Эта леди в белом одеянье, которое она называет пеньюар, Является пока возлюбленной моего друга. И нежные лапки ее белой собачки Едва ль нежнее ее ног. Готье, наверное, возненавидел бы эти контрасты белого, Когда она сидит в громадном кресле Между двух мерцающих свеч.

Возможно, я свят вполне; С тех пор, как ты пришла, пространство поколеблено вокруг, Из роз осенних соткано оно; Затем - тот золотистый цвет, другой. И кто-то провидит в тех вещах - так нежно - Ленты валлиснерий, струящих вверх и прочь из них Под бледным, медленно-зеленым водоворотом волн; Среди вещей, которые намного старше их названий, Среди вещей, которые мы свяжем с Богом.

Я твоя душа, Nikoptis. Я все видел Эти пять тысяч лет, и твои мертвые глаза Недвижимые, не отвечающие на мой порыв, И твое тело, излучающее свет, как будто я прыгаю сквозь огонь, Но не сжигающий меня и не опаливший ни один лепесток вокруг. Смотри, лучи листьев травы тянутся к твоей подушке И целуют тебя мириадами травяных язычков: Но не ты меня. Зачитаны все сокровища исписанных стен, И выношены мои мысли среди этих знаков, И нет теперь ничего нового нигде. Я спокоен. Смотри. Я ушел от печати судьбы, назначенной мне. Как бы тебе не проснуться и не просить вина. Все твои одеянья я разглаживал на тебе. О, как ты безумен! Как мог я забыть! - Спокойную реку многие дни назад, Реку? Как молод ты был. И три души прошли над тобой — И пришел я. И взлетел над тобой, и прогнал их всех, Я был близок тебе и знал пути твои. Коснулся ли я твоих веток и кончиков твоих пальцев, Летая над тобой и вокруг твоих холмов? Как мог я войти в тебя? И разве я не был тобой и Тобой? И ни одно солнце не приходит ко мне, И пьяная тьма разрывает меня, И ни один луч не взблеснет надо мной, И ты молчишь день за днем. О! Я мог бы заставить себя уйти, несмотря на все эти знаки И волшебную власть над этой дверью. Я прошел бы сквозь зеленые стекла полей... Но пока все спокойно: Я никуда не иду.

О беспомощная горстка в моей стране, О порабощенность! Художники, сломанные тобой, Заблудились, затерялись среди селений, Недоверчивые, утопшие в словах, Любители красоты с голодными глазами, Разрушенные схемой, Беспомощные против власти; Вы не можете изнурить себя Упорным стремлением к победе — Кто может только говорить И не закалил себя бесчисленностью попыток. Вы, утонченные, Беспомощные пред ошибками познания, Вы, кто не может узнать первым, Закрытые, недоверчивые, замолчите. Вот мысль: Я обветрен штормами,

Я бы окунул себя в странное: Удобства грудой нависают надо мной и душат! Я сгораю, растворяюсь в кипятке без нового, Без новых лиц и мест. О, прочь отсюда! Вот все, что я хочу,                  - впитать другое. И тебя, Любовь моя, желаннее всего! И мне ли ненавистны все стены, улицы и камни, Туманы и болота, вся мгла И все пути машин? И для тебя Хотел бы я струиться над собой Водой. В такой дали отсюда Трава и низкие поля, холмы И солнце. О, хватит солнца! Прочь! один, не здесь, Среди чужих людей!

Эта лодка из дерева шато и края ее отделаны магнолией С музыкантами — флейты усыпаны драгоценностями и свирели из золота Эта лодка заполнена до краев и богаты вином тысячи чаш Мы везем с собой поющих девушек Плывя по течению И еще не хватает флагштока с желтым аистом для восторга За белыми чайками скользит армада наша И песня Кутсу Висит вместе с солнцем и луной. Разбиты на террасы земли дворца Кинг Со Но бесплодны пока холмы его Но опускаю кисточку на эту лодку я Заставляя вибрировать пять вершин И наслажденье в этих словах Наслажденье голубых островов (И покинет все это слава Только если воды реки Хан потекут вспять на север) И в унынии я в Императорских садах ожидая позволения писать И смотрю я на пруд дракона Цвета плакучей ивы вода Несколько бликов неба на нем И слышу пять всплесков на нем От голоса соловьев бесцельно поющих Западный ветер приносит зеленый цвет на острова травы на Е Шу Пурпурные дома и малиновые полны весенней мягкости В южной части пруда кончики ив наполовину голубы и голубей чем Клубок их веток ниже над прудом Напротив будто из дворцовой парчи Лозы винограда в сотни метров длиной свисают вдоль Покрытых резьбой перил И высоко над ивами чудесные птицы поют друг другу и слушают Плача—«Кван, Куан...»—ради утреннего ветерка А ветер сам себя вяжет в узел голубоватых облаков и странствий Над тысячей ворот над тысячей дверей звуки весенней песни И император сейчас в Ко Пять облаков плывут в высоте ярко-белые в пурпурном небе Солдаты императора выступают из золотого дворца И их латы блестят В покрытой драгоценными камнями карете выезжает император Осмотреть свои цветы Он направляется в Хори взглянуть на аистов хлопающих крыльями На ветру Он возвращается мимо скалы Си чтобы услышать новые мелодии Соловьев Которые смешиваются со звуками флейт И голоса соловьев в музыке двадцати свирелей

Темноглазая Женщина моей мечты В сандалиях цвета слоновой кости, Нет равной тебе среди танцующих, Нет ног быстрее твоих. Не нашел я тебя среди палаток В расколотой тьме, Не нашел я тебя возле источника Среди женщин с кувшинами. Твои руки, как молодые ветки под корой, Лицо твое — река с огнями. Белы, как миндаль, твои плечи, Как молодой миндаль, высвобожденный из шелухи; Не евнухи охраняют тебя и не мешки монет. Коричневое платье твое сшито золотыми нитями, Подбираешь ты его вокруг себя — O Nathat - Ikanie, «Дерево у реки»! Как ручейки среди осоки, твои руки надо мной; Пальцы твои — замерзшие струйки фонтанов. Белы, как морская галька, твои подруги; Музыкой они объяли тебя. Нет равных тебе среди танцующих, Нет ног быстрее твоих.