В числе тех, кто пришел с Никуласом, был и будущий его зять Улов, сын Эрлинга. Молодой человек готовился принять золотые шпоры из королевских рук, и его огорчило, что сегодняшняя битва закончилась без его участия. Вильгельмина с интересом разглядывала жениха Сигне, о котором та столько ей рассказывала. Улов, сын Эрлинга, был хорош собою: его светло-русые прямые волосы красиво обрамляли спокойное округлое лицо, карие глаза смотрели внимательно, — и Вильгельмина подумала, что он станет добрым мужем для Сигне. На нем, как и на Никуласе, была крестьянская одежда: плащ из добротного вадмала, окрашенного в коричневато-зеленый цвет, и короткий кафтан с узкими рукавами, отороченный по вороту зимней белкой.

Ланглив привела своего работника Нарви и соседа Скафф-ти — последний, человек плотного телосложения и, по всей видимости, крепкий бонд и хороший хозяин, был в теплой стеганой ольпе, надетой поверх суконной куртки. Его сильно поредевшие на макушке волосы были собраны на затылке и заплетены в жиденькую косу. Гамли обнял своего друга. Похоже, он был почти счастлив. Лишь время от времени он виновато взглядывал на Ланглив, но та была занята ранеными. Она привезла с собою сундучок с бинтами и снадобьями и теперь принялась перевязывать Кольбейна, у которого ударом меча рассечена была бровь, и Торлейва — булава Халле содрала полосу кожи на его руке от локтя до кисти, и ссадина кровоточила. Ланглив промыла ее водой из фляги, присыпала золой и наложила повязку.

— Жаль, Гёде нет, — сказал Никулас. — Он смог бы отдать тебе свой долг, Торлейв.

— Если считать это долгом, то вы, Никулас, сын Торкеля, возвратили его с лихвой. Хотя я не думаю, что Гёде был мне чем-то обязан.

— Торлейв! — крикнул Стурла сверху. — Ни на кого другого у меня уж нет надежды, кроме тебя! Все же ты мой будущий зять! И потом, ведь это ты сломал лестницу.

— Прости, Стурла! — отозвался Торлейв. — Сейчас построю новую.

— Ты смеешься над стариком, Лейви? — спросил Стурла.

Торлейв пожал плечами:

— Да нет.

Он быстро срубил несколько березовых стволов и собрал простую лестницу, используя гвозди от старой. Он так ловко вгонял их в древесину — один за другим, обухом топора, — что Гамли невольно залюбовался его работой.

— Вот это называется, дело мастера боится! — сказал он. — Если б у меня в усадьбе работали так же споро, я бы, наверное, был уже самым видным бондом округи! А ты не собираешься, Торлейв, сын Хольгера, украсить эту лестницу резьбою?

— В другой раз.

Торлейв вынул изо рта последний гвоздь и, вогнав его двумя ударами, закончил работу.

Они вдвоем с Гамли поднялись наверх, обвязали Стурлу веревкой и бережно спустили его со скалы по лестнице. Стурла был тяжел, и его раздражала собственная беспомощность, поэтому все то время, что Гамли и Торлейв держали веревку, он ворчал и брюзжал. Однако, оказавшись внизу, мгновенно повеселел и бросился обниматься с Кольбейном и Никуласом.

— Сколько лет мы не виделись? — спрашивал Никулас.

— Не так уж и много, Никулас, сын Торкеля! Трех лет не прошло с тех пор, как мы встречались в Нидаросе на празднике гильдии суконщиков, — или запамятовал? Ты был приглашен, и жену твою я помню хорошо… Удивительно умная женщина.

— Да, в этом смысле нам с Никуласом повезло! — сказал Гамли нарочито громко — для Ланглив.

Кольбейн стоял в стороне, голова его обмотана была полотняным бинтом и улыбка не сходила с губ, но Торлейв видел, что секретарь едва жив от усталости.

— Кажется, я должен еще поработать, — сказал Торлейв, — пока инструмент мой не затупился. Надо сделать сани, две пары: одни — чтобы отвезти Стурлу и Кольбейна на постоялый двор; другие — для Халле и второго… не знаю, как его звали. Упокой, Господи, с миром грешные их души.

— Его звали Хамунд Белоручка, — сказал Гамли. — Он работник с хутора Каменистый Склон. Давай мы с Нарви поможем тебе, так оно пойдет быстрее. Не то, боюсь, нам засветло не добраться до дому.

Вскоре сани были готовы, и небольшой отряд двинулся по дороге. Вильгельмина шла рядом с санями, в которых сидели Стурла и Кольбейн, укрытые бурым плащом Торлейва. Кольбейн вскоре встал: сидеть было слишком холодно. Ему дали лыжи, и он зашагал рядом с санями. Торлейв поражался его выносливости.

Все по очереди волокли сани, освободив от этой обязанности только женщин, однако Вильгельмина все равно, не слушая никого, каждый раз впрягалась в сани, в которых сидел ее отец. Стурла начал замерзать, и Гамли вновь откупорил свою флягу с вином.

— Она у тебя неисчерпаемая! — удивился Стурла. — Ты думаешь, я стану пить один?

— Нет, — сказал Гамли, — мы с Никуласом составим тебе компанию.

И они пили из горлышка фляги, один за другим, покуда все трое весьма не повеселели. Ланглив уже начала косо на них поглядывать, и Торлейв подумал, что все же сыну Тор да влетит сегодня вечером.

Зимний день до самых сумерек сиял в солнечных лучах ослепительно золотыми снегами, море рябило в глазах дрожью переливающихся бликов.

Фискевер оказался совсем маленьким поселком. Его черные заколоченные домики мирно дремали, укрытые снегом, но Вильгельмина поежилась, глядя на них, — только что это место грозило бедою им всем: ей, Торлейву, Стурле. Где-то поблизости прячется Стюрмир. Может, он и теперь здесь? Как знать, куда отправился он и где Весельчак Альгот? Кругом было тихо. Дорожки, протоптанные в сугробах, были покрыты нетронутым слоем снега. Непохоже, чтобы кто-нибудь таился в каком-то из заброшенных домов. И все же Вильгельмине стало не по себе, и она подошла к Торлейву и взяла его за руку.

— Знаешь ли ты, Кольбейн, — хрипло спросил Стурла, кивнув головою в их сторону, — о чем столковались эти двое?

— Мне думается, я легко могу догадаться, — усмехнулся Кольбейн.

— Сговорились, не спросив моего разрешения! Вот времена настали, Кольбейн! До чего же так дойдет?

Кольбейн вздохнул.

— Дойдет до того, что наступит момент, когда ты станешь дедом, Стурла.

— Кольбейн! — Вильгельмина обернулась к секретарю. — А где ты научился так владеть мечом? Ты был как ветер. Или как гнев — так же скор и неукротим.

— Вообще-то меня учил твой отец.

— А ты будешь посаженым отцом на нашей свадьбе, Кольбейн?

— Конечно, девочка моя.

— Только мы собираемся пожениться в Швеции.

— Что ж, — согласился Кольбейн, — вполне понятное желание.

Маленькая теплая рука Вильгельмины удобно лежала в ладони Торлейва. Надо было бы радоваться — и Стурла жив, и Кольбейн, страх и боль остались позади. Впереди — изгнание, но мысль о нем не тревожила резчика с Пригорков. И все же на сердце у него было тяжело.

Скрипели за спиною по снегу санные полозья — он только что сам выстругал их из двух молодых рябин. Теперь была очередь Скаффти и Нарви тащить сани с убитыми. Тела были кое-как прикрыты еловыми ветвями и драной рогожей, которую удалось найти в караулке, но рука Халле выпала из саней и волоклась по снегу. Торлейв оставил Вильгельмину, подождал, покуда сани поравняются с ним, поправил мертвую руку Халле и прикрыл ее краем ткани.

— Не хочешь ли ты меня сменить? — спросил Нарви. — Прости, запамятовал: как твое имя?

— Торлейв, — отвечал Торлейв. — Конечно, сменю.

Он встал рядом со Скаффти, и они пошли бок о бок, таща за собою сани.

Подошла Вильгельмина и тоже взялась за жердь — ее пальцы оказались рядом с рукой Торлейва, и он почувствовал, как они дрожат.

— Ты устала, друг мой? — спросил он.

Она покачала головою.

— Так страшно все это, Торве!

Торлейв посмотрел в ее печальное лицо.

— Ты права. В мире нет ничего страшнее, чем лишить человека жизни. — Он вздохнул. — Но если б не Кольбейн, на этих санях, скорее всего, везли бы сейчас меня.

— Так что же делать, Торве?

— Жить как живется. И помнить о нашем спасении. Не забывать никогда, какой кровью выкуплено оно, и идти себе вперед своей дорогой. Наверное, так. — И он пожал плечами.

— Да есть ли такая дорога, Торве, по которой можно идти, не сворачивая и не сбиваясь с пути, не сомневаясь ни в чем, не падая духом — но и не сметая все кругом себя в своей жестокости? Где она, эта дорога, Торве?

— Где-то посередине, — сказал Торлейв. — Но я не уверен, что ее можно найти раз и навсегда. Ее выбираешь с каждым новым шагом, и всегда на ощупь. Спасибо, есть то, что помогает нам видеть вперед хотя бы на один шаг.

— Что ж это такое, парень? — спросил Скаффти, который прислушивался к их негромкому разговору.

— Вера Христова, — тихо отвечал Торлейв, нагнув голову и глядя себе под ноги.

— Что-то ты отстаешь, парень, — вздохнул Скаффти.

И Торлейв налег на перекладину.

Они подошли к постоялому двору, когда солнце уже село. Земля и небо постепенно погружались в синие морозные сумерки.

— О, — сказал Гамли, — чьи-то сани у моих ворот! Неужто постояльцы? Как же я размещу всех? И ведь в такой холод никому нельзя отказать в приюте!

На дворе стояли богатые сани, заботливо прикрытые рогожей. Коней не было — видимо, их уже отвели в конюшню.

Мощный и Лохматый радостно выбежали навстречу хозяевам, и длинненькая стройная Анете вышла вслед за ними, кутаясь в плащ, в точности как Ланглив позапрошлой ночью.

— Ну наконец-то! — У нее и голос был похож на материнский. — Я уж заждалась, даже волноваться начала. Там приехали какие-то люди! Их много. Двое в санях, кучер и четверо верховых, мы со Стиной и Арне едва разместили в конюшне их лошадей. Они сидят с самого полудня и ждут Торлейва, сына Хольгера… Не лошади, конечно, а люди. Ведь это вас так зовут, кажется? — спросила она и улыбнулась Торлейву.

— Да, — отвечал Торлейв, улыбнувшись девочке в ответ, и умолк.

— Торве, беги! — сказала Вильгельмина, сжав его руку.

— Беги, Торлейв! — кивнул Никулас.

— Идем! — сказал Скаффти. — Я спрячу тебя у себя в усадьбе!

Однако бежать было поздно. С крыльца один за другим сошли четверо людей, вооруженных и экипированных так, точно они готовились к битве. Кольчужные хауберки облекали их тела поверх стеганых гамбезонов. Широкие наносники круглых шлемов закрывали лица воинов, лишь глаза поблескивали в полутьме да дыхание паром окутывало бармицы. У двоих в руках были немецкие косари, из разряда тех, что называют гудагами, и все четверо были вооружены длинными мечами. Они стали кругом у крыльца, и тогда быстрой походкой вышел из дверей пятый, картинно остановился в дверном проеме и обвел собравшихся высокомерным взглядом из-под тонких бровей.

Был он среднего роста, крепкий, с короткой мощной шеей. На нем не было кольчуги, и коротко стриженную голову его венчал не боевой шлем, а небольшая круглая шапка из меха черной лисы, хвост которой спускался на левое плечо. Поверх темного кафтана с золотыми шнурами на незнакомце надет был красный, свободно ниспадающий пелиссон, подбитый белым мехом. Руки его были одеты в теплые перчатки светлой дубленой кожи. В правой держал он крепко скрученный лист пергамена с красными подвесками сургучных печатей, левая же упиралась в бедро, выставляя на всеобщее обозрение позолоченную рукоять дорогого меча. Цепкий взгляд его прищуренных глаз перебегал с одного бонда на другого — и, кажется, ни один не вызывал у него симпатии. Из-за плеча его, смутный как тень, выглядывал тощии молодой человек в сером плаще и сером же берете с меховыми клапанами, прикрывающими уши от мороза.

«Должно быть, секретарь», — подумал Торлейв. Ему не был знаком никто из вновь прибывших — но гадать, что это за люди, не приходилось: от человека в лисьей шапке так и несло королевской канцелярией. «Большая шишка, — подумал Торлейв. — Богатая одежда, дружинники как на подбор. Видимо, Нилуса Ягнятника дорого ценили при дворе, раз за его убийцей прислали такой эскорт».

— Беги, Торлейв! — прошипел Никулас, хватаясь за рукоять своего меча. — Скорее, пока они не разобрались. Мы с Гамли их задержим.

Гамли кивнул, наполовину вытащив свой меч.

Но Торлейв покачал головой.

— Нет. Довольно и этого. — Он указал на прикрытые еловыми ветвями и рогожей сани. — Я больше не хочу.

— Что происходит здесь? — с плохо скрываемой брезгливостью спросил человек в лисьей шапке. — Я Вальдимар, сын Хельги, представитель господина Харальда, лагмана Нидароса, а это мои люди. По какому праву все вы без особого на то распоряжения властей разгуливаете при мечах и прочем вооружении? Разве сейчас война или смута, или жизни вашей угрожает опасность?

— Места у нас дикие, — отозвался Гамли. — Опасность постоянно угрожает нам. Разбойники держали в заложниках двоих наших друзей, и нынче мы отбили их, ибо правосудие, что греха таить, в нашей местности несколько запаздывает. Двое из этой шайки уж больше никогда не смогут чинить никаких бед мирным людям. Вы, Вальдимар, сын Хельги, можете видеть их вон в тех санях. Завтра же с утра я, Гамли, сын Торда, хозяин сего постоялого двора и тингман, поеду к управителю нашего херада и потребую созыва местного тинга для разборки этого дела.

— Что ж, — кивнул Вальдимар, — раз вы тингман, вам, стало быть, законы известны. Велите этим крестьянам разоружиться и сложить свои мечи в сенях, не подобает им носить оружие в мирное время.

— Ясное дело, у вас в Нидаросе не подобает, — сказал Гамли. — А в наших краях без меча никто из дому не выйдет. У нас тут не только разбойники, у нас и дикие звери есть. А разоружиться — оно, конечно, можно, раз вам так, Вальдимар, сын Хельги, угодно.

— Здравствуй, Вальдимар, — сказал Никулас Грейфи, выступая вперед. — Помнишь ли ты меня?

— Никулас? — изумленно сказал человек в лисьей шапке, вглядевшись в сумерках в лицо Никуласа. — Что делаешь ты здесь среди этих селян?

— Куда как интереснее было бы узнать, Вальдимар, сын Хельги, что делаешь здесь ты?

— Я приехал по королевскому делу.

— Ну разумеется, как всегда, — кивнул Никулас. — Что же, Вальдимар, несмотря на все твои старания, ты никак не дослужишься до золотых шпор — не в пример начальствующему над тобой господину Харальду?

— То же самое, Никулас, сын Торкеля, могу сказать я и о тебе, — отозвался Вальдимар презрительно. — А ведь ты по рождению своему должен был получить их много раньше меня, человека не столь родовитого. И все же признаю, что попал ты в точку. После того как мы завершим порученное мне дело — между прочим, дело необычайно запутанное и сложное, дело государственной важности, — так вот, после окончания сего дела господин Харальд Лагман будет моим ходатаем перед государем о присуждении мне рыцарского звания! — закончил он, сделав особый нажим на слове «государем». Секретарь за его спиною подтверждающе кивнул своим бледно-серым лицом.

Вальдимар сделал паузу и осмотрел всех поверх голов, точно проверяя, какое впечатление его слова произвели на присутствующих. Бонды и издольщики как с самого начала смотрели на него хмуро и настороженно, так и продолжали смотреть. Лишь один Улов, сын Эрлинга, презрительно усмехнулся — это явно не понравилось Вальдимару, и он смерил молодого человека свирепым взглядом.

Торлейв с удивлением слушал этот разговор. Неужели убийство Нилуса из Гиске — такое сложное и запутанное дело государственной важности, что арест его убийцы, мало кому известного резчика из Эйстридалира, может принести золотые шпоры этому павлину?

— Что же это за дело? — спросил Никулас, сощурившись.

— Не могу сказать тебе этого, Никулас, сын Торкеля, — важно отвечал Вальдимар. — Я здесь для того, чтобы его расследовать. Скажите мне, вы все, — произнес он, оглядев столпившихся у крыльца людей, — кто из вас Торлейв Резчик, сын Хольгера из Эйстридалира?

И он уставился на Нарви, работника Гамли, который поспешно стащил шапку и замотал головой:

— Не я, не я!.. Я Нарви Конопатый, сын Кетиля Мямли с Козьего Двора!

— Я Торлейв, сын Хольгера, — сказал Торлейв, глядя прямо в глаза Вальдимара. Глаза эти Торлейву совсем не понравились: недобрые были глаза у Вальдимара, сына Хельги, — жесткие, цепкие и холодные.

— Ты? — сказал Вальдимар, недоверчиво вглядываясь сквозь сумерки в лицо Торлейва.

Вильгельмина тихо подошла и встала рядом с Торлейвом, взяв его за руку.

— Ну что ж, — хмыкнул Вальдимар, сын Хельги. Было видно, что он доволен. — Есть у меня к тебе, Торлейв, сын Хольгера, серьезный разговор. Изволь отдать свой меч моим людям и заходи в дом.

— Говори здесь, Вальдимар! — воскликнул Никулас.

— Тут холодно! Пусть войдет в дом. Впрочем, входите все, но сложите мечи в сенях — после они будут вам возвращены. Вы будете свидетелями, если мне понадобится заверить протокол. Возможно, кое-кто из вас поможет мне кое-что прояснить.

С этими словами он направился в дом, и его полуневидимый секретарь последовал за ним.

— «Кое-кто», «кое-что», — передразнил Никулас, с тревогой глядя на вооруженных дружинников, не спешивших вслед за своим господином. Они не спускали глаз с Торлейва и явно ждали, чтобы он вошел в дом раньше их.

— Черт побери! — воскликнул Гамли. — Почему это он всех, и меня в том числе, приглашает ко мне домой? Впрочем, и правда заходите! Хотя самого этого надутого Вальдимара я не звал и людей его тоже.

— Ладно, — проворчал Никулас, помогая Стурле встать с саней. — Идем. В конце концов, нас вдвое больше, чем их.

— Это да, — усмехнулся Гамли, подпрыгивая на месте от холода. — «Сага об избиении королевских стражников на постоялом дворе „Два лосося“». Звучит, а?

— Я возьму всё на себя! — заявил Никулас. — Неужели ты думаешь, я дам им арестовать этого мальчика, который сделал вместо меня то, что по праву чести должен был сделать я?

— Я предлагаю пойти и выслушать наконец этого твоего приятеля, Никулас, — вмешался Стурла. — А подраться с ним и его людьми мы всегда успеем.

— Дело касается только меня! — возмущенно произнес Торлейв. — И вам совершенно ни к чему в него вмешиваться.

— Ладно-ладно, — сказал Никулас. — Ты младше всех нас, даже младше моего будущего зятя. И потому не тебе решать, что делать старшим.

— Не один год минул с тех пор, как я вошел в совершенные лета, — возразил Торлейв, поднявшись на крыльцо следом за Вальдимаром. — Я имею право решать сам за себя, и я не хочу больше крови!

— Конечно, — кивнул Никулас, — если тебя повесят, обойдется без крови. Но вот если отрубят голову, тогда вряд ли. А я не вижу, чем твоя кровь хуже, чем их.

И он указал на безмолвно стоявших кругом Торлейва дружинников. Те никак не отреагировали на его слова, точно не слышали.

— Хорошо вышколены люди лагмана, — прямо в лицо одному из них дерзко бросил Никулас, — ничего не скажешь.

— Вам в жизни недостает осложнений, Никулас, сын Торкеля? — мрачно проговорил дружинник. Широкий наносник отчасти скрывал его лицо.

— А, это вы, Бартоломеус, — усмехнулся Никулас. — Не признал вас сразу. Что до моих осложнений, так они только мои и никак не ваши.

— Никулас, оставь! — сказал Гамли. — Право, не место и не время теперь затевать ссору с дружинниками лагмана.

— Послушайте вашего друга, Никулас, сын Торкеля, — посоветовал Бартоломеус мрачно. — Он дело говорит.

— Пойдемте все в дом, — позвал Гамли. — Посмотрим, что будет.

Поравнявшись с Торлейвом, он пригнул его голову к себе и прошептал:

— Имей в виду, парень, если не ради тебя, то ради нашего хёвдинга я сделаю все. Я вытащу тебя, даже если понадобится для этого тебя связать, понял?

Торлейв поднялся на крыльцо.

— Извольте передать мне ваш меч, — сказал Бартоломеус, протянув руку.

Не говоря ни слова, Торлейв вынул из ножен Задиру, вручил его дружиннику и шагнул в сени. Стражники склонили свои косари и шлемы — дверной проем был низок — и двинулись следом, оттеснив остальных. Никулас поддерживал Стурлу, им обоим пришлось ждать, прежде чем они смогли войти. Вильгельмина проскользнула сразу за отцом, догнала Торлейва в сенях и вновь взяла его за руку. Он поднес к губам ее пальцы и молча их поцеловал.