Марк Лициний Красс, тезка своего знаменитого деда, бесславно погибшего в 53 г. до н. э. при Каррах, выдвинулся на авансцену римской политической жизни в самом конце эпохи гражданских войн. Консульскую должность он занимал в 30 г. до н. э. вместе с Октавианом, что само по себе уже достаточно почетно и свидетельствует о подчеркнутом внимании победителя при Акции к своему коллеге.

Даже для политической практики того бурного времени было необычным то обстоятельство, что Красс, прежде не отличавшийся лояльностью в отношении Октавиана и последовательно боровшийся против него на стороне сначала Секста Помпея, а затем Антония, вдруг стал консулом, причем в нарушение обычных правил: не пройдя перед этим претуру (То Cass. LI. 4. 3). О причинах неожиданного расположения «сына божественного Юлия» к своему вчерашнему врагу остается только догадываться.

Досрочно сложив полномочия консула (Октавиана и Красса сменили консулы-суффекты, одним из которых был сын Цицерона), Красс отправился в свою провинцию.

На посту проконсула Македонии Красс проявил незаурядную энергию и талант полководца, восстановив изрядно пошатнувшийся за годы гражданских войн престиж римского имени среди варварских племен. Его военные успехи были настолько впечатляющими, что замолчать их оказалось невозможно: повествование об этом занимало видное место в двух (к сожалению, утраченных) книгах Тита Ливия (134 и 135), драматический эпизод одной из военных кампаний Красса освещает Флор (II. 26). Но наиболее обстоятельно о боевых действиях на севере Балкан повествует Дион Кассий (LI. 23. 2-27. 3).

По словам этого автора, бастарны, которых он считал скифским племенем, перешли Дунай и покорили прилегающую к реке часть Мезии, тогда еще не завоеванной римлянами. Эти действия варваров еще не представляли угрозы для позиций Рима в регионе, но когда они опустошили ту часть Фракии, что принадлежала племени дентелетов (а те имели союзный договор с римлянами), Красс двинулся на бастарнов.

Узнав о его приближении, те поспешно ретировались, очистив Фракию без боя. Преследуя их, Красс вторгся в Мезию и уничтожил одну из местных крепостей. Тем временем бастарны приостановили бегство и отправили к римскому военачальнику послов с предложением не преследовать их, так как они не причинили римлянам никакого вреда.

Красс задержал послов, обнадежив их обещанием ответить на следующий день, и весьма основательно угостил, чтобы выведать планы их соплеменников (здесь Дион Кассий нравоучительно замечает, что все скифы ненасытны в употреблении вина и быстро пьянеют от него).

Глубокой ночью римская армия в полной боевой готовности тихо снялась с лагеря и двинулась через лес, за которым находились бастарны. Те, видимо, ждали какого-то подвоха и не были застигнуты врасплох. Увидев высланных вперед римских разведчиков, бастарны бросились их преследовать и в лесной чаще неожиданно для себя столкнулись с главными силами противника.

Развязка наступила быстро: одни из варваров погибли на месте, другие — во время бегства, причем Красс лично убил их вождя Дельдона. Бежавших преследовали и уничтожали не только римляне, но и Рол, царь одного из гетских племен, «друг и союз ник» римлян.

Разбив бастарнов, Красс начал военные действия против мезийцев и, действуя огнем, мечом и голодом, покорил почти всех, если верить нашему источнику. С наступлением зимы римляне отступили во Фракию, рассчитывая на дружественный прием. В своих ожиданиях они, правда, обманулись — страдавшим от холода римлянам пришлось вдобавок отбиваться от нападений фракийцев. Тем не менее Красс решил больше не вести военные действия, удовольствовавшись уже достигнутым.

Но бастарны, разъяренные поражением, узнали, что Красс не собирается больше воевать против них, и напали на дентелетов, видя в них главную причину своих несчастий. Поэтому Красс был вынужден вновь отправиться в поход. Двигаясь форсированным маршем, он настиг бастарнов, разбил их и продиктовал условия мира.

На обратном пути Красс решил заодно покарать фракийцев, которые досаждали ему в конце предыдущей кампании. Разведка доносила римлянам, что они строили укрепления и откровенно готовились к войне. Римский военачальник разгромил племена медов и сердов, приказал отрубить у пленных руки, а затем опустошил остальную страну. Затем он вмешался в междуусобную распрю гетских племен и, между прочим, сумел отбить римские знамена, когда-то потерянные Гаем Антонием и хранившиеся в Генукле, гетской крепости на Истре.

В конце своей военной карьеры Красс подавил начавшееся было восстание в Мезии и подчинил там римской власти те племена, что еще оставались независимыми. После своих громких военных успехов он был отозван в Рим.

Имеющаяся у Диона Кассия информация позволила целому ряду исследователей придерживаться мнения, что Красс вступил в конфликт с Октавианом, причиной чему послужили победы македонского наместника над варварами. Суть конфликта будто бы заключалась в том, что в 29 г. до н. э. Октавиан принял титул императора за победы над бастарнами и мезийцами, отказав в аккламации истинному победителю. А когда Красс, победивший в единоборстве вождя бастарнов, захотел по старинному обычаю посвятить доспехи убитого врага (spolia opima) в храм Юпитера Феретрия, ему было отказано на том основании, что главнокомандующий (αότοκράτωρ στρατηγός, по терминологии Диона Кассия) считался в этой войне не он сам, а Октавиан. Разрешенный после долгих проволочек триумф Красса состоялся только 4 июля 27 г. до н. э., после чего его имя навсегда исчезает из истории.

Большинство исследователей принимает эту гипотезу на веру. Принято считать, исходя из текста Диона Кассия, что Красс был действительно лишен императорской аккламации и вместо него в 29 г. до н. э. императором был в седьмой раз провозглашен Октавиан.

Однако попытка проверить эту информацию данными других источников приводит к иному выводу. Не подлежит сомнению, что именно в 29 г. до н. э. Октавиан был семикратным императором. Столь же бесспорен тот факт, что его шестая аккламация состоялась после битвы при Акции, т. е. еще в 31 г. до н. э. (Oros. VI. 14. 19).

Но невозможно допустить, что завоевание в 30 г. до н. э. Египта не было отмечено новой аккламацией Октавиана; помимо всех прочих соображений, аккламация была необходимым условием триумфа, а триумф над Египтом, как известно, состоялся. Поэтому нельзя не согласиться с Л. Шумахером, относящим седьмое провозглашение Октавиана императором к августу 30 г. до н. э.

Таким образом, если известно, что восьмая аккламация Августа относится к 25 г. до н. э., то приходится признать, что Красса никто не лишал заслуженной им чести. На ошибочность мнения о том, что Красс не получил императорского титула, указал еще Г. Шиллер.

Что касается слов Диона Кассия о невозможности со времени несостоявшейся аккламации Красса провозглашения императором кого бы то ни было, кроме самого Октавиана, то этому прямо противоречат документальные данные: в первой половине 20-х гг. аккламации были удостоены Т. Статилий Тавр, М. Ноний Галл, С. Аппулей. Наконец, без императорской аккламации триумф Красса (зафиксированный документально) был бы просто невозможен уже. по формальным соображениям.

Более сложен вопрос о spolia opima. Строго говоря, конфликт Красса и Октавиана является гипотетическим, и предположение о нем базируется главным образом на мнении Диона Кассия, который констатировал, что Красс имел бы право посвятить доспехи убитого им вражеского вождя в храм Юпитера Феретрия, если бы обладал полномочиями главнокомандующего в полном объеме (Дион подразумевает, что Красс воевал под ауспициями Октавиана, так как это было непреложным правилом в эпоху Империи). Чтобы понять суть проблемы, придется обратиться к истории обычая посвящать Юпитеру Феретрию «пышные доспехи».

Согласно традиции, первым посвятил этому богу снятые с убитого в единоборстве неприятельского предводителя доспехи сам Ромул. Второй случай имел место в 437 г. до н. э., когда Авл Корнелий Косс убил вейского царя Ларта Толумния, третий — в 222 г. до н. э.: Марк Клавдий Марцелл одолел в поединке предводителя галлов Бритомата.

По логике вещей, доблестный проконсул Красс должен был стать четвертым в этом ряду. Столь же ясно, что Октавиану нельзя было допустить этого по вполне очевидной причине — новому Ромулу не нужен был неожиданный соперник по военной славе. Невыгодное сопоставление прямо-таки напрашивалось: потомственный аристократ Красс, который блестяще продемонстрировал традиционную римскую доблесть, столь престижную в годы расцвета Республики, и хилый внук ростовщика из Велитр, на памяти всех малодушно отклонивший присланный ему Антонием вызов на поединок (Plut. Ant. 75. 1).

Мы уже никогда не узнаем точно, как выпутался Октавиан из столь пикантной ситуации, но некоторые любопытные детали этой истории все же поддаются восстановлению.

Видимо, Октавиан решил доказать, что Красс не имел права на посвящение доспехов Юпитеру, так как действовал под чужими ауспициями. Считается, что для доказательства этого императору пришлось прибегнуть даже к антикварным изысканиям: Г. Дессау первым обратил внимание на явную связь между претензией Красса и рассказом Тита Ливия о подвиге Корнелия Косса.

В авторской ремарке Ливия сообщается: все его коллеги по ремеслу историка дружно утверждали, будто Косс преподнес Юпитеру доспехи, являясь военным трибуном, и сам Тит Ливий считал этот факт очевидным. Но вдруг Цезарь Август любезно сообщил ему, что собственными глазами видел в храме на льняном нагруднике Толумния надпись о том, что Косс посвятил эти доспехи, будучи консулом.

Бесспорно, эта, по выражению Р. Сайма, «антикварная уловка» Октавиана должна была показать всю необоснованность претензии Красса. Однако сведения, сообщаемые Титом Ливием, всех, вопросов не снимают. Ведь если Косс был всего лишь военным трибуном и все же посвятил Юпитеру доспехи, то и Крассу, казалось, не было никаких препятствий сделать то же самое. Если же главная проблема заключалась в ауспициях, то действительно ли проконсул Македонии в 29 г. до н. э. не имел их?

Согласно заслуживающей доверия информации, imperium proconsular maius, включавший в себя распоряжение всеми вооруженными силами Римской империи, Август получил только в 23 г. до н. э. Таким образом, даже в 27–23 гг. до н. э. Август, по выражению В. Кольбе, «не был генералиссимусом», и наместники сенатских провинций формально не были обязаны ему подчиняться.

Следовательно, даже если бы Красс был проконсулом Македонии в период с 27 по 23 г. до н. э., он воевал бы под своими ауспициями, и доспехи Дельдона должны были бы красоваться в храме Юпитера. Тем более это относится ко времени до 27 г., когда Красс явно обладал собственным империем, без которого были бы немыслимы его аккламация и триумф. Но факт остается фактом — четвертому доспеху не суждено было оказаться в древнейшем римском храме. Если исходить из норм права и обычая, причину этого выяснить невозможно: те исследователи, которые принимают за чистую монету обнаружение Октавианом вышеупомянутой надписи Корнелия Косса, в сущности, считают фальшивку, рассчитанную разве что на неискушенную публику, главным аргументом в споре Октавиана с Крассом.

Чтобы все-таки понять, почему Красс отказался от своей претензии, необходимо вспомнить о практике, сложившейся в годы второго триумвирата.

Полководцы триумвиров, действуя в отсутствие последних под собственными ауспициями, провозглашались императорами и имели право на триумф, но вот реализовать это право могли лишь с разрешения начальства. Срок полномочий триумвиров истек, как известно, еще до решающей схватки Антония с Октавианом, но последний формально не сложил эти чрезвычайные полномочия ни в 33-м, ни в 32 г. до н. э. Вполне возможно, что он продлил свою верховную власть еще на пятилетие, до 27 г. до н. э.

Эта гипотеза, авторство которой принадлежит О. Шульцу, позволяет объяснить главную причину неожиданной уступчивости Красса. Хотя «третий триумвират» Октавиана не нашел отражения в нарративных источниках (из-за крайней непопулярности этой магистратуры, с которой у римлян были связаны самые мрачные воспоминания об ужасах гражданских войн), но понятно, что в исключительных случаях Цезарь-младший мог напомнить любому о своей неограниченной власти и потребовать повиновения.

Случай с Крассом был именно такого рода: хотя, строго говоря, прямых доказательств наличия этого конфликта нет, но отношение Октавиана к победоносному проконсулу было вполне определенным. Принцепс, заботливо перечисляя уже в конце собственной жизни свои достижения, умолчал об отбитых Крассом у варваров римских знаменах. Точно так же Август обошел молчанием целую военную кампанию, относившуюся к началу деятельности Красса на Балканах, — его боевые действия против даков. Можно согласиться с Андрашем Мочи, «открывшим» эту войну, что ответ на эту загадку достаточно прост: покорение даков было частью внешнеполитического наследия Цезаря, на которое не должен был посягать никто, кроме самого Октавиана. Красс, дерзнувший сделать это, был наказан забвением.

Из этой истории Август, несомненно, сделал соответствующие выводы. Если от Красса действительно исходила опасность, то устранить ее, похоже, удалось лишь потому, что Октавиан сохранял унаследованные от времени триумвирата чрезвычайные полномочия. Намеченная нормализация управления государством должна была предусматривать гарантию невозможности повторения ситуации 88 и 49 гг. до н. э., когда мятежные полководцы повели свои армии на Рим и захватили политическую власть.

С другой стороны, для обеспечения собственного положения Август тоже должен был надежно контролировать всю армию. Тот факт, что решить эту проблему ему удалось только в 23 г. до н. э., доказывает: курс Августа на привлечение к сотрудничеству с новым режимом представителей нобилитета имел и неприятную для принцепса сторону — необходимость учитывать республиканский консерватизм уцелевших аристократов.

Еще один урок, извлеченный правителем: впредь на крупные посты в римской военной иерархии должны были назначаться только лица, доказавшие свою безупречную лояльность. Это было тем более необходимо, что в 20-е гг. далеко не все сенатские провинции были демилитаризованы — тот же Красс командовал четырьмя-пятью легионами и примерно равным им по численности количеством вспомогательных войск.