Хум был уверен, что сами боги подарили ему Бледного Духа. Да, они вышвырнули его из своей Преисподней именно здесь, и неспроста. Он давно ждал подобного подарка. Еще бы! За последнее время Хум принес богам столько жертв, что должны же они были его услышать?! Вот и услышали! Всего три восхода назад Хум повесил на Священном Дубе одиннадцатую жену, предпоследнюю. Она орала, визжала, плевалась, поносила мужа на чем свет стоит. Но Хум не боялся, он знал, что боги все равно с первого раза не услышат, им накланяешься, пока они дадут чего-то, напросишься. Но на всякий случай он заткнул рот висящей жене клоком старой медвежьей шкуры. Жена умерла перед восходом. И сразу после ее смерти боги выбросили на лужайке за пещерой Бледного Духа. Теперь Хум мог не беспокоиться. Его дочери не пропадут! Он поскреб ногтями свою исполинскую котлообразную грудь и довольно осклабился.

К Духу нужен был особый подход. Хум хотя раньше и не видал посланцев богов, но он все знал. Недаром был в племени за волхва. Настоящий-то волхв помер еще две зимы назад, наступил на колючку и помер. А приемника не оставил. Вот Хуму и пришлось почти во все самому вникать, разбираться с премудростями да выпытывать понемногу из жен волхва чего они знали, о чем слыхивали от старца. Жены были глупы, но иногда вспоминали кое-что. И их счастье, иначе Хум развесил бы всех по ветвям Священного Дуба на радость богам. Но нет, пускай поживут, пригодятся еще.

– Гум, гум, гум! Бым, бым, бым! – весело напевал Хум, прилаживая бревно над Духом.

Он всегда все делал на совесть. Постарался и сейчас. А как же! С этими богами, демонами да духами иначе никак нельзя! Это раньше, мальчишкой Хум на коленях жалобным голоском выпрашивал удачи перед растресканными идолами. Сейчас другое дело, сейчас он не станет плакать и рвать волосы на голове. Он давно понял, что действенны лишь два способа: жертвы и битье! На жертвы Хум не скупился. И бил богов-идолов от души, до самозабвенья. Он знал по опыту, что если десять восходов подряд дубасить бога-идола по голове кулаком, то он непременно пришлет на землю Хума или медведя, или несколько бычков, а если расщедрится, так и целого мамонтенка. Главное, чтоб прислал! А там уж Хум сам управится, у него целых четыре дубины – и каждая усеяна клыками диких огромных вепрей, каждой можно проломить череп взрослому мамонту! Ну, а коли чего не так, ребята из племени помогут, недаром же он за них молится неустанно, от восхода до заката!

Конец бревна Хум тесал кремнеевым скребком. Получилось неплохо – самый кончик, острие сходилось хвоинкой. Таким можно было букашку проткнуть. Хум радовался.

– Бым, бым, бым! Дум, дум, дум! Эх! Ух! Ах!

Дух ему попался совсем бледный и совсем немощный, смотреть не на что. Но Хум знал, духи обманчивы. И еще он знал – в племени уже много зим не рождалось здоровых детей, одни лишь уроды появлялись на свет и калеки. Так можно было и род погасить. Но теперь дело другое, теперь все на поправку пойдет – не зря Хум чародействовал да волхвовал, не зря извел всех почти жен.

Дух лежал на траве голый. Хум содрал с него непонятные тонкие шкуры, бросил их в костер, вокруг которого плясали его дочери и несколько парней-охотников. Им бы только плясать! Несколько раз Хум тыкал Бледного Духа под ребра и в пах, тыкал осторожненько – пальцем. Но тот не приходил в себя, видно, после Преисподней на белом свете было тяжко! Хум вздыхал сочувственно, ждал, подправлял сыромятные ремни в своем сооружении, пробовал жгуты, шевелил палочкой угли в загашенном маленьком костерке. Пора бы уже!

Сергей очнулся от каких-то дурацких звуков. Кто-то совсем рядом беспрестанно бубнил, ухал, охал. Да с таким старанием, с таким чувством, будто ему за это деньги платили.

– Бум, бум, бум! Гум, гум, гум! Ух!!!

Перед тем, как открыть глаза, Сергей вспомнил костлявую лапу, душившую его, по спине пробежала дрожь. Надо же присниться таким страстям! И все же он приоткрыл глаза не сразу, побоялся, что сон окажется явью. Приоткрыл – осторожно, медленно.

Прямо над лицом висело что-то огромное непонятное. Сергей захотел отвести это непонятное рукой, но рука не послушалась его. Другая тоже. Да и ноги были словно чужими.

Он лежал на спине. Лежал на траве – острые стебельки щекотали ему шею и плечи. Руки были стянуты чем-то, прижаты к земле. Ноги тоже. И теперь ему удалось разобрать, что висело над лицом, над головой его. Захотелось закрыть глаза, не смотреть. Но что толку?! Огромное заостренное бревно чуть покачивалось в полуметре над его носом, уходило вверх и крепилось к грубым неотесанным сваям, крепилось какими-то жгутами, грубыми ремнями – Сергей не мог разобрать толком. И все было до того хлипко и ненадежно, что сердце замирало и хотелось кричать в голос.

Он дернул головой. Но колышки вбитые возле шеи с одной и другой стороны не давали возможности отвести голову из зоны действия страшного нависающего орудия смерти. Сергей был беспомощнее новорожденного младенца.

– Бум! Бум! Бум! – пробасило в самое ухо.

И перед глазами замаячила ужасающая харя. Ничего подобного Сергею не доводилось еще видеть. Харя была огромна, красна, пучеглаза и невероятно зубаста. Казалось, во рту не тридцать два зуба, а все сто тридцать два. И все же харя эта принадлежала человеку. Лохматому, бородатому, с расщепленным надвое носом и кольцом в губе, с ртом до ушей и узким морщнистым лбом, но человеку. Сергей ни черта не мог понять. Откуда в Москве взялся волосатый дикарь? Откуда это бревно? Почему вдруг трава, ведь на дворе зима?! И вообще – где он, что с ним?! Постепенно стало доходить, что это не дикарь с травой и бревном перенесся к нему в квартиру, а скорее наоборот. От ужасной догадки внутри все замерло. Он в плену! У кого? Где? Почему?!

– Развяжите меня! – потребовал Сергей сипло и неуверенно.

Зубов, казалось, стало еще больше, сдавленные хриплые звуки посыпались из раззявленной пасти. Дикарь отодвинулся. И Сергей смог его рассмотреть полностью. Зрелище это не принесло успокоения. Дикарь был нечеловечески здоров и больше походил на гориллу, чем на человека. Но в отличие от гориллы или любой другой обезьяны, у дикаря на груди болталась тяжеленная связка бус, составленная из камней, зубов, клыков, костей и... и желтенькой пуговицы, явной срезанной с Сергеевых джинсов. Бедра дикаря были обернуты бурой с проседью шкурой. Шкура была велика, но она не доходила и до колен верзилы, открывая кривые невероятно толстые и короткие ноги, заросшие густейшей рыжей шерстью.

– Развяжи! – повторил Сергей. И тут же понял, что не стоит просить, не поможет.

– У-у-у! – завыл дикарь на одной ноте. И принялся наколачивать в большой серый бубен, обшитый кругляшками-бусинами.

Сергей дернулся еще раз, напрягая все тело. Но ничего не вышло. Он мог лишь немного приподнимать голову – до тех пор, пока колышки не упирались в уши, не причиняли острую боль. И все! Но он разглядел, что лежит совершенно голым, что с него содрали все. И это было настолько неприятно, что если бы дали на выбор возможность или освободиться, или прикрыть наготу, Сергей наверняка выбрал бы второе.

Верзила-дикарь кончил выть и стучать. Нагнулся. И на грудь Сергею полетел маленький красненький уголек. Он упал в волосы – те зашипели, свернулись, запахло паленым. Больно обожгло кожу. Сергей вздрогнул. И при виде этого дикарь залился смехом, а потом принялся бубнить с двойным воодушевлением.

– Эй! Есть кто-нибудь! – завопил благим матом Сергей. Никто не отозвался. И он закричал еще сильнее: – Лю-юди!!! Спасите!!! Помогите!!!

Орал он долго. Пока не осип. Даже дикарь выпучил на него и без того выпученные глаза. И вдруг произнес тонюсенько и малоразборчиво:

– Зачем кричал? Твоя не кричи!

У Сергея вслссы дыбом встали. Он готов был уже ко всему. Но чтобы первобытный дикарь заговорил на русском, пусть и ломанном русском, это было выше всякого понимания.

– Твоя молчи! – пригрозил дикарь. – Твоя – уу!!! – Он выразительно показал пальцем на висящее бревно.

Потом выдернул колышек, осторожно повернул голову Сергея налево. Там в черной куче золы и пепла отдельными искорками высвечивались красные угольки. Дикарь взял один прямо палыхами, подул на него – уголек разгорелся. Потом дикарь поднес уголек к свисающему жгуту, а может, и труту, поглядел лукаво на Сергея и поджег угольком жгут – тот начал еле заметно, но неостановимо тлеть.

– Бум, бум, бум! Дум, дум,дум! – возрадовался дикарь по-своему. И ударил два раза себя в грудь пудовым кулачищем.

А до Сергея дошло, что к чему. Ему оставалось жить совсем недолго, ровно столько, сколько будет тлеть этот жгут. Потом огонек дотянется до сваи, до узлов, которыми крепится бревно... и все! Одно лишь было непонятно – к чему столь выразительное орудие убийства, ведь под него можно было бы смело класть двух мамонтов или с десяток пещерных львов. А на человека хватило бы и двадцатой доли такого ствола, такой тяжести. Но какая разница! Сергей отвернулся.

– Твоя – моя! – проговорил дикарь, указывая сначала на Сергея, потом на себя, давая понять, что хозяин тут он.

И неожиданно зычно гаркнул. Через миг из-за его плечей выглянули несколько лиц – Сергей не сразу понял, что лица эти принадлежат женщинам. Были они красны и грубы, без следов косметики. Зато в каждом носу красовалось по кольцу. Кольца были костяные, толстые, они почти полностью скрывали пухлые выступающие вперед губы. В глазах у всех пятерых светилось любопытство, смешенное с недоверием я даже боязнью.

– Бледный Дух! – многозначительно произнес дикарь-верзила.

Женщины принялись плаксиво подвывать ему. Но дикарь их оборвал властно, наградил каждую оплеухой. И ткнул пальцем в Сергея.

Самой смелой оказалась самая маленькая. Она подошла совсем близко. Склонилась над пленником, заглянула ему в глаза. Она вся дрожала, словно разглядывала не человека, а на самом деле какого-то злобного и ужасного духа или пойманного зверя.

Сергей решил подыграть. И щелкнул зубами. Щелчок получился совсем слабым, неумелым. Но женщина кошкой отскочила от него, прижалась к верзиле.

– Палахой Дух! – произнес дикарь невнятно и плюнул себе под ноги. Потом указал на трут, на ползущий вверх огонек.

Но Сергей не понял, что именно от него требовалось. Лишь теперь до него дошло, что женщины довольно-таки привлекательны, несмотря на свою дикарскую внешность. И привлекательны не так, как бывают привлекательны горожанки, хилые и изнеженные, худосочные и отекшие, а напротив – своим пышущим здоровьем, ощутимой на глаз упругостью. Сергей еще не видывал таких полных и высоких грудей, не доводилось. Да и бедра, талии, шейки и прочие прелести были совсем неплохими! Вот ножки коротковаты... зато как плотны, манящи! В Сергее начинал просыпаться мужчина. Но он вспомнил о своей наготе. И отвернулся.

– Сапсэм палахая Дух! – прошипел дикарь раздраженно.

И подтолкнул к пленнику ту, что повыше. Женщина сделала два шага. И остановилась, промычала что-то. Верзила согласился. И через минуту женщина подбежала к Сергею с другой стороны с огромной костью, на которой трепыхался порядочный кусок мяса. Она ткнула мясом Сергею в губы.

– Пошла вон! – заорал тот истерично.

Мясо было сырым, и его чуть не вырвало, комок подкатил к горлу. Женщина бросила кость рядом с пленником. Отошла.

Огонек медленно полз вверх. Но с такой скоростью ему предстояло ползти еще не меньше часа. И Сергей опять отвернулся.

Дикарь трижды обошел его кругами, наколачивая в бубен, подвывая. Потом снова напустил одну из женщин. Та уселась на Сергея верхом, положила руку на живот, потом опустила ее ниже, погладила. Но Сергей не мог реагировать ни на что – oмeрзительный кусок подгнившего сырого мяса лежал возле лица. От одного запаха можно было потерять все остатки сил.

Женщина встала, подошла к верзиле. Тот отвесил ей тумака. Потом пинками прогнал всех. Нагнулся над Сергеем, погрозил ему кулаком, указал на уголек. И Сергей сделал еще одну отчаянную попытау вырваться из забытия, из кошмарного бреда. Но так как он не мог себя ущипнуть ни за нос, ни за ляжку, ни за щеку, пришлось поступить на иной манер – Сергей кусанул свой язык с такой силой, что в глазах потемнело и на них тут же навернулись слезы. Видение не пропало! Это было просто наказание какое-то!

Xум был недоволен. Проклиная все на свете и грозя кулаком Xум плюнул в сторону Обиталища Бледных Духов и заорал пуще прежнего. И стал вымещать недовольство на идолах второразрядных: заплевал их от оснований до голов, наградил целым градом тумаков. И снова обернулся к Старому:

– Кого подсуну -ул!!! – завопил он истерично.

Идол промолчал.

Хум совсем остервенел. Набросился на него с кулаками.

Снаружи доносились визгливые голоса его беспечных дочурок.

И когда младшая, Хуха, залилась особенно взбалмашно, терпение Хума иссякло. Он выскочил наружу, набросился на молодежь. Парни убежали сразу. И все таки Хум успел бросить в спину одному камень. Парень упал с переломленным хребтом, задергался. И Хуму сразу полегчало, будто камень этот, попавший в юнца, не рукой его собственной был брошен, а с сердца упал. Дочери испуганно взвизгнули как по команде. И восхищенными глазами уставились на папашу. Они знали, что сейчас придет черед одной из них. Но бежать не пытались, все равно не получится!

– Дуры! – проворчал Хум.

Ухватил младшую и поволок к Бледному Духу. Он тащил ее за руку и бубнил свой привычный мотив. Надо было спешить, иначе заостренное бревно лишит его единственной надежды! Хум успел позабыть, что он сам приладил бревно, сам зажег трут, он был полностью поглощен внутренним спором с тупыми и непослушными богами, которых надо бы почаще колошматить, а может, и вовсе сжечь в золу!

Хуха упиралась для виду, кривила губки, постанывала. Но по глазам ее было понятно, что она вовсе не прочь немного пообщаться с Бледным Духом, лишь бы тот не артачился и не воображал о себе слишком многого.

– Гляди у меня! – пригрозил Хум дочке. – Повешу на Дуб!

Та все понимала. Но что она могла поделать.

На этот раз Хум не стал церемониться. Он усадил младшую на Бледного Духа верхом и так надавил на ее плечи могучими руками, что Хуха вскрикнула. Но крик ее был радостным.

Обрадовался и Хум.

После того, как дикарь ушел, Сергей совсем расстроился. Какой-никакой, но все ж таки человек, живая тварь, при нем была надежда на спасение. Теперь и она пропала – огонек полз вверх по жгуту, бревно нависало жутким орудием.

– Сволочи! – в бессилии простонал Сергей. Ему совсем не хотелось помирать. Да еще помирать вот так, по-идиотски, какой-то допотопной лютой смертью.

Он не хотел смотреть на кошмарное острие. Но парализующий волю ужас был сильнее. Глаза сами возвращались к хищному жалу, не могли от него оторваться. От чудовищного напряжения замелькали в них мушки, заплясали червячки, задергались зеленые и красные полосы. Сергею казалось, что сам воздух плавится и дрожит. Он прикрывал глаза – но лишь на миг, дольше не выдерживал. И снова впивался взором в нависающее орудие.

А когда ему стало совсем нехорошо, когда свело судорогой мышцы шеи и окончательно пересохло в глотке, он вдруг увидал, что по стволу змеится, стекает вниз что-то зеленое, зыбкое. Он проморгался до слез, но зелень не исчезла.

– Изыди, дьявол! – прохрипел он, вспоминая нечто старинное, вычитанное, а может, и виденное где-то в кино. – Изыди, кому уговорю!

Зелень скопилась на острие большущей нависающей каплей. В ней прорвалась дыра. А из дыры высунулся мутный глаз. Он покачивался на морщинистом толстом стебле и глядел на Сергея. Глядел изучающе, с любопытством.

– Вы ошибаетесь, – прозвучало глуховато из зелени.

Сергей не понял, откуда именно раздавался голос. Но его не смущало это, он был готов вцепиться в соломинку.

– Дьявол тут совсем не причем, хотя... – голос осекся, будто говоривший внезапно пришел в замешательство. – Дискутировать не время. Займемся делом. Как вы тут очутились?

Сергей вздохнул, хотел выругаться. Но вместо ругательства из губ вырвалось:

– Спросите чего полегче! – И тут же раздражение захлестнуло его: – Спятил! Точняк, спятил! С призраками болтать начинаю, заговариваюсь!

– Ну-ну! – прозвучало ободряюще. – Какие тут призраки, вы что?

Сверху сползла еще капля зелени, слилась с предыдущей, потом накатила третья, четвертая. И из зеленой мути и мрази вытянулись двумя свисающими до земли мочалами какие-то руки, похожие на безвольные тряпки. Одной из них задело Сергея – прямо по лицу, и он вздрогнул от холода, от омерзения. Но рука-тряпка тут же отошла. А сверху целой струей слилось с полведра зеленой жижи. Огромная капля-шар повисела немного и упала наземь. Из капли поднялось вверх существо с морщинистой головой и двумя глазами на стеблях. Было оно невысоко, расплывчато. К тому же существо все время дрожало, тряслось и обмахивалось длиннющими гибкими, но вялыми ручищами.

– Кто вы? – спросил Сергей удивленно и все еще ничему не веря.

– Да так, – отмахнулось существо, – вам не понять, чтоб было проще, можете нас считать за инопланетных пришельцев.

– Кого это вас?

Из капли, растекшейся по траве и угольям, вытянулось еще одно существо – поплотнее, но такое же омерзительное, гадкое.

– Хватит? – спросило оно скрежещуще. И зло зыркнуло на Сергея налитым красным глазом.

– Хватит! – ответил тот машинально.

И существо осело, обратно втекло в расползшуюся каплю. Будто и не было его.

– Нас может быть и больше, – заверило первое, трясущееся. – Но не в нас дело, мы тут давно. А вот вы...

Договорить существо не успело, появился разъяренный волосатый дикарь. Сергей скосил глаз – зелени словно и не было!

– Гум, гум, гум! Бам, бам, бам! – ударило в уши.

Сергей и сообразить ничего не успел, как на него уселась голая девица. Сама-то она была достаточно деликатна. Но дикарь не оставлял ни места, ни времени для любезничаний. Он навалился на девицу сверху. И Сергей понял, чего от него хотели, он не мог сопротивляться, бороться с самой природой – разбуженное естество его откликнулось на женскую плоть. И он вскрикнул вместе с дикаркой – столь все неожиданно произошло.

– Бам! Бам! Бам! Дым! Дым! Дым!

Возбужденный здоровяк бегал вокруг них, сопел, чесался, колотил в бубен – и был судя по всему невероятно рад. Девица работала усердно – так, словно во весь опор скакала на бешеном скакуне. Сердце в груди Сергея билось загнанным зверем, грозилось проломить ребра-клетку и умчаться в первобытную чащобу.

А когда все кончилось и обезумевшая от счастья девица сорвалась с него, убежала с дикими воплями, перемежающимися иступленным хохотом, Сергей обмяк. И почувствовал на своей щеке слюнявые губы дикаря-здоровяка – тот от избытка чувств облобызал пленника чуть ли не с ног до головы. А потом и сам с воплями и гугуканьем убежал куда-то.

Сергей и опомниться не успел, как дикарь приволок вторую девицу, толстую и низенькую. И все повторилось. Но уже медленнее, без неистовой и горячей скачки, а размеренно и плав– но.

– Гым! Гым! Гым! – заходился волосатый здоровяк и припля– сывал, подпрыгивал, бил бубном по собственной макушке.

Толстушка мячиком спрыгнула с Сергея. Но сладкая истома все еще выворачивала его тело. Невольно выгнувшись, закидывая голову назад, он вдруг замер – взгляд остановился на огоньке, ползущем по жгуту. Тот проделал ровно половину пути. Все внутри у Сергея замерло: из блаженного огня его бросило на сырой и зябкий лед. Они прикончат его, выжмут как виноградинку и прикончат!

Неожиданно в правое ухо кто-то дохнул, сыро и зловонно. Сергей скосил глаз – там тряслась бесформенная зеленая жижа.

– Не сопротивляйтесь, хуже будет, – просипело из жижи. – Силы берегите, хе-хе...

Зелень исчезла, только кончики зелененьких стебельков еле покачивались возле уха. Не сопротивляться? Хуже? Сергею не совсем нравилась его роль. Но еще меньше ему нравилось висящее над ним бревно.

– Хым! Хым! Хым! – донеслось из-за кострища.

И под наблюдательным оком ликующего дикаря на Сергея взгромоздилась третья девица, рыжая и конопатая, чем-то смахивающая на всклокоченную рысь. На этот раз дело сразу не пощло. Девице пришлось изрядно попыхтеть. Но она сумела растормошить пленника. Сергей почувствовал, как заныло в паху, живот сковало ноющей противной болью – ведь ему не дали практически отдышаться, сколько же можно! Сколько их там еще!

– Твоя не ленись! – сурово проговорил дикарь. И так посмотрел на Сергея, что тому совсем плохо стало. Но дикарь не дал ему прикрыть глаз, хлопнул по щеке и указал пальцем на тлеющий жгут. – Твоя – харошая Дух! Будет палахая – тук-тук! Понимай?!

Сергей все понимал. Но сказать уже ничего не мог. Рыжая рысь выжимала из него остатки сил и соков. Она настолько вошла во вкус и роль, что трижды ударялась лбом о бревно, отчего то принялось раскачиваться. При виде этого маятника Сергей начал слабеть. Но рыжая цепкими пальцами ухватила его за бедра, извернулась как-то особо хищно, вжала его в себя... и Сергей ожил. Только в голове у него наступило вдруг окончательное помутнение: это было слишком – и любовные утехи силком, и бревно-маятник, и беснущийся, ни на минуту не замолкающий дикарь... и еще две раскрашенные припухшие рожи, выглядывающие из-за плечей рыжей рыси! Неужто и они? Нет, это будет его конец, гибель!

Он застонал. И рыжая разразилась ответным стоном-воплем, она, видно, приняла издаваемые им звуки за страсть любовную. Но Сергей стонал по иной причине – на него обрушилось в виде комка воспоминаний все: и костлявая рука, вцепившаяся в его горло, и зеленая трясущаяся мразь, и кровавое пятно на ослепительно белом снегу. Все слилось, завертелось огненным фейерверком, взорвалось. А в момент взрыва он испытал острую сладостную боль, изогнулся, насколько мог и почувствовал, как с него падает рыжая, падает куда-то вбок, всхлипывая и тяжело дыша.

– Хым! Хым! Хым! – горланил дикарь.

Но он оказался умнее, чем Сергей предполагал. Когда четвертая дикарочка уже набрасывалась на жертву, он ей задал такого тумака, что та полетела в противоположную сторону, сотрясая всеми своими немалыми прелестями.

Волосатый выдрал из связки на груди круглую бусину размером с грецкий орех и без тени деликатности, грязной лапищей пихнул бусину Сергею в рот. Тот попробовал выплюнуть угощение, но не тут-то было! Дикарь так зажал ему челюсть, что пришлось проглотить бусину целиком, не смакуя ее на вкус. Ладонь оторвалась от губ Сергея, взмыла вверх. А в ухо прослюнило:

– Надеюсь, теперь у нас появится несколько минут для непринужденной философской беседы?

Не было нужды оборачиваться – слюнил зеленый инопланетянин, его, похоже, не смущала обстановка, он был расположен к душевным беседам. Сергей заскрипел зубами. Но то, что ему пришлось услышать в следующую секунду, ошарашивало и наводило на мысль, что все это, несмотря на очевидность и реальность, все-таки самый натуральный бред!

А сказал зеленый вот что:

– Мы выяснили кой-какие обстоятельства, мнэ-э, связались с центром, запросили исходные... не хотим вас расстраивать, но вам не стоило лезть в это дело, не стоило!

– В какое? – на выдохе переспросил Сергей. – В какое дело?!

Зеленый замялся. Но немного погодя выдал:

– В это самое! Не валяйте дурака! Самое неприятное на всем белом свете, извините за ваше, земное выражение, которое ровным счетом ничего не передает, самое неприятное – это замкнутые циклы! Прямо не знаю, как вы будете выбираться!

– Куда! Откуда? – закричал Сергей. – Чего вы хотите от меня?!

Дикарь-здоровяк подошел к нему вплотную и двинул ногой в челюсть. Он явно не видел зеленых, а может, просто не замечал их, делал вид, что не замечает.

Сергей не почувствовал боли. Наоборот, к нему возвращались силы – наверное, начинала действовать чертова бусина, чем бы она ни была на самом деле.

– Живьем выбраться из замкнутого цикла удается очень немногим, – грустно прослюнил зеленый, – единицам! Да и те... – он оборвал фразу. Сергей понял, за молчанием таилось нечто более страшное, чем заостренная дубина-бревно над его головой. Но он не собирался верить на слово всякой расползающейся и расплывающейся зеленой мрази, будь она хоть инопланетная.

И потому спросил глухо:

– Какой еще цикл?

– Обыкновенный, – спокойно ответил зеленый, – самый обычный замкнутый цикл. На вашем языке иначе не передашь, хотя, разумеется, все значительно сложнее. Своими глупыми, непродуманными действиями вы замкнули несколько цепочек внешних структур Осевого пространства, ну и... чего теперь говорить – делишки ваши препаршивейшие! Любое нормальное существо, в каких бы пространственно-временных координатах оно ни обитало, как бы тупоумно ни было, но с вами поменяться местами – нет уж, не согласилось бы! Лучше вот эдаким волосатым дикарем, лучше бревном, что висит над вашим носом! Обрекать себя...

– Да заткнись ты! – выкрикнул Сергей. – Отпевать будешь, когда сдохну, понял?!

Зеленый умолк, обиженно засопел. А дикарь подошел ближе и еще разок двинул Сергею в челюсть ногой. Понятия о гуманизме здесь были еще те!

Сергей тихонько застонал. А зеленая гнусь, переливаясь и оставляя темные пятна на траве, поползла куда-то, скрылась из виду.

– Бым, бым, бым! – заладил свое дикарь. И ударил в бубен над самым ухом у Сергея. – Гум! Гум! Гум!

С подвываниями, криками и приплясыванием он трижды обошел пленника. Потом нагнулся, больно ущипнул за нос и снова указал корявым толстым пальцем на ползущий по жгуту огонек.

Сергей закрыл глаза – на него напала тоска, воистину – тоска смертная, от которой хоть в петлю, хоть под топор, хоть под вот эдакий колышек! Скорей бы уже!

Но похоже, его не торопились приканчивать.

– Твоя – хароший Дух! – произнес дикарь свирепо и как-то не по-людски, напомнив Сергею интонациями голоса известного врачевателя Кашпировского. – Моя – харошая шаман! Твоя и моя – Большое Камланье! Твоя и моя – кан... кым... консенсус! – последнее слово дикарь выдал лишь с третьей попытки, при том облился потом и покраснел от усердия.

У Сергея в висках заломило. Да, это бред! Конечно, бред! Это его расстроенное воображение чудит, это его свихнувшиеся мозги порождают чудовищ сна: и дикаря этого, и зеленого, и нахальных и сладострастных девиц! Но ничего – он проснется, обязательно проснется, весь, этот кошмар скоро закончится, надо лишь подождать, перетерпеть... у него уже бывали с перепоя кошмарные наваждения, пускай попроще, не такие жуткие, но бывали. И они всегда проходили, забывались... И этот кошмар пройдет!

– Не пройдет! – прослюнило в ухо. Но уже с другой стороны. – Это не бред, уважаемый, это все правда, явь.

– Изыди-и, – обессиленно прошептал Сергей. Слезы потекли по его щекам.

– Ну, а что толку, если я изыду, по вашему выражению, а?! – грустно спросил зеленый. – Что изменится? Неужто вы думаете, что тут же проснетесь на своем диванчике в своей комнатушке?!

– Бре-е-ед!!! – вырвалось у Сергея. Откуда этот тип мог знать про диван, про комнатушку? Нет! Это все порождение его воспаленного мозга! Откуда дикарь может знать слово «консенсус», которое и на родном-то языке звучит дико, нелепо и гнусно, откуда?!

– А оттуда же, – прослюнил зеленый, обдавая Сергея такой вонью, что хоть нос зажимай. – Оттуда же, из вашего мозга. Дикарь выковыривает у вас словечко за словечком, он хоть и глуп, хоть и туп, но владеет телепатическими приемами... Ох, как ему тяжко приходится, вспотел весь, да-а, нелегко с вами общаться, милейший, нелегко, в вашей, извините за выражение, башке столько всякого мусора понабито, что... впрочем у вас будет возможность убедиться, что все происходящее – реальность! Вы угадываете желание этого волосатика?!

– Нет, – испуганно ответил Сергей.

– Хорошо вам! – заверил его зеленый и исчез.

А дикарь нагнулся над Сергеем, грубо ухватил его за нижнюю челюсть, открыл рот, запустил в него сразу несколько пальцев. Пальцы эти были неимоверно грязны и солоны на вкус – Сергея начало уже выворачивать, но то, что последовало, разом переменило реакцию его организма на поведение дикаря. Теперь и Сергей понял, что к чему. Дикарь, вцепившись пальцами в зуб верхней челюсти, принялся его медленно, но уверенно раскачивать. Он сопел, кряхтел и не обращал ни малейшего внимания на обезумевшую от боли жертву.

От такой пытки у Сергея волосы встали дыбом, глаза начали вылазить из орбит. Боль была адская. Он орал, хотел орать, но весь рот был забит этими наглыми грязными пальцами. Челюсть горела, голова раскалывалась...

– Дым! Дым! Дым! – прогремело в ухо.

И дикарь подпрыгнул вверх. Заголосил, задирая бороду к небесам. Потряс в воздусях вырванным зубом-клыком. И не медля, приспособил его в связку бус – воткнул в черный смоляной шарик. Воткнул так, что зуб Сергеев торчал вверх острым корнем. Украшение, видно, очень обрадовало дикаря. Он подхватил свой бубен и пустился в пляс.

А Сергей лежал и мысленно благодарил судьбу, Бога, всех, кто был причастен к его спасению. Он остался жив! Но надолго ли?! Огонек медленно полз по жгуту. Полз и полз! И ничем его нельзя было остановить! Хоть бы ветер подул, ураганом, вихрем! Хоть бы дождь пошел! Нет, небо было ясным, солнечным. Ничто не предвещало непогоды.

Сергей проглотил скопившуюся во рту кровь. И сунул язык в дырку – она была огромна! Да, это не бред, это самая настоящая реальность, прав зеленый гад!

– Бым! Бым! Бым! Гам! Гам! Гам!

Дикарь-телепат умчался. А Сергей вдруг захохотал – в голос, не стесняясь своего безумного, истерического смеха. Он хохотал минут пять без передыху, как заведенный. Смолк внезапно, словно ему в рот вставили заглушку. Снова сунул язык в дыру – и ему показалось, что он дотянулся аж до внутреннего свода черепа где-то в районе затылка. Да-а. Сергей выдохнул. И вдруг почувствовал, что не прочь пообщаться с одной из девиц-дикарок. Желание пришло сразу, неожиданно, это было удивительно и странно. И желание это исполнилось моментально. Сергей и сам не заметил, как на нем оказалась черненькая грудастая дикарочка – казалось, она сконденсировалась из воздуха. Но тут же принялась за дело: она вобрала его плоть в себя столь искусно и страстно, что Сергей позабыл про все на свете, про нависающую смерть, про всякие там замкнутые циклы и прочую чушь!

Он наслаждался. Он плыл по волнам сладострастного мерно покачивающегося моря, и море захлестывало его, затягивало в свои изнуряющие дивные пучины, заставляло подчиняться своим отливам и приливам, набегающим особенно жгучим девятым валам. Это была сказка! А под самый конец девица умудрилась проскользнуть под острием бревна и припала к его груди своими тугими тяжелыми грудями-шарами, придавила к земле, впилась губами в губы. При этом она так сдавила его бедра ногами, что Сергей застонал – чувство наслаждения было столь остро и мучительно-прекрасно, что ему показалось, будто огромное острое бревно сорвалось и пронзило его тело. Черненькая застонала вместе с ним, и их стоны слились.

Чуть позже в этот совместный звук влился восторженный вопль дикаря. Он прозвучал извне, словно бы из совсем другого мира. И вернул Сергея к реальности.

Черненькая медленно и томно отползла в сторонку. Огонек подбирался к хлипкому узлу на самом верху сооружения. Сколько ему еще ползти – минуту, три? Сергей видел, что дикарь-телепат совершенно позабыл про бревно, про трут, про огонек. И он стал мысленно призывать его: « Ну взгляни наверх, чертова рожа! Ведь угробишь же! Ну-у?!»

Дикарь был увлечен ритуальной пляской. А на Сергея уже взгромождалась следующая девица, маленькая и худенькая, с разлетающимися по сторонам грудями и испуганым взором. Она пристраивалась как-то неумело, осторожно, словно боялась поверженного Духа. Тело ее трепетало, руки подрагивали... И все это до того распалило Сергея, что он чуть не выдрал колышки из земли.

Когда они слились, на лице дикарки появилась гримаса боли, а сама она дернулась вверх, пытаясь приподняться над ним. Не получилось! Тяжелая рука волосатого придавила худенькую к Сергею. И тот сам, несмотря на неудобное положение, на боль в пояснице, принялся раскачивать почти бестелесую, невесомую всадницу – только колыхались в такт его движениям ее полные разбегающиеся груди.

Дикарь хохотал, бил в бубен. Сергей изнемогал, но не желал прекращать изнурительной любовной скачки, вожделение захлестнуло его. Захлестнуло настолько, что когда по телу пробежала обжигающая волна, он рванулся, выдрал из земли колышки, проскользнул под бревном, уперся ладонями в колышущиеся груди, свел их, сдавил, опрокинул худенькую, навалился на нее всем телом, впился губами в нежное тоненькое горло... и совсем потерял разум!

Он даже не заметил, как сорвалось с креплений исполинское бревно, как оно с шумом вонзилось в землю, качнулось и застыло. Только почва содрогнулась, загудела. Но Сергей и этого не заметил, потому что его самого трясло, било, выламывало.

Прочухался он, когда внезапно взлетел в воздух. Взлетел вверх ногами , соскользнув с худенькой дикарки и ударившись головой о бревно. Лишь позже он понял, что произошло – огромный и бесноватый шаман, ухватившись одной рукой за обе щиколотки, поднял его как какого-нибудь зайчонка, суслика! Поднял, да и держал так!

– Бым, бым, бым! Дум, дум, дум!!! – вопил он на всю округу. А у Сергея над головой покачивалась зеленая непонятная травянистая земля. И торчало в этой земле совершенно безвредное и нисколечко не страшное бревно, торчало, как торчит из земли самый заурядный кол или же столб.

Хум потряс Бледным Духом, вздевая его еще выше. Издал победный клич. Нет, не зря он развешивал жен по Священному Дубу, не зря! Не понапрасну колошматил тупых и упрямых богов! Теперь у его дочерей будут сыновья, да не простые, а оттуда принесенные, из Преисподней! Теперь никто не сможет оспорить его права волхва! Никто не позарится на наследство старого шамана!

– А-а-а-ууууу!!! – взвыл он от избытка чувств.

И пошел к лесной хижине, волоча Духа за ноги. Дорога была неровная, усеянная камнями, ветками, сучьями, корнями, торчавшими из-под земли. И потому Бледный Дух все время кричал, ругался, стонал. Но Хум не верил Духу, он вообще не верил, что эти духи могут испытывать все то же самое, что и обычные люди, нет, притворяется, вывернуться хочет, ускользнуть в свою Преисподню. Но только мудрого и тертого Хума не проведешь! Его не обдуришь как мальчишку!

Теперь для закрепления успеха оставалось одно – запереть хитрого Духа в хижине вместе с дочерьми, запереть на десять, а то и двадцать лун. И тогда уж они сами возьмут из него все, что нужно. Ох и хитер же Бледный Дух, хитер! Но и Хум не дурак!

Хижина была просторной. На полу валялись связки плодов и охапки длинных и широких, ободранных с облезлого дерева листьев. В такой хижине можно жить и любить. Хум привязал Духа к большому столбу. Выкопал из тайника в углу кусок сушеного мяса, сунул его в рот Духу – кто знает, может, и духов надо подкармливать на всякий случай?! Хум не хотел рисковать. Тем более, что Дух был хлипким и на самом деле уж каким-то чересчур бледным.

Дочери пришли сами. И глаза у них при виде привязанного Духа разгорались. Хум мог гордиться девчонками – такие своего не упустят!

И все же он их выгнал пинками наружу. Потом сходил за тыквенным жбаном, в котором хранил настойку кореньев любви. Жбан отнес в хижину. Дух был на вид слабеньким, не внушал он доверия Хуму. Вся надежда была на коренья, недаром же сам Хум их выкапывал три полнолуния кряду в Чертовом лесу, что за три восхода ходьбы отсюда.

Сергею надо было бы радоваться, что избежал лютой и дурацкой смерти. Но он не радовался. И был прав. То, что его ожидало, могло превратиться в смерть еще более лютую. Уж лучше бы его проткнуло насквозь!

До захода солнца его не трогали. А потом началось... Все смешалось, все спуталось, это был какой-то сладостно-кошмарный ад! В темноте было трудно сосчитать девиц, Сергею казалось, что их не пять, а десять, сто, тысяча! Весь мир состоял из их блестящих во мраке глаз, из их горячих животов, грудей, бедер, ног, рук, влажных губ... Они поили его какой-то дрянью, вонючей и горькой, и набрасывались снова, терзали, мяли, высасывали, мучили ласками и были дьявольски ненасытны.

Его оставили в покое лишь с восходом солнца, когда слабенькие лучи стали пробиваться меж плохо подогнанных друг к другу жердей. Девицы ушли усталые и довольные, почти уползли.

А вместе с одним из лучиков в хижину пробрался зеленый гнусавец. Он прополз под пологом, закрывавшем входную дыру, прополз зеленой мерзкой жижистой лужицей. Сергей не видал прежде живых луж. Но теперь его ничто не удивляло. И когда из гнуси и мрази высунулся на стебле мутный глаз, он лишь вздохнул тяжело и отвернулся.

– Я вам не помешаю? – поинтересовался зеленый.

Сергей скривился.

– Они вам наверное доставили некоторое беспокойство? – не дождавшись ответа, вопросил зеленый.

– Это вы верно выразились, – проворчал Сергей, – именно – некоторое. Чего надо?

– Нам всегда нужно лишь одно. Мы собираем информацию о разных мирах и их представителях, вот и все! Зря вы сердитесь, наш интерес к вам чисто научный!

Сергея передернуло. Он и так чувствовал себя не в своей тарелке, а теперь предстояло еще выступать в роли подопытного кролика. Ну, мерзавцы, ну негодяи!

От нахлынувшего раздражения перед глазами его замелькало что-то непонятное, набежали видения, сумбурные и бестолковые, как бы наслаивающиеся на явь, высветились чьи-то рожи, хари, лапы, когти, зубы... И среди них выделилось вдруг и застыло на мгновение противное какое-то лицо с крохотным пенсне на носу, узкими усиками и бородкой клинышком, с выпученными черными глазками и змеящейся улыбкой. Глазки сверкнули на Сергея... и все пропало, будто и не было.

– Уф-ф! – тяжело выдохнул он.

– Не волнуйтесь, – прогнусавил зеленый, – обычный обратный всплеск плюс интерференционные процессы.

– Понятно, – сказал Сергей, хотя он ни черта не понял. – Вы вот что – раз уж такой умник, так говорите, как выбраться отсюда! А с процессами потом разберемся. Не хрена тут теоретизировать!

Зеленый полностью вытянулся из своей клейкой лужицы, задрожал, затрясся. Длиннющий холодный палец уперся в живот Сергея. И тому стало сначало зябко, потом и его затрясло будто в ознобе, так, словно ударил мороз, руки и ноги совсем закоченели. Но Сергей не понимал, что же происходит, не мог связать одного с другим, ему показалось, что все это последствия пылких и страстных утех.

Зеленый убрал палец. И сказал скушным голосом:

– Я могу вытянуть из вас всю энергию, ясно? – Он помедлил, вздохнул. – Но я не стану этого делать... пока не стану. Вы понимаете?

– Плевать я хотел на вас на всех! – ответил Сергей.

Зеленый не рассердился, наоборот, обрадовался.

– Это прекрасно, – заявил он, приблизившись вплотную, – просто прекрасно, что вы усекли основное – нас много! Очень много! А вот вы, уважаемый, один. И все ваши так далеко отсюда, что и представить невозможно! Да и какие они ваши, сброд какой-то!

– Но-но! – возмутился Сергей. Ему стало обидно за землян. – Без оскорблений!

– Пардон! – самым пошлым образом извинился зеленый. – Но это все так.

– Откуда вам знать! Вы со мной-то повстречались всего полдня назад!

– Вы запамятовали, милейший, я ведь не просто болтал с вами, я вас изучал. И теперь все мы знаем о вас гораздо больше, чем вы сами, ясно?! Подпространственная корпускула, в которой заключено биозерно, именуемое вами земной цивилизацией, располагается в такой глухомани, почтенный, что может заинтересовать лишь узких специалистов, да и то навряд ли. Это ж уму не представимо – какая глушь, какая дичь! Вы меня простите, я стараюсь подбирать выражения помягче. Другие бы с вами и разговаривать не стали, о чем можно говорить с засохшей былинкой, которую ветром гонит через пустыню, а?

– Ладно уж, так и былинка?! – вяло возмутился Сергей. У него разболелась десна, та самая, из которой дикарь вырвал клык, и где сейчас была такая дырища, куда можно весь язык запихнуть. Боль была слабенькой, ноющей, очень неприятной. Но приходилось сдерживать себя во всех отношениях. И потому он пролебезил полакейски: – Ладно, вам виднее, может, и былинка, может, и глухомань. Но посочувствуйте былинке, проявите милосердие, хоть намекните – куда бежать, как выбираться?!

– Вы все же изрядно тупы! – прогундосил зеленый, выпяливая мутные глазища на Сергея. – Уже давно пора было сообразить, что убежать вы можете в любую минуту! Но смысл?! Какой во всем этом смысл, милейший, если вы уже самим роком обречены на замкнутый цикл?! Или я до этого неясно выражался?

– Яснее некуда! – согласился Сергей. Ему все опротивело. И он захотел спать.

Но в этот миг полог приподнялся, и в хижину вползла черненькая, грудастая дикарочка. Она обожгла пленника таким неистово-вожделенным взглядом, что тот чуть было чувств не лишился. Растопырив руки, выставив вперед груди словно стволы боевых орудий, она медленно пошла на Сергея. Дыхание ее было тяжело и страстно.

Но мрак хижины сыграл злую шутку. Дикарка натолкнулась на зеленого, заключила его в свои объятия – по-первобытному цепко и хватко, с любовной жадностью, даже с алчностью... Всего секунды ей хватило, чтобы разобраться, что к чему. А зеленому той же секунды хватило, чтобы влиться в лужу и мгновенно вытечь через щель из хижины. Но через эту секунду мрак распорол такой дикий вопль, будто черненькую дикарочку принялся насиловать саблезубый тигр! У Сергея сразу же заложило уши. От страха и неожиданности он зажмурился.

А когда осторожно приоткрыл глаза, в хижине никого не было. Он облегченно вздохнул. Случайность спасла его. Надолго ли?

Перебарывая сон, он заставил себя сосредоточиться. Ведь надо же разобраться, понять – где он, что с ним?! Иначе нельзя, иначе с ума можно спятить! Измерения какие-то, биозерна, корпускулы... Непонятно. Но ладно, допустим, он в ином измерении, допустим! Или в прошлом? Нет! Никаких дикарей-телепатов в земном прошлом не было, чушь это! Там было все по-другому! На какой-то иной планете? Тоже нет! Когда он мог перенестись? И на какое расстояние? Нет, это все следует отмести! Он в другом измерении, где-то совсем неподалеку от своей земной квартирки, совсем рядом – в обычном пространственном понимании. Это уже ближе! А в другом измерении могут быть и первобытные дикари, и инопланетяне, и прочая дрянь! Вроде бы сходится. У Сергея голова разламывалась и ныл зуб. Не мог он сосредоточиться, и все тут! А почему собственно – не на другой планете?! Откуда такая уверенность?! Да и в прошлом могло быть всякое, наверняка Землю посещали инопланетяне, а как же?! И дикари разные бывали, это ж от природы, наверное, а может, и какое-то тайное позабытое с веками знание. Все может быть! Вари, башка, соображай! Отметай лишнее, ненужное... этот, как его, дедуктивный метод, тот самый, шерлок-холмсовский! Ну! Сергей сразу отмел предположение, что все это похмельный бред или кошмарный сон – у него была возможность убедиться в реальности происходящего. Больше он испытывать себя на прочность не желал. Хватит! Но другого отмести и отбросить с уверенностью он не мог. Дело застопоривалось. И выхода, лазеечки не было видно.

Ко всем неприятностям прибавилась тянущая, сосущая боль в паху и животе – измученные, исстрадавшиеся железы давали знать о себе, напоминали, что им нужна передышка, что всему мера должна быть. Ах, если бы меру устанавливал сам Сергей! При одной лишь мысли о дикарочках он вздрагивал, ухайдакают его любвеобильные дивы! Бежать, только бежать! Иного выхода нет... Что-то такое говорил зеленый, надо вспомнить... Сергей напрягся. Ага, тот говорил, что убежать он сможет в любую минуту? Враки! Каким образом?! Все наврал, гнида зеленая! Если б мог смотать удочки, так еще бы из-под бревнышка деру дал, а как же! Нет, хватит, надо спокойнее! Сергей набрал побольше воздуха в грудь, затаил дыхание.

И явился его мысленному взору белый сугроб с кровавым пятном поверху. И от оцепенения свело скулы. И дошло до него, что начало там.

– Не-ет! – завопил он. – Не на-адо-о!!!

Приоткрылся полог, и в хижину ударил дневной свет. Но Сергей не увидал его, какая-то нечеловеческая, сверхъестественная сила выдрала его из пут, отбросила к сырому проваливающемуся настилу крыши, а потом ударила оземь.

Но не земля, не трава, не сено, не охапки листьев приняли безвольное тело, нет, он упал в липкую ледяную грязь. Упал и тут же вскочил на ноги. В кромешной тьме ничего нельзя было разобрать, лишь мелькали желтые огоньки, висели в небе какие-то дурацкие нити, горел где-то вдали тусклый и опять-таки желтый прямоугольник.

Сергей бежал сломя голову, не разбирая дороги, не соображая, куда бежит. Его вели инстинкты – темные, непонятные, оберегающие тело своей властью, без помощи разума. И только когда Сергей в безумном беге ворвался в подворотню, ударился голым плечем о кирпичную стену, он понял: желтый прямоугольник – это окошко полуночника, огоньки – далекие фонари, а нити – троллейбусные провода. И сам он – возле собственного дома.

Он рванул еще сильнее. Взбежал вверх по лестнице, грудью, руками, головой ударил в дверь... та поддалась, она не была запертой. И он упал в прихожей. Упал, сотрясаясь, заходясь в рыданиях, смешанных с полубезумным смехом, всхлипами, судорожными аханьями, накатившей нервической икотой. Он был грязен, гол, мокр. На полу, прямо под ним растекалось сырое темное пятно. Но он был дома. Он был спасен!

Минут сорок он лежал в прихожей, приходил в себя. Потом запер дверь, побрел в ванную, включил горячий душ. Тело отошло почти сразу, через несколько секунд после того, как его коснулись упругие струи. Сергей стоял под душем, ковырялся языком в дыре и заклинал сам себя: «Бред! Бред!! Бред!!!»

Еще через полчаса он устал. Горячая вода размягчила тело, лишила его гибкости, способности к сопротивлению. Сергей не выключал душ. Он лишь сделал его немного попрохладнее. И уселся на дно ванной.

Пора было выходить. Но Сергей не мог себя заставить сделать самого простого движения – протянуть руку, повернуть кран. Ему было страшно. Все могло привидиться, померещиться. Все! Спьяну он вполне мог выбраться на улицу голым, может, он вышел нормально, одетым, а там добавил, раздавил еще пузырек, а то и два – и его понесло, понесло, потом его раздели, ограбили, бросили в снег, в грязь... И зуб выбили! Или он сам его выбил, упал – и выбил! Сергей опять засунул язык в дыру. Нет, так не выбьешь! Так просто нельзя выбить, чтоб с корнями, чтоб... Сумашествие какое-то! Хотя почему бы и нет? Всякое бывает. Вот с ним и случилось эдакое, что и не объяснить. Чему удивляться-то?! Да после этого напитка само– убийц, после наркотически-отравляющего «солнцедара» всего ждать можно было! А ведь он высосал целую бутыль... Эх! Вот эта бутыль и пугала Сергея, воспоминание о ней удерживало его в ванной, не давая выйти. Выйдешь – а она там, на столе. И сфера! И все прочее!

Сергей крутанул кран. Встал. Перешагнул через край ванны. Набросил на себя махровый вытертый халат, дотоле тряпкой болтавшийся на вешалке. Прикрыл дверь.

Бутыль стояла на столе.

А где ж ей еще стоять, подумалось Сергею, только здесь! Смелее! Он сделал шаг вперед, потом еще. Приподнял посудину. Он не хотел верить в происходящее, разум не желал признавать нереального, бредового. Зато рука его словно почувствовала тяжесть посудины и потому не дрогнула даже, подняла ее – бутыль была полна!

Сергей замер. Его мышцы напряглись настолько, что казалось вот-вот затрещат, захрустят кости. Оцепенение кончилось вспышкой ярости.

– Мать вашу... – заорал он истошно, – чтоб вам всем... Вон! Вон!! Сгиньте!!!

Рука с такой силой швырнула бутыль в окно, что та пушечным ядром пробила двойные стекла, оставляя в них рваный неровный след, и канула во мрак ночи.

Сергей бросился на пол и принялся колотить кулаками по паркету. Он бился в истерике, рвал на себе халат, в кровь разбил нос. Он не мог заставить себя поверить, что это правда, он не хотел верить!

– Вы напрасно это, – раздалось из-под потолка гнусавым голосом зеленого. – Бесполезная затея, милейший. Учтите простую вещь, это же и ребенок должен понимать, вы вступили в связь с таким миром, почтенный, которому нет дела до ваших нервов. Впрочем, как знаете!

Сергей поглядел на потолок. Там никого не было. Он встал, В целехоньких оконных стеклах отражался свет люстры да и она сама. Бутыль стояла на столе. Полная, нераспечатанная.

– Ну и хрен с вами! – пробормотал он невнятно.

Повалился на диван. И тут же заснул.

Ему ничего не снилось в эту ночь. Его просто бросило в черный провал сна, а потом подняло наверх. Ничего в промежутке не было. Открыв глаза, Сергей увидал, что уже светло. Мелькнула мыслишка – опять опоздал на работу. Ничего, не привыкать.

Он еле поднялся. Умылся кое-как. Выпил припасенную еще третьего дня бутылку кефира. Есть не хотелось. Он все помнил. Но прежних страхов почему-то не было. Была лишь разбитость, боль в десне, боль в животе, боль в паху и тоска.

Ноги дрожали и голова кружилась. Но он выбрался из дому. Прошел через несколько дворов, к дальним помойкам, тем, что располагались возле пустырей. Вытащил из сумки бутыль. И без раздумий шарахнул ее об асфальт – черная мерзость расползлась мазутным пятном, прожгла легкий ледок. Осколки рассыпались. Но Сергей для надежности разворошил их носком ботинка, самые крупные расшвырял.

– Во-о! С утрева глушут до беспамяти! – проворчало сзади старушечьим голосом. – Ироды проклятущие! Сталина на вас нету!

Сергей хотел было напомнить бабке, что именно Сталин-то и отменил сухой закон в России, что ежели и «глушат», так с его легкой руки... но все было бесполезно, наверняка у бабки в голове свой мир, свои порядки, своя история – и не переделать их, нет.

Он подхватил снежку в пригоршню, протер виски. Полегчало.

Надо было идти на работу.

Стая растрепанных, явно кем-то вспугнутых ворон пронеслась над головой с оглушительным истошным карканьем, Улетела. Но тут же вернулась, словно ее и с другой стороны шуганули. Сергей взмахнул рукой – и чуть не сшиб на лету ближнюю. Поднялся дикий галдеж. Вся эта черная пернатая туча разом бросилась к земле. Сергей дернулся, поднял руки. Но его испуг был напрасным. Воронье пало на мазутно-солнцедарную лужу, принялось долбать клювами по асфальту – да так, что сотня отбойных молотков могла бы позавидовать им. Сергей отпрянул к мусорному баку, присел на корточки. Ему было плохо. Его начало выворачивать – измученный желудок изверг все, проглоченное за последние сутки: и тормозуху, и кефир, и все наспех умятые булочки да бутерброды, точнее, то, что от них осталось. Потом пошла зелено-желтая желчь, противная, гнусная, напоминавшая о живой, самодвищущейся лужице. А вороны, пробив слой асфальта своими клювами, ринулись в образовавшуюся воронку, пропали в ней – лишь эхо доносило приглушенное злобное карканье. Из провала пошел пар.

– Опять авария, едрит их! – проворчала любопытная старушка. – Трубу прорвало!

Сергей проморгался, утер выступившие слезы. Да, это просто прорвало трубу. Он взглянул вверх – в сером безнадежно-мрачном небе кружилась черная стая, никуда она не проваливалась, обычное голодное воронье, перепутавшее в Москве все времена года, озверевшее, окончательно повыбившее из столицы и пригородов прочую пернатую живность, сожравшее всех голубей и воробьев, добивающее бродячих кошек и собак, приглядывающееся к двуногим. Сергей знал, что расплодившиеся и обнаглевшие твари обожрали до костей десятка с три забулдыг, валявшихся в полном бесчувствии, забили трех или четырех старушек «божьих одуванчиков» и утащили не меньше дюжины грудничков прямо из колясок – обо всем этом писали газеты. Но управы на воронье не было – видно, пришло его время, видно, на смену одним обитателям городов приходили другие, более приспособленные, жестокие. И это был естественный отбор, в котором выживали сильные, со слабыми не церемонились.

Старушка стояла и грозила воронью сучковатой палкой, она была готова защищать себя. В ее сухоньком, измочаленном жизнью тельце было столько напора и яростных первобытных сил, столько уверенности в своем праве на жизнь, что Сергею стало стыдно. Он приподнялся, отряхнулся, снова протер снегом виски. Нет, он еще повоюет! Ранехонько он себя хоронить собрался! Он всем им покажет, сучарам поганым, тварям подлым, кем бы они ни были на самом деле, хоть инопланетными исследователями, хоть хмырями подзаборными, хоть самими дьяволами с сатаною! Они еще поспорят, поборются! Сергей резко развернулся и твердым уверенным шагом, преодолевая наваливающуюся слабость, пошел к троллейбусной остановке. Старушка повернула к нему голову, молча кивнула. И перекрестила его в спину.

Еще на подходах к остановке Сергей увидел хвост огромной километровой очереди. Полюбопытствовал. Ему ответила женщина в сером пальто и сером платке, изпод которого торчал неснятый кругляш бигудей.

– Да чего, – проговорила она с готовностью, – в гастроном с ночи соль привезли да спички, вот народишко-то и собралось. Становись, молодой человек, а то пока будешь расспрашивать да кругами ходить, все расхватают. Тут не зевай!

– Спасибо, – ответил Сергей, не глядя.

У него был запас и соли, и спичек, и прочей необходимой мелочи житейской. Но если даже и не было бы ничего в закромах, он стоять бы не стал, пропади все пропадом! Обойдется он без соли, и без спичек! А на худой конец, уж если позарез потребуются, скажем, спички, ежели уж дойдет до того, что хоть обливай себя бензином да жги живьем – огонек всегда отыщется, доброжелатели забесплатно поднесут, только свистни! Впрочем, с бензином еще хуже, тут лучше рассчитывать или на солярку, или на ту же солнцедаровскую тормозуху. Ничего, была бы шея, а петля отыщется! С такими мрачными мыслями Сергей добрел до остановки. Полчаса прождал.

На работу пришел к обеду. Сел писать объяснительную, а заодно и заявление на три дня за свой счет.

Начальник подписал и то, и другое.

– Иди, гуляй! – сказал он и подмигнул, явно намекая на что-то.

Намек был прозрачен. Сергей знал, что сам начальничек был предусмотрительнее его, опытнее и рассчетливей – он всегда за день до начинающегося запоя брал отпуск на недельку, а то и две. Потом месяц держался. И по-новой! Все привыкли к этой цикличности, многие под нее подлаживались, подгоняли и свои делишки. Все прекрасно понимали, чем они занимаются, а потому и взаимных претензий не было – работенка бестолковая, ненужная, денег за нее не платят: зарплата «деревянными» – разве ж это деньги! На том и стояли. Как стояла на том и вся окружающая их страна: ты мне шиш под нос, а я тебе – два! В результате в стране кроме шишей ни черта не было, что оставалось до поры до времени, повывезли расторопные купцы с заморскими паспортами да их местные помощнички, так же переменившие место жительства. В стране оставались неудачники, горемыки, алкаши... и те, кто еще надеялся что-то урвать, оттяпать свой кусок из разлагающегося трупа. Переводились сюда со всего мира химпредприятия и прочая нетерпимая в цивилизованном обществе промышленность, везли изо всех уголков планеты радиоактивные отходы, списанные баки с бактериологическим оружием, зараженную землю и другую гадость. Население вздыхало, морщилось, разводило руками. Но оно все понимало – больше ведь девать эту гадость некуда, там ведь «цивилизованный мир», а тут... тут терпеть надо и каятся, да так, чтоб всеобщее покаяние, чтоб всем до единого ниц пасть, беря на себя грехи человечества и его выродков. Кто знает, может, именно в этом и была великая сермяжная правда? Может, и впрямь, надо было принести в жертву один народ, чтоб другим лучше жилось? Отдать на заклание обреченный люд, во искупление грехов всего земного сообщества? Как две тысячи лет назад распяли одного за всех, так и ныне надо медленно распять, предать мучительной лютой смерти уже многих, так, видно?! Сергей не знал, так или не так. Он знал другое – все это осуществлялось на практике, а значит, был в этом некий печальный и страшный смысл. Лишь об одном он иногда смутно, урывками думал – будет ли принята эта жертва, даст ли плоды она? Или же канет в пропасть безвременья и безвестности еще один великий народ, униженный, обобранный, изничтоженный, почти сведенный на нет? А если канет просто так, зачем это заклание, зачем жертва? Неужто он так мешает всем прочим народам, что его надо непременно извести под корень? Видно, мешает... Иначе бы помогли, хоть как-то помогли бы, по крайней мере, не бросали бы в утопающего камнями, не пинали бы пытающегося подняться. Впрочем, им виднее, да, им виднее... Сергей не собирался додумывать своих дум, ну их в задницу! Ему отгулы нужны, отпуск, а все остальное – гори синим пламенем! Он не брал на себя роль пожарника, нет, не брал! Ему бы самому уцелеть в этом адском огне, продержаться бы хоть немного!

Они зашли с начальничком за дверь огромного еще дореволюционного шкафа-секретера, распахнули дверцу, чтоб любопытные не подсматривали, коли в кабинет ворвутся. И тяпнули по стаканчику «стрелецкой». Начальничек крякнул, тут же содрал с Сергея за угощение два рубля. На том и распрощались.

«Стрелецкая» подогрела его. На выходе, в коридоре Сергей присел на подоконник, вытащил из брючного кармана мятый список. Разгладил бумажку на колене. Восемь квадратиков, восемь фамилий. Нет, он доберется до донышка! Он все узнает!

Мимо прошел Дима Шебуршин, прошел своей разлапистой уродской походочкой, не замечая Сергея.

– Стой! – крикнул тот.

– Чего надо? – поинтересовался Дима.

– Ты живой? – глуповато спросил Сергей.

– А ты? – Дима покрутил пальцем у виска и ушел.

Сергей мысленно выругался. И вычеркнул еще одну фамилию из списка. Все, здесь ловить больше нечего, все остальные не из родимой конторы! Сергей сунул язык в дыру – десна затягивалась, рана заживала. Да и в паху уже не тянуло и не давило. Он понемногу оживал. Перед глазами стояла несгибаемая старушка, готовая воевать хоть со всем вороньем на белом свете, стояла черным выморенным временем древком, и ее черные одежды развевались по ветру черным, прошедшим сквозь огни и воды, через бои и сражения знаменем. Может, знамя это и было когда красивым, цветастым, как российский трехцветный флаг, например, а может, оно было просто белым, чистым, незапятнанным, но пройдя через всю эту кровь и боль, оно стало черным, ибо не могло уже впитывать в себя иных красок... Сергей мотнул головой. Сунул список в карман. Вышел.

В соседнем здании, желтом и облупленном, четыре верхних этажа занимал дом-интернат для детей-сирот с отклонениями в развитии. Детей этих на улицу не выпускали. И никто их никогда не видал. Лишь иногда редкие прохожие или старожилы останавливались, услыхав дикие визги, вопли. Кто-то принимал здание за живодерню и равнодушно отворачивался, проходил мимо, кто-то думал, что это резвятся кошки. Табличка была затертой, наполовину сбитой. Висела она на уровне второго этажа, потому что в первом располагалась столовая-распивочная под огромной светящейся вывеской. Жратвы в столовке давным-давным не было, только бормотуха. Зато народу – не протолкаться!

Сергей туда и завернул. Надо было залакировать «стрелецкую». Он знал, что в распивочной приторговывают самогоном, настоянном на табаке и курином помете, но сам никогда не пробовал этого пойла, опасался.

– Подай, Христа ради! – потребовал у него хриплым баском милостыни ханыга, сидевший у входа. И протянул синюю ладонь. – Подай, кому говорю, жлоб поганый!

Сергей прошел мимо. Остальные нищие-алкаши лишь жалостливыми взглядами проводили счастливчика, идущего в кумирню Диониса. Подавали плохо. Но все равно – к вечеру все попрошайки обычно бывали пьяны в стельку. Ночевали они тут же. У одного на глазу была кровавая повязка – то ли дружки подсобили, то ли воронье выклевало, дело житейское.

Бормотуху разливали в поллитровые пивные кружки. Стоять в длиннющей, вьющейся бесконечной спиралью очереди Сергею не хотелось. И он перекупил полную кружку у ханыги, перекупил за двойную цену. Тот вздохнул, спрятал денежки за пазуху и встал в очередь. Ему некуда было спешить.

А Сергей спешил. Он в два присеста опустошил кружку. И выбрался на свежий воздух. Набрал полную грудь, не замечая ни дыма, ни прочих растворенных в дыме прелестей. Одноглазый дернул его за штанину. Прорычал:

– Подай, ядрена энтилигенцыя! Не то укушу!

Он разинул пасть, из которой торчали три гнилых черных зуба. Сергей подумал, что и впрямь укусит, это было бы несказанно мерзостно. И бросил попрошайкам полтинник. Пока те дрались из-за монеты, он ушел, сопровождаемый дикими воплями с третьего этажа: то ли там одно из дитять-сирот просилось на горшок, то ли до него добрались врачеватели-вивисекторы.

Силы восстанавливались. Хоть дрянная была бормотень, но какие-никакие калории и в ней содержались. Сергей проехал три остановки. Остальной путь до сугроба проделал пешком.

Он почти не узнал того места. Сугроб осел, посерел. Пятно на нем скукожилось, превратилось в черную маленькую ямку. Может, это и не то пятно было вовсе, а совсем другое.

Сергей нагнулся над ним, втянул воздух ноздрями, грудью. Запахов не было. Тогда он присел у подножия, начал ковырять слежавшийся снег рукой.

– Ваши документы! – послышалось из-за спины.

Сергей оглянулся. Над ним возвышался тот самый, вчерашний сержант. Узкие глазки на свету выглядели и вовсе щелочками, золотая фикса посверкивала в уголке приоткрытого рта. В руке у сержанта была черная резиновая дубина, он ей выразительно покачивал.

– Что, уши заложило?!

Сергей полез в карман за паспортом. В последние полгода был введен строжайший паспортный режим – за появление на улице без документов полагалось от полутора до пяти лет исправительных работ. Кроме того, без паспорта не отпускали ни одного вида товаров, кроме, разумеется, спиртных напитков. И потому Сергей приспособил под паспорт бумажник с молнией. Сам бумажник крепился цепочкой к пиджаку, не потеряешь!

Сержант долго разглядывал документ, брезгливо удерживая его кончиками коротких мясистых пальцев. Казалось, в мозгу его идет титанический мыслительный процесс, что он решает: отпустить ли опасного рецидивиста, поверив в него, или же упечь-таки для надежности в лагерь. Сержант решил, что пока можно отпустить. Он вернул паспорт Сергею. И сказал недовольно:

– Я бы вам посоветовал подумать о прописочке!

– Это как? – не понял Сергей.

– А так, что можно ее лишиться, вот как! – с ехидной улыбкой пояснил сержант. И фикса его сверкнула как-то особо ярко.

– Я человек законопослушный, – заверил Сергей.

– Ну-ну, – равнодушно промычал сержант, отвернулся и пошел к остановке, покачивая своей дубиной.

– Эй, убийцу-то разыскали, нет?! – крикнул вслед Сергей.

Сержант обернулся. В глазах его, неожиданно расширившихся и приобретающих уже знакомую злобность потревоженной рыси, было столько всего, что Сергей решил – пора уносить ноги!

И все-таки он задержался у облупленной стены дома. Прямо на прогалинке, в подмерзшей грязи лежала гильза – точно такая же гильза, какую он подобрал вчера. Сергей быстро нагнулся и поднял находку, сунул в карман. Скосив глаз, он увидел, что сержант что-то говорит по своей рации, говорит, поглядывая на него, Сергея.

В подворотне возле дома стоял низенький хмырь и поигрывал своим тесаком. Когда Сергей проходил мимо, он коротко махнул рукой – лезвие молнией сверкнуло у глаз. Но лица не задело. Хмырь тут же убрал нож в карман ватника, сплюнул Сергею под ноги семечной шелухой и отвратительно рассмеялся.

Бутыли на столе не было. Она стояла на подоконнике – все такая же полная и не распечатанная, даже запыленная немного.

Сергей взял ее за горлышко, пошел на кухню, открыл крышку мусоропровода – «бомба» с грохотом полетела вниз, потом гулко ухнуло, звякнуло. И все стихло.

Он вернулся в комнату. Достал гильзу из кармана. Присовокупил к ней первую, шип, обрывок бумаги с непонятными словесами. Рядом положил список. Даже если весь мир, все параллельные, перпендикулярные, инопланетные миры, все измерения и пространства, существующие в этой Вселенной, восстанут против него, он не отступит! Пусть хоть сам дьявол вылезет из преисподней! Плевать! На всех плевать! Сергей со списком побежал к телефону и стал по новой обзванивать тех, кто вчера не откликнулся на его звонок. Затея принесла результат – еще двоих пришлось вычеркнуть. Оставалось пятеро. Пятеро претендентов на роль трупа! Но труп-то был только один!

Сергей долго сравнивал гильзы. Они были одинаковы. Даже царапинки на их боках располагались одинаково. Значит, и стреляли из одного ствола, иначе быть не могло. Вот шип? С шипом так сразу и не сообразишь. Может, он вообще не при чем тут? Сергей отодвинул шип в сторонку: теперь перед ним лежали две кучки, в одну входили обе гильзы и клок бумаги, в другую – шип. А сколько было волдырей – дыр на спине убитого? Сергей напряг память. Пять или шесть? Все-таки шесть! Не меньше. Значит и гильз должно быть шесть! Где-то валяются четыре ненайденные! Если он их найдет, тогда точно, нет никаких сомнений! Тогда он на верном пути! Сергей чуть не сорвался с места, чтобы бежать опять к сугробу. Но удержался, еще раз попробовал прочитать обрывки писанины на клоке. Не так все и мудрено там было. «ОПУСК» – это наверняка «ПРОПУСК»! Но куда? Зачем? Какой пропуск? Это где-то там в Фергане, в Закавказье, где идет гражданская война, там пропуска, там комендантские часы, но откуда здесь все это возьмется?! Нет! Ерунда! Сергей отодвинул клочок. Но тут же опять взялся за него. Точно, пропуск! Как он сразу не сообразил: «ПРОПУСК...до двадцати четырех ноль-ноль»!

Пропуск и гильзы! Это сочетание весьма вероятно! Сергей покосился на край стола. Там стояла полная и нераспечатанная бутыль.

Репродуктор на кухне включился сам:

– Четвертые сутки пылают станицы.

Потеет дождями донская земля.

Не падайте духом, поручик Голицын!

Корнет Оболенский, налейте вина!

Налить, так налить! Сергей сорвал пробку с бутылки, плеснул в стакан. Тот стоял со вчерашнего – немытый и мутный. Выпил залпом. Бормотень согрела пищевод, желудок. Бормотень, как бормотень – высшее достижение эпохи развитого социализма и окончательного несокрушимо-живучего застоя. Сергей крякнул. Налил еще стакан. Потом третий. Поглядел на бутыль – та почему-то не наполнялась, и это показалось Сергею обидным, он понемногу косел.

С кухни заполошло голосило на все лады:

– Белая армия, белый барон

Вновь предрекают нам царский тро-о-он!!!

Сергей откинулся на спинку кресла. То скрипнуло, подалось. Еще два месяца назад по радио и телеку передавали, что последний трон и остатние царские регалии проданы на аукционе. Трон купил африканский вождь с трудным именем. Корону, скипетр и державу – какойто старый друг страны советов с незапоминающейся глухой фамилией. Причем, один расплатился бананами, другой трубами. Так что волноваться о каких-то там «предречениях» не стоило – проклятый царизм со всеми своими отрыжками и причиндалами был искоренен полностью и окончательно. Песенка носила явно провокационный характер и была рассчитана на неустойчивых элементов. Сергей пошел на кухню и вырубил репродуктор.

Когда он вернулся, бутыль стояла наполненная до краев. Но без пробки!

Сергей глотнул прямо из горлышка. И чуть не подавился. В рот ему попал какой-то мерзкий, слизистый, тягучий комок, высосанный из бутыли. Это было уже слишком! Сергей выплюнул слизистую дрянь – она расползлась по полу зеленым густым пятном-лужицей. И из лужицы этой высунулся мутный глаз на морщинистом стебле.

– Здрась-те!– выдавал Сергей со злобой. И побежал в ванну прополоскать рот.

Он долго натирал зубы пастой, не жалел ни их, ни зубной щетки, ни больной десны. Наконец избавился от мерзкого привкуса. И увидел в зеркале зеленого. Тот стоял позади, трясся.

Только теперь Сергей по-настоящему рассмотрел его лицо, а точнее морду отвратительную, гадкую. Морщинистый лоб, уходящий назад, к яйцеобразному затылку, был покат, глаза торчали словно у кальмара, вместо носа, губ, подбородка висели то ли отрепья какие-то, то ли клочья водорослей-полипов. А все в сочетании было непереносимо и могло надолго лишить аппетита.

– Да, именно так мы и выглядим, – грустно подытожил зеленый. – Я мог бы вам явиться и в человеческом облике, но зачем этот маскарад, верно?

Сергей кивнул. Хотя ему хотелось сказать: «А кто вас вообще просил являться?!»

– Вы ввели себя в резонансную частоту с генератором, – продекламировал зеленый нараспев. – И теперь вам будет трудно выйти из этого режима. Вам кажется, что генератор преследует вас, что от него невозможно избавиться. Но все это кажущееся. На самом деле он вас притягивает к себе, вот так.

– Это вы про «бомбу», что ли? – переспросил Сергей.

– Ага, – коротко подтвердил зеленый. И выглянул из-за плеча.

Сергей окинул взглядом его фигуру. Была она вытянутая какая-то и скользкая на вид, словно зеленый натянул на себя лягушачью пупырчатую кожу. Тоненькие ручки и ножки выгибались дугами, были согнуты в локтях и коленях. Казалось, зеленому трудно стоять, он все время приседал, изгибался, поводил спиной и шеей, тянул вверх плечи, касаясь ими своих водорослей-отрепьев. На поясе у зеленого был черный ремень с кругленькими подвесочками, и все – больше никакой одежды! Сергей присмотрелся внимательнее – не исключено было, что он принимал за кожу, натянутый на тело комбинезон. Руки инопланетянина заканчивались четырьмя длинными пальцами без ногтей. На ногах пальцев было лишь по три, зато каждый из таковых имел длину не менее четверти метра. Сам же зеленый на своих полусогнутых конечностях был на полголовы выше Сергея. Несло от него болотом.

– Значит, «бомба» – это генератор, так?

– Так-то оно так, но добавить надо, – уныло проговорил зеленый, – что «бомба», как вы выражаетесь, это не просто бутыль с бормотухой, а целый мир. Огромный невероятно сложный мир! В нем заключено несколько таких Вселенных как ваша!

Сергей усмехнулся, передернул плечами.

– А чего ж этот мир такой маленький – на четыре стакана? – поинтересовался он ехидно.

– Не беспокойтесь, он больше, чем вы себе можете представить. Но не в этом суть.

– А в чем же?!

Зеленый присел в слизистую лужицу и перетек из ванной в прихожую, а потом в комнату. Сергей прошел за ним. Протянул руку к бутылке, обнюхал горлышко. Ничего подозрительного вроде бы не было. И он приложился к ней, надолго приложился. Бутылка опустела на три четверти.

– Уф! – тяжело выдохнул Сергей, погладил себя по животу. – Вот где весь ваш мир!

Зеленый, свисавший с потолка слизистыми мочалами, захрюкал, заколебался. Сергей не сразу понял, что это смех, ему самому было не смешно.

Наконец зеленый перестал хрюкать, шлепнулся на пол, вытянул из лужи глаза, а потом вытянулся и сам.

– Вот это и есть мир подлинный, – сказал он нравоучительным тоном, – а ваша Вселенная – только мираж. Ее нету!

– Как это нету? – удивился Сергей.

– А никак нету, – подтвердил гнусаво зеленый. – Ваша Вселенная и все ее обитатели – это лишь отражение других миров, тени. Понятно?

– Не верю! – упрямо заявил Сергей. – Какие мы тени, вы что-о?! – Он приложился к бутыли и высосал остатки. – Вот где тени, были – и нету!

Зеленый перетек к подоконнику, по стене вполз на него, выпрямился во весь рост... и неожиданно прошел сквозь стекла, ни капельки не повредив их. У Сергея глаза на лоб полезли.

– Пойдемте со мной, – позвал зеленый из-за стекла.

Сергей стоял в оцепенении. Только что за окном был день. Он точно это помнил! А сейчас там было темно, да так темно, будто по всей Москве вырубили освещение.

– Ну, чего вы боитесь? Пойдемте!

Сергей шагнул вперед. Встал на подоконник. Дотронулся до стекла. Но не ощутил его. Да, он видел стекла, видел рамы, но не чувствовал их, руки проходили сквозь них свободно, как сквозь воздух.

Зеленый ухватил Сергея за ворот рубахи, потянул.

– Пойдемте!

Сергей взлетел над подоконником, качнулся в сторону улицы. Но не упал. Сердце дрогнуло, замерло. Зеленый, распластавшийся всем липким телом по стене дома, крепко держал Сергея за воротник. Все остальное было как и обычно: внизу шныряли редкие прохожие, луна отсвечивала на крышках мусорных баков, пахло талым сырым снегом.

– Куда мы? – вопросил Сергей дрожащим голоском и вцепился руками в карниз.

– Туда, – ответил зеленый

Он пополз вверх по стене. Через полторы минуты они оказались на крыше. Спугнули облезлую тощую кошку. С карканием унеслась в темноту ошалевшая ворона.

– Вот, глядите!

Зеленый провел Сергея по покатой крыше к самому верху. Осторожно обнял его за плечо хлипкой холодной рукой. Другой указал в высь – в мрачное беззвездное небо.

Сергей всматривался долго. Но ничего не увидел.

– Вон там, чуть левее. Видите звездочку?

Что-то зелененькое мигнуло и стало приближаться, увеличиваться в размерах, вырастая на глазах, занимая все больше места в небе.

– Мы оттуда!

Сергею зеленое свечение ни о чем не говорило. Но он кивнул.

– Наш мир старше вашего на миллиарды лет, на целую вечность! Глядите!

Свечение уже полыхало на все небо. Но оно почему-то не освещало землю. И Сергей невольно протер глаза.

– Это не галлюцинации, не сомневайтесь. Это правда. Видите отсвечивающие желтизной спирали и сферы? Это метагалактики нашего мира. Их триллионы! А в каждой метагалактике миллиарды галактик, состоящих из сотен миллиардов звездных систем, типа вашей солнечной системы, но устроенных по-своему, непохоже и всегда отлично друг от друга. Это наш мир!

У Сергея голова закружилась. Ничего кроме сумбурного мигающего на все лады свечения он не видел. Слишком уж многое на него обрушилось в один миг. Голова раскалывалась.

– Ну и что? – тупо спросил он.

– А ничего, – ответил зеленый. – Ваша Вселенная и есть отражение этого мира и все! Как в зеркале, понимаете? Есть натуральный предмет, и есть его отражение... Вот и с вами так. Одна лишь деталь – отражение, которым является ваш мир, слишком увлеклось, заигралось – и почувствовало себя самостоятельным, почувствовало себя реальным миром со своими собственными законами и своей собственной жизнью!

Сергей резко скинул холодную руку зеленого с плеча.

– Вранье все! – сказал он зло. – Откуда вам знать?! Вы вчера только про вас узнали, так?! Все вранье!

Зеленый сочувственно покачал головой. И сказал назидательно:

– Даже если бы мы узнали о вас лишь полчаса назад, нам бы все равно хватило времени, чтобы понять, кто вы такие, чтобы изучить в доскональности всю вашу историю и спрогнозировать ваше будущее. Это совсем не сложно. И особенно в такой примитивной системе! На зеркальную поверхность вашего мира четыре миллиарда лет назад извне было брошено несколько биоспор. Они-то и дали толчок. Они, образно выражаясь, оживили отражение. Из этих спор и развивалась вся биомасса вашей захолустной планетенки, из этих спор появились и вы все, хомо якобы сапиенс.

Сергей повернулся к зеленому, попытался заглянуть в его глаза. Но в тех была тоскливая муть, ни капли разума не просвечивало в них.

– Не сходится что-то, – заявил он, – бросили, потом забыли? Вчера опять вспомнили, все разузнали, бредятина!

– Не бросили, милейший, а обронили случайно. Никто и не заметил – когда у вас из кармана при каком-нибудь движении выпадают крошки табака, пыльца, вы разве замечаете? Нет! Вот и у нас так.

– И сколько же лететь до вашего мира? – спросил Сергей. – Наверное, до него мильон парсеков и столько же световых лет?

Зеленый пошевелил отрепьями-водорослями и сказал тихо:

– Да нет, он же тут, рядом, внутри вашего мира. А точнее, это ваш мир внутри нашего. Я же вам говорил уже, что мы инопланетяне не в прямом смысле, инопланетяне для вас могут быть лишь в вашем мире: на другой планете, в другой звездной системе, в другой галактике. А мы из Другого Мира! Запомните это!

– И дикарь?

– Что – дикарь?

– Из другого мира?

– Ах, тот самый? Нет! Дикарь ваш вместе с бубном и своими дочурками обитает в одном из перекрестных пространств. И поверьте, ему там неплохо, ведь эти пространства более реальны, чем ваша Вселенная-отражение.

У Сергея начала голова опухать. Но он не желал верить, что мир, в котором живет, в котором жили все его предки, включая первых простейших, это чье-то отражение. Нет! Зеленый ему мозги пудрит, баки забивает, лапшу на уши вешает и попутно лепит горбатого!

– Вглядитесь! Вот где жизнь!

У Сергея и так глаза на лоб лезли от зеленого свечения. Все мелькало, расплылывалось радужными пятнами, переливалось.

– Значит, споры?

– Угу!

– И генератор этот поганый – тоже ваш?

Зеленый отпрянул.

– Ну что вы! Генераторы вне миров и пространств. Вместе с силовиками они создают поля замкнутых циклов. А поле перехода в свою очередь связывает различные пространственные структуры. Потому и опасно попадать в него. Вы же убедились в этом, верно? Замкнутый цикл непредсказуем!

– И для вас?

– И для нас! – грустно согласился зеленый. – Но вам помогут из него выйти.

Сергей почувствовал неладное. Ему показалась странной последняя фраза, более того – страшной. И он резко обернулся, во второй раз сбрасывая хлипкую зеленую руку с плеча. И обернулся вовремя.

– И-эгр-ххх!!! – прохрипело со всех сторон, как-то жутко, по-звериному.

И высветилась из темноты чудовищно уродливая фигура. Некто маленький, корявый и расплывающийся упирался в покатую кровлю крыши четырьмя выгнутыми иззубренными лапами. Вместо головы колыхался у него фиолетовый стекающий каплями вниз студень. А из студня этого выпучивались два красных безумных глаза. Грудь и спина чудовищного карлика были откинуты назад, руки воздеты вверх и за голову. А в руках... Сергей чуть не закричал. В руках был здоровенный посверкивающий во тьме кинжал-тесак. Еще мгновение – и должен был последовать удар.

Сергей выбросил вперед голую руку, пытаясь хоть так защитить себя.

– Стой, тварь! – заорал он нечеловеческим голосом. И уставился в красные глаза.

Снова со всех сторон прохрипело, пророкотало. И карлик на четырех лапах исчез, оставив после себя запах жженой резины и хлорки.

Сергей опустился на железо крыши, он не мог стоять. Руки и ноги тряслись. Сердце заходилось, неистово било в ребра.

– Ну вот, все испортил! – гнусаво выжал зеленый.

– Да пошел ты! – оборвал его Сергей.

– Пошел, не пошел – а переход не получился, и вы сами виноваты! Разве можно отвлекать оператора в момент работы, в самый напряженный момент, когда требуется зоркий глаз и верная, точная рука?!

– Это смотря кому требуется, – вяло промямлил Сергей. – Мне такие руки с такими игрушечками в них не требуются! В гробу я их видал!

Он вскочил на ноги, отпихнул от себя зеленого. И опрометью бросился к чердачному окошку. Спрыгнул вниз, упал, подвернул ногу, но тут же вскочил – бежать было можно. И он побежал через чердачную тьму к двери. Трижды грохался, трижды поднимался, набил шишку на лбу, раскровянил руки. Но выбрался на лестничную клетку. Через полминуты он был дома.

Бутыль-генератор стояла на столе.

Сергей подошел к дивану, плюхнулся на него. Он будет спать! Спать – и все! Пусть хоть весь мир сойдет с ума! Пусть по крышам и квартирам шастают зеленые! Пусть его протыкают насквозь! Он будет спать!

Но сои не приходил. Прошло волнение, убежали и рассеялись страхи, тревоги. Успокоилось сердце и расслабились мышцы. Но сна не было. Сергей лежал и размышлял. Он и без зеленого был знаком со всеми этими бреднями насчет спор, которые якобы попали на Землю из Дальнего Космоса и из которых пошло все живое. Правда, до отражений всяких никто еще не додумывался, но все равно – бредятина, чушь на постном масле! Споры могли быть, не в них дело! Но вот развиться из этих самых спор разумная, одушевленная материя не могла. Не могла, и все тут! Для этого мало каких-то там спор. Для этого нужно было, чтобы в живую материю кто-то или что-то вселилось, чтобы в нее вдохнули душу. Ведь сам по себе разум – ничто! Это просто ЭВМ, машина мыслительная! Без самоощущения, без личностного осознания себя. Нет, бред все это! И не в спорах суть! Разве важно, из какой именно глины Бог слепил человека? Важно, что он вдохнул в эту глину Душу, Одухотворенную Жизнь! И прячем тут зеленые слизни, причем их Другой Мир?' Нет! Четыре миллиарда лет развивалась на Земле Биоматерия – от простейших соединений полуживого с неживым и до человека, через всех этих амеб, рыб, членистоногих, ящеров, простейших млекопитающих, гоминидов. Но ведь если бы в эту биоглину не была вложена Душа, она бы и оставалась биоглиной еще миллиарды, триллионы лет! Так бы и развивалась – беспредельно, поглощая самое себя, порождая все новые и новые виды: за млекопитающими пришли бы другие, а за теми еще кто-нибудь, и так до бесконечности. Но что-то ведь породило человека! Что-то отдало часть своего Дыхания безмозгло-обездушенной глине?! Нет, не обездушенной, ибо никто и не отнимал у нее Души, у нее и не было Души, и не могло ее появиться. Все сложнее, горазжо сложнее. Какая там к дьяволу дарвиновская теория эволюции – голубые пузыри выползающего из люльки человечества! Из рыбы – ящер, из ящера – птица, из ящера – животное млекопитающее, чушь! Эволюция была и могла быть лишь внутри вида. Рыба могла стать сильнее, зубы ее острее, плавники мощнее, ибо и выживали сильные и мощные. Кошка могла стать огромной и могучей, стать тигром или львом, а могла приспособиться к камышовым зарослям и стать камышовым котом. Но рыба не. могла стать кошкой. И кошка не могла стать человеком. Как из дельфина не мог вывестись крот, а из муравья кит. Дарвиновская теория развалилась на глазах! Это сто лет назад могли поверить, что мыши прыгали с ветки на ветку, спасаясь от хищников, и что выживали лишь те, у которых перепонки были шире – а в результате народился новый вид мышей – летучие! И ведь верили! А почему бы и не верить, если все так логично и стройно? Но один вопрос – где логично и стройно? Ответ – на бумаге. В жизни иначе – исследователи так и не нашли ни единого останка переходных форм. Были мыши и были летучие мыши, а вот полулетучих или четвертьлетучих мышей не было! То же самое и с обезьянами. Объявили на весь свет, что человек произошел от обезьяны, записали это во все учебники. И пошли навешивать друг дружке степени, медали, раздавать премии и звания за внесение «все новых и новых вкладов» в теорию эволюции. А человечество безропотное знай себе моргало доверчивыми глазенками и восхищалось умниками – ах, мудры, ох, дотошливы! А умники-то дурили народец почем зря! Иногда, правда, и себя задуривали до полнейшего умопомрачения.

Сергей ворочался с боку на бок. Но никак не мог прогнать навязчивых мыслей. Не спалось, ну ни в какую не спалось! Что-то долбило в его затылок долотом: "Ты должен додумать эту мысль сегодня, именно сегодня! С рассветом из тебя все выветрится, и ты никогда не узнаешь правды, даже тени правды, ты всегда будешь ходить вокруг да около, но не приблизишься к разгадке. А сегодня твой слабый мозг через твою душу соединен с той Душою, что дает откровения, дает, может быть, лишь раз в жизни, да и то не каждому. Лови миг удачи! Не пропусти его!

Сергей дважды ходил на кухню. Пил воду. По пути косо поглядывал на бутыль-генератор. Но она почему-то больше не пугала его – бутыль и бутыль, пусть в ней хоть десять в сто двадцать пятой степени миров заключено, плевать!

Воды напился вволю. И снова завалился на диван, лишь пружины заиграли, запели свою звонкую песнь.

Никаких переходных звеньев между обезьяной и человеком не было. Их не нашли несмотря на колоссальные затраты, вложенные в поиски. Их нелепо искать! Так думалось Сергею. Просто глупо на это тратить деньги. Ибо тот вид животного, что стал человеком, та самая «обезьяна» не была человеком, она не была даже предчеловеком, как и не была и переходной ступенькой. Она была биомассой, в которую вдохнули Душу! И без всякой эволюции, в один прием оплодотворенная Духом биомасса, это самое животное, не оставившее следов, породило Человека. Да, именно так, мать-"обезьяна" родила Человека сразу, с его мозгом, с его Душой Богодухновенной. Так же, как простая земная женщина, человеческое существо, оплодотворенное той же Силой, без всяких промежуточных ступеней и форм, сразу, из себя породила Христа, Бога, Существо Высшего Порядка. И не могла эта женщина-дева рожать в поколениях эволюционирующего человека-бога, эдакого растянутого во времени сначала однашестнадцатая-бога, потом – однавосьмая-бога, потом – четверть-бога, потом – полу-бога... нет, не могло такого быть! Ибо Сила, вселяющая Душу в существо , вселяет Ее сразу. Даже ученые-бездари, морочащие друг другу головы, изобретающие одну схему за другой, шаманящие над толпами непосвященных, и те заметили, что с определенной цикличностью Земля проходит сквозь неведомые зоны жесткого космического излучения. Источников излучения шаманам установить не удавалось, да и не удастся. Но они поняли – есть источники, а может, и всего один источник! Периоды невероятно долги, они заключают в себя сотни миллионов лет. Но они определены, они ритмичны, как ритмично и Само Внеземное Дыхание. И когда это Дыхание касается Земли, происходят на первый взгляд странные вещи. Но лишь на первый взгляд! Дохнуло один раз – и простейшие, без всяких там эволюционных ступеней, стали рыбками, рачками. Дохнуло второй – и появились ящеры во всем их многообразии. Третий – и ящеры, породив новый вид биоглины, словно по команде вымерли, нужда в них отпала... Разумеется, не три и не четыре Божественных, Вдоха-Выдоха донеслось до Земли, не один День Творения был потрачен на созидание мира, в котором можно было поселить свое Одухотворенное Подобие, не один! И врет все зеленый, конечно, врет! Если Земля и отражение какого-то иного мира, так не его обители, породившей зеленую слизь, а Того Мира, из Которого пришло Оплодотворяющее и Одухотворяющее Дыхание! И как бы ни называли его шаманы – жестким ли излучением Космоса, потоками ли каких иных частиц, оно остается именно Дыханием Бога, ибо Сущность, породившую Одушевленную Материю, иначе как Богом не назовешь.

Сергей откинулся на спинку дивана. Лоб у него был мокр и холоден. Но пронзившее его Просветление не позволяло замечать подобных мелочей. Он стоял на пороге Великой Тайны. Но до конца проникнуть в эту Тайну он не мог. Не хватало чего-то, небольшой деталька, частности – а может, и самого главного. И видно, для постижения Тайны этой надо было дождаться самой малости – очередного Дуновения Извне, очередного Вдоха-Выдоха, который преобразует человека, вдохнет в него Душу еще более высокого порядка. Вот во всех ли?! Это вопрос вопросов. Ведь из животных людьми стали совсем немногие, единицы. Это потом они расплодились – как и завещано им было: «Плодитесь и размножайтесь!» Кучка гоминидов, породивших несколько людей, обреталась где-то в Экваториальной Африке. Более трех миллионов лет назад! Жесткое излучение изменило их генные системы, и у них, животных, родились мутанты – Первые Люди! Не труд их создал, не умение бить палкой о камень или камнем о скалу. Обезьяны сотни тысяч лет делают и то и другое, но людьми не становятся несмотря на все свое упорстве и прилежание. Излучение-Дыхание стало тем Божественным Непорочным Зачатием, которое дало первобытному миру одушевленного хозяина. И животные оказались способными к сохранению одухотворенных, они не дали им погибнуть, вынянчили как своих детенышей, те и были их детенышами. Но когда три миллиона лет спустя Непорочное Зачатие принесло в мир Существо Следующего Порядка, люди, не готовые еще к этому переходу, восстали и убили Его. Эксперимент не удался, впервые не удался за все четыре миллиарда лет! Но смертью Своей это Высшее Существо искупило грехи убивших Его людей и всех предшествующих поколений. Оно доказало, что людская биомасса, хоть и не сейчас, но позже, потом, пусть через сотни тысяч лет, а может, и всего через тысячи превратится в ту самую глину, в которую проникнет Живительное Дыхание – тогда человеческие матери родят Новое Поколение, тогда начнется новый отсчет времен и все предыдущее покажется лишь предиеторией! Но как новые Сверхсущества будут смотреть на своих отцов и матерей, на людей? Как мы смотрим на «обезьян», на животных, породивших людей или бывших хотя бы глиной, из которой люди слеплены?! Нельзя предугадать. Может, они будут добрее, чем мы! Может, им передастся Божественная Сущность в большей степени?! Все может случиться, всякое может быть. Не в этом главное. Главное, что врет зеленый!

Сергей измучился вконец. Не было никаких сил терпеть эту изнуряющую будоражущую работу мозга. Он снова встал. Побрел в ванную. Сунул голову под холодную струю. На какое-то время полегчало. Но потом накатило снова. Нет, он еще не был готов к столь ошарашивающему Знанию. Оно было слишком отлично от всего предыдущего, от школьных и институтских учебников и лекций. Мозг не принимал полностью просачивающегося в него Откровения.

Вернувшись в комнату, Сергей плюхнулся в кресло. Долго сидел в нем, словно окаменев. Потом протянул руку к бутылке. Та была полна и запечатана.

Вот зар-раза! – выругался Сергей.

И зубами содрал пробку. В этот миг он со всей отчетливостью понял, что пока не годится на роль глины, в которую можно вдохнуть нечто более путное, помимо того, что в ней уже имеется. Нет, не вдохнуть! Он вспомнил свои проказы с дикарками, пьянства, дебоши, стриптизы на столе, молодецкие мордобои... нет, глина, первобытная глина! Вот разве лишь на роль животного-оплодотворителя для последующего мутагенеза, но уже в теле матери, такой же животной глины? Да-а, Сергей отнесся к себе критически, да и как он еще мог к себе отнестись, если даже тупой и жизнерадостный до садизма дикарь и тот сообразил, что Бледный Дух годится пока что лишь для одной цели. Дела-а!

Сергей надолго припал к бутыли. Он оторвался от нее, когда последняя капля перетекла в его глотку.

– Фу-у-у!!! – выдохнул он совершенно обалдело.

Перед глазами все поплыло, пол качнулся. Но Сергей решил не затягивать дела. Он пил не для того, чтобы обалдеть. У него была иная цель. Генератор должен был сработать и на этот раз, если вообще верить хоть чутьчуть зеленому оплетаю.

– Ну, поехали! – провозгласил Сергей вслух на манер космопроходца.

И снова приложился. Рука дрожала. Слезы бежали из глаз, горло выталкивало выпитое обратно, но он пил. Пил до тех пор, пока не почувствовал, что начинает трезветь.

– Лады! – тихо прошептал он.

И поставил бутыль на край стола.

Сфера появилась внезапно, без переходов. И теперь Сергей видел – в ней и впрямь мириады миров. На этот раз она раздробилась на многослойные микроскопические и невероятно прозрачные хрустальные соты. В каждом сегментике отражалось что-то свое, отличное от соседнего отражения. И все менялось, переливалось до тех пор, пока в сердцевине сферы ни образовался черный провал. Сергей вздрогнул, ему показалось, что мохнатая лапа уже тянется к горлу. Но все произошло иначе – из мрака провала арканом-молнией вырвалась тончайшая витая цепь, она захлестнула в несколько оборотов его голову, плечи, руки до локтей. И тут же Сергея рвануло, выдрало из кресла и швырнуло в темноту, швырнуло с такой силой, словно к другому концу цепи была привязана пара диких кобылиц, сорвавшихся с привязи.