Нежно влюбленные

Патни Мэри Джо

Прекрасная Диана выдавала себя за роскошную куртизанку, в действительности же была оскорбленной и покинутой женой виконта Сент-Обена, которая поклялась заставить мужа заплатить за все прегрешения прошлого. Но, все туже затягивая сети хитроумной мести, Диана и сама не в силах противиться обаянию виконта. Возможно, судьба милосердно предоставила супругам второй шанс обрести счастье…

 

ПРОЛОГ

Остров Малл, Шотландия, 1799 год

В углу окутанного дымом бара сидел молодой человек и в одиночестве потягивал виски. Не то чтобы он не мог найти себе компанию, но, казалось, высокая стена незримой преградой встала между ним и островитянами.

Минуло уже более пятидесяти лет с тех пор, как шотландские войска под предводительством принца по прозвищу Красавчик Чарли были разбиты на болотах в Каллоден-Муре. Но шотландцы отличаются хорошей памятью, по этой самой причине каждый шотландец считает своим долгом обвести вокруг пальца какого-нибудь богатого англичанина.

Одиночество отнюдь не тяготило достопочтенного Джерваза Брэнделина. Проведя месяц в горах Шотландии, он привык к одиночеству и… к виски.

Брэнделин сделал большой глоток неразбавленного огненного напитка и с наслаждением ощутил разлившееся по всему телу тепло.

В баре стоял тяжкий дух, исходящий от фермеров и рыбаков, глаза разъедало дымом горящего торфа. Оглядевшись, Джерваз перехватил взгляд девушки, прислуживающей в баре, и махнул ей рукой, чтобы она принесла еще одну порцию виски. Брэнделин выпил уже достаточно, но после целого дня верховой езды, да еще под проливным дождем, хотелось тепла и уюта.

Владельцами гостиницы, на которую неожиданно для себя наткнулся Джерваз, были англичане, сумевшие придать своему заведению несвойственный суровой Шотландии веселый дух.

Девушка склонилась над ним. Конечно, она могла поставить на стол целую бутылку виски, но тогда джентльмену будет уже не до ее прелестей. Каждый раз, заполняя бокал гостя виски, девушка наклонялась все ниже, открывая его взору пышную грудь. Возвращаясь к стойке, она вызывающе вертела бедрами.

— Ваше сиятельство желает чего-нибудь еще? — многозначительным тоном спросила она.

В ответ Джерваз лишь слегка улыбнулся. Они флиртовали, если в данном случае уместно это выражение, уже более двух часов. Дело явно принимало приятный оборот.

Девушке уже стало известно, что Джерваз — английский аристократ, к тому же состоятельный. Надо сказать, что молодой джентльмен еще не получил титула лорда, но его слуга Боннер никогда не упускал возможности упомянуть в разговоре, что его господин унаследует состояние виконта Сент-Обена.

Подобное замечание, брошенное как бы невзначай, обычно действовало магически: к господину и слуге начинали относиться с должным уважением и старались обслужить их как можно лучше. Разумеется, им приходилось слегка переплачивать за еду и постель, но это того стоило — их принимали превосходно, как в лучших лондонских гостиницах.

— Что же еще ты можешь предложить? — лениво спросил Джерваз, проводя рукой по почти высохшим волосам.

«Интересно, — мелькнуло у него в голове, — на этих чертовых Гебридских островах бывает хоть что-нибудь сухое?»

Выдержав паузу, девушка налила в его бокал темно-янтарной жидкости и при этом как бы невзначай прижалась грудью к его плечу.

Джерваза резанул мускусный запах давно не мытого тела. Что и говорить, он предпочел бы общество более изысканной особы, но, не видя женщин несколько месяцев, Брэнделина готов был провести ночь и с этой пышной леди, тем более что она столь явно предлагает себя. Джерваз одобрительно похлопал ее по крутому бедру.

Уверенная в своих чарах, она кокетливо улыбнулась:

— А у нас, между прочим… есть кое-что интересненькое… Вам может понравиться…

Он поднял глаза на вырез ее платья. Полуобнаженная грудь дразняще манила.

— Кое-что? — переспросил Джерваз.

— М-да-а… Кое-что… — с расстановкой повторила соблазнительница. Невооруженным глазом было видно, что она имела большой опыт в любовных утехах. Скорее всего его ждала бурная ночь.

— Ты знаешь, в какой я комнате? — тихо спросил молодой человек.

— Угу, — ответила она.

— Когда ты освободишься?

— Через час, милорд. Так вы полагаете, мне стоит прийти к вам? — многозначительно спросила девушка, намекая на то, что хоть Джерваз и нравился ей, она — девушка бедная и поэтому вынуждена быть практичной.

Не ожидая от нее ничего иного, Джерваз вынул из кармана золотой и бросил ей. Та так ловко поймала монету, что окружающие ничего не заметили.

— Этого хватит, чтобы доказать мое… уважение? — с лукавым блеском в глазах спросил Джерваз.

Девушка улыбнулась, обнажив крупные, неровные зубы:

— М-м-м… вполне… Для начала.

Бесцеремонность служанки поразила Джерваза: он дал ей больше, чем пришлось заплатить за виски и за постой. Хозяин заведения содрал с него колоссальные деньги. Впрочем, Брэнделин был в хорошем настроении, поэтому, приподняв бокал, он слегка улыбнулся:

— Ну что ж, значит, до встречи.

Повернувшись, девушка направилась к стойке, заманчиво покачивая бедрами. Джервазу нравились ее плавные движения, и он подумал о том, сумеет ли она повторить их в постели. Опрокинув остаток виски, Джерваз решил, что это последний бокал, иначе к ночи он будет не в форме.

За стойкой бара девушка, удовлетворенно улыбаясь, разливала по кружкам эль.

Бетси Мак-Лин, кухарка, по выражению лица своей кузины, сразу все поняла.

— Ну что, Мэгги, договорилась с английским лордом?

— Ага, — ухмыльнулась Мэгги Мак-Лин. — Пойду к нему попозже. Хорош черт, правда? И щедрый.

Бетси повернулась в сторону англичанина. Что и говорить — красив! Высокий, широкоплечий, мускулистый; на вид ему было двадцать с небольшим; одежда дорогая, но не броская — редкость в здешних краях. Правильные черты придавали лицу непроницаемое холодное выражение. Он резко отличался от подвыпивших посетителей.

— Не знаю даже, Мэгги, я видела его вблизи — глаза у него какие-то холодные… И серые. Но если тебе нравится… А мне вот его слуга по душе.

— Да что ты, Бетси? И каковы же твои успехи? — игриво поинтересовалась Мэгги, не сводя глаз с Джерваза.

— М-м-м… Мы увидимся с ним… позже. Он, конечно, не сможет много заплатить, но зато, когда он смотрит на меня, я чувствую, как тепло разливается по всему моему телу.

— Нет, это его сиятельство — настоящий красавец, — фыркнула Мэгги. — И уж я его ублажу.

— О себе лучше подумай, — пожала плечами Бетси, направляясь в кухню.

Допив виски, Джерваз решил проветриться на свежем воздухе. Когда он поднялся из-за стола, голова у него слегка закружилась. Выпей он еще пару бокалов, ноги перестали бы повиноваться ему.

Дождь кончился, но даже сейчас, в середине мая, было холодно и промозгло. Преодолев, покачиваясь, сотню ярдов, Джерваз вышел на берег. Мягкий плеск волн заглушал голоса, доносившиеся из открытых дверей. Прислонившись к большому валуну, Брэнделин принялся бросать в воду камешки. Меланхолия, навеянная тихим плеском воды, была приятной. Джерваз предался размышлениям и воспоминаниям.

Последний разговор с отцом был не из приятных. Теперь он с горечью вспоминал свой резкий тон и безудержный гнев. Следовало бы повременить с сообщением лорду Сент-Обену о том, что единственный сын и наследник виконта купил офицерский чин в армии и направляется в Индию. Его поспешность привела лишь к тому, что в течение трех недель, пока они с отцом ездили в дальние поместья Сент-Обенов, отец беспрестанно ругал его. Виконт утверждал, что, может, армия и подходит для младших сыновей благородных семейств, однако там не место человеку, который должен унаследовать огромное состояние Сент-Обенов.

Но поскольку Джерваз получил немалое состояние от своей матери, он мог поступать, как того хотелось ему, и лорд Сент-Обен был не в силах повлиять на решение сына. Этих двоих мужчин связывало лишь кровное родство и долг, но они не испытывали ни малейшей привязанности друг к другу. Все могло быть иначе, проявляй отец больший интерес к делам сына, но вот именно это не приходило ему в голову.

Наклонившись, чтобы подобрать еще несколько камешков, Джерваз потерял равновесие и едва не упал. Выпрямившись, он пробормотал что-то злобное по поводу выпитого виски и решил впредь вести себя осмотрительнее.

С самого раннего возраста Джерваз привык контролировать себя. Негоже будущему виконту так вести себя. Не то чтобы за каждым углом на Гебридах таилась опасность, но Брэнделин предпочитал не выставлять напоказ свои слабости.

…Интересно, сколько времени он провел на берегу — может, три четверти часа или час? Было уже поздно, и в баре наступила тишина. Пора возвращаться, наверное, пышная красавица уже ждет его.

После свежего ночного воздуха запах в гостинице показался Джервазу невыносимым. Вокруг было темно, все уже разошлись; горела только одна масляная лампа, оставленная хозяином, видимо, специально для него.

Джерваз поднял лампу достаточно высоко — надо было добраться до своей комнаты, которая находилась на втором этаже. Поднимаясь вверх по лестнице, он опять почувствовал головокружение. Чертово виски! Молодой человек не мог вспомнить, где его комната.

Оказавшись наверху, Джерваз остановился, не зная, в какую сторону идти, — в Шотландии он всегда останавливался точно в таких же гостиницах, и теперь они слились в его воображении в одно целое.

Подумав немного, Джерваз направился направо, и, дойдя до комнаты в противоположном конце коридора, сунул железный ключ в замочную скважину. Но то ли замок заржавел, то ли руки молодого человека плохо повиновались ему, — ключ не сразу повернулся в замке, и Джервазу пришлось немало потрудиться, прежде чем его усилия увенчались успехом. Наконец дверь отворилась.

Все беспокойство о том, что виски могло повлиять на его мужские способности исчезло, едва Джерваз заметил пышную фигуру поджидавшей его в постели женщины. Молодой человек торопливо поставил лампу на ночной столик и принялся скидывать с себя верхнюю одежду. Похоже, он провел на свежем воздухе слишком много времени, во всяком случае, девушка дремала, когда Джерваз скользнул под одеяло. Проведя рукой по ее телу, он обнаружил, что оно прикрыто лишь тонкой рубашкой. Его немного удивило, что девушка была не такой податливой, как он ожидал, зато, к удовольствию молодого человека, на сей раз она оказалась куда чище — от нее исходил свежий аромат женщины, по которому он так истосковался. Джерваз почувствовал возбуждение.

Страсть и выпитое виски слегка затмили разум Брэнделина, но он надеялся, что девушка ему поможет, заметив его нетерпение. Вечер в баре был многообещающим, к тому же он щедро оплатил эту ночь. Молодой человек по опыту знал, что в первый раз все произойдет очень быстро, но впереди у них вся ночь, и он надеялся на ее обольстительную опытность.

Приподнимая ее рубашку, Джерваз, к своему удовлетворению, заметил, что глаза лежащей подле него женщины открылись. Молодой человек нагнулся к ее губам: девушка послушно приоткрыла рот, но Джерваз был удивлен ее сонливостью и тем, как неопытно она отвечала на его поцелуй. Когда рука Джерваза скользнула между ее бедрами, девушка шевельнулась и этого движения оказалось достаточным, чтобы он потерял голову.

Брэнделин осыпал ее шею поцелуями. Вдруг девушка принялась вырываться и кричать, вначале как-то сдавленно, а потом завизжала так, что у Джерваза зазвенело в ушах. Проклиная себя за то, что не разбудил ее, молодой человек прошептал:

— Успокойся, дорогая, это всего лишь я. Замолчи, пока весь дом не переполошила.

Джерваз попытался еще раз поцеловать девушку, чтобы они затихла, но та умудрилась закричать снова. Тут молодой человек вдруг осознал, что женское тело, которое он прижимал к себе, было подозрительно хрупким. Едва до него дошел весь ужас происходящего, как дверь с треском отворилась:

— Ах вы, мерзкие, грязные сволочи! — раздался хриплый сердитый возглас.

Джерваз повернул голову. В дверях стоял высокий худощавый человек средних лет, одетый во все черное. Брэнделин в ужасе уставился на него, не понимая толком, что происходит.

Владелец гостиницы и его упитанная жена, одетые наспех в халаты, уже спешили на шум.

Они явились свидетелями интригующей сцены: человек в черном стоял в дверях, держа в одной руке свечу, а в другой пистолет.

Чтобы навести на Джерваза страху, хватило бы и одного пистолета, но молодого человека просто приковали к месту глаза незнакомца. Они грозно сверкали в темноте, а лицо искажала фанатичная гримаса ненависти.

Казалось, мужчина уже целую вечность оглядывает лежащих в постели, и было похоже, что это зрелище приносит ему какое-то странное удовлетворение. Крики девушки перешли в сдавленные рыдания; темные волосы скрыли ее лицо, когда она прикрывала одеялом свое тощее тело.

— Ага! — вскричал незнакомец. — Стало быть, ты поддался чарам этой шлюхи! — Человек бросился к кровати.

Джервазу показалось, что шотландский акцент делает его речь еще более зловещей.

— Мое имя Гамильтон, я помазанник Божий! Что только я ни делал, чтобы сохранить чистоту дочери, но, видно, и молитвами не спасти женщину, которая еще в утробе матери была проклята. Я-то видел, как она поглядывает на мужчин, как они вьются вокруг нее! Она — настоящая блудница, посланная на землю, чтобы губить мужчин. Одному Господу известно, сколько я сделал, чтобы изменить ее развратную натуру, но тщетно! Я не намерен больше терпеть ее! Она твоя! — Незнакомец в черном на мгновение смолк, а затем добавил шепотом:

— Она твоя. — В его голосе слышалось злорадство.

Мужчина подошел так близко к кровати и так низко опустил свечу, что Джерваз почувствовал на коже жар ее пламени. Молодой человек успел заметить, что, несмотря на мрачный цвет и простоту покроя платья, Гамильтон был одет как джентльмен.

Впервые в жизни Джерваз окаменел от ужаса, в голове его все смешалось. Вот уже лет десять его преследовали ночные кошмары, и вот теперь сложившаяся ситуация напоминала один из них. Но тут самозваный помазанник Божий ткнул в его грудь дулом пистолета.

— Да, мой красавчик, милорд, — чуть ли не ласково произнес мужчина. — Она твоя… — После небольшой паузы он опять взорвался:

— Ах ты, аристократишка, сучий сын! Не сдержался, мерзавец, не унял своей похоти — теперь получай! Она твоя до гробовой доски!

Викарий стоял так близко, что Джерваз видел, как из его рта брызжет слюна.

— Вы стоите друг друга, — продолжал злорадствовать Гамильтон. — Зато я теперь свободен и могу вести праведную жизнь!

Ярость Брэнделина стала постепенно уступать место страху.

— Ради Бога, выслушайте меня, — проговорил молодой человек, — не представляю, как эта женщина попала в мою постель, во всяком случае, я не имею к этому никакого отношения. Я не тронул маленькой потаскушки, и если она — ваша дочь, то забирайте ее и проваливайте отсюда!

Глаза мужчины в черном засияли нехорошим блеском, он направил пистолет в сердце молодого человека.

— Нет-нет, мой дорогой сукин сын. Нет! — зловеще прошептал он. — Ты женишься на ней. Может, у нее развратная душонка, но в глазах света она невинна. — Безумец замолчал на мгновение, чтобы перевести дыхание, а затем саркастически продолжил:

— Даже таким джентльменам, как вы, непозволительно портить хорошо воспитанных девушек. Не моя вина в том, что тебе удалось сговориться с ней. Ты женишься на ней, женишься немедленно! И я освобожусь от нее!

Ночной кошмар продолжался, и Брэнделин осознал две вещи. Во-первых, Гамильтон явно был безумцем, фанатиком, который помешался на теме греха и любви. И во-вторых, несмотря на свое безумие, он сумел загнать англичанина в ловушку.

Джерваз проклинал собственную глупость. Ведь отец все время твердил ему, чтобы он всегда был начеку, помня, что найдется немало охотников обвести вокруг пальца богатого молодого человека, наследника крупного состояния. Кстати, именно поэтому Джерваз и опустился до того, что связался с горничной — иметь дело с благовоспитанными девицами было опасно.

Горничная явно была в сговоре с этими людьми. Поэтому-то она и вела себя столь бесстыдно. Он проглотил предложенную ею наживку, а она отошла в сторону в ожидании обещанного вознаграждения за выполненную работу. В подобную переделку он уже влипал. Правда, тогда он был трезв, не ждал никого и успел ускользнуть от девки до того, как ее мать должна была «случайно» застать их.

Брэнделин посмотрел на девушку, вопли которой помогли захлопнуть ловушку. Девственницей прикидывается! Спрятала лицо за спутанными волосами и захлебывается рыданиями! Хорошо ее папаша все подстроил, ничего не скажешь! Самообладанию Джерваза пришел конец, когда он перевел взгляд на Гамильтона, упивавшегося результатами своего замысла.

Никому еще не удавалось манипулировать им. В одну секунду, бросившись на Гамильтона, он вывернул его руку с пистолетом.

Викарий так торжествовал, наслаждаясь удачно проведенным делом, что молодому человеку удалось вырвать у него оружие. Но он задел курок — полыхнуло пламя, раздался гром выстрела, и пуля, пролетев под рукой Джерваза, вспорола кровать сбоку от него. Повернись дуло чуть в сторону, и ему разнесло бы выстрелом половину груди.

Затем Брэнделин молнией скатился с кровати и вскочил на ноги, радуясь, что не снял с себя белья — довольно уже того, что он был полуодетым. Пистолет, который он выхватил у викария, был дорогой и изящной вещицей, несущей смерть. Такие игрушки обычно носили с собой богатые господа, отправляясь на прогулку по лондонским трущобам. Странно, что у сумасшедшего жителя Гебридских островов оказалась такая вещь. Но рассуждать на этот предмет не было времени. Обезоружив Гамильтона, Джерваз забросил пистолет в темный угол комнаты — для пущей безопасности.

Самодовольства у Гамильтона ничуть не поубавилось, даже теперь, когда, безоружный, он оказался лицом к лицу со своей жертвой.

— Тебе не избавиться от меня так просто, — произнес он своим резким голосом. — Ты скомпрометировал мою дочь, и тому есть свидетели. Она твоя.

Джерваз отдал бы половину своего состояния за то, чтобы иметь ясную голову в этот кошмарный момент. Взглянув на хозяина гостиницы, стоящего в дверях, он устало молвил:

— Ради Бога, уберите от меня этого сумасшедшего. Не знаю, чего он добивается и с какой целью устроил эту сцену, но я не имею ко всему этому никакого отношения.

— Заходи сюда, Хейз, заходи, — со зловещей ухмылкой пригласил викарий хозяина. — Вы с женой будете свидетелями их свадьбы.

Хозяин и его жена нерешительно перешагнули порог комнаты. Оба были в ужасе оттого, что подобное несчастье приключилось именно в их заведении. Когда они вошли, стало видно, что в коридоре за ними маячили еще какие-то личности, но приблизиться ближе не осмеливались.

Глубоко вздохнув, Джерваз произнес самым высокомерным тоном, на какой был способен:

— Поговорим об этом происшествии утром. Не могу же я жениться посреди ночи.

— Да нет, мой красавчик, дело будет сделано именно сейчас, — издевательски молвил викарий, злобно сверкая глазами.

Разумеется, единственной целью этого человека были деньги, но он сумел убедить себя, что его беспокоит лишь чистота нравов. А может, безумец полагал, что его святая обязанность — преследовать неверующих, если к тому же сия обязанность поможет ему избавиться от дочери, которую он глубоко презирал.

— Если вам нужны деньги за то, что я ранил чувства вашей дочери и растревожил ее нервы, то, пожалуйста, я готов заплатить за это, — ухватился за надежду Джерваз.

— Оставь себе свои паршивые деньги, — усмехнулся Гамильтон. — Искупить вину ты сможешь, лишь дав свое имя моей дочери. — Мрачная физиономия викария осветилась злобным удовлетворением. — Конечно, в Англии ты не смог бы жениться на ней сразу — ведь английскую церковь можно назвать Римской Блудницей. Здесь — другое дело! Ты в Шотландии! Никаких тебе запретов, никаких разрешений архиепископа! Эти богобоязненные люди отлично знают меня и станут свидетелями. Уж им-то известно, как я старался сберечь ее невинность. И они понимают: не моя вина в том, что мне это не удалось.

Ночной кошмар становился все страшнее. Отсутствие формальностей уже много лет привлекало в Шотландию любовников и влюбленных, которые могли здесь без лишнего шума сочетаться узами брака. По древней традиции мужчина и женщина могли стать мужем и женой, просто объявив об этом при свидетелях, а уж присутствие викария и вовсе делало эту процедуру законной.

Но не только законность волновала Джерваза. Считалось, что священнослужители принадлежат к высшему классу, а их дочери, достигшие брачного возраста, объявлялись чуть ли не святыми. Не важно, что ему подстроили ловушку, теперь выйти из создавшегося положения можно лишь одним способом.

В борьбе между яростью, смущением и непреклонным чувством долга победило последнее.

Джерваз так и не смог никогда вспомнить всех подробностей последующей за скандалом церемонии.

Держа в руке свечу, Гамильтон по памяти произнес слова свадебного обряда, замешкавшись лишь на одно мгновение — чтобы уточнить имя жениха. Невеста оставалась в постели — то ли из скромности, то ли находясь в истерике, а Джерваз — хмурый, полуобнаженный — стоял в дюжине футов от своей нареченной, прислонившись спиной к стене.

Мэри Гамильтон едва слышным голосом торопливо бросала ответы на вопросы своего отца. Хозяин гостиницы с женой переминались с ноги на ногу, моля Бога, чтобы все поскорее кончилось и забылось и чтобы добрая репутация их гостиницы не пострадала.

После церемонии Гамильтон с такой быстротой принес перо, чернила и брачный контракт, что подозрения Брэнделина о заранее спланированном мероприятии только утвердились. Богатый голубок попался в клетку.

Когда все было кончено, глаза викария засияли торжеством.

— Желаю тебе хорошо развлечься с этой сучонкой, Брэнделин. — Облизнув губы и еще раз довольно усмехнувшись, негодяй удалился.

Не успела дверь за ним закрыться, как Джерваз крикнул Хейзу:

— Разбудите моего слугу — пусть немедленно приготовит лошадей и соберет вещи. Мы едем через час.

Хозяин уставился на молодого джентльмена с таким видом, словно его приказ лишь подтверждал его безумие. Тем не менее он послушно кивнул и пробкой выскочил из комнаты. Дверь захлопнулась, и Джерваз остался наедине со своей невестой.

Брэнделин медленно повернул ключ в замке — он должен был проделать это, как только вошел! Если бы только ему достало разума быть осмотрительным, этого нелепого фарса не было бы. Комната освещалась лишь тусклым светом лампы, которую он принес с собой. Фитиль то и дело слабо вспыхивал — масло в лампе кончалось.

Встав возле своей невесты, он оглядел ее ледяным взором. Фигуры было не разглядеть — девушка отвернулась к стене, плотно завернувшись в одеяло. Грубо схватив ее за плечо, Джерваз повернул невесту к себе.

Он увидел маленькое, опухшее от слез личико. Неудивительно, что папаша устроил ей такое замужество — на девушку с такой физиономией мало кто бы позарился.

Брэнделин свалял дурака. Эта маленькая потаскушка была в сговоре со своим отцом, иначе, что бы она делала в его постели? Интересно, в скольких кроватях она побывала, занимаясь подобным вымогательством? Сколько раз вопила, прикидываясь недотрогой? Она отлично сыграла роль, придуманную отцом. Не было сомнений в том, что Джерваз оказался самым богатым человеком, которого они повстречали, так что Гамильтон мог гордиться своей выдумкой. Впрочем, не исключено, что подобные сцены разыгрывались не один раз, и у Мэри Гамильтон было несколько мужей.

Неуправляемый гнев может быстро перерасти в желание.

Глядя на девушку, Брэнделин почувствовал вновь вспыхнувшее возбуждение. К тому же, виски все еще действовало, и Джерваз неважно соображал.

— Ну что, Мэри Гамильтон, ты хотела заполучить богатого муженька и добилась своего. Несмотря на то что ты многомужница, в один прекрасный день ты станешь виконтессой Сент-Обена. Что, твоя грязная игра стоила свеч? Или ты всего лишь выполняла поручение папаши?

Из-под спутанных волос на него смотрели испуганные глаза. Девушка молчала. Это молчание разъярило Брэнделина куда больше, чем все произошедшее ночью. Сорвав с нее одеяло, Джерваз увидел перед собой худое, угловатое тело, прикрытое тонкой рубашкой. Вздрогнув, девушка попыталась прикрыться, но молодой человек крепко схватил ее за запястья.

Трудно верилось в то, что это юное создание — чудовище, но она даже не пыталась что-либо объяснить ему, чем окончательно вывела Джерваза из себя.

— Нет-нет, миледи, — угрожающе произнес он, — слишком поздно изображать из себя невинную пташку. Ты получила все, чего добивалась, и еще кое-что сверх того. Ты уже знаешь, каково это — быть девкой. А теперь я покажу тебе, что такое — быть женой.

Девушка отпрянула назад, глядя на Брэнделина расширившимися темными глазами, но даже не попробовала убежать, когда он лег рядом с ней на высокую кровать.

Джерваз бесцеремонно откинул одеяло и грубым, оскорбительным жестом задрал рубашку своей жертве.

Мэри на вид казалась ребенком, настолько она была маленькой и хрупкой, и хотя Джерваз предпочитал женщин с пышными формами, в данный момент это не имело значения. Она была женщиной, а он сгорал от желания отомстить всему женскому роду за продажность; она заплатит за грехи своего папаши. Да в конце концов, она стала его женой и должна выполнять свои супружеские обязанности.

Поначалу девушка вела себя пассивно и послушно раздвинула ноги, бормоча что-то невнятное. Наверное, она начинала возбуждаться. Впрочем, Брэнделину было все равно — еще ни разу он не был так равнодушен к тому, чтобы доставить удовольствие женщине, занимавшейся с ним любовью. Весь его гнев вылился в безумное желание, и одним резким толчком он вошел в нее.

Ее тело было настолько не готово к тому, чтобы принять его, что молодой человек почувствовал боль, которая, однако, была несравнима с той, что испытала Мэри. Девушка начала извиваться и кричать так, что у Джерваза заложило в ушах. Он инстинктивно зажал ей рот рукой, не понимая толком, что происходит, и Мэри мгновенно впилась в его ладонь зубами. Останавливаться было поздно, и Брэнделин несколькими движениями довершил начатое.

Но как только его семя попало в ее лоно, гнев Джерваза растворился. Еще ни разу ему не приходилось быть с девственницами. Ноги Мэри и его плоть были в крови.

Каких бы преступлений ни совершала эта девушка, в постели с мужчиной она никогда не была.

Свернувшись калачиком, его жена отвернулась к стене, содрогаясь от рыданий.

Чувствуя головокружение, Джерваз вытянулся на спине, прикрыв глаза рукой; остатки ярости исчезали под грузом вины и отвращения к самому себе. Он вел себя, как животное, обидел беспомощную девочку! Нет слов, Мэри втянула его в отвратительную игру, но все равно она не заслуживала такого обращения, такой мести!

Когда головокружение немного прошло, Брэнделин приподнялся и сел на краю кровати, спустив ноги на пол и уткнув голову в сцепленные руки. Испытывая невероятную усталость, он задумчиво посмотрел на девушку, ставшую его женой.

Хоть молодой человек и был неопытен в таких делах, он понял, что надо что-то делать. Подойдя покачиваясь к умывальнику, он взял льняное полотенце и, свернув, протянул его Мэри.

— Положи полотенце между ног и сожми их покрепче, — велел Джерваз.

Перед ним вновь мелькнули испуганные глаза, все еще прикрытые волосами, а затем она протянула дрожащую руку и сделала, как он сказал.

Накинув на Мэри одеяло, Брэнделин подумал о том, какой юной была девушка — ей явно было не больше четырнадцати. Интересно, выполняя приказания отца, она имела хоть малейшее представление о том, что такое замужество?" Или считала, что просто играет в игру, а в виде выигрыша получит драгоценности и красивую одежду?

— Посмотри на меня.

Хоть тон Брэнделина стал равнодушным, Мэри отвернулась. Тогда молодой человек взял ее за подбородок и повернул к себе. Мэри явно плохо соображала, во всяком случае, она даже не сделала попытки увернуться.

— Перестань реветь, — устало сказал Брэнделин. — Я не сделаю тебе больше ничего плохого. Слушай меня внимательно, потому что я не намерен повторять своих слов дважды. Я не хочу больше тебя видеть. Мой адвокат — Джон Барнстебль. Можете писать ему в адвокатскую контору в Иннер-Темпле. Я сообщу ему об этой гнусной женитьбе, и он выпишет вам содержание. Оно будет щедрым — ты со своим папашей будешь безбедно существовать остаток жизни. Но у меня есть условие.

Глаза Мэри по-прежнему ничего не выражали. Разозлившись, он спросил:

— Ты понимаешь, о чем я говорю? Уверен, что ты знаешь английский.

Многие из шотландцев-островитян говорили только на гэльском языке. Но Джерваз полагал, что дочь священнослужителя должна была получить хоть какое-нибудь образование.

Когда девушка кивнула, Брэнделин холодно продолжил:

— Я не хочу ни видеть тебя, ни слышать о тебе. Никогда. Если ты посмеешь появиться хотя бы вблизи Лондона или возле поместий Сент-Обенов, я лишу тебя содержания. Ты все поняла?

Девушка опять рассеянно кивнула, но Брэнделина, не сводящего с нее глаз, вдруг обуял неописуемый ужас. Он только теперь осознал, что не понял прежде одного: Мэри Гамильтон ненормальна — ее лицо было абсолютно безжизненным, а глаза — бессмысленными. Девушка не могла знать, какую подлость задумал папаша — она ничего не понимала.

Резко отпустив ее подбородок, словно он, как тлеющая головешка, жег его пальцы, Джерваз вскочил на ноги, борясь с тошнотой. Молодой человек лишь в это мгновение догадался, что за преступление он совершил. Мысль о том, что он силой взял сумасшедшую девочку, была невыносимой. Не оправдывало его даже то, что она была его женой. Изнасиловать существо, которое не понимает, что происходит, было таким же тяжким грехом, как и тот, что он совершил в тринадцать лет.

Заледеневшими, дрожащими руками Брэнделин натянул на себя одежду, мечтая только об одном — поскорее убраться отсюда. Девушка свернулась на кровати крохотным клубочком, и лишь ее странные глаза подавали признаки жизни. Поскольку она не смогла бы повторить его слова, Джерваз схватил перо, чернила и на обратной стороне брачного контракта написал адрес своего адвоката. А затем приписал — специально для Гамильтона: «Не вздумайте привезти ее ко мне. Не смейте пользоваться моим именем». Подумав, молодой человек добавил: «Заботьтесь о ней хорошенько: если она умрет, вы не получите больше от меня ни гроша».

Джерваз надеялся, что, прочитав записку, викарий станет хорошо обращаться с дочерью — ведь в его интересах будет заботиться о ее здоровье и благополучии. Судя по запаху, девушку купали. Надо полагать, служанка будет стоить сущие пустяки в этом проклятом Господом месте.

Брэнделин встал, бросив бумагу на стол. Мэри дрожала и молодой человек задержался на мгновение, чтобы укутать ее одеялом. Когда он приблизился к девушке, та испуганно отпрянула назад. Джерваз стиснул зубы, понимая, что заслуживает лишь этого.

Она провожала его до двери безумным взглядом. У двери Брэнделин на мгновение остановился. Его законная жена была похожа на перепуганного лесного зверька, застывшего в ужасе перед хищником. В горле у Джерваза пересохло, его угнетало чувство вины.

— Мне очень жаль, — прошептал он на прощание.

Он сказал это скорее для себя, чем для Мэри, которая, похоже, не представляла, что происходит. И хоть Джерваз никогда не верил в Бога, он все же помолился о том, чтобы она поскорее все забыла. Впрочем, Брэнделин надеялся, что Господь пошлет забвение и ему.

Четырьмя часами, позже Джерваз и его слуга Боннер уже были на рыбацкой шхуне, направлявшейся в Англию. Бывший военный вестовой, Боннер вечно ходил с плотно сжатыми губами.

Не задавая лишних вопросов, он лишь кивнул, когда хозяин сказал ему, что запрещает когда-либо с кем-либо обсуждать случай в гостинице.

Шхуна лавировала между островами. Лицо молодого человека застыло в каменной неподвижности: он пытался успокоиться. Как не возненавидеть самого себя?! По сути, события прошлой ночи были вовсе не так уж важны. От его богатства не убудет, если он станет платить Мэри и ее мерзкому папаше по тысяче фунтов в год. На эти деньги они смогут жить в роскоши. И хотя большинство мужчин оплакивало свою свободу даже тогда, когда женились по любви, Джерваз не отчаивался — все это не имело для него никакого значения. Вот уже десять лет как он знал, что никогда не сможет жениться.

Но никакая сила не могла заглушить чувство вины — ведь он причинил боль несчастному созданию. И ни законный гнев, ни состояние опьянения не могли оправдать его поведения. Ему придется повесить на себя еще и этот крест.

Угрызения совести не оставляли его. Вот нелепость — он-то решил, наконец, стать независимым человеком, забыть о прошлом, отправиться в Индию и начать там новую жизнь. Наверное, Гамильтон прав: люди бывают прокляты еще до рождения.

Брэнделин никогда не доверял интуиции, но сейчас, наблюдая, как темный берег Малла тает в утренней заре, молодой человек внезапно почувствовал, что над ним тяготеет рок. Где-то, когда-то в далеком будущем он заплатит за свою глупость, за свою несдержанность…

 

Глава 1

Йоркшир, январь 1806 года

Ветер — частый гость в Йоркшире. Весной он полон обещаний, летом напоминает нежные прикосновения влюбленных, а осенью дышит сожалением. Сейчас, в самый разгар зимы, ветер был холодным и колючим и дул, срывая ставни, дергая двери и попадая во все щели. Но Хай-Тору даже этот злой ветер был не страшен — он еще и не такое видел за гэтни лет своего существования и давал теплое, надежное укрытие тем, кто спрятался за его толстыми стенами.

Когда веки наконец сомкнулись над небесно-голубыми глазами ее сына, Диана Линдсей осторожно дотронулась до его шелковистых волос, а уж затем устроилась на кресле возле кровати — чтобы дождаться, пока малыш крепко заснет.

Чаще всего, выполняя бесконечные просьбы и отвечая на бесчисленные вопросы пятилетнего озорника, она не задумывалась о своей любви к Джеффри, но в такие мгновения, как это, когда ребенок переносил тяжелый припадок, женщину захлестывала нежность, и она до боли осознавала ценность человеческой жизни, ее хрупкость. Несмотря на все тревоги и временами охватывающее ее отчаяние, Диана не переставала удивляться этому чуду — своему сыну.

Когда дыхание мальчика успокоилось, Диана встала, чтобы выйти из комнаты. Она могла бы всю ночь просидеть вот так над ребенком, но надо быть снисходительной к себе самой. Даже теперь, когда до разлуки с ним оставались еще годы, Диана понимала, как тяжело ей будет расстаться со своим мальчиком в будущем.

Выходя из крохотной спальни сына, Диана услышала, как засвистел ветер, срывая с окон ставни, которые протестующе скрипели и негодовали по поводу надвигающегося шторма. Было еще только четыре часа, но уже почти стемнело и, выглянув в окно, Диана не смогла разглядеть небольшого сарая, стоящего неподалеку.

Диане обычно нравилась зимняя непогода. В ненастные дни она больше обычного наслаждалась уединенностью и покоем их отдаленного жилища, радуясь тому, что не надо идти в деревню. Диана чувствовала себя в безопасности в такие дни: если не открывать дверь и не выходить, то и беда не проникнет в дом. Впрочем, чувство безопасности было своеобразной компенсацией тому, что она заживо похоронила себя в этом заброшенном уголке Йоркшира.

Но в этот день что-то тревожило Диану, несмотря на то что в доме было спокойно и тишина нарушалась лишь тяжкими завываниями ветра.

В кухне Диана заварила себе чаю и уселась за стол с чашкой ароматного дымящегося напитка — за чаем коротать одиночество было легче. Эдит Браун — третий обитатель их жилища — сильно простудилась, и Диана уложила ее в постель.

Вообще-то Эдит была хозяйкой этого дома, но для Дианы она стала другом и учителем, и две женщины всем занимались вместе — от приготовления еды и доения коров до воспитания ребенка.

Поскольку Диана могла не торопиться к коровам и по дому было мало дел — надо было лишь кое-что заштопать, — женщина предвкушала заранее, как она сможет спокойно почитать вечером или поиграть на фортепьяно. Впрочем, несмотря на приятную перспективу, ее не оставляло непонятное чувство тревоги, хотя, казалось, волноваться не о чем. Толстые каменные стены вот уже больше двух веков противостояли ветрам, в доме было довольно провизии и топлива.

Но Диана зачем-то опять подошла к окну и стала беспокойно вглядываться во тьму, но ничего, кроме носимых ветром снежинок, не увидела. Нерешительно отбросив с лица длинные пряди каштановых волос, Диана мучительно пыталась понять, чем вызвана ее тревога. По опыту она знала, что такое чувство появляется у нее лишь в моменты опасности. В последний раз это случилось, когда Джеффри было два года. Диана думала, что малыш спит, но внезапно, влекомая неведомой силой, она выбежала из дома и бросилась к ручью. Диана поспела как раз вовремя — Джеффри, оказывается, встал, и один отправился на прогулку, и там, оступившись, свалился в воду.

Одно воспоминание об этом случае так взволновало Диану, что она опустилась в свое любимое кресло у очага в полном смятении. Закрыв глаза, женщина попыталась еще раз разобраться в своих чувствах. Что-то может произойти с Джеффри? С Эдит? Или, может, ее волнует какой-то пустяк? Нет, ее ощущение было необъяснимым, она не могла понять, в чем дело. Какое-то чутье подсказывало, что опасность не угрожает ни ей, ни ее домочадцам.

Надвигающийся шторм что-то с собой принесет. Или кого-то. Пальцы Дианы инстинктивно сжались, но она усилием воли заставляла себя успокоиться. И внезапно интуиция будто шепнула ей, что грядет то, чего она одновременно боялась и ждала — перемена.

Мадлен Гейнфорд родилась и воспитывалась здесь, в самой возвышенной части Англии, но успела забыть, каким колючим может быть ветер. Ей было всего семнадцать, когда она покинула эти места, и теперь, вернувшись сюда, она почувствовала, как радостно забилось ее сердце. Сейчас Мадлен разменяла уже пятый десяток.

Извозчик высадил Мадлен в небольшой, типичной для Кливдена деревушке, которая показалась ей очень странной. Впрочем, ее родной Кливден мало изменился за эти годы — перемена произошла в ней самой.

Экипаж был почти полон, и кучер позволил ей взять с собой лишь небольшую сумку, которую она теперь несла на плече. Мадлен оставила свой сундук в гостинице в Лейберне, не желая дожидаться более удобного экипажа — надвигался шторм, и женщина боялась надолго задержаться в гостинице среди незнакомых людей. А больше всего на свете Мадлен Гейнфорд хотела умереть среди друзей.

Она плотнее запахнулась в подбитый мехом плащ, стараясь не вспоминать неприятный разговор со своей овдовевшей сестрой. Когда-то давно они были друзьями — до тех пор, пока Мадлен, опозоренная, не уехала из дома. Письма, которыми они обменивались, были короткими и сухими, но Мадлен посылала домой немало денег и рассчитывала на более теплый прием. Изабел рано потеряла мужа, и если бы не деньги сестры, ей с детьми пришлось бы весьма туго.

Когда Изабел отворила дверь, Мадлен была поражена выражением лица старшей сестры: злость и отвращение читались на нем. Даже не позволив переступить порог дома, несколькими короткими, но выразительными фразами Изабел Вольф дала понять сестре, что не допустит, чтобы ее дети находились под одной крышей с падшей женщиной. Ее последние обидные слова так и звучали в ушах Мадлен: «Ты купила себе кровать, в которой побывал целый легион любовников».

Мадлен и в голову не приходило, что слова могут так больно ранить, к тому же шлюхой и падшей женщиной сестра ее прежде не называла. Только теперь Мадлен поняла, как хотела найти здесь приют и убежище. Боль и отчаяние были так велики, что она бы рухнула на землю тут же, не окажись желание бежать из этого дома сильнее. Конечно, она смогла бы найти пристанище в любом из соседних домов, но в этом, право же, не было смысла. Смысла, впрочем, не было решительно ни в чем! К чему продлевать агонию на несколько месяцев, да еще платить за это деньги и видеть перед собой лица незнакомцев!

Вцепившись сильнее в ручку сумки, Мадлен пошла вверх по неровной дороге вдоль ручья. Ребенком она сотни раз проделывала этот путь, когда убегала от домашних обязанностей. Находя уединенное местечко, девочка забивалась туда и мечтала, пыталась представить себе, каков же мир за пределами ее родного Кливдена. И сейчас Мадлен испытывала какое-то щемяще-сладостное удовольствие, бредя по знакомой дорожке. Ветер хлестал немилосердно, колючие снежинки кололи лицо. Уже почти стемнело, но дорогу еще можно было разглядеть.

Резкий, порывистый ветер извещал о приближающейся буре, которая надолго отрежет ее родную возвышенность от остального мира.

Самая легкая смерть — от замерзания.

«Интересно, — мелькнуло у нее в голове, — кто это вернулся с того света и поделился своими впечатлениями?»

Эта мысль немного развеселила Мадлен, и на усталом лице женщины появилась слабая улыбка. Она радовалась, что чувство юмора не оставило ее даже в столь трагичную минуту.

Глупо было надеяться, что Изабел изменилась, а у нее не было сил на выяснение отношений.

Удивительно, как далеко она смогла уйти! Наконец усталость свалила ее с ног.

Снег уже валил не так. Вспомнилось детство. Мадлен подумалось о том, что она всегда была одинока, рядом с ней никогда не было близкого человека.

Ей так не хватало таких снегопадов в Лондоне. Конечно, снег там иногда шел, но очень недолго, и он никогда не оставался чистым долго. И уж конечно, в Лондоне никогда не было так тихо и спокойно.

Прислонившись к дереву, Мадлен закрыла глаза и подумала, сколько же пройдет времени, прежде чем она заснет навечно. Говорят, некоторые люди перед смертью вспоминают свою жизнь, но она думала лишь о Николасе. Мадлен представила, как исказилось гневом его лицо, когда он обнаружил, что она ушла. Наверное, он пытается разыскать ее. Но только адвокат Мадлен знал, куда она уехала.

Мадлен вдруг заплакала. Непрошеные слезы текли по ее холодному, замерзшему лицу.

Их с Николасом связывали не только деловые отношения, иначе она бы не уехала. Она исчезла, ничего ему не сказав, потому, что он не отпустил бы ее. Нельзя было допустить, чтобы он видел, как она угасает, теряя остатки красоты. Николас мог бросить ее, — мысль эта кольнула Мадлен, — но скорее всего он остался бы с нею до конца. И в таком случае Николас заплатил бы слишком дорого за то, чтобы наблюдать, как умирает его любовница. Страдали бы оба, а Мадлен так его любила, что не могла допустить и мысли о его страдании.

Из груди женщины вырвалось рыдание, и она прижала руку к груди, не понимая, физическая или душевная боль терзает ее больше.

Под пальцами она почувствовала затвердение и тут же опустила руку, не желая дотрагиваться до этой дряни, уносящей ее жизнь. Скоро будет уже не важно, какого рода боль мучает ее тело.

Тишина нарушалась лишь вздохами ветра; более мирной картины нельзя было и представить. Темно-синий плащ Мадлен покрылся инеем, и она подумала о том, найдут ли люди мешочек с бриллиантами и золотом, спрятанный у нее под платьем, или звери первыми набросятся на ее останки. Пусть уж лучше кто-нибудь нуждающийся обнаружит ее сокровища, чем отдавать их Изабел. И вдруг Мадлен подумала о том, что не желает больше подкупать свою сестру — ведь иначе как подкупом всю ее помощь не назвать.

Было даже нечто поэтичное в том, как покинутая всеми красавица умирает в одиночестве на снегу. Но, как это ни странно, через некоторое время силы стали возвращаться к Мадлен, и она обнаружила, что не готова к смерти. Если бы она была из тех, кто с легкостью сдается, то умерла бы еще в исправительной тюрьме, когда ей не было и двадцати. Ожидание смерти оказалось весьма скучным делом, а Мадлен не терпела скуки.

У женщины хватило дыхания, чтобы немного посмеяться над собой, а затем, ухватившись за ветку, она приподнялась. Ее тело заледенело, ноги не слушались. Судя по всему, она слишком поздно передумала умирать — в деревню ей не вернуться, а поблизости домов было очень мало. Но Мадлен решила попробовать. Она вдруг припомнила неподалеку один небольшой коттедж, где раньше жила одинокая женщина. Когда эта женщина умерла, Хай-Тор опустел. Вдруг там до сих пор никого нет? Впрочем, и до него слишком далеко.

Однако ничего лучшего Мадлен придумать не могла, поэтому она опять побрела по почти скрывшейся под снегом дороге. Женщина сомневалась, что сумеет найти убежище, но теперь это уже не имело значения — пусть старуха с косой сама найдет ее, и будь она проклята, если станет выполнять за посланницу сатаны ее работу!

Впрочем, Изабел наверняка сказала бы, что она уже проклята.

Уже стемнело, когда Диана направилась к сараю. Порыв ледяного ветра отбросил ее назад, к дому, и женщина вцепилась в дверную ручку, вглядываясь в снежную тьму. Слава Богу, Эдит настояла на том, чтобы на зиму они повесили веревку между домом и сараем — в случае непогоды эта веревка указывала им путь. В этот вечер она как раз оказалась необходимой, и Диана шла к сараю, держась левой рукой за веревку, а правой поднимая горящий фонарь. Снега навалило уже достаточно, и женщина с трудом открыла дверь сарая.

В помещении было довольно тепло, тихо пищали цыплята. Диана сняла перчатки и повесила фонарь на гвоздь, а затем потерла руки, чтобы согреть их перед доением. Женщина осмотрелась вокруг, чтобы убедиться, все ли в порядке.

Поначалу Диана ничего не умела делать, и Эдит учила ее, как малого ребенка, объясняя, что коровы вовсе не опасны, хоть они и такие большие. И теперь Диане даже нравилось возиться с животными, нравился исходящий от них запах, смешанный с запахом сена.

Пока она доила коров, ветер усилился, так что, выйдя, Диана едва удержала ведро с молоком. Она шла, осторожно неся ведро в одной руке, а фонарь — в другой. Диана уже подошла к двери дома, когда услышала крик. Сначала она решила, что это ветер сыграл с ней злую шутку, но тут крик повторился.

Диана нерешительно оглянулась назад, но не увидела ничего, кроме снега. Нет, пожалуй, это все-таки ветер. Но когда она вошла в дом, крик раздался снова, и на этот раз Диана не сомневалась, что кричит человек. Стоит ей хоть чуть-чуть отойти от дома, и она тут же заблудится. Но не оставишь ведь живое существо на улице в такую бурю.

Подумав, женщина вернулась к сараю. Как и все местные жители, она держала там порядочный запас веревок. Если их связать, то получалась веревка длиной в добрую сотню ярдов. Выйдя на улицу, Диана держала в левой руке клубок бечевки и освещала себе путь фонарем.

— Есть тут кто?! — что есть силы закричала она.

В ответ раздался еще один выкрик, и Диана пошла вниз по дороге. Под ногами ничего не было видно, и женщина подняла фонарь повыше, чтобы заблудившийся мог увидеть свет. Несмотря на то что она знала местность как свои пять пальцев, женщина не могла ничего различить вокруг, а споткнувшись и упав на колени, едва не уронила фонарь.

Когда веревка кончилась, Диана помахала фонарем и стала кричать до тех пор, пока ее голос не осип. Но никто не отзывался, и Диана уже собралась было вернуться в дом, как вдруг, опустив случайно голову, она заметила недалеко от себя распластавшуюся на земле женскую фигуру в плаще, уже наполовину занесенную снегом. Наклонившись к ней, Диана потрясла женщину за плечо:

— Вы сможете немного пройти? Тут недалеко, я вам помогу.

С трудом приподнявшись, женщина кивнула, а затем, схватившись за руку Дианы, с усилием встала.

Дорога к дому показалась обеим женщинам бесконечной. Диана промерзла до костей, пока они добрели до сарая. Она недоумевала, откуда взялась здесь эта незнакомка, как у нее доставало сил и мужества двигаться, и как она не замерзла насмерть.

Последнюю сотню футов они просто плелись как черепахи, и Диана была едва жива, когда они наконец ввалились в кухню Хай-Тора. Привлеченная шумом, прибежала Эдит, на ходу застегивая свой халат.

— Диана, скажи ради Бога, что?..

— Я как раз кончила доить корову, когда услышала ее крик, — запыхавшись перебила ее Диана. — Наверное, она увидела свет моего фонаря и закричала. — Диана опустила женщину в кресло у камина.

Несмотря на то что плащ незнакомки промок и был весь в снегу, было видно, что он очень дорогой. Но что леди могла делать тут в такую ночь?!

Скинув с головы капюшон, Диана прислонилась к стене возле камина, переводя дыхание. Еще ни разу ей не было так хорошо на этой теплой кухне, ни разу она с таким удовольствием не смотрела на начищенные до блеска кастрюли и сковородки, не вдыхала аромат свисающих с потолка высушенных трав.

Быстро оценив ситуацию, Эдит тут же взялась за дело. Запахнув плотнее свой темно-зеленый халат, она поставила на огонь кастрюлю с водой, а затем осторожно стянула с незнакомки вымокший плащ и принялась растирать ее побелевшие руки. Когда вода закипела, Эдит заварила чай, положила в него сахар и плеснула порядочную порцию бренди.

Эдит было около пятидесяти. Ее тронутые сединой волосы были заплетены в длинную косу, левую щеку сурового лица пересекал синеватый шрам. Однако сразу было видно, что за непривлекательной внешностью кроется добрая душа. Эдит была немногословна, говорила только по делу, и ее суждения всегда отличались глубокой мудростью.

Диана с наслаждением обхватила пальцами кружку с горячим чаем. А хозяйка дома тем временем зачерпнула ложкой немного горячего напитка и осторожно влила его в рот незнакомке. Та сначала поперхнулась, а затем стала понемногу пить целебный чай, который Эдит подносила к ее губам.

Диана с любопытством разглядывала спасенную женщину. Та была очень худой, но, очевидно, в молодости слыла настоящей красавицей. Даже сейчас ее лицо было привлекательным, в темных волосах лишь кое-где серебрились седые нити. Женщина находилась в полуобморочном состоянии, ее темно-карие глаза ничего не выражали.

— Уложи ее в мою постель, — едва слышно вымолвила Диана. — А я лягу с Джеффри.

Допив чай, Диана направилась наверх, уверенная в том, что Эдит сделает все, что надо.

Дрожа от холода, Диана скинула с себя платье и забралась под одеяло к сыну. Малыш тут же прильнул к ней своим теплым телом, и Диана быстро забылась крепким сном.

Если, сидя под деревом в ожидании смерти, Мадлен и не вспоминала эпизодов из своей жизни, то теперь, в горячечном бреду, картины былого то и дело вставали перед ней. Ее то преследовали кошмары, то вдруг, в полусне, она слышала приглушенные женские голоса. Нежные руки утирали ей пот со лба, кормили и давали лекарства, закутывали в теплые одеяла, когда ее била лихорадка.

Но вот Мадлен пришла в себя. Она была так слаба, что с трудом приподнимала руку, однако ужасная боль в груди прошла.

Открыв глаза, женщина увидела, что находится в маленькой комнате с белыми стенами. Была ночь, и комната освещалась лишь свечой на ночном столике. Сначала Мадлен смотрела на пламя, а затем перевела взгляд на женщину, сидящую за столиком.

Мадлен пришло в голову, что она, пожалуй, еще спит, и это сон, а может, она уже умерла. Ведь только умерев, можно открыть глаза и увидеть рядом ангела. А иначе чем ангелом женщину, сидящую у кровати, назвать было нельзя. Впрочем, ангелы, наверное, не должны быть похожи на людей, вылепленных из плоти и крови.

Услышав, что больная зашевелилась, Диана подняла на нее свои небесно-лазурные глаза.

Мадлен отметила безупречные черты и правильный овал лица, густые каштановые волосы, отливающие медью в слабом свете свечи. Простое домашнее платье из голубой шерсти не скрывало стройной фигуры с манящими формами. В Лондоне женщине с такой фигурой проходу бы не было от поклонников.

Она укорила себя за вульгарные мысли: конечно, женщина с такими внешними данными могла оказаться особой легкого поведения, но вообще-то милое лицо ее спасительницы было невинным, как у Богоматери.

Увидев, что больная открыла глаза, Диана улыбнулась, отложила в сторону шитье и положила прохладную руку на лоб Мадлен.

— Ну вот, вам получше, — промолвила она. — Мы страшно тревожились за вас.

Низкий голос Дианы был под стать ее внешности, хотя простое платье, манеры и речь явно не подошли бы для лондонской гостиной.

— Хотите попить?

Мадлен кивнула — в горле у нее пересохло. Женщина поднесла к ее губам стакан чаю с лимоном и медом. Сделав несколько глотков, Мадлен прошептала:

— Спасибо вам большое, теперь мне гораздо лучше.

Поставив стакан на стол, молодая женщина поправила подушки Мадлен, а затем, предвосхищая вопрос незнакомки, проговорила:

— Меня зовут Диана Линдсей, а вы находитесь в Хай-Торе, недалеко от Кливдена. Вас три дня лихорадило.

— Последнее, что я помню, — это слабый свет фонаря сквозь снег. Я пыталась идти на этот свет. Это были вы?

— Да, — кивнула Диана, — я ходила доить корову. Выйдя из сарая, я услышала крик и пошла узнать, в чем дело.

Трудно было представить, что женщина с ангельской внешностью умеет доить коров, впрочем, когда она дотронулась до лба Мадлен, та почувствовала, что ее рука не очень-то мягкая — такая шершавая кожа бывает у людей, занимающихся физическим трудом.

— Надеюсь, вы здесь не одна живете? — поинтересовалась Мадлен.

— Нет. Тут живет еще мой сын и хозяйка этого дома.

Странно, что в столь отдаленном месте в доме нет мужчины, но у Мадлен не было сил на излишнее любопытство. Она лишь смогла прошептать:

— А я — Мадлен Гейнфорд, я выросла в Кливдене. И вот хотела вернуться в родные места… — Она замолкла, не в силах объяснить, почему оказалась на дороге в бурю.

Диана встревоженно нахмурилась.

— Не говорите больше. Вам надо отдохнуть. Мы еще успеем поболтать. Потом.

Мадлен послушно закрыла глаза и заснула. На сей раз ее сон не прерывался кошмарами.

Проснулась она на следующее утро. Диана вошла в комнату в ту самую минуту, когда Мадлен Гейнфорд открыла глаза. Комната была полна солнечного света, и белые стены, казалось, светились. Взгляд больной скользнул по дубовому сундуку, шкафу, милым акварелям… Что и говорить, Мадлен привыкла к более изысканной обстановке, но она и виду не подала, что презирает нищету.

— Хотите есть? — спросила Диана. Больная кивнула. Молодая женщина сходила в кухню и вернулась с тарелкой дымящегося супа-пюре, щедро приправленного мелко нарезанными кусочками куриного мяса и лука-порея. Усадив Мадлен поудобнее, Диана стала кормить ее с ложки, как ребенка.

Когда тарелка опустела, больная промолвила:

— Спасибо вам, миссис Линдсей. Вы очень добры. — Ее голос стал увереннее, на щеках заиграл слабый румянец.

Эдит заплела ее волосы в косу и надела на нее белую фланелевую ночную рубашку. Большие карие глаза Мадлен были спокойными, но в их темной глубине затаилась грусть.

— Не знаю даже, как и благодарить вас. Если бы не вы, я умерла бы в ту бурю.

— Лучше оставайтесь живой, — улыбнулась Диана. — Было бы весьма неприятно наткнуться на ваше тело весной.

Мадлен улыбнулась ей в ответ. Диана не ошиблась, предположив, что незнакомка в молодости была красавицей: даже сейчас ее лицо, освещенное улыбкой, было очень красивым. Глаза женщин встретились.

— Если вы сможете достать в деревне экипаж, я тут же уеду. Мне не следует оставаться здесь. — Вздохнув, Мадлен отвела глаза в сторону. — Не хочу никому быть в тягость.

— По дороге еще некоторое время нельзя будет проехать, да и нужды торопиться нет, — промолвила в ответ Диана. — И никому вы здесь не в тягость. Признаться, вы — самое интересное событие в нашей жизни за последние несколько лет. — Молодая женщина помолчала, прежде чем задать вопрос, мучивший ее все эти дни:

— Как случилось, что вы заблудились в ту бурю?

Мадлен закрыла глаза — у нее был грустный и усталый вид. Ее голос был едва слышен, когда она ответила:

— Я не заблудилась. Я хотела умереть. — Она открыла глаза и посмотрела прямо на Диану. — А потом я решила, что это несколько… преждевременно… Я еще не готова к смерти. — Ей потребовалось сделать над собой усилие, чтобы добавить:

— Видите ли, я умираю. Я вернулась в Кливден к семье, но сестра не пустила меня. — Она привычным жестом прижала руку к больному месту на груди и продолжила менее уверенно:

— Не беспокойтесь, у меня незаразная болезнь. Для вас это не опасно.

Этих слов было довольно для Дианы. Она не стала спрашивать о болезни женщины, а поинтересовалась:

— Но почему же сестра не пустила вас? Мадлен помедлила с ответом. Диане было интересно, откажется ли та отвечать или солжет? На худом лице больной отразилось сомнение, видно было, что она не решается говорить, но когда в конце концов она открыла рот, чтобы отвечать на вопрос своей спасительницы, Диана уже знала, что услышит правду.

Впрочем, вместо прямого ответа Мадлен промолвила:

— Вы, наверное, нашли сумочку у меня под платьем?

Диана кивнула, и женщина продолжила:

— Вы открыли ее?

— Нет. Принести ее?

Увидев, что больная утвердительно качнула головой, Диана направилась к старинному дубовому сундуку и вынула из него маленькую, но тяжелую кожаную сумочку. Посоветовавшись, Диана и Эдит решили не открывать ее, а дождаться, пока больная очнется.

— Так откройте ее сейчас, — велела Мадлен. Женщина равнодушно наблюдала, как Диана развязала кожаный шнурок и вытащила из сумочки несколько крохотных свертков, завернутых в бархат. Взглянув вопросительно на больную, Диана развернула один из свертков и ахнула от восхищения, увидев у себя на ладони чудесное золотое ожерелье с кроваво-красными рубинами, переливающимися в солнечном свете.

В другом свертке оказались сверкающие сапфировые серьги, в глубине которых полыхало синее пламя. Оторопев, Диана продолжала разворачивать свертки, и скоро на ее коленях засверкала целая куча бриллиантов, изумрудов, опалов и еще каких-то драгоценных камней, названий которых женщина не знала. И все украшения были в дорогих изящных оправах. Такие драгоценности были достойны королевы. Диана посмотрела на Мадлен.

— Не беспокойтесь, — невесело улыбнулась старшая женщина, — эти вещи не украдены. Я — большая грешница, но в число моих грехов не входит воровство.

— Мне это и в голову не пришло, — произнесла Диана, не сводя глаз с Мадлен. Она ждала объяснений.

Глядя на залитую солнцем стену, больная промолвила равнодушным голосом:

— Я заработала все это тем путем, каким может зарабатывать лишь женщина. Впрочем, большинство людей считает, что это нечестная работа. Вот почему моя сестра не хотела, чтобы я оскверняла ее дом.

Диана не сразу поняла, что Мадлен имеет в виду. Но даже сейчас она не могла связать то немногое, что ей было известно о куртизанках, с видом изможденной болезнью женщины, которая сейчас перед ней судорожно сжимала тонкими пальцами стеганое одеяло. Сама мысль о том, что можно торговать своим телом, вызывала у Дианы страх и отвращение, но эти чувства не имели никакого отношения к больной.

— А кто ваша сестра? — наконец нарушила молчание Диана.

— Изабел Вольф.

— Правда? — Диане было известно это имя, но она не была знакома с сестрой гостьи. Вдова Вольф переходила на другую сторону улицы, если видела поблизости Диану, словно пройти мимо молодой женщины было для Изабел чем-то позорным. Изучая лицо Мадлен, Диана сказала:

— Я вижу некоторое сходство. Она намного старше вас?

— На три года, — удивленно ответила Мадлен. — Это сейчас трудно представить, но в молодости Изабел была очень красива. — Женщина вздохнула. — Однако она всегда была очень… правильной. Но, конечно, не такой, как сейчас. Впрочем, я не могу осуждать ее за то, что она не хочет жить под одной крышей со шлюхой.

Хоть Мадлен и произнесла последние слова безразличным тоном, Диана почувствовала, как напряглось ее тело. Зато сама Диана Линд сей вовсе не была шокирована, узнав, чем ее гостья зарабатывала себе на жизнь. Скорее, ей было интересно, ведь она ни разу не встречала человека с таким богатым и интересным прошлым, какое, несомненно, было у Мадлен.

Диана с удовольствием поболтала бы с больной еще, но лицо женщины изменилось от усталости. Завернув драгоценности в кусочки бархата, Диана сухо сказала:

— Может, вы и не можете осуждать ее, зато я могу. Для женщины, которая строит из себя праведницу, Изабел Вольф повела себя не по-христиански. Кто-то должен напомнить ей об Иисусе и Магдалине.

Напряжение исчезло с лица Мадлен, и она слабо улыбнулась.

— Вы очень добры, потому что не презираете меня. — Она вздохнула. — Я уеду сразу, как только смогу.

Диана нахмурилась — ее гостья была сейчас не в состоянии путешествовать. К тому же женщину заинтересовала судьба гостьи, и ей не терпелось услышать рассказы о том чудесном и таинственном мире, в котором жила Мадлен Гейнфорд.

— И куда вы поедете? — поинтересовалась Диана.

— Не знаю. Сниму, наверное, дом на южном побережье, в какой-нибудь деревушке. Там погода помягче. Мне недолго осталось жить.

— Вам не нужно уезжать отсюда! — в порыве вскричала Диана.

Мадлен, чье лицо было таким беспомощным в этот момент, изумленно спросила:

— Но неужели вы позволите мне… падшей женщине… остаться под одной крышей с вашим сыном? Я же никто для вас!

— Да, но кое-что общее у нас с вами есть. Ваша сестра переходит на другую сторону, лишь бы не подходить близко ко мне. — Диана тепло улыбнулась и пожала руку Мадлен. — Мы с вами — изгои. Можете оставаться здесь, сколько хотите.

Старшая женщина закрыла глаза, чтобы скрыть навернувшиеся слезы. Надо было бы отказаться от предложения, но ей безумно хотелось принять его. Родная сестра выгнала ее, так неужели она найдет покой и понимание в доме незнакомки?!

Мадлен не смогла отказаться. Схватив Диану за руку, словно ее прикосновение придавало ей силы, женщина прошептала:

— Благослови вас Господь!

 

Глава 2

Диана сажала цветы. Оторвавшись на мгновение от этого приятного занятия, молодая женщина села на корточки и с гордостью посмотрела на свою бывшую пациентку. Минул год с тех пор, как Мадлен появилась у них в доме, и, вместо того чтобы тихо угаснуть, она окрепла и набралась сил. Сейчас Мэдди была цветущей, привлекательной дамой в расцвете лет.

Она почувствовала себя равноправным членом семьи и с радостью выполняла любую домашнюю работу. Стоя на коленях на стареньком ковре, Мадлен помогала Диане высаживать в землю апрельскую рассаду. Диане пришла в голову странная мысль, которую она то и дело повторяла: Мадлен, как и рассаду, пересадили с плохой почвы на хорошую, где она и расцвела во всей красе.

Мэдди так прочно вошла в их семью, что было даже трудно представить, что они когда-то жили без нее. Джеффри просто влюбился в незнакомку и называл ее тетей, а она души в нем не чаяла. Эдит поначалу настороженно относилась к женщине, но они все же выросли в одном месте, у них было немало общих воспоминаний, и скоро они стали друзьями.

Весной Диана почувствовала, что кровь течет быстрее в ее жилах, и однажды она решила расспросить Мадлен о ее прошлом. Был как раз подходящий момент: Джеффри спал, Эдит отправилась в Кливден, и они могли поговорить по душам. За год Мэдди немало рассказывала о Лондоне, о тонкостях и лицемерии светской жизни, о манерах, политике, словом, о чем угодно, но в своих рассказах она ни разу не обмолвилась о своей личной жизни, не заикнулась о том, как стала женщиной с дурной репутацией.

— Если ты не против… — нерешительно заговорила Диана, — не можешь ли ты рассказать мне, как стала… такой женщиной? — Внезапно покраснев, Диана низко опустила голову и стала зарывать в ямку нежный росток.

Мадлен подняла глаза, в которых плясали искорки смеха.

— Мне было интересно, когда ты меня об этом спросишь, — заявила она. — Когда я оказалась в этом доме и рассказала тебе, кто я такая, ты не презрела меня. У тебя, скорее, был восхищенный вид, словно ты увидела перед собой… розового жирафа.

Диана покраснела еще сильнее и зарыла рассаду глубже чем надо.

— Извини, пожалуйста, я не думала, что ты смутишься.

Нечего было и заводить этот разговор — опять она сказала лишнее, показав, что абсолютно не умеет выбирать тему для беседы.

— Уверена, что теперь тебе отлично известно, как трудно меня смутить, — усмехнулась Мадлен. — Я вовсе не против того, чтобы рассказать тебе все, просто я ждала, когда ты сама заведешь этот разговор. — Она задумалась о том, с чего начать. — Что ж… Я жила совсем не плохой жизнью, никогда не бродила по улицам. У нас была группа, которую нередко называли «модными распутницами». Меня всегда содержал лишь один мужчина.

Чуть сдвинув коврик в сторону, Мадлен перешла к новому ряду ямок.

— По сути, — продолжила она, — у меня было не так много мужчин, как у каких-нибудь светских львиц, просто они были «порядочными» женщинами, а я — нет. А порядочными эти дамочки считались потому, что торговали собой перед священником.

— И как же ты стала одной из «модных распутниц»? — Смущение Дианы быстро сменялось любопытством — ей представилась бесценная возможность узнать побольше о той половине человечества, к которой не принадлежали женщины, а Мадлен была настоящим экспертом в этом вопросе.

— Обычным образом, — спокойно ответила Мэдди. — В шестнадцать лет я стала встречаться с парнем из соседней деревни. Мне и в голову не приходило, что он предаст меня, но ему было всего семнадцать, и он был слишком молод для семейной жизни. Как только я сказала ему, что нахожусь в положении, он сбежал от меня в армию. — Она пожала плечами. — К тому же я не нравилась его семье. Они сказали, что я сама во всем виновата, потому что ношу обтягивающие платья и кокетничаю с молодыми людьми.

— Всегда говорят, что во всем виновата женщина, не так ли? — спросила Диана, с удивлением услышав горькие нотки в собственном голосе.

Она осторожно взяла зеленый росток и, прежде чем посадить его в землю, выбросила из ямки камни и крупные комья глины.

Удивленно взглянув на Диану, Мадлен промолвила:

— Да, моя дорогая, в глазах света всегда бывает виновата женщина. Моя мать говорила, что у меня предрасположенность к греху. Как только она узнала, что я ношу ребенка, то немедленно выкинула меня из дома. Моя сестра Изабел была очень рассержена и осуждала меня, но дала мне немного денег из тех, что скопила себе на свадьбу. — Женщина вздохнула. — Это я напоминаю себе, что, хоть она и презирает меня сейчас, тогда она была добра ко мне. — Голос Мадлен стал тверже и она продолжила:

— Моя мать надеялась, что прихожане станут содержать меня, но они решили, что им больше не нужны незаконнорожденные дети, и отправили меня в Лондон самым дешевым и медленным транспортом. А уж в Лондоне аббатисы встречали экипажи, приехавшие из деревень. — Увидев недоумение на лице Дианы, женщина пояснила:

— Аббатисой называют содержательницу публичного дома.

Диана смущенно кивнула. Она встречала в книжках это слово и догадывалась о его значении.

— Я была еще совсем неопытной девушкой, а Лондон оказался больше и шумнее, чем я предполагала. Мне было очень страшно. Поэтому, когда хорошо одетая женщина предложила мне пожить в ее доме, я с радостью согласилась. Я еще не знала тогда, что это за дом… — Голос Мадлен дрогнул, когда она вспомнила, какой наивной была в те дни, и как ужаснулась, когда узнала, что должна делать.

Сев на корточки, женщина положила руки на колени, забыв о рассаде.

— Мне повезло больше, чем другим. Мадам Клотильда содержала приличный, если так можно выразиться, бордель, и к ней приходили достойные посетители. Она следила за здоровьем девушек и хорошо одевала их — так она получала больше денег. Я могла попасть куда в более худшие условия. Кроме… — Ее голос задрожал, и женщина замолчала.

Встревоженно взглянув на нее, Диана тихо сказала:

— Пожалуйста, не рассказывай больше ничего.

— Да нет, все в порядке, — решительно промолвила Мадлен. — Все это было так давно. Просто… Мадам Клотильде были не нужны беременные девушки Она позвала аптекаря, и они… они взяли моего ребенка. Я и не понимала, что происходит, а когда поняла, было уже поздно. — Ее лицо погрустнело. — Мне было очень плохо тогда. Я едва не умерла. А когда выздоровела… В общем, я не могла больше иметь детей.

Потянувшись к Мадлен, Диана взяла ее за руку.

— Прости, пожалуйста, я не должна была расспрашивать тебя о прошлой жизни.

— Нет, моя милая, — улыбнулась Мэдди, и Диана почувствовала, как дрогнули ее пальцы, — мне легче оттого, что я тебе все рассказываю. Одно время я очень переживала, но, как это нередко случается, несчастье помогло мне: не нужно было беспокоиться о том, чтобы не забеременеть. Женщинам моей профессии нельзя иметь детей.

Диана не сводила глаз со своей собеседницы, пока не убедилась, что та постепенно успокаивается. Молодая женщина обратила внимание на одну вещь. Мадлен обладала двумя христианскими добродетелями — мудростью и терпением. Как это ни смешно, ее сестра Изабел, строившая из себя порядочную, богобоязненную особу, не отличалась ни мудростью, ни терпением.

— Окончание истории не такое драматичное, — продолжила Мадлен. — Клотильду, конечно, злило, что я не могла работать несколько недель, но она не выгнала меня, и девушки ухаживали за мной. Окажись я тогда на улице, мне бы не выжить. Из всех проституток самая тяжелая жизнь именно у тех, которые ищут клиентов на улице. Каждый год этой каторжной работы стоит им десяти лет жизни, если они вообще не умирают. Но, как я уже сказала, мне повезло.

Я поправилась, и мне дали новое имя. У Клотильды была просто страсть какая-то давать своим девушкам новые французские имена. Она сама была из Гринвича и никогда ближе к Франции не подъезжала, впрочем, это не важно. Меня звали Маргарет, но, поскольку в борделе уже была Маргарита, то я стала Мадлен. Мне понравилось это имя, а позднее я осознала, как оно мне подходит: ведь французская Мадлен — это библейская Магдалина, а лучшего имени для проститутки не придумаешь. — Она улыбнулась. — Проработав несколько месяцев на Клотильду, я понравилась одному банкиру, и он купил меня.

— Что?! — вскричала Диана. — Купил?! У молодой женщины даже дыхание перехватило: она ждала, что услышит что-то необычное, но не думала, что будет так потрясена.

— Ну да, — пожала плечами Мэдди. — Это вовсе не так плохо, как кажется. Я была просто счастлива, потому что меня ждала более легкая жизнь. Он снял мне жилье, купил одежду. У меня появилось все необходимое. Конечно, покупают обычно рабов, но он просто заплатил Клотильде за то, что она лишится части дохода с моим уходом из борделя. Самое обычное соглашение.

Он во всем мне потворствовал, — продолжала Мэдди, — и обращался со мной как с дочерью, кроме тех моментов, когда… — Не зная, как объяснить, женщина помолчала, а затем торопливо переменила тему:

— Я жила у него три года, а потом получила щедрый подарок. Он направился в Брайтон — поправлять здоровье и сказал, что стал слишком стар, чтобы содержать любовницу. Я даже скучала по нему. — Мадлен обернулась назад с довольной улыбкой. — После этого я стала настоящей аристократкой среди подобных мне женщин — я могла сама выбирать любовников. Я очень серьезно относилась к этому делу и к деньгам и никогда не бывала с мужчиной, который бы мне не нравился.

Мадлен с таким вкусом рассказывала о своем скандальном прошлом, что у Дианы чуть не возникло желание попробовать пожить такой же жизнью.

— А ты встала бы снова на этот путь, появись у тебя возможность выбора? — задумчиво спросила молодая женщина.

Мадлен нахмурила брови:

— Но я же не по доброй воле занялась этим. Мне нужно было выжить. А после моего падения шансов на выживание было очень мало. — Помолчав, она снова заговорила:

— Стать падшей женщиной оказалось выходом для меня. Я оставила позади Йоркшир, нищету, убогую жизнь, которую всегда ненавидела. Великие куртизанки отличались не столько красотой, сколько индивидуальностью и умом. И у меня появилась возможность реализовать свои умственные способности. Я встречала таких мужчин, о которых при ином положении дел и мечтать бы не могла. Я жила в роскоши и комфорте.

Мадлен замолчала, а в голове Дианы так и крутилась одна ее фраза: «…оказалось выходом для меня. Выходом… Я оставила Йоркшир…» Эти слова были очень важны для нее, так важны, что она даже себе боялась в этом признаться. Пока еще боялась, но скоро… Скоро…

Мэдди оторвала Диану от ее размышлений, вернувшись к своему повествованию:

— Первые месяцы в публичном доме были… трудными, но, слава Богу, я сохранила здоровье и ничем не заразилась. Но с тех пор, как я стала femme entretenue — содержанкой, жизнь моя потекла замечательно. Будто у меня было несколько мужей подряд. Шансов подхватить дурную болезнь было мало, и я имела куда больше свободы, чем любая порядочная женщина. Если мужчина переставал мне нравиться, я всегда могла отказаться от него. Так что на твой вопрос я отвечу «да». Будь моя воля, я бы очень немногое захотела изменить в своей жизни. Я не стыдилась того, чем занималась. Это люди считают наше ремесло постыдным.

Она внезапно рассмеялась, и ее лицо преобразилось — сразу стало понятно, почему мужчины находили эту женщину очаровательной.

— Почти у всех «модных распутниц» были прозвища, например. Нищая Венера, или Белая Олениха, или Бесстыжая Беллона. А меня из-за темных глаз прозвали Черной Бархатной Розой. Глупо, но довольно мило. Ты не представляешь, как влиятельны женщины, подобные мне. Мужчины, обращающиеся со своими женами как с круглыми дурами, с любовницами говорят, например, о политике. В моем салоне всегда было куда интереснее, чем на любом светском рауте, потому что обстановка была более свободной. — Мадлен взмахнула рукой. — А из-за того, что меня содержал всегда только один мужчина, мне удалось продержаться дольше, чем другим проституткам. Ну разумеется, бывали времена, когда у меня не было постоянного покровителя, и тогда мне приходилось… подторговывать собой до тех пор, пока я не останавливала свой выбор на мужчине, который мне нравился. Так что я сполна получала все удовольствия, но не сталкивалась с теми проблемами, которые мучают жен.

Женщины помолчали некоторое время, а потом Диана сдавленным голосом задала наконец вопрос, который долго не давал ей покоя:

— А ты… скажи… ты получала физическое удовольствие от близости с мужчинами?

Смущение Дианы лишний раз подтвердило уверенность Мадлен в том, что ее молодая приятельница не имела возможности насладиться любовью и пребывала в обычном для большинства женщин заблуждении в том, что постель — это нечто порочное и неприятное.

— М-м-м… Да, заниматься любовью очень приятно, — нерешительно промолвила Мэдди. — Конечно, лучше, если ты будешь делать это с любимым человеком, впрочем, удовольствие можно получить и в том случае, если партнер тебе просто приятен и хорошо с тобой обращается. К несчастью, многие женщины так об этом и не узнают. Нас с детства учат избегать мужчин, бояться их прикосновений. Поэтому женщине так трудно бывает расслабиться и насладиться любовью. — Внимательно посмотрев на Диану и убедившись, то та не обиделась, Мадлен продолжила:

— Надо знать свое тело, знать, что оно может подарить тебе много радости. Опытные женщины в заведении Клотильды посоветовали мне изучить себя — взять кусочки шелка, бархата, грубого льна, какую-нибудь прохладную фарфоровую безделушку и потереть этими вещами кожу, обращая внимание на то, как отреагирует тело.

Последовав умному совету, я выяснила, что являюсь очень чувствительным существом. Еще я постояла перед зеркалом, пытаясь понять, что в женщине особенно привлекает мужчин. В общем, я немало поработала, зато смогла понять, какую власть над сильным полом имеют женщины.

Хоть Диана и перестала удивляться странной теме их беседы, она все еще робела смотреть Мэдди в глаза. Она понимала, что слова ее старшей подруги — бесценный дар для нее, понимала, что Мадлен пытается объяснить ей то, чего она не могла знать.

Кроме того, в словах Мэдди была определенная логика. Диана прекрасно знала, что ей нравится трогать и гладить теплое тело Джеффри, приятно причесываться мягкой щеткой, щупать новую ткань или мять пальцами тесто для хлеба. И раз уж эти прикосновения доставляли ей удовольствие, то что говорить об интимных ласках!

Но Мадлен еще не закончила свой рассказ:

— Любовь плотская — это один из самых ценных даров Творца человечеству. Разумеется, она приносит не только радости. Она может стать источником боли, а женщин иногда даже убивает, но благодаря ей рождается новая жизнь. В лучшем своем проявлении она несет неземные радости любящим. — Ее темные глаза заблестели. — Неудивительно поэтому, что, потеряв невинность, Адам и Ева были изгнаны из Эдемского сада, сказал мне один навестивший меня викарий. — Мэдди лукаво улыбнулась. — Он был не из тех священнослужителей, которые отказываются от земных радостей. — Улыбка Мадлен погасла, когда она попыталась объяснить то, о чем никогда не говорила вслух:

— Но такая любовь может стать и жестоким орудием, когда один человек хочет подчинить себе другого. Тут более сильным могут оказаться и мужчина, и женщина. Кстати, именно с помощью постели женщина может манипулировать мужчиной, хотя при этом она ступает на опасную тропу. Лишь немногие могут противостоять чарам женщины, в основном мужчины готовы ставить на карту все — честь, гордость, богатство, — лишь бы угодить предмету страсти. — Она обезоруживающе улыбнулась. — Такая женщина, как ты, Диана, при желании могла бы стать всемогущей.

Встретившись с Мадлен взглядом, Диана потерла лоб испачканной рукой, отчего на нем осталась черная полоса, и с любопытством спросила:

— А ты правда думаешь, что я красива?

— Да, — кивнула Мэдди. — Да, я так думаю. Признаться, женщины прекраснее тебя я не видела, хотя не раз встречалась с самыми красивыми женщинами Англии. При желании ты могла бы стать герцогиней или величайшей куртизанкой. А разве ты себя не считаешь красивой?

Диана покачала головой:

— Не знаю даже… — нерешительно молвила она. — Но я замечала, как на меня смотрят мужчины. Кажется, на остальных женщин они не бросают такие взгляды. Еще мужчины часто пытаются… дотронуться до меня — как бы случайно… — Наклонившись к земле, она со злостью выдернула из почвы камень. — И мне всегда было интересно, почему это женщины поглядывают на меня с таким видом, словно я — их злейший враг.

— Красота, как и любовь, — вздохнула Мэдди, — имеет оборотную сторону. Если ты красива, то можешь стать жертвой собственной привлекательности и, наоборот, можешь получить от жизни все, что хочешь, — богатство, власть, любовь…

Диана выпрямилась. Она понимала, что сказанное сегодня Мадлен может в корне изменить всю ее жизнь.

— Ты говоришь мне такие вещи, что я теперь иначе буду смотреть на себя, — призналась Диана.

— Да, дорогая, я на это и надеялась, — горячо произнесла Мэдди. — Ты спасла мне жизнь, сделала для меня больше, чем кто бы то ни был. Поэтому я и хочу отплатить тебе чем-то более ценным, чем драгоценными побрякушками, хотя, если хочешь, можешь взять их себе. Я же вижу, какой образ жизни ты ведешь здесь, на краю света. Поэтому я хочу, чтобы ты знала одну вещь — цену своей красоте. Если ты задумаешь изменить образ жизни, то должна уметь защищаться и использовать свою внешность с выгодой для себя. В противном случае тебя раздавят, будут использовать! — Ее лицо исказилось. — Я, как и ты, получила от Создателя одновременно и благословение, и проклятие — красоту. Я нравлюсь мужчинам. — Взгляд Мэдди стал серьезным. — Нет ничего постыдного в том, что происходит между мужчиной и женщиной. Это, скорее, прекрасно. Не стесняйся, задавай мне вопросы.

Диана кивнула:

— Спасибо тебе. Наверное, позже, когда я обдумаю как следует все, что ты мне рассказала, вопросы у меня появятся. Ты права, мне здесь неплохо живется, но я не хочу остаток дней провести в Йоркшире. Здесь было неплохо, но Джеффри уже не младенец, ему нужно общество других детей, он должен учиться вместе с такими же умными мальчиками, как он сам, должен открыть для себя мир. — Диана криво улыбнулась. — Джеффри должен научиться бороться с предрассудками и быть готовым к тому, что за его спиной всегда будут шушукаться. — Женщина беспомощно уронила руки на колени. — Надо же, — вновь заговорила она через мгновение, — до того, как ты оказалась у нас, я и думать не думала о другой жизни. Иногда, — вновь робея, произнесла Диана, — мне кажется, что Господь специально послал тебя сюда, чтобы ты стала моим другом и учителем.

Мадлен улыбнулась Диане. Видно было, что она утомилась, но на лице ее светилась благодарность младшей подруге — Мэдди явно не ожидала такой признательности.

— Может, так оно и есть, — проговорила Мадлен задумчиво. — Надеюсь на это. Мне бы так хотелось вернуть тебе хоть часть того, что я от тебя получила.

— Ты уже это сделала, — воскликнула Диана, лазурно-голубые глаза которой засияли воодушевлением. — Ты даже не представляешь, сколь важно для меня все сказанное тобой!

Ночью капризная весенняя погода переменилась. Стало холодно и сыро, ветер понес серые облака по ночному небу, то открывая, то пряча бледный бесстрастный лик луны. Все в доме уже спали, когда Диана выскользнула потихоньку из спальни, надела плащ и вышла из дома. Рассказ Мадлен взбудоражил ее. Впрочем, Диане не впервой было бродить в одиночестве по болотам, наслаждаясь порывистым ветром, рвущим ее одежду, охлаждающим разгоряченное лицо, успокаивающим распаленное воображение, не дающее ей уснуть.

Слова Мадлен задели Диану за живое, не выходили у молодой женщины из головы. Конечно, было сущим безумием думать, что и она может изменить свой образ жизни и пойти по стопам Мэдди, да еще по доброй воле. Да, это было безумием, но Диана не могла выбросить эту мысль из головы.

Девушка спорила сама с собой. В конце концов, она могла не только остаться здесь, на краю света, или стать дорогой проституткой. Можно было придумать и что-нибудь другое. Например, Диане не раз приходило в голову уехать в какой-нибудь провинциальный городок и представиться там скромной порядочной вдовой. Но, честно говоря, такая перспектива не очень-то радовала Диану, к тому же ей претило жить во лжи.

Диана взобралась на самую высокую гору в их местности. Перед ней на юг распростерся Йоркшир. Луна освещала своим таинственным светом поля и долины, а верхушки гор, как острова, плыли в синеватой ночной мгле. Диана всегда обретала покой в этом месте, врачуя свою истерзанную душу, которая не выдержала бы напряжения, если бы не Джеффри, которого она очень любила и о котором должна была заботиться. Любовь к сыну и Эдит помогла Диане спастись от отчаяния, сводившего с ума. Недавнее появление Мэдди оживило их существование. Но бывали безумные ночи, вроде этой, когда Диана чувствовала, что ей нужно нечто большее.

Мадлен сказала, что с ее красотой можно стать герцогиней или великой куртизанкой. Но герцогинь с таким прошлым не бывает: ей нечего даже рассчитывать на тихое скромное замужество. Ей никогда уже не стать порядочной женщиной, так почему бы не превратиться в куртизанку — даму без стыда и глупых предрассудков?! Диане хотелось, чтобы в ее жизнь вошел мужчина, и раз уж он не может быть ее мужем, то пусть будет хоть любовником.

Это была соблазнительная мысль. Любовнику ни к чему знать о ее прошлом, впрочем, он может им и не заинтересоваться. А если она имеет право надеяться лишь на «незаконную» любовь, то почему бы не поставить перед собой цель получить выгоду от такой любви?

Эти размышления могли бы привести в ужас порядочную женщину. Хотя… Она изо всех сил старалась быть порядочной, и что получила, кроме боли и одиночества?

"Красота, как и любовь, — вспомнила Диана слова Мэдди, — имеет оборотную сторону. Если ты красива, то можешь стать жертвой собственной привлекательности и, наоборот, можешь получить от жизни все, что хочешь, — богатство, власть, любовь…» Всю жизнь Диана была жертвой мужчин; это они довели ее до отчаяния, даже не давая, как давали Мадлен, лживых обещаний, лживых клятв в любви… Морально Диана была полностью раздавлена. Так почему бы теперь не поменяться с мужчинами ролями, не испытать силы своих чар, не воспользоваться властью, которую даст ей свобода?

Впрочем, власть была нужна ей не для того, чтобы мстить или наказывать кого-нибудь — с годами ярость прошла. Прекрасное чувство любви, которую Диана испытывала к Джеффри, не оставило в ее сердце места для злобы и горечи. Родись у нее девочка, возможно, Диана навсегда отвернулась бы от сильной половины человечества. Но Джеффри был маленьким мужчиной, и она не видела в нем зла. К тому же, Диана встречала счастливые семейные пары и знала, что где-то существуют мужчины, которые любят своих жен и хотят заботиться о них.

И еще. Ей нужны были не мужчины. Диана мечтала об одном-единственном человеке. Ей хотелось, чтобы он любил и оберегал ее, не задавая вопросов о ее прошлом, чтобы давал ей те земные радости, о которых рассказывала Мэдди. Но, вспомнив о старшей приятельнице, Диана усмехнулась, вдруг осознав, что все это — романтические бредни. Впрочем, если уж она начала мечтать, то это было хорошим знаком — ее душа понемногу исцелялась.

Ее плащ развевался на ветру; Диане казалось, что стоит только поднять в сторону руки и она полетит на юг, полетит в прекрасный, сверкающий город, в самое сердце разврата всей Британии. Ветер, как всегда, развеял все ее страхи и сомнения, и Диана радовалась его очищающей силе.

Больше всего Диану беспокоило то, что ее решение стать куртизанкой может отрицательно сказаться на Джеффри, потому что жить в разлуке с ребенком она не могла. Стало быть, ей придется вести двойную жизнь, но, нет сомнения, с этим-то как раз проблем не будет. Кроме того, в Лондоне не только у нее, но и у ее сына будет возможность найти себя.

Когда Диана подошла к Кливденскому озеру — темному сверкающему водному кругу, — луна вышла из-за облаков. Берега озера были вровень с водной гладью, и сейчас, в ночной мгле, казалось, что это идеально круглое зеркало, оброненное случайно на землю неведомым божеством. Женщина упала на колени возле самой кромки светящейся в лунном свете воды. Хоть Диана и была куда образованнее многих женщин, временами интуиция и эмоции, а не логика правили ее поступками.

Вот и сейчас логика нашептывала ей, что надо остаться здесь, потому что тут безопасно, а интуиция звала за собой, предлагала рискнуть и вкусить той жизни, о которой говорила Мэдди. Направиться в тот мир, где красивая женщина может обрести власть.

Глядя на воду, Диана чувствовала, как ее существом овладевает спокойствие, сомнения улетучивались. Нет, Мадлен не случайно попала в ее жизнь: она стала не только старшей подругой Диане, но и свяжет ее с будущим. Где-то там, в неведомом пока для нее мире, живет человек, который станет судьбой Дианы. Она обязательно найдет его, если только решится на невероятное.

Зачарованная видом полной луны, женщина прошептала:

— Великая богиня, покажи мне лицо суженого!

Помолчав мгновение, Диана рассмеялась собственной глупости. Неужели она, выросшая в религиозной семье, поверила в эти нелепые суеверия! Нет, лучше не искушать судьбу, не знать, что та ей готовит. Если она узнает, каким будет будущее, то, возможно, отвернется от него. Она должна идти вперед слепо, полагаясь лишь на интуицию и веря в то, что рука фортуны проведет ее через все преграды.

Постояв некоторое время у озера, Диана плотнее закуталась в плащ и повернула к дому. Годы тихой жизни кончились — она была в этом уверена. Впереди ее ждала судьба, и этой судьбой была любовь.

 

Глава 3

Руки Дианы слегка дрожали, когда она накладывала косметику. Мадлен немало времени провела, обучая женщину тонкостям кокетства и умелого пользования косметикой, поэтому Диана могла накраситься чуть ли не с закрытыми глазами.

Сегодня они направлялись на неофициальный прием в дом Гарриет Уилсон — королевы лондонских куртизанок. Там Диана должна была впервые выставить себя на продажу.

Отложив в сторону заячью лапку, которой она наносила румянец на побледневшие от волнения щеки, Диана внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале. Перед ней была искушенная женщина с безупречно красивым лицом. Уж во всяком случае, нельзя было сказать, что она долгие годы жила в заброшенном, уединенном уголке, пекла сама хлеб и играла с сынишкой у ручья.

Прошло полгода с тех пор, как она объявила своим подругам о решении уехать в Лондон и стать куртизанкой. Ее заявление вызвало целую бурю протеста. Самое удивительное, что Эдит — образец деревенского консерватизма — поддержала Диану, сказав, что ей нравится план молодой женщины.

Против была Мадлен, та самая Мадлен, что без сожаления прожила жизнь куртизанки. Ее главный довод против плана Дианы заключался в том, что она ступила на этот путь вынужденно, а Диана собралась сделать это по доброй воле. Мэдди исчерпала все свои аргументы: говорила Диане, что они не нуждаются, спрашивала, подумала ли та о Джеффри, предупреждала, что Диана не понимает, в какое дело ввязывается. Диана послушно выслушала все, что говорила ей старшая подруга, соглашалась, не спорила — лишь один раз, когда они заговорили о мальчике, ее голос дрогнул, но отказалась изменить свое решение.

В конце концов Мадлен оставалась лишь всплеснуть руками и предложить молодой женщине помощь. Без подсказок Мэдди, без ее бесконечных уроков и рассказов об обществе мужчин и о том, как надо держать себя в этом обществе, Диана не смогла бы так преуспеть в искусстве флирта. Конечно, время еще покажет, сумеет ли она достичь желаемых результатов, но отражение в зеркале говорило о том, что первый ход она сделала правильно.

Шелковое платье с глубоким декольте было в точности того же оттенка, что и глаза Дианы, часть сверкающих каштановых волос была затянута в причудливый узел на затылке, а остальные волосы соблазнительными кудряшками спадали вниз. Так и казалось, что, стоит мужчине дотронуться до заколок, вся пышная масса кудрей распадется волной по ее обнаженным плечам.

Едва Диана успела поправить прическу, как легкий стук в дверь известил о приходе Мадлен. Вернувшись в Лондон, та выкрасила волосы, чтобы скрыть седину, и теперь в свете свечей Мэдди нельзя было дать больше тридцати. Этим вечером Мадлен надела винного цвета платье и была готова к роли наставницы и стражницы.

Решившись поддержать свою молодую подругу, Мадлен предоставила в распоряжение Дианы все, что имела: свой доход, фешенебельный особняк, в котором они поселились, свои знания Лондона и света. Мадлен устроила Джеффри в небольшую школу и представила Диану своей приятельнице Гарриет Уилсон; результатом их знакомства и стало приглашение на сегодняшний вечер.

Диана с улыбкой повернулась к Мэдди — она была рада, что та успокоит ее. Встав со стула, она медленно повернулась перед Мадлен, демонстрируя свое платье, прическу и косметику.

Внимательно оглядев Диану, Мэдди одобрительно кивнула.

— Отлично, — заявила она. — Тебе удалось то, что могут лишь немногие: в твоей внешности — поровну от леди, и от распутницы.

Диана усмехнулась:

— Несмотря на все твои наставления и поучения, несмотря на то что на словах мне известно, чего мужчины ждут от любовниц, у меня такое чувство, что я — овечка, прикидывающаяся львицей.

— Хочешь, мы никуда не пойдем сегодня? — серьезно промолвила Мэдди.

— Да нет, дорогая, я очень хочу пойти, — решительно возразила Диана. — Разумеется, я немного нервничаю, но в нужный момент возьму себя в руки. Этим вечером я открою для себя мир, который был для меня закрыт. Не исключено, что он мне не понравится, и тогда завтра же я вернусь в Йоркшир. Вот тогда ты скажешь: «Я же говорила тебе», — а я кивну в знак согласия и воткну иголку в свое вышивание, сидя у очага на кухне.

Мадлен рассмеялась, с любовью глядя на свою протеже, которая еще никогда не была так хороша собой. Несмотря на то что Диане уже было двадцать четыре года, то есть она была гораздо старше всех начинающих куртизанок, ей удалось сохранить свежесть семнадцатилетней девушки. Конечно, поначалу после просторов Йоркшира ей было нелегко в шумном, суетливом Лондоне, но она скоро привыкла к нему и чувствовала себя там как рыба в воде.

Мадлен восхищенно покачала головой. Если она хоть что-то знала о мужчинах, то сегодня они будут виться вокруг Дианы, как пчелы вокруг цветка. В глубине души Мадлен надеялась, что у нее достанет разума уехать отсюда.

— У тебя все будет хорошо, моя дорогая, — произнесла Мадлен, отгоняя от себя мрачные мысли. — Ты сегодня неотразима.

Дом Гарриет Уилсон был полон респектабельных мужчин и женщин с сомнительной репутацией. Все мужчины были либо богаты, либо титулованы, либо очень популярны — а иногда и все вместе, — а дамы составляли весь цвет общества куртизанок. Не в пример остальным куртизанкам, Гарриет по прозвищу Маленький Паренек была абсолютно уверена в силе собственных чар, поэтому не беспокоилась, что ее затмит поразительная красота Дианы.

Когда они подошли к дверям, ведущим в салон Гарриет, Диану внезапно охватила паника. Сколько месяцев она добивалась этого, ждала этого дня, беспрестанно расспрашивала Мадлен, стараясь не смущаться некоторых, особенно шокирующих ее вещей. Она тщательно изучила собственное тело, выполняла странные упражнения для усиления внутренних мышц, научилась пользоваться кинжалом — на случай, если придется защищаться. Однако несмотря на то что Диана была очень прилежной ученицей, цель всех этих занятий была весьма неясной.

Но вот молодая женщина шагнула в реальность. До этого мгновения она еще могла повернуться и уйти, не замарав своей репутации. Ступив же в эту комнату, она сожжет за собой мосты и окажется падшей женщиной в компании таких же падших женщин. Впрочем, ставки сделаны — она станет шлюхой, даже если никогда не получит от мужчины и пенни.

Появление Дианы в салоне Гарриет Уилсон произвело настоящий фурор. Все мужчины повернулись в ее сторону, и выражение восхищения на их лицах постепенно сменилось выражением похоти. С женщины не сводили глаз человек двадцать, и все эти мужчины были богатые, сильные и могущественные. Диана на мгновение замерла в оцепенении.

Мадлен слегка поддержала ее за локоть, и неожиданно страх Дианы исчез. Ее дыхание успокоилось, сердце забилось медленнее. Появившись в этой комнате, она будто вслух объявила себя куртизанкой, но ни один мужчина не вступит с ней в связь, если она того не захочет. Вздернув вверх подбородок, Диана вошла в салон; чуть отстав, за нею следовала Мэдди. Их моментально обступили мужчины, торопливо называющие свои имена: «Меня зовут Клинтон…», «Ридглей, мадам, к вашим услугам…», «Майор Конно, дорогая, принести вам бокал шампанского?»…

И вдруг, глядя на их восторженные лица, Диана поняла, что все хорошо, ее ждет отличный вечер; ей стало даже непонятно, чего она боялась. Рассмеявшись мелодичным смехом, молодая женщина протянула руку первому попавшемуся кавалеру — невысокому рыжеволосому молодому мужчине, на щеках которого курчавились пышные бакенбарды.

— Добрый вечер, господа, меня зовут Диана Линдсей. С удовольствием выпью бокал шампанского.

Рыжий с восторгом поцеловал ее руку, а лысеющий господин бросился за шампанским. Третий — темноволосый, с романтичной внешностью и очень юный — просто уставился на нее, приоткрыв рот. Все присутствующие мужчины признавали ее красоту, и впервые в жизни Диана почувствовала свою власть над сильным полом.

Час пролетел незаметно. Диана и Мадлен сидели у стены, окруженные целой толпой мужчин, жаждущих услужить им. Девушка говорила очень мало, а если вдруг открывала рот, то каждое ее слово воспринимали с восторгом. Диана чувствовала себя прекрасно, кровь в ее жилах пенилась, как шампанское, но… она ни на мгновение не забывала о том, что это за сборище. В противоположной стороне комнаты какая-то темноволосая женщина и мужчина в военной форме так страстно целовались, что девушка даже стеснялась смотреть в их сторону.

Проследив за ее взглядом, Мэдди прошептала Диане на ухо, что темноволосая — одна из сестер Гарриет; из всего клана Уилсонов Гарриет была самой известной.

Через некоторое время обнимающаяся парочка выскользнула из комнаты. Полчаса спустя женщина вернулась в одиночестве — было видно, что ею попользовались, но она испытала от этого удовольствие. Мысли о случившемся не давали Диане покоя, хотя она и продолжала весело болтать со своими кавалерами. Если и ей придется вот так же удаляться с мужчиной в спальню, то произойдет это после долгого разговора, а не после десятиминутного флирта.

— Дорогая миссис Линдсей… — услышала она над ухом хрипловатый и немного нерешительный голос. Повернувшись, Диана увидела рядом с собой того самого лысеющего человека, который ни на шаг не отходил от нее с тех пор, как она появилась в салоне Гарриет. Это был Ридглей. Диана улыбнулась многообещающей улыбкой — как учила ее Мэдди.

— Да, мистер Ридглей?

Он восторженно заулыбался ей в ответ, не поверив, что его обращение вызовет такую реакцию.

— Вообще-то, лорд Ридглей. — Откашлявшись, он с надеждой добавил:

— Не ищете ли вы покровителя, моя дорогая?

Девушка внимательно оглядела его. Это был мужчина средних лет, крепко сбитый, не урод, но и не Аполлон. Зато у него добрые глаза. Если она решится завести любовника, то может встретить кого и похуже, но Диана не собиралась сразу же принимать решение. Пожав слегка его руку, девушка задумчиво промолвила:

— Возможно, скоро буду искать… Ридглей с усилием сглотнул.

— Когда надумаете… вспомните обо мне. У бедняги был такой вид, словно он вот-вот растает, и Диана улыбнулась ему еще раз.

— Не окажете ли вы мне любезность принести еще один бокал шампанского? — попросила она.

Лорд с восторгом бросился выполнять ее просьбу. В это мгновение в другой части комнаты заиграла скрипка и раздались приветственные крики. Пухленькая молодая цыганка взобралась на стол и принялась плясать, размахивая юбками и тряся плечами и грудью с такой скоростью, что, казалось, лиф платья вот-вот сорвется с нее. Какой-то молодой человек захотел присоединиться к ней и уже было полез на стол, но его оттащили другие мужчины, которых куда больше интересовала женщина и ее ножки, чем возможный партнер по цыганскому танцу.

Пока все наблюдали за танцовщицей, Мадлен прошептала Диане:

— Ты блестяще справляешься со своей ролью, дорогая. Ты могла бы выбрать себе любого из этих мужчин. Лорд Ридглей уже сделал тебе какое-то предложение? — Заметив, что Диана утвердительно кивнула, женщина продолжила:

— Все могло бы быть куда хуже. Он очень приятный мужчина. И весьма щедрый.

Ошарашенно посмотрев на подругу, Диана спросила:

— Так он был одним из твоих покровителей, когда ты жила в Лондоне?

— Ну… незнакомыми нас назвать нельзя. — Мэдди принялась обмахиваться веером. — Похоже, тебе понравилось восторженное отношение мужчин? — усмехнулась она.

— А что тут такого? — обиженно промолвила Диана.

— Да нет, ничего, только не забывай, что твое появление здесь — лишь начальная ставка в большой игре. Ты не просто нравишься этим мужчинам — большинство из них хотели бы переспать с тобой, а твое присутствие в этом салоне дает им право надеяться на удачу, — предупредила девушку Мадлен. — Будь осторожна. Не позволяй ни одному из них остаться с тобой наедине до тех пор, пока не убедишься в том, что хочешь иметь дело именно с этим человеком. Конечно, эти мужчины не затащат тебя в постель силой, но сделают все, чтобы соблазнить тебя.

— Из меня не получится хорошей куртизанки, если я не решусь рискнуть, — улыбнулась Диана.

Меж бровей Мэдди пролегла едва заметная морщинка, и Диана поняла, что женщина опять засомневалась в правильности ее выбора. Впрочем, Мадлен не стала ничего говорить и вновь отговаривать Диану.

— С тобой все будет хорошо, если я отойду ненадолго? — встав, спросила она. — Мне надо потолковать со старым приятелем, который только что приехал.

— Не беспокойся, Мэдди, — с улыбкой заверила ее Диана. — Я уже большая девочка, и ты многому научила меня, так что я смогу справиться с этими таинственными существами мужского пола.

Как только Мадлен ушла, Диана внимательно оглядела комнату. В салоне было не меньше сорока мужчин и с дюжину женщин. Вокруг нее толкалось человек десять; четыре гостя не могли глаз оторвать от цыганки.

Вскоре вернулся лорд Ридглей с бокалом шампанского. Отпустив Диане комплимент, он уселся на стул рядом с ней и с обожанием стал смотреть на девушку.

Вниманием Дианы завладел молодой, напоминающий Байрона, мистер Клинтон. Отвернувшись от танцовщицы, он долго смотрел на Диану, а потом, запинаясь, вымолвил:

— Вы… вы — богиня. Она рассмеялась:

— Вы совершенно правы. Диана и была богиней — охоты и луны.

— Ваше имя как нельзя более подходит вашей внешности, — порывисто ответил он. — Вы пленили мое сердце. Я буду называть вас Прекрасная Луна.

Юный Клинтон почему-то напоминал Диане ее сына. У него было красивое лицо, но Диана воспринимала его скорее как малыша, которого надо угостить пряником, чем как возможного любовника. Мысленно ища ответ, который помог бы отвязаться от юноши и не обидеть его, Диана внезапно почувствовала себя неловко.

Подняв голову, девушка увидела смуглого мужчину, видимо, только что вошедшего в салон Гарриет. Он стоял в дверях и смотрел прямо на нее холодными, серыми глазами.

Лет тридцати, среднего роста и с широкими плечами, незнакомец был, бесспорно, умен — это было видно по его лицу даже из противоположного конца салона. Его спокойствие и уверенный взгляд плохо вписывались в здешнюю обстановку, в которой царили флирт и легкомыслие.

Глаза загорелого мужчины произвели на Диану такое впечатление, что у нее перехватило дыхание. Конечно, до этого мгновения она была в центре внимания местных кавалеров, но ни один из них не смотрел на нее с таким будоражащим душу выражением.

А потом время будто остановилось. Произойди сейчас чудо и окажись они вдвоем в райском саду, Диана видела бы лишь темную фигуру да слышала учащенное биение собственного сердца. Это красивое, суровое лицо было знакомо Диане по ночным кошмарам. Страх пронзил ее тело… она поняла, почему интуиция подсказывала ей, что лучше не знать собственной судьбы.

Сомнения почти оставили ее: Диана поняла, что приехала в Лондон в поисках именно этого человека.

Седьмого виконта Сент-Обена привезли в дом к Гарриет Уилсон против воли. Не доехав всего пары кварталов до ее дома, он резко остановил экипаж:

— Я передумал, — заявил виконт. — Провожу тебя, а потом пришлю за тобой экипаж.

Его кузен Франсис Брэнделин лишь ухмыльнулся:

— Нет, Джерваз, ты этого не сделаешь. Я несколько недель тебя уговаривал, и ты не отделаешься теперь of меня так просто. Ты слишком много времени отдаешь делам в своем министерстве иностранных дел. С правительством ничего не случится, если ты хоть один вечер потратишь на развлечение, а у Гарриет, между прочим, один из лучших винных погребов в Лондоне.

— Не сомневаюсь — на то она и куртизанка, — сухо заметил Джерваз. — Но если бы я захотел хорошего вина, то мог бы его и дома выпить.

Франсис усмехнулся:

— Ну может, вино у тебя и есть, но если ты хочешь сменить свою оперную диву на кого-нибудь посвежее, то претендентку лучше всего искать в доме у Гарри, чем в своем собственном.

Джерваз не был полностью согласен со своим кузеном, но оставил его замечание без ответа. Он действительно порвал с Колетт. Она заявила, что ей по нраву мужчины повеселее, но была несколько разочарована поспешным согласием лорда Сент-Обена порвать отношения. Его раздражало ее бесстыдство, и Джерваз заверил Колетт, что она найдет себе кавалера получше.

Впрочем, Джерваз не обольщался. Он был уверен, что кого бы он ни подцепил в салоне Гарриет Уилсон, эта женщина окажется жадной и непостоянной. К тому же известные куртизанки были куда более требовательными и темпераментными, чем светские дамы, а виконту нужна была вовсе не такая любовница. Он твердо знал, какую содержанку хочет иметь — привлекательную, нетребовательную и некапризную. Он был бы не против, если бы у этой женщины были дети — тогда они будут занимать ее мысли и, стало быть, она не станет постоянно искать его компании. Да, он был не против детей, тем более что видеться с ними не будет необходимости.

Что ж, он не умрет, если проведет вечер, дегустируя вина Гарриет. Так что Джерваз решил предоставить дело Франсису.

Кузен виконта был его наследником. Умный, общительный, со светло-русыми волосами и изящной фигурой, он скорее походил на свою мать, чем на суровых, смуглых и мрачноватых Брэнделинов. Еще будучи ребенком, Франсис с благоговением относился к старшему кузену, а когда Джерваз служил в Индии, двоюродные братья не прерывали переписки.

Новый виконт вернулся в Лондон после смерти своего отца, и ему было бы очень одиноко в большом городе, если бы не радушная встреча Франсиса. Приятно было сознавать, что есть хоть кто-то на свете, кому не все равно — жив он или умер. Несмотря на то что кузены были очень разными людьми, им удалось крепко подружиться.

— А ты уже думал о женитьбе? — лениво спросил Джерваз.

Лицо Франсиса, освещаемое лишь мигающим светом фонаря, вытянулось и прошло несколько минут, прежде чем он ответил с деланной беззаботностью.

— Кузен, а с чего это ты вдруг задаешь такие вопросы?

— Ты же мой наследник, и в один прекрасный день получишь от меня немало денег, — объяснил виконт. — Жизнь хрупка и переменчива, и я хотел бы быть уверен, что мое состояние перейдет к следующему поколению.

— Разве ты должен заботиться о своих потомках? — изумленно поинтересовался Франсис.

Но тут карета остановилась у дома Гарриет, и Джерваз был рад, что может не продолжать разговор на эту тему. Похоже, Франсис не горел желанием вступить в брак, так неужели их род прервется? Ведь однажды виконту придется объяснить, почему у него никогда не будет законных наследников, но он хотел, чтобы этот разговор состоялся как можно позже.

Когда они подошли к двери, Франсис спросил:

— Тебя представить или предпочтешь избежать формальностей ?

— Не надо, не беспокойся, — ответил Джерваз. — Уверен, что я знаю большую часть мужчин и знаком со многими женщинами.

Как только они вошли в салон, Франсис приветственно замахал хозяйке, сидевшей в окружении поклонников. Джерваз задержался в дверях, осматриваясь вокруг, как солдат, внезапно оказавшийся в стане неприятеля.

Виконт прежде встречался с Гарриет и находил, что у нее манеры хулиганистого мальчишки-школьника, хотя в ее бьющей через край жизнерадостности и был определенный шарм. В другом конце комнаты на столе плясала цыганка. Ее партнером был молодой офицер из шотландского полка, и Джерваз с раздражением подумал о том, что тому следовало бы найти более пристойное занятие, чем танцевать на столе в кильте. Впрочем, не исключено, что офицер просто показывал себя, как это делают женщины.

Затем взгляд виконта перешел на группу мужчин, толпившихся прямо напротив двери. Джерваз замер, сердце его заколотилось. Ему была видна лишь часть лица девушки, находящейся в центре группы, но это лицо сияло той чистотой и невинностью, о которой мечтает каждый мужчина. Ева перед змеем-искусителем, прекрасная девственница, остановившая злобного единорога мановением руки, непорочная невеста перед брачным ложем…

Девушка была воплощением этого и вместе с тем не имела к чистоте и невинности никакого отношения. Джерваз смотрел на нее с восхищением, но в его голове прозвучало: «Как жаль, что она — шлюха». Ему было неприятно сознавать, что столь невинное на вид существо живет во лжи. Какое право имела эта девушка с блестящими каштановыми волосами — девушка из его снов — из видения превращаться в реальность? Она — шлюха, в этом доме собираются только продажные женщины. В этом безупречном теле, искусно задрапированном в голубой щелк, не осталось ни капли невинности, впрочем, и ее поза говорила о занятиях женщины, готовой отдаться каждому, кто готов заплатить назначенную сумму.

Джерваз попытался взять себя в руки и не давать волю гневу — он сюда пришел не за героиней прекрасных снов, не за девственницей, не за женой, а за любовницей. Если женщина находится в таком месте, он сможет заполучить ее без всяких проблем. Он так хотел завладеть ею, что готов был похитить ее, как римляне похитили сабинянок. И всего-то надо было подойти к ней, да спросить: «Какова твоя цена?"

Однако виконт знал, что такой простой шаг может привести к неудаче: известные куртизанки всегда подчеркивали, что их нельзя купить только за деньги. Если мужчины имеют обыкновение хвалиться перед друзьями красивыми женами, то куртизанки точно так бахвалятся перед подругами своими победами. Джерваз никогда всерьез не интересовался такими женщинами, потому что его не устраивали правила их игры. Увидев же, как юная красавица положила изящную ручку на плечо молодого поклонника, он решил изменить себе.

Но вот женщина обернулась к нему, ее сияющие голубые глаза встретились со взглядом Джерваза, и огонь пробежал по его телу. Красавица, девка, загадка — все сразу. Отбросив все сомнения, виконт направился прямо к ней. Она не сводила с него глаз, как магнитом притягивая виконта своим взором, словно в комнате, кроме них, никого не было.

Джерваз миновал окружавших ее кавалеров, едва замечая их. Когда он подошел, девушка грациозно встала и протянула ему тонкую руку. Взяв ее пальцы, виконт задержал их некоторое время, а затем, наклонившись, слегка погладил пальчики губами.

Он ощутил, что тело женщины пронзила дрожь, и подумал, испытывает ли она хоть что-то похожее на его чувства. Она молчала, хотя, возможно, молчание ее было намеренным — эдакая королева, позволяющая своему подданному заговорить первым.

Не отпуская ее пальцев, Джерваз выпрямился и вновь посмотрел ей в глаза. Девушка была ниже среднего роста, и ее макушка едва доходила ему до подбородка; осиная талия подчеркивала соблазнительные округлости груди и бедер. Вблизи она была так же прекрасна, как и издалека. Джервазу так и хотелось дотронуться до ее безупречно красивого лица, до нежной кожи. Она молча смотрела на него серьезными глазами, по-прежнему не говоря ни слова и не улыбаясь.

У женщины были высокие скулы, красивые глаза; одна кудряшка кокетливо спадала на грудь, оттеняя белизну кожи. Виконт ни разу в жизни не видел волос такого необыкновенного цвета, напоминающего отполированное красное дерево. На женщине не было украшений, впрочем, как и каждый живой цветок, она не нуждалась в позолоте.

Некоторое время они стояли, замерев как статуи. Джерваз заметил, как пульсирует жилка на ее стройной нежной шее, а в ее небесно-голубых глазах таилось непонятное ему выражение. Сжав руку незнакомки сильнее, виконт вывел ее из толпы поклонников, сказав лишь:

— Пойдем!

Мужчины зашевелились, разом заговорили: кто-то выражал недовольство, кто-то, напротив, восхищался поступком Джерваза. Не отрывая от нее глаз, Сент-Обен пообещал кавалерам:

— Я скоро верну ее вам.

Затем молодой человек отвел Диану в небольшую нишу возле окна — там все видели их, но не могли слышать, о чем они говорят.

Джерваз по-прежнему держал ее за руку, и ее близость лишала его дара речи. Наконец овладев собой, он произнес первое, что пришло ему в голову:

— Я — виконт Сент-Обен. А вы?

— А я — миссис Диана Линдсей.

Приятный голос девушки удивительно подходил к ее внешности, он был нежен и музыкален, без намека на деревенский говор. Такая женщина могла бы быть графиней, хотя графини не бывают так прекрасны. От девушки исходил легкий аромат сирени. Джерваз с присущим ему цинизмом заметил про себя, что она, наверное, очень дорого стоит, впрочем, ему было на это наплевать. Вместо того чтобы задать вопрос о цене, виконт спросил:

— Что нужно для того, чтобы завоевать вас? У него был низкий, звучный голос, в равной степени подходящий для нежных слов и для команд. Сердце Дианы забилось с бешеной скоростью, и она глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Чего она хотела? Чтобы он ее похитил? Обвинил бы ее в распутстве? Заявил бы, что любовь бессмертна? Диана уже поняла, что этот человек послан ей судьбой, но испытывает ли он такое же чувство? В этом она не была уверена.

— Можете поухаживать за мной, тогда и узнаете, — молвила она, высвобождая руку.

— Поухаживать? — недоуменно переспросил Джерваз, приподнимая брови. — Я сюда не в поисках жены пришел.

— Да и я не в поисках мужа, — заявила Диана. — У нас с вами почти одинаковые цели. Если вам не по нраву слово «ухаживать» — что ж, придумайте другое. Какая разница, как назвать это? Главное, если вы хотите меня, то должны доставить мне удовольствие.

Лорд Сент-Обен прищурился:

— Так значит, вам доставляет удовольствие смотреть, как поклонники дерутся за вас, как петухи? Нет уж, мадам, благодарю вас, я не стану играть в эту игру.

Что ж, похоже, он гордый человек. Неплохо! Впрочем, это неудивительно: даже по лицу виконта можно было сказать, что гордость — неотъемлемая часть его характера. Кстати, если уж говорить о внешности, то нельзя было не заметить, что он был великолепно сложен и двигался с кошачьей грацией.

«Интересно, — мелькнуло в голове у Дианы, — умеет ли этот человек улыбаться, и что нужно для того, чтобы развеселить его?»

Заставив себя не покоряться его чарам, девушка спокойно произнесла:

— Здесь меня окружили вниманием очень многие, но вы — единственный, кому я отдала предпочтение.

Джерваз облегченно вздохнул, а Диана поспешила добавить:

— Я дам вам обещание, милорд. Когда мы познакомимся поближе, я решу, подходите ли вы мне, но не сомневайтесь: я не буду играть вами.

Виконт слегка улыбнулся, и от улыбки его лицо обрело еще большую привлекательность.

— Надеюсь, вы не обманываете меня. Есть вещи, которых мне не вынести, даже если в деле замешана такая красавица, как вы.

— То же самое могу сказать о себе в отношении такого явно преуспевающего человека, как вы, — с легким раздражением парировала Диана.

На лице Джерваза промелькнуло удивление, но потом он улыбнулся:

— А вам палец в рот не клади, миссис Линдсей!

— Да нет, просто я стараюсь не терять голову, — заметила девушка.

Ее платье слегка заколыхалось от мимолетного движения, и от глаз Дианы не ускользнуло, как напряглось тело ее собеседника, не сводящего с нее взора.

Пожелав шутки ради привести Джерваза в еще большее замешательство, Диана решила повести более интеллектуальный разговор:

— Как и всякий торговец, — заговорила она, — я предлагаю к продаже то, что интересно покупателям. И раз уж я могу снискать для себя выгоду, то почему бы нам не обговорить мои условия? Ведь товар-то мой!

Брэнделин оторопел.

— А вы уверены, что продаете товар высшего сорта? — с сомнением спросил он. — Спрос на такие вещи, бесспорно, велик, но и предложение не меньше. Говорят, в Лондоне каждая десятая женщина торгует тем же, чем и вы, и это если не принимать во внимание тех, кто занимается подобной торговлей, не получая за товар оплаты, или делает это вынужденно — по брачному контракту.

— Вы путаете две очень важные вещи, — рассмеялась девушка. — Многие дамы продают свою женственность, но те, которые особенно красивы, торгуют мечтами.

Джерваз поглядел на Диану непонимающим взглядом.

— Не только дерзка, но и тщеславна… — пробормотал он.

— А что, разве тщеславие является мерилом чьей-нибудь цены? — удивленно приподняла брови Диана. — Я торговец, у которого есть всего несколько лет, в течение которых его товар будет цениться. Так почему бы мне не поискать того, кто заплатит подороже? Больше всех?! — Поначалу девушка побаивалась Сент-Обена, но теперь она получала настоящее наслаждение от разговора. Ей ни разу не доводилось вести с мужчиной беседу, в которой эротика переплеталась бы с иронией! — Деньги — очень важная вещь, — продолжила она, — и большинство мужчин готовы заплатить, и немало. С чего мне лишать себя удовольствия выбора?

— Это весьма спорно, — сухо заметил виконт, — но раз ваши запросы так высоки, то я, возможно, не стану даже пытаться завоевать вас. Очень жаль. — В голосе Джерваза зазвучали чуть ли не угрожающие нотки, и Диана испугалась.

Ведь он не знал, что Диана верит: встреча с ним предначертана судьбой. Он, казалось девушке, полагает, что они ведут обычный разговор мужчины с куртизанкой. Поэтому, стараясь говорить в тон виконту, Диана заметила таким же ледяным голосом:

— Что ж, раз жаль, лорд Сент-Обен, то подчинитесь моим требованиям. Очаруйте меня, сделайте так, чтобы я чувствовала себя прекрасной и желанной. Или вы не умеете очаровывать?

Протянув к ее лицу руку, Джерваз погладил Диану по щеке.

У него были теплые, сильные пальцы. От этого невинного прикосновения Диана затрепетала. Больше всего сейчас ей хотелось раскинуть руки и броситься в его объятия. Девушка никогда не испытывала подобных ощущений, и внезапно она испугалась, но не этого смуглого, уверенного в себе человека, а саму себя.

— Никто еще не обвинял меня в том, что я владею искусством обольщения, — усмехнулся виконт, — но мне по плечу кое-что другое. — Приподняв одним пальцем ее подбородок, Джерваз нежно дотронулся до ее рта своими теплыми губами. Поцелуй был нетребовательным, но многообещающим. Их тела даже не соприкоснулись, но их словно обожгло огнем страсти.

Диана боялась этого первого поцелуя: Сент-Обен мог почувствовать ее желание и догадаться, как она неопытна. Сердце девушки бешено застучало; она и не догадывалась, что поцелуй может быть таким! Его чистые серые глаза были так близко, что виконт мог понять, в каком Диана состоянии, почувствовать, что больше всего ей хочется прильнуть к нему и узнать, было ли его тело таким же теплым и нежным, как губы.

Девушка испытала облегчение, когда Джерваз отпустил ее. Она поспешно отступила назад, опасаясь его близости. А потом, сделав вид, что подобные поцелуи — обычное для нее дело, Диана заговорила, довольная, что голос не подводит ее:

— Я включу это в ваш счет, — кокетливо улыбнулась она. — Полагаю, я рассчиталась за все свои слова.

В глазах виконта полыхнул огонь, и девушка было подумала, что рассердила его, но он лишь усмехнулся:

— В будущем, если вы бросите нынешнее занятие, из вас получится неплохой клерк в какой-нибудь конторе. Цифры и расчеты, похоже, ваше призвание. — Джерваз лениво оглядел ее. — Думаю, вы отлично считаете. — И прежде чем Диана успела ответить, Сент-Обен внезапно перевел разговор на другое:

— Вы ездите верхом?

Девушка задумалась.

— Вообще-то ездила, — нерешительно проговорила она, — но это было несколько лет назад. К тому же я не держу верховых лошадей в Лондоне.

— Это легко исправить. Я предоставлю в ваше распоряжение скакуна, если только согласитесь покататься верхом.

Двусмысленность. Диана слегка покраснела, но разговор надо было продолжать в том же духе.

— Что ж, — согласилась она. — Я с радостью приму ваше предложение.

— Отлично. Значит, завтра, ровно в семь утра. Идет?

Диана всегда завтракала с Джеффри перед школой, но было понятно, что решение вступить в новый для нее мир повлечет за собой изменение привычного уклада жизни. Ну да ладно, она проведет с сыном вечер.

— Замечательно, милорд. Завтра, в семь утра, Чарльз-стрит, семнадцать.

Джерваз удовлетворенно кивнул:

— Я приведу вам именно такую лошадь, которая подходит для леди, немного позабывшей, как ездить верхом.

— Благодарю вас, милорд. — И с медленной, дразнящей улыбкой девушка добавила:

— Но вовсе не обязательно, чтобы ваш скакун был медленным и ленивым.

— Буду иметь в виду. У меня есть один скакун — милый и неленивый. А теперь позвольте вернуть вас вашим обожателям.

Сент-Обен предложил Диане руку. Даже сквозь ткань она почувствовала силу его стальных мышц. Девушка вздрогнула. Мадлен говорила, что мужчины, сгораемые страстью к женщине, готовы на коленях перед ней ползать, но, похоже, виконт Сент-Обен не из их числа. Он обладал не только недюжинной физической силой, которую Диана сразу почувствовала. Этот человек с чистыми серыми глазами умел повелевать и заставлять подчиняться своей воле. Может, он и хочет ее, но никогда не позволит ей одержать над собой верх.

И тут Диана припомнила, что Мэдди говорила что-то и о страсти женщин. Точнее, ее старшая подруга настойчиво уговаривала девушку быть начеку и не забывать, что неистовое желание и женщину тоже может привести в мужские объятия. Прежде Диана верила, что уж такого с ней точно не случится — ведь жила же она до сих пор, не ведая, что такое страсть. Но… теперь ее уверенность поколебалась. Взглянув на суровый профиль Сент-Обена, она вспомнила лорда Ридглея с его добрыми глазами и желанием услужить.

Диана лишь пожала плечами, когда, усадив ее в кресло, Сент-Обен откланялся остальным гостям и ушел. С одной стороны, она могла выбрать себе в любовники любого из окружающих ее кавалеров, а с другой, выбора у нее не было. Неразумно вот так сразу связывать себя с этим смуглым человеком, но Диана знала: их свела судьба.

 

Глава 4

Некоторые из поклонников надулись на Диану за то, что она позволила виконту поцеловать себя, другие задумали отвести ее в укромный уголок и сделать то же самое, что и Сент-Обен. Но девушка умело обратила все дело в шутку. Труднее было вернуть хорошее настроение Мадлен, которая хмурилась с того самого момента, как увидела, что Диана разговаривает с Джервазом наедине. Впрочем, в салоне Гарриет она молчала, и только в карете по пути домой Мэдди не выдержала:

— Ради Бога, скажи мне, Диана, почему ты позволила ему завладеть твоим вниманием? Почему вы уединились в нише?

— Я же не семнадцатилетняя девчушка с безупречной репутацией, которую надо беречь, — спокойно ответила девушка. — Как раз наоборот. К тому же все нас видели.

— Да уж, видели и не пропустили того, что ты позволила ему себя поцеловать.

— Не то чтобы я ему позволила…

На мгновение свет факела, укрепленного на внешней стороне кареты, осветил озабоченное лицо Мэдди.

— Это еще хуже, — заметила она. — Если ты хочешь стать хорошей куртизанкой, то не должна, сломя голову, бросаться в первую попавшуюся аферу!

— А я и не бросилась.

— Но… Сент-Обен! Подумай ради Бога!

— А что в нем тебе не по нраву? — с любопытством поинтересовалась Диана. — Ты его знала раньше?

— Нет, — покачала головой Мадлен. — Но я навела о нем справки, когда он ушел. Он несколько лет служил в Индии, а в Лондон вернулся пару лет назад — когда унаследовал титул.

— И что же? — торопила ее Диана. — Что тебе удалось разузнать? Он что, игрок, просадивший фамильное состояние?! Или негодяй, заслуживший отвратительную репутацию?!

— Не-ет, — протянула Мадлен. — Что ты! Ничего такого отъявленного…

— Я собираюсь завтра отправиться с ним на прогулку, так что если хочешь уговорить меня не иметь с ним дела, говори конкретнее, — с сарказмом в голосе произнесла Диана.

— Люди довольно странно реагируют, когда речь заходит о виконте Сент-Обене, — вздохнула Мэдди. — Похоже, он — холодный человек, и хотя ни в чем особенном он не уличен… его не любят. — Помолчав, она добавила:

— Говорят, он главный шпион нашего правительства, довел жену до сумасшествия и теперь держит ее взаперти в каком-то замке в Шотландии.

— О Господи! — выдохнула Диана, приподняв брови. — Как необычно! И что, есть тому свидетели?

— Вообще-то нет, — призналась Мадлен. — Я спрашивала очень многих, но никто даже не уверен в том, что он женат, однако… Знаешь ли, когда сплетни не утихают, это что-нибудь да значит. Сент-Обен редко бывает в обществе, и все недоумевают, каким ветром его занесло к Гарриет. — Женщина помолчала немного. — Он очень богат.

— Итак, что из сказанного больше всего тебе не нравится? Почему ты считаешь, что такой человек не может стать покровителем? Уж, наверное, не потому, что он богат?

В эту минуту карета остановилась возле дома. Женщины молча поднялись в комнаты Мадлен. На третьем этаже были расположены покои для двоих — одни выходили на улицу, другие — во двор. В каждом помещении была спальня, гостиная, гардеробные и ванные комнаты с роскошными ваннами. В прежние годы Мэдди жила в покоях с окнами на улицу, но сейчас она предпочла те, что потише. Джеффри и Эдит жили этажом выше, а слуги в мансарде.

Диане стало неловко, когда она заметила, какой усталый вид у Мадлен. Конечно, та немного поправила здоровье, но ей было уже немало лет, да и болезнь не прошла окончательно, поэтому возвращение к прежнему образу жизни далось ей нелегко. Мэдди ни за что не приехала бы в Лондон, если бы не Диана.

Усадив старшую подругу в кресло, Диана налила ей бокал хереса, вынула из ее волос шпильки и начала их расчесывать.

Когда Мадлен немного отдохнула, девушка вновь спросила:

— Так почему ты считаешь, что лорд Сент-Обен — неподходящий любовник?

— Просто он — такой человек. Холодный и нелюбящий. Даже если он не шпион и в жизни не был женат, он вряд ли сделает тебя счастливой. — Вздохнув, Мэдди закрыла глаза:

— Согласись, я знаю о любви и мужчинах больше, чем ты…

— Конечно.

Расстегнув платье Мэдди, Диана помогла той переодеться в мягкий красный халат. Вздохнув с облегчением, Мадлен уютно устроилась в кресле. Диана тоже налила себе вина и, устроившись напротив Мэдди на диване, стала вытаскивать заколки из волос.

— Нет, все-таки объясни, почему Сент-Обен тебе не по нраву?

Мэдди задумчиво покачала бокалом, глядя на янтарную жидкость.

— Знаешь, мне кажется, что ты слишком эмоциональная, слишком открытая… для этой жизни. Сомневаюсь, что ты сможешь оценивать мужчину не сердцем, а умом, особенно если дело будет касаться любовника. А удачливая куртизанка должна быть расчетливой. Худшее, что ты можешь сделать, — это влюбиться в своего покровителя. — Усмехнувшись, Мэдди добавила:

— Со мной это произошло. Я знаю, что это такое и другим не советую.

— Неужели любовь может быть не права? — спросила Диана, глядя на бокал с вином. — Неужели любить — плохо?

— Нет, не плохо, разумеется, — устало пожала плечами Мэдди. — Но любовь может причинять боль. Тебе будет не очень-то приятно, когда через несколько лет твой любовник задумает сменить тебя на более молодую женщину или вернется в объятия законной жены.

Диана подозревала, что не только болезнь погнала в свое время Мадлен из Лондона.

— Прости, пожалуйста, — извиняющимся тоном промолвила девушка. — Именно это случилось с тобой?

Мадлен так долго молчала, что Диана уже не ждала ответа. Но в конце концов женщина заговорила:

— Не совсем. Николас был моим покровителем в течение последних семи лет. Его невыносимая и злобная жена жила за городом, так что мы могли почти все время проводить вместе. Он купил для меня этот дом и бывал в нем чаще, чем в собственном. — Отпив хересу, она погрузилась в воспоминания. — Николас хотел жениться на мне. Разве не смешно?

— Вовсе нет, — ответила Диана, распутывая пальцами длинные локоны. — Ты красивая, добрая. Любой мужчина захотел бы иметь такую жену.

Слезы, навернувшиеся на глаза Мэдди, сверкнули в свете свечей.

— Конечно, бывали случаи, когда мужчины связывали жизнь с такими женщинами, как я. В конце концов, стала же Эмма Харт женой сэра Вильяма Гамильтона, британского посла в Сицилии, а ведь по рождению и роду занятий она была ничуть не лучше меня. Конечно, блюстители нравов осудили бы Николаса и меня, но нас это не волновало. — Ее лицо скривила горькая усмешка. — Но Николас не был свободным. Его жена была слишком холодной женщиной, чтобы изменять мужу, поэтому поводов для развода не было. Однако мы были счастливы. Были! До тех пор, пока его жена не задумала положить конец нашей связи, пригрозив Николасу семейным скандалом и разлукой с детьми. Он рвался на части, — продолжала Мадлен. — Николас не хотел бросать меня, но долг перед семьей оказался сильнее. — Она покрутила в пальцах тонкую ножку бокала. — Я все время думала о том, не усугубило ли горе мою болезнь. Мне не раз доводилось видеть, как несчастья доводили людей до бед. — Женщина допила остатки вина, и Диана молча подлила ей еще. Мадлен продолжила более уверенным и сильным голосом:

— Я уехала из Лондона отчасти потому, что не хотела видеть, как он разрывается между мною и своей семьей. Ну и, разумеется, ему было ни к чему видеть, как я умираю. Остальное ты знаешь.

— Понятно, — Диана помолчала. — А Николас до сих пор в Лондоне?

— Нет, — покачала головой Мадлен. — Об этом я навела справки в первую очередь, когда мы приехали в Лондон. Он сейчас живет в своем поместье за городом. Я бы ни за что не появилась в свете, если бы могла повстречаться с ним. — Дрожащим голосом она добавила:

— Мне не вынести еще одной встречи. Ничего не изменилось. Во всяком случае, мое отношение к нему. Не знаю, может, он теперь по-другому смотрит на вещи. Лучше бы он разлюбил меня.

Диана сочувственно смотрела на старшую подругу. Как это было похоже на Мадлен! Та хотела, чтобы любовник забыл о ней, тогда как сердце ее разрывалось от любви к нему.

Мэдди вздохнула.

— Так теперь ты понимаешь, почему куртизанка не должна влюбляться в покровителя? Конечно, в ее жизни будут радостные мгновения, но их не сравнить с той горькой болью, которая начинает терзать ее при расставании с любимым человеком. Для куртизанок большая страсть почти всегда гибельна. Очень, очень редко она завершается счастливым концом. Куда лучше относится к своему покровителю по-дружески.

— Но если Сент-Обен и впрямь так холоден, как ты сказала, то как он может добиться моей любви?

— Мне кажется, что ты влюбишься в первого же своего любовника, — уверенно сказала Мадлен. — Это дурная женская привычка, а ты куда более эмоциональна, чем другие женщины. Ведь ты даже не догадываешься, насколько хочешь любить и быть любимой.

— Но… но у меня в жизни столько любви… — спокойно возразила Диана. — Джеффри, Эдит, ты… С чего ты взяла, что со мной приключится беда, если я заведу любовника?

— Любовь к существу противоположного пола совсем не та, что к ребенку или к подруге. Как бы сильно женщина ни любила своих детей, она нуждается в любви мужчины. — Чуть подавшись вперед, Мадлен проникновенно посмотрела на Диану:

— Ради Бога, послушай меня, не связывайся с этим Сент-Обеном. Выбери себе мужчину вроде лорда Ридглея. Конечно, ему далеко до Сент-Обена, но он будет обожать тебя. Или… или этого мальчика — Клинтона. Он забросает тебя стихами. Даже если при расставании ты и взгрустнешь, то быстро утешишься, и в будущем будешь вспоминать о нем с радостью. — Мадлен устало покачала головой. — Знаю я таких мужчин, как Сент-Обен. Конечно, ничего не скажешь — он очень красив. Он богат и будет щедро платить за право содержать тебя. Не исключаю даже, что он постарается доставлять тебе удовольствие в постели. Но доброты от него ты не дождешься, не говоря уже о любви.

Диана, обхватив колени, уютно свернулась чуть ли не калачиком.

— Прости меня, Мэдди. Думаю, ты права, но… я должна… Я не откажусь от Сент-Обена, — тихо вымолвила она, скорее для себя.

— Господи, Диана! Но почему? — вскричала Мадлен. — У тебя такой таинственный вид. Ты говоришь должна. Что это означает? Мы ведь с тобой друзья, но я и представить не могу, что у тебя на уме. Словно ты по-китайски разговариваешь — я ни слова не понимаю. Ты же умная женщина, так призови свой ум на помощь!

— Да, я должна, — побледнев, упрямо повторила Диана. — Знаю, как тебе было тяжело убеждать меня, знаю, что ты хочешь уберечь меня от неразумного поступка, который, быть может, принесет мне несчастье… — Девушка замолчала, не зная, какой аргумент привести Мэдди. — Ты же знаешь, — произнесла она наконец, — что дело тут вовсе не в уме. Я могу прочитать всех поэтов и философов и резво болтать об их произведениях, но при этом не быть умной. Откровенно говоря, мною правит не разум, а эмоции и инстинкт. Я сама не понимаю, почему должна делать некоторые вещи. Зато, если хочешь, скажу тебе, почему дует ветер — вот это имеет отношение к уму. Я знала, что должна приехать в Лондон, чтобы стать куртизанкой. Точно так же теперь я чувствую, что должна сойтись с лордом Сент-Обеном. Прости меня. — Ее голос сорвался. — Я вела бы себя иначе, если бы могла, — уже шепотом добавила Диана.

Мадлен так хорошо понимала молодую женщину, словно все происходило с ней самой. Она относилась к Диане как к дочери. И, как любящая мать, старалась уберечь свое дитя от беды. Мэдди вздохнула. Что и говорить, Диана очень ранима, но, надо отдать должное ее силе, питаемой глубокой мудростью. Она уже пережила горе и потери и, нет сомнений, сумеет пережить неудачный роман. У большинства женщин сердце разбивается не один раз в жизни.

— Прости меня, моя дорогая. Я просто хотела, чтобы ты задумалась над моими словами, поверила бы мне — ведь я пережила то, от чего тебя предостерегаю. Но раз уж ты должна делать что-то, то — Мадлен улыбнулась, вспомнив, как виконт замер на месте при виде Дианы. — Иногда у таких мужчин, как Сент-Обен, под ледяной наружностью полыхает пламя. И если есть на свете женщина, которая сумеет растопить внешнюю ледяную оболочку, так это ты.

— Возможно, — спокойно согласилась Диана. — Посмотрим.

Крепче обхватив колени, она невидящим взором смотрела перед собой. Мэдди была права — она не все ей рассказывала, хоть они и были подругами. Диана не в силах была обсуждать с кем бы то ни было, что тревожило ее сердце. Впрочем, о некоторых вещах она говорила с Мадлен с удовольствием:

— Знаешь, я наконец-то поняла, почему ступила на этот путь.

Мадлен устроилась поудобнее.

— Так почему же? — спросила она заинтересованно.

— Ты сама подала мне идею свободной жизни. Я была лишена этой возможности. Ты же знаешь, как мало шансов познакомиться с кем-то в Кливдене. Вот Лондон — другое дело. Здесь полно мужчин, и я веду совсем другой образ жизни. — Диана озорно улыбнулась. — Я почувствовала силу своей красоты — это очень приятно, надо отметить. Да, — решительно добавила она, — все это мне по нраву. Не хочу прожить остаток жизни без мужчины.

— До такой степени, что ты и сына готова приобщить к этой жизни?

— Тебе все известно лучше, чем кому бы то ни было, — резко ответила Диана. — Вообще-то жизнь моего сына касается только меня. Если я удачлива — у меня будут и деньги, и влиятельные знакомые. Он так счастлив здесь, в школе. Если дела пойдут хорошо, я вернусь к обычной жизни до тех пор, пока он поймет, чем я занимаюсь.

Диана уронила голову на колени, чтобы скрыть слезы. Если бы не Джеффри, она едва ли решилась бы встать на этот скользкий путь. Дня не проходило, чтобы Диана не тревожилась за сына, не думала о возможных последствиях собственного шага.

— Прости меня, дорогая, — извинилась Мадлен. — Мне не следовало говорить этого. Просто я так беспокоюсь о тебе и о Джеффри! И помни: я всегда буду рядом с тобой, чтобы в случае беды помочь тебе собрать осколки сердца.

Диана облокотилась о спинку дивана. Внезапно на нее навалилась усталость. К худу ли, к добру, но в действие вступили силы, которые не остановить. Она могла лишь надеяться, что интуиция не приведет ее к катастрофе.

Оставив карету своему кузену, Джерваз решил прогуляться пешком до своего городского дома на Курзон-стрит. Ночной Лондон был не самым безопасным местом на свете, но участникам войны в Индии было не привыкать к опасности. Вдыхая полной грудью холодный ночной воздух, виконт задумался о том, почему его так прельстило хорошенькое личико Дианы. Франсис был прав: пора заводить новую любовницу.

Ну почему он не может обойтись без женщины? Его плоть требовала женщины, как желудок требовал еды и питья. Могут же некоторые мужчины жить, как монахи, и не вспоминая об особах противоположного пола! Виконт им завидовал, но вести себя так же был не в состоянии. Господь, давший ему богатство и здоровье, одарил и непомерным плотским аппетитом.

В Индии он содержал хрупкую местную девушку с темными миндалевидными глазами, которая не переставала удивлять его в постели своими умениями. Сананда мало говорила, всегда была рядом и не просила ничего взамен. Виконт несколько лет содержал всю ее семью, а уезжая, оставил им денег на покупку двух крупных магазинов.

Содержать Сананду было идеальным выходом для Сент-Обена: она не требовала ничего из того, что было бы необходимо англичанке. Здесь, в Лондоне, ему, конечно, можно было взять в любовницы женщину своего круга, неудовлетворенную мужем, но… ей придется уделять слишком много времени и лгать о любви, а вот это Джерваз терпеть не мог. Дешевые девицы тоже не выход — он боялся подцепить какую-нибудь заразу.

Лучше всего, считал Джерваз, найти женщину не из высшего света. Она по крайней мере будет благодарна за материальную поддержку. Глупостью было тратить время на эту экзальтированную, дорогую Диану Линдсей. Но как только он вспоминал ее манящие глаза и женственную фигуру, все доводы разума тут же улетучивались. Внутренний голос нашептывал, что на то у него и деньги, чтобы тратить их на всякие шикарные вещи и прихоти. А Джерваз вынужден был признаться себе, что более милой «прихоти», чем Диана Линдсей, ему не сыскать.

Дом Сент-Обена — мрачноватая величественная громадина — был слишком велик для одного человека. Джерваз отпер дверь собственным ключом. На то, чтобы убедить слуг не дожидаться его поздними вечерами, ушло несколько месяцев. Вот и сейчас его никто не встретил, но на столике в вестибюле горела предусмотрительно оставленная для хозяина дома лампа.

Джервазу совсем не хотелось спать, и перед тем как подняться в свои покои, он зашел в гостиную. Эта комната представляла собой настоящий шедевр гигантизма и роскоши — комната для богов и великанов.

Прямо от расписанного в итальянском стиле потолка свисал огромный персидский ковер, заказанный специально для этой гостиной. Два камина из резного мрамора были настоящим украшением зала. Изящная мебель была сделана по проекту самого модного художника — Роберта Адама.

Миновав гостиную, виконт вошел в кабинет, заставленный книжными стеллажами. В комнате даже по прошествии достаточного времени все еще витал слабый аромат отцовского табака. Больше о старом виконте Джервазу ничто не напоминало. Это и неудивительно: отец и сын редко встречались и мало знали друг друга, так что Джерваз и не представлял себе, что может напоминать ему об отце.

Неожиданно для себя самого, молодой человек решил побродить по доставшемуся ему в наследство дому. Все слуги уже отправились спать, поэтому Джерваз в одиночестве блуждал по бесконечным коридорам и огромным комнатам, и его шаги эхом отдавались в пустынном доме. Что и говорить, это был настоящий дворец. В огромном бальном зале не танцевали с тех пор, как умерла его мать, а случилось это четырнадцать лет назад. Главная лестница, раздваиваясь, вела наверх и заканчивалась у двух мраморных арок — говаривали, что такой роскоши нет больше ни у кого в Лондоне. Ах как хороша была его мать, когда спускалась вниз по этой лестнице! В ее золотистых волосах и на белых плечах сверкали бриллианты.

Хоть Джерваз и был единственным владельцем дома и всего, что в нем находилось, он не радовался и не гордился этим. Если этот великолепный мавзолей кому и принадлежал — так это слугам, которые с утра до вечера полировали мебель и натирали полы и вообще содержали дом в стерильной чистоте.

За два года особняк так и не стал для Джерваза родным домом. Он впадал в настоящую депрессию, возвращаясь промозглыми вечерами в выстуженный дом. Временами виконту казалось, что Британия нарочно завоевала южные колонии, чтобы англичане, не меняя подданства, могли пожить в теплом климате.

Во время пятимесячного путешествия домой Сент-Обен тешил себя надеждой продать огромный дом и купить что-нибудь более скромное, но потом передумал. Этот дом был частью огромного состояния Сент-Обенов и должен был перейти по наследству его кузену Франсису или его детям. Франсис был веселым и общительным человеком и, нет сомнений, обязательно обзаведется семьей. Наверное, только они смогут согреть теплом эту громадину.

В гостиной было холодно, несмотря на два камина. Казалось, холод проникал не только в тело, но и в душу. Джерваз лениво подумал о людях, задумавших построить этот особняк, и о том, были ли они счастливы Впрочем, сам виконт не ждал ни тепла, ни счастья. В Индии он привык искупать свои грехи хорошо выполненной работой и честным поведением и полагал, что этого довольно. Он приносил пользу и заботился о благополучии подчиненных. В его руках была большая власть, но он сумел применить ее с выгодой для нации…

Лишь пройдя почти полдома, Джерваз понял, что ноги несут его в покои матери, расположенные за комнатами хозяина, то есть за его собственными.

Может, из-за того, что голова его была занята размышлениями о женщинах, молодой человек решился наконец встретиться с духом женщины, давшей ему жизнь.

Медора, виконтесса Сент-Обен, была дочерью герцога. Грациозная, очаровательная, она обладала необыкновенной привлекательностью. Прошло уже восемнадцать лет с тех пор, как он видел ее в последний раз, и восемнадцать лет назад он в последний раз заходил в эти комнаты.

Ребенком он обожал мать. Всегда радовался, когда она хвалила его и огорчался, когда она сердилась. Он был слишком мал, чтобы понять, как мало его поведение влияло на ее настроение, поэтому всегда расстраивался, если ему не удавалось угодить ей.

В гостиной матери, стены которой были по-прежнему, как и при ее жизни, обиты ее любимым розовым шелком, висел портрет. Задержавшись в дверях и положив руку на дверной косяк, Джерваз внимательно всмотрелся в картину. Это была работа художника сэра Джошуа Рейнолдса. Он изобразил Медору в полный рост, и портрет был таким живым, что, казалось, женщина вот-вот сойдет с полотна. На виконтессе было белое шелковое платье, а волосы, не обсыпанные пудрой, золотыми кудряшками рассыпались по плечам Возле матушки стоял шестилетний Джерваз; задрав голову, он с восхищением смотрел на нее Медора хотела, чтобы ее сын был запечатлен на полотне вовсе не из большой любви к ребенку Просто она любила, чтобы ей поклонялись Даже сейчас, спустя двадцать пять лет, виконт помнил все сеансы, когда писалась картина. К его матери приходили друзья, и она веселилась и шутила с ними, что вызывало постоянно растущее раздражение Рейнолдса. Сам Джерваз молчал: он был счастлив, что может проводить в обществе матери так много времени и ужасно боялся провиниться в чем-нибудь. Тогда бы его выгнали. Однажды один из гостей похвалил мальчика, сказав леди Медоре, что у нее на диво хорошо воспитан ребенок. В ответ она беспечно заявила, что ее сын родился взрослым. Сколько раз после этого случая Джерваз ломал себе голову, пытаясь понять, хотела ли мать похвалить его или оскорбить, но до сих пор он не знал ответа. Впрочем, нет сомнений, это было саркастическое замечание Несмотря на то что вокруг Медоры парил эдакий бело-золотой дух невинности, она была женщиной распутной. Впрочем, выполняя свой супружеский долг, она подарила мужу двух наследников. Старший сын умер в раннем детстве, а младший сейчас стоял перед ее портретом, раздумывая о том, что заставило ее стать тем, кем она стала.

Медора Брэнделин была единственной женщиной, которую Джерваз любил, но для нее это ровным счетом ничего не значило. Даже меньше. Чем ничего. Возвращаясь мыслями к своему детству, виконт подумал, что ее преступление заключалось в том, что она просто не думала о своем сыне, он лишь досаждал ей.

Слава Богу, теперь он мог спокойно смотреть на ее изображение: раны так хорошо зажили, что Джерваз почти не чувствовал душевной боли Теперь он может похоронить мать в том же черном колодце памяти, куда несколько лет назад опустил свою нелепую женитьбу. Мысль об этом дурацком происшествии не давала ему покоя, но Джерваз, как мог, постарался оградить себя от последствий. Судя по словам его юриста, больная девочка, на которой его женили, была жива и здорова.

Даже теперь виконту была невыносима мысль о том, каким болваном он оказался, позволив затащить себя в ловушку. Не будь он тогда пьяным, несчастья бы не случилось. Однако сейчас, спустя несколько лет, все казалось ему не таким страшным, как поначалу. Мэри Гамильтон теперь жила в достатке, и, возможно, с ней обходились лучше, чем прежде, а он, Джерваз Брэнделин, получил горький урок на всю жизнь. Все эти годы он держал себя в железных рукавицах, не позволяя лишнего — ни в выпивке и ни в чем другом.

Однако надо сказать, что женитьба была в некотором смысле выгодна Джервазу. Будь виконт холостым, мамаши смотрели бы на него как на потенциального, очень выгодного жениха. И хотя Джерваз ни разу нигде не обмолвился о своей злополучной женитьбе, в обществе ходили невероятные сплетни о сумасшедшей жене в Шотландии. Это настораживало родителей, жаждущих пристроить дочек.

Сент-Обен устал и понял, что хочет лечь. Он взглянул последний раз на портрет матери, и ему показалось, что она смотрит на него насмешливыми глазами Ее пухлые губки были слегка приоткрыты, словно она хотела вслух сказать то, чего он не имел ни малейшего желания слышать.

Джерваз резко повернулся. Завтра же он прикажет снять портрет, чтобы отправить его в Обенвуд. Управляющий сможет пристроить его где-нибудь там, где виконт никогда не увидит его.

Ночной сон развеял грустные мысли Джерваза, и он был полон нетерпения, подъезжая поутру к дому Дианы и ведя за собой серую кобылу. Ему было любопытно, не передумала ли таинственная миссис Линдсей кататься — ранние прогулки были не в чести у женщин ее профессии, которые по вполне понятным причинам не могли выходить из дома рано утром.

Чарльз-стрит была аристократическим районом и располагалась она всего в нескольких кварталах от дома Сент-Обена. По внешнему виду дома ничего нельзя было сказать о занятиях его обитательницы, кроме того, что она была богата, раз могла позволить себе подобную роскошь. А может, особняк был подарен ей каким-нибудь мужчиной? Эта мысль была неприятна Джервазу.

Едва он соскочил со своего жеребца и привязал поводья к металлическим перилам, дверь особняка отворилась, и миссис Линдсей легко сбежала вниз по мраморным ступеням. Виконт боялся, что утром она покажется ему далеко не такой прекрасной, но опасения его были напрасными. В ярком утреннем свете она была еще прекраснее, чем при свете свечей.

Судя по ясному взору ее голубых глаз, Диана спала сном праведника. Темные блестящие волосы были завязаны в тугой узел на затылке. На ней был простой синий костюм для верховой езды и шляпка в тон костюму. Светлое перо на шляпе было ее единственным украшением. Простота платья подчеркивала необычную красоту ее лица и изящную фигуру. Джерваз почувствовал возбуждение, и ему было нелегко заговорить спокойным голосом.

— Доброе утро, миссис Линдсей. Вы на редкость точны.

Она серьезно посмотрела на него.

— Я догадалась, что если вы чего и не выносите, так это ожидания.

У Джерваза вдруг перехватило дыхание, когда она приблизилась к нему. Если даже эта женщина запросит тысячу гиней за ночь, он сдастся.

— Вы правы, миссис Линдсей, ненавижу, когда меня заставляют ждать. — Повернувшись к лошадям, он махнул рукой в сторону серой кобылы. — Вот эта лошадка — для вас.

Диана широко распахнула глаза от удивления — кобыла была великолепной.

— О, какая милая дама! — воскликнула девушка. — Как ее зовут?

— Ее кличка — Федра, но вы можете дать ей другую.

Диана вопросительно посмотрела на него:

— Что вы хотите этим сказать?

— Она ваша. — Джерваз был доволен, увидев, как поражена миссис Линдсей — это была хоть небольшая компенсация за то потрясение, которое он испытал, увидев ее.

Диана погладила кобылу.

— Я не могу принять такой подарок. Мы еще не заключили с вами соглашения, а я не хочу быть у вас в долгу до того, как приму окончательное решение.

Виконт был удивлен, что миссис Линдсей разыгрывает из себя леди Добропорядочность. Судя по всему, она забыла первую заповедь всех шлюх — принимать все подарки, которые им предлагают.

— Эта кобыла — подарок, а не плата, — заявил он. — Вы мне ничем не обязаны.

Диана посмотрела на него долгим взглядом:

— Ладно, посмотрим. Помогите мне взобраться в седло, пожалуйста.

Джерваз подставил ей сплетенные пальцы, а Диана, схватившись за луку седла, приподняла юбки, приоткрыв лодыжки, и поставила одну ногу на сцепленные руки виконта. Помогая ей сесть в дамское седло, молодой человек обратил внимание на то, что ноги Дианы так же изящны, как и все, что открыто взору.

В те времена было принято, что мужчина, усаживающий женщину в седло, расправляет ее юбки. Этот обычай предоставлял кавалерам большие возможности — можно было дотронуться до колена дамы, погладить ее бедро… Вот и Диана напряглась, опасаясь, что ее спутник дотронется до ее лодыжки или позволит себе какую-нибудь другую вольность. Джерваз медлил, и девушка словно воочию видела, как несутся его мысли. Интересно, мелькнуло у нее в голове, каково это — почувствовать на себе прикосновение его сильных рук. Но… Сент-Обен лишь расправил ее юбки, даже не притронувшись к ногам. Диана испытала облегчение, к которому, признаться, примешивалось и разочарование.

Подтянув ее стремена, виконт сам вскочил на коня. Конечно, может, Мэдди и права — Сен-Обен довольно холоден, но это не мешало ему оставаться любезным. Верхом он ездил, как кентавр. Впрочем, Диана лишь изредка с восхищением поглядывала на своего спутника: все ее внимание было приковано к Федре.

В это время суток улицы Мэйфэйр — фешенебельного района Лондона, в котором они оба жили, — были пустынны, но это лишь радовало всадницу, не ездившую верхом несколько лет. Кобыла шла довольно тихо, и Диана получала истинное удовольствие от езды. Они уже поравнялись с Гайд-парком, когда девушка, откинув голову назад, весело рассмеялась. Ее кавалер, не отстающий от Дианы ни на шаг, в равной степени пугал и притягивал к себе девушку, а она… она была простой провинциалкой, которая слишком далеко заплыла в опасные воды. Впрочем, несмотря на это, жизнь была прекрасной!

Пришпорив кобылу, Диана с полмили проскакала галопом, но потом перешла на более спокойную рысь.

— Как ей подходит кличка Федра! — весело крикнула девушка следующему за ней по пятам виконту. — Кажется, она означает «яркая»?

Брови Сент-Обена удивленно поползли вверх:

— Вы знаете греческий?

Сначала Диана замялась, подумав, что совершила ошибку, но решила затем, что все в порядке. Чем больше он будет удивляться, тем лучше. Девушка дразняще улыбнулась:

— Знаю немного латынь и еще меньше греческий.

— Вы удивительная женщина, миссис Линдсей.

— Куртизанка не все время проводит, лежа на спине, милорд, — с ироничной усмешкой заметила Диана.

— Нет. Разумеется, нет, — признался Джерваз, улыбаясь ей в ответ. — Время надо проводить в опере, где вас все замечают, и катаясь в открытых экипажах по паркам, где порядочные дамы игнорируют вас. Ну разумеется, у вас должно быть время для ухода за вашим милым личиком и для того, чтобы посудачить с подругами о мужчинах, на которых вы изволили обратить внимание.

Слегка покраснев, Диана тихо промолвила:

— Похоже, вы немало знаете о женщинах.

— Да нет, напротив, я о них ничего не знаю, — холодно возразил Брэнделин.

Удивленная неожиданной сменой его настроения, Диана украдкой поглядела на виконта, пока они ехали бок о бок по широкой аллее, которая через несколько часов будет заполнена всадниками и шикарными экипажами. У Сент-Обена был правильный красивый профиль — как у греческой мраморной статуи. Мадлен, пожалуй, была права: следовало выбрать в покровители человека попроще. Как жаль, что Диана не была расчетливой женщиной.

Стоял поздний сентябрь, деревья оделись в роскошные золотисто-багряные одежды. Когда всадники свернули на боковую дорожку, Сент-Обен внезапно спросил:

— Сколько вам лет, миссис Линдсей?

— Вы хотите знать мой возраст? — удивилась девушка. — Не уверена, что должна вам это говорить. Возраст куртизанки — ее профессиональная тайна.

— Да бросьте вы, — нетерпеливо произнес Джерваз. — Я просто хочу быть уверен, что вам больше шестнадцати. Предпочитаю не спать с детьми.

Итак, он не хочет совращать детей. Это интересно и может быть занесено в список его положительных качеств — ведь очень многие знатные мужчины не задумываясь вступали в связь с малолетками. Вот, к примеру, один лорд соблазнил сестру Гарриет Уилсон и увез девочку из дома, когда той было всего тринадцать.

— Кажется, вы сделали мне комплимент, — весело промолвила Диана. — Не беспокойтесь! В июне мне исполнилось двадцать четыре. Кстати, двадцать четвертого июня.

— В день летнего солнцестояния?! — воскликнул Джерваз. — Тогда все понятно. Вас, наверное, оставили на земле эльфы, этим и объясняется ваша неземная красота.

Лицо Дианы вспыхнуло. Равнодушный тон виконта подействовал на девушку сильнее, чем страстные слова, что он шептал ей на ухо прошлой ночью.

— Благодарю вас, милорд, но, поверьте, я — вполне земная женщина. Если мы познакомимся поближе, то вы узнаете, что во мне нет ничего необычного.

— Пока меня интересует лишь ваша оболочка, — прошептал Джерваз, лениво оглядывая свою спутницу с ног до головы и задерживая взор на ее груди. На нее в жизни никто так не смотрел, и девушка покраснела еще сильнее. Что ж, такие взгляды — часть ее новой жизни. Она уже не имела права возмущаться дерзостью мужчина, хотя, признаться, взгляд его был не столько нахальным, сколько искренним. Очень-очень искренним.

— Но, взяв то, что на поверхности, или оболочку, как вы выражаетесь, вы получите и все остальное, — сказала она тоном, в котором слышалось и удивление, и предупреждение.

К концу их прогулки улицы как будто ожили — появились извозчики, торговцы выкатывали из лавок свои тележки.

— Кстати, — заметил Джерваз, — у меня есть имя. Когда я слышу обращение «Сент-Обен», мне кажется, что кто-то разыскивает моего отца.

— И как же вас зовут? — спросила Диана, хотя Мадлен уже сказала ей имя виконта.

— Джерваз Брэнделин. Я хочу, чтобы ты именно так называла меня… Диана.

— Я не давала вам разрешения называть меня по имени и на «ты», милорд, да и сама я не готова столь фамильярно обращаться к вам, — промолвила Диана твердым голосом, хотя про себя раздумывала, каково это — называть его Джервазом. Это было романтическое имя, не очень-то подходившее неулыбчивому человеку, скакавшему рядом с нею. А может, он нежный, но показывает это лишь очень близким женщинам?

Диана пришла к выводу, что существует единственный способ узнать, каков виконт Сент-Обен на самом деле. Но время для этого еще не пришло.

Было еще довольно рано, и перед домом никого не оказалось, даже конюх завтракал в кухне. Спрыгнув с коня, Джерваз подошел к Федре и протянул руки, чтобы помочь девушке. Он крепко взял ее за талию и не выпустил до тех пор, пока она твердо не встала на землю.

— Я могу стоять без поддержки, — резко сказала Диана.

— Не сомневаюсь, — низким хрипловатым голосом ответил Брэнделин. — Но разве вы не знаете, зачем мужчины приглашают женщин кататься верхом?.. Это дает… массу возможностей…

Диана оцепенела от холодного блеска его глаз, когда Джерваз склонился к ней. Он стоял так близко, что, несмотря на утренний морозец, девушка почувствовала тепло, исходящее от его тела. Джерваз припал к ее губам поцелуем, и девушка не стала противиться, готовясь взять еще один урок на избранном ею поприще.

Поначалу поцелуй был нетребовательным, как и тот, которым он вознаградил ее вчера. Диана заметила про себя, что у мужчины, оказывается, могут быть мягкие губы. Закрыв глаза, Диана не спеша отвечала на поцелуй. Это воспламенило виконта. Обняв ее, он крепко прижал девушку к себе и впился в ее губы сильнее. Непривычная ласка была приятна девушке, и она прильнула к нему всем телом, ощутив, наконец, силу его тела. Ее груди, прижатые к его груди, сладко заныли под тесным жакетом. Руки Брэнделина скользнули вниз по спине, и девушка оказалась в тисках его объятий, не в силах вырваться. Паника охватила Диану, и она принялась колотить его в грудь маленькими кулачками.

Немедленно отпустив ее, виконт отступил назад и положил руки на седло своего скакуна. Он опустил голову, но Диана все равно слышала его прерывистое дыхание, впрочем, и сама она хватала ртом воздух, словно только что бежала через болота.

Наконец Джерваз обернулся. Он уже сумел овладеть собой.

— Извините, я не хотел вас пугать. — Молодой человек судорожно вздохнул. — Вы… вы смущаете меня… Вы удивительно на меня действуете…

Девушка кивнула, принимая извинение. Она получила отличный урок, узнав наконец, что такое — желание мужчины и каким сильным оно может быть. Да и ее собственное тело не осталось равнодушным к его объятиям. Как бы то ни было, уроков на сегодня довольно. Нервно постукивая рукояткой кнута по ладони, Диана спокойно сказала:

— Поверьте, пожалуйста, что я не кокетку из себя разыгрываю. Я не ожидала, что все произойдет так быстро.

— Но почему бы нам не принять решение прямо сейчас? — нетерпеливо воскликнул виконт. — Вы знаете, что я вас хочу, да и вы, похоже, не совсем равнодушны ко мне. Назовите свою цену. Если хотите получить содержание, скажите только — сколько. Или, может, вы предпочитаете принять от меня сразу крупную сумму — ради Бога. Только давайте больше не терять времени на лишние разговоры.

— Что значит «лишние»?! Для вас, может быть, и лишние, а для меня они очень важны! — взорвалась она. — Если вас это не устраивает, найдите себе другую женщину! Вы же сами говорили, что по меньшей мере десятая часть лондонских женщин торгует собой! — Подобрав юбки, Диана, не поворачивая к виконту головы, процедила:

— И заберите с собой вашу дареную лошадь.

Диана уже подходила к черному входу, когда услышала за спиной голос Джерваза:

— Подождите!

Обернувшись, девушка увидела, что молодой человек спешно привязывает лошадей. Джерваз хмурился, но, похоже, он был зол скорее на себя, чем на нее. Подбежав к Диане, Сент-Обен торопливо произнес:

— Простите меня. Я же говорил, что ничего не знаю о женщинах. — Чистые серые глаза искали взгляда Дианы. — Видите ли, до сих пор не было нужды узнавать о них что-то.

Диана смягчилась. Наверное, ему было непросто извиняться дважды за несколько минут. Впрочем, она хотела одержать верх над этим человеком, иметь над ним власть, поэтому надо было быть твердой, но… не слишком.

Заметив, что суровое выражение исчезло с лица девушки, виконт продолжил:

— Когда мы станем любовниками, моя грубость понемногу исчезнет — обещаю вам. — И с мимолетной улыбкой он добавил:

— Даже если в Лондоне можно купить каждую десятую женщину, я не стану этого делать. Они мне не нужны. Мне нужны вы. Такой красавицы я прежде не встречал.

Если Сент-Обен хотел обезоружить Диану, то это ему отлично удалось. Диана с облегчением вздохнула и улыбнулась в ответ:

— Всему свое время, виконт. Думаю, мы достигнем соглашения. Только, прошу вас, не торопите меня. Я не из тех уличных женщин, что зарабатывают по гинее от каждого мужчины.

На его лице мелькнуло выражение отвращения:

Брэнделин был разборчив в женщинах и предпочитал не думать о таких вещах.

Удивленно приподняв брови, Диана промолвила:

— Не стоит показывать презрение к моим менее удачливым сестрам, милорд. Не забывайте про императрицу Мессалину. Бросив вызов самой отъявленной римской блуднице, Мессалина поспорила с ней, кто из них сумеет лучше ублажить мужчину ночью. Императрица выиграла.

Джерваз усмехнулся:

— Я никогда не спал с женщиной, знающей классическую литературу. Может, расскажете о чем-нибудь новеньком из Овидия или Сафо?

Диана поняла, что ступила на опасный путь, но поворачивать назад было поздно.

— Кое в каких вещах ничего новенького нет, — заметила она.

— Вы уверены в этом, миссис Линдсей? — В его глазах заиграл озорной огонек. — Я довольно долго жил в Индии. Вот уж где у людей работает воображение. Возможно, вас бы стоило научить кое-чему, чтобы ваши знания стали еще глубже.

Если бы только он мог представить, как мало она знала!

— Не сомневаюсь, милорд, что вы могли бы многому научить меня, — торопливо проговорила Диана, опасаясь продолжать разговор на тему о знаниях. И, протянув ему руку, девушка добавила:

— А теперь, если вы позволите…

Задержав ее пальчики, Джерваз серьезно спросил:

— Когда я смогу снова увидеть вас? Завтра? Диана задумалась, спрашивая себя, заметно ли по ней, как жаждет она с ним свидания. Да ладно, не важно!

— Хорошо. Давайте встретимся завтра, меня это устроит, — согласилась она. — Вы снова хотели покататься верхом?

— Признаться, я думал о более долгой прогулке, например, мы могли бы съездить в Ричмонд. Можно поехать туда на целый день.

— Я должна вернуться до четырех, милорд. — Джеффри к этому времени возвращался из школы, и Диана хотела весь вечер провести с сыном.

— Отлично, миссис Линдсей. Заеду за вами в десять. — Все еще не отпуская руки Дианы, Джерваз спросил:

— У вас в конюшне найдется место для кобылы?

Он пытается давить на нее!

— Раз уж мы завтра опять поедем кататься, пусть она останется у меня, — спокойно произнесла девушка. — Но я беру ее взаймы, а не в подарок.

У Сент-Обена хватило разума не слишком показывать свою радость, когда он склонился над рукой Дианы.

— Так, значит, до завтра, — прошептал он, слегка погладив губами руку девушки.

Она вздрогнула от его прикосновения, ощутив жар дыхания Джерваза. Входя в дом, Диана вдруг с удивлением подумала о том, что виконт вовсе не таков, каким она его себе представляла. Под холодной маской скрывалась нежная душа. Интересно, будет ли ее так же тянуть к нему, когда их знакомство перерастет в нечто большее? Может статься, что нет, но она была рада и тому, что ее первое впечатление об этом человеке было ошибочным.

Что ж, подумала Диана, снимая с себя шляпку, судьба не обманула ее. Она хотела сменить безрадостную жизнь в Йоркшире на более веселое существование, и, кажется, ее желание исполняется.

 

Глава 5

Когда Диана вошла в залитую солнцем гостиную, Мадлен и Эдит уставились на нее с таким видом, словно она была нашалившим ребенком. Впрочем, они подождали с расспросами, пока Диана уплетала яйца и тосты с джемом, запивая все это чаем. Но сдержанности женщинам хватило ненадолго. Едва Диана проглотила последний кусок, Мадлен выпалила:

— Ну как утренняя прогулка?

— Недурно, — блаженно улыбнулась Диана. — Как хорошо вставать так рано, пока еще весь город спит. Как будто я вновь попала в деревню.

Прекрасно понимая, что Мэдди спрашивает ее вовсе не об этом, Диана наполнила три чашки, стоящие на полированном столике красного дерева.

— Лорд Сент-Обен — настоящий джентльмен. Эдит, имеющая прекрасное чувство юмора, торжествующе улыбнулась, взглянув на Мадлен.

— Конечно, на этой стадии флирта он таким и должен быть! — воскликнула Мэдди. — Но что было? Что? Он сделал тебе какое-нибудь предложение?

— Да, но я сказала, что это несколько преждевременно, — долив в чашку молока, Диана помешала чай. — Он привел мне отлично выученную кобылу. В подарок. Но я сказала, что еще рано делать подарки.

Эдит, знавшая о лошадях больше, чем о людях, была разочарована.

— Ты отказалась от кобылы? — вскричала она. — Как жаль, я бы с удовольствием на нее взглянула.

Диана сделала глоток чаю, но он был еще слишком горячим.

— Вообще-то кобыла сейчас в нашей конюшне, но лишь на время — завтра мы едем в Ричмонд.

— Похоже, лорд Сент-Обен тебе по нраву, — деланно-равнодушным тоном промолвила Мадлен.

Диана решила перейти на серьезный тон: она знала, что Мэдди задает свои вопросы потому, что переживает за нее.

— Конечно, — ответила девушка, глядя на свой чай, — виконт — человек настроения, но он вовсе не такой бесчувственный, как ты думаешь. Думаю, он был очень несчастлив.

— Слишком поздно, — сухо проговорила Мэдди.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Если женщина начинает жалеть мужчину, это означает лишь одно: она начинает влюбляться в него.

— Неужели со мной все так просто? — спросила Диана. — А я-то думала, что ищу любовника, а не еще одного ребенка, о котором надо заботиться.

— Симпатия и начинается с заботы. Потом приходит желание залечить раны, нанесенные ему жестокой судьбой, — усмехнулась Мадлен. — А там уже и недалеко до того, что ты вобьешь себе в голову мысль, что ни одна женщина не сможет любить его так же сильно, как ты. И тогда ты пропала.

Диана хотела было возразить, но, прежде чем она рот успела открыть, Эдит заявила:

— Ну-ка, допивай быстрее свой чай, а я взгляну на заварку.

Послушно выпив остатки чая, Диана закрыла глаза и осторожно покрутила чашку, думая о Джервазе, лорде Сент-Обене. Ей было совсем нетрудно представить себе его суровое лицо, серые глаза — обычно холодные, но иногда светящиеся нежностью и смехом, — длинное, мускулистое тело… Открыв глаза, девушка быстро отдала чашку Эдит, надеясь, что передала чаинкам достаточно своей энергии.

Эдит внимательным и серьезным взглядом стала рассматривать содержимое хрупкой фарфоровой чашечки. Ее прабабушка была цыганкой, и в настроении приятельница Дианы умела предсказывать будущее. Несмотря на то что женщины с иронией относились к подобным предсказаниям, они все же слушали с интересом.

Голос Эдит зазвучал более низко, чем обычно, когда она промолвила:

— Судьба. — Казалось, она говорит откуда-то издалека. После долгой паузы, она продолжила:

— Гнев… Лицо под вуалью… Тайны, которые сплотят и разъединят вас… Ложь и предательство… — Помолчав, Эдит добавила шепотом:

— Ложь и предательство… И любовь…

Диану пробрала дрожь. Хоть она и посмеивалась над словами Эдит, всегда оказывалось, что та права. Подняв голову, Мадлен спокойно спросила:

— Так ты уверена, что хочешь иметь дело с Сент-Обеном?

Но прежде чем Диана ответила, Эдит вновь заговорила тем же потусторонним голосом:

— Ложь и тайны не с одной стороны. — Покачав головой, она добавила своим обычным тоном с йоркширским акцентом:

— Что бы это значило?

— Сомневаюсь, что это вообще имеет смысл, — сухо заявила Диана, вставая из-за стола. — И если вы не хотите сказать мне ничего более зловещего и мрачного, я, пожалуй, пойду бросать ножи.

Это была чистая правда. В программу обучения Мадлен входило много предметов, одним из которых была самозащита. У Мэдди кинжал всегда был под рукой — в ридикюле, в маленьких ножнах, пристегнутых к ноге, и у кровати. Трижды оружие спасало ее от больших неприятностей, и однажды, похоже, спасло ей жизнь: человек, угрожавший ей, впоследствии убил куртизанку, а потом покончил с собой.

Мадлен учила девушку, как держать кинжал и как наносить им удар.

"Держи кинжал рукояткой вниз, чтобы лезвие было параллельно руке, а при ударе отводи кисть немного назад. Бей сверху. Если попытаешься ударить снизу, то твою руку будет легко заблокировать. К тому же лезвие коснется лишь ребер или руки, а этого явно недостаточно, чтобы остановить нападающего», — учила Мэдди Диану, давая ей уроки метания для того, чтобы девушка легко обращалась с оружием и не боялась его. Кстати, Мэдди не раз говорила ей, что для защиты лучше не бросать кинжал — он может не попасть в цель, да и она сама останется безоружной.

Несмотря на то что Диана не переносила даже мысли о насилии, уроки с метанием кинжала доставляли ей истинное удовольствие. Надо было думать только о цели, а это, как ни странно, успокаивало девушку, когда она бывала в возбужденном состоянии, как, например, этим утром.

Еще в молодости Мадлен превратила длинную узкую комнату на четвертом этаже в зал для занятий. Одна стена была обита мягкими сосновыми досками, на которых на разной высоте висели всевозможные мишени. Некоторые были подвешены к потолку и болтались в воздухе перед сосновой стеной. Этот зал использовался только для метания кинжалов. На полу лежал старый ковер, да вдоль стен сиротливо примостилось несколько стульев. Впрочем, свет, проникавший в помещение из большого окна, немного оживлял обстановку. Диана и Мадлен регулярно занимались здесь, а в остальное время комната была заперта. Эдит попыталась было научиться бросать кинжал, но вскоре выяснила, что ей это занятие не по душе.

Специальные ножи были изготовлены стариком сирийцем, жившим в восточной части Лондона. Хоть форма у них и была как у обычных кинжалов, лезвие из отличной стали было гладким, не разделенным, как это обычно бывает, на две половинки Благодаря этому кинжал можно было бросать, держа его и за рукоятку, и за лезвие. У каждой женщины был набор из шести кинжалов разного размера. Разумеется, женщине было проще управиться с более легкими, зато те, что тяжелее, были по-настоящему грозным оружием.

…Стороннему наблюдателю Диана показалась бы сейчас весьма странной. Девушка переоделась в белое утреннее платье из муслина, волосы ее остались затянутыми в тугой узел на затылке. На вид настоящая леди. Подойдя к отметке, указывающей, что до цели осталось восемь шагов, девушка легко встряхнула оружие в руке, чтобы лучше ощутить его вес, и метнула кинжал. Бац! Лезвие попало точно в яблочко!

Девушка носила привязанными к ноге вышитые ножны, подаренные ей Мадлен. Повернувшись спиной к цели, она быстро развернулась, выхватила из ножен кинжал и, ни на мгновение не останавливаясь, кинула его в мишень. Лезвие воткнулось в сосновую доску в дюйме от первого кинжала.

Диана метала ножи еще некоторое время, стараясь каждый раз принять новую позу: ведь если ей придется бросать кинжал в живую мишень, вряд ли она сможет как следует приготовиться к этому.

Ножи так и мелькали в воздухе. Важно было не попасть в цель рукояткой или лезвием. Девушка училась метать кинжалы с разного расстояния — в зависимости от количества шагов менялась техника метания. Впрочем, можно было не сомневаться, что со временем Диана с ее ангельской внешностью станет настоящим мастером этого дела и с любого расстояния будет попадать в цель.

Разогревшись немного, девушка принялась метать ножи в движущиеся мишени, что, конечно, было гораздо труднее. Тем не менее ей удалось поразить девять из десяти качающихся предметов. Диана даже не повернулась, когда дверь в комнату отворилась и за ее спиной раздался голос Мадлен:

— Ты воображаешь, что мишень — это я?

— О Господи! Мэдди, не смей даже шутить так! — возмущенно воскликнула Диана, направляясь к мишеням, чтобы вытащить из них ножи.

Ей пришлось повозиться с двумя из них — эти кинжалы были очень тяжелыми и глубоко вонзились в мягкое дерево. Повернувшись затем к Мадлен, девушка сказала:

— Я занимаюсь метанием кинжалов потому, что это успокаивает меня. Сомневаюсь, что при необходимости я смогу бросить нож в человека, даже если моя жизнь будет под угрозой.

— Но ты сможешь метнуть кинжал, чтобы спасти жизнь Джеффри?

— Да, — не раздумывая ответила Диана.

— Ну так, если, не дай Бог, возникнет ситуация, когда тебе будут угрожать, а кинжал окажется под рукой, подумай о том, каково ему, да и всем нам будет без тебя. — Хоть Мэдди и говорила равнодушным голосом, видно было, что она волнуется. — Сначала спаси свою жизнь, а уж потом попроси у Господа прощения.

Взяв один из кинжалов у Дианы, Мэдди, поиграв им, метнула в самую большую мишень. Лезвие вонзилось в дерево в трех дюймах от яблочка. Не совсем точно, разумеется, но все же бросок не плохой.

Блеснув озорной улыбкой, Диана метнула нож в ту же мишень и попала в самую середину.

— Я создала настоящее чудовище, — усмехнулась Мэдди. — Никогда не встречала людей с таким метким глазом. — Взяв другой кинжал, Мэдди бросила его, и лезвие воткнулось в мишень в полудюйме от ножа Дианы.

Девушка рассмеялась. Напряжение, возникшее было между ними, исчезло.

— Ты никогда не рассказывала мне, почему вдруг решила научиться метанию ножей, — заметила Диана. — Понятно, что оружие может пригодиться для самозащиты, но вот метать его… Это странное, варварское занятие!

Улыбнувшись, Мадлен бросила нож в раскачивающуюся из стороны в сторону мишень. Деревяшка задергалась на веревке, но кинжал прочно держался в ней.

— Я думала, твоим невинным ушкам еще рано выслушивать подобные истории. Но раз уж ты занялась тем же ремеслом, что и я, то, пожалуй, тебе можно и рассказать, в чем дело.

— Неужели эта история еще похлеще твоих уроков? — удивленно спросила Диана, усаживаясь на стул. — Я до сих пор краснею, вспоминая некоторые твои наставления. Помнишь, для чего ты приносила на уроки пастернак?

Обе женщины рассмеялись. Мадлен использовала пастернак в качестве учебного пособия, когда объясняла Диане некоторые вещи, которые должна знать куртизанка. От этих пояснений хихикала сначала Диана, а потом и сама Мэдди. Это очень оживляло занятия, хотя, признаться, Диана не всегда верила тому, что говорила ей старшая подруга.

— В прошлом я говорила в основном о вещах… нормальных. — Р-раз! Еще один кинжал, брошенный Мадлен, поразил цель. Хоть женщина и похвалила Диану, ее умение было ничуть не хуже. — А вот у некоторых мужчин вкусы, прямо скажем… необычны… — Р-раз!

Направившись к сосновой доске за ножами, Мадлен продолжала:

— Знавала я однажды некоего господина, который был не в состоянии заниматься любовью обычным путем. В общем, его возбуждали кинжалы. Придя ко мне в первый раз, он вытащил два индийских кинжала и принялся размахивать ими. Их изогнутые лезвия так и мелькали возле меня, и мне пришло в голову, что настал мой смертный час.

Диана судорожно сглотнула. Хоть Мадлен и рассказывала свою историю, посмеиваясь, на самом деле все, конечно, было просто ужасно. Неудивительно, что Мэдди хотела научить Диану искусству защиты.

Женщина села рядом с девушкой.

— Так вот. Только после того, как этот господин метнул кинжалы в мой умывальник, который, разумеется, испортился, он смог заняться мною. Первый раз меня охватил страх. Но вот что странно: в остальном это был довольно милый человек. — Она смахнула с лица темную кудряшку. — Видишь ли, он вообразил, что возбудится гораздо больше, если будет смотреть, как я метаю кинжалы. Вот я и решила выучиться этому. Мне стало интересно, к тому же это полезное умение, и я продолжала заниматься метанием ножей даже тогда, когда мы с ним расстались. Глаза Дианы округлились от удивления.

— Мне и в голову не приходило, как много должна уметь куртизанка, чтобы угодить клиенту.

— Поверь, это еще не самое страшное, на что приходится идти, — скривилась Мадлен. — Есть вещи, которые не по нраву даже уличным проституткам, хотя они, кажется, готовы на все. Как-нибудь я расскажу тебе кое о чем. Надо быть ко всему готовой. И запомни: никогда не позволяй мужчине делать то, что тебе неприятно. — Мэдди усмехнулась. — Единственной опасностью в метании кинжалов для моего дружка была возможность подхватить воспаление легких. Зимой, конечно. Ему нравилось, когда я метала ножи обнаженной.

— Все это очень интересно, — зачарованно произнесла Диана.

Когда Мэдди рассказывала подобные истории, девушка начинала сомневаться в том, что сможет стать хорошей куртизанкой.

— Впрочем, таких мужчин не так уж много, — вздохнула Мадлен. — Со временем ты научишься иметь с ними дело. Но сначала тебе будет очень нелегко. Потому что никакие уроки не заменят практики.

— Знаешь, я подумала и, кажется, придумала, как скрыть нехватку опыта, — сообщила Диана и в несколько минут выложила подруге свой план.

— Отличная мысль, — довольно кивнула Мадлен. — Похоже, у тебя все-таки есть призвание к нашему ремеслу. — Встав, Мэдди потянулась. — Я направляюсь на Оксфорд-стрит — посмотреть перья. Составишь мне компанию?

— Пожалуй, — согласилась девушка. — Только принесу шаль.

Остаток дня прошел спокойно. Женщины шили, обсуждали меню обеда с Эдит и слушали рассказы Джеффри о школе. Но вечером, уложив мальчика спать, Диана вновь заглянула в мир куртизанок. Несколько старых друзей Мадлен абонировали ложу в опере, и они пригласили Мэдди на спектакль.

Как только женщины вошли в ложу, головы присутствующих немедленно повернулись в их сторону. На Диане было сверкающее платье из золотистого шелка. Этот цвет прекрасно гармонировал с цветом ее волос, а кожа девушки, казалось, излучала матовое сияние. Фасон платья был выбран с таким расчетом, чтобы на женщину в нем нельзя было не обратить внимания.

Светские дамы демонстративно отвернулись, но украдкой все же бросали взгляды на женщин, которые уводят их мужей. Мужчины были откровеннее: они глаз не сводили с куртизанок.

Скользнув на обитое бархатом кресло, Диана обратила внимание на мужчину, сидевшего в такой же ложе в другой части зала. Этот человек не сводил с нее глаз, и девушка было решила, что это Сент-Обен, но, разглядев мужчину внимательнее, она поняла, что видит незнакомца. Поймав взгляд Дианы, незнакомец загадочно улыбнулся. Вспыхнув, девушка отвернулась, забыв в один миг, что куртизанки должны лишь радоваться таким проявлениям внимания.

А в их ложе царило веселье. Джульетта, одна из тех куртизанок, что абонировали в опере места, явилась на спектакль со своим покровителем. Тот был уже весьма немолод и сидел, положив руку на обнаженное плечо Джульетты. Вид у него был торжествующий: вокруг его содержанки постоянно вилась целая стая обожателей, и это доставляло ему немало удовольствия.

Были в театре, разумеется, и завсегдатаи салона Гарриет. Те, что уже успели познакомиться с Дианой, подходили поздороваться и подводили к девушке своих друзей, жаждущих быть представленными. Они заболтали Диану до такой степени, что та едва дышала. Конечно, мужское внимание льстило девушке, но она начинала тревожиться. Диана постигала азы науки о том, как одновременно разговаривать с несколькими поклонниками, но это давалось ей нелегко, и она боялась показаться грубой, не обратив на кого-нибудь внимания.

От духоты и шума у Дианы закружилась голова. Ей стало нехорошо, как вдруг позади раздался мужской голос с французским акцентом:

— Такой дивный цветок увянет, если его не вывести на воздух. Не хотите выйти в коридор, mа belle?

Подняв голову, девушка увидела того самого незнакомца. Черноглазый, он был красив какой-то зловещей, нетипичной для Англии красотой. Лишь белоснежная рубашка, да золотой набалдашник трости оживляли его черный костюм.

— Сэр, я вас не знаю, — склонив голову, проговорила Диана.

He отводя от нее глаз, незнакомец скомандовал:

— Ридглей, представьте-ка нас друг другу! Лорд Ридглей, вчерашний воздыхатель Дианы, нехотя пробормотал:

— Миссис Диана Линдсей — граф де Везель.

— Ну, мой маленький цветочек, а теперь будете говорить со мной? — лениво промолвил граф, протягивая Диане руку.

Довольная, что может хоть на несколько минут выбраться из душной ложи, девушка положила маленькую ручку на сильную руку в черном.

— Господа! — обратилась Диана к присутствующим. — Прошу прощения, я покину вас на несколько минут. — Она тепло улыбнулась, и ее поклонники, горестно вздохнув, принялись обсуждать лошадей. Эта тема для разговора была неиссякаемой.

Поскольку до антракта было еще далеко, в коридорах почти никого не было.

— Благодарю вас за то, что вывели меня сюда, — глубоко вздохнув, проговорила Диана. — Здесь куда прохладнее.

— Вам нравится первый выход в оперу, mа fleur? — с акцентом спросил граф. Несмотря на внушительные размеры, этот человек очень легко двигался, и, похоже, под огромным фраком скрывалось не тучное, а мускулистое тело.

Подняв вверх голову, Диана увидела, что Везель просто пожирает ее глазами.

— Откуда вам известно, милорд, что я впервые в опере?

— Я часто здесь бываю, — задумчиво произнес он, оглядывая коридор.

Они прошли несколько шагов, прежде чем он снова повернулся к девушке.

— Вы — самая красивая женщина из всех, кого мне доводилось встречать, — заявил он. — Я бы наверняка вас заметил, если бы вы бывали здесь прежде.

— Вы оказываете мне слишком большую честь, господин граф.

За разговором они дошли до поворота коридора. Вокруг никого не было. Вспомнив предупреждение Мадлен о том, что не следует оставаться с мужчиной наедине, Диана вдруг почувствовала тревогу. Несмотря на привлекательность француза, что-то в нем не нравилось девушке. Она повернулась, чтобы пойти назад, в ложу, но Везель зажал ее в углу.

— Погоди-ка минутку, mа fleur, — тихо произнес он, внимательно оглядывая Диану своими черными глазами. — Мне надо обсудить с тобой одно дельце.

Граф склонился над девушкой, и она затрепетала от страха — француз показался ей просто великаном. Диана мысленно успокаивала себя: до этого мгновения Везель был весьма корректен. К тому же не станет ведь он нападать на нее в театре! Впрочем, если он решится нарушить приличия, лучше места не сыскать — музыка и разговоры заглушат любой крик о помощи…

Стараясь держаться уверенно, Диана холодно улыбнулась:

— Слушаю вас, милорд. У вас есть какое-нибудь предложение? — Пробыв куртизанкой целых двадцать четыре часа, девушка получила кучу разных предложений, и уже научилась неплохо отвечать на них.

Рука графа скользнула вниз по эбонитовой трости, и с видом кошки, поймавшей мышь, он погладил щеку Дианы золотым набалдашником. Металл еще сохранил тепло его руки, и этот жест показался девушке почти неприличным. Она попыталась вырваться, но тщетно. Диана замерла с гримасой отвращения на лице, а Везель повел тростью по ее лицу, подбородку, а затем по шее, слегка прижав трость к горлу девушки, словно для того, чтобы та почувствовала, как это просто — придушить ее.

— Если хотите о чем-то со мной договориться, прекратите немедленно, — вскричала Диана.

Не обратив внимания на ее слова, граф опустил трость ниже и провел ею по груди девушки. Вздрогнув, Диана попыталась отступить назад: ей казалось, что она чувствовала бы себя менее гнусно, если бы француз дотрагивался до нее руками. Схватившись за трость обеими руками, она что есть силы попыталась оттолкнуть ее, но Везель даже не дрогнул.

Не сводя глаз с блестящего набалдашника, граф принялся обводить им круги вокруг соска Дианы.

— Ты должна стать моей, — прошептал он, не реагируя на гнев девушки. — Какова твоя цена?

— Придется вам смириться с поражением! — со злостью выкрикнула Диана. — Нам с вами ни о чем не договориться! Я не имею дел с невоспитанными мужчинами. — Она пыталась ускользнуть от трости, но граф с силой прижал ее к стене, уперев трость в ложбинку между грудей девушки.

— Я не разрешил тебе уходить, — с угрозой промолвил он.

Вздернув вверх подбородок, Диана гневно проговорила:

— Я не ваша собственность, и никогда ею не буду! Пустите меня!

Везель зловеще улыбнулся.

— Если я тебе так не нравлюсь, то лучше покорись мне немедленно. Видишь ли, крошка, когда нас представляли друг другу, мне казалось, что часа в твоем обществе с меня довольно. Но после нашей милой беседы я, пожалуй, захочу провести с тобой ночь. — Граф ткнул тростью туда, где билось сердце Дианы.

Затем золотая змейка скользнула вниз, по животу девушки, и уперлась в ее лоно. Диана старалась сдержать дрожь, усиливавшуюся оттого, что ее обнаженные плечи были прижаты к холодной стене.

— Чем больше ты противишься, тем сильнее я тебя хочу, — мелодичным голосом проговорил француз. — Это же так просто. Пойдем со мной прямо сейчас. К утру ты станешь куда богаче, а я удовлетворю свое желание.

Дыхание Дианы прерывалось. Какой дурой она была, позволив вовлечь себя в эту дурацкую беседу! Как жаль, что не прихватила с собой кинжал, которым владела теперь столь виртуозно! Все предупреждения Мадлен раньше казались ей преувеличением, и лишь теперь девушка поняла, что, не задумываясь, применила бы оружие против человека. Мысль о том, что можно пырнуть Везеля кинжалом, была куда более приемлемой, чем возможность покориться ему.

Девушка хотела заговорить спокойным и уверенным голосом, но волнение выдавало ее:

— Нет. Не сегодня. Никогда. Я никогда не отдамся мужчине, которого презираю.

Он прижимал ее к стене, словно бабочку для коллекции, и, глядя в глаза Диане, легко усмехнулся:

— При чем тут твои желания, мой птенчик! Обещаю, что ты будешь моей. И чем больше ты сопротивляешься, тем слаще будет моя победа.

Диана набрала полную грудь воздуха, чтобы закричать, но не успела она издать и звука, как Везель опустил трость и отступил назад. Спокойно, будто и не угрожал ей только что, француз отвесил девушке любезный поклон и проговорил:

— Спасибо за компанию, та fleur. Буду с нетерпением ждать нашей следующей встречи.

Диана бросилась бежать, а граф наблюдал за ней с удовлетворенной усмешкой. Он был рад, что она сопротивлялась. Чем дольше эта красавица будет отвергать его, тем большее он получит удовлетворение, овладев ею.

А ведь она и впрямь была хороша собой. Лицо мадонны и прекрасное, гибкое тело… Везель так и представлял, как эта красавица с шелковой кожей покоряется ему…

 

Глава 6

Начался антракт. Парочки неспешно выходили из зрительного зала, спеша размять ноги, и Диана замедлила свой бег. Слушая веселый гомон толпы и вспоминая произошедшее, девушка задала себе вопрос: не преувеличила ли она опасность? Ведь все произошло так быстро! В конце концов, Везель всего лишь сделал предложение куртизанке, да дотронулся до нее тростью! Что в этом страшного?

Девушка покачала головой, стараясь развеять свои сомнения. Ужас от разговора с французом овладел ею с такой силой, что она плохо соображала. Впрочем, все рассказы Мадлен об извращениях не стоили нескольких минут разговора с графом. Остановившись на секунду у входа в ложу, Диана попыталась сдержать подступающую к горлу тошноту. Даже сейчас, когда ее ночные кошмары, казалось, становились реальностью, можно было остановиться и не продолжать начатое. Но интуиция, которой девушка привыкла подчиняться, подсказывала, что единственная ее надежда на полноценную, счастливую жизнь воплотится лишь в Лондоне.

Поклонники Дианы радостно приветствовали ее приход. Диана с усилием улыбнулась, стараясь не подавать виду, что что-то случилось. Все эти мужчины казались такими милыми и простодушными по сравнению с французским графом. Клинтон смотрел на нее с обожанием, а лорд Ридглей робко осведомился, не желает ли она чего-нибудь выпить.

Но прежде чем девушка успела ответить, над общим гомоном раздался громкий голос Мадлен:

— Диана, дорогая моя, ты не будешь против, если мы уйдем? У меня немного болит голова.

Вид у Мэдди был вполне здоровым, но мимо ее опытных глаз не прошло волнение Дианы, которое та пыталась скрыть. Девушка с радостью приняла предложение старшей подруги, и в сопровождении целой толпы кавалеров дамы спустилась вниз и сели в карету.

По пути Диана сбивчиво, дрожащим голосом рассказывала Мэдди о случае с Везелем и о его ужасной трости. Закончив свое повествование, девушка спросила:

— Мэдди, наверное, я говорю глупости? Все ведь не так страшно? — Ей так хотелось, чтобы Мадлен развеяла все ее страхи.

Но ответ Мадлен был неутешительным:

— Жаль, дорогая, что это произошло так быстро, — промолвила она. — Если бы ты еще хоть несколько месяцев пожила нашей жизнью, то сумела бы лучше подготовиться к подобным случаям. — Мэдди крепко сжала руку Дианы. — Помнишь, я не раз говорила тебе, что похоть будит в человеке самые низменные страсти. Похоже, этот Везель — зловещая личность. Именно такие преследуют куртизанок в их ночных кошмарах. — Женщина вздохнула, а затем продолжила более веселым тоном:

— Но ты не бойся. Несмотря на угрозы, он, пожалуй, быстро забудет о твоем существовании, особенно если ты не будешь появляться в тех местах, где он часто бывает. — И она холодно добавила:

— Куртизанки ходят в оперу для того, чтобы покрасоваться и завлечь новых клиентов. Так что если уж ты решила иметь дело с Сент-Обеном, то нечего выставлять себя напоказ.

— Я еще не уверена, что смогу принять предложение Сент-Обена, — устало произнесла Диана. — Впрочем, сейчас, пожалуй, лучше не раздумывать.

— Не буду тебя уговаривать, — заметила Мадлен, пожав плечами. — Пока еще не поздно изменить решение — ты можешь и не становиться куртизанкой.

Приняв молчание Дианы за согласие, Мэдди продолжала с растущим энтузиазмом в голосе:

— Детка, пойми, не обязательно возвращаться на болота. Мы можем снять дом за городом, и там никто даже не заподозрит, что ты флиртовала с мужчинами в Лондоне. Мы найдем для Джеффри школу не хуже той, в какую он ходит сейчас. Ты заведешь себе новых друзей. Конечно, не из столь блестящего общества, зато это будут честные и порядочные люди. Может, даже я сойду за порядочную…

— Нет, Мэдди, — перебила ее Диана. — Я скажу тебе, что буду делать, по крайней мере в ближайшее время. Везель, конечно, неприятен, но я смогу не встречаться с ним, вот и все. Зато все остальные мужчины, с которыми я познакомилась в эти два дня, весьма милы, и я вовсе их не боюсь. — Помолчав немного, она добавила удивленно:

— Ты знаешь, мне понравилось, когда мною восторгаются.

— Да, это приятно, — рассмеялась Мадлен. — Но только не принимай ничего всерьез.

— Не беспокойся, — сухо молвила Диана. — Я слишком много знаю о людском тщеславии. Известно мне и то, что красота — вещь проходящая. Словом, не стоит тревожиться: моя голова кругом не пойдет.

В темноте кареты сверкнула улыбка Мадлен. Слова девушки в который раз показали, насколько та лишена самонадеянности. Вот если бы Дианой всю жизнь кто-то восторгался, то, наверное, у нее был бы совсем иной характер. Сама Мадлен не была лишена тщеславия и понимала, в чем проигрывает Диане. Но, хоть ее нельзя было назвать святой, она сделает все возможное, чтобы защитить свою протеже от таких, как Везель.

Несмотря на то что к утру настроение Дианы улучшилось, она уже не горела желанием ехать на прогулку с Сент-Обеном. Впрочем, у нее не пропало желание узнать, что же кроется за его внешней суровостью, к тому же возможность провести с ним почти весь день могла пойти только на пользу Диане.

Лорд Сент-Обен заехал за Дианой ровно в десять часов. Диана и Мадлен поджидали его в салоне, и девушка обратила внимание на то, что у виконта мрачноватый вид для человека, который собирается приятно провести день. Признаться, Диана была немного разочарована, но напомнила себе, что накануне Джерваз поначалу тоже был невесел, но потом настроение его улучшилось. Раз так было вчера, то может повториться и сегодня.

Встав, Диана тепло улыбнулась виконту, и его серые глаза заблестели от удовольствия, когда он склонился к ее руке. Господи, оказывается, его светлость любят, чтобы ему улыбались! Впрочем, думала Диана, может, ему просто понравился ее костюм для верховой езды.

— Вы очень пунктуальны, — заметила девушка. И, взмахнув рукой, добавила:

— Кажется, вы не знакомы с моей приятельницей? Мадлен, это лорд Сент-Обен. Мисс Гейнфорд.

Виконт и Мэдди лениво оглядели друг друга, но обменялись вежливыми приветствиями. Раз уж лорд Сент-Обен, возможно, будет часто бывать здесь, то им лучше познакомиться. К тому же если он сумеет понравиться Мадлен, то она, может статься, прекратит свои постоянные нападки на него…

Усадив Диану на Федру, виконт задержался возле лошади.

— Миссис Линдсей, вы не утомились после вчерашней прогулки? — спросил он. Диана грустно улыбнулась:

— Признаться, некоторые части тела, о которых не принято говорить вслух, напоминают мне о том, как давно я не ездила верхом.

Напряженное выражение исчезло с его лица, серые глаза заблестели:

— Это неудивительно, — молвил Джерваз. — После пятимесячного плавания на корабле со мной произошло то же. — Если вы думаете, что массаж может помочь этим самым частям тела, о которых не говорят, то я с радостью могу предложить вам свои услуги. — Усмехнувшись, виконт вскочил на коня. — Только не подумайте, что в моем предложении есть что-то неприличное. Нет, уверяю вас. — Джерваз легко подвел коня к кобыле Дианы. Их колени едва не соприкасались. — Я мог бы и догадаться, что вы неважно будете себя чувствовать сегодня. Хотите, можем не кататься верхом, а развлечемся как-нибудь иначе, например, наймем лодку и поедем вверх по реке?

Девушка была тронута: она не ожидала, что виконт столь заботлив.

— Вы очень добры, милорд, но, думаю, со мной все будет в порядке, когда я разогреюсь как следует. До вчерашнего дня я не понимала, как соскучилась по верховой езде. Просто моему телу надо снова к ней привыкнуть.

— Означает ли это, что лошадь, взятая на время, становится дареной лошадью? — с улыбкой произнес Брэнделин, направляя своего скакуна вниз по Чарльз-стрит.

— Нет, но признаюсь: решимости у меня поубавилось, — промолвила Диана. Они повернули на запад, в сторону Ричмонд-парка. — У меня не было лошади лучше Федры. Я даже удивилась, что вы позволили мне ездить на ней — ведь вы не знали, что я за всадница.

— Я и сам удивился этому, — улыбнулся виконт: ему было нелегко отдать прекрасную кобылу незнакомке. Но, поняв внезапно, что Диана могла обидеться на его слова, Джерваз вопросительно взглянул на нее.

Прекрасные голубые глаза девушки мягко сияли.

— Полагаю, вы не любитель тратить время на пустую болтовню?

— Нет, но я стараюсь не быть грубым. — Помолчав, он добавил:

— Во всяком случае, предпочитаю, чтобы моя грубость была намеренной, а не случайной.

Диана рассмеялась таким звонким смехом, что Джервазу захотелось присоединиться к ее веселью.

— Ну и ну! — воскликнула девушка. — И часто ли вы бываете грубым намеренно?

— Нет, не слишком часто, — отвечал Джерваз, не в силах сдержать улыбки. — Предпочитаю прибегать к намеренной грубости лишь тогда, когда хочу обратить на что-то внимание.

Они проезжали по уличному рынку, и им пришлось прервать беседу — надо было миновать большую толпу. Хоть, похоже, миссис Линдсей и получала удовольствие от его общества, Джерваз чувствовал себя неуверенно. Ему ни разу не приходилось ухаживать за своими прежними любовницами, хотя, надо сказать, ни одна из них не была так умна, как миссис Линдсей. К тому же Брэнделин не представлял, чего его спутница ждала от него.

Впервые в жизни виконт постигал искусство флирта. Может, леди ждет остроумных шуток? Комплиментов? Заявлений о пылкой страсти? Джерваз надеялся, что это не так. Диана и впрямь внушала желание, но у него не было ни малейшего желания лгать о любви. Виконт предпочитал иметь дело с дамами легкого поведения именно потому, что они не требовали серьезного отношения.

Миновав деловой район, они оказались в пустынном месте. Джерваз украдкой взглянул на свою спутницу. Женщина была так прекрасна, что у виконта дыхание перехватывало. Ее идеальный классический профиль портил лишь маленький, чуть вздернутый нос. Блестящие волосы цвета красного дерева спадали на плечи бесчисленными кудряшками. Девушка была очень юной и невинной на вид. Даже сейчас казалось, что ее пухлые губки тронуты легкой улыбкой.

Джервазу вспомнилось, как он целовал эти губки, его голова пошла кругом, и он лишь усилием воли заставил себя смотреть на дорогу. Он с ума сойдет, если немедленно не перестанет думать о ней. Диана одним своим присутствием лишала его спокойствия. Впрочем, девушка сама помогла ему отвлечься:

— И где же вы путешествовали целых пять месяцев? — спросила она, когда они остановились, чтобы пропустить стадо овец.

— Я был в Индии. Пять месяцев туда и пять — обратно. Почти целый год в дороге лишь для того, чтобы добраться до места службы и вернуться.

— Ах, Индия! — мечтательно воскликнула девушка. — Эта страна всегда зачаровывала меня. А вы долго там пробыли?

— Около пяти лет. Я был в армии, под Веллесли. Овцы почти перешли дорогу, и всадники смогли продолжить свой путь.

— Вернулся в Лондон два года назад, после смерти отца.

— Вам понравилось в Индии?

Джерваз задумался, прежде чем ответить.

— Об Индии трудно сказать, нравится она или нет. Эта страна… очень разная. Там даже солнце другое — желтое, обжигающее, не то что наше бледное светило. — Голос Джерваза дрогнул, когда он вспомнил, что ему довелось пережить за эти годы. В Индию он уехал в состоянии депрессии, жил там в опасности, в отвратительных условиях и, лишь вернувшись в Англию, обрел наконец себя.

Когда Диана тихо попросила: «Расскажите мне об этом», — виконт Сент-Обен начал говорить. Всю дорогу до Ричмонда он рассказывал о чудесах Индии, об ужасающей жаре и нищете этой страны, о богатых городах, необычной религии, странных обычаях… Никто из его знакомых, даже кузен Франсис не выказывали такого интереса к Индии, как Диана, поэтому молодой человек, забывшись, сказал куда больше, чем хотел. Когда Сент-Обен принялся говорить о своей поездке на север страны, где он видел горы под названием Крыша Мира, ему пришло в голову, что он в жизни не вел столь странного разговора со шлюхой.

Едва грубое слово мелькнуло у него в голове, Джерваз тут же отогнал его от себя. Как бы точно оно ни называло занятие Дианы, оно явно не подходило для этой утонченной девушки, которая вела себя с достоинством истинной леди. Впрочем, наверняка по сути она так же груба и жадна, как и все представительницы этого племени.

Когда виконт подошел к концу своего повествования, девушка радостно заулыбалась и мечтательно вздохнула:

— Все это напоминает мне королевство Престера Джона.

Джерваз был поражен — она знала эту средневековую легенду. Престер Джон был мифическим правителем сказочной восточной страны, страны золота и чудес. Король-христианин, окруженный варварами. Возможно, эта легенда рассказывала об Эфиопии, но эта страна была далеко не так романтична, как сказочное королевство из легенды о Престере Джоне.

— Да, — согласился виконт. — Индия действительно напоминает какую-нибудь средневековую сказку или легенду… У меня была книга о Престере Джоне, и я часто представлял себе и его, и его золотой трон. Может, это одна из причин того, что я отправился на службу в Индию.

Диана молча слушала его. Стало быть, этот человек с холодными глазами в детстве мечтал о сокровищах? Чудесные мечты… Диане почему-то вспомнился Джеффри.

Они въезжали в Ричмонд-парк. В прежние времена здесь стоял дворец, окруженный густым лесом. Это было место охоты короля. Сейчас в парке могли гулять люди. И не только гулять, а даже ездить верхом и пускать лошадей галопом, что было запрещено во всех городских парках. Осень уже набросила на деревья свое желто-золотистое покрывало, которое радостно переливалось под лучами яркого полуденного солнца.

— Откуда вы приехали, миссис Линдсей? — внезапно спросил Джерваз. — Судя по вашему выговору, можно предположить, что вы с севера.

Диана бросила на него дразнящий взгляд.

— Женщины вроде меня, милорд, не имеют ни прошлого, ни будущего. Мы живем, как бабочки, лишь настоящим. Давайте проверим, сможет ли Федра обогнать вашего скакуна. Стартуем здесь и поскачем до конца дорожки. — И, не дожидаясь ответа, девушка пришпорила кобылу и помчалась вперед.

Джерваз не сразу сообразил, что надо делать, и она обогнала его футов на пятьдесят. Погоняя коня, он с раздражением подумал о том, как девушка ответила на его вопрос.

Прежде ему не случалось раздумывать о прошлом своих любовниц, но вот жизнь Дианы Линдсей почему-то интересовала виконта. Ему было любопытно узнать, от кого она унаследовала свою поразительную красоту и что привело ее на путь проституции.

Отогнав от себя все волнующие его вопросы, Сент-Обен пришпорил коня и попытался сосредоточиться на том, чтобы догнать спутницу. Длинные кудри Дианы, как знамя, развевались на ветру и, даже не используя хлыст, она смогла ускакать очень далеко. Впрочем, Федра не могла обскакать коня Джерваза, и уже через мгновение виконт оказался рядом с девушкой.

Похоже, поражение не огорчило Диану.

— Вы выиграли, милорд. Что хотите получить в качестве приза?

— Я подумаю, — рассеянно ответил Джерваз, любуясь свежим румянцем на щеках девушки. Затем, взглянув на солнце, он добавил:

— Уже первый час. Если мы свернем, то вскоре подъедем к гостинице, где я заказал обед.

Путь до гостиницы они проделали не спеша. Диана с удовольствием отметила, что ее кавалер позаботился обо всем — от отдельного кабинета с окнами на Темзу, в который им подали обед, до изысканных кушаний и вин. Еда была легкой — как раз для людей, которым предстоит обратная дорога в город.

Покончив с малиной со взбитыми сливками, девушка подумала, не захочет ли виконт воспользоваться их уединением. Признаться, эта мысль скорее была приятна Диане, чем тревожила ее: наблюдая за ним во время прогулки, она не переставала любоваться его статной фигурой, уверенными движениями.

Улыбнувшись какому-то замечанию Джерваза, Диана отпила чуть-чуть вина, прежде чем ответить виконту. Все ее внимание было занято человеком, сидевшим за столом напротив. Раз уж она решила, что виконт Сент-Обен послан ей судьбой, то надо взять от этого подарка как можно больше.

У Джерваза были правильные черты лица, высокие и широкие скулы, светло-серые глаза. Темные волосы были такими густыми, что их невозможно было привести в порядок. Несмотря на серьезное, а временами даже яростное выражение лица Джерваза, Диана уже знала, что этому человеку не чужда доброта.

Что и говорить, Джерваз Брэнделин волновал воображение девушки. Она представляла, как своим низким голосом он шепчет ей на ухо ласковые слова, ласкает ее всю, воспламеняя своим желанием.

Диана занервничала. Но если прежде она говорила себе: «Если…», то теперь ее мучил вопрос:

«Когда?»

Тоном, каким можно было бы разговаривать с девяностолетней бабулей, Джерваз предложил:

— Может, прогуляемся в дубовую рощу перед возвращением в Лондон? Там растут самые старые и красивые деревья во всей Британии.

Диана внезапно поняла, что слегка захмелела. Скорее всего три бокала вина разбередили ее воображение. Вот стыд-то: она сидит тут, млея от предвкушения страстных объятий, а избранный ею мужчина и глазом не моргнет — он собран и холоден как всегда.

Диана встревожилась, и ее рука слегка задрожала, когда она ставила пустой бокал на стол: девушка была уверена, что Джерваз разочаровался в ней и больше ее не хочет. Хоть Мадлен и поведала ей многое об отношениях между мужчиной и женщиной, видимо, главного Диана все же не поняла. Мысль о том, что Сент-Обен больше не хочет ее, очень расстроила Диану, но, сделав над собой усилие, она заставила себя вежливо улыбнуться.

— Конечно, давайте прогуляемся. Мне не доводилось прежде бывать в Ричмонд-парке.

Тенистый лес и впрямь был прекрасен. Настоящий зеленый собор из вековых дубов, меж которых бегали лани, освещаемые нежным солнечным светом.

Слегка одурманенная вином, Диана остановилась, чтобы поднять пожелтевший дубовый листок. Любуясь им, она мечтательно промолвила:

— Мне так и кажется, что вот-вот из леса выйдет целая процессия друидов.

— Может, здесь и живут духи друидов, но скорее тут можно повстречать призраков, явившихся в Ричмонд-парк поохотиться Плантагенетов или Тюдоров.

Джерваз говорил ровным голосом, но Диана вдруг заметила, как переменилось его лицо. Он сгорал от желания. С огромным облегчением девушка поняла, что Сент-Обен по-прежнему неравнодушен к ней и хочет ее так же сильно, как и она его.

— А что, в этом лесу охотились только на оленей? — игриво поинтересовалась она.

— Нет, — тихо ответил виконт. — Есть куда более интересные игры. — Джерваз потянулся было к ней, но Диана кокетливо отбежала в сторону и спряталась за стволом старого дуба.

Девушка сама не понимала, откуда в ней взялось это желание пококетничать.

— Ну и как вам эта игра? — дразнила она виконта.

Это была новая Диана, незнакомая даже самой девушке, но она ей нравилась, ведь ее покинула обычная суровость.

Похоже, Сент-Обен сам был не прочь подурачиться. Не сводя глаз с ее губ, на которых играла теплая улыбка, молодой человек ответил:

— Если бы я знал ее правила, то давно бы сыграл.

Они стояли, разделенные огромным стволом дерева. Протянув к Диане руку, Джерваз погладил ее щеку и спутанные от быстрой езды кудряшки.

— Ты знаешь, что тебя называют Прекрасная Луна? — Увидев, что девушка вопросительно смотрит на него, виконт пояснил:

— Потому что у тебя самое прекрасное тело во всем Лондоне.

Глаза Дианы расширились от изумления, и она расхохоталась:

— Похоже, это прозвище дал мне наш романтичный мистер Клинтон. Но все равно это комплимент.

— Так и есть.

Глаза Джерваза внезапно потемнели, и девушка почти физически ощутила растущее между ними напряжение. Его теплые пальцы нежно гладили ее волосы, и волны наслаждения побежали по телу Дианы. Ее губы выжидающе приоткрылись.

— Сколько же мне ждать, Диана? — едва слышным голосом спросил Джерваз, гипнотизируя ее взглядом.

Он осторожно провел пальцем по ее маленькому ушку. Девушка и представить себе не могла, что легкое прикосновение к этой части тела может вызвать столь сильную реакцию — она задрожала, думая о том, что пальцы Джерваза дотронулись до уха так легко, словно бабочка махнула крылышком. И как у мужчины с такими сильными руками могут быть столь нежные пальцы?!

— Понимаю — ты хочешь узнать меня получше, — хрипло прошептал он, — но чем больше времени мы проводим вместе, тем труднее мне сдерживать себя. Признаюсь, это просто невозможно. — Обойдя дерево, он схватил Диану в свои объятия и впился в ее рот страстным поцелуем.

Девушка закрыла глаза, и ее понесло на волнах наслаждения. Она чувствовала, как его губы с силой приоткрыли ее рот, его язык проник в теплую сладость ее рта.

Они упали на колени, их тела крепко прижимались друг к другу. Джерваз осыпал шею Дианы мелкими поцелуями и вскоре нашел особо чувствительное местечко у нее за ухом. Его руки скользнули вниз, он лихорадочно гладил ее бедра, ягодицы, прижимал ее к своему естеству, пылающему огнем желания. Тут Диана с изумлением заметила, что ее бедра начали двигаться в такт его движениям. Это просто поразило девушку, потому что она и представить себе не могла, что ее собственное тело отреагирует на ласки мужчины столь неожиданным образом.

"Мне не следовало пить так много вина», — подумала Диана, понимая, что если виконт захочет овладеть ею прямо здесь, в парке, у нее недостанет сил сопротивляться ему. Как только она могла согласиться на эту прогулку? — ведь она еще так неопытна! Нет, не так она хотела начать этот роман. Джерваз Брэнделин слишком много значил для нее, чтобы вот так просто позволить ему овладеть ею под кустами. Ей надо собраться, как учила ее Мадлен, а не вести себя подобно влюбленной девчонке.

Кроме того, Диана не подготовилась к тому, чтобы избежать нежелательной беременности. Как бы она ни любила Джеффри, у нее пока не было ни малейшего желания дарить ему братика или сестричку.

Освободившись от объятий Джерваза, Диана откинулась назад, задев его колени. Дыхание ее было прерывистым. И прежде чем Сент-Обен успел снова обнять ее, Диана вопросила дрожащим голосом:

— Чего вы хотите от меня, милорд? — Виконт молчал, и девушка добавила, не в силах сдержать улыбку:

— Разумеется, кроме того, что и так очевидно.

Осознав, что ему опять устраивают проверку, Брэнделин сел на колени, положив руки перед собой и задумавшись над ее вопросом. Но сначала надо было затушить огонь, что Диана разожгла в нем. Так чего же он хотел от Дианы Линдсей, кроме того чтобы войти в нее, раствориться в ее сладком и нежном лоне, позабыв обо всех горестях и сожалениях?

Отличный вопрос, требующий честного ответа! Немного успокоившись, Джерваз заговорил, тщательно подбирая слова:

— Я хочу упорядочить свою жизнь, и мне нужна постоянная любовница. Хочу знать, что всегда смогу взять тебя и ты не станешь устраивать мне сцен.

Девушка спокойно кивнула, но по ее лицу нельзя было понять, понравился ей ответ или нет.

— А что бы ты хотел? — поинтересовалась Диана. — Длительная связь — дело непростое, ты же знаешь. Какими ты видишь наши отношения?

Что и говорить, у девушки был дар задавать трудные вопросы. Джервазу и в голову не приходило, что она станет спрашивать о таких вещах. Прикусив губу, он стал обдумывать ответ. Если Диана будет его любовницей, то их отношения, возможно, зайдут довольно далеко. Вот только вопрос: насколько именно далеко?

— Я хочу, чтобы ты… не волновалась о деньгах, — медленно произнес виконт. — И я надеюсь, что сумею удовлетворить тебя физически.

— А если не сумеешь? — неожиданно спросила девушка. — Следует ли мне притворяться, что мне очень хорошо?

Джерваз почувствовал себя задетым:

— Если ты станешь притворяться, то сама будешь виновата в неудачах. Даже самые опытные любовники не могут читать чужие мысли.

Его взгляд скользнул по ее безупречной фигуре, затянутой в простой костюм для верховой езды, а затем виконт посмотрел на милое лицо Дианы, сохраняющее серьезное выражение. Нельзя было даже и предположить, что женщина с такой внешностью может не получить удовлетворения в объятиях опытного любовника, каким, безусловно, был виконт Сент-Обен. Она так пылко отвечала на его поцелуи, что сомневаться не стоило: за видимой сдержанностью кроется страстная натура. Приняв наконец решение, Джерваз промолвил:

— Мне известно, что куртизанки умеют убедить мужчину в том, что он такой любовник, какого еще не знало человечество, но я бы предпочел, чтобы со мной ты не притворялась. — Похоже, они играли в вопросы и ответы. Виконту игра пришлась по душе, поэтому он Продолжил:

— А теперь твоя очередь. Скажи, что ты хочешь от меня? Ты как-то сказала, что тебя домогается целая толпа поклонников. Что же я должен сделать, чтобы ты именно меня выделила из этой толпы?

— Я не говорила, что хочу тебя выделить. Голос Дианы был таким безразличным, что виконту потребовалось некоторое время, чтобы вникнуть в смысл ее слов.

— Надо понимать, ты держишь нечто вроде публичного дома на одну женщину? — спросил он, темнея от гнева. — Но для меня это не подходит. Хочу, чтобы ты принадлежала мне одному, поэтому я готов щедро оплатить твои услуги. Более чем щедро!

Девушка по-прежнему смотрела на виконта серьезными глазами, в которых, однако, загорелся сердитый огонек.

— У меня нет ни малейшего желания принимать все предложения моих поклонников, но также я не собираюсь принадлежать кому-то одному. — Помолчав мгновение, Диана добавила:

— Я не даю обещаний, которых не смогу выполнить.

Встав, Сент-Обен отряхнул прилипшие на колени пожелтевшие листья.

— Ну раз таково твое решение, — заметил он, — то нам больше не о чем говорить. Я не собираюсь стоять в очереди у твоей спальни. — Привыкший быть вежливым даже в гневе, Джерваз предложил девушке руку, но губы его сжались в тонкую сердитую полоску.

Мысль о том, что можно с кем-то делить женщину, была неприемлема для виконта. Этого не будет, но… его решимости поубавилось, когда Диана вложила свою руку в его. Он почти не почувствовал ее веса, когда она поднялась на ноги с грацией дриады. Девушка не отняла своей руки, и Брэнделин ощутил разливающееся по телу блаженное тепло. Злость Сент-Обена стала отступать.

Диана стояла так близко от виконта, что едва не задевала его грудью, его ноздри щекотал слабый аромат сирени.

— Неужто ты так непреклонен и будешь настаивать на своем? — спросила девушка, поднимая на Джерваза невинный взгляд. — Если я всегда буду рядом с тобой, когда ты захочешь меня, то разве так уж важно, что я могу — обрати внимание, я говорю «могу» — делать в другое время? Тебе-то что? Что ты теряешь?

Джерваз хотел доказать свою непреклонность. Может, в других делах, по службе, например, он и мог уступить, но не сейчас, когда дело касалось его личной жизни. До какой же степени он хотел эту женщину с красивым лицом, сводящим с ума телом и изысканными манерами? Очень хотел, не стоит и скрывать. Безумно хотел.

— Я не могу допустить, — заговорил он ледяным тоном, — чтобы ты за моей спиной встречалась с другими мужчинами. — Тут голос его дрогнул.

Диана слегка покачала головой:

— Ты или будешь, или не будешь доверять мне. Или ты поверишь, что я честна перед тобой, или нет. Все это не имеет никакого отношения к моим предполагаемым любовникам. Обещаю, что этот разговор останется между нами, хотя, если я нечестна с тобой, то мое обещание ничего не стоит.

Против такого довода не поспоришь: лишь время покажет, достойна ли она доверия. Джервазу так и хотелось повторить, что он никогда не примет ее условий, но против воли у него вырвалось:

— Я подумаю над тем, что ты сказала.

Несмотря на неопределенность своего ответа, Сент-Обен осознавал, что недалек тот час, когда он капитулирует: судя по усмешке на губах миссис Линдсей, она тоже понимала это. Но если бы в глазах этой женщины мелькнуло выражение торжества, виконт немедленно отпустил бы ее руку, повернулся и ускакал прочь, навсегда оставив мысли о ней. Так было бы лучше, чем подвергать свою честь возможному унижению.

Вдруг Диана повернула его руку, запечатлев на ней поцелуй своими теплыми, бархатистыми губами. С Джервазом еще никто не был так нежен. Блестящие волосы девушки упали вперед, когда она наклонилась, и взору виконта представилась ее незащищенная тоненькая шея. Джерваз был просто потрясен. Он еще ни разу в жизни не испытывал подобного чувства. Это было не просто вожделение. Сжав руку Дианы сильнее, он поднес ее к своему лицу и провел по щеке пальцами девушки. Подняв голову, Диана взглянула на него лазурно-голубыми глазами. В это мгновение он был готов сделать все, что она захочет. «Господи, — мелькнуло у Джерваза в голове, — куда может завести подобная слабость?»

 

Глава 7

Где-то вдалеке церковные часы пробили четыре, когда они привязывали лошадей в конюшне дома Дианы. Почти всю дорогу в Лондон они молчали. Потому что Джерваз сомневался, что шлюха, да и вообще любая женщина, может быть такой честной, какой себя выставляла Диана Линд сей. Виконт подозревал, что она просто насмехается над ним.

Диана тоже ничего не говорила, но, помогая ей спуститься с лошади, виконт заметил, каким напряженным стало ее лицо. Может, она боялась, что перегнула палку и потеряла его? Что ж, такая мысль была даже приятна Сент-Обену.

Девушка стояла на земле, держась за руки Джерваза. Ее слегка покачивало после долгой езды верхом.

— Ты хотел знать — когда? Если ты по-прежнему хочешь меня, можешь прийти завтра вечером. Я приму тебя.

Виконт с облегчением вздохнул, почувствовав, что девушка вновь взяла инициативу в свои руки. Не было смысла сомневаться, зачем она его позвала. Завтра он удовлетворит наконец свою страсть и узнает, какова на самом деле миссис Линдсей. Он знавал немало женщин и был уверен, что без костюма для верховой езды и показной невинности Диана окажется в точности такой же, как и все его прежние любовницы. Стоит им несколько раз оказаться в постели, и он с легкостью сможет оставить ее, если она в чем-то его не устроит!

Сент-Обен низко склонился над рукой Дианы, стараясь не дотрагиваться до нее.

— Отлично. В девять тебя устроит?

— Вполне, милорд. Буду вас ждать.

Проводив Диану до дверей, виконт вскочил на коня и выехал со двора. Девушка наблюдала за Джервазом, ожидая, пока лакей отворит ей дверь. Этот колючий лорд Сент-Обен привык поступать, как хочет. Но почему бы и нет? Знатный и богатый, он волен в своих поступках.

Внезапно девушка подумала, что чем-то Джерваз похож на графа де Везеля. Оба привыкли повелевать, оба были незаурядными людьми, и оба… хотели ее. Разница была лишь в том, что француз собирался овладеть ею силой, не думая даже об ее удовольствии. А Сент-Обен, хоть и не привыкший думать о других, похоже, был готов научиться этому. Так что у него были… неплохие шансы. Хвала Богу!

Когда лакей пригласил Диану в дом, она озорно усмехнулась и, подобрав юбки, перешагнула порог. Диана даже не смогла бы толком объяснить, что именно привлекало ее в лорде. Что и говорить, он был очень силен и, кажется, честен. И у него такое прекрасное — мускулистое и грациозное — тело.

Девушка очень хотела познать тайны любви и надеялась, что его сиятельство лорд Сент-Обен окажется достойным учителем.

Проведя день в приятных развлечениях, Джерваз весь вечер работал в кабинете своего особняка, в Сент-Обен-хаусе. За последние два года он стал главной фигурой в британском правительстве, хотя лишь немногие знали, чем он занимается. Теоретически виконт занимал какую-то, весьма низкую, должность в министерстве иностранных дел. Это была настоящая синекура; Брэнделин появлялся на службе, когда хотел, и отправлял какие-то пакеты с донесениями.

На самом же деле Сент-Обен координировал всю британскую разведывательную сеть. Незадолго до своей преждевременной кончины, премьер-министр Вильям Питт попросил Джерваза заняться неблагодарной работой связного, так как получил отличные рекомендации на Джерваза от его командующего в Индии сэра Артура Уэлсли. За годы службы на Востоке виконт продемонстрировал недюжинный талант к собиранию ценных сведений и составлению по разрозненным сообщениям общей картины происходящего. Теперь его способности понадобились в европейском театре военных действий — что-то уж слишком долго Британия вела войну с Наполеоном.

Существующие разведывательные группы не жаждали делиться сведениями, и требовалось немало такта и жесткости, чтобы уговорить их вести себя иначе. Он оценивал их сообщения и принятые решения: такие люди нередко разрабатывали грандиозные планы, которые вмиг могли опустошить британскую казну. Но эти занятия Сент-Обен считал рутинными.

Менее скучными и куда более опасными были его поездки на континент. Наполеон закрыл для англичан все порты, но Джерваз умудрялся переправляться через канал с контрабандистами. Как и большинство представителей высшего класса, молодой человек прекрасно владел французским и вполне мог сойти за местного. Впрочем, несмотря на это, всегда существовала немалая возможность того, что кузен Франсис получит наследство куда раньше, чем предполагал.

Сент-Обен занимался незаметным, но жизненно важным делом. Оно было ему по душе и поглощало все его помыслы. Однако этим вечером обычное состояние собранности покинуло его, и виконту на рутинные дела потребовалось вдвое больше времени. Последним в целой горе бумаг лежало сообщение из отдела расшифровки. Он был создан больше ста лет назад одним из преподавателей Оксфорда. В нем работало всего несколько человек, и все полагали, что эти люди занимаются каким-то семейным бизнесом.

Нахмурившись, Джерваз прочел расшифрованное сообщение, посланное французскому агенту в Лондоне, и не смог сдержать раздраженного вздоха. Сент-Обен радовался, когда удалось перехватить секретную депешу, но ничто не давало ключа к разгадке того, кто скрывается за таинственным прозвищем Феникс. Этот шпион уже много лет досаждал англичанам, но даже с помощью депеши нельзя было установить его личность.

Виконт лениво перебрал в уме список подозреваемых. Он следил за этими людьми уже несколько месяцев, но ни на йоту не сдвинулся с места в своем расследовании.

И теперь вместо того чтобы думать о деле, он смотрел на исписанный лист и словно воочию видел перед собой Диану. Завтра в это же время он удовлетворит свое любопытство, и его больше не будут мучить догадки о том, что кроется под элегантной одеждой. Одно лишь воспоминание об этой женщине приводило его в такое состояние, когда разум становится бессильным.

Разозлившись на себя, Джерваз скомкал лист и бросил его в огонь. В голову не приходило ни одной мысли о том, кем все-таки может быть этот Феникс. Лучше уж подумать, что он подарит завтра Диане за ее услуги. Виконт невидящим взором уставился на огонь. Чем скорее он уложит эту шлюшку в постель, тем скорее его жизнь вернется в нормальное русло.

Ночью Диану разбудила няня. У Джеффри начинался очередной припадок эпилепсии. К тому времени, когда, накинув зеленый халат, девушка примчалась в спальню сына, все уже миновало. Мальчик спокойно лежал на постели, на его лбу выступили капельки пота. Рядом сидела Эдит. Эта женщина содержала весь дом, но еще добровольно взяла на себя роль охранительницы Джеффри — спала в соседней комнате, прислушиваясь к каждому шороху, готовая прийти на помощь при малейших признаках болезни. Поскольку помочь ребенку было нельзя, родной и приемной матерям мальчика оставалось лишь сидеть рядом и следить за тем, чтобы он случайно не поранил себя чем-нибудь.

Лицо ребенка побледнело, но он с усилием приподнялся в кровати, увидев свою мать.

— Мама, тебе не надо было вставать, — безразличным тоном промолвил мальчик. — Просто еще один припадок.

Улыбнувшись, Диана забралась к нему под одеяло и, прислонившись к спинке кровати, обняла сына. Вмиг забыв о своих словах, Джеффри тут же прижался к ней.

— Я что-то не могла уснуть, сынок, поэтому, думаю, мы можем выпить с тобой горячего какао.

— Хорошая мысль, — согласилась Эдит. — Пойду-ка, сварю его.

Диана пощупала лоб сына. Как она и ожидала, он был горячим. Припадки всегда начинались у ребенка, если поднималась температура. Теперь, когда Джеффри исполнилось семь, припадки случались реже, но были гораздо сильнее, чем раньше.

— Наверное, тебе не надо ходить завтра в школу, — сказала Диана.

— Мама! — возмущенно вскричал мальчик. — Мне нравится в школе. Я не хочу сидеть дома!

— Я очень рада, что тебе там нравится, но, уверена, они обойдутся как-нибудь один день без тебя. — К тому же у тебя температура. Вдруг случится еще один припадок — в школе? Этого нельзя допустить.

Мальчик пожал маленькими плечиками:

— Да у меня уже так случалось. На уроке латыни. Мистер Харди велел мне полежать, но потом я вернулся в класс.

— Да? — удивленно приподняла брови Диана, немного раздосадованная тем, что учитель не сообщил ей об этом случае.

Вдруг Джеффри усмехнулся и проговорил:

— Остальные ребята были потрясены. Все хотели знать, смогут ли они так же.

Онемев на мгновение от изумления, Диана все же рассмеялась. Ей то и дело приходилось напоминать себе о том, какие проказники все мальчишки!

— И что же ты сказал им?

— Я сказал, что им просто не повезло. Надо родиться эпилептиком, чтобы сделать все так, как надо.

Улыбнувшись, Диана погладила шелковистые волосы сына. Конечно, она его мать, но кто угодно скажет, что Джеффри — прекрасный ребенок. Несмотря на малые годы, у него было хорошо развитое тело, и мальчик, несомненно, был умен. Можно было не сомневаться, что многие достоинства еще разовьются в нем, и на его болезнь не будут обращать слишком пристального внимания.

Но уверенность Дианы пошатнулась, когда ребенок взглянул на нее своими огромными, ее глазами, зрачки которых вдруг разошлись в разные стороны. Это случалось с ним после припадков. Секунду-другую он ничего не будет узнавать вокруг себя, забудет, где находится. А когда заговорит, то не вспомнит, что с ним только что произошло.

Было большой удачей, что они смогли найти небольшую школу мистера Харди: дети там находились в теплой атмосфере всепонимания и имели большую свободу, чем в других школах. Директор спокойно отнесся к сообщению о болезни Джеффри — не стал драматизировать ситуацию, но принял сообщение к сведению. Судя по тому, с какой любовью мальчик говорил о школе, директор выбрал нужный тон.

Вскоре вернулась Эдит, неся в руках поднос с дымящимся кофейником и четырьмя кружками. За Эдит спешила Мадлен, на ходу завязывая поясок халата. Зевнув, Мэдди прикрыла рот рукой:

— Что же это вы, устраиваете вечер, а меня не пригласили?

Джеффри засмеялся, к нему присоединилась и Диана. Мать и сын хохотали, пока Эдит разливала по кружкам горячее какао. У них и в самом деле получился настоящий вечер, только довольно тихий: не в первый и не в последний раз они вот так собирались ночью в детской. Диана заботливо поглядывала на мальчика, опасаясь, как бы ребенок не подавился, но все было в порядке. Она не теряла надежды, что со временем приступы прекратятся.

Когда какао было выпито и мальчика потянуло в сон, Диана, встав с кровати, подоткнула его одеяло и собралась уходить. Малыш уткнулся подбородком в прижатую к щеке руку, его ресницы темнели на чуть порозовевших щеках. Она поцеловала Джеффри. В такие мгновения Диана чувствовала такую пронзительную любовь к сыну, что у нее щемило сердце.

— Спасибо, Эдит. Доброй вам ночи, — сказала она, — обращаясь к подругам.

Тепло улыбнувшись молодой женщине, Эдит направилась в свою комнату. Спустившись вниз вместе с Мадлен, Диана задумчиво промолвила:

— Если ты не очень хочешь спать, не зайдешь ко мне на минутку?

— Конечно, — прищурила глаза Мадлен. — Что-нибудь случилось?

— Не совсем.

В своей гостиной Диана разожгла свечи в канделябрах и медленно подошла к окну. Отодвинув портьеру в сторону, она выглянула на Чарльэ-стрит.

— Я пригласила Сент-Обена к себе. Завтра вечером. Точнее, уже сегодня.

Усевшись с ногами на диван, Мадлен плотнее запахнула халат.

— А ты уверена, что готова к этому? Что-то у тебя не очень счастливый вид.

Отпустив портьеру, Диана повернулась к приятельнице:

— Я не несчастна. Просто волнуюсь немного.

— Не стоит нервничать, — . — успокоила ее Мэдди. — В твоем распоряжении было мало времени, чтобы лучше узнать Сент-Обена.

Диана развела руками.

— Я знаю его ничуть не хуже, чем большинство невест знают своих женихов ко дню свадьбы. Но у меня есть преимущество: я не невежественная девственница. Правда, опыт мой невелик, но я хоть знаю, чего ждать.

— Тогда что же тебя беспокоит? Усевшись на стул, Диана подтянула колени к груди и обхватила их руками.

— Даже не знаю толком. Мне кажется… — Она задумалась, подбирая подходящее слово. — Это нечто вроде меланхолии. Признаться, это приводит меня в отчаяние. Все так далеко от тех романтичных мечтаний, что грели мою душу в детстве. — Девушка печально улыбнулась. — Ты понимаешь, о чем я — о Прекрасном Принце, о Вечной любви… Об этом мечтает каждая девочка, но почти никто не получает того, о чем грезит.

— Да ты настоящий романтик, Диана, — с доброй улыбкой промолвила Мэдди. — Тебе хочется полюбить Сент-Обена, а ты его не любишь. Но если так, то почему ты хочешь разделить с ним постель? Ведь ты не нуждаешься остро в деньгах.

Диана задорно улыбнулась:

— Пусть я не люблю его, но он мне очень нравится внешне. Очень!

— Что ж, если ты будешь продолжать в том же духе, то это неплохое начало, — призналась Мэдди. — Похоже, он умеет обращаться с женщинами.

Диана залилась краской, и Мадлен вспомнила, что, несмотря на определенный опыт, девушка была совсем невинной. Но скоро, очень скоро все переменится. Поднявшись на ноги, Мадлен сонно потянулась:

— Знаешь, я хочу лечь, спать ужасно хочется. Лечь в постель. И признаюсь тебе — возраст сказывается — я рада, что моя постель пуста.

Диана усмехнулась, а Мадлен, положив руку на дверь, обернулась к ней.

— Ты уверена в том, что делаешь? В полутьме нельзя было разглядеть выражение лица Дианы, но ошибиться было невозможно: говорила она довольным голосом:

— Уж в чем, в чем, а в этом я абсолютно уверена. Несмотря на все мои страхи, я не сомневаюсь в том, что любовника лучше Джерваза Брэнделина мне не сыскать.

Диана заставила себя отойти от окна, возле которого она стояла почти весь вечер, нетерпеливо вглядываясь в улицу. Было уже без пяти девять, а если она и знала что о виконте Сент-Обене, так это то, что тот очень пунктуален. Он придет, лакей проведет его в гостиную, а потом, потом…

Судорожно сцепив пальцы, Диана переминалась с ноги на ногу, нервничая, как семнадцатилетняя девственница перед первой брачной ночью. Она уже подготовилась к тому, чтобы избежать беременности, засунув в одно потайное местечко пропитанную уксусом губку, и надела соблазнительную рубашку из полупрозрачного шелка, а поверх — голубой халат, удивительно подходивший по цвету к ее глазам. Пышные кудри были заколоты всего двумя шпильками и волной спадали ей на плечи. Было довольно прохладно, поэтому в каминах спальни и гостиной приветливо потрескивал огонь. Кровать была подготовлена. Ее было видно сквозь открытую дверь спальни. Мадлен помогла Диане приготовиться к визиту виконта и ушла, убедившись, что ее ученица готова.

Диана сумела убедить подругу, что ее страхи необоснованны, но теперь, оставшись в одиночестве, она буквально тряслась от волнения. Конечно, интуиция интуицией, но… Несмотря на то что Джерваз был добр к ней и очень ей нравился, нелегко будет вверить себя ему. При мысли об этом руки девушки холодели и сердце бешено колотилось.

Мысленно Диана вернулась к той ночи на болотах, когда решила стать куртизанкой. Если бы она только могла предположить, что будущее приведет ее к Джервазу Брэнделину, то ни за что не оставила бы Йоркшира. Но было поздно что-то менять: узы, связывающие их, были сильнее ее воли.

Мысли девушки стали постепенно возвращаться к темным образам прошлого, как раздался стук в переднюю. Вздрогнув, она посмотрела на часы, стоящие на каминной полке. Без двух девять. Или часы отстают, или его сиятельство слишком спешит.

Не прошло и минуты, как в ее дверь постучали. Итак, время пришло. Удивительное спокойствие овладело вдруг женщиной, когда она открывала дверь.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, напряжение между ними росло. Джерваз был одет, как одевались почти все мужчины из высшего света. Но, обладая необычайной внешней притягательностью, виконт сильно отличался от остальных мужчин. Его красивые глаза чем-то напоминали гордые и одновременно грустные глаза ястреба.

А потом Джерваз улыбнулся, протянул ей руку и оказалось очень легко ввести его в гостиную. Диана затворила дверь и, прежде чем она успела повернуться к молодому человеку, он схватил ее в свои объятия и припал к ее губам жадным поцелуем. Диана разомлела было в его руках, но на мгновение паника вернулась. Все-таки виконт был мало знаком ей. Девушка боялась, что если они будут слишком торопиться, она едва ли сможет притвориться опытной любовницей.

Диана отступила от виконта, приложив к губам пальчик.

— Не стоит спешить, милорд, — прошептала она. Джерваз улыбнулся:

— Прости. Знаю, что слишком нетерпелив, но я весь день думал о тебе. И всю прошлую ночь.

Положив руки на плечи Дианы, он слегка помассировал их, и вдруг она ощутила, как ее тревога уступает место другому чувству.

— Признаюсь, я вообще не о чем больше не думал. Только о тебе.

Он запустил пальцы в ее мягкие кудри и осторожно вынул шпильки. Часть волос, что была заколота, тяжелой массой упала на плечи девушки.

— Вот так. Такой я и представлял тебя. Сент-Обен осыпал шею Дианы поцелуями, а девушка обомлела: она и не представляла, что собственное тело может так отозваться на ласки Пора было осуществить свой план Притянув его голову к своим губам, Диана прошептала Джервазу на ухо:

— Джерваз, я хочу кое о чем попросить тебя.

Виконт нахмурился: разве время сейчас обсуждать вопрос о деньгах. Впрочем, она имела полное на то право — ведь их отношения были деловыми. Но Сент-Обен просто был не в состоянии ни о чем думать, видя перед собой ее тело, едва прикрытое полупрозрачной тканью.

Отойдя в сторону, он вытащил из кармана бархатную коробочку для драгоценностей и вручил ее Диане. Приподняв крышку, девушка восторженно охнула. На черной подушечке лежал невероятной красоты сапфировый кулон в изысканной оправе и на красивой цепочке.

Брэнделин провел немало времени, выбирая подходящее украшение, и полагал, что это достойная плата за услуги куртизанки.

— Смотри, камень почти того же цвета, что и твои глаза, только не так сильно блестит.

— Как красиво! В жизни не видела ничего похожего! — Она робко взглянула на него. — Надеть? — спросила девушка.

Вытащив кулон из коробочки, виконт надел его на шею Дианы и стал застегивать цепочку, опасаясь потянуть волоски на ее затылке.

— Спасибо тебе, — прошептала Диана. — Очень красиво. Ты выбрал прекрасный подарок.

— Я рад, что тебе нравится, — промолвил он, одобрительно оглядывая девушку. А затем он вдруг снял цепочку с ее шеи и на немой вопрос Дианы ответил:

— Вдруг она помешает нам. Лучше пока ее снять.

Девушка признательно кивнула и проследила, как виконт укладывает кулон в коробочку. В свете свечей его глаза казались почти черными.

— Вообще-то я не об этом хотела сказать, — промолвила Диана.

Лицо ее оставалось спокойным, и только нервно сцепленные пальцы выдавали в ней волнение. Виконт подивился тому, что женщина ее профессии так нервничает.

— Ты можешь подумать, что я говорю ерунду, но… у всех любовников первая встреча бывает единственной. — Она подняла на Сент-Обена свои голубые глаза. Ее лицо было совсем юным в это мгновение. — Я хочу, чтобы эта ночь была необыкновенной.

— Так и будет Обещаю, — произнес Джерваз, положив руку на тонкую талию Дианы.

Девушка улыбнулась, но улыбка не коснулась ее глаз — они оставались серьезными.

— Существует столько способов… А вот чтобы сделать любовь необыкновенной, запоминающейся, надо, чтобы что-то шевельнулось здесь, — , она дотронулась рукой до лба виконта, — и здесь, — она положила ладонь на его сердце. — Давай притворимся сегодня, что мы неопытные, молодые любовники. Я буду изображать из себя девственницу, а ты будешь учить меня всему.

Сент-Обен изумленно посмотрел на девушку, но она положила теплую руку ему на щеку и тихо продолжила:

— Но отчасти это же правда — мы впервые вместе, так почему бы не позволить себе выпустить на волю нашу фантазию? Давай на час-другой представим, что в жизни все просто, что мы можем вновь постичь очарование первых объятий и просыпающейся страсти. — Диана многообещающе улыбнулась. — Лучше всего всему удивляться и даже быть немного неловкими — как это всегда бывает у новичков.

Джерваз задумался. Неплохо, конечно, продлить удовольствие, но к чему эти игры? Диана была такой соблазнительной, что ему не нужно было дополнительных стимулов к тому, чтобы увеличить желание. Но, глядя на ее лицо, полное надежды, виконт решил, что ему, собственно, не составит большого труда сыграть роль, которую она ему предложила. Женщины не такие существа, как мужчины; если женщина вобьет что-то себе в голову, то куда проще выполнить ее желание, чем пререкаться с нею. К тому же у Дианы было такое невинное, чистое лицо — такие и впрямь бывают только у девственниц, а не у искушенных в плотской любви куртизанок.

И внезапно затея притвориться неопытными новичками начала нравиться Джервазу.

— Твое желание — для меня закон, — заулыбался он. — Несмотря на то что я в жизни не занимался такими вещами. Погоди, я обдумаю, что надо делать, и мы начнем. — Взяв девушку за плечи, Брэнделин принялся нежно поглаживать их большими пальцами. — М-м-м… Итак, я бы начал с разговора, — задумчиво промолвил он. — Да, пожалуй, с разговора за бокалом доброго вина. У тебя найдется вино?

Глаза Дианы мерцали в полумраке, когда она прошептала:

— Да. Бренди подойдет, милорд?

— Вполне. — Девушка направилась к сервировочному столику, на котором стояли напитки и бокалы, а виконт добавил:

— Называй меня по имени. К чему титулы и официальные обращения, если мы находимся в столь интимной обстановке.

Диана осторожно налила бренди в бокал — на высоту трех пальцев — и взглянула на Сент-Обена:

— Хорошо… Джерваз…

Молодой человек и не представлял, что его имя столь благозвучно. Взяв графин с бренди у нее из рук, он отставил его в сторону.

— Одного бокала достаточно, — промолвил Сент-Обен. — У нас еще будет время привыкнуть друг к другу. — Сняв камзол и галстук, он аккуратно положил их на спинку стула. В одной рубашке его плечи казались еще шире и составляли удивительный контраст с узкими бедрами и тонкой талией. В расстегнутом вороте рубашки виднелись курчавые волоски.

Взяв бокал с бренди, Джерваз подвел Диану к дивану. Они сели очень близко друг к другу, но их тела не соприкасались. Виконт протянул ей бокал, и она отпила немного обжигающей жидкости, глядя на молодого человека. Затем он поднес бокал ко рту и отхлебнул из того места, откуда только что пила девушка.

— Мы не будем спешить, — прошептал он, отпив бренди и вновь протягивая ей бокал. — Тебе надо выпить ровно столько, чтобы немного расслабиться, но не потерять головы.

Джерваз заметил, как судорожно дернулось горло Дианы, когда она пила бренди, — это движение оказалось на удивление эротичным. Поднеся одной рукой бокал к собственному рту, виконт другой рукой поигрывал шелковистыми кудрями своей визави.

— А потом я скажу тебе, до чего ты прекрасна.

— И я поверю тебе? — улыбнулась Диана.

— Я буду готов поклясться хоть на десятке Библий. — Передав девушке бокал, Сент-Обен принялся описывать Диану, водя по ее лицу пальцем. — Я скажу тебе о твоих бездонных глазах, темных, как ночное небо, о твоей бархатистой коже и о рубиновых губках…

Глаза Дианы засветились весельем:

— Неужели любовники не могут придумать метафор посвежее?

— Сомневаюсь, — усмехнулся Джерваз. — В противном случае они стали бы не любовниками, а поэтами. — Отпив еще чуть-чуть, виконт подержал напиток во рту, словно для того, чтобы убедиться, что его обжигает крепость бренди, а не горящая страсть. — М-да! Раз ты молода и скромна, я уж не стану говорить о твоей груди, до которой так и хочется дотронуться губами, о тонкой талии и о манящих бедрах.

Диана зарделась, когда Сент-Обен перешел от слов к делу.

— Да, не стоит говорить об этих частях тела, а то скромница вроде меня может и застесняться.

— А потом, — продолжил виконт, — я, пожалуй, подумаю, как еще можно использовать бренди. — Он сдвинул в сторону полу ее халата, и его взору предстала прекрасная, полуобнаженная грудь Дианы. Обмокнув палец в бокал с бренди, Джерваз провел им по горлу девушки и по ложбинке между грудей. А затем, нагнувшись к ней, он поцеловал горячими и твердыми губами влажный след, оставшийся на ее коже.

Задрожав, Диана судорожно вздохнула.

— Девственница очень бы удивилась, — с трудом вымолвила девушка и поспешила добавить:

— Но ей бы это весьма понравилось.

Джерваз с улыбкой приподнял голову, его губы были всего в нескольких дюймах от ее лица.

— А потом, — тихо проговорил он своим низким голосом, — я бы ненадолго отпустил ее, чтобы она могла привыкнуть к новому для нее состоянию возбуждения. Но отпустил бы ненадолго. — С этими словами виконт припал к губам Дианы. На этот раз поцелуй не был жадным, нет, он был ленивым и неспешным. Джерваз словно пробовал ее губы на вкус.

Диана обомлела. Она стала опасаться, что никогда не сможет постичь науку поцелуя и занятий любовью. Они откинулись на спинку дивана, и девушка запустила пальцы в густые волосы Джерваза.

Когда бесконечный, сладостный поцелуй прервался, виконт с улыбкой отбросил с лица Дианы курчавую прядь длинных волос.

— Невинная девушка едва ли смогла бы так умело целоваться, — заметил он.

Итак, пока все получалось неплохо. Сент-Обен ничего не заподозрил, и хотя Диана все еще мучилась сомнениями, тело ее, похоже, знало, что делать.

— Но ведь, — рассмеялась Диана, — мы уже позволяли себе целоваться?

— М-м-м… Возможно, ты и права. Приподняв Диану, виконт стянул халат с ее плеч. Шелковая рубашка едва прикрывала ее груди, к тому же ткань была так тонка и прозрачна, что не скрывала того, что под ней находилось. Тело Дианы напряглось, где-то в глубине тихо занялся пожар, который начал быстро распространяться. Девушка застонала от наслаждения.

Поднявшись на ноги, Сент-Обен прижал к себе Диану.

— Ну вот, — шепнул он ей на ухо. — Теперь, полагаю, ты готова к следующей ступени. — Голос его сорвался.

Девушка подняла лицо к Джервазу и подставила губы для нового поцелуя. Немедленно ответив на ее немой призыв, молодой человек легко поднял Диану и, не прерывая поцелуя, понес ее в спальню.

Положив Диану на кровать, Сент-Обен принялся ласкать ее тело. Белая кожа девушки так и светилась под его загорелой рукой.

На тумбочке у кровати в подсвечнике горело пять свечей. Джерваз стал гасить их — одну за другой.

— Ну вот, — хрипло проговорил он. — Слабого света будет достаточно, чтобы ты не так стеснялась. — Задув четыре свечи, виконт остановился. — Этого довольно. Не могу же я оставить нас в полной тьме. Тогда мне не увидеть твоего прекрасного тела.

Света от одной свечи было достаточно, чтобы все разглядеть. Голубые глаза Дианы мерцали, губы слегка приоткрылись. Одну ногу девушка согнула в колене, и рубашка отбрасывала на ее бедра заманчивую тень, которую Джервазу тут же захотелось рассеять.

Вдруг Сент-Обена охватило какое-то странное чувство. Он никогда не любил. Его опыт общения с девственницей привел к настоящему несчастью, и теперь ему внезапно показалось, что Диана — именно та девушка, о которой он мечтал всю жизнь. Ее нежное, чувственное тело словно само навевало мысли о невинности, и молодой человек неожиданно для себя самого захотел, чтобы все было именно так, как они играли — чтобы Диана была непорочной и они могли бы все начать сначала.

Наклонившись к ее лицу, он взял его в ладони и с жадностью впился в ее губы. Плевать на все — хоть раз в жизни он забудет о сковывающих его цепях и представит, что любим и достоин любви. Конечно, в жизни такого быть не могло, но в глубине души он именно о таких мгновениях и грезил.

— Господи, Диана, не позволяй мне обижать тебя, — нежно и страстно промолвил он. — Ты… ты — необыкновенная…

Она обвила его шею руками, и Джерваз прижался к ней всем телом. Лишь мысль о том, что одежда мешает им, заставила виконта оторваться от Дианы и сесть. Диана потянулась, чтобы помочь ему справиться с пуговицами рубашки.

— Я не слишком развязна для своей роли? — спросила девушка, осторожно погладив его грудь.

— Может, и так, — выдохнул Джерваз, — но только не останавливайся. — Ему и в голову не приходило, что столь легкое прикосновение может так волновать!

На лице Дианы появилось шаловливое выражение, и Сент-Обену стоило больших усилий не броситься на нее сразу.

Он приподнял Диану и, сняв с нее рубашку, залюбовался ее обнаженным телом. Слава Богу, он оставил гореть свечу — такую красоту нельзя скрывать в темноте.

Вытянувшись рядом с ней, Джерваз стал осыпать мелкими поцелуями ее грудь и шею, а рука его скользнула к шелковистым волоскам, прикрывающим ее лоно. Диана конвульсивно содрогнулась.

— Расслабься, — прошептал виконт. — Не надо торопиться. Я буду ласкать тебя столько, сколько захочешь.

Когда Диана слегка раздвинула ноги, когда, казалось, вся ее разгоряченная кожа запульсировала от желания, Сент-Обен медленно, осторожно вошел в нее. Она так хорошо изображала из себя девственницу, что виконт на мгновение даже удивился, не встретив препятствия на своем пути.

Судорожно схватив ртом воздух, Диана так сильно сжала молодого человека ногами, что он едва сдержался, чтобы тут же не взорваться внутри нее. Вспомнив о своей роли, он оперся на локти, чтобы не причинить девушке боли.

— А теперь я дам тебе некоторое время, чтобы ты поняла, каково это — ощущать внутри себя мужчину. Ну и., чтобы успокоиться самому, — добавил он с дразнящей улыбкой.

Диана подалась вперед, чтобы он глубже вошел в нее — она и не подозревала до этого чудесного мгновения, до какой степени ее лоно жаждало принять в себя мужчину.

— Погоди, — остановил ее виконт. — Не делай этого сразу, потерпи, если можешь, а то все будет кончено. Слишком быстро.

Девушка быстро проговорила:

— Нет-нет, не надо! Я не хочу, чтобы это кончилось. — Волосы Джерваза щекотали ее лицо, на его лбу и груди она видела капельки пота. Девушка осторожно погладила его щеку.

Даже легкое прикосновение воспламенило молодого человека, и ему понадобилось некоторое время, чтобы вновь овладеть собою. Немного успокоившись, он стал ритмично двигаться, исследуя тайные глубины ее тела.

— Как хорошо, — промолвил он. — Теперь и ты можешь осторожно входить в наш танец, чтобы мы нашли общий ритм.

…Толчки Джерваза становились все сильнее, он не сводил с Дианы взора. Она стонала, закрыв глаза, надеясь, что так Сент-Обен не сможет понять, в каком она состоянии. Несмотря на все наставления Мадлен, Диана и представить себе не могла, что соитие может быть таким сладостным.

— Пожалуйста, Джерваз, пожалуйста… Прошу тебя… — взмолилась она наконец, не понимая толком, о чем просит. И вот, когда ей казалось, что она не вынесет больше ни мгновения этой сладостной пытки, ее тело содрогнулось, словно внутри вспыхнули тысячи огоньков. Она закричала, сильнее прижимаясь к рычащему от страсти Сент-Обену…

Любовники отдыхали. Единственным звуком, нарушающим тишину, было их прерывистое дыхание. Диана крепко прижимала его к себе, не желая отпускать; девушка чувствовала, как из-под закрытых век у нее струятся слезы.

Приподняв голову, молодой человек заметил, что щеки Дианы влажные.

— Я сделал тебе больно? — встревожился он. Покачав головой, девушка улыбнулась.

— Нет-нет, не беспокойся. Просто все было так… прекрасно. Извини, я всегда плачу от радости, да и вообще от всего, что меня волнует.

Джерваз успокоился и перекатился на бок, не выпуская девушку из своих объятий.

— Знаешь, я в жизни не был в таком состоянии. Твоя задумка замечательна! — Он усмехнулся. — Ты прекрасно сыграла, тебя вполне можно было принять за девственницу — до самого конца.

— А в конце? — встрепенулась Диана, испугавшись, что чем-то выдала себя. — Что же в конце?

— Ну… в конце ты, видимо, забылась и вела себя так, как не смогла бы девственница. — Он поцеловал ее в лоб. — Так ты по-прежнему опасаешься, что не будешь испытывать со мною удовольствия и не получишь удовлетворения от нашей близости?

Диана рассмеялась — Мадлен столько говорила ей о мужском самомнении!

— Что-то ты многовато говоришь о своих успехах, Джерваз, — поддразнила она виконта. — Ты не слишком самоуверен?

— Самоуверен? — переспросил он, прищурив глаза. — Что ж, подходящее слово.

— Да у тебя настоящий талант быть одновременно вульгарным и сообразительным, — хохотала девушка.

Усмехнувшись, Джерваз натянул на них одеяло. Огонь в камине угасал, и в комнате стало довольно прохладно. Диане так нравилось лежать рядом с Сент-Обеном, положив голову ему на плечо, а руку — на талию! Виконт Сент-Обен — ее любовник! Как чудесно звучат эти слова. Похоже, интуиция не подвела ее. А ведь одна мысль о том, что они будут вместе, пугала ее, и девушка едва не отступила в последний момент.

И вдруг, как тогда, в Йоркшире, все ее страхи исчезли, но не только страсть унесла их. Где-то в самой глубине ее существа тлело чувство к Джервазу — Диана не сомневалась, что в его объятиях она в безопасности. Глубоко вздохнув, она прижалась к нему. Их по-прежнему разъединяли темные тайны, но сегодняшнее путешествие они совершили вместе, и, надо верить, наступит то время, когда они придут к светлому счастью, а мрак отступит…

— Мы так и не договорились о цене, — прошептал Джерваз через некоторое время. — Если ты полагаешь, что задумка притвориться девственницей стоит больших денег, я с тобой согласен. — Диана откатилась в сторону, а виконт, приподнявшись на локте, стал поигрывать ее кудрями, которые в полумраке казались почти черными. — Может, ты хочешь, чтобы я оплачивал все твои счета? Или выписать тебе содержание? К примеру, три сотни фунтов в месяц? — Он аккуратно разложил ее волосы по подушке.

Диана почувствовала, что начинает раздражаться от его самоуверенности. Нет слов, он был щедр, но… неужели Сент-Обен полагал, что через несколько минут после вспышки страсти она будет думать о деньгах?! Да, его самоуверенность выше всяких границ, но, пожалуй, решила девушка, она не будет сразу же говорить ему об этом — не стоит ссориться.

— К чему все эти разговоры? — наконец промолвила она. — Приноси мне подарки — иногда. Удивляй меня. Если я подхожу тебе, все будет в порядке.

Виконт нахмурился, отчего темные брови сошлись у него на переносице. Очарование момента исчезало…

— Я бы предпочел обсудить все дела сразу.

— Я не «дело», которое надо обсуждать. — Диана опустила глаза. — Тебе не приходило в голову, что с людьми надо быть… помягче?

Сент-Обен фыркнул, не зная, то ли злиться, то ли удивляться.

— Мне нужна была любовница, а не философ, — заметил он.

— Ты получил обеих, а вдобавок к ним — множество других вещей. Если тебе это не по нраву, то ты волен найти себе другую женщину.

— Может, так оно и будет, Диана. Но не сейчас. — Он принялся ласкать ее груди и поцеловал девушку в губы. — Нет, определенно не сейчас…

У Дианы перехватило дыхание — она не думала, что сумеет возбудиться второй раз.

— Пожалуй, я отступлю от сценария, — прошептал виконт. — Если бы ты и впрямь была девственницей, то настоящий джентльмен повременил бы некоторое время. К счастью, и ты не девственница, и я — не джентльмен.

…Их следующее соитие было божественным. Они удовлетворили первый голод и теперь могли не торопиться. Снова и снова Джерваз почти доводил Диану до края, а потом они вместе отступали. Когда наконец они шагнули за пределы реального мира, и волна наслаждения понесла их вперед, Диана судорожно вскрикнула.

…А потом Диана лежала, положив голову ему на грудь, и волны ее волос темной вуалью прикрывали его. Сильная рука Джерваза покоилась на шее девушки, и он лежал так тихо, как будто уснул. Диане тоже хотелось спать, но она противилась своему желанию. С усилием приподнявшись, она позвала:

— Джерваз!

— Да-а?

Он открыл глаза, и Диана была потрясена их выражением, смысла которого она не могла распознать. Что она увидела в серой глубине? Удовлетворение? Сомнение? А может, даже страх? Обычно Диана без труда могла понять состояние другого человека, но сейчас она оказалась в тупике. Да, Джерваз действительно был необычным человеком.

— Думаю, тебе пора уходить, — прошептала девушка. — Очень поздно.

Она почувствовала, как напряглось его тело. Неужели виконт думал остаться? Судя по словам Мадлен, некоторые мужчины любят спать с любовницами, а некоторые — нет. Кому что нравится.

— Как хорошо, что ты мне напомнила, — холодно ответил Джерваз. — Предпочитаю спать в одиночестве.

Диане показалось, что Сент-Обен обиделся. Несмотря на то что никогда не спала с мужчинами, Диана с удовольствием заснула бы, чувствуя рядом виконта. Но мысль о Джеффри, который может забежать в ее спальню рано утром, отрезвила ее.

— Что еще включают твои правила? — поинтересовался Джерваз, натягивая панталоны.

— Всегда заранее сообщать мне о своих визитах, — спокойно произнесла Диана, не подавшая виду, как огорчена его уходом.

— Чтобы ты успела прогнать другого? — с издевкой спросил он, застегивая смятую рубашку.

— Думай, что хочешь, — Диане было неловко стоять обнаженной перед ним, хотя это было смешно после того, чем они занимались половину ночи. Быстро сбегав в гостиную, девушка вернулась со своим шелковым халатом, который надела якобы для того, чтобы проводить виконта.

— Чем еще ты объяснишь такое желание? — Сент-Обен смотрел на Диану холодным взглядом.

Нельзя было и представить, что всего несколько минут назад они были так близки! Диана почувствовала себя неловко, но не отвела взгляда.

— Видишь ли, моя личная жизнь не связана с… работой. Меня может не быть дома, я могу быть занята чем-то, от чего сразу не оторвешься.

Ее ответ немного успокоил Сент-Обена. Он надел камзол и сунул галстук в карман. В это время суток никто не обратит внимания на то, как он одет.

Подняв свечу, Диана проводила Джерваза вниз и отперла дверь. Весь дом спал, где-то вдали часы пробили три часа ночи. Самое темное время суток.

Прежде чем Диана успела отворить дверь, виконт взял подсвечник у нее из рук, поставил его на стол, обнял девушку и нежно поцеловал — в точности так же, как и несколько минут назад, когда они лежали в объятиях друг друга. Обвив его шею руками, Диана крепче прижалась к Джервазу. Несмотря на усталость, она бы с радостью вновь занялась с ним любовью.

Даже целуя ее, Сент-Обен осознавал, как глупо с его стороны было надеяться на то, что он сумеет завоевать такую женщину. Разве можно добиться ее отказа от других любовников… Когда поцелуй прервался, Джерваз поднял голову и заметил, как затуманились глаза Дианы. Ах какое дивное это было выражение! Но… Диана Линдсей была всего лишь шлюхой, и это нельзя забывать.

Однако, уговаривая себя, что эта женщина его не стоит, виконт вдруг почувствовал раздражение и невероятное желание завладеть ею, стать ее полновластным хозяином.

— Я хочу, чтобы ты стала моей, Диана, — шептал он, лаская ее. — Только моей.

Не говоря ни слова, девушка покачала головой, но Джерваз почувствовал, как ее тело отозвалось на его ласки. Он хотел взять ее прямо здесь, на тонком ковре, прикрывающем холодный мраморный пол. Но видя, что Диана тоже этого хочет, Джерваз решил, что быстрее добьется своей цели, если не будет всегда угождать ее желаниям. Поэтому, отпустив ее, виконт отворил дверь и вышел в темную ночь.

Запирая дверь, девушка дрожала. В спальне она переоделась во фланелевую рубашку с длинными рукавами и улеглась в постель. Она спала здесь уже целых три месяца, но еще ни разу собственная кровать не казалась ей такой пустой и огромной.

Несмотря на усталость, Диане не спалось. «Любовь имеет свою оборотную сторону», — пропомнились ей давнишние слова Мадлен. Девушке казалось, что она тогда постигла их смысл, но лишь сейчас она поняла, что имела в виду ее старшая подруга. Не зная, что такое страсть, Диана оказалась неподготовленной к ней. Прошедший вечер открыл для нее много нового, и не только потому, что она познала новые физические ощущения, но и из-за необычного всплеска эмоций. Они с Джервазом дарили и получали удовольствие.

Виконт хотел ее, но и она не меньше хотела его. Диана мечтала выполнять его желания, мечтала говорить с ним о любви и смеяться вместе с ним, наблюдая, как смягчается его хмурое лицо; она с радостью пообещала бы Джервазу, что будет принадлежать ему одному. Ей так хотелось сделать его счастливым…

Впрочем, сделать Сент-Обена центром своей вселенной и молниеносно выполнять все его прихоти было совсем нетрудно, но не для этого она приехала в Лондон. Диана чувствовала: их несут разные потоки. Сразу было видно, что жизнь потрепала виконта, как и саму Диану, но девушка смогла немного оправиться от пережитого. А до тех пор, пока она не поймет причину и происхождение его боли, им не быть вместе.

Свернувшись калачиком, девушка обхватила себя руками, пытаясь вновь почувствовать то тепло, которое согревало их, когда они были вместе. Как бы трудно ей ни было, она решила не сдаваться. Когда-нибудь, когда позволит Господь, она покорится лорду Сент-Обену, но многое еще должно измениться к этому времени. Диана хотела, чтобы в их дуэте они оба были равны, и чтобы это не был дуэт господина с рабыней.

Диана поежилась: она в который уже раз подумала о том, что их соединила не только рука судьбы, но и воля самой Немезиды — богини неотвратимого правосудия. Если бы Диана только могла представить, как обернется дело, она бы ни за что не уехала из Хай-Тора. Впрочем, отступать было поздно. Узы, связывающие ее с Джервазом, были слишком сильны.

Ну а пока… В ближайшие дни она будет играть роль независимой женщины, а уж как он к ней отнесется — его дело. И девушка разрыдалась в подушку, не зная, отчего плачет — от горя или от радости.

 

Глава 8

Уже близился вечер, и Уайтхолл почти опустел, когда к лорду Сент-Обену явился с визитом министр иностранных дел. Джордж Каннинг был очень умным, непредсказуемым и очень-очень честолюбивым человеком. С тех пор как Вильям Питт, глава партии тори, умер около полутора лет назад, все члены партии бились за то, чтобы натянуть на плечи почетную мантию главы. Все тори были единодушны в желании поквитаться с французами, но большая часть их энергии уходила на борьбу друг с другом. И вот в этой битве Джерваз не имел ни желания, ни терпения участвовать.

Сент-Обен сидел за кипой сообщений из Португалии; приход Каннинга оторвал его от размышлений. Личные отношения много значат в политике — сэр Артур Уэлсли, армейский друг Джерваза, познакомил Сент-Обена с одним из своих лучших приятелей, военным министром Кастельреем. Обязанности военного министра и министра иностранных дел кое в чем совпадали, и эти люди были яростными соперниками, поэтому Каннинг всегда посматривал на Джерваза с подозрением. Они старались не встречаться друг с другом. Сегодня Каннинг впервые пришел к виконту.

Вскочив и потянувшись, Сент-Обен подал Каннингу руку:

— Добрый вечер, Каннинг, — поздоровался молодой человек. — Что-то вы поздно.

И тут Джерваз нахмурился — за министром иностранных дел маячила фигура еще одного человека, француза. Джерваз был почти уверен, что это и есть шпион, скрывающийся под кличкой Феникс.

После рукопожатия Каннинг промолвил, указывая взглядом на своего спутника:

— Уверен, что вы знакомы. Элегантный граф де Везель, одетый во все черное, приветливо улыбнулся:

— Разумеется. Однако мне очень жаль, что высшее общество не имеет возможности чаще лицезреть лорда Сент-Обена.

Джерваз без энтузиазма пожал руку графа. Конечно, Фениксом мог быть и кто-то другой, но виконт больше всех подозревал француза. Он презирал этого человека, в обычае которого было юродствовать и постоянно что-то демонстративно скрывать. Граф подозрительно легко взобрался по ступеням британского общества и, как французский изгнанник, имел возможность слышать такие вещи, которые ему знать не следовало. Джерваз предполагал, что французу доставало наглости, ума и непорядочности решиться на что угодно. Ничем не выражая своего отношения к графу, виконт спросил:

— Вы пришли сюда, чтобы работать, Везель? Одному Богу известно, как нам недостает людей.

Француз лениво взмахнул тростью с золотым набалдашником.

— Работать?! Moi? Я не умею работать, крутиться и вертеться. Такими вещами должны заниматься усидчивые люди вроде вас.

— Думаю, вы себя недооцениваете, — приподняв брови, пробормотал Джерваз. — Думаю, даже для того, чтобы завязать такой галстук, без усидчивости не обойтись.

— О! Это не работа, а искусство, — беспечно заметил француз. — Я — большой мастер всяких художественных тонкостей.

Черные глаза Везеля горели торжеством, отчего подозрения виконта усилились: похоже было, что их разговор имеет двойной смысл. Французу было известно, чем занимается виконт, более того, похоже, он знал, что Сент-Обен подозревает его в шпионаже, и это доставляло Везелю определенное удовольствие.

— Мы с Везелем обедаем в «Уайтсе», — вмешался Каннинг. — Не хотите ли присоединиться к нам? Джерваз с деланным сожалением покачал головой:

— Нет, к сожалению. Мне еще надо несколько часов поработать.

Когда виконт вопросительно поглядел на французского графа, Каннинг нетерпеливо воскликнул:

— Мы можем свободно говорить обо всем при Везеле! Мало кто так ненавидит Бонапарта, как изгнанные роялисты.

Сент-Обен промолчал, не сводя с графа глаз. Не обращая внимания на его взгляд, Везель широко улыбнулся:

— Я подожду тебя внизу, Джордж. Подозрительность — одна из неотъемлемых частей профессии Сент-Обена. — И, шутливо отдав честь, Везель удалился.

Как только они остались вдвоем, министр иностранных дел набросился на виконта:

— Вы были слишком грубы с Везелем!

— Я почти уверен, что этот человек — французский шпион, — заявил Джерваз, присев на край стола. — Я бы советовал вам помалкивать в его присутствии о делах.

Каннинг оторопело посмотрел на Сент-Обена:

— Черт возьми! Но это же серьезнейшее обвинение! У вас есть доказательства?

— Была бы на то моя воля, Везель не бродил бы здесь, вынюхивая и подслушивая, — холодно ответил Джерваз. — Доказательств может вообще не быть, поэтому я предлагаю вам придерживать язык в его присутствии.

Выдержав паузу, министр задумчиво кивнул и перевел разговор на другое:

— С помощью вашей информации нам удалось удачно провести кампанию в Копенгагене.

— Да нет, я просто указал вам путь, — удивился Сент-Обен. — Информация была очень разносторонней. Но не военная разведка, а солдаты выигрывают битвы.

— Да, вы правы. Однако нехватка данных от военных разведчиков может привести к победе противника.

— Верно, — согласился виконт, не понимая, к чему клонит Каннинг.

— Вы замечательно справляетесь со своей работой. Одним из лучших деяний Питта было поставить вас на этот пост. — Министр говорил тихим голосом, отчего его комплимент казался весьма сомнительным.

— Я очень удивлюсь, если окажется, что вы зашли ко мне, чтобы сказать только это, — заметил Сент-Обен.

— Разумеется, — согласился Каннинг, глаза которого вдруг забегали. — Говорят, у вас лучшие агентурные данные во всей стране. А вы заводите дела на англичан?

— Нет, — равнодушно ответил виконт. — Если вы хотите получить данные, чтобы использовать их против ваших противников, то поищите в другом месте.

— Меня беспокоит, как бы кто-нибудь не использовал чего против меня, — скривил гримасу Каннинг, внимательно изучая Сент-Обена своими бледно-голубыми глазами.

Джерваз сел удобнее, скрестив ноги.

— Каннинг, послушайте меня. Я здесь с одной целью — сделать все возможное, чтобы услать эту корсиканскую сволочь в преисподнюю, откуда он, несомненно, вырвался. Я не политик, не имею ни малейшего желания стать министром с целью обладать хоть какой-то властью. Именно поэтому я пережил крах правительства Эддингтона прошлой весной. Признаюсь, я также не намерен сдавать свои позиции и при падении администрации Портленда. Я буду работать не покладая рук до тех пор, пока Наполеон не окажется побежденным.

Каннинг усмехнулся:

— Если принять во внимание, какое количество опиума Портленд принимает каждый день, то можно быть уверенным: он и не заметит, что с его правительством что-то случилось Джерваз хмуро посмотрел на министра, недоумевая, к чему тот сделал это замечание Может, для того чтобы Джерваз сболтнул что-нибудь лишнее? Нет, это невозможно: Каннинг был довольно прямолинейным человеком, и к тому же дальним родственником герцога Портленда.

— Я пришел, чтобы поблагодарить вас, Сент-Обен. Меня много ругали за Датскую кампанию. Общественное мнение было на стороне датчан, а на нас поглядывали как на воришек и хулиганов. Если бы не вы, мы бы проиграли дело, а вот это было бы куда хуже.

Сент-Обен вздохнул. Дело с Датской кампанией оставило привкус горечи у него во рту.

— Честно говоря, мне не очень приятно вспоминать об этом, но у вас было право нападать на Данию, — заметил виконт. — Если бы не вы, Бонапарт захватил бы датский флот и использовал его против нас. А без нашего господства на море… — Молодой человек пожал плечами.

Джервазу не было нужды договаривать последнюю фразу. Европейские страны покорялись Наполеону одна за одной, лишь Британия пока держалась. Такое положение дел сохранялось довольно долго: французы не могли победить англичан на море, а те, в свою очередь, были не в состоянии дать Наполеону битву на суше. Если только Британия потеряет свое морское господство, Бонапарт немедленно завоюет островное государство, и Англия станет еще одной страной, покорившейся французскому императору.

Направление их беседы заставило виконта вспомнить еще об одной вещи:

— Ваша акция, направленная на захват шведского флота, поможет Британии сохранить господство на Балтийском море, но не забывайте, что есть еще одна нейтральная зона риска — Португалия.

Каннинг угрюмо кивнул:

— Я уже думал об этом. Стало быть, у вас есть причина подозревать, что Франция посягает и Па Португалию?

— Я тут получил кое-какие сообщения, — промолвил в ответ Джерваз, кивнув на кипу бумаг. — Мой отчет будет готов через два-три дня, но я уже сейчас готов утверждать, что если нам не удастся убедить Португалию убрать свой флот в ближайшие недели. Наполеон захватит его.

— Так скоро? — присвистнул Каннинг.

— Боюсь, что да.

Лицо министра иностранных дел на мгновение омрачилось.

— Что ж, похоже, пришло время сделаться еще менее популярным. Впрочем, надеюсь, португальцы окажутся более сговорчивыми, чем датчане. — Каннинг на мгновение замялся. — Спасибо вам. Меня предупреждали, чтобы я был осторожен с вами, но, кажется, это все интриги. Теперь я вижу, что вы здраво рассуждаете, а ваши рекомендации всегда помогают.

Джерваз пробормотал:

— Ах как мило, что я заслужил ваше одобрение. Не услышав сарказма в голосе виконта, Каннинг бросил на него оценивающий взгляд.

— Я бы нашел лучшее применение человеку с вашими способностями. Вы далеко пойдете, если примете мое предложение.

— Меня вполне удовлетворяет место в палате лордов, которое я получил по наследству, — ледяным тоном произнес Сент-Обен. — Можете утешать себя мыслью, что я не позволю никому использовать мои источники информации в политических целях.

— Стало быть, это ваше окончательное решение? Впервые улыбнувшись своему собеседнику, Джерваз кивнул:

— Да.

Попрощавшись, Каннинг вышел из кабинета, а виконт устало опустился на стул. Министр иностранных дел был не первым политиком, пытавшимся надавить на него, и, похоже, не последним.

Вытащив из кармана золотые часы, Сент-Обен увидел, что уже пошел десятый час. Прошло три дня с тех пор, как он встречался с Дианой, но не было ни минуты, чтобы Джерваз не думал о ней. Виконт противился желанию встретиться с Дианой слишком быстро: осознавая, что ему нужна женщина, он не хотел признаваться себе, что думает только о единственной партнерше. И теперь, доказав себе самому и Диане Линдсей, что у него есть сила воли, Сент-Обен испытывал жгучее желание вновь увидеть ее, сжать в своих объятиях.

Быстро набросав записку Диане, Джерваз разыскал одного из посыльных, постоянно дежуривших в здании, велел ему отнести послание на Чарльз-стрит, 17 и дождаться ответа. А потом виконт вернулся к своим доносам и донесениям. Ему надо было принять решения по всем этим документам, решения, от которых порой зависела жизнь или смерть сотен незнакомых людей. Виконт был так поглощен работой, что не заметил, как пролетело время, и был порядком удивлен, увидев посыльного, протягивающего ему записку, запечатанную кокетливой печатью с изображением пухленького купидона, прижимающего палец к губам.

На короткое мгновение Джерваз вообразил, что она не хочет его видеть, потому что занята другим мужчиной. С камнем на сердце он сломал печать, развернул листок и прочел послание. Посредине записки изящным почерком Дианы было написано:

"Приходи. Я жду». Сент-Обен облегченно вздохнул.

Диана уже собиралась лечь, когда ей принесли записку от Джерваза. Сердце ее радостно забилось. Целых три дня она мучилась сомнениями, думая, что сделала что-то неприятное Джервазу, и теперь он испытывает к ней отвращение. А может, казалось ей, он обиделся на то, что Диана отказалась считать его своим господином, или она делала что-то не правильное в постели? Но он же ни на что не жаловался!

Играть второй раз роль девственницы было негоже, поэтому девушка быстро оделась в простое платье абрикосового цвета и завязала волосы бархатным бантом. Диана прекрасно понимала: если их встречи станут постоянными, то сегодняшнее свидание задаст тон их отношениям.

Все слуги уже отправились спать, и девушка сама открыла ему дверь Увидев Джерваза, Диана восторженно охнула. Внешне он нравился ей с самого начала, но теперь, зная, каким стройным и мускулистым было его тело под одеждой, она едва сдерживалась, чтобы не броситься в его объятия. Впрочем, может, это и стоило сделать: Мадлен не раз говорила ей, что мужчины любят, когда женщина проявляет инициативу.

Диана робко шагнула навстречу Сент-Обену, положила руки ему на плечи и подняла лицо для поцелуя. Неожиданная улыбка осветила глаза Джерваза, когда он ответил на поцелуй девушки, а затем так крепко прижал Диану к себе, что ее кости чуть не затрещали.

— Простите, милорд, — смеясь, вырвалась она. — Но мне необходимо дышать.

— Да и мне тоже, — согласился виконт, выпуская ее и вытаскивая из кармана медную статуэтку.

— Ты, кажется, говорила, что любишь сюрпризы? — промолвил он вопросительно.

Диана восторженно разглядывала восточную безделушку. Статуэтка была около четырех дюймов в высоту и изображала девушку с цветком в руке.

— Ох, Джерваз, как красиво! Это индийская богиня?

— Да, — кивнул виконт. — Да, это Лакшми, индусская богиня удачи и процветания. В руках она держит цветок лотоса. Она стояла у меня в кабинете в Уайтхолле как талисман. Вечером не найти подарка, поэтому я решил принести тебе это. Прости, что статуэтка не очень дорогая, но, может, она понравится тебе, раз ты уж так заинтересовалась Индией.

— Она мне очень нравится, — призналась Диана, глаза которой заблестели от удовольствия, — но я не хочу лишать тебя любимой вещи.

Девушка попыталась вернуть статуэтку виконту, но он удержал ее руку своими теплыми, сильными пальцами.

— В Индии Лакшми также считают богиней здоровья, изящества и женской красоты. Так что она просто идеально тебе подходит.

Диана вынуждена была признать, что виконт был большим мастером по части комплиментов. Девушка благодарно улыбнулась Джервазу и хотела было снова поцеловать его, но спохватилась.

— Ты только что из Уайтхолла? А ты обедал? — В ее голосе звучала забота.

— Завтракал, — признался Джерваз. Ни секунды не думая, Диана взяла Сент-Обена за руку и повела вниз, на кухню.

— Ты вовсе не обязана кормить меня, — сказал виконт, усаживаясь за длинный деревянный стол.

— Может, и не обязана, Джерваз, — промолвила Диана, бросив на Сент-Обена кокетливый взгляд, — но в моих же интересах поддержать твои силы. — Джерваз расхохотался, а девушка отправилась в кладовую. Оглядев припасы, она заявила:

— Та-ак… Есть ветчина, хлеб и сыр. Если хочешь чего-нибудь горячего, то я за пару минут приготовлю омлет.

Виконт задумался. Он как-то не вспоминал о еде, но теперь вдруг понял, что ужасно голоден.

— Да, — согласился он. — Я бы с удовольствием съел омлет, если это, конечно, тебя не затруднит.

— Да нет, что ты.

Чтобы Джерваз не умер от голода в ближайшие минуты, Диана поставила перед ним тарелку с хлебом и сыром и налила две кружки холодного, густого эля.

Сент-Обен испытал удивительное ощущение покоя, наблюдая, как споро Диана управляется на кухне. В один миг она разожгла огонь в очаге, отрезала несколько перышек лука-порея, росшего в горшке на подоконнике, быстро порезала ветчину и сыр, взбила яйца со сливками и все перемешала. Виконту и в голову не приходило, что куртизанки умеют готовить.

Джерваз с удовольствием наблюдал за своей любовницей. Конечно, ему очень хотелось поскорее оказаться с ней в постели, но и сейчас просто сидеть и смотреть, как она готовит ему еду, оказалось чрезвычайно приятным времяпрепровождением. Интересно, думал он, остальные люди именно от таких минут получают наслаждение? Если так, то его титул скорее помеха к счастью, чем подспорье в его достижении. Но у простых мужчин не было возможности содержать такую женщину, как Диана Линдсей, они просто не смогли бы себе этого позволить.

Вспомнив об их отношениях, Джерваз поморщился. Конечно, в ее интересах угождать ему. Сразу видно, что она хорошо знала, чем прельстить мужчину.

Циничные размышления Сент-Обена прервались, когда Диана поставила перед ним большую тарелку с дымящимся омлетом, от которого исходил одуряющий аромат.

— А ты разве не будешь есть? — спросил Джерваз. — Это же огромный омлет.

— Пахнет вкусно, — задумчиво промолвила девушка. — Ты уверен, что наешься, если и я возьму себе немного?

— Думаю, я вполне удовольствовался бы и половиной.

Усмехнувшись, Диана взяла еще одну тарелку и отложила себе немного омлета, а затем села за стол напротив Джерваза. Покончив с едой быстрее его, девушка задумчиво попивала эль, глядя на своего гостя и радуясь тому, что следы усталости постепенно исчезают с его лица.

— А чем ты занимаешься в Уайтхолле? — поинтересовалась Диана.

Пожав плечами, виконт отломил кусочек хлеба:

— В основном, перекладываю бумажки с одного места на другое.

— Не скажешь, что это очень интересно.

— Так и есть, — согласился Сент-Обен. И вдруг, побуждаемая любопытством, девушка спросила:

— А ты правда шеф тайных агентов британского правительства? — Если бы Диана не наблюдала за виконтом столь пристально, она, возможно, и не заметила бы, как едва заметно дрогнула его рука, подносившая вилку с омлетом ко рту.

— Господи, кто тебе об этом сказал? — удивился виконт, покончив с едой.

— Мадлен. Когда она расспрашивала своих знакомых о тебе, ей тут же это сообщили. Похоже, это всем известно.

Джерваз посмотрел на нее холодными глазами.

— Очень многое, о чем все говорят, не правда. Но с чего ты заинтересовалась такими вещами?

— Я интересуюсь вовсе не твоими занятиями, — пожала плечами девушка, — а тобой.

Сент-Обен устало посмотрел на нее.

— Я просто занимаюсь бумагами, а люди придумывают всякую ерунду. А скажи, что еще Мадлен рассказала тебе обо мне?

Прищурив глаза, словно с трудом припоминая, Диана нерешительно заговорила:

— Ну-у-у… Говорят, что ты очень богат. Что ты держишься особняком, хотя вхож в самые лучшие дома Лондона. Что у тебя сумасшедшая жена в Шотландии. — Она перечисляла все факты равнодушным тоном, будто они все были ей одинаково неинтересны.

Джерваз иронично приподнял брови.

— Ничего себе, — не отвечая прямо Диане, промолвил он. — Как можно обвинять в шпионаже меня, имея столь действенную разведывательную сеть?!

— Мадлен ни в чем тебя не обвиняет, — покачала головой девушка. — Мы, как и все хорошие торговцы, старались разузнать побольше о товаре, который собирались купить, — чтобы принять окончательное решение.

— Ах какие вы предусмотрительные!

— Да нет, не совсем, — улыбнулась Диана. — Как бы мы ни старались руководствоваться рассудком, в конце концов я приняла решение лишь под действием эмоций. Видишь ли, я совсем нерасчетливая женщина.

— Вот и хорошо, — промолвил Джерваз, вставая и подходя к хозяйке дома. — По странному совпадению, мне тоже не хочется сейчас быть расчетливым.

Диана вздрогнула, когда виконт нежно поцеловал ее в шею:

— Вы хотите закончить трапезу десертом, милорд? — спросила она с улыбкой.

— Именно так, — подтвердил он.

Подставив губы для поцелуя, девушка подумала о том, что, наверное, очень быстро привыкнет к таким ласкам. Эта мысль так вскружила ей голову, что Диана на мгновение даже забыла о тех чудных ощущениях, которые дарит людям любовь. Впрочем, собственное тело быстро вернуло ее к действительности, и их с Джервазом быстро подхватил бурный поток страсти. Сомнения и подозрения придут позднее.

Было очень поздно, когда виконт ушел. Диана заснула, а Джерваз бережно подоткнул ее стеганое одеяло и долго не мог оторвать от девушки глаз. Ему ни разу в жизни не доводилось встречать прекрасную женщину, абсолютно лишенную тщеславия и высокомерия, столь свойственных красивым дамам. В любви она была щедра, подчинялась его желаниям с таким рвением, о котором мог лишь мечтать любой мужчина, и один вид ее роскошного тела возбуждал его желание.

Спустившись вниз, Джерваз вернулся из мира грез в реальность, где его поджидала Мадлен Гейнфорд. Она шила, но, завидев виконта, отложила корзинку с рукоделием и направилась по коридору к нему. Заметив темную фигуру, Джерваз вздрогнул от неожиданности, но тут же успокоился, узнав в ней приятельницу Дианы. Какого черта ей надо от него в четыре часа утра?!

Если Мадлен и заметила его раздражение, то не подала виду.

— Не могли бы вы уделить мне несколько минут, милорд?

— Конечно, — ответил Сент-Обен, направляясь за Мэдди в гостиную.

Усевшись, Джерваз устало вытянул ноги. Когда Диана знакомила их, он не обратил внимания на Мадлен Гейнфорд, но сейчас заметил, что она была очень привлекательной женщиной со спокойным лицом, по которому, впрочем, можно было определить, что ей доводилось встречаться и с лучшими, и с худшими проявлениями жизни. Не заведи он себе любовницы, Мадлен имела бы неплохие шансы стать содержанкой Сент-Обена, но… сейчас мысли его были заняты одной Дианой.

— Не хочу показаться нетерпеливым, но о чем вы хотели поговорить со мной? А то уже довольно поздно, — промолвил виконт, заметив, что Мадлен внимательно изучает его своими карими глазами.

Вытащив из корзинки пяльцы с вышиванием, женщина подняла голову.

— Меня интересует бизнес, а не пустая болтовня, милорд, — заявила она. — Диана сообщила мне, что отказалась от вашего содержания, попросив лишь изредка делать ей подарки.

— Да, но какое вы имеете к этому отношение? — едва сдерживая раздражение спросил виконт.

— Диана и есть мой бизнес, лорд Сент-Обен, И если вы не против, я бы хотела обговорить деловую сторону вопроса.

Опустив глаза, женщина сделала маленький, аккуратный стежок и, кажется, собралась сказать еще что-то, как Джерваз перебил ее:

— Ага, так, значит, вы занимаетесь сводничеством и постараетесь выколотить из Дианы все до последнего фартинга! Чудесно!

Женщина со спокойствием выдержала паузу:

— Вы ошибаетесь. Я хочу поговорить с вами не из-за того, что занимаюсь сводничеством, а потому, что люблю Диану.

Еще хуже. Джервазу было известно, что некоторые куртизанки предпочитали иметь дело лишь с женщинами. Мужчинам иногда такие вещи нравились, но одна лишь мысль о том, что Диана и эта женщина — любовницы, приводила виконта в ужас.

— Ясно. Мало того, что вы хотите получить с меня деньги, вы еще и предупреждаете меня, чтобы я был поосторожней, потому что вы ревнивы.

Мадлен рассмеялась.

— Видимо, я плохо выражаю свои мысли. Я люблю Диану как дочь, которой у меня никогда не было, и как человека, спасшего мне жизнь. И вовсе не так, — ее глаза загорелись, — как вы себе вообразили. — Она выразительно пожала плечами. — Диана слишком неопытна, чтобы понять, в какую историю ввязывается. Конечно, прекрасно быть романтичной и не думать о мирских делах, но лет через двадцать она будет рада, что сумела скопить кое-что на старость. — Она сделала еще один стежок. — Для куртизанки банковский счет — нечто вроде чаши Грааля. Диана может и не думать об этом сейчас, но меня деньги волнуют. Я хочу видеть, что она зарабатывает на безбедное существование.

Прикрыв глаза виконт молчал, сожалея о том, что ведет подобный разговор не с ясной головой. Правда ли, что Мадлен пеклась о своей молодой подруге или ее интересовала лишь собственная выгода? Может, и последнее, если только сама Диана не поручила женщине выколотить из Сент-Обена побольше денег. Открыв глаза, виконт промолвил:

— Пока Диана будет моей любовницей, на ее счет каждый месяц будет поступать две сотни фунтов. Можете сказать ей об этом, а можете и не говорить — как хотите, но вы сами не сможете взять ни пенни из этих денег Это вас устроит?

Сент-Обен ожидал, что Мадлен рассвирепеет, но женщина лишь улыбнулась.

— Абсолютно, милорд. Вы ведете себя как настоящий джентльмен.

Поднявшись, Джерваз иронично поинтересовался:

— Что-нибудь еще, мисс Гейнфорд?

— Да. Пожалуйста, не говорите о нашем разговоре Диане.

— Вы и правда думаете, что я вам поверил, будто она не знает о вашей просьбе? — опешил виконт.

Мадлен грациозно махнула рукой, отчего иголка блеснула в свете свечей.

— Вы должны мне поверить, милорд. Потому что это — правда.

— Ах да, — промолвил молодой человек с горечью в голосе, вспомнив безмятежное лицо спящей Дианы. Хорошая она актриса! — Всем известно, до чего шлюхи правдивы.

Сент-Обен получил некоторое удовлетворение, увидев, что щеки Мадлен покрылись легким румянцем, но настроение его от этого не улучшилось, и он мрачно направился домой.

На следующее утро Джерваз собирался уличить Диану в двойственности: он был уверен, что она запросит еще денег. Нет сомнений, что новая любовница виконта в полной мере проявит чисто женскую непоследовательность. И несмотря на то что вчера отказалась от постоянного содержания, сегодня заявит, что, пожалуй, согласится на него. Но виконт решил быть наготове: он не даст ни больше ни меньше, чем пообещал накануне мисс Гейнфорд.

Диана поджидала его в гостиной. Когда Джерваз вошел, она приветствовала его легким поцелуем; на ее каштановых волосах играло солнце. Господи, неужели она всегда так соблазнительна?! Склонившись к ее затянутой в перчатку руке, виконт протянул ей крохотную золотую вещицу.

Диана удивленно посмотрела на подарок, а затем улыбнулась Джервазу сводящей с ума улыбкой, которая шла из самой глубины ее лазурных глаз.

— Что это? — недоуменно спросила девушка. — Может, еще слишком рано, и я плохо соображаю?

Глядя на ее улыбку, Сент-Обен почувствовал, как все его сомнения постепенно рассеиваются, и ему уже не казалось, что она станет вымогать у него деньги.

— Этим я начинаю свои выплаты тебе, — объяснил молодой человек, но, похоже, Диана по-прежнему ничего не понимала.

— Ты хочешь сказать, что будешь платить мне такими крохотными кусочками обработанного золота? — с интересом спросила Диана.

— Это застежка жемчужного ожерелья, — объяснил Джерваз. — От прекрасного ожерелья из двух ниток. Я попросил ювелира разобрать его. — Он выудил из внутреннего кармана крохотный бархатный сверток. — Приходя к тебе, я буду каждый раз приносить с собой жемчужину. А когда ты соберешь все жемчужины, я прикажу ювелиру вновь собрать ожерелье.

Девушка внимательно осмотрела жемчуг: сразу было видно, что камень очень дорогой. Девушка была и восхищена, и удивлена одновременно.

— Милорд, какое у вас воображение! Вы и вправду смогли удивить меня, и теперь вам долго не придется раздумывать о том, какой бы сюрприз мне преподнести.

Лицо виконта обрело безучастное выражение, но он не уловил в голосе Дианы и намека на иронию. Положив ручку ему в ладонь, девушка приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку своими нежными бархатными губами.

— Спасибо тебе, Джерваз. Ты очень добр. Даже легкий поцелуй мгновенно воспламенил Джерваза, и он бы с удовольствием направился с Дианой в спальню, но уж больно хорош был день — таких осталось совсем немного до зимы. Они направились в конюшню, где теперь постоянно жила Федра. Поскольку Диана стала хозяйкой кобылы, то лошадь, взятая на время, превратилась в дареную.

Когда они ехали в Гайд-парк, виконт вдруг с сожалением подумал о жемчужном ожерелье. Результатом ночной беседы с Мадлен стало приказание перечислять каждый месяц на счет Дианы две сотни фунтов. Подсчитав стоимость жемчужин и прикинув, что если он будет приходить к любовнице примерно трижды в неделю, Диана получит дополнительную сотню фунтов в месяц. Стало быть, всего он будет давать ей триста фунтов ежемесячно. Виконт с гордостью подумал о своей расчетливости, но девушка с такой радостью приняла его подарок, что Сент-Обену стало стыдно за то, что он так скрупулезно все просчитал. Раз уж она была так мила с ним, то не стоило жадничать и считать каждый пенни.

Джерваз с наслаждением вдыхал полной грудью прохладный осенний воздух и с удовольствием болтал со своей прекрасной любовницей. Диана на удивление много читала, и они очень мило побеседовали о драматургии времен Реставрации. Они трижды объехали парк и уже направлялись назад, к Чарльз-стрит, как вдруг Диана замерла на полуслове, судорожно вцепившись в поводья и остановив Федру. Девушка побледнела и с ужасом смотрела на одну из маленьких улочек, пересекающих их путь.

— Что случилось? — встревожился Джерваз. Девушка с трудом сглотнула и с явным усилием пришпорила Федру.

— Ничего. Просто я увидела человека, который… — она замялась на мгновение, не зная, что сказать, а затем продолжила:

— ..который был однажды очень нелюбезен со мной.

Джерваз нахмурился. Итак, она увидела бывшего любовника. Собственно говоря, можно было не сомневаться, что весь Лондон полон ее любовниками.

— Если бы ты полностью перешла под мое покровительство, — ледяным тоном проговорил виконт, — я бы мог разобраться с человеком, осмелившимся оскорбить тебя, но наши нынешние отношения таковы, что я не могу вмешиваться.

Щеки Дианы залились румянцем:

— Я не просила вас о помощи, милорд.

— Можно не сомневаться, что дракон, охраняющий тебя, разгонит всех обидчиков, — с сарказмом в голосе вымолвил Сент-Обен.

— Дракон? Какой дракон?

— Твоя приятельница. Мисс Гейнфорд.

— Никогда не думала, что она похожа на дракона, — рассмеялась девушка. — Но раз уж ты так назвал ее, то признайся, что она очень элегантный дракон. Точнее, драконша.

Джерваз улыбнулся ей в ответ, мгновенно забыв о своем раздражении. У Дианы была удивительная способность обезоруживать его своей улыбкой, и пока они, болтая, ехали к ее дому, виконт лихорадочно подсчитывал в уме, сколько времени сможет провести с нею перед тем, как идти в Уайтхолл.

Но когда они въехали в конюшню и виконт взял девушку за хрупкое запястье, помогая ей слезть с Федры, он внезапно решил, что черт с ним, с этим Уайтхоллом!

Графу де Везелю не составило большого труда проследить за Дианой Линдсей и лордом Сент-Обеном. Он проехал вслед за ними несколько кварталов и увидел, что они направились на Чарльз-стрит. Он чисто случайно встретил ее, хотя с той самой ночи, как они виделись в опере, он пытался разыскать девушку.

Везеля уже начинало раздражать, что он не может нигде встретить ее, как вдруг удача привела к нему Диану. Впрочем… Что и говорить, ему всегда везло. Граф был весьма рад, заметив, что девушка сразу узнала его, а узнав, побледнела. Страх не портил ее красоты. Наоборот.

Стало быть, Сент-Обен был ее фаворитом. Граф немало знал о Сент-Обене и уважал холодный, аналитический ум англичанина. Пожалуй, лишь один Сент-Обен мог разоблачить Везеля, и это пугало его, поэтому француз был рад видеть, что виконт прогуливается с красивой куртизанкой. Сейчас Везель испытывал странное удовлетворение, узнав, что англичанин падок на женщин — значит, и ему не чужды слабости.

Когда знакомая парочка скрылась за дверью элегантного особняка, граф де Везель направился на противоположную сторону улочки и стал наблюдать за домом, представляя себе живо, что они делают. Его возбуждало, когда он воображал, как другой мужчина занимается любовью с красивой женщиной, а уж при одной мысли о том, что этим мужчиной был английский шеф тайных агентов, граф едва не дрожал от наслаждения. Скоро он будет обладать Дианой Линдсей!

Везель вернулся в свой большой многоквартирный дом довольно поздно. Он специально выбрал себе такое неприметное жилье, чтобы никто не знал, когда он приходит и когда уходит ночами из дома.

Везеля с нетерпением поджидал его помощник Бирон — человек незапоминающейся внешности, с лицом хорька.

Обсудив все дела, граф вынул из ящика сигару, отрезал у нее кончик и небрежно промолвил:

— Я хочу, чтобы ты послал кого-нибудь в дом семнадцать по Чарльз-стрит.

Бирон с подозрением взглянул на Везеля:

— За кем это надо так пристально следить? Ведь, как я понял, вы хотите, чтобы наш человек поселился в этом доме? Наши ресурсы небезграничны.

Француз разжег сигару и задумчиво посмотрел на Бирона сквозь клубы табачного дыма.

— Следить надо за одной потаскушкой, у которой бывают интересные гости. Человек, которого ты туда пошлешь, должен быть наблюдательным, надежным и абсолютно преданным.

Бирон заподозрил, что граф имеет в этом деле собственный интерес, но тем не менее он послушно кивнул:

— Все будет сделано.

Бирон был преданным революционером, и его раздражало, что приходится подчиняться аристократу старого режима. Везель был неприятно удивлен, узнав, что, по мнению Бирона, его надо было отправить на гильотину в годы террора. У человека с лицом хорька был куриный, неизобретательный мозг и, несмотря на весь свой революционный пыл, он сделал для Франции еще меньше, чем аристократы, которых Бирон так презирал.

Когда Бирон ушел, француз с удовольствием подумал о том, как сеть, раскинутая им, постепенно опутает Диану, и что она до последнего не будет об этом знать. Граф был не таким, как другие мужчины: он умел ждать, от этого его страсть только больше разгоралась. Он живо представил, как привяжет Диану к кровати и как ее лицо исказится от страха, потому что она будет знать, что спасения нет.

Через некоторое время граф очнулся от грязных размышлений. Надо срочно составить отчет по сообщениям Бирона, зашифровать и переписать полученные данные.

Когда дело было сделано, граф де Везель в несколько раз свернул листок и достал медную печать с гербом Везелей. Под крышечкой его фамильной печати была другая, тайная, поменьше, с изображением птицы, возрождающейся из пламени, — феникса.

 

Глава 9

С лица Дианы не сходила загадочная улыбка, пока она занималась домашними делами. Джерваз ни на мгновение не выходил у нее из головы, и дело было не только в испытываемой ими взаимной страсти. Хоть при воспоминании о том, как они занимались любовью, колени девушки начинали дрожать, а в груди теплело, больше всего ее душу грела мысль о его нежности. Ей было так хорошо с ним! Джерваз редко смеялся, но с его уст не сходила насмешливая улыбка, обаянию которой было невозможно не поддаться. В обществе Дианы Линдсей лорд Сент-Обен превращался из холодного, властного человека в милого и обходительного друга, и девушка радовалась и гордилась, что стала причиной подобного преображения.

С той же страстью, с которой Диана любила своего сына, она жаждала принадлежать виконту. Ей хотелось, чтобы все знали об их прочных узах, хотелось засыпать и просыпаться в его сильных и надежных руках. Хотелось быть принятой его друзьями. Жестокий парадокс: решение стать куртизанкой могло плохо повлиять на всю ее жизнь, а с другой стороны, если бы не выбранный ею путь, Диана могла никогда с ним не встретиться.

Иногда с холодным отчаянием девушка припоминала слова Мэдди: «…говорят, у него сумасшедшая жена в Шотландии…» Если это правда, то перед ней стоит неразрешимая задача. Диана знала, что Джерваз по-настоящему хочет ее, но любовница нужна мужчине не для любви, а для удовлетворения желания. Впрочем, Диана была уверена, что со временем эта проблема разрешится.

Как только мысли Дианы принимали подобный оборот, она всегда старалась отвлечься от них — играла с Джеффри, болтала с подругами или практиковалась в метании кинжалов. Не оставляла она и других дел — наняла француженку-кухарку, занималась сыном. Джеффри брал уроки верховой езды, что не очень нравилось Диане. Мальчик всегда любил лошадей, а уж когда в их конюшне появилась Федра, он стал просто бредить пони. Диана была в замешательстве, не зная, как поступить. С одной стороны, в жизни, к какой она его готовила, мужчине, несомненно, понадобится ездить верхом — никуда от этого не деться: джентльмен, не умевший обращаться с лошадьми, рано или поздно становился всеобщим посмешищем, и этого, разумеется, Диана вовсе не хотела. Но с другой стороны, верховая езда была делом опасным даже для опытных наездников, а если у мальчика случится припадок, пусть даже несильный, он сможет пораниться или, упав с лошади, расшибиться насмерть.

Последние три года Диана трусливо откладывала решение о покупке пони, обещая подумать о просьбе сына, когда тот станет постарше, но теперь она понимала, что настала пора принимать решение. Диана не решалась дать разрешение и, чтобы хоть как-то скрасить жизнь мальчика, позволила ему оставить котенка, которого он спас от мальчишек-живодеров. Однако дети настойчивы, и Диана знала, что проблему с верховой ездой решать рано или поздно придется.

Вспоминая через много лет осень 1807 года, Джерваз припоминал, что и погода бывала отвратительной, и небо над Лондоном то и дело заволакивало серыми тучами, да и вообще случались неприятности, но самыми яркими воспоминаниями о том времени были воспоминания о чудных днях и волшебных ночах с Дианой Линдсей. Дела Англии если и не процветали, то хуже не становились. Португалию все же удалось уговорить, и флот этого государства нашел отличный приют в безопасных портах Бразилии. Работа Сент-Обена шла успешно: он расширил сеть тайных осведомителей, и даже те из государственных чиновников, что раньше с подозрением относились к его деятельности, вынуждены были признать, что лорд отлично ведет дела.

Диана осветила всю его жизнь. Милая и приветливая, она всегда оказывалась рядом, когда он хотел ее, прекрасно чувствовала его настроение, знала, когда надо говорить, а когда — молчать, когда отдаваться во власть его сильных рук, а когда брать на себя инициативу в любовных утехах. Словом, Диана подходила Джервазу до такой степени, что ему не верилось временами, что она и в самом деле существует. Однако он то и дело размышлял о том, что в ней настоящее, а что — показное. Подделать такую чувственность и теплоту было невозможно — это виконт понимал. Эта женщина оставалась для него загадкой.

Впрочем, Сент-Обен старался отгонять эти раздумья. Куда проще было принимать все как есть, и он предпочитал спокойно плыть по течению, не баламутя воды. Лишь много лет спустя виконт понял, что тогдашнее его состояние и было самым настоящим счастьем.

Каждую неделю Диана получала гораздо больше трех жемчужин, и Джерваз уже сожалел, что купил ожерелье из двух, а не из трех нитей. Девушка складывала камни в хрустальный бокал на туалетном столике, и с каждым днем уровень жемчуга повышался.

Надо сказать, что и сам бокал был преподнесен ей Сент-Обеном. Ему нравилось делать ей подарки. Диана с одинаковым восторгом принимала и букеты цветов, что Джерваз покупал у торговок во время их Прогулок, и очень дорогие вещи, как, например, Меховую накидку, в прошлом принадлежавшую, по уверениям продавца, самой Марии Антуанетте. По сути, похоже, цветам Диана радовалась больше — она с таким восторгом зарывалась лицом в букет, вдыхая его сладкий аромат!

Их отношения быстро стали привычными. Джерваз приходил поздно вечером, после службы, и они вместе ужинали, болтали и смеялись перед тем, как заняться любовью. Иногда ранним утром они ездили кататься верхом, наслаждаясь свежим утренним воздухом. Несколько раз виконт предлагал Диане пойти куда-нибудь, например в театр, но она всегда поспешно отказывалась, чему он втайне радовался. Он знал, что большинство мужчин станет ему завидовать, но все же предпочитал любоваться на красоту Дианы в одиночестве.

Однако вскоре золотые деньки кончились. Изменилось немногое, но событие, подтолкнувшее к переменам, было значительным.

Сент-Обен на шесть дней уехал в Кент — обсудить кое-какие дела с контрабандистами. Ему не хватало Дианы как воздуха, как, говорят, не хватает больному ампутированной конечности. Вернувшись в Лондон, он первым делом отправил слугу с запиской о том, сможет ли она немедленно его принять. Джервазу и в голову не приходило, как бы он поступил, если бы девушка отказалась увидеть его; возможно, он отправился бы к ней домой и вышиб мозги ее предполагаемому любовнику.

Было уже около десяти, когда виконт подъехал к дому куртизанки. Она сама вышла встретить его. Не тратя ни мгновения, молодой человек припал к ее губам горячим поцелуем, а руки его лихорадочно ласкали ее тело, словно хотели убедиться, что все ее плавные изгибы на месте. Хоть Диана и вырывалась из его объятий со смехом, Джерваз обратил внимание, что у нее усталый вид, а лицо не такое свежее, как обычно.

— Мне не следовало уезжать от тебя, — улыбнулся виконт, проводя пальцем по синим теням, залегшим под ее глазами. — Кажется, ты по мне скучала.

— Очень. — Обняв Джерваза за талию, девушка склонила головку ему на плечо.

Джерваз понял, что она хочет укрыться в его объятиях, и, похоже, ей было не до любви. Виконт почувствовал себя немного задетым.

Постояв несколько минут, Сент-Обен спросил:

— Что-то случилось?

Диана помолчала, а затем, отойдя от него, пробормотала неуверенно:

— Да нет… Ничего… Просто я всегда грущу в это время года. Все такое бесцветное… Впереди еще вся зима, и кажется, что весна никогда не начнется.

Обняв Диану за плечи, виконт повел ее вниз, на кухню, где они обычно ели. Ему очень нравилось здесь — не то что в столовых его особняка.

— Да уж, — согласился он, — английские зимы — вещь малоприятная. Хотя… не могу сказать, что не люблю их — ведь я родился зимой. Это мое время года.

— Да что ты?! — вскричала девушка, подходя к печке, куда она поставила пирог, как только узнала от слуги виконта, что Джерваз скоро придет.

Вынув пирог из печи, Диана выставила его на сосновый стол, уже накрытый на двоих. На столе стояла бутылка красного вина и блюдо с разными маринованными овощами.

— А когда у тебя день рождения? Мне стыдно, что я не поинтересовалась этим раньше!

— Господи, Диана, да какая разница! — воскликнул он, разливая вино в бокалы и раскладывая по тарелкам дымящиеся куски пирога. — Ну да ладно. Я родился двадцать четвертого декабря.

— В канун Рождества! — восторженно охнула Диана. — Какой замечательный подарок для твоей матери! — Забыв про пирог, девушка села рядом с Джервазом, наслаждаясь его близостью.

— Да нет, напротив. Она сказала, что мое появление на свет в столь неурочное время испортило ей весь праздник. — Несмотря на холодный тон виконта, в его голосе слышались горькие нотки. Поэтому Сент-Обен поспешно продолжил, не дожидаясь вопроса Дианы:

— Надо же как интересно — наши дни рождения приходятся на дни летнего и зимнего солнцестояния.

— Когда я была маленькой, — кивнула девушка, — мне казалось, что есть что-то необыкновенное в том, что я родилась в день летнего солнцестояния. Эти дни очень почитались всеми язычниками. Разве наше Рождество не сродни сатурналии — празднику возвращения солнца и продолжающейся жизни, которая всегда побеждает бесконечную ночь?

Джерваз оторопело смотрел на блюда перед собой.

— Господи, откуда ты это знаешь? — Знания Дианы всегда поражали его.

— Что? — слегка покраснела девушка. — Да где-то читала. А интересно, если наши дни рождения приходятся на противоположные времена года, мы с тобой — тоже противоположности?

— Разумеется, — тихо промолвил виконт, глаза которого блеснули знакомым Диане светом. Положив вилку на тарелку, он повернулся к хозяйке лицом:

— Я — мужчина, ты — женщина. Разве люди могут отличаться больше? — Взяв ее за подбородок, виконт привлек девушку к себе. — Разве ты не слышала, что противоположности притягивают друг друга?

— И что же они притягивают?.. — прерывающимся голосом спросила Диана.

Расстегнув рубашку, она погладила Джерваза, тут же почувствовав его участившееся дыхание.

— Если ты успела забыть, я напомню. — Сент-Обен навалился на Диану, и они, смеясь, упали на скамейку.

Но поскольку скамья была твердой и узкой, а пол под ней слишком холодный, то молодые люди предпочли отправиться в спальню и там продолжить беседу. Шестидневная разлука подогрела их страсть, и они с жадностью бросились в объятия друг друга. Джерваз никак не мог вдосталь насладиться Дианой, он снова и снова ласкал ее, изучал каждую клеточку ее тела, жаждал выведать все ее секреты. Поцелуи Дианы были горячее и требовательнее, чем обычно, и она без устали отдавалась горящему в ней пламени страсти.

…А потом они лежали, прижавшись друг к другу. Джерваз сжал рукой грудь девушки, и его горячее дыхание шевелило ее каштановые кудряшки. За окном на улице выл свирепый ветер, но Сент-Обен не мог припомнить, когда чувствовал себя более счастливым и умиротворенным. Если после шести дней разлуки их ждал такой взрыв страсти, лениво размышлял он, то что будет, если они расстанутся недели на две? Возможно, такого не пережить…

Джерваз надеялся, что Диана быстро заснет в его объятиях и забудет отослать его домой. В это мгновение ему ни за что не хотелось с нею расставаться.

Виконт уже было задремал, как вдруг раздался легкий стук в дверь и его любовница поспешно выскользнула из кровати. Он слышал, как она надела халат и сунула ноги в тапки, но вот голоса из-за двери были неразличимы.

Все его умиротворение прошло, едва девушка вышла из комнаты. Джерваз окончательно проснулся, гнев охватил его. Господи, неужели к ней явился другой любовник?! В такое время! Может, какой-нибудь кутила, засидевшись в казино, решил продолжить ночные развлечения? Ярость переполняла Сент-Обена. Не владея собой, он принялся натягивать на себя одежду, отливающую багровым в красноватых отблесках тлеющих в камине углей.

Выйдя в коридор, виконт услышал в отдалении звук шагов Дианы и слуги. Он торопливо направился вслед на ними, горя от нетерпения узнать, кто побеспокоил ее в столь поздний час. Впереди была лестница. Джерваз буквально взлетел наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Он стал собранным, как хищник на охоте. Странно, конечно, что она принимает любовников наверху, с другой стороны, не могла же она привести нового клиента к себе в спальню, где спал он, Сент-Обен! «Господи, сколько же кроватей стоит у этого продажного существа наготове!» — с горечью думал он. В коридоре наверху лишь из-под одной двери лился свет, и Джерваз не раздумывая направился туда, несмотря на то что зрелище, которое скорее всего его там ожидает, вызовет лишь боль.

Сент-Обен открыл дверь и… онемел. Он ожидал увидеть влюбленную парочку, а вместо этого — ужасное зрелище! Крики и стоны, раздирающие душу, конвульсии, сотрясающие маленькое тельце на кровати. Тело маленького мальчика изгибалось дугой, вся кровать ходила ходуном. Рядом стояла Диана. Женщина лепетала что-то ласковое и поддерживала ребенка, чтобы тот не упал на пол. Краем глаза виконт заметил еще двух женщин, но не узнал их в тот момент, потому что его внимание было приковано к кровати.

Скоро припадок кончился. Наступила тишина. Ребенок расслабился, прерывистое дыхание успокоилось. Диана нежно обняла его.

Сент-Обен не мог двинуться с места. С одной стороны, он был рад, что нашел миссис Линдсей не в постели с мужчиной, а с другой… он вдруг почувствовал настоящую ревность к этому маленькому существу. Диана, его Диана, сейчас отдавала мальчику всю свою любовь. Джерваз прекрасно понимал, как нелепо его чувство, но в нем говорил не разум зрелого мужчина, а оскорбленный ребенок.

Никто не заметил его присутствия, и виконт мог бы спокойно уйти, но вместо этого, движимый непонятным побуждением, он распахнул дверь шире и шагнул в спальню.

Женщины повернулись к нему, но Сент-Обен видел лишь две пары одинаковых лазурно-голубых глаз. У ребенка было вопросительное выражение лица, но Диана, нежная Диана, которая всегда так радушно принимала виконта, напоминала в этот миг разъяренную тигрицу, охраняющую своего детеныша. Если взгляд способен убить, то у Франсиса Брэнделина, кажется, появился шанс стать виконтом раньше времени. Джерваз тут же уловил ее враждебное настроение и не мог понять, чем вызвана такая реакция. Неужели эта мегера и была истинной Дианой, которая так умело притворялась нежной женщиной?!

Не задавая вопросов, виконт подошел к самой кровати. Атмосфера в комнате стала до того взрывоопасной и напряженной, что, казалось, это ощущалось физически. Лишь один мальчик чувствовал себя спокойно в объятиях матери.

— Вы кто? — спросил ребенок.

Виконт присел на край кровати напротив своей любовницы. Ложе было необычно низким, наверняка его делали на заказ, чтобы мальчик не упал и не расшибся во время припадков.

— Мое имя — Сент-Обен. Я — друг твоей матери.

Мальчик протянул ему руку.

— Добрый вечер, сэр. Я — Джеффри Линдсей. — Он мог бы и не называть свою фамилию — и так было ясно, чей он сын. Джеффри крепко пожал руку Джервазу, а потом спросил:

— А почему вы пришли так поздно?

Сент-Обен почувствовал, что Диана напряглась еще сильнее, хотя это казалось просто невозможным. Неужто она подумала, что виконт назовет ее шлюхой при ребенке? Обдумав ответ, виконт произнес:

— Я знаю, что воспитанные люди в такое время не приходят, но, видишь ли, меня долго не было в городе. Я заехал сюда в надежде, что твоя мама накормит меня.

— Она это любит, — усмехнулся мальчик.

— У нее замечательно это получается, — подтвердил Джерваз.

Как и можно было предположить, сын Дианы был очень красив. У него были темные волосы, умное личико, а взгляд голубых глаз поражал несвойственной детям его возраста серьезностью.

Внезапно лицо ребенка помрачнело — Вы видели, что со мной было? — спросил он.

— Да, — кивнул в ответ виконт. — У тебя был припадок. Это очень неприятная штука, правда?

— У вас бывают такие же припадки? — вытаращил глаза ребенок.

— Сейчас нет, а вот когда я был маленьким, они случались нередко.

Теперь обе пары голубых глаз вперились в него. Хоть Диана и прикрывала ребенка рукой, чувствовалось, что ее враждебность тает. Взглянув на кого-то за спиной Джерваза, она молча кивнула, и молодой человек услышал, как женщины вышли из комнаты. Они остались втроем.

— Так вы хотите сказать… — возбужденно заговорил Джеффри, — что… В общем, такие припадки, значит, бывают не только у меня?

Его мать наконец нарушила молчание:

— Конечно, нет, дорогой, и тебе это отлично известно.

— Да, ты мне говорила, — упрямо покачал головой ребенок, — но я еще не встречал человека, у которого такие припадки бывают.

Стало быть, мальчик думал, что болезнь преследует его одного, считал себя этаким страшилой, чудовищем! Ах как хорошо Джерваз понимал его!

— Эта болезнь встречается не так уж редко, — заговорил виконт. — Когда я служил в армии, у нас был капрал, у которого тоже бывали такие припадки. Врач даже говорил, что при тех или иных условиях подобные вещи могут случаться у каждого, даже у человека, считающего себя абсолютно здоровым. У меня припадки были чаще всего, когда я болел.

Джеффри едва не упал с кровати:

— Вот это да! И у меня то же самое! Мама ненавидит, когда я болею, потому что тогда припадки бывают чаще.

Сент-Обен поглядел на Диану, но та опустила голову. Стало быть, болезнью сына и объяснялся ее усталый вид и напряжение.

— Я прекрасно понимаю, почему она огорчается, — промолвил он равнодушным тоном. — Моя мама переживала, даже когда у меня был легкий насморк.

Джеффри подался к Джервазу, путаясь в одеяле.

— А что вы чувствовали во время припадков? Сент-Обен попытался вспомнить, что испытывал двадцать лет назад:

— М-м-м… Пожалуй, во время припадков я не чувствовал вообще ничего — как будто спал. Но вот вначале… Бывало такое ощущение, словно мою голову обхватывали веревкой и дергали ее назад.

— У меня так же! — вскричал мальчик. — Как будто мною играет великан! Но иногда мне удается победить его, и припадок не начинается.

— Что? — удивленно воскликнула Диана. — Так значит, ты можешь остановить припадок? Но ты никогда не говорил мне об этом.

— Это получается очень редко, — помрачнел ребенок.

Выпрямившись, Диана покачала головой:

— По-моему, мама должна об этом знать, — укоризненно произнесла она, по-прежнему не глядя на Джерваза.

Вдруг виконт, память которого несколько прояснилась, резко сказал:

— Хуже всего было с глазами. Да! Я ничего не видел, а потом приходил в себя где-нибудь на земле. Вокруг собирались люди, глазели на меня… Так и помню их глаза… — Джерваз замолчал, увидев выражение лица ребенка — тот совсем по-взрослому смотрел на него.

Каждому эпилептику знакомы эти любопытствующие взгляды. А кто-то, напротив, смотрит с ужасом, с отвращением или, что хуже всего, с жалостью. Джеффри все это знал, но никогда не рассказывал матери.

Помолчав, ребенок спросил:

— А вы учились ездить верхом, когда у вас были припадки?

— Ну конечно.

Джеффри выразительно поглядел на свою мать.

— А не пора ли вам спать, молодой человек? — торопливо перевела разговор на другую тему Диана.

— Нет! Я совсем не устал! — вскричал мальчик, но тут же широко зевнул.

Словно по сигналу, в его кровать тут же запрыгнул котенок. Взяв его в ручки, Джеффри промолвил:

— Когда припадок начался. Тигр испугался и убежал. Он у меня всего несколько недель, а уже научился спать со мной в кровати.

— Умный котик, ничего не скажешь, — подавил улыбку Джерваз.

— Было бы неплохо, если бы ты тоже постарался заснуть в кроватке, как и Тигр, — твердо сказала Диана, укладывая мальчика и накрывая его одеялом. — Сейчас не время разговаривать. К тому же лорду Сент-Обену уже пора домой.

Голубые глаза широко распахнулись.

— А он правда лорд?

Сент-Обен едва не расхохотался: он в жизни не производил ни на кого такого впечатления!

— Да, настоящий лорд. Точнее, виконт.

— А где же ваша пурпурная мантия? — подозрительно спросил мальчик.

— Я надеваю ее лишь в исключительных случаях — когда без нее не обойтись. А вообще-то она мне мешает — я то и дело наступаю на нее и роняю вазы со столов. — Встав, виконт протянул ребенку руку. — Рад был познакомится с вами, мистер Линдсей.

Рукопожатие малыша было уже слабее, но он все же нашел в себе силы сунуть Джервазу для рукопожатия и кошачью лапку.

Джерваз важно пожал полосатую лапу. Котенку, похоже, было все равно Взглянув на лапу повнимательнее, виконт удивился:

— Надо же, у котов, оказывается, бывают большие пальцы!

Джеффри хитро улыбнулся, хотя было заметно, что он вот-вот уснет.

— Мама говорит, ужас что было бы, если бы там еще были когти.

Джерваз вопросительно взглянул на Диану, но та склонилась над сыном. Даже с закрытыми глазами мальчик продолжал болтать.

— А вы расскажете мне об армии, когда будет время? — устало спросил он.

— Если захочешь.

Диана взглянула на виконта исподлобья, но решила промолчать. Склонившись над ребенком, она запечатлела на его лбу поцелуй, а Джерваз вышел из комнаты и подождал ее за дверью. Несмотря на поздний час, ему надо было многое сказать своей любовнице.

 

Глава 10

Выйдя вслед за Джервазом за дверь, Диана дала волю гневу, который едва сдерживала в комнате сына. Низким и суровым голосом она промолвила:

— Теперь я вижу, что сплетни о вашей шпионской деятельности не были преувеличением Не обращая внимания на ее злость, виконт заявил:

— Признаюсь, мне было любопытно, куда это ты направилась в такое время. Зато теперь я знаю, почему у тебя был усталый вид — твой сын болен.

— Тебе пора уходить.

— Действительно, уже ночь, — согласился Джерваз. — Но мне еще рано покидать тебя. Если мы собираемся ругаться, то давай лучше спустимся вниз. В коридоре ужасно холодно, и ты, должно быть, замерзла.

Он был прав: Диана Дрожала, и не столько от охватившего ее гнева, сколько от злости. Взяв подсвечник у нее из рук, Джерваз обнял ее своей теплой сильной рукой и повел вниз, в спальню Через несколько минут Диана уже была укутана в теплую кашемировую шаль, усажена в кресло-качалку у камина, и в руке ее был бокал с бренди. За девушкой еще никто никогда не ухаживал, и это было ей очень приятно, но она решила не менять гнев на милость.

Встав на колени перед камином, Сент-Обен подбросил в огонь углей и раздувал пламя до тех пор, пока оно не разгорелось в полную силу. Затем, взяв свой бокал с бренди, он уселся на противоположный стул и, скрестив, вытянул перед собой ноги. В полумраке спальни было невозможно разглядеть его выражения — суровое, но красивое лицо виконта было отрешенным. Не желая любоваться им и вспоминать, чем они тут занимались какой-нибудь час назад, Диана отвернулась и стала смотреть на огонь.

— Отчего ты так рассердилась? — задумчиво посмотрев на нее, спросил Сент-Обен.

— А почему ты спрашиваешь? — взорвалась девушка. — Ты не имел права следить за мной и заходить в комнату Джеффри. Я столько усилий прилагаю к тому, чтобы он не узнал, чем я занимаюсь. И до сегодняшней ночи мне это удавалось. А теперь…

Ей было бы куда легче, если бы на ее гнев он тоже ответил злостью. Вместо этого, помолчав, виконт промолвил:

— Ты права. Я всегда был любопытен и немало пострадал от этого. Мне и в голову не приходило, что я ставлю тебя в неловкое положение. Прости, что я это сделал. Впрочем, уверен, ничего страшного не случилось. Джеффри еще слишком мал, чтобы задавать лишние вопросы и понять что-то.

— Да, сейчас он тебе поверил. Но став старше, он припомнит этот случай и спросит, в чем дело. — Забравшись в кресло с ногами, Диана напряженно выпрямилась. — Как, ты думаешь, он будет себя чувствовать, узнав, что его мать — шлюха?!

— Поскольку моя мать тоже была из этой породы, я совершенно точно знаю, что он будет чувствовать. — Горечь в голосе виконта была неподдельной, и Диана удивленно взглянула на него.

Джерваз ни разу словом не обмолвился о своей жизни до поездки в Индию. С усилием овладев собой, он продолжил:

— Точнее, она занималась проституцией для удовольствия, это не было ее профессией. Нет, я не хочу сказать, что Джеффри будет счастлив, узнав о том, чем ты зарабатывала себе и ему на пропитание, но можешь не сомневаться: тебе не удастся ничего скрыть от него, как бы ты ни таилась.

— Я не собиралась заниматься этим вечно, — перебила его Диана. — Через несколько лет моя… цена станет куда ниже. К тому времени, когда мой сын будет понимать больше, я уже оставлю свое дело. Я буду жить достойно.

Джерваз внезапно почувствовал боль, осознав, что ее не будет рядом в будущем. А как было бы замечательно вести такой образ жизни, как сейчас, всегда. Пусть даже ее красота со временем и поблекнет — ведь Диана будет так же дарить ему страсть и уют.

Однако сейчас было не время обсуждать будущее.

— Не думаю, что Джеффри будет плохо думать о тебе, увидев меня единственный раз. Если ты хочешь, чтобы я больше не встречался с ним — изволь.

Диана усмехнулась:

— Похоже, ты не много знаешь о детях.

— Верно, — согласился Джерваз. — Просвети меня.

Сделав глоток бренди, девушка откинула голову на спинку кресла.

— Первое, о чем он спросит меня завтра, — когда ты придешь в следующий раз. Затем Джеффри без умолку станет болтать о том, что у тебя тоже бывали припадки. Ведь для него такое большое событие узнать, что и у других людей случается то же, что и у него. Затем несколько раз он повторит все вопросы, что хотел бы задать тебе об армии, а в конце концов скажет не только мне, но и всем знакомым, что ты пожал лапку Тигра.

Джерваз громко рассмеялся:

— Неужели это правда?

Помолчав, Диана тоже улыбнулась. Несмотря на ее материнские тревоги, ситуация была довольно комичной. Попытавшись вернуть своему голосу суровость, она проговорила:

— Может, тебе все это и кажется смешным: ведь последствия тебя не коснутся. Но ящик Пандоры открыт.

— Ты права, я мало знаю о детях, — признался Сент-Обен, — но Джеффри — очень милый мальчик. Ты должна им гордиться.

Виконт выбрал правильный тон — ему удалось разоружить Диану, но девушка была не в состоянии сразу победить раздражение, поэтому предпочла сменить тему разговора:

— А эти припадки?.. Кажется, у тебя больше их не бывает?

— Нет, с тех пор как мне исполнилось двенадцать или тринадцать лет. — Виконт пожал плечами. — Болезнь преследовала меня в детстве, особенно жестоко она проявлялась до шести лет. Один врач сказал моему отцу, что у маленьких детей такие припадки бывают частенько, а затем, когда дети подрастают, они проходят. Так было и у меня. Надеюсь, что и с твоим сыном дело обстоит не хуже Кивнув, Диана посмотрела на горящие угли.

— Да. Когда Джеффри был младенцем, припадки случались реже, но были продолжительнее. Сейчас они бывают чаще, но проходят быстрее. Всего за несколько секунд, но если бы он делал в этот момент что-то опасное… — Голос Дианы дрогнул. Успокоившись немного, она продолжила:

— Я опросила немало докторов, но ни один из них не сказал мне, что станет с ним в будущем. — Против воли Диана заговорила о том, что больше всего ее тревожило: Если ему станет хуже… Эпилептиков с тяжелой формой заболевания помещают в сумасшедший дом.

— Не похоже, что Джеффри кончит в сумасшедшем доме, — успокаивал ее Джерваз. — Совершенно ясно, что с головой у него все в порядке. Даже несмотря на возможность того, что состояние может ухудшиться, мне кажется, что он или поправится, или его болезнь останется на нынешнем уровне. Конечно, в его жизни будут трудности, но скажи, у кого их нет? Несчастный случай — и здоровый человек в одну секунду может стать инвалидом. Разумеется, Джеффри придется кое в чем себя ограничивать. Отпив бренди, виконт продолжал размышлять вслух:

— Я помню, как тяжело было сознавать, что мой мозг не слушается и предает меня, но, похоже, Джеффри привык к этому. И не думай о том, что у него будет неполноценная жизнь — живут же другие с такой болезнью! Говорят, эпилептические припадки бывают даже у Наполеона.

— Мне не кажется, что жизни Бонапарта можно позавидовать. Впрочем, я согласна с тобой. — Диана вздохнула.

Виконт не сказал ничего такого, о чем она не думала сотни раз, но ей было приятно услышать от другого человека подтверждение собственным мыслям. Благодаря уму и хорошему нраву ее сына хорошо приняли в школе. Нет сомнения и в том, что он будет благоденствовать.

— Знаю, что слишком переживаю. Мне хочется не беспокоиться постоянно о сыне, но я ничего не могу с собой поделать. Как хорошо, что у нас с ним есть Мадлен и Эдит.

— Эдит? — переспросил Джерваз.

— Да. Она была в комнате вместе с Мэдди, когда ты вошел. Она заботится о Джеффри, о доме, да и вообще обо всем. По сути, она Джеффри как бабушка, а Мадлен — как тетя. — И вдруг неожиданно Диана призналась виконту в одной из своих тайн:

— Мы все просто обожаем его, но мальчику не хватает мужского общества. Поэтому он так тобой и заинтересовался.

— А его отец жив?

Сент-Обен сразу же понял, что не следовало задавать этот вопрос. Ледяным голосом Диана отчеканила:

— Я не хочу обсуждать с тобой отца моего сына.

Что ж, у Джерваза были свои тайны, и Диана имела право на собственные секреты, но виконту почему-то ужасно хотелось узнать что-нибудь об отце ребенка. Диана могла быть вдовой. Не исключено, что Джеффри — незаконнорожденный ребенок, и этим объясняется, почему его мать избрала древнейшую из профессий. Признаться, Джерваза возмущала даже мысль о ее прошлых любовных похождениях, а теперь еще и Джеффри добавил масла в огонь его ревности. Мальчик был связующим звеном между его матерью и ее бывшим любовником: каждый раз, глядя на сына, она вспоминала о человеке, соблазнившем ее. Ведь это случилось, когда Диана еще сама была ребенком.

Джерваз умел отлично представлять себе целую картину, увидев лишь ее фрагменты, поэтому, сопоставив все, что он узнал о Диане прежде, с тем, что он увидел этой ночью, молодой человек пришел к выводу, что она, пожалуй, была дочерью процветающего торговца, а то и мелкого дворянина. Она наверняка влюбилась в какого-нибудь красавца, негодяя, разумеется, который совратил ее, а узнав о беременности, тут же бросил. После чего семья не захотела видеть ее в родном доме.

Эти мысли были невыносимыми. Он вдруг понял, почему Диана так тщательно охраняла свою домашнюю жизнь. Ей отлично удавалась роль любовницы, у которой нет прошлого, и виконт принимал ее в этой роли.

Но это не могло продолжаться дольше. Глядя на ее чистый профиль, Сент-Обен вдруг понял, что ни слово «любовница», ни тем более «шлюха» ей не подходит Она была просто Дианой — женщиной, сумевшей доставить ему такое наслаждение, какого он до нее и не знал. Ее сегодняшний гнев и враждебность были даже милы Джервазу. Но она перестала казаться Джервазу дивной игрой воображения, превратившись просто в женщину, которая беспокоится за своего ребенка, которой пришлось немало пережить.

Сидя в нескольких футах от нее, Сент-Обен вдруг почувствовал необычную близость с нею, которая была значительно ощутимее той, что они испытывали в постели.

— Приезжай в Обенвуд на Рождество, — вдруг предложил он.

Диана изумленно посмотрела на него, но в полумраке Джерваз не смог разглядеть ее выражения.

— Ты хочешь, чтобы я приехала в твой дом?

— Почему бы и нет? Конечно, все станут судачить, но господа из Лондона тоже вольны вести себя в собственных поместьях, как им вздумается.

Улыбка мелькнула на лице Дианы, когда она услышала его циничное замечание.

— Соблазнительное предложение, но, к сожалению, я не могу его принять.

— Конечно. — Допив бренди, он с силой грохнул бокал об стол. — Я и забыл, что ты не сможешь принимать других клиентов целых две недели. Ведь ты не захочешь их огорчать, не так ли? — Джерваз сам был удивлен своей грубости.

— Нет, дело не в этом, — спокойно произнесла Диана. — Большинство светских господ уедет на праздник из города, так что я вполне тоже могла бы покинуть Лондон. Но не смогу же я оставить сына на Рождество. Эдит и Мадлен — его семья.

— Возьми его с собой, — неожиданно предложил Джерваз. — Пусть приедет Мадлен. И Эдит. Хочешь — прихвати с собой и француженку-кухарку. Обенвуд велик, там много людей можно разместить.

— Ты это серьезно?

Сент-Обен обрадовался, услышав недоуменные нотки в ее голосе.

— Я всегда серьезен, — заметил он. — Это худший из моих грехов.

Засмеявшись теплым смехом, который Джерваз так любил, Диана подошла к нему, уселась на подлокотник его кресла и провела своей нежной рукой по волосам молодого человека.

— Мне надо обсудить это с Эдит и Мадлен, но если они согласятся, я буду счастлива приехать к тебе.

— А у Джеффри есть право голоса? — Он погладил ее щеку.

— Я знаю, что он бы снова с радостью отправился за город.

Стало быть, раньше они жили за городом. Джерваз намотал себе это на ус. Наклонив к себе голову Дианы, он нежно поцеловал ее. Ее губы были мягкими и податливыми, но, прервав поцелуй, девушка зевнула:

— Уже слишком поздно, милорд. Приятно, конечно, осознавать, что ты такой сильный, но мне кажется, я могу заснуть сидя.

Улыбнувшись, Джерваз погладил тонкую руку Дианы — ему явно не хотелось уходить — У меня есть и другая причина пригласить тебя в Обенвуд. Может, там мы проведем вместе всю ночь. — Подумав, он добавил:

— Полагаю, ты не из-за Джеффри прогоняешь меня?

— Боюсь, что именно так, — кивнула Диана. — Если Джеффри в два ночи можно было наплести что-то о том, что ты зашел ко мне поесть, то как ты утром объяснишь ему, почему лежишь в моей постели? — Помолчав немного, она добавила:

— К тому же ты говорил, что предпочитаешь спать в одиночестве?

— Я солгал, — признался молодой человек. — Знаешь, чем холоднее становится, тем меньше мне хочется ночью идти домой пешком. — Поднявшись на ноги, он обнял Диану. — Я понимаю, что ты не можешь позволить мне спать с тобой здесь, но в Обенвуде это будет возможным. Там такой огромный дом, что если Джеффри задумает зайти к тебе, он сумеет разыскать тебя лишь к ленчу.

…Джерваз сам уложил Диану в постель. Она выглядела немногим старше своего сына, когда с улыбкой прошептала ему:

— А знаешь, Джерваз, ты очень хороший человек. Усмехнувшись, Сент-Обен поцеловал ее в лоб.

— Только не надо говорить это таким изумленным тоном, — заметил он.

Выходя из комнаты, он слышал ее сонный смех…

Предложение отправиться в поместье лорда Сент-Обена на Рождество стало главным предметом обсуждения за завтраком на следующее утро. Эдит сначала решительно отказалась, заявив, что ей, простой йоркширской женщине, явиться в дом знатного господина — все равно что свинье появиться на праздничном балу. Едва сдерживая смех, Диана посмотрела на Эдит, в глазах которой тем не менее явно светилось любопытство — видно было, что она с радостью взглянула бы на дом Сент-Обена. Стоило больших усилий уговорить ее, но Диана сказала женщине, что та сможет все время проводить с Джеффри.

Джеффри пришел в такой восторг от предложения лорда, что ни о чем другом просто не мог говорить. Своими разговорами он довел женщин до того, что они только и мечтали о том, чтобы он поскорее поправился и пошел в школу.

Мадлен поначалу удивилась предложению Джерваза, но быстро согласилась поехать. Однако многозначительные взгляды, которые она то и дело бросала на Диану, показывали, что у Мэдди немало вопросов к девушке.

Возможность задать их представилась через несколько дней, когда женщины направились в магазин купить кое-что к Рождеству. Диана задумала сделать Эдит в подарок яркое нарядное платье. Поэтому девушка рылась в целой горе тканей в магазинчике на Бонд-стрит.

— Мэдди, а что ты скажешь, если я закажу Эдит платье из красной шерсти?

Мадлен оценивающе оглядела ткань:

— Хм! Неплохо, но ей нужен другой цвет. Поищи что-нибудь алого оттенка.

Поскольку цвета Мадлен чувствовала идеально, Диана послушно продолжила поиски. В магазине больше никого не было, и продавец оставил их одних, отправившись заниматься своими счетами. Вскоре женщины оказались в окружении множества отрезов, лент и бантов. Сравнивая изумрудный шелк с ярко-зеленой шерстью, Мэдди неожиданно заявила:

— Должна признаться, что ты была права насчет Сент-Обена. Я-то считала его хладнокровной рыбой, а он, оказывается, очаровательный человек, иначе он не стал бы звать в гости тебя со всеми чадами и домочадцами.

— М-м-м… ты так считаешь? — задумчиво протянула Диана. — Ему надо заниматься временами своей усадьбой, вот он и решил прихватить с собой компанию, чтобы не скучать в одиночестве.

Мадлен изумленно взглянула на девушку — Диана спокойно приняла этот недоуменный взгляд.

— А мне кажется, — настаивала на своем Мадлен, — что Джерваз просто не может провести две недели без тебя. Вы видитесь пять раз в неделю, и, уверена, если бы не его дела в Уайтхолле, он бы лагерь разбил у нашего дома!

— А что скажешь об этой шерсти для меня? На утреннее платье? — спросила девушка, прикладывая к себе отрез дымчатого цвета.

— Тебе не следует носить серой одежды. И не говори даже о ней!

— Но ткань так хороша! Потрогай, какая она мягкая, — весело улыбнулась Диана. — И почему это мне не говорить о ней? Это, кстати, ты завела разговор.

— Ты — единственная из всех знакомых мне женщин, что выбирают ткань не по цвету, а на ощупь, — кисло промолвила Мэдди. И вдруг ни с того ни с сего она добавила, прищурив глаза:

— Не удивлюсь, если лорд Сент-Обен сделает тебе предложение.

Не обратив внимания на ее последние слова, молодая женщина сказала:

— Но почему бы не выбирать ткань на ощупь? Ведь она будет соприкасаться с моей кожей, а если уж выбирать между удобством и красотой, я предпочту удобство.

— Весь секрет в том, чтобы цвет платья подходил тебе и в то же время был приятен на ощупь. Но серый цвет не для тебя! — Взяв кусок ткани из рук Дианы, Мадлен положила весь отрез обратно на полку. Вытащив затем отрез голубой шерсти, женщина приложила ее к лицу Дианы.

— Вот! Смотри, эта шерсть такая мягкая, твоя кожа светится рядом с ней, а глаза сияют, как сапфиры.

Диана пощупала ткань, чтобы убедиться, что та и впрямь такая мягкая:

— Ты права. Действительно очень приятная и красивая ткань. — Она отложила кусок шерсти.

— Знаешь, я не хочу давить на тебя, но ты правда должна подумать о будущем, — задумчиво промолвила Мадлен. — Кажется, тебе очень нравится Сент-Обен. Он хорошо с тобой обращается, и ты просто расцвела с тех пор, как познакомилась с ним. — Женщина заметила, что щеки Дианы краснеют. — Если он попросит тебя стать его женой, ты согласишься?

Диана сердито посмотрела на нее:

— Ну хорошо, раз уж ты так настаиваешь, я скажу тебе, что об этом думаю. Конечно, ему нравится мое тело, но он слишком аристократичен, чтобы жениться на шлюхе, даже красивой. Да, он хорошо обращался со мной, но он слишком горд. Может, ему и выгодно иметь меня постоянной любовницей, потому что не надо искать другую, но это вовсе не означает, что он сделает мне предложение.

Мадлен с улыбкой слушала страстную речь Дианы.

— Даже самые гордые мужчины могут вести себя не так, как обычно, когда дело касается любви, настоящей любви.

Диана вульгарно ухмыльнулась:

— Та часть тела лорда Сент-Обена, которая имеет ко мне отношение, вовсе не сердце.

Мадлен засмеялась: попытки Дианы казаться развязной были сравнимы лишь с попытками Джеффри изобразить из себя тигра.

— Даже и не думай об этом. Часть тела, о которой ты говоришь, таинственным образом связана с сердцем.

Аккуратно разворачивая красный бархат, девушка грустно промолвила:

— Ты забываешь о сумасшедшей жене в Шотландии.

— Да нет, я не забыла о ней, просто сомневаюсь, что она существует. — Взяв моток брюссельских кружев, Мадлен приложила их к бархату. — Я еще кое-кого порасспрашивала. Хоть все судачат о какой-то жене, никто не знает ничего определенного Не удивлюсь, что Сент-Обен сам распространил о себе эти сплетни, чтобы молоденькие девушки на него не заглядывались. Он сам хоть раз говорил о жене?

— Это я заводила о ней разговор, — призналась Диана.

— Ну и?..

— Он не дал мне ответа.

Мадлен едва сдержала улыбку. Диана, судя по всему, бог знает что себе возомнила, если Джерваз не захотел говорить об этом.

— Интересно, почему он не подтвердил этих слухов. Если бы у него действительно была жена, он бы сказал тебе о ней, чтобы ты и не надеялась на замужество.

— Ты говоришь о безнадежном человеке! — вскричала девушка. — Знаешь, просто иногда он уделяет часы, свободные от своих дел, мне. Конечно, ему нравится, когда его кормят и ублажают, но не больше. Ты разве забыла? У нас с ним просто деловые отношения, — Голос Дианы дрогнул, руки задрожали.

Взяв ее за руку, Мадлен тихо сказала:

— Ты полюбила его?

Пряча от подруги глаза, Диана промолвила неуверенным голосом:

— Неужели ты думаешь, я могу совершить подобную ошибку после того, как ты столько раз говорила мне, что куртизанка не должна влюбляться?

— Это не ответ.

— А что я знаю о любви? — прошептала Диана, пытаясь улыбнуться. — Я лишь недавно познала страсть.

— Любовь и страсть тесно связаны, ты же знаешь. Вы почти все время вместе, ты ни с кем, кроме него, не видишься, так что неудивительно, если ты в него влюбишься. Так если он скажет, что хочет жениться на тебе, что ты ему ответишь? Примешь ли ты его предложение?

Наступило долгое молчание. Когда наконец Диана заговорила хрипловатым голосом, на ее глазах выступили слезы:

— Может, все и будет хорошо. Буду надеяться на это. — Девушка с сожалением покачала головой. — Но не представляю как.

 

Глава 11

Декабрь был необычайно сухим, дороги не развезло, поэтому они могли ехать довольно быстро. Лорд Сент-Обен прислал за ними роскошный экипаж, в котором для тепла были уложены под сиденья раскаленные кирпичи, а в специальные ящики заботливые слуги по приказанию хозяина положили множество деликатесов — чтобы путешественники, не дай Бог, не проголодались в дороге. Сам виконт уехал в Обенвуд тремя днями раньше, потому что у него были кое-какие дела в поместье. Впрочем, Диана подозревала, что он просто не хочет путешествовать вместе с тремя женщинами и ребенком.

Не то чтобы она сердилась на него за это: десять часов в трясущейся карете вместе с болтающим без передышки Джеффри кого угодно могли вывести из состояния равновесия. Слуги получили выходные, хотя француженка-кухарка предложила поехать с ними, чтобы, как она сказала, помочь с Джеффри. Однако Джерваз предупредил, что в доме много слуг, так что Диана не стала брать кухарку с собой.

Джеффри был просто в восторге: он то и дело выглядывал в окно, восхищаясь пейзажем, невероятно завидовал форейторам, бросался в конюшни, когда они Делали короткие остановки, чтобы сменить лошадей. Когда наступили сумерки, Диана задремала в уголке кареты, спрашивая себя, разумно ли было везти мальчика с собой. Ее интуиция в этом случае ничего не подсказывала. Не было ли ошибкой допустить, чтобы Джеффри и Джерваз познакомились поближе? С мальчиком все всегда обходились по-доброму, и он, можно не сомневаться, будет ждать подобного отношения и от хозяина Обенвуда. Как бы она ни предостерегала сына от встреч с Сент-Обеном, они все равно будут то и дело натыкаться друг на друга. Что и говорить, Джерваз был терпелив с ребенком, но одно дело поболтать с ним несколько минут, а другое — терпеть его общество в течение нескольких дней.

По сути, Диане казалось, что будет хуже, если виконт по-настоящему заинтересуется мальчиком. Джеффри очень не хватало отца, и, конечно же, каждого взрослого, который им заинтересуется, он примет с восторгом. Но если только между Дианой и Джервазом возникнут трения, ребенок пострадает в первую очередь. Как бы там ни было, она приняла решение дать событиям развиваться своим чередом.

Карета остановилась у дома Сент-Обена. Диана выглянула в окно и сразу поняла, что Джерваз имел в виду, когда говорил, что дом готов принять ее со всеми чадами и домочадцами: создавалось такое впечатление, что весь их модный лондонский район Мэйфэир разместился в одном особняке. Мадлен и Эдит ничем не выказали своего впечатления и, подхватив юбки, направились к дому. Но вот дверь распахнулась, и Джерваз выбежал им навстречу. Диана не сводила с него глаз. В вечерних сумерках его темная фигура выделялась особенно, и девушка не могла не залюбоваться его грациозной, уверенной походкой и высокомерным выражением лица. Диана прекрасно понимала, что это высокомерие — врожденное, он его впитал с молоком матери. И Мадлен считала, что он может сделать ей предложение?! Смешно!

Но вот уже Джерваз улыбается, склоняясь над ее рукой. И вдруг, увидев его необычайно теплую улыбку, Диана подумала, что он действительно может серьезно относиться к ней.

Тем временем виконт приветствовал остальных гостей. Он еще не был знаком с Эдит, и Диана заметила, с каким пристальным вниманием они отнеслись друг к другу после того, как их представили. К большому удивлению Дианы, Джеффри вел себя очень сдержанно, возможно, потому, что был шокирован, увидев столь величественный особняк.

Вестибюль, поднимавшийся на высоту двух этажей, был отделан в псевдоготическом стиле. Под потолком вдоль стен были сделаны ниши, в которых стояли резные деревянные фигуры святых, одну из стен украшал гигантский камин. Джерваз предложил гостям отдохнуть перед обедом, и экономка мисс Рассел вызвалась показать дамам их комнаты. Как и было обещано, Джеффри и Эдит разместили в очаровательной и уютной детской комнате, расположенной довольно далеко от хозяйских покоев. Комнаты Мадлен и Дианы тоже находились в противоположных концах дома, так что им вряд ли удастся поболтать.

Роскошная комната Дианы в розовых тонах была заранее приготовлена для нее. В камине приветливо пылал огонь, и девушка протянула озябшие руки к жаркому пламени. Этот жест помог ей преодолеть смущение: увидев Обенвуд, она тут же вспомнила о пропасти, разделяющей ее и Джерваза.

…Тут легкий шум в углу комнаты привлек ее внимание. Обернувшись, Диана увидела Джерваза. Он появился из потайной двери. Она улыбнулась, потому что ожидала что-нибудь в этом роде.

Сент-Обен на мгновение застыл на месте. У него было такое выражение, словно он увидел горячо любимую женщину, с которой несколько Лет был в разлуке. В два прыжка преодолев комнату, Джерваз сжал ее лицо руками:

— Господи, Диана, как же я соскучился по тебе!

Склонившись над ней, он впился в ее губы требовательным поцелуем. Ее страсть мгновенно разгорелась в ответ, и Диана тут же забыла о своих недавних сомнениях. Обняв его за талию, девушка принялась жадно ласкать Сент-Обена, приникая к нему всем телом.

— Мне хотелось заняться с тобой любовью прямо на лестнице, — шептал виконт. — А сейчас я хочу запереть дверь и не выпускать тебя из объятий все время, что ты здесь будешь. — Сент-Обен говорил, а руки его делали свое дело: сняв с Дианы плащ, они принялись проворно расстегивать ее платье с высоким воротником.

— Может, начнем именно с того, что ты запрешь дверь, а о долгих любовных утехах подумаем позже? — задыхаясь, проговорила Диана, опасаясь, как бы кто-нибудь не вошел в комнату.

Виконт послушно запер дверь и продолжил свое дело.

Диана тем временем поспешно расстегивала пуговицы на панталонах Сент-Обена. Руки ее дрожали от волнения. Она внезапно поняла, почему охватившее ее желание было таким сильным: наверное, подспудно она хотела доказать этому огромному дому, что имеет право быть здесь, пусть даже ее присутствие и нарушает общепринятые правила.

Быстро и ловко — не хуже горничной — Джерваз раздел Диану. Спиной она почувствовала жар огня в камине, а затем в один миг очутилась на мягком персидском ковре.

Когда их тела слились, обоими владело столь горячее желание, что они не стали терять времени на ласки. Казалось, не прошло и мгновения, а они уже достигли вершины наслаждения, и хриплый крик Дианы растворился в тишине…

— Прости меня, Диана, — прошептал Джерваз, вытирая пот со лба. — Я-то хотел быть гостеприимным хозяином. Надо было дать тебе отдохнуть после дороги. Но увидев тебя… — Его голова упала ей на грудь, веки тяжело опустились.

— Тебе не за что извиняться, — тихо и умиротворенно сказала Диана. — Ты в одно мгновение избавил меня от усталости.

Диана лежала рядом с виконтом обнаженная, и ее влажная кожа начала покрываться мурашками. Заметив это, Джерваз завернул ее в плащ. Тут девушка заметила, что у него какое-то странное выражение лица.

— Что-то не так? — встревожилась она. Смешавшись, молодой человек долго молчал. А когда заговорил, то казалось, что слова даются ему с трудом:

— Ты… ты — как наваждение. Чем больше я тебя получаю, тем больше хочу.

— И тебе это не нравится?

— Я не имею права допустить это. Никогда. Я не должен ни к кому привязываться.

Услышав это обескураживающее заявление, Диана даже не знала, то ли ей отвечать, то ли хранить молчание. Его настроение передалось и ей, и, сев на пол, она закуталась в свой плащ — девушке стало вдруг неловко сидеть тут перед виконтом обнаженной.

Глядя на огонь, Диана задумчиво проговорила:

— Но ты же должен жить, а для этого есть, пить, спать. Нужно общаться с людьми. Неужели тебе все это кажется неприемлемым?

Виконт ни с кем никогда не вел подобных разговоров, опасаясь раскрыть себя, а значит, показать свою ранимость. Но все же, помолчав некоторое время, он промолвил:

— Когда человек нуждается в каких-то вещах, это нормально. Одну еду всегда можно заменить другой. Но вот если он нуждается в других людях — это уже опасно, потому что у этих людей… появляется над ним власть.

Не отрывая глаз от пляшущих огоньков, Диана плотнее закуталась в плащ.

— Что ж, — проговорила она, — в чем-то ты, может, и прав. Но с чего ты решил, что люди, в которых ты нуждаешься, вдруг начнут использовать свою власть против тебя?

Сент-Обен горько усмехнулся:

— Опыт, знаешь ли…

— Неужели ты и вправду можешь сказать, что все близкие тебе люди злоупотребили твоим доверием? Джерваз довольно долго молчал.

— Не-ет, — наконец с усилием вымолвил он. — Но риск тем больше, чем сильнее привязанность. Если люди привязаны друг к другу не сильно, то и опасность невелика. А вот если они не могут друг без друга, то…

Диана обратила внимание, что виконт даже не осмеливается произнести слово «любовь». Что же произошло с ним в прошлом, если даже мысль о любви его так пугает? Поднявшись на ноги, девушка насмешливо проговорила:

— Стало быть, тебе не стоит меня бояться. Я представляю себе, что случится, если твоя страсть на время выйдет из-под контроля, ведь постель — это «вещь», как ты выразился, вроде еды и питья. Успокой себя мыслью о том, что скоро я перестану быть для тебя чем-то новым и ты сможешь с легкостью заменить меня на другую женщину.

Отвернувшись, девушка украдкой вытерла выступившие на глазах слезы. Ей очень хотелось, чтобы виконт немедленно ушел. Только теперь Диана поняла, почему Мадлен предостерегала ее: было ошибкой полюбить человека, который и знать ничего не хотел о любви. Даже если фортуна на ее стороне, она очень немногое сможет сделать в одиночку. Если Джерваз сам не захочет прогнать свои страхи, у их отношений нет будущего.

Джерваз тоже встал. Подойдя к Диане сзади, он обхватил ее талию и привлек к себе.

— Ну разве я смогу заменить тебя кем-то с такой легкостью, Диана? — с какой-то особенной грустью в голосе промолвил он.

Ее тело было напряжено, она не чувствовала обычной дрожи от его близости.

— Я ничего не могу тебе сказать на это. Только ты способен дать ответ на свой вопрос.

— Но я не знаю ответа. Признаюсь, я даже не понимаю вопроса.

Оскорбленная, Диана сказала:

— Ты недостаточно платишь мне, чтобы я учила тебя еще и вопросам.

Его руки упали, и когда Джерваз заговорил, в его голосе уже звучала холодная ирония:

— Хорошо, что ты напомнила мне о наших отношениях. Раз уж они построены на деньгах, никакая опасность мне не грозит.

Повернувшись лицом к Сент-Обену, Диана посмотрела ему прямо в глаза:

— Это ты сказал, а не я. — У нее был очень несчастный вид. — Разумеется, если ты предпочитаешь верить именно в это, то такова для тебя и правда. В конце концов, клиент всегда прав Виконт отступил назад.

— Ах, если бы все было так просто! С индийской любовницей, Санандой, все было очень просто. Их плоть соединялась, но дух и разум их были свободны. Джерваз привлек Диану к себе.

— Но даже несмотря на все эти разговоры, я по-прежнему хочу тебя. И боюсь.

Диана, смягчившись, приникла головой к его плечу.

— Неужели ты думаешь, что я могу сделать тебе больно?

Прижавшись щекой к ее спутанным волосам и вдыхая исходящий от нее слабый аромат сирени, Джерваз прошептал едва слышным голосом:

— Я не знаю… Правда… Действительно не знаю… И это меня пугает.

Диана слышала сильное и ровное биение его сердца. Она не могла сердиться на виконта, чувствуя, что он огорчен и растерян не меньше ее. Девушка с отчаянием думала о том, что хотела бы излечить его от боли, излечить своей любовью… Ах, какой безнадежной дурочкой она была! Может, для них обоих было бы лучше немедленно прервать все отношения. Стараясь говорить спокойно, Диана спросила:

— Ты хочешь, чтобы я уехала из Обенвуда? Он крепче сжал ее в своих объятиях:

— Нет, что ты! Не хочу я, чтобы ты уезжала! Я просто хочу… тебя… Вот черт возьми в чем дело!

Джерваз выскочил из дома, даже не одевшись. Он проклинал себя за то, что привязался к Диане, за то, что обидел ее. Тропинка заледенела и, лишь услышав стук собственных шагов, виконт осознал, что бредет по той самой тропе, по которой часто хаживал в детстве. Убегая в темноту голых деревьев, тропа вела к самой вершине холма, возвышавшегося за усадьбой. Незнакомец непременно заплутал бы здесь, но Джервазу был знаком каждый изгиб дорожки, каждое дерево.

А на верхушке холма прятался уютный маленький домик, построенный еще его дедом. В этом домике можно было укрыться от злого ветра. Слишком взволнованный, чтобы сидеть, Джерваз стоял, упершись руками в дорическую колонну. Все вокруг было освещено таинственным лунным светом и, глядя на мрачноватую в ночной тьме, но все равно величественную природу, виконт стал постепенно успокаиваться. Внизу, у подножия горы, виднелись крыши большой усадьбы, окруженной садами. Все это было создано еще в средние века. Все, что он видел вокруг себя, принадлежало ему одному, лорду Сент-Обену.

Его слово было законом в Обенвуде. Джерваз был на редкость удачливым и смелым воином, к чьему мнению прислушивались самые видные умы Британии. Так почему же он боялся маленькой, тихой женщины?! Женщины, которая всегда была мила и желанна ему! Впрочем, Джерваз знал ответ на мучившие его вопросы, но даже сейчас не хотел думать о своей матери и жене. Когда он говорил Диане, что сильная привязанность обязательно приводит к предательству, он, сам того не сознавая, имел в виду Медору Брэнделин. Вот уж кто был образцом вероломства и предательства.

Его руки, лежавшие на холодной колонне, заледенели. Стоял декабрь, через несколько дней ему исполнится тридцать. Первая половина его жизни прошла под действием гнева, отчаяния, неприятия — словом, чувств, которые он испытывал к своим родителям.

Правда, за годы службы в Индии он сумел побороть многие свои недостатки. Надо сказать, обычно он даже нравился сам себе, но теперь скандальное прошлое с ужасающей силой давило на него. Прежде, когда с женщинами его связывали чисто физические отношения, все было довольно просто, но с Дианой, которая так влекла к себе, ему было нелегко. Господи, до чего же нелепо бояться собственной любовницы! Однако прошлое связало виконта столь прочными и тяжелыми цепями, что он не мог шагнуть навстречу этой женщине, опасался принять ласку и тепло, что она ему предлагала.

Разбираясь постепенно в путанице своих мыслей, Сент-Обен пришел к выводу, что боится впасть в зависимость. Ведь если он не порвет с ней, то дело может обернуться так, что он окажется полностью в ее власти, и тогда она предаст его. Не то чтобы он думал, будто она способна ранить его так же сильно, как леди Сент-Обен. Ведь преступление его матери состояло именно в том, что она предала доверие собственного сына, а раз уж Диана не занимает в его жизни того места, что в свое время занимала мать, то и неприятностей, подобных тем, что уготовала ему в свое время Медора, Диана причинить не может.

Больше того, виконт не мог и представить себе, чтобы его нынешняя любовница обидела кого-нибудь, он ни разу не слышал от нее ни единого дурного слова о других людях. Хоть Диана и торговала собой, она была куда добрее и честнее многих женщин, которых он знавал.

Лорд Сент-Обен сам создавал себе несуществующие проблемы. Не было у него причины бояться Дианы, избегать ее общества. И ранить ее недостойным отношением было мальчишеской глупостью. Она не могла стать его женой, и это было известно им обоим. Ведь когда его страсть к Диане поутихнет, хотя, признаться, виконт даже и представить себе не мог, что такое произойдет, они не смогут вести тихий и спокойный образ жизни. Так тем более надо сейчас брать от жизни все, что она дарит!

Эта мысль так вдохновила и обрадовала его, что в Обенвуд Джерваз вернулся почти бегом. Его нисколько не удивило, что гостьи, уставшие с дороги, предпочли отказаться от официального обеда. Управляющий сообщил, что миссис Линдсей обедает с сынишкой в детской, и мисс Гейнфорд решила присоединиться к ним. Виконт был рад этому: ему не хотелось видеться с остальными гостями, пока он не поговорит с Дианой наедине.

К тому времени, когда Джерваз поел, шел уже десятый час, и он направился в покои Дианы через потайную дверь.

Она сидела перед туалетным столиком в зеленом бархатном халате и расчесывала свои прекрасные кудри. Девушка подняла глаза, и их взгляды встретились в зеркале.

Подойдя к Диане, Джерваз взял у нее из рук серебряную щетку и сам принялся причесывать ее.

— Никогда не видел волос такого цвета, — нарушив молчание, задумчиво произнес он. — Хотя, признаться, даже не могу представить тебя с другими. Со светлыми волосами ты казалась бы вульгарной, с рыжими чересчур привлекала бы к себе внимание, черные волосы сделали бы тебя суровой, а русые — неприметной. А твои волосы цвета красного дерева. В свете свечей они кажутся почти черными, а на свету играют множеством оттенков от рыжего до золотистого.

По лицу Дианы пробежала легкая улыбка.

— Я не думала, что ты вернешься. Щетка слегка запуталась в локонах Дианы.

— Прости меня за то, что я тут наговорил тебе. Мне не следовало этого делать Диана нетерпеливо мотнула головой:

— То есть ты хочешь сказать, тебе не надо было говорить о том, что тебе никто не нужен?

— ..Да.

В зеркале он видел удивленные глаза Дианы, но она произнесла уверенным тоном:

— Так не извиняйся за свои слова. Я бы предпочла твою честность молчанию.

— Даже если моя честность причиняет тебе боль? Глядя ему прямо в глаза, Диана ответила:

— Да. Без боли не проживешь, но она же не вечна. Я бы предпочла временами страдать, чем вообще ничего не испытывать. Если человек избегает несчастий, то и счастья ему не видать.

Джерваз погладил ее подбородок большим пальцем.

— Надо же, ты такая хрупкая, а оказывается, что ты куда сильнее меня.

— Разная бывает сила, — усмехнулась она. — Моя — чисто женская — держится на эмоциях. Я умею уступать и ждать. В остальном я вовсе не сильна.

— Но у тебя достает сил, чтобы выучить меня на собственном примере.

Отложив щетку в сторону, виконт взял девушку за плечи, желая почувствовать, как отреагирует на его слова ее тело и как изменится лицо, которое он видел в зеркале. Тщательно подбирая слова, он продолжал:

— Я устал жить в страхе. Я очень привязался к тебе — глупо отрицать это. — Несмотря на то что Джерваз принял решение, ему было нелегко говорить. — Я никогда больше не убегу от тебя.

Он почувствовал, как вздрогнула Диана.

— Я рада, — прильнув лицом к его руке, прошептала она.

Ее лицо засияло от счастья, и тепло ее улыбки стало постепенно растапливать лед обид, сковавших их сердца. Джерваз еще не был готов говорить об этом и даже не знал, как назвать то, что происходило между ними, но он чувствовал, что в их отношениях что-то меняется.

— Я тоже, — сказал он, целуя ее.

Диана подняла голову, и их губы слились в нежном поцелуе. Нынешний Сент-Обен сильно отличался от того человека, что пугал и притягивал к себе Диану, и она восхищалась его смелостью. Диане оставалось лишь догадываться, что за события в жизни виконта оставили рубцы на его душе.

От нежности до страсти — один шаг. Они занимались любовью медленно, не спеша, зная, что впереди у них вся ночь. В минуты экстаза Диане казалось, что поют не только их тела, но и их души, связанные теперь воедино. И вдруг, надеясь, что он не услышит ее, девушка тихо-тихо прошептала:

— Я люблю тебя…

На мгновение ей показалось, что сейчас все кончится — Джерваз отвернется и уйдет. Но вместо этого он трепетно поцеловал ее и, положив голову ей на грудь, крепко обнял. Девушка гладила темные волосы виконта и в слабом свете свечей увидела выражение мира и счастья на его лице. Они стали доверять друг другу.

Интуиция подсказывала Диане, что именно сейчас ей надо бы рассказать о себе, о Йоркшире, о том, как она там оказалась, о Джеффри, о ее решении стать куртизанкой… Хоть она и не лгала Сент-Обену, но не говорила всей правды, поэтому теперь ей не терпелось положить конец недомолвкам. Но… Несмотря на возникшую между ними близость, девушка боялась, что он может не правильно ее понять, и тогда хрупкий замок взаимопонимания рухнет.

И так уж случилось, что подходящее для признаний время было упущено и прошло в шутках, тихом смехе, объятиях и глубоком молчании.

Потом Диана будет горько сожалеть, что не послушалась в этот день своей интуиции, но ей и в голову не могло тогда прийти, сколь высокую цену придется заплатить за свою нерешительность.

 

Глава 12

Джерваз не зря мечтал провести с Дианой всю ночь. Это было великолепно! Их тела начали потихоньку привыкать друг к другу и, проснувшись на следующее утро, виконт был наверху блаженства. Он лежал на спине, обняв одной рукой Диану, которая прижималась к нему, обхватив его за талию. Как только Сент-Обен зашевелился, рука девушки скользнула вниз, и она принялась ласкать его плоть. Молодой человек усмехнулся: что и говорить, просыпаться таким образом восхитительно.

Был самый короткий день в году, поздний рассвет робко освещал комнату. Поскольку дверь была заперта еще с вечера, горничная не могла войти, чтобы развести в камине огонь, поэтому Джерваз выскользнул из постели, чтобы заняться очагом. Диана протестующе пробормотала что-то, но виконт взъерошил ее прекрасные кудри и, любуясь красотой девушки, прошептал:

— Не беспокойся, я скоро вернусь. Лорд Сент-Обен подозревал, что все время пока он растапливал огонь, на его лице блуждала глуповатая улыбка.

Когда Джерваз вернулся в постель, в комнате все еще было очень холодно.

— У-ух! Как ты замерз! — Прижимаясь к нему всем телом, Диана усмехнулась:

— Надо же! Кажется, я нашла кое-что, чему совсем не холодно.

Рассмеявшись, виконт нырнул под одеяло, жадно целуя ее грудь.

— Если ты мне поможешь, — проговорил он сквозь смех, — то я очень быстро согреюсь.

В занятиях любовью по утрам есть нечто особенное: тела еще ленивы, а дыхание уже учащается, кровь начинает постепенно бурлить в жилах. Виконт с восторгом наблюдал, как оживает Диана от его прикосновений. Каждый раз, оказываясь с нею, он испытывал какие-то новые ощущения. Похоже, его желание обладать ею никогда не пройдет, подумал Джерваз, и впервые эта мысль не вызвала у него страха.

…А потом, когда они лежали, обнявшись, Сент-Обен с сожалением произнес:

— Мне надо вставать и возвращаться к себе.

— Неужели ты и вправду считаешь, — рассмеялась Диана, — что хоть один слуга в доме не догадался, с какой целью я сюда приехала?

Виконт улыбнулся:

— Догадываться они могут о чем угодно, а вот знать они ничего не знают. Может, Эдит — предмет моей страсти!

— Ха-ха-ха! — расхохоталась Диана. — Надо полагать, ты предпочитаешь женщин, которые тебе в матери годятся?! — Наверное, что-то тревожное мелькнуло в глазах Джерваза, потому что Диана, даже не отдавая себе отчета почему, вдруг сменила тему:

— А эта секретная дверь ведет в твою спальню?

В комнате стало теплее. Сбросив с груди одеяло, Сент-Обен ответил:

— Это помещение называли «спальней для любовницы». Не думаю, что моему отцу доводилось пользоваться тайной дверью — держать любовниц было не в его стиле. Хозяйские покои находятся сразу за этой комнатой, так что можно то и дело ходить туда-сюда.

Приподнявшись на локте и положив голову на ладонь, девушка с любопытством взглянула на него:

— Неужели тебя и в самом деле беспокоит, что о нас подумают другие? Что-то не похоже на тебя…

Сжав голову руками, виконт задумался над ее словами.

— Черт, да мне и в самом деле все равно, что думают другие, — наконец промолвил он. — Однако я очень щепетилен в отношении всего, что касается лично меня. Это настоящее противоречие.

Глаза Дианы замерцали:

— Я бы сказала, что… В общем, это не совсем противоречие, а весьма неплохая черта.

Свежая, с распущенными волосами, Диана была хороша, как первая весенняя клубника. Наклонившись, виконт поцеловал ее.

— Если я не уйду немедленно, то задержусь еще на час, а я, к несчастью, пообещал осмотреть амбар одного из моих арендаторов. Хочешь поехать со мной?

Девушка грациозно откинулась на подушку, открыв его взору лишь улыбающееся личико.

— Что будет, если я откажусь? Лишусь всех привилегий?

Рассмеявшись, Сент-Обен встал.

— Ах ты лентяйка!

— Виновата, каюсь. Но мы долго ехали, а я… — тут девушка хитро улыбнулась, — немного спала прошлой ночью.

— Ладно, прощаю тебя на этот раз. — Сент-Обен аккуратно натягивал на себя одежду, несмотря на то что ему скоро придется переодеваться в костюм для верховой езды. — Я бы и сам должен был утомиться, ведь в конце концов большая часть работы пришлась на мою долю, но… к моему большому удивлению, я полон энергии.

— Ну уж если у тебя столько сил, — промолвила Диана, протягивая к нему руку, — то почему бы не заглянуть сюда на обратном пути и не убедиться, что я по-прежнему здесь?

Рассмеявшись, Джерваз схватил ее за руку и поцеловал в ладонь, а потом отпер дверь и вернулся в свои покои. Он начинал понимать, почему люди женятся. Ему стало так хорошо, что даже мысль о женитьбе не расстроила его.

Прекрасное настроение не оставляло его все время, пока Боннер, его слуга, помогал ему одеваться, тщательно отворачиваясь от нетронутой постели. Выпив чашку кофе, виконт направился в конюшню. День был серым, похоже, что скоро пойдет дождь или снег. Все поместье было окутано сном, во всяком случае, ни у кого не было желания выходить.

Оседлав коня, Джерваз уже готов был отправиться в путь, как вдруг возле одного стойла заметил маленькую фигурку. Вглядевшись, виконт узнал сына Дианы — Джеффри. Мальчик стоял у приоткрытой двери и протягивал лошади морковку. Сент-Обен видел, как конь взял морковку из рук ребенка и позволил Джеффри погладить себя.

Джеффри был так увлечен лошадью, что не заметил появления виконта и подпрыгнул на месте, когда услышал, как тот обратился к нему.

— Доброе утро, — сказал Джерваз. Быстро обернувшись, мальчик вытер руки о штаны и, задрав голову, проговорил:

— Доброе утро, сэр. — И, помолчав, добавил:

— Или следует говорить: «Доброе утро, милорд»?

Джерваз усмехнулся: в это утро все было удивительным.

— Конечно, правильно говорить «милорд», но «сэр» проще, поэтому ты можешь так и обращаться ко мне. Ну и как тебе мои стойла?

С блестящими от, возбуждения глазами мальчик воскликнул:

— , Здесь замечательно! Я никогда не встречал ничего подобного!

Увидев ребенка в первый раз, Сент-Обен был поражен его сходством с матерью, но теперь он понял, что сходство было не таким уж сильным. У него и правда были такие же ясные голубые глаза, как у Дианы, а вот челюсть была квадратной, и волосы не каштанового, а темного цвета. У Сент-Обена тут же испортилось настроение, когда он подумал об отце ребенка. А вдруг, что еще хуже, Диана и не знала, кто наградил ее сыном? Виконт решил не думать об этом.

— Я еду сейчас на одну из ферм, — заговорил Джерваз. — Хочешь поехать со мной? — Разговаривая, виконт вывел коня из конюшни, мальчуган ни на шаг не отставал от него.

Взглянув на виконта, ребенок сказал неестественно серьезным голосом:

— Простите, сэр, но я не умею ездить верхом.

— Думаю, у тебя просто не было такой возможности. Но ты же несколько недель здесь проведешь. Может, захочешь научиться? — Вспомнив восторженный взгляд мальчика, когда тот кормил лошадь, Джерваз подумал, что его предложение не будет отвергнуто.

Личико Джеффри засияло от радости, но восторг быстро прошел.

— Не думаю, что мама позволит мне, сэр, — покачал головой ребенок.

— Почему бы и нет? — Джерваз вскочил на коня и взглянул на мальчика.

— Мама боится, что я упаду и разобьюсь насмерть, — деланно-безразличным голосом произнес Джеффри.

Да, конечно! Джерваз совершенно забыл о болезни. Он прекрасно понимал, почему Диана тревожится, но, с другой стороны, видел, как переживает ребенок.

— А мама разве говорила, что никогда не позволит тебе учиться ездить верхом?

— Нет, — покачал головой малыш. — Нет, она сказала, надо подождать, пока я стану постарше… Мама не любит говорить о том, что со мной… не все в порядке.

Сент-Обен знал, что ему не следует вмешиваться, но не мог вынести огорченного лица Джеффри. В порыве он протянул мальчику руку:

— Если хочешь, поехали со мной. Я возьму на себя вину, если мама рассердится.

На мгновение Джеффри задумался, но все следы раздумья исчезли с его лица, когда, ухватившись за , руку виконта, он поднялся в воздух и оказался в седле перед Джервазом. Признаться, сидеть там было не очень-то удобно, но мальчик не возражал: вцепившись в гриву коня, он дрожал от возбуждения.

Они направились на восток, к домам арендаторов. Сент-Обен пустил коня шагом, вспоминая, доводилось ли ему вот так же ездить рядом с отцом. Скорее всего нет. Первый урок верховой езды он получил от конюха, когда ему было три года, а в четыре у него уже был собственный пони. К тому же, покойный лорд Сент-Обен никогда не ездил верхом развлечения ради, да и к обществу сына был весьма равнодушен.

Несмотря на то что мальчика интересовало буквально все вокруг, он хранил молчание, как и подобает хорошо воспитанному ребенку. Но потом, не выдержав, он спросил, не была ли эта прямая дорога построена еще римлянами, потом поинтересовался, хороши ли здесь пастбища для овец, а потом его вопросы посыпались градом.

Д-а! Диана не преувеличивала, когда говорила о способности сына болтать без умолку и забрасывать собеседника вопросами. Впрочем, Джеффри внимательно слушал ответы, обдумывал их, а затем говорил что-нибудь дельное, перед тем как задать следующий вопрос.

Его болтовня так отвлекала Джерваза, что дорога на Суоло-Фарм прошла почти незаметно. Виконт был удивлен, что ребенок оказался на редкость интересным собеседником.

Арендатор Джерваза — Роббинс — приветствовал хозяина почтительно, но без раболепства: Роббинсы жили на этой земле столько же, сколько и Брэнделины. Однако Сент-Обена разозлило, когда он заметил, как заблестели глаза фермера при виде Джеффри. Несомненно, Роббинс вообразил, что мальчуган — незаконнорожденный сын виконта, и переводил взгляд с Джеффри на своего хозяина в поисках сходства между ними. Джерваз мог бы и предположить, что произойдет нечто подобное: ни один из его поступков не проходил незамеченным. Впрочем, Сент-Обен говорил Диане, что его не очень-то интересуют сплетни окружающих, но вот нездоровое любопытство весьма раздражало лорда, и он его презирал.

Оставив Джеффри рядом с конем, Джерваз осмотрел амбар и согласился с фермером, что крышу и впрямь надо залатать. Лорд добавил, что надо бы увеличить поголовье молочного стада — это была одна из самых крупных его ферм, и состояние хозяйства беспокоило Сент-Обена. Покончив на этом с разговорами, виконт отказался от предложенного чая, и вскоре они с Джеффри уже были на пути в Обенвуд.

Джерваз ждал, что после посещения фермы мальчик обрушит на него град вопросов, но, к его удивлению, ребенок молчал. Подождав некоторое время, виконт спросил:

— Это хозяйство отличается от того, к которому ты привык?

Даже задавая вопрос, Сент-Обен поймал себя на том, что пытается разузнать хоть что-нибудь о прошлом мальчика и, разумеется, его матери. А так порядочные люди не поступают! Тем не менее Джерваз был разочарован, когда мальчик ответил ему довольно равнодушным тоном:

— Да, сэр, очень отличается. Виконт удержался от дальнейших расспросов, даром что был шефом тайных агентов.

— Ты можешь не называть меня поминутно сэром.

— Хорошо, сэр, — послушно промолвил Джеффри, но Джерваз уловил нотки смеха в его голосе.

У ребенка явно было неплохое чувство юмора, и виконт задумался о том, каково было бы иметь собственного сына. Джерваз мало общался с детьми и, если и думал о них, то лишь как о чьих-то наследниках, нимало не сожалея о том, что не оставил собственного потомства.

И вдруг ему стало мучительно больно: ведь он был лишен возможности наблюдать за детьми, за их шалостями, отвечать на бесконечные вопросы. Ему никогда не придется усаживать перед собой в седло (вот так же, как сейчас Джеффри) собственного сына. И никогда хорошенькая девочка не улыбнется ему обворожительной улыбкой — такой, как у Дианы…

Зато у него была законная жена, которую, впрочем, и женой-то назвать нельзя… И прошлое не переделать, и он никогда не подарит жизни сыну, о чем страстно мечтал в юности. Покидая много лет назад остров Малл, Джерваз подумал о том, что пройдет какое-то время, и он станет сожалеть о содеянном и, больше того, заплатит за насилие над невинным ребенком, на котором его вынудили жениться. Теперь Сент-Обен понял, в чем заключалась расплата. Ведь в двадцать два года ему и в голову не приходило, что он когда-нибудь встретит девушку и та подарит ему неземное удовольствие… Не думал он и о том, что станет тосковать без детей. Тогда, на Малле, он очень много потерял, и лишь сейчас, восемь лет спустя, осознал до конца величину своей потери.

Конечно, можно было завести и незаконного ребенка, но это было Джервазу не по душе. И вдруг мысли его переметнулись к жене. Интересно, сколько лет она проживет? А вдруг подхватит простуду на знаменитых шотландских сквозняках и умрет, оставив его свободным?.. Сент-Обен нахмурился, презирая себя за подобные мысли. Бедная девочка и так попала в передрягу и не заслуживала подобной участи.

Заметив, что виконт помрачнел, Джеффри не задавал ему больше вопросов. Ледяной ветер усиливался, и Джерваз был рад, что их поездка заканчивалась.

Подъезжая к конюшне, они заметили у входа Диану, кутавшуюся в темно-синий плащ, который грациозно спадал с ее плеч. Едва увидев мать, Джеффри взволновался:

— По маме не скажешь, что она довольна. Джерваз почувствовал, как напрягся мальчик.

— Я поговорю с ней, — пообещал он ребенку. — Мне совсем не хочется, чтобы у тебя были неприятности.

— Да нет… — внезапно спокойным голосом заговорил Джеффри. — Вообще-то все будет хорошо. Мама говорит, что не бывает так, чтобы все всегда было в порядке.

Философское замечание ребенка весьма смахивало на мудрые рассуждения Дианы, и внезапно плохое настроение Сент-Обена как рукой сняло.

— Доброе утро, миссис Линдсей, — поздоровался он, направляя к женщине коня. По тону Джерваза нельзя было и подумать, что он не так давно держал Диану в своих объятиях. — Надеюсь, вы простите меня за то, что я увез вашего сына с собой. Поездка была долгой, и я попросил его составить мне компанию.

Диана кивнула. Спрыгнув с коня, Джерваз помог слезть и мальчику, который тут же бросился к матери и принялся с жаром рассказывать о том, что он повидал, где побывал и добавил, что лошади еще лучше, чем он себе представлял.

Сент-Обен обратил внимание на то, что хоть ребенок и предполагал, что его мать может рассердиться, он, ни секунды не раздумывая, подбежал к ней — сразу было видно, что мать никогда не отталкивала его, даже если и гневалась. И тут Джерваз понял, что ужасно ревнует: Джеффри был горячо любим матерью — такой любви сам виконт не знал, к тому же эту любовь давала сыну Диана.

Наверное, так же она любила одного из своих любовников. Эти слова эхом отдавались в голове Джерваза. Виконт понимал, что Диана пока предпочла его другим, но он не был единственным мужчиной в ее жизни. Разумеется, она любила своего сына больше — любовники приходят и уходят, а ребенок — это ее плоть. Нелепо было ревновать к мальчику, мать которого была дорогой шлюхой и у которого было весьма сомнительное будущее, виконт понимал это, но… Ревность не проходила. Интересно, каково было бы подбегать к Медоре Брэнделин, зная, что она всегда радостно обнимет сына? Не думать о настроении матери, о том, что мысли ее заняты очередным любовником.

Подобные мысли не пристали взрослому человеку, и Джерваз проклинал себя за слабость. Крепко сжав губы, он повел коня к груму.

Как только Джеффри на минуту умолк, Диана с улыбкой заметила:

— Эдит везде тебя разыскивает, дорогой. Ты помнишь, мистер Харди говорил, чтобы ты каждый день делал уроки, а то отстанешь от других ребят.

Сморщив нос, Джеффри послушно произнес:

— Хорошо, мама.

Погладив его по головке, Диана сказала:

— Ну хорошо, мой милый, а теперь беги. Я приду к тебе пить чай, а пока мне надо потолковать с лордом Сент-Обеном.

Ничего не заметив, Джеффри помахал на прощание Джервазу и побежал к дому. Виконт молча наблюдал за ним.

— Может, прогуляемся в сад? — сурово спросила девушка. — Там даже зимой красиво.

Кивнув, Сент-Обен предложил ей руку, и они направились за дом, где раскинулся огромный сад. Несмотря на то что все растения уснули и земля под ногами промерзла, здесь было очень мило. Пройдя лабиринт, они направились в сад, где все деревья были подстрижены, и их аккуратные кроны отбрасывали причудливые тени на узкие дорожки.

— Прости, пожалуйста, что Джеффри помешал тебе, — проговорила Диана постепенно успокаиваясь. — Постараюсь, чтобы он больше не попадался у тебя на пути.

— Не стоит извиняться, — ответил Джерваз. — Мне очень понравилось разговаривать с ним. И не сердись на него за то, что он поехал со мной. Джеффри был уверен, что ты не одобришь этой поездки, но я уговорил его.

Диана крепче сжала его руку:

— А я и не сержусь. — Подняв на виконта свои ясные голубые глаза, девушка торопливо объяснила:

— Я знаю, что чересчур пекусь о Джеффри. И так плохо, что он окружен одними женщинами, которые, как наседки, глаз с него не сводят. Но я так боюсь, что с ним что-то случится…

Хоть Джерваз и не понимал, какие страхи преследуют родителей, Диана заметила, что он задумался над ее словами. Когда они миновали деревья и направились к цветнику, виконт промолвил:

— Знаешь… все, кто ездит верхом, время от времени падают и, конечно же, могут пораниться. А раз уж у Джеффри припадки бывают не так часто, то он рискует не больше чем любой другой мальчишка, который учится ездить верхом. Со мной же ничего не случилось, несмотря на такую же болезнь.

— Я , понимаю, что ты прав, — проговорила Диана, задумчиво пиная носком гравий, которым была усыпана дорожка. — И знаю, что если он не научится ездить верхом и вообще делать все, что положено, он никогда не сможет вести того образа жизни, к которому я его готовлю. К тому же… — Диана помолчала. — Его припадки… Они и в самом деле довольно редки, а вот глаза его подводят чаще. Вдруг что-то случится, когда он будет на коне — Джеффри тогда упадет.

— Выход один — научить его правильно падать. Диана нерешительно поглядела на Джерваза. Взяв ее за руки, виконт сказал:

— Вы будете здесь несколько недель, так пусть он хотя бы основам верховой езды выучится. Хочешь, я сам буду его учить? Я думаю, это самое подходящее время. Сейчас у него вполне подходящий возраст, а твои страхи с годами не рассеются.

Диана раздумывала над его словами, и Джерваз торопливо добавил:

— Конечно, риск есть, но жизнь полна рискованных ситуаций. Хоть твой сын сейчас и послушный мальчик, он не скажет тебе потом «спасибо» за то, что ты так его от всего оберегала. А разве это не серьезная опасность?

Диана кивнула, глядя на их сплетенные пальцы. Слова виконта заставили ее задуматься над тем, чего она так старательно избегала. К добру ли она позволит двум самым дорогим для нее мужчинам познакомиться ближе? Интуиция Дианы не давала ответа на этот вопрос. Конечно, Джеффри может и упасть с лошади, но как запретить ему встречаться с Джервазом, к которому он так тянется?! Да если еще и сам виконт не против общения с мальчиком!

Заметив, что Диана в нерешительности, Сент-Обен произнес:

— Я не допущу, чтобы с ним что-нибудь случилось, Диана.

— Ты очень хороший, — тихо промолвила она. — Куда лучше, чем я заслуживаю.

— Напротив, — возразил виконт. — Я — совершенно невыносимый.

Диана вопросительно посмотрела на Джерваза, не понимая, что за мысли скрываются за непроницаемым лицом. Тут девушка припомнила их первое свидание у Гарриет Уилсон: его лицо показалось ей тогда одновременно привлекательным и пугающим. Вскоре Диана забыла об этом пугающем впечатлении, обнаружив, что под холодной маской скрывается добрый и отзывчивый человек.

Виконт мог и не говорить о любви, но его поступки были красноречивее слов. Диана была рада, что Сент-Обен заслуживает любви, потому что не могла не любить его. Встав на цыпочки, она поцеловала его в лоб. Затем их губы встретились, а потом, когда поцелуй прервался, Диана прошептала:

— Спасибо тебе, Джерваз.

У него были такие прекрасные глаза — светлые и чистые, как зимнее небо. Джерваз был человеком чести, а вот она не была достаточно честна с ним. И опять Диана не раскрыла ему своего прошлого. Она вновь упустила подходящий случай, не желая нарушить очарование момента.

 

Глава 13

Поскольку времени у них было все же не очень много, а погода, казалось, улучшится еще не скоро, уроки верховой езды для Джеффри начались в этот же день. Посоветовавшись со старшим конюхом, Джерваз решил попросить у одного из своих арендаторов спокойного, послушного пони, на котором в былое время учились ездить дети фермера. Замерев от возбуждения, Джеффри не говорил ни слова — виконт понимал, что молчание это не будет долгим.

По совету Сент-Обена Диана согласилась не присутствовать на занятиях — чтобы своей нервозностью не отвлекать ребенка.

Уроки начались в сарае, где весь пол был густо усыпан опилками. Пока пони Дэппл довольно жевал, мальчик учился падать, группировать тело и откатываться в сторону, чтобы свести к минимуму риск попасть под копыта. Джеффри был в восторге от подобных упражнений и радостно валялся в сене, пока не научился мгновенно сворачиваться калачиком при падении.

Следующая ступень обучения — научиться правильно сидеть. Джерваз заставлял мальчика наклоняться, поворачиваться и гнуться во все стороны — Джеффри должен был выучиться ездить верхом, не держась за поводья. Иногда мальчуган наклонялся слишком низко и тогда падал, но снова и снова вставал, тренируя свое тело.

Через полтора часа, когда его подопечный уже был покрыт сеном с головы до пят, Джерваз решил, что на сегодня довольно, и они направились в детскую — пить чай.

На следующий день мальчику было позволено ездить на пони шагом по кругу, где сена было поменьше, чем в сарае. Виконт временами сталкивал Джеффри с седла, но тот падал и вставал с не меньшим восторгом.

Через некоторое время Сент-Обен обнаружил, что уроки доставляют ему не меньше удовольствия, чем Джеффри. Что и говорить, он попал под обаяние очаровательного мальчишки, но что самое главное — Джерваз перестал относиться к нему как к сыну Дианы и стал воспринимать ребенка как личность. Впрочем, его не перестало волновать прошлое Дианы, и виконт по-прежнему ломал себе голову над тем, как девушка относилась к отцу Джеффри.

Внимательно наблюдая за своим учеником, Джерваз обратил внимание, что глаза у мальчика и впрямь несколько раз закатывались, а если тот говорил, то останавливался буквально на полуслове. К счастью, руки его по-прежнему уверенно держали поводья, а ноги крепко сжимали пони. Так что до галопа и прыжков через барьер волноваться было не о чем.

Через некоторое время, с удовольствием и некоторым смущением, виконт обратил внимание на то, что ребенок старается во всем походить на него — он копировал голос Джерваза, его движения, с восторгом повторял все, что Сент-Обен ему говорил. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: у мальчика не было отца, вот он и привязался так к мужчине, с которым проводил много времени. Джервазу это нравилось, но он ни на секунду не забывал, что их уроки продлятся не больше трех недель.

Первые занятия они проводили днем, когда было теплее, но накануне Рождества урок начался рано утром — чтобы мальчик успел принять участие в подготовке к празднику.

Дела у Джеффри шли замечательно. Этим утром Джерваз держал пони на длинных поводьях и направлял его то влево, то вправо. Вдруг Джеффри очень четко сказал: «Черт!» — и, отпустив уздечку, соскользнул с лошадки.

Не успел Джерваз и спросить, что произошло, как ребенок упал на землю. Его тело изогнулось дугой, а с губ срывались ужасающие стоны. Хоть виконт и видел прежде, как у Джеффри проходят припадки, но тогда он был просто зрителем, а сейчас вокруг не было никого, кто бы мог прийти на помощь.

Позвав грума, Джерваз отбросил поводья и побежал к Джеффри. Сент-Обен знал, что с ним ничего не случится, но, видя, как ребенок бьется в конвульсиях, невозможно было не впасть в панику от страха. Сделать ничего было нельзя, оставалось лишь наблюдать, чтобы мальчик не поранил себя чем-нибудь.

Прошло чуть больше минуты… Так же внезапно, как и начался, припадок прекратился, тело мальчугана выпрямилось. Только теперь Сент-Обен понял, почему в старые времена эту болезнь называли сатанинской — казалось, на несколько мгновений сам дьявол вселяется в тело человека.

— Прошу прощения, сэр, — извинился Джеффри. Его ресницы затрепетали. — Если вы поможете мне взобраться на Дэппла, я готов продолжить урок.

Мужество ребенка поразило Джерваза, комок подступил к его горлу. Вытерев щеку Джеффри от пыли, виконт спокойно произнес:

— Думаю, старина, на сегодня довольно. Тебе надо отдохнуть, а то еще не дай Бог не сможешь участвовать в празднике.

Джеффри послушно кивнул, и они направились к дому. Сент-Обен слегка поддерживал мальчика. Так они дошли до его комнаты. Глаза ребенка сонно закрывались, и Джерваз стал укладывать его в постель Тут в детскую вбежала Диана. Слуги сообщили уже ей о случившемся. Руки ее дрожали от волнения.

— Все в порядке, — успокоил ее виконт. — У него просто был припадок, никакого несчастного случая не произошло, если ты вдруг подумала, что он упал с пони. Пусть отдохнет немножко, и все будет хорошо.

Диана с облегчением вздохнула и занялась сыном, а Джерваз вышел в классную комнату.

Минут через десять она вышла к нему. Диана уже не волновалась, но лицо ее было невеселым. Воспользовавшись тем, что в комнате никого не было, виконт быстро обнял ее.

— Произошло нечто очень важное. Совершенно ясно — Джеффри знал, что у него начнется припадок, — промолвил Джерваз, глядя в лицо Диане. — Он успел отпустить поводья и спуститься на землю прежде, чем его скрутило. Если он умеет держать ситуацию в руках, то верховая езда для него не опаснее всего остального.

— Да? — недоверчиво приподняла брови Диана. — Похоже, ты уже знаешь о его приступах больше меня. — В ее голосе слышалась обида.

— Может, он считает, что уже все рассказал тебе? — Джерваз помолчал, вспоминая, что еще Джеффри говорил ему. — А может, он ничего больше не говорит тебе, зная, что ты не любишь обсуждать эту тему?

Губы Дианы сжались — видно было, как она расстроилась, узнав, что ее сын может что-то скрывать от нее.

— Нет, не подумай, что мальчик что-то не хочет тебе говорить, потому что боится… Совсем нет, — мягко промолвил Сент-Обен. — Он просто не желает огорчать тебя. Любящие люди всегда стараются защищать и оберегать тех, кого любят.

Тактичность Джерваза сделала свое дело. Облегченно вздохнув, Диана обняла Джерваза за талию и положила голову ему на плечо.

— Удивительно, у тебя нет никакого опыта общения с детьми, а ты так хорошо с ним ладишь, и меня сумел успокоить, — прошептала она.

Сент-Обен прижал ее к себе.

— Я и вправду мало знаю о детях, но мы с Джеффри отлично понимаем друг друга.

— Что ж, я рада, — не поднимая глаз, промолвила девушка. — А ты… — Диана замялась на мгновение, но затем продолжила:

— Ты когда-нибудь думал о собственных детях?

Джерваз мгновенно отпрянул от Дианы.

— Искренне надеюсь, что это — чисто теоретический вопрос, — хмуро произнес он.

Диана не сразу поняла, о чем говорит виконт, а осознав смысл его слов, рассмеялась. Отойдя в сторону, девушка направилась к одной из видавших виды парт и присела на краешек.

— Нет, у меня нет причин предполагать, что я забеременела. Я всегда предохраняюсь. — Она кокетливо улыбнулась:

— Мой опыт, видишь ли, показывает, что с женщиной многое может произойти, поэтому я предпочитаю быть готовой ко всему.

Виконт испытал облегчение, а Диана, которой все же не давал покоя вопрос, заданный Джервазу, вновь заговорила о том же:

— Ты когда-нибудь хотел иметь собственных детей? Не говоря уже обо всем прочем, большинство мужчин из высшего света хотят иметь детей для того, чтобы те стали их наследниками. Ну и к тому же нередко мужчины просто любят детей. Виконт нахмурился:

— В моей жизни нет места детям.

Диане показалось, что в глазах виконта мелькнуло какое-то странное выражение — то ли гнева, то ли сожаления… Но Джерваз равнодушно продолжил:

— Ветвь нашей семьи на мне закончится. Впрочем, есть у меня наследники, которые больше меня заслуживают получить семейное состояние.

Виконт произнес эти слова таким мрачным тоном, что у Дианы мурашки по спине побежали. Почему лишь одна мысль о детях привела его в такое угрюмое настроение? Может, в их семье были случаи сумасшествия или что-то другое удерживало виконта?

— Помнится, — спокойно заговорила Диана, — всего лишь пару дней назад ты говорил мне о том, что все люди так или иначе рискуют. Неужто твоя кровь так плоха, что ты не хотел бы передать ее собственному ребенку? Неужели ты никогда не желал передать свой опыт маленькому человечку, посмотреть на мир глазами малыша?

Джерваз вздрогнул, но прошло несколько минут, прежде чем он решился ответить Диане:

— Я не стану говорить с тобой об этом. — Его голос был хриплым. — Ни сейчас, ни потом.

Выразиться яснее было невозможно, и Диана поняла, что хотела шагнуть за запретную черту. Но несмотря на скрытность Джерваза, девушка понимала некоторые его чувства. Что-то тревожило душу молодого человека, его терзала какая-то неизъяснимая боль.

Но… Спорить было бесполезно, и Диана послушно склонила голову. Парта, на которую она присела, была исписана отпрысками многих поколений Брэнделинов. Девушка провела пальцем по надписи на углу, вырезанной, очевидно, перочинным ножом. «Сент-Обен», — прочла она. Интересно, это вырезал Джерваз или его давний предок? Каким ребенком был Джерваз? Наверняка хмурым и добросовестным.

Девушка задумчиво спросила:

— А известно ли тебе, что пчелы в ночь перед Рождеством распевают сотый псалом в своих ульях? И еще говорят, что домашняя скотина тоже обсуждает грядущий праздник, но горе тому человеку, который осмелится подслушать животных!

Обстановка разрядилась, и Джерваз с радостью подхватил новую тему разговора:

— Ни разу не слышал о пчелах. Я всегда думал, что они спят всю зиму или что-то в этом роде.

Он сел у окна. Солнца не было, и сероватое освещение делало его лицо похожим на лик мраморной статуи.

— У нас в Ворвикшире существует другая легенда. Будто бы в канун Рождества все домашние животные поворачиваются на восток и с почтением кланяются новорожденному Спасителю.

Диана рассмеялась:

— Ну вот, видишь, какие замечательные вещи происходят в день твоего рождения!

— Так ты не забыла, — удивленно прошептал Джерваз. Впрочем, в его голосе слышалась радость.

— Конечно! — воскликнула Диана, а затем робко добавила:

— Кстати, у меня есть для тебя подарки. Я хотела дождаться вечера, но будет уже слишком поздно, когда мы отправимся спать. Точнее, будет уже завтра и не твой день рождения.

Виконт оторопел, сразу было видно, что этот человек привык давать, а не получать.

— Да, — нерешительно согласился он. — Может, ты и права, сейчас — более подходящее время.

— Вот и отлично! — радостно вскричала Диана. Она была очень рада, что неприятный разговор забылся. — Пойдем ко мне в комнату.

Спустившись вниз, Диана быстро огляделась, желая убедиться, что коридор пуст и гостя можно пустить в свои покои. До этого Джерваз заходил к ней только через потайную дверь, и девушка считала эту предосторожность весьма мудрой.

Как только они вошли, Диана подбежала к большому шкафу и вынула оттуда роскошный мужской халат из темно-синего бархата. Халат был очень длинным — чтобы защитить ноги его обладателя от сквозняков.

Джерваз взял халат в руки, а Диана пояснила:

— Я сшила его из этой ткани, потому что она такая приятная на ощупь, такая мягкая! Подозреваю, что ты никогда особо о себе не заботился, вот я и решила взять на себя эту роль.

Улыбнувшись, виконт погладил ладонью нежную ткань. Диана была права — ему и в голову бы не пришло выбирать себе какой-то необыкновенный халат, да еще думать, из какой ткани он сшит. Джервазу казалось, что халат такой же мягкий и теплый, как сама Диана. К тому же он был ужасно тронут, узнав, что его любовница сшила халат собственными руками.

Диана робко продолжила:

— Я думала, что… Может, ты захочешь держать халат у меня? Раз уж ты так часто бываешь в моем доме?

Ее слова были подтверждением того, что он занимал в ее жизни значительное место, и от этого подарок девушки стал еще более ценным для виконта. Джерваз поцеловал Диану, не выпуская халата из рук. Она торопливо ответила на поцелуй, но тут же отстранилась от Сент-Обена:

— Погоди минутку, у меня есть кое-что еще, — лукаво произнесла она.

Диана вернулась к шкафу и вытащила какой-то квадратный сверток. Джерваз бережно развернул его и… у него перехватило дыхание. Перед ним была обрамленная карта королевства Престера Джона, на которой художник тщательно выписал крохотные фигурки сказочных существ и изображения всевозможных чудес. Карта была очень старой и, должно быть, невероятно дорогой. Впрочем, дело было не в цене. Виконт был так тронут, что у него комок подступил к горлу, и он не сразу смог говорить. Стало быть, она помнила о его мальчишеских мечтах!

Подняв глаза, Сент-Обен увидел, что Диана внимательно наблюдает за ним, словно желая убедиться, что подарок ему по нраву.

— Господи, Диана, какая прелесть! — воскликнул Джерваз. — Это больше чем… — Взволнованный, виконт замолчал на мгновение, а затем продолжил:

— Это самые лучшие подарки из всех, что я когда-либо получал. Спасибо тебе.

Ее улыбка была прекрасна, как восход солнца.

— Я так рада. Мне хотелось подарить тебе что-нибудь особенное.

Отложив карту в сторону, виконт прижал к себе Диану.

— Ты можешь сделать мне еще один подарок, дорогая, — страстно прошептал он. — Он тоже будет особенным, потому что никто, кроме тебя, не сможет одарить меня чем-то подобным. У нас есть почти час до ленча.

Веселый и звонкий, как колокольчик, смех Дианы зазвенел в комнате:

— Запри дверь, мой любимый, и я с радостью дам тебе то, о чем ты просишь.

Этот рождественский вечер был настоящим семейным торжеством — такого у Джерваза никогда не было. Несмотря на то что Диана и ее подруги находились не у себя дома, они сумели придать огромному особняку Сент-Обена тепло домашнего очага. Они украсили дом веточками омелы и плюща с ярко-красными ягодками. Большое полено, которое по традиции сжигают в сочельник, полыхало в огромном камине. Диана сама сделала большой рождественский венок. Он свисал с потолка вниз и был украшен зелеными веточками, свечами и крохотными фигурками из золоченой фольги.

Джеффри изготовил рождественские подарки для всех взрослых — такие, что дети обычно делают в школе. Джерваз был необычайно тронут вниманием мальчика.

После официального обеда слуги отправились в свои комнаты, чтобы там продолжить празднование, а хозяин особняка и его гости принялись играть в традиционные рождественские игры. В детстве Джерваз был одиноким и заброшенным ребенком, он и не знал, что можно получать удовольствие от такой, например, игры, когда в комнате гасили свечи и надо было вылавливать из бокала с горящим бренди брошенные туда изюминки, стараясь при этом не обжечь пальцы. Джеффри был в восторге оттого, что может хоть чему-то научить невежественного в развлечениях лорда, и мальчуган напевал веселую песенку.

Все это были развлечения, известные всем, но оказавшиеся совершенно новыми для виконта.

Все болтали, смеялись, рассказывали забавные истории, ели сладкие пирожки и запивали их горячим вином. Эдит (чего Сент-Обен не мог и заподозрить), оказавшись великолепной рассказчицей, потешала их невероятными байками.

В сочельник Джеффри, как обычно, не отправляли спать вовремя, и в конце концов он заснул, положив голову Диане на колени. Джерваз отнес его наверх, в детскую, и, наблюдая, как сонного мальчика укладывают в постель, виконт залюбовался ангельским и доверчивым личиком ребенка.

А потом Сент-Обен и Диану отнес на руках в постель и остался у нее, и они смеялись и дарили друг другу самое прекрасное из всех удовольствий.

Дни летели. Диане прежде не приходилось видеть Джерваза в таком спокойном состоянии. Когда они только стали любовниками, он сгорал от желания к ней, но теперь, вдобавок к желанию, появилось и нечто большее. Сент-Обену доставляло удовольствие видеть Диану рядом, и, когда он получал депеши из Лондона, она обычно сидела у него в библиотеке, наблюдая за тем, как виконт читает бумаги. Виконт работал самозабвенно, но иногда Диана вдруг замечала, что, отбросив депеши в сторону, он просто пожирает ее глазами. Хоть Джерваз и не дотрагивался до нее в эти мгновения, Диане казалось, что он нежно ласкает ее. Несколько раз Диана отправлялась в музыкальный салон — поиграть на фортепьяно. Она полностью отдавалась музыке и иногда, неожиданно для себя, видела рядом с собой виконта, который неслышно входил в салон. Ему доставляло удовольствие смотреть на нее и слушать музыку.

Если день был сухим, они совершали прогулку верхом. А недели через две Джеффри, светясь от гордости, присоединился к ним на своем пони. Эдит была безумно рада вновь оказаться за городом, а Мадлен, которая каждое мгновение жизни воспринимала как подарок, была серьезна, но счастлива. Все люди, которых Диана любила, собрались в Обенвуде. Больше всего девушке хотелось, чтобы эта идиллия продолжалась вечно и чтобы не надо было возвращаться в чопорный и одновременно развязный Лондон. Но… желания — желаниями, а время неумолимо бежало вперед.

Двенадцать рождественских дней пролетели незаметно. Каждый день они съедали крохотный пирожок с марципаном — наудачу в каждый из грядущих месяцев года. А потом елку и праздничные веночки убрали и торжественно сожгли.

Настало время собирать вещи. Вечером, накануне их отъезда, неожиданно пошел снег, окутав землю и воздух пушистым покрывалом. Джеффри уложили спать, Мадлен и Эдит тактично удалились. Джерваз с Дианой мрачнели с каждой минутой, и, чтобы окончательно не испортить себе настроения, Джерваз предложил Диане прогуляться.

Рука об руку они отправились в сад. На фоне снега отчетливо выделялись черные ветви кустарника. Снег заглушал их шаги. Ветра не было, стояла торжественная тишина. Наши герои напоминали этаких северных Адама и Еву на заре мироздания. Джерваз всегда любил только что выпавший снег, особенно ночью и вечером, когда каждый лучик света заставлял снежинки гореть мириадами разноцветных огоньков.

Диана задумчиво поинтересовалась, не воспрепятствует ли погода их отъезду.

— Думаю, нет, — покачал головой Джерваз. — Землю засыпало всего на пару дюймов, а штормового ветра, похоже, не будет. К полуночи снег, наверное, прекратится. Скорее всего не потеплеет, земля не оттает, и карета спокойно проедет по дороге.

Диана с сожалением вздохнула, а затем, смеясь, как ребенок, стала хватать снежинки. В неясном полумраке Джерваз в который раз поразился ее удивительной красоте. Ее милое личико обрамлял капюшон плаща из бархата винного цвета, подбитого русским соболем. Этот плащ был рождественским подарком виконта.

Целых три недели она принадлежала ему одному, и мысль о том, что кто-то другой завладеет ее вниманием, была для Джерваза невыносимой.

Они зашли уже довольно далеко. Внезапно, схватив Диану, Сент-Обен грубо повернул ее к себе. Он-то считал, что время укоротит его страсть, но дело обстояло совсем наоборот. Проведя с ней все дни и ночи, Джерваз хотел ее все больше и больше. Ее нежные губы, манящее тело сводили его с ума. Чем лучше он знал Диану, тем больше возбуждался при виде ее.

Обладая ею первый раз, Сент-Обен сгорал от страсти, хотел подчинить ее себе. Но очень скоро он понял, что эта куртизанка на все имеет свое мнение и повинуется лишь своему разуму да интуиции. Однако виконт не хотел, чтобы все продолжалось в том же духе, и поэтому решил использовать все средства, чтобы заставить Диану изменить свое отношение к нему.

Диана прижалась к Джервазу, их губы были жадными, потому что оба боялись предстоящей разлуки. Она закрыла глаза. На ее длинных ресницах сверкали пушистые снежинки. Вечер был холодным, но их тела горели.

Джерваз крепко прижимал к себе Диану, засунув руки под меховые полы ее плаща. Вот его рука скользнула ей на грудь и ласкала ее до тех пор, пока девушка не вскрикнула от возбуждения. Затем виконт приподнял легкие юбки Дианы, и его пальцы проникли в ее лоно.

— Хочу, чтобы ты была моей, Диана, только моей, — прошептал Сент-Обен ей на ухо.

Не поддерживай Диану виконт, она бы не удержалась на ногах. Прикосновения замерзших пальцев к ее горевшей коже необычайно возбуждали ее.

— Обещай мне, Диана, что у тебя не будет другого мужчины, — хрипло произнес Джерваз.

Девушка понимала, что виконт хочет использовать страсть для того, чтобы добиться от нее обещания, которого она давать не хотела. Она считала, что с него довольно и того, что он уже получил, и не желала сулить ему большего. Неужели он хотел подчинить ее себе?! Впрочем, Мадлен не раз говорила ей, что страсть — грозное оружие, и она тоже, как и Джерваз, могла прибегнуть к нему.

Не отвечая виконту, Диана провела рукой по его телу и почувствовала, как он задрожал. Опустившись на колени, Диана потянула его за собой, припала к его губам страстным поцелуем, а затем легла на покрытую снегом землю.

Снег оказался чудесной периной, сверху они были накрыты плащом виконта, а снизу их грел соболь плаща Дианы. Слишком возбужденный, чтобы думать еще о чем-то, Джерваз одним резким толчком вошел в нее. Наслаждение было столь велико, что они почти сразу же достигли высшей точки удовольствия.

— Обещай мне, — хрипло повторил виконт, когда дыхание вернулось к нему.

Но даже в это мгновение Диана не потеряла голову. Вместо того чтобы давать ему обещание, она прошептала:

— Люби меня, Джерваз, люби, как я люблю тебя. — Ее руки лихорадочно ласкали его тело, Диана застонала. — Люби меня, — еще раз повторила она.

Они на мгновение застыли, а затем их тела, неожиданно для них самих, еще раз содрогнулись от наслаждения.

— Зачем тебе другой, Диана? — спросил Джерваз. — Тебе нужны деньги? Если хочешь, я дам тебе, сколько нужно.

Гнев охватил Диану. Как мог он использовать ее любовь для достижения своей цели?!

— Может, я не удовлетворяю тебя? — настойчиво продолжал Джерваз.

Нелегко было вести беседу, когда их тела еще не разъединились, к тому же Диана начинала мерзнуть. Почувствовав, что она дрожит, Сент-Обен вскочил и помог встать Диане. Отряхнув снег с плаща Дианы, он взял ее за руки.

— Ты должна ответить мне, Диана.

— Знаю, — едва слышно ответила она. — Ты спрашивал, почему я хочу быть свободной, ты даже делал какие-то предположения, но ни одно из них не соответствует истине.

— Но если не деньги и не страсть, то что же?! — вскричал Сент-Обен. — Или ты просто хочешь властвовать над мужчинами? Или тебе нужно разнообразие? Ответь мне!

Его слова больно ранили Диану. С неожиданной ясностью она поняла, что если он проявит большую настойчивость, то она сдастся и даст виконту обещание, которого он от нее добивается. Она окажется в маленьком — удобном и надежном — укрытии, но это будет уголок любовницы, а сам Джерваз останется свободным и будет вести тот образ жизни, который ведут все мужчины.

Их отношения строились на постели и деньгах, но в глубине души девушка понимала, что хочет, чтобы он полюбил ее. Если бы и виконт смог почувствовать к ней любовь, то вдвоем они смогли бы преодолеть все препятствия. Если же Диана поддастся уговорам Джерваза, то они оба окажутся в проигрыше.

Души у них были изранены, и раны эти могла излечить только любовь. Если бы они говорили на языке сердца, то Диана могла бы быть учителем, потому что знала, что такое дарить и принимать любовь, а Сент-Обен боялся самого слова «любовь». Если бы у них было будущее, то Диане пришлось бы учить Джерваза, как познать собственное сердце, как сделать, чтобы и Диана попала в него.

Ее руки напряженно сжались, девушка положила голову на широкое плечо Джерваза.

"Куртизанка никогда не должна влюбляться в своего покровителя», — вспомнились ей слова Мадлен. То, что она собиралась сделать, ранит Сент-Обена, и его боль отразится на ней. Однако инстинкт подсказывал ей, что она должна сейчас отказать ему.

Спасуй она сейчас — и ей не шагнуть вперед с окраины его жизни. Одна мысль о том, что она может потерять его, сводила Диану с ума, но она знала, что лишь решительный шаг поможет ей выиграть любимого мужчину.

Помолчав немного, девушка нашлась, что сказать, чтобы указать Джервазу путь.

— Нет, Джерваз. Не деньги, не постель, не жажда разнообразия, не власть. — Снежинки тихо летели между ними. — Больше всего на свете я хочу иметь рядом с собой мужчину, который любил бы меня и которого я могла бы полюбить в ответ… Честно говоря, я бы хотела выйти замуж, хотела бы иметь еще детей, хотела бы, чтобы ко мне относились как к порядочной женщине.

Ни один мускул на его лице не дрогнул.

— Я не могу дать тебе ничего этого.

— А я и не прошу этого от тебя. — Глубоко вздохнув, девушка продолжила:

— Я не хочу ничего такого, чего бы ты не дал мне по доброй воле. — Ее руки сжались. — Я полюбила тебя, но не хочу провести остаток жизни в твоей тени, поджидая, пока ты от меня устанешь. Ты хочешь меня, но страсть без любви быстро проходит. Я состарюсь, и каждый раз, когда ты будешь приходить ко мне, мне будет казаться, что я вижу тебя в последний раз. Я не смогу так жить.

Виконт открыл было рот, чтобы что-то ответить, но Диана прикрыла его губы нежными пальчиками.

— Погоди, я не договорила. Ты — главный мужчина в моей жизни, но я не вижу смысла клясться тебе в верности, словно я жена тебе.

Ее щеки увлажнились, но не от снега, а от слез. Было бы куда проще дать Джервазу обещание, о котором он ее просил. Уверенность Дианы исчезла, и она добавила дрожащим голосом:

— Не можешь меня любить — пусть так и будет. Но я не могу дать тебе обещания, которого, возможно, не сдержу. И как могу я поклясться тебе в верности, если вдруг повстречаю человека, который меня по-настоящему полюбит?!

Сент-Обен резко заметил:

— Иными словами, ты хочешь сказать, что готова отдать свое тело любому мужчине, которого вынудишь жениться на тебе?

— Я этого не говорила, — ответила Диана. — Не искажай мои слова. — Девушка пожала плечами. — Но никуда не денешься: мужчины иногда женятся на своих любовницах, думаю, даже ты признаешь это. Тебе и в голову не приходит, что мужчина может захотеть меня не только как девку?

Отпустив ее руки, Джерваз отступил назад:

— Напротив, тебя хотят все мужчины, с которыми ты встречаешься, и мне совершенно ясно, что ты отдаешься всем желающим. — В его низком голосе зазвучали жесткие нотки. — Но ты избрала неверный путь. Конечно, найдется сумасшедший безумец, который захочет жениться на тебе. И тебе надо отказывать ему до тех пор, пока он силой не наденет кольцо тебе на палец.

— Ты не понял, — возразила Диана. — Дело не в замужестве. Со мной не трудно ладить, Джерваз. Если я чего и хочу, то лишь любви. К несчастью, мое простое желание не так просто исполнить.

— Стало быть, если я произнесу слова, которые ты так хочешь услышать, ты дашь мне обещание не иметь других любовников?! — воскликнул Джерваз.

Диана не могла понять, чего больше в его голосе — горечи или насмешки.

— Да, если только ты произнесешь эти слова от всего сердца. — Наступило молчание. Через некоторое время девушка задумчиво произнесла:

— Даже сейчас ты ведь не в состоянии вымолвить простое «Я тебя люблю», не так ли?

Его молчание было холоднее морозного воздуха. В конце концов девушка взяла Джерваза под руку, и они направились к особняку. Как обычно учтиво, Сент-Обен проводил Диану до ее двери. Отпустив его руку, девушка вгляделась в лицо виконта, ставшее внезапно чужим. Казалось, что оно застыло на холодном зимнем воздухе. В этом человеке не было ничего от того мужчины, с которым Диана провела три восхитительные недели.

Привстав на цыпочки, девушка положила руки на плечи молодого человека и поцеловала его в губы.

— Пойдем ко мне, мой любимый, — прошептала она.

Дотрагиваясь до Джерваза, Диана почувствовала, как его тело дрогнуло на мгновение, а затем замерло, как каменное. Он открыл было рот, словно желая что-то сказать, но затем помотав головой, промолчал и пошел прочь. Диана с отчаянием наблюдала, как он уходит от нее по коридору.

Девушка автоматически разделась, улеглась в кровать и долго лежала без сна, надеясь, что Джерваз передумает и придет к ней. Впервые за все время, проведенное в Обенвуде, она спала одна. Диана понимала, что поступила правильно, но горечь, переполнявшая ее сердце, была так сильна, что, приди к ней сейчас ее возлюбленный, она дала бы ему любое обещание, лишь бы не разлучаться с ним.

Три недели пролетели как один миг. Джерваз ушел от нее, ушел не оглядываясь. Между ними разгорелась война, которую Диана сама и развязала. Была ли их связь достаточно сильна, чтобы выдержать поднявшийся шторм? А вдруг она так сильно хочет его, что сдастся, и тогда они не познают настоящей любви, на которую оба способны? Диана не могла дать ответы на эти вопросы, а мысли в голове так перепутались, что она была не в состоянии услышать голоса своей интуиции.

Глядя в темноту перед собой и ворочаясь всю ночь с боку на бок, девушка подумала, что готова заплатить любую цену, лишь бы не потерять Джерваза.

 

Глава 14

Наступило хмурое утро. Измученная ночной бессонницей и мрачными раздумьями, Диана поднялась с кровати. В комнате было очень холодно, но не было ни горничной, ни Джерваза, которые могли бы развести огонь в камине, так что девушке пришлось самой, ежась от холода, раздувать тлеющие угольки.

Было уже девять часов, но, похоже, светлее не станет. Погода портилась, задул восточный ветер, поднимая с земли выпавший ночью снег и принося с собой новые и новые снежные заряды. Это напоминало Диане снежные бури в Йоркшире, которые она так любила. Если они будут вынуждены остаться в Обенвуде еще на какое-то время, то Диана непременно помирится с Сент-Обеном.

Но надежды Дианы не оправдались — в столовой она застала одну Мадлен. Не успела девушка сесть, как лакей принес ей записку от Джерваза. Виконт написал, что дела не позволяют ему больше задерживаться за городом, поэтому он поехал в Лондон верхом. Они могут оставаться в Обенвуде сколько угодно. Сент-Обен советовал Диане послушаться кучера, который сам определит, когда карета сможет проехать по дорогам. Это было короткое, вежливое и равнодушное послание — такое он мог бы написать, кому угодно. Впрочем, последнее предложение давало некоторую надежду: «Я зайду к тебе, как только вы вернетесь в Лондон»…

Диана медленно сложила письмо. Как бы осторожно виконт ни выбирал слова, он определенно дал ей понять, что захочет снова видеть ее. Так, может, ее страхи преувеличены, и их размолвка не так серьезна? Нет, сердце девушки подсказывало, что надеяться не на что. Прошлым вечером между ними развязалась настоящая битва, которая закончится или их союзом, или разлукой.

Пять долгих дней Диана и ее близкие ждали, пока утихнет буря. Бесцельно проводимые дни угнетали и изматывали. Наконец кучер сообщил, что можно трогаться в путь, и пленники погоды собрались в считанные минуты. Несмотря на спокойную уверенность кучера, карета двигалась медленно — дороги развезло, и путникам пришлось одну ночь провести в придорожной гостинице, чтобы не застрять ночью в грязи.

Вернувшись в Лондон, Диана изнывала от нетерпения в ожидании увидеть Джерваза, но… ее надеждам опять не суждено было сбыться. На сей раз письмо от виконта ей вручил ее слуга. Замерев от страха, девушка развернула листок. Больше всего она боялась, что перед нею прощальная записка, которой виконт извещал, что не имеет ни малейшего желания иметь с ней дело, что он нашел ей замену, взяв себе на содержание одну из сотен куртизанок.

Стараясь отбросить мрачные предположения, Диана с облегчением вздохнула: худшие ее опасения не оправдались, хотя в записке и не было ничего утешительного. Вежливо, но бесстрастно виконт сообщал, что у него возникла необходимость на несколько недель уехать в Ирландию.

Держа перед собой письмо, девушка задумалась. Что бы значила эта поездка? Начало войны?..

Сент-Обен ни разу не обмолвился о возможности выезда в Ирландию. Значит, это была неожиданная поездка? Или он попросту хотел показать Диане, каково ей будет жить без него?

Если ее последнее предположение верно, то Джерваз напрасно старался — она и так знала, что грядущие недели покажутся ей вечностью.

Поездка в Дублин была крайне неприятной, потому что виконту пришлось общаться со всякими проходимцами и сомнительными личностями, чтобы выяснить все, что его интересовало. Другая, более важная, часть его задания состояла в том, чтобы нанести визит своему бывшему командиру в Индии, сэру Артуру Уэлсли, нынешнему премьер-министру Ирландии.

Уэлсли был худощавым человеком среднего роста, с большим крючковатым носом и самоуверенным выражением лица. Брэнделин и Уэлсли в свое время неплохо ладили, а теперь, когда не надо было придерживаться субординации, они могли стать добрыми друзьями.

За обедом, при слугах, Джерваз и Уэлсли старались вести милую беседу ни о чем. Наконец трапеза подошла к концу, и слуги удалились.

Эта встреча планировалась виконтом давно, еще осенью. Но Диана, занимавшая так много места в его жизни, помешала его планам.

Против обыкновения, Сент-Обен приехал к Уэлсли с предложением, но это было необходимо сделать. Начал виконт с вопроса, ответ на который знал заранее:

— Ну и что лучше — управлять Ирландией или жить в Индии?

Уэлсли скорчил гримасу:

— Я бы предпочел честную битву, но Ирландия… Конечно, я могу провести кое-какие реформы, но если задумаю крупные перемены, то дела могут пойти хуже.

— Вы здесь выросли. Это помогает вам или, наоборот, мешает выполнить задание?

— Думаю, мешает, потому что я вижу многое, чего не заметил бы новичок. И когда я думаю, что остаток жизни проведу вот так… — Не договорив, он покачал головой.

— Но это же временно, — заметил виконт. — Подумайте только! Ваши кампании в Индии, Ассайская битва! Да ни один человек не смог бы сделать столько, сколько сделали вы! Пройдет немного времени, и вы получите новое назначение.

Уэлсли устало откинулся на спинку кресла. Хоть ему и было около сорока — возраст расцвета у мужчин — этим вечером он выглядел куда старше.

— Вам же отлично известно, Сент-Обен, чем заняты умы деятелей военного министерства. Командующие армией с подозрением относятся к победам в Индии, словно они одержаны человеком, неспособным проявить себя в Европе. К слову сказать, политика моего брата тоже направлена против меня.

Виконт молчал, осознавая справедливость этого замечания. Уэлсли был отличным воякой. Конечно, он не обладал поразительным чутьем Наполеона, но его спокойствие и знания позволяли одерживать победы. Как младший офицер, Джерваз за ним отправился бы в преисподнюю. Теперь, когда вся Европа оказалась под каблуком у Бонапарта, Британия особенно нуждалась в талантливых военных специалистах, и пренебрежительно относиться к такому человеку было сущим безумием. Однако военные ведомства и вправду с презрением смотрели на индийские победы, а старший брат Артура Уэлсли заимел немало врагов, отпугивая людей своим тщеславием и надменностью. Более непохожих мужчин было не сыскать, но сэр Артур, несмотря ни на что, терпимо относился к своему брату.

— Но есть же люди, которые вас поддерживают. Например, военный министр Кастельрей делает все возможное, чтобы дать вам возможность командовать. И… — Виконт отпил портвейну. Он собирался наконец заговорить о цели своего визита. — М-м-м… Я бы мог помочь вам. Дело в том, что я обладаю кое-каким влиянием, не совсем, впрочем, обычного свойства…

Брови Уэлсли поползли вверх — до него доходили слухи о занятиях Сент-Обена.

— Вы хотите сказать, что готовы оказывать мне помощь?

Виконт кивнул.

— Некоторые наши министры — мои должники. Думаю, настала пора взыскать по векселям. — Дело, к примеру, касалось Тильзитского мира, подписанного Россией и Францией. Джервазу удалось разузнать содержание секретных статей этого документа, он также знал, какое значение они имели для Британии. Сент-Обен сообщил эту информацию Каннингу, и министр иностранных дел был ему весьма благодарен за это. Но, кроме Тильзитского мира, было еще множество всяких интересных встреч и документов, о которых виконт сообщал другим министрам. Словом, он мог сделать немало.

Поначалу Уэлсли опешил, но потом его голубые глаза загорелись надеждой.

— И вы сделаете это для меня? — воскликнул он. — Но у вас же репутация человека, избегающего политики.

— Вообще-то да, — согласился Джерваз. — Но что проку обладать влиянием и никогда им не воспользоваться? — Виконт допил остатки вина. — Уж сколько лет мы стоим на одном месте! Положение не меняется — Британия держит верх на морях, а Франция — на континенте. Но рано или поздно в империи Наполеона появится трещина, и вы должны оказаться в нужном месте, чтобы превратить эту трещину в бездну. Однако этого не случится, если вы будете заниматься бумажками в Ирландии. — Сент-Обен встал и протянул хозяину руку. — Не устраивайтесь слишком прочно в Дублине. Ваше затворничество здесь долго не продлится.

Уэлсли поднялся вслед за Сент-Обеном. Крепко пожав виконту руку, он промолвил:

— Искренне надеюсь, что вы не ошибаетесь. — Сэр Артур улыбнулся своей редкой, но очень приятной улыбкой. — Мне везет с друзьями, Сент-Обен. Удастся вам или нет задуманное, я всегда буду вам благодарен.

Джерваз надеялся, что разлука поможет ему забыть Диану, но произошло обратное. В каждой красивой женщине ему виделась Диана. Ее образ преследовал его повсюду. Он вспоминал ее ясные голубые глаза, медленную, приветливую улыбку. Ах, как она ему улыбалась! Будто на всем белом свете он был единственным мужчиной!

Еще больше мучили воспоминания о ее прикосновениях. Ночами он плохо спал, просыпался от ощущений, что ласкает ее нежную грудь или гладит шелковую кожу ее бедер. Джерваз тосковал по ней, и это ужасно злило его. Что ж, он спросил, чего она хочет, и девушка честно ответила, но она могла бы с таким же успехом говорить с ним по-китайски. Ну почему, почему не попросила Диана ничего другого?! Бриллиантов, роскошных экипажей?! Впрочем, если бы она захотела что-то другое, то это уже не была бы Диана…

Презирая себя за слабость, виконт погружался в дела, стараясь побыстрее завершить их, потому что понимал, что чем дольше длится его отсутствие, тем больше шансов, что она заведет себе другого любовника, который, возможно, пообещает ей то, чего она так хочет. Не проходило дня или ночи, чтобы Джерваз не представлял, как она проводит в свою комнату мужчину, приветствует его, целует и предлагает нечто большее… От одних этих мыслей Сент-Обена бросало в жар.

В их последний вечер в Обенвуде он сделал попытку подчинить ее себе, но она оказалась неудачной, и вся власть перешла в руки Дианы. Хоть девушка и говорила, что не стремится одержать верх над мужчиной, Джерваз сильно в этом сомневался. Сила Дианы была в ее красоте, и Сент-Обен не мог поверить, что она не наслаждается этим.

Сомнения Джерваза усилились, когда ему привиделся ночной кошмар. Диана в образе красивой, грациозной кошки играла с ним. А он, Джерваз, — беспомощное существо со сломанным крылом пытался вырваться из ее лап. Но стоило ему чуть отбежать в сторону, кошка протягивала лапу и цепляла его когтями — не до крови, но так, что ему было очень неприятно.

Сент-Обен проснулся в холодном поту, сердце его бешено колотилось, отчаяние и страх охватили все его существо. Пытаясь вспомнить кошку из своего кошмара, он вдруг понял, что не знает, кто это был — Диана или его мать. А может, сон был предостережением? Может, ему просто казалось, что Диана ласковая и нежная, а на самом деле она просто пытается подчинить его своей власти?!

Сент-Обен не хотел этому верить. Диана ни разу не выказывала желания властвовать над ним. Но выходило так, что чем дальше, тем больше он привязывался к ней.

Виконт отправился в длительное путешествие, надеясь трезво все обсудить. Однако ему и в голову не приходило, какие мысли будут преследовать его.

Джерваз вернулся в Лондон поздним вечером. Последние мили он раздумывал, не стоит ли ему вообще прервать отношения с Дианой, но мысли о таком повороте дела доставляли ему мучительную боль.

Поэтому, едва войдя в свой особняк — Сент-Обен-хаус, — молодой человек послал к Диане Линдсей слугу с запиской, в которой испрашивал разрешения на свидание. Не прошло и получаса, как посыльный вернулся с ответом. Диана ждала его! Они не виделись целый месяц, и от нетерпения Джерваз едва не задрожал, но все же заставил себя мыться и бриться как можно медленнее, чтобы насладиться предвкушением встречи с Дианой.

К миссис Линдсей он шел пешком. Лондон замер, накрытый густой вуалью знаменитого тумана.

Горничная сказала, что миссис Линдсей еще укладывает сына, но виконт может подождать в покоях Дианы. Теперь, когда Джерваз оказался совсем близко от своей пассии, нетерпение охватило его. Положив на маленький столик коробочку с подарком, он принялся метаться по комнате взад-вперед. Еще ни разу ему не приходилось быть одному в ее покоях.

Это были просторные комнаты с высокими потолками и изящной мебелью. Стены украшала великолепная лепнина, ноги утопали в роскошных персидских коврах. Вся обстановка была выдержана в успокаивающих, мягких тонах — как сама Диана.

Джерваз зашел в спальню, и его взор упал на бокал, наполовину заполненный жемчужинами. Остановившись, виконт провел пальцем по краю бокала. Обычно он как-то не задумывался о деньгах, но теперь его заинтересовало, на какие средства живет Диана. Жемчуг был очень дорогим, но она не продала ни одной жемчужины. Деньги, что виконт переводил на ее счет, оставались нетронутыми, и молодой человек сомневался, что его любовница знает о существовании этого счета. Интересно, были ли у нее накопления, или кто-то другой содержал Диану? Эта мысль вывела его из состояния покоя, в котором он пребывал последние часы.

Внезапно, в порыве ревности, Джерваз вознамерился узнать, что за секреты были у Дианы, что она скрывала здесь, в своих уютных покоях? Бросившись к маленькому письменному столу, он стал лихорадочно перебирать содержимое ящиков, но не нашел ничего, что могло бы приподнять завесу над тайной ее жизни.

Затем Сент-Обен направился к шкафу. Перед ним висели роскошные платья ее любимых цветов, внизу стояли крохотные домашние тапочки.

Виконту показалось на мгновение, что платья — таинственные призраки Дианы и, протянув к ним руки, он прижал их к своему лицу, с наслаждением вдыхая легкий аромат сирени, который девушка так любила. Джерваз хотел было нетерпеливо отодвинуть платья в сторону, но тут ему на руки упала тонкая, как паутинка, голубая шаль с серебряными нитями. Вешая ее на место, виконт случайно задел тот самый плащ, что подарил ей на Рождество.

Не осознавая, что делает, Джерваз принялся шарить руками в глубине шкафа. Он и не знал, что ищет, просто в тот момент ему казалось, что можно найти нечто, что поможет понять сущность Дианы. Единственной вещью, что говорила бы о присутствии мужчины, был синий бархатный халат, который она сама для него сшила. Виконт смущенно поглядел на халат, а затем, приведя все в порядок, закрыл дверцы шкафа.

Не получив удовлетворения от своих поисков, виконт выдвинул один из ящиков комода, стоящего рядом со шкафом. Его взору предстали аккуратные стопки белья, ночные рубашки с тонкой вышивкой, шелковые чулки. Корсетов не было — Диана в них не нуждалась. Вдруг он увидел пару панталон с кружевами, и нож ревности полоснул его душу при мысли о том, что кто-то другой мог видеть их.

Сердце Сент-Обена заколотилось с такой скоростью, словно он только что бежал что есть силы. Схватив шелковую рубашку девушки, он прижал ее к себе.

На сей раз он почувствовал чудный аромат лаванды. Дрожа, виконт закрыл глаза. Если Диана сейчас войдет в спальню, то решит, что он обезумел. Что ж, может, так оно и было.

Сложив рубашку, Джерваз аккуратно положил ее на место и погладил нежную ткань. Едва он успел задвинуть ящик на место, как дверь отворилась.

Виконт увидел Диану, необыкновенную красоту которой подчеркивало травяного цвета платье. Кудряшки каштановых волос рассыпались по ее плечам.

Вместе с Дианой в комнату проскользнул кот и, махнув хвостом, спрятался под креслом, как только девушка остановилась. Джерваз встревожился, не видела ли Диана, чем он тут занимался, а если видела, то что подумала об этом.

Миссис Линдсей неуверенно улыбнулась, а виконт, увидев ее улыбку, тут же бросился ей навстречу. Хоть Джерваз и изнывал от желания, куда важнее для него в этот момент было просто держать Диану в своих объятиях, гладить плавные изгибы ее податливого тела. Он ласкал ее грудь, зарывался лицом в мягкие кудри и вдыхал, вдыхал ее аромат.

Диана подставила ему губы для поцелуя, и Сент-Обен впился в них, подумав о том, что ее губы возбуждают его больше, чем тело.

— Я очень скучал по тебе, — наконец вымолвил он.

— Замечательно! — рассмеялась Диана. — Было бы неприятно узнать, что я одна считала дни и минуты.

Джерваз улыбнулся ее шутке, и это обрадовало Диану. Когда она входила в комнату, его лицо было замкнутым и холодным, и она было испугалась, что виконт прошел лишь для того, чтобы сказать, как хорошо ему живется без нее.

На прощание он подарит ей остальные жемчужины, и… все. Мадлен говорила ей, что мужчины всегда так поступают…

Обняв Диану, Джерваз подтолкнул ее к маленькой кушетке. Плеснув себе бренди в бокал, он сел рядом с нею.

Диану переполнило чувство покоя и защищенности. Кажется, несмотря на размолвку, их отношения остаются теплыми.

Джерваз протянул ей бокал.

— Надеюсь, — промолвил он, — ты была с Джеффри не из-за очередного припадка?

— Нет. Я читала ему книжку, и нам обоим очень хотелось знать, чем там кончится дело. Прости, что заставила тебя ждать.

— Это не важно.

Сент-Обен провел рукой по груди Дианы, и блаженное тепло стало постепенно разливаться по всему ее телу. Расстегнув верхние пуговицы на его рубашке, девушка принялась ласкать грудь Джерваза.

— Подумываю о том, чтобы купить Джеффри пони, — прошептала она. — У него на прошлой неделе был день рождения, и он настаивает на том, что ему пора иметь собственную лошадку.

Сент-Обен усмехнулся;

— Все правильно, так и должно быть. Я прикажу привезти ему того самого пони, на котором он ездил в Обенвуде. Это замечательное животное, к тому же дети фермера уже выросли, и он им больше не нужен.

Диана провела рукой вниз по животу Джерваза и почувствовала, как мгновенно напряглись его мышцы.

— Он будет рад. Сколько это будет стоить?

— Я сам заплачу, — пожал плечами виконт. Взглянув ему прямо в глаза, Диана настойчиво произнесла:

— Нет, платить буду я.

Молодой человек осуждающе посмотрел на нее:

— Диана, что-то ты плохо справляешься со своей ролью любовницы. Ты должна с восторгом принимать подарки и с нетерпением ждать новых.

— Ты предпочитаешь, чтобы я именно так себя вела? — ядовито бросила она. Виконт потеребил мочку уха.

— М-м-м… Вообще-то ты мне и такой нравишься.

— В таком случае позволь мне заплатить за пони. В конце концов, он — для Джеффри, а не для меня. — Диане было очень трудно говорить о своих принципах, когда рука виконта нежно ласкала ее тело.

— Ты хочешь сказать, что я могу делать подарки для тебя, а не для твоего сына? — Помолчав, он добавил:

— Ты же знаешь, что мне очень нравится Джеффри.

Его слова обрадовали Диану. Глубоко вздохнув, она промолвила:

— Ну что ж, тогда я приму подарок от имени Джеффри. Он будет в восторге — ведь он просто влюбился в пони.

— Отлично. Сомневаюсь, что он смог бы оценить этот подарок. — Он протянул Диане маленький плоский сверток. — Я нашел это в Дублине.

Развернув, девушка ахнула от восхищения:

— Джерваз! Какая прелесть! Я видела «Книгу часов» только в детстве и не могла с тех пор забыть ее!

В руках Диана держала средневековый молитвенник, в котором были отмечены все циклы дня и времен года. Каждая такая книга была настоящим произведением искусства с написанным от руки текстом и великолепно выполненными миниатюрными иллюстрациями. Девушка открыла страничку с картиной «Благовещение» и с трепетом погладила изображение девы Марии.

— Я рад, что тебе нравится, — промолвил виконт. — Торговец сказал мне, что это фламандская работа, ей больше четырех сотен лет. — Допив бренди, виконт поставил бокал на стол.

Диана смотрела на него сверкающими глазами.

— Надо же, ты находишь такие необыкновенные, замечательные вещи. Не знаю, как и благодарить тебя!

Джерваз улыбнулся.

— Кажется, я знаю как. — Взяв Диану за голову, он припал к ее губам долгим поцелуем.

Разговор, начатый ими из вежливости, был окончен, и они оба были готовы к тому, чтобы перейти от слов к делу.

Они занимались любовью со стремительностью, сравнимой лишь с тропическим ливнем. А потом они отдыхали, наслаждаясь удовлетворенностью и с радостью думая о том, что вся ночь еще впереди.

В комнате горели три свечи — Джерваз настоял на том, чтобы не гасить их, потому что хотел видеть Диану. Да и сама девушка была не против: ей нравилось наблюдать за сильным телом своего любовника, слушать его низкий голос. Виконт лежал, положив голову ей на грудь, его дыхание было ровным и спокойным.

Их покой был нарушен внезапно. Какой-то маленький комочек вспрыгнул на кровать. Джерваз мгновенно вскочил — недаром ведь он столько лет провел на военной службе. Он умел подниматься в одно мгновение при малейшей тревоге. Но, заметив котенка Джеффри, виконт успокоился. Диана хотела сесть, но виконт удержал ее.

— Прости, пожалуйста, — пробормотала она. — Я и не знала, что Тигр пробрался сюда.

— Он вошел вместе с тобой. — Молодой человек почесал у кота за ушком, и в благодарность по комнате разнеслось громкое мурлыканье. — Я совсем не против, если, конечно, ты сама не возражаешь. Я люблю кошек. Очень занятные твари, вечно все делают наоборот. Думаю, кстати, Тигр не спит с Джеффри именно потому, что мальчишка зовет его к себе.

Тигр тем временем развалился на спинке, позволяя Джервазу гладить свое брюшко и продолжая что есть силы мурлыкать.

— Да нет, он обычно спит с Джеффри, — возразила Диана, — но, боюсь, это я во всем виновата, а не мой сын. Дело в том, что с тех пор как мы приехали из Обенвуда, я сама зазывала котенка к себе. Мне было так одиноко.

Удовлетворенно улыбнувшись, виконт стал поглаживать уже не Тигра, а Диану. Девушке было до того приятно, что, умей — Диана тут же сама замурлыкала бы от удовольствия.

— Что же ты за мать такая, если забираешь у ребенка его любимца? — поддразнил ее Джерваз.

Несмотря на то что виконт явно шутил, тело Дианы напряглось.

— Пожалуйста, никогда не говори таких вещей; даже в шутку, — попросила она. — А то я и так все время мучаюсь от сознания того, что мало делаю для него.

— Прости меня. Действительно, не стоит шутить над тем, что нам обоим дорого. — Приподнявшись, Сент-Обен продолжал ласкать Диану. — Но, признаюсь, мне казалось, что ты прекрасно ладишь с мальчиком. Джеффри — умный, счастливый, уверенный в себе ребенок. — Помолчав, Джерваз добавил:

— И он совсем тебя не боится.

Хоть последнее замечание и было, с точки зрения Дианы, совершенно нелепым, она решила сейчас не заводить на эту тему разговор.

— Я стараюсь делать как можно больше для него. Кстати, это одна из причин нашего приезда в Лондон.

— А есть и другие причины? — поинтересовался виконт.

Диана заглянула в его глубокие серые глаза, которые могли и полыхать от страсти, и быть холодными, как ледышки.

— Хм! Конечно! Я должна была встретить тебя… Обиженный на невнимание, Тигр встал и направился по груди девушки к ее лицу. Она погладила спинку котенка.

— Джерваз, а ты никогда не рассматривал вблизи кошачьих волосков?

— Боюсь, что нет.

Диана поднесла к глазам два длинных волоска, прилипших к ее руке.

— Посмотри, какие они разноцветные! — воскликнула она.

Джерваз с любопытством поглядел на волоски. На одном явно можно было различить пять цветов, а другой был почти весь темный, лишь у кончика светлела белая полоска.

— Надо же, — заметила девушка, — чтобы сделать кошку полосатой, природа все ее волоски раскрасила в разные цвета. Тебе никогда не приходилось задумываться о том, сколько дел пришлось переделать нашему Господу?

— Нет, — рассмеялся Джерваз. — По крайней мере никогда не задумывался о таких вещах, глядя на кошек.

Диана серьезно посмотрела на него:

— А ты веришь в судьбу, веришь в то, что ход человеческой жизни предопределен?

— Ты все время говоришь о таких вещах, которые мне и в голову прежде не приходили, — произнес виконт, приближая лицо к голове Дианы.

Она выдержала его взгляд.

— А вот я все время думаю об этом. Я впервые пришла в салон Гарриет Уилсон, и ты тоже. Ты не думал о том, что какая-то сила привела нас туда в один день?

Сент-Обен задумался, вспомнив, как его толкнуло к Диане, когда он пришел к Гарриет. Но нет… пожалуй, это было лишь физическое влечение…

— Нет. Это произошло случайно, — возразил он.

Девушка положила руку ему на сердце.

— А вот я считаю, что мы должны были встретиться, — настаивала она.

Ее прикосновение возбудило Джерваза, но он все же был с ней не согласен:

— Если бы мы не встретились, я бы нашел себе другую любовницу, а ты — иного покровителя. Я бы, конечно, много потерял, но ты, возможно, и выиграла бы.

В ее голубых глазах таилась извечная женская тайна.

— Нет, никто другой не подошел бы мне. — Увидев, что виконт недоуменно смотрит на нее, девушка поспешила улыбнуться. — Бедняжка, я опять что-то не так сказала, и ты недоволен! Не переживай! Может быть, в один прекрасный день ты изменишь свою точку зрения. А эта ночь — не для глупых размышлений.

Переложив котенка в ноги, Диана склонилась над Джервазом и стала осыпать мелкими поцелуями его грудь. Он откинулся на подушки, а девушка опускалась все ниже. Дыхание виконта стало прерывистым. Он верил в случай, а не в судьбу, но не мог отрицать, что встреча с Дианой — один из самых счастливых случаев в его жизни.

Внешне ничего не изменилось. Поскольку проходила сессия парламента, а Сент-Обен был членом палаты лордов, то у него оставалось меньше свободного времени, но он все равно часто приходил к Диане. Он покидал ее на рассвете, сожалея о том, что вынужден уходить. Барьеры, которые в Обенвуде были чуть отодвинуты в строну, вновь встали между ними прочной преградой.

Если погода позволяла, они катались рано утром верхом, и Джеффри составлял им компанию на своем пони, когда в школе не было занятий. Они втроем были почти похожи на семью. Диана была довольна ходом вещей, хотя ее беспокоило, что сын будет очень переживать, если Сент-Обен расстанется с нею.

Итак, как уже говорилось, внешне все было спокойно, но… Диана чувствовала, что под внешним спокойствием нарастает напряжение. Иногда, думая, что Диана не замечает, Джерваз смотрел на нее с каким-то странным, непонятным ей, выражением. Их эмоциональная связь становилась все крепче, и она чувствовала, что в нем поднимается какая-то темная сила. Они занимались любовью с такой страстью, и Джерваз был так требователен, что иногда Диане казалось, что от наслаждения она забывает саму себя.

Но… это ощущение не владело всем ее существом. Какая-то часть ее души хотела покориться виконту, выполнить все его просьбы, однако чувство самосохранения было сильнее. Она не могла безоглядно доверять виконту до тех пор, пока он не признается ей в любви.

Поэтому Диана подчинилась естественному ходу событий, дорожа каждым мгновением, проведенным в обществе любимого. Девушка понимала, что не торопить события было настоящей трусостью, но вера в судьбу подсказывала, что со временем все проблемы разрешатся. Ей оставалось лишь молиться.

 

Глава 15

Весной 1808 года империя Наполеона дала первые трещины на Пиренейском полуострове. Бонапарт вынудил Фердинанда VII — испанского короля — отречься от престола и посадил на его место собственного брата Джозефа. Но Фердинанд был очень популярен в народе, и горячие испанцы подняли восстание.

Сидя в своем кабинете в Уайтхолле, Джерваз собирал и оценивал информацию об испанских событиях, и эта информация радовала его.

В апреле сэру Артуру Уэлсли было присвоено звание генерал-лейтенанта. Он направлялся приказом во главе войск в Венесуэлу — на помощь тамошним революционерам. Но сэру Артуру так и не суждено было попасть туда: Испания и Португалия обратились к Британии за помощью в борьбе против Наполеона, и ему пришлось отправиться на Пиренейский полуостров. Джерваз использовал все свое влияние, чтобы помочь бывшему командиру, и не сомневался, что Уэлсли оправдает доверие людей, которые поддержали его.

В этот день сэр Артур приехал в Лондон, чтобы наедине поговорить с виконтом об одном касающемся их обоих деле. Дабы никто не помешал их беседе, генерал пришел в дом к Сент-Обену.

Джерваз принял гостя в библиотеке. Наполнив бокалы портвейном, виконт уютно устроился в ожидании разговора. Долго ждать не пришлось — Уэлсли заговорил о цели своего визита сразу:

— Вы знаете о маркизе де ла Романа? Джерваз утвердительно кивнул — Это один из самых известных испанских генералов. Он сейчас в Дании, несет гарнизонную службу и верен Наполеону.

Подавшись вперед, Уэлсли взволнованно произнес:

— Романа — испанский патриот. Если бы он знал, что на самом деле происходит в Испании, то ни минуты больше не стал бы служить императору. — Генерал слыл спокойным человеком, но теперь его глаза горели возбуждением, он выглядел моложе своих лет. — Если бы кто-нибудь уведомил маркиза о смещении короля Испании, королевский флот перевез бы генерала с его войсками на родину, где они могли бы противостоять Бонапарту.

Джерваз нетерпеливо взмахнул рукой:

— Мне это известно. Чего, черт возьми, мы только не делали, чтобы передать сообщение маркизу!

— Мне следовало бы догадаться, что вам все известно, — усмехнулся сэр Артур. — И каковы же результаты?

— Четверо наших людей погибли при попытке сделать это. — Голос Джерваза дрогнул.

Он знал всех этих людей и чувствовал себя в ответе за их смерть.

— Простите, но мы должны попробовать еще раз. Моих войск недостаточно для сопротивления французам на полуострове. А у Романа — девять тысяч отлично обученных солдат. Для нас это огромное подкрепление. В этом случае нам удастся разбить войска Наполеона. А потом…

Сэр Артур мог и не договаривать. Если французов удастся прогнать с Пиренейского полуострова — тупиковой ситуации конец. Война могла бы перейти во Францию, к самому Бонапарту. Мир в Европе настанет только тогда, когда император будет побежден.

— Я понимаю, что поставлено на карту, — быстро проговорил Джерваз.

Откинувшись на спинку кресла и попивая мелкими глотками портвейн, Сент-Обен придался обычным размышлениям. В последнее время его интересовали лишь две вещи — как Британия может повлиять на ситуацию в Европе и Диана. Признаться, Диана чаще занимала его мысли. Это из-за нее он откладывал принятие неизбежного решения. Еще раз обдумав все как следует, он заговорил, осознавая, что, произнеся вслух то, чего так боялся, он уже не сможет отказаться от своих слов:

— Я сам поеду к Романа.

Брови Уэлсли поползли вверх от удивления.

— Вы полагаете, вам удастся сделать то, что не получилось у ваших агентов?

— Да нет, просто, может, я окажусь более удачливым.

— Офицер должен привыкнуть к тому, что его подчиненных могут убить, — заметил сэр Артур.

— Да, я знаю — ведь я прошел через Индию. — Виконт задумчиво поглядел на бокал с портвейном. Красноватая жидкость напомнила Джервазу о тех кровавых сценах, свидетелем которых ему доводилось быть. Такие вещи лучше забыть. — Однако я больше не офицер. Поэтому у меня недостанет духу попросить еще кого-то пойти на дело, в котором уже погибло четверо.

Уэлсли задумчиво взглянул на него.

— Что ж, как хотите, — молвил он. — У вас уже есть план? — Сэр Артур был слишком хорошим солдатом, чтобы спорить с человеком, обладающим блестящими умственными способностями. К тому же поездка Сент-Обена могла повлиять на ход военных событий.

— Я смогу добраться в Нидерланды на рыбацкой шхуне. Потом по суше доберусь до Дании. Я много раз проделывал этот путь, хотя еще ни разу передо мной не стояло такой важной цели. — Он пожал плечами. — По-французски я говорю неплохо, так что вполне смогу сойти за француза, нужные документы у меня есть.

— Вас послушать — так дела проще не найти, — заметил Уэлсли. — Но мне кажется, что погибшие агенты были не хуже вас.

— Разумеется, не хуже, — согласился виконт. — Просто подобные дела требуют не только умения, но и удачи. Будем надеяться, что мне повезет больше.

— Да, будем надеяться, — повторил сэр Артур, поднимая бокал. — За то, чтобы вы остались живым, черт побери!

Джерваз улыбнулся:

— Поверьте, я не меньше вас в этом заинтересован.

Когда сэр Артур ушел, Джерваз стал обдумывать, что ему необходимо сделать перед отъездом на континент. Впрочем, он всегда держал свои дела в порядке, так что мог уехать хоть на следующий вечер.

Стало быть, сегодня его последний вечер с Дианой. Еще год назад он спокойно думал об опасности — неизбежном спутнике его работы. Виконт рассчитывал на успех и не забивал себе голову мыслями о неудаче. Но теперь в его жизни кое-что изменилось, и он хотел жить. Вспоминая о Диане, виконт испытывал настоящую боль и не знал, что тревожит его сильнее: предстоящая разлука или страх, что его место займет кто-то другой. Ведь поездка в Ирландию была короче.

Смешно было так переживать из-за любовницы. До встречи с Дианой Сент-Обен скептически относился к мужчинам, которые позволяли любовницам манипулировать собою, но теперь он понял, что значит привязаться к женщине. Не то, чтобы он позволил любовнице делать из него дурачка, нет. Конечно, если бы Диане вздумалось только поставить его в дурацкое положение, он немедленно порвал бы все отношения с ней.

Сент-Обен тяжко вздохнул. Надо бы бежать к Диане, чтобы насладиться оставшимся временем, а не думать о всякой ерунде. У него будет достаточно времени поразмышлять обо всем во время путешествия.

Джерваз приехал раньше, чем обычно, и это отступление от правил сразу же встревожило Диану. Ее волнение усилилось, когда она заметила, как серьезно лицо виконта. Девушка уже знала, что лаской может улучшить настроение своего любовника, поэтому, подобрав юбки, она поспешила ему навстречу и подняла лицо для поцелуя. Джерваз крепко обнял ее, приник к ее губам требовательным поцелуем, и она сразу же поняла, что причина его мрачного настроения — не в ней.

— Что-нибудь случилось? — чуть отстранившись от виконта, но не высвобождаясь из его объятий, спросила Диана.

Он испытующе смотрел на нее своими чистыми серыми глазами, словно старался запомнить каждую черточку, каждую линию ее лица.

— Хочешь поехать куда-нибудь вечером? — предложил он.

Неожиданное предложение — ведь они так ценили время, проведенное вместе. Недоумевая, что стоит за его словами, Диана ответила:

— Если ты хочешь именно этого, я с удовольствием пойду с тобой. Куда ты хотел пойти?

— Как насчет Воксхолла? Сезон в садах начался недели две назад, и там всегда бывает что-нибудь интересное. Ты бывала когда-нибудь там?

— Нет. Мне переодеться?

Джерваз внимательно оглядел бледно-розовое муслиновое платье Дианы. Оно было простым, но элегантным.

— Да нет, не стоит, — заключил он. — Только накинь шаль, а то вечер прохладный.

У подъезда их поджидал один из экипажей виконта. Не прошло и нескольких минут, как они уже были на пути в Воксхолл. Сент-Обен правой рукой обнял девушку, а левой держал ее руку, их пальцы переплелись. Диана чувствовала: что-то не так, но, верная своей привычке, не досаждала виконту вопросами, дожидаясь, пока он заговорит сам.

Воксхолл существовал вот уже больше ста пятидесяти лет. Это был чудный сад, куда приходили отдыхать люди всех сословий. Там можно было послушать музыку, развлечься, потанцевать, полюбоваться фейерверками и, что самое главное, поглазеть на других.

Предпочтя не пересекать Темзу на лодке, Джерваз приказал кучеру направиться к Лондонскому мосту. Заплатив за вход семь шиллингов, они углубились в залитые светом фонарей дорожки сада. Диана держала Джерваза под руку. Казалось, прохладный вечерний воздух вибрирует от прекрасной музыки, слышной во всех уголках Воксхолла. Прогуливались влюбленные парочки, молоденькие продавщицы с широко распахнутыми от восторга глазами, одетые в простенькие платьица, то и дело сталкивались со знатными дамами в бриллиантах…

Виконт с Дианой сели за небольшой круглый стол, окруженный со всех сторон густым кустарником. Джерваз отошел на минутку, а девушка принялась с интересом наблюдать за прогуливающимися людьми. Все было замечательно, как вдруг в толпе гуляющих Диана увидела темную неподвижную фигуру. Вглядевшись, она узнала графа де Везеля. Он был не дальше двадцати футов от Дианы и смотрел на нее насмешливым взглядом. Затем его взор скользнул по ее груди, и он приветственно помахал девушке тростью с набалдашником в виде змеиной головки.

Диана вздрогнула. На таком расстоянии она не могла как следует разглядеть трость, но слишком хорошо помнила, как он воспользовался ею в театре. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как девушка видела графа, и она уже почти забыла о его существовании. А теперь угрожающий блеск его глаз напомнил обо всем. Она как зачарованная смотрела на него, не в силах отвести глаз. Хоть девушка и была в безопасности здесь, в окружении множества людей, ей стало страшно без Сент-Обена. Поежившись, она плотнее закуталась в шаль.

Казалось, время остановилось. Диана молилась, чтобы Везель поскорее ушел, однако тот не двигался с места. Наконец Джерваз вернулся, и девушка отвернулась от зловещего француза. Виконт расставил на столе тарелки и бокалы, но тут Диана вдруг вцепилась ему в руку — так она чувствовала себя в большей безопасности.

— Смотри, вон тот человек… — хрипло прошептала она. — Ты его знаешь?

Сент-Обен удивленно проследил за ее взглядом. Увидев, что на него смотрят, граф де Везель дотронулся до шляпы. В этот момент к французу подошла какая-то дама, одетая по последней моде. Взяв Везеля под руку, она стрельнула на Диану холодными бесцветными глазами. А потом они отвернулись и медленно побрели прочь.

— Это граф де Везель, — объяснил виконт, — французский роялист, которому удалось бежать из Франции в годы террора. Он — связной между английским правительством и изгнанными из Парижа Бурбонами. Но почему ты спросила о нем, скажи ради Бога?

В его голосе слышалось раздражение, и Диана, дрожа, ответила:

— Господи! Он меня пугает! Он так смотрел… — Девушка покачала головой, не желая давать более подробных объяснений Когда Джерваз был рядом, все ее страхи казались смешными Ревность виконта тут же испарилась, и он накрыл руку Дианы ладонью.

— Извини. Мне не следовало оставлять тебя. Любая женщина в этом месте привлечет к себе внимание, особенно такая красавица, как ты.

Постепенно успокаиваясь, Диана подцепила вилкой тончайший ломтик ветчины, которой так славился Воксхолл — А ты знаешь женщину, которая подошла к Везелю?

— Да. Это леди Хейкрофт, вдова, — коротко ответил Сент-Обен Удивленная некоторым смущением Джерваза, Диана продолжила свои расспросы:

— Ты хорошо с ней знаком?

— Встречал ее иногда на званых приемах, на которые вынужден ходить по долгу службы, — пожал плечами виконт. — Она ищет богатого мужа. Думаю, именно поэтому она прогуливается тут с Везелем. Немного найдется знатных господ, с которыми она… не захотела бы завести знакомства.

Не надо было обладать слишком большой проницательностью, чтобы понять, что Джерваз имел в виду Поскольку никто толком не знал, женат он или нет, его богатство и привлекательная внешность просто притягивали к себе потенциальных невест.

Диана невольно нахмурилась Сент-Обен усмехнулся — Да, она предлагала мне свои прелести, — признался он — И, нет, я их не принял Леди Хейкрофт слишком холодна и груба, мне такая любовница не нужна.

Диана осталась удовлетворенной его ответом. К тому же виконту явно пришлась по душе ее ревность. Слегка покраснев, Диана опустила глаза и сделала глоток традиционного горячего воксхолльского вина. Девушка поморщилась: вино было неплохим, но к такому вкусу надо было привыкнуть. Тут кто-то громко сказал, что скоро начнется фейерверк, и все гуляющие направились смотреть на него.

Отложив вилку в сторону, Джерваз произнес:

— Мне надо кое-что тебе сказать. Его голос звучал так серьезно, что Диана в ужасе замерла.

— Понимаю… — тихо проговорила она. — Ты, наверное, хочешь сказать, что устал от меня и собираешься завести новую любовницу. А сюда привел в надежде, что я не устрою тебе сцены на людях.

— Господи, нет, конечно! — воскликнул виконт, хватая Диану за руку. — Неужто ты и впрямь думаешь, что я смогу вот так просто расстаться с тобой?

Девушка отвернулась, не в силах сдержать слез.

— Не знаю… — прошептала она. — Я не понимаю, о чем думают мужчины… Все мужчины, не ты один.

Он крепче сжал ее руку.

— Не знаю уж, что там пришло тебе в голову, — промолвил Сент-Обен, — но будь спокойна: если я вздумаю с тобой расстаться, то сообщу об этом не в общественном месте, чтобы ты могла поскандалить, сколько душе угодно.

Тут треск петард объявил о начале зрелища. Переждав грохот, Диана неуверенно улыбнулась виконту:

— Боюсь, я скорее расплачусь, чем устрою скандал. Хотя ты, может быть, предпочел бы сцену.

— Ты совершенно права, — подтвердил Сент-Обен. — Но все это не имеет никакого отношения к тому, о чем я собирался тебе сказать. — Он замолк, словно обдумывая, как преподнести Диане новость о своем отъезде, а затем просто промолвил:

— Дело в том, что я должен уехать на некоторое время.

— Нечто вроде поездки в Ирландию? — спросила девушка.

— Не совсем, — отрицательно покачал головой виконт. — Меня не будет гораздо дольше и, возможно, я… не вернусь.

Диана смотрела на него остановившимся взглядом, стараясь постичь смысл его слов.

— Ты направляешься на континент по какому-то секретному делу? — спросила она после долгой паузы вдруг севшим голосом.

В красной вспышке фейерверка Диана увидела, как виконт кивнул, но вслух он произнес:

— Я не могу говорить об этом, Диана. Если все будет хорошо, я вернусь через несколько недель.

— А если все не будет хорошо?! — вскричала девушка, вцепившись в руку Джерваза.

— Тебе не надо беспокоиться. Утром я напишу своему адвокату записку. Если я не вернусь, ты будешь обеспечена.

— Я совсем не это имела в виду, — выкрикнула Диана, силясь сдержать слезы. — Ты не можешь просто так позволить убить себя. Между нами еще столько не решено!

На сей раз их уголок осветило фиолетовым светом, и девушка успела заметить, как напряглось лицо ее любовника.

— Стало быть, ты будешь ждать моего возвращения? — тихо спросил он.

— Конечно. — Грохот фейерверка повторялся все чаще. Диана судорожно сглотнула, чувствуя, как к ее горлу подкатил комок. — Но зачем ты привел меня в Воксхолл?

Джерваз задумался.

— Знаешь… — неуверенно начал он, — мне казалось, если этот вечер мы проведем не так, как обычно, ты лучше запомнишь его.

— Так это означает, что ты уедешь уже завтра? Виконт кивнул, и Диана резко поднялась. Она не могла дышать, слезы душили ее. Джерваз был не из тех людей, кто преувеличивает опасность: уж если он говорил, что может не вернуться из своей поездки, значит, его жизнь и впрямь под угрозой.

— Так что же мы тратим здесь время?! Пожалуйста, немедленно отвези меня домой. Я знаю, что нужно сделать, чтобы запомнить этот вечер получше!

Сент-Обен тоже встал. Кусты отгораживали их от остальных людей, и он в порыве крепко обнял девушку.

— Господи, Диана, ты так прекрасна, я так сильно хочу тебя!.. — прошептал он перед тем, как впиться в ее губы страстным поцелуем.

Новая серия взрывов сотрясла воздух, и их уединенный уголок осветился неровным оранжевым, зеленым и голубоватым светом. Их обожгло огнем желания. Люди, любующиеся на фейерверк, смеялись и аплодировали, а Диана и Джерваз все крепче прижимались друг к другу.

Наконец виконт отстранился от девушки и, вынув из кармана носовой платок, нежно стер слезы с ее щек. Дрожащим от страсти голосом он прошептал:

— Пойдем, пора домой… Я хочу заниматься с тобой любовью все оставшееся до отъезда время.

Зажмурив на мгновение глаза, Диана провела пальцами по своему лицу. Джерваз подхватил ее под руку и кратчайшим путем повел к своему экипажу.

А за кустами, невидимый любовниками, но слышащий каждое их слово, стоял, притаившись, граф де Везель. Руки его поглаживали набалдашник трости, на лице застыло удовлетворенное выражение. Итак, Сент-Обен направляется на континент по какому-то секретному делу. Можно не сомневаться, он собирается пересечь Ла-Манш на судне контрабандистов и высадиться на побережье Франции. Не нужно было долго думать, зачем шеф английских тайных агентов лично отправляется на континент. «Что ж, надо послать донесения патрулям и стражникам, охраняющим империю Наполеона», — думал де Везель.

Что и говорить, этот виконт далеко не глуп, даже, может быть, умен, но ему следовало бы быть во сто крат умнее, чтобы избежать расставленных сетей. Когда Сент-Обена не станет, графу будет куда легче жить, к тому же он сможет наконец прибрать к рукам эту хорошенькую развратную потаскушку.

Поправив шляпу набалдашником трости, граф направился к главной аллее. Он обязательно получит ее. Конечно, он — человек терпеливый, но на сей раз ему пришлось выжидать слишком долго, он даже устал от этого. Признаться, во всей Британии не было женщины, которую граф желал бы так сильно, как Диану Линдсей. Жаль, что она растрачивала свою красоту на этого Сент-Обена. Его агент, внедренный в дом Дианы, сообщал, что потаскушка верна своему любовнику, но это не останавливало Везеля.

Когда последний залп фейерверка громыхнул над головой графа, тот остановился и стал вглядываться в темноту, озаряемую яркими вспышками. Почему-то разноцветные огоньки напомнили ему миссис Линдсей; дыхание его участилось.

Граф де Везель с внезапной яростью ударил по ладони набалдашником своей трости…

Джерваз уходил от Дианы на рассвете. Девушка была права: Воксхолл будет забыт, но ночь, которая последовала после прогулки в сад, виконту не забыть никогда, проживи он хоть сотню лет. Она спустилась вниз, чтобы проводить Сент-Обена, прижалась к нему; ее спутанные кудри щекотали небритую щеку виконта. А потом Диана резко отступила назад, ее подбородок был гордо вздернут, она не проронила ни слова, чтобы удержать Джерваза лишнее мгновение. Сент-Обен был восхищен ее выдержкой. Если бы Диана в этот миг попросила его остаться и никуда не ездить, он едва ли смог бы воспротивиться ей.

Сент-Обен оставил распоряжение своему личному секретарю и помощнику в Уайтхолле. Затем Джерваз написал записку адвокату, которому было предписано назначить миссис Линдсей содержание, если виконт не вернется в Англию. Джерваз даже не понимал, почему так беспокоится: нет сомнений, что, не возвратись он из опасного путешествия, Диана быстро найдет себе другого покровителя, который, возможно, даже женится на ней. Нет, Диана не будет нуждаться, но это завещание даст ей понять, как много она значила для него.

Утром у Джерваза выдался свободный час, и он хотел было направиться к своей любовнице, но затем передумал: еще одного прощания ему было не вынести Вместо этого, почти противясь своей воле и, ненавидя себя за то, что собирался сделать, виконт решился воплотить в жизнь одну идею, которая вот уже несколько месяцев зрела в его голове.

Напротив дома Дианы находилось единственное заведение на Чарльз-стрит — небольшая аптека. Джерваз уже навел справки о ее хозяине и знал, что это был человек, с которым за соответствующую плату можно было договориться о чем угодно. Аптекарь, проводивший в своем заведении почти все время, сразу же признал в виконте человека, который бывал частым гостем в доме напротив. Поэтому он даже глазом не моргнул, когда получил внушительную сумму за то, чтобы записывать, какие мужчины ходят к прекрасной миссис Линдсей.

 

Глава 16

Джерваз отсутствовал вот уже три недели, и все это время было для Дианы своеобразным испытанием на прочность. Ночами девушка прижимала к себе статуэтку Лакшми — подарок Джерваза, — моля всех богов, чтобы Сент-Обен вернулся к ней.

К счастью, стояло раннее лето, поэтому ей легче было переносить разлуку.

В день летнего солнцестояния Диане исполнилось двадцать пять, и домашние устроили ей настоящий праздник: Эдит напекла пирожных, которые так и таяли во рту, Мадлен подарила музыкальную шкатулку в форме жаворонка, Джеффри преподнес элегантный шарф, явно выбранный Мадлен, и несуразный букет, глядя на который, не оставалось сомнений, что мальчуган покупал его сам.

На следующий после ее дня рождения день небо было таким ясным и голубым, каким бывает в туманной Британии лишь раз или два в году В такой день хотелось верить, что Джерваз обязательно вернется живой и невредимый.

Джеффри с восторгом принял приглашение матери пройтись на рынок, и вскоре они отправились туда вдвоем. В руках у Дианы была корзинка и список, который вручила ей Эдит. («Если будет малина, купи побольше — я сварю варенье. Посмотри как следует, чтобы цыплята были молоденькими», — наставляла ее пожилая женщина.) Несмотря на то что в доме появилась французская кухарка, Эдит не позволила изгнать себя из кухни и часто готовила еду сама.

Джеффри был в приподнятом настроении и с ловкостью прирожденного горожанина умело лавировал между пешеходами и экипажами. Диана с удовольствием наблюдала за сыном, радуясь тому, что в последние месяцы припадки у него стали случаться реже. Временами она даже надеялась, что они прекратились вовсе, но тут же с испугом отгоняла от себя даже мысль об этом, боясь искушать судьбу.

По дороге на рынок мальчуган весело болтал и бегал вокруг Дианы, так что прошел таким образом раза в два больше нее. Пробегая мимо матери в очередной раз, он спросил:

— Мама, а ты думаешь, лорд Сент-Обен скоро вернется?

— Прости, дорогой, но я не знаю. Он может приехать и завтра, и через месяц, или… — Диана судорожно вздохнула, — или не приехать совсем.

— Не приехать? — переспросил ребенок. — Никогда? — Джеффри смотрел на нее удивленными голубыми глазами. — С чего это он не захочет вернуться?

— Дело не в его желании вернуться, а в том, что его поездка опасна, — объяснила мать мальчика. — Корабль может утонуть, может произойти несчастный случай. К тому же идет война… — Она устало взмахнула рукой.

Джеффри помолчал некоторое время.

— А ты выйдешь за него замуж? — наконец спросил он.

— Но почему ты интересуешься этим? — вопросом на вопрос ответила Диана.

Слова сына озадачили ее — если мальчика начинали интересовать отношения между мужчинами и женщинами, то все сложности еще впереди.

Джеффри пнул небольшой камешек.

— Когда мы гостили в Обенвуде, вы почти все время проводили вместе.

Диана вопросительно посмотрела на Джеффри, словно желая уяснить себе, понимает ли ребенок, насколько близки они были с виконтом.

— Мне показалось, вы нравитесь друг другу, — договорил мальчик.

— Но если люди нравятся друг другу, это еще не означает, что они обязательно должны пожениться. — Диана тщательно подбирала слова, но ей очень хотелось узнать, как Джеффри относится к Джервазу. — А ты бы хотел, чтобы лорд Сент-Обен стал твоим папой?

На лице мальчугана появилось выражение задумчивости. Потом он нерешительно пожал плечами.

— Я… я не знаю…

— Но ведь он нравится тебе, не так ли?

— Да, но… — Джеффри не договорил, наклонившись к подбежавшей к нему собаке. Пес дружески зарычал и прижался к ноге ребенка. Джеффри с надеждой взглянул на мать, но та твердо отрезала:

— Нет, нам не нужен еще один зверек. К тому же, похоже, это домашний песик, посмотри, какой он упитанный.

Джеффри потрепал лопоухую собачку, а затем побежал догонять мать; пес с грустью смотрел ему вслед.

— Лорд Сент-Обен — хороший, даже замечательный человек, — продолжил мальчик их разговор, — но, когда он бывает у нас, ты… уделяешь ему слишком много внимания.

Диана вздохнула. Конечно, она всегда боялась, что ее сын может приревновать ее к Джервазу, поэтому старалась как можно больше времени проводить с ребенком. Впрочем, Джеффри был избалован вниманием трех женщин.

Взяв Джеффри за руку, Диана переждала, пока проедет тяжелая повозка, а затем повела его через дорогу.

— Прости, дорогой, если я чем тебя обидела, но, поверь, ты не прав. Мне очень нравится лорд Сент-Обен, но к нему я отношусь совсем не так, как к тебе. Тысяча лордов Сент-Обенов не уменьшили бы моей любви к тебе. — Решив, что можно затронуть и другую тему, Диана продолжила:

— И я бы любила тебя ничуть не меньше, если бы у меня родились еще дети. Ты — мой первенец, и ни дочь, ни другой сын твоего места не займут.

Мальчик крепче сжал ее руку, но ничего не сказал. Несмотря на малый возраст, ему о многом надо было подумать и многое понять.

Рынок был уже близко, оттуда слышался шумный говор. Увидев, что недалеко от них собралась какая-то толпа, мальчик вырвался из рук матери и бросился туда. Однако что-то в возбужденных голосах людей взволновало Диану и, подобрав юбки, она поспешила вслед за сыном.

Среди толпы зевак лежала женщина — торговка яйцами. У нее был эпилептический припадок.

Тело ее изгибалось, с покрытых пеной губ срывались хриплые, животные крики. Упав на землю, она выронила яйца и теперь билась в желтой массе, перепачкавшей ее простое серое платье. Другой торговец отгонял зевак.

— Идите-идите, — покрикивал он. — Скоро с ней все будет в порядке.

Кто-то из зевак смотрел на женщину с любопытством, кто-то — с жалостью, кто-то хихикал…

Бросив мимолетный взгляд на женщину, Диана посмотрела на сына. Губы мальчика дрожали, лицо побелело, выражение ужаса сковало его черты. Внезапно он резко повернулся и бросился бежать вниз по улице. Диана ожидала чего-то в этом роде, поэтому помчалась вслед за ним, но догнала Джеффри лишь через пару кварталов, да и то лишь потому, что мальчик задыхался от рыданий. Ребенок остановился у кондитерской, по лицу его текли крупные слезы. Уронив корзину на землю, Диана опустилась на колени и прижала к себе Джеффри, словно он был трехлетним малышом.

— Со мной… — прерывающимся от рыданий голосом заговорил Джеффри, — со мной то же самое… происходит?..

— Да, — подумав, призналась Диана. Яростно замотав головой, мальчик прошептал ей на ухо:

— Но это ужасно, омерзительно… Она была похожа на животное, а не на человека… Неудивительно, что они все глазели… — Он старался сдержать слезы и уткнулся лицом в шею матери. — Это несправедливо! Что я сделал Богу?! За что он меня так наказал?!

Диана крепко прижимала ребенка к себе, понимая, что не может сделать больше. Увидеть человека, переживающего эпилептический припадок, было ужасно, но еще хуже было осознавать, что такие же припадки происходят с тобой. Не обращая внимания на прохожих, Диана укачивала Джеффри, тихонько повторяя ему на ухо:

— Все хорошо, мой дорогой, все в порядке, все не так плохо…

Дрожать мальчик перестал, но еще не успокоился.

— Нет, мама, все плохо, и тебе это известно, — совсем по-взрослому проговорил он. — Со мной не все в порядке, я — не такой, как все. И всегда буду отличаться от других людей.

Диана поглядела на залитое слезами личико сына.

— Да, дорогой, ты не такой, как все. Может, это и несправедливо, но нам не понять помыслов Божьих. Каждый человек не похож на других, кто-то очень сильно отличается от остальных людей, но именно эти различия и делают нас теми, кто мы есть.

Мальчик утер рукавом слезы, пытаясь успокоиться.

— Я… не уверен, что понимаю тебя… — прошептал он.

Диана лихорадочно обдумывала, какими словами облегчить боль и страдания сына.

— Знаешь, твой учитель, мистер Харди, говорил мне, что ты замечаешь такие вещи, на которые другие мальчишки и внимания не обращают, ты всегда добр с новичками и с теми, у кого нет друзей. Разве это не так?

— Д-да… — нерешительно отвечал мальчик.

— Я горжусь тем, что ты так себя ведешь, — тихо промолвила Диана. — А скажи, стал бы ты считаться с другими, если бы не осознавал, что ты тоже чем-то отличаешься от обычных ребят?

— Я… я не знаю. Наверное, нет.

— Ну вот, видишь. Может, твое отличие от других людей и огорчает тебя, но разве это отличие не помогло тебе стать лучше?

Джеффри серьезно задумался.

— Понятно, — наконец сказал он. — Да. Может, так оно и есть. Однако означает ли это, что я должен радоваться тому, что у меня бывают припадки?

Улыбнувшись, Диана вытащила из кармана носовой платок.

— Ну, радоваться, конечно, не стоит, но и печалиться особо — тоже. Сердиться на Бога за то, что он несправедлив к тебе, нелепо.

Высморкавшись и вытерев глаза, Джеффри с любопытством поглядел на мать.

— А ты когда-нибудь сердилась на Господа? Вопрос сына застал Диану врасплох, но она решила не уходить от ответа.

— Да, — неуверенным голосом заговорила она. — И мне это не принесло пользы. Я не стала счастливее от этой злости и ничего не изменилось в лучшую сторону. Зато, когда я заставила себя перемениться, жить мне стало легче.

Диана поняла, что Джеффри собирается расспросить ее обо всем подробнее, поэтому поспешила перевести разговор на другую тему. Поднявшись на ноги, она весело предложила:

— Давай-ка, заглянем в кондитерскую, посмотрим, что там продается! Мне кажется, сейчас нам обоим нужно сладенькое лекарство.

Личико ребенка просветлело, и, вскрикнув от восторга, он побежал в лавку. Диана отправилась вслед за ним. Она всегда знала, что в один прекрасный день ее сын узнает, как выглядит человек, у которого случается эпилептический припадок. Надо сказать, она была даже довольна тем, что это произошло при ней, и Джеффри, похоже, все понял. Она даже пришла к выводу, что Джеффри легче относится к разным жизненным передрягам, чем она сама.

Сойдя на землю в Нидерландах, Джерваз скоро напоролся на соединение французских войск и решил, что фортуна оставила его. Впервые он спросил дорогу у какого-то человека, показав ему фальшивые бумаги и говоря с аристократическим французским акцентом, но в следующий раз, когда надо было узнать путь, виконту не повезло. Он попал в руки к стражникам, которые уже получили описание его внешности и, убедившись, что перед ними — лорд Сент-Обен, известный британский шпион, арестовали его. Джервазу удалось бежать из маленькой местной тюрьмы. При попытке к бегству его ранили в руку.

После этого на лорда началась настоящая охота, и ему бы не выбраться из этой переделки, не повстречай он небольшой цыганский табор. Джервазу доводилось прежде работать с цыганами, поэтому он немного говорил на их языке. Бродяги ненавидели Наполеона из-за того, что тот лишил их возможности свободно передвигаться по Европе, поэтому, за некоторое вознаграждение, разумеется, они с радостью взяли англичанина к себе и отправились с ним в Данию. Что и говорить, Джерваз путешествовал гораздо медленнее, чем предполагал, зато его шансы добраться до генерала Романа возросли. Д по пути он мог хорошенько подумать о том, кто из тех людей, которым было известно о его поездке на континент, мог предать его.

Чем больше проходило времени, тем дольше оно тянулось. Джерваз мог бы уже и вернуться, и чувство постоянной тревоги снедало Диану. Теперь она чаще, чем прежде, уходила в комнату для метания ножей и подолгу предавалась там этому занятию — не из-за того, что нуждалась в постоянной практике, а потому, что могла хоть там немного забыться.

Одним скучным июльским утром Диана в который уже раз занималась метанием кинжалов. Тигр, умудрившийся проникнуть в комнату вместе с нею, с любопытством наблюдал за девушкой Вдруг в комнату вошла Мадлен. Понаблюдав некоторое время за Дианой, женщина спросила:

— От этого тебе становится легче?

— Метание ножей помогает расслабиться, — усмехнулась Диана.

Пройдя по узкой комнате к мишеням, она собрала оружие.

— Послушай, ведь не в Сент-Обене дело, не так ли? Точнее, не в его отсутствии, — задумчиво произнесла Мадлен. — Ты не в себе с тех пор, как мы гостили в Обенвуде. Вы поссорились? Или… мне лучше не спрашивать?

Диана вырвала из доски застрявший там нож. Обычно, когда дело касалось ее чувств, Диана предпочитала помалкивать и не рассказывать ничего даже лучшей подруге, но в этом случае она решила объяснить Мэдди, в чем дело.

— В Обенвуде все было хорошо — до самого конца, — тихо заговорила она. — А потом он захотел, чтобы я пообещала ему, что буду встречаться только с ним, а я отказалась и, сказала ему о любви. Джерваз разозлился… — Диана подошла к Мадлен. — Как тебе известно, он вернулся, но с февраля он смотрел на меня в точности так же, как Тигр смотрит на птиц в саду. Несколько месяцев я ждала и думала: что-то случится. Но… А потом он уехал, — договорила она.

Держа в руках веером несколько ножей, Диана покачала головой.

— Не знаю, Мэдди, что и думать. Знаю, что он хочет меня, знаю, что это не просто страсть, но я не понимаю его, не понимаю, что между нами происходит.

— Временами мне кажется, — усмехнувшись, промолвила Мадлен, — что мужчины и женщины существуют лишь для того, чтобы спариваться и плодить себе подобных.

Диана невесело улыбнулась.

— Кто знает, — тихо промолвила она, — может, ты и права. — Диана метнула нож и промахнулась.

Мадлен вздохнула. Диана страдала, и даже она, ее лучшая подруга, ничем не могла помочь ей. Ну разве развлечь немного…

— А ты когда-нибудь слышала о куртизанском бале?

— О чем? — изумленно переспросила Диана.

— Видно, я никогда не говорила о нем. Но и из названия ясно, что это бал, который куртизанки дают своим любимым клиентам Скоро завершится сессия парламента, и все общество направится в Брайтон или за город, так что бал — отличный способ напомнить господам, чего они на время лишатся.

Заинтригованная, Диана спросила — Стало быть, это будет сборище известных мужчин и неизвестных женщин?

— Совершенно верно, — с улыбкой согласилась Мадлен. — Бал будет завтра вечером, и я очень хочу пойти туда. Я ведь так долго не показывалась на людях. Пойдешь со мной?

— Чего будут ждать от меня мужчины? — задумчиво спросила Диана.

— О! Тебе не придется делать ничего против воли, — уверяла ее Мадлен. — Впрочем, надо бы уйти оттуда пораньше, пока мужчины не перепились. — Она с надеждой смотрела на Диану. — Так ты пойдешь? Мне очень хочется там побывать, но идти одной нет желания, а Эдит, боюсь, не уговорить.

— Конечно, если ты хочешь, я пойду, — произнесла в ответ Диана.

Занятая мыслями о Джервазе, она и не подумала, как грустно и одиноко ее приятельнице. Бал развлечет ее, и она сможет отвлечься от грустных мыслей… до следующего вечера.

"Арджил-Румз», где намечался бал, был роскошным и весьма приличным заведением. Однако этим вечером порядочные дамы предпочитали держаться от него подальше не только потому, что опасались появляться в компании особ сомнительной репутации, но и потому, что ужасно боялись увидеть в гостях у «модных распутниц» своих отцов, мужей и сыновей.

Мадлен была в роскошном платье бронзового цвета. Платье было скромного покроя — женщина решила, что в ее годы не пристало одеваться легкомысленно. Диане хотелось, чтобы ею восхищались, поэтому она надела голубое шелковое платье, которое, впрочем, отличалось от одеяний куртизанок тем, что прикрывало грудь.

На бал явилось много молодых холостяков, бывших «лучшими клиентами» куртизанок. Все женщины были привлекательными и куда более веселыми, чем светские дамы. Танцы на балу были весьма вольными, а в некоторых уголках происходило такое, что Диана стыдливо отворачивалась.

Однако Мэдди была права: Диане стало легче среди людей. Беспокойство за Джерваза камнем висело на ее сердце, но веселая музыка, шутки и танцы немного отвлекли ее от грустных мыслей. Вокруг них с Мэдди быстро собралась группа поклонников, многих из которых Диана видела прежде. Разумеется, на балу не обошлось без Гарриет Уилсон, и оттуда, где она сидела, окруженная кавалерами, то и дело раздавались взрывы смеха.

Диана отдыхала, разговаривая и веселясь; она даже танцевала с каким-то застенчивым молодым человеком, который не рискнул бы приставать к ней. Убедившись, что с ее протеже все в порядке, Мадлен в середине вечера отправилась поболтать со старыми друзьями.

Бал был в полном разгаре, когда Диана отошла в уголок, чтобы отдышаться и поглазеть на танцующих. Вскоре недалеко от нее остановилась группа молодых повес. Даже издалека было видно, что они перебрали вина, и девушка поспешила отойти подальше, чтобы не привлекать их внимания. Тут в нескольких футах от себя она заметила элегантного молодого человека со светло-русыми волосами. Он показался ей знакомым и, вглядевшись внимательнее, Диана признала в нем Франсиса Брэнделина, кузена Джерваза, которого видела мельком на вечере в салоне Гарриет. Как и Диана, Франсис наблюдал за танцующими и не обращал ни на кого внимания.

Тут один из подвыпивших повес произнес, перекрикивая музыку:

— Смотрите-ка! Кто бы мог подумать, что сюда заявится Брэнделин? Насколько я помню, в Итоне он избегал общества женщин.

Ответом на это замечание был громкий хохот. Диана заметила, как сжались губы Франсиса, лицо его побелело. Внезапно другой пьяный голос заявил:

— Ну и что? Он такой хорошенький, может, вздумал потягаться с самой Гарриет!

У Дианы от гнева перехватило дыхание. Порок, на который намекала пьяная компания, карался смертью. У объекта их издевок был нерешительный вид, словно он не знал, что делать — наброситься на своих обидчиков, не обращать на них внимания или попросту уйти.

Тут Франсис сконфуженно посмотрел на Диану. Девушка шагнула к нему, взяла его за руку и сказала:

— Франсис, дорогой, как я рада, что ты здесь. Я везде ищу тебя.

Молодой человек недоуменно воззрился на нее. Когда смешки подвыпивших молодых людей стихли, девушка обвила шею Франсиса руками и громко прошептала:

— Дорогой, ты целых три дня не приходишь ко мне! — Вздохнув, она торопливо добавила:

— Ох! Последний раз у нас была такая ночь!

Встав на цыпочки, Диана поцеловала Франсиса в губы и быстро проговорила:

— Смените свое удивленное выражение наконец. Улыбнитесь мне, и мы уйдем отсюда.

Блеснув глазами, Франсис улыбнулся и взял Диану под руку.

— Это было та-ак давно, моя птичка! Надеюсь, эту ночь ты проведешь со мной?

Диана кокетливо прижалась к нему:

— Конечно, дорогой! И эту, и любую другую ночь — только попроси!

В наступившей мертвой тишине они удалились. Когда они прошли полкомнаты, Франсис толкнул Диану в небольшую нишу в стене.

— Вы, кажется, Диана Линдсей, не так ли? Та самая Прекрасная Луна, что мелькнула у всех на глазах лишь однажды, а затем исчезла?

— Да. — Диана отпустила его руку. — Простите. Я не хотела ставить вас в неловкое положение.

— Да нет, напротив, вы помогли мне выйти из неприятной ситуации. Но почему? — недоумевал Франсис.

Взглянув на него, Диана опустилась на небольшую кушетку. Проще было увести его от обидчиков, чем объяснить, зачем она это сделала.

— Ну-у-у… Наверное, потому, что я не люблю дурацких ситуаций… А тут еще шестеро на одного набросились.

С горечью в голосе Франсис произнес:

— А вы… вы помогли бы мне, если бы знали, что они говорят правду и я действительно виновен во всяких мерзостях?

Диана изумленно посмотрела ему в глаза. Мадлен как-то раз говорила, что некоторые мужчины предпочитают иметь дело не с женщинами, а с особами своего пола. Диана до этого ничего не знала о таких вещах, поэтому не представляла, как на это реагировать.

— Женщине моего ремесла, — заговорила она, тщательно подбирая слова, — не пристало судачить о том, чем занимаются другие. Предпочитаю жить сама по себе и не мешать другим.

Облегченно вздохнув, Франсис уселся рядом с ней. — Значит, вы — необыкновенная женщина. Когда вы появились у Гарриет, мой кузен Сент-Обен, увидев вас… — молодой человек замялся, — чуть не бросился на вас. Как-то раз я спросил его, не встречается ли он с вами, но он так посмотрел на меня, что я предпочел оставить все вопросы и сменить тему разговора.

В его голосе звучал вопрос, и Диана едва не расхохоталась. Уж она-то знала, как Джерваз может посмотреть. Ей было даже легче при мысли о том, что ее любовник так же обращался со своим близким родственником.

— И вы полагаете, — покачала головой девушка, — что я буду более болтлива, чем ваш кузен?

— Нет, думаю, что нет, — с сожалением молвил он. — Я-то надеялся, что он положил на вас глаз. Джерваз так много работает. Мне было бы приятно знать, что он выкроил время и на развлечения.

— Вы близки с вашим кузеном? — поинтересовалась миссис Линдсей.

— Думаю, ближе меня у него нет человека, — выразительно пожал плечами Франсис. — Когда мы учились в Итоне, он всегда защищал меня от других мальчишек. Когда мой отец умер, Сент-Обен заботился обо мне до тех пор, пока я не подрос.

— Похоже, вы любите его, — промолвила Диана. Она понимала, что надо бы прекратить этот разговор, но не находила в себе сил, до того ей было приятно говорить о Джервазе.

— Да, он — чудесный человек, — горячо ответил Франсис.

Затем его лицо вновь помрачнело и, опустив глаза, он проговорил:

— Но если вы встречаетесь с ним, пожалуйста, не говорите ни слова о том, что произошло этим вечером, а то что он обо мне подумает!

Диана почувствовала жалость к нему. Если этот молодой человек и впрямь имеет необычные пристрастия, то, должно быть, ужасно думать, что его кузен узнает об этом и, возможно, проклянет. Положив ладонь на руку Франсиса, Диана проговорила успокаивающим тоном:

— Разумеется, я ничего не скажу, не беспокойтесь. Да и кого заинтересует пьяная болтовня каких-то подонков?

Лицо Брэнделина посветлело. Он немного походил на Джерваза, однако был более тонким и привлекательным, чем его старший кузен, к тому же у Франсиса было какое-то беззащитное выражение, напомнившее Диане ее сына.

— Вы — замечательная женщина. Можно… я зайду к вам как-нибудь? Поболтать?

Диане показалось, что ему хочется что-то сказать ей.

— Конечно, заходите. Я живу на Чарльз-стрит, 17. Лучше всего приходить рано утром или поздно вечером. — Улыбнувшись, она встала. — Думаю, если мы хотим продолжить игру, то нам лучше уйти вместе, но сначала мне надо разыскать мою приятельницу Мадлен.

Франсис поднялся вслед за ней.

— Уходить не с одной, а с двумя прекрасными дамами!.. Моей репутации конец!

Диана быстро нашла Мэдди, и та тут же собралась уходить, с радостью взяв предложенную Франсисом руку. Представив их друг другу, Диана извинилась, сказав, что ей надо освежиться, и направилась в дамскую комнату внизу.

На лестнице и в коридоре было темно и пусто, лишь кое-где в подсвечниках горели одинокие свечи. Возвращаясь в бальный зал, Диана завернула за большую лестницу и уже собралась было подняться, как неожиданно налетела на человека, поджидавшего ее в тени.

Точнее, она лишь почувствовала, как сильные мужские руки подхватили ее и затолкнули под лестницу. Не успела она и закричать, как чья-то ладонь зажала ей рот. Нападающий был высоким и сильным человеком. Диана поняла, кто ее схватил, еще до того, как услышала его голос.

— Какой приятный сюрприз, дорогая! Не ждал я, что вы появитесь на публике.

Диана чувствовала на себе горячее дыхание графа де Везеля, было что-то в его голосе, что пугало ее еще больше, чем его грубость. Тут он больно прикусил зубами ее ухо. Девушка пыталась вырваться или хотя бы немного высвободить руки, но ей не удавалось это — граф был слишком силен.

— Смотри-ка, какая ты шустрая потаскушка, — хрипло проговорил Везель. Потом дыхание его участилось. — Господи, должно быть, у всех мужчин от тебя кровь закипает. Пойдем же, пойдем со мной, я покажу тебе, как французы занимаются любовью.

Диана сквозь одежду чувствовала, как он трется о ее ягодицы восставшей плотью. Его рука проворно скользнула в вырез платья, и он схватил ее грудь.

Девушка наклонилась и изо всех сил вцепилась зубами в его пальцы: на губах появился солоноватый привкус крови. Везель выругался. Пальцы его все крепче сжимали нежную грудь Дианы.

— Знай, что твой любовник не вернется. Сент-Обену не уйти с континента живым. Возможно, он уже мертв, — зло бросил он.

Француз принялся выкручивать сосок Дианы, но физическая боль не шла в сравнение с охватившим ее ужасом. На мгновение девушка застыла. И вдруг она услышала, как кто-то спускается по лестнице. Улучив мгновение, когда хватка Везеля немного ослабла, Диана вырвалась от него и бросилась к спускающимся вниз куртизанкам.

— Пожалуйста! — вскричала она. — Пожалуйста, помогите мне!

Одна из женщин глуповато ухмыльнулась — она была пьянее других.

— В чем дело, красавица, слишком большой для тебя мужчина?

Не в силах говорить, Диана яростно замотала головой и побежала, не оглядываясь, вверх по лестнице. У бального зала она остановилась, чтобы привести в порядок платье и поправить волосы.

Мог ли французский граф знать, что случилось с Джервазом? Диана не хотела, не могла поверить этому. Если бы что-то случилось с ее любимым, она обязательно узнала бы об этом, ведь их эмоциональная связь была очень сильна. Просто Везель знал, что Джерваза не было в Лондоне, вот и попытался вывести ее из себя. Но она уже не была такой невинной пташкой, как в тот первый раз. Теперь ему не запугать ее.

Мэдди и Франсис оторопело посмотрели на раскрасневшееся лицо Дианы, но ни слова не сказали. Брэнделин молча предложил дамам руки и повел их к поджидавшему внизу экипажу.

Никто из них не обратил внимание на старика, поздно пришедшего на бал. Пожилой господин остановился, чтобы пропустить мимо себя уходящую троицу; они прошли так близко от него, что он был уверен, что не ошибается. На балу он долго не задержался, а вернувшись домой, перед тем как лечь спать, написал записку. Она была короткой и начиналась словами: «Черная Роза из бархата вернулась».

Взбешенный граф де Везель ушел из «Арджил-Румз» и направился в один дорогой бордель, куда частенько захаживал. Хоть он и понял, едва увидев Диану в первый раз, что хочет обладать этой женщиной, француз не осознавал, насколько его желание будет сильным.

В публичном доме он потребовал, чтобы мадам показала ему всех свободных девушек. Конечно, такой красивой и свежей, как Диана, здесь не было, но одна, по имени Мэгги, была того же роста, у нее были каштановые волосы и голубые глаза, так что, решил граф, в полутьме сойдет.

Он выбрал ее, коротко махнув в сторону Мэгги рукой. Наверху, в роскошной спальне, залитой светом свечей, он приказал девушке раздеться и лечь на кровать. Заперев дверь, француз снял с себя галстук и привязал руки Мэгги к изголовью. Девушка не удивилась, лишь молвила:

— Это будет стоить дороже, милорд.

У нее был хриплый и грубый голос — это не голос Дианы.

Невыразительно глядя на Мэгги, Везель поднял свою трость с набалдашником в виде головы змеи и стал водить ею по телу проститутки. Зная, как надо себя вести с мужчинами, Мэгги принялась сладостно стонать, словно ждала всю жизнь, чтобы мужчина овладел ею с помощью трости.

Однако не это нужно было графу. Он жаждал страха в ее глазах. Выругавшись, Везель сорвал с трости золотой набалдашник, под которым оказалось острое, тонкое лезвие шпаги.

— А это тебе понравится, маленькая шлюшка?

Глаза у Мэгги были серо-голубыми, не то что лазурные глаза миссис Линдсей. Теперь, когда тонкое лезвие прижалось к ее груди, глаза проститутки широко открылись от ужаса. Острие было таким острым, что лишь легкого нажатия оказалось довольно для того, чтобы вспороть кожу. Француз воткнул шпагу в матрас в дюйме от ее шеи. Девушка истошно закричала. Этого страха Везель и ждал. Не спеша, граф расстегнул штаны и лег на Мэгги. В это время в дверь забарабанили. Везель заставил себя поверить, что искаженное ужасом лицо девушки, бьющейся под ним, принадлежит Диане Линдсей. Сделав несколько быстрых движений, он с рычанием изверг в нее свое семя, шаря руками по ее окровавленной груди. Затем он встал, взял свою шпагу и вновь превратил ее в трость. Злодей уже застегивал рубашку, когда дверь с треском распахнулась и в комнату ворвался огромный слуга, за которым следовала мадам с пистолетом в руке.

Под истеричные вопли Мэгги Везель спокойно произнес:

— Ваша шлюха ранена несерьезно; она не стоит того, чтобы долго с ней "возиться. — Не обращая внимания на пистолет, направленный прямо в его сердце, граф высыпал на столик несколько золотых монет. — Это ей за труды и за временную потерю трудоспособности.

Мадам сердито прищурила глаза — знатные господа всегда немало себе позволяли, но всему есть предел, даже в борделе. Пока лакей отвязывал проститутку, мадам собрала золото и махнула на дверь пистолетом:

— Убирайтесь и больше не приходите сюда. Нам такие, как вы, не нужны.

Пожав плечами, француз вышел из спальни. Небольшое происшествие вернуло его в хорошее расположение духа. Ему приятно было представлять, что он сделает с Дианой Линдсей, когда она наконец попадет к нему в руки.

 

Глава 17

Прошла еще одна неделя, от Джерваза по-прежнему не было известий. Стараясь успокоиться, Диана уговаривала себя, что француз просто хотел напугать ее. Мадлен вроде бы согласилась с ней, но предупредила Диану, чтобы та опасалась графа де Везеля. Впрочем, в подобном предупреждении не было нужды.

К Диане стал часто захаживать Франсис Брэнделин. Девушка видела, что кузен Джерваза никак не решит, можно ли ей доверять. Впрочем, что бы он ни думал, Диана была рада его компании. Франсис был веселым и умным, у него была чувствительная душа, что большая редкость для мужчин. К тому же, хоть он и не был похож на своего кузена, Диана чувствовала себя ближе к Джервазу.

Эта ночь была необычно холодной для июля, по окнам барабанил противный дождик. Внезапно Диана услышала звук шагов.

— Джеффри, это ты? — сонным голосом спросила она.

— Нет, черт возьми, это не Джеффри. Это был сердитый, резкий мужской голос. Испугавшись, Диана села в кровати. Она вспомнила Везеля, его угрожающие черные глаза и набрала в грудь побольше воздуха, чтобы закричать. Но не успела она издать и звука, как незнакомец зажал ей рот ладонью и яростно выкрикнул:

— Нет, это всего лишь я! Тот самый человек, который купил тебе этот дом! Или ты забыла об этом?!

Неужели это сумасшедший? От этой мысли Диане стало еще страшнее, девушка принялась вырываться.

— Сейчас я зажгу свечу, — продолжал мужчина. — Только не ори, когда я отпущу тебя. Если у тебя в кровати кто-то есть, пусть немедленно убирается отсюда, а то, клянусь, я сверну ему шею, даже если он вдвое моложе меня!

Как только незнакомец отпустил ее, Диана отпрянула в сторону, дрожа от страха. Мужчине потребовалось меньше минуты, чтобы зажечь свечу, и он тут же вернулся к кровати. Это был высокий, худой человек, которому, судя по его внешности, было около пятидесяти лет. Его длинное пальто вымокло насквозь, с седых волос стекали ручейки воды.

Диана завернулась в одеяло, а незнакомец недоуменно спросил:

— Черт возьми, кто вы такая?

Может, он и был разозленным, но не сумасшедшим.

— Полагаю, это я должна у вас спросить, — отвечала ему Диана.

— Где Мадлен?

— Здесь, Николас. Я больше не сплю в этой комнате. — Холодный голос Мэдди раздался от дверей. В полумраке ее силуэт был едва различим.

— Диана, я слышала твой крик, — продолжала Мадлен. — С тобой все в порядке?

— Да, — с деланным спокойствием ответила Диана.

Мадлен перевела взгляд на незнакомца, в комнате повисло напряженное молчание. Он неуверенно шагнул к ней и прошептал:

— Так вот ты где…

Мэдди предостерегающе подняла руку:

— Если хочешь поговорить со мной, то только не здесь.

— Если хочу поговорить с тобой! — Он в несколько шагов преодолел расстояние между ними. Мадлен посмотрела на Диану:

— Спи, моя дорогая. Бояться нечего. — С этими словами она увела мужчину из спальни Дианы.

Обхватив колени руками, девушка смотрела, как дверь за ними затворилась. «Куртизанка не должна влюбляться в своего покровителя», — в который раз припомнились ей слова Мадлен. Ее старшая подруга никогда не говорила, кто заставил ее прийти к такому выводу, но, вытягиваясь в постели и пытаясь успокоиться, Диана поняла, что бывший покровитель вернулся в жизнь своей любовницы.

До покоев Мадлен было рукой подать. Когда они вошли в ее комнату, женщина взяла из рук Николаев подсвечник, зажгла лампу, а затем опустилась на колени перед камином, чтобы разжечь тлеющие угли. Пока она размешивала их, Николас взорвался:

— Черт возьми, Мадлен, посмотри на меня! Не вставая с колен, Мэдди посмотрела Николасу в глаза. На его лице была написана дикая ярость. Ярость и желание. Так всегда было у них. Женщине едва удалось совладать с собою.

— Как ты нашел меня?

— Мелтон видел тебя на балу и написал мне. Он сказал, ты уходила с мальчишкой, который тебе в сыновья годится. Я приехал в Лондон, как только получил его письмо, у меня все еще есть ключ от дома. — Помолчав, он горько добавил:

— Этот ключ — все, что осталось от тебя.

— Ты напугал Диану.

Подойдя к Мадлен, Николас взял ее за руку и поднял.

— Черт с ней, с этой Дианой! Где ты была последние три года?

Три долгих, одиноких года… Мадлен попыталась вырваться, чувствуя, как ее тело загорается от его прикосновения, но Николас крепко держал ее обеими руками. Избегая его взгляда, Мэдди спокойно сказала:

— Я уехала из Лондона. И ни за что не приехала бы прошлой осенью, если бы знала, что ты живешь в Лондоне.

Он заставил Мэдди посмотреть ему в глаза:

— Говорят, что в проституток нельзя влюбляться, но я всегда знал, что ты не такая, как все. Я верил в это.

Она не могла больше отворачиваться от него. Сердце Мэдди затрепетало от боли.

— Так где же ты была? — грубо выкрикнул он. — С кем? Или у тебя было столько мужчин, что не сосчитать?

— Нет, Николас, не было других мужчин, — спокойно ответила женщина.

Николас посмотрел на Мадлен недоверчиво, но отпустил ее. Снял вымокшее пальто и швырнул его на стул. Видно, нелегко последние годы жилось Николасу, лорду Фарнсворту. Он сильно высох и поседел с тех пор, как Мадлен видела его в последний раз, лицо его было изможденным.

Мэдди знала, что он не уйдет, не овладев ею, и ей, признаться, хотелось этого, хоть прежние проблемы между ними и не были решены, и затянувшиеся было раны в душе женщины закровоточили вновь. Она стояла очень спокойно, пытаясь собраться с мыслями. Мадлен была настолько уверена, что Николас ушел из ее жизни, что никогда даже не представляла себе ситуации, в которой сейчас оказалась. Она не знала, как себя вести.

Не сводя с нее горящих глаз, Николас медленно проговорил:

— Не могу поверить, что ты живешь здесь, и я… я ничего не знал об этом. Я вернулся из Хазелдауна — тебя нет, мебель зачехлена, слуги ничего не знают… Твой поверенный тоже молчит, хотя именно я свел тебя с ним. — Гнев так и рвался из него. — Почему, Мэдди?!

Николас не мог и предположить, что случилось, но теперь уже не было нужды скрывать правду. Мадлен усадила бывшего любовника на диван, а сама села на почтительном расстоянии от него.

— Николас, я уехала, потому что умирала и не хотела видеть тебя.

Его лицо напряглось.

— Но у тебя вполне здоровый вид, — заметил он.

— Да, теперь — да. — Она невольно прижала руку к груди. — У меня опухоль… была… Она быстро росла. Доктор сказал, что это дело нескольких месяцев.

Николас вновь разозлился:

— Как ты только могла подумать, что я брошу тебя в такую страшную минуту? Мэдди покачала головой:

— Нет, любимый, я знала, что ты так не поступишь. Поэтому я и уехала.

— Не понимаю. — В его глазах была боль.

— Неужели ты забыл, что происходило в то время? Твоя жена грозила разорить тебя, если ты меня не бросишь!

— Конечно, я не забыл! — вскричал Николас. — Но я выбрал тебя! Я был готов оставить Вивьен! Она могла делать, что угодно.

Мадлен откинулась на спинку дивана, лицо ее было грустным.

— Да, могла, — согласилась женщина. — И кому было бы хорошо от этого? Твои дети потеряли бы все права, семья была бы разрушена, твоей репутаций конец. Ты мог даже Хазелдаун потерять.

Николас сидел, положив руку на подушки дивана, и Мадлен дотронулась до него пальцами.

— Ты бы слишком дорого заплатил только за то, чтобы несколько месяцев провести в компании умирающей женщины.

Он схватил ее за руку.

— Я должен был принять решение, я, а не ты! Мадлен заглянула ему в глаза. Как она его любила! Его нельзя было назвать красавцем, но у него было своеобразное лицо, и для Мэдди не было человека милее.

— Ты можешь честно сказать, что не испытал облегчения, когда я уехала?

Николас задумался: отчасти она была права. Помолчав, он медленно проговорил:

— Я тогда подумал, что ты уехала, повинуясь внезапному порыву. Чего только я ни делал, чтобы разыскать тебя, но, казалось, ты исчезла с лица земли. Куда ты уехала?

— В Йоркшир, в родную деревню. — Женщина усмехнулась. — Сестра не пустила меня даже на порог.

Николас снова выругался, а Мэдди продолжала:

— Диана, та самая женщина, которую ты напугал, спасла меня и дала мне приют. Больше того, я стала членом ее семьи. У меня была спокойная жизнь.

Я так радовалась, что хоть кому-то нужна… — Мадлен закрыла глаза, вспоминая те дни:

— Я окрепла, и опухоль постепенно рассосалась. Вернувшись в Лондон, я зашла к доктору, который прежде лечил меня. Он сказал, что такие случаи бывают, об опухолях ничего нельзя сказать наверняка. Чаще всего они убивают, но иногда и исчезают. — Открыв глаза, она добавила:

— Вот, собственно, все, что со мной было. Все очень просто…

— А почему ты вернулась в Лондон?

— Диана захотела жить здесь.

У Мадлен перехватило дыхание, когда Николас через рукав погладил ее руку. Тело ее таяло, в груди нарастала сладостная истома. Они оба поняли как бы ни повернулись обстоятельства, эта ночь принадлежит им.

Подойдя к Мадлен, Николас взял ее лицо обеими руками. Его гнев исчез, остались лишь нежность и желание.

— Но почему ты не сообщила мне, что вернулась? Сердце ее забилось быстрее, мысли в голове стали путаться.

— Здоровье улучшилось, но твоя жена могла сильно навредить тебе. К тому же прошло столько времени, ты мог… забыть меня.

, Его зеленые глаза ласково смотрели на нее.

— Неужели ты думаешь, только женщины умеют любить? — прошептал он перед тем, как поцеловать Мэдди Она застонала, истосковавшись по знакомым прикосновениям, обвила его шею руками и прижалась к нему всем телом. Страсть всегда согревала их, но в этот раз она запылала с пугающей их обоих силой. Осыпая ее шею поцелуями, Николас заметил, что Мэдди плачет.

— В чем дело, дорогая?

— Ох, Николас, я так тебя люблю, — сквозь слезы прошептала она. — Конечно, твоя жена скоро разузнает, что ты был у меня, но давай воспользуемся хотя бы короткими мгновениями счастья.

Слишком взволновавшись от встречи с любимой женщиной, Николас забыл сказать ей главное, то, что могло совершенно изменить их жизнь.

— Вивьен умерла, — проговорил он.

Мадлен судорожно вздохнула, ее тело напряглось.

— Не смотри так на меня, — усмехнулся Николас, — я не убивал ее. — Его рука скользнула ей за корсаж, и он нежно сжал ее грудь. — По иронии судьбы, она умерла от той самой болезни, которой страдала ты. Разве ты не заметила, что я в трауре? Мадлен недоуменно покачала головой. Как настоящий джентльмен, Николас не любил говорить с ней о своей жене, но теперь он захотел, чтобы Мэдди все поняла.

— К тому времени, как мой отец умер, наше поместье было разорено. Я женился на Вивьен за ее приданое, а она стала леди Фарнсворт. Обычное соглашение. — Его рука дрогнула. — Мне и в голову не приходило, как дорого я заплачу за Хазелдаун. Я относился к Вивьен с уважением, как должно относиться к жене. Благодаря мне она заняла положение, какого никогда не достигла бы, как дочь торговца, я дал ей детей, но ей все было мало. Она пыталась подчинить меня себе, завладеть моим телом и душой, а когда ей этого не удалось, Вивьен превратила мою жизнь в сущий ад. Не потому, что любила меня, а из-за того, что хотела мною повелевать Она требовала, чтобы я оставил тебя, потому что мысль о том, что я обрел счастье, была для нее невыносима.

Мадлен положила ладонь на его руку, ее карие глаза светились теплом.

— Целых восемь лет… — продолжал Николас — Благодаря тебе, моя жизнь на целых восемь лет обрела смысл. Ты не должна была уезжать, не сообщив мне, но это так похоже на тебя. Ты так… благородна… — Он почувствовал, как забилось сердце Мадлен — Никогда больше не уезжай от меня, никогда..

Их губы встретились, руки принялись жадно ласкать тела. Если бы в это мгновение в Мадлен попала молния, она бы умерла без сожаления, радуясь тому, что еще раз оказалась в объятиях любимого человека.

Потом, утолив первый голод страсти, они лежали, обнявшись, и разговаривали — в точности как прежде. Мэдди рассказывала Николасу о Диане и Джеффри и о том, как она вновь училась ощипывать цыплят. А он говорил ей о Хазелдауне и о своих детях Мэдди всегда интересовалась их судьбой и была рада узнать, что дочь Николаев вышла замуж и родила ему внука, младший сын с радостью служит, в армии, а старший сын и наследник стал, замечательным агрономом.

Мадлен задремала, положив голову на плечо любимого, как вдруг он сказал:

— Когда мы поженимся?

Она подняла голову и заглянула ему в глаза:

— Тебе вовсе не обязательно жениться на мне. Учитывая мое прошлое, ты рискуешь нарваться на грандиозный скандал. С меня довольно и того, что я буду твоей любовницей.

— Да, но мне этого мало, — возразил Николас. Коса Мадлен расплелась, и ее волосы рассыпались по груди Николаев. Он погладил темные локоны, а затем наклонился и поцеловал женщину в лоб. Мэдди была уже немолода, лицо ее избороздили морщины, но он все равно любил ее.

— Всю жизнь, — заговорил он, — всю свою жизнь я исполнял долг в Хазелдауне, старался держаться как достойный член семьи Фарнсвортов. А теперь, знаешь ли, мне хочется хоть что-то сделать для себя.

Усмехнувшись, Мадлен крепче прижалась к нему.

— Что ж, если к утру ты не передумаешь, то мы подробнее обсудим твое предложение.

Засыпая, Мадлен подумала, что утром надо будет непременно сказать Диане, что в своих покровителей все же можно влюбляться.

За те годы, что Диана знала Мадлен, она видела свою старшую подругу в разных состояниях — от глубокого отчаяния до тихой меланхоличной грусти. И вдруг девушка впервые увидела, что Мадлен так и светится от радости. Всю следующую неделю лорд Фарнсворт провел в их доме. Поскольку он сам занимался всеми делами, касающимися поместья, то не мог отсутствовать слишком долго, особенно летом, поэтому ему все же пришлось уехать на некоторое время. Фарнсворт был жизнерадостным человеком, живым в словах и поступках. Иногда он весело смотрел на Мадлен, и Диана мечтала о том, чтобы и Джерваз бросал на нее такие же, а не мрачные и тяжелые взгляды.

Когда лорд Фарнсворт уехал, дом непривычно затих, поэтому Диана с радостью приняла Франсиса Брэнделина.

Хоть молодой человек и был, как обычно, вежливым и очаровательным, но держался чуть развязно, и Диана догадалась, что он немного пьян. Может, он выпил для храбрости? За чаем они вели отвлеченный разговор, и Франсис вовсю расхваливал булочки, хотя ни одной не попробовал. Он напомнил девушке ее сына — мальчик точно так же вел себя, когда хотел что-то скрыть.

Решив, что настало время раскрыть карты, Диана налила себе еще чаю и спросила напрямую:

— Франсис, может, ты хочешь что-то обсудить со мной? — Они быстро перешли на «ты». Откинувшись на спинку стула, Диана уверенно добавила:

— Ты же знаешь: все, что ты мне скажешь, останется между нами.

Осторожно поставив чашку, молодой человек неуверенно произнес:

— Я знаю. Но… об этом все еще нельзя говорить .

— ..Потому что, — продолжила за него Диана, — слова имеют большую силу, и если ты произнесешь их вслух, то твои страхи могут оправдаться?

Помолчав, он улыбнулся:

— Наверное, так и есть. Ты прекрасно все понимаешь.

— Да нет, дело не в том, — с сожалением сказала девушка. — Это опыт. Я тоже часто не могу произнести того, что надо бы сказать.

Франсис вопросительно посмотрел на нее, но сейчас было не время говорить о проблемах Дианы.

— Конечно, страхи могут оправдаться, но ведь можно и освободиться от них — именно потому, что слова имеют большую силу, — промолвила девушка.

Встав из-за стола, Франсис начал метаться по комнате, а затем остановился у окна.

— Да знаю я, Диана. Думаю, именно поэтому я хочу рассказать тебе о моей… слабости. Может быть, излив тебе душу, я смогу освободиться?..

Диана подошла к Франсису и встала сбоку от него.

— Ты хочешь сказать, на балу о тебе говорили правду? — подсказала девушка.

— И правду, и не правду, — Франсис с трудом сглотнул. — Мальчишки, попадающие в школу, оказываются оторванными от всего, к чему привыкли в домашней жизни, и над ними нередко начинают издеваться старшие ученики. Поэтому младшие могут… очень подружиться. Иногда они ведут себя несколько… ну-у-у противоестественно. — Франсис повернулся к Диане:

— Большинство мужчин спокойно переживают это, а потом прикидываются, что в прошлом ничего такого не было. Они с презрением относятся к подобным вещам и к тем людям, которые этими вещами занимались или занимаются…

— Но ты не переменился? — ласково поинтересовалась Диана.

— Нет, я не переменился, — равнодушно ответил Франсис. — Я надеялся, молился, чтобы меня оставили… противоестественные желания. Взрослым я ничем подобным не занимался, но это не важно. Желание по-прежнему во мне. — Пожав плечами, молодой человек смотрел перед собой отсутствующим взглядом. — Ирония в том, что я не похож на других мужчин. Мне нравятся женщины, правда нравятся… — Он робко взглянул на Диану:

— Ты, например. — Франсис вновь отвернулся от нее. — Но я не хочу… заниматься с ними любовью. И не только Итон… Я думал, что родился таким и никогда не стану мужчиной, которого можно считать нормальным.

Диана начала догадываться:

— Но недавно что-то изменилось, не так ли?

— Ты и в самом деле все понимаешь. — Повернувшись к окну, он безучастно смотрел на улицу. — Вернувшись из университета, я стал вести себя, как обычно ведут себя молодые люди моего круга — ходил на балы, флиртовал с девушками, хотя никогда не заводил дела слишком далеко. И все же я надеялся, что однажды встречу девушку и смогу страстно полюбить ее, то есть жажда любви была в моем сердце. Я надеялся, верил, что все будет хорошо, но… этого не произошло.

— И потом… — подсказала Диана.

— Я и в самом деле страстно влюбился. — Он крепко сжал челюсти и, помолчав, добавил:

— Но не… не в женщину.

Диана ничего не знала о таких вещах, но она сочувствовала Франсису и надеялась, что сможет сказать нужные ему слова:

— А он… он отвечает тебе взаимностью?

— Мы никогда не говорили об этом. — Франсис теребил край парчовой портьеры. — Он на несколько лет старше меня и более опытен. Думаю, мы с ним… одинаковые… Если мы с ним просто вместе стоим или беседуем, окружающие не замечают ничего особенного… Зато, когда он смотрит на меня… у него такой взгляд… — Его голос сорвался.

Только теперь Диана поняла все до конца, но не видела в том, что рассказал Франсис, ничего дурного. В голосе молодого человека была такая любовь, которая… ничем не отличалась от любви Джерваза к ней или Николаев к Мадлен… Диана не могла поверить, что любовь может быть злом.

— Ужасно, что ты не можешь спокойно говорить об этом. Жаль, что, узнав, над тобой будут издеваться, — сочувственно заговорила девушка.

Тонкие пальцы Франсиса крепче сжали портьеру.

— Дело не только в том, что надо мной станут смеяться. То, о чем мы говорим, — тяжкое преступление. Мужчин каждый год отправляют за такие вещи на виселицу. Человек может лишиться жизни только по подозрению.

Ах, если бы она только знала об этом побольше! Диана нерешительно спросила:

— А в других странах?.. То же самое? Франсис отпустил портьеру.

— Нет, мне кажется, Британия — самая невыносимая страна. Древние не считали любовь между существами одного пола грехом. Даже сейчас в Греции и Италии к этому относятся более терпимо. Слышал, некоторые англичане уехали туда, чтобы жить спокойно. Может, это и есть единственный выход?

— Возможно, тебе стоит посоветоваться с твоим… другом. Кто знает, может, он захочет поехать с тобой… — предложила Диана. — В Италию или Грецию.

Франсис вздохнул.

— Думаю, так и следует поступить. — В его голосе слышалась теперь и горечь, и надежда. — Может, в самом деле получится… Конечно, не все проблемы будут решены. Однако, может статься, со временем все образуется.

— Если ты сможешь сделать это, то, считай, самая трудная битва выиграна. Но… как ты решился поговорить со мной? Ты же меня почти не знаешь.

— Отчасти именно поэтому, — медленно произнес молодой человек. — Проще довериться человеку, которого плохо знаешь. Но к тому же ты… напоминаешь мне Мадонну — мягкую и нежную. Думаю, если кто и мог выслушать меня, так только ты. — Его лицо исказила гримаса боли. — Моя семья? У меня есть только мать, младшая сестра и кузен Джерваз. Если они узнают правду, будут ли относиться ко мне по-прежнему?

Франсис покачал головой, словно пытаясь отогнать от себя мрачные раздумья, а затем отчаянно вскрикнул:

— Ты же сама мать, Диана! Скажи, что бы ты почувствовала, если бы узнала, что твой сын… такой же, как я?!

Диана закрыла глаза — их жгли слезы. Ей было совсем нетрудно понять своего нового друга, но вот как бы она повела себя, если бы сейчас на месте Франсиса был взрослый Джеффри? Глубоко вздохнув, она посмотрела на молодого человека.

Франсис стоял перед самым окном, его волосы сияли в лучах полуденного солнца. Его красивое лицо было таким беззащитным!

Девушка тихо заговорила:

— Франсис, я не могу говорить за твою мать или еще за кого-то. Хочу только сказать: что бы Джеффри ни сделал, я не стану любить его меньше. А ведь с ним все еще может быть куда хуже, чем с тобой.

Шагнув вперед, она обняла Франсиса и поцеловала в лоб. Франсис инстинктивно обхватил ее руками и крепко прижал к себе; тело его содрогалось от рыданий. Диана погладила его по голове, как ребенка, хоть Франсис был гораздо выше ее.

Немного успокоившись, молодой человек прошептал:

— Спасибо тебе, Диана. За то, что ты такая, и за то, что позволяешь мне быть таким, какой я есть.

 

Глава 18

Расставшись с цыганами, Джерваз пробирался сквозь французские формирования, выдавая себя за торговца шоколадом и сигарами. Когда после долгих мытарств виконт добрался наконец до генерала Романа, находившегося в ту пору на датском острове Фюнен, ему пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить испанца в том, что он и вправду посланник английского правительства — такой обтрепанный вид был у молодого человека.

Однако убедившись в том, что человек, прибывший к нему в ставку, — именно тот, за кого себя выдает. Романа не стал терять времени и немедля принял предложение переправить свои войска в Испанию с помощью Королевского флота Британии. Джерваз получил полное удовлетворение: ради одного такого дела стоило жить. Впрочем, в глубине души он всегда подозревал, что Пиренейский полуостров — ахиллесова пята Наполеона Не исключено, что до полного поражения Бонапарта пройдут годы, но можно было с уверенностью сказать: поражение в Испании и Португалии положит начало конца французского императора.

Виконт мог бы присоединиться к Романа, чтобы на британских кораблях добраться до Испании, но предпочел вернуться в Англию тем же способом, каким выбрался оттуда. Так будет быстрее, к тому же некоторые вещи, ставшие известными Сент-Обену во время опасного путешествия, должны были как можно скорее стать известными в Уайтхолле. Кроме того, у него были личные мотивы торопиться домой — Джерваз засыпал и пробуждался с мыслью о Диане. Оказавшись однажды ночью в лесу в пугающей близости от французского патруля, молодой человек вдруг осознал, что думает не о грозящей беде, а о своей любовнице. Эта мысль поразила Сент-Обена, пока он не понял, что прячется за цветущим кустом сирени, аромат которой затмил его сознание.

Чем дольше длилась разлука, тем больше он хотел ее. На этот раз, однако, в голову Джерваза закралось подозрение. Он в который уже раз думал о предательстве, а Диана была одной из четырех людей, которые знали правду о его путешествии (остальные трое были официальными лицами в правительстве). Хоть виконту и трудно было представить, что нежная и обворожительная женщина может оказаться предательницей, Джерваз допускал такой поворот дела.

Опасаясь худшего, Сент-Обен мучительно пытался припомнить, что говорил любовнице о своей работе, но, как ни старался, не мог вспомнить ничего важного. Это его радовало: если женщина торгует своим телом, ничто не помешает ей продать любую информацию, особенно за хорошую плату. Если Диана так и поступила, он непременно узнает правду. Вот только Джерваз никак не мог решить, что делать дальше.

Пересечение Ла-Манша было необычно долгим и опасным. Суденышко контрабандистов, доверху загруженное бренди, изрядно потрепанное летними штормами, еле-еле ползло по воде Когда на рассвете шхуна наконец причалила в Гарвиче, Сент-Обен был едва жив от усталости. Однако он немедленно нанял карету до Лондона.

Поздно вечером экипаж прибыл в британскую столицу, и поначалу виконт намеревался отправиться в Мрачный и неприветливый Сент-Обен-хаус. Однако, Повинуясь внезапному желанию, он приказал кучеру ехать к дому Дианы, несмотря на то что сомневался в ней, несмотря на то что не испросил у куртизанки обычного разрешения посетить ее…

Устало выбравшись из экипажа с небольшим заплечным мешком, составлявшим весь его багаж, Джерваз расплатился с возницей. Стоял густой туман, и августовская погода скорее напоминала Ноябрьскую, на улицах было пустынно. В окнах Дианы горел свет, и виконт в который уже раз устало подумал о том, что будет делать, если она принимает другого мужчину.

Сент-Обен с трудом поднялся по мраморным ступеням, надеясь, что она все же одна, ведь если любовница не примет его, то даже короткий путь до дома он едва ли сможет осилить.

Горничная, отворившая ему дверь, предложила подождать в гостиной, пока она узнает, сможет ли хозяйка его принять. Уронив свой мешок на пол, Джерваз принялся бесцельно бродить по комнате: он не решался сесть, опасаясь, что от усталости не сможет встать.

И вдруг, как по волшебству, в дверях возникла Диана, она смотрела на него своими лазурными глазами, судорожно вцепившись рукой в дверной косяк. Она была такой хрупкой и трогательной в голубом платье; судя по распущенным волосам, девушка готовилась ко сну. Весь ее вид говорил о том, что она была в шоке. Вот только был ли этот шок вызван тем, что она увидела его живым или в ее душу закрался страх за содеянное?

Мрачные мысли еще вертелись в голове молодого человека, а Диана уже оказалась рядом и с такой силой обняла его, что Джерваз покачнулся, прежде чем прижать ее к себе. Диана была нежной, теплой, чистой, свежей и благоуханной, как весеннее утро. Сомнения, терзавшие Сент-Обена, стали постепенно таять, а когда виконт, уронив голову, уткнулся лицом в ее темные кудри, на его лице впервые за два последних месяца заиграла довольная улыбка.

— Будь осторожна, Диана, — проговорил он. — Если ты толкнешь меня чуть сильнее, я просто рухну на пол.

Девушка подняла к нему свое лицо, и Джерваз был потрясен, увидев, что ее щеки залиты слезами.

— Я так беспокоилась, — прошептала она. — Прошло столько времени — я боялась, что с тобой что-то случилось.

Господи, когда в последний раз кто-то беспокоился за него, да и было ли это когда-нибудь?! Даже когда Диана плакала, она была так прекрасна, что у Джерваза защемило сердце. Он не мог говорить и просто стоял, наслаждаясь теплом ее тела.

— Я ничего сегодня не принес тебе, — вдруг извиняющимся тоном промолвил он.

— Глупец, — сквозь слезы прошептала она, подняв на него взор. А затем, озорно улыбнувшись, добавила:

— Впрочем, ладно, на эту ночь я пущу тебя в кредит. Но тебе придется заплатить мне аванс в виде поцелуя.

Даже для измученного человека подобное приглашение было слишком соблазнительным. Джерваз припал губами к ее губам и ощутил всю сладость головокружительного поцелуя. Сент-Обена опять охватило знакомое чувство, когда ему казалось, что не существует ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, а весь мир, вся вселенная ограничиваются лишь этой маленькой женщиной.

Казалось, в ее присутствии он стал сильнее. Наконец Джерваз отступил назад.

— Извини, что я в таком виде Путешествие заняло несколько недель, и я не помню, когда в последний раз переодевался.

Диана ничего не ответила на это. Позвонив в колокольчик, она обхватила его рукой за талию и повела в свою спальню. Мешок виконта остался лежать на полу в гостиной. Когда на зов хозяйки явилась горничная, девушка велела ей принести в спальню вина и еды.

— Тебе повезло, — заявила она Джервазу, едва они вошли в ее покои. — Я как раз собиралась принять ванну, так что горячей воды вдоволь.

— Идея неплохая, — пробормотал виконт, — вот только как бы мне не заснуть в воде. Диана улыбнулась:

— Обещаю, что ты не утонешь.

Такой большой ванны Сент-Обену видеть не доводилось. От горячей воды исходил травяной аромат.

Привыкшая раздевать Джеффри, Диана без труда справилась с одеждой Джерваза. Он не останавливал ее, ему нравилось, что за ним ухаживают.

— А ты похудел, — заметила девушка, проводя руками по его выступающим ребрам — Еда, знаешь ли, оставляла желать лучшего.

Тут Диана заметила свежий шрам на его левой руке:

— Похоже, твое путешествие и впрямь было опасным, — с дрожью в голосе прошептала она.

— Ты права, — согласился виконт. Диана осторожно дотронулась губами до шрама, боясь причинить ему боль, и снова Джерваз заметил слезы на ее глазах. Несмотря на страшную усталость, он почувствовал, как в его груди появляется огонь желания.

…Ни в одном из роскошных домов Сент-Обена не было такой ванны, и когда он погрузился в горячую воду, его тело заныло от наслаждения. Тут в дверь постучала горничная. Диана забрала у нее вино и еду и отдала девушке грязную одежду виконта. Налив в бокал вина, Диана протянула его Джервазу.

— Кажется, я уже умер и попал в рай, — прошептал виконт, млея от удовольствия.

— Да, дорогой, — засмеялась Диана, — вот только тело тебя подводит: ангелы вряд ли стали бы так реагировать на присутствие женщины.

Улыбнувшись, Джерваз положил ладонь ей на щеку и отпил вина. Уставшие мускулы постепенно расслаблялись в горячей воде, и лишь сейчас Сент-Обен понял, до чего устал; он чувствовал себя слабым младенцем.

Девушка сняла платье и осталась лишь в рубашке из полупрозрачного хлопка с глубоким вырезом. Держа в руках мочалку и мыло, она опустилась на колени возле ванны и принялась тереть своего возлюбленного. Хоть ее прикосновения и не были эротичными, Диана так нежно дотрагивалась до его тела, что виконт задрожал. Он обратил внимание, как грациозно двигалась девушка, когда наклонялась и поворачивалась к нему. От груди она перешла к его ногам, ее руки были по локоть в воде.

— Знаешь, так хорошо мне не было со дня нашей последней встречи, — признался Сент-Обен. — Хотя, честно говоря, тогда было не очень хорошо — ведь Мне предстояло расстаться с тобой. — Дотронувшись рукой до ее хрупкой шеи, Джерваз сказал:

— Ты — бесценное сокровище.

Светясь от удовольствия, Диана робко взглянула на виконта. Допив вино, молодой человек поставил бокал на край ванны. Покончив со всем остальным, Диана наклонилась к лицу Джерваза, чтобы вымыть его волосы. Ее грудь была такой соблазнительной под влажной тканью рубашки, что, не выдержав, Джерваз схватил сосок девушки губами.

Диана судорожно вцепилась в его волосы пальцами, ее грудь напряглась, дыхание участилось. Виконт принялся осыпать поцелуями грудь и шею девушки. Когда их губы слились в жадном поцелуе, Джерваз задрал подол ее рубашки, проведя рукой по стройной ноге Дианы. Прервав поцелуй, он снял с Дианы рубашку, открыв взору прекрасное тело. Кровь забурлила в его жилах. Протянув руки, Джерваз приподнял Диану и стал осторожно затаскивать ее в ванну.

— Ты думаешь, здесь можно поместиться вдвоем? — сквозь смех спросила девушка.

— Это мы сейчас и выясним, — пробормотал Джерваз, укладывая ее на себя.

Твердые, как бусинки соски Дианы вжались в его грудь, влажная кожа была нежна как шелк. У Джерваза мелькнуло в голове, что он теперь понимает, почему моряки всегда мечтали о русалках.

Когда они почувствовали, что поцелуев уже недостаточно, чтобы удовлетворить их бушующую страсть, виконт легко приподнял Диану и усадил на свою восставшую плоть. Их тела заплясали в прекрасном — медленном и сладострастном — подводном танце. Быстро достигнув вершины наслаждения, они застыли на мгновение в теплой воде, с их губ срывались торжественные крики, празднующие победу любви.

…Они медленно приходили в себе. Джерваз был потрясен тем, что чувство, испытываемое им, не было просто удовлетворением или восторгом — нет, ему казалось, что он вместе с Дианой ступил на неизведанную доселе землю.

— Удивительно, что вода не закипела, — тихо проговорил он, не зная, какими еще словами выразить обуревавшие его эмоции.

Придерживая Диану за плечо, он нежно смахнул мокрые пряди с ее щеки.

— Господи, — прошептала она, — я и не представляла, что заниматься любовью в воде так прекрасно. — Осторожно встав, она выбралась из ванны и завернулась в большое полотенце, лежавшее на стуле. — Смотри-ка, на полу воды не меньше, чем в ванне!

В ванне без Дианы стало холодно и одиноко, поэтому, сполоснув волосы, Джерваз тоже вылез из воды, и они стали вытирать друг друга, задыхаясь от хохота. Однако виконт едва не терял сознание от усталости. Он упал на кровать и последнее, что помнил, была Диана, которую он крепко прижимал к сердцу.

А пока молодая хозяйка и ее любовник спали, кухарка-француженка самым внимательным образом осматривала содержимое мешка Сент-Обена и умело снимала копии с его заметок. Наконец-то после нескольких месяцев пребывания в этом доме у нее было что сообщить своему хозяину. Хоть она и не понимала большей части того, что ей удалось переписать, женщина не сомневалась: граф де Везель во всем разберется.

Проснувшись рано утром, Диана обнаружила, что Джерваз еще крепко спит. Если вчера он смотрел на нее посеревшим лицом незнакомца, то сегодня он полностью преобразился. Ее любимый выглядел спокойным и безмятежным. Диана была в восторге от этой перемены. Опасаясь разбудить его, девушка нарушила свое обычное правило и позволила виконту спать в ее комнате, а сама направилась завтракать к сыну.

Когда Джеффри ушел, Диана вернулась в спальню. Она подошла поближе к кровати, чтобы посмотреть, спит ли Джерваз, но тут же была поймана сильной рукой. Виконт затащил ее в постель. Они хохотали и кувыркались, а потом лежали лицом к лицу, и, прижав к себе головку Дианы, Джерваз снова задремал.

— ..Который час? — открывая через какое-то время глаза, испуганно спросил виконт.

— Около десяти, — улыбнулась Диана.

— О Господи, полдня пропало. — Усевшись в постели, он провел рукой по отросшим, спутавшимся волосам.

Выбравшись из кровати, он увидел на стуле свою выстиранную и отглаженную одежду.

Потянувшись, Диана встала вслед за ним. Она знала, что их идиллия долго не продлится. Приведя смятое платье в порядок, она позвонила в колокольчик — это был сигнал к тому, что они готовы завтракать.

Девушка с удовольствием наблюдала, как Джерваз одевается. Даже потрепанная одежда не скрывала красоты его стройного тела. Высокий, широкоплечий, узкобедрый… Диана восторженно вздохнула.

— Что это ты там бормочешь? — спросил виконт, застегивая рубашку.

— Вовсе я не бормочу! — возмущенно вскричала девушка. — Я просто любуюсь тобой.

— Мне не следовало спрашивать, — закатил глаза Джерваз.

Диана усмехнулась, радуясь хорошему расположению духа виконта. Молодой человек не торопясь натянул на себя поношенный камзол. Глядя на него, девушка подумала, что во время опасного путешествия Сент-Обену, наверное, приходилось менять свое поведение и манеры, иначе даже в такой ужасной одежде он не мог бы сойти за простолюдина.

Скоро принесли завтрак. Аромат жареной колбасы напомнил Джервазу о том, как долго он не ел нормальной пищи. Диана, успевшая позавтракать с Джеффри, была не голодна, но с удовольствием выпила чашку чая.

Покончив с едой, виконт поднялся и крепко обнял Диану.

— Прости, дорогая, но мне пора уходить. Надеюсь, ты поймешь, что после столь длительного отсутствия у меня накопилась куча дел. — Ты сожалеешь, что зашел ко мне? — в надежде услышать отрицательный ответ спросила Диана.

— Пожалуй, мне следовало бы сожалеть об этом, — усмехнулся Сент-Обен, — но… чего нет — того нет.

— Придешь вечером?

— Да. Скорее всего очень поздно, но приду обязательно. — Прижав к себе Диану, он быстро поцеловал ее, а затем, не оглядываясь, ушел.

Хоть у Дианы и было много дел в этот день, она решила помедлить с ними и, свернувшись калачиком в уютном кресле, замечталась, улыбаясь своим мыслям. Не важно, что Джерваз сказал или не сказал ей — этим утром она чувствовала себя любимой.

Недолго Джервазу довелось пребывать в добром расположении духа. Поначалу он собирался отправиться из дома Дианы прямо в Уайтхолл, чтобы потолковать с министром иностранных дел, но тут его взгляд упал на аптеку, владельцу которой было поручено следить за Дианой. Конечно, после того теплого приема, что любовница оказала ему, нелепо было подозревать ее в измене, однако…

В аптеке никого не было. Ее владелец — потрепанного вида человечек — ничуть не удивился, увидев виконта.

— Доброе утро, милорд; Надеюсь, вы пребываете в добром здравии? — Затем, многозначительно кивнув, заявил:

— Ваша любовница пользуется большим успехом у мужчин.

У Джерваза было такое чувство, словно его окатили ледяной водой, хорошее настроение вмиг исчезло. Стараясь говорить равнодушным тоном, он спросил:

— В самом деле?

— Ага. И, обратите внимание, я не мог следить за ней ночами, когда уходил домой. Сначала, правда, в дом никто посторонний не ходил, но в последние несколько недель у нее было много посетителей. — В бесцветных глазах аптекаря горела злоба. — К ней ходят знатные господа, — добавил он.

Пытаясь взять себя в руки, Джерваз напомнил себе, что это ничтожное существо в восторге оттого, что может говорить гадости про соседей, к тому же не все визитеры миссис Линдсей обязательно были ее любовниками.

— Вы узнали кого-нибудь из этих людей? — поинтересовался он безразличным тоном.

— Да, конечно! Один господин что-то редко бывает в Лондоне последнее время. Это — некий лорд Фарнсворт. Он почти целую неделю не выходил из дома. Пото-ом, — радостно протянул негодяй, — был один еще совсем молодой человек. Я видел, как они, обнявшись, целовались у окна. Вот.

Джерваз окончательно помрачнел. Интересно, она заводила других любовников от скуки или надеялась, что он не вернется? Впрочем, это имеет мало значения.

— А вы знаете этого молодого человека?

— Ага, — закивал головой аптекарь. — Паренька кличут Франсис Брэнделин. — Он выжидательно смотрел на Джерваза, надеясь увидеть взрыв гнева.

Мерзавец был из той породы людей, что просто расцветают при виде чужого горя.

Хоть виконт и не называл аптекарю своего имени, он не сомневался, что оно известно его осведомителю, равно как и то, что Франсис был его кузеном. Сент-Обен решил разочаровать старого негодяя и не подавать виду, что его огорчили эти сведения.

— Был ли еще кто-нибудь? — ледяным тоном спросил он.

Соме почесал голову.

— М-м-м… Да… В некотором роде…

— Что значит «в некотором роде»?

— Был тут один человек. Как-то раз я остался в аптеке на ночь и видел, как у ее дома расхаживает некий француз.

— Но почему вы с сомнением говорите о нем? — спросил Джерваз, чувствуя, что внутренности его переворачиваются.

— Да я… Дело в том, что я не видел, чтобы он заходил. Полагаю, он дожидался, чтобы она осталась одна. Он один, стало быть, хотел ею заняться. — Аптекарь гадко захихикал. — Этот француз — граф де Везель, милорд.

Поначалу Сент-Обену казалось, что ничего не может быть хуже, чем узнать, что Диана изменяет ему с его лучшим другом, но теперь он понял, что ошибался. Граф де Везель, тот самый граф, который скорее всего и есть французский шпион — Феникс!

Могущественный и порочный человек! Стало быть, и он ходит к Диане. Интересно, он — ее любовник или покупает у куртизанки интересующую его информацию? Или и то, и другое? Если это Диана сообщила графу об его отъезде на континент, то совсем неудивительно, что она была шокирована, увидев его живым.

Сунув руку в карман, Джерваз нащупал там последнюю золотую монету и вручил ее аптекарю. Тут, к радости виконта, в аптеку зашел покупатель, и он с облегчением вышел на улицу.

Всю дорогу в Уайтхолл Сент-Обен мучительно раздумывал над тем, что, черт возьми, надо сделать с Дианой.

Джерваз предупредил, что придет поздно, поэтому все в доме отправились спать, а Диана осталась ждать любимого в гостиной. Почему-то ее терзали нехорошие предчувствия, хотя виконт, без сомнения, прислал бы записку, если бы не смог посетить ее этой ночью. Когда наконец раздался стук, девушка отложила книгу и с нетерпением взглянула на дверь. Но ее радостная улыбка мгновенно угасла, едва она увидела Джерваза. Диана недоуменно смотрела на Сент-Обена, пытаясь понять, чем вызвано его мрачное настроение. Перед нею стоял хмурый, суровый человек.

— Можно войти?

Поначалу Диана просто оторопела от нелепого вопроса, но потом догадалась, что у нее, очевидно, слишком удивленный вид.

— Конечно, — промолвила она.

Отойдя в сторону, она пропустила Джерваза. На нем была обычная отлично сшитая одежда. Перед Дианой опять был настоящий лондонский джентльмен.

— Ты уже ел? — нерешительно поинтересовалась Диана.

— Спасибо, я не голоден. — Джерваз прошел в гостиную, девушка следовала за ним.

— Тогда… может, пойдем в мою комнату? — Диана недоумевала. Вот уже несколько месяцев они были вместе. Он не всегда ел в ее доме, но без любовных утех не уходил ни разу.

— Еще раз нет, спасибо. Мне надо поговорить с тобой, и постель лишь может помешать нашей беседе. — Он не садился, словно опасался, что, сев на один из стульев Дианы, потеряет всю решимость.

— Джерваз, что случилось? — не выдержала Диана. — Я что-то не так сделала? — Она со страхом подумала, не тот ли это самый кризис, которого она так боялась.

— Возможно. — Джерваз прислонился к массивному столу из красного дерева.

Несмотря на свои опасения, девушка внезапно почувствовала раздражение. Усевшись на стул, она сухо сказала:

— Уже очень поздно. Если хочешь устроить ссору — устраивай, но не тяни время.

— Да нет, я вовсе не собираюсь устраивать ссор. Дело в том, что… — Виконт запнулся, подыскивая подходящие слова. — Наши отношения больше не могут быть прежними. Когда я предлагал тебе покровительство, ты всегда отказывалась, так что мне нечего жаловаться, что ты принимала других мужчин. Пока я не был ни в чем уверен, еще можно было терпеть, но теперь, когда у меня ни в чем не осталось сомнений, я говорю, что считаю такую ситуацию неприемлемой. Раньше ты выдвигала мне настоящие ультиматумы, и, подумав хорошенько, я всегда принимал их. На сей раз ультиматум выдвигаю я. Если ты не пообещаешь быть мне верной, я разрываю наши отношения.

От его слов веяло холодом. Лишь когда Диана взглянула в серые глаза виконта, она увидела, что за внешним, показным спокойствием прячется боль и страсть.

— Но почему ты уверен, что я принимала других мужчин? — спросила она, сцепив дрожащие пальцы.

— За тобой следили, пока меня не было, — пожал плечами виконт.

— Что-о?! — вскричала Диана. — Боль и смущение вмиг исчезли, уступая место гневу. — Ты, велел за мной шпионить?

— Да так, несерьезно, не так, как если бы думал, что ты — иностранный агент. — Виконт был невероятно спокоен. — Даже недолгое наблюдение за твоим домом показало, что к тебе ходят много мужчин, хотя я подозреваю, что на самом деле мужчин гораздо больше — ночью за тобой не следили. Учитывая, что меня долго не было, неудивительно, что женщина столь страстной натуры развлекалась с любовниками. Впрочем, может, мне стоит радоваться, что ты спала с несколькими мужчинами, а не с одним и тем же, но… почему-то даже это соображение меня не веселит. — Тут голос виконта дрогнул, слышно было, что собственные слова доставляют ему боль. — Конечно, ты много раз говорила мне, что не можешь пообещать то, о чем я тебя прошу, так что я не должен по-настоящему сердиться на тебя. Лорд Фарнсворт недавно овдовел, так что при известной настойчивости ты можешь довольно быстро стать леди Фарнсворт. Тебе повезет, что и говорить, но… у него уже есть наследники, так что твой ребенок едва ли получит от него крупное состояние.

Взяв со стола фарфоровую статуэтку, виконт принялся внимательно изучать ее.

— Конечно, — вновь заговорил он, — надо признать, что мой кузен Франсис — более удачный выбор. Он молод, привлекателен, он еще в том возрасте, когда мужчина способен на романтичную любовь, к тому же, он — мой наследник. Но тебе придется ждать лет тридцать — сорок, чтобы стать леди Сент-Обен, к тому же, если он умрет раньше меня, ты вообще не получишь титула.

Виконт поставил статуэтку обратно на стол.

— Вообще-то, — продолжил Джерваз, — я никогда не понимал, что ты во мне нашла. Конечно, у меня есть деньги, но ты вроде ими не интересовалась, а это странно, особенно для женщины твоей профессии.

Есть еще постель, от которой ты, похоже, получаешь огромное удовольствие, и оно непритворное, я уверен. Но ты вполне могла найти мужчину, который дарил бы тебе не меньшее удовольствие.

— Прекрати! — Диана резко вскочила. — Джерваз, ты обезумел?! Ты наговорил столько ерунды, что я даже не знаю, что и отвечать.

— Да? — саркастически произнес Сент-Обен. — А мне кажется, что я весьма логичен.

Диане безумно хотелось выругаться, но она сумела сдержать себя.

— В том-то и дело! Ты говоришь о таких вещах с равнодушием… часового, выкрикивающего время. Больше того, ты почти во всем не прав!

— Да что ты? Может, скажешь, в чем я ошибался? Диана сжала кулаки.

— Начнем с того, что ни лорд Фарнсворт, ни Франсис — не мои любовники. Фарнсворт приходит к Мадлен.

— Правда? — Подумав, он согласился:

— Что ж, возможно итак. Мадлен — привлекательная женщина.

— Не «возможно», а так и есть! — взорвалась Диана. — Это правда. Они много лет любят друг друга. Им пришлось расстаться, но теперь, когда его жены не стало, не думаю, что что-то, кроме смерти, разлучит их!

Джерваз усмехнулся:

— Думаю, столь романтичная история тебе по нраву, — заметил он.

— Да, черт возьми! Да!

— Но почему ты так разозлилась? — с любопытством спросил виконт.

Покачав головой, Диана принялась нервно метаться из угла в угол. Как объяснить ему, что чувства, над которыми он подтрунивал, чрезвычайно важны для нее? Как мог он подослать к ней соглядатая?

Остановившись, Диана прижала руки к вискам. «Господи, — молилась она, — помоги мне, я так люблю его. Хотя, признаться, сейчас даже не понимаю» за что».

Повернувшись к Джервазу лицом, Диана заговорила, стараясь держаться спокойно:

— Мы не раз шутили о том, милорд, что наши характеры прямо противоположны, но это — чистая правда. Мы говорим на разных языках, даже когда употребляем одни и те же слова, так что, думаю, я не окоту объяснить, почему я так зла. Разве только попытаться обдумать все, что ты сказал, а потом перевести мои мысли на понятный тебе язык. Что ж, раз ты предпочитаешь факты — изволь. Лорд Фарнсворт мне не любовник. Как и твой кузен Франсис. Мы просто друзья, и ничего больше.

У Сент-Обена был такой скептический вид, что гнев Дианы снова начал закипать.

— Ты что, думаешь, мужчины не могут интересоваться мною, если я не раздвигаю перед ними ноги?! Так?! Не суди всех по себе!

.)!

Джерваз крепко сжал губы.

— Не сомневаюсь, что есть мужчины, которые хотели бы только вести с тобой беседу. Но раз уж ты обнималась с Франсисом у окна, то позволь мне думать, что ваши «разговоры» были весьма странного свойства.

Диана вздрогнула, словно ее ударили. Стало быть, кто-то видел, как они обнимались, а ведь это было такое невинное объятие. Это так просто, хотя как она может объяснить все Джервазу, учитывая ситуацию Франсиса!

— Что, я получил неверные сведения? — тихо спросил виконт.

— Не то чтобы неверные… но ты сделал не правильные выводы. Если не веришь мне — спроси у своего кузена. Не сомневаюсь, что ему ты поверишь скорее, чем мне.

— Я бы очень хотел поверить тебе, — произнес он устало.

Диана беспомощно всплеснула руками:

— Я хоть раз делала что-то, что позволило бы тебе сомневаться в моих словах?

— Нет, не припомню ничего такого. Поэтому я и не мог оставить тебя, даже когда думал об этом, — безразличным тоном произнес он. — Я безумно хотел тебя, а ты… ты была так мила, так хорошо меня понимала и не просила ничего, кроме любви. — Скрестив ноги, Джерваз продолжил:

— Но… У меня есть еще вопросы к тебе. Ты догадалась, что я еду на континент. Ты продала эту информацию французу или, может, просто упоминала при одном из своих любовников, даже не зная, что он — шпион, о том, что я уехал в Европу?

Диана оторопела.

— Господи, о чем ты говоришь?! — воскликнула Диана. — Хоть я и имела полное право принимать сколько угодно любовников в твое отсутствие, я не встречалась ни с единым мужчиной! И не знаю я никаких французских шпионов! Я никому не говорила, куда ты поехал, хотя, возможно, Эдит и Мадлен догадались!

Сент-Обен задумался.

— Может… кто-то из них упомянул об этом при посторонних. Что ж, такой шанс есть. Меня не перестает удивлять, как далеко и быстро распространяются слухи.

Диана опять взглянула в его серые, холодные, как зимнее небо, глаза.

— Я бы предпочел считать, что эти сведения просочились к французу случайно, чем думать, что ты так трогательно прощалась со мной, отправляя на верную гибель. Мне повезло, иначе я бы не вернулся. Зато в этом случае ты очень быстро могла бы стать леди Сент-Обен. — Виконт помолчал. — Может, я и ошибаюсь, — через некоторое время продолжил он, — но мне показалось, что уж больно ты удивилась, увидев меня вчера вечером. Хотя, надо признать, потом тебе удалось весьма умело развеять мои подозрения.

У Дианы было такое чувство, словно ей снится кошмарный сон — хладнокровный цинизм Джерваза поражал ее.

— Неужели ты правда думаешь, что я могла заниматься с тобой любовью, — дрожащим голосом спросила она, — а потом продала твою жизнь? И задумала обольстить твоего наследника, чтобы стать леди Сент-Обен?

Джерваз пожал широкими плечами.

— Надеюсь, что нет, во всяком случае, мне бы хотелось в это верить. Я правда не знаю, что и думать.

Девушке было невыносимо слушать эти нелепые обвинения. Колени ее задрожали, и она упала на стул, обхватив себя ледяными руками.

— Если ты считаешь, что я виновна в подобной низости, как ты можешь сидеть тут и спокойно разговаривать со мной? Как же ты можешь находиться со мной под одной крышей?

— Не знаю, что и думать… — повторил виконт. — Поэтому я здесь. Скажи мне, Диана, скажи, где правда? — горячо вскричал он.

Диана закрыла лицо руками.

— Какой смысл что-то говорить? Если я могла предать тебя, то все мои утверждения лживы! Но если я этого не делала, то ты должен бы удовольствоваться одним моим словом, хотя, похоже, ты не очень-то расположен верить мне.

— Вообще-то тебе повезло, я не совсем уверен в том, что ты меня предала.

— Как благородно с вашей стороны, милорд, — проговорила девушка, не поднимая головы.

Ей очень хотелось, чтобы он ушел, но в то же время, она боялась, что, покинув ее сейчас, он вообще не вернется.

Диана не слышала его шагов, она лишь почувствовала, как он взял ее дрожащие руки.

— Диана, мне очень жаль, — спокойно промолвил он. — Я не хотел сделать тебе больно, мне просто надо было узнать правду. Не важно, были ли у тебя любовники, рассказала ли ты про меня французскому шпиону — черт со всем этим! Я только прошу тебя пообещать, что ты не будешь встречаться с другими мужчинами.

Подняв голову, Диана устало взглянула на него. Джерваз был так близко от нее, скульптурные черты его лица были знакомы ей больше, чем собственные. В некотором смысле, девушка знала виконта лучше, чем себя, хотя он и относился к ней Так… враждебно.

— Но почему это так важно для тебя? Неужели ты так дорожишь своей собственностью, что мысль о том, что кто-то другой развлекается твоей игрушкой, для тебя невыносима?

Руки Джерваза сжались крепче, но он не отвел от нее глаз.

— Да, для меня это важно… — он судорожно вздохнул, — потому что я люблю тебя.

Раньше Диане так хотелось услышать эти слова, но сейчас она была до такой степени огорчена, что до нее почти не дошел смысл его признания. Стараясь сдержать слезы, девушка прошептала:

— Но как ты можешь любить меня, не доверяя мне? Она была так близко, что не могла ошибиться: в глазах виконта была боль.

Джерваз долго молчал, прежде чем ответить:

— Я не знал, что любовь и доверие так близки.

— Для меня — да. — Высвободив руки, Диана выпрямилась. — Ты говорил правду или сказал мне о любви лишь для того, чтобы я дала обещание, о котором ты просишь?

Лицо Джерваза напряглось. Сев на колени, он пробормотал:

— Кажется, я заслужил это.

Диана не больше Джерваза хотела ранить его. Впрочем, их обоюдное желание не обижать друг друга привело к трагедии.

— Я говорил правду, Диана. Я люблю тебя, как никогда не любил ни одну женщину. — В его искренности сомневаться не приходилось. — Будь это возможно, я бы женился на тебе. Но поскольку сделать этого я не могу, то предлагаю тебе лишь любовь, больше мне нечего дать тебе.

В комнате наступило молчание. Голова у Дианы закружилась, кровь отлила от ее лица. Он пришел к тому, чего она добивалась. Но теперь Диана не представляла, что делать дальше. Наконец она неуверенно произнесла:

— Ну да, конечно, ты хочешь на мне жениться, но человек твоего происхождения не может взять в жены куртизанку.

Деланное равнодушие Джерваза как рукой сняло. Вскочив на ноги, он взял Диану за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. Вся страсть, на которую он был способен, горела в этот момент в его взоре.

— Какое к черту происхождение, Диана! Ты ошибаешься! Если бы я мог, то хоть завтра женился бы на тебе!

Правильно говорила Мадлен: страсть опасна и непредсказуема. Диана так хотела пробиться сквозь броню, которой Джерваз окружил себя; наконец ей это удалось. Если раньше он был добр и внимателен к ней, то теперь ее пугала его страстность. Его чистые серые глаза больше не были скованы льдом, напротив, в них полыхал бешеный огонь.

— Я бы женился на тебе… — вскричал он, — их сердца неистово колотились, — ..хотя бы потому, что женитьба дала бы мне право убить каждого, кто посмеет коснуться тебя!..

 

Глава 19

Держа Диану за подбородок, виконт чувствовал, как кровь стучит в ее венах. Девушка опустила на мгновение глаза, отчего на щеках резко выделились темные полукружия ресниц, а затем вновь подняла глаза на Джерваза.

— Но если твои чувства таковы, то почему же ты не женишься на мне? — вызывающе спросила она. — Жена клянется в верности, и я бы сдержала свою клятву.

Отпустив ее, Сент-Обен обернулся. Тогда, девять лет назад, он понял, что ему придется в свое время заплатить за то, что он обидел невинного ребенка. Теперь цена была определена. По-прежнему стоя спиной к Диане, он глубоко вздохнул и промолвил:

— Я не могу жениться на тебе, потому что у меня есть жена.

Наступило гнетущее молчание, потом виконт повернулся к Диане. Девушка съежилась клубочком в кресле, тело ее напряглось, хотя по лицу девушки нельзя было понять, как она отнеслась к сообщению Сент-Обена.

— Так значит, сплетни о сумасшедшей жене в Шотландии соответствуют действительности?

Виконт не говорил всей правды никому, кроме своего адвоката, но теперь он должен был открыть Диане истину, чтобы объяснить, почему не может взять ее в жены. К тому же молодой человек вообразил, что подобное признание — часть его наказания.

— Она в Шотландии, — объяснил он, — но она не сумасшедшая. Она просто… глуповата. Диана изумленно поглядела на него.

— Ты хочешь сказать… ты женился на неполноценной девушке? — Увидев, что Джерваз кивнул, Диана продолжила:

— Но почему ты так поступил?

Отбросив волосы с лица, виконт сел напротив нее, зная, что должен рассказать все:

— Я женился на ней по принуждению, мне угрожали пистолетом.

Диана молчала, а Джерваз, уткнув голову в колени, продолжил:

— Это случилось девять лет назад. Я ездил на Гебриды и остановился в небольшой гостинице на острове Малл. Одна девушка из прислуги с готовностью согласилась прийти ко мне после того, как покончит с делами.

Руки Джерваза сжались в кулаки, он судорожно вздохнул.

— В тот вечер я слишком много выпил и, вернувшись в номер, не понял, что женщина в моей постели вовсе не та. Девушка, лежавшая под одеялом, принялась истошно вопить, и в комнату ворвался ее отец. Это был сущий безумец, явно помешавшийся на почве любви, викарий по имени Гамильтон. Он заявил, что я скомпрометировал его дочь и должен жениться на ней.

— Стало быть, вот у кого был пистолет, — равнодушным тоном заметила Диана.

— Да, но несмотря на то что я был пьян и разъярен идиотской ситуацией, мне удалось вырвать у него оружие. — Виконт смотрел перед собой невидящим взором, вспоминая хриплые вопли сумасшедшего викария, вообразившего, что его безмозглая дочь полна греха и внушает мужчинам страсть… Того самого сумасшедшего викария, что все эти девять лет был его тестем…

— Но с чего ты решил, что девушка была глуповата? — с любопытством спросила Диана.

— Она едва говорила. Я с трудом смог разобрать те несколько слов, что она пробормотала. И ее лицо, глаза… Глаза были абсолютно пустыми, словно в голове у нее не было ни единой мысли.

Последовало недоуменное молчание.

— Но скажи, чего ради ты согласился пройти брачную церемонию?

Джерваз покачал головой.

— Не могу даже объяснить этого. Во-первых, поначалу я не понял, что с девушкой что-то не так, я и не видел ее толком. К тому же я решил, что безумный папаша и его доченька устроили мне ловушку. Да, может, так оно и было — не знаю… Но потом я узнал, что передо мной — служитель церкви, а значит, в некотором роде джентльмен, у которого должна быть образованная, воспитанная дочь. — Виконт беспомощно пожал плечами. — И хоть и непреднамеренно, но я все же действительно скомпрометировал ее. Поэтому я, как джентльмен, должен был расплатиться за содеянное и… женился на ней. — С горькой усмешкой Джерваз добавил:

— С того дня я больше ни разу не напивался.

Диана застыла как статуя.

— Но почему ты не аннулировал брак, к которому тебя принудили? — выразительно глядя на него, спросила девушка. — Ведь это же была женитьба по принуждению.

Покачав головой, виконт опустил глаза.

— Я не думал, что мне придет в голову жениться, поэтому и не считал нужным аннулировать брак. — Он усмехнулся. — Я не представлял, что встречу такую женщину, как ты. Впрочем, даже если бы я захотел аннулировать брак, это было невозможно.

— Почему? — безжалостно спросила Диана.

— Потому… потому, что наш брак… и в самом деле свершился.

— Так значит, ты соблазнил безумную девушку? Думаю, это было нетрудно. — Ее ледяной голос так и звенел в воздухе. — Немногие женщины смогут сопротивляться тебе, если ты захочешь ими овладеть.

— Я тогда еще не знал, что ее рассудок помутился. — Тут перед мысленным взором виконта встало бессмысленное, залитое слезами, личико ребенка. И, решив испить свою чашу до дна, виконт добавил:

— К тому же я не соблазнял ее.

— Ну да, наверное, это она соблазнила тебя, — язвительно промолвила Диана.

— Нет, все было совсем иначе. — Не в силах сидеть, Джерваз вскочил на ноги. — Я был разъярен… она стала моей женой, и я… я взял ее силой. — Повернувшись к Диане, он вопросительно взглянул на нее, но девушка ничем не поддержала виконта, она словно воплощала собою само Правосудие. — Она была чуть постарше ребенка, едва ли понимала, что происходит, и я изнасиловал ее! — выкрикнул Джерваз. — Мое самолюбие и честь были попраны, я был чертовски зол!.. Я… я причинил столько зла невинному существу!.. — Закрыв глаза, Сент-Обен попытался отогнать от себя воспоминания. В его ушах так и стоял девичий крик, он словно воочию видел ее искаженное личико. Хриплым, низким голосом виконт произнес:

— Не утруждай себя обвинениями. Я уже все сказал себе сам… Тысячи раз я проклинал себя за то, что совершил…

Отвернувшись от Дианы, Джерваз принялся сердито метаться по комнате. Как он хотел, чтобы можно было вернуться в тот вечер и уехать из гостиницы, не дотрагиваясь до несчастной девочки, чтобы не признаваться сейчас в ужасном поступке женщине, которую любил.

Из задумчивости виконта вывел язвительный голос Дианы.

— Как благородно с твоей стороны страдать от содеянного. Уверена, покинутой тобой девушке стало куда легче оттого, что ты сознаешь свою вину.

Джерваз резко повернулся к Диане. Его поразила звучавшая в ее словах горечь.

— Я был не в состоянии что-либо изменить, но назначил ей содержание и потребовал, чтобы с нею хорошо обращались. Большего я сделать не мог.

— Да?! — насмешливо переспросила Диана. — Ты бывал у нее, убедился, что с ней все хорошо, что сумасшедший отец не обижает ее?

Сент-Обен покраснел.

— Не прошло и двух недель, как я уехал в Индию, — пробормотал он. — Обо всем позаботился мой адвокат. Он бы сообщил мне, будь что-то не в порядке.

— Ну да, а сам ты не захотел ничего разузнать. Отписал ей денег и оставил на произвол судьбы! — Ее слова, как удары хлыста, больно ранили виконта. — Или, может, твой адвокат навещает ее, чтобы убедиться, что с ней хорошо обращаются?!

— Не думаю, что он хоть раз был у нее, — признался молодой человек.

— Дело в том, что в тебе по-настоящему нет ни сожаления, ни сочувствия несчастной девушке. Признайся, что если ты кого и жалеешь, то лишь себя! — Диана вскочила со стула, вся ее маленькая фигурка источала ярость. — Ничего из того, что ты сказал, не показывает, что тебе ее жаль! Ни-че-го! Может, безумный отец держит ее взаперти в клетке! Может, он продал ее в бордель! Она вполне могла умереть! Как бы об этом узнал ты или твой драгоценный адвокат?!

— Какого черта ты так разошлась? — возмущенно воскликнул Джерваз, подходя к Диане. — Да тебе молиться бы надо, чтобы она умерла! В этом случае ты смогла бы стать виконтессой! Разве не этого ты добиваешься — положения в обществе, безопасности, хорошей жизни?!

За месяцы их близости Джервазу ни разу не доводилось видеть, как Диана сердится. Сейчас же она была просто разъярена. Дрожащим голосом, почти на грани истерики, она вскричала:

— Мы живем в мире, где мужчина может надругаться над невинным существом и, не задумываясь, бросить его, и ты еще спрашиваешь, почему я выхожу из себя?! Спроси любую женщину, ставшую жертвой насилия, посмотрим, что она тебе скажет! Узнаешь тогда, станет ли она сердиться! Спроси Мадлен! Поговори с Эдит! Доберись наконец до ребенка, на котором женат!

Виконт не раз спрашивал себя, каким образом такая женщина, как Диана, могла стать шлюхой. Теперь он получил ответ на свой вопрос, хоть и не знал в подробностях, что произошло. Ясно, что и она в свое время попала в переделку и поэтому бросилась защищать неведомую ей женщину. Ярость тлела в глубине ее существа и, распаляясь от его повествования, вырвалось наружу. Джерваз понимал это и не стал сердиться на нее.

К тому же обвинения Дианы были вполне справедливы. Что и говорить, ему было жаль вспоминать Мэри Гамильтон, но больше всего виконта терзала жалость к самому себе. Назначив несчастной содержание, он, по сути, больше и не вспоминал о ней.

Не важно, что их женитьба была всего лишь фарсом, он был в ответе за Мэри. Задрожав, Сент-Обен закрыл глаза: если уж быть честным с самим собой, то надо признаться, что он вообще не воспринимал собственную жену как человека. По сути, это было ничуть не меньшее преступление, чем насилие. Одному Богу известно, что за жизнь она ведет с сумасшедшим отцом…

Глубоко вздохнув, Джерваз спокойно сказал:

— Ты права. Во всем права. Диана стояла, крепко сжав кулачки и яростно глядя на виконта, однако его слова охладили ее гнев.

— И что ты будешь делать? — стараясь говорить спокойно, спросила она.

— Я узнаю у адвоката, где она живет, и съезжу к ней. Надо самому посмотреть, чтобы понять, как жить дальше. — Он задумался. — И чем скорее я это сделаю, тем лучше. Я смогу поехать послезавтра. Думаю, меня не будет недели две.

Хоть внешне Диана и успокоилась, лицо ее все еще было суровым. Джервазу внезапно, больше чем когда бы то ни было, захотелось обнять ее, забыть их ссору, вновь ощутить вкус ее сладких губ, познать ее манящую плоть. Но… Гнев еще не ушел, он будто витал в воздухе. К тому же виконт решил, что не заслуживает ничего хорошего, пока не расплатится с долгами прошлого.

Взяв шляпу, Сент-Обен молча вышел. Виконт мрачно подумал, что, по иронии судьбы, его любовница больше, чем он сам, печется о благополучии его жены.

Как только дверь за Сент-Обеном захлопнулась, Диана упала в кресло. Сцена с Джервазом снова и снова повторялась в ее сознании. «За тобой следили, пока меня не было…», «Ты продавала информацию французскому шпиону или, может, упоминала о моем отъезде при других любовниках?..» Неужели он правда думал, что она могла предать его? Или отдаться другому человеку, когда между ними сложилась такая близость?

"…У меня есть жена… она глуповата… Она была чуть постарше ребенка… я изнасиловал ее». Диана понимала, что кризис неизбежен, что долго хранимая тайна вырвется на поверхность, как поток лавы, но, несмотря на это, слова Джерваза удивили ее. Она и думать не могла, что услышит такое признание, и не ожидала от себя самой, что впадет в такую ярость.

"Потому что я люблю тебя… Люблю тебя…» Она так долго, с такой надеждой ждала, что виконт скажет ей эти слова, и вот… Слезы брызнули из глаз девушки. Что ж, раз кризис неминуем, пусть он приходит, но Джерваз любит ее, как и она его, а этого достаточно, чтобы пройти вместе через все трудности.

…Несмотря на то что Диана была очень взволнована, вернувшись в свою комнату, она начала собирать вещи.

Сент-Обен и не пытался заснуть в эту ночь. Его чувства были на пределе, к тому же ему надо было сделать много дел перед отъездом на север. Виконт написал короткое письмо своему адвокату с просьбой дать ему адрес жены; он не стал вдаваться в подробности, решив все определить на месте.

Остаток ночи и первую половину дня Джерваз занимался делами. Хоть они и были весьма важными, виконт с легкостью расправлялся с ними. Все изменилось ближе к вечеру, когда ему доставили донесение одного из агентов. В руки Сент-Обена попали документы, обнаруженные у вражеского агента, арестованного в Кенте перед отплытием во Францию. Под печатью в виде Феникса Джерваз обнаружил закодированную информацию, которую он только что привез с континента.

Глядя на крохотные листочки бумаги, лежащие перед ним на столе, Сент-Обен почувствовал, как к его горлу подступает тошнота. Он вернулся в Англию всего три дня назад, а Фениксу уже известны все его тайны Конечно, не исключено, что информацию мог продать какой-нибудь мелкий служащий Уайтхолла, но… Внезапно виконт вспомнил, как бросил мешок со своими вещами в гостиной Дианы Он долго спал, а когда проснулся, его выстиранная одежда и мешок с вещами лежали у кровати.

У нее было больше чем достаточно времени обыскать его вещи и скопировать все заметки. «Был тут один человек… — припомнились Сент-Обену слова аптекаря, — .этот француз — граф де Везель, милорд». Джерваз спрашивал ее о Фарнсворте и Франсисе, но не упомянул имени Везеля. Девушка отрицала, что продавала информацию и заводила себе новых любовников. Может, конечно, оно и так, но ведь Везель вполне мог быть и ее старым любовником. Не исключено и другое — Диана была обычной лгуньей, и он попался на ее крючок.

Сидя за столом, виконт положил голову на руки, думая, что за последние недели ему удалось лишь один раз нормально выспаться Он был не в состоянии судить Диану и решить наконец, правду она говорит или лжет Все, что ему оставалось делать, — это по очереди решать все вопросы.

Первым делом он поедет к жене Во-вторых, надо поговорить с сумасшедшим викарием Хоть Джерваз и не заикался об этом Диане, он не исключал возможности подкупить тестя и стать свободным Впрочем, виконт твердо решил, что не сделает ничего, что могло бы повредить Мэри Гамильтон. Даже если ему удастся аннулировать их брак, добившись признания его недействительным, он все равно будет поддерживать ее материально. Совсем небольшая плата за то, чтобы взять Диану в жены, чтобы она всегда была рядом с ним… чтобы она стала наконец нормальной женщиной, а не вероломной сукой, которой, похоже, была…

Виконт потер глаза и выпрямился, борясь с усталостью. Его долг, его служба были важнее его запутанных личных дел. Бесконечная война с Францией вступала в новую фазу теперь, когда войска Британии расположились на Пиренейском полуострове. Если де Везель и есть этот самый Феникс, его надо немедленно остановить.

На мгновение Джерваз задумался, а затем его лицо осветила слабая улыбка: он придумал, как соединить вместе разрозненные осколки. Пришла пора устраивать обычный большой прием в Обенвуде. Один раз в год он всегда приглашал в свою усадьбу министров и других членов правительства — отдохнуть и обсудить политическую ситуацию в спокойной обстановке, вдали от суетливого Лондона. В этом году в список приглашенных войдет и граф де Везель. Разумеется, Джерваз пригласит и Диану.

Виконт стал набрасывать список гостей, чтобы затем передать его своему секретарю Если Диана невинна и любит его, он останется с ней и начнет представлять ее в высшем свете. Но если она — предательница, то непременно выдаст себя, увидев француза.

При этой мысли рука Джерваза застыла над листом, капля чернил повисла на самом кончике пера… Затем она упала вниз, оставив на бумаге большую кляксу. Если Диана — не та, за кого себя выдает, это будет невыносимо…

Решив отправиться в путешествие с одним лишь Боннером, который исполнял обязанности и слуги, и кучера, Джерваз смог выехать уже на следующее утро. Виконт был удивлен, узнав, где живет его жена, хотя… не могла же она оставаться всю жизнь в маленькой гостинице на острове Малл По крайней мере поездка будет короче, чем он ожидал.

Они ехали быстро, меняя лошадей на всех почтовых станциях и по очереди управляя ими. Сент-Обен молчал. Мысли его были заняты Дианой, и он старался не думать о будущем.

Чем дальше на север, тем веселее становилось на душе у Джерваза. Он просто не мог поверить, что его любовница была нечестна с ним — ведь он несколько месяцев провел в ее обществе, видел, как она разговаривает с сыном, со своими приятельницами. Ни одной актрисе было не по силам изобразить такую чуткость, приветливость, нежность. К тому же у него не было ни одного доказательства, что она — не та, за кого себя выдает: никто не видел, чтобы Везель входил в ее дом, да и мерзкий аптекаришка мог ошибиться. А копию с его заметок наверняка сделал какой-нибудь клерк Уайтхолла, желая подзаработать. Глупо было думать иначе.

Сент-Обен даже позволил себе помечтать о том, какой будет его жизнь, если он сможет купить себе свободу. Хоть Диана и была куртизанкой, она никогда не вела такой жизни, как, к примеру, Гарриет Уилсон, так что ее вполне смогут принять в свете. Хоть Джерваза и не очень интересовало мнение окружающих, он хотел, чтобы к Диане относились с должным уважением У них могут быть общие дети. Сент-Обену нравился Джеффри, и он позаботится о том, чтобы мальчик был хорошо устроен. Виконт раздумывал о том, каково это — иметь собственных детей, сыновей и дочерей, похожих на Диану. Он смог бы дать им столько любви, смог бы столько сделать для них! Он бы дал им все, чего не получил сам.

Три дня они провели в пути, и с каждым днем мечты Джерваза становились все лучезарнее.

Дом его жены находился не в самой деревне, и виконту указали на узкую дорогу, ведущую к холмам, где и стоял одинокий коттедж. Недоумевая, какой черт заставил Гамильтона запрятать свою дочь в такой глуши, Сент-Обен передал поводья Боннеру, соскочил на землю и постучал в тяжелую дубовую дверь.

Ожидая ответа, Джерваз слушал, как ветер шумит в ветвях деревьев. Все здесь казалось таким мирным, спокойным, воздух был напоен ароматом цветов. Может, Мэри Гамильтон и счастлива здесь? Если так, Сент-Обен не станет увозить ее отсюда, а себя постарается убедить, что ей живется совсем неплохо. Внезапно он подумал о том, узнает ли она его. А если узнает и страшно испугается, что тогда ему делать?

Дверь отворила хорошенькая девушка. Это явно была деревенская жительница с веселым личиком, однако на Джерваза она взглянула весьма сурово; Когда он назвал имя Мэри Гамильтон, девушка кивнула и указала ему на дверь в левом конце коридора. Войдя, виконт осмотрелся. Комната была обставлена очень простенько. Диваны и стулья были обиты мягкой цветной тканью, отчего комната казалась милой и уютной. Но все это Сент-Обен заметил лишь мельком, потому что все его внимание сразу приковала к себе женщина, стоявшая у окна спиной к нему. Он обратил внимание, что она стройна и хорошо сложена.

Услышав шум, женщина медленно повернулась к нему лицом. На мгновение Джерваз оторопел, но, придя в себя, понял, что не ошибается.

Женщина была Дианой.

 

Глава 20

Сент-Обен недоуменно и сердито смотрел на нее. — Ради Бога, Диана, скажи, как ты здесь оказалась? Ты что, выудила адрес у моего адвоката и приехала проверить, что я буду здесь делать?

На Диане было мягкое коричневое платье, простой покрой которого подчеркивал изящные линии ее точеной фигуры; лицо ее было белее полотна.

— Нет, Джерваз, — покачала головой девушка. — Я нахожусь здесь, потому что это мой дом. Я жила в нем целых восемь лет.

Виконт никак не мог уловить смысла ее слов.

— Так значит… ты знакома с Мэри Гамильтон? Может, ты ухаживала за ней?

— Нет. — Облизнув пересохшие губы, девушка заговорила едва слышным голосом:

— При крещении мне было дано имя Мэри Элизабет Диана Линдсей Гамильтон. Я — твоя жена, та самая девушка, на которой ты женился против воли.

Молчание.

— Это невозможно, — промолвил виконт. У Брэнделина был шок. — Ты же умная, совершенно нормальная женщина. В тебе нет ничего общего с ней.

— Неужели ты запомнил, как выглядела та девочка? Вспомни-ка все как следует, а потом попробуй утверждать, что это не могла быть я. — Диана говорила ровным, спокойным голосом, но ей пришлось прислониться к подоконнику, чтобы удержаться на ногах — колени ее дрожали.

Так они и стояли друг против друга, разделенные пространством уютной комнаты. Джерваз мучительно пытался вспомнить ту женщину. Ему казалось, что у его жены были темные волосы и глаза, однако в полумраке каштановые волосы Дианы и ее лазурные глаза всегда казались темными. Но неужели он мог забыть ее черты, ее лицо? Впрочем, лицо Мэри в ту проклятую ночь было скрыто длинными волосами, к тому же она заливалась слезами. Фигурка его жены была еще по-детски угловатой и несформировавшейся, однако прошло столько лет…

Мороз пробежал по коже Джерваза, но все же он продолжал спорить с Дианой:

— С ней было что-то не то, она едва могла говорить. У нее было такое лицо, такие странные глаза… Ты не могла быть такой.

— Не могла? — горько переспросила Диана. — Да ты же был до полусмерти пьян! Ты ошибался насчет меня, но был совершенно прав, считая моего отца безумцем. Так оно и было. Когда ему надо было куда-то ехать, он всегда брал меня с собой, воображая почему-то, что я пересплю с половиной прихожан в его отсутствие. В тот злополучный день мы остановились в гостинице, и отец заставил меня выпить настойки опия, причем следил, чтобы я проглотила все до последней капли. А затем он ушел и запер дверь снаружи, чтобы я не могла выйти из комнаты. — Диана помолчала, заметив, что Джерваз, похоже, начинал верить ей. — Я могу понять, почему ты решил, что я слабоумная. Я едва проснулась тогда, а когда пришла в себя и увидела рядом мужчину, то решила, что меня мучает очередной кошмар, вызванный наркотиком. Я даже понять не могла, что происходит.

Девушка замолчала, живо представив себе все события той ужасной ночи. Она тогда проснулась, оттого что какой-то мужчина лег в ее постель… Потом Диана вспомнила, какой радостью светилось лицо ее отца… Затем — странная, почти нереальная церемония. И гнев ее мужа, который набросился на нее, и последовавшую затем страшную боль.

— Да уж, если девушке суждено быть изнасилованной, то лучше уж не принимать перед этим настойку опия, — выдохнула Диана.

Мысли о прошлом пугали Диану, но сейчас важнее для нее ее настоящее и будущее. Она нервно продолжила:

— А потом… потом наши пути пересеклись в Лондоне. Я так боялась, что ты узнаешь меня. Но ты не узнал. Ну да ведь твоя жена, ты считал, была слабоумна.

— А ты узнала меня? — перебил ее виконт.

— Да, милорд муж, — тихо ответила Диана. — Узнала, едва увидев тебя. — Ее память навсегда запечатлела разъяренное лицо мужчины — широкие скулы, чистые светлые глаза, четко очерченные губы, сжатые в тонкую линию. Она бы узнала его где угодно, пройди хоть сто лет.

— И ты задумала отомстить, — промолвил Джерваз, обращаясь скорее к себе, чем к Диане. — Стала куртизанкой и приворожила меня, зная, что мужчина не сможет противиться твоим чарам. — Джерваз глядел на нее с таким видом, словно она была каким-то неземным существом, которого он доселе не видел. — И сколько же времени тебе понадобилось, чтобы изобрести столь изощренный метод оскорбить меня? Ты спланировала все заранее или решила сделать это, лишь познакомившись со мной?

— Ни то и ни другое! — вскричала Диана, внезапно испугавшись. — Я не разыскивала тебя для того, чтобы отомстить. Когда я приехала в Лондон, у меня не было ни малейшего желания встречаться с тобой! Но раз уж мы встретились и познакомились!.. Я решила, что Господь дает мне возможность познакомиться с тобой и узнать, что за человек мой муж. А когда я узнала тебя поближе… — Голос Дианы задрожал, ей стало трудно говорить, но она все же заставила себя докончить фразу:

— Я… я полюбила тебя…

— Ты лжешь, продажная тварь! — Его голос был полон злости. — Как только у тебя духу достает стоять здесь и разыгрывать из себя невинность после всей лжи! — Он подошел ближе к девушке. — А я-то считал, что твой отец сумасшедший, потому что он обвинял тебя в разврате. Скажи-ка мне, Диана, скажи, сколько у тебя было мужчин? Или, может, их было так много, что и не сосчитать?! Сколько раз ты потешалась надо мной со своими дружками, надо мной, безмозглым идиотом?! Ты все время работала на графа де Везеля, скажи мне, все?! — выкрикивал Джерваз исступленно. — Или ты познакомилась с ним и, узнав о его предложении, обрадовалась возможности скомпрометировать меня еще и на службе?!

— В том, что ты говоришь, нет ни слова правды! — вскричала Диана. — Никто, даже Мадлен и Эдит, не знают, что мы женаты! Я никогда не отдавалась графу де Везелю! У меня не было других мужчин! Лишь ты, мой муж! И в первый раз не я отдалась тебе, а ты… ты взял меня силой!

— Неужели ты и правда считаешь, что я поверю хоть одному твоему слову после того, как ты обманывала меня с первой минуты?! — недоверчиво спросил виконт. — Лишь слепая страсть помешала мне распознать твою натуру! Хотя я всегда подозревал, что уж больно ты хороша, и считал, что что-то не так! Но я так хотел тебе верить! — Голос Джерваза сорвался. — Господи, я так хотел верить… — повторил он.

— Да, сначала я обманывала тебя, — призналась Диана. — Разве ты не помнишь, что грозил лишить меня содержания, если я посмею приблизиться к твоим владениям или использую твое имя?

— Ах да, я и забыл, что всеми твоими поступками правят деньги, — язвительно произнес виконт. — Хотя, должен признаться, ты довольно удачно прикидывалась, что совсем не такая, как подобные тебе особы. :

— Да-да, именно поэтому я отказывалась, чтобы ты постоянно перечислял мне деньги, — промолвила Диана, надеясь, что, вспомнив о ее поступке, Джерваз поверит в ее бескорыстие. — Мне казалось, что я не должна брать у тебя денег дважды — ведь ты не знал, кто я такая.

— Ну да, вместо того, чтобы взять деньги самой, ты подослала ко мне Мадлен! Якобы ты об этом ничего не знала!

— Не понимаю, о чем ты говоришь?

Сент-Обен цинично усмехнулся:

— Прекрати строить из себя святую невинность.

Этот номер больше не пройдет.

— Джерваз, у меня есть лишь годовой доход в тысячу фунтов, — оторопело произнесла Диана. — Я стараюсь тратить как можно меньше, чтобы скопить хоть что-то Джеффри на будущее.

— Ах да, есть еще Джеффри, — елейным голосом проговорил виконт. — Ты хоть знаешь, кто отец твоего незаконнорожденного сына?

Не успел Джерваз опомниться, как Диана ударила его. Ее ладонь с такой силой опустилась на щеку виконта, что тот покачнулся. Диана в ужасе смотрела на него: она не столько боялась гнева Джерваза, как испугалась того, что смогла ударить любимого человека Поначалу ей казалось, что он ответит ей тем же, но виконт держался совершенно спокойно.

— Ну вот, еще один покров снят, — сардонически промолвил он. — Я считал тебя честной, доброй, умной, нежной. Теперь от моих иллюзий остался лишь прах.

Покачав головой, Диана прошептала:

— Джерваз, мне правда очень жаль. Но как ты мог сказать такое о собственном сыне? Виконт недоверчиво приподнял брови.

— Ты хочешь выдать незаконного ребенка за моего сына? Впрочем, не исключено, что тебе это и удастся: он так похож на тебя, что ты можешь назвать его отцом любого. Впрочем, любой и мог быть его отцом.

— Да неужели ты вообще на него не смотрел?! — сердито выкрикнула Диана. — Если бы ты повнимательнее взглянул на Джеффри, то сразу бы увидел, как он похож на тебя! Кстати, в этом одна из причин того, что я не хотела тебе его показывать. Но ты ничего не заметил и не узнал собственного сына, как и меня.

Джерваз лихорадочно вспоминал, как выглядит ребенок, пытаясь найти у него общие черты с собой.

— Он слишком мал. Моему ребенку было бы восемь лет, а Джеффри сколько? Шесть? Или лет семь?

Сжав судорожно руки, Диана четко произнесла:

— Он родился десятого февраля тысяча восьмисотого года — ровно через девять месяцев после нелепой женитьбы. Да, он маловат для своего возраста, но ему уже восемь с половиной лет. Я не рискнула назвать его в честь отца, поэтому выбрала имя Джеффри — оно начинается на ту же букву Может, ты хочешь увидеть запись о рождении?

У виконта был растерянный вид. Диана внезапно поняла, как он хотел иметь сына, хоть и утверждал, что недостоин воспитывать ребенка.

— Это ничего не докажет, — возразил он. — Ты могла родить ребенка, который потом умер в младенчестве. А теперь выдаешь за него Джеффри.

Диана закрыла лицо руками. Она предполагала, что раскрытие тайны будет тяжелым, но ей и в голову не приходило, что Джерваз вообще не захочет поверить ей. А если у него нет желания верить, то доказывать что-либо бессмысленно.

Не обращая внимания на ее расстроенный вид, виконт спросил:

— Скажи, сколько ты заплатила той девушке в гостинице, чтобы она ушла? Мне всегда было интересно, какого же на самом деле дурака я свалял в ту ночь?

Диана устало уронила руки.

— Ты все еще не понял? — промолвила она, бессмысленно глядя перед собой. — Ты вошел в мою комнату. Поскольку ты был пьян, то заблудился в коридоре.

— Я так и знал: просить тебя сказать правду не имеет смысла, — язвительно проговорил Джерваз. — Я не мог войти в твою комнату, потому что отпер дверь своим ключом.

Рядом с Дианой стоял стул, и она упала на него, не в силах больше стоять. Когда Джеффри был маленьким, она кормила его, сидя на этом самом стуле.

— Там были старые поломанные замки, — объяснила она. — Одним ключом можно было открыть любую дверь.

Виконт промолчал.

— А ты умная лгунья, — наконец вымолвил он, — знаешь, как вызвать сомнения.

Девушка безнадежно посмотрела на него, спрашивая себя, можно ли хоть чем-нибудь убедить его. Может, она хотела слишком многого?

— А ты никогда не спрашивал себя, где твой багаж? Его не было в моей комнате.

Виконт нетерпеливо посмотрел на нее, а потом повернулся, чтобы уйти.

— Джерваз, погоди! — вскричала Диана. — Что ты хочешь делать?

Его холодный взгляд удержал Диану на месте, хотя она хотела было броситься к нему.

— Я? Хочу вернуться в Лондон. Если мне очень повезет, то я никогда больше не увижу тебя и ничего о тебе не услышу.

Диана приподняла и тут же бессильно уронила правую руку:

— Но как ты можешь просто так уехать? Мы женаты, у нас есть сын.

Сент-Обен горько рассмеялся:

— Ты и впрямь необыкновенная женщина. Неужели ты считаешь, что после твоего заявления, после того, как я узнал, что наши отношения с первой до последней минуты строились на лжи, я приму тебя как жену и буду представлять всем как леди Сент-Обен? — Горькие складки залегли вокруг его рта. — А знаешь ли ты, что господа, которые платят сейчас за твои услуги, не захотят и знать тебя, как только ты станешь леди Сент-Обен?

— Прекратишь ты говорить со мной так, словно я блудница вавилонская? — вскричала девушка. — Я не говорила тебе всей правды, но не солгала тебе ни единого раза!

Наступило долгое молчание. Затем, почти не разжимая зубов, Джерваз процедил:

— Вся твоя жизнь была сплошной ложью. В его голосе звучала такая неприкрытая враждебность, что Диана, не в силах больше сдерживать слезы, горько разрыдалась. Слезы текли по ее щекам, но девушка сделала еще одну отчаянную попытку удержать его:

— Я люблю тебя, а ты говорил, что любишь меня. Неужели это ничего не значит?

— Да, это значило очень много, — тихо промолвил Джерваз. — Но той женщины, что я любил, не существует.

— Джерваз, пожалуйста! — вскричала Диана. Положив руку на ручку двери, Джерваз повернулся к девушке и равнодушно взглянул на нее:

— А знаешь, это очень странно: я хотел сделать шлюху своей женой, но не могу допустить того, чтобы моя жена была шлюхой. До свидания, Диана.

Звук захлопывающейся двери показался Диане похожим на похоронный звон.

Диана как статуя застыла посреди комнаты, прекрасно понимая, что, когда первое оцепенение пройдет, боль будет ужасной. Из-за окна раздались голоса, потом шум экипажа, свист кнута, стук копыт… Джерваз уехал.

Ах, сколько раз она пыталась представить себе, как он отреагирует, узнав, что она — его жена. Разумеется, Диана ждала шока. Предполагала, что Джерваз может немного рассердиться, но надеялась, что он с юмором воспримет сообщение о том, что взял в любовницы собственную супругу.

Однако больше всего девушка надеялась на то, что виконт испытает облегчение. Когда они поженились, он впал в ярость, но, немного успокоившись, стал даже ласково говорить с ней. Познакомившись с ним в Лондоне, Диана узнала, что он очень честный человек, который себя совсем не ценит. Диана верила, что Джерваз обрадуется, узнав, что жена простила его, и они могут стать нормальной семьей.

Одного она не могла предположить — что ее признание разрушит их любовь. Но как это могло случиться, ведь они по-настоящему любили друг друга? Ей всегда казалось, что Джерваз умный. Диане и в голову не приходило, что ее сообщение может привести его в такое состояние.

Когда шум отъезжающего экипажа затих, Диана вышла из гостиной. За дверью ее поджидала Энни — племянница Мадлен. Энни была старшей дочерью Изабел Вольф, которая полюбила молодого человека, не пришедшегося по вкусу ее матери. Мадлен и Диана с радостью предложили девушке поселиться после свадьбы в Хай-Торе вместе со своим возлюбленным.

Наверное, Энни что-то говорила, потому что губы ее двигались, но Диана ничего не слышала. Покачав головой в знак того, что ей хочется побыть одной, Диана вышла из дома и, перейдя дорогу, направилась вниз по холму к ручью.

Усевшись на заросшем травой берегу, девушка сняла туфли и чулки и опустила ноги в воду. В этом самом месте едва не утонул Джеффри, когда был еще совсем маленьким. Неудивительно, что мальчик играл в жидкой грязи — все дети это любят.

Джерваз уехал. Он был не из тех мужчин, что любят и бросают легко. Или меняют принятое решение. Диана знала, что у них разные темпераменты, но не представляла себе, к чему это может привести. Для нее любви было достаточно. Ей казалось, что если Джерваз полюбил ее, то связь между ними будет неразрывной.

Оказывается, она была не права. Мало того, что она ранила его душу, она еще и разрушила их любовь, уничтожила доверие друг к другу. К тому же Джерваз может никогда не оправиться от раны, нанесенной любимой женщиной.

Но когда она сделала эту ошибку? Диана вспоминала последние месяцы. Может, все началось в Обенвуде, где у них была первая ссора? Интуиция подсказывала ей тогда сказать правду. Если бы она сделала это, все было бы куда проще. Но Диане казалось, что виконту будет легче принять ее известие, если он полюбит ее.

А вместо этого… Влюбившись в нее по-настоящему, он стал более ранимым и в результате обвинил ее в предательстве. Вспоминая реакцию Джерваза, Диана поняла, что он переживает не меньше ее, а может, даже и больше, потому что в сокрытии правды виновата она.

Диана легла на живот и, уткнув голову в руки, горько разрыдалась.

В Лондон возвращались в полном молчании. Не считая коротких замечаний при смене лошадей. Джерваз заговорил с Боннером лишь однажды, спросив, что лакей увидел в его комнате, когда пришел собирать багаж хозяина в ту роковую ночь на Малле.

Не моргнув глазом, Боннер ответил:

— В комнате была одна из горничных. Она уже долгонько вас поджидала, и все не понимала, что это вы ею пренебрегаете. Я, знаете ли, позволил себе утешить несчастное создание — на те деньги, что получил на дорогу.

— А мой багаж? — нетерпеливо спросил виконт. — Он был там? — Джерваз дернул поводья — он всю дорогу правил лошадьми сам — это помогало ему сосредоточиться.

Боннер утвердительно кивнул:

— Да, кажется, все было нетронутым, но я не стал проверять, потому что эти шотландцы — честные ребята. Может, мы что-то забыли? — Слуга разглагольствовал с таким видом, словно речь шла о вчерашнем событии. Впрочем, забыть события той ночи было нелегко.

— Да нет, ничего не забыли. — «Кроме моей жены, которая, как выяснилось, спала не в моей, а в собственной комнате», — подумал про себя виконт.

Сент-Обен стал вспоминать, как они занимались любовью. Хоть Диана и была темпераментной и с готовностью отвечала на его ласки, в ней не было той искушенности, которая обычно отличает шлюх. А он был таким олухом, что даже не обращал на это внимания. Она и в самом деле могла быть невинной или… утверждения о ее невинности были всего лишь частью ее талантливой игры.

От места, где они проезжали, до Обенвуда было рукой подать, а грядущий прием был отличным предлогом для того, чтобы завернуть в усадьбу. Необходимые распоряжения заняли совсем немного времени, а затем виконт спросил управляющего, где висит портрет его матери.

Выяснилось, что портрет удостоился чести висеть в комнате слуг — именно там его ценили больше всего. Сэр Джошуа Рейнолдс был бы весьма удивлен столь непочтительным обращением с его шедевром.

Не глядя на красивое, развратное лицо своей матери, Сент-Обен принялся изучать личико темноволосого ребенка, который с обожанием смотрел на женщину. Оглядев внимательно профиль мальчика, форму ушей, линию носа и подбородка, Джерваз понял: иного мнения быть не может — мальчик на портрете был как две капли воды похож на Джеффри. Только теперь виконт вспомнил, каким взглядом на него смотрел арендатор, когда они с Джеффри заехали к нему поговорить о починке амбара.

Хоть Сент-Обен смутно помнил детство, ему припоминалось, что ребенком он был слишком мал. Лишь после двенадцати лет он начал расти, догоняя и обгоняя сверстников.

И припадки. У него они были не такие частые, как у Джеффри. Интересно, передаются ли такие вещи по наследству? «Вполне возможно», — ответил сам себе Джерваз.

Итак, Джеффри, умный и смелый мальчик с веселым нравом, был его сыном; Думая о жене как о чем-то несуществующем на самом деле, виконт не задумывался, что даже одна короткая близость может привести к рождению ребенка. Если подобная мысль и приходила пару раз в голову Джерваза, он тут же отгонял ее. Впрочем, Диана не переставала быть лгуньей и шлюхой оттого, что Джеффри — его сын. Это было лишь еще одно печальное следствие чертовой женитьбы.

Был уже поздний вечер, когда, вымотанная долгой дорогой, Диана вернулась домой. После скандала с Джервазом она провела в Хай-Торе целую неделю, пытаясь справиться со своим горем.

Джеффри уже спал, а Эдит и Мадлен принялись заботливо хлопотать вокруг Дианы, едва увидели ее расстроенное лицо. Пережив в одиночестве самую остроту горя, Диана подумала о том, как хорошо вернуться в семью. Она не говорила приятельницам, зачем уехала на север, а они не спрашивали, но теперь пришло время рассказать всю правду.

После того как девушка помылась с дороги и поела, три женщины собрались в гостиной Мэдди. За бесчисленными чашками чая, сдобренного бренди, Диана долго рассказывала им о своем детстве, юности, пока наконец не дошла до замужества. Девушка поведала им, что ее отец уехал из гостиницы, поручив ее заботам несуществующего мужа, а потом перешла к описанию скандала в Хай-Торе.

Когда Диана закончила свое повествование, Мадлен удивленно воскликнула:

— Я догадывалась, что ты таинственная женщина, но мне и в голову не приходило, что ты скрываешь такие секреты! Можно теперь тебя кое о чем спросить?

Диана вздохнула. Она сидела в углу дивана, завернутая в пушистый плед.

— Спрашивай о чем угодно. Я многого не говорила тебе, и моя скрытность привела лишь к неприятностям.

— Что случилось с твоей матерью? Рука Дианы с чашкой чая слегка задрожала. Осторожно поставив чашку на стол, девушка ответила:

— Она покончила с собой, когда мне было одиннадцать лет.

— Бедная моя девочка! — всплеснула руками Мадлен и торопливо перевела тему разговора:

— Трудно поверить в то, что твой отец оставил тебя сразу же после бракосочетания.

— Если бы ты была знакома с моим отцом, то знала бы, что это вполне в его характере. Он был убежден, что все женщины — это зло, а особенно его дочь. — Голубые глаза Дианы казались черными. — Он считал, что чем скорее удастся избавиться от меня, тем будет лучше для его бессмертной души.

Пока девушка рассказывала о своей жизни, Мэдди пришла в голову одна мысль. Она не сразу решилась ее высказать, но, подумав, пришла к выводу, что не обидит Диану своим вопросом:

— Диана, а не испытывал ли твой отец противоестественных чувств к тебе? Может, он сердился на себя за эти чувства, а тебя считал источником зла?

Удивление отразилось на выразительном лице Дианы, — Это могло бы многое объяснить, — нерешительно промолвила она. — Он всегда смотрел на меня так, как будто ненавидел. И… все его домыслы о том, что мужчины испытывают ко мне страсть… они же были абсолютно беспочвенными. Наверное, я была хорошенькой девочкой, но без всяких там нежных округлостей, которые так привлекают мужчин. Отец часто молился надо мной ночами, при этом мы ночи напролет простаивали на коленях. Он молил Господа очистить мою грешную душу. Иногда отец пытался побоями вытрясти из меня мои грехи и непочтение к Богу. — Задрожав, Диана плотнее закуталась в плед.

— Прости, дорогая, — извинилась Мадлен. — Мне, наверное, не следовало спрашивать тебя.

— Да нет, Мэдди, я рада, что ты заговорила об этом, — устало сказала девушка. — Каким бы отвратительным ни было это предположение, оно все же хоть что-то объясняет. Мой отец всегда напоминал мне., природную стихию — таинственную и безжалостную. Я бы хотела знать, что у него были за причины презирать меня, хотя я ни в чем не была виновата.

— А он еще жив? — поинтересовалась Эдит.

— Не представляю, — пожала плечами Диана. — Мне ничего о нем не известно с того мгновения, как он уехал из гостиницы.

Мадлен никак не могла понять, как это викарий мог вот так просто взять и бросить свою дочь на произвол судьбы. Наверное, он и впрямь был сумасшедшим. Потом, вспомнив, что не спросила еще кое о чем, Мадлен вновь обратилась к Диане с вопросом:

— А как ты познакомилась с Эдит? Ты не сказала мне об этом.

— Моя сестра Джейн Хейз с мужем владеют гостиницей, в которой и произошел этот случай, — заговорила Эдит со своим йоркширским произношением. — Я сама вышла замуж за пьющего подонка. Мои сыновья выросли и уехали — один в Америку, другой ушел в армию. Джейн все время говорила, что мне надо уйти от мужа, пока он не укокошил меня, но я не знала, как это сделать и куда пойти. — Женщина задумчиво дотронулась до шрама, пересекающего ее щеку. — Я, конечно, могла бы уехать к Джейн, но у меня не было денег на переезд. К тому же у меня не было желания уходить — ведь я терпела его издевательства целых двадцать пять лет и, можно сказать, привыкла к ним.

Мадлен новым взглядом посмотрела на Эдит. Ей было известно, что у пожилой женщины были сыновья — те регулярно писали матери, но она не знала о муже. Похоже, Эдит обрела свою силу, пройдя нелегкую школу.

Диана продолжила рассказ Эдит:

— Миссис Хейз решила, что если ее сестре будет о ком заботиться, она решится наконец оставить мужа. Мне только что исполнилось шестнадцать, я была беременной и всего боялась. Но, связавшись с поверенным Сент-Обена, я получила деньги. Тогда миссис Хейз собрала мои вещи и отправила меня в Йоркшир. Мы с Эдит вместе нашли Хай-Тор. Мы обе хотела одиночества и избегали людей, в особенности мужчин. С тех самых пор Эдит и печется обо мне. — Диана тепло улыбнулась женщине, которая помогла ей пережить самые трудные минуты жизни.

— Мы обе друг другу помогали, — усмехнулась Эдит.

— Но почему после всего, что с тобой случилось, ты задумала поехать в Лондон и стать куртизанкой? — недоумевала Мадлен. — Я бы скорее подумала, что женщина в твоем положении отправится в монастырь.

Диана налила всем чаю.

— Знаешь, прозвучит это довольно странно, но у меня было удивительное ощущение того, что я поступаю правильно, — ответила девушка. — Несмотря на то что мой отец и… муж сделали мне, я всегда знала, что не все мужчины такие. В нашей деревне были счастливые семейные пары, были и добрые мужчины. Раз уж я была замужем, то не могла создать семью, но мне хотелось, чтобы рядом был… любящий мужчина. Должна признаться, мне понравилось, когда ты говорила, что красота дает женщине силу над мужчинами. Л подумала тогда, что было бы замечательно обладать хоть какой-то силой…

— Но я также говорила тебе, что это опасная вещь, — напомнила ей Мадлен.

— Помню, — прошептала Диана, закрыв глаза, чтобы скрыть навернувшиеся внезапно слезы. — Я не представляла себе, что творю. Похоже, я просто сделана из другого теста, чем женщины-искусительницы.

— Да нет, моя дорогая, совсем нет, — успокаивала ее Мэдди. — Ты из того же, из чего сделаны все любящие жены, хорошие матери и друзья.

Мадлен хотела утешить Диану, но вышло наоборот: зарывшись лицом в одеяло, девушка запричитала сквозь слезы:

— Что же мне делать? Он ненавидит меня. Он сказал, что не хочет больше видеть меня.

Наступило молчание. Наконец Эдит сказала:

— Ты у нас знаток мужчин, Мэдди, ты и отвечай, что ей делать.

Мадлен села рядом с Дианой и обняла ее за плечи.

— Может, кое за что Сент-Обен тебя и ненавидит, но чувства его куда сложнее. Любовь, ненависть, желание, злость — все перемешано в нем. Было бы куда труднее вернуть его, если бы он был равнодушен к тебе.

Сдавленным голосом Диана спросила:

— Ты думаешь, я могу надеяться?

— Да, думаю, можешь. Если, конечно, ты выберешься из постели и будешь бороться, как женщина. — Мадлен нарочно поддразнивала Диану и была вполне удовлетворена, увидев, как девушка немедленно стянула с себя плед.

— Что это значит — бороться, как женщина? — поинтересовалась она.

Вспомни, что ему в тебе нравилось, и используй это против него. Любовь, желание, смех — все, что угодно, тебе лучше знать. Заодно попробуй вспомнить все причины его гнева.

Безнадежное выражение на лице Дианы сменилось задумчивостью. Глядя в чашку, она промолвила;

— Может, он злится из-за того, что я задела его честь? Вдруг он считает, что я умышленно унизила его?

Мадлен задумалась.

— Что ж… — медленно проговорила она наконец. — Конечно, честь его задета, но дело не только в этом. Из твоих слов я поняла, что он полагает, будто ты злоупотребила его доверием, предала его. Именно это чаще всего бывает причиной размолвок между мужчинами и женщинами, к тому же виконт не из тех людей, который доверяет всем подряд.

Диана подумала над ее словами.

— Похоже, Мэдди, ты, как всегда, права. Не знаю уж, что с этим и делать, но… это всего лишь начало. — Девушка вспомнила одно замечание Джерваза, смысла которого не поняла. — Он обвинил меня в том, что я подослала мою подругу Мадлен просить у него денег… чтобы самой этого не делать. Ты не знаешь, о чем он говорил?

— Да, — ответила женщина. — Я попросила Сент-Обена делать регулярные перечисления на твой банковский счет. Он с готовностью согласился, так что ты теперь много богаче: Сент-Обен с прошлого сентября каждый месяц переводил тебе две сотни фунтов. — Увидев, что Диана оторопела от ее слов, Мэдди встревоженно спросила:

— У вас и из-за этого возникло недоразумение?

— Боюсь, что так. Он утверждал, что это я все подстроила и притворялась невинной.

— Ох нет, Диана! Прости меня! — в ужасе вскричала Мадлен. — Жизнь непредсказуема и было бы глупо не использовать готовность виконта поддержать тебя материально. Я же заботилась о твоем будущем. Неужели он обвинил тебя за то, что сделала я?

Мэдди пришлось самой думать о своем финансовом положении, поэтому неудивительно, что она постаралась позаботиться о своей менее опытной подруге. А теперь получилось, что ее доброе намерение лишь добавило масла в огонь подозрительности Сент-Обена.

Диана допила остатки чая.

— Это не так уж важно, — устало промолвила она. — Он меня куда в более худших вещах обвинял. — Девушка покрутила чашку и, подержав ее у закрытых глаз, протянула Эдит:

— Пожалуйста, посмотри… все ли кончено между мной и Джервазом?

Эдит засомневалась:

— Не стоит интересоваться делами, столь близкими к сердцу. Ты слишком много придаешь значения этой ерунде.

— Ну пожалуйста, — упрашивала ее Диана. — Я должна знать, есть ли хоть малейшая надежда.

Подумав еще немного, Эдит взяла чашку. Ее дыхание замедлилось, и она заговорила своим утробным голосом:

— Все еще не кончено. Многое лежит между вами — и темное, и светлое. — Нахмурившись, она покачала чашку. — Конца не видно. Будет опасность, и не только тебе. Угрожает тьма… — И низким, неестественным голосом она договорила:

— Тьма, смерть и желание…

Диана слегка подула в лицо замолчавшей было Эдит, и та вновь заговорила нормальным голосом:

— От этой чашки будет больше пользы, мая милочка, если ты будешь пить из нее чай. — Она налила ароматного напитка в чашку и добавила туда бренди.

— Мне, пожалуй, не хочется больше чаю, — возразила Диана. — Знаете, я ужасно хочу спать.

— Бедняжка, ты утомилась, а мы тут мучаем тебя своими вопросами, — промолвила Мадлен.

Нежно обняв Диану, Мэдди проводила ее в спальню и поцеловала на прощание.

Когда женщины вернулись в комнату Мэдди, Эдит задумалась.

— Что-то я давненько не навещала свою сестру Джейн, ту самую, что живет на Малле, — заявила она наконец. — Думаю, пора мне с ней повидаться.

Зная, что Эдит любит говорить обиняками, Мадлен промолчала и подлила бренди в их чашки.

— Так, наверное, это совпадение, что твой путь на Малл пройдет почти через деревушку, где выросла Диана?

— А? Что? — переспросила Эдит. — Ах да, чистое совпадение, — отвечала женщина, задумчиво отпив бренди. — Думаю, там всем известно о сумасшедшем викарии.

— Очень может быть, — согласилась с ней Мэдди, усаживаясь поудобнее. — Конечно, может статься, что ты не узнаешь ничего интересного и важного, но… Кто знает? Неплохо хотя бы выяснить, жив ли он еще. Надеюсь, если он все еще пребывает среди нас, грешников, ты не поможешь ему отправиться в небесную обитель?

— Что ты! — возмущенно воскликнула Эдит. — Нет, конечно. Я в жизни и мухи не обидела, лишь перед самым расставанием с любимым муженьком огрела его по башке кочергой. — Помолчав, она добавила:

— Этот мерзавец не хотел отпускать меня.

— Да ты что? — удивленно переспросила Мадлен, а затем расхохоталась. — Похоже, я перебрала бренди, потому что мне это кажется ужасно смешным. — Так ты убила его?

— Нет, — с сожалением ответила Эдит. — Кочерга была слишком легкой.

— И он все еще жив?

— Нет. После того как я от него ушла, он нашел другую дуру, которая стала о нем заботиться. Он забил ее до смерти, и его повесили.

Лицо Мадлен стало серьезным.

— Надо же, — промолвила она, — у нас троих есть тайны, связанные с мужчинами. Даже странно, что все эти тайны всплывают на поверхность в одно время.

— Угу, — промычала Эдит. — Надеюсь, у Дианы так же, как и у нас с тобой, со временем все уладится.

Как только Мадлен ушла из комнаты Дианы, девушка разрыдалась. Тщетно старалась она взять себя в руки — ничего не получилось. Она плакала почти все время, пока была в Йоркшире, плакала всю дорогу домой. Как Диана и говорила Джервазу, она была из тех, кто плачет, а не из тех, кто устраивает сцены. Диане было бы легче перенести неприятности, если бы она просто разозлилась, но девушка была не способна на это. Долгожданное объяснение в любви сделало ее еще более ранимой, и обвинения виконта в предательстве были просто невыносимы, хотя девушка понимала, что и он испытывал сильную душевную боль. Теперь, по прошествии некоторого времени, Диана поняла, что Сент-Обену было бы легче узнать ее тайну, если бы она рассказала ему все до его признания. Ах, как просто было сейчас рассуждать о том, как следовало поступить!

Горе захлестывало Диану. Стараясь сдержать слезы, она села за стол и принялась просматривать письма, которые пришли, пока ее не было в Лондоне. Счета из магазина за ткани и обувь, квитанция на оплату обучения Джеффри, записка от Франсиса Брэнделина, в которой он сообщал, что уезжает на некоторое время, но обязательно зайдет к ней, как только вернется…

Среди писем был маленький сверток, адрес на котором был написан незнакомой рукой. Подумав, что это какая-то покупка, о которой она забыла, Диана развернула бумагу и похолодела. В оклеенной бархатом шкатулочке лежали крупные жемчужины — те, что оставались у Джерваза от ожерелья. Ни письма, ни даже записки… Девушка не понимала, была ли посылка знаком презрения или равнодушия.

Она не хотела думать об этом, подвинув дрожащей рукой шкатулку на край стола, Диана взяла последнее письмо. Внушительный конверт кремового цвета был запечатан печатью с гербом Сент-Обена. Сердце ее бешено заколотилось, и, глубоко вздохнув, девушка медленно распечатала конверт. К ее великому разочарованию, письмо было написано незнакомым почерком — тем же самым, что и на посылке с жемчугом. Очевидно, это рука секретаря Джерваза. Раньше виконт всегда писал сам.

В конверте было приглашение на прием в Обенвуд — его послали еще до того, как Диана встретилась с Джервазом в Йоркшире, до того, как он сказал, что не хочет больше видеть ее… Так конверт и поджидал ее здесь, только еще раз напомнив девушке о ее потере.

Диана хотела было порвать приглашение, но потом задумалась. Домашний прием, а значит, много гостей, возможно, даже кто-то из правительства — Диана помнила, что Джерваз любит иногда приглашать к себе людей, с которыми его связывают служебные дела.

В приглашении было указано, что прием состоится в конце следующей недели. Диана задумчиво разгладила приглашение. Она была законной виконтессой Сент-Обен. Выгонит ли ее Джерваз, если она приедет в Обенвуд? Возможно, он так и поступил бы, окажись они в доме одни, но в присутствии множества вельмож он не посмеет сделать этого, чтобы не нарушать приличий. Если она приедет, когда все уже соберутся…

Мысли Дианы понеслись вскачь. Она была полна решимости биться за Джерваза, чтобы доказать ему свою любовь, но для этого ей надо было встретиться с ним. Другой возможности может не представиться.

Других доводов не требовалось. Диана решила поехать в Обенвуд.

 

Глава 21

Чтобы уделить сыну побольше внимания перед очередным отъездом, Диана решила позавтракать с ним на следующее утро и прокатиться в парк. Мальчик обожал гулять с матерью, он всю дорогу болтал, рассказывал ей о книгах, которые читает, о школе, просил обратить внимание, насколько лучше он стал ездить верхом. Сидя в седле, он больше, чем обычно, походил на своего отца. Хоть с тех пор, как он впервые сел на пони, не прошло и года, мальчик ездил верхом с врожденной грацией.

Когда конюх забрал их лошадей, Диана внимательно посмотрела на сына. Интересно, какие чувства испытывает Джерваз к мальчику сейчас, узнав, что Джеффри — его ребенок. Почему-то Диана была уверена, что, несмотря на отказ видеться с ней, виконт не станет отрицать своего родства с Джеффри. Она с тревогой наблюдала за их знакомством, надеясь, что они подружатся, и опасаясь, что этого не произойдет.

Но, похоже, Джеффри нравился виконту, а ведь мальчик был его наследником. Изменится ли отношение Джерваза к сыну после того, как он обвинил ее в предательстве? Неплохо зная Сент-Обена, Диана думала, что этого не произойдет, но горечь ее была очень велика, и девушка решила, что не позволит им видеться до тех пор, пока не убедится, что виконт не причинит вреда мальчику. Диана на все была готова ради сына и хотела, чтобы он унаследовал титул, богатство и влиятельное положение в обществе; она не сомневалась, что Джеффри — достойный наследник знатного рода. Однако она ни за что не допустила бы, чтобы мальчик участвовал в родительских распрях — ради этого Диана даже готова была уехать в какую-нибудь колонию и воспитывать сына одна.

Обычно Джеффри сам распрягал своего пони, но на сей раз Диана попросила поручить это мальчишке-конюху, чтобы спокойно потолковать с сыном. Вопросительно глядя на свою мать, Джеффри отправился вслед за ней в гостиную.

— Малыш, на следующей неделе мне опять придется уехать, — снимая перчатки, заявила Диана. — Мне жаль расставаться с тобой, но я должна это сделать.

— Можно мне поехать с тобой? — попросил мальчик.

— Нет, боюсь, что нет, — покачала она головой, опасаясь, как бы ребенок не стал свидетелем сцены между родителями.

— А почему?

Ну как ответить ему? Пока Диана обдумывала, что бы такое сказать, Джеффри ворчливо произнес:

— Наверное, ты к лорду Сент-Обену едешь? Диана понимала, что мальчик любил Джерваза, но ревновал к нему мать. Сняв шляпку и жакет, она села и медленно проговорила:

— М-мда… Прости, что я опять уезжаю, но это необходимо.

По лицу ребенка было видно, что он готов поссориться с матерью. Диана показала рукой на место рядом с собой, приглашая Джеффри сесть, как вдруг его голова резко откинулась назад. Он упал на пол, изгибаясь и хрипя. Диана бросилась к сыну, испытывая обычный ужас, который сковывал ее в такие моменты.

Диана хотела было обнять ребенка, как внезапно ее руки застыли в воздухе. Ей много раз приходилось хлопотать возле Джеффри во время эпилептических припадков, поэтому она сразу заметила что-то необычное. Страшное подозрение поразило ее. Схватив мальчика за плечи, Диана вскричала:

— Джеффри, ты притворяешься?!

Лицо мальчика приняло обычное выражение, он выпрямился и виновато опустил голову. В жизни Диана так не сердилась на сына. Размахнувшись, она со всего маху шлепнула его. Диана ни разу не била Джеффри, поэтому он испуганно вскрикнул.

Не прошло и минуты, как они оказались в объятиях друг друга: оба заливались слезами, причем сильнее плакала Диана. Укачивая сына, она приговаривала:

— Прости меня, дорогой, прости, я не должна была шлепать тебя. Но никогда! Никогда не делай этого больше! Можешь кричать на меня, хочешь — бросай вещи, но никогда больше не притворяйся так. Ты не представляешь, как эти приступы действуют на меня. Это… это было ужасно…

Вытащив из кармана носовой платок, Джеффри высморкался, и, комкая платок в руках, пробормотал:

— Я знаю, что ты очень переживаешь. — Мальчик с трудом сглотнул. — Прости меня, мамочка. Я совершил ужасный поступок.

— Да уж, действительно ужасный. — Диана вытерла слезы и попыталась улыбнуться. — Только мне кажется, что если бы люди не совершали временами ужасных поступков, мы все были бы ангелами с крыльями и нимбами вокруг голов.

Глаза мальчика лукаво блеснули:

— Конечно, крылья — это хорошо, но тогда мы бы не смогли ездить верхом, не так ли?

— Похоже, ты прав.

— Тогда я предпочел бы остаться человеком. Диана улыбнулась, но настала пора поговорить о серьезных вещах. Поглядев внимательно на сына, она приняла решение — ведь рано или поздно Джеффри должен был узнать, кто его отец. Вообще-то она собиралась рассказать ему все позже, но, похоже, время для откровений пришло: Диана считала, что если мальчик узнает правду, ему будет легче смириться с мыслью об ее отъезде. Обняв сына, она усадила его рядом с собой.

— Мальчик мой, мне надо кое-что тебе сказать. — Несмотря на принятое решение, Диана не смогла сразу найти нужные слова, потому что раньше всегда избегала разговоров на эту тему. — Тебе, кажется, нравится лорд Сент-Обен, не так ли? Отвернувшись в сторону, ребенок кивнул. Набрав полную грудь воздуха, Диана выпалила:

— Сент-Обен — твой отец. Джеффри оторопело посмотрел на мать, его голубые глаза были широко распахнуты от удивления.

— Ты хочешь сказать, — через некоторое время вымолвил он, — что я — незаконнорожденный?

— Нет! — удивленно возразила Диана. Совершенно очевидно, что мальчик в школе изучал не только латынь и литературу. — Мы с ним женаты, и ты — законный ребенок, как и все нормальные английские мальчишки.

— Но почему же ты раньше ничего мне не говорила об этом? Почему вы не живете вместе? Почему он ведет себя не как отец? — Шок мальчика прошел, и он стал засыпать Диану градом вопросов.

— Это длинная история, мой любимый, — пожала плечами Диана. Она задумалась на мгновение, не зная, как объяснить все восьмилетнему мальчику. — Мы остановились в одной гостинице с ним. В Шотландии. Твой отец случайно зашел в мою комнату. Уж так нехорошо вышло, но… потом он решил жениться на мне — ведь он настоящий джентльмен. Но вообще-то женитьба не входила в его планы, поэтому он уехал, распорядившись, чтобы мне посылали деньги и чтобы я… хорошо жила.

— Но почему он не хотел жить с тобой? — агрессивным тоном спросил мальчик.

— Дело было не во мне, твой папа просто не хотел жениться, — осторожно ответила Диана, не желая, чтобы мальчик во всем винил отца. — Он должен был через некоторое время уехать в Индию, поэтому и не рассчитывал заводить семью.

Джеффри кивнул — такое объяснение его устраивало.

— Ну вот, а потом я уехала в Йоркшир, познакомилась там с Эдит, а дальше ты все знаешь. Сначала все было хорошо, ноты рос, тебе надо было пойти в школу, поэтому я и решила поехать в Лондон, чтобы мы все могли посмотреть мир. — Диана тщательно обдумывала каждое слово. Она была готова признаться во многом, но только не в том, что задумала стать куртизанкой. — В Лондоне я случайно встретила лорда Сент-Обена. Это было в гостях у одной подруги тети Мэдди. Он забыл, как я выгляжу, а я не называла себя фамилией Брэнделин, вот лорд и не узнал меня.

— Но почему же ты сразу не сказала ему, кто ты такая?

"В точности как отец, — подумалось Диане. — Такой же настырный».

— Я не хотела — ведь он совсем не интересовался нами. Он даже не знал о твоем существовании.

— И ты рассердилась? — продолжал расспросы Джеффри.

— Боюсь, что да, — с грустью ответила Диана. — Я хотела получше узнать его, поэтому не раскрывала своего инкогнито. А потом мы стали хорошими друзьями и… на прошлой неделе я решилась рассказать ему правду.

Джеффри всем телом повернулся к матери:

— И он рассердился на тебя за то, что ты раньше не сказала ему о том, что ты его жена?

Диана была поражена — сын реагировал в точности так же, как и его отец. Может, есть вещи, понятные одним мужчинам и недоступные женскому разумению? Диана кивнула:

— Да, он очень рассердился на меня. — Ее голос невольно дрогнул. — Он не хочет больше видеть меня. Поэтому я и еду в Обенвуд. Сент-Обен устраивает большой прием, я была приглашена, поэтому решила поехать и извиниться перед ним.

— Он заставляет тебя страдать, — сердито промолвил Джеффри.

— Да, но не стоит слишком на него обижаться, — быстро перебила его она. — Я тоже заставила его страдать, хоть и не хотела этого.

Мальчик понимающе посмотрел на мать.

— Ну да, получилось так, как ты частенько говоришь: одних благих намерений недостаточно.

— Совершенно верно, — согласилась Диана.

— А что… что он сказал, узнав, что я — его сын? — нерешительно спросил Джеффри.

Понимая, как важен для мальчика ответ, Диана задумалась на некоторое время.

— Ну-у… Конечно, он был удивлен, а поскольку Сент-Обен был очень сердит… он не решился сразу поверить мне. Но он очень-очень хотел поверить в то, что ты — его сын.

Наступило долгое молчание — мальчик обдумывал слова матери.

— Но раз вы с лордом Сент-Обеном стали друзьями, означает ли это, что мы станем настоящей семьей?

Диана была поражена, услышав в голосе Джеффри тоскливые нотки, — она вдруг поняла, что он очень переживает из-за того, что у него нет нормальной семьи.

— Надеюсь, что так, мой дорогой, — неуверенно ответила она. — Очень надеюсь на это. Джеффри нахмурился:

— Но если ты едешь к моему отцу, почему я не могу поехать с тобой? — Ребенок больше не ревновал мать. Узнав, что Сент-Обен — его отец, он перестал сердиться на него и хотел проводить с ним столько же времени, сколько с Дианой.

На мгновение Диана пожалела, что вообще завела этот разговор.

— Лорд Сент-Обен очень-очень сердит на меня. Наша встреча может оказаться весьма неприятной. Мальчик насупился:

— Он — мой отец, и я хочу его видеть.

— Сейчас не самое лучшее время для этого, Джеффри. Надо бы подождать, пока у него изменится настроение.

Упрямства мальчику было не занимать:

— А может, он и не рассердится вовсе, если я приеду.

Вздохнув, Диана задумалась над его словами. Может, она опять чересчур опекает сына? Джеффри был умным и уравновешенным ребенком и имел полное право видеться с отцом. К тому же, не исключено, что его присутствие смягчит гнев Джерваза — Хорошо, можешь поехать со мной, но ты должен обещать, что будешь вежлив с лордом Сент-Обеном и не станешь сердить его. Наши отношения очень запутались, мы оба наделали много ошибок. — Увидев, что не убедила сына, Диана повторила настойчиво:

— Ты должен пообещать мне, Джеффри.

— Хорошо, мама, я постараюсь. — Судя по его тону, он не очень-то был расположен выполнять обещание, но, прежде чем Диана успела открыть рот, мальчик задумчиво произнес:

— Но если он — лорд Сент-Обен, стало быть, ты — леди Сент-Обен?

Мать согласно кивнула, а мальчик с интересом спросил:

— А у меня есть титул?

— Нет, пока твой отец жив — нет, но ты достопочтенный Джеффри Линдсей Брэнделин, — сообщила сыну Диана. — Достопочтенными называют детей знатных родителей.

— В нашей школе нет ребят, которые были бы достопочтенными, — важно заметил Джеффри. — Правда, отец Джеми Вудлоу — рыцарь и имеет титул сэра, но это куда ниже, чем виконт.

— Джеффри, почему ты так относишься к титулам? — встревожилась Диана. — Ты что, стал другим с того момента, когда узнал, кто твой отец?

Помолчав, мальчуган усмехнулся:

— Знаешь, мамочка, вчера я был просто эпилептиком. А сегодня я стал достопочтенным эпилептиком. — Эта мысль так развеселила Джеффри, что он громко расхохотался.

Наклонившись, Диана обняла ребенка, всем своим существом она молила Бога, чтобы Джерваз сменил гнев на милость, даже не столько из-за нее и Джеффри, сколько из-за того, что он в течение стольких лет был лишен радости отцовства.

Поскольку Эдит уехала в Шотландию к сестре, сопровождать Диану вызвалась Мадлен. Девушку смущало, что ей придется обращаться с лучшей подругой, как со служанкой, на что Мэдди возразила: ведь они и так нередко помогали друг другу одеваться и причесываться, к тому же, добавила она, разве Диане не будет приятно, если рядом с нею в Обенвуде будет кто-нибудь близкий? Кроме того, у Мадлен было много времени до возвращения Николаев в Лондон.

Сгибаясь под тяжестью обрушившихся на нее проблем, Диана решилась принять предложение Мэдди. Старшая женщина быстренько увязала волосы в тугой узел на затылке и собрала самые немодные свои вещи — ей не было нужды привлекать к себе внимание экстравагантными туалетами, а привлекательной она была в любой одежде.

В Обенвуд можно было добраться за один день, но дамы предпочли провести ночь и утро следующего дня в гостинице, расположенной в нескольких милях к югу от усадьбы. Дело в том, что, по расчету Дианы, днем лорд Сент-Обен будет постоянно находиться в окружении гостей и не сможет, таким образом, выгнать ее. Даже сама мысль о необходимости таких хитростей пугала Диану, но другого выхода у нее не было.

Наутро Диана тщательно оделась в простое, но элегантное платье из муслина. Голубая отделка платья удивительно подчеркивала цвет ее глаз. Мэдди заколола ей волосы в мягкий пучок. Лицо и шею девушки обрамляли каштановые кудряшки. В таком виде Диана выглядела именно так, как подобает настоящей леди и виконтессе.

Они уселись в карету, и не успела Диана и глазом моргнуть, как экипаж, проехав по полукруглой подъездной аллее Обенвуда, остановился у парадного входа. Женщины договорились, что Мадлен с Джеффри подождут в карете, пока Диана не позовет их. Вытерев влажные ладони о подол юбки перед тем, как надеть перчатки, Диана, облизнув пересохшие губы, прошептала:

— Пожелайте мне удачи.

Мэдди лишь сухо кивнула в ответ, а Джеффри, не понимавший толком, что происходит, весело рассмеялся.

Глубоко вздохнув, Диана вышла из кареты и поднялась по ступеням к двери, ведущей в дом ее мужа.

Джерваз был слишком несчастлив, чтобы развлекать своих гостей, однако, к счастью, события на Пиренейском полуострове дали им отличный повод для разговоров. Через несколько дней после высадки в Португалии, сэр Артур Уэлсли выиграл большую битву против французов в Вимейро. Двое других командующих, занимавших более высокие должности, чем он, нисколько ему не помогли. Вся Британия ликовала по случаю победы, но когда был подписан соответствующий договор — так называемая Синтрейская конвенция, — веселье немного поутихло. Согласно конвенции, французы уходили из Португалии, но им было дозволено покинуть Пиренейский полуостров на британских кораблях и к тому же взять с собой награбленное.

В блестящей победе Уэлсли усомнились, и все Три британских командующих были привлечены к военному расследованию. Наблюдая за происходящим, Джерваз проклинал все на свете. Сэр Артур, как младший по чину из трех командующих, разумеется, принимал участие в переговорах с французами и подписывал конвенцию, но голос его не был решающим. И вот теперь из-за дурацких условий договора карьера Уэлсли могла оборваться, едва начавшись.

В Обенвуде дела были не лучше. Гости Джерваза ели, пили, катались верхом и, наслаждаясь красотами природы, решали государственные дела. Среди гостей то тут, то там мелькал граф де Везель с выражением тайного удовлетворения на лице. Желая хоть как-то утешить себя, виконт пригласил красивую леди Хейкрофт — настоящую хищницу. Он решил, что ему необходима новая любовница, но, потолковав пару минут с опытной обольстительницей, Сент-Обен почувствовал к ней настоящее отвращение.

Среди гостей был и Франсис Брэнделин. Виконту хотелось, чтобы рядом с ним был близкий человек, однако, глядя на своего кузена, Джерваз все время мучился: был ли Франсис любовником Дианы? Он, конечно, мог бы и спросить кузена, но не делал этого, боясь услышать положительный ответ…

Стоя наверху в галерее и глядя вниз, виконт и Джордж Каннинг обсуждали возможные последствия договора, подписанного в Синтре. Внизу, в огромном вестибюле, прогуливались гости Сент-Обена, поджидая тех, кто ушел осматривать сады.

Джерваз не услышал, как открылась дверь, но вдруг до его слуха долетел звук незабываемого, нежного голоса, который произнес:

— Добрый день, Холлинз. Будьте добры сообщить моему мужу, что прибыла леди Сент-Обен.

Грохот выстрела не смог бы произвести того впечатления, что произвел мелодичный голосок Дианы. На мгновение виконту показалось, что у него галлюцинация, возникшая оттого, что мысли о Диане ни на мгновение не покидали его, но тут он увидел, что все гости оторопело смотрят на нее.

— Ну и ну-у… — удивленно протянул стоявший рядом с ним Каннинг.

Диана абсолютно не обращала внимания на произведенный ею фурор, она просто стояла посреди вестибюля, а солнечные лучи играли на ее блестящих каштановых волосах, освещая нежное, милое лицо. Джерваз оцепенел: его обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, в нем закипела ярость, оттого что она посмела явиться сюда и назваться его именем, но с другой — он испытал невероятное облегчение, и горячее желание вновь стало подниматься в нем.

Холлинз узнал Диану, вспомнив, что она гостила в доме на Рождество, но на мгновение замешкался, обдумывая ее слова. Конечно, вся прислуга в доме знала, что происходит у хозяина с Дианой, и, надо сказать, все единодушно одобряли его выбор. Но… не мог же виконт жениться, даже не заикнувшись об этом своим слугам! Решив держаться нейтрально, управляющий поклонился Диане и произнес:

— Я сообщу о вашем приезде его светлости. — С этими словами он удалился.

Недалеко от Дианы стояла леди Хейкрофт. Только теперь Джерваз обратил внимание на то, до чего же вульгарной она казалась рядом с его женой.

— Это невозможно! — воскликнула вдова удивленно. — Сент-Обен не женат! Диана мягко улыбнулась ей:

— А вы спрашивали его об этом?

— Ах… м-м-м… Ну разумеется, нет… — растерявшись на мгновение, промолвила леди Хейкрофт. — Вы что, только что поженились?

— Не совсем, — дружелюбно ответила Диана. — Вот уже девять лет, как мы муж и жена. Правда, большую часть этого времени я прожила на севере. Там спокойнее. Дело в том, что у нашего сына слабое здоровье, но теперь мальчик окреп, и я могу наконец перебраться к мужу.

Итак, был еще и сын. Чуть не шипя от злости, леди Хейкрофт проговорила:

— Но я слышала, что Сент-Обен прячет где-то в Шотландии сумасшедшую жену.

Диана звонко рассмеялась. Джерваз заметил, что ее поддержала большая часть присутствующих — так обычно цветы поворачивают свои головки к солнцу.

— Господи, чего только люди не болтают! — воскликнула Диана, удивленно качая головой. — Никогда не перестаю удивляться тому, как сплетники умудряются переврать даже самые простые вещи. Я действительно выросла в Шотландии, но никогда не сходила с ума, и никто меня не прятал. — А затем, словно ей только что пришло в голову одно предположение, Диана сказала:

— Вообще-то… мой муж очень ревнив и хочет, чтобы я принадлежала ему одному. Так, может, он сам пустил этот нелепый слух?

Леди Хейкрофт оторопело смотрела на нее, а Диана лучезарно улыбнулась:

— Я, конечно, виновата в том, что не смогла встретить наших гостей, но дела задержали меня в Йоркшире. Надеюсь, вы простите меня? А вы, наверное, леди Хейкрофт? Муж как-то говорил о вас. Думаю, у нас в гостях нет другой такой очаровательной блондинки.

Леди Хейкрофт наклонила голову. Ее враждебность не прошла, но больше она не могла ничего сказать, не рискуя показаться грубой. Джерваз был готов рассмеяться тому, как умело его жена выпуталась из сетей злоязычной вдовушки, но ярость его не исчезла. Если ему и нужны были доказательства того, что Диана обладает способностью искажать правду, то он их получил.

Забыв о своем собеседнике, виконт устремился вниз. Тут он заметил Франсиса. Его двоюродный брат, очевидно, слышал всю словесную перепалку, потому что подошел к Диане и нежно поцеловал ее в щеку.

— Диана, как я рад тебя видеть! Джерваз не знал точно, когда ты приедешь, — громко воскликнул молодой человек.

Такое приветствие кузена Джерваза окончательно растопило лед сомнений. Гости начали подходить к Диане, желая познакомиться с нею, так что Джервазу едва не пришлось проталкиваться к своей жене, когда он спустился в вестибюль. Все с любопытством посмотрели на него, ожидая какой-нибудь новой сенсации. Но, черт возьми, он не позволит им перебирать свое грязное белье! Кивнув жене, виконт холодно произнес:

— Надеюсь, дорогая, ты хорошо доехала?

Услышав его голос, Диана подняла голову. Глаза их встретились, и в то же мгновение Сент-Обен забыл про все невзгоды, про ее предательство. Ему захотелось обнять ее, ощутить медовый вкус ее губ, дать волю переполняющему его желанию. Диана было шагнула ему навстречу, но тут же остановилась, не зная, как он ее примет.

Быстро подойдя к жене, Джерваз взял ее за руку и повел за собой. По выражению его лица гости решили, что он хочет потолковать с женой наедине, но Джерваз, отведя Диану в сторону, яростно прошептал:

— Какого дьявола ты здесь? Чего ты хочешь? Чего бы ты ни задумала, у тебя не получится!

Диана умоляюще взглянула на него своими лазурными глазами, но не успела она и слова промолвить, как парадная дверь распахнулась и в дом вошел Джеффри. Наступила напряженная тишина. Все гости поочередно смотрели то на мальчика, то на виконта. Может, кто и усомнился в словах Дианы, но сомневаться в том, кто является наследником лорда Сент-Обена, не приходилось.

Решимость Джеффри была сравнима лишь со смелостью его матери. Пройдя мимо собравшихся, мальчик подошел к виконту и протянул ему руку.

— Добрый день, сэр. Рад снова видеть вас. — Простое приветствие — так и должен здороваться с отцом отпрыск знатного семейства.

Глаза у Джеффри были точно такими же, как у Дианы, и ребенок, так же как и его мать, вопросительно смотрел на виконта. Джерваз внимательно оглядел Джеффри: темные волосы, широкие скулы, подбородок… Господи, как же слеп он был! Он так много хотел сказать, но не перед гостями же!..

— Добрый день, Джеффри, — спокойно поздоровался Сент-Обен. — Надеюсь, ты хорошо позанимался латынью? — Джерваз с трепетом пожал руку сына, приветствуя мальчика в родовом имении.

Не сводя с отца глаз и даже не расслышав толком его слов, Джеффри радостно ответил:

— Да, сэр. И греческим тоже.

Тут в вестибюль вернулся Холлинз с одним из слуг. Судя по всему, управляющий подслушивал и теперь твердо знал куда дует ветер:

— Заберите багаж ее светлости из экипажа и отнесите наверх, — приказал он слуге. Диана смущенно посмотрела на мужа.

— Прости меня, дорогой, но путешествие было таким долгим! Я очень устала. Увидимся позже. — Она очаровательно улыбнулась другим гостям.

И вдруг Джерваз заметил, что его жена вздрогнула. Проследив за ее взглядом, виконт увидел, что в зал вошел граф де Везель и с ироничной усмешкой посмотрел на Диану. Везель! Почти наверняка шпион, и похоже, любовник его жены! Только сейчас Сент-Обен вспомнил, что пригласил француза специально для того, чтобы посмотреть, не выдадут ли они себя чем-нибудь. Что ж, похоже, его план удался.

Не меняя выражения лица, Джерваз наблюдал, как Диана поднимается вверх по лестнице вслед за Холлинзом. Он не сразу понял, что женщина, спешившая за его женой, была не кто иной, как Мадлен Гейнфорд. Итак, его женушка прибыла со всеми своими подругами. Надо думать, Эдит Браун правила лошадьми.

Джерваз хотел было пойти следом за Дианой, чтобы потолковать с нею в ее комнате, но решил повременить с этим до поры до времени, чтобы успокоиться немного, а уж потом… он выставит ее из дома.

Повернувшись, он увидел леди Хейкрофт, которая обиженно смотрела на него. Эта женщина восприняла приглашение в Обенвуд, как повод завести более теплое знакомство.

— Как замечательно, что ваша милая жена смогла наконец присоединиться к нам, дорогой Сент-Обен, — процедила вдовушка сквозь зубы. — Надеюсь, после стольких лет в провинции светская жизнь не покажется ей слишком обременительной.

— Леди Сент-Обен необыкновенно быстро ко всему привыкает, — сказал Сент-Обен бесстрастным тоном, но затем, извинившись перед гостями, вышел из дома и направился в конюшню. Несмотря на то что на нем был парадный костюм, виконт выбрал самого быстрого скакуна и пустил его в бешеный галоп по своему имению. Физическая нагрузка помогла немного остудить гнев, но все же отчаяние владело всем существом Джерваза. Диана — среди его гостей! Он должен быть сдержан! Но как! Как сможет он спать, зная, что она находится под одной с ним крышей! Мысли эти были невыносимы.

Позволив задыхающемуся от быстрого галопа, покрытому пеной коню замедлить шаг, виконт в который раз спросил себя, какого черта его жене нужно было в Обенвуде.

Холлинз отвел Диану в ту самую комнату, в которой она останавливалась, когда приезжала в Обенвуд на Рождество, и в которой была потайная дверь, ведущая в покои Джерваза. Как только управляющий вышел, женщина, дрожа, упала на кровать: сказалось нервное напряжение. Ей удалось отлично держаться, пока в вестибюле не появился виконт, глаза которого были холодны как лед. Слышал ли он, что она говорила леди Хейкрофт? Возмутился ли?

Растирая виски, Диана успокаивала себя. Начало сложной партии она сыграла отлично, но вся игра была еще впереди. Как она и предполагала, Джерваз не устроил публичного скандала, но мог приказать слугам выставить ее из дома потихоньку. Впрочем, он мог счесть это трусостью и выгнать Диану самолично.

Джерваз был очень сердит, но в глазах его читалось желание. В этом Диана была уверена и надеялась, что страсть поможет им вновь обрести друг друга.

Увидев Везеля, Диана оцепенела от страха. Хотя, узнав, что она — жена Сент-Обена, он, должно быть, оставит ее в покое. Воспоминания о его поведении на балу были так живы, что Диана содрогнулась, а затем задумчиво дотронулась до рукоятки кинжала, покоящегося в ножнах у нее на ноге. Диана прихватила с собой кинжал, опасаясь, что он может ей понадобиться лишь во время путешествия, но теперь, зная, что находится под одной крышей с французом, она твердо решила, что ни на секунду не расстанется с оружием и даже спать ляжет, положив кинжал под подушку. И дверь запрет покрепче, если, конечно, будет спать в одиночестве.

Подумав о том, что надо запереть дверь, Диана вскочила с кровати. Вдруг Джерваз придет к ней прямо сейчас? Она была еще не готова к его появлению. Диана направилась в детскую, чтобы обнять Джеффри и помочь Мэдди распаковать вещи — эти простые действия доставляли ей удовольствие и успокаивали ее. Мальчик был в восторге от того, что снова приехал в Обенвуд, ему очень понравилось, как виконт принял его. Повертевшись немного в детской, ребенок поспешил в конюшню. Мадлен заварила чай и поболтала с Дианой, но, относясь к роли служанки вполне серьезно, пошла узнать, распакованы ли вещи леди Сент-Обен и все ли в порядке.

Диана хотела было отправить слугу на поиски Франсиса, но тот сам разыскал ее. Взволнованно схватив его за руки, девушка радостно воскликнула:

— Ах, Франсис, как я рада, что ты здесь!

— Я тоже рад видеть тебя, — с теплой улыбкой проговорил молодой человек. — Судя по всему, тебе нужны союзники. — Предложив Диане руку, Франсис повел ее по коридору. — В этом доме и поболтать-то негде — везде люди. Может, прогуляемся, и ты объяснишь мне, что происходит?

Миновав сады, они направились к декоративному озерцу. Хоть их знакомство и было совсем недолгим, между ними успели сложиться доверительные отношения, и Диана испытывала огромное облегчение оттого, что на свете существовал человек, которому одинаково дороги и она, и Джерваз. Девушка почти слово в слово повторила ему то, что рассказала Джеффри, но Франсис, как человек взрослый, прекрасно понял все, чего Диана не договаривала.

Франсис молча выслушал рассказ Дианы.

— Итак, — заключил он, когда девушка замолчала, — ты действительно замужем за моим кузеном и любишь его, но он не может простить тебе обмана. Что за нелепая ситуация!

На берегу озера стояла простая деревянная скамья, туда и повел Диану Франсис, чтобы как следует все обсудить. Посмотрев ему в глаза, девушка быстро отвернулась: она опасалась, что сочувствие молодого человека лишь расстроит ее и выдержка ей изменит.

— Франсис, ты всю жизнь знаешь его. Ну почему он так себя повел? Конечно, я допускаю, что он мог рассердиться, но этот долгий, неуправляемый гнев!..

— Даже не знаю, что и сказать, Диана, — покачал головой Франсис. — Он всегда был мне хорошим другом и заботливым братом, но некоторые черты его характера мне непонятны. Впрочем, у англичан принято скрывать свои эмоции, но мне кажется, что временами Джерваз перегибает палку.

Диана отломила веточку вероники и задумчиво повертела ее в пальцах.

— Знаешь, — продолжал Франсис, — несмотря на то что мой кузен — человек знающий и опытный, в нем есть что-то трагическое. Он всегда служил людям и не ждал благодарности за это. По сути, он и не принял бы благодарности, потому что полагает, что недостоин доброты.

— Я это тоже поняла, — медленно проговорила Диана. — А ты хоть представляешь, отчего это? Почему он так не ценит себя?

— Я могу лишь сделать кое-какие предположения. — Франсис усмехнулся. — В последнее время, знаешь ли, я много думал о разновидностях любви. Мне кажется, что человек, которого мало любили в детстве, не знает, что такое любовь, и не может ее принять. — Франсис задумался, вспоминая семейные сплетни. — Отец Джерваза был скрытным человеком, серьезно относящимся к своим обязанностям, но не более того. Понимая, что должен оставить наследника, он женился — только из чувства долга! — и у его жены родился сын. Вообще-то было два мальчика, но родной брат Джерваза умер не то в семь, не то в восемь лет. Меня тогда еще не было, но мама как-то говорила мне, что родители Джерваза сокрушались о том, что именно он унаследует титул Сент-Обенов. Он был очень маленьким, тихим, страдал эпилепсией… Они считали его… неполноценным. Подумав, Диана спросила:

— А что у него была за мать?

— Ах, это была прекрасная Медора! — Франсис вздохнул и задумчиво поглядел на озеро. — Второй такой красивой и распутной женщины было не сыскать. При желании она могла бы очаровать птиц на деревьях, но если человек был ей неинтересен, она в мгновение ока забывала о нем. Нелегко приходилось тому, кто осмеливался встать на ее пути.

— Наверное, нелегко иметь такую мать, — предположила Диана.

— Совершенно верно, — согласился с ней Франсис. — Будь она просто жестокой или злой, Джервазу было бы куда проще. А вместо этого… она была полностью поглощена собой. Ее так волновали собственные желания, что других для Медоры просто не существовало. Ее вообще нельзя судить с общечеловеческой точки зрения, как, скажем, не пришло бы нам в голову оценивать поведение кобры или хищной птицы.

— А что с нею случилось? — спросила Диана.

— Она погибла во время пожара, когда Джервазу было семнадцать. Медора с одним из своих любовников развлекалась в охотничьем домике в Шайрзе. Этот человек тоже погиб. Впрочем, большого скандала не получилось. Мне казалось, что любовникам всегда везет, если они осторожны, но в этом случае… — Франсис пожал плечами.

Итак, мать Джерваза была существом капризным, непостоянным. Даже смерть ее была скандальной. Неудивительно поэтому, что виконт — такой скрытный, не доверяющий женщинам человек. Картина начинала понемногу проясняться, хотя Диана не представляла, чем это может помочь. Однако… поняв Джерваза, она, возможно, сможет и поладить с ним.

— Спасибо тебе, Франсис, за то, что все объяснил. Возможно, мне это поможет.

Молодой человек хмуро посмотрел на нее.

— Диана, запомни, что я тебе скажу. Ты нужна Джервазу, хотя он может еще этого не понимать. Конечно, ты можешь полюбить и другого человека, да и кто-то другой может влюбиться в тебя, но такого, как мой брат, тебе не найти. Если он не сможет простить тебя, то, боюсь, пропадет, и никто ему не поможет. Диана, прошу тебя, ради него, борись за Джерваза. На глаза Дианы навернулись слезы.

— Я постараюсь, — прошептала она, — но не знаю, насколько меня хватит.

Диане понадобилось время, чтобы овладеть собой — волнения последних дней окончательно вымотали ее. Франсис дал ей свой платок, и девушка, дрожа, стала вытирать слезы.

— А твои сердечные дела обстоят лучше моих? — сквозь слезы спросила Диана. Франсис робко улыбнулся:

— Признаться, да. После нашего разговора мне было легче обсудить все с… моим другом. Выяснилось, что у нас не только общие интересы и мысли, но и… нечто большее. Через несколько недель мы отправляемся на Средиземное море. Думаю, пройдет немало времени, пока мы вернемся.

— А твоя семья? — задумчиво спросила Диана.

— Мы не говорили об этом прямо, но, думаю, моя мать обо всем догадалась. И, как и ты, она меня простила.

Приподнявшись на цыпочки, Диана поцеловала Франсиса в щеку:

— Мне нечего тебе прощать, я могу лишь принимать тебя таким, как есть. Я так рада за тебя. Франсис нежно обнял жену своего кузена.

— Диана, прежде мне казалось, что я никогда не найду любви, но я боролся. Даже в нашем несовершенном мире человек способен найти дорогу к счастью. Может, жизнь тебе и видится сейчас в темном свете, но если и есть на земле женщина, которая сможет достучаться до сердца Джерваза, то это ты.

— Буду молить Господа, чтобы так и случилось, — прошептала Диана.

Ни Диана, ни молодой Брэнделин не заметили, что со склона горы за ними мрачно наблюдает одинокий всадник.

Взяв негодующую леди Хейкрофт под руку, граф де Везель повел ее прогуляться, причем они старательно избегали гостей, бродящих по саду. Эти двое время от времени встречались как любовники, их обоих отличал холодный эгоизм, словом, леди Хейкрофт и графа де Везеля можно было считать друзьями. Выслушав возмущенный рассказ вдовушки о том, как Сент-Обен обманул ее ожидания, прикидываясь холостяком, и несколько едких замечаний по поводу Дианы, француз медленно проговорил:

— Маленькая шлюшка не может быть его женой. Но даже если они и поженились, то уж, во всяком случае, не девять лет назад.

— Что-о? — Леди Хейкрофт удивленно поглядела на Везеля. — Сент-Обен не стал ничего отрицать. К тому же мальчик похож на них обоих, а ему не меньше шести-семи лет.

— Что ж, — лениво протянул француз, — мальчишка, конечно, может быть их сыном, только незаконным. Она, должно быть, была любовницей Сент-Обена еще до того, как он уехал в Индию. А в последнее время мнимая виконтесса проживала в Лондоне в качестве куртизанки под именем миссис Линд сей. Я сам встретил ее на балу у куртизанок. Кстати, ты тоже могла видеть ее — вместе с Сент-Обеном — они были как-то вечером в Воксхолле. Впрочем, она пряталась в кустах, поэтому неудивительно, что ты не узнала ее.

Леди Хейкрофт побледнела, услышав поразительную новость, а Везель сорвал желтую розу и протянул ее своей спутнице.

— Среди куртизанок она известна под прозвищем Прекрасная Луна. Я слышал, что среди прочих в числе ее любовников был и Сент-Обен. Обрати внимание — среди прочих. Может, она такая опытная любовница, что он женился на ней, но не исключено и то, что нашему виконту просто нужен наследник, вот он и решил сделать им своего законного сына, чтобы не связываться с еще одной женщиной, которая могла бы родить ему ребенка. Кто знает? Сент-Обен — холодный, расчетливый человек, и ты сама не обратила бы на него никакого внимания, если бы не его деньги.

— Возможно, — согласилась вдова. — Но за его деньги я могла бы и потерпеть. Именно такой муж мне и нужен: богатый, влиятельный, к тому же ему наверняка будет наплевать на то, чем занимается его жена, раз у него есть наследник. — Помолчав, леди Хейкрофт пробормотала вполголоса:

— Он даже оказывал мне некоторые знаки внимания, пока эта потаскуха не заявилась сюда. Но если они и в самом деле женаты, мне надо оставить все надежды. Нет смысла становиться его любовницей, если я не смогу выйти за него замуж. — Ее губы крепко сжались, превратившись в одну узкую линию, женщина принялась яростно обрывать лепестки с розы. — Но… если вспомнить все, что ты мне тут наговорил про нашу хозяюшку, я смогу превратить Сент-Обена в настоящее посмешище. Так, значит, мисс Сладкий Медок — всего-навсего дорогая лондонская шлюха?! А как только это станет всем известно, ей придется убраться в свой Йоркшир, или в Шотландию, или еще в какое забытое Богом место, откуда ее принесло.

Везель с удовольствием любовался ею. Уж если натравить на кого леди Хейкрофт, то этому человеку не позавидуешь. Можно не сомневаться, что очень скоро Сент-Обен и его любовница попадут в переделку, а может статься, и возненавидят друг друга. Виконт слишком горд, чтобы простить своей жене прошлое, особенно если о нем всем известно. А если он прогонит маленькую потаскушку, то она, возможно, с радостью ляжет в постель с главным врагом ее мужа, чтобы насолить ему. Ах, думал французский граф, как хорошо он поступил, что заговорил об этой парочке с леди Хейкрофт. Теперь перед ним открывались сотни разных возможностей.

Мысли Везеля неслись быстрее ветра. Захочет она того или нет, но ей не ускользнуть от него теперь, когда они проведут несколько дней в одном доме. А если она станет противиться ему, то он не просто изнасилует ее. Злобная усмешка скривила губы графа де Везеля, и он погладил золотую змеиную головку на своей трости. Он надеялся, что Диана будет сопротивляться: даже мысль об этом невероятно возбуждала его.

 

Глава 22

Даже с большого расстояния в паре, обнимавшейся около озера, можно было узнать Диану и Франсиса. Интересно, она приехала сюда в погоне за его кузеном? Если так, то она быстро справилась со своим делом. Несмотря на душившую его ярость, Джерваз даже не мог обвинять брата — так хороша была Диана. Ее чувственная красота и мягкость просто притягивали к себе мужчин.

Виконт ездил верхом до тех пор, пока усталость не сковала его тело и не отвлекла от невеселых размышлении. Вернувшись к своему особняку, Сент-Обен надеялся незамеченным проскользнуть в дом. Но не тут-то было: едва Джерваз завел хрипящего от усталости коня в конюшню, как увидел своего сына, глазевшего на лошадей. Услышав шум, мальчик повернулся к нему. Слезая со своего скакуна, виконт чувствовал на себе взгляд Джеффри, но он знал, что тот не приблизится к нему, пока сам Джерваз его не позовет.

Эта встреча чем-то напоминала встречу с Дианой, с той лишь разницей, что, кроме неловкости, Сент-Обен испытывал еще и определенную радость. Махнув бежавшему ему навстречу конюху, виконт сам расседлал коня, а потом повел его в стойло, — возле которого и стоял Джеффри.

— Поможешь мне управиться с Громом?

Мальчик радостно закивал и отправился вслед за отцом в денник. Привязав Грома, Джерваз взял охапку соломы и стал обтирать бок лошади от пота и пыли.

Мальчик делал то же самое, стоя с другой стороны от Грома.

После долгого молчания Джерваз промолвил:

— Даже и не знаю, что полагается говорить в подобных случаях.

Его сын усмехнулся:

— И я тоже. — Голова мальчика еще не была видна из-за лошадиной спины.

Тут виконту пришла в голову спасительная мысль поговорить о пони, принадлежавшем Джеффри. Прошло совсем немного времени, и они уже непринужденно болтали. Теперь-то Джерваз понял, что этому умному, рассудительному мальчику никак не могло быть шесть лет. Сердце виконта переполнилось гордостью за сына. Он вынужден был признать: какие бы грехи ни совершала Диана в прошлом, она была хорошей матерью их ребенку.

Но вот Джеффри заговорил о том, что больше всего волновало его. Вытирая хвост Грома и не обращая внимания на его задние копыта, которыми конь мог в любую минуту лягнуть его, мальчик заявил:

— А я-то все время раздумывал о том, какой у меня отец. Мама никогда не говорила о нем ни слова.

— Наверное, тебе трудно пришлось, — с трудом нашелся виконт.

— Да, временами. Но я пытался представить себе его. Иногда я думал, что он похож на лорда Нельсона, или на Байрона, или… на Бетховена.

Джерваз оторопел.

— Да-а… — протянул он. — Реальность часто обманывает нас и оказывается куда более прозаичной, чем рисовало воображение.

Взгляд огромных голубых глаз остановился на нем.

— Да нет, реальность не так уж плоха. К собственному удивлению, Сент-Обен оказался в восторге от этого замечания ребенка.

— Ну и как ты чувствуешь себя в Обенвуде, теперь, когда знаешь, что в один прекрасный день он "будет принадлежать тебе?

Рука Джеффри замерла в воздухе:

— Я как-то еще не думал об этом, — тихо промолвил мальчик. — Обенвуд ведь очень большой, не так ли?

— Да, но у меня есть и другая собственность, — признался сыну виконт. — Однако тебе понадобятся годы, чтобы… осознать это. — Видя, что его сын все еще сомневается, Джерваз сказал:

— Ты только подумай, сколько лошадей будет у тебя!

Сент-Обен затронул нужную струну. Вздрогнув, Джеффри повернулся к Грому и продолжил работу. Они уже почти обтерли всего коня, когда мальчик робко произнес:

— Мама говорит, вы очень сердились на нее.

Возникшая было между ними близость сразу исчезла. Нахмурившись, Джерваз принялся вытирать правое копыто Грома. Его дурное настроение немедленно передалось и коню, который стал нетерпеливо переступать с ноги на ногу.

— Это мама попросила тебя поговорить со мной? — наконец спросил Сент-Обен.

— Нет, она не велела мне вообще говорить с вами. Но я хочу понять, в чем дело. Почему вы совсем о нас не заботились?

Глубоко вздохнув, виконт еще раз провел соломой по лошадиному копыту и отпустил ногу Грома.

— Я… — сбивчиво начал он, — я не знал, что у меня есть сын — твоя мама не сказала мне об этом. А тебе она об этом говорила?

Джеффри исподлобья взглянул на него:

— Да, но вы же знали, что у вас есть жена. Как вы могли бросить маму?

Джерваз понимал, что Джеффри и слышать ничего плохого о матери не захочет, поэтому вместо ответа он спросил у мальчика:

— А что она тебе об этом сказала?

— Мама сказала, что вы вообще не собирались жениться. — Помолчав, ребенок добавил осуждающим тоном:

— Мама сказала, люди совершают ошибки, но я не должен осуждать вас. Так почему же вы осуждаете ее?

Сент-Обен начал было что-то бормотать в ответ, но осекся Конечно, Джеффри обожал свою мать — ведь для него она была центром вселенной, а Диана была слишком умна, чтобы говорить сыну плохое об отце. Джерваз неуверенно промолвил:

— Мы не будем говорить о твоей матери. Мальчик хотел что-то сказать, но виконт предостерегающе поднял руку:

— Ты понял? Я запрещаю. Джеффри нехотя повиновался. Сент-Обен положил на спину Грома одеяло и подвязал его.

— Мне пора идти, — сказал он. — Хочешь завтра утром покататься верхом? У меня есть новый пони — можешь попробовать поездить на нем.

— Да, сэр, с радостью.

Мальчик говорил вежливо, видно было, что он с радостью принял предложение отца, но симпатии ребенка явно оставались на стороне матери. Это неудивительно: когда Джервазу было восемь, он обожал свою мать, не зная и не понимая, что она была сущим чудовищем. Виконт решил, что ему лишь остается молить Бога о том, чтобы Джеффри, когда вырастет, не разочаровался в матери так же жестоко, как он.

К обеду Диана одевалась с особой тщательностью. Когда Мадлен помогала ей надеть розовое с сероватым отливом платье из шелка, молодая женщина заметила, что грудь ее стала необычайно чувствительной, но она не обратила на это особого внимания, погруженная в размышления о своем муже.

Они задумали сделать Диане искусную прическу — поднять высоко волосы, чтобы оставить открытыми гибкую шею и подчеркнуть нежный овал лица, а блестящие каштановые волосы украсить не драгоценными камнями и перьями, а крохотными бутонами роз. Ювелир нанизал жемчужины Джерваза на нить, и в этот вечер Диана решила впервые надеть ожерелье. Матовый блеск жемчуга прекрасно гармонировал с необычным цветом ее платья и привлекал внимание к манящим полукружиям ее грудей, видневшихся в глубоком декольте.

Судя по тому, что разговоры оборвались и головы присутствующих повернулись в ее сторону, она поняла, что выглядит великолепно. Но несмотря на это, девушка на мгновение замешкалась, внезапно испугавшись этих незнакомых людей. На помощь Диане пришел Франсис: подойдя к ней с ободряющей улыбкой, он взял жену кузена под руку и стал знакомить ее с гостями виконта, которые, болтая, попивали херес перед обедом. Мужчин было больше, чем женщин, и среди них присутствовали такие знаменитости, как Кастельрей и Каннинг. Судя по их восхищенным взглядам и почтительным поклонам, эти господа были счастливы видеть такую прелестную даму.

Единственной мрачной фигурой среди всех гостей был граф де Везель, который лишь насмешливо взглянул на Диану, когда Франсис представил ее. Поклонившись, он крепко сжал руку Дианы и запечатлел на ней долгий поцелуй. Девушка хотела высвободить руку, но француз крепко держал ее и, глядя на Диану снизу вверх, тихо проговорил:

— Ты просто обворожительная потаскуха.

Никто не мог слышать его замечания, и Диана поняла, что Везель просто играет с ней, надеясь, что она испугается или хотя бы почувствует себя неловко. Но молодая женщина сумела сдержать себя и равнодушно встретила взгляд горящих черных глаз Француз отпустил руку Дианы, и Франсис повел ее прочь от самонадеянного графа. Кузен Джерваза принялся шепотом говорить Диане, чтобы она была осторожна с этим человеком, о котором ходит дурная слава. Он мог бы и не затруднять себя предостережениями: леди Сент-Обен и так слишком хорошо знала, чего можно ждать от француза Женщины вели себя по-разному Жены здоровались с ней довольно равнодушно, а леди Хейкрофт просто источала яд, протянув Диане руку Лорд Сент-Обен попросту не обратил на жену внимания, он и глазом не моргнул, когда она появилась в зале. Впрочем, то, что мужья и жены не ходили на званых обедах под руку, было делом обычным, поэтому никто не обратил внимания на равнодушное отношение хозяина к леди Сент-Обен.

Когда Джерваз скользнул по Диане безразличным взглядом, у нее появилось такое чувство, словно подул ледяной северный ветер. Ей стоило невероятных усилий сдержать себя, чтобы не убежать куда-нибудь в уголок и не разрыдаться там в тишине. Ей было нестерпимо видеть такое знакомое и любимое, но абсолютно равнодушное лицо.

За обедом Диана по праву заняла место хозяйки. Похоже, Джерваза это вполне устраивало, потому что они оказались сидящими на противоположных концах длинного стола. Обед казался бесконечным, лакеи бесстрастно сменяли одно блюдо за другим, приносили и уносили бутылки с изысканными винами, а мужчины, сидящие по обеим сторонам от Дианы, наперебой старались завладеть ее вниманием. Леди Сент-Обен, как всегда, мало говорила, предпочитая слушать, и это вполне устраивало ее соседей по столу. Диана все время чувствовала на себе взгляд виконта, но стоило ей поднять глаза, как он тут же отворачивался в сторону.

Наконец обед закончился, но это не принесло облегчения Диане. Мужчины отправились в библиотеку выпить по бокалу портвейна, а дамы принялись за разговоры. Даже самые милые из них сгорали от любопытства и не очень-то одобряли, что мужчины откровенно восторгались женой хозяина. Впрочем, большинство женщин были слишком хорошо воспитаны, поэтому они не решались задавать прямых вопросов о том, откуда она приехала, но Диана постоянно чувствовала на себе вопросительные взгляды.

Леди Хейкрофт молчала и лишь злобно поглядывала на виконтессу. Она задумала выпустить свои ядовитые стрелы, когда все общество соберется в гостиной. Но вот долгожданная минута наступила. Когда мужчины присоединились к дамам, а общей темы для разговора еще не было найдено, леди Хейкрофт громко осведомилась:

— Скажите-ка мне, леди Сент-Обен, это правда, что в Лондоне вы были куртизанкой?

Наступило гробовое молчание. Диана не удивилась этому вопросу: она сразу же догадалась, что граф де Везель постарается расписать ее злобной вдовушке в черном свете. Все в ожидании ответа глазели на Диану. Джерваз стоял в группе гостей недалеко от своей жены, и некоторые уже начали, перемигиваясь, указывать на него. Диана заметила, как напряглась спина ее мужа. Если она не сумеет ответить на вызов леди Хейкрофт, трещина в их отношениях с виконтом станет еще глубже.

В мгновение ока Диана решила, что юмор — лучшая защита. Вздернув головку вверх, она весело рассмеялась:

— Господи, откуда только берутся такие нелепые слухи? Эта выдумка еще похлеще сплетни о моем сумасшествии. — Взглянув на Сент-Обена, Диана сказала:

— Да, дорогой, ты был прав, мне следовало приехать к тебе пораньше, а то сплетники уж совсем бессовестно разошлись.

Прищурив глаза, леди Хейкрофт, однако, решила продолжать нападки:

— И вы станете отрицать, что жили в Лондоне под именем миссис Линдсей и заслужили прозвище Прекрасная Луна? Или что вы бывали у Гарриет Уилсон и отплясывали на ежегодном балу, который дают куртизанки?

Ни минуты не раздумывая, Диана ринулась в бой:

— А-а-а… — протянула она, — теперь я, кажется, поняла. Какой-то…озорник рассказал вам что-то обо мне, и этого оказалось достаточно, чтобы вы пришли к столь нелепым выводам.

Диана обмахнулась шелковым веером и с серьезным видом промолвила:

— Признаюсь, есть за мной кое-какой грех. Я виновата в том, что ходила в такие места. Видите ли, я выросла в провинции и слышала, что в Лондоне женщины ведут куда более вольный образ жизни. Вот я и решила воспользоваться свободой здешних нравов, чтобы удовлетворить свое любопытство. — Диана глубоко вздохнула и на мгновение опустила длинные ресницы. — Лишь придя на бал, который дают куртизанки, я поняла, что перешагнула черту дозволенного. — Подняв глаза, леди Сент-Обен оглядела присутствующих дам. — Должна признаться еще в одном грехе. Как и всякая порядочная женщина, я очень хотела посмотреть на тех, других женщин — наших соперниц. Уверена, что многие из вас делали то же самое…

Леди Кастельрей — почтенная матрона, у которой был на редкость преданный ей муж, лишь слегка усмехнулась:

— Чего только не делают порядочные женщины! Все эти истории… — Не договорив, леди Кастельрей строго добавила:

— Но все равно, милочка, вы не должны появляться в таких местах.

Диана благодарно взглянула на пожилую даму:

— Вы совершенно правы. Я никогда больше не сделаю этого.

Но тут другая женщина, имени которой Диана не запомнила, громко спросила:

— А вы узнали там кого-нибудь из знатных господ?

Настало время смущаться мужчинам: некоторые из них и правда были на балу. Не отводя глаз от своей инквизиторши, Диана промолвила:

— Боюсь, что я почти не знаю светских господ. Впрочем, мне показалось, что многие мужчины на балу были молодыми холостяками.

По комнате пронесся вздох облегчения.

— Но как вас пустили туда? Вы были там в одиночестве?

— Нет, я ходила туда с кузеном моего мужа. — Диана умоляюще посмотрела на Франсиса, который с удивлением наблюдал за происходящим. — Франсис был против этого похода, но согласился все же пойти со мной, узнав, что я не отступлюсь от своего решения. — Девушка бросила осторожный взгляд на виконта. — Я быстро поняла, что совершила большую глупость, и мы рано ушли. Сент-Обена не было в Лондоне, и, разумеется, он ничего не знал о моей затее. Боюсь, леди Хейкрофт, из-за вас я заслужу неодобрение мужа.

Джерваз с холодной яростью огляделся вокруг, но вдова решила не сдаваться:

— А как насчет фамилии Линдсей? Что это за миссис Линдсей? Думаю, если бы вы были тогда леди Сент-Обен, то, не задумываясь, воспользовались бы , вашим титулом.

Диана рассмеялась, хотя всем видом показала, что немного смущена вопросом:

— Боюсь, вы обо всем догадались. Нам с мужем нравилось… играть в некую игру. Наверняка вам известно, леди Хейкрофт, что любовники нередко… притворяются другими людьми — чтобы получить более острые ощущения.

Большинство слушателей сразу же поняли, о чем говорит леди Сент-Обен, и их лица просветлели, когда они вспомнили прекрасную пору любви.

Тут Диана решила, что настало время использовать самое сильное свое оружие в этой словесной битве:

— Я назвалась фамилий Линдсей, потому что это фамилия моей матери, и она не такая известная, как, например, Брэнделин. Дело в том, что моя мать была единственной дочерью лорда Линдсея, генерала.

Упоминание этого имени произвело эффект разорвавшейся бомбы. Элисдер Линдсей был одним из самых известных воинов своего поколения, он имел королевские награды и погиб, выиграв крупную битву против французов в Семилетней войне. Младший сын древнего рода, он стал живой легендой. Диана бросила быстрый взгляд на своего мужа, но лицо Сент-Обена ничем не выражало удивления. Никому из присутствующих и в голову бы не пришло, что сведения о ее происхождении для него такое же открытие, как и для остальных.

Тут одна из пожилых дам — леди Олифант — заявила:

— А мы, должно быть, с вами родственники, моя милая. Мой кузен женат на женщине из этой ветви Линдсеев. Кем был ваш отец?

— Мой отец — Джеймс Гамильтон, священник из Ланаркшира, — отвечала виконтесса.

Это сообщение вызвало еще больший интерес. Кто-то из мужчин спросил:

— А он не в родстве с герцогом Арранским? Диана робко потупила глаза:

— Вы совершенно правы. Мой отец из младшей ветви Гамильтонов, тех, что жили в Стратхейвене. Миссис Олифант довольно улыбнулась:

— Надо же, Стратхейвен! Думаю, я в молодости встречала вашего отца. Он — такой высокий, темноволосый человек с неистовым взглядом?

Диана кивнула:

— Это похоже на него. К сожалению, я плохо помню Стратхейвен — мы бывали там, когда я была совсем маленькой. А потом у моего отца испортились отношения с семьей. К моему великому сожалению, я не знаю своих двоюродных братьев и сестер.

Кризис миновал. Диана успешно прошла испытание и была принята в круг этих людей. Если бы незамужняя девушка побывала на балу у куртизанок, ее репутация была бы навсегда испорчена. Замужние же дамы обладали большей свободой, поэтому Диане и были прощены ее выходки. Кроме того, многие женщины не любили леди Хейкрофт, и ее откровенные нападки на леди Сент-Обен лишь сыграли последней на руку.

Пока леди Хейкрофт переживала свое поражение, гости разбились на небольшие группки. Женщины собрались вокруг Дианы и принялись задавать ей вопросы о том, что она видела на балу. Их интересовало, правда ли Гарриет Уилсон такая вульгарная, как о ней говорят, что на самом деле происходило на балу и многое-многое другое. Все пришли к выводу, что виконтесса — женщина весьма смелая и решительная, раз не побоялась пойти в такое место.

Диана была рада, когда все напились чаю и она смогла наконец удалиться. Многие из гостей останутся допоздна играть в карты и рассуждать о политике, но она получила возможность собраться с силами у себя в комнате и передохнуть.

Оказавшись в своих покоях, Диана не забыла запереть дверь, опасаясь Везеля, да и любого другого мужчины, который мог бы вообразить, что столь рисковая дама с легкостью согласится на близость. Сняв с себя платье и распустив волосы, Диана легла на кровать, глядя на потолок невидящим взором и размышляя о том, придет ли к ней Джерваз или ей надо самой отправиться к нему.

Было уже за полночь, когда она поняла, что Джерваза ей не дождаться. Он стоял крепко, как древний бастион, а она была нападающей и должна пробить брешь в его укреплениях. Она должна пойти к нему. Надев простой голубой халат, с распущенными волосами, Диана взяла свечу и направилась к потайной двери, ведущей в покои виконта.

Конечно, Джерваз мог запереть дверь, мог уйти из своей комнаты, но почему-то Диана была уверена, что он там и ждет ее. Так оно и было. Джерваз раскинулся в кресле-качалке, положив ноги на невысокую табуретку. Он скинул фрак и в полумраке комнаты четко вырисовывались его широкие плечи в белой рубашке. Но даже мягкий свет свечи не мог скрыть сурового выражения его лица.

Сент-Обен ничуть не удивился, увидев ее.

— Добрый вечер, Диана. Я ждал тебя, — заявил он. — Позволь мне поздравить тебя: ты устроила вечером отличное представление. Уверен, что все рассказы о твоем происхождении не придуманы: ты слишком умна, чтобы плести откровенную ложь. — Его рубашка была расстегнута на груди, и в вороте виднелась густая поросль курчавых волос. — Ну вот еще одна часть мозаики встала на место. Теперь мне понятно, откуда твоя правильная речь и знания. Светские дамы приняли тебя в свой круг, хотя ты вовсе не такая, как они.

Возле кресла на столике стоял наполовину опустошенный графин с бренди, и, плеснув себе в бокал, Джерваз залпом осушил его.

— Знаешь, я не напивался с тех пор, как впервые встретился с тобой.

Только сейчас Диана заметила нехороший блеск в его глазах. Женщина испугалась. За время их знакомства они не раз ссорились, но лишь однажды она видела у него такое выражение — в ту ужасную ночь на острове Малл. Пьяный, он был тогда неуправляем. Теперь он был в таком же состоянии. Могло случиться нечто страшное. Однако Диана знала, что должна говорить: она не могла больше терпеть этой пытки.

Выбрав кресло, стоявшее подальше от виконта, Диана села в него, поставив свечу на небольшой столик. Халат красивыми складками спадал с ее плеч.

— Добрый вечер, Джерваз. Спасибо тебе за то, что ты не выставил меня на посмешище перед своими гостями.

Виконт иронично приподнял темные брови:

— Как я мог это сделать, не выставив дураком себя? Я в жизни такой хитроумной шлюхи не встречал, Диана. Ты так изощренно мне мстишь.

Диана все время повторяла про себя, что должна оставаться такой же спокойной, как и он.

— Я уже говорила тебе, что не собираюсь мстить.

— А я уже говорил, что тебе не верю. — Он посмотрел на свечу сквозь бокал, а потом промолвил, не поднимая глаз:

— Чего ты хочешь, Диана? Почему бы не сказать мне, чтобы покончить с этим нелепым фарсом?

— Чего хочу? — переспросила женщина. — Одного — быть твоей женой.

— А ты и так моя жена, разве не помнишь? В этом-то и заключается проблема.

По голосу Джерваза было слышно, что он едва сдерживает рвущуюся из него ярость, но ему все же удалось взять себя в руки.

— Я хочу, чтобы мы законно разошлись. Не могу сказать, что у меня бездна денег, но ты сможешь вести весьма вольный образ жизни, ни в чем себе не отказывая. Я тебя ограничу лишь в одном: ты не сможешь играть. Надеюсь, ты не опозоришь моего имени, ведь единственный способ приструнить тебя — это убийство. Но, думаю, до этого не дойдет, поэтому я полагаюсь на твое несуществующее чувство долга.

Стараясь не обращать внимания на оскорбления, Диана глубоко вздохнула, прежде чем говорить:

— Мне не нужны твои деньги, и я не хочу жить отдельно от тебя. — Пытаясь вложить в слова всю свою душу, Диана договорила, глядя прямо виконту в глаза:

— Я бы предпочла быть твоей любовницей и чувствовать твою любовь, чем оставаться законной женой, которая навсегда разлучена с тобой.

Сент-Обен вздрогнул.

— Да уж, признаться, дела обстояли куда лучше, пока мы были любовниками. Все было прекрасно — до тех пор, пока ты не объявила, что мы женаты. К сожалению, мы не можем вернуться в то безмятежное состояние, — продолжал виконт. — Если у тебя достаточно ума, то ты примешь мое предложение о раздельном жилье — это самое лучшее, что ты сможешь сделать. Но если ты будешь противиться, я буду настаивать уже не на раздельном жилье, а на разводе. Не сомневаюсь, что смогу без труда доказать твою супружескую неверность, но, думаю, до этого дела лучше не доводить: от этого ни тебе, ни мне, ни Джеффри лучше не будет. Особенно Джеффри.

— Ты не сможешь найти никаких свидетельств, Джерваз. У меня не было другого мужчины — один ты. — Руки Дианы, лежавшие у нее на коленях, были крепко сжаты, ногти от напряжения побелели.

— Что ты говоришь! Да я сегодня утром видел, как ты обнималась с Франсисом у озера. С моим собственным кузеном, в моем доме! И ты хочешь, чтобы я поверил в твою ложь? — Сент-Обен устало откинул назад голову, словно не мог больше удерживать ее.

— Это было дружеское объятие. Почему же ты не поговорил с Франсисом, дорогой муженек? — Ее решимость быть спокойной и сдержанной постепенно улетучивалась.

— Не хочу слышать его признания в том, что вы — любовники. Как бы я ни любил Франсиса, сомневаюсь, что смогу простить его, а я не могу больше терять друзей — у меня их и так немного.

Диана возмущенно всплеснула руками.

— Но почему ты так уверен, что он подтвердит твои подозрения?

Он взглянул прямо ей в глаза:

— Если он не сделает этого, я сочту, что ты сумела уговорить его солгать мне, а это еще хуже.

— Итак, ты уже осудил меня, — устало промолвила Диана. — В твоих глазах я уже проклята.

— Несомненно, — согласился виконт, подливая себе еще бренди. — Увидев тебя впервые, я подумал, что ты похожа на невинного ангела, но теперь-то я понимаю, что ты — настоящее исчадие ада. — Залпом выпив огненной жидкости, Джерваз закашлялся. — Уже в возрасте тринадцати лет я знал, что несу на себе проклятие, но с годами мне стало казаться, что жизнь моя может наладиться. Я начал надеяться, что даже худшие из грешников могут спастись. Но ты была послана из преисподней, чтобы вновь ввергнуть меня в пучину ада. И я… — Его рот скривился. — Как это ни глупо, я… я так хочу тебя, как не хотел ни одной женщины. Несмотря ни на что!

Диана оторопела.

— Спаси тебя Бог, — прошептала женщина, чувствуя, что по ее спине ползет холодок, — ты говоришь в точности как мой отец.

— Это неудивительно. Твой отец был уважаемым человеком и понимал, что женщина — источник зла и страданий. Теперь я склонен думать, что он был прав.

— Прекрати! — вскричала Диана. — Я не могу этого слышать! Что я такого сделала? За что ты презираешь меня? Я сразу не сказала тебе, кто я такая, потому что боялась и хотела получше узнать тебя! Что в этом такого ужасного? У меня и в мыслях не было обидеть тебя, — горячо продолжала женщина. — И почему я прошу у тебя прощения, когда это ты оскорбил меня и наговорил про меня кучу нелепостей?

— Похоже, ни один из нас не в состоянии простить другого, — сухо промолвил виконт. — Ты не можешь простить, что я совершил над тобой насилие, а мне не понять твоей двойственности. И чем больше я смотрю на тебя, тем лучше понимаю, что ты даже с собой не можешь быть честна.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь! — закричала Диана.

Джерваз с грохотом поставил бокал на стол. Лицо виконта исказилось от боли и, наклонившись вперед, он прошептал:

— Ты… ты повстречала человека, у которого были все основания считать, что женщинам вообще нельзя доверять. И ты соблазнила этого человека, опутала его такой плотной сетью лжи, что он вообразил, будто доверие между мужчинами и женщинами все-таки возможно. А потом, когда этот человек стал абсолютно безоружен перед тобой, ты предала его! — Тяжело дыша, он продолжил, горечь сквозила в каждом его слове:

— Только женщина может так предать. Ни одному мужчине не придет в голову, что можно быть таким изощренным и жестоким предателем, как ты.

— Я не хотела делать тебе больно, — проговорила Диана в ответ. — Я молчала лишь потому, что чем больше проходило времени, тем страшнее мне становилось. Я уже не знала, как открыть правду. Мне было проще предоставить вещам развиваться своим ходом. — Диана задумалась на мгновение, пытаясь передать словами то, что подсказывала ей интуиция. — Мне казалось, что если мы полюбим друг друга, то сможем забыть прошлое, и для нас станут важны лишь наши настоящие чувства. — Женщина всплеснула руками. — Мне и в голову не приходило, что ты подумаешь, будто я хотела отомстить тебе. Да, наверное, я была не права, потому что молчала так долго, но неужели этого нельзя простить?! Я же не совершенство!

Джерваз откинулся на спинку кресла.

— Видишь ли, мне казалось, что ты именно совершенство и есть.

На мгновение Диана замерла, она подумала, что ослышалась.

— Но в этом нет моей вины! — взорвалась она наконец. — Я не виновата в том, что ты там придумал обо мне! Любить — это значит принимать человека таким, какой он есть, со всеми его недостатками! Почему ты не можешь понять, что я люблю тебя, несмотря ни на что?! Я-то знаю, что ты далек от совершенства, ты можешь быть холодным, подозрительным, злым, но все же я люблю тебя!

— Тем хуже для тебя, Диана, — отвечал Джерваз, подливая себе бренди. — Я никак не мог понять, за что ты полюбила меня. Видит Бог, я не заслуживаю этого, но мне так хотелось верить тебе, а ты… ты была так убедительна. — Отчаянно глядя на нее, виконт продолжил:

— Мне было легче поверить в то, что ты меня обманываешь, чем в твою любовь.

Диана опустила голову. Если он и вправду полагает, что недостоин любви, как она сможет убедить его в своей искренности? Одних слов здесь не хватит.

Сент-Обен устало пожал плечами.

— Ты — существо эмоциональное, — заявил он. — Поэтому неудивительно, что ты веришь в свою собственную ложь. Может, мне следует воспользоваться этим и оставить тебя своей любовницей…

Диана видела, что все его существо дышит страстью, но говорил Джерваз отрешенным голосом.

— Ты — самая прекрасная из женщин, необычно умелая в постели. Ты можешь заставить мужчину забыть о собственной душе. Жаль растрачивать такой талант, тем более что я во много раз переплатил за него… — Он помолчал, дерзко оглядывая ее тело. — Ты была прекрасной любовницей, но, надо признаться, главным в наших отношениях была… постель. Ну, Диана, что скажешь, стоит ли нам продолжать, чтобы еще несколько недель, а то и месяцев я мог наслаждаться твоим дивным телом?

— И ты еще смел говорить, что я могу быть жестокой? Я никогда, ни разу не чувствовала себя шлюхой — до этого момента, когда ты, по сути, предложил мне стать ею! — Диана возмущенно выпрямилась. — Если я и знаю что о жестокости, то этому меня научил ты.

— Ну вот, уже лучше, — одобрительно заметил Сент-Обен. — Теперь у нас не осталось иллюзий. Разве ты только что не говорила мне, что у всех бывают недостатки? Я — подонок, ты — шлюха, хороша парочка, а?

Диана почувствовала, что уже не в состоянии управлять клокотавшим в ней гневом.

— Черт бы тебя побрал! — вскричала она. — Унижай себя, сколько хочешь, но не смей унижать меня! Я не такая, какой ты меня рисуешь! Я старалась простить, хотела дать тебе любовь, но ты… ты этого не стоишь. — Слезы отчаяния потекли по ее лицу. — Вначале я ненавидела тебя. Единственным, кого я ненавидела больше тебя, был сам Бог — за то, что он допускает такие вещи. Но, встретив тебя в Лондоне, я пришла в ужас. Если бы мне не внушили с детства, что жена должна быть покорной своему мужу, если бы я не чувствовала необходимости познакомиться с тобой поближе, то ни за что не позволила бы тебе даже дотронуться до меня! А потом… — продолжала она, — потом я полюбила тебя, несмотря на твое недоверие, несмотря на то что ты пытался сделать меня своей собственностью! — Ее голос сорвался. — А теперь, решив, что недостоин любви, ты разрушил все, что было между нами. Осталась лишь ненависть и винить в этом надо одного тебя, — горько договорила она.

Диана говорила это, понимая, что любовь не угасла в ее сердце, но к любви теперь примешивалась и ненависть.

— Наутро после нашей проклятой свадьбы отец оставил меня, довольный тем, что так выгодно избавился, от обузы. Мне было всего пятнадцать, Джерваз, я была напугана, ты изнасиловал меня! Он бросил меня, не оставив мне ни пенни! Из вещей у меня была лишь та одежда, что была на мне — отец сказал, что теперь муж должен заботиться обо мне. И не окажись жена хозяина гостиницы доброй женщиной, которая приютила меня, дала мне работу на кухне и написала твоему адвокату, одному Господу известно, что произошло бы со мной! — Воспоминания волной накатили на женщину. — Я была еще сущим ребенком, когда настала пора рожать. Я едва не умерла во время родов. Два дня и две ночи я непрерывно кричала — до тех пор, пока у меня были силы кричать.

Начав говорить, Диана уже не могла остановиться, хотя понимала, что словами не передать охватившего ее тогда ужаса:

— Мне не нужно было богатство, меня не волновало положение в обществе, мне не нужна была слава. Больше всего на свете мне хотелось выйти замуж за человека, который любил бы меня, я хотела иметь детей от этого человека, хотела вместе с ним воспитывать их и о них заботиться! — Диана помолчала и горько продолжила:

— И лишь из-за того, что ты напился, ты лишил меня надежды на исполнение моей мечты, лишил меня невинности… И ты бросил меня — ни жену, ни любовницу, запретив даже видеться с тобой. Мне оставалось вести существование старой девы или изменять тебе. И я выбрала второе. Я поехала в Лондон в надежде найти мужчину, который полюбил бы меня, не обращая внимания на мое прошлое. Но сам дьявол подослал меня к тебе, моему мужу, и по иронии судьбы я полюбила тебя.

Диана испытала определенное удовлетворение, заметив, что ее слова, как удары хлыста, ранят виконта; видно было, что он страдает.

— Как будто судьба послала тебе шанс исправить ошибки, — продолжала Диана. — Но никакими деньгами тебе не искупить того, что ты наделал!

— Знаю. Если бы было хоть что-то на свете, что помогло бы мне исправить мои ошибки, я бы непременно постарался сделать это. Ты сердита и имеешь полное право злиться на меня. — Лицо Джерваза скривилось, под светлыми глазами залегли тени. Судорожно вздохнув, он продолжил:

— Но неужели после всего сказанного тобою ты станешь отрицать, что не хочешь отомстить мне?

Его слова охладили ее пыл. Диана обескураженно опустила голову, пытаясь разобраться в охвативших ее чувствах. Может, он был прав, и она, сама того не сознавая, пыталась мстить ему? В жизни ей не приходилось решать столь сложной задачи. Но, покопавшись в своей душе, девушка обнаружила там лишь гнев. Да, она сердилась на Джерваза и на свою мать, а еще больше — на отца. Было там и чувство вины — Диана все время раздумывала, стоило ли везти Джеффри в Лондон, если она намеревалась стать куртизанкой. Но вот чего не было в ее душе — так это желания отомстить своему мужу.

Обретя полную уверенность в этом, Диана подняла голову и спокойно промолвила:

— Все годы до нашей встречи в Лондоне я презирала тебя и не имела ни малейшего желания вновь видеться с тобой. Но… месть я оставила Господу.

Сент-Обен недоверчиво покачал головой: он был в состоянии понять ее гнев, но не верил в то, что Диана только что сказала.

— Знаешь, Диана, правда-то лежит на поверхности, только ты этого никак не поймешь. Ты должна быть мне благодарна за то, что я помогу тебе. Ты ненавидела меня и хотела отомстить. И тебе удалось это.

— Ты не прав, Джерваз. — Диана устало отбросила назад волосы. — Да, я была зла, и лишь теперь я понимаю, насколько зла. Но это лишь часть правды. Хоть я и ненавидела тебя поначалу, потом моя ненависть прошла. Перед Богом клянусь, что никогда не хотела причинить тебе зла. Я хотела, чтобы ты пожалел о содеянном, чтобы тебе стало стыдно, но у меня и в мыслях не было хоть чем-то навредить тебе.

— Ты сама себе противоречишь, Диана. Как же я могу, по-твоему, осознавать, что причинил тебе зло, и не страдать от этого? Ты посеяла семена ненависти, и я всю жизнь буду собирать урожай. — Джерваз на секунду закрыл глаза, а потом посмотрел на жену долгим взглядом. В темной бездне его глаз отражался огонек свечи. — Ты хотела урвать кусок моей плоти, и тебе это удалось. Просто из раны кровь хлещет сильнее, чем ты ожидала.

Диана хотела было возразить, но внезапно осеклась, пораженная его словами. Джерваз был прав: такой человек, как он, не стал бы прятаться от последствий своих поступков. Сильный и честный, он стал бы еще больше страдать, предав собственные идеалы. И несмотря на то что мысль об этом была ненавистна Диане, она призналась себе, что и в самом деле хотела бы, чтобы ее муж ответил за содеянное. Но не слишком сильно страдал бы при этом. А увидев, что он раскаивается, она простила бы его, и они зажили бы счастливо. И Диана втайне испытывала бы удовлетворение от собственного великодушия.

Вместо этого своим поведением она нанесла душе виконта глубокие раны, которые причиняли ему страдания и от которых мучилась сама Диана. Молодая женщина подумала о том, что ей, пожалуй, не стоило покидать Хай-Гор и открывать ящик Пандоры, полный темных тайн и низменных страстей. Однако сейчас поделать с этим ничего нельзя, и ей остается лишь идти вперед. Прошлое и настоящее были невыносимыми, надежда была лишь на будущее.

И вдруг Диану осенило: она поняла, что надо сделать.

— А в чем же твоя правда, Джерваз? — спокойным голосом спросила она. — Кто сумел убедить тебя, что ты недостоин любви? С чего ты решил, что я лгу, а не люблю тебя?

Встав с кресла, Диана шагнула к виконту, внезапно вспомнив, что говорил ей Франсис у озера.

— Может, все дело в твоем отце, который не обращал на тебя внимания и не считал достойным наследником? Или в твоей матери? Ты никогда не говорил о ней. — Голос женщины дрогнул, но она продолжала:

— Моя мать покончила с собой, и я чувствовала себя преданной. Так что же сделала твоя мать? Что ранило тебя так глубоко, что ты решил никогда не доверять женщинам?

Диана протянула было руку к Джервазу, но уронила ее, опасаясь дотрагиваться до виконта.

— Что ужаснуло тебя до такой степени, что ты предпочитаешь выгнать меня, чем любить?

— О Господи, да ты — колдунья! — Сент-Обен отпрянул от женщины, пораженный точностью ее догадок. — До встречи с тобой я любил лишь одну женщину — мою мать, но для нее это ровным счетом ничего не значило. Меньше, чем ничего. — Закрыв лицо руками, он надрывно продолжал:

— Ах, как бы я хотел, чтобы она покончила с собой. Тогда бы я решил, что справедливость существует.

— Но что же она сделала тебе? — Диана так близко подошла к Джервазу, что подол ее халата касался его ног. — Расскажи мне. Ведь ты только что сам доказал мне, что раны, которые прячут от дневного света, начинают источать яд.

Сент-Обен задыхался, как от быстрого бега.

— Тебе не нужно знать этого, — прошептал он сквозь пальцы. Внезапно тело его сотрясли рыдания. — Господи, Диана… Тебе… не нужно… знать… этого…

Положив ладони на его руки, Диана осторожно развела их в стороны. Джерваз вздрогнул от ее прикосновений, а женщина была поражена, увидев, что щеки его залиты слезами. Он был взрослым человеком, но сейчас выражение его лица было как у обиженного ребенка.

— Господи, Джерваз, скажи, что она сделала тебе? — тихо повторила женщина. — Что могло произойти? Что довело тебя до такого состояния, что ты готов разрушить собственную жизнь?

— Так ты и правда хочешь узнать? — Он резко стряхнул ее руки, стараясь утопить свое отчаяние в гневе. — Что ж, любовница моя, я предупреждал, но ты настаиваешь на том, чтобы заглянуть в самые темные уголки моей души, так что пеняй на себя. — Сент-Обен отвернулся в сторону, а затем, помолчав, хрипло проговорил:

— Первой женщиной, с которой я спал, была моя мать.

Диана в ужасе уставилась на него. Она даже не догадывалась, какая страшная тайна мучила ее мужа, и была потрясена до глубины души.

Начав говорить, виконт уже не мог остановиться, слова так и рвались из него:

— Ты, наверное, считаешь, что изнасиловать можно только женщину? Нет, это не так. Моя мать изнасиловала меня, хоть и не применяла против меня физической силы. Она сделала все чрезвычайно осторожно, это, видишь ли, развлекло ее на некоторое время. Она была в плохом расположении духа, когда рассталась с очередным любовником. Потому что выпила слишком много вина. Потому что ей и в голову не приходило противиться своим желаниям. — Джерваз яростно замотал головой, словно хотел избавиться от терзающих его воспоминаний. — Мне было всего тринадцать лет. Сначала я даже не понял, в чем дело. Поняв, не мог поверить, что это происходит между мной и моей матерью, а потом тело уже не повиновалось голосу разума, и я не смог остановиться, хотя и осознавал, что происходит нечто чудовищное.

Виконт внезапно вскочил, и Диана отпрянула назад, не зная, что он хочет сделать. Схватив графин, Джерваз яростно запустил им в стену. Хрустальные осколки брызнули во все стороны, комната наполнилась запахом бренди.

— Ну, Диана, что скажешь?! — вскричал виконт. — Не правда ли, отвратительная история? Теперь тебе не кажется, что у меня есть причины сомневаться в женщинах?!

Если вначале их разговора Джерваз избегал смотреть в глаза Диане, то теперь он повернулся к ней лицом, вся его напускная сдержанность испарилась.

— Скажи, стало тебе противно, когда ты узнала, что твой муж переспал с собственной матерью?! Инцест — самое тяжкое из всех преступлений. За подобное преступление Эдип был низвергнут с трона и сам себя ослепил. — Глядя на Диану обезумевшими глазами, Сент-Обен договорил хриплым шепотом:

— Это больше чем грязное, отвратительное преступление, это прегрешение против Господа. И ничем, слышишь, ничем этот грех не искупить!

Диана была потрясена. Ее разум отказывался верить в то, что мать могла сделать такое с собственным сыном, что человек, которого она любила, жил, испытывая страшное горе и мучаясь от жгучего стыда. И вдруг во внезапном порыве защитить и утешить его женщина вскричала:

— Но в этом не было твоей вины! Она была взрослой женщиной, а ты — почти ребенком! Ужасно, что женщина могла сделать такое со своим сыном, но ты не должен винить себя, потому что стал ее жертвой! Не позволяй чувству вины грызть и уничтожать тебя! — И она умоляюще добавила:

— Не наказывай меня за грех твоей матери.

Глаза их встретились. Джерваз стоял в каком-нибудь футе от Дианы, и она чувствовала тепло, исходящее от его тела.

— Может, в тринадцать лет я и был не так виноват, но, став старше, я понял, что я больше ее сын, чем моего отца, потому что тоже опустился до насилия. — Его рот скривился. — Мой отец был абсолютно ко всему равнодушен, а от матери я унаследовал страстную, развратную натуру. Тебе лучше чем кому бы то ни было известно, на что я способен. Я старался держать себя в руках, видит Бог, старался, — повторил Джерваз. — Я хотел, чтобы моя страстность шла на пользу дела, старался со рвением выполнять все, за что брался, я надеялся, что смогу искупить грехи, если буду служить высоким целям. — Плечи Сент-Обена горестно опустились. — Я пытался поверить в то, что я не хуже других, но что бы я ни делал, правда все равно проступала наружу: я — окончательно испорченный человек, исправить меня нельзя.

— Это не правда! — горячо возразила Диана. — Нет таких людей, которых нельзя исправить. Ты ничуть не более испорченный, чем любой другой человек. — Желая ободрить виконта, Диана схватила его за руки.

Она тут же поняла, что совершила непростительную ошибку. От ее прикосновения Сент-Обен немедленно потерял над собой контроль, мышцы его напряглись. Схватив Диану в свои объятия, он больно сжал ее, впился губами в ее губы В его прикосновениях не было ни любви, ни нежности — лишь дикое желание удовлетворить бушующую в нем страсть и на время забыть свои мрачные мысли.

С Дианой на руках он бросился к кровати и рухнул на нее, жадно целуя губы жены. Затем Джерваз рванул полы халата Дианы в стороны, обнажая ее грудь.

Диана сопротивлялась что было сил, но Джерваз был слишком силен, слишком разъярен, чтобы отпустить ее. Если бы он нежно ласкал ее, то она с радостью отдалась бы ему, получая и даря наслаждение. Но подчиниться насилию она не могла — это значило бы окончательно испортить их отношения.

Виконт немного приподнялся, чтобы сорвать с Дианы халат. Этого оказалось довольно: женщина изловчилась и выхватила из ножен кинжал. Сент-Обен даже не заметил, как в воздухе блеснуло острое лезвие, и Диана полоснула его по руке.

Боль сразу же привела его в себя. Увидев, что на обнаженную грудь Дианы капает его кровь, Джерваз откатился в сторону, лицо его было искажено гримасой ужаса, казалось, он лишь сейчас понял, что натворил. Голова виконта упала вниз, руки судорожно вцепились в одеяло. Хоть он и не успел ничего сделать с женой, его попытка овладеть ею лишь подтвердила: все, что он говорил о своей натуре, — правда.

Приподнявшись на локте, Диана посмотрела на виконта; она была слишком потрясена произошедшим, чтобы что-то говорить. Дрожащей рукой женщина положила запятнанный кровью кинжал на столик и запахнула халат, пытаясь успокоить прерывистое дыхание. Казалось, напряжение висит в воздухе, и Диана с горечью задумалась о том, как это любящие мужчина и женщина могу причинять столько боли друг другу.

Ей показалось, что прошла вечность, когда Джерваз заговорил каким-то бесцветным голосом:

— И не говори мне больше об искуплении. Некоторые души не могут быть прощены. Уверен, что теперь ты это признаешь.

Прежде, когда они ссорились и были не в состоянии выразить эмоции словами, на помощь приходили прикосновения и объятия. Вот и сейчас Диана хотела успокоить Джерваза, но лишь ее рука коснулась его плеча, он как ужаленный отпрянул от нее.

— Не дотрагивайся до меня! — вскричал виконт. — Богом молю, не дотрагивайся до меня!!! Женщина отступила назад.

— Тебе надо забинтовать руку, — деланно-равнодушным тоном промолвила она.

Сент-Обен перекатился на спину и прикрыл лицо рукой.

— Только не вздумай делать этого. Уйди, Диана. Просто уйди отсюда.

Сжимая на груди разорванные полы халата, женщина смотрела на виконта. Никогда еще он не казался ей таким сильным, как сейчас.

Диана немало страдала в своей жизни, но знала и любовь. Ее любила мать, любил даже отец, когда она была совсем маленькой. Позднее Эдит, Джеффри и Мадлен согревали ее теплом своей любви.

А Джерваза никто не любил. Никогда. Ни отец, ни мать, которая пала так низко, как только может пасть женщина. И все же Сент-Обен не ожесточился. У него было достаточно власти и богатства, чтобы вершить любое зло, но вместо этого виконт всегда делал добро людям, которые зависели от него. Он был прекрасным, великодушным и добрым, даже нежным любовником. Он не раз рисковал жизнью — ив армии, и на своей таинственной службе.

Неудивительно, что, не зная, что такое тепло и любовь, виконт боялся привязанности Дианы, боялся, что она обретет над ним власть и употребит ее против него. Не стоило удивляться и тому, что Джерваз был таким ревнивцем: этому человеку незнакома была настоящая душевная близость, поэтому он и не мог поверить в постоянство Дианы и подозревал ее в предательстве.

Никогда прежде Диана не чувствовала такой любви к Сент-Обену. Нетрудно быть хорошим человеком, когда все располагает к этому, но как Джервазу удалось не опуститься, если взращен он был на подлости, изменах и эгоизме?! Все-таки ему удалось перебороть все плохое и стать порядочным человеком. Может, он и не был счастлив, но мог быть вполне доволен тем, что занял подобающее место в мире.

А она, Диана, в своем подспудном стремлении заставить мужа расплатиться по старым долгам, довела его до такого состояния! Внезапно женщине припомнились слова Мадлен, которые та сказала ей как-то в залитом солнцем саду: «Некоторых людей можно поставить на колени, если их честь и гордость разбита теми, кого они любят…"

Диана испытывала жгучее чувство стыда за то, что сыграла на любви виконта. Хоть он и причинил ей зло, она не должна была отвечать тем же, а, ответив, добилась не победы, а полного поражения.

Женщина чувствовала: Джервазу кажется, что у него не осталось ни малейшей надежды повернуть свою жизнь в нормальное русло, и она опасалась, что не сможет ничего сказать или сделать, чтобы помочь ему. Однако попробовать стоило.

— Джерваз… — дрожащим голосом обратилась она к мужу. — Джерваз, не важно, что ты сделал, не важно, что ты ненавидишь и презираешь себя… Я люблю тебя, потому что ты достоин любви… — Диана с трудом подбирала слова, все еще не придя в себя от их ссоры. — Знаешь, мне кажется, что нас свела судьба. Мы оба страдали, но, думаю, если постараемся, то сможем излечить раны друг друга. Ты стал частью моего существа, И я всегда буду любить тебя…

Диана заметила, как сжались челюсти Джерваза, но глаз его она не видела: они все еще были прикрыты рукой. Он ничего не сказал, и тишину комнаты нарушало лишь его хриплое дыхание. Пропасть, разделившая их, была слишком широка, чтобы можно было навести мосты, и Диана опасалась, что положения уже не поправить.

Слов больше не было. Диана взяла со стола свою свечу, которая почти догорела и немного чадила, потом подняла свой кинжал.

Диана смогла уйти лишь потому, что знала: в ее присутствии Джервазу еще хуже.

 

Глава 23

Для Джерваза эта ночь была бесконечной. Замотав кое-как руку, он лег на кровать, не гася свечи, потому что полной темноты ему было не вынести. Все эти годы он отгонял от себя воспоминания о матери, но теперь они отчетливо плыли перед его глазами. Он вспомнил прекрасное, развратное лицо Медоры, ее сладостные стоны, ее насмешки над его ужасом. Имя Медора — производное от Медеи, а ведь Медея убила собственных детей. Сент-Обен иногда спрашивал себя, могла ли его мать быть другой, если бы у нее было иное имя.

После того случая он ее больше не видел. Джерваз сбежал из дома, и когда через несколько недель люди, посланные его отцом, разыскали мальчика, тот наотрез отказался возвращаться в дом, где жила его мать. Отец удивленно приподнял брови, но не стал допытываться, чем вызвано такое решение. Куда проще оказалось отправить сына в школу или в отдаленное имение, которое леди Сент-Обен никогда не посещала.

Джервазу было семнадцать, когда его мать умерла. В этом возрасте юноши особенно интересуются всем, что связано с отношениями между мужчинами и женщинами. Пару раз одноклассники отпускали двусмысленные шутки об умершей виконтессе, которая пользовалась дурной славой. Оба раза Джерваз дрался за это на дуэли, осознавая при этом, что больше всего оскорбить его мать можно было, просто сказав правду. Молодой человек был осторожен: его противники не погибли, но дуэли оставили горький осадок в его душе.

Ужасная женитьба лишь подтвердила его уверенность в том, что он недостоин нормальной жизни. Джерваз испытывал даже нечто вроде удовлетворения при мысли о том, что навсегда связан с неполноценной женщиной, однако, несмотря на это, он никогда не думал о своей жене как о полноправном человеке. И сейчас, в эту страшную ночь, он то и дело вспоминал темные, безумные глаза Мэри Гамильтон, ее лицо. И чем больше припоминалось оно ему, тем лучше он узнавал в нем свою божественную Диану.

Воинская служба ожесточила Джерваза. Но, возвратясь в Англию, он сумел наладить нормальную жизнь, серьезно относился к своим обязанностям и решал головоломки, которые то и дело задавала ему его секретная служба.

Но вот появилась Диана. Она дала ему иллюзорное ощущение счастья и тепла, а затем разорвала их отношения. Жена, которую он изнасиловал и бросил, вернулась, чтобы подарить ему любовь… Впрочем, что бы он ни говорил о ее предательстве, виконт понимал, что до сих пор любит эту женщину, любит безумно…

Еще ни разу в жизни Сент-Обен не ждал рассвета с таким нетерпением. Когда скупые лучи раннего утра осветили комнату бледным светом, в спальню Джерваза пришел Боннер и, не задавая лишних вопросов, умело перевязал рану хозяина. Диана очень ловко ударила его кинжалом: хоть порез был длинный и крови вытекло предостаточно, рана была несерьезной. Сент-Обен на мгновение задумался, где она научилась так умело обращаться с кинжалом, он затем лишь пожал плечами: ему никогда не понять многого в женщине, которая была его женой.

Виконт вымылся, словно горячая вода могла облегчить его страдания, затем написал записку с извинениями своему сыну, сообщая о том, что верховая прогулка откладывается. Джерваз был не в состоянии видеть этим утром невинное личико Джеффри.

Иметь репутацию молчуна было в известной степени выгодно, потому что никто не обратил внимания на то, что виконт не такой, каким был вчера. Может, только Франсис что-то заметил. Диана, к счастью, не попадалась Джервазу на глаза: он не смог бы находиться с нею в одной комнате.

Завтракать в детской всегда было весело, но этим утром Диана была совершенно измученной, под усталыми глазами залегли тени. Мадлен не надо было обладать большой проницательностью, чтобы догадаться, что ночь принесла горькое разочарование ее молодой приятельнице. «Интересно, — мелькнуло в голове у Мэдди, — как выглядит сейчас Сент-Обен?"

Мадлен и Джеффри, не сговариваясь, старались развеселить Диану, весело болтая, но их попытки были тщетными. После завтрака мальчик побежал повидаться с ребятишками, с которыми подружился во время прошлого приезда в Обенвуд. Мэдди задумалась о том, как местные дети будут относиться к Джеффри сейчас, когда они узнали, что он — наследник виконта. Очевидно, их отношение станет иным. Пожав плечами, женщина взялась за два письма, которые ей только что принес слуга. Диана сидела, глядя перед собой бессмысленным взором и держа чашку обеими руками.

Одно письмо было от Николаев. Оно было весьма забавным, а в конце, к удовольствию Мадлен, Николас сообщал, что сможет вернуться в Лондон раньше, чем предполагал. Он также настаивал, чтобы они поскорее назначили дату венчания, и Мадлен склонна была уступить ему. Возможно, они назначат церемонию на тот день, когда пройдет год и один день после смерти его жены. Все будет очень тихо, решила Мадлен, никаких шумных торжеств. Она трижды прочла письмо, прежде чем отложить его в сторону.

Второе письмо написала Эдит, которая на почтовой карете сумела быстро добраться до Шотландии. Письмо было написано уверенным, но неуклюжим почерком.

Дорогая Мэдди,

Отправляю тебе это письмо в надежде, что ты лучше меня разберешься в ситуации и сама решишь, как лучше всего рассказать все Диане. Узнать, как обстоят дела с ее отцом, оказалось легче легкого: местный доктор по имени Эбернати был очень любезен со мной, когда выяснилось, что я — подруга Дианы. К ней очень хорошо здесь относились, и Эбернати с умилением вспоминал, какой милой девочкой она была.

Итак, во-первых, хочу сообщить, что Джеймс Гамильтон умер год назад от той самой болезни, что долго подтачивала его здоровье и свела его с ума, — от французской болезни. (Кажется, ее еще называют сифилис?) Эбернати сказал, что в молодости Гамильтон был настоящим гулякой и весельчаком — он пил, играл, волочился за женщинами и все такое прочее. Даже женитьба не остепенила его, и он продолжал разгульный, образ жизни, но сифилис он заработал уже после рождения Дианы.

Эбернати рассказал мне, что мать Дианы покончила с собой на следующий день после того, как узнала, что снова беременна. Бедняжка знала, что заразилась от мужа дурной болезнью и не хотела производить на свет больного ребенка. Боялась она и того, что вслед за мужем сойдет с ума. Она утопилась. Хоть шотландцы и богобоязненные люди и осуждают решившихся на самоубийство, в этом случае никто слова плохого о матери Дианы не сказал, наоборот, все жалели ее и проклинали самого Гамильтона.

После смерти жены викарий совсем свихнулся, его болезнь заходила все дальше. Его дочь всегда звалась Дианой, но он вдруг начал называть ее Мэри, заявив, что Диана — языческое имя. Когда он вернулся с Малла без Дианы и стал всем рассказывать о ее замужестве, люди решили, что Гамильтон что-то сделал с дочерью, но напрямую его об этом не спрашивали, потому что боялись викария. В конце жизни Гамильтона все же поместили в сумасшедший дом, и все его обязанности выполнял местный кюре.

Эбернати был в восторге, узнав, что Диана жива, и просил уговорить ее обязательно приехать в родные места с мужем и сыном. Или хотя бы написать ему, потому что Диана, как единственная наследница Гамильтона, может получить приличное состояние. Чем хуже становилось Джеймсу, тем меньше денег он тратил. Ясно, что ее родители были из знатных семейств, впрочем, мы с тобой в этом и не сомневались.

Ну вот и все. Я отправляюсь на Малл к моей сестрице Джейн. Поцелуй за меня Диану и Джеффри.

Всегда твоя,

Эдит.

Перечитав письмо несколько раз, Мадлен задумчиво посмотрела на Диану. Ей пришло в голову, что новости, пусть даже и печальные, отвлекут молодую женщину от грустных размышлений.

— Диана, — сказала она, — я получила письмо от Эдит. Она побывала в твоей деревне в Ланаркшире. Думаю, тебе надо самой прочитать его.

Ее слова вернули Диану в действительность, и она взяла протянутый Мадлен листок. Прочитав письмо, молодая женщина побледнела как полотно и молчала так долго, что Мадлен испугалась и спросила девушку, не стало ли той плохо.

— Все в порядке, Мэдди, — ответила Диана, закрывая лицо ладонями. Слез на ее глазах не было. Но вот она подняла голову и промолвила:

— Стало быть, мой отец все эти годы страдал венерической болезнью. Теперь я понимаю, почему он проклинал женщин и считал их источником всех бед.

— Наверное, он очень страдал от сознания собственной вины, — вставила Мадлен. — Представь только, он распространял сифилис, пока не узнал, что болен, заразил твою мать и стал причиной ее самоубийства.

Диана медленно кивнула, задумчиво глядя перед собой.

— Одно ее самоубийство могло свести отца с ума. После смерти матери он допекал меня разговорами о грехе, моральном разложении и греховности всего земного. В письме написано, что в молодости отец вел разгульный образ жизни. Так вот, после того как отец обратился к церкви, он даже одеваться стал скромнее, но всегда носил с собой пистолет — для защиты. — Диана горестно вздохнула. — Ой всегда был готов осудить кого-нибудь, хотя сам и не думал противиться соблазнам. Ради нескольких минут сомнительного удовольствия, он разрушил все: семью, свое здоровье… Какой ужас! — Диана осеклась, но, помолчав, продолжила:

— Наверное, он очень страдал от осознания своей вины. И понимал, что сходит с ума.

— Ты великодушна, Диана! Диана грустно усмехнулась:

— Теперь, когда он умер, я могу говорить о нем спокойно. К тому же все это было так давно. После того как я видела отца в последний раз, я чуть не целую жизнь прожила, и, признаться, без него мне жилось куда лучше. — Диана сложила письмо. — Впрочем, когда я была маленькой девочкой, он был неплохим отцом, правда, строгим, но довольно добрым. Иногда даже ласковым. Постараюсь помнить его только таким. Надеюсь, сейчас его душа обрела покой.

— А твоя мать?

Диана закрыла глаза, чтобы сдержать слезы.

— Только теперь я понимаю, почему она была такой… расстроенной… перед смертью. Она не оставила даже записки. Наверное, матушка отправилась к этому злополучному пруду и там внезапно решила утопиться. На ней была тяжелая зимняя одежда, и она быстро пошла ко дну… — Женщина поежилась и открыла глаза. — Официально было признано, что смерть произошла в результате несчастного случая, и маму похоронили на освященной земле, но все знали, что она не могла утонуть, если бы сама этого не захотела.

— Ты можешь простить ее? За то, что она оставила тебя?

Диана кивнула, прикусив губу.

— Мама… умела любить, — прошептала молодая женщина. — В любви она была мудрой и великодушной. Она научила меня читать, любить музыку, книги… И что самое главное, это она помогла мне обрести духовность, а не отец, который всего добивался своими криками. От мамы я узнала, что любовь важнее ненависти и мести. И только благодаря тому, чему она меня выучила, я смогла выжить после ужасной Свадьбы… — Диана улыбнулась. — Нет, ты не Подумай, что я была уж слишком кроткой, и все невзгоды принимала безропотно. Я была ужасно зла. Как никогда в жизни! Но ненависть, злость или жажда мщения никогда не правили моей жизнью, несмотря на утверждения моего мужа о том, что я мечтала отомстить ему. — Диана задумчиво посмотрела на письмо. — Я бы не смогла стать такой, какая я есть, если бы не моя мама. Знаешь, ты напоминаешь мне ее. — Мадлен благодарно улыбнулась, а Диана, судорожно вздохнув, неуверенно промолвила:

— Поэтому мне было так трудно понять, почему мама покончила с собой. Только теперь, после письма Эдит, все встало на свои места. Упокой Господь их души… — И, не выдержав, Диана разрыдалась.

Граф де Везель, обуреваемый смешанными чувствами, зашифровывал свое послание. План, который он предлагал своему шефу, был таким гениальным и тонким, что граф готов был взяться за его выполнение независимо от того, одобрит шеф его или нет. К тому же Везель предвкушал получить немалое удовольствие от его выполнения. Лишь идиоты из военного министерства могли так долго прохлопывать талант Артура Уэлсли, и только эти же самые идиоты могли допустить, чтобы победитель битвы в Вимейро был подвергнут дознанию. Эти идиоты в подметки Уэлсли не годятся! Во Франции он был бы уже маршалом.

Везель восхищался сэром Артуром, считал, что деяния англичанина в Индии заслуживали высочайшей похвалы. Генерал был, пожалуй, единственным военным, который представлял собою реальную угрозу императору, поэтому тем слаще, по мнению Везеля, будет низвергнуть Уэлсли. Граф еще не обдумал все детали, но считал, что совсем нетрудно будет подставить англичанина, да так, что тот больше никогда не станет никем командовать. Сейчас положение Уэлсли было как никогда шатким. Достаточно небольшого скандала — и сэр Артур слетит со своего поста, да будет рад, если ему удастся остаться в живых и осесть где-нибудь в Ирландии.

К счастью, шеф Везеля заинтересовался предложением графа, но еще не знал его плана, поэтому ему придется вернуться в Лондон раньше времени, по сути, на следующий день. Так что у него оставалось всего несколько часов, чтобы разыскать неуловимую леди Сент-Обен и насладиться ею.

Везелю, конечно, надо было заняться Дианой Линдсей прошлой ночью, но к нему пришла леди Хейкрофт, и ночь в ее обществе пролетела незаметно. Ее светлость, как никакая другая женщина, любила боль, и от этого француз получал невероятное удовольствие, но оно могло бы быть еще сильнее, если бы вдовушка не с таким рвением отдавалась ему.

Наутро, когда Везель собрался наконец решить все дела с непокорной женщиной, чертова виконтесса сообщила гостям, что ей нездоровится, хотя скорее всего, решил граф, она просто избегала встреч со своим муженьком, лицо которого каждый раз застывало холодной маской при виде жены. Везель, однако, знал, что Диана не ночевала в своей комнате: ночью он умело вскрыл замок и обнаружил, что гнездышко пусто.

Итак, ему понадобится некоторое время, чтобы найти ее. Он-то собирался сделать все не торопясь, сплести вокруг миссис Линдсей паутину, из которой ей, по его замыслу, было не выбраться, а теперь… теперь его шеф смешал все планы, так что придется действовать напролом. Поспешность в таком деле неэстетична, а этого граф не любил. Впрочем, даже из излишней торопливости можно извлечь удовольствие.

У Джерваза был очень усталый вид, когда его кузен вошел в кабинет. Виконт занимался какими-то второстепенными делами, выполнять которые входило в обязанности его помощника, но на сей раз Сент-Обен решил сам взяться за них, чтобы отвлечься. К тому же это был хороший предлог не появляться перед гостями, которые, впрочем, и без него неплохо развлекались и едва ли замечали отсутствие хозяина.

Однако от Франсиса отделаться было нелегко. Молодой человек уселся прямо напротив стола Джерваза.

— Добрый день, Джерваз. У тебя есть несколько минут, чтобы потолковать со мной?

— Ты уйдешь, если я скажу, что времени у меня нет? — сухо произнес в ответ виконт.

— Нет, конечно, — последовал веселый ответ. Лицо Сент-Обена немного просветлело и, откинувшись на спинку стула, он приготовился к тому, чтобы выслушать кузена. Джервазу раньше не приходило в голову, а сейчас он обратил внимание на то, что Франсис был покладист, как Диана. Виконт поспешил отогнать от себя эти мысли, потому что и думать не желал о своей жене.

— Я очень рад, что ты смог приехать в Обенвуд, — заявил Сент-Обен. — Я не всегда выхожу к гостям, так что хорошо, что ты в мое отсутствие выполняешь роль хозяина.

— Это все ерунда, — беспечно махнул рукой Франсис. — Я знаю, что у тебя голова занята Другими вещами — ведь твоя жена и твой сын впервые появились в обществе.

— Я не хочу говорить о моей семье, — процедил сквозь зубы виконт.

— Нечего со мной так разговаривать и смотреть на меня исподлобья, брат. Я скажу тебе все, что собирался, чего бы мне это ни стоило. Ты, конечно, можешь сбежать от меня, но я побегу за тобой вслед, — говорил Франсис, слегка улыбаясь, но глаза его были серьезными. — Я знаю и люблю вас обоих — и тебя, и Диану. А поскольку у вас обоих несчастный вид, то я решил предложить вам роль посредника. Иногда вмешательство третьего человека помогает. Видишь ли, она безумно тебя любит. И ты, похоже, неравнодушен к ней, так что, думаю, ваши трудности можно преодолеть.

Виконт отодвинулся от стола словно для того, чтобы оказаться подальше от кузена, и злобно спросил:

— Это она сказала, лежа с тобой под одеялом?

— Господи, нет, конечно! — возмутился Франсис. — Не думаешь же ты, что мы с Дианой любовники?! Что за предположение!

Рот Джерваза скривился. Он не хотел начинать этот разговор, чувствуя, что ничего путного из подобной беседы не выйдет, однако ставки были сделаны и остановить игру было невозможно.

— Вполне логичное предположение, — буркнул виконт. — Мне известно, что ты бывал у нее, пока меня не было в Лондоне. И вы не просто чай вместе распивали.

Франсис не сразу понял, о чем говорит его кузен, а когда до него дошел смысл слов Джерваза, нахмурился.

— О Господи, неужели ты нанял кого-то следить за Дианой?! Какого черта ты это сделал?

— Эта женщина — куртизанка, надеюсь, ты не забыл? Я хотел знать, насколько процветают ее дела. — Сент-Обен понимал, что достоин презрения за эти слова, но промолчать не смог.

— Не смей так говорить о своей жене! — воскликнул Франсис. — Это не делает тебе чести. По сути, это чушь собачья! Пока тебя не было в Лондоне, твоя жена вела замкнутый образ жизни, так живут все порядочные женщины. Да, я заходил к ней пару раз, и что с того? Нет ничего постыдного в том, что у женщины есть друзья-мужчины.

— Пока ты окончательно не погряз во лжи, кузен, я уж скажу тебе, что видел, как вы вчера обнимались на берегу озера.

Франсис прищурил глаза — Джерваз никогда не видел кузена таким.

— Она была расстроена. Из-за тебя! Да, я успокаивал ее. Как мог. По-дружески. Ни больше ни меньше!

— И ты хочешь, чтобы я в это поверил? Франсис оставался совершенно спокоен.

— Я никому не позволю назвать себя лжецом, Джерваз, даже тебе.

— Я не виню тебя в том, что она тебя очаровала, — устало промолвил виконт. — Разве хоть один мужчина смог бы устоять перед ней? Она в состоянии соблазнить монаха одним своим видом, а молодые люди вроде тебя никогда не отличались монашеским поведением. Только не лги мне.

Франсис с такой силой ударил кулаком по столу, что все перья, карандаши и чернильницы подпрыгнули.

— Черт возьми, Джерваз, ты клевещешь на нас обоих — и на Диану, и на меня! Она — милая, добрая, любящая женщина! Ты недостоин ее! — Его голос дрогнул, но Франсис продолжал:

— Если бы только я мог любить женщину, то влюбился бы именно в нее. Но я клянусь тебе, именем Господа клянусь, что между мной и нею не было ничего предосудительного! Или ревность до такой степени ослепила тебя, что ты мне не веришь?!

Джерваз посмотрел в глаза кузену. Франсис был его лучшим другом и к тому же всегда отличался честностью. Неужели он лжет сейчас? Больше того, спрашивал себя Джерваз, верил ли он сам в то, что Диана обманывает его? Или, может, отчаяние сделало его таким недоверчивым? У него не было ни одного доказательства тому, что Диана говорит не правду, разве только он вбил себе в голову, что женщина не может быть честной.

Виконт потер виски. Сомнения грызли его. Он старался изгнать из головы все мысли о Диане, и теперь, когда Франсис бросил ему вызов, виконт понял, почему избегал думать о жене. Проще было поверить в ее гнев, чем в любовь, проще было обвинить ее во всех грехах, чем принять ее любовь, и поверить в то, что она говорит правду. Но тогда Джервазу пришлось бы признать, что он недостоин Дианы.

Однако от правды не укрыться, и Джерваз осознавал, что его кузен прав. В глубине души он это всегда понимал, но от этого ему не становилось легче.

Сент-Обен был до такой степени занят собственными проблемами, что не сразу понял одну фразу Франсиса. Иначе ни за что не спросил бы, не подумав:

— А что ты имел в виду, когда заявил: «…если бы я мог любить женщину»?

Наступило долгое, напряженное молчание. Джерваз заметил, что лицо его кузена смертельно побледнело.

— Я имел в виду именно то, что сказал, — наконец ответил молодой человек. Несмотря на растерянный вид, в глазах его читалась решимость. — Я скоро уеду из Англии… с другом… Думаю, в будущем я поселюсь в Италии. А может быть, в Греции. В древних странах более терпимо относятся к людям вроде меня.

Несмотря на мрачное настроение, Джерваз испытал настоящий шок. Шок и отвращение. Он, конечно, знал о существовании таких мужчин, но никогда не задумывался о них. Джерваз полагал, что они — существа асоциальные и по их виду можно сразу догадаться, что они — не такие, как все. И уж никак ему не приходило в голову, что они могут быть такими, как Франсис — умными и честными. Такие люди не могли быть хорошими друзьями.

— Нет, — хрипло промолвил виконт. — Я не могу в это поверить. Это невозможно.

— Не только возможно, — возразил молодой Брэнделин, — но, надо признать, это чистая правда. Я был бы другим, если бы мог, но у меня нет выбора. — Несмотря на видимое спокойствие Франсиса, руки его слегка дрожали, и Джерваз видел, как пульсирует жилка на его шее. — Ты — глава семьи, как и мой друг. Думаю, тебе следует знать, что ты не можешь рассчитывать на меня, как на наследника после Джеффри.

Тут только виконт заметил, что покачивает в руке тяжелое пресс-папье из венецианского стекла. Ему потребовалось сделать над собой усилие, чтобы разжать пальцы и положить пресс-папье на стол. Эмоции с такой силой захлестнули Джерваза, что он почти выкрикнул со злостью в голосе:

— Если только ты посмеешь положить глаз на моего сына, я убью тебя!

Поначалу Франсис побагровел, а потом кровь отлила от его лица, и оно стало белым, как полотно.

Молодой человек резко вскочил, но, овладев собой, произнес с пугающим спокойствием:

— Я знал, что ты можешь быть слепым и несправедливым, но не предполагал, что ты — полный идиот. — Повернувшись на каблуках, Франсис быстро вышел из комнаты. Казалось, эхо от его слов так и повисло в воздухе.

Приподнявшись со стула, Джерваз протянул было руку вслед кузену, словно хотел удержать его, но потом его рука бессильно упала вниз. Джерваз почувствовал смертельную тяжесть в груди. Казалось, что его сердце сейчас разорвется. Но оно продолжало биться, кровь текла в жилах, легкие продолжали вбирать в себя воздух и выталкивать его назад. Его здоровое тело продолжало жить, а жизнь была разбита…

Виконт уронил голову на руки, снова и снова вспоминая слова Франсиса. Сегодня его брат был точно таким же, как и вчера, вот только Джерваз стал относиться к нему иначе. Кузен доверял ему настолько, что сказал пугающую правду, а виконт оказался настолько глуп, что посмел оскорбить молодого человека в ответ на его доверие. Вожделеть мужчину вовсе не то же самое, что вожделеть ребенка. Джерваз оскорбил друга, потому что его самого, когда он был ребенком, использовал взрослый человек, женщина, которой он доверял.

Итак, он потерял Франсиса, как потерял Диану. Она тоже надеялась, что он поймет ее, а виконт вместо этого обидел жену. «Не важно, что ты сделал, не важно, что ты ненавидишь и презираешь себя… Я люблю тебя, потому что ты достоин любви…"

Ax, как хотелось Джервазу поверить Диане! Как хотел бы он пойти к ней, зарыться лицом в ее грудь, впитать в себя ее тепло и прижиматься к ней до тех пор, пока горечь не оставит его. Но… пропасть между ними была слишком глубока и слишком много непростительных слов было сказано… Прошлой ночью, в порыве, она пожалела его, но ее гнев и ненависть были неподдельными — как и ужас, когда она узнала о коварстве Медоры. Женщина не смогла скрыть своего отвращения, и оно всегда будет препятствовать их отношениям.

При мысли о будущем Джерваз вздрогнул. Он предлагал Диане разойтись законно и жить отдельно, но, раз уж их бракосочетание было принудительным, то, наверное, не составит большого труда аннулировать его. В крайнем случае, если возникнут трудности, помогут деньги и его влияние. Диана правильно говорила ему: всех денег мира не хватит на то, чтобы купить ему незамутненное сознание, так что единственным стоящим подарком, который он мог преподнести ей, была свобода. Она еще сможет найти себе честного, уважаемого и любящего мужа, о каком мечтала еще ребенком.

А сам он останется в одиночестве до конца своих дней — как того и заслуживает.

Диана провела почти весь день в детской, занимаясь шитьем рубашек для Джеффри — это нудное занятие успокаивало ее, тем более что Мадлен, хоть и была рядом, ни о чем ее не спрашивала. Диана понимала, что времени у нее немного, но не знала, что делать, как шагнуть вперед, потому что назад дороги уже не было. Она переживала за Джерваза, почти физически чувствовала его боль, но ничем не могла помочь мужу. Пройдет время, и он опять запрячет Страшные воспоминания в темных уголках своей души, и жизнь пойдет своим чередом. Сент-Обен был очень сильным человеком, способным мужественно переносить жизненные напасти, и Диана ничуть не сомневалась, что он справится со своими трудностями.

Одно ее смущало: Диана подозревала, что Джерваз вряд ли захочет видеть ее после всего, что произошло между ними. Виконт должен ненавидеть ее за то, что она вынудила его признаться в вещах, которые он тщательно скрывал. Ах, как хотелось Диане, чтобы ее муж стал относиться к ней по-прежнему, чтобы любил ее! Да, она сердилась на него, но у нее было на это право: насилие нельзя оправдать ничем. Однако самая большая вина лежала на ее отце — это он устроил нелепую женитьбу, а затем бросил ее в гостинице, хотя прекрасно знал, что муж не провел с ней и часа, уехав.

Впрочем, и сама Диана была не без греха. Будь она хоть наполовину такой кроткой и чистой, какой ее все считали, она бы никогда и мысли не допустила о том, что Джерваз должен заплатить за содеянное. Если бы не ее трусость и скрытность, виконт не дошел бы до своего нынешнего состояния.

Забыв о шитье, Диана опустила руки на колени и в который раз принялась обдумывать сложившуюся ситуацию. К счастью, обедала она в детской вместе с Джеффри. И когда мальчуган предложил ей прогуляться, женщина с радостью приняла его предложение, надеясь, что веселая болтовня сына развеет ее мрачное настроение.

После целого дня, проведенного в доме, свежий вечерний ветер показался Диане необычайно приятным. Гости Джерваза как раз собирались в гостиной, чтобы выпить хереса перед обедом, так что, к великому облегчению Дианы, ей не надо было ни с кем любезничать. Едва ли она смогла бы вести бессмысленную светскую беседу в этот момент.

Из окна особняка за ней наблюдали горящие темные глаза. Граф де Везель не заметил Джеффри; все его внимание было поглощено грациозной женственной Дианой. В это время в садах никого не было, так что леди Сент-Обен на этот раз не ускользнуть от него. Надо торопиться, чтобы успеть присоединиться к остальным гостям, пока его отсутствие никто не заметил.

Также он должен будет убедиться. Что женщина не сможет сообщить об изнасиловании. Может, Сент-Обен и в ссоре с женой, но он не допустит, чтобы кто-то посягал на его собственность. Везель задумчиво погладил набалдашник трости в виде змеиной головки. Да, он все хорошо рассчитал. Сначала он овладеет женой Сент-Обена и разделается с ней, а затем направится в Лондон, чтобы покончить с героем виконта — сэром Уэлсли. И Сент-Обен не сможет ни предотвратить его деяний, ни отомстить за них.

Джеффри, как щенок, носился вокруг Дианы, то и дело указывая на что-то, привлекающее его внимание. Сады в Обенвуде создавались веками; здесь были и цветы, и кустарники, и диковинные деревья. Был даже лабиринт, и именно в него Джеффри потащил Диану.

— Знаешь, — тараторил мальчик. — Чеслоу, главный садовник, говорит, что наш лабиринт — лучший в Европе. — В его голосе звучала нескрываемая гордость. — Даже лучше, чем в Гемптон-Корте.

Диана оторопела на мгновение, когда услышала, что ее сын называет лабиринт «нашим», но потом успокоилась: ведь все здесь, и лабиринт в том числе, принадлежало виконту, стало быть, в один прекрасный день Джеффри станет хозяином этого поместья. Вот только ей не найдется места в Обенвуде.

Но Диана твердо решила не думать о грустном.

— Скажи-ка, Джеффри, — весело обратилась она к сыну, — а Чеслоу не говорил, когда был создан лабиринт?

— Кустарник посадили в годы правления королевы Елизаветы. Снаружи лабиринт кажется квадратным, но внутри — сплошные повороты. К центру есть только одна дорожка, довольно длинная, а другая — покороче — ведет к выходу. А ты знаешь, что из лабиринта можно выбраться, если все время держаться левой рукой за стену и поворачивать налево? Или направо, — добавил ребенок неуверенно. — Во всяком случае, надо всегда сворачивать в одну сторону.

— Да-а? — с интересом переспросила мать Джеффри. — Понятно. Так, значит, можно заходить во все тупики, и все равно не потеряешься? Здорово.

Разговаривая, они подошли к главному входу в лабиринт, представляющий из себя прекрасное зрелище. Тисовые заросли, посаженные с геометрической точностью, немного возвышались над головой взрослого человека. У входа по обеим сторонам дорожки стояли фигуры греческого бога и богини. Вид у скульптур был загадочный.

— А ты уже бывал в лабиринте? — поинтересовалась Диана у сына.

— Да, много раз, — ответил Джеффри. Глаза его горели. — Хочешь попробовать поймать меня там?

— Ты просто хочешь воспользоваться тем, что я растеряюсь в лабиринте, — усмехнулась Диана.

Джеффри озорно улыбнулся, понимая, что вовсе не обязательно соглашаться с мамой.

— Ну да ладно, — согласилась женщина. — Посмейся надо мной. Но если я не найду выхода, тебе придется вернуться и спасти меня.

— Не беспокойся, мамочка, я подожду тебя в центре, а потом выведу из лабиринта, — великодушно предложил мальчик.

Сказав это, Джеффри бросился в лабиринт. Диана решила дать сыну минуту, чтобы он успел убежать подальше, и принялась громко считать, разглядывая статуи. Похоже, это были оригинальные работы древних мастеров — еще парочка игрушек из бесценных сокровищ Обенвуда. Поглощенная своими мыслями, она не услышала тихих шагов за спиной и не заметила, что кто-то подошел к ней. Вдруг сильная мужская рука схватила ее за шею. Длинные пальцы крепко держали ее. Диана сразу поняла, что это не Джерваз.

Медленно обернувшись, женщина оказалась лицом к лицу с графом де Везелем. Одетый во все черное, граф имел столь устрашающий вид, что Диана задрожала от страха, однако пыталась взять себя в руки, надеясь, что француз не посмеет тронуть ее теперь, когда она стала хозяйкой Обенвуда, а не куртизанкой.

— Добрый вечер, господин граф, — светским тоном промолвила женщина. — Вы не пошли обедать , с остальными?

— Присоединюсь к ним позднее, — лениво проговорил Везель. — Я увидел, что вы пошли в сторону лабиринта и решил прогуляться с вами. К сожалению, дела зовут и утром мне придется уехать.

— Как жаль. Надеюсь, вам здесь понравилось. — Француз стоял слишком близко от Дианы, и она отступила назад.

— Нет, то, что мне больше всего понравится, еще должно произойти, — многозначительно произнес граф, проводя набалдашником трости по щеке Дианы.

Отпрянув назад, Диана воскликнула:

— Месье, вы слишком много себе позволяете! Не делайте этого больше.

— Я буду делать то, что мне нравится. — Граф засмеялся, но глаза его были холодными. — Я наконец возьму то, чего хотел с того самого раза, как увидел тебя в театре. Ты — произведение искусства, моя крошка, и в этом качестве ты просто не имеешь права принадлежать лишь одному мужчине.

Диана все отступала назад, ее охватывала паника.

— Мой муж не одобрит вашей дерзости, — резко сказала женщина. — Если вы немедленно не оставите меня в покое, я расскажу ему о вашем недостойном поведении. Умный человек не рискнет оскорбить Сент-Обена.

— Ты ничего ему не скажешь, моя крошка. — Маска притворной вежливости начала сползать с лица графа. — Я сумею насладиться тобой, а после этого с тобой уже никто не сможет иметь дела.

Везель шагнул ближе к Диане и, положив руку на шею женщины, принялся поглаживать ее, нажимая пальцами на нежную кожу Дианы все сильнее. Другой рукой он угрожающе приподнял трость. Зловещая суть его натуры стала очевидна, теперь Диана не сомневалась, что граф способен изнасиловать и даже убить ее, а потом преспокойно отправиться к гостям. И тут женщине пришло в голову, что если Джеффри сейчас вернется, то Везель, ни секунды не сомневаясь, убьет и мальчика.

Овладев собой, Диана умудрилась вырваться от Везеля, пока он не успел крепче схватить ее. Мысли Дианы понеслись вскачь. Она понимала, что ей не скрыться от француза, если она побежит по траве. Можно, конечно, было достать кинжал, но он успеет отнять его, прежде чем Диана замахнется. Подхватив юбки, женщина крикнула, надеясь, что кто-то может оказаться рядом. Ответом ей была мрачная тишина, и Диана бросилась в лабиринт.

Исполняя обязанности хозяина дома, Джерваз ходил среди гостей, но избегал долгих разговоров. Виконт заметил, что среди приглашенных не было Везеля — граф прислал записку с извинениями, сообщая, что не сможет выйти к обеду, так как должен наутро уехать. Джерваз был даже рад этому, хотя до сих пор не нашел никаких подтверждений своим подозрениям о Везеле. В последнее время француз вел себя безупречно, словно догадывался, что его подозревают. В такие минуты виконт сожалел, что живет не во Франции, которая была в то время полицейским государством. Там Везеля лишь по одному подозрению можно было бы бросить в тюрьму. В Британии это было невозможно, тем более что подозреваемый был богат и имел хорошие связи.

Сент-Обен автоматически улыбнулся миссис Олифант, которая говорила, что она сожалеет об отсутствии леди Сент-Обен. Пробормотав в ответ что-то незначительное, Джерваз постарался побыстрее отделаться от болтливой дамы. Он был рад, что Диана не выходила к гостям. Виконт твердо принял решение добиться аннулирования их брака, но опасался, что если увидит Диану еще раз, то решимость его станет не такой твердой.

Итак, с женой все было решено. Теперь Джервазу предстояло извиниться перед Франсисом, и он направился к нему, пробираясь через толпу гостей. Заметив кузена, Франсис сжал губы, намеренно отвернулся и продолжил беседу со служащим министерства иностранных дел. Виконт нетерпеливо дожидался окончания их разговора-, а когда мужчины замолчали, быстро сказал:

— Ты можешь выйти со мной на несколько минут? Франсис наградил его взглядом, который мог бы растопить лед:

— Боишься, я окажу плохое влияние на твоих гостей?

— Нет! Пожалуйста, пойдем со мной, мне надо кое-что тебе сказать. — Джервазу нелегко было извиниться, но он понимал, что сделать это необходимо.

Минуту спустя братья уже выходили из гостиной.

Дорожка, ведущая к лабиринту, была совсем короткой. Внутри лабиринта она поворачивала направо и разделялась надвое. Ни на секунду не останавливаясь, Диана побежала по левой дорожке, надеясь, что успеет скрыться из виду до того, как Везель поймает ее. Один перекресток, второй, поворот налево… Диана забежала в тупик и лихорадочно метнулась назад. Она думала, что Джефсрри мог услышать ее крик и прибежать к ней. Тогда бы им удалось убежать от француза, прежде чем он заметит, что в лабиринте есть третий человек…

Когда Диана пробежала половину очередной дорожки, в конце ее показался Джеффри. Мальчик радостно бросился к матери. Он уже хотел было крикнуть что-то, но Диана испуганно приложила палец к губам, призывая сына к молчанию. Он удивился, но послушался. В одно мгновение женщина оказалась рядом с ребенком, опустилась перед ним на колени и прошептала мальчику в самое ухо:

— Джеффри, за мной по лабиринту бежит плохой дядя. Ты сможешь не мешкая найти выход?

Мальчик задумался, а затем прошептал в ответ:

— Нет. — Ему было интересно и совсем не страшно.

Диана быстро думала. Если они с Джеффри останутся вместе и Везель найдет их, ни одному из них не убежать от него. Тяжелые ветви тиса кустились почти с самого низа, но у земли между ветками было небольшое пространство. Взрослому там было не пролезть, но для ребенка места достаточно. Помолившись, женщина торопливо произнесла:

— Ты сможешь пролезть под кустами и быстро выбраться из лабиринта?

Взглянув вниз, ребенок кивнул:

— Да, но я испорчу мой костюмчик.

— Это не важно! — истерично выкрикнула Диана. — Беги как можно быстрей и постарайся, чтобы Везель не увидел тебя. Он очень-очень плохой человек. Если он схватит тебя, кричи, и я прибегу. Как только доберешься до дома, позови кого-нибудь на помощь. Ты все понял?

Джеффри кивнул. Осознав наконец, что речь идет о серьезной опасности, мальчик крепко обнял мать, прежде чем заползти под кусты.

Помешкав одно мгновение и благословив сына, Диана подобрала юбки и легко побежала по мягкой траве. У следующего перекрестка она вновь повернула налево. Небо было голубым и солнечным, но здесь, в лабиринте, уже почти стемнело — приближались сумерки. Француза все еще не было видно, но Диана слышала его шаги в дальнем конце соседней дорожки. Граф двигался лениво, со спокойной уверенностью, не сомневаясь, что птичке от него не улететь.

Чтобы Везель не услышал шагов Джеффри, Диана чуть слышно кашлянула, привлекая к себе внимание, а затем быстро повернула направо. Ответом ей был громкий злобный смешок.

— Я рад, что ты убегаешь от меня, моя крошка. Мне так больше нравится. — Его голос звучал угрожающе. — Но у тебя ничего не получится, крошка. Еще немного — и ты сама прибежишь в мои объятия.

Диана задрожала. Удалось ли Джеффри выбраться? Дай Бог, чтобы он не вздумал вернуться сюда. Еще один тупик — перед Дианой внезапно выросла густая поросль тиса. Повернув, она побежала назад.

У следующего поворота женщина остановилась, прислушиваясь. Она слышала тяжелое дыхание своего преследователя, слышала, как он продирается сквозь кусты, но не могла понять, где он находится. Везель мог быть повсюду. Он был способен обогнать ее и залечь в траве, чтобы неожиданно наброситься на нее. Неуверенность пугала ее больше, чем его присутствие.

Диана пробежала еще один кусок лабиринта, который изнутри казался гораздо больше, чем снаружи. Воздух был напоен благоуханным ароматом летнего сада, но женщина не замечала его, убегая от преследующего ее кошмара. Господи, когда же она доберется до центра и сможет выбраться из лабиринта? Забеги она в лабиринт минутой раньше, ей бы удалось убежать от графа.

Диана остановилась, тяжело переводя дыхание. И вдруг рука в черном проскользнула через густые заросли и с силой схватила ее за плечо. Диана закричала что было сил.

Джеффри выбрался из тисовых зарослей, оставив в них, свою курточку, которая зацепилась за ветки. Вскочив на ноги, мальчик услышал устрашающий крик матери и рванулся было ко входу в лабиринт, но тут же остановился. Ему не справиться с плохим дядей, поэтому надо бежать за помощью, как сказала мама.

Джеффри еще в жизни не бегал так быстро, он умудрился сократить дорогу, завернув в розовый сад. Но все равно — сады были слишком большими, и дом, казалось, был ужасно далеко. Руку ему пропороло розовым шипом, дыхание ребенка прерывалось, но он продолжал бежать. Когда Джеффри уже почти миновал сады, его голову словно перехватили веревкой, в висках застучало — это были признаки начинавшегося припадка.

Француз крепко сжимал плечо Дианы. Его вторая рука тоже проскользнула сквозь густые ветви, и он стал лихорадочно шарить ею по телу женщины, пока не вцепился ей в грудь. Везель держал Диану железной хваткой, но все же не мог пробраться к ней сквозь кусты. Впрочем, он мог сделать так, чтобы она лишилась сознания, а потом разыскать ее, бездыханную, на дорожке лабиринта. Подумав об этом, Диана начала яростно сопротивляться.

Везель произносил свои угрозы тихим, свистящим шепотом:

— Сначала я сорву с тебя одежду, чтобы убедиться, что все твое тело так же прекрасно, как и те части, что открыты взору. А потом я возьму тебя, проникну глубоко в твои самые сокровенные уголки, а ты будешь сопротивляться. — Воображение извращенца рисовало ему столь соблазнительные, с его точки зрения, картины, что он начал терять хладнокровие. — Как удачно, что в это время здесь никого нет — мне не придется заглушать твои крики.

Тут Диана сумела вывернуться и укусить графа в руку. От боли француз выпустил ее, и Диана бросилась бежать.

— Тебе не следовало делать этого, — прошипел он ей вслед.

Казалось, хриплое дыхание Везеля заполняло собою весь лабиринт, женщина слышала его тяжелые шаги — теперь он почти бежал.

Еще один перекресток, еще Один поворот налево, еще один тупик… Диане казалось, что она сумела далеко убежать от своего преследователя, как вдруг он показался на дорожке в каких-нибудь двадцати футах от нее. На его лице расползлась злобная, похотливая улыбка, глаза загорелись безумным огнем. Диана заметалась как загнанный зверек, как вдруг заметила в одном месте между кустарником и землей довольно большое пространство. Упав на траву, женщина поползла под кусты. Ветви больно царапали ей спину, в клочья изорвали тонкое муслиновое платье, она потеряла одну туфельку. Зато теперь Диана могла перевести дыхание — человеку с комплекцией Везеля было не пролезть под кустами. Сквозь густую листву послышались грозные проклятия обезумевшего извращенца.

Диана снова помчалась по дорожке, заворачивая налево, сердце ее готово было выскочить из груди. Ее силы были на исходе, вместе с ними таяла надежда убежать от француза. Ей было пришла в голову мысль подождать его с кинжалом в руке, но даже сейчас женщина сомневалась, что сможет убить человека, пусть и для спасения собственной жизни. И Диана не посмела рискнуть.

Джеффри всем своим существом боролся с приближающимся припадком.

— Нет! — вскричал он, сгибаясь пополам и прижимая пальцы к вискам, словно хотел удержать теряющееся сознание. — Нет!

Отчаяние и сила воли сделали свое дело — мальчик сумел задержать наступление припадка. Дергающая боль в голове отступила. Но когда Джеффри уже был на дорожке, ведущей к дому, он почувствовал, что неизбежное все-таки случится. У него оставалось всего несколько минут.

Везель спешил вслед за Дианой. Воздух сотрясали французские проклятия, и Диана была рада, что не знала этого языка. Еще один поворот — и перед Дианой оказалась круглая лужайка — центр лабиринта. Она пробежала половину круга, как услышала за спиной шипящий окрик:

— Ну вот, теперь-то я догнал тебя, маленькая потаскушка!

Не успела женщина повернуться, как сильный удар в спину свалил ее с ног. Диана упала на колени, хватая ртом воздух. Везель метнул в нее свою тяжелую трость, и краем глаза Диана увидела, как на яркой зеленой траве поблескивает золотая змеиная головка. На мгновение она оцепенела, не в силах двинуться с места, но затем быстро вскочила на ноги.

Однако не успела Диана сделать и шага, не успела выхватить свой кинжал, как граф де Везель, успевший в два прыжка преодолеть лужайку, схватил ее.

 

Глава 24

Франсис, хмурясь, ждал, пока Джерваз заговорит. Из гостиной доносился шумный говор. Они стояли вдвоем в огромном холле — два человека, связанные кровными узами и разделенные враждебностью.

Не зная, с чего начать, Джерваз внимательно оглядел средневековые рыцарские доспехи, стоящие у стены, словно не мог понять, какого черта их тут выставили. Наверное, доспехи нравились его деду. А может, и прадеду. Положив руку на забрало и отвернувшись в сторону, виконт медленно произнес:

— Прости меня за то… что я тебе наговорил… Мои слова были непростительными…

— Да уж…

Франсис молчал, не помогая кузену выйти из неловкого положения. Глядя на отполированный шлем, Джерваз признался:

— То, что я сказал… не имеет никакого отношения к тебе или Джеффри… Только ко мне.

Франсис упорно молчал, и виконт наконец повернулся к нему лицом. Кузен посматривал на него с неприкрытой враждебностью, но в его взгляде мелькнуло сочувствие — во всяком случае, так показалось Джервазу. Похоже, Франсис знал больше, чем казалось Сент-Обену.

— Ладно. Считай, что все забыто. Знаю, что мое признание шокировало тебя, как поразило бы всякого нормального человека, — проговорил Франсис. — Неуверен, тебе известно… — тут Франсис замолчал и огляделся вокруг, желая удостовериться, что рядом никого нет, — что я не более опасен для мальчика, чем, скажем, ты — для девочки. Нет сомнений, ты бы не стал насиловать ребенка.

Виконт вздрогнул — он-то знал, что Джеффри был бы в большей безопасности с Франсисом, чем Диана с ним. Пытаясь овладеть собой, Джерваз отвел взор от пытливых глаз кузена и сказал:

— Не думаю, что ты когда-нибудь сможешь простить меня за мое непростительное поведение.

И вдруг Франсис усмехнулся — напряжение между ними сразу же спало.

— Знаешь, перед моим отъездом нам с тобой надо сходить в мой клуб и там потолковать о нашей порочности.

Джерваз испытал невероятное облегчение — хоть с братом все было улажено.

— Я буду скучать по тебе, — произнес он, протягивая Франсису руку.

— А я — по тебе. Впрочем, я буду время от времени приезжать в Англию, да и ты сможешь навестить меня, как только я устроюсь. — Франсис взял руку Джерваза обеими руками, и они стояли так некоторое время, глядя друг другу в глаза.

Вдруг за дверью раздались торопливые шаги. Дверь распахнулась, и в холл влетел задыхающийся Джеффри. Прокатившись по натертому паркету, он с размаху налетел на отца. Мальчик был весь грязный, без курточки, из глубоких царапин на руке и на щеке сочилась кровь.

— Пожалуйся, помогите маме, — выдохнул он. — Она в лабиринте, и ее преследует плохой дядя.

Джерваз оцепенел: первым, что пришло ему в голову, была мысль о том, что Диана просто занимается в лабиринте любовью с очередным поклонником, а Джеффри ничего не понял и, испугавшись, побежал за помощью. Но ревнивые подозрения сразу рассеялись, когда мальчик, схватив его за руку, закричал:

— Помогите же ей. Она сказала, дядю зовут Везель… Мама послала меня за помощью… Мама кричала… Он хочет сделать что-то плохое…

И тут, к ужасу мужчин, голова ребенка запрокинулась назад, глаза закатились, и он упал на пол, изгибаясь дугой и хрипло дыша.

Выругавшись, Джерваз бросился на колени возле сына, сорвал с себя фрак и подложил ребенку под голову. Каким бы пугающим ни был припадок у Джеффри, с ним скоро все будет в порядке, и он нуждался в помощи меньше, чем его мать. Похолодев от ужаса, виконт вспомнил слова ребенка, и внезапно, сложившись из обрывочных сведений, вся картина с поразительной ясностью встала у Сент-Обена перед глазами. Очевидно, Везель бродил у дома Дианы не для того, чтобы вызнать что-то о нем, — француза привлекла поразительная красота Дианы. Джерваз знал, что Везель был известен во всех лондонских публичных домах своим жестоким обращением с проститутками. Видно, он неплохо все рассчитал, поэтому и осмелился напасть на Диану, будучи уверенным, что поблизости нет свидетелей. Он сделает свое черное дело и уйдет незамеченным.

Вскочив на ноги, Джерваз быстро проговорил:

— Джеффри через минуту-другую придет в себя, последи, чтобы он не поранился чем-нибудь. Позови его няню, Мадлен, она знает, что надо делать. И пошли кого-нибудь в лабиринт следом за мной — Везель очень опасен.

Джерваз бросился к двери, а Франсис опустился на колени возле бьющегося в конвульсиях ребенка. Нежность переполняла его сердце. Кузен доверил ему сына, стало быть, не сомневался в нем, и это значило для молодого Брэнделина больше, чем пустые извинения.

Возвышаясь над Дианой, Везель сгреб ее одной рукой, а другой с нескрываемым удовольствием, изо всех сил ударил по голове.

— Это вышибет из тебя дурь, маленькая сучонка, — прошипел он. Лицо его приняло хищный оскал, в нем не осталось ничего человеческого.

Диана едва не потеряла сознание. Женщина была абсолютно беспомощна и не могла ничего сделать, когда Везель бросил ее на землю и придавил к земле своим телом. Причинив боль Диане, он немного успокоился и, не обращая внимания на ее слабые попытки освободиться, провел пальцами по ее щеке и почти пропел:

— Ax какая красота… Если бы ты была более сговорчивой, я показал бы тебе такое, чего ты никогда не получила бы от своего англичанина Все эти англичане — такие холодные! Холодные руки, ледяные сердца! Его пальцы скользнули в волосы Дианы, а другой рукой граф нашарил ее грудь.

— Нежная… мягкая… — бормотал он — Такой и должна быть женщина. Мне будет даже немного жаль убивать тебя, но умение разрушать красоту — это тоже искусство, высокое искусство, так и знай… А я, уничтожив тебя, стану сильнее… И никто никогда не узнает, откуда я черпаю силы. — Его безумие было столь очевидным, что Диана оцепенела.

Везель почти осторожно разорвал лиф ее платья, обнажив грудь. Его рука все сильнее сжимала ее, а бедра начали медленно и ритмично двигаться, вдавливая Диану в землю — Жаль, что у нас мало времени, — проговорил он, — впрочем, думаю, мне хватит Я настоящий художник по разрушению красоты Сегодня у меня вдохновение, и я уничтожу тебя — воплощение женственности. А потом поеду в Лондон и сплету чудную сеть лжи и интриг, которая изничтожит Уэлсли — лучшего вояку нашего времени после Бонапарта. А когда вас обоих не станет — пропадет и твой муженек — хладнокровный англичанин Всю жизнь, сколько Диана помнила себя, ее красота привлекала излишнее внимание, она с юности была знакома с насилием, но еще ни разу она не ощущала себя столь беспомощной, как сейчас. Женщина пыталась вырваться, но граф, ухватив ее запястья одной рукой, прижал их к земле над головой Дианы. От него нестерпимо пахло каким-то тяжелым одеколоном, отчего ее сразу затошнило. Изо рта Везеля высунулся острый, как у змеи, язык, и он неторопливо облизал губы; глаза его горели неистовым огнем, взглядом он гипнотизировал Диану.

— И, выполнив все, что задумал, я, возможно, покончу с собой, — заявил француз — Потому что в жизни у меня не будет больше ничего интересного, а этого я не выношу Диана принялась кричать, надеясь, что ее крики дойдут хоть до кого-то. Но едва она открыла рот, Везель прижался к ее губам своими толстыми слюнявыми губами. Женщина не могла ничего поделать, сопротивляться было бесполезно и, возможно, лучшим выходом было успокоиться и лежать тихо, не распаляя Везеля сильнее.

Потеряв от отчаяния надежду, Диана почувствовала такую ярость, что, пожалуй, была готова и на убийство.

В детстве Джерваз часто играл в лабиринте и знал его как свои пять пальцев, но сейчас ему понадобилось остановиться на мгновение, чтобы представить все дорожки и вспомнить, как добраться до центра лабиринта, не тратя времени на тупики. За все время знакомства с Дианой виконт все время убегал от нее, отказываясь от того, что она ему так великодушно предлагала. На этот раз ситуация переменилась, и он спешил к ней, опасаясь опоздать Несмотря на то что дорожки были знакомы Джервазу, ему казалось, что он бежит нестерпимо медленно. Виконт миновал уже половину пути, как вдруг воздух сотряс дикий женский вопль, который тут же резко прервался.

Джерваз похолодел: на мгновение ему показалось, что он опоздал. В том, что происходило, была его вина, он сам затушил светлый луч, осветивший на время его жизнь. Теперь все кончено, он потерял Диану, потерял их сына, потому что за грехи был приговорен к прижизненным мукам.

Первым, что Джерваз увидел, ворвавшись на лужайку в центре лабиринта, было тело Везеля, распростертое на земле. Под ним лежала Диана. Виконт был настолько уверен в том, что его жена уже мертва, что не поверил своим глазам, когда заметил, что она еще слабо сопротивляется графу. Радость захлестнула его, и в два прыжка он настиг француза.

Даже не оборачиваясь, Везель понял, кто стоит рядом, и проворно вскочил на ноги. Чтобы Диана не помешала им, он быстро оглушил ее, а затем повернулся к своему противнику. По одной позе графа де Везеля можно было с уверенностью сказать, что боец он опытный.

Джерваз сразу же понял, что надо нападать немедля. В армии виконт прошел неплохую школу рукопашного боя, поэтому, слегка подпрыгивая, двинулся к Везелю, на глаз определяя слабые места графа. Просто чтобы проверить, как француз отреагирует на его удар, Джерваз задел графа левой рукой…

Диане не хватало дыхания, в глазах у нее мутилось, когда, с трудом подняв голову, она увидела, как мужчины кружат по центру лужайки, нанося друг другу пробные удары, перед тем как перейти в решительное нападение. Вот короткий удар по лицу качнул Везеля, но прежде чем Джерваз успел сделать еще один выпад, он упал на колено, сраженный рукой Везеля…

Темнело. Мужчины подступили ближе друг к другу, удары становились все ощутимее. Диана заметила, что их силы почти равны: Джерваз был легче и проворнее, а француз обладал недюжинной силой. Если бы он изловчился обхватить виконта, тому пришлось бы туго.

Получив несколько сильных ударов в ребра, Джерваз чуть нагнулся, руки его опустились. Француз наступал, целясь огромным кулачищем в челюсть англичанина, но временная слабость виконта лишь сыграла ему на пользу: в полусогнутом состоянии ему было легче схватить руку Везеля и перебросить француза через бедро. Везель тяжело упал на землю.

Диана с трудом поднялась на ноги, все ее тело ныло от боли. Джерваз резко повернулся к ней. Даже с большого расстояния женщина видела, что его глаза полны любви и нежности. Как только глаза их встретились, Диана сразу же поняла, что пропасть, разделявшая их, исчезла.

— С тобой все в порядке? — встревоженно спросил виконт. Волосы его были всклокочены, грудь поднималась и опускалась, как кузнечные мехи.

Не в силах говорить, женщина кивнула и тут же краем глаза увидела, что Везель потянулся за своей тростью. За считанные доли секунды, пока виконт смотрел на Диану, француз сорвал с трости наконечник в виде змеиной головки, и в предвечернем полумраке тускло блеснула длинная шпага. Диана в ужасе закричала, а граф, вскочив на ноги, сделал молниеносный выпад, направленный в сердце англичанина.

Осознав опасность, Джерваз отпрянул назад, однако он стоял слишком близко к кустарнику и отступать было некуда. Виконт стал прыгать из стороны в сторону, но острие шпаги неотступно следовало за ним. Внезапно Диана осознала, что Джервазу не избежать смертельного укола.

Времени на размышления не осталось. Заученным движением она задрала подол платья, выхватила из ножен кинжал и изо всех сил метнула его через всю лужайку.

Сила броска была такова, что Диана упала на колени. Оцепенев от ужаса, она увидела, как брошенный ею кинжал вонзился в горло Везеля. Брызнул фонтан крови, граф, пошатнувшись, упал на землю, увлекая за собой и Джерваза. Когда они падали, острие шпаги слегка задело ребра виконта, на которого низвергались потоки крови. Повернувшись, Сент-Обен увидел застывшие, полные безумной ненависти глаза француза.

Виконт замер на мгновение, все еще не веря в свое спасение. Затем оттолкнул неподвижное тело Везеля, который больше не представлял опасности. Надо было заняться Дианой.

Вскочив на ноги, Сент-Обен бросился к жене, которая, свернувшись клубочком, лежала на земле. В ее лазурно-голубых глазах стоял ужас. Опустившись рядом с Дианой на колени, Джерваз крепко ее обнял. Ее трясло как в лихорадке. Прижавшись щекой к его груди, женщина вновь и вновь повторяла его имя.

— Все уже кончено, любимая, все кончено, — успокаивал он ее. — Теперь ты в безопасности.

Укачивая Диану, Джерваз возносил небу благодарственные молитвы. Ему все еще не верилось, что она жива, и даже не ранена серьезно, и рада его появлению не меньше, чем он был рад прижимать ее к своему сердцу.

Сент-Обену пришло было в голову, что она в точности так же прижималась бы к любому мужчине, пришедшему ей на помощь, но он отогнал от себя эту недостойную мысль. Он больше не позволит сомнениям и ненависти править своей жизнью. Как-то раз в одной книге на глаза ему попалась фраза о том, что добродетель всегда заслуживает любви и поклонения. Тогда он не понял всей глубины этой фразы, и лишь теперь ее смысл полностью дошел до него.

Перед внутренним взором Джерваза калейдоскопом проходили картины их долгого знакомства: вот он впервые задерживает взгляд на Диане в салоне Гарриет Уилсон, вот они в первый раз занимаются любовью, и она просит его вести себя так, словно он впервые оказывается в постели с девушкой… Ему вспомнилось, как он тосковал по Диане, вспомнились даже их ссоры и последняя размолвка…

Диана застыла от сковавшего ее ужаса, ее лазурные глаза затуманились, она все крепче прижималась к мужу, стараясь изгнать из памяти ужасную сцену.

Через несколько минут на лужайку выбежал запыхавшийся Франсис в сопровождении двух рослых лакеев. Не выпуская из рук Диану, Джерваз поглядел на своего кузена.

— Везель пытался убить ее, — объяснил он. — Пусть кто-нибудь… позаботится о трупе. Ты можешь дать мне фрак?

Ни слова не говоря, Франсис стянул с себя отлично сшитый шерстяной фрак и протянул Джервазу. Тот бережно завернул в него Диану — чтобы согреть ее и прикрыть обнаженную грудь женщины. Она была такой легкой и хрупкой. Закрыв глаза, Диана положила голову виконту на плечо, спутавшиеся волосы закрывали ее лицо.

— Я отнесу ее в дом, — сказал Сент-Обен кузену. — Пожалуйста, иди к гостям, извинись перед ними от моего имени и скажи, что я не могу выйти. Выдумай любую причину, только не говори правду. Пусть веселятся, едят и пьют. Я потом придумаю, как все объяснить.

— Конечно, — поддержал Франсис Джерваза. Виконт понес жену в дом, а молодой Брэнделин стал отдавать короткие приказания лакеям.

Сент-Обен вошел в дом с черного хода — там никто не мог увидеть их. Он уже дошел до лестницы, как навстречу вышла перепуганная Мадлен. Рядом с нею бежал Джеффри с округлившимися от страха глазами. Чтобы как-то успокоить мальчика, Джерваз присел на колени и кивком головы подозвал сына к себе.

— Мама? — вскричал мальчик, протягивая к Диане руки. — Что с мамой?

Голос сына вернул Диану к действительности, и, открыв глаза, она слегка улыбнулась.

— Со мной… все в порядке… — едва слышно прошептала она. — Ты все сделал правильно…

Джеффри погладил лицо Дианы и посмотрел на отца.

— Мама не ранена, она просто в шоке, — успокоил его Джерваз. — С ней все будет хорошо. Это кровь Везеля, а не ее и не моя. — Взяв Диану поудобнее, виконт добавил:

— Если бы не ты, он бы убил маму.

Глаза мальчика наполнились слезами, он качнулся, но был удержан уверенными руками Мадлен.

Взглянув на приятельницу жены, Джерваз сказал ей:

— Не беспокойтесь, Мадлен. Я позабочусь о ней. Женщина внимательно посмотрела на Сент-Обена. Видимо, его выражение удовлетворило ее, потому что, кивнув, она повернулась и повела Джеффри в детскую.

Джерваз отнес Диану не в свою комнату, а в ее покои, где когда-то они часами предавались любви. Положив ее на кровать, он хотел было отойти, но женщина повелительно сказала:

— Нет! — обхватив мужа руками за шею, она притянула его к себе, не желая отпускать ни на мгновение.

Они оба были в крови Везеля, но Диана в первую очередь нуждалась в ласке и утешении, а не в ванне и свежей одежде. К тому же виконт испытывал необходимость прижимать ее к себе — ему казалось, что так она в большей безопасности. Вновь подняв жену на руки, он отнес ее к большому креслу-качалке. Так они сидели вместе, пока Джерваз не почувствовал, что напряжение постепенно уходит и Диана расслабляется.

Джервазу было двадцать пять, когда он впервые убил в бою человека. У нападавшего были безумные глаза, и он явно собирался убить англичанина, но, даже несмотря на это, виконт потом долго переживал. Однако ему все равно было не понять в полной мере страданий Дианы. Любовь и нежность составляли" суть ее натуры. Как-то раз Сент-Обен видел, как его жена поймала бабочку, но, налюбовавшись ею, отпустила: Диана не могла лишить жизни даже насекомое. А в этот вечер ей пришлось убить человека.

Виконт снова заговорил, нежно поглаживая жену. Он шептал ей, что все хорошо, опасность позади, с Джеффри все в порядке, и он очень-очень любит ее… Наконец Диана шевельнулась, ее глаза все еще были испуганными, но она уже не смотрела перед собой невидящим взором.

— Джерваз… — тихо проговорила она. — Я убила его, да?

Отрицать было бесполезно.

— Да. Жаль, что все так получилось. — Виконт поцеловал жену в лоб. — Диана, ты многому научила меня. Благодаря тебе я понял, что такое прощение. Ты учила меня и словами, и собственным примером. Плачь, ругайся, если тебе надо — страдай, но обязательно прости сама себя. Да, лишить кого-то жизни — страшно, но ведь ты спасла себя и меня. Ты поступила правильно.

Зарывшись лицом в его плечо, Диана разрыдалась. Ее пальцы судорожно сжимали залитую кровью рубашку Джерваза. Но ее вспышка горя быстро прошла, женщина затихла, уронив голову вниз, ее каштановые кудри свешивались на грудь Джерваза. Вдруг Диана посмотрела на него и прошептала:

— Я хочу тебя, Джерваз.

Виконт сразу не понял ее слов, решив, что Диана не в себе. Она вся была в синяках, в крови, пережила ночью сцену с ним, а затем стала жертвой Везеля…

— Пожалуйста, любимый, — хрипло проговорила она. — Ты так мне нужен.

Внезапно, взглянув в лазурную бездну ее глаз, Джерваз все понял. Ей надо было все забыть, и они оба так нуждались в любви. Поднявшись, виконт отнес Диану на кровать, откинул покрывало и уложил ее на прохладные простыни, а затем зажег свечу, чтобы они могли видеть друг друга. Не сводя с жены глаз, Джерваз промолвил:

— Ничто не излечивает человека лучше, чем любовь, и никто — ни твои сердечные друзья, ни даже твой сын — не сможет любить тебя так сильно, как я. Ты мое спасение, в тебе я вижу свет Божий, хотя, признаться, никогда не верил в Господа.

Виконт стал раздеваться, но при этом ни на шаг не отошел от Дианы, чтобы она и на миг не почувствовала себя одинокой. Потом он осторожно снял с нее запятнанное кровью платье, не переставая говорить что-то ласковое. Впрочем, слова были не важны — Диану успокаивал его тон. Ее нежная кожа была в синяках, и Джерваз осторожно целовал их.

Сначала Диана лежала не двигаясь, лишь глядя на виконта и слушая его. Они не занимались любовью почти три месяца, за исключением того единственного раза, когда Джерваз вернулся с континента. Но, к величайшему удивлению Сент-Обена, на этот раз страстной одержимости в нем не было. Он очень хотел Диану, но желание обладать ею стало иным, оно словно перешло в другое, более высокое качество.

Вытянувшись рядом с женой, виконт оглядел ее хрупкое тело с изящными, плавными изгибами и манящими выпуклостями. Положив руку ей на сердце, он прошептал:

— Ты прекрасна, Диана, но лишь теперь я понял, до какой степени. У тебя великолепное тело и неземной красоты лицо, но это не самое главное. Прекрасна твоя душа, и ее красота с годами не увянет, а станет еще совершеннее.

Наклонив голову, виконт бережно поцеловал Диану в губы. Она ответила на его поцелуй — сначала робко, а затем все требовательнее приникая к его губам.

Диана лихорадочно ласкала бедра и спину мужа, желая почувствовать его силу, сильнее прильнуть к нему. Джерваз осторожно целовал наиболее чувствительные ее места, но опасался крепко прижиматься к ней, чтобы не напомнить о Везеле. Умело, не спеша он осыпал поцелуями ее лицо, шею, грудь. Диана была наверху блаженства, но не желая плыть по волнам наслаждения в одиночестве, она подалась к Джервазу, требуя, чтобы он вошел в нее. Поняв ее безмолвный приказ, Сент-Обен перевернулся на спину и легко посадил на себя Диану. Она слегка вскрикнула, но, заметив, что Джерваз готов вот-вот взорваться внутри нее, замерла на несколько мгновений, желая продлить блаженную муку. Потом, не в силах терпеть, она стала приподниматься и опускаться — сначала медленно, а потом все быстрее. Соединялись не только их тела. На этот раз души их воспарили над телами вместе, их сердца бились в унисон, их дыхание слилось… Океан божественных ощущений нес их вперед на своих волнах, пока они не пришли к торжественному финалу любви…

Ужасные картины этого дня забылись, страшное напряжение, сковывающее тело Дианы, ослабло. В этот момент лишь близость мужа имела для нее значение, и женщина внезапно поняла, что нет на свете такой силы, которая сможет теперь разлучить ее с Джервазом.

Оба испытывали непередаваемое словами блаженство, лежа в объятиях друг друга. Приподняв голову, Диана оперлась подбородком на руку. Виконт улыбнулся.

У Дианы от удивления перехватило дыхание — еще ни разу ей не доводилось видеть такого выражения лица у Джерваза — спокойного, умиротворенного.

— Я люблю тебя, — прошептала она. Обнимая жену за талию, Сент-Обен приподнял голову и запечатлел на ее губах нежный поцелуй.

— Я не знаю почему, — хрипло ответил Джерваз, — но не буду больше спрашивать тебя. Ведь не задаюсь же я без конца вопросами о том, почему светит солнце, дует ветер, шумит море. — Поцеловав жену еще раз, Джерваз, уронив голову на подушку, усмехнулся. — Знаешь, несмотря на то что я только что тебе сказал, у меня все-таки есть вопрос. Мне… кое-что до сих пор непонятно.

Засмеявшись, Диана соскользнула с него на кровать и притянула его к себе.

— Вот теперь задавай вопросы, любимый, я постараюсь ответить на них.

Лицо Джерваза стало серьезным.

— Ты говорила, что после бракосочетания возненавидела меня, а потом ненависть твоя прошла. Я понимаю, почему ты меня ненавидела — ты имела на это полное право. Одно недоступно моему пониманию — отчего же ты изменила свое отношение ко мне? Диана закрыла глаза, вспоминая то время. — Не знаю, как и объяснить… — медленно проговорила она. — Ответ очевиден, во всяком случае, меня поняла бы любая женщина. Я ненавидела тебя до тех пор, пока не почувствовала, как ребенок шевелится внутри меня. Это было столь удивительное ощущение, что оно заполнило всю меня, места для ненависти не осталось! — Вздохнув, женщина открыла глаза. — Держать в руках собственного ребенка — это ли не чудо?! И тогда я решила, что отец такого очаровательного малыша просто не может быть плохим. Да что и говорить, ты совершил ужасный поступок, но этот поступок не мог быть мерилом всей твоей сути. Я не осмелилась бы сказать, что ты — ужасный человек. — Диана замолкла, подыскивая подходящие слова. — Я приехала в Лондон, потому что хотела встретить мужчину, которого смогу полюбить. Хоть это и означало, что, по сути, я изменю тебе, меня это не смущало: ты был чем-то нереальным для меня, я и женой себя не чувствовала. А потом я встретила тебя, — продолжала Диана, — и узнала в тебе собственного мужа. Я решила познакомиться с тобой поближе, чтобы убедиться, что наш брак и в самом деле ничего не значит и я могу спокойно пуститься на поиски любви. А когда я узнала тебя получше, — радостно договорила женщина, — то полюбила.

Сент-Обен бережно прикрыл ее плечи одеялом.

— Я по-прежнему не понимаю тебя, — проговорил он.

Возможно, осознав, что в нем больше всего нравится Диане, Джерваз скорее понял бы свою жену. Диана никогда не могла объяснить своих чувств, но на сей раз сделала попытку:

— Знаешь… рядом с тобой я чувствую себя в безопасности. С тобой я обрела уверенность. Я знала, что, полюбив меня, ты уже не разлюбишь. Ты всегда будешь со мной, и я всегда смогу положиться на тебя…

.Взгляд виконта потемнел, и Диана поняла, что он вспоминает происшествие в гостинице на острове Малл и собственный гнев, обуявший его прошлой ночью. Женщина положила руку ему на щеку, ее ладонь щекотали его колючие бакенбарды.

— Каждый человек иногда злится, — сказала она. — И я далеко не святая. Я ненавижу насилие, и я трусиха. Сомневаюсь, что смогла бы убить Везеля ради спасения собственной жизни, но я смогла сделать это, чтобы уберечь от смерти любимого человека. Да, в нашем прошлом были и злость, и насилие, но эти времена прошли. — Женщина судорожно вздохнула, пораженная внезапно пришедшей ей в голову мыслью:

— Мне никогда прежде не приходило в голову, но сейчас вдруг осенило, что, будь я в состоянии начать жизнь сначала и переделать в ней что-то, я бы ни за что не вычеркнула из жизни происшествия на Малле. Если бы не оно, у меня не было бы Джеффри, не было бы тебя… Никто по доброй воле не выберет боль и гнев, но, пережив и то, и другое, я получила любовь и ту жизнь, о которой мечтала с детства. — Она тепло улыбнулась мужу. — Я всегда знала: если ты пустишь меня в этот дом, то не захочешь выпускать.

Сент-Обен потерся щекой о ее руку.

— Надо же, ты читаешь мои мысли и знаешь их лучше, чем я сам.

— Не мысли, Джерваз, не мысли… Я читаю в твоем сердце.

Джерваз задумался.

— Ты опять права, — наконец промолвил он. — Прежде я не понимал, что любовь и страсть — разные вещи. — Виконт задумчиво намотал прядь волос Дианы на палец. — Ты сводила меня с ума. Это пугало меня, потому что я терял над собой власть, я боялся оказаться у тебя под каблуком. И этот страх излился наружу в виде ревности и желания стать твоим… повелителем. — Он откинул волосы жены назад, открывая взору ее гибкую шею. — Твоя красота опасна, Диана. Мужчина в твоем присутствии не в состоянии сохранять рассудок. Несколько месяцев я убеждал себя, что нуждаюсь в тебе лишь потому, что испытываю к тебе физическое влечение. А вместо этого… — Он наклонился, чтобы еще раз поцеловать Диану. — В общем, потом я понял, что меня привлекает в тебе твоя теплота, твоя благословенная теплота, — повторил он, — которая, как огонь жизни, согревает и освещает вечный мрак и холод. Даже сейчас, когда мое желание удовлетворено, я все равно хочу тебя — с каждой минутой все сильнее и сильнее. Я понял наконец, что это не страсть, а любовь.

— Твоя сила и моя теплота, — прошептала Диана, дотрагиваясь до ссадины на ребрах мужа.

Да, Джерваз силен и даже не осознает, что сила — часть его сущности. Но ей-то это было известно, поэтому она и чувствовала себя так уютно в его руках. — Мы спасли друг друга сегодня. Так теперь ты поверишь, что нас соединила сама Судьба? Едва взглянув на тебя в нашу первую встречу, я поняла, что нам суждено быть вместе.

Сент-Обен усмехнулся:

— Может, и впрямь, это все не случайно, так что, пожалуй, я должен поверить тебе. — Помолчав, он добавил серьезным тоном:

— Увидев тебя в Лондоне, я был поражен в самое сердце, но не думал тогда, что это мне дает знак сама Фортуна. Конечно, наша встреча на Малле была случайной, но лишь волей божественного провидения можно объяснить наше знакомство, нашу любовь… Ведь начало было , таким ужасным…

Прижавшись к мужу сильнее, Диана сказала наконец то, что надо было бы сказать в самом начале:

— Ты никогда не должен ревновать меня, Джерваз. Я приехала в Лондон в поисках любимого человека, а познакомившись с тобой, поняла, что этот человек — ты. У меня не было другого мужчины и никогда не будет.

— Знаешь, я поверил в это, — заговорил виконт проникновенным голосом, — и одержимость тобою прошла. Ревность преследовала меня, так как я боялся потерять тебя. Но теперь она ушла, уступив место любви и доверию.

Они еще раз поцеловались, и Диана, устроившись сбоку от Сент-Обена, провела по его груди рукой. Вдруг ей вспомнилась одна вещь:

— Я не поняла, что Везель имел в виду, но он говорил, что собирается уничтожить Уэлсли. — Диана повторила мужу слова французского графа. — По-твоему, это что-нибудь значит? — спросила она.

Виконт молчал, обдумывая ее слова.

— Дело в том, — наконец заговорил он, — что хоть у меня и не было доказательств, я не сомневался, что Везель, известный под кличкой Феникс, был наиболее опасным французским шпионом в Англии. Везель был очень умным, его везде принимали. Вполне возможно, что он плел интриги против Уэлсли — у того сейчас весьма шаткое положение. Впрочем, уверен, что военное дознание оправдает его, и он снова будет командовать войсками, но Везель вполне мог устроить какой-нибудь скандал, который положил бы конец карьере генерала. — И суровым голосом Джерваз добавил:

— Больше он не сможет нам угрожать. — Виконт погладил рукой грудь Дианы. — Похоже, он подслушал наш разговор в Воксхолле тем вечером — вот откуда граф узнал о моей поездке. Но вот кто мог прочитать мои заметки у тебя в доме в тот день, когда я вернулся с континента? У вас нет подозрительных слуг?

Блаженное чувство заполняло Диану. Ей трудно было собраться с мыслями, но она попыталась вспомнить:

— Послушай-ка! У нас есть француженка-кухарка. Вечно она спрашивала о том, что ее не касается, я все никак не могла понять, что ее интересует. Впрочем, с обязанностями кухарки она справлялась отлично.

— Думаю, это и есть ответ на вопрос, — согласился Джерваз, переходя к более смелым ласкам. — Впрочем, это уже не важно: Везель мертв, и ты уедешь из дома на Чарльз-стрит.

Диана слегка передвинулась, чтобы Джервазу было легче ласкать ее.

— Значит ли это, что ты хочешь, чтобы я переселилась к тебе? — спросила она.

— Что за вопрос! — воскликнул виконт. — Вы трое — ты, Джеффри и Эдит — переедете в Сент-Обен-хаус. Пора старому дому привыкать к смеху и жизнерадостным обитателям. — Он улыбнулся. — Полагаю, у лорда Фарнсворта свои планы относительно Мадлен?

Диана рассмеялась:

— Я просто хотела услышать это от тебя. Мне нравилось быть твоей любовницей, но, думаю, еще больше понравится быть женой.

— И мне тоже так кажется, — согласился виконт, голос которого звенел от счастья. — Не хочу больше ни единой ночи проводить без тебя.

Наклонившись к ней, Джерваз припал к ее губам страстным поцелуем, рука его ласкала самое сокровенное ее место. Диана застонала от наслаждения, но отодвинулась от мужа.

— Я хочу кое-что тебе сказать. Рука Джерваза застыла, он вопросительно посмотрел на нее.

— Я… кажется, я опять беременна… Конечно, еще слишком рано говорить об этом с уверенностью… — Она невольно дотронулась до груди, которая стала необычайно чувствительной. — Но такое же ощущение у меня было, когда я ждала Джеффри.

Женщина думала, что муж обрадуется новости, но, к ее удивлению, он нахмурился.

— Прости, пожалуйста, — неуверенно продолжала она. — Думаю, это произошло в ту ночь, когда ты вернулся с континента. Я не ждала тебя и не приготовилась должным образом. Ты огорчен?

— Господи, как я могу быть огорчен?! К тому же мы оба принимали в этом участие. — Он говорил спокойным голосом, но когда дотронулся до щеки Дианы, пальцы его были холодными, и она увидела страх в его глазах. — Ты же говорила, что едва не умерла при родах.

Поняв причину его замешательства, Диана облегченно вздохнула:

— Да, но это оттого, что я была еще слишком юна и неразвита, я все еще росла. Повитуха сказала мне тогда, что уж раз я пережила такие сложные роды, в следующий раз, если, конечно, у меня будет еще ребенок, все пройдет гораздо легче. — Диана взяла мужа за руку. — Обещаю, все будет хорошо.

Сент-Обен глуповато улыбнулся:

— Знаешь, кажется, мне будет труднее переживать твою беременность, чем тебе. Но на этот раз я буду рядом с начала до самого конца.

— Я говорила с врачом Джеффри. Хотела узнать, может ли наш следующий ребенок тоже страдать эпилепсией.

— И что?.. — встревожился виконт.

— Он сказал — возможна, — пожала плечами женщина. — Возможно. Не обязательно, но возможно, — в третий раз повторила она.

Джерваз успокоился:

— Если второй ребенок будет хотя бы наполовину такой же смышленый, как Джеффри, мне все равно — будут у него припадки или нет. Во всяком случае, что бы ни было, мы справимся. — Он говорил все убежденнее:

— Будет хорошо, если на этот раз родится девочка. С лазурно-голубыми глазами. И все мужчины будут очарованы ею.

Диана обвила его шею руками.

— А может, у нее будут серые глаза и, — она усмехнулась, — упрямый нрав. А может, это будут близнецы. Не важно. — Она провела рукой по его восставшей плоти. — Впрочем, сейчас меня больше интересует настоящее, чем будущее. А тебя?

Утром они пришли в детскую — позавтракать вместе с Джеффри. Их сын светился гордостью, словно это он изобрел понятие «семья». Настроение мальчика стало еще лучше, когда он узнал, что скоро станет не самым младшим Брэнделином.

Поскольку в доме Джерваза находилась чуть ли не половина британского правительства, то не составило большого труда объявить всем, что известный французский роялист граф де Везель умер, не перенеся сердечного приступа. Никто не хотел признаваться, что состоял в дружеских отношениях со шпионом.

В секретных коридорах власти все с нескрываемой радостью встретили сообщение о том, что Феникса больше не существует.

Услышав о его кончине, французская кухарка немедленно покинула дом номер 17 по Чарльз-стрит.

Франсис Брэнделин и его друг уехали из Англии, избежав скандала. Его письма о достопримечательностях Греции дышали счастьем.

Поздней осенью Мадлен стала леди Фарнсворт. Церемония бракосочетания была тихой и спокойной. Среди немногочисленных гостей на ней присутствовала виконтесса Сент-Обен. Хоть у леди Фарнсворт и было шумное прошлое, в настоящем она вела себя столь безупречно, что лишь самые отъявленные снобы отказывались принимать ее. Впрочем, Мэдди и Николас не были на них за это в обиде.

Военное дознание оправдало генерала Уэлсли, и он снова был послан на Пиренейский полуостров. После блистательной победы в битве при Талавере в июле 1809 года он получил титул виконта и назвался Веллингтоном.

Джерваз дал Диане полную свободу в переустройстве Сент-Обен-хауса. Первое, что она сделала, — это установила огромную ванну в туалетной комнате при хозяйской спальне.

Спустя несколько месяцев, перебирая книги в библиотеке, Диана случайно наткнулась на стихотворение Джонатана Свифта. Четверостишие было нацарапано на брачном контракте, скрепленном настоятелем собора святого Патрика Свифтом. По иронии судьбы, эти строки так напоминали Диане собственную историю, что она велела выгравировать их на внутренней стороне крышки серебряного ларца, который подарила мужу на их второе совместное Рождество. Четверостишие гласило:

Под кроной дуба в час ненастья Плута и шлюху встретил я на счастье, С тех пор лишь тот, кому над миром суд дано вершить, С плутом и шлюхой меня в силах разлучить.

Ссылки

[1] Особый язык шотландских кельтов

[2] Юбка солдата шотландского полка.

[3] моя красавица (фр.).

[4] мой цветочек (фр.)

[5] Я?

[6] Кажется, Диана ошибается: сатурналия (лат.) — в Древнем Риме народный праздник по окончании полевых работ в честь бога Сатурна. Длился семь дней и сопровождался необузданным весельем.

[7] Наследственное дворянское звание.