему особый предмет.

Колдун запустил подрагивающую руку в складки своих просторных одежд и извлек на свет зеленый кристалл величиной со спичечный коробок. Коротышка бережно взял его:

– Что это, повелитель?

– Считай, смерть нашего врага. Большего знать не нужно. Еще обязательно носи на шее амулет.

Теперь у Дункельонкеля появился флакончик на тесемочке. Финтефлюгель благоговейно повесил на себя талисман, будто это была олимпийская золотая медаль. Колдун еле заметно усмехнулся.

– А как мне поступить дальше?

– Отличный вопрос, мой мальчик! Сопровождай Николаса и жди моих приказов. Ну, действуй, смышленый мой. Далеко пойдешь!

Финтифлюгель порывисто поклонился и припустил к выходу.

– Презренный тупица, – прошептал Дункельонкель.

Спокойно так прошептал, без эмоций. Его сейчас занимало другое: после тяжелого сеанса магии расшалилось сердце.

Король Альбрехт очнулся, хватаясь за грудь. Сердце колотилось почище молота.

Резкое движение отдалось адской головной болью.

– Ох… – только и смог выдавить монарх.

Рядом лежал Палваныч. Прапорщик уже проснулся, но совсем не торопился вставать. Во рту было сухо и помойно, мозг скрутило, тело было ватным и каким-то неродным.

– Что, величие, проснулся? – прохрюкал Дубовых, морщась.

– Пауль, мы в аду? – жалобно спросил король.

– Хуже. Мы с бодуна.

– А куда нас везут?

Глава Труппенплаца узнал потолок своей кареты. Мерное пошатывание подсказало: экипаж движется. Качка была совсем некстати.

В поле зрения короля и прапорщика нарисовался верный адъютант.

– Мы подъезжаем к Трахтенбургу, ваше величество, – отрапортовал служака, и его негромкие слова чуть не разорвали череп Альбрехта.

– Не ори, – просипел монарх.

– Рассол есть? – поинтересовался Палваныч.

– Никак нет, – прошептал адъютант.

– Вот черт!

– Сержант Аршкопф по вашему приказанию прибыл! – раздался фирменный визг бесенка.

Ультразвуковая атака достигла цели. Лицо Альбрехта позеленело.

– Остановите сани! – выдохнул он, распахнул дверь и вывалился в снег.

Адъютант стал судорожно дергать специальный сигнальный шнур. Карета замерла. Королевский слуга выскочил на улицу. Было неясно: то ли он торопился помочь хозяину, то ли вусмерть испугался черного рогатого беса.

– Что ж ты, рыло пятачкастое, так орешь? – сокрушенно проговорил прапорщик. – Короче, мухой слетай за рассолом.

Черт растворился в воздухе и тут же вернулся с ковшом капустного рассола.

Дубовых поправил дела, блаженно потянулся к вожделенной жидкости:

– Выражаю благодарность, вольно.

Аршкопф исчез.

В карету ввалился Альбрехт. Адъютант аккуратно направлял монаршее тело.

– Уфф! – неопределенно высказался король.

– На, хлебни-ка. – Палваныч протянул ему ковш.

Предложение деморализовало Альбрехта настолько, что он снова поспешно покинул карету.

– Ты все же глотни, – сказал Дубовых, когда монарх вернулся. – Я плохого не посоветую.

Король опасливо приник к ковшу. Оценил. Спустя несколько минут вымученно улыбнулся.

– Что вчера было-то? – спросил Альбрехт.

Прапорщику и самому было любопытно.

– Эй, служивый! – окрикнул он адъютанта. – Король хочет знать, что вчера было.

– Среда, ваше величество, – отчеканил адъютант, щелкая каблуками.

Палваныч и Альбрехт поморщились.

– Болван, – хрипло сказал монарх. – Что мы вчера делали?

– Излагать с утра?

– С утра.

– Вы и Пауль Повелитель Тьмы дегустировали вино. Было продегустировано шесть больших графинов и семь маленьких. Полностью. В процессе ознакомления с изысканными вкусами королевских вин мы прибыли к границе с Черным королевством, на трактовую заставу. Там дегустация продолжилась. В процессе ознако…

– Короче! – рявкнул Дубовых.

– В общем, Повелитель Тьмы применил поистине мощное волшебство и положил армию гомункулусов. Ответным огнем вы, ваше величество, были смертельно ранены.

– Смертельно?! – Альбрехт стал ощупывать тело.

– Вы так сами сказали, а суждения монарха не обсуждаются, – заученно выпалил адъютант.

Палваныч одобрительно хмыкнул.

– Куда я был ранен? – поинтересовался король.

– В лицо и плечо, ваше величество. Деревянными щепками, разлетевшимися при взрыве наблюдательной вышки. Доктор уже извлек все и наложил на поврежденные места заживляющий бальзам. Завтра вы и не вспомните о сем досадном происшествии.

– Ну, хорошо… Еще что было?

– Еще? – Адъютант замялся. – Поздравляю вас с наследником.

– Ты тоже пил?! – удивленно спросил монарх. – Я даже не женат!

– Никак нет, не пил. Вы, считая себя смертельно раненным, огласили последнюю волю, согласно которой Пауль Повелитель Тьмы становится вашим сыном и наследником.

– Ух ты! – одновременно воскликнули Палваныч и Альбрехт.

Труппенплацкий глава поглядел на «сына». Разница-то в возрасте лет шесть, не больше… Махнул, мол, так тому и быть. Королевское слово нерушимо.

– Что ж, поздравляю, принц, – сказал он, пожимая пухлую руку прапорщика.

– Спасибо за оказанное доверие, – неловко произнес Дубовых.

Потом до Палваныча дошло:

– Ектыш! Я типа, по ходу дела, принц?!

– Да, – подтвердил «папаша».

– Ни пса себе! Надо чаще… дегустировать.

– Но-но, я еще крепкий старичок, – рассмеялся Альбрехт.

– Да я не про то, – стушевался прапорщик. – Это в корне меняет диспозицию.

Он отпил еще рассола. Король тоже.

– Я же, папаня, чуть свою Белоснежку навеки не потерял.

– О, сынок, да ты поэт, – оценил монарх. – Любовь-морковь. Понимаю. Сам таким был в твоем возрасте.

– Так натурально, Белоснежка она. По фамилии Страхолюдлих.

– Отличное имя для Белоснежки, – не удержался от колкости «папаня». – И где она почивает?

– Там, в тиши, во тьме печальной, – продекламировал Палваныч с грустной усмешкой, – гроб качается хрустальный. В том гробу моя Хельгуша.

– Она погибла?!

– Типун тебе на язык! Она спит волшебным сном. Должен ее, вишь ли, принц поцеловать, она и проснется.

– Теперь ясно. Далеко гроб-то качается?

– Через Драконью долину надо шпарить. В пещере у гномов она.

– Все, не дурак. Прибудем в Трахтенбург, дам тебе коня. Скачи, лобзай свою Белоснежку. Надеюсь, она не так страшна, как ее фамилия.

– Богиня, – признался прапорщик.

В столице Труппенплаца не обошлось без народных гуляний и новой пьянки в честь ратного подвига Пауля и новообретенного наследника. Короче, пили по двум поводам, и оба были Палванычем. К чести граждан, пир протекал весьма дисциплинированно. Никаких склок, пьяных выходок и драк. Люди даже в блюдо мордой не плюхались, а аккуратно ложились. Прапорщик в который уже раз подумал, что именно здесь находится воплощение его мечты – государство с настоящим строем. Армейским.

Утро было не столь трагическим, сколь предыдущее. Дубовых попрощался с «папой», оседлал каурого коня и отбыл на встречу со спящей красавицей.

Альбрехт не хотел отпускать спасителя королевства, но осознавал, что угроза вторжения отсрочена. Ядовито ухмыляясь, монарх продиктовал писарю весточку для Генриха Вальденрайхского. Пусть старый дурак исполнит обещание прислать военную помощь через две недели. Она не помешает.

Палваныч без приключений ехал по Труппенплацу. Правда, двигался медленно, снег все-таки, и был вынужден переночевать в одном из сел.

Трактирщик достал прапорщика рассказами о какой-то странной парочке – гнусном эльфе и необыкновенно красивой девушке.

– Слушай, земляк, – не выдержал Дубовых. – Если тебя так волнуют все эти проблемы, то женись и не завидуй чужому счастью. А сейчас дай мне еще эля.

Корчмарь обиженно забормотал, но зато заткнулся.

Утром прапорщик продолжил путь и к вечеру достиг пределов Драконьей долины. Выехав из снежной зимы в вечное лето, Палваныч снял теплую одежду, приторочил ее к седлу. Выбрал место для ночлега – раскидистый ясень.

Удача сопутствовала прапорщику и здесь. Никто не потревожил его сна. Протопали мимо великаны, да пролетел одинокий птицеящер. Но Дубовых даже не проснулся.

В самой долине Палваныч попал под защиту драконов. Король Шуппентайль прислал молодого трехголового змея. Он и сопроводил прапорщика до самого водопада, за которым скрывался вход в подземелье Страхенцвергов.

Человек и рептилия неплохо поладили. Они проболтали всю дорогу. Дракон предложил услуги в качестве летательного средства, но Дубовых отказался. Не доверял он ни чертям, ни огромным змеям. Да и проклятая воздушная болезнь… Отлично переночевав возле бдящего стража, Палваныч прибыл к обиталищу гномов чуть раньше полудня следующего дня.

Россиянин так и не узнал, что дракон был прикреплен к нему для защиты жителей долины от силача Пауля, а не наоборот.

Дубовых видел, как дракончик облизывался на коня. Будучи уверенным в успехе своей целовальной миссии, Палваныч перед расставанием подарил каурого ящеру.

– Спасибо за компанию, зеленый, – сказал прапорщик, держа жеребца за повод. – Вот тебе сувенир на память.

Змей оценил великодушие Повелителя Тьмы и стрескал коня прямо на глазах у дарителя. Три зубастые пасти мгновенно разорвали беднягу, тот даже испугаться не успел. Куски были мигом проглочены.

– Вечно средней голове достается самое вкусное, – проворчала правая.

– Во-во, – кивнула левая, – а нам копыта жуй.

– Помолчала бы, – огрызнулась средняя. – Тебе голова досталась. Там мозг…

– Тьфу, срамота! – буркнул Палваныч, бросил наземь обрывки повода и зашагал в пещеру.

Здесь по-прежнему горели кровяно-красные светильники. «Значит, принцев не пока было», – успокоился Дубовых.

Он знал дорогу в залу, где находился хрустальный гроб. Там стоял почетный караул из семи гномов.

– Пауль! Пауль вернулся! – загалдели они.

– Отставить прения! – добродушно гаркнул прапорщик. – Во-первых, не Пауль, а принц Пауль. А во-вторых, где тут кого целовать или что там еще?..

Бородачи зачарованно замерли, наблюдая, как Палваныч склонился над бледным личиком графини Страхолюдлих и запечатлел на ее губах смачный поцелуй.

– Чпок! – звонко разлетелось под сводами сумрачной залы.

Ничего не произошло. Не дрогнули нежные веки, не поморщился аристократический нос.

– Да что ты будешь делать, – досадливо прошептал Дубовых и пнул хрустальное вместилище.

– Ну, мама, я еще немножко посплю… – капризно протянула Белоснежка.

– Хельгуша!!! – радостно заорал Палваныч.

Графиня пробудилась. Открыла глаза, еще не понимая, где она и что стряслось. Ее лицо вдруг исказила гримаса злобы, оно стало вытягиваться, обретая волчьи черты. Фигурка выгнулась дугой, пальцы вцепились в стенки гроба.

– А ну-ка, стой, раз-два! – грозно осадил прапорщик.

Наваждение развеялось, и Хельга Страхолюдлих обрела прежний вид.

– Возлюбленный мой, – томно вымолвила она, протягивая тонкую руку Паулю.

– Белоснежка с нами! Белоснежка с нами! – закричали гномы и побежали по всем ходам необъятной пещеры.

А потом Страхенцверги гуляли. Дубовых и Хельга восседали во главе стола. Пиво лилось Ниагарским водопадом, припасы съестного уничтожались ничуть не медленнее.

Прапорщик подумал: «Пора бы завязывать с пирушками». Эта мысль удивила его самого.

После многочасового застолья Палваныч остался наедине с графиней в специально отведенной почивальне.

– Хельгуленочек! Я не мастер говорить красивых слов, но бывают моменты, когда страсть застает врасплох двух взрослых людей, и они…

– Иди же ко мне, Пауль! – голосом необычайной глубины произнесла графиня, величественно распахивая объятья.

 

Глава 21. Малый сделал свое дело, или Инициатива наказуема

– Не гони ты так, – уговаривал Коля Лавочкин вечно молодую ведьму Грюне.

Та залихватски управляла огромным ковром.

Парень провел в воздухе четверо суток. На ночь Грюне спускала самолет на землю, специальным заклинанием сворачивала его в подобие чума. Внутри было тепло и уютно. Грелись с помощью амулета Иоганна Всезнайгеля. Коля все еще таскал вещи колдуна с собой.

– Живу, как чукча, боль свою затая… – напевал вечером Лавочкин.

Он постоянно думал об Эльзе, о том же Иоганне и Тилле, волновался за прапорщика Дубовых, но все время мысли поворачивали к нынешней спутнице.

– Николас, твои намерения настолько сильны и однозначны, что я сейчас дам тебе пощечину, – то и дело ворчала девушка.

«Триста лет еще не возраст, – вертелось в Колином мозгу. – Вон, Дункан Маклауд вообще четыре века протянул, а девку-то какую отхватил, и ничего…»

– Ох, зануда, – повторяла Грюне.

– А знаешь, что в нашем мире говорят про зануд? – спросил парень.

– Что?

– Что легче переспать с занудой, чем объяснить, почему не хочешь этого делать.

Хранительница рассмеялась.

– Знаешь, я не то чтобы не хочу, – сказала Грюне. – Просто… Как-то… Ну, лучше не надо.

– Почему не надо? – почти с детской обидой воскликнул солдат. – Объясни!

Девушка усмехнулась.

– Ваша пословица про зануд дьявольски точна, – промолвила она и буквально впилась в губы Лавочкина.

Парень словно в рай провалился. Похоже, ведьма накопила невероятный запас страсти, который как-то усилился благодаря ее магическим талантам. Коля ни о чем таком не думал, он просто растворился в поцелуе и пришел в себя лишь через несколько мгновений после того, как Грюне отстранилась.

– Что это…

Хранительница приложила палец к его губам:

– Снаружи кто-то есть. И он ищет тебя.

В ковер-чум поскреблись.

Коля принял решение:

– Кто там?

– Продрогший путник, не более того, – донесся приглушенный мягкой стенкой голос.

– Запускай, – сказал рядовой ведьме.

Та прошептала заклятье. Полог ковра отвернулся, и внутрь вполз паренек-коротышка. Лет семнадцати. С беспрестанно бегающими глазками.

– З-з-здрасьте, – произнес он, стуча зубами.

– Молчи и грейся, – велела Грюне.

Где-то спустя полчаса визитера перестало колотить. Он снял соболью шапку. Взлохматил рыжую шевелюру.

– Ведь ты Николас Могучий?

– Возможно. А ты кто?

– Меня зовут Финтефлюгель. Я сам из младших помощников Дункельонкеля. Бывший.

– Уволили по сокращению штатов, что ли? – съязвил Лавочкин.

Он был изрядно зол на незваного плюгавца. В одном мультике ворона говорила: «Ну, как всегда, на самом интересном месте!» Очень верно. Не мог он пожаловать хотя бы через часик!

Грюне перехватила Колин взгляд, понимающе улыбнулась.

– Нет, не уволили, – пролопотал Финтефлюгель. – Я сбежал.

– И сразу ко мне?

– Да. Ты – тот единственный, кого боится Вождь и Учитель.

– Сталин?!

– Не знаю никакого Сталина. Дункельонкель. Это его официальное имя.

– Фюрер унд доц, стало быть. Валяй, продолжай.

– Кстати, наше государство, которое все называют Черным королевством, на самом деле является Доцландом.

Парень припомнил надпись на ангаре секретного завода.

– Точно, страна препода. Так чего ты оттуда свалил-то? Сессию провалил?

Ни Финтефлюгель, ни Грюне не поняли студенческого юмора.

– Я вижу, я боюсь, я в ужасе, – затараторил коротышка. – Дункельонкель ведет страну к гибели. Он всех ведет к гибели. Весь мир!

Рыжеволосый вцепился в манжет рядового. Лавочкин аккуратно высвободил рукав:

– Экспрессивно, конечно, но слабо убеждает.

Гость заговорил еще громче и быстрее, надвигаясь на солдата:

– Я потерял все, семью, будущее, потом меня стали учить магии, убеждая, что я составная так называемого особого пути. Я верил и не верил. Главное – не думать. А теперь нельзя не думать, ты догоняешь? Ты осознаешь, как мало времени? Да откуда тебе?.. Вождь затеял страшное, оно разрушит все! Это воистину чудесное оружие вскоре отнимет у нас надежду, рюхаешь-нет?

– Э… Полегче, пацан. – Коля отодвинулся от горячего хлопца.

– Нам действительно осталось не так уж много, – промолвила хранительница. – Тебе известна природа чудесного оружия?

– Нет, госпожа, это слишком секретная информация, чтобы доверять ее мне, – ответил Финтефлюгель. – Я ничего не успел выкрасть, мне удалось прихватить лишь маленькую, но важную вещицу.

Коротышка достал зеленый кристалл.

– И что это? – Лавочкин взял драгоценный камень.

– Ну, если честно, то… – начал рыжий, но внезапно упал к ногам солдата и ведьмы.

Из груди Финтефлюгеля вырвался стон. Паренек схватился за амулет, ловя воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба.

– Предатель не уйдет от расплаты, – раздался знакомый Коле голос.

– Нет! – завопил Финтефлюгель, встал на колени и стал стремительно каменеть.

Рядовой еще ни разу не наблюдал этого магического процесса вблизи. Коротышке было чертовски больно. В считаные секунды он полностью превратился в кусок гранита.

– Елки-ковырялки, – выдохнул Лавочкин, судорожно сглатывая. – Церетели отдыхает.

Грюне придирчиво осмотрела статую:

– Да, работа крепкая.

– Расколдуй его, пожалуйста!

– Зачем? – Хранительница вскинула бровь. – Он нам больше не нужен.

– Ни фига себе, бессердечная какая.

– Поживи с мое, еще не так запоешь, – заверила ведьма. – Я ночевать с этим болванчиком отказываюсь. Придется отлететь подальше.

– А он не замерзнет? – ляпнул парень.

– Ага, простынет и рассыплется от первого же чиха. Ты такой наивный, барон. Лучше покажи, что он там стянул у Дункельонкеля.

Солдат дал Грюне кристалл. Она долго рассматривала трофей.

– Остроумное вместилище информации, – заключила она. – Сейчас вольем в него немного магии…

Кристалл начал светиться, из него медленно показались зеленые лучики наподобие тех, какие Коля видел на лазерном шоу в Москве.

– Дискотека, да и только, – прокомментировал он.

Тем временем лучики достигли стены импровизированного чума. На ковре отобразилась карта.

– Надо же, Черное королевство! – Лавочкин узнал очертания. – А вот тут, похоже, я был.

Он ткнул пальцем в одиноко стоящую гору с парой вершин. Гора стала увеличиваться, проступило множество деталей, в том числе железная дорога.

– Точно! – завороженно сказал парень.

Хранительница накрыла кристалл шапкой:

– Все-таки давай переселимся подальше от Финтефлюгеля.

Коля спрятал трофей. Грюне собрала вещи. Развернув ковер, путники нашли на снегу метлу коротышки.

– Мужик, летающий на метле, – насмешливо изрекла ведьма, – низкий стиль.

Они совершили получасовой перелет. В свете луны заснеженная земля выглядела фантастически.

Снизились возле давным-давно заброшенной деревни. Остовы домов замело почти полностью. Присмотрев относительно чистую площадку у околицы, Грюне совершила виртуозную посадку рядом с обложенным высокой каменной кладкой колодцем.

Парень любопытства ради сходил к колодцу. Кладка была частично обрушена. Склонившись, Лавочкин долго всматривался в круглую черную дыру, пока не различил мерцание голубого света.

– Не может быть, – пробормотал Коля, вставая на колени.

Он нащупал металлическую скобу. Значит, внизу была шестистенная комнатка маленького народца.

– Что нашел? – спросила подошедшая Грюне.

– Там синяя комната.

Девушка прикрыла глаза, выставила ладонь над лазом.

– Ах, точно. Надо же, какое… везение, – нерешительно сказала она.

Солдат задумчиво проговорил:

– А ведь она защищает от магического поиска.

– Заночуем в ней, – постановила хранительница.

Они скатали ковер и забросали его снегом.

Спуск был, по обыкновению, небыстрым.

Теплая комната встретила путников привычным синим свечением.

И солдат, и ведьма порядком вымотались. Они легли, постелив на песок одежду, но сон не шел. Наконец Коля уселся, почесывая макушку.

– Оживи кристалл, пожалуйста, – попросил он.

Грюне не стала спорить, хотя испытывала по поводу украденного амулета стойкое беспокойство.

Направив лучи на пол, ведь стены светились сами и не были пригодны в качестве экрана, рядовой принялся изучать карту.

Ведьма отвернулась, уговаривая себя заснуть. Но не тут-то было. Хранительницу захлестнула волна предчувствий. Она ощутила: будущее, к которому она стремилась сама и вела барона, резко изменилось. Произошло это совсем недавно. Скорее всего, причиной стал визит Финтефлюгеля. Однако у Грюне были серьезные подозрения, что ей не стоило сближаться с Николасом. Может быть, в ней бунтовала совесть, а может, она действительно изменила устремления молодого человека.

Что-то складывалось абсолютно не так. До звона в ушах. До неприятной ломоты в пальцах. Хранительница постаралась отрешиться от всего и приподнять с грядущего новые завесы. Судьба Молота Ведьм стала неопределенной. Внутренним взором Грюне увидела красную нить, тянущуюся от артефакта к Дункельонкелю. Черный колдун узнал о Молоте! Значит, Финтефлюгель появился неслучайно. И вещица – некий капкан, ловушка. Карта? Стало быть, фальшивка, ведущая в западню. О, Николасу грозит нешуточная опасность.

«Мне надо быть рядом, следить за ним, – размышляла Грюне. – Не сводить глаз. Утром… Утром…»

Изможденная ведьма не заметила, как транс сменился крепким здоровым сном.

А Лавочкин открывал все новые и новые возможности магической карты. Он излазил территорию Доцланда вдоль и поперек. Потом занялся столицей. Без труда нашел цитадель Дункельонкеля. С удивлением осознал, что карта позволяет рассмотреть планы замка, да еще и поясняет, где какие помещения располагаются.

Колю интересовали казематы. Обнаружил. Наверняка там держат Эльзу, Всезнайгеля и прочих важных пленных. Потратив немало времени, солдат отыскал гениально простой маршрут к темницам.

– Блин, с одной стороны, мне не стоит спешить, – прошептал рядовой. – А с другой… Не настало ли время для сольного блицкрига?

Его охватило болезненное возбуждение. Мысли плясали краковяк: «Знать легкий путь к победе и не воспользоваться им? Что говорил Гроссешланге? Что я трус? Не пора ли доказать, насколько старый крокодил заблуждается? Всего-то двухходовочка. Вторая комната аккурат под замком Дункельонкеля. Вождь и Учитель плюхнется в лужу. Ай да, Финтефлюгель, ай да Павлик Морозов, часть вторая».

Постепенно Колина решимость выросла до гигантских размеров. Он тихо поднялся, убедился, что Грюне спит.

– Так, мне нужна южная стена, – произнес парень.

Глухое подземелье поглотило звук его голоса. Стало жутковато.

Солдат взялся за металлическую скобу-ступеньку, поглядел вверх, в отверстие.

Темнота.

– Допустим, скобы закреплены ровно, одна под другой. Тогда мы все время спускались спиной к Черному королевству.

Рядовой знал за собой умение ориентироваться. Он всегда мог показать стороны света в незнакомом городе. Здесь же, в подполе, Колино ощущение пространства потерялось. Пришлось воспользоваться логикой.

Лавочкин отвернулся от лестницы, приблизился к противоположной стене, обойдя сопящую хранительницу, сконцентрировался и произнес заклинание. Синее свечение сменилось фиолетовым.

Парень махнул, дескать, где наша не пропадала, и совершил переход.

Вваливаясь в новую комнату, солдат почувствовал, как его тянет вверх, а затем вдруг понял, что очутился в воде! Влага мгновенно пропитала одежду, проникла в уши и открытый рот. Коля выдохнул, сомкнул губы. Стена отпустила его, и он начал всплывать.

В первые мгновения паника сковала его движения. Рядовой смотрел сквозь прозрачную воду на сияющие стены каменного мешка.

«Что делать?!» – мысленно кричал пленник. Секундное оцепенение сменилось полной ясностью.

Хорошо, хоть вода была теплой. Солдат устремил взгляд к потолку, надеясь обнаружить кромку, но оказалось, что комнатка затоплена полностью. Воздуха в легких почти не было. В висках стучала кровь: бум-бум, бум-бум. Тишина пугала.

Найти отверстие и попробовать всплыть? Коля отбросил эту идею. Вздор, длинный туннель могло залить водой под завязку. А ведь там, на поверхности, не обязательно суша!

Парень принял решение. Он подплыл к ближайшей стене и попробовал успокоиться, сосредоточиться на синем свечении. Хотя он понимал, что времени ужасно мало, чувствовал, как легкие разрываются от отсутствия кислорода, и так и не справился с паникой, Лавочкин попробовал произнести спасительный «цуг-цурюк».

– Бульк, буль-бульк!

«Елки-ковырялки! Песец!» – зажглась мысль в сознании рядового. Он все же попробовал найти лаз, ведущий наверх. Увидел, рванулся к нему и – не выдержал – сделал вдох.

Вода хлынула в распахнувшийся рот. Коля обмяк, ему вдруг стало все безразлично… Даже то, что он сейчас утонет.

«Нет, я смертельно хочу выжить!» – неуместно комично подумал он.

– Эх, рядовой Лавочкин… – прошептал голос Полкового Знамени.

– Ектыш, рядовой Лавочкин! – заорал Палваныч.

Бывают моменты, когда страсть застает врасплох двух взрослых людей, и они бросаются на не расстеленную еще постель, покрывая друг друга горячими поцелуями… Примерно этим и занимались прапорщик с графиней Страхолюдлих, когда на них словно с неба свалился Коля.

Мокрый.

Без сознания.

– Он тонул! – воскликнула графиня, вскочив с кровати.

– Хейердалов сын! – сквозь зубы процедил Дубовых. – Хельгуленочек, ты только не ревнуй, это не то, что ты сейчас подумаешь.

Палваныч заскочил на постель и приступил к оказанию первой медицинской помощи пострадавшему на водах. Перевернул его на живот, чуть свесил с кровати. Между синюшных губ полилась вода. Вернул на спину, склонился к лицу.

– Ис… кус… ствен… ное… ды… ха… ха… ха… – Прапорщик принялся вдыхать воздух в рот солдата и ритмично нажимать на его грудь.

Вскоре Лавочкин заперхал и задышал. Открыл глаза.

– Ух-е, живой, – прошептал Дубовых.

– Чародей! Ты подлинный кудесник, Пауль, – вымолвила Хельга.

– Никаких чудес, – отмахнулся прапорщик. – Искусственное дыхание рот в рот называется. Ты где плавал, салабон? И что ты здесь делаешь?

Коля просипел невнятное. Начальник понял его по-своему.

– Меня не интересует, чем ты тут занят! Я спрашиваю, что ты здесь делаешь! – прорычал, точнее, прохрюкал Палваныч.

– Я… тонул.

– Это понятно. Вон, всю кровать обмочил, аж на пол протекло. Где ты тонул?

– В изумрудной комнате, – произнес Лавочкин и отключился.

– Тьфу, Фишман! – обозвал парня прапорщик.

– Кто такой Фишман? – поинтересовалась графиня Страхолюдлих.

– А я сказал «Фишман»?

– Да.

«Я имел в виду Ихтиандра» , – хотел сказать Палваныч, но с его губ снова слетел неизвестный Фишман.

– Вот те на! – изумился Дубовых. – Форменная карикатура. Забудь, Хельга, про Фишмана, давай-ка рядового разденем. А то замерзнет, простынет опять же.

Стянув мокрую одежду с Лавочкина, размотав Полковое Знамя, которое в очередной спасло незадачливого солдата, графиня и прапорщик уложили неудачника на сухой диван, укрыли, чем нашли.

Одежду с кумачом развесили по комнате. Обстановочка напоминала смесь Красного уголка и коммуналки.

Хельга сходила за новой порцией белья, и вскоре все уснули.

Утром Коля долго не мог взять в толк, как он очутился в пещере Страхенцвергов, что здесь делает Палваныч и почему очнулась Белоснежка. История об обретении прапорщиком статуса принца повергла солдата в гомерический хохот. К счастью, Дубовых и сам считал ее забавной.

Гномы были рады Николасу, будто родному.

За завтраком рядовой расчихался.

– Будь здоров по списку, – буркнул прапорщик. – Чего это ты?

– Видимо, все же простыл, когда вчера купался, – попробовал отшутиться Коля.

– Ну и хрен же ты моржовый! Тьфу! Я хотел сказать, ну и хреновый же ты морж! – сказал Палваныч.

Крыть было нечем.

Окончив трапезу, Дубовых, Страхолюдлих и Лавочкин стали решать, что делать дальше.

Рядовой извлек зеленый кристалл, продемонстрировал его возможности. Прапорщик позвал толкового художника. Явился гном, некогда рисовавший для Коли копию стены с причинными местами.

– Замалюй-ка, браток, несколько карт, – велел Палваныч.

Пока мастер делал наброски, Хельга внимательно рассмотрела сам кристалл. В том числе и магическим зрением.

– Николас, когда художник закончит, передайте, пожалуйста, вещицу мне, – сказала графиня. – Это весьма хитрая штучка. Сдается мне, наш общий враг любит рыбалку…

 

Глава 22. Колдун-партизан, или Проблемы Дункельонкеля

Дункельонкель не знал о тайном свойстве шестистенных комнат служить пространственными порталами. Он вообще не ведал, какими тропами к нему придет барон Николас Могучий. Зато Вождь и Учитель был убежден: враг номер один обязательно примчится в расставленную им ловушку.

Зеленый камешек был не просто копией большого кристалла, покоившегося в тронном зале Дункельонкеля. Паутина заклятий, наложенных на карту-талисман, особым образом влияла на помыслы владельца. Говоря простым языком, Николас и не заметил, как его тянуло на подвиги. Мысль о блицкриге, уверенность в том, что он легко преодолеет коридоры темниц, были навеяны искусной ворожбой черного колдуна.

Властителю Доцланда лишь оставалось ждать, пока не сработают сигнальные заклинания. Банальный, тупой, наглый фокус. Дункельонкель питал уверенность: такими нехитрыми каверзами побеждается любой, самый опасный и искушенный соперник. А тут всего лишь деревенщина.

Следует признать, черный колдун почти не ошибся, ведь рядовой уже чуть не утонул, и если бы не Хельга Страхолюдлих, то, вполне вероятно, его снова потянуло бы в западню. Но «почти» не считается – Николас сорвался с крючка.

Вождь и Учитель был поглощен работой с тылами. Как он и предполагал, проклятый Рамштайнт организовал грамотное сопротивление. Дисциплина, продуманность ударов, тщательная конспирация.

Кабы властитель Доцланда знал об опыте партизанской войны, скажем, во Вьетнаме, он бы понял, насколько влетел, связавшись с гангстерами, спрятавшимися в пещерах под Пикельбургом. Как ни старались люди Дункельонкеля, им не удалось нанести ощутимый вред подпольщикам. Зато дриттенкенихрайхские головорезы отрывались на всю катушку.

В этом им помогал Тилль Всезнайгель. Он неслабо продвинулся в изучении энергоблохов. Бандиты Рамштайнта натаскали вальденрайхскому колдуну много образцов. Осторожный волшебник экспериментировал исключительно в дальних, заброшенных штольнях. Наконец он решил, что узнал достаточно, и позвал лидера преступности прогуляться.

Они зашли поглубже, где их ждала одна из вражеских капсул.

Отправились в самые глубокие коридоры. За магом и истинным королем Дриттенкенихрайха следовал лишь молчаливый телохранитель Рамштайнта.

В самом дальнем тупике их ждала вражеская капсула.

– Смотри, Рамштайнт, – тоном лектора начал Тилль. – Это вместилище магии. Наш приятель Дункельонкель научился запасать энергию, как мы запасаем мед в бочках.

– Вот сволочь, – вынес экспертную оценку главный бандит Дриттенкенихрайха.

– Полностью солидарен. Но к делу. На наше счастье, магия не мед и даже не эль. Бурно бродящий эль, знаешь ли, иногда вырывается из бочки. Так вот, энергия, которую затеял обуздать Дункельонкель, в сотни раз своенравнее молодой браги. Она ищет выхода из капсулы. И когда находит в отсутствие должного контроля, происходит бурная алхимическая реакция, известная людям твоей профессии как взрыв.

– Очаровательно. Я ценю твое желание просветить человека моей профессии в моем же лице, но какого беса я трачу время на твои рассказы?

Всезнайгель улыбнулся улыбкой продавца, знающего, что покупатель никуда не денется:

– Я совершил уникальное открытие. Чтобы эта штука шарахнула, достаточно легкого заклинания. Давай отойдем, а затем внимательно следи за вместилищем.

Отведя Рамштайнта и его помощника на нужное расстояние, Тилль указал пальцем на энергоблох. Тот взорвался с оглушительным хлопком. К ногам наблюдателя прилетели камешки. С потолка посыпалась порода. Хрустнула и обрушилась переборка.

– Эй, да ты нас всех ухайдакаешь! – воскликнул бандит, становясь в праведном гневе еще массивнее и внушительнее.

– Все рассчитано, не кипятись, – отмахнулся колдун. – Оцени разрушения.

Рамштайнт был впечатлен. В стене, возле которой покоился энергоблох, образовалась ниша, куда мог спрятаться взрослый человек. Осколки камней впились в противоположную стену, войдя довольно глубоко.

– Теперь представь, что я ткнул пальцем в сторону штуковины, заранее установленной в гуще чурбанов или возле важного вражеского объекта, – сказал Тилль.

– Не умничай, я уже сам все прекрасно понял, – буркнул Рамштайнт и расхохотался. – Ай да ведун! Сущий дьявол!

Телохранитель уважительно кивнул колдуну.

С той памятной экскурсии ситуация на поверхности пикельбургского холма сильно усложнилась. Для оккупантов.

Всезнайгель под прикрытием отряда головорезов незаметно появлялся возле домов, занятых чурбанами под казармы, около площадок, где стояли деревянные птицы, неподалеку от штабных помещений. Происходил взрыв или несколько, начиналась паника, захватчики несли урон, а неприметные диверсанты растворялись в толпе.

Потом Всезнайгель додумался делать своеобразные кулоны-детонаторы.

Небольшой полудрагоценный камешек, заряженный несложным заклятьем, – вот и все. Кидаешь такую штучку к энергоблоху, он и взрывается. С этого момента колдун перестал ходить в рискованные рейды и просто снабжал бандитов кулонами.

Выявилось дополнительное чудесное свойство энергоблохов: стоило бабахнуть одному, как начинали рваться расположенные в десяти-пятнадцати шагах. Красота!

Дункельонкель неистовствовал. Он наказывал генералов, ответственных за порядок в Дриттенкенихрайхе, те крутились, кумекали, как бы предотвратить диверсии или хотя бы уменьшить ущерб. Самолеты расставляли подальше друг от друга, чтобы они не рвались целыми эскадрильями. Затем кто-то додумался вынести аэродром за город, в поле.

Вокруг казарм усилили посты. Помогло.

Невзирая на трудности, военный план Вождя и Учителя выполнялся, хотя и с запозданием. В Пикельбург прибыли из Доцланда под конвоем три десятка отлученных – колдунов, не согласившихся с политикой Дункельонкеля. У каждого было выжжено клеймо на лбу. Все были сонными и безвольными. Жители дриттенкенихрайхской столицы смотрели, как ссутулившихся отлученных вели по улицам, и испуганно роптали. Если захватчики поступают так со своими, то чего от них ждать по отношению к завоеванным народам?

Клейменных колдунов заперли на старом заводе. Они должны были заняться зарядкой энергоблохов с началом активных военных действий против Наменлоса.

У короля Томаса Бесфамиллюра все было готово для обороны государства. Границу с Дриттенкенихрайхом укрепили по всей протяженности.

На юге она упиралась в Драконью долину. На севере – в морской залив, по которому армия Дункельонкеля явно не пошла бы. Наменлос располагался несколько выше, чем Дриттенкенихрайх. Между ними был довольно крутой склон. Бесфамиллюр распорядился залить его водой. Подданные выполнили приказ короля, и граница превратилась в ледяную горку.

Кроме того, король велел крестьянам для разминки катать гигантские снежные комья. Склон составлял шагов сто, и с началом сражения предполагалось сталкивать «снежки» вниз, чтобы те, набрав скорость, врубались в ряды гомункулусов.

Монарх призвал в ополчение всех дееспособных мужчин. Под знаменами наменлосской армии собралось и немало женщин.

Не подвели колдуны с ведьмами. По старой памяти наворожили тонны жидкости с поэтичным названием сопли дракона. Эта очаровательная субстанция давным-давно была придумана братьями Всезнайгелями для ловли великанов. Выкапывалась огромная яма, куда заливались сопли дракона. Попавшие в ловушку уже не выбирались – вязкая жидкость не отпускала. Наменлосцы чтили традиции: вокруг столичного королевского замка до сих пор был ров с коварной начинкой.

Теперь было решено не копать ям в промерзшей земле, а поливать соплями дракона наступающих солдат.

Томас Бесфамюллер послал нескольких прытких ведьм на север страны. Они должны были разыскать циклопов Айнеглаззенов. Троица исполинов весьма пригодилась бы в грядущей обороне Наменлоса.

Армия Черного королевства также готовилась к жестоким военным действиям.

Подходили новые и новые полчища гомункулусов. Улькхемикер расстарался на славу. Плоть, взятая у Лавочкина и Марлен Всезнайгель, давно кончилась. Колдун брал фрагменты тел чурбанов и заквашивал в алхимических тиглях следующие поколения. Его поделки стали намного выносливее, хотя и поглупели.

Создав большой перевес в пехоте, командиры все же делали ставку на воздушную бомбардировку, но учитывали то, что деревянных птиц нельзя оставлять без надежного прикрытия. К границе прибывали боевые колдуны.

Доцландская армия ждала приказа к наступлению.

Наменлосцы надеялись на появление славного барона Николаса и его соратника Пауля.

Легендарные герои сидели с Хельгой в пещере Страхенцверга, размышляя, что предпринять.

– Да, мы можем угодить в ловушку, – кипятился Лавочкин. – Но мы обязаны освободить Иоганна!

Палваныч решительно отмел Колино предложение:

– Тпру, рядовой. Во-первых, переться в логово врага, зная, что тебя ждут, глупо. Этому ли нас учит опыт Суворова, Кутузова, Жукова и мой личный! Во-вторых, где твой хваленый младший Всезнайгель?

– В Пикельбурге.

– То-то! Он, Хейердала ломоть, в Пикельбурге, а ты, как благотворительный фонд, должен его брата спасать. Где разум, где логика?

– Верно, Пауль. – Графиня Страхолюдлих аристократично кивнула.

– И в-последних, – закрепил успех Дубовых. – Может, он давно копыта двинул. Все-таки больше месяца в плену-то.

Доводы были сильными, однако солдат рвался в пекло не из-за Иоганна. Где-то там томилась Эльза из Жмоттенхаузена.

– Павел Иванович, – тихо обратился парень. – Я знаю, что Эльза у Дункельонкеля.

– Это твоя сельская пассия?

– Я графиню пассией не называл.

– А я бы тебе в рыло дал, – по-простецки ответил прапорщик.

– Эльза беременна.

– Ух-е! Наш пострел везде поспел!

– Графиня, ну, хоть вы мне посочувствуйте. Девушка и мой будущий ребенок в плену. Я вижу, это слишком сложно понять, дурак не поймет…

– Так, я не понял! – вспылил Палваныч. – Ты готов влезть в петлю, и это вполне логично. Такого и врагу не пожелаешь. Но зачем тебе идти на самоубийство прямо сейчас? Неужели Дункельонкель выдвигал тебе какие-нибудь ультиматумы? Куда ты торопишься? Откуда ты вообще взял, что девка у него?

– Всезнайгель сказал. А ему Шпикунднюхель.

– Ага, а Шпикунднюхелю наболтал Хрен-его-знает-ктохель. На языке военной науки это обозначается как ОБС. Одна. Бабка. Сказала.

Коля разозлился. Уж кому-кому, а Тиллю он верил. Да и начальник особого полка не стал бы обманывать. Но солдат смолчал. Сейчас, когда Полковое Знамя снова напряглось до полного выздоровления, соваться без поддержки во вражеский тыл не улыбалось.

«Когда же Знамя подаст сигнал?» – мучался вопросом парень.

– Большой проблемой для нас является то, что осталось мало боезапасов к автомату, – продолжил анализ прапорщик. – Последний цинк. Предлагаю сберечь его для аналогичного боя.

– Прости, какого? – уточнила Хельга.

– Последнего. Он же решительный. Больно крепкие зомби у них развелись. – Дубовых чуть не сплюнул на мраморный пол. – Раньше как было? Шмальнул в балбеса, он тут же в студень превратился. А нынешних наверняка надо бить. Вот такие сильные карикатуры на Лавочкина. Рассказал бы, рядовой, как братиков себе наксерокопировал. А то эти все истории про кусок мяса с ноги не убеждают.

– Что делать будем? – холодно проговорил Коля.

Ответила Страхолюдлих:

– Я думаю, нам с Паулем стоит присоединиться к защитникам Наменлоса. А вам, барон, предстоит закончить ту миссию, которую вы начали с ведьмой-хранительницей. Пауль объяснил мне в общих чертах, что вам необходимо завладеть Молотом Ведьм. Дункельонкель не зря подослал к вам человечка с кристаллом. Да, подослал, наивный вы мой человек! Боюсь, он уже знает, зачем вы отправились на север. Значит, следует поторопиться. До Наменлоса полетите с нами, а там разберемся.

– Елки-ковырялки! – Лавочкин хлопнул себя по лбу. – Грюне!

Хранительница проснулась отдохнувшая и полная энергии. Через мгновение она уже почувствовала, что Николаса рядом нет.

Вскочив, ведьма заметалась было в шести синих стенах, но затем остановилась.

– Он наверху, – без особой надежды сказала она себе.

Поднялась по длинному туннелю. На поверхности царила ясная погода. Ветра не было.

Следов парня тоже.

Грюне закрыла глаза, прислушалась к внутреннему голосу. Стало очевидно, что барон далеко, на юго-западе. «Как? Как он туда попал?!» – недоумевала ведьма. Постепенно приходили уточнения: он в Драконьей долине, ему не грозит непосредственная опасность, его устремления направлены на возвращение к хранительнице.

– Очень хорошо, – обрадовалась ведьма. – Ему ничего не мешает… пока.

Она раскопала спрятанный ковер и вылетела в Наменлос.

Покорно приняв необходимость возвращаться, Грюне поступила как истинная хранительница. Терпение – первое, чему обучались новые послушницы, поселившиеся в замке ведьм. Несколько долгих лет они проводили за вязанием. Каждая будущая хранительница кропотливо вязала крючком разноцветную гигантскую паутину – модель Вселенной, чтобы, закончив, распустить нитки и приступить к рукоделию сначала.

За три сотни лет Грюне научилась смирению.

Чего не скажешь о Четырех всадниках. У Мора, Брани, Глада и Смерти не было времени на постижение искусства терпеть. Четверка долго прозябала в столице Дриттенкенихрайха, тщетно ища следы Рамштайнта. В конце концов, из обрывков слухов убийцы узнали, что глава преступников скрывается в штольнях пикельбургского холма.

– Друзья, перед нами стоит нелегкая задача, – сказал Мор остальным всадникам, когда они собрались в трактире на очередной военный совет. – Мы сразу решили не раскрываться. Разумеется, стоит пустить слух, дескать, мы ищем встречи с Рамштайнтом, и нас мигом с ним сведут. Естественно, мы могли бы его умертвить, но вряд ли нам удалось бы скрыться.

– Мор, ради всего святого, не повторяй тех мыслей, которые я гоняю по сто раз на дню, – раздраженно проговорила Смерть.

Глад поддакнул. Брань осталась спокойной.

– Потише, пожалуйста, – прошипел Мор. – Не привлекай лишнего внимания. Я повторяю важное, чтобы вы следили за моей логикой. Так вот, я вижу лишь два пути исполнения заказа Дункельонкеля. Первый – пожертвовать одним из нас. Кто-то, а лучше всего я, начнет искать связь с нашей целью от лица Четырех всадников. И совершить убийство, как только сойдется с Рамштайнтом.

– Предлагаю жребий! – отрубил Глад.

Брань покачала головой:

– Это должны быть либо Мор, либо я. Мы долго и хорошо общались с целью в прошлый приезд. Нас узнают. И быстрей к нему подпустят. Возможно, без обыска, хотя он не нужен. Удар все равно будет магическим.

Вступила Смерть:

– Думаю, вы недооцениваете слугу Рамштайнта. О нем ходит слава первоклассного боевого колдуна.

– Наверняка специально распускаемый миф, – отмахнулась Брань.

– Опрометчиво, – произнес Мор, кладя ладони на стол. – Смерть права, одиночка может потерпеть досадное поражение. Значит, надо идти нам обоим.

– Все равно рискованно, – сказал Глад.

– Да, и по этой причине я придумал другой план, – сказал лидер четверки.

– Какой же? – нетерпеливо спросила Смерть.

– Мы превосходно перевоплощаемся. Изменив внешность, мы постараемся внедриться в ряды разбойников.

– Что-то не слишком мы преуспели в их поиске, – язвительно заметила Брань.

– Не знаю, как вы, а я за последние дни заметил достаточно, чтобы попасться на глаза бандитов-ополченцев, – нарочито скромно сказал Глад. – Позавчера я был свидетелем того, как они взрывали казарму гомункулусов. Заметил, куда отходили.

– Почему молчал? – вскинулась Смерть.

– Ну, не успел сказать. Вон, тут какие разговоры сразу пошли…

Брань очнулась от раздумий и промолвила:

– Слишком опасно. Вы забываете, ради чего мы ищем Рамштайнта. Если мы все потерпим крах, что будет с детьми?

Всадники угрюмо молчали.

– Я настаиваю: в подземелье надо спускаться двоим, – продолжила Брань. – А те, кто останется на поверхности, дождутся вестей, а потом, в зависимости от результатов миссии, либо поедут к Дункельонкелю получить плату, либо постараются выручить детей с боем.

– Подожди-ка! – Мор расплескал эль, резко поставив кружку. – Мы идиоты. Больше всего я боюсь того, что Дункельонкель не отдаст детей. Так на кой мне идти и выполнять его последнее задание?

За столом повисла тишина. Каждый из товарищей по несчастью думал об одном и том же. И страх был один на всех.

– Когда выезжаем? – спросил Глад.

– Завтра. А нынче я хорошенько спрячу амулет, по которому следит за нами громила, – ответил Мор. – Если и рисковать, то сейчас, когда враги с головой влезли в войну.

Адольфу действительно было не до Четырех всадников. Дункельонкель возложил на самого верного помощника миссию, казавшуюся ему наиважнейшей. Шкафоподобный колдун должен был обеспечить подвоз к линии фронта огромных ящиков, за которыми когда-то прятался Коля Лавочкин, бегая по секретному заводу.

Рядовой так и не выяснил, что за механизмы в них упакованы. А черный волшебник возлагал на начинку ящиков большие надежды.

До границы Доцланда с Дробенландом ящики доставлялись паровозами. Вождь и Учитель отлично подготовился к войне: за месяц, пока Палваныч сидел в бутылке, а Лавочкин плясал с маленьким народцем, железная дорога пролегла до середины завоеванного Дробенланда. Теперь поезда подвозили ящики до земель, некогда принадлежавших барону Лобенрогену.

Под руководством Адольфа солдаты Черного королевства согнали сюда местных пейзан. Велев привести весь тягловый скот, они принудили крестьян ставить ящики на бревна-полозья и тащить их волоком по широкому тракту, который пролегал к Дриттенкенихрайху и далее через все королевство почти до самого Наменлоса.

Грандиозная транспортная операция осталась почти не замеченной, ведь путь находился в стороне от столиц, а оккупанты практически всем запретили ездить из города в город.

Дункельонкель мог быть спокоен. Наменлосская армия не собиралась атаковать, предпочтя держать оборону на границе. Адольф отлично организовал доставку ящиков, и можно было подождать, когда верный громила перебросит достаточное их количество. Вождь и Учитель с удовлетворением выслушивал рапорты Адольфа. Не радовало другое.

Во-первых, сокрушительный удар Пауля Повелителя Тьмы по армии, сконцентрированной на рубежах Труппенплаца. Толстопузый чародей нанес Дункельонкелю пощечину: фактически он одержал победу на территории Черного королевства! Ведь чурбаны так и не перешли границу. Теперь пришлось отложить дату вторжения. Улькхемикер получил дополнительное задание на взращивание гомункулусов. А доцландские пейзане пока тащили часть ящиков к восточной границе.

Во-вторых, Цукеркопф все еще не закончил создание чудесного оружия. Вождь хотел получить вундерваффе как можно быстрее.

И в-третьих, кто-то должен был полететь к замку ведьм за пресловутым Молотом. Вольфшрамме еще не оправился от ранений, нанесенных Паулем. Проклятые рваные дыры никак не зарастали, хотя ими занимались лучшие маги-лекари. Очевидно, оружие иного мира таило сюрпризы так же, как и штандарт барона Николаса. Адольфа нельзя отвлекать, да и не потянул бы он бой с целым орденом ведьм. Марлен пропала.

Больше у Дункельонкеля никого не было. Значит, самому… Оставить государство на несколько дней без присмотра? Жаль, в проклятом замке нет заговоренного зеркала. Оно сильно сэкономило бы время.

Глава Доцланда крепко задумался. «А ведь артефакт может вообще не существовать! – допустил он. – Вдруг это обманка, затеянная младшим Всезнайгелем? То-то он не прискакал на выручку старшему братцу… Хотя нет. Необходимо, жизненно необходимо проверить информацию о Молоте. У противников и так Барабан Власти. Да Николас со Знаменем. И Пауль, мечущий смерть при помощи некоего стрельца Калашникова. Эх, как бы сейчас помогла Марлен…»

…Виконтесса догнала Шлюпфрига на околице.

– Подожди! – Она схватила парня за рукав.

Шванценмайстер вырвался, но остановился. Его плечи вздрагивали, кулаки сжимались. Парень беззвучно рыдал.

– Я проклятый урод, – задыхаясь, сказал он.

– Нет, дуралей, – тихо промолвила Марлен. – Я не вижу эльфа. Передо мной – все тот же человек, которого я люблю.

– Ты зачарована. Люди видят правду! Виноват амулет. Я вспомнил: его осколки впитались в мою кровь и превратили меня в чудовище. Прошу тебя, не ходи за мной. Безобразный эльф тебе не пара.

Шлюпфриг пошел прочь, на северо-восток, девушка не шелохнулась.

Падал снег, по лицу виконтессы Всезнайгель текли слезы.

 

Глава 23. «Человек за бортом!», или Все привык я делать сам

Решив двигаться в Наменлос, Палваныч, Лавочкин и Страхолюдлих не стали откладывать отлет в долгий ящик.

Хельга пошла собираться в путь, а всегда готовые мужчины продолжили посиделки за мраморным столом гномьей трапезной. Бородачи были на работах, поэтому россиянам никто не мешал.

Коля обрадовался тому, что снова заговорил по-русски. Так всегда случалось, когда солдат и Палваныч оставались наедине.

– Приятно все-таки отдохнуть от немецкого, товарищ прапорщик, – сказал рядовой.

– Это точно, – неспешно изрек Дубовых, словно смакуя каждый звук. – Родная, мать ее, речь.

– О Павел Иванович, – укоризненно протянул парень. – Вы прямо как в колодец плюнули. Помните, как у Пушкина?..

– Подожди-ка, Лавочкин! – прервал командир. – Да как ты мог спросить меня, старшего по возрасту и званию, про какую-то там «каку» Пушкина?!

– Елки-ковырялки, детство, и только.

– Чья бы свинья мычала. Я вот осуществляю над тобой надзор и наблюдение, рядовой, довольно длительный период времени, – назидательно заговорил Палваныч. – В частности, нельзя обойти вниманием твои отношения со слабым, так сказать, полом. Хотя какой он, к псам, слабый? Да… О чем я? А! Короче, о бабах. Неправильную стратегию ты избрал, сынок. Одна у тебя типа брюхатая в плену. Вторая изменница Родине и пособница фашиствующего колдуна. Третья и вовсе трехсотлетняя. Нет, я понимаю, когда старик молодуху замуж берет. Ну, седина в бороду, а бес в соответствующее место. А ты-то чего?

– Она же выглядит моложе меня! – возразил Коля.

– Какая разница! Это самая натуральная женщина бальзамовского возраста.

– Вы имели в виду бальзаковского?

– Нет, ектыш. Я хотел сказать, что ее давно бальзамировать пора.

Солдат внутренне усмехнулся: «Похоже, Болваныч сегодня в ударе. Прямо-таки артист разговорного жанра. Нужно предложить ему сменить работу».

– Вы зажигаете, товарищ прапорщик. Я тут ненароком подумал…

– Лучше б ты головой подумал, – снова «зажег» Дубовых. – В общем, пора тебе овладеть наукой общения с бабами. Запомни, рядовой. В каждой женщине есть своя изюминка. Выковырнуть ее – вот наша задача!

– Ну, вы просто ходячий Петросян, – подколол Лавочкин.

– Отставить свои хенде-хохмочки!

Палваныч хотел жахнуть кулаком по столу, потом вспомнил, что он мраморный, и сдержался.

– Да я и не хохмил, – ответил парень, отчего-то злясь. – Когда над вами шутишь, возникает ощущение, будто Гете читаешь коню под хвост. Простите, конечно, за грубость. Вы мне сколько уже мозгов прокомпостировали? А я ни разу толком не отыгрался.

Прапорщик Дубовых внимательно всмотрелся в Колино лицо:

– Вот, рядовой Лавочкин, в тебе начинает просыпаться настоящий военный, ведь ты просто ересь какую-то несешь, язви тебя Хейердал!

В трапезную стремительно вошла графиня Страхолюдлих. Одета по-походному, в синее, на плече – сума, расшитая бисером. Палваныч, кряхтя, поднялся со скамьи.

– А, Хельгуша-ведьмуша, готова? Тогда поехали.

Увы, речь снова стала немецкой.

– Не поехали, а полетели, любовь моя, – сочувственно промолвила графиня.

Солдат догадался: Дубовых попросту боялся перелета, потому-то и бодрился, упражняясь в армейском красноречии.

Вскоре ведьма, прапорщик и рядовой бороздили воздушное пространство на завороженном ковре. Хельга правила на северо-восток, прямиком к Наменлосу.

Коля сочувствовал бледному, покрытому липким потом Палванычу. Но в деле войны скорость важнее комфорта. Придется потерпеть.

Драконья долина баловала теплом. Путники летели над зеленым океаном исполинского леса, Лавочкин с Хельгой наслаждались солнечной ванной.

Спустя полчаса к ковру пристроился дракон. Стонущий Дубовых узнал недавнего провожатого, помахал ему рукой.

– Буду сопровождать. Приказ, – прошипел ящер.

Троица пересекла долину за день, ведь прапорщику требовались частые привалы. На границе лета и зимы змей пожелал людям удачи и развернулся домой.

– А отчего дальше не эскортируешь? – поинтересовался Палваныч.

– Смеешься? Мы, ящеры, от холодной погоды в спячку впадаем. А я, знаешь ли, во сне летать не умею.

– Тренировка и муштра, дорогой ты мой нечеловечище, муштра и закалка. Армия еще не таких змеев перевоспитывала. Ну, прощай.

В верхнем мире шел снег. Солдат воспользовался кулоном Всезнайгеля, и пассажиры ковра совсем не замерзли. Теперь хлопья облетали путников стороной.

Выяснилось, Хельга взяла несколько севернее, чем нужно, и троица оказалась над завоеванным Дриттенкенихрайхом.

Уже смеркалось. Страхолюдлих рассудила, что так лучше: в потемках слуги Дункельонкеля их не заметят.

Но не повезло. Оккупанты, неусыпно следившие за воздухом, подняли тревогу. Небо окрасили несколько магических фейерверков.

– Надеюсь, погони не будет, – сказала графиня.

Она, разумеется, ошиблась. Возле границы с Наменлосом генералы Дункельонкеля расставили посты, укомплектованные не только гомункулусами и пейзанами, но и волшебниками-«сверхлюдьми». Стоило нарушителям появиться в окрестностях тайников, куда свозились те самые загадочные ящики, как в воздух взмыл десяток ведьм. Это были прирожденные истребительницы. Проворно управляя метлами, летуньи принялись палить в ковер различными заклинаниями.

– Держитесь! – крикнула Хельга.

Она мастерски ушла от первого магического залпа, прибавила скорость. Но ведьмы были быстрее и маневреннее. Метлы настигали неповоротливый ковер. Попавшее в него заклятье прожгло дыру. Ворс принялся тлеть.

Палваныч взял в руки автомат, снял его с предохранителя и перевел на стрельбу одиночными.

– Хорошо, рожок заряженный остался, – сказал прапорщик.

Коля как-то быстро оставил глупые мысли, дескать, применять наше оружие против местных нечестно. Дырка в ковре могла быть и у Лавочкина в пузе.

Дубовых начал спокойно отстреливать преследовательниц. Даже воздушная болезнь куда-то подевалась. Бил уверенно, с колена. Попадал в плечо и переключался на следующую цель.

Раненые воительницы заваливались набок и падали, пытаясь выровнять полет и крича от боли.

Когда Палваныч сократил количество ведьм вдвое, в небе появились деревянные птицы и несколько колдунов на коврах. Страхолюдлих видела, что они отрезают путь в Наменлос.

До границы оставалось километра полтора. Внизу было редколесье. Хельга направила ковер к земле, принялась маневрировать между стволами, не давая преследователям метать заклинания прицельно.

Графиня демонстрировала чудеса коверного пилотажа, умудряясь отмахиваться от магических ударов. Последние полсотни метров дались ей особенно тяжело.

Колдуны расстреливали беглецов, пытаясь предугадать, куда свернет отчаянная Хельга в следующий момент. Три ведьмы врезались в деревья, но оставшаяся пара доставляла немало хлопот прапорщику. Он несколько раз промазал и даже чуть не упал, хотя Коля его поддерживал.

Тут-то и вступили в игру самолеты. Сбросив сразу несколько огненных шаров, они воздвигли между троицей и границей стену взрывов. Графиня резко направила ковер вверх, в него ударила теплая волна. Прапорщик и сама колдунья удержались, а вот Лавочкин упал.

Ему повезло. Он свалился в глубокий сугроб и почти не ушибся. Так, затылком приложился. К тому же в сумерках и дыму никто не заметил, что свалился пассажир. Даже Колины спутники.

Страхолюдлих на всех парах ворвалась в воздушное пространство суверенного Наменлоса. Погоня прекратилась.

– Хельгуленочек, ты просто Чкалов какой-то, – выразил восторг Дубовых. – Правда, рядовой?.. Э, а где рядовой?!

Филипп Кирхофф не представлял, с чего начать завоевание сердец вальденрайхской публики. Беглый поп-кумир сидел в трактире, распивая с лютнистом Ларсом и его приятелем Дрюкераем пиво. Уже на второй день от Филиппа нельзя было добиться ничего, кроме бессвязных жалоб на кончину таланта.

Потерявший типографию журналист переживал из-за пожара и оплакивал карьеру газетчика. Пил угрюмо, тупо, много.

Ларс, слегка отошедший от «артистических ломок», уже не трясся по вечерам, хотя петь хотелось ужасно. Он-то и предложил устроить маленький пробный концерт для ремесленников и купцов.

– Давайте найдем удобное местечко. Кирхофф споет, я сыграю. Ты, Дрюкерай, скажешь приветственное слово. Ты же хоть и погорелая, но знаменитость!

Идея была встречена на ура. Перехватив инициативу, бывший газетчик составил план действий. Площадку для выступления отыскали быстро – пригодилось старое лобное место. Казней все равно не было несколько лет. Журналист раздобыл бумаги, написал объявления.

Филипп залез в неприкосновенный запас: продал жемчужину, потратил немного мелочи на шляющихся на улице пацанов. Велел им бегать по городу и зазывать людей на концерт.

Вечером следующего дня, в назначенный час, на площади собралось немало горожан. Началось выступление.

На помост вышел Дрюкерай:

– Добрый вечер, дорогие любители песен! Сегодня у нас в гостях музыкальный король Дриттенкенихрайха, золотой голос Пикельбурга, соловей иностранной песни… Встречайте, Филипп Кирхофф!

Публика зааплодировала. Певец появился в ярком цветастом наряде, сшитом из множества лоскутков. На голове Филиппа покоилась аляповатая шапочка, увенчанная тремя павлиньими перьями.

– Пугало какое-то, – зашептались зрители.

– Здравствуй, Стольноштадт! – выкрикнул Филипп. – Не вижу ваших рук.

Люди недоуменно уставились на ладони. Кое-кто нерешительно помахал певцу, мол, не волнуйся, руки на месте, это у тебя с глазами непорядок.

– А народ-то у вас не пуганный настоящим зрелищем, – прошептал Кирхофф Дрюкераю.

– Варвары, – ответил бывший газетчик, двигаясь к авансцене.

– Друзья! В Дриттенкенихрайхе сейчас, увы, война. Но тамошняя публика любит хорошую музыку, и ей страшно… – Самодеятельный конферансье закашлялся. – Ей страшно нравится наш гость! Давайте перед концертом я задам Филиппу несколько вопросов. От вашего, как говорится, лица.

– Валяй! – донеслось откуда-то сзади.

Это был голос кузнеца, простого, но очень сильного мужика.

– Тогда сразу вопрос. Как вы достигли такой бешеной популярности?

Кирхофф сделал скромное лицо героя:

– Секрет прост: ежедневная работа, любовь к зрителю и неслабые денежные вливания. А поначалу я пел везде: на концертах, на днях рождения, на свадьбах и даже на похоронах.

– Как интересно, – наигранно поразился Дрюкерай. – Можно поподробнее?

– Ну, вот похороны. Мы поем, слушателям нравится. А у нас в народе как? Если нравится, то наливают. Одна, две, а потом: «Что это у нас виновник торжества не подпевает? Что мы как мертвые? Оп! Оп!..»

– Да, дорогие друзья, – газетчик-погорелец обратился к присутствующим, – тяжела работа музыкантов. А представляете, каково им наутро?

Народ сочувственно повздыхал.

Дрюкерай продолжил публичное интервью:

– Скажите, Филипп, а бывали ли какие-нибудь смешные случаи на выступлениях?

– Ну, не знаю… Вот штаны у меня однажды упали. Я исполнял песню о том, что человек держит в руках собственную судьбу, а тесемка развязалась, и такой неприятный конфуз получился…

– Да, интересная у вас, артистов, жизнь. Веселая, – оценил Дрюкерай. – Я вот тоже шутки люблю. Бывает, отмочу что-нибудь этакое – и все заулыбались.

– Да с тобой уже все порядком заулыбались! – крикнул кузнец. – Пусть уж поет, раз приехал.

– И то верно, – стушевался газетчик. – Нашему гостю аккомпанирует Ларс, лютнист-виртуоз!

Дрюкерай уступил место музыканту. Ларс начал наигрывать вступление.

Кирхофф развел руки в стороны. Публика притихла.

– Вообще-то, когда я так делаю, зал обычно хлопает и кричит: «Ах, это Филипп!»

– Не сегодня, приятель, – буркнул кузнец. – Хотя лучше бы я уже действительно хлопнул чего-нибудь крепкого, чем торчать на этом концерте.

«Совершенно мертвый зал», – подумал Кирхофф и запел:

Зайка я, ты волк, и точка. Ручка я, ты чан кипяточка. Шейка я, ты гильотинка. Бойня моя, я скотинка. Ты меня бьешь, обзываешь, Жрать не даешь, не ласкаешь, Режешь меня, нож втыкая. На фиг любовь мне такая? Я не знал, что любовь может быть так жестока, А сердце таким одиноким, я не знал…

Слушатели жиденько поаплодировали. Филипп обескураженно смотрел на публику. И верно – варвары. Эта песня три года завоевывала симпатии на любых дритенкенихрайхских концертах.

Собравшись с мыслями, Кирхофф решил обратиться к беспроигрышному варианту – исполнить что-нибудь народное:

Секс да секс кругом. Путь в бордель лежит. А в борделе том помирал мужик: – …А жене скажи, что в степи замерз и любовь свою всю с собой унес!

– Ладно, гость иноземный, – вновь раздался голос кузнеца. – Поешь неплохо, только с репертуарчиком тебе ох как не свезло.

Люди пошли по домам.

Стоя на сцене, Кирхофф невольно слышал отзывы публики.

– Да, не барон Николас, конечно, но пусть поет…

Филипп аж рот раскрыл.

В народе еще жила память о сногсшибательных серенадах Коли Лавочкина, адресованных первой красавице Стольноштадта – несравненной Занне Знойненлибен.

Дрюкерай поспешил сойти с помоста, но тут его поймали за локоть. Газетчик дернулся, но не освободился. Глянул, кто же это такой цепкий.

Остановивший его человек был одет в серый длиннополый плащ. Голова незнакомца пряталась под большим капюшоном.

– А вам, собственно, что?.. – начал спрашивать журналист, но тут человек слегка приподнял край капюшона, и Дрюкерай обмер.

Перед ним был Дункельонкель собственной персоной.

– Веди в тихое место. И музыкантишку позови, – прошелестел одними губами владыка Черного королевства, и газетчик отлично услышал, хотя толпа галдела неимоверно.

Прихватив Ларса, Дрюкерай отвел его и Дункельонкеля в свою каморку.

Глава Доцланда сразу заговорил о деле:

– Вы оба отлично мне послужили. Когда я завоюю это королевство, вы ощутите, насколько я вас ценю. Сейчас же мне нужно быть уверенным: существует Молот Ведьм, или нас хотят пустить по ложному следу?

– Ваше величество, – дрожащим голосом обратился к Дункельонкелю лютнист. – Я несколько дней находился возле барона Николаса и ведьмы Грюне. Я постоянно подслушивал их беседы. Грюне и барон не были знакомы. Николас не догадывался, с кем имеет дело, пока ведьма не рассказала ему о Молоте. Она – очень скрытная дамочка. Пока не появился Николас (а, как выяснилось, она ждала именно его), я и представить не мог, что прибившаяся к нам с Филиппом девушка – хранительница некоего магического артефакта. Вместе с тем у меня ни разу не возникло чувства, будто она лжет барону. С ним она была мила, открыта и не старалась о чем-либо умалчивать.

Ларс говорил и говорил, а черный колдун незаметно на него воздействовал. Дрюкерай наблюдал со стороны и еле сдерживался от того, чтобы не сбежать. Бывший газетчик боялся: вдруг его превратят в такую же послушную куклу, какой сейчас был музыкант? Лютнист постепенно потерял контроль над собой. Его глаза остекленели, тело застыло, речь стала монотонной и еле внятной.

Дункельонкель искал следы магических воздействий и обращался к памяти Ларса напрямую. От его болтовни все равно было мало толку. По нескольким косвенным признакам колдун склонился к тому, что Молот реален.

Повернувшись к Дрюкераю, волшебник сказал:

– А ты чего ждешь? Спи!

И журналист ощутил с животным страхом приход транса.

– Слушайте внимательно, – велел Дункельонкель. – Ваша задача – добраться до короля Генриха и бросить в его сторону вот эту штучку.

Колдун положил на стол красный кристалл размером с виноградину. Дрюкерай и Ларс вперились в него, не в силах оторвать взглядов.

– Я даю вам много денег. Пропихивайте своего пернатого дружка в популярные певцы. Пусть его захотят услышать при дворе. Там вы и исполните миссию. Бросать будешь ты. – Колдун тронул плечо Ларса. – А ты, Дрюкерай, восстанови типографию и печатай побольше материалов о талантах Филиппа Кирхоффа. Все ясно?

Жертвы злой магии синхронно кивнули.

– Очнетесь через минуту. – Дункельонкель небрежно бросил на стол увесистый кошель и покинул убогое жилище газетчика.

Путь властителя Черного королевства лежал на север.

Колдун оставил вместо себя Вольфшрамме. Бедняга уже мог ходить, но предпочитал полулежать, иначе открывались раны, нанесенные оружием иного мира. «Боец он сейчас, конечно, никудышный, зато вполне способен несколько дней контролировать подданных и решать мелкие назойливые проблемы», – рассудил Дункельонкель.

Все складывалось неплохо. Адольф отрапортовал, что переброшено достаточное количество ящиков. Перед отбытием Дункельонкель дал команду начинать наступление на Наменлос.

Вождя беспокоил Иоганн Всезнайгель. Бригаде магов все еще не удалось распечатать заклятья, которые он на себя наложил. Перед отлетом глава Доцланда ходил в темницу и долго изучал одеревеневшее тело врага. Дункельонкель искал в сети заклинаний ключик к самопробуждению. Потратив несколько часов, черный колдун выяснил: Всезнайгель не вплел в свою ворожбу ни времени окончания глубочайшего транса, ни внутренней команды на пробуждение. Значит, пока будет отсутствовать Дункельонкель, Иоганн не пробудится. Утроив стражу, Вождь отбыл за Молотом Ведьм.

Ненадолго остановившись в Стольноштадте, он приговорил Генриха и полетел к далекому северному замку. Теперь у Дункельонкеля было много времени на раздумья. Мысли метались от ситуации на наменлосском фронте до позора возле Труппенплаца, от вопроса «Почему о бароне Николасе так долго не слышно?» до недоумения «Где же Марлен?».

– Где же ты, Белоснежка? – шептал черный колдун, обозревая бескрайние снежные поля.

Марлен, Марлен.

Сделай первый шаг, и тебе повесят флакончик на шею, дадут командовать целым народцем и… Когда ты совершишь множество постыдных вещей, амулет погибнет от руки твоего любимого, превратив его в уродца.

Виконтесса была слишком гордой, чтобы последовать за распустившим нюни Шлюпфригом. Она утерла слезы, сжала губы. Глаза ее прищурились.

Умница Марлен знала, кто ей поможет и кому требовалась ее помощь. Она развернулась на запад и прошептала: «Я иду, папа».

 

Глава 24. Голем перекатный, или Правительственная связь

Стукнувшись головой, Коля ненадолго потерял сознание. Он балансировал на грани яви и забытья, пока не угодил в неприятное видение.

Будто он уже дома, точнее, в полку. Стоит на Посту Номер Один. Никуда не проваливается. Просто несет службу. И тут смена караула. В Красную комнату заходит рядовой, за ним – сержант-разводящий.

Лавочкин смотрит на них и вдруг осознает, что и сменщик, и разводящий – его, Лавочкина, копии. Парень, впав в оцепенение, понимает: сюрпризы не закончились. Помимо воли он прикладывает руку к козырьку фуражки и рапортует:

– Рядовой ZZZ-065 пост сдал.

– Рядовой ZZZ-066 пост принял, – отвечает его клон.

– Давайте в темпе, – подгоняет Лавочкин-сержант.

Коля чуть ли не бегом покидает помещение, сталкивается в коридоре с новыми и новыми своими близнецами. На улице их еще больше. Десяток Лавочкиных метет территорию, еще рота построилась на плацу, где перед ней толкает речь Лавочкин-заместитель по работе с личным составом.

Солдат бежит к воротам. Лавочкины-дневальные по КПП не хотят его выпустить.

– Где увольнительная? – твердит сержант-Лавочкин.

И тут сзади подходит Павел Иванович Дубовых. Бьет Колю газетой по затылку и говорит:

– Рядовой Лавочкин, отставить сон в тылу врага!

Парень очнулся и долго не мог прийти в себя. Наконец он вспомнил, где и почему он находится.

– Блин, приглючится же, – пробормотал он, ощупывая голову.

Вроде бы целая.

«Это хорошо, что я плашмя упал, – подумалось Коле. – Нырнул бы солдатиком – поломался бы по самое „не балуй“».

Он не спешил выкапываться из сугроба и полез наверх, только дождавшись полной темноты. Занятие оказалось не из легких. Рядовой выбрался, растратив уйму сил.

Тяжелые тучи закрыли луну. Кругом царила темень, зато на позициях наменлосцев через равные промежутки горели костры. Ополченцы не хотели прозевать ночное наступление, если таковое вдруг случится.

Лавочкин пошел на огни, стараясь не оставаться на открытом пространстве. Не хватало еще попасться. На крайний случай он помнил, что можно прикинуться собственным клоном-чурбаном.

Осторожность не подвела. Парень вовремя заметил наблюдательный пост армии Дункельонкеля и аккуратно его обогнул. «Вот тебе, Колян, и военная подготовка», – подумал рядовой, ползком пробираясь к границе.

На спине болтался мешок, за пазуху и в сапоги забился снег. Морозец был небольшой, парень не мерз. Ползание согревало.

Метров за десять до начала склона Лавочкин встал на ноги. Пригнулся, двинулся к вожделенным огням.

И шарахнулся, ступив на ледяной склон. Сокрушительно ударился лбом. Аж светлые круги перед глазами поплыли. Схватился за растущую шишку.

– Елки-ковырялки, – простонал солдат. – Как в детстве на горке… И где же тут подняться?

Он пополз вдоль вала, но склон был залит на совесть. Коля снял мешок, порылся, нашел нож, принадлежащий Иоганну Всезнайгелю.

Началось восхождение.

Распластавшись на ледяном панцире, рядовой аккуратно полз вверх. Отдыхал, снова лез. Несколько раз ему пригодился нож.

Наконец склон был покорен. Лавочкин выкатился на ровный затененный участок, ловя воздух ртом. И закашлялся. Из темноты вышли крестьяне, вооруженные кто рогатиной, кто вилами, да вояка с кривым мечом.

– Батюшки-светы! – протяжно воскликнул меченосец. – Братцы, это же гомункулус вражий. Бей его, ребятушки!

Палваныч и Хельга не стали пороть горячку. Где уж возвращаться за рядовым, если сами насилу ноги унесли. Ковер после посадки попросту развалился на куски.

Перебежчикам предстояло еще объясниться с защитниками границы.

Когда люди узнали, что перед ними Пауль Повелитель Тьмы, они предались ликованию. Весть о появлении прославленного героя в рядах обороняющихся пронеслась по всей границе подобно смерчу.

Прапорщик Дубовых растерялся. Он и не подозревал, что попал в легенды.

Хельга Страхолюдлих светилась достоинством. Слава Пауля была для нее чем-то самим собой разумеющимся.

Так и не вырвавшись от восторженных крестьян и солдат, Палваныч воззвал к бесу:

– Черт, ты где?

Люди отпрянули. Перед Повелителем Тьмы возник самый настоящий нечистый:

– Сержант Аршкопф по вашему при…

– Почему рога не по уставу? – оборвал рапорт Палваныч.

Бесенок закатил глаза и завертелся, стараясь рассмотреть, что там не так.

– Ладно, отставить. Шутка была, – сказал прапорщик, осклабившись. – Найди мне рядового Лавочкина. Если надо, окажи ему поддержку. И мухой сюда. Хочу знать, куда он и как.

Черт растворился, а материализовался в километре от Пауля.

Барону как раз приходилось несладко. Он отбивался от крестьян, крича, мол, он никакой не чурбан, а Николас Могучий.

– Не сметь трогать барона Николаса! – завизжал со всей мочи нечистый.

Вояки побросали от страха нехитрое оружие и расступились, прижимаясь друг к другу.

– Спасибо, Аршкопф, – проговорил Лавочкин, вытирая кровь с подбородка.

– Благодари товарища прапорщика, – проверещал черт. – Он тебя ждет.

Указав, куда идти, бесенок исчез.

К моменту, когда солдат доковылял до Палваныча, за тем уже прислал король Томас.

– Ух-е, рядовой, как тебя враги отмотыжили! – сказал Дубовых.

– Какие враги, Павел Иванович! – воскликнул парень. – Свои! За гомункулуса приняли.

– За кого? Гомункулуса? – переспросил прапорщик. – Ну, я бы не сказал, что ты того, ну, на этого самого извращенца походил.

– Гомункулусы, любовь моя, суть двойники барона Николаса, – пояснила Хельга.

– А! За сынка твоего икроножного приняли? Не будешь мясом раскидываться. Ладно, до свадьбы заживет. Кстати, шишка красивая. Марки «А во лбу звезда горит». Через пару дней отличные фингалы под глазами будут.

– Спасибо, товарищ прапорщик.

– Обращайся еще, – простецки ответил Дубовых. – А теперь не отставай, мы идем к королю Томасу.

Бесфамиллюр сидел в командирском шатре и размышлял. В основном его думы сводились к сожалению: дескать, он на днях отправил сотню человек на помощь Альбрехту. Теперь, когда вдоль многокилометровой границы развернулись силы противника, монарх понял: дорог каждый защитник.

Старый рубака чувствовал приближение часа штурма. Ладно, в таком случае очень кстати появились Николас и Пауль. После замечательной новости из Труппенплаца Томас поверил в их преданность делу борьбы против Дункельонкеля. «Мы еще поборемся, – пообещал себе монарх. – Ведь даже преступник Рамштайнт отдал ценный магический артефакт. Ай да Всезнайгель. Чем же он прижал висельника?..»

Снаружи донеслись голоса охраны и Повелителя Тьмы.

Король встал с покрытого плащом Барабана Власти, вышел в ночь.

– Здравствуйте, ваше величество, – поприветствовал Бесфамиллюра барон Николас и закашлялся.

– И вы не болейте. – Томас втянул кривым носом холодный воздух. – Заходите, рад вам.

Пока Коля Лавочкин, прапорщик Дубовых и графиня Страхолюдлих рассаживались на лавках, монарх распорядился подать горячий ужин.

По настоятельной просьбе короля гости рассказали обо всем, что пережили с момента заключения тройственного союза. Когда солдат обрисовал ситуацию с Молотом Ведьм, Бесфамиллюр с досады хлопнул себя по колену:

– Как же вы нужны тут, барон! Именно в эти дни!

– Ваше величество, я до сих пор не восстановил магические силы. От меня не будет пользы, – возразил парень.

– Одно ваше имя много значит для народа, Николас.

– Сегодня я убедилась, ваше величество, что люди знают и верят в Пауля Повелителя Тьмы, – торжественно изрекла Хельга Страхолюдлих. – Я стояла по правую руку Пауля, когда его приветствовало ваше войско. А барона нынче приняли за гомункулуса и, как видите, побили. Если бы Повелитель Тьмы не призвал беса, вероятно, Николас не сидел бы сейчас с нами…

– Но вы улетите все, не так ли?

– Не так, – сказал Лавочкин. – Пауль останется. Если графиня согласится помочь мне добраться до замка, я буду ей признателен.

– Конечно, я отвезу вас, барон, – промолвила Страхолюдлих. – Думаю, мы расстанемся раньше. Ваша хранительница наверняка уже мчится вам навстречу.

– Не хочется тебя отпускать, Хельгуша, – прапорщик вздохнул, – да ведь, кроме тебя, я никому не доверю рядового! Тебе отдохнуть бы.

– Я закончила трапезу, спасибо, ваше величество. – Графиня с достоинством склонила голову. – Нет ли у вас местечка, где я могла бы поспать?

Король приказал проводить гостью.

– Что ж, господа, – сказал он. – Раз уж мы остались втроем в мужской компании, то не откушать ли нам эля из моих запасов?

– Не пьянства ради, а для веселья, – соврал Палваныч.

Коля решил: немного хмеля не повредит.

Выпили. Действительно повеселели.

– А нету ли у вас чего для досуга? – поинтересовался Дубовых.

– Почему нет? Есть, – гордо проговорил Томас. – Музыка с танцами у нас не в почете. Сейчас стало модным приглашать мудрецов или разных ученых. Развлечение должно не только развеивать, но и приносить пользу. Я даже на войну прихватил парочку многознатцев.

– Звучит подозрительно, но любопытно, – постановил прапорщик.

По мнению Лавочкина, звучало не просто подозрительно, а стремно, но с командиром не поспоришь.

Бесфамиллюр велел позвать мудреца.

Привели щуплого зажатого человечка, постоянно шевелящего губами и хмурящего брови. Говорил он очень тихо – так, что приходилось прислушиваться.

– Мое имя Зигмунд. Я толкователь снов и знамений, известный в узких просвещенных кругах, – представился он.

– И чем вы отличаетесь от базарных прорицателей, уважаемый? – спросил Коля.

– Я не занимаюсь гаданием, а строю свои прогнозы исключительно на научной основе. Без магии, шулерства и прочих фокусов.

– Как же называется наука, к помощи которой вы прибегаете?

– Я сам изобрел и наполнил истинным содержанием свою науку, господа. А называется она членовредительством.

– Велика наука, – усмехнулся Палваныч, смерив взглядом тощего, согнутого в крючок Зигмунда. – Правда, не при твоем телосложении ею заниматься.

– Ах, вы меня неверно поняли, – пробормотал ученый. – Членовредительство – это учение о том, что весь вред и все страдания человек получает от члена.

– Подожди-ка, милок, – запротестовал Дубовых. – Сколько лет живу, а от части тела, тобой упомянутой, имею исключительно пользу и удовольствия.

– Ну, сие вам лишь мнится. Правда слишком глубоко спрятана, чтобы вы сразу распознали, кто, точнее, что стоит за вашими бедами.

– Стоит, стоит, не жалуюсь, – ухмыльнулся прапорщик.

Зигмунд скривился, словно уксуса хлебнул:

– Я не в этом смысле! Вы ведь прекрасно знаете, как мужчины переживают из-за малых размеров предмета нашей беседы!

Палваныч поднял ладони кверху:

– Что ты пристал? У меня все размеры вполне удовлетворительны и не раз за ночь, между прочим.

– Ну, я не о вас конкретно, а в общем, – объяснил Зигмунд. – Представьте себе такого человека.

– Мужика?

– Да, мужчину.

– С маленьким достоинством?

– Да.

– Ты за кого меня держишь, извращенец?!

– Ох. – Ученый затрясся. – Я же не подразумевал ничего предосудительного! Кста-а-ати! Сейчас вы показали прекрасный пример членовредительства! Вам ненавистна мысль о мужчине, ибо вы боитесь вступить с ним в порочную связь.

– Я что-то не пойму, – свирепо прорычал Дубовых. – То ли ты меня на слабо берешь, гомункулус латентный, то ли смерти ищешь.

– Мы же цивилизованные люди, – промямлил Зигмунд.

– И всегда есть третий вариант, – подсказал король Томас.

– Воистину, воистину! – подхватил ученый. – Моя задача – лечить души разговором.

Прапорщик ощерился:

– Если ты вякнешь еще хоть слово на срамную тему, то у меня разговор с тобой будет коротким. Вылечу твою душу методом освобождения от тела. Усек?

Зигмунд поспешил ретироваться.

– Неправильно вы, Пауль, с людьми науки беседуете, – заключил смеющийся Бесфамиллюр.

– По мне, так лучше бы у вас девки полуголые танцевали, чем это чучело карикатурное мозги полоскало, – пробурчал Палваныч. – Давайте выпьем, и баюшки.

Рано утром прапорщик Дубовых разбудил Колю Лавочкина зычным криком:

– Подъе-о-ом!!!

Парень вскочил на ноги раньше, чем успел проснуться.

– Давай, салага, не посрами, – напутствовал его командир. – Хельгулечку береги, чести не урони. Помни, ты – русский солдат. Тебе все по барабану. Бери киянку, или что там оно, и дуй в обратный зад. Удачи… Да, и мумии своей привет передай.

– Спасибо.

Коля сгрузил прапорщику лишние вещи, в том числе толстые книги Иоганна, и вышел из шатра. Рассвет только занимался. Перед рядовым был расстелен ковер, будто в аэропорту у трапа посольского самолета. Хельга стояла в середине:

– Готовы, барон?

– Всегда готов, – проявил пионерский задор Лавочкин.

Стартовали. Графиня была поглощена управлением самолетом, а Коля предался тоске по дому и томительному перемалыванию набивших оскомину мыслей об Эльзе.

«Удивительное разгильдяйство, Колян, – распекал себя парень. – Вернемся к началу твоей здешней жизни. Ты и трех дней не провел в этом мире, а уже спутался с девицей. Ну, гульнул. Но чем же ты, кобелина, думал?! Домой хочется… Страсть. Но как честный-то человек я должен остаться и кормить семью. Либо тащить ее с собой, в Россию. Да Эльза там с ума спятит. Ох, я сам сейчас сдвинусь».

Постепенно Лавочкина сморил сон.

Бессовестно продрыхнув полдня, солдат проснулся бодряком. Он удивился, как вообще он мог столь беспечно вести себя на летящем ковре.

Спросив об этом Хельгу, он получил неожиданный ответ:

– Я слегка навеяла на тебя чары сна. Ты так громко зевал и ворочался, что я решила помочь.

Путешественники сделали привал, перекусили и размялись. Продолжили полет.

Коля рассказал графине про способ делать из ковра ярангу, Страхолюдлих одобрила.

– Послушай, Николас, – промолвила она. – Давно хотела с тобой побеседовать о Пауле. Когда мы с ним встретились, он действительно казался мне пришельцем из преисподней. Ему прислуживал черт, его речи были непонятны и величественны в своей грубости. Я видела: он решал проблемы, даже не замечая их! За время более тесного знакомства я в конце концов поняла: Пауль не Мастер Тьмы в том смысле, каким наполняли его прозвище участники моего колдовского ордена. О, он был идеальным командиром. Но лишь недавно я уразумела: он – Повелитель Тьмы совсем в другом смысле! Он прикажет черту, и тот выполнит. А сам Пауль сын Йохана – воин света.

Парня развеселил пафос Хельги.

– Графиня, я в курсе того, что вы любите товарища прапорщика. Поэтому вы можете не объяснять мне, какой он молодец, и все такое. Что вас конкретно интересует?

– Буду честна. Я верю, мы одержим верх над Дункельонкелем. Вам удастся вернуться на Родину. Я не смогу оставить Страхенцвергов, как бы ни желала разделить судьбу Пауля. Он здесь не останется. Я вижу, как сильно его тянет домой. И когда нам придется расстаться… Я хочу вспоминать Повелителя Тьмы. Вспоминать и знать, что у него все замечательно. Каков ваш мир, Николас? Какое место в нем занимает Пауль? Чем вы дышите? Путь неблизкий, и если ты поведаешь мне обо всем этом, время побежит быстрее. Я буду тебе очень благодарна.

Лавочкин сел рядом с графиней, посмотрел на ее точеный профиль. Бледное аристократическое лицо. Гордый подбородок, тонкие брови, смоляные волосы, спадающие с плеч. Если бы не действие талисмана Всезнайгеля, то сейчас ветер развевал бы их, превращая в смоляное крыло. Удивительный мужик Палваныч: сам кабан кабаном, а такую женщину покорил. Вылитая миссис Адамс из готической комедии…

– Хорошо, я постараюсь рассказать вам про нашу реальность, – проговорил рядовой. – Она иногда смахивает на ад, но, поверьте, мы живем в таком же мире, как и вы. Разве что наш куда более сумасброднее вашего. Я уже пробовал объяснять отличия другим людям. Мне раньше казалось, основное отличие в отсутствии магии. Нет у нас колдунов. Не летают ведьмы на метлах. Вы видели деревянный самолет. Слышали о паровозе. Вот, в нашей реальности мы передвигаемся так.

– Ты сказал, мол, думалось раньше, – перебила Хельга. – Теперь ты изменил мнение?

– Ну, во-первых, самолеты и поезда появились и у вас. А во-вторых, не в чудесах дело. Проблема в людях. Вот тут-то и получается, что не существует никаких различий. Везде одни и те же мысли, желания, проблемы. И у вас, и у нас. Ну, в моем мире больше народа. Реально больше. Стольноштадт в нашем понимании – заштатный районный центр.

– Изъясняйся понятнее, пожалуйста.

– Очень маленький городок, – постарался исправиться Коля. – Я живу в стране, которая в несколько раз больше, чем весь так называемый цветок ваших королевств, расположившихся вокруг Драконьей долины. Твой Пауль и я служим в армии моей Родины. Наш полк (один из многих полков!) охраняет и содержит в постоянной боевой готовности оружие. Его мощь многократно превосходит всю вашу магию.

– О, Пауль командует полком со сверхоружием? – прошептала Срахолюдлих.

– Нет, он заведует складом, – не покривил душой Лавочкин. – А я – всего лишь солдат.

– Я бы рада тебе поверить, Николас, но в твоих словах заложено противоречие.

– Какое?

– Ты говоришь, что он простой кладовщик, а ты солдат. При этом якобы нет магии. А ведь вы совершаете подвиги, неподвластные моему пониманию. Положить армию? Легко! Накостылять дракону и избежать мести змеев? Пожалуйста! Исчезать, появляться, гонять чертей, биться с сильнейшим колдуном нашей эпохи…

– Это вы о Дункельонкеле?

– Да.

– А Всезнайгели?

– Они весьма сильны. Но мой бывший повелитель сильнее. Суди по делам их.

Парень не стал спорить, продолжил рассказ. Изредка подкашливал. Все же к простуде, нагулянной после купания в шестистенной комнате, добавилось вчерашнее дерби со снегом за пазухой. Начала раскалываться голова, щеки зарумянились, Лавочкина стало знобить.

Страхолюдлих немного подлечила рядового. Боль в горле унялась, голова стала ясной, жар спал. Солдат смог поддержать беседу.

Они проговорили до позднего вечера. Потом выбрали место для ночлега, приземлились, соорудили из ковра чум. Поужинали.

Перед сном Коля решил перебрать вещи в мешках. Достал фолиант, в котором читал о славном Зингершухере, высыпал мелочь. Взгляд остановился на амулете-пузырьке. Таком же, какой парень видел на шеях Марлен Всезнайгель и самого Дункельонкеля.

Солдат взял амулет за веревочку, покачал, наблюдая за игрой бликов. Потрогал маленький флакончик пальцами. Теплый.

– Что за фокусы ты тут спрятал, Дункельонкель? – прошептал Лавочкин.

Амулет стал горячим, и рядовой вдруг услышал ответ властителя Доцланда:

– Да, кто это?..

От неожиданности парень выронил вещицу. «Точно, Дункельонкель, – поразился он. – Талисман действует! Найти бы еще ему применение».

– Погоди-ка, Николас, – промолвила Хельга, протягивая руку к флакончику. – Что это такое?..

 

Глава 25. Сопли дракона против брони, или Зарядные устройства

Палваныч проводил Хельгу и рядового. Потом нашел наменлосского короля возле самой кромки ледяного ската. Томас держался за пограничный столб и вглядывался вдаль. Там, на территории Дриттенкенихрайха, строились полчища гомункулусов.

– Смотри, Пауль, начинается, – тихо сказал Бесфамиллюр.

Прапорщик поправил автомат:

– Ничего, взгреем чурбанов. Ты подготовился по самому идеальному слову тактики, величество.

– Спасибо, принц.

Дубовых не услышал скрытой усмешки. Высокородный монарх не преминул уколоть неаристократичного мужика, да не на того напал.

Томас повернулся к своим солдатам и громко произнес:

– Сегодня!

Люди закричали что-то воинственное и даже радостное. Сердце Палваныча потеплело: вот они, соколики…

Через час орда гомункулусов двинулась на приступ.

Одной из сотен командовал небезызвестный Факельмакель. Между прочим, он проявил смекалку, предложив генералу снабдить чурбанов своеобразными железными когтями, которые следовало прикрепить к подошвам сапог. Штаб заказал несколько тысяч комплектов. К сроку прислали не все, но сотня Факельмакеля была снабжена когтями полностью.

Сотнику не терпелось проверить свою разработку в настоящем бою, хотя он предпочел бы вообще не воевать. Его подразделение шагало в третьем атакующем эшелоне, так что Факельмакель изнывал от необходимости ждать. Ему нестерпимо хотелось по-маленькому. Как в детстве, когда он играл в прятки, а его долго не могли отыскать.

Наменлосцы приготовились к битве. Каждый знал свои место и обязанности. Все сохраняли спокойствие. Люди были уверены: проклятые полчища гомункулусов не прорвутся на их родные земли.

Чурбаны шагнули вперед, и тут же в небе появились деревянные птицы. Колдуны и ведьмы Наменлоса устремились ввысь, пересекли границу и завязали воздушный бой над армией гомункулусов. Маги Черного королевства нанесли удар по отважным волшебникам, не взлетая, прямо с земли. Многие наменлосцы пострадали.

Палваныч увидел, что деревянные птицы вот-вот начнут бомбометание.

– Сержант Аршкопф!

– По вашему приказанию прибыл! – пискнул черт.

– Приказываю рвать крылья самолетам по ранее утвержденной схеме.

– Разрешите выполнять?

– Давай, бегом!!! – проревел прапорщик.

И дело пошло.

Деревянные летуны стали сыпаться на гомункулусов, при падении взрывались энергоблохи, нанося окружающим урон. Несколько самолетов все же успели сбросить по две-три бомбы, угодившие либо перед склоном, либо на склон, но не доставшие обороняющихся.

Зато доцландские колдуны, поняв, что потеряли воздушный флот, жахнули заклинаниями по расположениям наменлосцев.

К изумлению атаковавших, бойцы выстояли. Еще бы! Почти каждый носил под одеждой специальный медальон. Это изобретение Тилля Всезнайгеля поглощало магические удары. Несколько лет назад он снабдил такими игрушками вальденрайхский особый полк. Когда был заключен союз лесного королевства с Наменлосом, волшебники двух стран занялись массовым изготовлением медальонов.

Правда, они имели предел емкости: пять-семь атак, а потом взрыв. Поэтому специально назначенные колдуны считали залпы вражеской магии. Как только отчаявшиеся ведуны Доцланда послали в сторону границы пятый вал заклинаний, по рядам обороняющихся пронесся клич: «Снять медальоны!»

Тем временем авангард полчища гомункулусов подошел к началу склона и двинулся по льду. Многие чурбаны падали, но основные порядки удалось удержать.

– Снежки!.. Снежки!.. Снежки!.. – передали наменлосцы команду короля.

Люди стали выкатывать гигантские комья снега. Большие, слежавшиеся в монолит шары разгонялись и врезались в построения лже-Лавочкиных. Армия Черного королевства несла серьезные потери.

Доцландские колдуны сориентировались и стали взрывать «снежки» заклинаниями. Это позволило отрядам обороняющихся волшебников нанести магический удар по гомункулусам и самим вражеским колдунам.

Наменлосские ведьмы, состоящие в резерве, рвались в бой, но король Томас держал их при себе – они охраняли Барабан Власти.

И атака на артефакт состоялась. Отряд вражеских чародеев планомерно стартовал к шатру Томаса Бесфамиллюра. Завязался магический бой. Колдуны и ведьмы Наменлоса поспешили стянуться к месту сражения.

В это время гомункулусы уже прошагали полпути по склону. Когти, придуманные Факельмакелем, отлично им помогали. Часть клонов долбила лед, другие чурбаны осуществляли прикрытие.

Защитники границы столкнули еще две волны снежных комьев. Огромные шары прокатывались сквозь строй болванов, давя их, словно клопов. Своеобразные коридоры, образованные «снежками», тут же заполнялись новыми гомункулусами.

Тогда в ход пошли сопли дракона. Наменлосцы опрокинули чаны с вязкой жидкостью, она медленно потекла по склону.

Бой у шатра был в самом разгаре. Обе стороны изрядно потрепали друг друга, но доцландский магический десант не отступил.

Заклинания колдунов, обстреливавших позиции ополченцев, стали достигать цели. Люди падали, пораженные огнем, холодом, взявшимися ниоткуда кинжалами.

Первые гомункулусы ступили на сопли дракона. Прилипли. Плюхнулись на руки, подталкиваемые задними рядами чурбанов. Началась свалка. Клоны перешагивали через увязших соратников, приклеивались сами, валились, а по ним карабкались следующие. Сопли текли ниже, сковывая движения задних рядов. Давка была ужасная.

Черные колдуны сориентировались, попытались нейтрализовать гадкую субстанцию. На нее не действовали ни заморозка, ни заклинания огня. Варево по рецепту Всезнайгеля выказало отличную устойчивость к вражеской магии.

Свалка гомункулусов выглядела впечатляюще. Словно полчище тараканов попало на липучку и встало. Приклеившиеся чурбаны шевелились, сбрасывая со спин карабкавшихся товарищей. Стоило тем коснуться соплей дракона, и они увязали, не в силах оторваться.

Наконец кто-то из доцландских волшебников нащупал слабое место клея, изменив его свойства. Сопли распались на воду и прочие составляющие, и подавленные, изломанные гомункулусы заскользили вниз по склону, сбивая с ног шедших сзади.

Шатер Бесфамиллюра уже горел. Рубка между чародеями продолжалась с утроенной силой. Черные колдуны навалились, и наменлосская защита дрогнула. Торжествующе вопя, доцландцы ворвались в шатер, но ни Барабана Власти, ни короля там не оказалось.

Томас был совсем в другом месте, севернее шатра. Рядом – Пауль Повелитель Тьмы, сзади – отборный отряд ведьм. Барабан стоял возле монарха, накрытый полотном.

– Почему ты не барабанишь? – спросил прапорщик Дубовых.

– А ты почему не несешь врагу стрекочущую смерть? – парировал Бесфамиллюр.

– Берегу силы.

– Вот и я берегу. Нельзя долго в него бить, понимаешь? Старый он. Я вообще удивляюсь, как он дожил до наших времен. Сто поколений! При Зингершухере Барабан Власти уже старались щадить, а ты говоришь… Вот смотри: противник стал подпитывать корпуса гомункулусов людскими подразделениями. Скоро потребуется наш Барабан.

Полки клонов действительно поредели, и генералы Доцланда вывели на поле боя пейзанские сотни. В небе снова появились деревянные птицы.

– Аршкопф! – зычно позвал прапорщик.

– Я! – пискнул бесенок.

– Цепочка от буя! Разберись с самолетами, – приказал Дубовых.

И тут случилась заминка. Стоило черту приступить к отрыванию крыльев, как над сражением прогремел голос Адольфа:

– Аршкопф, я знаю твое имя! Заклинаю тебя, отступись!

Нечистый нарисовался перед Палванычем:

– Простите, товарищ прапорщик, они обрели надо мной власть. Я не могу выполнить ваше распоряжение.

Дубовых глянул на удрученную мордашку черта:

– Ладно, сержант, вольно пока. Похоже, Дункельонкель снабдил информацией своих прихвостней. Умный, Хейердал!

Маги Наменлоса попробовали ударить по самолетам, но колдуны Черного королевства успешно отбили их атаку. Томас Бесфамиллюр понял, что бомбежки не избежать. Он сорвал черную ткань с Барабана Власти, схватил палочки и осторожно стукнул пару раз.

Эффект был разрывной. В боевых условиях Барабан действовал исключительно на врагов. Звук оглушил доцландских пейзан, ударил по перепонкам колдунов. Томас осмелел и принялся выстукивать простенький ритм. Солдаты падали оглушенные, маги верещали, хватаясь за уши, и тоже валились наземь. Гомункулусы погибали на месте. Самолеты рассыпались на куски. Падающие энергоблохи взрывались прямо в воздухе.

Черные колдуны предприняли отчаянную попытку достать барабанящего монарха. Страдающие от нестерпимой боли чародеи вразнобой лупанули заклятьями в сторону Томаса. Почти все были отбиты ведьмами-охранницами, одно достигло короля, вскользь задев его по лицу. По иронии судьбы, это была Мясорубка Преисподней. Лоб, бровь и щеку монарха рассекли косые стигматы, хлынула кровь. Бесфамиллюр отложил палочки, отодрал от материи полоску, перевязал лицо. И продолжил барабанить.

Защитники Наменлоса благоговейно смотрели на разрушения, которые захлестнули армию Черного королевства. Люди не скрывали облегчения. Близилась победа.

Где-то в тылу оккупантов скрипящий зубами Адольф вытер рукавом кровь, текущую из уха. На лице громилы играла злобная усмешка. Он любил боль.

Повернувшись к расставленным в ряд ящикам, он сжал кулаки и крикнул:

– К бою!

Передние стенки ящиков упали на снег. Из темноты выкатились адские механизмы. Магия Барабана Власти не оказывала на них никакого действия. Они медленно, но неотвратимо двинулись в атаку.

Когда огромные устройства попали в поле зрения прапорщика Дубовых, он снял шапку.

– Ни хрена себе, – выдохнул он. – Танки!

К наменлосской границе перли самые натуральные танки. Они напоминали машины времен Первой мировой. Не современные, конечно, только для местных реалий хватало и музейных экспонатов.

Первый залп огненных шаров, выпущенных из башенных пушек, угодил в склон. Колдуны Наменлоса попробовали пулять в танки заклятьями. Тщетно.

Томас оборвал игру на Барабане.

Второй залп попал в полки, обороняющие границы.

– Командуй отход, твое величество! – заорал Палваныч. – Против танка не попрешь.

Король и сам все отлично понял. Границу придется отдать. Главное, сохранить как можно больше жизней.

– Отступаем! – велел Томас, глядя на свежие вражеские полки, марширующие вслед за бронированными машинами.

Под покровом ночи Тилль Всезнайгель пробрался в дом, где содержались пригнанные в Пикельбург волшебники. Колдуну не давала покоя информация о клейменных пленниках. Зачем Дункельонкелю рабы-чародеи?

Оккупанты выставили вокруг дома усиленную стражу, поэтому разведчик полез через крышу.

Осторожно взломав слуховое окно, Тилль крался по чердаку к лестнице. Под ногами хрустел сухой голубиный помет. Пучки кем-то развешанных трав задевали голову вальденрайхского мудреца.

Подкравшись к деревянной двери, Всезнайгель долго ловил звуки, доносящиеся из-за нее. Тишина, скрипы, редкие вздохи человека, очевидно охранника.

Тилль попробовал аккуратно приоткрыть дверь. Заперто.

Волшебник наслал на того, чье дыхание слышал, чары сна. Подергал ручку. Тихо погремело. Скорее всего, засов.

Приложил ладони к гладкой поверхности. Сконцентрировался. Резко отвел руки от косяка. Засов лязгнул, дверь отворилась.

Спустившись по лестнице, Всезнайгель обнаружил спящего часового. Зачарованный сидел на полу, привалившись к стене и свесив голову.

Из стены торчал горящий факел. Света было мало, и лазутчик зажег маленькую магическую лампадку.

– Николас?! – прошептал колдун, присев перед часовым.

Рассмотрев лицо внимательнее, Тилль заметил в нем черты племянницы. «Значит, гомункулус, – подумал он. – Сходство с Марлен поразительное, если, конечно, не обращать внимания на то, что гомункулус – полное подобие барона».

Рядом с чурбаном была запертая на замок дверь. Тилль вновь воспользовался небольшим фокусом, и замок разомкнулся. Волшебник вошел в комнату.

Здесь стояли шесть кроватей, на которых лежали пленные. Они все были в трансе. Открытые глаза бессмысленно лупились в потолок. Веки ненадолго опускались и поднимались через равные промежутки времени. Зрелище было жуткое.

Сев на одну из кроватей, Всезнайгель подержал ладонь над лицом мужчины средних лет, изучил печать ворожбы, наложенную на сознание лежащего, прошептал несколько нужных слов. После снятия заклинания пленник вздохнул, заворочался.

– Кто ты? – спросил Тилль.

– Отлученный, – бесцветно откликнулся мужчина.

Колдуну стало жутковато.

– Имя есть?

– Было. Теперь недостоин.

«Мощно же вас оболванили», – мелькнуло у Всезнайгеля.

– Что это у тебя на лбу?

– Тавро Всезнайгеля. Знак повиновения. Свидетельство моего отступничества от светлой теории колдунизма.

– Чего-чего?!

– Колдунизм – научно обоснованное учение о гегемонии волшебников. Я проявил непозволительную жалость к пейзанам. Не верил в правильность дела Вождя и Учителя. Теперь я верю.

– Поздравляю, – пробормотал колдун.

– Доцланд прежде всего! – обозначил выкрик зазомбированный человек.

Девиз прозвучал мертво, и Тилль брезгливо поморщился. Положительно, у Дункельонкеля совсем мозги отказали.

– У тебя есть задача?

– Зарядка энергоблохов. Когда нужно и сколько нужно, – пролопотал раб.

В ходе дальнейших расспросов Всезнайгель окончательно усвоил, что энергоблохи – это те самые капсулы, которые он навострился взрывать. Клейменый волшебник говорил о неких больших энергоблохах. Дескать, вот-вот начнется настоящая работа на износ. Он называл ее шансом искупить вину.

– Ты будешь трудиться здесь?

– Нет, мы пойдем дальше на восток. Наше место там, где кипит броня.

– Да ты, бедняга, поэт, – прошептал Тилль и усыпил мужчину.

Вальденрайхский колдун узнал достаточно.

Он выскользнул из комнаты, повесил замок, беспрепятственно покинул дом тем же путем, каким пришел.

На чердаке соседнего дома Всезнайгеля ждали бандиты, приставленные к нему Рамштайнтом. Они проводили волшебника к секретному входу в пикельбургские подземелья. Попетляв по туннелям и войдя в потайной лаз, Тилль попал в штаб короля преступности.

– Ну, чего разведал? – поинтересовался Рамштайнт, занятый трапезой.

Колдун полагал, что главный висельник страны не прерывается на обед, а, наоборот, делает передышку на дела.

– Это сломленные волшебники, которые были не согласны с линией Дункельонкеля. Их лишили личности, клеймили и отправили работать, заряжая капсулы.

Преступник прошамкал:

– Слушай, ну, я, тварь из тварей, и то бы до такого изуверства не додумался! Продолжай, прошу тебя.

– У нашего врага все по науке. Есть целое учение о превосходстве колдунов над простыми смертными. Колдуны – сверхлюди. Неколдуны – недочеловеки. Колдуны, не разделяющие точку зрения Дункельонкеля, – отлученные. Сверхлюди не должны заниматься зарядкой капсул, поэтому для черновой магической работы были сколочены бригады отлученных. Конкретно наша завтра выступает в сторону Наменлоса. Меня сильно встревожил один штрих.

– Какой? – Рамштайнт отложил нож и вилку.

– Бедолага, с которым я говорил, обмолвился, мол, там их ждут какие-то здоровенные капсулы. Значит, черный колдун выставил против войск Томаса Бесфамиллюра новое смертоносное оружие.

Король преступности мыслил практично:

– Ясно. Я все думал, когда ты уйдешь. Ну, что ж, друг, пора так пора. Наделай побольше амулетов и лети. А мы продолжим разбойничать.

– Спасибо, Рамштайнт.

– Тебе спасибо. Кстати, как думаешь, стоит ли нам заняться отстрелом этих самых отлученных?

Тилль посмотрел в глаза преступника и сказал:

– Это будет верной тактикой.

Кивнул, по обыкновению, молчащему телохранителю. Вышел.

– Вот ведь мудрейшество. Кремень-человек! – уважительно произнес Рамштайнт, возвращаясь к прерванной трапезе.

Всезнайгель проспал оставшуюся часть ночи и полдня. Затем он часов двенадцать занимался изготовлением заказанных амулетов. Сделал два вида – мелкие камешки для срабатывания рядом с небольшими энергблохами и крупные для капсул соответствующего размера.

Оставил инструкции разбойникам. Тепло распрощался с ними. Взял метлу и вылетел на восток.

Хотя была ночь, Тилль поднялся над плотной завесой облаков. Мало ли: вдруг наблюдатели заметят?

Светила чуть ущербная луна. Облака образовали фантастическое сизо-белое поле. Красота и тишина.

Колдун, защищенный талисманом, не замечал морозного ветра. Развив невероятную скорость, Всезнайгель к рассвету был на границе Дриттенкенихрайха и Наменлоса.

По облачному полю пробежали первые алые лучи. Путник осторожно снизился, окинул взором поле вчерашнего боя. Да, наменлосцы потерпели поражение, но дорого отдали рубеж.

Марионетки-гомункулусы методично очищали поле боя от тел и обломков самолетов, стаскивая их в кучи. Волшебник засек несколько человек в черных мундирах. Они руководили чурбанами.

Малое число воронок на склоне подсказало магу: защитники сумели вывести из боя деревянных птиц. Разумеется, диверсии пикельбургских разбойников весьма кстати уменьшили воздушный флот Черного королевства.

Всезнайгель заметил и следы того, что Томас Бесфамиллюр использовал Барабан Власти. От границы в сторону Дриттенкенихрайха пролегли длинные трещины. Мерзлая земля и лед лопались, когда звучал Барабан.

Тем не менее позиции оставлены. И колдун вскоре понял из-за чего.

Он увидел ряд огромных металлических машин, стоящих на земле Наменлоса. Тилль с интересом разглядывал диковинные механизмы.

На большой платформе покоилась башня, из которой параллельно земле торчала труба. Как двигалась такая махина, вальденрайхский мудрец не раскусил. Вроде бы есть колеса, но они слишком малы и не касаются снега. Полозья? Да, по бокам механизма были широкие ленты металла, только не цельные, а словно составленные из звеньев. К тому же они имели шипы, тормозящие скольжение.

– Впрочем, от Дункельонкеля всего можно ждать, – задумчиво пробормотал Всезнайгель. – Не удивлюсь, если эти дуры летают. Хотя потратить уйму энергии на такую ерунду способен лишь больной… Во всяком случае, теперь ясно, что за оружие должны заряжать отлученные.

Рядом со странными махинами расположилась пехота Черного королевства. Солдат было неимоверно много. Похоже, во вчерашней битве намеренно участвовала лишь часть армии. Теперь захватчики отдыхали, не торопясь в погоню за проигравшими сражение наменлосцами.

Насмотревшись на поле брани, колдун вновь поднялся над облаками и полетел дальше на запад. Менее чем через два часа Тилль настиг отступающее войско.

Остатки армии короля Томаса растянулись на несколько километров. Усталые люди понуро брели к столице, чтобы подготовиться к осаде.

В авангарде, окруженные охранниками, ехали на лошадях Бесфамиллюр и Пауль Повелитель Тьмы. Всезнайгель медленно снизился и поравнялся с ними.

– Здравствуйте, ваше величество. Привет, Пауль, – поздоровался чародей.

– А, господин колдун! – откликнулся Бесфамиллюр. – Утро доброе.

– Хотя утро добрым не бывает, – добавил прапорщик.

– Очень верное замечание, Пауль, – невесело согласился монарх. – Особенно после вчерашнего… поражения. А что, Тилль, посетили ли вы место нашего фиаско?

– Только-только оттуда, – произнес волшебник. – И судя по увиденному, вы и ваши воины отлично сражались. Если бы не железные машины…

– Проклятые железные машины! – перебил Томас, поправляя черную повязку на глазу. – На них не действовал Барабан Власти!

– Увы, ваше величество, Дункельонкель не сидит сложа руки. Он постоянно совершенствует свое оружие, тогда как мы сделали непростительную ошибку, полагаясь на старые, веками проверенные методы ведения войны.

Бесфамиллюр выпрямился в седле:

– Это вы очень умно завернули, господин бывший придворный колдун. Вопрос в другом. Как наверстать? Что противопоставить его пугающим чудесам?

– Я знаю слабое место поделок Дункельонкеля, – сказал Всезнайгель. – Мне нужно поговорить с вашими магами, моими коллегами.

– Говорите. Если ничего не предпринять, то моя столица падет.

– Насчет столицы у меня есть серьезное предложение, – подал голос прапорщик Дубовых.

– Какое же?

– Оставь ее врагу, твое величие. Без боя. А сам иди и соединяй свои силы с Вальденрайхом.

– Да что ты?!. Чтобы я?.. Я?.. – Лицо Бесфамиллюра побагровело, веко здорового глаза нервно задергалось.

– Ты подумай, король, методом взвешенного осмысления, – спокойно сказал Палваныч. – В Наменлосе всех своих солдат положишь, а город не спасешь. Лучше отступить и вернуться триумфатором, чем тупо умереть героем-неудачником. И потом… Больно ты с этой повязкой на глазу напоминаешь мне товарища Кутузова. А наш великий полководец именно так и сделал бы.

 

Глава 26. Добро пожаловать в замок ведьм, или Посторонним в…

Вольфшрамме сидел на специально перенесенной в колонный зал кровати и смотрел на карту-кристалл. Изумрудное сияние приятно ласкало глаз. Заместитель Дункельонкеля чувствовал себя лучше, когда созерцал карту: не ныли раны, не болела голова.

Четверть часа назад Вольфшрамме дотронулся до своего талисмана-флакончика и вызвал Вождя.

– Отличные новости, владыка, – отрапортовал раненый колдун. – Мы вошли в Наменлос. Изделия Панцера показали себя прекраснейше. Потери – ниже запланированных. Сегодня войска отдыхают, на завтра намечено продолжение наступления.

– Замечательно, Вольфшрамме, – услышал в ответ заместитель. – Я всегда на связи. Держите меня в курсе.

Теперь преданный Вождю колдун попросту бездельничал, развлекаясь рассматриванием карты. Красное пятно в районе границы Доцланда и Труппенплаца давно убрали, ведь Дункельонкель направил туда дополнительный отряд колдунов. Со дня на день ожидалось прибытие нескольких сотен гомункулусов.

Дверь зала распахнулась, вбежал Цукеркопф, министр магии.

– Повелитель! Мы совершили невероятный прорыв. Чудесное оружие практически готово. Во всяком случае, опытный образец стабилен и готов к испытанию. Я приглашаю вас в лабораторию, – протарахтел на одном дыхании министр и осекся, увидев Вольфшрамме на кровати.

– Вождь и Учитель отбыл по срочному делу, – проворчал заместитель.

Он морщился, ведь стоило оторвать взгляд от кристалла, как вернулась боль.

Цукеркопф истолковал выражение его лица по-своему:

– Я знаю, Вольфшрамме, вы недолюбливаете меня, полагая ученой крысой, тратящей средства нашей родины на бесполезные фокусы, но нельзя же демонстрировать свое пренебрежение настолько явно!

– Что вы несете, министр? – хрипло сказал колдун-шрамоносец. – Я болею. А новость, с которой вы пришли, замечательна. Разве она не доказывает то, что вы тратили деньги на полезные фокусы? Я сейчас же доложу Вождю.

Разработчик вундерваффе подленько захихикал.

Дункельонкель возликовал, когда узнал об успехе Цукеркопфа.

– Наконец-то, – донеслось до ушей Вольфшрамме и министра магии. – Ждите меня, надеюсь уложиться в пять дней.

Черный колдун рассчитывал прибыть к замку ведьм засветло.

Сейчас было около полудня, внизу простиралась тундра, и Дункельонкель ориентировался лишь на собственное магическое чутье. Полет на ковре утомил главу Доцланда. Он ждал боя, желал хорошей волшебной битвы, копил силы, пребывая в легком трансе.

К вечеру на горизонте появился шпиль главной башни замка. Вождь очнулся и задумался, стоит ли лезть на чужую территорию ночью, ведь раньше он до цитадели ведьм не долетел бы. Смотреть на циклопическое сооружение и достичь его – не одно и то же.

– Высплюсь, – постановил Дункельонкель.

Он приземлился и устроил себе ночлег, придав ковру форму палатки.

Глубокой ночью в шатер барона Лавочкина и графини Страхолюдлих вползла Грюне. Хозяева беспечно спали.

– Отлично, – прошептала хранительница и улеглась рядом.

Она адски устала. Последние двое суток Грюне вообще не смыкала глаз. Хранительницу подгоняли предчувствия. Она словно наяву видела устремления, сходящиеся к Молоту Ведьм. Черный поток вероятностей опережал белый. Таким образом дар сообщал Грюне, что Дункельонкель ближе к цели. Но стоило девушке засечь шатер Коли и Хельги, как потоки выровнялись!

Она не понимала причин этого изменения. Отсюда до замка было еще трое суток беспрерывного лета. Оставалось лишь дождаться чуда, которое обещали хранительнице предощущения будущего.

Первой проснулась графиня. Она изрядно удивилась тому, что под ее бочком пристроилась «безбилетница», притом очаровательная. Затем Хельга сообразила, кто это.

Распихав солдата, Страхолюдлих показала на Грюне. Коля очумел:

– Откуда?!

– Тихо, – шепотом велела графиня. – Пусть выспится. Дальше тебя потащит она. С вами, мужиками, всегда так – кто-то из нас, хрупких женщин, должен вас тянуть.

Лавочкин стал прикидывать, что хуже: военно-дуболомная манера Палваныча или феминизм Хельги. Лучше уж трехсотлетняя красавица, читающая твои мысли.

– Если хотите, графиня, то возвращайтесь к Паулю, – тихо сказал парень. – Спасибо вам огромное. Надеюсь, ваши усилия были не напрасными.

– Выгоняешь? – Страхолюдлих наигранно нахмурилась. – Я и сама собиралась воспользоваться ковром твоей подруги. Какая разница, на каком лететь. Счастливо!

Хельга взяла свои вещи, вылезла наружу и стартовала на запад.

Рядовой подполз к Грюне. Приобнял ее. Полежал, думая о разном. В основном о том, как пахнут ее волосы, где конкретно лежит его рука… И – задремал.

Приснилось Лавочкину такое… Будто повернулась Грюне к нему, подарила поцелуй еще волшебнее первого, того самого, о котором Коля не раз вспоминал с невыразимой помесью тоски и счастья. Затем от поцелуя дело перешло к более интересным вещам. Здесь парня ждали открытия, намного чудеснее поцелуя хранительницы.

А потом, через вечность или две, солдат открыл глаза, и оказалось, он вовсе не дремал.

– Наверное, лучше одеться, – хрипло продышала ему в ухо Грюне. – Ты еще болеешь, хотя надо отдать твоей бледной подружке должное. Подлечила она тебя великолепно.

– Твой курс лечения значительно интенсивнее и действеннее, – пробормотал Коля.

Хранительница хмыкнула.

– Было бы у тебя такое раз в сто лет… – сказала она и нахмурилась. – Да, ты первый у меня за сто лет. Ну и?

– Да нет, ничего, – стушевался Лавочкин, изо всех сил желая, чтобы Грюне не читала его мысли.

– Не дождешься, – рассмеялась та. – И предвосхищая вопрос, который отчего-то задают все мужики, торжественно клянусь: ты был лучшим.

Физиономия парня расплылась в самодовольной улыбке.

– Не обольщайся, я подозреваю, тебе помогло твое Знамя, – обломала его хранительница.

– Как?

– Долго объяснять. Понимаешь, я ночью почувствовала… Вот, представь себе, еще вчера ты был должен проиграть гонку за Молотом Ведьм, а нынче у тебя чуть ли не больше шансов, чем у Дункельонкеля. Я вижу, он почти у замка. А мы очень далеко. Но ты непостижимым образом успеешь.

Солдат открыл было рот, но Грюне зажала его ладошкой:

– Дослушай. Почему, думаешь, раз в сто лет? Потому, что теряется дар. Вникаешь? Взрыв чувств и – тишина. Не слышишь будущего и не читаешь мыслей. А сейчас я почти не утратила способностей. Ну, и когда… Ну, во время… Все, нам пора!

Покрасневшая ведьма быстро оделась, отвернувшись от Коли. Тот намотал на торс неизвестно как очутившееся в стороне Знамя, натянул портки и камзол, влез в шубу. Пользуясь паузой, успокоил мысли. Голова заработала на всю катушку.

– Так. – Парень рубанул рукой воздух. – Груня, помнишь шестистенный погреб, где мы ночевали?

– Естественно.

– Два важных вопроса. Первый. В вашем замке такой есть?

– Есть. Под главной башней. Большое помещение.

– Вопрос второй. Тут поблизости случайно нет еще синей комнаты?

Грюне закрыла глаза, то ли вспоминая, то ли ища неподвластным Коле способом ответ. Наконец открыла глаза:

– На юго-западе. Около двух часов лета.

– Двигаем туда.

– Но нам на северо-восток…

– Поверь мне.

Хранительница молча развернула ковер. Солдат сощурился на яркое солнце.

Через полтора часа путешественники были у отверстия, из которого ровным столбом поднимался парок.

– Хм. – Рядовой критически осмотрел лаз. – Всякие встречал входы в комнаты маленького народца. И в дупле дерева, и в ответвлении пещеры, и замаскированные под колодец, а этот просто торчит посреди поля. Странно.

Внизу ничего неординарного не обнаружилось. Стандартные шесть стен, свечение, зной.

– Ну, Груня, показывай, в какой стороне твой замок.

Ведьма сосредоточилась и растерянно заморгала:

– Я не чувствую… Неужели дар все-таки пропал?

– Ах, да!

Парень хлопнул себя по лбу. Угодил по шишке. Ойкнул. Простонал:

– Елки-ковырялки, дурак. Ты, Грунь, вылезь в туннель. Не очень высоко. Там появится чутье.

Хранительница последовала Колиному совету. Вернулась ободрившаяся.

Ткнула пальчиком в одну из стенок:

– Там.

Лавочкин кивнул. Его внутренний компас подсказывал то же направление.

Сотворив заклинание, открывающее проход между комнатами, солдат схватил ведьму за руку и решительно шагнул в фиолетовое марево.

Путники очутились в синем гигантском зале. Рядовой сразу вспомнил подземелье замка Хельги Страхолюдлих.

– Зачем маленькому народцу понадобилось это все создавать? – проговорил Коля.

Грюне пораженно промолвила:

– Так это магические переходы?! А мы-то головы ломали…

– А еще местные, – подтрунил Лавочкин, топая к лестнице. – Посмотрим, что тут у вас за замок ведьм.

Цитадель возвышалась перед Дункельонкелем непобедимой громадой. Памятник циклопической архитектуры белого камня был похож на айсберг, замерший в бескрайнем море тундры. Шесть башен, стоявших по периметру, царапали шпилями облака, а вершина седьмой, центральной, вовсе терялась из виду. Замковая стена, сложенная из больших, идеально подогнанных друг к другу блоков, была неприступной.

Волшебник скрипел зубами. Только что он получил от Вольфшрамме тревожные, вопиющие новости. Впору было повернуть к дому, но Дункельонкель понимал: надо идти до конца. Итак, вперед, в ведьминскую цитадель.

Ворот не было. Наверное, они разрушились под влиянием времени и обстоятельств. Проем зиял колоссальной беззубой пастью. Ступени высотой в человеческий рост припорошило снегом.

Черный колдун вознесся над лестницей, медленно вплыл по воздуху во двор замка и приземлился напротив входа в центральную башню.

Дверь, сколоченная из массивных дубовых бревен, казалась навеки запертой, зато у пола в ней было выдолблено отверстие. По сравнению с дверью оно имело вид мышиной норы. Властелин Доцланда направился к нему.

Внутри, в смутном мраке, Дункельонкель скорей не узрел, а почувствовал движение. Произнес заклинание света. Вспыхнувшего над колдуном источника хватило, чтобы отвоевать у темноты полукруг шагов в тридцать.

Местная мгла была волшебной. Она сгущалась и клубилась, словно напирая на освещенный участок. «Приятная ворожба», – оценил визитер, простирая руки навстречу тьме.

Несколько минут Дункельонкель вникал в суть заклинания, поддерживавшего кисель мрака. Затем разрушил его, произнеся несколько тайных слов.

Муть схлынула, в помещение ворвался свет из нескольких окон. Колдун обнаружил себя в пустынном коридоре, ведущем к очередной огромной лестнице.

На первой ступеньке стояла старушка. Грязная, горбатая, совсем несимпатичная. Длинное платье и платок невообразимо рябили смесью алых, зеленых, желтых, сиреневых цветов. Остренькое, сухое и морщинистое, словно кора дерева, лицо. Колючие черные глаза глядели живо и зло. Нос крючком, уши торчком. Всклокоченные седые волосы, кое-как убранные под платок, торчали в разные стороны.

– А, Гензель, несносный мальчишка! – проскрипела старуха, и эхо разнесло ее голос по башенным лабиринтам.

– Гретель.

Дункельонкель произнес имя ведьмы как заклинание. В его памяти пронеслись вихрем Зачарованный лес, пряничный домик, он и Гретель – пара маленьких испуганных детишек, злобная старуха, хотевшая их съесть… Месяцы заточения, затем избавление от гадкой пленительницы… Жизнь в домике… Потом ссора…

– Гензель давно умер, сестрица. У меня другое имя.

И хотя Дункельонкель сказал эти слова твердо, он почувствовал, как защемило сердце, предательски защекотало в носу, а на глазах выступили слезы.

– Черт! Знаешь, чем достать, – произнес колдун, жмурясь, будто от боли. – Зря я тебя не убил сразу.

– Не убил сразу, не посмеешь и теперь, – проворчала Гретель. – Мне достаточно твоего проклятья. Посмотри на меня, братец. Твоя работа.

– Откуда ты узнала, что я здесь появлюсь? – внезапно изменил тему глава Доцланда.

– Ну, Гензель! Эвон ты какой забывчивый стал. Кто тебя научил в зеркальце глядеть? Я, милый, все вижу. И твои непотребства, и дела твоих противников.

– Вот о последнем поподробнее, будь добра.

– Нешто я ополоумела тебе помогать?! – Ведьма расхохоталась. – Эх, ведала бы, кого спасала, сама бы той карге помогла тебя изжарить… Я тебе одно скажу. Всезнайгели – хитрые ребятки, но коли так пойдет, как сейчас, то они обхитрят не только тебя, но и себя. А твои дни сочтены, ты уж мне поверь.

– Не каркай, проклятая! – прикрикнул Дункельонкель.

– Глупый Гензель…

– Я же говорил, нет такого человека, – перебил колдун.

– Да куда ж ты, сердешный, делся-то? – Гретель отмахнулась. – Ты спрашиваешь, откуда я знаю. Я, братец, все знаю. Твое проклятье сделало меня той, кого ждали здешние обитательницы. Ты ловкач, Всезнайгели ловкачи, короли постоянно выгадывают, а я попросту смеюсь над вашей возней, ибо вижу результат, к которому вы друг друга толкаете.

– А ты не врешь?

– К чему мне это? Лучше ощути то, что чувствую я. Сперва ты впустил в наш мир противоестественные машины. Твои слуги изготовили смерть. Через считаные дни все погибло бы. Но у тебя замечательные противники.

– Старший Всезнайгель в плену, младший где-то прячется.

– Не глупи, я не о них, – раздраженно проскрежетала ведьма. – Николас и Пауль. Вот твоя погибель.

Дункельонкель зашагал к лестнице, постепенно взлетая, словно в воздухе были невидимые ступени.

– Удивительно, – сказал он. – Я зачем-то тебя слушаю, хотя понимаю, что теряю время.

– Ничего удивительного. Молот не должен достаться тебе. О, ты готов нанести удар, – в скрипучем голосе Гретель прозвучала насмешка.

– Уйди с дороги, – холодно предложил колдун.

– М-м-м, ты колеблешься. Все, милок. Ты проиграл. Не получишь Молота.

Ведьма закрыла глаза и небрежно толкнула руками воздух в направлении брата. Дункельонкеля отбросило к двери. Он приземлился на ноги, встряхнулся:

– Сестра-сестра, ты все такая же дрянь.

Любой адвокат подтвердит, семейные споры – одни из самых тяжелых. Магическая битва, разыгравшаяся в прихожей замка, стоила половины сражения при наменлосской границе.

Гретель преобразилась. Теперь сухонькая старушонка стала величественной. Горб пропал, а морщины разгладились.

Дерущаяся с братом ведьма молодела, постепенно избавляясь от его проклятья. Уровень ее боевых умений стал сюрпризом для колдуна. Нанеся первый удар, она больше не атаковала, а лишь отражала заклятья, которые Дункельонкель обрушил на нее непрерывным потоком. Волшебнику показалось, что Гретель не испытывает никаких трудностей, так легко она двигалась.

Техника защиты ведьмы сочетала уходы с линии атаки, блокирование и поглощение магических ударов. Колдун никогда не сталкивался с такой тактикой, ведь постоянные переходы от жесткого противостояния к мягкому требовали от Гретель не только высокого мастерства, но и нечеловеческой уверенности в себе.

– А с чего ты взял, что я все еще человек? – спросила ведьма, прочитав мысли брата.

«Она заранее знает, что я стану делать!» – догадался Дункельонкель.

– Сообразил, надо же.

Сейчас Гретель не скрывала улыбки.

Черный чародей прекратил бессмысленную трату заклинаний.

Ведьма стремительно состарилась. Перед братцем Гензелем вновь стояла горбатая страшная бабка. Более того, она тяжело дышала и пошатывалась.

– Все понятно. Партия выиграна, – произнес Дункельонкель, обрушивая на сестру следующую порцию огненных шаров, морозящих и скручивающих заклятий да прочей простой мелочевки.

С Гретель произошла та же метаморфоза, что и в первый раз: она помолодела и принялась резво отбиваться.

Колдун прервал атаку. Ведьму опять скрючило, она отступила назад, привалилась к исполинской колонне. Подняла руку:

– Подожди.

– Зачем? – холодно поинтересовался Дункельонкель, начиная очередной каскад атак.

Когда он остановился, постаревшая Гретель упала на каменный пол. Судорожно дыша, она покачала кривым пальцем.

– Думаешь… выиграл?.. – сипло выдавила она. – Глупышка Гензель… Тратя время на меня, ты… ты… потерял Молот…

Ведьма стала дышать еще громче и прерывистее. Дункельонкель решил, что она смеется.

– Если ты не изменилась, то при тебе есть полезная вещица, – быстро сказал он, подлетев к сестре.

Нагнулся, бесцеремонно обыскал старушку. Достал из-за ее пояса маленькое зеркальце. Спрятал в складках своей одежды.

– Не стал убивать раньше, не стану и теперь. Живи, несчастная. Может быть, ты как-то там перехитрила простачков Всезнайгелей, но со мной твои деревенские хитрости не пройдут.

Он устремился к винтовой лестнице, забыв про сестру. Белая хламида шелестела, подметая древнюю пыль и иней.

Вверх или вниз?

Держать артефакт на вершине башни глупо. Колдун выбрал путь в подземелье.

Лестница, разумеется, была циклопической. Хотя ведьмы надстроили ступеньки, удобные человеку, Дункельонкель предпочел левитацию. И быстрее, и безопаснее. Сделав несколько оборотов, колдун почувствовал головокружение. Замедлился.

Спуск закончился. Доцландский властитель оказался в круглой зале с шестью выходами, не считая лестницы.

Прорычав проклятье, Дункельонкель направился в первый попавшийся коридор. Началось блуждание по лабиринту. То и дело колдун попадал в большие комнаты. Стены были исписаны мириадами древних символов. Визитер не имел времени на их чтение.

В переходах гуляли морозные сквозняки. Ни души. Ни намека на то, что здесь живет целый ведьминский орден.

– Где же эти твари? – несколько раз восклицал Дункельонкель.

– Твари… Твари… Твари… – соглашалось эхо.

Через полтора часа скитаний черный волшебник набрел на комнату с круглым каменным подиумом. На нем лежала ржавая изогнутая железная полоса, похожая на серп-переросток. Вероятно, это и был серп, которым косили циклопы.

Зайдя в соседний зал, колдун увидел каменного мужика с поднятой рукой. На лице изваяния застыла гримаса ненависти. Он явно кого-то бил, когда его настигло заклятье.

В руке мужика был деревянный молоток.

Дункельонкель бросил взгляд на стены.

Надписи, надписи…

Он знал циклопов язык. Этот язык славился прямотой и простотой. Никаких загогулин, намеков и игр слов.

– «Узри славнейшее из оружий и радуйся, ибо если ты мужчина, то Молот Тора – для тебя. Размер не имеет значения. Бери Молот и действуй!» – прочитал колдун.

Итак, артефакт, превознесенный легендами, на деле оказался маленьким деревянным молотком… Ну что ж, еще не такое случалось.

Чародей бережно извлек драгоценную реликвию из длани истукана.

Посмотрел на ручку.

На ней было выжжено: «Киянка обыкновенная. Утешительный приз неудачнику».

 

Глава 27. Встречи родственников продолжаются, или Выбор Дункельонкеля

Марлен Всезнайгель пинком открыла дверь камеры, в которой содержался ее отец.

Средних лет ведьма, колдовавшая над Иоганном, обернулась и увидела виконтессу.

Узнала. Уважительно склонила голову.

И получила жестокий магический заряд в темя.

Лже-Белоснежка перешагнула через тело ведьмы, встала перед отцом. Его тело было похоже на фарфоровую статую – идеальную копию колдуна.

Прикрыв глаза, Марлен протянула руки к Иоганну. Пальцы девушки затрепетали, губы что-то зашептали, сама она стала едва заметно раскачиваться.

Вдруг резко оборвала ворожбу.

Все понятно: отец укрыл себя невообразимо сложной паутиной заклинаний. Если уж специально выделенным волшебникам не удалось вернуть Всезнайгеля-старшего в сознание, то ей и подавно потребуется время.

«Здесь оставаться нельзя, – размышляла виконтесса. – А папаша, как назло, застыл звездочкой…»

Иоганн заколдовался, будучи распятым на волшебных цепях. Зачарованные браслеты и сейчас держали его руки и ноги. С оковами у Марлен затруднений не возникло – она знала их секрет. Но как поступить с телом?

Хмыкнув, девушка произнесла заклинание полета. Отец оторвался от чугунного стола, на котором лежал. Силой магии она развернула его сначала головой ко входу, затем прокрутила так, чтобы растопыренные руки-ноги не цеплялись за косяки.

Всезнайгель медленно выплыл из камеры в коридор. За ним вышла дочь.

Она аккуратно управляла его полетом, шагая по темным туннелям цитадели Дункельонкеля. Виконтессе нужно было много энергии, и она знала, где ее взять.

Путь Марлен лежал к Великому Разлому.

Вдруг она услышала впереди звук шагов. Сердце девушки на мгновение замерло. Потом она одернула себя: «Чего ты боишься, дура? Ты же Белоснежка! Будь наглее, и все образуется».

Ей навстречу вышел офицер в черной форме. Его сопровождала троица гомункулусов.

Ведьма словно лимон лизнула: ей не нравились пародии на нее и Николаса, созданные Улькхемикером. Тупые уродцы…

Офицер остановился. Чурбаны-охранники тоже.

«Драться?» – спросила себя Марлен, но продолжила управлять летящим Иоганном и не сбавила ходу.

– Чего встали? – резко спросила она офицера.

Черный мундир замешкался, отступил в сторону, освобождая ей путь.

Гомункулусы поспешно повторили маневр руководителя.

В мозгу виконтессы заработал тревожный звоночек. Чурбаны слишком прыткие! И… Что же она творит? Ей нельзя оставлять свидетелей!

Мор мысленно выругался. Встреченная ведьма прониклась ненужными подозрениями! А Четырем всадникам лишние проблемы ни к чему.

Глад, Брань и Смерть старательно изображали гомункулусов. Хуже того, они закрывали вражескую колдунью от Мора. Он сиганул к противоположной стене, в прыжке посылая в спину ведьме кинжальное заклятье.

Удар пришелся мимо. Марлен присела в развороте и наотмашь рубанула по противникам мощнейшим зарядом сонных чар. Поддельные чурбаны осели на сырой пол, теряя личины Лавочкина. Мора не задело.

Он воскликнул:

– Винтерфляйшь!

Марлен рухнула на бок. Замораживающее заклинание задело ей плечо, девушка взвизгнула от боли.

Боль мигом сменилась гневом.

– Цигель! Цигель! Айнлюллен!!! – выпалила виконтесса.

В живот колдуна прилетело два тупых удара. Он согнулся пополам и принял на себя сонное заклятье.

Таким образом, младшая из Всезнайгелей уделала Четырех всадников, не уронив завороженного отца.

Горячка боя схлынула, и в плечо вернулась адская боль. Марлен закусила губу, привалилась спиной к прохладной стене подземного коридора. Тело Иоганна опасно качнулось, теряя высоту. Девушка неимоверным усилием воли сконцентрировалась на чарах полета. Не хватало еще расколоть того, за кем пришла.

Рука повисла плетью. Плечо будто протыкали миллионы игл. Голова кружилась, виконтессу мутило.

– Кто вы такие? – сипло проронила она, рассматривая почивающих врагов.

Мор утратил облик офицера армии Доцланда. Он был ничем не примечательным мужчиной. Разве что голова немного маловата для его тела да волосы всклокочены… Бывшие гомункулусы тоже не удивляли: две женщины и еще один обыкновенный господин.

Магически обезболив рану, Марлен занялась фальшивым офицером.

Библиотека Дункельонкеля открывала множество тайн. Нынче девушке пригодилась ворожба, развязывающая язык спящему человеку.

Настроив сознание «офицера» на откровенность, виконтесса начала допрос:

– Кто ты?

– Мор. – Его голос был тих и спокоен.

– И все?

– Ну, Морген.

– Просто Морген?

– Ну, Моргенштерн.

Ведьма улыбнулась: «Утренняя звезда? Действительно, маленькая голова с торчащими в разные стороны вихрами чертовски напоминают эту разновидность булавы…»

– Зачем ты сюда явился?

– За своими детьми.

– Где они?

– В плену у Дункельонкеля.

– Так вы – всадники?!

Марлен никогда не встречалась с четверкой, зато слышала об их таланте добывать золото. Ими занимался Адольф. Он когда-то и рассказал девушке о том, почему наводящие на людей ужас убийцы отдают заработанное в казну Доцланда.

– Уму непостижимо, – прошептала виконтесса Всезнайгель. – Я пришла за папашей, а они за детьми.

Она усилила свое влияние на волю Моргена:

– Сейчас я разбужу тебя. Мы поговорим. Я не враг. Понял?

– Да.

Девушка коснулась его лба пальцами левой руки.

Мор очнулся. Марлен произнесла четко и веско:

– Запомни, волшебник, мы не встречались. У вас тут дела, и я не просто так здесь гуляю. Мне нет дела до вас…

– …А нам до тебя, – тихо закончил лидер Четырех всадников.

– Удачи, – сказала виконтесса.

Поднялась. Кивнула. Пошла дальше.

Шаги Марлен стихли. Морген, кряхтя, встал на ноги. Да, красавица ведьма неслабо приложила его в живот. Теперь он нестерпимо ныл. «Уж не отбила ли органы?» – озаботился колдун.

Он развеял чары сна с Глада, затем с Брани. Глад разбудил Смерть.

– Не мы одни явились за своим, – пояснил Мор. – И если я не ошибаюсь, нам нельзя мешкать.

– Не медли, Николас! – в который уже раз призвала солдата Грюне.

Лавочкин неспешно топал вверх по винтовой лестнице, предпочитая экономить силы.

Наконец рядовой и хранительница очутились в круглом зале, имеющем шесть дверных проемов.

– Мы под главной башней замка ведьм, – сказала Грюне. – Здесь много таких залов. В этом – путь к синей комнате. В другом – лестница наверх. В остальных – либо содержатся или когда-то содержались всяческие вещи, либо построены лазы в боковые башни. Если ты мысленно посмотришь на местное подземелье, то увидишь гигантские соты.

– Ага, циклопы тосковали по меду, – съязвил парень. – Оставь свои лекции, давай приступим к экскурсии.

– Чего?!

– Веди к Молоту, фрау.

Хранительница коротко кивнула и уверенно зашагала к выходу, который казался солдату ничуть не лучше прочих. Но Грюне знала, куда вести барона Лавочкина. Несколько минут ходьбы завершились в большой комнате.

На гранитном подиуме стояла каменная статуя: мужик, замахивающийся невидимым оружием.

– Если архитектура – музыка, ожившая в камне, то скульптура – это человек, отживший там же, – глубокомысленно изрек рядовой.

Грюне нахмурилась. И дело было вовсе не в глупом Колином каламбуре.

Молот пропал.

Возле постамента ведьма нашла деревянные обломки. Подобрав несколько, хранительница села на гранит.

Она была в смятении. Предчувствия ясно говорили: артефакт не у Дункельонкеля. Тогда где?

Солдат разглядывал статую. Ему подумалось, что слишком часто ему стали встречаться превращенные в камень люди.

Грюне приняла решение:

– Быстрее!

Она выбросила разбитую киянку и почти бегом стартовала из зала.

– Не гони лошадей, – сказал Коля.

Ему не нравилась спешка, которую начала демонстрировать хранительница, едва они очутились в замке ведьм. Он нехотя поплелся за Грюне.

– Шевелись! – прикрикнула она. – Нужно остановить Дункельонкеля!

– Что-то мне не улыбается встречаться с Дункельонкелем, – проворчал Лавочкин. – В прошлый раз я хоть волком был. А теперь?..

Но тут он вспомнил обещание Полкового Знамени проснуться во время встречи с главным врагом.

Может быть, пробил час?

– Груня! – окликнул ведьму Коля.

Ведьма остановилась, гневно раздувая щеки:

– Ну, чего?

– Ты согласишься провести со мной еще одну ночь?

– Идиот!

Хранительница даже притопнула в сердцах.

– Тогда я не побегу. – Солдат демонстративно повернулся к подиуму.

– Пойми же, болван, дорога каждая секунда!

Лавочкин сел.

– Хорошо, – сказала Грюне. – Вообще-то, я это планировала и без твоего шантажа…

Парень сорвался с места и побежал к растерявшейся ведьме. Миновал, не сбавив хода:

– Что стоишь? Ломимся!

– Весна близко, – вздохнула хранительница и понеслась вдогонку.

Коля позволил ей чуть вырваться вперед: все-таки она знала дорогу.

«Во, я дурак, – думал солдат, – камикадзе натуральный. Вообще-то, давно пора. Правильно Гроссешланге накачку сделал. Пора, блин, проявить смелость».

Трудно угадать причину того, что в Лавочкине вдруг проснулась уверенность в себе. Ему показалось, это Полковое Знамя повлияло.

Преодолев долгий подъем по винтовой лестнице, парень изрядно поумерил пыл.

– Перекур, – пропыхтел он.

– Такой юный, а устаешь быстро, – укорила Грюне.

– Лучше бы лифт построили.

Отдышался. Гонка продолжилась.

Рядовой и ведьма прибыли к выходу из башни почти вовремя. Дункельонкель склонился над Гретель и орал ей что-то гневное, но Коля не расслышал. До черного колдуна и хозяйки пряничного домика было еще шагов триста. Спасители бежали по огромному коридору изо всех сил, Грюне помогала себе ворожбой, увеличивая длину шагов.

Дункельонкель свел руки у своего живота, начал колдовать. Беспомощное тело Гретель поднялось в воздух. Старая ведьма молодела медленно, ведь маг тратил на нее мало энергии. Он стал скручивать Гретель, словно хотел буквально выжать из нее сведения о Молоте.

Фрау Грюне отметила, что боевого артефакта рядом с черным колдуном не видно. Значит, Молот не у него!

Коля подумал то же самое.

– Эй! – крикнул, не останавливаясь, солдат. – Брось бабку, подлюка!

– Как скажешь, – усмехнулся Дункельонкель и сделал этакое сметающее движение руками.

Гретель отлетела от колдуна и, набрав неслабую скорость, впечаталась в колонну. Упала к ее подножию. Затихла.

Глава Доцланда развернулся к бегущим врагам. Послал в них мощный магический заряд – стену ревущего огня.

Грюне виртуозно ушла от удара, прыгнув выше огненной стены, а Лавочкин ничего не успел сделать. Растерялся, запнулся и встретился с пламенем, будучи в комичном положении летящей лягушки.

Стоило огню коснуться растопыренных ладоней рядового, и шквал исчез. Коля сгруппировался, сделал кувырок. Вновь оказавшись на ногах, парень продолжил бег.

«Знамя работает!» – ликовал солдат.

Грюне приземлилась и жахнула в Дункельонкеля заклинанием огненных клинков. Сразу три яркие полосы устремились к колдуну. Тот как бы потянулся к клинкам, отклонил их, вовлек в круговое движение. Облетев черного повелителя, сгустки светящейся энергии с удвоенной прытью понеслись к Лавочкину.

Коля даже испугаться не успел – Полковое Знамя мигом поглотило и эту атаку.

Хмурый Дункельонкель походя отмахнулся от очередного залпа фрау Грюне. Его беспокоила не хранительница. Барон Николас.

Дело было даже не в том, что юный выскочка поглощал удар за ударом. Повелитель Черного королевства видел магическим зрением, как от Николаса к нему тянется алый магический вихрь, и нет силы, способной остановить вращающийся ураган энергии.

Нет, Дункельонкель не был трусом. Он был циничным, давно сделавшим выбор человеком. Притом сумасшедшим. Но сейчас он испугался. Не за судьбу нового порядка, ради которого он затеял мировую войну. За себя. Алый водоворот не сулил ничего хорошего. От магической воронки веяло чистым, рафинированным страхом.

У колдуна отлила кровь от лица. Если бы рядом с Дункельонкелем очутилась Хельга Страхолюдлих, еще не известно, кто бы оказался бледнее. Он достал из-за пазухи зеркало Гретель, сохраняя внешнее спокойствие.

«Жаль, подарочек любимой сестрицы пригодился так скоро. И больно будет…» – подумал доцландский владыка, произнося заклинание.

Поверхность зеркальца ожила, отражение смазалось, а затем непобедимая сила стала втаскивать Дункельонкеля внутрь изящного костяного обода.

Площадь волшебного стекла была таковой, что даже рука колдуна с трудом входила в маленький портал. Однако магия предмета вытянула волшебника, словно мультяшного героя, и зеркальце легко его проглотило.

Мгновение повисев в воздухе, оно упало и разбилось вдребезги.

Грюне в неистовом прыжке попыталась дотянуться до зеркальца, но опоздала. Лавочкин и вовсе остановился, наблюдая за чудесным исчезновением главного врага.

– Что же ты?.. – плаксивым голосом спросила хранительница Колю. – Ловить же надо было!..

Девушка перевернулась на спину. Захрустели осколки. Она села, стараясь не порезаться. Из глаз фрау Грюне хлынули жемчужные слезы.

– Нет, ну, я понимаю, зеркало бьется к несчастью… – промямлил солдат.

– Это ее жизнь! – Хранительница указала на Гретель.

Парень посмотрел на старую ведьму. Та как раз очнулась, заворочалась, тихо застонала.

– Нет, – вымолвила Гретель.

Грюне смахнула очередную жемчужину, вскочила и подбежала к ведьме:

– Что вы сказали, матушка?

Лавочкин закатил глаза:

– Только не говори, что она – твоя мать.

– Глупый рыцарь, она – одна из трех верховных хранительниц, – ответила Грюне, бережно пристраивая голову старушки на своих коленях.

Рядовой присвистнул.

Тем временем Гретель заговорила:

– Зеркальце разбилось… Нестрашно. Эта часть его проклятья не исполнится… Важно спешить. Николас, ты постоянно опаздываешь. Молот… Молот перепрятан. Сестры перетащили его в северную башню… Если бы ты пораньше… Торопитесь, скоро… Паулю привет. Идите!

– А вы? – спросила Грюне.

– Не волнуйся, сестры уже близко.

Гретель сморщилась от боли, зажмурилась, обмякла.

Хранительница нашла пульс на ее шее:

– Жива. Поспешим, барон!

Началась очередная гонка по пустынным величественным коридорам замка. Лавочкин прихрамывал. Его беспокоил копчик. Все-таки кувырок сквозь стену огня получился не идеально, и солдат приложился филеем о каменный пол. Жалеть себя было непростительной глупостью, ведь парень видел, как Дункельонкель приложил хозяйку пряничного домика о колонну. Гретель оказалась сильной.

– Сколько ей лет? – не выдержал Коля.

– Две сотни, – печально сказала фрау Грюне.

– Она же младше тебя! Как же так? Ты выглядишь такой юной, а она… И уже верховная хранительница…

– Долгая история. Не трать дыхание.

Девушка бежала, словно профессиональный спортсмен. Лавочкин вдруг понял: будь она без него, давно бы полетела. Ведьма.

Солдат хлопнул себя по лбу:

– Знамя!

«Хочу вместе с Грюне попасть к Молоту Ведьм», – загадал он.

Полковая реликвия не исполнила пожелания.

– Оно не работает! – воскликнул парень.

– Ты о чем? – поинтересовалась хранительница.

– Я думал, если Знамя поглотило магию Дункельонкеля, то оно полностью восстановило свои возможности. Когда оно было здорово, я мог появляться, где угодно…

Коля стал задыхаться. Мешок оттягивал плечи. Рядовой остановился:

– Все, Груня, перекур.

– Что?!

– Отдых.

– Какой отдых? Возможно, Дункель…

– Дома, – оборвал парень.

– Почему ты так уверен?

– Я почувствовал его ужас. Ему было очуменно страшно. Я тебе, Грунь, так скажу: Знамя начало просыпаться. Я снова улавливаю мысли. Самое удивительное, похоже, колдун испугался… меня.

Хранительница скептически осмотрела солдата:

– Нет, ты не страшный. А мои?

– Что твои?

– Мысли. Мои мысли читаешь?

– Честно? Не пробовал. – Солдат помолчал. – Нет, не могу.

– Вот и славно. А я чувствую, ты прав насчет Дункельонкеля. В замке его нет. Поэтому пойдем медленнее. Но пойдем.

Отдохнувший рядовой кивнул, и они продолжили путь.

Теперь Коля глазел на внутреннее убранство цитадели ведьм. Древние архитекторы постарались на славу. Помещения были велики даже для циклопов. Сводчатые потолки, широкие коридоры, мощные колонны… Лавочкин недоумевал: где здесь, посреди тундры, можно найти такое количество камня. Гранит, мрамор, известняк. Грюне пояснила, что, согласно сохранившимся летописям, стройматериалы свозились со всего мира. Циклопы были гигантоманами.

Стены украшались узорами, лепниной и барельефами. Потоки покрывали росписью. Магические светильники делались настолько долговечными, что большинство из них действовали до сих пор.

Наглазевшись, солдат потребовал от хранительницы:

– А сейчас рассказывай, какого черта верховная хранительница делала в пряничном домике и что за дела у нее с Дункельонкелем.

– Долгая история, Николас, – повторила Грюне.

– А мы никуда не торопимся, – с нажимом произнес рядовой Лавочкин.

 

Глава 28. Энергетический кризис, или Гензель и Гретель

Иоганн Всезнайгель открыл глаза.

– Я верил, что ты придешь за мной, – прошептал маг.

Марлен стояла у изголовья импровизированной постели, созданной из трех тюков соломы и пары одеял. Отец лежал, все еще сохраняя позу морской звезды.

Виконтесса не решалась заговорить. Да и сил не было: она только-только закончила многочасовую битву с хитроумными заклятьями Иоганна.

– Сядь, пожалуйста, – сказал он и закашлялся.

Дочь дала ему напиться воды из заранее припасенного кувшина.

– Спасибо, – просипел колдун. – Ты молодец. Преодолела мою защиту.

– С помощью энергии Разлома это было не так уж и сложно, – ответила Марлен.

– Что за намеки?! Дункельонкелевы сатрапы не смогли добиться твоих успехов. Значит, я не так уж и плох, а ты, невзирая ни на что, в папашу.

Иоганн слабо улыбнулся.

– Тебе нужно поспать, сон лечит, – сказала виконтесса. – Ты чувствуешь магию этого места?

– М-м-м… – Всезнайгель потянулся, как кот. – Тут много, очень много энергии. Я чую потоки, отведенные от источника людьми. Сейчас будет интересная работенка…

– Пошпионим? – Марлен лукаво подмигнула.

– Дай мне полчасика.

Дыхание отца стало ровным и глубоким. Иоганн восстанавливался, питаясь магией Великого Разлома.

Томас Бесфамиллюр не слишком верил, что обходной маневр, предложенный Паулем, обманет армию Доцланда.

Палваныч беззастенчиво содрал план оставления столицы Наменлоса у Кутузова. Войскам королевства предстояло вернуться в город, но не останавливаться, а попросту выйти из него с другой стороны, проделать дневной путь на восток, а затем взять южнее, чтобы попасть в дружественный Вальденрайх.

Бесфамиллюр послал Генриху голубей с весточками. Подробное изложение дел на фронте и объяснение необходимости соединить силы заняли десяток листов бумаги, и в Стольноштадт полетела целая стая почтовых птиц.

Король Томас быстро получил ответ вальденрайхского монарха: «Жду на границе».

План прапорщика Дубовых действительно был обречен на потерю секретности. Очень может быть, армия Доцланда пошла бы наперерез войску Наменлоса, если бы…

Несколько дней Вольфшрамме сидел в зале властителя Черного королевства и безотрывно смотрел на зеленый кристалл с картой внутри. Стоило израненному колдуну отвернуться, и через пару минут возвращалась боль.

Вольфшрамме спал урывками, просыпаясь от жжения в ранах. Лишь созерцание волшебного камня возвращало соратника Дункельонкеля в норму. Можно сказать, он подсел на зеленый кристалл как на наркотик.

Неотрывное наблюдение за магической картой давало Доцланду неоспоримое преимущество: Вольфшрамме видел все перемещения войск. Он следил за боем у границы, смеялся над позорным бегством наменлосцев, любовался медленным наступлением своей армии. Хотя не обошлось без заминки. Величественные бронированные машины, решившие исход сражения на границе, остановились, ведь энергия в них иссякла. Тут-то и выяснилось, что бригады отлученных, подготовленных для зарядки энергоблохов, накануне были подчистую вырезаны головорезами Рамштайнта. Колдуны-сверхлюди устали во время боя. Поэтому к пополнению «баков» магическим топливом приступили лишь спустя сутки, и наступление затянулось.

В любом случае кристалл позволял колдуну быстро реагировать на изменения в театре военных действий.

Каково же было удивление Вольфшрамме, когда в одно прекрасное утро кристалл погас, а карта, заключенная в него, исчезла.

– Что за?.. – вымолвил колдун.

Он осознал: если камень не получит магии, то ему, Вольфшрамме, не поздоровится. Сейчас он не думал о судьбах наменлосского фронта. Главное – избавление от мучений, причиняемых увечьями, нанесенными проклятым Паулем.

– Сюда! – позвал колдун.

В зал вбежал паренек-слуга.

– Причина? – Вольфшрамме указал на безжизненный кристалл.

– Сейчас же узнаю, – пообещал слуга и убежал.

Он вернулся спустя четверть часа, когда ноющая боль снова завладела телом Вольфшрамме.

– Ваше заместительское величество, канал магии исчез, – доложил паренек. – Отлученные, делающие карту, не получают поток из Великого Разлома…

– Выяснить почему! Объявить тревогу! – взревел колдун.

В эти минуты отказал не только кристалл. Мощной энергетической подпитки лишились министерства и тайные заводы, в том числе и тот, на котором некогда побывал Коля Лавочкин.

Остановились волшебные опыты Цукеркопфа. Взорвалось сразу несколько энергоблохов. К счастью министра магии, главная разработка – гигантская капсула – уцелела.

Погас свет, излучаемый волшебными лампадами.

Разрушились конструкции, поддерживаемые колдовской энергией.

Самое главное, с границ Доцланда исчез магический щит. Теперь любой умелый чародей мог спокойно изучать Черное королевство. Пелена секретности спала.

Снова вбежал посыльный:

– Ваше заместительство! В тюремном подземелье кипит бой!

Колдун вскочил на ноги и тут же пожалел. Его замутило, закружилась голова, а в раны будто воткнулись острые иглы.

– Какой бой? Что там? Бунт? – простонал он, садясь на постель.

– Пока не понятно. Узнаем с минуты на минуту.

– Сразу ко мне. Пшел вон!!!

Вольфшрамме схватился за кулон:

– Дункельонкель!

– Да, – голос Вождя и Учителя был резок; очевидно, он злился.

– Дурные новости. Наш дворец потерял подпитку из Разлома. Магия потеряна. Основные объекты лишены энергии. Сейчас выясняем причины. Я поднял всех на ноги. В темнице бой. Скорее всего, бунт.

Владыка Доцланда ответил не сразу. До Вольфшрамме донеслись невнятные ругательства и вопрос Вождя: «Неужели возвращаться именно теперь?»

Наконец Дункельонкель обратился к верному помощнику:

– Расследуй, что стряслось. Как поймешь, докладывай. Если магия вернется, тоже докладывай. Я не закончил дело. Держись, друг!

– У Дункельонкеля в столице творится нечто сногсшибательное, – объявила графиня Страхолюдлих Палванычу, Тиллю и Томасу.

Бесфамиллюр вскинул бровь:

– Бал?

– Отнюдь. – Хельга показала мужчинам кулон-пузырек. – Вот талисман черного колдуна. Эту вещицу мне доверил Николас. При помощи таких штучек Дункельонкель переговаривается со своими слугами.

– Чисто мобила! – вырвалось у Палваныча.

– Что, любовь моя? – не поняла графиня.

– Неважно, продолжай доклад.

– Немного поворожив над амулетом, я изменила его свойства. Теперь я могу подслушивать беседы наших врагов.

– Это неопасно? – поинтересовался Бесфамиллюр.

– Скорее бесстыже, – сказала Хельга. – Но я как-нибудь справлюсь с угрызениями совести. Несколько минут назад я узнала интересную вещь. Похоже, Дункельонкель все же на севере, а его подручные, оставшиеся в столице Черного королевства, то ли что-то разладили, то ли проворонили чью-то атаку. У них пропали каналы магической подпитки. В разговоре упоминался Великий Разлом.

– Братишка… – прошептал Тилль. – Пора слетать домой…

Великий Разлом имел вид ущелья. В незапамятные времена гигантская трещина, образовавшаяся в земле, открыла магической энергии выход наружу. С тех пор Разлом стал ключевым местом в истории сказочного мира. За бесконечный источник силы боролись колдуны, короли, пройдохи и прочие категории граждан.

Так продолжалось до прихода Зингершухера – монарха, который воцарился на территории нынешнего Доцланда и объявил Великий Разлом неприкасаемым природным памятником. Чародеям Зингершухер навязал соглашение. По нему волшебники лишались права претендовать на власть.

Многие века Зингершухерланд был государством – хранителем Разлома. Ущельем мог пользоваться любой колдун или ведьма, но в мирных целях. В каменных стенах трещины находились тысячи пещерок. Там жили отшельники.

Но старый порядок рухнул, когда пришел Дункельонкель. Черный маг изгнал чародеев из пещер. Часть отшельников стала работать на владыку Доцланда, другие отказались и попали в касту отлученных. Неисчерпаемую энергию Разлома Дункельонкель подчинил колоссальным по безумию проектам.

Марлен Всезнайгель имела свободный доступ к ущелью. Она могла спрятаться так, что ее не нашел бы сам глава Черного королевства. Виконтесса укрыла зачарованного Иоганна в пещерке, где совсем недавно восстанавливала магические таланты после удара, нанесенного ей бароном Николасом. Здесь же и расколдовала отца.

Теперь девушка привела его к главной батарейке Доцланда. Иоганн, вдоволь напившийся целительной энергии, смотрел на Великий Разлом внутренним взором и по-своему восхищался масштабами задумок Дункельонкеля.

Потоки магии непрерывно струились, словно по невидимым трубам. Многочисленные ответвления поворачивали к дворцу, другие устремлялись в глубь страны, к тайным заводикам.

Иоганн оценил работу черного колдуна. Каждый «трубопровод» был тщательно заключен в сотни остроумных заклинаний, которые, в свою очередь, питались из того же Разлома. Вокруг ущелья Дункельонкель соорудил беспрецедентную охранную сеть. То, что отец и дочь Всезнайгели были на краю ущелья, давало им большое преимущество: защитная ворожба им не грозила. Наоборот, они представляли опасность для магических потоков Доцланда.

Заклятья, управляющие большими и маленькими реками энергии, были изощренными, но однотипными. Иоганн легко вник в суть их работы. Он не стал умничать, а просто занялся разрушением «трубопроводов». Крупные он лишал магических рамок, и они прекращали существование. В мелкие колдун подавал избыток энергии, и связывающие их заклятья разрывало внутренним давлением. Всезнайгель надеялся, что при увеличении напряжения уничтожались и приборы, к которым текла магия. Так оно и случилось.

Марлен быстро ухватила суть. Присоединилась к отцу. Спустя час их баловства энергетическая система Доцланда была приведена в полную негодность.

Потому-то и погас изумрудный кристалл.

Исчез свет и в коридорах темницы.

Глад, Мор, Брань и Смерть, проплутавшие в лабиринтах подземелья, как раз выбрели к камерам. Здесь Марлен Всезнайгель оставила впечатляющие следы. Девушка, явившаяся за отцом, жестоко обошлась с усиленной охраной. Дункельонкель мог бы гордиться ученицей, если бы она не выступила против него.

Четыре всадника принялись открывать дверь за дверью, пока не наткнулись на своих детей.

Мальчик и три девочки шести лет, прикованные за ноги к кроватям, испуганно взглянули на родителей, не узнавая их. И тут погас свет.

– Нас обнаружили! – крикнул Глад, зажигая магическую лампу.

Брань и Смерть подлетели к детям, стали их успокаивать, шепча и плача от радости. Мор занялся оковами. К счастью, на мальчике и девочках были не зачарованные браслеты. Лидер всадников освободил их ножки. Женщины подхватили детей на руки.

– Уходим! – скомандовал Мор.

Здесь удача изменила четверке.

Они вывалились из камеры и столкнулись со сменой караула. Стража как раз подошла к камере Всезнайгеля. Увидев в свете факелов, что устроила Марлен, колдуны и пейзане застыли на месте. Тут и выскочили из соседней двери Мор, Глад и ведьмы с детьми.

Начальник караула приказал атаковать. Стражники выступили нестройно, но и Четыре всадника не на шутку растерялись. Завязался бой.

Прикрывая Смерть и Брань, мужчины отступали в глубь подземелья, а охранники пытались уязвить неизвестных диверсантов. Стража потеряла нескольких солдат. Мор с Гладом получили ранения.

Вольфшрамме докладывали обстановку каждые пять минут. Министры собрались в зале, ожидая, чем закончится энергетический кризис. Уже было точно установлено: кто-то поорудовал в Великом Разломе. Вскоре пришла информация, что Иоганн Всезнайгель совершил побег. Получалось, это он стоял за диверсией. Тогда кто воевал в подземелье? На поверхности организовали сплошной магический поиск, но следов беглеца нигде не было.

В этот смутный момент вернулся Дункельонкель. Он возник рядом с потухшим кристаллом. Появление Вождя и Учителя не отличалось эффектностью: черный колдун попросту свалился на пол бесформенным кулем. Боль, испытанная Дункельонкелем при перемещении через узкое зеркальце, лишила его чувств.

Министры ахнули, подхватили владыку, уложили его на кровать Вольфшрамме. Сам заместитель сел на ступени подиума, на котором покоился трон.

Когда Вождю оказали помощь, он очнулся злой и деятельный. Оттолкнув заботливые руки соратников, Дункельонкель вскочил. Ломило кости, ныли суставы, в мышцах словно иглы застряли. Гневный взгляд буравил слуг, вызывая страх. Покачивающийся на ногах властитель Доцланда жестко проговорил:

– Я хочу полный доклад. Все, что известно.

– Хорошо, – сказала Грюне Коле Лавочкину. – Я передам тебе все, что мне известно о ведьме Гретель и колдуне Дункельонкеле. Между хранительницами нет секретов.

Жизнь Гензеля и Гретель была ничем не примечательной историей брата и сестры из бедной семьи. До тех пор пока они не заблудились в Зачарованном лесу. После трех дней скитаний они вышли на опушку, на краю которой стояла удивительная избушка.

Вместо черепицы крышу покрывали пряники, стены были из хлеба, а окна из леденцов. Голодные дети стали лакомиться свежайшими стройматериалами.

Из избушки появилась ведьма – злобная старушенция с магическими талантами.

Она прикинулась добренькой, пригласила детишек в дом. Накормила, напоила, спать уложила.

Утром Гретель обнаружила, что брат сидит запертый в кованой клетке.

– Отпусти его! – потребовала девочка у ведьмы, но та, разумеется, имела другие планы.

– Я откормлю твоего братца до беконной упитанности, – заявила она. – А когда он наберет нужный вес, съем его. Ты же, противная девчонка, будешь помогать мне по хозяйству.

С этого дня Гретель стала таскать воду, готовить пищу, убирать в пряничном домике и ухаживать за небольшим огородиком ведьмы.

Гензель получал самую отборную еду, а его сестра довольствовалась объедками.

Ведьма часто отлучалась по своим темным делишкам. Девочка пыталась взломать замок клетки или отогнуть прутья, но западня, в которую угодил брат, была завороженной. В ту пору ни Гензель, ни Гретель не замечали за собой колдовских талантов. Однажды девочка нашла сундук с магическими книгами. Оба ребенка умели читать, притом быстро все схватывали. Началось обучение.

Старая колдунья каждое утро проверяла упитанность Гензеля. Сама она была подслеповата, поэтому заставляла мальчика просовывать меж прутьями палец. Ведьма ждала момента, когда он станет пухлым, как сарделька.

Гензель подсовывал мерзавке тонкую куриную косточку, и ведьма не могла взять в толк, почему малый не жиреет.

Кроме книжек в сундуке обнаружились всякие магические вещицы. С ними дети тоже много экспериментировали. Девочке приглянулось волшебное зеркальце, а парню – маленький амулет темного стекла. Амулет имел форму маленького пузырька. В конце концов Гензель отказался возвращать сестре вещицу, надел ее на шею и больше не расставался.

Ведьма стала подозревать, что в ее отлучки дети заняты чем-то опасным. Кроме того, ей страстно хотелось отведать молодого человечьего мясца. Она велела Гретель готовить печь. Девочка исполнила волю старушенции.

– Полезай-ка внутрь, – сказала ведьма. – Я хочу удостовериться, влезет ли твой брат в мою печурку.

– Фрау, – вежливо обратилась к ней Гретель. – Я никогда не лазила в печи. Мне нужно понять, как лучше сложить ручки-ножки и прижать головку.

Зверская бабка была хитрой, но глуповатой.

– Учись, замарашка, – промолвила она и влезла внутрь.

Девочка захлопнула печь и подперла заслонку ухватом.

Ведьма кричала, молила, заклинала, вопила, стонала, билась в заслонку, но плачущая Гретель навалилась на ухват. Она не запомнила ни слова мерзкой старухи, зато в ее памяти навсегда остались горящие глаза брата, пухлые пальцы, сжимающие прутья клетки, и слова: «Давай, сестра! Зажарь гадину! Но не сожги, она и так жесткая…»

Избавившись от ведьмы, дети так и не открыли замок.

Они продолжали обучаться, однако книги давали им лишь обрывки великой магической науки. Гретель научилась полету, но не умела останавливать кровь. Гензель овладел ворожбой, вызывающей огненные шары, только не умел их тушить. Пряничный домик несколько раз чуть не сгорел.

Гретель с ужасом замечала перемены в характере брата. Гензель сделался злым, капризным, он обвинял сестру в том, что она не желает его выпустить. Обзывался, укорял, доводил своими капризами до слез. Девочка не могла его бросить, боясь оставить даже на день. А так хотелось сходить за помощью!

– Ты меня бросить хочешь, – шипел из клетки брат. – Я знаю, ты меня ненавидишь, Гретель. Уразумела куда больше, чем я. Даешь не все книги, кормишь хуже и хуже… Ты гнобишь брата!

Когда Гретель смотрела на растолстевшего паренька, ее смешили его домыслы. Чтобы опровергнуть ложь, сестра принялась учить его магии зеркальца.

Достав из чулана большое зеркало, девочка установила его перед клеткой Гензеля. Он увлекся ворожбой, перечитал несколько фолиантов. Там он зацепился за пару намеков, которые пропустила Гретель, и стал экспериментировать с зеркалом. Скоро он смог получить изображение большой спальни в доме, где женщины оказывали мужчинам знаки внимания и получали за это деньги. Зеркало из чулана имело магическую связь с таким же, установленном в борделе. Некий колдун когда-то устроил себе бесплатную трансляцию развратных сцен.

Тамошние оргии произвели на мальчика неизгладимое впечатление. У паренька крышу снесло, чему, естественно, способствовал эльфийский кулон на шее. Наконец, Гретель застала брата за просмотром гадких сцен. Она накрыла зеркало плотной материей и, поковырявшись несколько часов, развеяла соединительные чары.

Гензель бранился и рвал на себе волосы. Девочка попробовала его успокоить, но нарвалась на встречное магическое воздействие. Паренек оттолкнул сестру с такой силой, что Гретель выбила спиной дверь домика.

«Он тяготится заточением», – решила девочка. Она вернула разряженное зеркало брату. И Гензель превзошел самого себя. С маниакальным рвением он приступил к ворожбе. Восстановил связь, открыл, что можно не только подглядывать, но и проходить сквозь стекло. Косточка, которую он запулил из клетки в бордель, угодила в одну из жриц любви и чертовски ее напугала.

Потом Гензель решил добиться того, чтобы его зеркало соединялось с любым другим. Он не преуспел, хотя тратил уйму сил и времени. Но его старания не пропали даром. Случай вывел мальчугана на поистине чудесное изображение. Гензель не представлял, как он получил зрительный доступ в мир, где летали самолеты, носились по железным дорогам поезда, катились по полям мощные танки. В загадочной реальности бушевала война. Настоящая, не та, что описывается в сказках. Паренек наблюдал за гибелью сотен и восхищался могуществом железа.

Великолепные механизмы завладели воспаленным воображением Гензеля.

– Я изменю этот мир, подлейшая моя сестра, – высокомерно заявил он.

Гретель посмотрела на отражение и все поняла. Бронированные уроды, уничтожающие людей, вселили в душу девочки ледяной ужас. В безотчетном омерзении Гретель схватила со стола горшок и запулила им в зеркало.

Стекло разлетелось, случайно полученное изображение погибло.

Проклятия, насланные близкими родственниками, чаще всего нельзя снять даже после смерти проклявшего. Гензель проклял сестру от всего сердца, со всей неистовостью маньяка, потерявшего любимую игрушку.

Неконтролируемая злоба разорвала клетку в клочья. Гретель мгновенно постарела и упала наземь.

– Оставайся одна, гадина.

Будущий Дункельонкель сплюнул и покинул пряничную тюрьму.

 

Глава 29. События ускоряются, или Прошлое и будущее встретятся по-настоящему

– Что дальше, дочка? – спросил Иоганн, когда Всезнайгели уничтожили магические потоки до конца.

– Отсидимся в пещере до ночи и улетим, – предложила Марлен.

– Куда?

– Наверное, в Наменлос. Надеюсь, он еще не пал.

– Вот! – Колдун поднял палец. – Расскажешь, что произошло в мире, пока я уходил в себя.

– Боюсь, я немного знаю. Мы с Шлюпфригом…

– С Шлюпфригом?! – Всезнайгель-старший принялся метать молнии. – С этим грязным…

– Подожди, – тихо промолвила виконтесса. – Я же его люблю, и нам нужна твоя помощь…

Это был печальный рассказ, но Иоганн пару раз все же улыбнулся:

– Ай да Шванценмайстер! Не кобель, так эльф. Не бойся, девочка моя, что-нибудь придумаем.

– Не боись, Груня, как-нибудь выкрутимся, – бодро сказал рядовой Лавочкин, разглядывая Молот Ведьм.

Хранительница прервала повесть о детстве Дункельонкеля, когда впереди замаячил артефакт. Грюне вдруг озадачилась: как доставить Молот к месту боев, если она не сможет тащить его по воздуху, а магические шестистенные комнаты имеют слишком узкие лазы.

Коля утешал разволновавшуюся ведьму, а сам ужасался ничуть не меньше. Здоровенный отесанный булыжник, надетый на подобие лома, казался неподъемным. «И они верят, что этим столярным инструментом может орудовать простой человек, а не циклоп? Больные люди», – подумалось парню.

– Не отчаивайся, ведь твоим подругам удалось его сюда дотащить, – продолжил он сеанс психотерапии.

– Ты издеваешься? Над его полетом трудилось не меньше двух десятков хранительниц! А теперь обрати внимание на пол.

Мраморная плита была расколота надвое. Значит, ведьмы уронили Молот, не справившись с весом.

– Елки-ковырялки… – Рядовой совсем растерялся.

– Ну, попробуй его взять в руки, рыцарь, – промолвила Грюне.

Лавочкин обернулся. Издевается? Нет.

Неуверенно приблизился к артефакту. Ощущая себя редкостным кретином, возложил длань на лом-ручку. Стиснул пальцы.

– Давай, – скомандовала ведьма.

Коля дернул ручку вверх, и инструмент легко оторвался от пола. Солдат потерял равновесие и сел. Ушибленный копчик прострелило, парень выронил оружие.

Молот бабахнул по плите. По ней пробежали трещины.

– Ни фига себе, – пролепетал рядовой и снова взялся за металлическую рукоять.

Ощущение было, будто держишь простой молоток.

Грюне отбежала подальше. Лавочкин повертел Молотом Ведьм над головой, размахнулся, остановил замах. Подкинул, ловко поймал. Законы физики попросту умерли.

– Слышь, Грунь, – окликнул хранительницу парень. – Как же так? Плиты ломает, а мне не тяжело.

– Понимаешь, относительно тебя он почти ничего не весит, а относительно остального мира – очень даже.

– Ух ты, у тебя целая теория относительности получилась. Теперь осталось, согласно теории, отнести Молот к месту боевых действий.

Грюне не оценила каламбурчика, насупилась еще сильнее:

– Я заглядываю в будущее и вижу артефакт в бою. Вовремя. Но как?

– Попробуй поднять меня в воздух, – велел солдат.

Стоило хранительнице навести на Колю чары, и он легко взлетел.

– Вот тебе и относительность, – рассмеялся он над озадаченной прорицательницей. – Сама же говоришь, мне Молот – пушинка. А ты без труда таскаешь меня.

– Дуралей ты, рядовой Лавочкин, – раздался голос в сознании парня. – И физику учил плоховато. Я ей помогаю. Еще чуть-чуть, и заиграем в полную силу, часовой!

– Епишкин башмак! Знамя заговорило! – обрадовался Коля.

Ведьма аккуратно приземлила восторженного россиянина:

– Ты меня пугаешь, Николас. В любом случае сейчас поедим и ляжем спать, а завтра – вылетаем.

– Есть, товарищ командир, – шутливо откозырял солдат. – А что будем лопать и где будем почивать?

– В обжитой башне, разумеется.

Грюне повела рядового по переходам. Лавочкин положил инструмент на плечо, зашагал вслед, насвистывая мотивчик «Не кочегары мы, не плотники…»

– Кстати, Груня! – окликнул парень. – А спать в каком смысле?

– Котяра мартовский, – пробурчала очаровательная хранительница.

Мудрейший Гроссешланге неторопливо поднял одну из голов, не отрывая взгляда от короля драконов, и пробрюзжал:

– Что, Шуппентайль, пришел ранней весны просить?

Зрелый дракон уважительно посмотрел на старого. Выцветшая чешуя, одряхлевшие крылья, сморщенная кожа… Лишь глаза Гроссешланге не потеряли свежего янтарного блеска. На солнце это было особенно заметно.

– Приш-ш-шел, ты прав, – прошипел Шуппентайль.

– Будет тебе ранняя весна, – сварливо пообещал древний ящер. – Только поздно, прости за каламбур. Ты позволил Дункельонкелю подтолкнуть этот мир к пропасти. Осталось совсем немного.

– Не будь занудой, старый чемодан, – подначил драконий король.

– Многого ты от людей набрался. Плохо. Увлекся ими, не замечаешь вопиющего, – проворчал Гроссешланге. – Безответственная вы молодежь.

– Уж как вы, «стародежь», воспитали. Впрочем, хватит болтовни. Нужна такая весна, чтобы… – Шуппентайль ударил хвостом по гладкой плите, аж земля задрожала.

– Я же сказал, будет. Займемся сегодня же всем советом.

Король драконов покинул арену, а мудрый змей вновь уложил голову на нагретую солнцем каменную поверхность.

– Слишком мы умные, – пробормотал Гроссешланге. – Одна голова хорошо, три – хуже. Шуппентайль, Шуппентайль, зачем время упустил?..

Он смежил веки.

Млеть в тепле. Что еще нужно старому ящеру?

Драконья магия – штука грандиозная. Вечером погода в людских королевствах резко изменилась. Подул мощнейший, почти южный ураганный ветер. Резко потеплело. Всю ночь таял снег, утром на небе ходили тяжелые облака, а уже к обеду начался долгий дождь.

Доцландский генералитет растерялся. В планах Черного королевства столь ранней весны не значилось. Потепление расценивалось как временная трудность, вояки ждали возвращения морозов. Иначе танки увязли бы в смеси грязи и рыхлого снега. С учетом опоздания (надо же было заправить энергоблохи!) каждый день простоя отдалял командиров от сроков, установленных Дункельонкелем.

Черный колдун был жестким руководителем. Запланировав раз, он не терпел отклонений и карал самым строжайшим образом. В первый теплый день из столицы не приходило никаких директив. Командиры роптали, а Адольф, имевший прямую связь с Вождем и Учителем, хранил хмурое молчание.

Он-то знал: Дункельонкель занят восстановлением магической подпитки дворца и заводов. Кроме того, хозяин вызверился на громилу помощника, обвинив его: «Ты недоглядел за Четырьмя всадниками!»

Владыка Доцланда быстро выяснил: в камерах побывали именно они. Пропали их дети. Вероятно, четверка захватила и Всезнайгеля. Тогда кто разрушил магические потоки? Всю ночь и последующий день возле Великого Разлома и в замке Дункельонкеля усиленно искали шпионов.

Четыре всадника отбились от преследователей и запутали следы, скрывшись в подземных лабиринтах. Вождь выставил по дозору у всех известных выходов. А бывшие наемные убийцы не спешили выбираться из катакомб. Они предусмотрительно взяли с собой трехсуточный запас еды и питья.

Дункельонкель был чудовищно собой недоволен. Миссия с Молотом провалилась. Партию, разыгранную вокруг артефакта, не удалось свести даже к ничьей. И этот Николас Могучий… Теперь темный колдун убедился воочию, что нескладный долговязый паренек ой как не прост. Совершенно точно, промедли Вождь с бегством – и не отбился бы. Ворожба, с которой столкнулся Дункельонкель, не походила ни на одну известную ему технику. Барон явно не прилагал абсолютно никаких усилий, а ведь сумел привлечь ужасные для человека силы!

Было чертовски некогда, но, отодвинув дела, колдун сел и тщательно проанализировал то, что открылось ему в северной цитадели. Никто не способен управлять такими энергиями. А Николас – ухитрился. Самое ужасное, в момент атаки он собирал ее из окружающего пространства. Опытный чародей Дункельонкель чувствовал, как его собственный запас магии уменьшился при приближении проклятого иномирца. Это было похоже на нехватку воздуха: заклинания либо ослаблялись, либо вообще рассыпались.

Черный колдун и сам умел втягивать энергию, но по сравнению с бароном в этом фокусе он был просто слабак.

«Что-то новенькое. Что-то опасное, – крутилось на уме у Вождя. – Срочно требуется противовес. Да, у меня есть Великий Разлом. Здесь я смогу черпать энергию для своих заклинаний. Биться с выскочкой Николасом придется здесь. Иначе – проиграю».

В голове Дункельонкеля начали вызревать планы. Требовалось заманить барона в сердце Доцланда. Вождь и Учитель не представлял, как он это сделает.

– Хорошо, позже, – прошептал колдун и заставил себя вернуться к более насущным проблемам.

Тронув амулет, он вызвал Адольфа.

– Да, Учитель, – послышался ответ.

– Мальчик мой, пришла пора операции «Разрыв». Как только выйдете на позиции, действуй.

– Будет исполнено.

Дункельонкель покинул трон и зашагал к выходу. Предстояло восстановить магическое питание. На душе черного колдуна было пакостно. Слишком много щелчков по носу он получил.

Барон Николас, напротив, чувствовал себя вольготно.

Если бы Коля Лавочкин был бабником и сластолюбцем, то он мгновенно сошел бы с ума, увидев обитательниц замка ведьм. Хранительницы были все как на подбор красивыми и юными.

Восточная башня оказалась обжитой не в пример остальным. Здесь была удобная, хоть и простая, мебель, ковры и куча разных мелочей, отличающих женское обиталище. Еще тут было тепло. В общем, если не зацикливаться на высоченных потолках и огромных площадях комнат, у ведьмочек получилось уютное гнездышко.

Солдат положил Молот в прихожей. Фрау Грюне провела гостя на кухню, усадила к очагу.

– Побудь здесь, рыцарь, – церемонно сказала она.

– Тебе надо припудрить носик? – схохмил рядовой.

Его не поняли. Да он уже привык.

Лавочкина оставили в одиночестве. Разумеется, несколько колдуний тайком подглядывали за ним, но были слишком далеко, чтобы завести с ними знакомство. От очага растекались соблазнительные ароматы: на вертелах жарились толстые куриные тушки. У парня потекли слюнки. Вспомнилась незамысловатая гастрономическая песенка-пародия:

О чем поет в духовке птица? О том, что вот он – хеппи-энд. О том, что надоела пицца, А значит, птица на обед. Я твой палач, я твой убийца, Сгубивший молодость твою, Но я совсем не кровопийца. Шкварчи, я песню допою!..

«Блин, в кои-то веки запел по-русски, а нате вам – хеппи-энды повылазили», – подумал Коля.

Вернулась Грюне. Позвала на ужин. Вместе с Лавочкиным за длинный стол сел десяток ведьм. Хранительницы не сводили глаз с парня, отчего он поначалу сильно стеснялся, а потом голод взял свое, и солдат перестал смущаться.

Было приятно: столько юных красавиц… И он в центре внимания… В голову невольно пришли мысли эротического содержания.

Ведьмы тут же захихикали. Коля покраснел.

«Елки-ковырялки, они же читают мысли!» – спохватился рядовой.

Хранительницы рассмеялись в голос.

Впрочем, хозяйки проявили такт. Быстро закончив трапезу, одна за другой девушки упорхнули из-за стола. Остались лишь Лавочкин и Грюне.

– Как же вы друг друга терпите, если, что ни подумай, все услышат? – спросил парень.

– Умеем закрываться. Ты, кстати, тоже закрылся.

– В смысле?

– Издеваешься? Ты же сам скрыл мысли после того, как опростоволосился.

– Но я… не умею.

– Значит, Знамя.

Солдат поблагодарил полковую реликвию.

– Теперь – спать, – скомандовала хранительница. – В простом смысле этого слова.

Спозаранку Грюне и рядовой стартовали на запад. Предстоял длительный пятисуточный путь. Дул сильный боковой ветер, и ведьма хмурилась: на борьбу с ним придется тратить силы. Теплые порывы сбивали ковер-самолет с курса.

Лавочкин последний раз посмотрел на замок ведьм.

– Прямо как наша Россия, – сказал солдат. – Такая же огромная, красивая, но холодная, необустроенная, и черт ее знает, зачем она вообще. И самое интересное, от нее непостижимым образом все зависит! – Потом пораскинул мозгами и добавил: – А еще все на бабах держится.

Ковер-самолет нес пассажиров, у одного из которых на плече покоился карикатурно огромный молот. Невольный зритель решил бы, что сходит с ума, но, к счастью, в тундре мало зрителей.

Дорога была неблизкая, и Коля Лавочкин попросил фрау Грюне закончить историю Дункельонкеля и его сестры.

Хранительница была не против продолжить прерванный в замке рассказ. Солдат узнал все, что поведала Гретель хранительницам.

Будущий повелитель Доцланда покинул пряничный домик и отправился в скитания.

Темный пузырек на шее превратил Гензеля в очень плохого мальчика. Паренек ставил цели и достигал их самыми подлыми и вероломными способами. Поучившись у нескольких далеко не слабых магов, он лишал их способностей, обкрадывал и перекочевывал в другой город.

Он зациклился на видениях из зеркала. Сначала он помнил каждую деталь чудесных машин, потом почувствовал, что подробности стираются. Юный колдун раздобыл бумагу и исступленно рисовал, рисовал танки, самолеты и паровозы, но он был лишен таланта художника. Гензель злился, рвал листы, снова хватался за уголь. Не выходило.

Тогда паренек нашел настоящего рисовальщика. Пообещав ему денег, Гензель напрямую вкачал в сознание художника образы. Мастер сделал сотню точнейших эскизов. Рисовальщик искренне счел заказчика сумасшедшим и в общем-то не сильно ошибся. Когда чародей получил все, что хотел, он умертвил художника. О тайне замечательного мира никто не должен был узнать.

Через несколько лет Гензель снял амулет, обнаружил и сумел разрушить эльфийские заклинания, которые изменяли сознание хозяина. К этому времени парень восполнил многие пробелы в магическом образовании. Мальчик был классическим самоучкой: читал то, что считал нужным, не обращал внимания на догматы, мыслил нетрадиционно и на все имел совершенно оригинальное мнение.

Влияние амулета оказалось слишком сильным, чтобы колдун одумался после того, как снял коварную вещицу. Наоборот, взгляды Гензеля стали трезвей, ум рациональней, а желания никуда не делись.

Он смеялся над коллегами-чародеями, считая их трусами, дрожащими перед вшивенькой бумажкой – древним обещанием магов не бороться за власть. Отлучение волшебников от царствования объяснялось необходимостью сохранять равновесие. Гензель полагал эту причину полным бредом, выдуманным Зингершухером для защиты простого, не имеющего магических способностей люда.

Юноша чувствовал, как настороженно относятся к волшебникам в Вальденрайхе, Наменлосе, Труппенплаце. В Дриттенкенихрайхе и Дробенланде чародеев и вовсе преследовали. Гензелем завладела идея того, что магия есть норма, а неумение ворожить – уродство, недостаток. Здесь сказалось чтение запретных трудов черных колдунов.

Закинув удочки, волшебник убедился: среди магов есть недовольные. У Гензеля родился маниакально четкий план завоевания и переделки мира. Если бы в нашем мире составляли такие подробные бизнес-проекты, каким был жизненный план юного чародея, мы бы давно жили при коммунизме.

К тридцати годам Гензель закончил самообразование и стал одним из самых умелых колдунов. К восьмидесяти он решил проблему старения, фактически остановив его. Не обошлось без легкого шпионажа: кое-что волшебник подглядел у братьев Всезнайгелей. Они были моложе, но талантливее. Правда, им не хватало цели, а у Гензеля – была.

Параллельно он работал над воплощением драгоценных эскизов в настоящие, работающие образцы. Искал самых одаренных ремесленников и магов, делал заказы, после исполнения которых работники исчезали. Тогда и возникло знаменитое прозвище.

В народе судачили, дескать, за искусными ремесленниками и волшебниками приходит сам нечистый. Этакий темный дядюшка. Дункельонкель.

Гензель с удовольствием подслушивал сплетни, сидя в трактире или гуляя по базару. Иногда он сочинял ужасные истории и рассказывал. Создавалась репутация.

Когда Вальденрайх и Наменлос бились с великанами, Дункельонкель наблюдал со стороны. Никто в королевствах так и не узнал, что война началась не без помощи Гензеля.

Он собрал первый маленький механизм и задумался, как его заставить работать. Прозорливый ум нашел решение. Вокруг полно дармовой магической энергии. Оставалось изобрести способ заставить ее двигать маленький поезд. И Дункельонкель справился. Технический склад ума, не иначе. Волшебник мог катать поезд, применяя магию. Значит, нужно было найти способ ворожить без чародея. Гензелю пригрезился энергоблох.

Колдун постоянно искал и склонял на свою сторону чародеев и ведьм. Цукеркопф усовершенствовал капсулы, сберегающие магический заряд. Знакомство с Улькхемикером родило идею армии гомункулусов. Громила Адольф незаметно для себя натолкнул Дункельонкеля на аферу с гномами. Как-то раз преданный ученик рассказал учителю о доверчивости маленьких бородачей. Осталось лишь поискать хорошую легенду и устроить на ней грандиозную спекуляцию. Возник проект под грифом «Белоснежка».

Одновременно черный ведун занимался поисками магических артефактов, сколачивал темные ордена в Вальденрайхе и Зингершухерштадте.

Дункельонкель то возникал на публике, то уходил в тень, устраивая мистификации. Он успел побывать даже придворным колдуном Вальденрайха, когда Тилль Всезнайгель взял отпуск. Эта отлучка вылилась в восстание местного черного ордена. Зингершухерштадские соратники украли из священного хранилища Барабан Власти. Братьям Всезнайгелям удалось одолеть вальденрайхских смутьянов, и Дункельонкель легко переключился на запасной план: захватил Зингершухерштадт.

Остальное Лавочкин уже знал.

– А что же с Гретель? – спросил он у Грюне.

– Конечно, она получила жесточайший удар, – вздохнула ведьма. – Но ей повезло. Верховные хранительницы получили знамение: увидели Гретель. Проклятой девушке предрекалась важная роль в судьбе нашего мира. Так Гретель попала в замок, где раскрылись ее способности. Ей не требовался век вязания, она научилась терпению, когда потеряла молодость и смогла жить с этой потерей. Примерно полвека назад Гретель вернулась в Зачарованный лес, где осуществила так называемое допустимое воздействие на судьбу. Нам запрещено влиять на открывшееся нам будущее, но есть маленькие исключения. Вот по решению нашего схода она и покинула замок, чтобы немного помочь противникам Дункельонкеля…

Войска оставили столицу Наменлоса ночью.

Король Томас отправил сына и невестку в Вальденрайх еще днем, а сам покинул город последним. Ехали верхом. Отряд стражи прикрывал тыл. Палваныч и Хельга были рядом с монархом.

– Не могу поверить, что я решился на столь низкий поступок, – сказал он прапорщику Дубовых. – Это все вы, Пауль.

– Не горюй, величие. Сам понимаешь, лучше спасти армию.

Бесфамиллюр встряхнулся:

– Соединим силы с Герхардом. Альбрехт прислал письмо. Он тоже двинулся к месту сбора. Спору нет, войска накопим внушительные. Но я не представляю, как мы одержим верх над железными монстрами Дункельонкеля.

Хельга Страхолюдлих уверенно произнесла:

– Тилль Всезнайгель знает их слабое место. Он рассказал мне прелюбопытные вещи.

– Кроме обозначенного колдуна мы имеем серьезный боевой козырь в лице рядового… то есть барона, Николаса, – добавил Палваныч. – Он доставит какой-то там молоток.

– Молот Ведьм, – уточнила Хельга.

– Ай, увольте, – отмахнулся Томас. – Молот Ведьм – это сказки.

Прапорщик шумно выдохнул. Графиня покачала головой:

– Я сама думала, что Молот – выдумка. Выяснилось: нет… А еще мы продолжаем подслушивать разговоры Дункельонкеля.

– Звучит весомо, – проговорил Бесфамиллюр. – Только я собственными глазами видел, как Барабан Власти оказался бессилен перед треклятыми железяками. Потому и не разделяю вашего задора.

Томас не был пессимистом. Он, по своему обыкновению, готовился к худшему.

Дальше скакали молча, пряча лица от встречного ветра. Теплый-то он теплый, а все равно неприятно.

Как бы ни сомневался в правильности своих действий король Наменлоса, захватчики не заметили маневра наменлосского войска. Армия Доцланда почти не тратилась на разведку, потому что всю информацию можно было получить из зеленого кристалла. После диверсии Всезнайгелей штаб «ослеп». Заминка с заправкой танков и необычайно резкое потепление замедлили продвижение войск.

Враг узнал об уходе армии Наменлоса лишь через двое суток.

Таким образом, Доцланд потерял время, во время которого произошло соединение союзных сил.

 

Глава 30. Сила в единстве, или Главный козырь Дункельонкеля

Стольноштадт провожал армию.

Несколько дней на улицах висели плакаты «Поддержим наших!», «Вальденрайх чемпион!» и прочие, еще более идиотские. Все здоровые мужчины собирались в поход. Король Генрих назначил из числа рыцарей офицеров, обязал их сформировать полки. Хельмут Шпикунднюхель отчитался о том, что подготовлено пять сотен отличных солдат. Особый полк также был в полном порядке. Новым бойцам выдавались амулеты, поглощающие ворожбу. С необыкновенным тщанием королевские помощники подошли к проблеме снабжения военной кампании. Купцы и знать жертвовали крупные суммы на провиант, обозы собирались в считаные часы. Это была эпоха неслыханной щедрости.

Газетчик Дрюкерай не смог восстановить типографию, зато нанял десяток писарей. Они переписывали его листовки, в которых он призывал горожан собраться на концерт, посвященный проводам доблестной армии.

«И мы, простые граждане Вальденрайха, смеем надеяться, что в этом грандиозном действе примут участие не только наши таланты, но и несравненный Филипп Кирхофф, гость из Дриттенкенихрайха, – писал Дрюкерай. – С еще большим чаяньем мы ждем его величество Генриха. Народ достоин того, чтобы его благословил на бой сам король».

Идея журналиста всем пришлась по душе, и в рекордные сроки у подножия одного из холмов возвели сцену. Концерт решили провести накануне отправления армии. На склоне расположились зрители. Кроме простолюдинов присутствовали знатнейшие вельможи. Пожаловали граф Шроттмахер с супругой Занной. Прибыл и король. Его усадили в специальной ложе, окружив плотным кольцом охраны.

В два часа заиграл оркестр, и действо началось. Цирковые акробаты поражали зрителей ловкими трюками, лучшие певцы королевства исполняли патриотические песни, шуты развлекли публику коротенькой постановкой «Николас и Дункельонкель». Долговязый актер с красным флагом в руках противостоял злобному карлику. Пародийный Дункельонкель пытался делать Николасу всякие пакости, но герой успешно выкручивался, затем раздобыл барабан и стал выбивать дробь. Врагу сделалось плохо, и он скончался в гротескных муках.

Актеры ужасно переигрывали, представление было примитивнейшим, но людям понравилось.

Наконец на сцену вышел Дрюкерай.

– Друзья! – обратился он к зрителям. – С нами Филипп Кирхофф. Это король дриттенкенихрайхской сцены, светоч современной музыки и просто хороший парень. Встречайте!

Филипп сделал выводы из провального выступления перед местной публикой. Он не стал наряжаться павлином, выбрал сдержанные цвета и скромный фасон.

Сегодня ему не нужно было разводить руки в стороны. Публика сама искупала его в овациях. Пикельбургский соловей буквально разомлел.

– Спасибо, Стольноштадт!

– Ура!!! – ответили зрители.

Перед походом людей радовало любое представление.

За спиной Кирхоффа замаячил лютнист в зеленой шляпе. Филипп кивнул, Ларс заиграл. Голос певца в этот день был чист и трогателен.

Золотится роза чайная, Как цветочек аленький. Ни за что не променяю Нос большой на маленький. Ух! Ах! Ты не слышишь меня. Я не слышу тебя. Бя-бя-бя, ня-ня-ня, Ня-ня-ня, бя-бя-бя!

И еще десять куплетов. Такой несусветной чуши вальденрайхские граждане еще не слыхивали, но на общем подъеме приняли песню на ура.

В суматохе Ларс сунул руку за пазуху и извлек красный кристалл величиной с виноградину. Лютнист запустил камень в сторону короля Генриха. Расстояние было нешуточным, метров пятьдесят, докинуть дотуда и уж тем более попасть в монарха музыкант не мог. Однако кристалл ожил: размяк, вытянулся и превратился в крупного алого овода.

Волшебное насекомое устремилось к королю. В этот момент Генрих начал вставать, чтобы пройти на сцену для напутствия. Овод влетел прямиком в монаршую грудь, проткнул неестественно длинным жалом шубу. Король почувствовал укол и, ахнув, упал в кресло. В ложе началась паника. К Генриху подскочил личный лекарь. Рядом возник Шпикунднюхель. Его особый полк был рассредоточен в толпе, но никто не подал сигнала тревоги.

Филипп продолжал купаться в лучах славы, а Ларс потихонечку стал пятиться к лестнице со сцены. Подойдя к перилам, лютнист узрел внизу невысокого седого человека с черной прядкой. Рядом с незнакомцем стоял необычно вялый Дрюкерай.

– Спускайся сюда, – сказал Тилль Всезнайгель. – Я все видел.

Музыкант повиновался. Шел по ступеням медленно, не замечая, как попадает под власть чар, подавляющих волю. В искусстве подчинения Тилль ничуть не уступал Дункельонкелю.

– Как зовут?

– Ларс.

– Лютнист по имени Ларс?! – Зеленоглазый колдун был явно изумлен. – Уж не ты ли служил при наменлосском дворе?

– Я…

– И интрига с зеркалом – твоя работа?

– Мне приказали, я исполнил.

Всезнайгеля подробности уже не интересовали. Когда разжалованный придворный мудрец тайно вернулся в Стольноштадт, верный Хайнц сразу обратил его внимание на странную активность Дрюкерая. Все-таки газета была для Вальденрайха новшеством, а первый журналист заиграл грязно. Слуга подал Тиллю скандальный номер с интервью Николаса. Показал новые листовки с призывом о концерте. Колдун понял: надо последить за подозрительным типом, – и не ошибся.

– Ладно. Лезьте оба под лестницу и спите.

Зачарованные шпионы исполнили распоряжение.

Тилль быстро взбежал на сцену, пробежал мимо Филиппа.

– Граждане Вальденрайха! – крикнул он, взлетая над публикой. – Вы отлично меня знаете. Я уволился с королевской службы, но остался верным моей стране. Сейчас на короля Генриха было совершено покушение. Без паники! Злоумышленники пойманы. Его величество обязательно поправится. Враги хотели сорвать наш поход, но им не удастся. Ведь у нас есть сильный полководец – наследный принц, граф Михаэль Шроттмахер!

Граф, крупный тридцатилетний мужчина, отвесил челюсть и стянул с головы роскошный берет. Он стоял подле бессознательного Генриха. Лекарь уже заверил его, мол, с дядей все обойдется. «Откуда здесь Всезнайгель?» – недоумевал Михаэль. Рядом с ним была жена – Занна Шроттмахер, урожденная Знойненлибен, очаровательнейшая из вальденрайхских женщин. Она-то знала Всезнайгеля лучше, чем кто-либо другой при дворе Генриха. Колдун, безусловно, владел ситуацией.

– Иди, дорогой, – промолвила Занна. – Обратись к людям…

Спустя час Шроттмахер с супругой принимали во дворце Тилля. Преступников заключили в тюрьму, короля поместили в почивальне. Он все еще не пришел в себя. Яд, впрыснутый магическим оводом, удалось побороть, но сказывались последствия отравления.

Колдун с достоинством отвесил короткий поклон Михаэлю и Занне.

– Граф, вы произнесли потрясающую речь, – заявил Всезнайгель. – Это был лучший экспромт из всех, какие мне доводилось слышать. Графиня, вы великолепны.

Занна кокетливо улыбнулась.

– Бросьте, Тилль! – Шроттмахер отмахнулся, морща надменно задранный нос. – Вы, старый пройдоха, лучше поведайте, что за спектакль вы устроили? Народ чуть с ума не спятил!

– Помилуйте, граф! Во-первых, откуда у народа ум? А во-вторых, я всего лишь поймал шпионов. Увы, я не мог этого сделать раньше. Ведь я уволился. Пришлось провести много времени вне королевства. Вернулся, а тут такое…

– Почему вы не остановили мерзавца до того, как он нанесет удар?

– Не было доказательств, уважаемый граф. К тому же мне удалось нагреть овода, пока он летел к цели, простите, к его величеству. Яд значительно испортился.

– Дядя лежит без сознания, а вы мне рассказываете про испорченный яд.

– Знаете, граф, завтра нам всем рано вставать… Я не буду юлить. – Колдун прямо посмотрел в темно-серые глаза Шроттмахера. – Монарх стар и нерешителен. Он, как я уже знаю, подвел один раз союзника. Королевству будет значительно легче идти в бой под водительством молодого шестикратного победителя рыцарских турниров. Ваше имя покроется мировой славой и будет вписано в историю. Между союзниками исчезнет недоверие. Похоже, старина Дункельонкель сделал нам всем большое одолжение.

Михаэль стряхнул с расшитого золотом камзола несуществующие крошки:

– Вы с нами, Тилль?

– Безусловно. Я никогда не прощу себе, если не поучаствую в решающей битве нашей эпохи.

Чародей поклонился и отбыл домой.

Все сложилось, как он и предполагал. Армии соединились в Вальденрайхе, неподалеку от границы с Наменлосом. Шроттмахер хорошо сошелся с Альбрехтом Труппенплацким, а с Бесфамиллюром так и вовсе подружился. Томас в молодости был завсегдатаем турниров и чемпионом, он видел в Михаэле родственную душу. Три полководца, позвав в штабной шатер Пауля Повелителя Тьмы и Тилля Всезнайгеля, занялись обдумыванием будущей битвы.

Всем было ясно: проигрыш будет означать полный крах королевств и победу Доцланда. Согласились, что придется выбрать оборонительную стратегию. Приняли на вооружение опыт прошлого боя. Место нашлось сразу.

Противник шел по тракту, соединяющему две столицы. Передвижение по полю было попросту невозможным из-за потепления. Вальденрайх располагался чуть выше Наменлоса, и перед главным таможенным постом, где когда-то Николас Могучий и Тилль торговались с цыганами, был естественный спуск. Короткий и более крутой, чем склон между Наменлосом и Дриттенкенихрайхом. Здесь и решили встретить полчища Дункельонкеля.

Маленькие отряды колдунов и ведьм летали в разведку. У объединенной армии постоянно появлялась информация о продвижении врага. Противнику было тяжко. Танки вязли, пехота растягивалась, для деревянных птиц приходилось подолгу обустраивать взлетные поля, ведь везде был кисель из снега и грязи.

Союзники возвели оборонительные укрепления, обустроили несколько новеньких ловушек на подходах к линии защиты. Кое-что подсказал Палваныч, пару идей подбросил Тилль. Потом Всезнайгель отправился на разведку.

Лавочкин и Грюне прибыли к войскам через шесть дней после вылета из замка ведьм. Хранительница берегла силы, предпочитая хорошенько отсыпаться, прежде чем продолжать путь. А Николасу как-то не спалось, посему он ужасно вымотался.

Ведомая даром предвидения Грюне привела ковер-самолет точно к объединенной армии.

Дело было под вечер. Путешественники приземлились в центре лагеря, возле штабных шатров. Первым, кроме охраны, разумеется, их встретил Палваныч.

– Опаньки, рядовой! – обрадовался Дубовых. – А что это за карикатура у тебя в руках?

– Молот Ведьм, товарищ прапорщик.

– А он чего, надувной, что ли?

– Каменный, – обиделся Лавочкин.

– А откель у тебя столько силы?

– Чудеса армейской физподготовки, – прикололся Коля и принялся чертить носком ноги дугу.

– Я типа не понял: то ли ты сейчас скромно потупился, то ли тупо поскромничал, – выдал наблюдение Дубовых. – Давай уж правду, юморист.

– Ну, просто волшебный молот, и все…

– Не шуткуешь?

– Никак нет.

– Так, – обратился Палваныч к стражникам, окружившим ковер. – Молоток охранять и не трогать. Дамочку расселить в женской казарме, или палатке там, или что у вас тут. Николас, пойдем к Томасу.

Прапорщик вовсю командовал местными солдатами. Еще бы – целый принц все-таки!

Солдат заглянул в шатер. Там сидел за книгой король Бесфамиллюр.

– А, барон Николас! – Томас махнул Коле рукой, мол, заходи. – Пауль дал мне почитать ваши книги. Вот, про Зингершухера Дырявые Штаны весьма любопытственно изложено. И представьте себе, я не зря потратил время. Теперь я узнал о вас все, мой юный друг.

– Что именно?

Рядовой почувствовал толчок в спину. Вслед за ним в шатер ввалился Палваныч.

– Верите ли вы в переселение душ, барон? – поинтересовался монарх.

– Я верю в переселение в душ, – ответил Лавочкин. – Если не помоюсь, то сгнию!

– Душ?!

– Купель, ваше величество, – поправился парень.

– Хм. Ладно. Не о том. Вы сравните: Зингершухера звали Николасом, и вы Николас.

– Николасов много.

– Вы высокий, жилистый, и Зингершухер таков. Русоволосы оба…

– Случайность.

– Но не все становятся героями, которых знают во всех королевствах. А этот ваш замечательный рейд за Барабаном Власти? Ведь Барабан – инструмент Зингершухера. Вы самая натуральная инкарнация великого полководца, барон.

– Совпадение.

– Совпадение?!

– Тоже мне, геном Ньютона! – вставил веское слово Дубовых.

– Бином, товарищ прапорщик, – поправил Коля.

– Рядовой Лавочкин! Отставить псевдоинтеллектуальную демагогию! Хватит наводить тень отца Гамлета на плетень отца Гамлета.

Палваныч задышал, словно разгневанный паровоз. Как и большинство военных, прапорщик не любил, когда кто-нибудь намекал на умственную специфичность людей в погонах.

– Что за хренотень отца Гамлета, Павел Иванович? – спокойно спросил солдат. – Не кричите, пожалуйста, не на складе.

– Если ты сейчас же не заткнешься, тогда заткнусь я! – выпалил прапорщик.

– Меня это устраивает.

– Господа, о чем вы сейчас говорили? – поинтересовался Томас.

– Простите, ваше величество, увлеклись, – сказал Коля. – Я не верю в переселение душ. Думаю, каждый из нас живет по разику…

– …И жить нужно так, чтобы не было потом мучительно больно на трибунале, – пробрюзжал Палваныч.

Лавочкин сник, вспомнив: по возвращении домой, скорее всего, придется иметь дело со следствием и военным судом. Многомесячная отлучка, да еще и с Полковым Знамением, – это штука страшная.

В шатер буквально ворвалась графиня Страхолюдлих. Взор ее горел, на бледных щеках пылал румянец. В руке Хельги болтался на веревочке темный талисман-флакончик.

– У Дункельонкеля есть какое-то страшное оружие, – вымолвила графиня.

Вождь и Учитель спал, сидя на троне. Кристалл снова испускал изумрудное свечение. Синела в глубине карта.

Последние дни слились для Дункельонкеля в один беспрерывный клубок проблем. Восстанавливали энергетические потоки, ловили Четырех всадников, с фронта пришел запрос на магов, Вождь формировал отряды волшебников, отбирая кандидатов из министерств. Затем генералы добили колдуна погодными сводками да отчетами о том, как вязнет армия. На него наседали снабженцы, он наконец-то отправил в Наменлос новую партию деревянных птиц, без ножа зарезала весть о том, что Панцера, занятого производством танков, зашиб Железный Ганс. Рыжего великана принялись ловить, но пока не поймали, лишь потеряли людей да время, – Ганс знал родные пещеры лучше доцландских вояк. Где-то в центре этой бешеной карусели дел и бед возник Цукеркопф и напомнил Вождю и Учителю о готовности вундерваффе.

Дункельонкель посетил подземные залы министерства магии. Там его ждал исполинский, с паровоз, энергоблох. Металлическая сигара покоилась на массивной рельсовой платформе, блестевшая позолоченными боками и величественная, как дирижабль.

На гладком боку распластался яйцеголовый колдун. Вокруг работали чародеи: кто-то контролировал поток волшебной энергии, поступающий к капсуле из Великого Разлома, несколько человек ворожили над самой вещицей, следя за ее внутренним равновесием.

Остановившись шагах в тридцати от изделия, Вождь спросил:

– Цукеркопф, что ты там делаешь?

– Вот, повелитель, прилип, – отозвался министр магии.

– Не слишком осторожно, согласись…

– Моя вина, моя, – залопотал Цукеркопф. – Оступился и приблизился на критическое расстояние… Энергоблох заряжен примерно на три четверти своей емкости. Помощники медленно стравят заряд, и я вновь буду в строю.

– Как долго ты заряжал игрушку?

– Неделю, повелитель.

– А сколько будешь разряжать?

– Три дня.

– Эй, слушайте все! – выкрикнул Дункельонкель. – Мастер Цукеркопф временно освобождается с поста министра магии. Отныне его распоряжения не имеют силы. Продолжать зарядку энергоблоха!

– Но Учитель… – пропищал разжалованный министр.

Вождь сделал быстрый жест, будто вырывая язык Цукеркопфу. Бедолага замычал, принялся вращать глазами.

– Спасибо тебе, друг, – произнес Дункельонкель. – Потерпи, пожалуйста. Я не собираюсь взрывать эту штуку. Она нужна мне как пугало. Причем срочно. Естественно, в заряженном виде. Победим врагов и обязательно освободим тебя.

Порывшись за пазухой, Вождь достал очередной амулет-флакончик:

– Заместитель министра, ко мне!

Подошел тучный плешивый старик:

– Я к вашим услугам, повелитель.

– Надень. Как только закончите зарядку, свяжись со мной.

И вот спустя трое суток спящего на троне владыку разбудил шепот из амулета. Говорил толстый колдун:

– Вождь… Ваше величество…

– Да! – встрепенулся Дункельонкель.

– Вундерваффе полностью готово.

– Отлично, выкатывайте на поверхность и действуйте по плану. Настало время заставить глупых врагов трепетать. Они склонят головы перед нашей мощью. Спасибо, новый министр.

Глава Доцланда услышал тихое женское «Ах!», но решил, почудилось.

Он встал с трона, обошел карту-кристалл. Приблизился к большому хрустальному шару. Погладил холодную поверхность. Как всегда, магический хрусталь ожил: вокруг ладоней колдуна закружились красные искры, из глубины шара поднялись сумасшедшие завихрения, а потом внутри волшебного предмета возникло лицо – пародия на Дункельонкеля.

– Говорить с драконами, – промолвил черный чародей.

Изо рта и глаз лица ударил канареечно-желтый свет, и Вождь осознал, что стоит на одной из древних плит арены драконьего совета старейших.

Двенадцать почтенных ящеров уставились на эфемерную фигуру человека в белом. Она была полупрозрачной, но вполне реальной. Дункельонкель славился любовью к спецэффектам.

– Вы отлично представляете, кто я. А я знаю, что неестественное потепление – ваших лап дело, – сказал колдун.

Драконы молчали.

– Потепление прекратится сейчас же. Более того, начнется похолодание. Вы кровно заинтересованы в таком изменении погоды. И знаете почему?

– Говори, – произнес Гроссешланге.

– К выгребной яме, в которой вы живете, – Дункельонкель широко махнул, указывая на округу, – проложена моя дорога. По ней медленно, но неотвратимо катится подарочек. Он прибудет к краю меньше чем через сутки. Когда кончатся рельсы, капсула свалится на ваши зеленые головы и взорвется. Согласно моим расчетам, долина полностью выгорит. Вы погибнете.

Гроссешланге презрительно фыркнул:

– Твои расчеты неверны. Ты погубишь не только нас, но и весь этот мир. Долина уравновешивает потоки. Ты разрушишь ткань сущего.

– Ребята, я вам удивляюсь, – рассмеялся колдун. – Даже перед лицом гибели вы болтаете выспренно, как в дешевом вертепе. Взорву ли я вас или вообще все, мне не интересно. Я же не собираюсь этого делать. Вам нужно лишь выполнить мою волю. А дурачкам из незавоеванных королевств – сдаться. Иначе – катастрофа, не так ли? Решайте, почтенные.

Дункельонкель отвесил издевательский поклон и растворился в воздухе.

 

Глава 31. Это есть наш последний, или Победа?!

Утро Коли Лавочкина началось с долгой побудки. Наверное, займись подъемом прапорщик Дубовых, парень вскочил бы, как миленький. Добрая Грюне трясла его трижды. Солдат открывал глаза, бурчал дежурное: «Я сейчас» – и проваливался в дрему.

– Рядовой Лавочкин, хватит сурком прикидываться, – услышал он голос Полкового Знамени. – Смелей вперед, труба зовет. Нынче решающий день. Ты изрядно меня истрепал: дырки колол, мочил, дергал по пустякам, но даже я в состоянии полной боевой готовности, а ты кемаришь. Так можно и войну проспать, и домой не вернуться. А от тебя, милый друг, сейчас зависит не одна судьба. Короче…

– Подъем!!! – заорал прапорщик Дубовых, и Коля мухой вылетел из теплой постели.

Палваныч переключился на хранительницу:

– Эх, Груня, триста лет, а мозга нет, язви тебя… Кто ж так подъем командует? Лавочкин, пять минут на прощание с гражданской фрау – и на позиции. Вот тебе красная палка типа древко.

Дубовых вышел из шатра.

Не говоря ни слова, Грюне прильнула к рядовому, поцеловала, и он проснулся окончательно.

Парень хотел облачиться в российскую форму, но, подумав, выбрал местную. Аккуратно надел Знамя на древко. Привычно повесил мешок за плечи.

– Ну, ни пуха.

На глаза хранительницы навернулись две жемчужные слезинки.

– Береги себя, рыцарь из сумасшедшего мира.

– Сами в дурдоме живете, – весело огрызнулся Коля, а потом посерьезнел. – Это ты себя береги. А мы со Знаменем да Молотом как-нибудь протянем.

Союзная армия уже была готова к бою.

Палваныч, дождавшись парня, зашагал к началу склона, поближе к передовой. Лавочкина с алым полотнищем на древке и огромным камнем на левом плече воины встретили громким «Ура!».

Утро выдалось морозным, лицо стегал пронизывающий северный ветер. Внизу царил штиль. Заставу и забор, разделяющий Наменлос и Вальденрайх, скрывал неестественно плотный туман.

– По данным Хельгуши, завеса – работа вражеского колдовского личного состава, – сказал Дубовых, поправляя автомат.

– А где графиня?

– С прочими волшебниками. Решают задачи ПВО. Интересно, зачем противник туман напустил?

– На психику давят, – предположил солдат.

– Коленки-то, небось, трясутся?

– Есть немножко, – признался Лавочкин.

– Это нормально. Но мы с тобой – российские солдаты, а не школьницы беременные! – Дубовых испытывал очередной приступ красноречия, и парню оставалось лишь удивляться оборотам Палванычевой речи. – Если собрать всю волю русского человека в кулак, то, знаешь, какое там давление будет? Мегапаскали, блин! Так что выше нос, Хейердалов хрящ!

– Есть!

– Во-во, поесть бы… – пробормотал командир, очевидно испытывая не меньший мандраж. – А то из гастрономии одно предвкушение, понимаешь, битвы. А предвкушением, доложу я тебе, сыт не будешь.

Оба посмотрели вперед, туда, откуда попрет противник. В тумане появилась колышущаяся темная полоса, и спустя пару минут Лавочкин и Дубовых различили плотные ряды гомункулусов. По округе разнесся командирский вопль, и чурбаны остановились.

Палваныч толкнул солдата в плечо:

– Вон твои сыночки-то…

– Клоны, товарищ прапорщик, – поправил Коля.

– Ну, клоны. Монохренственно. Они вчера будто сбрендили на правом фланге и полезли в бой. А там их встретили вальденрайхские хлопцы.

– И что?

– Что-что? Ухлопали… – Дубовых заржал и тут же нахмурился. – Важно другое. Пока был переполох, кто-то пробрался к шатру короля Томаса, перебил караул и уничтожил Барабан Власти.

– Уничтожил?!

– Да, рядовой… Ну и крепко же ты дрых. Бабахнуло так, что шатер разорвало. Кстати, подлеца-лазутчика тоже. В клочья. Этот твой Тилль сказал, мол, вещь проткнул шпион. Специализированной волшебной булавкой типа «игла». Внутренняя сила артефакта нашла выход – и шарахнуло.

Ни Коля, ни Палваныч не знали: это Адольф выполнил операцию «Разрыв». По обыкновению, Дункельонкель не рассказал ему об истинном значении названия акции, и до самой кончины громила не подозревал, что разорвет именно его.

– А вот и колдун, легок на поминки, – прапорщик хмыкнул.

По первому ряду обороны неторопливо топал Всезнайгель. Он то и дело останавливался, что-то говорил бойцам и раздавал им камни. Наконец, дошел до россиян.

– Время собирать, подставляйте ладони, господа, – сказал Тилль. – А разбрасывать будете, когда встретитесь с адской машиной противника. Это амулеты. Они уничтожают магические запасники. Кидаем за башню, в заднюю часть. Бросили и сразу падайте. А то убьет.

– Не учи подрывника, – ответил Палваныч. – Хотя камнями по танкам я еще не пулял.

Колдун отправился дальше, а на передовую вышли Томас, Альбрехт и Шроттмахер.

– Соратники! – крикнул Бесфамиллюр войску. – Утром вражеский парламентер принес гнусный ультиматум. Дункельонкель, этот преступник и смутьян, угрожает нам каким-то сверхмощным оружием. Он грозится уничтожить Драконью долину, если мы не сложим оружие. Потом он якобы сметет с лица земли и нас. Подчинитесь, пишет он, и я вас помилую. Братья! Мы смеемся над сумасбродным колдунишкой!

Бойцы засмеялись, принялись стучать оружием о щиты.

– Я бы так не радовался, – услышал Коля слова Всезнайгеля, спешащего к королям и графу.

Россияне последовали за магом.

– Господа, – обратился он к троице командующих. – Прошу вас, дайте прочитать послание Дункельонкеля.

– Вы всерьез воспринимаете его подначки? – удивленно поинтересовался Альбрехт.

– Да уж, Тилль, это же простые дразнилки, – поддержал труппенплацкого монарха граф Михаэль Шроттмахер. – Нас пытаются сбить с толку.

Томас пожал плечами, протянул Всезнайгелю лист пергамента. Волшебник прочитал, вернул королю:

– Да, звучит дико… Как бы проверить?..

Лавочкин выступил вперед:

– Есть идея. Надо поговорить с хранительницей Грюне. Она провидица.

Послали за очаровательной ведьмой.

– Вечером в Драконью долину придет преисподняя, – с ходу заявила Грюне. – И в считаные часы погибнут наши королевства. Ткань мира будет разрушена.

Монархи и граф переглянулись.

– А если мы… сдадимся? – спросил за всех Томас Бесфамиллюр.

Девушка не торопилась с ответом. Прикрыла глаза, успокоилась. Через полминуты вынесла вердикт:

– Ничего не изменится.

Воцарилось молчание.

– За день туда не долететь, – добавила хранительница.

Коля скинул мешок, достал карту:

– Плевое дело. Пойдем через шестистенные комнаты.

Всезнайгель одобрительно закивал.

– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Альбрехт.

– Барон Николас умеет мгновенно пересекать расстояния, – соврал Тилль.

– Но сперва повоюем здесь, – вставил веское слово Палваныч.

Со стороны противников раздался звук трубы. Играли атаку.

– Сейчас прилетят деревянные птицы, – уверенно сказал король Томас.

Однако он ошибся. Стратеги Доцланда отменили воздушную атаку. Полки гомункулусов также не двинулись вперед. Они сомкнулись, образовав десятки коридоров, в которые вкатились бронированные машины.

– Танки, будь они неладны! – хрюкнул прапорщик.

Монстры медленно перли к обороняющимся.

Лавочкин взялся за рукоять Молота Ведьм. Всезнайгель подпрыгнул и завис в воздухе. Дубовых приготовил автомат к стрельбе. Короли кивнули солдату и прапорщику, отправились по местам – Томас в центр, Альбрехт и Михаэль на фланги.

– Сейчас испробуем священное оружие. – Рядовой взмахнул Молотом.

Вальденрайхский колдун поднял руку. Это был сигнал отрядам волшебников. Ведьмы на метлах стартовали навстречу танкам. Противник ответил залпом огненных шаров. За выплывающими из белесого тумана машинами показались чародеи Доцланда. Началась магическая битва.

«Пора становиться смелым», – подумал Коля.

– Павел Иванович, прикройте!

Парень ломанулся со склона, размахивая Молотом и вопя нечто боевое и не вполне пристойное. Его сразу заметили вражеские колдуны. К солдату ринулся специально приготовленный отряд черных ведьм, но бдительный прапорщик открыл по ним стрельбу, и атака захлебнулась, не начавшись.

За бароном Лавочкиным последовали воины объединенной армии. Сам герой быстро сбежал по склону, чудом не свернув шею. Он поравнялся с танками и принялся так орудовать молотком-переростком, как ухитрялся это делать мультяшный кот Томас, гонявшийся за мышью по имени Джерри.

Картина была действительно словно из мультика. Молот с невообразимой скоростью врубался в броню, корежил машины, отшибал им башни, разбивал гусеничные траки… Не прекращая долбить направо и налево, парень перебегал от танка к танку.

В воздухе над железными монстрами кипело колдовское сражение. Ведьмы, вооруженные камешками Всезнайгеля, осыпали ими вражеские машины. Когда амулеты попадали за башню, в заднюю часть танка, раздавался глухой взрыв, и изо всех щелей адского механизма тут же валил черный дым. Энергоблохи взрывались, выводя из строя дорогостоящих монстров.

Слуги Дункельонкеля бросили все силы на защиту танков. Гомункулусы двинулись в атаку, чародеи принялись поливать вальденрайхских и наменлосских ведьм боевыми заклинаниями.

В небе появились деревянные птицы. Огненные шары посыпались на порядки, оставшиеся наверху. Колдуны из резерва объединенной армии стали отклонять снаряды к противнику. Шары валились на полки гомункулусов, немалая часть упала и на защитников.

В оборонительных порядках возникла паника.

Палваныч хотел послать к самолетам черта, да вспомнил, что противники узнали его имя. Немного покумекав, прапорщик гаркнул:

– Сержант Аршкопф!

Вызванный черт молодцевато отдал командиру честь.

– Орел! Хоть и рогатый, – с теплом в голосе оценил Палваныч. – Слушай секретный приказ.

Дубовых склонился к уху бесенка и тихо заправил чернявую голову директивами.

Мордашка черта постепенно расплылась в довольной улыбке.

– Вопросы? – закончил инструктаж Палваныч.

– Никак нет!

– Тогда исполняй.

– Есть, товарищ прапорщик! – воодушевленно пискнул Аршкопф и растворился.

– Ну, покойнички, теперь повоюем. – Дубовых потер руки.

Доцландская армия стремительно теряла танки, зато деревянные птицы били по защищающимся все эффективнее и эффективнее.

Как ни старался Лавочкин, вражеская масса теснила его и остатки воинов, поддержавших его безумную атаку, назад, к склону. Гомункулусы тупо напирали по всем направлениям. Безмозглые зомби исполняли приказ не отступать. Они гибли штабелями, но поверх павших чурбанов лезли новые и новые. Улькхемикер настрогал достаточно.

Защитники-люди постепенно уставали и сдавали позиции. Командиры с грустью смотрели на медленно отступающих ополченцев, но ничего не могли противопоставить гомункулусам Дункельонкеля. Вскоре склон был взят солдатами Черного королевства.

Над полем боя кипела магическая война. Колдуны и ведьмы с обеих сторон пуляли друг в друга заклятья. Волшебники объединенных сил Наменлоса и Вальденрайха спохватились и теперь старались не дать вражеским деревянным птицам бомбить войска. Доцландские самолеты работали в три смены. Они сбрасывали огненные шары, а маги-защитники гасили их в воздухе развеивающими заклинаниями. Вальденрайхские ведьмы носились на метлах, нанося удары по самолетам. Волшебники-захватчики пытались сшибить ведьм с земли.

В какой-то момент удача улыбнулась ополченцам. Часть колдунов Наменлоса смогла отвлечься от воздушной войны и врезать магическим залпом по стройным рядам чурбанов. Место испепеленных, замороженных и просто сметенных и переломанных гомункулусов тут же заняли новые.

Сзади шли пейзанские корпуса доцландской армии.

Тут и появился Аршкопф. Чертенок доставил к линии фронта… тролля.

О, это был подлинный красавец! Двух с лишком метров, со свисающими до колен мускулистыми руками. Двигаясь на толстых и коротких ногах, тролль медленно и неотвратимо врубился в боевой порядок гомункулусов. Методично орудуя огромной дубиной, богатырь одним взмахом уничтожал по пять противников.

В нежданного воина полетели стрелы. Но не тут-то было – часть просто отскакивала, другие повисали, вцепившись в шкуру и завязнув в жировом слое, под которым прячутся каменные мышцы.

Вреда обстрел не принес, зато тролль не на шутку разозлился. Он растопырил ручищи и заорал, повергая пейзан в трепет. Дубина описала стремительный круг, калеча новую партию гомункулусов.

Маленькая лысая головка отвесила массивную нижнюю челюсть. Мясистые уши прижались к черепу. На морде тролля отразилась детская обида. Свернутый набок нос шмыгнул. Расположенные на разной высоте глаза увлажнились. Гигант был явно расстроен.

– Це зе вы тхак? – как-то беззащитно пролепетал тролль синюшными кривыми губами и… взялся бить врагов с утроенным энтузиазмом.

Первые ряды доцландских пейзан уже видели приближающегося монстра.

Кривые зубы, похожие на разворованный частокол, желтели в темной пасти. Тролль вспотел. Влага заливала глаза, поэтому изо рта иногда появлялся длинный сиренево-черный язык и облизывал морду.

Дурни-гомункулусы, не способные испытывать страх, продолжали движение вперед, а вот людской резерв Черного королевства дрогнул. Пейзане попятились.

Стоило троллю пробиться сквозь строй чурбанов, как вездесущий Аршкопф вновь схватил его за ногу и мгновенно переместил к началу орды клонов.

Гигант недоуменно завертел головой, а затем опять принялся колошматить гомункулусов.

– Как вы приручили тролля? – спросил Томас Палваныча. – Ведь это абсолютно несговорчивые твари.

Прапорщик самодовольно отрапортовал:

– По моему приказу сержант Аршкопф изъял у тролля волшебную флейту и дислоцировал ее за спинами вражеских солдат. Наш урод слышит магический зов упомянутого инструмента и, соответственно, прорывается к нему. Как только он прорубает коридор во вражеских порядках, Аршкопф повторяет маневр с засылкой тролля на передовую, слегка подправляя траекторию.

– А он не устанет?

– Аршкопф-то? Нет! – Дубовых отмахнулся.

– Тролль.

– Этот? Тем более не устанет. Он идеальный солдат, мечта стратега. Людская магия перед ним бессильна, а черта имеем в распоряжении лишь мы.

Лавочкин лупил Молотом, как заведенный. Приходилось отступать, чтобы не оказаться в окружении. В какой-то момент перед Колей нарисовался уцелевший танк.

– Тебе-то чего надо? – тихо спросил парень.

Он проложил себе дорогу к огромной машине. Рядовой хотел покончить с гусеничным уродом одним махом. Вложив в удар все силы, солдат обрушил каменный артефакт прямиком на лобовую броню танка.

Раздался звук, достойный Барабана Власти. Железный монстр раскололся напополам.

Лавочкин посмотрел на Молот.

Камень треснул и осыпался мелким крошевом. В руке рядового осталась голая стальная рукоять.

Волшебство покинуло славный ударный инструмент Бублика. Рукоять стала тяжелой, и Коля уронил ее на головы подвернувшихся гомункулусов.

– Неужели это дешевая китайская подделка?! – изумился солдат.

Времени скорбеть о раздолбанном артефакте не было. Парня обступили клоны.

«Знамя, ядреный корень, просыпайся! Пора улетать отсюда!» – то ли взмолился, то ли мысленно вызверился на красное полотнище Коля.

И полковая реликвия откликнулась: «Давно бы так!» Лавочкин вознесся над толпой врагов и полетел к своим.

Он покрутился, ускорился, сделал мертвую петлю.

– Эх, елки-ковырялки! Так бы и сделал что-нибудь пафосное и невероятное. То ли пули бы на лету остановил, то ли российскую экономику поднял бы до уровня стран-лидеров…

Парень пожелал, чтобы гомункулусы вымерли, как класс, но Знамя не откликнулось на просьбу.

– Вот тебе и выздоровело, – огорченно буркнул Коля.

Откуда-то сверху спикировал Тилль Всезнайгель.

– Пора в Доцланд! – крикнул он.

– А что же здесь? – Солдатом овладел азарт, ведь наступление противника приостановилось. Тролль вдохновенно кромсал супостатов, и хотелось большей определенности.

– Их резервы иссякают! Здесь справятся и без нас! – убеждал Тилль.

Коля подлетел к Палванычу, стоявшему рядом с королем Томасом на специальной деревянной башенке. Здесь же был Хельмут Шпикунднюхель, руководитель Вальденрайхского особого полка.

Он совсем не изменился: подтянут, собран, энергичен. Движения его были точны и лаконичны. Шпикунднюхель вел себя на смотровой башенке, словно бывалый капитан на мостике.

– Барон, какая радость! Жаль, что мы встречаемся при столь драматичных обстоятельствах, – напористо проговорил Хельмут, протягивая руку висящему в воздухе парню.

Лавочкин ответил на рукопожатие, потом причалил к перилам. Всезнайгель последовал за солдатом.

Обзор открывался лучше, чем на Бородинской панораме.

Линия фронта виляла, как змея. Фланг Шроттмахера стоял до последнего. Воины Вальденрайха не хотели уступать врагу ни пяди своей земли. Поэтому их участок был выдвинут в глубь вражеских порядков.

В центре складывалась ситуация посложнее. Здесь защитники то чуть отступали, то вновь опрокидывали орду клонов назад.

Солдат заметил маленький отряд, которым командовал совсем юный паренек. Седые дядьки беспрекословно подчинялись его приказам. Отряд успешно удерживал небольшую возвышенность, громя гомункулусов.

«Интересно бы было, если бы в какой-то части, например в нашей, вместо дедовщины вдруг возникла бы салаговщина», – подумал Лавочкин, наблюдая за молодым командиром.

Шпикунднюхель перехватил Колин взгляд.

– Мой ученик, – похвастался Хельмут.

На фланге Альбрехта дела обстояли хуже. Сказалась врожденная нелюбовь жителей Труппенплаца к колдовству. Без должной магической поддержки фланг понес наиболее тяжелые потери. Тут сказались и бомбежка огненными шарами, и удары доцландских колдунов, и то, что два танка довольно глубоко продавили оборону полков Альбрехта. Правда, бронированные монстры быстро остановились, когда иссякла магия в их энергоблохах. На помощь королю-циркачу Томас перебросил отряд, полностью составленный из солдат особого полка.

– Я к Дункельонкелю, – коротко сказал Бесфамиллюру Коля.

– Давай, Николас, не посрами Россию, Хейердал ты русоволосый, – дал отцовское напутствие Дубовых. – Я знаю твои косяки. У тебя, рядовой Лавочкин, одно на уме: во-первых, бабенка эта, Эльза, а во-вторых, домой хочется. Забудь про Эльзу, думай, ядрена маслина, о доме. О Родине, понял?

– А что с Эльзой? – спросил глава особого полка.

– Как что?! – очумело пробормотал солдат. – Она в плену у Дункельонкеля. Вы же сами сказали…

– Кому? – Хельмут потешно захлопал глазами.

Всезнайгель скривился, будто у него живот свело.

– Тиллю, – промолвил парень, оборачиваясь к магу.

– Долго объяснять, Николас, – веско произнес Всезнайгель, мысленно проклиная Шпикунднюхеля. – Нам пора. В дороге объясню.

Коля прищурился:

– Очень надеюсь.

Лавочкин и Тилль взлетели над полем боя и устремились к потайному лазу, спрятанному под каштаном. Это был спуск в шестистенную комнату, в которой Тилль впервые показал Коле и принцессе Катринель чудесную возможность мгновенного перехода.

Палваныч проводил рядового взглядом и вздохнул. Пришла пора опустошить последний цинк.

– Товарищ Шпикунднюхель. – Прапорщик дернул руководителя особого полка за рукав. – Ты все равно дурака валяешь. Ну-ка, подсоби мне. Будешь заряжать магазины.

Пауль Повелитель Тьмы открыл методичную стрельбу. Смертоносные плевки стрельца Калашникова косили чурбанов-гомункулусов, позволяя ополченцам чуть перевести дух.

 

Глава 32. Оружие возмездия, или Будьте здоровы, барон Николас!

Хрустальный шар долго не хотел отпускать разум Дункельонкеля. Наконец, колдуну удалось вынырнуть. Он обмяк и рухнул на гладкий пол зала. Голова ударилась о мрамор. Чародей услышал гулкий звук, но боли не было. Тело вообще ничего не чувствовало, лишь холодное отстраненное сознание автоматически фиксировало происходившие изменения.

Взгляд застыл на небольшом участке потолка. Свод украшала фреска, изображающая битву титанов. Один был огненным, второй – воплощением тьмы. Сейчас Вождь уставился на кулак черного исполина. Чудилось, что кулак стремительно и в то же время бесконечно долго опускался на беспомощного Дункельонкеля, грозя расплющить его в мокрое пятно. Это было предчувствие смерти.

Шар снова чуть не ухайдакал хозяина. Ощущения медленно возвращались, сердце стучало так, будто хотело выскочить из груди.

«Зато ящерицы предупреждены», – подумалось Дункельонкелю.

Он нашарил ватной рукой амулет, прошептал имя генерала, командующего наменлосским фронтом.

– Да, Вождь и Учитель, – тихо откликнулся генерал.

– Сегодня же вручи врагам ультиматум, – проговорил колдун. – Записывай…

Он продиктовал текст послания. Язык заплетался, мысли прыгали, но Дункельонкель справился. А потом провалился в сон.

Доцландский властитель слишком себя загнал. Ослабший организм попросту отключился. Ему предстояло наверстать упущенное и справиться с отвратительными последствиями ворожбы над хрустальным шаром.

Никто не потревожил Вождя до самого утра, ведь помощники получили четкий приказ никого не впускать. Поэтому две главные новости колдун узнал лишь на рассвете.

В пещерах поймали Четырех всадников и их детей. Бывшие наемные убийцы отчаянно отбивались, но всех накрыло мощное заклятье заморозки. Теперь они ждали своей участи, торча напротив замка главы Черного королевства.

Дункельонкеля разбудил Мангельштамм. Когда пропали магические потоки, пухлого волшебника в числе многих других срочно перевели к Великому Разлому – восстанавливать систему.

На рассвете потоки снова стали пропадать. Когда Мангельштамм прорвался к Вождю, карта-кристалл опять не горела.

Повелитель Доцланда пришел в ярость:

– Восстанавливайте магические реки и ищите гадов, которые их разрушили!

Отец и дочь Всезнайгели не стали рисковать и бежать из пещер Разлома. Все-таки усиленная охрана, организованная в несколько колец, наверняка заметила бы их. Иоганну нездоровилось – ломило суставы. Как бы он ни поддерживал магически свое тело, когда был распят, – не могло не сказаться длительное напряжение. Вот почему Всезнайгели без суеты проедали запасы тайного убежища Марлен, а потом вновь занялись диверсиями. Кропотливо восстановленные потоки в считаные минуты смешались и перестали существовать.

Дункельонкель был уверен: это Всезнайгель. Неважно который – младший или старший, – главное, давний враг. Вождь мысленно сравнил неведомого диверсанта с паразитом, клещом, присосавшимся к отлаженному телу магической системы Доцланда. Темный колдун мог бы выяснить, где засел проклятый вредитель, обратившись к помощи хрустального шара, но он не рискнул. Вчера он уже смотрел в лицо смерти, а поимка смутьянов вполне терпела.

Раскалывалась голова. Кровоточила ссадина на затылке. Белые волосы Дункельонкеля испачкались кровью и слиплись. Часть так и осталась на мраморном полу, в запекшейся за ночь темно-красной луже.

«Надо же, не было больно, когда отдирал голову, а теперь хоть в гроб ложись», – отметил колдун. Следовало перетерпеть. Нынче – день важных свершений, ключевой день.

Связавшись через кулон с генералом, Дункельонкель выяснил, что противники не вняли его предупреждению и вступили в сражение.

– Я ждал этого, – удовлетворенно пробормотал владыка Доцланда. – Драконы заслуженно погибнут, а проклятые пейзане осознают, против кого подняли оружие.

Колдун был зол на ящеров. Они, провозглашая во всеуслышание то, что не вмешиваются в мелочные дела людей, тайно влияли на события. Воздействия драконов оказались поистине внушительными: изменения погоды от зверских морозов до резкого потепления поставили под угрозу срыва планы наступления, заставили тратить колоссальные средства и силы, чтобы не завязнуть на середине идеально рассчитанной военной кампании.

Драконы заслуживали смерти.

Настала пора отправиться к обрыву и насладиться видом гибнущей долины.

Тилль Всезнайгель свечкой скользнул вниз. Коля в точности повторил маневр вальденрайхского чародея. Парень прижимал к боку аккуратно скатанное вокруг древка Знамя. Повсюду, куда хватало взгляда, кипел бой. Уже вступили в драку пейзанские полки Черного королевства. С неба сыпались обломки деревянных машин, воздух гудел от магии.

Колдун произнес заклятье, отпирающее замаскированный люк. Под памятным каштаном вздыбился снег, отлетела в сторону крышка. Тилль сложил руки по швам и, не замедляясь, нырнул в узкий лаз. Парень усмехнулся: обычно столь экстравагантные трюки любил делать Иоганн, а младший как раз, наоборот, не одобрял. Ни секунды не колеблясь, Лавочкин спикировал вслед за магом.

У самого входа в синюю комнату они притормозили и мягко опустились на песчаное дно.

Всезнайгель уверенно выбрал нужную стену, сосредоточился.

– Эй, Тилль, – окликнул солдат. – Сначала объяснись.

– Не время, – коротко ответил колдун. – Цуг-цурюк!

Стена сменила окраску. Путники смело шагнули в фиолетовое марево, вышли в другой комнатке.

Маг поспешил к лестнице, но Коля прихватил его за плечо:

– Что там ты говорил про Эльзу?

Медленно вздохнув, Всезнайгель обернулся к солдату:

– Понимаешь, Николас…

– У-у-у… – протянул рядовой. – Знакомое вступление. Ужасно его не люблю. Давай-ка, Тилль, сразу честно, а то времени нет.

Зеленые глаза колдуна гневно сверкнули и тут же погасли.

– Я не всегда говорю правду, барон. Иногда, в интересах дела, за которое я сражаюсь не первый десяток лет, а ты, заметь, всего неполных два… Так вот, иногда я беру на себя смелость подталкивать людей в нужном направлении.

– Кому нужном? Тебе, вальденрайхское мудрейшество? – насупился Коля.

– Делу, Николас, делу! – повысил голос Всезнайгель. – Борьбе против талантливых мерзавцев вроде Дункельонкеля! Ты думаешь, он один такой? Если бы Дункельонкель был простым одиночкой, разве он создал бы Черное королевство? Это система сбрендивших единомышленников, барон. Они хотят изменить мир в худшую сторону. И играют бесчестно. Как, скажите, противостоять вероломству, не нарушая запретов?

– Где Эльза? – спросил сквозь зубы Коля.

Его лицо покрылось красными пятнами, заходили желваки, руки сжались до белизны в костяшках пальцев.

– Дома Эльза. В тихом Жмоттенхаузене. Не беременная. И все у нее будет хорошо…

Лавочкин размахнулся и от всей души врезал Всезнайгелю по лицу. Парень ужасно хотел, чтобы маг провалился сквозь землю, испарился или просто убрался с глаз долой. Проснувшееся Полковое Знамя решило для разнообразия исполнить Колино желание.

Удар получился настолько сильным, что колдун полетел в стену. Стена мгновенно стала фиолетовой, и Тилль исчез. Свечение восстановило синий цвет.

– Твою дивизию, – выдохнул солдат. – Ну, цуг-цурюк, что ли…

Перейдя в соседнюю комнатку, Лавочкин мага не обнаружил. Почесав макушку, он совершил еще переход через противоположную стену. Здесь и обнаружился Тилль.

Волшебник сидел на песке и массировал челюсть.

– Не метод, конечно, но могу понять, – сказал он.

– Я же извелся весь, – проговорил парень. – Я же хотел тут же рвануть за ней… И ведь понесся! Один раз почти попался, второй – чуть не утоп. Или твоему так называемому делу надо, чтобы я сдох?

– Николас, послушай… те. – Тилль встал, трогая скулу и морщась. – Я как никто другой знаю, что у вас есть куча причин обижаться. Мне очень жаль. Я просто поступал, как считал нужным. Я всегда так делаю. Сейчас нам нельзя останавливаться. Мир на грани катастрофы. Поспешим!

– Людей насмешим, – хмыкнул солдат. – Ладно. Ведите. Умрем героями.

Сменив еще пару шестистенных комнаток, путники выбрались на поверхность, точнее, в пещерку. Сюда Лавочкин приходил с Иоганном. Теперь он был в компании Тилля.

– Полетели, – сказал колдун.

Путники стартовали из каменного коридора, словно две ракеты класса «земля – воздух». Взяли курс на север. Коля слегка осаживал, иначе Тилль отставал. Серо-белые поля проносились внизу. Через час они прибыли на край пропасти. На дне зеленела Драконья долина. Солдат и колдун сразу заметили наверху, чуть западнее, черную полосу железной дороги. Вдалеке, за редколесьем, виднелось что-то темное. Это катилась платформа с исполинским энергоблохом.

Путники направились к участку обрыва, где заканчивались рельсы.

Здесь кружили драконы. Они не могли летать над Черным королевством – холод сковывал их движения, жизненные процессы замедлялись, ящеров клонило в сон. Оставалось встретить энергоблох прямо на границе Доцланда и долины.

Узрев двух человек, драконы удивились.

– Как, и это все? – спросил Шуппентайль, зависая в восходящем теплом потоке.

– Остальные участвуют в другой уличной драке, – невесело прикололся парень.

– И чем вы можете помочь?

– А вы что планируете делать? – вклинился Тилль.

– Когда их страшное оружие появится в пределах видимости, кто-нибудь из нас разгонится и постарается в него врезаться. В случае неудачи – второй, и так далее, – сказал Шупентайль.

– Может, обойдется без тарана, – пробормотал Коля.

Между тем на противоположном краю поля показалась гигантская сигара на колесиках. Ее сопровождал большой отряд колдунов и ведьм. Стало ясно, что просто так идти в лобовую атаку ящерам никто не даст.

Дункельонкель летел на отдельном ковре-самолете и вглядывался вперед. Вот он, край.

– Ускориться! – велел Вождь и Учитель.

Колдуны влили в механизм платформы дополнительную энергию. К тому же поле имело ощутимый склон, направленный к пропасти. Энергоблох стал набирать обороты.

– Атаковать драконов! – отдал второй приказ Дункельонкель.

Отряд кинулся в атаку.

Коля Лавочкин завис над рельсами, обернулся к ящерам. «Смелее надо, говорите?» – подумал он.

– Валите отсюда! Я знаю, что делать!

– Не мешай! – прогрохотал голос Шуппентайля.

– Сами не мешайте! – огрызнулся парень. – Тилль, дайте-ка ваш амулет, взрывающий капсулы.

Чародей стал рыться в кармашках на широком поясе.

– Только не говорите, что кончились. – Солдат нервно захихикал.

Платформа с энергоблохом стремительно разгонялась. Дункельонкель предусмотрительно отстал. Перед его магическим взором развернулся ужасный алый цветок смерча, в центре которого ярким красным цветом горела фигурка барона Николаса. Капсула неслась в эту воронку, будто черный кулак одного исполина в лицо другого. Именно фреска отчего-то вспомнилась сейчас Вождю и Учителю. «Нет, желторотик, такую пилюлю ты не проглотишь», – мысленно обратился Дункельонкель к рядовому.

Наконец Всезнайгель вытащил горсть камешков:

– Вот!

Коля выбрал самую большую гальку, ставшую в эти мгновения драгоценной. Ткнул пальцем в грудь колдуна:

– Спать.

Всезнайгель обмяк. Коля отправил его на спину Шуппентайля.

– Вниз, я сказал!!!

Драконы отбивали нападение колдунов. Выпускали многометровые огненные факелы, уклонялись от заклятий, другие просто принимали на себя. Большого вреда людская магия ящерам не наносила, но было больновато. Тем не менее ящеры стали слегка снижаться, увлекая за собой атакующих.

Рядовой подбросил голыш на руке, выдохнул, размахнулся и швырнул в лоб набегающему вундерваффе.

Бросок получился красивый, волшебный такой бросок. Голыш просвистел полторы сотни метров и угодил точнехонько в торец энергоблоха.

Раздался…

Нет, сказать «раздался взрыв» – это все равно что промолчать.

Коля словно оказался в ста пятидесяти метрах от эпицентра ядерного взрыва.

Звук слышали во всех пяти королевствах.

Вспышку никто не видел, кроме непосредственных участников заварушки возле обрыва, но спустя несколько дней самые языкастые уверенно трепались, что видели.

Разрушений… почти не было. Странным образом основной удар поглотил барон Николас Могучий.

В округе повалило деревья, вскипел снег, на месте энергоблоха образовался глубокий круглый котлован. Над Драконьей долиной пошел дождь из камней, талой воды и земли.

Дункельонкеля… просто не нашли.

Через минуту после взрыва стало тихо-тихо. И никого.

Лишь земля, оплавленные рельсы, воронка и абсолютно голый Николас Могучий, висящий в десяти метрах над землей.

В правой руке – гордо развевающееся Полковое Знамя.

Барон Лавочкин никогда не чувствовал себя в настолько идиотском положении. Даже на медкомиссии в военкомате.

Наряду со стыдом и неловкостью Коля ощущал небывалый прилив сил – Знамя зарядило парня астрономической дозой магии.

В воздухе блуждала мелкая пыль. У солдата защекотало в носу.

– А… – тихо выдохнул парень. – А… А… А-а-а-пчхи!!!

Это был термоядерный чих. Из нутра Лавочкина вырвалось чрезвычайно интересное излучение. А может быть, и не излучение вовсе… По королевствам прокатилась волна, отменяющая всякую ворожбу. На все заклятья-проклятья-заговоры-наговоры-заветы-ответы-отвороты-повороты была объявлена полная амнистия.

Гомункулусы превратились в сизое желе и впитались в грязь да снег. Строения, в которых для поддержания конструкций использовалась магия, обрушились. Развалились танки, паровозы и самолеты. Обращенные в камень и замороженные люди ожили.

Новообращенный эльф Шлюпфриг, прятавшийся от людей в убежище лже-Белоснежки, мирно спал, когда его растолкал бородатый мужик.

– Эй, паря, а где стерва-то беловолосая? И ты это… Не ейный прихвостень?

Шванценмайстер захлопал глазами. Он узнал мужика. Глянул за его спину.

Растерянные люди и гномы растерянно бродили по залу. Некоторые пытались колдовать, но ничего не получалось. Чуть выше летал и бранился личный ворон Хельги Страхолюдлих:

– Кр-р-ретинизм! Где я? Где хозяйка?

– Я… не прихвостень, – промолвил Шлюпфриг. – Я жертва. Эльф позорный.

Мужик расхохотался:

– Брось, пацан, не наговаривай на себя. Худоват ты, это да. Но на рыло – вылитый человек.

А далеко, возле замка Дункельонкеля, отмерли Четыре всадника и их дети. Стражи нигде не было, поэтому они покинули осиротевшие владения Вождя и Учителя без малейших трудностей.

На севере, в тундре, расколдовался бедолага Финтефлюгель. Ему было нечеловечески холодно, но он выжил. Такие всегда выживают…

Еще севернее, в замке ведьм, полуживая старушка Гретель вдруг помолодела и исцелилась, изрядно удивив сестер-послушниц. Жизнь с нуля. Юное лицо с мудрыми глазами верховной хранительницы.

Марлен и Иоганн Всезнайгели сначала испугались, ощутив «магическую глухоту». Энергия, излучаемая Великим Разломом, ощущалась почти физически. Похожие ощущения возникают у нас, когда мы стоим возле трансформатора.

И вдруг наступила тишина. Погас волшебный светильник. Марлен попробовала разжечь и не преуспела. Отец и дочь выбрались из пещер на ощупь, изрядно поплутав.

В Драконьей долине похолодало, ведь магия пропала и там. Ящеры стали медленней двигаться, на второй день они улеглись, плотно прижавшись боками, и впали в короткую спячку.

Трое суток Николас Могучий был единственным чародеем этого мира. Полковое Знамя хранило уйму энергии, перехваченной у вундерваффе.

Потом магия стала возвращаться. Постепенно, будто бы давая возможность волшебникам подумать, как теперь пользоваться вернувшимся талантом. За это время власть колдунов Черного королевства была свергнута. Самые расторопные бежали. Старик Юберцауберер, очнувшийся от каменного морока в коридоре доцландского казначейства, даже успел прихватить пару килограммов серебра.

Через неделю, получив всю славу мира, Палваныч, Коля, братья Всезнайгели, Грюне и Хельга собрались в доме Тилля. Стольноштадт праздновал победу. За окнами вопили радостные люди, горели фейерверки, играла музыка.

Развалившийся в кресле прапорщик Дубовых смеялся со знаменитым подхрюкиванием.

– Прекратите ржать, Павел Иванович, – устало сказал Коля. – Знаете, какой ветер в лицо хлестал? Одежду – как рукой сорвало. Кожу жжет, будто я сначала загорал восемь часов подряд, а потом в кипяток нырнул…

– Хорошо, хорошо. – Прапорщик принялся отдуваться. – Давайте ближе к делу. Мы хотим домой. Кто и когда нас отправит?

Тилль Всезнайгель осторожно произнес, как бы полушутя:

– Я скажу, если Николас не будет драться.

– Честное слово, – нехотя пообещал Лавочкин.

– Поклянитесь на своем Знамени, – потребовал колдун.

– Ага, Курочкой Рябой, – буркнул рядовой. – Слово дал? Дал. Солдат магистра не обидит.

– Я отправлю вас обратно. В любое время. Из любого места.

– И раньше мог?.. – вкрадчиво спросил Пауль Победитель Тьмы.

– Честно говоря, да, – признался Тилль.

Прапорщик встал из кресла:

– А вот я никаких подписок не давал. Иди сюда, пучеглазый монголоид! Я тебе все припомню!

Пухлые пальцы потянулись к горлу волшебника.

Графиня Страхолюдлих преградила любимому путь.

– Это ли Пауль, которого я знаю? – торжественно воскликнула она, и хотя ее изящная рука покоилась на перевязи, нынче Хельга казалась Палванычу идеальным воплощением разгневанной женской красоты. – Выслушай, потом решай.

– Ну, пусть говорит…

– Простите, друзья, – сказал младший Всезнайгель. – Я вас нагло использовал. Несколько десятков лет назад Дункельонкель получил доступ к вашему миру. Слава случаю, он мог лишь подглядывать. Но то, на что он там насмотрелся, вселяло страх. Мы с братом разведали планы темного волшебника. Кстати, известная вам ведьма Гретель нам весьма помогла. Мы не знали, какие диковины конкретно попробует воплотить в жизнь Дункельонкель. Зато с помощью осколков зеркала, которое служило окном в ваш мир, мы и нашли путь к вам. Когда враг заперся в Зингершухерштадте, стало ясно: грядет война с применением диковин из вашей реальности. Мы не достигли умения Дункельонкеля в магии зеркал, зато отлично усвоили ворожбу маленького народца. Приспособив под свои нужды заклинание синей комнаты, мы с Гретель вытянули в наш мир Николаса. Правда, своенравная ведьма не закрыла вовремя портал. Так к нам попал Пауль. Мы хотели, чтобы вы просветили нас насчет оружия вашего мира…

– Что тут просвещать? – перебил прапорщик. – Пуля, хоть и дура, любого мага достанет. А техника Дунькина… Олькина… Ну, Дулькинолькина вашего – рухлядь прошлого века. А еще… Ну, как бы это обозначить? В общем, когда чудо загоняют в трубопроводы, мир становится скучней… Хотя порядка больше.

– …Однако вы проявили себя иначе, – продолжил Тилль. – Вы сами оказались ходячим оружием. И вы, Николас, и вы, Пауль, блестяще это продемонстрировали. Вы спасли наш мир. Спасибо вам.

– Не для того я почти год в самовольной отлучке нахожусь, чтобы слушать спасибы всяких там Хейердалов, – прорычал Палваныч. – Ты хоть понимаешь, выхухоль вальденрайхская, что исчезновение Полкового Знамени ведет к расформированию одного из самых обороноспособных и стратегически важных секретных объектов? Заметь, всемирно известных! Как мы посмотрим в глаза товарищей? С чем вернемся?

– Тогда, может быть, останетесь? – с тихой надеждой вымолвила Страхолюдлих.

– Никак нет, Хельгуленочек, – грустно сказал Дубовых. – Пусть под трибунал, но на Родину. Мне родимое небо и в клетку синее местного.

– А я верю, мы выкрутимся, – добавил Коля. – Товарищ прапорщик – сказочного везения человек. Столько проверок складского хозяйства пережил, что самого черта обманет.

– Черта? – переспросил Палваныч.

– Сержант Аршкопф прибыл! – запищал бесенок.

– Тьфу ты! Все, гуляй, черноголовенький.

– Простите, не понял приказа.

– Чего непонятного? Объявляю тебе дембель.

– А это… больно? – Аршкопф прижал ушки к черепу и спрятал в лапку пятачок.

– Вот чудило адское! – рассмеялся россиянин. – Дембель – когда можно быть свободным и больше не подчиняться распоряжениям старших по званию.

– То есть вы меня отпускаете?

– Так точно.

– Свободен!!! – завопил бесенок, и от его визга в гостиной Всезнайгеля полопались стеклянные предметы. – Спасибо вам, товарищ прапорщик!

Черт растворился, оставив людям на память привычный серный запах.

– Я не стану вас обвинять и тем более снова бить лицо Тиллю, – обратился к волшебникам парень. – Сделанного не воротишь. Но я хочу домой.

Палваныч нахмурился.

– Стоять, рядовой! Раз нами пользовались, то надо взять плату за аренду. Мы с тобой дорогого стоим. Я много думал насчет сувениров. Кое-что уже подобрал. – Дубовых кивнул на туго забитый заплечный мешок. – В общем, нам с Лавочкиным нужно по золотой гире. Вот чертеж.

Прапорщик протянул Всезнайгелям пергамент.

– Ну, хорошо, – кивнул Иоганн. – Дайте полчаса.

– А мы пока переоденемся в человеческие костюмы, – постановил Дубовых, и россияне покинули колдунов и ведьм.

За окнами раздался дробный топот многочисленных лошадей.

– Что случилось? – спросила Хельга у Тилля.

Колдун выглянул на улицу:

– Ах, да! Король Герхард отправляется домой, в Дриттенкенихрайх. Старина Рамштайнт решил все же не переходить на легальное положение. Ему так удобнее…

Коля и Палваныч переоделись в родную военную форму. Лавочкин оценил внешний вид начальника и произнес:

– Товарищ прапорщик, разрешите обратиться?

– Ну, обращайся, оборотень в погонах, – пошутил командир.

– По-моему, вы похудели, – сказал солдат. – Вон, как китель висит. Раньше все внатяг было.

– С тобой, блин, не только похудеешь, но и в весе потеряешь, – как всегда, загадочно ответил Палваныч.

Они вернулись в гостиную.

Коля взял за руку фрау Грюне:

– Груня, я не представляю, как смогу без тебя жить там, у себя… Поехали со мной?

– Нет, нельзя мне. Да и стара я для тебя, – прошелестела хранительница и подарила парню волшебный поцелуй. К его прискорбию, последний.

Хельга, сохранявшая неподвижность и оттого похожая на изваяние, вдруг отмерла, стремительно подошла к Палванычу и заключила его в крепкие объятия.

– Душенька моя, не души меня, а? – просипел прапорщик Дубовых.

– Прости, любимый, – зашептала графиня ему в ухо. – Я не могу последовать за тобой, но я буду помнить тебя вечно.

Палваныч расчувствовался, не сдержал слез. Запечатлел на ее губах долгий поцелуй. Отстранился. Сказал:

– Будь ты счастлива, сволочь ненаглядная!

Лавочкин пожал руку Тиллю.

– Хоть вы, господин притворный колдун, и подлюка, – Коля сделал особое ударение на слово «притворный», – но мне было здорово с вами работать.

– Да, вы настоящие друзья, невзирая на то что предатели, – добавил Дубовых. – А теперь открывайте свою воронку.

Воздух в центре комнаты стал темнеть, заворачиваться в зыбкий круг, затем окрасился в сизый цвет.

– Прощайте, – промолвил Тилль Всезнайгель. – Простите, если сможете, и еще раз спасибо.

 

Эпилог

Прапорщик Дубовых ввалился в Красный уголок и плюхнулся на четвереньки. Золотая гиря, спрятанная в мешок, гулко долбанула по доскам. Хрюкнув, как кабан, Палваныч обвел стены воспаленным взором. Кумачовые плакаты. Окно. За окном – темнота. Рядом – стенд «История нашей части».

Прапорщик присмотрелся:

– Ектыш, номер нашего полка! Дома!

И тут сзади материализовался рядовой Лавочкин, держащий в руке Полковое Знамя. Долговязый парень буквально влетел в помещение, мгновенно среагировал на то, что на пути торчит прапорщик, и побежал, расставив ноги. Дубовых тоже инстинктивно качнулся в сторону, задевая боком левую ногу солдата. Коля выронил Знамя, брякнулся на Палваныча, как на коня, и, стараясь сохранить равновесие, протянул правую руку вперед.

Так они и замерли: прапорщик на четвереньках, а на нем Лавочкин, простирающий длань в сторону выхода из Красного уголка.

– Эй, Николас Долгорукий, – проворчал Дубовых. – Слезай, Хейердалов сын!

Парень соскочил с командира, поднял полковую реликвию. Развернул, поставил на законное место. Прапорщик, кряхтя, встал.

– Колпак плексигласовый там остался, – сказал он.

– Ой, и правда! – Коля всплеснул руками.

– Не дрейфь, салага, у меня на складе есть запасной.

– Павел Иванович, – солдат вдруг перешел на шепот, – а как вы думаете, какой сейчас день и год здесь, у нас-то?..

Палваныч не ответил.

Коля внимательно осмотрел музейную обстановку Красного уголка. О, он помнил эти наглядные пособия наизусть. Все было по-прежнему.

Путешественники прислушались.

За стеной, в огромном кабинете командира полка, шумели офицеры, пронзительно хихикали их жены и гремела музыка.

– Праздник, не иначе, – тихо проговорил Дубовых, отдавая рядовому автомат.

Лавочкин увидел на полу свою фуражку. Подобрал, надел.

– Вот теперь одет по полной форме, – одобрительно сказал прапорщик.

Сквозь басовитый гомон командиров и женский визг до чутких Колиных ушей донесся звук шагов. Лавочкин на всякий случай принял стойку – часовой же все-таки.

В дверях нарисовался дежурный по части. Явно навеселе: фуражка сдвинута набок, самого пошатывает. Солдат поморщился. Он не жаловал любимчика комполка.

– О! Павел Иваныч! А я как раз тебя ищу, – обрадовался дежурный. – «Папа» за тобой послал. Где, говорит, мой старый боевой товарищ по снабжению?

Прапорщик обернулся к рядовому.

– Вот те нате, хрен в томате, здравствуй, рота, Новый год! – радостно продекламировал Дубовых. – Все по-прежнему, Лавочкин!

– Что по-прежнему? – не понял офицер.

– Да нормально все, учил вот салагу военной науке.

– Правильно, – одобрил дежурный. – Кто, если не мы. Только… это… там водка греется.

– Водка?! – Глаза Пауля Повелителя Тьмы вспыхнули адским пламенем.

– Угу.

– Иди, я догоню. До завтра, Николас, – заторопился Палваныч. – Вот, мешочек мой посторожи, завтра заберу. Но, чур, никуда не проваливайся больше. Заруби себе на носу: у меня конкретный план напиться наконец родной российской продукции, так что некому тебя спасать в этот раз будет.

Парень проводил Дубовых взглядом. Снял фуражку, промокнул вспотевший лоб. Топили замечательно. Коля захотел приоткрыть форточку, но за ночным окном несся сплошной поток снежных хлопьев.

Прикоснувшись к Знамени, Лавочкин прошептал:

– Холодной газировочки бы…

Ничего не произошло.

В нашем мире чудес не бывает.

Ноябрь 2005 – март 2006 года

Ссылки

[1] От немецких слов Wald – лес и reich – государство.

[2] Namenlos – безымянное.

[3] Dunkel – тьма, Onkel – дядя.

[4] Truppenplatz – «войсковое место».

[5] Ramsch – хлам, Teint – цвет лица.

[6] Trachten – стремиться, добиваться, Burg – замок.

[7] Droben – наверху, Land – страна.

[8] Dritte – третий, Königrich – королевство.

[9] Zwerg – гном.

[10] Zug-zurück – обратная процессия или обратная тяга.

[11] Lochen – дырявая, Berg – гора.

[12] Austrinken-an-der-Brüderschaft – выпивающий на брудершафт.

[13] Ulk – шутка, Chemiker – химик.

[14] От нем. schlüpfrig – скользкий, двусмысленный.

[15] Doz – преподаватель.

[16] Loben – хвалить, Rogen – рыбная икра.

[17] Lappen – тряпка.

[18] Pickel – прыщ. Столица Дриттенкенихрайха стоит на холме.

[19] Fackel – факел, светоч, Makel – позорное пятно.

[20] Babbeln – болтать чушь, Jagd – охота, погоня.

[21] Schwanz – хвост, Meister – хозяин.

[22] Wunder – чудо, Waffe – оружие.

[23] Schweinfest – праздник, посвященный забою свиньи в немецком селении.

[24] Доцланд превыше всего.

[25] Erz – руда, Herzog – герцог, главного в роду гнома звали «рудным герцогом».

[26] Wolf – волк, мясорубка, Schramme – шрам.

[27] Mangel – дефект, Shtamm – род, ствол.

[28] Panzer – броня.

[29] Energie – энергия, Bloch – бревно.

[30] Handwerk – ремесло, Dorf – деревня.

[31] Kirchhof – кладбище.

[32] Grüne – зеленая.

[33] Gangs – пути, дороги, Terrine – тарелка супа.

[34] Безусловно, Ларс пел не «Свадьбу» Бабаджаняна, а просто очень похожую.

[35] Freiherr – барон (дословно: Frei – свободный, Herr – господин).

[36] Прапорщика забавляет то, что слово Fant переводится с немецкого как молокосос.

[37] Zucker – сахар, Kopf – голова.

[38] Druckerei – типография.

[39] Finte – уловка, Flügel – крыло, фланг.

[40] Schuppenteil – чешуя.

[41] Fisch – рыба, Mann – человек, мужчина.

[42] По-гречески ichtys – рыба, andros – мужчина.

[43] Winter – зима, Fleisch – плоть.

[44] Ziegel – кирпич, einlullen – убаюкивать.

Содержание