Жарко горел огонь в очаге, трещали сухие березовые дрова, к потолку летели снопы искр, и отблески пламени плясали на бревенчатых стенах, на лицах людей. Стурла лежал на низкой широкой лавке, укрытый бурым плащом Торлейва; под голову его, вместо подушки, подложен был походный мешок Гамли. Одной рукой Стурла придерживал стоявшую у него на животе деревянную кружку с разогретым вином, другой обнимал Вильгельмину. Девушка опустилась на колени перед отцом, не в силах оторвать от него взгляд.

— Все-таки я сплю, и мне снится сон, — сказал Стурла, отхлебнув добрый глоток вина.

— Нет. — Вильгельмина погладила его большую похудевшую руку. — Или я тоже сплю, и нам снится один и тот же сон. А так не бывает.

Она с болью вглядывалась в его осунувшееся лицо, в потемневшие веки. На лбу его пролегли две черные морщины, борода, прежде такая аккуратная, теперь отросла и свалялась клочьями. У виска под волосами темнела запекшейся кровью большая ссадина. Одежда Стурлы была грязна и изорвана, Вильгельмина не узнавала ее. Это были чужие вещи: изодранный шерстяной куколь, стеганый желтый стакр, тесный под мышками, — проймы расползлись, из дыр торчали клочья шерсти. На широких запястьях Стурлы лиловели следы веревок. Слезы навернулись на глаза Вильгельмины, и она опустила взгляд, чтобы Стурла не видел их.

— Ну-ка перестань реветь, — проворчал он. — Я и сам знаю, что выгляжу не лучшим образом. Но это не стоит слез. Быстро вытри их и улыбнись. Ты же всегда была настоящим маленьким разбойником, а теперь ревешь как девчонка.

— Я знаю, — вздохнула Вильгельмина. — Прости меня.

— Я умирал от страха за тебя каждый миг, проведенный здесь, — сказал Стурла.

— Я тоже — за тебя, с тех пор как узнала.

— Как ты узнала обо мне? Что произошло у вас? Почему ты здесь?

— Я всё расскажу тебе потом. Ты должен поспать.

Он протянул руку и слегка подергал светлую ее косу.

— А что это такое, дочка? Тоже расскажешь потом? Когда это ты стала плести такую косу?

Губы Вильгельмины дрогнули, и она опустила глаза.

— Как будто косу нельзя заплести просто так, — пробормотала она и покраснела до ушей.

— Ты дала слово кое-кому. Я это так понимаю. Полагаю, я даже знаю, кому именно.

— Но тебя же не было рядом, — смущенно пробормотала Вильгельмина. — Я не могла спросить твоего разрешения.

— Ох, и хитра же! — расхохотался Стурла. — Ну и хитра! Так провести старика-отца!

— Ну Стурла! — едва слышно пробормотала Вильгельмина. — Ты же не будешь против, правда? Он был готов умереть за меня и за тебя тоже… и, главное, я люблю его, а он меня.

— Раз так, конечно, другого выхода не было, — продолжал смеяться Стурла. — Вот когда ты такая сердитая, ты гораздо больше похожа на мою дочь, чем когда оплакиваешь меня! Можешь не злиться. Было время, ты лежала в колыбели, а этот парнишка вырезал березовые кораблики и пускал их в луже у крыльца на хуторе Пригорки. И уже тогда мы с Хольгером за кружкою пива говорили: вот бы дети наши возросли телом и умом, и поженились бы, и жили бы счастливо, а мы бы любовались на наших внуков. Всегда я хотел лишь этого, когда видел, как славно растете вы вместе на моих глазах. Думал: придет время, настанет когда-нибудь и такой день. Правда, представлял я его себе несколько иначе… ну да ладно.

Вильгельмина пыталась сдержать подступившие к глазам слезы, но не сумела — бросилась к Стурле, обняла его большой живот и зарылась лицом в его бороду.

— Ну полно, полно, девочка, — говорил Стурла и гладил и гладил ее по голове, как бывало много лет назад, когда она прибегала к нему с разбитой коленкой. — Довольно реветь. Ты теперь невеста, плакать тебе не к лицу.

— Да? — Вильгельмина всхлипнула. — А Оддню говорит, невесте положено плакать.

— Так это же не сейчас! — объяснил Стурла, встрепав ей волосы на макушке. — Это когда посаженый отец поведет тебя к венцу, тогда ты и должна плакать.

— Вот уж нет, — возразила Вильгельмина. — Зачем же мне тогда плакать? Кольфинна разве плакала, когда ее вели под венец?

— Нет, конечно. Она смотрела на меня и смеялась тому, как глупо я выгляжу в моей новой шапке.

— Ну вот видишь! — Вильгельмина улыбнулась сквозь слезы. — Значит, и мне плакать не обязательно!

Вошел Торлейв. Они с Гамли готовили башню к осаде: что к утру их найдут — сомнений не было. Следы на снегу приведут охотников прямо к башне. Гамли топил снег в котелке и обливал водою каменные ступени, вырубленные в скале. Торлейв разобрал и втянул в дом деревянную лестницу, порубил ее в сенях на дрова, а гвозди бережно сложил в сумку — они вполне еще годились в дело.

— Пойди-ка сюда, сынок! — позвал его Стурла.

Торлейв подошел и опустился рядом с Вильгельминой на колени.

— Ну вот, — сказал Стурла. — Встал, просто как знал. Скажи мне, ты и вправду любишь ее?

Торлейв взглянул в глаза Вильгельмины. Они полны были слез, но солнечные лучи уже светло играли на песчаных отмелях. Он перевел взгляд на Стурлу и коротко кивнул.

— Воистину глупый был вопрос, — усмехнулся Стурла и положил большие свои руки на их склоненные головы. — Я благословляю вас, — проговорил он. — Не знаю, что ждет нас всех, но я мечтал об этом дне столько лет, что не могу отказать себе в удовольствии сделать это прямо сейчас. И Господь пусть благословит вас, пусть дарует вам счастье.

— Стурла! — прошептала Вильгельмина. — Я всегда знала, что ты — самый лучший отец на свете.

— Беспокоит меня лишь одно, — продолжал Стурла. — Чем обернется для тебя, Торлейв, убийство Нилуса из Гиске?

— Если б ты видел, как это было, — горячо воскликнула Вильгельмина, — ты бы ни секунды не осуждал Торве!

— Мне ли осуждать его! — удивился Стурла. — Помилуй, Мина. Просто общая жизнь ваша, дети, начинается не лучшим образом. Так я понимаю.

— Мы уедем в Швецию, — сказал Торлейв.

— Уедете, коли потребуется, — кивнул Стурла. — И в Дании, и в Швеции у меня найдется несколько знакомцев, которые рады будут принять вас на первых порах. Но, возможно, если мы все останемся живы, я смогу свидетельствовать на тинге обо всем, что со мною произошло. Тогда обвинение может быть снято с тебя, Торлейв: ведь ты защищал свою невесту и ее отца. Впрочем, нынче правосудие наше таково, что дождаться его решения куда как безопаснее будет где-нибудь в Швеции или в Дании. А то ведь теперь сносят голову раньше, чем разберутся, на чьих плечах она сидит.

Вошел Гамли, очень недовольный: он поскользнулся на оледеневшей лестнице и облил себе штаны и башмаки.

— Готово, — проворчал он. — Никто не сможет теперь подняться в нашу башню, я полагаю, до весны. Надо только подсушить штаны, не то я, не дай Бог, примерзну к скале.

— До весны мы тут не продержимся, — усмехнулся Стурла. — Не хватит еды и дров. Будь добр, друг Гамли, налей нам всем немного вина.

— Вино для тебя, Стурла, — возразил Гамли. — Я так понимаю, тебе нужна поддержка. Красное вино — нет ничего полезнее для ослабленного болезнью человека.

— Не так уж я ослаблен болезнью, — заявил Стурла и сел на постели. — Налей нам вина, Гамли, и выпей с нами, ибо у нас помолвка!

— Самое время! — воскликнул Гамли. — Право, никогда еще не встречал я людей столь близких моему сердцу, как вы! Другие бы стенали и рыдали над своею злосчастною судьбой и скорой гибелью, а у вас тут помолвка!

— Какой это гибелью? — спросил Торлейв и сжал руку Вильгельмины. — Я собираюсь жениться!

— Ну, ежели так — другой разговор! — рассмеялся Гамли.

Он достал бутыль и разлил в деревянные кружки по глотку вина.

Стурла поднял кружку.

— За здоровье жениха и невесты! — хрипло проговорил он.

— Будьте счастливы! — кивнул Гамли. — Ну и поцелуйтесь, что ли…

— Рано, — проворчал Стурла.

Но Торлейв уже целовал Вильгельмину.

— Ладно уж, — тяжело вздохнул Стурла. — Кажется, ты это заслужил, сын Хольгера.

— В этой избушке, в ожидании врага, вспоминается мне живо та кампания, в которой мы с Грейфи впервые вкусили от духа войны, — сказал Гамли. — Помню, как-то датчане окружили нас. Мы с Грейфи думали уже, что нам крышка…

— С каким это Грейфи? — Стурла поднял бровь. — С Никуласом?

— С ним! — кивнул Гамли.

— Так ты знаешь Никуласа Грейфи?

— Еще бы мне не знать его, если я с тринадцати лет рос в доме его отца! — воскликнул Гамли.

— Подожди-ка, — удивился Стурла. Он с изумлением вглядывался в Гамли. — Так ты тот самый маленький тощий чернявый парнишка, что постоянно вертелся рядом с Никуласом?! Я же тебя помню! Мы сидели у костра ночью, и ты так складно завирал, что любо-дорого было тебя слушать.

— Ну, не так уж я и завирал! А вот я тебя что-то вспомнить не могу.

— Я был тогда помоложе, — усмехнулся Стурла. — Да и талия у меня была много стройнее. — Он покачал головою. — Ну и встреча! Что ж, покажем этим псам, Гамли, сын Тор да?

— А что нам еще остается, Стурла, сын Сёльви? — хмыкнул Гамли. — Либо мы им, либо они нам.

Торлейв положил еще пару поленьев в притихшее пламя очага и через сени вышел на крыльцо. Месяц исчез за горою, тень ночи накрыла все вокруг, на небо высыпали звезды. Торлейв сел на верхнюю ступеньку — площадка перед входом в башню была невелика. Без лестницы Стюрмиру будет нелегко подняться к ним, когда он придет, — а в том, что он придет, у Торлейва не было сомнений.

Он подумал о Кольбейне: спокойный, всегда рассудительный помощник и секретарь Стурлы, человек, незаметный в жизни, остался теперь заложником в руках Стюрмира. Торлейв вспомнил бледное лицо Кольбейна, его тихую усмешку, внимательный взгляд из-под рыжих ресниц. Кольбейн редко смеялся в голос, зато он так хорошо умел улыбаться. Эту его немного слабую, детскую улыбку и вспомнил сегодня Торлейв, когда Стурла сказал: «Кости гниют под снегом». «Где Кольбейн?» — вспомнил Торлейв свой собственный крик и страх Андреса: «Не убивай меня, резчик, как убил ты Нилуса из Гиске!» И снова и снова вставало перед его глазами лицо Кольбейна. Так чьи же кости гниют в холодной каменистой земле Эйстридалира, на кладбище у церкви Святого Халварда?

Скрипнула дверь. Вильгельмина выскользнула за порог и села рядом с Торлейвом, кутаясь с головой в серое косматое одеяло, как в плащ.

— Они там вспоминают прошлые битвы, своих боевых хёвдингов, общих друзей и врагов, — сообщила она.

Торлейв обнял ее. Она накрыла его плечи краем своего одеяла — его не хватало, чтобы им обоим укрыться целиком, но они согревали друг друга своим теплом. Морозный воздух заползал под одежду и в рукава, но было хорошо сидеть так, вдвоем, на холодном крыльце: звезды над головой — и бездна под ногами, ибо основание холма тонуло в ночном тумане.

— Как ты думаешь, когда они появятся? — тихо спросила Вильгельмина.

— С рассветом.

— Торве, я боюсь, — вздохнула она. — Скажи, есть ли у нас хоть какая-то надежда?

Торлейв пожал плечами.

— Возможно, Ланглив отправит кого-нибудь на поиски своего мужа. Или управитель херада решит объехать свои владения. Мы еще можем выиграть в этой игре, Мина.

Она провела ладонью по его колючей щеке.

— Едва ли управитель заберется так далеко, Торве.

— Ну и ладно, — сказал Торлейв. — Так или иначе, мы все равно победим, разве ты не чувствуешь?

— Я больше ничего не чувствую, — сказала она, — кроме того, что Стурла снова с нами. А сколько всего еще надо ему рассказать! Он даже не знает, какой ты у меня… как ты стоял за меня, Торве. Я никогда не забуду этого. Никогда не забуду, как ты остался со мной тогда на хуторе, когда Стюрмир гнал тебя прочь.

— Видит Бог, Мина, не моя в том заслуга. Можно подумать, у меня был выбор!

— Мне так хорошо здесь с тобою, — сказала Вильгельмина, склонив голову ему на ключицу. — Точно мы сидим дома, на Еловом Острове, на крыльце стабура, и сейчас Оддню позовет нас ужинать. Нельзя ли попросить Бога сделать так, чтобы этот миг не кончался никогда?

— Еще будет много всего у нас с тобой, Мина, и мы немало вечеров и ночей проведем вместе.

— Расскажи, как мы поедем в Данию, Торве, — попросила Вильгельмина.

Он вздохнул.

— Скорее всего, это все же будет Швеция. До Дании далековато. Добираться через всю страну по санному пути может быть опасно, а ждать до весны, покуда откроется навигация, и плыть морем — тоже невелика радость.

— Пусть Швеция, — согласилась Вильгельмина. — Лишь бы с тобою вместе.

— Наверное, было бы правильно мне сначала уехать одному, а позже, например осенью или летом, ты бы приехала ко мне. К этому времени я бы уже нашел жилье и работу — плотники и резчики нужны повсюду.

— Ну уж нет, ни за что! Кто же присмотрит там за тобою?

— Ты хотела бы жить в городе или в хераде? Я мог бы, наверное, арендовать небольшой хутор, но пришлось бы нанять еще пару работников.

— Мне все равно, — пожала плечами Вильгельмина. — Можно и в городе.

— В городе будет больше заказов, — сказал Торлейв. — Но зато в хераде я сам бы отстроил дом — такой, как захотела бы ты. И сам бы сложил в нем печи, на кухне и в горнице, так, чтобы обогревалась еще и спальня. У нас не было бы большого хозяйства — думаю, две-три коровы да несколько овец и коз. Да пара лошадей, чтобы ездить с тобою верхом по лесам и горам. А по воскресеньям запрягать их в повозку: надо же будет возить в церковь тебя и наших ребятишек.

— И еще мы возьмем с собою Буски, — сказала Вильгельмина. — Ему уж точно все равно, Дания или Швеция.

— Возможно, нам и понравится в Швеции, — сказал Торлейв. — А еще мы заведем голубей, и, если мне понадобится уехать, я буду возить их с собою и слать тебе с ними письма каждую неделю.

— Ни за что, — снова возразила Вильгельмина, — лучше мы с тобой будем ездить вместе!

— А как же дети?

— И дети тоже.

— Сколько их будет?

— Я хочу пятерых.

— Славная будет компания, Мина! Мне придется построить для вас кибитку. Все дни мы будем в дороге, а вечерами будем ставить кибитку на лесной поляне, у ручья: птицы будут нам петь, будет пахнуть травой и любкой, дети разожгут костер, и ты приготовишь ужин.

— А ты что же?

— А я его съем.

— Мне нравится, Торве! — рассмеялась Вильгельмина. — Кажется, мне уже нравится в Швеции!

Торлейв обнимал ее под одеялом обеими руками, и так они сидели, пока Гамли, открыв дверь, не окликнул их:

— Идите хоть погрейтесь немного!.. Стурла спрашивает, куда вы пропали.

Рассвет незаметно проник в дом через приоткрытую отдушину. Было почти совсем темно, угли догорали в очаге. Стурла уснул. Спала и Вильгельмина, свернувшись калачиком на лавке.

Торлейв сидел, прислонившись спиной к корзине с берестой и вытянув к огню ноги, так что его пимы почти касались углей. Небольшая Псалтырь в кожаном переплете лежала раскрытая на его колене.

— Ты ничего не слышишь? — тихо спросил Гамли и кивнул на дверь.

Торлейв сложил книгу.

Они вышли в сени. Гамли приоткрыл дверь и выглянул наружу.

— Еще темно, — сказал он. — Но мне кажется, они там.

— Выйдем и глянем? — предложил Торлейв.

— Мы с тобой здесь наверху — отличная мишень для самострела, — возразил Гамли. — Знаешь, как стреляет Грош? Он охотник от Бога. Ночью бьет по шороху спящую птицу с верхних ветвей.

— Не от Бога, — поправил Торлейв, вглядываясь в предрассветный туман, что окутывал долину.

— Ну, не знаю там от кого, — поежился Гамли. — Главное, голову не высовывай.

— Тогда я ничего не увижу, — сказал Торлейв и вышел на крыльцо.

Несмотря на полумрак, сквозь туман уже можно было различить на склоне холма движущиеся силуэты людей. Утренний лес погружен был в сонную дремоту, даже ветер улегся, и ничто не нарушало тишины, кроме их приглушенных голосов. Торлейв не мог разобрать слов, но ему показалось, что он различает интонации Стюрмира и Дидрика.

— Скорее! — прошипел Стюрмир.

— Ты уверен, что они там, Грош?

— Конечно. Следы не лгут. Стурла еле ходит. Похоже, плотник волок его на себе всю дорогу.

— Слушай, — спросил Дидрик вполголоса, — может, бросим это всё? Дело-то не выгорело!

— Заткнись, Боров, — зло оборвал Стюрмир, — теперь уж поздно. Либо я их выкурю оттуда, либо крышка всем нам.

— Ты все еще грезишь о золоте, Грош? — поинтересовался Весельчак Альгот, всматриваясь в туман.

— Это золото — мое! — отозвался Стюрмир. — Можешь сбежать, как сбежал Финн. Катись на все четыре стороны.

— Еще немного — и сбегу, — кивнул Весельчак. — Просто хочу предупредить. Ты меня знаешь, я ничего никогда не боялся. Но рядом с тобой я, кажется, начинаю понимать, что такое страх.

— Вы все трусы! — презрительно бросил Стюрмир, но Весельчак не обиделся, лишь покачал головой.

— Ты сумасшедший, — спокойно сказал он. — Просто настоящий бешеный пес. Я иду с тобой лишь по одной причине: если кто-то из них останется в живых, моей мирной жизни здесь — конец. Придется опять наниматься на корабль или начинать все заново в другой стране. Я отвык от такой жизни. Ваша с Нилусом охота приносила немалый доход, но ты должен понимать, что с его смертью продолжать ее невозможно. По большому счету это была охота на королевскую казну, а у тебя, в отличие от Ягнятника, нет к ней доступа.

— Я хочу большего, чем таскать жалкие золотые из мошны короля. Начатое мною должно быть закончено, так или иначе.

— Эх, эх, — покачал головою Весельчак. — Как бы не закончилось оно в королевской тюрьме в Нидаросе под мечом палача.

— Я найду золото Хравна, — возразил Стюрмир, — потому что оно принадлежит мне по праву. И в Швеции быть богатым бондом лучше, чем нищим охотником или моряком, не забывай об этом, Весельчак.

— И в Швеции есть законы, — пожал плечами Альгот. — Ты недолго сможешь прожить там, натворивши таких дел здесь. Да и есть ли оно вообще, то золото? Что-то я начинаю сомневаться.

— Есть, будь уверен, — отозвался Стюрмир. — Вспомни Библию, которую мы взяли на хуторе Стурлы. И потом, кроме Швеции, существуют на свете и другие страны. Я смогу поселиться в одной из них, купить себе графство, стать большим ярлом. Не так плохо, на мой взгляд.

Весельчак поднял голову и поглядел вверх, туда, где в мутном небе чернел сквозь туман силуэт башни.

— Посмотри, — сказал он. — Там наверху кто-то стоит. Хочешь, я сниму его одной стрелой?

— Погоди! — покачал головою Стюрмир. — Если это родич мой и кузен Стурла Купец, то с его смертью мне навсегда придется забыть о золоте Хравна.

— Что до меня, так было бы лучше, — пробормотал Дидрик Боров.

Весельчак хмыкнул.

— Перебить бы их всех и оставить там до весны. Пусть потом местные бонды разбираются, кто кого и почему.

— Их там всего-то трое, — Стюрмир ткнул пальцем в направлении башни. — Девчонка, калека Стурла, который не может двигаться, и плотник с Пригорков. Чего бояться?

— Да ты сам боишься этого плотника с Пригорков, — проворчал Дидрик. — Посмотри, каков вчера приполз к нам твой дружок Тронд Тигги. Плотник да калека, как ты говоришь, одолели его, Андреса и Оттара Дауфи — а тот не слабее меня будет, на мечах так и посильней, даром что дурень. Плотник с Пригорков убил Нилуса из Гиске, заколол его прямо в сердце! Кто мог одолеть Нилуса из Гиске, Зверолова? Он же на мечах был первый!

— Вы все боитесь мальчишку-крестьянина из Эйстридалира, — со злобою произнес Стюрмир.

Они подошли уже почти к самому подножию скалы.

— Это не Стурла. Это тот самый парень, о котором ты говоришь, — сообщил Альгот.

Стюрмир снял арбалет со спины — тетива была натянута, и стрела в ложе, — снял предохранитель, исподлобья вгляделся в туман, прищурился и спустил крюк.

Торлейв все еще стоял на краю площадки, придерживаясь рукой за край скалы. Мох оттаял от тепла его ладони, стал мокрым, точно губка, и намочил край потрепанного рукава куртки.

— Сколько их? — прошептал Гамли.

— Человек восемь, — сказал Торлейв. Он чуть наклонился, отжимая намокший рукав.

— Будь посветлее, можно было бы перестрелять их всех из арбалета, — тихо произнес Гамли. В этот самый миг стрела со свистом рассекла туман, задела прядь волос Торлейва и, дрожа, со звоном впилась в дверной косяк.

— О черт! — вскрикнул Торлейв изумленно. — Кажется, они думают о том же, о чем и ты!

— В дом! — гаркнул Гамли.

Они вернулись в караулку.

— Что ж, я им отвечу! — сказал Гамли, берясь за самострел.

— Погоди! — остановил его Торлейв. — Может, поговорить с ними?

— Попробуй! — согласился Гамли. — Только давай поднимемся на башню. Так будет безопасней.

С открытой площадки взгляд парил над просыпающейся долиной. Таяли в туманной пелене белые снежные перелески и серые скалы, и море тонуло в золотистой дымке. Солнце вылезло из-за гор — над дальними их вершинами показался его сверкающий край. Туман все еще стелился меж елей внизу, полз по склону холма, но силуэты людей, поднявшихся к самому подножию скалы, были уже хорошо видны.

— Стюрмир, слышишь ли ты меня? — крикнул Торлейв.

— Высунь еще раз голову, плотник! — гулко прозвучал ответ из тумана. — Обещаю тебе, что второй раз я не промахнусь!

— Положи свой арбалет, Грош! — сказал Гамли, целясь в Стюрмира из-за плеча Торлейва. — Ибо и моя тетива натянута, и стрела в ложе. И хоть я не столь умелый стрелок, как ты, но можешь мне поверить, что с такой удобной позиции не промахнусь.

— Это еще кто? — удивился Стюрмир. Задрав голову, он рассматривал башню и людей на самом верху ее. — Сдается мне, я слышу знакомый голос. Это уж не ты ли, Гамли, сын Торда?

— Ты угадал, земляк!

— Что ты тут делаешь?

— Жду, когда вы все уберетесь отсюда.

— Я против тебя ничего не имею, Гамли! — крикнул Стюрмир.

— Это мои друзья!

— Давно?

— Давненько, — отвечал Гамли. — Уж лет двадцать набежало.

— Ты просто дурак, Гамли! Я бы даже отпустил тебя к твоей бабе, но, боюсь, ты теперь слишком много знаешь обо мне. А то, что знает Гамли с Зеленого Склона, то известно каждой собаке. Придется, Гамли, мне и тебя убить вместе с плотником.

— Смотри, Грош, не запугай меня, а то как бы палец мой не дрогнул на крючке, — посоветовал Гамли. — Ведь я нажму его со страху-то, а стрела и полетит прямо тебе в башку.

— Ладно, давай поговорим! — согласился Стюрмир.

— Что ты хочешь от нас, Стюрмир, сын Борда? — спросил Торлейв.

Солнце меж тем поднялось выше, туман постепенно рассеивался. Торлейв узнал не только Стюрмира, но и Весельчака Альгота, стоявшего рядом с ним, и Дидрика Борова — тот держался чуть поодаль. Ближе к опушке леса стояли Андрес и Халле. Все они, задрав головы, глядели на башню. Тронд Тигги также был там: он уже вытянул стрелу из колчана, но без приказа Стюрмира не решался вложить ее в лук. Общее число осаждавших было трудно определить, но в ельнике угадывалось движение, и Торлейв понимал, что внизу есть кто-то еще.

— Я хочу лишь одного, — отозвался Стюрмир. — Вы знаете чего. Думаю, толстяк Стурла знает лучше всех. Я уж столько раз задавал ему этот вопрос, а он делал вид, что ему ничего не известно. Бедняге Борову даже пришлось сломать ему ногу. Он несколько перестарался, но что поделаешь.

— Стурла не знает ни о каком золоте, Стюрмир. — Торлейв сжал кулаки. — Тебе уже следовало это усвоить.

— Ты полагаешь, я столь глуп, чтобы в это поверить?

— Я не знаю, сколь ты глуп. Но сам я столь глуп, что не хочу ничьей смерти, даже твоей. Особенно теперь, накануне Рождества. Если ты вернешь Кольбейна, заберешь своих людей и уведешь их отсюда, можешь убираться куда угодно. Ни я, ни Стурла не станем тебя преследовать.

— Как бы не так, — рассмеялся Стюрмир. — В Эйстридалире и Трёнделаге все государевы люди вот уже вторую неделю только тем и заняты, что ищут убийцу Нилуса из Гиске. А преступник — здесь, и как ни в чем не бывало грозит мне судом и плахой! Нет, плотник с Пригорков, в нашем с тобою деле никакого полюбовного соглашения быть не может. Если Стурла добровольно скажет мне, где золото, я еще подумаю: может, и оставлю вас в живых. Это все, что я могу вам обещать.

— Ты безумен, Стюрмир! — сказал Торлейв.

— Мне это многие говорили!

— Лучше бы тебе было их послушать! — гаркнул Гамли.

— Лучше бы тебе, Гамли с Зеленого Склона, было сидеть у юбки своей Ланглив!

— Что это у вас там происходит? — раздался снизу голос Стурлы. Услышав крики, он проснулся и, тяжело опираясь на костыль, выглянул из караулки в нижнюю часть башни.

— У нас тут переговоры, понимаешь, — сказал Гамли и презрительно сплюнул с башни вниз.

— Что ж, я не прочь принять участие в беседе, если речи ведут мужи достойные.

— Какие тут еще «мужи достойные»! — громко произнес Гамли. — Так, сплошной сброд!

Стурла вышел на крыльцо и встал в дверях караульной избы, подбоченясь и спокойно глядя на Стюрмира.

— A-а, здравствуй, родич, это ты? — голос его был хрипловат, но звучал почти приветливо.

— Да, я! — Стюрмир глядел на Стурлу со своей обычной сладчайшей улыбкой. — Что скажешь, родич?

— Не стану уверять, что я рад видеть тебя, родич, — Стурла поднял бровь.

— Жаль, жаль, — развел руками Стюрмир. — А я вот рад тебе! Может, спустишься сюда, родич? Неудобно разговаривать, когда ты так высоко.

— Я бы спустился, родич, — Стурла усмехнулся в бороду. — Но тут, как на беду, сломана лестница. А у меня, как ты знаешь, что-то с ногой.

Дидрик Боров гоготнул, и Альгот Весельчак, стоявший рядом со Стюрмиром, криво ухмыльнулся и кивнул головой в знак одобрения.

— Да, ты умеешь вести речи, Стурла, сын Сёльви, как пристало воину, — Стюрмир улыбался во весь рот. — Но что ты скажешь на это?

Он обернулся и сделал какой-то знак Андресу. Тот кивнул и ушел в ельник, но вскоре вернулся. Рядом с ним шел Дауфи и еще двое незнакомых Торлейву людей. На веревке за собою они вели измученного, оборванного человека со склоненной головой — было видно, что тот с трудом переставляет ноги. Халле дернул за веревку. Пленник тяжело рухнул на колени и, подняв голову, посмотрел вверх из-под рыжей челки. Короткая борода его была грязна и всклокочена, левый глаз заплыл лиловым синяком. Торлейв замер, сжав кулаки. То был Кольбейн.