Совпали

Согласных фонем 34. Все они различаются перед гласными. Но, если так упорно говорится: перед гласными, значит, не всегда они все различаются? Что с ними бывает, когда они различаются не^ все? Посмотрим, как они себя поведут, если мы их поставим не перед гласными. Например, в конце слова — перед паузой.

Паровозы, пылесосы. Перед гласными ясно слышно: то [з], то [с]. А теперь — пожалуйте на конец слова: паровоз, пылесос. Одинаково произносится [с]!

Козы — коз. Косы — кос. Пока перед гласными — слышно, что согласные разные. А попали на конец — в обоих случаях слышно [с].

Лесорубы. Землекопы. Лесору[п]. Землеко[п]. Перед гласными: [б] и [п]. Разные звуки. А на конце — один и тот же. Совпали!

Фонемы могут различаться перед гласными и совпадать друг с другом, не различаться на конце слова!

 

Сродни

В русском языке есть два ряда звуков.

[б], [в], [д], [з], [ж], [г]

[п], [ф], [т], [с], [ш], [к] …

Вверху — звонкие. Внизу — глухие. Звонкие произносятся «с голосом» — голосовые связки в гортани дрожат. Глухие без голоса — голосовые связки не дрожат. Вы это знаете. В каждой паре верхний согласный отличается от нижнего только звонкостью. Других отличий нет. Верхний и нижний — наиболее близкие родственники. А попадут на конец слова — тут их родство переходит все границы: они уже не просто родственники, они друг с другом отождествляются, сливаются, перестают различаться!

Значит, не просто какие угодно звуки сливаются, а определенные: звонкий и парный с ним глухой. Не могут слиться, например, [з] и [к]. Хотя [з] звонкий, а [к] глухой, да один другому не пара. Пары [з — с] (сливаются!) и [г — к] (тоже сливаются!).

Хотите для наглядности картинку? Вот она:

 

Два ряда скрестились

Коза. Перед гласным — [з].

Стадо ко[с]. На конце слова — [с].

Это фонема <з>.

Коса. Перед гласным — [с].

Острых ко[с]. На конце слова — [с].

Это фонема <с>.

Можно поведение этих двух фонем изобразить так:

Две фонемы — два ряда позиционно чередующихся звуков — скрестились, совпали в одном звуке.

Продолжим наши наблюдения. Перед звонким согласным (з) и (с) тоже совпадают в звуке [з]. И перед глухим согласным они совпадают в звуке [с]. Убедитесь на примерах: Парочку ко[з] бы завести — молочка попить! Парочку острых ко[з] бы купить к сенокосу…

Ко[с]-то уже поить пора. Ко[с]-то для сенокоса у нас хватит.

Но совпадают не только согласные [з] и [с]. Совпадают все звонкие и глухие фонемы. Поэтому мы так можем обобщить то, что знаем об их поведении:

Из таблицы видно, что есть позиции, где фонемы различаются. Для звонких и глухих фонем это позиция перед гласными. И есть позиции, где фонемы не различаются. Для звонких и глухих фонем это позиции на конце слова, перед звонкими согласными и перед глухими согласными. Позиции различения будем называть сильными. Позиции неразличения слабыми.

Неразличение фонем в определенных позициях — это их нейтрализация. Будем использовать это название.

 

Где можно сделать ошибку?

В паспорте одного гражданина записана его фамилия: Ускурупкин. Где можно сделать ошибки?

Продиктуйте эту фамилию своему приятелю, пусть напишет. Он может написать правильно, как в паспорте: Ускурупкин. Но он может написать и так: Узкурубкин. Не потому, что он не расслышал: слышал, а написал вон как!

Почему он так написал? Потому что Ускурупкин и Узкурубкин читаются и произносятся одинаково. Помните? Перед глухими [с] и [з] произносятся одинаково. Услышать, как писать: Уз… или Ус… — нельзя. Вот откуда и ошибка!

Заметьте: ошибки там, где звонкие и глухие не различаются. Где слабая позиция.

Продавец на улице торгует с лотка ананасами. Не надеясь на догадливость покупателей, Положил бумажку: «Заграничный фругт ананас». С ананасом справился, а в слове фрукт — ошибка. Что ж он, не слышал, что ли, как все говорят: фрукт? Слышал, да нельзя по произношению решить, что пишется — кт или гт. В школе этого продавца, видно, плохо учили. Двоечник был.

И покупатели недовольно ворчали, отходя от лотка: «Сам он фрукт». Невежливо, конечно. И непонятно, что они ворчали: фрукт или «фругт»? Может быть, хотели передразнить его записку и по замыслу у них был «фругт»? Но неизвестно. По исполнению все равно фрукт.

А почему? Потому что не умеем мы произносить [гт]. Ни разу в жизни не приходилось это делать. Умеете вы, раскачиваясь на трапеции, держать в зубах штырь, на котором крутится ваш товарищ? Не умеете, потому что не приходилось вам этого делать. Не хватает практики. (Может быть, кто-нибудь из читателей и умеет, и даже любит так делать, так ведь у него практика большая!) А произнести [гт] — это то же самое: попробуй, если никогда не делал!

Почему же нам никогда не приходилось произносить [гт]? Нейтрализация! Перед глухим [т] парные согласные [к] и [г] нейтрализуются, оба становятся согласным [к]. Всегда во всех словах. Непреложный закон нашего языка. Без всяких исключений. Не произносим сочетания [гт], потому что в нашей речи оно всегда заменяется сочетанием [кт].

Где же возможны ошибки? В слабых позициях. В позициях нейтрализации…

 

Ошибки и описки

Жил на свете затейник. Очень любил ошибки делать. Как только есть возможность — непременно сделает. В жизни своей ни одного случая не пропустил. Переписал он из сказки Пушкина такие строчки:

Где подчеркнуто, наш затейник ошибку сделал. Он, я уверен, и гласные, где только мог, написал неправильно. Но сейчас мы на гласные обращать внимание не будем.

Где же затейник ошибки-то сделал? Давайте поймем, что такое орфографическая ошибка. Вот кто-то написал вместо пиджак — «спинжак». Это орфографическая ошибка? Нет, языковая. Написавшего надо учить не орфографии, а языку — культурному, нормативному, литературному языку. Он должен научиться правильно произносить слово пиджак. Как только научился (пиджак, пиджаку…) — перестанет писать «спинжак».

От орфографической ошибки надо отличать описку. Если я вместо Я иду в кино написал: «Я ину в кино», то у меня не ошибка, а описка, то есть рука пошла не туда, куда нужно. Если я внимательно прочитаю текст, то и без всяких орфографических правил найду описку. Ошибку я могу не заметить, даже если много раз перечитаю текст. Чтобы исправить описку, нужно внимание. Если я делаю много описок, надо укреплять внимание. Чтобы исправить ошибку, надо знать правило правописания. Если я делаю много ошибок, надо заняться правилами орфографии, научиться их с толком применять.

Теперь ясно, где должен был затейник учинить ошибки. Там, где буквы подчеркнуты, он мог написать «противоположную» букву. Помните два ряда звуков, звонких и глухих? (Смотри с. 78.) Они парные. И у каждого звука своя буква. И только именно эти буквы подчеркнуты — буквы парных согласных. Каким способом затейник делал ошибки? Он вместо нужной буквы писал парную!

 

Легкое средство делать ошибки

Встретилось слово изумруд. А затейник взял и написал в конце букву т! И с этой буквой слово читается правильно. Конец слова — позиция нейтрализации. Нельзя произносить, что хочешь: [т] или [д]. Хочешь — не хочешь, а произнесешь [т]. Поэтому писать можно любую букву: [т] или [д], произношение их будет одинаковым. Вот наш затейник и старается: пишет не букву нужной фонемы, а букву другой, совпавшей! Это и называется орфографическая ошибка: нарушено правило письма, а звучащее слово не испорчено: прочтешь слово с орфографической ошибкой — звучит верно.

Грызет. Подчеркнуто т. Неужто здесь можно сделать ошибку, д написать? Конечно, уважающие себя ученики здесь обычно не ошибаются. Окончание глагола! На каждой странице каждой книги встречается десятки раз. Как не запомнить! Самый нерадивый ученик быстро запомнит: идет, приплясывает, бегает, кричит, видит, вертит, ходит — все с буквой т. Но в младших классах ошибка возможна: возьмут и напишут грызет с буквой д!

И это будет именно ошибка, а не описка. Слово в своем звучании не испорчено, читается верно. А написано неправильно, потому что нарушен орфографический закон о правописании глаголов.

Пробежим снова глазами отрывок из «Сказки о царе Салтане». Где же возможны ошибки? На конце слова. Перед звонкими согласными. Перед глухими. То есть только в слабых позициях!

Оказывается, орфографическую ошибку можно сделать только в слабых позициях!

 

Ошибки нас учат

Говорят: на ошибках учатся. И мы будем учиться на ошибках.

В русском языке есть сонорные согласные: [м], [н], [л], [р], [j]. Они произносятся очень звонко, полнозвучно, почти как гласные. Парных глухих у них нет. Поэтому нейтрализоваться они не могут. Нейтрализация — что? Совпадение фонем. А звонким сонорным не с чем совпадать: не приготовлены для них глухие, с которыми они могли бы совпасть.

Посмотрите еще раз текст из сказки: наш затейник ни разу не подчеркнул глухие и звонкие согласные, если они стоят перед сонорными. И он поступил правильно. Напишем кос или коз — читается одинаково, потому что нейтрализация, совпадение фонем. А будет ли читаться правильно, если мы напишем вместо ядра — «ятра»; вместо слуги — «злуги»? Слова читаются неверно! Так можно написать только в том случае, если рука случайно не тот оборот сделала, не туда пошла — это была бы не ошибка, а описка.

Мы говорили: ошибку можно сделать там, где есть слабая позиция, где парные фонемы нейтрализуются. Перед сонорными нельзя сделать ошибку: написать букву для звонкого согласного вместо буквы для глухого… Значит!.. Вывод напрашивается: перед сонорными нейтрализации нет. Перед сонорным — позиция различения.

И это верно! Ошибки нам подсказали верное решение. Посмотрим: слой — злой, слить — злить, змей — не смей, фрак — враг, коснись — казнись (то есть «кайся, угрызайся совестью»). Перед сонорными глухие согласные не становятся звонкими, звонкие не становятся глухими — ясно слышно, что в этой позиции они различаются.

На правильный вывод навели нас ошибки! Подсказали, что перед сонорными — позиция сильная.

 

Не буду помогать

Теперь решите такой вопрос. Сами решите. Мы уже знаем, что перед звонкими согласными — позиция нейтрализации. Звонкие и глухие совпадают. И вот как совпадают: звонкие-то возможны, а глухие согласные — нежелательные элементы.

А вот согласный [в]… Звонкий согласный. Какая перед ним позиция?

Может быть одно из трех решений этой загадки:

1. Перед [в] глухие и звонкие нейтрализуются, притом в каких же звуках? В звонких согласных, а глухих и на порог к [в] не пускают!

2. Перед [в] глухие и звонкие нейтрализуются, но, наоборот, в противоположность первому предположению, в глухих согласных.

3. Перед [в] нейтрализации нет. Наперекор всем другим звонким согласным [в] позволяет перед собой находиться и звонким, и глухим.

Ясно, что может быть верным только одно из этих предположений. Если язык подчиняется первому, то он не может следовать второму и третьему, не так ли?

Как же приступить к решению задачи? Надо понаблюдать. Есть слова с приставкой от- (кончается глухим согласным) и с приставкой под- (кончается звонким согласным); а дальше — корень, начинается с [в]. Подберите такие слова. Послушайте, что произносится перед [в].

 

Четыре коня

Сравним врача́м — да́чам. У двух разных слов одно и то же окончание. Оно показывает дательный падеж множественного числа. Иначе говоря, это одна и та же морфема. Но произносится по-разному: под ударением [ам], без ударения… Послушаем.

Произносим слово естественно, не по буквам, а как обычно оно выговаривается. Слышно вот что: дач[им]. Да, звук [и], слабый, но слышится, что он — [и].

Проверим еще так: дача… в конце — звук вроде [а]. Добавим [м], произнесем дача… — и сразу же согласный [м]: дача + [м]. Получилось явно не то, что обычно произносится; вышло очень искусственно. Да, сомнения нет: под ударением — [а], без ударения — не [а], другой звук. Он — [и].

Вот оно как:

Сравним: лучо́м — сме́рчем. Окончание опять одно и то же, его значение: творительный падеж единственного числа. Пишется по-разному? На то есть орфографическое правило: под ударением после шипящих (именно в окончаниях имен) пишется о, без ударения — е. А фонема какая? Одна и та же.

Опять: под ударением ясно, что [о], а без ударения? Послушайте: Поднимает ветер пыль, завивает смерчем. А мы перец сыплем, мы котлету перчим. Получилась совершенно точная рифма: перчим — смерчем. Послеударные слоги полностью совпадают. Потому что и в слове смерчем произносится [и]; безударное окончание звучит как [им].

Значит:

Сравним: заче́м — не́зачем… Протянем ударный гласный: заче-э-э-э-э-эм… Гласный [э]. После согласных он обычно передается буквой е. Скажите: эхо, эха (род. пад.), добавьте вначале ч; ч + эха, но без пауз, слитно. Получится: чеха. Понятно, что буква е здесь, после ч, передает гласный [э].

А без ударения в том же слове — опять гласный [и]: незач[им]. Точно такой же гласный, который слышим в конце слов выучим, вылечим, выточим…

Итак:

Еще сравним: строчит — выстрочит. И под ударением, и без ударения — все равно [и]; без ударения — слабее, короче, но все-таки это [и].

То есть:

Соединим все четыре таблички:

Вывели на цирковую арену четырех коней. Разные кони! В разных попонах! Погарцевали на них всадники, увели коней.

Потом — опять этих коней выводят, но покрыты они одинаковыми попонами, и нельзя узнать, какой конь под какой попоной. Кони… нейтрализованы!

 

Сомнение…

Все эти мены — [о́] на [и] и так далее — в языке есть. Но позиционные ли они? Это ведь важнее важного.

Да, мены позиционные. Они не знают исключений. Давайте точно определим позицию. Во всех примерах у нас было: гласный после ч под ударением заменяется гласным после ч в безударном слоге. Но [чь] в русском языке всегда мягкий согласный. И позицию можно описать более обобщенно: гласный после всякого мягкого согласного. То он под ударением — одна позиция, то без ударения — другая.

Вот слово: пять. Транскрибируем: [пьать]. (Потом подробнее узнаем: почему звук [а] передается буквой я; сейчас важно нам только одно — звуки, не буквы; и здесь гласный [а], точнее [ӓ], после мягкого согласного.)

Разделить на пять… Равняется пяти… Пяток-другой… Везде в безударном положении после мягкой согласной произносится [и]. Послушайте внимательно свое произношение. Напишите эти слова на бумажке и попросите кого-нибудь их прочесть. Конечно, просить надо тех, кто владеет литературным, то есть культурным, языком, тех, кто говорит так же, как говорят по радио.

Так можно проверить, что все мены, о которых шла речь в этой главке, позиционные. Четыре фонемы нейтрализуются! Пятая — [у] — ни с кем не кооперируется, она вне нейтрализации…

 

Исполнительный Полупшённый

Полупшённый говорит:

— А вы поступайте, как я. У меня всех этих выдумок — позиций, того-этого, нет и не бывало. Я — как? Я правильно произношу. И ваши безобразия меня не касаются.

— Как правильно?

— А так. Пять. Сначала говорю букву «пэ». Сразу вслед за ней — букву «я». Потом — успеваете схватывать? — букву «тэ». И, как говорится, для закрытия вопроса — букву «мягкий знак». Этой буквой тоже нельзя пренебрегать! Уяснили? И вы бы так. И незачем было бы путаться.в этих позициях, к тому же никем не утвержденных!

— А как вы произносите пяти?

— Так же. Экие вы недопонятливые. Начинаю с «пэ». Затем даю букву «я». Потом…

— Постойте! Литературный, то есть культурный, язык требует здесь произносить [и]: [пьитьи́]. Такое у нас культурное произношение.

— Что значит культурное? Культурное — это как надо. По буквам.

— Нет, по буквам — некультурное.

— А кто утвердил ваше… квази… псевдо… культурное?

(У Полупшённого — «квази» и «псевдо»! Наверное, он слышал «квази» у какого-то солидного гражданина — и подобрал.)

— Есть традиции, Иван Семеныч. Идут от Пушкина, Толстого, артистов Ермоловой, Садовских, Москвина…

— За-мо-лол! Телефонную книгу прорабатывает. Мне все это ни к чему. А что важно? Буква! Недаром говорят: буква закона. И если я буду говорить: пи! ти! — то я букву не выполню. А я всегда, всю жизнь, всё на меня возложенное выполнял.

Не мог я убедить Полупшённого, что законы произношения — не законы чтения буква в букву. И никто буква в букву не произносит. Что культурное общество особенно чутко относится к правильности устной речи, и культурному человеку особенно больно, когда законы живой речи приносятся в жертву «буквенному произношению».

— А я, что же — некультурный? — задорно спросил Полупшённый и подбоченился.

— Культурный. Но своеобразный.

— «Своеобразный!» — обиделся Иван Семенович. — Ничего во мне нет своеобразного. Каждый второй читатель — мой союзник.

Может — преувеличивает?

 

Рыбачка и рыба

Строгий профессор говорил студентам:

— С[а]ма поймала с[а]ма. Где рыбачка, где рыба? Ну-ка, кто умный — скажите!

Студенты были умными и сказали: нельзя определить, где рыбачка, где рыба. Предложения: Сама поймала сома, Сома поймала сама — произносятся одинаково. Под ударением — позиция сильная:

Сам!

Сом!

А после твердых согласных в первом предударном слоге — и фонема <а>, и фонема <о> — обе представлены одинаково гласным [а]. Нейтрализация:

А ошибки? Грозят! Легко перепутать и писать о вместо а, а вместо о. «Сома поймала сома». Понятно? Ничего не поймешь. «Сама поймала сама». Опять несуразица. Потому что написано с ошибками. А ошибки, как им и положено, — в слабых, безударных позициях.

Мы уже видели, что творится в безударных слогах после мягких согласных. Там совпадают четыре гласные фонемы. Теперь нас занимают позиции тоже в безударных слогах, но после твердых согласных. Совпадают две гласные. Позиция тоже слабая.

 

Сухо, протокольно итожу

Итак, звуки могут позиционно чередоваться, то есть чередоваться по требованию позиций. Чередующиеся звуки составляют одну фонему. Таким образом, фонема в языке дана рядом позиционно чередующихся звуков.

Обо всем об этом было сказано, я просто подвожу итоги.

Ряды позиционно чередующихся звуков могут пересекаться:

Там, где ряды (фонемы) пересекаются, они совпадают в одном звуке. Например, <о> с <а> дают [а] в безударных слогах.

Что значит — фонемы совпадают? Не различаются. В безударных позициях гласный [о] не противопоставлен гласному [а]. В том-то и дело.

 

Кстати

Здесь нужно одно разъяснение. Читатель может подумать, что в слабой позиции звук всегда какой-то хилый: и негромкий, и короткий, и невыразительней. Бывает и так. Вот пример: [дом] — хороший гласный, полнозвучный, окладистый. Задали уроки на дом; произносится [на́ дъм]. Гласный менее полный, покороче, поглуше.

Но далеко не всегда звук в слабой позиции бывает ослабленным. Не в том слабость позиции, что звук она угнетает. А в том, что в этой позиции, в слабой, не различаются звуки. Дом — дам: различаются [о] и [а]: позиция сильная. На́ дом и вы́дам: не различаются [о] и [а], оба превратились в [ъ]: [на́ дъм], [вы́дъм]. Позиция поэтому и слабая.

А вот еще слабая позиция: ро[т]. Не различаются [т] и [д]. А согласный вполне хорош, ясный такой, ни в чем его не упрекнешь: [т]!

 

Рубен Иванович Аванесов (1902–1982) и Владимир Николаевич Сидоров (1903–1968)

В конце двадцатых годов нашего века в научных журналах стали появляться статьи, подписанные двумя именами: Аванесов и Сидоров. Статьи сразу понравились остротой и свежестью мысли. Авторами их были два молодых ученых, ученики Д. Н. Ушакова (см. о нем с. 119). Их так называли: «ушаковские мальчики».

Они были достойными последователями своего учителя, но на многое смотрели по-своему. Больше всего они думали о теории фонем. И сделали смелый шаг. И до них многие лингвисты думали о фонеме. Но никто не решался переступить через один высокий порог.

Все соглашались, что звуки, которые позиционно чередуются, надо объединять в фонемы. Но принцип этот применяли только к похожим друг на друга звукам.

Однако чередуются не только похожие звуки… Часто чередование, самое что ни на есть позиционное, объединяет совсем непохожие звуки. Например, [о] — [а] (но́ша — ношу́) или [о] — [и] (нёс — несу́). Надо было понять, что и при несходстве звуков их надо объединять в одну фонему, в единство, если, конечно, они позиционно чередуются.

Никто не решался на такой шаг. Никто даже не задумывался о его возможности. Удерживала старая привычка: классифицировать звуки. А классифицируя звуки, конечно, надо объединять похожие. Один звук напоминает по своим качествам другой, вот и ставь их в одну клеточку аккуратно расчерченной таблицы!

Оказалось, что есть и другой принцип объединения: позиционный. Здесь непохожесть звуков — не помеха, чтобы считать их «одним и тем же». Не сходство звуков — причина их объединения, а поведение их: они подменяют друг друга по велению позиции.

Мысль была трудной. Не сразу она была признана даже проницательными учеными — современниками Р. И. Аванесова и В. Н. Сидорова.

 

Хоть брови-то должны быть похожи!

Показывают вам две фотографии. На одной — заросший почти до глаз северянин, в большой меховой шапке; оленья доха закрывает его почти с ушей до пят; лицо бледное — давно солнца не видело…

На другой фотографии — в купальном костюме, стройный и, видно, ловкий, дочерна загорелый южанин.

Оказывается, это один и тот же человек! Вот те на! А почему непохож? Тот и этот? Сначала он был на севере — одна позиция, а потом поехал отдыхать на юг — он же в другой позиции. Поэтому и разница.

Но все-таки: если это один и тот же человек, то что-то у него должно быть похоже на том и этом снимке. Ну, хоть бррви: мохнатые, прямые, или нос — прямой, чуть свернутый набок…

Так мы всегда и привыкли судить: если один и тот же человек — или олень, или дерево, — то должно быть какое-нибудь сходство. А в языке оказалось совсем невиданное: у двух звуков никакого сходства, а мы должны считать их одной и той же фонемой!

Да, в языке много своеобразного, это — особая область жизни.

Вот так раньше и судили: хо́лод — холода́… Звуки разные, а буквы пишем одни и те же… Обманывают нас буквы. Нехорошо делают. Надо исправить наше письмо. Писать, например, «холат» — «халада». Тоже не очень удачная передача звуков, но все же не такое вранье, как сейчас по современной орфографии.

Р. И. Аванесов и В. Н. Сидоров впервые открыто и прямо заявили: наша орфография хороша, она большей частью правильно передает… что? звуки? нет, фонемы! Потому-то и в холод, и в холода пишем одну и ту же букву д: фонема одна и та же. В первом слоге: х[о́]лод и х[ъ]лада́ — до чего различны гласные, а фонема та же, и мы это передаем на письме — буква та же: О.

Да, эти два ученых перешагнули высокий порог — и стало видно: наша орфография фонемна. Буквы передают фонемы…

Оба этих ученых написали много прекрасных научных работ— и вместе, и каждый сам по себе. Но фонология всегда была заветной и любимой их темой. А статья Р. И. Аванесова и В. Н. Сидорова «Реформа орфографии в связи с проблемами письменного языка» (1930) давно уже стала классикой отечественного языкознания.

 

Ирина Сергеевна Ильинская (1908–1980)

Ирина Сергеевна Ильинская была разносторонним ученым. Она изучала язык Пушкина. Она распутывала трудные вопросы русской морфологии. Вместе с товарищами работала над совсем новым типом учебника русского языка для школы. Думала над загадками синтаксиса… Восхищалась игрой великих артистов — и исследовала сценическое произношение.

Наверное, что-то объединяло эти работы. Человек-то один. И притом — большой, вдумчивый ученый. У больших ученых работы часто бывают разнообразны по темам, но в них заметно единство: какая-то полноводная река разливается на множество ручьев, которые текут все-таки в одном направлении…

И. С. Ильинскую, лингвиста, привлекло изучение того, что имеет ценность для всего народа. Всеохватывающее значение творчества А. С. Пушкина и строгость грамматических законов; школьное обучение языку и стилистика, делающая язык выразительным и впечатляющим; сценическое искусство и богатство русской лексики… Все это проблемы всенародной важности. И ко всем к ним И. С. Ильинская подходила по-своему.

Есть такое понятие: артистизм. Это способность все в жизни делать с художественным тактом, находить духовные ценности там, где равнодушный взгляд их не видит.

В широкие всенародные темы И. С. Ильинская вносила артистизм. Научные проблемы она исследовала художественно проницательно. Так же она подошла и к орфографии.

Вместе с В. Н. Сидоровым она написала статью «Современное русское правописание» (1953). Мысль, что наша орфография фонемна, была к тому времени уже в основном доказана. Но необходимо было разобрать еще многие частные вопросы — без их решения и главный вывод стоял еще некрепко. Эти частные вопросы требовали большой изощренности мысли. Здесь-то и понадобилась артистическая проницательность И. С. Ильинской. В статье ясно слышится и волевая прямота В. Н. Сидорова, и исследовательская тонкость И. С. Ильинской. В русской орфографии она ценила не только полезность, но и эстетическую ценность, — ценила ясность ее начал: строго фонемных.

А когда она писала популярные книжки, для всех они были захватывающе интересны!

 

Не нюхайте букву!

В позициях нейтрализации можно сделать ошибку. А не хочется! Как ее избежать?

Никакого нет уважения к малограмотному человеку. И общественник хороший, и песни поет, и портфель у него тяжелый, а если окажется, что пишет «копуста» или «прабижал по феей улице», — прямо хоть в гости не ходи. Все делают вид, что они не придают этому значения, да ведь этот вид-то сразу заметен.

Эх, научиться бы писать без ошибок! Но надо знать секрет, средство. Ведь некоторые пишут без ошибок, значит — умеют, значит, научились. Вот бы и рассказали, как они поступают, чтобы всегда писать правильно.

Некоторые барсуки тоже знают, где какая буква нужна — где о, где а.

У Дурова, говорят, было такое представление. Барсук узнавал, какую букву надо писать. Например, было на щите написано: к — пуста. Вместо а — пустое место. Перед барсуком две карточки — с а и с о. Он, похлопотав около картонок, брал в зубы а, бежал к щиту и вставлял, чтобы получилась капуста.

Новые и новые слова давал артист, но барсук и ухом не вел — будто выучил весь орфографический словарь.

Потом Дуров на черной доске писал любое слово — зрители заказывали, — но с пропуском о и а. Барсук, внимательно осмотрев доску (иногда даже от усердия понюхав), всегда верно приносил нужную букву и, держа в зубах, всем показывал. Ошибок у барсука не было.

Предполагали, что Дуров выработал у барсука на каждое слово особый условный рефлекс: один рефлекс (тащить в зубах о) — на топор, другой рефлекс (тащить в зубах а) — на сапог. Если бы так было, то это бы и значило, что барсук — грамотный. Знает правописание слов.

Секрет был другой. Вставить всегда нужно было либо букву а, либо о. Одна буква-картонка пахла так, другая — по-другому. И каждый щит пах либо так, либо этак. Барсука подкармливали, если он букву вставит такую, которая пахнет, как щит. Поэтому-то он и раздумывал около щита — нюхал.

А когда Дуров на доске писал любое слово с пропуском согласного? Перед тем как написать, он стирал, что там раньше было написано. Из двух тряпок брал то одну, то другую… Понятно? Зрители не замечали, что тряпки разные.

Но учеников учат по-другому… «Конечно! — с возмущением скажете вы. — Разве можно учеников с барсуком сравнивать?»

Сравнивать нельзя, а все-таки бывает так, что на обучение грамотности смотрят так, как будто речь идет о барсучьем носе.

 

Несомненные сомнительные

Говорят: когда сомневаешься, что писать, то проверяй. Ставь под ударение, перед гласным и т. д. Но каждый звук, каждую букву не проверишь. Где нужно сомневаться?

В дневнике В. М. Инбер есть такая запись: «Настя опять сделала много ошибок в диктанте. Я говорю ей: ты должна проверять, когда сомневаешься. Она мне: — Тетя Вера, ну я вот нисколечко не сомневалась!»

Настя права: говорят — когда сомневаешься, а когда надо сомневаться — не говорят! Или так иногда советуют: если согласный сомнительный, ты его проверяй. В словах острая коса, острых кос — звук [с] — не сомнительный, пиши, что слышишь. А в словах бодливых коз, стадо коз — последний согласный сомнительный, и его непременно надо проверять. А в обоих случаях согласный совершенно одинаковый — [с], почему один сомнительный, а другой — нет?

«И в слове наш и нож звучит на конце один и тот же звук [ш]; хлоп — лоб — звучит на конце один и тот же звук [п]. А вы всеми силами стараетесь уверить, что звук [ш] только в нож и звук [п] только в лоб — звуки сомнительные, в словах же наш и хлоп — они звуки не сомнительные», — отчитывал сторонников такого взгляда В. П. Шереметевский. (Был такой мудрый методист, учитель учителей.) Конечно, справедливо.

Если бы на самом деле были сомнительные звуки, особые звуки — тогда достаточно было бы прислушаться: это какой звук? особый? не [п] несомненное, а [п] сомнительное? Надо его передавать буквой Б! Да и проверки было бы не нужно: особые-то звуки где? Там, где нужна буква, «противоположная» звуку. Если сомнительный звук [п] — пиши Б! Если сомнительный звук [ш] — пиши Ж!

Ученик тогда, действительно, мог бы поступать, как барсук. Только барсук правильную букву находил нюхом, а ученик бы — слухом. И никаких грамматических правил: навостри ухо — и пиши, всегда будет правильно! Так было бы, если бы существовали особые, на слух отличимые звуки.

На самом деле для правильного письма нужны не нос и не ухо, чуткое к «сомнительным звукам», а нечто иное.

Надо учить восходить от слабой позиции к сильной.